Глава 8

Военные школы райхсвера в СССР

Для руководства райхсвера была очевидной необходимость как можно полнее использовать имевшиеся в сотрудничестве с СССР возможности, которых Германия из-за ограничений Версаля была лишена, с тем чтобы райхсвер не опустился до уровня обычных полицейских подразделений в смысле тактической, технической, морально-боевой подготовки, а также не отстать в дальнейшем развитии военного искусства, поскольку из опыта Первой мировой войны было ясно, что решающее значение в военных действиях приобретает наличие и умелое использование авиации, танков, ОВ. Сотрудничество и сконцентрировалось главным образом в этих областях В качестве целей этого сотрудничества германской стороной было намечено дальнейшее развитие военной теории и оперативного искусства, подготовка соответствующих высококвалифицированных кадров, проведение испытаний новых видов военной техники, разработка на этой основе наставлений по обучению военному делу и боевых уставов. Для этого требовались полигоны, наличие соответствующей техники и возможность взаимного обмена опытом. Все это имелось в СССР. Кроме того, режим в стране гарантировал высокую степень секретности. И хотя от разведок Англии, Франции, Польши невозможно было скрыть все полностью, тем не менее о масштабах и направлениях совместной деятельности райхсвера и РККА в СССР они имели довольно туманное представление. Именно по этому пути и пошли военные ведомства обеих стран, создав на советской территории авиационную школу в Липецке, танковую школу в Казани («Кама») и две аэрохимические станции (полигона) — под Москвой (Подосинки) и в Саратовской области под Вольском (объект «Томка» у ж-д станции Причернавская). Это имело большое значение и для СССР, поскольку в 1924 г. было принято решение, и в 1925 г. началось проведение военной реформы в СССР. В основу ее легли предложения военной комиссии ЦК ВКП(б) во главе с В. В. Куйбышевым.

Что касается советской стороны, то принципиальное решение о создании на своей территории «немецких командных курсов» она приняла под впечатлением неудачи в войне с Польшей еще осенью 1920 г. Своим решением от 5 ноября 1920 г. Политбюро ЦК РКП(б), в заседании которого участвовали Ленин, Троцкий, Каменев, Крестинский, Радек, Калинин, приняло решение «немецкие командные курсы открыть вне Москвы, о месте поручить сговориться тт. Троцкому и Дзержинскому»[193]. В качестве альтернативы Москве были предложены Петроград и другие города. Причина — острая нехватка квартир в Москве. Судя по формулировке, вопрос о создании немецких командных курсов обсуждался в высших советских кругах не первый раз. В связи с этим ссылка британского исследователя Фр. Карра на письма Красина жене, где он пишет, что уже в сентябре 1922 г. аэродром в Смоленске был «полон немецкими летчиками»[194], означает, что обучение краскомов с помощью немецких военных специалистов было начато чуть ли не сразу после окончания польско-советской войны 1920 г.

Авиационная школа в Липецке была организована весной 1925 г. Договоры о создании аэрохимической опытной станции — первоначально под Москвой (Подосинки) и танковой школы в Казани были подписаны в августе и октябре 1926 г. в результате договоренностей, достигнутых в ходе визита заместителя Председателя РВС СССР Уншлихта в Берлин в марте 1926 г.

Первым и наиболее важным, с точки зрения подготовки кадров и перспективы ведения войны, военно-учебным центром райхсвера на территории СССР стала авиационная школа. Официальное соглашение о создании авиационной школы и складов авиационных материалов в Липецке было подписано в Москве 15 апреля 1925 г. начальником ВВС РККА П. И. Барановым и представителем «Зондергруппы Р» («Вогру») в Москве полковником X. фон дер Лит-Томзеном. По договору управление ВВС РККА обязалось передать немцам свой бывший завод «для хранения самолетов и авиационных принадлежностей и в качестве жилого помещения», причем аэродром и завод передавались в бесплатное пользование. Немецкий персонал авиашколы на постоянной основе согласно протоколу к соглашению должен был составлять восемь человек, включая руководителя школы. С советской стороны выделялся один офицер в качестве постоянного помощника руководителя школы (офицер связи), а также 20 человек по обслуживанию аэродрома. Оговаривалось, что завоз необходимого оборудования начнется в июне 1925 г. Предполагалось, что на каждом курсе будут обучаться шесть — семь летчиков, продолжительность курса обучения в Липецке составит четыре недели, с тем чтобы уже в 1925 г. через школу прошло четыре потока.

