Глава шестнадцатая

Переход русского войска на правый берег Ворсклы. — Приготовления шведов к сражению. — Ночь накануне битвы. — Утро. — Нападение шведов на русские редуты. — Неудача у русских. — Выступление Меншикова на поле битвы. — Плен шведских генералов Шлиппенбаха и Рооса. — Принятие Петром главной команды над армиею. — Носилки шведского короля. — Плен Реншильда. — Совет Левенгаупта. — Карл в своем обозе. — Совершенное поражение шведов. — Мужество Карла и Петра. — Плен Пипера и шведских генералов. — Пир царя Петра. — Тост за Карла и за учителей. — Погоня за разбитым неприятелем. — Погребение убитых. — Вступление Петра в Полтаву. — Мирные предложения Карла. — Ответ Петра. — Царские именины. — Вторичный пир на поле битвы. — Шведские пленники. — Мазепинцы.

Для обеих враждующих сторон стало одинаково несносно стоять долгое время на двух берегах реки и не предпринимать ничего решительного. Обе стороны желали скорее чем-нибудь кончить. Шведы в чужой земле оставались без свежих сил, им грозило оскудение средств к жизни, но и русских не могли не беспокоить известия из Полтавы, что жизненных средств могло там стать не более, как на две недели. Сначала Петр думал освободить Полтаву от осады, не вдаваясь в генеральное сражение, но 18 июня пришел к иному убеждению. На военном совете вечером этого дня решено перевести всю армию на правый берег Ворсклы. 19 июня русские начали переход под селом Петровкою[330] по устроенному там мосту, а 20 числа все войско уже было переправлено. 25 июня русские подвинулись к Полтаве и выстроились версты за полторы от шведского войска. С чрезвычайною быстротою русские вывели в одну ночь ретраншемент, по правую сторону от него расположили свою кавалерию между лесом, а впереди кавалерии устроили 10 редутов.

Ни в русском военном совете, ни в шведском стратеги не пришли окончательно к решению — начинать ли атаку или ожидать ее от противников. Этот вопрос решил Карл с своей обычною отвагой и горячностью. В шведский стан явился из русского перебежчик немец и сообщил, что русские ожидают прибытия многих тысяч калмыков. Таким образом русские силы должны будут умножиться. Король решил, что надобно предупредить усиление неприятеля и вызвать русских на бой ранее, чем успеют присоединиться к ним калмыки. Русские силы в их настоящем размере несравненно превосходили количеством шведские, но король не верил ни в храбрость, ни в искусство русских и потому при малочисленности своих войск не устрашился еще и разъединить их. Две тысячи человек послал он охранять траншеи, прорытые около полтавского вала, так как не оставлял желания во что бы то ни стало овладеть упрямою Полтавою. 2400 человек посланы были для охранения багажа, где находился Мазепа, который от старости и тревог видимо уже день ото дня угасал. 1200 человек посланы были караулить Ворсклу ниже Полтавы, чтобы не дать русским в этих местах переправиться и окружить шведов с тыла. Сверх того, шведы расставлены были в городках: Новом Санжарове, Беликах[331], Соколках и Кобыляках, что составляло вместе 1200 человек. У Карла оставалось в деле, по шведским источникам, в строю только 13000, кроме запорожцев. По русским источникам, шведов было около сорока тысяч. Нет сомнения, что шведские сведения о такой малочисленности войска, бывшего в деле на полтавском поле, не выдерживают никакой критики, как показывает известное нам число убитых и взятых в плен.

В воскресенье, 26 июня, после вечерней молитвы, которую Карл XII, как благочестивый лютеранин, всегда слушал в походах, было объявлено в шведском стане, что завтра будет генеральное сражение. Карл объявил, что будет принимать участие в битве, но по причине раны не может командовать войском лично: он назначил вместо себя на время битвы главнокомандующего фельдмаршала графа Реншильда. Король был в самом бодром настроении духа и говорил своим генералам: «Завтра мы будем обедать в шатрах у московского царя. Нет нужды заботиться о продовольствии солдат, — в московском обозе всего много припасено для нас».

