Видя, что католики истребляют гугенотов, а гугеноты истребляют кат...

Видя, что католики истребляют гугенотов, а гугеноты истребляют католиков, и все это во имя веры, отец мой изобрел для себя веру смешанную, позволявшую ему быть то католиком, то гугенотом… Надо вам сказать, что я, сударь, католик, ибо отец, верный своим правилам, моего старшего брата сделал гугенотом.

(А. Дюма. Три мушкетера)

Великий век Людовика XIV был эпохой централизации, проходившей под девизом «Одна вера, один закон, один король». Впрочем, этот девиз французские монархи подняли на щит еще со времен Франциска I, то есть с начала XVI века, но лишь Королю-Солнце удалось воплотить его в жизнь. С давних пор «патриотизм» измерялся верностью королю. Мушкетеры сражались не «за Бога, короля и отечество», а исключительно за своего государя. Для них он был непогрешим, за него они шли умирать.

Вопрос о выборе веры для королевских мушкетеров не стоял: в военную свиту «христианнейшего короля» принимали только католиков. Беарнец Генрих Наваррский отрекся от веры своей матери Жанны д'Альбре, убежденной протестантки, чтобы стать королем Генрихом IV (ему приписывают знаменитую фразу «Париж стоит мессы»[31]); его земляки, предусматривая военную карьеру для своих сыновей, заранее принимали меры. Так, Жан Арман дю Пейре (будущий граф де Тревиль), как и его отец и два брата, был воспитан в католической религии, тогда как его мать Мари д'Арамиц осталась верна протестантской церкви.

Все Порто были убежденными протестантами, этому семейству покровительствовал известный военачальник Ла Форс, один из вождей гугенотов. Впрочем, после успешного похода Людовика XIII в Лангедок против гугенотов в 1622 году Ла Форс перешел на сторону короля за двести тысяч экю и маршальский жезл. Исаак де Порто стал католиком и поступил во французскую гвардию.

Анри д'Арамиц был аббатом – но светским аббатом Арамица в Барту: то есть он собирал церковную десятину, не имея никакого отношения к отправлению культа. Его дед Пьер д'Арамиц, капитан из гугенотов, играл очень активную роль в Религиозных войнах в Беарне и Суль во времена Жанны д'Альбре. Это не помешало его внуку принять веру своего короля.

Основные постулаты протестантской веры, исповедуемой на юге и юго-западе Франции, и в самом деле таили в себе некую идеологическую угрозу для абсолютизма. Так, согласно принципу благодати, ниспосылаемой Богом, ценность человека определяется только любовью к нему Господа, а не его личными качествами, заслугами или социальным положением. Священен только Господь; ни одно начинание человека не может быть абсолютным, неприкосновенным или универсальным. Более того, исходя из того положения, что Господь даровал нам свободу, протестанты обычно поддерживали такое общественное устройство, при котором соблюдались бы свободы и плюрализм. Католики считали, что обязаны идти по пути, указываемом Церковью; для протестантов же церковные учреждения суть лишь творения рук человеческих, а потому несовершенны; единственный непогрешимый образец – это Библия, с которой и следует сообразовывать свои поступки. Поэтому каждый христианин – «пророк, священник и царь». Кроме того, протестанты не соблюдали постов, считали Христа единственным посредником между верующими и Богом, отказывая в этом статусе Деве Марии и святым (а Людовик XIII после рождения долгожданного сына отдал Францию под покровительство Пресвятой Девы), признавали только два таинства: крещение и причастие (а католики – семь: крещение, причастие, исповедь, конфирмация, священство, брак и соборование), одевались в черное и осуждали роскошь.

13 апреля 1598 года Генрих IV издал Нантский эдикт, предоставив протестантам свободу вероисповедания с некоторыми ограничениями и передав в их распоряжение несколько военных крепостей, в том числе Ла-Рошель и Монтобан. Этим эдиктом король положил конец Религиозным войнам, опустошавшим Францию в XVI веке, и гражданской войне. В отличие от предыдущих эдиктов такого рода, изданных Карлом IX в 1562,1563 и 1570 годах, Нантский действительно был исполнен, поскольку сам Генрих раньше был протестантом. Свобода совести провозглашалась по всему королевству, однако свободное отправление протестантского культа существовало лишь в тех местах, где протестантизм утвердился до 1597 года. В Париже, Руане, Дижоне, Тулузе и Лионе протестантский культ был запрещен, зато в Сомюре, Ла-Рошели, Монтобане и Монпелье католики, решившие сохранить верность религии своих отцов, не могли посещать церкви, которые были либо разрушены, либо закрыты. За гугенотами сохранили все их гражданские права и пятьдесят одну крепость, для защиты которых они могли собрать армию в тридцать тысяч солдат.