РВС СССР предложил сначала аэродром под Одессой, однако после того, как руководство военно-морского флота Германии отказалось от своего первоначального намерения о его совместной эксплуатации (с использованием обычных самолетов и гидросамолетов), был предложен Липецкий аэродром.

В 1924 г. распоряжением руководства РККА была неожиданно закрыта только-только организованная высшая школа летчиков в Липецке, и на ее базе началось создание авиационной школы райхсвера, замаскированной под 4-й авиаотряд части А5 Рабоче-Крестьянского Красного Военно-Воздушного Флота Он именовался «4-й авиаотряд тов. Томсона № 39 сс» части А5 или просто «4-й отряд». Он включал в себя собственно школу по подготовке летного состава и направление по испытанию авиатехники. Одна эскадрилья советского ВВФ оставалась в Липецке в течение еще ряда лет[195]. Организация и управление школой находились полностью в руках немцев и подчинялись единому плану подготовки летного состава райхсвера, разработанному в 1924 г. штабом ВВС в Берлине, который в октябре 1929 г. был преобразован в «инспекцию № 1». Согласно этому плану основу летного состава Германии поначалу составили летчики-ветераны Первой мировой войны, постепенно переходившие на инструкторские должности, молодые и начинающие летчики, а также гражданский техперсонал. Для их обучения и поддержания квалификации в начале 1924 г. в Германии с помощью военного министерства была основана фирма «Шпортфлюг ГмбХ», открывшая в семи германских военных округах 10 летных школ[196]. Первоначальное обучение, включавшее первичную летную подготовку и последующую ежегодную переподготовку летчиков-наблюдателей, проводились в летных спортивных школах и в школах гражданской авиации. Однако освоение летного военного искусства в данных школах было невозможно. Для этого последнего и основного этапа в подготовке военных летчиков (истребителей и наблюдателей) и предназначалась летная школа в Липецке.

На подготовку летного состава райхсвера ежегодно выделялось 10 млн. марок, в среднем 2 млн. из них (в 1929 г. — 3,9 млн., 1930 г. — 3,1 млн.) шло на содержание липецкой авиашколы, причем деньги на создание необходимой инфраструктуры авиацентра (ангары, верфи, производственные и ремонтные мастерские, лаборатории для испытания моторов, а также жилые и административные здания, лазарет, радиомастерские, подъездные ж-д пути и т. д.) выделялись отдельно. Материальной базой служили 50 истребителей «Фоккер Д-ХIII», закупленных «Вогру» на средства «Рурского фонда» в период франко-бельгийской оккупации Рурской области в 1923–1925 гг. В 1925 г. они поступили в авиашколу.

В ходе визита Уншлихта в Берлин в марте 1926 г. генерал Г. фон Ветцель и подполковник X. Вильберг (тогда он был фактически начальником штаба ВВС Германии) обещали советскому представителю Р. А. Муклевичу, помощнику начальника УВВС РККА, предоставить авиашколе несколько самолетов фирмы «Хайнкель» «XD-17» (деревянные) и «XD-33» (новейшая модель — самолет дальней разведки и дневного бомбометания), двухместный истребитель «Альбатрос», средний бомбовоз фирмы «Юнкерс». Немцы прямо говорили о своем интересе к проведению в Липецке опытов с бомбометанием.

(«У нас нет никаких материалов о вероятности попаданий. <…> У нас также нет приспособлений прицеливания и бомбометания».)

Муклевич предложил связать подготовку в Липецке немецких летчиков с подготовкой советских летчиков, а также проведение тактических учений с другими родами войск, в которых участвовали бы и немецкие летчики, что привело немцев просто в восторг. Уже летом 1925 г. школа была открыта для подготовки летного состава и инструкторов[197] и в 1928–1930 гг. — летчиков-наблюдателей (корректировщиков). Организационно школа состояла из штаба, двух классов (истребители и корректировщики), испытательного подразделения, административных служб. Руководителем авиашколы в Липецке в 1925–1930 гг. был майор райхсвера В. Штар, в 1930 — 1931 гг. — майор М. Мор, в 1932 — 1933 гг. — капитан Г. Мюллер. Преподавателями летного дела в школе были В. Юнк и К. А. фон Шенебек, впоследствии — генерал «люфтваффе». Капитан X. Шперрле, будущий генерал-фельдмаршал, в августе 1925 г. был одним из первых немецких инспекторов липецкой школы.

