Глава 1

Дождь лил как из ведра. Майк Шевлин сел на корточки и, прикрывшись плащом, чиркнул спичкой. Защищая пламя ладонью, протянул руку к могильному камню.

ЭЛАЙ ПАТТЕРСОН

1811 — 1876

Ошибки нет, но как, во имя всего святого, как старина Элай, такой миролюбивый человек, мог закончить свои дни на Бут-Хилл, на кладбище, где первые переселенцы хоронили погибших в стычках и перестрелках бандитов?

Элай Паттерсон, убежденный квакер, который никогда не брал в руки оружие и не одобрял тех, кто поступал иначе, вдруг поднял револьвер и стал стрелять? Однако он убит и похоронен среди таких же жертв ножа и пули.

Пламя задрожало, и погасшая спичка зашипела, упав на мокрую землю.

— Кто угодно, только не он, — вслух произнес Шевлин. — Кто угодно, только не старина Элай.

Неожиданно за спиной послышалось хлюпанье чьих-то шагов по лужам, и через мгновение из тьмы раздался голос:

— Сыровато сегодня, не правда ли?

Майк медленно поднялся на ноги, порадовавшись про себя, что плащ расстегнут и до револьвера легко дотянуться. В Рафтер-Кроссинге врагов ему не надо искать, а вот на друзей рассчитывать не приходится. Он не спеша обернулся, стараясь, чтобы его действия не были неправильно истолкованы.

Сквозь дождь и кромешный мрак едва маячила квадратная фигура крепко сложенного человека. Сверкнула молния, выхватив из темноты резкие контуры могильных крестов. На мгновение она осветила раскисшую, залитую водой землю, тусклым отблеском полоснула по камню, но не позволила разглядеть черты широкого лица стоявшего перед ним человека.

Высоко поднятый воротник плаща Шевлина и опущенные вниз поля его черной шляпы дали его собеседнику рассмотреть и того меньше.

— Тренируешься в охоте на людей? — спросил Майк.

— Слишком дождливая сегодня ночь, чтобы гулять по Бут-Хилл.

— Я хоронил здесь людей, когда погода была и похуже. Если придется, похороню еще.

— Так значит, я прав. Ты не приезжий. — В голосе собеседника прозвучало удовлетворение.

Молния снова залила мертвенным светом всю округу. И тут Майк заметил, как на груди незнакомца сверкнула звезда, и сразу прикусил язык. Это не старый болтун шериф Мак-Коун и не кто-либо другой, кого он мог помнить по прежним временам. Желая избежать неприятностей, он спокойно сказал:

— Да, я бывал здесь раньше, если ты это имеешь в виду.

Человек со звездой слегка изменил позу.

— Ты не Рэй Холлистер?

— Если ты не знаешь Рэя Холлистера, — ответил Шевлин, — значит, ты тут недавно.

— Два года. Он уехал до того, как я появился.

У Шевлина возникло неприятное чувство. Назовись он Рэем Холлистером, и шериф непременно убил бы его.

Дождь заливал покрытый могилами холм, ветер завывал в кронах деревьев.

Справа мерцали огни города — их стало гораздо больше, чем прежде.

За городом виднелись похожие на виселицы вышки и сбившиеся в кучу наземные строения рудника, освещенные для ночной смены.

— Здесь слишком сыро, чтобы вести беседу, — заметил Шевлин, — тебе не кажется?

— Ты разглядывал могилу Паттерсона. Его убили в перестрелке два года назад.

В душе Майка на мгновение вспыхнула ярость.

— Кто бы тебе ни сказал это, — произнес он со злостью, — он солгал.

— Значит, следователь солгал, и Мэйсон солгал, и Гиб Джентри…

— Кто его убил?

— Джентри, при самообороне. Мэйсон свидетель. У Паттерсона все еще был в руке револьвер, когда Подошли остальные.

