Великая Октябрьская социалистическая революция стала переломным событием всемирной истории, положила начало смене капитализма новой, коммунистической общественно-экономической формацией. Порожденная противоречиями, характерными не только для России, но и для всей империалистической системы, Октябрьская революция стала триумфом марксизма-ленинизма, воплотив на практике важнейшие идеи научного коммунизма.

Ведущей силой революционных преобразований, руководителем общенародной борьбы за социальный прогресс выступил рабочий класс России, возглавляемый ленинской партией большевиков. В союзе с беднейшим крестьянством он покончил с властью капиталистов и помещиков и установил свою диктатуру — самую широкую и последовательную демократию для трудящихся.

Октябрьская революция, избавившая от политического и социального гнета русских рабочих и крестьян, принесла свободу и всем колониальным и зависимым народам, составлявшим значительную часть населения бывшей Российской империи.

После победы Октября большевистская партия и Советское правительство во главе с В. И. Лениным немедленно приступили к осуществлению великой программы политических, экономических и социальных преобразований. В принятом 26 октября 1917 г.[1] II Всероссийским съездом Советов Декрете о мире Советское правительство, выражая всеобщее стремление трудящихся покончить с длительной, изнурительной, ненужной им развязанной буржуазией империалистической войной, предложило народам и правительствам всех воюющих стран начать переговоры о справедливом, демократическом мире и выразило готовность со своей стороны без малейшей оттяжки, тотчас же заключить перемирие. Утвержденный в тот же день Декрет о земле объявлял, что помещичья собственность на землю отменяется навсегда; вся земля обращается во всенародное достояние, переходит в безвозмездное пользование всех трудящихся и распределяется между лицами, работавшими на земле. Советское правительство призвало крестьян немедленно, без всяких проволочек создавать земельные комитеты на местах и взять землю в свое распоряжение. 2 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял «Декларацию прав народов России», в которой говорилось: «В эпоху царизма народы России систематически натравливались друг на друга. Результаты такой политики известны: резня и погромы, с одной стороны, рабство народов — с другой.

Этой позорной политике натравливания нет и не должно быть возврата. Отныне она должна быть заменена политикой добровольного и честного союза народов России».

Совет Народных Комиссаров положил в основу своей деятельности по национальному вопросу такие начала:

«1) Равенство и суверенность народов России.

2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.

3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.

4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России».

Великие социалистические и демократические идеи, провозглашенные Советским правительством и большевистской партией, претворение их в жизнь глубоко воздействовали на сознание самых широких народных масс. Вокруг Советов и большевистских организаций сплотились многомиллионные массы трудящихся всех национальностей страны. Они составили прочный, незыблемый оплот новой власти.

В течение первых месяцев после свержения буржуазного Временного правительства до февраля — марта 1918 г. власть Советов с исключительной быстротой распространилась по территории бывшей Российской империи. Это был период триумфального шествия революции. Трудовой народ с энтузиазмом встретил революционные преобразования Советской власти. Сопротивление буржуазии всенародному революционному движению в этот начальный период диктатуры пролетариата носило характер безнадежных авантюр: реакционные силы не могли сколько-нибудь успешно бороться с превосходящими силами народа. Лишь на некоторых окраинах сложились благоприятные условия для контрреволюции, но и там трудящиеся к марту 1918 г. сломили вооруженные антисоветские выступления.

Что же собой представляла контрреволюция внутри России?

Наиболее реакционную часть антисоветского лагеря составляли монархистские элементы из бывших помещиков и той части крупных промышленников и торговцев, которая была связана с монархией привилегиями, вытекавшими из сохранения в многоукладной экономике России феодально-крепостнических и патриархальных пережитков. Сюда же входили и высшее чиновничество, духовенство и генералитет, мечтавшие о реставрации царизма. Влияние этих слоев на политическую жизнь страны было в значительной степени ограничено уже после Февральской революции. Всеобщая ненависть народа к прогнившему самодержавию не позволяла им открыто выступать за восстановление монархии. Наиболее дальновидные монархисты, приспосабливаясь к новым условиям, проникали в государственные учреждения Временного правительства и армию, чтобы скрытно, исподволь подготовлять реставрацию. После Великой Октябрьской социалистической революции монархисты, лишившись и этих возможностей, изменили тактику. Кое-где они организовали антисоветские выступления с собственными лозунгами, но большей частью пошли под знамена других врагов социалистической революции. Обладая значительными материальными средствами, опытом государственной работы и связями в армии, они готовы были оказывать помощь и поддержку любому антисоветскому движению.

Особую роль в монархистской контрреволюции играл генералитет старой армии. Из этой среды выходили самые опасные враги революции. Они формировали вооруженное ядро антисоветских сил, которое состояло из многочисленного офицерства бывшей царской армии военного времени, — обученную, организованную, знающую военное дело массу, в своем подавляющем большинстве происходящую из представителей свергнутых революцией классов. В. И. Ленин говорил: «Мыслима ли пролетарская революция, вырастающая из такой войны, без заговоров и контрреволюционных покушений со стороны десятков и сотен тысяч офицеров, принадлежащих к классу помещиков и капиталистов?»

Другую силу антисоветского лагеря составляли буржуазия и примыкавшая к ней буржуазная интеллигенция, чьи политические взгляды находили наиболее полное выражение в программе конституционно-демократической (кадетской) партии. Эта партия, возникшая в 1905 г., в 1917 г. присвоила фальшивое название «партия народной свободы». До революции кадеты добивались реформ в рамках конституционно-монархического строя, во время Февральской революции они скомпрометировали себя в глазах народа попытками сохранить монархию путем перестановки лиц на царском престоле, затем объявили себя республиканцами, главенствовали в первом Временном правительстве, а потом входили в состав коалиционных правительств, занимая в них крайне реакционную позицию.

Еще во время керенщины буржуазные группировки для достижения своих целей создавали политические объединения. Таким был, например, «Совет общественных деятелей», образованный в августе 1917 г. в Москве накануне так называемого Государственного совещания. Он представлял собой постоянный орган, состоявший из 30–40 виднейших промышленников, членов Государственной думы, кадетов, реакционных профессоров, и пытался от имени «общественности» оказывать влияние на политическую жизнь страны, добиваясь укрепления в России буржуазного строя.

После Великой Октябрьской социалистической революции кадеты сразу же выступили против диктатуры пролетариата. Они организовали саботаж мероприятий рабоче-крестьянской власти, поддерживали все вооруженные антисоветские выступления. В обращении Совета Народных Комиссаров к населению 25 ноября 1917 г. указывалось: «…Враги народа империалисты, помещики, банкиры и их союзники казачьи генералы предприняли последнюю отчаянную попытку сорвать дело мира, вырвать власть из рук Советов, землю из рук крестьян и заставить солдат, матросов и казаков истекать кровью за барыши русских и союзных империалистов. Каледин на Дону, Дутов на Урале подняли знамя восстания… Политическим штабом этого восстания является Центральный комитет кадетской партии». Через три дня в специальном правительственном сообщении о контрреволюционном восстании буржуазии СНК подчеркнул, что «прямая гражданская война открыта по инициативе и под руководством кадетской партии» и что Центральный комитет этой партии является «политическим штабом всех контрреволюционных сил страны». Исходя из этого, 28 ноября 1917 г. Советское правительство приняло декрет, согласно которому «члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа», подлежали аресту и преданию суду революционных трибуналов. На местные Советы возлагался особый надзор за партией кадетов ввиду ее бесспорной связи с гражданской войной против революции. Партия кадетов была единственной партией, объявленной тогда враждебной народу.

Деятели правых социалистических партий также оказались в лагере врагов Советской власти. Эти партии, весьма неоднородные по своему составу, отражали интересы и настроения мелкой буржуазии. Здесь были так называемые народные социалисты (эн-эсы), почти ничем не отличавшиеся от кадетов; партии, в которых были представлены все оттенки народнического, эсеровского мировоззрения; меньшевики. Их общим идеалом было создание в России путем соглашения с буржуазией так называемого демократического строя по западноевропейскому буржуазному образцу. От других противников Октябрьской социалистической революции представители этих партий отличались тем, что, действуя под лозунгами защиты Временного правительства, Учредительного собрания, «чистой демократии» и стремясь сохранить хоть какое-то влияние в народе, пытались маскировать свою контрреволюционную сущность социалистической фразеологией. Поэтому именно эти партии явились удобным прикрытием для самых реакционных правых кругов. В первые же дни после Октября и монархисты, и кадеты использовали правосоциалистические партии для борьбы с Советской властью, выдвигая их на первый план и действуя за их спиной.

На окраинах страны и в национальных районах в антисоветский лагерь входили кроме общероссийских контрреволюционных сил разнородные буржуазные, мелкобуржуазные, а порою и феодального типа автономистские, националистические партии и организации. Спекулируя на национальных чувствах, они пытались отвлечь трудящихся от подлинно революционных целей, от борьбы за социализм, боролись за сохранение капиталистических и феодальных порядков, за свои особые местные привилегии.

Еще во времена Февральской буржуазно-демократической революции 1917 г. в национальных районах страны образовались всевозможные местные, так называемые национальные «парламенты» и «правительства». Это были: Центральная рада на Украине, Белорусская рада в Белоруссии, курултаи в Крыму и Башкирии, «национальные советы» в Эстонии, Латвии, Литве, Грузии, Армении, Азербайджане, «Алаш-орда» в Казахстане, «Шуро-и-Исламия» в Туркестане, «Союз объединенных горцев Кавказа» и др. Ту же роль играли и автономистские «войсковые правительства» в казачьих областях. Эти и подобные им буржуазно-националистические и сепаратистские организации, возникшие после победы Октября, выступили против интернациональной политики большевизма и Советской власти. Все они были составной частью внутренней контрреволюции.

Не имея сколько-нибудь широкой социальной базы, внутренняя контрреволюция в те дни черпала кадры за счет тех, кто враждебно встретил Советскую власть или был введен в заблуждение псевдосоциалистическими фразами правосоциалистических партий и буржуазных националистов.

Первые же антисоветские выступления и контрреволюционные мятежи показали, что контрреволюция в России не располагала достаточными силами, чтобы самостоятельно пойти на свержение Советской власти.

27 октября 1917 г. в противовес Военно-революционному комитету, руководившему Октябрьским вооруженным восстанием, в Петрограде образовался «Комитет спасения родины и революции». В его состав вошли представители Петроградской городской думы, Временного совета республики (Предпарламента), свергнутого Временного правительства, утратившего свои полномочия ЦИК Советов первого созыва, центральных комитетов партий правых социалистов-революционеров, меньшевиков и народных социалистов. «Комитет спасения» опубликовал «Воззвание к гражданам Российской республики», в котором ясно определил свои антисоветские цели. «Всероссийский комитет спасения родины и революции, — говорилось в воззвании, — призывает вас, граждане: не признавайте власти насильников (так эти контрреволюционеры называли рабоче-крестьянское правительство, созданное в результате победы Октября. — Д. Г.). Не исполняйте их распоряжений. Встаньте на защиту родины и революции».

Тревожно было в бурлящем революционном Петрограде. Бывший премьер бывшего Временного правительства А. Ф. Керенский бежал. Вскоре стало известно, что он ведет с фронта на столицу казаков, чтобы удушить революцию. Казаки Краснова уже заняли Царское Село. Отряд Краснова к вечеру 27 октября насчитывал до 500 человек при 8 пулеметах и 16 орудиях; позднее к нему присоединились еще несколько небольших частей. Вожаки заговора рассчитывали на то, что при первых же успехах похода к ним примкнут все антисоветские силы города.

Гневно и мужественно встретил рабочий народ известие о походе контрреволюционных войск. Десятки тысяч мужчин и женщин по призыву большевистской партии вышли на улицы. С ружьями, ломами, лопатами, мотками проволоки, патронташами, таща за собой пулеметы и пушки, пешком, на повозках и грузовиках рабочие, солдаты, матросы тянулись к Московской заставе. Там они возводили баррикады, устраивали проволочные заграждения на подступах к городу, рыли окопы, занимали боевые позиции. Революционный пролетариат грудью встал на защиту столицы рабоче-крестьянской республики.

А в это время в городе готовился удар в спину революции.

На рассвете 29 октября красногвардейский патруль задержал у Троицкого (ныне Кировского) моста двух подозрительных мужчин, которые собирались уехать в автомобиле. Их доставили к комиссару Петропавловской крепости Г. И. Благонравову. Выяснилось, что задержан видный деятель партии правых эсеров А. А. Брудерер, которого сопровождал солдат. У Брудерера нашли важные документы. Среди них был приказ № 1 от 29 октября 1917 г. по войскам «Комитета спасения родины и революции», в котором предписывалось:

«1) Никаких приказаний Военно-революционного комитета (большевистского) не исполнять.

2) Комиссаров Военно-революционного комитета во всех частях гарнизона арестовать и направить в пункты, которые будут указаны дополнительно.

3) Немедленно прислать от каждой отдельной части по одному представителю в Николаевское инженерное училище (Инженерный замок).

4) Все, не исполнившие этот приказ, будут считаться врагами родины и изменниками делу революции».

Приказ этот подписали смещенный накануне Октября командующий войсками Петроградского военного округа полковник-монархист Г. П. Полковников и начальник штаба мятежников подполковник В. Д. Хартулари.

Второй документ оказался удостоверением, выданным Брудереру в том, что он назначается «Всероссийским комитетом спасения родины и революции» комиссаром Владимирского военного училища и все его распоряжения подлежат немедленному исполнению. Удостоверение было подписано членом «Комитета спасения» А. Гоцем и скреплено печатью и подписью секретаря М. Броуна. Кроме того, у Брудерера были изъяты боевые распоряжения Владимирскому и Павловскому военным училищам, подписанные Полковниковым и Гоцем.

Брудерер отказался дать какие-либо объяснения, но и без этого было ясно, что в городе полным ходом идет подготовка вооруженного выступления против Советов. Г. И. Благонравов поспешил в Смольный к председателю Военно-революционного комитета Н. И. Подвойскому. Немедленно были приняты меры для ликвидации готовившегося антисоветского выступления. Утром 29 октября Военно-революционный комитет в специальном обращении известил население города о раскрытии заговора, отметив, что этот заговор связан с контрреволюционным походом казаков на город, но не имеет никакой опоры ни в гарнизоне, ни среди рабочего населения и рассчитан исключительно на внезапность удара.

В то же утро руководители мятежа, не зная, что их контрреволюционные планы уже раскрыты, передали по телеграфу следующий приказ: «29 октября войсками «Комитета спасения родины и революции» освобождены все юнкерские училища и казачьи части; занят Михайловский манеж, захвачены броневые и орудийные автомобили, занята телефонная станция и стягиваются силы для занятия оказавшихся благодаря принятым мерам совершенно изолированными Петропавловской крепости и Смольного института — последних убежищ большевиков. Предлагаем сохранить полнейшее спокойствие, оказывая всемерную поддержку комиссарам и офицерам, исполняющим боевые приказы командующего армией «спасения родины и революции» полковника Полковникова и его помощника подполковника Краковецкого, арестовывая всех комиссаров так называемого Военно-революционного комитета. Всем воинским частям, опомнившимся от угара большевистской авантюры и желающим послужить делу революции и свободы, приказываем немедленно стягиваться в Николаевское инженерное училище; всякое промедление будет рассматриваться как измена революции и повлечет за собой принятие самых решительных мер.

Подписали:

Председатель Совета республики Авксентьев.

Председатель «Комитета спасения родины и революции» Гоц.

Комиссар «Всероссийского Комитета спасения родины и революции» при командующем армией «спасения» Синапи.

Член Центрального комитета партии социалистов-революционеров Броун». Несмотря на то что юнкерское восстание и поход Краснова — Керенского на Петроград в момент наивысшего революционного подъема широчайших народных масс представляли собой явную авантюру, обанкротившиеся политики тешили себя надеждой удушить революцию и обманывали людей, заявлениями о поддержке, которую им якобы оказывают «все демократические организации». Генерал Краснов в «приказе № 1 по войскам Российской республики, сосредоточенным под Петроградом», 27 октября 1917 г. возвещал из Гатчины «всем, всем, всюду», что Временное правительство будто бы «не свергнуто, но насильственным путем удалено от своих постов (!!) и собирается при Великой армии фронта», что его поддерживает «весь народ», что Совет союза казачьих войск объединил все казачество и оно, «бодрое казачьим духом, поклялось послужить родине, как служили деды наши», что на стороне Временного правительства находятся все крестьянские съезды и войска фронтов. Краснов призвал казаков — донцов, кубанцев, уссурийцев, забайкальцев, амурцев, енисейцев — «прийти и спасти Петроград от анархии», будто бы вызванной «кучкой… людей, руководимых волею и деньгами императора Вильгельма…».

Фактически к кучке обанкротившихся политиков примкнули только немногие контрреволюционные, черносотенные элементы.

Между тем по распоряжению Военно-революционного комитета рано утром 29 октября штаб мятежников, находившийся в Инженерном замке, а также все военные училища (Владимирское, Павловское, Николаевское и др.) были окружены верными революции воинскими частями, матросами и красногвардейцами. Началось подавление восстания.

Положение мятежников утром 29 октября довольно правдиво характеризовал начальник штаба контрреволюционных сил подполковник Хартулари: «Владимирское училище осаждено, горит и может держаться не более двух часов. Обстреливается броневиками. Павловское училище также нуждается в немедленной помощи. По отношению к этим двум училищам приняты все возможные меры помощи. Константиновское училище держится выжидательно, оружие и орудие внутри здания, вокруг никого. Первый и четвертый казачьи полки выжидают… Приближаются правительственные войска, 14-й казачий полк распылен и пассивен, в разговорах лукавит. Наши силы состоят из 230 юнкеров Николаевского инженерного училища (отряды этих юнкеров заняли телефонную станцию и Михайловский манеж), 6 броневых машин, обслуживаемых офицерством, и 50 ударников-добровольцев, вооруженных также гранатами. Увечные воины заперты вместе с владимирцами… На Литейном большое движение грузовиков в сторону Выборгской. Большое движение частей красногвардейцев в разных частях города. Редкий огонь, разъезжают большевистские броневики. Общее число красногвардейцев достигает 10000 плохо стреляющих, но стойких людей. Положение наше затруднительное, требующее немедленных и решительных шагов со стороны правительственных войск, необходима быстрая помощь. Павловский полк наступает на замок…».

К полудню 29 октября 1917 г. юнкера, участвовавшие в восстании внутри города, сдались революционным войскам, а 30 октября рабочие, солдатские и матросские отряды под Пулковом нанесли поражение войскам Краснова. Обманутые Керенским — Красновым казаки отказались вести наступление против народа и вступили в мирные переговоры с революционными войсками. Они обязались даже выдать Керенского для суда над ним. В ночь на 31 октября 1917 г. авантюристический поход на Петроград был окончательно ликвидирован. Командир 3-го конного корпуса генерал-майор Краснов вынужден был вступить в переговоры о прекращении военных действий. Командующий группой советских войск балтийский матрос П. Е. Дыбенко принял его капитуляцию. Керенский, переодевшись, бежал из Гатчины.

Сразу же после разгрома юнкерского восстания «Комитет спасения родины и революции» заявил в эсеровской печати о своей непричастности к событиям. Объявлялось, что приказ за подписью Н. Д. Авксентьева, А. Р. Гоца и других не был санкционирован «Комитетом». Открещивались от приказа и подписавшие его. А бывший городской голова и член руководства «Комитета спасения» Г. И. Шрейдер заявил: «Что касается военно-боевой деятельности «Комитета», то мне решительно ничего не известно. Против выступления Полковникова я протестовал постфактум самым решительным образом».

После подавления мятежа руководители юнкерского восстания и похода на Петроград Гоц, Чернов, Савинков, монархисты Полковников, Хартулари[2] и другие бежали. Генерал Краснов, обещавший прекратить борьбу против революции, был отпущен под честное слово, которое он сразу же нарушил. Юнкера и их командиры, заявившие, что их «обманули», также были отпущены по домам.

Лишь спустя несколько лет на судебном процессе правых эсеров выяснились подробности юнкерского восстания. Непосредственный его участник — бывший член военной комиссии при ЦК партии правых эсеров штабс-капитан М. Броун-Ракитин — рассказал, что юнкерское восстание было задумано и организовано правыми эсерами. Уже на другой день после Октябрьского вооруженного восстания военная комиссия (по инициативе уже упоминавшегося А. А. Брудерера) предложила ЦК партии правых эсеров произвести контрпереворот с участием юнкеров военных училищ. Член ЦК партии Гоц поддержал этот план и взял на себя политическое руководство выступлением, которое формально проходило под флагом «непартийной» организации — «Комитета спасения родины и революции»[3]. В 1922 г. и Гоц не отрицал того, что несет «моральную и политическую ответственность» за это выступление (правда, он пытался затушевать его контрреволюционные цели). «Целый ряд фактов мы определенно признаем… — говорил он на суде. — Партия эсеров занимала оборонительные позиции…

Отсюда вытекало так называемое 29 октября, когда мы с оружием в руках вынуждены были бороться против тех большевистских частей, на которые опирался в то время Военно-революционный комитет». Гоц, как один из руководящих членов «Комитета спасения», прикрываясь именем этой организации, назначил реакционера Полковникова командующим военными силами восстания; он же поддерживал связь с генералом Красновым, наступавшим на Петроград.

На суде по делу правых эсеров свидетель Краковецкий показал: «Военная комиссия стояла на той точке зрения, что возглавить восстание должны мы, эсеры, но Центральный комитет решил, что ему неудобно возглавить восстание, пусть поэтому оно идет от имени «Комитета спасения родины и революции».

«Таким образом, — резюмировал в обвинительной речи Н. В. Крыленко, — с одной стороны, «Комитет» говорит: знать не знаем, ведать не ведаем; с другой стороны, партия с.-р. говорит: это не мы, не партия, т. е. мы и в то же время не мы, а Комитет, — мы тут, мол, тоже сторона. Вот еще одна черта, которую мы встретим и впоследствии, — спрятаться в случае нужды за чужую спину, прикрываться чужой организацией, действовать от имени чужой организации, чтобы потом, когда потянут к ответу, сказать: мы тут ни при чем».

Верховный революционный трибунал в приговоре по делу правых эсеров дал такую оценку этому контрреволюционному восстанию: «…первое восстание против Советской власти, в коем участвовали: генерал Краснов, казаки, юнкера Николаевского училища, броневики, обслуживаемые офицерами, и др. буржуазно-контрреволюционные и черносотенные силы, руководилось партией «социалистов-революционеров». Прикрываясь лжесоциалистическими знаменами этой мелкобуржуазной партии, на приступ Советской власти шли крупная буржуазия и самые черносотенные общественные группы. Объединенная реакция могла выдвинуть вперед в борьбе против Советской власти только такую партию, которая, хотя бы по имени, была социалистической и которая своим революционным прошлым была бы способна увлечь за собой хотя бы некоторую часть трудящихся».

Следующая попытка антисоветского выступления в Петрограде была предпринята в связи с открытием Учредительного собрания, на которое контрреволюционеры возлагали все свои надежды. 23 ноября 1917 г. они создали «Союз защиты Учредительного собрания» под председательством видного деятеля партии правых эсеров В. Н. Филипповского.

Согласно постановлению Временного правительства, открытие Учредительного собрания было в свое время намечено на 28 ноября 1917 г. 26 ноября СНК издал декрет, которым устанавливалось, что заседания Учредительного собрания будут открыты специальным комиссаром, назначенным Советом Народных Комиссаров, по прибытии в Петроград не менее 400 членов Учредительного собрания. Так как к 28 ноября в Петроград прибыло лишь незначительное число членов Учредительного собрания, то заседания Учредительного собрания не могли начаться в назначенный срок.

Между тем подпольная группа министров бывшего Временного правительства (С. Н. Прокопович, П. Н. Малянтович и другие) все же «постановила» открыть Учредительное собрание 28 ноября и вместе с «Союзом защиты Учредительного собрания» призвала население выступить в его «защиту». Это был призыв к антисоветской демонстрации.

28 ноября у Таврического дворца собралась толпа бастующих чиновников, учащихся и разных обывателей, а также бывших членов городской думы от буржуазных и мелкобуржуазных партий, членов центральных комитетов партий кадетов, меньшевиков, народных социалистов, эсеров. Перед ними выступили с речами лидер эсеров В. М. Чернов, член ЦК партии кадетов Ф. И. Родичев, эсер Питирим Сорокин. Часть демонстрантов прорвалась во дворец. Проникшая туда вместе с ними кучка эсеров — членов Учредительного собрания (около сорока человек) устроила «частное совещание». Но после решительного вмешательства прибывших к дворцу рабочих, солдат и матросов антисоветская вылазка была прекращена.

Учитывая, что в некоторых слоях народа еще не были изжиты конституционные иллюзии, Советское правительство решило перенести открытие Учредительного собрания на 5 января 1918 г. Теперь уже антисоветские элементы стали тщательнее готовиться к выступлению. «Союз защиты Учредительного собрания» и военная комиссия при ЦК партии правых эсеров распространили огромное количество листовок с призывом к рабочим в день открытия Учредительного собрания прекратить работу, выйти на улицы и демонстрировать под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию». Одновременно шла тайная подготовка боевых дружин и воинских частей, где сохранились сторонники контрреволюции, к вооруженному восстанию.

Непосредственный участник событий, член ЦК партии правых эсеров М. А. Лихач, впоследствии рассказывал, что был разработан такой план «мирной демонстрации»: «Каждая часть идет манифестировать в честь Учредительного собрания как воинская сила… Был разработан маршрут. Такая-то рабочая демонстрация… должна была подойти к броневому дивизиону… захватить его по дороге… Вместе с броневым дивизионом пойти в Семеновский полк как самый надежный полк, затем вместе с Семеновским полком подойти к Измайловскому полку… к ротам Преображенского полка… Таким образом, вся рабочая демонстрация и вся военная демонстрация, сохраняя военный порядок, должны отправиться к зданию Учредительного собрания. Представитель от демонстрации должен был потребовать от стражи, охранявшей Учредительное собрание, пропуск внутрь, чтобы он мог приветствовать и предоставить воинские силы в распоряжение Учредительного собрания». Другой член ЦК партии правых эсеров, Е. М. Тимофеев, еще более откровенно говорил, что воинские части, распропагандированные эсерами, должны были в случае необходимости «идти штурмом на Смольный».

К выступлению готовились и некоторые офицерские группы. Одна из них, созданная по инициативе известного монархиста В. В. Шульгина, рассчитывала использовать созыв Учредительного собрания, чтобы «стравить» эсеров и большевиков, а затем устранить и тех и других и добиться главного — свержения Советской власти.

Советские органы приняли необходимые меры обороны. 4 января Народный комиссариат по военным делам образовал Чрезвычайный военный штаб «для защиты власти Советов от всех покушений контрреволюционных сил» в составе Н. И. Подвойского, К. С. Еремеева, К. А. Мехоношина и К. К. Юренева. Ответственным за порядок в районе Смольного был назначен В. Д. Бонч-Бруевич, в Таврическом дворце — М. В. Пригоровский, в районе Петропавловской крепости — Г. И. Благонравов. Соответствующая разъяснительная работа была проведена на фабриках, заводах и в воинских частях.

Все усилия контрреволюционных элементов поднять рабочих и солдат на демонстрацию и превратить ее в антисоветское восстание оказались тщетными. Ни одно предприятие не поддержало мятежников. Полковой комитет Семеновского полка отказался отдать приказ об участии в демонстрации. Активный организатор готовившегося выступления, член военной комиссии при ЦК партии правых эсеров Г. И. Семенов, впоследствии рассказывал, что руководство его партии, учитывая отрицательное отношение масс к выступлению, в критический момент, в ночь на 5 января, «испугалось» поднятого им движения и заколебалось. «Гоц мне (в ту ночь) сказал, — признался Семенов, — что… еще нет точного учета реальных сил и что брать на себя ответственность (за вооруженное выступление. — Д. Г.) нельзя, нужно подождать… Когда Семеновский полк и броневики выступят, тогда начните это движение».

Но ни броневой дивизион, ни Семеновский, ни Преображенский, ни Измайловский полки на демонстрацию не вышли. На улицах города собрались беспорядочные кучки студентов-белоподкладочников, гимназистов, чиновников, лавочников и партийные дружины правых эсеров, народных социалистов, меньшевиков, кадетской партии. Когда демонстранты попытались в нескольких местах прорвать караулы, красногвардейцы и революционные солдаты дали им надлежащий отпор. Как отметил Верховный революционный трибунал в приговоре по делу членов ЦК партии правых эсеров, эта партия, «прикрывшись лицемерным лозунгом мирной демонстрации», пыталась 5 января 1918 г. организовать вооруженное выступление, но в критический момент ЦК партии эсеров «забил отбой, бросив спровоцированные им немногочисленные элементы населения на произвол судьбы». Демонстрация сорвалась.

А Учредительное собрание, отказавшееся одобрить изданные рабоче-крестьянской властью декреты, в том числе Декреты о земле и мире, разоблачило себя как антинародное учреждение и 6 января было распущено.

Провал первых вооруженных выступлений против Советской власти показал, что внутренняя контрреволюция не в состоянии без активной поддержки внешних империалистических сил нанести поражение государству пролетарской диктатуры. Молодой республике Советов с первых дней существования пришлось вести ожесточенную борьбу и с подрывными действиями международного империализма.

Сразу же после Октябрьского вооруженного восстания разведчики и дипломаты держав Антанты выступили на стороне русской контрреволюции. Конкретное представление об этой их «деятельности» дает дело поручика 9-го драгунского Казанского полка Н. А. Штырова.

В одном из аристократических домов Петрограда Штыров встретился с вербовщиком, который свел его с членами французской военной миссии Лораном и Вокье и рекомендовал для разведывательной работы. Среди заданий, полученных Штыровым от французов, были: узнать, «что делается в Смольном; возможно ли достать какие-либо документы из кабинета Ленина…постараться войти в сношения с правительственной партией… какими угодно средствами похитить чемодан Фюрстенберга-Ганецкого (когда тот ехал из Швеции в Петроград. — Д. Г.), …отправиться в Воронеж или Новочеркасск, войти в связь с Калединым, узнать подробно положение и состояние его войск… зарегистрировать в Петрограде все большие винные склады и склады, имеющие военное значение, чтобы при надобности можно было их уничтожить».

За выполнение полученных шпионских заданий Штыров получал деньги. Но вскоре его стала тяготить роль агента иностранной разведки, с которым «хозяева» могут поступать как им заблагорассудится. После ареста он дал подробные показания советским властям о своих отношениях с французской разведкой.

Во время похода генерала Краснова на Петроград «союзники» поддерживали связь с организаторами этого похода. Как показал следственной комиссии Военно-революционного комитета Краснов, к нему в отряд приезжал член французской военной миссии А. Ниссель, который вел переговоры с Керенским, обещая помощь «союзников» в деле удушения революции.

Официальные представители Антанты и США пытались сорвать усилия Советского правительства, направленные на приостановление военных действий с Германией. Они поддерживали враждебное отношение контрреволюционных верхов русской армии к Октябрьской революции и призывали бывших царских генералов к продолжению военных действий на фронтах.

7 ноября 1917 г. верховный главнокомандующий русской армии генерал Н. Н. Духонин получил распоряжение Советского правительства немедленно приостановить военные действия и приступить к переговорам о перемирии с неприятельскими армиями. Духонин всячески саботировал выполнение этого указания, а затем объявил об отказе выполнить распоряжение Совета Народных Комиссаров. Тогда он был отстранен от занимаемой должности «за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям».

На помощь Духонину поспешили официальные представители Антанты и США. Угрожая Советскому правительству, они заявили «протест» против его распоряжения о приостановлении военных действий и переговорах о перемирии. А военные миссии «союзников» при Ставке верховного главнокомандующего официально обратились непосредственно к генералу Духонину, призывая его не подчиняться правительству. Так, начальник французской военной миссии генерал Альфонс Лавернь 14 ноября 1917 г. написал Духонину такое послание: «Ваше превосходительство! Председатель Совета министров и военный министр уполномочили меня заявить вам нижеследующее: Франция не признает власти народных комиссаров. Доверяя патриотизму русского верховного командования, она рассчитывает на его твердые намерения отклонить всякие преступные переговоры и держать в дальнейшем русскую армию лицом к общему врагу».

Представитель военной миссии США подполковник М. Керт вручил в тот же день Духонину такое письмо: «Ваше превосходительство! Согласно совершенно определенным указаниям моего правительства, переданным мне послом Северо-Американских Штатов в Петрограде, я имею честь довести до Вашего сведения, что ввиду ведения республикой Соединенных Штатов в союзе с Россией войны…мое правительство определенно и энергично протестует против всякого сепаратного перемирия, могущего быть заключенным Россией…»

Советское правительство решительно осудило вмешательство «союзных» военных агентов во внутренние дела России. «…Военные представители союзных стран, — говорилось в заявлении Народного комиссариата по иностранным делам, — позволяют себе призывать генерала Духонина вести политику, прямо противоположную той, какую ведет Совет Народных Комиссаров…

Такое положение не может быть терпимо. Никто не требует от нынешних союзных дипломатов признания Советской власти. Но в то же время Советская власть, ответственная за судьбы страны, не может допустить, чтобы союзные дипломатические и военные агенты, во имя тех или других целей, вмешивались во внутреннюю жизнь нашей страны и пытались разжигать гражданские войны.

Дальнейшие шаги на этом пути неминуемо вызовут самые тяжкие осложнения, ответственность за которые Совет Народных Комиссаров заранее снимает с себя». В заявлении Наркоминдела разоблачалось лицемерие дипломатических представителей Соединенных Штатов Америки. В то время как подполковник М. Керт обращался к генералу Духонину с призывом не подчиняться Советскому правительству, начальник военной миссии США бригадный генерал У. В. Джонсон официально заверяет, будто «американцы питают величайшую симпатию ко всему русскому народу и в той сложной обстановке, в которой русский народ сейчас находится, не желают вмешиваться ничем, кроме помощи, в разрешение каких-либо русских проблем».

Советское правительство обратилось ко всем полковым, дивизионным, корпусным и другим комитетам, ко всем солдатам революционной армии с призывом выбрать уполномоченных и вступить непосредственно па своих участках фронтов в переговоры о перемирии с немцами. Этот призыв встретил единодушное одобрение армии. В Могилев были посланы революционные войска для ликвидации контрреволюционной Ставки; туда выехал и новый советский главковерх Н. В. Крыленко. Еще по пути в Ставку, в районе 5-й армии Северного фронта, он послал парламентеров в расположение германских войск для передачи предложения Советского правительства о приостановлении военных действий и начале переговоров о перемирии. Германское военное командование приняло это предложение. 20 ноября Н. В. Крыленко прибыл в Ставку, которая перешла теперь в руки Советского правительства. «Союзным» дипломатам не удалось сорвать переговоры о перемирии.[4]

Вмешательство империалистических государств во внутренние дела революционной России становилось все более активным. Когда внутренняя контрреволюция попыталась организовать на Дону новый всероссийский центр борьбы с Советами, империалисты сразу же пришли на помощь реакционной казачьей верхушке.

Еще до революции В. И. Ленин отмечал, что реакционность значительной части казаков объясняется их привилегированным экономическим положением. Это были в большинстве своем земледельцы, обеспеченные землей вдесятеро больше всей остальной массы крестьянства России. Среди казаков в большей степени, чем в других слоях населения, сохранялись монархистские традиции, средневековые черты жизни, хозяйства и быта; зажиточные казаки, их войсковая верхушка цепко держались за «дарованные» им царизмом привилегии и «права». В казачьих областях, писал В. И. Ленин, «можно усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи»[5]. Вместе с тем Ленин указывал, что и среди казаков имеются трудовые слои, склонные к миру, демократии и революции. Оценивая силы контрреволюции накануне Великой Октябрьской социалистической революции, Ленин отмечал, что «целый ряд фактов показал, что даже казацкие войска не пойдут против правительства мира!». 8 октября 1917 г. в «Письме к товарищам большевикам, участвующим на областном съезде Советов Северной области», Ленин писал: «В борьбе Корнилов и Керенский могут опираться только на дикую дивизию да на казаков. А теперь разложение началось и у казаков, а кроме того, им извнутри их казачьих областей грозят гражданской войной крестьяне».

После Октября враги Советской власти попытались превратить казачество в оплот буржуазно-помещичьей контрреволюции. С этой целью они использовали созданный еще в июне 1917 г. «Совет союза казачьих войск», находившийся в Петрограде и ставший во главе казачьей контрреволюции, войсковые круги и войсковые правительства в казачьих областях. На первых порах контрреволюции удалось привлечь на свою сторону и часть рядовых казаков, участвовавших вместе с юнкерами в защите Зимнего дворца, в походе Краснова — Керенского на революционный Петроград.

Наиболее опасные контрреволюционные движения возникли в казачьих областях.

Как только было получено сообщение о пролетарской революции в Петрограде, войсковой круг и правительство Дона во главе с наказным атаманом войска Донского генералом А. М. Калединым и его помощником М. П. Богаевским объявили о непризнании центрального Советского правительства, захватили власть в Новочеркасске и ввели военное положение в области. На Дон стали стекаться силы контрреволюции со всех концов страны. Сюда прибыли бежавшие из Быхова главари контрреволюционного корниловского заговора гепералы Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, А. С. Лукомский, И. П. Романовский и С. Л. Марков, освобожденные из заключения Духониным накануне занятия Ставки революционными войсками. Корнилов, поддержанный Калединым, призвал всех офицеров бывшей царской армии собираться на Дону, а в случае, если туда невозможно пробраться, объединяться на местах в антисоветские отряды. Сюда поспешили и политические вожди всероссийской контрреволюции — бывший председатель Государственной думы М. В. Родзянко, кадетский лидер профессор П. Н. Милюков, лидер монархистов-октябристов А. И. Гучков. С ноября 1917 г. здесь формировались контрреволюционная Добровольческая армия, во главе которой стали М. В. Алексеев, бывший при царе начальником штаба верховного главнокомандующего, и Корнилов, и казачья армия под командованием Каледина. Таким образом, на Дону образовался опаснейший очаг контрреволюции.

Открыто выступать под флагом монархистской реставрации Каледин и его сподвижники не посмели. Они вынуждены были прикрываться «демократическим» знаменем.

Наглядное представление о подлинных замыслах казачьих верхов дает сохранившаяся телеграфная лента записи переговоров по прямому проводу между деятелями калединского движения. Подъесаул Иванов, товарищ председателя общефронтового казачьего съезда, собравшегося в те дни в Киеве, сообщал «Совету Союза казачьих войск» в Петрограде, ссылаясь на переговоры с помощником атамана войска Донского Богаевским, что «войсковое правительство требует от Керенского, чтобы он немедленно прибыл в Новочеркасск для организации государственной власти на Дону».

Член «Совета Союза казачьих войск», который вел переговоры по прямому проводу с Киевом (фамилия его была вырвана из ленты в целях конспирации) ответил: «…При капитуляции Зимнего дворца среди арестованного правительства Керенского не оказалось. Он выбыл в критический момент в неизвестном направлении. Пусть казачество не связывает свою судьбу с этим проходимцем, в тылу он потерял всякое влияние. Взять его, конечно, к себе надо как наживу на удочку для известного сорта рыбы. Правительство должно быть организовано в Новочеркасске в контакте с московскими общественными деятелями (речь идет о полу монархистском «Совете общественных деятелей». — Д. Г.). Это объективная логика событий и обстановки. Продолжайте пока быть верным Временному правительству».

Итак, казачьи лидеры рассматривали «социалиста» Керенского как «наживу на удочку», которой можно было вовлечь в контрреволюционное движение некоторую часть обманутых мелкобуржуазных слоев населения. Калединцы поддерживали его «пока», чтобы в подходящий момент прогнать и передать власть монархистским кругам[6].

Наряду с такой «игрой» казачьи верхи, используя заинтересованность зажиточных казаков в сохранении их экономических привилегий, вели в станицах пропаганду некой исключительности казачьего сословия. Они утверждали, будто казаки представляют собой особую народность, и требовали применения к ним принципа самоопределения наций. Каледин заявлял, что «установление порядка на Дону есть дело донских казаков». А в своей программной речи после мятежа объявил: «Что касается отношения Дона ко всей России, мы признаем необходимым связь с ней при самой широкой автономии или даже еще больше — самостоятельности Дона»[7].

Рабоче-крестьянское Советское правительство квалифицировало калединский мятеж, а также мятеж оренбургских казаков под руководством атамана А. И. Дутова как антинародные движения, возглавляемые контрреволюционной буржуазией и кадетской партией. В обращении «Ко всему населению» от 25 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров отмечал: «Родзянко, Милюковы, Гучковы, Коноваловы хотят вернуть себе власть и при помощи Калединых, Корниловых и Дутовых превращают трудовое казачество в орудие для своих преступных целей. Каледин ввел на Дону военное положение, препятствует доставке хлеба на фронт и собирает силы, угрожая Екатеринославу, Харькову и Москве…Буржуазия предоставляет десятки миллионов контрреволюционным генералам на дело мятежа против народа и его власти… Кадеты, злейшие враги народа, подготовлявшие вместе с капиталистами всех стран нынешнюю мировую бойню, надеются… прийти на помощь своим генералам — Калединым, Корниловым, Дутовым, чтобы вместе с ними задушить народ».

Активное участие в организации и финансировании калединского мятежа приняли иностранные империалисты и их агенты.

В опубликованном 9 декабря официальном сообщении правительственной газеты «Известия ВЦИК» указывалось: «Отдельные союзные офицеры, члены союзных военных миссий и посольств позволяют себе самым активным образом вмешиваться во внутреннюю жизнь России, разумеется, не на стороне народа, а на стороне контрреволюционных империалистических калединско-кадетских сил. Мы предостерегали этих господ не раз. Но настал, по-видимому, час последнего предостережения. Виднейшие представители Соединенных Штатов оказываются замешанными в калединском заговоре: они принимали все меры, чтобы оказать ему содействие». Сотрудники американской разведки в Яссах Г. У. Андерсон и Р. Г. Перкинс с помощью русских офицеров Колпашникова и Верблюнского предприняли попытку под видом поезда Красного Креста, предназначавшегося для Юго-Западного фронта, отправить из Петрограда 80 автомобилей на Дон, Каледину. Заговор был раскрыт, полковник А. Колпашников и другие участники его арестованы, в руки советских властей попали документы, уличающие заговорщиков. Сообщение заканчивалось таким обращением к послу Соединенных Штатов Америки: «Заговор раскрыт. Заговор американских (и не только американских) империалистов с калединцами. Нити этого заговора ведут, как видно, очень высоко. Слово за Френсисом! Слово за теми, кто его сюда послал!».

Вынужденный отвечать, посол Соединенных Штатов Америки Дэвид Р. Френсис выступил с опровержением, вопреки фактам утверждая, что помогал лишь переотправить автомобили в Румынию, с тем чтобы машины не попали в руки немцев. Даже некоторые американцы, например начальник американской миссии Красного Креста в России полковник Рэймонд Робине и его помощник майор Аллеи Уордуэлл, признали, что явный корниловец А. Колпашников намеревался сопровождать автомобили не в Румынию, а к генералу Каледину.

Все попытки внутренней и внешней контрреволюции закрепиться на Дону разбивались о нараставшее сопротивление трудящихся масс области. 29 декабря 1917 г. калединцы созвали в Новочеркасске съезд крестьянского, неказачьего населения Донской области. Каледин, выступая на съезде, призывал коренных крестьян и «иногородних» примкнуть к поднятому им антисоветскому казачьему движению. Но эти призывы не помогли. Крестьяне не желали поддерживать контрреволюцию. Делегаты «иногородних» бросали в лицо Каледину и Богаевскому реплики: «Палачи!», «Долой контрреволюцию!», требовали освободить из тюрем заключенных большевиков и отменить военное положение. Только небольшие группы кулаков присоединились к мятежникам.

Одновременно в промышленных городах Донской области (Ростове, Таганроге) рабочие под руководством большевистских организаций выступали против реакционной казачьей верхушки, объявляли забастовки, устраивали политические демонстрации. В Таганроге 17 января 1918 г. вспыхнуло восстание. Брожение охватило и широкие массы трудового казачества Дона.

Совет Народных Комиссаров в обращении к казакам призывал «отменить старые порядки, сбросить с себя покорность крепостникам-офицерам, помещикам, богачам, скинуть с своей шеи проклятое ярмо… Мы призываем вас, казаки, — говорилось в обращении, — присоединиться к этому новому народному порядку и создавать ваши собственные Советы казацких депутатов. Этим Советам должна принадлежать на местах вся власть. Не атаманам в генеральских чинах, а выборным представителям трудового казачества, своим доверенным, надежным людям». Обращаясь к казакам-фронтовикам, Совет Народных Комиссаров указывал, что ненавистная народу изнурительная империалистическая война приносит барыши только капиталистам, помещикам. «А вам, рядовым казакам? Вы гибли без смысла и без цели, подобно вашим братьям солдатам и матросам… Трудовому казачеству война принесла лишь разорение и гибель… Теперь, казаки, решайте сами: хотите ли вы дальше вести пагубную, бессмысленную, преступную бойню?.. А если хотите скорого и честного мира, тогда становитесь в ряды Советов ипод-держите Совет Народных Комиссаров». Эти горячие большевистские призывы доходили до сознания широких масс.

10 января 1918 г. в станице Каменской состоялся съезд фронтового казачества, который образовал Донской военно-революционный комитет. Председателем комитета был избран унтер-офицер Ф. Г. Подтелков, секретарем— прапорщик М. В. Кривошлыков.

Калединское войсковое правительство пыталось «уговорить» революционных казаков. Око предложило Военно-революционному комитету прислать делегатов в Новочеркасск для «переговоров» о мирном разрешении вопроса о власти. 16 января 1918 г. делегация ВРК в составе Ф. Г. Подтелкова, М. В. Кривошлыкова и Я. Н. Лагутина встретилась в Новочеркасске с вожаками контрреволюции. Но противоречия между ними были настолько глубокими, что ни о каком соглашении не могло быть и речи. Как показали события, калединцы под прикрытием «переговоров» готовили наступление и расправу с делегатами ВРК. С помощью местных большевиков Подтелкову и его товарищам удалось уйти из Новочеркасска.

Стремясь расширить плацдарм для наступления в центр России, Каледин посылал отряд за отрядом во все районы области и в шахтерские поселки Донбасса. Контрреволюционные казаки терроризировали рабочих и их организации, разгоняли Советы. Оказывая стойкое сопротивление калединцам, шахтеры Донбасса обратились в Петроград с просьбой о помощи. Советское правительство приняло решительные меры для подавления восстания калединцев. Из разных губерний направлялись в Донскую область и на Украину, где в это время развертывалось антисоветское движение украинских буржуазных националистов, красногвардейские отряды.

Еще в начале декабря 1917 г. в Харьков для руководства борьбой с калединской контрреволюцией прибыл представитель Совета Народных Комиссаров В. А. Антонов-Овсеенко. В Харькове был создан штаб Южного революционного фронта. В его распоряжение стали поступать красногвардейские формирования. Отдельными отрядами командовали П. В. Егоров, Н. А. Руднев, Ю. В. Саблин, Р. Ф. Сиверс, Г. К. Петров и другие. Наряду с присланными из центральных губерний с мятежниками сражались отряды местных красногвардейцев Донбасса, Харькова, казачьи сотни Донского военно-революционного комитета.

Решающие военные действия развернулись во второй половине января, а к концу месяца калединцы потерпели полное поражение. Однако даже в этот критический момент калединцы все еще надеялись вовлечь в антисоветское движение население области и избежать гибели. В опубликованной декларации войсковое правительство заявило о решении создать областной «законодательный орган» в составе представителей не только казачьего, но и неказачьего населения, обещало охранять свободу слова, печати, собраний, амнистировать всех заключенных по политическим и земельным делам, отменить военное положение в области, установить строгий контроль за офицерской Добровольческой армией. Но трудящиеся массы уже поняли реакционную суть калединского движения и не верили его главарям. Кольцо вокруг мятежников сжималось. Они вынуждены были отойти к Ростову и Новочеркасску. В их рядах начались распри. Под давлением всех этих событий генерал Каледин сложил с себя полномочия и 29 января 1918 г. покончил жизнь самоубийством. Казачьи верхи (войсковым атаманом вместо Каледина стал генерал А. М. Назаров) еще некоторое время пытались оказывать сопротивление революции, но калединщина уже доживала свои последние дни. 24 февраля советские отряды, поддержанные революционным движением в тылу противника, заняли Ростов, а 26 февраля — Новочеркасск. Остатки калединцев бежали за Дон. Мятеж был ликвидирован, на Дону установилась Советская власть[8].

Реакционные круги казачества являлись главной силой антисоветского движения и в Оренбуржье. Еще в октябре 1917 г., при Временном правительстве, войсковой круг, состоявший из офицеров и казачьих кулацких элементов, образовал оренбургское войсковое правительство и вручил атаманскую булаву полковнику А. И. Дутову — председателю уже упоминавшегося общероссийского «Совета союза казачьих войск». Дутов вступил в союз с оренбургскими «демократами», сторонниками Временного буржуазного правительства.

После победы Октябрьской революции оренбургские большевики, получившие большинство в городском Совете рабочих и солдатских депутатов, поставили вопрос о переходе власти в городе и области в руки Советов. В город для формирования советских органов прибыл комиссар Советского правительства большевик С. М. Цвиллинг.

Дутов решил одним ударом покончить с Советами. По его приказу и по решению антисоветского «Комитета спасения», созданного эсерами в Оренбурге, в ночь с 6 на 7 ноября казаки арестовали «за призывы к восстанию против Временного правительства» шестерых наиболее видных большевиков города, в том числе председателя Совета А. Коростелева.

В ответ на эти действия Оренбургский городской Совет рабочих и солдатских депутатов провел 14 ноября собрание, на котором был избран Военно-революционный комитет под председательством С. М. Цвиллинга. ВРК постановил предъявить ультимативные требования «Комитету спасения» — передать власть в руки Совета, немедленно сместить с поста заведомого реакционера Дутова, освободить арестованных большевиков. Но Дутов опередил события. В здание караван-сарая, где шло созванное Советом собрание, ворвался отряд казаков и юнкеров во главе с самим Дутовым. Последний объявил об аресте всех членов Совета. Над участниками собрания была учинена зверская расправа.

Газета «Уральский рабочий» так описывала действия дутовцев: «И вот произошло то, что делалось прежде при Николае Кровавом: арестованных силой вытаскивали из помещения, били прикладами, ругали площадной бранью, а когда в кармане Цвиллинга нашли указ Совета Народных Комиссаров о назначении его комиссаром, то произошла ужасная сцена: один из юнкеров рукояткой револьвера нанес ему удар по голове, а остальные начали бить куда попало. Когда арестованные кинулись на защиту председателя, то их постигло то же самое. Озверевшие юнкера, не зная, куда еще применить свою силу, били прикладами стены здания, крича, что камня на камне не оставят от этого гнезда. Избитых арестованных отправили в войсковое правление, где снова подвергли допросу и обыску, после чего часть из них отпустили, а остальных в числе 25 человек отправили в… станицы».

Расправа Дутова с членами Совета рабочих и солдатских депутатов вызвала гнев рабочих города, объявивших всеобщую забастовку. К ним присоединились железнодорожники. Никакие уговоры Дутова и «демократов» из «Комитета спасения» не помогали: рабочие требовали освобождения арестованных и прекращения репрессий против представителей рабочих организаций.

Дутова поддержали только кучка торговцев и промышленников города и «Комитет спасения». 2 декабря 1917 г. он выступил в здании оренбургской биржи перед купцами и промышленниками, призывая их помочь в борьбе с большевиками. Собравшиеся пожертвовали Дутову на содержание конной белогвардейской милиции миллион рублей. Владельцы кожевенных заводов выдали бесплатно большое количество сапог для казаков. Буржуазия организовала на свои средства и лазарет. Председатель «Комитета спасения» правый эсер Барановский на заседании войскового круга благодарил Дутова за помощь, оказанную «Комитету». Несколько позже «Комитет спасения» принял решение о назначении Дутова «командующим Оренбургским военным округом».

Около трех месяцев орудовал Дутов в Южноуралье. Отряды его казаков захватили Троицк, Верхнеуральск, Челябинск, прервали связь Центральной России со Средней Азией и Сибирью. Дутов посылал казаков на помощь контрреволюции в Саратов, Астрахань, Уральск, Омск. Осуществляя заветные мечты реакционных верхов казачества об автономии казачьих областей, Дутов 22 декабря объявил оренбургское войсковое правительство «единственной властью на всей территории оренбургского казачьего войска».

Пытаясь раздуть пламя мятежа, Дутов связывался и с буржуазными националистами соседних районов: с казахскими и башкирскими кругами, добивающимися «автономии». В Оренбурге 5—13 декабря 1917 г. состоялся общеказахский (общекиргизский) национальный съезд, прошедший под руководством образованной к тому времени казахской буржуазно-националистической партии «Алаш». Съезд занял антисоветскую позицию, образовал так называемую «Автономию казах-киргизских областей» и сконструировал ее правительство — «Временный Народный Совет Алаш-орды» во главе с потомком наследственных ханов Букеевской орды Алиханом Букейхановым. Политической платформой этого «правительства» стала программа партии «Алаш», в основе которой лежала забота о защите интересов местной национальной буржуазии. Эта партия выступала против Октябрьской революции, требовала «твердой власти», «борьбы с анархией», под которой понимала революцию рабочих и крестьян. Ее идеалом, как и идеалом других буржуазных и мелкобуржуазных партий страны, было создание «демократической» буржуазной республики. Вместе с тем она боролась за сохранение феодальных порядков в казахском обществе и навязывала казахским крестьянам изжившие себя феодальные обычаи. Казахские буржуазно-националистические лидеры усмотрели в черносотенно-монархистской дутовщине «союзника» и выражали готовность вступить с Дутовым в союз для достижения общей цели — «избавления от большевизма».

В Оренбурге обосновался и «Башкирский национальный совет», объявивший об образовании «Башкирской автономной республики» и добивавшийся «автономии для мусульман». 20 декабря 1917 г. «Учредительный съезд — курултай Башкирии», собравшийся в Оренбурге под защитой Дутова, создал башкирское антисоветское правительство во главе с Ахмедом Заки Валидовым.

Однако широкие трудящиеся массы все решительнее поднимались на борьбу против контрреволюции. Рабочие Оренбурга не прекращали забастовку. Среди уральского казачества усилился раскол: трудовые казаки (как и на Дону) выступали против реакционной политики Дутова, появились первые советские отряды фронтовых казаков под командованием Ивана и Николая Кашириных. Выборы в Учредительное собрание, происходившие в Оренбурге в начале декабря, показали, что значительное количество голосовавших (37 %) шло за большевиками.

Несмотря на тяжелые тюремные условия, большевистские руководители не порывали связей с рабочими массами. С. М. Цвиллинг писал из тюрьмы: «Дорогие товарищи!.. Нас сидит всего 35 человек. Они (дутовцы) заявили, что согласны освободить всех, кроме меня, так как считают меня самым вредным и опасным большевиком… Они меня поймали 14 ноября и, как полагается «социалистам», избили до полусмерти и избитого отправили в казачью станицу, за 30 верст от Оренбурга… Там заперли в клоповник. Местные «старики» первые два дня грозили все время самосудом, затем мы стали разговаривать, и в результате в несколько дней у меня перебывала вся станица и оказалась распропагандированной. В станице продержали 11 дней и затем перевели под давлением рабочих и солдат в губернскую тюрьму… От частичных освобождений мы отказались. Объявили голодовку, но на третий день состоялось собрание рабочих до 4000 человек, потребовавшее от нас категорически прекращения голодовки ввиду того, что уже идет к нам помощь и мы должны сохранить силы для работы после освобождения. Мы подчинились и голодовку прекратили… Несмотря на все пережитое, настроение у нас хорошее. Каждый день приходят делегаты от рабочих и солдатских организаций».

12 декабря большевистская городская подпольная организация устроила побег арестованных. Узникам тайно передали оружие в тюрьму, и они совершили под руководством С. М. Цвиллинга смелый налет на часовых, разоружили караульную команду, заперли ее в одну из камер и вышли из тюрьмы. Неподалеку их ждали наготове красногвардейцы.

Между тем Советское правительство формировало вооруженные отряды для разгрома дутовщины. Возглавил эту работу командированный из центра чрезвычайный комиссар по борьбе с дутовщиной, член большевистской партии с 1898 г. П. А. Кобозев. Неподалеку от Оренбурга, в Бузулуке, была создана база формирования советских войск. Сюда по распоряжению Советского правительства направлялись вооруженные отряды из Самары, Златоуста, Челябинска, Уфы и других мест.

Боевые действия развернулись во второй половине декабря, и уже 16 января 1918 г. красногвардейские отряды нанесли тяжелое поражение дутовским войскам, которые отошли к Оренбургу. А 17 января в городе, в тылу мятежников, вспыхнуло вооруженное рабочее восстание. Атакованные с фронта и тыла, дутовцы были разгромлены. 18 января красногвардейцы вступили в Оренбург. Дутов с небольшим отрядом казаков бежал в Верхнеуральск. Другой отряд ушел в сторону Уральска, остальные рассыпались по станицам. Так был ликвидирован еще один очаг контрреволюции.

Трудящиеся национальных районов устанавливали у себя власть Советов в борьбе против буржуазных националистов.

В то время как украинский рабочий класс, верный идеалам пролетарского интернационализма, возлагал свои надежды на союз с братским русским и другими народами, украинские буржуазные националистические круги ратовали за отделение от Советской России и образование «самостийной» Украины.

Еще в марте 1917 г. украинские националисты совместно с мелкобуржуазными «социалистическими» партиями (украинских эсеров и украинских эсдеков) созвали в Киеве Всеукраинский национальный конгресс, который образовал руководящий националистический центр — Украинскую Центральную раду и ее исполнительный орган — Генеральный секретариат. Председателем Центральной рады был избран профессор М. С. Грушевский, а председателем Генерального секретариата — В. К. Винниченко (украинский эсдек). Бессовестно спекулируя на национальных чувствах некоторой части политически незрелого населения, Центральная рада создала крупные вооруженные отряды так называемого вольного казачества.

27 октября 1917 г. Совет рабочих депутатов и Совет солдатских депутатов в Киеве на объединенном заседании приняли большевистскую резолюцию о признании общероссийского Советского правительства, образованного в Петрограде, и выделили из своего состава Военно-революционный комитет для осуществления перехода власти в городе от администрации Временного правительства в руки Советов. Против этого решения выступили штаб Киевского военного округа и некоторые воинские части (юнкера и казаки). 31 октября революционные силы разгромили сторонников Временного правительства.

В это время Украинская Центральная рада на словах соблюдала так называемый нейтралитет. Но как только рабочие и солдаты одержали победу над вооруженными силами штаба Киевского военного округа, Центральная рада, опираясь на сосредоточенные в Киеве свои войска общей численностью около 18 тысяч человек, захватила власть в городе. 7 ноября 1917 г. Центральная рада обнародовала «Универсал», в котором заявила, что не признает общероссийского Советского правительства, и, так как Временное правительство уже не существовало, объявила себя единственной государственной властью на территории Украины.

Центральная рада обещала украинскому народу провести демократические и социалистические преобразования, решить земельный вопрос в пользу крестьян, установить восьмичасовой рабочий день и т. п. Это были декларации, рассчитанные на завоевание симпатий народа путем обмана. Фактически же деятели Украинской Центральной рады боролись с крестьянскими массами, которые по призыву большевиков перешли в наступление на помещичье землевладение. После Октября Центральная рада отказалась от требования автономии, которое она выдвигала при буржуазном Временном правительстве, и выразила свое намерение отделиться вовсе от Советской революционной России, образовать «самостийное» украинское буржуазное государство по образцу и подобию западноевропейских буржуазных государств. Недаром Центральную раду поддержали все противники Октября, в том числе и представители международного империализма, видевшие в украинском буржуазном национализме движение, направленное против социалистической революции.

В ряде украинских городов (особенно в пролетарских центрах) борьба за Советскую власть в октябрьские дни завершилась победой революционных сил. 10 ноября Харьковский Совет рабочих и солдатских депутатов принял большевистскую резолюцию, в которой приветствовал «законное общероссийское правительство народных комиссаров». Харьковские рабочие и солдаты заявили, что берут власть в городе в свои руки и признают все декреты, изданные Советским правительством, образовавшимся в Петрограде. Они высказались за осуществление украинским народом своего права на национальное самоопределение, предложили созвать Всеукраинский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и образовать на нем Украинскую республику, находящуюся в федеративной связи с Советской Россией. Рабочие установили Советскую власть также во многих городах и рабочих поселках Донбасса.

Таким образом, революционный процесс завоевания рабочим классом власти на Украине развивался неравномерно. Вначале большая часть украинской территории была захвачена Центральной радой и лишь в пролетарских центрах победили Советы. Кое-где наряду с учреждениями и войсками Рады существовали еще органы свергнутого Временного правительства. В районах, примыкавших к Дону, орудовали калединцы.

Стремясь к полному захвату власти, Центральная рада начала борьбу как против Советов на местах, так и против Советской России. Контрреволюционная суть Рады особенно ярко проявилась в ее отношении к калединскому движению. Несмотря на то, что банды калединцев совершали разбойничьи налеты на города и поселки украинского Донбасса, Харьковской и Екатеринославской губерний, Центральная рада не только не защищала от них украинские земли, но всячески содействовала калединцам. Под предлогом помощи «родственному движению в пользу самоопределения Дона» Рада пропускала через свою территорию казачьи части, офицеров, юнкеров, двигавшихся на Дон для присоединения к Каледину, позволила последнему размещать казаков на украинской земле, обеспечивала их продовольствием и фуражом. В то же время она препятствовала продвижению советских войск, направлявшихся на борьбу с калединской контрреволюцией, разоружала революционные воинские части. Наконец, Рада вступила в тайные переговоры с Калединым о разделе Донбасса и совместной борьбе против Советов.

Контрреволюционная деятельность Центральной рады сопровождалась разнузданной шовинистической агитацией, которую она вела среди украинцев, натравливая их на братский русский народ. Такая политика Рады наносила тяжкий вред не только Советской России, но и украинскому трудовому народу. Классовые интересы русских и украинских пролетариев требовали объединенных совместных действий против общего врага — белогвардейцев, пытавшихся задушить революцию па всей территории бывшей Российской империи, повсеместно реставрировать буржуазно-помещичий строй.

3 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял Манифест к украинскому народу, написанный В. И. Лениным. В Манифесте разъяснялась политика Советского правительства в вопросе о самоопределении Украины.

«Исходя из интересов единства и братского союза рабочих и трудящихся, эксплуатируемых масс в борьбе за социализм, — подчеркивалось в Манифесте, — исходя из признания этих принципов многочисленными решениями органов революционной демократии, Советов, и особенно II Всероссийского съезда Советов, социалистическое правительство России, Совет Народных Комиссаров еще раз подтверждает право на самоопределение за всеми нациями, которые угнетались царизмом и великорусской буржуазией, вплоть до права этих наций отделиться от России… или вступить в договор с Российской республикой о федеративных и тому подобных взаимоотношениях между ними.

Все, что касается национальных прав и национальной независимости украинского народа, признается нами, Советом Народных Комиссаров, тотчас же, без ограничений и безусловно».

Вместе с тем Советское правительство разоблачило в Манифесте реакционную суть Центральной рады, указав на серьезные последствия, к которым неизбежно приведет ее политика сотрудничества с калединской контрреволюцией. Совнарком потребовал от Рады немедленно прекратить поддержку калединского движения, оказать содействие революционным войскам в борьбе с антинародным мятежом.

Центральная рада не дала удовлетворительного ответа на требование Совета Народных Комиссаров и вступила в открытую войну с Советской Россией. Эти события ускорили процесс ликвидации правительства буржуазных националистов и образование на украинской земле рабоче-крестьянского Советского правительства.

По инициативе большевиков 11–12 декабря в Харькове состоялся I Всеукраинский съезд Советов, который постановил объявить Украину Народной республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и избрал ее высший орган — Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет. Съезд заявил, что Украина будет находиться в федеративной связи с Советской Россией и другими советскими республиками, образовавшимися на территории бывшей царской России. Было решено распространить на Украину все декреты и распоряжения Советского рабоче-крестьянского правительства. 17 декабря Всеукраинский ЦИК образовал первое Украинское Советское правительство — Народный Секретариат. Совнарком РСФСР приветствовал этот революционный шаг украинских рабочих и крестьян и обещал первому советскому правительству Украинской республики полную поддержку в борьбе за социализм.

4 января 1918 г. Народный Секретариат опубликовал обращение к украинским войскам, рабочим и крестьянам, в котором призвал их к борьбе с буржуазным правительством Центральной рады. Он заявил: «Генеральный секретариат Центральной рады поддерживает Каледина и всех русских контрреволюционеров в их борьбе против рабоче-крестьянской революции, разжигает национальную вражду между братскими народами и старается образовать на Украине буржуазную власть.

От имени Украинской Народной Республики объявляем Генеральный секретариат Центральной рады врагом свободного украинского народа, призываем и приказываем всем верным делу рабоче-крестьянской революции войскам бороться против буржуазного секретариата Киевской Центральной рады и Каледина».

В ходе революционной войны против врагов народной власти крепло братское единство русских и украинских пролетариев. Война с калединскими реставраторами буржуазно-помещичьего строя и с поддерживавшей их Центральной радой пользовалась сочувствием широких масс украинских трудящихся. Украинское Советское правительство приступило к формированию красногвардейских частей, и вскоре объединенные русские и украинские советские войска развернули боевые действия против калединцев и Центральной рады. 26 января 1918 г. рабочие-арсенальцы, поднявшие в Киеве восстание против Центральной рады, и наступавшие советские войска под командованием В. А. Антонова-Овсеенко освободили столицу Украины. В течение декабря 1917 — февраля 1918 г. Советская власть была утверждена почти на всей украинской земле.

В Белоруссии противником Октября выступила буржуазно-националистическая Белорусская рада, образованная здесь еще в июле 1917 г. Националисты не имели серьезного влияния среди подавляющего большинства населения Белоруссии — крестьянства. Достаточно сказать, что на выборах в Учредительное собрание Белорусская рада собрала всего 0,3 % всех голосов (29 тысяч при населении в несколько миллионов человек). Большинство белорусского населения и солдат Западного фронта голосовали за большевиков, и в декабре 1917 г. в Минске была установлена Советская власть. Между тем деятели Белорусской рады созвали «национальный съезд» и в ночь на 18 декабря провозгласили «независимость Белоруссии». Это был акт, лишенный какого-либо значения, так как подавляющее большинство населения высказалось за Советскую власть. Белорусская рада была разогнана. Тогда буржуазные националисты связались с командованием польского корпуса, составленного из австрийских военнопленных в России. Корпусом командовал реакционный генерал — корниловец И. Р. Довбор-Мусницкий. В январе 1918 г. при поддержке корпуса начался антисоветский мятеж. Он был подавлен, а его инициаторы бежали в соседние районы, занятые германскими войсками. Позднее, 21 февраля 1918 г., в ходе наступления немцы захватили Минск и ликвидировали Советскую власть на большей части территории Белоруссии.

В тесной связи с общероссийским революционным процессом развивались события и в Молдавии. В течение ноября — декабря 1917 г. и января 1918 г. рабочие и крестьяне установили Советскую власть в Кишиневе, Бендерах, Тирасполе и других городах и населенных пунктах Бессарабии. Однако сразу же поте победы социалистической революции молдавские буржуазные националисты и прямые агенты королевской Румынии при помощи эсеров, меньшевиков, бундовцев, контрреволюционного командования Румынского фронта сформировали антисоветский административный орган края «Сфатул цэрий» («Совет страны»), во главе которого стал молдавский националист И. Инкулец.

2 декабря 1917 г. «Сфатул цэрий» провозгласил создание так называемой Молдавской Народной республики. Был сформирован исполнительный орган — Совет генеральных директоров под председательством молдавского эсера П. Ерхана. Руководящие посты в нем заняли: бывший заместитель губернского комиссара Временного правительства В. Кристи и другие молдавские буржуазные националисты.

Лидеры «Сфатул цэрий» демагогически обещали народу свободу, демократические преобразования, землю крестьянам, рабочий контроль над фабриками и заводами и т. п. Однако все эти обещания они не выполняли и грозили крестьянам тяжелыми наказаниями за их попытки покончить с помещичьей собственностью. Они искали поддержку у контрреволюционной Украинской Центральной рады, калединцев и иностранных империалистов.

Как только «Сфатул цэрий» объявил о своем существовании, он незамедлительно получил признание со стороны государств Антанты. В середине декабря Франция, не имея на то согласия Советского правительства, открыла в Кишиневе свое консульство. Французский консул П. Сарре установил связи с местными молдавскими контрреволюционерами и всеми имевшимися в его распоряжении средствами направлял их деятельность. Представителей Антанты поддерживал штаб Румынского фронта, в котором фактически хозяйничали американский посол в Румынии Ч. Вопичка, французский посол Д. Сент-Олер и английский — Д. Барклай, находившийся в Яссах (Румыния).

В борьбе против Советской власти молдавская буржуазно-националистическая контрреволюция совершила величайшее национальное предательство. Ее главари — окопавшиеся в «Сфатул цэрий» и Совете генеральных директоров И. Инкулец, П. Ерхан, И. Пеливан и другие — втайне от народа сговорились с правящими кругами империалистических государств об отторжении правобережной (между Прутом и Днестром) части Молдавии, носившей название Бессарабии, и передаче ее королевской Румынии. Ввод румынских войск в Бессарабию мотивировался необходимостью «восстановления порядка от большевистской анархии». В январе — марте 1918 г. Бессарабия была оккупирована румынской армией. Временная оккупация превратилась в аннексию части территории Молдавии королевской Румынией. В восточной же, левобережной, части Молдавии установилась Советская власть.

Весьма остро протекала борьба за установление Советской власти в сложной обстановке Северного Кавказа.

В Терской области контрреволюция возглавлялась реакционными элементами терского казачества и националистическими и религиозными организациями горских народов. Казачья контрреволюция вначале группировалась вокруг войскового атамана терского казачьего войска, бывшего комиссара Временного правительства на Тереке М. А. Караулова и образованного им 10 ноября 1917 г. во Владикавказе антисоветского войскового правительства. Горская контрреволюция возглавлялась шейхами, муллами, богатыми скотоводами, промышленниками и представителями местной буржуазной интеллигенции Терской области и Дагестана. Под предлогом защиты национальных и религиозных интересов мусульман руководители этого движения в декабре 1917 г. провозгласили созданный ими еще при Временном правительстве Союз объединенных горцев Кавказа «автономным штатом Российской Федеративной Республики», а его руководителей — кумыкского князя Рашид-Хан Капланова, чеченского нефтепромышленника Тапа Чермоева, кабардинского конезаводчика Пшемахо Коцева, ингушского деятеля Васангирея Джабагисва и других — «правительством штата», распространявшим свою власть на Дагестан, Терек и другие районы Северного Кавказа, населенные мусульманами.

В сущности, Союз объединенных горцев Кавказа являлся пан-исламистской организацией: он поднял «зеленое знамя ислама», пытаясь повернуть историю вспять, сохранить давно уже отжившие законы и обычаи корана, шариата, а особенно — сложившиеся издавна и существовавшие при царизме земельные отношения, выгодные эксплуататорским классам. Эта организация находилась под влиянием соседней Турции, агенты которой обещали горцам «освобождение мусульманских народов Кавказа от русского ига». Прямыми агентами Турции были «вожди» горцев Нажмуддин Гоцинский и Узун-Хаджи. Богатый скотовод, ученый-арабист из селения Гоци Аварского округа в Дагестане, Нажмуддин Гоцинский до революции был наибом (начальником) Косубулинского участка, пользовался большим влиянием и почетом среди темных мусульманских масс, а после революции намеревался стать имамом (светским и духовным владыкой) всего Кавказа. 23 января 1918 г. на Вседагестанском съезде горцев его избрали главным муфтием — руководителем духовного управления мусульман Северного Кавказа. А фанатичный Узун-Хаджи исступленно призывал горцев к восстанию против России с целью «продолжить дело Шамиля» и создать на Кавказе мусульманскую «шариатскую монархию».

Советское правительство с первых же дней Октября выступило как защитник угнетавшихся русским самодержавием народов, в том числе и мусульман. В обращении Совета Народных Комиссаров к трудящимся мусульманам от 20 ноября 1917 г. говорилось: «Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России!

Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов, Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Поддерживайте же эту революцию и ее полномочное Правительство!». Но реакционные элементы мусульманства натравливали отсталые массы, призывали их к борьбе против русского трудового народа, который нес им освобождение от национального и социального гнета.

Вокруг Нажмуддина Гоцинского и Узун-Хаджи группировались отсталые, подстрекаемые ими горцы, которые нападали на русские поселки. Вскоре Узун-Хаджи провозгласил себя имамом Чечни и Дагестана. За время кратковременного имамства его банды буквально снесли с лица земли 170 русских поселков, молдаванских хуторов, немецких колоний, расположенных на кумыкской плоскости. Терские казаки в свою очередь стали нападать на чеченские поселения. Разгоралась межнациональная резня.

В сложнейшей политической обстановке большевистские организации Терека и Дагестана вели работу среди трудящихся, призывая русских и горцев прекратить бессмысленную резню и совместно работать над устройством новой жизни. Во Владикавказе (ныне Орджоникидзе) и Грозном были организованы военно-революционные комитеты для борьбы с контрреволюцией и установления порядка в крае; они объединили силы рабочего класса, крестьянства различных национальностей и трудового казачества. В марте 1918 г. имамство на Чечне было ликвидировано, а Узун-Хаджи изгнан. 17 марта съезд трудящихся Терека провозгласил Советскую власть. В мае рабоче-крестьянская власть была установлена и в Дагестане, где потерпел поражение Нажмуддин Гоцинский. Трудящиеся крестьяне-мусульмане все более осознавали великие завоевания Октябрьской революции, которая позволила им взять землю в свои руки.

В Закавказье после Октября националистические партии грузинских меньшевиков, армянских дашнаков и азербайджанских мусаватистов объединились в антисоветскую коалицию и с участием русских меньшевиков и эсеров образовали 15 ноября 1917 г. в Тифлисе так называемый Закавказский комиссариат, который стал краевым буржуазным правительством, выступавшим за отделение Закавказья от Советской России. Но буржуазным националистам не удалось тогда распространить свою власть на всю территорию края. В пролетарском Баку рабочие, солдаты и матросы разных национальностей поддержали Октябрьскую социалистическую революцию и центральное Советское правительство. 2 ноября Бакинский Совет рабочих и солдатских депутатов взял в свои руки власть в Баку и его районах. Во главе Совета стал член ЦК РСДРП (большевиков) С. Г. Шаумян.

Против революционного Баку ополчились Закавказский комиссариат, бакинские организации националистических партий, имевшие свои воинские формирования, а также русские группы эсеров и меньшевиков. Городу угрожали и турецкие войска, пытавшиеся захватить богатый нефтью край.

Особую опасность представляли тогда азербайджанские буржуазные националисты. До революции 1917 г. их партия — мусават — придерживалась клерикально-феодальных, панисламистских взглядов, призывая все мусульманские народы «без различия наций и религиозных толков» объединиться для борьбы «за возвращение былой славы», когда ислам был «властителем на таких громадных частях света, как Азия, Европа и Африка».

В октябре 1917 г. председатель Бакинского ЦК партии мусават Мамед Эмин Расул-заде, выступая на I съезде объединенной партии мусават, заявил, что «целью тюркского народа является… стремление» составить «вместе с остальными группами, входящими в состав мусульманского интернационала, общий букет». Этими цветистыми словами Расул-заде выражал идею создания в союзе с другими мусульманскими народами единого тюркского буржуазного государства.

После победы Октября мусаватисты открыто проповедовали отделение Азербайджана от Советской России. Они образовали мусаватистское «управление» во многих районах Азербайджана, а их главари вошли в антисоветское правительство «Закавказский комиссариат».

30 марта вооруженные отряды мусаватистов, сконцентрированные в Старом городе, опираясь на прибывший в Баку вооруженный отряд бывшей царской «дикой дивизии», напали на советские воинские части. В последовавших затем кровопролитных боях с обеих сторон участвовало около 20 тысяч человек. Одновременно происходили кровавые столкновения между азербайджанским (мусульманским) и армянским (христианским) населением города. В течение двух дней было убито более 3 тысяч человек.

1 апреля советские войска, поддержанные рабочим населением, подавили мятеж. Мусаватисты приняли условия ультиматума, предъявленного им Комитетом революционной обороны: признали власть Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов и обязались вывести контрреволюционные войска из города.

Победа революционных сил привела к переходу всей полноты власти к Бакинскому Совету рабочих и солдатских депутатов.

В Крыму Советская власть была установлена после упорной борьбы с контрреволюционными группами монархистов, сторонников буржуазного Временного правительства, татарских буржуазных националистов.

Большую роль в крымской контрреволюции играла татарская мусульманская буржуазно-националистическая партия Милли Фирка. Она была учреждена группой молодых крымских интеллигентов (преимущественно учителей и молодых мулл), учившихся в Турции и воспитанных там на идеях панисламизма и пантюркизма. Организаторы этой партии возлагали надежды на мусульманскую Турцию и мечтали о том, чтобы Крым находился под ее протекторатом.

После Октября партия Милли Фирка и возглавляемые ею татарские националистические организации резко активизировали свою деятельность. Они добивались полного отделения Крыма от Советской России. 30 октября 1917 г. буржуазные националисты образовали так называемый Крымский военно-революционный комитет и объявили войну большевизму. 26 ноября в Бахчисарае открылся Всекрымский татарский съезд — курултай, который объявил себя национальным парламентом, утвердил татарское национальное правительство — Директорию. По настоянию буржуазных националистов в Крым с фронта были введены татарские воинские части — преимущественно конные эскадроны. Проведя пропагандистскую работу среди «эскадронцев», буржуазные националисты получили в свое распоряжение довольно крупные вооруженные отряды и стали реальной силой, противостоящей Советской власти. К этим отрядам примыкало немало и белогвардейских русских офицеров.

Но большинство трудящихся Крыма встало на сторону революции. Сначала в Севастополе, а затем в Евпатории, Ялте, Феодосии, Керчи власть в течение ноября — декабря 1917 г. перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Главную силу революции составляли рабочие и матросы Черноморского флота.

Начались вооруженные столкновения между объединенными татарскими националистическими и белогвардейскими отрядами и советскими силами в разных местах. «Крымский штаб» мятежников решил покончить с революционным Севастополем. Сосредоточенные в районе Бахчисарая татарские эскадроны двинулись в поход. В ночь на 11 января 1918 г. начались бои под Севастополем. Но матросы и рабочие, защищавшие город, разбили «эскадронцев». 12 января сторонники Советской власти заняли Бахчисарай и пошли на Симферополь. Их поддержали внутри Симферополя рабочие, восставшие против буржуазно-националистических крымских правителей. После продолжавшихся три дня боев антисоветские силы оставили город.

В Крыму была установлена Советская власть, избран советский руководящий орган — Таврический центральный комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

31 октября 1917 г. трудящиеся Ташкента, административного центра Туркестанского края, начали вооруженное восстание против администрации Временного правительства. В четырехдневных боях революционные отряды нанесли поражение юнкерам и казакам, заняли город и крепость и передали власть Совету рабочих и солдатских депутатов. Вскоре Советская власть утвердилась в Самарканде, Ходженте, Термезе, Мерве (ныне Мары), Чарджуе (ныне Чарджоу), Ашхабаде и других городах края.

15 ноября 1917 г. созванный в Ташкенте III краевой съезд Советов принял декларацию о провозглашении Советской власти в крае и избрал Туркестанские ЦИК и Совет Народных Комиссаров. В состав Совнаркома вошли большевики, левые эсеры и эсеры-максималисты. Председателем Совнаркома стал большевик Ф. И. Колесов.

Так же как и на других национальных окраинах России, в Туркестане против Советов выступили местные буржуазные националисты.

Буржуазно-националистическое мусульманское движение в Туркестане зародилось в панисламистских и пантюркистских кругах, группировавшихся вокруг организации «Шуро-и-Исламия» (Совет исламистов), образовавшейся на Ташкентском мусульманском съезде еще в марте 1917 г. Ее руководителями были представители мусульманской интеллигенции, высшего духовенства, крупные торговцы и предприниматели.

После Октября в Ташкенте состоялся мусульманский съезд, который противопоставил себя III краевому съезду Советов. Съезд заявил, что «пути к самоопределению мусульман не могут быть иными, как только те, которые указаны в коране и шариате», и потребовал предоставить в органах власти края половину мест здешней местной буржуазии и духовенству. В сущности, это было требование ликвидировать Советскую власть — власть рабочих и крестьян — и заменить ее властью местных баев и духовенства. III краевой съезд Советов отверг притязания мусульманских реакционеров.

27 ноября лидеры буржуазных националистов вновь созвали в Коканде (Ферганская область) общемусульманский съезд, который провозгласил «автономию» Туркестана и образовал «Совет министров автономного Туркестана» во главе с лидером «Шуро-и-Исламия» Танышбаевым (вскоре его заменил Мустафа Чокаев). В городе Коканде возникли две власти: в новом городе и крепости — Советская власть, то есть власть выборных от рабочих, солдат и местной бедноты, в старом городе — власть «автономного правительства», то есть власть баев, богачей и мусульманского духовенства. «Кокандские автономисты» создали «вооруженные мусульманские силы», основу которых составил отряд басмачей под командованием известного в Фергане Иргаша, отбывавшего в прошлом наказание за разбой и ставшего при «автономистах» начальником милиции в Коканде. «Кокандские автономисты» надеялись превратить советскую Среднюю Азию в буржуазно-помещичье государство, находящееся под покровительством и контролем Великобритании.

13 декабря 1917 г. (в день «рождения» пророка Магомета) мусульманскому духовенству и буржуазным националистам при поддержке других контрреволюционных элементов удалось организовать в Ташкенте антисоветскую демонстрацию в поддержку «Ко-кандской автономии» и «в защиту ислама». Толпы фанатиков прорвались к тюрьме и насильственно освободили содержавшихся там контрреволюционеров. В городе произошли кровавые столкновения. Демонстранты были разогнаны рабочими.

В конце января 1918 г. туркестанские советские органы потребовали, чтобы «правительство Кокандской автономии» разоружило и распустило шайки басмачей. «Совет министров Кокандской автономии» отказался выполнить это требование. В ночь на 30 января его отряды — главным образом басмачи Иргаша — напали на красногвардейцев Коканда. Басмачи окружили крепость и учинили в новом городе резню и погром. Городской военно-революционный комитет во главе с большевиком Е. А. Бабушкиным организовал оборону и отбил нападение басмачей. Через два дня после первого нападения «автономисты» вновь окружили Кокандскую крепость. Начались кровопролитные бои. Рабочие Ташкента, Самарканда и других мест оказали военную поддержку кокандским трудящимся. Басмачи были разгромлены, и «Кокандская автономия» ликвидирована. Вся власть перешла в руки Кокандского Совета рабочих и солдатских депутатов. Иргаш с остатками своей шайки скрылся.

Кокандское «автономистское» движение оказало влияние на все районы Туркестана и на его окраины. Бухарский эмир Сеид Алим-хан, находившийся в вассальной зависимости от царской России, поддержал это контрреволюционное движение. Так же действовали и правители ханской Хивы. Английские империалисты снабдили их оружием и толкнули на войну с Советской Россией.

Опаснейшей формой проявления буржуазного национализма стало басмачество. Басмачами в Средней Азии издавна называли разбойников — «налетчиков». Помимо обычных разбойных налетов они совершали нападения на местную царскую администрацию, на русских поселенцев, выражая этим протест против колониального гнета. В советское время буржуазно-националистические и байские элементы привлекли басмачей к себе на службу, чтобы превратить их в антисоветскую силу, в защитников феодального уклада жизни. Басмачество стало реакционным, антисоветским движением, главари которого действовали методами кровавого бандитизма.

Большую опасность в крае представляло и антисоветское движение бывших колонизаторских элементов. В нем участвовали зажиточная часть казачества, бывшие царские чиновники, жандармы, полицейские, русские владельцы промышленных предприятий, кулаки русских поселений. До революции они были оплотом царского строя в Туркестане, а теперь, после Октября, отстаивали свои привилегии, собственность, вынашивали планы восстановления колониальных порядков.

В ноябре 1917 г. реакционная верхушка «войскового совета Семиреченского казачьего войска» не подчинилась центральному Советскому правительству, разогнала местный Совет рабочих и солдатских депутатов и захватила власть в центре Семиречья — Верном (ныне Алма-Ата).

В январе 1918 г. в Туркестан прибыли оренбургские и семи-реченские казаки, стоявшие раньше гарнизонами в Хиве и Персии. Эти вооруженные отряды (14 сотен) представляли угрозу для только что образовавшейся Советской власти края. Туркестанский Совнарком предложил им сдать оружие. Но их начальник, полковник И. М. Зайцев, командовавший ранее русскими войсками в Хиве, ответил отказом и, объединившись с другими антисоветскими силами, выступил против рабоче-крестьянской власти. Сотни Зайцева заняли города Чарджуй, Самарканд и двинулись на Ташкент. 14 февраля 1918 г. красногвардейские отряды туркестанских рабочих встретили казаков возле станции Ростовцево (неподалеку от Самарканда). Те заколебались и, отказавшись воевать против народа, сдали оружие.

2—3 марта 1918 г. трудящиеся Семиречья, не подчинившись «войсковому совету Семиреченского казачьего войска», организовали в Верном «военревком» и приступили к созданию Советской власти и Красной гвардии. Казачья верхушка вынуждена была уступить рабочим. В феврале 1918 г. Советская власть была установлена в Пишпеке (ныне Фрунзе) и в других городах Семиречья.

Таким образом, Советская власть в первые месяцы после Октября утвердилась на большей части территории бывшей царской Российской империи. Объясняя причины столь быстрой победы, В. И. Ленин говорил: «По всей России вздымалась волна гражданской войны, и везде мы побеждали с необыкновенной легкостью именно потому, что плод созрел, потому, что массы уже проделали весь опыт соглашательства с буржуазией. Наш лозунг «Вся власть Советам», практически проверенный массами долгим историческим опытом, стал их плотью и кровью».

Примечания:

Глава вторая. Образование и начало деятельности Советских органов борьбы с контрреволюцией

1. Создание советских судебных и следственных учреждений

Большевистская партия еще до Октября понимала, что новый, социалистический строй не может победить без борьбы с поверженным капитализмом. В классическом труде «Государство и революция» В. И. Ленин писал: «Свержение буржуазии осуществимо лишь превращением пролетариата в господствующий класс, способный подавить неизбежное, отчаянное сопротивление буржуазии и организовать для нового уклада хозяйства все трудящиеся и эксплуатируемые массы».

Таким образом, В. И. Ленин предвидел и считал возможным применение рабочим классом после его победы государственных принудительных мер для подавления сопротивления эксплуататоров-капиталистов. Защищая от критики левых эсеров изданный СНК декрет, объявляющий партию кадетов партией врагов народа, В. И. Ленин говорил: «Когда революционный класс ведет борьбу против имущих классов, которые оказывают сопротивление, то он это сопротивление должен подавлять; и мы будем подавлять сопротивление имущих всеми теми средствами, которыми они подавляли пролетариат, — другие средства не изобретены».

Для осуществления революционных задач пролетариат должен был создать свой государственный аппарат, свои учреждения управления. Старый государственный аппарат, являющийся буржуазным аппаратом насилия и подавления трудящихся, не мог осуществлять задачи пролетариата; он подлежал разрушению, слому. Вместо него нужно было образовать новые учреждения, соответствующие целям социалистической революции.

В первые же дни Октябрьской революции восставший народ сломал, разрушил ненавистный буржуазный государственный аппарат насилия и принуждения: полицию, жандармерию, суды, прокуратуру. Была проведена демократизация старой армии, вся полнота власти в ней была передана солдатским комитетам и Советам.

В эти дни В. И. Ленин, опираясь на жизненный опыт рабочих и крестьян, призывал: «Товарищи трудящиеся! Помните, что вы сами теперь управляете государством. Никто вам не поможет, если вы сами не объединитесь и не возьмете все дела государства в свои руки. Ваши Советы — отныне органы государственной власти, полномочные, решающие органы.

Сплотитесь вокруг своих Советов. Укрепите их. Беритесь сами за дело снизу, никого не дожидаясь. Установите строжайший революционный порядок, беспощадно подавляйте попытки анархии со стороны пьяниц, хулиганов, контрреволюционных юнкеров, корниловцев и тому подобное.

Вводите строжайший контроль за производством и учетом продуктов. Арестуйте и предавайте революционному суду народа всякого, кто посмеет вредить народному делу…». Это были новые, неведомые ранее рабочему классу задачи. Революционный порядок в стране, завоевания Октября могли быть обеспечены и сохранены только при условии максимального развития самодеятельности широких народных масс, при их участии в строительстве нового государства.

В Петрограде, Москве и других местах, где победила революция, рабочий класс и его организации приступили к созданию своих революционных органов борьбы с контрреволюцией и новых судебно-следственных учреждений.

Первым советским органом борьбы с контрреволюцией и уголовной преступностью стал Военно-революционный комитет, образованный Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов еще накануне Октябрьской революции. Это был боевой орган революции, созданный под руководством партии большевиков для подготовки и проведения вооруженного восстания. С 27 октября ВРК — главный оперативный орган ВЦИК и Совнаркома по созданию аппарата новой государственной власти, а также по борьбе с саботажем и контрреволюцией.

Уже 24 октября 1917 г. Военно-революционный комитет призвал всех трудящихся Петрограда «задерживать хулиганов и черносотенных агитаторов и доставлять их комиссарам Совета в ближайшую войсковую часть». Комитет предупреждал: «При первой попытке темных элементов вызвать на улицах Петрограда смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу преступники будут стерты с лица земли». Опираясь на вооруженные массы рабочих и солдат, Военно-революционный комитет подавлял все контрреволюционные попытки и сопротивление приверженцев старого режима, строго охранял революционный порядок в столице.

Первая советская следственная комиссия образовалась при Петроградском военно-революционном комитете в те дни, когда на улицах столицы еще шли революционные бои. В ее работе принимали участие рабочие, солдаты, матросы. Они задерживали врагов революции, уголовников, спекулянтов, приводили их в Смольный, где другие рабочие, солдаты и матросы — члены следственной комиссии, выделенные общественными организациями, — разбирали их дела. Наиболее опасных преступников заключали в тюрьму, менее опасных освобождали.

В эту комиссию большевистская партия направила своих активных работников — П. А. Красикова, М. Ю. Козловского и других. В расследовании отдельных дел участвовали П. И. Стучка, М. С. Урицкий, Н. В. Крыленко, Я. С. Шейнкман, Б. Д. Мандельбаум.

М. Ю. Козловский впоследствии рассказывал, что комиссии пришлось начинать свою работу «во время революции, когда события разыгрывались на улицах, перед Зимним дворцом… В комиссии был матрос Алексеевский… Это было единственное лицо, изображавшее и председателя, и члена комиссии, и чуть ли не весь секретариат. Работала комиссия в одной комнатке в Смольном, наверху в 3-м этаже, в ужасных условиях… В нашем распоряжении был стол и несколько стульев, писали на коленях. Бесконечное количество людей, постоянный приток солдат… Следственная комиссия работала днем и ночью без перерыва…».

И действительно, надо было расследовать дела арестованных контрреволюционеров, участников заговоров против только что рожденной Советской республики, вести борьбу с чиновниками, начавшими саботаж; с капиталистами, финансировавшими антисоветские выступления; с контрреволюционной и желтой прессой, злобно клеветавшей на революцию; со спекулянтами, которые пользовались продовольственными трудностями; с наследием старого режима — разгулявшимися бандитами, хулиганами, уголовниками.

В те первые дни Советской власти, когда не было еще судов, эта комиссия выполняла не только судебные и следственные, но и административные функции: закрывала старые судебные учреждения, разбирала их дела и архивы, конфисковывала имущество капиталистов, штрафовала спекулянтов, реквизировала обнаруженные у них товары и т. д. Условия революционного времени заставляли действовать быстро, решительно.

Председатель правления Русско-Азиатского банка известный капиталист А. И. Путилов обвинялся в финансировании контрреволюции. Следственная комиссия вызывала его несколько раз, но он не являлся. В газетах было напечатано такое объявление: «Следственная комиссия предписывает Алексею Ивановичу Путилову немедленно явиться для допроса… В случае уклонения Путилова от явки в течение недельного срока со дня напечатания сего имущество Путилова будет подвергнуто конфискации». Однако и после этого Путилов не явился в следственную комиссию и бежал из Петрограда за границу. И тогда 30 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров постановил все его движимое и недвижимое имущество конфисковать.

Деятельность Петроградской следственной комиссии вызывала ненависть и яростные нападки враждебных элементов. Особенно неистовствовала контрреволюционная пресса, злобно клеветавшая на работников следственной комиссии. По настоянию левых эсеров, подхвативших буржуазные нападки, в середине января 1918 г. была начата ревизия работы следственной комиссии. Но провокационная кампания провалилась. 26 февраля, заслушав доклад ревизионной комиссии, Совет Народных Комиссаров констатировал, что поход контрреволюции против руководителей следственной комиссии «представляет собой часть общей злостной кампании лжи и клеветы, направленной против Рабоче-крестьянской власти представителями, агентами и наемниками буржуазии».

Через несколько дней после победы Октября, 4 ноября 1917 г., в Петрограде, на Выборгской стороне, в доме № 33 по Большому Сампсониевскому проспекту начал работать суд, образованный районным Советом рабочих и солдатских депутатов. Это был первый в России советский народно-революционный суд.

Места за судейским столом заняли пять судей, раздельно избранных Советом рабочих и солдатских депутатов, районным бюро профессиональных союзов, советом фабрично-заводских комитетов, районной думой и советом домовых комитетов. Один из судей — рабочий А. Шашлов — рассказал о задачах нового суда, являющегося детищем Октября, и призвал всех собравшихся активно участвовать в рассмотрении судебных дел. Председатель Суда рабочий-большевик с завода «Новый Лесснер» И. В. Чакин разъяснил, что все присутствующие имеют право задавать вопросы подсудимым и свидетелям, высказывать мнение по существу дела. Суд предоставит слово двум гражданам из публики, желающим выступить в качестве обвинителей, и двум гражданам, желающим выступить в качестве защитников.

Первым рассматривалось дело Беляева, задержанного и доставленного в суд красногвардейцами. Беляев, будучи членом отряда рабочей милиции, напился пьяным, дебоширил, стрелял из винтовки. Теперь он горько раскаивался.

По приглашению председательствующего обвинителями выступили двое рабочих. Они заклеймили позорное поведение своего товарища и потребовали его строгого осуждения.

Судьи удалились на совещание и вскоре, вернувшись в зал, объявили приговор — исключить Беляева из состава рабочей милиции как не оправдавшего народного доверия и предупредить, что в случае повторения подобных поступков он будет наказан более строго.

В первые дни Октября в Нарвском районе Петрограда действовал другой, подобный Выборгскому, народно-революционный суд, в составе которого были избранные рабочими-путиловцами Иван Генслер, Василий Алексеев, Григорий Самодед, Федор Лемешев.

А в зале Горчаковского дворца заседал несколько иной по форме суд в составе представителей профессиональных союзов и Совета рабочих и солдатских депутатов под председательством механика Куликова. Этот суд совмещал следственные и судебные функции; был и следственной комиссией и судом. Действовал он в публичных заседаниях, причем судьи составляли на заседании как бы президиум, выносили же решение все присутствующие граждане.

Вот как рассматривалось в этом суде первое дело — Егора Комлева, обвиняемого в пьянстве, сопротивлении красногвардейцам и в торговле денатуратом (которым пользовались тогда вместо водки).

Заседание началось с оглашения материалов предварительных опросов, произведенных судьями — членами следственной комиссии. Затем председательствующий пригласил желающих из публики выступить обвинителем. Вызвался рабочий Демидов. Он призвал судить подсудимого «судом народным, справедливым».

— Мы живем в революционное время, со всех сторон окруженные врагами, — говорил он. — Враги следят за каждым нашим шагом и за поступок одного клеймят позором всех. Поэтому мы должны показать им, что умеем с честью носить имя свободного гражданина и имеем право вражеские обвинения назвать ложью. Вот такие, как Комлев, мешают и всячески вредят нам в этом деле. В дни великих событий он пьянствует и скандалит на улице… Я прошу народный суд признать его виновным. Он должен понять, что народ в лице своего суда осудил его за вину перед народом…

В качестве защитника выступил садовод Керре. Получили слово и два красногвардейца, задержавшие Комлева. Один из красногвардейцев говорил о том, как был задержан подсудимый, и призвал «судить не по форме, а с пониманием», помочь Красной гвардии «очищать» народ от его «позорящих членов».

Член комиссии по охране города А. Н. Сергеев, обращаясь к суду, сказал:

— Я не сторонник наказания. Сам был судим неоднократно по политическим делам старой властью, но вам я на него (Комлева) и ему подобных указываю и говорю: вот они мелкие враги революции, те, кто спекулирует и спаивает. Осуждение его — вот единственный ответ на его поступок.

Председательствующий Куликов счел нужным разъяснить присутствующим, что несомненных доказательств виновности Комлева в торговле денатуратом нет.

— Сомнение всегда толкуется в пользу обвиняемого. Лучше оправдать виновного, чем осудить невинного. Помните, что вы судите человека, — сказал он.

По окончании судебных прений председатель сформулировал и поставил на открытое голосование всех присутствующих три вопроса: 1) виновен ли подсудимый Комлев в пьянстве и буйстве; 2) виновен ли он в сопротивлении красногвардейцам и оскорблении их; 3) виновен ли он в торговле денатуратом.

Суд-собрание единогласно признал Егора Комлева виновным в пьянстве, оскорблении и сопротивлении красногвардейцам. Кроме того, большинством голосов (37 против 24) — виновным в торговле денатуратом. Из разных предложений, внесенных присутствующими, открытым голосованием принято было одно — осудить Комлева к двум месяцам общественных принудительных работ.

В городе Кронштадте рабочие, солдаты и матросы образовали «суд общественной совести», в который вошли: три представителя Совета рабочих и солдатских депутатов; по одному представителю от городского самоуправления, комитетов разных политических партий, входящих в Совет, и Совета крестьянских депутатов, а также трое местных судей, избранных еще до Октября, но утвержденных Советом рабочих и солдатских депутатов. При этом наметилась определенная тенденция — «построить новый суд на основе политической группировки местного Совдепа».

Яркое представление о том, как создавались органы борьбы с контрреволюцией на периферии, дают воспоминания члена партии большевиков с 1904 г. И. Л. Толстикова, участника Октябрьского переворота в городе Богородске Нижегородской губернии.

«Будучи комиссаром юстиции Совета депутатов, — рассказывал автор, — я видел, что судебный аппарат царского режима разрушен окончательно, а нового пока не создано. Потребность же у населения в этом аппарате чувствовалась огромная. Я широко поставил в известность население района, а также рабочих кожевенных заводов, что каждый гражданин или гражданка, имеющие надобность в обращении к судебным органам как в гражданском, так и в уголовном порядке, могут с ходатайством обращаться ко мне, как к комиссару юстиции, и мною таковые будут рассматриваться публично в Народном доме. В день назначенного заседания набивалось обычно большое количество народа. Я всегда ровно в 7 часов вечера объявлял судебное заседание открытым и предлагал собравшимся избрать на данное заседание председателя и секретаря. Всегда неизменно избирали меня и моего технического секретаря, и такие заседания часто затягивались до 4 или 5 часов утра, и публика терпеливо дожидалась конца. В прениях по тому или иному процессу участвовали, кроме сторон, и все присутствующие в Народном доме, причем собравшиеся путем голосования решали судьбу того или иного процесса и определяли меру наказания или удовлетворения гражданского иска».

Трудящиеся, участвовавшие в работе первых советских судов и следственных комиссий, расследовали дела и судили не по писаным законам, которых еще не было, а руководствуясь своим революционным правосознанием. Каждый участвовавший в процессе чувствовал себя ответственным следователем, судьей. Приговоры народно-революционных судов пользовались огромным авторитетом у трудящихся.

В первое время после Октября кое-где сохранились и дореволюционные суды, особенно мировые.

Жизнь требовала внести единообразие в систему советских судебных и следственных учреждений.

22 ноября 1917 г. Советское правительство приняло первый декрет о суде. Он прежде всего определил, что все дореволюционные окружные суды, судебные палаты, правительствующий Сенат, военные и морские суды, институты судебных следователей, прокурорского надзора, присяжной и частной адвокатуры упраздняются, а действие института мировых судей приостанавливается. Взамен прежних образовывались новые выборные советские судебно-следственные учреждения, организуемые на широких демократических основах. Предусматривалось создание и специальных судебно-следственных учреждений для борьбы с контрреволюцией. В ст. 8 декрета указывалось: «Для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и прочих лиц учреждаются рабочие и крестьянские революционные трибуналы в составе одного председателя и шести очередных заседателей, избираемых губернскими или городскими Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Для производства же по этим делам предварительного следствия при тех же Советах образуются особые следственные комиссии».

Этот декрет и последующие инструкции юридически закрепили важнейшие демократические принципы и нормы судоустройства и судопроизводства, выработанные самодеятельными народно-революционными судами и следственными комиссиями еще до опубликования декрета. Основными принципами работы революционных трибуналов и народных судов стали: 1) избираемость судей и членов следственных комиссий Советами, широкое участие в работе судов и следственных комиссий народных представителей; 2) гласность и публичность судопроизводства; публичность распространялась и на деятельность следственных комиссий, важнейшие решения которых принимались в открытых заседаниях; 3) полное равноправие сторон в судебном процессе, достигавшееся отменой особых прав, которые имело раньше обвинение (прокуратура) в процессе дознания, следствия и суда; общественными обвинителями и общественными защитниками мог быть каждый из присутствующих па суде неопороченных граждан; 4) допущение защиты со стадии предварительного следствия; 5) коллегиальность в решении вопросов предварительного следствия и судебного процесса; 6) в виде наказаний суды могли применять: денежный штраф, общественное порицание, лишение общественного доверия, принудительные общественные работы, лишение свободы, высылку за границу и т. п. Смертная казнь не входила в число предусмотренных законом наказаний.

2. Рождение ВЧК

Но система судебно-следственных учреждений, сложившаяся в первое время после Октябрьской революции, не обеспечивала достаточно эффективной борьбы с контрреволюцией и другими видами наиболее опасных преступлений. Следственные комиссии и революционные трибуналы занимались рассмотрением дел об уже известных, совершенных преступлениях. Между тем контрреволюция тайно устраивала заговоры, готовила восстания, не брезгуя никакими средствами борьбы против республики Советов. Политическая обстановка настоятельно требовала создания такого аппарата, который мог бы выявлять, своевременно пресекать, предупреждать зреющие, подготавливаемые контрреволюцией преступления, действовать оперативно, решительно, опираясь на содействие и поддержку трудящихся. С этой целью были образованы специальные комиссии и комитеты по борьбе с отдельными видами особо опасных для революции преступлений. Среди них наибольшее значение приобрели Комитет по борьбе с погромами и Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Вскоре после победы Октябрьской революции темные, буйствующие мелкобуржуазные деклассированные элементы в Петрограде стали громить винные погреба и склады. Они напивались, открывали стрельбу, совершали грабежи и убийства. В. А. Антонов-Овсеенко, командовавший в то время войсками Петроградского военного округа, впоследствии писал: «Никогда не виданное бесчинство разлилось в Петрограде. То там, то сям появлялись толпы громил, большей частью солдат, разбивавших винные склады, а иногда громивших и магазины… Никакие увещания не помогали. Особенно остро встал вопрос с погребами Зимнего дворца… Как только наступал вечер, разливалась бешеная вакханалия. «Допьем романовские остатки!» — этот веселый лозунг владел толпой. Пробовали замуровать входы — толпа проникала сквозь окна, высадив решетки, и грабила запасы. Пробовали заливать погреба водой — пожарные во время этой работы напивались сами». Действенные меры борьбы с погромами подсказали революционные массы, которые начали расправляться с пьяницами и грабителями. «Когда за борьбу с пьяницами взялись гельсингфорсские моряки, — писал В. А. Антонов-Овсеенко, — погреба Зимнего были обезврежены. Это была своеобразная титаническая борьба. Моряки держались стойко, связанные свирепым товарищеским обетом — «смерть тому, кто не выполнит зарока», и, сами в другое время великолепные «питухи», они победили николаевское зелье… На Васильевском острове борьба была проведена твердо. Финляндский полк… объявил остров на осадном положении и заявил, что будет расстреливать грабителей на месте, а винные погреба взрывать».

Возникла необходимость образовать специальный комитет, который решительными мерами покончил бы с погромами и бандитизмом в Петрограде. Инициатором создания такого комитета и его председателем стал управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич. В. И. Ленин придавал этому делу большое значение. В письме в ПК РСДРП (б) он писал: «Прошу доставить не менее 100 человек абсолютно надежных членов партии в комнату № 75, III этаж, — комитет по борьбе с погромами. (Для несения службы комиссаров.)

Дело архиважно. Партия ответственна. Обратиться в районы и в заводы»

Впоследствии В. Д. Бонч-Бруевич рассказывал: «Подбор сотрудников у нас был таков, что принимали только рабочих, непременно партийных, и левых эсеров. Фабрика избирала, район утверждал, и потом мы входили в Петербургский комитет. Было несколько отводов, но они объяснялись молодостью, или, как, например, был отведен один товарищ за то, что он заснул».

В ночь на 6 декабря 1917 г. Комитет по борьбе с погромами раскрыл контрреволюционный заговор. В. Д. Бонч-Бруевич на заседании Петроградского Совета докладывал: «Петроград затоплен шквалом пьяных разгромов… Разгромы начинались с мелких фруктовых, а за ними следовали склады Келера и Петрова, крупный магазин готового платья. В одни полчаса мы получили 11 извещений о погромах и едва успевали отправлять на места воинские части… При опросе задержанных отдельных воинских чинов выяснилось, что их спаивали и сорганизовывали из них особый институт подстрекателей братьев к выпивке, за что платили по 15 рублей в день…»

Вскоре члены Комитета по борьбе с погромами задержали двух лиц, раздававших прокламации. Прокламации внешне походили на большевистские: на них имелись заголовки: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Заканчивались они лозунгами: «Долой империализм и его лакеев!», «Да здравствует рабочая революция и всемирный пролетариат!» Но по содержанию это были явно контрреволюционные листовки: они проповедовали погромно-черносотенные идеи, подстрекали солдат, матросов, рабочих громить винные склады и всячески дезорганизовывать нормальную жизнь столицы. Задержанные с прокламациями оказались: один — сотрудником черносотенной газеты «Новая Русь», а другой — его племянником. «Под угрозой расстрела, — продолжал на заседании Петроградского Совета В. Д. Бонч-Бруевич, — они сообщили, что посланы организацией, и указали нам адреса. Когда мы пошли по первому же адресу, мы наткнулись на 20 тыс. экземпляров этого воззвания… Мы двинулись дальше и арестовали многих лиц… Ясно, что мы имеем дело с заговором контрреволюции во всероссийском масштабе, организованном чрезвычайно широко при больших денежных средствах, задавшимся целью удушить… революцию».

Склад прокламаций был обнаружен у приват-доцента Петроградского университета, одного из лидеров черносотенного «Союза русского народа» А. А. Громова. При допросе его выяснилось, что инициатором распространения контрреволюционных прокламаций был князь К. В. Кекуатов. «Он показал мне, — говорил Громов, — текст этой прокламации, написанной на пишущей машинке, и предложил мне организовать распространение этих прокламаций среди населения… Свидание наше закончилось определенным соглашением, по которому я обещался постараться найти людей, могущих организовать распространение этих прокламаций… При беседе с князем Кекуатовым присутствовала его жена, княгиня Кекуатова… Княгиня Кекуатова во время этого свидания передала мне на расходы по исполнении принятого поручения две тысячи рублей».

6 декабря Комитет по борьбе с погромами ввел в Петрограде осадное положение и предупредил: «Попытки разгромов винных погребов, складов, лавок, магазинов, частных квартир и проч. и т. п. будут прекращаемы пулеметным огнем без всякого предупреждения».

Представление о деятельности комитета дает такое сообщение: «В Комитет по борьбе с погромами позвонили о начавшемся погроме винного погреба на Екатерининском канале, причем сообщили, что преступники громят не только погреб, но и частные квартиры прилегающих домов. Комиссар по борьбе с погромами тов. Олехно, получив это сообщение, немедленно с отрядом в 10 красногвардейцев выехал на место происшествия. Здесь он застал почти двухтысячную толпу. К тов. Олехно обратились местные рабочие и обыватели с просьбой принять самые решительные меры против погромщиков. После предупреждения, которое ни на кого не подействовало, был открыт огонь, и район моментально очищен от погромщиков. Местное население горячо благодарило тов. Олехно за твердые революционные действия. В большинстве убитых, одетых в солдатские шинели, опознали местных хулиганов и громил».

Почти одновременно с учреждением этого комитета был создан и специальный орган по борьбе с контрреволюцией. 6 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров, обсудив вопрос о возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе, поручил Ф. Э. Дзержинскому «составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа». Ф. Э. Дзержинский должен был на следующий день представить в Совнарком список членов комиссии и предложить меры борьбы с саботажем. 7 декабря В. И. Ленин написал Ф. Э. Дзержинскому записку.

«Товарищу Дзержинскому

К сегодняшнему Вашему докладу о мерах борьбы с саботажниками и контрреволюционерами.

Нельзя ли двинуть подобный декрет:

0 борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции, которая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и эксплуатируемых масс.

Буржуазия идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов. Сторонники буржуазии, особенно из высших служащих, из банковых чиновников и т. п., саботируют работу, организуют стачки, чтобы подорвать правительство в его мерах, направленных к осуществлению социалистических преобразований. Доходит дело даже до саботажа продовольственной работы, грозящего голодом миллионам людей.

Необходимы экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками»

В этой записке В. И. Ленин намечал ряд конкретных мер борьбы с контрреволюционерами и саботажниками.

В тот же день, заслушав доклад Ф. Э. Дзержинского, Совнарком постановил образовать Всероссийскую чрезвычайную комиссию при СНК по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), Г. К. Орджоникидзе, Я. X. Петерса, И. К. Ксенофонтова, Д. Г. Евсеева, К. А. Петерсона, В. К. Аверина, Н. А. Жиделева, В. А. Трифонова и В. Н. Васильевского[9]. Комиссия, как это изложил в докладе Ф. Э. Дзержинский, должна была поставить перед собою такие задачи: «1) Пресек(ать) и ликвидир(овать) все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили. 2) Предание суду Революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними. 3) Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения». Она разделялась на отделы: информационный, организационный (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России и филиальных отделов), отдел борьбы. Комиссия должна была «обратить в первую голову внимание на печать, саботаж, к.-д., правых с.-р., сабо-тажни(ков) и стачечни(ков). Меры — конфискация, выдворени(е), лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т. д.».

Петроградский военно-революционный комитет 5 декабря 1917 г. был упразднен. Его функции пресечения и ликвидации «контрреволюционных и саботажнических попыток» перешли теперь, на основании постановления СНК от 7 декабря, к Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем — первому специальному советскому органу государственной безопасности. В отличие от Военно-революционного комитета, действовавшего главным образом военными мерами подавления, ВЧК должна была осуществлять оперативный розыск лиц, виновных в контрреволюционных преступлениях, производить дознания по их делам, передавать дела суду через следственную комиссию революционного трибунала, а также применять к виновным указанные в законе административные меры.

Одним из первых шагов в деятельности ВЧК было задержание 18 декабря нескольких членов «Союза защиты Учредительного собрания» (И. Г. Церетели, В. М. Чернова, Ф. И. Дана, Л. М. Брамсона, А. Р. Гоца и других — всего 12 человек). Это задержание было произведено членом коллегии ВЧК С. Е. Щукиным по ордеру, подписанному Ф. Э. Дзержинским и И. К. Ксенофонтовым. Левые эсеры, которые входили тогда в состав Совета Народных Комиссаров, возражали против этой меры, а их представители в правительстве — нарком юстиции И. 3. Штейнберг и член коллегии Наркомюста В. А. Карелин, используя свое служебное положжение, освободили задержанных. Возник конфликт, разбиравшийся 19 декабря на заседании Совета Народных Комиссаров. Правительство признало действия Штейнберга и Карелина неправильными, указав, что «какие бы то ни было изменения постановления комиссии Дзержинского, как и других комиссий, назначенных Советами, допустимы только путем обжалования этих постановлений в Сов[ет] Н[ародных] Ком[иссаров]». Совнарком отметил, что задержание членов «Союза защиты Учредительного собрания» было произведено по его указанию «для выяснения личностей», то есть не в судебном, а в административном порядке. Этот акт не повлек за собой никакого дознания, следствия или судебного процесса. После этого инцидента Штейнберг разработал и представил в СНК проект положения о ВЧК, в котором попытался свести к минимуму полномочия, а следовательно, и эффективность работы Чрезвычайной комиссии. Но В. И. Ленин внес поправки почти в каждую статью проекта.

В постановлении, принятом Совнаркомом 21 декабря, ВЧК признавалась органом «беспощадной борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией», находящимся под ближайшим наблюдением Народного комиссариата юстиции, Народного комиссариата внутренних дел и президиума Петроградского Совета. Устанавливалось, что ВЧК действует на основе инструкции, вырабатываемой ею, НКЮ и НКВД, результаты же своей работы передает в Следственную комиссию при революционном трибунале или прекращает дело. Левые эсеры настаивали, чтобы ВЧК подчинялась НКЮ (фактически — им, так как левые эсеры стояли во главе НКЮ), чтобы аресты, имеющие политическое значение, производились с ведома НКЮ и НКВД. Совнарком по предложению В. И. Ленина постановил, что ВЧК производит такие аресты самостоятельно с извещением об этом НКЮ и НКВД. Далее подчеркивалось, что неурегулированные конфликты между ВЧК, НКЮ, НКВД и президиумом Петроградского Совета «восходят на окончательное разрешение Совета Народных Комиссаров, не останавливая обычной деятельности [и оспоренных мер…]… соотв[етствующих] К[омис]сий».

31 января 1918 г., рассмотрев вопрос «О точном разграничении функций существующих учреждений розыска и пресечения, следствия и суда», Совнарком постановил: «В Чрезвычайной комиссии концентрируется вся работа розыска, пресечения и предупреждения преступлений, все же дальнейшее ведение следствий и постановка дела на суд предоставляется Следственной комиссии при трибунале».

Таким образом, ВЧК была учреждена как административно-политический орган розыска, пресечения и предупреждения контрреволюционных преступлений. Ей предоставлялось право вырабатывать меры борьбы, применять в отношении контрреволюционеров административные меры (конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т. п.).

В области судебной ВЧК должна была выполнять функции органа дознания: она могла вести расследование, «поскольку это нужно для пресечения», затем вскрытые ею дела должны были поступать в следственную комиссию для предварительного следствия и передачи в суд.

Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией создавалась как аппарат, опирающийся на помощь и содействие широких масс трудящихся, кровно заинтересованных в безопасности советского строя. Чекисты пошли на фабрики, заводы, в воинские части, широко оповестили рабочих, солдат, матросов о своих задачах, просили их сообщать сведения о контрреволюционерах и приглашали принять активное участие в работе ВЧК. Объявления об этом публиковались и в газетах. ВЧК нередко выдавала ордера для производства арестов и обысков наиболее сознательным рабочим, солдатам и матросам. Популярность ВЧК росла; имея многих добровольных помощников, она могла немногочисленным аппаратом выполнять большие задачи. Видный чекист М. Я. Лацис впоследствии писал: «В первые месяцы работы ВЧК в Москве в ее аппарате насчитывалось всего 40 сотрудников, включая сюда и шоферов и курьеров. Даже к моменту восстания левых эсеров в ВЧК число сотрудников доходило только до 120 человек. Если все же ВЧК осуществляла сравнительно большую работу, то главным образом благодаря содействию населения. Почти все крупные заговоры были раскрыты указанием населения. Первая нить бралась от них, этих добровольных и бесплатных сотрудников от населения и потом уже разматывалась аппаратом ВЧК».

Сложность и специфичность работы ВЧК, большие права, предоставленные ее сотрудникам, требовали от чекистов большевистской идейности, преданности революции, высокой сознательности, честности и самоотверженности. Кроме того, необходимыми качествами чекистов Ф. Э. Дзержинский считал сдержанность и вежливость. В одной из инструкций в 1918 г. он писал: «Вторжение вооруженных людей на частную квартиру и лишение свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовали добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача — пользуясь злом, искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать их в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель Советской власти — рабочих и крестьян и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость — пятно, которое ложится на эту власть». А в «Инструкции для производящих обыск и дознание» Ф. Э. Дзержинский писал:

«1. Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность.

2. Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы.

3. Ответственность за обыск и поведение падает на всех из наряда.

4. Угрозы револьвером и вообще каким бы то ни было оружием недопустимы.

Виновные в нарушении данной инструкции подвергаются аресту до трех месяцев, удалению из комиссии и высылке из Москвы».

3. Возникновение местных органов борьбы с контрреволюцией

Система судебно-следственных и карательных учреждений, сложившихся в первый период существования Советской власти в центре России, постепенно, с учетом местных особенностей распространялась по всей стране.

4 января 1918 г. Народный Секретариат Украинской Советской Республики издал постановление «О введении народного суда», которым упразднил все действовавшие ранее на Украине судебно-следственные учреждения и, по примеру Советской России, ввел участковые, уездные, городские суды и революционные трибуналы для подавления сопротивления контрреволюционеров, борьбы со спекуляцией, саботажем и другими особо опасными преступлениями.

Процесс образования учреждений по борьбе с контрреволюцией на Украине имел свои особенности. Здесь борьба с контрреволюцией в тылу часто не отделялась от военных действий. На Украине дольше, чем в центрах Советской России, действовали временные военно-революционные комитеты и позже возникали постоянные советские судебно-следственные и карательные органы. Если в Советской России, по постановлению СНК от 7 декабря 1917 г., была образована единая Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, то на Украине в это время единого органа, подобного ВЧК, еще не было. Функции, которые выполняли в РСФСР органы ВЧК, здесь продолжали выполнять военно-революционные комитеты и военное командование.

Прибывший на Украину в декабре 1917 г. для ликвидации калединского мятежа В. А. Антонов-Овсеенко не только командовал войсками (по поручению правительства Советской России), но и выполнял работу по охране общественного порядка и безопасности, по подавлению контрреволюционных элементов в тылу. Он и именовался «народным комиссаром по военным делам и по борьбе с контрреволюцией».

В декабре 1917 г. харьковские капиталисты, недовольные введенным Советской властью 8-часовым рабочим днем, отказались выплатить заработную плату рабочим. В. А. Антонов-Овсеенко вызвал к себе 15 крупнейших капиталистов-миллионеров и предложил им немедленно изыскать миллион рублей наличными для расплаты с рабочими. Когда же они отказались выполнить это требование, Антонов-Овсеенко посадил их под арест в одном из вагонов своего поезда. Он предупредил, что если они не внесут денег в срок, то будут отправлены на тяжелые работы. Угроза подействовала, капиталисты внесли деньги и были освобождены из-под ареста.

В. И. Ленин, узнав об аресте харьковских капиталистов, в телеграмме на имя В. А. Антонова-Овсеенко от 29 декабря 1917 г. писал: «Одобряю и приветствую арест миллионеров-саботажников в вагоне I и II класса. Советую отправить их на полгода на принудительные работы в рудники». Вопрос о деятельности Антонова-Овсеенко на Украине рассматривался 1 января 1918 г. на заседании Совета Народных Комиссаров РСФСР. Совнарком одобрил действия Антонова-Овсеенко и отметил, что «командующий войсками вправе применять против грозящих вызвать безработицу и голод капиталистов-саботажников репрессии вплоть до отдачи виновных в принудительные работы на рудники». По предложению В. И. Ленина к этому постановлению было принято такое дополнение: «Как только будет возможно создание революционных трибуналов, они немедленно рассматривают каждый случай назначения на принудительные работы и либо определяют срок пребывания на работах, либо освобождают арестованных».

Это постановление имело принципиальное значение. Советское правительство, В. И. Ленин рассматривали подобные случаи как исключительные меры в обстановке военного времени, допустимые в момент, когда еще не образовались постоянные судебные органы — революционные трибуналы.

26 января 1918 г. советские войска заняли Киев. Поддержание общественного порядка и борьбу с контрреволюцией в городе взяли на себя тогда военные власти. Командующий советскими войсками объявил, что он будет «беспощадно подавлять всякие призывы к насилию над населением в целом и над его частями», будет беспощадно караться погромная и контрреволюционная пропаганда. Для рассмотрения таких дел, объявлял командующий, в дальнейшем будет образован революционный трибунал. В следующем приказе командующий довел до всеобщего сведения, что он назначает Г. И. Чудновского комиссаром Киева по гражданской части и что впредь все обыски и аресты в городе могут производиться исключительно по ордерам его штаба. Командующий войсками выделил также специальную воинскую часть для охраны города и назначил военного коменданта.

Как только в городе наступило относительное спокойствие, 16 февраля 1918 г. Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов упразднил должность комиссара по гражданскому управлению города. Выполнение его обязанностей взяли на себя отделы Киевского Совета и Военно-революционный комитет.

В Харькове Всеукраинский военно-революционный комитет образовал губернский главный штаб борьбы с контрреволюцией, совмещавший функции военной работы, подавления контрреволюционных выступлений в тылу и борьбы против спекуляции и преступности.

Такие же штабы и подобные им организации подавления контрреволюции создавались повсеместно, где побеждала революция. Но, как правило, только судебные органы — революционные трибуналы — являлись учреждениями, имевшими право принимать решения о наказаниях по делам о контрреволюции и об уголовных преступлениях.

Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов строго следил за соблюдением революционного порядка и законности в городе. В связи со случаями самовольного расстрела солдатами захваченных контрреволюционеров 30 января 1918 г. по предложению большевиков Совет принял такую резолюцию: «Общее собрание Киевского Совета рабочих и солдатских депутатов совместно с представителями гарнизона выражает решительное осуждение… самосудам над пленным врагом, которые пятнают славную победу пролетариата. Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов вменяет в обязанность Исполнительному комитету и Военно-революционному комитету принять самые решительные меры для прекращения самосудов и требует, чтобы все без исключения арестованные представлялись на суд революционного трибунала».

Процесс образования революционных судебно-следственных учреждений в далеком, оторванном от центра Туркестанском крае происходил принципиально так же, как и в центральных районах России. И здесь трудящиеся и их организации во время вооруженного восстания и последующей борьбы за установление Советской власти арестовывали лиц, враждебно относившихся к революции, и уголовных преступников. Ташкентский Совет рабочих депутатов в начале ноября 1917 г. образовал следственную комиссию для разбора дел арестованных контрреволюционеров и уголовных преступников.

12 декабря Туркестанский Совет Народных Комиссаров опубликовал приказ об упразднении дореволюционных судов в крае и замене их судами, образуемыми демократическими выборами. В основе этого приказа лежал первый декрет о суде, изданный СНК РСФСР. Однако приказ Туркестанского Совнаркома не предусматривал учреждения революционных трибуналов. Вместо них в Ташкенте вначале был организован народно-революционный суд для рассмотрения дел лиц, обвиняемых в тяжких преступлениях. Судопроизводство осуществлялось по принципам старого суда присяжных.

Долгое время здесь, несмотря на предписания ВЧК, не учреждались местные органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Это объяснялось противодействием левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, входивших в состав Туркестанского ЦИК и СНК.

Ташкентский Совет рабочих и солдатских депутатов в начале 1918 г. все еще сохранял следственную комиссию для разбора дел арестованных контрреволюционеров и уголовных преступников. Эта комиссия стала постоянным органом борьбы с контрреволюцией.

Постановлением Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов от 16 января 1918 г. был образован, наконец, революционный трибунал. Для расследования дел, подсудных революционному трибуналу, были созданы две следственные комиссии (каждая из четырех лиц): одна — по делам о контрреволюции, вторая — по делам о хищениях, спекуляции и мародерстве. Следственные комиссии и революционный трибунал стали основными органами борьбы с контрреволюцией и особо опасными преступлениями в крае.

Позднее в Туркестане были организованы чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

4. Гуманизм и демократичность советских учреждений в борьбе с контрреволюцией

Сложившиеся после победы Октября демократические принципы устройства и работы судебно-следственных и карательных учреждений Советской власти соответствовали социально-политической обстановке в стране, периоду победного шествия революции по территории России. Победивший пролетариат проявлял великодушие по отношению к поверженному врагу. Революционные трибуналы применяли минимальные наказания, чрезвычайные комиссии производили аресты контрреволюционеров лишь в целях пресечения вредной деятельности и изоляции их от общества на время острой политической борьбы. Такие арестованные освобождались, как только заявляли об отказе от дальнейшей активной борьбы с рабоче-крестьянской властью. Выступая 4 ноября 1917 г. на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, на котором присутствовали фронтовые представители, В. И. Ленин говорил: «Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем… Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять. И, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается»

В пылу борьбы восставший народ хотел расправиться с захваченными контрреволюционерами, по по распоряжению В. И. Ленина самосуды над юнкерами были прекращены и приняты меры к сохранению жизни всех арестованных, в том числе и министров.

Расследование по делу юнкерского восстания производила следственная комиссия. В ее работе участвовали видные деятели большевистской партии — П. И. Стучка, М. С. Урицкий, П. А. Красиков, М. Ю. Козловский, а также М. И. Модель, Б. Д. Мандельбаум, В. Трушин, левый эсер Г. Д. Закс и другие.

Члены следственной комиссии допрашивали арестованных юнкеров, их командиров, включая генералов, и брали у них подписку такого содержания: «Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку военно-следственной комиссии Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в том, что я даю честное слово не выступать вооруженной силой против Советского правительства и не призывать к тому других и явиться по первому требованию вышеупомянутой комиссии». Такая подписка считалась достаточным основанием для освобождения участников юнкерского восстания. Позже следствие было вовсе прекращено в соответствии с декретом Петроградской коммуны об амнистии в ознаменование пролетарского праздника 1 Мая в 1918 г[10].

Фактически никаких репрессивных мер против «Комитета спасения родины и революции», под флагом которого проходило юнкерское восстание, принято не было. «ЦИК констатирует, — сообщалось в газетах, — что никакого приказа об аресте «Комитета спасения» не было… Значительная часть арестованных уже освобождена, и… впредь будут освобождаться все лица, кроме тех, которые угрожают завоеваниям революции».

Как уже было сказано, под честное слово не выступать более против народа были отпущены на свободу генерал П. Н. Краснов и задержанный 31 октября 1917 г. комиссар Временного правительства при Северном фронте, один из организаторов похода Керенского — Краснова меньшевик В. С. Войтинский. Были освобождены и арестованные в Зимнем дворце во время Октябрьского штурма министры-социалисты Временного правительства (А. М. Никитин, К. А. Гвоздев, С. Л. Маслов и другие).

Среди арестованных во время штурма Зимнего дворца находился управляющий военным министерством генерал А. А. Маниковский. 28 октября 1917 г. народный комиссар по военным делам Н. В. Крыленко явился в Петропавловскую крепость, где содержался Маниковский, и от имени Советского правительства предложил ему продолжать работу в военном министерстве. Маниковский согласился и был освобожден из заключения. Однако вскоре выяснилось, что он, работая в министерстве, пытался активно выступать за ограничение прав новой власти по смещению командного состава армии. В связи с этим 20 ноября по приказу ВРК Маниковский был вновь арестован.

В тот же день Совет Народных Комиссаров вынес постановление об аресте и другого генерала — начальника генерального штаба В. В. Марушевского, обвинявшегося в саботаже.

Маниковский и Марушевский предстали перед следственной комиссией. Член комиссии П. А. Красиков, допросив арестованных, пришел к выводу, что «данных относительно активного противодействия политике народных комиссаров в деле не усматривается», и высказался за их освобождение. Однако председатель комиссии М. Ю. Козловский не согласился с этим предложением и написал такую весьма характерную для того времени резолюцию: «Разделяя оценку (П. А. Красикова) фактической стороны — отношения генералов к Советской власти и отметая всякие «юридические» соображения как лицемерную игру в формы, полагаю, что, поскольку задержание генералов продиктовано было соображениями политической стратегии, арест их следует продолжить (хотя бы в интересах авторитета «твердой» власти демократии)». Между тем генералы дали заверения, что не будут выступать против Советской власти. В. Марушевский собственноручно писал: «Современной власти считаю нужным подчиниться и исполнять ее приказания».

1 декабря 1917 г. Маниковский был освобожден. За него поручилась специальная депутация служащих военных учреждений, давших подписку в том, что он «не будет принимать участия в политических выступлениях, направленных против власти Совета Народных Комиссаров», — тогда же был освобожден и Марушевский[11].

17 ноября 1917 г. большевистский Военно-революционный комитет в г. Пскове арестовал генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта В. Л. Барановского — зятя Керенского — и направил его в Петроград, в Петропавловскую крепость, как противника революции.

Главковерх Н. В. Крыленко при расследовании показывал, что Барановский, пользуясь своим положением в штабе, посылал телеграммы, «в которых он подробно информировал штабы армий и контрреволюционную Ставку Духонина о происходящем, освещая все в определенном (антисоветском) свете».

В. Л. Барановского нужно было изолировать для пресечения его вредной деятельности, и он содержался под стражей около полутора месяцев. 30 декабря 1917 г. комиссар Северного фронта Б. П. Позерн направил следственной комиссии такую телеграмму: «Случае отсутствия обвинения против бывшего генкварсева Барановского прошу его освободить на честное слово». Барановский дал 4 января 1918 г. Петроградской следственной комиссии такую подписку: «Я даю честное слово, что 1) не буду противодействовать Советской власти, не буду выступать против нее и 2) явлюсь по первому требованию следственной комиссии. Владимир Львович Барановский». В тот же день его освободили.

В октябре 1917 г. (еще до Октябрьского вооруженного восстания) в Петрограде был сформирован добровольческий 151-й Пятигорский «батальон смерти», составленный преимущественно из студентов и гимназистов. Командовал батальоном прапорщик В. Н. Синебрюхов.

12 декабря 1917 г. несколько солдат явились в полевой штаб Петроградского военного округа и сообщили, что ударники из батальона Синебрюхова вербуют солдат в калединские отряды и производят сбор средств в пользу «батальона смерти».

15 декабря комиссар «Полевого штаба» с нарядом солдат прибыл в кафе Филиппова и задержал там бывшего юнкера, младшего офицера «батальона смерти» 17-летнего Ф. Г. Малахова.

Материалы о задержанном Малахове «Полевой штаб» направил в Следственную комиссию революционного трибунала. Через несколько дней Малахова освободили. Он дал такую подписку: «Я, нижеподписавшийся, обязуюсь под честным словом явиться к петроградскому воинскому начальнику не позже 12 января 1918 г., причем заявляю, что отныне никакой контрреволюционной деятельностью заниматься не буду».

Накануне контрреволюционного выступления «в защиту Учредительного собрания», утром 5 января 1918 г., Комитет по борьбе с погромами и ВЧК получили сведения о том, что у прапорщика В. Н. Синебрюхова собираются ударники его батальона. Сотрудники комитета явились на 5-ю Рождественскую, дом 10 (ныне 5-я Советская), и в квартире Синебрюхова арестовали группу ударников. Они признались, что явились к Синебрюхову по его приказу, чтобы участвовать в выступлении «в защиту Учредительного собрания». Хозяина квартиры, прапорщика Синебрюхова, в квартире не оказалось: он скрылся. Вскоре ударники «батальона смерти» были окружены красногвардейцами в помещении курсов Лесгафта, разоружены и распущены.

Когда в Петрограде наступило относительное спокойствие, ВЧК освободила всех арестованных ударников, а дело о них передала в следственную комиссию революционного трибунала. 30 апреля 1918 г. туда явился с повинной и сам В. Н. Синебрюхов. Он показал: «Я принадлежал к организации ударников, которые должны были принять участие в охране Учредительного собрания, когда оно соберется. Вся эта организация находилась в ведении «Союза защиты Учредительного собрания». Я исполнял ответственную функцию в организации ударников — получал деньги от Анатолия Сомова, вольноопределяющегося, который пригласил меня в эту организацию для раздачи остальным членам организации ударников. Сомов говорил, что предстоит выступление против большевистской власти и против тех, кто посягает на Учредительное собрание». Далее Синебрюхов рассказал, что все время после ареста его подчиненных он скрывался вне Петрограда. «За время моих скитаний я пережил очень много, со мной произошел полный душевный перелом, взгляды мои совершенно изменились. Мне 21 год, и взгляды мои еще не сложились прочно и окончательно. Я решил добровольно явиться в Следственную комиссию и предоставить себя в ее распоряжение». И тогда Следственная комиссия революционного трибунала постановила освободить Синебрюхова, обязав его явиться по первому требованию, и так как у него не было документов, выдать ему по его просьбе удостоверение на право проживания в Петрограде. 15 июня 1918 г. дело о Синебрюхове и членах его отряда было прекращено на основании декрета Совнаркома Петроградской коммуны от 1 мая 1918 г. о смягчении участи лиц, совершивших преступные деяния.

Аналогичных примеров мягкой репрессивной деятельности органов Советской власти можно привести немало. Такова была общая линия карательной политики Советской власти. Сразу же после победы Октября Советское правительство обеспечило строгое соблюдение революционной законности в работе советских учреждений, потребовав от всех своих органов, чтобы аресты и иные репрессивные меры против контрреволюционеров производились только судебно-следственными учреждениями. В телеграмме Народного комиссариата юстиции всем Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов от 31 января 1918 г. указывалось: «Подавление или пресечение активных контрреволюционных выступлений должно войти в русло революционного правопорядка. Политические аресты, обыски и выемки должны производиться только одной Следственной комиссией, состав которой должен публиковаться. Целью ее должно явиться только предание суду революционного трибунала… Пусть возмездие будет быстро и решительно, но пусть оно исходит от революционного суда; пусть никто не посмеет сказать, что на территории Советской республики нет социалистической справедливости. Революция сурова к своим активным врагам и великодушна к поверженным и побежденным».

5. Саботаж — орудие контрреволюции

Стремясь помешать утверждению диктатуры пролетариата, контрреволюция сразу же после победы Октября организовала саботаж мероприятий Советской власти во всех государственных учреждениях. Чиновники и служащие министерств, банков, казначейства, почты и телеграфа, городских управ, больниц, учебных заведений, театров, военачальники в армии отказывались признать Советскую власть и работать под руководством назначенных ею лиц. Одновременно владельцы промышленных предприятий, бойкотируя декреты нового правительства о рабочем контроле на фабриках и заводах, останавливали производство, задерживали выдачу заработной платы рабочим, создавали помехи в хозяйственной жизни страны. Саботаж носил политический характер и поддерживался всем антисоветским лагерем — от монархистов до «социалистов». Все они были уверены в том, что рабочие и крестьяне не справятся с управлением государством и большевики вынуждены будут отступить, передав власть в руки прежних правителей.

В ноябре 1917 г. чиновники-саботажники образовали в Петрограде центральный стачечный комитет при «Союзе союзов служащих государственных учреждений» для руководства забастовкой в учреждениях города. В специальном воззвании организаторы «Союза» заявляли, что решили «приостановить занятия во всех государственных учреждениях».

Саботаж вносил дезорганизацию в работу учреждений, причинял вред народу. Поэтому Петроградский ВРК в обращении «Ко всем гражданам» заявил: «Мы предупреждаем богатые классы и их сторонников: если они не прекратят свой саботаж и доведут до приостановки подвоза продовольствия, первыми тяготу созданного ими положения почувствуют они сами. Богатые классы и их прислужники будут лишены права получать продукты. Все запасы, имеющиеся у них, будут реквизированы. Имущество главных виновников будет конфисковано. Мы выполнили свой долг — мы предостерегли играющих с огнем. Мы уверены, что в этих решительных мерах, если они окажутся необходимыми, мы встретим полную поддержку всех преданных революции граждан, всех рабочих, солдат и крестьян».

19 ноября Совет Народных Комиссаров рекомендовал, не останавливаясь перед арестами и преданием саботажников революционному суду, предложить им «или 1) работать, подчиняясь власти правительства, или 2) вернуть деньги (полученное ими жалованье. — Д. Г.). В случае отказа судить их, как за воровство народного имущества». 26 ноября Военно-революционный комитет опубликовал заявление, в котором объявил чиновников государственных и общественных учреждений, саботирующих работу в важнейших отраслях народной жизни, врагами народа и призвал к общественному бойкоту их. Борьбу с саботажниками повели все советские организации, следственные учреждения и революционные трибуналы.

И все же саботаж продолжался.

Чиновники министерства государственного призрения отказались сдать дела и ключи А. М. Коллонтай, назначенной Советским правительством народным комиссаром. А. М. Коллонтай писала в Военно-революционный комитет: «Прошу немедленно выдать ордер на арест членов стачечного комитета чиновников министерства государственного призрения, а также назначить наряд для приведения в исполнение этого ареста. Подлежат аресту следующие лица: Колумбовский, Волков, Афанасьева, Ордин, Зарин, Чернявский, Маркузе. Одновременно прошу прислать наряд в Министерство государственного призрения (Казанская, 7) (ныне ул. Плеханова) для усиления охраны на сегодняшнюю ночь и в ближайшие дни». 14 ноября 1917 г. следственная комиссия революционного трибунала «ввиду упорного саботажа» арестовала чиновников министерства. После того как забастовщики сдали ключи и документы министерства, Военно-революционный комитет 16 ноября отдал распоряжение (за подписью Ф. Э. Дзержинского) об их освобождении.

Народный комиссариат просвещения 19 декабря 1917 г. писал в ВЧК: «До сведения Народного комиссариата по просвещению дошло, что параллельно с Комиссариатом по просвещению образовались заново некоторые отделы министерства народного просвещения, куда будто бы и направляется вся корреспонденция, адресованная на имя Комиссариата по просвещению, а также и обратно. Это «министерство» отправляет свою корреспонденцию в адрес попечителей округов и других учреждений по народному просвещению. Нам известно, что в 6-й гимназии было собрание около 400 саботирующих чиновников в министерстве просвещения и, возможно, что именно на этом собрании и сконструировались отделы «министерства». Доводя об этом до сведения Комиссии по борьбе с контрреволюцией, прошу выяснить, соответствуют ли циркулирующие слухи действительности, и если окажется, что бумаги обращаются, минуя комиссариат, то принять самые энергичные меры к ликвидации самозваного «министерства», вплоть до ареста членов его. Товарищ комиссара по просвещению Гр. Закс. Секретарь Е. Адамович»

Особенно опасным был саботаж чиновников в учреждениях, ведавших связью, здравоохранением, продовольственным снабжением.

В первые же дни революции саботажники и чиновники объявили о прекращении работы, телефонной станции в Петрограде. В связи с этим 3 ноября 1917 г. декретом Совета Народных Комиссаров за подписью В. И. Ленина заведование телефонной сетью было поручено народному комиссару почт и телеграфов.

Работники министерства внутренних дел отказались выполнять свои обязанности, связанные с охраной народного здоровья. В приказе народного комиссара внутренних дел Г. И. Петровского отмечалось, что «следствием забастовки этих врачей было, между прочим, то, что три телеграммы, уведомляющие о появлении эпидемии чумы в Астраханской губернии и холеры в Бакинской губернии, оставались без рассмотрения».

Чиновники министерства продовольствия и деятели общественных учреждений, занимавшиеся продовольственным снабжением, также отказались сотрудничать с Советской властью.

18 ноября 1917 г. созванный саботажниками Всероссийский продовольственный съезд постановил прекратить доставку продовольствия в революционные центры, а заготовленный хлеб передать в распоряжение Учредительного собрания, когда оно соберется. Съезд избрал так называемый «Всероссийский продовольственный совет» во главе с меньшевиком В. Г. Громаном (председателем Петроградской продовольственной управы).

