Асы первой мировой

Петр Николаевич Нестеров прибыл в Офицерскую воздухоплавательную школу в 1911 году, а после ее успешного окончания был направлен в гатчинский авиационный отдел, где 28 сентября 1912 года сдал экзамен на пилота-авиатора, а 5 октября — на военного летчика. Гатчинское авиационное командование и коллеги уже тогда обратили внимание на его смелость и незаурядные способности в технике пилотирования. Близкие друзья знали, что он вынашивает идею «мертвой петли», реализовать которую в условиях авиационного отдела не представлялось возможным. Всякое новаторство и творчество здесь пресекались, и поручик Нестеров знал это по собственному опыту.

Весной 1913 года Петра Николаевича направили в авиационную роту в Киев. В строевой части он детально разработал план осуществления дерзновенного замысла, проанализировал аэродинамические аспекты новой фигуры высшего пилотажа. Сохранилась его собственноручная схема «мертвой петли», где достаточно точно проставлены необходимая расчетная высота (800—1000 м), траектория пикирования без мотора (до высоты 600—700 м) и другие обоснованные и четко обозначенные элементы новой фигуры.

И вот наступил исторический день 27 августа 1913 года, о котором газета «Киевлянин» через два дня писала:

«27 августа на Сырецком аэродроме в Киеве совершился знаменательный факт в области авиации: военный летчик поручик Нестеров на „ньюпоре“, постройки русского з-да „Дукс“, сделал „мертвую петлю“.

Поднявшись на высоту 1000 м , авиатор выключил мотор и начал круто планировать — почти вертикально. Снизившись таким образом на высоту 600 м и приобретя огромную скорость, летчик включил мотор, начал выравнивать аппарат, после чего заставил его круто подниматься вверх, и аппарат сделал круг в вертикальной плоскости… Летчик оказался вниз головой… Публика ахнула…»

Сохранился текст официальной телеграммы в газету «Вечернее время» от 27 августа 1913 года, подписанный свидетелями этого знаменательного события, где сказано: «Сегодня в 6 часов вечера военный летчик 3-й авиационной роты Нестеров в присутствии других летчиков, врача и посторонней публики сделал на „ньюпоре“ на высоте 600 м „мертвую петлю“, т. е. описал полный круг в вертикальной плоскости, после чего спланировал к ангарам»[40].

Своим смелым и хорошо подготовленным экспериментом П. П. Нестеров положил начало высшему пилотажу, значение которого в современном воздушном бою трудно переоценить. Но авиационное командование русской армии и на этот раз проявило косность, не разрешив применять тактическую новинку ни в учебном процессе, ни на показательных выступлениях авиаторов. Даже в поздравительной телеграмме руководства гатчинского авиационного отдела отважному летчику не рекомендовалось повторять «мертвую петлю». А тем временем на Западе она была подхвачена без всяких рекомендаций.

4 сентября 1913 года Нестеров сделал описание полета с выполнением «мертвой петли» в парижской газете «Manit», a 8 сентября пилот-испытатель фирмы «Блерио» Адольф Пегу повторил выдающееся достижение русского авиатора. На Западе и даже в России француза Пегу некоторые называли отцом «мертвой петли». Но сам Пегу не поддержал поклонников «его приоритета», уточнив, что в действительности он «вычертил» в воздухе в вертикальной плоскости растянутую букву S, что это еще не было петлей.

Однако предприимчивый шеф Адольфа Пегу авиаконструктор Луи Блерио незамедлительно открыл в своих авиашколах курс обучения «мертвой петле» и даже предложил Всероссийскому аэроклубу бесплатно обучить новой фигуре высшего пилотажа нескольких русских летчиков. Ирония судьбы… но в марте 1914 года два инструктора аэроклубных школ были направлены во Францию: от Петербургской — А. Раевский, от Московской — А. Габер-Влынский. Сам же Пегу был приглашен в Петербург на показательные выступления. Однако он заломил такую сумму, что организаторы авиационной недели вынуждены были отказаться от услуг иностранца. А Нестеров в это. время служил в Киеве.

