В принципе я давно интересовался индоевропейской проблематикой. Но это был скорее интерес постороннего любопытствующего. Первый толчок к написанию данной книги дало обнаружение мною древнего общеиндоевропейского корня *Hark' — «серебро». Это тот редкий момент в жизни исследователя, когда испытываешь ни с чем не сравнимое чувство первооткрывателя. Мне сразу пришла в голову мысль, что название города Харькова и реки Харьков происходят именно от этого слова. В главе об индоевропейских гидронимах Восточной Украины об этом уже шла речь. Думаю, однако, что об этом стоит поговорить подробнее. В конце концов, Харьков — это мой родной город.

До сих пор название второго по значению города Украины не имело общепринятой этимологии. Так, в последней книге, посвященной этому вопросу, И. Е. Саратов приводит 10 разных версий, включая и свою собственную — это не считая легенды про козака Харька! [10].

При этом И. Е. Саратов резко возражает против точки зрения о том, что Харьков назван по имени реки Харьков, на которой город и построен. Он приводит два аргумента: 1) «Существует свыше двенадцати населенных пунктов и рек, имена которых имеют корень «харк». Половина населенных пунктов с корнем «харк» называются Харьковцы (Харювщ), остальные имеют названия Харьков, Харьковка (Харювка), Харьково (Харкове), Харьковщина (Харювщина). Только один из населенных пунктов с корнем «харк» стоит на реке Харьков». 2) «Сам Харьков «приблизился» к реке Харьков лишь потом, когда вырос за пределы первой крепости. А первая крепость была построена на обрывистом берегу реки Лопань на месте древнего городища, которое, хотя и находилось довольно далеко от реки Харьков, однако называлось Харьковским, а не Лопанским» [10, с. 164–166].

То, что многие села названы в честь города Харькова — совершенно нормальная вещь. Еще больше в Украине и даже за ее пределами, скажем, Полтавок, Киевок или Черниговок. Харьков с самого начала был полковым, а затем губернским городом. Из Слободской Украины в XVIII веке часто переселялись и назад на территорию Гетьманщины, и даже на Правобережье. Так что наличие населенных пунктов типа Харьковцы/Харьковка абсолютно ничего не опровергает и не доказывает.

Наличие древнего городища на месте исторического центра Харькова — доказанный факт, хотя никаких раскопок здесь никогда не проводилось [см., например: 11, с. 30; 12, с. 47–48]. «О существовании древнего города свидетельствует древнее Харьковское городище, обнаруженное и обмеренное по его периметру чугуевским воеводою Григорием Спешневым. О существовании древнего города также говорят многочисленные, сегодня полуразрушенные, полузатопленные и полузасыпанные подземные ходы в пределах всего исторического центра современного города» [10, с. 47]. «Согласно обмерам Григория Спешнева, произведенным им в 1652 году, Харьковское городище в периметре составляло 1300 метров» [60, с. 88]. Но можно лишь предположить, что этот древний город [рис. 81] назывался Харьковом. В русских летописях Харьков не упомянут, да и находившийся в десяти км город Донец (гораздо меньший по размеру). упомянут лишь один раз — туда прибыл после побега из половецкого плена новгород-северский князь Игорь, эта история стала сюжетом «Слова о полку Игореве» [13, с. 342 (год 1185)].

Вообще-то минимум два письменных свидетельства о древнем Харькове существуют. Они восходят к рассказу арабского писателя Ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. Его сведения были пересказаны в трудах Наджива Хамадани (XII в.) и Амина Рази (XVI в.). Так, у Хамадани сказано: «Русы — многочисленный народ (…) Большие города там: Кийава, Черниг, Харка и Сару к». У Рази это изложено несколько иначе: «Русы — это огромная масса людей (…) Лён этой области и местности знаменит, в особенности лён резиденции ее царя, которая называется Кийава. Из числа знаменитых и известных городов один Черниг, а другой Харка» [14, с. 154–155].

