6

К политическим идеалам казачества примыкают идеалы русского сектантства.

Сектантские наши движения иногда смешивают с расколом, между тем различать их совершенно необходимо, несмотря на обнаружившееся в нашей истории слияние путей того и другого. Русское сектантство гораздо древнее, чем раскол, исторические корни его уходят в глубь истории московской Руси, примыкают по движениям стригальничества и жидовства.[86] Раскол сам по себе не породил сектантства, но только создал благоприятную почву для развития сектантских движений. Распавшись в своем развитии на различные течения, раскол в некоторых крайних своих проявлениях соприкоснулся с сектантством, так что границы между ними сгладились и утратилась резкость переходов.

Но по духу своему. как мы уже говорили, раскол был движением консервативным, сектантство же всегда было радикально. В расколе ничего не было от реформации, а сектантство наше питало дух реформаторства и заражено было его радикализмом.

В силу этого, как мы убедимся, политические идеалы русского сектантства были не схожи с политической программой старообрядчества.

Установление этих принципиальных отличий не препятствует тому, чтобы начать характеристику политических идеалов русского сектантства с той общей, отрицательной по отношению к государству струи, которая объединяла и раскол, и сектантство. И раскол, и сектантство исходили из неприятия русского правительства, расходясь только в степени, в которой это неприятие утверждалось. Старообрядцы считали правительство наше безблагодатным, но уже более радикальные старообрядческие течения называли правительство богопротивным и утверждали, что Антихрист, видимо, воплощается в лице правителей, которые сознательно творят волю дьявола (поморцы, новоже-ны, спасово согласие, кузьминовщина). Если сделать дальнейший шаг налево и перейти к безпоповству и к примыкающим к нему различным сектам, то они еще более усиливали отрицательное отношение к правительству, называя его прямо богоборным и отрицая обязательность подчинения всем существующим властям как влекущим подданных в руки дьявола. Еще решительнее поступало левое крыло сектантов (все пророчествующие секты и секты рационалистические — молокане, духоборы и т. д.), признающие русское государство с самого его начала противным Богу и принявшим вместо истинной веры, богопротивную ересь.[87]

Эта отрицательная позиция обязывала и раскол и сектантство к тому или иному виду неподчинения существующим политическим формам власти отношение, которое и формулировано было в следующей тактической норме: "Аще кто слышится силен быти, да борется с сатаной, не ослабляя церковных жил, страшливии же да бегают".[88] Иными словами, активное сопротивление для сильных, леса и пустыни — для слабых. Что касается до первого, то и раскол и сектантство, несомненно, поддерживали различные народные противоправительственные движения, в которых казацкий элемент соединился с элементами религиозной смуты. Впрочем религиозное восстание против власти не есть явление специфически русское, здесь православный Восток шел общечеловеческими путями, и в частности путями Запада, с той только разницей, что русский бунт не выработал той демократической программы, которая была формулирована западной реформацией.[89]

Но что касается до второго средства — "бежать и таиться" — в нем мы приходим уже к черте, преимущественно свойственной православному Востоку.

Из убеждения, что государство лежит возле и что в нем царствует Антихрист, многие раскольники, и сектанты делали последовательный вывод: нужно оторваться от этого мира, нужно покинуть греховный "земной град". Они настаивали на "полном разрыве с никонианским обществом", на выходе из официально-политических форм общественной жизни.[90] "Ей-ей, — учила их мудрость, — скорбит и болезнует душа моя о вас (мирянах). Посмотрите вы на добрых людей, како покидают домы и палаты каменные, да бежат и скрываются в пустыни, в горы и в вертепы, и в пропасти земные, и не пекутся ни о чем здешнем, — суетном и прелестном житии…" "Изыдите, братие, от мира, и нечистот его не прикасайтесь"…

"Несть в градах живущим спасения: уже бо последнее есть время, уже и антихрист царствует в мире, и страшный день судный уже настоит… Во единых токмо пустынях и скитах Бог живет, тамо обратил есть лицо свое, и тамо токмо слушает молящихся Ему, и спасает я".[91] Отсюда «пустыня» и у раскольников и у сектантов приобретает особый романтически-поэтический смысл. "Кто бы мне поставил прекрасную пустыню, — поется в одном духовном стихе. — Кто бы мне построил не на жительном тихом месте, чтобы мне не слышать человеческого голоса, чтобы мне не видеть прелестного сего мира, чтобы мне не видеть суету прелесть света сего, чтобы мне не желать человеческой славы".[92] Но в этом суетном мире, во имя бегства из которого воспевается пустыня, главное отвращение вызывает государство и носители его власти.

Затвори мя, пустыне, В чащи и дебри своя, Яко сира пленника От лукавых разбойников И князя их неприязнена. . . . . . . . . . . . . .