Не стоит думать, что эдикт был воспринят во Франции с облегчением: католические города, например Париж, Ренн, Руан, ратифицировали его только через десять лет из-за угроз короля, а протестантский поэт и писатель Теодор Агриппа д'Обинье, бывший одним из фаворитов Генриха вплоть до обращения последнего в католичество, называл эдикт «гнусным».

Католики видели в этом эдикте средство держать протестантов в узде, пока те не переведутся, – одним словом, «меньшее из зол». Со своей стороны, протестанты восприняли его как передышку перед обращением католиков в свою веру. Слово «терпимость» тогда имело отрицательную окраску. Еще в 1586 году королева-католичка Екатерина Медичи сказала, обращаясь к виконту Тюренну (обер-камергеру Генриха Наваррского и основателю протестантского университета в Седане): «Король желает, чтобы в его землях была лишь одна религия». На что виконт ответил: «Мы тоже. Только чтобы она была нашей». Понятно, что при таком настроении умов столкновения были неизбежны.

Тем не менее противостояние католиков и гугенотов вовсе не было борьбой религиозных фанатиков: «для пользы дела» люди, стремившиеся к власти или богатству, с легкостью переходили в другую веру. На практике Нантский эдикт ознаменовал собой переворот в умах: отныне вера становилась частным делом, а на первый план выходило повиновение закону и королю вне зависимости от того, какой веры он придерживается.

В 1611 году друг убиенного короля Генриха IV, в свое время ведший переговоры о Нантском эдикте, Филипп Дюплесси-Морней опубликовал в Сомюре, губернатором которого являлся, «Таинство несправедливости», в котором обличал папство, придя к выводу, что папа – Антихрист. Эта книга была осуждена Сорбонной и вызвала большую полемику, но поскольку Дюплесси-Морней держал протестантов под контролем и не давал возникнуть беспорядкам, то был нужен королевской власти и его не тронули. Кстати, отцом «гугенотского папы» был убежденный католик Жак Морней, а матерью – пламенная гугенотка. Его жена была дочерью протестанта и католички. Через десять лет после выхода скандальной книги начались волнения гугенотов и король выступил против них в поход. Дюплесси-Морнею предлагали уехать в Канаду, соблазняли высокими должностями в Голландии или в Англии, но он предпочел остаться и служить своему королю, сославшись на «национальное сознание».

В сентябре 1620 года девятнадцатилетний Людовик XIII совершил поход в протестантский Беарн, произвел там «кадровые перестановки», восстановил отправление католического культа, но обещал соблюдать привилегии гугенотов и получил взамен клятву в верности. Король запретил своим подданным-протестантам устраивать собрания, а губернаторам, мэрам и эшевенам городов своего королевства – принимать такие собрания, объявив нарушителей этого приказа виновными в оскорблении величия. Несмотря на запрет, гугеноты решили собраться 24 декабря 1620 года в Ла- Рошели и обратились за поддержкой к английскому королю.

Гугеноты распространили свободу вероисповедания на административную область: они издавали собственные законы в местах своего «компактного проживания», чеканили свою монету, вводили налоги, собирали ополчение, строили укрепления. В начале 1621 года они захватили город Прива. Посредником между протестантами и королем выступил престарелый маршал Ледигьер – «хитрый лис», как называл его Генрих IV, но переговоры ничего не давали: гугеноты создали практически государство в государстве, чего король потерпеть не мог.