Сарук можно уверенно связать с каким-то из двух упоминаемых в летописи городов: это либо Шарукань (предположительно где-то на Северском Донце, скорее всего на месте современных Змиева или Изюма), либо Саркел на Дону, что более вероятно. Отметим, что уже князь Олег присоединил к Руси значительную часть территории Хазарского каганата, в частности, земли северян и радимичей. В летописи за 884 год сказано: «Пошел Олег на северян, и победил северян, и наложил на них дань легкую. И не велел он им, хазарам, дань давать, сказавши: «Я им противник, и вам нечего (давать)» [13, с. 13–14]. По раскопкам на Донецком городище хорошо известно, что территория Харькова входила в область роменской культуры, созданной славянским племенем северян [12, с. 24–25]. Т. е. она вощла в состав Древнерусского государства еще при Олеге.

Можно утверждать, что когда-то в эпоху Хазарского каганата и Древнерусского государства X века на месте Харьковского городища был «знаменитый и известный город» Харка, хотя нет никаких гарантий, что арабские писатели передали его более правильно, чем «Черниг». В пяти публикациях персидских рукописей это слово передано в пяти (!) несовпадающих вариантах: как или , или , или , или , или [14, с. 284].

Можно также выдвинуть гипотезу, что этот древний Харков был разрушен в X веке во время нашествий печенегов, а его уцелевшие жители переселились в район Переяслава. Возле Переяслава есть несколько «Харьковских» топонимов: Харьковцы на реке Альте и Харьков (Харюв) рядом с самим Переяславом [10, с. 192]. Вспомним, что в 968 году печенеги осадили и буквально чудом не взяли штурмом Киев [13, с. 38–39]: больше ничего подобного Русь не переживала до самого нашествия Батыя. Пройти с востока к Киеву печенеги могли как раз через Харьков. Затем город не стали восстанавливать: уцелевшее либо вновь пришедшее с запада население сосредоточилось в значительно меньшем городке Донец в 10 км от Харькова. Характерно, что и на Донецком городище над слоем роменской культуры лежит генетически с ним не связанный слой культуры Киевской Руси [12, с. 24]. Но в веках сбереглось название Харьковского городища.

Так может быть объяснено одно кричащее несоответствие в «Повести временных лет». С одной стороны, там есть легендарный рассказ о Кожемяке, который в единоборстве поборол богатыря-печенега. Говорится, что в 993 (6501) г. «Владимир пошел против печенегов и встретил их на (реке) Трубеже возле брода, где ныне Переяслав». А после победы «Владимир был рад и на броде том заложил город, и назвал его Переяславом, ибо перенял славу отрок тот» [13, с. 68, 70]. Но в то же время в договоре Олега с греками после его похода на Царьград в 907 (6415) г. греки обязались «давать уклады (дань) на русские города — сперва на Киев, а тогда и на Чернигов, и на Переяслав, и на Полоцк, и на Ростов, и на Любеч, и на иные» [13, с. 16–18]. Т. е. Переяслав упомянут в летописи как третий по значению город Руси за 86 лет до своего основания на реке Трубеж согласно этой же летописи! Еще раз Переяслав в том же самом контексте упомянут в договоре с греками князя Игоря в 945 году [13, с. 27]. Общепринято, что летописец привел в летописи свой перевод греческого текста этих двух договоров Руси с Византией. Вполне возможно, что он заменил Харков из греческого текста на Переяслав, который и «перенял славу» у Харкова как одного из трех главных («знаменитых и известных») городов Руси.

В своей авторитетной книге по истории Харькова Д. И. Багалей утверждал: «Если то древнее поселение, на месте которого возник нынешний Харьков, представляло из себя город в домонгольский период нашей истории, то он не мог быть в силу своего географического положения значительным культурным центром, а напоминал такие бедные украйные городки — острожки Чернигово-Северской земли, как Вырь, Вьяхань, Попаш» [295, с. 25]. Но речь идет как раз о том, что древний Харков был до печенежского нашествия одним из трех главных городов Руси.

Однако эта гипотеза никак не отвечает на вопрос о происхождении самого названия Харков.