27 ноября самозваный «Продовольственный совет» созвал в Петрограде в помещении бывшего министерства продовольствия совещание руководителей продовольственных учреждений. Во время заседания в зал вошел Ф. Э. Дзержинский с нарядом красногвардейцев. Феликс Эдмундович объявил, что по решению Совета Народных Комиссаров все присутствующие подлежат аресту. Председатель совещания Д. С. Коробов потребовал предъявить ордер на арест. Ф. Э. Дзержинский ответил, что он является товарищем народного комиссара по внутренним делам, и тут же выписал такой ордер.

В составленном затем протоколе, подписанном всеми присутствовавшими, отмечалось: «Товарищ министра (продовольствия. — Д. Г.) Н. Д. Кондратьев задал Дзержинскому вопрос, арестован ли он, а также другой товарищ министра С. А. Ершов. Дзержинский ответил: «Да»… Представитель служащих в свою очередь спросил, арестованы ли и они. Дзержинский ответил, что вопрос об этом будет выяснен потом. После того как представители служащих заявили, что они не подчиняются Совету Народных Комиссаров и не сдадут дел без распоряжения непосредственного начальства, они также были объявлены арестованными… Дзержинский предъявил требование о сдаче ему всех находящихся у присутствующих бумаг, что было исполнено».

Решительные меры против саботажников способствовали прекращению саботажа. Через некоторое время задержанные по решению СНК были освобождены.

Забастовки чиновников и служащих государственных и общественных учреждений вызывали возмущение широких масс населения, страдавшего от хозяйственной разрухи, продовольственного кризиса и иных неурядиц, вызванных контрреволюционными саботажниками.

В декабре 1917 г. в Народный комиссариат внутренних дел поступило такое заявление: «Настоящим довожу до вашего сведения: 1-е. Во всех частных банках сего числа производится сбор денег на формирование юнкеров по постановлению якобы профессионального союза служащих кредитных учреждений. 2-е. 15 декабря подготовляется всеобщая забастовка всех служащих как кредитных учреждений, так равно разных предприятий. Примите строгие меры. Для этого необходимо арестовать в каждом банке главарей: директоров, доверенных, а в особенности учетчиков. Мы, служащие разных банков, умоляем вас — спасите завоеванную нашу народную революцию. Снимите с учетов всех предателей, они хуже директоров тормозят все дело. Председатель собрания мелких служащих (подпись неразборчива)». Это заявление 19 декабря было передано в ВЧК Ф. Э. Дзержинскому и послужило материалом при расследовании дела о саботаже чиновников бывшего министерства финансов и кредитных учреждений.

28 ноября 1917 г. после «демонстрации в защиту Учредительного собрания» участвовавшие в ней чиновники-саботажники собрались в помещении бывшего Святейшего синода. Здесь они были арестованы сотрудниками Следственной комиссии революционного трибунала. Саботажники скрывали своих активистов, заявляли, что они собрались «случайно» и обсуждали вопросы, не связанные с забастовкой. Некий чиновник Н. К. Васильев, например, так отвечал на вопросы Следственной комиссии: «…Власти народных комиссаров подчинюсь, если ее признает Учредительное собрание…

Забастовка чиновников возникла стихийно… Мое отношение к забастовке было пассивное… В отношении приступа к работе считаю себя обязанным подчиняться решению профессиональной организации» (то есть саботировать. — Д. Г.). Следственной комиссии так и не удалось тогда выявить главарей саботажа. Арестованных чиновников 4 декабря освободили, а 14 декабря была официально объявлена всеобщая забастовка служащих государственных учреждений Петрограда.

6. Революционный трибунал против саботажников

Слушанием дела о преступном саботаже начал свою работу только что учрежденный в Петрограде революционный трибунал.

10 декабря 1917 г. в бывший дворец великого князя Николая Николаевича пришли представители различных слоев населения. Были здесь и бастующие адвокаты, старые судебные чиновники, друзья и близкие подсудимой — известной буржуазной общественной деятельницы, члена ЦК кадетской партии графини С. В. Паниной. По залу шмыгали бойкие корреспонденты буржуазных газет, все еще выходивших в городе; они заранее распространяли слухи о «жестокости» нового суда. Зал бурлил, клокотал, кипели политические страсти.

В час дня в зал вошел председатель Петроградского революционного трибунала, участник революции 1905 г., рабочий, большевик с 1909 г. Иван Павлович Жуков с шестью заседателями и, заняв место за столом, обратился к публике. «69 лет тому назад, — сказал он, — во время революции 1848 г. во Франции возникли революционные суды, которые назывались революционными трибуналами. И как те первые революционные суды, так и ныне начавший жить русский революционный трибунал, я надеюсь, будет строгим оценщиком, самым ярым защитником прав и обычаев русской революции. Он будет строго судить всех тех, кто пойдет против воли народа, кто будет мешать ему на пути. И я уверен, что невиновные перед волей революционного народа найдут в революционном трибунале наиболее надежного защитника. Объявляю заседание революционного трибунала открытым».

Графиня С. В. Панина — товарищ (заместитель) министра просвещения свергнутого Временного правительства — обвинялась в саботаже. На вопрос председательствующего, признает ли она себя виновной, Панина ответила, что не признает. Председатель предложил секретарю суда огласить доклад Следственной комиссии.

Суть дела заключалась в следующем. Не признавая власти рабочих и крестьян и назначенных ею руководителей Народного комиссариата просвещения, Панина решила не передавать новой администрации денежные средства, имевшиеся в кассе министерства. 15 ноября 1917 г. запиской на имя экзекутора[12] Дьякова она распорядилась: «Срочно. Секретно… Предлагаю вам немедленно по предъявлении сего все хранящиеся у вас денежные суммы, как в наличных деньгах, так и в процентных бумагах состоящие, передать предъявителям сего — делопроизводителю департамента народного просвещения Рождественному и департамента профессионального образования Козлову и вместе с ними отправиться для внесения сих сумм на хранение в место по указанию означенных лиц». Так саботажники изъяли около 93 тысяч рублей народных денег. Когда пришла советская администрация, в кассе министерства просвещения не оказалось ни копейки.

Вечером 28 ноября сотрудники Следственной комиссии явились к Паниной. В ее квартире в это время происходило совещание членов Центрального комитета партии кадетов с участием Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева. В ответ на вопросы членов Следственной комиссии Панина заявила: «Признаю, что приказ экзекутору Дьякову от 15 ноября 1917 г. о внесении народных денег, бывших в моем распоряжении по министерству народного просвещения, дан мною. Куда я приказала отправить эти суммы, я указать не желаю. Сочту своей обязанностью представить отчет о всей деятельности и суммах единственно Учредительному собранию как единственной законной власти. От всяких разъяснений комиссарам или Следственной комиссии я отказываюсь».

После оглашения материалов дела председательствующий спросил у присутствующих в зале суда, не желает ли кто-нибудь выступить обвинителем. Желающих не нашлось. Тогда И. П. Жуков предоставил слово защитнику подсудимой. Из публики вышел директор гимназии В. Я. Гуревич. Он принялся восхвалять достоинства подсудимой, оправдывая ее действия и одновременно дискредитируя процесс. Он заявил, что Панина не имела права передать деньги Совету Народных Комиссаров, а передаст их только «настоящему хозяину» — Учредительному собранию, которое якобы является выразителем воли всего народа.

Выступление защитника нашло благодатную почву среди части присутствовавшей на процессе публики. В зале раздавались крики, возгласы, кто-то устроил истерику. Некий Иванов, назвавшийся рабочим, потребовал слова и заявил, что подсудимая помогла ему, дотоле «темному человеку», научиться «любить науку и жизнь». Он подошел к скамье подсудимых, театрально поклонился Паниной и воскликнул: «Благодарю вас». Буржуазная публика устроила ему овацию.

Антисоветские выступления возмутили находившихся в зале рабочих. Один из них, рабочий завода «Парвиайнен» Наумов, потребовал слова и сказал: «Суд был прав, когда привлек к ответственности гражданку Панину… Класс угнетенных кровью добыл власть и не может, не должен претерпевать оскорбления [в адрес] этой власти… Сейчас перед нами не отдельное лицо, а деятельница, деятельница партийная, классовая. Она вместе со всеми представителями своего класса участвовала в организованном противодействии народной власти, в этом ее преступление, за это она подлежит суду».

Судьи удалились на совещание. Когда они вернулись, в зале воцарилась тишина. И. П. Жуков читал, и все вслушивались в слова приговора: «Именем Революционного Народа! Революционный трибунал, рассмотрев дело гражданки Софьи Владимировны Паниной об изъятии ею из кассы бывшего министерства народного просвещения принадлежащей народу суммы — около 93 тыс. рублей, постановил: 1) оставить гражданку Софью Владимировну Панину в заключении до момента возврата взятых ею денег в кассу Комиссариата народного просвещения; 2) Революционный трибунал считает гражданку Софью Владимировну Панину виновной в противодействии народной власти, но, принимая во внимание прошлое обвиняемой, ограничивается преданием гражданки Паниной общественному порицанию».

19 декабря саботажники внесли изъятые деньги в Народный комиссариат просвещения, и Панина была освобождена. Впоследствии она стала белоэмигранткой.

14 декабря 1917 г. Петроградский революционный трибунал заслушал второе дело о саботаже, по обвинению бывшего командующего 5-й армией Северного фронта генерала В. Г. Болдырева в неподчинении приказанию назначенного Советским правительством Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко.

Когда 11 ноября Н. В. Крыленко в сопровождении небольшого отряда выехал из Петрограда на фронт, чтобы вступить в командование действующей армией и принять дела Ставки, он прежде всего заехал в штаб Северного фронта, чтобы организовать начало переговоров о перемирии с командованием войск Германии. Однако нового главковерха представители командования Северного фронта встретили враждебно. В Пскове, где находился штаб Северного фронта, главнокомандующий фронтом генерал В. А. Черемисов на вызов к Крыленко не явился, ответив отказом. Н. В. Крыленко издал приказ об отстранении Черемисова от должности и письменно предложил ему временно исполнять обязанности до прибытия преемника под наблюдением комиссара фронта большевика Б. П. Позерна.

12 ноября Н. В. Крыленко прибыл в Двинск, где располагался штаб командующего 5-й армией Северного фронта генерала В. Г. Болдырева. Здесь повторилось то же, что и в Пскове. Болдырев на приглашение Крыленко не откликнулся, а при повторном вызове ответил, что может принять Крыленко у себя. Остановившись в Двинске, Н. В. Крыленко созвал армейский комитет. Болдырев не явился и на заседание комитета. Между тем армейский Военно-революционный комитет стал на большевистские позиции. Ввиду явного саботажа Болдырева Н. В. Крыленко отстранил его от должности, а Военно-революционный комитет армии арестовал генерала и отправил его в Петроград для предания суду революционного трибунала.

На судебном заседании Болдырев заявил, что, так как Крыленко назначен главковерхом большевиками, поэтому он не подчинялся его приказаниям. Кроме того, он пытался оправдать свои действия тем, что армейский комитет также разделял его точку зрения, а о переходе комитета на советские позиции он не знал.

Когда у Болдырева на суде спросили, как бы он поступил, если бы знал о переходе армейского комитета на советские позиции, он ответил: «Я считаю себя гражданином свободной России и подчиняюсь воле Учредительного собрания», то есть дал понять, что не признает Советской власти.

Революционный трибунал признал Болдырева виновным в неисполнении распоряжений Верховного главнокомандующего Крыленко и приговорил его к трем годам тюремного заключения[13].

Вскоре в Петроградском революционном трибунале слушалось дело графини О. Апраксиной.

В декабре 1917 г. в Народный комиссариат государственного призрения, руководимый А. М. Коллонтай, пришла сестра милосердия благотворительного церковного приюта, носившего название «Во имя царицы небесной», А. В. Кобылина и сообщила об ужасном состоянии находящихся в приюте детей. В приюте, говорила она, «перестали совершенно топить, несмотря на суровые морозы. Трубы стали лопаться от холода… Белье перестали стирать, и дети ходят в грязном белье, кишащем паразитами… Дети голодают, от голода у детей стали появляться на руках и ногах язвы и раны… Смертность среди детей ужасающая… Дошло до того, что покойник оставался непогребенным три недели… Видя эти ужасы, я стала настойчиво обращать внимание графини Апраксиной (попечительницы приюта. — Д. Г.) и других лиц на нравственную ответственность за состояние детей, но мне постоянно указывали, что нужно терпеть… У меня создалось твердое убеждение, что все это безобразие создавалось искусственно с целью убедить народ в том, что всему этому виною является власть большевиков. Это… подтверждается еще и тем, что графиня Апраксина упорно не желала обратиться за помощью в министерство призрения…»

Народный комиссариат государственного призрения, узнав об этом, ассигновал необходимые средства на содержание детей и спае многих из них от гибели. Назначенная комиссаром приюта Е. Н. Миндлина заявила: «Совокупность всех обстоятельств, при коих продолжалось бесчеловечное существование детей, меня убедила в том, что графиня Апраксина умышленно старалась избегать правительственной помощи с целью дискредитировать власть народных комиссаров, на опыте демонстрируя всю внесенную якобы ими в жизнь приюта разруху».

Рассмотрев это дело, Петроградский революционный трибунал признал, что «со стороны Апраксиной и Бурнашевой (старшей сестры приюта. — Д. Г.) было допущено бездействие, подлежащее строгому порицанию». Революционный трибунал постановил отстранить их от управления приютом и лишить права активного участия в работе благотворительных учреждений.

Но меры, применявшиеся революционными трибуналами, оказывались недостаточными, чтобы сломить саботаж. Нужна была более решительная борьба, и основная тяжесть ее легла на плечи Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

7. Ликвидация саботажа

Выполняя указания Совнаркома, ВЧК в первые дни своего существования раскрыла и ликвидировала центральный стачечный комитет «Союза союзов служащих государственных учреждений», руководивший забастовкой чиновников[14]. Сотрудники Чрезвычайной комиссии выяснили, что руководители стачки чиновников собираются в Петрограде в доме № 46 по Литейному проспекту. 22 декабря 1917 г. председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский, лично занимавшийся расследованием этого дела, предписал произвести обыск по Литейному, 46, кв. 17, и задержать всех заподозренных лиц, в том числе Валединского, который публично собирал деньги для саботажников. Чекисты с отрядом красногвардейцев обнаружили по этому адресу конторы нескольких организаций («Союза трудовой интеллигенции», «Союза инженеров», «Союза союзов») и около 30 сотрудников и посетителей контор, пытавшихся уничтожить бумаги и скрыться. Но чекисты задержали их и изъяли ряд документов (в том числе издававшийся саботажниками бюллетень и подписные листы на сбор средств в «забастовочный фонд»), характеризовавших их подпольную деятельность. Когда один из задержанных в конторе пытался бежать от приставленных к нему красногвардейцев, его обыскали и нашли у него визитную карточку на имя чиновника министерства внутренних дел А. М. Кондратьева, о котором ВЧК имела сведения как об одном из организаторов забастовки. Задержанный оказался председателем «Союза союзов». Деньги он успел передать какому-то сообщнику.

Ф. Э. Дзержинский изучил найденные при обыске документы. У Кондратьева была отобрана записная книжка, в которой он вел «бухгалтерию» саботажников. По обрывкам разорванных при обыске бумаг Дзержинский восстанавливал их содержание. Так, например, в найденном бюллетене (печатался на гектографе) содержалась информация о ходе забастовки, в частности отмечалось: «Министерство финансов… Почтовое отделение при таможне приступило к работе по инициативе Центротама (центральной организации таможни. — Д. Г.), признавшего до Учредительного собрания власть народных комиссаров и обратившегося с воззванием ко всем органам. Главным деятелем по срыву забастовки является некто Фиденев. Центральный стачечный комитет постановил объявить Фиденева штрейкбрехером, просил стачечный комитет министерства составить контробращение к служащим и представить в Центральный стачечный комитет для сведения». В бюллетене сообщалось о забастовке служащих, работавших в органах министерства продовольствия, которые создали свой центральный орган, имевший задачей превращение местных забастовок во всероссийскую.

О деятельности «Союза союзов» в бюллетене содержалась и такая информация: «1) Принято постановление, в подтверждение прежних, об отчислении со служащих в стачечный фонд 3 % содержания за ноябрь и декабрь (однодневный заработок) из расчета всего годового содержания (с наградными), деленного на 12 месяцев. Если отчисление за ноябрь уже произведено не в тех размерах, то принять меры к возможному его пополнению, а за декабрь сделать нормальное отчисление; 2) подтверждено решение Центрального стачечного комитета о манифестациях 28 ноября; 3) воззвание к населению о защите Учредительного собрания, за недостаточностью собранных подписей, особенно некоторых крайних партий, решено отложить на некоторое время опубликованием…»

Ф. Э. Дзержинский разработал подробный план дальнейшего расследования. Только составленный им список с заголовком «Надо арестовать по делу Кондратьева. Организаторы» содержал свыше 100 фамилий. 30 декабря 1917 г. было арестовано несколько активистов «Союза союзов». Ф. Э. Дзержинский лично допрашивал и записывал показания большинства арестованных. Вот некоторые из этих показаний.

А. Я. Литвиненко — чиновник бывшего министерства внутренних дел: «Жалованье, как и все другие, и я получал от стачечного комитета, жалованье иногда полностью, иногда урезанное… А. М. Кондратьева я знал как своего сослуживца… Запись моей фамилии и адреса, о которых вы (Дзержинский) мне сообщаете[15], я объясняю тем, что недели три тому назад я по просьбе председателя А. М. Кондратьева выполнял некоторые поручения: я был секретарем Кондратьева в течение 2–3 дней для связи с IV группой».

А. А. Антоневич — один из кассиров стачечного комитета: «Цифра 3764 руб. 91 коп. — это может быть расчет с А. М. Кондратьевым. Я работал с ним вместе в министерстве внутренних дел до 5 июня 1917 г. Он пригласил меня как служащего на жалованье в организацию союза служащих ведомств. Там поступали разные сборы, и я вел по этим сборам записи. Записи вел на бумажках, так как не работал уже в министерстве как состоящий на военной службе, не мог правильно вести как неорганизованное и неналаженное еще дело. Цифра 3764 руб. 91 коп. — сумма сборов почти до последнего времени. Эта сумма у меня была, передал я ее Кондратьеву неделю (если не 10 дней) тому назад. С тех пор если и поступали какие суммы, то ему я передавал. Встречался обыкновенно на Литейном, 46. Был он председателем этой организации ведомства внутренних дел».

В результате расследования выяснилось, что «Союз союзов» и состоявший при нем Центральный стачечный комитет руководили забастовкой чиновников в Петрограде и готовили забастовку во всероссийском масштабе. «Союз союзов» был связан с антисоветскими политическими организациями, с «Союзом защиты Учредительного собрания», с представителями банков, крупных промышленников и торговцев, от которых получал средства на выплату жалованья бастующим. Были выявлены ведомственные стачечные комитеты, стачечные комитеты министерств, отраслевые объединения, входившие в «Союз союзов», и существовавшие при нем бюро печати и бюро для сношения с Москвой.

Одним из выявленных ВЧК отраслевых комитетов «Союза союзов» был стачечный комитет служащих кредитных учреждений. Главную роль в нем играли меньшевики. Финансисты-стачечники собрали значительные средства (свыше миллиона рублей) в «фонд помощи» бастующим чиновникам. Их передал для распределения между служащими 9 банков бывший министр финансов кадет Н. Н. Кутлер. Саботажники получали средства от торгового дома «Иван Стахеев и К⁰» в Москве, от табачной фабрики Богданова, от Кавказского, Тульского поземельного, Московского народного и иных банков.

Из-за предательства соглашательских партий на поддержку врагов революции пошла и часть народных денег. В свое время, еще в дни керенщины, трудящиеся собрали и предоставили в распоряжение ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов первого созыва значительную сумму денег для использования их в интересах рабочего класса. После победы Октября меньшевики и эсеры, возглавлявшие ЦИК первого созыва, не постеснялись утаить эти средства (около 250 тысяч рублей) от Советов и преступным путем использовали их для поддержки контрреволюционных саботажников, выступавших против рабочего класса.

В процессе расследования дела «Союза союзов» ВЧК изолировала главарей стачки чиновников, разрушила аппарат стачечного комитета, расстроила источники поступления средств, провела работу по расслоению саботажников, привлекая на сторону Советской власти тех из них, кто был наиболее близок трудящимся. ВЧК согласовывала свою деятельность с партийными и советскими организациями, которые вели разъяснительную работу среди служащих министерств и чистку их от контрреволюционных элементов. ВЧК освобождала арестованных по делу «Союза союзов», как только они давали подписку, что не будут больше участвовать в актах саботажа.

1 марта 1918 г. ВЧК направила материалы произведенного ею дознания в Следственную комиссию революционного трибунала. В это время под арестом находился лишь председатель «Союза союзов» Кондратьев. 2 марта 1918 г. Следственная комиссия освободила из-под стражи и его. Теперь, когда саботаж был сломлен, Советская власть не сочла нужным наказывать побежденных врагов.

Почти одновременно с раскрытием в Петрограде дела «Союза союзов» в Москве был ликвидирован стачечный комитет служащих городской управы. Он состоял из высших служащих городских, преимущественно медицинских, учреждений.

13 января 1918 г. это дело рассматривал в открытом судебном заседании Московский революционный трибунал. Перед судом предстали члены стачечного комитета: врач Фрейдберг, сестры милосердия Ромоданова, Артамонова и контролер Давыдов. Трибунал признал саботажников «виновными в том, что они, будучи членами стачечных комитетов, приняли участие в организации забастовки высших городских служащих, направленной заведомо для них к увеличению развала городского хозяйства в интересах контрреволюции», и постановил: «объявить этих граждан врагами народа и лишить их права быть избираемыми на какую-либо общественную или государственную должность».

Советское правительство приняло меры и против саботажа капиталистов, не желавших подчиниться рабочему контролю и закрывших свои заводы и фабрики, торговые заведения. Такие предприятия подлежали конфискации.

Уже 17 ноября 1917 г. Советское правительство приняло первое постановление по этому поводу.

В нем шла речь о конфискации фабрики товарищества Ликинской мануфактуры А. В. Смирнова, который закрыл свое предприятие. Совнарком, говорилось в постановлении, «считает, что:

1) Закрытие фабрики, исполняющей заказы на армию и обслуживающей нужды беднейших потребителей, — недопустимо.

2) Материалы по обследованию дел на фабрике указывают на злую волю предпринимателя, явно стремившегося локаутировать рабочих, саботировать производство.

3) В интересах народного хозяйства, широкой массы потребителей и 4000 рабочих и их семей находит необходимым пустить указанную фабрику в ход, а посему постановлено:

4) Фабрику товарищества Ликинской мануфактуры А. В. Смирнова при поселке Ликино Владимирской губ. со всеми находящимися при ней материалами, сырьем и прочим объявить собственностью Российской республики»

В течение декабря 1917 г. за отказ подчиниться декрету Совета Народных Комиссаров о введении рабочего контроля над производством были конфискованы заводы и имущество акционерных обществ Богословского горного округа, Симского общества горных заводов, правления Русско-Бельгийского металлургического общества, Общества электрического освещения 1886 года, Управления автомобильных мастерских Международного общества спальных вагонов, акционерных обществ Сергинско-Уфалейского горного округа, Кыштымского горного округа, Путиловских заводов, Невьянского горного округа.

Такая же борьба с саботирующими чиновниками и промышленниками велась Советской властью и в других районах.

Исполком Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов 16 ноября 1917 г. предупредил саботажников из почтово-телеграфного ведомства: «Те из бастующих, которые в течение 24 часов со времени объявления настоящего обращения не приступят к работе, будут считаться уволенными от службы со всеми вытекающими отсюда последствиями (как-то: призыв на военную службу и лишение пенсии), а стачечный комитет, как руководитель настоящего контрреволюционного выступления, будет арестован». Стачка была прекращена.

29 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров Туркестанского края издал приказ, запрещавший владельцам закрывать свои предприятия.

На Украине уже в первые дни после победы Октября революционный трибунал судил саботажников. В январе — феврале 1918 г. Военно-революционный комитет в Харькове закрыл за саботаж правление съезда горнопромышленников Юга России, а его председателя, Н. Ф. фон Дитмара, как вдохновителя саботажа капиталистов, арестовал.

Решительные меры ВЧК, судебные процессы, административное воздействие, разъяснительная работа партийных организаций среди служащих, чистка учреждений от антисоветских элементов — все это в конце концов сломило саботаж: чиновники приступили к работе, саботажники-капиталисты были устранены из предприятий. В апреле 1918 г. В. И. Ленин констатировал: «…теперь мы саботаж сломили. «Красногвардейская» атака на капитал была успешна, была победоносна, ибо мы победили и военное сопротивление капитала и саботажническое сопротивление капитала».

8. Борьба с контрреволюционной прессой

Газеты буржуазных и мелкобуржуазных антисоветских партий с первых дней Октября заполняли свои страницы злобной клеветой на социалистическую революцию и Советское правительство. Многие из этих газет находились на содержании у буржуазии и иностранцев. Буржуазные и правосоциалистические газеты имели большие запасы бумаги и свои типографии, в то время как большевистская печать не располагала необходимой полиграфической базой.

Чтобы пресечь потоки лжи и клеветы, которые буржуазия обрушила па победивший пролетариат и его партию, Военно-революционный комитет в Петрограде вынужден был в дни Октября запретить издание некоторых контрреволюционных газет. К 27 октября были закрыты около 20 враждебных Советам газет (кадетская «Речь», меньшевистская «День» и др.).

27 октября 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял декрет о печати, в котором говорилось: «Всякий знает, что буржуазная пресса есть одно из могущественных оружий буржуазии. Особенно в критический момент, когда новая власть рабочих и крестьян только упрочивается, невозможно было целиком оставить это оружие в руках врага, в то время как оно не менее опасно в такие минуты, чем бомбы и пулеметы. Вот почему и были приняты временные и экстренные меры пресечения потока грязи и клеветы, в которых охотно потопила бы молодую победу народа желтая и зеленая пресса» ².

На будущее декрет устанавливал правила, определяющие условия закрытия газет. «Закрытию, — говорилось в декрете, — подлежат лишь органы прессы: 1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению рабочему и крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов; 3) призывающие к деяниям явно преступного, т. е. уголовно наказуемого характера».

Контроль за печатью осуществляли Петроградский военно-революционный комитет и назначенный им комиссар по делам печати член большевистской партии старый полиграфист Н. И. Дербышев (со второй половины ноября — большевик А. Е. Минкин). В дальнейшем помимо комиссара по делам печати в состав ВРК входили контрольная комиссия над печатью и институт комиссаров типографий, реквизированных и конфискованных органами Советской власти. Все это объединялось в специальный отдел, который по документам ВРК значился как отдел печати и информации. Отвечал за его работу член ВРК В. А. Аванесов. Отдел печати и информации Петроградского ВРК был первым специальным органом, который проводил мероприятия по подавлению буржуазной прессы.

Наряду с закрытием контрреволюционных газет ВРК прибегал и к таким мерам, как временное запрещение издания газет, задержка печатания отдельных номеров, запрещение публикации контрреволюционных воззваний, призывов и других враждебных документов. С этой целью проводилась проверка типографий, в которых печатались буржуазные и мелкобуржуазные издания. Так, проверке подверглись типографии газет «Копейка», «Народное слово», «Север», «Единение» и др. Представители ВРК обнаружили, что печатавшиеся здесь газеты содержали контрреволюционные материалы. Правоэсеровская газета «Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов» (типография газеты «Копейка»), например, поместила в очередном, 147-м номере приказ Керенского и воззвание бывшего Временного правительства. В типографии «Народное слово» печаталось антисоветское воззвание ЦК партии народных социалистов, в типографии «Севера» готовился номер черносотенной газеты «Мира, хлеба и свободы». ВРК приостановил работу над этими изданиями и задержал выход в свет очередного номера газеты «Единение».

Такие же меры подавления контрреволюционной прессы принимались и местными органами революционной власти.

В Харькове 9 декабря 1917 г. были закрыты буржуазный «Южный край» и черносотенная «Русская жизнь».

Совет Народных Комиссаров Туркестанского края 12 декабря 1917 г. закрыл газету «Туркестанский вестник» и конфисковал типографию «за нарушение декрета о печати рабочего и крестьянского правительства, выразившееся в призыве к открытому сопротивлению и ниспровержению рабочего и крестьянского правительства… из-за сеяния смуты путем явно клеветнического извращения фактов…».

Вскоре после Октября для наблюдения за прессой были учреждены специальные комиссариаты по делам печати. Они получили право принимать административные меры в случаях преступного использования прессы и передавать такие дела на рассмотрение следственных комиссий и революционных трибуналов.

По указанию Военно-революционного комитета Следственная комиссия произвела расследование по делу об опубликовании некоторыми газетами («Утренние ведомости», «Речь», «Единство», «Воля народа», «Трудовое слово», «Рабочее дело») воззвания подпольной группы бывших министров Временного правительства, которые призывали к антисоветской демонстрации «в защиту Учредительного собрания». 17 ноября 1917 г. Следственная комиссия арестовала виновных в этом члена редакции газеты «Воля народа» правого эсера А. А. Аргунова, члена редакции газеты «Трудовое слово» народного социалиста С. В. Дмитриевского, заведующего информационным отделом той же газеты В. Я. Яроцкого, издателя и редактора ряда кадетских журналов члена ЦК кадетской партии Д. Д. Протопопова, но уже через несколько дней они были освобождены, а дело прекращено.

23 декабря 1917 г. в Петроградском революционном трибунале было рассмотрено дело газеты «Революционный набат», которая, незаконно называя себя органом Всероссийского ЦИК, систематически распространяла контрреволюционную клевету и призывала к борьбе с Советской властью. Дело возникло в связи с привлечением к суду народного социалиста Л. М. Брамсона.

На суде Брамсон вызывающе заявил, что он «от всей души сочувствовал лозунгам газеты и солидарен с нею…». Революционный трибунал признал, что «Брамсон, зная о направлении и приемах борьбы газеты «Революционный набат», не протестовал против включения его имени в списки участвующих и этим самым проявил свою солидарность с такими приемами борьбы», и постановил «выразить ему от имени революционного народа общественное порицание и презрение». Одновременно трибунал решил закрыть газету «Революционный набат», а имущество ее конфисковать в пользу Российской республики.

В Москве революционный трибунал 8 января 1918 г. начал свою деятельность с рассмотрения дела о преступном использовании печати в антисоветских целях редактором буржуазной газеты «Утро России» В. К. Садковым и издателем И. О. Родионовым. Заседание открыл председатель революционного трибунала большевик Я. А. Берман. Он произнес речь о задачах нового революционного суда. Затем назвал имена 24 заседателей, избранных Московским Советом, и приступил к жеребьевке, чтобы отобрать из них шестерых для участия в рассмотрении данного дела. Заседатели заняли свои места за судейским столом.

В качестве обвинителей на суде выступали большевики И. С. Кизельштейн и С. А. Степняк, а защитником «из публики» оказался адвокат, в прошлом председатель чрезвычайной следственной комиссии при Временном правительстве Н. К. Муравьев[16].

В. К. Садков и И. О. Родионов обвинялись в том, что они в контрреволюционных целях опубликовали в двух номерах газеты ложные сведения. В одной из заметок сообщалось, что Народный комиссариат по военным делам отдал распоряжение о демобилизации некоторых категорий военнослужащих, в другой — что в боях между советскими войсками и войсками Украинской Центральной рады под Харьковом с обеих сторон было около 17 тысяч убитых и раненых, а «два большевистских полка перешли на сторону Рады». Ложный характер заметок, помещенных в газете, доказывался показаниями свидетелей. Защитник Н. К. Муравьев произнес на суде громкую, напыщенную речь «в защиту свободы печати и слова», которую якобы нарушают большевики.

Московский революционный трибунал признал Садкова и Родионова виновными в опубликовании «заведомо ложных сведений, имевших целью вызвать панику в населении и разрушить фронт русской армии», и приговорил: первого — к двухнедельному аресту, а второго — к штрафу в 15 тысяч рублей с заменой в случае несостоятельности осужденного тремя месяцами тюрьмы.

Между тем возникла мысль о необходимости рассмотрения дел о контрреволюционном использовании печати в специальном суде. 18 декабря 1917 г. эта идея была воплощена в постановлении Народного комиссариата юстиции (наркомом тогда был левый эсер И. 3. Штейнберг) об учреждении при революционном трибунале особого революционного трибунала печати для расследования и рассмотрения дел о «преступлениях и проступках против народа, совершаемых путем использования печати». Постановление предусматривало, что этот трибунал будет рассматривать дела и применять наказания в отношении «произведений печати»: налагать на произведение печати денежный штраф, выражать общественное порицание, приостанавливать издание или изымать его из обращения, конфисковать типографию или имущество издания. Наказание лиц, виновных в преступном использовании печати (авторов, редакторов, издателей) не было в нем предусмотрено; лишь говорилось, что «привлечение произведения печати к революционному трибуналу печати не исключает общеуголовной ответственности виновных лиц»

Революционный трибунал печати начал свою деятельность в Петрограде в январе 1918 г. под председательством левого эсера А. А. Шрейдера. В первые же дни своего существования этот трибунал обратился в Совет Народных Комиссаров с письмом, в котором, толкуя постановление НКЮ от 18 декабря 1917 г. в том смысле, что за преступное использование печати привлекаются к ответственности «не лица, а произведения печати», просил дать указания всем следственным комиссиям (в том числе Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией) об освобождении ими лиц, арестованных по таким делам, и о передаче в революционный трибунал печати всех дел, связанных с преступным использованием печати. Совет Народных Комиссаров, рассмотрев письмо на заседании 24 января 1918 г., разъяснил, что революционный трибунал неправильно толкует постановление НКЮ о трибунале печати, что это постановление, в частности, не исключает «права Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и других органов власти подвергать аресту лиц, выступления которых в печати свидетельствуют о наличии активной контрреволюционной борьбы с их стороны».

Совнарком решил исправить недостатки постановления НКЮ от 18 декабря 1917 г. и 28 января 1918 г. издал новый декрет «О революционном трибунале печати». Теперь в нем было указано, что в сферу компетенции революционного трибунала печати входит суд не только над произведениями печати, но и над совершившими преступления путем использования печати, которые могут быть приговариваемы им к лишению свободы, лишению прав и другим наказаниям.

В ряде случаев хорошо поставленные судебные процессы в революционных трибуналах печати имели большое воспитательное значение.

24 марта 1918 г. московская буржуазная газета «Русские ведомости» опубликовала статью Бориса Савинкова под названием «С дороги», наполненную гнусными измышлениями. «Большевики, — писал Савинков, — служили и служат немцам». Он призывал «бороться с немцами и бороться с большевиками». По постановлению Комиссариата по делам печати редактор газеты П. В. Егоров за опубликование этих измышлений был привлечен к суду, а издание газеты до решения суда прекращено. 4 апреля 1918 г. дело рассматривалось в Московском революционном трибунале печати, образованном в марте 1918 г. Н. В. Крыленко, выступивший обвинителем на процессе, убедительно показал лживость инсинуаций Савинкова, виновность редактора в опубликовании клеветы и дал резкую отповедь защитникам «свободы печати». Трибунал печати постановил закрыть газету «Русские ведомости», а редактора приговорил к общественно-принудительным работам на три месяца. Но ввиду преклонного возраста Егорова это наказание было заменено ему тюремным заключением на тот же срок.

На процессах по делам о преступлениях в печати обвинителем выступал в ряде случаев член президиума Петроградского Совета и комиссар по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарский, раскрывавший в своих пламенных речах суть буржуазной «свободы печати». 27 мая 1918 г. в речи по делу петроградской газеты «Новый вечерний час» В. Володарский, проанализировав содержание отдельных номеров этой газеты, показал, что она распространяла лживые, провокационные вымыслы, вызывавшие в стране «страстное, нервное, жгучее настроение». Высмеивая ссылки обвиняемых и их защитников на «ошибки», «опечатки» газеты, он говорил: «Припомните такой случай, когда бы вы ошиблись в пользу Советской власти. Смешно говорить об ошибках и промахах, делать оскорбленный вид… Процесс прессы превращают в процесс опечаток!.. Но когда опечатки приносят колоссальный вред Советской власти, я говорю: либо вы не умеете владеть оружием, которое у вас в руках, и тогда его нужно вынуть из ваших рук, или вы сознательно пользуетесь этим оружием против Советской власти».

Отклонив демагогические заявления защитников о «свободе печати», В. Володарский показал, что подлинная свобода печати для трудящихся была обеспечена лишь в результате победы Октября. При буржуазном же строе ее нет и никогда не было. «Ее нет ни в Англии, ни во Франции, ни в Соединенных Штатах. Я бы мог назвать имена закрытых газет и имена редакторов, моих близких товарищей, которые сидели в тюрьмах и в Англии, и во Франции, и в Соединенных Штатах. Вы все великолепно знаете, какая была свобода печати до того момента, когда мы пришли к власти… Не вам напоминать, товарищи рабочие, какую вакханалию отплясывали эти господа 3–5 июля… Вспомните весь тот ужас, который мы переживали в течение этих месяцев. Вспомните закрытие «Правды», закрытие рабочих газет[17]. О, эти господа тогда не говорили о свободе печати, они тогда ничего не говорили о свободе печати, они отплясывали дикий канкан на трупах тех, кто пал, на трупах тех газет, которые были закрыты. Да, они плясали! Они тогда не знали удержу, не знали ни чести, ни совести! Ничего у них не было. Они видели красный призрак надвигающегося коммунизма. Все средства тогда были хороши: ложь, клевета, бешеная слюна — все было пущено в ход… чтобы нас оклеветать. И это у них свобода печати? Да, теперь они держатся иначе… Они другим оружием действуют… Они могут нанести нам удар в спину, могут каждый день изобретать какую-нибудь сенсацию, которая колеблет умы, подрывает основы нашей власти. И они это великолепнейшим образом делают».

Заканчивая свою речь, В. Володарский говорил: «Я считаю, что то обвинение, которое мы выдвинули — систематическое сообщение ложных слухов, сеющих панику и клевету, — вполне и безусловно доказано… В тяжелый момент, когда общественного спокойствия и так мало, когда жизнь каждую минуту хлещет нас по нервам, красть это спокойствие, позволять кому бы то ни было подходить и подкладывать поленья в костер, на котором мы уже достаточно жаримся, это колоссальное преступление перед революцией и перед… народом…

Я не сомневаюсь, что вы, как представители революционного трибунала, как представители народа, скажете — нет, граждане, больше слухов мы не хотим, дайте нам честную информацию, или вы не будете больше существовать!»

По имеющимся данным, за четыре месяца, с момента победы Октября и до конца февраля 1918 г., было отдано под суд революционных трибуналов 19 газет, наложено штрафов на газеты на сумму 142 тысячи рублей, арестовано 18 редакторов и сотрудников газет (они наказывались штрафом и краткосрочным арестом). Эти меры мешали контрреволюционерам использовать органы печати, находившиеся под их влиянием, в антисоветских целях.

9. Первые крупные политические процессы

3 ноября 1917 г. в штабе Петроградского военного округа красногвардейцы задержали 17-летнего юнкера Кавказского ударного батальона Евгения Зелинского, который пытался выкрасть бланки штаба. Его доставили в Смольный, в Следственную комиссию. Член Военно-революционного комитета Н. В. Крыленко и член Следственной комиссии А. И. Тарасов-Родионов допросили его.

Зелинский рассказал, что в августе был произведен генералом Корниловым в прапорщики и прибыл в Петроград с фронта. Оставшись после Октябрьской революции без средств, он отправился в общежитие офицеров за помощью. Там какой-то прапорщик предложил ему вступить в монархический союз и привел к В. М. Пуришкевичу. Тот завербовал его в офицерско-юнкерскую организацию, готовившую вооруженное выступление против Советской власти, и поместил в оплачиваемую монархистами гостиницу «Россия», где уже жили другие офицеры и юнкера. По заданию этой организации Зелинский и пытался выкрасть бланки в штабе Петроградского военного округа.

Крупный помещик Бессарабской губернии В. М. Пуришкевич был в свое время главарем черносотенного «Союза русского народа», а с 1907 г. — столь же реакционного «Союза Михаила Архангела». Речи Пуришкевича в Государственной думе вызывали возмущение всех честных людей, а его имя стало синонимом воинствующей монархистской реакции.

С нескрываемой враждой Пуришкевич встретил революцию; он не мог примириться даже с буржуазным Временным правительством. После Октября Пуришкевич жил по подложному паспорту на имя Евреинова и был настроен, как свидетельствовал Зелинский, весьма агрессивно. Участникам своей группы он говорил: «Необходимо… ударить в тыл и уничтожать их беспощадно: вешать и расстреливать публично в пример другим. Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами».

Было решено арестовать контрреволюционную группу, о которой рассказал Зелинский. В номерах гостиницы «Россия» задержали несколько участников заговора, в том числе Пуришкевича. Там же было найдено оружие, заготовленное заговорщиками. На квартире некоего И. Д. Парфенова, являвшейся местом сборищ монархистов, нашли пачку подложных удостоверений на бланках различных воинских частей и список лиц, связанных с штабс-ротмистром Н. Н. де Воде, начальником штаба тайной организации. На столе лежало еще не отправленное, но подписанное Пуришкевичем и де Воде письмо к генералу Каледину. Пуришкевич писал: «Положение Петрограда отчаянное, город отрезан от внешнего мира и весь во власти большевиков…

Организация, во главе коей я стою, работает не покладая рук над спайкой офицеров и всех остатков военных училищ и над их вооружением. Спасти положение можно только созданием офицерских и юнкерских полков. Ударив ими и добившись первоначального успеха, можно будет затем получить и здешние воинские части, но сразу, без этого условия, ни на одного солдата здесь рассчитывать нельзя… Казаки же в значительной части распропагандированы благодаря странной политике Дутова, упустившего момент, когда решительными действиями можно было еще чего-нибудь добиться. Политика уговоров и увещаний дала свои плоды — все порядочное затравлено, загнано, и властвуют преступники и чернь (так монархистский зубр Пуришкевич отзывался о революционном народе и его вождях. — Д. Г.), с которыми теперь нужно будет расправиться уже только публичными расстрелами и виселицей.

Мы ждем вас сюда, генерал, и к моменту вашего подхода выступим со всеми наличными силами. Но для того нам нужно установить с вами связь и прежде всего узнать о следующем:

I. Известно ли вам, что от вашего имени всем офицерам, которые могли бы участвовать в предстоящей борьбе здесь, предлагается покинуть Петроград, с тем якобы, чтобы к вам присоединиться?

II. Когда примерно можно будет рассчитывать на ваше приближение к Петрограду? Об этом было бы полезно нам знать заблаговременно, дабы сообразовать свои действия».

В. М. Пуришкевич создал контрреволюционную монархистскую группу еще при Временном правительстве, в октябре 1917 г. В ее состав входили: доктор В. П. Всеволожский, генерал Д. И. Аничков (которым удалось скрыться), полковник Ф. В. Винберг, упомянутые барон де Воде, Парфенов, капитан Д. В. Шатилов, несколько гвардейских офицеров, юнкеров и студентов из аристократических семей города (бывший председатель монархистского союза студентов-академистов И. О. Граф, юнкера Д. Г. Лейхтенбергский, С. А. Гескет). Заговорщики вербовали офицеров и юнкеров, закупали оружие, создали «контрразведку» и готовились к вооруженному выступлению.

После ареста Пуришкевич заявил, что он не готовил вооруженного выступления, «ибо не видел в России в данный момент для этого никакой почвы». «Письмо мое к генералу Каледину от 4 ноября я писал, имея в виду присоединиться к нему с несколькими моими единомышленниками в случае, если бы Каледин вступил со своим отрядом в Петроград… Цели же, преследовавшиеся мною и руководившие мною при попытке создать организацию из единомышленников, заключались единственно в том, чтобы добиться водворения в России твердой власти и порядка, чего не может быть при власти большевиков. Но власти Советов раб. и солд. депутатов и советских комиссаров я не признаю…».

Среди членов организации Пуришкевича оказались лица, принимавшие участие в юнкерском восстании 29 октября. Пуришкевич отрицал какую бы то ни было связь с этим восстанием и «Комитетом спасения родины и революции». «Юнкера, которые были в нашей организации в распоряжении Боде, — утверждал он, — были двинуты для занятия телефонной станции, Михайловского манежа и Инженерного замка вопреки распоряжению моему и Боде и подчиняясь только провокационным приказаниям полковника Полковникова и «Комитета спасения родины и революции», с коими я лично не имел никаких сношений».

Суд по делу Пуришкевича и 13 его сообщников, происходивший с 28 декабря 1917 г. по 3 января 1918 г., был первым крупным политическим процессом о монархистском заговоре против молодой республики Советов. Дело вызвало огромный интерес. Зал судебного заседания был переполнен. Пришло много друзей и близких подсудимых. Защищать монархистов «из публики» вызвались видные петроградские адвокаты, в том числе В. М. Бобрищев-Пушкин, его сын — А. В. Бобрищев-Пушкин и другие. Обвинителями были Д. 3. Мануильский и другие большевики.

Подсудимые и их защитники стремились, хотя и безуспешно, превратить процесс в политическую демонстрацию против Советской власти. Они утверждали, что никакого монархистского заговора не было, а существовала лишь «группа единомышленников», которая собиралась якобы «для бесед на политические темы». В. М. Бобрищев-Пушкин даже заявил, что «монархический заговор есть плод воображения большевиков и старания следователя Тарасова», а судебный процесс об участниках юнкерского восстания «незаконен», так как будто бы «большевики и юнкера восставали одновременно. Существующей в то время властью было Временное правительство, и если большевики победили, то все же нет оснований судить побежденных». Вместе с тем Пуришкевич и его сподвижники не только не скрывали своих монархистских убеждений и целей, но и декларировали их со скамьи подсудимых. Полковник Винберг заявил, что всю жизнь посвятил подавлению революции и нисколько в этом не раскаивается.

Подсудимые и их адвокаты на суде приложили все усилия для дискредитации личности Зелинского, по показаниям которого была раскрыта организация Пуришкевича. Своими распространенными через буржуазные газеты заявлениями о том, что Зелинский является «предателем», «провокатором», они довели этого морально неустойчивого человека до истерии. Зелинский кричал на суде, что отказывается от всех ранее данных на следствии показаний, и забился в истерике.

Обыгрывая этот инцидент, родственники и адвокаты потребовали судебно-психиатрического освидетельствования подсудимого, и «эксперты» дали заключение о том, что Зелинский «страдает нравственным помешательством».

Закатывала обмороки на суде и жена Пуришкевича.

Но пролетарские судьи, под председательством И. П. Жукова, выдержанно, спокойно, объективно и справедливо рассматривали дело. Даже некоторые органы буржуазной печати в конце концов вынуждены были отметить эту выдержку судей и обвинителей.

Обвинения, выдвинутые против подсудимых, подтверждались не только показаниями Зелинского, но и многими другими доказательствами: красноречивым письмом Пуришкевича и де Воде к генералу Каледину, фактами покупки оружия для вооружения офицеров и юнкеров, чего не отрицал и сам Пуришкевич, участием некоторых членов организации в юнкерском восстании.

Революционный трибунал объявил такой приговор: «Именем Революционного Народа! Заслушав дело о монархической организации, возглавляемой Владимиром Митрофановичем Пуришкевичем, Революционный трибунал, приняв во внимание данные дела и судебного следствия, пришел к заключению, что организация, как таковая, существовала, и отвергая наличие заговора с целью немедленного восстановления монархии и считая, что монархическая организация Пуришкевича преследует контрреволюционные цели, достижение которых в каждый подходящий момент может вылиться в кровопролитие, — постановил: Владимира Митрофановича Пуришкевича подвергнуть принудительным общественным работам при тюрьме сроком на четыре года условно, причем после первого года работ с зачетом предварительного заключения Владимиру М. Пуришкевичу предоставляется свобода, и если в течение первого года свободы не проявит активной контрреволюционной деятельности, — он освобождается от дальнейшего наказания». На таких же условиях, как и Пуришкевича, революционный трибунал осудил на три года принудительных работ барона де Боде, полковника Винберга и Парфенова. Остальные подсудимые были осуждены на срок от двух до девяти месяцев, а юнкера Лейхтенбергский и Гескет по молодости вовсе освобождались от наказания и отданы «под надзор родственников». Зелинского суд решил поместить в психиатрическую больницу для подробного освидетельствования, причем суд определил: в случае, если Зелинский окажется здоровым, заключить его в тюрьму сроком на один год.

Через два с лишним месяца Пуришкевич и его сподвижники оказались на свободе. 17 апреля 1918 г. председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский и комиссар юстиции Петрограда Н. Н. Крестинский разрешили временно освободить Пуришкевича из заключения в связи с болезнью его сына. Он дал такую подписку: «Настоящим обязуюсь своим честным словом явиться по истечении определенного мне срока, т. е. 25-го с. м., в Ревтрибунал в 12 часов дня. В течение этого времени обязуюсь не принимать никакого участия в общественной жизни, не выступать публично. Удостоверяю, что прошу временного освобождения с исключительной целью ухаживать за больным сыном. Вл. Пуришкевич».

Вскоре в Совете комиссаров Петроградской коммуны обсуждался декрет об амнистии в ознаменование дня международной пролетарской солидарности — 1 Мая. Представитель Комиссариата юстиции А. И. Свидерский указал, что освобождению подлежит и Пуришкевич, в политических настроениях которого в последнее время будто бы замечался перелом. Пуришкевич (находившийся в то время по милости советских людей на свободе), узнав о выступлении А. И. Свидерского, «обиделся» и опубликовал в газете опровержение, в котором, между прочим, заявил: «Не вхожу в подробности прений, касавшихся моего освобождения, оставляя на ответственности говоривших все, что ими было сказано обо мне. Скажу кратко: я не Рузский, не Гучков и не Шульгин, чтобы лягать отказавшегося от трона бывшего государя… И я менее, чем кто-либо, способен быть «апологетом» Советской власти… Я остался тем же, чем был, само собой разумеется, не изменившись ни на йоту».

И все же этот любитель «твердой» монархистской власти был по амнистии освобожден. Так же как Краснов, Пуришкевич по-своему оценил великодушие народа. Он отправился на юг, в стан монархистской контрреволюции, и продолжал бороться против революции вплоть до своей смерти в 1920 г.

Крупным политическим процессом был и суд над Доррером в Ташкенте.

В ночь на 28 октября 1917 г. попытку предотвратить переход власти в руки рабочих и солдат предпринял Туркестанский комитет Временного правительства. По приказу генерального комиссара Временного правительства генерала П. А. Коровиченко отряд юнкеров и казаков окружил в Ташкенте «Дом свободы» и арестовал находившихся там председателя Совета рабочих и солдатских депутатов и некоторых членов исполнительного комитета. Одновременно были произведены нападения на казармы революционных 2-го и 1-го Сибирских полков и на гарнизон крепости. Юнкера разоружили солдат 2-го полка и заняли крепость. Солдаты 1-го полка оказали вооруженное сопротивление нападавшим. Возмущенные контрреволюционной диверсией рабочие, красногвардейцы и революционные солдаты Ташкента поднялись против контрреволюционеров. Сражение длилось четыре дня. На рассвете 1 ноября юнкера сложили оружие. Власть перешла в руки Совета. Главари мятежа были арестованы.

30 ноября Совет Народных Комиссаров Туркестанского края постановил образовать Временный революционный выборный суд присяжных и передать ему на рассмотрение дело о вдохновителях, руководителях и активных участниках контрреволюционного выступления 28 октября — 1 ноября.

3 декабря в зале Военного собрания Ташкента открылось первое заседание народного революционного суда. Слушалось дело арестованного 1 ноября помощника генерального комиссара Временного правительства в Туркестанском крае графа Г. И. Доррера.

Судейская коллегия постановлением Совнаркома Туркестанского края от 30 ноября была утверждена в следующем составе: председатель — представитель адвокатуры И. В. Чарковский, товарищи председателя — Агапов (комиссар внутренних дел Туркестанского края) и Агеев (представитель исполкома Совета), члены суда — Солдатов (от Центрального бюро профессиональных союзов) и Беловицкий (от Совета крестьянских депутатов Ташкентского уезда).

15 присяжных заседателей были избраны Ташкентским Советом рабочих и солдатских депутатов, Центральным бюро профсоюзов, полковыми комитетами 1-го и 2-го Сибирских полков, первой, второй и третьей дружинами, саперной ротой, тремя артиллерийскими батареями и Советом крестьянских депутатов. Это были преимущественно участники боев за Советы.

Общественными обвинителями выступали: видный деятель большевистской организации, председатель Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов И. С. Тоболин и товарищ председателя Совета, меньшевик-интернационалист Вайнштейн. Союз адвокатов города назначил двух защитников — Шермана и Штейн (женщину-адвоката).

Открывая заседание суда, председатель И. В. Чарковский разъяснил в своей речи собравшимся, чем новый суд отличается от старого, дореволюционного суда. В народном революционном суде, сказал он, дело рассматривают коллегия судей в составе 5 человек и 15 присяжных заседателей — представителей народа, которые решают «не по букве закона, а по совести». Решение их обжалованию не подлежит. Коллегия судей должна лишь следить за тем, чтобы судебный процесс протекал правильно, чтобы строго соблюдались интересы как обвинения, так и защиты.

Председатель сообщил также, что в новом суде, как суде народном, помимо обвинителей, защитников, свидетелей может выступить любое лицо из публики — как на стороне обвинения, так и на стороне защиты.

Далее Чарковский разъяснил, что революционный суд может применять в качестве наказания лишение политических прав, лишение свободы на срок от одного года до 20 лет, а в особых случаях приговаривать к пожизненному заключению и лишению всех прав.

После этого председатель суда призвал присяжных заседателей при рассмотрении дела быть внимательными и беспристрастными, судить по совести и потребовал от них торжественного обещания выполнять эти указания. Народные представители торжественно обещали судить по совести.

Рассмотрение дела, по существу, началось с выступления общественного обвинителя председателя Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов И. С. Тоболина, который также подчеркнул роль и значение нового суда и прежде всего его подлинную народность «Обвиняемого, — заявил он, — будет судить в этом суде сам народ, и не по писаным законам, а с точки зрения общественной». Тоболин привел факты контрреволюционной деятельности Доррера, представил суду ряд документов, подтверждающих, что подсудимый является одним из вдохновителей и организаторов попытки подавить народное революционное движение. Характеризуя личность подсудимого, обвинитель отметил, что за свою антинародную деятельность Доррер по требованию общественных организаций был отстранен в Ашхабаде от должности комиссара Временного правительства. Оставшись не у дел в Ашхабаде, Доррер связался с генералом Коровиченко, посланным Временным правительством в Ташкент с карательной экспедицией, и стал его помощником в подавлении революционного движения в Туркестане. Доррер, в частности, принимал активное участие в руководстве контрреволюционным выступлением 28 октября. Обвинитель представил суду доклад Доррера Временному правительству, написанный им, когда он находился уже под арестом. Доррер призывал Временное правительство немедленно прислать войска в Ташкент для подавления революции. Обвинитель потребовал приговорить Доррера к лишению свободы на 20 лет.

Слово получил подсудимый, в прошлом адвокат. Прежде всего он стал критиковать порядок судопроизводства в новом суде, заявив, что он не соответствует общепринятым судебно-правовым нормам. По его делу не производилось предварительного расследования, и поэтому он только на суде, из речи обвинителя, узнал, в чем его обвиняют. Однако Доррер вынужден был признать, что, хотя по его делу не велось формального следствия, тем не менее он, как юрист, понимает, в чем его обвиняют.

— Меня обвиняют в том, что по заранее обдуманному заговору я выступил против интересов народа, — сказал Доррер.

Отвергая это обвинение, подсудимый объяснил, что он был лишь помощником генерального комиссара Коровиченко, который управлял краем единолично, на правах наместника. Все решения, которые привели к вооруженному столкновению, Коровиченко принимал сам. С некоторыми из этих решений он, Доррер, якобы не был согласен.

— Если меня обвиняют в содействии кровавому столкновению, — заявил он, — то я это отвергаю, если же меня обвиняют в том, что я боролся с большевизмом, то это правда…

Судебное разбирательство происходило 3–5 декабря 1917 г. при активном участии всех присутствовавших на процессе — обвинителей, защитников, присяжных заседателей, свидетелей, вызванных судом, и лиц, пришедших на суд по собственной инициативе. Все они горячо обсуждали обстоятельства дела.

Когда некая Смельницкая, свидетель «из публики», заявила, что Доррер в феврале — марте 1917 г. был одним из активных участников революции в Ашхабаде, другой свидетель, находившийся в суде, потребовал слова и заявил, что Доррер, будучи комиссаром Временного правительства в Ашхабаде, проводил антинародную, буржуазную линию. Он, например, назначил миллионера Дубского комиссаром в Форт Александровск (ныне Форт Шевченко)…

Председатель суда И. В. Чарковский сдерживал страсти, разгоравшиеся на суде, призывал стороны избегать острой полемики, чтобы не оказать давления на присяжных. Вместе с тем суд детально, с полной объективностью выяснял и устанавливал точные данные о конкретных преступлениях подсудимого.

После допроса свидетелей председатель суда снова предоставил слово обвинителю И. С. Тоболину. Обращаясь к присяжным, Тоболин призвал их вынести решение о виновности Доррера, игравшего роль «первой скрипки» при Коровиченко.

Далее с защитительной речью выступил сам подсудимый, который пытался изобразить свою деятельность как деятельность, направленную «на пользу обществу».

Защитники Штейн и Шерман просили о снисхождении к подсудимому.

В своем последнем слове подсудимый Доррер заявил, что он понял теперь: «большевизм — это широкое народное течение» — и что была допущена «громадная ошибка», когда пытались бороться с большевизмом.

Суд удалился на совещание для выработки вопросов, на которые доллшы были ответить присяжные. Вопросы были обсуждены сторонами, окончательно сформулированы и переданы присяжным. После полуторачасового совещания присяжных были оглашены их ответы на следующие вопросы:

На вопрос, виновен ли Доррер в том, что своими действиями способствовал обстрелу революционных солдат крепости, ответ присяжных гласил: «Нет, не виновен».

На вопрос, виновен ли Доррер в том, что своими действиями способствовал разоружению 1-го и 2-го Сибирских полков, зная, что это может вызвать кровопролитие, присяжные ответили: «Да, виновен, но заслуживает снисхождения».

На вопрос, виновен ли Доррер в том, что своими действиями способствовал вооружению контрреволюционных групп гражданского населения Ташкента, присяжные пришли к выводу: «Нет, не виновен».

Затем суд удалился на совещание для вынесения приговора, и через час председатель суда объявил:

— Временный революционный суд, рассмотрев дело о Георгии Иосифовиче Доррере, определил: подвергнуть Доррера лишению свободы на три года и четыре месяца с лишением политических прав на тот же срок.

Формы устройства суда и судопроизводства по делу Доррера отличались от форм устройства суда и правил судопроизводства, установленных первым декретом о суде от 22 ноября 1917 года. Каждый из прошедших первых пооктябрьских судебных процессов по делам о контрреволюции в стране (в Петрограде, Москве, Ташкенте, на Украине) отличался своеобразием. Но всем им было присуще одно: это были подлинно демократические народные суды, в которых торжествовали справедливость, объективность, гуманизм победившего в Октябре рабочего класса.

Глава третья. Обострение социально-политической обстановки в стране весной и летом 1918 г

1. Начало иностранной военной интервенции и резкая активизация антисоветских политических центров

В конце 1917 — начале 1918 г. важнейшим жизненным вопросом для Советской Республики был вопрос о мире с Германией. Советское правительство во главе с В. И. Лениным считало необходимым заключить с Германией мирный договор и, получив передышку, использовать ее для укрепления государства рабочих и крестьян. Эта ленинская политика встретила яростное противодействие внутренней и внешней контрреволюции.

Переговоры о мире с Германией начались еще в декабре 1917 г. Свои грабительские требования германские империалисты подкрепляли силой. 18 февраля, нарушив условия перемирия, заключенного с Советским правительством 21 декабря 1917 г., они начали наступление, оккупировали значительную часть западных районов страны и создали непосредственную угрозу Петрограду. Повсюду на захваченных территориях оккупанты ликвидировали советский строй, восстанавливали власть капиталистов и помещиков.

Героическое сопротивление защитников Советской власти, в том числе отрядов молодой Красной Армии, заставило кайзеровских генералов согласиться на возобновление мирных переговоров. Чтобы сохранить завоевания Великой Октябрьской социалистической революции, Советское правительство вынуждено было согласиться на тяжелые условия мира, продиктованные германскими империалистами. 3 марта 1918 г. советская делегация подписала в Брест-Литовске мирный договор со странами австро-германского блока— Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Страна получила долгожданную передышку от войны. Расчеты международного империализма с помощью германских штыков свергнуть Советскую власть провалились. Советская Россия, по выражению Ленина, получила время для собирания сил.

Империалисты Антанты пытались сорвать мирную передышку, завоеванную Страной Советов. С этой целью они начали открытую военную интервенцию против Советской России.

9 марта английский десант занял Мурманский порт, а 18 марта туда вошел французский крейсер «Адмирал Об». 5 апреля во Владивостоке высадились японские и английские войска, а также американские и французские воинские части.

25 мая началось антисоветское выступление чехословацкого корпуса, состоявшего из 50 тысяч военнопленных австро-венгерской армии. Советское правительство разрешило этим войскам по их просьбе отправиться через Владивосток из России. Эшелоны с чехословаками растянулись от Пензы до Владивостока. Но державы Антанты спровоцировали чехословаков на антисоветский мятеж. В короткое время чехословацкие войска захватили важные центры Сибири, Урала, Среднего Поволжья и поддержали местные контрреволюционные силы, боровшиеся против Советов.

14 июня Советское правительство выразило протест представителям США, Англии и Франции в связи с незаконным пребыванием в советских территориальных водах военных кораблей Антанты. Но интервенция усиливалась с каждым днем.

2 августа англичане захватили Архангельск, 3 августа высадили новый десант во Владивостоке, а 4 августа английские войска вступили в Баку.

Империалисты поддерживали всех, кто готов был выступить против Советской власти, и в широких масштабах организовали подрывную работу внутри страны. С этой целью они использовали свергнутые эксплуататорские классы, кулачество, представителей различных контрреволюционных партий и групп. Без такой помощи интервентов внутренняя контрреволюция не могла бы продолжать гражданскую войну против народа.

Положение осложнялось еще и тем, что весной 1918 г. в России разразился тяжелый продовольственный и хозяйственный кризис. Население городов голодало. Из-за отсутствия сырья и топлива промышленные предприятия закрывались. Не хватало продовольствия для армии. ВЦИК и Совнарком издали декрет о продовольственной диктатуре. Весь хлеб в стране был взят на учет. Крестьяне должны были продавать его государству по твердым ценам для централизованного снабжения населения и армии. Однако основные держатели товарного хлеба — кулаки — отказывались делать это, укрывали запасы хлеба, выступали против хлебной монополии.

Партия призвала трудящихся к решительному походу против кулачества. В декрете ВЦИК и СИК от 13 мая говорилось: «Остается единственный выход: на насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба. Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках крестьянина, за исключением количества, необходимого на обсеменение его полей и на продовольствие его семьи до нового урожая». ВЦИК и СНК потребовали, чтобы кулаки немедленно сдали все излишки хлеба, и призвали всех трудящихся и не имевших излишков хлеба крестьян «к немедленному объединению для беспощадной борьбы с кулаками».

В соответствии с декретом Советского правительства от 11 июня в деревне стали создаваться комитеты бедноты (комбеды), которые должны были организовывать бедноту на борьбу с кулачеством, содействовать изъятию хлебных излишков у кулаков, отбирать у кулачества излишки земли, инвентаря, тягловой силы и распределять их среди бедноты. В помощь бедноте из городов направлялись отряды рабочих.

В деревне развернулась острейшая классовая борьба. Кулачество становилось главной опорой контрреволюции. По данным ВЧК, в 1918 г. кулаки организовали 245 контрреволюционных восстаний и выступлений, имевших кровавые последствия.

В этой трудной обстановке резко активизировали подрывную деятельность все антисоветские силы. Возникали политические объединения и контрреволюционные центры, ставившие своей целью захват государственной власти. Они различались главным образом своей ориентацией на тот или другой лагерь империалистических хищников.

Первым политическим объединением, направлявшим антисоветские движения в стране, был созданный в Москве в марте 1918 г. нелегальный «Правый центр». В его образовании участвовали представители ЦК кадетской партии и существовавших еще со времен керенщины «Совета общественных деятелей» (объединявшего самые реакционные круги буржуазии и интеллигенции), Торгово-промышленного комитета (объединения крупных промышленников, финансистов, торговцев) и «Союза земельных собственников» (объединения помещиков и крупных кулаков). На организационных совещаниях по созданию «Правого центра» присутствовали: от «Совета общественных деятелей» — бывший товарищ царского министра внутренних дел Д. М. Щепкин, бывший товарищ министра внутренних дел С. М. Леонтьев, буржуазный публицист А. С. Белоруссов (Белевский); от кадетской партии — профессор П. И. Новгородцев, Н. И. Астров, В. А. Степанов, А. А. Червен-Водали; от Торгово-промышленного комитета — известные промышленники, фабриканты С. А. Морозов, И. А. Бурышкин, А. М. Невядомский, М. М. Федоров; от «Союза земельных собственников» — бывший царский министр А. В. Кривошеий, член царского государственного совета В. И. Гурко, помещик И. Б. Мейснер; от монархистских групп — Л. Л. Кисловский и А. П. Рогович (бывший товарищ обер-прокурора Святейшего синода). Кроме того, в образовании «Правого центра» участвовали профессор П. Б. Струве, князья Г. Н. и Е. Н. Трубецкие. Руководителями объединения стали Новгородцев, Кривошеий, Гурко и Леонтьев.

«Правый центр» ставил задачу сплотить наиболее реакционные силы, чтобы после предполагаемого свержения власти Советов захватить руководство страной. Большинство деятелей этого объединения придерживалось германской ориентации. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией впоследствии отмечала: «Германофильский «Правый центр», считавший возможным, в случае вступления в переговоры с немцами, добиться пересмотра Брест-Литовского договора, вступил летом 1918 г. в переговоры с представителями германского посольства в Москве о возможности путем оккупации Центральной России свержения Советской власти и образования дружественного Германии правительства. Переговоры эти не привели к определенным результатам исключительно под влиянием колебаний немецкой политики, так как наряду с уклончивыми ответами на поставленные немцам вопросы о возможности и условиях пересмотра Брест-Литовского договора германский представитель высказался против оккупации Центральной России и обмолвился крылатой фразой: «Этого спектакля мы русской буржуазии не дадим…» Представители «Правого центра» вели тогда переговоры и с представителями Антанты в Москве и Петербурге, причем с представителями Франции от имени «Правого центра» говорили В. И. Гурко и Е. Н. Трубецкой, и представитель французского правительства предложил «Правому центру» через Е. Н. Трубецкого известную сумму денег за согласование политики «Правого центра» с политикой Антанты».

Вскоре в «Правом центре» начались разногласия. Эти разногласия закончились выходом многих его деятелей из организации и образованием в мае — июне 1918 г. объединения под названием «Национальный центр», ориентировавшегося на страны англофранцузского блока и США. Деятельность «Правого центра» стала замирать, и вскоре он вовсе прекратил существование.

В создании «Национального центра» участвовали кадеты Н. И. Астров, В. А. Степанов, Н. Н. Щепкин, впоследствии к ним присоединились А. А. Червен-Водали, видный церковный деятель А. В. Карташев, бывший товарищ министра просвещения Временного правительства О. П. Герасимов, представитель Торгово-промышленного комитета М. М. Федоров и представитель «Совета общественных деятелей». Первым председателем «Национального центра» был земский деятель октябрист Д. Н. Шипов, а после его ареста в начале 1919 г. председателем стал бывший член Государственной думы кадет Н. Н. Щепкин. По захмыслу учредителей «Национального центра» он должен был стать штабом, направляющим деятельность всех правых групп, борющихся с Советской властью. Этот центр поддерживал сношения с белыми генералами, воевавшими против Советской республики, и с подпольными военными группами, имевшимися в тылу.

Одновременно с объединением правых группировок происходил и процесс консолидации так называемых демократических антисоветских групп. Этот процесс закончился образованием в Москве. «Союза возрождения России», в который вошли представители партий народных социалистов, некоторые меньшевики-оборонцы, правые эсеры и часть кадетов. Основателями его были: народные социалисты Н. В. Чайковский, В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, правые эсеры Н. Д. Авксентьев, И. И. Бунаков-Фундаминский, несколько меньшевиков-оборонцев, кадеты Н. И. Астров, Н. М. Кишкин и Д. И. Шаховской, а также профессор С. П. Мельгунов.

Помимо «Национального центра» и «Союза возрождения России» в масштабе всей страны действовали тогда и другие нелегальные антисоветские организации (например, савинковский «Союз защиты родины и свободы»). Активизировались также буржуазно-националистические и кулацкие организации на окраинах страны. Все эти силы, в том числе и международные империалисты, действуя в союзе с «демократами», «учредиловцам», использовали их как удобное прикрытие своих целей.

2. Контрреволюция создает антисоветские «правительства»

В Сибири и на Дальнем Востоке на первый план вышли правые эсеры, имевшие здесь значительное влияние среди буржуазии и интеллигенции, а также среди зажиточного крестьянства. Созванный контрреволюционерами 6 декабря 1917 г. в Томске чрезвычайный съезд объявил, что до созыва всесибирского учредительного собрания и образования общесибирской «демократической власти»

Сибирь (включая Дальний Восток) должна управляться Временной сибирской областной думой. Избранный на съезде исполнительный орган думы — Временный сибирский областной совет — состоял почти целиком ив правых эсеров.

Томский Совет рабочих и солдатских депутатов в ночь на 26 января 1918 г. объявил областную думу распущенной и арестовал нескольких ее членов. Арестованных посадили в вагой, вывезли на станцию Тайга и отпустили, запретив возвращаться в Томск.

В это время около 30 членов областной думы, оставшихся в городе, собрались на частной квартире и поспешно «избрали» так называемое «Временное сибирское правительство», объявившее себя «единственной властью автономной Сибири». В это «правительство», возглавляемое правым эсером П. Я. Дербером, были «зачислены»: П. В. Вологодский (кадет по убеждениям, принятый эсерами после Февральской революции в свою партию), В. М. Крутовский, А. А. Краковецкий (участник юнкерского восстания в Петрограде), А. Е. Новоселов, И. А. Михайлов, И. И. Серебренников, М. Б. Шатилов и другие.

Вскоре большая часть «правительства на колесах» выехала на Дальний Восток, потом в Северную Маньчжурию (в Харбин). Дербер повсюду вел переговоры с представителями «союзников», добиваясь их помощи и признания своего «правительства». Но на его пути стояли такие же авантюристические организации и отдельные лица, претендовавшие на власть. Одним из них был генерал Д. Л. Хорват — управляющий Китайско-Восточной железной дороги, имевший влияние среди крупной буржуазии Дальнего Востока. На ее средства Хорват сформировал в Харбине антисоветский отряд, который состоял при контрреволюционном «Дальневосточном комитете активной защиты родины и Учредительного собрания», образованном русскими дельцами в Харбине в феврале 1918 г.

Другим «претендентом» выступал деятель «Совета Союза казачьих войск» есаул Г. М. Семенов, провозгласивший себя атаманом Забайкальского казачьего войска. На средства «союзников» (главным образом Японии) Семенов сформировал из разношерстного сброда (реакционных казаков, китайцев-хунхузов и т. п.) «особый манчьжурский отряд». Первым его актом было нападение в январе 1918 г. на станцию Маньчжурия. Здесь Семенов со своей бандой перепорол нагайками десятки жителей, захватил и замучил ряд советских активистов. Трупы убитых членов Совета семеновцы в запломбированном вагоне отправили в Читу в адрес Совета рабочих и солдатских депутатов.

В это же время на Дальнем Востоке активно выступал есаул И. П. Калмыков, избранный в январе 1918 г. атаманом уссурийского казачьего войска. Организованная им банда головорезов также содержалась на японские средства. Она нападала на советские учреждения, в случае неудач скрывалась на китайскую территорию и оттуда снова совершала набеги.

Участник американской интервенции на Дальнем Востоке и в Сибири генерал-майор Уильям Грейвз, встречавшийся с Семеновым и Калмыковым в 1918–1920 гг., характеризовал их как убийц, грабителей и беспутных людей. В книге «Американская авантюра в Сибири» Грейвз писал: «Семенов финансировался Японией и не имел никаких убеждений, кроме сознания необходимости поступать по указке Японии… Он поступал так потому, что не мог бы продержаться в Сибири и недели, если бы не опирался на поддержку Японии». И этот-то Семенов — предатель и преступник, состоявший на содержании иностранцев, — по свидетельству Грейвза, также всегда вел разговоры о «возрождении родины». А о Калмыкове Грейвз писал: «Калмыков был самым отъявленным негодяем, которого я когда-либо встречал, и я серьезно думаю, что, если внимательно перелистать энциклопедический словарь и посмотреть все слова, определяющие различного рода преступления, то вряд ли можно будет найти такое преступление, которого бы Калмыков не совершил. Япония в своих усилиях «помочь русскому народу» снабжала Калмыкова вооружением и финансировала его… Там, где Семенов приказывал другим убивать, Калмыков убивал своею собственной рукой, и в этом заключается разница между Калмыковым и Семеновым».

Англичане своим ставленником в Сибири сделали А. В. Колчака. Вице-адмирал Колчак во время войны 1914–1918 гг. (день объявления которой он встретил, по его собственным словам, как «один из самых счастливых и лучших дней») командовал минной флотилией на Балтийском море, затем был командующим Черноморским флотом. После Февральской революции Колчак своей резко контрреволюционной позицией вызвал возмущение матросов и по их требованию был отстранен от командования флотом. Временное правительство по просьбе США 28 июня 1917 г. командировало его в Соединенные Штаты как специалиста по минному делу. Не найдя «достойного» для себя места в России, Колчак начал тайные переговоры с представителями правительств США и Англии о своей службе в их вооруженных силах и на флоте. С американским адмиралом Д. Гленоном он договаривался об участии в операциях военно-морского флота США в Средиземном море; английское же военное министерство предложило ему командовать сухопутными войсками в Месопотамии. Колчак принял данное предложение и перешел на английскую службу. Но еще до прибытия Колчака в Месопотамию империалистические заправилы Англии решили, что он будет полезнее для них в России в качестве руководителя вооруженной борьбы против Советской власти. По предложению английского правительства Колчак отправился на Дальний Восток. Сибирское «правительство» Дербера пригласило его войти в свой состав, но Колчак отказался, выжидая более подходящей обстановки.

После чехословацкого мятежа политическая ситуация в Сибири и на Дальнем Востоке изменилась. Воспользовавшись этим, контрреволюционные силы перешли в наступление.

Когда в ночь на 26 мая 1918 г. мятежники захватили станцию Новониколаевск (ныне Новосибирск), эсеровские дружины вместе с бывшими офицерами арестовали городской Совет депутатов. Находившиеся в Новониколаевске члены Учредительного собрания эсеры П. Я. Михайлов, Б. Д. Марков, М. Я. Линдберг и председатель Томской земской управы В. О. Сидоров заявили, что они уполномочены «Временным сибирским правительством» (Дербера) организовать управление на территории, очищенной от большевиков, и держать в своих руках власть, пока обстоятельства не позволят приехать самому «правительству». Эта группа эсеров образовала «Западносибирский комиссариат» с «правительственным аппаратом», в котором работали и кадеты. Эсеровские мятежники действовали в согласии с командованием чехословаков и вместе с ними захватывали сибирские города. Вначале новое правительство находилось в Новониколаевске, затем в захваченном чехословаками 8 июня Омске.

Примерно в то же время в Сибири возникло еще одно «правительство», на этот раз снова в Томске. 31 мая, когда советские органы в связи с наступлением белочехов эвакуировались, власть в городе захватили белогвардейцы.

Члены бывшей сибирской областной думы, в свое время, как уже отмечалось, разогнанной Томским Советом, уполномочили наличных членов «Временного сибирского правительства» (Дербера) приступить к исполнению обязанностей. Таковых оказалось пять: П. В. Вологодский, Г. Б. Патушинский, И. А. Михайлов, М. Б. Шатилов, В. М. Крутовский. Они-то и провозгласили себя общесибирской властью и образовали «министерский аппарат».

Новое сибирское «правительство» объявило о независимости Сибири и аннулировало все декреты Советской власти. Оно проводило явно реакционную политику, попав под влияние белого офицерства (начальников воинских гарнизонов, командиров, казачьих атаманов) и буржуазии. Главную роль в «правительстве» играл ловкий адвокат, бывший кадет П. В. Вологодский. Эсеровский «Западносибирский комиссариат» был ликвидирован.

Между тем 29 июня чехословацкие легионеры захватили Владивосток и тотчас же туда из Харбина прибыли П. Я. Дербер и члены его «кабинета». Дербер объявил свою группу «Временным правительством автономной Сибири». Одновременно неподалеку генерал Хорват со своим «кабинетом министров» провозгласил себя «верховным правителем России».

Начавшиеся между всеми этими «правительствами» столкновения закончились тем, что Вологодскому удалось уговорить Дербера и Хорвата уступить «власть» томскому общесибирскому правительству.

На территории Поволжья, в Самаре, под защитой чехословацких мятежников образовалась еще одна «всероссийская власть» — Комитет членов Учредительного собрания (Комуч). В состав «правительства», созданного Комучем, вошли: Е. Ф. Роговский (председатель и управляющий ведомством государственной охраны), П. Д. Климушкин (ведомство внутренних дел), Д. Ф. Раков (ведомство финансов), П. Г. Маслов (ведомство земледелия),В. И. Алмазов (ведомство продовольствия), М. А. Веденяпин (ведомство иностранных дел), А. С. Былинкин (ведомство юстиции), В. Н. Филипповский (ведомство торговли и промышленности), И. М. Майский (ведомство труда), И. П. Нестеров (ведомство путей сообщения), П. Г. Белозеров (ведомство почт и телеграфов), В. С. Абрамов (ведомство государственных имуществ и госконтроль), полковник Н. А. Галкин (военное ведомство), Е. Е. Лазарев (ведомство просвещения). Кроме того, от президиума Комитета членов Учредительного собрания в правительство («Совет управляющих ведомствами») вошли: председатель комитета В. К. Вольский и два товарища председателя — М. Я. Гендельман и В. Г. Архангельский.

Доминировали в самарском правительстве эсеры, сделавшие Поволжье центром своей деятельности. 19 сентября в Самару прибыл эсеровский лидер Виктор Чернов.

Власть Комуча в результате временных августовских побед белочехов и так называемой «народной» армии самарского правительства распространилась на Казанскую, Самарскую, часть Уфимской, Симбирской и отдельные уезды Саратовской и Пензенской губерний.

Оживший вновь и захвативший 3 июля 1918 г. Оренбург атаман Дутов и войсковой округ уральского казачества объявили о своем подчинении самарскому «правительству». При Комуче обосновались миссии иностранных государств (американская, французская, английская, японская и др.), хотя официально правительство Комуча ими признано не было.

2 августа на Севере России, в Архангельске, при поддержке англичан образовалось еще одно антисоветское правительство — «Верховное управление Северной области», возглавляемое лидером партии народных социалистов Н. В. Чайковским. В его состав вошли эсеры С. С. Маслов, А. И. Гуковский, Т. А. Мартюшин, Я. Т. Дедусенко, М. А. Лихач, А. А. Иванов и кадеты — товарищ городского головы Вологды П. Ю. Зубов, заместитель председателя Архангельской городской думы Н. А. Старцев. «Главнокомандующим» русскими вооруженными силами был назначен английский агент, капитан второго ранга Г. Е. Чаплин.

Под покровительством империалистов обоих лагерей на территории бывшей Российской империи образовывались и другие антисоветские «правительства».

В июле 1918 г. контрреволюционные элементы подняли восстание в Ашхабаде. Мятеж быстро распространился по всей Закаспийской области, охватив крупнейшие города — от Красноводска до Мерва.

Восставшие ликвидировали советские органы управления и создали новые во главе с Временным исполнительным комитетом, председателем которого стал член партии правых эсеров с 1905 г. Ф. А. Фунтиков. Среди руководителей восстания были эсеры и меньшевики (Татаринов, В. Дохов, Доменнюк), к которым примкнули кадетские (граф Алексей Доррер) и авантюристические (В. Г. Кун, С. Л. Дружкин) элементы, а также туркменские буржуазно-националистические деятели и офицеры текинских конных частей (Ораз-Сердар, Хаджи-Мурат, Овезбаев).

В Закаспийскую область выехал видный большевик, народный комиссар труда Туркестанской республики П. Г. Полторацкий. Но мятежники, заманив его «для беседы с Фунтиковым», арестовали. В письме из тюрьмы к рабочим П. Г. Полторацкий 21 июля писал: «Умереть не важно, но слишком больно и тяжело чувствовать то, что часть демократии, подпав под влияние белогвардейцев, своими же руками роет себе могилу, совершая преступное дело перед теми славными борцами, которые, не щадя своей жизни, шли гордо и сейчас идут на борьбу за светлое будущее социализма. Переходя к вопросу ашхабадского и туркестанского движения и анализируя его…тонкости, я во всеуслышание заявляю, что движение, возглавляемое ашхабадскими контрреволюционерами, идет под эгидой… империализма… Их лакеи, продав себя за тридцать сребреников… отуманивая рабочий класс, руками же рабочих прочищают путь… империализму… Никогда в истории не обманывали так ловко и нагло рабочий класс. Не имея сил разбить рабочий класс в открытом и честном бою, враги рабочего класса к этому делу стараются приобщить самих же рабочих. Вам говорят, что они борются с отдельными личностями, а не с Советами. Наглая ложь! Не верьте, преступно обманывают рабочий класс. Наружу вылезли все подонки общества: офицерство, разбойники, азисханы, эмир бухарский. Спрашивается, что, вся эта контрреволюционная челядь защищать пошла поруганные права рабочего класса? Да нет! Сто раз нет! Не верьте, не верьте. Вас обманывают. Товарищи рабочие, опомнитесь, пока еще не поздно! Вы еще пока вооружены, есть силы. В ваших руках аппарат передвижения, в ваших руках вся жизнь города, и вам только лишь необходимо сознание и организованность. Не давайте себя взять окончательно в руки контрреволюции, ибо тогда будет слишком трудно и опять потребуется много жертв. Берите пример со своих братьев-оренбургцев, они уже два месяца бастуют, не давая ни одного паровоза, ни одного человека для преступно-кошмарного дела (имеется в виду сопротивление рабочих атаману Дутову, захватившему Оренбург. — Д. Г.). Смело! Дружными рядами вставайте на защиту своих интересов, поддержите еще не совсем запачканное Красное знамя». Страстное большевистское слово П. Г. Полторацкого не было услышано. Заговорщики подло убили его. В Ашхабаде продолжались дикие расправы с большевиками и советскими работниками. В ночь на 23 июля банда, называвшая себя «летучим боевым отрядом партии социалистов-революционеров», во главе с Гаудицем и Ф. А. Фунтиковым явилась в комендантское помещение и увела с собой девять арестованных ашхабадских советских комиссаров. Они были расстреляны на перегоне между станциями Гяуре и Анау неподалеку от Ашхабада. В расстреле принимали участие Фунтиков, Гаудиц и комендант Ашхабада, бывший прапорщик М. И. Худоложкин. От рук людей, называвших себя защитниками демократии, погибли: председатель Закаспийского областного Совнаркома, железнодорожный рабочий, участник революции 1905 г. эсер-максималист В. Т. Телия, комиссар продовольствия, рабочий, первый организатор большевистских групп в Ашхабаде Я. Е. Житников, комиссар финансов левый эсер Н. И. Розанов, военный комиссар большевик С. М. Молибожко, председатель Ашхабадского Совета рабочий-большевик В. М. Батминов, бывший председатель Уральского облисполкома левый эсер Д, Б. Колостов, случайно задержанный мятежниками в поезде, идущем через Ашхабад, большевик Смелянский, ехавший вместе с Колостовым, член бакинской организации большевистской партии с 1905 г. А. А. Хренов, также задержанный в поезде; один из командиров советских войск П. И. Петросов.

Уже в первых боях с советскими войсками закаспийская контрреволюция потерпела поражение. Тогда мятежники обратились за помощью к английским империалистам, пристально следившим за событиями в Туркестане.

19 августа Дохов, «министр иностранных дел в правительстве Фунтикова», подписал в Мешхеде (Персия) с английским генералом Уилфридом Маллесоном договор, по которому англичане брали на себя военную и финансовую поддержку мятежников, получив взамен «право» на оккупацию Закаспия. Так Антанта создала еще один плацдарм для вторжения в Россию.

Большую поддержку внутренней контрреволюции оказывали и германские империалисты. Оккупировав еще во время февральского наступления 1918 г. Прибалтику, они поддержали здесь местных буржуазных националистов, которые при их помощи пришли к власти. В Латвии утвердился «национальный совет» во главе с лидером кулацкой партии Ульманисом, в Эстонии — буржуазное правительство Пятса, в Литве — буржуазно-националистическое правительство Вольдемараса.

Пользуясь тяжелым положением страны, немцы, вопреки условиям Брест-Литовского мирного договора, захватывали все новые советские территории. Весною и летом 1918 г. они оккупировали Грузию, Крым, вошли в Новороссийский порт, заняли Таганрог, Ростов, вторглись в Донскую область. Союзница Германии Турция захватила Армению.

В январе 1918 г. Украинская Центральная рада, чтобы удержаться у власти, вступила в сепаратные «дипломатические отношения» с германскими империалистами и их союзниками. Германская коалиция признала Раду и поддержала ее, когда та уже находилась в состоянии полного развала. 27 января между «сторонами» был подписан мирный договор, тайными пунктами которого предусматривались поставки немцам и австрийцам огромного количества хлеба, мяса, сырья. В двадцатых числах февраля крупные силы австро-германских войск под предлогом «защиты Центральной рады от большевиков» двинулись на Советскую Украину. В обозе оккупантов следовала недобитая «армия» Рады под командованием «социалиста» Симона Петлюры. Преодолев сопротивление украинских советских войск, немцы 1 марта 1918 г. захватили Киев, а затем оккупировали и остальную Украину.

На Украине правила Центральная рада и ее правительство — «Совет народных министров», в состав которого вошли шесть представителей партии украинских социал-демократов и один социалист-«самостийник». На словах оно обещало провести демократические и социалистические преобразования, осуществить социализацию земли, ввести 8-часовой рабочий день и т. п. На деле же оно было буржуазным правительством, опиравшимся на штыки иностранных оккупантов.

Центральная рада аннулировала советские законы о национализации промышленности, банков, о труде, тормозила решение основного вопроса, волновавшего крестьян, — закрепления за ними земли, полученной в результате Великой Октябрьской социалистической революции. Командование немецких оккупационных войск непрестанно требовало от Рады поставок продовольствия, выполнения всех взятых ею на себя обязательств и предлагало для этого восстановить помещичьи владения.

Оккупанты заставляли крестьян возвращать захваченные у помещиков земли и имущество, разгоняли Советы, профессиональные организации рабочих, расстреливали и вешали трудящихся, выражавших недовольство оккупационным режимом.

Центральная рада, пригласившая иностранных интервентов, стала марионеткой в их руках, потеряла всякое влияние на народные массы. Даже основная социальная опора буржуазных националистов — кулаки, подвергавшиеся грабежу оккупантов, отвернулись от нее. За «игру в социализм» Радой были недовольны и буржуазия и помещики. В конце концов она стала ненужной и немецким оккупантам, которые обходились без ее услуг в грабеже украинского народа.

Кризис власти был разрешен немцами в союзе с украинскими помещиками, выдвинувшими идею воссоздания гетманства. Созванный в Киеве украинским «Союзом земельных собственников» и помещичье-кулацкой «Украинской демократическо-хлеборобской партией» съезд землевладельцев «избрал» 29 апреля ставленника оккупантов — одного из потомков последнего гетмана, помещика и генерала П. П. Скоропадского, гетманом Украины. Центральная рада была ликвидирована. На значительной части Украины практически был восстановлен монархический режим.

Захватив Украину, немецкие оккупанты двинулись через Донецкий бассейн в Донскую область и на Северный Кавказ. Недостаточно организованные красногвардейские и партизанские советские отряды не могли оказать должного отпора германской армии и отступили.

Положение Советской власти на Дону стало крайне тяжелым. Резко активизировались все антисоветские сллы.

Провозглашенная 16 апреля Донским областным ВРК Донская Советская Республика пыталась организовать отпор немцам и борьбу с мятежниками в тылу.

1 мая руководитель чрезвычайного штаба обороны Донской республики Ф. Г. Подтелков и член штаба, нарком Донской республики М. В. Кривошлыков выехали с небольшим отрядом (около 80 человек) в северные округа Дона с целью организации борьбы с контрреволюцией. 9 мая они прибыли в Усть-Медведицкий округ. В хуторе Калашникове их окружили и разоружили мятежники. Разъяренные кулаки собрали сход (сюда явились и казаки соседних станиц) и решили всех членов отряда расстрелять, а Подтелкова и Кривошлыкова повесить. 11 мая эта кровавая расправа была осуществлена на хуторе Пономарево Краснокутской станицы.

Один из участников революции на Дону — А. А. Френкель впоследствии рассказывал:

«В хуторе Пономарево, куда привели наших товарищей, их выводили в одном нижнем белье по 20 человек к яме. Расстреливали их по 8 человек. 12, стоя в одном и том же ряду, ждали очереди. Некоторые не выдерживали и падали живыми в яму, их пристреливали… При расстреле присутствовал поп. Первая группа причащалась, остальные резко отказались. Подтелков и Кривошлыков все время присутствовали тут же на месте казни… наблюдали всю процедуру, ободряя готовящихся к смерти товарищей… Не охраняемые никем, расхаживали они по площади и открыто вступали с собравшимися в разговоры. Говоря разъяренным казакам об их темноте и невежестве, Подтелков и Кривошлыков рассказывали им о новой жизни трудового народа, о Советской власти, за которую боролись… Подтелков и Кривошлыков, когда их вешали, держали себя изумительно твердо. Стоя у виселицы и держа петлю в руках, они обратились к народу с речью, говоря, что спокойно умирают за счастье трудящихся, и призывали не верить офицерам и атаманам. Кривошлыков перед самой смертью своей написал живущим неподалеку оттуда родным письмо, где в рифмованном четверостишье просил не горевать и не беспокоиться, так как он со спокойной совестью умирает за счастье трудового народа».

Мятежные казаки входили в соглашение с германским военным командованием и часто получали от немцев оружие для борьбы с Советской властью. 6 мая восставшими казаками был занят Новочеркасск.

Продвижение германской армии решило в Донской области, как и на Украине, исход борьбы в пользу контрреволюции. Тотчас же после падения Советской власти в Новочеркасске собрался «Круг спасения Дона», избравший антисоветское донское «правительство». 16 мая атаманом войска Донского по рекомендации немцев стал генерал П. Н. Краснов.

Краснов не стеснялся открыто говорить о своей тесной связи с императорской Германией. Хвастливо звучала его речь на заседании Большого войскового круга: «Я обратился с письмом к императору Вильгельму. Я писал ему, как равный суверенный властитель пишет равному. Я указывал ему на рыцарские чувства обоих воинственных народов — германцев и донских казаков — и просил его содействия в признании нас самостоятельным государством… и в помощи оружием. Взамен этого я обещал, что войско Донское не обратит своего оружия против немцев, будет соблюдать по отношению к ним нейтралитет и продаст избыток своих продуктов… преимущественно им… Письмо возымело свое действие… Мы получили оружие».

В мае Краснов, вооруженный немцами, начал наступление на Царицын, заливая народной кровью города и села, повсюду вешая рабочих и крестьян. В Юзовке (ныне Донецк), например, был опубликован такой приказ местного командующего красновской частью: «Настоящим объявляю полученные мною телеграммы: 1. Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать… 2. Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня…»

28 августа Большой войсковой круг Дона принял решение объявить «всевеликое войско Донское» самостоятельным государством, основанным «на началах народоправства». Согласно этому решению, законодательная власть на Дону должна была принадлежать войсковому кругу, а «высшая исполнительная власть» — донскому атаману. Как понимали здесь «народоправство», показывает тот факт, что избирательные права предоставлялись только казачьему сословию, а все остальное население (коренные крестьяне, иногородние) было лишено их. Фактически власть на Дону перешла к Краснову — исполнителю указаний германского военного командования.

Немецкое вторжение на Юг России способствовало и росту белогвардейской Добровольческой армии. Германские войска отделили казачьи области, где находилась Добровольческая армия, от Центральной России, создали своеобразную завесу, защищавшую и белогвардейцев. Мало того, Добровольческая армия вооружилась за счет немцев, получая оружие, снаряжение через германских ставленников. Краснов впоследствии в ответ на обвинения в сношениях с немцами витиевато говорил на августовской сессии донского круга: «Это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии».

Являясь оплотом всероссийской буржуазно-помещичьей, монархистской контрреволюции, Добровольческая армия, как и другие антисоветские силы, в то время пользовалась «демократическим» прикрытием. Сменивший Корнилова на посту командующего генерал-лейтенант А. И. Деникин в воззвании от 10 апреля 1918 г. заявил, что Добровольческая армия ставит своей задачей уничтожение в России большевизма и установление в ней такого строя, который признает будущее Всероссийское учредительное собрание. Вокруг Добровольческой армии группировались монархисты, кадеты и другие представители общероссийской контрреволюции. Летом 1918 г. в расположение Добровольческой армии прибыла из Москеы группа лидеров антисоветского «Национального центра» (В. А. Степанов, М. М. Федоров, Н. И. Астров и другие). Они образовали здесь филиал своей организации и в качестве советников вошли в деникинское правительство. Главари Добровольческой армии находили общий язык и с казачьей автономистской контрреволюцией, и с казачьим монархистом Красновым, и с «самостийным» украинским гетманом Скоропадским.

В апреле — мае 1918 г. Добровольческая армия, подмяв федералистскую Кубанскую раду, двинулась на Кубань и постепенно стала главной силой контрреволюции на Юге России.

Войска союзницы Германии Турции не прекращали военных действий на Кавказском фронте, несмотря на подписание акта о перемирии с Советской Россией. Они вторгались в армянские районы и зверски расправлялись с мирным населением, а уже в апреле 1918 г. после заключения Брестского мира заняли Батум, Ба-тумскую, Карсскую и Ардаганскую области. Они вели антирусскую и антисоветскую работу и на Северном Кавказе.

В мае 1918 г. в Батуме, занятом турками, состоялась конференция, на которой «Союз объединенных горцев Кавказа» заявил об отторжении Северного Кавказа от России. Здесь же было избрано «правительство» во главе с Тапа Чермоевым.

Это «правительство» заключило договор с Турцией «о мире и дружбе», по которому турецкое правительство обязалось дать в распоряжение горского правительства войска «для установления внутреннего порядка», а горское правительство обещало предоставлять Турции выгоды экономического характера.

В Дагестане стали появляться турецкие отряды, которые заняли значительную часть территории края.

В другие районы Северного Кавказа (Кубань, Черноморскую область, Ставропольскую губернию) вторглись деникинцы.

22 апреля 1918 г. под диктовку германо-турецких захватчиков меныпевистско-националистический сейм в Тифлисе объявил Закавказье «независимой федеративной республикой». В правительство Закавказской федерации на паритетных началах вошли грузинские меньшевики, армянские дашнаки и азербайджанские мусаватисты. Оно подписало в мае 1918 г. в Батуме мирный договор с Германией и Турцией, согласившись на оккупацию части территории Закавказья.

Но вскоре «федерация» распалась, раздираемая внутренними противоречиями. 26 мая «Национальный совет Грузии» провозгласил образование «независимой республики Грузии» во главе с меньшевиком Ноем Рамишвили, замененным впоследствии Ноем Жордания.

28 мая «Центральный национальный армянский совет» объявил и Армению «независимой республикой», а 17 июня азербайджанские мусаватисты образовали «правительство» во главе с крупным помещиком Ф. Хойским.

Новые «республики» Закавказья находились в полной зависимости от германских и турецких захватчиков. Германия заключила договор с Грузией, по которому взяла под контроль все железные дороги, получила право эксплуатировать важнейшие предприятия и природные богатства страны. Грузинское правительство меньшевиков разрешило турецким войскам проход через свою территорию, предоставило им транспорт, и они двинулись вместе с мусаватистами и дагестанскими контрреволюционерами на революционный Баку.

В апреле 1918 г. германские войска вторглись и в Крым. Правительство Советской Республики Тавриды вынуждено было эвакуироваться из Симферополя, занятого немцами 21 апреля. Под влиянием германского вторжения ожили все контрреволюционные организации края и особенно татарских буржуазных националистов, которые в момент подхода немецких войск подняли антисоветское восстание в Алуште. Там 21 апреля бандой татарских мятежников были захвачены шесть членов правительства республики Тавриды во главе с председателем Совнаркома Антоном Слуцким. Бандиты подвергли их изощренным пыткам и издевательствам, а потом 24 апреля без всякого суда и расследования расстреляли вместе с руководителями Алуштинского Совета. Советская власть в Крыму пала.

Немцы создали марионеточное татарское «краевое правительство» Крыма во главе с бывшим царским генералом родом из литовских татар Сулейманом Сулькевичем — командиром Первого мусульманского корпуса, сформированного при Керенском. В состав этого «правительства» вошли скрывавшийся в Турции деятель первого татарского буржуазно-националистического крымского «правительства» Джафер Сейдаметов и другие вожаки партии Милли Фирка.

Делегация этого «правительства», возглавляемая Д. Сейдаметовым, вручила германскому кайзеру Вильгельму II петицию, в которой так сформулировала основные цели своего «правления»: «1) преобразование Крыма в независимое нейтральное ханство, опираясь на германскую и турецкую политику; 2) достижение признания независимого крымского ханства в Германии и ее союзниками и в нейтральных странах до заключения всеобщего мира; 3) образование татарского правительства в Крыму с целью совершенного освобождения Крыма от господства и политического влияния русских…».

Правительство Сулькевича жесточайше подавляло революционное движение трудящихся масс Крыма. В частности, оно посылало карательные экспедиции (в том числе немецкие) против трудящихся крестьян-татар, пытавшихся удержать за собой завоеванную во время революции помещичью землю. В Крыму воцарился режим белого террора.

Итак, весною и летом 1918 г. объединенные силы внутренней контрреволюции и международного империализма раздирали Советскую страну на части. В стране свирепствовали голод и хозяйственная разруха. Характеризуя политическую обстановку, В. И. Ленин говорил 29 июля на объединенном заседании ВЦИК: «…Выйдя с одной стороны из войны с одной коалицией, сейчас же испытали натиск империализма с другой стороны… Их война с войной гражданской сливается в одно единое целое, и это составляет главный источник трудностей настоящего момента…»

3. Подрывная деятельность агентов международного империализма в советском тылу

Империалистические государства не ограничивались созданием военных фронтов против Страны Советов. Они всячески насаждали и укрепляли свою агентуру в советском тылу. Империалистическая агентура явилась ядром антисоветского подполья. Ее существование было серьезной угрозой для Советского государства.

Сразу после победы Октября активную подрывную и шпионскую деятельность развязала агентура кайзеровской Германии.

В конце 1917 — начале 1918 г. в Петрограде действовала антисоветская организация, возглавляемая бывшим присяжным поверенным и биржевым дельцом Н. Н. Ивановым, сторонником германской ориентации. Иванов был связан с генералом Н. Н. Юденичем, находившимся тогда в Петрограде. Организация пыталась достигнуть соглашения с германским генеральным штабом, который должен был двинуть несколько немецких корпусов на Петроград, чтобы свергнуть Советскую власть. Через начальника штаба Северного германского фронта, с которым он был связан непосредственно, Иванов, тайно ездивший в Германию, вел переговоры с начальником генерального штаба германской армии Людендорфом и получал средства из немецких источников. Участники этой антисоветской организации подкупали темных, малосознательных людей, авантюристов, создавали в Петрограде шпионские группы. Им удалось проникнуть в минный дивизион Балтийского флота и вызвать там волнения. Иванов пытался установить связи и с правоэсеровскими группами. Однако организация не нашла поддержки в народе и вскоре была разоблачена и ликвидирована.

В феврале 1918 г. германский империализм представлял собой главную угрозу для Советской республики. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией 23 февраля радиограммой предупреждала все Советы, что навстречу и в помощь наступавшим германским войскам устремилась польская, белорусская и украинская буржуазия. «Всероссийская буржуазия с нетерпением ожидает и радуется пришествию Вильгельма, — говорилось в радиограмме ВЧК. — Она с каждым днем льет ушаты грязи, клеветы и подлости на российскую революцию… На помощь наступающим отрядам офицеров, юнкеров и белогвардейцев Вильгельма приготовились предательски выступить офицеры, юнкера и белогвардейцы российской и национальной буржуазной контрреволюции, путем вооруженного восстания ударить: Вильгельм — извне, российская контрреволюция — изнутри, в лицо и в спину Советской Социалистической Республике, помочь взять Петроград, Москву и другие российские города. Штабы этого вооруженного восстания раскрыты. Центральные штабы находятся в Петрограде и в Москве, а остальные почти по всем городам России. Названия они носят: «Организация борьбы с большевиками и отправка войск к Каледину», «Все для родины», «Белый крест», «Черная точка». Многие из штабов вооруженного восстания ютятся в различных благотворительных организациях, как-то: помощь пострадавшим от войны офицерам и т. п.». ВЧК призывала трудящихся к беспощадной борьбе с заговорщиками.

Подрывную антисоветскую работу вело официальное дипломатическое представительство Германии и после Брестского мира.

Опубликованные сравнительно недавно документы немецких дипломатических архивов, в том числе донесения Мирбаха рейхсканцлеру Германии Г. Гертлингу и министру иностранных дел Р. Кюльману за апрель — июнь 1918 г., раскрывают подробности антисоветской деятельности германского посла в Советской стране.

Уже с первых дней пребывания в Москве Мирбах беспокоился, как бы его не опередили в установлении тайных связей с русскими контрреволюционными группами. Он видел свою задачу в «предотвращении объединения под руководством Антанты противников находящейся в агонии большевистской системы». При этом Мирбах предусматривал возможность и военного вмешательства для помощи русской контрреволюции. Он писал: «Длительный развал экономики и постоянное тяжелейшее ущемление всех наших интересов могут в любое время и в удобный для нас момент быть использованы как предлог для военного выступления. Любое крупное наше выступление — при этом вовсе нет необходимости занимать с самого начала обе столицы — сразу же автоматически приведет к падению большевизма, и так же автоматически заранее подготовленные нами и всецело преданные нам новые органы управления займут освободившиеся места».

Соответственно этим «планам», с ведома и согласия своего правительства, Мирбах и его сотрудники — советники К. Рицлер и Р. Басевиц — приняли меры к установлению связей с различными реакционными антисоветскими группами.

«Из многочисленных групп, с которыми были попытки установления связей, — доносил Мирбах, — политическое значение имеют три:…группа правого центра, финансовый магнат из Петербурга Ярошинский и Временное правительство в Харбине — Омске». Наибольшее же значение Мирбах придавал отношениям с «Правым центром», так как «благодаря этому, — цинично писал Мирбах, — мы прежде всего сумеем использовать большой процент влиятельных представителей промышленных и финансово-банковских кругов для наших безбрежных экономических интересов». Вот почему Мирбах и его советники вступили в переговоры с одним из руководителей «Правого центра», бывшим царским министром земледелия А. В. Кривошеиным.

Мирбах информировал германское правительство о ходе переговоров с «Правым центром», о стремлении деятелей этой организации восстановить в России буржуазно-помещичий строй. В последнем донесении, от 28 июня 1918 г., он писал: «Во время последней беседы с представителями группы «Правого центра»… князь Урусов и бывший помощник министра Леонтьев сообщили, как они представляют себе выступление этой группы против большевиков. Надежда на удачу путча, организованного собственными силами, по их мнению, за последнее время возросла. Не исключается возможность, что его удастся осуществить через несколько недель… Если путч удастся, то группа будет вынуждена, чтобы заставить многочисленные… группы, в особенности в Сибири, присоединиться и подчиниться ей, заключить с ними договор, в котором будет оформлено их право выступать от имени монарха. Затем они собираются опубликовать против большевиков манифест, в котором объявят программу нового правительства, а также о созыве всеобщего Земского (Учредительного) собрания и о заключении мира с другими державами. При этом группа считает нужным выразить пожелание о смягчении Брестского договора, которое вернуло бы России жизнеспособность. Группа все еще обеспокоена возможностью, что царь или другой член царской фамилии попадет в руки Антанты и будет использован ею для своих комбинаций. Группа пытается установить контакты с сибирскими генералами и, как я уже сообщал ранее, удержать генералов с Дона от перехода на сторону держав Антанты и от участия в их комбинациях».

Приведенные выше документы не нуждаются в комментариях. Но планам деятелей русской монархистской контрреволюции и их германских вдохновителей не суждено было осуществиться.

Продолжали вести подрывную антисоветскую работу миссии и посольства держав Антанты и США. С ними были связаны контрреволюционные объединения «союзнической ориентации» («Национальный центр», «Союз возрождения России», «Союз защиты родины и свободы» и др.).

Французской агентурой в России руководили посол Франции Жозеф Нуланс и глава военной миссии генерал Альфонс Лавернь. От имени правительств «союзных» стран Нуланс распространил среди так называемых русских общественных деятелей заявление, в котором выражалось «соболезнование» по поводу заключения Брестского мира и готовность «помочь» русскому народу. Лицемерно заверяя, что «союзники» будто бы не намерены вмешиваться во внутренние дела России, французский посол рекомендовал «общественным деятелям» образовать противобольшевистское русское правительство, которое стало бы «правительством директивного типа, опирающимся на национальный фронт… и имело бы своей задачей созвать Учредительное собрание».

Французский журналист Рене Маршан, находившийся при французском генеральном консульстве в Москве, рассказывал впоследствии советским следственным органам: «Французская миссия и консульство в Москве по поручению Нуланса имели и поддерживали в 1918 г. связь отдельно и специально с каждой из политических группировок в России. Связь с Савинковым поддерживалась через Готье, связь с монархическими организациями — через графа де Шавиньи, связь с меньшевиками — через бывшего депутата-социалиста Шарля Дюма, связь же с партией с.-р. поддерживалась миссией через Эрлиха… Я знаю, что французский консул Гренар придавал большое значение связям с эсерами и Савинковым… Партия эсеров получала довольно значительные субсидии от французского консульства через Эрлиха для работы своих боевых дружин… Под именем «мосье Анри» в Москве в 1918 г. работал агент миссии для разрушений. Его фамилия Вертимон. Это — морской капитан, он занимался тогда работами по разрушению железных дорог и железнодорожных мостов… В работе Вертимона принимал участие представитель английской военной миссии Рейли». Далее Рене Маршан уточнил: «Деятельность генерального консульства все время, даже в тот период, когда велись переговоры с Советской властью… в действительности была исключительно направлена к свержению Советской власти, для каковой цели велись переговоры с политическими русскими группами… Презрение Нуланса к России было чем-то поразительным… Я помню одну фразу, весьма характерную, когда на докладе Эрлиха о переговорах с Черновым Нуланс сказал: «Передайте им, что нам довольно этих социалистических экспериментов в России и что мы больше никаких социалистических экспериментов не намерены допускать…» Помимо связи консульства с партией социалистов-революционеров для политических действий, была с нею связь для так называемых активных действий у французской военной миссии. Члены ЦК партии эсеров встречались на тайной квартире с капитаном Лораном, который был раньше членом французской миссии в Петрограде и, официально уехав во Францию, затем совершенно секретно вернулся в Россию».

Правительство Англии также интенсивно вело враждебную деятельность против Советской страны. Сразу же после Октября английский кабинет министров, обсуждая политику в отношении Советской власти, высказался за финансовую и иную поддержку любых антисоветских сил при условии, если последние «дадут гарантию следовать в фарватере политики союзников». Английскому послу в России Джорджу Бьюкенену было разрешено истратить около 10 миллионов рублей на развитие контрреволюционного движения в России. А 7 декабря 1917 г. английский кабинет министров в своем решении формально записал, что правительство Англии «взяло на себя риск поддержки мятежного генерала Каледина и антисоветских сил на Украине».

В официальной справке английского Форин-оффис указано, что Англия израсходовала на антисоветскую деятельность с 1 января 1918 по 31 марта 1921 г. 89,7 миллиона фунтов стерлингов.

Даже эта явно заниженная сумма достаточно красноречиво говорит об огромных ассигнованиях английской разведки на подрывную деятельность против Советской России.

Для проведения тайной подрывной работы против Советской республики английское правительство систематически посылало на советскую территорию лучших агентов своей разведки.

Вскоре после Октября в знак непризнания рабоче-крестьянского правительства английский посол Дж. Бьюкенен покинул Россию. Впрочем, он оставил в Петрограде своих сотрудников, продолжавших военную и разведывательную работу; среди них был опытный разведчик — капитан морской службы Френсис Аллен Кроми.

В январе 1918 г. английское правительство командировало в Россию миссию во главе с Робертом Гамильтоном Брюсом Локкартом, в прошлом работавшим несколько лет в английском генеральном консульстве в Москве. Локкарт слыл в Англии, как он сам выражался, «особенно искусной ищейкой» и оказывал услуги военному министерству, выведывая военные тайны России. Он имел широкие знакомства в аристократических и бюрократических кругах Москвы. Эти качества Локкарта и были учтены при назначении его руководителем британской миссии в Советской стране.

Прибыв в Россию, Локкарт прикинулся другом, доброжелателем, стоящим за признание Советского правительства, и, прикрываясь этой маской, вел разведывательную и подрывную работу. В опубликованной много лет спустя книге-«исповеди» Локкарт писал: «Хикс (помощник Локкарта по разведке. — Д. Г.) служил посредником между мной и врагами большевиков. Они были представлены в Москве так называемым Центром, имевшим левое и правое крыло, а кроме того, Лигой спасения России, созданной Савинковым. Между этими двумя организациями происходили постоянно распри… Оба контрреволюционных органа были единодушны лишь в одном отношении — оба желали получить от союзников помощь деньгами и оружием… На протяжении многих недель финансирование их было предоставлено всецело французам. Политические агенты Алексеева и Деникина ставили мне в укор, что я отстраняюсь на задний план… Я принял часть финансирования на себя. Раздобыть наличные деньги было не очень трудно, хотя банки и были закрыты, а девизные операции воспрещены. Многие русские обладали крупными запасами наличных рублей, которые они охотно обменивали на переводы на Лондон. Для большей безопасности мы поручили сбор этих денег одной английской фирме в Москве, которая вела торговлю с русскими. Она устанавливала курс и выдавала переводы на Лондон. В некоторых случаях мы принимали на себя гарантии за эту фирму. Рубли доставлялись в американское генеральное консульство и вручались Хиксу, который заботился об их дальнейшем направлении»[18].

Когда английское правительство окончательно приняло решение об интервенции в России, в Москву был командирован помимо Локкарта еще и специальный агент английской военной разведки лейтенант Сидней Джордж Рейли. Это был один из искуснейших представителей английской разведки, занимавшийся шпионажем во время первой мировой войны. Как пишет Р. Локкарт, под именем Сиднея Рейли скрывался некий Розенблюм, родившийся в Одессе. Он занимался коммерцией и жил главным образом в Петербурге, а во время войны оказался в Англии, принял тамошнее гражданство, женился на ирландке и в честь тестя (Рейли Келлэгрен) принял его фамилию и назвался Сиднеем Рейли. Перед Рейли была поставлена задача — проводить подрывные действия для свержения Советской власти. В апреле 1918 г. он появился в России, установил контакты с другими агентами английской разведки и многими деятелями русской контрреволюции. Прекрасно зная русский язык и выдавая себя то за русского, то за «турецкого и восточных дел негоцианта», пользуясь поддельными документами (жил в Петрограде под фамилией Массино, в Москве — Константинова), Сидней Рейли активно занялся вербовкой агентуры среди антисоветских элементов и повел энергичную подрывную и разведывательную работу против Советской страны.

Летом 1918 г. англичане послали в Россию еще одну миссию, состоявшую из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартни, полковника Ф. Бейли, майора Блэккера и переводчика Хана Сахиба Ифтихар Ахмеда (клерка кашгарского генерального консула). Прибыв 14 августа 1918 г. из Индии в Ташкент, англичане заявили, что желают установить контакт с местными советскими властями. Фактически же это была шпионская миссия.

Активную работу против молодой Советской республики вели и агенты Соединенных Штатов Америки, возглавляемые послом Дэвидом Роулендом Френсисом.

Представители держав Антанты на первых порах делали ставку на так называемые демократические группировки внутренней российской контрреволюции.

«Союз возрождения России», о котором уже говорилось, имел военную организацию, готовившую кадры для антисоветских вооруженных выступлений и для участия в военных действиях против Германии. Эта организация финансировалась «союзниками». Один из ее руководителей в Петрограде, генерал А. И. Верховский, в прошлом военный министр Временного правительства, спустя несколько лет рассказывал: «Я был в марте 1918 г. персонально приглашен «Союзом возрождения России» в состав военного штаба «Союза». Военный штаб являлся организацией, имевшей целью организацию восстания против Советской власти… Военный штаб имел связи с союзническими миссиями в Петрограде. Сношениями с союзническими миссиями ведал генерал Суворов… Представители союзнических миссий интересовались моей оценкой положения с точки зрения возможности восстановления… фронта против Германии. Я имел по этому поводу беседы с генералом Нисселем — представителем французской миссии. Военный штаб через кассира штаба Суворова получал денежные средства от союзнических миссий»[19].

Другой деятель штаба «Союза возрождения России» — член ЦК партии народных социалистов В. И. Игнатьев — впоследствии также подтверждал, что источник средств организации был «исключительно союзнический». Первую сумму из иностранных источников Игнатьев получил от генерала А. В. Геруа, к которому его направил генерал М. Н. Суворов. Из беседы с Геруа он узнал, что генералу поручено отправлять офицеров в Мурманский район в распоряжение английского генерала Ф. Пуля и что на это дело ему отпущены средства. Игнатьев получил некоторую сумму от Геруа, затем получал деньги от одного агента французской миссии — 30 тысяч рублей.

В Петрограде действовала и другая шпионско-подрывная антисоветская группа, возглавляемая доктором Ковалевским. Она также направляла офицеров, преимущественно гвардейских, английскому генералу Пулю в Архангельск через Вологду. Группа высказывалась за установление в России военной диктатуры и содержалась на английские средства. Представитель этой группы, уже известный нам английский агент капитан Г. Е. Чаплин, работал в Архангельске под фамилией Томсон[20].

Интересные детали о связях дипломатических представителей стран англо-французской коалиции и США с «Союзом возрождения России» сообщил один из деятелей этого «Союза», В. А. Мякотин, в воспоминаниях, опубликованных за рубежом. Он писал о том, что все сношения с дипломатическими представителями союзников вели несколько членов центральной организации «Союза». Пока послы союзников находились в Москве, эти связи осуществлялись через французского посла Нуланса, позже, когда послы уехали в Вологду, — через французского консула Гренара. При первой встрече с членами «Союза возрождения России» представители союзников заверили их, «что они продолжают видеть в России союзницу, временно попавшую в бедственное положение, и хотели бы всячески прийти ей на помощь… При одном из следующих свиданий представители держав Согласия поставили «Союзу» вопрос, как отнеслось бы население России к высадке союзников в русских пределах для борьбы с Германией…»

Мякотин подтвердил также, что французы финансировали «Союз возрождения России». Он, между прочим, отметил бесцеремонное поведение французского посла Нуланса во время переговоров с членами «Союза». Был случай, когда в беседе с Нулан-сом они указали «на некоторые неправильные действия представителей союзников в России». В ответ он заявил, что «союзники собственно, и не нуждаются в содействии русских политических организаций и, если высадят свои войска в России, смогут удовольствоваться непосредственными сношениями с русскими железнодорожниками, кооператорами и т. д.»

Средства, полученные от представителей стран англо-французской коалиции и США «Союзом возрождения России» в целом и отдельными антисоветскими организациями, использовались на нужды контрреволюционной работы и подготовку антисоветских переворотов.

Были связаны с «союзными» разведчиками и правоэсеровские заговорщики. Так, например, диверсионно-подрывная эсеровская группа, во главе которой стоял бывший офицер М. А. Давыдов, поддерживала в Москве связь с «подрывником», уже упоминавшимся выше французским разведчиком «мосье Анри» (морским капитаном Вертимоном), от которого получала взрывчатые вещества для диверсий в тылу Красной Армии. В обвинительном заключении по делу правых эсеров отмечалось: «Давыдов встречался вместе с Глебом (другим участником диверсионной группы. — Д. Г.) с двумя французами, с Мартеном, среднего роста, бритым, темным блондином, и с Анри, худощавым брюнетом, на Страстном бульваре, где и был разговор с Мартеном о снабжении группы оружием. С Анри встреча была у Красных ворот. Явочная квартира у французов была у Мясницких ворот, в каком-то французском убежище «Азиль». От французов было получено два револьвера и три коробки с взрывчатыми веществами… Согласно показаниям гр. Рене Маршана… Вертимон является как раз тем лицом из французской миссии, которое фигурирует, по показаниям Давыдова, под именем Анри. Эта компания работала по разрушению железных дорог». В том же обвинительном заключении отмечалось, что французский гражданин Паскаль (молодой офицер, работавший во Французской военной миссии) рассказал на предварительном следствии, что «в Москве заготовкой гранат и бомб ведал Лоран, а Вертимон имел запас взрывчатых веществ».

Деятельность матерых профессиональных разведчиков в советском тылу крайне осложняла и затрудняла работу молодых советских органов борьбы с контрреволюцией, требовала от них гигантского напряжения сил.

4. Усиление карательных мер Советского государства

Вмешательство международного империализма во внутренние дела Советской страны, всесторонняя поддержка, оказываемая им внутренней контрреволюции, резко активизировали весною и летом 1918 г. все группы антисоветского лагеря. Образовавшиеся фронты гражданской войны оказывали непосредственное влияние на советский тыл, где действовали тайные подрывные контрреволюционные организации. На самих фронтах молодая Рабоче-Крестьянская Красная Армия героически отражала атаки врагов Советского государства. Обстановка требовала усиления карательных мер по отношению к поднявшей голову контрреволюции в тылу.

В. И. Ленин еще в первые дни Октября подчеркивал: «Чем более крайним является сопротивление эксплуататоров, тем энергичнее, тверже, беспощаднее, успешнее будет подавление их эксплуатируемыми».

Начиная с января 1918 г. Владимир Ильич неоднократно отмечал слабость карательной линии трибуналов против контрреволюционеров и уголовников и требовал ее усиления. Наши революционные и народные суды чрезвычайно слабы, указывал он в «Очередных задачах Советской власти». «Диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов. А наша власть — непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо».

Ленин требовал: «Никакой пощады этим врагам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и их прихлебателям, буржуазным интеллигентам, война жуликам, тунеядцам и хулиганам… Богатые и жулики, это — две стороны одной медали, это — два главные разряда паразитов, вскормленных капитализмом, это — главные враги социализма, этих врагов надо взять под особый надзор всего населения, с ними надо расправляться, при малейшем нарушении ими правил и законов социалистического общества, беспощадно. Всякая слабость, всякие колебания, всякое сентиментальничанье в этом отношении было бы величайшим преступлением перед социализмом»

В выступлении от 14 января па совещании президиума Петроградского Совета по вопросу о борьбе с голодом В. И. Ленин прямо говорил: «Петроградские рабочие и солдаты должны понять, что им никто не поможет, кроме их самих. Факты злоупотребления очевидны, спекуляция чудовищна, но что сделали солдаты и рабочие в массах, чтобы бороться с нею? Если не поднять массы на самодеятельность, ничего не выйдет… Пока мы не применим террора — расстрел на месте — к спекулянтам, ничего не выйдет… Кроме того, с грабителями надо также поступать решительно — расстреливать на месте». При этом В. И. Ленин считал, что террор могли бы применять специально организованные рабочие отряды по борьбе со спекуляцией или Советы на основании своих решений.

В критический для революции момент, когда немцы, прервав мирные переговоры, начали наступление на Советскую Россию, Совет Народных Комиссаров принял 21 февраля 1918 г. декрет «Социалистическое Отечество в опасности!», в котором подчеркивалось, что для обеспечения обороноспособности и революционного порядка в стране должны приниматься самые решительные меры. Статья 8-я декрета устанавливала: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

На основе декрета Совнаркома Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией объявила: «До сих пор Комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, вдохновляемая предательским нападением германских контрреволюционеров, когда всемирная буржуазия пытается задушить авангард революционного интернационала — российский пролетариат, Всероссийская Чрезвычайная комиссия, основываясь на постановлении Совета Народных Комиссаров, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления, а потому объявляет, что все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы, спекулянты, организаторы восстаний и участники в подготовке восстаний для свержения Советской власти, — все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска калединской и корниловской банд и польские контрреволюционные легионы, продавцы и скупщики оружия для отправки финляндской белой гвардии, калединско-корниловским и довбор-мусницким войскам, для вооружения контрреволюционной буржуазии Петрограда — будут беспощадно расстреливаться отрядами Комиссии на месте преступления». Так в момент грозной опасности, нависшей над республикой, рабоче-крестьянское правительство в ответ на действия врагов революции вынуждено было прибегнуть к крайней мере социальной защиты — расстрелу опаснейших преступников на месте преступления. Исполнение этой исключительной меры взяла на себя ВЧК.

На Украине, где создалось угрожающее положение, также были приняты чрезвычайные меры. В связи с вторжением австро-германских войск Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины 22 февраля образовал в Киеве Комитет Народного Секретариата для «руководства всеми мероприятиями по обороне революции от западных империалистов» и предоставил ему чрезвычайные полномочия. В Комитет вошли: Юрий Коцюбинский (сын классика украинской литературы М. М. Коцюбинского), Николай Скрыпник, Сергей Бакинский, Яков Мартьянов и Виталий Примаков. Комитет стал называться Чрезвычайной комиссией Народного Секретариата для защиты страны и революции. Один из членов Комитета — командир червонного казачества В. М. Примаков — был назначен комиссаром Народного Секретариата по борьбе с контрреволюцией. Ему были предоставлены широкие полномочия по производству обысков, арестов и тому подобных действий для подавления контрреволюции. В день своего образования Комиссия объявила Киев и его окрестности на осадном положении и предупредила, что «все виновные в контрреволюционных действиях будут беспощадно караться». В одном из обращений ко всем Советам, революционным штабам и комендантам Чрезвычайная комиссия предписывала: «Будьте решительны, не останавливайтесь перед мерами воздействия на буржуазию, с которой рабочие и крестьяне Украины и всей России ведут последнюю решительную борьбу, знайте, что буржуазия беспощадна по отношению к рабочим и крестьянам».

В Харькове, где в феврале 1918 г. образовалась Донецко-Криворожская Советская Республика со своим Совнаркомом, был создан «Главный штаб Донецкой республики по борьбе с контрреволюцией», которому были подчинены «все вооруженные силы… борющиеся с контрреволюцией на территории Донецкой республики». Он занимался как военными делами, так и борьбой с контрреволюцией в тылу.

В ночь на 4 марта на общем собрании всех военно-революционных организаций в Харькове был образован Чрезвычайный штаб для руководства военно-оперативными действиями против надвигавшейся извне контрреволюции и для поддержания революционного порядка в Донецком и Криворожском бассейнах. При штабе состоял отдел по борьбе с контрреволюцией, заменивший Главный штаб. С 6 часов вечера 5 марта Чрезвычайный штаб объявил Харьков на военном положении и назначил комендантом города П. А. Кина. В обращении Донецкого Совнаркома к рабочим Донбасса от 5 марта говорилось: «Пользуйтесь самым широким правом реквизиции, организовав для местной охраны отряды… Контрреволюционеров арестовывайте, при сопротивлении расстреливайте».

Чрезвычайные органы борьбы с контрреволюцией создавались и в других городах Украины. В Одессе была образована «Высшая автономная коллегия по борьбе с румынской и украинской контрреволюцией». В Полтаве при Военно-революционном комитете действовала Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. В Екатеринославе 23 марта был создан Чрезвычайный штаб для «организации обороны Екатеринослава против наступающих белогвардейцев, борьбы с контрреволюцией и всякого рода грабителями и хулиганами».

2 марта 1918 г. народный комиссариат юстиции Донецко-Криворожской республики потребовал от всех комиссаров юстиции и революционных трибуналов усилить санкции в отношении контрреволюционеров. «Общероссийские условия, вызывающие необходимость беспощадной и неуклонной борьбы с контрреволюционерами и саботажниками, в пределах Донецкой республики осложняются… — говорилось в этом документе. — Революционными трибуналами, созданными для борьбы с контрреволюцией и саботажем, мародерством, спекуляцией и прочим, ведется недостаточно решительная борьба. Члены революционных трибуналов, следователи и другие проявляют излишнюю жалость по отношению к контрреволюционерам; иногда вследствие недостаточной революционной чуткости и беспощадности, неумения отличить волков от овец, поддельных чувств и слов от искренних поддаются проливающимся слезам безусловнейших контрреволюционеров… Предписываю революционным трибуналам ни на минуту не забывать о том, что мы живем сейчас в эпоху ожесточенной классовой борьбы… Никакой пощады, никакого послабления не должно быть по отношению к контрреволюционерам… Всякое попустительство и послабление… равносильно величайшему преступлению перед рабочим классом всего мира…»

В первое время статья 8-я декрета Совнаркома РСФСР «Социалистическое Отечество в опасности!», предусматривавшая расстрел на месте преступления, применялась ВЧК крайне редко.

26 февраля 1918 г. ВЧК расстреляла известного авантюриста-бандита, самозваного князя Эболи (он же де Гриколи, Найди, Маковский, Далматов) и его сообщницу Бритт за ряд грабежей, совершенных ими под видом обысков от имени советских органов. Этот первый расстрел был произведен по специальному постановлению Коллегии ВЧК. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс так объяснял причины применения расстрела: «Вопрос о смертной казни с самого начала нашей деятельности поднимался в нашей среде, и в течение нескольких месяцев после долгого обсуждения этого вопроса смертную казнь мы отклоняли как средство борьбы с врагами. Но бандитизм развивался с ужасающей быстротой и принимал слишком угрожающие размеры. К тому же, как мы убедились, около 70 % наиболее серьезных нападений и грабежей совершались интеллигентными лицами, в большинстве бывшими офицерами. Эти обстоятельства заставили нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно, и расстрел князя Эболи был произведен по единогласному решению».

28 февраля по постановлению Коллегии ВЧК были расстреляны бандиты В. Смирнов и И. Заноза (он же гайдамак Строгов), которые, назвавшись комиссарами Чрезвычайной комиссии, с шайкой вооруженных лиц явились в гостиницу «Медведь» и ограбили находившихся там посетителей. Преступников задержали с поличным — награбленными деньгами.

Определенную политическую подоплеку имело дело бывших офицеров лейб-гвардии Семеновского полка братьев А. А. и В. А. Череп-Спиридовичей. Согласно Брестскому мирному договору, Советское правительство должно было оплачивать все русские ценные бумаги, предъявляемые Германией. Используя это положение договора, немецкие агенты по указанию германского посла Мирбаха скупали за бесценок акции национализированных Советской властью предприятий, с тем чтобы предъявлять их к оплате. Братья Череп-Спиридовичи, являвшиеся крупными акционерами и членами правления Веселянских рудников, были задержаны при попытке продать германскому представительству акции национализированных рудников на сумму 5 миллионов рублей. За это преступление, расцененное как государственная измена, братья Череп-Спиридовичи и их комиссионер, биржевой маклер Б. П. Бейлипсон, 31 мая 1918 г. были расстреляны.

Исключительные обстоятельства военного времени вынудили Советское правительство принять решение о более широком применении расстрелов для борьбы с контрреволюцией. В обращении СНК от 10 июня 1918 г. ко всем трудящимся в связи с мятежом чехословацкого корпуса говорилось: «Главная цель заговорщиков состоит в том, чтобы отрезать Сибирскую дорогу, приостановить подвоз сибирского хлеба и взять голодом Советскую Республику… Уральский бандит Дутов, степной полковник Иванов[21], чехословаки, беглые русские офицеры, агенты англо-французского империализма, бывшие помещики и сибирские кулаки объединились в один священный союз против рабочих и крестьян. Если бы этот союз победил, пролились бы реки народной крови и на русской земле снова восстановилась бы власть монархии и буржуазии… Для того чтобы… смести с лица земли буржуазную измену и обеспечить Великую сибирскую дорогу от дальнейших… покушений, Совет Народных Комиссаров считает необходимым принять исключительные меры». Среди них предлагалось: «Всем Совдепам вменяется в обязанность бдительный надзор над местной буржуазией и суровая расправа с заговорщиками… Офицеры-заговорщики, предатели, сообщники Скоропадского, Краснова, сибирского полковника Иванова, должны беспощадно истребляться… Долой изменников-насильников! Смерть врагам народа!»

Применение расстрела в качестве меры борьбы с контрреволюционерами изменило характер деятельности Чрезвычайной комиссии. В беседе с сотрудником газеты «Новая жизнь» председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский сказал: «Наша задача — борьба с врагами Советской власти и нового строя жизни. Такими врагами являются как политические наши противники, так и все бандиты, жулики, спекулянты и другие преступники, подрывающие основы социалистической власти. По отношению к ним мы не знаем пощады… Комиссия состоит из 18 испытанных революционеров, представителей ЦК партий и представителей ЦИК. Казнь возможна лишь по единогласным постановлениям всех членов Комиссии в полном составе… Все дела о преступлениях, которые представляются нам не особенно опасными для Советской власти, мы передаем в военно-революционный трибунал и оставляем за собой непосредственных врагов, с которыми и боремся предоставленными нам СНК средствами».

26 июня ВЧК выступила с официальным разъяснением, в котором говорилось: «В большинстве газет Комиссия трактуется как следственная, в то время как Комиссия является Всероссийской Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Подобное «недоразумение» ведет к тому, что в значительной степени извращает задачи и цели работы Комиссии и представляет в совершенно ложном свете как функции, так и способы и образ действий Комиссии».

Таким образом, после того как ВЧК начала применять меру внесудебной репрессии — расстрел на месте, она стала органом не только розыска и дознания, но и непосредственной расправы с наиболее опасными преступниками.

Усилили свою карательную функцию и революционные трибуналы. В. И. Ленин внимательно следил за разработкой положения о революционных трибуналах. Критикуя выработанный Наркоматом юстиции проект реорганизации трибуналов, В. И. Ленин 30 марта 1918 г. предлагал обратить главное внимание на то, чтобы сделать революционные трибуналы действительно революционными, скорыми и беспощадно строгими к контрреволюционерам, хулиганам, лодырям и дезорганизаторам судами. Согласно этому указанию проект декрета о революционных трибуналах был переработан и принят на заседании Совета Народных Комиссаров 4 мая 1918 г. По декрету, в частности, при революционных трибуналах учреждались постоянные коллегии обвинителей, которые должны были участвовать в работе следственных комиссий, давать заключения о полноте расследования, формулировать обвинительные тезисы по расследованным делам и публично поддерживать обвинение в судебных заседаниях революционных трибуналов. Декрет определил также, что следственные комиссии трибуналов должны разрешать все вопросы следствия в закрытых заседаниях. Это повышало роль обвинения, как стороны в судебном процессе.

Затем был образован революционный трибунал при ВЦИК. Согласно положению, принятому ВЦИК и СНК 29 мая 1918 г., его задачей было «суждение по делам, которые будут изъяты из подсудности местных революционных трибуналов». При этом трибунале учреждалась Центральная коллегия обвинителей, на которую помимо обычных обязанностей возлагалось еще и «объединение и руководство деятельностью коллегии обвинителей местных революционных трибуналов». Докладчики Д. И. Курский и Н. В. Крыленко на заседании ВЦИК отмечали, что эти меры принимаются ввиду необходимости усилить карательную политику против контрреволюционеров.

Наконец, 16 июня 1918 г. народный комиссар юстиции П. И. Стучка, сменивший на этом посту левого эсера И. 3. Штейнберга, опубликовал постановление, в котором было сказано, что «революционные трибуналы в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и проч. не связаны никакими ограничениями». Тем самым революционным трибуналам предоставлялось право выносить в судебном порядке приговоры о смертной казни.

21 июня 1918 г. революционный трибунал при ВЦИК в публичном открытом заседании вынес первый смертный приговор, осудив за антисоветскую деятельность бывшего начальника морских сил Балтийского флота контр-адмирала А. М. Щастного.

В приговоре по этому делу говорилось: «Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, заслушав в открытых заседаниях своих от 20 и 21 июня 1918 г. и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гр. Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он, Щастный, сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. С этой целью, воспользовавшись тяжким и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью, в интересах революции, уничтожения его и кронштадтских крепостей, вел контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, о якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случаи необходимости взрыва Кронштадта и флота; то ссылаясь на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦИК Положения об управлении флотом, внося, вопреки этому Положению, в Совет комиссаров флота на разрешение вопросы военно-оперативного характера, стремясь этим путем снять с себя ответственность за разрешение таких вопросов; то попустительствовал своему подчиненному Зеленому в неисполнении распоряжений Советской власти, направленных к облегчению положения флота, и замедлил установление демаркационной линии в Финском заливе, не исполняя своей прямой обязанности отстранения таких подчиненных от должности; то под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал минную дивизию в Петрограде; и всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений. Принимая во внимание, что вся эта деятельность Щастного проявлялась им в то время, когда он занимал высокий военный пост и располагал широкими правами во флоте Республики, Трибунал постановил: считая его виновным во всем изложенном, расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов»

Введение смертной казни вызвало озлобленные крики врагов народа. Вопрос о ее применении на основе судебных решений стал предметом дискуссии на V Всероссийском съезде Советов. Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов, показывая несостоятельность позиции левых эсеров, говорил на съезде: «Революция в своем развитии вынуждает нас к целому ряду таких актов, к которым в период мирного развития, в эпоху спокойного, органического развития мы бы никогда не стали прибегать». Отмечая непоследовательность левых эсеров, Я. М. Свердлов продолжал: «Я напомню товарищам о том, что в Российской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией… принимают равное участие во всех работах, в том числе и в расстрелах, проводимых комиссией, и левые эсеры, и большевики, и по отношению к этим расстрелам у нас как будто никаких разногласий нет. Но левые эсеры заявляют, что они — против смертной казни. Тут нужно сделать корректив: они против смертной казни по суду, но смертная казнь без суда ими допускается. Для нас, товарищи, такое положение является совершенно непонятным, оно нам кажется совершенно нелогичным. Я не сторонник употребления резких слов, но важно указать, что как-нибудь нужно свести концы с концами».

В речи, направленной против большевиков, лидер левых эсеров Мария Спиридонова с пафосом возражала против использования советского государственного аппарата для подавления сопротивления эксплуататоров, в частности против применения смертной казни по суду. Она отрицала необходимость для пролетарского государства иметь организованную армию. Судебные и карательные органы, созданные пролетариатом для защиты завоеваний социалистической революции, она считала «арсеналом буржуазного государства».

Псевдореволюционные доводы левых эсеров на деле означали призыв к разоружению пролетарского государства перед лицом бешено сопротивлявшегося классового врага. В своем докладе на V съезде Советов В. И. Ленин разоблачил лицемерие левых эсеров. «Ужасное бедствие — голод — надвинулось на нас, — говорил Владимир Ильич, — и чем труднее наше положение, чем острее продовольственный кризис, тем более усиливается борьба капиталистов против Советской власти. Вы знаете, что чехословацкий мятеж — это мятеж людей, купленных англо-французскими империалистами. Постоянно приходится слышать, что то там, то здесь восстают против Советов. Восстания кулаков захватывают все новые области. На Дону Краснов, которого русские рабочие великодушно отпустили в Петрограде, когда он явился и отдал свою шпагу… А теперь я посмотрел бы народный суд, тот рабочий, крестьянский суд, который не расстрелял бы Краснова, как он расстреливает рабочих и крестьян. Нам говорят, что, когда в комиссии Дзержинского расстреливают — это хорошо, а если открыто перед лицом всего народа суд скажет: он контрреволюционер и достоин расстрела, то это плохо. Люди, которые дошли до такого лицемерия, политически мертвы. Нет, революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов».

Таким образом, расстрел на месте и смертная казнь по суду рассматривались большевиками и Советским правительством как исключительные меры, вызванные резкой активизацией враждебной деятельности контрреволюционеров. Широта их применения зависела от политической обстановки в стране. Известный деятель, член Коллегии ВЧК М. Я. Лацис указывал, что за первую половину 1918 г. было расстреляно 22 преступника, в дальнейшем же широкая волна заговоров и самый необузданный белый террор потребовали усиления карательных мер по отношению к контрреволюционной буржуазии.

Глава четвертая. Чекистский удар по контрреволюционным заговорщикам в 1918 г

1. Против шпионов с дипломатическими паспортами

Одной из задач молодых советских органов государственной безопасности являлась борьба с подрывной и шпионской деятельностью агентов международного империализма в советском тылу.

В январе 1918 г. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем выяснила, что существовавшие в Петрограде некоторые «благотворительные общества», официальной целью которых было оказание помощи нуждающимся офицерам, вербовали их для борьбы с Советской властью. Установив наблюдение за такими «обществами», ВЧК убедилась, что контрреволюционеры, действующие в них, связаны с представителями бывшей российской аристократии и с иностранцами, в особенности с прибывшими в Петроград немецкими военнопленными, занимавшимися шпионажем. Одно из таких «благотворительных обществ» вербовало офицеров и юнкеров и направляло их на Дон — к Каледину, который готовил армию для борьбы против Советов.

ВЧК удалось раскрыть одну из таких групп, которую возглавляли бывший полковник Н. Н. Ланской и поручик А. П. Орел. «В одну из партий офицеров и юнкеров, — сообщала ВЧК, — которая должна была отправиться на Дон к Каледину, в двадцатых числах января удалось записаться одному из агентов Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Это обстоятельство дало возможность более близко подойти к раскрытию всей шайки… Агент Комиссии в эту партию попал под видом бывшего офицера, оставившего полк ввиду враждебного отношения к нему солдат и приехавшего в Петроград как-нибудь устроиться». При подготовке к отправке этой группы на Дон поручик А. П. Орел был арестован.

Расследование показало, что целью контрреволюционной группы, называвшей себя «Обществом помощи нуждающимся офицерам», в действительности была борьба с большевиками, свержение Советского правительства и установление военной диктатуры во главе с генералом Калединым. Группа ставила перед собой и террористические цели (убийство руководителей Советской власти), являлась частью широкой организации (центр ее находился в Москве и возглавлялся генералом Дерновым) и располагала значительными средствами: ее финансировали Каледин (дал около б миллионов рублей), известный финансист князь Д. И. Шаховской (дал 2 миллиона рублей), крупный фабрикант С. Морозов (дал 800 тысяч рублей) и другие капиталисты. Каждый завербованный в организацию получал ежемесячно 360 рублей.

Организация намечала начать восстание в момент, когда немецкие войска приблизятся к Петрограду. В выступлении должны были участвовать военнопленные немцы и австрийцы. В официальном сообщении ВЧК по этому делу отмечалось, что «раскрытая контрреволюционная организация насчитывает около трех с половиной тысяч человек, которые вербовались как здесь, среди несознательных солдат и представителей разных классов, до подонков и преступников включительно, так и в Финляндии и на Дону. Число вооруженных немцев и австрийцев из числа военнопленных и военнообязанных, с которыми должны были слиться русские контрреволюционеры, дошло до 13 тысяч человек. Для последних вооружение было своевременно приготовлено путем покупки при содействии видных иностранцев в Финляндии, в Петрограде и в разных местах в провинции, преимущественно в прифронтовой полосе, во время самовольной демобилизации». Заговорщическая деятельность контрреволюционной организации была своевременно пресечена.

После заключения Брестского мира немецкие империалисты продолжали тайную подрывную деятельность против социалистического государства рабочих и крестьян. На оккупированных ими советских территориях формировались монархистские и буржуазно-националистические организации и воинские подразделения, которые при содействии и помощи германского военного командования забрасывались в советский тыл, вели там подрывную работу, нападая на красноармейские части.