Неожиданно до Шевлина дошло, что нынешней ночью ему едва ли предложат где-нибудь поесть или выпить. Дождь барабанил в окна домов, там внизу, в городе. В окна, за которыми было тепло и сухо, но где его могут опознать еще до того, как он выяснит то, ради чего проделал столь долгий путь.

Джентри? Нет, ни при каких обстоятельствах. Только не Гиб. Гиб стреляет достаточно быстро, но он никогда бы не выстрелил в Элая Паттерсона.

— Суд присяжных в старые времена ни за что не поверил бы в эту историю. Они слишком хорошо знали Злая.

Шевлин мгновенно среагировал, когда в руке шерифа вспыхнула спичка. Его собственная рука, словно поправляя шляпу, тут же прикрыла лицо. Пламя выхватило из темноты только грубое, обветренное лицо шерифа.

Где он видел его раньше?

— Все старожилы разъехались, или почти все, — сообщил шериф. — Времена меняются. Почему бы тебе не поехать дальше?

— С чего бы это?

В голосе шерифа послышалось раздражение.

— Потому что от тебя несет неприятностями, а неприятности — моя работа. Ты тут чего-нибудь затеешь, а мне придется расхлебывать.

— Благодарю, — сухо отрезал Шевлин. — Ты предупредил меня, теперь позволь и мне оказать тебе подобную услугу. Не делай из моих неприятностей себе работу и не пытайся мною заняться.

Шериф указал рукой на другую сторону долины, туда, где теснились здания рудника.

— Говорят, что там обычно располагался базовый лагерь старой команды «Рафтер Н». Теперь в их бывшем амбаре находится спуск в шахту Солнечных Россыпей. Это лишь один пример. Наш город, приятель, больше не скотоводческий, а шахтерский. Тебя здесь никто не знает, и никто не рад твоему приезду. Сделай сам себе одолжение — убирайся.

Майк, повидавший много разных людей на своем веку, понял, что его собеседник — по-настоящему опасный противник. В отличие от других, менее искушенных, шериф не пытался подкрепить свое требование силой, не терял спокойствия и старался пресечь неприятности еще до того, как они возникнут. Очевидно, он принадлежал к той категории людей, которые знают, когда надо применять оружие, а когда нет.

Они вместе дошли до ворот. Шевлин плотно прикрыл их за собой. Потом смахнул ладонью с седла капли дождя, подобрал поводья и развернул вороного так, чтобы вскочить верхом, не поворачиваясь к шерифу спиной. Последний отнесся к его действию с пониманием и тоже взял под уздцы свою лошадь.

Точно так же как Шевлин за несколько минут беседы у могилы успел достаточно выяснить о шерифе, тот тоже кое-что узнал о человеке, который предстал перед ним лишь как темная фигура на фоне залитого дождем холма. Незнакомец вел себя безупречно, не предоставляя предполагаемому противнику никаких шансов, а уверенность, с какой он держал себя, убеждала, что он не бандит, а возможно, даже горожанин, который когда-то сам носил звезду шерифа.

— Я хочу кое-что сказать тебе. — Обычно Майк Шевлин не снисходил до объяснения своих поступков. Теперь же он повел себя иначе из уважения к собеседнику. — За всю мою жизнь только один человек предложил мне честное дело, не предполагая что-либо с этого поиметь. Это Элай Паттерсон.

Возникла пауза.

— Следовательно, ты остаешься? — спросил шериф.

— Да, остаюсь.

Шериф опять попытался уговорить его.

— Послушай, стараясь узнать, что случилось с Элаем Паттерсоном, ты разворошишь улей, — терпеливо объяснил он. — Весь город поднимется против тебя.

Майк повернул лошадь на Главную улицу и бросил через плечо:

— Город небольшой…

Он продолжал путь, ругая себя. Ему не следовало здесь появляться. Разве мертвому чем-то поможешь?

