Французские рыцари гибли сотнями под устрашающим градом английских стрел, падали, сраженные ударами мечей, топоров и булав, которыми умело действовали тяжеловооруженные английские всадники. Груды убитых и раненых воинов и их лошадей шевелились, так как раненые изо всех сил пытались выползти из-под тяжести павших. Немногочисленные английские лучники и благородные сквайры устало бродили по полю, отыскивая павших товарищей и помогая раненым добраться до спасительного убежища леса Нуайе. Но большинство воинов сидели и лежали на утоптанной копытами земле. Они были почти так же неподвижны, как их поверженные враги; англичане были страшно истомлены трехчасовой битвой. Уже миновал полдень, но с девяти часов утра английские лучники и рыцари уже успели отбить две атаки большого французского войска.

Эдуард Плантагенет, принц Уэльский, сидел на земле, прислонившись спиной к стволу дерева. Его великолепные черные доспехи были изуродованы ударами и зазубринами, покрыты пылью, запятнаны кровью и измяты; плащ, украшенный гербами Англии и Франции, изорван в клочья, красный цвет потускнел, выделяясь на ткани неровными бурыми пятнами. Длинный сверкающий меч, лежавший на коленях, был искривлен, острие клинка покрылось зазубринами, конец погнулся. Принц сидел неподвижно, уронив голову на грудь. Эдуард был утомлен и измотан — так измотан, что ему казалось, что он никогда больше не сможет встать и двинуться с этого места. Но он знал, что где-то там, невидимый глазу за невысокой грядой, окаймлявшей мелкую долину, стоит еще один крупный отряд французов, готовый обрушиться на его маленькую, до предела уставшую армию. Они дрались как дьяволы, но у них не осталось больше английских стрел, способных остановить французов и сбить с них спесь; оружие было сломано или потеряно; доспехи изуродованы так, что их оставалось только выбросить; у большинства рыцарей забрала оторваны от шлемов. Но хуже всего было то, что отважные англичане выдохлись. Почти все были ранены. У них не было еды, а среди сухих, покрытых пылью полей нельзя найти ни капли влаги, чтобы утолить нестерпимую жажду.

Принц поднял голову и, смирив на мгновение свой гордый дух, тоскливо посмотрел на лошадей, стоявших за оградой из повозок позади линии укреплений. Пожалуй, они смогут уйти — даже сейчас, — если сядут на коней и отступят. Боже правый — он, Эдуард Уэльский, будет спасаться бегством с поля боя! Но что еще он может сделать? Его армия — цвет и сливки английского рыцарства. Он должен любой ценой уберечь их от французского плена.

С тяжелым сердцем оглядел он поле побоища. Покончили ли они с французами? Вот лежат разбитые остатки штандартов маршалов и отряда великого дофина, которые накатились на их ров и изгородь только для того, чтобы откатиться назад после нескольких часов отчаянного сражения. Но где же отряд герцога Орлеанского и где французский король? Эдуард застонал, стараясь ослабить напряжение в спине. Он поднял глаза, чтобы не смотреть на удручающую картину, расстилавшуюся перед ним, и, ища отдохновения, устремил взор на темный зеленый лес вдали, за полем битвы. Сочная густая летняя зелень начала уже покрываться пятнами золотистых и червонных вкраплений осени. Принц взглянул в синеву небес, глубоко вдохнул застоявшийся знойный воздух, а потом перевел взор на невысокую гряду к северу от поля боя. На мгновение он оцепенел: с вершины гряды сверкнула одинокая вспышка света, померкла, а потом сверкнула снова. Потом рядом с ней появилась другая, потом еще одна. Принц смотрел и видел, как вся линия гряды постепенно заполняется яркими бликами; затем над стальными отблесками яркого солнца появились яркие цветные пятна. Значит, там все же войско! Тишину нарушил надтреснутый голос:

— Святой Боже, посмотрите туда. Это же отряд короля! — Эдуард взглянул на говорившего и узнал в нем одного из своих придворных рыцарей. Взгляды их встретились. — Это конец, сэр. Мы разбиты!

В ответ Эдуард воскликнул трескучим, как удар грома, голосом:

— Ты лжешь! Никто не смеет говорить, что мы разбиты, пока я стою на ногах! — Вспышка гнева заставила принца вскочить, но, оказавшись на ногах, он тотчас едва не упал.

Джон Чандос, его ближайший друг и правая рука, приподнялся на локте. Прищурив один глаз, он хрипло проскрипел:

— Поверьте мне, сэр, что вы не устоите, если не сядете. Мы должны сесть на коней, если хотим сегодня еще сражаться.

Эдуард снова посмотрел на позицию французов, где тысячи свежих воинов короля Иоанна выстроились на кромке гряды. Он отвернулся от неприятеля.

— Клянусь Богом, Джон, ты, как никогда, прав. Мы все сядем на коней — лучники и рыцари. Благодарение Небу, лошадей теперь хватит на всех, — и мы зададим им жару, как только они доберутся вон до того поваленного дерева, видишь, там, на дне котловины. Для них это будет полной неожиданностью. Взгляни-ка на тех людей, которые там внизу вытаскивают своих раненых. Эти люди шныряют здесь все время после последней атаки. Они хорошо поняли, какое жалкое зрелище мы собой являем. Вставай, Джон — начнем с тебя, — иди по линии и скажи им, чтобы держались вокруг Варвика и Солсбери. Поговори с командирами, чтобы они поняли, чего я от них хочу. Они поймут, хотя и очень устали. — Он тронул ногой лежавшего рядом человека. — Эй, Томас! Просыпайся. Возвращайся к повозкам и прикажи выводить коней. Торопись, у нас нет времени на пустые раздумья. Двигайтесь, ребята, а то в седло не заберетесь!

Эдуард вышел из тени маленького деревца и пошел вдоль рядов своих сидевших и лежавших, измученных боем солдат, подбадривая их громким веселым голосом:

мВперед, мальчики! Король Франции будет здесь с минуты на минуту. Кто из вас возьмет его в плен и приведет ко мне?

Солнечные лучи золотили потемневшие от пота каштановые волосы принца; там, где он проходил, люди подтягивались, чувствуя, как им передается мужество Эдуарда. Рыцари и лучники вставали, потягивались, затягивали ремни и застегивали пряжки, надевали шлемы и брались за оружие. Зазвучали надтреснутые, усталые, но бодрые голоса, они заглушали ужасные скорбные стоны, доносившиеся из-под груды мертвых тел.

Когда принц дошел до центра линии, кони были выведены, а солдатам розданы скудные запасы воды, которой они наскоро утолили мучительную жажду. Повсюду воины садились на коней — некоторые без шлемов, иные без налокотников. Некоторые снимали доспехи, прикрывавшие ноги, чтобы было легче сражаться. Сквайры и пажи вооружались новыми копьями, но в них ощущался такой недостаток, что оружие приходилось снимать с мертвецов. Лучники принялись извлекать стрелы из мертвых тел. К принцу подвели коня. Эдуард в это время беседовал с графами Варвиком и Солсбери, командирами двух основных отрядов английской армии. Вставив ногу в стремя, принц обернулся через плечо и еще раз посмотрел на приближавшихся французов. Блестевшие на солнце ряды, слепившие металлическими бликами, продолжали приближаться.

— Клянусь святым Павлом, они идут на нас. Ребята, готовьтесь! — прокричал Эдуард.

Он легко вскочил в седло и галопом поскакал к своему командному пункту — левее боевых порядков. У деревца его ждали придворные рыцари. Один из них держал шлем своего повелителя, другой подал ему латные рукавицы. Джон Чандос, не успевший сесть на коня, подал принцу его кривой с зазубринами меч.

— Он не слишком хорош, сэр, — усмехнулся Джон, — но я не сомневаюсь, что вы сумеете извлечь из него немалую пользу!

— Хэй, Джон, конечно, я не возражал бы и против нового меча, но думаю, что довольно будет и этого, не так ли? Если уж меч окажется совсем плох, то — что ж — я воспользуюсь старым добрым топором. Но теперь вперед, и поспеши. Они уже почти там, где мы должны их перехватить. Вот. — С этими словами принц обернулся к одному из своих гасконских капитанов, сэру Жану де Грейи, командовавшему небольшим резервом: — Сэр Жан, я хочу, чтобы вы взяли столько рыцарей, сколько сможете найти, — кажется, у вас их осталось человек шестьдесят, не так ли? Возьмите мой резерв, лучников и всех, кого отыщете, и обойдите справа вон тот маленький холм. Когда мы встретим французов в поле — видите, там, у сломанного дерева? — вы, как дьявол из преисподней, обрушитесь на их фланг. Создавайте как можно больше шума и держитесь изо всех сил. Поспешите, и да поможет вам Бог. Трубачи, будьте готовы трубить, когда я подам знак.

Он зорко оглядел ряды бойцов, своих уставших героев, которые воспрянули духом в предвкушении атаки — после того, как все утро провели в обороне. Теперь, когда они сели на коней, казалось, всю усталость как рукой сняло.

В напряженной тишине откуда-то донеслось негромкое пение, а со стороны «войска» лучников графа Варвика вдруг раздался взрыв хохота. Потом снова все стихло — за исключением песни и тупого, нарастающего грохота, — тяжеловооруженные французы размеренно двигались по полю.

Эдуард резко привстал на стременах. Звенящим высоким голосом, слышным вдоль всего строя, он крикнул:

— За святого Георгия, вперед! Развернуть знамена!

Вслед за командой запели трубы и загремели барабаны. Маленькая армия Эдуарда медленно, чтобы остаться незамеченной, двинулась вперед. Выехав в открытое поле и проезжая мимо мертвецов, она ускорила аллюр — сначала иноходью, а потом легким галопом. Когда до неприятеля оставалась какая-то сотня ярдов, флажки на концах копий начали медленно опускаться долу, всадники выставили вперед смертоносные острия. Рыцари пришпорили коней, галоп перешел в бешеный карьер — лошади неудержимо понеслись вперед. Люди кричали — слышались боевые кличи, ругательства и просто протяжный крик. С тяжким грохотом, услышанным жителями расположенного в семи милях Пуатье, всадники сошлись посреди поля. Многие англичане пали в этом первом натиске, но остальные глубоко вклинились в смешавшийся строй французов, тесня их и следуя за знаменем Англии, развевавшимся в первых рядах над битвой. Вскоре порыв был остановлен, и битва превратилась во множество ожесточенных схваток один на один. В центре своего отряда доблестно сражался французский король Иоанн Добрый, а рядом с ним, как пробующий зубы тигренок, дрался его малолетний сын Филипп. Французы стояли твердо, долго выдерживая натиск англичан. Но постепенно с тыла начали отходить по одному-два человека, не выдержав напора английской кавалерии. И тут на левом фланге французов началось смятение — раздались громкие клики людей и дикое ржание лошадей, заревели трубы. Теперь французы начали отступать еще быстрее, и вскоре целая группа их в беспорядке отступила к своим лошадям. Упорное сопротивление продолжали оказывать только рыцари, стоявшие тесными рядами вокруг короля и теснимые со всех сторон торжествующим неприятелем.

Принц и его свита проложили себе дорогу сквозь ряды французов, и теперь перед ними больше не было врагов. Эдуард уже собирался повернуть назад, но Чандос и другие убедили его не делать этого. Знамя укрепили на высокой вишне в саду деревни Мопертюи, обозначив сборный пункт для солдат, которые теперь пожинали богатый урожай пленных, некоторые преследовали рыцарей, бежавших в сторону Пуатье.

Внезапно перед станом принца появилась шумная группа людей, проталкивавшаяся сквозь толпу. В середине этой группы выделялись рыцарь в богатых, но изрубленных в боях доспехах и мальчик в латах, которых, грубо толкая, тащили к принцу. Сидя верхом на коне и глядя поверх голов, Эдуард хорошо видел, как волокли к нему знатных пленников.

— Это король! Джон, Роберт, они взяли в плен короля! — Эдуард пришпорил усталого коня и подъехал ближе. Надтреснутый от усталости голос прогремел как удар бича. — Остановитесь! Остановитесь, говорят вам! Разве так принято обращаться с королем? Клянусь Богом, я повешу всякого, кто еще посмеет к нему прикоснуться! Освободите мне дорогу.

Эдуард сошел с коня и пылавшим от гнева взглядом проложил себе путь. Пошатываясь от усталости, он подошел к пленникам и церемонно опустился на одно колено.

— Сир, — сказал он, — мои извинения за причиненную грубость. Идемте со мной, вам надо отдохнуть. Сейчас поставят мою палатку. Сделайте мне честь разделить ее со мной.

Он поднялся и положил руку на плечо мальчика.

— Это мой кузен Филипп, не так ли? — Эдуард искренне и тепло улыбался, но ребенок гневно отпрянул. Его маленькое, выпачканное лицо стало бледным как мел, глаза злобно сверкнули из-под приподнятого забрала. Король беспомощно развел руками.

— Филипп, это неучтиво. Ваш кузен — великий полководец. — Король вздохнул. — Слишком великий, на горе Франции… Относитесь к нему подобающим образом.

Эдуард обнял короля за плечи:

— Не укоряйте его, сир. Это очень тяжело, попасть в плен на поле битвы, и не слишком подходящее обстоятельство встречи двоюродных братьев. Не сомневаюсь, что и я выгляжу ужасно. Пойдемте, нам надо отдохнуть.

Эти события происходили близ Пуатье 19 сентября 1356 года. То была величайшая и самая блистательная победа, которую одержала Англия в Столетней войне с Францией. Битвы при Креси в 1346-м и при Азенкуре в 1415 году были выиграны главным образом благодаря лучникам и их страшному оружию, но при Пуатье англичане победили вопреки численному превосходству французов, превзойдя их мужеством и благодаря пылкому гению великого полководца принца Уэльского. Один из самых прекрасных моментов, тот миг, запечатленный английской историей, когда усталая, почти разбитая армия села на коней и совершила деяние, принесшее ей победу и позволившее пленить самого французского короля. Политические результаты этой битвы превосходили результаты всех прочих битв: то, что вся та война была лишь бессмысленной агрессией, не смогло заслонить славу того дня. Именно после этого Эдуард показал себя военным вождем, не уступавшим великим герцогам и графам, некоторые из которых затмевали королей, как солнце затмевает луну.