Второй аргумент И. Ю. Саратова вообще вызывает удивление. Дело в том, что он сам в этой же книге (!!) дает на него исчерпывающий ответ, причем в двух местах: «Нужно обратить внимание читателей на то, что на старых картах Харькова, как и в «Книге Большому Чертежу» 1627 г. издания река Харьков считается притоком реки Уды, a река Лопань — притоком реки Харьков» [10, с. 40]. Как же получилось, что сам автор не обратил внимания на то, на что он обращает внимание читателей?! Тем более что дальше он в этой же книге приводит и прямые цитаты из «Книги Большому Чертежу»: «…а Лопин пала в Харкову, а Харкова в Уды… А выше Донецкого городища, с правой стороны, впала в Уды речка Харкова, от городища с версту» [10, с. 83–84]. Так что Харьковское городище находилось именно на берегу реви Харьков (Харкова). Собственно, оно находилось на высоком мысу между реками Лопань и Харьков, из которых главной была как раз река Харьков. Причем Харьков омывал городище с двух сторон — с юга и с востока, а Лопань — только с запада. Со стен городища открывался вид в основном на пойму реки Харьков.

В общем, совершенно резонно мнение автора «Описания Харьковского наместничества» 1788 г. И. О. Переверзева: «Губернский город Харьков, привилегированный, называется по речке Харькову, при которой он расположен» [15, с. 40]. Вообще: «В случае одноименного названия реки и города ойконим, как правило, образовался от гидронима» [209, с. 32].

Итак, необходимо дать этимологию гидронима Харков. Из существующих гипотез некоторое распространение [12, с. 46] получило предположение Н. Т. Янко: «Происхождение названия реки остается невыясненным…Можно предположить, что название происходит из древнетюркского языка и сложилось из двух общегеографических тюркских терминов: char (Kara, Chara) в значении «земля, суша» и kobi (Kobu, Kobe) — «след временного водотока». Таким образом, первичная форма древнетюркского гидронима могла звучать как Charkobi, что, вероятно, дословно означало «мелководная, пересыхающая речка». С переходом в славянский язык тюркский гидроним Харкобы мог видоизмениться на Харкова, где часть элемента кобы-обы трансформировалась в славянский формант слова «ова» [24, с. 371–372; 289].

Но вот незадача: даже в наше время река Харьков никогда не пересыхает [рис. 82]. Это прекрасно известно харьковчанам, которые в летнюю жару любят отдыхать именно на реке Харьков — в Журавлевском гидропарке. А в прошлом все реки нашего региона очевидно были еще намного более полноводными. Так, в своих путевых заметках за 1781 г. академик Зуев писал: «Мы переменили в Липцах лошадей, спустились под гору, переехали мостом речку Липечку, в Харьков впадающую, и поехали далее ровными местами, имея по правую сторону высокий уступ, а по левую нарочитую и глубокую речку Харьков, которой займища весьма пространны, а сверх того были многие озера, осокою и лесом заросшие, в коих множество водилось дичины. На половине дороги, по причине, что река Харьков близко подошла к уступу, на правой стороне у нас находившемуся, принуждены мы были на него круто подняться и ехали уже почти до самого города не съезжая; в городе она оканчивается опять мысом, где с правой стороны к Харькову подходит по пространной долине текущая речка Лопань» [295, с. 37].

Как бы ни относиться к древним тюркам, их все же следует признать в большинстве психически вменяемыми людьми. Во всяком случае, они всегда почитали водоемы. Зачем же тогда они стали бы обзывать «нарочитую и глубокую» реку «сухим следом временного водотока»?!

Гипотеза Н. Т. Янко является далеко не единственной версией тюркского происхождения названия Харьков. Еще ранее целый «букет» подобных версий выдвинул И. В. Муромцев: «Вероятнее анализировать название все же на тюркской основе. Предполагаем, гидроним исторически является составным названием, где последняя часть — один из тюркских апелятивов, названий воды, часто компонент гидронимических словосочетаний koi (kyi) — «пещера», «узкое русло, берег» [290, II, 1, с. 501, 887]; кол (кул) — «река» [290, II, 1, с. 581, 583], а первая часть, возможно, или хар — «снег, лед», или хар (звукоподражательное) — «плеск воды» [290, II, 2, с. 1666]. …Наконец, гидроним Харьков можно рассматривать в системе так называемых «черных» рек Украины, поскольку элемент хара (названия) в языке крымских татар соответствовал по значению апелятиву кара — «черный» [290, II, 2, с. 1667]. Этот вариант целиком также согласуется и с толкованием названия как «холодной реки» [291, с. 139–140].