Шевлин вернулся, потому что убит старик, который когда-то был его лучшим и единственным другом, и это убийство осталось безнаказанным. Но ведь зло само по себе не закончится, мерзавец никогда не ограничится одним преступлением.

Капли отбивали барабанную дробь по шляпе. Майк ехал по Главной улице, заглядывая сквозь пелену дождя в освещенные окна домов, для обитателей которых он был нежеланным пришельцем. Если сегодня он и найдет ночлег, то только в гостинице, за плату, и если ему удастся поесть, так только то, что он купит.

Остановив лошадь посреди грязной мостовой против дома, где семья собиралась ужинать, утомленный долгой ездой путник снова ощутил острую боль одиночества, постоянную спутницу в его бесконечных скитаниях. В жизни его еще никто не ждал ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Только этот старик, который покоится теперь в бесславной могиле, понял и оценил худого, с ввалившимися глазами паренька, преисполненного чувства собственного достоинства, когда-то давным-давно переступившего порог его магазина. Вот почему, преодолевая опасности, он проделал тысячемильный путь по жаре и вернулся в город, о котором вспоминал без всякого удовольствия. Его вело неистребимое желание выяснить обстоятельства смерти старика и восстановить его доброе имя, чтобы дух его мог навсегда успокоиться.

Итак, Рэй Холлистер уехал. Без него город наверняка стал другим, но вряд ли пожелает его возвращения. По крайней мере, не та часть города, которую представляет шериф.

Майк понимал, почему в Рафтер-Кроссинге не любили Рэя Холлистера. Он и сам его недолюбливал. Холлистер принадлежал к той породе людей, у которых шило в заднице. Владелец скромного ранчо, он из кожи лез вон, чтобы к нему относились как к крупному скотоводу, отцу города, вершителю судеб во всей округе. Ни характер Холлистера, ни размеры его владений не давали основания для того положения, которого он так отчаянно домогался. Зависть и раздражение, как кислота, разъедали его существо изнутри.

Майк Шевлин обернулся, окинув взглядом покрытую лужами улицу. Когда он покидал город, она имела всего три квартала и два салуна. Теперь вытянулась на семь кварталов, и по обеим ее сторонам сверкали окна не менее шести салунов. Бывший публичный дом переименовали в гостиницу «Невада» и выкрасили свежей краской. На месте шорной лавки разместилась пробирная палата, а напротив универсального магазина, которым некогда владел Элай Паттерсон, возвышался новый торговый центр.

Окна отбрасывали на мостовую прямоугольники света, а из «Невады» доносились бравурные звуки фортепиано. Гром еще ворчал где-то в горах. Шевлин угрюмо шагнул вперед. На него нахлынули воспоминания.

Да, шериф прав, здесь все переменилось, от прошлого не осталось и следа. Теперь это в самом деле шахтерский город, от бывшего скотоводческого центра ничего не сохранилось. Бедный старик Элай! Говорят, его убил Гиб Джентри. Кто этому поверит? Мэйсон оказался свидетелем, и что из этого? Он же всегда был лжецом и мелким воришкой.

Гиб Джентри и Шевлин тогда дружили… их отношения выглядели так. Они работали вместе, вместе ездили в город, вместе попадали в передряги. Но была ли между ними настоящая дружба? Все считали их приятелями, а их просто связывали совместная работа и общие интересы. Оба они наделали столько глупостей! И одна из самых серьезных заключалась в том, что взялись за оружие, став профессиональными вольными стрелками.

В окрестностях Рафтера мало кто желал браться за такую работу, даже в те времена. Теперь ему стукнуло тридцать, и он потерял счет перестрелкам, в которых успел поучаствовать.