24 ноября 1913 года комиссия совета Киевского общества воздухоплавания и научно-технического общества под председательством генерал-майора П. И. Вербицкого единогласно постановила: «Выдать поручику Нестерову от имени Киевского общества воздухоплавания золотую медаль „За первое в мире научное решение с риском для жизни вопроса об управлении аэропланом при вертикальных кренах“. В июне 1914 года Киевское общество воздухоплавания сделало подборку материалов в доказательство приоритета Нестерова и опубликовало их в журнале „Автомобильная жизнь и авиация“. Общество доказало, что первая в мире официально запротоколированная и зарегистрированная „мертвая петля“ была совершена поручиком Нестеровым 27 августа 1913 года в 6 часов 15 минут вечера на Сырецком военном аэродроме в Киеве на аэроплане „ньюпор“ с 76-сильным мотором „Гном“. А Пегу выполнил „мертвую петлю“ только 8 сентября 1913 года во время публичных полетов на аэродроме Бюк.

Вслед за Нестеровым и Пегу «мертвую петлю» выполняли многие французские летчики, в том числе Пуаре, Гарро, Шемэ, а в Риге — пилот Шпицберг с Лидией Зверевой. Однако в русской военной авиации запрет на «мертвую петлю» был по-прежнему в силе. И только сам Нестеров осмеливался его нарушать, совершенствуя технику выполнения этой фигуры.

Не молчала и печать. Одна из гатчинских поклонниц авиации адресовала П. Н. Нестерову заслуживающее внимания письмо:

«Глубокий поклон уважения Умному и Смелому Авиатору!

Когда в газетах появилось известие о Вашем необыкновенном полете «мертвая петля», многие интересующиеся авиацией, но незнакомые с Вашею личностью, изумлялись «отчаянной храбрости» г. Нестерова, но причислили его поступок к «безрассудным».

Ваша прекрасная статья, помещенная в «Петербургской газете», показывает, что Вы действовали вполне сознательно; теперь ясно, что Вы не только смелый, но и умный авиатор. А ведь это идеал настоящего летчика — разумная смелость!

Ваше открытие в области авиации принадлежит к числу светлых, прекрасных; оно ведет не к разрушению (как бомбометание с аэропланов и др.), а к сохранению жизни (жизни многих летчиков). «Мертваяпетля» не должна уже так назывался: она стала «живой».

Вы победили смерть! Разумом и силою воли.

Как должны быть счастливы Вы этим сознанием!

Искренно желаю Вам спокойной уверенной энергии в Вашей дальнейшей работе — усовершенствования авиации. Вы, несомненно, будете крупною и светлою личностью в истории авиации.

Научите и других — смелых — побеждать «дух смерти» в воздухе»[41].

Петр Николаевич Нестеров не порывал связь с Гатчиной. 11 мая 1914 года в 21 час 35 минут дежурный по Гатчинскому аэродрому заметил снижающийся самолет, хотя у него не было о нем никаких предварительных сведений. Подоспевшие офицеры и солдаты сразу же узнали бывшего выпускника авиационного отдела штабс-капитана Нестерова и механика Геннадия Нелидова, которого Петр Николаевич перевел в свой 11-й корпусной авиаотряд в Киев. Ими был осуществлен знаменитый перелет Киев — Гатчина протяженностью в 1150 км . Поднявшись на моноплане «ньюпор» с Сырецкого аэродрома, восточнее Святошина, они совершили три промежуточные посадки, находились в пути 18 часов, а в полете 7 часов 45 минут, развив среднюю скорость около 150 км/ч . Это были хорошие показатели не только для русской авиации, но и для зарубежной. Даже бывалые авиаторы удивлялись тогда: «За один день из Киева! Нет, это невероятно!»

