Глава 17

Давненько я не стоял лицом к лицу со своим заклятым врагом. Приттс вошел в открытую дверь и остановился напротив меня в тесном кабинете. Его светло-голубые глаза сверкали гневом.

— У вас в тюрьме мистер Феттерсон. Освободите его.

— Извините, не могу.

— Какое обвинение ему предъявили?

— Соучастие в убийстве Хуана Торреса.

Приттс с яростью смотрел на меня.

— Вы арестовали этого человека из-за ненависти ко мне. Он невиновен, у вас нет улик. Какое вы имеете право держать его в заключении? Если вы не освободите Феттерсона, я добьюсь вашего увольнения.

Приттс даже не догадывался насколько глупо звучала его угроза. Он любил власть и не понимал, что я не держусь за эту работу, более того, уйду со своего поста с удовольствием.

— Он просидит здесь до суда.

Джонатан Приттс изучающе посмотрел на меня.

— Я вижу, что вы не склонны к благоразумию, — сказал он, чуть понизив голос.

— Совершено преступление, мистер Приттс. Вы же не думаете, что я освобожу подозреваемого только потому, что ко мне подошел первый встречный и попросил об одолжении. Пришло время покончить с преступлениями и насилием, — внушительно произнес я. — И с заказными убийствами.

Я рассчитывал, что это заденет Приттса, может, так и было, однако он не подал вида и лицо его осталось бесстрастным.

— Что вы этим хотите сказать?

— У нас есть свидетельства, что Феттерсон заплатил убийцам Хуана Торреса.

Ясное дело, я блефовал. У нас не было почти ничего, что можно предъявить в суде. Более того, нечем оправдать содержание Феттерсона в тюрьме. Я видел, как он передавал деньги Пайсано, а Тина сообщит, что он заплатил бандитам в Трес-Ритос. Можно еще доказать, что он встречался с убийцами.

— Это невозможно.

Взяв пачку бумаг, я принялся их раскладывать. Приттс привык, чтобы ему уделяли внимание, и мои действия его разъярили.

— Мистер Приттс, — продолжал я, — по-моему, вы тоже имеете отношение к этому преступлению. Если мои подозрения подтвердятся, будете висеть рядом с Феттерсоном и всей компанией.

Тут он меня удивил. Я надеялся, что Приттс бросится на меня с кулаками, но он лишь спросил:

— Вы говорили об этом со своим братом?

— Он знает, что я исполняю свои обязанности и вмешиваться не будет. Я в его дела тоже не лезу.

— Каков размер залога за мистера Феттерсона?

— Это дело судьи, однако обвиняемых в убийстве не выпускают под залог.

Приттс не стал мне угрожать или спорить, а просто повернулся и вышел. Если бы он знал, как мало у меня улик, то остался бы сидеть в конторе. Но меня не надо учить, как обращаться с такими людьми: если на них нажать, они начинают действовать слишком быстро и необдуманно, а потому допускают много ошибок.

Вошел Билл Секстон, за ним Олли. Оба выглядели встревоженными.

— Твое дело против Феттерсона крепкое? — спросил Секстон.

— Придет время, будет крепкое.

Секстон почесал подбородок и вынул сигару. Он молча изучал ее, а я смотрел на него, зная, что последует дальше. Мне было смешно смотреть, как Секстон подбирается к главному, и в то же время я чувствовал раздражение.

— Феттерсон, — сказал Билл, — близок к Джонатану Приттсу, нехорошо получится, если мы повесим на него убийство. У него есть доказательства, что он не был на месте засады.

— Есть еще одно обстоятельство, Тай, — сказал Олли. — Именно Джонатан помог Оррину на выборах.

— Ничего подобного. — Ноги у меня лежали на письменном столе, сказав это, я опустил их на пол и выпрямился в кресле. — Просто Приттс встал на нашу сторону, когда понял, что Оррин наверняка выиграет. Или Феттерсон остается в тюрьме, или я подаю в отставку.

— Это твое последнее слово? — спросил Олли.

— Ты меня знаешь.

Мне показалось, что он облегченно вздохнул. Олли Шеддок был в общем-то неплохим человеком, и если он принял решение, то своей позиции не изменит, а сейчас я делал то, что мы оба считали верным.

— Хорошо, — согласился Секстон, — раз ты считаешь, что дело в суде не провалится, мы тебя поддержим.

Кэп вернулся в контору шерифа. Почти стемнело. Я сидел, не зажигая света и кое-что обдумывал.

Кэп присел на корточки у стены и закурил трубку.

— В городе появился человек по имени Уилсон, — начал он, который любит приложиться к бутылке. Несколько дней назад он ходил без цента в кармане, а теперь у него куча денег.

— Какое красиво небо, — отозвался я. — Человек, который назвал эти горы Сангрэ-де-Кристос[18], должно быть, такими их и видел. Алое небо и вершины гор… Напоминает кровь.

— Он напился, — продолжал Кэп.