И в русском войске готовились к генеральному сражению. Петр объезжал свои войска, и, остановившись перед дивизией Аларта, произнес такую ободрительную речь:

«Король шведский и самозванец Лещинский привели к своей воле изменника Мазепу и клятвенно утвердились отторгнуть Малую Россию, учинить из оной независимое княжество под властью того изменника, присоединив к оному Волынь и подчиняя ему же, Мазепе, Козаков запорожских и донских. Такою надеждою льстяся, изменник уповал собрать войска козацкого до двухсот тысяч, подкупил Порту, крымского хана и орды на нас, и для исполнения сего злоумышления призвал в Малороссию короля шведского со всеми его силами и Лещинского, поспешавшего уже в соединении с ним с 25 000 польских войск. Но помощью Божиею козацкие и малороссийские народы вразумлены, остались нам верными, шведского войска через разные победы и лютость прешедшей зимы истребилось до половины, войска Лещинского побиты и разогнаны, султан мир с нами подтвердил и от помощных войск им отказал, хану и ордам соединяться с ними строго воспретил; и ныне неприятельского войска против нас осталось только 34 полка и те неполные, изнуренные, оробевшие. Остается над сими оставшими довершить вам победу. Порадейте же, товарищи! Вера, церковь и отечество сего от вас требуют».

В сумерки вся шведская пехота была выведена в поле. Приказано было всем каждоминутно быть готовыми к бою. Кавалеристам дан был приказ, чтоб у всех лошади были оседланы. Наступила ночь темная; луна была в ущербе. Карл велел обвязать себе больную ногу свежею повязкою, другую ногу обул в сапог и сел в носилки, держа обнаженную шпагу в руке. Его главный министр Пипер, генералы Реншильд и Левенгаупт легли на земле около королевских носилок. Некоторые из шведов на короткое время уснули, другие не хотели заснуть и развлекали себя разговорами, толковали, как на этих самых полях, по их представлению, Тамерлан покорил себе западные народы. С полуночи, когда взошла луна и стало виднеться, шведы стали двигаться вперед различными колоннами. Занялась заря; шведы заметили. что и в русском стане уже копошатся. Стало всходить солнце, и шведам представилась русская кавалерия: она уже стояла в строю, прикрытая только что выведенными редутами, из которых три не были еще вполне оконченными.

Через два часа после солнечного восхода Реншильд приказал сделать атаку на русские редуты. Начальство над этою пехотою поручено было генералам — Акселю Спарре и Роосу; первый должен был овладеть тремя редутами влево, а Роос — другими четырьмя вправо. Первый удачно исполнил свое дело. Русская кавалерия была смята, пехота покинула редуты. Впоследствии Петр сознавался пленным шведским генералам, что в это мгновение в русском стане произошел большой переполох; русские собирались уже запрягать багажные телеги и отступать. Увидя замешательство русских, Пипер испросил у короля дозволение двинуть генерала Крейца, командовавшего левым крылом, всодействии со Спарре и вместе с ним преследовать русских, покинувших свои редуты, и не допустить их придти в себя после поражения; но Реншильд оскорбился: как смеют другие без его ведома вмешиваться в распоряжения, когда король назначил его одного главнокомандующим. Прибежавши к Пиперу, Реншильд, в присутствии короля, стал выговаривать министру. Король остановил порыв своего фельдмаршала, но в угоду ему тотчас послал приказание Крейцу оставить преследование русских и занять лесное возвышение, находившееся на западной стороне, вне действия русских орудий.

Эта ошибка внезапно поправила дело русской армии, начинавшей уже расстраиваться. Кавалерия, порученная генералу Боуэру, за раною командовавшего прежде генерала Рена, пришла в порядок, а тем временем царь приказал Меншикову. командовавшему левым крылом русской армии, ударить на неприятеля с десятью полками, составлявшими 10 000 воинов. Тут судьба всей битвы повернулась иначе. Меншиков ударил на часть корпуса Рооса, находившуюся под командою Шлиппенбаха, и нанес ему такое поражение, что сам Шлиппенбах со всем своим штабом был взят в плен. Генерал Роос обратился в бегство, но Меншиков отправил за ним в погоню генерала Ренцеля: тот загнал Рооса до шанцев, воздвигнутых шведами под самою Полтавою, и принудил его сдаться в плен со всем отрядом.

Был девятый час утра. Между шведскими военачальниками не было никакого ладу. Когда генералу Спарре был дан приказ спешить на выручку Рооса, он, воротившись без успеха, говорил, что у Рооса достаточно войска, и если Роос с ним не сможет оборониться, то пусть идет к черту. Левенгаупту король дал приказание соединиться с Крейцем, но Реншильд, уже прежде не ладивший с Левенгауптом, раздражился за то, что это делается без его ведома, и начал браниться с Левенгауптом, а король заперся в том, что сам дал Левенгаупту приказ. Отделы шведского войска двигались с места на место, не зная сами, что делают. Это заметил царь Петр, двинул на них все свое войско и принял над ним сам верховное начальство.

