Глава седьмая

Могилы и размышления

О жизни и о смерти

Люди, принадлежащие к разным народам, разнятся между собою не столько по образу жизни, сколько по отношению к смерти. На первый взгляд — это парадокс. Принято считать, что смерть равняет все и всех. Но так ли это? Подумаем и разберемся.

В жизни человек минувших эпох хотел иметь пищу и женщину, кров над головой и детей — продолжателей его рода, своеобразное ощущение бессмертия в потомстве. Чтобы осуществить эти скромные чаяния, ему были нужны орудия и оружие, предпочтительно наилучшие из тех, какие в его время на тогдашнем уровне техники существовали. Если он их и не изобрел сам, то воспроизводил все, что видел у соседей, а если и это оказывалось сложно, то выменивал или отнимал нужную вещь. Этим объясняется, что ареалы распространения тех или иных типов орудий (ножей, керамики и т. п.) всегда шире ареалов распространения племен. Археологическая культура и этническое единство совпадают редко.

Зато обряд погребения мертвых почти всегда имеет особенности, отличающие его от всех других обрядов. Похороны близкого, дорогого человека — дело настолько интимное, что подражание чужеземцам казалось примитивному сознанию неуместным. Хотя теоретически количество способов похоронить покойников очень невелико (ну, можно труп закопать, положить на землю или на дерево, сжечь, бросить в воду; больше, пожалуй, ничего не придумаешь), но детали в каждом случае разнятся настолько, что определить, кто погребен в той или этой могиле, по большей части возможно. Изменение обряда погребения бывает лишь при смене религии, но это явление редкое и связанное с коренной ломкой этнического бытия и сознания. Племя, сменившее веру отцов, по сути дела иное племя.

Могильник на бугре Степана Разина оказался археологическим музеем. Там были остатки древних сарматских погребений и сарматской керамики. Сарматские могилы были нарушены могилами хазарского времени, и тут выявилось неожиданное многообразие. Обычно разные типы погребений на одном кладбище показывают смену эпох и народов, но здесь пять типов относятся к одному времени. Они сосуществовали! Могилы воинов тюркютского хана и могилы хазарских женщин и детей расположены на тесном кладбище вперемежку, в одном слое, но с четкими интервалами между могилами — не менее 1,5 м. Очевидно, когда здесь хоронили, могилы имели внешние признаки, которые стерли время, дожди и ветры.

Первыми нам попались погребения самих тюркютов, потом их союзников — теле, силами которых тюркюты «геройствовали в пустынях севера».[14, т. I, с. 301] Затем открылся старичок-печенег и под конец раскопок 1961 г. мы нашли барсила. Больше нигде такого разнообразия не встречалось, зато хазарские погребения были разбросаны по всей дельте. Поэтому описание хазарских могил мы дадим в конце главы. Как видно, степняки-кочевники и хазары умирали и жили в близости и согласии, вместе ходили громить персов и вместе отражали натиск арабов. Хазар, барсил, тюркютов, телесцев связывала не общность быта, нравов, культуры или языка, а общность исторической судьбы. Они были различны, но они были друзьями. И с этой точки зрения понятно, почему лишенная престола и гонимая на родине западная ветвь династии Ашина нашла убежище в Хазарии и правила там до начала IX в., когда власть от тюркских ханов перешла в руки еврейских царей. Вот первое, что рассказали о былой жизни могилы, будучи нанесены на план. Посмотрим, что смогут добавить они, взятые по отдельности.

Тюркюты. Покойников сжигали, а пепел прикрывали землей.[14, с. 228–230] На Алтае, где грунт очень тверд, они закидывали прах мертвецов камнями из соседних древних могил. Благодаря этому удалось установить, что площадки, куда складывали пепел, были четырехугольными.[24] Вот такие же площадки были встречены нами на бугре Степана Разина, с той лишь разницей, что прах был засыпан супесью, спекшейся в корочку, прикрывавшую остатки обожженных костей и обломки железных ножей.[35]

Трупосожжение — обычай воинственных народов. Потомки завоевателей Индии — ариев — индусы сжигали покойников и бросали пепел в воду. Но так как сжечь человеческое тело нелегко, то с течением времени стали бросать в реку на съедение крокодилам полуобожженные трупы. Норманны клали умершего на ладью, поджигали и отталкивали от берега. В море плыл факел, погружавшийся потом в бездну. Сжигали трупы и римляне, причем со свойственной им точностью они дали объяснение возникновения обычая: «сожжение трупа не было у римлян древним установлением; умерших хоронили в земле, а сожжение было установлено, когда, ведя войну в далеких краях, узнали, что трупы вырывают из земли» (PI. VII, 187).[цит. по: 73, с. 214] Надо полагать, что тюркюты, такие же воины, какими были древние индусы, римляне и норманны, также боялись, что враг осквернит или оскорбит прах их богатыря, при жизни наводившего на него ужас. Судьба трупа в то время интересовала не только родных и друзей, но и врагов. Все степные и сибирские народы верили в загробную жизнь. Тело казалось им своего рода одеждой, которую можно при случае сменить, но жалко, потому что она красивая, удобная и привычная. Поэтому в тюркских надгробных надписях часто упоминается слово «отделился» от стад, жен, друзей. Иногда его подменяет слово «не насладился» тем же самым. Но все-таки покойник продолжал говорить от своего лица. Иначе говоря, памятник для тюркютов по значению и смыслу был противоположен надгробию нашего времени; ведь у нас родные и друзья обращаются к покойнику, а у тех было наоборот.

Вера в посмертное существование была настолько сильна и отчетлива, что в 649 г. Ашина Шоно (Волк), один из самых видных кавалерийских генералов империи Тан, на похоронах императора Ли Шиминя, бывшего его личным другом, хотел заколоться, чтобы не разлучаться с любимым вождем. Китайские вельможи, скептики и циники, не допустили самоубийства.[93, с. 178]

Такое отношение к смерти влекло за собою жестокий обычай человеческих жертвоприношений. На похоронах Истеми-хана в 576 г. было убито четыре военнопленных, чтобы сопровождать хана в посмертном существовании (Менандр в книге «Византийские историки»[16, с. 421–422]). Археологической проверке это свидетельство не поддается, потому что огонь не оставляет после себя ничего, но аналогичный обычай был у телеских племен, близких по языку и быту к тюркютам, а их погребения тоже найдены в нашем могильнике.