Выступив во главе армии против гугенотов Гиени и Лангедока, Людовик XIII отправлялся не в крестовый поход, а в карательную экспедицию против нелояльных подданных. Сражения, в которых участвовали и королевские мушкетеры (Сен-Жан д'Анжели, Монтобан, Негрепелис, Монпелье), были жестокими и кровопролитными, обе стороны не шли на уступки, а в захваченных протестантских городах королевские войска вели себя как в завоеванной стране. В 1622 году в Монпелье был заключен мир, однако вождь гугенотов Анри де Роган не оставлял своих замыслов – создать во Франции при поддержке Англии и Испании гугенотскую республику, возглавить которую собирался он сам. В те времена во Франции было около миллиона гугенотов, то есть двенадцатая часть населения. Фаворит английского короля герцог Бекингем оказал военную поддержку французским протестантам; приняв ее, гугеноты поставили себя в положение изменников родины. Взяв Ла-Рошель в 1628 году, Людовик запретил политические собрания, многие крепости были разрушены. Он издал новый эдикт, подтверждающий предыдущий в том плане, что протестанты могли свободно исповедовать свою веру по всему королевству, кроме Парижа. Король подчеркивал, что не делает различия между своими подданными, пока те верно ему служат. Со своей стороны, Ришелье обеспечивал соблюдение Нантского эдикта по соображениям внешней политики: во время Тридцатилетней войны союзниками Франции были протестантские немецкие княжества, Швеция и голландские Соединенные провинции. Пока были живы король и кардинал, французские гугеноты чувствовали себя в безопасности.

После Английской революции и казни в 1649 году короля Карла I пуританским парламентом протестантство оказалось связано в умах людей с убийством короля. Забеспокоившись, французские гугеноты резко осудили своих английских братьев по вере и всячески выказывали свою верность монархии. В 1652 году король (а фактически правивший от его имени Мазарини) своей декларацией выразил благодарность протестантам за поддержку, оказанную короне во время Фронды. Однако Тюренну (сыну фаворита Генриха IV), обеспечившему победу над фрондерами, пришлось перейти в католичество, чтобы стать маршалом Франции. Гугеноты уже не стремились к тому, чтобы обратить католиков в свою веру; они всеми силами цеплялись за куцые привилегии, которые еще оставались им дарованы после того, как кардинал Мазарини повсеместно ввел буквальное соблюдение Нантского эдикта. Французский абсолютизм строился вокруг государственной религии, стержнем которой был король. Провозгласив себя королем по «божественному праву», Людовик XIV фактически создал некую «королевскую религию», культ Короля-Солнце. Такого поклонения «священной особе» короля не было больше нигде в Европе.

Единство страны должно было быть основано на единообразии во всем. Пусть гугенотов было мало, пусть они являлись верными подданными и способствовали развитию экономики и науки, из-за самого своего существования они становились «пятном на солнце». Начиная с 1660-х годов Людовик XIV предпринял широкомасштабное обращение протестантов в католичество по всему королевству, для которого все средства были хороши. Нантский эдикт утрачивал свой смысл.

В 1672 году королевские войска вторглись в Соединенные провинции: теперь голландцы более не являлись союзниками Франции, а потому не имело смысла делать реверансы в сторону отечественных протестантов. Все больше гугенотов переходили в католичество – уже не только знать и чиновники, но и торговцы и ремесленники. Завершение Голландской войны стало апогеем могущества Франции в Европе: Людовик вернулся в Париж с титулом «Великий».

Используя кнут, король не забывал и о прянике: в 1675 году была учреждена особая касса, откуда выдавали деньги новообращенным. Это привлекло в основном простой народ и жуликов: некоторые ушлые гугеноты обращались в католичество несколько раз. В 1680 году протестантам было запрещено заниматься рядом профессий, в том числе быть юристами и врачами, а католикам – переходить в протестантскую веру. В следующем году начали закрывать протестантские академии. Наконец, 11 июля был издан ордонанс о драгонадах, согласно которому протестантов, перешедших в католичество, на два года освобождали от постоя. Прочие же должны были принимать на постой специально направленные в эти области отряды драгун, которым было предписано вести себя с хозяевами как можно грубее, чтобы принудить тех отречься от своей веры, потому что «так угодно королю».

Первая драгонада прошла в 1681 году в Пуату по инициативе интенданта Рене де Марильяка и с поощрения военного министра Лувуа. Лувуа направил в Пуату на зимние квартиры кавалерийский полк, Марильяк разместил солдат преимущественно в домах протестантов, позволив им грабить и разорять хозяев. Драгун полагалось кормить да еще платить им. Когда деньги заканчивались, солдаты начинали продавать хозяйскую мебель или разбивать ее в щепы. Если хозяин упорствовал в своем нежелании перейти в католичество, его подвергали всяческим издевательствам: секли его детей, насиловали жену и т. д. Как только одна деревня обращалась, солдаты перемещались в другую. За несколько месяцев в католичество перешли тридцать восемь тысяч человек, но вся область Пуату была разорена, жители бежали в Англию и Голландию. Государи-протестанты предложили французским гугенотам свою помощь: курфюрст Бранденбургский освободил их от налогов, прочие помогали устроиться на новом месте. Франции пришлось считаться с общественным резонансом: солдат отозвали, Марильяка сместили.