Тогда наступило полное замешательство. Короля повезли в носилках лошадьми; 12 драбантов и 24 гвардейца окружали его. Карл велел вести себя в самый огонь битвы. Под его носилками убита была лошадь; гвардейцы выпрягли из-под носилок остальную лошадь и понесли носилки на руках. Но близ короля пало трое драбантов, побиты были носильщики, и наконец самые носилки раздроблены пулями. Тафельдекер Гутман кое-как связал их уздами с павших лошадей. Пользуясь минутным перерывом битвы, Карл выпил воды, приказал перевязать себе раненую ногу и нести себя далее в разгар битвы, чтобы собственным примером отваги возбуждать своих воинов. Генералы Левенгаупт, Спарре, Герд употребляли все усилия, чтобы привести в порядок войско, но все было напрасно. Вдруг под королем опять раздробило носилки, и он упал на землю. Солдаты, издали увидев эту сцену, думали, что король уже убит, и это увеличило смятение. Король, лежа на земле, думал еще как-нибудь остановить потерянных воинов и кричал: «Шведы! шведы!..», но его отчаянный крик терялся в суматохе. Подбежал к королю Реншильд и, обращаясь во все стороны, громко вопил: «Наша пехота пропала, — ребята, спасайте короля!» Затем сам Реншильд бросился в омут битвы и тотчас был взят в плен.

Подобно кораблю, разбитому бурею, метался остаток разбитой шведской армии, говорит шведский историк. Офицеры были побиты или взяты в плен; солдаты без команды метались то в ту, то в другую сторону, сами не зная, что им нужно делать. Левенгаупт, увидя, что делается с королем, кричал: «Ради самого Христа, не оставляйте короля в беде!» Кучка солдат подняла короля. к ним пристали конные. Драбант Брадке посадил короля на свою лошадь. Положивши больную ногу на шею лошади, Карл отдался другим спасать его от опасности быть убитым или полоненным. «Что теперь делать?» — спрашивал он, встретивши Левенгаупта. «Отступать к багажу», — говорил Левенгаупт. Но отступление было уже немыслимо. Происходило полное беспорядочное бегство разбитого в пух и прах войска. Командиры кричали на подчиненных: «Стой», подчиненные кричали один к другому: «Стой!» — и все бежали. Вдруг неприятельская пуля поразила лошадь, на которую посадили Карла, и в это время настигали его русские; шведский король неизбежно попал бы в плен, но капрал Гиерта поспешно дал ему свою лошадь. Не без труда Карл, при помощи других, сел нанее и ускакал во всю прыть, все-таки каждую минуту ожидая, что его или убьют выстрелом, или нагонят и возьмут в плен. Капрал Гиерта, отдавши королю свою лошадь и сам будучи ранен, дотащился под плетень, чтобы там умереть, но увидел его королевский конюх, который вел одну из королевских лошадей, посадил на лошадь, и таким образом капрал Гиерта догнал короля, скакавшего к тому месту, где находился обоз.

Если Карл в этот день показал редкий пример храбрости, отваги и неустрашимости, то не менее его доблестным оказался и соперник его Петр. На нем была прострелена пулею шляпа, другая пуля попала в пуговицу на седле, на котором он сидел, третья ударила его в грудь, но наткнулась на длинный крест (тельник), — и это спасло царя.

Граф Пипер, постоянно находившийся при своем государе, когда увидал, что все уже пропало, поворотил к обозу вслед за Карлом. Пипера сопровождало несколько особ, и в числе их был историк Карла XII, Нордберг, которого сочинение служило нам в числе источников. Он описывает, что когда они, следуя за бежавшим королем, переходили небольшую долину, заросшую кустарником, и уже выходили на ровное место, вдруг появились калмыки и татары. Идти далее казалось невозможным, чтобы не попасться в руки этим азиатским варварам, от которых европейцы шведы не ждали пощады. Они повернули к Полтаве и сами отдались в плен. Их привели в русский стан к Шереметеву. Фельдмаршал принял графа Пипера очень любезно и почетно. Ему приготовили богато убранный шатер. Шереметев беседовал с ним о тогдашнем положении дел, и шведам речь его показалась очень умною.

Много шведских генералов попалось тогда в плен. Из них знатнейшие были: Реншильд, Стакельберг, Шлиппенбах, Гамильтон, Роос, принц Максимилиан Виртембергский. Когда их представили царю, Петр принял последнего за короля и, узнавши свою ошибку, воскликнул: «Неужели-таки я не увижу сегодня брата Карла?» Но тут царю принесли разбитые носилки короля, до сих пор показываемые в сокровищнице московской Оружейной палаты. Несколько времени Петр думал, что Карл убит; вскоре, однако, принесли ему известие, что король успел убежать к обозу, и Петр, узнавши, что Карл жив, был этим очень доволен. Он питал большое уважение к своему врагу.