Примерно с середины 1927 г. липецкий авиацентр приобрел важное значение как испытательный полигон, — там отрабатывались наиболее оптимальные виды ведения боевых действий в воздухе, включая бомбометание из различных положений, проводились испытания боевых самолетов, изготавливавшихся авиастроительными фирмами Германии, а также авиаприборов, предназначенных для оснастки самолетов — бортовое оружие (пулеметы и пушки), оптические приборы (прицелы для бомбометания и зеркальные прицелы для истребителей), бомбы и т. д.[198]

Летная школа имела разветвленную сеть объектов, обеспечивавших ее жизнедеятельность. Они находились в Москве, Ленинграде, Одессе, Казани, Киеве, Харькове, Серпухове, Воронеже, Новосибирске, Вольске, на Кавказе (близ Тбилиси — очевидно, в Гардобани), в Крыму и т. д. «4-й авиаотряд» был связан через сеть посредников РККА с 20 авиационными частями ВВС в европейской части СССР.

Впоследствии немецкий персонал включал около 60 человек постоянного состава — летчиков-инструкторов и «технарей», в течение лета в школу для завершения учебного цикла ежегодно приезжали еще около 50 летчиков и 70 — 100 технических специалистов для проведения испытаний новой техники. Таким образом, в летние месяцы число немецких «колонистов» достигало 180–200 человек, а после того как, начиная с 1929 г., упор был сделан на испытание в Липецке новой техники, их число доходило до 300 человек. Кроме того, на учебных курсах обучались советские летчики и наземный техперсонал советских ВВС.

Организация обучения истребителей строилась по обычному принципу: одиночный полет, полет в составе звена и затем — в составе эскадрильи. При имитации воздушного боя максимально в воздух поднимались 2 эскадрильи (по 9 самолетов). К концу 20-х годов «фоккеры» были снабжены бомбометательными приспособлениями и опробованы в действии. Иными словами, именно в авиационной школе под Липецком был создан первый истребитель-бомбардировщик.

Обучение наблюдателей продолжалось 12 месяцев, из них первые шесть месяцев в Берлине отводились на теоретическую подготовку и освоение навыков использования радиотехники, а затем — полугодовое обучение летной практике наблюдателя и освоение фотосъемки, стрельбы, навигации и даже бомбометания. Своеобразной высшей точкой обучения наблюдателей стали летные занятия на полигоне близ Воронежа в сентябре 1928 г. по корректировке артогня по наземным целям с привлечением советской артиллерии и наземных войск. В результате был разработан и опробован эффективный метод наведения и корректировки артогня с использованием радиосвязи.

На время пребывания в СССР офицеры исключались из списков райхсвера и восстанавливались на службе только после возвращения. С учетом нараставших нагрузок немцы проводили соответствующий отбор и последовательное омоложение кадров (ветераны войны — действующие и начинающие офицеры — а затем, начиная с 1928 г., и выпускники общеобразовательных школ). Большое значение придавалось сохранению тайны. Например, гробы с телами разбившихся в результате аварий и иных несчастных случаев немецких летчиков упаковывали в ящики с надписью «Детали машин» и провозили в Германию через порт в Штеттине с помощью нескольких посвященных в тайну таможенников.

31 декабря 1926 г. зам. Председателя РВС СССР Уншлихт в записке в Политбюро ЦК ВКП(б) и Сталину сообщал, что в Липецке к тому времени тренировку на истребителях прошли 16 военлетов (военных летчиков), техподготовку — 45 авиамехаников и до 40 высококвалифицированных рабочих. Имелись в виду советские специалисты. Какие же плюсы от функционирования авиашколы отмечал Уншлихт? Безусловно, в первую очередь, это подготовка и усовершенствование летных и технических кадров, приобретение новых тактических приемов для различных видов авиации, возможность уже в 1927 г. «поставить совместную работу со строевыми частями», а также, благодаря участию советских представителей в проведении испытаний вооружения самолетов, фото-, радио- и др. вспомогательных служб «быть в курсе новейших технических усовершенствований»[199].