В мае — июне 1918 г. чекисты Западной области задержали на станции Смоленск подозрительного человека, оказавшегося бывшим офицером, связанным с помещиками Поречского уезда. При нем нашли письма, свидетельствующие о том, что он имел задание вербовать в Западной области людей для контрреволюционной армии. В процессе расследования чекисты произвели обыск в имении помещика Поречского уезда Тарновского и нашли важный документ, озаглавленный «Список лиц, стоящих на платформе защиты Временного правительства». В списке значились имена крупнейших помещиков и капиталистов области, а также смоленского нотариуса Ильинского. Когда некоторых упомянутых в списке лиц арестовали и допросили, выяснилось, что они вносили крупные суммы денег на вербовку кадров контрреволюции, а также сами занимались вербовкой в антисоветские отряды. Чекисты ликвидировали эту помещичью контрреволюционную группу.

Следствие установило, что раскрытая антисоветская группа связана с какой-то военной организацией, однако понадобилось еще несколько месяцев напряженной работы, чтобы стала ясной общая картина.

Однажды чекисты арестовали бывшего офицера, который сообщил, что в прошлом был знаком с нотариусом Ильинским. Проверяя связи задержанного, Чрезвычайной комиссии удалось установить, что в Смоленске существует штаб контрреволюционной организации, которая возглавляется бывшим генерал-майором Михаилом Дорманом. В сентябре 1918 г. чекисты обнаружили принадлежавшие организации Дормана склады оружия, патронов и бомб, пулеметные ленты, взрывчатые вещества и задержали многих ее участников. Среди них были: главарь организации Михаил Дорман, бывшие офицеры Михаил Кац, Виктор Фенраевский, Александр Захаров, Стефан Антоневич, а также Григорий Лядковский, Борис Урядов, присяжный поверенный Станислав Жданович и другие. В связи с делом группы Дормана были арестованы также помещики Смоленской губернии, финансировавшие заговор, — Реутт, Энгельгардт и Василий Сорокин, в свое время возглавлявший виленскую охранку. Раскрытая организация занималась вербовкой в Смоленской и Витебской губерниях белогвардейцев и направляла их на Украину, в так называемую «Южную армию».

Антисоветская группа Дормана являлась западным отделением обширного монархистского союза «Наша родина», действовавшего на юге и юго-западе России. Центр этой организации находился в Киеве. Она была создана с ведома и не без содействия германского военного командования. Ее возглавляли крупный помещик и сахарозаводчик, бывший член Государственной думы и царский министр граф А. А. Бобринский, герцог Н. Лейхтепбергский и присяжный поверенный М. Е. Акацатов. В программном документе, найденном при ликвидации западного отделения союза, говорилось: «Цель и назначение организации «Наша родина» — борьба с большевиками, восстановление в России монархии… Ориентация — сперва выгнать большевиков, восстановить монархию, а потом уже разбирать наши внутренние дела… Образ правления — монархия с народным представительством при двухпалатной системе, министерство ответственное, но не парламентарное». Программа предусматривала сохранение частного землевладения. Лишь в крайних случаях допускались «отчуждения (земли. — Д. Г.), которые должны были производиться путем выкупа». Особо подчеркивалось, что землей могут наделяться прежде всего пострадавшие на войне, георгиевские кавалеры и те, которые «не запятнали себя грабежами и насилиями во время революции». При такой формулировке надела землей лишались все крестьяне, получившие землю во время революции, их-то и называли помещики и контрреволюционеры грабителями! В национальном вопросе и в области идеологии и культуры программа предусматривала «воспитание в религиозном и национально-русском духе… первенствующее положение русского народа и русского языка».

Непосредственной задачей союза «Наша родина» было создание «Южной армии», во главе которой стояли герцог Н. Лейхтенбергский и начальник штаба генерал-лейтенант Литовцев. Агенты союза — хорошо оплачиваемые офицеры, заведующие этапными пунктами, курьеры — вербовали личный состав «Южной армии» и направляли людей в главные пункты сбора: в Житомир (начальник пункта — генерал Пальчинский), в Псков (полковник Тучинский), в Могилев (полковник Зубржицкий), в Харьков, Полтаву, в Екатеринослав (во главе этих пунктов стоял полковник Домашнев), в Минск, Бердичев, Елисаветград. Начальником главного бюро по набору добровольцев приказом генерал-майора Шульгина от 13 августа 1918 г. был назначен полковник Чесноков. В обязанности начальников этапных пунктов, находившихся при вокзалах, на пристанях Днепра, в конторах дежурных по станциям, входило обеспечение добровольцев деньгами и направление их в центральный пункт. Сформированные воинские части вооружались и снабжались германским военным командованием. Одна из таких частей — 1-я дивизия под начальством генерала Семенова — была направлена на Дон в помощь германскому ставленнику генералу Краснову и сражалась там против Красной Армии.

В сентябре 1918 г. наиболее активные участники формирования «Южной армии», в том числе генерал Дорман, помещики Реутт и Энгельгардт, были расстреляны. В январе 1922 г. был задержан и привлечен к судебной ответственности бывший начальник штаба «Южной армии» генерал-лейтенант Литовцев. Военная коллегия Верховного революционного трибунала приговорила его к расстрелу, но, учитывая раскаяние подсудимого, а также разгром к тому времени всех белогвардейских армий, применила к нему амнистию и заменила расстрел пятью годами лишения свободы.

В 1918 г. ВЧК раскрыла несколько дел, связанных с подрывной работой агентуры империализма.

В марте в Москве была выявлена подпольная организация, занимавшаяся вербовкой людей (главным образом офицеров старой армии), снабжением их и отправкой на Дон — в контрреволюционные банды генералов Каледина и Корнилова. Графиня Ланская содержала в доме на Новинском бульваре (ныне ул. Чайковского) штаб-квартиру этой организации и распоряжалась крупными денежными средствами: приобретала обмундирование для белогвардейцев, снабжала их продовольствием на дорогу и т. п. Большую роль в этих делах играл известный в Москве заводчик — американский подданный В. А. Бари. 14 апреля у него был произведен обыск. Найденные переписка и счета показали, что Бари финансировал работу графини Ланской, посылал курьеров с поручениями расплатиться с завербованными в белогвардейскую армию людьми. Консульство США в Москве выступило в защиту арестованного Бари и представило официальное поручительство, настаивая на освобождении его до суда. В. А. Бари освободили, и он скрылся.

Через несколько месяцев Московский революционный трибунал вынужден был рассматривать дело Бари и нескольких русских участников заговора заочно. В приговоре по этому делу указывалось: «Московский революционный трибунал считает вполне установленным, что американский гражданин В. А. Бари, пользуясь покровительством консульства Соединенных Штатов Америки и его содействием, с 29 октября 1917 г. и по 26 марта 1918 г. принимал активное участие в помощи врагам Советской социалистической России… Это участие выразилось в том, что Бари по соглашению с Харлафовым, Кривошеиным (бывшими офицерами. — Д. Г.) и другими представителями буржуазии и бывшим командным составом организовывал банды из контрреволюционно настроенных офицеров и студентов, снабжая последних деньгами, продовольствием, обмундированием и отправляя их на Дон к генералам Корнилову и Каледину, заклятым врагам рабоче-крестьянской власти. Виновность Бари усиливается и тем, что он, пользуясь правами американского гражданина и защитою правительства США и помогая скрытым врагам революционного пролетариата, злоупотреблял именем трудящихся масс Соединенных Штатов. Ввиду изложенного Московский революционный трибунал заочно приговорил:…скрывшегося от суда американского гражданина Бари объявить врагом всего трудящегося человечества, лишенным защиты рабоче-крестьянской власти, и в случае выдачи или поимки его по удостоверении личности расстрелять».

В приговоре далее имелось частное определение, относящееся к консульству США: «Московский революционный трибунал, обсудив неисполнение высокоавторитетным учреждением США, его московским консульством, поручительства в том, что Бари от суда никуда не скроется, и принимая во внимание, что поручительство это было уважено только из доверия к представителю правительства США, постановил: Московское североамерикайское консульство, представляемое Пулем и Лерсом, считать укрывателем преступника, содействовавшим побегу Бари, обманувшим доверие рабоче-крестьянской власти в России, привлечь которого к ответственности сможет один только американский народ»

ВЧК неоднократно разоблачала членов военных миссий «союзников», в частности французской военной миссии, которые под предлогом наблюдения за эвакуацией военнопленных эльзасцев, чехов, поляков, сербов разъезжали по городам России, формировали польские и чешские легионы белогвардейских банд, финансировали их и занимались шпионажем.

В августе 1918 г. один из сотрудников Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией недалеко от станции Плесецкая Архангельской железной дороги заметил подозрительного человека, который стоял у телеграфного столба и, по-видимому, кого-то ожидал. Неизвестного задержали. Чекисты обратили внимание на то, что на пальто у неизвестного была пришита одна большая латунная желтая пуговица, резко отличавшаяся от других.

Задержанный сознался, что он хотел пробраться в район расположения английского десанта в Архангельске для того, чтобы поступить на службу в белогвардейские войска. Как он показал, его завербовал в Петрограде доктор Ковалевский, который поручил ему доставить в Архангельск шпионское донесение и поступить там в белогвардейскую армию. На станции Плесецкая задержанный ожидал человека, который должен был проводить его до следующего пункта, а оттуда новые люди должны были переправить его через линию фронта. Желтая пуговица, пришитая к пальто задержанного, служила условным знаком: такая же пуговица должна была быть и на пальто тех членов контрреволюционной группы, которые встретят его в дороге и проведут через линию фронта.

Чекисты перешили желтую пуговицу на одежду одного из своих сотрудников и поручили ему встречать лиц с такой же пуговицей, направляющихся в Архангельск. Вскоре на желтую пуговицу поймался бывший полковник Михаил Куроченков, а затем, 16 августа, на станции Дикая была задержана уже целая группа белогвардейцев.

Так была раскрыта и ликвидирована уже упомянутая английская шпионская группа, возглавляемая доктором Ковалевским в Петрограде.

Советскому правительству, конечно, было известно о происках разведчиков, шпионов иностранных государств. Нити многих раскрытых заговоров вели к дверям посольств и миссий этих держав. Но посольства и миссии пользовались дипломатической неприкосновенностью.

2. Заговор «трех послов»

Летом 1918 г. в Петрограде в Латышском клубе появились два молодых командира-латыша. Они быстро сошлись с завсегдатаями клуба, среди которых, были члены контрреволюционной группы, связанной с морским атташе английского посольства Френсисом Алленом Кроми. В беседах с новыми знакомыми молодые командиры, внешне напоминавшие бывших офицеров, не скрывали своего отрицательного отношения к советским порядкам.

Вскоре заговорщики решили познакомить молодых командиров с английским разведчиком. Первая такая встреча состоялась в гостинице «Французская». Кроми решил, что один из командиров, назвавшийся бывшим офицером Шмидхеном, заслуживает доверия. Через некоторое время Кроми предложил Шмидхену выехать в Москву, связаться там с начальником британской миссии Р. Локкартом и под его руководством начать подрывную работу в советских латышских воинских частях. Он дал Шмидхену рекомендательное письмо к Локкарту.

На следующий день Шмидхен и его товарищ выехали в Москву. Там они, соблюдая осторожность, немедленно направились… в ВЧК. Молодые командиры были чекистами. Их послал в Петроград Ф. Э. Дзержинский для раскрытия антисоветского подполья. Чекист, назвавшийся Шмидхеном, в действительности был Ян Буйкис, а его товарищ — Ян Спрогис.

ВЧК решила продолжить начатую «игру», проникнуть в лагерь дипломатических заговорщиков, выяснить их замыслы и разоблачить их. Для этого в «игру» подключили командира 1-го дивизиона латышских стрелков Эдуарда Берзиня, который должен был разыграть роль «разочаровавшегося» красного командира, готового к измене.

14 августа Шмидхен с Эдуардом Берзинем явились на частную квартиру Р. Локкарта в Хлебном переулке, 19.

Появление Шмидхена и Берзиня насторожило опытного разведчика. Но вскоре сомнения у него исчезли. Много лет спустя в книге-«исповеди» Локкарт писал: «Шмидхен принес мне письмо от Кроми, которое я тщательно проверил. Я держался постоянно начеку, опасаясь провокаторов, но убедился в том, что письмо это, несомненно, писано рукою Кроми. В тексте письма имелась ссылка на сообщения, переданные мною Кроми через посредство шведского генерального консула. Типичной для такого бравого офицера, как Кроми, была также фраза о том, что он приготовляется покинуть Россию и собирается при этом сильно хлопнуть за собой дверью. Характерным было также правописание… Орфографию Кроми никто не сумел бы подделать… В заключительной части письма Шмидхен рекомендовался мне как человек, услуги коего могут мне быть полезны».

Убедившись, что письмо подлинное, Локкарт начал беседу., Э. П. Берзинь и Шмидхен представились ему как латышские офицеры, разочаровавшиеся в Советской власти. Они, в частности, заявили, что не хотят воевать с архангельским английским десантом, куда их собираются послать большевики, и не прочь бы договориться с командующим десантом, английским генералом Ф. Пулем. Локкарт был осторожен. Поддержав намерение Берзиня и Шмидхена порвать с большевиками, он предложил им явиться на следующий день. Прежде чем связываться с Берзинем и Шмидхеном, Локкарт решил посоветоваться со своими коллегами-союзниками. В своей книге Локкарт так рассказал об этом: «Вечером я подробно переговорил о происшедшем с генералом Лавернем и французским генеральным консулом Гренаром… Мы пришли к тому заключению, что предложение латышей является, по всей вероятности, искренним, и что если мы будем действовать с необходимой осторожностью, то особого вреда от того, что мы направим этих людей к Пулю, получиться не может… Мы решили свести обоих латышей с Сиднеем Рейли, который сможет наблюдать за ними и помочь им в осуществлении их благих намерений».

На следующий день состоялась вторая встреча Локкарта с Берзинем и Шмидхеном. Теперь уже Локкарт не был так осторожен, как прежде. Он всячески поддерживал их намерение порвать с большевиками, говорил, что союзники помогут латышам добиться независимости Латвии, советовал создать «национальный латышский комитет» и обещал финансировать заговор. Чтобы связать Берзиня и Шмидхена с генералом Пулем, Локкарт заготовил три удостоверения, с которыми «заговорщики» должны были отправиться в расположение английских войск для переговоров. Эти документы с официальным гербом и печатью британской миссии были подписаны Локкартом. Они гласили: «Британская миссия, Москва, 17 августа, 1918 г. Всем британским военным властям в России.

Предъявитель сего… латышский стрелок направляется с ответственным поручением в Британскую штаб-квартиру в России. Обеспечивайте ему свободный проезд и оказывайте всемерное содействие. Р. Локкарт. Британский представитель в Москве».

Один экземпляр удостоверения был заполнен на имя Яна Яновича Буйкиса (на подлинную фамилию, имя и отчество Шмидхена), второй — на имя капитана Крыша Кранкаля[22]. Вручив эти документы Берзиню, Локкарт в заключение беседы направил его к лейтенанту Сиднею Рейли, с которым предложил в дальнейшем держать связь.

Конечно, документы, собственноручно подписанные Локкартом, были тотчас же переданы в ВЧК. Они служили несомненным доказательством подрывной деятельности главы британской миссии.

Первая встреча Э. Берзиня с Сиднеем Рейли состоялась на Цветном бульваре. Английский разведчик стал обсуждать с ним вопрос об участии латышских стрелков в военных действиях союзнического десанта в Архангельске. Потом он перевел беседу на другую тему. Сидней Рейли в то время вынашивал план организации вооруженного антисоветского выступления в Москве и Петрограде. Главным элементом «плана» был захват большевистских лидеров в Москве во время заседания Совета Народных Комиссаров, которое должно было состояться 28 августа. Зная о том, что Берзинь командует латышскими стрелками, охраняющими Кремль и членов Советского правительства, Сидней Рейли предложил Берзиню организовать захват во время заседания всех членов Совета Народных Комиссаров, а также занять Государственный банк, Центральный телеграф, телефон и другие важные учреждения. На расходы по организации этого заговора он тут же вручил Э. Берзиню 700 тысяч рублей.

22 августа состоялось новое свидание Берзиня с английским разведчиком. Теперь они детально обсуждали план захвата Совета Народных Комиссаров. Разведчик особенно интересовался Председателем Совета Народных Комиссаров В. И. Лениным. По первоначальному плану предполагалось направить захваченных членов Совнаркома под конвоем в Архангельск, но Рейли изменил план. Он сказал Эдуарду Берзиню: «Ленин обладает удивительной способностью подходить к простому человеку. Можно быть уверенным, что за время поездки в Архангельск он сумеет склонить на свою сторону конвойных и те освободят его. Поэтому было бы наиболее верным Ленина немедленно после ареста расстрелять…». Во время этой встречи Сидней Рейли передал Э. Берзиню 200 тысяч рублей.

28 августа 1918 г., встретившись в третий раз с английским разведчиком, Берзинь получил задание выехать в Петроград и установить связь с петроградской группой заговорщиков. И снова он дал Берзиню «на содержание организации» 300 тысяч рублей. (Все полученные деньги, 1200 тысяч рублей, Э. Берзинь сдал в ВЧК.)

29 августа, выполняя «задание» Рейли, Берзинь прибыл в Петроград, явился на квартиру некой Е. М. Боюжовской (там он, между прочим, случайно обнаружил визитную карточку Сиднея Рейли, в которой был указан адрес одной из его московских явок — конспиративной квартиры в Шереметьевском переулке, 3 (ныне ул. Грановского). Через Боюжовскую Берзинь связался с петроградскими заговорщиками.

Между тем ВЧК располагала и другими данными, подтверждавшими подрывную деятельность дипломатов-заговорщиков. Среди них было письмо французского журналиста Рене Маршана на имя президента Французской Республики Пуанкаре. В письме говорилось: «Мне довелось присутствовать недавно на официозном собрании, вскрывшем самым неожиданным для меня образом огромную, тайную и в высшей степени опасную, на мой взгляд, работу… Я говорю о закрытом собрании, имевшем место в генеральном консульстве Соединенных Штатов… Присутствовали генеральный консул Соединенных Штатов господин Пуль и наш генеральный консул. Присутствовали союзные агенты… Случайно я был поставлен в курс замысла тем, что высказывали присутствующие агенты. Так, я узнал, что один английский агент подготовлял разрушение железнодорожного моста через реку Волхов, недалеко от Званки. Достаточно бросить взор на географическую карту, чтобы убедиться, что разрушение этого моста равносильно обречению на полный голод Петрограда, в таком случае город фактически оказался бы отрезанным от всяких сообщений с востоком, откуда прибывает весь хлеб, и без того крайне недостаточный для существования… Один французский агент присовокупил, что им уже сделаны попытки взорвать Череповецкий мост, что привело бы продовольствование Петрограда к таким же гибельным последствиям, как и разрушение моста у Званки, так как Череповец расположен на линии, соединяющей Петроград с восточными областями. Затем речь шла о разрушении рельсов на разных линиях… Я не распространяюсь, полагая, что уже достаточно сказал, чтобы на основании недвусмысленных фактов выяснить сформулированные мною выше тяжелые опасения. Я глубоко убежден, что дело идет не об изолированных починах отдельных агентов. Но даже подобные частные инициативы могут иметь единственный гибельный результат: бросить Россию во все более кровавую политическую и бесконечную борьбу, обрекая ее на нечеловеческие страдания от голода…»

Впоследствии Рене Маршан разъяснил: «В августе месяце 1918 г. генеральный консул (Гренар, который собирался тогда уезжать из России. — Д. Г.) сказал мне, что меня предполагают оставить в России в качестве политического информатора, чтобы я мог посылать доклады о политическом положении в стране, и при этом заявил, чтобы я зашел в пять часов вечера в здание американского консульства, где он познакомит меня до своего отъезда с некоторыми людьми, которые тоже будут оставлены в России. Я туда явился. Здесь американский генеральный консул представил мне как агента по экономическим вопросам гр. Каламатиано… Потом здесь же были английский лейтенант Рейли и Вертимон, которые мне были представлены несколько дней тому назад во французском консульстве как агенты по разрушению на Украине, Которая еще тогда была оккупирована немцами. На этом собрании, к моему большому удивлению, пришлось мне услышать совершенно для меня неожиданный план взятия Петрограда измором, путем взрыва мостов… на большой магистрали Москва — Петроград. Это на меня произвело колоссальное впечатление…. И несмотря на то, что для меня тогда было очень тяжело, потому что это значило вступление в открытую борьбу с режимом, с которым я был тогда всецело связан… я счел необходимым принять все меры, чтобы положить конец подобному лицемерию и подобной гадости. Я это сделал. С тех пор я открыто перешел в противоположный лагерь для борьбы против французского правительства, изменившего одновременно не только русскому, но и французскому народу, который никогда ему не давал и не мог дать подобных злодейских поручений».

В самый разгар распутывания нитей заговора послов, 30 августа, произошли чрезвычайные события — покушение на жизнь В. И. Ленина и убийство М. С. Урицкого. Надо было принять энергичные меры против представителей международного империализма, фактически находившегося в состоянии войны с Советской Россией. Имелось немало оснований считать их причастными к покушению на жизнь В. И. Ленина. Поэтому решено было ликвидировать заговор, даже если бы пришлось нарушить дипломатическую неприкосновенность иностранных разведчиков и заговорщиков. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс впоследствии писал: «…Предварительная работа по раскрытию этого заговора еще далеко не была доведена до конца. При продолжении работ… открылись бы все новые и новые данные, пролетариат увидел бы, как Локкарт, пользуясь правом экстерриториальности, организовывал поджоги, восстания, готовил взрывы… Но после ленинградских событий… необходимо было немедленно производить аресты». В Петроград выехал Ф. Э. Дзержинский, в Москве руководство операцией поручалось Я. X. Петерсу.

В 6 часов вечера 31 августа группа чекистов во главе с Гиллером оцепила здание английского посольства на Дворцовой набережной в Петрограде и заняла его нижний этаж. Когда чекисты поднимались на второй этаж, раздались выстрелы. Помощник комиссара Шейнкман был ранен в грудь, разведчик Янсон убит, следователь ЧК Бортновский ранен. Чекисты открыли ответный огонь (в результате оказался убитым морской атташе посольства разведчик Кроми) и затем заняли помещение посольства.

В тот же день чекисты произвели обыски и аресты среди сотрудников английской и французской дипломатических служб в Москве. Ночью 31 августа комендант Московского Кремля П. Д. Мальков по поручению ВЧК явился на квартиру Локкарта, произвел обыск и доставил английского дипломата и его помощника В. Л. Хикса в ВЧК. Я. X. Петерс спросил Локкарта, знает ли он Ф. Каплан, а затем предложил дать объяснения по поводу попытки подкупить командира советской воинской части Э. Берзиня, предъявив выданное британской миссией удостоверение на имя латышского «заговорщика», командированного в распоряжение английских войск. Локкарт, ссылаясь на правила дипломатической неприкосновенности, отказался давать объяснения. Много лет спустя в своей книге «Буря над Россией» Р. Локкарт, желая изобразить себя ловким разведчиком, «обманувшим» во время ареста чекистов, рассказывал: «В боковом кармане моего пиджака я внезапно нащупал свою записную книжку, в которую я вносил тайным шрифтом пометки о выплаченных мною суммах. Чекисты обыскали мою квартиру… но позабыли осмотреть то платье, которое мы надели на себя во время нашего ареста. Содержание этих записей было понятно только мне, но цифры могли в руках большевиков оказаться компрометирующим меня материалом… Мысль о записной книжке мучила меня. Как мне от нее избавиться?.. Я попросил у наших четырех караульных разрешения сходить в уборную. Разрешение мне было дано». Там незадачливый дипломат и избавился от компрометирующего его материала.

По указаниям Я. М. Свердлова и Г. В. Чичерина Локкарта отпустили из ВЧК.

Несмотря на принятые в ту ночь меры, иностранные шпионы Сидней Рейли, Анри Вертимон и Ксенофонт Каламатиано скрылись. В комнате Анри Вертимона, жившего в помещении католической гимназии при церкви Петра и Павла, нашли 18 фунтов 48 золотников пироксилина, 39 капсулей от динамитных шашек, шпионские шифры и карту Генерального штаба.

Чекисты устроили засаду на конспиративной квартире Сиднея Рейли в Шереметьевском переулке, где проживала актриса Елизавета Оттен. Здесь они задержали бывшую надзирательницу гимназии Марию Фриде, принесшую какой-то пакет, в котором оказался документ, подписанный: «№ 12». В нем говорилось о формировании дивизий Красной Армии в Воронеже, о графике работ Тульского оружейного завода, о количестве выпускаемой патронным заводом продукции, о том, что из-за нехватки хлопка производство боеприпасов сократилось в два раза… Выяснилось, что Мария Фриде служит в американском консульстве в Москве сестрой милосердия отряда Красного Креста и одновременно выполняет секретные поручения дипломатов-шпионов. Пакет, который она должна была вручить Сиднею Рейли через Елизавету Оттен, был получен ею от брата, Александра Фриде. В годы царизма он служил военным следователем Московского военно-окружного суда, а в послеоктябрьский период работал в управлении начальника военных сообщений.

Чекисты направились на квартиру Марии Фриде. Но как только мать Фриде увидела комиссара ВЧК, она выбежала с каким-то свертком, пытаясь скрыться. Сверток у нее отобрали и нашли в нем также шпионские материалы, принадлежавшие ее сыну, Александру Фриде. В донесении агента «№ 26» говорилось: «В Тамбове формирование частей Красной Армии протекает крайне медленно. Из 700 красноармейцев, готовых к отправке на фронт, 400 человек разбежались. В Липецке вообще отказались ехать на формирование, сказав, что будут защищать интересы Советов только в своем уезде. Здесь также полное отсутствие патронов, оружия и снарядов». В квартире Фриде нашли 50 тысяч рублей. Засада, оставленная в квартире сотрудниками ВЧК, вскоре задержала участника шпионской группы, бывшего чиновника московской таможни П. М. Солюса. Как оказалось впоследствии, это и был агент «№ 26».

Пойманный с поличным Фриде сознался в том, что он состоит на службе у американского разведчика Каламатиано и по его поручению собирает сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики.

Среди знакомых Сиднея Рейли оказалась сотрудница ЦИК Ольга Старжевская, которой он дал 20 тысяч рублей на покупку обстановки и содержание квартиры, где намеревался устроить конспиративную явку. Через Старжевскую он рассчитывал получать сведения о работе советских учреждений. Рейли поддерживал близкое знакомство с заведующим автомобильным складом Московского военного округа Трестаром, который предоставлял ему в пользование автомобили.

Таковы были результаты первых дней расследования. Я. X. Петерс отмечает: «Было арестовано около 30 человек, но, за исключением брата и сестры Фриде и еще нескольких лиц, против которых были все данные, обвиняющие их в шпионаже, против остальных арестованных прямых улик не было».

Французское и английское правительства, западная буржуазная печать подняли шумную кампанию протеста против нарушений Советским правительством правил дипломатической неприкосновенности. В отместку англичане без всяких оснований арестовали в Лондоне представителя РСФСР М. М. Литвинова и его сотрудников. Совет Народных Комиссаров Северной коммуны в обращении «Ко всему цивилизованному миру» заклеймил позорную деятельность иностранных «дипломатов». «Неслыханные, чудовищные преступления совершаются на нашей земле, — говорилось в обращении. — Английская и французская буржуазия, кичащиеся своим мнимым демократизмом, взяли на себя задачу восстановления монархии в России… Англо-французскими шпионами кишмя кишат наши родные города. Мешки англо-французского золота употребляются на подкуп различных негодяев… Мы получили совершенно точные данные, что официальные английские представители подготовляют взрыв железнодорожных мостов около Званки и Череповца для того, чтобы отрезать нас от Перми и Вятки и тем оставить нас совсем без хлеба. Они готовят ряд взрывов наших фабрик и заводов, подготовляют крушения поездов, подготовили ряд террористических покушений… Мы не можем молчать, когда посольство превращается в конспиративную квартиру заговорщиков и убийц; когда официальные лица, живя на нашей территории, плетут сеть кровавых интриг и чудовищных преступлений против нашей страны».

Арест в Англии М. М. Литвинова и его сотрудников заставил Советское правительство вновь задержать Р. Локкарта в Москве. Народный комиссар по иностранным делам Г. В. Чичерин 7 сентября 1918 г. заявил иностранцам: «Дипломатические и военные представители Англии и Франции пользуются своим званием для организации на территории РСФСР заговоров, направленных к захвату Совета Народных Комиссаров с помощыб подкупа и агитации среди войсковых частей, к взрыву мостов, продовольственных складов и поездов. Данные… устанавливают с несомненностью тот факт, что нити заговора сходились в руках главы английской миссии Локкарта и его агентов. Равным образом установлено, что здание английского посольства в Петрограде фактически было превращено в конспиративную квартиру заговорщиков… Поэтому правительство РСФСР поставлено в необходимость создать для лиц, уличенных в заговорах, такие условия, при которых они были бы лишены возможности продолжать… свою преступную, с точки зрения международного права, деятельность». Далее народный комиссар от имени Советского правительства заявил: «Все интернированные представители английской и французской буржуазии, среди которых нет ни одного рабочего, будут немедленно освобождены, как только русские граждане в Англии и во Франции и в районах оккупации союзных войск и чехословаков не будут больше подвергаться репрессиям и преследованиям. Английские и французские граждане будут иметь возможность немедленно покинуть территорию России, когда эту же возможность получат российские граждане в Англии и во Франции. Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе глава заговорщиков Локкарт, одновременно будут пользоваться возможностью возвращения на родину…»

Пока шла дипломатическая переписка, многие из заговорщиков-дипломатов (в том числе французский генеральный консул Гренар, генерал Лавернь и другие) укрылись в помещении нейтрального норвежского посольства и отсиживались там. За ними было установлено наблюдение.

Однажды сотрудники ВЧК задержали гражданина, который пытался проникнуть в норвежское посольство. Задержанный предъявил паспорт на имя студента С. Н. Серповского. В действительности это был разыскиваемый американский агент Ксенофонт Каламатиано. Его доставили в ВЧК. Петерс и Кингисепп во время допроса Каламатиано обратили внимание на его массивную трость и решили ее осмотреть. Внутри ее они обнаружили массу записок, шифровок и расписок в получении денег. В трости Каламатиано оказалась тайная шпионская канцелярия. Необходимо было лишь выяснить, какие фамилии скрываются под номерами, которые находились на расписках в получении денег. Таких номеров было до тридцати. Каламатиано, убедившись в том, что он окончательно провалился, вынужден был давать объяснения и расшифровывать фамилии, скрывавшиеся под номерами. Оказалось, что и сам Каламатиано имел шпионский номер. Его агенты адресовали свои донесения на имя «№ 15», под которым значился их шпионский шеф — Каламатиано. Этот опытный разведчик разработал инструкцию для агентов, в которой, между прочим, говорилось: «В сообщениях следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера войск обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Дух войск — положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей — мануфактура и цены на нее. Дезертирство из рядов Красной Армии — эмиграция на Украину». И эта инструкция была найдена в шпионской трости. Поддельный паспорт на имя студента Петроградского университета С. Н. Серповского, по которому скрывался Каламатиано, был изготовлен для него агентом А. К. Хвалынским по поручению А. Фриде.

После ареста Каламатиано на квартире, где он проживал под именем Серповского, чекисты устроили засаду. Вскоре сюда явился какой-то неизвестный. Дежуривший в квартире чекист «приветливо» встретил его. Тот спрашивал Каламатиано. Как оказалось, это был чех Йозеф Пшеничка, доставивший для Каламатиано письмо от командования Чехословацкого корпуса, содержавшее важную информацию.

Действуя заодно с союзными разведчиками — Сиднеем Рейли и Вертимоном и прикрываясь вывеской американских коммерческих фирм, а когда нужно, и поддельными документами, Каламатиано вербовал для службы в американской разведке людей, которые за плату поставляли сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики. В эту шпионскую сеть входили: его ближайший помощник А. В. Фриде, бывший генерал-майор А. А. Загряжский, бывший чиновник московской таможни П. М. Солюс, бывший полковник Генерального штаба Е. М. Голицын, студент университета А. К. Хвалынский, журналист Д. А. Ишевский, служащий Центропленбежа[23] Л. А. Иванов, бывший офицер А. В. Потемкин и другие.

Представление о характере сотрудничества Каламатиано со своими осведомителями и о моральном облике последних дает, между прочим, найденное при обыске у Каламатиано письмо агента Ишевского, адресованное Каламатиано. «С первых же ваших слов я заключил, — писал Ишевский, — что «фирма» и «условия транспорта» есть не что иное, как маска, прикрывающая политическую и военную разведку. В этом направлении я стал вести наблюдения во время моей командировки. Но каково было мое удивление, когда я, по возвращении в Москву, узнаю от вас, что в моих услугах не нуждаются. Получили то, что было нужно, и дали гроши, которые получают курьеры теперешних министерств… Человек в надежде на будущие перспективы рисковал многим, сидел под арестом, работал… И за все — 600 рублей и «уходи вон!». Нет, к своим секретным агентам другие государства так не относятся, и в полном сознании своей моральной правоты… я требую восстановления справедливости. Я свое требование — получить 4500 рублей — готов поддержать имеющимися в моем распоряжении средствами».

Полученные при расследовании дела о заговоре Локкарта данные, не давали все же полного представления о подрывной деятельности «союзных» послов против Советской России. Впоследствии стали известны и другие факты.

Благодаря мерам, принятым Советским правительством, преступная деятельность иностранных шпионов, скрывавшихся под маской дипломатов, в значительной степени была пресечена.

3. Ликвидация преступных анархистских групп

Серьезную дезорганизацию в жизнь страны вносили в то время анархисты. Небольшие их группы приняли участие в Октябрьской революции; некоторые из них, увлеченные общенародным революционным подъемом, храбро сражались за победу Октября.

Однако анархисты по-прежнему не признавали какой бы то ни было государственной власти, не делали различия между буржуазным и Советским государством. Многие из них требовали немедленного перехода к «безгосударственному» строю. Некоторые группы анархистов хотя и изъявляли готовность сотрудничать с большевиками, участвовать в советской работе, но выступали против ленинского принципа демократического централизма, добивались децентрализации государственного управления, не признавали национализации и требовали передать заводы и фабрики в собственность тех, кто на них работает. В ряде городов анархисты под предлогом «защиты революции» создавали вооруженные отряды, которые фактически занимались экспроприациями, добыванием средств «на нужды организации». В анархистские группы потянулись преступные элементы, грабившие лавки, склады, магазины, частные квартиры.

31 января 1918 г. анархисты Лев Черный (П. Д. Турчанинов), Михаил Крупенин, В. Бармаш и Абба Гордин образовали «Совет Московской федерации анархистских групп» и самовольно заняли для этой организации помещение бывшего купеческого клуба в Москве. Целью своей организации они провозгласили распространение анархистских учений и привлечение новых членов в анархистские группы. Совет федерации создал вооруженный отряд под названием «Черная гвардия» якобы для борьбы с контрреволюцией и буржуазией. Под влиянием «Совета федерации» в Москве стали быстро расти анархистские группы, носившие разные названия — «Ураган», «Авангард», «Борцы», «Студенческая группа», «Коммуна Морозова», «Десма». Некоторые из них признавали федерацию как центральную, объединяющую организацию, другие не признавали. К началу апреля группки анархистов занимали в городе около 20 особняков. Многие члены этих групп никакого представления об анархизме как идейном течении не имели, их привлекала возможность, прикрываясь анархистским флагом, совершать темные дела. Нередко под видом анархистских создавались настоящие уголовные шайки. Вскоре уголовники появились и в самой «Черной гвардии». Под предлогом производства обысков у контрреволюционеров они совершали кражи и грабежи. «Совет федерации», конечно, знал об этих преступлениях, но никакой борьбы с ними не вел.

Такое же положение было и в Петрограде. Анархисты и здесь самочинно занимали помещения для своих организаций, грабили квартиры. Захватив на Васильевском острове особняк бывшего барона, миллионера Гинцбурга, анархисты вывезли мебель, ковры, дорогие картины, гобелены, зеркала и т. п. В ряде помещений, занятых анархистами, создавались склады оружия.

Одна из петроградских анархистских газет — «Буревестник» — пыталась даже «теоретически» обосновать неизбежность участия преступных элементов в анархистских группах. «За нами идет целая армия преступности, —писала она. — Мы это хорошо знаем. Почему же мы идем вместе? Вернее, почему они идут под нашим прикрытием? У нас с внешней стороны одна цель: мы разрушаем современное общество, и они разрушают. Мы выше современного общества, а они ниже. Но мы с глубоким презрением к современному обществу протягиваем руку этим преступникам. У нас общий враг — современное общество… Мы приветствуем всякое разрушение, всякий удар, наносимый нашему врагу. Разите его, доконайте его — вот возгласы поощрения, издаваемые нами при всяком покушении, при всяком посягательстве на современное общество».

Такова была «идеология» многих анархистов. А вот один из примеров их «практики». В апреле несколько анархистов из «Всероссийской федерации анархистов-коммунистов» во главе с Ф. Г. Горбовым явились в частную московскую контору торгового товарищества «Кавказ и Меркурий». Предъявив мандат от анархистской федерации, они потребовали выдачи всего опиума, хранившегося на складе, для того, чтобы, по их словам, уничтожить его как вредный для общества продукт. Погрузив опиум на подводу, анархисты вывезли его. Об этом происшествии сообщили в ВЧК. По указанию Ф. Э. Дзержинского и при его личном участии чекисты произвели обыск в гостинице «Метрополь», где жил Ф. Г. Горбов, являвшийся членом ВЦИК от анархистской федерации. Чекисты нашли несколько бомб, револьверы и крупную сумму денег, принадлежавших федерации. Горбова арестовали. В той же гостинице был арестован и другой участник «операции» с опиумом — А. Светлов, у которого также обнаружили револьверы, бомбы, патроны, бинты и запасы остродефицитных в то время чая, круп и других продуктов. Наконец, чекисты нашли у спекулянта Журинского вывезенный анархистами со склада товарищества «Кавказ и Меркурий» опиум — 200 пакетов по 10 фунтов каждый. Весь опиум был продан спекулянту за 100 тысяч рублей. Деньги получил анархист актер Мамонт Дальский (Неелов).

Дезорганизаторские, преступные действия анархистских групп не могли быть терпимы Советской властью. В ночь на 12 апреля чекисты с помощью красноармейцев разоружили в Москве различные анархиствующие группы и арестовали около 400 человек. В разъяснении ВЧК говорилось, что эта операция была направлена против бандитов и уголовников. Всех анархистов, не причастных к грабежам и уголовщине, освобождали. Но оказалось, что таких среди арестованных было не более пяти процентов.

Полное представление о «деятельности» арестованных членов анархистских групп дает следующее сообщение ВЧК: «Отделом при ВЧК по борьбе с преступностью ведется в настоящее время интенсивная работа по очищению Москвы от преступного элемента. Значительная часть из обнаруживаемых преступников — это лица, так или иначе примазавшиеся к идейному течению анархизма. Расстрелянный недавно изверг — главарь шайки «Граком» Лапшин-Липкович — на допросе выдавал многих своих товарищей, и по его указанию еще до сих пор открываются возмутительные по своей дерзости грандиозные преступления, участниками которых были члены групп «анархистской» платформы. Лапшин-Липкович, как известно, во время одной «экспроприации» замучил бесчеловечной пыткой Батурина, скальпировав свою жертву, поливая рану одеколоном, пытаясь таким способом вырвать у Батурина признание, где спрятаны деньги. Из допроса, между прочим, выяснилось, что этот Лапшин на одном из собраний «анархистских» групп требовал, чтобы все члены групп разных наименований признавали своим кредо безграничное право реквизиций и конфискаций. Предлагалось товарищам, не согласным с такими постановлениями, высказываться. Однако на собрании не нашлось ни одного, который бы высказался хотя бы за ограничительное право конфискации. Многие группы действовали в контакте, совместно устраивали грабежи. Таковы были группы: 1-й Самарский отряд, 2-й отряд, «Граком», «Буря» и др. Членами этих групп были совершены десятки грабежей на миллионные суммы… Из преступников на месте преступления захвачены: С. Кузин, С. Захаров, В. Матейчик. Первые двое из них, принадлежавшие к организованной шайке, захвачены во время вооруженного грабежа по Цветному бульвару, № 21, а последний — при грабеже в Барашевском переулке, где оказал вооруженное сопротивление». Сознались в совершенных преступлениях И. Д. Слоп, И. Т. Зильберман, А. С. Данилин, В. Спаков, А. А. Бойцов, И. Г. Цулукидзе, А. Андреев («Зюдик»), С. Г. Кузин, С. Захаров, В. П. Матейчик и И. Е. Баранов.

Бандиты были расстреляны.

Решительные меры, принятые ВЧК против «анархиствующих» бандитов в Москве, Петрограде, Саратове, Воронеже и других городах, оздоровили обстановку и нанесли серьезный удар по сползавшим на контрреволюционный путь анархистским группам.

4. Под флагом борьбы за «учредиловскую демократию»

Одной из главных антисоветских сил в первые месяцы после победы Великой Октябрьской социалистической революции выступала партия эсеров.

VIII совет партии правых социалистов-революциоперов, состоявшийся 7—14 мая 1918 г., провозгласил официальной линией партии подготовку вооруженного восстания против Советской власти и образование «демократического правительства», которое должно быть избрано Учредительным собранием. Совет правых эсеров признал также необходимым добиваться возобновления войны с Германией в союзе с правительствами стран англо-французской коалиции и США и считал «приемлемым в стратегических целях» приглашение в Россию войск Антанты.

В течение лета 1918 г. правые эсеры с помощью международного империализма стремились осуществить эти свои замыслы. Как уже отмечалось, в Самаре, занятой чехословацкими мятежниками, они образовали Комуч и открыли фронт гражданской войны против Советской власти. Вся деятельность партии эсеров в советском тылу, как признал впоследствии член ЦК этой партии Д. Д. Донской, направлялась «в русло поддержки образовавшегося Восточного фронта, в русло содействия приближению войск Комитета членов Учредительного собрания на Запад… в русло ведения вооруженной борьбы против Советской власти». Эсеровские организации, свидетельствовал Донской, «имели своей задачей облегчить продвижение народной армии (так эсеры называли антисоветскую армию, созданную «учредиловским правительством». — Д. Г.) и в случае ее прихода подготовить на данном месте, к моменту ее прихода, восстание».

Антисоветские позиции после Октября заняли и меньшевики. Они считали, что Россия по своему экономическому развитию представляет собой «незрелую», «отсталую» страну, весьма далекую от социализма, что ей предстоит после свержения самодержавия пройти длительный путь капиталистического развития, «дозревания» до социалистической революции. После Февральской революции 1917 г. в блоке с эсерами и кадетами меньшевики вошли в буржуазное Временное правительство и боролись с большевистской партией, пытаясь предотвратить надвигавшуюся пролетарскую революцию. Став врагами Советской власти, многие из них принимали участие в восстаниях и мятежах, которые весною и летом 1918 г. прокатились по стране; некоторые меньшевики входили и в состав образовавшихся тогда антисоветских эсеровских «правительств».

Пользуясь старыми связями в профессиональных союзах, меньшевики пытались разработать «особые» методы борьбы с Советской властью. Так, они утверждали, что Советы лишь общественные организации рабочего класса (а не органы власти) и должны представлять его узкопрофессиональные интересы.

В противовес Советам меньшевики требовали созвать «беспартийные рабочие конференции», «Всероссийский рабочий съезд», которые могли бы «оказывать влияние» на правительство, отстаивая профессиональные интересы. Такое противопоставление «беспартийных конференций» Советам должно было, по мысли меньшевистских лидеров, оторвать рабочий класс от большевиков и Советской власти.

Во время наступления немцев, в конце февраля 1918 г., меньшевики развернули в Петрограде антисоветскую агитацию, обвиняя большевиков и Советское правительство во всех бедах и предлагая созвать без ведома и участия советских организаций беспартийное «Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов». Для подготовки этого собрания, которое открылось 13 марта 1918 г. в Петрограде в клубе меньшевиков, они создали специальное оргбюро.

На собрание явились «представители беспартийных рабочих», и среди них видные меньшевики и эсеры. Председателем собрания был избран правый эсер Е. С. Берг, который во вступительном слове поставил перед собравшимися задачу «создать рабочий орган для оформления общественного мнения и объединения воли петроградского пролетариата».

После ряда крикливых выступлений инициаторов сборища была принята антисоветская «декларация», в которой речь шла не об экономических и профессиональных, а о политических требованиях антисоветского характера: 1) не утверждать мирный договор с Германией; 2) добиться отставки Совета Народных Комиссаров; 3) обеспечить немедленный созыв Учредительного собрания и передачу ему всей власти в стране.

Однако даже среди специально подобранных меньшевиками участников собрания не было единодушия по поводу данной «декларации». Присутствовавшие отмечали явную «меньшевистскую партийность» этого «беспартийного собрания».

Наконец, собрание избрало постоянное бюро для руководства работой организации в составе Каммермахера, Берга, Смирнова и других меньшевиков и эсеров. Это бюро, между прочим, должно было подготовить созыв «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих» и всеобщую антисоветскую забастовку.

В Москве меньшевики в конце марта 1918 г. также начали подпольную работу по созыву собрания уполномоченных от фабрик и заводов города. 13 июня 1918 г. в клубе Александровской железной дороги под предлогом обсуждения продовольственного вопроса состоялось такое же, как и в Петрограде, «беспартийное собрание». На нем присутствовало 59 человек, в том числе 44 меньшевика и эсера. Среди делегатов находились М. С. Каммермахер-Кефали, секретарь Московского комитета партии меньшевиков Г. Д. Кучин и другие меньшевистские деятели. Организаторы сборища, назвавшие его «Чрезвычайным собранием представителей фабрик и заводов Москвы», выступали с антисоветскими речами, требовали созыва Учредительного собрания и призывали к забастовкам.

Открытая антисоветская деятельность правых эсеров и меньшевиков вынудила ВЧК принять меры. 10 июня чекисты установили, что на Николаевской улице в Петрограде происходит нелегальное собрание, и арестовали присутствовавших на нем 10 сотрудников военной комиссии эсеровского ЦК партии, в том числе руководителя комиссии Р. Р. Леппера. Выяснилось, что комиссия собирала сведения о расположении, численности и моральном состоянии красноармейских частей, вербовала и направляла людей в районы мятежей для участия в военных действиях протии Красной Армии. Она пользовалась поддельными документами, печатями, бланками красноармейских частей и издавала антисоветские прокламации.

13 июня чекисты арестовали и участников меньшевистского «беспартийного собрания» в Москве.

А 14 июня ВЦИК, заслушав доклад ВЧК (его сделал М. Я. Лацис), постановил:

«Принимая во внимание… что представители партий — социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, вплоть до самых ответственных, изобличены в организации вооруженных выступлений против рабочих и крестьян в союзе с явными контрреволюционерами — на Дону с Калединым и Корниловым, на Урале с Дутовым, в Сибири с Семеновым, Хорватом и Колчаком и, наконец, в последние дни с чехословаками и примкнувшими к последним черносотенцами… исключить из своего состава представителей партий социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, а также предложить всем Советам рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов удалить представителей этих фракций из своей среды».

Эсеры и меньшевики с еще большим ожесточением продолжали подрывную деятельность.

Меньшевистский организационный комитет по созыву «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих», избранный на петроградском «собрании уполномоченных» в марте, назначил на 2 июля всеобщую забастовку в Петрограде. Но питерский пролетариат отказался участвовать в этой меньшевистской затее: все заводы и фабрики в этот день работали.

21 июля в Москве собралось около 40 меньшевиков, эсеров, бундовцев. Они объявили себя «Всероссийской конференцией уполномоченных беспартийных рабочих» и приняли две резолюции. Одна требовала «прекращения опытов социализации и национализации», создания условий для привлечения в промышленность русских и иностранных капиталов «на началах свободной конкуренции». Другая основной политической задачей рабочего класса провозглашала «борьбу за низвержение Советской власти и восстановление демократического строя». 23 июля участники конференции были арестованы.

В августе отдел военного контроля и чрезвычайная комиссия 4-й армии Восточного фронта ликвидировали в этой армии заговор, имевший целью открыть фронт уральским казакам. Во главе заговора стояли бывший штабс-ротмистр царской армии Е. Е. Буренин, занимавший должность дежурного генерала 4-й армии, командир 2-го кавалерийского полка Бредихин и другие лица. Эта контрреволюционная группа намеревалась в ночь на 20 августа вывести кавалерийский полк Бредихина за окопы и сообщить противнику пароль. Казаки под видом красноармейцев должны были проникнуть в расположение советских войск и открыть фронт для общего наступления, а руководители заговора — захватить штаб армии. Буренин имел связи с некоторыми бывшими местными помещиками, которые снабжали его денежными средствами для организации заговора и подкупа командиров армии.

Незадолго до намеченного контрреволюционного выступления Буренин выехал на фронт к командиру Уральской дивизии Ярославу Штромбаху и попытался вовлечь его в авантюру. За участие в заговоре Бурения предложил ему 2 тысячи рублей золотом. Категорически отклонив это предложение, Штромбах арестовал Буренина, сообщил о заговоре представителям отдела военного контроля и послал вооруженный отряд на защиту штаба армии. Политический комиссар и одновременно председатель Чрезвычайной комиссии при штабе 4-й армии П. Г. Петровский (сын известного старого большевика Г. И. Петровского) вместе с другими руководителями штаба своевременно принял необходимые меры. Главари заговора были арестованы, выступление предупреждено. Расследование по этому делу вели органы Чрезвычайной комиссии Восточного фронта. Участники заговора, в том числе Буренин, были расстреляны. Бредихину удалось бежать к казакам.

Полагая, что заговор имеет более глубокие корни, чекисты продолжали наблюдение за теми, кто внушал подозрение, и тщательно допрашивали захваченных в плен.

В октябре 1918 г. был пленен белый офицер Николай Ракин, рассказавший, что до полуторамесячной службы в белой армии он жил в Саратове, где и был завербован представителями тайной организации. Завербовавший его Н. И. Панфилов предложил ему выехать в Покровск Саратовской губернии и явиться к П. В. Поспелову, который должен был переправить его через фронт к белым. 15 августа Ракин прибыл к Поспелову. Последний вначале предложил ему поступить на службу в Красную Армию, во 2-й кавалерийский полк, которым командовал уже упоминавшийся участник заговора Бредихин, и лишь затем согласился переправить через фронт.

На основании показаний Ракина чекисты в Саратове арестовали Панфилова (оказавшегося эсером) и некоего С. М. Максимова, жившего в его квартире под именем В. С. Люблинского. Максимов рассказал, что в мае, приехав в Петроград, он познакомился с шофером Шульинским, который предложил ему «работу» и представил некоему Ганжонкову[24]. Ганжонков свел его с «Виктором Борисовичем», а последний направил в дом № 22 по Литейному проспекту, где помещался эсеровский клуб. Здесь Максимов встретился с Е. А. Ивановой, которая порекомендовала ему поехать в Москву и выдала на дорогу деньги и фальшивые документы. Прибыв 27 июня в Москву, Максимов явился по указанному адресу к Н. В. Скуридиной, получил от нее адрес и пароль и выехал в Саратов. Там через разных лиц он и нашел Панфилова, занимавшегося отправкой завербованных лиц в белогвардейскую армию. Максимов сблизился с ним и стал одним из активных членов подпольной организации.

Помимо вербовки и отправки бывших офицеров в район расположения белой армии заговорщики занимались засылкой своих людей в советские воинские части. Таким путем комплектовались контрреволюционными кадрами 2-й кавалерийский полк, с помощью которого Буренин намеревался открыть фронт казакам, батальон связи при штабе 4-й армии и 3-я минно-подрывная рота. Заговорщики собирали шпионские сведения для передачи противнику, готовили взрывы мостов и крушения воинских поездов.

Так на основании показаний Ракина, Максимова, Панфилова и других была раскрыта подпольная эсеровская антисоветская организация. Во главе заговорщиков стояли видные эсеры — И. С. Куликовский[25], Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер. Они-то и вовлекали белогвардейцев в деятельность своей организации. К примеру, под видом артели грузчиков была создана железнодорожная группа во главе с эсерами Д. И. Нечкиным и И. Г. Львицыным, занимавшаяся подготовкой крушений поездов. В качестве исполнителей в этой группе действовали бывшие офицеры В. М. Трынкин, В. М. Горбунов и другие «грузчики».

Расследование дела саратовской организации позволило чекистам раскрыть петроградскую и московскую подпольные эсеровские организации.

В обвинительном заключении по этому делу, составленном Н. В. Крыленко, говорилось: И. С. Куликовский, Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер и Н. И. Панфилов обвиняются «в том, что они, будучи членами партии социалистов-революционеров (правых), т. е. лицами, называющими себя убежденными социалистами и сторонниками, следовательно, интересов рабочего класса и трудового крестьянства, сознательно, по взаимному между собою соглашению, вошли в тайную организацию, имевшую свои отделения в Москве, Петрограде, Аткарске, Покровске (ныне Энгельс) и других городах… в целях свержения власти рабоче-крестьянского правительства в России, для чего, пользуясь имевшимися в их распоряжении паспортными бланками, подложными документами, а также динамитом и другими взрывчатыми веществами и при помощи личных связей и знакомств с отдельными лицами, занимавшими те или другие посты в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, систематически занимались транспортировкой своих сторонников из явно белогвардейских элементов, из состава бывшего офицерства, по ту сторону фронта, к чехословакам, в целях нанесения наибольшего ущерба Советской власти путем оказания военной помощи внешнему неприятелю; во-вторых, в тех же целях занимались транспортированием взрывчатых веществ из Петрограда в Саратов, в целях организации железнодорожных крушений, взрыва мостов и повреждения железнодорожных путей, пользуясь для этих целей теми же белогвардейскими элементами или привлеченными ими рабочими, привлекая их на службу в товарную станцию в Саратов и понуждая их собирать и засим подпиливать железнодорожные гайки; в-третьих, в тех же целях, при помощи связи с воинскими частями, занимались насыщением красноармейских частей своими сторонниками, а именно: 2-го кавалерийского полка, 3-й минно-подрывной роты и службы связи и штаба 4-й армии… в-четвертых, распространяли при помощи своих сторонников контрреволюционного содержания литературу среди воинских частей в тех же целях подготовки свержения Советского правительства…»

Еще 34 членам подпольной эсеровской организации предъявлялись обвинения в соучастии в контрреволюционной деятельности. Трудящиеся еще раз убедились в контрреволюционном характере эсеровского псевдосоциализма.

5. Левоэсеровский мятеж. Измена Муравьева

Левые социалисты-революционеры после Октябрьской революции порвали с правым большинством своей партии. В конце ноября — начале декабря 1917 г. они вошли в состав Советского правительства. Вскоре, однако, они начали борьбу с большевистским руководством, выступив против заключения Брестского мира. Когда же IV Всероссийский съезд Советов в марте 1918 г. большинством голосов ратифицировал мирный договор, левые эсеры вышли из состава Совета Народных Комиссаров (они остались, однако, в составе ВЦИК и в других советских учреждениях, в том числе и в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией). Возникли разногласия и по другим вопросам политики Советской власти.

4 июля в Москве открылся V Всероссийский съезд Советов. Левые эсеры вели себя крайне агрессивно. Они выступили против организации в деревне комитетов бедноты, против посылки туда продовольственных отрядов и против других мероприятий Советской власти. Не считаясь с тяжелым состоянием страны, разоренной изнурительной четырехлетней войной, левоэсеровские лидеры истерически призывали к разрыву мирного договора с Германией и возобновлению военных действий.

6 июля, около двух часов дня, в германское посольство в Москве явились двое неизвестных. Один из них назвался членом ВЧК Блюмкиным, а другой — членом революционного трибунала Андреевым. Они предъявили удостоверение с печатью ВЧК, подписанное председателем ВЧК Ф. Э. Дзержинским и секретарем И. К. Ксенофонтовым, и требовали личного свидания с Мирбахом для переговоров по служебному делу. Мирбах после некоторого колебания согласился принять явившихся. В приемной посольства собрались Мирбах и его сотрудники — советник К. Рицлер и лейтенант Мюллер. Блюмкин стал рассказывать о деле арестованного ВЧК по обвинению в шпионаже офицера австрийской армии Роберта Мирбаха, являвшегося будто бы племянником посла. Мирбах, прервав Блюмкина, заявил, что это дело его не интересует. Тогда Блюмкин спросил:

— Видимо, графу интересно, какие меры будут приняты с нашей стороны?

Вслед за этим Блюмкин и Андреев вскочили с мест и открыли стрельбу. Мирбах кинулся из комнаты, но Блюмкин последовал за ним и бросил бомбу. Мирбах был убит, а его сотрудники ранены. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, террористы выскочили через окно во двор и скрылись, уехав в ожидавшем их автомобиле.

Это чрезвычайное происшествие было чревато серьезными политическими осложнениями. Убийство германского посла лицами, назвавшимися работниками советских органов, могло отразиться на взаимоотношениях между Советским и германским правительствами. Столь нужный тогда стране мир ставился под угрозу.

В тот же день В. И. Ленин вместе с Я. М. Свердловым приехал в германское посольство и, выразив соболезнование от имени Советского правительства, заявил, что дело об убийстве будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару.

Для расследования происшедшего в посольство прибыл председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский. Осмотрев оставленное убийцами удостоверение, он установил, что подписи на нем подделаны, хотя печать ВЧК и бланк удостоверения — подлинные. Яков Блюмкин был известен Дзержинскому; левый эсер, он работал тогда в ВЧК начальником секретного отдела, а Николай Андреев был фотографом ВЧК. Возникло подозрение, что убийство Мир-баха является левоэсеровской провокацией.

Сотрудники ВЧК узнали, что Блюмкин скрывается в отряде ВЧК, находившемся под командованием левого эсера Д. И. Попова в Трехсвятительском переулке (ныне Б. Вузовский пер.). Чекисты потребовали выдачи Блюмкина, но Попов ответил отказом. Тогда Ф. Э. Дзержинский сам отправился в отряд. В докладе правительству он рассказывал: «…в сопровождении нескольких десятков вооруженных матросов подошли ко мне члены ЦК левые эсеры Прошьян и Карелин, заявив мне, что я напрасно ищу Блюмкина… что Блюмкин убил графа Мирбаха по распоряжению ЦК партии эсеров. В ответ на это заявление я объявил Прошьяна и Карелина арестованными, сказав присутствовавшему при этом начальнику отряда Попову, что если он, как подчиненный мне, не подчинится и не выдаст их, то я моментально пущу ему пулю в лоб, как изменнику.

Прошьян и Карелин тут же заявили, что они повинуются моему приказанию, но, вместо того чтобы пойти в мой автомобиль, они вошли в соседнюю комнату, где заседал ЦК, и вызвали Спиридонову, Саблина, Камкова, Черепанова, Александровича, Трутовского и начальника их боевой дружины Фишмана и других. Меня окружили со всех сторон матросы; вышел Саблин и приказал мне сдать оружие. Тогда я обратился к окружающим матросам и сказал: позволят ли они, чтобы какой-то господин разоружил меня, председателя ЧК, в отряде которой они состоят. Матросы заколебались. Тогда Саблин, приведший 50 матросов из соседней комнаты, при помощи Прошьяна (который схватил меня за руки) обезоружил меня. После того, когда отняли у нас оружие, Черепанов и Саблин с триумфом сказали: вы стоите перед совершившимся фактом. Брестский договор сорван, война с Германией неизбежна».

Таким образом, в первые же часы после убийства Мирбаха стало известно, что этот террористический акт совершили по решению ЦК партии левых эсеров лица, работавшие в ВЧК. Более того, в отряде ВЧК обосновался штаб левоэсеровских заговорщиков — их Центральный комитет. Среди заговорщиков был и заместитель председателя ВЧК левый эсер В. А. Александрович. Это он использовал вверенную ему по службе печать ВЧК для изготовления подложного удостоверения, которое Блюмкин и Андреев предъявили в германском посольстве.

Арестовав Ф. Э. Дзержинского, мятежники объявили его заложником для обеспечения безопасности лидера левых эсеров М. А. Спиридоновой, отправившейся на заседание V Всероссийского съезда Советов. Они выпустили прокламацию и разослали агитаторов в части Московского гарнизона, рассчитывая найти поддержку у красноармейцев. Левые эсеры уверяли, что убили германского посла, чтобы защитить русский трудовой народ, социалистическую революцию и Советскую власть от международного империализма. Они клеветнически утверждали, что большевистское правительство, испугавшись империалистов, ведет соглашательскую политику.

Как выяснилось впоследствии, левые эсеры действовали в соответствии с принятым Центральным комитетом их партии 24 июня секретным постановлением, в котором признавалось необходимым «в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира». В этих целях ЦК партии левых эсеров решил организовать «ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма», а в случае принятия Советским правительством мер противодействия «прибегнуть к вооруженной обороне занятых позиций». Одновременно левоэсеровское руководство намеревалось развернуть активную работу на местах и захватить там в свои руки власть.

Осуществляя тактику так называемой «вооруженной обороны занятых позиций», левые эсеры вступили в вооруженную борьбу с Советской властью. Они мобилизовали силы и стали стягивать в Москву свои периферийные боевые дружины[26]. Заговорщики выставили в Москве патрули, задерживали автомобили, арестовывали большевиков — ответственных работников (всего было арестовано 27 человек). Пользуясь тем, что отряд Попова нес охрану ВЧК, они арестовали М. Я. Лациса, назначенного, после того как эсерами был задержан Ф. Э. Дзержинский, председателем ВЧК, захватили председателя Московского Совета П. Г. Смидовича и объявили их заложниками. Член ЦК партии левых эсеров П. П. Прошьян прибыл в занятое отрядом Попова помещение Центрального телеграфа на Мясницкой улице (ныне ул. Кирова) и стал передавать оттуда воззвания заговорщиков. Член ЦИК Всероссийского почтово-телеграфного союза левый эсер В. В. Лихобадин даже издал приказ, в котором объявил левых эсеров «правящей в настоящее время» партией и предписал задерживать все телеграммы за подписями Ленина и Свердлова.

Псевдореволюционная авантюра левых эсеров могла иметь гибельные последствия для революции и Советской власти. Срывая мирный договор с Германией и втягивая Советскую Россию в войну с тогда еще сильным германским империализмом, они ставили под угрозу революционные завоевания рабочих и крестьян России.

Опасность левоэсеровского мятежа усиливалась тем, что в той острой политической обстановке он мог активизировать белогвардейские силы. Советское правительство приняло решительные меры к подавлению мятежа. По указанию Ленина на борьбу были мобилизованы большевистские партийные организации и верные революции воинские части. Общее руководство ликвидацией мятежа было поручено Н. И. Подвойскому и комиссару Московского военного округа Н. И. Муралову, а непосредственное командование войсками — начальнику латышской дивизии И. И. Вацетису. Все левоэсеровские делегаты Всероссийского съезда Советов во главе с М. А. Спиридоновой были изолированы. Рано утром 7 июля начались военные действия против мятежников. После того как советские войска обстреляли здание, которое занимал отряд Попова, мятежники стали разбегаться и сдаваться в плен. Захваченные левыми эсерами заложники были освобождены самими караульными.

В официальном правительственном сообщении говорилось: «Ликвидация мятежа была вполне достойна первоначального замысла и всего хода этой постыдной авантюры… Поставя перед собой такую цель, как захват государственной власти, вожди левых эсеров, по-видимому, совершенно не оценивали размеров и значения этой совершенно непосильной для них задачи. Мятежники после ничтожных попыток сопротивления начали посылать в разных направлениях парламентеров, а затем перешли к беспорядочному отступлению». К двум часам дня мятеж был подавлен.

При ликвидации мятежа были задержаны один из организаторов убийства Мирбаха, бывший заместитель председателя ВЧК В. А. Александрович, а также 12 человек из отряда Попова, участвовавших в аресте сотрудников ВЧК и в военных действиях. По решению ВЧК их расстреляли. Задержанные при ликвидации мятежа рядовые участники выступления были освобождены. ВЧК объявила: «После провокационного убийства 6 июля германского посла графа Мирбаха отряд Попова, состоящий боевым отрядом при ВЧК, вооружившись с ног до головы, предательски выступил против той же Комиссии, против Советской власти. Главным организатором этого выступления, как и убийства графа Мирбаха, был В. А. Александрович, бывший товарищ председателя ВЧК. Воспользовавшись своим положением, он ввел в Комиссию убийц Мирбаха — Блюмкина и Андреева. Он же приложил печать к подложному удостоверению, с помощью которого убийцы добились приема у графа Мирбаха. Кроме того, им были захвачены из Комиссии 544 тыс. рублей и переданы ЦК партии левых эсеров. Решившись на выступление, Александрович заблаговременно подготовил пути отступления для отряда и принял самое деятельное участие в восстании. Им был отдан приказ арестовать Лациса. Добола, Петерса, Визнера и других членов и сотрудников Комиссии. Он же послал отряд для захвата всей Комиссии и ее помещения. Во главе посланного отряда стояли комендант помещения Комиссии А. Е. Жарков, назначенный на пост этот Поповым, а также, М. С. Загорин. В числе напавших на Комиссию были: А. А. Филонов, Ф. Н. Кабанов, М. Я. Кострюк, И. А. Кузин, И. С. Буркин, А. И. Юшманов. Все они — члены боевого отряда при ВЧК. За эти преступления все вышеозначенные лица были расстреляны. Кроме них расстреляны члены боевого отряда Кулаков, В. Немцев, А. Д. Лопухин, Пинешин, захваченные как разведчики, с оружием в руках во время самого мятежа».

Для полного расследования событий 6–7 июля Совет Народных Комиссаров образовал особую следственную комиссию в составе П. И. Стучки, В. Э. Кингисеппа и Я. С. Шейнкмана.

В. И. Ленин характеризовал левоэсеровский мятеж как бессмысленную и преступную авантюру, безумную попытку левых эсеров убийством Мирбаха вовлечь нас в войну, как авантюру, в результате которой Россия была поставлена «на волосок от смерти», а лидеров заговора — как шайку левоэсеровских предателей, людей, увлеченных «звонкой фразой», «безголовых», преступных авантюристов, интеллигентов-истериков, оказавшихся пособниками белогвардейцев, помещиков и капиталистов.

В связи с преступной авантюрой левых эсеров правительство Германии потребовало допустить в Москву для охраны германского посольства немецкую воинскую часть. Советское правительство категорически отказалось выполнить это требование. 16 июля в «Правде» было опубликовано «Правительственное заявление», в котором говорилось: «Бессмысленная и преступная авантюра левых эсеров привела нас на волосок от войны. Отношения наши к германскому правительству, вопреки нашему желанию, не могли не обостриться. Признавая законность желания германского правительства усилить охрану своего посольства, мы шли и идем далеко для удовлетворения этого желания. Но когда нам было сообщено желание германского правительства, не носящее еще характера безусловного требования, чтобы мы пропустили в Москву батальон вооруженных немецких войск в форме, то мы ответили — и повторяем теперь этот ответ перед лицом высшего органа Советской власти рабочих и крестьян, перед лицом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, — что подобного желания мы ни в коем случае и ни при каких условиях удовлетворить не можем, ибо это было бы, объективно, началом оккупации России чужеземными войсками». Предвидя возможность нападения немецких войск на Советскую Россию, Советское правительство призвало рабочий класс и крестьянство к бдительности, выдержке и защите социалистического Отечества. Благодаря большим усилиям, дипломатическому такту и твердости Советскому правительству удалось урегулировать отношения с Германией и избежать возобновления войны с ней.

Зловещим откликом на левоэсеровское выступление в Москве была измена главнокомандующего Восточным фронтом М. А. Муравьева, решившего поддержать эту авантюру.

М. А. Муравьев представлял собой своеобразную фигуру. Это был человек честолюбивый, склонный к авантюризму, с весьма крутым нравом. Способный и храбрый офицер, он не имел определенных политических убеждений. После Февральской революции штабс-капитан М; А. Муравьев служил в войсках Временного правительства и стал подполковником, а после Октябрьской революции примкнул к левым эсерам. В ноябре 1917 г. М. А. Муравьев явился в Смольный и предложил свои услуги Советской власти. В дни похода Керенского — Краснова на Петроград возглавлял войска Петроградского военного округа. В декабре 1917 г. В. А. Антонов-Овсеенко, вступивший в командование войсками, действовавшими против Каледина и Центральной рады, взял его к себе в Харьков начальником штаба. Потом Муравьев командовал группой войск, сражавшихся против Центральной рады и румынских захватчиков.

В это время отрицательные черты характера М. Муравьева стали проявляться все сильнее. В ВЧК поступали сигналы о его самодурстве, политической бестактности, карьеризме, властолюбии.

В апреле 1918 г Муравьев из самолюбия отказался от нового назначения предложенного ему Антоновым-Овсеенко, и уехал в Москву. Председатель ВЧК Ф..Э. Дзержинский предложил привлечь его к ответственности за злоупотребления властью. Муравьев был арестован, однако по ходатайству и поручительству ряда военных деятелей освобожден. 13 июня Совет Народных Комиссаров, учитывая боевые качества Муравьева, назначил его главнокомандующим фронтом, созданным для борьбы против белочехов. Тогда же был образован Реввоенсовет фронта в составе видных большевиков П. А. Кобозева, К. А. Мехоношина и Г. И. Благонравова, которым поручалось направлять и контролировать деятельность Муравьева.

Когда началась левоэсеровская авантюра, Советское правительство рассматривало вопрос о возможности дальнейшего пребывания Муравьева, левого эсера, на столь ответственном посту. В. И. Ленин поручил передать по прямому проводу членам фронтового Реввоенсовета следующее: «левые эсеры похвалялись, что они рассчитывают на Муравьева, я думаю, что это простая похвальба, но предписываем вам установить тройной контроль над Муравьевым. Вы (очевидно, П. А. Кобозев. — Д. Г.), Мехоношин и Благонравов попеременно дежурьте при нем, не оставляйте ни на один миг. Телеграфируйте мне сейчас, можете ли вы гарантировать, что Муравьев не пойдет на эту глупую авантюру, а также, что вы в точности исполните предписание о строжайшем контроле». Муравьев заверил фронтовой Реввоенсовет в том, что он решительно против организованного левоэсеровскими лидерами мятежа, и заявил о выходе из партии левых эсеров. Реввоенсовет фронта сообщил об этом В. И. Ленину, и Владимир Ильич 7 июля телеграфировал К. А. Мехоношину: «Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте бдительный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам вполне удастся использовать его превосходные боевые качества». Но Муравьев обманул членов Реввоенсовета.

В ночь на 10 июля он без ведома РВС покинул Казань и направился на пароходах с отрядом своих приверженцев (численностью около тысячи человек) в Симбирск. Оттуда Муравьев телеграфировал в Совет Народных Комиссаров, в германское посольство и в другие адреса об объявлении войны Германии. Одновременно он отдал войскам фронта распоряжение повернуть оружие против немцев, которые якобы перешли в наступление на Советскую Россию. В воззвании к населению, желая навербовать себе по возможности больше сторонников, он писал: «Всем рабочим, солдатам, казакам, матросам и анархистам. Сборная по всем городам из Симбирска. Всех моих друзей и боевых сподвижников наших славных походов и битв на Украине и на юге России ввиду объявления войны Германии призываю под свои знамена для кровавой и последней борьбы с авангардом мирового империализма — Германией. Долой позорный Брестский мир! Да здравствует всеобщее восстание».

Отряды мятежников по распоряжению Муравьева принялись арестовывать в Симбирске партийных и военных работников. В числе арестованных были командующий 1-й армией М. Н. Тухачевский (которого арестовал сам Муравьев), политкомиссар штаба Симбирской группы войск А. Л. Лавров, заместитель председателя губисполкома К. С. Шеленшкевич, политработники Б. Н. Чистов, М. М. Муратов и многие другие. Отряд солдат во главе с адъютантом Муравьева занял почту, телеграф и другие важные пункты города.

Далее Муравьев вызвал к себе командующего одной из групп войск на Чехословацком фронте левого эсера Клима Иванова и предложил ему участвовать в выступлении, назначив командующим Симбирским укрепленным районом. Впоследствии Иванов (под псевдонимом «П. С. И.») писал, что в ответ на его вопрос Муравьеву, действует ли он по решению партии левых эсеров, последний заявил, что «действует в данный момент самостоятельно, но Центральный комитет партии левых эсеров об этом знает».

В тот же день, вечером 10 июля, Муравьев собрал актив лево-эсеровской организации Симбирска. Лицемерно объявив себя сторонником Советской власти, он заявил, что обстановка требует немедленной передачи власти в руки партии левых эсеров и что московские события заставили его форсировать выступление. Муравьев предложил образовать Поволжскую советскую республику. Главою правительства этой республики избрать Камкова, членами правительства — Спиридонову, Карелина и других, немедленно заключить перемирие с чехословаками, прекратить гражданскую войну и объявить войну Германии. Кроме того, он заявил, что предлагает провести мобилизацию офицеров.

Между тем советские органы приняли меры к ликвидации муравьевской авантюры. Совет Народных Комиссаров специальным декретом за подписью В. И. Ленина объявил для всеобщего сведения: «Муравьев сбежал из штаба Революционного военного совета в Симбирск и отдал по всем войскам приказ повернуть против немцев, которые будто бы взяли Оршу и наступают на нас. Приказ Муравьева имеет своей предательской целью открыть Петроград и Москву и всю Советскую Россию для наступления чехословаков и белогвардейцев. Измена Муравьева своевременно раскрыта Революционным военным советом, и все войска, действующие против чехословаков, верны Советской власти.

Сим объявляется по войскам, по Советам и всем гражданам Советской республики:

1. Немцы нигде на нас не наступают, на немецком фронте все спокойно.

2. Всякие призывы к наступлению на немецком фронте являются провокацией и должны караться расстрелом на месте.

3. Бывший главнокомандующий на Чехословацком фронте левый эсер Муравьев объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте.

4. Все приказы по войскам, действующим против чехословаков, будут впредь до нового распоряжения подписываться Мехоношиным и Благонравовым».

Симбирские большевики также приняли меры к ликвидации авантюры. Практическую работу в этом отношении взяли на себя члены Симбирского губкома партии И. М. Варейкис, В. Н. Фрейман, И. X. Иванов, А. В. Швер, Г. Д. Каучуковский и другие.

Большевики Симбирска повели разъяснительную работу в гарнизоне, в отряде Муравьева и решили арестовать Муравьева, вызвав его на заседание губисполкома в здание бывшего кадетского корпуса. Большевики приготовились к встрече. И. М. Варейкис привлек надежную вооруженную силу. Латышские стрелки, красноармейцы бронеотряда и московского отряда во главе с Александром Медведем разместились в засаде в комнатах рядом с той, где должен был заседать исполком.

Муравьев явился на заседание, уверенный в том, что все условия, выдвинутые им, будут приняты. Говорить он начал нагло и ультимативно, призывая к перевороту. И. М. Варейкис так описывает события, происшедшие на заседании: Наша фракция, особенно тт. Фрейман и Иванов (комиссар труда), дали Муравьеву и фракции эсеров достойный отпор, называя его авантюристом и шулером. Муравьев нервничал, кусал губы. В заключительной своей речи я в резкой форме заявил, что «мы не за вас, а мы против вас». Фракция левых эсеров, встретив такое сопротивление со стороны нашей фракции, потребовала перерыва. Перерыва фракция потребовала еще и потому, что она догадывалась, что наша фракция что-то замышляет, готовит для нее неожиданный сюрприз… Все взоры направлены на Муравьева. Я смотрел на него в упор. Муравьев тоже. Чувствуется, что он прочел в моих глазах что-то неладное для себя или ему совестно стало своей трусости, что его заставило сказать: «Я пойду успокою отряды». Повернулся и направился солдатским шагом со своей свитой к двери. Для слабых — момент психологически невыносимый. В это время за дверью приготовились для ареста. Медведь наблюдал в стекло двери и ждал условного знака, который я условился подать в нужный момент. Муравьев шел к выходной двери. Ему осталось сделать шаг, чтобы взяться за ручку двери. Я махнул рукой. Медведь скрылся… Через несколько секунд дверь перед Муравьевым растворилась, блестят штыки… Муравьев оказался поставленным лицом к лицу с вооруженными, с зло сверкающими взглядами красноармейцами и коммунистами. «Вы арестованы!» — «Как? Провокация!» — крикнул Муравьев и схватился за маузер, который висел у него за поясом. Медведь схатил его за руку. Он выхватил из кармана браунинг и начал стрелять. Увидев вооруженное сопротивление, отряд тоже начал стрелять. После шести-семи выстрелов с той и другой стороны в дверях исполкома Муравьев свалился.[27]

Войска Муравьева, находившиеся в Симбирске, осознав предательский характер его замыслов, поддержали Советскую власть. Авантюра была ликвидирована.

6. Крах савинковского «Союза защиты родины и свободы»

В мае 1918 г. к командиру латышского полка, охранявшего Кремль, явилась сестра милосердия и сообщила, что бывший юнкер Иванов, скрывающийся под видом больного в Иверской больнице, рассказал ей о существовании в Москве тайной организации, которая готовит восстание. Командир полка сообщил об этом в ВЧК. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петере и начальник оперативного отдела М. Я. Лацис лично занялись расследованием дела и распорядились установить тщательное наблюдение за Ивановым. Вскоре выяснилось, что Иванов бывает в одной из квартир дома № 3 по М. Левшинскому переулку, где часто собираются подозрительные лица. 29 мая отряд во главе с Я. X. Петерсом окружил этот дом. Когда чекисты вошли в квартиру, там шло нелегальное собрание. За столом сидели 13 человек: Иванов, хозяин квартиры Сидоров (Аваев), бывшие офицеры Б. Б. Парфенов (Покровский), Г. М. Висчинский, Ольгин (Герцен) и другие. На столе лежали пачка денег, от которой все отказались, и набросок схемы пехотного полка. При личном обыске у задержанных была обнаружена программа «Союза защиты родины и свободы», отпечатанная на пишущей машинке; странный картонный треугольник, вырезанный из визитной карточки, с буквами на нем «ОК»; инструкция квартирьерам; «Памятка во исполнение общей цели»; сведения о расквартировании воинских частей и разные казанские адреса.

Ближайшими задачами «Союза защиты родины и свободы», как об этом было сказано в программе, объявлялись: «Свержение Советского правительства», организация «твердой власти» в России, воссоздание старой армии и продолжение войны с Германией. Программа устанавливала строгие конспиративные правила построения тайного общества, ядром которого являлось офицерство. Руководители общества обязаны были ознакомить подчиненных с его программой, чтобы те, «кто чувствует себя слабым духом и неспособным выдерживать тех испытаний, которые неизбежны в решительной активной борьбе…», могли своевременно (до поступления документов в Центральный штаб) отказаться «от участия в деле», иначе всякие уклонения от обязанностей и отказы будут считаться «сознательной изменой, равно как и разглашение тайн организации, и караться до лишения жизни включительно…».

Таким образом чекисты напали па след опасной контрреволюционной организации. Дальнейшее раскрытие ее представляло, однако, большие трудности. Конспиративная квартира в М. Левшинском переулке являлась штабом лишь одного из «полков» организации. Заговорщики же, задержанные там, скрывали имена главарей. И только после настойчивого допроса юнкер Иванов (это был Мешков) назвал среди членов организации штабс-капитана Пинкуса (Альфреда), являвшегося начальником пехотных формирований «Союза защиты родины и свободы». Через несколько дней Пинкус был арестован, и Я. X. Петерсу удалось склонить его к правдивым показаниям. Впоследствии Я. X. Петерс рассказывал: «…Пинкус не имел возможности скрыть от меня свои контрреволюционные убеждения (Петере в свое время встречался с ним на службе в армии. — Д. Г.). Сначала он вообще отказывался давать показания, но с первого же разговора я видел, что Пинкус чрезвычайный трус, что арест и грозящее наказание его очень пугали. Поэтому, поговорив с ним несколько часов, я убедил его сознаться и рассказать все».

Пинкус рассказал, что «Союз защиты родины и свободы» насчитывает до 5 тысяч членов, строится по военному образцу: имеет отделения помимо Москвы в Казани, Ярославле, Рыбинске, Рязани, Челябинске, Муроме и других городах и готовит вооруженное выступление против Советской власти, которое должно начаться в Поволжье. В Казани уже созданы склады оружия, туда посланы квартирьеры и людские резервы. Работу «Союза» направляет Центральный штаб, который под видом «лечебницы для приходящих больных» помещается на Остоженке. Пинкус объяснил значение картонного треугольника, представлявшего собой часть визитной карточки, с буквами «ОК». Это был пароль для связи между участниками заговора: основная часть визитной карточки, из которой был вырезан треугольник, находилась у лица, к которому должен был явиться член организации с треугольником. Пинкус сообщил и другой пароль, посредством которого можно было проникнуть в среду участников заговора в Казани. Наконец, он назвал руководителя организации — Бориса Савинкова.

Извилисты были жизненные пути этого человека. В 1903–1906 гг. Б. Савинков был одним из руководителей эсеровской «Боевой организации», принимал участие в организации покушений на министра внутренних дел шефа жандармов В. К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Романова. В 1907 г. из-за разногласий с эсеровским руководством Савинков вышел из партии и в 1911 г. уехал за границу. Во время первой мировой войны Савинков был активным оборонцем и даже добровольно вступил в французскую армию для участия в войне против Германии. В начале Февральской революции он появился в Петрограде, именуя себя «независимым социалистом». Керенский назначил его комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, а затем управляющим военным министерством. Вместе с генералами-монархистами Корниловым и Алексеевым этот «социалист» был сторонником установления в стране военной диктатуры и жестоких расправ с солдатами, не желавшими воевать за интересы буржуазии. В первые дни после Октябрьской революции Савинков участвовал в походе Краснова на Петроград, а после провала этой авантюры бежал на Дон и вошел в «Гражданский совет», образованный генералом Алексеевым в противовес Советской власти. Помогал формировать белогвардейскую Добровольческую армию. Но главной целью Савинкова было создание конспиративной организации, которая совершала бы террористические акты и вела подрывную работу в советском тылу.

24 января 1918 г. в Комитет по борьбе с погромами в Петрограде явился некий Н. В. Дубровин, приехавший из Новочеркасска. Он рассказал, что состоит в одной из боевых дружин, созданных Савинковым для борьбы с Советской властью, но разочаровался в контрреволюции и решил предупредить советские органы о готовящихся преступлениях. Дубровин показал, что Савинков вместе с генералом Алексеевым сколачивает боевые дружины для засылки их в советский тыл. «Савинков, — сообщил Дубровин, — организовал четыре боевые дружины (600 человек), цель которых произвести покушения на товарища Ленина (и других). 1 февраля из 1-й и 2-й дружин должны выехать из Новочеркасска в Петроград на конспиративную квартиру… 12 человек во главе с Жировым (политически амнистирован, член партии социалистов-революционеров, гласный Пятигорской думы). В Петрограде они должны разбиться на четыре отдельные группы, пополненные Петроградской организацией Б. Д. (боевых дружин. — Д. Г.), и под видом делегаций направиться к Ленину… Во время приема должны произвести покушение. Одновременно в Ставку под видом делегации выезжают для покушения на тов. Крыленко и в Ставку революционной армии, действующей против Каледина, для покушения па тов. Антонова. После удачных покушений Алексеев во главе армии Спасения при содействии Савинкова и при поддержке Каледина открыто выступает против советских войск. Во главе 1-й дружины стоит Жиров (с-р.). Во главе 2-й дружины стоит капитал Стародубцев (с.-р.). Во главе 3-й дружины стоит прапорщик Думсадзе (с.-р.). Во главе 4-й дружины стоит казак Безродный (с.-р.). 1-я дружина и Ц. штаб помещаются в Новочеркасске, 2-я дружина — в станице Усть-Медведица (Донской обл.), 3-я дружина — в станице Цимлянской (Донская обл.), 4-я дружина — в г. Ейске (Кубанской обл.)».

Усилия Савинкова не увенчались успехом. И тогда по поручению генерала Алексеева он выехал в Москву и здесь создал контрреволюционный подпольный «Союз защиты родины и свободы».

В ВЧК понимали, что имеют дело с опытным конспиратором, человеком, склонным к авантюрам, хитрым и коварным врагом. Савинкова надо было во что бы то ни стало задержать. Пинкус предложил ВЧК свои услуги. Я. X. Петерс рассказывал: «Его освободили, обязав ежедневно являться ко мне на квартиру, и он регулярно являлся. Одно утро он мне сообщил, что он встретится с Савинковым у Большого театра… Мы мобилизовали все силы… Но… Пинкус не явился… и с тех пор мы Пинкуса не видели»[28].

Впоследствии из воспоминаний Савинкова стало ясно, что Пинкус рассказал далеко не обо всех обстоятельствах заговора.

В Центральный штаб «Союза защиты родины и свободы» входили: генерал-лейтенант Рычков (командующий «вооруженными силами»), полковник А. П. Перхуров (начальник штаба), Ян Бреде (завербованный «Союзом» командир латышского советского полка), А. А. Дикгоф-Деренталь (начальник отдела сношений «Союза»), Д. С. Григорьев (военный врач, член близкой к меньшевикам группы «Единство»). Штаб «Союза» помещался на конспиративной квартире в Молочном переулке, где Григорьев для маскировки содержал под чужим именем медицинский кабинет. Заседания штаба обычно проводились в других местах, но все срочные дела решались здесь.

Арестовать членов главного штаба не удалось. Б. Савинков и его соратники после провала организации скрылись. В тот день к вечеру в Молочном переулке и других местах города было арестовано около 100 членов «Союза», но не удалось захватить ни одного из начальников отделов — полковник Перхуров, Дикгоф-Деренталь, доктор Григорьев, полковник Бреде и другие остались на свободе[29].

В ночь на 6 июля в Ярославле, 7 июля в Рыбинске и 8 июля в Муроме начались вооруженные антисоветские выступления. Выступлениями руководили избежавшие ареста главари «Союза защиты родины и свободы». Восстание в Ярославле возглавил начальник Центрального штаба «Союза» полковник Перхуров, в Рыбинске — начальник разведки «Союза» Ян Бреде (туда выезжали также Савинков и Дикгоф-Деренталь), в Муроме — Д. С. Григорьев и полковник Н. Сахаров. Мятежникам удалось захватить Ярославль и удерживать его 16 дней.

Восстание в Ярославле начала группа заговорщиков (106 человек); к ним присоединился изменивший Советской власти бронедивизион. Заговорщики захватили военные склады и вооружились. К ним примкнули проживавшие в городе бывшие офицеры, буржуазные и купеческие элементы, часть интеллигенции, духовенства и служащие из бывших чиновников.

Полковник Пёрхуров объявил себя «главноначальствующим» Ярославской губернии и командующим группой войск Северной добровольческой армии. Своим помощником «по гражданской части» Пёрхуров назначил железнодорожного служащего лидера местных меньшевиков И. Т. Савинова, а в городскую управу — бывшего городского голову, инженера по образованию домовладельца Лопатина, купца Каюкова, членов кадетской партии Соболева и Горелова, бывшего присяжного поверенного меньшевика Мешковского и в качестве «представителя рабочих» меньшевика Абрамова. По приказу Перхурова все декреты Советской власти отменялись, советские учреждения упразднялись, восстанавливались царские порядки в судах, а также институт волостных старшин, уездная и городская полиция (стража).

Мятеж в Ярославле сопровождался разгулом белого террора. Мятежники разыскивали советских и партийных работников и чинили над ними расправу. Были зверски убиты комиссар военного округа видный большевик С. М. Нахимсон, председатель исполкома городского Совета Д. С. Закгейм, члены губисполкома Шмидт, Зелинченко и многие другие советские работники. Свыше двухсот арестованных советских активистов были доставлены на баржу, стоявшую посреди реки Волги, и обречены на голод и мучения. При попытке узников бежать с этой «баржи смерти» в них стреляли. Только на тринадцатый день находившимся на барже заключенным удалось сняться с якоря и привести ее в расположение красноармейских частей. В живых на барже осталось 109 человек.

Мятежники разъезжали по предприятиям города и ближайшим волостям, уговаривая население выступить в их поддержку. Они использовали недовольство кулацкой части деревни политикой Советской власти и продовольственные трудности в городе. Бывшему члену губисполкома эсеру Мамырину удалось подбить на восстание часть крестьян Заволжья.

Большевики Ярославля и верные рабоче-крестьянскому правительству красноармейские части (1-й Советский полк) оказали сопротивление мятежникам. Вскоре белогвардейцы были окружены вызванными в Ярославль отрядами Красной Армии. В городе начались ожесточенные бои.

Тем временем потерпели провал предпринятые по плану «Союза» выступления в других городах Верхнего Поволжья. В Рыбинске местная Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией своевременно узнала о готовящемся выступлении. Большевики города мобилизовали рабочих и достойно встретили врага. Позже стало известно, что тайное общество в Рыбинске насчитывало до 400 членов, главным образом офицеров довоенного и военного времени. Советский же гарнизон был малочисленный. Мятежники рассчитывали захватить артиллерийские склады и двинуться с артиллерией на город. Но все дороги, ведущие к артиллерийским складам, были перекрыты защитниками города, которые встретили контрреволюционеров пулеметным огнем. Понеся большие потери, противник бежал.

Вечером 8 июля началось восстание в Муроме. Как и в Ярославле, к мятежникам присоединились бывшие офицеры, торговцы, гимназисты, а также некоторые священники и монахи во главе с епископом Митрофаном Муромским, давшим мятежникам свое «благословение». Но уже на следующий день местные рабочие и воинские части изгнали белогвардейцев из города.

Таким образом, расчеты заговорщиков Ярославля на помощь из Рыбинска и Мурома не оправдались. Кольцо окружения Ярославля сжималось. С обеих сторон насчитывались сотни убитых и раненых, город горел. Тогда под предлогом вылазки «главноначальствующий» Перхуров с отрядом в 50 человек покинул город. Бежали и другие главари восстания. Настали критические часы мятежа.

В то время в Ярославле находилось около 1500 немцев-военнопленных, которые, согласно условиям Брестского договора, готовились к выезду на родину, и мятежники решили… сдаться в плен этим немцам. Председатель германской комиссии военнопленных лейтенант Балк ответил согласием на предложение заговорщиков, заявив, что сумеет гарантировать им безопасность как германским «пленникам». И когда 20 июля у мятежников не оставалось никаких надежд, штаб савинковцев в количестве 57 офицеров «сдался» военнопленным, которые поместили их в городском театре и приняли на себя их охрану. 21 июля лейтенант Балк подписал такой любопытный приказ: «Допущенная на основании Брестского договора правительством Русской Федеративной Республики и уполномоченная тем же правительством германская комиссия № 4 в Ярославле имеет честь оповестить следующее: штаб Ярославского отряда Северной добровольческой армии объявил 8-го сего июля германской комиссии № 4, что Добровольческая армия находится с Германской империей в состоянии войны. Так как военные операции не привели к желательным результатам и дабы избегнуть дальнейших разрушений города и избавить жителей от неисчислимых бедствий, Ярославский отряд Северной добровольческой армии 21 июля 1918 г. предложил германской комиссии № 4 сдаться ей и выдать свое оружие. Германская комиссия № 4 приняла предложение. Комиссия передает штаб в качестве военнопленных Германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет все дальнейшее. Германская комиссия № 4 располагает сильной боевой частью, образованной из вооруженных военнопленных, и займет для поддержания спокойствия в городе Ярославле до получения решения из Москвы положение вооруженного нейтралитета. Для соблюдения порядка и восстановления нормального течения жизни комиссия окажет по возможности мирному населению должную поддержку. Да займутся обыватели многострадального города вновь своими делами и заживут с полной надеждой на лучшее будущее».

Затем лейтенант Балк, возомнивший себя главой власти в Ярославле, выслал навстречу наступавшим советским войскам парламентеров. Советское военное командование предложило Балку сложить оружие. Немецкие солдаты выполнили это требование. Офицеры-мятежники оказались в руках советских органов государственной безопасности.

Ярославское восстание было ликвидировано.

Еще в начале восстания, как только стало известно об участии в нем «Союза защиты родины и свободы», ВЧК приняла решение расстрелять арестованных в конце мая и в июне в Москве и Казани наиболее активных деятелей «Союза». В официальном сообщении об этом указывалось: «Практика показала, что заключение членов этого преступного сообщества в тюрьмах не достигает цели, так как эта организация, обладая огромными средствами, организует побеги, причем скрывшиеся лица продолжают свою контрреволюционную деятельность. Подготовляемый вооруженный мятеж грозил огромными человеческими жертвами также и со стороны мирного населения, почему ВЧК в целях предупреждения этих возможных жертв решила уничтожить в корне контрреволюционную организацию, поступив с главарями ее как с открытыми врагами рабоче-крестьянского строя, пойманными с оружием в руках». На основании этого решения ВЧК были расстреляны генерал И. И. Попов, руководитель вооруженного отряда белогвардейцев, задержанный в Казани; бывшие офицеры А. А. Виленкин (начальник кавалерийских формирований и казначей «Союза защиты родины и свободы»), Сидоров-Аваев (начальник штаба 2-го полка «Союза», на квартире которого были задержаны 13 заговорщиков), Б. Б. Парфенов (Покровский), Ольгин (Герцен), И. Г. Душак и некоторые другие руководящие деятели «Союза».

ВЧК направила в Ярославль группу своих сотрудников во главе с членом коллегии Д. Г. Евсеевым для расследования на месте обстоятельств мятежа. Особая следственная комиссия выявила организаторов и активистов мятежа, которые понесли заслуженное наказание.

Удар, нанесенный «Союзу защиты родины и свободы», провал поднятых им восстаний привели к тому, что уже в 1918 г. «Союз» прекратил свое существование. Его главарь Борис Савинков вместе с секретарем Ф. Клепиковым и А. Дикгоф-Деренталем бежали из Рыбинска. Удалось скрыться и многим другим деятелям «Союза».

Вскоре был арестован и приговорен к расстрелу член главного штаба «Союза защиты родины и свободы» предатель Ян Бреде. В 1919 г. во время колчаковского переворота был убит Д. С. Григорьев. После бегства из Ярославля А. П. Перхуров, произведенный контрреволюционерами за свои «подвиги» в генерал-майоры, сражался против советских войск в рядах колчаковцев, а затем, скрыв свое участие в мятеже, служил в штабе Приуральского военного округа. В мае 1922 г. он был разоблачен и 19 июля того же года по приговору Военной коллегии Верховного трибунала расстрелян.

7. На белый террор рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором

Гражданская война, навязанная буржуазией рабочему классу Советской страны, принимала все более ожесточенный, кровавый характер. Мятежные белогвардейские генералы, офицеры, кулаки и иностранные агрессоры применяли массовый террор против советских активистов и представителей рабочего класса. Повсюду — на Украине, в Прибалтике, в Поволжье и Сибири, в Туркестанском крае, где временно побеждали внутренняя контрреволюция и интервенты, — рекою лилась кровь рабочих и крестьян.

В советском тылу действовали белые заговорщики-террористы. Контрреволюция задумала обезглавить рабочий класс и революцию и в первую очередь устранить Владимира Ильича Ленина, вдохновителя побед революции и главу рабоче-крестьянского правительства.

1 января 1918 г., около 19 часов 30 минут, автомобиль, в котором В. И. Ленин, М. И. Ульянова и секретарь Швейцарской социал-демократической партии Ф. Платтен возвращались с митинга в Михайловском манеже, был обстрелян на Симеоновском мосту (ныне мост Белинского) через Фонтанку контрреволюционерами-террористами.

Весть о покушении на вождя рабочего класса вызвала гнев и возмущение трудящихся. Рабочие на собраниях принимали негодующие резолюции. «Пролетариат… борется за освобождение всего человечества, — писала в передовой статье 3 января 1918 г. «Правда». — И когда в этой отчаянной борьбе (ибо для него тоже сейчас стоит вопрос о жизни и смерти) негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они того заслужили.

Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами. Все рабочие, все солдаты, все сознательные крестьяне скажут тогда: да здравствует красный террор против наймитов буржуазии».

Виновников покушения на жизнь В. И. Ленина обнаружить не удалось[30].

В том же январе 1918 г. в Чрезвычайную комиссию по охране города Петрограда, которую возглавлял К. Е. Ворошилов, поступили сведения о готовящемся новом покушении на жизнь В. И. Ленина. Латышские стрелки, несшие караульную службу в Смольном, обратили внимание на то, что какие-то личности следят за выездами Ленина из Смольного и записывают номера автомобилей народных комиссаров. Было замечено также, что за некоторыми квартирами ответственных работников (в частности, за квартирой управляющего делами СНК В. Д. Бонч-Бруевича) также ведется наблюдение.

В середине января к В. Д. Бонч-Бруевичу явился солдат, георгиевский кавалер Я. Н. Спиридонов, и рассказал, что ему поручили выследить и взять живым (или убить) В. И. Ленина и обещали за это 20 тысяч рублей.

Выяснилось, что во главе заговора стояли деятели «Петроградского союза георгиевских кавалеров»: председатель «Союза» старший унтер-офицер А. Ф. Осьминин, подпоручик Г. Г. Ушаков (в прошлом адъютант командующего Московским военным округом полковника А. Е. Грузинова), капитан А. М. Зинкевич, военный врач М. В. Некрасов (брат бывшего министра Временного правительства Н. В. Некрасова), вольноопределяющийся Н. И. Мартьянов и другие.

По словам Я. Н. Спиридонова, заговорщики имели сведения о том, что В. И. Ленин часто приезжает на квартиру В. Д. Бонч-Бруевича, в дом № 57 по Херсонской улице, неподалеку от Перекупного переулка, где проживала и содержала небольшую лавку знакомая Осьминина — некая О. В. Салова. Осьминин предложил Саловой принять в ее лавку приказчиком солдата Спиридонова, который мог бы, находясь поблизости от квартиры Бонч-Бруевича, проследить за появлением там В. И. Ленина. Салова отказалась. Тогда Осьминин попросил ее познакомиться с домашней работницей Бонч-Бруевича и выяснить через нее, когда у них бывает В. И. Ленин, но опять получил отказ. Спиридонов попытался устроиться дворником в доме, где жил Бонч-Бруевич, и некоторое время сам следил за ним. В конце концов у него заговорила совесть, и он решил рассказать обо всем Бонч-Бруевичу.

В связи с показаниями Спиридонова в ночь па 22 января Чрезвычайная комиссия по охране города Петрограда произвела одновременно аресты Саловой, Ушакова, Некрасова, Зинкевича и Мартьянова. Осьминин был арестован на следующий день в помещении «Союза георгиевских кавалеров» по Захарьевской улице, 14 (ныне ул. Каляева). Здесь же были найдены бомбы, гранаты и несколько винтовок.

Задержанные Ушаков, Осьминин, Некрасов и другие заговорщики сознались в том, что разрабатывали план нападения на В. И. Ленина, с тем чтобы захватить его в качестве заложника (или, как показал Спиридонов, убить). На вопрос, с какой целью они замышляли это злодеяние, подпоручик Ушаков ответил, что они хотели таким путем заставить большевиков прекратить борьбу с контрреволюцией.

Заговорщики принадлежали к группе военной молодежи, связанной в прошлом с «Комитетом спасения родины и революции» и «Союзом защиты Учредительного собрания». Арестованные раскаивались в своей деятельности, а Ушаков заявил, что теперь он осознал свое заблуждение и что «все те ложные сведения, которые в изобилии он получал на фронте против большевиков из буржуазной прессы, теперь совершенно выветрились из его души». Официальное сообщение об аресте этой антисоветской группы заканчивалось так: «Являются ли эти слова (слова Ушакова. — Д. Г.) только отводом или искренним заявлением, судить пока трудно, но несомненно, что этот молодой человек, бывший адъютант главнокомандующего Московским округом полковника Грузинова, отличавшийся большой храбростью и решительностью во время Февральской революции, переживает большую душевную тревогу».

В. Д. Бонч-Бруевич впоследствии рассказывал: «По логике вещей все главные виновники покушения, конечно, должны были быть немедленно расстреляны, но в революционное время действительность и логика вещей делают огромные, совершенно неожиданные зигзаги, казалось бы, ничем не предусмотренные.

Когда следствие уже было закончено, вдруг была получена депеша из Пскова, что немцы двинулись в наступление… Все дела отпали в сторону. Принялись за мобилизацию вооруженного пролетариата для отпора немцам.

Как только было распубликовано ленинское воззвание «Социалистическое отечество в опасности!», из арестных комнат Смольного пришли письма покушавшихся на жизнь Владимира Ильича, просивших отправить их на фронт на броневиках для авангардных боев с наседавшим противником.

Я доложил об этих письмах Владимиру Ильичу, и он, всегда забывавший о себе, в мгновение ока сделал резолюцию: «Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт».

И вот те, которые еще вчера были у нас на следствии и сидели под строгим арестом, ожидая неминуемого расстрела, спешили броситься в головной ударной группе в атаку на немцев.

Громадное благородство было проявлено здесь Владимиром Ильичем…

Что может быть более возвышенным, чем этот поступок действительно революционного бойца и глубоко проникновенного социалиста, каким всегда был Владимир Ильич?».

Между тем в недрах вражеского подполья готовились новые террористические акты.

20 июня 1918 г. в Петрограде проходили рабочие собрания в связи с кампанией перевыборов в Советы. На этих собраниях выступали виднейшие деятели большевистской партии, в том числе член президиума Петроградского Совета, комиссар по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарский. Во время поездки Володарского по городу автомобиль из-за нехватки горючего остановился на одной из пустынных улиц, недалеко от фарфорового завода. В. Володарский и сопровождавшие его сотрудницы Смольного, Н. А. Богословская и Е. Я. Зорина, выйдя из автомобиля, направились к находившемуся поблизости зданию районного Совета. В это время на улице появился неизвестный, который, по-видимому узнав Володарского, быстро направился к нему и, приблизившись, сделал в него несколько выстрелов в упор, а затем бросился бежать. За убийцей погнались люди, находившиеся недалеко от места происшествия, но он, бросив бомбу, скрылся. Володарский, смертельно раненный в сердце, скончался на месте.

Убийство В. Володарского вызвало волну негодования. Рабочие готовы были ответить врагам революции их же оружием — террором, но петроградские партийные и советские органы сдерживали рабочих. Узнав об этом, В. И. Ленин писал 26 июня Зиновьеву, Лашевичу и другим петроградским работникам: «Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Обнаружить убийц Володарского тогда не удалось. Расследование, продолжавшееся до 28 февраля 1919 г., не дало результатов.

В пятницу 30 августа в десятом часу утра на Дворцовой площади в Петрограде появился велосипедист. Он остановился у дома № 5, где в то время помещались Комиссариат внутренних дел Петроградской коммуны и Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Велосипедист — молодой человек в кожаной куртке и фуражке офицерского образца — поставил велосипед у подъезда и вошел в здание. В комиссариате был приемный день. В вестибюле ожидали посетители, и никто не обратил внимания на молодого человека, который уселся в кресло неподалеку от входной двери.

Около десяти часов утра к зданию комиссариата подъехал в автомобиле народный комиссар внутренних дел Петроградской коммуны и председатель Петроградской чрезвычайной комиссии М. С. Урицкий. Он прошел через вестибюль, направляясь к лифту. Швейцар открыл дверь лифта — и вдруг раздались выстрелы… Стрелял неизвестный в кожаной куртке, который, увидев М. С. Урицкого, подошел к нему вплотную и сделал несколько выстрелов из револьвера. М. С. Урицкий, смертельно раненный в голову, упал и на месте скончался. Убийца выбежал на улицу, схватил свой велосипед и пытался скрыться. Но вызванная дежурным швейцаром охрана погналась за ним на автомобиле по Миллионной улице (ныне ул. Халтурина). Бросив велосипед, покушавшийся вбежал в подъезд дома № 17, в котором помещалось Английское собрание. Через несколько минут переодетый убийца (поверх кожаной куртки на нем было пальто) пытался выйти на улицу, но, увидев красноармейцев, открыл по ним стрельбу и был схвачен.

В Чрезвычайной комиссии убийца назвался Леонидом Каннегисером, студентом 4-го курса Политехнического института, 22 лет. Он заявил, что является социалистом, но назвать партию, к которой принадлежит, отказался. Свое преступление объяснил политическими мотивами, утверждал, что действовал один, по собственной инициативе, вне связи с какой-либо организацией или партией.

Выяснилось, что Каннегисер происходит из богатой семьи, при Временном правительстве был юнкером Михайловского артиллерийского училища, состоял в партии народных социалистов и являлся председателем секции юнкеров — «социалистов».

В день, когда был убит М. С. Урицкий, 30 августа 1918 г., в Москве было совершено злодейское покушение на жизнь В. И. Ленина. Приблизительно в 7 часов вечера в Замоскворецком районе Москвы на заводе бывш. Михельсона (ныне завод имени Владимира Ильича) состоялся митинг, на котором В. И. Ленин выступил с докладом «Две власти (диктатура пролетариата и диктатура буржуазии)». Когда собрание закончилось, Ленин направился к выходу во двор завода, где его ждал автомобиль. Уже во дворе, около автомобиля, он остановился, продолжая беседу с рабочими. В это время один за другим раздались три выстрела. У автомобиля упал тяжело раненный двумя пулями Владимир Ильич. Третьей пулей была ранена беседовавшая с ним участница собрания М. Г. Попова — кастелянша Петропавловской больницы.

Шофер Ленина С. К. Гиль, находившийся в автомобиле, заметил какую-то женщину с пистолетом в руке. Он рванулся к этой женщине, но та бросила оружие и скрылась в толпе. (Впоследствии оружие нашли. Это был пистолет системы браунинг.)

Раненого Ленина поместили в автомобиль и повезли в Кремль. А в это время случайно находившийся на собрании помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии С. Н. Батулин вместе с группой рабочих бросился разыскивать убийцу. Вот что он потом рассказал: «Я… закричал: «Держите убийцу товарища Ленина». И с этими криками выбежал на Серпуховку… Добежавши до так называемой «стрелки» (трамвайной линии. — Д. Г.) на Серпуховке, я увидел… позади себя, около дерева… с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования… Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она ответила: «А зачем вам это нужно?» Тогда я, обыскав ее карманы и взяв портфель и зонтик, предложил ей идти за мной. В дороге я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на товарища Ленина: «Зачем вы стреляли в товарища Ленина?», на что она ответила: «А зачем вам это нужно знать?»… В это время ко мне подошли еще человека три-четыре, которые помогли мне сопровождать ее. На Серпуховке кто-то из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего в товарища Ленина. После этого я еще раз спросил: «Вы стреляли в товарища Ленина?», на что она утвердительно ответила… Боясь, как бы ее не отбили из наших рук лица, ей сочувствующие и ее единомышленники, как бы над ней не было произведено толпой самосуда, я предложил находившимся в толпе и имевшим оружие милиционерам и красноармейцам сопровождать нас. А товарищи рабочие, по большей части рабочая молодежь, образовали цепь, которой сдерживали толпу народа, требовавшего смерти преступнице».

Террористку привели обратно на завод. Здесь ее опознал и председатель заводского комитета Н. Я. Иванов, приметивший ее еще до начала собрания, когда она подслушивала разговоры рабочих о скором приезде В. И. Ленина. Настроение рабочих было гневным: они готовы были растерзать преступницу, посягнувшую на жизнь вождя.

С. Н. Батулин и заводские рабочие-активисты доставили преступницу в военный комиссариат Замоскворецкого района, куда вскоре прибыли работники органов следствия. В расследовании приняли участие заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс, народный комиссар юстиции Д. И. Курский, член коллегии НКЮ М. Ю. Козловский, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов, член ВЦИК В. Э. Кингисепп, заведующий отделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией Н. А. Скрыпник и другие.

Террористка назвалась Фаней Ефимовной Каплан, 28 лет. На первом допросе 30 августа, в И часов 30 минут вечера, она заявила, что стреляла в В. И. Ленина по политическим мотивам, но отказалась давать подробные объяснения. Она сказала: «Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению… Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно… Я считаю себя социалисткой». Преступница упорно скрывала соучастников злодеяния и изображала его «индивидуальным» политическим актом. Она упрямо твердила: «Ни к какой партии не принадлежу… Я совершила покушение лично от себя… Революцией я была недовольна — встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову… Самарское правительство принимаю всецело и стою за союз с союзниками против Германии». На вопросы об оружии, которым она стреляла, о найденных у нее деньгах и железнодорожном билете Томилино — Москва она отвечала: «Из какого револьвера я стреляла, не скажу… Кто мне дал револьвер, не скажу… Когда я приобрела железнодорожный билет Томилино — Москва, я не помню… В Томилино я не была… Откуда у меня деньги, я отвечать не буду».

Весть об убийстве М. С. Урицкого и злодейском покушении на жизнь Владимира Ильича Ленина мгновенно облетела страну. Эти террористические акты, а также зверства белогвардейцев против рабочих и крестьян в местностях, где им удавалось свергнуть Советскую власть, вызвали бурю негодования рабочего класса. Теперь уже советские и партийные органы не могли сдержать народной ярости и гнева. Повсюду, еще до опубликования решений правительства, рабочий класс по своей инициативе начал ответный массовый красный террор против врагов революции.

31 августа в газетах было опубликовано сообщение ВЦИК о покушении на В. И. Ленина. ВЦИК призвал трудящихся усилить борьбу с контрреволюционными элементами и объявил, что «на покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов Революции».

1 сентября 1918 г. ВЧК заявила о том, что обнаглевшая контрреволюция поднимает голову, делая попытки вырвать из наших рядов вождей рабоче-крестьянского дела. Предательский выстрел в Ленина ВЧК с полным основанием расценила как преступление против рабочего класса в целом. Призывая трудящихся сплотить ряды и дружным напором раздавить гидру контрреволюции, ВЧК указывала: «Преступная авантюра с.-р., белогвардейцев и всех других лжесоциалистов заставляет нас на преступные замыслы врагов рабочего класса отвечать массовым террором».

2 сентября Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, заслушав сообщение Я. М. Свердлова о покушении на жизнь В. И. Ленина, принял резолюцию, в которой предупредил прислужт ников российской и союзнической буржуазии, что за каждое покушение на деятелей Советской власти будут отвечать все контрреволюционеры и их вдохновители. «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти, — говорилось в резолюции, — рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Народный комиссар внутренних дел Г. И. Петровский подписал постановление, в котором потребовал от местных властей положить конец расхлябанности и миндальничанью с врагами революции, применяющими массовый белый террор против рабочих и крестьян. В приказе предлагалось взять из буржуазии и офицерства заложников и при дальнейших попытках контрреволюционных выступлений в белогвардейской среде применять в отношении заложников репрессии. Совет Народных Комиссаров объявил 5 сентября 1918 г., что все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежат расстрелу.

Среди репрессированных тогда были крупные деятели монархической реакции (директор департамента полиции С. П. Белецкий, министр внутренних дел А. Н. Хвостов, министр юстиции И. Г. Щегловитов, ряд деятелей жандармерии и охранных отделений), известные своей жестокостью при подавлении революционных выступлений во времена царизма, а также другие изобличенные враги рабоче-крестьянской власти.

На периферии красный террор применялся лишь в некоторых городах. Резкое обострение социально-политической обстановки в стране вынудило пересмотреть карательную линию органов борьбы с контрреволюцией даже в тех местах, где раньше местные организации не создали учреждений, подобных Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Так, например, после злодейского покушения на жизнь В. И. Ленина объединенное заседание Совнаркома, ЦИК, Ташкентского Совета и других общественных организаций Туркестанской республики приняло резолюцию, в которой говорилось: «На предательское убийство из-за угла и непрекращающееся противодействие Советской власти мы ответим беспощадным террором над всеми врагами революции». 5 сентября 1918 г. ЦИК и Совнарком республики учредили в Туркестане Чрезвычайную следственную комиссию (по типу ВЧК) с «самыми широкими полномочиями».

Советское правительство рассматривало красный террор как временную исключительную акцию рабочего класса в ответ на белый террор буржуазии в обстановке острой борьбы против озверевших врагов народа. Массовый красный террор, осуществлявшийся главным образом в начале сентября 1918 г., в дальнейшем, несмотря на подчас весьма тяжелую обстановку в стране, никогда больше в таком виде не применялся.

В напряженных условиях того времени ВЧК расследовала обстоятельства убийства М. С. Урицкого и покушения на жизнь В. И. Ленина. Это было трудное дело. Непосредственные исполнители террористических актов Каннегисер и Каплан отказались назвать сообщников и раскрыть связи с какими-либо политическими организациями. ВЧК вынесла решение о расстреле их.

3 сентября 1918 г. было выполнено постановление о расстреле Каплан, расстреляли в Петрограде и убийцу М. С. Урицкого — Каннегисера.

Центральный комитет партии правых эсеров официально в печати заявил: «Ввиду поступающих со стороны местных организаций запросов по поводу убийства т. Урицкого в Петрограде и покушения на т. Ленина в Москве Центральный комитет партии социалистов-революционеров заявляет, что ни одна организация партии к этим актам отношения не имеет». Но это было лживое заявление. Лишь в 1922 г. обстоятельства покушения на жизнь В. И. Ленина были раскрыты во всей полноте.

8. Закрытие контрреволюционной прессы

Весною и летом 1918 г., в связи с обострением социально-политической обстановки в стране, клеветнические выступления антисоветских буржуазных и мелкобуржуазных газет принимали все более провокационный характер. В. И. Ленин 14 мая 1918 г., докладывая о внешней политике Советского государства на заседании ВЦИК и Московского Совета, отмечал, что на почве обострения общего положения страны «провокация, умышленное сеяние паники буржуазной прессой и ее подголоском — социалистической прессой, снова делает свое черное и грязное дело». Эти провокации, по выражению В. И. Ленина, становились «настоящим оружием в классовой борьбе буржуазии против пролетариата». Все предупреждения и меры, принимаемые советскими административными органами и революционными трибуналами против происков контрреволюционной печати, оказывались недостаточными.

Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией не могла оставаться безучастной. В ВЧК было образовано специальное бюро печати во главе с Я. X. Петерсом. 8 мая 1918 г. Ф. Э. Дзержинский внес предложение в Московский Совет — «передать все дело борьбы со злоупотреблениями в печати в ведение Всероссийской чрезвычайной комиссии, как органу, наиболее осведомленному и технически приспособленному к проведению в жизнь необходимых мероприятий с должной полнотой и быстротой».

11 мая 1918 г. Президиум ВЦИК вынес постановление, в котором говорилось: «Ввиду того, что во многих московских газетах появился ряд ложных и ни на чем не основанных сообщений, ввиду того, что ложные слухи направлены исключительно к тому, чтобы посеять среди населения панику и восстановить граждан против Советской власти, наконец, ввиду того, что подобные вздорные сообщения усиливают в других городах контрреволюцию — Президиум ВЦИК постановляет немедленно, впредь до рассмотрения этого вопроса в трибунале печати, закрыть все газеты, поместившие ложные слухи и вздорные сообщения». В качестве меры наказания ВЦИК установил штраф от 25 до 50 тысяч рублей и предание редакторов газет суду ревтрибунала. Исполнение этого постановления было поручено ВЧК.

В одну ночь чекисты закрыли ряд московских антисоветских газет и типографий, где они печатались. А всего в мае — июне 1918 г. закрыто около 60 буржуазных и эсеро-меньшевистских газет, в том числе «Вперед», «Земля и Воля», «Раннее утро», «Призыв», «Свобода России», «Газета для всех», «Трудовая копейка», «Друг народа», «Наше время» и др. Около 20 изданий подверглись штрафу.

Антисоветские элементы подняли кампанию протеста против «преследований прессы», «произвола ЧК», «в защиту свободы печати». Особенно изощрялись правосоциалистические деятели. Отдел печати ВЧК отверг эти нападки. Я. X. Петерс в опубликованной в газете «Известия ВЦИК» беседе с корреспондентом заявил, что правосоциалистические газеты «Вперед», «Земля и Воля», «Народное слово» уже давно ведут резко оппозиционную кампанию против рабоче-крестьянской власти, «однако никаких строгих административных мер против них принято не было… Но в последнее время оборонческая печать, уподобляясь бульварной прессе, отдала свои страницы для распространения среди населения лживых провокационных сведений». ВЧК закрыла эти газеты, так как они распространяли заведомые ложь и клевету. Такие действия не могут считаться идейной борьбой. От имени ВЧК Я. X. Петере предупредил, что гнусную ложь ВЧК будет «пресекать, как и прежде, самыми решительными мерами».

8 июле — августе 1918 г. в связи с левоэсеровским мятежом, интервенцией, переходом правосоциалистических партий к вооруженной антисоветской борьбе советские органы вновь приняли энергичные меры подавления контрреволюционной прессы.

9 июля 1918 г. Отдел по делам печати при Московском Совете объявил недействительными все удостоверения о регистрации повременных изданий, выданные до 6 июля 1918 г. (день левоэсеровского мятежа), прекратил до особого распоряжения выдачу новых удостоверений и распорядился, чтобы типографии принимали к печатанию издания только по удостоверениям, выданным после 8 июля. Отдел печати предупредил, что нарушение этого постановления будет караться «по всей строгости военного положения». Тем самым выход антисоветских газет в Москве стал невозможным.

А 26 июля 1918 г. тот же Отдел печати при Московском Совете опубликовал новое сообщение: «В период острой гражданской войны, — говорилось в нем, — когда контрреволюционные банды пытаются свергнуть ненавистную им власть Советов, допущение к выходу контрреволюционной печати было бы преступлением против борцов за идею Советов, преступлением против всего трудового народа». Поэтому решено, что «запрещение выхода антисоветской повременной печати в Москве, изданное в связи с событиями 6 июля, остается в силе впредь до полного укрепления и торжества Российской Советской Социалистической Республики». Здесь же было объявлено, что удостоверения на право выпуска политических периодических изданий будут выдаваться только лицам и организациям, стоящим на платформе Советов.

Таким путем к концу 1918 г. в Москве были закрыты все буржуазные и другие антисоветские газеты. Такая же участь постигла и контрреволюционную прессу Петрограда и провинции. Всего в 1917–1918 гг. было закрыто 170 буржуазных и 167 мелкобуржуазных газет.

В дальнейшем вопросы контроля, разрешения и запрещения выхода повременной прессы решались административным порядком отделами по делам печати Советов.

Встал также вопрос и об усилении карательной линии революционных трибуналов по делам лиц, обвиняемых в контрреволюционном использовании печати. Этот вопрос разрешался в связи с общим пересмотром деятельности революционных трибуналов. В декрете «О революционных трибуналах» от 4 мая 1918 г. Совет Народных Комиссаров постановил: «Отменить деление революционных трибуналов на трибуналы по борьбе с контрреволюцией, по борьбе со спекуляцией и по делам печати». Тем самым революционные трибуналы печати прекращали свое существование, и дела о контрреволюционном использовании печати подлежали рассмотрению в общих трибуналах, ставших теперь более эффективным органом борьбы с контрреволюцией.

9. Убийство 26 бакинских комиссаров

Летом 1918 г. над революционным Баку нависла грозная опасность. Бакинские мусаватистские отряды вместе с националистическими бандами из других районов Азербайджана и Дагестана и наступавшие турецкие войска после ожесточенных боев подошли к окрестностям Баку. А в самом городе антисоветскую работу вели буржуазно-националистический армянский «Национальный совет» и правосоциалистические партии эсеров и меньшевиков, ориентировавшиеся на страны англо-французского блока и США. Англичане ловко подкинули приманку — обещание оказать городу «помощь» против турок. Эсеры, меньшевики и армянские дашнаки охотно ухватились за эту приманку. Настаивая на принятии такой «помощи», они вели открытую и тайную борьбу против большевистского руководства Бакинской коммуны, разоблачавшего империалистические замыслы и разъяснявшего трудящимся, что означают эти «обещания».

Уже в июне в Баку был раскрыт заговор правых эсеров. Члены этой партии — Кириченко и Иванов, действовавшие по заданию английской разведки, — используя бланки канонерской лодки «Ар-даган», разослали повестки предприятиям и воинским частям города, приглашая па митинг, якобы созываемый командованием Каспийской флотилии. Провокаторы были арестованы. У них нашли проект приказа о роспуске Бакинского Совета, об аресте Степана Шаумяна (они намеревались убить его), письмо к английскому консулу, в котором содержалась «покорнейшая просьба» передать английским вооруженным силам, что их ждут в Баку и в губернии. В заранее заготовленном воззвании заговорщики от имени Каспийской флотилии призывали население «искренне и с великой радостью встретить англичан, которые на днях прибывают в Баку». Хотя этот заговор был сорван, авантюры империалистов, расшатывавшие боевой фронт обороны города, продолжались.

В соседней с Азербайджаном Персии в то время находился английский отряд под командованием генерал-майора Данстервила. Последний внимательно следил за развитием политических событий в Баку. Несколько лет спустя он выпустил в Англии книгу воспоминаний, в которой довольно откровенно рассказал о своих «операциях» против революционного Баку.

В этих воспоминаниях Данстервил писал о том, что ему удалось завербовать полковника Лазаря Бичерахова (осетина), командовавшего русским отрядом терских казаков (численностью около 1500 человек) в Персии. Бичерахов согласился оказывать содействие Данстервилу в Персии, а позднее и на Кавказе. Скупое английское казначейство неоднократно запрашивало, «стоит ли Бичерахов» тех больших денег, которые ему выплачивались. Но Данстервил отвечал, что не считает требования Бичерахова чрезмерными, «если принять во внимание то, что он для нас делает…».

Вскоре Данстервил и Бичерахов разработали план проникновения в Баку. Вот как описывает этот план Данстервил: «Бичерахов решил сделаться большевиком… Об этом решении он писал и телеграфировал комитету большевиков, признаваясь чистосердечно, что только Советская власть… может спасти Россию». Бичерахов предложил свои услуги Бакинскому Совету, который, не подозревая о коварном плане английской разведки, пригласил его прибыть со своим отрядом в Баку. Данстервил пишет: «Он был готов немедленно же произвести посадку на пароходы, и я решил отправить вместе с ним нескольких английских офицеров… а также одну роту бронированных автомобилей. Высадка в Баку отдала бы его всецело в руки большевиков, которые могли бы в любой момент обернуться против него; исходя из этих соображений, он решил высадиться в Алятах, в маленьком порту, милях в 50-ти… от Баку, откуда… дорога делает поворот на запад, по направлению к Тифлису. Этим путем он думал избежать непосредственного контакта с большевиками…»

Отряду Бичерахова была поручена оборона Баку от турецких войск на одном из участков фронта.

Тем временем Данстервил тайно укреплял связи с бакинскими правыми эсерами. «Связь с Баку у меня, — писал Данстервил, — была налажена при посредстве почти ежедневных курьеров; наши друзья, социал-революционеры, казалось, были в состоянии… в скором времени… свергнуть большевиков, установить новую форму правления в Баку и пригласить на помощь англичан». А в своем докладе в Англию Данстервил отмечал: «Я неоднократно вел переговоры с представителями партии с.-р., программа которых гораздо больше соответствует нашим целям, и по своему существу она созидательна… Они хотят нашей помощи, особенно финансовой. Я поддерживаю дружественные отношения с с.-р., и они знают, что смогут во многом рассчитывать на нас, если захватят власть в свои руки».

25 июля 1918 г. чрезвычайное заседание Бакинского Совета совместно с другими общественными организациями незначительным большинством голосов правых эсеров, меньшевиков и армянских дашнаков приняло резолюцию о приглашении англичан.

29 июля английский агент Бичерахов покинул вверенный ему участок фронта и увел свой отряд в направлении Дагестана.

31 июля Советская власть в Баку пала. Большевистский Бакинский Совнарком (он был создан 25 апреля 1918 г.) сложил с себя полномочия.

1 августа правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки вместе с контрреволюционно настроенным командованием Каспийской флотилии сформировали «правительство» — так называемую «Диктатуру Центрокаспия», в состав которого вошли меньшевик Садовский (председатель), Г. Г. Айолло, С. Мелик-Еолчян (лидер бакинской организации дашнакцутюн) и другие. Бичерахов был назначен «главнокомандующим».

«Едва только новое правительство успело взять бразды правления в свои руки, — писал Даыстервил, — как, согласно выработанному уже плану, послало к нам гонцов с просьбой о помощи».

4 августа в Баку вступила небольшая группа англичан, а 17 августа прибыла остальная часть отряда во главе с Данстервилом.

16 августа руководящие деятели Бакинской коммуны во главе с С. Г. Шаумяном вместе с отрядом Г. К. Петрова, присланным из Москвы, погрузились на пароходы и направились в Астрахань. Но в море их догнали военные суда Каспийской флотилии и, угрожая открыть огонь, от имени «Диктатуры Центрокаспия» приказали вернуться в Баку.

17 августа возвратившихся в Баку руководителей Бакинской коммуны встретили вооруженные группы эсеро-меньшевистских предателей. 35 человек и среди них С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и другие были арестованы и заключены в тюрьму.

Арест комиссаров Бакинской коммуны был произведен правительством «Диктатуры Центрокаспия» по совету англичан, которые уже давно ждали случая избавиться от опасной для них группы революционеров. Правящая верхушка меньшевиков и эсеров назначила «расследование», чтобы получить «юридические основания» для расправы над руководителями бакинского пролетариата. Расследование поручили бывшему царскому следователю Жукову.

Рабочие Баку выступили в поддержку большевистских руководителей. 28 августа, уже после ареста, 28 большевиков, в том числе Степан Шаумян, Прокофий Джапаридзе, Иван Фиолетов, Мешади Азизбеков, Яков Зевин и другие, расправу с которыми готовили правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки, были избраны в Бакинский Совет.

7 сентября «Чрезвычайная следственная комиссия» составила так называемое заключительное постановление, подписанное эсерами — председателем М. Васиным и его заместителем Л. Далиным. Решено было привлечь к ответственности руководителей Бакинской коммуны С. Шаумяна, Г. Корганова, М. Когапова, П. Джапаридзе, А. Костандяна, С. Осепяица, Ионесянца, А. Амирова, В. Полухина, А. Тер-Саакянца, А. Нуриджаняна и Г. Петрова.

И сентября 1918 г. бакинская «Чрезвычайная следственная комиссия» передала дело об арестованных большевиках военно-следственной комиссии для предания их военно-полевому суду, специально созданному для расправы над большевиками.

Но суда не последовало. 14 сентября 1918 г. турецкие войска и отряды мусаватистов перешли в наступление. Англичане поспешили оставить Баку. Началась эвакуация города.

Об эвакуации арестованных большевиков «правительство» и не подумало. Бывший товарищ председателя «Чрезвычайной следственной комиссии» эсер Л. Далин позже показывал, что никаких распоряжений относительно арестованных большевиков он не получал. «Участь заключенных большевиков, очевидно, была Диктатурой решена — оставить их на растерзание туркам и мусаватистам…»

Ввиду нависшей над арестованными смертельной угрозы большевистская организация Баку решила насильственно освободить арестованных и создала для этого небольшой вооруженный отряд во главе с сыном Степана Шаумяна — Суреном. 14 сентября член городского комитета большевистской партии и член Бакинского Совета А. И. Микоян по поручению организации в последний раз потребовал от властей «Диктатуры» немедленно освободить арестованных, которым грозила гибель от наступающих турок и мусаватистов.

Власти разрешили А. И. Микояну вывезти арестованных из Баку. Пробираясь под обстрелом в город, арестованные вместе с конвоем встретили командира партизанского отряда Татевоса Амирова, сочувственно относившегося к большевикам, и тот предложил Шаумяну и его товарищам погрузиться на пароход «Туркмен», предоставленный для эвакуации его отряда. Комиссары, а также прибывшие на пристань члены их семей, А. И. Микоян и некоторые другие большевики разместились на пароходе «Туркмен», который вскоре вышел в море. Таким образом, арестованные фактически оказались на свободе.

В пути С. Шаумян договорился с капитаном, что пароход пойдет в Астрахань, которая находилась в руках большевиков. Но на пароходе оказались сторонники «Диктатуры» и два английских офицера, бежавшие из Баку. Не согласился с решением капитана парохода идти в Астрахань и судовой комитет. И судно пошло в Красноводск, где правили эсеровский, так называемый «стачечный комитет», подчиненный «Закаспийскому правительству» в Ашхабаде, и английские оккупанты.

Вечером 16 сентября пароход пришел в Красноводск. Здесь его встретили представители «стачкома». Выяснив, кто прибыл на пароходе, они приказали капитану поставить до утра пароход «на карантин». 17 сентября к моменту выгрузки на пристань Уфра были стянуты: туркменская рота, эсеровская вооруженная дружина, милиционеры с начальником милиции Ф. Алания во главе и английская артиллерия. Красноводские «власти» обыскивали прибывших на пароходе и задержали бакинских комиссаров по доносам предателей — некоего Лалаева, механика парохода, адъютанта отряда Амирова Гегомяна и двух английских офицеров. Всего было задержано 35 человек, в том числе родственники комиссаров, А. И. Микоян, командир отряда Амиров, помогавший большевикам эвакуироваться из Баку, и некоторые другие лица.

Комиссары заявили протест. С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и Г. Петров по уполномочию всех задержанных 17 сентября составили радиограмму в адрес правительства «Диктатуры Центрокаспия», которое после эвакуации из Баку находилось в Петровске (ныне Махачкала). В радиограмме содержалась просьба подтвердить красноводским властям, что они были освобождены из Бакинской тюрьмы и выехали из Баку по распоряжению «Диктатуры» и поэтому не являются беглецами. В другом заявлении на имя красноводских властей комиссары протестовали против каторжного тюремного режима, установленного для них. Председатель «стачечного комитета» английский агент В. Г. Кун наложил на заявление такую издевательскую резолюцию: «Начальнику административного отдела: 1) объявить заключенным, что тюрьма не для комфорта, 2) можно просить, но не требовать. Вообще укажите заключенным побольше думать и поменьше писать».

О задержании бакинских комиссаров Кун сообщил по прямому проводу председателю ашхабадского «Закаспийского правительства» эсеру Ф. А. Фунтикову и в Петровск — «главнокомандующему» войсками бакинской «Диктатуры Центрокаспия» Л. Бичерахову. При этом он высказал мнение, что задержанных следует предать военно-полевому суду. Бичерахов ответил: «Одобряю ваши действия, направленные к аресту бакинских комиссаров. Предложение ваше о предании их военно-полевому суду разделяю. Мнение мое поддерживает исполнительный комитет «Диктатуры Центрокаспия»».

Но никакого суда не было. Ашхабадские власти, получив сообщение из Красноводска, тотчас же приступили «к действиям». Они снарядили специальный экстренный поезд, и в Красноводск выехали ответственные представители «областной власти» с отрядом. Уже в ночь на 20 сентября прибывшие из Ашхабада отобрали в Красноводской тюрьме двадцать шесть заключенных и тем же специальным поездом увезли их в направлении Ашхабада. Остальные девять человек — родственники бакинских комиссаров, А. И. Микоян и некоторые другие товарищи — были оставлены в тюрьме. На этом следы бакинских комиссаров терялись.

Бакинские рабочие и большевистские организации, однако, не забывали о своих руководителях и настойчиво разыскивали их. Возвратившиеся в Баку 17 ноября 1918 г. (после освобождения города от турецких войск) английское военное командование и бакинское «правительство» из местных контрреволюционеров заявляли, что комиссары отправлены англичанами в Индию. В конце 1918 г. в Красноводск ездил делегат, избранный рабочей конференцией, но местный «диктатор» В. Г. Кун заявил и ему, что комиссары увезены англичанами в Индию в качестве заложников.

Между тем распространился слух, что комиссары погибли. Рабочие все настойчивее требовали объяснений. Советское правительство также неоднократно обращалось к английским властям с требованием сообщить о судьбе задержанных на оккупированной ими территории представителей Советского правительства. Но англичане не отвечали.

В конце февраля 1919 г. бакинские рабочие добились освобождения содержавшихся в Красноводской тюрьме арестованных, которые в начале марта приехали в Баку. Они-то и рассказали, что 26 бакинских комиссаров расстреляны. Это сообщение вызвало бурю негодования у бакинского пролетариата.

Судьбой бакинских комиссаров помимо других заинтересовался и опытный юрист, бывший член Учредительного собрания, в прошлом член ЦК партии эсеров В. Чайкин, приехавший в Баку. Он хотел выяснить обстоятельства этого загадочного дела, убедиться, действительно ли эсеры участвовали в гнусном преступлении, разоблачить конкретных виновников и смыть таким путем пятно позора, чернившее всю эсеровскую партию.

21 февраля 1919 г. В. Чайкин выехал из Баку в Красноводск и Ашхабад и занялся расследованием. Он опросил эсеровских деятелей ашхабадского «правительства» и получил доказательства того, что бакинские комиссары расстреляны в Закаспийской области по указанию английских военных властей при полном согласии и участии эсеровского «Закаспийского правительства».

Член ашхабадского «правительства» Л. А. Зимин 2 марта дал Чайкину следующее письменное объяснение: «На ваш вопрос о том, что мне известно по делу о 26 бакинских комиссарах, могу сообщить следующее… Я спросил… председателя исполнительного комитета Фунтикова и начальника розыскного бюро Дружкина о судьбе комиссаров, на что получил ответ, что они расстреляны… Когда я спросил капитана Тиг-Джонса (начальник штаба английских оккупационных войск в Ашхабаде. — Д. Г.) о том, известна ли ему судьба комиссаров, он мне ответил, что известна и что великобританская миссия считает это действие правильным.

Помню… что спросил однажды Дружкина, как он думает оправдаться в этом деле, если у него когда-нибудь потребуют ответа. Ведь он, стоявший во главе политического розыска, имел возможность предотвратить случившееся. Он ответил, что капитан Тиг-Джонс обещал ему дать удостоверения об отправке всех расстрелянных в Индию и об их смерти там, о чем может быть представлено какое угодно медицинское свидетельство».

Бывший председатель «Закаспийского правительства» эсер Ф. А. Фунтиков также письменно сообщил Чайкину, что 26 бакинских комиссаров были расстреляны по требованию английского представителя в Ашхабаде капитана Тиг-Джонса и его агента в «Закаспийском правительстве» — начальника розыскного бюро (разведки) С. Л. Дружкина. Фунтиков признал, что это убийство было совершено с его, Фунтикова, и других ответственных членов «правительства» согласия. «Представитель английской миссии в Ашхабаде Тиг-Джонс… говорил мне лично до расстрела комиссаров, как и Дружкин, о необходимости расстрела, — писал Фунтиков, — а после расстрела выражал удовольствие, что расстрел в соответствии с видами английской миссии произведен». Фунтиков заявил также, что Тиг-Джонс обещал эсеровским «правителям» выдать документ о том, что комиссары увезены в Индию, а если нужно будет, то и медицинское свидетельство об их смерти, чтобы таким образом скрыть факт расстрела и снять с эсеров ответственность за этот подлый акт. Это подтвердил и другой член «Закаспийского правительства», эсер И. И. Седых. Из их объяснений вытекало, что убийство совершено на одном из перегонов между железнодорожными станциями Красноводск и Ашхабад и что они принимали непосредственное участие в нем.

Результаты своего расследования В. А. Чайкин опубликовал в бакинских газетах 11–12 марта 1919 г.[31].

В Советской стране был проведен ряд судебных процессов на делам участников расправы над бакинскими комиссарами. Важнейшие из них: 1) судебный процесс, происходивший в Красноводске с 19 по 26 апреля 1921 г., по которому перед выездной сессией Военного революционного трибунала Туркестанского фронта под председательством И. Р. Фонштейна предстали 42 подсудимых, в том числе: И. Седых, А. Седов, Н. Баклеев, Г. Герман, А. Яковлев; 2) 11 января 1925 г. на хуторе Лепичево Нижневолжского края чекисты арестовали скрывавшегося там бывшего председателя эсеровского ашхабадского «правительства» Ф. А. Фунтикова. После этого дело о гибели 26 бакинских комиссаров рассматривалось более обстоятельно в Баку — с 17 по 27 апреля 1926 г. Верховным судом СССР под председательством П. А. Камерона; 3) с 1 по 6 марта 1927 г. в Баку Верховный суд Азербайджанской ССР под председательством Худадатова рассмотрел дело машиниста Среднеазиатской железной дороги 3. Е. Щеголютина, который вел специальный поезд с арестованными комиссарами к месту казни. Кроме того, в 1920 г. был задержан и привлечен к ответственности участник этого преступления — бывший начальник милиции Красноводска, а затем Ашхабада Ф. Алания.

Виновность представителей империалистической Англии и членов эсеровского ашхабадского «правительства» в убийстве 26 комиссаров была установлена вполне. Ф. А. Фунтиков прямо заявил: «Расстрел 26 бакинских комиссаров был произведен англичанами и организацией эсеров в полном между собой согласии при непосредственном участии в расстреле видных членов партии эсеров и англичан. При расстреле присутствовал также, насколько помню… Тиг-Джонс, являвшийся от лица английского военного командования главным идейным вдохновителем расстрела».

Ответственность за это гнусное преступление несет и бывший главный военный представитель Англии в Туркестане генерал Уилфрид Маллесон. Впоследствии в статье «Двадцать шесть бакинских комиссаров», опубликованной в журнале «Фортнайтли ревью» (1933 г.), он, в сущности, «полупризнал» участие английских представителей в злодейском убийстве бакинских комиссаров. «На наших берегах, — писал Маллесон, — неожиданно появилась группа крупнейших агитаторов России… Правда, комиссары были безоружны в том смысле, что огнестрельное оружие у них было отобрано, но они владели более грозным оружием, чем огнестрельное, — силой опытного агитатора, силой, которая повелевает толпой и вызывает новые большевистские восстания…

При наличии колеблющегося и политически неустойчивого населения было вполне возможно, что они скоро вновь сделают страну большевистской, и тогда что стало бы со всеми нашими планами… Кроме того, какова была бы участь наших войск, сражающихся на Мервском фронте, если бы они имели большевистского противника впереди и другого такого же противника сзади? Выло ясно, что прибытию такой группы в Ашхабад нужно было помешать любой ценой». Эти «откровения» только подтверждают, что английские интервенты были прямо заинтересованы в устранении опасной для них группы большевиков.

Вот некоторые подробности злодеяния, установленные материалами судебных процессов.

Вместе с красноводскими «властями» прибывшие из Ашхабада представители «Закаспийского правительства» отобрали в тюрьме комиссаров по списку, обнаруженному у Г. Корганова, бывшего арестантским «старостой» камеры в Бакинской тюрьме. В этом списке значились фамилии 25 заключенных, с которыми Корганов содержался в одной камере. Ашхабадские «власти» добавили еще Татевоса Амирова, который помогал большевикам эвакуироваться из Баку.

Арестованные были помещены в один из вагонов специального поезда, прибывшего из Ашхабада; в другом вагоне разместились палачи. В обратный путь поезд вели машинист 3. Е. Щеголютин и его помощник А. Курашев. Вот что рассказал позже Щеголютин: «На рассвете мы приехали на от. Перевал. При отправлении поезда с этой станции ко мне на паровоз взошел Гермаш, вооруженный револьвером, в сопровождении неизвестного мужчины среднего роста, на вид лет 20–25, одетого в гимнастерку и вооруженного винтовкой…

Когда мы отъехали от станции, Гермаш обратился ко мне и сказал, что на этом перегоне по его указанию нужно остановиться. На мой вопрос «вачем» Гермаш сказал, что у них есть работа и им нужно свести счеты с бакинскими комиссарами, коих они везут…

Отъехав от Перевала верст 6–7 и подъехавши к воинскому разъезду, Гермаш мне предложил поезд остановить. Я требование это исполнил и паровоз остановил. После остановки Гермаш и неизвестный с паровоза сошли и пошли к вагонам.

Спустя несколько минут после остановки поезда из одного из вагонов вышли человек 10–12 мужчин, вооруженных винтовками. По национальности эти лица были русские и туркмены по наружному виду-После выхода этих лиц из вагона начали выходить и комиссары, которых, выпустив из вагона человек 13, окружили и повели в левую сторону поезда. Выведенные комиссары, по-видимому, не знали, для какой цели их ведут, и многие из них несли с собой свой ручной багаж.

Завели комиссаров за песчаные бугорки, находившиеся от линии железной дороги шагах в 75—100, спустя несколько минут послышалась беспорядочная стрельба, продолжавшаяся 2–3 минуты, а затем эти лица возвратились обратно к вагону и вывели из вагона остальную, вторую группу комиссаров, которых повели туда же…

Вторая партия комиссаров также была расстреляна в том же месте…

Из лиц, участвовавших в… расстреле, я знаю только пятерых, а именно: Пиотровича, Гермаша, Худоложкина, Седых и Анисимова. Все эти лица состояли у власти[32]. При выводе комиссаров из вагона каждый из названных имел винтовку. После этого расстрела трупы комиссаров были закопаны. Это я знаю потому, что видел, как туда бегали с лопатами».

