Глава XV. ПОДГОТОВКА К ДОНОСУ

Подготовка к проверке отдела и приезд Куракина отвлекли Дмитрия Васильевича от Бондарева, но по всем признакам тот всерьез занялся проверкой кандидатов в разведгруппу. А Сазонову посоветовали съездить в отдел соседней дивизии на правом фланге, где уже были проверяющие. Тамошний особист — добродушный украинец Денисенко — подробно растолковал, где и что ищут проверяющие, дал много хороших советов и, уже в конце беседы, лукаво улыбаясь, посвятил в бытовую часть приема инспектирующих:

— Ты, Сазонов, должен понимать, что они люди живые и, как говорил Карл Маркс, им ничто человеческое не чуждо! Поэтому обрати внимание, чтобы их быт был на должном уровне, создай им комфортные условия, — с украинским акцентом произнес он и пояснил насчет помещения, чистого белья, еды. — Но самое главное, ты им вечером устрой баньку. Человек получает большое удовольствие и через это мягчает телом и душой, и не стесняйся — после бани поставь им спиртяшку и чайку с закусоном… Чего, говоришь, из закусок? Так ты дай команду, пусть отварят мяса. Говоришь, нет мяса, а ты постарайся! Хорошо бы капустки квашеной или огурчиков, но это деликатесы. Вот, говорят, на левом фланге, в дивизии Кучавы, сохранилось несколько деревушек, и там можно выменять на барахло все, чего душа желает, и даже сало! Посади на коня расторопного хлопчика, дай ему белья, обмундирования и, главное, обувку — там ценят ботинки, какие мы недавно получили, — английские, кожаные, на толстенной подошве, с подковами, и он за сутки обернется и привезет тебе, что нужно!

Сазонов поблагодарил Денисенко за советы и, сев на своего смирного мерина, отправился к себе. Вернувшись, он, не мешкая, сразу направил опытного и аккуратного в этих делах сержанта Михайлова на территорию комдива Кучавы, снарядив его кое-чем из излишков вещевого довольствия и выдав ему командировочное удостоверение. Потом вызвал своего верного ординарца Егорова и продиктовал ему, что нужно сделать для приема гостей. Тот аккуратно все записал, а потом сказал: «Вы положитесь на меня, товарищ капитан, я все устрою в лучшем виде». Он, действительно, оправдывал свою мирную профессию завхоза: провел с солдатами генеральную уборку блиндажа, отскоблив затоптанные полы, и выселил дежурного по отделу в землянку к солдатам охраны, сделал две ширмы из палаточного полотна и закрыл проемы дверей. Кроме того, откопали яму и построили новый нужник, обложили его еловым лапником и дорожку к нему уложили корой и связками прутьев из тальника.

А на следующий день к вечеру возвратился усталый, но довольный сержант Михайлов с обменными трофеями. Он снял вьюк и стал развязывать мешок с картошкой, берестовый бочонок с кислой капустой, огурцами и с десятком моченых яблок, а потом со дна вьюка достал кусок сала, завернутый в полотняный лоскут. Поужинав, он пришел к Сазонову и стал рассказывать о жизни селян двух деревень, отрезанных от внешнего мира непроходимыми болотами.

— Там, товарищ капитан, немец и ногой не ступал и партизан не было — кругом болота и трясины. Коня я у лесника оставил, он на берегу речки живет, а меня он в своей лодке протоками в первую деревушку сплавил, а потом и во вторую — она Большим Бугарем называется. Так вот, скажу вам, что ее жители только понаслышке знали, что война приключилась — немец стороной и при наступлении, и при отступе. Наши — в десяти километрах, не добраться посуху, только с проводником — кругом болота непроходимые. Лес стоит еловый — чаща непролазная. Ну, а народ живет, как при советской власти, и даже лучше, как они говорят. Никаких заготовок, налогов, никаких беспокойств от властей. Немцы и не пытались пройти — там только десант можно по воздуху выбросить! А одному уважаемому старику видение было: будто ему товарищ Калинин разрешил часовню поставить, вот теперь они и молятся. Школа у них есть, но ребятишек только учат читать и писать, другим наукам учить некому. И они сами говорят, что большая грамотность в их жизни не нужна. Деревней управляет инвалид из окруженцев, однорукий, а при нем совет стариков. Вот они и установили у себя «сухой» закон, а кто хоть каплю самогона выгонит, того сразу прямо на сходе и высекут…