На царские си палаты златы Не хощу взирати; Покоев светлых чертоги, Славы и чести премноги, Бегаю, яко от змия…[93]

И уход из мира понимался некоторыми представителями характеризованных настроений еще более буквально, как смерть, как самоистребление. Самоистребление это практиковалось довольно широко под разными видами и в различных раскольничьих и сектантских толках. Существовали «морильщики», "сожигатели", «гробополагатели» и тд. Страх перед антихристом, нежелание попасться в его руки и невозможность укрыться от него — таковы были главные мотивы самоистребления. Самоистребление было особой религиозной войной, объявленной сему миру главным образом в лице государства и официальной церкви. "Стойте до смерти и не покоряйтесь Никоновым ученикам, возглашали раскольники, — да не антихристу через них поклонитеся. Аще ли не можете мук терпети, то сами себя смерти предавайте, кто как может, убивайтеся и в воду бросайтеся, и ножем заколайтеся, и, паче в харминах собравшеся, сожигайтесь без сомнения: Бог вас благословит".[94]

"Того ради мы дани не даем в нынешние времена, что у вас годы и времена переменены… Аще вы нас погоните, и мы живы вам в руки не дадимся: береста, и смола, и дрова, и солома, и пороху с пуд приготовлено…"[95] "Уход из государства", равносильный уходу от мира, — таково было самобытное слово народных, русских, религиозных движений, оторвавшихся от связи с официальной церковью. Однако как же было с теми, которые не прибегали к этому решительному средству? Была ли у них какая-нибудь положительная политическая программа? Или русское религиозное отрицание государства ничего не создало нового по сравнению с идеей иосифлянской монархии, которой придерживались старообрядцы? При рассмотрении этих вопросов было бы ошибочно исходить из предположения, что отрешенный политический аскетизм был единственным последствием русской народной, «мужицкой» веры. В вере этой были и своеобразные положительные социально-политические интенции, из которых явно намечаются две главные: мистическая и рационалистическая. Первой придерживались так называемые пророчествующие секты (хлысты, скопцы и т. п.), второй — секты, примыкающие к молоканству (молокане, духовные христиане, духоборы).

Пророчествующие секты наши, в особенности скопчество, с политической стороны представляют собою единственный в своем роде пример фантастического смешения ветхозаветного мессианства, некоторых христианских воззрений на Мессию и русского, московского обожания царской власти. В центре скопческой веры стоит идея «Искупителя», "Сына Божия", «Христа», вторично воплотившегося в некоторых исторических лицах, как бы повторивших в себе то, что описывает первое воплощение. Скопцы верят, что их новый искупитель воплотился от императрицы Елизаветы Петровны, которая была второй Богоматерью и родила искупителя не от похоти, но от Святого Духа. Разрешилась она от бремени в Голштинии, царствовала всего два года, а потом возвела на престол свою заместительницу, а сама ушла в Орловскую губернию, где жила под именем Акулины Ивановны. Сын же ее и есть будущий император Петр III, приехавший в Россию из Голштинии, женившийся на Екатерине II, которая, узнав о его скопчестве, возненавидела его и замыслила убить. Однако Петр подкупил одного из часовых, поменялся с ним платьем и скрылся. После бегства своего он, претерпев всякие мучения от "иудеев и фарисеев" то есть от власти гражданской и духовной, сослан был в Иркутск. Он то и принял имя мещанина Селиванова, скопческого Христа и вместе с тем «царя-батюшки», который призван явиться в Москве со всей своей славой из восточной страны вместе с полками своими.

Тогда зазвонят успенские колокола, и воссядет она на всероссийском престоле, а потом в Петербурге откроет всеобщий суд миру. Так произойдет второе пришествие искупителя и страшный суд.[96]

От белой зари, от Сион-Горы
От Восток-Страны, от Иркутския,
От Иркутския, от Французския
Летят голуби, летят белые,
Летят тучами, за крест мучимы:
Все скопцы бельцы, земли Греческой,
Именитые, знаменитые;
Знамена несут, кандалы трясут
В колокола звонят, сокола манят…
С нами Бог-Богам, с нами Царь-Царям
С нами Царь-Царям с нами Дух-Духам.[97]
А царь-искупитель так говорит подданным:

Я от чистых не укроюся
Над царями царь я откроюся:
Завладею всеми престолами…
Все цари, власти мне поклонятся!..
Как в ту пору. во то времячко
Небеса будут чудеса творить:
Зазвонят они в большой колокол
Ко великому прославлению.[98]

Не без права можно сказать, что, как это ни странно, существо скопческой ереси имеет политический смысл. "В верованиях, мечтах и надеждах скопцов политические интересы берут даже ясно верх над религиозными. Цель их фанатического исступления не в небесах, а на земле: они ждут себе торжества и блаженства не там, в другом, лучшем, духовном мире, но здесь, в этом свете, в этой жизни, даже в этом самом быту, который существует теперь, с переменою его только в пользу их, скопцов… Скопцы не умеют себе представить иначе этого утверждения для них царства небесного на земле, как в воцарении на российском престоле императора Петра III, которого они считают вторым Христом, истинным сыном Божиим, живым доныне".[99] Иными словами, в скопчестве мы имеем некоторое подобие еврейского хилиазма, с его верой в посюстороннее царство Мессии из колена, если не Давидова, то российской императорской.