Несмотря на то что прошел 641 год после дня Пуатье и 621 — после смерти Эдуарда, который скончался в 1376 году, мы до сих пор ощущаем с ним неразрывную и живую связь. Например, на руку, которой пишутся эти строки, я надевал латную рукавицу Черного Принца, возможно, ту самую, в какой дрался он в той блистательной атаке, а глаза, которыми я сейчас читаю эту страницу, смотрели сквозь узкую щель забрала его шлема. Примерять эти вещи — немалая привилегия, но видеть эти доспехи может каждый — они выставлены в Кентерберийском соборе, где они уже несколько столетий служат надгробием могилы Эдуарда. К счастью для нас, в 1954 году были изготовлены точные копии оружия и доспехов, поэтому хрупкий оригинал может теперь храниться в надежном месте под непроницаемым стеклянным колпаком, а над гробом помещены прочные и неотличимые копии. Над могилой возвышается исполненная в натуральную величину из позолоченной бронзы статуя Черного Принца в полном боевом облачении. Уцелевшей деталью амуниции является часть ножен; здесь же должен быть и меч, но он был утрачен во время гражданской войны в Англии в XVII веке. Ножны являют собой лишь потертую реликвию, а на боку статуи висит меч из позолоченной бронзы — настоящее произведение искусства; ножны украшены красной и синей эмалью, а на головке рукоятки видна маска льва, выступающая из синей эмали. На рисунке 62 показано, как выглядело это оружие.

В битве при Пуатье воины использовали разнообразное оружие. Хотя на поле боя находилось несколько тысяч английских лучников и французских арбалетчиков, их стрелы оказали малое влияние на исход сражения. Английские стрелы были полностью израсходованы во время первых двух атак, а своих арбалетчиков французские командиры расположили так неудачно, что те зачастую просто не могли стрелять. Исход битвы решили единоборства с применением копий и мечей, топоров и булав, а также боевых молотов.

Копье появилось давно, на заре человечества. Приблизительно двадцать тысяч лет назад острый кусок кремня, привязанный к концу палки, служил для охоты ради пропитания или для убийства врага ради личного удовлетворения. Это грубое орудие со временем усовершенствовалось и в эпоху неолита (около 6000 лет назад) превратилось в настоящее копье с изящно отделанным кремневым наконечником, а позже (около трех с половиной тысяч лет назад) приобрело красивое бронзовое острие (рис. 63).

Рыцарское оружие такого рода, естественно, представляло собой длинное копье, но, прежде чем мы приступим к рассмотрению, стоит взглянуть на его предшественников и разобраться, как ими пользовались. Форма наконечника за многие века не подверглась значительным изменениям. Наконечник, который солдаты фараона применяли в то время, когда Египет утверждал свою власть в Восточном Средиземноморье, формой мало отличается от наконечников, применявшихся в войсках королевы Виктории, когда они утверждали власть британской короны в Индии. А за те три тысячи лет, которые разделяют эти эпохи, мы видим, что копья мало менялись на пространстве от Уэльса до Японии и от Финляндии до Марокко.

В Древней Греции (приблизительно с 600 по 120 год до н. э.) одним из способов применения копья в пешем строю было его метание с расстояния в несколько футов. Воин при этом старался поразить противника в область диафрагмы. Бросая копье, сражающийся продолжал бежать на противника и, когда тот сгибался вперед с копьем в животе, добивал его сильным ударом топора или меча по затылку. Если воин промахивался, то он мог попытать счастья, метнув второе копье, чтобы ранить им противника со второй попытки.

Римляне изобрели весьма своеобразную форму наконечника. Копье с таким острием называлось пилум. На конце помещался маленький листовидный наконечник, посаженный на длинную тонкую железную шейку, которая заканчивалась полым расширением, его насаживали на древко из ясеня или акации (рис. 64). Назначение этого длинного железного перешейка было следующим: встречая противника, легионер на бегу швырял в него пилум. Если оружие попадало в щит, то наконечник пробивал его, а железная шейка сгибалась под тяжестью массивного древка. Незадачливый противник не мог орудовать щитом, который тянул руку вниз под тяжестью копья. Естественно, наилучшим решением в данном случае было отрубить древко ударом меча или топора, но эту возможность исключал железный перешеек.

Такой тип копья был усвоен франками и англосаксами, которые называли его ангоном и использовали точно так же — с целью лишить противника возможности полноценно пользоваться щитом — если, конечно, копье не ранило тяжело или не убивало противника.

Греческие и римские всадники пользовались точно таким же копьем, как и пехотинцы, — легким дротиком с длинным острым наконечником, но никогда не сражались пилумом. Такие копья — из-за того, что они были очень короткими, — не брали под мышку, как рыцарское копье, а держали в руке. Иногда их метали.

Викинги и их предшественники имели на вооружении множество копий разнообразных типов. Каждый тип имел свое особое название — например, рубящее копье, копье на шнуре (такое копье метали с помощью петли, намотанной на древко), дротик и т. д. Многочисленные, хорошо сохранившиеся образцы таких копий были обнаружены в Дании. На многих древках даже сохранились петли, с помощью которых их метали. Для обозначения своих копий викинги использовали весьма красочные и поэтические названия. Копья часто называли «змеями»: Кровавый Змей, Змей Варлинден (Щит) и так далее. Кольчуги уподобляли сетям — очень удачное наименование для тяжелого плетения: например, «сеть для копий», в то время как копья иногда называли «рыбами сетей войны». Иногда копья называли витиевато и привлекательно — например, Летучий Дракон Сражения.

В пешем строю солдаты пользовались копьями в течение всех долгих веков, прошедших с эпохи шумеров (3000 год до н. э.) до Тридцатилетней войны в Европе (1648 год). Шумерские и египетские пехотинцы пользовались в бою копьями длиной около шести футов с наконечниками в виде широких лезвий; этим оружием работали, как винтовкой со штыком, причем действовали в жестком строю отдельными подразделениями. Таким оружием пользовались франки, саксы и викинги, шотландцы при Бэннокберне в 1314 году и французы при Пуатье в 1356 году, а также профессиональные наемные уэльские и брабантские копейщики в армиях XIV и XV столетий. Форма наконечника этого копья — не важно, пользовалась им пехота фараона, Фемистокла, Свейна Вилобородого, Брюса или Карла Смелого, — оставалась одной и той же: длина десять — двенадцать дюймов, ширина у основания два или даже три дюйма, а по средней линии проходило мощное ребро. В Средние века — в VIII и IX веке, а позже в XV — копья часто снабжались расположенными под наконечником крыльями или ушками, выполненными как деталь раструба (рис. 65). Такие широкие копья использовали как режущее и колющее оружие.

Другим специализированным типом пехотного копья была пика — колющее оружие с наконечниками разнообразной формы, насаженными на исключительно длинное древко, часто длиной до восемнадцати футов. Наконечник малый и узкий, имеющий в длину до шести дюймов, был не шире, чем идущее за ним древко (рис. 66). Первоначально пики использовали в Древней Греции, в македонском войске в период с 300 по 120 год до н. э. Они использовались с определенной целью правителем Македонии Филиппом, отцом Александра Великого. Пика стала основным средством ведения боевых действий в завоеванных Александром областях Среднего Востока до 168 года до н. э., когда вооруженные ими воины встретились в бою с римскими легионами у Пидны. Здесь пилум и короткий меч в руках опытного легионера превзошли пику, и она после этого перестает упоминаться в документах. Мы ничего не слышим о пиках до XV века, когда ее снова взяли на вооружение швейцарцы. Подобно тому как это было во времена древней Македонии, пика снова стала доминировать на полях сражений до большой кровавой битвы при Бикокке в Северной Италии в 1522 году, когда пиконосцы были наголову разбиты огневой мощью усовершенствованных аркебуз.

Причина, по которой пики отличались такой невероятной длиной, была проста. Три или четыре ряда воинов, стоявшие друг за другом, могли одновременно выставить вперед их острия. Воины первого ряда держали пики низко, уперев их тупые концы в землю за своей спиной; бойцы второго ряда выставляли свои пики между солдатами первого ряда, держа оружие на уровне первого ряда. В третьем ряду пики поднимали выше и клали их на плечи воинов переднего ряда (рис. 67). Воины в самых задних рядах держали пики поднятыми остриями вверх и были готовы занять место павших в первых рядах, чтобы не ломать строй. Построенная таким образом колонна, в которой насчитывалось зачастую до двух тысяч человек, была способна неудержимо катиться вперед, преодолевая любое сопротивление. Перед такими колоннами ничто не могло устоять, но только до тех пор, когда были изобретены пушки и аркебузы, огнем которых можно было расстраивать колонну, прежде чем она оказывалась в пределах непосредственного соприкосновения. До изобретения огнестрельного оружия перед колонной таких копьеносцев могла устоять только точно такая же колонна. При их соприкосновении происходило «выталкивание пик», то есть два строя давили друг на друга, как выдавливают друг друга линии в американском футболе — до тех пор, пока одна колонна не начинала отходить.

Было много других типов оружия, похожего на копье, — и все они являются прямыми потомками кремня, привязанного к палке палеолитического охотника. Это оружие не использовалось рыцарями Средних веков, но зато пехотинцы использовали его против рыцарей, что стало причиной изменений, происшедших в конструкции рыцарских доспехов. Учитывая такое влияние, мы все же рассмотрим это оружие. Все типы его можно назвать результатом скрещивания воинского копья и сельскохозяйственного сучкореза — секатора. Этот простой, но весьма эффективный инструмент предназначен для обрезания сучьев, стрижки живых изгородей и тому подобных манипуляций; этот инструмент производят до сих пор, придавая ему ту же форму, что и восемьсот лет назад (рис. 68). Этот инструмент имеет весьма почтенные традиции, в каждой местности производят свои оригинальные сучкорезы — например, уэстморлендские сучкорезы отличаются от глостерширских и т. д., хотя в принципе все они имеют одинаковую, по сути, конструкцию. Если сучкорез насадить на длинное древко, то он превращается в оружие пехоты, каковым он и был на протяжении всего раннего Средневековья. До 1300 года это было не что иное, как сучкорез на длинном шесте, и только начиная с этого времени в конструкцию было внесено нечто и от копья. В результате такого скрещивания, если можно так выразиться, появились две сестры — глевия и алебарда. На главном режущем крае клинка глевии имелся один большой копьевидный шип, а на другой стороне клинка — шип меньших размеров; сам же клинок по сравнению с секатором стал длиннее и уже (рис. 69). У алебарды лезвие было шире и короче, а спереди помещался острый выступ. На самом деле получился большой топор на пятифутовой рукоятке. (Кстати, когда говорят о шестах, на которые насаживали копья, топоры, глевии, алебарды и тому подобное, то словом «древко» обозначают шесты с копьями и пиками, а термин «рукоятка» оставляют для топоров, алебард и т. п.)

Это оружие было изобретено и усовершенствовано в XIV и XV веках. Глевия (которую в Англии называли биллем) стала весьма изящным и замысловатым оружием, в отличие от алебарды, которая приобрела законченную, максимально эффективную конструкцию приблизительно к 1470 году (рис. 70а), а потом постепенно перестала применяться и к 1525 году превратилась в декоративное и церемониальное оружие. Алебарды времен Елизаветы I были очень красивы, но абсолютно неэффективны как боевое оружие (рис. 706). Действительно, единственным их предназначением осталось красоваться в руках государственных и городских стражников.

За период с 1400 до 1600 года форма копья тоже претерпевала значительные изменения, а само оружие становилось более разнообразным. В Средние века каждой из этих форм давали собственное наименование, и теперь весьма трудно разобраться, какие именно копья назывались теми или иными терминами: вуж, рансер, гизарма, рунка и др. Вероятно, вуж — это то же самое, что и глевия, рансер был похож на билль, а гизарма — это очень большое и красивое копье, усовершенствование которого было закончено в одно время с алебардой, то есть около 1470 года. Это оружие чаще называли протазаном, наконечник которого напоминал клинок большого широкого меча. Как правило, клинок очень широк у основания (называемого плечами клинка), из которого по обе стороны выступают по одному крылу или ушку (рис. 71). Эти ушки отличаются от тех, что прикреплялись к описанным выше копьям, тем, что последние крепились к гнезду наконечника ниже лезвия, а в протазане эти приспособления выступали непосредственно из клинка. Десятки тысяч таких протазанов выковывались для настоящих сражений, но многие образцы были богато отделаны и украшены гравировкой, позолотой или золотыми и серебряными насечками; такие протазаны использовались как церемониальное оружие в свитах аристократов. С течением времени клинки становились меньше, а крылья, или ушки, — больше. Постепенно протазан принял такую форму, какую он имеет и в наши дни: например, в церемониальном вооружении йоменской охраны лондонского Тауэра. Эти церемониальные протазаны — впрочем, как и все древковое церемониальное оружие, — украшены большой кисточкой, прикрепленной к верхней части древка непосредственно под клинком. Такие же кисточки прикрепляли и к боевым протазанам. Но в этом случае цель была сугубо практической — кисточка впитывала кровь, стекавшую с клинка, и его рукоятка оставалась сухой.

Это оружие, применявшееся пехотинцами на протяжении длительного времени, не оказывало тем не менее существенного влияния на исходы битв, которые решались обычно тяжелой кавалерией — вооруженными всадниками и рыцарями. Однако в начале XIV века алебарда — новое изобретение фламандцев и швейцарцев — оказала большое влияние на усовершенствование доспехов и вооружение кавалеристов и рыцарей. В двух битвах — при Куртрэ во Фландрии (1302) и у горы Моргартен в Швейцарии (1315) — крупные силы великолепно экипированной кавалерии потерпели тяжелые поражения от пеших горожан и крестьян, вооруженных алебардами.

При Куртрэ цвет французского рыцарства, воины, вооруженные копьями и мечами, защищенные кольчугами, скрепленными на коленях и плечах железными бляхами, и прикрытые железными пластинами под плащами, совершили несколько доблестных, но плохо организованных атак, пытаясь, перейдя реку, разгромить густую толпу фламандцев. Случились две вещи, которых не ожидали французские рыцари. Во-первых, горожане стояли твердо, не дрогнули и не бросились в бегство перед горделиво выступавшими конями. Во-вторых, тяжеловооруженные всадники увязали в топком грунте луга, расположенного между рекой и позициями фламандцев. Пока рыцари барахтались в грязи, стараясь набрать скорость, чтобы обрушиться на ряды неприятеля, этот последний сам бросился вперед, перехватил инициативу и напал на воинов в доспехах, оказавшихся в весьма тяжелом положении. Алебарды (фламандцы называли их «гудендагами» — «добрый день») разрезали кольчуги, щиты и шлемы, как горячий нож кусок сливочного масла.

Дрогнули французские рыцари. Они попытались бежать, но им пришлось двигаться по топкой долине, в середине которой протекала быстрая река. В панике и беспорядке рыцари сгрудились на берегу реки. Те, кто достигли реки первыми, стали двигаться вдоль берега, стараясь отыскать мелкое место для переправы, но напиравшая масса других рыцарей сталкивала их в воду; они падали и сотнями тонули в мутной илистой речке.