Телесцы, не менее храбрые и неукротимые, чем тюркюты, были не войнолюбивы, а вольнолюбивы. Их идеалом была не победа над врагом, хотя они одержали их немало, а пастьба скота на приволье степей, песни и сказки у очага в юрте, и поэтому они проявляли огромный интерес к любой чужой культуре, кроме китайской. Их обряд погребения был иным, тоже не похожим ни на какой другой. «Мертвых относят в выкопанную могилу, ставят труп посередине, с натянутым луком, опоясанный мечом, с копьем под мышкою, как будто живой; но могилу не засыпают».[14, т. I, с. 216] Подобных могил до сих пор в Центральной Азии не найдено, и немудрено, потому что труп растаскивали птицы и волки. Но на бугре Степана Разина могильная яма в легкой супеси заплывала быстро, и нам удалось обнаружить четыре телеских погребения.

Телесца очень трудно не узнать. Вертикальное положение, приданное трупу, сохранялось недолго. Тело сгнивало, а кости падали на дно неглубокой могильной ямы. Самое досадное для археолога, что при этом обряде в первую очередь портился череп, наиболее открытый дождю и ветру. Сохранялись тазовые кости, по которым можно установить, что похоронены были мужчины.

Едва мы решили загадку перепутанных костяков на западном конце бугра, как были поражены находкой ценной, но малоприятной. Рядом с остатками телесца лежал скелет женщины, у которой шейные позвонки были смещены. Бедняжке свернули шею. Такая же девица была найдена на восточной половине кладбища. Обе были без вещей, может быть, их отправили на тот свет сопровождать повелителя нагими. А вот лошадиных костей не оказалось. Видимо, в походе лошадь ценилась дороже пленницы. Ведь телесцы были не на родине, а на войне.

Еще интереснее оказалось третье погребение в могиле глубиной 0,75 м, где были перемешаны кости зрелого мужчины с костями коня. Скелета девушки рядом не оказалось, хотя это не было исключено. Возможно, что он был сдан современными предприимчивыми аборигенами в утиль. В этом погребении наибольшую сложность представляло то, что наряду с телеским обрядом были видны следы огня: много золы и кости слегка обожжены. По-видимому, этот воин был особо любим своим командиром и они почтили его огненным очищением, в котором отказывали простым ополченцам из союзных племен. Западные тюркюты умели ценить доблесть и верность своих иноплеменных соратников. Поэтому их династия так долго продержалась на престоле, сначала в Семиречье, а потом на Волге. И в самом деле, система объединения орды, т. е. войска, составленного из богатырей, и родоплеменных союзов, где было не меньше храбрых воинов, нуждавшихся только в организации, была выгодна для обеих сторон. Эта система, носившая название «эль»,[29] позволяла кочевникам долго отбивать нападения цивилизованных соседей с юга и востока, ибо, как известно, цивилизация не всегда связана с миролюбием и справедливостью. А кочевники имели право жить в родной степи, не подчиняясь захватчикам.

Печенег был почти дома, и потому определить, что найденный нами скелет старика с конем не может быть никем иным, оказалось несложным.[65, с. 153–156] Впрочем, сказать «с конем» — значит, допустить преувеличение. Большая часть старого, пятнадцатилетнего коня была, видимо, съедена на поминках, а в могилу положены только голова с уздечкой да четыре ноги. Это было тоже «сопровождение», но оно кажется более приемлемым, нежели убийство пленных девушек. Пусть лучше в могилу кладут вещи, как, например, этому печенегу положили седло с круглыми стременами. Сразу стало ясно, что он носил мягкую обувь вроде ичигов, потому что, когда у всадника есть сапоги на твердой подошве, он предпочитает стремена с прямой подставкой. И седло и стремя подсказывают своими формами, что этот печенег попал на Волгу с востока, из Рын-песков, еще задолго до того, как его потомки пробрались к берегам Днепра и убили там князя Святослава в 972 г. С тех пор у нас держится дурное отношение к печенегам, хотя за тысячу лет можно и пересмотреть проблему. Правда, печенегов не хвалят, кроме русских, еще и греческие хронисты, и весьма скептически о них отзываются арабские и персидские географы, потому что от печенегов всем этим народам досталось изрядно. Но так ли уж они правы? Мне невольно вспомнилось стихотворение Саади, которое я тут же перевел.

Когда-то я в книге какой-то читал,
Что некто во сне Сатану увидал.
Тот был кипариса стройнее на вид,
И свет исходил от прекрасных ланит.
Сказал человек: «О отец суеты!
Пожалуй, красивее ангелов ты,
А в банях украдкой рисуют себя,
Противно и гадко рисуют тебя».
Тут див, испустивши рыданье и вздох,
Ответил: «Ты видишь, не так уж я плох.
Во мне безобразного нет ничего,
Но кисти в руках у врага моего».

Подумать только, сколько исторического хлама несем мы в своем сознании, даже не подозревая об этом. Мы мыслим привычными категориями симпатий и антипатий, совсем забыв о том, как и почему они возникли, даже не думая о том, насколько они справедливы. К примеру сказать: печенегов победил еще Ярослав Мудрый, и зла они наделали Руси куда меньше, чем половцы или ногайские татары. И вряд ли они были действительно более дикими, чем прочие кочевые племена степи или охотники верховий Волги — угры и финны?! Расцвет культуры печенегов падает на период первых веков нашей эры, когда они населяли Восточный и Центральный Казахстан. В то время к их державе, Кангюю, соседи относились с уважением и опасением. Засуха в III в. подорвала их могущество. Только в VIII в. они обрели свободу и отстояли себя от тюргешей и уйгуров, но были вытеснены в бесплодные Приаральские степи. Жилось им там неважно. Соседние племена хватали печенежских детей и продавали их в рабство. Затем половцы и гузы надавили на остатки печенежского народа и вытеснили их на запад. Печенеги держались до последней возможности, пока Алексей Комнин при Лебурне в 1091 г. не нанес им жестокого поражения, подорвавшего силы народа. Тем не менее они попытались еще раз найти место под солнцем для своих детей и стад, но снова были разбиты Иоанном Комнином в 1122 г. После этого уцелевшие от побоища поселились в низовьях Дуная и слились с болгарами. Их потомками считают племя гагаузов, забывших тюркский язык только в начале XX в.

