Первое письмо

1. (1) Я прекрасно знаю, сколь трудное и неблагодарное дело давать советы царю или полководцу, вообще всякому, кто занимает самое высокое положение, ибо, хотя советчиков у таких людей и очень много, все-таки, когда речь заходит о будущем, не находится ни достаточно умного, ни достаточно дальновидного; (2) более того, дурные советы часто находят больший отклик, чем добрые, потому что в большинстве случаев события зависят от произвола Фортуны. (3) Правда, в юности я стремился к тому, чтобы заняться государственными делами, и изучал я их очень старательно — и не для того, чтобы просто добиться магистратуры, чего неблаговидными путями достигали многие, а чтобы твердо знать, насколько государство во времена мира и войны сильно оружием, людьми, деньгами. (4) И вот после долгих размышлений я решил молве обо мне и о моей умеренности придавать меньшее значение, чем твоему высокому положению, и подвергнуться любым испытаниям, лишь бы это тебе принесло хоть самую малую славу. (5) И решил я так не опрометчиво и не из-за твоей счастливой судьбы, а потому, что усмотрел в тебе, помимо других качеств, еще одно, на редкость изумительное: в несчастье[1] ты всегда проявляешь большее величие духа, чем в счастье. (6) Во всяком случае, если сравнить тебя с другими смертными, очевидно одно: восхваляя твое великодушие и изумляясь ему, люди уставали скорее, чем ты, совершая дела, достойные славы.

2. (1) Я, со своей стороны, твердо убежден в том, что не существует ничего такого, чего бы ты собственным разумением не смог постичь. (2) И я написал тебе о своих мыслях о состоянии государства не потому, что я был чересчур высокого мнения о своей способности давать советы и о своем уме, — я просто решил напомнить тебе, занятому походами, сражениями, победами, делами командования, о положении в Городе. (3) Ибо, если ты в глубине души думаешь только о том, как тебе отражать нападения недругов и каким образом сохранить милости народа[2] наперекор враждебному тебе консулу[3], то ты думаешь о вещах, недостойных твоей доблести. (4) Но если у тебя есть то присутствие духа, которое уже в начале твоей деятельности позволило рассеять клику знатных[4], возвратить римскому плебсу, находившемуся в тяжком рабстве, свободу, во время твоей претуры[5] сломить оружие недругов, при том, что ты был безоружным, во времена мира и войны совершить столь значительные и столь славные деяния, что даже враги не осмеливаются сетовать ни на что, кроме твоего великодушия, то тебе тем более следует знать, что я тебе скажу о высших интересах государства. Ты, несомненно, признаешь это либо правильным, либо, во всяком случае, близким к этому.

3. (1) Но так как Гней Помпей либо из-за своих дурных наклонностей, либо потому, что больше всего отдавал предпочтение тому, что могло бы повредить тебе, пал так низко, что вкладывал оружие в руки врагов[6], то теми же средствами, какими он нарушил порядок в государстве, тебе следует его восстановить. (2) Прежде всего он предоставил нескольким сенаторам возможность полностью распоряжаться податями, расходами, правосудием;[7] римский народ, ранее обладавший высшей властью, он, издав даже не равные для всех законы, оставил в рабстве[8]. (3) Правосудие, впрочем, как и прежде, было вверено трем сословиям[9], но те же властолюбивые люди правят, дают, отнимают все, что им угодно, бескорыстных людей губят, возвышают своих до почетных должностей. (4) Неблаговидные дела, подлый или гнусный поступок не мешают им достигать магистратур. Кого им выгодно, тех они хватают, грабят; короче говоря, законами им служит произвол, словно они захватили Город[10]. (5) Сам я, правда, огорчался бы меньше, если бы доблестью достигнутую победу они, по своему обыкновению, использовали для порабощения других. (6) Но эти ни на что не способные люди, вся сила и доблесть которых — в их языке, в своем господстве, доставшемся им случайно и по мягкости другого человека[11], проявляют надменность. (7) И право, какой мятеж, какие гражданские распри[12] приводили к полному истреблению стольких знаменитых ветвей родов? Какой победитель был когда-либо столь необуздан и неумерен?