Расправа англичан и эсеров над 26 комиссарами не имела никакого юридического прикрытия. Ни следствия, ни тем более суда (хотя бы военно-полевого) над расстрелянными не было. Нельзя принять всерьез и постановление бакинской «Чрезвычайной следственной комиссии» от 7 сентября 1918 г. по делу о большевистских руководителях, тем более что в этом постановлении говорилось лишь о 9 из 26 расстрелянных — о Шаумяне, Корганове, Коганове, Джапаридзе, Костаидяне, Осепянце, Амирове, Полухине и Петрове. Расстрел бакинских комиссаров является бессудной и жестокой расправой над политическими противниками.

Пойманных и изобличенных советскими органами борьбы с контрреволюцией виновников гибели бакинских комиссаров настигло возмездие. Лишь агентам английской разведки С. Дружкину и В. Куну удалось избежать наказания: англичане переправили их за границ.

Глава пятая. Перегруппировка политических сил к концу 1918 г

1. От «демократии» к контрреволюционной военной диктатуре

За год, прошедший с момента Октябрьской революции, Советская власть значительно окрепла, отбила первые атаки внешней и внутренней контрреволюции. Созданная Советским государством Красная Армия освободила от мятежников и иностранных оккупантов территорию с населением около 40 миллионов человек. Окреп союз рабочего класса и крестьянства, росло интернациональное единство народов пашей Родины. Главным орудием защиты интересов революции, перестройки всей жизни страны явилось Советское государство. Поэтому Коммунистическая партия укрепляла Советы и их органы в центре и на местах, усиливала в них влияние коммунистов, как можно шире привлекала трудящихся к управлению страной. За год Советской власти был пройден путь от первых зачатков советской организации к упрочению ее в целом. В России не осталось «такого захолустья, — как подчеркнул на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов в ноябре 1918 г. В. И. Ленин, — где бы советская организация не упрочилась, не составляла бы цельной части Советской конституции, выработанной на основе долгого опыта борьбы всех трудящихся и угнетенных».

Серьезные изменения произошли и в международной обстановке.

Под влиянием победы Великого Октября в ряде стран начался мощный революционный подъем. В сентябре 1918 г. вспыхнуло солдатское восстание в Болгарии, в октябре началась революция в Австро-Венгрии, а 10 ноября — в Германии. Немецкий народ низложил кайзера Вильгельма. Весной 1919 г. произошли пролетарские революции в Венгрии и Баварии.

13 ноября 1918 г. ВЦИК аннулировал навязанный Советской республике грабительский Брестский договор. Началось очищение от германских войск оккупированных ими советских территорий.

Теперь против Советской республики стояла только коалиция держав Антанты и США.

Правительства стран Антанты вначале надеялись, по выражению В. И. Ленина, «разделаться с Советской Россией» при помощи небольшого количества собственных войск. В ряде мест на отторгнутой советской территории они заменили войска немецких оккупантов и их союзников своими, в других — обязали своих бывших противников продолжать оккупацию. Но все их расчеты были опрокинуты рабочим классом и всеми трудящимися России.

Еще летом 1918 г. против австро-германских оккупантов и гетманского режима восстали крестьяне Киевской, Полтавской, Черниговской, Херсонской, Екатеринославской и других губерний. На борьбу поднялись рабочие в городах и промышленных центрах Украины. Возглавили эту борьбу коммунисты. В июле 1918 г. была образована Коммунистическая партия большевиков Украины — составная часть единой РКП (б). ЦК КП(б)У уже тогда начал практически решать вопрос о подготовке вооруженного восстания. Вокруг большевистских организаций объединялись все революционные силы народа. Повсеместно создавались подпольные партийные ячейки, возникали повстанческие отряды. Партия направляла стихийные выступления крестьян в организованное русло. Борьба против оккупантов приняла всенародный характер. Наиболее ярко это проявлялось в партизанском движении.

И вновь на пути революционного движения народных масс встали украинские националисты, деятели провалившейся Украинской Центральной рады. Лишившись власти после гетманского переворота в мае 1918 г., они по инициативе В. К. Винниченко и С. В. Петлюры образовали в Киеве «Украинский национальный союз», в котором объединились украинские эсеры, украинские социал-демократы, социалисты-федералисты, трудовики, «хлеборобы-демократы» и другие националистические организации, и перешли в оппозицию к гетманщине. Когда стало ясно, что дни Скоро-падского сочтены, президиум «Украинского национального союза» избрал 13 ноября 1918 г. правительство — Директорию — в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского.

Понимая, что основную силу антигетманского движения составляют большевики, и не желая допустить их победы, осевшие во время гетманщины в Киеве представители общероссийской буржуазно-помещичьей контрреволюции также разработали свою политическую платформу и решили познакомить с ней правительства Антанты. В Яссы (Румынию) для совещаний с послами Франции, Англии, США и Италии в ноябре 1918 г. была послана делегация в составе монархиста В. И. Гурко, бывшего царского посла в Вене Н. Н. Шебеко, представителей торгово-промышленных кругов П. П. Рябушинского, В. Я. Демченко, Н. Ф. фон Дитмара, лидера кадетов П. Н. Милюкова, бывшего царского министра A. В. Кривошеина, бывшего московского городского головы B. В. Руднева и представителя «Союза возрождения России» правого эсера И. И. Бунакова-Фундаминского. Они передали послам такое обращение: «Юг России переживает тяжелое переходное время… Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против Советской власти». Контрреволюционеры просили незамедлительно прислать военные корабли в черноморские порты и хотя бы несколько отрядов войск в большие города и главнейшие стратегические железнодорожные узлы Юга России.

21 ноября старейшина дипкорпуса в Яссах, французский посол Сент-Олер, основываясь на решениях совещания с белогвардейцами, радировал в Париж: «Мы считаем необходимым: 1) немедленно продвинуть отряд союзных войск в Одессу и приступить немедленно к оккупации Киева и Харькова; 2) издать специальную декларацию, в которой твердо указать на решение Согласия поддержать в России слои общества, стоящие за порядок».

В конце ноября в Одессу стали прибывать корабли французской эскадры, в Николаевский порт вошел английский крейсер. В Севастополь 11 декабря прибыл английский броненосец с небольшим отрядом войск, в Одессу 16 декабря — итальянский броненосец и два английских миноносца. 17 декабря в Одессе был высажен первый эшелон французских сухопутных войск в 5 тысяч человек.

Вскоре агрессоры заняли Херсон и Николаев. Почти одновременно «союзники» послали войска и в другие важные пункты Юга и Юго-Запада России. Место германо-турецких войск на Кавказе заняли англичане: 17 ноября они вошли в Баку, 23 декабря — в Батуми, а 25 декабря вступили в Тифлис.

5 февраля 1919 г. лидер Директории С. В. Петлюра заключил такое позорное соглашение с представителями французского военного командования: «1) Франция получает пятидесятилетнюю концессию на все украинские железные дороги; 2) Украина обязуется уплатить Франции причитающуюся с нее часть долгов бывшего царского правительства и Временного правительства; 3) Уплата процентов обеспечивается долей железнодорожных доходов, признанной за Украинским правительством; Директория должна организовать 300 000 армию в годичный срок; 4) В течение пяти лет со дня подписания договора вся финансовая, торговая, промышленная и военная политика Украины будет поставлена под непосредственный контроль представителей Французского правительства»[33].

Советское правительство пришло на помощь рабочим и крестьянам национальных районов, выступившим против националистов и интервентов.

17 ноября 1918 г. был образован Украинский фронт. Его командующим стал В. А. Антонов-Овсеенко. 29 ноября Временное рабоче-крестьянское правительство Украины объявило манифест о восстановлении власти Советов на Украине, о низложении гетмана Скоропадского и призвало рабочих и крестьян к полному изгнанию немецких оккупантов, гетманцев и отрядов буржуазно-националистической Директории.

Изгоняя немцев, интервентов из стран Антанты с украинской земли, громя гетманцев и петлюровцев, украинские советские отряды вместе с частями Красной Армии Советской России освобождали Украину, и к весне 1919 г. почти повсюду была восстановлена Советская власть.

В ноябре 1918 г. Красная Армия перешла в наступление и против казачьих войск генерала Краснова, потерявшего поддержку немцев. В красновском тылу начались забастовки и восстания рабочих и крестьян. В январе — феврале 1919 г. красновская армия была разбита в Донской области и под Царицыном; ряды белоказаков таяли. Казачьи верхи под давлением ставленника Антанты — генерала Деникина вынуждены были отказываться от своих «автономистских» стремлений и переходить в деникинский стан. Деникин объявил, что он вступает в командование всеми вооруженными силами на Юге России.

28 января 1919 г. французский капитан Фуке в присутствии французского консула Гийомэ в ростовской гостинице «Центральная» предъявил генералу Краснову для немедленной подписи уже составленный документ, в котором говорилось: «Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и Донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга — с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь: 1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров. 2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административного и внутреннем отношении, признаем власть французского главнокомандующего Франше д'Эспере. 3. Согласно с переговорами 9 февраля (29 января) с капитаном Фуке, все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуке. 4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» и где бы они ни находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались — в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков, и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула». Краснов подписался под этим документом, признав руководство Деникина и французского военного командования. Он обещал возместить французской буржуазии все убытки (с процентами), понесенные ею в результате войны и революции, и восстановить ее собственность на русской земле.

14 февраля 1919 г. в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг. Краснов, не оправдавший надежд казачьей «автономистской» контрреволюционной верхушки, подал в отставку. Новым атаманом Всевеликого войска Донского был избран генерал А. П. Богаевский, кандидатуру которого выдвинул Деникин. Краснов уехал за границу[34].

Революция одерживала победы и в Прибалтике. Шла активная борьба трудящихся Прибалтики за социальное и национальное освобождение. Революционная ситуация переросла в социалистическую революцию.

12 ноября 1918 г. рабочие Ревеля (Таллина) образовали революционный Совет и выступили против буржуазного правительства Пятса, державшегося на германских штыках. Эстонские рабочие обратились за помощью к Советской России. 29 ноября 1918 г. была провозглашена Эстонская Советская Республика (Эстляндская трудовая коммуна) и создано рабоче-крестьянское правительство во главе с Я. Я. Анвельтом.

В Латвии рабочие восстали против правительства Ульманиса. 17 ноября 1918 г. было образовано Временное Советское правительство Латвии, которое возглавил П. И. Стучка. 3 января в Ригу вступили части Красной Армии.

В Вилыю (Вильнюс) 8 декабря 1918 г. было сформировано временное революционное рабоче-крестьянское правительство Литвы во главе с В. С. Мицкявичюсом-Капсукасом. 16 декабря оно обнародовало Манифест об установлении Советской власти; правительство призвало народ к восстанию против контрреволюционной тарибы («Литовский буржуазный национальный совет») и немецких оккупантов. В течение ноября 1918 — января 1919 гг. Советская власть утвердилась на подавляющей части территории Литвы. Наиболее сильное сопротивление переходу власти в руки рабочего класса оказали националистические литовские и польские контрреволюционные части (их поддерживали и немцы) в городе Вильно. Польские легионеры объявили Вильно польским городом. Однако 6 января 1919 г. Красная Армия и литовские советские воинские части освободили этот город.

31 декабря па освобожденной от германских войск белорусской земле было образовано Временное рабоче-крестьянское правительство, обнародовавшее 1 января 1919 г. Манифест об образовании Белорусской ССР. Это решение международные империалисты и буржуазно-националистические элементы встретили враждебно. Буржуазная Польша с помощью немцев и Антанты начала наступление и заняла ряд белорусских городов. Для консолидации своих сил советские правительства Литвы и Белоруссии объявили об образовании в марте 1919 г. Литовско-Белорусской ССР.

23 декабря 1918 г. ВЦИК, заслушав доклад наркома по делам национальностей об освобождении народов Эстонии, Латвии, Литвы, Украины и об установлении на их территории Советской власти, принял постановление о признании независимости новых республик (в начале января аналогичное постановление было принято и о Белорусской ССР). В постановлении ВЦИК говорилось о полной готовности РСФСР оказать необходимую помощь и поддержку трудящимся этих республик в борьбе против внутренней контрреволюции и защите их независимости от попыток иностранного завоевания. Так складывался и креп военно-политический союз советских республик.

Надежды империалистов Антанты на успех открытой интервенции были тщетны. Посланные в Советскую страну оккупационные войска встречали сопротивление Красной Армии и широких народных масс. В войсках Антанты зрело недовольство: солдаты быстро революционизировались под влиянием идей Октября. Ширилось и движение рабочего класса против интервенции в самих капиталистических странах.

18 января 1919 г. генеральный штаб вооруженных сил Антанты направил правительствам стран Антанты записку такого содержания: «Благодаря поражению центральных держав и недостаточным действиям союзников в России большевизм неуклонно увеличивает свое могущество.

На Севере и на Востоке его, по-видимому, задержали.

Но внутри страны он укрепился.

На Западе и Юго-Западе уход германских войск открывает ему свободное поле действия в прибалтийских провинциях, Польше и на Украине. Красная Армия стоит у ворот Ревеля, занимает Ригу и Вильно, она вступила в Харьков, откуда уже угрожает флангу армий Краснова и Деникина…

Если Антанта хочет сохранить плоды своей победы… она сама должна вызвать перерождение России путем свержения большевизма и воздвигнуть прочный барьер между этой страной и центральными державами.

Интервенция, преследующая эту цель, является для нее жизненной необходимостью…»

Исходя из такой оценки положения, генеральный штаб Антанты разработал план, предусматривавший не только вооруженные действия своих войск, но и «мощную материальную и моральную поддержку» русским антисоветским военным формированиям. Штаб считал, что главные военно-политические формирования (Колчака в Сибири, Деникина и Краснова в Южной России) должны объединиться под единым командованием. «Долг Антанты, — писали генштабисты, — защищать их, помочь их соединению, позволить им предпринять и успешно продолжать борьбу…»

По мнению штаба, к тому времени, когда составлялся этот план, окружение большевизма было уже начато.

«На Севере — благодаря оккупации портов Ледовитого океана.

На Востоке — благодаря созданию барьера в виде русско-чешского фронта.

На Юге — действиями армий Деникина и Краснова и оккупацией портов Черного моря…

На Юго-Востоке — путем движения из района Каспийского моря с целью соединения армий Деникина — Краснова с уральскими армиями…

На Западе — путем восстановления прочпой в военном отношении Польши, способной играть роль буферного государства между Россией и Германией; в случае необходимости, путем оккупации Петрограда… или по крайней мере путем блокады балтийского побережья».

Кроме того, по плану генерального штаба намечалась оккупация Украины как наиболее богатой области России.

Для осуществления плана «окружения и уничтожения большевизма» генеральный штаб предлагал поделить «зоны действия» между государствами Антанты и настойчиво призывал правительства «срочно прийти к соглашению в целях: установления принципов интервенции в России, уточнения распределенных обязанностей, обеспечения единого руководства».

Пока в дипломатических и военных сферах Антанты шло обсуждение планов интервенции, в местностях, где эсеры и меньшевики образовали антисоветские, так называемые «демократические правительства», углублялся процесс разложения.

Режимы «учредиловской демократии» в Поволжье, Сибири, на Севере, в Закаспийской области Туркестана означали возврат к буржуазно-помещичьему строю. Наиболее полно «учредиловская демократия» была представлена в созданном правыми эсерами самарском правительстве Комуча (Комитет членов Учредительного собрания). Но и там при самом его возникновении явно обозначилась тенденция превращения созданного антисоветского режима в прежний, дореволюционный, буржуазно-помещичий. В самарском перевороте помимо «социалистических» партий участвовали белогвардейские офицерские отряды под командованием полковника Н. А. Галкина. Их деятельность в дни захвата власти ознаменовалась кровавым террором, самосудами, расстрелами коммунистов, советских активистов, представителей революционно настроенных масс. Эсеры тем не менее предоставили Галкину пост «командующего войсками» так называемой «народной армии» — оплота созданного ими правительства. На территорию, подвластную Комучу, стали стекаться со всех сторон бежавшие от революции реакционеры, которые заняли важные посты в административном и военном аппарате и практически восстанавливали на местах старорежимные дореволюционные порядки. Несмотря на обещания Комуча защищать демократические права населения, установить либеральные формы правления, тюрьмы на подвластной ему территории оказались переполненными. Была создана военная контрразведка. Действовали военно-полевые суды, состоявшие из белых офицеров. По их приговорам расстреливали рабочих, подозреваемых в большевизме. Террористический режим возмущал трудящихся. Советы рабочих депутатов, лишенные эсерами и меньшевиками власти и превращенные в «органы выражения общественного мнения», проявляли недовольство. Рабочие требовали сохранения советских законов о труде, рабочего страхования, прекращения политических репрессий и арестов. Стало прозревать и крестьянство, испытывавшее на себе все прелести «демократического рая». Если крестьяне вначале прислушивались к эсеровской агитации, то вскоре в своей массе бедняки и середняки стали отворачиваться от эсеров и их «правительства». Военное командование посылало в деревни карательные отряды против крестьян, уклонявшихся от мобилизации в армию. В сущности, власть принадлежала эсеровскому Комучу только формально, фактически же она находилась в руках белогвардейцев, которые требовали от эсеров прекращения игры в демократию, возвращения помещикам и капиталистам их владений, отнятых революцией, решительного перехода к прежним капиталистическим порядкам. Такие же требования к «демократам» предъявляли и международные империалисты: «учредиловская демократия» не устраивала их. Все чаще и чаще в антисоветском лагере выдвигались требования установления военной диктатуры.

В Сибири процесс реставрации буржуазно-помещичьего строя шел еще более интенсивно, чем в Поволжье. Реакционные, монархистские и кулацкие элементы имели здесь большое влияние. Используя эсеровские лозунги, они сразу же после свержения Советской власти приступили к осуществлению своих действительных реставраторских целей. Соглашательская политика «демократов» только поощряла их к этому.

Эсеровские боевые дружины, поднявшие вооруженное восстание в Сибири, состояли преимущественно из офицеров, все меньше обращавших внимание на указания эсеровских политиков. В Томске эсеровскими дружинами командовал полковник А. Н. Пепеляев, вскоре произведенный в генералы; в Омске — подполковник П. П. Иванов-Ринов, в прошлом жандармский офицер, избранный атаманом сибирского казачьего войска и тоже произведенный в генералы; в Челябинске — подполковник Войцеховский, позже перешедший на службу к чехословакам; в Новониколаевске — полковник А. Н. Гришин-Алмазов и т. д. Опираясь на явных белогвардейцев, кадетствующий деятель П. В. Вологодский быстро повел дело к ликвидации «эсеровского засилья» и переходу к военной диктатуре. Вологодский открыто блокировался с крупной буржуазией, с реакционным офицерством, с метившим в диктаторы Гришиным-Алмазовым, назначенным военным министром, и сменившим его потом Ивановым-Риновым. Его «правительство» отменило все советские декреты (чего не посмел сделать Комуч), денационализировало промышленные предприятия, ликвидировало Советы рабочих и крестьянских депутатов, восстановило дореволюционный суд и администрацию, объявило о возвращении крупным землевладельцам имений, упразднило земельные комитеты. Белогвардейский террор в Сибири был еще более разнузданным, чем в Поволжье и на Урале. Дошло до того, что реакционная военщина подвергала здесь репрессиям даже эсеров — членов «правительства» Вологодского.

В сентябре 1918 г. эсеровские министры В. М. Крутовский, М. Б. Шатилов, А. Е. Новоселов и представитель областной думы Якушев, прибывшие в Омск, были по распоряжению «военного министра» Иванова-Ринова арестованы. Солдаты доставили их в штаб начальника Омского гарнизона полковника Волкова, где принудили Крутовского и Шатилова подписать прошение об «отставке». Впоследствии при расследовании этого дела специальной комиссией Крутовский показывал, что его вызвали в отдельную комнату и положили перед ним уже заготовленное прошение об отставке. Когда он отказался подписать такой документ, офицеры вывели его в коридор и приставили к нему часовых.

«— После меня, — продолжает свои показания Крутовский, — вызывают Шатилова. Поднимается шум на очень короткое время, затем все стихает. Когда все стихло, меня опять приводят в эту же комнату и говорят:

— Шатилов подписал прошение, теперь вы подпишите.

— Я уже сказал, что не могу этого сделать.

— Но это будет стоить вам очень дорого…

Нарбут (один из офицеров. — Д. Г.) подходит ко мне вплоть и говорит:

— Три минуты размышления — или вы подпишете, или мы вас увезем на автомобиле и вы будете расстреляны.

Крутовский подписал.

— Я, — продолжает Крутовский, — иду к Шатилову и говорю:

— Как, вы подписали прошение?

— Как же, — говорит, — мне не подписать, когда мне дали три минуты на размышление — или подписать, или я буду paccтpeлян».

На следующий день белогвардейские офицеры, состоявшие, как и их начальник Волков, в монархистской организации, объявили Крутовскому и Шатилову о том, что «согласно их прошению» они отстранены от должностей, и приказали им в 24 часа покинуть Омск. Новоселова же офицеры оставили под арестом, заявив, что дело о нем будет передано прокурору, поскольку он подозревается в связях с большевиками. 23 сентября 1918 г. члены монархистской организации поручик Семенченко и хорунжий Мефодьев по дороге в тюрьму расстреляли А. Е. Новоселова.

Аналогичные события происходили и на Севере. Сформированное в Архангельске в августе 1918 г. антисоветское «Верховное управление Северной области» возвестило, что оно ставит своей задачей восстановление деятельности Учредительного собрания, земств и городских дум.

Народные социалисты и правые эсеры, возглавлявшие «Верховное управление», включили в его состав кадетов Н. А. Старцева и П. Ю. Зубова, а «командующим всеми русскими вооруженными силами Северной области» назначили английского агента, белогвардейца, капитана 2-го ранга Г. Е. Чаплина, участвовавшего с офицерским отрядом в перевороте.

Они денационализировали и возвратили прежним владельцам все предприятия. Член «Верховного управления» правый эсер М. А. Лихач призывал рабочих к «самоограничению» в пользу буржуазии. Как и в Самаре, белогвардейская контрразведка на Севере грубо попирала права и свободу рабочих и крестьян.

Разгул контрреволюции дополнялся тяжелым гнетом оккупантов, высадившихся в городе. Английское военное командование постоянно вмешивалось в деятельность «Верховного управления» и поддерживало самые реакционные местные силы. Главную роль среди русских правых элементов, группировавшихся вокруг английского командующего Фредерика Пуля, играл известный авантюрист и карьерист, бывший комиссар Временного правительства при Ставке в корниловские дни М. М. Филоненко, образовавший в Архангельске так называемый «Национальный союз». В эту группу входили председатель царского окружного суда С. Н. Городецкий, Н. А. Старцев, полковник князь А. А. Мурузи, полковник Вульфович, английский агент Г. Е. Чаплин, местные биржевики и капиталисты.

В ночь на 6 сентября 1918 г. «командующий всеми русскими вооруженными силами в Северной области» Г. Е. Чаплин со своими штабными офицерами, при участии кадета Н. А. Старцева и с благословения англичан, арестовал всех членов «Верховного управления» во главе с Н. В. Чайковским и вывез их на Соловецкие острова, в монастырь. Молодчики Чаплина арестовали также некоторых меньшевиков и эсеров — деятелей профессиональных союзов. В выпущенном воззвании к населению Чаплин и Старцев заявили, что «Верховное управление» не может справиться с поставленными задачами, что «только мощная армия и организованная военная сила могут обеспечить надежду на светлое будущее России», и объявили в Северной области военную диктатуру армии и ее «командующего» Чаплина.

Диктатор Чаплин нагло заявил: «Я создал это правительство. Теперь оно не нужно… Я здесь не вижу пользы в каком бы то ни было правительстве».

Трудящиеся Архангельска объявили всеобщую забастовку. Движение приняло такой широкий размах, что «союзники» 10 сентября 1918 г. возвратили из Соловецкого монастыря арестованных членов «Верховного управления». Вскоре они предложили Чайковскому изменить состав «Верховного управления» и включить в него ряд еще более реакционных деятелей. Чайковский согласился выполнить требование оккупантов и возглавил угодное им «правительство», которое подписало заявление, признавая свою подчиненную роль по отношению к командованию войсками «союзников». Через некоторое время Чайковский вообще уехал заграницу. «Русская власть» сосредоточилась в руках «генерал-губернатора» Е. К. Миллера.

Процесс превращения «демократических правительств» в режимы военной диктатуры шел повсюду. Лидеры «социалистов», вступившие в блок с реакционерами для свержения Советской власти, были не в состоянии, да и не желали решительно бороться с усилением реставраторских тенденций. Вместо этого они вынашивали идею создания из многочисленных областных и национальных «правительств», существовавших на занятых контрреволюцией территориях и в подполье, единого «всероссийского правительства», которое, как им казалось, должно было предотвратить процесс разложения «учредил овской демократии».

Самарский Комуч считал себя единственно законным правительством на «освобожденной от большевиков» русской земле. Свои претензии он обосновывал тем, что в его составе находилось около ста членов избранного в свое время Учредительного собрания. Но «обоснования» эти были весьма шатки, так как членов Учредительного собрания в стране было избрано 715, и, конечно, сотня членов Комуча не могла заменить самого собрания. «Демократы» из Комуча аннулировали мандаты членов Учредительного собрания большевиков и левых эсеров (их было избрано 215 человек), но и такая «операция» не давала им большинства. Даже империалистические правительства стран Антанты не признавали законность Комуча как «всероссийского правительства». Местные антисоветские «правительства», в которых преобладали более правые элементы, не желали и слышать о подчинении Комучу.

И все же идея создания единого всероссийского правительства поддерживалась всеми участниками антисоветского лагеря. Вместе с тем каждое течение по-своему представляло себе как программу будущего правительства, так и его состав. Заинтересованность в создании такого правительства проявляли и страны Антанты. Поэтому вскоре начались переговоры и совещания, которые привели в конце концов к образованию «всероссийского правительства» на так называемом Уфимском государственном совещании.

Совещание открылось 8 сентября 1918 г. В нем участвовало 170 человек. Одно лишь перечисление собравшихся отражает пестроту антисоветских движений, существовавших тогда в стране. На совещании были делегации и представители: Самарского комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (официальный представитель М. Веденяпин); Сибирского временного правительства (генерал П. Иванов-Ринов, Старынкевич и другие); областного правительства Урала (А. Кощеев, И. Войтов); казачьих войск (оренбургского, уральского, сибирского, иркутского, семиреченского, енисейского, астраханского); башкирского правительства (Искандер-бек-Мухамедиарович Султанов); киргизского правительства «Алаш-орды» (председатель Алихан Букейханов); правительства автономного Туркестана (председатель М. Чокаев); национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири (С. Джантюрин, М. Г. Исхаков, Султан-бек — Шаги Бекович Мамлеев); Временного эстонского правительства (Б. Линде и другие); Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья (И. Ахтямов, А. Гачечиладзе, С. Третьяков, Н. Миткевич); партии эсеров (М. Гендельман, Ф. Федорович); меньшевиков (Б. Кибрик, С. М. Лепский); народных социалистов (Ф. Чембулов, И. Суханов); кадетов (А. И. Коробов, С. П. Мельгунов); социал-демократической группы «Единство» (В. Фомин); «Союза возрождения России» (С. Знаменский). Эти разнородные организации в основном делились на две части: одна, правая, считала нужным ликвидировать «учредиловскую демократию» и установить единоличную военную диктатуру в стране; другая пыталась сохранить остатки «учредиловской демократии».

После длительных обсуждений и компромиссов собравшиеся приняли 23 сентября 1918 г. «Акт об образовании Всероссийской верховной власти», в котором фиксировались состав «Временного всероссийского правительства» и программы его действий.

«Всю полноту Верховной власти на всем протяжении государства Российского», впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания (оно могло состояться при сборе 250 членов) совещание передало «несменяемой и неответственной» Директории ыз пяти лиц (избранных по персональному, а не по партийнохму признаку) в составе: Н. Д. Авксентьева, Н. И. Астрова, генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского и Н. В. Чайковского, с заменой на случай выбытия Авксентьева А. А. Аргуновым, Астрова — В. А. Виноградовым, Болдырева — известным реакционным генералом М. В. Алексеевым, Вологодского — В. В. Сапожниковым и Чайковского — В. М. Зензиновым. Так как Астрова, Чайковского и Вологодского на месте не было, фактически Директория приступила к работе в следующем составе: Авксентьев (правый эсер, выступавший на совещании в качестве представителя контрреволюционного «Союза возрождения России»), Виноградов (беспартийный, бывший член Государственной думы, входивший в состав Сибирского правительства), генерал Болдырев (член руководства «Союза возрождения России», тот самый, которого Петроградский революционный трибунал в первые дни Октября приговорил за саботаж к трем годам лишения свободы и которого вскоре освободили по амнистии), Сапожников (кадетствующий профессор, член Сибирского правительства, вскоре смененный Вологодским) и Зензинов (крайне правый из правых эсеров). Таким образом, в составе Уфимской директории преобладали реакционные деятели Временного сибирского правительства.

В «Акте об образовании Временного всероссийского правительства» указывалось, что правительство должно «содействовать» тому, чтобы члены Учредительного собрания съехались как можно быстрее. Все существовавшие «правительства» страны, следовательно и Комитет членов Учредительного собрания, должны были, согласно «Акту», передать свои функции избранному «несменяемому и неответственному» «Всероссийскому правительству». Осуществление права национальных областей на автономию теперь, как объявлялось, зависело «от мудрости» Директории.

В принятой совещанием программе работ нового правительства говорилось, что его задачами являются:

«1) борьба за освобождение России от Советской власти,

2) воссоединение отторгнутых, отпавших и разрозненных областей России,

3) непризнание Брестского и всех прочих договоров международного характера, заключенных как от имени России, так и отдельных ее частей после Февральской революции какой бы то ни было властью, кроме российского Временного правительства, и восстановление фактической силы договорных отношений с державами Согласия,

4) продолжение войны против германской коалиции».

Программа внутренней политики, в сущности, повторяла программу кадетов. Здесь было и «привлечение к производству частного капитала — русского и иностранного», и «поощрение частной инициативы и предприимчивости», и «принятие мер к действительной охране общественной безопасности и государственного порядка» и т. д.

Итак, и по своему составу, и по программе деятельности Уфимская директория становилась буржуазно-кадетским правительством. Эсеры при его образовании сдали свои позиции реакции, которая, усиливаясь таким путем, получила возможность ликвидировать последние остатки «учредиловской демократии».

Последующие события развертывались стремительно.

Самарский Комуч, согласно постановлению «Уфимского совещания», быстро ликвидировался. Временное же Сибирское правительство Вологодского от самоликвидации воздержалось. После Уфимского совещания Директория создала так называемое «деловое министерство» под председательством Вологодского. В его состав вошли самые реакционные члены Сибирского правительства (И. Михайлов, Старынкевич и другие); кроме того, Директория пригласила в это министерство в качестве военного министра вице-адмирала А. В. Колчака, уже давно дожидавшегося момента для захвата власти. Имея в своих руках «деловой» аппарат, реакционеры торжествовали. Военщина, вдохновляемая Колчаком, подняла голову. Эсеровские члены Директории (Авксентьев и Зензинов) потеряли всякое влияние.

17 ноября 1918 г. в Омске на квартиру эсера Е. Ф. Роговского, занимавшего пост товарища министра внутренних дел Директории, явился отряд казаков во главе с временным командующим сибирской казачьей дивизией полковником Волковым и, арестовав находившихся там членов Директории Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова и хозяина квартиры Е. Ф. Роговского, под конвоем доставил их в штаб атамана Красильникова, где уже находился также арестованный эсер А. А. Аргунов.

Реакционная военщина при полном одобрении англичан, пославших во время переворота свой отряд для «марша» в городе, ликвидировала Директорию и передала власть на территории Сибири, Урала и Поволжья вице-адмиралу Колчаку, объявившему себя «верховным правителем России».

19 ноября к задержанным членам «Директории» явился начальник штаба Красильникова капитан Герк и предложил им на выбор: или они будут преданы суду, или уедут за границу. «Членов правительства» отправили на квартиру Авксентьева, «чтобы они подумали над ответом», и приставили к ним стражу. На следующий день к ним пришел новоявленный колчаковский министр юстиции Старынкевич и подтвердил, что, согласно решению «верховного правителя», они подлежат немедленной высылке за границу, если не хотят быть преданными суду. Отряд казаков доставил Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского на вокзал, поместил в поезд и вывез к китайской границе. Помимо казаков и русской пулеметной команды, их сопровождали 12 английских солдат и офицеров. Через несколько дней поезд прибыл к границе. Арестованных «членов правительства» выдворили из России. По распоряжению Колчака каждому из них выдали на расходы по 50 тысяч рублей, а Аргунову, обремененному семьей, — 75 тысяч рублей.

Колчак и его «совет министров» разыграли комедию «негодования» по поводу ареста членов «всероссийского правительства» и вынесли постановление о предании военному суду полковника Волкова, войсковых старшин Катанаева и Красильникова «за преступное посягательство на верховную власть». Колчак даже пригрозил беспощадно расстрелять их, но в тот же день, 19 ноября 1918 года, подписал… приказ о производстве участников «преступного посягательства» полковника Волкова в генерал-майоры, Красильникова и Катанаева в полковники «за выдающиеся боевые отличия». Эти монархисты стали оплотом колчаковского режима.

Так осуществился колчаковский переворот. Председателем колчаковского правительства стал П. В. Вологодский, способствовавший перевороту, в состав правительства вошли также и другие реакционные члены прежнего «временного сибирского правительства».

После колчаковского переворота усилился белый террор. В ночь на 23 декабря военная охранка колчаковцев, получив сведения о готовящемся выступлении рабочих Омска, арестовала группу членов Совета рабочих и солдатских депутатов (44 человека). Выступление рабочих было потоплено в крови: колчаковцы убили около тысячи человек, началась расправа и с арестованными.

Начальник унтер-офицерской школы Рубцов явился в тюрьму, вывел оттуда арестованных накануне выступления 44 членов Совета и поручил поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину расстрелять их. И 44 члена Совета рабочих депутатов были расстреляны в Загородной роще без всякого суда и расследования. Другой отряд колчаковцев под командованием поручика Барташевского, при участии комендантского адъютанта подпоручика Черченко получил в той же тюрьме «для доставки в суд» шестерых заключенных. Вместе с ними отряд вывел из тюрьмы и нескольких арестованных членов Учредительного собрания (среди них эсеров Н. В. Фомина, А. А. Брудерера). Шестеро заключенных были доставлены в военно-полевой суд, заседавший в гарнизонном офицерском собрании. После краткой «судебной процедуры» трое из них (Батурин, Харев и Фатеев) были приговорены к расстрелу, Маевский — к бессрочной каторге, а дело Винтера и Маркова обращено к доследованию. Но поручики Барташевский и Черченко решили иначе: после «суда» всех заключенных (и судившихся, и несудившихся), в том числе и членов Учредительного собрания, — всего 13 человек — они вывели на берег Иртыша и здесь без дальнейших «процедур» расстреляли.

Так повсюду на территории, захваченной контрреволюционными силами, власть перешла в руки монархистских генералов — военных диктаторов. Эсеры и меньшевики с их идеями «учредиловской демократии» окончательно обанкротились. Стало ясно, что они только расчищали путь военной диктатуре монархистов, что «правительства», созданные по их рецептам, были лишь ступеньками на пути к полной реставрации буржуазно-помещичьего строя.

Провал политики соглашательства и блокирования с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами вызвал смятение в рядах мелкобуржуазных правосоциалистических партий. Лидеры партии правых эсеров и Уфимской директории должны были как-то объяснить причины провала.

Члены Уфимской директории Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, выдворенные колчаковцами за границу, остались на прежних своих позициях, жизнь ничему их не научила. Обивая пороги иностранных министерств, они продолжали призывать их к вмешательству в русские дела. В 1919 г. Авксентьев от имени своей группы в письме из-за границы товарищам по партии пытался объяснить причины провала эсеровской политики. Директория пала потому, писал он, что лидер правоэсеровской партии центрист В. М. Чернов (которого Авксентьев прозвал «косоглазым другом»), «не считаясь с соотношением сил», требовал невыполнимого, «резко выступал» против реакционеров в Директории, раздражал их, вместо того чтобы продолжать с ними совместную работу. Именно это вызвало соответствующий нажим со стороны реакционеров и привело к разгрому ими Директории

Другой автор пресловутой эсеровской политики, член ЦК партии М. Гендельман, в 1922 г. на судебном процессе по делу правых эсеров сваливал вину за крах Директории на Н. Д. Авксентьева. Признавая, что в составе Директории были реакционные элементы, он показывал: «…если бы тогда в Директории была не такая слякоть, как Авксентьев, непригодный для государственной деятельности, тогда задача, для которой была создана Директория, могла бы осуществиться… Если бы тогда нашлось мужество действовать как твердая власть… разгромить Сибирскую реакцию, тогда, быть может, наша власть уцелела бы».

Объяснения эсеровских лидеров (Авксентьева, Гендельмана) о причинах провала эсеровской политики не выдерживают критики. Конечно, и Чернов, и Авксентьев, по всей вероятности, заслуживали презрения. Но такого же отношения заслуживало и все руководство эсеровской партии. Одной из главных причин провала политики правосоциалистических мелкобуржуазных партий являлась их ставка в борьбе с Советской властью на соглашение, блокирование с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами. Такая их политика, их антисоветизм неизбежно вели к усилению буржуазной контрреволюции. Превращение эсеровских режимов «учредиловской демократии» в военную диктатуру и в оккупационные режимы международного империализма было явлением закономерным, а не случайным, всеобщим, а не местным.

2. Усиление колебаний в лагере мелкобуржуазной контрреволюции

На занятых контрреволюцией территориях в политических настроениях крестьянства и других мелкобуржуазных слоев населения начался перелом. Подавляющее их большинство, и прежде всего колебавшиеся ранее крестьяне-середняки, повернуло на сторону Советской власти. Среднее крестьянство поняло, что только рабочий класс во главе с партией большевиков может спасти трудящихся от возврата помещиков и капиталистов.

Мелкобуржуазные «социалистические» партии, боясь окончательно потерять связь с массами, попытались пересмотреть свою тактику. В ноябре 1918 г. ЦК меньшевиков опубликовал «Воззвание к социалистам всех стран», в котором осудил интервентов. «Чтобы покончить с большевистским правительством, — говорилось в воззвании, — союзники сплачивают вокруг своих десантов те русские вооруженные силы, которые в ходе гражданской войны образовались в течение последнего года. Социальный характер и политические тенденции этих сил в преобладающем большинстве случаев являются контрреволюционными и реакционными… Действительной программой руководящих групп антибольшевистской коалиции является отобрание у крестьян взятой ими у помещиков земли и т. п. Весь опыт господства этих групп на Украине, на Дону и в Белоруссии не оставляет в этом сомнения, равно как и деятельность их в Сибири и на Волге, где у власти стояли более демократические группы и где эти контрреволюционеры не останавливались перед попытками государственного переворота, чтобы еще до полной своей победы во всей России обеспечить диктатуру помещичьих и милитаристских элементов».

Колчаковский переворот в Сибири заставил и правых эсеров встать на путь пересмотра своей тактики, с тем чтобы сохранить свое влияние среди мелкобуржуазных слоев населения. Избранный в ноябре на съезде членов Учредительного собрания комитет призвал сибирские, казацкие и чехословацкие воинские части выступить против Колчака. Делегация комитета в составе бывшего председателя Комуча В. К. Вольского, секретаря съезда Н. В. Святицкого, товарища секретаря Н. А. Шмелева и некоторых деятелей эсеровской партии (Н. И. Ракитникова, К. С. Буревого, Б. Н. Черненкова) начала переговоры с Советским правительством о «примирении».

Большевистская партия и Советское правительство внимательно наблюдали за изменением настроений мелкобуржуазных кругов. Они считали необходимым использовать в интересах революции это изменение политической ориентации мелкой буржуазии и ее партий (хотя, зная двойственность и противоречивость природы мелкой буржуазии, понимали, что такое изменение политической ориентации могло оказаться недолговременным). В докладе на собрании партийных работников Москвы 27 ноября В. И. Ленин говорил: «Очень ошибся бы тот, кто задумал бы механически перенести теперь лозунги нашей революционной борьбы того периода, когда между нами не могло быть никакого примирения, когда мелкая буржуазия была против нас, когда наша непоколебимость требовала от нас применения террора. Теперь это была бы не непоколебимость, а просто глупость, недостаточное понимание тактики марксизма.

…Мы вас, господа меньшевики, после вашего выступления о «союзниках» охотно легализируем. Это будет сделано Центральным Комитетом нашей партии. Но мы не забудем того, что в вашей партии остались меныпевики-«активисты», и по отношению к ним наши методы борьбы остаются старыми… Мы оставляем за собой государственную власть, только за собой».

30 ноября 1918 г. ВЦИК обсудил вопрос об отношении к тем политическим группам, которые его постановлением от 14 июня были исключены из Советов за совместные с контрреволюционной буржуазией выступления против Советской власти. В принятом на заседании ВЦИК постановлении говорилось:

«Ознакомившись с содержанием резолюций и воззванием Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков), Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что эта партия, по крайней мере в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами, как российскими, так и иностранными.

Тем самым партия меньшевиков открыла для себя возможность принимать — наряду с другими партиями — участие в работе Советов, в работе по организации и обороне страны.

Центральный Исполнительный Комитет, исходя из этого, постановляет считать недействительною резолюцию Центрального Исполнительного Комитета от 14 июня 1918 г. в той ее части, которая касается партии меньшевиков.

Ввиду того что Центральный комитет Российской социал-демократической рабочей партии на деле не может взять на себя ответственность за поведение всех групп и членов своей партии, Центральный Исполнительный Комитет считает нужным отметить, что настоящее решение не относится к тем группам меньшевиков, которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти».

6—9 февраля 1919 г. в Москве состоялась партийная конференция правых эсеров, оставшихся на территории Советской республики. Участники конференции признали, что происки международного империализма ведут к реставрации монархии в России, и, так же как и руководящие деятели партии меньшевиков, из тактических соображений провозгласили отказ от поддержки интервенции и вооруженной борьбы с Советской властью. В принятой конференцией резолюции говорилось: «Как в борьбе за единство России, так и в воссоединении всероссийской власти конференция отвергает самым решительным образом всякое блокирование и коалирование с буржуазными партиями, вполне выявившими уже свою реакционную сущность, мечтающими об единоличной диктатуре и восстановлении неограниченного хозяйского произвола».

Почти одновременно, но независимо от этого решения эсеровской конференции представители Советского правительства закончили переговоры с делегацией Комуча, которую возглавлял бывший председатель Комуча В. К. Вольский. Эта группа эсеров призвала воинские части белогвардейцев на Восточном фронте прекратить вооруженную борьбу против Советской власти и обратить своз оружие против Колчака.

19 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) заслушал сообщение делегации ВЦИК о результатах переговоров с делегацией Комуча и предложил ВЦИК принять решение о «легализации правых эсеров». 26 февраля ВЦИК вынес постановление, в котором отмечалось, что партийная конференция правых эсеров Советской России в своих резолюциях отвергла попытки вооруженной борьбы с Советской властью, подчеркнув, что подобная борьба выгодна только контрреволюции; признала ошибочность всей политики мелкобуржуазной демократии, колебания которой привели ее к ряду преступлений против интересов трудящихся масс и способствовали иностранному вмешательству и захвату власти на отдельных окраинах контрреволюционерами; призвала свои партийные организации к свержению реакционных правительств в областях, находившихся под властью иностранных империалистов. Учитывая, что Комитет членов Учредительного собрания и члены ЦК партии эсеров, руководившие вооруженной борьбой против Советской власти на Восточном фронте, прекратили вооруженную борьбу и призвали мобилизованные ими воинские части обратить свое оружие против Колчака и действовать совместно с Советской властью, ВЦИК решил: «Отменить свое постановление от 14 июня (1918 г. — Д. Г.) по отношению ко всем группам партии правых социал-революционеров, считающим для себя обязательными указанные выше постановления и шаги партии социал-революционеров и комитета членов Учредительного собрания, предоставив им право наряду с другими партиями принимать участие в советской работе, предложить административным и судебным органам Советской Республики освободить из заключения тех членов партии правых социал-революционеров, которые разделяют точку зрения, изложенную в вышеуказанных резолюциях и заявлениях.

Продолжая по-прежнему беспощадную борьбу со всеми группами, каким бы знаменем они ни прикрывались, которые прямо или косвенно поддерживают внутреннюю или внешнюю контрреволюцию, — говорилось далее в постановлении, — Центральный Исполнительный Комитет считает своим долгом предоставить партиям мелкобуржуазной демократии возможность на деле в открытой работе доказать свою готовность поддержать пролетариат и крестьянство в борьбе с внешней и внутренней буржуазной контрреволюцией».

Таким образом, эсеры и меньшевики, заявившие об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью, были легализованы. Отпала необходимость применять острые формы пресечения их антисоветской деятельности. Становился целесообразен пересмотр общей карательной линии по отношению к контрреволюции.

VIII съезд РКП (б) утвердил новую стратегическую установку партии — на прочный союз рабочего класса с мелкобуржуазной, середняцкой массой крестьянства при опоре на бедноту. Это означало, что мелкобуржуазные партии окончательно лишились своей основной социальной базы в стране.

3. Совершенствование структуры и методов работы органов борьбы с контрреволюцией

Энергичная работа чрезвычайных комиссий по охране революционных завоеваний высоко подняла их авторитет и значение. Они создавались во всех уездах, районах, городах, на транспорте и в Красной Армии. Кое-где на периферии, однако, чрезвычайные комиссии ускользали из-под контроля НКЮ, НКВД и местных советских и партийных организаций, а иногда продолжали действовать методами красного террора, хотя они и не вызывались необходимостью. В связи с этим на местах возникали трения между чрезвычайными комиссиями и местными советскими и партийными организациями.

Между тем социально-политическая обстановка в стране существенно изменилась. Органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией ликвидировали ряд заговоров. Если раньше враждебные элементы вели активное наступление и органы ВЧК раскрывали один за другим крупные антисоветские заговоры, то с осени 1918 г. и вплоть до весны 1919 г., по крайней мере в центральной части страны, ни одного крупного заговора не было раскрыто. Это было относительное, временное затишье, вызванное происходившей в антисоветском лагере перегруппировкой сил.

Осенью 1918 г. работники советской юстиции, многие партийные и советские органы поставили вопрос об ограничении компетенции чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, усилении партийного контроля за их деятельностью и подчинении их местным исполкомам Советов. Одновременно речь шла о повышении роли обычных судебных органов в борьбе с контрреволюцией и уголовной преступностью и о смягчении жесткой карательной линии, проводившейся после введения красного террора.

В печати началась дискуссия по вопросу о правах чрезвычайных комиссий, о том, кому они должны подчиняться и как нужно контролировать их деятельность. Дискуссия продолжалась с перерывами с октября 1918 до февраля 1919 г. В ходе этой дискуссии, в пылу полемики было высказано немало ошибочных суждений.

Некоторые чекисты высказывали мнение о нецелесообразности строгой правовой регламентации деятельности ЧК. В изданном 1 ноября 1918 г. в Казани журнале «Красный террор» — органе чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте — М. Я. Лацис давал такие указания местным органам ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик; восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого». Эти высказывания вызвали резкую критику со стороны Емельяна Ярославского. М. Я. Лацис в ответ на основательную критику все же утверждал: «В момент самой отчаянной классовой борьбы нельзя доискиваться вещественных доказательств. Когда класс целиком восстал против класса, тогда самыми ценными сведениями для следствия являются как раз данные о принадлежности (теперешней) к классу, о происхождении (ибо теперь бывший помещик может работать и в черном теле), об образовании и профессии».

В. И. Ленин критически отозвался об этих ошибочных указаниях М. Я. Лациса. Он писал: «…вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис, один из лучших, испытанных коммунистов, который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал на стр. 2 в № 1 своего журнала: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом»…».

Неправильные суждения о методах борьбы с контрреволюцией иногда высказывались и в печатном органе ВЧК «Еженедельник чрезвычайных комиссий». В № 3 этого журнала была помещена корреспонденция «Почему вы миндальничаете?», подписанная работниками Нолинского уездного «Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией» Вятской губернии. Авторы критиковали ВЧК за то, что она освободила арестованного Локкарта. Они заявляли, что его надо было любым путем заставить рассказать о враждебной деятельности против Советской России. «Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что безусловно равносильно разгрому их. Скажите, — недоумевали авторы, — почему вы… позволили ему «покинуть» ВЧК?».

Заметка эта была решительно осуждена центральными партийными и советскими органами.

ЦК РКП (б) 25 октября 1918 г. постановил: «В № 3-м «Вестника чрезвычайных комиссий» была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала на свое отрицательное отношение к статье нолинцев.

Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. «Вестник ЧК» должен прекратить свое существование.

Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюционерами».

Статья в «Еженедельнике чрезвычайных комиссий» была обсуждена и в центральных правительственных органах. 25 октября 1918 г. Президиум ВЦИК признал, что «высказанные в ней мысли о борьбе с контрреволюцией находятся в грубом противоречии с политикой и задачами Советской власти. Прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла формы открытой вооруженной борьбы, в которой пролетариат и беднейшее крестьянство не могут отказаться от мер террора, Советская власть отвергает в основе, как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье. Президиум Центрального Исполнительного Комитета самым резким образом осуждает как авторов статьи, так и редакторов «Еженедельника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», поместивших эту статью и снабдивших ее примечанием».

Президиум ВЦИК постановил детально ознакомиться с деятельностью ВЧК и ее отделов и назначил с этой целью специальную комиссию. Одновременно для урегулирования деятельности центральной и местных чрезвычайных комиссий, а также их взаимоотношений с другими советскими учреждениями Президиум ВЦИК назначил комиссию по выработке «Положения о чрезвычайных комиссиях» под председательством Я. М. Свердлова. Вместе с тем Президиум указал «на необходимость продолжать беспощадную систему борьбы с контрреволюцией и контрреволюционерами».

Принимая решительные меры против нарушения революционной законности, ЦК РКП (б) и Советское правительство боролись и с попытками некоторых обывательских элементов использовать начавшуюся дискуссию для дискредитации органов борьбы с контрреволюцией. В. И. Ленин решительно осудил обывательские нападки на чрезвычайные комиссии. В речи на митинге сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г. он говорил: «Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза… У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное — верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие».

А 19 декабря 1918 г. «ЦК партии постановил, что на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работы которой протекают в особо тяжелых условиях».

28 октября 1918 г. Президиум ВЦИК утвердил выработанное комиссией «Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях». ВЧК в качестве органа Совета Народных Комиссаров признавалась центральным органом, «объединяющим деятельность местных чрезвычайных комиссий» и работающим «в тесном контакте с Народными комиссариатами внутренних дел и юстиции». Председатель ВЧК входил в коллегию Народного комиссариата внутренних дел. В свою очередь комиссариаты внутренних дел и юстиции должны были делегировать своих представителей в ВЧК. Местные чрезвычайные комиссии, согласно «Положению», комплектовались местными Советами или их исполкомами на равных правах с остальными их отделами, причем члены местных ЧК назначались и отзывались исполкомами. Вышестоящим органам ЧК предоставлялось право посылать в нижестоящие органы своих представителей с правом решающего голоса, а также приостанавливать и отменять их постановления.

Рядом законодательных актов Советская власть изменяла и карательную политику. По предложению Совета Народных Комиссаров VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов 6 ноября 1918 г. объявил амнистию. Постановлением съезда предписывалось освободить из заключения всех лиц, задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против Советской власти или подготовке его, или в организации белогвардейских сил, или в содействии тем партиям и группам, которые явно поставили себе целью вооруженную борьбу против Советской власти; освободить из заключения всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов. Всем революционным трибуналам и народным судам предписывалось в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц и применять досрочное освобождение в самых широких размерах в отношении тех, чье освобождение не представляет прямой опасности для Республики.

Это была первая амнистия, проведенная во всероссийском масштабе. Содержавшееся в постановлении съезда положение о необходимости предъявлять конкретные обвинения всем задержанным органами борьбы с контрреволюцией, о запрещении каким бы то ни было организациям, кроме ВЧК, брать заложников означало большой шаг в развитии революционной законности.

На том же VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов было принято и общее постановление «О революционной законности», которое закрепило требования революционной законности в качестве важнейших принципов деятельности всех советских государственных и общественных организаций. Эти принципы стали основой всей дальнейшей работы чрезвычайных комиссий.

Через некоторое время на заседании Совета Обороны встал вопрос о взаимоотношениях ВЧК с транспортными органами. Была избрана под председательством В. И. Ленина комиссия, которая должна была разработать соответствующие предложения, в том числе о порядке ареста специалистов, служащих на транспорте и занимающихся антисоветской деятельностью. На одном из заседаний комиссии В. И. Ленин собственноручно написал заметки, в которых выразил свои мысли и предложения о работе ВЧК. «Во главе должны стоять члены партии, — писал Владимир Ильич, — не менее двух лет пробывшие в партии.

Переработать положение о ЖЧК[35].

Подтвердить право профессиональных и партийных организаций брать на поруки.

Более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы.

Право брать на поруки дать наркомам с подписью двух членов коллегии.

Право участия в следствии предоставляется и т. д.

При введении учета технических сил, а равно интеллигенции вообще, предупредить, что не зарегистрировавшиеся теряют право на получение свидетельств с поручительствами.

Немедленно расширить в ВЧК отдел жалоб и просьб об ускорении дела».

На основе этих ленинских мыслей комиссия Совета Обороны 3 декабря 1918 г. разработала предложения о работе ВЧК, которые вышли далеко за пределы обсуждавшегося вопроса о работе железнодорожных органов чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.

11 декабря 1918 г. Совет Рабочей и Крестьянской Обороны принял постановление о порядке ареста сотрудников советских учреждений и предприятий. В нем указывалось, что аресты сотрудников болезненно отзываются на работе учреждений и предприятий, в то время как борьба с ополчившимся на Советскую Россию империализмом требует напряжения всех сил. Совет Обороны потребовал от ВЧК и ее местных органов в случаях, когда представится возможным, предварительно извещать соответствующее ведомство относительно своих постановлений об арестах ответственных работников, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах, а если невозможно известить предварительно, то делать это не позднее 48 часов после ареста, сообщая вместе с тем и существо обвинения, предъявленного арестованному. Народным комиссариатам, губернским и городским комитетам партии предоставлялось право посылать своих делегатов для участия в следствии об арестованных гражданах и право освобождать из-под ареста тех, за кого письменно поручатся два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета партии. Такое же право предоставлялось губернским и городским Советам депутатов (под письменное поручительство всех членов президиума), а также местным или центральным комитетам профсоюзов (под письменное поручительство всех членов правления союза.

Это постановление усиливало контроль партийных органов за деятельностью комиссий, устанавливало право участия советских и профессиональных организаций в работе чрезвычайных комиссий. В нем нашла свое выражение и ленинская идея поручительства общественных организаций при решении вопроса о судьбе арестованных[36]. Тем самым постановление укрепляло начала социалистической законности в практике борьбы с контрреволюцией.

В развитие этого постановления ВЧК издала 19 декабря приказ местным органам.

7 января 1919 г. Коллегия ВЧК решила сократить аппарат чрезвычайных комиссий и ликвидировать уездные ЧК. Это решение было подтверждено 24 января 1919 г. Президиумом ВЦИК.

Наконец встал вопрос о практике вынесения решений по делам о контрреволюции самими чрезвычайными комиссиями. Часть работников чрезвычайных комиссий считала, что следует пользоваться теми методами борьбы с контрреволюцией, которые применялись в период красного террора, выступала за внесудебные репрессии в отношении опасных контрреволюционеров. Эти ошибочные взгляды были осуждены Коммунистической партией и центральными правительственными органами.

В декабре 1918 г. Народный комиссариат юстиции разработал и представил в центральные партийные и советские учреждения общий проект реорганизации чрезвычайных комиссий и революционных трибуналов, вносивший изменения в методы и формы борьбы с контрреволюцией (одним из авторов проекта был Н. В. Крыленко). Согласно проекту, единственным органом, имевшим право выносить решения по делам о контрреволюции, признавался суд — революционный трибунал, а за чрезвычайными комиссиями сохранялись розыскные и следственные функции. Вместе с тем намечались меры по укреплению революционных трибуналов, которые должны были стать более эффективным, чем раньше, орудием борьбы с контрреволюцией и другими опасными преступлениями. Этот проект был вынесен на обсуждение.

Некоторые советские и партийные работники (например, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов) высказывали крайние, ошибочные взгляды, утверждая, что время деятельности чрезвычайных комиссий в Советской стране будто бы уже прошло и что их следует вообще ликвидировать, а дело борьбы с контрреволюцией возложить на общие судебно-следственные учреждения. Отголоски таких взглядов нашли практическое выражение в том факте, что после освобождения от немцев Латвии, Эстонии и Литвы осенью — зимой 1918/19 г. органы Чрезвычайной комиссии здесь не создавались и борьба с контрреволюцией возлагалась исключительно на следственные комиссии и революционные трибуналы.

4 февраля 1919 г., заслушав вопрос о чрезвычайных комиссиях, ЦК РКП (б) постановил поручить комиссии с участием Ф. Э. Дзержинского и И. В. Сталина разработать новое положение о чрезвычайных комиссиях и революционных трибуналах на основе следующих положений: «1) право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы, причем ревтрибуналы должны состоять из 3 человек; 2) аппарат ЧК должен остаться в качестве, во-первых, розыскных органов и, во-вторых, органов непосредственной борьбы с вооруженными выступлениями (бандитскими, контрреволюционными и т. п.); 3) за ЧК сохраняется право расстрелов при военном положении (если это право предусмотрено самими постановлениями об объявлении той или иной местности на военном положении)…».

8 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) опубликовал обращение ко всем коммунистам — работникам чрезвычайных комиссий, в котором высказал свое отношение к намеченной реформе. ЦК высоко оценил деятельность ВЧК и указал на огромную роль, которую она сыграла в укреплении Советской власти. Вместе с тем ЦК РКП (б) отметил, что «изменение внутреннего положения и международной обстановки Советской власти, достигнутые успехи в деле подавления белогвардейского заговора внутри и военные успехи в борьбе с к.-р. во вне, — должны будут сказаться и на характере и функциях ЧК».

17 февраля 1919 г. ВЦИК принял постановление «О Всероссийской Чрезвычайной комиссии», в первой статье которого говорилось о том, что право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в ЧК, передается реорганизованным трибуналам. Постановление предусматривало также основные принципы реорганизации революционных трибуналов с целью обеспечения эффективного и быстрого рассмотрения дел. Ревтрибуналам предоставлялось право проверки следственных действий чрезвычайных комиссий и проверки закономерности содержания арестованных.

Докладчиком от большевистской фракции на заседании ВЦИК был Ф. Э. Дзержинский. «Мне кажется, — говорил он, — что необходимость в реорганизации ЧК и революционных трибуналов настолько созрела, что возражать по этому поводу едва ли кто будет серьезно». Методы враждебной деятельности против Советской власти в настоящее время изменились, указывал Ф. Э. Дзержинский, массовых сплоченных контрреволюционных сил на советской территории уже нет. Поэтому теперь нужно наказывать отдельных преступников через революционные трибуналы. Заканчивая свое выступление, Ф. Э. Дзержинский говорил: «С принятием настоящего проекта не будет у нас того параллелизма, благодаря которому до сих пор преступники, которые должны были быть наказаны, оставались часто безнаказанными. У нас были два органа: ЧК и Ревтрибунал, которые действовали совершенно самостоятельно, одновременно и параллельно. Настоящей реорганизацией этот параллелизм будет уничтожен. Новое положение проводит разделение труда и взаимное дополнение. ЧК будет доставлять материалы в Ревтрибунал, для того чтобы последний судил. Таким образом, не будет столкновений и не будет той волокиты, когда дела, поступавшие от нас, переходили в Ревтрибунал, где они слишком долго залеживались, залеживались до того, что дело теряло всякую живость. Теперь этого не будет».

4. Ленинский контроль за работой органов ЧК

Коммунистическая партия и лично В. И. Ленин осуществляли повседневный контроль за деятельностью органов борьбы с контрреволюцией. Требуя беспощадно подавлять врагов, Владимир Ильич придавал большое значение соблюдению социалистической законности. Он учил вдумчиво, серьезно относиться к каждому аресту, к каждому постановлению, касающемуся судьбы обвиняемого. Многочисленные запросы В. И. Ленина о причинах ареста, обоснованности предъявленных арестованным обвинений, его требования тщательной проверки материалов расследования, правильного применения мер пресечения и наказания в отношении виновных свидетельствуют о том исключительном значении, которое Владимир Ильич придавал точному соблюдению органами чрезвычайной комиссии социалистической законности.

В октябре 1918 г. органами ВЧК был арестован член партии кадетов профессор Петроградского технологического института Д. С. Зернов, работавший в ВСНХ. В. И. Ленин телефонограммой запросил ВЧК: «Есть ли серьезные обвинения против арестованного вами профессора Зернова?

Горбунов и Красин просят освободить». Зернов был освобожден.

23 октября 1918 г. ЧК города Рогачева арестовала бывшего секретаря Могилевской городской управы штабс-капитана царской армии А. В. Козловского и бывшего прапорщика Я. С. Загорского по подозрению в участии в белогвардейском движении. В связи с жалобой арестованных В. И. Ленин телеграфировал Рогачевской чрезвычайной комиссии: «Объясните причины ареста Якова Загорского и Андрея Козловского. Есть ли серьезные улики? Проверьте».

В октябре 1918 г. ЧК Москворецкого района г. Москвы арестовала заведующего научно-статистическим отделением зубоврачебной подсекции Наркомздрава К. С. Гинзбурга, подозревая его в связях с кадетской партией. И ноября 1918 г. В. И. Ленин написал в ВЧК такое письмо: «Я запросил сегодня утром сведений о том, почему не освобожден Кирилл Семенович Гинзбург, несмотря на то, что его берут на поруки два члена Российской Коммунистической партии большевиков — Дауге и Жуховицкий, а равно сведений о том, кто из членов ВЧК и когда заявил, будто не могут найти Гинзбурга, хотя он содержится в Бутырках.

Сведения эти я затребовал к вечеру 11 ноября. До сих пор, 10 1/2 часов, ответа не имею. Повторяю еще раз свое требование». 11 ноября 1918 г. Гинзбург был освобожден за недоказанностью обвинения. ВЧК объяснила задержку с ответом В. И. Ленину тем, что материалы по делу Гинзбурга находились в Москворецкой ЧК.

В другом случае, 25 ноября 1918 г. в связи с арестом преподавателя истории П. А. Преображенского, В. И. Ленин телеграфировал председателю Самарской ЧК: «Сообщите основания ареста Павла Александровича Преображенского. Отложите решения до приезда Свидерского (очевидно, лично знавшего арестованного. — Д. Г.), коего прошу ознакомить с делом, а также сообщите мне, нельзя ли освободить Преображенского на поруки учительскому союзу». Преображенский был освобожден.

В начале декабря 1918 г. по постановлению Самарского губ-исполкома и чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией были арестованы сотрудники экспедиции Особого управления ирригационных работ в Туркестане во главе с начальником экспедиции, инженером Г. К. Ризенкампфом. Экспедиция должна была выехать в Туркестан и заняться подготовкой хлопковой базы для текстильной промышленности. В ее составе были некоторые известные в прошлом реакционеры (например, бывший издатель монархистской газеты «Земщина» С. К. Глинка-Янчевский, бывший иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц и другие), что и вызвало подозрения. Об аресте специалистов экспедиции стало известно В. И. Ленину по докладу полномочного представителя ВЦИК и СНК для Туркестана П. А. Кобозева. Владимир Ильич телеграфно предписал Самарскому губисполкому и ЧК немедленно освободить начальника экспедиции; он указывал: «оставить в тюрьме можете только тех, против кого имеете улики. Имена их немедленно телеграфируйте мне». Одновременно Ленин распорядился командировать в Самару комиссию из представителей ВСНХ и ВЧК для проверки обоснованности ареста. В акте от 21 декабря 1918 г. комиссия отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов экспедиции не обнаружила. Все дела экспедиции и арестованные были отправлены в Москву, и здесь на основании данных расследования ВЦИК принял постановление о прекращении как необоснованного дела по обвинению специалистов экспедиции в контрреволюционной деятельности.

В июне 1919 г. VIII отдел НКЮ постановил привлечь к ответственности за контрреволюционную пропаганду руководителя московской религиозно-трудовой общины-коммуны «Трезвая жизнь» И. М. Трегубова. Получив сообщение НКЮ, В. И. Ленин дал такое указание заместителю народного комиссара юстиции П. И. Стучке: «По делу о Трегубове и его деятельности требуется, видимо, доследование: верно ли, что он контрреволюционные речи ведет, как сказано VIII отделом Народного комиссариата юстиции…

Согласны ли Вы расследовать и проверить точно? Прошу Вас ответить мне на это».

Органы ВЧК возбудили дело по обвинению жителя г. Вологды В. Н. Трапезникова, который примыкал в период Октябрьской революции к плехановской группе «Единство» и выступал против большевиков. В связи с жалобой жены Трапезникова В. И. Ленин 28 февраля 1919 г. написал такую записку Ф. Э. Дзержинскому: «Прошу Вас принять подательницу, Трапезникову, по делу, о котором мы сегодня говорили». 21 марта после проверки дела ВЧК сообщила Р. П. Трапезниковой, что дело о ее муже прекращено.

4 сентября 1919 г. в Петрограде был арестован профессор педагогического института С. И. Сазонов по обвинению в принадлежности к кадетской партии. Ученые В. А. Строев (Десницкий), A. П. Пинкевич и Н. М. Книпович телеграфировали В. И. Ленину: «Окажите содействие в освобождении нашего сотрудника профессора Сазонова по академии и комиссариату. Сазонов не кадет, принимаем полное поручительство». На этой телеграмме 9 сентября B. И. Ленин написал: «Дзержинскому: по-моему, освободить (если нет улик), взяв еще 2 поручителей, коих можно наказать за побег». Указание Ленина было выполнено, 18 сентября Сазонов был освобожден.

В апреле 1919 г. Малоархангельской уездной чрезвычайной комиссией был арестован бывший член партии эсеров писатель И. Вольный. По ходатайству Максима Горького Владимир Ильич настойчиво интересовался делом и предлагал освободить Вольного. Последний был освобожден, и дело о нем прекращено. Осенью 1919 г. В. И. Ленин лично принимал И. Вольного в Москве. По ходатайствам Максима Горького перед В. И. Лениным были также освобождены из-под стражи левая эсерка Н. А. Шкловская, председатель коллегии Главного управления по делам кустарной промышленности Л. П. Воробьев, обвинявшийся в укрывательстве лидера правых эсеров В. М. Чернова, и другие.

В телеграмме Тамбовскому губисполкому В. И. Ленин писал: «Получил жалобу Ивана Богданова на арест его сына Владимира, 17 лет, больного бронхитом, за саботаж. Пересмотрите дело, проверьте болезнь, неопытность, молодость арестованного, особенно расследуйте, не были ли настоящими саботажниками 30 служащих земельного комиссариата, которые отказались от работы, взвалив ее на Богданова. Результат проверки телеграфируйте».

В ноябре 1918 г. Красноборская уездная чрезвычайная комиссия Северо-Двинской губернии арестовала бывшего мирового судью Шлиссельбургского уезда П. И. Михайлова, в доме которого был обнаружен дневник с записями антисоветского содержания. Получив жалобу по этому делу, В. И. Ленин 10 февраля 1919 г. послал такой телеграфный запрос в Вологодскую губчека: «Получил прошение детей Михайлова, больного, привезенного из больницы Северодвинская. Просят освободить. Сообщите ваше заключение». В результате проверки была установлена необоснованность обвинения Михайлова в контрреволюционной деятельности; он был освобожден, а дело о нем прекращено.

1 марта 1920 г. В. И. Ленин телеграфировал в Казанскую губчека: «Софья Михайловна Иванова, вдова председателя толстовского общества, жалуется, что ее обижают, натравливают чернь. Проверьте. Немедленно прекратите безобразия. Сообщите мне телеграфом об исполнении и имя проверявшего, а подробности почтой». Иванова была освобождена.

В результате вмешательств В. И. Ленина в разное время были освобождены арестованные чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией: профессор истории Московского университета, член ЦК кадетской партии А. А. Кизеветтер, бывшие работники Генерального штаба царской армии Л. И. Савченко-Маценко и Б. П. Поляков, бывший полковник царской армии Н. С. Александров и ряд других лиц, обвинения в адрес которых не были доказаны.

Вскоре после смерти В. И. Ленина на одном из собраний, посвященных его памяти, Мария Ильинична Ульянова говорила: «Вы помните 18 и 19 гг., вы помните, какое количество врагов Советской власти было повсюду, какую непреклонную борьбу приходилось вести с ними. Владимир Ильич умел быть непреклонным к этим врагам, но он мог проявлять высшую справедливость, поскольку он видел ту или другую ошибку, допущенную к кому-либо из них. Я приведу один небольшой факт. Их можно было бы привести много, но я ограничусь пока одним. На днях мы получили письмо. Автор этого письма в 19 году был приговорен к расстрелу. Его мать, обезумевшая от горя, побежала в Кремль в надежде, что она сможет повидать Ленина, но ей не удалось увидеть его. Она возвращается домой и находит письмо Ленина, доставленное самокатчиком, в котором он пишет, чтобы она не волновалась, что можно подать кассационную жалобу и, наконец, просить ВЦИК о помиловании. Кассационная жалоба не была удовлетворена. Но когда мать автора этого письма пришла во ВЦИК просить о помиловании, то секретарь встретил ее словами: «Да, знаю, знаю, мне т. Ленин много раз звонил о вас». В результате обвиняемый был помилован и позднее был выбран членом Московского Совета».

«Скажите, — говорилось в заметке, — в какой части света можно найти главу государства, который проявил бы столько внимания к человеку, совершенно для него незнакомому и чуждому».

5. Политическая смерть левых эсеров

После провокационной авантюры левоэсеровских лидеров 6–7 июля 1918 г. ускорился процесс разложения и распада партии левых эсеров.

В Москве выделилась группа левых эсеров, которая официально вышла из левоэсеровской партии. 18 августа 1918 г. на организационном собрании эта группа объявила себя «народниками-коммунистами», а в сентябре созванная ею конференция образовала партию «народников-коммунистов». Во главе партии стояло Центральное бюро (бывший заместитель председателя ВЧК Г. Д. Закс, А. П. Оборин и другие), издававшее газету «Знамя трудовой коммуны». «Народники-коммунисты» поддерживали Советскую власть, ее мероприятия по борьбе с кулачеством, но вместе с тем по ряду вопросов у них были тактические расхождения с большевиками, порожденные пережитками народнических взглядов.

В Саратове по инициативе губернского комитета и некоторых влиятельных работников левоэсеровской партии (А. Л. Колегаева, А. А. Биценко, М. Доброхотова, А. М. Устинова, В. Безеля и других) сразу же после левоэсеровского мятежа началась подготовка Всероссийского съезда левых эсеров, не согласных с политикой своего ЦК. В опубликованной инициаторами созыва съезда платформе указывалось на недопустимость срыва Брестского мирного договора, террористических актов на советской территории и насильственного захвата власти. Эта группа левых эсеров собралась 25 сентября 1918 г. в Саратове на Всероссийскую конференцию и образовала партию «революционного коммунизма», которая провозгласила тактику «классовой борьбы единым фронтом с большевиками против всех врагов Советской России во имя торжества социальной революции». В состав ЦК были избраны Александров, Биценко, Колегаев, Доброхотов, Устинов, Максимов и Черный. «Революционные коммунисты» издавали в Москве газету «Воля труда». Признавая главной руководящей силой русской революции партию большевиков, они обязались честно сотрудничать с ней, несмотря на некоторые теоретические расхождения.

Не желая порывать с революционными элементами левоэсеровской партии, Советское правительство приняло решение исключать из Советов только тех левых эсеров, которые солидаризировались с авантюристической политикой своих лидеров.

2—7 октября 1918 г. в Москве состоялся IV съезд левоэсеровской партии. Съезд вскрыл всю глубину катастрофического разлада и распада, происшедшего в партии после мятежа. Даже М. А. Спиридонова, игравшая главную роль в организации мятежа 6–7 июля, вынуждена была в письме от 4 октября на имя съезда партии заявить следующее: «Вина ЦК, в частности моя (я бы себя четвертовать дала сейчас за свою вину), в непредусмотрительности, отсутствии дальновидности, которая должна была бы предугадать возможные последствия акта (Спиридонова имела в виду убийство Мирбаха. — Д. Г.) и заранее нейтрализовать их». Высказываясь против применения в будущем террора в борьбе с большевиками, Спиридонова предлагала своей партии принять «защитный цвет», чтобы избежать в дальнейшем ударов со стороны большевиков.

В обстановке разногласий упорствующим лидерам левоэсеровской партии все же удалось протащить на съезде решение о продолжении борьбы с большевиками. А на местах многие левоэсеровские «активисты» продолжали антисоветские выступления.

13 октября 1918 г. в Петрограде на общем собрании 2-го Балтийского экипажа часть моряков настояла на принятии резолюции в поддержку левоэсеровских требований. Под влиянием антисоветской агитации матросы арестовали своих командиров и комиссаров, выбрали новых, вышли вечером на площадь перед Мариинским театром и, заставив администрацию театра предоставить им духовой оркестр, направились на набережную Невы. Демонстранты обратились к матросам всех кораблей с призывом примкнуть к ним. А когда к ним прибыл главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский, они чуть не избили его. Вскоре, однако, демонстранты были окружены и обезоружены.

Как выяснила Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, «организатором выступления был Петроградский комитет партии левых эсеров, ибо резолюция, принятая матросами 2-го Балтийского экипажа, была выработана при участии членов комитета и единогласно одобрена затем на Петроградской конференции партий, которая послала приветствие матросам. Кроме того, печатание резолюции происходило на ротаторе в помещении Петроградского комитета, и Петроградский комитет посылал на матросские митинги своих партийных агитаторов».

Руководил выступлением моряк Черноморского флота, левый эсер Я. А. Шашков, приехавший в Петроград 9—10 октября. Используя недовольство части матросов в связи с нехваткой продовольствия и обмундирования, он перешел к обычной левоэсеровской агитации и увязал свою «работу» с деятельностью членов Петроградского комитета партии левых эсеров. Организаторы этого авантюристического выступления понесли заслуженное наказание.

В ноябре 1918 г. Обвинительная коллегия Верховного трибунала сформулировала обвинение против руководителей июльского мятежа левых эсеров в Москве. М. А. Спиридонова, И. А. Майоров, П. П. Прошьян, Я. М. Фишман, Б. Д. Камков, В. А. Карелин, В. Е. Трутовский, Д. А. Магеровский, Л. Б. Голубовский и Д. А. Черепанов обвинялись в том, что они, будучи членами ЦК партии левых эсеров, являлись инициаторами и организаторами мятежа. Суду подлежали также Ю. В. Саблин, Д. И. Попов, Н. А. Андреев и Я. Г. Блюмкин.

Участникам заговора, и прежде всего Карелину, Прошьяну, Саблину, Попову и Камкову, было предъявлено обвинение и в том, что они задержали и обезоружили находившихся при исполнении служебных обязанностей председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, его помощника М. Я. Лациса, председателя Московского Совета П. Г. Смидовича, а также отдали распоряжение о задержке и аресте ряда других видных советских работников. А когда стало ясно, что выступление потерпело неудачу, Саблин и Попов организовали вооруженное сопротивление советским войскам.

В общей оценке действий мятежников, данной Обвинительной коллегией Верховного революционного трибунала, подчеркивалось, что убийством Мирбаха обвиняемые создали для Советской республики — угрозу быть раздавленной превосходящими силами германского империализма в момент, когда собственные военные силы республики были еще не в состоянии оказать должного сопротивления, и подвергли этим русский пролетариат и крестьянство опасности очутиться под властью буржуазии, восстановленной при помощи немецких войск. С помощью вероломства, лжи и клеветы они еще более усугубили эту опасность, создав для всех контрреволюционных сил благоприятные условия выступления против Советской власти, и объективно сами оказались в рядах врагов революции в качестве их деятельных и наиболее активных пособников.

27 ноября 1918 г. дело левых эсеров было рассмотрено Верховным революционным трибуналом под председательством О. Я. Карклина и при участии обвинителя Н. В. Крыленко.

На суд были доставлены только Спиридонова и Саблин; остальные обвиняемые от суда скрылись. Спиридонова и Саблин заявили, что они возражают против судебного разбирательства, так как, по их мнению, здесь будто бы «происходит суд одной партии над другой». Верховный революционный трибунал отклонил этот отвод.

Н. В. Крыленко в обвинительной речи подчеркнул, что «партия левых эсеров… в настоящее время умерла, но остались определенные лица, с которыми необходимо бороться, когда они становятся вредными», и потребовал высшей меры наказания для начальника левоэсеровского отряда при ВЧК Попова, изменившего своему служебному долгу. Мерой наказания для других обвиняемых Крыленко считал возможным лишение свободы и высылку за пределы Советской республики.

Признав обвинения, предъявленные в заключении Обвинительной коллегии, доказанными, Верховный революционный трибунал приговорил: Попова объявить врагом трудящихся, стоящим вне закона, и при поимке и установлении личности расстрелять; Прошьяна, Камкова, Карелина, Трутовского, Магеровского, Голубовского, Черепанова, Блюмкина, Андреева, Майорова, Фишмана — к тюремному заключению на три года с применением принудительных работ; Спиридонову и Саблина — к тюремному заключению на один год, учитывая «их особые прежние заслуги перед революцией».

29 ноября Президиум ВЦИК иод председательством Я. М. Свердлова постановил амнистировать Спиридонову и Саблина и освободить их из заключения. Не подверглись позднее наказанию и лица, осужденные заочно. Непосредственный исполнитель террористического акта над Мирбахом Я. Блюмкин, явившийся в органы ВЧК с повинной, 16 мая 1919 г. был также амнистирован Президиумом ВЦИК.

Снисходительное отношение Советского правительства к лидерам левых эсеров не оказало, однако, на них должного воздействия. В ВЧК поступали сигналы о том, что они готовятся к новым авантюрам. На конференциях левоэсеровской партии 15 ноября и 20 декабря 1918 г. были приняты решения создать при губернских комитетах специальные отделы «по конспиративной подготовке свержения большевиков, организации экспроприации и террористических актов», организовать контрразведку «для ведения учета квартир и местожительств всех ответственных работников-коммунистов, в особенности членов чрезвычайных комиссий». Орган левых эсеров «Паш путь», издававшийся в Вильно, 3 февраля 1919 г. опубликовал написанную одним из левоэссровских лидеров статью, в которой говорилось, что «только немедленный переход власти к нашей партии может спасти положение». В той же газете была помещена резолюция съезда партии левых эсеров по военному вопросу, в которой указывалось, что партия «считает необходимым: а) широчайшую политическую и военную подготовку восстания трудящихся; б) введение явочным порядком солдатских комитетов в существующей Красной Армии».

Выступления левых эсеров среди рабочих и крестьян становились все более вызывающими. В речах на рабочих собраниях московских заводов в январе — феврале 1919 г. Спиридонова призывала к забастовкам и свержению большевистской власти. Все это вынудило ВЧК принять ответные меры.

10 февраля 1919 г. в Москве были вновь арестованы Спиридонова, Штейиберг, Трутовский, Рыбин, Прокопович, Розенблюм, Сирота, Кроник и дугие левоэсеровские деятели. Тогда же были раскрыты и ликвидированы их конспиративная квартира и нелегальная типография. Аресты левых эсеров проводились и в других городах.

24 февраля 1919 г. в Московском революционном трибунале под председательством А. М. Дьяконова рассматривалось дело Спиридоновой, обвинявшейся в контрреволюционной агитации. Революционный трибунал признал доказанным, что Спиридонова, выступая в январе на московских митингах на фабриках и заводах, публично клеветала на Советскую власть и таким образом своей преступной агитацией помогала контрреволюции. Определяя меру наказания Спиридоновой, революционный трибунал учитывал «болезненно-истерическое состояние обвиняемой». «…Не преследуя в наказании целей отмщения врагам революции, — говорилось в решении трибунала, — и не желая причинять Марии Спиридоновой излишних страданий, одновременно с тем охраняя рабоче-крестьянскую революцию и стоя на страже ее завоеваний, трибунал постановил изолировать Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий, с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда».

Разложение и распад левоэсеровской партии продолжались. Подлинно революционные элементы ее создавали группы, боровшиеся против экстремистского руководства, выходили из левоэсеровской партии, вступали в партию большевиков. В РКП (б) вступили Ю. В. Саблин, А. Л. Колегаев, А. А. Биценко, Г. Д. Закс, А. М. Устинов, Б. Ф. Малкин и другие. 6 ноября 1918 г. чрезвычайный съезд партии «народников-коммунистов» принял решение о присоединении к РКП (б). В то же время немногочисленные группы левоэсеровских «активистов» все более скатывались на позиции открытых врагов Советской власти или пополняли ряды анархистов. Так в 1919 г. левоэсеровская партия фактически сошла с политической сцены, сама себя похоронив.

6. Судебный процесс по делу Локкарта

В конце ноября — начале декабря 1918 г., когда политическая обстановка в стране в значительной мере смягчилась, состоялся судебный процесс по делу о раскрытом ранее заговоре Локкарта.

Перед судом Верховного революционного трибунала предстали 24 обвиняемых, из них четырех — Локкарта, Гренара, Сиднея Рейли и Генриха (Анри) Вертимона — судили заочно, так как Рейли и Вертимону удалось скрыться, а Локкарту и Гренару Советское правительство разрешило выехать на родину.

Бывший глава английской миссии при Советском правительстве Локкарт и бывший французский генеральный консул Гренар обвинялись в том, что они, вопреки международному праву и обычаю, использовали свое положение для создания в России контрреволюционной организации, в задачу которой входило разрушение железнодорожных мостов и путей сообщения, чтобы вызвать в стране волнения на почве голода, а затем, пользуясь недовольством масс, при помощи подкупленного командования некоторых латышских частей свергнуть правительство Советской республики и реставрировать в стране буржуазно-капиталистический строй.

Лейтенант английской службы Сидней Рейли, французский гражданин Генрих Вертимон, американский гражданин Ксенофонт Дмитриевич Каламатиано, проживавший по подложному паспорту на имя Сергея Серповского, обвинялись в том, что, зная о планах Локкарта и Гренара, принимали непосредственное участие в их осуществлении.

Остальные участники процесса обвинялись в том, что собирали шпионские сведения, передавали их, укрывали агентов-шпионов и помогали им.

Дело рассматривалось в Москве с 28 ноября по 3 декабря 1918 г. в открытом судебном заседании, в условиях полной гласности, под председательством заместителя председателя Верховного революционного трибунала О. Я. Карклина, с участием обвинителя Н. В. Крыленко и 14 защитников, в числе которых были деятели дореволюционной адвокатуры Н. К. Муравьев, А. С. Тагер и С. Ф. Плевако. На суде присутствовали представители дипломатических миссий нейтральных государств (норвежской, шведской, датской).

Центральной фигурой судебного процесса был американский шпион Ксенофонт Каламатиано. Вынужденный признать, что он собирал шпионские сведения через агентуру, состоявшую из завербованных русских граждан, Каламатиано утверждал, что он не был связан с Локкартом, а действовал в интересах американских коммерческих фирм, которые нуждались в выяснении экономического и политического положения России.

«Какое же отношение к торговым делам имеет сообщение агента № 12 (подполковника Голицына. — Д. Г.) о количестве винтовок и пулеметов, вырабатываемых на тульских заводах, а также сведения о формировании Красной Армии?» — спросил на суде Н. В. Крыленко.

Подсудимый не пожелал дать вразумительного ответа на поставленные вопросы, не объяснил, почему конспирировал свою «легальную коммерческую работу», храня шпионскую канцелярию в толстой полой трости, зачем зашифровывал своих агентов номерами и т. д. В то же время он признал на суде, что делился добытыми через свою агентуру сведениями с сотрудниками английской и французской разведок — Сиднеем Рейли и Анри Вертимоном.

Главный помощник Каламатиано — А. В. Фриде — вовлек в шпионаж ряд лиц (Загряжского, Солюса, Потемкина, Голицына); он же обрабатывал агентурные донесения, составлял из них сводки для Каламатиано и Сиднея Рейли и получал за свою «работу» сначала 500 рублей, затем 750 и, наконец, 1000 рублей в месяц. Конечно, такой компетентный человек, как Фриде (царский военный следователь), не мог отрицать, что собираемые им сведения посят шпионский характер, но пытался оправдаться тем, что эти сведения якобы «общеизвестны».

Остальные агенты американского разведчика также признали на суде, что за вознаграждение собирали для Каламатиано различные сведения о положении Советской России.

В обвинительной речи Н. В. Крыленко привел факты одновременной и согласованной деятельности Каламатиано и дипломатических заговорщиков (Локкарта, Гренара), раскрыл его связь с разведчиками Рейли и Вертимоном, обрисовал характер его деятельности (конспирация, типичные шпионские приемы) и неопровержимо доказал, что он был одним из участников международного империалистического заговора против Советской России. «Каламатиано, — говорил Крыленко, — требовал от своих агентов сведений о количестве военных сил в той или иной местности прифронтовой полосы, о быстроте продвижения войск, о деятельности оружейных заводов, о состоянии транспорта, железнодорожных путей и мостов, о настроении населения — вовсе не… для будущих сношений Америки и России. Ему важно было выяснить, насколько сильна враждебная капиталу Советская власть и насколько способны к сопротивлению советские области… Будучи тесно связан с американскими фирмами, Каламатиано пытался подготовить экономическое и торговое завоевание России американским капиталом. Коммерческая деятельность идет рука об руку с политической — и этим объясняется связь Каламатиано с представителями дипломатических миссий капиталистических стран… Стремясь при посредстве Каламатиано к экономическому подчинению и завоеванию Российской республики, американские капиталисты старались подготовить момент для наложения своей руки и на политическое управление страной. Каламатиано являлся проводником этих тенденций».

Н. В. Крыленко потребовал применения высшей меры наказания в отношении заочно судимых Локкарта, Гренара, Вертимона и Рейли, а также главы шпионской резидентуры Каламатиано, его ближайших помощников и агентов — А. Фриде, Загряжского, Солюса, Голицына. Для остальных подсудимых он требовал иных наказаний. Вместе с тем обвинитель отказался за недоказанностью вины от обвинения Жанны Морене, Кембер-Хиггса, Иелиннека, Шмейца, Лингарта и Трестара.

Адвокаты А. С. Тагер и Н. К. Муравьев, защищавшие Каламатиано, пытались доказать, что «коммерческая работа» Каламатиано являлась «полезной», так как и советские-де органы заинтересованы в развитии торговых отношений с Соединенными Штатами Америки. Отвечая защитникам, Н. В. Крыленко сказал: «В речи защитника Муравьева прозвучал отклик угрозы, бросаемой нам, социалистам, всем капиталистическим миром. Муравьев утверждает, что суровый приговор, вынесенный по отношению к американскому гражданину Каламатиано, тяжело отразится на судьбах широких масс русского населения. Ввиду объявленной нам международными капиталистами открытой войны в целях всемирного подавления социализма эта угроза имеет реальное основание. С ней приходится считаться. Но мы, марксисты, знаем, что не мелкие факты решают сложные международные отношения, а факты крупного экономического значения, и произнесенная здесь угроза не может заставить нас забыть о той основной розни, какая существует между представителями капитала и социалистами».

3 декабря Верховный революционный трибунал вынес приговор, в котором признал установленной «преступную деятельность дипломатических агентов правительств англо-франко-американской коалиции, пытавшихся при пособничестве представителей русских буржуазных контрреволюционных сил, путем организации тайной агентуры для получения сведений политического и военного характера, подкупа и дезорганизации частей Красной Армии, взрывов железнодорожных мостов, поджогов продовольственных складов и, наконец, свержения рабоче-крестьянской власти и убийств — из-за угла вождей трудовых масс — нанести смертельный удар не только русской, но и международной социалистической революции».

Решая судьбу каждого из подсудимых, трибунал строго определял степень его виновности. Восьмерых подсудимых, среди которых были Трестар, Политковский, Оттен, английский подданный Кембер-Хиггс, француженка Жанна Морене и чехи Лингарт, Шмейц и Иелиннек, трибунал оправдал, считая недоказанной их преступную связь со шпионами. Сотрудницу ЦИК Старжевскую, находившуюся в близких отношениях с разведчиком Сиднеем Рейли, трибунал приговорил к трем месяцам лишения свободы и запретил ей службу в советских государственных учреждениях. Агентов, поставлявших Каламатиано шпионские сведения, — Загряжского, Потемкина, Солюса, Хвалынского, Голицына, Иванова, Ишевского и Марию Фриде — к тюремному заключению сроком на пять лет каждого. Ксенофонта Каламатиано и Александра Фриде — к расстрелу. Впоследствии расстрел для Каламатиано был заменен другим наказанием. Локкарт, Гренар, Сидней Рейли и Вертимон были объявлены вне закона как враги трудящихся и подлежали расстрелу «при первом же обнаружении их в пределах территории России». Пшеничку трибунал приговорил к тюремному заключению до прекращения чехословаками активных вооруженных действий против Советской России.

Народный комиссар юстиции Д. И. Курский, разъясняя приговор, заявил: «Советская власть настолько окрепла, что ей не приходится прибегать к суровым карам в целях устрашения. Трибунал отбросил в этом деле привходящие соображения и подошел к процессу Локкарта с чисто деловой точки зрения. Не довольствуясь данными предварительного следствия, трибунал сам произвел тщательную проверку всего следственного материала, детально расследовав степень участия в заговоре каждого из подсудимых. Поэтому приговор не мог быть огульным, одинаковым для всех. Трибунал строго распределил подсудимых на категории и покарал действительных виновников и участников заговора, освободив остальных».

Этим судебным процессом закончился первый важный этап борьбы с подрывной деятельностью шпионов и заговорщиков международного империализма. Советским органам государственной безопасности удалось защитить завоевания Октябрьской революции. Приговор пригвоздил к позорному столбу международных империалистов и стал орудием революционного воздействия на трудящиеся массы зарубежных стран.

7. Подавление Ижевско-Воткинского контрреволюционного восстания

Летом 1918 г. в Ижевске было тревожно. Неподалеку шли бои с наступавшими чехословаками, действовавшими вместе с право-эсеровскими мятежниками. В городе и на заводах проявляли активность эсеры и меньшевики: они разжигали недовольство населения, призывая рабочих и жителей Ижевска к свержению Советской власти и присоединению к «демократической» власти Комуча. Одновременно с правосоциалистическими организациями активную подрывную работу вел в городе и «Союз фронтовиков», насчитывавший около 4 тысяч бывших участников империалистической войны и находившийся под влиянием проникших в него офицеров. Белогвардейцы создали в «Союзе фронтовиков» нелегальные подрывные группы, привлекая в них малосознательные элементы.

Местные советские работники и большевистская организация, значительно поредевшая в результате призывов активистов на гражданскую войну, не в состоянии были дать должный отпор антисоветским элементам. Образованная в июне 1918 г. Чрезвычайная комиссия, состоявшая целиком из рабочих — А. Бабушкина, И. Рогалева, Сазонова, Чекмарева, хотя и арестовала ряд контрреволюционеров из числа бывших офицеров и местной буржуазии, но этого оказалось недостаточно.

4 августа 1918 г. в связи с падением Казани и приближением Чехословацкого фронта в Ижевске была объявлена мобилизация мужчин, родившихся в 1898–1899 гг. Используя момент, «Союз фронтовиков», возглавляемый бывшим фельдфебелем Солдатовым, потребовал от Совета, чтобы фронтовикам выдали оружие на месте, в Ижевске, до отправки на фронт. В Совете разгадали контрреволюционный замысел «Союза фронтовиков», который намеревался использовать оружие для выступления против Советской власти. Оружия не дали.

И тогда 7 августа «Союз фронтовиков» организовал демонстрацию. Большая толпа прошла по центральным улицам города к зданию Совета. Руководители Совета выступили перед собравшимися с объяснениями, но их не слушали: толпа криками поддерживала своих главарей. Затем «фронтовики» двинулись к заводам и здесь вновь митинговали. Теперь уже в митингах участвовали и рабочие оружейного завода, среди которых было много выходцев из мелкобуржуазной среды. Выступившие с речами местный лидер правых эсеров В. И. Бузанов, фельдфебель Солдатов и другие призывали свергнуть Советскую власть и установить «истинную демократическую власть». Для поддержания порядка на митинг прибыли три конных милиционера. Толпа набросилась на них, одного столкнули в пруд. Затем «фронтовики» направились к складу винтовок оружейного завода, обезоружили охрану и вооружились. В городе подняли голову антисоветские элементы, появились вооруженные отряды «фронтовиков», гимназистов, учащихся училища оружейных техников.

В тот же день вечером руководители Совета вступили в переговоры с бунтовщиками, убеждая их сложить оружие. Но провокаторы не унимались. В момент переговоров отряд «фронтовиков» пошел в наступление; между ним и малочисленным отрядом коммунистов завязалась перестрелка. Переговоры были сорваны. К рассвету город оказался в руках восставших.

10 августа состоялось заседание исполкома Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Большевиков на заседание не допустили. Был избран новый президиум в составе: председатель — меньшевик Б. Куценко (впоследствии он был заменен меньшевиком П. Михайловым), товарищ председателя — Тюлькин и секретари — Санников и Горев. В президиум были кооптированы, кроме того, правоэсеровский лидер В. И. Бузанов и некий Салтыков, назначенный заведующим канцелярией. Создан был и «военный штаб», в который кроме начальника штаба, полковника Власова, вошли: от исполкома Совета меньшевик Вигдорович, главарь «Союза фронтовиков» Солдатов, «командующий войсками» офицер Цыганов, позже замененный полковником Д. И. Федечкиным.

Таким образом, в начале мятежа Советская власть по форме сохранилась: мятежники не решились упразднить ее, чтобы не вызвать недовольство масс, но попытались приспособить Совет для своих целей.

Между тем в городе усиливался террор. «Фронтовики», белогвардейские офицеры хватали и убивали ответственных советских и партийных работников города. Среди убитых были военный комиссар П. Лихвинцев, председатель трибунала В. Михайлов, член ревкома Папирмейстер, коммунисты В. Жечев, Ульянов, Самлер, эсеры-максималисты, занимавшие ответственные посты в городе, — Посаженникова и Баталов[37]. Уже 13 августа Солдатов на митинге объявил, что руководители большевиков казнены. А после этого «исполком Совета» принял такое лицемерное постановление: «Российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии. Ижевский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов единогласно постановил, что… в Ижевске не должно быть и речи о смертной казни…»

Немедленно же после захвата власти мятежники приступили к созданию вооруженных сил контрреволюции. Они сформировали так называемую «Ижевскую народную армию», в которую вошли взбунтовавшиеся фронтовики, бывшие офицеры, гимназисты, учащиеся училища оружейных техников и другие «добровольцы». Затем была объявлена принудительная всеобщая мобилизация лиц мужского пола от 18 до 45 лет. Силы мятежников оказались довольно значительными. 21 августа восставшие захватили Воткинск, 31 августа — Сарапул и ряд окрестных сел и деревень, где их поддержали кулаки.

Вскоре Советская власть в Ижевске была официально ликвидирована. Главари мятежников 28 августа 1918 г. объявили «во всеобщее сведение, что город Ижевск находится под властью Комитета Всероссийского Учредительного собрания, временно находящегося в Самаре. Все гражданские и военные власти в Ижевске признают названный Комитет единственной и законной верховной властью в России и считают себя в полном и беспрекословном у него подчинении. Ижевский Совет Р., Кр. и С. Д. и его исполнительный комитет считается классовой рабочей организацией, а не органом верховной власти.

Для создания законной власти в Ижевске должен организоваться Комитет Учредительного собрания немедленно. А так как в Ижевске имеется член Всероссийского Учредительного собрания Василий Иванович Бузанов, то он и должен немедленно, в интересах проведения всех гражданских свобод и истинного народовластия, сорганизовать Комитет Всероссийского Учредительного собрания, который явится обладателем законной власти в Ижевске при обязательном подчинении ему всех гражданских и военных властей».

В Воткинске, занятом мятежниками, нашлись еще два члена Учредительного собрания — Н. И. Евсеев и А. Д. Корякин, которые прибыли в Ижевск 30 августа и вместе с Бузановым составили уже Комитет членов Учредительного собрания Прикамского края. 9 сентября этот Комитет объявил «населению сел и городов, восставших за Учредительное собрание Прикамского края, что политическая власть Советов и их комитет упраздняются. Советы могут существовать лишь как добровольные классовые организации пролетариата и трудового крестьянства. Восстанавливаются во всех своих правах уездные, волостные и городские органы местного самоуправления, организованные на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права, которые и действуют на точном основании положений Временного правительства о земском и городском самоуправлении…

Впредь до производства правильных выборов городских гласных таковыми признаются гласные Ижевского волостного земства, и волостная земская управа именуется Ижевской городской управой, и ей предоставляются все права и обязанности, предусмотренные городовым положением 1915 г. и распоряжением Временного правительства от 29 сентября 1917 г.».

«Учредиловцы» объявили свободу торговли, отменили твердые цены на сельскохозяйственные продукты, аннулировали декрет Советского правительства об отделении церкви от государства и школы от церкви. Была создана контрразведка. Прикамский Комитет членов Учредительного собрания как бы копировал Комуч, находившийся в Самаре. И так же, как в Самаре, власть здесь фактически находилась в руках белогвардейских офицеров из «Союза фронтовиков». Ни одно постановление Комуча без подписи военного командования не имело силы. «Командующий войсками» полковник Д. И. Федечкин вел себя как диктатор и готовил военный переворот. Новый «командующий», капитан Г. Н. Юрьев, получил по его требованию от «учредиловцев» полную свободу действий и заявил угрожающе на митинге: «Я искореню измену и провокацию в рядах армии. Я введу в армии железную дисциплину. От имени моего будут трепетать все изменники и провокаторы…» Смертная казнь была вновь введена. В казематах «демократической власти» сидели тысячи советских активистов, в том числе председатель исполкома Ижевского Совета старый большевик М. Д. Пастухов, в свое время избранный рабочими в Учредительное собрание. Эсеровские «защитники Учредительного собрания» не помешали белогвардейцам замучить Пастухова только за го, что он был большевиком. Такова была эсеровская «учредиловская демократия»!

Но вскоре мятежники стали терпеть поражения от Красной Армии. К тому же, несмотря на объявленную свободу торговли, в Ижевске свирепствовал продовольственный кризис. Подпольные большевистские организации помогли обманутым рабочим Ижевска и Воткинска понять, куда ведут их мятежники. Началось дезертирство из «народной армии».

Кольцо окружения вокруг мятежников смыкалось. 5 октября 1918 г. 2-я сводная дивизия под командованием В. М. Азина заняла Сарапул. Действовавшая совместно с войсками Волжская военная флотилия захватила на реке плавучую тюрьму с находившимися там советскими и партийными работниками. В оперативной сводке 2-й армии Восточного фронта от 18 октября сообщалось: «Волжская военная флотилия, узнав, что в Гольянах (на правом берегу Камы, в 30 верстах к северу (от) Сарапула) стоит баржа с арестованными советскими работниками, вышла из Сарапула вверх по Каме с целью захватить указанную баржу. Прибыв в Гольяны, начальник флотилии, выдав себя за белогвардейца, приказал буксирному пароходу, стоявшему у пристани, от имени белогвардейского командования взять баржу на буксир и вести ее вниз к Сарапулу. Хитрость вполне удалась, и баржа благополучно прибыла в Сарапул. На барже оказалось 522 советских работника, находившихся в ужасном положении: большинство были раздеты, покрыты только рогожами, вид их был крайне изнуренный, все они от голода едва стояли на ногах. Накануне 30 чел. были расстреляны. В ночь на 18 октября та же участь ожидала и остальных; радость освобожденных из рук белых палачей была неописуема».

Когда советские войска подходили к Ижевску, белогвардейский «главнокомандующий» Юрьев издал такой приказ: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных. Если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то все арестантские помещения будут закиданы бомбами. В камерах должно быть полное спокойствие; при малейшей попытке к бегству часовым приказано без всякого предупреждения стрелять. Нарушивших чем-либо порядок выводить во двор и прикалывать». Мятежники неукоснительно выполняли этот варварский приказ.

Колчак оценил рвение и «доблесть» «главнокомандующего» Юрьева. «Милостивый государь Григорий Николаевич! — писал он ему. — Высоко оценивая ваши заслуги перед родиной по созданию армии из восставших рабочих Ижевского и Боткинского заводов, ваши неисчислимые труды по сохранению боеспособности этих частей, несмотря на беспрерывные бои с сентября месяца до последних дней, вашу героическую борьбу с большевизмом, я от лица всей армии благодарю вас за все вами сделанное и награждаю орденом св. Георгия 4-й степени и чином полковника».

7 ноября 1918 г., в годовщину Октябрьской революции, советские войска освободили Ижевск. Во дворе военного отдела красноармейцы нашли гору изрубленных, исколотых трупов советских активистов. Путь от Ижевска до Воткинска, куда отступали озверевшие мятежники, был усеян десятками трупов большевиков.

После Ижевска советские войска заняли Воткинск. Кровавая авантюра ижевских «учредиловцев», действовавших вместе с белогвардейцами, потерпела крах. «Главнокомандующий» Юрьев решил бросить «игру в демократию» и приказал арестовать членов Комуча — Евсеева, Корякина и других, но им удалось бежать.

Многие ижевцы и воткинцы, ушедшие с белогвардейцами из своих родных мест, вольно или невольно оказались затем в войсках Колчака.

8. Раскрытие заговора «Туркестанской военной организации»

Осенью и зимою 1918/19 г. Туркестан переживал тревожное время. В Закаспии хозяйничали «приглашенные» туда лидерами ашхабадских эсеров английские войска генерала Маллесона. В Ферганской области свирепствовали басмачи Иргаша. И здесь была ясно видна рука английских империалистов, руководивших басмачами и снабжавших их оружием. Шла кровопролитная война.

В городах края, в том числе в Ташкенте, резко ощущалась нехватка продовольствия и промышленных товаров. Цены стремительно росли. Контрреволюционные элементы повсеместно разжигали среди населения нездоровые настроения. На базарах и в других общественных местах стали появляться антисоветские прокламации.

В ноябре 1918 г., на VI съезде Советов Туркестана, левые эсеры отказались войти в состав Президиума ЦИК, мешая работе правительства края.

Все это, а также отсутствие постоянного оперативного руководства со стороны центрального Советского правительства, связь с которым была прервана из-за военных действий на оренбургском фронте, играло на руку контрреволюции.

В октябре 1918 г. Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии стало известно о существовании крупного антисоветского заговора, который готовила так называемая «Туркестанская военная организация» («ТВО»).

В сообщении от 29 октября комиссия указывала: заговор охватывает всю территорию края; руководящие члены заговорщической организации — брат известного монархистского генерала Корнилова П. Г. Корнилов, командир отряда оренбургских казаков И. М. Зайцев[38], бывший комиссар Временного правительства в Ташкенте адвокат А. Д. Арсеньев — ведут работу по мобилизации белой гвардии и активно привлекают к антисоветскому движению басмачей.

В дальнейшем стало известно, что во главе «ТВО» стоят: генерал-лейтенант Л. Л. Кондратович, инженер П. С. Назаров (намечавшийся на пост премьер-министра будущего «правительства Туркестана»), бывший помощник генерал-губернатора Туркестана генерал Е. Джунковский[39], полковник Блаватский и некоторые деятели буржуазно-националистического движения.

Чекисты установили также, что неблаговидную роль в этом деле играла английская миссия, находившаяся с весны 1918 г. в Ташкенте. Эта миссия, состоявшая из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартнея, полковника Ф. Бейли и майора Блеккера, так же как и английская миссия Локкарта в Москве, заверяла советские организации в своей лояльности, а на деле была связана с белогвардейцами и басмачами, направляла деятельность «Туркестанской военной организации» и являлась, в сущпости, шпионским аванпостом английских войск, вторгшихся в Туркестанский край. Особенно отличался в области шпионажа член миссии полковник Ф. Бейли. Однако местные власти не решились арестовать членов английской миссии, а лишь сообщили в Москву об имеющихся данных и запросили указаний.

26 октября 1918 г. Советское правительство, учитывая английское вторжение на советскую территорию и раскрытие в Москве заговора Локкарта, дало указание интернировать всех подданных бывших «союзных» держав в возрасте от 17 до 48 лет (исключая женщин, детей и стоящих на советской платформе рабочих). Особое внимание в указаниях Советского правительства обращалось па полковника Бейли, которого предлагалось арестовать немедленно.

Указания правительства запоздали. Английская миссия успела выехать из Ташкента. Внезапно исчез и полковник Бейли. Много лет спустя английский полковник Тод, рассказывая о деятельности миссии Маккартнея, писал: «Были частые свидания с представителями Советской власти и извлечены выгоды из их невежества и доверчивости. Но было нелегко успокоить комиссарскую подозрительность, когда были получены в Ташкенте сведения о боях между большевистскими силами и войсками военной миссии Маллесона в Закаспии…

Однако маленькая группа продолжала игру обмана до конца сентября. Тогда сэр Джордж Маккартней решил, учитывая трудность получения сведений, которые могли бы быть своевременно переданы для использования, что дальнейшее пребывание в Ташкенте бесцельно. Поэтому он убедил местный Совет дать в его распоряжение специальный поезд для отправки миссии в Андижан, откуда она проследовала… обратно в Индию. Лишь один офицер… Бейли, остался еще на год для наблюдения за событиями в Ташкенте и его окрестностях. После головокружительных приключений ему едва удалось уйти переодетым и добраться до Мешхеда».

Недавно в Национальном архиве Индии был обнаружен секретный отчет Ф. Бейли о его деятельности. Этот документ проливает свет на тайную шпионскую антисоветскую работу английской и американской разведок в Туркестане.

Как явствует из отчета, Бейли, приехав в Ташкент, сразу же связался с консулом США Роджером Тредуэллом и в дальнейшем «все время работал с ним в тесном контакте и дружбе». Основной целью миссии Бейли, по его словам, было «предоставить значительную полезную информацию войскам в Закаспии (английским войскам генерала Уилфрида Маллесона. — Д. Г.), которые, как я думал, продвинутся к Ташкенту… Ожидалось, что… когда они серьезно продвинутся, я сделаю к их приходу необходимые приготовления».

«Вскоре после моего прибытия, — писал Бейли в отчете, — я вступил в контакт с тем, кто, как я думал, был главой нескольких антибольшевистских организаций… Самая большая организация антибольшевистского типа возглавлялась генералом Кондратовичем, но настоящим ее главой был Назаров. Они сказали мне, что в их организации 3000 русских и что в нее входит Иргаш с 15 000 туземцев».

Вместе с консулом США Тредуэллом Бейли организовал финансирование, снабжение оружием «ТВО» и басмачей. О провале «ТВО» Бейли писал: «Когда я дал деньги для покупки лошадей, большевики узнали, что он (Кондратович. — Д. Г.) покупает лошадей, и, таким образом, раскрыли организацию. Мистер Назаров был арестован, а генерал Кондратович избежал ареста чудом… Я обсудил создавшееся положение с м-ром Тредуэллом и решил исчезнуть».

В феврале 1919 г. Бейли тайно вернулся в Ташкент. Здесь с помощью одного из своих агентов, бывшего австрийского военнопленного, выдал себя за албанца. Он находился в постоянном страхе. Наконец скитания с переодеваниями закончились; незадачливый шпион добрался до Бухары, пересек границу с Персией и прибыл в Мешхед…

Об обстоятельствах заговора «ТВО» рассказал в свое время и участник заговора казачий полковник И. М. Зайцев. Как известно, после того, как казаки, двигавшиеся под его командованием на Ташкент, в феврале 1918 г. были разоружены, Зайцев, не желая сдаваться Советской власти, бежал. Его арестовали в Ашхабаде, приговорили к лишению свободы на 10 лет и заключили в Ташкентскую крепость. В июле того же года главари «ТВО» устроили ему побег. С тех пор начались приключения полковника, скрывавшегося под именем землемера Николая Константиновича Турчанинова. Руководители «ТВО» — Кондратович, Назаров и Блаватский — вовлекли его в свою организацию, предложив ему пост начальника штаба.

В то время (в начале июля 1918 г.) «ТВО» создала свои отделы, или, как их называли, «очаги борьбы», в крупнейших центрах края. Она имела контакты с контрреволюционными главарями туркменских племен, выразившими готовность участвовать в борьбе с Советской властью, с ашхабадскими мятежниками, с Дутовым, и действовала в полном согласии и по указаниям английской миссии Маккартнея и разведчика Бейли.

Касаясь условий соглашения «ТВО» с английской миссией, Зайцев рассказал, что англичане в лице их военно-дипломатической миссии обязались снабжать деньгами, оружием, боеприпасами и другими средствами все вооруженные отряды «ТВО», предназначенные для борьбы против Советской власти, а в случае необходимости оказать и вооруженную поддержку из северных провинций Персии. Заговорщики же обязались после свержения Советов образовать в Туркестане «демократическую республику», которая должна была находиться с Англией в «таких же взаимоотношениях, как ее африканские доминионы, южноафриканские республики (Трансвааль и Оранжевая)». В порядке возмещения всех произведенных расходов будущая «демократическая республика» обязывалась предоставить Англии ряд концессий на разработку природных богатств в крае.

На совещаниях руководства «Туркестанской военной организации» был разработан план борьбы с Советской властью, одобренный английским командованием. Он предусматривал совместное выступление всех контрреволюционных сил, действовавших в направлении Туркестана (Дутова, ашхабадских мятежников, басмачей, войск бухарского эмира и т. п.). Этот авантюристический план «всеобщего выступления» потерпел крах.

9. Подавление контрреволюционного мятежа в Ташкенте в январе 1919 г

Однажды в январе 1919 г. в помещение отряда красноармейцев, охранявших железнодорожную станцию Караул-Кую, ворвались двое вооруженных, которые, скомандовав «руки вверх», объявили, что станция окружена ашхабадскими антисоветскими войсками, и предложили красноармейцам сдаться. Захваченные врасплох красноармейцы (их было несколько человек) сдались; неизвестные обезоружили их. Затем нападавшие прошли в кабинет дежурного по станции и, воспользовавшись имевшимся там телеграфом, передали телеграмму, в которой, объявив, что войска ашхабадцев находятся на станции Караул-Кую, предложили советскому командованию сложить оружие.

В ответ на это наглое предложение командиры советских частей направили в Караул-Кую разведку. Когда она прибыла в Караул-Кую, обнаружилось, что ашхабадских войск там нет и не было, а оба террориста успели бежать.

Вслед за бежавшими была послана погоня, настигшая их. Завязалась перестрелка, в результате которой один из авантюристов был тяжело ранен и вскоре скончался, а второй сдался. Первый оказался бывшим штабс-капитаном царской армии Борщинским, второй — техником Мошковым.

При убитом был найден пакет и 40 тысяч рублей царскими ассигнациями. Когда пакет был вскрыт, в нем оказалось 14 экземпляров антисоветского журнала «Свободная пресса», нелегально издававшегося в Ташкенте, и письмо некоего Цветкова в Ашхабад к жене, в котором тот сообщал о готовящемся в Ташкенте восстании. Кроме того, в пакете нашли набросок плана Ташкента, шифрованную записку и записку на клочке папиросной бумаги, написанную по-английски.

Задержанный Мошков показал, что Борщинский был командирован П. Цветковым — одним из руководителей существовавшей в Ташкенте антисоветской организации — в Ашхабад для связи с тамошними контрреволюционерами. Борщинский пригласил Мошкова участвовать в выполнении этого задания. Чтобы добраться до Ашхабада, они вступили добровольцами в красногвардейский отряд, отправлявшийся на фронт. На станции Караул-Кую они сошли с эшелона и после ухода его провели операцию по разоружению красноармейцев, отправили телеграмму советскому командованию и пытались бежать. Мошков сообщил также об известных ему участниках подпольной организации, проживавших в Ташкенте. Члены фронтовой Чрезвычайной следственной комиссии немедленно выехали в Ташкент.

16 января 1919 г. с материалами расследования ознакомился председатель Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко. В течение двух дней комиссия арестовала более десятка заговорщиков, но Цветкову, наиболее важному из них, все же удалось скрыться.

18 января один из арестованных показал, что бывший офицер Ботт, состоявший адъютантом при военном комиссаре Туркестанского края, является членом контрреволюционной организации.

В тот же день Ботт был арестован, но военный комиссар края К. П. Осипов категорически потребовал его освобождения. Работники Чрезвычайной следственной комиссии, в частности ее председатель И. П. Фоменко, заподозрили и самого К. П. Осипова, по авторитет последнего и доверие к нему были столь велики, что после вмешательства Туркестанского правительства Ботт был освобожден из-под стражи под поручительство того же Осипова. В ту же ночь, с 18 на 19 января, в Ташкенте началось восстание.

Вначале характер восстания был неясен. Можно было предположить, что оно поднято либо деятелями «Туркестанской военной организации», которая не была еще полностью ликвидирована, либо какими-то другими антисоветскими группами, или, наконец, левыми эсерами. Никто из руководителей правительства и не подозревал, что во главе мятежников стоит предатель К. Осипов, пробравшийся на пост военного комиссара края.

Как только началось выступление в городе, местные руководители направились в штаб 2-го полка гарнизона, где находился военком, которому они безгранично доверяли. Там они были схвачены и по личному приказу Осипова расстреляны. Жертвами предателя оказались 14 коммунистов — председатель ЦИК Туркестанского края В. Д. Вотинцев, председатель Совнаркома В. Д. Фигельский, председатель Ташкентского Совета Н. В. Шумилов, его заместитель В. Н. Финкельштейн, нарком продовольствия А. Я. Першин, нарком труда М. С. Качуринер, нарком внутренних дел А. Н. Малков, председатель Чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко, нарком путей сообщения Е. П. Дубицкий, председатель чрезвычайного военно-полевого суда А. В. Червяков, председатель Совета профсоюзов и редактор газеты М. Троицкий, председатель штаба партийной дружины Д. Г. Шпильков, член исполкома Ташкентского Совета С. П. Гордеев, заместитель начальника охраны города Г. И. Лугин.

По городу в это время шныряли участники так называемых «двадцаток» — отрядов гимназистов, студентов (которых в Ташкенте метко прозвали «серой гвардией»), а также солдаты мятежного 2-го полка. Они занимали государственные учреждения, арестовывали и убивали ответственных работников. К утру 19 января мятежники захватили почти весь город, за исключением железнодорожных мастерских и крепости.

Рано утром 19 января в железнодорожные мастерские явились чуть ли не все рабочие-железнодорожники города. Туда пришли и избежавшие расправы представители советского актива. В 6 часов утра состоялся митинг, на котором железнодорожники, еще недавно выражавшие недовольство продовольственными трудностями, единодушно приняли решение защищать свою родную Советскую власть и создать временный революционный военный совет для борьбы с мятежом. В состав военного совета вошли большевики, левые эсеры, один анархист и беспартийные рабочие. Председателем вначале был избран А. И. Панасюк (левый эсер), а через короткое время председателем стал коммунист А. А. Казаков.

Для выяснения обстановки члены временного революционного военного совета направили во 2-й полк делегатов, которые вскоре вернулись с представителем мятежников, бывшим офицером Га-гинским. Они принесли письмо Осипова, в котором тот нагло призывал всех присоединиться к мятежу. Свое послание Осипов подписал как «командующий войсками Туркестанской демократической республики».

Продолжая военные действия, мятежники попытались овладеть крепостью и Центральными железнодорожными мастерскими, но получили отпор.

Верный Советской власти, гарнизон крепости под командованием коменданта Ивана Панфиловича Белова встретил цепи мятежников огнем. Осипов, желая убедить красноармейцев крепости присоединиться к мятежу, в 5 часов утра 19 января направил им письмо. «Советская власть пала, — писал он. — Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура… Условия соединения крепости с гарнизоном таковы: гарнизон крепости остается с оружием в руках и поступает в общее командование… При соединении всем полная гарантия неприкосновенности личности».

Гарнизон крепости дал достойный ответ авантюристу. На общем собрании красноармейцы приняли резолюцию: «Обсудив настоящее положение и письмо военного комиссара Осипова, постановили: долой самочинных диктаторов, да здравствует Советская власть, как власть трудового пролетариата! Мы, красноармейцы крепостного гарнизона, категорически протестуем против каких бы то ни было диктаторов и до последней капли крови будем отстаивать нашу твердыню — крепость».

Стойкое поведение гарнизона крепости, ее коменданта И. П. Белова сыграло большую роль в событиях.

Попытка группы мятежников пробраться ночью в железнодорожные мастерские окончилась провалом. Их не допустила в мастерские охрана, а подоспевшие затем красногвардейцы отбили вооруженную атаку, захватив некоторых заговорщиков в плен.

Вскоре выяснилось, что среди руководителей железнодорожников притаились изменники. 19 января в Центральные железнодорожные мастерские несколько раз настойчиво звонили по телефону со станции Кауфманская (недалеко от Ташкента) и просили явиться к прямому проводу председателя Совета мастерских В. Е. Агапова либо Н. Н. Попова (и тот и другой входили как представители железнодорожников в состав революционного военного совета) для переговоров с командиром какого-то отряда. В момент, когда их вызывали на телеграф, Агапова и Попова в помещении не было.

Настойчивый вызов к проводу каким-то командиром отряда со станции Кауфманская, о котором не знали другие члены совета, вызвал подозрение. Для переговоров отправился один из членов военного совета. Полагая, что они разговаривают с В. Е. Агаповым, звонившие — командир заградительного отряда Асеев и правоэсеровские организаторы по работе среди крестьян некие Баранов и Савицкий — сообщили, что они выполнили полученное ими задание, организовали на станции Кауфманская отряд из 350 крестьян, готовых бороться за Учредительное собрание, и просили срочно выслать оружие и подвижной состав для доставки отряда в Ташкент. Одновременно они интересовались положением в Ташкенте: покончено ли уже с Советской властью?

Решено было вызвать в Ташкент главарей отряда. Прибывших на паровозе заговорщиков по пути на станцию Ташкент у семафора арестовали и привели в мастерские. Им была дана очная ставка с Агаповым и Поповым. Так выяснилось, что Агапов и Попов являлись участниками заговора. Обоих немедленно арестовали. Были приняты меры и в отношении мятежного отряда на станции Кауфманская. Организаторы этого отряда (Асеев, Баранов и Савицкий) по постановлению регистрационно-следственного отдела военного совета были расстреляны.

Постепенно стали известны все главари мятежа и цели, которые они преследовали. В первом (по-видимому, заранее заготовленном) воззвании мятежники обещали населению немедленно дать хлеб, керосин, топливо, которые «не могла дать ему Советская власть», и повести его «к осуществлению идеи народовластия — Учредительному собранию». Пока же «временный комитет» восстанавливал свободную торговлю и заявил, что «до водворения полного порядка» мятежники будут применять смертную казнь и «строго судить бывших деятелей Советской власти». Одновременно «комитет» предложил всем чинам старой армии явиться на сборные пункты «с оружием».

Провозглашенные мятежниками цели переворота — созыв давно уже дискредитированного Учредительного собрания, установление военной диктатуры — были встречены трудящимися города резко отрицательно. Поняв это, предатель Осипов неожиданно заговорил о перевыборах Советов. В выпущенном им воззвании он обещал созвать новый Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, избранный «на основании свободного голосования всех без исключения трудящихся».

Но трудящиеся Ташкента остались глухими и к этому второму воззванию предателя.

В 6 часов утра 20 января советские вооруженные силы перешли в решительное наступление. Гарнизон крепости начал артиллерийский обстрел зданий и позиций мятежного 2-го полка.

Бой продолжался весь день. В 7 часов вечера белогвардейцы стали повсеместно отходить. Ночью Осипов с оставшимся у него небольшим отрядом, ограбив Государственный банк, бежал из города. Ему удалось добраться до стоянок ферганских басмачей, к которым он и примкнул.

В приказе № 1, опубликованном 25 января восстановленной в городе Советской властью, говорилось: «В ночь с 18 на 19 января с. г. контрреволюция, во главе с военным комиссаром Осиновым, изменнически и зверски уничтожила главных представителей краевой и местной власти. Ташкентские революционные войска, обе партийные дружины и рабочие быстро ликвидировали эту преступную авантюру. Изменник Осипов с небольшой бандой белогвардейцев бежал. Войска, введенные им в заблуждение, оставили его и группами переходят к нам. Объединенное заседание оставшихся в живых членов ЦИК, Совета комиссаров и Ташкентского Совдепа, а также и членов Военно-революционного комитета избрало Краевой временный революционный совет, который возглавляет теперь правительство в лице ЦИК и Совкома и которому поручено в корне уничтожить эту преступную авантюру. ЦК, Совет комиссаров и Ташкентский Совдеп уже приступили к работе; не позднее 1 марта созывается I Чрезвычайный съезд Совдепов, который и восстановит краевую Советскую власть. Всем Советам на местах предписывается самыми беспощадными мерами уничтожать вспышки контрреволюции, под какими бы лозунгами эти вспышки ни возникали, отнюдь не допуская партийной розни, но произведя тщательную чистку обеих партий. Да здравствует Советская власть! Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства! Долой учредил овце в и врагов Советской власти!».

В результате ликвидации мятежа, а затем и большой работы присланной в Ташкент из Москвы Особой комиссии по делам Туркестана (во главе с П. А. Кобозевым) положение Советской власти в крае укрепилось. Началось движение за присоединение левоэсеровской партии к Коммунистической партии. По решению съезда партии левых эсеров Туркестана эта партия самораспустилась, и в марте 1919 г. левые эсеры вступили в Коммунистическую партию.

В конце февраля 1919 г. Чрезвычайный верховный трибунал Туркестана начал рассмотрение судебных дел о преступлениях задержанных главарей мятежа.

На суде выяснилось, что январское восстание было организовано антисоветской группой, состоявшей из разнородных элементов, начиная от представителей белогвардейщины и кончая предателем Осиповым, английским агентом. Тайными нитями она была связана с английской разведкой и с «Туркестанской военной организацией».

Возникновение и деятельность группы, возглавившей мятеж, представились в следующем виде.

В составе Совета комиссаров Туркестана пост комиссара по внутренним делам с декабря 1917 г. занимал член большевистской партии В. Е. Агапов. В том же Комиссариате внутренних дел работал и П. Цветков, бывший полковник и управляющий канцелярией краевого управления при керенщине. В то время, в начале советского строительства в крае, в государственные учреждения проникло немало карьеристских элементов, дискредитировавших новую власть. Вместо активной борьбы с этими ненормальностями Агапов лишь негодовал. Поняв слабость комиссара, белогвардеец Цветков исподволь натравливал его против других ответственных работников края и таким путем постепенно разлагал. Наконец, в апреле 1918 г. Агапов вышел из большевистской партии и отказался от поста комиссара. Ушел со службы в комиссариате и Цветков. Первый уехал в Перовск, а второй — в Ашхабад.

В Ашхабаде Цветков встретился с деятелями «Туркестанской военной организации». Тогда у него зародилась мысль о создании контрреволюционной организации для подготовки антисоветского переворота в Ташкенте. Он рассчитывал на содействие и помощь «Туркестанской военной организации», связанной с англичанами.

Вскоре Цветков возвратился в Ташкент. Пытаясь вновь пристроиться на государственную службу, он познакомился с секретарем бюджетно-финансовой комиссии Туркестанского ЦИК, бывшим крупным чиновником и правым эсером А. М. Тишковским, и завязал с ним близкие отношения как с единомышленником.

Тем временем из города Перовска в Ташкент возвратился и Агапов, которого рабочие-железнодорожники избрали на пост председателя Центральных железнодорожных мастерских.

Вскоре Цветков, Тишковский и Агапов встретились. Они договорились о создании организации для «демократической пропаганды» среди населения с целью подготовки переворота. Движение должно было идти под лозунгом созыва Учредительного собрания для установления новой «демократической» власти. Решено было издавать нелегальный журнал «Свободная пресса». В конце декабря 1918 г. состоялось совещание антисоветской группы, на которое собрались Тишковский, Цветков, Агапов, завербованные ими в железнодорожных мастерских Попов, Новоселов и Песковский, а также полковник Руднев и правый эсер Акимов. Совещание решило усилить работу с целью ускорения подготовки переворота.

Через несколько дней состоялось заседание, на котором полковнику Рудневу было поручено подыскать военных специалистов для работы в организации. На следующем совещании группы присутствовали уже представители военной организации, возглавляемой изменником К. П. Осиновым. Это была самостоятельная антисоветская организация, состоявшая из бывших офицеров, служивших в Красной Армии и предательски готовивших военный переворот. Группа Агапова — Цветкова — Тишковского установила с нею контакт.

Вскоре авантюрист Осипов захватил инициативу подготовки переворота в свои руки. За 10–12 дней до мятежа на совещании, созванном им в помещении штаба Туркестанского военного округа, Осипов, явившись вместе со своими сподвижниками, бывшими офицерами, заявил о готовности руководимой им организации немедленно выступить против Советской власти.

Общий план мятежа, разработанный заговорщиками под руководством Осипова, предусматривал одновременный захват Центральных железнодорожных мастерских, военной крепости, а также всех правительственных учреждений. Агапов, Попов, Новоселов и другие заговорщики из числа железнодорожников в 6 часов вечера 18 января обязывались занять все входы в железнодорожные мастерские, куда позднее должны были явиться мятежники. Заговорщики рассчитывали захватить склад оружия в мастерских и вооружить участников мятежа. Одновременно подразделения 2-го полка под командованием Осипова должны были с помощью предателей из гарнизона овладеть военной крепостью и важнейшими объектами города. План этот, как известно, провалился в первые же часы выступления.

По первому судебному процессу, рассмотренному в Чрезвычайном революционном трибунале Туркестана под председательством Леппа, судились Цветков, Агапов, Попов, Чижов, Матузенко, Ле-бедев, Бутырин, Акимов и Сосновский. Процесс проходил при большом стечении трудящихся города, с участием общественных обвинителей и защитников. Среди судей помимо основного состава суда было шесть, специально избранных рабочими железнодорожных мастерских.

Чрезвычайный верховный трибунал приговорил Цветкова к расстрелу, Агапова и Попова к заключению в тюрьму сроком на 5 лет каждого, остальных заговорщиков — к общественному порицанию.

Через некоторое время был задержан и А. Тишковский. Верховный революционный трибунал приговорил и его к расстрелу. Что касается главаря мятежа Осипова, то он еще некоторое время продолжал антисоветскую деятельность среди басмачей и в Бухаре. Примерно через год после восстания по вызову англичан он отправился за границу, но в пути заболел и умер.

Так бесславно закончилась еще одна авантюра контрреволюционных заговорщиков и их империалистических покровителей.

Глава шестая. Решающие победы над внешней и внутренней контрреволюцией (1919 г.)

1. Политическое разложение и военное поражение крупнейших очагов контрреволюции в стране

Начавшаяся осенью 1918 г. перегруппировка сил внутри антисоветского лагеря закончилась к весне 1919 г., когда на передний край борьбы против Советской власти выдвинулись наиболее реакционные контрреволюционные круги.

К весне 1919 г. при политической, военной и материальной поддержке империалистов Антанты на территории России оформилось несколько крупных антисоветских военно-политических объединений, возглавляемых военными диктаторами — монархистскими генералами. На востоке таким диктатором был «верховный правитель России» вице-адмирал А. В. Колчак, на юге — «главнокомандующий вооруженными силами Юга России» генерал А. И. Деникин, в районе Петрограда — генерал Н. Н. Юденич. Политическим ядром этих военно-диктаторских режимов явились монархистские и кадетские организации.

Сразу же после своего «воцарения» Колчак стал восстанавливать старые порядки. Повсеместно были назначены главные начальники с правами генерал-губернаторов, восстановлена охранка, введены законы о смертной казни. Вынесение приговоров поручалось офицерской «тройке», военно-полевому суду. Посылались специальные карательные экспедиции против крестьян, не желавших воевать за колчаковский режим; карательные отряды заливали кровью деревни. В этих экзекуциях особой жестокостью отличались такие подручные Колчака, как казачьи атаманы Семенов, Анненков, гепералы Розанов, Красильников, Волков. Были расстреляны, повешены, замучены, живыми зарыты в землю многие тысячи трудящихся. По официальным данным, только в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли не менее 25 тысяч человек. В Кизеловских копях было расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч, в Тагильском и Надеждинском районах замучено около 10 тысяч, в Екатеринбургском и других уездах — не менее 8 тысяч, около 10 процентов населения губерний — мужчины, женщины, дети — было подвергнуто жестокой и унизительной порке. Из Тюмени официально сообщалось: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей-граждан совершенно не поддается никакому учету».

По далеко не полным данным, только в нескольких губерниях Сибири колчаковцы сожгли около 10 тысяч домов, разорили десятки тысяч хозяйств.

Но несмотря на все ужасы «колчаковского правления», его правительство, возглавляемое сначала кадетствующим сибирским деятелем П. В. Вологодским, а затем В. Н. Пепеляевым, пыталось изображать себя «либеральной властью». Даже иностранные буржуазные дипломаты отмечали двуличие колчаковщины. 10 августа 1919 г. американский генерал Грейвз в своем донесении военному департаменту США дал такую характеристику колчаковскому правительству. «Правительство, — писал он, — делится на две различные части: одна — выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии… Лицемерное правительство пытается убедить крестьян, что их задача заключается в предоставлении продовольствия, и ищет психологического момента для восстановления монархии. Колчак окружил себя офицерами старого режима, спасение которых в будущем зависит только от восстановления монархии».

В качестве «либерала» в колчаковском правительстве, на посту заместителя председателя Совета министров, подвизался один из лидеров антисоветского «Национального центра» А. А. Червен-Водали. Были в правительстве и ренегаты из правосоциалистических партий. Бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов, исполнявший в Париже обязанности представителя Колчака, образовал там комитет-совещание в составе бежавших из России князя Г. Е. Львова и члена ЦК кадетской партии В. А. Маклакова для работы среди иностранцев в пользу Колчака. В секретной телеграмме на имя колчаковского министерства иностранных дел от 15 января 1919 г. Сазонов писал: «Требуется участие в совещании левых элементов. Пока некого взять… Единственный человек из находящихся здесь, который мог бы сыграть эту роль, — Савинков… Его позиция совершенно согласна с нами. По словам его, у него много сторонников в России среди не социалистических, но демократических радикальных элементов, а также среди офицерства. Он сам очень желает быть приобщенным к совещанию, о чем нам прямо заявил… Мы хотим поручить ему агитацию среди демократических элементов и с этой целью для себя используем его спутников. Просим вашего одобрения. Вместе с тем просим все-таки изыскать способ удовлетворения его денежных притязаний».

Так был куплен еще один «левый элемент» — бежавший из России ренегат Савинков, «работу» которого оплачивал теперь Колчак.

Соблазняя иностранных капиталистов богатствами края, колчаковское правительство рассчитывало с их помощью восстановить старый строй, вернуть помещикам их прежние владения, капиталистам — заводы и фабрики. Созданное с этой целью «Особое совещание» занималось финансированием фабрикантов и заводчиков. Колчаковский Совет министров чуть ли не каждый день отпускал десятки миллионов рублей разлитым акционерным компаниям. Был учрежден Военно-промышленный комитет, в котором верховодили деятели кадетской партии. В этом комитете безнаказанные хищения и растраты достигли невероятных размеров. Иностранным капиталистам колчаковцы отдали тысячи предприятий Сибири для эксплуатации.

Призвав на помощь иностранные войска, колчаковцы содержали и бесплатно перевозили их по железным дорогам. Они передали правительствам и капиталистам Антанты за поставки оружия огромное количество золота (около 148 тонн) из захваченного контрреволюционерами в Казани золотого запаса государства.

Не менее реакционной, чем колчаковщина, была господствовавшая на занятой контрреволюционерами территории Юга России деникинщина.

В апреле 1919 г. «Особое совещание» — совещательный орган при штабе Деникина — представило официальным миссиям правительств стран Антанты декларацию (она широко распространялась в листовках и среди населения), содержавшую политическое кредо деникинщины. В ней объявлялось, что целью Деникина является уничтожение большевизма, водворение в стране «правового порядка», «восстановление могущества единой и неделимой России». Деникин туманно обещал созвать Национальное собрание (лозунг созыва Учредительного собрания исчез из лексикона деникинщины), дать широкое самоуправление местам, областную автономию, «гражданские свободы», осуществить «земельную реформу для устранения земельной нужды трудящегося населения», ввести рабочее законодательство, «обеспечивающее трудящиеся классы».

Но это были только слова. За наступавшей Добровольческой армией двигался, как тогда говорили, «помещичий шарабан», пассажиры которого немедленно вступали во владение своей бывшей собственностью в селах и городах. Вся полнота государственной власти переходила в руки «главнокомандующего Добровольческой армии» и назначенных им начальников. Открыто восстанавливались порядки и законы царской России. Русская православная церковь объявлялась «первенствующей»; русский язык — государственным; царский трехцветный флаг — государственным флагом. Вместо обещанной земельной реформы жестко проводился принцип «сохранения за собственниками», то есть помещиками, их «прав на землю». Мало того, Деникин издал закон, по которому крестьянин, засеявший до прихода деникинцев землю помещика, должен был не только возвратить ему землю, но и отдать треть урожая 1919 г. Жестоко подавлялись малейшие проявления национального самосознания всех нерусских народов. Разгонялись рабочие организации. Эту политику Деникин проводил террористическими методами, при помощи карательных экспедиций.

При деникинском «Особом совещании» существовал так называемый «Осваг» — осведомительное агитационное агентство, симбиоз органа пропаганды с контрразведкой. Газеты «Освага», выходившие большими тиражами, вели антисоветскую, погромную агитацию, травлю большевиков. Ярко выраженный черносотенный характер носили плакаты и лубки. Среди деятелей деникинской печати подвизался и Пуришкевич, издававший в Ростове-на-Дону погромный журнал «Благовест».

Поначалу в деникинское «Особое совещание» в качестве «советников» входили деятели кадетской партии, крупные промышленники, торговцы и финансисты: член руководства «Национального центра» Н. Астров (председатель «Совещания»), С. Маслов, М. Федоров, А. Нератов, О. Герасимов, В. Степанов, Д. Шипов, С. Безобразов и другие. Позже «Особое совещание» было ликвидировано и вместо него создано «правительство» под председательством генерала А. С. Лукомского.

Опорой деникинцев на территории захваченной ими Украины явились южнорусское объединение «Национального центра», возглавляемое бывшим членом Государственной думы монархистом В. В. Шульгиным, и возникший еще в октябре 1918 г. в Киеве «Совет государственного объединения России», состоявший из буржуазных деятелей бывших Государственной думы, Государственного совета, земских и городских самоуправлений, крупных торговцев, промышленников, земельных собственников, церковных деятелей и финансистов. Председателем «Совета» состоял барон В. В. Меллер-Закомельский, бывший председатель Петербургской губернской земской управы и член Государственного совета; товарищами председателя — бывший царский министр земледелия А. В. Кривошеин, профессор П. Н. Милюков, бывший член Государственной думы А. М. Масленников и от торгово-промышленной группы — С. Н. Третьяков; членами «Совета» были профессор Е. Н. Трубецкой, князь А. Д. Голицын и другие. Самой «левой» легальной организацией Юга России при деникинщине был южнорусский «Союз возрождения России»; к нему примыкал «Совет земств и городов Юга России». Как и в центральных губерниях, в южнорусский совет «Союза возрождения России» входили так называемые государственно мыслящие народные социалисты, левые кадеты, некоторые правые эсеры и меньшевики. Председатель южнорусского совета «Союза возрождения России» народный социалист В. Мякотин впоследствии рассказывал, что его организация считала нужным поддерживать борьбу Деникина с Советской властью. Делегации «Союза возрождения», игравшего роль легальной оппозиции при Деникине, неоднократно рекомендовали военному диктатору различные проекты «улучшения» деникинского аппарата произвола и насилия. Но Деникин отмахивался от этих рекомендаций: дескать, с социалистами поговорим потом.

Деникинщина оставалась такой откровенной террористической диктатурой, что даже активные сподвижники Деникина вынуждены были признать это. Среди командиров Добровольческой армии находились известные своими грабежами населения казачий генерал-лейтенант А. Г. Шкуро и генерал Султан-Гирей Клыч. Много лет спустя Шкуро говорил на суде: «Я не могу припомнить всех фактов истязаний и зверств, проводимых подчиненными мне казаками, но продвижение моих частей сопровождалось массовыми грабежами, убийствами коммунистов и советских работников. Такие действия поощрялись генералами и офицерами Добровольческой армии». Особенными зверствами отличалась казачья «волчья сотня» Шкуро. Крупный землевладелец генерал Султан-Гирей Клыч, командовавший в деникинской армии «дикой дивизией» из горцев Северного Кавказа, также показывал на суде: «Возглавляемая мною «дикая дивизия», действуя на протяжении всего периода гражданской войны на Кавказе, чинила грабежи, насилия и издевательства в отношении мирного населения… Всадники моей дивизии принимали участие в убийствах советских людей»[40].

Третьим из наиболее крупных военных диктаторов того времени стал генерал от инфантерии Н. И. Юденич, избравший районом своей деятельности Северо-Запад России. Это был не выделявшийся какими-либо особенными способностями и талантами генерал, ставший популярным в первую мировую войну благодаря успехам Кавказской армии, в которой он служил. Это был убежденный и откровенный монархист. Еще во времена керенщины его отстранили с поста главнокомандующего Кавказским фронтом как сопротивлявшегося распоряжениям Временного правительства.

После Октября Юденич вел контрреволюционную подпольную деятельность в Петрограде, ориентируясь на Германию. Главной целью его был военный захват Петрограда, чтобы сокрушить большевизм в самом его центре. Достичь этого он надеялся с помощью немецкого вторжения. Но после поражения Германии в войне Юденич изменил ориентацию. В ноябре 1918 г. он бежал из революционного Петрограда в Финляндию, где во главе государства в то время стоял бывший придворный русского царя генерал-майор Маннергейм, с помощью немцев потопивший в крови революцию финских рабочих и крестьян. Юденич вел переговоры с Маннергеймом о совместном выступлении против Советской России, носился с планом создания фронта против Петрограда, используя «берега Финского залива и территории прибалтийских провинций». Он просил помощи и поддержки финансами, оружием и другими средствами, заверял, что признает Антанту, и выражал готовность подчиниться ее руководству. Уверял, что он не монархист и не республиканец и вообще не интересуется политикой и что единственной его программой является уничтожение большевизма в России.

В Финляндии в то время существовала колония русских белоэмигрантов — около 20 тысяч человек, из них — 2–2,5 тысячи офицеров. Главную роль среди белоэмигрантов играли промышленники и финансисты, имевшие связи и средства, а также представители царской высшей бюрократии. Они образовали «Русский политический комитет» явно монархистского направления. Возглавлял его бывший царский премьер-министр А. Ф. Трепов, придерживавшийся германской ориентации. После поражения Германии в январе 1919 г. из Петрограда в Финляндию нелегально прибыл один из лидеров «Национального центра», бывший министр Временного правительства профессор богословия А. В. Карташев. Когда он стал председателем правления «Русского политического комитета», тот принял «союзническую ориентацию». «Русский политический комитет» поддержал Юденича, мечтавшего о захвате Петрограда, и выдвинул его в качестве лидера антисоветского движения на Северо-Западе. При Юдениче было создало «Политическое совещание».