Версальский договор (ст. 171) запрещал Германии не только иметь в составе вооруженных сил бронетанковые войска, но и осуществлять разработку и производство этого вида оружия. Однако руководство райхсвера прекрасно понимало, что в будущих вооруженных конфликтах решающую роль будут играть технические рода войск, в первую очередь танки. Чтобы не допустить отставания в этой области от армий ведущих мировых держав, командование райхсвера буквально с первых дней своего существования стало искать возможности для обхода этого запрета. Такая возможность скоро представилась благодаря сотрудничеству с Советским Союзом, который так же, как и Германия, был заинтересован в создании современных танковых войск, но в отличие от нее не обладал ни промышленной базой, ни технологией, ни квалифицированными кадрами. Поэтому пожелание представителей райхсвера об образовании смешанной танковой школы на территории СССР было поддержано советским военным и политическим руководством. В самой Германии разработка танковых конструкций началась в 1925 г. фирмами «Крупп», «Райнметалл» «Даймлер».

Договор об организации танковой школы был заключен 3 декабря 1926 г. в Москве. С немецкой стороны его подписал руководитель «Центра Москва» и ВИКО полковник Лит-Томзен, с советской — начальник IV (разведывательного) управления Штаба РККА Берзин. Немецкий исследователь М. Цайдлер называет иную дату подписания договора — 9 декабря 1926 г. Школа должна была размещаться в бывших Каргопольских казармах в Казани. В ее распоряжение передавались не только имевшиеся там строения, но и учебное поле, стрельбище, полигон, находившийся в 7 км, и пути сообщения между ними.

Договор был заключен на три года со дня подписания и предусматривал, что если ни одна' из сторон не подаст заявления о расторжении договора за шесть месяцев до его истечения, то действие договора автоматически продляется еще на один год. По истечении действия договора танки, запасы имущества, вооружение, оборудование мастерских и инвентарь подлежали возвращению ВИКО, а строения и другие стационарные сооружения — Красной Армии. Кроме того, советская сторона могла выкупить у ВИКО интересующие ее предметы технического оборудования по стоимости, определенной паритетной комиссией.

Немцы брали на себя вопросы организации танковой школы, ремонт, перестройку и оборудование помещений. Они несли расходы по текущему содержанию танковой школы (оплата коммунальных услуг и электроэнергии, приобретение горючего, сырья, материалов, учебных пособий и др.), а также по содержанию немецкого личного состава как постоянного, так и переменного. Эти финансовые затраты были немалыми. Советская сторона выделила для танковой школы соответствующий технический состав для мастерских, рабочих и охрану, которые оплачивались ВИКО.

На первом этапе постоянный состав танковой школы должен был состоять, с немецкой стороны, из 42 человек, в том числе 7 человек административной службы, 3 преподавателей (по артиллерийскому, пулеметному и радиоделу), 5 инструкторов по вождению танков, с советской стороны — из 30 человек административно-технического и вспомогательного состава без персонала охраны. К договору прилагалась «Программа занятий школы „Кама»». В ней предусматривалось обучение советских специалистов в рамках постоянного состава (инструктора) — 5 человек и переменного (специалисты-танкисты) — 10 человек. Оговаривалось, что число русских участников будет установлено на основании опыта работы школы в 1927 г.

Имущество школы помимо жилых помещений, мастерских, складов, электростанций и т. п. должно было включать три танка, один гусеничный трактор, два грузовика, три легковых автомобиля и два мотоцикла. Все расходы по содержанию и обучению советского персонала, а также расходы на горючее, боеприпасы, ремонт техники оплачивались советской стороной. Начиная со второго года, по взаимному согласованию устанавливалось точное соотношение учебных мест для каждой из сторон.