4. (1) Луций Сулла, которому по праву войны как победителю было дозволено все, хотя и понимал, что уничтожение врагов укрепляет лагерь его сторонников, все-таки после убийства немногих из них предпочел удерживать остальных не столько страхом, сколько своей милостью[13]. (2) Но вот, клянусь Геркулесом, в угоду Марку Катону, Луцию Домицию[14] и другим из той же клики, заклали — словно жертвенных животных — сорок сенаторов[15], кроме того, многих молодых людей, подававших лучшие надежды, и наглейшее отродье не могло насытиться кровью стольких несчастных граждан: ни сиротство детей, ни преклонный возраст родителей, ни плач и стенания мужчин и женщин не смягчили их, более того, изо дня в день с еще большей жестокостью они своими злодеяниями и злоречьем старались лишить высокого положения одних[16], гражданских прав — других[17].

(3) Но что мне сказать о тебе? Ведь за возможность тебя оскорбить трусливейшие люди, если бы им позволили, готовы заплатить даже жизнью. И они не столько наслаждаются своим господством (хотя оно неожиданно выпало на их долю), сколько печалятся из-за твоего высокого положения; более того, ради того, чтобы тебя погубить, они предпочли бы рискнуть свободой, а не чтобы благодаря тебе держава римского народа из великой стала величайшей. (4) Тем тщательнее должен ты обдумать, каким образом тебе упрочить и укрепить государственный строй[18]. (5) Я же все, что мне приходит в голову, выскажу тебе без колебаний; дело твоего ума — одобрить то, что ты признаешь правильным и полезным.

5. (1) Гражданская община (как я узнал от предков) делилась на две части: на патрициев и плебеев[19]. В прошлом патриции обладали высшей властью, плебеи — гораздо большей силой. (2) Поэтому не раз происходила сецессия, после чего силы знати уменьшались, права народа — возрастали. (3) Но плебс пользовался свободой потому, что никто не ставил свое могущество выше законов, и знатный старался превзойти незнатного не богатством или надменностью, а доброй славой и отважными поступками. Каждый человек, даже самого низкого положения, на своем поле и на военной службе достигая всего, что приносит почет, делал достаточно для себя и для отечества. (4) Но когда плебеев, мало-помалу согнанных с их земель, праздность и бедность лишили постоянного жилья, они начали посягать на чужое имущество, торговать своей свободой, а вместе с ней и интересами государства. (5) Так постепенно народ, бывший властелином и повелевавший всеми племенами, раскололся, и вместо всеобщего достояния — державы — каждый в отдельности обрек себя на рабство. (6) Это множество людей, во-первых, усвоившее дурные нравы, во-вторых, обратившееся к разным ремеслам и избравшее разный образ жизни, лишенное какого-либо взаимного согласия, мне, во всяком случае, кажется малоспособным управлять государством. (7) Впрочем, я очень надеюсь на то, что с присоединением новых граждан[20] все воодушевятся для защиты свободы: у одних возникнет стремление сохранить свободу, у других — избавиться от рабства. (8) Последних тебе, по моему мнению, следует поселить в колониях, соединив новых жителей со старыми. Так и военная мощь усилится, и плебс, отвлеченный полезными занятиями, перестанет причинять зло общине.

6. (1) Но я хорошо знаю и предвижу, как будут недовольны знатные люди, когда это случится, и какие разразятся бури, когда они станут негодовать на то, что все рушится, что исконные граждане становятся рабами, короче говоря, что в свободной гражданской общине рождается царская власть, как только множество людей милостью одного[21] получат гражданские права. (2) Сам я в душе твердо убежден в следующем: преступление по отношению к себе совершает тот, кто во вред государству станет приобретать влияние; но в том случае, когда служение общественному благу приносит пользу и частным лицам, колебаться в своем решении означает нерадивость и трусость. (3) Марк Друс, будучи трибуном, всегда старался действовать в пользу знати[22] и сначала взял себе за правило ничего не предпринимать без ее одобрения. (4) Но как только властолюбцы, которым их злой умысел и коварство были дороже их честного слова, поняли, что один человек оказывает величайшие благодеяния многим, то каждый из них, очевидно сознавая, что сам он в душе зол и бесчестен, стал судить по себе и о Марке Друсе. (5) Поэтому из опасения, как бы он благодаря столь большому влиянию не достиг единоличной власти, они, направив все усилия против этого влияния, расстроили и свои, и его замыслы. (6) Тем тщательней тебе, император, следует приобретать и верных друзей, и многочисленную опору.