У горы Моргартен произошло нечто подобное. Причины, приведшие к этому сражению, весьма сложны и запутаны, и мы не будем их касаться. Но вкратце дело сводилось к следующему: в 1314 году на трон Священной Римской империи были избраны два соперничавших короля, и один из кантонов Швейцарии, Швиц, решил, воспользовавшись всеобщей смутой, выйти из состава империи и провозгласил свою независимость. Брат одного из императоров, герцог Леопольд Австрийский, во главе рыцарского войска был послан принудить швейцарцев к должной покорности. Итак, в один из ноябрьских дней 1314 года эта армия двигалась по дороге к горной стране. Швейцарцы же блокировали все дороги, кроме одной, по которой и двинулись неподготовленные и самонадеянные австрийцы. Дорога эта вилась между крутыми холмами и озером, и там, где пространство между озером и холмами было самым узким, швейцарцы завалили и эту единственную дорогу. На заросшей лесом вершине горы они устроили засаду, предварительно повалив множество деревьев, стволы которых очистили от ветвей и сучьев, чтобы получившиеся бревна могли катиться по склону. Приготовившись таким образом, швейцарцы стали ждать.

Вскоре показался авангард австрийской колонны. Ничего не подозревая, беспечные австрийцы, которые не позаботились даже выслать вперед разведчиков, бодро продвигались по дороге, пока не наткнулись на завал. Авангард остановился, но остальные — в середине и в хвосте колонны, не зная, что произошло, продолжали двигаться, обтекая передних, и, таким образом, вся масса рыцарского войска заполнила узкий луг между озером и подножиями крутых холмов. Рыцари столпились в теснине, прижатые слева к озеру, а справа к склонам, покрытым сонным осенним лесом. Внезапно из этого мирного идиллического леса раздался оглушительный крик тысяч мощных глоток; по склонам покатились огромные бревна, сбивавшие с ног австрийских коней. За бревнами вниз по склонам бежали швейцарцы. В мгновение ока набросились они на дрогнувших рыцарей, поражая их страшными алебардами и разрубая шлемы с такой легкостью, словно те были сделаны из картона. Швейцарцы без труда отрубали рыцарям руки и ноги, защищенные только кольчугами, обезглавливали благородных коней. Застигнутые врасплох рыцари дрались как львы, но что они могли сделать? Оставшихся в живых столкнули в озеро; те немногие, кто смог длинными мечами отразить удары алебард, проложили себе путь сквозь тесные ряды и ударились в бегство. В течение нескольких минут массы людей сражались на одном месте, но вскоре, поняв, что швейцарцы оказались на высоте положения, и осознав его полную безнадежность, рыцари, находившиеся в тылу и не принимавшие участия в схватке, повернули коней и бросились отступать, оставив изрубленным более трети своего войска. Так закончилась одна из самых кровавых битв Средневековья.

После этих двух сражений военным стало ясно, что кольчуги — даже если ее укрепить металлическими бляхами и пластинами — явно недостаточно для защиты. Хотя кольчуга и доказала свою эффективность против любого другого — старого — оружия, она оказалась совершенно бессильной перед лицом новой ужасной угрозы. Доспехи были усилены. Теперь, помимо кольчуги, руки и ноги защищались металлическими пластинами; кроме того, на кольчужную рубашку надевались металлические латы. Вооружение, кольчуга и вся амуниция рыцаря, таким образом, стали хоть и прочнее, но более тяжелыми и неуклюжими.

Тогда же, в сороковых годах XIV века, французские армии встретились на поле боя с английскими лучниками и их смертоносными стрелами длиной почти в метр. Даже усовершенствованные доспехи не могли противостоять новому оружию, что особенно отчетливо показала битва при Креси в 1346 году. После нее стало совершенно ясно, что требуется нечто лучшее — так появились доспехи, состоявшие из хорошо пригнанных друг к другу пластин из закаленного железа, защищавших все тело рыцаря. В конце пятидесятых годов XIV века такие доспехи стали носить в Европе практически все лучшие воины. Такие доспехи нельзя было пробить, стреляя даже из длинного лука.

Но независимо от того, какие доспехи и латы носили рыцари, вооружение их в основном оставалось тем же. По преимуществу рыцарским оружием оставалось прежнее копье, бывшее главным оружием рыцарского турнира — конной сшибки двух всадников в единоборстве. Этот поединок я в подробностях описал в другой книге, а здесь хочу сказать несколько слов о копьях, которыми сражались рыцари на турнирах, и как они пользовались этим оружием.

С более древних времен — с эпохи готов в IV и V веках и до времен Черного Принца в XIV веке древко копья представляло собой суживавшийся к концу ровный шест длиной от девяти до одиннадцати футов с маленьким наконечником, который не отличался от такового пики, хотя и славился весьма большим разнообразием форм (рис. 72), которое никак не соотносилось с эпохами; все разновидности наконечников использовались одновременно в течение всего Средневековья. Это разнообразие было обусловлено местными особенностями, так же как в наши дни отличаются между собой формы садовых секаторов, и копья из Бордо отличались от копий кельнских, а миланское и от того и от другого.

Только на исходе Средних веков у копья появляется приспособление, защищавшее руку. На иллюстрациях XIV века мы видим рыцарей и кавалеристов с копьями, снабженными короткой крестообразной перекладиной, похожей на переднюю часть рукоятки меча; но только во второй трети XV века, то есть после 1425 года и после царствования Генриха V, на древке копья появляется гарда. Это большой железный диск, через центр которого пропущено древко копья. Диск укреплен на древке и защищает руку рыцаря, который ухватывает копье непосредственно позади гарды (рис. 73). Можно видеть множество современных иллюстраций, на которых изображены норманны или крестоносцы с копьями, снабженными гардой. Такие картинки не имеют ничего общего с исторической правдой.

В тот же период времени на копье появляются и другие приспособления и усовершенствования. Тупой конец становится толще, поэтому в месте хватки приходится вырезать сужение древка, чтобы можно было обхватить его рукой. Кроме того, появляется упор, на который можно было перенести часть веса тяжелого копья. Это приспособление представляло собой толстую стальную скобу, прикрепленную к правой стороне нагрудника. Древко копья располагали на этой скобе непосредственно впереди гарды, что позволяло отчасти удерживать вес копья телом. Такое приспособление впервые появляется около 1400 года. Шестьдесят лет спустя, или даже позже, когда было полностью разработано специальное оружие для рыцарских турниров, изобрели также так называемый хвост, который приваривали к задней части панциря. Этот хвост выступал приблизительно на один фут из спинной части панциря. На конце хвоста находилась петля, в которую плотно вставлялся задний — тупой — конец копья. Таким образом, при упоре спереди и хвосте сзади можно было перенести практически весь вес копья с руки на доспехи. После того как начали применять «хвост», позади рукоятки копья начали крепить специальное устройство — грейпер. Это был диск из железа, диаметр его был немного больше диаметра древка и позволял плотно пригонять тупой конец копья к хвостовику.

В дружеских поединках («à plaisance») применяли особый вид наконечника. Его называли «cronel», так как он действительно был похож на корону с тремя тупыми зубцами, расположенными на значительном расстоянии друг от друга. Такое устройство обеспечивало острому концу копья надежное сцепление со шлемом или щитом соперника. Этого было достаточно для того, чтобы сбросить его на землю, не пробивая при этом доспехов. Такие наконечники вошли в моду в XII веке, это оружие называли «копьем учтивости».

Существует столько же способов пользоваться копьем в пешем строю, сколько существует типов наконечников, но есть только один способ пользоваться длинным копьем. Оно слишком велико и слишком много весит, чтобы можно было держать его в руке на весу. Оружие приходится держать под правой рукой и крепко прижимать древко к груди. Форма грудной клетки такова, что прижатое к ней и направленное вперед копье отклоняется влево под углом тридцать градусов; таким образом, если держать копье крепко, а иначе держать его нельзя, оно не будет направлено точно вперед от правого бока рыцаря. В другом месте я уже описывал положение рыцаря во время турнирного поединка, но важно напомнить, что в Средние века копье держали именно так — наискось, по диагонали, так что его острый конец был направлен в промежуток между корпусом воина и шеей коня; при этом острие копья было повернуто влево.

Рыцарю следовало позаботиться о том, чтобы этот угол не был слишком тупым, так как в этом случае сила, переданная на расположенный справа тупой конец копья, грозила при столкновении вышибить его из седла. Мы уже не говорим о противнике, который изо всех сил старается сделать то же концом своего копья в момент сшибки. Сила удара при столкновении двух тяжеловооруженных и одетых в доспехи всадников была огромной, и вся скорость и вес концентрировались в крошечном кончике копья. Часто при ударе древко ломалось, но если этого не происходило, то доспехи должны были быть действительно крепкими, чтобы наконечник копья не смог пробить их. Когда основной защитой рыцаря была кольчуга, основной удар принимал на себя щит, сделанный из кожи и дерева, но в дальнейшем, когда на смену кольчуге пришли металлические латы из закаленной стали, щиты перестали использоваться в рыцарских поединках. Гладкие, отполированные, скругленные стальные пластины великолепно отклоняли и отражали самые сильные удары. Перекрывания отдельных металлических пластин выполнялись таким образом, чтобы при любом направлении удара кончик копья не попал в промежуток между пластинами и не разорвал латы.

Для того чтобы правильно провести поединок, требовалась постоянная практика и сноровка — пожалуй, самая большая, нежели во всех других видах боя; надо было не только управлять лошадью — тоже специально обученной, — которая должна была нестись во весь опор на противника до сближения с ним и пробегать возле самого бока его коня, но и точно направить копье в ту точку на корпусе соперника, в которую надо было ударить. В последний момент перед столкновением — не раньше и не позже — надо было сгруппироваться, привстать на стременах и в момент нанесения удара всем телом стремительно податься вперед. При этом крепко держать щит под таким углом, чтобы копье противника скользнуло по нему и отклонилось влево; кроме того, необходимо было в последний момент уловить, куда именно хочет соперник нанести удар. Если удар был нацелен в голову, то надо было так ее наклонить, чтобы копье скользнуло по шлему. Все это требовало невиданной сноровки и великолепной реакции.

В великих битвах Столетней войны, происходившей в XIV–XV веках, рыцарям часто приходилось сражаться пешими. В этих случаях копье становилось практически бесполезным, так как было слишком длинным для того, чтобы пользоваться им как винтовкой с примкнутым штыком. Обычно для такого боя рыцари обрезали древки копий до подходящей длины. При Пуатье все сражавшиеся пешими французские рыцари обрезали копья до длины шести футов. Мы также читали, что они снимали свои кавалерийские ботинки и отрезали их длинные носы. В ботинках с короткими носами было легче перемещаться по полю сражения. Они были не высоки, так как над ними помещались поножи, защищавшие икры и голени. Поэтому можно сказать, что они напоминали своего рода кавалерийские полусапожки.

Способы обучения бою копьем были просты. Основное, что требовалось, — это на скаку верно поражать мишени копьем. Самым лучшим из известных упражнений было упражнение со столбом-мишенью, который являлся довольно хитроумным приспособлением. Он представлял собой вертикально врытый в землю столб, на котором горизонтально вращалась доска, к одному концу которой была прикреплена мишень — обычно в виде сарацина, — а к другому — мешок с песком. Высота, на которой располагалась такая горизонтальная, вращающаяся вокруг оси столба перекладина, равнялась приблизительно семи футам. Если мишень поражали правильно, то есть в нужное место, то перекладина вращалась на четверть окружности и останавливалась, если же удар был нанесен неправильно, то перекладина описывала полуокружность и мешок с песком бил проезжавшего мимо рыцаря по спине.

Менее хитроумным, но более практичным способом тренировки была тренировка с петлей; на ветку высокого дерева подвешивали петлю из веревки или какого-либо иного материала. Надо было на полном скаку поразить концом копья петлю. То же самое делали с куском материи. Если вы захотите попробовать сделать это теперь, то можно воспользоваться пустой консервной банкой или любой другой мелкой мишенью, в которую трудно попасть копьем и которая останется на наконечнике в случае удачного удара.

Еще одной областью приложения рыцарского копья была охота на кабанов, один из самых рискованных и уважаемых видов охоты. До конца XV века для охоты на кабана применяли обычное пехотное копье с крыльями или ушками, но в конце шестидесятых годов XV века было изобретено специальное охотничье копье для рыцарской забавы такого рода. Это копье имело большой, широкий листовидный наконечник, к основанию которого прикреплен короткий поперечный стержень. Этот стержень вставляли в отверстия в основании наконечника так, чтобы концы стержня выступали под прямым углом к плоскости наконечника (рис. 74). Наличие такого приспособления было абсолютно необходимым, так как, убивая несущегося вперед кабана, охотник должен был устоять на месте, уперев острие копья в грудь животного. Зверь обычно бесстрашно и неудержимо несся прямо на охотника — почти двести фунтов роняющей пену и сверкающей налитыми кровью глазами неукротимой ярости, вооруженной семидюймовыми клыками, способными за долю секунды выпустить из человека кишки, — со скоростью под двадцать миль в час. Если у охотника были крепкие нервы и верный глаз, то кончик копья попадал в нижнюю часть груди зверя, но если у наконечника не было перекладины, то древко могло пройти вепря насквозь, и он, прежде чем испустить дух, был способен распороть живот своему обидчику. Перекладина останавливала вепря на расстоянии длины древка от охотника, хотя трех футов такого расстояния, учитывая, что половина шестифутового древка оставалась за спиной человека, едва ли было достаточно.

Такой вид охоты на дикого кабана был довольно опасной забавой. Некоторые охотники пользовались мечами — иногда так же, как копьем, и это было самым опасным способом, или же тем способом, каким пользовался пресловутый и прославленный Чезаре Борджиа, убивая на охоте вепря: он стоял и ждал приближения кабана, потом, как бывалый тореадор, играющий с быком, отступал в сторону и отсекал мечом голову проносящемуся мимо зверю. Это было не только опаснее, чем охота с копьем, но и неизмеримо труднее. Если охотник не успевал отскочить, то его можно было считать покойником; если же удар оказывался неудачным и лишь наносил зверю рану, то он мог в долю секунды развернуться и броситься на человека с другой стороны до того, как тот успеет принять стойку. Так что не приходится удивляться тому, что удачливые охотники на кабанов считались самыми мужественными из всех воинов.

Виды оружия, которые я хочу представить в этой главе, можно назвать вспомогательным вооружением средневекового рыцаря. Речь пойдет о топоре, булаве и молоте. Это оружие носили, как меч и копье, в составе полного вооружения. Конечно, находились рыцари, которые предпочитали мечу именно это, как правило, вспомогательное вооружение, но все же чаще всего топором, булавой или молотом пользовались в случае поломки или потери меча, а также в ближнем бою, когда меч оказывался слишком длинным для эффективного удара.