А тогда Джентри и Шевлин были безрассудными и неистовыми, полными сил и свободными, как перекати-поле; по первому зову кидались в бой или сами бросали вызов. Джентри мастерски владел оружием и превосходил в этом Шевлина. Он был на восемь лет старше, на столько же дольше носил оружие и имел больше опыта. Но сколько воды утекло с тех пор, как Майк покинул Рафтер. С той поры он успел пройти огонь и воду и медные трубы, словом, такую школу жизни, какая Гибу и не снилась.

Поднявшийся ветер хлестал его струями дождя. Такая, видно, у него судьба, подумал он горько, все время искать место, где можно приклонить голову и хоть ненадолго укрыться. Тридцать лет от роду, и ничего за душой, только лошадь, седло да два револьвера.

Уже выехав за черту города, Майк вдруг вспомнил о старой лесопилке в Лесном каньоне. Ее, наверное, уже растащили на стройматериалы, или она сгорела от степного пожара, но если все же ей удалось уцелеть, то станет для него вполне подходящим укрытием от дождя и ненужных взглядов. Лесопилка была старой даже в те времена и представляла собой олицетворенную мечту, которая испарилась вместе с водой. Маловероятно, чтобы новые поселенцы знали о ее существовании.

За неимением лучшего варианта, путник свернул на дорогу, огибающую конюшню, и под проливным дождем принялся штурмовать крутой склон. Мокрые ветки били его по лицу, но он пригнул голову и продолжал подниматься. Добравшись до гребня холма, обернулся и посмотрел на огни города. Если бы он был человеком разумным, подумал Майк, то имел бы теперь свое ранчо или какое-нибудь предприятие и сидел бы дома, окруженный кучей ребятишек. Но он умел тянуть только ту лямку, за которую взялся.

Как всякий наездник на Западе, живущий среди дикой природы, он привык полагаться на инстинкты, зрение и слух своей лошади, знал ее нрав, умел различить любые перемены ее настроения. Вот почему, спустившись на дно Лесного каньона, он сразу заметил едва уловимые изменения в поведении вороного. Спешившись, Шевлин тщательно обшарил руками грязную тропу и обнаружил отпечаток копыта, столь свежий, что легко различался, несмотря на дождь. След, вероятно, оставили лишь несколько минут назад.

Вытерев руки об лошадиную гриву, Майк не спеша объехал теряющиеся во тьме очертания здания лесопилки и спешился возле конюшни. Заведя вороного внутрь, закрыл плотнее дверь и зажег спичку.

По обе стороны конюшни размещались две дюжины стойл. В них когда-то держали крупных тяжеловозов, на которых таскали бревна на лесопилку и увозили доски. Теперь здесь находились четыре лошади, беспокойно косившие на него глазами.

Отведя вороного в свободное стойло, он рукой дотронулся до каждой лошади. У двух шкуры были совершенно сухие, у третьей слегка влажная, а у четвертой столь же мокрая, как и у его собственной. Следовательно, два всадника провели здесь большую часть дня, остальные приехали после начала дождя, причем один из них лишь несколько минут назад.

Сняв седло, он вытер коня сухим мешком, висевшим на бортике стойла. Что бы там ни случилось, на сегодня с него путешествий хватит. Потом повнимательнее еще раз осмотрел всех лошадей.

Первым стоял обычный ковбойский конь, которого можно встретить в любом табуне. Его клеймо в виде полумесяца — знак команды старого Мурмэна. Превосходная серая в яблоках кобыла имела клеймо в виде трех семерок. Очевидно, на ней водила женщина, потому что, как правило, скотовод не поедет ни на ком, кроме мерина. Другие два мерина носили одно и то же клеймо в виде широко расставленных букв «А» и «У», символ незнакомой Шевлину команды.

Он зажег спичку и глянул на пол. Судя по оставшемуся навозу, ковбойский конь и один из меринов находились в конюшне со вчерашнего дня, и никак не раньше. Итак, это место встречи, а не постоянного пребывания.

