54

Власть бывает просто властью. Власть просто, власть без приставок — это та власть, что от нас прячется, она себя показывать не любит, вместо себя она показывает нам свои «ветви», ветви эти отнюдь не с того дерева, на котором растут оливки, ветки государства жёсткие, покрыты они шипами, ухватив их, по ветке в каждую руку, государство загоняет нас в загон, в стойло, там можно от непогоды спрятаться, там сенцо, а кому и овёс, туда волки не проберутся, словом, государство своими ветками загоняет нас, неразумных, к счастью. Ну, а чтоб не путаться, чтоб знать какую ветвь хватать в руку левую, а какую ветвь в руку правую, власть дала веткам названия, одна называется «власть исполнительная», другая — «власть законодательная».

В том случае если мы (для наглядности, исключительно для наглядности!) понятие «государство» очеловечим, то исполнительная власть — это «управляющий», строгий такой дядечка, если же продолжим придерживаться аналогий с загоном, то исполнительная власть это овчарка в нашем загоне. Злая овчарка. Как зарычит, так у нас, у бедных, сразу дух захватывает. «Ой, боюсь, боюсь!» Забоишься тут, овчарка-то наша кроме того, что рычать, может ещё и кусаться. И кусаться пребольно. Со зверями дело иметь страшно, поэтому мы и предпочитаем смотреть на исполнительную власть как на человека, как на «управляющего», забывая при этом, что иной человек хуже волка. Но вот та власть, что власть просто, власть без затей, назовём её Властью, так вот она ни на минуту этого не забывает, она человека видит не то, что как голенького, она его, засранца, видит насквозь и, думая о нас всех, думая о своём «стаде», Власть ограничивает «управляющего», ставя его в некие рамки. Власть понимает, что не сделай она этого и управляющий в одном отдельно взятом хозяйстве такой беспредел учинит, что только держись. Власть устанавливает правила игры, для нас — жизнь, для неё — Игра, и то, и другое ведётся по правилам, «по понятиям», по законам. Законов множество, жизнь наша регламентирована таким количеством параграфов, что это просто уму непостижимо, но — ничего не поделаешь, хитрит управляющий, хитрим мы, ищет лазейки он, ищем лазейки мы, он думает, как бы ему украсть побольше, и нас тоже такая мыслишка нет-нет, да и посетит, а мы хоть и не в тельняшках, но нас много, и если каждый по лишнему клочку сена ухватит, то что ж от хозяйства-то останется? Вот то-то и оно. Закон нужен не только для овчарки, но и для последней тёлочки, даром, что у неё глаза такие добрые.

Но тут дело такое — Власть занята, Власть думает, хочется думать, что мысли те все о нас, но чужая душа — потёмки, так что о чём те властные думки я не знаю, но, как бы то ни было, при очевидной занятости Власти понятно, что она не может раз в неделю выходить со скрижалями на городскую площадь и зачитывать нам очередную 1001-ю заповедь. А потом поправки к этой тысяче и одной сказке, а потом поправки к поправкам, а потом сноски к поправкам поправок. Но Власть на то и Власть, чтобы находить выход из положения, она к одной ветке выломала себе где-то в заповедном лесу и вторую. И назвала её «исполнительной властью». Так даже и удобнее вышло. Люди пишут законы для других людей. Во всяком случае так оно внешне выглядит. Людишки — такие же как мы, маленькие, скромные. Серые. Сидят. Мозгуют. «Законодатели.» Замечательно. И овцы целы и волки сыты. Называется место, где заседают такие люди по-разному, но есть оно во всех государствах. У русских оно называется «Думой». Отличное название. Сто миллионов человек — кто-то работает, кто-то баловством занимается, кто-то служит, кто-то просто так гуляет, кто-то по делу спешит, кто-то ест, кто-то водку пьёт, кто-то спит, а кто-то просыпается. Каждый при деле, и есть ещё специально отведённое для этого место, где подумать можно.