Топор всегда был основным оружием пехоты, особенно у северных народов — англосаксов, франков и викингов, — которые сражались исключительно в пешем строю. Булава — это своего рода усовершенствованная дубина; в XV столетии ее всегда тщательно отделывали и придавали красивую форму. То же самое касается и боевых молотов, хотя в нашем распоряжении нет экземпляров этого оружия, относящихся к периоду до 1380 года. Многие молоты, относящиеся к промежутку времени от 1380-го до, приблизительно, 1560 года, дошли до наших дней. Это очень красивое оружие, которое радует взор и которое приятно держать в руках.

Вероятно, для того чтобы лучше понять значение каждого из этих трех типов вооружения, надо рассмотреть их по отдельности, обсудив происхождение, развитие и применение.

Топор — так же как и копье — был одним из самых древних видов оружия. Воин брал острый кусок кремня и шнурами крепил его под прямым углом к концу короткой рукоятки — топорища. Кусок кремня имел такие же размеры и форму, как наконечник копья. Чтобы его сделать, надо было точно такой же кусок обработанного камня прикрепить по ходу продольной оси к концу более длинного древка. В эпоху нового каменного века люди стали изготавливать тщательно отделанные топоры, которые послужили образцами для изящных и эффективных бронзовых топоров последующего периода (рис. 75). Когда лучшим материалом для изготовления оружия повсеместно признали железо, топоры стали больше. Основная часть сохранившихся до нашего времени боевых топоров, относящихся к периоду от 400 года до н. э. до 400 года н. э., происходит из Скандинавии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что викинги так любили топоры, учитывая, насколько был популярен топор у их предков и предшественников. Кельты, населявшие большую часть территории Западной Европы, не слишком любили топор, предпочитая ему длинный меч.

Трудно отнести топор к оружию; это, кроме всего прочего, рабочий инструмент, и применять его можно и как оружие, и как орудие труда. В древности, вероятно, их так и использовали, в зависимости от ситуации. Очень немногие из тысяч топоров, хранящихся в наших музеях, можно однозначно отнести к боевому оружию. Один из типов топора, однако, можно было использовать только как боевое оружие — в мирных целях применить его было невозможно. Речь идет о маленьком метательном топоре франков, о франциске, от которой весь этот народ и получил свое название. Это было легкое оружие — маленький изогнутый топор на очень коротком топорище (рис. 76). Древние франки — до эпохи Карла Великого — начинали битву, с неистовыми криками бросаясь на противника, и, сближаясь с ним, швыряли в его ряды свои топоры и ангоны. Придя в непосредственное соприкосновение с врагом, франкские воины сражались мечами или топорами на длинных топорищах. У меня есть один такой большой топор, найденный в захоронении воина VIII века: топор весит два с половиной фунта и выглядит как весьма массивный кусок железа. Но мне захотелось понять, как он выглядит в виде целого, настоящего топора. Для этого я насадил его на топорище современного инструмента для рубки деревьев. Топор сразу ожил и, хотя он был слишком тяжелым, чтобы манипулировать им одной рукой, оказался удивительно удобен и, видимо, эффективен при хватке обеими руками (рис. 77). Рукоятки этих топоров по форме напоминали багры, и за истекшие столетия форма топорища практически не изменилась. Этот изящный двойной изгиб придавали деревянному топорищу отнюдь не для красоты, но для большей эффективности. Такой форма топорища стала по необходимости.

Скандинавы — предки викингов — пользовались топорами, очень похожими по форме на франкские; единственная разница заключалась в строении гнезда для топорища. Объяснить эту разницу словами почти невозможно, поэтому я даже не стану пытаться это делать. Пусть это сделает за меня иллюстрация (рис. 78). Вы видите, что, хотя эта разница очень мала, она все же позволяет с уверенностью отличить франкский топор от норвежского.

Только с наступлением эпохи викингов (750—1000) появился топор с большим широким лезвием (рис. 79). Вот такие топоры использовались, как представляется, исключительно викингами. Глядя на рисунок, можно вообразить, что эти огромные топоры с их красиво закругленными лезвиями длиной от девяти до тринадцати дюймов были очень тяжелыми, но это далеко не так. Лезвия так тонко и искусно откованы, что весом не превышают более неуклюжие и тяжеловесные топоры, которые мы только что рассмотрели. Напротив, его можно вращать над головой с гораздо меньшим усилием, чем современный топор лесоруба.

Топоры такой формы употреблялись вплоть до XIII века. Чаще всего они были оружием пехоты, но не так уж редко их применяли кавалеристы и рыцари. В качестве примера массового использования топоров можно привести битву при Линкольне в 1141 году. Английский король Стефан — весьма неважный король, но очаровательный человек и доблестный рыцарь — был взят в плен в сражении со своей соперницей за английскую корону, собственной кузиной королевой Матильдой. Зимой 1140/41 года Стефан захватил у сторонников Матильды город Линкольн; но пока он находился под защитой его стен, графы Глостера и Честера собрали войско и двинулись освобождать город. Стефан решил дать сражение, а не отсиживаться в осаде. Приняв решение, он вывел свое войско в поле, расположив его к западу от города. Армии графов предстояло преодолеть заполненный водой ров (дело было в феврале) и сражаться, имея его за спиной, то есть в ситуации, когда поражение грозило обернуться неминуемой катастрофой. Обе армии сражались по большей части в пешем строю, за исключением небольших сил кавалерии, которые начали битву. Стефан и его рыцари спешились, чтобы сражаться около королевского штандарта. То же самое сделали и вожди противника.

Столкновение кавалеристов в начале боя привело к полному разгрому королевской конницы. После этого остальная часть армии мятежников занялась королевской пехотой. Граф Честер атаковал ее с фронта, а граф Глостер совершил обходной маневр и ударил королевской армии во фланги и тыл. Роялисты доблестно сопротивлялись, но вскоре строй их был разбит. Граждане Линкольна бросились к городским воротам, а мятежники за ними.

Резня продолжалась уже на городских улицах. Но Стефан и его ближайшее окружение стояли возле штандарта насмерть и продолжали сражаться, когда битва, по существу, была уже давно окончена. Король дрался как лев, держа противников на почтительном расстоянии от себя. Потом его меч сломался. Один из солдат Линкольна, стоявший рядом с королем, протянул ему большой топор (Роджер де Ховеден называет его датским топором), и страшными ударами этого оружия король еще некоторое время продолжал отгонять от себя врагов. Вот как описывает этот бой один из современников: «Здесь стала видна сила короля, равная силе небесного грома, он убивал одних своим огромным топором и повергал наземь других. Враги с криком вновь устремились на короля — все против него, и он один против всех. Наконец, после множества ударов, топор короля разлетелся в щепки, и, увидев это, один из самых сильных рыцарей противника, Вильям де Кэм, бросился к королю, схватил его за шлем и вскричал громким голосом: «Скорее сюда! Я взял в плен короля!»

В рукописи, составленной в монастыре (в оригинале слово Bury, в словарях оно отсутствует, хотя корень, естественно, тот же, что в Canterbury) Святого Эдмунда в период между 1121 и 1148 годами, есть изображение воина, сражающегося топором (рис. 80). Возможно, это изображение самого короля Стефана.

Кавалерийский топор был малым легким оружием, которое держали одной рукой, хотя на некоторых иллюстрациях можно видеть всадников, орудующих тяжелыми двуручными датскими топорами.

В течение Средневековья кавалерийские топоры появлялись во множестве самых разнообразных форм. Почти всегда можно безошибочно, как, например, в случае с баграми, сказать, в какой местности изготовлены эти топоры. Однако с течением времени лезвие топора становилось прямым, вытеснив искривленную форму (рис. 81). К концу рассматриваемого периода, в последние десятилетия XV века и в начале века XVI, топоры стали маленькими и узкими, часто были снабжены молотом или зубцом на обухе (рис. 82).

В течение XIV столетия в армиях начал появляться топор иного типа. Это оружие предназначалось для боя в пешем строю, но не стало оружием пехоты. Напротив, это было рыцарское видоизменение пехотного топора [1]. Боевая часть оружия, часто выполненная с большим искусством, напоминает алебарду. Конец топора венчает длинное тонкое острие, как у пики или копья. По форме они сильно варьировались. У некоторых лезвие было прямым, у других немного закругленным. Молоты на обухе топора могли быть плоскими или слегка зазубренными. Иногда на боевой поверхности молота располагали шесть острых зубцов, как на подошвах крикетных ботинок (рис. 83). У некоторых рукоятка была очень короткой, всего около четырех футов, но в других образцах рукоятка достигала шести футов. Это оружие стало по-настоящему популярным у рыцарского сословия только к середине XV века; но в период между 1430 и 1530 годами оно стало излюбленным средством пеших поединков. Большинство таких поединков составляли схватки на турнирах или на дуэлях, хотя в части случаев с их помощью решали правовые споры. То было продолжение старой традиции «Божьего суда». Поединки, вызванные вопросами чести, или судебные поединки проводили на небольших квадратных огороженных площадках, напоминавших боксерский ринг. Эти площадки по-французски называли шанкло (champ-clos). Участники поединка обычно были облачены в доспехи, но это было не обязательно и оставлялось на усмотрение соперников. Таким образом были обставлены многие знаменитые дуэли.

Техника боя дуэльными топорами или молотами была простой и эффективной (рис. 84). Одной стороной топора можно было рубить противника, зубцом или молотом обуха можно было наносить тупые удары, а длинным острием колоть соперника. Оружие держали широко расставленными руками за древко, что позволяло наносить сильные удары, стремительно манипулировать оружием и с большой силой парировать удары противника. Правой, доминирующей рукой топор держали за древко на расстоянии приблизительно восемнадцати дюймов от топора. Эта ведущая рука часто была защищена круглой гардой, напоминающей гарду копья. Вторая рука оставалась незащищенной, так как по этому месту древка удары не наносились. Удары парировали так же, как дубиной или как старой доброй винтовкой во время штыкового боя. Удары наносили, как правило, довольно медленно — в самом деле, каждый удар должен был наноситься неторопливо и весьма расчетливо.

Такой же техникой отличался поединок на алебардах и биллях. Последний был превосходнейшим оружием, так как, несмотря на свою большую длину, он был намного легче, чем полл или алебарда. Все приспособления билля — крючки, острия и ушки — были весьма полезны в защите и смертоносны в нападении во время боя в пешем строю. Пехотинец, вооруженный биллем и имеющий навык обращения с ним, мог оказать достойное сопротивление закованному в броню всаднику. Однажды я сам, во время демонстрации, пользовался биллем и был удивлен тому, насколько легко можно с помощью этого оружия отразить удар мечом, булавой или топором и одновременно, тем же движением, нанести рыцарю колющий или рубящий удар или с помощью длинного выступа на наконечнике стащить противника с седла.

Алебарду часто использовали как топор, но у алебарды было одно ценное приспособление, отсутствовавшее у боевого топора. Если тяжеловооруженный и закованный в латы рыцарь получал удар по затылку и начинал валиться из седла вперед, то обнажались не защищенные доспехами части тела — бедра и седалище. В этой ситуации противник мог нанести удар по ним длинным острием алебарды. Поистине то было страшное оружие. То же самое, без сомнения, можно было сделать биллем или поллом.

Полл — топор или молот — был, как представляется, самым популярным оружием. Но мечи и копья, или напоминающее копье оружие, состоявшее из длинного — до тридцати дюймов — острия, насаженного на древко длиной около четырех футов, тоже находили применение. На турнирах руки соперников были защищены стальными пластинами или дисками, надетыми на древко непосредственно выше места захвата оружия, подобно гарде меча или копья. Иногда и на мечах простую крестообразную гарду заменяли сплошным эфесом, который в поединках лучше защищал кисть руки. Когда мы читаем в средневековых рукописях: «How a man schal be armyd at his ese when he schall fyghte on foote» [2], то находим, что его меч «schall be wel besagewed afore ye hilts» [3]. Нам с вами и раньше приходилось встречаться с подобными инструкциями для рыцарей, когда мы обсуждали рыцарские доспехи, и еще больше наставлений мы найдем, когда в следующей главе перейдем к рассмотрению мечей.

По своему применению в бою молот очень похож на топор; размер боевой части был довольно велик — обычно около трех дюймов в длину при площади ударной поверхности около двух квадратных дюймов. На передней плоской поверхности имелись зубья, а уравновешивающая задняя часть представляла собой массивный выступ. Рукоятка имела в длину приблизительно 2–2,5 фута. Иногда на конце находилось некое подобие рукоятки, обмотанное проволокой или полосой кожи, с небольшой гардой и рудиментарной головкой (рис. 85). Но это было редкостью — обычно рукоятка представляла собой простой деревянный или стальной стержень. Огромной популярностью во второй половине XV века пользовались молоты поллы — похожие по форме на только что описанные, но имевшие большие размеры и насаженные на более длинную рукоятку, что сближало их с поллами — топорами. И техника использования в поединках того и другого оружия была одинаковой (рис. 86).

Булава, как явствует из ее формы, стала результатом усовершенствования древней дубины. С древнейших времен каменного века до наших дней дошли образцы тщательно отделанных и отшлифованных каменных палиц — более или менее сферической формы с просверленным в центре отверстием, хотя некоторые экземпляры этого смертоносного оружия представляли собой тщательно обработанные диски. Такие дисковидные булавы были излюбленным оружием древних египтян, и до нашего времени уцелело множество образцов. Существует огромное разнообразие бронзовых булав, но в целом никогда нет полной уверенности в том, что они дошли до нас из бронзового века, так как бронзовые булавы были в большом ходу в период между 1200 и 1500 годами уже нашей эры (рис. 87). Но зато весьма возможно, что палицы, изготовленные, скажем, в 800 году до н. э., и булавы, отлитые в 1300 году н. э., окажутся идентичными по материалу и форме. Но при всем том есть такие формы булав, которые специфичны для определенного периода, и многие из них использовались в качестве рыцарского оружия. Одна из таких булав, найденная в Лондоне (рис. 88), являет собой типичную форму, которую мы видим на статуях и на иллюстрациях средневековых манускриптов, относящихся к периоду от 1230 до 1350 года.

В конце XV века булава превращается в красиво оформленное оружие. Действительно, в период между 1440 и 1510 годами большая часть холодного оружия приобрела не только красивую форму — самую красивую за все время своего существования, — но и непревзойденное великолепие отделки. Оружейники и кузнецы в то время достигли пика своего мастерства. Булавы этого периода были легким оружием с фланцованными головками; фланцы, ребристые продольные выступы, имели острый режущий край, в отличие от более ранних тупых образцов (рис. 89). Однако такая форма имела и существенный недостаток. Если булава с тупыми кромками наносила тупой удар и отскакивала от доспехов, то булава с острыми краями разрезала доспехи и застревала в них, буквально выворачиваясь из руки своего владельца. В начале XVI века острые края фланцев снова делали тупыми, но зато головки булав богато украшались (рис. 90). Кроме того, булавы стали больше. Маленькая легкая булава с острыми фланцами весила около двух с половиной фунтов и была в употреблении с 1465 по 1490 год; до и после фланцы были тупыми, а вес достигал четырех — шести фунтов.