Невольно думается, что печенегам справедливее посочувствовать, а не ненавидеть их. И сколько еще есть в истории средних веков вопросов, которые мы должны пересмотреть и продумать заново, потому что новый накопленный материал уже не лезет в рамки старых, дореволюционных концепций.

Барсилы — одно из праболгарских племен — жили по соседству с хазарами.[7, с. 312] В V в. они враждовали, потом, к X в., слились с хазарами и растворились в них. Однако в VII в., когда перевес хазар уже отчетливо выявился, барсилы еще сохраняли этнические черты, отличавшие их от хазар; в частности, обряд погребения: барсилы хоронили своих покойников в могилах с подбоем.[35, с. 130]

На восточной половине бугра мы наткнулись на подбой, сделанный в боку высокой кочки и заполненный мелкой рыхлой землей, что образуется только при медленном осыпании стенок и кровли могильной ямы. Когда землю вычистили, то перед нами предстал скелет воина, в головах которого лежал крестец барана — обычная жертва, пища для отправившегося в потусторонний мир. Коня при покойнике не было, но были железная узда, седло-подушка, обшитое костяными пластинками, круглое стремя, как у печенега, и на поясе железный нож с деревянной ручкой. Весь инвентарь показывал, что и этот человек умер в VII–VIII вв., но в отличие от всех прочих погребений он лежал головой к востоку, а не к западу или северу. Словом, это был человек совсем иных представлений о мире и о смерти, хотя, к сожалению, больше ничего о его культуре сказать нельзя.

Но самое интересное было то, что с правой стороны скелета лежала сабля в деревянных ножнах. Лезвие ее было изогнуто, хотя очень незначительно, но зато была отогнута и рукоять сабли [прим. 20], а ничего более важного представить себе нельзя: сабля свидетельствовала о военной реформе VI в.

Сабля. В доисторические времена, когда отдельные небольшие племена оспаривали друг у друга владение охотничьими угодьями, возникла нужда в оружии. Первоначально в основу техники убийства себе подобных были положены три принципа: оружие метательное — камень, которого мы в этом разделе касаться не будем; колющее — копье и ударное — палица. С течением времени они совершенствовались: облегченное копье превратилось в дротик и стрелу, утяжеленное — в пику; палица с добавлением обработанного камня на конце стала топором, а после изобретения плавких металлов — длинным мечом. Дистанция огромного размера, но принципы были неизменны. Таким оружием воевал весь античный мир.

Конечно, некоторые усовершенствования были введены при освоении закалки железа. Можно было делать меч с острым концом и пользоваться им одновременно как колющим и рубящим оружием. Таков глаудиус римских легионеров. Можно было насаживать топор на пику — получалась алебарда, которой мастерски владели китайские пехотинцы. Но все это были детали и усовершенствования принципов, казавшихся неизменными. Меч на первый взгляд более совершенное оружие, чем копье, но он имеет принципиальный недостаток. Коротким мечом трудно достать уклоняющегося противника, а длинный, двоеручный меч тяжел и при продолжительном бое утомляет руку меченосца, в то время как копьем можно действовать долго. Древние воины достигали в этом искусстве таких вершин, что на полном скаку ловили концом копья кольцо, которое инструктор держал в пальцах. Разумеется, для этого была нужна долгая выучка и постоянная тренировка.

Но я уже слышу возражение: «А где же принцип резания, т. е. ножа, без которого ни один человек в наше время не может и часу прожить? Как же обходились без него древние люди?» Да, резали и тогда, но техника камня не позволяла доводить режущие предметы до той степени совершенства, которая необходима во время боя. Каменным ножом можно было перерезать горло связанному врагу или, как ацтекские жрецы, вынуть из груди пленного сердце, но не больше. Бронзовые кинжалы употреблялись как колющее оружие ближнего действия и никак не могли соперничать с копьями или мечами.

Но вот в VI в. или около того алтайские кузнецы, получавшие кричным способом великолепное железо, придумали чуть-чуть искривить меч и отогнуть его рукоять назад. Тогда это лезвие при оттяжке стало не только рубить, но и резать. Эффективность оружия увеличилась во много раз. Сабля (это она и есть) не проламывала головы и не крушила кости; она их разрезала, причем не требовалось большого веса клинка, а только умение при ударе потянуть оружие на себя. В те времена железные панцири были редкостью и больше всего употреблялись кафтаны с нашитыми на них пластинами и бляхами. Найти место для удара было легко, и всадники, вооруженные саблями, оказались решающей силой в рукопашной схватке. Недаром «Повесть временных лет» приводит пример, что поляне платили хазарам дань мечами, а хазары были вооружены саблями. Летописец ретроспективно предсказывает, что обоюдоострый меч в конце концов одолеет саблю с одним острием; но, конечно, как мы уже видели, для поражения хазар русскими было много веских причин и другого характера.

Для того чтобы оценить значение нового оружия, обратимся к тексту, написанному в X в., но описывающему битву VI в. на основании источников, до нас не дошедших. Это сочинение Абулькасима Фирдоуси «Шахнаме», где поэтическая форма отнюдь не мешала описаниям батальных сцен. Конечно, в этом произведении есть, и не может не быть, много моментов, привнесенных личными качествами автора (лиричность) или требованиями вкуса эпохи (дидактика), или его политическими установками (патриотизм), но мы выберем отрывок, где эти особенности будут неощутимы, а сравнительная ценность видов вооружения очевидна. Дальнейшему изложению необходимо предпослать несколько пояснений.

В 590 г. персидский полководец Бахрам Чубин, незадолго перед тем одержавший победу над тюркютами при Герате,[28] попал в немилость. Опасаясь казни, он поднял восстание и, захватив власть, короновался шахом Ирана. Законный наследник престола, царевич Хосрой, бежал в Византию и там получил военную помощь, с которой двинулся добывать трон своих предков. Решающая битва византийских интервентов, поддержанных армянами и персидскими эмигрантами-роялистами, с профессиональной армией Бахрама и примкнувшими к нему тюрками произошла у Балярата, одной из речек, впадающих в озеро Урмия, в августе 591 г..[25, с. 240] Для нас интересен только первый эпизод этой битвы — поединок богатыря Гота-хазара (приравненного по боеспособности к тысяче обычных воинов) и Бахрама, научившегося у тюркютов обращению с новым оружием — саблей.