После полудня всему русскому войску приказано было выстроиться. Царь выехал без шляпы, благодарил всех за храбрость. дал приказание перевязывать раны и лечить раненых, показывал к ним сострадание. Между тем на поле приготовлена была походная церковь. В час пополудни там отслужили благодарственный молебен, и во время пения «Тебе Бога хвалим» дано было три пушечных залпа. По окончании молебна царь позвал сподвижников на пир, устроенный в шатрах. Царь с генералитетом пировал в особом царском шатре, которого полы были подобраны, а перед шатром на карауле стояла гренадерская рота Преображенского полка. К этому пиру приглашены были знатные шведские пленники — генералы и полковники. Во время пира привели Пипера; и его усадили также за стол. Царь ласково обращался со всеми пленниками, собственноручно вручил фельдмаршалу Реншильду шпагу и похвалил его за храбрость и верное исполнение своего долга. У прочих пленников хотя шпаги были отобраны, но тут же милостиво возвращены царем. «Господа! — сказал, обратившись к пленникам, Петр, — брат мой Карл приглашал вас на сегодня к обеду в шатрах моих, но не сдержал королевского слова; мы за него исполним и приглашаем вас с нами откушать». Поднявши налитой вином заздравный кубок, Петр воскликнул: «Пью за здоровье моего брата Карла!» Потом, при громе пушечных выстрелов, Петр провозгласил тост за здоровье своих учителей. «Кто эти учителя?» — осмелился спросить Реншильд. «Вы, шведы», — отвечал царь. «Хорошо же ваше величество отблагодарили своих учителей», — сказал Реншильд.

Если бы русские, говорит шведский историк, неустанно преследовали шведское войско, то, без сомнения, не выпустили бы с полтавского поля ни короля, ни всего остатка его армии, но Петр увлекся пиром на радости о победе, одержанной в такой степени, в какой, быть может, он даже и не ожидал, и не прежде, как уже вечером спохватился отправить в погоню за отступившим с поля неприятелем генерал-поручиков: князя Мих. Голицына и Боуэра. Они не застали уже неприятеля, и действительно, это была большая ошибка со стороны Петра: вся цель Северной войны была бы уже достигнута в этот день, и Россия без дальнейших потерь приобрела бы все то, что получила по Ништадтскому миру.

На другой день утром по приказанию царя с 4 часов начали копать могилы для погребения убитых. Все войско было выстроено на этом месте. Две могилы были готовы, и в б часов прибыл туда государь. В одну могилу положили тела офицеров, в другую — унтер-офицеров и рядовых солдат; всех их клали в мундирах, в которых они пали на поле битвы. Отслужили над ними обычное последование погребения. Царь, обращаясь к убитым, произнес пред всеми такую речь: «Храбрые воины, за благочестие, отечество и род свой души свои положившие! Вем, яко страдальческими венцами вы увенчалися и у праведного подвигоположника Господа дерзновение имати: споспешествуйте мне в праведном оружии моем против врагов отечества и благочестия, молитвами вашими да возможем в мире прославлять Бога и ваши подвиги». Затем царь положил перед убитыми три земных поклона и первый собственноручно стал засыпать могилы землею. Другие командиры последовали ему, и так совершилось погребение при громе пушек, беглой ружейной пальбе и звуках полковой музыки. Образовался высокий курган: на его вершине Петр собственноручно водрузил крест с надписью: «Воины благочестивии за благочестие кровию венчавшиеся, лета от воплощения Бога Слова 1709 июня 27 дня».

После отправления всего обряда над убитыми русскими Петр приказал похоронить неприятельские тела, поручивши совершать над ними погребальный обряд пленным протестантским священникам. Дано было приказание жителям везде отыскивать и хоронить человеческие и конские трупы.

