Глава 5

Те края, куда мы направлялись, Кэп Раунтри исшагал вдоль и поперек, охотясь на бобров. Он был там с Китом Карсоном, Дядей Диком Вуттоном, Джимом Бриджером и братьями Бентсами[7]. Раунтри знал ту землю так же хорошо, как индеец знает свои охотничьи угодья.

Том Санди… Я часто задумывался, кто же он такой. Том рассказывал, что родился в Техасе, занимался скотоводством и очень хорошо знал это дело.

Ну, а мы с Оррином всю жизнь имели лишь то, что росло на земле или добывалось на охоте, да еще с детства нас учили жить в лесу и разбираться в травах и растениях.

Мы направлялись на земли, где издавна обитали индейцы. Там жили, охотились и дрались между собой команчи, юты, арапахо и кайовы, да и шайены тоже не обходили те места стороной. А иногда заглядывали и апачи, совершающие набеги на север. В тех краях несколько минут расслабленности могли стоить жизни тебе и всем твоим товарищам. Здесь нечего было делать лентяям и разгильдяям.

И всегда над собой мы видели небо. Городские жители редко обращают внимание на небо или на звезды, но у нас не оставалось выбора, потому что от края до края горизонта простиралась бесконечная, усыпанная звездами ширь, всегда сопровождавшая нас.

Том Санди знал великое множество стихов, и в дороге часто читал их нам. По сути мы были одинокими бродягами и, Том, по-моему, больше всего скучал по книгам. В те времена книги считались редкостью и ценились чрезвычайно высоко, отыскать их было нелегко. Из-за книг и газет часто вспыхивали драки;

В то время газеты не продавали на ближайших перекрестках. Почтальоны также не доставляли их по адресам. Я был знаком с ковбоями, которые заучивали надписи на этикетках консервных банок, потому что больше читать было нечего.

Кэп не просто знал эту местность: ему был знаком каждый ручеек и каждая долинка. В то время все надо было держать в голове, карты отсутствовали, а дорогу спросить было не у кого, поэтому люди волей-неволей старались запомнить особенности тех мест, по которым проезжали. Кэп знал что, где и как на тысячах квадратных миль. Даже лучше, чем многие помнят расположение вещей на своей кухне.

В последние дни по утрам становилось все холоднее и холоднее, в воздухе чувствовалась свежесть — явный признак того, что мы поднимались все выше в горы. И вот однажды рано утром мы проехали совсем немного, когда увидели семь сожженных и почерневших фургонов. Мы осторожно приблизились к ним, держа наготове винтовки, медленно делая шаг за шагом, стараясь держаться дна неглубокого оврага, и наконец оказались совсем рядом.

Люди на Востоке много говорят о несчастных индейцах, но они никогда не дрались с ними. Индеец — прирожденный воин, и жалость ему не присуща.

Жалости и снисхождению учат. У индейцев никто не станет проявлять жалость к врагу — они знают одно — друзья только в сроем племени, все остальные — враги.

Никто их не учил иначе. По обычаям индейцев, враг должен быть убит, а затем изуродован так, чтобы при встрече в последующей жизни, он не смог отомстить своему убийце. Многие индейцы верили, что изуродованный враг вообще не попадет на небеса.

Двоих мужчин из разгромленного каравана оскальпировали, утыкали стрелами и четвертовали на фургонных колесах. Вокруг лежали окровавленные трупы женщин в разорванной одежде. Тела мужчины и женщины мы нашли в ложбине, судя по всему им удалось там укрыться и отстреливаться.

— Их не тронули? — удивился я. — Наверное, они умерли, когда индейцы ушли.

— Нет. — Кэп показал на следы вокруг мертвецов. — Они покончили с собой, когда не осталось патронов. — Кэп ткнул носком сапога в пятна обгоревшего пороха на платье женщины и на виске мужчины. — Он убил ее, а потом застрелился сам.

На счету человека, который засел в ложбине, было несколько индейцев. Мы обнаружили на траве следы крови четырех или пяти воинов, но точно сказать было невозможно, потому что индейцы всегда уносят своих убитых.

— Их трупы не изуродовали, потому что мужчина хорошо дрался. Индейцы уважают бойцов и только бойцов, но иногда и их тоже четвертуют.

Мы похоронили тех двоих, которых нашли в ложбине, отдельно, — в стороне, а остальных закопали в общей могиле поблизости, пользуясь лопатой, обнаруженной в одном из фургонов. -

Кэп нашел несколько уцелевших писем и положил их в карман.

— По крайней мере отправим. Родственники погибших захотят узнать, что случилось.

Санди стоял чуть в стороне, осматривая место схватки.

— Кэп, подойди-ка сюда на минутку.