Итак, И. В. Муромцев счел гидроним Харьков составным и предложил три этимологии слова хар/хара: «снег, лед», «плеск воды» и «черный», а также два варианта этимологии второй части слова: koi (kyi) — «пещера», «узкое русло, берег» и кол (кул) — «река». Итого получается шесть разных возможных этимологий, причем, вопреки И. В. Муромцеву, они никак не согласуются между собой. Нам представляется, что здесь не все в порядке даже с точки зрения собственно филологии: вряд ли методологически грамотно приводить сразу шесть этимологий одного и того же слова, да при этом еще стараться доказать, что это одна этимология и что все эти толкования еще и загадочным образом «целиком согласуются».

Во второй главе нами приведены индоевропейские этимологии девяноста пяти разных гидронимов, и из них лишь для восьми (Девица, Иква, Хорол, Сула, Орель, Клевень, Реть, Хусь, Тускарь) предложено по две возможные этимологии (которые, кстати, в ряде случаев действительно согласуются). Сам Игорь Викторович Муромцев, крупнейший в Харькове специалист по топонимике, отнесся к моей концепции с толерантностью истинного ученого. Но если бы я стал утверждать, что для какого-либо одного гидронима возможны сразу шесть индоевропейских этимологий, и все их привел бы, то оценка и самого И. В. Муромцева, и других специалистов, думается, была бы крайне нелицеприятной.

Все шесть этимологий И. В. Муромцева и этимологию Н. Т. Янко объединяет еще и то, что они предполагают более чем сомнительную фонетическую эволюцию слова после его заимствования из некоего древнетюркского языка: совершенно непонятно, почему элементы kobi (kobu, kobe), koi (kyi) или кол (кул) должны были трансформироваться в — кова. Создается впечатление, что все эти этимологии выдвинуты по принципу «что попало, лишь бы на тюркском».

Однако здесь есть еще одно «маленькое» замечание: бассейн реки Харьков никогда не входил в состав этнической территории тюркских народов. Попросту говоря, тюрки здесь практически никогда не жили. А жили здесь славяне и в особенности иранцы — задолго до появления на Харьковщине вообще каких-либо тюркских народов. «Различные группы ираноязычного населения обитали на территории современной Харьковской области очень долго. Лесостепных земледельцев скифской эпохи раннего железного века сменили сарматские племена. Затем сарматские элементы выделяются в полиэтничной Черняховской культуре. Широкую известность получили памятники также полиэтничной салтовской культуры, лесостепной донецкий вариант которой оставили ираноязычные аланы. В эпоху раннего Средневековья часть местного ираноязычного населения была ассимилирована славянами» [12, с. 12], Спрашивается: кто у кого должен был заимствовать гидронимы? Может быть, все-таки славяне у иранцев?

Как видим, нет смысла далее останавливаться на ранее выдвинутых гипотезах, поскольку ни одна из них не является сколько-нибудь убедительной. Достаточно сказать, что в солидном «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера фигурирует версия о происхождении слова Харьков «от имени казака Харько; последнее представляет собой уменьшенное от Харитон» [248, с. 225]. А несостоятельность этой легенды о козаке Харько была исчерпывающе доказана уже Д. И. Багалеем [295, с. 9–12, 19–20].

Сразу приведем свою этимологию. По нашему мнению, название реки Харьков происходит от древнего общеиндоевропейского корня *Hark'- «серебро».

*Har-k'- Древне-инд. árjuna- "свет", "белый", латин. argentum "серебро", тохарский Α ārki, хеттский harki "белый", греческий αργός "белый". Суффикс *-k'-/*-ek'- в данной основе вычленяется ввиду наличия в индоевропейском такой формы с аналогичным значением, как греческ. άρμη λευχή "белизна" (корень *Har-) [1, с. 229].