Наконец, после всего этого, в тот же день, Петр, вообще любивший торжественные въезды и выходы, в сопровождении своих генералов въехал в Полтаву, принимал поздравления от освободившихся из осады солдат своих и всех полтавских жителей, хвалил их за храбрость и стойкость и при всех, в знак своей милости. поцеловал в голову коменданта Келина. В Полтаве царь слушал в церкви благодарственное молебствие при пушечных и ружейных выстрелах, посещал раненых, объявлял награды и в заключение стал обедать у коменданта «чем Бог послал». Во время этого обеда явился к царю в Полтаву шведский генерал Мейерфельд. Карл послал его из-под Старого Санжарова без всякого письменного вида, но с словесным заявлением согласия заключить мир на таких условиях, на каких сам царь предлагал прежде. Петр сказал: «Поздно король принимается за мир; прежде предложенные нами кондиции уже не соответствуют настоящему положению дел. Впрочем, я не отрицаюсь от мира, но только на условиях приличных и сходных со справедливостью». Он послал такой ответ с трубачом, приехавшим с Мейерфельдом, а самого генерала Мейерфельда на время задержал под тем предлогом, что он явился без письменного вида. Вслед за тем царь отправил Меншикова с целым корпусом преследовать шведов, давши приказание, если поймают в плен Карла, то возвратить ему шпагу и провожать его не стесняя, с подобающим уважением, а изменника Мазепу везти заковавши, под строгим караулом и наблюдать, чтобы он над собою чего-нибудь не учинил. Вероятно, эта отправка происходила уже не рано, после всех описанных церемоний, и это было причиною, что Ментиков уже не мог поймать ни Карла, ни Мазепы. как этого желал государь.

29 июня был день царских именин. Устроен был в шатрах другой такой же пир, как и в день победы, и опять были приглашены к нему шведские пленные военачальники. На этом втором пире был между прочим и шведский историк Нордберг. По его известиям, шатры, в которых происходил этот пир, были каждый более чем в 50 аршин длиною. Шведских пленных было там много. Когда уже вставали из-за стола, вошел царь, заговорил ласково с некоторыми из пленников и провозгласил тост за здравие шведского короля. Нордберг при этом замечает, что хотя писали и разглашали. будто Петр ласково говорил с Пипером, но он. Нордберг, как очевидец может удостоверить, что Петр не сказал ни единого слова шведскому министру. После пира в тот же день пленные шведские военачальники розданы были под наблюдение русским вельможам: Меншикову поручен был принц Виртембергский, Головкину — Пипер, Шереметеву — Реншильд, все другие были розданы русским офицерам, сообразно чинам, какие носили шведские пленники, до самых унтер-офицеров и рядовых. Всех отправили в Россию через несколько дней. Худшая участь постигла малороссиян — мазепинцев, которые взяты были в плен и большею частью сами сдались, увидя шведское дело проигранным. Нордберг, в качестве очевидца, говорит, что их подвергали ужаснейшим истязаниям, ломали им руки и ноги и выставляли на колесах изуродованные тела их; других вешали и на кол сажали. Шведский историк, сообщая эти известия, тут же счел уместным опровергать какого-то другого историка, которого имени он не называет и который утверждал, будто Петр оказал козакам милость. Нордберг положительно заявляет, что такой милости не было. Мы не можем, безусловно, отвергать известия Нордберга, так как свирепые казни над мятежниками и царскими изменниками были в обычае у Петра; но есть несомненные официальные сведения, что некоторые, самые крупные из Мазепиных соумышленников еще до полтавского сражения добровольно явились с повинною в русский стан. То были бывшие генеральный судья Чуйкевич, генеральный асаул Максимович, лубенский полковник Зеленский, компанейский полковник Кожуховский, сердюцкий полковник Яков Покотило, Антон Гамалея, Семен Лизогуб, канцелярист Григорий Григорович и писарь Яков Гречаный. Им не было прощения, как они того просили, — напротив, их подвергли аресту как преступников и уже после 8 августа сняли с них допросы, которые сохранялись в делах архива Коллегии иностранных дел. Все они уверяли, что не были заранее в соумышлении с гетманом, прикидывались завлеченными посредством обмана. Но срок, объявленный для тех, которые отстанут от Мазепы, давно прошел, и ясно было, что эти малороссияне явились уже только тогда, когда увидали, что затеи освободиться от московской власти никак удасться не могут. Их увертки не были приняты во внимание. Царь указал, что хотя они за измену достойны смертной казни, но он их милует и дарует им жизнь, заменяя смертную казнь ссылкою — одних в отдаленные места Сибири, других — в город Архангельск. После этого приговора следовало их отправить в Москву, но они оставались на Украине за караулом до апреля 1711 года. Предлогом к такой отсрочке служило появившееся в крае моровое поветрие. Из этого видно, что все-таки смертная казнь не постигла их. Если известие Нордберга о жестоких казнях, совершенных над малороссийскими изменниками, не вовсе ложно, то оно может относиться к каким-нибудь запорожцам, взятым в плен в Полтавском сражении.