Штаб Киевского военного округа объявил благодарность штабс-капитану П. П. Нестерову. В приказе говорилось:

«Утром сего мая начальник 11-го корпусного авиационного отряда шт.-капитан Нестеров вылетел с аэродрома по направлению на Петербург и к вечеру того же дня достиг г. Гатчина. За лихой и умелый перелет благодарю от лица службы шт.-капитана Нестерова. Надеюсь, пример такого перелета возбудит соревнование среди других офицеров 3-й авиационной роты и привьет им сознание, что для успеха дела нужна не только смелость, а также и глубокое понимание и тонкое знание свойств аэроплана и мотора. Этим и силен шт.-капитан Нестеров…

(Начальник штаба генерал-лейтенант Драгомиров»[42].)

Проходя службу в Гатчине, а затем в варшавском отделении школы, П. Н. Нестеров внимательно следил за действиями авиации в первой Балканской войне 1912—1913 гг. и вносил в учебные полеты элементы воздушного боя. Он считал, что основным средством борьбы с самолетами противника должен быть самолет-истребитель, хотя и не отрицал роли зенитной артиллерии.

Участвуя в первой мировой войне, Нестеров сражался на Юго-Западном фронте с австрийской авиацией. Особенно досаждал русским авиаторам самолет системы «Альбатрос», который почти ежедневно появлялся над их аэродромом в районе Жолквы Львовской губернии. 26 августа 1914 года «альбатрос» появлялся дважды. Первый раз противник, как говорится, удрал от Нестерова, но вскоре появился снова. И тогда Петр Николаевич решил совершить таран.

По свидетельству очевидцев этого события поручиков В. Соколова и А. Кованько-младшего, австриец летел на высоте 1000—1500 м. Нестеров на своем быстроходном «моране» пошел наперерез «альбатросу». Вот он уже выше противника, делает над ним круг. Австриец снова попытался удрать, разгоняя самолет за счет снижения на полных оборотах мотора. Маневры П. Н. Нестерова быстры и решительны. «Нестеров зашел сзади, — пишет исследователь К. И. Трунов, — догнал австрийца и ударил „Альбатрос“, как сокол бьет неуклюжую цаплю. Сверкнули в воздухе светлые крылья „Морана“, и он врезался в австрийский самолет. Было 12 часов 5 минут. После тарана „Моран“ стал по спирали падать вниз. От самолета отделился мотор — он упал метрах в 130 от самолета… П. Н. Нестерова выбросило из поврежденного самолета, и он упал метрах в 25 от него. Момент, когда Нестеров был выброшен из самолета, установить не удалось. По одним показаниям, это произошло в момент столкновения, по другим — значительно позже»[43].

Друзья неоднократно предупреждали Нестерова об опасности задуманного им тарана, но он неизменно отвечал, что и опасность такого маневра не доказана. И хотя сам летчик погиб, опыт его последователей, особенно в период Великой Отечественной войны, показал, что во многих случаях тараны выполнялись успешно и летчики шли на них повторно. Как рассказал поручик Кованько, в том боевом вылете Нестеров не был вооружен даже браунингом. Это говорило о том, что еще на земле он принял решение таранить противника.

Комиссия установила, что «моран» Нестерова врезался сверху мотором (а не колесами) между плоскостями «альбатроса». На пропеллер были намотаны расчалки и обрывки тросов. Осмотр обломков «морана» показал, что шасси прогнулось или подломилось еще в воздухе, нижние тросы ослабли, и в момент касания земли аппарат сложился так, что концы крыльев лежали в одну сторону. Из материалов расследования вытекал однозначный вывод, что штабс-капитан Нестеров сознательно, презрев личную опасность, преднамеренно поднялся, настиг и ударил неприятельский аэроплан собственной машиной…

Это был первый таран в истории мировой авиации, а гибель отважного летчика по праву считается героической. Указом Президиума Верховного Совета УССР от 3 декабря 1951 года город Жолква Львовской области переименован в город Нестеров. На месте гибели героя-авиатора установлен памятник-обелиск. Живет память о Петре Николаевиче и в Гатчине. Решением от 16 июля 1949 года исполкома Гатчинского горсовета депутатов трудящихся Оранжерейная улица в Гатчине была переименована в улицу имени летчика Нестерова. Том же решением на доме № 16 по улице Чкалова, где жил П. Н. Нестеров, установлена мемориальная доска с надписью: «В этом доме в 1912 году жил выдающийся русский летчик Петр Николаевич Нестеров, основоположник высшего пилотажа и творец первого в истории авиации воздушного тарана».