Лишь подняло солнце чело над горой,
Над толпами поднялся шум боевой.
Как неба вращенье — движенье полков,
И солнце затмилось от блеска клинков.

Дальше идет длинное описание диспозиций обеих армий с указанием имен полководцев — командиров подразделений и много внимания уделяется чувствам молодого царевича Хосроя, вынужденного истреблять свою персидскую армию при помощи своих заклятых врагов — греческих наемных войск. Затем начинается описание первой атаки византийцев.

Когда ж барабаны забили вокруг
И войнолюбивые двинулись вдруг,
Ты скажешь: земля поднялася грядой,
Залитая к небу жестокой враждой.
Тут землю основой [прим. 21] увидел Хосрой,
Утком [прим. 21] — наступающих воинов строй,
Наполнилось мыслями сердце его [прим. 21],
И чащею сделался мир для него [прим. 21].
Вдруг вырвался гот [прим. 22] из воинственных толп
Весь в черном железе, похожий на столп,
И крикнул Хосрою: «Врагов осмотри!
Где раб, пред которым бежали цари.
Его указать мне — вот дело твое.
А дело для сердца мужского — копье!»
Припомнивши битвы минувшие, шах
Стоял молчаливо, с тоскою в очах,
А после ответил: «Что ж, выйди вперед;
Он в поле заметит тебя и найдет.
Попробуй тогда от него не бежать,
Чтоб губы потом от стыда не жевать» [прим. 21].
Тут гот от Хосроя вернулся назад,
Схвативши копье и сражению рад.
Как слон опьяненный, он шел, разъярен,
Иль будто был ветру товарищем он.
Елян Сина [прим. 23] крикнул Бахраму: «Гляди!
Там див пред румийцами встал впереди.
Как слон он, железная пика в руках,
И спрятан аркан далеко в тороках» [прим. 24].
В руках у Бахрама взметнулся клинок,
Свистящий, как в свежей листве ветерок.
Шах [прим. 25] на ноги, это увидя, вскочил,
На гота заплаканный взор устремил.
Лишь только рванулся румиец на бой,
Сжал пятками землю сухую Хосрой.
Не сделала пика Бахраму вреда,
Щитом отразил он удар без труда,
Ударил ответно, клинком боевым,
И гот — пополам развалился пред ним.

Гот погиб из-за неосведомленности в новинках военной техники. Он ожидал встретить врага с мечом, а не с саблей. Тогда бы панцирь предохранил его, он получил бы легкую рану и возможность второго удара, который при сближении стал бы для Бахрама последним.

Конечно, тесный строй копьеносцев был по-прежнему неуязвим для всадников с саблями, но те не принимали боя, а расстреливали скученного противника из луков; когда же копьеносцы рассыпались, чтобы не представлять слишком легкую цель для стрел противника, сабельщики вынуждали их к поединкам и имели все шансы на победу.

Битва при Балярате окончилась победой византийцев лишь потому, что они прижали персов к отвесными утесам, лишили свободы маневрирования и задавили численным перевесом — 60 тыс. против 40 тыс. Но в степях всадники, вооруженные саблями и луками, не имели себе равных вплоть до изобретения огнестрельного оружия. Несмотря на то что европейские рыцари во время крестовых походов немало пострадали от турецких и арабских сабель, они не сумели перестроить свою привычную военную выучку и продолжали сражаться мечами, с течением времени превратившимися в кирасирские палаши. Искусство владения саблей требовало совсем иной тренировки и других психофизических качеств бойца и даже лошади. Тяжелые европейские кони, на которых рыцари бросались в сокрушительные, но, как правило, неудачные атаки, не годились для сабленосца, основными качествами которого были поворотливость и быстрота. Только Наполеон попытался переучить своих кавалеристов, взяв за образец тактику египетских мамлюков, но реформа запоздала и не спасла французскую кавалерию от русских гусарских сабель и казацких шашек, лишь немного усовершенствованных сравнительно с той, которая лежала в подбое могилы барсила. Трудно описать нашу радость при находке пращура русского оружия, ныне занимающего почетное место в коллекциях Эрмитажа.

Сарматы населяли приволжские степи в первые века нашей эры, и только гунны в IV в. оттеснили их на запад. Могли ли с ними столкнуться хазары? — вот вопрос, на который можно ответить двояко. Нет, потому что хазары — потомки хуннских воинов и сарматских женщин; да, потому что такой большой народ, как хазары, не мог появиться за одно поколение и должен был некоторое время сосуществовать с «чистыми» сарматами. Оба ответа не могут считаться достаточными, и только археология в состоянии установить: жили ли сарматы в дельте Волги на тех самых местах, где мы нашли хазар, или оба народа сосуществовали в III–IV вв. и разделили между собою прикаспийские земли, причем сарматы взяли степь, а хазары — дельту.

Вспомним, что в I–II вв. Волга была еще маловодна, но в то время, когда гунны теснили сарматов на запад (III–IV вв.), разлилась широким потоком, а степи превратились в пустыни. До этого времени Волга текла по нескольким руслам среди равнин и бугров, как ныне текут Хурдун и Кигач. Если так, то сарматам незачем было делать выбор между двумя ландшафтами, ибо в их время существовал только один. Следовательно, мы должны были искать сарматские могилы там же, где находили хазарские, только считая их более древними. И наши поиски увенчались успехом. Первая находка была сделана на бугре Степана Разина. На глубине 0,75 м в полуметре от тюркютского захоронения раскрылось горло сероглинного сарматского сосуда. Затем на бугре Билинга нам посчастливилось наткнуться на погребение богатой сарматки. Ее широкая одежда была украшена нашитыми на нее бусами и заколота фигурными бронзовыми фибулами, застежками, сконструированными по принципу французской булавки. На груди у нее лежало бронзовое зеркало. Разумеется, одежда истлела, но бусы и фибулы показывали, насколько она была широка и, вероятно, удобна.

Итак, сарматы населяли дельту в первые века нашей эры. Так мы нашли предков хазар.

Хазария и географический детерминизм

Следя за ходом нашей мысли, подсказанной наблюдениями во время путешествий по пустыням и дебрям, читатель может подумать, что роль географического фактора, оттененная нами, близка к концепции географического детерминизма, наиболее четко сформулированного Монтескье в книге «Дух законов».[98, рр. 290–293] Но достаточно привести примеры истолкования Монтескье значения явлений природы человеческого общества, чтобы убедиться, насколько разнятся его и наши подходы к теме и выводы.