Иногда, особенно до 1450 года, рукоятки булав изготовляли из дерева, но потом, после 1450 года, их стали делать исключительно из стали.

На иллюстрациях исторических книг и на изображениях рыцарей мы часто видим булаву круглой формы, шар которой усеян длинными острыми шипами. Хотя образцы таких булав действительно сохранились до наших дней, они, так же как и похожие на цепы орудия с тремя подвешенными на цепях шарами, тоже усеянными металлическими шипами, были оружием пехоты. Зверские то были орудия, но какие же поэтические и красивые названия они имели — шаровидную булаву называли «утренней звездой», а цеп — «кропильницей». Наши предки проявляли своеобразный мрачный юмор, называя так весьма неджентльменское оружие.

Рыцарский меч — известное всем, но всеми и абсолютно неверно понимаемое оружие. Мне всегда было странно видеть, как много картин изображает меч столь же нелепо, сколь и неточно. Средневековый меч имел три основных элемента — клинок, крестообразную гарду и головку. Эта головка — большая металлическая шишка на конце рукоятки — позволяет уравновесить клинок, чьим противовесом она, по сути, и является. Меч без подходящей головки можно уподобить современному самолету, лишенному хвостовых плоскостей. Такой меч был бы таким же неуправляемым, как, скажем, тот же самолет без стабилизатора. Для ремесленника, изготовляющего меч, оружие — образец красоты и совершенной конструкции; но для этого все пропорции должны были быть верно соблюдены. Так, головка всегда оказывалась слишком большой, чтобы изящно выглядеть. Рисунок 91 дает представление о том, как выглядел меч в рыцарскую эпоху. Формы мечей претерпевали многообразные изменения за период с 1100 по 1500 год, но, по сути, конструкция меча оставалась одной и той же.

Часто говорят, что эти мечи были тяжелы и неуклюжи и что ими было почти невозможно сражаться, но в действительности это не так. В среднем меч весил не больше трех фунтов, и, как я уже сказал, каждый меч был сбалансирован таким образом, что им можно было легко действовать.

Подумайте, конечно, для современного человека даже трехфунтовый меч представляется неимоверно тяжелым, особенно если учесть, что им приходилось сражаться часами, применяя при этом недюжинную силу. Но стоит вспомнить, что воины того времени были тренированными бойцами и учились владеть оружием с десятилетнего возраста. Каждый день мальчик из рыцарского сословия учился владеть мечом. Естественно, их мечи не весили три фунта; мечи для детей имели меньшие размеры и весили много меньше, так как были рассчитаны на детскую силу. Но по мере того как мальчик подрастал, он учился работать все более тяжелым оружием. По мере обучения мышцы рук, плеч и спины приобретали должную крепость и силу, и к тому времени, когда мальчик становился вполне подготовленным, оперившимся бойцом (обычно это происходило в возрасте пятнадцати лет), он был в состоянии полноценно обращаться с любым оружием нормального размера и веса.

В большинстве современных исторических музеев каждый может увидеть пару средневековых мечей. Почти все они были найдены на дне рек или выкопаны из земли. Клинки их почернели и покрылись толстым слоем ржавчины, вид у них по-настоящему жалкий, и непосвященному это оружие кажется просто грубыми продолговатыми кусками ржавого железа. Я не сомневаюсь, что каждому из вас приходилось видеть во время отлива в эстуариях рек остовы старых гниющих лодок, их полусгнившие шпангоуты, уродливо выступающие из мелкой воды. Но, глядя на эти жалкие остатки, вы понимаете, что некогда это были исполненные гордой красоты морские суда, отличавшиеся стремительностью форм. То же самое можно сказать о заржавленных, почерневших остатках средневековых мечей. В них не осталось ничего от сверкающей смертоносной красоты «живых» мечей, так же как не осталось ничего от красоты некогда бороздившей морские просторы яхты. Люди склонны думать, что единственными дошедшими до нас образцами мечей периода с 1100 до 1500 года являются эти реликты, но, к счастью, это не так. Есть рыцарские мечи, которых, кажется, почти не коснулась тяжкая длань времени; их клинки по-прежнему свежи и остры; на рукоятках в неприкосновенности сохранились дерево и кожа, на которой, кажется, до сих пор можно рассмотреть отпечатки пальцев и ладоней воина, некогда сжимавшего эту рукоятку. Множество таких мечей находится в частных коллекциях, но не меньше их можно видеть в музеях Европы и Америки.

В иллюстрациях к этой главе я покажу несколько мечей такого типа; некоторые из таких мечей вы можете при желании увидеть и сами.

Состояние многих сохранившихся мечей находится где-то между этими двумя крайностями. Такие мечи оказались, как правило, погребенными в толстом слое ила, что предохранило их от разрушительного действия кислорода. Клинки, конечно, почернели, но почти полностью сохранили свою форму. Чернота — это отложение химически чистого железа, под которым сохранилась во всем своем блеске сталь. Несколько таких мечей выставлены в Арсенале лондонского Тауэра, наряду с несколькими средневековыми мечами, которые никогда не терялись, но на протяжении всех последних веков сохранялись в порядке, так как за ними надлежащим образом ухаживали. В своем исходном состоянии клинок средневекового меча (впрочем, как и любого другого) сверкал, как зеркало.

Размеры этого оружия значительно варьировали, как и рост тех людей, которые ими сражались. Некоторые мечи были малыми и легкими, некоторые, наоборот, большими и тяжелыми. Были, однако, мечи, которые превосходили своими размерами все остальные. Это так называемые «боевые мечи» и другой тип, который, как вы, может быть, догадываетесь, назывался «двуручным мечом». В XIII столетии и в начале XIV боевой меч был крупногабаритным оружием, хотя и не достигал никогда величины настоящего двуручного меча. Тем не менее боевым мечом можно было сражаться либо обеими руками, либо одной (рис. 92–93, г). Средняя длина такого меча составляла тридцать семь дюймов (клинок), а рукоятка имела в длину около семи дюймов. Настоящий двуручный меч был такой же формы, как и обычный меч, но намного больше; средняя длина его клинка достигала пятидесяти дюймов, а рукоятка — двенадцати дюймов. Таким образом, общая длина этого оружия составляла почти пять футов. Правда, только к XVI веку двуручный меч приобрел свою законченную форму с очень длинной изогнутой крестообразной гардой и двумя острыми ушками, выступающими с обеих сторон клинка непосредственно ниже рукоятки. Средневековый образец двуручного меча — это просто исключительно большой обычный меч.

Боевой меч, как явствует из его названия, не предназначался для повседневной носки, и пользовались им только на поле боя. Это было исключительно кавалерийское оружие, так как в бою верхом на лошади нужен длинный меч. Вооружившись таким мечом, рыцарь мог быть уверен, что дотянется до противника, не слишком сильно с ним сближаясь. Средний вес такого меча составлял 4,5–5 фунтов.

Во второй половине XIV века стали популярными длинные, очень тяжелые мечи. Рукоятка их достигала в длину семи дюймов, и называли их «полуторными мечами», так как в бою их можно было держать как одной, так и двумя руками. На статуях и памятниках можно часто видеть именно такие мечи.

Хотя некоторые различия в размерах мечей были обусловлены разницей в весе и росте людей, для которых эти мечи изготовлялись, было два основных размера мечей. Каждым из таких мечей рыцарь пользовался по-разному. При этом надо принять во внимание, что произошло в XV столетии. Только что упомянутый мною длинный меч, размер рукоятки которого был таким, что позволял действовать одной или двумя руками, стал, начиная с 1420 года, сильно отличаться от «оружейного», или короткого меча. Часто верховой рыцарь был одновременно вооружен двумя мечами: регулярный, оружейный меч пристегивали к поясу, а длинный меч прикреплялся к луке седла. Когда рыцарь сражался в строю пешим либо участвовал в юридическом поединке или в дружеском поединке, который называли «мирным» либо в дуэли чести, он часто имел при себе оба меча.

Вот что было сказано относительно этих предметов в рукописи, составленной около 1450 года, где было указано, «how a man schal be armyd at his ese» («как надо удобно снаряжать воина»). После подробного описания того, как следует одевать рыцаря под доспехами, следовали инструкции относительно вооружения: «Как вооружить мужа. Сначала должно надеть сабатоны и закрепить их узкими шнурами к сапогам, чтобы не оторвались. Затем наголенники, а затем поножи и набедренники из кольчуги. И фалды (выполненная из стальных пластин или обручей защита нижней части живота ниже пояса). И нагрудник, и налокотники, и наплечники, и потом перчатки. И потом повесить кинжал его справа. И потом повесить к поясу короткий меч, вдев его в кольцо и оставив обнаженным клинок, чтобы легче было его извлечь. И потом надеть латы на спину. И потом надеть ему шлем и закрепить двумя большими пряжками на груди, а сзади на спине, чтобы шлем сидел правильно. И дать ему во благословение вымпел с изображением святого Георгия или Божьей Матери, когда едет он на битву и вступает в нее».

Иногда рыцарь брал с собой и другое оружие — топор, булаву, молот, полл — топор или молот — вместо длинного меча. Вызывает интерес одно замечание из инструкции — короткий меч вдевали в кольцо без ножен, чтобы можно было легко его извлечь. Очень часто люди интересуются, куда рыцарь девал ножны, когда вступал в битву пешим. Но попробуйте сами, демонстрации ради, фехтовать мечом, имея на поясе пристегнутые ножны, — вы сразу поймете, какую опасность они могут представлять для своего владельца. То, что сейчас делают на сцене, раньше делали в пешем строю и, вероятно, верхом — носили меч без ножен, просто в кольце.

Мы не знаем доподлинно техники боя на мечах до 1550 года, когда только и начало развиваться искусство фехтования. Для боя на мечах требовалось умение, тренировка и знания — в этом нет и не может быть никакого сомнения, но в ранние периоды эпохи рыцарства воины, должно быть, пользовались мечами приблизительно так же, как их предшественники викинги. Эти великие бойцы оставили довольно много сведений о своих играх с мечом в поэмах и красочных повествованиях. Из этих источников становится ясно, что это было не просто фехтование на мечах, когда удар парировали мечом, как это показывают в фильмах о Робин Гуде. Во-первых, мечом никогда или почти никогда не парировали удары. На левой руке рыцаря для этой цели был щит — либо он отражал удар противника щитом, либо просто уклонялся от удара или отскакивал назад или в сторону. Хороший боец должен был, как хороший боксер, проворно, демонстрируя молниеносную реакцию, перемещаться из стороны в сторону, вперед или назад. Очень часто единственным способом избежать направленного сверху вниз удара, которым противник мог, невзирая на кольчугу, отрубить руку по плечо, было уклонение, либо отскоком в сторону, либо резким поворотом в поясе, либо наклоном в противоположную сторону. Излюбленным ударом считался подсекающий удар по коленям, и единственным способом избежать его был подскок вверх; чаще времени на то, чтобы парировать удар щитом, не хватало; обычно такой удар наносили косо вниз, целясь в правое колено, которое располагалось далеко от щита.

В старые времена, в эпоху смертоносных поединков, одетые в кольчуги воины в сражении мечом редко пользовались движениями в лучезапястном суставе. Удары наносили от плеча, рука оставалась прямой, а меч служил пусть чувствительным и гибким, но достаточно жестким ее продолжением. Тому были две возможные причины: во-первых, удар выходил более мощным и эффективным; а во-вторых, средневековый рыцарь в кольчуге с длинными рукавами весьма скоро бы сильно утомился, если бы сгибал руку в локте, так как кольчуга собиралась бы в сгибе тяжелыми жесткими складками. Если, например, вы начнете просто сгибать и разгибать руку в локте, надев обычный шерстяной свитер, то скоро убедитесь, что морщины и складки начнут стеснять движения, собравшись в области локтевого сгиба; вообразите же, какие неудобства мог терпеть рыцарь — ведь у него собирались бы не витки мягкой шерсти, а тяжелые и жесткие кольца кольчуги.

Эти рыцарские мечи могли наносить тяжкие травмы и сильные повреждения. Клинки мечей изготовляли из очень твердой стали — на старых клинках даже современные напильники не оставляют царапин, — а клинки по остроте не уступали бритвам. Когда такое оружие взлетало вверх, поднимаемое мощными тренированными мышцами плеча и надплечья, а потом со страшной силой опускалось вниз, то оно — и не приходится удивляться этим средневековым описаниям — отсекало руки, ноги и головы, хотя все эти части тела были прикрыты доспехами и кольчугой. Упоминаний о таких вещах множество не только в поэмах и песнях, где вполне простительным было бы художественное преувеличение, но и в сухих хрониках, составленных монахами, которые заботились только о фактах, а не о том, чтобы рассказать красивую сказку.

К этой теме можно добавить еще и то, что могли делать японцы своими заточенными с одной стороны мечами. Японский воин — самурай — был удивительно похож на средневекового рыцаря, но, в отличие от этого, давно сошедшего с исторической сцены персонажа, самураи перестали сражаться в своем полном вооружении и в доспехах всего каких-то сто тридцать лет тому назад. Кодекс самурайской чести, сила воина и его меч были в ходу еще во время Второй мировой войны. Мы знаем, что самурай мог разрубить человека напополам одним косым ударом, и весьма легко и изящно обезглавить противника. Он мог рассечь человека наискось от плеча до противоположного бедра, а мог разрубить его точно на две половины от макушки до лобка. Одним из способов проверки меча было рассечение человека на две части поперек, на уровне подвздошных костей. Такое испытание проводилось только на деревянной плахе, так как мечу надо было в ходе одного удара рассечь бедренные кости, таз и позвоночник — то есть большую массу костей. Такие виды пыток использовались во время казни приговоренных преступников. Зная, что эти вещи могли делать самураи, не приходится нисколько сомневаться, что и средневековые рыцари могли проделывать то же самое.

Когда во второй половине XIV века произошли большие изменения в вооружении, появилась необходимость использовать меч как колющее оружие. Можно изо всех сил наносить какие угодно рубящие удары концом клинка, но он отскочит от прочных стальных доспехов. Сильный и хорошо направленный выпад может поразить противника в узкие щели, которые остаются не прикрытыми даже самыми лучшими и совершенными латами. Именно по этой причине, как я уже говорил, начиная с 1350 года стали изготовлять мечи с узким, прочным и очень остро заточенным острием. Позже, в течение XV столетия, сильно подорожали доспехи, почему они и стали использоваться не так широко, как прежде. (Хорошие, крепкие, ладно сконструированные обычные доспехи, лишенные украшений и производившиеся в массовом порядке, стоили — если сравнить с современными ценами — около 15 000 долларов, столько же, сколько легковой автомобиль. Доспехи, сделанные на конкретного рыцаря мастером, стоили — по современным меркам — как «роллс-ройс» или «ягуар».) Бедные рыцари, всадники и простые воины были вынуждены пользоваться частичными доспехами или вернуться к ношению кольчуг. Начиная с этого момента мечи снова стали весьма полезным и эффективным оружием. Был изобретен тип меча, пригодного для нанесения колющих и рубящих ударов, — это были сильно заостренные мечи с широкими клинками, укрепленными выступом, идущим посередине вдоль лезвия от рукоятки до острия. На рисунке 92–93, з приведен типичный образец такого меча. Многие такие мечи сохранились до наших дней, это красивейшее оружие, радующее взор. Им приятно действовать. Это, наверное, самое эстетичное из всего, что было сделано оружейниками за все прошедшие столетия. Эти мечи легки — их вес в среднем составляет два с половиной фунта, и их клинки превосходно уравновешены. Держать такой меч в руках — ни с чем не сравнимое ощущение, от которого по спине бегут мурашки и захватывает дух.