Поскольку организация школы являлась для Германии нарушением Версальского договора, то большое внимание уделялось конспирации. Немцы именовали школу в Казани «Кама» (Казань-Мальбрандт[200]), «Каторг» (Казанская техническая организация), «объект KAMA», советская сторона — как «КА» (Красная Армия), «РА» (Русская Армия). В советских военных документах учебный центр в Казани именовался ТЕКО (Технические курсы ОСОАВИАХИМа), «школа», KAMA, «Казань», а немецкая сторона — ВИКО, ОГЕРС, «друзья», «арендаторы». Немецкий персонал числился как технический и преподавательский состав «Курсов ОСОАВИАХИМа». Постоянный и переменный состав школы на занятиях вне казарм и на официальных приемах носил форму РККА, но без петлиц, в остальное время было разрешено ношение гражданской одежды.

Предполагалось, что танковая школа начнет работать с июля 1927 г., когда закончатся все строительные работы, а из Германии будет доставлено имущество для практических занятий (танки и др.). Но строительство и оборудование школы растянулись на полтора года, поглотив по ориентировочным советским подсчетам 1,5–2 млн. марок. Летом 1928 г. была ликвидирована строительная комиссия KAMA, и на ее территории с 1 августа 1928 г. были официально сформированы Технические курсы ОСОАВИАХИМа (ТЕКО), которые находились в ведении ОГЕРСа. К практическому обучению танковая школа в Казани приступила лишь в первой половине 1929 г.

События на фронтах империалистической войны наглядно показали, что в разряд наиболее действенных средств поражения вошли боевые отравляющие вещества (ОВ). Поэтому в ходе реорганизации Красной Армии, начавшейся в первой половине 20-х годов, особое внимание было уделено созданию собственных химических войск, испытанию и производству химического оружия, надежных средств защиты, использованию при химических атаках авиации. 15 августа 1925 г. было создано Военно-химическое управление (ВОХИМУ) Штаба РККА, которое возглавил 38-летний энергичный (и бесцеремонный) Я. М. Фишман, до этого несколько лет проработавший помощником военного атташе в Германии. Структура ВОХИМУ строилась по американскому принципу: снабжение военно-химическим имуществом и изыскания в области боевого применения ОВ, средств защиты и пиротехники. Фишман возглавил также Научно-технический комитет (НТК) ВОХИМУ, созданный для координации научно-исследовательских работ с промышленностью, а затем и образованный в июле 1928 г. Институт химической обороны[201].

Наличие в Германии высокоразвитой химической промышленности, которая, по оценкам советского руководства, занимала ведущее положение не только в Европе, но и в мире, стремление Германии создать скрытно от Антанты базу вооружений, в том числе химических, и вооружить ими своего восточного союзника предопределили и здесь выбор основного партнера[202]. После уточнения перспектив сотрудничества в сфере военной химии, а также возможных конечных результатов стороны без промедления перешли к практической деятельности. Совместные работы в этой области велись по двум генеральным направлениям. Первое — это строительство в СССР предприятия по выпуску химических ОВ, так называемый проект «Берсоль» при активном участии фирмы X. Штольценберга. Второе — это работы по созданию и испытанию новых боевых химсредств, совершенствованию способов их применения и противохимической защиты на химическом полигоне, получившем условное наименование объект «Томка» или — по аналогии с Липецком и Казанью — химическая школа «Томка».

Первые испытания проводились сначала на полигоне «Подосинки», располагавшемся под Москвой, близ ж-д станции Подосинки. Сегодня это район Москвы — Кузьминки. Впоследствии испытания проходили на полигоне «Томка» около ж-д станции Причернавская, неподалеку от г. Вольска Саратовской области. Там проводилась большая часть совместных советско-германских аэро-химических испытаний.