При поддержке деятелей «Национального центра» Юденич в январе 1919 г. обратился к Колчаку с посланием, в котором признал для себя обязательной его платформу, предложил Колчаку свой военный план и просил помощи, в частности поддержки перед Антантой. Колчак охотно согласился и даже прислал Юденичу миллион рублей «на наиболее срочные нужды». Финансово-промышленные русские белоэмигрантские круги также субсидировали Юденича (они дали ему 2 миллиона рублей), и с согласия Маннергейма он начал тайно формировать белогвардейскую армию в Финляндии. Большие надежды возлагал Юденич на то, что ему удастся подчинить себе обосновавшиеся в Эстонии остатки белой Северной армии, разгромленной красноармейцами в конце 1918 г. под Себежем и Псковом («Северный корпус»). В мае 1919 г. на предложения Юденича откликнулась Англия, тайно заверившая его в том, что она окажет ему помощь для осуществления его планов. К Юденичу прибыла английская военная миссия.

Пока шли все эти приготовления, «Северный корпус» из Эстонии под командованием генерала А. П. Родзянко, независимо от Юденича, начал наступление на Петроград, но потерпел поражение. Изменение военной обстановки ускорило приход Юденича к власти. 24 мая 1919 г. Колчак предложил ему принять командование «всеми русскими силами на Северо-Западе». Летом 1919 г. Юденич переехал в Эстонию, чтобы оттуда начать свой «марш» на Петроград.

Англичане позаботились о том, чтобы Юденич имел «надлежащее правительство», которому они могли бы доверять. Формирование «правительства» походило на фарс. Английский генерал Марш вызвал к себе из Финляндии в Ревель членов «Политического совещания» при Юдениче. Когда они (А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, М. Н. Суворов и С. Г. Лианозов) явились в английское консульство в Ревеле, генерал Марш пригласил их в комнату, где уже находились белоэмигранты — полковник К. А. Крузенштерн, К. А. Александров, М. М. Филиппео, М. С. Маргулиес, В. А. Горн, Н. Н. Иванов — и корреспондент английских газет Поллак. Здесь же присутствовали и представители американской и французской миссий.

Белоэмигрантам было предложено немедленно, буквально не выходя из комнаты, образовать «северо-западное русское правительство» и заключить договор с эстонским правительством о признании независимости Эстонии и совместной борьбе против Советской России. Генерал Марш передал присутствующим заготовленный заранее «список членов правительства», в который он включил нужных ему лиц.

Было 18 часов 20 минут. Коверкая слова, Марш по-русски предупредил: «Если к 19 часам правительство не будет создано, всякая помощь союзников будет немедленно прекращена. Мы вас бросим».

Когда присутствующие стали ссылаться на то, что неизвестно, подпишет ли Юденич заявление о признании независимости Эстонии, Марш пригрозил: «В таком случае у нас будет другой главнокомандующий». С этими словами он удалился вместе с американским и французским представителями.

Предложение было принято. Так за 40 минут появилось еще одно «правительство» в составе: председатель С. Г. Лианозов, министр внутренних дел К. А. Александров, военный министр Н. Н. Юденич, министр торговли и промышленности М. С. Маргулиес, министр юстиции Е. И. Кедрин, министр продовольствия Ф. Г. Эйшинский, министр просвещения Ф. А. Эрн, министр общественного призрения А. С. Пешков, государственный контролер В. А. Горн, министр земледелия П. А. Богданов, министр вероисповеданий Н. Ф. Евсеев и министр почт и телеграфа М. М. Филиппео.

Старый царский дипломат К. Набоков, выполнявший в Англии роль представителя Колчака, в своем сообщении от 20 августа 1918 г. писал: «Решительно во всех кругах (это) новое пр-во вызывает лишь негодование либо смех».

Наряду с колчаковским, деникинским и юденичским очагами контрреволюции Антанта создала районы открытой оккупации, откуда велось наступление на Страну Советов.

На Севере, в районе Архангельска и Мурманска, действовали английские, американские и французские войска под командованием генерала Айронсайда, сменившего Ф. Пуля, и белогвардейцы, возглавляемые с января 1919 г. генералом Е. К. Миллером.

В Прибалтике германские войска под командованием генерала фон дер Гольца, выполнявшего директивы Антанты, а также польские отряды, финские наемники-егеря, эстонские, латышские, литовские буржуазно-националистические воинские части и русские белогвардейцы при помощи английского флота свергли рабоче-крестьянскую власть и образовали вооруженный фронт против Советской России.

На юге России хозяйничали интервенционистские войска Антанты под командованием французского генерала д'Ансельма, численность которых к 15 февраля 1919 г. достигла 130 тысяч человек.

В Дагестане после поражения Турции в войне с Антантой появился английский отряд, а при Горском правительстве Тапы Чермоева — военная миссия во главе с полковником Роландсоном. Теперь Горское правительство, раньше тесно связанное с Турцией, пресмыкалось перед новыми «союзниками». Территория Северного Кавказа, в том числе и Дагестана, вскоре была занята деникинцами. Деникин заявил, что он не признает Горской республики и требует подчинения Дагестана его власти.

Бесчинства белогвардейцев были такими, что даже союзный Меджлис горских народов Кавказа, находившийся в Тифлисе, в протесте, поданном «союзным» представителям 10 сентября 1919 г., в таких словах характеризовал вторжение деникинцев в пределы Горской республики: «Железом и кровью прошла Добровольческая армия по территории горских народов, оставляя после себя пепел аулов, убийства, грабежи, виселицы, изнасилованных женщин, оскверненные мечети… На днях были стерты с лица земли два наиболее цветущих ингушских селения Экажевское и Сурхохи, не говоря уже о тридцати аулах Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, подвергшихся разгрому при вторжении Добровольческой армии в пределы Республики… Меджлис полагает, что эти меры Добровольческой армии среди горских народов есть не что иное, как проведение под благовидным предлогом заранее обдуманного плана физического истребления горских народов. Инстинктивно чувствуя эти коварные замыслы вождей Добровольческой армии, горские народы стихийно восстают, как это имело место в Ингушетии, Чечне, Дагестане, предпочитая погибнуть лучше под родным небом Кавказа, защищая свои очаги, свободу и независимость…». Меджлис потребовал от представителя «союзников» в Тифлисе полковника Хаскеля передать его правительству протест и принять немедленные меры к очищению территории Горской республики от Добровольческой армии.

О том, какие «меры» против бесчинств деникинской армии приняли «союзники», свидетельствует воззвание к населению Дагестана, опубликованное и распространенное в сентябре 1919 г. полковником Роландсоном, ставшим теперь главой английской военной миссии при генерале Деникине. «Англия, — говорилось в нем, — помогает Деникину снаряжением, танками, аэропланами, пушками, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели. Англия дала для этого своих инструкторов. Будет очень жалко, если придется обратить это оружие против горцев и их аулы будут разрушены… Нет сомнения, что Россия, очищенная огнем и кровью, станет Великой и Неделимой. Она тогда справедливо воздаст тем, кто помогал ее возрождению, а те, кто мешал этому, будут наказаны».

Эта прямая угроза населению Дагестана вызвала всеобщее негодование горцев.

Особое возмущение горцев вызывало то обстоятельство, что полковник Роландсон раньше состоял представителем английского командования при Союзе горцев Кавказа и даже был облечен званием «главнокомандующего всеми горскими вооруженными силами». А теперь Роландсон угрожал горцам английским оружием.

Так же вели себя «союзники» и в Закавказье. Азербайджан был оккупирован английскими войсками. Генерал Томсон объявил себя губернатором города Баку. В Грузии меньшевистское националистическое правительство вело подрывную работу против Советской России. Фактически там тоже распоряжались английские войска.

В Крыму после ухода немцев 15 декабря 1918 г. «правительство» Сулеймана Сулькевича «самоликвидировалось». Усилиями буржуазии и по указанию Добровольческой армии, вступившей в Крым, было создано новое «правительство» под руководством табачного фабриканта Соломона Крыма, ориентирующегося на деникинцев.

В Закаспийской области 31 декабря 1918 г. английские колониальные войска (сипаи) разогнали митинг трудящихся Красноводска, выражавших недовольство оккупацией города, и заняли все административные учреждения. А потом небезызвестный английский капитан Реджинальд Тиг-Джонс, вместе со своим агентом в Закаспийском правительстве — начальником розыскного бюро Дружкиным, произвел «государственный переворот» — разогнал эсеровское «правительство» Фунтикова. Англичане предложили образовать новое правительство — Директорию.

Один из членов Директории, Л. А. Зимин, впоследствии описал некоторые подробности этого события. Он рассказал, что местный Исполнительный комитет избрал в Директорию генерала Крутена, Белова и Зимина. Но Тиг-Джонс приказал заменить Крутена Дружкиным, а Крутену предоставить право присутствовать на заседаниях с решающим голосом. В состав Директории были избраны на съезде туркменов Хаджи-Мурат и Овез-Баев. По требованию же Тиг-Джонса вместо Овез-Баева был введен в Директорию Ораз-Сердар. Закаспийская Директория была марионеткой в руках англичан. «Особенно же тяжелым, — писал Зимин, — оказалось то, что введенный в Директорию англичанами Дружкин, используя, с одной стороны, свою зависимость от англичан, с другой стороны, сосредоточив в своих руках заведование тайной полицией, стал постепенно пользоваться все большей властью».

Все это оказывало влияние на состояние фронта борьбы с внутренней контрреволюцией в тылу Советской страны. Агенты Колчака, Деникина, Юденича, Антанты продолжали создавать подпольные организации и плести заговоры в тылу борющейся Красной Армии. Их подрывная деятельность увязывалась с военными действиями мятежных генералов и международных империалистов. Место правосоциалистических партий в качестве руководящих органов антисоветского подполья заняли преимущественно кадетские организации «Национального центра». Кадеты стали соучастниками монархистской контрреволюции.

Так, к весне 1919 г. определились главные борющиеся классовые и политические силы в Советской стране. По одну сторону фронта стояли рабочий класс и революционное крестьянство во главе с большевистской партией и Советским правительством, по другую — буржуазия и помещики в союзе с империалистами Антанты.

Руководствуясь ленинскими принципами внешней политики, Советское правительство делало все зависящее от него для прекращения войны. Оно не раз выступало с мирными предложениями правительствам США, Англии, Франции, Италии и других капиталистических государств. Но эти предложения оставались без ответа — Антанта не хотела смириться с существованием первого в мире социалистического государства и продолжала поддерживать антисоветских мятежников.

В этих условиях партия главное внимание уделяла военным фронтам, усилению Красной Армии. Вся страна была объявлена единым военным лагерем. 30 ноября 1918 г. под председательством В. И. Ленина ВЦИК образовал Совет Рабочей и Крестьянской Обороны, который так определил стоявшие перед страной задачи:

«Необходимо обеспечить армию снабжением и для этого повысить производительность труда.

Необходимо обеспечить продовольствием армию и флот, а также Москву, Петроград и все другие центры формирования и труда.

Для этого нужно заставить все продовольственные и железнодорожные органы в центре и на местах работать с высшим напряжением и высшей добросовестностью.

Не только в армии и во флоте, но и в продовольственном и транспортном деле, а также в области военной промышленности должен быть установлен военный режим, т. е. режим суровой трудовой дисциплины, отвечающей положению страны, которую бандиты империализма вынудили превратить в военный лагерь».

В стране сложилась система хозяйственных отношений, вошедшая в историю под названием «военного коммунизма». Государство установило принудительные нормы, регулировавшие сельскохозяйственное и промышленное производство, распределение товаров и продуктов, дисциплину труда в интересах победы на фронте. Были полностью национализированы и централизованы крупная, средняя и часть мелкой промышленности. Сердцевину этой системы хозяйственных отношений составляли продовольственная разверстка и запрещение свободной торговли. Согласно декрету, принятому в январе 1919 г., Советское правительство определяло, сколько хлеба и фуража необходимо для нужд государства, и требовало, чтобы крестьяне производящих губерний сдавали установленное количество по твердым ценам. Свободная торговля хлебом была запрещена; у крестьян изымались все излишки хлеба.

Суровые правила осажденного лагеря поддерживались всеми сознательными рабочими. Подавляющее большинство крестьянства, заинтересованное в избавлении от помещиков, которые возвращались в свои бывшие имения вслед за войсками белогвардейцев и интервентов, согласно было нести тяготы войны. В результате сложился военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, явившийся основной предпосылкой победы.

Серьезная угроза со стороны общероссийской контрреволюции и интервентов Антанты, нависшая весною 1919 г., создавала одинаковую опасность для всех существовавших тогда советских республик. Необходимо было объединить их совместные усилия в борьбе против общего врага. Это сознавали все рабочие и крестьяне Советской страны.

В мае 1919 г. В. И. Ленин разработал «Проект директивы ЦК о военном единстве», который был принят ЦК партии и послужил правовой основой военно-политического союза советских республик. 1 июня 1919 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет утвердил декрет, в котором говорилось о необходимости провести тесное объединение: 1) военной организации и военного командования; 2) советов народного хозяйства; 3) железнодорожного управления и хозяйства; 4) финансов и 5) комиссариатов труда советских социалистических республик России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии и Крыма, чтобы руководство указанными отраслями народной жизни было сосредоточено в руках единых коллегий. Вскоре были заключены двусторонние соглашения между РСФСР и советскими республиками о военно-политическом союзе в общей борьбе с силами внутренней контрреволюции и иностранной интервенции.

Так военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, сложившийся к весне 1919 г., дополнился тесным единством всех советских республик в их борьбе против общего врага.

Вооруженные и поддерживаемые международным империализмом, Колчак, Деникин, Юденич развернули активные военные действия против Советов. Гражданская война вспыхнула с еще большей силой.

Первой в начале марта 1919 г. в наступление на Восточном фронте перешла колчаковская армия, поддерживаемая Деникиным на юге, генералом Миллером на севере и белогвардейцами в Прибалтике. 13 мая начал поход на Петроград командующий белогвардейским «Северным корпусом» генерал Родзянко. Усилиями Красной Армии войска Колчака и Родзянко были остановлены и потерпели поражение. Одновременно ВЧК раскрыла и ликвидировала контрреволюционный заговор «Национального центра» в Петрограде.

Во второй половине 1919 г. по плану Антанты главный удар должен был нанести генерал Деникин с юга. Предполагалось также наступление войск Колчака на востоке, генерала Миллера на севере и Юденича в районе Петрограда. Деникин захватил Донбасс, Грозный, Царицын; к середине октября 1919 г. его войска заняли Украину, Курск, Орел, угрожали Туле и Москве. Это наступление также было сорвано. Провалились планы заговорщиков организовать антисоветское восстание и в сердце страны — Москве.

В октябре войска генерала Юденича вновь начали движение на Петроград. Им удалось захватить Ямбург, Красное Село, Гатчину, Детское Село и приблизиться к окрестностям Петрограда.

В октябре Красная Армия остановила наступление Деникина, а в ноябре разгромила Юденича под Петроградом. Новые удары получило и контрреволюционное подполье.

2. Эволюция колебаний мелкобуржуазных партий

Разложение контрреволюционных режимов на территориях, занятых белогвардейцами, поражения, нанесенные им Красной Армией, не могли не оказать влияния на позиции мелкобуржуазных и буржуазно-националистических партий.

В августе 1919 г. часть правых эсеров, заключившая ранее от имени членов съезда Комуча соглашение с Советским правительством об отказе от вооруженной борьбы, образовала группу «Народ». Ее руководящая «восьмерка» — К. Буревой, В.Вольский, И. Дашевский, Н. Ракитников, Н. Святицкий, Л. Либерман, Н. Смирнов, Б. Черненков — провозгласила основной задачей группы борьбу против белых генералов в защиту Советской республики. Группа направила ряд своих членов в распоряжение военных органов Советской власти для борьбы с деникинщиной. В ответ на это ЦК партии правых эсеров распустил, а впоследствии и исключил из партии членов группы «Народ», которая затем существовала как самостоятельная организация меньшинства партии. И все же под влиянием политической обстановки ЦК партии правых эсеров вынужден был заявить о своем отрицательном отношении к белогвардейщине.

Ряд мелкобуржуазных партий — социал-демократы интернационалисты, РСДРП (меньшевики), Бунд, УКП (боротьбисты), революционные коммунисты, эсеры-максималисты и другие объявили о мобилизации своих членов для защиты Советской республики. Постановлением Президиума ВЦИК от 27 ноября 1919 г. этим партиям было предоставлено по два-три места на предстоящем VII Всероссийском съезде Советов.

На VII съезде Советов в декабре 1919 г. представители этих партий выступили с лозунгом создания единого революционного фронта. Лидер меньшинства партии правых эсеров К. Буревой в своем выступлении отметил: «Тяжелые уроки кровавого опыта, выпавшие на нашу долю, крайне губительно отразились не только на самой партии эсеров, но и на деле завоевания и укрепления российской революции. Этот опыт показал, что борьба с Советской властью неизбежно сосредоточивает вокруг себя врагов трудового народа, выдвигает и усиливает контрреволюцию, дает мощь мировой реакции». Аналогичные заявления делал на съезде и лидер меньшевиков Ф. Дан.

Одпако политические позиции мелкобуржуазных партий не отличались устойчивостью. Их словесные декларации часто расходились с их практикой. Во время успехов контрреволюционных сил даже левые элементы мелкобуржуазной демократии проявляли шатания, колебания, готовность пойти на сговор с реакцией.

Большевистская партия, Советское правительство зорко следили за зигзагами в поведении этих партий и решительно пресекали их, когда это шло во вред рабочему классу и Советскому государству.

В феврале 1919 г. провокационный, опасный характер приобрела пропаганда меньшевистской газеты «Всегда вперед», и Советское правительство запретило ее издание. В специальном постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 26 февраля 1919 г., проект которого написал В. И. Ленин, говорилось: «В газете «Всегда вперед» партией меньшевиков, которая на словах провозгласила разрыв с буржуазной контрреволюцией и на словах же признала необходимость поддерживать Советскую власть как единственную в настоящее время революционную власть, ведется агитация, целиком направленная не только к возможному ослаблению Советской власти, но и к нанесению ей военного удара смертельными врагами рабочего класса и трудового крестьянства. Так, в номере от 20/II—19 г. в статье «Прекратите гражданскую войну» газета обличает перед трудовым народом, в особенности перед крестьянством, Советскую власть в том, что она расходует много материальных средств, в частности продовольствия, на поддержание Красной Армии, и в качестве вывода отсюда требует от Советской власти прекратить гражданскую войну».

В постановлении указывалось, что требование прекратить гражданскую войну, обращенное к Советской власти, означает попытку разоружить рабочий класс и крестьянскую бедноту перед лицом наступающих со всех сторон врагов, что представляло в тех условиях самый злостный вид государственного преступления — измену рабочему и крестьянскому государству. «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет считает допустимой и полезной деловую критику работы Советской власти во всех областях. Но Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет не может допустить, чтобы в тылу у рабочей и крестьянской Красной Армии, за ее спиной, под ее защитой велась разнузданная агитация, которая может иметь только одну цель и один результат: ослабить Советскую Россию перед лицом ее многочисленных врагов». ВЦИК утвердил постановление Президиума ВЦИК о прекращении издания меньшевистской газеты до тех пор, пока меньшевики делами своими не докажут «решимости последовательно порвать с Колчаком и твердо встать на защиту и поддержку Советской власти». Постановление заканчивалось предупреждением: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет напоминает всем так называемым оппозиционным элементам, что Советская республика есть военный лагерь, что на всех ее фронтах, истекая кровью, лучшие рабочие и крестьяне отстаивают великие завоевания революции, и предупреждает меньшевиков, что продолжение ими контрреволюционной работы вынудит Советскую власть выслать их в пределы колчаковской демократии» К

В июле 1919 г. меньшевики опубликовали декларацию под названием «Что делать?». В ней они потребовали расширения избирательных прав в Советы, «восстановления свободы печати, собраний», ликвидации чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и отмены смертной казни. Они хотели «в корне изменить экономическую политику» Советского государства, передать в частные руки или в аренду кооперации большинство предприятии страны, изменить аграрную и продовольственную политику.

На территориях же, занятых белогвардейцами, меньшевики по-прежнему приспосабливались к монархической контрреволюции и сотрудничали с белогвардейцами под предлогом «защиты профессиональных интересов рабочих». В марте 1920 г. Киевский чрезвычайный революционный трибунал рассмотрел дело о группе лидеров меньшевистской партии, действовавших в городе в период деникинщины. Суд установил, что ответственные деятели этой партии — Кучин-Оранский, Романов, Ланда, Шпер, — будучи членами Центрального бюро киевских профсоюзов, сотрудничали с белогвардейской властью и владельцами промышленных предприятий. Они даже обращались к деникинцам с ходатайством о выдаче ссуды Центральному бюро профсоюзов и кооперативу «Сила». Будучи членами правления профсоюзов, меньшевики составляли предательские обращения к рабочим организациям Западной Европы, в которых заявляли о «крахе» Советской власти. Члены Комитета киевской организации меньшевиков — Кучип-Оранский, Биск, Скаржинский, Семковский, Сумский-Каплун и Балабанов — послали представителей своей партии в городскую управу (восстановленную с приходом деникинских войск), несмотря на ее черносотенный характер. Своей политикой соглашения с буржуазией и белогвардейщиной меньшевики способствовали контрреволюции в удушении Советской власти. Аналогичное дело — о сотрудничестве меньшевиков с деникинцами на Дону — рассматривалось в 1921 г. в Верховном революционном трибунале. Именем своей партии меньшевики прикрывали белогвардейский террор.

Не лучшим было и поведение правых эсеров. Весной 1919 г., в грозный момент наступления белогвардейских войск Колчака, Деникина и Юденича на Советскую республику, эсеровский ЦК обратился к Советскому правительству с «ультиматумом», требуя провести «свободные перевыборы Советов».

28—30 июня 1919 г. IX совет партии правых эсеров, собравшийся на территории Советской России, принял резолюцию, основное содержание которой гласило: «Партия самостоятельно ведет борьбу и с реакцией, и с большевизмом…», но «перед лицом… опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции, учитывая соотношение наличных сил, IX совет п/артии/с.-р. одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой». Вместе с тем в резолюциях того же совета отмечалось, что «выдвигаемая в настоящее время политическая ситуация отказа партии от вооруженной борьбы с большевистской диктатурой… должна истолковываться лишь как тактическое решение, продиктованное положением вещей и расчетом наиболее целесообразного употребления партийных и народных сил». Таким образом, партия эсеров официально признала, что провозглашенная ею политика отказа от вооруженной борьбы с Советской властью является лишь тактическим маневром.

Но и эти резолюции не проводились в жизнь всеми организациями партии. Правоэсеровская группа лидеров, выброшенных колчаковцами за границу, — Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговскин, а также Керенский, Бунаков-Фундаминский и другие — открыто выступила против линии ЦК. Эти эсеры считали, что партия должна и теперь продолжать вооруженную борьбу против Советской власти в войсках Деникина, Колчака, Юденича, что ее задача должна сводиться лишь к содействию «демократизации» режимов этих военных диктаторов. Они требовали, чтобы партия ориентировалась на интервенцию империалистических государств против Советского государства. На такой же позиции стояли и правые эсеры, находившиеся на территориях, занятых деникинцами: они предпочитали «не ссориться» с Деникиным. Для них постановления IX совета партии оказались необязательными.

В дальнейшем позиция ЦК партии эсеров все более сближалась с позицией правоэсеровской группы Авксентьева — Зензинова. На сентябрьской конференции 1920 г. эсеры приняли резолюцию, в которой заявили, что «конференция предвидит неизбежность в будущем восстановления партией вооруженной борьбы с большевистской властью».

В. И. Ленин в письме ЦК РКП (б) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!» дал исчерпывающую характеристику антисоветского лагеря в 1919 г. Он писал: «…за прямой и открытой контрреволюцией, за черной сотней и кадетами, которые сильны своим капиталом, своей прямой связью с империализмом Антанты, своим пониманием неизбежности диктатуры и способностью осуществлять ее (по-колчаковски), — за ними плетутся, как всегда, колеблющиеся, бесхарактерные, словами прикрашивающие свои дела, меньшевики, правые эсеры и левые эсеры.

Никаких иллюзий на этот счет! Мы знаем «питательную среду», порождающую контрреволюционные предприятия, вспышки, заговоры и прочее, знаем очень хорошо. Это среда буржуазии, буржуазной интеллигенции, в деревнях кулаков, повсюду — «беспартийной» публики, затем эсеров и меньшевиков. Надо утроить и удесятерить надзор за этой средой. Надо удесятерить бдительность…

Относительно меньшевиков, правых и левых эсеров надо учесть последний опыт. Среди их «периферии», среди тяготеющей к ним публики, несомненно, есть сдвиг от Колчака и от Деникина в сторону сближения с Советской властью. Мы этот сдвиг учли, и каждый раз, когда он хоть в чем-нибудь реальном проявляется, делали известный шаг навстречу с своей стороны…

Но в данный момент мелкобуржуазная демократия с эсерами и меньшевиками во главе, бесхарактерная и колеблющаяся, как всегда, держит нос по ветру и колеблется в сторону победителя Деникина…

Наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден».

Указания В. И. Ленина и были положены в основу борьбы с контрреволюцией в тот период.

3. Карательные меры органов борьбы с контрреволюцией в 1919 г

Начавшееся весной 1919 г. наступление крупных антисоветских военных сил, резкая активизация подрывной деятельности в тылу, раскрытие одного за другим опасных заговоров против Советской власти показали, что главные силы внутренней контрреволюции еще не разбиты. Обстановка требовала усилить меры борьбы с антисоветским подпольем.

Когда в марте 1919 г. контрреволюция предприняла диверсии в тылу Красной Армии (на Петроградском фронте), председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский довел до всеобщего сведения: «Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская Чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавляться без всякой пощады. Во имя спасения от голода Петрограда и Москвы, во имя спасения сотен и тысяч невинных жертв Всероссийская Чрезвычайная комиссия принуждена будет принять самые суровые меры наказания против всех, кто будет причастен к белогвардейским выступлениям и попыткам вооруженного восстания». В другом объявлении ВЧК тогда же предупредила: «Пусть помнят враги Советской власти, что великодушие восставшего рабочего класса может быть исчерпано и карающий меч революции может опуститься на головы изменников и всех пособников контрреволюции… Во имя спасения завоеваний Октябрьской революции она (ВЧК. — Д. Г.) беспощадной рукой подавит всякие попытки к восстанию и заглушит призывы к свержению Советской власти».

Весною 1919 г. ВЦИК подтвердил, что ВЧК и губернским чрезвычайным комиссиям принадлежит право непосредственной расправы (вплоть до расстрела) за контрреволюционные и некоторые другие преступления в местностях, объявленных на военном положении. После расстрела заговорщиков, готовивших мятеж в районе Кронштадта, ВЧК 12 июля заявила: «Опыт полутора лет гражданской войны показал, что иностранные и отечественные империалисты не надеются в открытом бою победить революцию… Одним из главных средств борьбы у контрреволюции является дезорганизация нашей обороны, нашего тыла». Указав, что контрреволюция пытается заговорами и предательством, изменой и шпионажем победить рабочих и крестьян, Всероссийская Чрезвычайная комиссия объявила о необходимости строже наказывать виновных в подобного рода преступлениях и тем самым помочь Красной Армии как можно скорее покончить с внутренними и внешними врагами. «Никакой пощады изобличенным в белогвардейских заговорах и организациях не будет», — говорилось в этом заявлении. Обращаясь с последним предостережением ко всем тем, кто оказался втянутым в белогвардейские организации по неосмотрительности или излишней доверчивости, ВЧК предлагала им в недельный срок явиться в ВЧК, гарантируя «явившимся и раскаявшимся полную безнаказанность».

Принимая решительные меры борьбы против вражеской агентуры, ЦК Коммунистической партии и Советское правительство вместе с тем предостерегали от возврата к методам массового красного террора. После взрыва в помещении Московского комитета партии, организованного анархистами и левыми эсерами, пленум ЦК РКП (б) рассмотрел вопрос о красном терроре и опубликовал извещение, в котором указывал, что это новое преступление может побудить рабочих расправиться с заложниками и находящимися на свободе представителями буржуазных и правосоциалистических партии. Однако ЦК считал, что взрыв в помещении Московского комитета не должен отразиться на обычной деятельности ВЧК и губернских ЧК, ибо Советская власть настолько окрепла, что может навести страх на врагов и обезвредить их организации, «не впадая в нервность, сохраняя обычный темп работы трибуналов и комиссий по борьбе с контрреволюцией, не допуская случайных ошибок…».

Исключительная опасность контрреволюционных заговоров, злодейский взрыв в помещении МК РКП (б), естественно, вызвали суровые репрессии: эти дела рассматривала внесудебным порядком ВЧК. Активные участники этих преступлений были расстреляны. Но, как правило, подавляющее большинство дел о контрреволюционных преступлениях рассматривалось не чрезвычайными комиссиями, а реорганизованными и ставшими вполне эффективными органами советского правосудия — революционными трибуналами. Весьма гибкая тактика применялась в отношении обвиняемых из мелкобуржуазных слоев.

Согласно постановлению Президиума ВЦИК об амнистии, в ноябре 1918 г. было прекращено расследование по известному делу «рабочей конференции» и освобождены видные меньшевики и правые эсеры, арестованные в июле того же года. 30 июня 1919 г. Верховный революционный трибунал при ВЦИК освободил от суда и наказания обвинявшихся по делу саратовской, петроградской и московской организаций правых эсеров, выразивших солидарность с резолюцией конференции своей партии об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью. 5 ноября 1919 г. Советское правительство в дополнение к общей амнистии в ознаменование годовщины Октябрьской революции опубликовало решение «освободить из мест заключения и концентрационных лагерей всех членов тех политических групп и партий, которые объявили мобилизацию своих членов в защиту Советской республики, как это сделали интернационалисты, революционные коммунисты, поалейционисты, группа социалистов-революционеров «Народ», РСДРП (меньшевиков) и бундовцы, за исключением тех из них, которым предъявлены обвинения в участии в контрреволюционных организациях».

Вместе с тем советские органы принимали решительные меры пресечения деятельности мелкобуржуазных партий и их «активистов», когда они наносили вред обороне республики. Были такие моменты в годы гражданской войны, когда в «профилактических целях» приходилось заключать в места лишения свободы правых и левых эсеров и часть активных меньшевиков и анархистов. Однако они рассматривались не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества.

В отчетном докладе VIII съезду партии 18 марта 1919 г. В. И. Ленин говорил: «Главный урок — быть чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой буржуазии… От нас потребуется частая перемена линии поведения, что для поверхностного наблюдателя может показаться странным и непонятным. «Как это, — скажет он, — вчера вы давали обещания мелкой буржуазии, а сегодня Дзержинский объявляет, что левые эсеры и меньшевики будут поставлены к стенке. Какое противоречие!..» Да, противоречие. Но противоречиво поведение самой мелкобуржуазной демократии, которая не знает, где ей сесть, пробует усесться между двух стульев, перескакивает с одного на другой и падает то направо, то налево. Мы переменили по отношению к ней свою тактику, и всякий раз, когда она поворачивается к нам, мы говорим ей: «Милости просим». Мы нисколько не хотим экспроприировать среднего крестьянства, мы вовсе не желаем употреблять насилие. по отношению к мелкобуржуазной демократии. Мы ей говорим: «Вы — не серьезный враг. Наш враг — буржуазия. Но если вы выступаете вместе с ней, тогда мы принуждены применять и к вам меры пролетарской диктатуры»».

Гибкая тактика по отношению к мелкобуржуазным слоям населения и их партиям в годы гражданской войны помогала Коммунистической партии, Советскому правительству и органам борьбы с контрреволюцией одерживать все новые победы в борьбе с врагами Советской власти.

4. Разоблачение подпольной преступной деятельности «Национального центра»

Весною 1919 г., когда белогвардейский «Северный корпус» под командованием генерала Родзянко готовился в Эстонии к наступлению на революционный Петроград, в тылу советских войск Петроградского фронта стали совершаться диверсионные акты. Налицо была и открытая измена. В. И. Ленин придавал серьезное значение этим фактам, полагая, что здесь действует антисоветская организация, имеющая связь с наступающими белогвардейскими войсками. В обращении к народу 31 мая 1919 г. В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский призывали:

«Смерть шпионам!

Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций…

Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью па защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту — в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников».

12 июня командный состав форта «Красная Горка» во главе с комендантом форта, бывшим поручиком Неклюдовым, спровоцировал часть гарнизона на мятеж. Одновременно бунт вспыхнул на фортах «Серая лошадь» и «Обручев». Мятежники открыли огонь по Кронштадту, требуя, чтобы и кронштадтцы присоединились к ним, сдали крепость врагу.

Произведенным позже расследованием, которым занимался Особый отдел ВЧК, было установлено, что мятеж готовился подпольной военной организацией, связанной с английской шпионской сетью. Эта организация распространяла свои действия на Кронштадт, Ораниенбаум, форт «Красная Горка», Красное Село и, по показанию члена организации А. М. Анурова, строилась на конспиративных началах: одному члену было известно не более трех других членов организации, передача сведений происходила устно. Ближайшей своей задачей организация ставила подготовку мятежей на важнейших подступах к Петрограду — в Кронштадтской крепости, на фортах «Красная Горка», «Обручев» и других с целью сдачи их белогвардейским армиям, наступавшим на Петроград. Начало восстания увязывалось с военными действиями белогвардейских армий и приурочивалось к моменту приближения их к Петрограду. В частности, предполагалось начать выступление с «Красной Горки», мятеж на которой должен был послужить сигналом для других фортов и Кронштадта. В случае нежелания какого-либо форта присоединиться к мятежу предполагалось обстрелять его с «Красной Горки».

Последующие события рисовались мятежниками так: вслед за «Красной Горкой» мятеж вспыхивает в Кронштадте и на других фортах, к нему просоединяются крупнейшие корабли; затем в Неву входят английские военные суда; с «Красной Горки» мятежники нанесут удар по Гатчине, перережут Николаевскую железную дорогу, связывающую Петроград с Москвой, и… займут Петроград. В сообщении о ликвидации мятежа отмечалось: «В общий, выработанный совместно с союзниками план входили:…военные действия финско-эстонско-английских вооруженных сил, сдача частей (3-й стрелковой), сдача фортов («Красная Горка») и вооруженное восстание буржуазии в Петербурге… Все это при одновременном нажиме со стороны Колчака и поляков».

Произошло, однако, не так. Сигналом к восстанию послужил происшедший 12 июня на форту «Павел» взрыв минного склада. Через несколько часов после этого взрыва комендант форта «Красная Горка» Неклюдов решил начать выступление (в то время белогвардейские части находились в 8—10 километрах от форта). Заранее подготовленные группы мятежников заняли штаб, советские учреждения, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК и арестовали около 350 коммунистов и беспартийных бойцов и командиров. Среди арестованных находились председатель Кронштадтского Совета М. М. Мартынов и работник трибунала Артемьев. Заговорщики заперли коммунистов в бетонированный каземат, а затем часть из них расстреляли.

Между тем к восстанию не присоединились дредноуты «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», на которые рассчитывали мятежники, не присоединились и кронштадтцы. Напрасно Неклюдов беспорядочно обстреливал из 12-дюймовых орудий соседние форты и Кронштадт, надеясь вызвать восстание и там.

В ночь на 16 июня мятеж был подавлен.

Одновременно с расследованием дела о мятеже партийные п советские органы Петрограда при активном участии представителя ЦК РКП (б) И. В. Сталина и других посланцев партии приняли решительные меры к очистке города от контрреволюционных элементов. Свыше 15 тысяч питерских рабочих вместе с сотрудниками Чрезвычайной комиссии под руководством заместителя председателя ВЧК Я. X. Петерса провели массовые обыски в подозрительных квартирах, в некоторых консульствах и посольствах враждебных Советской России держав. Были изъяты 6626 винтовок, 141 895 патронов, 644 револьвера, пулеметы, бомбы и пироксилиновые шашки; в некоторых консульствах были обнаружены драгоценности, принадлежавшие богатым, именитым русским семьям. В доме румынского посольства оказалось даже орудие. Чекисты задержали сотни контрреволюционеров, часть которых выслали из города.

Во время обысков в Петрограде чекистам удалось обнаружить документы (письма, донесения белогвардейских агентов, шпионские сводки и т. п.), свидетельствовавшие о том, что в городе существует широко разветвленная организация, которая направляет действия контрреволюционеров, — «Национальный центр». В одном попавшем в руки чекистов документе содержались и данные о деятельности этого кадетско-белогвардейского центра контрреволюции. Однако раскрыть руководящее ядро этого центра тогда еще не удалось.

В июне на Лужском направлении Петроградского фронта красноармейский секрет заметил человека, который пытался пробраться в расположение врага. Красноармейцы открыли по нему огонь. При убитом были обнаружены документы на имя бывшего офицера А. Никитенко. Сотрудники военно-разведывательных органов внимательно осмотрели вещи убитого и в мундштуке одной из папирос нашли записку: «Генералу Родзянко или полковнику С. При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие нам весьма большую пользу. Во избежание подобных ошибок просим Вас, не найдете ли возможным выработать свой пароль. Предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» и слово «ВИК» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и до применения к нему наказания не откажите снестись со мной. Я известен господину Картышеву, у которого обо мне можете предварительно справиться. В случае согласия вашего благоволите дать ответ по адресу, который даст податель сего». Записка была подписана неизвестным, скрывшимся под кличкой «ВИК».

В июле на финляндской границе задержали изменников: начальника сестрорецкого пограничного пункта А. Самойлова и агента того же пункта Н. Борового-Федотова, которые намеревались перебежать к противнику. При аресте Боровой-Федотов выбросил пакет, но красноармейцы заметили это и подняли его. В пакете оказалось письмо от 14 июля, адресованное «дорогим друзьям». Оно содержало сведения о дислокации войск Красной Армии. В письме, между прочим, сообщалось и о группировках контрреволюционных сил, имевшихся в Петрограде. «Здесь работают, — писал шпион, — в контакте три политические организации… В нац. (в «Национальном центре». — Д. Г.) все прежние люди… Все мы пока живы и поддерживаем бодрость в других… В Москве было несколько провалов тамошней военной организации… С израсходованием средств прекратилась наша связь с остатками этой военной осведомительной организации. Москва нам должна за три месяца. Москва говорит о каком-то миллионе… Просим экстренным порядком все выяснить нам и, если можно, немедленно переправить деньги, иначе работа станет. Между тем сейчас наша работа могла бы быть особенно полезной и ценной. Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подсобных организаций под своим руководством и контролем расходования средств, и эта работа продвинулась уже далеко». В письме был назван представитель генерала Юденича, с июня возглавившего белогвардейские силы Северо-Запада, генерал Махров, с которым организация «находится в контакте, объединяя работу всех технических сил». Это письмо-донесение, как и письмо, найденное у убитого офицера Никитенко, подписал «ВИК». Допросив Борового-Федотова и Самойлова, чекисты выяснили, что донесение для передачи в штаб Юденича они получили от некоего Штейнингера.

В. И. Штейнингер оказался петроградским инженером, совладельцем фирмы «Фосс и Штейкингер», членом партии кадетов. Он вначале отказался давать объяснения, но вскоре признался, что «ВИК» — его конспиративная кличка. Было установлено, что В. И. Штейнингер — член руководства петроградского отделения кадетской контрреволюционной организации «Национальный центр», имеющей тесные связи с Деникиным, Колчаком, Юденичем и другими белыми генералами.

Арестовав Штейнингера, чекисты оставили в его квартире засаду и вскоре задержали М. Махова, явившегося туда для связи. Махов был тем самым представителем Юденича — генералом Махровым, о котором говорилось в письме от 14 июля. Чекисты задержали также пришедшего в квартиру Штейнингера известного петроградского меньшевика-оборонца В. Н. Розанова.

Штейнингер и другие арестованные назвали на допросах имена лишь тех своих сообщников, которых они считали погибшими, разоблаченными или перебравшимися за линию фронта, но умолчали о центре организации и руководящих лицах. Поэтому ВЧК, к началу августа закончившая расследование, на первых порах смогла обезвредить только небольшую часть заговорщиков, в частности арестовать помимо названных барона А. А. Штромберга, князя М. М. Андронникова (личного друга Распутина), князя М. В. Оболенского, генералов Н. И. Алексеева и А. А. Дмитриева. Тогда же выяснилось, что мятежники на «Красной Горке» и изменники — военные специалисты из Кронштадта — тоже состояли в «Национальном центре».

В письме от 14 июля, изъятом у Борового-Федотова, имелись сведения о существовании помимо петроградского еще и московского отделения «Национального центра», однако ничего существенного о нем выяснить тогда не удалось.

27 июля сотрудники милиции, проверяя документы граждан, проезжавших через село Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии, задержали неизвестного, который назвался Николаем Карасенко. При обыске у него нашли около миллиона рублей «керенками» и два револьвера. Карасенко заявил, что везет деньги в Москву по поручению «киевского купца Гершмана». 5 августа Карасенко допросили в Вятской ЧК, и он признался, что в действительности является Николаем Павловичем Крашенинниковым, сыном помещика Орловской губернии, и служит в разведывательном отделении колчаковского штаба. В начале июня ему поручили отвезти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить его на Николаевском вокзале, назвав сумму и воинскую часть, которой он послан.

Из Вятки Крашенинникова отправили в Москву. Он долго упорствовал, не хотел больше ничего сообщить. Некоторое время его не беспокоили. Решив, видимо, что его оставили в покое и что за ним не наблюдают, Крашенинников передал однажды из заключения две записки. В одной из них он интересовался судьбой некоего «В. В. М.», а в другой писал: «Арестованы ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю?» Чекисты перехватили эти записки, и, когда предъявили их Крашенинникову, он заговорил. Оказалось, что ему было поручено доставить в Москву деньги для организации «Национальный центр» и передать их «Н. Н. Щ.» — Николаю Николаевичу Щепкину и Алферову и что «В. В. М.» — это Василий Васильевич Мишин (Москвин), который должен был доставить из штаба Колчака для московского отделения «Национального центра» еще миллион рублей.

22 августа 1919 г. ВЧК сообщила В. И. Ленину о раскрытии центральной организации «Национального центра» и намеченных в связи с этим операциях по аресту членов этой организации. Прочитав сообщение, Ленин в письме Дзержинскому подчеркнул, что на эту операцию «надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить».

В ночь на 29 августа чекисты арестовали бывшего члена Государственной думы III и IV созывов, крупного домовладельца кадета Н. Н. Щепкина и супругов Алферовых. Щепкин оказался виднейшим деятелем московского отделения «Национального центра», а А. Д. Алферов — директором школы, которую он вместе с женой превратил в конспиративный пункт этой организации.

Во время обыска у Щепкина чекисты нашли во дворе жестяную коробку с шифрованными и нешифрованными записками, шифром, рецептами проявления химических чернил и фотографическими пленками. Записки были написаны очень мелкими буквами на узких полосках бумаги (чтобы удобнее было конспиративно переправлять их через фронт) и содержали сведения о планах действий Красной Армии и ее вооружении. Там же было обнаружено письмо от 27 августа, адресованное начальнику штаба любого белогвардейского отряда прифронтовой полосы. «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения полковнику Хартулари», — говорилось в этом письме. Затем в нем излагались сведения о советских войсках, о предположительном плане действий Красной Армии, о силах деникинцев в Москве. Наконец, в коробке оказалось письмо Н. Н. Щепкина от 22 августа деятелям кадетской партии, находившимся при штабе Деникина. В письме высказывалось предположение, что недели через две может произойти восстание в Москве. «На этот случай, — просил Щепкин, — вам надо подготовить нам помощь и указать нам, где ее найти и куда послать для установления связи…».

Чекисты проявили найденную у Щепкина фотопленку. На ней оказались письма деятелей кадетской партии, состоявших при штабе Деникина, — Н. И. Астрова, В. А. Степанова, князя Долгорукова. Из писем стало ясно, что Щепкин регулярно поставлял деникинцам шпионские сведения. В одном из писем Астров писал: «Пришло длинное письмо дяди Коки (кличка Щепкина. — Д. Г.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма довольны».

Не мепее эффективным оказался и обыск, произведенный у директора школы Алферова. Этим обыском руководил член Коллегии ВЧК В. А. Аванесов. Старый чекист Ф. Т. Фомин, участвовавший в операции, рассказывает: «…под самое утро взгляд Аванесова остановился на мраморном пресс-папье, украшавшем письменный стол. Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком — длинный перечень фамилий.

В старых брюках Алферова я нашел записную книжку. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы. Например: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.», «Дмитрий Николаевич — 406 руб. 53 коп.» и т. д. Эти цифры показались мне подозрительными: а не шифр ли это? Может быть, номера телефонов? А что, если попробовать позвонить? Отбрасываю все «руб» и «коп» и прошу телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Слышу в трубке мужской голос. Спрашиваю:

— Виктор Иванович?

— Я у телефона.

— Очень хорошо. Алексей Данилович (Алферов. — Д. Г.) срочно просит приехать вас к нему, как можно быстрее!

Моя догадка подтвердилась. В записной книжке были зашифрованы телефоны многих участников заговора».

В квартире Щепкина была оставлена засада, и вскоре чекисты арестовали явившегося туда деникинского курьера Г. В. Шварца; бывшего офицера штаба главнокомандующего, а к моменту ареста окружного инспектора Всевобуча П. М. Мартынова; профессора Института путей сообщения кадета А. А. Волкова; видного члена партии народных социалистов В. В. Волк-Карачевского; жену генерала Н. Н. Стогова. Шварц приехал из Екатеринодара с подложным документом на имя В. Клишина. За несколько дней до этого он передал Щепкину фотопленку, а когда пришел за ответом для деникинского штаба, был арестован. Волков хранил при себе часть расшифрованных и еще не расшифрованных сообщений.

Изучение донесений, найденных при обыске у Щепкина, и сопоставление их с данными командования Красной Армии показало, что сведения собирались шпионами-специалистами, имеющими доступ в советские военные и гражданские учреждения. ВЧК установила, что сводные донесения, направляемые в штаб Деникина, редактировались генералом Н. Н. Стоговым, который возглавлял так называемый «Штаб добровольческой армии Московского района», и полковником В. В. Ступиным — начальником штаба этой организации, поддерживавшей тесную связь с «Национальным центром». «Штаб добровольческой армии Московского района» имел широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии. Один из арестованных на квартире у Щепкина, офицер Мартынов, как раз и являлся членом этой организации. Его показания сыграли важную роль в раскрытии дела.

П. М. Мартынов был завербован в контрреволюционную организацию присяжным поверенным, бывшим членом Государственной думы, кадетом Н. А. Огородниковым, который ввел его в военную организацию — «Штаб добровольческой армии Московского района» — и направил к одному из руководителей — генерал-лейтенанту В. И. Соколову. Последний предложил Мартынову собирать военно-шпионские сведения о Красной Армии и положении на фронтах и дал ему явку к генералу Б. Левицкому (начальнику разведки организации), с которым он и «работал», получая ежемесячно жалованье в размере 1200 рублей.

В сентябре 1919 г. ВЧК арестовала ряд активных деятелей контрреволюционного «штаба», в том числе генерала Н. Н. Стогова и генерала С. А. Кузнецова, возглавлявшего оперативный отдел Главного штаба Красной Армии. Спустя некоторое время был арестован и последний главарь «штаба» — полковник В. В. Ступин.

«Штаб добровольческой армии Московского района» разработал согласованный с «Национальным центром» план восстания в Москве, в котором должны были участвовать курсанты некоторых подмосковных военных училищ и многие бывшие офицеры. Ф. Э. Дзержинский в докладе на общегородской конференции Московской организации РКП (б) 24 сентября 1919 г. говорил: «Цель их была захватить Москву и дезорганизовать наш центр. На своих последних заседаниях они уже подготовляли окончательно свое выступление. Даже час назначен: 6 часов вечера.

Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии. Для осуществления этого плана они скапливали здесь своих офицеров, и в их руках были три наши военные школы. Они предполагали начать выступления в Вишняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе… Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу; за Садовым кольцом на улицах предполагалось устроить баррикады, укрепиться по линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых пунктах наступление к центру…

Чтобы привести свой план в исполнение, им надо было иметь оружие. Они сосредоточивали его незаконным образом в школах, которые были под их влиянием, а также закупали его в наших складах и образовывали свои склады.

Силы их, по подсчетам, равнялись 800 человек кадровых офицеров, и, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось послать своих людей для подготовки почвы. Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылась своих людей всюду, где это было необходимо».

Все эти планы были сорваны. С помощью партийных организаций и рабочих ВЧК арестовала около 700 контрреволюционеров.

В октябре 1919 г., когда войска Юденича второй раз подошли к Петрограду, в советском тылу снова активизировалось контрреволюционное подполье.

4 ноября 1919 г. работники Особого отдела 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией задержали студента юридического факультета Петроградского университета М. М. Шидловского, намеревавшегося перейти линию фронта на сторону наступающих войск Юденича. Это задержание явилось результатом умело проведенной чекистской операции.

В октябре бортмеханик Ораниенбаумского воздушного дивизиона Дмитрий Солоницын сообщил чекистам, что начальник дивизиона Б. П. Берг тайно посылает летчиков отряда перелетать в Финляндию и передавать там военные сведения для Юденича. Солоницын был одним из вовлеченных Бергом в шпионскую работу лиц, но он, не желая быть предателем, решил сообщить об этом в Особый отдел ЧК. Солоницыну поручили наблюдать за шпионской деятельностью Берга и сообщать в Особый отдел.

Вскоре Б. П. Берг предложил Солоницыну переправить через линию фронта связиста с очень важными сведениями для войск Юденича. Действуя по указанию чекистов, Д. Солоницын согласился выполнить это задание.

3 ноября связной из Петрограда — это был М. М. Шидловский — вместе с начальником воздушной обороны Петрограда С. А. Лишиным прибыл в Ораниенбаум к Бергу. После совещания связной получил от Берга и Лишина секретную военную информацию, записал ее на бумаге и зашил записку в сапог. Кроме того, он должен был устно передать некоторые сведения и прокомментировать свою записку в штабе войск Юденича. На следующий день М. М. Шидловский вместе с «проводником» (Дмитрием Солоницыным) отправились в путь. Солоницын привел связиста в место, указанное чекистами. Здесь его встретил заместитель председателя 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Ф. В. Григорьев, переодетый в форму белогвардейского офицера. Полагая, что он находится в «белогвардейском штабе», Шидловский рассказал особистам о полученном от Берга задании и передал записанную им краткую сводку шпионских сведений, которую он и прокомментировал.

Чекисты немедленно арестовали Б. П. Берга, и он сознался в своем участии в шпионаже. «Я главный агент белой разведки, — показал он, — инструкции получаю от разведочной конторы в Стокгольме, военного совета в Лондоне, связи имею с Финляндией… Моими обязанностями были военная и морская контрразведка и общие политические… сведения, которые я доставлял раз в неделю».

Так чекисты раскрыли английскую шпионскую сеть, в которую входили кроме уже известных Берга, Лишина еще и В. В. Еремин — начальник отряда Ораниенбаумского воздушного дивизиона, В. Е. Медиокритский — начальник сухопутного оперативного отдела штаба Балтийского флота, Н. А. Эриксон — начальник оперативного отдела флота, В. А. Германович — флаг-секретарь штаба флота, Б. Ф. Копытковский — морской летчик и другие лица.

Организатором английского шпионажа являлся агент английской секретной службы «Интеллидженс сервис» Поль Дюкс (клички Павел Павлович, Шеф). Этот разведчик, заброшенный в Россию еще до революции, имел большие связи среди русских, хорошо владел русским языком. После Октября он получил в Англии задание приступить к антисоветской работе в России. Под маской «социалиста, сочувствующего идеалам революции», в ноябре 1918 г. он, переодетый в крестьянскую одежду, нелегально перешел финляндскую границу и возвратился в Россию. Ему удалось войти в доверие некоторых советских учреждений, создать шпионскую сеть и организовать передачу сведений в Лондон через английские консульства в Гельсингфорсе и Стокгольме.

Помимо шпионской группы Берга на английскую разведку, под руководством Поля Дюкса, в Петрограде работал старый опытный разведчик И. Р. Кюрц — бывший агент царской контрразведки. Этот «преподаватель французского языка в средней школе» имел большие связи и не гнушался никакими грязными приемами «работы» (даже соучастники называли его «прохвостом высшей марки»). Среди участников шпионской сети Кюрца были военные специалисты, служившие в советских военных учреждениях: полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии, оборонявшей Петроград, В. И. Карпов — командир 4-го минноподрывного дивизиона, В. Я. Петров — командир роты того же дивизиона, В. М. Смирнов — флаг-минер дивизиона. Кроме того, Кюрц поддерживал отношения с бывшим вице-адмиралом М. К. Бахиревым, помощником присяжного поверенного А. Я. Лихтерманом, проникшим в Коммунистическую партию и занимавшим пост уполномоченного Реввоенсовета по перевозкам инженерных войск, и другими контрреволюционерами. Эти лица образовали в Петрограде военную шпионскую и подрывную группу.

Наконец, Поль Дюкс поддерживал отношения с руководящими деятелями петроградского и московского отделений «Национального центра» (Штейнингером, Щепкиным): он наладил финансирование этих организаций и использовал их для шпионажа в пользу Англии.

В процессе расследования дела Особый отдел Петроградской ЧК (начальник Н. П. Комаров) вскрыл в Петрограде шпионскую сеть французской разведки (под руководством резидента Э. В. Бажо) и выявил шпионов резидента разведки Северо-Западной белогвардейской армии 10. П. Германа.

Когда Поль Дюкс 30 августа 1919 г. решил покинуть Россию, он передал свои связи по шпионажу активистке «Национального центра» Н.В.Петровской (клички Марья Ивановна, Мисс). Эта особа (по профессии врач), проникшая в Коммунистическую партию, активно работала в петроградском контрреволюционном подполье. После отъезда Поля Дюкса она по его указанию связалась с И. Р. Кюрцем, и они совместно руководили антисоветской деятельностью связанных с ними контрреволюционных и шпионских групп в Петрограде, поддерживая наступление войск Юденича.

Центральной фигурой петроградской военной подпольной организации являлся полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии. Хорошо осведомленный о силах и расположении советских войск под Петроградом, Люндеквист разработал и передал в штаб Юденича план наступления на Петроград, который предусматривал прорыв обороны. Одновременно военно-морской флот должен был помогать бомбардировкой сухопутному фронту, а воздушный флот — совершить налет на Петроград. В соответствии с планом самолет должен был сбросить на Знаменскую площадь (сейчас площадь Восстания) пятипудовую бомбу (без взрывателя), что означало сигнал к восстанию внутри города.

Когда осенью 1919 г. наступление Юденича было отражено, другой изменник, полковник В. Е. Медиокритский, составил для передачи ему новый план наступления на Петроград. Этот план должен был доставить в штаб Юденича связной Шидловский.

Белогвардейская военная организация разработала подробный план восстания в Петрограде, руководить которым должны были полковник Люндеквист и адмирал Бахирев. Город разбивался на 12 участков, специальные отряды выделялись для захвата Смольного, телеграфа и телефонной станции, стоявшего на рейде близ города военного корабля «Севастополь» (заговорщики намеревались использовать его для обстрела важных объектов города).

В одном из писем Люндеквист писал генералу Юденичу: «…ставлю Вас в известность о том, что предполагается выполнить при приближении Ваших войск к Петрограду: а) создание паники и беспорядка среди войск, расположенных на позициях против Финляндской границы (на Карельском секторе к северу от Петрограда); б) инсценировка в Петрограде погрома и налеты для овладения телефонной и телеграфной станциями, комиссариатом путей сообщения, Смольным институтом и тому подобное; в) создание паники и беспорядка среди войск, защищающих подступы к Петрограду со стороны Царского села и Гатчины. Все действия должны произойти одновременно в определенный день и час по особому указанию. Выбор момента для наступления, если не последует особых указаний от Вас, будет согласован с событиями на фронте… Командование красных войск, растерявшееся в первый момент, постепенно овладевает обстановкой. Город готовится оказать сопротивление внутри, расчет, главным образом, на коммунистов и рабочих… Каждый лишний день передышки играет в руку командованию красных… Связь Вы можете поддерживать через Павловск при помощи той воинской части, к которой принадлежит податель настоящего донесения, об этом Вас уже просил И. Р. Кюрц телеграммой»

Еще до наступления генерал Юденич поручил петроградскому отделению «Национального центра» взамен дискредитированного «правительства» С. Г. Лианозова, созданного «в полчаса» англичанами, сформировать другое «правительство», которое в случае вступления его войск в город могло бы сразу приступить к управлению. Главою «правительства» намечался профессор Технологического института кадет А. Н. Быков.

Осенью 1919 г. вопрос о формировании «правительства» приобрел конкретную форму. В результате всех совещаний и переговоров среди членов организации «правительство» было сформировано в следующем составе: председатель — А. Н. Быков, министр финансов — бывший товарищ министра в царском правительстве С. Ф. Вебер, министр путей сообщения — инженер М. Д. Альбрехт, морской министр — адмирал А. В. Развозов (временно, ввиду болезни Развозова, его должен был заменить адмирал М. К. Бахирев), министр просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа монархист А. А. Воронов, министр внутренних дел — М. С. Завойко, министр религиозных культов — в прошлом член Временного правительства А. В. Карташев. Петроградским градоначальником намечался полковник В. Г. Люндеквист. Уже обсуждалась даже будущая программа «правительства».

Однако вынашиваемые контрреволюционерами планы не имели под собой реальной основы. Судя по показаниям заговорщиков, в момент восстания они могли рассчитывать на 400 человек, в том числе на завербованных Кюрцем уголовников. События показали полное бессилие контрреволюции. Войска генерала Юденича были отброшены от Петрограда, заговор своевременно раскрыт. Большинство его участников во главе с «министрами» (за исключением Карташева, находившегося за границей) были арестованы и понесли заслуженное наказание.

Осенью 1919 г. за ликвидацию «Национального центра» ВЦИК наградил большую группу чекистов правительственными наградами; среди них был и заведующий Особым отделом МЧК Е. Г. Евдокимов, удостоенный ордена Красного Знамени.

5. Взрыв в Леонтьевском переулке

25 сентября 1919 г. в помещении Московского комитета РКП (б) в Леонтьевском переулке собралось около 100–120 ответственных работников большевистской партии, лекторов и агитаторов. Сюда должен был приехать и В. И. Ленин. Обсуждался вопрос о заговоре «Национального центра». Около 9 часов вечера в зал, где происходило собрание, была брошена бомба. От взрыва погибли 12 и получили ранения 55 человек. Среди погибших был секретарь МК РКП (б) В. М. Загорский, ранеными оказались А. Ф. Мясников, М. С. Ольминский, Ю. М. Стеклов, Е. М. Ярославский, М. Н. Покровский и другие большевики.

Злодейское преступление вызвало возмущение рабочих города. На состоявшихся 26 сентября митингах принимались резолюции такого содержания: «Заслушав… сообщения о попытке контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в Московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции. Белогвардейцы жадно стремятся восстановить власть помещиков и капиталистов. Чтобы достичь своей цели, чтобы утопить в крови дело рабочих и крестьян, они идут на все средства. Гнусная политика — превратить лучших рабочих-коммунистов в кровавое месиво во славу помещикам и фабрикантам — пусть покажет всем рабочим, что несут им белогвардейцы, которым помогают изменники, на которых работают предатели из бывших социалистов. Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет активно в наши ряды на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник и помощник царских генералов.

Вечная память погибшим товарищам. Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти. Да здравствует Коммунистическая партия. Смерть врагам пролетарской диктатуры»

Через некоторое время в Москве появилась нелегально изданная листовка, в которой говорилось, что взрыв совершен «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» в знак «отмщения» большевикам за расстрел в Харькове нескольких махновцев по приговору революционного трибунала[41]. Наряду с типичными анархистскими высказываниями, содержавшимися в этой листовке, «повстанческий комитет» заявлял, что он ставит своей целью стереть с лица земли советский строй.

2 октября в поезде около Брянска чекисты задержали анархистку украинской группы «Набат» С. Каплун, у которой нашли письмо одного из лидеров «Набата» — С. Барона (Факторовича), адресованное единомышленникам. Барон писал: «Теперь Москва начеку. Пару дней тому назад местный комитет большевиков взорван бомбой, погибло больше десятка. Дело, кажется, подпольных анархистов, с которыми у меня нет ничего общего. У них миллионные суммы. Правит всем человек, мнящий себя Наполеоном. Они сегодня, кажется, публикуют извещение, что это сделали они». Итак, из письма следовало, что террористический акт совершили анархисты-подпольщики и что легальные анархисты знают преступников. Однако представители московских легальных анархистов, к которым обратились советские органы, отказались что-либо сообщить о террористах.

В конце октября Московская чрезвычайная комиссия обнаружила, что в квартире, где прежде жила известная анархистка Мария Никифорова, бывают какие-то подозрительные лица. В квартире произвели внезапный обыск и оставили засаду. Вскоре туда явился неизвестный. Когда его попытались задержать, он стал стрелять и ранил одного из сотрудников ЧК, но в перестрелке был убит. Убитый оказался Казимиром Ковалевичем, служащим Московско-Курской железной дороги и, как позже выяснилось, вожаком анархистского подполья. Воспользовавшись суматохой, вызванной перестрелкой, проживавшие в квартире А. Г. Восходов и какая-то женщина скрылись. Через несколько дней чекисты установили адрес еще одной конспиративной квартиры, куда перебрался Восходов, и произвели там обыск. Им удалось найти приходо-расходные записи о поступлении и использовании средств анархистской подпольной организацией, списки ее членов, бомбы, револьверы, руководство по вскрытию несгораемых шкафов и другие вещественные доказательства и арестовать несколько участников подпольной организации.

4 ноября в Б. Гнездниковском переулке (где оставалась засада) в перестрелке с двумя сотрудниками ЧК был убит второй вожак анархистского подполья, Петр Соболев. При себе он имел три револьвера и записную книжку с пометками о выдаче денег бывшему члену ЦК партии левых эсеров Д. А. Черепанову.

После неоднократных бесед в Чрезвычайной комиссии один из задержанных, анархист М. В. Тямин, осудил действия своих сообщников и рассказал о преступлениях анархистов подполья. Тямин подтвердил, что это они организовали взрыв в помещении МК РКП (б). Из его показаний стало известно, что «подпольщики» сняли дачу в поселке Красково под Москвой, устроили там свою штаб-квартиру и оборудовали типографию и лабораторию для изготовления бомб.

В ночь на 5 ноября отряд чекистов окружил дачу. Находившиеся там анархисты на предложение сдаться ответили огнем, а затем, после почти двухчасовой перестрелки, подожгли и взорвали дачу. При взрыве погибли анархисты Яков Глазгон, Василий Азов (Азаров), Дмитрий Хорьков, неизвестные по имени Захар (Хромой), Миша и Таня.

Во время допросов арестованных были выяснены подробности подготовки взрыва в Леонтьевском переулке. Анархист А. Н. Попов (Барановский) показал: «Взрыв в Леонтьевском переулке был произведен анархистами подполья. В нем участвовали пять человек — я, Петр Соболев (он бросал бомбу), Миша Гречанников, Федя Николаев и один, который убит на даче в Краскове, фамилию его не назову».

Анархисты Ценципер и М. Л. Гречанников показали, что намечались и другие террористические акты. Левый эсер Ф. Н. Николаев в числе участников взрыва назвал и Черепанова. Тот признал на допросе, что «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан» организован им совместно с Казимиром Ковалевичем. Главной своей целью комитет считал осуществление террористических актов, одним из которых и был взрыв в Леонтьевском переулке. Подготовка этого взрыва была возложена на Д. А. Черепанова.

Итак, выяснилось, что во «Всероссийском повстанческом комитете революционных партизан» и в его преступлениях участвовали не только анархисты, но и левые зсеры.

Один из организаторов «Всероссийского повстанческого комитета революционных партизан» Казимир Ковалевич принадлежал к той части московских анархистов, которые и после разоружения анархистских групп оставались на позициях «активного» терроризма и вооруженной борьбы против Советской власти. В мае 1919 г. Ковалевич выехал в Харьков и встретился там с Глазгоном, Цен-ципером и другими анархистами, служившими ранее у Махно. Здесь и зародилась подпольная террористическая организация. «Решено было, — говорил один из анархистов, арестованных ЧК, — начать бить по центру, то есть по Москве, откуда все зло». Возвратившись в Москву, Ковалевич с несколькими единомышленниками (к ним вскоре примкнул экспроприатор Петр Соболев, который внес «на организационные расходы» 300 тысяч рублей, добытых грабежами) основали «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан».

Организация, насчитывавшая не более 30 человек, делилась на три части: литературную, ведавшую изданием листовок и нелегальной газеты, типографскую, обслуживавшую типографию, и группу боевиков, занимавшуюся экспроприациями, добыванием взрывчатых веществ и подготовкой террористических актов.

Первым нелегальным изданием организации была листовка «Правда о махновщине» (10 тыс. экз.), вторым — листовка «Где выход?» (15 тыс. экз.), в которой содержался призыв к восстанию. 12 августа экспроприаторы ограбили в Москве 9-е отделение Народного банка, 18 августа — отделение банка на Большой Дмитровке (ныне ул. Пушкинская), 29 августа похитили из кассы патронного завода в Туле 3480 тысяч рублей. На эти деньги подпольщики приобрели типографский станок, оружие, взрывчатые вещества, сняли дачу для штаба, выпустили два номера газеты «Анархия» и листовки. Петр Соболев собирался закупить 60 пудов динамита, чтобы, как он говорил, «взорвать Кремль».

Деятельность подпольщиков особенно усилилась после установления связей с группой московских левых эсеров, которую возглавлял Черепанов. Эта группа выступала за активное продолжение борьбы с Советской властью. При аресте у одного из членов группы было обнаружено письмо, автор которого сообщал своим друзьям о сотрудничестве московской организации левых эсеров с анархистами и ставил задачу «по всей России организовать этот Повстанческий штаб революционных партизан из нас и анархистов (настоящих), где они есть, и действовать от их имени».

Политическое кредо объединенной левоэсеровской и анархистской организации — «Повстанческого комитета» — представляло собою смесь путаных мелкобуржуазных идей и демагогических требований, сдобренных псевдореволюционной фразой. В уже цитированном письме говорилось: «Сейчас для масс ясны два имени: большевики и Деникин. Надо популяризировать третье — Повстанческий штаб, за этой третьей силой, революционной силой, будут все — вот, товарищи, наш план- действий, которого не дал партии ЦК в течение долгого времени…»

В сущности, раскрытая подпольная организация, совершившая ряд кровавых преступлений, представляла собой небольшую группу уголовников, выдававших себя за «революционеров». Московская чрезвычайная комиссия пресекла деятельность заговорщиков. М. Л. Гречанников, А. И. Попов (Барановский), Ф. Н. Николаев, А. Г. Восходов, Л. В. Хлебныйский (Дядя Ваня — участник многочисленных грабежей), Ценципер, П. Е. Исаев, предатель А. П. Домбровский (пробравшийся в члены Коммунистической партии) были расстреляны. Д. А. Черепанов выслан в Сибирь, где позднее заболел тифом и умер.

6. Политический бандитизм (петлюровщина, григорьевщина, махновщина)

Социально-политическая обстановка на Украине весною 1919 г. была крайне сложной. Только что освобожденная от гетманщины, немецких оккупантов и петлюровцев, Украинская Советская республика вновь оказалась перед лицом смертельной опасности: на нее надвигались войска Деникина и интервентов, занявшие ряд ее южных портов и городов.

В тылу Советской власти на Украине контрреволюция вела разнузданную агитацию среди крестьян, разжигая ненависть к диктатуре пролетариата и к братскому русскому народу. Эта злобная агитация и подрывная деятельность вызвали волну антисоветских заговоров и вооруженных выступлений. Основной силой их стало кулачество, которое стремилось привлечь на свою сторону среднее крестьянство. Антисоветские выступления носили крайне ожесточенный, кровавый характер. Это были проявления типичного политического бандитизма.

Оценивая политический бандитизм 1919 г., V Всеукраинская конференция КП(б)У отмечала: «В зависимости от характерных для различных районов Украины социальных группировок в селе восстание отличается по различным районам и основным кадрам его участников и своей идеологией. В Александровско-Гуляйпольском районе основной массой восстающих являются хуторские элементы с анархистско-махновской идеологией, а в Александрийско-Одесском районе основную массу восстающих составляет кулацкий элемент с погромно-бандитской идеологией, в Правобережье — бедняцкие и деклассированные элементы с самостийно-шовинистической идеологией. Но при всем различии основных кадров восстания характерным, типичным для всех районов является:

а) полный распад социальных связей в особенности города с деревней, превращающий село в самостоятельное, самоснабжающееся, в себе замыкающееся феодального типа «государство»;

б) восстание экономически возглавляется кулацкой… верхушкой села, идейно возглавляется или националистическими элементами украинской интеллигенции, или анархистско-левоэсеровскими отбросами рабочего города;

в) в силу политической нерасслоенности села и значительного участия в восстании его беднейших элементов лозунги восстания во всех районах носят исключительно «советский» характер (Григорьев — за «самостiйную Советскую власть», Зеленый, «незалежники» — за «самостiну вiльну Радянську Украiну», Махно — за «вольные Советы»)».

Самым распространенным и опасным было петлюровское движение, получившее свое название от фамилии одного из его руководителей, украинского «социал-демократа» С. В. Петлюры. Идеология петлюровщины — буржуазный национализм — направляла политику «правительств», созданных украинскими националистами, и деятельность их подпольных организаций в советском тылу. В задачу подпольной петлюровщины входило поднять массы на восстание против Советов, на войну против братского русского народа, вырвать власть из рук рабочего класса, передать ее «самостийникам» и образовать буржуазно-демократическую республику на украинской земле. Главными организаторами и руководителями движения являлись деятели украинской Директории, ставшей к тому времени откровенно буржуазно-кулацким правительством. Директория продолжала войну с рабоче-крестьянской властью. Организаторами подрывной работы в советском тылу выступили представители украинских националистических партий, в том числе и так называемых «социалистических». Украинские эсеры и социал-демократы — наиболее многочисленные партии мелкой буржуазии — переживали расколы и шатания. Левая часть этих партий заявляла о готовности пойти на соглашение с большевиками. В украинской партии социал-демократов (партии Петлюры) во время восстания против гетманщины образовалась левая группа «неза-лежников». После разгрома Петлюры и восстановления Советской власти на Украине она образовала самостоятельную партию с «советской ориентацией». Но уже через несколько недель под влиянием колебаний мелкобуржуазной массы «незалежники» встали во главе антисоветского восстапия во имя «самостийной украинской Советской власти». В феврале 1919 г. они образовали подпольный «Всеукраинский резком» для руководства восстанием. Во главе «ревкома» стоял «незалсжник» Драгомирецкий. Командующим повстанческими силами был назначен Юрий Мазуренко (он скрывался под прозвищем Кладун), начальником штаба — Малолитко (Сатана), начальником политического отдела — Яворский. Мазуренко удалось объединить под своим руководством ряд петлюровских банд (Зеленого, Соколовского, Ангела и других).

Весной и летом 1919 г. антисоветские отряды, различные по численности и по направлению, бесчинствовали на всей украинской земле. На север от Киева, в Чернобыльском районе, оперировал отряд бывшего петлюровского офицера Струка; к западу от Киева, в Радомысльском и Житомирском районах, — отряд Соколовского, сына дьяка из села Горбылева; к югу от Киева, у местечка Триполье, — крупный отряд «незалежника», бывшего учителя Д. П. Терпило, носившего прозвище Зеленый. В районе г. Умани орудовали отряды Тютюнника, Клименко, Попова; в Таращанском районе — отряды Яцепко, Голуба, полковника Нечая. В окрестностях г. Гайсина обосновался отряд бывшего учителя Волынца. Близ Брусилова разбошшчал отряд бывшего офицера Юрия Мордалевича, в районе Липовца бесчинствовал отряд бывшего мирового посредника Соколова, вокруг г. Бахмача действовал отряд бывшего офицера, атамана Ангела. В г. Златополе хозяйничал отряд под командованием Лопаты, в Переяславле — отряд Лопаткина. Многие из этих атаманов (Зеленый, Тютюнник, Соколовский, Струк, Лопата, Лопаткин и другие) были изменниками: в 1918 г. они возглавляли партизанские отряды, боровшиеся с гетманщиной, затем вступили в Красную Армию и, наконец, стали атаманами отрядов, выступавших уже против Советской власти.

Народный комиссар по военным делам Украины Н. И. Подвойский, объясняя колебания в политических настроениях крестьянских отрядов и их атаманов в 1919 г., писал: «Повстанцы рекрутировались в огромной массе из сел и деревень, снесенных и сожженных германскими карательными отрядами. Эти повстанцы искренно мнили себя большевиками. Но их большевизм легче укладывался в рамки анархического партизанства… и разбойничьего бандитизма… чем в рамки организованной государственной диктатуры пролетариата… Пропитанная насквозь мелкобуржуазными, анархическими и бандитскими вожделениями, она (партизанщина. — Д. Г.) постепенно становилась серьезной угрозой Советском власти».

Вооруженные банды петлюровцев нападали на местечки, города, громили советские учреждения, жестоко расправлялись с советскими активистами, коммунистами, продовольственными работниками, совершали дикие, кровавые погромы. «Братья крестьяне! — обращались к бандитам в одной из прокламаций «незалежники». — Всем нам известно, как издевается над нашим бедным народом партия российских коммунистов. Они грабят вас, хлеб и все продовольствие вывозят в Москву… На Правобережье все крестьянство восстало… Остановка за вами… Поднимайтесь же с оружием в руках и расправляйтесь как следует с коммунистами. Вперед же, братья, на врага, на коммуну». Воспламененное такими погромными призывами, зеленовцы только во время одного из погромов в г. Фастове убили около тысячи человек. В июне 1919 г. в районе м. Триполье от рук зеленовцев погибло несколько сот киевских комсомольцев; многих из них бандиты заживо закопали в землю или утопили в Днепре. Это событие вошло в историю Коммунистического союза молодежи как «трипольская трагедия».

Крупнейшим антисоветским кулацким мятежом на юге Украины в 1919 г. было восстание, руководителем которого стал штабс-капитан царской армии, сторонник Центральной рады, затем гетмана Скоропадского, а с декабря 1918 г. петлюровский атаман Н. А. Григорьев. Это был честолюбивый человек, из семьи кулаков Александрийского уезда Херсонской губернии, политически неграмотный и беспринципный.

В конце января 1919 г., когда власть петлюровской Директории зашаталась, Григорьев, учитывая изменения в настроениях украинского крестьянства в пользу Советской власти, заявил о переходе со своими отрядами на сторону Красной Армии.

В телеграмме на имя Александровского советского ревкома этот «атаман партизан Херсонщины и Таврии» и «честный революционер» писал: «Все двадцать моих партизанских отрядов борются с самостийниками и с соглашателями мировой буржуазии, мы идем против Директории, против кадетов, против англичан, и немцев, и французов, которых на Украину ведет буржуазия… Наш девиз — вся власть Советам и диктатура пролетариата».

Григорьевцы образовали 1-ю Заднепровскую украинскую советскую бригаду в составе дивизии под командованием П. Е. Дыбенко, а затем были переформированы в 6-ю украинскую советскую дивизию. Штаб Григорьева, возглавлявшийся петлюровцем Ю. Тютюнником, стал прибежищем антисоветских элементов. Вскоре и сам Григорьев открыто примкнул к ним.

В марте — апреле 1919 г. дивизия Григорьева вместе с советскими войсками участвовала в боях за Николаев, Херсон, Одессу.

После занятия Одессы Григорьев заполнил свои склады мануфактурой и другими товарами, захваченными у неприятеля, и как «победитель» раздавал их солдатам и окрестным крестьянам. Потом Григорьев самовольно отвел свою дивизию «на отдых» в район Елисаветграда (ныне Кировоград). 7 мая он отказался выполнить приказ советского командования о переброске дивизии на Румынский фронт. В тот же день, арестовав всех политработников-коммунистов, Григорьев на митинге в Елисаветграде объявил свой «Универсал», которым призвал украинский народ к всеобщему восстанию против Советской власти.

В «Универсале» провозглашался лозунг «Власть Советам народа Украины без коммунистов». В угоду кулачеству Григорьев ополчился против «коммуны», «московских комиссаров», продовольственной разверстки, «реквизиций», «чрезвычаек» и обещал установить «подлинную Советскую власть».

9 мая григорьевцы разогнали Елисаветградский Совет, расстреляли более тридцати руководителей советских и партийных организаций города, убивали и грабили население. Только 15–17 мая бандиты убили в Елисаветграде 1526 человек. В городе Александрия пьяный Григорьев скакал на коне впереди погромщиков и рубил беззащитных людей. Кулаки близлежащих деревень толпами приходили в города и местечки, громили склады и учреждения, нападали на советских работников и не причастных к политике обывателей, грабили и убивали их, увозили награбленное имущество с собой.

На 18–20 мая Григорьев назначил съезд «представителей от крестьян и рабочих» Александрийского уезда для организации власти. Но даже этот созванный мятежниками съезд высказался за прекращение погромов и предложил начать мирные переговоры с Советским правительством.

Мятеж, не поддержанный народными массами, был обречен на провал. Только внезапность выступления позволила Григорьеву с его «войском» в короткое время захватить Елисаветград, Николаев, Херсон, Кременчуг, Александрию, Знаменку, Христиновку и другие важные пункты.

22 мая 1919 г. части Красной Армии под командованием К. Е. Ворошилова (Кременчугское направление) и А. Я. Пархоменко (Екатеринославское направление) повели наступление на григорьевскую банду и в результате упорных боев нанесли ей поражение. К концу мая были освобождены почти все занятые григорьевцами города и населенные пункты.

Григорьевский мятеж облегчил Деникину наступление на Южную Украину и помешал переброске советских войск на Румынский фронт. Самому Григорьеву некоторое время все же удавалось сохранить довольно крупные силы, и они продолжали разбойничать на Херсонщине до июля 1919 г., пока не были поглощены махновским движением.

Махновщина зародилась в большом селе Гуляйполе Александровского уезда Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области).

Главарь движения — Нестор Махно — происходил из крестьян села Гуляйполе, с четырнадцати лет работал маляром, а затем литейщиком на Гуляйпольском заводе сельскохозяйственных машин. Войдя в местную анархистскую группу, распространял революционную литературу, участвовал в экспроприациях и террористических актах против царской администрации. В течение 7 лет отбывал наказание (каторжные работы) и был освобожден лишь после Февральской революции 1917 г. В родном селе крестьяне избрали его председателем крестьянского Совета. Защищая их интересы, он выступал против помещиков и Временного правительства, что создало ему авторитет среди населения.

Когда Украина оказалась под игом немецких оккупантов и гетманщины, Махно бежал из села, но в августе 1918 г. вернулся и организовал небольшую подпольную группу из анархистов, которая вскоре объединилась с группой Федора Щуся, скрывавшегося в лесах. Отряд вырос до 15 человек и все увеличивался за счет примыкавших к нему крестьян. Партизаны нападали на гетманцев, немцев, австрийцев, а нередко громили и воинские части.

Повстанцы объявили Нестора Махно своим батькой — атаманом — и беспрекословно подчинялись ему.

26 декабря 1918 г. по договоренности с большевистским подпольем махновцы под видом рабочих вступили в Екатеринослав, занятый войсками Директории.

Одновременно в городе подняли восстание екатеринославские рабочие, руководимые подпольным большевистским ревкомом. В результате 7-тысячный петлюровский гарнизон был разгромлен. Большевистский ревком назначил Махно «главнокомандующим советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района». Но Махно не стал укреплять фронт, и через два-три дня петлюровцы крупными силами перешли в контрнаступление, подавили рабочее восстание и выбили махновцев из города.

Между тем отряды Махно продолжали расти за счет крестьянских повстанцев. Как утверждал Виктор Белаш, которого Махно назначил своим начальником штаба, к концу января 1919 г. у Махно было 29 тысяч бойцов и, кроме того, невооруженный резерв, насчитывающий 20 тысяч человек.

В январе — феврале 1919 г. деникинцы подступили к самому центру махновского движения. Это обстоятельство, а также недостаток оружия и боеприпасов вынудили Махно искать соглашения с Красной Армией. 26 января по поручению Махно его помощник Алексей Чубенко встретился в Синельникове с начальником Заднепровской советской дивизии П. Е. Дыбенко и после переговоров заключил с ним военное соглашение о совместной борьбе против белогвардейцев и петлюровцев. Все отряды Махно входили в состав Красной Армии и образовывали 3-ю бригаду Заднепровской дивизии. Они получали военное снаряжение, продовольствие согласно штатному расписанию Красной Армии и подчинялись начальнику дивизии и командующему фронтом. Махно назначался командиром бригады; советское командование посылало политических комиссаров с обязанностью политического воспитания частей и контроля над проведением распоряжений центра. Вместе с тем махновские части сохраняли свою прежнюю внутреннюю организацию и выборность командиров. Это соглашение было утверждено командующим советскими войсками Украины В. А. Антоновым-Овсеенко.

Махновекая бригада участвовала в боях с деникинцами в составе 2-й и 13-й армий. Советское военное командование делало все, чтобы повысить дисциплину в махновских частях и превратить их в боеспособные войска. Однако все большее влияние на махновское движение оказывали мелкобуржуазные политические партии, и прежде всего анархисты.

В ноябре 1918 г. на Украине образовалась анархистская конфедерация «Набат», в которую вошли небольшие группки украинских анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. «Набатовцы» усмотрели в махновском движении родственные им черты и стали проникать в махновские отряды. Они посылали туда анархистскую литературу, направляли своих активистов — Иосифа Гутмана, Макса Черняка, Михаила Уралова. Кроме того, Махно разыскал известного анархиста П. А. Аршинова (подлинная фамилия Марин), с которым отбывал наказание в Бутырской тюрьме, и назначил его редактором газет «Путь к свободе» и «Повстанец», а также заведующим «культурно-просветительной частью» своего штаба.

К махновцам примкнули и скатывавшиеся к анархизму авантюристические, левоэсеровские элементы. К Махно пошел служить, например, бывший командир отряда ВЧК Д. И. Попов, активный участник левоэсеровского мятежа в Москве.

Уже в феврале 1919 г. созванный Махно в Гуляйполе «2-й районный съезд Советов» принял резолюцию, выражавшую анархистское отрицательное отношение ко всякой государственной власти, в том числе и к Советской власти, осуществляющей диктатуру пролетариата. Съезд протестовал также против декрета Украинского Советского правительства о создании совхозов и требовал передачи всей земли в пользование крестьянам по уравнительному принципу.

В махновских отрядах шел процесс организационного разложения. Зачастую махновцы представляли собой беспорядочную массу недисциплинированных вооруженных людей. После проникновения в отряды анархистов, деклассированных, авантюристических, а порою и уголовных элементов процесс разложения приобрел угрожающий характер — в занятых ими районах махновцы нередко грабили население. Вступив в Красную Армию, Махно ничего не сделал, чтобы прекратить беспорядки в своих отрядах. Не только рядовые махновцы, но и сам Махно не хотел мириться со строгой дисциплиной советской Красной Армии. На словах признавая подчинение, Махно фактически не выполнял распоряжений командования Красной Армии и постоянно подчеркивал свою самостоятельность и независимость.

Эти черты махновщины неизбежно должны были привести к трениям и конфликтам между Махно и Советской властью.

10 апреля 1919 г. махновский штаб, вопреки запрещению советского военного командования, созвал «3-й Гуляйпольский районный съезд», на котором присутствовали представители 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского и Павлоградского уездов, а также делегаты от махновских воинских частей. Съезд провозгласил анархистскую платформу. «Требуем, — говорилось в резолюции, — немедленного удаления всех назначенных лиц на всевозможные военные и гражданские ответственные посты; протестуем против всякой системы назначенчества… Требуем полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т. е. партиям и группам, и неприкосновенности личности работников партий левых революционных организаций…».

Это были демагогические, псевдореволюционные требования. Они отражали посягательство мелкобуржуазных элементов на важнейшие принципы демократического централизма и диктатуры пролетариата, положенные в основу Советской власти. Махновщина превращалась в явно антисоветское движение.

В мае 1919 г. командование 2-й советской армии по ходатайству Махно намеревалось преобразовать его разросшуюся бригаду в дивизию. Учитывая беспорядки в махновских частях, командование Южного фронта не утвердило реорганизацию. Тогда махновский штаб разразился заявлением, которое прозвучало как прямой вызов Советской власти. Объявив о «категорическом несогласии с постановлением Южфронта», штаб решил все 11 вооруженных полков пехоты, 2 полка конницы, 2 ударные группы, артиллерийскую бригаду и другие свои вспомогательные части преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией Махно. Эту «армию» махновцы объявили подчиненной Южному фронту с условием, что. «оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта».

Реввоенсовет Южного фронта объявил, что «действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определенный участок фронта 2-й армии, Махно своими заявлениями определенно вносит полную дезорганизацию в управление, командование и предоставляет частям действовать по усмотрению, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду ревтрибунала…».

События нарастали, 30 мая махновский «Военно-революционный совет» постановил созвать на 15 июня 1919 г. экстренный съезд Гуляйпольского района. В мотивировке этого решения махновцы выразили недоверие Советскому правительству, заявив, что «выход из создавшегося положения может быть указан только самими трудящимися массами, а не отдельными лицами и партиями». Советские органы запретили созыв съезда.

Учитывая предупреждение военного командования, Махно решил уйти с поста командира бригады Красной Армии. С небольшой группой приближенных он оставил войска в тяжелый момент деникинского наступления. Дезорганизаторские действия Махно и его отрядов нанесли большой вред фронту. «Махновщина принесла плоды гораздо более горькие, чем можно было предполагать раньше, — писала большевистская газета «Коммунар». — Наши неудачи в бассейне (речь идет об отступлении советских войск в Донецком бассейне. — Д. Г.) отнюдь не объясняются силой неприятельских войск… Единственная причина их победы — тот ужасающий яд махновского разврата, партизанства, самоволия и безволия, который заразил наши части, приходящие в соприкосновение с махновским фронтом».

Вскоре вокруг Махно, порвавшего связи с Красной Армией, стали вновь группироваться вооруженные отряды. Приведи к нему свои части и бывшие махновские командиры (Калашников, Буданов, Дерменжи). Анархисты-«набатовцы» расценили конфликт Махно с Советской властью как отражение борьбы «вольной трудовой коммуны… свободного крестьянства с государственниками-большевиками» и приняли сторону Махно. В августе 1919 г. в махновский лагерь прибыл лидер «набатовцев» — известный анархист Волин (В. М. Эйхенбаум), который стал председателем махновского «Военно-революционного совета». Теперь «набатовцы» в полном смысле превратились в партию махновщины, а махновцы начали открытую борьбу с Советской властью.

В июле 1919 г. в район расположения махновских отрядов вошли уцелевшие григорьевцы. После переговоров Махно и Григорьева последовало решение об объединении махновских и григорьевских отрядов. А через несколько дней Григорьев был убит махновцами.

Бывший член махновского штаба Алексей Чубенко, арестованный впоследствии ГПУ, описывал это событие так. Рядовые махновцы были недовольны союзом с Григорьевым, которого они обвиняли в связи с деникинцами, и требовали, чтобы Махно покончил с этим контрреволюционером. 27 июля в селе Сентове Херсонской губернии (близ Александрии) на съезде повстанцев Чубенко выступил с обвинениями в адрес Григорьева.

«Сначала я ему сказал, — показал Чубенко в ГПУ, — что он поощряет буржуазию… Затем я ему напомнил, что он оставил у одного помещика пулемет, два ящика патронов, несколько винтовок и 60 пар черных суконных брюк… Потом я ему еще сказал, что он действительно союзник Деникина и не хотел наступать на Плетеный Ташлык, так как там были шкуровцы… Григорьев стал отрицать, я ему в ответ: «А кто же и к кому приезжали офицеры, которых Махно расстрелял?» Как только я это сказал, то Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него… Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и все время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил. Телохранитель Григорьева выхватил маузер и хотел убить Махно, но Колесник стоял около него и схватил его за маузер… Махно в это время забежал сзади телохранителя и начал стрелять в него».

После убийства Григорьева Махно распорядился оцепить и разоружить войска Григорьева, которые в основной своей массе затем присоединились к махновцам.

Петлюровщина, махновщина, григорьевщина и другие антисоветские движения лета 1919 г. крайне обостряли политическую обстановку в стране и подрывали тыл Красной Армии. Части Красной Армии в таких условиях вынуждены были отступить с украинской территории. 31 августа 1919 г. петлюровцы заняли Киев, но подошедшие деникинцы выбросили их из города. Украина оказалась во власти злейшего врага украинского и русского народов — Деникина.

7. Борьба с вражеским подпольем на Украине

Борьба с тайной подрывной, шпионской, диверсионной и террористической работой вражеских элементов в тылу Советской Украины требовала создания специальных органов. Их организацией Украинское советское правительство вплотную занялось в конце 1918 г., тотчас же после свержения гетманщины и восстановления Советской власти. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и ее работа в Советской России послужили примером для образования органов борьбы с контрреволюцией на Украине.

Впервые чрезвычайные комиссии стали возникать здесь по решениям местных военно-революционных комитетов. Например, в м. Почепе, освобожденном от гетманцев, уже в августе 1918 г. начала свою деятельность чрезвычайная комиссия, которая в ноябре, после занятия советскими войсками г. Клинцы, была преобразована в Черниговскую губернскую чрезвычайную комиссию. Такие же комиссии создавались в отдельных уездах, районах и даже волостях Харьковской губернии. В Одессе после освобождения города чрезвычайная комиссия была сразу же образована из членов группы большевистской «контрразведки», созданной во время немецкой оккупации для борьбы с провокаторами и собирания сведений, необходимых подпольной организации.

28 ноября 1918 г. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины приняло декрет «Об организации власти на местах» и определило в нем, что при военно-революционных комитетах на местах должны образовываться отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.

3 декабря 1918 г. правительство утвердило декрет «Об организации Всеукраинской Чрезвычайной комиссии», которым был создан централизованный аппарат государственной безопасности на Украине. Декрет регламентировал порядок образования ВУЧК, губернских и уездных чрезвычайных комиссий, их права и компетенцию, взаимоотношения с органами НКВД и НКЮ. В сущности, декрет повторял «Положение о чрезвычайных комиссиях», действовавшее в Советской России.

Как известно, в Советской России, согласно «Положению о ВЧК» от 17 февраля 1919 г., право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, было возложено на революционные трибуналы, и лишь в местностях, объявленных на военном положении, чрезвычайные комиссии сохранили право непосредственной расправы с виновниками особо опасных преступлений. В условиях украинской действительности эти правила ограничивали средства борьбы с врагом, прибегавшим к особо острым формам вооруженных выступлений и политического бандитизма. Поэтому 20 февраля 1919 г. Всеукраинский ЦИК постановил предоставить чрезвычайным комиссиям Украины по любым делам особой важности, требующим «безотлагательного решения», право «самостоятельно выносить приговоры», доводя об этом в каждом отдельном случае до сведения революционных трибуналов.

В целях достижения единства действий в борьбе с контрреволюцией Украинское правительство постановило, чтобы местные чекистские органы руководствовались в своей работе указаниями и инструкциями ВЧК.

Первым председателем Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией был профессиональный революционер, большевик с 1899 г., член ЦК КП(б)У И. И. Шварц (Товарищ Семен). В апреле 1919 г. на Украину был командирован член коллегии ВЧК М. Я. Лацис с группой работников для помощи в организации чекистского аппарата. Согласно постановлению Украинского правительства, М. Я. Лацис сменил И. И. Шварца и был назначен председателем ВУЧК.

Сложная обстановка требовала скорейшей организации чекистского аппарата на Украине, а от его работников — большого напряжения сил, преданности и добросовестности в работе. Всероссийская чрезвычайная комиссия оказывала братскую помощь в организации и налаживании украинского чекистского аппарата, посылала туда своих сотрудников, брала на себя значительную часть работы. И все же подготовленных, знающих дело кадров не хватало, нередко в аппарат проникали случайные люди.

Весной 1919 г. В. И. Ленину стало известно о непорядках в украинском чекистском аппарате. В связи с этим 4 июня он писал М. Я. Лацису: «Каменев говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся.

Надо построже проверить состав, — надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся.

При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы».

Выполняя эти указания В. И. Ленина, партийные и советские органы Украины провели проверку чекистского аппарата и навели в нем порядок.

30 мая ВУЦИК утвердил новое «Положение о Всеукраинской и местных чрезвычайных комиссиях». ВУЧК стала органом Народного комиссариата внутренних дел, работающим на правах одного из его отделов. Усиливался контроль исполкомов Советов над местными чрезвычайными комиссиями. Исполкомы получили право приостанавливать исполнение постановлений местных чрезвычайных комиссий до их санкции вышестоящим органом ЧК и во всех случаях по своему усмотрению передавать дела, находившиеся в ЧК, судебным и обычным следственным учреждениям. «Положение» определило компетенцию чрезвычайных комиссий и регламентировало права Народного комиссариата юстиции и его органов на местах по надзору за расследованием и рассмотрением дел в ЧК.

Украинские чекисты направили свои силы главным образом на борьбу против наиболее опасных в то время петлюровских подпольных организаций, руководивших многочисленными бандами. Партия украинских «незалежников» была объявлена партией контрреволюции. Чрезвычайные комиссии закрыли ряд печатных органов этих заговорщиков и приняли другие административные меры к подавлению их антисоветской деятельности. Большая работа велась по разоблачению агентуры, засылавшейся в советский тыл главным штабом петлюровской армии и деникинцами.

Вот несколько фактов.

30 марта 1919 г. на фронте под Коростенем красноармейцы задержали двух подозрительных лиц, пробиравшихся в советский тыл. Один из них вначале назвался Василием Янцевичем, а во время допроса в Особом отделе 1-й украинской советской армии сознался, что в действительности он Антон Андриенко и является агентом разведки главного штаба петлюровской армии, посланным для связи с киевскими подпольщиками. Андриенко сообщил, что ему известны конспиративные квартиры, куда обычно приходят агенты петлюровской разведки за шпионскими сведениями, и согласился помочь раскрыть подпольные организации. Начальник Особого отдела Ф. Т. Фомин поручил сотруднику отдела Суярко пойти с Андриенко на конспиративные квартиры. На первой из них, по Трехсвятительской улице, в доме профессора Яхонтова, Андриенко и Суярко встретились с петлюровской резиденткой Ксенией Сперанской. Как было условлено заранее, Андриенко предъявил Сперанской полотняное петлюровское удостоверение, спрятанное в свежеиспеченном хлебе, и представил Суярко сослуживцем по работе в контрразведке. Суярко хорошо сыграл свою роль. Сперанская проинформировала его о военно-политическом положении в Киеве и сообщила важные шпионские сведения. Она указала и источники информации. Резидентку тут же арестовали. По дороге в Особый отдел она пыталась выбросить находившиеся при ней записи. Но разорванные клочки были собраны, склеены и послужили серьезной уликой. Сперанской пришлось рассказать о гнезде петлюровских шпионов и заговорщиков в Киеве. Были арестованы бывший редактор петлюровской газеты «Трибуна» доктор Бийский, делопроизводитель отдела всеобщего военного обучения Павловский и другие. Бийский занимал видное положение в петлюровском движении, имел связи с Петлюрой, направляв диверсантов в Черниговский уезд для разрушения железнодорожных путей и телеграфных линий. Павловский поставлял петлюровцам шпионские военные сведения. Таким же способом чекисты-особисты арестовали ряд других заговорщиков.

В августе 1919 г. Секретный отдел ВУЧК раскрыл в столице. Украины петлюровскую подпольную группу, готовившую государственный переворот и захват власти. Чекисты получили сведения о том, что в одном из домов по Миллионной улице состоялось заседание этой организации под председательством студента, назвавшегося Назаром Стодоля[42]. Петлюровцам удалось завербовать одного из советских командиров. Этот предатель обязался предоставить в распоряжение заговорщиков солдат, настроенных «против коммуны». В вооруженном выступлении заговорщиков должны были участвовать кулаки киевского пригородного села Веприки (ими руководил кулак Г. Р. Квасец) и петлюровские банды, действовавшие недалеко от города. Подготовка, как стало известно Чрезвычайной комиссии, зашла так далеко, что Назар Стодоля поспешил выехать в Жмеринку, чтобы оттуда пробраться в штаб Петлюры, проинформировать его и получить инструкции. Группа предполагала после переворота удерживать власть в Киеве до прихода «правительства Директории».

Медлить было нельзя, и чекисты приступили к ликвидации петлюровской группы. У арестованных обнаружили компрометирующие их письма, полевые карты, винтовки и другое оружие. Из писем выяснилось, что заговорщики находились в тесной связи с бандами Зеленого, Ангела, Соколовского. В одном из захваченных при обыске документов — приказе главного штаба петлюровских войск на имя «атамана повстанческих войск на Черниговщине» Ангела — излагался план действий петлюровских банд в поддержку готовившегося в Киеве переворота. Одновременно с выступлением внутри города планировался захват бандами населенных пунктов, которые нужно было удерживать до соединения с мятежниками из Киева. Лишь своевременная ликвидация заговора сорвала эти планы.

В ряде случаев партийные, комсомольские организации и отдельные коммунисты самостоятельно раскрывали контрреволюционные подпольные группы. Так, например, в ночь на 29 марта 1919 г. на вокзале Конотопа был задержан подозрительный человек. При обыске у него нашли документы, свидетельствовавшие о том, что он состоит в конотопской подпольной петлюровской организации. Заговорщики готовились к вооруженному выступлению против Советской власти, назначенному на 6 часов утра 30 марта. Коммунистическая организация Конотопа немедленно мобилизовала все свои силы, образовала Чрезвычайный военный штаб и приступила к ликвидации готовившегося восстания. Заговорщиков арестовали до начала выступления.

В другом случае благодаря бдительности членов коммунистической ячейки села Ивашкова Городиянского уезда в июле — августе 1919 г. был раскрыт кулацкий заговор в Черниговской губернии.

Накануне этих событий в Городнянском уезде происходили беспорядки, вызванные кулацкой агитацией против объявленной мобилизации в Красную Армию. 27 июня 1919 г. в селе Хриповка (в 3 верстах от уездного города) собралось около 500 человек, отказавшихся от явки на мобилизацию. Верховодили среди них кулаки, подстрекавшие молодежь пойти в город и разогнать исполком. Появилось оружие, доставленное кулаками из Тупичевской волости. Бунтовщиков возглавил местный житель, бывший офицер Онищенко. Село Хриповка превратилось в военный лагерь. На всех дорогах были выставлены заставы. Как только стало известно о готовящемся нападении на уездный город, Городнянский исполком и уездная коммунистическая партийная организация мобилизовали отряд (60 человек пехоты и 20 конников), который под командованием председателя исполкома направился в Хриповку. Беспорядки были ликвидированы без кровопролития. Новобранцы явились на мобилизацию. Однако сами события говорили о том, что в уезде действует контрреволюционная организация.

В августе члены коммунистической ячейки села Ивашкова стали замечать, что у местного кулака Павла Шика по вечерам собираются какие-то подозрительные личности. Однажды, когда к Шику зашли трое неизвестных (об этом рассказали коммунистам сельские бедняки), члены ячейки решили задержать их. Окружили хату кулака, зашли в нее и обнаружили там какого-то «доктора» из села Тереховка, бывшего подпоручика царской армии П. Е. Тищенко (из села Выхвостово), бывшего гимназиста гайдамака А. Н. Гвинтовку (из Городни) и сына черниговского священника Величковского. У задержанных оказались списки членов антисоветской подпольной организации, два револьвера, бомбы. В списках членов антисоветской группы значились исключительно кулаки. Эта группа являлась частью черниговской губернской подпольной организации деникинского толка, руководимой полковником И. Г. Пикусом.

О раскрытии антисоветской группы коммунисты сообщили в уездный исполком, откуда тотчас же прибыли председатель исполкома Черноус и несколько милиционеров. Черноус лично занялся расследованием. Задержанный «доктор» отказался назвать свою фамилию, но заявил, что он из Чернигова. Черноус решил выехать вместе с «доктором» в Чернигов. Когда подвода проезжала болото между Тереховкой и Ивашковкой, «доктор» неожиданно вырвал у Черноуса винтовку, пытался застрелить его и бросился бежать на болото. Милиционеры открыли огонь, заговорщик был смертельно ранен и вскоре скончался. В ожидании, пока прибудут оповещенные работники Черниговской губернской чрезвычайной комиссии, Черноус вызвал в Ивашково на помощь членов соседних сельских комячеек и продолжал расследование. Один из жителей села явился к Черноусу и сообщил, что его склоняли к вступлению в контрреволюционную организацию, и помог раскрыть дело.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия расследовала все обстоятельства заговора, который имел своей целью способствовать наступлению деникинских войск. Как оказалось, тупичевской волостной контрреволюционной организацией, в которую входила и ивашковская, руководил студент-медик Карл Лайкс-Шантель из Чернигова: тот самый «доктор», который был убит при попытке к бегству. Этот студент под предлогом занятий медицинской практикой поселился в селе Тереховка Черниговского уезда, откуда разъезжал по селам и создавал повстанческие группы из недовольных Советской властью кулацких элементов. Ему удалось сколотить такие группы в Городне, Ивашкове, Куликове, Тупичевке, Выхвостове, Хриповке, Петрушине, Репках, Звеничеве, Сидневе, Тереховке, на хуторе Глебовка. Ближайшими помощниками Лайкса-Шантеля являлись: бывший офицер (убийца уездного военкома) Н. М. Панченко из Чернигова, кулак Н. К. Ковбаса с хутора Глебовка, кулак С. Д. Кашко из села Ку-ликовка, сын священника М. А. Митропольскнй из села Тупичевка, бывший офицер П. Е. Тищенко из села Выхвостово, кулак П. Я. Шик из села Ивашково, бывший офицер Онищенко, руководивший бунтом мобилизованных в селе Хриповка, гимназист А. Н. Гвинтовка из Городни, кулак Ф. И. Качный из села Ивашково, кулак А. Довгопол из села Тупичевка. Бунт мобилизованных в селе Хриповка 27 июня был одним из результатов «работы» этой организации.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия изъяла у арестованных много оружия и боеприпасов. В крыше сарая кулака Качного в селе Ивашково чекисты нашли список лиц, которых бандиты, планируя захват Чернигова, намеревались убить. Около 40 активных участников заговора были преданы суду чрезвычайной сессии губернского революционного трибунала и сурово наказаны.

Немало пришлось чекистам бороться и с остатками черносотенных, белогвардейских и монархических организаций, свивших свои гнезда на Украине в период немецкой оккупации и гетманщины.

В 1919 г. в Киеве совместными усилиями ВЧК и ВУЧК были раскрыты две нелегальные монархические группы, существовавшие здесь с 1918 г. Во главе одной из них стоял некий Крылов. Обманным путем, под фамилией Чернявский, он проник в большевистскую партию, служил в советском военном учреждении и передавал своему контрреволюционному центру в Москву секретные военные сведения. Крылова арестовали в момент, когда он готовил очередное шпионское донесение. Вскоре была ликвидирована и белогвардейская организация князя Касаткина-Ростовского. Среди арестованных монархистов находились: бывший гвардейский поручик помещик Власов, бывший царский следователь Чекмарев, штаб-ротмистр Милобенный. Киевские монархистские организации сыграли зловещую роль в борьбе с так называемым куреневским выступлением кулаков.

8 ряде сел неподалеку от Киева в марте — апреле 1919 г. происходили кулацкие волнения. Среди крестьян здесь действовали и петлюровские, и черносотенно-монархистские агенты, распространявшие нелепые слухи о «коммуниях», о «комиссарах», о «преследовании» православной церкви и т. д. Вражеские агитаторы подбивали крестьян к наступлению на Киев. В то время вокруг Киева действовали вооруженные банды Струка и Батрака, которые убивали сельских советских активистов, учиняли погромы.

9 апреля в Киеве был образован оперативный штаб для борьбы с антисоветскими выступлениями. Во главе штаба стояли командующий корпусом войск ВУЧК Ф. И. Николаенко и председатель Киевской губчека И. 3. Сорин. В тот же день небольшой конный отряд чекистов во главе с Ф. И. Николаенко и командиром батальона М. Финкельштейном двинулся в район Куреневка — Новопетровка, где находились банды. Бандиты выслали навстречу советскому отряду своих гонцов с предложением начать «переговоры». Николаенко и Финкельштейн бесстрашно отправились к мятежникам. Однако бандиты и не думали вести переговоры: они зверски убили мужественных чекистов.

10 апреля толпы вооруженных кулаков и их сторонников сосредоточились в предместье Киева — Куреневке. Многие шли с мешками в надежде поживиться при грабеже города. В толпу втерлись и городские громилы, хулиганы, уголовники. Здесь шныряли и агитаторы монархических организаций, которые подстрекали толпу к погрому, к нападению на город под лозунгом «За веру православную!». Озверевшая толпа принялась разбивать и грабить лавки на базаре, убивать ни в чем не повинных обывателей. Бандиты загнали в захваченное ими помещение районной милиции около 150 человек и открыли по ним стрельбу через окна. Было убито 15 человек, в том числе женщины и дети. Двинувшись затем через Подол на Киев, бандиты обложили казармы 1-го украинского запасного полка, вступили в перестрелку с красноармейцами, напали на городской банк и телеграф, подожгли ряд домов на Подоле.

Советские и партийные организации города решительно выступили против погромщиков. Председатель ВУЦИК Г. И. Петровский, председатель губисполкома А. С. Бубнов, наркомвнудел УССР К. Е. Ворошилов вместе с рабочими и чекистскими отрядами лично участвовали в борьбе с бандитами. Нарком по военным делам Н. И. Подвойский обратился к населению с воззванием, в котором заявил: «Куреневка последнее время явилась притоном бандитов, выпущенных петлюровцами из Лукьяновской тюрьмы. К этим профессиональным громилам примкнули заведомые контрреволюционеры и кулаки. Одни шли ради грабежа, другие для борьбы с Советской властью. И те и другие скрыли свои настоящие цели под маской выступления «за веру»… Заявляю, что Красная Армия не даст себя обмануть… Она знает, что не за веру, а против трудящегося народа идут погромщики, бандиты и контрреволюционеры. Пусть же они не ждут пощады!».

В начавшихся боях советские отряды нанесли поражение бандитам как на подступах к Киеву, так и в самом городе. Банда Батрака была разгромлена, наступление банды Струка на Днепре отбито. Мужество и героизм проявили чекисты, участвовавшие в боях с бандитами. Председатель губчека И. 3. Сорин, несмотря на два ранения, продолжал руководить боем. К вечеру 10 апреля бандиты повсюду были разбиты, их выступление подавлено.

Чекисты арестовали и расстреляли несколько главарей и организаторов погромного выступления. Это были: руководитель киевского отделения монархистского «Союза русского народа» бывший генерал Петров; княгиня Урусова; известный черносотенец доктор М. Котленко — участник расправы над Ф. И. Николаенко; штабс-капитан М. Бородинский, задержанный в момент распространения погромных прокламаций; монархист В. Соколов, пойманный с винтовкой в руках; бывший чиновник особых поручений при царском министерстве внутренних дел И. П. Шкотт. Всего было арестовано около 150 человек. Крестьян — рядовых участников беспорядков, признавших свою вину, освободили из-под ареста.

Важным направлением чекистской работы на Украине была борьба с подрывной и шпионской деятельностью разведок и дипломатических служб империалистических держав и их агентуры.

В 1919 г., после поражения Германии, главная роль в подрывной деятельности империалистических сил против Советской страны, в том числе и на Украине, перешла к дипломатическим заговорщикам и разведчикам стран Антанты. Хотя Украина по существовавшему между империалистическими хищниками разделу входила в «сферу влияния» Франции, здесь действовали подрывные и шпионские организации не только Франции, но и США, Англии, разведывательные службы пограничных «буферных» государств, особенно польская разведка Пилсудского.

В ряде случаев чекисты производили осмотр помещений иностранных миссий, где укрывались заведомые шпионы и заговорщики. В городе Николаеве, например, чекисты обнаружили в английском консульстве документы, свидетельствовавшие о связях английских дипломатических представителей с генералом Деникиным, о помощи, которую правительства стран Антанты оказывали белогвардейцам. В шведском «нейтральном» консульстве, взявшем на себя защиту интересов французских и английских подданных, чекисты нашли шпионские документы и конфисковали много оружия.

Учитывая огромный вред, наносимый стране подрывными действиями иностранных империалистов, в июне 1919 г. ЦК КП(б)У образовал «Особое совещание» по борьбе с подрывной деятельностью на Украине международного империализма. В состав этого «Совещания» входили секретарь ЦК КП(б)У, председатель Совета Народных Комиссаров, председатель ВУЧК и народный комиссар по иностранным делам. «Особое совещание» решило изолировать на время гражданской войны иностранных подданных тех государств, которые участвовали в интервенции. ВУЧК энергично выполняла эту работу.

Основной польской контрреволюционной организацией в советском тылу была «Польска организация войскова» («ПОВ»), возникшая в 1917 г., она имела большие запасы оружия, спрятанного при ликвидации польских легионов.

Ее лидеры мечтали об отторжении в пользу Польши западных земель Советской страны (белорусских, украинских, русских). На Украине они поддерживали петлюровщину, не гнушались помогать и всякому иному антисоветскому движению, любым авантюристам, способным нанести вред государству рабочих и крестьян. Польская разведывательная служба активно занималась шпионажем на советской территории.

В 1919 г. ВУЧК раскрыла в Киеве ответвления польской центральной разведывательной и подрывной организации. Вот как была ликвидирована одна из групп этой организации. В Киеве на Рейтарской улице помещалась столовая, которую посещали студенты киевских высших учебных заведений, преимущественно польского происхождения. Чекисты обратили внимание на то, что в столовой вечерами происходят какие-то таинственные сборы. Чекисты проникли в столовую и произвели там обыск. Здесь были найдены шапирограф и заготовки для печатания антисоветских прокламаций.

Расследование показало, что задержанные студенты являются членами антисоветской польской молодежной группы, примыкающей к «ПОВ». Они пропагандировали буржуазно-националистические и антисоветские идеи среди польской молодежи, занимались шпионажем и поддерживали отношения с украинскими и русскими антисоветскими организациями «для борьбы с уничтожающей силой большевизма». Руководители группы — сынки польских дворян Марьян Непраш, Петр Борковский, Иосиф Керницкий, Тадеуш Савицкий и Карл Басинский — были наказаны.

Одной из задач чекистов было пресечение дезорганизаторской деятельности махновцев и примкнувших к ним анархистов и уголовных элементов.

В 1919 г., после того как Махно оставил фронт борьбы с деникинцами, ВУЧК произвела расследование преступлений штаба бригады Махно на Южном фронте и арестовала начальника штаба Озерова и ряд других махновцев. Расследование показало, что их дезорганизаторская работа привела к разложению бригады, благодаря чему деникинцы прорвали фронт как раз на участке махновцев, зашли им в тыл и нарушили связи между частями Красной Армии. Судебный процесс по делу членов махновского штаба происходил в Чрезвычайном военно-революционном трибунале Донецкого бассейна в Харькове. Подсудимые были признаны виновными и приговорены к высшей мере наказания.

8. Конец стрекопытовщины

В конце января 1919 г. в Гомель, незадолго до того освобожденный от немецкой оккупации, прибыла 2-я (Тульская) бригада 8-й стрелковой дивизии Красной Армии (в составе 67-го и 68-го полков), передислоцированная сюда в связи с военными действиями против петлюровцев. Положение в городе в это время было весьма напряженное. Советская власть находилась в стадии организации. Повсюду действовала вражеская агентура. Нелегально существовал антисоветский «Полесский повстанческий комитет», готовивший восстание. Некоторые командиры бригады поддались на вражескую агитацию и вступили в этот комитет. Среди них были начальник хозяйственной части Стрекопытов (в прошлом офицер), бывший полковник Стенин, командир 68-го полка Мачигин и другие.

18 марта бригада получила приказ отправиться на фронт, и 20-го ее части повели наступление на Овруч, но, не выдержав вражеского артиллерийского огня, отступили. В то же время некоторые подразделения, особенно разложившийся 1-й батальон 67-го полка, вообще отказались занять боевые позиции и начали митинговать. Они решили бросить фронт, возвратиться в Гомель, а оттуда — по домам, в Тульскую губернию.

Выступление, таким образом, вначале выглядело как протест преобладавших в бригаде мелкобуржуазных крестьянских элементов, выражавших недовольство тяготами гражданской войны — мобилизацией, нехваткой продовольствия и обмундирования и другими трудностями. Но этим немедленно воспользовались контрреволюционеры.

Когда бросившие фронт красноармейцы в ночь на 24 марта прибыли на станцию Гомель-Полесский, здесь их встретили вожаки контрреволюционного «Полесского повстанческого комитета» и изменившие воинскому долгу командиры. Недовольную массу разложившихся красноармейцев контрреволюционеры направили против Советской власти.

Между тем городские партийные и советские организации готовили отпор мятежникам. Был образован военно-революционный штаб в составе председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты «Известия ревкома» Н. С. Билецкого (Езерского), чекиста Я. Фрида и Гулло. Коммунисты и советские активисты заняли боевые позиции. Дали знать о событиях в губернский центр. Вооруженных защитников города, однако, было мало. Они не могли оказать длительного сопротивления взбунтовавшимся солдатам бригады, которыми командовали офицеры.

Со станции мятежники повели наступление на город, захватили тюрьму и освободили около 400 заключенных, главным образом уголовников. Вскоре в их руках оказалась значительная часть города. Лишь гостиница «Савой», превращенная в опорную базу сопротивления, здание ЧК и телефонная станция все еще оставались в руках защитников города.

Утром 25 марта мятежники начали обстрел из артиллерийских орудий и миномета гостиницы «Савой». Положение осажденных стало катастрофическим. Они вынуждены были вступить в переговоры с мятежниками. Последние согласились отпустить по домам всех 65 человек, находившихся в «Савое». Но когда коммунисты сложили оружие, контрреволюционеры, вопреки обещанию, задержали ответственных работников и, избив, отправили их в тюрьму. Вскоре власть в городе повсеместно перешла к вооруженным мятежникам.

«Полесский повстанческий комитет» и военное командование мятежников выпустили несколько воззваний к населению города и уезда. В одном из воззваний они так сформулировали цели и лозунги своего движения: «1. Вся власть Учредительному собранию. 2. Сочетание частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности… 3. Железные законы об охране труда. 4. Проведение в жизнь гражданских свобод. 5. Земля — народу. 6. Вступление Русской республики в лигу народов». В «Приказе № 1 по гарнизону г. Гомеля» от 26 марта было сказано: «С сего дня в городе и уезде объявляется свободная торговля всеми товарами».

Таким образом, мятежники пытались изобразить контрреволюционное выступление в Гомеле как «демократическое» движение. Но оно фактически вылилось в белогвардейский мятеж, руководимый бывшими царскими офицерами, и тотчас же привело к установлению личной диктатуры руководителя переворота Стрекопытова.

Население города и уезда, видя контрреволюционное существо выступления, не поддержало мятежников. Лишь незначительные группы бывших офицеров, чиновников и несколько советских служащих примкнули к ним.

Назначенный Стрекопытовым комендант города — бывший полковник Степин — в первый же день издал приказ, в котором говорилось: «Лица, коим известно местопребывание скрывшихся большевистских комиссаров и коммунистов, а также и домовладельцы, где они проживают, должны немедленно донести мне. Виновные в укрывательстве будут караться по всей строгости осадного положения». Этот приказ послужил как бы сигналом к началу белого террора. Участник событий, бывший председатель упродкома В. Селиванов, впоследствии рассказывал: «По Замковой улице и по другим прилегающим улицам к станции начался поголовный грабеж населения. В домах забирали все, что было ценным. На улицах раздевали встречавшихся частных граждан. В советских учреждениях разбивали несгораемые кассы, забирали денежные знаки, рвали и сжигали дела, нагружали продовольствие из складов упродкома и райсоюза и отправляли на Полесскую станцию… В городе творилась такая вакханалия, которую может себе представить только переживший эту «историю»».

26 марта стрекопытовцы отобрали в тюрьме группу ответственных работников города и увезли их на Полесский вокзал. Судьба их до подавления мятежа оставалась неизвестной.

Между тем на помощь Гомелю с разных сторон шли отряды трудящихся и части Красной Армии: партийные дружины коммунистов из Могилева, Бобруйска, курсанты Могилевских командных курсов, отряд из Смоленска, крестьянский отряд из Почепа, части Брянской дивизии.

В ночь на 29 марта стрекопытовцы вынуждены были оставить Гомель. Когда курсанты Могилевских курсов заняли станцию Гомель-Полесский, они обнаружили в «вагоне смерти» изуродованные трупы 14 ответственных работников города. Мятежники зарубили и замучили председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты Н. Билецкого (Езерского), заведующего отделом юстиции Б. Ауэрбаха-Подгорного и других. Кроме того, 17 товарищей было убито в городе.

Из Гомеля стрекопытовцы отступили к Речице. Вскоре Красная Армия окончательно разгромила их. Часть мятежников и их главари (Стрекопытов, Степин и другие) бежали в Польшу, откуда перебрались в Эстонию. Там они вступили в армию Юденича, а после ее разгрома были интернированы. Ряд захваченных участников мятежа в Гомеле предстали перед судом.

9. Борьба с басмачеством

Бежав из Коканда после разгрома движения «Кокандской автономии», вожак басмачей[43] Иргаш обосновался неподалеку, в кишлаке Бечкир. Он превратил кишлак в крепость, перегруппировал здесь свои силы, устроил мастерские для изготовления боеприпасов, обложил окрестное население «налогами». Реакционное мусульманское духовенство, согласно старинному обычаю, с соблюдением религиозных церемоний, подняло этого разбойника на белой кошме как религиозного вождя, после чего он объявил себя «борцом за ислам», «защитником угнетенных», присвоил титул «амири муслимин» — «верховного предводителя воинства ислама» — и начал «священную войну» против Советской власти. Со всех сторон к нему стекались люди, которые становились басмачами.

Распространение басмачества объяснялось тем, что их ряды пополнялись малосознательными дехканами, находившимися под влиянием духовенства и баев. Это были люди, недовольные хозяйственными и политическими мероприятиями советских органов — запрещением торговли на базарах, монополизацией и конфискацией хлопка и т. п. Коренное население Туркестана нередко возмущалось также неправильным поведением некоторых представителей местных советских органов, в которые на первых порах проникали старые чиновники и другие лица, не изжившие еще колонизаторских привычек. Используя это недовольство, реакционное духовенство, возглавляемое панисламистской организацией «Улема», буржуазные националисты из пантюркистской организации «Иттихад ва таракки» («Единение и прогресс») и другие попытались поднять дехкан на борьбу под флагом «защиты ислама», «туркестанской автономии», «независимости» и подстрекали их к вступлению в отряды «борца за ислам» — Иргаша. Басмачей пытались превратить в политическую силу, направленную против рабоче-крестьянской власти.

В 1918–1919 гг. Советское правительство из-за военных действий с дутовскими бандами было практически лишено возможности непосредственно руководить советским строительством в Туркестане. Средством связи центра с краем были только телеграф и радио. Тем не менее правительство неоднократно указывало туркестанским работникам на необходимость установления правильных отношений с местным мусульманским населением. В телеграмме, посланной в апреле 1918 г. Народным комиссариатом по делам национальностей в Туркестан, говорилось: «Не отрицание автономии, а признание ее является очередной задачей Советской власти. Необходимо только автономию эту построить на базисе Советов на местах. Только таким путем может стать власть народной и родной для масс». На основе этих указаний V краевой съезд Советов, проходивший в апреле — мае 1918 г., провозгласил автономию Туркестана в составе РСФСР.

В органы краевой и местной власти стали привлекаться в большем, чем ранее, количестве местные кадры, постепенно исправлялись и ошибки хозяйственного порядка.

Принципиальные основы политики Советской власти в отношении местных национальностей были сформулированы в радиограмме ЦК РКП (б) от 10 июля 1919 г. на имя ЦИК Туркестанской республики и краевого комитета Коммунистической партии: «Необходимо широкое пропорциональное привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности, без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтобы кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями. Прекратить реквизицию мусульманского имущества без согласия краевых мусульманских организаций, избегать всяких трений, создающих антагонизм».

Между тем буржуазно-националистические элементы туркестанской реакции при поддержке международного империализма развертывали свою преступную работу все шире, ввергая отдельные слои населения края в кровавую борьбу с Советской властью.

Басмаческий вожак Иргаш постепенно захватил власть в сельской местности вокруг Коканда. Он совершал налеты на кишлаки, на русские селения, нападал на небольшие отряды красноармейцев, обычно легко уходя от преследования.

В 1918–1919 гг. в Фергане помимо банды Иргаша действовало еще около 40 банд (наиболее крупные из них Хал-ходжи, Махкам-ходжи, Рахманкула, Аман Палвана, Муэтдина). Вскоре среди басмачей выдвинулся Мадамин-бек (его полное имя — Мухаммед-Аминбек Ахметбеков), ранее служивший начальником уездной милиции в Маргелане. Летом 1918 г. он создал из подчиненных ему милиционеров-узбеков отряд басмачей. Поначалу тесно сотрудничая с Иргашем, Мадамин-бек после нескольких ссор отделился и начал самостоятельные действия. Замыслив стать во главе басмаческого движения в Фергане, он ввел в отряде строгую дисциплину. К нему потянулись и русские белогвардейцы, которых он не только охотно принимал, но и назначал на командные посты.

В ноябре 1918 г. Мадамин-бек вместе со своим подручным, отчаянным головорезом и грабителем Хал-ходжой, повел свой отряд в 500–700 человек на русские поселки Благовещенское и Спасское, сея смерть и грабя поселенцев. Эти кровавые рейды вызвали стихийное движение крестьянской самообороны. В Благовещенском и Спасском возник отряд самообороны в 60 человек. Красноармейцы дали крестьянам несколько винтовок. Этим было положено начало организации «крестьянской армии».

Туркестанские власти, испытывая недостаток вооруженных сил, решили легализовать самооборону и предложили населению русских поселков «сорганизоваться в правильные отряды и избрать штаб».

Так, в конце 1918 г. официально была учреждена добровольная «крестьянская армия Ферганы». Ее задачей была защита от нападений басмачей.

«Крестьянская армия» строилась по территориальному принципу и включала в свой состав всех мужчин поселков в возрасте от 17 до 50 лет. Подчиняясь командующему Ферганским фронтом, получая от него вооружение и боеприпасы, «крестьянская армия» вместе с тем пользовалась значительной автономией. Ее командиры избирались; управлял армией выборный военный совет, в состав которого в качестве обязательного члена входил военком города Джалял-Абада.

Легализовав «крестьянскую армию», местные власти, несомненно, допустили ошибку. Подавляющее большинство ее участников являлись переселенцами, в свое время помещенными царским правительством на отобранных у коренного населения землях и превратившимися в кулаков. Хотя они и объявили себя сторонниками Советской власти, в силу своей социальной природы эти кулаки не были и не могли быть последовательными союзниками государства диктатуры пролетариата. Отряды «крестьянской армии» нередко притесняли и грабили коренное население. Такие действия усиливали недовольство местного населения, которое отождествляло ее с Красной Армией.

С введением на территории Туркестана экономической политики «военного коммунизма», затронувшей непосредственные интересы крестьянства, население русских поселков, в первую очередь кулачество, стало проявлять недовольство Советской властью. «Крестьянская армия» превратилась во враждебную силу, находившуюся в распоряжении кулацких заправил.

В мае 1919 г. «военный совет крестьянской армии» избрал командующим К. И. Монстрова, в прошлом конторского служащего, подрядчика, а с 1914 г. владельца земельного надела в Джалял-Абадском районе.

Тогда-то Мадамин-бек, прежде грабивший крестьянское население русских поселков, решил сговориться с кулацкой частью русской «крестьянской армии» для совместной борьбы против Советской власти и начал активно действовать в этом направлении. Несомненно, такой поворот был подсказан Мадамин-беку русскими белогвардейцами, с которыми он был связан. Монстров пошел навстречу Мадамин-беку.

25 июня 1919 г. состоялась их первая встреча, 10 июля — вторая. Они заключили тайное соглашение, по которому Мадамин-бек обязался не нападать на русские поселки, а Монстров — до 10 сентября не принимать участия в военных действиях против басмачей. Тогда же они обсудили и планы совместного выступления против Советской власти.

Об антисоветских замыслах Монстрова уже давно догадывались. Советское военное командование решило ликвидировать и разоружить «крестьянскую армию». Но Монстрову путем хитрого лавирования, а иногда и бегства от красноармейских частей, высланных против него, до поры до времени удавалось избегать открытого конфликта и разоружения.

Летом 1919 г. в Туркестане была введена хлебная монополия и объявлена продовольственная разверстка. От так называемой «советской ориентации» кулаков ничего не осталось. Они решительно выступили против продразверстки, 22 августа «военный совет крестьянской армии» принял решение, ставшее платформой кулацкого выступления. В нем были выдвинуты следующие требования: «Отстранение и перевыборы всех Советов, исполкомов и комитетов — лиц администрации Туркестанской республики на основании всеобщего, равного, прямого и тайного голосования с предоставлением мусульманам половины мест. Предоставление всем без исключения гражданам свободы труда, свободы торговли и передвижения и всех прочих гражданских свобод… упразднение… Особого отдела, чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, политических комиссаров… Отмена хлебной монополии… Возвращение всех крестьян с политических фронтов в свои районы» и др. Эти требования кулаки грозили отстаивать «силой оружия». В сущности, это были обычные кулацкие требования ликвидации Советов и других органов диктатуры пролетариата, реставрации капиталистических отношений под видом восстановления свободы торговли. Своеобразие заключалось лишь в том, что кулацкие заправилы, являвшиеся, по сути, колонизаторскими элементами, попытались выступать не только от своего имени, но и от имени мусульманского населения.

На этом же заседании «военный совет крестьянской армии» поручил штабу выработать условия соединения с Мадамин-беком и просить того «представить данные о своей политической платформе». Мадамин-бек поспешил с ответом, в котором объявил, что он всецело присоединяется «к протоколу военного совета крестьянской армии от 22 августа 1919 г.». Свой ответ он подписал как «командующий Мусульманской белой гвардией».

1 сентября между Мадамином и Монстровым был заключен формальный договор о совместных действиях.

Объединенная банда русских кулаков и басмачей выросла в значительную силу. Командовали ею русские белогвардейские офицеры (например, генерал Муханов), присоединившиеся к восстанию. Недаром эти силы пытался включить в общероссийское контрреволюционное движение и Колчак, присвоивший Мадамин-беку чин полковника.

Начав крупное наступление, мятежники на первых порах заняли город Джалял-Абад, превращенный ими в центр движения, захватили Ош и к 18 сентября окружили и осадили 20-тысячной армией город Андижан.

Однако союз между кулаками и басмачами оказался непрочным. Басмачи отказывались воевать вместе с русскими кулаками, которые раньше притесняли их. Русские крестьяне колебались и не хотели драться с русскими рабочими, защищавшими Советскую власть.

23 сентября, разбитые частями Красной Армии под Андижаном, первыми бежали с поля боя басмачи киргизского манапа Хал-ходжи. Это бегство повлекло за собою отступление всей кулацко-басмаческой армии. 26 сентября советские войска заняли город Ош, 30 сентября — центр кулацкого восстания Джалял-Абад. Русские крестьяне стали разбегаться из мятежной армии по домам. «Крестьянская армия» разваливалась.

Мадамин-бек открыто высказывал недоверие и сомнение в боеспособности русских крестьян. Он объявил Монстрову о намерении расторгнуть заключенный между ними договор. Хотя Мадамин-бек тут же взял обратно свои слова, все же в «союзе» между Монстровым и Мадамин-беком образовалась трещина.

В дело вмешались английские агенты, заинтересованные в сохранении «союза» и развитии антисоветского движения. Бывший царский консул в Кашгаре Успенский, действовавший по поручению англичан, предложил создать так называемое «Временное ферганское правительство» и активизировать вооруженную борьбу с Советской властью. Переговоры между Успенским и Монстровым и Мадамин-беком закончились решением создать «правительство». Главою нового «правительства» и главнокомандующим стал Мадамин-бек. Монстров теперь довольствовался положением заместителя. В состав «правительства» были введены еще генерал Муханов (военный министр), бывший крупный торговец хлопком Хаким-джан Азизханов (министр финансов) и присяжный поверенный Ненсберг (министр внутренних дел и юстиции).

Начался второй тур кулацко-басмаческого движения. Теперь движение испытывало серьезный спад. Помимо уже указанных, причиной его стали и важные политические перемены, начавшиеся в Туркестане.

Осенью 1919 г. Красная Армия, разгромив банды Дутова, воссоединила Туркестанский край с центром. ЦК РКП (б) и Советское правительство получили наконец возможность непосредственно вмешаться в ход советского строительства в Туркестане.

8 октября 1919 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о создании Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана (сокращенно Турккомиссия) в составе Ш. 3. Элиавы (председатель), М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Ф. И. Голощекина, Я. Э. Рудзутака, Г. И. Бокия. Комиссия была уполномочена представлять ВЦИК и СНК в пределах Туркестана. Этой же комиссии ЦК РКП (б) поручил осуществлять «высший партийный контроль и руководство от имени ЦК».

В ноябре В. И. Ленин счел нужным лично обратиться к коммунистам Туркестана. «Установление правильных отношений с народами Туркестана, — писал он им в известном письме, — имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, — приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его, — с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии и строго соблюсти ее директивы, преподанные ей, в свою очередь, от ВЦИК именно в этом духе»

V Туркестанская краевая конференция Коммунистической партии, состоявшаяся 20–27 ноября, ответила В. И. Ленину: «Приступая к исправлению ошибок прошлого, мы торжественно обещаем Вам, дорогой товарищ, точно руководствоваться всеми указаниями ЦК РКП (б), строго соблюдая все его директивы, и выполнить великое дело освобождения Востока от гнета империализма, как бы это трудно ни было и каких бы жертв и усилий это ни стоило. Лучшим доказательством нашего искреннего желания выполнить это великое дело является наше твердое решение провести в жизнь все резолюции, принятые на данной краевой конференции, в которых красной нитью проводятся принципы самоопределяющегося начала туземных народов, правильного разрешения вопросов нашей национальной политики и в основу которых положено стремление вызвать к деятельности угнетенное местное коренное население и дать ему полную возможность свободного развития и строительства своей жизни».

Выполнение указаний Советского правительства по урегулированию отношений с коренным населением положительно сказалось на ходе борьбы с басмачеством.

Еще летом 1919 г. Туркестанский ЦИК объявил амнистию тем басмачам, которые добровольно прекратят бандитскую деятельность. Была создана Особая чрезвычайная комиссия ЦИК и СНК по борьбе с басмачеством (председателем ее был Сорокин), которая занялась проведением необходимых мер. Начался и процесс отрезвления среди басмачей. 31 января 1920 г. на сторону Советской власти перешли отряды Махкам-ходжи и Акбар Али в составе 600 вооруженных и 2 тысяч невооруженных басмачей, 2 февраля — отряд Парпи численностью 3 тысячи человек. Иргаш был убит своими сторонниками.

Мадамин-бек прилагал отчаянные усилия, чтобы сохранить боеспособность своей банды и укрепить басмаческое движение. Как председатель «Временного ферганского правительства» он проводил разные «реформы» на занятой территории. В декабре 1919 г. к нему прибыла афганская делегация. Она пыталась примирить Мадамин-бека с другими главарями басмачества, не желавшими ему подчиняться, создать между ними согласие, обещала помощь деньгами и оружием. Но тщетно. Все более обострялись отношения между кулацкой русской частью антисоветского «воинства» и мусульманской.

Наконец Монстров понял бесперспективность антисоветской позиции и «союза» с басмачами и решил тайно вступить в переговоры с Советской властью. 13 января 1920 г. через своего представителя Петра Боцана он заявил о намерении перейти на сторону Советов. Советские военные власти потребовали от него полной капитуляции.

Узнав о намерении Монстрова, Мадамин-бек в момент переговоров напал на его отряды. Монстров бежал. 17 января он явился в Джалял-Абад и сдался Советской власти, признав свою вину. Вслед за Монстровым из стана Мадамин-бека бежали и другие главари русских кулаков (Васильев, Боцан, Плотников и даже генерал Муханов). Они понесли заслуженное наказание по приговору революционного трибунала. Сдавшиеся рядовые отрядов Монстрова были амнистированы.

Ожесточенная борьба с бандами Мадамин-бека продолжалась до февраля 1920 г., когда наконец, потерпев решительное поражение в боях со 2-й Туркестанской советской стрелковой дивизией, Мадамин-бек объявил о признании им Советской власти и в марте начал переговоры о сдаче. Реввоенсовет Ферганского фронта обещал, что его отряд в случае сдачи будет зачислен па советскую службу в качестве самостоятельной войсковой единицы, входящей в тюркскую бригаду, 6 марта об этом было заключено соответствующее письменное соглашение.

1919 год стал годом решающих побед Советской власти над внутренней и внешней контрреволюцией. Были разгромлены мощные армии Колчака, Юденича, Деникина, а также войска интервентов на Севере, Западе и Юге страны. Ряд сокрушительных ударов получили силы мелкобуржуазной и националистической контрреволюции. В тылу сражающейся Красной Армии были вскрыты и уничтожены контрреволюционные организации, занимавшиеся подрывной деятельностью против Советской власти. Усилились колебания и разложение мелкобуржуазных политических партий. Советская страна вступила в завершающий этап гражданской войны.

Иллюстрации

Ф. Э. Дзержинский

В. И. Ленин. Проект декрета об аресте вождей гражданской войны против революции

В. И. Ленин. Записка Ф. Э. Дзержинскому с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Первый состав народно-революционного суда в Петрограде в декабре 1917 г.

Первый состав Петроградского революционного трибунала. В центре — председатель трибунала И. П. Жуков

Н. В. Крыленко

Д. И. Курский

П. И. Стучка

Подписка, данная генералом Д. А. Мельниковым в ноябре 1917 г., с обязательством под «честное слово» не выступать с оружием против Советской власти

Телеграмма Б. П. Позерна с ходатайством об освобождении генерала В. Л. Туган-Барановского

Письмо В. М. Пуришкевича и Н. Н. де Боде генералу А. М. Каледину, обнаруженное при обыске

Первая страница приговора Петроградского революционного трибунала по делу В. М. Пуришкевича и других контрреволюционеров

Подписка В. М. Пуришкевича, данная им при освобождении из заключения в связи с болезнью его сына

Ордер на производство обыска и арест подозреваемых по делу «Союза Союзов», выписанный Ф. Э. Дзержинским

«Социалистическое отечество в опасности!» Декрет СНК РСФСР

Сообщение ВЧК от 22 февраля 1918 г

Подложный документ левоэсеровских террористов, по которому они проникли в германское посольство

Правительственное сообщение о мятеже левых эсеров

Обращение ВЦИК в связи с покушением на В. И. Ленина

Постановление СНК РСФСР «О красном терроре»

Удостоверение, выданное Локкартом Я. Буйкису для связи с английским военным командованием в Архангельске

Расписки шпионов в получении денег от К. Каламатиано, найденные в его трости

Э. П. Берзинь

Я. Я. Буйкис

В. Э. Кингисепп

П. Д. Мальков

Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях

В. И. Ленин. «Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов»

Воззвание «Берегитесь шпионов!»

Донесение деникинского агента, найденное при обыске у Н. Н. Щепкина в сентябре 1919 г.

Е. Г. Евдокимов

Ф. Т. Фомин

Примечания

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

[9] В таком составе комиссия собралась только один раз. На следующий же день все члены комиссии, кроме Дзержинского, Петерса, Ксенофонтова и Евсеева, получили новые назначения, а вместо них в коллегию ВЧК были назначены В. В. Фомин, С. Е. Щукин, И. И. Ильин и С. П. Чернов (Пролетарская революция, 1924, № 10, с. 5–6). 8 декабря в состав ВЧК были дополнительно введены В. Р. Менжинский, В. В. Яковлев и Смирнов (В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). М., 1975, с. 37). 7 января 1918 г. СНК утвердил Коллегию ВЧК в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского. От левых эсеров СНК утвердил членами Коллегии ВЧК В. Д. Волкова, М. Ф. Емельянова, П. Ф. Сидорова и В. А. Александровича (зам. председателя), которого позже сменил левый эсер Г. Д. Закс (см.: Спирин Л. М. Крах одной авантюры. Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 г. М., 1971, с. 17).

[10] Это была первая амнистия, объявленная в Советской стране.

[11] Впоследствии Маниковский работал в Красной Армии, умер в 1920 г. Марушевский, нарушив свое «честное слово», участвовал в борьбе против Советской власти.

[12] В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.

[13] В. Г. Болдырев был освобожден из заключения в мае 1918 г. на основании амнистии, объявленной Петроградской коммуной 1 мая 1918 г. Позже участвовал в борьбе против Советской власти, был членом Директории Уфимского правительства и главкомом его вооруженных сил. Колчаком выслан в Японию. После разгрома колчаковцев Красной Армией возвратился во Владивосток и вторично был амнистирован.

[14] Это было первое дело, расследованное ВЧК.

[15] Ф. Э. Дзержинский предъявил допрашиваемому запись в книжке Кондратьева.

[16] К тому времени порядок допуска защиты и обвинения в революционных трибуналах несколько изменился. По первому «Руководству для устройства революционных трибуналов» от 28 ноября 1917 г., подписанному П. И. Стучкой (как и по постановлению Московского Совета «Об учреждении Московского ревтрибунала» от 8 декабря 1917 г.), в качестве защитников и обвинителей допускались «все неопороченные граждане»; обвинители и защитники могли быть назначены только в данном судебном заседании из присутствующих лиц. Новая инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. предусматривала учреждение при революционных трибуналах специальной «коллегии лиц, посвятивших себя правозаступничеству как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Из этой коллегии должны были избираться по желанию подсудимых и но назначению трибунала обвинители и защитники. Инструкция одновременно допускала и возможность участия в судебных прениях одного обвинителя и одного защитника из публики, находившейся в зале заседания. Старая буржуазная адвокатура саботировала трибуналы и не желала входить в коллегии правозаступников. Вместе с тем, пользуясь установившимся в новых судах обычаем допускать защитников из числа присутствующих в зале заседания лиц, старые адвокаты пытались использовать трибуну революционных судов для выступлений против нового правопорядка. Именно в таком амплуа и выступил И. Муравьев на процессе деятелей буржуазной газеты «Утро России».

[17] После июльских событий (с 5 июля по 5 сентября) 1917 г. Временное правительство закрыло много рабочих большевистских газет в Петрограде, Кронштадте, Риге, Царицыне, Воронеже, Минске, Ревеле и других городах. 6 июля каратели-юнкера убили рабочего-большевика И. А. Воинова за распространение «Листка Правды».

[18] Впоследствии сын Локкарта Робин Брюс Локкарт в книге «The асе of spies» (London, 1967, p. 74) писал, что Локкарт собрал у русских капиталистов через английскую фирму около 8 400 000 рублей, которые были обращены па финансирование подрывной деятельности против Советской России.

[19] А. И. Верховский был арестован в мае 1918 г. и вскоре освобожден. После этого он отошел от антисоветской деятельности и служил в Красной Армии.

[20] Ковалевский был впоследствии разоблачен и расстрелян.

[21] Речь идет о командире так называемого Степного корпуса П. П. Иванове-Ринове — командующем войсками антисоветского «Временного Сибирского правительства».

[22] Фотокопия удостоверения помещена среди иллюстраций настоящей книги.

[23] Центральная коллегия по делам пленных и беженцев при Народном комиссариате внутренних дел.

[24] Эсер Ганжонков был известен чекистам, оп неоднократно проходил по материалам разных следственных дел как активный враг Советской власти.

[25] Под фамилией И. С. Куликовский скрывался И. С. Дашевский — член военной комиссии при ЦК партии эсеров. Впоследствии он был амнистирован и вышел из партии эсеров.

[26] Прибыл только отряд из Петрограда (45 человек), но и он был обезоружен по дороге с вокзала.

[27] В официальном сообщении о ликвидации авантюры Муравьева, опубликованном в «Известиях ВЦИК» 12 июля 1918 г., сказано, что после провала попытки склонить Симбирский Совет на свою сторону Муравьев покончил с собой. Действительные обстоятельства ликвидации авантюры изложены в статье И. М. Варейкиса, опубликованной через год после событий, 10–11 июля 1919 г., в симбирской газете «Заря».