7. (1) Явного врага сильному человеку сокрушить нетрудно, не создавать тайных опасностей и не избегать их — во власти честных людей. (2) И вот, когда ты предоставишь им права гражданства и, таким образом, плебс будет обновлен, направляй свои помыслы более всего на то, чтобы почитались добрые нравы, чтобы согласие между старыми и новыми гражданами укреплялось. (3) Но отечеству, гражданам, себе самому, нашим детям — словом, всему человеческому роду ты окажешь гораздо большее благодеяние, если уничтожишь или, по возможности, уменьшишь жажду денег. Иначе ни частные, ни государственные дела — ни во времена мира, ни во времена войны — вести невозможно. (4) Ибо всякий раз, как у человека возникает стремление к богатству, ни воспитание, ни добрые качества, ни врожденный ум не могут противостоять тому, что душа его рано или поздно все же не поддастся ему. (5) Я слышал уже не раз, что цари, гражданские общины и народы из-за богатства лишались держав, которые они доблестью своей завоевали, будучи бедными. И это вовсе не удивительно. (6) Стоит только честному человеку увидеть, что дурной благодаря своему богатству более известен и влиятелен, как он сперва начинает волноваться и задумываться; но по мере того, как стремление к славе с каждым днем все более побеждает честность, а доблесть уступает силе, душа его ради наслаждения изменяет правде. (7) Ибо настойчивость питается славой; стоит последнюю отнять, как доблесть сама по себе становится горька и тягостна. (8) Словом, где чтут богатство, там презирают все честное: верность, порядочность, стыд, стыдливость. (9) Ведь к доблести ведет один-единственный, тернистый путь, к деньгам же стремятся любым путем — какой кому нравится, их добывают и дурными, и добрыми делами. (10) Поэтому прежде всего ты должен уничтожить значение денег. Никто не должен выносить приговор, касающийся гражданских прав или магистратур, на том основании, что он богат, подобно тому как ни консула, ни претора избирают не потому, что влиятелен, а за его заслуги. (11) Но о магистратуре народ выносит решение с легкостью; назначение судей немногими людьми — это проявление царской власти, избрание их по причине их богатства бесчестно. Поэтому я и думаю, что судить должны все представители первого разряда[23], но их должно быть больше, чем теперь. (12) Ни родосцы[24], ни другие общины никогда не испытывали недовольства своими судами, в которых сообща богач и бедняк, как кому выпал жребий, рассматривают и самые важные, и самые незначительные дела.

8. (1) Что касается избрания магистратов, то я целиком одобряю закон, проект которого обнародовал Гай Гракх, когда был трибуном, — чтобы центурии призывались к голосованию по жребию из всех пяти разрядов[25]. (2) Это уравняет людей и в их положении, их имущественных правах, и все будут стараться превзойти друг друга доблестью. (3) Я вижу в этом мощное лекарство против богатства. Ибо мы хвалим и добиваемся чего-либо, всегда думая о пользе. К лукавству прибегают, рассчитывая на вознаграждение: если его не будет, никто не станет лукавить бескорыстно. (4) Но алчности, этого дикого, свирепого зверя, терпеть нельзя; на что она направлена, там разоряют города, деревни, храмы и дома, смешивают божеское и человеческое, и ни войска, ни городские стены не в силах ей противоборствовать; всех людей она лишает доброго имени, стыдливости, родины и родителей. (5) Однако если лишить деньги их привлекательности, то добрые нравы легко одолеют пресловутую силу алчности. (6) И хотя все люди, справедливые и несправедливые, говорят, что все обстоит именно так, тебе же приходится вести нелегкую борьбу против знати. Если ты убережешься от ее коварства[26], то достичь всего остального для тебя не составит труда. (7) Потому что, будь они достаточно сильны своей доблестью, они скорее соперничали бы с честными гражданами, а не ненавидели бы их. Но так как они погрязли в праздности и лености, оцепенели и стали бесчувственны, то они ропщут, злобствуют и видят в чужом добром имени позор для себя.