Но в августе 1684 года в Регенсбурге было заключено перемирие, по которому соседи Короля-Солнце признали за ним права на все территории, аннексированные с 1678 года. Тотчас имущество консисторий было передано странноприимным домам и больницам, содержащимся католическими монашескими орденами, и протестанты лишились возможности помогать своим страждущим. В декабре отправление культа по протестантскому обряду было запрещено в тех населенных пунктах, где проживало менее десяти протестантских семей, а с мая 1685 года беглым гугенотам в случае ареста грозили галеры.

В июле 1685 года королевскому интенданту в По Никола Жозефу Фуко разрешили использовать солдат, уже не нужных для войны, для обращения протестантов. Он усовершенствовал методы Марильяка. Уже при одном известии о прибытии драгун обращались целые городки. Фуко возвестил о тысячах ненасильственных обращений и перешел в Пуату, где предоставил драгунам лютовать без всякого удержу.

Воодушевленный успехом, Лувуа направил драгун «в помощь» интендантам и других провинций: в Беарн (на родину множества мушкетеров), а оттуда на восток – в Лангедок, в долину Роны и в Дофине, и на север, в Сентонж Они внушали такой ужас, что три четверти протестантов из Монпелье и Нима, а также из Севенн отреклись от своей веры, не дожидаясь прибытия «миссионеров в сапогах».

Нантский эдикт превратился в чисто символический документ, и король отменил его 18 октября 1685 года, подписав – вместе с канцлером Мишелем Летелье – эдикт Фонтенбло, ставивший протестантство под запрет на всей территории Франции. Парижский парламент утвердил его 22 октября.

Драгонады продолжались в Провансе, в Нормандии, в Шампани. В Руане протестанты отреклись после четырех дней бесчинств, устроенных двенадцатью ротами кирасир. Мучили детей, насиловали женщин. Многих женщин, отказавшихся перейти в другую веру, отправили на Гваделупу и Мартинику. За несчастных вступилась госпожа де Ментенон, которая ранее настаивала на отмене Нантского эдикта. Гавр капитулировал еще до прихода драгун. Нормандия обезлюдела: протестанты бежали на острова, принадлежащие Англии, или в Голландию. Последним городом Франции, пострадавшим от драгонад, стал Мец в Лотарингии: жители этого города получили отсрочку в десять месяцев после эдикта Фонтенбло, чтобы принять католичество. Драгун туда прислали в августе 1686 года, и в три дня все было кончено. Самых строптивых выслали из страны в 1687 году

В дальнейшем эмиграция гугенотов продолжалась, ослабляя экономику страны: около трехсот тысяч протестантов бежали от преследований в Англию и ее американские колонии – Виргинию и Южную Каролину, в Германию, Швейцарию, Голландию и ее колонии – Капстад и Новый Амстердам (современные Кейптаун и Нью-Йорк). В 1702 году самые стойкие подняли в Севеннах восстание камизаров, которое армии с большим трудом удалось подавить через два года.

Отмена Нантского эдикта была вызвана и внешнеполитическими причинами: Франция блистала своим отсутствием во время битвы при Вене 11 и 12 сентября 1683 года, когда польско-австрийско-германские войска под командованием короля Польши Яна III Собеского (бывшего королевского мушкетера) разбили армию Османской империи, возглавляемую великим визирем Кара-Мустафой. С этого поражения начались упадок Османской империи и возвеличивание Габсбургов. Людовик XIV использовал австро-турецкую войну, чтобы уладить свои дела во Фландрии и Брабанте, и не участвовал в обороне католических земель от неверных; теперь же он смог подтвердить свою верность католической религии. С другой стороны, у французского короля возник конфликт с папой Иннокентием XI.