В общем, по зрелому размышлению выходит, что без законодателей нам никуда. Большое влияние оказывают они на жизнь государства. Есть своя Дума и в Англии. Называется она там Парламентом. В истории государства, для краткости называемого всеми просто Англией, было несколько Парламентов, не только круто менявших политический курс страны, но которые своими решениями меняли самые основы общества, фундамент, на котором стоит государство, меняли не больше и не меньше, как историю Англии. Случаи, когда английским Парламентом принимались решения не просто узловые, но эпохальные, можно пересчитать по пальцам одной руки. Ну вот как, скажем, Парламент 1534 года, постановивший, что отныне Британия будет протестантской. До 1534 года была одна Англия, а после 1534 стала Англия другая. Шутка ли! Одно государство сменило другое. Но за этим громадьём прячется ещё кое-что, вроде бы незаметное, но при этом — главное. Главное тут вот в чём — до 1534 года были одни англичане, а после 1534 года стали совсем другие. И назад вернуться нельзя. Точно так же, как до крещения Руси была одна Русь, а после крещения стала совсем другая и возврата больше нет. Раз! И сменилась матрица, которая штампует каждого из нас, человеков, называющих себя русскими. То же и с англичанами, начиная с 1534 года всё в старой доброй Англии изменилось, заработал новый чекан, только не тот, что на монетном дворе стоит, а тот, на котором без остановки — бумц, шлёп, бумц, шлёп — только руки подставляй, делают англичан.

В одночасье сменилась картина мира, всё стало другим, всё-всё, вчера Папа — в авторитете, а сегодня Папа — «козёл». Вчера ты про Папу мог думать всякое и не всегда хорошее, а сегодня ты нехорошее не просто можешь думать, а — должен. Вчера ты нехорошие мысли про мать нашу церковь католическую сам от себя прятал и за языком следил, а сегодня ты уже мысли хорошие про неё про себя таишь, а вслух не просто должен, а обязан про неё же — всякие гадости. Но про короля, про Генриха VIII, ты, что раньше, что теперь — только и исключительно в самых лестных выражениях. Тут — тонкость. Изображение-то на тебе выбивают с двух сторон, что сверху, что снизу, это ты только думаешь, что можешь что-то утаить, спрятать, нет, шалишь, никаких гладкостей, никаких недомолвок, подушечкой большого пальца тебя потрут, а там — рисунок, там — выпуклость. Что на спине, что на брюхе. Спереди — номинал, кто ты, что ты, чем дышишь, чего ты стоишь, а сзади, во всю спину — герб. Аверс — реверс, орёл — решётка, причём решётка для всех, для каждого без исключения, но не все это понимают, иногда принимаются шуметь, идут на площадь, алкают свободы, всё чего-то ждут, каждый думает: «Не было ни гроша, да вдруг — алтын!» Это он про себя так думает, наш «каждый», про себя, про грошик. Алтын… Эх, люди, люди.

Ну так вот, одним из таких Парламентов, изменивших историю государства Англия, был Парламент 1945 года. В июле 1945 года половина англичан и англичанок демократичнейшим образом проголосовала за партию лейбористов. Впервые. Раньше никогда такого даже и близко не было, до того лейбористы в лучшем случае даже и трети голосов собрать не могли. Говорить, что англичане что-то поняли не так или недопоняли, не приходится, ведя предвыборную кампанию, лейбористы своих намерений не скрывали, их целью «explicitly and avowedly» (то-есть «прямо и недвусмысленно») было построение социализма в одном отдельно взятом хозяйстве, в Англии. Победа социалистов была не просто впечатляющей, она была безоговорочной. Они получили 388 мест в Парламенте, на 224 места больше, чем они имели до выборов, консерваторы удержали за собою жалкие 193 места, ну, и заодно уж, социалисты фактически покончили с Либеральной Партией, в новом Парламенте либералы получили аж 11 мест. Зато коммунисты увеличили количество мест на целых 100 %, к имевшемуся депутату Уильяму Галлахеру они добавили ещё одного, вновь избранного законодателя-коммуниста. Звали товарища Филип Пиратин. Хорошее имя, как раз для Парламента, а уж для Парламента английского так и вовсе — в самый раз. Кроме прочих приятностей полученное социалистами подавлящее большинство в Парламенте означало, что они будут иметь возможность проводить угодные им (и Власти!) законы на протяжении всего парламентского срока, то-есть пяти лет. «Решения пятилетки — в жизнь!»