[28] Впоследствии Пинкус участвовал в боях против Красной Армии, а затем эмигрировал в буржуазную Латвию.

[29] Более успешно чекисты провели операцию в Казани. Командированный туда один из сотрудников ВЧК использовал открытый Пинкусом пароль и под видом белогвардейца проник в штаб заговорщиков. В результате удалось арестовать большую группу контрреволюционеров. Кроме того, чекисты раскрыли в Казани монархистскую офицерскую группу, которой руководил генерал-майор И. И. Попов, и обнаружили склад оружия белогвардейцев. По признанию генерала, он имел в своем распоряжении в Казани вооруженный офицерский отряд численностью в 500 человек, который в момент восстания должен был действовать вместе с отрядами «Союза защиты родины и свободы».

[30] По одним данным, это покушение было совершено контрреволюционной группой, возглавляемой упоминавшимися выше Орлом и Ланским. А. П. Орел показывал на следствии в ВЧК: «Стреляли в Ленина наемные люди, нанятые князем Ш. (речь идет об известном финансисте Д. И. Шаховском. — Д. Г.), нанял их сам князь за полмиллиона рублей… Часть из них служит в городской милиции. Покушение было сделано… через подосланных лиц. Часть из этих 12 человек (офицеров) уехала в Новочеркасск». По другим данным, покушение совершила правоэсеровская террористическая группа. На процессе правых эсеров в 1922 г. один из подсудимых, член ЦК партии эсеров Н. Н. Иванов, показывал: «В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с.-р.), что в январе 1918 г. действительно было произведено в Петрограде покушение на Ленина, при его проезде на автомашине с Платтеном, причем это покушение было совершено какой-то военной группой при участии Тагунова».

[31] После освобождения Баку и Туркестана от английских войск В. Чайкин 25 июля 1920 г. опубликовал в «Известиях ВЦИК» материалы своего расследования в статье «Черное дело». А в 1922 г. в Москве была издана книга Чайкина «К истории российской революции», вып. 1, в которой освещались все выявленные им обстоятельства убийства бакинских комиссаров.

[32] Непосредственными участниками убийства комиссаров были: председатель закаспийского эсеровского «правительства» Ф. А. Фунтиков, его заместитель Курилев, английский капитан Тиг-Джонс, начальник контрразведки С. Л. Дружкин, члены «Закаспийского исполкома» эсеры И. И. Седых, Н. И. Анисимов, А. С. Гладырев, Егоров, эсеровские дружинники Н. А. Филатов, И. Гермаш, И. А. Пиотрович, текинец Атта-Мурат, Ф. С. Белоконь, комендант Ашхабада прапорщик М. И. Худоложкин, начальник милиции А. К. Седов, адъютант комендантского управления Н. И. Баклеев и другие.

[33] Этот документ был предъявлен советской делегацией на Генуэзской конференции в меморандуме от 20 апреля 1922 г.

[34] За границей П. Н. Краснов многие годы сколачивал из белоэмигрантов казачьи войсковые части для военного похода и кадры для подрывной деятельности против СССР. С приходом к власти Гитлера этот старый германский агент перешел на службу к фашистам. Во время Великой Отечественной войны Краснов был назначен начальником специально созданного при гитлеровском министерстве восточных областей «Главного управления казачьих войск», формировал из предателей казачьи части для войны против СССР. В январе 1947 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Краснова за все его злодеяния к смертной казни.

[35] ЖЧК — железнодорожные чрезвычайные комиссии.

[36] Ленинская идея поручительства общественных организаций за арестованных вошла в практику работы чрезвычайных комиссий. Например, в приказе ВЧК от 8 января 1921 г. говорилось: «…если заставить (провинившегося — Д. Г.) рабочего вместо тюрьмы работать на своем же заводе, под ответственностью остальных рабочих, то такое пребывание на всем честном народе, который будет ждать — опозорит он опять завод или станет настоящим сознательным товарищем, — такой порядок будет действовать гораздо сильней и целесообразней, чем сидение под следствием и судом. Рабочая среда сумеет выправить слабых, малосознательных товарищей, а тюрьма их окончательно искалечит. Лозунг органов ЧК должен быть: «Тюрьма — для буржуазии, товарищеское воздействие — для рабочих и крестьян».

[37] Впоследствии были убиты также: председатель Чрезвычайной комиссии А. Бабушкин, начальник милиции И. Рогалев, председатель военного отдела исполкома Совета Исачев, видный коммунист Холмогоров и многие другие.

[38] В сообщении Корнилов и Зайцев ошибочно названы капитанами, в действительности оба они были полковниками царской армии.

[39] В некоторых документах (например, в телеграмме ТуркЦИК на имя Советского правительства от 7 октября 1918 г. о раскрытии заговора «ТВО»), а также в исторической литературе содержатся сведения о том, что генерал Джунковский приехал в Туркестан из Петрограда, где он в свое время был «градоначальником» или «бывшим комендантом». Это неверно. Генерал В. Ф. Джунковский был московским губернатором с 1905 по 1913 г., затем товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов до 15 августа 1915 г. В октябре 1915 г. Джунковский служил в действующей армии, командовал дивизией и 3-м Сибирским корпусом. В сентябре 1918 г. В. Ф. Джунковский был арестован органами ВЧК. Именно этого Джунковского считали руководителем «ТВО». Впоследствии выяснилось, что он не имеет никакого отношения к Туркестанскому заговору. В действительности одним из руководителей «ТВО» был Е. Джунковский — бывший помощник генерал-губернатора Туркестана, бежавший после Октябрьской революции в Мешхед, где он связался с английской миссией и по ее поручению организовал «ТВО».

[40] А. Г. Шкуро и Султан-Гирей Клыч после окончания гражданской войны бежали за границу, где продолжали подрывную деятельность против Советской страны, а во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. служили фашистской Германии против Родины. В январе 1947 г. эти изменники были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

[41] Речь шла о членах штаба махновских отрядов Озерове, Михалеве (Павленко), Бурдыге, Олейнике, Коробко, Костине, Полунине и Добролюбове, осужденных в связи с дезорганизаторскими действиями махновцев на Южном фронте. Об этом см. ниже. — Д. Г.

[42] Как выяснилось впоследствии (в 1920–1921 гг.), под кличкой Назар Стодоля скрывался член ЦК украинской партии эсеров Назар Петренко.

[43] Название движения происходит от тюркского слова «басмак» — нападать, налетать.

Глава третья. Обострение социально-политической обстановки в стране весной и летом 1918 г

1. Начало иностранной военной интервенции и резкая активизация антисоветских политических центров

В конце 1917 — начале 1918 г. важнейшим жизненным вопросом для Советской Республики был вопрос о мире с Германией. Советское правительство во главе с В. И. Лениным считало необходимым заключить с Германией мирный договор и, получив передышку, использовать ее для укрепления государства рабочих и крестьян. Эта ленинская политика встретила яростное противодействие внутренней и внешней контрреволюции.

Переговоры о мире с Германией начались еще в декабре 1917 г. Свои грабительские требования германские империалисты подкрепляли силой. 18 февраля, нарушив условия перемирия, заключенного с Советским правительством 21 декабря 1917 г., они начали наступление, оккупировали значительную часть западных районов страны и создали непосредственную угрозу Петрограду. Повсюду на захваченных территориях оккупанты ликвидировали советский строй, восстанавливали власть капиталистов и помещиков.

Героическое сопротивление защитников Советской власти, в том числе отрядов молодой Красной Армии, заставило кайзеровских генералов согласиться на возобновление мирных переговоров. Чтобы сохранить завоевания Великой Октябрьской социалистической революции, Советское правительство вынуждено было согласиться на тяжелые условия мира, продиктованные германскими империалистами. 3 марта 1918 г. советская делегация подписала в Брест-Литовске мирный договор со странами австро-германского блока— Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Страна получила долгожданную передышку от войны. Расчеты международного империализма с помощью германских штыков свергнуть Советскую власть провалились. Советская Россия, по выражению Ленина, получила время для собирания сил.

Империалисты Антанты пытались сорвать мирную передышку, завоеванную Страной Советов. С этой целью они начали открытую военную интервенцию против Советской России.

9 марта английский десант занял Мурманский порт, а 18 марта туда вошел французский крейсер «Адмирал Об». 5 апреля во Владивостоке высадились японские и английские войска, а также американские и французские воинские части.

25 мая началось антисоветское выступление чехословацкого корпуса, состоявшего из 50 тысяч военнопленных австро-венгерской армии. Советское правительство разрешило этим войскам по их просьбе отправиться через Владивосток из России. Эшелоны с чехословаками растянулись от Пензы до Владивостока. Но державы Антанты спровоцировали чехословаков на антисоветский мятеж. В короткое время чехословацкие войска захватили важные центры Сибири, Урала, Среднего Поволжья и поддержали местные контрреволюционные силы, боровшиеся против Советов.

14 июня Советское правительство выразило протест представителям США, Англии и Франции в связи с незаконным пребыванием в советских территориальных водах военных кораблей Антанты. Но интервенция усиливалась с каждым днем.

2 августа англичане захватили Архангельск, 3 августа высадили новый десант во Владивостоке, а 4 августа английские войска вступили в Баку.

Империалисты поддерживали всех, кто готов был выступить против Советской власти, и в широких масштабах организовали подрывную работу внутри страны. С этой целью они использовали свергнутые эксплуататорские классы, кулачество, представителей различных контрреволюционных партий и групп. Без такой помощи интервентов внутренняя контрреволюция не могла бы продолжать гражданскую войну против народа.

Положение осложнялось еще и тем, что весной 1918 г. в России разразился тяжелый продовольственный и хозяйственный кризис. Население городов голодало. Из-за отсутствия сырья и топлива промышленные предприятия закрывались. Не хватало продовольствия для армии. ВЦИК и Совнарком издали декрет о продовольственной диктатуре. Весь хлеб в стране был взят на учет. Крестьяне должны были продавать его государству по твердым ценам для централизованного снабжения населения и армии. Однако основные держатели товарного хлеба — кулаки — отказывались делать это, укрывали запасы хлеба, выступали против хлебной монополии.

Партия призвала трудящихся к решительному походу против кулачества. В декрете ВЦИК и СИК от 13 мая говорилось: «Остается единственный выход: на насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба. Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках крестьянина, за исключением количества, необходимого на обсеменение его полей и на продовольствие его семьи до нового урожая». ВЦИК и СНК потребовали, чтобы кулаки немедленно сдали все излишки хлеба, и призвали всех трудящихся и не имевших излишков хлеба крестьян «к немедленному объединению для беспощадной борьбы с кулаками».

В соответствии с декретом Советского правительства от 11 июня в деревне стали создаваться комитеты бедноты (комбеды), которые должны были организовывать бедноту на борьбу с кулачеством, содействовать изъятию хлебных излишков у кулаков, отбирать у кулачества излишки земли, инвентаря, тягловой силы и распределять их среди бедноты. В помощь бедноте из городов направлялись отряды рабочих.

В деревне развернулась острейшая классовая борьба. Кулачество становилось главной опорой контрреволюции. По данным ВЧК, в 1918 г. кулаки организовали 245 контрреволюционных восстаний и выступлений, имевших кровавые последствия.

В этой трудной обстановке резко активизировали подрывную деятельность все антисоветские силы. Возникали политические объединения и контрреволюционные центры, ставившие своей целью захват государственной власти. Они различались главным образом своей ориентацией на тот или другой лагерь империалистических хищников.

Первым политическим объединением, направлявшим антисоветские движения в стране, был созданный в Москве в марте 1918 г. нелегальный «Правый центр». В его образовании участвовали представители ЦК кадетской партии и существовавших еще со времен керенщины «Совета общественных деятелей» (объединявшего самые реакционные круги буржуазии и интеллигенции), Торгово-промышленного комитета (объединения крупных промышленников, финансистов, торговцев) и «Союза земельных собственников» (объединения помещиков и крупных кулаков). На организационных совещаниях по созданию «Правого центра» присутствовали: от «Совета общественных деятелей» — бывший товарищ царского министра внутренних дел Д. М. Щепкин, бывший товарищ министра внутренних дел С. М. Леонтьев, буржуазный публицист А. С. Белоруссов (Белевский); от кадетской партии — профессор П. И. Новгородцев, Н. И. Астров, В. А. Степанов, А. А. Червен-Водали; от Торгово-промышленного комитета — известные промышленники, фабриканты С. А. Морозов, И. А. Бурышкин, А. М. Невядомский, М. М. Федоров; от «Союза земельных собственников» — бывший царский министр А. В. Кривошеий, член царского государственного совета В. И. Гурко, помещик И. Б. Мейснер; от монархистских групп — Л. Л. Кисловский и А. П. Рогович (бывший товарищ обер-прокурора Святейшего синода). Кроме того, в образовании «Правого центра» участвовали профессор П. Б. Струве, князья Г. Н. и Е. Н. Трубецкие. Руководителями объединения стали Новгородцев, Кривошеий, Гурко и Леонтьев.

«Правый центр» ставил задачу сплотить наиболее реакционные силы, чтобы после предполагаемого свержения власти Советов захватить руководство страной. Большинство деятелей этого объединения придерживалось германской ориентации. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией впоследствии отмечала: «Германофильский «Правый центр», считавший возможным, в случае вступления в переговоры с немцами, добиться пересмотра Брест-Литовского договора, вступил летом 1918 г. в переговоры с представителями германского посольства в Москве о возможности путем оккупации Центральной России свержения Советской власти и образования дружественного Германии правительства. Переговоры эти не привели к определенным результатам исключительно под влиянием колебаний немецкой политики, так как наряду с уклончивыми ответами на поставленные немцам вопросы о возможности и условиях пересмотра Брест-Литовского договора германский представитель высказался против оккупации Центральной России и обмолвился крылатой фразой: «Этого спектакля мы русской буржуазии не дадим…» Представители «Правого центра» вели тогда переговоры и с представителями Антанты в Москве и Петербурге, причем с представителями Франции от имени «Правого центра» говорили В. И. Гурко и Е. Н. Трубецкой, и представитель французского правительства предложил «Правому центру» через Е. Н. Трубецкого известную сумму денег за согласование политики «Правого центра» с политикой Антанты».

Вскоре в «Правом центре» начались разногласия. Эти разногласия закончились выходом многих его деятелей из организации и образованием в мае — июне 1918 г. объединения под названием «Национальный центр», ориентировавшегося на страны англофранцузского блока и США. Деятельность «Правого центра» стала замирать, и вскоре он вовсе прекратил существование.

В создании «Национального центра» участвовали кадеты Н. И. Астров, В. А. Степанов, Н. Н. Щепкин, впоследствии к ним присоединились А. А. Червен-Водали, видный церковный деятель А. В. Карташев, бывший товарищ министра просвещения Временного правительства О. П. Герасимов, представитель Торгово-промышленного комитета М. М. Федоров и представитель «Совета общественных деятелей». Первым председателем «Национального центра» был земский деятель октябрист Д. Н. Шипов, а после его ареста в начале 1919 г. председателем стал бывший член Государственной думы кадет Н. Н. Щепкин. По захмыслу учредителей «Национального центра» он должен был стать штабом, направляющим деятельность всех правых групп, борющихся с Советской властью. Этот центр поддерживал сношения с белыми генералами, воевавшими против Советской республики, и с подпольными военными группами, имевшимися в тылу.

Одновременно с объединением правых группировок происходил и процесс консолидации так называемых демократических антисоветских групп. Этот процесс закончился образованием в Москве. «Союза возрождения России», в который вошли представители партий народных социалистов, некоторые меньшевики-оборонцы, правые эсеры и часть кадетов. Основателями его были: народные социалисты Н. В. Чайковский, В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, правые эсеры Н. Д. Авксентьев, И. И. Бунаков-Фундаминский, несколько меньшевиков-оборонцев, кадеты Н. И. Астров, Н. М. Кишкин и Д. И. Шаховской, а также профессор С. П. Мельгунов.

Помимо «Национального центра» и «Союза возрождения России» в масштабе всей страны действовали тогда и другие нелегальные антисоветские организации (например, савинковский «Союз защиты родины и свободы»). Активизировались также буржуазно-националистические и кулацкие организации на окраинах страны. Все эти силы, в том числе и международные империалисты, действуя в союзе с «демократами», «учредиловцам», использовали их как удобное прикрытие своих целей.

2. Контрреволюция создает антисоветские «правительства»

В Сибири и на Дальнем Востоке на первый план вышли правые эсеры, имевшие здесь значительное влияние среди буржуазии и интеллигенции, а также среди зажиточного крестьянства. Созванный контрреволюционерами 6 декабря 1917 г. в Томске чрезвычайный съезд объявил, что до созыва всесибирского учредительного собрания и образования общесибирской «демократической власти»

Сибирь (включая Дальний Восток) должна управляться Временной сибирской областной думой. Избранный на съезде исполнительный орган думы — Временный сибирский областной совет — состоял почти целиком ив правых эсеров.

Томский Совет рабочих и солдатских депутатов в ночь на 26 января 1918 г. объявил областную думу распущенной и арестовал нескольких ее членов. Арестованных посадили в вагой, вывезли на станцию Тайга и отпустили, запретив возвращаться в Томск.

В это время около 30 членов областной думы, оставшихся в городе, собрались на частной квартире и поспешно «избрали» так называемое «Временное сибирское правительство», объявившее себя «единственной властью автономной Сибири». В это «правительство», возглавляемое правым эсером П. Я. Дербером, были «зачислены»: П. В. Вологодский (кадет по убеждениям, принятый эсерами после Февральской революции в свою партию), В. М. Крутовский, А. А. Краковецкий (участник юнкерского восстания в Петрограде), А. Е. Новоселов, И. А. Михайлов, И. И. Серебренников, М. Б. Шатилов и другие.

Вскоре большая часть «правительства на колесах» выехала на Дальний Восток, потом в Северную Маньчжурию (в Харбин). Дербер повсюду вел переговоры с представителями «союзников», добиваясь их помощи и признания своего «правительства». Но на его пути стояли такие же авантюристические организации и отдельные лица, претендовавшие на власть. Одним из них был генерал Д. Л. Хорват — управляющий Китайско-Восточной железной дороги, имевший влияние среди крупной буржуазии Дальнего Востока. На ее средства Хорват сформировал в Харбине антисоветский отряд, который состоял при контрреволюционном «Дальневосточном комитете активной защиты родины и Учредительного собрания», образованном русскими дельцами в Харбине в феврале 1918 г.

Другим «претендентом» выступал деятель «Совета Союза казачьих войск» есаул Г. М. Семенов, провозгласивший себя атаманом Забайкальского казачьего войска. На средства «союзников» (главным образом Японии) Семенов сформировал из разношерстного сброда (реакционных казаков, китайцев-хунхузов и т. п.) «особый манчьжурский отряд». Первым его актом было нападение в январе 1918 г. на станцию Маньчжурия. Здесь Семенов со своей бандой перепорол нагайками десятки жителей, захватил и замучил ряд советских активистов. Трупы убитых членов Совета семеновцы в запломбированном вагоне отправили в Читу в адрес Совета рабочих и солдатских депутатов.

В это же время на Дальнем Востоке активно выступал есаул И. П. Калмыков, избранный в январе 1918 г. атаманом уссурийского казачьего войска. Организованная им банда головорезов также содержалась на японские средства. Она нападала на советские учреждения, в случае неудач скрывалась на китайскую территорию и оттуда снова совершала набеги.

Участник американской интервенции на Дальнем Востоке и в Сибири генерал-майор Уильям Грейвз, встречавшийся с Семеновым и Калмыковым в 1918–1920 гг., характеризовал их как убийц, грабителей и беспутных людей. В книге «Американская авантюра в Сибири» Грейвз писал: «Семенов финансировался Японией и не имел никаких убеждений, кроме сознания необходимости поступать по указке Японии… Он поступал так потому, что не мог бы продержаться в Сибири и недели, если бы не опирался на поддержку Японии». И этот-то Семенов — предатель и преступник, состоявший на содержании иностранцев, — по свидетельству Грейвза, также всегда вел разговоры о «возрождении родины». А о Калмыкове Грейвз писал: «Калмыков был самым отъявленным негодяем, которого я когда-либо встречал, и я серьезно думаю, что, если внимательно перелистать энциклопедический словарь и посмотреть все слова, определяющие различного рода преступления, то вряд ли можно будет найти такое преступление, которого бы Калмыков не совершил. Япония в своих усилиях «помочь русскому народу» снабжала Калмыкова вооружением и финансировала его… Там, где Семенов приказывал другим убивать, Калмыков убивал своею собственной рукой, и в этом заключается разница между Калмыковым и Семеновым».

Англичане своим ставленником в Сибири сделали А. В. Колчака. Вице-адмирал Колчак во время войны 1914–1918 гг. (день объявления которой он встретил, по его собственным словам, как «один из самых счастливых и лучших дней») командовал минной флотилией на Балтийском море, затем был командующим Черноморским флотом. После Февральской революции Колчак своей резко контрреволюционной позицией вызвал возмущение матросов и по их требованию был отстранен от командования флотом. Временное правительство по просьбе США 28 июня 1917 г. командировало его в Соединенные Штаты как специалиста по минному делу. Не найдя «достойного» для себя места в России, Колчак начал тайные переговоры с представителями правительств США и Англии о своей службе в их вооруженных силах и на флоте. С американским адмиралом Д. Гленоном он договаривался об участии в операциях военно-морского флота США в Средиземном море; английское же военное министерство предложило ему командовать сухопутными войсками в Месопотамии. Колчак принял данное предложение и перешел на английскую службу. Но еще до прибытия Колчака в Месопотамию империалистические заправилы Англии решили, что он будет полезнее для них в России в качестве руководителя вооруженной борьбы против Советской власти. По предложению английского правительства Колчак отправился на Дальний Восток. Сибирское «правительство» Дербера пригласило его войти в свой состав, но Колчак отказался, выжидая более подходящей обстановки.

После чехословацкого мятежа политическая ситуация в Сибири и на Дальнем Востоке изменилась. Воспользовавшись этим, контрреволюционные силы перешли в наступление.

Когда в ночь на 26 мая 1918 г. мятежники захватили станцию Новониколаевск (ныне Новосибирск), эсеровские дружины вместе с бывшими офицерами арестовали городской Совет депутатов. Находившиеся в Новониколаевске члены Учредительного собрания эсеры П. Я. Михайлов, Б. Д. Марков, М. Я. Линдберг и председатель Томской земской управы В. О. Сидоров заявили, что они уполномочены «Временным сибирским правительством» (Дербера) организовать управление на территории, очищенной от большевиков, и держать в своих руках власть, пока обстоятельства не позволят приехать самому «правительству». Эта группа эсеров образовала «Западносибирский комиссариат» с «правительственным аппаратом», в котором работали и кадеты. Эсеровские мятежники действовали в согласии с командованием чехословаков и вместе с ними захватывали сибирские города. Вначале новое правительство находилось в Новониколаевске, затем в захваченном чехословаками 8 июня Омске.

Примерно в то же время в Сибири возникло еще одно «правительство», на этот раз снова в Томске. 31 мая, когда советские органы в связи с наступлением белочехов эвакуировались, власть в городе захватили белогвардейцы.

Члены бывшей сибирской областной думы, в свое время, как уже отмечалось, разогнанной Томским Советом, уполномочили наличных членов «Временного сибирского правительства» (Дербера) приступить к исполнению обязанностей. Таковых оказалось пять: П. В. Вологодский, Г. Б. Патушинский, И. А. Михайлов, М. Б. Шатилов, В. М. Крутовский. Они-то и провозгласили себя общесибирской властью и образовали «министерский аппарат».

Новое сибирское «правительство» объявило о независимости Сибири и аннулировало все декреты Советской власти. Оно проводило явно реакционную политику, попав под влияние белого офицерства (начальников воинских гарнизонов, командиров, казачьих атаманов) и буржуазии. Главную роль в «правительстве» играл ловкий адвокат, бывший кадет П. В. Вологодский. Эсеровский «Западносибирский комиссариат» был ликвидирован.

Между тем 29 июня чехословацкие легионеры захватили Владивосток и тотчас же туда из Харбина прибыли П. Я. Дербер и члены его «кабинета». Дербер объявил свою группу «Временным правительством автономной Сибири». Одновременно неподалеку генерал Хорват со своим «кабинетом министров» провозгласил себя «верховным правителем России».

Начавшиеся между всеми этими «правительствами» столкновения закончились тем, что Вологодскому удалось уговорить Дербера и Хорвата уступить «власть» томскому общесибирскому правительству.

На территории Поволжья, в Самаре, под защитой чехословацких мятежников образовалась еще одна «всероссийская власть» — Комитет членов Учредительного собрания (Комуч). В состав «правительства», созданного Комучем, вошли: Е. Ф. Роговский (председатель и управляющий ведомством государственной охраны), П. Д. Климушкин (ведомство внутренних дел), Д. Ф. Раков (ведомство финансов), П. Г. Маслов (ведомство земледелия),В. И. Алмазов (ведомство продовольствия), М. А. Веденяпин (ведомство иностранных дел), А. С. Былинкин (ведомство юстиции), В. Н. Филипповский (ведомство торговли и промышленности), И. М. Майский (ведомство труда), И. П. Нестеров (ведомство путей сообщения), П. Г. Белозеров (ведомство почт и телеграфов), В. С. Абрамов (ведомство государственных имуществ и госконтроль), полковник Н. А. Галкин (военное ведомство), Е. Е. Лазарев (ведомство просвещения). Кроме того, от президиума Комитета членов Учредительного собрания в правительство («Совет управляющих ведомствами») вошли: председатель комитета В. К. Вольский и два товарища председателя — М. Я. Гендельман и В. Г. Архангельский.

Доминировали в самарском правительстве эсеры, сделавшие Поволжье центром своей деятельности. 19 сентября в Самару прибыл эсеровский лидер Виктор Чернов.

Власть Комуча в результате временных августовских побед белочехов и так называемой «народной» армии самарского правительства распространилась на Казанскую, Самарскую, часть Уфимской, Симбирской и отдельные уезды Саратовской и Пензенской губерний.

Оживший вновь и захвативший 3 июля 1918 г. Оренбург атаман Дутов и войсковой округ уральского казачества объявили о своем подчинении самарскому «правительству». При Комуче обосновались миссии иностранных государств (американская, французская, английская, японская и др.), хотя официально правительство Комуча ими признано не было.

2 августа на Севере России, в Архангельске, при поддержке англичан образовалось еще одно антисоветское правительство — «Верховное управление Северной области», возглавляемое лидером партии народных социалистов Н. В. Чайковским. В его состав вошли эсеры С. С. Маслов, А. И. Гуковский, Т. А. Мартюшин, Я. Т. Дедусенко, М. А. Лихач, А. А. Иванов и кадеты — товарищ городского головы Вологды П. Ю. Зубов, заместитель председателя Архангельской городской думы Н. А. Старцев. «Главнокомандующим» русскими вооруженными силами был назначен английский агент, капитан второго ранга Г. Е. Чаплин.

Под покровительством империалистов обоих лагерей на территории бывшей Российской империи образовывались и другие антисоветские «правительства».

В июле 1918 г. контрреволюционные элементы подняли восстание в Ашхабаде. Мятеж быстро распространился по всей Закаспийской области, охватив крупнейшие города — от Красноводска до Мерва.

Восставшие ликвидировали советские органы управления и создали новые во главе с Временным исполнительным комитетом, председателем которого стал член партии правых эсеров с 1905 г. Ф. А. Фунтиков. Среди руководителей восстания были эсеры и меньшевики (Татаринов, В. Дохов, Доменнюк), к которым примкнули кадетские (граф Алексей Доррер) и авантюристические (В. Г. Кун, С. Л. Дружкин) элементы, а также туркменские буржуазно-националистические деятели и офицеры текинских конных частей (Ораз-Сердар, Хаджи-Мурат, Овезбаев).

В Закаспийскую область выехал видный большевик, народный комиссар труда Туркестанской республики П. Г. Полторацкий. Но мятежники, заманив его «для беседы с Фунтиковым», арестовали. В письме из тюрьмы к рабочим П. Г. Полторацкий 21 июля писал: «Умереть не важно, но слишком больно и тяжело чувствовать то, что часть демократии, подпав под влияние белогвардейцев, своими же руками роет себе могилу, совершая преступное дело перед теми славными борцами, которые, не щадя своей жизни, шли гордо и сейчас идут на борьбу за светлое будущее социализма. Переходя к вопросу ашхабадского и туркестанского движения и анализируя его…тонкости, я во всеуслышание заявляю, что движение, возглавляемое ашхабадскими контрреволюционерами, идет под эгидой… империализма… Их лакеи, продав себя за тридцать сребреников… отуманивая рабочий класс, руками же рабочих прочищают путь… империализму… Никогда в истории не обманывали так ловко и нагло рабочий класс. Не имея сил разбить рабочий класс в открытом и честном бою, враги рабочего класса к этому делу стараются приобщить самих же рабочих. Вам говорят, что они борются с отдельными личностями, а не с Советами. Наглая ложь! Не верьте, преступно обманывают рабочий класс. Наружу вылезли все подонки общества: офицерство, разбойники, азисханы, эмир бухарский. Спрашивается, что, вся эта контрреволюционная челядь защищать пошла поруганные права рабочего класса? Да нет! Сто раз нет! Не верьте, не верьте. Вас обманывают. Товарищи рабочие, опомнитесь, пока еще не поздно! Вы еще пока вооружены, есть силы. В ваших руках аппарат передвижения, в ваших руках вся жизнь города, и вам только лишь необходимо сознание и организованность. Не давайте себя взять окончательно в руки контрреволюции, ибо тогда будет слишком трудно и опять потребуется много жертв. Берите пример со своих братьев-оренбургцев, они уже два месяца бастуют, не давая ни одного паровоза, ни одного человека для преступно-кошмарного дела (имеется в виду сопротивление рабочих атаману Дутову, захватившему Оренбург. — Д. Г.). Смело! Дружными рядами вставайте на защиту своих интересов, поддержите еще не совсем запачканное Красное знамя». Страстное большевистское слово П. Г. Полторацкого не было услышано. Заговорщики подло убили его. В Ашхабаде продолжались дикие расправы с большевиками и советскими работниками. В ночь на 23 июля банда, называвшая себя «летучим боевым отрядом партии социалистов-революционеров», во главе с Гаудицем и Ф. А. Фунтиковым явилась в комендантское помещение и увела с собой девять арестованных ашхабадских советских комиссаров. Они были расстреляны на перегоне между станциями Гяуре и Анау неподалеку от Ашхабада. В расстреле принимали участие Фунтиков, Гаудиц и комендант Ашхабада, бывший прапорщик М. И. Худоложкин. От рук людей, называвших себя защитниками демократии, погибли: председатель Закаспийского областного Совнаркома, железнодорожный рабочий, участник революции 1905 г. эсер-максималист В. Т. Телия, комиссар продовольствия, рабочий, первый организатор большевистских групп в Ашхабаде Я. Е. Житников, комиссар финансов левый эсер Н. И. Розанов, военный комиссар большевик С. М. Молибожко, председатель Ашхабадского Совета рабочий-большевик В. М. Батминов, бывший председатель Уральского облисполкома левый эсер Д, Б. Колостов, случайно задержанный мятежниками в поезде, идущем через Ашхабад, большевик Смелянский, ехавший вместе с Колостовым, член бакинской организации большевистской партии с 1905 г. А. А. Хренов, также задержанный в поезде; один из командиров советских войск П. И. Петросов.

Уже в первых боях с советскими войсками закаспийская контрреволюция потерпела поражение. Тогда мятежники обратились за помощью к английским империалистам, пристально следившим за событиями в Туркестане.

19 августа Дохов, «министр иностранных дел в правительстве Фунтикова», подписал в Мешхеде (Персия) с английским генералом Уилфридом Маллесоном договор, по которому англичане брали на себя военную и финансовую поддержку мятежников, получив взамен «право» на оккупацию Закаспия. Так Антанта создала еще один плацдарм для вторжения в Россию.

Большую поддержку внутренней контрреволюции оказывали и германские империалисты. Оккупировав еще во время февральского наступления 1918 г. Прибалтику, они поддержали здесь местных буржуазных националистов, которые при их помощи пришли к власти. В Латвии утвердился «национальный совет» во главе с лидером кулацкой партии Ульманисом, в Эстонии — буржуазное правительство Пятса, в Литве — буржуазно-националистическое правительство Вольдемараса.

Пользуясь тяжелым положением страны, немцы, вопреки условиям Брест-Литовского мирного договора, захватывали все новые советские территории. Весною и летом 1918 г. они оккупировали Грузию, Крым, вошли в Новороссийский порт, заняли Таганрог, Ростов, вторглись в Донскую область. Союзница Германии Турция захватила Армению.

В январе 1918 г. Украинская Центральная рада, чтобы удержаться у власти, вступила в сепаратные «дипломатические отношения» с германскими империалистами и их союзниками. Германская коалиция признала Раду и поддержала ее, когда та уже находилась в состоянии полного развала. 27 января между «сторонами» был подписан мирный договор, тайными пунктами которого предусматривались поставки немцам и австрийцам огромного количества хлеба, мяса, сырья. В двадцатых числах февраля крупные силы австро-германских войск под предлогом «защиты Центральной рады от большевиков» двинулись на Советскую Украину. В обозе оккупантов следовала недобитая «армия» Рады под командованием «социалиста» Симона Петлюры. Преодолев сопротивление украинских советских войск, немцы 1 марта 1918 г. захватили Киев, а затем оккупировали и остальную Украину.

На Украине правила Центральная рада и ее правительство — «Совет народных министров», в состав которого вошли шесть представителей партии украинских социал-демократов и один социалист-«самостийник». На словах оно обещало провести демократические и социалистические преобразования, осуществить социализацию земли, ввести 8-часовой рабочий день и т. п. На деле же оно было буржуазным правительством, опиравшимся на штыки иностранных оккупантов.

Центральная рада аннулировала советские законы о национализации промышленности, банков, о труде, тормозила решение основного вопроса, волновавшего крестьян, — закрепления за ними земли, полученной в результате Великой Октябрьской социалистической революции. Командование немецких оккупационных войск непрестанно требовало от Рады поставок продовольствия, выполнения всех взятых ею на себя обязательств и предлагало для этого восстановить помещичьи владения.

Оккупанты заставляли крестьян возвращать захваченные у помещиков земли и имущество, разгоняли Советы, профессиональные организации рабочих, расстреливали и вешали трудящихся, выражавших недовольство оккупационным режимом.

Центральная рада, пригласившая иностранных интервентов, стала марионеткой в их руках, потеряла всякое влияние на народные массы. Даже основная социальная опора буржуазных националистов — кулаки, подвергавшиеся грабежу оккупантов, отвернулись от нее. За «игру в социализм» Радой были недовольны и буржуазия и помещики. В конце концов она стала ненужной и немецким оккупантам, которые обходились без ее услуг в грабеже украинского народа.

Кризис власти был разрешен немцами в союзе с украинскими помещиками, выдвинувшими идею воссоздания гетманства. Созванный в Киеве украинским «Союзом земельных собственников» и помещичье-кулацкой «Украинской демократическо-хлеборобской партией» съезд землевладельцев «избрал» 29 апреля ставленника оккупантов — одного из потомков последнего гетмана, помещика и генерала П. П. Скоропадского, гетманом Украины. Центральная рада была ликвидирована. На значительной части Украины практически был восстановлен монархический режим.

Захватив Украину, немецкие оккупанты двинулись через Донецкий бассейн в Донскую область и на Северный Кавказ. Недостаточно организованные красногвардейские и партизанские советские отряды не могли оказать должного отпора германской армии и отступили.

Положение Советской власти на Дону стало крайне тяжелым. Резко активизировались все антисоветские сллы.

Провозглашенная 16 апреля Донским областным ВРК Донская Советская Республика пыталась организовать отпор немцам и борьбу с мятежниками в тылу.

1 мая руководитель чрезвычайного штаба обороны Донской республики Ф. Г. Подтелков и член штаба, нарком Донской республики М. В. Кривошлыков выехали с небольшим отрядом (около 80 человек) в северные округа Дона с целью организации борьбы с контрреволюцией. 9 мая они прибыли в Усть-Медведицкий округ. В хуторе Калашникове их окружили и разоружили мятежники. Разъяренные кулаки собрали сход (сюда явились и казаки соседних станиц) и решили всех членов отряда расстрелять, а Подтелкова и Кривошлыкова повесить. 11 мая эта кровавая расправа была осуществлена на хуторе Пономарево Краснокутской станицы.

Один из участников революции на Дону — А. А. Френкель впоследствии рассказывал:

«В хуторе Пономарево, куда привели наших товарищей, их выводили в одном нижнем белье по 20 человек к яме. Расстреливали их по 8 человек. 12, стоя в одном и том же ряду, ждали очереди. Некоторые не выдерживали и падали живыми в яму, их пристреливали… При расстреле присутствовал поп. Первая группа причащалась, остальные резко отказались. Подтелков и Кривошлыков все время присутствовали тут же на месте казни… наблюдали всю процедуру, ободряя готовящихся к смерти товарищей… Не охраняемые никем, расхаживали они по площади и открыто вступали с собравшимися в разговоры. Говоря разъяренным казакам об их темноте и невежестве, Подтелков и Кривошлыков рассказывали им о новой жизни трудового народа, о Советской власти, за которую боролись… Подтелков и Кривошлыков, когда их вешали, держали себя изумительно твердо. Стоя у виселицы и держа петлю в руках, они обратились к народу с речью, говоря, что спокойно умирают за счастье трудящихся, и призывали не верить офицерам и атаманам. Кривошлыков перед самой смертью своей написал живущим неподалеку оттуда родным письмо, где в рифмованном четверостишье просил не горевать и не беспокоиться, так как он со спокойной совестью умирает за счастье трудового народа».

Мятежные казаки входили в соглашение с германским военным командованием и часто получали от немцев оружие для борьбы с Советской властью. 6 мая восставшими казаками был занят Новочеркасск.

Продвижение германской армии решило в Донской области, как и на Украине, исход борьбы в пользу контрреволюции. Тотчас же после падения Советской власти в Новочеркасске собрался «Круг спасения Дона», избравший антисоветское донское «правительство». 16 мая атаманом войска Донского по рекомендации немцев стал генерал П. Н. Краснов.

Краснов не стеснялся открыто говорить о своей тесной связи с императорской Германией. Хвастливо звучала его речь на заседании Большого войскового круга: «Я обратился с письмом к императору Вильгельму. Я писал ему, как равный суверенный властитель пишет равному. Я указывал ему на рыцарские чувства обоих воинственных народов — германцев и донских казаков — и просил его содействия в признании нас самостоятельным государством… и в помощи оружием. Взамен этого я обещал, что войско Донское не обратит своего оружия против немцев, будет соблюдать по отношению к ним нейтралитет и продаст избыток своих продуктов… преимущественно им… Письмо возымело свое действие… Мы получили оружие».

В мае Краснов, вооруженный немцами, начал наступление на Царицын, заливая народной кровью города и села, повсюду вешая рабочих и крестьян. В Юзовке (ныне Донецк), например, был опубликован такой приказ местного командующего красновской частью: «Настоящим объявляю полученные мною телеграммы: 1. Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать… 2. Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня…»

28 августа Большой войсковой круг Дона принял решение объявить «всевеликое войско Донское» самостоятельным государством, основанным «на началах народоправства». Согласно этому решению, законодательная власть на Дону должна была принадлежать войсковому кругу, а «высшая исполнительная власть» — донскому атаману. Как понимали здесь «народоправство», показывает тот факт, что избирательные права предоставлялись только казачьему сословию, а все остальное население (коренные крестьяне, иногородние) было лишено их. Фактически власть на Дону перешла к Краснову — исполнителю указаний германского военного командования.

Немецкое вторжение на Юг России способствовало и росту белогвардейской Добровольческой армии. Германские войска отделили казачьи области, где находилась Добровольческая армия, от Центральной России, создали своеобразную завесу, защищавшую и белогвардейцев. Мало того, Добровольческая армия вооружилась за счет немцев, получая оружие, снаряжение через германских ставленников. Краснов впоследствии в ответ на обвинения в сношениях с немцами витиевато говорил на августовской сессии донского круга: «Это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии».

Являясь оплотом всероссийской буржуазно-помещичьей, монархистской контрреволюции, Добровольческая армия, как и другие антисоветские силы, в то время пользовалась «демократическим» прикрытием. Сменивший Корнилова на посту командующего генерал-лейтенант А. И. Деникин в воззвании от 10 апреля 1918 г. заявил, что Добровольческая армия ставит своей задачей уничтожение в России большевизма и установление в ней такого строя, который признает будущее Всероссийское учредительное собрание. Вокруг Добровольческой армии группировались монархисты, кадеты и другие представители общероссийской контрреволюции. Летом 1918 г. в расположение Добровольческой армии прибыла из Москеы группа лидеров антисоветского «Национального центра» (В. А. Степанов, М. М. Федоров, Н. И. Астров и другие). Они образовали здесь филиал своей организации и в качестве советников вошли в деникинское правительство. Главари Добровольческой армии находили общий язык и с казачьей автономистской контрреволюцией, и с казачьим монархистом Красновым, и с «самостийным» украинским гетманом Скоропадским.

В апреле — мае 1918 г. Добровольческая армия, подмяв федералистскую Кубанскую раду, двинулась на Кубань и постепенно стала главной силой контрреволюции на Юге России.

Войска союзницы Германии Турции не прекращали военных действий на Кавказском фронте, несмотря на подписание акта о перемирии с Советской Россией. Они вторгались в армянские районы и зверски расправлялись с мирным населением, а уже в апреле 1918 г. после заключения Брестского мира заняли Батум, Ба-тумскую, Карсскую и Ардаганскую области. Они вели антирусскую и антисоветскую работу и на Северном Кавказе.

В мае 1918 г. в Батуме, занятом турками, состоялась конференция, на которой «Союз объединенных горцев Кавказа» заявил об отторжении Северного Кавказа от России. Здесь же было избрано «правительство» во главе с Тапа Чермоевым.

Это «правительство» заключило договор с Турцией «о мире и дружбе», по которому турецкое правительство обязалось дать в распоряжение горского правительства войска «для установления внутреннего порядка», а горское правительство обещало предоставлять Турции выгоды экономического характера.

В Дагестане стали появляться турецкие отряды, которые заняли значительную часть территории края.

В другие районы Северного Кавказа (Кубань, Черноморскую область, Ставропольскую губернию) вторглись деникинцы.

22 апреля 1918 г. под диктовку германо-турецких захватчиков меныпевистско-националистический сейм в Тифлисе объявил Закавказье «независимой федеративной республикой». В правительство Закавказской федерации на паритетных началах вошли грузинские меньшевики, армянские дашнаки и азербайджанские мусаватисты. Оно подписало в мае 1918 г. в Батуме мирный договор с Германией и Турцией, согласившись на оккупацию части территории Закавказья.

Но вскоре «федерация» распалась, раздираемая внутренними противоречиями. 26 мая «Национальный совет Грузии» провозгласил образование «независимой республики Грузии» во главе с меньшевиком Ноем Рамишвили, замененным впоследствии Ноем Жордания.

28 мая «Центральный национальный армянский совет» объявил и Армению «независимой республикой», а 17 июня азербайджанские мусаватисты образовали «правительство» во главе с крупным помещиком Ф. Хойским.

Новые «республики» Закавказья находились в полной зависимости от германских и турецких захватчиков. Германия заключила договор с Грузией, по которому взяла под контроль все железные дороги, получила право эксплуатировать важнейшие предприятия и природные богатства страны. Грузинское правительство меньшевиков разрешило турецким войскам проход через свою территорию, предоставило им транспорт, и они двинулись вместе с мусаватистами и дагестанскими контрреволюционерами на революционный Баку.

В апреле 1918 г. германские войска вторглись и в Крым. Правительство Советской Республики Тавриды вынуждено было эвакуироваться из Симферополя, занятого немцами 21 апреля. Под влиянием германского вторжения ожили все контрреволюционные организации края и особенно татарских буржуазных националистов, которые в момент подхода немецких войск подняли антисоветское восстание в Алуште. Там 21 апреля бандой татарских мятежников были захвачены шесть членов правительства республики Тавриды во главе с председателем Совнаркома Антоном Слуцким. Бандиты подвергли их изощренным пыткам и издевательствам, а потом 24 апреля без всякого суда и расследования расстреляли вместе с руководителями Алуштинского Совета. Советская власть в Крыму пала.

Немцы создали марионеточное татарское «краевое правительство» Крыма во главе с бывшим царским генералом родом из литовских татар Сулейманом Сулькевичем — командиром Первого мусульманского корпуса, сформированного при Керенском. В состав этого «правительства» вошли скрывавшийся в Турции деятель первого татарского буржуазно-националистического крымского «правительства» Джафер Сейдаметов и другие вожаки партии Милли Фирка.

Делегация этого «правительства», возглавляемая Д. Сейдаметовым, вручила германскому кайзеру Вильгельму II петицию, в которой так сформулировала основные цели своего «правления»: «1) преобразование Крыма в независимое нейтральное ханство, опираясь на германскую и турецкую политику; 2) достижение признания независимого крымского ханства в Германии и ее союзниками и в нейтральных странах до заключения всеобщего мира; 3) образование татарского правительства в Крыму с целью совершенного освобождения Крыма от господства и политического влияния русских…».

Правительство Сулькевича жесточайше подавляло революционное движение трудящихся масс Крыма. В частности, оно посылало карательные экспедиции (в том числе немецкие) против трудящихся крестьян-татар, пытавшихся удержать за собой завоеванную во время революции помещичью землю. В Крыму воцарился режим белого террора.

Итак, весною и летом 1918 г. объединенные силы внутренней контрреволюции и международного империализма раздирали Советскую страну на части. В стране свирепствовали голод и хозяйственная разруха. Характеризуя политическую обстановку, В. И. Ленин говорил 29 июля на объединенном заседании ВЦИК: «…Выйдя с одной стороны из войны с одной коалицией, сейчас же испытали натиск империализма с другой стороны… Их война с войной гражданской сливается в одно единое целое, и это составляет главный источник трудностей настоящего момента…»

3. Подрывная деятельность агентов международного империализма в советском тылу

Империалистические государства не ограничивались созданием военных фронтов против Страны Советов. Они всячески насаждали и укрепляли свою агентуру в советском тылу. Империалистическая агентура явилась ядром антисоветского подполья. Ее существование было серьезной угрозой для Советского государства.

Сразу после победы Октября активную подрывную и шпионскую деятельность развязала агентура кайзеровской Германии.

В конце 1917 — начале 1918 г. в Петрограде действовала антисоветская организация, возглавляемая бывшим присяжным поверенным и биржевым дельцом Н. Н. Ивановым, сторонником германской ориентации. Иванов был связан с генералом Н. Н. Юденичем, находившимся тогда в Петрограде. Организация пыталась достигнуть соглашения с германским генеральным штабом, который должен был двинуть несколько немецких корпусов на Петроград, чтобы свергнуть Советскую власть. Через начальника штаба Северного германского фронта, с которым он был связан непосредственно, Иванов, тайно ездивший в Германию, вел переговоры с начальником генерального штаба германской армии Людендорфом и получал средства из немецких источников. Участники этой антисоветской организации подкупали темных, малосознательных людей, авантюристов, создавали в Петрограде шпионские группы. Им удалось проникнуть в минный дивизион Балтийского флота и вызвать там волнения. Иванов пытался установить связи и с правоэсеровскими группами. Однако организация не нашла поддержки в народе и вскоре была разоблачена и ликвидирована.

В феврале 1918 г. германский империализм представлял собой главную угрозу для Советской республики. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией 23 февраля радиограммой предупреждала все Советы, что навстречу и в помощь наступавшим германским войскам устремилась польская, белорусская и украинская буржуазия. «Всероссийская буржуазия с нетерпением ожидает и радуется пришествию Вильгельма, — говорилось в радиограмме ВЧК. — Она с каждым днем льет ушаты грязи, клеветы и подлости на российскую революцию… На помощь наступающим отрядам офицеров, юнкеров и белогвардейцев Вильгельма приготовились предательски выступить офицеры, юнкера и белогвардейцы российской и национальной буржуазной контрреволюции, путем вооруженного восстания ударить: Вильгельм — извне, российская контрреволюция — изнутри, в лицо и в спину Советской Социалистической Республике, помочь взять Петроград, Москву и другие российские города. Штабы этого вооруженного восстания раскрыты. Центральные штабы находятся в Петрограде и в Москве, а остальные почти по всем городам России. Названия они носят: «Организация борьбы с большевиками и отправка войск к Каледину», «Все для родины», «Белый крест», «Черная точка». Многие из штабов вооруженного восстания ютятся в различных благотворительных организациях, как-то: помощь пострадавшим от войны офицерам и т. п.». ВЧК призывала трудящихся к беспощадной борьбе с заговорщиками.

Подрывную антисоветскую работу вело официальное дипломатическое представительство Германии и после Брестского мира.

Опубликованные сравнительно недавно документы немецких дипломатических архивов, в том числе донесения Мирбаха рейхсканцлеру Германии Г. Гертлингу и министру иностранных дел Р. Кюльману за апрель — июнь 1918 г., раскрывают подробности антисоветской деятельности германского посла в Советской стране.

Уже с первых дней пребывания в Москве Мирбах беспокоился, как бы его не опередили в установлении тайных связей с русскими контрреволюционными группами. Он видел свою задачу в «предотвращении объединения под руководством Антанты противников находящейся в агонии большевистской системы». При этом Мирбах предусматривал возможность и военного вмешательства для помощи русской контрреволюции. Он писал: «Длительный развал экономики и постоянное тяжелейшее ущемление всех наших интересов могут в любое время и в удобный для нас момент быть использованы как предлог для военного выступления. Любое крупное наше выступление — при этом вовсе нет необходимости занимать с самого начала обе столицы — сразу же автоматически приведет к падению большевизма, и так же автоматически заранее подготовленные нами и всецело преданные нам новые органы управления займут освободившиеся места».

Соответственно этим «планам», с ведома и согласия своего правительства, Мирбах и его сотрудники — советники К. Рицлер и Р. Басевиц — приняли меры к установлению связей с различными реакционными антисоветскими группами.

«Из многочисленных групп, с которыми были попытки установления связей, — доносил Мирбах, — политическое значение имеют три:…группа правого центра, финансовый магнат из Петербурга Ярошинский и Временное правительство в Харбине — Омске». Наибольшее же значение Мирбах придавал отношениям с «Правым центром», так как «благодаря этому, — цинично писал Мирбах, — мы прежде всего сумеем использовать большой процент влиятельных представителей промышленных и финансово-банковских кругов для наших безбрежных экономических интересов». Вот почему Мирбах и его советники вступили в переговоры с одним из руководителей «Правого центра», бывшим царским министром земледелия А. В. Кривошеиным.

Мирбах информировал германское правительство о ходе переговоров с «Правым центром», о стремлении деятелей этой организации восстановить в России буржуазно-помещичий строй. В последнем донесении, от 28 июня 1918 г., он писал: «Во время последней беседы с представителями группы «Правого центра»… князь Урусов и бывший помощник министра Леонтьев сообщили, как они представляют себе выступление этой группы против большевиков. Надежда на удачу путча, организованного собственными силами, по их мнению, за последнее время возросла. Не исключается возможность, что его удастся осуществить через несколько недель… Если путч удастся, то группа будет вынуждена, чтобы заставить многочисленные… группы, в особенности в Сибири, присоединиться и подчиниться ей, заключить с ними договор, в котором будет оформлено их право выступать от имени монарха. Затем они собираются опубликовать против большевиков манифест, в котором объявят программу нового правительства, а также о созыве всеобщего Земского (Учредительного) собрания и о заключении мира с другими державами. При этом группа считает нужным выразить пожелание о смягчении Брестского договора, которое вернуло бы России жизнеспособность. Группа все еще обеспокоена возможностью, что царь или другой член царской фамилии попадет в руки Антанты и будет использован ею для своих комбинаций. Группа пытается установить контакты с сибирскими генералами и, как я уже сообщал ранее, удержать генералов с Дона от перехода на сторону держав Антанты и от участия в их комбинациях».

Приведенные выше документы не нуждаются в комментариях. Но планам деятелей русской монархистской контрреволюции и их германских вдохновителей не суждено было осуществиться.

Продолжали вести подрывную антисоветскую работу миссии и посольства держав Антанты и США. С ними были связаны контрреволюционные объединения «союзнической ориентации» («Национальный центр», «Союз возрождения России», «Союз защиты родины и свободы» и др.).

Французской агентурой в России руководили посол Франции Жозеф Нуланс и глава военной миссии генерал Альфонс Лавернь. От имени правительств «союзных» стран Нуланс распространил среди так называемых русских общественных деятелей заявление, в котором выражалось «соболезнование» по поводу заключения Брестского мира и готовность «помочь» русскому народу. Лицемерно заверяя, что «союзники» будто бы не намерены вмешиваться во внутренние дела России, французский посол рекомендовал «общественным деятелям» образовать противобольшевистское русское правительство, которое стало бы «правительством директивного типа, опирающимся на национальный фронт… и имело бы своей задачей созвать Учредительное собрание».

Французский журналист Рене Маршан, находившийся при французском генеральном консульстве в Москве, рассказывал впоследствии советским следственным органам: «Французская миссия и консульство в Москве по поручению Нуланса имели и поддерживали в 1918 г. связь отдельно и специально с каждой из политических группировок в России. Связь с Савинковым поддерживалась через Готье, связь с монархическими организациями — через графа де Шавиньи, связь с меньшевиками — через бывшего депутата-социалиста Шарля Дюма, связь же с партией с.-р. поддерживалась миссией через Эрлиха… Я знаю, что французский консул Гренар придавал большое значение связям с эсерами и Савинковым… Партия эсеров получала довольно значительные субсидии от французского консульства через Эрлиха для работы своих боевых дружин… Под именем «мосье Анри» в Москве в 1918 г. работал агент миссии для разрушений. Его фамилия Вертимон. Это — морской капитан, он занимался тогда работами по разрушению железных дорог и железнодорожных мостов… В работе Вертимона принимал участие представитель английской военной миссии Рейли». Далее Рене Маршан уточнил: «Деятельность генерального консульства все время, даже в тот период, когда велись переговоры с Советской властью… в действительности была исключительно направлена к свержению Советской власти, для каковой цели велись переговоры с политическими русскими группами… Презрение Нуланса к России было чем-то поразительным… Я помню одну фразу, весьма характерную, когда на докладе Эрлиха о переговорах с Черновым Нуланс сказал: «Передайте им, что нам довольно этих социалистических экспериментов в России и что мы больше никаких социалистических экспериментов не намерены допускать…» Помимо связи консульства с партией социалистов-революционеров для политических действий, была с нею связь для так называемых активных действий у французской военной миссии. Члены ЦК партии эсеров встречались на тайной квартире с капитаном Лораном, который был раньше членом французской миссии в Петрограде и, официально уехав во Францию, затем совершенно секретно вернулся в Россию».

Правительство Англии также интенсивно вело враждебную деятельность против Советской страны. Сразу же после Октября английский кабинет министров, обсуждая политику в отношении Советской власти, высказался за финансовую и иную поддержку любых антисоветских сил при условии, если последние «дадут гарантию следовать в фарватере политики союзников». Английскому послу в России Джорджу Бьюкенену было разрешено истратить около 10 миллионов рублей на развитие контрреволюционного движения в России. А 7 декабря 1917 г. английский кабинет министров в своем решении формально записал, что правительство Англии «взяло на себя риск поддержки мятежного генерала Каледина и антисоветских сил на Украине».

В официальной справке английского Форин-оффис указано, что Англия израсходовала на антисоветскую деятельность с 1 января 1918 по 31 марта 1921 г. 89,7 миллиона фунтов стерлингов.

Даже эта явно заниженная сумма достаточно красноречиво говорит об огромных ассигнованиях английской разведки на подрывную деятельность против Советской России.

Для проведения тайной подрывной работы против Советской республики английское правительство систематически посылало на советскую территорию лучших агентов своей разведки.

Вскоре после Октября в знак непризнания рабоче-крестьянского правительства английский посол Дж. Бьюкенен покинул Россию. Впрочем, он оставил в Петрограде своих сотрудников, продолжавших военную и разведывательную работу; среди них был опытный разведчик — капитан морской службы Френсис Аллен Кроми.

В январе 1918 г. английское правительство командировало в Россию миссию во главе с Робертом Гамильтоном Брюсом Локкартом, в прошлом работавшим несколько лет в английском генеральном консульстве в Москве. Локкарт слыл в Англии, как он сам выражался, «особенно искусной ищейкой» и оказывал услуги военному министерству, выведывая военные тайны России. Он имел широкие знакомства в аристократических и бюрократических кругах Москвы. Эти качества Локкарта и были учтены при назначении его руководителем британской миссии в Советской стране.

Прибыв в Россию, Локкарт прикинулся другом, доброжелателем, стоящим за признание Советского правительства, и, прикрываясь этой маской, вел разведывательную и подрывную работу. В опубликованной много лет спустя книге-«исповеди» Локкарт писал: «Хикс (помощник Локкарта по разведке. — Д. Г.) служил посредником между мной и врагами большевиков. Они были представлены в Москве так называемым Центром, имевшим левое и правое крыло, а кроме того, Лигой спасения России, созданной Савинковым. Между этими двумя организациями происходили постоянно распри… Оба контрреволюционных органа были единодушны лишь в одном отношении — оба желали получить от союзников помощь деньгами и оружием… На протяжении многих недель финансирование их было предоставлено всецело французам. Политические агенты Алексеева и Деникина ставили мне в укор, что я отстраняюсь на задний план… Я принял часть финансирования на себя. Раздобыть наличные деньги было не очень трудно, хотя банки и были закрыты, а девизные операции воспрещены. Многие русские обладали крупными запасами наличных рублей, которые они охотно обменивали на переводы на Лондон. Для большей безопасности мы поручили сбор этих денег одной английской фирме в Москве, которая вела торговлю с русскими. Она устанавливала курс и выдавала переводы на Лондон. В некоторых случаях мы принимали на себя гарантии за эту фирму. Рубли доставлялись в американское генеральное консульство и вручались Хиксу, который заботился об их дальнейшем направлении»[18].

Когда английское правительство окончательно приняло решение об интервенции в России, в Москву был командирован помимо Локкарта еще и специальный агент английской военной разведки лейтенант Сидней Джордж Рейли. Это был один из искуснейших представителей английской разведки, занимавшийся шпионажем во время первой мировой войны. Как пишет Р. Локкарт, под именем Сиднея Рейли скрывался некий Розенблюм, родившийся в Одессе. Он занимался коммерцией и жил главным образом в Петербурге, а во время войны оказался в Англии, принял тамошнее гражданство, женился на ирландке и в честь тестя (Рейли Келлэгрен) принял его фамилию и назвался Сиднеем Рейли. Перед Рейли была поставлена задача — проводить подрывные действия для свержения Советской власти. В апреле 1918 г. он появился в России, установил контакты с другими агентами английской разведки и многими деятелями русской контрреволюции. Прекрасно зная русский язык и выдавая себя то за русского, то за «турецкого и восточных дел негоцианта», пользуясь поддельными документами (жил в Петрограде под фамилией Массино, в Москве — Константинова), Сидней Рейли активно занялся вербовкой агентуры среди антисоветских элементов и повел энергичную подрывную и разведывательную работу против Советской страны.

Летом 1918 г. англичане послали в Россию еще одну миссию, состоявшую из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартни, полковника Ф. Бейли, майора Блэккера и переводчика Хана Сахиба Ифтихар Ахмеда (клерка кашгарского генерального консула). Прибыв 14 августа 1918 г. из Индии в Ташкент, англичане заявили, что желают установить контакт с местными советскими властями. Фактически же это была шпионская миссия.

Активную работу против молодой Советской республики вели и агенты Соединенных Штатов Америки, возглавляемые послом Дэвидом Роулендом Френсисом.

Представители держав Антанты на первых порах делали ставку на так называемые демократические группировки внутренней российской контрреволюции.

«Союз возрождения России», о котором уже говорилось, имел военную организацию, готовившую кадры для антисоветских вооруженных выступлений и для участия в военных действиях против Германии. Эта организация финансировалась «союзниками». Один из ее руководителей в Петрограде, генерал А. И. Верховский, в прошлом военный министр Временного правительства, спустя несколько лет рассказывал: «Я был в марте 1918 г. персонально приглашен «Союзом возрождения России» в состав военного штаба «Союза». Военный штаб являлся организацией, имевшей целью организацию восстания против Советской власти… Военный штаб имел связи с союзническими миссиями в Петрограде. Сношениями с союзническими миссиями ведал генерал Суворов… Представители союзнических миссий интересовались моей оценкой положения с точки зрения возможности восстановления… фронта против Германии. Я имел по этому поводу беседы с генералом Нисселем — представителем французской миссии. Военный штаб через кассира штаба Суворова получал денежные средства от союзнических миссий»[19].

Другой деятель штаба «Союза возрождения России» — член ЦК партии народных социалистов В. И. Игнатьев — впоследствии также подтверждал, что источник средств организации был «исключительно союзнический». Первую сумму из иностранных источников Игнатьев получил от генерала А. В. Геруа, к которому его направил генерал М. Н. Суворов. Из беседы с Геруа он узнал, что генералу поручено отправлять офицеров в Мурманский район в распоряжение английского генерала Ф. Пуля и что на это дело ему отпущены средства. Игнатьев получил некоторую сумму от Геруа, затем получал деньги от одного агента французской миссии — 30 тысяч рублей.

В Петрограде действовала и другая шпионско-подрывная антисоветская группа, возглавляемая доктором Ковалевским. Она также направляла офицеров, преимущественно гвардейских, английскому генералу Пулю в Архангельск через Вологду. Группа высказывалась за установление в России военной диктатуры и содержалась на английские средства. Представитель этой группы, уже известный нам английский агент капитан Г. Е. Чаплин, работал в Архангельске под фамилией Томсон[20].

Интересные детали о связях дипломатических представителей стран англо-французской коалиции и США с «Союзом возрождения России» сообщил один из деятелей этого «Союза», В. А. Мякотин, в воспоминаниях, опубликованных за рубежом. Он писал о том, что все сношения с дипломатическими представителями союзников вели несколько членов центральной организации «Союза». Пока послы союзников находились в Москве, эти связи осуществлялись через французского посла Нуланса, позже, когда послы уехали в Вологду, — через французского консула Гренара. При первой встрече с членами «Союза возрождения России» представители союзников заверили их, «что они продолжают видеть в России союзницу, временно попавшую в бедственное положение, и хотели бы всячески прийти ей на помощь… При одном из следующих свиданий представители держав Согласия поставили «Союзу» вопрос, как отнеслось бы население России к высадке союзников в русских пределах для борьбы с Германией…»

Мякотин подтвердил также, что французы финансировали «Союз возрождения России». Он, между прочим, отметил бесцеремонное поведение французского посла Нуланса во время переговоров с членами «Союза». Был случай, когда в беседе с Нулан-сом они указали «на некоторые неправильные действия представителей союзников в России». В ответ он заявил, что «союзники собственно, и не нуждаются в содействии русских политических организаций и, если высадят свои войска в России, смогут удовольствоваться непосредственными сношениями с русскими железнодорожниками, кооператорами и т. д.»

Средства, полученные от представителей стран англо-французской коалиции и США «Союзом возрождения России» в целом и отдельными антисоветскими организациями, использовались на нужды контрреволюционной работы и подготовку антисоветских переворотов.

Были связаны с «союзными» разведчиками и правоэсеровские заговорщики. Так, например, диверсионно-подрывная эсеровская группа, во главе которой стоял бывший офицер М. А. Давыдов, поддерживала в Москве связь с «подрывником», уже упоминавшимся выше французским разведчиком «мосье Анри» (морским капитаном Вертимоном), от которого получала взрывчатые вещества для диверсий в тылу Красной Армии. В обвинительном заключении по делу правых эсеров отмечалось: «Давыдов встречался вместе с Глебом (другим участником диверсионной группы. — Д. Г.) с двумя французами, с Мартеном, среднего роста, бритым, темным блондином, и с Анри, худощавым брюнетом, на Страстном бульваре, где и был разговор с Мартеном о снабжении группы оружием. С Анри встреча была у Красных ворот. Явочная квартира у французов была у Мясницких ворот, в каком-то французском убежище «Азиль». От французов было получено два револьвера и три коробки с взрывчатыми веществами… Согласно показаниям гр. Рене Маршана… Вертимон является как раз тем лицом из французской миссии, которое фигурирует, по показаниям Давыдова, под именем Анри. Эта компания работала по разрушению железных дорог». В том же обвинительном заключении отмечалось, что французский гражданин Паскаль (молодой офицер, работавший во Французской военной миссии) рассказал на предварительном следствии, что «в Москве заготовкой гранат и бомб ведал Лоран, а Вертимон имел запас взрывчатых веществ».

Деятельность матерых профессиональных разведчиков в советском тылу крайне осложняла и затрудняла работу молодых советских органов борьбы с контрреволюцией, требовала от них гигантского напряжения сил.

4. Усиление карательных мер Советского государства

Вмешательство международного империализма во внутренние дела Советской страны, всесторонняя поддержка, оказываемая им внутренней контрреволюции, резко активизировали весною и летом 1918 г. все группы антисоветского лагеря. Образовавшиеся фронты гражданской войны оказывали непосредственное влияние на советский тыл, где действовали тайные подрывные контрреволюционные организации. На самих фронтах молодая Рабоче-Крестьянская Красная Армия героически отражала атаки врагов Советского государства. Обстановка требовала усиления карательных мер по отношению к поднявшей голову контрреволюции в тылу.

В. И. Ленин еще в первые дни Октября подчеркивал: «Чем более крайним является сопротивление эксплуататоров, тем энергичнее, тверже, беспощаднее, успешнее будет подавление их эксплуатируемыми».

Начиная с января 1918 г. Владимир Ильич неоднократно отмечал слабость карательной линии трибуналов против контрреволюционеров и уголовников и требовал ее усиления. Наши революционные и народные суды чрезвычайно слабы, указывал он в «Очередных задачах Советской власти». «Диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов. А наша власть — непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо».

Ленин требовал: «Никакой пощады этим врагам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и их прихлебателям, буржуазным интеллигентам, война жуликам, тунеядцам и хулиганам… Богатые и жулики, это — две стороны одной медали, это — два главные разряда паразитов, вскормленных капитализмом, это — главные враги социализма, этих врагов надо взять под особый надзор всего населения, с ними надо расправляться, при малейшем нарушении ими правил и законов социалистического общества, беспощадно. Всякая слабость, всякие колебания, всякое сентиментальничанье в этом отношении было бы величайшим преступлением перед социализмом»

В выступлении от 14 января па совещании президиума Петроградского Совета по вопросу о борьбе с голодом В. И. Ленин прямо говорил: «Петроградские рабочие и солдаты должны понять, что им никто не поможет, кроме их самих. Факты злоупотребления очевидны, спекуляция чудовищна, но что сделали солдаты и рабочие в массах, чтобы бороться с нею? Если не поднять массы на самодеятельность, ничего не выйдет… Пока мы не применим террора — расстрел на месте — к спекулянтам, ничего не выйдет… Кроме того, с грабителями надо также поступать решительно — расстреливать на месте». При этом В. И. Ленин считал, что террор могли бы применять специально организованные рабочие отряды по борьбе со спекуляцией или Советы на основании своих решений.

В критический для революции момент, когда немцы, прервав мирные переговоры, начали наступление на Советскую Россию, Совет Народных Комиссаров принял 21 февраля 1918 г. декрет «Социалистическое Отечество в опасности!», в котором подчеркивалось, что для обеспечения обороноспособности и революционного порядка в стране должны приниматься самые решительные меры. Статья 8-я декрета устанавливала: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

На основе декрета Совнаркома Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией объявила: «До сих пор Комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, вдохновляемая предательским нападением германских контрреволюционеров, когда всемирная буржуазия пытается задушить авангард революционного интернационала — российский пролетариат, Всероссийская Чрезвычайная комиссия, основываясь на постановлении Совета Народных Комиссаров, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления, а потому объявляет, что все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы, спекулянты, организаторы восстаний и участники в подготовке восстаний для свержения Советской власти, — все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска калединской и корниловской банд и польские контрреволюционные легионы, продавцы и скупщики оружия для отправки финляндской белой гвардии, калединско-корниловским и довбор-мусницким войскам, для вооружения контрреволюционной буржуазии Петрограда — будут беспощадно расстреливаться отрядами Комиссии на месте преступления». Так в момент грозной опасности, нависшей над республикой, рабоче-крестьянское правительство в ответ на действия врагов революции вынуждено было прибегнуть к крайней мере социальной защиты — расстрелу опаснейших преступников на месте преступления. Исполнение этой исключительной меры взяла на себя ВЧК.

На Украине, где создалось угрожающее положение, также были приняты чрезвычайные меры. В связи с вторжением австро-германских войск Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины 22 февраля образовал в Киеве Комитет Народного Секретариата для «руководства всеми мероприятиями по обороне революции от западных империалистов» и предоставил ему чрезвычайные полномочия. В Комитет вошли: Юрий Коцюбинский (сын классика украинской литературы М. М. Коцюбинского), Николай Скрыпник, Сергей Бакинский, Яков Мартьянов и Виталий Примаков. Комитет стал называться Чрезвычайной комиссией Народного Секретариата для защиты страны и революции. Один из членов Комитета — командир червонного казачества В. М. Примаков — был назначен комиссаром Народного Секретариата по борьбе с контрреволюцией. Ему были предоставлены широкие полномочия по производству обысков, арестов и тому подобных действий для подавления контрреволюции. В день своего образования Комиссия объявила Киев и его окрестности на осадном положении и предупредила, что «все виновные в контрреволюционных действиях будут беспощадно караться». В одном из обращений ко всем Советам, революционным штабам и комендантам Чрезвычайная комиссия предписывала: «Будьте решительны, не останавливайтесь перед мерами воздействия на буржуазию, с которой рабочие и крестьяне Украины и всей России ведут последнюю решительную борьбу, знайте, что буржуазия беспощадна по отношению к рабочим и крестьянам».

В Харькове, где в феврале 1918 г. образовалась Донецко-Криворожская Советская Республика со своим Совнаркомом, был создан «Главный штаб Донецкой республики по борьбе с контрреволюцией», которому были подчинены «все вооруженные силы… борющиеся с контрреволюцией на территории Донецкой республики». Он занимался как военными делами, так и борьбой с контрреволюцией в тылу.

В ночь на 4 марта на общем собрании всех военно-революционных организаций в Харькове был образован Чрезвычайный штаб для руководства военно-оперативными действиями против надвигавшейся извне контрреволюции и для поддержания революционного порядка в Донецком и Криворожском бассейнах. При штабе состоял отдел по борьбе с контрреволюцией, заменивший Главный штаб. С 6 часов вечера 5 марта Чрезвычайный штаб объявил Харьков на военном положении и назначил комендантом города П. А. Кина. В обращении Донецкого Совнаркома к рабочим Донбасса от 5 марта говорилось: «Пользуйтесь самым широким правом реквизиции, организовав для местной охраны отряды… Контрреволюционеров арестовывайте, при сопротивлении расстреливайте».

Чрезвычайные органы борьбы с контрреволюцией создавались и в других городах Украины. В Одессе была образована «Высшая автономная коллегия по борьбе с румынской и украинской контрреволюцией». В Полтаве при Военно-революционном комитете действовала Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. В Екатеринославе 23 марта был создан Чрезвычайный штаб для «организации обороны Екатеринослава против наступающих белогвардейцев, борьбы с контрреволюцией и всякого рода грабителями и хулиганами».

2 марта 1918 г. народный комиссариат юстиции Донецко-Криворожской республики потребовал от всех комиссаров юстиции и революционных трибуналов усилить санкции в отношении контрреволюционеров. «Общероссийские условия, вызывающие необходимость беспощадной и неуклонной борьбы с контрреволюционерами и саботажниками, в пределах Донецкой республики осложняются… — говорилось в этом документе. — Революционными трибуналами, созданными для борьбы с контрреволюцией и саботажем, мародерством, спекуляцией и прочим, ведется недостаточно решительная борьба. Члены революционных трибуналов, следователи и другие проявляют излишнюю жалость по отношению к контрреволюционерам; иногда вследствие недостаточной революционной чуткости и беспощадности, неумения отличить волков от овец, поддельных чувств и слов от искренних поддаются проливающимся слезам безусловнейших контрреволюционеров… Предписываю революционным трибуналам ни на минуту не забывать о том, что мы живем сейчас в эпоху ожесточенной классовой борьбы… Никакой пощады, никакого послабления не должно быть по отношению к контрреволюционерам… Всякое попустительство и послабление… равносильно величайшему преступлению перед рабочим классом всего мира…»

В первое время статья 8-я декрета Совнаркома РСФСР «Социалистическое Отечество в опасности!», предусматривавшая расстрел на месте преступления, применялась ВЧК крайне редко.

26 февраля 1918 г. ВЧК расстреляла известного авантюриста-бандита, самозваного князя Эболи (он же де Гриколи, Найди, Маковский, Далматов) и его сообщницу Бритт за ряд грабежей, совершенных ими под видом обысков от имени советских органов. Этот первый расстрел был произведен по специальному постановлению Коллегии ВЧК. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс так объяснял причины применения расстрела: «Вопрос о смертной казни с самого начала нашей деятельности поднимался в нашей среде, и в течение нескольких месяцев после долгого обсуждения этого вопроса смертную казнь мы отклоняли как средство борьбы с врагами. Но бандитизм развивался с ужасающей быстротой и принимал слишком угрожающие размеры. К тому же, как мы убедились, около 70 % наиболее серьезных нападений и грабежей совершались интеллигентными лицами, в большинстве бывшими офицерами. Эти обстоятельства заставили нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно, и расстрел князя Эболи был произведен по единогласному решению».

28 февраля по постановлению Коллегии ВЧК были расстреляны бандиты В. Смирнов и И. Заноза (он же гайдамак Строгов), которые, назвавшись комиссарами Чрезвычайной комиссии, с шайкой вооруженных лиц явились в гостиницу «Медведь» и ограбили находившихся там посетителей. Преступников задержали с поличным — награбленными деньгами.

Определенную политическую подоплеку имело дело бывших офицеров лейб-гвардии Семеновского полка братьев А. А. и В. А. Череп-Спиридовичей. Согласно Брестскому мирному договору, Советское правительство должно было оплачивать все русские ценные бумаги, предъявляемые Германией. Используя это положение договора, немецкие агенты по указанию германского посла Мирбаха скупали за бесценок акции национализированных Советской властью предприятий, с тем чтобы предъявлять их к оплате. Братья Череп-Спиридовичи, являвшиеся крупными акционерами и членами правления Веселянских рудников, были задержаны при попытке продать германскому представительству акции национализированных рудников на сумму 5 миллионов рублей. За это преступление, расцененное как государственная измена, братья Череп-Спиридовичи и их комиссионер, биржевой маклер Б. П. Бейлипсон, 31 мая 1918 г. были расстреляны.

Исключительные обстоятельства военного времени вынудили Советское правительство принять решение о более широком применении расстрелов для борьбы с контрреволюцией. В обращении СНК от 10 июня 1918 г. ко всем трудящимся в связи с мятежом чехословацкого корпуса говорилось: «Главная цель заговорщиков состоит в том, чтобы отрезать Сибирскую дорогу, приостановить подвоз сибирского хлеба и взять голодом Советскую Республику… Уральский бандит Дутов, степной полковник Иванов[21], чехословаки, беглые русские офицеры, агенты англо-французского империализма, бывшие помещики и сибирские кулаки объединились в один священный союз против рабочих и крестьян. Если бы этот союз победил, пролились бы реки народной крови и на русской земле снова восстановилась бы власть монархии и буржуазии… Для того чтобы… смести с лица земли буржуазную измену и обеспечить Великую сибирскую дорогу от дальнейших… покушений, Совет Народных Комиссаров считает необходимым принять исключительные меры». Среди них предлагалось: «Всем Совдепам вменяется в обязанность бдительный надзор над местной буржуазией и суровая расправа с заговорщиками… Офицеры-заговорщики, предатели, сообщники Скоропадского, Краснова, сибирского полковника Иванова, должны беспощадно истребляться… Долой изменников-насильников! Смерть врагам народа!»

Применение расстрела в качестве меры борьбы с контрреволюционерами изменило характер деятельности Чрезвычайной комиссии. В беседе с сотрудником газеты «Новая жизнь» председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский сказал: «Наша задача — борьба с врагами Советской власти и нового строя жизни. Такими врагами являются как политические наши противники, так и все бандиты, жулики, спекулянты и другие преступники, подрывающие основы социалистической власти. По отношению к ним мы не знаем пощады… Комиссия состоит из 18 испытанных революционеров, представителей ЦК партий и представителей ЦИК. Казнь возможна лишь по единогласным постановлениям всех членов Комиссии в полном составе… Все дела о преступлениях, которые представляются нам не особенно опасными для Советской власти, мы передаем в военно-революционный трибунал и оставляем за собой непосредственных врагов, с которыми и боремся предоставленными нам СНК средствами».

26 июня ВЧК выступила с официальным разъяснением, в котором говорилось: «В большинстве газет Комиссия трактуется как следственная, в то время как Комиссия является Всероссийской Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Подобное «недоразумение» ведет к тому, что в значительной степени извращает задачи и цели работы Комиссии и представляет в совершенно ложном свете как функции, так и способы и образ действий Комиссии».

Таким образом, после того как ВЧК начала применять меру внесудебной репрессии — расстрел на месте, она стала органом не только розыска и дознания, но и непосредственной расправы с наиболее опасными преступниками.

Усилили свою карательную функцию и революционные трибуналы. В. И. Ленин внимательно следил за разработкой положения о революционных трибуналах. Критикуя выработанный Наркоматом юстиции проект реорганизации трибуналов, В. И. Ленин 30 марта 1918 г. предлагал обратить главное внимание на то, чтобы сделать революционные трибуналы действительно революционными, скорыми и беспощадно строгими к контрреволюционерам, хулиганам, лодырям и дезорганизаторам судами. Согласно этому указанию проект декрета о революционных трибуналах был переработан и принят на заседании Совета Народных Комиссаров 4 мая 1918 г. По декрету, в частности, при революционных трибуналах учреждались постоянные коллегии обвинителей, которые должны были участвовать в работе следственных комиссий, давать заключения о полноте расследования, формулировать обвинительные тезисы по расследованным делам и публично поддерживать обвинение в судебных заседаниях революционных трибуналов. Декрет определил также, что следственные комиссии трибуналов должны разрешать все вопросы следствия в закрытых заседаниях. Это повышало роль обвинения, как стороны в судебном процессе.

Затем был образован революционный трибунал при ВЦИК. Согласно положению, принятому ВЦИК и СНК 29 мая 1918 г., его задачей было «суждение по делам, которые будут изъяты из подсудности местных революционных трибуналов». При этом трибунале учреждалась Центральная коллегия обвинителей, на которую помимо обычных обязанностей возлагалось еще и «объединение и руководство деятельностью коллегии обвинителей местных революционных трибуналов». Докладчики Д. И. Курский и Н. В. Крыленко на заседании ВЦИК отмечали, что эти меры принимаются ввиду необходимости усилить карательную политику против контрреволюционеров.

Наконец, 16 июня 1918 г. народный комиссар юстиции П. И. Стучка, сменивший на этом посту левого эсера И. 3. Штейнберга, опубликовал постановление, в котором было сказано, что «революционные трибуналы в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и проч. не связаны никакими ограничениями». Тем самым революционным трибуналам предоставлялось право выносить в судебном порядке приговоры о смертной казни.

21 июня 1918 г. революционный трибунал при ВЦИК в публичном открытом заседании вынес первый смертный приговор, осудив за антисоветскую деятельность бывшего начальника морских сил Балтийского флота контр-адмирала А. М. Щастного.

В приговоре по этому делу говорилось: «Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, заслушав в открытых заседаниях своих от 20 и 21 июня 1918 г. и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гр. Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он, Щастный, сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. С этой целью, воспользовавшись тяжким и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью, в интересах революции, уничтожения его и кронштадтских крепостей, вел контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, о якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случаи необходимости взрыва Кронштадта и флота; то ссылаясь на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦИК Положения об управлении флотом, внося, вопреки этому Положению, в Совет комиссаров флота на разрешение вопросы военно-оперативного характера, стремясь этим путем снять с себя ответственность за разрешение таких вопросов; то попустительствовал своему подчиненному Зеленому в неисполнении распоряжений Советской власти, направленных к облегчению положения флота, и замедлил установление демаркационной линии в Финском заливе, не исполняя своей прямой обязанности отстранения таких подчиненных от должности; то под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал минную дивизию в Петрограде; и всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений. Принимая во внимание, что вся эта деятельность Щастного проявлялась им в то время, когда он занимал высокий военный пост и располагал широкими правами во флоте Республики, Трибунал постановил: считая его виновным во всем изложенном, расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов»

Введение смертной казни вызвало озлобленные крики врагов народа. Вопрос о ее применении на основе судебных решений стал предметом дискуссии на V Всероссийском съезде Советов. Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов, показывая несостоятельность позиции левых эсеров, говорил на съезде: «Революция в своем развитии вынуждает нас к целому ряду таких актов, к которым в период мирного развития, в эпоху спокойного, органического развития мы бы никогда не стали прибегать». Отмечая непоследовательность левых эсеров, Я. М. Свердлов продолжал: «Я напомню товарищам о том, что в Российской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией… принимают равное участие во всех работах, в том числе и в расстрелах, проводимых комиссией, и левые эсеры, и большевики, и по отношению к этим расстрелам у нас как будто никаких разногласий нет. Но левые эсеры заявляют, что они — против смертной казни. Тут нужно сделать корректив: они против смертной казни по суду, но смертная казнь без суда ими допускается. Для нас, товарищи, такое положение является совершенно непонятным, оно нам кажется совершенно нелогичным. Я не сторонник употребления резких слов, но важно указать, что как-нибудь нужно свести концы с концами».

В речи, направленной против большевиков, лидер левых эсеров Мария Спиридонова с пафосом возражала против использования советского государственного аппарата для подавления сопротивления эксплуататоров, в частности против применения смертной казни по суду. Она отрицала необходимость для пролетарского государства иметь организованную армию. Судебные и карательные органы, созданные пролетариатом для защиты завоеваний социалистической революции, она считала «арсеналом буржуазного государства».

Псевдореволюционные доводы левых эсеров на деле означали призыв к разоружению пролетарского государства перед лицом бешено сопротивлявшегося классового врага. В своем докладе на V съезде Советов В. И. Ленин разоблачил лицемерие левых эсеров. «Ужасное бедствие — голод — надвинулось на нас, — говорил Владимир Ильич, — и чем труднее наше положение, чем острее продовольственный кризис, тем более усиливается борьба капиталистов против Советской власти. Вы знаете, что чехословацкий мятеж — это мятеж людей, купленных англо-французскими империалистами. Постоянно приходится слышать, что то там, то здесь восстают против Советов. Восстания кулаков захватывают все новые области. На Дону Краснов, которого русские рабочие великодушно отпустили в Петрограде, когда он явился и отдал свою шпагу… А теперь я посмотрел бы народный суд, тот рабочий, крестьянский суд, который не расстрелял бы Краснова, как он расстреливает рабочих и крестьян. Нам говорят, что, когда в комиссии Дзержинского расстреливают — это хорошо, а если открыто перед лицом всего народа суд скажет: он контрреволюционер и достоин расстрела, то это плохо. Люди, которые дошли до такого лицемерия, политически мертвы. Нет, революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов».

Таким образом, расстрел на месте и смертная казнь по суду рассматривались большевиками и Советским правительством как исключительные меры, вызванные резкой активизацией враждебной деятельности контрреволюционеров. Широта их применения зависела от политической обстановки в стране. Известный деятель, член Коллегии ВЧК М. Я. Лацис указывал, что за первую половину 1918 г. было расстреляно 22 преступника, в дальнейшем же широкая волна заговоров и самый необузданный белый террор потребовали усиления карательных мер по отношению к контрреволюционной буржуазии.

Глава четвертая. Чекистский удар по контрреволюционным заговорщикам в 1918 г

1. Против шпионов с дипломатическими паспортами

Одной из задач молодых советских органов государственной безопасности являлась борьба с подрывной и шпионской деятельностью агентов международного империализма в советском тылу.

В январе 1918 г. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем выяснила, что существовавшие в Петрограде некоторые «благотворительные общества», официальной целью которых было оказание помощи нуждающимся офицерам, вербовали их для борьбы с Советской властью. Установив наблюдение за такими «обществами», ВЧК убедилась, что контрреволюционеры, действующие в них, связаны с представителями бывшей российской аристократии и с иностранцами, в особенности с прибывшими в Петроград немецкими военнопленными, занимавшимися шпионажем. Одно из таких «благотворительных обществ» вербовало офицеров и юнкеров и направляло их на Дон — к Каледину, который готовил армию для борьбы против Советов.

ВЧК удалось раскрыть одну из таких групп, которую возглавляли бывший полковник Н. Н. Ланской и поручик А. П. Орел. «В одну из партий офицеров и юнкеров, — сообщала ВЧК, — которая должна была отправиться на Дон к Каледину, в двадцатых числах января удалось записаться одному из агентов Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Это обстоятельство дало возможность более близко подойти к раскрытию всей шайки… Агент Комиссии в эту партию попал под видом бывшего офицера, оставившего полк ввиду враждебного отношения к нему солдат и приехавшего в Петроград как-нибудь устроиться». При подготовке к отправке этой группы на Дон поручик А. П. Орел был арестован.

Расследование показало, что целью контрреволюционной группы, называвшей себя «Обществом помощи нуждающимся офицерам», в действительности была борьба с большевиками, свержение Советского правительства и установление военной диктатуры во главе с генералом Калединым. Группа ставила перед собой и террористические цели (убийство руководителей Советской власти), являлась частью широкой организации (центр ее находился в Москве и возглавлялся генералом Дерновым) и располагала значительными средствами: ее финансировали Каледин (дал около б миллионов рублей), известный финансист князь Д. И. Шаховской (дал 2 миллиона рублей), крупный фабрикант С. Морозов (дал 800 тысяч рублей) и другие капиталисты. Каждый завербованный в организацию получал ежемесячно 360 рублей.

Организация намечала начать восстание в момент, когда немецкие войска приблизятся к Петрограду. В выступлении должны были участвовать военнопленные немцы и австрийцы. В официальном сообщении ВЧК по этому делу отмечалось, что «раскрытая контрреволюционная организация насчитывает около трех с половиной тысяч человек, которые вербовались как здесь, среди несознательных солдат и представителей разных классов, до подонков и преступников включительно, так и в Финляндии и на Дону. Число вооруженных немцев и австрийцев из числа военнопленных и военнообязанных, с которыми должны были слиться русские контрреволюционеры, дошло до 13 тысяч человек. Для последних вооружение было своевременно приготовлено путем покупки при содействии видных иностранцев в Финляндии, в Петрограде и в разных местах в провинции, преимущественно в прифронтовой полосе, во время самовольной демобилизации». Заговорщическая деятельность контрреволюционной организации была своевременно пресечена.

После заключения Брестского мира немецкие империалисты продолжали тайную подрывную деятельность против социалистического государства рабочих и крестьян. На оккупированных ими советских территориях формировались монархистские и буржуазно-националистические организации и воинские подразделения, которые при содействии и помощи германского военного командования забрасывались в советский тыл, вели там подрывную работу, нападая на красноармейские части.

В мае — июне 1918 г. чекисты Западной области задержали на станции Смоленск подозрительного человека, оказавшегося бывшим офицером, связанным с помещиками Поречского уезда. При нем нашли письма, свидетельствующие о том, что он имел задание вербовать в Западной области людей для контрреволюционной армии. В процессе расследования чекисты произвели обыск в имении помещика Поречского уезда Тарновского и нашли важный документ, озаглавленный «Список лиц, стоящих на платформе защиты Временного правительства». В списке значились имена крупнейших помещиков и капиталистов области, а также смоленского нотариуса Ильинского. Когда некоторых упомянутых в списке лиц арестовали и допросили, выяснилось, что они вносили крупные суммы денег на вербовку кадров контрреволюции, а также сами занимались вербовкой в антисоветские отряды. Чекисты ликвидировали эту помещичью контрреволюционную группу.

Следствие установило, что раскрытая антисоветская группа связана с какой-то военной организацией, однако понадобилось еще несколько месяцев напряженной работы, чтобы стала ясной общая картина.

Однажды чекисты арестовали бывшего офицера, который сообщил, что в прошлом был знаком с нотариусом Ильинским. Проверяя связи задержанного, Чрезвычайной комиссии удалось установить, что в Смоленске существует штаб контрреволюционной организации, которая возглавляется бывшим генерал-майором Михаилом Дорманом. В сентябре 1918 г. чекисты обнаружили принадлежавшие организации Дормана склады оружия, патронов и бомб, пулеметные ленты, взрывчатые вещества и задержали многих ее участников. Среди них были: главарь организации Михаил Дорман, бывшие офицеры Михаил Кац, Виктор Фенраевский, Александр Захаров, Стефан Антоневич, а также Григорий Лядковский, Борис Урядов, присяжный поверенный Станислав Жданович и другие. В связи с делом группы Дормана были арестованы также помещики Смоленской губернии, финансировавшие заговор, — Реутт, Энгельгардт и Василий Сорокин, в свое время возглавлявший виленскую охранку. Раскрытая организация занималась вербовкой в Смоленской и Витебской губерниях белогвардейцев и направляла их на Украину, в так называемую «Южную армию».

Антисоветская группа Дормана являлась западным отделением обширного монархистского союза «Наша родина», действовавшего на юге и юго-западе России. Центр этой организации находился в Киеве. Она была создана с ведома и не без содействия германского военного командования. Ее возглавляли крупный помещик и сахарозаводчик, бывший член Государственной думы и царский министр граф А. А. Бобринский, герцог Н. Лейхтепбергский и присяжный поверенный М. Е. Акацатов. В программном документе, найденном при ликвидации западного отделения союза, говорилось: «Цель и назначение организации «Наша родина» — борьба с большевиками, восстановление в России монархии… Ориентация — сперва выгнать большевиков, восстановить монархию, а потом уже разбирать наши внутренние дела… Образ правления — монархия с народным представительством при двухпалатной системе, министерство ответственное, но не парламентарное». Программа предусматривала сохранение частного землевладения. Лишь в крайних случаях допускались «отчуждения (земли. — Д. Г.), которые должны были производиться путем выкупа». Особо подчеркивалось, что землей могут наделяться прежде всего пострадавшие на войне, георгиевские кавалеры и те, которые «не запятнали себя грабежами и насилиями во время революции». При такой формулировке надела землей лишались все крестьяне, получившие землю во время революции, их-то и называли помещики и контрреволюционеры грабителями! В национальном вопросе и в области идеологии и культуры программа предусматривала «воспитание в религиозном и национально-русском духе… первенствующее положение русского народа и русского языка».

Непосредственной задачей союза «Наша родина» было создание «Южной армии», во главе которой стояли герцог Н. Лейхтенбергский и начальник штаба генерал-лейтенант Литовцев. Агенты союза — хорошо оплачиваемые офицеры, заведующие этапными пунктами, курьеры — вербовали личный состав «Южной армии» и направляли людей в главные пункты сбора: в Житомир (начальник пункта — генерал Пальчинский), в Псков (полковник Тучинский), в Могилев (полковник Зубржицкий), в Харьков, Полтаву, в Екатеринослав (во главе этих пунктов стоял полковник Домашнев), в Минск, Бердичев, Елисаветград. Начальником главного бюро по набору добровольцев приказом генерал-майора Шульгина от 13 августа 1918 г. был назначен полковник Чесноков. В обязанности начальников этапных пунктов, находившихся при вокзалах, на пристанях Днепра, в конторах дежурных по станциям, входило обеспечение добровольцев деньгами и направление их в центральный пункт. Сформированные воинские части вооружались и снабжались германским военным командованием. Одна из таких частей — 1-я дивизия под начальством генерала Семенова — была направлена на Дон в помощь германскому ставленнику генералу Краснову и сражалась там против Красной Армии.

В сентябре 1918 г. наиболее активные участники формирования «Южной армии», в том числе генерал Дорман, помещики Реутт и Энгельгардт, были расстреляны. В январе 1922 г. был задержан и привлечен к судебной ответственности бывший начальник штаба «Южной армии» генерал-лейтенант Литовцев. Военная коллегия Верховного революционного трибунала приговорила его к расстрелу, но, учитывая раскаяние подсудимого, а также разгром к тому времени всех белогвардейских армий, применила к нему амнистию и заменила расстрел пятью годами лишения свободы.

В 1918 г. ВЧК раскрыла несколько дел, связанных с подрывной работой агентуры империализма.

В марте в Москве была выявлена подпольная организация, занимавшаяся вербовкой людей (главным образом офицеров старой армии), снабжением их и отправкой на Дон — в контрреволюционные банды генералов Каледина и Корнилова. Графиня Ланская содержала в доме на Новинском бульваре (ныне ул. Чайковского) штаб-квартиру этой организации и распоряжалась крупными денежными средствами: приобретала обмундирование для белогвардейцев, снабжала их продовольствием на дорогу и т. п. Большую роль в этих делах играл известный в Москве заводчик — американский подданный В. А. Бари. 14 апреля у него был произведен обыск. Найденные переписка и счета показали, что Бари финансировал работу графини Ланской, посылал курьеров с поручениями расплатиться с завербованными в белогвардейскую армию людьми. Консульство США в Москве выступило в защиту арестованного Бари и представило официальное поручительство, настаивая на освобождении его до суда. В. А. Бари освободили, и он скрылся.

Через несколько месяцев Московский революционный трибунал вынужден был рассматривать дело Бари и нескольких русских участников заговора заочно. В приговоре по этому делу указывалось: «Московский революционный трибунал считает вполне установленным, что американский гражданин В. А. Бари, пользуясь покровительством консульства Соединенных Штатов Америки и его содействием, с 29 октября 1917 г. и по 26 марта 1918 г. принимал активное участие в помощи врагам Советской социалистической России… Это участие выразилось в том, что Бари по соглашению с Харлафовым, Кривошеиным (бывшими офицерами. — Д. Г.) и другими представителями буржуазии и бывшим командным составом организовывал банды из контрреволюционно настроенных офицеров и студентов, снабжая последних деньгами, продовольствием, обмундированием и отправляя их на Дон к генералам Корнилову и Каледину, заклятым врагам рабоче-крестьянской власти. Виновность Бари усиливается и тем, что он, пользуясь правами американского гражданина и защитою правительства США и помогая скрытым врагам революционного пролетариата, злоупотреблял именем трудящихся масс Соединенных Штатов. Ввиду изложенного Московский революционный трибунал заочно приговорил:…скрывшегося от суда американского гражданина Бари объявить врагом всего трудящегося человечества, лишенным защиты рабоче-крестьянской власти, и в случае выдачи или поимки его по удостоверении личности расстрелять».

В приговоре далее имелось частное определение, относящееся к консульству США: «Московский революционный трибунал, обсудив неисполнение высокоавторитетным учреждением США, его московским консульством, поручительства в том, что Бари от суда никуда не скроется, и принимая во внимание, что поручительство это было уважено только из доверия к представителю правительства США, постановил: Московское североамерикайское консульство, представляемое Пулем и Лерсом, считать укрывателем преступника, содействовавшим побегу Бари, обманувшим доверие рабоче-крестьянской власти в России, привлечь которого к ответственности сможет один только американский народ»

ВЧК неоднократно разоблачала членов военных миссий «союзников», в частности французской военной миссии, которые под предлогом наблюдения за эвакуацией военнопленных эльзасцев, чехов, поляков, сербов разъезжали по городам России, формировали польские и чешские легионы белогвардейских банд, финансировали их и занимались шпионажем.

В августе 1918 г. один из сотрудников Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией недалеко от станции Плесецкая Архангельской железной дороги заметил подозрительного человека, который стоял у телеграфного столба и, по-видимому, кого-то ожидал. Неизвестного задержали. Чекисты обратили внимание на то, что на пальто у неизвестного была пришита одна большая латунная желтая пуговица, резко отличавшаяся от других.

Задержанный сознался, что он хотел пробраться в район расположения английского десанта в Архангельске для того, чтобы поступить на службу в белогвардейские войска. Как он показал, его завербовал в Петрограде доктор Ковалевский, который поручил ему доставить в Архангельск шпионское донесение и поступить там в белогвардейскую армию. На станции Плесецкая задержанный ожидал человека, который должен был проводить его до следующего пункта, а оттуда новые люди должны были переправить его через линию фронта. Желтая пуговица, пришитая к пальто задержанного, служила условным знаком: такая же пуговица должна была быть и на пальто тех членов контрреволюционной группы, которые встретят его в дороге и проведут через линию фронта.

Чекисты перешили желтую пуговицу на одежду одного из своих сотрудников и поручили ему встречать лиц с такой же пуговицей, направляющихся в Архангельск. Вскоре на желтую пуговицу поймался бывший полковник Михаил Куроченков, а затем, 16 августа, на станции Дикая была задержана уже целая группа белогвардейцев.

Так была раскрыта и ликвидирована уже упомянутая английская шпионская группа, возглавляемая доктором Ковалевским в Петрограде.

Советскому правительству, конечно, было известно о происках разведчиков, шпионов иностранных государств. Нити многих раскрытых заговоров вели к дверям посольств и миссий этих держав. Но посольства и миссии пользовались дипломатической неприкосновенностью.

2. Заговор «трех послов»

Летом 1918 г. в Петрограде в Латышском клубе появились два молодых командира-латыша. Они быстро сошлись с завсегдатаями клуба, среди которых, были члены контрреволюционной группы, связанной с морским атташе английского посольства Френсисом Алленом Кроми. В беседах с новыми знакомыми молодые командиры, внешне напоминавшие бывших офицеров, не скрывали своего отрицательного отношения к советским порядкам.

Вскоре заговорщики решили познакомить молодых командиров с английским разведчиком. Первая такая встреча состоялась в гостинице «Французская». Кроми решил, что один из командиров, назвавшийся бывшим офицером Шмидхеном, заслуживает доверия. Через некоторое время Кроми предложил Шмидхену выехать в Москву, связаться там с начальником британской миссии Р. Локкартом и под его руководством начать подрывную работу в советских латышских воинских частях. Он дал Шмидхену рекомендательное письмо к Локкарту.

На следующий день Шмидхен и его товарищ выехали в Москву. Там они, соблюдая осторожность, немедленно направились… в ВЧК. Молодые командиры были чекистами. Их послал в Петроград Ф. Э. Дзержинский для раскрытия антисоветского подполья. Чекист, назвавшийся Шмидхеном, в действительности был Ян Буйкис, а его товарищ — Ян Спрогис.

ВЧК решила продолжить начатую «игру», проникнуть в лагерь дипломатических заговорщиков, выяснить их замыслы и разоблачить их. Для этого в «игру» подключили командира 1-го дивизиона латышских стрелков Эдуарда Берзиня, который должен был разыграть роль «разочаровавшегося» красного командира, готового к измене.

14 августа Шмидхен с Эдуардом Берзинем явились на частную квартиру Р. Локкарта в Хлебном переулке, 19.

Появление Шмидхена и Берзиня насторожило опытного разведчика. Но вскоре сомнения у него исчезли. Много лет спустя в книге-«исповеди» Локкарт писал: «Шмидхен принес мне письмо от Кроми, которое я тщательно проверил. Я держался постоянно начеку, опасаясь провокаторов, но убедился в том, что письмо это, несомненно, писано рукою Кроми. В тексте письма имелась ссылка на сообщения, переданные мною Кроми через посредство шведского генерального консула. Типичной для такого бравого офицера, как Кроми, была также фраза о том, что он приготовляется покинуть Россию и собирается при этом сильно хлопнуть за собой дверью. Характерным было также правописание… Орфографию Кроми никто не сумел бы подделать… В заключительной части письма Шмидхен рекомендовался мне как человек, услуги коего могут мне быть полезны».

Убедившись, что письмо подлинное, Локкарт начал беседу., Э. П. Берзинь и Шмидхен представились ему как латышские офицеры, разочаровавшиеся в Советской власти. Они, в частности, заявили, что не хотят воевать с архангельским английским десантом, куда их собираются послать большевики, и не прочь бы договориться с командующим десантом, английским генералом Ф. Пулем. Локкарт был осторожен. Поддержав намерение Берзиня и Шмидхена порвать с большевиками, он предложил им явиться на следующий день. Прежде чем связываться с Берзинем и Шмидхеном, Локкарт решил посоветоваться со своими коллегами-союзниками. В своей книге Локкарт так рассказал об этом: «Вечером я подробно переговорил о происшедшем с генералом Лавернем и французским генеральным консулом Гренаром… Мы пришли к тому заключению, что предложение латышей является, по всей вероятности, искренним, и что если мы будем действовать с необходимой осторожностью, то особого вреда от того, что мы направим этих людей к Пулю, получиться не может… Мы решили свести обоих латышей с Сиднеем Рейли, который сможет наблюдать за ними и помочь им в осуществлении их благих намерений».

На следующий день состоялась вторая встреча Локкарта с Берзинем и Шмидхеном. Теперь уже Локкарт не был так осторожен, как прежде. Он всячески поддерживал их намерение порвать с большевиками, говорил, что союзники помогут латышам добиться независимости Латвии, советовал создать «национальный латышский комитет» и обещал финансировать заговор. Чтобы связать Берзиня и Шмидхена с генералом Пулем, Локкарт заготовил три удостоверения, с которыми «заговорщики» должны были отправиться в расположение английских войск для переговоров. Эти документы с официальным гербом и печатью британской миссии были подписаны Локкартом. Они гласили: «Британская миссия, Москва, 17 августа, 1918 г. Всем британским военным властям в России.

Предъявитель сего… латышский стрелок направляется с ответственным поручением в Британскую штаб-квартиру в России. Обеспечивайте ему свободный проезд и оказывайте всемерное содействие. Р. Локкарт. Британский представитель в Москве».

Один экземпляр удостоверения был заполнен на имя Яна Яновича Буйкиса (на подлинную фамилию, имя и отчество Шмидхена), второй — на имя капитана Крыша Кранкаля[22]. Вручив эти документы Берзиню, Локкарт в заключение беседы направил его к лейтенанту Сиднею Рейли, с которым предложил в дальнейшем держать связь.

Конечно, документы, собственноручно подписанные Локкартом, были тотчас же переданы в ВЧК. Они служили несомненным доказательством подрывной деятельности главы британской миссии.

Первая встреча Э. Берзиня с Сиднеем Рейли состоялась на Цветном бульваре. Английский разведчик стал обсуждать с ним вопрос об участии латышских стрелков в военных действиях союзнического десанта в Архангельске. Потом он перевел беседу на другую тему. Сидней Рейли в то время вынашивал план организации вооруженного антисоветского выступления в Москве и Петрограде. Главным элементом «плана» был захват большевистских лидеров в Москве во время заседания Совета Народных Комиссаров, которое должно было состояться 28 августа. Зная о том, что Берзинь командует латышскими стрелками, охраняющими Кремль и членов Советского правительства, Сидней Рейли предложил Берзиню организовать захват во время заседания всех членов Совета Народных Комиссаров, а также занять Государственный банк, Центральный телеграф, телефон и другие важные учреждения. На расходы по организации этого заговора он тут же вручил Э. Берзиню 700 тысяч рублей.

22 августа состоялось новое свидание Берзиня с английским разведчиком. Теперь они детально обсуждали план захвата Совета Народных Комиссаров. Разведчик особенно интересовался Председателем Совета Народных Комиссаров В. И. Лениным. По первоначальному плану предполагалось направить захваченных членов Совнаркома под конвоем в Архангельск, но Рейли изменил план. Он сказал Эдуарду Берзиню: «Ленин обладает удивительной способностью подходить к простому человеку. Можно быть уверенным, что за время поездки в Архангельск он сумеет склонить на свою сторону конвойных и те освободят его. Поэтому было бы наиболее верным Ленина немедленно после ареста расстрелять…». Во время этой встречи Сидней Рейли передал Э. Берзиню 200 тысяч рублей.

28 августа 1918 г., встретившись в третий раз с английским разведчиком, Берзинь получил задание выехать в Петроград и установить связь с петроградской группой заговорщиков. И снова он дал Берзиню «на содержание организации» 300 тысяч рублей. (Все полученные деньги, 1200 тысяч рублей, Э. Берзинь сдал в ВЧК.)

29 августа, выполняя «задание» Рейли, Берзинь прибыл в Петроград, явился на квартиру некой Е. М. Боюжовской (там он, между прочим, случайно обнаружил визитную карточку Сиднея Рейли, в которой был указан адрес одной из его московских явок — конспиративной квартиры в Шереметьевском переулке, 3 (ныне ул. Грановского). Через Боюжовскую Берзинь связался с петроградскими заговорщиками.

Между тем ВЧК располагала и другими данными, подтверждавшими подрывную деятельность дипломатов-заговорщиков. Среди них было письмо французского журналиста Рене Маршана на имя президента Французской Республики Пуанкаре. В письме говорилось: «Мне довелось присутствовать недавно на официозном собрании, вскрывшем самым неожиданным для меня образом огромную, тайную и в высшей степени опасную, на мой взгляд, работу… Я говорю о закрытом собрании, имевшем место в генеральном консульстве Соединенных Штатов… Присутствовали генеральный консул Соединенных Штатов господин Пуль и наш генеральный консул. Присутствовали союзные агенты… Случайно я был поставлен в курс замысла тем, что высказывали присутствующие агенты. Так, я узнал, что один английский агент подготовлял разрушение железнодорожного моста через реку Волхов, недалеко от Званки. Достаточно бросить взор на географическую карту, чтобы убедиться, что разрушение этого моста равносильно обречению на полный голод Петрограда, в таком случае город фактически оказался бы отрезанным от всяких сообщений с востоком, откуда прибывает весь хлеб, и без того крайне недостаточный для существования… Один французский агент присовокупил, что им уже сделаны попытки взорвать Череповецкий мост, что привело бы продовольствование Петрограда к таким же гибельным последствиям, как и разрушение моста у Званки, так как Череповец расположен на линии, соединяющей Петроград с восточными областями. Затем речь шла о разрушении рельсов на разных линиях… Я не распространяюсь, полагая, что уже достаточно сказал, чтобы на основании недвусмысленных фактов выяснить сформулированные мною выше тяжелые опасения. Я глубоко убежден, что дело идет не об изолированных починах отдельных агентов. Но даже подобные частные инициативы могут иметь единственный гибельный результат: бросить Россию во все более кровавую политическую и бесконечную борьбу, обрекая ее на нечеловеческие страдания от голода…»

Впоследствии Рене Маршан разъяснил: «В августе месяце 1918 г. генеральный консул (Гренар, который собирался тогда уезжать из России. — Д. Г.) сказал мне, что меня предполагают оставить в России в качестве политического информатора, чтобы я мог посылать доклады о политическом положении в стране, и при этом заявил, чтобы я зашел в пять часов вечера в здание американского консульства, где он познакомит меня до своего отъезда с некоторыми людьми, которые тоже будут оставлены в России. Я туда явился. Здесь американский генеральный консул представил мне как агента по экономическим вопросам гр. Каламатиано… Потом здесь же были английский лейтенант Рейли и Вертимон, которые мне были представлены несколько дней тому назад во французском консульстве как агенты по разрушению на Украине, Которая еще тогда была оккупирована немцами. На этом собрании, к моему большому удивлению, пришлось мне услышать совершенно для меня неожиданный план взятия Петрограда измором, путем взрыва мостов… на большой магистрали Москва — Петроград. Это на меня произвело колоссальное впечатление…. И несмотря на то, что для меня тогда было очень тяжело, потому что это значило вступление в открытую борьбу с режимом, с которым я был тогда всецело связан… я счел необходимым принять все меры, чтобы положить конец подобному лицемерию и подобной гадости. Я это сделал. С тех пор я открыто перешел в противоположный лагерь для борьбы против французского правительства, изменившего одновременно не только русскому, но и французскому народу, который никогда ему не давал и не мог дать подобных злодейских поручений».

В самый разгар распутывания нитей заговора послов, 30 августа, произошли чрезвычайные события — покушение на жизнь В. И. Ленина и убийство М. С. Урицкого. Надо было принять энергичные меры против представителей международного империализма, фактически находившегося в состоянии войны с Советской Россией. Имелось немало оснований считать их причастными к покушению на жизнь В. И. Ленина. Поэтому решено было ликвидировать заговор, даже если бы пришлось нарушить дипломатическую неприкосновенность иностранных разведчиков и заговорщиков. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс впоследствии писал: «…Предварительная работа по раскрытию этого заговора еще далеко не была доведена до конца. При продолжении работ… открылись бы все новые и новые данные, пролетариат увидел бы, как Локкарт, пользуясь правом экстерриториальности, организовывал поджоги, восстания, готовил взрывы… Но после ленинградских событий… необходимо было немедленно производить аресты». В Петроград выехал Ф. Э. Дзержинский, в Москве руководство операцией поручалось Я. X. Петерсу.

В 6 часов вечера 31 августа группа чекистов во главе с Гиллером оцепила здание английского посольства на Дворцовой набережной в Петрограде и заняла его нижний этаж. Когда чекисты поднимались на второй этаж, раздались выстрелы. Помощник комиссара Шейнкман был ранен в грудь, разведчик Янсон убит, следователь ЧК Бортновский ранен. Чекисты открыли ответный огонь (в результате оказался убитым морской атташе посольства разведчик Кроми) и затем заняли помещение посольства.

В тот же день чекисты произвели обыски и аресты среди сотрудников английской и французской дипломатических служб в Москве. Ночью 31 августа комендант Московского Кремля П. Д. Мальков по поручению ВЧК явился на квартиру Локкарта, произвел обыск и доставил английского дипломата и его помощника В. Л. Хикса в ВЧК. Я. X. Петерс спросил Локкарта, знает ли он Ф. Каплан, а затем предложил дать объяснения по поводу попытки подкупить командира советской воинской части Э. Берзиня, предъявив выданное британской миссией удостоверение на имя латышского «заговорщика», командированного в распоряжение английских войск. Локкарт, ссылаясь на правила дипломатической неприкосновенности, отказался давать объяснения. Много лет спустя в своей книге «Буря над Россией» Р. Локкарт, желая изобразить себя ловким разведчиком, «обманувшим» во время ареста чекистов, рассказывал: «В боковом кармане моего пиджака я внезапно нащупал свою записную книжку, в которую я вносил тайным шрифтом пометки о выплаченных мною суммах. Чекисты обыскали мою квартиру… но позабыли осмотреть то платье, которое мы надели на себя во время нашего ареста. Содержание этих записей было понятно только мне, но цифры могли в руках большевиков оказаться компрометирующим меня материалом… Мысль о записной книжке мучила меня. Как мне от нее избавиться?.. Я попросил у наших четырех караульных разрешения сходить в уборную. Разрешение мне было дано». Там незадачливый дипломат и избавился от компрометирующего его материала.

По указаниям Я. М. Свердлова и Г. В. Чичерина Локкарта отпустили из ВЧК.

Несмотря на принятые в ту ночь меры, иностранные шпионы Сидней Рейли, Анри Вертимон и Ксенофонт Каламатиано скрылись. В комнате Анри Вертимона, жившего в помещении католической гимназии при церкви Петра и Павла, нашли 18 фунтов 48 золотников пироксилина, 39 капсулей от динамитных шашек, шпионские шифры и карту Генерального штаба.

Чекисты устроили засаду на конспиративной квартире Сиднея Рейли в Шереметьевском переулке, где проживала актриса Елизавета Оттен. Здесь они задержали бывшую надзирательницу гимназии Марию Фриде, принесшую какой-то пакет, в котором оказался документ, подписанный: «№ 12». В нем говорилось о формировании дивизий Красной Армии в Воронеже, о графике работ Тульского оружейного завода, о количестве выпускаемой патронным заводом продукции, о том, что из-за нехватки хлопка производство боеприпасов сократилось в два раза… Выяснилось, что Мария Фриде служит в американском консульстве в Москве сестрой милосердия отряда Красного Креста и одновременно выполняет секретные поручения дипломатов-шпионов. Пакет, который она должна была вручить Сиднею Рейли через Елизавету Оттен, был получен ею от брата, Александра Фриде. В годы царизма он служил военным следователем Московского военно-окружного суда, а в послеоктябрьский период работал в управлении начальника военных сообщений.

Чекисты направились на квартиру Марии Фриде. Но как только мать Фриде увидела комиссара ВЧК, она выбежала с каким-то свертком, пытаясь скрыться. Сверток у нее отобрали и нашли в нем также шпионские материалы, принадлежавшие ее сыну, Александру Фриде. В донесении агента «№ 26» говорилось: «В Тамбове формирование частей Красной Армии протекает крайне медленно. Из 700 красноармейцев, готовых к отправке на фронт, 400 человек разбежались. В Липецке вообще отказались ехать на формирование, сказав, что будут защищать интересы Советов только в своем уезде. Здесь также полное отсутствие патронов, оружия и снарядов». В квартире Фриде нашли 50 тысяч рублей. Засада, оставленная в квартире сотрудниками ВЧК, вскоре задержала участника шпионской группы, бывшего чиновника московской таможни П. М. Солюса. Как оказалось впоследствии, это и был агент «№ 26».

Пойманный с поличным Фриде сознался в том, что он состоит на службе у американского разведчика Каламатиано и по его поручению собирает сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики.

Среди знакомых Сиднея Рейли оказалась сотрудница ЦИК Ольга Старжевская, которой он дал 20 тысяч рублей на покупку обстановки и содержание квартиры, где намеревался устроить конспиративную явку. Через Старжевскую он рассчитывал получать сведения о работе советских учреждений. Рейли поддерживал близкое знакомство с заведующим автомобильным складом Московского военного округа Трестаром, который предоставлял ему в пользование автомобили.

Таковы были результаты первых дней расследования. Я. X. Петерс отмечает: «Было арестовано около 30 человек, но, за исключением брата и сестры Фриде и еще нескольких лиц, против которых были все данные, обвиняющие их в шпионаже, против остальных арестованных прямых улик не было».

Французское и английское правительства, западная буржуазная печать подняли шумную кампанию протеста против нарушений Советским правительством правил дипломатической неприкосновенности. В отместку англичане без всяких оснований арестовали в Лондоне представителя РСФСР М. М. Литвинова и его сотрудников. Совет Народных Комиссаров Северной коммуны в обращении «Ко всему цивилизованному миру» заклеймил позорную деятельность иностранных «дипломатов». «Неслыханные, чудовищные преступления совершаются на нашей земле, — говорилось в обращении. — Английская и французская буржуазия, кичащиеся своим мнимым демократизмом, взяли на себя задачу восстановления монархии в России… Англо-французскими шпионами кишмя кишат наши родные города. Мешки англо-французского золота употребляются на подкуп различных негодяев… Мы получили совершенно точные данные, что официальные английские представители подготовляют взрыв железнодорожных мостов около Званки и Череповца для того, чтобы отрезать нас от Перми и Вятки и тем оставить нас совсем без хлеба. Они готовят ряд взрывов наших фабрик и заводов, подготовляют крушения поездов, подготовили ряд террористических покушений… Мы не можем молчать, когда посольство превращается в конспиративную квартиру заговорщиков и убийц; когда официальные лица, живя на нашей территории, плетут сеть кровавых интриг и чудовищных преступлений против нашей страны».

Арест в Англии М. М. Литвинова и его сотрудников заставил Советское правительство вновь задержать Р. Локкарта в Москве. Народный комиссар по иностранным делам Г. В. Чичерин 7 сентября 1918 г. заявил иностранцам: «Дипломатические и военные представители Англии и Франции пользуются своим званием для организации на территории РСФСР заговоров, направленных к захвату Совета Народных Комиссаров с помощыб подкупа и агитации среди войсковых частей, к взрыву мостов, продовольственных складов и поездов. Данные… устанавливают с несомненностью тот факт, что нити заговора сходились в руках главы английской миссии Локкарта и его агентов. Равным образом установлено, что здание английского посольства в Петрограде фактически было превращено в конспиративную квартиру заговорщиков… Поэтому правительство РСФСР поставлено в необходимость создать для лиц, уличенных в заговорах, такие условия, при которых они были бы лишены возможности продолжать… свою преступную, с точки зрения международного права, деятельность». Далее народный комиссар от имени Советского правительства заявил: «Все интернированные представители английской и французской буржуазии, среди которых нет ни одного рабочего, будут немедленно освобождены, как только русские граждане в Англии и во Франции и в районах оккупации союзных войск и чехословаков не будут больше подвергаться репрессиям и преследованиям. Английские и французские граждане будут иметь возможность немедленно покинуть территорию России, когда эту же возможность получат российские граждане в Англии и во Франции. Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе глава заговорщиков Локкарт, одновременно будут пользоваться возможностью возвращения на родину…»

Пока шла дипломатическая переписка, многие из заговорщиков-дипломатов (в том числе французский генеральный консул Гренар, генерал Лавернь и другие) укрылись в помещении нейтрального норвежского посольства и отсиживались там. За ними было установлено наблюдение.

Однажды сотрудники ВЧК задержали гражданина, который пытался проникнуть в норвежское посольство. Задержанный предъявил паспорт на имя студента С. Н. Серповского. В действительности это был разыскиваемый американский агент Ксенофонт Каламатиано. Его доставили в ВЧК. Петерс и Кингисепп во время допроса Каламатиано обратили внимание на его массивную трость и решили ее осмотреть. Внутри ее они обнаружили массу записок, шифровок и расписок в получении денег. В трости Каламатиано оказалась тайная шпионская канцелярия. Необходимо было лишь выяснить, какие фамилии скрываются под номерами, которые находились на расписках в получении денег. Таких номеров было до тридцати. Каламатиано, убедившись в том, что он окончательно провалился, вынужден был давать объяснения и расшифровывать фамилии, скрывавшиеся под номерами. Оказалось, что и сам Каламатиано имел шпионский номер. Его агенты адресовали свои донесения на имя «№ 15», под которым значился их шпионский шеф — Каламатиано. Этот опытный разведчик разработал инструкцию для агентов, в которой, между прочим, говорилось: «В сообщениях следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера войск обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Дух войск — положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей — мануфактура и цены на нее. Дезертирство из рядов Красной Армии — эмиграция на Украину». И эта инструкция была найдена в шпионской трости. Поддельный паспорт на имя студента Петроградского университета С. Н. Серповского, по которому скрывался Каламатиано, был изготовлен для него агентом А. К. Хвалынским по поручению А. Фриде.

После ареста Каламатиано на квартире, где он проживал под именем Серповского, чекисты устроили засаду. Вскоре сюда явился какой-то неизвестный. Дежуривший в квартире чекист «приветливо» встретил его. Тот спрашивал Каламатиано. Как оказалось, это был чех Йозеф Пшеничка, доставивший для Каламатиано письмо от командования Чехословацкого корпуса, содержавшее важную информацию.

Действуя заодно с союзными разведчиками — Сиднеем Рейли и Вертимоном и прикрываясь вывеской американских коммерческих фирм, а когда нужно, и поддельными документами, Каламатиано вербовал для службы в американской разведке людей, которые за плату поставляли сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики. В эту шпионскую сеть входили: его ближайший помощник А. В. Фриде, бывший генерал-майор А. А. Загряжский, бывший чиновник московской таможни П. М. Солюс, бывший полковник Генерального штаба Е. М. Голицын, студент университета А. К. Хвалынский, журналист Д. А. Ишевский, служащий Центропленбежа[23] Л. А. Иванов, бывший офицер А. В. Потемкин и другие.

Представление о характере сотрудничества Каламатиано со своими осведомителями и о моральном облике последних дает, между прочим, найденное при обыске у Каламатиано письмо агента Ишевского, адресованное Каламатиано. «С первых же ваших слов я заключил, — писал Ишевский, — что «фирма» и «условия транспорта» есть не что иное, как маска, прикрывающая политическую и военную разведку. В этом направлении я стал вести наблюдения во время моей командировки. Но каково было мое удивление, когда я, по возвращении в Москву, узнаю от вас, что в моих услугах не нуждаются. Получили то, что было нужно, и дали гроши, которые получают курьеры теперешних министерств… Человек в надежде на будущие перспективы рисковал многим, сидел под арестом, работал… И за все — 600 рублей и «уходи вон!». Нет, к своим секретным агентам другие государства так не относятся, и в полном сознании своей моральной правоты… я требую восстановления справедливости. Я свое требование — получить 4500 рублей — готов поддержать имеющимися в моем распоряжении средствами».

Полученные при расследовании дела о заговоре Локкарта данные, не давали все же полного представления о подрывной деятельности «союзных» послов против Советской России. Впоследствии стали известны и другие факты.

Благодаря мерам, принятым Советским правительством, преступная деятельность иностранных шпионов, скрывавшихся под маской дипломатов, в значительной степени была пресечена.

3. Ликвидация преступных анархистских групп

Серьезную дезорганизацию в жизнь страны вносили в то время анархисты. Небольшие их группы приняли участие в Октябрьской революции; некоторые из них, увлеченные общенародным революционным подъемом, храбро сражались за победу Октября.

Однако анархисты по-прежнему не признавали какой бы то ни было государственной власти, не делали различия между буржуазным и Советским государством. Многие из них требовали немедленного перехода к «безгосударственному» строю. Некоторые группы анархистов хотя и изъявляли готовность сотрудничать с большевиками, участвовать в советской работе, но выступали против ленинского принципа демократического централизма, добивались децентрализации государственного управления, не признавали национализации и требовали передать заводы и фабрики в собственность тех, кто на них работает. В ряде городов анархисты под предлогом «защиты революции» создавали вооруженные отряды, которые фактически занимались экспроприациями, добыванием средств «на нужды организации». В анархистские группы потянулись преступные элементы, грабившие лавки, склады, магазины, частные квартиры.

31 января 1918 г. анархисты Лев Черный (П. Д. Турчанинов), Михаил Крупенин, В. Бармаш и Абба Гордин образовали «Совет Московской федерации анархистских групп» и самовольно заняли для этой организации помещение бывшего купеческого клуба в Москве. Целью своей организации они провозгласили распространение анархистских учений и привлечение новых членов в анархистские группы. Совет федерации создал вооруженный отряд под названием «Черная гвардия» якобы для борьбы с контрреволюцией и буржуазией. Под влиянием «Совета федерации» в Москве стали быстро расти анархистские группы, носившие разные названия — «Ураган», «Авангард», «Борцы», «Студенческая группа», «Коммуна Морозова», «Десма». Некоторые из них признавали федерацию как центральную, объединяющую организацию, другие не признавали. К началу апреля группки анархистов занимали в городе около 20 особняков. Многие члены этих групп никакого представления об анархизме как идейном течении не имели, их привлекала возможность, прикрываясь анархистским флагом, совершать темные дела. Нередко под видом анархистских создавались настоящие уголовные шайки. Вскоре уголовники появились и в самой «Черной гвардии». Под предлогом производства обысков у контрреволюционеров они совершали кражи и грабежи. «Совет федерации», конечно, знал об этих преступлениях, но никакой борьбы с ними не вел.

Такое же положение было и в Петрограде. Анархисты и здесь самочинно занимали помещения для своих организаций, грабили квартиры. Захватив на Васильевском острове особняк бывшего барона, миллионера Гинцбурга, анархисты вывезли мебель, ковры, дорогие картины, гобелены, зеркала и т. п. В ряде помещений, занятых анархистами, создавались склады оружия.

Одна из петроградских анархистских газет — «Буревестник» — пыталась даже «теоретически» обосновать неизбежность участия преступных элементов в анархистских группах. «За нами идет целая армия преступности, —писала она. — Мы это хорошо знаем. Почему же мы идем вместе? Вернее, почему они идут под нашим прикрытием? У нас с внешней стороны одна цель: мы разрушаем современное общество, и они разрушают. Мы выше современного общества, а они ниже. Но мы с глубоким презрением к современному обществу протягиваем руку этим преступникам. У нас общий враг — современное общество… Мы приветствуем всякое разрушение, всякий удар, наносимый нашему врагу. Разите его, доконайте его — вот возгласы поощрения, издаваемые нами при всяком покушении, при всяком посягательстве на современное общество».

Такова была «идеология» многих анархистов. А вот один из примеров их «практики». В апреле несколько анархистов из «Всероссийской федерации анархистов-коммунистов» во главе с Ф. Г. Горбовым явились в частную московскую контору торгового товарищества «Кавказ и Меркурий». Предъявив мандат от анархистской федерации, они потребовали выдачи всего опиума, хранившегося на складе, для того, чтобы, по их словам, уничтожить его как вредный для общества продукт. Погрузив опиум на подводу, анархисты вывезли его. Об этом происшествии сообщили в ВЧК. По указанию Ф. Э. Дзержинского и при его личном участии чекисты произвели обыск в гостинице «Метрополь», где жил Ф. Г. Горбов, являвшийся членом ВЦИК от анархистской федерации. Чекисты нашли несколько бомб, револьверы и крупную сумму денег, принадлежавших федерации. Горбова арестовали. В той же гостинице был арестован и другой участник «операции» с опиумом — А. Светлов, у которого также обнаружили револьверы, бомбы, патроны, бинты и запасы остродефицитных в то время чая, круп и других продуктов. Наконец, чекисты нашли у спекулянта Журинского вывезенный анархистами со склада товарищества «Кавказ и Меркурий» опиум — 200 пакетов по 10 фунтов каждый. Весь опиум был продан спекулянту за 100 тысяч рублей. Деньги получил анархист актер Мамонт Дальский (Неелов).

Дезорганизаторские, преступные действия анархистских групп не могли быть терпимы Советской властью. В ночь на 12 апреля чекисты с помощью красноармейцев разоружили в Москве различные анархиствующие группы и арестовали около 400 человек. В разъяснении ВЧК говорилось, что эта операция была направлена против бандитов и уголовников. Всех анархистов, не причастных к грабежам и уголовщине, освобождали. Но оказалось, что таких среди арестованных было не более пяти процентов.

Полное представление о «деятельности» арестованных членов анархистских групп дает следующее сообщение ВЧК: «Отделом при ВЧК по борьбе с преступностью ведется в настоящее время интенсивная работа по очищению Москвы от преступного элемента. Значительная часть из обнаруживаемых преступников — это лица, так или иначе примазавшиеся к идейному течению анархизма. Расстрелянный недавно изверг — главарь шайки «Граком» Лапшин-Липкович — на допросе выдавал многих своих товарищей, и по его указанию еще до сих пор открываются возмутительные по своей дерзости грандиозные преступления, участниками которых были члены групп «анархистской» платформы. Лапшин-Липкович, как известно, во время одной «экспроприации» замучил бесчеловечной пыткой Батурина, скальпировав свою жертву, поливая рану одеколоном, пытаясь таким способом вырвать у Батурина признание, где спрятаны деньги. Из допроса, между прочим, выяснилось, что этот Лапшин на одном из собраний «анархистских» групп требовал, чтобы все члены групп разных наименований признавали своим кредо безграничное право реквизиций и конфискаций. Предлагалось товарищам, не согласным с такими постановлениями, высказываться. Однако на собрании не нашлось ни одного, который бы высказался хотя бы за ограничительное право конфискации. Многие группы действовали в контакте, совместно устраивали грабежи. Таковы были группы: 1-й Самарский отряд, 2-й отряд, «Граком», «Буря» и др. Членами этих групп были совершены десятки грабежей на миллионные суммы… Из преступников на месте преступления захвачены: С. Кузин, С. Захаров, В. Матейчик. Первые двое из них, принадлежавшие к организованной шайке, захвачены во время вооруженного грабежа по Цветному бульвару, № 21, а последний — при грабеже в Барашевском переулке, где оказал вооруженное сопротивление». Сознались в совершенных преступлениях И. Д. Слоп, И. Т. Зильберман, А. С. Данилин, В. Спаков, А. А. Бойцов, И. Г. Цулукидзе, А. Андреев («Зюдик»), С. Г. Кузин, С. Захаров, В. П. Матейчик и И. Е. Баранов.

Бандиты были расстреляны.

Решительные меры, принятые ВЧК против «анархиствующих» бандитов в Москве, Петрограде, Саратове, Воронеже и других городах, оздоровили обстановку и нанесли серьезный удар по сползавшим на контрреволюционный путь анархистским группам.

4. Под флагом борьбы за «учредиловскую демократию»

Одной из главных антисоветских сил в первые месяцы после победы Великой Октябрьской социалистической революции выступала партия эсеров.

VIII совет партии правых социалистов-революциоперов, состоявшийся 7—14 мая 1918 г., провозгласил официальной линией партии подготовку вооруженного восстания против Советской власти и образование «демократического правительства», которое должно быть избрано Учредительным собранием. Совет правых эсеров признал также необходимым добиваться возобновления войны с Германией в союзе с правительствами стран англо-французской коалиции и США и считал «приемлемым в стратегических целях» приглашение в Россию войск Антанты.

В течение лета 1918 г. правые эсеры с помощью международного империализма стремились осуществить эти свои замыслы. Как уже отмечалось, в Самаре, занятой чехословацкими мятежниками, они образовали Комуч и открыли фронт гражданской войны против Советской власти. Вся деятельность партии эсеров в советском тылу, как признал впоследствии член ЦК этой партии Д. Д. Донской, направлялась «в русло поддержки образовавшегося Восточного фронта, в русло содействия приближению войск Комитета членов Учредительного собрания на Запад… в русло ведения вооруженной борьбы против Советской власти». Эсеровские организации, свидетельствовал Донской, «имели своей задачей облегчить продвижение народной армии (так эсеры называли антисоветскую армию, созданную «учредиловским правительством». — Д. Г.) и в случае ее прихода подготовить на данном месте, к моменту ее прихода, восстание».

Антисоветские позиции после Октября заняли и меньшевики. Они считали, что Россия по своему экономическому развитию представляет собой «незрелую», «отсталую» страну, весьма далекую от социализма, что ей предстоит после свержения самодержавия пройти длительный путь капиталистического развития, «дозревания» до социалистической революции. После Февральской революции 1917 г. в блоке с эсерами и кадетами меньшевики вошли в буржуазное Временное правительство и боролись с большевистской партией, пытаясь предотвратить надвигавшуюся пролетарскую революцию. Став врагами Советской власти, многие из них принимали участие в восстаниях и мятежах, которые весною и летом 1918 г. прокатились по стране; некоторые меньшевики входили и в состав образовавшихся тогда антисоветских эсеровских «правительств».

Пользуясь старыми связями в профессиональных союзах, меньшевики пытались разработать «особые» методы борьбы с Советской властью. Так, они утверждали, что Советы лишь общественные организации рабочего класса (а не органы власти) и должны представлять его узкопрофессиональные интересы.

В противовес Советам меньшевики требовали созвать «беспартийные рабочие конференции», «Всероссийский рабочий съезд», которые могли бы «оказывать влияние» на правительство, отстаивая профессиональные интересы. Такое противопоставление «беспартийных конференций» Советам должно было, по мысли меньшевистских лидеров, оторвать рабочий класс от большевиков и Советской власти.

Во время наступления немцев, в конце февраля 1918 г., меньшевики развернули в Петрограде антисоветскую агитацию, обвиняя большевиков и Советское правительство во всех бедах и предлагая созвать без ведома и участия советских организаций беспартийное «Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов». Для подготовки этого собрания, которое открылось 13 марта 1918 г. в Петрограде в клубе меньшевиков, они создали специальное оргбюро.

На собрание явились «представители беспартийных рабочих», и среди них видные меньшевики и эсеры. Председателем собрания был избран правый эсер Е. С. Берг, который во вступительном слове поставил перед собравшимися задачу «создать рабочий орган для оформления общественного мнения и объединения воли петроградского пролетариата».

После ряда крикливых выступлений инициаторов сборища была принята антисоветская «декларация», в которой речь шла не об экономических и профессиональных, а о политических требованиях антисоветского характера: 1) не утверждать мирный договор с Германией; 2) добиться отставки Совета Народных Комиссаров; 3) обеспечить немедленный созыв Учредительного собрания и передачу ему всей власти в стране.

Однако даже среди специально подобранных меньшевиками участников собрания не было единодушия по поводу данной «декларации». Присутствовавшие отмечали явную «меньшевистскую партийность» этого «беспартийного собрания».

Наконец, собрание избрало постоянное бюро для руководства работой организации в составе Каммермахера, Берга, Смирнова и других меньшевиков и эсеров. Это бюро, между прочим, должно было подготовить созыв «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих» и всеобщую антисоветскую забастовку.

В Москве меньшевики в конце марта 1918 г. также начали подпольную работу по созыву собрания уполномоченных от фабрик и заводов города. 13 июня 1918 г. в клубе Александровской железной дороги под предлогом обсуждения продовольственного вопроса состоялось такое же, как и в Петрограде, «беспартийное собрание». На нем присутствовало 59 человек, в том числе 44 меньшевика и эсера. Среди делегатов находились М. С. Каммермахер-Кефали, секретарь Московского комитета партии меньшевиков Г. Д. Кучин и другие меньшевистские деятели. Организаторы сборища, назвавшие его «Чрезвычайным собранием представителей фабрик и заводов Москвы», выступали с антисоветскими речами, требовали созыва Учредительного собрания и призывали к забастовкам.

Открытая антисоветская деятельность правых эсеров и меньшевиков вынудила ВЧК принять меры. 10 июня чекисты установили, что на Николаевской улице в Петрограде происходит нелегальное собрание, и арестовали присутствовавших на нем 10 сотрудников военной комиссии эсеровского ЦК партии, в том числе руководителя комиссии Р. Р. Леппера. Выяснилось, что комиссия собирала сведения о расположении, численности и моральном состоянии красноармейских частей, вербовала и направляла людей в районы мятежей для участия в военных действиях протии Красной Армии. Она пользовалась поддельными документами, печатями, бланками красноармейских частей и издавала антисоветские прокламации.

13 июня чекисты арестовали и участников меньшевистского «беспартийного собрания» в Москве.

А 14 июня ВЦИК, заслушав доклад ВЧК (его сделал М. Я. Лацис), постановил:

«Принимая во внимание… что представители партий — социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, вплоть до самых ответственных, изобличены в организации вооруженных выступлений против рабочих и крестьян в союзе с явными контрреволюционерами — на Дону с Калединым и Корниловым, на Урале с Дутовым, в Сибири с Семеновым, Хорватом и Колчаком и, наконец, в последние дни с чехословаками и примкнувшими к последним черносотенцами… исключить из своего состава представителей партий социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, а также предложить всем Советам рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов удалить представителей этих фракций из своей среды».

Эсеры и меньшевики с еще большим ожесточением продолжали подрывную деятельность.

Меньшевистский организационный комитет по созыву «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих», избранный на петроградском «собрании уполномоченных» в марте, назначил на 2 июля всеобщую забастовку в Петрограде. Но питерский пролетариат отказался участвовать в этой меньшевистской затее: все заводы и фабрики в этот день работали.

21 июля в Москве собралось около 40 меньшевиков, эсеров, бундовцев. Они объявили себя «Всероссийской конференцией уполномоченных беспартийных рабочих» и приняли две резолюции. Одна требовала «прекращения опытов социализации и национализации», создания условий для привлечения в промышленность русских и иностранных капиталов «на началах свободной конкуренции». Другая основной политической задачей рабочего класса провозглашала «борьбу за низвержение Советской власти и восстановление демократического строя». 23 июля участники конференции были арестованы.

В августе отдел военного контроля и чрезвычайная комиссия 4-й армии Восточного фронта ликвидировали в этой армии заговор, имевший целью открыть фронт уральским казакам. Во главе заговора стояли бывший штабс-ротмистр царской армии Е. Е. Буренин, занимавший должность дежурного генерала 4-й армии, командир 2-го кавалерийского полка Бредихин и другие лица. Эта контрреволюционная группа намеревалась в ночь на 20 августа вывести кавалерийский полк Бредихина за окопы и сообщить противнику пароль. Казаки под видом красноармейцев должны были проникнуть в расположение советских войск и открыть фронт для общего наступления, а руководители заговора — захватить штаб армии. Буренин имел связи с некоторыми бывшими местными помещиками, которые снабжали его денежными средствами для организации заговора и подкупа командиров армии.

Незадолго до намеченного контрреволюционного выступления Буренин выехал на фронт к командиру Уральской дивизии Ярославу Штромбаху и попытался вовлечь его в авантюру. За участие в заговоре Бурения предложил ему 2 тысячи рублей золотом. Категорически отклонив это предложение, Штромбах арестовал Буренина, сообщил о заговоре представителям отдела военного контроля и послал вооруженный отряд на защиту штаба армии. Политический комиссар и одновременно председатель Чрезвычайной комиссии при штабе 4-й армии П. Г. Петровский (сын известного старого большевика Г. И. Петровского) вместе с другими руководителями штаба своевременно принял необходимые меры. Главари заговора были арестованы, выступление предупреждено. Расследование по этому делу вели органы Чрезвычайной комиссии Восточного фронта. Участники заговора, в том числе Буренин, были расстреляны. Бредихину удалось бежать к казакам.

Полагая, что заговор имеет более глубокие корни, чекисты продолжали наблюдение за теми, кто внушал подозрение, и тщательно допрашивали захваченных в плен.

В октябре 1918 г. был пленен белый офицер Николай Ракин, рассказавший, что до полуторамесячной службы в белой армии он жил в Саратове, где и был завербован представителями тайной организации. Завербовавший его Н. И. Панфилов предложил ему выехать в Покровск Саратовской губернии и явиться к П. В. Поспелову, который должен был переправить его через фронт к белым. 15 августа Ракин прибыл к Поспелову. Последний вначале предложил ему поступить на службу в Красную Армию, во 2-й кавалерийский полк, которым командовал уже упоминавшийся участник заговора Бредихин, и лишь затем согласился переправить через фронт.

На основании показаний Ракина чекисты в Саратове арестовали Панфилова (оказавшегося эсером) и некоего С. М. Максимова, жившего в его квартире под именем В. С. Люблинского. Максимов рассказал, что в мае, приехав в Петроград, он познакомился с шофером Шульинским, который предложил ему «работу» и представил некоему Ганжонкову[24]. Ганжонков свел его с «Виктором Борисовичем», а последний направил в дом № 22 по Литейному проспекту, где помещался эсеровский клуб. Здесь Максимов встретился с Е. А. Ивановой, которая порекомендовала ему поехать в Москву и выдала на дорогу деньги и фальшивые документы. Прибыв 27 июня в Москву, Максимов явился по указанному адресу к Н. В. Скуридиной, получил от нее адрес и пароль и выехал в Саратов. Там через разных лиц он и нашел Панфилова, занимавшегося отправкой завербованных лиц в белогвардейскую армию. Максимов сблизился с ним и стал одним из активных членов подпольной организации.

Помимо вербовки и отправки бывших офицеров в район расположения белой армии заговорщики занимались засылкой своих людей в советские воинские части. Таким путем комплектовались контрреволюционными кадрами 2-й кавалерийский полк, с помощью которого Буренин намеревался открыть фронт казакам, батальон связи при штабе 4-й армии и 3-я минно-подрывная рота. Заговорщики собирали шпионские сведения для передачи противнику, готовили взрывы мостов и крушения воинских поездов.

Так на основании показаний Ракина, Максимова, Панфилова и других была раскрыта подпольная эсеровская антисоветская организация. Во главе заговорщиков стояли видные эсеры — И. С. Куликовский[25], Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер. Они-то и вовлекали белогвардейцев в деятельность своей организации. К примеру, под видом артели грузчиков была создана железнодорожная группа во главе с эсерами Д. И. Нечкиным и И. Г. Львицыным, занимавшаяся подготовкой крушений поездов. В качестве исполнителей в этой группе действовали бывшие офицеры В. М. Трынкин, В. М. Горбунов и другие «грузчики».

Расследование дела саратовской организации позволило чекистам раскрыть петроградскую и московскую подпольные эсеровские организации.