Индейцы подожгли фургоны, но один из них почти не обгорел, если не считать обугленного брезентового покрытия.

— Понятно, — кивнул Оррин. — Похоже, у этого фургона довольно глубокое дно.

— Слишком глубокое, — согласился Санди. — По-моему, двойное.

Лопатой он чуть отодвинул доску, а потом мы оторвали ее руками. Подо дном оказалось свободное пространство, а в нем — железный несгораемый ящик, который мы вскрыли.

Внутри лежали несколько мешочков с золотом и два с серебром, в общей сложности более тысячи долларов. Там же было несколько писем.

— Намного лучше, чем сгонять в стадо коров, — решил Санди. — Денег хватит на всех.

— А может, эти деньги кому-то нужны? — решительно произнес Оррин. — Давайте Лучше прочитаем письма и посмотрим, сумеем ли отыскать наследника.

Том Санди, улыбаясь, поглядел на него, но похоже, что ему было совсем не смешно.

— Ты серьезно? Тот, кому принадлежат деньги, мертв.

— Если мы с Тайрелом пошлем деньги маме, она обрадуется, потому что они ей очень нужны, — продолжал Оррин. — Но может статься, кто-то тоже очень нуждается в этих деньгах.

Сначала я подумал, что он шутит, однако Оррин говорил совершенно серьезно, и то, как он смотрел на эти деньги, заставило меня призадуматься. Конечно, надо узнать, кому принадлежат монеты и послать их наследнику…

Ну, а если мы никого не найдем, тогда можно поделить их.

Кэп Раунтри стоял в сторонке, набивая свою старую трубку, и внимательно наблюдал за Оррином, словно видел что-то чрезвычайно интересное.

Мы четверо не наскребли бы сейчас на всех и пяти долларов. А нам предстояло еще купить вьючных лошадей и снаряжение. Заработанные деньги мы с Оррином отослали матери из Абилина. И теперь нас ждали несколько месяцев тяжелой работы. Мы рисковали скальпами, а предсказать, что нам предстоит, было трудно.

— Оррин, эти люди мертвы, — раздраженно отозвался Том Санди. — Если бы мы их не нашли, могли пройти годы, прежде чем кто-нибудь на них натолкнулся. А к тому времени любое письмо рассыпалось бы от ветхости.

Наблюдая за двумя своими товарищами, я еще не понимал, что этот, на первый взгляд, незначительный спор на долгие годы определит наши отношения.

— Никогда в жизни у нас не будет тысячи долларов золотом. Больше такой удачи не выпадет. А ты предлагаешь искать владельца?

— Давайте-ка решать все вопросы где-нибудь в другом месте. Поблизости могут быть индейцы, — предложил я.

В сумерках мы разбили лагерь в зарослях на берегу Арканзаса и вдоволь напоили лошадей. Все молчали. Сейчас было не место и не время выяснять отношения. Я не забывал, что Оррин мой брат и, кажется, он был прав.

Но, честно говоря, я не знал, как поступить с этими деньгами. Может, я и вставил бы слово, если бы имел собственное мнение. Раунтри тоже все время молчал, слушая Тома и Оррина, и покуривал свою трубку.

Все сидели у костра и пили кофе, когда Том снова заговорил о золоте.

— Мы сваляем дурака, если не оставим деньги себе, Оррин. Откуда мы знаем, кому их посылать? Может быть, они попадут к родственнику, который ненавидел убитого. Они никому не нужны больше, чем нам.

Оррин сидел, просматривая письма.

— У погибших людей есть дочь на Востоке, — сказал он. — Ей всего шестнадцать. Она живет с друзьями и ждет, когда родители пришлют за ней. Если мы заберем деньги, что будет с девочкой?

Вопрос здорово разозлил Тома. Лицо его покраснело, он закипел от ярости.

— Можешь отослать свою долю, а я забираю одну четверть… Прямо сейчас. Если бы я не обратил внимания на тот фургон, деньги все еще валялись бы там.

— Насчет этого ты прав, Том, — попытался урезонить его Оррин, — но ведь деньги-то не наши.

Том медленно поднялся. Он еле сдерживался, и было видно, что он готов броситься в драку. Я тоже встал.

— Малыш, — сказал Санди, — держись-ка подальше. Мы с Оррином сами разберемся.

— Это наше общее дело, и мыс Кэпом имеем такое же право обсуждать, что делать с деньгами. Мы собирались вместе сгонять скот, а если начнем со ссоры, то нам успеха не видать.

— Если бы деньги принадлежали мужчине, — сказал Оррин, — я бы, скорее всего, не стал их возвращать. Но неизвестно, что случится с девушкой, оставшейся сиротой, да к тому же без средств. Деньги могут изменить всю ее жизнь.