Сазонов отпустил Михайлова и не знал, что тот встретит старшину взвода и их разговор случайно услышит Бондарев и что теперь ему станут известны все подробности командировки сержанта за продуктами. Было уже поздно, но Бондареву было не до сна. Он уже мысленно раскладывал по полочкам обвинен™ против своего шефа! Первое — злоупотребление служебным положением и второе — разбазаривание военного имущества. От самого Сазонова он слышал, что грозный полковник Туманов — взыскательный и придирчивый начальник, а если ему станет известно о злоупотреблениях своего подчиненного, кто должен выявлять и пресекать их в зародыше, чтобы было неповадно другим, то, несомненно, он может сразу снять Сазонова с должности, и кто тогда, как не он, должен возглавить отдел?! Именно он — бдительный и принципиальный коммунист — обнаружил злоупотребление, доложил, как это положено, своему вышестоящему начальнику… и тот принял соответствующее решение.

Глухая полночь. Чуть-чуть кемарят стрелки на переднем крае, вслушиваясь в ночные звуки. Бондарев тоже не спит, голова пылает от мыслей, сна как не бывало, и он лихорадочно обдумывает, каким образом все это довести до сведения полковника Туманова. Старый, испытанный способ — послать анонимку — не годился! Он знал, это долгий путь, ему нужно быстрее! Поехать к Туманову в штаб армии он не мог, понимая, что для этого нужно разрешение его шефа. Что делать?! Медлить нельзя! Свалить Сазонова за один прием — такая удача выпадает редко! От волнения и уверенности в своей скорой победе мысли путались, ему стало от них жарко. Самое большое удовольствие — представить себе, как его шефа разбирали бы на закрытом партсобрании. Он уже ясно видел стол, восседавшего за ним Кузакова, его заместителя, парторга штаба дивизии и других партийно-ответственных лиц. Заседание очень строгое по-партийному и принципиальное по-большевистски. И он — главный обвинитель по персональному делу политически недостаточно подготовленного, слабого организатора оперативной и воспитательной работы среди личного состава отдела — коммуниста капитана Сазонова Д.В.! Он подумал: «Надо обязательно отточить формулировки обвинения, кратко дать оценку и выводы по вопиющим фактам деятельности Сазонова и подтвердить решение «Смерша» армии о его отстранении от должности…» Теперь этот капитанишка в моих руках», — и с этой мстительной мыслью Бондарев забылся хорошим сном.

А утром он уже не шел, а бежал, тяжело отдуваясь, в политотдел поделиться, какие он заполучил компроматные материалы на Сазонова. Кузаков выслушал и даже оживился. На его небольшом лобике собрались горизонтальные морщинки — явный признак умственной работы майора! А было над чем задуматься. Сам Кузаков напрямую ввязываться в это дело не желал: пусть Бондарев сам постарается все сделать, — но оказать помощь он был согласен.