Со времен Прагматической санкции 1438 года, подписанной Карлом VII, власть папы римского во Франции была сильно ограничена. Папские буллы и бреве часто противоречили законам государства и потребностям страны, а потому государи не раз воспрещали их обнародование. Юристы считали незаконными все духовные акты, не одобренные королями и парламентами. С XVI века церковные суды стремились подчинить их в апелляционном порядке суду светскому; парламенты воспрещали продажу индульгенций и юбилейных отпущений грехов, разрешаемую папами. Во Франции считалось правилом, что французский король не может быть отлучен от церкви. Король же должен был решать, справедливо ли наложено отлучение на любого из его подданных. На Генеральных штатах 1614 года среднее сословие предложило принять закон о том, «что нет на земле власти, духовной или светской, которая бы имела какое бы то ни было право над королевскою властью, которая бы могла лишить прав священной личности наших государей или освободить их подданных от обязанности верно повиноваться, по какой бы то ни было причине и под каким-либо предлогом».

В 1662 году в Риме произошел примечательный инцидент. Посол Франции Шарль де Креки возмущал римлян своим высокомерием, а его слуги вели себя как парижская «золотая молодежь», почитая своим долгом дебоширить по ночам и задирать ночные патрули. Несколько лакеев герцога со шпагами в руках напали на отряд корсиканских гвардейцев, в обязанности которых входило следить за исполнением решений суда. Весь корсиканский корпус встал на защиту земляков и, подстрекаемый братом папы Александра VII Марио Киджи, ненавидевшим де Креки, осадил его дом и обстрелял посольскую карету. Один паж был убит, несколько слуг ранены. Герцог покинул Рим, обвинив самого папу в пособничестве в убийстве. Александр VII не спешил оправдываться, полагаясь на легкомысленность французов – мол, со временем все забудется. Для приличия он повесил одного корсиканца и изгнал из Рима губернатора, допустившего убийство. Но Людовик XIV шутить не любил: он отправил в Италию войска под командованием маршала дю Плесси-Пралена и грозил осадой Рима. Французский король, расценивший инцидент со своим послом как оскорбление, нанесенное всей французской нации, потребовал, чтобы племянник папы лично принес ему извинения и чтобы в Вечном городе был воздвигнут обелиск с надписью о том, что корсиканцы неспособны служить Святому престолу. Папа обратился ко всем католическим монархам с просьбой заступиться за него, но император Священной Римской империи отражал атаки турок, а Испания вела тяжелую войну с Португалией. Тем временем парламент Прованса конфисковал графство Венессен, принадлежавшее папам с 1274 года. В любое другое время последовало бы отлучение от церкви, но тут, под угрозой оружия, Александр VII предпочел уступить: он изгнал из Рима собственного брата, отправил к Людовику с извинениями своего племянника кардинала Киджи, распустил корсиканскую гвардию и воздвиг обелиск с описанием случившегося. Кардинал Киджи стал первым папским легатом в истории, миссия которого заключалась в принесении извинений: прежде легаты лишь оповещали о папских распоряжениях и устанавливали налоги. Но Людовик не ограничился временными мерами (через несколько лет он дал разрешение на то, чтобы снести обелиск): он вырвал у папы обещание вернуть Кастро и Рончильоне герцогу Пармскому и компенсировать герцогу Модены права на город Комаккио, став, таким образом, покровителем итальянских князей.

Кроме того, с 1516 года французский король являлся собственником светского имущества епархий, однако это положение не распространялось на епархии, аннексированные в последующие годы. В 1673 году Людовик XIV исправил положение с согласия высшего французского духовенства, а в 1682 году ассамблея французских епископов приняла декларацию галликанской церкви: она провозглашала независимость короля от папы, главенство собора и обязанность для его святейшества соблюдать обычаи и законы французской церкви. Папой тогда был уже Иннокентий XI; он реагировал незамедлительно, отказавшись возводить в сан епископов назначенцев короля. Отмена Нантского эдикта должна была послужить сближению с папой.

Преемники Короля-Солнце не так ревностно боролись с протестантами, благодаря чему множеству общин удалось сохраниться. Век просветителей отличался не только вольнодумством и непочтительностью к религии, но и религиозной терпимостью в нашем понимании этого слова. Когда около 1750 года в Лангедоке возобновились гонения на протестантов, общественность была возмущена. К 1770 году последние протестанты, брошенные в тюрьму за свои религиозные убеждения, были освобождены; протестантским священникам разрешили проповедовать в сельской местности, а в 1776 году уроженец Женевы протестант Неккер фактически (но не официально) стал министром финансов Людовика XVI. В 1787 году этот король издал эдикт о терпимости: государственные должности оставались под запретом для протестантов, они не могли открыто совершать свои богослужения, однако получили право на гражданскую регистрацию браков, рождений и смертей (до сих пор эти события регистрировали приходские кюре). Но к тому времени протестанты, составлявшие пятую часть населения в 1600 году и больше десятой части в 1685-м, представляли уже едва ли пятидесятую его часть.