В обвинительном заключении по этому делу, составленном Н. В. Крыленко, говорилось: И. С. Куликовский, Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер и Н. И. Панфилов обвиняются «в том, что они, будучи членами партии социалистов-революционеров (правых), т. е. лицами, называющими себя убежденными социалистами и сторонниками, следовательно, интересов рабочего класса и трудового крестьянства, сознательно, по взаимному между собою соглашению, вошли в тайную организацию, имевшую свои отделения в Москве, Петрограде, Аткарске, Покровске (ныне Энгельс) и других городах… в целях свержения власти рабоче-крестьянского правительства в России, для чего, пользуясь имевшимися в их распоряжении паспортными бланками, подложными документами, а также динамитом и другими взрывчатыми веществами и при помощи личных связей и знакомств с отдельными лицами, занимавшими те или другие посты в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, систематически занимались транспортировкой своих сторонников из явно белогвардейских элементов, из состава бывшего офицерства, по ту сторону фронта, к чехословакам, в целях нанесения наибольшего ущерба Советской власти путем оказания военной помощи внешнему неприятелю; во-вторых, в тех же целях занимались транспортированием взрывчатых веществ из Петрограда в Саратов, в целях организации железнодорожных крушений, взрыва мостов и повреждения железнодорожных путей, пользуясь для этих целей теми же белогвардейскими элементами или привлеченными ими рабочими, привлекая их на службу в товарную станцию в Саратов и понуждая их собирать и засим подпиливать железнодорожные гайки; в-третьих, в тех же целях, при помощи связи с воинскими частями, занимались насыщением красноармейских частей своими сторонниками, а именно: 2-го кавалерийского полка, 3-й минно-подрывной роты и службы связи и штаба 4-й армии… в-четвертых, распространяли при помощи своих сторонников контрреволюционного содержания литературу среди воинских частей в тех же целях подготовки свержения Советского правительства…»

Еще 34 членам подпольной эсеровской организации предъявлялись обвинения в соучастии в контрреволюционной деятельности. Трудящиеся еще раз убедились в контрреволюционном характере эсеровского псевдосоциализма.

5. Левоэсеровский мятеж. Измена Муравьева

Левые социалисты-революционеры после Октябрьской революции порвали с правым большинством своей партии. В конце ноября — начале декабря 1917 г. они вошли в состав Советского правительства. Вскоре, однако, они начали борьбу с большевистским руководством, выступив против заключения Брестского мира. Когда же IV Всероссийский съезд Советов в марте 1918 г. большинством голосов ратифицировал мирный договор, левые эсеры вышли из состава Совета Народных Комиссаров (они остались, однако, в составе ВЦИК и в других советских учреждениях, в том числе и в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией). Возникли разногласия и по другим вопросам политики Советской власти.

4 июля в Москве открылся V Всероссийский съезд Советов. Левые эсеры вели себя крайне агрессивно. Они выступили против организации в деревне комитетов бедноты, против посылки туда продовольственных отрядов и против других мероприятий Советской власти. Не считаясь с тяжелым состоянием страны, разоренной изнурительной четырехлетней войной, левоэсеровские лидеры истерически призывали к разрыву мирного договора с Германией и возобновлению военных действий.

6 июля, около двух часов дня, в германское посольство в Москве явились двое неизвестных. Один из них назвался членом ВЧК Блюмкиным, а другой — членом революционного трибунала Андреевым. Они предъявили удостоверение с печатью ВЧК, подписанное председателем ВЧК Ф. Э. Дзержинским и секретарем И. К. Ксенофонтовым, и требовали личного свидания с Мирбахом для переговоров по служебному делу. Мирбах после некоторого колебания согласился принять явившихся. В приемной посольства собрались Мирбах и его сотрудники — советник К. Рицлер и лейтенант Мюллер. Блюмкин стал рассказывать о деле арестованного ВЧК по обвинению в шпионаже офицера австрийской армии Роберта Мирбаха, являвшегося будто бы племянником посла. Мирбах, прервав Блюмкина, заявил, что это дело его не интересует. Тогда Блюмкин спросил:

— Видимо, графу интересно, какие меры будут приняты с нашей стороны?

Вслед за этим Блюмкин и Андреев вскочили с мест и открыли стрельбу. Мирбах кинулся из комнаты, но Блюмкин последовал за ним и бросил бомбу. Мирбах был убит, а его сотрудники ранены. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, террористы выскочили через окно во двор и скрылись, уехав в ожидавшем их автомобиле.

Это чрезвычайное происшествие было чревато серьезными политическими осложнениями. Убийство германского посла лицами, назвавшимися работниками советских органов, могло отразиться на взаимоотношениях между Советским и германским правительствами. Столь нужный тогда стране мир ставился под угрозу.

В тот же день В. И. Ленин вместе с Я. М. Свердловым приехал в германское посольство и, выразив соболезнование от имени Советского правительства, заявил, что дело об убийстве будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару.

Для расследования происшедшего в посольство прибыл председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский. Осмотрев оставленное убийцами удостоверение, он установил, что подписи на нем подделаны, хотя печать ВЧК и бланк удостоверения — подлинные. Яков Блюмкин был известен Дзержинскому; левый эсер, он работал тогда в ВЧК начальником секретного отдела, а Николай Андреев был фотографом ВЧК. Возникло подозрение, что убийство Мир-баха является левоэсеровской провокацией.

Сотрудники ВЧК узнали, что Блюмкин скрывается в отряде ВЧК, находившемся под командованием левого эсера Д. И. Попова в Трехсвятительском переулке (ныне Б. Вузовский пер.). Чекисты потребовали выдачи Блюмкина, но Попов ответил отказом. Тогда Ф. Э. Дзержинский сам отправился в отряд. В докладе правительству он рассказывал: «…в сопровождении нескольких десятков вооруженных матросов подошли ко мне члены ЦК левые эсеры Прошьян и Карелин, заявив мне, что я напрасно ищу Блюмкина… что Блюмкин убил графа Мирбаха по распоряжению ЦК партии эсеров. В ответ на это заявление я объявил Прошьяна и Карелина арестованными, сказав присутствовавшему при этом начальнику отряда Попову, что если он, как подчиненный мне, не подчинится и не выдаст их, то я моментально пущу ему пулю в лоб, как изменнику.

Прошьян и Карелин тут же заявили, что они повинуются моему приказанию, но, вместо того чтобы пойти в мой автомобиль, они вошли в соседнюю комнату, где заседал ЦК, и вызвали Спиридонову, Саблина, Камкова, Черепанова, Александровича, Трутовского и начальника их боевой дружины Фишмана и других. Меня окружили со всех сторон матросы; вышел Саблин и приказал мне сдать оружие. Тогда я обратился к окружающим матросам и сказал: позволят ли они, чтобы какой-то господин разоружил меня, председателя ЧК, в отряде которой они состоят. Матросы заколебались. Тогда Саблин, приведший 50 матросов из соседней комнаты, при помощи Прошьяна (который схватил меня за руки) обезоружил меня. После того, когда отняли у нас оружие, Черепанов и Саблин с триумфом сказали: вы стоите перед совершившимся фактом. Брестский договор сорван, война с Германией неизбежна».

Таким образом, в первые же часы после убийства Мирбаха стало известно, что этот террористический акт совершили по решению ЦК партии левых эсеров лица, работавшие в ВЧК. Более того, в отряде ВЧК обосновался штаб левоэсеровских заговорщиков — их Центральный комитет. Среди заговорщиков был и заместитель председателя ВЧК левый эсер В. А. Александрович. Это он использовал вверенную ему по службе печать ВЧК для изготовления подложного удостоверения, которое Блюмкин и Андреев предъявили в германском посольстве.

Арестовав Ф. Э. Дзержинского, мятежники объявили его заложником для обеспечения безопасности лидера левых эсеров М. А. Спиридоновой, отправившейся на заседание V Всероссийского съезда Советов. Они выпустили прокламацию и разослали агитаторов в части Московского гарнизона, рассчитывая найти поддержку у красноармейцев. Левые эсеры уверяли, что убили германского посла, чтобы защитить русский трудовой народ, социалистическую революцию и Советскую власть от международного империализма. Они клеветнически утверждали, что большевистское правительство, испугавшись империалистов, ведет соглашательскую политику.

Как выяснилось впоследствии, левые эсеры действовали в соответствии с принятым Центральным комитетом их партии 24 июня секретным постановлением, в котором признавалось необходимым «в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира». В этих целях ЦК партии левых эсеров решил организовать «ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма», а в случае принятия Советским правительством мер противодействия «прибегнуть к вооруженной обороне занятых позиций». Одновременно левоэсеровское руководство намеревалось развернуть активную работу на местах и захватить там в свои руки власть.

Осуществляя тактику так называемой «вооруженной обороны занятых позиций», левые эсеры вступили в вооруженную борьбу с Советской властью. Они мобилизовали силы и стали стягивать в Москву свои периферийные боевые дружины[26]. Заговорщики выставили в Москве патрули, задерживали автомобили, арестовывали большевиков — ответственных работников (всего было арестовано 27 человек). Пользуясь тем, что отряд Попова нес охрану ВЧК, они арестовали М. Я. Лациса, назначенного, после того как эсерами был задержан Ф. Э. Дзержинский, председателем ВЧК, захватили председателя Московского Совета П. Г. Смидовича и объявили их заложниками. Член ЦК партии левых эсеров П. П. Прошьян прибыл в занятое отрядом Попова помещение Центрального телеграфа на Мясницкой улице (ныне ул. Кирова) и стал передавать оттуда воззвания заговорщиков. Член ЦИК Всероссийского почтово-телеграфного союза левый эсер В. В. Лихобадин даже издал приказ, в котором объявил левых эсеров «правящей в настоящее время» партией и предписал задерживать все телеграммы за подписями Ленина и Свердлова.

Псевдореволюционная авантюра левых эсеров могла иметь гибельные последствия для революции и Советской власти. Срывая мирный договор с Германией и втягивая Советскую Россию в войну с тогда еще сильным германским империализмом, они ставили под угрозу революционные завоевания рабочих и крестьян России.

Опасность левоэсеровского мятежа усиливалась тем, что в той острой политической обстановке он мог активизировать белогвардейские силы. Советское правительство приняло решительные меры к подавлению мятежа. По указанию Ленина на борьбу были мобилизованы большевистские партийные организации и верные революции воинские части. Общее руководство ликвидацией мятежа было поручено Н. И. Подвойскому и комиссару Московского военного округа Н. И. Муралову, а непосредственное командование войсками — начальнику латышской дивизии И. И. Вацетису. Все левоэсеровские делегаты Всероссийского съезда Советов во главе с М. А. Спиридоновой были изолированы. Рано утром 7 июля начались военные действия против мятежников. После того как советские войска обстреляли здание, которое занимал отряд Попова, мятежники стали разбегаться и сдаваться в плен. Захваченные левыми эсерами заложники были освобождены самими караульными.

В официальном правительственном сообщении говорилось: «Ликвидация мятежа была вполне достойна первоначального замысла и всего хода этой постыдной авантюры… Поставя перед собой такую цель, как захват государственной власти, вожди левых эсеров, по-видимому, совершенно не оценивали размеров и значения этой совершенно непосильной для них задачи. Мятежники после ничтожных попыток сопротивления начали посылать в разных направлениях парламентеров, а затем перешли к беспорядочному отступлению». К двум часам дня мятеж был подавлен.

При ликвидации мятежа были задержаны один из организаторов убийства Мирбаха, бывший заместитель председателя ВЧК В. А. Александрович, а также 12 человек из отряда Попова, участвовавших в аресте сотрудников ВЧК и в военных действиях. По решению ВЧК их расстреляли. Задержанные при ликвидации мятежа рядовые участники выступления были освобождены. ВЧК объявила: «После провокационного убийства 6 июля германского посла графа Мирбаха отряд Попова, состоящий боевым отрядом при ВЧК, вооружившись с ног до головы, предательски выступил против той же Комиссии, против Советской власти. Главным организатором этого выступления, как и убийства графа Мирбаха, был В. А. Александрович, бывший товарищ председателя ВЧК. Воспользовавшись своим положением, он ввел в Комиссию убийц Мирбаха — Блюмкина и Андреева. Он же приложил печать к подложному удостоверению, с помощью которого убийцы добились приема у графа Мирбаха. Кроме того, им были захвачены из Комиссии 544 тыс. рублей и переданы ЦК партии левых эсеров. Решившись на выступление, Александрович заблаговременно подготовил пути отступления для отряда и принял самое деятельное участие в восстании. Им был отдан приказ арестовать Лациса. Добола, Петерса, Визнера и других членов и сотрудников Комиссии. Он же послал отряд для захвата всей Комиссии и ее помещения. Во главе посланного отряда стояли комендант помещения Комиссии А. Е. Жарков, назначенный на пост этот Поповым, а также, М. С. Загорин. В числе напавших на Комиссию были: А. А. Филонов, Ф. Н. Кабанов, М. Я. Кострюк, И. А. Кузин, И. С. Буркин, А. И. Юшманов. Все они — члены боевого отряда при ВЧК. За эти преступления все вышеозначенные лица были расстреляны. Кроме них расстреляны члены боевого отряда Кулаков, В. Немцев, А. Д. Лопухин, Пинешин, захваченные как разведчики, с оружием в руках во время самого мятежа».

Для полного расследования событий 6–7 июля Совет Народных Комиссаров образовал особую следственную комиссию в составе П. И. Стучки, В. Э. Кингисеппа и Я. С. Шейнкмана.

В. И. Ленин характеризовал левоэсеровский мятеж как бессмысленную и преступную авантюру, безумную попытку левых эсеров убийством Мирбаха вовлечь нас в войну, как авантюру, в результате которой Россия была поставлена «на волосок от смерти», а лидеров заговора — как шайку левоэсеровских предателей, людей, увлеченных «звонкой фразой», «безголовых», преступных авантюристов, интеллигентов-истериков, оказавшихся пособниками белогвардейцев, помещиков и капиталистов.

В связи с преступной авантюрой левых эсеров правительство Германии потребовало допустить в Москву для охраны германского посольства немецкую воинскую часть. Советское правительство категорически отказалось выполнить это требование. 16 июля в «Правде» было опубликовано «Правительственное заявление», в котором говорилось: «Бессмысленная и преступная авантюра левых эсеров привела нас на волосок от войны. Отношения наши к германскому правительству, вопреки нашему желанию, не могли не обостриться. Признавая законность желания германского правительства усилить охрану своего посольства, мы шли и идем далеко для удовлетворения этого желания. Но когда нам было сообщено желание германского правительства, не носящее еще характера безусловного требования, чтобы мы пропустили в Москву батальон вооруженных немецких войск в форме, то мы ответили — и повторяем теперь этот ответ перед лицом высшего органа Советской власти рабочих и крестьян, перед лицом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, — что подобного желания мы ни в коем случае и ни при каких условиях удовлетворить не можем, ибо это было бы, объективно, началом оккупации России чужеземными войсками». Предвидя возможность нападения немецких войск на Советскую Россию, Советское правительство призвало рабочий класс и крестьянство к бдительности, выдержке и защите социалистического Отечества. Благодаря большим усилиям, дипломатическому такту и твердости Советскому правительству удалось урегулировать отношения с Германией и избежать возобновления войны с ней.

Зловещим откликом на левоэсеровское выступление в Москве была измена главнокомандующего Восточным фронтом М. А. Муравьева, решившего поддержать эту авантюру.

М. А. Муравьев представлял собой своеобразную фигуру. Это был человек честолюбивый, склонный к авантюризму, с весьма крутым нравом. Способный и храбрый офицер, он не имел определенных политических убеждений. После Февральской революции штабс-капитан М; А. Муравьев служил в войсках Временного правительства и стал подполковником, а после Октябрьской революции примкнул к левым эсерам. В ноябре 1917 г. М. А. Муравьев явился в Смольный и предложил свои услуги Советской власти. В дни похода Керенского — Краснова на Петроград возглавлял войска Петроградского военного округа. В декабре 1917 г. В. А. Антонов-Овсеенко, вступивший в командование войсками, действовавшими против Каледина и Центральной рады, взял его к себе в Харьков начальником штаба. Потом Муравьев командовал группой войск, сражавшихся против Центральной рады и румынских захватчиков.

В это время отрицательные черты характера М. Муравьева стали проявляться все сильнее. В ВЧК поступали сигналы о его самодурстве, политической бестактности, карьеризме, властолюбии.

В апреле 1918 г Муравьев из самолюбия отказался от нового назначения предложенного ему Антоновым-Овсеенко, и уехал в Москву. Председатель ВЧК Ф..Э. Дзержинский предложил привлечь его к ответственности за злоупотребления властью. Муравьев был арестован, однако по ходатайству и поручительству ряда военных деятелей освобожден. 13 июня Совет Народных Комиссаров, учитывая боевые качества Муравьева, назначил его главнокомандующим фронтом, созданным для борьбы против белочехов. Тогда же был образован Реввоенсовет фронта в составе видных большевиков П. А. Кобозева, К. А. Мехоношина и Г. И. Благонравова, которым поручалось направлять и контролировать деятельность Муравьева.

Когда началась левоэсеровская авантюра, Советское правительство рассматривало вопрос о возможности дальнейшего пребывания Муравьева, левого эсера, на столь ответственном посту. В. И. Ленин поручил передать по прямому проводу членам фронтового Реввоенсовета следующее: «левые эсеры похвалялись, что они рассчитывают на Муравьева, я думаю, что это простая похвальба, но предписываем вам установить тройной контроль над Муравьевым. Вы (очевидно, П. А. Кобозев. — Д. Г.), Мехоношин и Благонравов попеременно дежурьте при нем, не оставляйте ни на один миг. Телеграфируйте мне сейчас, можете ли вы гарантировать, что Муравьев не пойдет на эту глупую авантюру, а также, что вы в точности исполните предписание о строжайшем контроле». Муравьев заверил фронтовой Реввоенсовет в том, что он решительно против организованного левоэсеровскими лидерами мятежа, и заявил о выходе из партии левых эсеров. Реввоенсовет фронта сообщил об этом В. И. Ленину, и Владимир Ильич 7 июля телеграфировал К. А. Мехоношину: «Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте бдительный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам вполне удастся использовать его превосходные боевые качества». Но Муравьев обманул членов Реввоенсовета.

В ночь на 10 июля он без ведома РВС покинул Казань и направился на пароходах с отрядом своих приверженцев (численностью около тысячи человек) в Симбирск. Оттуда Муравьев телеграфировал в Совет Народных Комиссаров, в германское посольство и в другие адреса об объявлении войны Германии. Одновременно он отдал войскам фронта распоряжение повернуть оружие против немцев, которые якобы перешли в наступление на Советскую Россию. В воззвании к населению, желая навербовать себе по возможности больше сторонников, он писал: «Всем рабочим, солдатам, казакам, матросам и анархистам. Сборная по всем городам из Симбирска. Всех моих друзей и боевых сподвижников наших славных походов и битв на Украине и на юге России ввиду объявления войны Германии призываю под свои знамена для кровавой и последней борьбы с авангардом мирового империализма — Германией. Долой позорный Брестский мир! Да здравствует всеобщее восстание».

Отряды мятежников по распоряжению Муравьева принялись арестовывать в Симбирске партийных и военных работников. В числе арестованных были командующий 1-й армией М. Н. Тухачевский (которого арестовал сам Муравьев), политкомиссар штаба Симбирской группы войск А. Л. Лавров, заместитель председателя губисполкома К. С. Шеленшкевич, политработники Б. Н. Чистов, М. М. Муратов и многие другие. Отряд солдат во главе с адъютантом Муравьева занял почту, телеграф и другие важные пункты города.

Далее Муравьев вызвал к себе командующего одной из групп войск на Чехословацком фронте левого эсера Клима Иванова и предложил ему участвовать в выступлении, назначив командующим Симбирским укрепленным районом. Впоследствии Иванов (под псевдонимом «П. С. И.») писал, что в ответ на его вопрос Муравьеву, действует ли он по решению партии левых эсеров, последний заявил, что «действует в данный момент самостоятельно, но Центральный комитет партии левых эсеров об этом знает».

В тот же день, вечером 10 июля, Муравьев собрал актив лево-эсеровской организации Симбирска. Лицемерно объявив себя сторонником Советской власти, он заявил, что обстановка требует немедленной передачи власти в руки партии левых эсеров и что московские события заставили его форсировать выступление. Муравьев предложил образовать Поволжскую советскую республику. Главою правительства этой республики избрать Камкова, членами правительства — Спиридонову, Карелина и других, немедленно заключить перемирие с чехословаками, прекратить гражданскую войну и объявить войну Германии. Кроме того, он заявил, что предлагает провести мобилизацию офицеров.

Между тем советские органы приняли меры к ликвидации муравьевской авантюры. Совет Народных Комиссаров специальным декретом за подписью В. И. Ленина объявил для всеобщего сведения: «Муравьев сбежал из штаба Революционного военного совета в Симбирск и отдал по всем войскам приказ повернуть против немцев, которые будто бы взяли Оршу и наступают на нас. Приказ Муравьева имеет своей предательской целью открыть Петроград и Москву и всю Советскую Россию для наступления чехословаков и белогвардейцев. Измена Муравьева своевременно раскрыта Революционным военным советом, и все войска, действующие против чехословаков, верны Советской власти.

Сим объявляется по войскам, по Советам и всем гражданам Советской республики:

1. Немцы нигде на нас не наступают, на немецком фронте все спокойно.

2. Всякие призывы к наступлению на немецком фронте являются провокацией и должны караться расстрелом на месте.

3. Бывший главнокомандующий на Чехословацком фронте левый эсер Муравьев объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте.

4. Все приказы по войскам, действующим против чехословаков, будут впредь до нового распоряжения подписываться Мехоношиным и Благонравовым».

Симбирские большевики также приняли меры к ликвидации авантюры. Практическую работу в этом отношении взяли на себя члены Симбирского губкома партии И. М. Варейкис, В. Н. Фрейман, И. X. Иванов, А. В. Швер, Г. Д. Каучуковский и другие.

Большевики Симбирска повели разъяснительную работу в гарнизоне, в отряде Муравьева и решили арестовать Муравьева, вызвав его на заседание губисполкома в здание бывшего кадетского корпуса. Большевики приготовились к встрече. И. М. Варейкис привлек надежную вооруженную силу. Латышские стрелки, красноармейцы бронеотряда и московского отряда во главе с Александром Медведем разместились в засаде в комнатах рядом с той, где должен был заседать исполком.

Муравьев явился на заседание, уверенный в том, что все условия, выдвинутые им, будут приняты. Говорить он начал нагло и ультимативно, призывая к перевороту. И. М. Варейкис так описывает события, происшедшие на заседании: Наша фракция, особенно тт. Фрейман и Иванов (комиссар труда), дали Муравьеву и фракции эсеров достойный отпор, называя его авантюристом и шулером. Муравьев нервничал, кусал губы. В заключительной своей речи я в резкой форме заявил, что «мы не за вас, а мы против вас». Фракция левых эсеров, встретив такое сопротивление со стороны нашей фракции, потребовала перерыва. Перерыва фракция потребовала еще и потому, что она догадывалась, что наша фракция что-то замышляет, готовит для нее неожиданный сюрприз… Все взоры направлены на Муравьева. Я смотрел на него в упор. Муравьев тоже. Чувствуется, что он прочел в моих глазах что-то неладное для себя или ему совестно стало своей трусости, что его заставило сказать: «Я пойду успокою отряды». Повернулся и направился солдатским шагом со своей свитой к двери. Для слабых — момент психологически невыносимый. В это время за дверью приготовились для ареста. Медведь наблюдал в стекло двери и ждал условного знака, который я условился подать в нужный момент. Муравьев шел к выходной двери. Ему осталось сделать шаг, чтобы взяться за ручку двери. Я махнул рукой. Медведь скрылся… Через несколько секунд дверь перед Муравьевым растворилась, блестят штыки… Муравьев оказался поставленным лицом к лицу с вооруженными, с зло сверкающими взглядами красноармейцами и коммунистами. «Вы арестованы!» — «Как? Провокация!» — крикнул Муравьев и схватился за маузер, который висел у него за поясом. Медведь схатил его за руку. Он выхватил из кармана браунинг и начал стрелять. Увидев вооруженное сопротивление, отряд тоже начал стрелять. После шести-семи выстрелов с той и другой стороны в дверях исполкома Муравьев свалился.[27]

Войска Муравьева, находившиеся в Симбирске, осознав предательский характер его замыслов, поддержали Советскую власть. Авантюра была ликвидирована.

6. Крах савинковского «Союза защиты родины и свободы»

В мае 1918 г. к командиру латышского полка, охранявшего Кремль, явилась сестра милосердия и сообщила, что бывший юнкер Иванов, скрывающийся под видом больного в Иверской больнице, рассказал ей о существовании в Москве тайной организации, которая готовит восстание. Командир полка сообщил об этом в ВЧК. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петере и начальник оперативного отдела М. Я. Лацис лично занялись расследованием дела и распорядились установить тщательное наблюдение за Ивановым. Вскоре выяснилось, что Иванов бывает в одной из квартир дома № 3 по М. Левшинскому переулку, где часто собираются подозрительные лица. 29 мая отряд во главе с Я. X. Петерсом окружил этот дом. Когда чекисты вошли в квартиру, там шло нелегальное собрание. За столом сидели 13 человек: Иванов, хозяин квартиры Сидоров (Аваев), бывшие офицеры Б. Б. Парфенов (Покровский), Г. М. Висчинский, Ольгин (Герцен) и другие. На столе лежали пачка денег, от которой все отказались, и набросок схемы пехотного полка. При личном обыске у задержанных была обнаружена программа «Союза защиты родины и свободы», отпечатанная на пишущей машинке; странный картонный треугольник, вырезанный из визитной карточки, с буквами на нем «ОК»; инструкция квартирьерам; «Памятка во исполнение общей цели»; сведения о расквартировании воинских частей и разные казанские адреса.

Ближайшими задачами «Союза защиты родины и свободы», как об этом было сказано в программе, объявлялись: «Свержение Советского правительства», организация «твердой власти» в России, воссоздание старой армии и продолжение войны с Германией. Программа устанавливала строгие конспиративные правила построения тайного общества, ядром которого являлось офицерство. Руководители общества обязаны были ознакомить подчиненных с его программой, чтобы те, «кто чувствует себя слабым духом и неспособным выдерживать тех испытаний, которые неизбежны в решительной активной борьбе…», могли своевременно (до поступления документов в Центральный штаб) отказаться «от участия в деле», иначе всякие уклонения от обязанностей и отказы будут считаться «сознательной изменой, равно как и разглашение тайн организации, и караться до лишения жизни включительно…».

Таким образом чекисты напали па след опасной контрреволюционной организации. Дальнейшее раскрытие ее представляло, однако, большие трудности. Конспиративная квартира в М. Левшинском переулке являлась штабом лишь одного из «полков» организации. Заговорщики же, задержанные там, скрывали имена главарей. И только после настойчивого допроса юнкер Иванов (это был Мешков) назвал среди членов организации штабс-капитана Пинкуса (Альфреда), являвшегося начальником пехотных формирований «Союза защиты родины и свободы». Через несколько дней Пинкус был арестован, и Я. X. Петерсу удалось склонить его к правдивым показаниям. Впоследствии Я. X. Петерс рассказывал: «…Пинкус не имел возможности скрыть от меня свои контрреволюционные убеждения (Петере в свое время встречался с ним на службе в армии. — Д. Г.). Сначала он вообще отказывался давать показания, но с первого же разговора я видел, что Пинкус чрезвычайный трус, что арест и грозящее наказание его очень пугали. Поэтому, поговорив с ним несколько часов, я убедил его сознаться и рассказать все».

Пинкус рассказал, что «Союз защиты родины и свободы» насчитывает до 5 тысяч членов, строится по военному образцу: имеет отделения помимо Москвы в Казани, Ярославле, Рыбинске, Рязани, Челябинске, Муроме и других городах и готовит вооруженное выступление против Советской власти, которое должно начаться в Поволжье. В Казани уже созданы склады оружия, туда посланы квартирьеры и людские резервы. Работу «Союза» направляет Центральный штаб, который под видом «лечебницы для приходящих больных» помещается на Остоженке. Пинкус объяснил значение картонного треугольника, представлявшего собой часть визитной карточки, с буквами «ОК». Это был пароль для связи между участниками заговора: основная часть визитной карточки, из которой был вырезан треугольник, находилась у лица, к которому должен был явиться член организации с треугольником. Пинкус сообщил и другой пароль, посредством которого можно было проникнуть в среду участников заговора в Казани. Наконец, он назвал руководителя организации — Бориса Савинкова.

Извилисты были жизненные пути этого человека. В 1903–1906 гг. Б. Савинков был одним из руководителей эсеровской «Боевой организации», принимал участие в организации покушений на министра внутренних дел шефа жандармов В. К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Романова. В 1907 г. из-за разногласий с эсеровским руководством Савинков вышел из партии и в 1911 г. уехал за границу. Во время первой мировой войны Савинков был активным оборонцем и даже добровольно вступил в французскую армию для участия в войне против Германии. В начале Февральской революции он появился в Петрограде, именуя себя «независимым социалистом». Керенский назначил его комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, а затем управляющим военным министерством. Вместе с генералами-монархистами Корниловым и Алексеевым этот «социалист» был сторонником установления в стране военной диктатуры и жестоких расправ с солдатами, не желавшими воевать за интересы буржуазии. В первые дни после Октябрьской революции Савинков участвовал в походе Краснова на Петроград, а после провала этой авантюры бежал на Дон и вошел в «Гражданский совет», образованный генералом Алексеевым в противовес Советской власти. Помогал формировать белогвардейскую Добровольческую армию. Но главной целью Савинкова было создание конспиративной организации, которая совершала бы террористические акты и вела подрывную работу в советском тылу.

24 января 1918 г. в Комитет по борьбе с погромами в Петрограде явился некий Н. В. Дубровин, приехавший из Новочеркасска. Он рассказал, что состоит в одной из боевых дружин, созданных Савинковым для борьбы с Советской властью, но разочаровался в контрреволюции и решил предупредить советские органы о готовящихся преступлениях. Дубровин показал, что Савинков вместе с генералом Алексеевым сколачивает боевые дружины для засылки их в советский тыл. «Савинков, — сообщил Дубровин, — организовал четыре боевые дружины (600 человек), цель которых произвести покушения на товарища Ленина (и других). 1 февраля из 1-й и 2-й дружин должны выехать из Новочеркасска в Петроград на конспиративную квартиру… 12 человек во главе с Жировым (политически амнистирован, член партии социалистов-революционеров, гласный Пятигорской думы). В Петрограде они должны разбиться на четыре отдельные группы, пополненные Петроградской организацией Б. Д. (боевых дружин. — Д. Г.), и под видом делегаций направиться к Ленину… Во время приема должны произвести покушение. Одновременно в Ставку под видом делегации выезжают для покушения на тов. Крыленко и в Ставку революционной армии, действующей против Каледина, для покушения па тов. Антонова. После удачных покушений Алексеев во главе армии Спасения при содействии Савинкова и при поддержке Каледина открыто выступает против советских войск. Во главе 1-й дружины стоит Жиров (с-р.). Во главе 2-й дружины стоит капитал Стародубцев (с.-р.). Во главе 3-й дружины стоит прапорщик Думсадзе (с.-р.). Во главе 4-й дружины стоит казак Безродный (с.-р.). 1-я дружина и Ц. штаб помещаются в Новочеркасске, 2-я дружина — в станице Усть-Медведица (Донской обл.), 3-я дружина — в станице Цимлянской (Донская обл.), 4-я дружина — в г. Ейске (Кубанской обл.)».

Усилия Савинкова не увенчались успехом. И тогда по поручению генерала Алексеева он выехал в Москву и здесь создал контрреволюционный подпольный «Союз защиты родины и свободы».

В ВЧК понимали, что имеют дело с опытным конспиратором, человеком, склонным к авантюрам, хитрым и коварным врагом. Савинкова надо было во что бы то ни стало задержать. Пинкус предложил ВЧК свои услуги. Я. X. Петерс рассказывал: «Его освободили, обязав ежедневно являться ко мне на квартиру, и он регулярно являлся. Одно утро он мне сообщил, что он встретится с Савинковым у Большого театра… Мы мобилизовали все силы… Но… Пинкус не явился… и с тех пор мы Пинкуса не видели»[28].

Впоследствии из воспоминаний Савинкова стало ясно, что Пинкус рассказал далеко не обо всех обстоятельствах заговора.

В Центральный штаб «Союза защиты родины и свободы» входили: генерал-лейтенант Рычков (командующий «вооруженными силами»), полковник А. П. Перхуров (начальник штаба), Ян Бреде (завербованный «Союзом» командир латышского советского полка), А. А. Дикгоф-Деренталь (начальник отдела сношений «Союза»), Д. С. Григорьев (военный врач, член близкой к меньшевикам группы «Единство»). Штаб «Союза» помещался на конспиративной квартире в Молочном переулке, где Григорьев для маскировки содержал под чужим именем медицинский кабинет. Заседания штаба обычно проводились в других местах, но все срочные дела решались здесь.

Арестовать членов главного штаба не удалось. Б. Савинков и его соратники после провала организации скрылись. В тот день к вечеру в Молочном переулке и других местах города было арестовано около 100 членов «Союза», но не удалось захватить ни одного из начальников отделов — полковник Перхуров, Дикгоф-Деренталь, доктор Григорьев, полковник Бреде и другие остались на свободе[29].

В ночь на 6 июля в Ярославле, 7 июля в Рыбинске и 8 июля в Муроме начались вооруженные антисоветские выступления. Выступлениями руководили избежавшие ареста главари «Союза защиты родины и свободы». Восстание в Ярославле возглавил начальник Центрального штаба «Союза» полковник Перхуров, в Рыбинске — начальник разведки «Союза» Ян Бреде (туда выезжали также Савинков и Дикгоф-Деренталь), в Муроме — Д. С. Григорьев и полковник Н. Сахаров. Мятежникам удалось захватить Ярославль и удерживать его 16 дней.

Восстание в Ярославле начала группа заговорщиков (106 человек); к ним присоединился изменивший Советской власти бронедивизион. Заговорщики захватили военные склады и вооружились. К ним примкнули проживавшие в городе бывшие офицеры, буржуазные и купеческие элементы, часть интеллигенции, духовенства и служащие из бывших чиновников.

Полковник Пёрхуров объявил себя «главноначальствующим» Ярославской губернии и командующим группой войск Северной добровольческой армии. Своим помощником «по гражданской части» Пёрхуров назначил железнодорожного служащего лидера местных меньшевиков И. Т. Савинова, а в городскую управу — бывшего городского голову, инженера по образованию домовладельца Лопатина, купца Каюкова, членов кадетской партии Соболева и Горелова, бывшего присяжного поверенного меньшевика Мешковского и в качестве «представителя рабочих» меньшевика Абрамова. По приказу Перхурова все декреты Советской власти отменялись, советские учреждения упразднялись, восстанавливались царские порядки в судах, а также институт волостных старшин, уездная и городская полиция (стража).

Мятеж в Ярославле сопровождался разгулом белого террора. Мятежники разыскивали советских и партийных работников и чинили над ними расправу. Были зверски убиты комиссар военного округа видный большевик С. М. Нахимсон, председатель исполкома городского Совета Д. С. Закгейм, члены губисполкома Шмидт, Зелинченко и многие другие советские работники. Свыше двухсот арестованных советских активистов были доставлены на баржу, стоявшую посреди реки Волги, и обречены на голод и мучения. При попытке узников бежать с этой «баржи смерти» в них стреляли. Только на тринадцатый день находившимся на барже заключенным удалось сняться с якоря и привести ее в расположение красноармейских частей. В живых на барже осталось 109 человек.

Мятежники разъезжали по предприятиям города и ближайшим волостям, уговаривая население выступить в их поддержку. Они использовали недовольство кулацкой части деревни политикой Советской власти и продовольственные трудности в городе. Бывшему члену губисполкома эсеру Мамырину удалось подбить на восстание часть крестьян Заволжья.

Большевики Ярославля и верные рабоче-крестьянскому правительству красноармейские части (1-й Советский полк) оказали сопротивление мятежникам. Вскоре белогвардейцы были окружены вызванными в Ярославль отрядами Красной Армии. В городе начались ожесточенные бои.

Тем временем потерпели провал предпринятые по плану «Союза» выступления в других городах Верхнего Поволжья. В Рыбинске местная Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией своевременно узнала о готовящемся выступлении. Большевики города мобилизовали рабочих и достойно встретили врага. Позже стало известно, что тайное общество в Рыбинске насчитывало до 400 членов, главным образом офицеров довоенного и военного времени. Советский же гарнизон был малочисленный. Мятежники рассчитывали захватить артиллерийские склады и двинуться с артиллерией на город. Но все дороги, ведущие к артиллерийским складам, были перекрыты защитниками города, которые встретили контрреволюционеров пулеметным огнем. Понеся большие потери, противник бежал.

Вечером 8 июля началось восстание в Муроме. Как и в Ярославле, к мятежникам присоединились бывшие офицеры, торговцы, гимназисты, а также некоторые священники и монахи во главе с епископом Митрофаном Муромским, давшим мятежникам свое «благословение». Но уже на следующий день местные рабочие и воинские части изгнали белогвардейцев из города.

Таким образом, расчеты заговорщиков Ярославля на помощь из Рыбинска и Мурома не оправдались. Кольцо окружения Ярославля сжималось. С обеих сторон насчитывались сотни убитых и раненых, город горел. Тогда под предлогом вылазки «главноначальствующий» Перхуров с отрядом в 50 человек покинул город. Бежали и другие главари восстания. Настали критические часы мятежа.

В то время в Ярославле находилось около 1500 немцев-военнопленных, которые, согласно условиям Брестского договора, готовились к выезду на родину, и мятежники решили… сдаться в плен этим немцам. Председатель германской комиссии военнопленных лейтенант Балк ответил согласием на предложение заговорщиков, заявив, что сумеет гарантировать им безопасность как германским «пленникам». И когда 20 июля у мятежников не оставалось никаких надежд, штаб савинковцев в количестве 57 офицеров «сдался» военнопленным, которые поместили их в городском театре и приняли на себя их охрану. 21 июля лейтенант Балк подписал такой любопытный приказ: «Допущенная на основании Брестского договора правительством Русской Федеративной Республики и уполномоченная тем же правительством германская комиссия № 4 в Ярославле имеет честь оповестить следующее: штаб Ярославского отряда Северной добровольческой армии объявил 8-го сего июля германской комиссии № 4, что Добровольческая армия находится с Германской империей в состоянии войны. Так как военные операции не привели к желательным результатам и дабы избегнуть дальнейших разрушений города и избавить жителей от неисчислимых бедствий, Ярославский отряд Северной добровольческой армии 21 июля 1918 г. предложил германской комиссии № 4 сдаться ей и выдать свое оружие. Германская комиссия № 4 приняла предложение. Комиссия передает штаб в качестве военнопленных Германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет все дальнейшее. Германская комиссия № 4 располагает сильной боевой частью, образованной из вооруженных военнопленных, и займет для поддержания спокойствия в городе Ярославле до получения решения из Москвы положение вооруженного нейтралитета. Для соблюдения порядка и восстановления нормального течения жизни комиссия окажет по возможности мирному населению должную поддержку. Да займутся обыватели многострадального города вновь своими делами и заживут с полной надеждой на лучшее будущее».

Затем лейтенант Балк, возомнивший себя главой власти в Ярославле, выслал навстречу наступавшим советским войскам парламентеров. Советское военное командование предложило Балку сложить оружие. Немецкие солдаты выполнили это требование. Офицеры-мятежники оказались в руках советских органов государственной безопасности.

Ярославское восстание было ликвидировано.

Еще в начале восстания, как только стало известно об участии в нем «Союза защиты родины и свободы», ВЧК приняла решение расстрелять арестованных в конце мая и в июне в Москве и Казани наиболее активных деятелей «Союза». В официальном сообщении об этом указывалось: «Практика показала, что заключение членов этого преступного сообщества в тюрьмах не достигает цели, так как эта организация, обладая огромными средствами, организует побеги, причем скрывшиеся лица продолжают свою контрреволюционную деятельность. Подготовляемый вооруженный мятеж грозил огромными человеческими жертвами также и со стороны мирного населения, почему ВЧК в целях предупреждения этих возможных жертв решила уничтожить в корне контрреволюционную организацию, поступив с главарями ее как с открытыми врагами рабоче-крестьянского строя, пойманными с оружием в руках». На основании этого решения ВЧК были расстреляны генерал И. И. Попов, руководитель вооруженного отряда белогвардейцев, задержанный в Казани; бывшие офицеры А. А. Виленкин (начальник кавалерийских формирований и казначей «Союза защиты родины и свободы»), Сидоров-Аваев (начальник штаба 2-го полка «Союза», на квартире которого были задержаны 13 заговорщиков), Б. Б. Парфенов (Покровский), Ольгин (Герцен), И. Г. Душак и некоторые другие руководящие деятели «Союза».

ВЧК направила в Ярославль группу своих сотрудников во главе с членом коллегии Д. Г. Евсеевым для расследования на месте обстоятельств мятежа. Особая следственная комиссия выявила организаторов и активистов мятежа, которые понесли заслуженное наказание.

Удар, нанесенный «Союзу защиты родины и свободы», провал поднятых им восстаний привели к тому, что уже в 1918 г. «Союз» прекратил свое существование. Его главарь Борис Савинков вместе с секретарем Ф. Клепиковым и А. Дикгоф-Деренталем бежали из Рыбинска. Удалось скрыться и многим другим деятелям «Союза».

Вскоре был арестован и приговорен к расстрелу член главного штаба «Союза защиты родины и свободы» предатель Ян Бреде. В 1919 г. во время колчаковского переворота был убит Д. С. Григорьев. После бегства из Ярославля А. П. Перхуров, произведенный контрреволюционерами за свои «подвиги» в генерал-майоры, сражался против советских войск в рядах колчаковцев, а затем, скрыв свое участие в мятеже, служил в штабе Приуральского военного округа. В мае 1922 г. он был разоблачен и 19 июля того же года по приговору Военной коллегии Верховного трибунала расстрелян.

7. На белый террор рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором

Гражданская война, навязанная буржуазией рабочему классу Советской страны, принимала все более ожесточенный, кровавый характер. Мятежные белогвардейские генералы, офицеры, кулаки и иностранные агрессоры применяли массовый террор против советских активистов и представителей рабочего класса. Повсюду — на Украине, в Прибалтике, в Поволжье и Сибири, в Туркестанском крае, где временно побеждали внутренняя контрреволюция и интервенты, — рекою лилась кровь рабочих и крестьян.

В советском тылу действовали белые заговорщики-террористы. Контрреволюция задумала обезглавить рабочий класс и революцию и в первую очередь устранить Владимира Ильича Ленина, вдохновителя побед революции и главу рабоче-крестьянского правительства.

1 января 1918 г., около 19 часов 30 минут, автомобиль, в котором В. И. Ленин, М. И. Ульянова и секретарь Швейцарской социал-демократической партии Ф. Платтен возвращались с митинга в Михайловском манеже, был обстрелян на Симеоновском мосту (ныне мост Белинского) через Фонтанку контрреволюционерами-террористами.

Весть о покушении на вождя рабочего класса вызвала гнев и возмущение трудящихся. Рабочие на собраниях принимали негодующие резолюции. «Пролетариат… борется за освобождение всего человечества, — писала в передовой статье 3 января 1918 г. «Правда». — И когда в этой отчаянной борьбе (ибо для него тоже сейчас стоит вопрос о жизни и смерти) негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они того заслужили.

Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами. Все рабочие, все солдаты, все сознательные крестьяне скажут тогда: да здравствует красный террор против наймитов буржуазии».

Виновников покушения на жизнь В. И. Ленина обнаружить не удалось[30].

В том же январе 1918 г. в Чрезвычайную комиссию по охране города Петрограда, которую возглавлял К. Е. Ворошилов, поступили сведения о готовящемся новом покушении на жизнь В. И. Ленина. Латышские стрелки, несшие караульную службу в Смольном, обратили внимание на то, что какие-то личности следят за выездами Ленина из Смольного и записывают номера автомобилей народных комиссаров. Было замечено также, что за некоторыми квартирами ответственных работников (в частности, за квартирой управляющего делами СНК В. Д. Бонч-Бруевича) также ведется наблюдение.

В середине января к В. Д. Бонч-Бруевичу явился солдат, георгиевский кавалер Я. Н. Спиридонов, и рассказал, что ему поручили выследить и взять живым (или убить) В. И. Ленина и обещали за это 20 тысяч рублей.

Выяснилось, что во главе заговора стояли деятели «Петроградского союза георгиевских кавалеров»: председатель «Союза» старший унтер-офицер А. Ф. Осьминин, подпоручик Г. Г. Ушаков (в прошлом адъютант командующего Московским военным округом полковника А. Е. Грузинова), капитан А. М. Зинкевич, военный врач М. В. Некрасов (брат бывшего министра Временного правительства Н. В. Некрасова), вольноопределяющийся Н. И. Мартьянов и другие.

По словам Я. Н. Спиридонова, заговорщики имели сведения о том, что В. И. Ленин часто приезжает на квартиру В. Д. Бонч-Бруевича, в дом № 57 по Херсонской улице, неподалеку от Перекупного переулка, где проживала и содержала небольшую лавку знакомая Осьминина — некая О. В. Салова. Осьминин предложил Саловой принять в ее лавку приказчиком солдата Спиридонова, который мог бы, находясь поблизости от квартиры Бонч-Бруевича, проследить за появлением там В. И. Ленина. Салова отказалась. Тогда Осьминин попросил ее познакомиться с домашней работницей Бонч-Бруевича и выяснить через нее, когда у них бывает В. И. Ленин, но опять получил отказ. Спиридонов попытался устроиться дворником в доме, где жил Бонч-Бруевич, и некоторое время сам следил за ним. В конце концов у него заговорила совесть, и он решил рассказать обо всем Бонч-Бруевичу.

В связи с показаниями Спиридонова в ночь па 22 января Чрезвычайная комиссия по охране города Петрограда произвела одновременно аресты Саловой, Ушакова, Некрасова, Зинкевича и Мартьянова. Осьминин был арестован на следующий день в помещении «Союза георгиевских кавалеров» по Захарьевской улице, 14 (ныне ул. Каляева). Здесь же были найдены бомбы, гранаты и несколько винтовок.

Задержанные Ушаков, Осьминин, Некрасов и другие заговорщики сознались в том, что разрабатывали план нападения на В. И. Ленина, с тем чтобы захватить его в качестве заложника (или, как показал Спиридонов, убить). На вопрос, с какой целью они замышляли это злодеяние, подпоручик Ушаков ответил, что они хотели таким путем заставить большевиков прекратить борьбу с контрреволюцией.

Заговорщики принадлежали к группе военной молодежи, связанной в прошлом с «Комитетом спасения родины и революции» и «Союзом защиты Учредительного собрания». Арестованные раскаивались в своей деятельности, а Ушаков заявил, что теперь он осознал свое заблуждение и что «все те ложные сведения, которые в изобилии он получал на фронте против большевиков из буржуазной прессы, теперь совершенно выветрились из его души». Официальное сообщение об аресте этой антисоветской группы заканчивалось так: «Являются ли эти слова (слова Ушакова. — Д. Г.) только отводом или искренним заявлением, судить пока трудно, но несомненно, что этот молодой человек, бывший адъютант главнокомандующего Московским округом полковника Грузинова, отличавшийся большой храбростью и решительностью во время Февральской революции, переживает большую душевную тревогу».

В. Д. Бонч-Бруевич впоследствии рассказывал: «По логике вещей все главные виновники покушения, конечно, должны были быть немедленно расстреляны, но в революционное время действительность и логика вещей делают огромные, совершенно неожиданные зигзаги, казалось бы, ничем не предусмотренные.

Когда следствие уже было закончено, вдруг была получена депеша из Пскова, что немцы двинулись в наступление… Все дела отпали в сторону. Принялись за мобилизацию вооруженного пролетариата для отпора немцам.

Как только было распубликовано ленинское воззвание «Социалистическое отечество в опасности!», из арестных комнат Смольного пришли письма покушавшихся на жизнь Владимира Ильича, просивших отправить их на фронт на броневиках для авангардных боев с наседавшим противником.

Я доложил об этих письмах Владимиру Ильичу, и он, всегда забывавший о себе, в мгновение ока сделал резолюцию: «Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт».

И вот те, которые еще вчера были у нас на следствии и сидели под строгим арестом, ожидая неминуемого расстрела, спешили броситься в головной ударной группе в атаку на немцев.

Громадное благородство было проявлено здесь Владимиром Ильичем…

Что может быть более возвышенным, чем этот поступок действительно революционного бойца и глубоко проникновенного социалиста, каким всегда был Владимир Ильич?».

Между тем в недрах вражеского подполья готовились новые террористические акты.

20 июня 1918 г. в Петрограде проходили рабочие собрания в связи с кампанией перевыборов в Советы. На этих собраниях выступали виднейшие деятели большевистской партии, в том числе член президиума Петроградского Совета, комиссар по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарский. Во время поездки Володарского по городу автомобиль из-за нехватки горючего остановился на одной из пустынных улиц, недалеко от фарфорового завода. В. Володарский и сопровождавшие его сотрудницы Смольного, Н. А. Богословская и Е. Я. Зорина, выйдя из автомобиля, направились к находившемуся поблизости зданию районного Совета. В это время на улице появился неизвестный, который, по-видимому узнав Володарского, быстро направился к нему и, приблизившись, сделал в него несколько выстрелов в упор, а затем бросился бежать. За убийцей погнались люди, находившиеся недалеко от места происшествия, но он, бросив бомбу, скрылся. Володарский, смертельно раненный в сердце, скончался на месте.

Убийство В. Володарского вызвало волну негодования. Рабочие готовы были ответить врагам революции их же оружием — террором, но петроградские партийные и советские органы сдерживали рабочих. Узнав об этом, В. И. Ленин писал 26 июня Зиновьеву, Лашевичу и другим петроградским работникам: «Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Обнаружить убийц Володарского тогда не удалось. Расследование, продолжавшееся до 28 февраля 1919 г., не дало результатов.

В пятницу 30 августа в десятом часу утра на Дворцовой площади в Петрограде появился велосипедист. Он остановился у дома № 5, где в то время помещались Комиссариат внутренних дел Петроградской коммуны и Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Велосипедист — молодой человек в кожаной куртке и фуражке офицерского образца — поставил велосипед у подъезда и вошел в здание. В комиссариате был приемный день. В вестибюле ожидали посетители, и никто не обратил внимания на молодого человека, который уселся в кресло неподалеку от входной двери.

Около десяти часов утра к зданию комиссариата подъехал в автомобиле народный комиссар внутренних дел Петроградской коммуны и председатель Петроградской чрезвычайной комиссии М. С. Урицкий. Он прошел через вестибюль, направляясь к лифту. Швейцар открыл дверь лифта — и вдруг раздались выстрелы… Стрелял неизвестный в кожаной куртке, который, увидев М. С. Урицкого, подошел к нему вплотную и сделал несколько выстрелов из револьвера. М. С. Урицкий, смертельно раненный в голову, упал и на месте скончался. Убийца выбежал на улицу, схватил свой велосипед и пытался скрыться. Но вызванная дежурным швейцаром охрана погналась за ним на автомобиле по Миллионной улице (ныне ул. Халтурина). Бросив велосипед, покушавшийся вбежал в подъезд дома № 17, в котором помещалось Английское собрание. Через несколько минут переодетый убийца (поверх кожаной куртки на нем было пальто) пытался выйти на улицу, но, увидев красноармейцев, открыл по ним стрельбу и был схвачен.

В Чрезвычайной комиссии убийца назвался Леонидом Каннегисером, студентом 4-го курса Политехнического института, 22 лет. Он заявил, что является социалистом, но назвать партию, к которой принадлежит, отказался. Свое преступление объяснил политическими мотивами, утверждал, что действовал один, по собственной инициативе, вне связи с какой-либо организацией или партией.

Выяснилось, что Каннегисер происходит из богатой семьи, при Временном правительстве был юнкером Михайловского артиллерийского училища, состоял в партии народных социалистов и являлся председателем секции юнкеров — «социалистов».

В день, когда был убит М. С. Урицкий, 30 августа 1918 г., в Москве было совершено злодейское покушение на жизнь В. И. Ленина. Приблизительно в 7 часов вечера в Замоскворецком районе Москвы на заводе бывш. Михельсона (ныне завод имени Владимира Ильича) состоялся митинг, на котором В. И. Ленин выступил с докладом «Две власти (диктатура пролетариата и диктатура буржуазии)». Когда собрание закончилось, Ленин направился к выходу во двор завода, где его ждал автомобиль. Уже во дворе, около автомобиля, он остановился, продолжая беседу с рабочими. В это время один за другим раздались три выстрела. У автомобиля упал тяжело раненный двумя пулями Владимир Ильич. Третьей пулей была ранена беседовавшая с ним участница собрания М. Г. Попова — кастелянша Петропавловской больницы.

Шофер Ленина С. К. Гиль, находившийся в автомобиле, заметил какую-то женщину с пистолетом в руке. Он рванулся к этой женщине, но та бросила оружие и скрылась в толпе. (Впоследствии оружие нашли. Это был пистолет системы браунинг.)

Раненого Ленина поместили в автомобиль и повезли в Кремль. А в это время случайно находившийся на собрании помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии С. Н. Батулин вместе с группой рабочих бросился разыскивать убийцу. Вот что он потом рассказал: «Я… закричал: «Держите убийцу товарища Ленина». И с этими криками выбежал на Серпуховку… Добежавши до так называемой «стрелки» (трамвайной линии. — Д. Г.) на Серпуховке, я увидел… позади себя, около дерева… с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования… Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она ответила: «А зачем вам это нужно?» Тогда я, обыскав ее карманы и взяв портфель и зонтик, предложил ей идти за мной. В дороге я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на товарища Ленина: «Зачем вы стреляли в товарища Ленина?», на что она ответила: «А зачем вам это нужно знать?»… В это время ко мне подошли еще человека три-четыре, которые помогли мне сопровождать ее. На Серпуховке кто-то из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего в товарища Ленина. После этого я еще раз спросил: «Вы стреляли в товарища Ленина?», на что она утвердительно ответила… Боясь, как бы ее не отбили из наших рук лица, ей сочувствующие и ее единомышленники, как бы над ней не было произведено толпой самосуда, я предложил находившимся в толпе и имевшим оружие милиционерам и красноармейцам сопровождать нас. А товарищи рабочие, по большей части рабочая молодежь, образовали цепь, которой сдерживали толпу народа, требовавшего смерти преступнице».

Террористку привели обратно на завод. Здесь ее опознал и председатель заводского комитета Н. Я. Иванов, приметивший ее еще до начала собрания, когда она подслушивала разговоры рабочих о скором приезде В. И. Ленина. Настроение рабочих было гневным: они готовы были растерзать преступницу, посягнувшую на жизнь вождя.

С. Н. Батулин и заводские рабочие-активисты доставили преступницу в военный комиссариат Замоскворецкого района, куда вскоре прибыли работники органов следствия. В расследовании приняли участие заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс, народный комиссар юстиции Д. И. Курский, член коллегии НКЮ М. Ю. Козловский, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов, член ВЦИК В. Э. Кингисепп, заведующий отделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией Н. А. Скрыпник и другие.

Террористка назвалась Фаней Ефимовной Каплан, 28 лет. На первом допросе 30 августа, в И часов 30 минут вечера, она заявила, что стреляла в В. И. Ленина по политическим мотивам, но отказалась давать подробные объяснения. Она сказала: «Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению… Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно… Я считаю себя социалисткой». Преступница упорно скрывала соучастников злодеяния и изображала его «индивидуальным» политическим актом. Она упрямо твердила: «Ни к какой партии не принадлежу… Я совершила покушение лично от себя… Революцией я была недовольна — встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову… Самарское правительство принимаю всецело и стою за союз с союзниками против Германии». На вопросы об оружии, которым она стреляла, о найденных у нее деньгах и железнодорожном билете Томилино — Москва она отвечала: «Из какого револьвера я стреляла, не скажу… Кто мне дал револьвер, не скажу… Когда я приобрела железнодорожный билет Томилино — Москва, я не помню… В Томилино я не была… Откуда у меня деньги, я отвечать не буду».

Весть об убийстве М. С. Урицкого и злодейском покушении на жизнь Владимира Ильича Ленина мгновенно облетела страну. Эти террористические акты, а также зверства белогвардейцев против рабочих и крестьян в местностях, где им удавалось свергнуть Советскую власть, вызвали бурю негодования рабочего класса. Теперь уже советские и партийные органы не могли сдержать народной ярости и гнева. Повсюду, еще до опубликования решений правительства, рабочий класс по своей инициативе начал ответный массовый красный террор против врагов революции.

31 августа в газетах было опубликовано сообщение ВЦИК о покушении на В. И. Ленина. ВЦИК призвал трудящихся усилить борьбу с контрреволюционными элементами и объявил, что «на покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов Революции».

1 сентября 1918 г. ВЧК заявила о том, что обнаглевшая контрреволюция поднимает голову, делая попытки вырвать из наших рядов вождей рабоче-крестьянского дела. Предательский выстрел в Ленина ВЧК с полным основанием расценила как преступление против рабочего класса в целом. Призывая трудящихся сплотить ряды и дружным напором раздавить гидру контрреволюции, ВЧК указывала: «Преступная авантюра с.-р., белогвардейцев и всех других лжесоциалистов заставляет нас на преступные замыслы врагов рабочего класса отвечать массовым террором».

2 сентября Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, заслушав сообщение Я. М. Свердлова о покушении на жизнь В. И. Ленина, принял резолюцию, в которой предупредил прислужт ников российской и союзнической буржуазии, что за каждое покушение на деятелей Советской власти будут отвечать все контрреволюционеры и их вдохновители. «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти, — говорилось в резолюции, — рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Народный комиссар внутренних дел Г. И. Петровский подписал постановление, в котором потребовал от местных властей положить конец расхлябанности и миндальничанью с врагами революции, применяющими массовый белый террор против рабочих и крестьян. В приказе предлагалось взять из буржуазии и офицерства заложников и при дальнейших попытках контрреволюционных выступлений в белогвардейской среде применять в отношении заложников репрессии. Совет Народных Комиссаров объявил 5 сентября 1918 г., что все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежат расстрелу.

Среди репрессированных тогда были крупные деятели монархической реакции (директор департамента полиции С. П. Белецкий, министр внутренних дел А. Н. Хвостов, министр юстиции И. Г. Щегловитов, ряд деятелей жандармерии и охранных отделений), известные своей жестокостью при подавлении революционных выступлений во времена царизма, а также другие изобличенные враги рабоче-крестьянской власти.

На периферии красный террор применялся лишь в некоторых городах. Резкое обострение социально-политической обстановки в стране вынудило пересмотреть карательную линию органов борьбы с контрреволюцией даже в тех местах, где раньше местные организации не создали учреждений, подобных Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Так, например, после злодейского покушения на жизнь В. И. Ленина объединенное заседание Совнаркома, ЦИК, Ташкентского Совета и других общественных организаций Туркестанской республики приняло резолюцию, в которой говорилось: «На предательское убийство из-за угла и непрекращающееся противодействие Советской власти мы ответим беспощадным террором над всеми врагами революции». 5 сентября 1918 г. ЦИК и Совнарком республики учредили в Туркестане Чрезвычайную следственную комиссию (по типу ВЧК) с «самыми широкими полномочиями».

Советское правительство рассматривало красный террор как временную исключительную акцию рабочего класса в ответ на белый террор буржуазии в обстановке острой борьбы против озверевших врагов народа. Массовый красный террор, осуществлявшийся главным образом в начале сентября 1918 г., в дальнейшем, несмотря на подчас весьма тяжелую обстановку в стране, никогда больше в таком виде не применялся.

В напряженных условиях того времени ВЧК расследовала обстоятельства убийства М. С. Урицкого и покушения на жизнь В. И. Ленина. Это было трудное дело. Непосредственные исполнители террористических актов Каннегисер и Каплан отказались назвать сообщников и раскрыть связи с какими-либо политическими организациями. ВЧК вынесла решение о расстреле их.

3 сентября 1918 г. было выполнено постановление о расстреле Каплан, расстреляли в Петрограде и убийцу М. С. Урицкого — Каннегисера.

Центральный комитет партии правых эсеров официально в печати заявил: «Ввиду поступающих со стороны местных организаций запросов по поводу убийства т. Урицкого в Петрограде и покушения на т. Ленина в Москве Центральный комитет партии социалистов-революционеров заявляет, что ни одна организация партии к этим актам отношения не имеет». Но это было лживое заявление. Лишь в 1922 г. обстоятельства покушения на жизнь В. И. Ленина были раскрыты во всей полноте.

8. Закрытие контрреволюционной прессы

Весною и летом 1918 г., в связи с обострением социально-политической обстановки в стране, клеветнические выступления антисоветских буржуазных и мелкобуржуазных газет принимали все более провокационный характер. В. И. Ленин 14 мая 1918 г., докладывая о внешней политике Советского государства на заседании ВЦИК и Московского Совета, отмечал, что на почве обострения общего положения страны «провокация, умышленное сеяние паники буржуазной прессой и ее подголоском — социалистической прессой, снова делает свое черное и грязное дело». Эти провокации, по выражению В. И. Ленина, становились «настоящим оружием в классовой борьбе буржуазии против пролетариата». Все предупреждения и меры, принимаемые советскими административными органами и революционными трибуналами против происков контрреволюционной печати, оказывались недостаточными.

Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией не могла оставаться безучастной. В ВЧК было образовано специальное бюро печати во главе с Я. X. Петерсом. 8 мая 1918 г. Ф. Э. Дзержинский внес предложение в Московский Совет — «передать все дело борьбы со злоупотреблениями в печати в ведение Всероссийской чрезвычайной комиссии, как органу, наиболее осведомленному и технически приспособленному к проведению в жизнь необходимых мероприятий с должной полнотой и быстротой».

11 мая 1918 г. Президиум ВЦИК вынес постановление, в котором говорилось: «Ввиду того, что во многих московских газетах появился ряд ложных и ни на чем не основанных сообщений, ввиду того, что ложные слухи направлены исключительно к тому, чтобы посеять среди населения панику и восстановить граждан против Советской власти, наконец, ввиду того, что подобные вздорные сообщения усиливают в других городах контрреволюцию — Президиум ВЦИК постановляет немедленно, впредь до рассмотрения этого вопроса в трибунале печати, закрыть все газеты, поместившие ложные слухи и вздорные сообщения». В качестве меры наказания ВЦИК установил штраф от 25 до 50 тысяч рублей и предание редакторов газет суду ревтрибунала. Исполнение этого постановления было поручено ВЧК.

В одну ночь чекисты закрыли ряд московских антисоветских газет и типографий, где они печатались. А всего в мае — июне 1918 г. закрыто около 60 буржуазных и эсеро-меньшевистских газет, в том числе «Вперед», «Земля и Воля», «Раннее утро», «Призыв», «Свобода России», «Газета для всех», «Трудовая копейка», «Друг народа», «Наше время» и др. Около 20 изданий подверглись штрафу.

Антисоветские элементы подняли кампанию протеста против «преследований прессы», «произвола ЧК», «в защиту свободы печати». Особенно изощрялись правосоциалистические деятели. Отдел печати ВЧК отверг эти нападки. Я. X. Петерс в опубликованной в газете «Известия ВЦИК» беседе с корреспондентом заявил, что правосоциалистические газеты «Вперед», «Земля и Воля», «Народное слово» уже давно ведут резко оппозиционную кампанию против рабоче-крестьянской власти, «однако никаких строгих административных мер против них принято не было… Но в последнее время оборонческая печать, уподобляясь бульварной прессе, отдала свои страницы для распространения среди населения лживых провокационных сведений». ВЧК закрыла эти газеты, так как они распространяли заведомые ложь и клевету. Такие действия не могут считаться идейной борьбой. От имени ВЧК Я. X. Петере предупредил, что гнусную ложь ВЧК будет «пресекать, как и прежде, самыми решительными мерами».

8 июле — августе 1918 г. в связи с левоэсеровским мятежом, интервенцией, переходом правосоциалистических партий к вооруженной антисоветской борьбе советские органы вновь приняли энергичные меры подавления контрреволюционной прессы.

9 июля 1918 г. Отдел по делам печати при Московском Совете объявил недействительными все удостоверения о регистрации повременных изданий, выданные до 6 июля 1918 г. (день левоэсеровского мятежа), прекратил до особого распоряжения выдачу новых удостоверений и распорядился, чтобы типографии принимали к печатанию издания только по удостоверениям, выданным после 8 июля. Отдел печати предупредил, что нарушение этого постановления будет караться «по всей строгости военного положения». Тем самым выход антисоветских газет в Москве стал невозможным.

А 26 июля 1918 г. тот же Отдел печати при Московском Совете опубликовал новое сообщение: «В период острой гражданской войны, — говорилось в нем, — когда контрреволюционные банды пытаются свергнуть ненавистную им власть Советов, допущение к выходу контрреволюционной печати было бы преступлением против борцов за идею Советов, преступлением против всего трудового народа». Поэтому решено, что «запрещение выхода антисоветской повременной печати в Москве, изданное в связи с событиями 6 июля, остается в силе впредь до полного укрепления и торжества Российской Советской Социалистической Республики». Здесь же было объявлено, что удостоверения на право выпуска политических периодических изданий будут выдаваться только лицам и организациям, стоящим на платформе Советов.

Таким путем к концу 1918 г. в Москве были закрыты все буржуазные и другие антисоветские газеты. Такая же участь постигла и контрреволюционную прессу Петрограда и провинции. Всего в 1917–1918 гг. было закрыто 170 буржуазных и 167 мелкобуржуазных газет.

В дальнейшем вопросы контроля, разрешения и запрещения выхода повременной прессы решались административным порядком отделами по делам печати Советов.

Встал также вопрос и об усилении карательной линии революционных трибуналов по делам лиц, обвиняемых в контрреволюционном использовании печати. Этот вопрос разрешался в связи с общим пересмотром деятельности революционных трибуналов. В декрете «О революционных трибуналах» от 4 мая 1918 г. Совет Народных Комиссаров постановил: «Отменить деление революционных трибуналов на трибуналы по борьбе с контрреволюцией, по борьбе со спекуляцией и по делам печати». Тем самым революционные трибуналы печати прекращали свое существование, и дела о контрреволюционном использовании печати подлежали рассмотрению в общих трибуналах, ставших теперь более эффективным органом борьбы с контрреволюцией.

9. Убийство 26 бакинских комиссаров

Летом 1918 г. над революционным Баку нависла грозная опасность. Бакинские мусаватистские отряды вместе с националистическими бандами из других районов Азербайджана и Дагестана и наступавшие турецкие войска после ожесточенных боев подошли к окрестностям Баку. А в самом городе антисоветскую работу вели буржуазно-националистический армянский «Национальный совет» и правосоциалистические партии эсеров и меньшевиков, ориентировавшиеся на страны англо-французского блока и США. Англичане ловко подкинули приманку — обещание оказать городу «помощь» против турок. Эсеры, меньшевики и армянские дашнаки охотно ухватились за эту приманку. Настаивая на принятии такой «помощи», они вели открытую и тайную борьбу против большевистского руководства Бакинской коммуны, разоблачавшего империалистические замыслы и разъяснявшего трудящимся, что означают эти «обещания».

Уже в июне в Баку был раскрыт заговор правых эсеров. Члены этой партии — Кириченко и Иванов, действовавшие по заданию английской разведки, — используя бланки канонерской лодки «Ар-даган», разослали повестки предприятиям и воинским частям города, приглашая па митинг, якобы созываемый командованием Каспийской флотилии. Провокаторы были арестованы. У них нашли проект приказа о роспуске Бакинского Совета, об аресте Степана Шаумяна (они намеревались убить его), письмо к английскому консулу, в котором содержалась «покорнейшая просьба» передать английским вооруженным силам, что их ждут в Баку и в губернии. В заранее заготовленном воззвании заговорщики от имени Каспийской флотилии призывали население «искренне и с великой радостью встретить англичан, которые на днях прибывают в Баку». Хотя этот заговор был сорван, авантюры империалистов, расшатывавшие боевой фронт обороны города, продолжались.

В соседней с Азербайджаном Персии в то время находился английский отряд под командованием генерал-майора Данстервила. Последний внимательно следил за развитием политических событий в Баку. Несколько лет спустя он выпустил в Англии книгу воспоминаний, в которой довольно откровенно рассказал о своих «операциях» против революционного Баку.

В этих воспоминаниях Данстервил писал о том, что ему удалось завербовать полковника Лазаря Бичерахова (осетина), командовавшего русским отрядом терских казаков (численностью около 1500 человек) в Персии. Бичерахов согласился оказывать содействие Данстервилу в Персии, а позднее и на Кавказе. Скупое английское казначейство неоднократно запрашивало, «стоит ли Бичерахов» тех больших денег, которые ему выплачивались. Но Данстервил отвечал, что не считает требования Бичерахова чрезмерными, «если принять во внимание то, что он для нас делает…».

Вскоре Данстервил и Бичерахов разработали план проникновения в Баку. Вот как описывает этот план Данстервил: «Бичерахов решил сделаться большевиком… Об этом решении он писал и телеграфировал комитету большевиков, признаваясь чистосердечно, что только Советская власть… может спасти Россию». Бичерахов предложил свои услуги Бакинскому Совету, который, не подозревая о коварном плане английской разведки, пригласил его прибыть со своим отрядом в Баку. Данстервил пишет: «Он был готов немедленно же произвести посадку на пароходы, и я решил отправить вместе с ним нескольких английских офицеров… а также одну роту бронированных автомобилей. Высадка в Баку отдала бы его всецело в руки большевиков, которые могли бы в любой момент обернуться против него; исходя из этих соображений, он решил высадиться в Алятах, в маленьком порту, милях в 50-ти… от Баку, откуда… дорога делает поворот на запад, по направлению к Тифлису. Этим путем он думал избежать непосредственного контакта с большевиками…»

Отряду Бичерахова была поручена оборона Баку от турецких войск на одном из участков фронта.

Тем временем Данстервил тайно укреплял связи с бакинскими правыми эсерами. «Связь с Баку у меня, — писал Данстервил, — была налажена при посредстве почти ежедневных курьеров; наши друзья, социал-революционеры, казалось, были в состоянии… в скором времени… свергнуть большевиков, установить новую форму правления в Баку и пригласить на помощь англичан». А в своем докладе в Англию Данстервил отмечал: «Я неоднократно вел переговоры с представителями партии с.-р., программа которых гораздо больше соответствует нашим целям, и по своему существу она созидательна… Они хотят нашей помощи, особенно финансовой. Я поддерживаю дружественные отношения с с.-р., и они знают, что смогут во многом рассчитывать на нас, если захватят власть в свои руки».

25 июля 1918 г. чрезвычайное заседание Бакинского Совета совместно с другими общественными организациями незначительным большинством голосов правых эсеров, меньшевиков и армянских дашнаков приняло резолюцию о приглашении англичан.

29 июля английский агент Бичерахов покинул вверенный ему участок фронта и увел свой отряд в направлении Дагестана.

31 июля Советская власть в Баку пала. Большевистский Бакинский Совнарком (он был создан 25 апреля 1918 г.) сложил с себя полномочия.

1 августа правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки вместе с контрреволюционно настроенным командованием Каспийской флотилии сформировали «правительство» — так называемую «Диктатуру Центрокаспия», в состав которого вошли меньшевик Садовский (председатель), Г. Г. Айолло, С. Мелик-Еолчян (лидер бакинской организации дашнакцутюн) и другие. Бичерахов был назначен «главнокомандующим».

«Едва только новое правительство успело взять бразды правления в свои руки, — писал Даыстервил, — как, согласно выработанному уже плану, послало к нам гонцов с просьбой о помощи».

4 августа в Баку вступила небольшая группа англичан, а 17 августа прибыла остальная часть отряда во главе с Данстервилом.

16 августа руководящие деятели Бакинской коммуны во главе с С. Г. Шаумяном вместе с отрядом Г. К. Петрова, присланным из Москвы, погрузились на пароходы и направились в Астрахань. Но в море их догнали военные суда Каспийской флотилии и, угрожая открыть огонь, от имени «Диктатуры Центрокаспия» приказали вернуться в Баку.

17 августа возвратившихся в Баку руководителей Бакинской коммуны встретили вооруженные группы эсеро-меньшевистских предателей. 35 человек и среди них С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и другие были арестованы и заключены в тюрьму.

Арест комиссаров Бакинской коммуны был произведен правительством «Диктатуры Центрокаспия» по совету англичан, которые уже давно ждали случая избавиться от опасной для них группы революционеров. Правящая верхушка меньшевиков и эсеров назначила «расследование», чтобы получить «юридические основания» для расправы над руководителями бакинского пролетариата. Расследование поручили бывшему царскому следователю Жукову.

Рабочие Баку выступили в поддержку большевистских руководителей. 28 августа, уже после ареста, 28 большевиков, в том числе Степан Шаумян, Прокофий Джапаридзе, Иван Фиолетов, Мешади Азизбеков, Яков Зевин и другие, расправу с которыми готовили правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки, были избраны в Бакинский Совет.

7 сентября «Чрезвычайная следственная комиссия» составила так называемое заключительное постановление, подписанное эсерами — председателем М. Васиным и его заместителем Л. Далиным. Решено было привлечь к ответственности руководителей Бакинской коммуны С. Шаумяна, Г. Корганова, М. Когапова, П. Джапаридзе, А. Костандяна, С. Осепяица, Ионесянца, А. Амирова, В. Полухина, А. Тер-Саакянца, А. Нуриджаняна и Г. Петрова.

И сентября 1918 г. бакинская «Чрезвычайная следственная комиссия» передала дело об арестованных большевиках военно-следственной комиссии для предания их военно-полевому суду, специально созданному для расправы над большевиками.

Но суда не последовало. 14 сентября 1918 г. турецкие войска и отряды мусаватистов перешли в наступление. Англичане поспешили оставить Баку. Началась эвакуация города.

Об эвакуации арестованных большевиков «правительство» и не подумало. Бывший товарищ председателя «Чрезвычайной следственной комиссии» эсер Л. Далин позже показывал, что никаких распоряжений относительно арестованных большевиков он не получал. «Участь заключенных большевиков, очевидно, была Диктатурой решена — оставить их на растерзание туркам и мусаватистам…»

Ввиду нависшей над арестованными смертельной угрозы большевистская организация Баку решила насильственно освободить арестованных и создала для этого небольшой вооруженный отряд во главе с сыном Степана Шаумяна — Суреном. 14 сентября член городского комитета большевистской партии и член Бакинского Совета А. И. Микоян по поручению организации в последний раз потребовал от властей «Диктатуры» немедленно освободить арестованных, которым грозила гибель от наступающих турок и мусаватистов.

Власти разрешили А. И. Микояну вывезти арестованных из Баку. Пробираясь под обстрелом в город, арестованные вместе с конвоем встретили командира партизанского отряда Татевоса Амирова, сочувственно относившегося к большевикам, и тот предложил Шаумяну и его товарищам погрузиться на пароход «Туркмен», предоставленный для эвакуации его отряда. Комиссары, а также прибывшие на пристань члены их семей, А. И. Микоян и некоторые другие большевики разместились на пароходе «Туркмен», который вскоре вышел в море. Таким образом, арестованные фактически оказались на свободе.

В пути С. Шаумян договорился с капитаном, что пароход пойдет в Астрахань, которая находилась в руках большевиков. Но на пароходе оказались сторонники «Диктатуры» и два английских офицера, бежавшие из Баку. Не согласился с решением капитана парохода идти в Астрахань и судовой комитет. И судно пошло в Красноводск, где правили эсеровский, так называемый «стачечный комитет», подчиненный «Закаспийскому правительству» в Ашхабаде, и английские оккупанты.

Вечером 16 сентября пароход пришел в Красноводск. Здесь его встретили представители «стачкома». Выяснив, кто прибыл на пароходе, они приказали капитану поставить до утра пароход «на карантин». 17 сентября к моменту выгрузки на пристань Уфра были стянуты: туркменская рота, эсеровская вооруженная дружина, милиционеры с начальником милиции Ф. Алания во главе и английская артиллерия. Красноводские «власти» обыскивали прибывших на пароходе и задержали бакинских комиссаров по доносам предателей — некоего Лалаева, механика парохода, адъютанта отряда Амирова Гегомяна и двух английских офицеров. Всего было задержано 35 человек, в том числе родственники комиссаров, А. И. Микоян, командир отряда Амиров, помогавший большевикам эвакуироваться из Баку, и некоторые другие лица.

Комиссары заявили протест. С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и Г. Петров по уполномочию всех задержанных 17 сентября составили радиограмму в адрес правительства «Диктатуры Центрокаспия», которое после эвакуации из Баку находилось в Петровске (ныне Махачкала). В радиограмме содержалась просьба подтвердить красноводским властям, что они были освобождены из Бакинской тюрьмы и выехали из Баку по распоряжению «Диктатуры» и поэтому не являются беглецами. В другом заявлении на имя красноводских властей комиссары протестовали против каторжного тюремного режима, установленного для них. Председатель «стачечного комитета» английский агент В. Г. Кун наложил на заявление такую издевательскую резолюцию: «Начальнику административного отдела: 1) объявить заключенным, что тюрьма не для комфорта, 2) можно просить, но не требовать. Вообще укажите заключенным побольше думать и поменьше писать».

О задержании бакинских комиссаров Кун сообщил по прямому проводу председателю ашхабадского «Закаспийского правительства» эсеру Ф. А. Фунтикову и в Петровск — «главнокомандующему» войсками бакинской «Диктатуры Центрокаспия» Л. Бичерахову. При этом он высказал мнение, что задержанных следует предать военно-полевому суду. Бичерахов ответил: «Одобряю ваши действия, направленные к аресту бакинских комиссаров. Предложение ваше о предании их военно-полевому суду разделяю. Мнение мое поддерживает исполнительный комитет «Диктатуры Центрокаспия»».

Но никакого суда не было. Ашхабадские власти, получив сообщение из Красноводска, тотчас же приступили «к действиям». Они снарядили специальный экстренный поезд, и в Красноводск выехали ответственные представители «областной власти» с отрядом. Уже в ночь на 20 сентября прибывшие из Ашхабада отобрали в Красноводской тюрьме двадцать шесть заключенных и тем же специальным поездом увезли их в направлении Ашхабада. Остальные девять человек — родственники бакинских комиссаров, А. И. Микоян и некоторые другие товарищи — были оставлены в тюрьме. На этом следы бакинских комиссаров терялись.

Бакинские рабочие и большевистские организации, однако, не забывали о своих руководителях и настойчиво разыскивали их. Возвратившиеся в Баку 17 ноября 1918 г. (после освобождения города от турецких войск) английское военное командование и бакинское «правительство» из местных контрреволюционеров заявляли, что комиссары отправлены англичанами в Индию. В конце 1918 г. в Красноводск ездил делегат, избранный рабочей конференцией, но местный «диктатор» В. Г. Кун заявил и ему, что комиссары увезены англичанами в Индию в качестве заложников.

Между тем распространился слух, что комиссары погибли. Рабочие все настойчивее требовали объяснений. Советское правительство также неоднократно обращалось к английским властям с требованием сообщить о судьбе задержанных на оккупированной ими территории представителей Советского правительства. Но англичане не отвечали.

В конце февраля 1919 г. бакинские рабочие добились освобождения содержавшихся в Красноводской тюрьме арестованных, которые в начале марта приехали в Баку. Они-то и рассказали, что 26 бакинских комиссаров расстреляны. Это сообщение вызвало бурю негодования у бакинского пролетариата.

Судьбой бакинских комиссаров помимо других заинтересовался и опытный юрист, бывший член Учредительного собрания, в прошлом член ЦК партии эсеров В. Чайкин, приехавший в Баку. Он хотел выяснить обстоятельства этого загадочного дела, убедиться, действительно ли эсеры участвовали в гнусном преступлении, разоблачить конкретных виновников и смыть таким путем пятно позора, чернившее всю эсеровскую партию.

21 февраля 1919 г. В. Чайкин выехал из Баку в Красноводск и Ашхабад и занялся расследованием. Он опросил эсеровских деятелей ашхабадского «правительства» и получил доказательства того, что бакинские комиссары расстреляны в Закаспийской области по указанию английских военных властей при полном согласии и участии эсеровского «Закаспийского правительства».

Член ашхабадского «правительства» Л. А. Зимин 2 марта дал Чайкину следующее письменное объяснение: «На ваш вопрос о том, что мне известно по делу о 26 бакинских комиссарах, могу сообщить следующее… Я спросил… председателя исполнительного комитета Фунтикова и начальника розыскного бюро Дружкина о судьбе комиссаров, на что получил ответ, что они расстреляны… Когда я спросил капитана Тиг-Джонса (начальник штаба английских оккупационных войск в Ашхабаде. — Д. Г.) о том, известна ли ему судьба комиссаров, он мне ответил, что известна и что великобританская миссия считает это действие правильным.

Помню… что спросил однажды Дружкина, как он думает оправдаться в этом деле, если у него когда-нибудь потребуют ответа. Ведь он, стоявший во главе политического розыска, имел возможность предотвратить случившееся. Он ответил, что капитан Тиг-Джонс обещал ему дать удостоверения об отправке всех расстрелянных в Индию и об их смерти там, о чем может быть представлено какое угодно медицинское свидетельство».

Бывший председатель «Закаспийского правительства» эсер Ф. А. Фунтиков также письменно сообщил Чайкину, что 26 бакинских комиссаров были расстреляны по требованию английского представителя в Ашхабаде капитана Тиг-Джонса и его агента в «Закаспийском правительстве» — начальника розыскного бюро (разведки) С. Л. Дружкина. Фунтиков признал, что это убийство было совершено с его, Фунтикова, и других ответственных членов «правительства» согласия. «Представитель английской миссии в Ашхабаде Тиг-Джонс… говорил мне лично до расстрела комиссаров, как и Дружкин, о необходимости расстрела, — писал Фунтиков, — а после расстрела выражал удовольствие, что расстрел в соответствии с видами английской миссии произведен». Фунтиков заявил также, что Тиг-Джонс обещал эсеровским «правителям» выдать документ о том, что комиссары увезены в Индию, а если нужно будет, то и медицинское свидетельство об их смерти, чтобы таким образом скрыть факт расстрела и снять с эсеров ответственность за этот подлый акт. Это подтвердил и другой член «Закаспийского правительства», эсер И. И. Седых. Из их объяснений вытекало, что убийство совершено на одном из перегонов между железнодорожными станциями Красноводск и Ашхабад и что они принимали непосредственное участие в нем.

Результаты своего расследования В. А. Чайкин опубликовал в бакинских газетах 11–12 марта 1919 г.[31].

В Советской стране был проведен ряд судебных процессов на делам участников расправы над бакинскими комиссарами. Важнейшие из них: 1) судебный процесс, происходивший в Красноводске с 19 по 26 апреля 1921 г., по которому перед выездной сессией Военного революционного трибунала Туркестанского фронта под председательством И. Р. Фонштейна предстали 42 подсудимых, в том числе: И. Седых, А. Седов, Н. Баклеев, Г. Герман, А. Яковлев; 2) 11 января 1925 г. на хуторе Лепичево Нижневолжского края чекисты арестовали скрывавшегося там бывшего председателя эсеровского ашхабадского «правительства» Ф. А. Фунтикова. После этого дело о гибели 26 бакинских комиссаров рассматривалось более обстоятельно в Баку — с 17 по 27 апреля 1926 г. Верховным судом СССР под председательством П. А. Камерона; 3) с 1 по 6 марта 1927 г. в Баку Верховный суд Азербайджанской ССР под председательством Худадатова рассмотрел дело машиниста Среднеазиатской железной дороги 3. Е. Щеголютина, который вел специальный поезд с арестованными комиссарами к месту казни. Кроме того, в 1920 г. был задержан и привлечен к ответственности участник этого преступления — бывший начальник милиции Красноводска, а затем Ашхабада Ф. Алания.

Виновность представителей империалистической Англии и членов эсеровского ашхабадского «правительства» в убийстве 26 комиссаров была установлена вполне. Ф. А. Фунтиков прямо заявил: «Расстрел 26 бакинских комиссаров был произведен англичанами и организацией эсеров в полном между собой согласии при непосредственном участии в расстреле видных членов партии эсеров и англичан. При расстреле присутствовал также, насколько помню… Тиг-Джонс, являвшийся от лица английского военного командования главным идейным вдохновителем расстрела».

Ответственность за это гнусное преступление несет и бывший главный военный представитель Англии в Туркестане генерал Уилфрид Маллесон. Впоследствии в статье «Двадцать шесть бакинских комиссаров», опубликованной в журнале «Фортнайтли ревью» (1933 г.), он, в сущности, «полупризнал» участие английских представителей в злодейском убийстве бакинских комиссаров. «На наших берегах, — писал Маллесон, — неожиданно появилась группа крупнейших агитаторов России… Правда, комиссары были безоружны в том смысле, что огнестрельное оружие у них было отобрано, но они владели более грозным оружием, чем огнестрельное, — силой опытного агитатора, силой, которая повелевает толпой и вызывает новые большевистские восстания…

При наличии колеблющегося и политически неустойчивого населения было вполне возможно, что они скоро вновь сделают страну большевистской, и тогда что стало бы со всеми нашими планами… Кроме того, какова была бы участь наших войск, сражающихся на Мервском фронте, если бы они имели большевистского противника впереди и другого такого же противника сзади? Выло ясно, что прибытию такой группы в Ашхабад нужно было помешать любой ценой». Эти «откровения» только подтверждают, что английские интервенты были прямо заинтересованы в устранении опасной для них группы большевиков.

Вот некоторые подробности злодеяния, установленные материалами судебных процессов.

Вместе с красноводскими «властями» прибывшие из Ашхабада представители «Закаспийского правительства» отобрали в тюрьме комиссаров по списку, обнаруженному у Г. Корганова, бывшего арестантским «старостой» камеры в Бакинской тюрьме. В этом списке значились фамилии 25 заключенных, с которыми Корганов содержался в одной камере. Ашхабадские «власти» добавили еще Татевоса Амирова, который помогал большевикам эвакуироваться из Баку.

Арестованные были помещены в один из вагонов специального поезда, прибывшего из Ашхабада; в другом вагоне разместились палачи. В обратный путь поезд вели машинист 3. Е. Щеголютин и его помощник А. Курашев. Вот что рассказал позже Щеголютин: «На рассвете мы приехали на от. Перевал. При отправлении поезда с этой станции ко мне на паровоз взошел Гермаш, вооруженный револьвером, в сопровождении неизвестного мужчины среднего роста, на вид лет 20–25, одетого в гимнастерку и вооруженного винтовкой…

Когда мы отъехали от станции, Гермаш обратился ко мне и сказал, что на этом перегоне по его указанию нужно остановиться. На мой вопрос «вачем» Гермаш сказал, что у них есть работа и им нужно свести счеты с бакинскими комиссарами, коих они везут…

Отъехав от Перевала верст 6–7 и подъехавши к воинскому разъезду, Гермаш мне предложил поезд остановить. Я требование это исполнил и паровоз остановил. После остановки Гермаш и неизвестный с паровоза сошли и пошли к вагонам.

Спустя несколько минут после остановки поезда из одного из вагонов вышли человек 10–12 мужчин, вооруженных винтовками. По национальности эти лица были русские и туркмены по наружному виду-После выхода этих лиц из вагона начали выходить и комиссары, которых, выпустив из вагона человек 13, окружили и повели в левую сторону поезда. Выведенные комиссары, по-видимому, не знали, для какой цели их ведут, и многие из них несли с собой свой ручной багаж.

Завели комиссаров за песчаные бугорки, находившиеся от линии железной дороги шагах в 75—100, спустя несколько минут послышалась беспорядочная стрельба, продолжавшаяся 2–3 минуты, а затем эти лица возвратились обратно к вагону и вывели из вагона остальную, вторую группу комиссаров, которых повели туда же…

Вторая партия комиссаров также была расстреляна в том же месте…

Из лиц, участвовавших в… расстреле, я знаю только пятерых, а именно: Пиотровича, Гермаша, Худоложкина, Седых и Анисимова. Все эти лица состояли у власти[32]. При выводе комиссаров из вагона каждый из названных имел винтовку. После этого расстрела трупы комиссаров были закопаны. Это я знаю потому, что видел, как туда бегали с лопатами».

Расправа англичан и эсеров над 26 комиссарами не имела никакого юридического прикрытия. Ни следствия, ни тем более суда (хотя бы военно-полевого) над расстрелянными не было. Нельзя принять всерьез и постановление бакинской «Чрезвычайной следственной комиссии» от 7 сентября 1918 г. по делу о большевистских руководителях, тем более что в этом постановлении говорилось лишь о 9 из 26 расстрелянных — о Шаумяне, Корганове, Коганове, Джапаридзе, Костаидяне, Осепянце, Амирове, Полухине и Петрове. Расстрел бакинских комиссаров является бессудной и жестокой расправой над политическими противниками.

Пойманных и изобличенных советскими органами борьбы с контрреволюцией виновников гибели бакинских комиссаров настигло возмездие. Лишь агентам английской разведки С. Дружкину и В. Куну удалось избежать наказания: англичане переправили их за границ.

Глава пятая. Перегруппировка политических сил к концу 1918 г

1. От «демократии» к контрреволюционной военной диктатуре

За год, прошедший с момента Октябрьской революции, Советская власть значительно окрепла, отбила первые атаки внешней и внутренней контрреволюции. Созданная Советским государством Красная Армия освободила от мятежников и иностранных оккупантов территорию с населением около 40 миллионов человек. Окреп союз рабочего класса и крестьянства, росло интернациональное единство народов пашей Родины. Главным орудием защиты интересов революции, перестройки всей жизни страны явилось Советское государство. Поэтому Коммунистическая партия укрепляла Советы и их органы в центре и на местах, усиливала в них влияние коммунистов, как можно шире привлекала трудящихся к управлению страной. За год Советской власти был пройден путь от первых зачатков советской организации к упрочению ее в целом. В России не осталось «такого захолустья, — как подчеркнул на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов в ноябре 1918 г. В. И. Ленин, — где бы советская организация не упрочилась, не составляла бы цельной части Советской конституции, выработанной на основе долгого опыта борьбы всех трудящихся и угнетенных».

Серьезные изменения произошли и в международной обстановке.

Под влиянием победы Великого Октября в ряде стран начался мощный революционный подъем. В сентябре 1918 г. вспыхнуло солдатское восстание в Болгарии, в октябре началась революция в Австро-Венгрии, а 10 ноября — в Германии. Немецкий народ низложил кайзера Вильгельма. Весной 1919 г. произошли пролетарские революции в Венгрии и Баварии.

13 ноября 1918 г. ВЦИК аннулировал навязанный Советской республике грабительский Брестский договор. Началось очищение от германских войск оккупированных ими советских территорий.

Теперь против Советской республики стояла только коалиция держав Антанты и США.

Правительства стран Антанты вначале надеялись, по выражению В. И. Ленина, «разделаться с Советской Россией» при помощи небольшого количества собственных войск. В ряде мест на отторгнутой советской территории они заменили войска немецких оккупантов и их союзников своими, в других — обязали своих бывших противников продолжать оккупацию. Но все их расчеты были опрокинуты рабочим классом и всеми трудящимися России.

Еще летом 1918 г. против австро-германских оккупантов и гетманского режима восстали крестьяне Киевской, Полтавской, Черниговской, Херсонской, Екатеринославской и других губерний. На борьбу поднялись рабочие в городах и промышленных центрах Украины. Возглавили эту борьбу коммунисты. В июле 1918 г. была образована Коммунистическая партия большевиков Украины — составная часть единой РКП (б). ЦК КП(б)У уже тогда начал практически решать вопрос о подготовке вооруженного восстания. Вокруг большевистских организаций объединялись все революционные силы народа. Повсеместно создавались подпольные партийные ячейки, возникали повстанческие отряды. Партия направляла стихийные выступления крестьян в организованное русло. Борьба против оккупантов приняла всенародный характер. Наиболее ярко это проявлялось в партизанском движении.

И вновь на пути революционного движения народных масс встали украинские националисты, деятели провалившейся Украинской Центральной рады. Лишившись власти после гетманского переворота в мае 1918 г., они по инициативе В. К. Винниченко и С. В. Петлюры образовали в Киеве «Украинский национальный союз», в котором объединились украинские эсеры, украинские социал-демократы, социалисты-федералисты, трудовики, «хлеборобы-демократы» и другие националистические организации, и перешли в оппозицию к гетманщине. Когда стало ясно, что дни Скоро-падского сочтены, президиум «Украинского национального союза» избрал 13 ноября 1918 г. правительство — Директорию — в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского.

Понимая, что основную силу антигетманского движения составляют большевики, и не желая допустить их победы, осевшие во время гетманщины в Киеве представители общероссийской буржуазно-помещичьей контрреволюции также разработали свою политическую платформу и решили познакомить с ней правительства Антанты. В Яссы (Румынию) для совещаний с послами Франции, Англии, США и Италии в ноябре 1918 г. была послана делегация в составе монархиста В. И. Гурко, бывшего царского посла в Вене Н. Н. Шебеко, представителей торгово-промышленных кругов П. П. Рябушинского, В. Я. Демченко, Н. Ф. фон Дитмара, лидера кадетов П. Н. Милюкова, бывшего царского министра A. В. Кривошеина, бывшего московского городского головы B. В. Руднева и представителя «Союза возрождения России» правого эсера И. И. Бунакова-Фундаминского. Они передали послам такое обращение: «Юг России переживает тяжелое переходное время… Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против Советской власти». Контрреволюционеры просили незамедлительно прислать военные корабли в черноморские порты и хотя бы несколько отрядов войск в большие города и главнейшие стратегические железнодорожные узлы Юга России.

21 ноября старейшина дипкорпуса в Яссах, французский посол Сент-Олер, основываясь на решениях совещания с белогвардейцами, радировал в Париж: «Мы считаем необходимым: 1) немедленно продвинуть отряд союзных войск в Одессу и приступить немедленно к оккупации Киева и Харькова; 2) издать специальную декларацию, в которой твердо указать на решение Согласия поддержать в России слои общества, стоящие за порядок».

В конце ноября в Одессу стали прибывать корабли французской эскадры, в Николаевский порт вошел английский крейсер. В Севастополь 11 декабря прибыл английский броненосец с небольшим отрядом войск, в Одессу 16 декабря — итальянский броненосец и два английских миноносца. 17 декабря в Одессе был высажен первый эшелон французских сухопутных войск в 5 тысяч человек.

Вскоре агрессоры заняли Херсон и Николаев. Почти одновременно «союзники» послали войска и в другие важные пункты Юга и Юго-Запада России. Место германо-турецких войск на Кавказе заняли англичане: 17 ноября они вошли в Баку, 23 декабря — в Батуми, а 25 декабря вступили в Тифлис.

5 февраля 1919 г. лидер Директории С. В. Петлюра заключил такое позорное соглашение с представителями французского военного командования: «1) Франция получает пятидесятилетнюю концессию на все украинские железные дороги; 2) Украина обязуется уплатить Франции причитающуюся с нее часть долгов бывшего царского правительства и Временного правительства; 3) Уплата процентов обеспечивается долей железнодорожных доходов, признанной за Украинским правительством; Директория должна организовать 300 000 армию в годичный срок; 4) В течение пяти лет со дня подписания договора вся финансовая, торговая, промышленная и военная политика Украины будет поставлена под непосредственный контроль представителей Французского правительства»[33].

Советское правительство пришло на помощь рабочим и крестьянам национальных районов, выступившим против националистов и интервентов.

17 ноября 1918 г. был образован Украинский фронт. Его командующим стал В. А. Антонов-Овсеенко. 29 ноября Временное рабоче-крестьянское правительство Украины объявило манифест о восстановлении власти Советов на Украине, о низложении гетмана Скоропадского и призвало рабочих и крестьян к полному изгнанию немецких оккупантов, гетманцев и отрядов буржуазно-националистической Директории.

Изгоняя немцев, интервентов из стран Антанты с украинской земли, громя гетманцев и петлюровцев, украинские советские отряды вместе с частями Красной Армии Советской России освобождали Украину, и к весне 1919 г. почти повсюду была восстановлена Советская власть.

В ноябре 1918 г. Красная Армия перешла в наступление и против казачьих войск генерала Краснова, потерявшего поддержку немцев. В красновском тылу начались забастовки и восстания рабочих и крестьян. В январе — феврале 1919 г. красновская армия была разбита в Донской области и под Царицыном; ряды белоказаков таяли. Казачьи верхи под давлением ставленника Антанты — генерала Деникина вынуждены были отказываться от своих «автономистских» стремлений и переходить в деникинский стан. Деникин объявил, что он вступает в командование всеми вооруженными силами на Юге России.

28 января 1919 г. французский капитан Фуке в присутствии французского консула Гийомэ в ростовской гостинице «Центральная» предъявил генералу Краснову для немедленной подписи уже составленный документ, в котором говорилось: «Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и Донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга — с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь: 1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров. 2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административного и внутреннем отношении, признаем власть французского главнокомандующего Франше д'Эспере. 3. Согласно с переговорами 9 февраля (29 января) с капитаном Фуке, все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуке. 4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» и где бы они ни находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались — в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков, и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула». Краснов подписался под этим документом, признав руководство Деникина и французского военного командования. Он обещал возместить французской буржуазии все убытки (с процентами), понесенные ею в результате войны и революции, и восстановить ее собственность на русской земле.

14 февраля 1919 г. в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг. Краснов, не оправдавший надежд казачьей «автономистской» контрреволюционной верхушки, подал в отставку. Новым атаманом Всевеликого войска Донского был избран генерал А. П. Богаевский, кандидатуру которого выдвинул Деникин. Краснов уехал за границу[34].

Революция одерживала победы и в Прибалтике. Шла активная борьба трудящихся Прибалтики за социальное и национальное освобождение. Революционная ситуация переросла в социалистическую революцию.

12 ноября 1918 г. рабочие Ревеля (Таллина) образовали революционный Совет и выступили против буржуазного правительства Пятса, державшегося на германских штыках. Эстонские рабочие обратились за помощью к Советской России. 29 ноября 1918 г. была провозглашена Эстонская Советская Республика (Эстляндская трудовая коммуна) и создано рабоче-крестьянское правительство во главе с Я. Я. Анвельтом.

В Латвии рабочие восстали против правительства Ульманиса. 17 ноября 1918 г. было образовано Временное Советское правительство Латвии, которое возглавил П. И. Стучка. 3 января в Ригу вступили части Красной Армии.

В Вилыю (Вильнюс) 8 декабря 1918 г. было сформировано временное революционное рабоче-крестьянское правительство Литвы во главе с В. С. Мицкявичюсом-Капсукасом. 16 декабря оно обнародовало Манифест об установлении Советской власти; правительство призвало народ к восстанию против контрреволюционной тарибы («Литовский буржуазный национальный совет») и немецких оккупантов. В течение ноября 1918 — января 1919 гг. Советская власть утвердилась на подавляющей части территории Литвы. Наиболее сильное сопротивление переходу власти в руки рабочего класса оказали националистические литовские и польские контрреволюционные части (их поддерживали и немцы) в городе Вильно. Польские легионеры объявили Вильно польским городом. Однако 6 января 1919 г. Красная Армия и литовские советские воинские части освободили этот город.

31 декабря па освобожденной от германских войск белорусской земле было образовано Временное рабоче-крестьянское правительство, обнародовавшее 1 января 1919 г. Манифест об образовании Белорусской ССР. Это решение международные империалисты и буржуазно-националистические элементы встретили враждебно. Буржуазная Польша с помощью немцев и Антанты начала наступление и заняла ряд белорусских городов. Для консолидации своих сил советские правительства Литвы и Белоруссии объявили об образовании в марте 1919 г. Литовско-Белорусской ССР.

23 декабря 1918 г. ВЦИК, заслушав доклад наркома по делам национальностей об освобождении народов Эстонии, Латвии, Литвы, Украины и об установлении на их территории Советской власти, принял постановление о признании независимости новых республик (в начале января аналогичное постановление было принято и о Белорусской ССР). В постановлении ВЦИК говорилось о полной готовности РСФСР оказать необходимую помощь и поддержку трудящимся этих республик в борьбе против внутренней контрреволюции и защите их независимости от попыток иностранного завоевания. Так складывался и креп военно-политический союз советских республик.

Надежды империалистов Антанты на успех открытой интервенции были тщетны. Посланные в Советскую страну оккупационные войска встречали сопротивление Красной Армии и широких народных масс. В войсках Антанты зрело недовольство: солдаты быстро революционизировались под влиянием идей Октября. Ширилось и движение рабочего класса против интервенции в самих капиталистических странах.

18 января 1919 г. генеральный штаб вооруженных сил Антанты направил правительствам стран Антанты записку такого содержания: «Благодаря поражению центральных держав и недостаточным действиям союзников в России большевизм неуклонно увеличивает свое могущество.

На Севере и на Востоке его, по-видимому, задержали.

Но внутри страны он укрепился.

На Западе и Юго-Западе уход германских войск открывает ему свободное поле действия в прибалтийских провинциях, Польше и на Украине. Красная Армия стоит у ворот Ревеля, занимает Ригу и Вильно, она вступила в Харьков, откуда уже угрожает флангу армий Краснова и Деникина…

Если Антанта хочет сохранить плоды своей победы… она сама должна вызвать перерождение России путем свержения большевизма и воздвигнуть прочный барьер между этой страной и центральными державами.

Интервенция, преследующая эту цель, является для нее жизненной необходимостью…»

Исходя из такой оценки положения, генеральный штаб Антанты разработал план, предусматривавший не только вооруженные действия своих войск, но и «мощную материальную и моральную поддержку» русским антисоветским военным формированиям. Штаб считал, что главные военно-политические формирования (Колчака в Сибири, Деникина и Краснова в Южной России) должны объединиться под единым командованием. «Долг Антанты, — писали генштабисты, — защищать их, помочь их соединению, позволить им предпринять и успешно продолжать борьбу…»

По мнению штаба, к тому времени, когда составлялся этот план, окружение большевизма было уже начато.

«На Севере — благодаря оккупации портов Ледовитого океана.

На Востоке — благодаря созданию барьера в виде русско-чешского фронта.

На Юге — действиями армий Деникина и Краснова и оккупацией портов Черного моря…

На Юго-Востоке — путем движения из района Каспийского моря с целью соединения армий Деникина — Краснова с уральскими армиями…

На Западе — путем восстановления прочпой в военном отношении Польши, способной играть роль буферного государства между Россией и Германией; в случае необходимости, путем оккупации Петрограда… или по крайней мере путем блокады балтийского побережья».

Кроме того, по плану генерального штаба намечалась оккупация Украины как наиболее богатой области России.

Для осуществления плана «окружения и уничтожения большевизма» генеральный штаб предлагал поделить «зоны действия» между государствами Антанты и настойчиво призывал правительства «срочно прийти к соглашению в целях: установления принципов интервенции в России, уточнения распределенных обязанностей, обеспечения единого руководства».

Пока в дипломатических и военных сферах Антанты шло обсуждение планов интервенции, в местностях, где эсеры и меньшевики образовали антисоветские, так называемые «демократические правительства», углублялся процесс разложения.

Режимы «учредиловской демократии» в Поволжье, Сибири, на Севере, в Закаспийской области Туркестана означали возврат к буржуазно-помещичьему строю. Наиболее полно «учредиловская демократия» была представлена в созданном правыми эсерами самарском правительстве Комуча (Комитет членов Учредительного собрания). Но и там при самом его возникновении явно обозначилась тенденция превращения созданного антисоветского режима в прежний, дореволюционный, буржуазно-помещичий. В самарском перевороте помимо «социалистических» партий участвовали белогвардейские офицерские отряды под командованием полковника Н. А. Галкина. Их деятельность в дни захвата власти ознаменовалась кровавым террором, самосудами, расстрелами коммунистов, советских активистов, представителей революционно настроенных масс. Эсеры тем не менее предоставили Галкину пост «командующего войсками» так называемой «народной армии» — оплота созданного ими правительства. На территорию, подвластную Комучу, стали стекаться со всех сторон бежавшие от революции реакционеры, которые заняли важные посты в административном и военном аппарате и практически восстанавливали на местах старорежимные дореволюционные порядки. Несмотря на обещания Комуча защищать демократические права населения, установить либеральные формы правления, тюрьмы на подвластной ему территории оказались переполненными. Была создана военная контрразведка. Действовали военно-полевые суды, состоявшие из белых офицеров. По их приговорам расстреливали рабочих, подозреваемых в большевизме. Террористический режим возмущал трудящихся. Советы рабочих депутатов, лишенные эсерами и меньшевиками власти и превращенные в «органы выражения общественного мнения», проявляли недовольство. Рабочие требовали сохранения советских законов о труде, рабочего страхования, прекращения политических репрессий и арестов. Стало прозревать и крестьянство, испытывавшее на себе все прелести «демократического рая». Если крестьяне вначале прислушивались к эсеровской агитации, то вскоре в своей массе бедняки и середняки стали отворачиваться от эсеров и их «правительства». Военное командование посылало в деревни карательные отряды против крестьян, уклонявшихся от мобилизации в армию. В сущности, власть принадлежала эсеровскому Комучу только формально, фактически же она находилась в руках белогвардейцев, которые требовали от эсеров прекращения игры в демократию, возвращения помещикам и капиталистам их владений, отнятых революцией, решительного перехода к прежним капиталистическим порядкам. Такие же требования к «демократам» предъявляли и международные империалисты: «учредиловская демократия» не устраивала их. Все чаще и чаще в антисоветском лагере выдвигались требования установления военной диктатуры.

В Сибири процесс реставрации буржуазно-помещичьего строя шел еще более интенсивно, чем в Поволжье. Реакционные, монархистские и кулацкие элементы имели здесь большое влияние. Используя эсеровские лозунги, они сразу же после свержения Советской власти приступили к осуществлению своих действительных реставраторских целей. Соглашательская политика «демократов» только поощряла их к этому.

Эсеровские боевые дружины, поднявшие вооруженное восстание в Сибири, состояли преимущественно из офицеров, все меньше обращавших внимание на указания эсеровских политиков. В Томске эсеровскими дружинами командовал полковник А. Н. Пепеляев, вскоре произведенный в генералы; в Омске — подполковник П. П. Иванов-Ринов, в прошлом жандармский офицер, избранный атаманом сибирского казачьего войска и тоже произведенный в генералы; в Челябинске — подполковник Войцеховский, позже перешедший на службу к чехословакам; в Новониколаевске — полковник А. Н. Гришин-Алмазов и т. д. Опираясь на явных белогвардейцев, кадетствующий деятель П. В. Вологодский быстро повел дело к ликвидации «эсеровского засилья» и переходу к военной диктатуре. Вологодский открыто блокировался с крупной буржуазией, с реакционным офицерством, с метившим в диктаторы Гришиным-Алмазовым, назначенным военным министром, и сменившим его потом Ивановым-Риновым. Его «правительство» отменило все советские декреты (чего не посмел сделать Комуч), денационализировало промышленные предприятия, ликвидировало Советы рабочих и крестьянских депутатов, восстановило дореволюционный суд и администрацию, объявило о возвращении крупным землевладельцам имений, упразднило земельные комитеты. Белогвардейский террор в Сибири был еще более разнузданным, чем в Поволжье и на Урале. Дошло до того, что реакционная военщина подвергала здесь репрессиям даже эсеров — членов «правительства» Вологодского.

В сентябре 1918 г. эсеровские министры В. М. Крутовский, М. Б. Шатилов, А. Е. Новоселов и представитель областной думы Якушев, прибывшие в Омск, были по распоряжению «военного министра» Иванова-Ринова арестованы. Солдаты доставили их в штаб начальника Омского гарнизона полковника Волкова, где принудили Крутовского и Шатилова подписать прошение об «отставке». Впоследствии при расследовании этого дела специальной комиссией Крутовский показывал, что его вызвали в отдельную комнату и положили перед ним уже заготовленное прошение об отставке. Когда он отказался подписать такой документ, офицеры вывели его в коридор и приставили к нему часовых.

«— После меня, — продолжает свои показания Крутовский, — вызывают Шатилова. Поднимается шум на очень короткое время, затем все стихает. Когда все стихло, меня опять приводят в эту же комнату и говорят:

— Шатилов подписал прошение, теперь вы подпишите.

— Я уже сказал, что не могу этого сделать.

— Но это будет стоить вам очень дорого…

Нарбут (один из офицеров. — Д. Г.) подходит ко мне вплоть и говорит:

— Три минуты размышления — или вы подпишете, или мы вас увезем на автомобиле и вы будете расстреляны.

Крутовский подписал.

— Я, — продолжает Крутовский, — иду к Шатилову и говорю:

— Как, вы подписали прошение?

— Как же, — говорит, — мне не подписать, когда мне дали три минуты на размышление — или подписать, или я буду paccтpeлян».

На следующий день белогвардейские офицеры, состоявшие, как и их начальник Волков, в монархистской организации, объявили Крутовскому и Шатилову о том, что «согласно их прошению» они отстранены от должностей, и приказали им в 24 часа покинуть Омск. Новоселова же офицеры оставили под арестом, заявив, что дело о нем будет передано прокурору, поскольку он подозревается в связях с большевиками. 23 сентября 1918 г. члены монархистской организации поручик Семенченко и хорунжий Мефодьев по дороге в тюрьму расстреляли А. Е. Новоселова.

Аналогичные события происходили и на Севере. Сформированное в Архангельске в августе 1918 г. антисоветское «Верховное управление Северной области» возвестило, что оно ставит своей задачей восстановление деятельности Учредительного собрания, земств и городских дум.

Народные социалисты и правые эсеры, возглавлявшие «Верховное управление», включили в его состав кадетов Н. А. Старцева и П. Ю. Зубова, а «командующим всеми русскими вооруженными силами Северной области» назначили английского агента, белогвардейца, капитана 2-го ранга Г. Е. Чаплина, участвовавшего с офицерским отрядом в перевороте.

Они денационализировали и возвратили прежним владельцам все предприятия. Член «Верховного управления» правый эсер М. А. Лихач призывал рабочих к «самоограничению» в пользу буржуазии. Как и в Самаре, белогвардейская контрразведка на Севере грубо попирала права и свободу рабочих и крестьян.

Разгул контрреволюции дополнялся тяжелым гнетом оккупантов, высадившихся в городе. Английское военное командование постоянно вмешивалось в деятельность «Верховного управления» и поддерживало самые реакционные местные силы. Главную роль среди русских правых элементов, группировавшихся вокруг английского командующего Фредерика Пуля, играл известный авантюрист и карьерист, бывший комиссар Временного правительства при Ставке в корниловские дни М. М. Филоненко, образовавший в Архангельске так называемый «Национальный союз». В эту группу входили председатель царского окружного суда С. Н. Городецкий, Н. А. Старцев, полковник князь А. А. Мурузи, полковник Вульфович, английский агент Г. Е. Чаплин, местные биржевики и капиталисты.

В ночь на 6 сентября 1918 г. «командующий всеми русскими вооруженными силами в Северной области» Г. Е. Чаплин со своими штабными офицерами, при участии кадета Н. А. Старцева и с благословения англичан, арестовал всех членов «Верховного управления» во главе с Н. В. Чайковским и вывез их на Соловецкие острова, в монастырь. Молодчики Чаплина арестовали также некоторых меньшевиков и эсеров — деятелей профессиональных союзов. В выпущенном воззвании к населению Чаплин и Старцев заявили, что «Верховное управление» не может справиться с поставленными задачами, что «только мощная армия и организованная военная сила могут обеспечить надежду на светлое будущее России», и объявили в Северной области военную диктатуру армии и ее «командующего» Чаплина.

Диктатор Чаплин нагло заявил: «Я создал это правительство. Теперь оно не нужно… Я здесь не вижу пользы в каком бы то ни было правительстве».

Трудящиеся Архангельска объявили всеобщую забастовку. Движение приняло такой широкий размах, что «союзники» 10 сентября 1918 г. возвратили из Соловецкого монастыря арестованных членов «Верховного управления». Вскоре они предложили Чайковскому изменить состав «Верховного управления» и включить в него ряд еще более реакционных деятелей. Чайковский согласился выполнить требование оккупантов и возглавил угодное им «правительство», которое подписало заявление, признавая свою подчиненную роль по отношению к командованию войсками «союзников». Через некоторое время Чайковский вообще уехал заграницу. «Русская власть» сосредоточилась в руках «генерал-губернатора» Е. К. Миллера.

Процесс превращения «демократических правительств» в режимы военной диктатуры шел повсюду. Лидеры «социалистов», вступившие в блок с реакционерами для свержения Советской власти, были не в состоянии, да и не желали решительно бороться с усилением реставраторских тенденций. Вместо этого они вынашивали идею создания из многочисленных областных и национальных «правительств», существовавших на занятых контрреволюцией территориях и в подполье, единого «всероссийского правительства», которое, как им казалось, должно было предотвратить процесс разложения «учредил овской демократии».

Самарский Комуч считал себя единственно законным правительством на «освобожденной от большевиков» русской земле. Свои претензии он обосновывал тем, что в его составе находилось около ста членов избранного в свое время Учредительного собрания. Но «обоснования» эти были весьма шатки, так как членов Учредительного собрания в стране было избрано 715, и, конечно, сотня членов Комуча не могла заменить самого собрания. «Демократы» из Комуча аннулировали мандаты членов Учредительного собрания большевиков и левых эсеров (их было избрано 215 человек), но и такая «операция» не давала им большинства. Даже империалистические правительства стран Антанты не признавали законность Комуча как «всероссийского правительства». Местные антисоветские «правительства», в которых преобладали более правые элементы, не желали и слышать о подчинении Комучу.

И все же идея создания единого всероссийского правительства поддерживалась всеми участниками антисоветского лагеря. Вместе с тем каждое течение по-своему представляло себе как программу будущего правительства, так и его состав. Заинтересованность в создании такого правительства проявляли и страны Антанты. Поэтому вскоре начались переговоры и совещания, которые привели в конце концов к образованию «всероссийского правительства» на так называемом Уфимском государственном совещании.

Совещание открылось 8 сентября 1918 г. В нем участвовало 170 человек. Одно лишь перечисление собравшихся отражает пестроту антисоветских движений, существовавших тогда в стране. На совещании были делегации и представители: Самарского комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (официальный представитель М. Веденяпин); Сибирского временного правительства (генерал П. Иванов-Ринов, Старынкевич и другие); областного правительства Урала (А. Кощеев, И. Войтов); казачьих войск (оренбургского, уральского, сибирского, иркутского, семиреченского, енисейского, астраханского); башкирского правительства (Искандер-бек-Мухамедиарович Султанов); киргизского правительства «Алаш-орды» (председатель Алихан Букейханов); правительства автономного Туркестана (председатель М. Чокаев); национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири (С. Джантюрин, М. Г. Исхаков, Султан-бек — Шаги Бекович Мамлеев); Временного эстонского правительства (Б. Линде и другие); Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья (И. Ахтямов, А. Гачечиладзе, С. Третьяков, Н. Миткевич); партии эсеров (М. Гендельман, Ф. Федорович); меньшевиков (Б. Кибрик, С. М. Лепский); народных социалистов (Ф. Чембулов, И. Суханов); кадетов (А. И. Коробов, С. П. Мельгунов); социал-демократической группы «Единство» (В. Фомин); «Союза возрождения России» (С. Знаменский). Эти разнородные организации в основном делились на две части: одна, правая, считала нужным ликвидировать «учредиловскую демократию» и установить единоличную военную диктатуру в стране; другая пыталась сохранить остатки «учредиловской демократии».

После длительных обсуждений и компромиссов собравшиеся приняли 23 сентября 1918 г. «Акт об образовании Всероссийской верховной власти», в котором фиксировались состав «Временного всероссийского правительства» и программы его действий.

«Всю полноту Верховной власти на всем протяжении государства Российского», впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания (оно могло состояться при сборе 250 членов) совещание передало «несменяемой и неответственной» Директории ыз пяти лиц (избранных по персональному, а не по партийнохму признаку) в составе: Н. Д. Авксентьева, Н. И. Астрова, генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского и Н. В. Чайковского, с заменой на случай выбытия Авксентьева А. А. Аргуновым, Астрова — В. А. Виноградовым, Болдырева — известным реакционным генералом М. В. Алексеевым, Вологодского — В. В. Сапожниковым и Чайковского — В. М. Зензиновым. Так как Астрова, Чайковского и Вологодского на месте не было, фактически Директория приступила к работе в следующем составе: Авксентьев (правый эсер, выступавший на совещании в качестве представителя контрреволюционного «Союза возрождения России»), Виноградов (беспартийный, бывший член Государственной думы, входивший в состав Сибирского правительства), генерал Болдырев (член руководства «Союза возрождения России», тот самый, которого Петроградский революционный трибунал в первые дни Октября приговорил за саботаж к трем годам лишения свободы и которого вскоре освободили по амнистии), Сапожников (кадетствующий профессор, член Сибирского правительства, вскоре смененный Вологодским) и Зензинов (крайне правый из правых эсеров). Таким образом, в составе Уфимской директории преобладали реакционные деятели Временного сибирского правительства.

В «Акте об образовании Временного всероссийского правительства» указывалось, что правительство должно «содействовать» тому, чтобы члены Учредительного собрания съехались как можно быстрее. Все существовавшие «правительства» страны, следовательно и Комитет членов Учредительного собрания, должны были, согласно «Акту», передать свои функции избранному «несменяемому и неответственному» «Всероссийскому правительству». Осуществление права национальных областей на автономию теперь, как объявлялось, зависело «от мудрости» Директории.

В принятой совещанием программе работ нового правительства говорилось, что его задачами являются:

«1) борьба за освобождение России от Советской власти,

2) воссоединение отторгнутых, отпавших и разрозненных областей России,

3) непризнание Брестского и всех прочих договоров международного характера, заключенных как от имени России, так и отдельных ее частей после Февральской революции какой бы то ни было властью, кроме российского Временного правительства, и восстановление фактической силы договорных отношений с державами Согласия,

4) продолжение войны против германской коалиции».

Программа внутренней политики, в сущности, повторяла программу кадетов. Здесь было и «привлечение к производству частного капитала — русского и иностранного», и «поощрение частной инициативы и предприимчивости», и «принятие мер к действительной охране общественной безопасности и государственного порядка» и т. д.

Итак, и по своему составу, и по программе деятельности Уфимская директория становилась буржуазно-кадетским правительством. Эсеры при его образовании сдали свои позиции реакции, которая, усиливаясь таким путем, получила возможность ликвидировать последние остатки «учредиловской демократии».

Последующие события развертывались стремительно.

Самарский Комуч, согласно постановлению «Уфимского совещания», быстро ликвидировался. Временное же Сибирское правительство Вологодского от самоликвидации воздержалось. После Уфимского совещания Директория создала так называемое «деловое министерство» под председательством Вологодского. В его состав вошли самые реакционные члены Сибирского правительства (И. Михайлов, Старынкевич и другие); кроме того, Директория пригласила в это министерство в качестве военного министра вице-адмирала А. В. Колчака, уже давно дожидавшегося момента для захвата власти. Имея в своих руках «деловой» аппарат, реакционеры торжествовали. Военщина, вдохновляемая Колчаком, подняла голову. Эсеровские члены Директории (Авксентьев и Зензинов) потеряли всякое влияние.

17 ноября 1918 г. в Омске на квартиру эсера Е. Ф. Роговского, занимавшего пост товарища министра внутренних дел Директории, явился отряд казаков во главе с временным командующим сибирской казачьей дивизией полковником Волковым и, арестовав находившихся там членов Директории Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова и хозяина квартиры Е. Ф. Роговского, под конвоем доставил их в штаб атамана Красильникова, где уже находился также арестованный эсер А. А. Аргунов.

Реакционная военщина при полном одобрении англичан, пославших во время переворота свой отряд для «марша» в городе, ликвидировала Директорию и передала власть на территории Сибири, Урала и Поволжья вице-адмиралу Колчаку, объявившему себя «верховным правителем России».

19 ноября к задержанным членам «Директории» явился начальник штаба Красильникова капитан Герк и предложил им на выбор: или они будут преданы суду, или уедут за границу. «Членов правительства» отправили на квартиру Авксентьева, «чтобы они подумали над ответом», и приставили к ним стражу. На следующий день к ним пришел новоявленный колчаковский министр юстиции Старынкевич и подтвердил, что, согласно решению «верховного правителя», они подлежат немедленной высылке за границу, если не хотят быть преданными суду. Отряд казаков доставил Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского на вокзал, поместил в поезд и вывез к китайской границе. Помимо казаков и русской пулеметной команды, их сопровождали 12 английских солдат и офицеров. Через несколько дней поезд прибыл к границе. Арестованных «членов правительства» выдворили из России. По распоряжению Колчака каждому из них выдали на расходы по 50 тысяч рублей, а Аргунову, обремененному семьей, — 75 тысяч рублей.

Колчак и его «совет министров» разыграли комедию «негодования» по поводу ареста членов «всероссийского правительства» и вынесли постановление о предании военному суду полковника Волкова, войсковых старшин Катанаева и Красильникова «за преступное посягательство на верховную власть». Колчак даже пригрозил беспощадно расстрелять их, но в тот же день, 19 ноября 1918 года, подписал… приказ о производстве участников «преступного посягательства» полковника Волкова в генерал-майоры, Красильникова и Катанаева в полковники «за выдающиеся боевые отличия». Эти монархисты стали оплотом колчаковского режима.

Так осуществился колчаковский переворот. Председателем колчаковского правительства стал П. В. Вологодский, способствовавший перевороту, в состав правительства вошли также и другие реакционные члены прежнего «временного сибирского правительства».

После колчаковского переворота усилился белый террор. В ночь на 23 декабря военная охранка колчаковцев, получив сведения о готовящемся выступлении рабочих Омска, арестовала группу членов Совета рабочих и солдатских депутатов (44 человека). Выступление рабочих было потоплено в крови: колчаковцы убили около тысячи человек, началась расправа и с арестованными.

Начальник унтер-офицерской школы Рубцов явился в тюрьму, вывел оттуда арестованных накануне выступления 44 членов Совета и поручил поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину расстрелять их. И 44 члена Совета рабочих депутатов были расстреляны в Загородной роще без всякого суда и расследования. Другой отряд колчаковцев под командованием поручика Барташевского, при участии комендантского адъютанта подпоручика Черченко получил в той же тюрьме «для доставки в суд» шестерых заключенных. Вместе с ними отряд вывел из тюрьмы и нескольких арестованных членов Учредительного собрания (среди них эсеров Н. В. Фомина, А. А. Брудерера). Шестеро заключенных были доставлены в военно-полевой суд, заседавший в гарнизонном офицерском собрании. После краткой «судебной процедуры» трое из них (Батурин, Харев и Фатеев) были приговорены к расстрелу, Маевский — к бессрочной каторге, а дело Винтера и Маркова обращено к доследованию. Но поручики Барташевский и Черченко решили иначе: после «суда» всех заключенных (и судившихся, и несудившихся), в том числе и членов Учредительного собрания, — всего 13 человек — они вывели на берег Иртыша и здесь без дальнейших «процедур» расстреляли.

Так повсюду на территории, захваченной контрреволюционными силами, власть перешла в руки монархистских генералов — военных диктаторов. Эсеры и меньшевики с их идеями «учредиловской демократии» окончательно обанкротились. Стало ясно, что они только расчищали путь военной диктатуре монархистов, что «правительства», созданные по их рецептам, были лишь ступеньками на пути к полной реставрации буржуазно-помещичьего строя.

Провал политики соглашательства и блокирования с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами вызвал смятение в рядах мелкобуржуазных правосоциалистических партий. Лидеры партии правых эсеров и Уфимской директории должны были как-то объяснить причины провала.

Члены Уфимской директории Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, выдворенные колчаковцами за границу, остались на прежних своих позициях, жизнь ничему их не научила. Обивая пороги иностранных министерств, они продолжали призывать их к вмешательству в русские дела. В 1919 г. Авксентьев от имени своей группы в письме из-за границы товарищам по партии пытался объяснить причины провала эсеровской политики. Директория пала потому, писал он, что лидер правоэсеровской партии центрист В. М. Чернов (которого Авксентьев прозвал «косоглазым другом»), «не считаясь с соотношением сил», требовал невыполнимого, «резко выступал» против реакционеров в Директории, раздражал их, вместо того чтобы продолжать с ними совместную работу. Именно это вызвало соответствующий нажим со стороны реакционеров и привело к разгрому ими Директории

Другой автор пресловутой эсеровской политики, член ЦК партии М. Гендельман, в 1922 г. на судебном процессе по делу правых эсеров сваливал вину за крах Директории на Н. Д. Авксентьева. Признавая, что в составе Директории были реакционные элементы, он показывал: «…если бы тогда в Директории была не такая слякоть, как Авксентьев, непригодный для государственной деятельности, тогда задача, для которой была создана Директория, могла бы осуществиться… Если бы тогда нашлось мужество действовать как твердая власть… разгромить Сибирскую реакцию, тогда, быть может, наша власть уцелела бы».

Объяснения эсеровских лидеров (Авксентьева, Гендельмана) о причинах провала эсеровской политики не выдерживают критики. Конечно, и Чернов, и Авксентьев, по всей вероятности, заслуживали презрения. Но такого же отношения заслуживало и все руководство эсеровской партии. Одной из главных причин провала политики правосоциалистических мелкобуржуазных партий являлась их ставка в борьбе с Советской властью на соглашение, блокирование с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами. Такая их политика, их антисоветизм неизбежно вели к усилению буржуазной контрреволюции. Превращение эсеровских режимов «учредиловской демократии» в военную диктатуру и в оккупационные режимы международного империализма было явлением закономерным, а не случайным, всеобщим, а не местным.

2. Усиление колебаний в лагере мелкобуржуазной контрреволюции

На занятых контрреволюцией территориях в политических настроениях крестьянства и других мелкобуржуазных слоев населения начался перелом. Подавляющее их большинство, и прежде всего колебавшиеся ранее крестьяне-середняки, повернуло на сторону Советской власти. Среднее крестьянство поняло, что только рабочий класс во главе с партией большевиков может спасти трудящихся от возврата помещиков и капиталистов.

Мелкобуржуазные «социалистические» партии, боясь окончательно потерять связь с массами, попытались пересмотреть свою тактику. В ноябре 1918 г. ЦК меньшевиков опубликовал «Воззвание к социалистам всех стран», в котором осудил интервентов. «Чтобы покончить с большевистским правительством, — говорилось в воззвании, — союзники сплачивают вокруг своих десантов те русские вооруженные силы, которые в ходе гражданской войны образовались в течение последнего года. Социальный характер и политические тенденции этих сил в преобладающем большинстве случаев являются контрреволюционными и реакционными… Действительной программой руководящих групп антибольшевистской коалиции является отобрание у крестьян взятой ими у помещиков земли и т. п. Весь опыт господства этих групп на Украине, на Дону и в Белоруссии не оставляет в этом сомнения, равно как и деятельность их в Сибири и на Волге, где у власти стояли более демократические группы и где эти контрреволюционеры не останавливались перед попытками государственного переворота, чтобы еще до полной своей победы во всей России обеспечить диктатуру помещичьих и милитаристских элементов».

Колчаковский переворот в Сибири заставил и правых эсеров встать на путь пересмотра своей тактики, с тем чтобы сохранить свое влияние среди мелкобуржуазных слоев населения. Избранный в ноябре на съезде членов Учредительного собрания комитет призвал сибирские, казацкие и чехословацкие воинские части выступить против Колчака. Делегация комитета в составе бывшего председателя Комуча В. К. Вольского, секретаря съезда Н. В. Святицкого, товарища секретаря Н. А. Шмелева и некоторых деятелей эсеровской партии (Н. И. Ракитникова, К. С. Буревого, Б. Н. Черненкова) начала переговоры с Советским правительством о «примирении».

Большевистская партия и Советское правительство внимательно наблюдали за изменением настроений мелкобуржуазных кругов. Они считали необходимым использовать в интересах революции это изменение политической ориентации мелкой буржуазии и ее партий (хотя, зная двойственность и противоречивость природы мелкой буржуазии, понимали, что такое изменение политической ориентации могло оказаться недолговременным). В докладе на собрании партийных работников Москвы 27 ноября В. И. Ленин говорил: «Очень ошибся бы тот, кто задумал бы механически перенести теперь лозунги нашей революционной борьбы того периода, когда между нами не могло быть никакого примирения, когда мелкая буржуазия была против нас, когда наша непоколебимость требовала от нас применения террора. Теперь это была бы не непоколебимость, а просто глупость, недостаточное понимание тактики марксизма.

…Мы вас, господа меньшевики, после вашего выступления о «союзниках» охотно легализируем. Это будет сделано Центральным Комитетом нашей партии. Но мы не забудем того, что в вашей партии остались меныпевики-«активисты», и по отношению к ним наши методы борьбы остаются старыми… Мы оставляем за собой государственную власть, только за собой».

30 ноября 1918 г. ВЦИК обсудил вопрос об отношении к тем политическим группам, которые его постановлением от 14 июня были исключены из Советов за совместные с контрреволюционной буржуазией выступления против Советской власти. В принятом на заседании ВЦИК постановлении говорилось:

«Ознакомившись с содержанием резолюций и воззванием Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков), Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что эта партия, по крайней мере в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами, как российскими, так и иностранными.

Тем самым партия меньшевиков открыла для себя возможность принимать — наряду с другими партиями — участие в работе Советов, в работе по организации и обороне страны.

Центральный Исполнительный Комитет, исходя из этого, постановляет считать недействительною резолюцию Центрального Исполнительного Комитета от 14 июня 1918 г. в той ее части, которая касается партии меньшевиков.

Ввиду того что Центральный комитет Российской социал-демократической рабочей партии на деле не может взять на себя ответственность за поведение всех групп и членов своей партии, Центральный Исполнительный Комитет считает нужным отметить, что настоящее решение не относится к тем группам меньшевиков, которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти».

6—9 февраля 1919 г. в Москве состоялась партийная конференция правых эсеров, оставшихся на территории Советской республики. Участники конференции признали, что происки международного империализма ведут к реставрации монархии в России, и, так же как и руководящие деятели партии меньшевиков, из тактических соображений провозгласили отказ от поддержки интервенции и вооруженной борьбы с Советской властью. В принятой конференцией резолюции говорилось: «Как в борьбе за единство России, так и в воссоединении всероссийской власти конференция отвергает самым решительным образом всякое блокирование и коалирование с буржуазными партиями, вполне выявившими уже свою реакционную сущность, мечтающими об единоличной диктатуре и восстановлении неограниченного хозяйского произвола».

Почти одновременно, но независимо от этого решения эсеровской конференции представители Советского правительства закончили переговоры с делегацией Комуча, которую возглавлял бывший председатель Комуча В. К. Вольский. Эта группа эсеров призвала воинские части белогвардейцев на Восточном фронте прекратить вооруженную борьбу против Советской власти и обратить своз оружие против Колчака.

19 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) заслушал сообщение делегации ВЦИК о результатах переговоров с делегацией Комуча и предложил ВЦИК принять решение о «легализации правых эсеров». 26 февраля ВЦИК вынес постановление, в котором отмечалось, что партийная конференция правых эсеров Советской России в своих резолюциях отвергла попытки вооруженной борьбы с Советской властью, подчеркнув, что подобная борьба выгодна только контрреволюции; признала ошибочность всей политики мелкобуржуазной демократии, колебания которой привели ее к ряду преступлений против интересов трудящихся масс и способствовали иностранному вмешательству и захвату власти на отдельных окраинах контрреволюционерами; призвала свои партийные организации к свержению реакционных правительств в областях, находившихся под властью иностранных империалистов. Учитывая, что Комитет членов Учредительного собрания и члены ЦК партии эсеров, руководившие вооруженной борьбой против Советской власти на Восточном фронте, прекратили вооруженную борьбу и призвали мобилизованные ими воинские части обратить свое оружие против Колчака и действовать совместно с Советской властью, ВЦИК решил: «Отменить свое постановление от 14 июня (1918 г. — Д. Г.) по отношению ко всем группам партии правых социал-революционеров, считающим для себя обязательными указанные выше постановления и шаги партии социал-революционеров и комитета членов Учредительного собрания, предоставив им право наряду с другими партиями принимать участие в советской работе, предложить административным и судебным органам Советской Республики освободить из заключения тех членов партии правых социал-революционеров, которые разделяют точку зрения, изложенную в вышеуказанных резолюциях и заявлениях.

Продолжая по-прежнему беспощадную борьбу со всеми группами, каким бы знаменем они ни прикрывались, которые прямо или косвенно поддерживают внутреннюю или внешнюю контрреволюцию, — говорилось далее в постановлении, — Центральный Исполнительный Комитет считает своим долгом предоставить партиям мелкобуржуазной демократии возможность на деле в открытой работе доказать свою готовность поддержать пролетариат и крестьянство в борьбе с внешней и внутренней буржуазной контрреволюцией».

Таким образом, эсеры и меньшевики, заявившие об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью, были легализованы. Отпала необходимость применять острые формы пресечения их антисоветской деятельности. Становился целесообразен пересмотр общей карательной линии по отношению к контрреволюции.

VIII съезд РКП (б) утвердил новую стратегическую установку партии — на прочный союз рабочего класса с мелкобуржуазной, середняцкой массой крестьянства при опоре на бедноту. Это означало, что мелкобуржуазные партии окончательно лишились своей основной социальной базы в стране.

3. Совершенствование структуры и методов работы органов борьбы с контрреволюцией

Энергичная работа чрезвычайных комиссий по охране революционных завоеваний высоко подняла их авторитет и значение. Они создавались во всех уездах, районах, городах, на транспорте и в Красной Армии. Кое-где на периферии, однако, чрезвычайные комиссии ускользали из-под контроля НКЮ, НКВД и местных советских и партийных организаций, а иногда продолжали действовать методами красного террора, хотя они и не вызывались необходимостью. В связи с этим на местах возникали трения между чрезвычайными комиссиями и местными советскими и партийными организациями.

Между тем социально-политическая обстановка в стране существенно изменилась. Органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией ликвидировали ряд заговоров. Если раньше враждебные элементы вели активное наступление и органы ВЧК раскрывали один за другим крупные антисоветские заговоры, то с осени 1918 г. и вплоть до весны 1919 г., по крайней мере в центральной части страны, ни одного крупного заговора не было раскрыто. Это было относительное, временное затишье, вызванное происходившей в антисоветском лагере перегруппировкой сил.

Осенью 1918 г. работники советской юстиции, многие партийные и советские органы поставили вопрос об ограничении компетенции чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, усилении партийного контроля за их деятельностью и подчинении их местным исполкомам Советов. Одновременно речь шла о повышении роли обычных судебных органов в борьбе с контрреволюцией и уголовной преступностью и о смягчении жесткой карательной линии, проводившейся после введения красного террора.

В печати началась дискуссия по вопросу о правах чрезвычайных комиссий, о том, кому они должны подчиняться и как нужно контролировать их деятельность. Дискуссия продолжалась с перерывами с октября 1918 до февраля 1919 г. В ходе этой дискуссии, в пылу полемики было высказано немало ошибочных суждений.

Некоторые чекисты высказывали мнение о нецелесообразности строгой правовой регламентации деятельности ЧК. В изданном 1 ноября 1918 г. в Казани журнале «Красный террор» — органе чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте — М. Я. Лацис давал такие указания местным органам ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик; восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого». Эти высказывания вызвали резкую критику со стороны Емельяна Ярославского. М. Я. Лацис в ответ на основательную критику все же утверждал: «В момент самой отчаянной классовой борьбы нельзя доискиваться вещественных доказательств. Когда класс целиком восстал против класса, тогда самыми ценными сведениями для следствия являются как раз данные о принадлежности (теперешней) к классу, о происхождении (ибо теперь бывший помещик может работать и в черном теле), об образовании и профессии».

В. И. Ленин критически отозвался об этих ошибочных указаниях М. Я. Лациса. Он писал: «…вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис, один из лучших, испытанных коммунистов, который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал на стр. 2 в № 1 своего журнала: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом»…».

Неправильные суждения о методах борьбы с контрреволюцией иногда высказывались и в печатном органе ВЧК «Еженедельник чрезвычайных комиссий». В № 3 этого журнала была помещена корреспонденция «Почему вы миндальничаете?», подписанная работниками Нолинского уездного «Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией» Вятской губернии. Авторы критиковали ВЧК за то, что она освободила арестованного Локкарта. Они заявляли, что его надо было любым путем заставить рассказать о враждебной деятельности против Советской России. «Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что безусловно равносильно разгрому их. Скажите, — недоумевали авторы, — почему вы… позволили ему «покинуть» ВЧК?».

Заметка эта была решительно осуждена центральными партийными и советскими органами.

ЦК РКП (б) 25 октября 1918 г. постановил: «В № 3-м «Вестника чрезвычайных комиссий» была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала на свое отрицательное отношение к статье нолинцев.

Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. «Вестник ЧК» должен прекратить свое существование.

Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюционерами».

Статья в «Еженедельнике чрезвычайных комиссий» была обсуждена и в центральных правительственных органах. 25 октября 1918 г. Президиум ВЦИК признал, что «высказанные в ней мысли о борьбе с контрреволюцией находятся в грубом противоречии с политикой и задачами Советской власти. Прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла формы открытой вооруженной борьбы, в которой пролетариат и беднейшее крестьянство не могут отказаться от мер террора, Советская власть отвергает в основе, как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье. Президиум Центрального Исполнительного Комитета самым резким образом осуждает как авторов статьи, так и редакторов «Еженедельника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», поместивших эту статью и снабдивших ее примечанием».

Президиум ВЦИК постановил детально ознакомиться с деятельностью ВЧК и ее отделов и назначил с этой целью специальную комиссию. Одновременно для урегулирования деятельности центральной и местных чрезвычайных комиссий, а также их взаимоотношений с другими советскими учреждениями Президиум ВЦИК назначил комиссию по выработке «Положения о чрезвычайных комиссиях» под председательством Я. М. Свердлова. Вместе с тем Президиум указал «на необходимость продолжать беспощадную систему борьбы с контрреволюцией и контрреволюционерами».

Принимая решительные меры против нарушения революционной законности, ЦК РКП (б) и Советское правительство боролись и с попытками некоторых обывательских элементов использовать начавшуюся дискуссию для дискредитации органов борьбы с контрреволюцией. В. И. Ленин решительно осудил обывательские нападки на чрезвычайные комиссии. В речи на митинге сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г. он говорил: «Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза… У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное — верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие».

А 19 декабря 1918 г. «ЦК партии постановил, что на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работы которой протекают в особо тяжелых условиях».

28 октября 1918 г. Президиум ВЦИК утвердил выработанное комиссией «Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях». ВЧК в качестве органа Совета Народных Комиссаров признавалась центральным органом, «объединяющим деятельность местных чрезвычайных комиссий» и работающим «в тесном контакте с Народными комиссариатами внутренних дел и юстиции». Председатель ВЧК входил в коллегию Народного комиссариата внутренних дел. В свою очередь комиссариаты внутренних дел и юстиции должны были делегировать своих представителей в ВЧК. Местные чрезвычайные комиссии, согласно «Положению», комплектовались местными Советами или их исполкомами на равных правах с остальными их отделами, причем члены местных ЧК назначались и отзывались исполкомами. Вышестоящим органам ЧК предоставлялось право посылать в нижестоящие органы своих представителей с правом решающего голоса, а также приостанавливать и отменять их постановления.

Рядом законодательных актов Советская власть изменяла и карательную политику. По предложению Совета Народных Комиссаров VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов 6 ноября 1918 г. объявил амнистию. Постановлением съезда предписывалось освободить из заключения всех лиц, задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против Советской власти или подготовке его, или в организации белогвардейских сил, или в содействии тем партиям и группам, которые явно поставили себе целью вооруженную борьбу против Советской власти; освободить из заключения всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов. Всем революционным трибуналам и народным судам предписывалось в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц и применять досрочное освобождение в самых широких размерах в отношении тех, чье освобождение не представляет прямой опасности для Республики.

Это была первая амнистия, проведенная во всероссийском масштабе. Содержавшееся в постановлении съезда положение о необходимости предъявлять конкретные обвинения всем задержанным органами борьбы с контрреволюцией, о запрещении каким бы то ни было организациям, кроме ВЧК, брать заложников означало большой шаг в развитии революционной законности.

На том же VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов было принято и общее постановление «О революционной законности», которое закрепило требования революционной законности в качестве важнейших принципов деятельности всех советских государственных и общественных организаций. Эти принципы стали основой всей дальнейшей работы чрезвычайных комиссий.