Я перестал покачиваться в кресле, встал, открыл дверь, отделяющую кабинет шерифа от камер и подойдя к решетчатой двери, посмотрел на лежащего Феттерсона. Я не видел его лица, различал лишь большой черный силуэт на фоне стены и ботинки. И еще светился огонек от сигареты.

— Когда тебе принести поесть?

Он опустил ноги на пол.

— Все равно. Когда хочешь.

— Ладно. — Я повернулся, затем, как бы между прочим, спросил: — Ты знаешь Уилсона?

Он вынул изо рта сигарету.

— Не припоминаю. А что, должен знать?

— Должен… Он слишком много пьет, по-настоящему пристрастился к бутылке. Есть люди, которым не следует давать деньги.

Когда я закрыл за собой дверь, Кэп зажег лампу.

— Человек, которому есть что скрывать, имеет повод для беспокойства.

Феттерсон никак не мог знать, что разболтает Уилсон, а воображение способно на самые фантастические варианты. Как там говорится в Библии? «Виновный бежит от своей тени»?

Самое тяжелое — ждать. В камере Феттерсону не оставалось ничего, кроме как думать с утра до вечера, а значит, скоро он начнет беспокоиться. А Джонатан Приттс не выразил желания повидаться с ним. Неужели Приттс хочет обрезать все ведущие к себе ниточки и оставить Феттерсона на произвол судьбы? Если это могло прийти в голову мне, то Феттерсону тем более.

Кэп остался в конторе, а я пошел в кафе перекусить. Неожиданно в дверном проеме возник Том Санди. Он был небрит и выглядел так, словно давно не отрывался от бутылки. Войдя, Том зажмурился от яркого света, пару раз моргнул, и увидев меня шагнул вперед. По-моему, его немного пошатывало… Или, может быть, я ошибся?

— Значит, ты взял Феттерсона? — ухмыльнулся он с легким презрением. — Ну и что собираешься делать с ним?

— Осудить за соучастие в убийстве, — ответил я. — Мы знаем, что он заплатил убийцам.

— Метишь в родственников, — утвердительно произнес Том с насмешкой в голосе. — А мнением братца поинтересовался?

— Его мнение значения не имеет. Но вообще-то он предложил мне действовать на свое усмотрение, ни о чем не беспокоясь.

— Это на него похоже, двуличный сукин сын.

— Том, — спокойно произнес я, — это определение относится и ко мне, мы, между прочим, братья.

Он долго смотрел на меня, и на какую-то секунду я решил, что он разозлится, и молил Бога, чтобы этого не произошло. Мне не хотелось драки с Томом.

— Извини, — сказал он. — Я забылся. Черт возьми, к чему нам ссориться? Мы столько пережили вместе.

— И я так думаю, вот что, Том, хочешь верь, хочешь нет, но Оррин тоже тебя любит.

— Любит? — с открытой издевкой произнес Том. — Конечно, любит. Да так, что хочет выпихнуть отсюда. Когда я впервые его встретил, он едва мог писать и читать… Сколькому я его научил! Он ведь знал, что я собираюсь выдвигать свою кандидатуру на выборах, и тем не менее обскакал меня, а ты ему помогал.

— Места хватило бы и для тебя и для него. И сейчас тоже есть.

— Как же есть! Что бы я ни пытался сделать, он всегда вставал у меня на пути. На следующих выборах Джонатан Приттс его не поддержит, это я тебе точно говорю.

— Его поддержка не много значит.

Том презрительно засмеялся.

— Слушай, малыш, поделюсь с тобой кое-чем. Без Приттса не видать Оррину победы на выборах, а Джонатан им сыт по горло.

— Похоже, ты хорошо осведомлен о планах Приттса.

Он усмехнулся.

— Знаю, что Оррин надоел и ему и Лауре тоже. Они больше не хотят иметь с ним дела. Подожди, сам увидишь.

— Том, совсем недавно мы вчетвером были очень близки друг другу. Оррин к тебе хорошо относился. Да, вы оба метили на одно и то же место, но Оррин обязательно помог бы тебе, как когда-то сделал ты.

Некоторое время Том ел молча, затем произнес:

— Против тебя, Тай, я ничего не имею, ничего.

После этого мы довольно долго молчали. Наверное, пытались отыскать друг в друге хорошее, поскольку нас многое связывало. Мы вместе столько прошли, пережили беды, видели кровь на своем пути, а эта связь крепче других. Однако когда Том встал, мы оба почувствовали необъяснимую грусть, как будто что-то потеряли.

Том вышел и немного постоял на улице, а я не представлял, что делать дальше. Он был хорошим парнем, однако никто не может затаить обиду и крепко выпивать, оставаясь при этом нормальным человеком.

Той ночью я арестовал Уилсона, но не отправил его в тюрьму, где с ним мог поговорить Феттерсон, а отвел в домик на краю города, где мы останавливались с Кэпом и Оррином, когда в первый раз приехали в Мору.