«С первичным обозначением цвета «белый», «светлый» связано индоевропейское название серебра *Hark'-: хеттск. harki- «белый», «серебро» (ср. тохарский Α ārki, тохарский В ārkwi «белый»), греческий гомеровский άργυρος «серебро» (ср. άργής «белый», «ослепительный»), армянское arcat' «серебро», древнеинд. rajatá- «серебро» (ср. árjuna- «белый, светлый, серебряного цвета»), авестийское æraezata- серебряный, древнеперсидское ardata- серебро, латинское argentum «серебро», древнеирландское ardat «серебро».

Обнаружение общеиндоевропейского слова для «серебра» предполагает естественным образом знакомство древних индоевропейцев с серебром и допускает возможность металлургии серебра. Серебро, в отличие от золота, крайне редко встречается в виде самородков. Ранняя металлургия серебра предполагается обычно в местах, где серебро находят вместе со свинцом. Обнаружение следов названия свинца в индоевропейском может служить косвенным указанием на возможность металлургии серебра у древних индоевропейцев. (…) Наличие у латинского lluidus значения "свинцового цвета" и значение древнеирландского И "блеск" (ср. русское "слива"- первоначально "плод синего цвета", хеттское šuli(ia)- "свинец") делают вероятным допущение семантического развития от металла к соответствующему цвету. Такое допущение дало бы основание постулировать для общеиндоевропейского название свинца в форме *sl-i-, которая сохранилась только в хеттском в этом значении и была заменена в других языках заимствованиями типа латинского Plumbum "свинец". (…)

В германских, балтийских и славянских языках индоевропейское слово для серебра заменяется другим названием, находящим параллели в широком ареале средиземноморских языков: готское silubr, древнеанглийское seolfor (англ. Silver), древне-верхненемецкое sil(a)bar (немецкое Silber), прусское sirablan (винит, падеж), латышское sidrabs, sudarbs, литовское sidãbras, старославянское sĭrebro, sūrebro — серебро. Германо-балто-славянское слово для серебра может быть сопоставлено с баскским zillar, zirar, zidar «серебро», арабским sarīf- «серебро», хауса ązurfa «серебро», лидийским Σίβρω επ' αργυρέω ποταμώ «в серебряной реке». Замена первичного индоевропейского слова для серебра в германо-балто-славянском должна указывать на древние переднеазиатские связи носителей этой группы индоевропейских диалектов.

С другой стороны, и первичное индоевропейское слово для серебра *Hark'- находит аналогии в некоторых древних языках ближневосточного ареала, в частности кавказских: лакское arcu, даргинское arc, табасаранское arsj арчинское arsi, аварское ^ωarac — «серебро»» [1, с. 713, 711].

При этом следует учитывать, что «оттенок присвоения в образованиях на — ib/ob исчезает тем заметнее, чем более древним есть название» [16, с. 57]. А в древнем индоевропейском был атрибутивный суффикс — eŭ- с чередованием е/O [1, с. 218, 193]. Таким образом форма названия *Harkeŭ/*Harkoŭ (Харкев/Харков) выступает древнейшей — изначальной.

Итак, название реки Харьков переводится как Серебряная (Срьбна), а имя самого города Харькова можно перевести как «Серебряный Город» («Срiбне Мiсто»). Памятники безусловно индоевропейской среднестоговской культуры известны на Северском Донце в непосредственной близости от Харькова.

То, что древние индоевропейцы знали серебро, подтверждается и археологами. Так, в ямной культуре были известны многочисленные серебряные серьги и височные кольца [130, с. 43]. В середине IV тыс. до н. э. среднетрипольские племена Правобережной Украины уже знали серебро [18, с. 192]. — В соответствии с пересмотренными калиброванными радиоуглеродными датами речь должна идти уже о конце V тыс. до н. э. [65, с. 174]. «На финальной ступени среднего периода культуры Триполье-Кукутени металлические предметы, представленные в основном орудиями и украшениями из меди, пополняются литыми изделиями из сплава меди с серебром» [18, с. 208–210]. Так, на поселении Незвиско III найдено кольцо из сплава меди с серебром. Интересно, что на этом же поселении обнаружено погребение пожилого мужчины, явно относящееся к среднестоговской культуре [18, с. 208–210]. Так что можно уверенно утверждать, — что серебро было известно и среднестоговцам.