К тому времени, когда были созданы такие мечи, закованные в латы рыцари перестали пользоваться щитами. Они стали ненужной помехой, так как доспехи одни обеспечивали надежную защиту. При этом носившие неполные доспехи всадники и пехотинцы все еще использовали щиты, хотя теперь они стали маленькими и круглыми. Правда, и меч, и это постепенно становится совершенно очевидным, часто и сам по себе обеспечивает возможность эффективно защититься от удара. Большое удобство использования меча для парирования ударов сводилось на нет тем, что в результате лезвие становилось сильно зазубренным и тупилось. Можно подумать, что удобнее и выгоднее было бы отражать удары плоской стороной клинка, но в действительности это было весьма непрактично. При соответствующем повороте меча запястье оказывалось бы повернутым под неестественным углом к предплечью и не смогло бы удержать парируемый удар; напротив, если удар отражают острием клинка, то запястье становится под более естественным углом к предплечью, и для отражения удара можно использовать силу всех мышц конечности и тела, чтобы удержать в руках меч и не пропустить удар. При другом способе отражения — встречном ударе — нормальное положение запястья позволяет более удачно манипулировать мечом.

В течение XV века на основе изучения принципов боя мечом одной рукой была создана теория такого боя; на эту тему написаны многочисленные «боевые книги», полные живых изображений способов владения оружием (рис. 94). Во многих приемах использовались элементы акробатики; хотя удары парировали мечами, воин должен ускользать, нырять и уклоняться так же ловко, как и прежде. Кроме того, в бое сохранилось много элементов чисто силового единоборства. Рыцарь должен был уметь захватить руку противника, держащую меч, захватить своей рукой, держащей меч, противника за шею и ударить его головкой рукоятки в ухо. После этого рыцарь пропускал крестообразную гарду между коленями противника и резким рывком валил его наземь. Очень часто рыцарь перехватывал меч за клинок, сближался с соперником и бил его головкой эфеса шпаги или меча в лицо [4]. Иногда рыцарь пользовался для парирования ударов маленьким круглым щитом, надевавшимся на левую руку, в иных случаях для этого пользовались взятым в левую руку кинжалом, а иногда рыцарь просто обматывал левую руку полой плаща.

Такой способ фехтования получил особенно широкое распространение в Испании, где начиная с шестидесятых годов XV века на рукоятках мечей появляются дополнительные приспособления для защиты пальцев от клинка противника (рис. 118). В Испании родилось и выражение, которому мы обязаны появлением слова «рапира». В Средние века не было принято ношение меча с повседневной одеждой; меч носили, только надев доспехи. Однако во второй половине XV века новый способ фехтования сделал возможным и даже необходимым ношение оружия без доспехов. В семидесятых годах XV столетия в испанской литературе появляется новое выражение «espada de ropera», что в дословном переводе означает «костюмный меч», то есть меч, который носят с обычной одеждой. Французы переняли слово «ropera», обозначив им способ ношения оружия, которое и назвали «rapiere». Обычай этот распространился и в Англии, где оружие было названо рапирой.

В германских странах колющий меч всегда называли «degen», что, собственно, и означало «колющий меч», и там никогда не употребляли испанское по происхождению слово «рапира».

В поединках соперничавшие между собой рыцари должны были сражаться одинаковым оружием — копьем против копья, мечом против меча, топором против топора и т. д. Но в сражениях все обстояло по-другому. В битвах мечу могли противостоять и булава, и топор или что угодно другое. Перипетии битвы были таковы, что иногда рыцарь оказывался вооружен одним лишь кинжалом. Поэтому в подготовке воина большое внимание уделяли тому, чтобы он умел владеть всеми возможными видами оружия и мог отражать удары любого вида оружия.

В рыцарскую эпоху, как я уже говорил, изготовляли мечи самых разнообразных форм, но эти различия были незначительны и малы. Лучший способ познакомить с ними читателя — это нарисовать их. Изображения мечей приведены на рисунках 92–93. На этих рисунках я показал множество сохранившихся от разных периодов мечей. Все эти мечи и сейчас находятся в превосходном состоянии и годны к применению. Некоторые мечи сохранились так хорошо, что кажется, будто ими пользовались на прошлой неделе, до того они хороши и красивы. Видна разница в форме головок и крестообразных гард, а если присмотреться внимательно, то становится заметной и разница в форме клинков. Конечно, многие из этих мечей использовались в деле в один и тот же исторический период, хотя я выбирал образцы, которые можно с определенной долей уверенности датировать с точностью до пятидесяти лет. Активная жизнь настоящего боевого меча была долгой, иногда до ста лет; так что если мы говорим, что меч был изготовлен в 1350 году, то вполне возможно, что им продолжали сражаться и в 1440 году. Это обстоятельство делает точную датировку изготовления мечей достаточно сложной. Стоит помнить, что когда в музее или на книжной иллюстрации вы видите оружие, обозначенное, скажем, как «меч, возможно итальянский, 1410–1440 гг.», то можете быть уверенными, что его изготовили в промежутке между этими двумя датами; но эта надпись ничего не говорит о том, когда использовался этот меч. Некоторые средневековые мечи, а вместе с ними и доспехи, взятые из частных арсеналов, нашли довольно широкое применение во время гражданской войны в Англии в 1642–1648 годах.

На многих клинках можно прочесть выгравированные надписи. Было множество способов нанесения надписей, в зависимости от эпохи менялся и стиль. В эпоху викингов на их мечах красовались какие-то знаки, которые ничего не говорят нам, но имели большое значение для своих владельцев; на противоположной стороне клинка обычно стояло имя изготовившего оружие кузнеца. На рисунке 95 приведены такие значки и имя мастера. Знаки и буквы выполняли в виде железных инкрустаций на стальном клинке. Кузнец вырезал буквы на горячем еще клинке с помощью холодного инструмента. Потом мастер брал кусок проволоки или железный стержень. Этот последний (вместе с клинком) раскаливали до температуры сварки, а затем проволоку молотом вколачивали в подготовленные прорези. После охлаждения и закаливания клинка его тщательно полировали. В результате такой полировки надпись становилась невидимой и проступала только после травления слабой кислотой. У меня есть один из таких мечей, сделанный в кузнице мастера Ингелри. На этом клинке все буквы и знаки сохранились в превосходном состоянии. Если сталь отполировать, то надписи становятся невидимыми, но если их слегка протравить, то буквы становятся отчетливо видны.

В конце эпохи викингов, особенно на мечах, предназначенных для христиан, языческие символы заменяются христианскими; например, словами «In Nomine Domini» [5]. Но приблизительно до 1050 года надписи инкрустировали железом. Правда, уже в эпоху викингов встречались и более мелкие надписи, выполненные не железом, а серебром, оловом или медью, после 1100 года этот способ становится рутинным, а железная инкрустация выходит из моды.

Более поздние формы инкрустации выполняли приблизительно так же, как и прежнюю, но теперь для инкрустации букв мастер пользовался короткими стерженьками серебра, олова, меди или латуни. Эти стерженьки укладывали в заранее приготовленные прорези в стали клинка. В таких случаях стержни забивали в прорези на холодном клинке (рис. 96).

Некоторые клинки, изготовленные в этот период, то есть между 1125–1225 годами, помечены очень простыми символами — например, заключенными в круг крестами (часто этот элемент повторяется несколько раз), или S в круге, или простой узор, напоминающий последовательности букв OSO или SOS. Вероятно, это своеобразная форма записи «О, благословен» (О Sancta)». То же самое можно сказать и о литере S, заключенной в круг.

Начиная со второй половины XIII века и вплоть до начала XIV, а точнее, с 1250 до 1310 года, буквы в инкрустированных надписях располагают так близко друг к другу, что они становятся практически неразличимыми, представляя собой череду вертикальных черт, заполняющих желоб клинка. (Между прочим, желоб меча — это канавка на клинке, идущая от рукоятки до самого острия. Хотя иногда этот желоб называют «стоком крови», с кровью он не имеет ничего общего. Единственное назначение желоба — сделать клинок легче и прочнее.)

После 1310 года начертание надписей снова упрощается. Иногда это всего четыре буквы, начертанные в одной строчке по всей длине клинка. В это же время, точнее, около 1280 года, снова возрождается старый обычай — мастер начинает оставлять на мече свой знак. Это были не имена ремесленников, а именно клейма, очень похожие на современные торговые марки, каковыми они, без сомнения, и являлись. Иногда эти клейма выполняли в серебре или латуни, иногда их чеканили (на рисунке 97 показаны образцы этих надписей). Во второй половине XIV столетия и в первой половине XV надписи с клинков исчезают, но зато появляются на рукоятках. Знаки и клейма встречаются тем не менее очень часто, а начиная с 1450 года надписи появляются на клинках вновь.

Причина, по которой надписи на клинках начинают выходить из моды после приблизительно 1325 года, заключается в радикальном изменении формы клинка. Во время переселений народов и походов викингов (то есть между 300 и 1300 годами) на поперечном сечении клинок представлялся плоским с углублением в середине (рис. 98а). Такой меч был простым режущим и рубящим оружием. В начале XIV века, когда начали изготовлять специализированные мечи, которыми можно было наносить колющие удары, клинок на поперечном сечении приобрел вид уплощенного бриллианта (рис. 986). Когда в пятидесятых годах XIV века произошли разительные изменения в конструкции доспехов и более или менее непробиваемые латы и панцири заменили старомодную кольчугу, а старые плоские рубящие мечи стали менее эффективными, на смену им появились жесткие, острые мечи, которыми можно было наносить колющие удары. На поперечном сечении клинки этих мечей имели форму уплощенного бриллианта или уплощенного шестиугольника (рис. 99). В большинстве таких мечей средняя продольная часть была слишком узкой для того, чтобы располагать на ней надписи; так продолжалось до пятидесятых годов XV века, когда возродилась уплощенная форма клинка с желобом, благодаря которому надписи снова появляются на клинке. Бывали, однако, и исключения. У некоторых мечей с шестиугольным сечением клинка сохранялся и желоб в верхней половине, внутри которого размещали выполненные мелкими буквами надписи.

Форма рукояток средневековых мечей была обычно очень простой, но до наших дней сохранились мечи с весьма причудливо украшенными рукоятками. Самым распространенным было украшение, расположенное в центре круглой головки рукоятки, так называемое «колесовидное» украшение (см. рис. 107б). Обычно это была либо эмблема, либо герб владельца, но были и другие формы — практически их разнообразие ограничивалось лишь фантазией хозяина. Иногда эти украшения были покрыты эмалью, иногда это была просто гравировка на золоте, позолоченной меди или серебре. Пластинки этих металлов с узором врезали в головку рукоятки. Иногда головки (в таких случаях они, как правило, имели форму колеса) украшали растительным орнаментом или гирляндами листьев). Иногда подобные украшения появляются и на крестовидных гардах, но такое положение узора встречается довольно редко. Очень любопытно, что головку часто украшали весьма богатым — позолоченным, серебряным или даже чисто золотым — узором, в то время как крестовидная гарда представляла собой просто брусок ничем не украшенного железа.

То, что я написал выше, относится исключительно к прямому обоюдоострому мечу; но был и другой тип мечей, с искривленным клинком. Такие мечи тоже были в ходу в Средние века. Эти кривые мечи, или сабли, были основным оружием пехоты, но иногда ими пользовались и рыцари. Этот тип оружия являл собой прямое продолжение и усовершенствование древнего холодного оружия, которое особенно любили викинги. Речь идет об их саксе. Обычно размерами сакс уступал прямому мечу, имея только один рубящий заточенный и искривленный край. Противоположный край, так называемый «тупяк», был расплющенным и прямым. Искривленный режущий край загибался кверху и сходился с тупым краем в виде острия. Весь меч в таком случае напоминал формой огромный кухонный нож (рис. 100). Хотя некоторые средневековые кривые мечи (фалькионы) были действительно похожи на такие ножи (рис. 101), другие, происходившие по большей части из Восточной Европы, были больше похожи на современные сабли (меч такой формы лучше всего воплощен в великолепном, сохранившемся до наших дней экземпляре — мече, принадлежавшем Карлу Великому в VIII веке — см. рис. 102). Почти во всех случаях рубящая часть клинка была выпуклой, но иногда (самый яркий пример — сакс викингов) она была и вогнутой, что придавало оружию весьма странный вид (рис. 103).

До XV века рукоятки этих кривых мечей имели обычную для меча форму, но с этого времени их начинают оснащать еще одной гардой в дополнение к крестообразной. Эта гарда представляла собой изогнутую полосу металла, прикрепленную к крестообразной гарде и направленную к головке. Эта полоса защищала пальцы.

Для того чтобы меч из металлической конструкции превратился в практичное оружие, необходимо сделать ручку. Эта ручка, как следует из ее названия, была той частью меча, за которую его держали. Ручка расположена между крестообразной гардой и головкой. Ручки делали из дерева и весьма разнообразно отделывали и украшали — обматывали шнурами или проволокой, покрывали кожей, пергаментом, льняной тканью или бархатом; короче, использовали множество самых разнообразных материалов. Часто ручки представляли собой настоящие произведения искусства, особенно в XIII и XIV веках. Часто деревянную основу обматывали тонкой бечевкой, например из желтого шелка, а сверху наматывали более толстый алый шнур. Получалось некое подобие плетеной сумки, иногда у эфеса и головки ручка украшалась кисточками (рис. 104). Или, например, обмотка из серебряной проволоки переплеталась с нитью зеленого шелка. Иногда вместо кистей нижнюю часть ручки украшали особым элементом, называвшимся chappe (накидка) — это был своеобразный двойной полукружный клапан, который откидывался на обе стороны клинка от центральной части крестообразной гарды (рис. 105).

Конечно, эти «мягкие» украшения приходилось часто менять или, по крайней мере, чинить и покрывать ручку заново. Основа рукоятки, вероятно, могла служить дольше клинка, но кисточки, «накидки» и обмотки должны были изнашиваться достаточно быстро — не говоря о том, что они часто пачкались кровью и портились.