Я оставил Уилсона с Кэпом, который должен был присматривать за ним и держать подальше от бутылки. Охранять Феттерсона приехал Джо, а я оседлал коня и направился к лесу, но не просто так… Мигель сообщил, что в окрестностях города разбили лагерь два человека, один из которых очень похож на Пайсано.

С вершины холма я стал рассматривать их стоянку в бинокль. Бандиты нашли укромное местечко среди валунов, густо заросшее соснами, мимо которого можно было проехать раз пятьдесят, ничего не заметив; Мигель тоже не знал об этом месте, пока о нем не рассказал один мексиканец.

Вторым в лагере был Джим Дуайер — невысокий, плотный мужчина, который все время сидел на корточках и не выпускал из рук винтовки.

Спешить было некуда. У меня появилось подозрение, что эти двое остановились здесь, выжидая удобный случай освободить из тюрьмы Феттерсона. Значит, мне нужно захватить. их во что бы то ни стало, но обязательно живыми, а это будет трудно, потому что они опытные крепкие ребята, не раз побывавшие в передрягах.

Примерно в пятидесяти ярдах протекал ручей, невидимый из лагеря. Судя по всему, они не первые пользовались этим укрытием — под соснами был грубо сплетенный шалаш, стенами которого служили два валуна. Остаток дня я провел, наблюдая за бандитами. Время от времени один из них вставал, и выходил на узенькую тропинку, ведущую к Море.

Еды им хватало, имелись даже две бутылки, но ни тот, ни другой к ним не притронулись.

К тому времени, когда стемнело, я уже знал каждый камень, каждое дерево, каждую ложбинку, которую можно было использовать в качестве прикрытия, отметил, как можно в темноте незаметно и бесшумно подкрасться, где лежат сухие ветки, где кусты растут пореже.

Эти парни очень осторожные, с ними можно допустить только одну ошибку — для второй возможности уже не будет.

С наступлением темноты я напоил коня из ручья, вывел его на свежую траву, затем немного перекусил и потихоньку подобрался к лагерю бандитов, оказавшись ярдах в ста.

Они развели маленький костер, поставили вариться кофе и говядину, которая пахла невероятно вкусно. Я лежал, глотая слюнки и дожевывая сухой бутерброд, который захватил с собой утром. Было слышно, как они переговаривались, но звуки доносились очень невнятно.

Я рассчитывал, что пока Феттерсон находится в вынужденном бездействии, Приттс объявится сам.

Приттс — осторожный человек, и всегда действовал через посредников, но сейчас ему нужно освободить Феттерсона.

Мне казалось, что Приттс не доверяет никому. Вряд ли он рассчитывает, на то, что Феттерсон возьмет вину на себя, ведь тот, сдав Приттса, спасет собственную шкуру. У Джонатана есть причины для беспокойства.

Феттерсону тоже надо было крепко подумать. Он знал, что мы задержали Уилсона, а Уилсон за глоток виски расскажет все. Если он заговорит, Феттерсону из этого дела не выпутаться. Его единственный шанс заговорить самому. Лично я не верил, что Феттерсон выдаст Приттса: этот парень если шел кому-то служить, то оставался верным до конца, к тому же в его характере чувствовался железный стержень, который нелегко сломать.

Я рассчитывал на то, что Приттс никому не верил, был сверх меры подозрительным и всюду видел предательство. Но не учел его хитрость, хладнокровие и решимость, хотя и обязан был это сделать. Я не ожидал, что Приттс решится на обходной маневр.

Лежать ночью в кустах и не смыкать глаз, наблюдая за бандитами, занятие довольно жалкое. Они спали урывками, вскакивали, подкидывали сучья в костер и опять засыпали. Так прошла ночь.

Наступил рассвет и, хотя солнце еще не взошло, алая заря уже окрасила полнеба — хороши рассветы в Нью-Мексико, ничто не сравнится с их красотой и величественностью.

Пайсано внезапно вскочил и прислушался. Он находился ниже меня, и звуки до него доносились лучше.

Неужели появился Джонатан Приттс? Если это он, я немедленно буду брать всех троих. Это будет нелегкой задачей, поскольку надо захватить их живыми. Но надо — значит надо.

Не знаю, что заставило меня повернуть голову.

В кустах, — футах в пятидесяти от меня смутным силуэтом вырисовываясь на фоне светлеющего неба, не двигаясь, стоял человек. Я не имел понятия, давно ли он здесь, но испугался, удивившись, что он незаметно так близко подобрался ко мне. Как я мог такое допустить! Видимо, пытаясь ничего не упустить, я слишком увлекся наблюдением.

Неожиданно темная фигура в кустах двинулась вперед. Человек был выше меня и к тому же стоял, поэтому прекрасно видел, что происходит внизу в каньоне. Винтовку я приготовил, однако мне были нужны не покойники, а свидетели в суде. К тому же я устал от убийств и не хотел применять оружие.

Становилось светлее, человек в кустах продвинулся ближе к открытому пространству, словно собираясь спуститься в лагерь. Затем он повернул голову, я отчетливо увидел его лицо и… узнал.

Это был Оррин.