Он вышел наружу. Двигаясь как всегда тихо, мягко прикрыл за собой дверь. Его внимание сразу же привлек странный отблеск отраженного света возле заколоченного досками окна лесопилки. Схватившись рукой за край сарая, Майк осторожно расстегнул плащ.

То, что он увидел, было игрой света на промокшем плаще, таком же, как у него. Кто-то затаился во тьме возле дверей лесопилки.

Вытащив револьвер, Шевлин ждал, пока сверкнет молния. Положение, в котором он находился, обеспечивало ему некоторое преимущество. Дождавшись очередной вспышки, его противник выстрелил, и слишком поспешно: пуля задела угол сарая всего в нескольких дюймах от руки Шевлина.

Ответный выстрел отбросил противника к стене. Уронив револьвер в лужу, он с ворчанием выпрямился и, петляя, бросился в лес. Спустя мгновение раздался стук копыт, а потом наступила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя.

Шевлин подошел к тому месту, куда упал револьвер, и подобрал его после минутных поисков.

Тоненькая полоска света, которая предупредила его о присутствии наблюдателя, внезапно исчезла, дверь осторожно приоткрылась, и на него уставилось дуло винтовки.

— Спрячь револьвер в кобуру, мистер, — раздался голос.

Шевлин засунул свой кольт за пояс, стараясь вспомнить, кому бы мог принадлежать столь знакомый голос. Подходя к двери, он дружелюбно предложил:

— Могли бы потолковать при свете, амиго. Было время, когда я хорошо знал команду «Полумесяца».

— Стой где стоишь! — Голос человека с винтовкой был определенно знакомым. Майк остановился. — Кого ты знал из команды «Полумесяца»? — прозвучал вопрос из темноты.

— Краснорожий Дженкинс хороводил тогда за главного, их пекаря звали Леммон. — Вспомнив об этом, он сразу же узнал голос. — Знавал я и старого хрена, грозу волков, Винклера.

Дверь отворилась.

— Входи, но не вздумай дотронуться до оружия.

— Этот волчатник, — продолжал Шевлин, — замещал повара, когда Леммон уезжал за провизией. Он готовил отличный кофе и самое паршивое в мире печенье.

Поднявшись на крыльцо, Майк вошел в темный зал, когда-то бывший главным помещением лесопилки. На другом конце комнаты в очаге горел огонь, отражаясь багровыми всплесками на лезвии пилы.

Переступив порог, Шевлин остановился в напряженном ожидании, сжимая руками края плаща.

— Ева, посвети.

Вспыхнула спичка, озарив лицо девушки, необычайно красивое в мягком свете. Ева дотронулась пламенем до фитиля, опустила колпак и повесила керосиновую лампу так, чтобы свет падал на Шевлина.

Он знал, что открылось их взорам: крупный, широкоплечий, стройный мужчина, с лицом, задубевшим от ветра и солнца, который казался еще мощнее в мокром плаще и черных кожаных штанах для верховой езды, надетых поверх джинсов. В нем было шесть с лишним футов росту, и на вид он не весил свои двести фунтов.

Сомневаясь, что годы сохранили в нем что-то знакомое Винклеру, Шевлин сдвинул левой рукой шляпу на затылок, так, чтобы тот увидел его лицо.

— Шевлин! — воскликнул Винклер. — Майк Шевлин! Будь я проклят! А я слышал, что тебя убили в Нуэсесе.

— Почти так.

Однако Винклер не торопился убрать винтовку. Догадываясь в чем дело, Шевлин ничего не предпринимал.

— Что произошло там, снаружи?

— К вам приходил лазутчик. Он пытался застрелить меня.

Огромное помещение выглядело почти пустым. Там, где когда-то гигантская пила с визгом впивалась в бревна, распиливая их на доски для строительства города, ничто теперь не нарушало молчания, кроме приглушенного треска пламени и стука дождевых капель об окна и стены. Огонь в очаге и керосиновая лампа освещали все углы зала, и все же перед ним стояли только старый волчатник и девушка. А в конюшне находились четыре лошади.