9. (1) Но зачем мне говорить дальше так, словно это неизвестные люди? Храбрость и сила духа Марка Бибула проявились во время его консулата. Оратор слабый, человек скорее злобного, чем тонкого ума, на что мог бы решиться он, которому консулат, эта самая высокая власть, принес величайшее бесчестие? (2) Так ли силен Луций Домиций[27], каждая часть тела которого запятнана гнусностью или преступлением? Язык хвастливый, руки в крови[28], ноги беглеца;[29] то, чего из стыдливости не назовешь, обесчещено. (3) Лишь ум Марка Катона[30], изворотливого, речистого, хитрого человека, не вызывает у меня пренебрежения. Эти качества дает греческая образованность, однако доблести, бдительности, трудолюбия греки совершенно лишены. Так допускаешь ли ты, чтобы, опираясь на наставления тех, кто у себя на родине утратил свободу из-за собственного бездействия, можно было управлять державой? (4) Прочие, кто составляет клику, — бездарнейшие знатные люди, о которых, как в надписи на могильном памятнике, к славному родовому имени прибавить нечего. Люди, подобные Луцию Постумию и Марку Фавонию[31], напоминают мне балласт на крупном судне: когда все благополучно, они полезны, если же возникло какое-то затруднение, то в море выбрасывают именно их, не представляющих никакой ценности.

10. (1) Теперь, коль скоро я, как мне кажется, достаточно ясно изложил тебе свое мнение насчет обновления и исправления плебса, скажу, что тебе, по-видимому, следует сделать в отношении сената. (2) Когда с возрастом мой ум стал более зрелым, я, можно сказать, не столько упражнялся с оружием и конем, сколько занимался науками; в чем я был более крепок от природы, то я и применял в своих трудах. (3) И вот при таком образе жизни, много читая и слушая, я узнал, что все царства, гражданские общины и народы, счастливо сохраняли свою независимость до тех пор, пока следовали разумным советам; всюду, где милости, страх, наслаждение их развратили, их сила постепенно уменьшилась, затем они утратили независимость и, наконец, были порабощены. (4) Я, со своей стороны, убежден, что всякий, кто занимает более высокое положение, больше и заботится о государстве. (5) Ибо для других, если их города процветают, одна лишь свобода неприкосновенна. Того же, кто доблестью добыл богатство, уважение, почет, удручают многочисленные заботы и труды, едва положение в государстве станет неустойчивым. Он защищает либо славу, либо свободу, либо свое имущество, старается всюду поспеть, торопится; чем сильнее процветал он при благоприятных обстоятельствах, тем труднее и тревожнее живет он при неблагоприятных. (6) Следовательно, если плебс подчиняется сенату, как тело душе, и следует его постановлениям, то отцы сенаторы должны быть сильны своей мудростью; народу не требуется сметки. (7) Поэтому предки наши всякий раз, когда приходилось напрягать все силы в тяжелейших войнах, несмотря на потери в конях, людях, деньгах, никогда не уставали с оружием в руках сражаться за свою державу. Ни отсутствие средств в государственной казне, ни сила врагов, ни неудачи не смогли сломить их величайшее мужество, и они до последнего вздоха удерживали за собой то, что захвачено было их доблестью. (8) И они достигли этого своими смелыми решениями больше, чем удачными сражениями. Ибо для них существовало единое государство, о нем все они и заботились, оно объединяло в борьбе с врагами, каждый упражнял тело и ум ради отечества, не ради личного могущества. (9) Ныне же, наоборот, знатные люди, вялые и ленивые, не знающие ни труда, ни врагов, ни военного дела, под влиянием своих приспешников, в высокомерии своем хотят править всеми народами.