— Ты говоришь, что надо срочно сообщить Туманову. Так вот, на днях у нас закончат установку защищенной связи. Это, конечно, не «ВЧ»[28], но все равно немцам не по зубам. Она предназначена для связи с вышестоящим руководством армии и фронта. Сейчас я посмотрю, есть ли среди абонентов ваш Туманов, — и, посмотрев в небольшую зеленую книжицу, добавил: — есть, полковник Туманов под номером 005. Говорят, что завтра привезут специальный телефонный аппарат и установят его в штабе, но разрешение на переговоры будет давать полковник Лепин, а в его отсутствие — начальник оперативного отдела майор Жариков. Позвонить ты сможешь, когда будет отсутствовать Лепин, а с Жариковым мы договоримся. Но тебе нужно подготовиться и доложить кратко, без всяких заиканий. И сделай основной упор на злоупотребление служебным положением и корыстный интерес. Говорить при этом нужно убедительно, надеюсь, что ты потренируешься. Учти разговор по новой связи должен быть не больше пятнадцати минут. Говорят, она автоматически отключается. И еще тебе скажу, «материальчик» на Сазонова ты подобрал неплохой, но было бы лучше добавить про его моральный облик. Ты говоришь, нет фактуры, а я тебе скажу, что надо искать среди окружения. Вот ты говоришь, что он придирчив, а ты найди недовольного его требовательностью и пусть он тебе расскажет: может, Сазонов при разговоре матерком выразился — это годится для морали. А вот если бы ты нашел какой-нибудь фактик аполитичности, к примеру, если он при разговоре непочтительно отозвался о своих начальниках, политических или партмероприятиях, вот тогда это был бы замечательный гарнир к основному блюду, как говорил мой бывший начальник, Член Военсовета, генерал Григорий Афанасьевич! Это была бы отдельная тема для заслушивания его у меня в политотделе! А ты говоришь, что времени у тебя для этого мало — работать надо больше, Бондарев, крутиться и обороты прибавлять! Давай, проникай в массы, ищи, и ты найдешь там, что тебе нужно! Усек? — И с чувством превосходства Кузаков посмотрел на Бондарева.

Этими словами он закончил беседу и поспешил сесть за материалы доклада на тему: «Вопросы партийно-идеологического воспитания в действующей армии», подготовленного ему бывшим преподавателем литературы и русского языка, ныне младшим инструктором политотдела младшим лейтенантом Майдановым. Читая его, он не подозревал, что его подручный ловко скомпилировал из довоенных журналов «Большевик» материалы по этой теме, где она посвящалась производственникам. А он разбавил ее примерами боевой отваги, патриотизма, верности коммунистическим идеалам, служению по ленинско-сталинским заветам во фронтовых условиях до полной победы над фашизмом. Начподив втайне надеялся представить доклад во фронтовое политуправление и застолбиться там творчески мыслящим руководителем. Уходя с адъютантской должности, из свиты Члена Военного Совета на должность начподива не гвардейской, а обыкновенной стрелковой дивизии, он мечтал прослыть этаким отцом-комиссаром. Лавры фурмановского героя многим тогда не давали покоя. Но, увы, те времена прошли, все изменилось, и он, душа и предводитель коммунистов дивизии, — во втором эшелоне штаба и вдали от комдива, а тот даже и не замечает своего комиссара, и теперь рядом с ним начштаба Лепин, а ведь должен был Кузаков занять это место! «Говорят, что Лепин из бывших военспецов, а вообще-то по выправке видно — ходит как будто лом проглотил! Вот если Бондарев прорвется в начальники, то можно с ним вдвоем как-нибудь спихнуть Лепина — на учебу или на повышение, и тогда комдив наш!» Вот такие мелкие, суетные мысли не давали Кузакову покоя. И ведь намеревался говорить в докладе о высоких, бескорыстных интересах коммуниста, его священном долге перед народом, а сам связался с этим нудным дураком Бондаревым, потворствовал и советовал ему в подлых делах, это разве по-коммунистически, а?! Но тут же прекратил самокопание — припадок совестливости исчез с мыслью: «Да разве я один такой?! Уж я-то насмотрелся на номенклатурный люд, секретарей обкомов, горкомов, председателей разномастных советов, генералов из ГлавПУ, — все как один, если удается — тянут одеяло на себя! Уж, казалось, генерал Кузнецов — сама совесть, чист и непогрешим, как Николай-угодник, но именно он назначил подполковника Храмцова начальником политотдела корпуса за то, что тот, будучи начподивом в авиации, организовал отстрел лосей с «кукурузника», а мясом подкармливал родственников Кузнецова, проживавших в Подмосковье. И это, несмотря на то, что Храмцов даже в резерве на выдвижение не значился и имел выговор за коллективную пьянку, но был утвержден в должности на военном совете единогласно.