Дела и помыслы Нестерова продолжил и развил его товарищ по 11-му корпусному авиаотряду Евграф Николаевич Крутень. Он окончил Киевский кадетский корпус, Константиновское военное артиллерийское училище и гатчинский авиационный отдел Воздухоплавательной школы, служил в 3-й авиационной роте в Киеве, в 11-м корпусном отряде Нестерова, воевал на Юго-Западном фронте, затем командовал армейским авиаотрядом.

Капитан Е. Н. Крутень в совершенстве владел техникой высшего пилотажа, разработал более 20 способов ведения воздушного боя и выхода из атаки. Он доказал, что успех в воздушном бою определяется тремя факторами: вертикальной и горизонтальной скоростью, маневренностью аппарата и преимуществом в высоте. Евграф Николаевич выдвинул идею «боевой пары» самолетов-истребителей, где ведущий прикрывается ведомым. В 1916 году вышла его книга «Создание истребительных групп в России».

Евграфу Николаевичу пришлось приложить немало усилий для создания первых русских истребительных отрядов, так как Верховное командование долго не придавало значения воздушному бою. В Генеральном штабе считали, что на первом плане должна стоять задача разведки. И только создание во Франции к середине 1916 года крупных истребительных отрядов подтолкнуло русское командование к выделению летчиков-истребителей в особую категорию. Официальной датой возникновения русской истребительной авиации считается 4 июля 1916 года, хотя первые отряды появились еще весной 1916 года.

В годы первой мировой войны капитан Крутень сбил более 15 вражеских самолетов, получил несколько наград. На фронте о нем ходили легенды. Немцы хорошо знали его «ньюпор» с изображением головы русского витязя на борту. Он сбивал «фоккеров» и «альбатросов» с первого захода, а впоследствии изложил свою теорию и практику в брошюре «Воздушный бой». Им написаны «Наставление летчику-истребителю», брошюры «Тип аппарата-истребителя», «Нашествие иноплеменников», «Военная авиация во Франции» и другие труды. Готовя материал для книг, Крутень завел в своем авиаотряде «Ведомость боевых вылетов», куда заносилось все, что касается встреч с самолетами противника, где регистрировались удачи и промахи.

Одаренный летчик был направлен на Западный фронт для изучения действий авиации союзников, проходил боевую стажировку во Франции, где получил Военный крест за сбитый немецкий самолет. Из Франции он был направлен в Англию, собрал материал для брошюры «Что думалось в Лондоне» и сделал наброски руководства по теории и тактике воздушного боя. Он считал, что французские и английские авиаторы лучше обеспечены и подготовлены, чем русские. Именно тогда Крутень пришел к выводу о том, что самолет-истребитель должен быть одноместным, а основным боевым порядком должна быть пара. Вернувшись на Родину, Евграф Николаевич не задержался в тылу, сразу же направился на фронт, к боевым друзьям, в свою стихию…

7 июля 1917 года, совершая посадку без горючего на свой аэродром, штабс-капитан Е. Н. Крутень разбился. Газеты того времени писали, что после великого Нестерова он был наиболее выдающимся из боевых летчиков. Характеризуя его боевую деятельность, журналисты подчеркивали, что только за одну последнюю неделю им было сбито три немецких самолета. В России тогда считался асом летчик, сбивший пять самолетов противника, а у Крутеня на счету было 17, его по праву называли трижды асом…