11. (1) Вот почему отцы сенаторы, чья мудрость прежде укрепляла пошатнувшееся государство, сейчас мечутся, покоряясь чужой воле, склоняясь то в одну, то в другую сторону: принимают сначала одно, потом другое постановление; как им велит злоба или же благоволение тех, кто господствует, так они и решают, что полезно и что вредно государству. (2) Будь свобода равной для всех или голосование — более тайным[32], государство было бы сильнее, а знать менее могущественна. (3) Но поскольку уравнять всех людей трудно, так как доблесть предков оставила знатным людям добытую для них славу, высокое положение, клиентелы, а остальные люди в большинстве своем введены в сенат недавно[33], то избавь их от страха при голосовании: так при сохранении тайны каждому его собственные интересы будут дороже чужого могущества. (4) Свобода одинаково желанна хорошим и дурным, смелым и трусам; но большинство отказывается от нее из страха. Глупейшие люди! Неясный исход борьбы они по нерешительности заранее расценивают как свое поражение. (5) Так вот сенат, думается мне, можно укрепить двумя мерами: увеличением числа сенаторов и введением табличек для голосования; табличка будет служить для сохранения тайны — дабы сенатор действовал более независимо, что же касается многочисленности сената, то она дает больше и защиты и пользы. (6) Ведь в последнее время одни, занятые судебными делами, другие — делами личными, своими и своих друзей, совсем не участвовали в совещаниях, где рассматривалось положение в государстве. И удерживала их от этого не столько занятость, сколько их гордость тем, что они носители верховной власти. Знатные люди вместе с немногими сенаторами, которых они вовлекли в свой лагерь, одобряют, отвергают, постановляют все, что им угодно, действуют по своему произволу. (7) Но когда после увеличения числа сенаторов голосование будет проводиться путем подачи табличек, они, право, забудут свою гордость, раз им придется повиноваться тем людям, которыми они ранее повелевали.

12. (1) Быть может, ты, полководец, прочитав мое письмо, захочешь узнать, каково, по моему мнению, должно быть число сенаторов и как между ними разделить многочисленные и разные обязанности; а кроме того, поскольку я считаю нужным вверить правосудие всем гражданам первого разряда, — как станут распределяться дела и сколько судей будет в каждом суде[34]. (2) Определить все это в деталях мне было бы нетрудно, но я счел нужным сперва изложить свой план в целом и доказать тебе его правильность. Если ты решишь пойти по этому пути, остальное будет очевидно. (3) Я сам хочу, чтобы мой совет был разумен и наиболее полезен. Ведь всюду, где тебе будет сопутствовать успех, и меня молва прославит. (4) Но самое мое сильное желание — любым способом и как можно скорее помочь государству. (5) Свобода мне дороже славы, и я настоятельно прошу тебя, прославленного полководца, покорителя галльских племен[35], не допускай, чтобы величайшая и непобедимая держава римского народа приходила в упадок от дряхлости и распадалась из-за внутренних раздоров. (6) Случись это, ни ночью, ни днем ты, конечно, не будешь знать покоя и, измученный бессонницей, будешь носиться как бешеный и безумный, охваченный сумасшествием. (7) Я твердо убежден в том, что жизнь всех смертных — на виду у божества, которое оценивает любой поступок, и хороший, и дурной, но по велению природы хорошие и дурные люди получают разное воздаяние. (8) Если же это иногда происходит с опозданием, то голос совести позволяет все же каждому надеяться.

13. (1) Если бы отечество и твои предки могли говорить с тобой, они, разумеется, сказали бы тебе: «О Цезарь, мы, храбрейшие мужи, породили тебя в лучшем из городов, чтобы ты был оплотом и украшением для нас, а врагам внушал ужас; (2) то, что нам досталось ценой многих трудов и опасностей, мы при твоем появлении на свет передали тебе одновременно с жизнью: величайшее на земле отечество, самые прославленные в отечестве дом и ветвь рода, кроме того, прекрасные качества, честно приобретенное богатство — словом, все украшения мирного и все награды военного времени; (3) за эти величайшие милости мы не требуем от тебя ни низкого или дурного поступка, а восстановления уничтоженной свободы. (4) Когда это свершится, молва о твоей доблести, конечно, будет порхать на устах у всех народов[36]. (5) Ибо в наше время, хотя ты в Италии и в походах совершил выдающиеся подвиги, все же слава твоя равна славе многих храбрых мужей; но если ты спасешь Город с его славным именем и величайшим могуществом от уже близкого падения, то кто на земле будет более знаменит, более велик, чем ты? (6) Ибо, если теперь из-за болезни[37] или по велению рока державу нашу постигнет несчастье, кто усомнится в том, что весь мир будут ожидать опустошения, войны, резня? Итак, если у тебя появится желание послужить родине и предкам, то ты, восстановив государственный строй, впоследствии славой своей превзойдешь всех людей и тебя посмертно будут восхвалять больше, чем при жизни. (7) Ведь смертных при жизни часто преследует Фортуна, часто — ненависть; как только их жизнь склонится перед законом природы, то, когда умолкнут хулители[38], доблесть сама возвышает себя все больше и больше».