Монтескье утверждает, что жаркий климат расслабляет душу и тело, а холодный делает человека крепким и энергичным. Южане сильно ощущают боль, а северяне отличаются малой чувствительностью. В восточных странах жаркий климат порождает физическую и умственную лень, вследствие чего нравы, обычаи и законы там не меняются. Народы жарких стран не обладают мужеством и почти всегда бывают порабощены северными, мужественными народами. «Бесплодие почвы делает людей искусными в мастерстве, трезвыми, закаленными в труде, мужественными, способными к войне, так как им надо добывать себе то, в чем им земля отказывает; плодородие страны вместе с зажиточностью дает жителям изнеженность и любовь к сохранению жизни».[98, р. 234] На равнинах, где трудно защищать свободу, устанавливается деспотическое правление, а горцы могут себя отстоять, потому что вести завоевания на пересеченной местности трудно. К этим и подобным утверждениям сводится теория географического детерминизма, подчиненная рационалистической идее всеобщей закономерности, куда входят и явления общественной жизни.[18, с. 99]

Гораздо важнее принципиальная сторона дела. Все сторонники концепции географического детерминизма предполагают наличие прямого влияния природы на психику людей и общественное развитие. С нашей же точки зрения, такого влияния нет. Общественное развитие — форма спонтанного движения по спирали, и тем самым никак не может быть связана с экзогенными явлениями, в том числе изменениями климата и ландшафта. Психика людей — тоже явление особого порядка, зависящее от физиологии, которая во время рождения географического детерминизма была наукой неразвитой, и значение ее не учитывалось. По нашему мнению, роль природы сказывается на этнографических особенностях и ареалах распространения народов, но не непосредственно, а через хозяйство, т. е. основу экономической жизни. Природа не имеет определенного влияния на жизнь людей. Ландшафт не определял род занятий какого-либо народа. Там, где привычные занятия были невозможны, представители этого народа предпочитали не селиться. Поэтому жители лесов редко осваивали полупустыни, а предпочитали речные долины, а степняки, даже овладев лесными массивами, выбирают для жительства открытые места. Угры-самодийцы и тюрки-якуты заселяли тундру и луга в долине Лены, оставив тайгу лесовикам — хантам и эвенкам. Исключений из этого правила немного, и они всегда могут быть объяснены событиями политической истории. Разница между нашим подходом и географическим детерминизмом очевидна. Оба метода исключают один другой.

Нетрудно заметить, что собранный нами материал позволяет отвергнуть все перечисленные утверждения Монтескье, который строил свои соображения на недостаточном количестве сведений. История Северной Азии и Восточной Европы оставалась вне сферы его внимания, так как в середине XVIII в. она была еще неизвестна европейцам. Лето в монгольских и казахских степях более жаркое, нежели в Западной Европе и Передней Азии, но это родина богатырей. Умственная лень и неизменность обычаев на Востоке — миф! Мы видели, насколько напряженной там была экономическая и политическая жизнь в раннем Средневековье, в то время как, наоборот, Запад был почти в состоянии застоя. Говорить об отсутствии у южных народов мужества нелепо, потому что арабские завоевания VII–VIII вв. были сделаны именно южанами, и аналогичных примеров можно найти сколько угодно. Системы в географической концепции завоеваний нет: побеждают то одни, то другие. Суровость природы отнюдь не способствует закаленности людей. Там, где природные условия действительно тяжелы, например в Сахаре, сибирской тайге, Гренландии, — жители изнуряются в ежедневной борьбе за поддержание существования и никакого развития у них не наблюдается. Равнины также не способствуют образованию деспотизма, так, например, гузы, печенеги, половцы жили свободными родоплеменными союзами, а в горной Грузии или Малой Азии с глубокой древности установилось монархическое правление. Наконец, защищаться в степи, используя стратегический маневр в пространстве, куда легче, чем оборонять горные крепости, откуда нет выхода. Суждения Ш. Монтескье соответствуют уровню науки его времени и в XX в. всерьез приниматься не могут, как и мнения его последователей. Игнорирование основы человеческого общества — способа производства материальных благ — неизбежно завело их в тупик.

Хазары оставили наибольшее число погребений. На бугре Степана Разина их найдено пять, на Казенном бугре — три, на Бараньем бугре, который мы не успели раскопать [прим. 26], ограничившись предварительным осмотром, — три и на нескольких других буграх встречены сильно разрушенные и маловыразительные, но, несомненно, хазарские костяки. Это дало возможность установить характерные черты хазарского обряда погребения.

Труп клали на землю, головой чаще на запад, но иногда на север. В изголовье ставили два сосуда: один из серой глины, очевидно с кашей, а другой из красной — с вином или каким-нибудь другим напитком. Кроме того, в изголовье клали в жертву мясо, чаще баранину (один раз попался целый скелет ягненка), иногда птицу, а однажды мы были потрясены, потому что на месте, где полагалось быть жертве, оказался скелет младенца. Вещей при скелетах очень мало. Иногда встречаются железные ножи и поясные пряжки, перержавевшие и истлевшие до такой степени, что их трудно перенести с земли на вату; бывает в левом ухе серьга-колечко, и однажды встретилась железная бляха, вернее следы ее, нашитая на одежду. Это бедные погребения небогатых людей, трудом добывавших себе средства к существованию и не позволявших себе роскоши закапывать в песок нужные или ценные вещи. В этих комариных местах жила не хазарская знать, а беззащитный народ.

Наше внимание обратило на себя то, что хазарские сосуды из погребений очень похожи на плохонькие сарматские. Разница, конечно, есть, их не спутаешь, но кое-что в форме, промешанном тесте и даже обжиге роднит их между собой. Что ж, это не случайно и не удивительно. Хазары в какой-то, пусть небольшой, степени потомки сарматов; жили они если не в одинаковых, то похожих условиях, а глина у них была одна и та же, что обусловило сходство теста. Поэтому и сосуды у них похожи. Но сарматы обладали великолепным вкусом и огромнейшими богатствами, награбленными у скифов, побежденных ими во II в. до н. э. У сарматов эпоха первоначального накопления прошла легко, и они могли позволить себе изощряться в художествах. Хазары же долгое время боролись за право на существование, а победив, подпали под власть инородной правящей верхушки. Условий для бурного роста материальной культуры у них не возникло. Впрочем, если бы нам удалось найти остатки хазарских столиц, если даже не Итиля, то хотя бы Семендера, расположенного где-то на Тереке,[7, с. 399] то мы наверняка обнаружили бы там предметы искусства и следы роскоши. Те же места, в которых мы работали, были для Хазарии провинцией, деревней, но для нас хазарская деревня была не менее интересна, чем столица, и бедность материала нас отнюдь не смущала, а скорее будила в наших головах и сердцах мысли и чувства, необходимые для продолжения поисков.