В царстве этом, по отвержении всех неправедных, соберутся все истинные сыны веры.

Несколько иными политическими путями шло рационалистическое крыло нашего русского сектантства. В нем возобладало также чисто посюстороннее истолкование земного рая, однако этот последний рисовался уже не как вечное царство Искупителя, собравшего вокруг себя всех праведников, но как некоторая безвластная, анархическая община, построенная на полном равенстве имущества и живущая на основе коммунистического порядка. С особенной силой формулированы были эти воззрения в вероучении духоборов, у которых вообще политический вопрос ушел на задний план по сравнению с вопросом социальным.[100] В духоборстве мы имеем, таким образом, утверждение доктрины чисто русского, народного социализма, построенного на религиозной, как думают духоборы, на евангельской основе. Духоборы учат, что мир здешний уже давно раскололся на два стана — на богатых и бедных. Даже "когда шел Иисус Христос в Ерусалим на осле, было два Ерусалима. Богатые встречали — стлали сукно и прочее; а в другом были бедные бросали они под ноги его вербу и пальму". Ученики Христа были простые, бедные люди, рыбаки. Богатые были против Христа, подсылали к нему шпионов и хотели всячески извести. Возненавидели Христа "не простые люди жидовские, но архиереи, книжники и фарисеи, ради зависти его гнали и гонят". Это они, богатые, имеющие на своей совести самый большой грех "идолопоклонство и сребролюбие", из своей корысти, из ненависти, из злобы "гнали и гонят" тех, кто вместе с обездоленными и угнетенными ищет путей к новой жизни, где не будет "ни печали, ни плача, ни воздыхания, а жизнь бесконечная", радостная и совершенная. Все. кто соединяются, чтобы поработить народ, чтобы притеснять его, не будут никогда прощены. "Судьям, властям немилостивым — ады, места глубокие, пропасти-им будет мука вечная, житие вековечное".

В настоящее время «затоптана» истинная жизнь. "Свет связан попами, дьяками, князьями, несправедливыми судами". Власти, совершающие беззакония, беззаконны сами. Делающие же свое дело справедливо и честно пускай делают, "лишь бы не мешали жить людям". Единственно истинное отношение к политической власти — это полное безразличие: пускай она существует для грешного мира, если она ему не вредит, для праведных же людей власть просто не нужна.

Доктрину эту духоборы развивают в виде вопросов и ответов, как в катехизисе.[101]

"Какому вы царю служите?" — гласит вопрос. И ответ на него: "Царь есть Бог наш, который содеял спасение прежде веку, посереди земли… Такому же царю главы наши преклоняются, а земному царю-только мзды века сего".

— "Что есть белый царь?" — "Белый царь Иисус, а сын у него Назарянин. Он же Отца своего закон не разорил, а наипаче всей жизнью обновил". "Почему вы императору служить не желаете?" — "Я исполнял бы волю императора, да он поучает людей убивать, а моя душа того не желает". "Почему вы правительству не повинуетесь?" — "Я христианин, познал истину и исповедую закон Господа моего, Иисуса Христа, и не могу этого делать не потому, что мне этого не хочется, а потому, что этого не хочет Бог. Кто послал меня в эту жизнь и дал мне несомненный закон для руководства в этой жизни — ему я и подчиняюсь и не могу выполнять ваши прихоти и не буду делать". — "Храм у вас есть?".

— "Тело наше — Храм Божий. Душа наша — образ Божий". — "Почему вы в нашу церковь не ходите?" — "Лучше мне не явственно видеть единым оком, не ежели в отделку быть слепым… Ходим в истинную церковь и становим свечи неугасимые; свечи горят в храмине, а святая молитва в разуме". — "Какому вы кресту веруете?". — "Вольному убожеству". — "Какой крест духоборческий?" — "Вольная нищета и убожество".

Изучение политических воззрений русского народа, имеет не только теоретический, но и практической интерес. В воззрениях этих мы знакомимся с тем «примитивом», который глубоко жил в русских народных массах и бессознательно определял политические судьбы России. Действенная сила «примитива» этого обнаружилась в 1917 году — в момент полного разрушения старого государственного порядка.