Многие королевские мушкетеры были родом из мест, пострадавших от драгонад, но вряд ли они пытались возражать против подобных мер по утверждению единой религии, хотя протестантизм был религией их отцов. Скорее всего, веря в непогрешимость своего короля, они предпочли покориться его воле. Вот лишь один пример: пехотный капитан Жан де Кабирон происходил из протестантской семьи, жившей в Лангедоке. После отмены Нантского эдикта он обратился в католичество и, когда жители Севенн от отчаяния взялись за оружие, стал одним из самых яростных их преследователей. Его старший сын Жан (родился в 1672 году) до 1699 года служил в королевских мушкетерах.

Отмена Нантского эдикта, узаконившая гонения на протестантов, стала и началом гонений на евреев. Ранее Людовик XIV относился к иудеям довольно благосклонно: после присоединения к Франции Трех Епископств и Эльзаса жившие там евреи не были изгнаны из королевства, хотя соответствующий эдикт от 1394 года теоретически был еще в силе. Более того, в 1657 году Людовику и его брату Филиппу устроили торжественный прием в синагоге города Мец в Лотарингии. Кольбер видел в евреях движущую силу экономики, и за время царствования Короля-Солнце еврейская община Лотарингии существенно разрослась. Португальских евреев, называемых «новыми христианами», которые жили в Бордо и в окрестностях Байонны, тоже не трогали. Однако 1685 год стал черным годом для евреев: восьмерых сожгли живьем в Тулузе, а первая статья «Черного кодекса», посвященного рабам, предписывала изгнать евреев с Антильских островов.

Но вернемся к армии и католикам.

В XVII веке Церковь играла весьма значительную роль в жизни как гражданского, так и военного общества, а церковные иерархи были наделены довольно большой властью. Житель города Вик-ан-Бигорр Арно де Требон, отец королевского мушкетера Лорана де Требона, был осужден за убийство некоего Жака Юга: он напал на свою жертву на улице, нанес ему несколько ударов шпагой и, ворвавшись в дом, где Юг пытался укрыться, добил его, не позволив даже извлечь шпагу из ножен. Бросив тело мертвого врага, Требон унес с собой его шпагу, что для гасконцев было злейшим преступлением. Требона приговорили к публичному покаянию, повешению и конфискации имущества. Пока он находился в бегах, казнь совершили над его изображением. Преступника поймали в Орлеане и заключили в городскую тюрьму. На его счастье, в это время в Орлеан прибыл новый епископ, который обладал привилегией миловать узников в день своего вступления в город и в должность. Епископ Альфонс д'Альберик простил Требону его вину, и тот отделался лишь уплатой двухсот пятидесяти ливров на судебные издержки.

При каждой мушкетерской роте имелся свой капеллан, которого король не обходил своими щедротами при раздаче бенефициев; так, аббат Улье, капеллан первой мушкетерской роты, получил пенсию в пятьсот ливров. (Постоянные военные капелланы находились при армии с конца XVI века.) Поскольку в дворянских семьях, как правило, старший сын становился военным, а один из младших – священником, иногда капелланы состояли в родстве с офицерами: например, в конце XVII века старшим капелланом мушкетеров был Жан Пьер де Лаборден, брат «серого мушкетера» Гильома де Лабордена. В каждой крепости или казарме, построенной Вобаном, имелась часовня; при Доме инвалидов, выстроенном в Париже, был заложен собор.

Военные имели право основать часовню. Например, Жан де Пюжо, происходивший из семьи профессиональных военных, среди которых были и французские гвардейцы (уроженец деревушки Пюжо Борден по соседству с Артаньяном), завещал триста ливров на строительство и украшение часовни Святого Духа, основанной в 1611 году при францисканском монастыре в городке Вик-ан-Бигорр.