Доклад понравился начподиву многочисленными формулировками из партийного арсенала: «мы оправдаем доверие партии и народа», «окруженные заботой и вниманием ВКП(б)», «у коммуниста действующей армии только одно право: там, где трудно, быть всегда впереди», «благодаря гениальному замыслу нашего Верховного Главнокомандующего надломила хребет Красная Армия фашистскому зверю» и много других, звенящих, бьющих прямо в десятку ярких метафор, сравнений. «Ай да Майданов — молодец. И недаром он преподаватель-словесник — складно пишет, надо поощрить!» Он всегда завидовал образованным. Сам Кузаков только в начале службы, призванный как партиец, был на курсах политработников, а потом завертела его адъютантская судьба, и беспрерывно, лет десять, почти без отпуска, с ежедневными разносами он и не вспоминал про свою учебу. Нет, неправда! Однажды он обратился к своему начальству с просьбой направить его на учебу. Генерал Левченко, не злой по природе человек, но задерганный многочисленными арестами в Северо-Кавказском округе, и сам со дня на день ожидавший ареста, сказал ему: «Ты, Кузаков, и не думай об этом, твоя служба порученцем и адъютантом тянет больше, чем на две академии. Гордись этим!» Больше Кузаков не заикался об этом и остался с начальным образованием. Читать он умел бойко, а наложить резолюцию — так по этой части у него был большой опыт!

А Бондарев в это время засел за подготовку устного доноса полковнику Туманову. Здесь он дал волю своей фантазии, обвиняя Сазонова в подрыве боеготовности дивизии, приписывая ему разложение отдела и разбазаривание военного имущества! Он считал, что Туманов, выслушав его, незамедлительно примет меры! Давненько так «творчески» не работал Бондарев! Он сидел у себя в отсеке, взмокший от волнения и злобы, и все писал, и писал! Нет, он не вспомнил, что, когда у него были трудности по работе, Сазонов ненавязчиво, доброжелательно давал ему советы и учил его азам службы без чувства превосходства! И, конечно, Бондарев забыл, что его шеф, на которого он пишет сейчас донос, обвиняя его во всех смертных грехах, спас ему жизнь при обстреле! Считая, что Сазонов у него в руках, он не хотел даже и вспоминать, что тот дал ему задание по проверке разведгруппы. И что это нужно выполнить в указанный срок. Уверенный, что дополнительная проверка ничего не даст, он накатал несколько справок о встречах и беседах с осведомителями, получившими задание для перепроверки ранее поступивших сведений на кандидатов в разведгруппу. Встреч и бесед с осведомлением он не проводил, считая, что это излишняя волокита и блажь его шефа. А то, что он совершил служебный подлог, его не беспокоило! Он был так уверен в каждом из этой пятерки! И особенно в этом белорусе Княжиче! Считая его своей благоприобретенной собственностью, Бондарев не сомневался в его надежности. Из всей пятерки только Княжича нельзя было проверить по месту рождения, но Сазонов на всякий случай направил запрос в Штаб партизанского движения о его проверке по Гродно.

Результаты проверки всех кандидатов по прежним местам службы были положительные и только по Княжичу вызвали несколько вопросов, из его части сообщили, что он пропал без вести в июле, а госпитальные документы подтверждают, что он поступил туда в начале сентября. Сам он пояснил, что был контужен и почти не помнит, сколько дней лежал в ротной медчасти, потом в накопителе, а затем уже в госпитале. И вроде бы все правда, но расхождения значительные! Однако все сомнения решились в пользу проверяемого. Потому что всем хотелось побыстрее подготовить группу и доложить руководству. Больше всех этого хотел Бондарев! И сейчас всю пятерку направляли пройти курс ускоренной подготовки по разведке. Сазонов с самого начала, когда только получил приказ о подборе и проверке зафронтовой разведгруппы, не знал и не мог знать, что в окружении генерала Абакумова и, конечно, с одобрения Верховного, родилась идея — иметь свою разведку! Но высокое начальство не пожелало объяснить замысел, зачем и почему параллельно армейской разведке создается своя, «смершевская»! Старожилы помнили, что служба Особых отделов в начале войны[29] была переведена из Наркомата Обороны в грозный и устрашающий НКВД. Сделано это было по личному указанию Верховного. Расчет был прост. Особисты стали независимы по службе от армейского командования и наряду с политорганами осуществляли свой контроль за командованием, поставляли свою информацию! А весной сорок третьего, когда ввели погоны, а на фронте были значительные успехи, Верховный снова возвратил свои «глаза и уши» в систему обороны. И, надо сказать, еще в те времена, при введении новой формы, особисты отметили неудовольствие некоторых персон из бывшего комиссарского состава. Они тихо возмущались и роптали, что проливали кровь в гражданскую войну против белых, золотопогонников и, мол, совсем не нужно было наследовать форму классовых врагов! Абакумов доложил об этих настроениях, и Верховный тут же в краткой повелительной форме объяснил сомневающимся, что это нужно рассматривать как возвращение к традициям русской армии, и сразу все замолчали! А вся множественная «главпуровская рать» через партполиторганы, комсомол, отмечая переход на новую форму, устно и письменно словословила и расточала похвалу Его мудрости!