Весьма странно было констатировать, что почти все хазарские скелеты носили следы тяжелых повреждений огромной давности. В большинстве случаев черепа разбиты ударами чекана или дубины в лоб или в висок, а ноги ниже колен обрублены. Часто обрублены пальцы правой руки. Среди костей очень часто находятся зола и угольки от костра, но это не следы трупосожжений, потому что кости не подверглись действию слабого огня, опалившего, по-видимому, лишь кожные покровы и мышцы.

Наши находки оказались иллюстрацией к сообщению армянского автора Моисея Каланкатуйского, который рассказывает о «разрезанных мечом и ножами трупах», «скверной неистовой резне» и «беснующемся плаче» над мертвыми![60, с. 193, 199–200] И все-таки обезображенные трупы были похоронены тщательно, с соблюдением ритуала. Очевидно, мы столкнулись с древним поверьем — страхом перед мертвым, уверенностью, что покойник может принести вред. Все древние народы боялись злых духов, но не все связывали их с трупами. Например, древнегреческая эмпуза, которой пугали детей, рисовалась как оборотень, тюркские албасты и джезтырнаки — ночные духи и т. д.

Вера в то, что сам труп (а не дух покойника) опасен для живых людей и особенно родственников, очевидно, возникла у древних угорских народов и была занесена в Европу венграми. Не случайно, что легенды и рассказы об упырях, которых на Балканах называли вурдалаками, а в Венгрии вампирами, распространены только в странах, граничивших с Венгерским королевством: Польше, Сербии, Болгарии да еще на Правобережной Украине, где с XI в. осели соседи древних венгров — тюрки-гузы. По единодушному свидетельству восточных авторов, «вера хазар походит на веру тюрок-гузов»[40, с. 146–147] и вряд ли она, по бытовым воззрениям, сильно отличалась от религии древних венгров. Суеверия распространяются быстро и легко перенимаются даже у врагов, а венгры и хазары иногда бывали союзниками. Если принять эту гипотезу, то калечение трупов объяснить легко: чтобы лишить мистического врага возможности двигаться, его опаливали огнем и обрубали конечности. С точки зрения примитивного сознания этого было достаточно.

Бросим взгляд на этнографические параллели. Там, где похороны стали делом религии, т. е. в христианских и мусульманских странах, обряд погребения был строго определен и родственники покойного вынуждены были ему подчиняться. Зато после похорон кто-нибудь из односельчан рассказывал, что покойник гнался за ним ночью или что-либо в этом роде. Тогда труп выкапывали, протыкали грудь мертвеца осиновым колом, а иногда просто сжигали. До XVII в. эти суеверия были весьма распространены, да с ними тогда никто и не боролся. Может быть, у хазар было не это, а сходное представление, но так или иначе, важно, что их представление о смерти весьма отличалось от тюркютского, телеского и печенежского, что опять-таки указывает на известную самостоятельность их культуры.

Дата могильника

Теперь мы можем заняться датой, которая на основании всего комплекса находок может быть уточнена. Нижней датой можно с уверенностью считать VI в., так как именно тогда в Поволжье появилась сабля[52, с. 75][58, с. 160 и след. ] и круглые железные стремена.[47, с. 518][23, с. 234] Последние сменились к IX в. стременами с плоской подножкой,[80, с. 137, 148–150] но круглые стремена могли сосуществовать с ними некоторое время, и базировать только на форме стремян верхнюю дату было бы неосторожно. Бесспорной верхней датой является XIII в., потому что татарская керамика резко отличается от той, которая характерна для наших находок. Остаются 700 лет хазарского периода, в которые и совершались похороны покойников на бугре Степана Разина. Формальный метод археологии больше ничего уточнить не может.

Но ведь мы располагаем, кроме археологии, историей и географией; почему бы не использовать их? Отметим, что в могильнике соприсутствуют тюркюты и их союзники телесцы. Следовательно, вероятнее всего, что они похоронены в то время, когда Хазария входила в состав каганата, т. е. до 650 г. Наличие погребения барсила показывает, что те времена, когда хазары с барсилами враждовали, т. е. начало VI в., миновали. Также легко объяснить появление на хазарском кладбище печенега, если считать, что он был воином тюркютского хана. После падения каганата печенеги с хазарами больше воевали, чем дружили.

Итак, только середина VII в. — эпоха тюркюто-хазарского наступления на Закавказье — обладает всеми теми чертами, при которых мог возникнуть совместный могильник представителей четырех описанных нами народов. Это мнение следует считать пока предварительным и приблизительным; не исключена возможность, что оно будет уточнено, но, как сказал Цицерон: «При отсутствии уверенности правилом мудрого должна быть наибольшая вероятность».

Евреи, как известно, жили в Хазарии, но их было немного.[40, с. 164–165] За пять лет детальных поисков мы не нашли ни одного следа их культуры. Это значит, что мы искали не там. Если бы Итиль не был смыт водами бесновавшейся Волги, если бы Саркел не был просто крепостью с гарнизоном из тюркских наемников, если бы Тмутаракань не находилась в сфере влияния византийской культуры и экономики, то, несомненно, были бы открыты роскошные памятники средневекового иудаизма, которые так красочно описаны Лионом Фейхтвангером в знаменитой «Испанской балладе», а не только несколько еврейских надгробий около Тамани.

Следовательно, надо было перенести острие наших исследований в другое место, а таким мог быть только город Семендер, первая столица Хазарии. По описаниям древних авторов, Семендер по богатству и многолюдию не уступал Итилю, но пал под мечом Святослава Игоревича. По поводу расположения этого города было высказано очень много разных мнений, и наша задача представлялась, с одной стороны, предельно трудной, а с другой — чрезвычайно интересной.

Поиски Семендера стали нашей задачей весной 1963 г., когда экспедиция снова выехала из Ленинграда в Хазарию. На этот раз в программу исследований мы включили, кроме Волги, Терек.