Преемником Нестерова и Крутеня стал командир 1-й истребительной авиагруппы штабс-ротмистр, впоследствии полковник, А. А. Казаков. Фронтовые товарищи и авиационное командование знали, что русский ас Казаков всегда бесстрашно шел в лобовую атаку, от которой противник обычно старался уклониться. Он смело сближался с вражеским самолетом и с расстояния 15—20 м расстреливал его. Кроме стрелкового оружия Казаков успешно применял придуманную им «кошку с лапками», снабженную пироксилиновой шашкой и капсюлем. При зацеплении «кошкой» за самолет противника шашка детонировала и причиняла повреждение.

9 марта 1915 года Казаков пытался зацепить «кошкой» немецкий «альбатрос», но операция не удалась, и тогда русский ас пошел на тарая. Это был второй воздушный таран в истории авиации, который наблюдали с земли тысячи русских и немецких солдат и офицеров. После успешного тарана «Моран-Ж» Казакова получил серьезные повреждения, одна лопасть воздушного винта отлетела. Пришлось выключить мотор и планировать на посадочную площадку. Хотя удар о землю был сильным и самолет перевернулся, летчик остался жив и невредим. Таким образом, второй в истории авиации воздушный таран был первым, окончившимся благополучно для таранившего пилота. Опыт Казакова придавал уверенность советским асам во время Великой Отечественной войны. Документально установлено, что по два тарана осуществили не менее 25 летчиков, из них 16 летчиков совершили двойной таран в одном бою. Алексей Хлобыстов применил таран трижды, а Борис Ковзан — четырежды[44].

Воздушными таранами 26 августа 1914 года и 9 марта 1915 года Нестеров и Казаков открыли новую эру в истории военной авиации. Они дали бесстрашным асам радикальное средство борьбы за господство в воздухе, принятое в первую очередь русскими авиаторами. Нельзя не отметить, что Казаков лично сбил 17 самолетов противника и 15 — в групповых воздушных боях.

Одним из наиболее ярких представителей русских авиаторов является Константин Константинович Арцеулов — внук известного художника И. К. Айвазовского. Он родился и вырос в Крыму, детство провел в доме знаменитого деда. Среднее образование Арцеулов получил в Севастопольском реальном училище, затем, следуя семейной традиции, поступил в Морской корпус. Но в 1908 году по состоянию здоровья его отчислили с флотской службы, и он возвратился в Крым, начав готовиться к поступлению в Академию художеств. Одновременно Арцеулов увлекался планеризмом, построил три планера.

Занятия в Петербурге, в студии Лансере, скоро сменились сборкой «Фармана-3» на заводе С. С. Щетинина. Юрист по образованию, Щетинин увлекался авиационным спортом. Вскоре ему удалось получить ссуду от Военного ведомства для открытия небольшого авиазавода. К началу войны там были освоены самолеты «ньюпор», «фарман» и «вуазен». Работа на одном из первых авиационных заводов России помогла Арцеулову подробно ознакомиться с устройством самолета и определила судьбу талантливого летчика и конструктора. С первых дней работы в сборочном цехе он стал готовиться к поступлению в авиашколу «Гамаюн». Кочевавшая но обложкам журналов реклама гласила: «Школа авиации в г. Гатчине. 45 минут пути от Петербурга. Лучший в России аэродром».

С осени 1910 года Арцеулов — в Гатчине. Учеба давалась легко: сказывался опыт полетов на собственных планерах. 25 июля 1911 года Константин Константинович сдал летный экзамен и получил диплом нилота — авиатора Всероссийского императорского аэроклуба.