Договор о совместных аэро-химических испытаниях был заключен сторонами 21 августа 1926 г. с целью «всесторонней и глубокой проработки интересующего их вопроса». Он действовал в течение одного года и ежегодно не позднее 31 декабря должен был возобновляться и утверждаться обеими сторонами, которые могли вносить в него дополнения и изменения. Как и в большинстве других документов, касавшихся советско-германского военного сотрудничества, участники не назывались своими истинными именами, а получали условные обозначения, в данном случае советская сторона именовалась «М» (Moskau), немецкая сторона — «В» (Berlin). Права и обязанности между партнерами распределялись поровну. Техническое руководство опытами находилось в немецких руках, административное руководство — в советских. Первым руководителем «Томки» в 1928 г. был полковник Л. фон Зихерер, а после его смерти в 1929–1933 гг. — генерал В. Треппер. Обе стороны могли получать образцы всех применявшихся и разработанных при проведении совместных испытаний приборов и их чертежи. Кроме того, договором предусматривалось, что все протоколы испытаний, чертежи, фотоснимки будут выполняться в двойном количестве и равномерно распределяться между сторонами. Все опыты должны были производиться только в присутствии советского руководителя или его заместителя. Они же определяли, кто из советских специалистов будет непосредственно участвовать в опытах. Советская сторона предоставляла в использование свои полигоны и принимала обязательства по обеспечению необходимых условий работы. Немцы брали на себя «обучение в течение опытов «М» специалистов по всем отраслям опытной работы при условии, что «М» специалисты будут не только теоретически изучать вопросы, но и практически принимать участие в работах».

В договоре предусматривалось, что «обе стороны несут ответственность за полнейшее сохранение секретности и принимают меры к недопущению появления в прессе или специальных журналах сведений о постройках и испытаниях»[203]. Всем В-участникам запрещалось заводить знакомства с населением гарнизона и иностранными подданными. Оговаривалось, что при невыполнении немецкими специалистами требований секретности советская сторона имела право применять необходимые меры, вплоть до расторжения договора.

В случае расторжения договора немцы могли вывезти принадлежавшее им имущество, или передать его другому немецкому предприятию, или продать советской стороне. Приборы и материалы, оплаченные обеими сторонами, переходили в собственность РККА при условии выплаты половины оценочной стоимости. Имущественные расходы по проведению совместных испытаний оплачивались обеими сторонами поровну в соответствии с ежегодно составлявшейся сметой.

Определив юридические, технические и материальные права и обязанности, стороны без промедления, уже в сентябре приступили к практической работе в Подосинках. В сентябре-октябре 1926 г. из Германии было завезено оборудование. Группа немецких исследователей, в которую входили и химики, и летчики называлась «Гела» («Гезельшафт фюр ландвиртшафтлихе Артикель мбХ»). Работу «Гелы» возглавлял Х. Хакмак (под псевдонимом Амберг). В «группу Амберга» входило 12 человек (Амберг, Маркард, Хорн, Фирекк, Мунч, Вирт, Кельцер, Мюльхан, Шмидт, Метнер, Якоб, Томе. Видимо, большинство этих имен — псевдонимы. Возможно, что Вирт — профессор берлинского Технического университета. Известно, что он сотрудничал с советскими военными химиками). В ноябре-декабре «Гела» выполнила основную часть программы по договору, проведя 14 опытов с выливными устройствами, в ходе которых было использовано 5 т химических веществ. Опробованные выливные устройства типа S125 Хакмак-Амберг в отчете в Берлин от 12 декабря 1926 г. рекомендовал принять на вооружение. Были полностью проведены исследовательские работы по вопросам защиты от ОВ и дегазации. На 1927 г. Амберг наметил целую программу дальнейших работ. Помимо дальнейшей проработки методов ведения химической войны (распыление ОВ с воздуха, сбрасывание газовых бомб, контейнеров с ОВ с использованием ударного взрывателя, взрывателя с часовым механизмом, разработка новых типов ОВ). Согласно отчету Хакмака-Амберга работы «Гелы» должны были быть возобновлены в апреле 1927 г.

На опытах в декабре 1926 г. присутствовал Уншлихт. Начальник ВОХИМУ Штаба РККА Фишман настоятельно просил немцев помочь ему убедить Уншлихта в необходимости и полезности проводившихся опытов. Согласно советским источникам, было проведено около 40 полетов, сопровождавшихся выливанием имитаторов жидких ОВ с различных высот. На данном этапе применялись нейтральные растворы, по своим физическим свойствам аналогичные иприту. На основании этих опытов советскими военными химиками ВОХИМУ было сделано заключение, вошедшее в записку Уншлихта в Политбюро ЦК ВКП(б) и Сталину от 31 декабря 1926 г. о том, что «применение иприта авиацией против живых целей, для заражения местности и населенных пунктов — технически вполне возможно и имеет большую ценность». Уншлихт заключал, что «опыты эти должны быть доведены до конца, так как благодаря им мы получим совершенно проработанный и законченный ценнейший способ современного боя, сумев приспособить для этой цели наш воздушный флот и заблаговременно изучить способы защиты».