Примечания:

О датировке этого типа сабель см.: Корзухина Г. Ф. Из истории древнерусского оружия XI в. — «Советская археология». Т. XIII, 1950, с. 75; 58, с. 160–167; 90.

Эти любимые образы персидских поэтов переданы буквально.

Готы в VI в. очень часто служили в византийских войсках и даже составляли особый отряд гвардии.

Один из вернейших сподвижников Бахрама, в этот день командовавший авангардом персидских войск.

Значит, он не будет брать побежденного противника в плен, а убьет его. Фигурально — вызов на смертный бой.

Так почтительно называет автор Хосроя, бывшего в этот день лишь претендентом на престол.

Экспедиция прекратилась в тот момент, когда успехи перестали вызывать сомнения в ком бы то ни было. А жаль.

Литература

id="n_1">

Абросов В. Н. Гетерохронность периодов повышенного увлажнения гумидной и аридной зон. — «Известия ВГО», 1962, № 4.

id="n_2">

Алексин А. А., Гумилев Л. Н. Хазарская Атлантида. — «Азия и Африка сегодня», 1962, № 2.

id="n_3">

Аполлов Б. А. Доказательства прошлых низких стояний уровня Каспийского моря. — «Вопросы географии», вып. 24, М., 1951.

id="n_4">

Аполлов Б. А. Колебания уровня Каспийского моря. — «Труды Института океанологии», т. XV. М., 1956.

id="n_5">

Артамонов М. И. Древний Дербент. — «Советская археология», т. VIII, 1946.

id="n_6">

Артамонов М. И. Саркел — Белая Вежа. — Материалы и исследования по археологии, т. I, 1958, № 62.

id="n_7">

Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962.

id="n_8">

Бартольд В. В. Сведения об Аральском море и низовьях р. Аму-Дарьи с древнейших времен до XVII века. Научные результаты Аральской экспедиции. — «Известия ТО РГО», вып. 2, т. IV, 1902.

id="n_9">

Бартольд В. В. Хафизи Абру и его сочинения. — «Сборник статей учеников проф. В. Р. Розена». СПб., 1897.

id="n_10">

Берг Л. С. Аральское море. СПб., 1908.

id="n_11">

Берг Л. С. Беседа со студентами географического факультета Московского университета. — «Вопросы географии», вып. 24. М., 1951.

id="n_12">

Берг Л. С. Очерки по физической географии. М.—Л., 1949.

id="n_13">

Берг Л. С. Уровень Каспийского моря за историческое время. — В кн.: Очерки по физической географии. М.—Л., 1949.

id="n_14">

Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. I, III. M.—Л., 1950.

id="n_15">

Васильев Л. С. Культурные и торговые связи Ханьского Китая с народами Центральной и Средней Азии. — «Вестник истории мировой культуры», 1958, № 5.

id="n_16">

Византийские историки. Пер. С. Дестуниса. СПб., 1860.

id="n_17">

Визе В. Ю. Климат морей современной Арктики. М.—Л., 1940.

id="n_18">

Волгин В. П. Социальные и политические идеи во Франции перед революцией (1748–1789). М., 1940.

id="n_19">

Гаель А. Г., Гумилев Л. Н. Разновозрастные почвы на степных песках Дона и передвижение народов за исторический период. — «Известия АН СССР», серия географическая, 1966, № 1.

id="n_20">

Гафуров Б. Г. История таджикского народа, т. I. M., 1949.

id="n_21">

Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.—Л., 1950.

id="n_22">

Грумм-Гржимайло Г. Е. Рост пустынь и гибель пастбищных угодий и культурных земель в Центральной Азии за исторический период. — «Известия ВГО», вып. 5, т. LXV. Л., 1933.

id="n_23">

Гумилев Л. Н. Статуэтки воинов из Туюк-Мазара. — «Сборник Музея антропологии и этнографии», т. XII. Л., 1949.

id="n_24">

Гумилев Л. Н. Алтайская ветвь тюрок-тугю. — «Советская археология», 1959, № 1.

id="n_25">

Гумилев Л. Н. Бахрам Чубин (Опыт критики источников). — «Проблемы востоковедения», 1960, № 3.

id="n_26">

Гумилев Л. Н. Хунну. М., 1960.

id="n_27">

Гумилев Л. Н. Некоторые вопросы истории хуннов. — «Вестник древней истории», 1960, № 4.

id="n_28">

Гумилев Л. Н. Война 589 г. и Гератская битва. — «Известия АН Таджикской ССР». Душанбе, 1960, № 2 (23).

id="n_29">

Гумилев Л. Н. Орды и племена у древних тюрок и уйгуров. — «Материалы по этнографии ВГО», вып. I, 1961.

id="n_30">

Гумилев Л. Н. Три исчезнувших народа. — «Страны и народы Востока», вып. II, 1961.

id="n_31">

Гумилев Л. Н. Великая распря в первом Тюркском каганате в свете византийских источников. — «Византийский временник», т. XX, 1961.

id="n_32">

Гумилев Л. Н. Где она, страна Хазария? — «Неделя», 1964, № 24.

id="n_33">

Гумилев Л.Н. Хазария и Каспий. — «Вестник ЛГУ», 1964, № 6.

id="n_34">

Гумилев Л. Н. Хазария и Терек. — «Вестник ЛГУ», 1964, № 24.

id="n_35">

Гумилев Л. Н. Соседи хазар. — «Страны и народы Востока», вып. IV. М., 1965.

id="n_36">

Гумилев Л. Н. Хазарские погребения на бугре Степана Разина. — «Сообщения Гос. Эрмитажа», т. XXVI, 1965.

id="n_37">

Гумилев Л. Н. Биография тюркского хана в «Истории» Феофилакта Симокатта и в действительности. — «Византийский временник», т. XXVI, 1965.

id="n_38">

Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М., 1948.

id="n_39">

Дорн Б. Каспий. О походах древних русских в Табаристан. — «Записки императорской Академии наук», т. 26, кн.1. Приложение № 11. СПб., 1875.

id="n_40">

Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX — Х вв. М., 1962.

id="n_41">

Зелинский А. Н. Древние пути Памира. — «Страны и народы Востока», т. III, 1964.

id="n_42">

Иностранцев К. А. Хунну и гунны. Л., 1926.

id="n_43">

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960.