Том — человек гордый и упрямый, был готов с нами драться. Но в этот момент все решил Раунтри.

— Том, — мягко сказал он, — ты не прав, и знаешь это. Нас четверо, а я принимаю сторону Сэкеттов. Ну что, Том, нас большинство…

— Что ж, ваша взяла. Если уж и ты так ставишь вопрос, я уступаю. Но все равно, по-моему, мы все — проклятые дураки.

— Думай, как хочешь, Том, но такой уж я человек, — сказал Оррин. — Когда мы соберем коров, если ты не изменишь своего мнения, можешь забирать мою часть стада.

Том взглянул на Оррина.

— Чертов идиот. Если так пойдет и дальше, мы не успеем оглянуться, как будем в церкви исполнять псалмы.

— Я знаю пару псалмов, — ответил Оррин. — Садитесь, пока Тайрел готовит ужин, спою вам.

Этим все и закончилось… Вернее, в тот момент нам. казалось, что закончилось. Иногда я спрашиваю себя, у всего ли есть конец в этой жизни. Слова, произнесенные сегодня, остаются в памяти человека или в мыслях других людей. Любой поступок — это все равно, что камень, брошенный в воду: круги от его падения расходятся и расходятся, пока не затронут жизни людей, находящихся далеко от нас.

Итак, Оррин спел псалмы, а потом исполнил «Черный, черный, черный», «Лорд Рэндол», «Барбара Эллен» и «Красавица Бетси». Когда Оррин закончил последнюю песню, Том протянул руку, а Оррин усмехнулся и пожал ее.

Больше о золотых монетах не говорили, их положили на дно седельной сумки и с тех пор о них не вспоминали. Настолько, насколько возможно не вспоминать о таком количестве золота.

Мы приближались к той местности, где Кэп Раунтри когда-то видел одичавших коров. Эти животные отбились от стада в испанских поселениях на юге, потерялись или в панике разбежались, когда индейцы нападали на караваны переселенцев, направлявшихся в Калифорнию.

Конечно, индейцы охотились на одичавший скот, но все же предпочитали бизонов. В 1867 году бизонов было множество, так что индейцы убивали коров только в исключительных случаях.

Те края, в которых мы собирались работать, лежали к югу от горной цепи, пересекающей дорогу на Санта-Фе, между Пергетори и Ту-Баттс-Крик, южнее Маль-Паис. Это была необжитая, суровая земля. Мы проезжали по равнинам, покрытым шалфеем и меските, по холмам, поросшим можжевельником и соснами.

У Кэпа было на примете одно надежное место — каньон у подножия горы, где из скал вытекал ручей с холодной и вкусной водой. На дне каньона было акров двести сочной травы — высокой, достающей коню до брюха. Судя по всему тут никто не появлялся с тех пор, как Кэп Раунтри покинул эти края двадцать лет назад.

Первым делом мы укрепили наше пристанище. С одной стороны нависал утес, который обеспечивал прикрытие сверху. Перед каньоном лежала маленькая долина в четыре или пять акров с хорошей луговой травой, ограниченная на дальней стороне большими валунами и редколесьем. Далее находилась широкая низина, в которой можно было пасти наше будущее стадо.

Первый день мы провели, собирая топливо, укрепляя камнями наш «форт» и разведывая местность. Мне удалось подстрелить оленя, а Кэпу — бизона. Мясо мы закоптили.

На следующее утро с восходом солнца мы выехали на работу. И за час собрали шестьдесят или семьдесят голов. Я еще никогда не видел таких животных. Один бык был огромный, — футов семь в высоту, а весил не меньше тысячи шестисот фунтов. А какие рога! Острые как кинжалы.

К вечеру у нас в ложбине оказалось приличное количество коров и еще немало находилось на подходе. На третий день мы согнали больше сотни голов, и уже стали подсчитывать возможный доход. Собирать скот — медленная, изнурительная работа. Если гнать коров слишком быстро, они могут разбежаться по всей округе, поэтому мы старались делать это осторожно, чтобы они не догадывались о своей участи.

Перед нами стояло две задачи: собрать побольше скота и остаться при этом в живых. Я имею в виду не только индейцев. Некоторые быки так и норовили боднуть тебя, да и коровы, если им удавалось застать врасплох пешего человека, тоже от них не отставали. По ночам мы рассказывали разные истории или страдали животами после очередного проявления чьего-либо поварского искусства. Готовили все по очереди.

Мы поддерживали огонь в костре так, чтобы его не было видно издалека, использовали самое сухое топливо, какое только могли найти и передвигались лишь по крайней необходимости. Распорядка в нашей жизни не было, чтобы индейцы не смогли устроить засаду. Мы всегда возвращались в лагерь не по той дороге, по которой выезжали, и все время были настороже.