Тогда внезапно стало ясным, что у империи не только нет защитников, но она даже возбуждает прямую ненависть. Оттого-то с такой легкостью рушился императорский коллос, треснул его гранит, расплавилась сталь и обратилось в пыль железо. Русская интеллигенция пыталась построить на развалинах империи новое, демократическое здание в европейском стиле, но широкие народные массы оказались равнодушными к этому предприятию. И понятно: западная демократия выросла из глубины религиозных эмоций, воспитанных реформацией; у нас же этих процессов не было, народ наш по другому верил и воспитал в своей душе другое понятие о политической правде. Тогда русский политический «примитив» показал свою действенную силу. Что произошло на самом деле в 1917 году?

Возобладали:

1) идея вольницы; 2) идея диктатуры; 3) идея социального устроения на земле на началах коммунизма. Возобладало то, что содержалось в идеологии казачества, в идеологии Пересветова, царя Ивана и опричнины, в идеологии сектантского земного рая, построенного на началах рационалистических. Принесенный к нам западный марксизм нашел широкое распространение только потому, что он соответствовал глубоким народным настроениям. Марксистский талмудизм остался привилегией нового правящего класса, народ от него стоит далеко и своеобразно переживает в марксизме только то, что соответствует «примитиву».

Большевизм привился не потому, что в нем открыта была новая, марксистская правда, но главным образом вследствие старой правды, в большевизме ощущаемой.

Однако большевизм принес нечто свое и новое. Если бы Пугачев в 1773 году разбил империю, его социально-политическое бессилие обнаружилось бы в несколько дней. Ибо ни в его социальных мероприятиях ("воровство", "черный передел"), ни в его политической программе ("самозванство") не было ничего практически действенного. Большевики, осуществившие дело Пугачева в 1917 году, «воровство» превратили в коммунистическую систему и на место казацкого царя поставили советский строй. Что касается до этого последнего, то сила его обнаружилась главным образом в том, что он на место непосредственной казацкой демократии поставил своеобразно построенное народное государство, опирающееся на сочетание диктатуры с народным представительством. Диктатура, как мы видели, была идеей старой, представительство — элементом совершенно новым. Русский народ идеи представительства не понимал, она не привита была ему религией, как в странах, переживших реформацию, где она родилась из церковного устройства реформированной религиозной общины. Русскому народу в широких массах она была привита не Государственной думой, но «советами».

Современный момент русской истории, конечно, является переходным. Рано или поздно, теми или другими путями коммунистическая партия потеряет власть.

Но кто хочет предугадать те прочные формы, которые, наконец, может быть, после еще некоторых потрясений и ложных шагов (да избавит от них Бог Россию), привьются в нашем государстве, тот всегда должен считаться с «примитивом».

Возобладавшие в 1917 году идеи демократии, диктатуры и социальной справедливости как-то должны остаться и стать основами будущего периода русской истории.

Но они должны быть исправлены и преображены. Должны быть освобождены от материализма и преображены в смысле религиозном. Производя это исправление опять-таки в духе «примитива», нам остается выбор между иосифлянской монархией и идеалом правового государства в духе Нила Сорского. Установления московской монархии ушли в вечность, в целом своем они уже не возвратимы. Будущее принадлежит православному правовому государству, которое сумеет сочетать твердую власть (начало диктатуры) с народоправством (начало вольницы) и со служением социальной правде.

Примечания:

1

К. Аксаков, Сочинения исторические, 1861, стр. 3. — Я. Киреевский, Полное собрание сочинений, 1861, стр. 240.

8

Киреевский, С. с., стр. 263.

9

Р. Рожков, Из Русской истории 1923, стр. 160.

10

Н. Н. Фирсов, Смута и народ на Руси, L. с., т. I, стр. 25.

86

Справедливые замечания по этому поводу можно найти у Иконникова, Опыт исследования о культурном значении Византии в русской истории, 1869.

87

Ср. Мельников, Записка о русском расколе, перепеч. у Кельсиева, Сборник правит, свед. о раскольниках, т. I, Лондон, 1860, стр. 196.

88

Приведена у Я. С. Смирнова, Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в., 1909.

89

Ср. мою статью в № 5 «Пути».

90

Смирнов, I. с., стр. 334.

91

Ibid. стр. ЗЗ9

92

В. Бонч-Бруевич, Материалы по истории и изучению русского сектантства, вып. 1,1909, стр. 231, "Стиги бегунов".

93

Ibid., стр. 233.

94

Смирнов, I. с., стр. 359.

95

Ibid., Приложение, стр. 81.

96

Надеждин, Исследование о скопческой ереси, переп. у Кельсиева, 1. с, т. III.

97

Ср. Скопческие стихи у Кельсиева, т. III,? 26.

98

Ibid..?27.

99

Мнение Надеждина, I. с., стр. 228.

100

Бонч-Бруевич, L. с., т. II, стр. XXXIV и след.

101

"Животная книга духоборов", Бонч-Бруевич, L. с., т. II, стр. 83 и след.