Впрочем, военные редко отличались богобоязненностью. В конце Тридцатилетней войны англичане и французы подошли с двух сторон к бельгийскому городу Тильмон, в котором находились большие запасы продовольствия. Герцог де Шатильон предпринял все от него зависящее, чтобы предотвратить штурм города, однако, пока он ругался с англичанами, французы ворвались туда сами, круша все на своем пути, и разграбили даже церкви. Жертвой их неистовства стали и монахини местного монастыря. На увещевания настоятельницы, что они невесты Христовы, французский солдат ответил с циничным смехом: «Ну так мы наставим Богу рога».

Людовик XIV подавал пример совершенно иного рода. После взятия Намюра в 1692 году (эта нидерландская крепость впервые переходила в чужие руки) король пытался утешить отшельников из соседнего монастыря, лишившихся к тому же всех своих запасов хлеба, перевезенных в Намюр: монахи получили в два раза больше хлеба и сверх того крупные пожертвования; в монастыре разместили на постой только кардинала де Бульона, графа де Грамона и отца Лашеза, королевского духовника; король разрешил провезти пушку через монастырский сад только в случае крайней необходимости. Несмотря на такое отношение, монахи французов на дух не переносили, и один из них даже отказал королевскому дворецкому в бутылке пива, не согласившись обменять ее и на бутылку шампанского. Тогда же, во время тщательного обследования городских укреплений перед вступлением в город короля, французы обнаружили в обители иезуитов погреба, набитые порохом, существование которых святые отцы скрывали. Порох изъяли, но самих иезуитов не тронули.

Несмотря на благочестие, выказываемое королем (в особенности после его женитьбы на набожной госпоже де Ментенон), его гвардейцы относились к религии довольно пренебрежительно, особенно к ее обрядовой стороне. Капитан-лейтенант д'Артаньян крестил детей многих своих подчиненных, однако два его собственных сына, родившиеся в 1660 и 1661 годах, оба по имени Луи, при рождении получили только малое крещение (этот обряд могла совершить и повитуха). Крещены они были только в 1674 году, уже после смерти отца, когда им исполнилось соответственно тринадцть и четырнадцать лет. По просьбе короля, обряд совершил Боссюэ, епископ Мо, автор Декларации галликанской церкви. Крестными старшего были король и королева, младшего – дофин и мадемуазель де Монпансье.

Между тем в обществе были распространены самые разные суеверия. Сам кардинал Ришелье, который по своему положению был обязан с ними бороться, увешивал себя различными амулетами, ладанками и оберегами; короли обращались к астрологам за гороскопами. В 1580-1630 годах во всей Европе и, в частности, во Франции с новой силой разыгралась охота на ведьм; судебные преследования за колдовство прекратились только после 1680 года. Парижский парламент в этом плане проявлял гораздо меньше фанатизма, чем провинциальное правосудие, и в конечном счете постановил считать договоры с дьяволом и наведение порчи делом совершенно нереальным, а потому не подлежащим рассмотрению в суде. Приговоры выносили только по делам об отравлении и преступлениях на сексуальной почве, совершаемых людьми, которых мы сегодня назвали бы сатанистами. Тем не менее вплоть до XIX века каждый ребенок в Гаскони знал, как уберечься от ведьмы: если она протянула руку, чтобы наслать на тебя заклятие, надо быстро произнести про себя: «Пусть тебе дьявол дунет в зад», и тогда злые чары обратятся против нее самой. Завидев ведьму издали, надо сказать про себя: «Я тебя вижу, я тебя знаю, вылети в трубу». Внезапную болезнь и смерть «от сухоты» приписывали зависти недругов, заказавших преступному священнику «обедню святого Секария», которую нужно было служить глухой ночью с соблюдением множества сатанинских обрядов.

Сен-Симон рассказывает о своем друге-мушкетере графе де Коткане, умном, любезном и богатом юноше. Одна гадалка по имени дю Першуар, тайно занимавшаяся своим ремеслом в Париже, предсказала ему, что он утонет. Сен-Симон пожурил друга за «опасное любопытство» и решил, что гадалка руководствовалась в своих прогнозах печальной физиономией и невыгодной внешностью своего клиента. Однако другой предсказатель, уже в Амьене, предрек молодому графу ту же участь. Выступив в поход со своим полком (граф уже перешел из мушкетеров в королевский кавалерийский полк), де Коткан как-то захотел напоить своего коня в Шельде и утонул на глазах у своих товарищей.