Мы потели, ругались, глотали пыль, но собирали скот: в один день шесть голов, в другой двенадцать, потом девятнадцать, а как-то — лишь три. Невозможно было предугадать численность нашего стада.

Мы сгоняли скот в низину с сочной травой и водой, где коровы хорошо набирали вес. Постепенно одичавшие животные привыкали к людям.

Затем пришла беда. Оррин ехал верхом на гнедом жеребце, которого купил в Додже. Он направлялся вниз по склону крутого холма и неожиданно гнедой упал. Конь быстро поднялся, но брат еще не успел вынуть ногу из стремени. Жеребец потащил бы его по земле. У Оррина оставался только один способ остаться в живых — застрелить гнедого. Это одна из причин, почему ковбои всегда носят при себе револьверы.

К вечеру Оррин в лагерь не вернулся. Мы обычно специально заканчивали пораньше, чтобы при несчастном случае суметь до наступления темноты что-нибудь предпринять.

Мы отправились на поиски. Том поехал на юг, затем повернул на восток, Кэп — на запад, а я поднялся вверх по каньону, на север, в сторону плато, где встретил брата — он шагал в сторону лагеря с седлом на плече и винчестером в руке.

Оррин, увидев меня, опустил седло на землю.

— Долго же ты до меня добирался, — проворчал он, но в его глазах не было злости. — Я уже хотел прятать седло.

— Мог бы выстрелить.

— Совсем рядом индейцы, — ответил он.

У костра Оррин рассказал нам о случившемся. Он стащил седло с мертвого гнедого и двинулся к лагерю, но поскольку был осторожным человеком, то пошел не напрямик, а спустился с холма, и двигался под прикрытием скалистого уступа.

В боевом отряде индейцев было девять или десять воинов. Оррин заметил их прежде, чем они его, бросился на землю и затаился, пока индейцы не проехали. Они направлялись в другую сторону и вряд ли видели его мертвого коня.

— Они его все равно найдут, — сказал Кэп. — Сейчас уже темнеет, индейцы остановятся на ночлег где-нибудь поблизости. Скорее всего рядом с ручьем. А на рассвете увидят стервятников.

— Ну и что?

— Конь подкован. Вряд ли индейцы упустят шанс добраться до одинокого пешего человека.

В любое другое время мы бы удрали отсюда как ошпаренные, и не оставили бы индейцам ничего, кроме следов, но теперь мы обладали собственностью, а собственность связывает человека по рукам и ногам.

— Думаешь, они найдут нас?

— Думаю, найдут, — вздохнул Кэп. — Придется день-два отсидеться в лагере. К тому же лошадям надо передохнуть.

Мы хмуро сидели вокруг костра, понимая, что индейцы рано или поздно нас обнаружат. Это означало, что наши шансы собрать побольше скота приближаются к нулю.

— Мое мнение таково. — Все молча ждали, что я скажу. — Пора кончать игру. Надо гнать коров в Санта-Фе, продать их и купить настоящее снаряжение. Чтобы продолжить начатое дело надо по три-четыре лошади на человека.

Том Санди воткнул нож в землю, вытащил его и задумчиво поглядел на лезвие, взвешивая мои слова.

— Неплохая мысль, — отозвался он.

— Кэп?

— Если Оррин согласен, — Кэп нерешительно помолчал, — я бы смылся отсюда хоть на рассвете.

— Я предлагаю иное, — возразил я. — Надо уехать немедленно… До того как индейцы найдут гнедого.

Я не спрашивал мнения Оррина, поскольку знал, о его желании как можно скорее увидеть ту светловолосую девушку, да и мне нетерпелось кое с кем встретиться.

Но все же дело было не в этом. Обыкновенный здравый смысл подсказывал: если индейцы обнаружат здесь наше присутствие, перегон стада станет почти невозможным. А так, воины нападут на наш след через день-два, к этому времени мы уже окажемся за много миль отсюда.

Поэтому я без лишних слов пошел седлать своего коня. Иногда нельзя долго раздумывать и тратить время на споры. Поднять стадо посреди ночи — не простое дело, но в противном случае мы можем стать легкой добычей для индейцев. Надо было собираться в дорогу как можно скорее.

Мы быстро оседлали коней, свернули лагерь и двинулись в путь. Отъевшийся скот не был настроен путешествовать, но мы погнали коров и быков вперед и, оставив Полярную звезду за спиной, тронулись на юг, к Санта-Фе.

К тому времени, когда на серое небо вырвался первый луч солнца, мы уже проделали шесть миль.