По словам Ε. Н. Черных, древнейшие находки изделий из золота и серебра датируются V тыс. до н. э.: «Серебро и особенно золото сплошь и рядом встречаются в месторождениях в виде самородков». Уже в V тыс. до н. э. серебро из Малой Азии вывозилось в Южную Месопотамию. Свинец же наряду с медью был известен еще в Чатал-Хююке в VII тыс. до н. э. [19, с. 155; 78, с. 84]. «Возможность разработок месторождений Донбасса III тыс. до н. э. (по новым радиоуглеродным датам — IV тыс. до н., э. — И.Р.), связанных с культурами типа кеми-обы и ямной, базируется на результатах анализов меди того времени… Выяснилось, что донецкие минералы (особенно из проявления Медная Руда) содержат серебро в гораздо больших количествах, чем это предполагалось ранее» [143, с. 17, 15].

Дж. П. Мэллори подчеркивает, что среднестоговское население степных и лесостепных районов самостоятельно обрабатывало импортируемую с Балкан медь и разработало собственное металлургическое производство. «В IV–III тыс. до н. э. в контактной зоне [Днепра] имел хождение, видимо, еще один престижный металл — серебро» [218, с. 81].

Кроме того, обратим еще раз внимание на приводимое Гамкрелидзе и Ивановым «лидийское Σίβρω επ' αργυρέω ποταμώ — «в серебряной реке»» [1, с. 713]. Сравним: «В «Слове о полку Игоревом» «уже бо Сула не течетъ средними струями къ граду Переяславу», поскольку, как свидетельствует В. Милорадович (В. Милорадович. Снетинская старина // Киевская старина, IX–X, 1897, с. 328), «местные жители отождествляют название Сула со всякой вообще речкою, говорят во множественном числе сулы» [20, с. 65]. Иными словами, выражение относительно реки «серебряные струи», «серебряные воды» и т. д. является широко распространенной метафорой.

В Словаре гидронимов Украины указаны реки Срiблянка, Срiбна (две), Срiбнянка, Серебряниця и четыре Серебрянки [21, с. 523–524, 496]. Кроме того, в летописи за 1174 г. упомянут городок Серебряный, ныне пос. Срiбне в Черниговской области. Он расположен на реке Сриблянке. По преданию, название городка пошло от того, что в старину при входе в город стояли серебряные ворота [22, с. 122–123]. Как видим, все эти названия можно сравнить с древним именем Харькова. Иными словами, реки и другие топонимы со значением «серебряный» бывают.

В отношении названия имени «Харьков» как «Серебряный» следует подчеркнуть еще два очень интересных момента. Во-первых, даже до сего дня на мистическом уровне многие индоевропейские народы гораздо больше почитают серебро, чем золото: с его помощью готовят «святую воду» в церкви, именно серебром защищаются от «нечистой силы» и т. д. В противоположность этому отношение к золоту — в определенной степени пренебрежительно-ироническое. Сравним современные понятия «золотарь» (уборщик нечистот) или болезнь «золотуха». «В целом ряде исторических индоевропейских диалектов происходит замена первичного индоевропейского слова для "золота" новообразованиями, связанными преимущественно с основой *ĝ^[h]el — "желтый". (…) Индоевропейское *ĝ^[h]el — "желчь" (от "желтый") (…) Диалектное распределение слов в значении "желчь" (греческо-латино-германо-славянский) дает основание по схеме членения диалектов индоевропейского языка постулировать слово в этом специфическом значении уже для индоевропейского» [1, с. 714, 816]. Все это, вероятно, отражает древнейшее положение дел, когда серебро ценилось гораздо выше золота, было самым ценным материалом.