Но для чего же создавались две разведки в армии?! Ходили слухи, что так решил сам Верховный для улучшения системы перепроверок! А еще поговаривали насчет яиц, которые нужно хранить в разных корзинах, и возникновения здорового духа соревнования между разведками.

И еще в эти дни Москва щедрой державной рукой присвоила и повысила генеральские звания во фронтовых управлениях контрразведки, а ее шеф был удостоен звания генерал-полковника! А между тем Западный фронт, обессиленный осенними наступательными боями, как будто застыл в декабрьские дни, так и продолжал стоять, перебиваясь местными боями за улучшение позиций, артиллерийскими дуэлями, поисками разведчиков и снайперской стрельбой. Командование фронта старалось изо всех сил показать активность, боевитость своих частей и требовало от их командиров не давать покоя противнику и держать его в напряжении. Но враг не проявлял беспокойства, не нервничал и преспокойно зимовал на заранее грамотно укрепленных и обустроенных позициях, заняв, по возможности, все высоты, и так же вел из дальнобойных орудий обстрел наших дорог, артпозиций, иногда, по всей вероятности, для поддержания своего боевого духа!

Наш фронт жил своей трудной жизнью в лесных болотистых краях и ждал своего часа. Он его дождется, и в разгар лета белорусский балкон будет разрушен на куски, а генералы когда-то угрожавшей Москве группы «Центр» в спешке и растерянности будут совершать ошибки, одну за другой, вплоть до границ Восточной Пруссии! Но это будет потом, а сейчас героические обитатели Западного фронта не ведали, что там, в Ставке, решается вопрос о переименовании их фронта, назначении нового командующего, Члена Военного Совета, начальника штаба. И здесь тоже были суета, большие и малые интриги, свои симпатии и антипатии! Гораздо проще сформировать штаб нового фронта, а вот переделать старый на новый — задача не из легких!

Старожилы штаба фронта, заслышав о грядущих переменах, наперегонки побежали к своим друзьям-покровителям, хорошо знакомым по службе, учебе… И каждый из них хотел укрепить свои позиции, остаться в теплом местечке и не мыкаться где-то в безвестности, в созданных кадровиками фронтовых резервах. И если бы был такой прибор, улавливающий стремление человеческих замыслов и количество энергии, потраченной для достижения одной цели — не дать столкнуть себя с насиженного местечка, ну а если и менять его, то с выгодой, — то прибор этот отметил бы бессонные ночи, мучительные раздумья и показал бы умственные ухищрения, различные комбинации… Чего только не придумывали горемыки, лишь бы усидеть в своей норке, как премудрый пескарь! Пускалось в ход все, что могло повлиять на удержание места: подхалимство, угодничество и даже далекое гарнизонное знакомство своих жен! Но тот, кто имел свою «ручонку» в Генштабе, Наркомате, — те могли быть спокойны — для них сделают исключение; оставят на месте и не понизят в должности.

Примечания:

2

«Смерш» — название советской военной контрразведки в 1943–1945 годах (сокращение от «Смерть шпионам»).

28

«ВЧ» — высокочастотная правительственная связь, исключавшая подслушивание противником.

29

Постановлением Наркома Обороны (им был И.В. Сталин с 19.07.41 по 1947 г.) органы военной контрразведки из HКО были переведены в состав НКВД. 14.04.1943 г. состоялся обратный переход Главного управления военной контрразведки «Смерш» в НКО. (Энциклопедия BOB. - M., 1985, с. 662.)