Особый интерес представляет способ, каким окончательно собирали мечи и намертво крепили рукоятку к клинку. Вот краткое описание того, как это делали: каждый клинок заканчивался длинным «жалом», называемым хвостовиком или языком. В центре крестовидной гарды просверливали отверстие, через которое пропускали язык. Точно так же в головке было высверлено отверстие, в которое вставляли конец языка. Этот конец выступал над верхним краем головки приблизительно на четверть дюйма. Этот выступающий конец использовали как заклепку или расковывали ее для надежного крепления рукоятки к клинку. Но как вставить ручку? Для этого существовало два способа. В мечах эпохи викингов и до 1250 года языки были широкими и плоскими. Деревянную ручку выполняли в форме своеобразного сэндвича. К каждой стороне языка прикрепляли по плоскому куску дерева, на внутренних поверхностях которых древесину выбирали так, чтобы она насаживалась на язык. Свободные края деревянной ручки склеивали друг с другом, а затем всю ручку покрывали каким-либо материалом и для надежности скрепляли обмоткой. После этого на конец языка насаживали головку, расклепывали конец языка, чем окончательно крепили рукоятку. Однако после 1250 года языки стали длинными и узкими, как стебельки, и мастера стали применять иную, более простую технику. Ручку вырезали по требуемой форме из одного цельного куска дерева, после чего по центральной оси высверливали отверстие. Потом раскаливали язык, зажимали ручку в тиски и вставляли раскаленный язык в просверленный направляющий ход. Таким образом, каждый язык выжигал в ручке собственное, подходящее для него отверстие. Таким путем добивались идеального соответствия стержня и просверленного туннеля. Мы твердо знаем, что применяли именно такой способ, так как в мечах более позднего периода и в некоторых средневековых образцах когда разбирали рукоятки, то находили в ручке следы обжига и идеальное совпадение стержня и отверстия. К тому же это был единственный простой и верный путь. Поскольку сам я не только пишу о мечах и рисую их, но и делаю мечи, то могу сказать об этом на основании собственного практического опыта.

Когда в ручке просверливали направляющее отверстие, ее можно было покрыть и перевязать; потом ее устанавливали на место, прочно зажимали, если это было необходимо, надевали на вершину языка головку и расклепывали конец языка. Этот процесс схематично показан на рисунке 106.

В повседневных ситуациях мечи носили в руке или в ножнах. В Средние века ножны делали точно так же, как в бронзовом веке или в XVIII столетии. Сам клинок «задавал» форму ножен. Две очень тонких деревянных полосы прикладывали с обеих сторон к клинку и вырезали ножны по его форме. Ножны покрывали кожей, пергаментом, льняным полотном, бархатом — по предпочтению заказчика, — так же как и ручки. Покрытие приклеивали к деревянной основе и сшивали либо на ребре, либо на одной из сторон. Приблизительно до 1310 года конец ножен не укрепляли металлическим футляром, конец защищали только колпачком для предупреждения быстрого изнашивания. Однако после указанного времени на ножнах появляются металлические круговые замки. К этим замкам крепили металлические кольца, в которые вдевали ремни, на них меч подвешивали к поясу. В более ранних ножнах концы ремней обматывали вокруг корпуса (рис. 107, а и б).

Замки варьировали по форме в зависимости от периода, когда их изготовляли. На рисунке 107 показана эволюция этих изменений формы, больше того, на иллюстрации показано, что вплоть до приблизительно 1430 года на верхней части ножен находились два треугольника, перекрывавшие каждую сторону центральной части крестообразной гарды. В более поздних образцах на экюссоне (щитке гарды) появляется выпуклая пластина, которая входит в соответствующее углубление у раствора ножен. Были, конечно, исключения — крестовидные гарды имели экюссоны до 1430 года, и ножны снабжались треугольниками позже, но такие исключения встречаются весьма редко.

Очень часто, особенно во время сражений, мечи свободно прикрепляли к собственному телу. В некоторых случаях для этого пользовались кольцом, надетым на ручку. Это кольцо могло свободно по ней скользить. К кольцу прикрепляли цепь длиной приблизительно в три фута шесть дюймов. Второй конец прикрепляли к нагруднику доспехов, поэтому, если даже меч выбивали из рук рыцаря, он не терял его. Другим способом было использование «узла на мече», ременной петли, которую надевали на рукоятку и на запястье воина. Жан Фруассар, хроникер того периода, современник Чосера, описывает забавный случай, который показывает, что этот узел мог сослужить рыцарю дурную службу и поставить его в затруднительное положение:

«Лорды спешились и приблизились к ограждениям, каковые были весьма крепки, с мечами в руках, и обрушили сильные удары на тех, кто находился внутри и которые весьма доблестно защищались. Эббот не щадил себя, но, одетый в добрый кожаный камзол, дрался мужественно и решительно, смело разя мечом, получая достойный ответ. Было совершено множество доблестных подвигов, а те, кто находился внутри, кроме того, швыряли в нападавших камни, горшки с известью, чем сильно раздражали последних.

Случилось так, что сэр Генрих Фландрский находился в первых рядах, с мечом, привязанным к его запястью, коим он размахивал с большой скоростью. Он слишком близко сошелся с Эбботом, и тот ухватил его за меч и подтащил его к ограждению с такой силой, что рука Генриха просунулась между прутьями решетки, и он не мог с честью расстаться со своим мечом. Эббот продолжал тянуть, и, будь щель между прутьями довольно широкой, он протащил бы его сквозь ограждение, но плечи короля прошли сквозь ограждение, к большому его неудобству. Его собратья-рыцари попытались втащить его обратно и стали тянуть со своей стороны. Все это продолжалось так долго, что сэр Генрих основательно пострадал. Наконец короля спасли, но меч его достался Эбботу. Во время написания книги я посетил сей город, и монахи показали мне тот меч, весьма богато и искусно изукрашенный».

Хотя многие рыцари в битвах предпочитали пользоваться топором или булавой, меч был особым оружием для рыцарства. Весьма эффективный как оружие, если правильно им пользоваться, он был также символом высоких идеалов и духа рыцарства. Меч был, если можно так выразиться, удостоверением благородства.

В течение более 2000 лет меч был эмблемой силы и господства, но приблизительно в 1100 году на свет явилось рыцарство, и именно оно принесло мечу наивысшую славу. К прежним традициям силы добавился последний штрих — христианская святость. Форма меча, развившаяся со времен викингов, с рукояткой в форме креста, была усвоена и одобрена христианской церковью. Меч стал символом защиты от зла и напоминанием владельцу о том, что оружие надо применять для защиты матери-церкви и посрамления ее врагов. Обоюдоострый клинок меча стал синонимом верности и истины. Одна сторона — для защиты слабых от сильных, а вторая — для богатых угнетателей бедных.

Рыцарство предполагало добровольную дисциплину, от которой могла освободить только смерть. Цель рыцарства — стать внутренне свободным, но подчиняться правилам рыцарского поведения. В церемониях посвящения в рыцари все исполнено глубочайшего смысла и всегда символично — действия, оружие и одежда. Древний церемониал был прост — даже примитивен. Мы вольно говорим теперь о посвящении (по-английски это называется «dubbing»), но не задумываемся, что это есть искажение французского слова «adoubement» — вручение рыцарю adoub, то есть полного рыцарского вооружения, а вручение меча было центральным актом всей церемонии.

Конечно, не всегда церемонии следовали во всех необходимых деталях. Каждый молодой сквайр лелеял мечту быть посвященным в рыцари на поле битвы. Когда такое случалось, для исполнения церемонии требовался лишь легкий удар мечом по плечу, который мог дать либо сюзерен, либо боевой командир. В битве при Мариньяно (в Северной Италии) в 1515 году молодой король Франции Франциск I был посвящен в рыцари самым великолепным и бесстрашным из рыцарей, шевалье Пьером де Террайлем, известным под именем Байярд.

Не всегда можно утверждать, что кинжал — это всего лишь укороченная разновидность меча. Средневековые кинжалы были весьма разнообразны по виду и исполнению, но все же, по сути, было лишь две основные формы этого оружия. Первая — это настоящий кинжал, имеющий вид острого конуса и обоюдоострый; у кинжалов другого типа лезвие было похоже на лезвие ножа. Один край лезвия был округлый, а второй — тупой (рис. 108). До XIV века кинжал редко входил в комплект рыцарского вооружения. Хотя мы читаем, что рыцари применяли кинжалы — и иногда в старинных рукописях встречаются иллюстрации, на которых изображены рыцари, дерущиеся кинжалом, — все же только после 1290 года мы видим, как они носят кинжалы. Где они держали кинжалы до этого — полнейшая загадка. Но начиная с 1300 года мы на иллюстрациях часто видим, что кинжал висит на поясе у правого бедра.

Ранние образцы кинжалов (приблизительно с 1000 по 1150 год) по большей части похожи на обычные ножи; их на латинском языке называли «cultellus», откуда происходит английское слово «кортик» (cutlass). Мы знаем, что слово это обозначало кинжал, так как есть соответствующий пункт в статуте, составленном в царствование короля Шотландии Вильгельма Льва (1165–1214). Нам редко приходится встречать современные изображения старых кинжалов, а те кинжалы, что сохранились до наших дней, немногочисленны и находятся в плачевном состоянии. Но по тому, что осталось, можно с уверенностью сказать, что это были, по сути, ножи, похожие на наши современные кухонные ножи.

Приблизительно после 1230 года кинжалы, однако, стали цениться выше, так как они появляются в арсенале рыцарского вооружения, перестав быть оружием крестьянства. Рукоятки кинжалов стали выделывать с большей тщательностью, на некоторых появилась направленная вогнутостью вниз крестообразная гарда, уравновешенная похожей на нее головкой (рис. 109) или головкой в форме полумесяца с коротким прямым крестом. На других кинжалах головки имели форму ограненного бриллианта или диска — вариации формы к 1250 году стали бесчисленными — и зависели только от вкусов мастеров и заказчиков.

В течение второй половины XIV века кинжалы имели длинные рукоятки, которые часто (если судить по скульптурам) соответствовали по длине рукояткам мечей, которые носили с другой стороны, хотя конечно же они все же были несколько меньше (рис. 114, а). В рассказах о битвах Столетней войны мы часто читаем о том, что кинжалы тогда использовали и как метательное оружие. Когда противоборствующие ряды спешившихся рыцарей сходились, то сначала противники метали друг в друга кинжалы, топоры и булавы. А потом переходили к рукопашной схватке.

Приблизительно с 1325 года до самого конца Средних веков было три основных типа кинжалов, каждый же из этих типов выступал в бесконечных вариациях. Существовал базилард, часто носимый с гражданской одеждой, хотя иногда его носили и с доспехами. Клинок был обоюдоострый, имел вид заостренного конуса, обычно очень широкого, хотя бывали и узкие образцы. Такой тип кинжала использовался в конце XIII века. Был весьма популярен в течение всего XIV столетия и стал реже встречаться только в XV веке (рис. 110).

Более популярным и долговечным типом стал кинжал с тщательно отделанной рукояткой с двумя почковидными долями у основания ручки; обычно такие кинжалы так и называли — почковидные. Его тоже часто носили с гражданской одеждой (как и всякое гражданское оружие, кинжалы затыкали за пояс позади сумки или кошеля, тоже подвешенного к поясу). Клинок обычно был заточен только с одной стороны, хотя встречались и обоюдоострые кинжалы. Такой тип кинжала мы видим на статуях, относящихся к первой четверти XIV века и далее, вплоть до XVI века (рис. 111). Приблизительно к 1540 году в Англии форма кинжала начинает меняться, оружие это приобретает типично английскую форму. Доли почковидной гарды уменьшаются в размерах, пока не превращаются наконец в короткую дугу, разделяющую ручку и клинок. В Шотландии почковидный кинжал превратился в свою типично шотландскую разновидность (рис. 112), а потом в хорошо известный дирк.

Воинские кинжалы отличались тем, что на их рукоятках гарда и головка были выполнены в форме парных дисков, расположенных по обе стороны ручки (рис. 113). некоторые кинжалы такого типа имели в длину двадцать дюймов и больше, приближаясь по размеру к коротким мечам. Клинок обычно был узким и заточенным с одной стороны.

В течение всего Средневековья мы встречаем кинжалы с простыми головками и крестовидными гардами, которые изготовлялись точно так же, как у мечей. В конструкции кинжалов наблюдается большое разнообразие (на рисунке 114 показаны два образца), но в период между 1360 и 1410 годами в моде были кинжалы с коротким лезвием, длинной рукояткой, дисковидной головкой и короткой крестовидной гардой.

Трудно увязать между собой рыцаря и пушку, ибо рыцарь устарел к эпохе огнестрельного оружия, точно так же как в наши дни устарел двухколесный кеб. Но в последние годы своего существования рыцарство трагически столкнулось с пушечными камнями и ядрами, поэтому самые ранние образцы пушек и ружей должны найти свое место в этой книге.

Различные образцы огнеметных средств и оружия известны с глубокой древности, от кусков горящей пакли, которую привязывали к наконечникам стрел, до ужасного «греческого огня», вначале использовавшегося византийцами, а потом арабами и который по всем признакам был очень похож на современный огнемет. «Греческим огнем» называли жидкий огонь (маслянистую горящую жидкость), которую направляли на противника из трубок на значительное расстояние. Однако все это не укладывается под определение «огнестрельное оружие», так как этим термином обозначают только метательные орудия, из которых снаряды вылетают под действием взрыва.

Теперь можно считать точно установленным, что это оружие впервые появилось в Западной Европе. Какое-то время полагали, что китайцы и арабы изобрели и использовали огнестрельное оружие задолго до европейцев, но мало кто знает, что это мнение ошибочно, и основано оно на неточностях перевода с восточных языков. То, что мы считали описаниями пушек, стреляющих снарядами, на деле оказывается описанием фейерверков или горшков с горючим веществом, которые бросали с помощью катапульты. Вероятно, первую настоящую пушку изготовили в Англии, это был большой, похожий на бутыль горшок, который при взрыве пороха выстреливал огромной арбалетной стрелой. Такие орудия называли pots de fer (железными горшками), а появились они еще в 1327 году. В первый год Столетней войны французский флот совершил рейд на Саутгемптон, скромно имея на вооружении один pot de fer, три фунта пороха и сорок восемь стрел с железным «оперением» в двух ящиках (рис. 115).

Это было малокалиберное оружие; несколько таких примитивных пушек французы применили в обороне Камбрэ в 1339 году. Покупали их на вес, и в счете указана цена пошедшего на изготовление пушки железа в фунтах. В среднем такая пушечка весила не больше двадцати пяти фунтов.