Что уж говорить о простых людях, лишенных щита скептицизма, дарованного образованием. По рассказам того же Сен-Симона, во время осады Намюра сухая и солнечная погода неожиданно сменилась проливным дождем. Это произошло в день святого Медарда, покровителя крестьян (8 июня). По приметам, погода, выпавшая на этот день, сохраняется в течение еще сорока дней. Дождь в самом деле зарядил надолго. Солдаты от отчаяния бранили святого и выискивали его изображения, чтобы порвать и сжечь.

Возможно, что жизнь воина, полная роковых случайностей, невероятных совпадений и необъяснимых происшествий, оказывала влияние на психику и порой производила переворот в сознании. Нередки случаи, когда бывшие военные становились священниками. Но королевские мушкетеры оставались солдатами даже тогда, когда избирали себе духовную карьеру и делали своим оружием слово Божие.

Мы уже писали о мушкетере, который стал монахом, чтобы облегчать страдания раненых, а затем сошел с ума. Вот еще один пример хоть и менее трагичной, но столь же бурной и скоротечной жизни.

Жан Бодуэн (1662-1698) родился в Нанте, учился в коллеже, затем поступил в королевские мушкетеры, но вскоре отказался от военной карьеры, начал изучать богословие и в двадцать три года стал священником. Он готовил себя к миссионерской деятельности и собирался ехать в Китай, однако монсеньор де Лаваль, епископ Квебека, уговорил его поехать в Акадию. Молодой священник отправился в Порт-Рояль и рьяно взялся за дело по всему побережью залива Фанди, при случае участвуя в вылазках индейцев против англичан в Новой Англии. Увлекшись, он в некоторых своих решениях вышел за рамки духовной сферы, покусившись на прерогативы губернатора; его вызвали для объяснений в Версаль. Но весной 1696 года он вернулся в Акадию вместе с новым губернатором, который должен был устроить военный поход против англичан. Аббат Бодуэн сопровождал его в качестве военного капеллана и эксперта по стране. Он участвовал в завоевании Ньюфаундленда и других земель и на протяжении всего похода вел подробный дневник. Испытания войны серьезно подорвали его здоровье; он вернулся в свою миссию в заливе Фанди совершенно обессилевшим и умер в неполных тридцать шесть лет.

Старший сын де Тревиля рано постригся в монахи и стал аббатом аббатства Монтьеранде. Зато жизнь Жермена Франсуа Пуллена де Сен-Фуа являет собой прямо противоположный пример: он поступил в мушкетеры прямо по выходе из иезуитской семинарии в Ренне, «стремясь увенчать себя двойными лаврами – Аполлона и Марса». Сен-Фуа прослужил в мушкетерах до тридцати шести лет и отличился во время войны за Польское наследство, в сражении при Гасталла в 1734 году.

В конце жизни многие титулованные военачальники и придворные, сделавшие головокружительную карьеру, обретшие славу и богатство, задумывались о спасении своей души и оканчивали дни в молитвах, жертвуя церквям и монастырям. Среди бывших королевских мушкетеров такие примеры крайне редки, возможно, они считали себя чистыми перед Богом, поскольку верно служили своему королю. Рассказывают, что маршал де Грамон, находясь на смертном одре, отказывался собороваться. Врач стал его убеждать, что болезнь в самом деле серьезная, он перед нею бессилен, и напомнил, что во время прошлой болезни, гораздо менее опасной, герцог причастился Святых Даров. «Вы же сами говорите, что жить мне осталось немного, – возразил на это Грамон. – Зачем же притворяться?»

Примечания:

3

После победы при Рокруа 19 мая 1643 г. Конде спас жизнь многочисленным испанцам, которых его солдаты хотели перебить. Жарким летом 1647 г. его отправили на осаду неприступной испанской крепости Лерида. Комендант крепости, гордый тем, что имеет дело с самим Конде, каждый день посылал ему лимонад, лед и коричную воду. Французские солдаты, которым не создавали таких условий, дезертировали, и осаду пришлось снять.

31

Согласно другим источникам, эти слова произнес верный соратник Генриха герцог де Сюлли. В 1593 г. он посоветовал королю обратиться в католичество, чтобы дать стране мир. Тот торжественно отрекся от протестантства в базилике Сен-Дени. Сам же Сюлли предпочел остаться гугенотом. На вопрос короля: «Почему вы не ходите на мессу, как я?» он ответил: «Корона стоит мессы».