id="n_44">

Калесник С. В. Современное состояние учения о ландшафтах. Л., 1959.

id="n_45">

Караулов Н. А. Сведения арабских географов IX — Х вв. о Кавказе, Армении и Азербайджане. Тифлис, 1908.

id="n_46">

Кармышева Б. X. Этнографическая группа «тюрки» в составе узбеков. — «Советская этнография», 1960, № 1.

id="n_47">

Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951.

id="n_48">

Книга Большому Чертежу. М.—Л., 1950.

id="n_49">

Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. Харьков, 1956.

id="n_50">

Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932.

id="n_51">

Константин Багрянородный. Об управлении государством. — «Известия ГАИМК», вып. 91. М.—Л., 1934.

id="n_52">

Корзухина Г. Ф. Из истории древнерусского оружия XI в. — «Советская археология». Т. XIII, 1950.

id="n_53">

Косвен М. О., Хашаев X. М. История, география и этнография Дагестана XVIII–XIX вв. М., 1958.

id="n_54">

Крупнов Е. И. Городище «Трехстенный городок». — «Советская этнография». 1935, № 2.

id="n_55">

Куник А., Розен В. Известия Ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах, т. I, СПб., 1878.

id="n_56">

Курдюмов К. В. О колебаниях озера Алакуль в историческом и географическом прошлом. — «Вопросы географии», вып. 24. М., 1951.

id="n_57">

Маргаи Зайн аль-Абидин. Дневник путешествия Ибрагим-бека. М.—Л., 1963.

id="n_58">

Мерперт Н. Я. Из истории оружия племен Восточной Европы в раннем средневековье. — «Советская археология», т. XXIII, 1955, с. 160–167.

id="n_59">

Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда X–XI веков. М., 1963.

id="n_60">

Моисей Каганкатваци. История агван. Пер. с армян. СПб., 1861.

id="n_61">

Мурзаев Э. М. Народная Республика Монголия. М., 1952.

id="n_62">

Овдиенко И. X. Внутренняя Монголия. М., 1954.

id="n_63">

Орбели И. А., Тревер К. В. Сасанидский металл. М.—Л., 1935.

id="n_64">

Пигулевская Н. В. Византийская дипломатия и торговля шелком. — «Византийский временник», т. I (XXVI), 1947.

id="n_65">

Плетнева С. П. Печенеги, торки, половцы в южнорусских степях. — МИА, 1958, № 62.

id="n_66">

Путешествие ибн-Фадлана на Волгу. М.—Л., 1939.

id="n_67">

Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957.

id="n_68">

Ременников A. M. Борьба племен Подунавья и северного Причерноморья с Римом в 275–279 гг. — «Вестник древней истории», 1964, № 4.

id="n_69">

Россия и Азия. СПб., 1876.

id="n_70">

Руденко С. И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.—Л., 1960.

id="n_71">

Рыбаков Б. А. Древние русы. — «Советская археология», т. XVII, 1953.

id="n_72">

Рыбаков Б. А. К вопросу о роли Хазарского каганата в истории Руси. — «Советская археология», т. XVIII, 1953.

id="n_73">

Сергеенко М. Е. Жизнь древнего Рима. М.—Л., 1964.

id="n_74">

Сиротенко В. Т. Взаимоотношения гуннов и Римской империи. — Ученые записки Пермского гос. ун-та, вып. 4, т. 12, 1959.

id="n_75">

Смирнов А. П. Новая находка восточного серебра в Приуралье. М., 1957.

id="n_76">

Смирнов Я. И. Восточное серебро. СПб., 1909.

id="n_77">

Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, вып. XXIX, с. 11.

id="n_78">

Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, 1911, № II. XXXII, с. 33.

id="n_79">

Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, вып. XXXVIII, с. 40.

id="n_80">

Сорокин С. С. Железные изделия Саркела — Белой Вежи. — МИА, № 75. М. — Л., 1959.

id="n_81">

Толстой Л. Н. Собрание сочинений, т. III. M., 1961.

id="n_82">

Томсон Дж. О. История древней географии. М., 1953.

id="n_83">

Тревер К. В. Очерки по истории кавказской Албании. М.—Л., 1959.

id="n_84">

Тревер К. В. Памятники греко-бактрийского искусства. М.—Л., 1940.

id="n_85">

Шнитников А. В. Изменчивость общей увлажненности материков северного полушария. — Записки ГО СССР, т. XVI, М.—Л., 1957.

id="n_86">

Юэ Шан. Очерки истории Китая. М., 1959.

id="n_87">

Якубовский А. Ю. Ибн Мискавейх о походе русов на Берда в 332 г. х. — 943/44 г. — «Византийский временник», т. XXIV, Л., 1926.

id="n_88">

Якубовский А. Ю. Об исторической топографии Итиля и Болгар в IX–XII вв. — «Советская археология», т. X, 1948.

id="n_89">

Яцунский В. К. Историческая география. М., 1955.

id="n_90">

Arendt W. Turkische Sabel aus dem VIII–IX Jh. — «Archa-eologia Hungarica», t. XVI, 1935, s. 48–68.

id="n_91">

Barthold W. 12 Vorlesungen uber die Geschichte der Turken Mittelasiens. Berlin, 1935.

id="n_92">

Christensen A. L’Iran sous les Sassanides. Copenhague, 1936.

id="n_93">

Chavannes E. Documents sur les Tou-kiue (turcs) Occi-dentaux. — «Сборник трудов Орхонской экспедиции», т. VI. СПб., 1903.

id="n_94">

Gumilev L. N. New Data on the History of Khazaria. — «Acta Archaeologica Academiae Scientiarum Hungaricae», t. 19, 2. Budapest, 1966.

id="n_95">

Hannestad K. Les relations de Byzance avec la Transcaucasie et 1’Asie Centrale aux V et VI sicles. — «Byzantion», t. XXV–XXVI–XXVII. Bruxelles, 1957, pp. 421–456.

id="n_96">

Ingstad H. The Vinland ruins in the Vikings in the New World. — «National geographical magazine», 1964, № 5.

id="n_97">

Maenchen-Helfen O. Pseudohuns. — «Central Asiatic journal», I, 1955, № 2, pp. 102–103.

id="n_98">

Montesquieu Ch. Esprit des lots. Paris, 1858.

id="n_99">

Tarn W. W. The Greeks in Bactria and India. Cambridge, 1951.