К тому же году относится самое раннее упоминание об одном типе орудия, единственном, какой применяли в то время. Это было настоящее гнездо, состоящее из маленьких пушек, набора трубок или бочонков, которые тесно прилегали друг к другу, а запальное отверстие было устроено так, что, когда в нем поджигали порох, все трубки выстреливали вместе. Эти пушки называли рибальдами, а перевозили их на колесных повозках, снабженных щитом для стрелка, поэтому все сооружение нередко называли «телегой войны». Рибальда считалась эффективной только против живой силы, так как ядра были слишком малы и легки для разрушения стен. Для того чтобы зарядить рибальду, требовалось чудовищно долгое время — так как сначала каждую трубку надо было прочистить, потом зарядить порохом и ядром, забить пыж, утрамбовать и только после этого стрелять.

Вскоре рибальда уступила место более эффективной пушке. Кроме документальных данных, которые весьма противоречивы, есть убедительные свидетельства в пользу того, что англичане применили артиллерию в битве при Креси в 1346 году; на том месте, где во время битвы находились генуэзские арбалетчики, застигнутые английскими лучниками и их «тремя пушками», было найдено маленькое железное ядро. Калибр тех пушек составлял всего три дюйма, что соответствует размеру ядер, которые начали использовать при осадах начиная с сороковых годов XIV века. За период с 1800 по 1850 год приблизительно в той же части бывшего поля битвы были найдены еще четыре похожих ядра — два железных и два каменных.

После 1346 года пушки получают еще большее распространение, кроме того, они становятся больше. Их начинают отливать из латуни или меди, а не из железа; в 1353 году Эдуард III получил четыре новые медные пушки, отлитые лондонским литейщиком Вильямом из Олдгейта. Пока это были еще маленькие пушки, и стоили они всего тринадцать шиллингов четыре пенса за штуку, но надо вспомнить, что в XIV веке деньги были намного дороже, чем сейчас. По современным меркам мы могли бы сказать, что изготовление одной пушки стоило около 1000 долларов; правда, с другой стороны, стоит подумать, сколько стоит сейчас изготовление одной пушки. С тысячей долларов здесь далеко не уедешь…

К концу XIV века размер пушки стал больше, и командиры поняли, что это превосходное средство для разрушения стен вражеских крепостей. Но при отливке больших пушек в стенках их стволов неизбежно образовывались трещины и раковины, поэтому для производства пушек изобрели другой способ. Вокруг деревянного стержня, соответствующего по диаметру калибру орудия, укладывали — край к краю — раскаленные добела полосы железа, которые склепывали между собой ударами кузнечного молота. Пушки в то время ковали, а не отливали из чугуна. Для усиления ствола на него наваривали кольца или обручи (рис. 116). Но даже при соблюдении всех этих мер предосторожности нередко случались прискорбные несчастья — при выстреле пушки разрывались. Самый известный из таких взрывов убил Якова II, короля Шотландии, в 1460 году. Когда его армия осаждала замок Роксбург, он наблюдал за стрельбой большой пушки, отлитой во Фландрии и названной «Лев». Обручи оказались недостаточно прочными, и во время выстрела пушку разнесло в клочья. Один из кусков ствола ударил короля в грудь, отчего он скончался на месте. Другие осколки ранили графа Ангуса и нескольких канониров.

По мере развития металлургии и улучшения техники литья пушки, укрепленные обручами, постепенно снимались с вооружения, пока, наконец, в конце XV века их окончательно не вытеснили длинноствольные литые бронзовые пушки. Но независимо от того, сваривали пушки или отливали, за период с 1370 по 1380 год они стали больше и могли уже довольно далеко бросать все более тяжелые ядра. Ранние пушки малого калибра стреляли маленькими ядрами, и их отливка обходилась недорого, но с появлением в восьмидесятых годах XIV века больших пушек все стало обстоять по-иному. Медные или свинцовые ядра стали очень дороги, и даже железные ядра нельзя было назвать дешевыми. Поэтому ядра делали из камня. Когда будете осматривать средневековые европейские замки, обратите внимание на такие, иногда сложенные грудами, каменные ядра. В трагедии Шекспира «Король Генрих Пятый» есть упоминание о таком использовании камней, когда король дает ответ французскому послу, который передал королю издевательский дар дофина — теннисные мячи: «И скажите любезному принцу, что это его издевательство/ Превратило мячи в каменные ядра…»

Такие ядра часто весили двести, а то и триста фунтов. Такие ядра начали появляться в реестрах английского Арсенала в период между 1382 и 1388 годами, когда хранитель Арсенала покупал четыре большие медные пушки, «изготовленные и заказанные для стрельбы круглыми камнями», у литейщика Вильяма Вудварда. В тот же период он нанимал рабочих для обтесывания каменных ядер для пушек и платил им по шесть пенсов в день — жалованье конного лучника. К 1399 году заработная плата каменотесов, изготовлявших ядра, составляла уже один шиллинг в день — жалованье конного латника. Таким образом, эти рабочие считались весьма квалифицированными, а их работа очень важной.

Несмотря на постоянное увеличение эффективности и размеров пушек, только к середине XV века артиллерия стала самостоятельным родом войск. Есть всего несколько отдельных случаев того, как брали города с помощью артиллерии, — хороший пример в этом отношении взятие Генрихом V Арфлера в 1414 году, но только позже наступательная мощь пушек превзошла казавшуюся незыблемой оборонительную мощь городских и крепостных стен.

Наибольших успехов европейская артиллерия добилась во Франции. Карл VII для того, чтобы с помощью пушек изгнать из Франции англичан, нанял двух талантливых братьев — Жана и Гаспара Бюро. Кажется, что французы действительно делали лучшие пушки, чем кто-либо до них, так как начали с большой легкостью брать занятые англичанами города и замки. При осаде Аркура в 1449 году «первый же выстрел насквозь пробил вал наружной стены, это была хорошая работа и равная по силе тем, кто удерживал крепость». Когда французы в 1449–1450 годах отвоевывали Нормандию, они в течение года и четырех дней взяли шестьдесят крепостей. В некоторых местах защитники не ждали, когда противник разнесет крепость на куски; как только они видели, что на позициях устанавливают большие пушки, то спешили сдаться, ибо понимали, что сопротивление безнадежно.

Иногда пушки использовали и на поле боя в начале XV века. Но эффективными они оказывались лишь в очень редких случаях, из-за того что трудно было перемещать их с одной позиции на другую. Если противник внезапно менял диспозицию и отказывался принимать бой в данном месте после того, как пушку тщательно вкапывали в землю, устанавливая на позиции, то она, чаще всего, оказывалась бесполезной.

На ход многих сражений несомненное влияние оказало изобретение маленьких, так сказать, портативных пушек — а это сразу сказалось и на военной эффективности рыцарства. В конце XIV века вновь возродилась идея рибальды, но на этот раз изобретателям пришло в голову, что огонь многих стволов будет намного эффективнее, если их не связывать вместе, а разделить и раздать по одному солдатам. Таким образом, маленькие пушки стали крепить к древку копья. Их приходилось долго заряжать, прицел был неточный, толка от них было мало, но зато военное дело сделало первый шаг на долгом пути, приведшем к современной винтовке. Из этой первой ручной пушки стреляли, просунув древко под рукой и уперев его конец в землю. Выстрел производили, поджигая порох «спичкой», куском тлевшего шнура, пропитанного раствором селитры и серы.

Эти пушки стреляли только по навесной траектории, прицелиться из такого орудия было практически невозможно, и поэтому вскоре появились куда более эффективные орудия. Ствол стали крепить к короткому древку, очень напоминающему ружейный приклад (рис. 117). Это древко можно было упирать в грудь или в плечо, кроме того, из такого оружия можно уже было и целиться. Не то чтобы прицел был точен (даже на близком расстоянии), но если из этих ружей одновременно выстреливало много солдат, то они таким залпом наносили противнику значительный урон. Оружие это не снискало популярности как у старых феодальных рыцарей, так и у профессиональных наемников, «вольных рот» и «кондотты». В Италии эти профессиональные кондотьеры вообще разработали такую тактику, что военные действия на какое-то время стали практически бескровными. Это были битвы с блеском доспехов, пестрым колыханием знамен и штандартов и лязгом и скрежетом стали, то были огромные красочные турниры. Соперники были защищены броней от опасных ран, а солдаты, против которых сегодня воевали, завтра по воле судьбы могли стать и товарищами по оружию. Не было никакого повода к настоящей вражде. Для таких начальников-кондотьеров, как Франческо Сфорца, или Карманьола, или Бартоломео Коллеони, солдаты были невосполнимым капиталом, и они не могли рисковать ими, поэтому многие битвы того времени заканчивались, не начавшись. Сначала имело место проведение разнообразных перемещений и маневров, потом обе стороны сходились и осматривали позиции. Если какой-то из полководцев решал, что его обошли и он занимает невыгодную позицию, то он просто разворачивал армию и освобождал поле без боя.

Но все изменилось, когда появилось ручное стрелковое оружие. В 1439 году армия, нанятая Болоньей, применила огнестрельное оружие против армии, нанятой Венецией. Венецианцы пришли в такую ярость, что наголову разгромили болонскую армию. Затем венецианцы истребили всех, кто был вооружен ручными ружьями, ибо они пали столь низко, что применили «это жестокое и подлое нововведение, огнестрельное оружие». Действительно, венецианцев можно было понять: ведь если разрешить безнаказанно применять такое оружие, то война, чего доброго, станет очень опасным занятием.

И конечно, война стала опасной, ибо ничто не могло остановить прогресс военной техники, а он делал пушки и ружья все более эффективными и смертоносными. По мере того как улучшалось качество ручного огнестрельного оружия, стали готовить все больше солдат, которые умело с ним обращались. К началу XVI века огнестрельное оружие превратилось в решающую силу, и дни рыцарства были сочтены.

Для профессионального солдата, наемника, ружье стало даром небес, но для старомодного рыцаря появление ружья означало нечто дьявольское, сулило подлинную катастрофу. Традиционное пылкое мужество, блистательное, головокружительное господство над полем боя и в прошлом терпели жестокий урон то от алебард швейцарских и фламандских крестьян, то от ужасных стрел английских лучников. Но даже и это оружие в конце концов оказалось бессильным и не смогло победить рыцарство, и казалось, что оно достигло, и достигло навечно, вершины могущества и блеска — с тех пор как оружейных дел мастера создали для рыцарей самые эффективные и прекрасные по виду доспехи. Одетый в блестящее железо (не сталь — доспехи изготовляли из высококачественного железа) с головы до пят, каждая деталь которого была прекрасна уже сама по себе, будучи плодом труда лучших мастеров, рыцарь чувствовал себя богом войны. Да, он действительно выглядел как бог войны. Он превосходил любого пехотинца, пусть даже тот подбирался к нему на расстояние портняжного ярда, он был неуязвим, прекрасен, как Аполлон, и страшен, как Марс; и вот теперь крошечный железный шарик, вытолкнутый силой пороха из какой-то ничтожной трубы низким маленьким простолюдином, совершенно не умеющим драться, запросто валит его из седла в пыль, и только кровь, пачкающая великолепные доспехи вокруг маленького отверстия, пробитого презренной пулей, говорит о его бесславном конце.

Огнестрельное оружие Шекспир очень метко назвал «омерзительной селитрой». Да, она омерзительна, и таковой остается по сей день. Но рыцарский кодекс чести и несгибаемый дух рыцарей держались твердо, когда не выдерживали доспехи. В то мрачное и доблестное время в эпохе Средних веков очень многих поражали бесстрашие рыцарей и их нежелание признавать себя побежденными. Когда рыцари в 1204 году осаждали Константинополь, византийцы испытывали смешанное с ужасом восхищение яростной отвагой «франкских» рыцарей, ничто не могло их остановить, писали греческие хронисты, ибо они не боялись ничего. Не заботясь о сохранении жизни и конечностей, не обращая внимания на раны и численность врагов, они упрямо шли и шли вперед. Они наступали и теснили врага любой ценой, и так как интересовала их только победа, то они обычно и побеждали, вопреки самым неблагоприятным шансам. И если они умирали, то сами выбирали, как им умереть. Встретить свой конец в жаркой рукопашной схватке — вот предел мечтаний для воспитанного в рыцарских традициях воина, а не делать трагедию из кровавой раны — было одним из главных принципов нерушимого железного кодекса чести.

Внимательно прочтите отрывок из биографии франконского рыцаря Геца фон Берлихингена, потерявшего руку в сражении у стен Ландсхута в 1504 году. Берлихинген пишет: «В воскресенье, когда мы дрались у стен Ландсхута, нюрнбержцы развернули пушки и ударили, не разбирая ни друзей, ни врагов. Противники заняли сильную позицию на дамбе, и я был вынужден скрестить копья с одним из них. Но пока я выжидал удобного момента, нюрнбержцы обрушили на нас огонь своих пушек. Один из них выстрелил двойным зарядом из кулеврины и попал мне в рукоятку меча, так что половина ее вошла мне в правую руку, а с ней и три железные пластины доспехов. Рукоять меча так глубоко ушла под доспехи, что ее вообще не было видно. Я до сих пор удивляюсь, как мне удалось удержаться в седле. Доспехи, правда, остались целы, только были немного покорежены ударом. Вторая половина рукоятки и клинок погнулись, но тоже остались целы, и именно благодаря этому обстоятельству, как мне кажется, мне и оторвало руку между перчаткой и наручником. Рука моя безвольно болталась из стороны в сторону. Когда я заметил и понял, что моя рука болтается на лоскуте кожи, а копье валяется у ног моего коня, я, сделав вид, что ничего особенного со мной не произошло, спокойно развернул коня и, невзирая ни на что, без помех вернулся к своим, и никто из врагов не задержал меня. Как раз в это время показался старый копьеносец, направлявшийся в гущу сражения. Я подозвал его и попросил побыть со мной, показав, что со мной приключилось. Итак, он остался, но вскоре был вынужден позвать ко мне хирурга».

Гец лишился руки, но мастер сделал ему железную руку, весьма похожую на современные протезы; и «Гец Железнорукий» принял участие во множестве битв, осад и набегов до своей смерти, которая пришла к нему в 1562 году в возрасте восьмидесяти двух лет.

Вот таковы были рыцари. И такая храбрость возможна и в наши дни. Пусть даже наши тела стали более хрупкими, чем они были у наших предков, дух человеческий до сих пор так же силен и бесстрашен, как всегда, и эта сила проявится, если ей представится случай.

Примечания:

1

По-английски эти топоры назывались poll-axes, то есть топоры для разбивания голов. Мне не удалось найти русского эквивалента наименования. (Примеч. пер.)

2

«Как должно вооружиться мужу, чтобы мог он легко сражаться пешим».

3

«Должен быть хорошо защищен перед рукояткой».

4

В английском языке глагол «to pommel» до сих пор обозначает «ударить кулаком в лицо». Pommel — головка эфеса шпаги или меча. (Примеч. пер.)

5

«Именем Господа».