(8) Я изложил в своем письме возможно короче все, что признал самым полезным и что, по моему убеждению, тебе пригодится. Теперь заклинаю бессмертных богов: пусть все, что ты совершишь, принесет благо тебе и государству.

Примечания:

в несчастье… — Возможно, намек на трудности Галльской войны, в частности связанные с восстанием галлов в 54—52 гг. См.: Цезарь. Записки о Галльской войне, VII, 1 сл.

милости народа… — Имеется в виду избрание на выборах магистратов.

наперекор враждебному тебе консулу… — Скорее всего, Луций Корнелий Лентул Крус, консул 49 г. вместе с Гаем Клавдием Марцеллом, потребовавший, чтобы Цезарь сложил с себя полномочия в Галлии и передал их Луцию Домицию Агенобарбу и Марку Сервилию Иовиану. См.: Цезарь. Записки о Галльской войне, VIII, 50; Записки о гражданской войне, I, 9, 4.

клику знатных… — Первые политические процессы против сулланцев были: в 77 г. против Гнея Корнелия Долабеллы, в 76 г. против Гая Антония.

во время твоей претуры… — События 2—3 января 62 г. мало известны. Претор Цезарь и плебейский трибун Квинт Цецилий Метелл Непот были временно отстранены от магистратур. Непот пытался провести решение о вызове Помпея с войском в Рим; этому воспротивился Катон, тоже бывший трибуном. См.: Плутарх. Катон Младший, 26 сл.; Светоний. Божественный Юлий, 14 сл.

вкладывал оружие в руки врагов… — Намек на войска, набранные Помпеем на Востоке. Оружие может означать также и плебейский трибунат (ср.: рМ, 12), врагов — т.е. врагов Цезаря.

возможность… распоряжаться… правосудием… — Имеются в виду мероприятия Помпея, в 52 г. консула «без коллеги», в частности его судебный закон и закон о соискании магистратур (de ambitu).

оставил в рабстве. — Ср. ниже, 5, 5.

Трем сословиям — сенаторам, римским всадникам, эрарным трибунам на основании Аврелиева судебного закона 70 г. Это было подтверждено Помпеевым судебным законом 55 г. См.: Плутарх. Помпей, 32.

словно они захватили Город. — Автор изображает возможные последствия падения Рима.

по мягкости другого человека… — Возможно, намек на самого Цезаря, не оказавшего противодействия Помпею.

гражданские распри… — Очевидно, гражданская война между Суллой и Марием.

сколько своей милостью. — Преуменьшение жестокостей Суллы подчеркивает жестокость Помпея. Ср.: Плутарх. Сулла, 63 сл.

в угоду Марку Катону, Луцию Домицию… — Марк Порций Катон и Луций Домиций Агенобарб — оптиматы, противники Цезаря, как и Марк Кальпурний Бибул (9, 1). См.: Плутарх. Катон Младший, 41 сл.; 51, 2; Светоний. Божественный Юлий, 30, 3.

сорок сенаторов… — Текст вызывает сомнения. В 52 г. были убиты Публий Клодий и сенатор Гай Вибиен.

лишить высокого положения одних… — Саллюстий может иметь ввиду судебные процессы 52—51 гг., а также свое исключение из сената в 50 г., в цензуру Аппия Клавдия.

гражданских прав — других. — Возможно, имеется в виду осуждение Тита Анния Милона в 52 г. в связи с убийством Публия Клодия.

укрепить государственный строй. — Ср. высказывание Цезаря в письме Цицерона к Аттику, IX, 7 C, 1 (358).

на патрициев и плебеев. — Ср.: Цицерон. В защиту Сестия, 96 сл.