С 1912 года Арцеулов начал работать пилотом-инструктором Севастопольского аэроклуба. Но в сентябре того же года он был призван в армию и зачислен в Крымский конный полк. В мае 1913 года кавалерийское командование произвело новобранца в младшие унтер-офицеры, а в августе уволило в запас. После службы он начал строить свой четвертый планер, однако уже в июле 1914 года был мобилизован на первую мировую и вместе с маршевым эскадроном отправлен на фронт. Только после настойчивых просьб о переводе в военную авиацию поступило распоряжение об откомандировании прапорщика Арцеулова в Севастопольскую школу. Через три с половиной месяца Арцеулов сдал экзамеп на военного летчика и 30 июля 1915 года прибыл в разведывательный корпусной авиационный отряд действующей армии. На русско-германском фронте он на «фармане» совершил около 200 боевых вылетов на разведку и корректировку артиллерийского огня. Летом 1916 года к его трем орденам прибавилось еще два.

21 мая 1916 года прапорщик Арцеулов был направлен в Москву для тренировки на аппаратах-истребителях, а в сентябре того же года начал организовывать в Севастопольской авиашколе истребительное отделение. В программе летной подготовки преобладал высший пилотаж, но из-за ошибок в технике пилотирования участились случаи срыва самолетов в штопор с трагическим исходом, что не давало покоя Арцеулову. Еще по Гатчинскому аэродрому он помнил о гибели капитана Дмитриева и поручика Серова, затем этот скорбный список продолжили имена летчиков Стояновского, Синельникова, Артемьева и других. Случаи штопора участились и в Каче. Уже после прихода Арцеулова из восьми полученных «фарманов» шесть разбились в результате штопора, все летчики погибли.

Известно, что под штопором понимается критический режим полета самолета, заключающийся в его неуправляемом снижении по крутой спирали малого радиуса с одновременным вращением относительно всех трех осей. Зная, что сваливание самолета в штопор происходит при выходе его на закритические углы атаки, Арцеулов искал пути обуздания этого коварного явления, считал своим долгом «побороть злого демона», уносящего жизни его коллег.

«Однако от желания, пусть самого горячего, разобраться в сущности штопора до осуществления этого намерения, — писал заслуженный летчик-испытатель СССР М. Л. Галлай, — путь долгий и непростой. Техника, как и природа, выдает свои тайны очень неохотно, да и то лишь тому, кто упорно к этому стремится.

Арцеулов — стремился. Всеми фибрами своей души.

Прежде всего он старался разгадать то, что называется физикой явления. Это вообще основа всякого исследования в области техники и естествознания — сначала составить себе представление (пусть поначалу гипотетическое) о физической сущности исследуемого явления, а потом уж предпринимать любые расчеты и эксперименты для его проверки, количественной оценки, изыскания приемов использования на практике…

И Арцеулову показалось, что он понял. Действительно понял или это только так ему показалось, на это ответить мог только эксперимент — проверка в полете.

Не вдаваясь в подробности и идя на некоторое упрощение, скажем, что суть дела Арцеулов справедливо усмотрел в том, что встречный поток воздуха обтекает попавший в штопор самолет под чересчур большими углами снизу и сбоку… Именно от этого и возникает неуправляемая авторотация — самовращение.

А раз так, значит, для вывода из штопора нужно постараться прежде всего поставить самолет «по потоку» — педалью руля направления устранить боковое скольжение, а рулем высоты опустить нос самолета. Это-то и представлялось летчикам противоестественным! С первых дней обучения полетам они усваивали, что, если нос самолета опускается, надо противодействовать этому, отклонив ручку управления на себя. Вот они, попав в штопор и оказавшись в положении носом к земле, и тянули ручку изо всех сил… только усугубляя этим штопор.

Нет, по концепции Арцеулова — если она только справедлива — выходило, что в штопоре надо отклонять ручку вперед…»[45]

Для того чтобы проверить свои выводы на практике, Арцеулов выполнил преднамеренный ввод самолета «Ныопор-XXI» в штопор и вывод из него. Предположения и выводы талантливого летчика подтвердились. Штопор был покорен! Сотни летчиков сохранили свою жизнь благодаря обоснованному и подтвержденному на практике способу вывода самолета из штопора. Это событие навсегда вошло в летопись авиации, а имя Арцеулова стало бессмертным.