Примечания:

1

См., в частности: Командарм Якир: Воспоминания друзей и соратников. М, 1963; Мерецков К. А. На службе народу. М., 1969.

2

См.: Рапалльский договор и проблема мирного сосуществования: Сб. статей. М., 1963; Ахтамзян А. А. Рапалльская политика. Советско-германские дипломатические отношения в 1922–1932 гг. М., 1974.

19

Edward H.Carr. German-Soviet Relations Between Two World War, 1919–1939. Baltimore 1951, p.10; Bernd Ruland. Op. cit. S. 129.

20

Впоследствии, с января по июнь 1922 г. — министр иностранных дел Германии в кабинете И. Вирта, подписавший 16 апреля 1922 г. с германской стороны советско-германский Рапалльский договор.

193

РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 120, л. 3.

194

Carr Edward Н. Ор. cit., р. 60–61.

195

РГВА, ф. 33988, оп. 3, д. 78, л. 93–96.

196

Carsten Francis L. Op. cit. S. 241.

197

В том же 1925 г. были устроены «сравнительные состязательные полеты», выявившие преимущество немецких самолетов — моторы на их машинах были почти в 2 раза сильнее, чем на советских (там же).

198

Подробнее о технической стороне дела см.: Бойцов В. В. Секретные лаборатории рейхсвера. Армия, № 2, 1992, с. 59–64, а также: Manfred Zeidler. Op. cit. S. 182–188.

199

РГВА, ф. 33987, on. 3, д. 151, л. 19–20.

200

В. Мальбрандт — первый немецкий руководитель школы.

201

Гамс Э. Так создавался противохимический щит РККА. Военный вестник. № 11,1993. С. 45, 47.

202

О немецких разработках в области военной химии и использовании OB в случае войны см. подробнее: Manfred Zeidler. Op. cit. S. 123–127.

203

Можно предположить, что этот пассаж был внесен по инициативе немецкой стороны после того, как 4 марта 1926 г. в газетах «Известия» и «Правда» был опубликован доклад Ворошилова «8 лет Красной Армии», который он зачитал на торжественном собрании в Большом театре 23 февраля 1926 г. В нем Ворошилов привел сравнительные данные о росте вооружений в Англии, Франции, США, Италии, а затем прошелся и по Германии: «Возьмем, например, хотя бы такую страну, как Германия, которая сейчас после разгрома имеет немного больше седьмой части довоенных вооруженных сил. <…> Германия, которая находится под бдительным оком различных контрольных комиссий победителей, довела свой бюджет до половины того, что она имела накануне войны, то время как ее армия сокращена почти в семь раз. Штатная численность германской армии в 1913 г. была 667 914 человек, морского флота — 79 889 человек. Что это значит? Это значит, что Германия всеми правдами и неправдами содержит крупные вооруженные силы, которые насчитываются не десятками и не сотнями тысяч людей».

Что стояло за этими словами: желание показать Берлину, как прочно держит Москва его за горло за счет «тайного военного сотрудничества» или же попытка «замаскировать» его перед лицом всего мира, поставив Германию на одну доску с державами-победительницами? Скорее всего, первое. (См.: «Известия», «Правда», 4 марта 1926 г.).

Германский посол Брокдорф-Ранцау в беседе с Чичериным «с величайшим возбуждением указал, что эта фраза есть в сущности донос Антанте на секретные вооружения Германии». Уже 5 марта 1926 г. Чичерин доложил об этом в письме секретарю ЦК ВКП(б) В. М. Молотову с копией другим членам Политбюро и коллегии НКИД. Свое письмо нарком озаглавил «Скандал с Германией». 7 марта Ворошилов, «отвечая», писал Молотову (копии членам Политбюро и членам коллегии НКИД), что ничего «вопиющего» в своем выступлении он не сказал, а главное, что он зачитал его «в присутствии еще трех членов Политбюро тт. Сталина, Бухарина и Калинина», не сделавших ему «ни малейших замечаний». (РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 151, л. 92–93).