с присоединением новых граждан… — Имеется в виду расширение прав римского гражданства, в частности предоставление их транспаданцам, и вывод новых колоний. См. 8.

милостью одного… — Имеется в виду Цезарь.

Марк Друс… в пользу знати… — Марк Ливий Друс Младший, плебейский трибун 91 г., предложил реформу судов (уравнение числа римских всадников и сенаторов) и сената (пополнение сената 300 римскими всадниками), удешевление зерна, отпускавшегося народу, предоставление гражданских прав италийским союзникам. Против этой реформы выступила знать во главе с консулом Луцием Марцием Филиппом. Друс был убит. Вскоре вспыхнуло восстание союзников против Рима, известное под названием Италийской, или Марсийской, или Союзнической войны (91—88 гг.).

все представители первого разряда… — То есть обладающие состоянием в 100 000 сестерциев. См.: Ливий, 43, 1.

Ни родосцы… — См.: К, примеч. 246; Цицерон.О государстве, III, 48.

из всех пяти разрядов. — Речь идет о предложенной Гаем Гракхом реформе центуриатских комиций, по-видимому не осуществленной. О реформе, произведенной Цезарем, см.: Светоний. Божественный Юлий, 40, 2; 76, 5. О промульгации см.: Ю, примеч. 121.

от ее коварства… — Имеется в виду стремление нобилитета заставить Цезаря к консульским выборам 49 г. (на 48 г.) явиться в Рим, где его можно было бы привлечь к суду по любому обвинению и тем самым отстранить от соискания должности. См.: Светоний. Божественный Юлий, 30, 3.

Луций Домиций Агенобарб, консул 54 г., во время гражданской войны был на стороне сената; был взят в плен Цезарем в Корфинии и отпущен им; убит под Фарсалом.

руки в крови… — Преувеличение. Домиций разбогател во время сулланских проскрипций; в его квестуру 66 г. на Форуме происходили кровавые столкновения.

ноги беглеца… — Возможно, имеется в виду бегство Луция Домиция; см. примеч. 27. Это упоминание может указывать на то, что письмо II написано в 49 г.

Марка Катона… — Автор перечисляет главных представителей сенатской оппозиции.

Луций Постумий и Марк Фавоний. — О Постумии сведений нет. Фавоний, сторонник Помпея, был помилован Цезарем, в заговоре против Цезаря прямого участия не принимал, в сражении при Филиппах попал в плен к триумвирам и был казнен. Самое имя Фавоний не свидетельствует о принадлежности к нобилитету, и упоминание о нем может говорить против подлинности письма. Ср.: Цицерон. К Аттику, VII, 15, 2 (310).

голосование — более тайным… — См. ниже, 5—7. Тайное голосование было введено особыми законами (leges tabellariae): Габиниев закон 139 г. ввел тайное голосование при выборах магистратов, Кассиев закон 137 г. — в суде по уголовным делам, Папириев закон 131 г. — при законодательстве. При голосовании в урну опускали табличку, т.е. навощенную дощечку с соответствующей надписью.

введены в сенат недавно… — В подлиннике insiticia. «Новые люди», вошедшие в сенат после курульной магистратуры; возможно, имеются ввиду senatores pedarii. См.: Светоний. Божественный Юлий, 41.

сколько судей будет в каждом суде. — В это время, на основании Аврелиева закона 70 г., было три декурии судей (сенаторы, римские всадники и эрарные трибуны) по 300 человек в каждой; городской претор, который вел так называемый album iudicum, в каждом отдельном случае составлял суд на основании этого списка судей.

покорителя галльских племен… — Это указывает на то, что письмо могло быть написано в 51 или 50 г.

порхать на устах у всех народов… — Ср.: Энний. Эпиграммы, фр. 17 сл. Фален2:

Не почитайте меня ни слезами, ни похоронным

Воплем. Зачем? Я живой буду порхать на устах

из-за болезни… — Возможно, намек на эпилепсию, которой страдал Цезарь.

когда умолкнут хулители… — Ср.: Демосфен. Речь о венке, 315: «Кто же из всех решительно людей не знает, что к живым таится — большая или меньшая — зависть, к мертвым же никто уже даже из врагов не питает ненависти?» (пер. С.И. Радцига).

Оглавление