В зале отсутствовали стол и стулья, зато имелось шестнадцатифутовое бревно, верхушку которого распилили на доски, а оставшуюся часть срезали так, что она могла служить одновременно и столом и скамьей. Возле очага лежала стопка поленьев, на углях грелся древний закопченный кофейник.

Девушке едва перевалило за двадцать. Держалась она строго и своим поведением внушала почтение. На Майка она смотрела с нескрываемым интересом.

— Вы всегда так скоры на руку?

— Стараюсь.

Подозрения Винклера все еще не рассеялись.

— Чего это ты вернулся? Кто тебя звал?

Сняв плащ, Шевлин подошел к очагу и протянул к огню руки. Что здесь происходит? Похоже, он вернулся в город, переполненный страхами и подозрением. Как на это могли повлиять шахты? Или не шахты?

— Зачем ты вернулся? — повторил свой вопрос Винклер.

— Элай умер.

— Элай?

— Элай Паттерсон.

— Было такое. А тебе-то что за дело, я ни разу не слышал, чтобы ты палец о палец ударил ради кого-то. Что тебе до этого старого хрыча?

— Он мне всегда нравился. — Шевлин растер ладони, держа их над пламенем. — Я ехал по дороге в Сонору. Пару недель назад услыхал о том, что он мертв.

— И сразу же примчался сюда? Послушайся моего совета и дуй отсюда. Все изменилось. У нас тут и без тебя проблем хватает.

— Я хочу знать, что случилось с Элаем.

Винклер фыркнул.

— Насколько я помню, он не имел дела со скотокрадами.

— Может, он обо мне так не думал, — тихо сказал Майк.

Тут в разговор вмешалась девушка.

— Кто послал тебя на лесопилку? — спросила она.

— Я сам решил, что лучше места для ночлега не найти. Понятия не имел, что здесь кто-то скрывается.

Клеймо «Три Семерки», должно быть, ее. Что он знает об этой команде?

— У тебя здесь есть друзья, — заметил Винклер. — Почему бы тебе не пойти к ним? Или не остановиться в гостинице?

— У меня никогда не было друзей в этих краях. Только Элай Паттерсон.

— Ты таскался с Джентри и остальными. Как насчет него? Или Бена Стоува?

Дождь барабанил по крыше, но Шевлин не сомневался, что с чердака доносятся приглушенные звуки. Так вот они где.

— Думаю, — заявила Ева, — что вы шпион.

— Можешь думать все что угодно. А я собираюсь ложиться спать, — ответил он. Потом добавил: — Элай дал мне работу, когда я был ребенком.

— Он никогда не держал скот, — вспомнил Винклер.

— Он нанял меня разгружать фургон, а потом договорился обо мне с Мурмэном. Вот так я стал работать в «Полумесяце».

— Ты шлялся с Джентри и его компанией, — упрекнула Ева. — Я все про тебя знаю.

— Кто может знать все про кого-нибудь? А что касается компании Джентри, то, по правде сказать, тут я свалял дурака.

Если уж говорить начистоту, он всегда был бродягой, человеком, который воевал за деньги, главным образом, потому что умел драться лучше многих других даже в этих краях. А это значит, ему поручали дело и, расплатившись, рады были избавиться от него навсегда. И что его ждет в конце? Смерть где-нибудь среди скал, когда у него закончатся патроны. Или смерть на виселице.

На него медленно навалилась усталость. Майк чувствовал себя опустошенным и физически, и духовно. Он устал быть настороже, устал вечно бежать, устал быть всегда готовым к любым неприятностям. Но для подобных чувств время оказалось совсем неподходящим, потому что его угораздило вернуться в город, который, очевидно, был на грани войны.

И все же пока он понятия не имел, что здесь происходит. Знал только, что город такой же холодный, сырой и недружелюбный, как и семнадцать лет назад.