Ε. Н. Черных проанализировал данные по металлургии IV–III тыс. до н. э. (даты, вероятно, некалиброванные, т. е. неоправданно «омоложенные» почти на тысячу лет — речь должна идти о V–IV тыс. до н. э.): «Базой данных послужили 32–33 тыс. многообразных металлических изделий, обнаруженных в различных памятниках южной половины Восточной Европы, Кавказа, Малой Азии и Балкано-Карпатья. …Из 32–33 тыс. всех металлических изделий 23–24 тыс. относятся к золотым украшениям и только лишь 8500 предметов сделано из бронз или меди; несколько сотен изделий изготовлено из серебра, свинца и некоторых других металлов. Уже эти первые цифры бесспорно говорят нам о том, что по существу не менее 3/4 всех металлических предметов должно быть сразу же отнесено к разряду «символических»: ведь из золота и серебра выделывались лишь украшения и культовые вещи» [226, с. 163]. Обратим внимание на соотношение встречаемости золотых и серебряных изделий: на более чем двадцать тысяч золотых украшений приходится лишь несколько сотен серебряных. Очевидно, что серебро среди других металлов (и вообще материалов) служило для индоевропейцев самым высшим символом.

Во-вторых, серебро у древних индоевропейцев было атрибутом жрецов: «Анализ названий металлов в индоевропейском дает возможность установить некоторую систему цветовых противопоставлений, соотнесенных с металлами: *Hark'- "блестящий", "белый" ~ "серебро"; *ĝ^[h]el- "желтый", "желто-зеленый" "золото"; *reud^[h]- "красный", "темно-красный" ~ "медь". Типологически такую индоевропейскую систему цветов, соотнесенных с металлами, можно считать характерной для социально достаточно развитых культур с символическими значениями цветов, соотносимых как с металлами, так и с явлениями иного порядка, в частности социального…Не исключено, что названия самих цветовых признаков возникли в соответствии с именами металлов, которые воспринимались по свойственным им цветовым признакам…Общеиндоевропейское название "бога" *t'eiu увязывается этимологически с корнем *t'ei- "светить", "блестеть". Производные от этого же корня образуют слово в значении "день" — *t'iu-» [1, с. 714]. Иными словами, название «Харьков» имеет четкий священный, сакральный оттенок — «белый», «блестящий», «светлый», «относящийся к богу». Еще раз обратим внимание: этимологии названия реки Харьков в значении «Светлая», «Блестящая», «Божественная» — это та же самая этимология, что и «Серебряная».

«С каждой индийской варной (varna- буквально: "цвет") связывается определенный цвет: брахманы объединялись с белым цветом, кшатрии — с красным, вайшья — с желтым, шудры — с синим. Аналогично индийским варнам иранские социальные ранги также ассоциируются с цветом: у жрецов — белый цвет, у воинов — красный, у земледельцев — синий. Любопытно, что у кельтов аналогичные социальные ранги ассоциируются с теми же цветами: ранг жрецов-друидов символизирует белый цвет, ранг воинов — красный. Характерно, что во всех этих традициях, как древнеиндийской, так и авестийской и кельтской, первые два ранга — жрецов и воинов — характеризуются одинаковыми цветами, соответственно белым и красным, при цветовом различии по отношению к третьему рангу (земледельцев и ремесленников). Такие одинаковые цветовые ассоциации у первых двух рангов в индоиранской и кельтской традициях позволяют сделать вывод о древности такого противопоставления и его принадлежности к общеиндоевропейской эпохе» [1, с. 788]. Выше уже щла речь о том, что в ямной культуре «серебряные спирали связаны почти исключительно с захоронениями с повозками, медные украшения (браслеты, бусина) — с погребенными с топорами» [130, с. 76–77].

Таким образом, среди богатой (как мы уже убедились) индоевропейской гидронимики нашего края название «Харьков» занимает особое место. Это сакральное название, обозначающее правящее сословие жрецов и самый священный материал индоевропейцев. Не исключено, что на Серебряной реке Харьков находился и некий межплеменной культовый жреческий центр. Вспомним народную мудрость: «свято место не бывает пусто».

Пока ничего нельзя сказать о возрасте древнего Харьковского городища. Увы, здесь можно лишь повторить замечание из того же «Описания Харьковского наместничества» XVIII столетия: «Городищ, или оставшихся развалин старых городов по здешним местам довольно, по большей части земляные валы с внутренними погребами; но о таковых древностях по преданиям никаких обстоятельных известий не дошло» [15, с. 39].

Но во всяком случае о возрасте имени реки Харьков можно уверенно утверждать, что оно древнее египетских пирамид и восходит к V–IV тысячелетиям до нашей эры — ко времени существования единого индоевропейского народа и индоевропейского языка.