Через некоторое время на заседании Совета Обороны встал вопрос о взаимоотношениях ВЧК с транспортными органами. Была избрана под председательством В. И. Ленина комиссия, которая должна была разработать соответствующие предложения, в том числе о порядке ареста специалистов, служащих на транспорте и занимающихся антисоветской деятельностью. На одном из заседаний комиссии В. И. Ленин собственноручно написал заметки, в которых выразил свои мысли и предложения о работе ВЧК. «Во главе должны стоять члены партии, — писал Владимир Ильич, — не менее двух лет пробывшие в партии.

Переработать положение о ЖЧК[35].

Подтвердить право профессиональных и партийных организаций брать на поруки.

Более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы.

Право брать на поруки дать наркомам с подписью двух членов коллегии.

Право участия в следствии предоставляется и т. д.

При введении учета технических сил, а равно интеллигенции вообще, предупредить, что не зарегистрировавшиеся теряют право на получение свидетельств с поручительствами.

Немедленно расширить в ВЧК отдел жалоб и просьб об ускорении дела».

На основе этих ленинских мыслей комиссия Совета Обороны 3 декабря 1918 г. разработала предложения о работе ВЧК, которые вышли далеко за пределы обсуждавшегося вопроса о работе железнодорожных органов чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.

11 декабря 1918 г. Совет Рабочей и Крестьянской Обороны принял постановление о порядке ареста сотрудников советских учреждений и предприятий. В нем указывалось, что аресты сотрудников болезненно отзываются на работе учреждений и предприятий, в то время как борьба с ополчившимся на Советскую Россию империализмом требует напряжения всех сил. Совет Обороны потребовал от ВЧК и ее местных органов в случаях, когда представится возможным, предварительно извещать соответствующее ведомство относительно своих постановлений об арестах ответственных работников, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах, а если невозможно известить предварительно, то делать это не позднее 48 часов после ареста, сообщая вместе с тем и существо обвинения, предъявленного арестованному. Народным комиссариатам, губернским и городским комитетам партии предоставлялось право посылать своих делегатов для участия в следствии об арестованных гражданах и право освобождать из-под ареста тех, за кого письменно поручатся два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета партии. Такое же право предоставлялось губернским и городским Советам депутатов (под письменное поручительство всех членов президиума), а также местным или центральным комитетам профсоюзов (под письменное поручительство всех членов правления союза.

Это постановление усиливало контроль партийных органов за деятельностью комиссий, устанавливало право участия советских и профессиональных организаций в работе чрезвычайных комиссий. В нем нашла свое выражение и ленинская идея поручительства общественных организаций при решении вопроса о судьбе арестованных[36]. Тем самым постановление укрепляло начала социалистической законности в практике борьбы с контрреволюцией.

В развитие этого постановления ВЧК издала 19 декабря приказ местным органам.

7 января 1919 г. Коллегия ВЧК решила сократить аппарат чрезвычайных комиссий и ликвидировать уездные ЧК. Это решение было подтверждено 24 января 1919 г. Президиумом ВЦИК.

Наконец встал вопрос о практике вынесения решений по делам о контрреволюции самими чрезвычайными комиссиями. Часть работников чрезвычайных комиссий считала, что следует пользоваться теми методами борьбы с контрреволюцией, которые применялись в период красного террора, выступала за внесудебные репрессии в отношении опасных контрреволюционеров. Эти ошибочные взгляды были осуждены Коммунистической партией и центральными правительственными органами.

В декабре 1918 г. Народный комиссариат юстиции разработал и представил в центральные партийные и советские учреждения общий проект реорганизации чрезвычайных комиссий и революционных трибуналов, вносивший изменения в методы и формы борьбы с контрреволюцией (одним из авторов проекта был Н. В. Крыленко). Согласно проекту, единственным органом, имевшим право выносить решения по делам о контрреволюции, признавался суд — революционный трибунал, а за чрезвычайными комиссиями сохранялись розыскные и следственные функции. Вместе с тем намечались меры по укреплению революционных трибуналов, которые должны были стать более эффективным, чем раньше, орудием борьбы с контрреволюцией и другими опасными преступлениями. Этот проект был вынесен на обсуждение.

Некоторые советские и партийные работники (например, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов) высказывали крайние, ошибочные взгляды, утверждая, что время деятельности чрезвычайных комиссий в Советской стране будто бы уже прошло и что их следует вообще ликвидировать, а дело борьбы с контрреволюцией возложить на общие судебно-следственные учреждения. Отголоски таких взглядов нашли практическое выражение в том факте, что после освобождения от немцев Латвии, Эстонии и Литвы осенью — зимой 1918/19 г. органы Чрезвычайной комиссии здесь не создавались и борьба с контрреволюцией возлагалась исключительно на следственные комиссии и революционные трибуналы.

4 февраля 1919 г., заслушав вопрос о чрезвычайных комиссиях, ЦК РКП (б) постановил поручить комиссии с участием Ф. Э. Дзержинского и И. В. Сталина разработать новое положение о чрезвычайных комиссиях и революционных трибуналах на основе следующих положений: «1) право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы, причем ревтрибуналы должны состоять из 3 человек; 2) аппарат ЧК должен остаться в качестве, во-первых, розыскных органов и, во-вторых, органов непосредственной борьбы с вооруженными выступлениями (бандитскими, контрреволюционными и т. п.); 3) за ЧК сохраняется право расстрелов при военном положении (если это право предусмотрено самими постановлениями об объявлении той или иной местности на военном положении)…».

8 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) опубликовал обращение ко всем коммунистам — работникам чрезвычайных комиссий, в котором высказал свое отношение к намеченной реформе. ЦК высоко оценил деятельность ВЧК и указал на огромную роль, которую она сыграла в укреплении Советской власти. Вместе с тем ЦК РКП (б) отметил, что «изменение внутреннего положения и международной обстановки Советской власти, достигнутые успехи в деле подавления белогвардейского заговора внутри и военные успехи в борьбе с к.-р. во вне, — должны будут сказаться и на характере и функциях ЧК».

17 февраля 1919 г. ВЦИК принял постановление «О Всероссийской Чрезвычайной комиссии», в первой статье которого говорилось о том, что право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в ЧК, передается реорганизованным трибуналам. Постановление предусматривало также основные принципы реорганизации революционных трибуналов с целью обеспечения эффективного и быстрого рассмотрения дел. Ревтрибуналам предоставлялось право проверки следственных действий чрезвычайных комиссий и проверки закономерности содержания арестованных.

Докладчиком от большевистской фракции на заседании ВЦИК был Ф. Э. Дзержинский. «Мне кажется, — говорил он, — что необходимость в реорганизации ЧК и революционных трибуналов настолько созрела, что возражать по этому поводу едва ли кто будет серьезно». Методы враждебной деятельности против Советской власти в настоящее время изменились, указывал Ф. Э. Дзержинский, массовых сплоченных контрреволюционных сил на советской территории уже нет. Поэтому теперь нужно наказывать отдельных преступников через революционные трибуналы. Заканчивая свое выступление, Ф. Э. Дзержинский говорил: «С принятием настоящего проекта не будет у нас того параллелизма, благодаря которому до сих пор преступники, которые должны были быть наказаны, оставались часто безнаказанными. У нас были два органа: ЧК и Ревтрибунал, которые действовали совершенно самостоятельно, одновременно и параллельно. Настоящей реорганизацией этот параллелизм будет уничтожен. Новое положение проводит разделение труда и взаимное дополнение. ЧК будет доставлять материалы в Ревтрибунал, для того чтобы последний судил. Таким образом, не будет столкновений и не будет той волокиты, когда дела, поступавшие от нас, переходили в Ревтрибунал, где они слишком долго залеживались, залеживались до того, что дело теряло всякую живость. Теперь этого не будет».

4. Ленинский контроль за работой органов ЧК

Коммунистическая партия и лично В. И. Ленин осуществляли повседневный контроль за деятельностью органов борьбы с контрреволюцией. Требуя беспощадно подавлять врагов, Владимир Ильич придавал большое значение соблюдению социалистической законности. Он учил вдумчиво, серьезно относиться к каждому аресту, к каждому постановлению, касающемуся судьбы обвиняемого. Многочисленные запросы В. И. Ленина о причинах ареста, обоснованности предъявленных арестованным обвинений, его требования тщательной проверки материалов расследования, правильного применения мер пресечения и наказания в отношении виновных свидетельствуют о том исключительном значении, которое Владимир Ильич придавал точному соблюдению органами чрезвычайной комиссии социалистической законности.

В октябре 1918 г. органами ВЧК был арестован член партии кадетов профессор Петроградского технологического института Д. С. Зернов, работавший в ВСНХ. В. И. Ленин телефонограммой запросил ВЧК: «Есть ли серьезные обвинения против арестованного вами профессора Зернова?

Горбунов и Красин просят освободить». Зернов был освобожден.

23 октября 1918 г. ЧК города Рогачева арестовала бывшего секретаря Могилевской городской управы штабс-капитана царской армии А. В. Козловского и бывшего прапорщика Я. С. Загорского по подозрению в участии в белогвардейском движении. В связи с жалобой арестованных В. И. Ленин телеграфировал Рогачевской чрезвычайной комиссии: «Объясните причины ареста Якова Загорского и Андрея Козловского. Есть ли серьезные улики? Проверьте».

В октябре 1918 г. ЧК Москворецкого района г. Москвы арестовала заведующего научно-статистическим отделением зубоврачебной подсекции Наркомздрава К. С. Гинзбурга, подозревая его в связях с кадетской партией. И ноября 1918 г. В. И. Ленин написал в ВЧК такое письмо: «Я запросил сегодня утром сведений о том, почему не освобожден Кирилл Семенович Гинзбург, несмотря на то, что его берут на поруки два члена Российской Коммунистической партии большевиков — Дауге и Жуховицкий, а равно сведений о том, кто из членов ВЧК и когда заявил, будто не могут найти Гинзбурга, хотя он содержится в Бутырках.

Сведения эти я затребовал к вечеру 11 ноября. До сих пор, 10 1/2 часов, ответа не имею. Повторяю еще раз свое требование». 11 ноября 1918 г. Гинзбург был освобожден за недоказанностью обвинения. ВЧК объяснила задержку с ответом В. И. Ленину тем, что материалы по делу Гинзбурга находились в Москворецкой ЧК.

В другом случае, 25 ноября 1918 г. в связи с арестом преподавателя истории П. А. Преображенского, В. И. Ленин телеграфировал председателю Самарской ЧК: «Сообщите основания ареста Павла Александровича Преображенского. Отложите решения до приезда Свидерского (очевидно, лично знавшего арестованного. — Д. Г.), коего прошу ознакомить с делом, а также сообщите мне, нельзя ли освободить Преображенского на поруки учительскому союзу». Преображенский был освобожден.

В начале декабря 1918 г. по постановлению Самарского губ-исполкома и чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией были арестованы сотрудники экспедиции Особого управления ирригационных работ в Туркестане во главе с начальником экспедиции, инженером Г. К. Ризенкампфом. Экспедиция должна была выехать в Туркестан и заняться подготовкой хлопковой базы для текстильной промышленности. В ее составе были некоторые известные в прошлом реакционеры (например, бывший издатель монархистской газеты «Земщина» С. К. Глинка-Янчевский, бывший иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц и другие), что и вызвало подозрения. Об аресте специалистов экспедиции стало известно В. И. Ленину по докладу полномочного представителя ВЦИК и СНК для Туркестана П. А. Кобозева. Владимир Ильич телеграфно предписал Самарскому губисполкому и ЧК немедленно освободить начальника экспедиции; он указывал: «оставить в тюрьме можете только тех, против кого имеете улики. Имена их немедленно телеграфируйте мне». Одновременно Ленин распорядился командировать в Самару комиссию из представителей ВСНХ и ВЧК для проверки обоснованности ареста. В акте от 21 декабря 1918 г. комиссия отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов экспедиции не обнаружила. Все дела экспедиции и арестованные были отправлены в Москву, и здесь на основании данных расследования ВЦИК принял постановление о прекращении как необоснованного дела по обвинению специалистов экспедиции в контрреволюционной деятельности.

В июне 1919 г. VIII отдел НКЮ постановил привлечь к ответственности за контрреволюционную пропаганду руководителя московской религиозно-трудовой общины-коммуны «Трезвая жизнь» И. М. Трегубова. Получив сообщение НКЮ, В. И. Ленин дал такое указание заместителю народного комиссара юстиции П. И. Стучке: «По делу о Трегубове и его деятельности требуется, видимо, доследование: верно ли, что он контрреволюционные речи ведет, как сказано VIII отделом Народного комиссариата юстиции…

Согласны ли Вы расследовать и проверить точно? Прошу Вас ответить мне на это».

Органы ВЧК возбудили дело по обвинению жителя г. Вологды В. Н. Трапезникова, который примыкал в период Октябрьской революции к плехановской группе «Единство» и выступал против большевиков. В связи с жалобой жены Трапезникова В. И. Ленин 28 февраля 1919 г. написал такую записку Ф. Э. Дзержинскому: «Прошу Вас принять подательницу, Трапезникову, по делу, о котором мы сегодня говорили». 21 марта после проверки дела ВЧК сообщила Р. П. Трапезниковой, что дело о ее муже прекращено.

4 сентября 1919 г. в Петрограде был арестован профессор педагогического института С. И. Сазонов по обвинению в принадлежности к кадетской партии. Ученые В. А. Строев (Десницкий), A. П. Пинкевич и Н. М. Книпович телеграфировали В. И. Ленину: «Окажите содействие в освобождении нашего сотрудника профессора Сазонова по академии и комиссариату. Сазонов не кадет, принимаем полное поручительство». На этой телеграмме 9 сентября B. И. Ленин написал: «Дзержинскому: по-моему, освободить (если нет улик), взяв еще 2 поручителей, коих можно наказать за побег». Указание Ленина было выполнено, 18 сентября Сазонов был освобожден.

В апреле 1919 г. Малоархангельской уездной чрезвычайной комиссией был арестован бывший член партии эсеров писатель И. Вольный. По ходатайству Максима Горького Владимир Ильич настойчиво интересовался делом и предлагал освободить Вольного. Последний был освобожден, и дело о нем прекращено. Осенью 1919 г. В. И. Ленин лично принимал И. Вольного в Москве. По ходатайствам Максима Горького перед В. И. Лениным были также освобождены из-под стражи левая эсерка Н. А. Шкловская, председатель коллегии Главного управления по делам кустарной промышленности Л. П. Воробьев, обвинявшийся в укрывательстве лидера правых эсеров В. М. Чернова, и другие.

В телеграмме Тамбовскому губисполкому В. И. Ленин писал: «Получил жалобу Ивана Богданова на арест его сына Владимира, 17 лет, больного бронхитом, за саботаж. Пересмотрите дело, проверьте болезнь, неопытность, молодость арестованного, особенно расследуйте, не были ли настоящими саботажниками 30 служащих земельного комиссариата, которые отказались от работы, взвалив ее на Богданова. Результат проверки телеграфируйте».

В ноябре 1918 г. Красноборская уездная чрезвычайная комиссия Северо-Двинской губернии арестовала бывшего мирового судью Шлиссельбургского уезда П. И. Михайлова, в доме которого был обнаружен дневник с записями антисоветского содержания. Получив жалобу по этому делу, В. И. Ленин 10 февраля 1919 г. послал такой телеграфный запрос в Вологодскую губчека: «Получил прошение детей Михайлова, больного, привезенного из больницы Северодвинская. Просят освободить. Сообщите ваше заключение». В результате проверки была установлена необоснованность обвинения Михайлова в контрреволюционной деятельности; он был освобожден, а дело о нем прекращено.

1 марта 1920 г. В. И. Ленин телеграфировал в Казанскую губчека: «Софья Михайловна Иванова, вдова председателя толстовского общества, жалуется, что ее обижают, натравливают чернь. Проверьте. Немедленно прекратите безобразия. Сообщите мне телеграфом об исполнении и имя проверявшего, а подробности почтой». Иванова была освобождена.

В результате вмешательств В. И. Ленина в разное время были освобождены арестованные чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией: профессор истории Московского университета, член ЦК кадетской партии А. А. Кизеветтер, бывшие работники Генерального штаба царской армии Л. И. Савченко-Маценко и Б. П. Поляков, бывший полковник царской армии Н. С. Александров и ряд других лиц, обвинения в адрес которых не были доказаны.

Вскоре после смерти В. И. Ленина на одном из собраний, посвященных его памяти, Мария Ильинична Ульянова говорила: «Вы помните 18 и 19 гг., вы помните, какое количество врагов Советской власти было повсюду, какую непреклонную борьбу приходилось вести с ними. Владимир Ильич умел быть непреклонным к этим врагам, но он мог проявлять высшую справедливость, поскольку он видел ту или другую ошибку, допущенную к кому-либо из них. Я приведу один небольшой факт. Их можно было бы привести много, но я ограничусь пока одним. На днях мы получили письмо. Автор этого письма в 19 году был приговорен к расстрелу. Его мать, обезумевшая от горя, побежала в Кремль в надежде, что она сможет повидать Ленина, но ей не удалось увидеть его. Она возвращается домой и находит письмо Ленина, доставленное самокатчиком, в котором он пишет, чтобы она не волновалась, что можно подать кассационную жалобу и, наконец, просить ВЦИК о помиловании. Кассационная жалоба не была удовлетворена. Но когда мать автора этого письма пришла во ВЦИК просить о помиловании, то секретарь встретил ее словами: «Да, знаю, знаю, мне т. Ленин много раз звонил о вас». В результате обвиняемый был помилован и позднее был выбран членом Московского Совета».

«Скажите, — говорилось в заметке, — в какой части света можно найти главу государства, который проявил бы столько внимания к человеку, совершенно для него незнакомому и чуждому».

5. Политическая смерть левых эсеров

После провокационной авантюры левоэсеровских лидеров 6–7 июля 1918 г. ускорился процесс разложения и распада партии левых эсеров.

В Москве выделилась группа левых эсеров, которая официально вышла из левоэсеровской партии. 18 августа 1918 г. на организационном собрании эта группа объявила себя «народниками-коммунистами», а в сентябре созванная ею конференция образовала партию «народников-коммунистов». Во главе партии стояло Центральное бюро (бывший заместитель председателя ВЧК Г. Д. Закс, А. П. Оборин и другие), издававшее газету «Знамя трудовой коммуны». «Народники-коммунисты» поддерживали Советскую власть, ее мероприятия по борьбе с кулачеством, но вместе с тем по ряду вопросов у них были тактические расхождения с большевиками, порожденные пережитками народнических взглядов.

В Саратове по инициативе губернского комитета и некоторых влиятельных работников левоэсеровской партии (А. Л. Колегаева, А. А. Биценко, М. Доброхотова, А. М. Устинова, В. Безеля и других) сразу же после левоэсеровского мятежа началась подготовка Всероссийского съезда левых эсеров, не согласных с политикой своего ЦК. В опубликованной инициаторами созыва съезда платформе указывалось на недопустимость срыва Брестского мирного договора, террористических актов на советской территории и насильственного захвата власти. Эта группа левых эсеров собралась 25 сентября 1918 г. в Саратове на Всероссийскую конференцию и образовала партию «революционного коммунизма», которая провозгласила тактику «классовой борьбы единым фронтом с большевиками против всех врагов Советской России во имя торжества социальной революции». В состав ЦК были избраны Александров, Биценко, Колегаев, Доброхотов, Устинов, Максимов и Черный. «Революционные коммунисты» издавали в Москве газету «Воля труда». Признавая главной руководящей силой русской революции партию большевиков, они обязались честно сотрудничать с ней, несмотря на некоторые теоретические расхождения.

Не желая порывать с революционными элементами левоэсеровской партии, Советское правительство приняло решение исключать из Советов только тех левых эсеров, которые солидаризировались с авантюристической политикой своих лидеров.

2—7 октября 1918 г. в Москве состоялся IV съезд левоэсеровской партии. Съезд вскрыл всю глубину катастрофического разлада и распада, происшедшего в партии после мятежа. Даже М. А. Спиридонова, игравшая главную роль в организации мятежа 6–7 июля, вынуждена была в письме от 4 октября на имя съезда партии заявить следующее: «Вина ЦК, в частности моя (я бы себя четвертовать дала сейчас за свою вину), в непредусмотрительности, отсутствии дальновидности, которая должна была бы предугадать возможные последствия акта (Спиридонова имела в виду убийство Мирбаха. — Д. Г.) и заранее нейтрализовать их». Высказываясь против применения в будущем террора в борьбе с большевиками, Спиридонова предлагала своей партии принять «защитный цвет», чтобы избежать в дальнейшем ударов со стороны большевиков.

В обстановке разногласий упорствующим лидерам левоэсеровской партии все же удалось протащить на съезде решение о продолжении борьбы с большевиками. А на местах многие левоэсеровские «активисты» продолжали антисоветские выступления.

13 октября 1918 г. в Петрограде на общем собрании 2-го Балтийского экипажа часть моряков настояла на принятии резолюции в поддержку левоэсеровских требований. Под влиянием антисоветской агитации матросы арестовали своих командиров и комиссаров, выбрали новых, вышли вечером на площадь перед Мариинским театром и, заставив администрацию театра предоставить им духовой оркестр, направились на набережную Невы. Демонстранты обратились к матросам всех кораблей с призывом примкнуть к ним. А когда к ним прибыл главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский, они чуть не избили его. Вскоре, однако, демонстранты были окружены и обезоружены.

Как выяснила Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, «организатором выступления был Петроградский комитет партии левых эсеров, ибо резолюция, принятая матросами 2-го Балтийского экипажа, была выработана при участии членов комитета и единогласно одобрена затем на Петроградской конференции партий, которая послала приветствие матросам. Кроме того, печатание резолюции происходило на ротаторе в помещении Петроградского комитета, и Петроградский комитет посылал на матросские митинги своих партийных агитаторов».

Руководил выступлением моряк Черноморского флота, левый эсер Я. А. Шашков, приехавший в Петроград 9—10 октября. Используя недовольство части матросов в связи с нехваткой продовольствия и обмундирования, он перешел к обычной левоэсеровской агитации и увязал свою «работу» с деятельностью членов Петроградского комитета партии левых эсеров. Организаторы этого авантюристического выступления понесли заслуженное наказание.

В ноябре 1918 г. Обвинительная коллегия Верховного трибунала сформулировала обвинение против руководителей июльского мятежа левых эсеров в Москве. М. А. Спиридонова, И. А. Майоров, П. П. Прошьян, Я. М. Фишман, Б. Д. Камков, В. А. Карелин, В. Е. Трутовский, Д. А. Магеровский, Л. Б. Голубовский и Д. А. Черепанов обвинялись в том, что они, будучи членами ЦК партии левых эсеров, являлись инициаторами и организаторами мятежа. Суду подлежали также Ю. В. Саблин, Д. И. Попов, Н. А. Андреев и Я. Г. Блюмкин.

Участникам заговора, и прежде всего Карелину, Прошьяну, Саблину, Попову и Камкову, было предъявлено обвинение и в том, что они задержали и обезоружили находившихся при исполнении служебных обязанностей председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, его помощника М. Я. Лациса, председателя Московского Совета П. Г. Смидовича, а также отдали распоряжение о задержке и аресте ряда других видных советских работников. А когда стало ясно, что выступление потерпело неудачу, Саблин и Попов организовали вооруженное сопротивление советским войскам.

В общей оценке действий мятежников, данной Обвинительной коллегией Верховного революционного трибунала, подчеркивалось, что убийством Мирбаха обвиняемые создали для Советской республики — угрозу быть раздавленной превосходящими силами германского империализма в момент, когда собственные военные силы республики были еще не в состоянии оказать должного сопротивления, и подвергли этим русский пролетариат и крестьянство опасности очутиться под властью буржуазии, восстановленной при помощи немецких войск. С помощью вероломства, лжи и клеветы они еще более усугубили эту опасность, создав для всех контрреволюционных сил благоприятные условия выступления против Советской власти, и объективно сами оказались в рядах врагов революции в качестве их деятельных и наиболее активных пособников.

27 ноября 1918 г. дело левых эсеров было рассмотрено Верховным революционным трибуналом под председательством О. Я. Карклина и при участии обвинителя Н. В. Крыленко.

На суд были доставлены только Спиридонова и Саблин; остальные обвиняемые от суда скрылись. Спиридонова и Саблин заявили, что они возражают против судебного разбирательства, так как, по их мнению, здесь будто бы «происходит суд одной партии над другой». Верховный революционный трибунал отклонил этот отвод.

Н. В. Крыленко в обвинительной речи подчеркнул, что «партия левых эсеров… в настоящее время умерла, но остались определенные лица, с которыми необходимо бороться, когда они становятся вредными», и потребовал высшей меры наказания для начальника левоэсеровского отряда при ВЧК Попова, изменившего своему служебному долгу. Мерой наказания для других обвиняемых Крыленко считал возможным лишение свободы и высылку за пределы Советской республики.

Признав обвинения, предъявленные в заключении Обвинительной коллегии, доказанными, Верховный революционный трибунал приговорил: Попова объявить врагом трудящихся, стоящим вне закона, и при поимке и установлении личности расстрелять; Прошьяна, Камкова, Карелина, Трутовского, Магеровского, Голубовского, Черепанова, Блюмкина, Андреева, Майорова, Фишмана — к тюремному заключению на три года с применением принудительных работ; Спиридонову и Саблина — к тюремному заключению на один год, учитывая «их особые прежние заслуги перед революцией».

29 ноября Президиум ВЦИК иод председательством Я. М. Свердлова постановил амнистировать Спиридонову и Саблина и освободить их из заключения. Не подверглись позднее наказанию и лица, осужденные заочно. Непосредственный исполнитель террористического акта над Мирбахом Я. Блюмкин, явившийся в органы ВЧК с повинной, 16 мая 1919 г. был также амнистирован Президиумом ВЦИК.

Снисходительное отношение Советского правительства к лидерам левых эсеров не оказало, однако, на них должного воздействия. В ВЧК поступали сигналы о том, что они готовятся к новым авантюрам. На конференциях левоэсеровской партии 15 ноября и 20 декабря 1918 г. были приняты решения создать при губернских комитетах специальные отделы «по конспиративной подготовке свержения большевиков, организации экспроприации и террористических актов», организовать контрразведку «для ведения учета квартир и местожительств всех ответственных работников-коммунистов, в особенности членов чрезвычайных комиссий». Орган левых эсеров «Паш путь», издававшийся в Вильно, 3 февраля 1919 г. опубликовал написанную одним из левоэссровских лидеров статью, в которой говорилось, что «только немедленный переход власти к нашей партии может спасти положение». В той же газете была помещена резолюция съезда партии левых эсеров по военному вопросу, в которой указывалось, что партия «считает необходимым: а) широчайшую политическую и военную подготовку восстания трудящихся; б) введение явочным порядком солдатских комитетов в существующей Красной Армии».

Выступления левых эсеров среди рабочих и крестьян становились все более вызывающими. В речах на рабочих собраниях московских заводов в январе — феврале 1919 г. Спиридонова призывала к забастовкам и свержению большевистской власти. Все это вынудило ВЧК принять ответные меры.

10 февраля 1919 г. в Москве были вновь арестованы Спиридонова, Штейиберг, Трутовский, Рыбин, Прокопович, Розенблюм, Сирота, Кроник и дугие левоэсеровские деятели. Тогда же были раскрыты и ликвидированы их конспиративная квартира и нелегальная типография. Аресты левых эсеров проводились и в других городах.

24 февраля 1919 г. в Московском революционном трибунале под председательством А. М. Дьяконова рассматривалось дело Спиридоновой, обвинявшейся в контрреволюционной агитации. Революционный трибунал признал доказанным, что Спиридонова, выступая в январе на московских митингах на фабриках и заводах, публично клеветала на Советскую власть и таким образом своей преступной агитацией помогала контрреволюции. Определяя меру наказания Спиридоновой, революционный трибунал учитывал «болезненно-истерическое состояние обвиняемой». «…Не преследуя в наказании целей отмщения врагам революции, — говорилось в решении трибунала, — и не желая причинять Марии Спиридоновой излишних страданий, одновременно с тем охраняя рабоче-крестьянскую революцию и стоя на страже ее завоеваний, трибунал постановил изолировать Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий, с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда».

Разложение и распад левоэсеровской партии продолжались. Подлинно революционные элементы ее создавали группы, боровшиеся против экстремистского руководства, выходили из левоэсеровской партии, вступали в партию большевиков. В РКП (б) вступили Ю. В. Саблин, А. Л. Колегаев, А. А. Биценко, Г. Д. Закс, А. М. Устинов, Б. Ф. Малкин и другие. 6 ноября 1918 г. чрезвычайный съезд партии «народников-коммунистов» принял решение о присоединении к РКП (б). В то же время немногочисленные группы левоэсеровских «активистов» все более скатывались на позиции открытых врагов Советской власти или пополняли ряды анархистов. Так в 1919 г. левоэсеровская партия фактически сошла с политической сцены, сама себя похоронив.

6. Судебный процесс по делу Локкарта

В конце ноября — начале декабря 1918 г., когда политическая обстановка в стране в значительной мере смягчилась, состоялся судебный процесс по делу о раскрытом ранее заговоре Локкарта.

Перед судом Верховного революционного трибунала предстали 24 обвиняемых, из них четырех — Локкарта, Гренара, Сиднея Рейли и Генриха (Анри) Вертимона — судили заочно, так как Рейли и Вертимону удалось скрыться, а Локкарту и Гренару Советское правительство разрешило выехать на родину.

Бывший глава английской миссии при Советском правительстве Локкарт и бывший французский генеральный консул Гренар обвинялись в том, что они, вопреки международному праву и обычаю, использовали свое положение для создания в России контрреволюционной организации, в задачу которой входило разрушение железнодорожных мостов и путей сообщения, чтобы вызвать в стране волнения на почве голода, а затем, пользуясь недовольством масс, при помощи подкупленного командования некоторых латышских частей свергнуть правительство Советской республики и реставрировать в стране буржуазно-капиталистический строй.

Лейтенант английской службы Сидней Рейли, французский гражданин Генрих Вертимон, американский гражданин Ксенофонт Дмитриевич Каламатиано, проживавший по подложному паспорту на имя Сергея Серповского, обвинялись в том, что, зная о планах Локкарта и Гренара, принимали непосредственное участие в их осуществлении.

Остальные участники процесса обвинялись в том, что собирали шпионские сведения, передавали их, укрывали агентов-шпионов и помогали им.

Дело рассматривалось в Москве с 28 ноября по 3 декабря 1918 г. в открытом судебном заседании, в условиях полной гласности, под председательством заместителя председателя Верховного революционного трибунала О. Я. Карклина, с участием обвинителя Н. В. Крыленко и 14 защитников, в числе которых были деятели дореволюционной адвокатуры Н. К. Муравьев, А. С. Тагер и С. Ф. Плевако. На суде присутствовали представители дипломатических миссий нейтральных государств (норвежской, шведской, датской).

Центральной фигурой судебного процесса был американский шпион Ксенофонт Каламатиано. Вынужденный признать, что он собирал шпионские сведения через агентуру, состоявшую из завербованных русских граждан, Каламатиано утверждал, что он не был связан с Локкартом, а действовал в интересах американских коммерческих фирм, которые нуждались в выяснении экономического и политического положения России.

«Какое же отношение к торговым делам имеет сообщение агента № 12 (подполковника Голицына. — Д. Г.) о количестве винтовок и пулеметов, вырабатываемых на тульских заводах, а также сведения о формировании Красной Армии?» — спросил на суде Н. В. Крыленко.

Подсудимый не пожелал дать вразумительного ответа на поставленные вопросы, не объяснил, почему конспирировал свою «легальную коммерческую работу», храня шпионскую канцелярию в толстой полой трости, зачем зашифровывал своих агентов номерами и т. д. В то же время он признал на суде, что делился добытыми через свою агентуру сведениями с сотрудниками английской и французской разведок — Сиднеем Рейли и Анри Вертимоном.

Главный помощник Каламатиано — А. В. Фриде — вовлек в шпионаж ряд лиц (Загряжского, Солюса, Потемкина, Голицына); он же обрабатывал агентурные донесения, составлял из них сводки для Каламатиано и Сиднея Рейли и получал за свою «работу» сначала 500 рублей, затем 750 и, наконец, 1000 рублей в месяц. Конечно, такой компетентный человек, как Фриде (царский военный следователь), не мог отрицать, что собираемые им сведения посят шпионский характер, но пытался оправдаться тем, что эти сведения якобы «общеизвестны».

Остальные агенты американского разведчика также признали на суде, что за вознаграждение собирали для Каламатиано различные сведения о положении Советской России.

В обвинительной речи Н. В. Крыленко привел факты одновременной и согласованной деятельности Каламатиано и дипломатических заговорщиков (Локкарта, Гренара), раскрыл его связь с разведчиками Рейли и Вертимоном, обрисовал характер его деятельности (конспирация, типичные шпионские приемы) и неопровержимо доказал, что он был одним из участников международного империалистического заговора против Советской России. «Каламатиано, — говорил Крыленко, — требовал от своих агентов сведений о количестве военных сил в той или иной местности прифронтовой полосы, о быстроте продвижения войск, о деятельности оружейных заводов, о состоянии транспорта, железнодорожных путей и мостов, о настроении населения — вовсе не… для будущих сношений Америки и России. Ему важно было выяснить, насколько сильна враждебная капиталу Советская власть и насколько способны к сопротивлению советские области… Будучи тесно связан с американскими фирмами, Каламатиано пытался подготовить экономическое и торговое завоевание России американским капиталом. Коммерческая деятельность идет рука об руку с политической — и этим объясняется связь Каламатиано с представителями дипломатических миссий капиталистических стран… Стремясь при посредстве Каламатиано к экономическому подчинению и завоеванию Российской республики, американские капиталисты старались подготовить момент для наложения своей руки и на политическое управление страной. Каламатиано являлся проводником этих тенденций».

Н. В. Крыленко потребовал применения высшей меры наказания в отношении заочно судимых Локкарта, Гренара, Вертимона и Рейли, а также главы шпионской резидентуры Каламатиано, его ближайших помощников и агентов — А. Фриде, Загряжского, Солюса, Голицына. Для остальных подсудимых он требовал иных наказаний. Вместе с тем обвинитель отказался за недоказанностью вины от обвинения Жанны Морене, Кембер-Хиггса, Иелиннека, Шмейца, Лингарта и Трестара.

Адвокаты А. С. Тагер и Н. К. Муравьев, защищавшие Каламатиано, пытались доказать, что «коммерческая работа» Каламатиано являлась «полезной», так как и советские-де органы заинтересованы в развитии торговых отношений с Соединенными Штатами Америки. Отвечая защитникам, Н. В. Крыленко сказал: «В речи защитника Муравьева прозвучал отклик угрозы, бросаемой нам, социалистам, всем капиталистическим миром. Муравьев утверждает, что суровый приговор, вынесенный по отношению к американскому гражданину Каламатиано, тяжело отразится на судьбах широких масс русского населения. Ввиду объявленной нам международными капиталистами открытой войны в целях всемирного подавления социализма эта угроза имеет реальное основание. С ней приходится считаться. Но мы, марксисты, знаем, что не мелкие факты решают сложные международные отношения, а факты крупного экономического значения, и произнесенная здесь угроза не может заставить нас забыть о той основной розни, какая существует между представителями капитала и социалистами».

3 декабря Верховный революционный трибунал вынес приговор, в котором признал установленной «преступную деятельность дипломатических агентов правительств англо-франко-американской коалиции, пытавшихся при пособничестве представителей русских буржуазных контрреволюционных сил, путем организации тайной агентуры для получения сведений политического и военного характера, подкупа и дезорганизации частей Красной Армии, взрывов железнодорожных мостов, поджогов продовольственных складов и, наконец, свержения рабоче-крестьянской власти и убийств — из-за угла вождей трудовых масс — нанести смертельный удар не только русской, но и международной социалистической революции».

Решая судьбу каждого из подсудимых, трибунал строго определял степень его виновности. Восьмерых подсудимых, среди которых были Трестар, Политковский, Оттен, английский подданный Кембер-Хиггс, француженка Жанна Морене и чехи Лингарт, Шмейц и Иелиннек, трибунал оправдал, считая недоказанной их преступную связь со шпионами. Сотрудницу ЦИК Старжевскую, находившуюся в близких отношениях с разведчиком Сиднеем Рейли, трибунал приговорил к трем месяцам лишения свободы и запретил ей службу в советских государственных учреждениях. Агентов, поставлявших Каламатиано шпионские сведения, — Загряжского, Потемкина, Солюса, Хвалынского, Голицына, Иванова, Ишевского и Марию Фриде — к тюремному заключению сроком на пять лет каждого. Ксенофонта Каламатиано и Александра Фриде — к расстрелу. Впоследствии расстрел для Каламатиано был заменен другим наказанием. Локкарт, Гренар, Сидней Рейли и Вертимон были объявлены вне закона как враги трудящихся и подлежали расстрелу «при первом же обнаружении их в пределах территории России». Пшеничку трибунал приговорил к тюремному заключению до прекращения чехословаками активных вооруженных действий против Советской России.

Народный комиссар юстиции Д. И. Курский, разъясняя приговор, заявил: «Советская власть настолько окрепла, что ей не приходится прибегать к суровым карам в целях устрашения. Трибунал отбросил в этом деле привходящие соображения и подошел к процессу Локкарта с чисто деловой точки зрения. Не довольствуясь данными предварительного следствия, трибунал сам произвел тщательную проверку всего следственного материала, детально расследовав степень участия в заговоре каждого из подсудимых. Поэтому приговор не мог быть огульным, одинаковым для всех. Трибунал строго распределил подсудимых на категории и покарал действительных виновников и участников заговора, освободив остальных».

Этим судебным процессом закончился первый важный этап борьбы с подрывной деятельностью шпионов и заговорщиков международного империализма. Советским органам государственной безопасности удалось защитить завоевания Октябрьской революции. Приговор пригвоздил к позорному столбу международных империалистов и стал орудием революционного воздействия на трудящиеся массы зарубежных стран.

7. Подавление Ижевско-Воткинского контрреволюционного восстания

Летом 1918 г. в Ижевске было тревожно. Неподалеку шли бои с наступавшими чехословаками, действовавшими вместе с право-эсеровскими мятежниками. В городе и на заводах проявляли активность эсеры и меньшевики: они разжигали недовольство населения, призывая рабочих и жителей Ижевска к свержению Советской власти и присоединению к «демократической» власти Комуча. Одновременно с правосоциалистическими организациями активную подрывную работу вел в городе и «Союз фронтовиков», насчитывавший около 4 тысяч бывших участников империалистической войны и находившийся под влиянием проникших в него офицеров. Белогвардейцы создали в «Союзе фронтовиков» нелегальные подрывные группы, привлекая в них малосознательные элементы.

Местные советские работники и большевистская организация, значительно поредевшая в результате призывов активистов на гражданскую войну, не в состоянии были дать должный отпор антисоветским элементам. Образованная в июне 1918 г. Чрезвычайная комиссия, состоявшая целиком из рабочих — А. Бабушкина, И. Рогалева, Сазонова, Чекмарева, хотя и арестовала ряд контрреволюционеров из числа бывших офицеров и местной буржуазии, но этого оказалось недостаточно.

4 августа 1918 г. в связи с падением Казани и приближением Чехословацкого фронта в Ижевске была объявлена мобилизация мужчин, родившихся в 1898–1899 гг. Используя момент, «Союз фронтовиков», возглавляемый бывшим фельдфебелем Солдатовым, потребовал от Совета, чтобы фронтовикам выдали оружие на месте, в Ижевске, до отправки на фронт. В Совете разгадали контрреволюционный замысел «Союза фронтовиков», который намеревался использовать оружие для выступления против Советской власти. Оружия не дали.

И тогда 7 августа «Союз фронтовиков» организовал демонстрацию. Большая толпа прошла по центральным улицам города к зданию Совета. Руководители Совета выступили перед собравшимися с объяснениями, но их не слушали: толпа криками поддерживала своих главарей. Затем «фронтовики» двинулись к заводам и здесь вновь митинговали. Теперь уже в митингах участвовали и рабочие оружейного завода, среди которых было много выходцев из мелкобуржуазной среды. Выступившие с речами местный лидер правых эсеров В. И. Бузанов, фельдфебель Солдатов и другие призывали свергнуть Советскую власть и установить «истинную демократическую власть». Для поддержания порядка на митинг прибыли три конных милиционера. Толпа набросилась на них, одного столкнули в пруд. Затем «фронтовики» направились к складу винтовок оружейного завода, обезоружили охрану и вооружились. В городе подняли голову антисоветские элементы, появились вооруженные отряды «фронтовиков», гимназистов, учащихся училища оружейных техников.

В тот же день вечером руководители Совета вступили в переговоры с бунтовщиками, убеждая их сложить оружие. Но провокаторы не унимались. В момент переговоров отряд «фронтовиков» пошел в наступление; между ним и малочисленным отрядом коммунистов завязалась перестрелка. Переговоры были сорваны. К рассвету город оказался в руках восставших.

10 августа состоялось заседание исполкома Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Большевиков на заседание не допустили. Был избран новый президиум в составе: председатель — меньшевик Б. Куценко (впоследствии он был заменен меньшевиком П. Михайловым), товарищ председателя — Тюлькин и секретари — Санников и Горев. В президиум были кооптированы, кроме того, правоэсеровский лидер В. И. Бузанов и некий Салтыков, назначенный заведующим канцелярией. Создан был и «военный штаб», в который кроме начальника штаба, полковника Власова, вошли: от исполкома Совета меньшевик Вигдорович, главарь «Союза фронтовиков» Солдатов, «командующий войсками» офицер Цыганов, позже замененный полковником Д. И. Федечкиным.

Таким образом, в начале мятежа Советская власть по форме сохранилась: мятежники не решились упразднить ее, чтобы не вызвать недовольство масс, но попытались приспособить Совет для своих целей.

Между тем в городе усиливался террор. «Фронтовики», белогвардейские офицеры хватали и убивали ответственных советских и партийных работников города. Среди убитых были военный комиссар П. Лихвинцев, председатель трибунала В. Михайлов, член ревкома Папирмейстер, коммунисты В. Жечев, Ульянов, Самлер, эсеры-максималисты, занимавшие ответственные посты в городе, — Посаженникова и Баталов[37]. Уже 13 августа Солдатов на митинге объявил, что руководители большевиков казнены. А после этого «исполком Совета» принял такое лицемерное постановление: «Российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии. Ижевский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов единогласно постановил, что… в Ижевске не должно быть и речи о смертной казни…»

Немедленно же после захвата власти мятежники приступили к созданию вооруженных сил контрреволюции. Они сформировали так называемую «Ижевскую народную армию», в которую вошли взбунтовавшиеся фронтовики, бывшие офицеры, гимназисты, учащиеся училища оружейных техников и другие «добровольцы». Затем была объявлена принудительная всеобщая мобилизация лиц мужского пола от 18 до 45 лет. Силы мятежников оказались довольно значительными. 21 августа восставшие захватили Воткинск, 31 августа — Сарапул и ряд окрестных сел и деревень, где их поддержали кулаки.

Вскоре Советская власть в Ижевске была официально ликвидирована. Главари мятежников 28 августа 1918 г. объявили «во всеобщее сведение, что город Ижевск находится под властью Комитета Всероссийского Учредительного собрания, временно находящегося в Самаре. Все гражданские и военные власти в Ижевске признают названный Комитет единственной и законной верховной властью в России и считают себя в полном и беспрекословном у него подчинении. Ижевский Совет Р., Кр. и С. Д. и его исполнительный комитет считается классовой рабочей организацией, а не органом верховной власти.

Для создания законной власти в Ижевске должен организоваться Комитет Учредительного собрания немедленно. А так как в Ижевске имеется член Всероссийского Учредительного собрания Василий Иванович Бузанов, то он и должен немедленно, в интересах проведения всех гражданских свобод и истинного народовластия, сорганизовать Комитет Всероссийского Учредительного собрания, который явится обладателем законной власти в Ижевске при обязательном подчинении ему всех гражданских и военных властей».

В Воткинске, занятом мятежниками, нашлись еще два члена Учредительного собрания — Н. И. Евсеев и А. Д. Корякин, которые прибыли в Ижевск 30 августа и вместе с Бузановым составили уже Комитет членов Учредительного собрания Прикамского края. 9 сентября этот Комитет объявил «населению сел и городов, восставших за Учредительное собрание Прикамского края, что политическая власть Советов и их комитет упраздняются. Советы могут существовать лишь как добровольные классовые организации пролетариата и трудового крестьянства. Восстанавливаются во всех своих правах уездные, волостные и городские органы местного самоуправления, организованные на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права, которые и действуют на точном основании положений Временного правительства о земском и городском самоуправлении…

Впредь до производства правильных выборов городских гласных таковыми признаются гласные Ижевского волостного земства, и волостная земская управа именуется Ижевской городской управой, и ей предоставляются все права и обязанности, предусмотренные городовым положением 1915 г. и распоряжением Временного правительства от 29 сентября 1917 г.».

«Учредиловцы» объявили свободу торговли, отменили твердые цены на сельскохозяйственные продукты, аннулировали декрет Советского правительства об отделении церкви от государства и школы от церкви. Была создана контрразведка. Прикамский Комитет членов Учредительного собрания как бы копировал Комуч, находившийся в Самаре. И так же, как в Самаре, власть здесь фактически находилась в руках белогвардейских офицеров из «Союза фронтовиков». Ни одно постановление Комуча без подписи военного командования не имело силы. «Командующий войсками» полковник Д. И. Федечкин вел себя как диктатор и готовил военный переворот. Новый «командующий», капитан Г. Н. Юрьев, получил по его требованию от «учредиловцев» полную свободу действий и заявил угрожающе на митинге: «Я искореню измену и провокацию в рядах армии. Я введу в армии железную дисциплину. От имени моего будут трепетать все изменники и провокаторы…» Смертная казнь была вновь введена. В казематах «демократической власти» сидели тысячи советских активистов, в том числе председатель исполкома Ижевского Совета старый большевик М. Д. Пастухов, в свое время избранный рабочими в Учредительное собрание. Эсеровские «защитники Учредительного собрания» не помешали белогвардейцам замучить Пастухова только за го, что он был большевиком. Такова была эсеровская «учредиловская демократия»!

Но вскоре мятежники стали терпеть поражения от Красной Армии. К тому же, несмотря на объявленную свободу торговли, в Ижевске свирепствовал продовольственный кризис. Подпольные большевистские организации помогли обманутым рабочим Ижевска и Воткинска понять, куда ведут их мятежники. Началось дезертирство из «народной армии».

Кольцо окружения вокруг мятежников смыкалось. 5 октября 1918 г. 2-я сводная дивизия под командованием В. М. Азина заняла Сарапул. Действовавшая совместно с войсками Волжская военная флотилия захватила на реке плавучую тюрьму с находившимися там советскими и партийными работниками. В оперативной сводке 2-й армии Восточного фронта от 18 октября сообщалось: «Волжская военная флотилия, узнав, что в Гольянах (на правом берегу Камы, в 30 верстах к северу (от) Сарапула) стоит баржа с арестованными советскими работниками, вышла из Сарапула вверх по Каме с целью захватить указанную баржу. Прибыв в Гольяны, начальник флотилии, выдав себя за белогвардейца, приказал буксирному пароходу, стоявшему у пристани, от имени белогвардейского командования взять баржу на буксир и вести ее вниз к Сарапулу. Хитрость вполне удалась, и баржа благополучно прибыла в Сарапул. На барже оказалось 522 советских работника, находившихся в ужасном положении: большинство были раздеты, покрыты только рогожами, вид их был крайне изнуренный, все они от голода едва стояли на ногах. Накануне 30 чел. были расстреляны. В ночь на 18 октября та же участь ожидала и остальных; радость освобожденных из рук белых палачей была неописуема».

Когда советские войска подходили к Ижевску, белогвардейский «главнокомандующий» Юрьев издал такой приказ: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных. Если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то все арестантские помещения будут закиданы бомбами. В камерах должно быть полное спокойствие; при малейшей попытке к бегству часовым приказано без всякого предупреждения стрелять. Нарушивших чем-либо порядок выводить во двор и прикалывать». Мятежники неукоснительно выполняли этот варварский приказ.

Колчак оценил рвение и «доблесть» «главнокомандующего» Юрьева. «Милостивый государь Григорий Николаевич! — писал он ему. — Высоко оценивая ваши заслуги перед родиной по созданию армии из восставших рабочих Ижевского и Боткинского заводов, ваши неисчислимые труды по сохранению боеспособности этих частей, несмотря на беспрерывные бои с сентября месяца до последних дней, вашу героическую борьбу с большевизмом, я от лица всей армии благодарю вас за все вами сделанное и награждаю орденом св. Георгия 4-й степени и чином полковника».

7 ноября 1918 г., в годовщину Октябрьской революции, советские войска освободили Ижевск. Во дворе военного отдела красноармейцы нашли гору изрубленных, исколотых трупов советских активистов. Путь от Ижевска до Воткинска, куда отступали озверевшие мятежники, был усеян десятками трупов большевиков.

После Ижевска советские войска заняли Воткинск. Кровавая авантюра ижевских «учредиловцев», действовавших вместе с белогвардейцами, потерпела крах. «Главнокомандующий» Юрьев решил бросить «игру в демократию» и приказал арестовать членов Комуча — Евсеева, Корякина и других, но им удалось бежать.

Многие ижевцы и воткинцы, ушедшие с белогвардейцами из своих родных мест, вольно или невольно оказались затем в войсках Колчака.

8. Раскрытие заговора «Туркестанской военной организации»

Осенью и зимою 1918/19 г. Туркестан переживал тревожное время. В Закаспии хозяйничали «приглашенные» туда лидерами ашхабадских эсеров английские войска генерала Маллесона. В Ферганской области свирепствовали басмачи Иргаша. И здесь была ясно видна рука английских империалистов, руководивших басмачами и снабжавших их оружием. Шла кровопролитная война.

В городах края, в том числе в Ташкенте, резко ощущалась нехватка продовольствия и промышленных товаров. Цены стремительно росли. Контрреволюционные элементы повсеместно разжигали среди населения нездоровые настроения. На базарах и в других общественных местах стали появляться антисоветские прокламации.

В ноябре 1918 г., на VI съезде Советов Туркестана, левые эсеры отказались войти в состав Президиума ЦИК, мешая работе правительства края.

Все это, а также отсутствие постоянного оперативного руководства со стороны центрального Советского правительства, связь с которым была прервана из-за военных действий на оренбургском фронте, играло на руку контрреволюции.

В октябре 1918 г. Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии стало известно о существовании крупного антисоветского заговора, который готовила так называемая «Туркестанская военная организация» («ТВО»).

В сообщении от 29 октября комиссия указывала: заговор охватывает всю территорию края; руководящие члены заговорщической организации — брат известного монархистского генерала Корнилова П. Г. Корнилов, командир отряда оренбургских казаков И. М. Зайцев[38], бывший комиссар Временного правительства в Ташкенте адвокат А. Д. Арсеньев — ведут работу по мобилизации белой гвардии и активно привлекают к антисоветскому движению басмачей.

В дальнейшем стало известно, что во главе «ТВО» стоят: генерал-лейтенант Л. Л. Кондратович, инженер П. С. Назаров (намечавшийся на пост премьер-министра будущего «правительства Туркестана»), бывший помощник генерал-губернатора Туркестана генерал Е. Джунковский[39], полковник Блаватский и некоторые деятели буржуазно-националистического движения.

Чекисты установили также, что неблаговидную роль в этом деле играла английская миссия, находившаяся с весны 1918 г. в Ташкенте. Эта миссия, состоявшая из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартнея, полковника Ф. Бейли и майора Блеккера, так же как и английская миссия Локкарта в Москве, заверяла советские организации в своей лояльности, а на деле была связана с белогвардейцами и басмачами, направляла деятельность «Туркестанской военной организации» и являлась, в сущпости, шпионским аванпостом английских войск, вторгшихся в Туркестанский край. Особенно отличался в области шпионажа член миссии полковник Ф. Бейли. Однако местные власти не решились арестовать членов английской миссии, а лишь сообщили в Москву об имеющихся данных и запросили указаний.

26 октября 1918 г. Советское правительство, учитывая английское вторжение на советскую территорию и раскрытие в Москве заговора Локкарта, дало указание интернировать всех подданных бывших «союзных» держав в возрасте от 17 до 48 лет (исключая женщин, детей и стоящих на советской платформе рабочих). Особое внимание в указаниях Советского правительства обращалось па полковника Бейли, которого предлагалось арестовать немедленно.

Указания правительства запоздали. Английская миссия успела выехать из Ташкента. Внезапно исчез и полковник Бейли. Много лет спустя английский полковник Тод, рассказывая о деятельности миссии Маккартнея, писал: «Были частые свидания с представителями Советской власти и извлечены выгоды из их невежества и доверчивости. Но было нелегко успокоить комиссарскую подозрительность, когда были получены в Ташкенте сведения о боях между большевистскими силами и войсками военной миссии Маллесона в Закаспии…

Однако маленькая группа продолжала игру обмана до конца сентября. Тогда сэр Джордж Маккартней решил, учитывая трудность получения сведений, которые могли бы быть своевременно переданы для использования, что дальнейшее пребывание в Ташкенте бесцельно. Поэтому он убедил местный Совет дать в его распоряжение специальный поезд для отправки миссии в Андижан, откуда она проследовала… обратно в Индию. Лишь один офицер… Бейли, остался еще на год для наблюдения за событиями в Ташкенте и его окрестностях. После головокружительных приключений ему едва удалось уйти переодетым и добраться до Мешхеда».

Недавно в Национальном архиве Индии был обнаружен секретный отчет Ф. Бейли о его деятельности. Этот документ проливает свет на тайную шпионскую антисоветскую работу английской и американской разведок в Туркестане.

Как явствует из отчета, Бейли, приехав в Ташкент, сразу же связался с консулом США Роджером Тредуэллом и в дальнейшем «все время работал с ним в тесном контакте и дружбе». Основной целью миссии Бейли, по его словам, было «предоставить значительную полезную информацию войскам в Закаспии (английским войскам генерала Уилфрида Маллесона. — Д. Г.), которые, как я думал, продвинутся к Ташкенту… Ожидалось, что… когда они серьезно продвинутся, я сделаю к их приходу необходимые приготовления».

«Вскоре после моего прибытия, — писал Бейли в отчете, — я вступил в контакт с тем, кто, как я думал, был главой нескольких антибольшевистских организаций… Самая большая организация антибольшевистского типа возглавлялась генералом Кондратовичем, но настоящим ее главой был Назаров. Они сказали мне, что в их организации 3000 русских и что в нее входит Иргаш с 15 000 туземцев».

Вместе с консулом США Тредуэллом Бейли организовал финансирование, снабжение оружием «ТВО» и басмачей. О провале «ТВО» Бейли писал: «Когда я дал деньги для покупки лошадей, большевики узнали, что он (Кондратович. — Д. Г.) покупает лошадей, и, таким образом, раскрыли организацию. Мистер Назаров был арестован, а генерал Кондратович избежал ареста чудом… Я обсудил создавшееся положение с м-ром Тредуэллом и решил исчезнуть».

В феврале 1919 г. Бейли тайно вернулся в Ташкент. Здесь с помощью одного из своих агентов, бывшего австрийского военнопленного, выдал себя за албанца. Он находился в постоянном страхе. Наконец скитания с переодеваниями закончились; незадачливый шпион добрался до Бухары, пересек границу с Персией и прибыл в Мешхед…

Об обстоятельствах заговора «ТВО» рассказал в свое время и участник заговора казачий полковник И. М. Зайцев. Как известно, после того, как казаки, двигавшиеся под его командованием на Ташкент, в феврале 1918 г. были разоружены, Зайцев, не желая сдаваться Советской власти, бежал. Его арестовали в Ашхабаде, приговорили к лишению свободы на 10 лет и заключили в Ташкентскую крепость. В июле того же года главари «ТВО» устроили ему побег. С тех пор начались приключения полковника, скрывавшегося под именем землемера Николая Константиновича Турчанинова. Руководители «ТВО» — Кондратович, Назаров и Блаватский — вовлекли его в свою организацию, предложив ему пост начальника штаба.

В то время (в начале июля 1918 г.) «ТВО» создала свои отделы, или, как их называли, «очаги борьбы», в крупнейших центрах края. Она имела контакты с контрреволюционными главарями туркменских племен, выразившими готовность участвовать в борьбе с Советской властью, с ашхабадскими мятежниками, с Дутовым, и действовала в полном согласии и по указаниям английской миссии Маккартнея и разведчика Бейли.

Касаясь условий соглашения «ТВО» с английской миссией, Зайцев рассказал, что англичане в лице их военно-дипломатической миссии обязались снабжать деньгами, оружием, боеприпасами и другими средствами все вооруженные отряды «ТВО», предназначенные для борьбы против Советской власти, а в случае необходимости оказать и вооруженную поддержку из северных провинций Персии. Заговорщики же обязались после свержения Советов образовать в Туркестане «демократическую республику», которая должна была находиться с Англией в «таких же взаимоотношениях, как ее африканские доминионы, южноафриканские республики (Трансвааль и Оранжевая)». В порядке возмещения всех произведенных расходов будущая «демократическая республика» обязывалась предоставить Англии ряд концессий на разработку природных богатств в крае.

На совещаниях руководства «Туркестанской военной организации» был разработан план борьбы с Советской властью, одобренный английским командованием. Он предусматривал совместное выступление всех контрреволюционных сил, действовавших в направлении Туркестана (Дутова, ашхабадских мятежников, басмачей, войск бухарского эмира и т. п.). Этот авантюристический план «всеобщего выступления» потерпел крах.

9. Подавление контрреволюционного мятежа в Ташкенте в январе 1919 г

Однажды в январе 1919 г. в помещение отряда красноармейцев, охранявших железнодорожную станцию Караул-Кую, ворвались двое вооруженных, которые, скомандовав «руки вверх», объявили, что станция окружена ашхабадскими антисоветскими войсками, и предложили красноармейцам сдаться. Захваченные врасплох красноармейцы (их было несколько человек) сдались; неизвестные обезоружили их. Затем нападавшие прошли в кабинет дежурного по станции и, воспользовавшись имевшимся там телеграфом, передали телеграмму, в которой, объявив, что войска ашхабадцев находятся на станции Караул-Кую, предложили советскому командованию сложить оружие.

В ответ на это наглое предложение командиры советских частей направили в Караул-Кую разведку. Когда она прибыла в Караул-Кую, обнаружилось, что ашхабадских войск там нет и не было, а оба террориста успели бежать.

Вслед за бежавшими была послана погоня, настигшая их. Завязалась перестрелка, в результате которой один из авантюристов был тяжело ранен и вскоре скончался, а второй сдался. Первый оказался бывшим штабс-капитаном царской армии Борщинским, второй — техником Мошковым.

При убитом был найден пакет и 40 тысяч рублей царскими ассигнациями. Когда пакет был вскрыт, в нем оказалось 14 экземпляров антисоветского журнала «Свободная пресса», нелегально издававшегося в Ташкенте, и письмо некоего Цветкова в Ашхабад к жене, в котором тот сообщал о готовящемся в Ташкенте восстании. Кроме того, в пакете нашли набросок плана Ташкента, шифрованную записку и записку на клочке папиросной бумаги, написанную по-английски.

Задержанный Мошков показал, что Борщинский был командирован П. Цветковым — одним из руководителей существовавшей в Ташкенте антисоветской организации — в Ашхабад для связи с тамошними контрреволюционерами. Борщинский пригласил Мошкова участвовать в выполнении этого задания. Чтобы добраться до Ашхабада, они вступили добровольцами в красногвардейский отряд, отправлявшийся на фронт. На станции Караул-Кую они сошли с эшелона и после ухода его провели операцию по разоружению красноармейцев, отправили телеграмму советскому командованию и пытались бежать. Мошков сообщил также об известных ему участниках подпольной организации, проживавших в Ташкенте. Члены фронтовой Чрезвычайной следственной комиссии немедленно выехали в Ташкент.

16 января 1919 г. с материалами расследования ознакомился председатель Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко. В течение двух дней комиссия арестовала более десятка заговорщиков, но Цветкову, наиболее важному из них, все же удалось скрыться.

18 января один из арестованных показал, что бывший офицер Ботт, состоявший адъютантом при военном комиссаре Туркестанского края, является членом контрреволюционной организации.

В тот же день Ботт был арестован, но военный комиссар края К. П. Осипов категорически потребовал его освобождения. Работники Чрезвычайной следственной комиссии, в частности ее председатель И. П. Фоменко, заподозрили и самого К. П. Осипова, по авторитет последнего и доверие к нему были столь велики, что после вмешательства Туркестанского правительства Ботт был освобожден из-под стражи под поручительство того же Осипова. В ту же ночь, с 18 на 19 января, в Ташкенте началось восстание.

Вначале характер восстания был неясен. Можно было предположить, что оно поднято либо деятелями «Туркестанской военной организации», которая не была еще полностью ликвидирована, либо какими-то другими антисоветскими группами, или, наконец, левыми эсерами. Никто из руководителей правительства и не подозревал, что во главе мятежников стоит предатель К. Осипов, пробравшийся на пост военного комиссара края.

Как только началось выступление в городе, местные руководители направились в штаб 2-го полка гарнизона, где находился военком, которому они безгранично доверяли. Там они были схвачены и по личному приказу Осипова расстреляны. Жертвами предателя оказались 14 коммунистов — председатель ЦИК Туркестанского края В. Д. Вотинцев, председатель Совнаркома В. Д. Фигельский, председатель Ташкентского Совета Н. В. Шумилов, его заместитель В. Н. Финкельштейн, нарком продовольствия А. Я. Першин, нарком труда М. С. Качуринер, нарком внутренних дел А. Н. Малков, председатель Чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко, нарком путей сообщения Е. П. Дубицкий, председатель чрезвычайного военно-полевого суда А. В. Червяков, председатель Совета профсоюзов и редактор газеты М. Троицкий, председатель штаба партийной дружины Д. Г. Шпильков, член исполкома Ташкентского Совета С. П. Гордеев, заместитель начальника охраны города Г. И. Лугин.

По городу в это время шныряли участники так называемых «двадцаток» — отрядов гимназистов, студентов (которых в Ташкенте метко прозвали «серой гвардией»), а также солдаты мятежного 2-го полка. Они занимали государственные учреждения, арестовывали и убивали ответственных работников. К утру 19 января мятежники захватили почти весь город, за исключением железнодорожных мастерских и крепости.

Рано утром 19 января в железнодорожные мастерские явились чуть ли не все рабочие-железнодорожники города. Туда пришли и избежавшие расправы представители советского актива. В 6 часов утра состоялся митинг, на котором железнодорожники, еще недавно выражавшие недовольство продовольственными трудностями, единодушно приняли решение защищать свою родную Советскую власть и создать временный революционный военный совет для борьбы с мятежом. В состав военного совета вошли большевики, левые эсеры, один анархист и беспартийные рабочие. Председателем вначале был избран А. И. Панасюк (левый эсер), а через короткое время председателем стал коммунист А. А. Казаков.

Для выяснения обстановки члены временного революционного военного совета направили во 2-й полк делегатов, которые вскоре вернулись с представителем мятежников, бывшим офицером Га-гинским. Они принесли письмо Осипова, в котором тот нагло призывал всех присоединиться к мятежу. Свое послание Осипов подписал как «командующий войсками Туркестанской демократической республики».

Продолжая военные действия, мятежники попытались овладеть крепостью и Центральными железнодорожными мастерскими, но получили отпор.

Верный Советской власти, гарнизон крепости под командованием коменданта Ивана Панфиловича Белова встретил цепи мятежников огнем. Осипов, желая убедить красноармейцев крепости присоединиться к мятежу, в 5 часов утра 19 января направил им письмо. «Советская власть пала, — писал он. — Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура… Условия соединения крепости с гарнизоном таковы: гарнизон крепости остается с оружием в руках и поступает в общее командование… При соединении всем полная гарантия неприкосновенности личности».

Гарнизон крепости дал достойный ответ авантюристу. На общем собрании красноармейцы приняли резолюцию: «Обсудив настоящее положение и письмо военного комиссара Осипова, постановили: долой самочинных диктаторов, да здравствует Советская власть, как власть трудового пролетариата! Мы, красноармейцы крепостного гарнизона, категорически протестуем против каких бы то ни было диктаторов и до последней капли крови будем отстаивать нашу твердыню — крепость».

Стойкое поведение гарнизона крепости, ее коменданта И. П. Белова сыграло большую роль в событиях.

Попытка группы мятежников пробраться ночью в железнодорожные мастерские окончилась провалом. Их не допустила в мастерские охрана, а подоспевшие затем красногвардейцы отбили вооруженную атаку, захватив некоторых заговорщиков в плен.

Вскоре выяснилось, что среди руководителей железнодорожников притаились изменники. 19 января в Центральные железнодорожные мастерские несколько раз настойчиво звонили по телефону со станции Кауфманская (недалеко от Ташкента) и просили явиться к прямому проводу председателя Совета мастерских В. Е. Агапова либо Н. Н. Попова (и тот и другой входили как представители железнодорожников в состав революционного военного совета) для переговоров с командиром какого-то отряда. В момент, когда их вызывали на телеграф, Агапова и Попова в помещении не было.

Настойчивый вызов к проводу каким-то командиром отряда со станции Кауфманская, о котором не знали другие члены совета, вызвал подозрение. Для переговоров отправился один из членов военного совета. Полагая, что они разговаривают с В. Е. Агаповым, звонившие — командир заградительного отряда Асеев и правоэсеровские организаторы по работе среди крестьян некие Баранов и Савицкий — сообщили, что они выполнили полученное ими задание, организовали на станции Кауфманская отряд из 350 крестьян, готовых бороться за Учредительное собрание, и просили срочно выслать оружие и подвижной состав для доставки отряда в Ташкент. Одновременно они интересовались положением в Ташкенте: покончено ли уже с Советской властью?

Решено было вызвать в Ташкент главарей отряда. Прибывших на паровозе заговорщиков по пути на станцию Ташкент у семафора арестовали и привели в мастерские. Им была дана очная ставка с Агаповым и Поповым. Так выяснилось, что Агапов и Попов являлись участниками заговора. Обоих немедленно арестовали. Были приняты меры и в отношении мятежного отряда на станции Кауфманская. Организаторы этого отряда (Асеев, Баранов и Савицкий) по постановлению регистрационно-следственного отдела военного совета были расстреляны.

Постепенно стали известны все главари мятежа и цели, которые они преследовали. В первом (по-видимому, заранее заготовленном) воззвании мятежники обещали населению немедленно дать хлеб, керосин, топливо, которые «не могла дать ему Советская власть», и повести его «к осуществлению идеи народовластия — Учредительному собранию». Пока же «временный комитет» восстанавливал свободную торговлю и заявил, что «до водворения полного порядка» мятежники будут применять смертную казнь и «строго судить бывших деятелей Советской власти». Одновременно «комитет» предложил всем чинам старой армии явиться на сборные пункты «с оружием».

Провозглашенные мятежниками цели переворота — созыв давно уже дискредитированного Учредительного собрания, установление военной диктатуры — были встречены трудящимися города резко отрицательно. Поняв это, предатель Осипов неожиданно заговорил о перевыборах Советов. В выпущенном им воззвании он обещал созвать новый Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, избранный «на основании свободного голосования всех без исключения трудящихся».

Но трудящиеся Ташкента остались глухими и к этому второму воззванию предателя.

В 6 часов утра 20 января советские вооруженные силы перешли в решительное наступление. Гарнизон крепости начал артиллерийский обстрел зданий и позиций мятежного 2-го полка.

Бой продолжался весь день. В 7 часов вечера белогвардейцы стали повсеместно отходить. Ночью Осипов с оставшимся у него небольшим отрядом, ограбив Государственный банк, бежал из города. Ему удалось добраться до стоянок ферганских басмачей, к которым он и примкнул.

В приказе № 1, опубликованном 25 января восстановленной в городе Советской властью, говорилось: «В ночь с 18 на 19 января с. г. контрреволюция, во главе с военным комиссаром Осиновым, изменнически и зверски уничтожила главных представителей краевой и местной власти. Ташкентские революционные войска, обе партийные дружины и рабочие быстро ликвидировали эту преступную авантюру. Изменник Осипов с небольшой бандой белогвардейцев бежал. Войска, введенные им в заблуждение, оставили его и группами переходят к нам. Объединенное заседание оставшихся в живых членов ЦИК, Совета комиссаров и Ташкентского Совдепа, а также и членов Военно-революционного комитета избрало Краевой временный революционный совет, который возглавляет теперь правительство в лице ЦИК и Совкома и которому поручено в корне уничтожить эту преступную авантюру. ЦК, Совет комиссаров и Ташкентский Совдеп уже приступили к работе; не позднее 1 марта созывается I Чрезвычайный съезд Совдепов, который и восстановит краевую Советскую власть. Всем Советам на местах предписывается самыми беспощадными мерами уничтожать вспышки контрреволюции, под какими бы лозунгами эти вспышки ни возникали, отнюдь не допуская партийной розни, но произведя тщательную чистку обеих партий. Да здравствует Советская власть! Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства! Долой учредил овце в и врагов Советской власти!».

В результате ликвидации мятежа, а затем и большой работы присланной в Ташкент из Москвы Особой комиссии по делам Туркестана (во главе с П. А. Кобозевым) положение Советской власти в крае укрепилось. Началось движение за присоединение левоэсеровской партии к Коммунистической партии. По решению съезда партии левых эсеров Туркестана эта партия самораспустилась, и в марте 1919 г. левые эсеры вступили в Коммунистическую партию.

В конце февраля 1919 г. Чрезвычайный верховный трибунал Туркестана начал рассмотрение судебных дел о преступлениях задержанных главарей мятежа.

На суде выяснилось, что январское восстание было организовано антисоветской группой, состоявшей из разнородных элементов, начиная от представителей белогвардейщины и кончая предателем Осиповым, английским агентом. Тайными нитями она была связана с английской разведкой и с «Туркестанской военной организацией».

Возникновение и деятельность группы, возглавившей мятеж, представились в следующем виде.

В составе Совета комиссаров Туркестана пост комиссара по внутренним делам с декабря 1917 г. занимал член большевистской партии В. Е. Агапов. В том же Комиссариате внутренних дел работал и П. Цветков, бывший полковник и управляющий канцелярией краевого управления при керенщине. В то время, в начале советского строительства в крае, в государственные учреждения проникло немало карьеристских элементов, дискредитировавших новую власть. Вместо активной борьбы с этими ненормальностями Агапов лишь негодовал. Поняв слабость комиссара, белогвардеец Цветков исподволь натравливал его против других ответственных работников края и таким путем постепенно разлагал. Наконец, в апреле 1918 г. Агапов вышел из большевистской партии и отказался от поста комиссара. Ушел со службы в комиссариате и Цветков. Первый уехал в Перовск, а второй — в Ашхабад.

В Ашхабаде Цветков встретился с деятелями «Туркестанской военной организации». Тогда у него зародилась мысль о создании контрреволюционной организации для подготовки антисоветского переворота в Ташкенте. Он рассчитывал на содействие и помощь «Туркестанской военной организации», связанной с англичанами.

Вскоре Цветков возвратился в Ташкент. Пытаясь вновь пристроиться на государственную службу, он познакомился с секретарем бюджетно-финансовой комиссии Туркестанского ЦИК, бывшим крупным чиновником и правым эсером А. М. Тишковским, и завязал с ним близкие отношения как с единомышленником.

Тем временем из города Перовска в Ташкент возвратился и Агапов, которого рабочие-железнодорожники избрали на пост председателя Центральных железнодорожных мастерских.

Вскоре Цветков, Тишковский и Агапов встретились. Они договорились о создании организации для «демократической пропаганды» среди населения с целью подготовки переворота. Движение должно было идти под лозунгом созыва Учредительного собрания для установления новой «демократической» власти. Решено было издавать нелегальный журнал «Свободная пресса». В конце декабря 1918 г. состоялось совещание антисоветской группы, на которое собрались Тишковский, Цветков, Агапов, завербованные ими в железнодорожных мастерских Попов, Новоселов и Песковский, а также полковник Руднев и правый эсер Акимов. Совещание решило усилить работу с целью ускорения подготовки переворота.

Через несколько дней состоялось заседание, на котором полковнику Рудневу было поручено подыскать военных специалистов для работы в организации. На следующем совещании группы присутствовали уже представители военной организации, возглавляемой изменником К. П. Осиновым. Это была самостоятельная антисоветская организация, состоявшая из бывших офицеров, служивших в Красной Армии и предательски готовивших военный переворот. Группа Агапова — Цветкова — Тишковского установила с нею контакт.

Вскоре авантюрист Осипов захватил инициативу подготовки переворота в свои руки. За 10–12 дней до мятежа на совещании, созванном им в помещении штаба Туркестанского военного округа, Осипов, явившись вместе со своими сподвижниками, бывшими офицерами, заявил о готовности руководимой им организации немедленно выступить против Советской власти.

Общий план мятежа, разработанный заговорщиками под руководством Осипова, предусматривал одновременный захват Центральных железнодорожных мастерских, военной крепости, а также всех правительственных учреждений. Агапов, Попов, Новоселов и другие заговорщики из числа железнодорожников в 6 часов вечера 18 января обязывались занять все входы в железнодорожные мастерские, куда позднее должны были явиться мятежники. Заговорщики рассчитывали захватить склад оружия в мастерских и вооружить участников мятежа. Одновременно подразделения 2-го полка под командованием Осипова должны были с помощью предателей из гарнизона овладеть военной крепостью и важнейшими объектами города. План этот, как известно, провалился в первые же часы выступления.

По первому судебному процессу, рассмотренному в Чрезвычайном революционном трибунале Туркестана под председательством Леппа, судились Цветков, Агапов, Попов, Чижов, Матузенко, Ле-бедев, Бутырин, Акимов и Сосновский. Процесс проходил при большом стечении трудящихся города, с участием общественных обвинителей и защитников. Среди судей помимо основного состава суда было шесть, специально избранных рабочими железнодорожных мастерских.

Чрезвычайный верховный трибунал приговорил Цветкова к расстрелу, Агапова и Попова к заключению в тюрьму сроком на 5 лет каждого, остальных заговорщиков — к общественному порицанию.

Через некоторое время был задержан и А. Тишковский. Верховный революционный трибунал приговорил и его к расстрелу. Что касается главаря мятежа Осипова, то он еще некоторое время продолжал антисоветскую деятельность среди басмачей и в Бухаре. Примерно через год после восстания по вызову англичан он отправился за границу, но в пути заболел и умер.

Так бесславно закончилась еще одна авантюра контрреволюционных заговорщиков и их империалистических покровителей.

Глава шестая. Решающие победы над внешней и внутренней контрреволюцией (1919 г.)

1. Политическое разложение и военное поражение крупнейших очагов контрреволюции в стране

Начавшаяся осенью 1918 г. перегруппировка сил внутри антисоветского лагеря закончилась к весне 1919 г., когда на передний край борьбы против Советской власти выдвинулись наиболее реакционные контрреволюционные круги.

К весне 1919 г. при политической, военной и материальной поддержке империалистов Антанты на территории России оформилось несколько крупных антисоветских военно-политических объединений, возглавляемых военными диктаторами — монархистскими генералами. На востоке таким диктатором был «верховный правитель России» вице-адмирал А. В. Колчак, на юге — «главнокомандующий вооруженными силами Юга России» генерал А. И. Деникин, в районе Петрограда — генерал Н. Н. Юденич. Политическим ядром этих военно-диктаторских режимов явились монархистские и кадетские организации.

Сразу же после своего «воцарения» Колчак стал восстанавливать старые порядки. Повсеместно были назначены главные начальники с правами генерал-губернаторов, восстановлена охранка, введены законы о смертной казни. Вынесение приговоров поручалось офицерской «тройке», военно-полевому суду. Посылались специальные карательные экспедиции против крестьян, не желавших воевать за колчаковский режим; карательные отряды заливали кровью деревни. В этих экзекуциях особой жестокостью отличались такие подручные Колчака, как казачьи атаманы Семенов, Анненков, гепералы Розанов, Красильников, Волков. Были расстреляны, повешены, замучены, живыми зарыты в землю многие тысячи трудящихся. По официальным данным, только в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли не менее 25 тысяч человек. В Кизеловских копях было расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч, в Тагильском и Надеждинском районах замучено около 10 тысяч, в Екатеринбургском и других уездах — не менее 8 тысяч, около 10 процентов населения губерний — мужчины, женщины, дети — было подвергнуто жестокой и унизительной порке. Из Тюмени официально сообщалось: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей-граждан совершенно не поддается никакому учету».

По далеко не полным данным, только в нескольких губерниях Сибири колчаковцы сожгли около 10 тысяч домов, разорили десятки тысяч хозяйств.

Но несмотря на все ужасы «колчаковского правления», его правительство, возглавляемое сначала кадетствующим сибирским деятелем П. В. Вологодским, а затем В. Н. Пепеляевым, пыталось изображать себя «либеральной властью». Даже иностранные буржуазные дипломаты отмечали двуличие колчаковщины. 10 августа 1919 г. американский генерал Грейвз в своем донесении военному департаменту США дал такую характеристику колчаковскому правительству. «Правительство, — писал он, — делится на две различные части: одна — выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии… Лицемерное правительство пытается убедить крестьян, что их задача заключается в предоставлении продовольствия, и ищет психологического момента для восстановления монархии. Колчак окружил себя офицерами старого режима, спасение которых в будущем зависит только от восстановления монархии».

В качестве «либерала» в колчаковском правительстве, на посту заместителя председателя Совета министров, подвизался один из лидеров антисоветского «Национального центра» А. А. Червен-Водали. Были в правительстве и ренегаты из правосоциалистических партий. Бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов, исполнявший в Париже обязанности представителя Колчака, образовал там комитет-совещание в составе бежавших из России князя Г. Е. Львова и члена ЦК кадетской партии В. А. Маклакова для работы среди иностранцев в пользу Колчака. В секретной телеграмме на имя колчаковского министерства иностранных дел от 15 января 1919 г. Сазонов писал: «Требуется участие в совещании левых элементов. Пока некого взять… Единственный человек из находящихся здесь, который мог бы сыграть эту роль, — Савинков… Его позиция совершенно согласна с нами. По словам его, у него много сторонников в России среди не социалистических, но демократических радикальных элементов, а также среди офицерства. Он сам очень желает быть приобщенным к совещанию, о чем нам прямо заявил… Мы хотим поручить ему агитацию среди демократических элементов и с этой целью для себя используем его спутников. Просим вашего одобрения. Вместе с тем просим все-таки изыскать способ удовлетворения его денежных притязаний».

Так был куплен еще один «левый элемент» — бежавший из России ренегат Савинков, «работу» которого оплачивал теперь Колчак.

Соблазняя иностранных капиталистов богатствами края, колчаковское правительство рассчитывало с их помощью восстановить старый строй, вернуть помещикам их прежние владения, капиталистам — заводы и фабрики. Созданное с этой целью «Особое совещание» занималось финансированием фабрикантов и заводчиков. Колчаковский Совет министров чуть ли не каждый день отпускал десятки миллионов рублей разлитым акционерным компаниям. Был учрежден Военно-промышленный комитет, в котором верховодили деятели кадетской партии. В этом комитете безнаказанные хищения и растраты достигли невероятных размеров. Иностранным капиталистам колчаковцы отдали тысячи предприятий Сибири для эксплуатации.

Призвав на помощь иностранные войска, колчаковцы содержали и бесплатно перевозили их по железным дорогам. Они передали правительствам и капиталистам Антанты за поставки оружия огромное количество золота (около 148 тонн) из захваченного контрреволюционерами в Казани золотого запаса государства.

Не менее реакционной, чем колчаковщина, была господствовавшая на занятой контрреволюционерами территории Юга России деникинщина.

В апреле 1919 г. «Особое совещание» — совещательный орган при штабе Деникина — представило официальным миссиям правительств стран Антанты декларацию (она широко распространялась в листовках и среди населения), содержавшую политическое кредо деникинщины. В ней объявлялось, что целью Деникина является уничтожение большевизма, водворение в стране «правового порядка», «восстановление могущества единой и неделимой России». Деникин туманно обещал созвать Национальное собрание (лозунг созыва Учредительного собрания исчез из лексикона деникинщины), дать широкое самоуправление местам, областную автономию, «гражданские свободы», осуществить «земельную реформу для устранения земельной нужды трудящегося населения», ввести рабочее законодательство, «обеспечивающее трудящиеся классы».

Но это были только слова. За наступавшей Добровольческой армией двигался, как тогда говорили, «помещичий шарабан», пассажиры которого немедленно вступали во владение своей бывшей собственностью в селах и городах. Вся полнота государственной власти переходила в руки «главнокомандующего Добровольческой армии» и назначенных им начальников. Открыто восстанавливались порядки и законы царской России. Русская православная церковь объявлялась «первенствующей»; русский язык — государственным; царский трехцветный флаг — государственным флагом. Вместо обещанной земельной реформы жестко проводился принцип «сохранения за собственниками», то есть помещиками, их «прав на землю». Мало того, Деникин издал закон, по которому крестьянин, засеявший до прихода деникинцев землю помещика, должен был не только возвратить ему землю, но и отдать треть урожая 1919 г. Жестоко подавлялись малейшие проявления национального самосознания всех нерусских народов. Разгонялись рабочие организации. Эту политику Деникин проводил террористическими методами, при помощи карательных экспедиций.

При деникинском «Особом совещании» существовал так называемый «Осваг» — осведомительное агитационное агентство, симбиоз органа пропаганды с контрразведкой. Газеты «Освага», выходившие большими тиражами, вели антисоветскую, погромную агитацию, травлю большевиков. Ярко выраженный черносотенный характер носили плакаты и лубки. Среди деятелей деникинской печати подвизался и Пуришкевич, издававший в Ростове-на-Дону погромный журнал «Благовест».

Поначалу в деникинское «Особое совещание» в качестве «советников» входили деятели кадетской партии, крупные промышленники, торговцы и финансисты: член руководства «Национального центра» Н. Астров (председатель «Совещания»), С. Маслов, М. Федоров, А. Нератов, О. Герасимов, В. Степанов, Д. Шипов, С. Безобразов и другие. Позже «Особое совещание» было ликвидировано и вместо него создано «правительство» под председательством генерала А. С. Лукомского.

Опорой деникинцев на территории захваченной ими Украины явились южнорусское объединение «Национального центра», возглавляемое бывшим членом Государственной думы монархистом В. В. Шульгиным, и возникший еще в октябре 1918 г. в Киеве «Совет государственного объединения России», состоявший из буржуазных деятелей бывших Государственной думы, Государственного совета, земских и городских самоуправлений, крупных торговцев, промышленников, земельных собственников, церковных деятелей и финансистов. Председателем «Совета» состоял барон В. В. Меллер-Закомельский, бывший председатель Петербургской губернской земской управы и член Государственного совета; товарищами председателя — бывший царский министр земледелия А. В. Кривошеин, профессор П. Н. Милюков, бывший член Государственной думы А. М. Масленников и от торгово-промышленной группы — С. Н. Третьяков; членами «Совета» были профессор Е. Н. Трубецкой, князь А. Д. Голицын и другие. Самой «левой» легальной организацией Юга России при деникинщине был южнорусский «Союз возрождения России»; к нему примыкал «Совет земств и городов Юга России». Как и в центральных губерниях, в южнорусский совет «Союза возрождения России» входили так называемые государственно мыслящие народные социалисты, левые кадеты, некоторые правые эсеры и меньшевики. Председатель южнорусского совета «Союза возрождения России» народный социалист В. Мякотин впоследствии рассказывал, что его организация считала нужным поддерживать борьбу Деникина с Советской властью. Делегации «Союза возрождения», игравшего роль легальной оппозиции при Деникине, неоднократно рекомендовали военному диктатору различные проекты «улучшения» деникинского аппарата произвола и насилия. Но Деникин отмахивался от этих рекомендаций: дескать, с социалистами поговорим потом.

Деникинщина оставалась такой откровенной террористической диктатурой, что даже активные сподвижники Деникина вынуждены были признать это. Среди командиров Добровольческой армии находились известные своими грабежами населения казачий генерал-лейтенант А. Г. Шкуро и генерал Султан-Гирей Клыч. Много лет спустя Шкуро говорил на суде: «Я не могу припомнить всех фактов истязаний и зверств, проводимых подчиненными мне казаками, но продвижение моих частей сопровождалось массовыми грабежами, убийствами коммунистов и советских работников. Такие действия поощрялись генералами и офицерами Добровольческой армии». Особенными зверствами отличалась казачья «волчья сотня» Шкуро. Крупный землевладелец генерал Султан-Гирей Клыч, командовавший в деникинской армии «дикой дивизией» из горцев Северного Кавказа, также показывал на суде: «Возглавляемая мною «дикая дивизия», действуя на протяжении всего периода гражданской войны на Кавказе, чинила грабежи, насилия и издевательства в отношении мирного населения… Всадники моей дивизии принимали участие в убийствах советских людей»[40].

Третьим из наиболее крупных военных диктаторов того времени стал генерал от инфантерии Н. И. Юденич, избравший районом своей деятельности Северо-Запад России. Это был не выделявшийся какими-либо особенными способностями и талантами генерал, ставший популярным в первую мировую войну благодаря успехам Кавказской армии, в которой он служил. Это был убежденный и откровенный монархист. Еще во времена керенщины его отстранили с поста главнокомандующего Кавказским фронтом как сопротивлявшегося распоряжениям Временного правительства.

После Октября Юденич вел контрреволюционную подпольную деятельность в Петрограде, ориентируясь на Германию. Главной целью его был военный захват Петрограда, чтобы сокрушить большевизм в самом его центре. Достичь этого он надеялся с помощью немецкого вторжения. Но после поражения Германии в войне Юденич изменил ориентацию. В ноябре 1918 г. он бежал из революционного Петрограда в Финляндию, где во главе государства в то время стоял бывший придворный русского царя генерал-майор Маннергейм, с помощью немцев потопивший в крови революцию финских рабочих и крестьян. Юденич вел переговоры с Маннергеймом о совместном выступлении против Советской России, носился с планом создания фронта против Петрограда, используя «берега Финского залива и территории прибалтийских провинций». Он просил помощи и поддержки финансами, оружием и другими средствами, заверял, что признает Антанту, и выражал готовность подчиниться ее руководству. Уверял, что он не монархист и не республиканец и вообще не интересуется политикой и что единственной его программой является уничтожение большевизма в России.

В Финляндии в то время существовала колония русских белоэмигрантов — около 20 тысяч человек, из них — 2–2,5 тысячи офицеров. Главную роль среди белоэмигрантов играли промышленники и финансисты, имевшие связи и средства, а также представители царской высшей бюрократии. Они образовали «Русский политический комитет» явно монархистского направления. Возглавлял его бывший царский премьер-министр А. Ф. Трепов, придерживавшийся германской ориентации. После поражения Германии в январе 1919 г. из Петрограда в Финляндию нелегально прибыл один из лидеров «Национального центра», бывший министр Временного правительства профессор богословия А. В. Карташев. Когда он стал председателем правления «Русского политического комитета», тот принял «союзническую ориентацию». «Русский политический комитет» поддержал Юденича, мечтавшего о захвате Петрограда, и выдвинул его в качестве лидера антисоветского движения на Северо-Западе. При Юдениче было создало «Политическое совещание».

При поддержке деятелей «Национального центра» Юденич в январе 1919 г. обратился к Колчаку с посланием, в котором признал для себя обязательной его платформу, предложил Колчаку свой военный план и просил помощи, в частности поддержки перед Антантой. Колчак охотно согласился и даже прислал Юденичу миллион рублей «на наиболее срочные нужды». Финансово-промышленные русские белоэмигрантские круги также субсидировали Юденича (они дали ему 2 миллиона рублей), и с согласия Маннергейма он начал тайно формировать белогвардейскую армию в Финляндии. Большие надежды возлагал Юденич на то, что ему удастся подчинить себе обосновавшиеся в Эстонии остатки белой Северной армии, разгромленной красноармейцами в конце 1918 г. под Себежем и Псковом («Северный корпус»). В мае 1919 г. на предложения Юденича откликнулась Англия, тайно заверившая его в том, что она окажет ему помощь для осуществления его планов. К Юденичу прибыла английская военная миссия.

Пока шли все эти приготовления, «Северный корпус» из Эстонии под командованием генерала А. П. Родзянко, независимо от Юденича, начал наступление на Петроград, но потерпел поражение. Изменение военной обстановки ускорило приход Юденича к власти. 24 мая 1919 г. Колчак предложил ему принять командование «всеми русскими силами на Северо-Западе». Летом 1919 г. Юденич переехал в Эстонию, чтобы оттуда начать свой «марш» на Петроград.

Англичане позаботились о том, чтобы Юденич имел «надлежащее правительство», которому они могли бы доверять. Формирование «правительства» походило на фарс. Английский генерал Марш вызвал к себе из Финляндии в Ревель членов «Политического совещания» при Юдениче. Когда они (А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, М. Н. Суворов и С. Г. Лианозов) явились в английское консульство в Ревеле, генерал Марш пригласил их в комнату, где уже находились белоэмигранты — полковник К. А. Крузенштерн, К. А. Александров, М. М. Филиппео, М. С. Маргулиес, В. А. Горн, Н. Н. Иванов — и корреспондент английских газет Поллак. Здесь же присутствовали и представители американской и французской миссий.

Белоэмигрантам было предложено немедленно, буквально не выходя из комнаты, образовать «северо-западное русское правительство» и заключить договор с эстонским правительством о признании независимости Эстонии и совместной борьбе против Советской России. Генерал Марш передал присутствующим заготовленный заранее «список членов правительства», в который он включил нужных ему лиц.

Было 18 часов 20 минут. Коверкая слова, Марш по-русски предупредил: «Если к 19 часам правительство не будет создано, всякая помощь союзников будет немедленно прекращена. Мы вас бросим».

Когда присутствующие стали ссылаться на то, что неизвестно, подпишет ли Юденич заявление о признании независимости Эстонии, Марш пригрозил: «В таком случае у нас будет другой главнокомандующий». С этими словами он удалился вместе с американским и французским представителями.

Предложение было принято. Так за 40 минут появилось еще одно «правительство» в составе: председатель С. Г. Лианозов, министр внутренних дел К. А. Александров, военный министр Н. Н. Юденич, министр торговли и промышленности М. С. Маргулиес, министр юстиции Е. И. Кедрин, министр продовольствия Ф. Г. Эйшинский, министр просвещения Ф. А. Эрн, министр общественного призрения А. С. Пешков, государственный контролер В. А. Горн, министр земледелия П. А. Богданов, министр вероисповеданий Н. Ф. Евсеев и министр почт и телеграфа М. М. Филиппео.

Старый царский дипломат К. Набоков, выполнявший в Англии роль представителя Колчака, в своем сообщении от 20 августа 1918 г. писал: «Решительно во всех кругах (это) новое пр-во вызывает лишь негодование либо смех».

Наряду с колчаковским, деникинским и юденичским очагами контрреволюции Антанта создала районы открытой оккупации, откуда велось наступление на Страну Советов.

На Севере, в районе Архангельска и Мурманска, действовали английские, американские и французские войска под командованием генерала Айронсайда, сменившего Ф. Пуля, и белогвардейцы, возглавляемые с января 1919 г. генералом Е. К. Миллером.

В Прибалтике германские войска под командованием генерала фон дер Гольца, выполнявшего директивы Антанты, а также польские отряды, финские наемники-егеря, эстонские, латышские, литовские буржуазно-националистические воинские части и русские белогвардейцы при помощи английского флота свергли рабоче-крестьянскую власть и образовали вооруженный фронт против Советской России.

На юге России хозяйничали интервенционистские войска Антанты под командованием французского генерала д'Ансельма, численность которых к 15 февраля 1919 г. достигла 130 тысяч человек.

В Дагестане после поражения Турции в войне с Антантой появился английский отряд, а при Горском правительстве Тапы Чермоева — военная миссия во главе с полковником Роландсоном. Теперь Горское правительство, раньше тесно связанное с Турцией, пресмыкалось перед новыми «союзниками». Территория Северного Кавказа, в том числе и Дагестана, вскоре была занята деникинцами. Деникин заявил, что он не признает Горской республики и требует подчинения Дагестана его власти.

Бесчинства белогвардейцев были такими, что даже союзный Меджлис горских народов Кавказа, находившийся в Тифлисе, в протесте, поданном «союзным» представителям 10 сентября 1919 г., в таких словах характеризовал вторжение деникинцев в пределы Горской республики: «Железом и кровью прошла Добровольческая армия по территории горских народов, оставляя после себя пепел аулов, убийства, грабежи, виселицы, изнасилованных женщин, оскверненные мечети… На днях были стерты с лица земли два наиболее цветущих ингушских селения Экажевское и Сурхохи, не говоря уже о тридцати аулах Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, подвергшихся разгрому при вторжении Добровольческой армии в пределы Республики… Меджлис полагает, что эти меры Добровольческой армии среди горских народов есть не что иное, как проведение под благовидным предлогом заранее обдуманного плана физического истребления горских народов. Инстинктивно чувствуя эти коварные замыслы вождей Добровольческой армии, горские народы стихийно восстают, как это имело место в Ингушетии, Чечне, Дагестане, предпочитая погибнуть лучше под родным небом Кавказа, защищая свои очаги, свободу и независимость…». Меджлис потребовал от представителя «союзников» в Тифлисе полковника Хаскеля передать его правительству протест и принять немедленные меры к очищению территории Горской республики от Добровольческой армии.

О том, какие «меры» против бесчинств деникинской армии приняли «союзники», свидетельствует воззвание к населению Дагестана, опубликованное и распространенное в сентябре 1919 г. полковником Роландсоном, ставшим теперь главой английской военной миссии при генерале Деникине. «Англия, — говорилось в нем, — помогает Деникину снаряжением, танками, аэропланами, пушками, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели. Англия дала для этого своих инструкторов. Будет очень жалко, если придется обратить это оружие против горцев и их аулы будут разрушены… Нет сомнения, что Россия, очищенная огнем и кровью, станет Великой и Неделимой. Она тогда справедливо воздаст тем, кто помогал ее возрождению, а те, кто мешал этому, будут наказаны».

Эта прямая угроза населению Дагестана вызвала всеобщее негодование горцев.

Особое возмущение горцев вызывало то обстоятельство, что полковник Роландсон раньше состоял представителем английского командования при Союзе горцев Кавказа и даже был облечен званием «главнокомандующего всеми горскими вооруженными силами». А теперь Роландсон угрожал горцам английским оружием.

Так же вели себя «союзники» и в Закавказье. Азербайджан был оккупирован английскими войсками. Генерал Томсон объявил себя губернатором города Баку. В Грузии меньшевистское националистическое правительство вело подрывную работу против Советской России. Фактически там тоже распоряжались английские войска.

В Крыму после ухода немцев 15 декабря 1918 г. «правительство» Сулеймана Сулькевича «самоликвидировалось». Усилиями буржуазии и по указанию Добровольческой армии, вступившей в Крым, было создано новое «правительство» под руководством табачного фабриканта Соломона Крыма, ориентирующегося на деникинцев.

В Закаспийской области 31 декабря 1918 г. английские колониальные войска (сипаи) разогнали митинг трудящихся Красноводска, выражавших недовольство оккупацией города, и заняли все административные учреждения. А потом небезызвестный английский капитан Реджинальд Тиг-Джонс, вместе со своим агентом в Закаспийском правительстве — начальником розыскного бюро Дружкиным, произвел «государственный переворот» — разогнал эсеровское «правительство» Фунтикова. Англичане предложили образовать новое правительство — Директорию.

Один из членов Директории, Л. А. Зимин, впоследствии описал некоторые подробности этого события. Он рассказал, что местный Исполнительный комитет избрал в Директорию генерала Крутена, Белова и Зимина. Но Тиг-Джонс приказал заменить Крутена Дружкиным, а Крутену предоставить право присутствовать на заседаниях с решающим голосом. В состав Директории были избраны на съезде туркменов Хаджи-Мурат и Овез-Баев. По требованию же Тиг-Джонса вместо Овез-Баева был введен в Директорию Ораз-Сердар. Закаспийская Директория была марионеткой в руках англичан. «Особенно же тяжелым, — писал Зимин, — оказалось то, что введенный в Директорию англичанами Дружкин, используя, с одной стороны, свою зависимость от англичан, с другой стороны, сосредоточив в своих руках заведование тайной полицией, стал постепенно пользоваться все большей властью».

Все это оказывало влияние на состояние фронта борьбы с внутренней контрреволюцией в тылу Советской страны. Агенты Колчака, Деникина, Юденича, Антанты продолжали создавать подпольные организации и плести заговоры в тылу борющейся Красной Армии. Их подрывная деятельность увязывалась с военными действиями мятежных генералов и международных империалистов. Место правосоциалистических партий в качестве руководящих органов антисоветского подполья заняли преимущественно кадетские организации «Национального центра». Кадеты стали соучастниками монархистской контрреволюции.

Так, к весне 1919 г. определились главные борющиеся классовые и политические силы в Советской стране. По одну сторону фронта стояли рабочий класс и революционное крестьянство во главе с большевистской партией и Советским правительством, по другую — буржуазия и помещики в союзе с империалистами Антанты.

Руководствуясь ленинскими принципами внешней политики, Советское правительство делало все зависящее от него для прекращения войны. Оно не раз выступало с мирными предложениями правительствам США, Англии, Франции, Италии и других капиталистических государств. Но эти предложения оставались без ответа — Антанта не хотела смириться с существованием первого в мире социалистического государства и продолжала поддерживать антисоветских мятежников.

В этих условиях партия главное внимание уделяла военным фронтам, усилению Красной Армии. Вся страна была объявлена единым военным лагерем. 30 ноября 1918 г. под председательством В. И. Ленина ВЦИК образовал Совет Рабочей и Крестьянской Обороны, который так определил стоявшие перед страной задачи:

«Необходимо обеспечить армию снабжением и для этого повысить производительность труда.

Необходимо обеспечить продовольствием армию и флот, а также Москву, Петроград и все другие центры формирования и труда.

Для этого нужно заставить все продовольственные и железнодорожные органы в центре и на местах работать с высшим напряжением и высшей добросовестностью.

Не только в армии и во флоте, но и в продовольственном и транспортном деле, а также в области военной промышленности должен быть установлен военный режим, т. е. режим суровой трудовой дисциплины, отвечающей положению страны, которую бандиты империализма вынудили превратить в военный лагерь».

В стране сложилась система хозяйственных отношений, вошедшая в историю под названием «военного коммунизма». Государство установило принудительные нормы, регулировавшие сельскохозяйственное и промышленное производство, распределение товаров и продуктов, дисциплину труда в интересах победы на фронте. Были полностью национализированы и централизованы крупная, средняя и часть мелкой промышленности. Сердцевину этой системы хозяйственных отношений составляли продовольственная разверстка и запрещение свободной торговли. Согласно декрету, принятому в январе 1919 г., Советское правительство определяло, сколько хлеба и фуража необходимо для нужд государства, и требовало, чтобы крестьяне производящих губерний сдавали установленное количество по твердым ценам. Свободная торговля хлебом была запрещена; у крестьян изымались все излишки хлеба.

Суровые правила осажденного лагеря поддерживались всеми сознательными рабочими. Подавляющее большинство крестьянства, заинтересованное в избавлении от помещиков, которые возвращались в свои бывшие имения вслед за войсками белогвардейцев и интервентов, согласно было нести тяготы войны. В результате сложился военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, явившийся основной предпосылкой победы.

Серьезная угроза со стороны общероссийской контрреволюции и интервентов Антанты, нависшая весною 1919 г., создавала одинаковую опасность для всех существовавших тогда советских республик. Необходимо было объединить их совместные усилия в борьбе против общего врага. Это сознавали все рабочие и крестьяне Советской страны.

В мае 1919 г. В. И. Ленин разработал «Проект директивы ЦК о военном единстве», который был принят ЦК партии и послужил правовой основой военно-политического союза советских республик. 1 июня 1919 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет утвердил декрет, в котором говорилось о необходимости провести тесное объединение: 1) военной организации и военного командования; 2) советов народного хозяйства; 3) железнодорожного управления и хозяйства; 4) финансов и 5) комиссариатов труда советских социалистических республик России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии и Крыма, чтобы руководство указанными отраслями народной жизни было сосредоточено в руках единых коллегий. Вскоре были заключены двусторонние соглашения между РСФСР и советскими республиками о военно-политическом союзе в общей борьбе с силами внутренней контрреволюции и иностранной интервенции.

Так военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, сложившийся к весне 1919 г., дополнился тесным единством всех советских республик в их борьбе против общего врага.

Вооруженные и поддерживаемые международным империализмом, Колчак, Деникин, Юденич развернули активные военные действия против Советов. Гражданская война вспыхнула с еще большей силой.

Первой в начале марта 1919 г. в наступление на Восточном фронте перешла колчаковская армия, поддерживаемая Деникиным на юге, генералом Миллером на севере и белогвардейцами в Прибалтике. 13 мая начал поход на Петроград командующий белогвардейским «Северным корпусом» генерал Родзянко. Усилиями Красной Армии войска Колчака и Родзянко были остановлены и потерпели поражение. Одновременно ВЧК раскрыла и ликвидировала контрреволюционный заговор «Национального центра» в Петрограде.

Во второй половине 1919 г. по плану Антанты главный удар должен был нанести генерал Деникин с юга. Предполагалось также наступление войск Колчака на востоке, генерала Миллера на севере и Юденича в районе Петрограда. Деникин захватил Донбасс, Грозный, Царицын; к середине октября 1919 г. его войска заняли Украину, Курск, Орел, угрожали Туле и Москве. Это наступление также было сорвано. Провалились планы заговорщиков организовать антисоветское восстание и в сердце страны — Москве.

В октябре войска генерала Юденича вновь начали движение на Петроград. Им удалось захватить Ямбург, Красное Село, Гатчину, Детское Село и приблизиться к окрестностям Петрограда.

В октябре Красная Армия остановила наступление Деникина, а в ноябре разгромила Юденича под Петроградом. Новые удары получило и контрреволюционное подполье.

2. Эволюция колебаний мелкобуржуазных партий

Разложение контрреволюционных режимов на территориях, занятых белогвардейцами, поражения, нанесенные им Красной Армией, не могли не оказать влияния на позиции мелкобуржуазных и буржуазно-националистических партий.

В августе 1919 г. часть правых эсеров, заключившая ранее от имени членов съезда Комуча соглашение с Советским правительством об отказе от вооруженной борьбы, образовала группу «Народ». Ее руководящая «восьмерка» — К. Буревой, В.Вольский, И. Дашевский, Н. Ракитников, Н. Святицкий, Л. Либерман, Н. Смирнов, Б. Черненков — провозгласила основной задачей группы борьбу против белых генералов в защиту Советской республики. Группа направила ряд своих членов в распоряжение военных органов Советской власти для борьбы с деникинщиной. В ответ на это ЦК партии правых эсеров распустил, а впоследствии и исключил из партии членов группы «Народ», которая затем существовала как самостоятельная организация меньшинства партии. И все же под влиянием политической обстановки ЦК партии правых эсеров вынужден был заявить о своем отрицательном отношении к белогвардейщине.

Ряд мелкобуржуазных партий — социал-демократы интернационалисты, РСДРП (меньшевики), Бунд, УКП (боротьбисты), революционные коммунисты, эсеры-максималисты и другие объявили о мобилизации своих членов для защиты Советской республики. Постановлением Президиума ВЦИК от 27 ноября 1919 г. этим партиям было предоставлено по два-три места на предстоящем VII Всероссийском съезде Советов.

На VII съезде Советов в декабре 1919 г. представители этих партий выступили с лозунгом создания единого революционного фронта. Лидер меньшинства партии правых эсеров К. Буревой в своем выступлении отметил: «Тяжелые уроки кровавого опыта, выпавшие на нашу долю, крайне губительно отразились не только на самой партии эсеров, но и на деле завоевания и укрепления российской революции. Этот опыт показал, что борьба с Советской властью неизбежно сосредоточивает вокруг себя врагов трудового народа, выдвигает и усиливает контрреволюцию, дает мощь мировой реакции». Аналогичные заявления делал на съезде и лидер меньшевиков Ф. Дан.

Одпако политические позиции мелкобуржуазных партий не отличались устойчивостью. Их словесные декларации часто расходились с их практикой. Во время успехов контрреволюционных сил даже левые элементы мелкобуржуазной демократии проявляли шатания, колебания, готовность пойти на сговор с реакцией.

Большевистская партия, Советское правительство зорко следили за зигзагами в поведении этих партий и решительно пресекали их, когда это шло во вред рабочему классу и Советскому государству.

В феврале 1919 г. провокационный, опасный характер приобрела пропаганда меньшевистской газеты «Всегда вперед», и Советское правительство запретило ее издание. В специальном постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 26 февраля 1919 г., проект которого написал В. И. Ленин, говорилось: «В газете «Всегда вперед» партией меньшевиков, которая на словах провозгласила разрыв с буржуазной контрреволюцией и на словах же признала необходимость поддерживать Советскую власть как единственную в настоящее время революционную власть, ведется агитация, целиком направленная не только к возможному ослаблению Советской власти, но и к нанесению ей военного удара смертельными врагами рабочего класса и трудового крестьянства. Так, в номере от 20/II—19 г. в статье «Прекратите гражданскую войну» газета обличает перед трудовым народом, в особенности перед крестьянством, Советскую власть в том, что она расходует много материальных средств, в частности продовольствия, на поддержание Красной Армии, и в качестве вывода отсюда требует от Советской власти прекратить гражданскую войну».

В постановлении указывалось, что требование прекратить гражданскую войну, обращенное к Советской власти, означает попытку разоружить рабочий класс и крестьянскую бедноту перед лицом наступающих со всех сторон врагов, что представляло в тех условиях самый злостный вид государственного преступления — измену рабочему и крестьянскому государству. «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет считает допустимой и полезной деловую критику работы Советской власти во всех областях. Но Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет не может допустить, чтобы в тылу у рабочей и крестьянской Красной Армии, за ее спиной, под ее защитой велась разнузданная агитация, которая может иметь только одну цель и один результат: ослабить Советскую Россию перед лицом ее многочисленных врагов». ВЦИК утвердил постановление Президиума ВЦИК о прекращении издания меньшевистской газеты до тех пор, пока меньшевики делами своими не докажут «решимости последовательно порвать с Колчаком и твердо встать на защиту и поддержку Советской власти». Постановление заканчивалось предупреждением: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет напоминает всем так называемым оппозиционным элементам, что Советская республика есть военный лагерь, что на всех ее фронтах, истекая кровью, лучшие рабочие и крестьяне отстаивают великие завоевания революции, и предупреждает меньшевиков, что продолжение ими контрреволюционной работы вынудит Советскую власть выслать их в пределы колчаковской демократии» К

В июле 1919 г. меньшевики опубликовали декларацию под названием «Что делать?». В ней они потребовали расширения избирательных прав в Советы, «восстановления свободы печати, собраний», ликвидации чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и отмены смертной казни. Они хотели «в корне изменить экономическую политику» Советского государства, передать в частные руки или в аренду кооперации большинство предприятии страны, изменить аграрную и продовольственную политику.

На территориях же, занятых белогвардейцами, меньшевики по-прежнему приспосабливались к монархической контрреволюции и сотрудничали с белогвардейцами под предлогом «защиты профессиональных интересов рабочих». В марте 1920 г. Киевский чрезвычайный революционный трибунал рассмотрел дело о группе лидеров меньшевистской партии, действовавших в городе в период деникинщины. Суд установил, что ответственные деятели этой партии — Кучин-Оранский, Романов, Ланда, Шпер, — будучи членами Центрального бюро киевских профсоюзов, сотрудничали с белогвардейской властью и владельцами промышленных предприятий. Они даже обращались к деникинцам с ходатайством о выдаче ссуды Центральному бюро профсоюзов и кооперативу «Сила». Будучи членами правления профсоюзов, меньшевики составляли предательские обращения к рабочим организациям Западной Европы, в которых заявляли о «крахе» Советской власти. Члены Комитета киевской организации меньшевиков — Кучип-Оранский, Биск, Скаржинский, Семковский, Сумский-Каплун и Балабанов — послали представителей своей партии в городскую управу (восстановленную с приходом деникинских войск), несмотря на ее черносотенный характер. Своей политикой соглашения с буржуазией и белогвардейщиной меньшевики способствовали контрреволюции в удушении Советской власти. Аналогичное дело — о сотрудничестве меньшевиков с деникинцами на Дону — рассматривалось в 1921 г. в Верховном революционном трибунале. Именем своей партии меньшевики прикрывали белогвардейский террор.

Не лучшим было и поведение правых эсеров. Весной 1919 г., в грозный момент наступления белогвардейских войск Колчака, Деникина и Юденича на Советскую республику, эсеровский ЦК обратился к Советскому правительству с «ультиматумом», требуя провести «свободные перевыборы Советов».

28—30 июня 1919 г. IX совет партии правых эсеров, собравшийся на территории Советской России, принял резолюцию, основное содержание которой гласило: «Партия самостоятельно ведет борьбу и с реакцией, и с большевизмом…», но «перед лицом… опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции, учитывая соотношение наличных сил, IX совет п/артии/с.-р. одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой». Вместе с тем в резолюциях того же совета отмечалось, что «выдвигаемая в настоящее время политическая ситуация отказа партии от вооруженной борьбы с большевистской диктатурой… должна истолковываться лишь как тактическое решение, продиктованное положением вещей и расчетом наиболее целесообразного употребления партийных и народных сил». Таким образом, партия эсеров официально признала, что провозглашенная ею политика отказа от вооруженной борьбы с Советской властью является лишь тактическим маневром.

Но и эти резолюции не проводились в жизнь всеми организациями партии. Правоэсеровская группа лидеров, выброшенных колчаковцами за границу, — Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговскин, а также Керенский, Бунаков-Фундаминский и другие — открыто выступила против линии ЦК. Эти эсеры считали, что партия должна и теперь продолжать вооруженную борьбу против Советской власти в войсках Деникина, Колчака, Юденича, что ее задача должна сводиться лишь к содействию «демократизации» режимов этих военных диктаторов. Они требовали, чтобы партия ориентировалась на интервенцию империалистических государств против Советского государства. На такой же позиции стояли и правые эсеры, находившиеся на территориях, занятых деникинцами: они предпочитали «не ссориться» с Деникиным. Для них постановления IX совета партии оказались необязательными.

В дальнейшем позиция ЦК партии эсеров все более сближалась с позицией правоэсеровской группы Авксентьева — Зензинова. На сентябрьской конференции 1920 г. эсеры приняли резолюцию, в которой заявили, что «конференция предвидит неизбежность в будущем восстановления партией вооруженной борьбы с большевистской властью».

В. И. Ленин в письме ЦК РКП (б) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!» дал исчерпывающую характеристику антисоветского лагеря в 1919 г. Он писал: «…за прямой и открытой контрреволюцией, за черной сотней и кадетами, которые сильны своим капиталом, своей прямой связью с империализмом Антанты, своим пониманием неизбежности диктатуры и способностью осуществлять ее (по-колчаковски), — за ними плетутся, как всегда, колеблющиеся, бесхарактерные, словами прикрашивающие свои дела, меньшевики, правые эсеры и левые эсеры.

Никаких иллюзий на этот счет! Мы знаем «питательную среду», порождающую контрреволюционные предприятия, вспышки, заговоры и прочее, знаем очень хорошо. Это среда буржуазии, буржуазной интеллигенции, в деревнях кулаков, повсюду — «беспартийной» публики, затем эсеров и меньшевиков. Надо утроить и удесятерить надзор за этой средой. Надо удесятерить бдительность…

Относительно меньшевиков, правых и левых эсеров надо учесть последний опыт. Среди их «периферии», среди тяготеющей к ним публики, несомненно, есть сдвиг от Колчака и от Деникина в сторону сближения с Советской властью. Мы этот сдвиг учли, и каждый раз, когда он хоть в чем-нибудь реальном проявляется, делали известный шаг навстречу с своей стороны…

Но в данный момент мелкобуржуазная демократия с эсерами и меньшевиками во главе, бесхарактерная и колеблющаяся, как всегда, держит нос по ветру и колеблется в сторону победителя Деникина…

Наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден».

Указания В. И. Ленина и были положены в основу борьбы с контрреволюцией в тот период.

3. Карательные меры органов борьбы с контрреволюцией в 1919 г

Начавшееся весной 1919 г. наступление крупных антисоветских военных сил, резкая активизация подрывной деятельности в тылу, раскрытие одного за другим опасных заговоров против Советской власти показали, что главные силы внутренней контрреволюции еще не разбиты. Обстановка требовала усилить меры борьбы с антисоветским подпольем.

Когда в марте 1919 г. контрреволюция предприняла диверсии в тылу Красной Армии (на Петроградском фронте), председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский довел до всеобщего сведения: «Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская Чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавляться без всякой пощады. Во имя спасения от голода Петрограда и Москвы, во имя спасения сотен и тысяч невинных жертв Всероссийская Чрезвычайная комиссия принуждена будет принять самые суровые меры наказания против всех, кто будет причастен к белогвардейским выступлениям и попыткам вооруженного восстания». В другом объявлении ВЧК тогда же предупредила: «Пусть помнят враги Советской власти, что великодушие восставшего рабочего класса может быть исчерпано и карающий меч революции может опуститься на головы изменников и всех пособников контрреволюции… Во имя спасения завоеваний Октябрьской революции она (ВЧК. — Д. Г.) беспощадной рукой подавит всякие попытки к восстанию и заглушит призывы к свержению Советской власти».

Весною 1919 г. ВЦИК подтвердил, что ВЧК и губернским чрезвычайным комиссиям принадлежит право непосредственной расправы (вплоть до расстрела) за контрреволюционные и некоторые другие преступления в местностях, объявленных на военном положении. После расстрела заговорщиков, готовивших мятеж в районе Кронштадта, ВЧК 12 июля заявила: «Опыт полутора лет гражданской войны показал, что иностранные и отечественные империалисты не надеются в открытом бою победить революцию… Одним из главных средств борьбы у контрреволюции является дезорганизация нашей обороны, нашего тыла». Указав, что контрреволюция пытается заговорами и предательством, изменой и шпионажем победить рабочих и крестьян, Всероссийская Чрезвычайная комиссия объявила о необходимости строже наказывать виновных в подобного рода преступлениях и тем самым помочь Красной Армии как можно скорее покончить с внутренними и внешними врагами. «Никакой пощады изобличенным в белогвардейских заговорах и организациях не будет», — говорилось в этом заявлении. Обращаясь с последним предостережением ко всем тем, кто оказался втянутым в белогвардейские организации по неосмотрительности или излишней доверчивости, ВЧК предлагала им в недельный срок явиться в ВЧК, гарантируя «явившимся и раскаявшимся полную безнаказанность».

Принимая решительные меры борьбы против вражеской агентуры, ЦК Коммунистической партии и Советское правительство вместе с тем предостерегали от возврата к методам массового красного террора. После взрыва в помещении Московского комитета партии, организованного анархистами и левыми эсерами, пленум ЦК РКП (б) рассмотрел вопрос о красном терроре и опубликовал извещение, в котором указывал, что это новое преступление может побудить рабочих расправиться с заложниками и находящимися на свободе представителями буржуазных и правосоциалистических партии. Однако ЦК считал, что взрыв в помещении Московского комитета не должен отразиться на обычной деятельности ВЧК и губернских ЧК, ибо Советская власть настолько окрепла, что может навести страх на врагов и обезвредить их организации, «не впадая в нервность, сохраняя обычный темп работы трибуналов и комиссий по борьбе с контрреволюцией, не допуская случайных ошибок…».

Исключительная опасность контрреволюционных заговоров, злодейский взрыв в помещении МК РКП (б), естественно, вызвали суровые репрессии: эти дела рассматривала внесудебным порядком ВЧК. Активные участники этих преступлений были расстреляны. Но, как правило, подавляющее большинство дел о контрреволюционных преступлениях рассматривалось не чрезвычайными комиссиями, а реорганизованными и ставшими вполне эффективными органами советского правосудия — революционными трибуналами. Весьма гибкая тактика применялась в отношении обвиняемых из мелкобуржуазных слоев.

Согласно постановлению Президиума ВЦИК об амнистии, в ноябре 1918 г. было прекращено расследование по известному делу «рабочей конференции» и освобождены видные меньшевики и правые эсеры, арестованные в июле того же года. 30 июня 1919 г. Верховный революционный трибунал при ВЦИК освободил от суда и наказания обвинявшихся по делу саратовской, петроградской и московской организаций правых эсеров, выразивших солидарность с резолюцией конференции своей партии об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью. 5 ноября 1919 г. Советское правительство в дополнение к общей амнистии в ознаменование годовщины Октябрьской революции опубликовало решение «освободить из мест заключения и концентрационных лагерей всех членов тех политических групп и партий, которые объявили мобилизацию своих членов в защиту Советской республики, как это сделали интернационалисты, революционные коммунисты, поалейционисты, группа социалистов-революционеров «Народ», РСДРП (меньшевиков) и бундовцы, за исключением тех из них, которым предъявлены обвинения в участии в контрреволюционных организациях».

Вместе с тем советские органы принимали решительные меры пресечения деятельности мелкобуржуазных партий и их «активистов», когда они наносили вред обороне республики. Были такие моменты в годы гражданской войны, когда в «профилактических целях» приходилось заключать в места лишения свободы правых и левых эсеров и часть активных меньшевиков и анархистов. Однако они рассматривались не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества.

В отчетном докладе VIII съезду партии 18 марта 1919 г. В. И. Ленин говорил: «Главный урок — быть чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой буржуазии… От нас потребуется частая перемена линии поведения, что для поверхностного наблюдателя может показаться странным и непонятным. «Как это, — скажет он, — вчера вы давали обещания мелкой буржуазии, а сегодня Дзержинский объявляет, что левые эсеры и меньшевики будут поставлены к стенке. Какое противоречие!..» Да, противоречие. Но противоречиво поведение самой мелкобуржуазной демократии, которая не знает, где ей сесть, пробует усесться между двух стульев, перескакивает с одного на другой и падает то направо, то налево. Мы переменили по отношению к ней свою тактику, и всякий раз, когда она поворачивается к нам, мы говорим ей: «Милости просим». Мы нисколько не хотим экспроприировать среднего крестьянства, мы вовсе не желаем употреблять насилие. по отношению к мелкобуржуазной демократии. Мы ей говорим: «Вы — не серьезный враг. Наш враг — буржуазия. Но если вы выступаете вместе с ней, тогда мы принуждены применять и к вам меры пролетарской диктатуры»».

Гибкая тактика по отношению к мелкобуржуазным слоям населения и их партиям в годы гражданской войны помогала Коммунистической партии, Советскому правительству и органам борьбы с контрреволюцией одерживать все новые победы в борьбе с врагами Советской власти.

4. Разоблачение подпольной преступной деятельности «Национального центра»

Весною 1919 г., когда белогвардейский «Северный корпус» под командованием генерала Родзянко готовился в Эстонии к наступлению на революционный Петроград, в тылу советских войск Петроградского фронта стали совершаться диверсионные акты. Налицо была и открытая измена. В. И. Ленин придавал серьезное значение этим фактам, полагая, что здесь действует антисоветская организация, имеющая связь с наступающими белогвардейскими войсками. В обращении к народу 31 мая 1919 г. В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский призывали:

«Смерть шпионам!

Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций…

Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью па защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту — в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников».

12 июня командный состав форта «Красная Горка» во главе с комендантом форта, бывшим поручиком Неклюдовым, спровоцировал часть гарнизона на мятеж. Одновременно бунт вспыхнул на фортах «Серая лошадь» и «Обручев». Мятежники открыли огонь по Кронштадту, требуя, чтобы и кронштадтцы присоединились к ним, сдали крепость врагу.

Произведенным позже расследованием, которым занимался Особый отдел ВЧК, было установлено, что мятеж готовился подпольной военной организацией, связанной с английской шпионской сетью. Эта организация распространяла свои действия на Кронштадт, Ораниенбаум, форт «Красная Горка», Красное Село и, по показанию члена организации А. М. Анурова, строилась на конспиративных началах: одному члену было известно не более трех других членов организации, передача сведений происходила устно. Ближайшей своей задачей организация ставила подготовку мятежей на важнейших подступах к Петрограду — в Кронштадтской крепости, на фортах «Красная Горка», «Обручев» и других с целью сдачи их белогвардейским армиям, наступавшим на Петроград. Начало восстания увязывалось с военными действиями белогвардейских армий и приурочивалось к моменту приближения их к Петрограду. В частности, предполагалось начать выступление с «Красной Горки», мятеж на которой должен был послужить сигналом для других фортов и Кронштадта. В случае нежелания какого-либо форта присоединиться к мятежу предполагалось обстрелять его с «Красной Горки».

Последующие события рисовались мятежниками так: вслед за «Красной Горкой» мятеж вспыхивает в Кронштадте и на других фортах, к нему просоединяются крупнейшие корабли; затем в Неву входят английские военные суда; с «Красной Горки» мятежники нанесут удар по Гатчине, перережут Николаевскую железную дорогу, связывающую Петроград с Москвой, и… займут Петроград. В сообщении о ликвидации мятежа отмечалось: «В общий, выработанный совместно с союзниками план входили:…военные действия финско-эстонско-английских вооруженных сил, сдача частей (3-й стрелковой), сдача фортов («Красная Горка») и вооруженное восстание буржуазии в Петербурге… Все это при одновременном нажиме со стороны Колчака и поляков».

Произошло, однако, не так. Сигналом к восстанию послужил происшедший 12 июня на форту «Павел» взрыв минного склада. Через несколько часов после этого взрыва комендант форта «Красная Горка» Неклюдов решил начать выступление (в то время белогвардейские части находились в 8—10 километрах от форта). Заранее подготовленные группы мятежников заняли штаб, советские учреждения, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК и арестовали около 350 коммунистов и беспартийных бойцов и командиров. Среди арестованных находились председатель Кронштадтского Совета М. М. Мартынов и работник трибунала Артемьев. Заговорщики заперли коммунистов в бетонированный каземат, а затем часть из них расстреляли.

Между тем к восстанию не присоединились дредноуты «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», на которые рассчитывали мятежники, не присоединились и кронштадтцы. Напрасно Неклюдов беспорядочно обстреливал из 12-дюймовых орудий соседние форты и Кронштадт, надеясь вызвать восстание и там.

В ночь на 16 июня мятеж был подавлен.

Одновременно с расследованием дела о мятеже партийные п советские органы Петрограда при активном участии представителя ЦК РКП (б) И. В. Сталина и других посланцев партии приняли решительные меры к очистке города от контрреволюционных элементов. Свыше 15 тысяч питерских рабочих вместе с сотрудниками Чрезвычайной комиссии под руководством заместителя председателя ВЧК Я. X. Петерса провели массовые обыски в подозрительных квартирах, в некоторых консульствах и посольствах враждебных Советской России держав. Были изъяты 6626 винтовок, 141 895 патронов, 644 револьвера, пулеметы, бомбы и пироксилиновые шашки; в некоторых консульствах были обнаружены драгоценности, принадлежавшие богатым, именитым русским семьям. В доме румынского посольства оказалось даже орудие. Чекисты задержали сотни контрреволюционеров, часть которых выслали из города.

Во время обысков в Петрограде чекистам удалось обнаружить документы (письма, донесения белогвардейских агентов, шпионские сводки и т. п.), свидетельствовавшие о том, что в городе существует широко разветвленная организация, которая направляет действия контрреволюционеров, — «Национальный центр». В одном попавшем в руки чекистов документе содержались и данные о деятельности этого кадетско-белогвардейского центра контрреволюции. Однако раскрыть руководящее ядро этого центра тогда еще не удалось.

В июне на Лужском направлении Петроградского фронта красноармейский секрет заметил человека, который пытался пробраться в расположение врага. Красноармейцы открыли по нему огонь. При убитом были обнаружены документы на имя бывшего офицера А. Никитенко. Сотрудники военно-разведывательных органов внимательно осмотрели вещи убитого и в мундштуке одной из папирос нашли записку: «Генералу Родзянко или полковнику С. При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие нам весьма большую пользу. Во избежание подобных ошибок просим Вас, не найдете ли возможным выработать свой пароль. Предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» и слово «ВИК» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и до применения к нему наказания не откажите снестись со мной. Я известен господину Картышеву, у которого обо мне можете предварительно справиться. В случае согласия вашего благоволите дать ответ по адресу, который даст податель сего». Записка была подписана неизвестным, скрывшимся под кличкой «ВИК».

В июле на финляндской границе задержали изменников: начальника сестрорецкого пограничного пункта А. Самойлова и агента того же пункта Н. Борового-Федотова, которые намеревались перебежать к противнику. При аресте Боровой-Федотов выбросил пакет, но красноармейцы заметили это и подняли его. В пакете оказалось письмо от 14 июля, адресованное «дорогим друзьям». Оно содержало сведения о дислокации войск Красной Армии. В письме, между прочим, сообщалось и о группировках контрреволюционных сил, имевшихся в Петрограде. «Здесь работают, — писал шпион, — в контакте три политические организации… В нац. (в «Национальном центре». — Д. Г.) все прежние люди… Все мы пока живы и поддерживаем бодрость в других… В Москве было несколько провалов тамошней военной организации… С израсходованием средств прекратилась наша связь с остатками этой военной осведомительной организации. Москва нам должна за три месяца. Москва говорит о каком-то миллионе… Просим экстренным порядком все выяснить нам и, если можно, немедленно переправить деньги, иначе работа станет. Между тем сейчас наша работа могла бы быть особенно полезной и ценной. Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подсобных организаций под своим руководством и контролем расходования средств, и эта работа продвинулась уже далеко». В письме был назван представитель генерала Юденича, с июня возглавившего белогвардейские силы Северо-Запада, генерал Махров, с которым организация «находится в контакте, объединяя работу всех технических сил». Это письмо-донесение, как и письмо, найденное у убитого офицера Никитенко, подписал «ВИК». Допросив Борового-Федотова и Самойлова, чекисты выяснили, что донесение для передачи в штаб Юденича они получили от некоего Штейнингера.

В. И. Штейнингер оказался петроградским инженером, совладельцем фирмы «Фосс и Штейкингер», членом партии кадетов. Он вначале отказался давать объяснения, но вскоре признался, что «ВИК» — его конспиративная кличка. Было установлено, что В. И. Штейнингер — член руководства петроградского отделения кадетской контрреволюционной организации «Национальный центр», имеющей тесные связи с Деникиным, Колчаком, Юденичем и другими белыми генералами.

Арестовав Штейнингера, чекисты оставили в его квартире засаду и вскоре задержали М. Махова, явившегося туда для связи. Махов был тем самым представителем Юденича — генералом Махровым, о котором говорилось в письме от 14 июля. Чекисты задержали также пришедшего в квартиру Штейнингера известного петроградского меньшевика-оборонца В. Н. Розанова.

Штейнингер и другие арестованные назвали на допросах имена лишь тех своих сообщников, которых они считали погибшими, разоблаченными или перебравшимися за линию фронта, но умолчали о центре организации и руководящих лицах. Поэтому ВЧК, к началу августа закончившая расследование, на первых порах смогла обезвредить только небольшую часть заговорщиков, в частности арестовать помимо названных барона А. А. Штромберга, князя М. М. Андронникова (личного друга Распутина), князя М. В. Оболенского, генералов Н. И. Алексеева и А. А. Дмитриева. Тогда же выяснилось, что мятежники на «Красной Горке» и изменники — военные специалисты из Кронштадта — тоже состояли в «Национальном центре».

В письме от 14 июля, изъятом у Борового-Федотова, имелись сведения о существовании помимо петроградского еще и московского отделения «Национального центра», однако ничего существенного о нем выяснить тогда не удалось.

27 июля сотрудники милиции, проверяя документы граждан, проезжавших через село Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии, задержали неизвестного, который назвался Николаем Карасенко. При обыске у него нашли около миллиона рублей «керенками» и два револьвера. Карасенко заявил, что везет деньги в Москву по поручению «киевского купца Гершмана». 5 августа Карасенко допросили в Вятской ЧК, и он признался, что в действительности является Николаем Павловичем Крашенинниковым, сыном помещика Орловской губернии, и служит в разведывательном отделении колчаковского штаба. В начале июня ему поручили отвезти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить его на Николаевском вокзале, назвав сумму и воинскую часть, которой он послан.

Из Вятки Крашенинникова отправили в Москву. Он долго упорствовал, не хотел больше ничего сообщить. Некоторое время его не беспокоили. Решив, видимо, что его оставили в покое и что за ним не наблюдают, Крашенинников передал однажды из заключения две записки. В одной из них он интересовался судьбой некоего «В. В. М.», а в другой писал: «Арестованы ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю?» Чекисты перехватили эти записки, и, когда предъявили их Крашенинникову, он заговорил. Оказалось, что ему было поручено доставить в Москву деньги для организации «Национальный центр» и передать их «Н. Н. Щ.» — Николаю Николаевичу Щепкину и Алферову и что «В. В. М.» — это Василий Васильевич Мишин (Москвин), который должен был доставить из штаба Колчака для московского отделения «Национального центра» еще миллион рублей.

22 августа 1919 г. ВЧК сообщила В. И. Ленину о раскрытии центральной организации «Национального центра» и намеченных в связи с этим операциях по аресту членов этой организации. Прочитав сообщение, Ленин в письме Дзержинскому подчеркнул, что на эту операцию «надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить».

В ночь на 29 августа чекисты арестовали бывшего члена Государственной думы III и IV созывов, крупного домовладельца кадета Н. Н. Щепкина и супругов Алферовых. Щепкин оказался виднейшим деятелем московского отделения «Национального центра», а А. Д. Алферов — директором школы, которую он вместе с женой превратил в конспиративный пункт этой организации.

Во время обыска у Щепкина чекисты нашли во дворе жестяную коробку с шифрованными и нешифрованными записками, шифром, рецептами проявления химических чернил и фотографическими пленками. Записки были написаны очень мелкими буквами на узких полосках бумаги (чтобы удобнее было конспиративно переправлять их через фронт) и содержали сведения о планах действий Красной Армии и ее вооружении. Там же было обнаружено письмо от 27 августа, адресованное начальнику штаба любого белогвардейского отряда прифронтовой полосы. «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения полковнику Хартулари», — говорилось в этом письме. Затем в нем излагались сведения о советских войсках, о предположительном плане действий Красной Армии, о силах деникинцев в Москве. Наконец, в коробке оказалось письмо Н. Н. Щепкина от 22 августа деятелям кадетской партии, находившимся при штабе Деникина. В письме высказывалось предположение, что недели через две может произойти восстание в Москве. «На этот случай, — просил Щепкин, — вам надо подготовить нам помощь и указать нам, где ее найти и куда послать для установления связи…».

Чекисты проявили найденную у Щепкина фотопленку. На ней оказались письма деятелей кадетской партии, состоявших при штабе Деникина, — Н. И. Астрова, В. А. Степанова, князя Долгорукова. Из писем стало ясно, что Щепкин регулярно поставлял деникинцам шпионские сведения. В одном из писем Астров писал: «Пришло длинное письмо дяди Коки (кличка Щепкина. — Д. Г.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма довольны».

Не мепее эффективным оказался и обыск, произведенный у директора школы Алферова. Этим обыском руководил член Коллегии ВЧК В. А. Аванесов. Старый чекист Ф. Т. Фомин, участвовавший в операции, рассказывает: «…под самое утро взгляд Аванесова остановился на мраморном пресс-папье, украшавшем письменный стол. Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком — длинный перечень фамилий.

В старых брюках Алферова я нашел записную книжку. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы. Например: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.», «Дмитрий Николаевич — 406 руб. 53 коп.» и т. д. Эти цифры показались мне подозрительными: а не шифр ли это? Может быть, номера телефонов? А что, если попробовать позвонить? Отбрасываю все «руб» и «коп» и прошу телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Слышу в трубке мужской голос. Спрашиваю:

— Виктор Иванович?

— Я у телефона.

— Очень хорошо. Алексей Данилович (Алферов. — Д. Г.) срочно просит приехать вас к нему, как можно быстрее!

Моя догадка подтвердилась. В записной книжке были зашифрованы телефоны многих участников заговора».

В квартире Щепкина была оставлена засада, и вскоре чекисты арестовали явившегося туда деникинского курьера Г. В. Шварца; бывшего офицера штаба главнокомандующего, а к моменту ареста окружного инспектора Всевобуча П. М. Мартынова; профессора Института путей сообщения кадета А. А. Волкова; видного члена партии народных социалистов В. В. Волк-Карачевского; жену генерала Н. Н. Стогова. Шварц приехал из Екатеринодара с подложным документом на имя В. Клишина. За несколько дней до этого он передал Щепкину фотопленку, а когда пришел за ответом для деникинского штаба, был арестован. Волков хранил при себе часть расшифрованных и еще не расшифрованных сообщений.

Изучение донесений, найденных при обыске у Щепкина, и сопоставление их с данными командования Красной Армии показало, что сведения собирались шпионами-специалистами, имеющими доступ в советские военные и гражданские учреждения. ВЧК установила, что сводные донесения, направляемые в штаб Деникина, редактировались генералом Н. Н. Стоговым, который возглавлял так называемый «Штаб добровольческой армии Московского района», и полковником В. В. Ступиным — начальником штаба этой организации, поддерживавшей тесную связь с «Национальным центром». «Штаб добровольческой армии Московского района» имел широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии. Один из арестованных на квартире у Щепкина, офицер Мартынов, как раз и являлся членом этой организации. Его показания сыграли важную роль в раскрытии дела.

П. М. Мартынов был завербован в контрреволюционную организацию присяжным поверенным, бывшим членом Государственной думы, кадетом Н. А. Огородниковым, который ввел его в военную организацию — «Штаб добровольческой армии Московского района» — и направил к одному из руководителей — генерал-лейтенанту В. И. Соколову. Последний предложил Мартынову собирать военно-шпионские сведения о Красной Армии и положении на фронтах и дал ему явку к генералу Б. Левицкому (начальнику разведки организации), с которым он и «работал», получая ежемесячно жалованье в размере 1200 рублей.

В сентябре 1919 г. ВЧК арестовала ряд активных деятелей контрреволюционного «штаба», в том числе генерала Н. Н. Стогова и генерала С. А. Кузнецова, возглавлявшего оперативный отдел Главного штаба Красной Армии. Спустя некоторое время был арестован и последний главарь «штаба» — полковник В. В. Ступин.

«Штаб добровольческой армии Московского района» разработал согласованный с «Национальным центром» план восстания в Москве, в котором должны были участвовать курсанты некоторых подмосковных военных училищ и многие бывшие офицеры. Ф. Э. Дзержинский в докладе на общегородской конференции Московской организации РКП (б) 24 сентября 1919 г. говорил: «Цель их была захватить Москву и дезорганизовать наш центр. На своих последних заседаниях они уже подготовляли окончательно свое выступление. Даже час назначен: 6 часов вечера.

Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии. Для осуществления этого плана они скапливали здесь своих офицеров, и в их руках были три наши военные школы. Они предполагали начать выступления в Вишняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе… Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу; за Садовым кольцом на улицах предполагалось устроить баррикады, укрепиться по линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых пунктах наступление к центру…

Чтобы привести свой план в исполнение, им надо было иметь оружие. Они сосредоточивали его незаконным образом в школах, которые были под их влиянием, а также закупали его в наших складах и образовывали свои склады.

Силы их, по подсчетам, равнялись 800 человек кадровых офицеров, и, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось послать своих людей для подготовки почвы. Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылась своих людей всюду, где это было необходимо».

Все эти планы были сорваны. С помощью партийных организаций и рабочих ВЧК арестовала около 700 контрреволюционеров.

В октябре 1919 г., когда войска Юденича второй раз подошли к Петрограду, в советском тылу снова активизировалось контрреволюционное подполье.

4 ноября 1919 г. работники Особого отдела 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией задержали студента юридического факультета Петроградского университета М. М. Шидловского, намеревавшегося перейти линию фронта на сторону наступающих войск Юденича. Это задержание явилось результатом умело проведенной чекистской операции.

В октябре бортмеханик Ораниенбаумского воздушного дивизиона Дмитрий Солоницын сообщил чекистам, что начальник дивизиона Б. П. Берг тайно посылает летчиков отряда перелетать в Финляндию и передавать там военные сведения для Юденича. Солоницын был одним из вовлеченных Бергом в шпионскую работу лиц, но он, не желая быть предателем, решил сообщить об этом в Особый отдел ЧК. Солоницыну поручили наблюдать за шпионской деятельностью Берга и сообщать в Особый отдел.

Вскоре Б. П. Берг предложил Солоницыну переправить через линию фронта связиста с очень важными сведениями для войск Юденича. Действуя по указанию чекистов, Д. Солоницын согласился выполнить это задание.

3 ноября связной из Петрограда — это был М. М. Шидловский — вместе с начальником воздушной обороны Петрограда С. А. Лишиным прибыл в Ораниенбаум к Бергу. После совещания связной получил от Берга и Лишина секретную военную информацию, записал ее на бумаге и зашил записку в сапог. Кроме того, он должен был устно передать некоторые сведения и прокомментировать свою записку в штабе войск Юденича. На следующий день М. М. Шидловский вместе с «проводником» (Дмитрием Солоницыным) отправились в путь. Солоницын привел связиста в место, указанное чекистами. Здесь его встретил заместитель председателя 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Ф. В. Григорьев, переодетый в форму белогвардейского офицера. Полагая, что он находится в «белогвардейском штабе», Шидловский рассказал особистам о полученном от Берга задании и передал записанную им краткую сводку шпионских сведений, которую он и прокомментировал.

Чекисты немедленно арестовали Б. П. Берга, и он сознался в своем участии в шпионаже. «Я главный агент белой разведки, — показал он, — инструкции получаю от разведочной конторы в Стокгольме, военного совета в Лондоне, связи имею с Финляндией… Моими обязанностями были военная и морская контрразведка и общие политические… сведения, которые я доставлял раз в неделю».

Так чекисты раскрыли английскую шпионскую сеть, в которую входили кроме уже известных Берга, Лишина еще и В. В. Еремин — начальник отряда Ораниенбаумского воздушного дивизиона, В. Е. Медиокритский — начальник сухопутного оперативного отдела штаба Балтийского флота, Н. А. Эриксон — начальник оперативного отдела флота, В. А. Германович — флаг-секретарь штаба флота, Б. Ф. Копытковский — морской летчик и другие лица.

Организатором английского шпионажа являлся агент английской секретной службы «Интеллидженс сервис» Поль Дюкс (клички Павел Павлович, Шеф). Этот разведчик, заброшенный в Россию еще до революции, имел большие связи среди русских, хорошо владел русским языком. После Октября он получил в Англии задание приступить к антисоветской работе в России. Под маской «социалиста, сочувствующего идеалам революции», в ноябре 1918 г. он, переодетый в крестьянскую одежду, нелегально перешел финляндскую границу и возвратился в Россию. Ему удалось войти в доверие некоторых советских учреждений, создать шпионскую сеть и организовать передачу сведений в Лондон через английские консульства в Гельсингфорсе и Стокгольме.

Помимо шпионской группы Берга на английскую разведку, под руководством Поля Дюкса, в Петрограде работал старый опытный разведчик И. Р. Кюрц — бывший агент царской контрразведки. Этот «преподаватель французского языка в средней школе» имел большие связи и не гнушался никакими грязными приемами «работы» (даже соучастники называли его «прохвостом высшей марки»). Среди участников шпионской сети Кюрца были военные специалисты, служившие в советских военных учреждениях: полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии, оборонявшей Петроград, В. И. Карпов — командир 4-го минноподрывного дивизиона, В. Я. Петров — командир роты того же дивизиона, В. М. Смирнов — флаг-минер дивизиона. Кроме того, Кюрц поддерживал отношения с бывшим вице-адмиралом М. К. Бахиревым, помощником присяжного поверенного А. Я. Лихтерманом, проникшим в Коммунистическую партию и занимавшим пост уполномоченного Реввоенсовета по перевозкам инженерных войск, и другими контрреволюционерами. Эти лица образовали в Петрограде военную шпионскую и подрывную группу.

Наконец, Поль Дюкс поддерживал отношения с руководящими деятелями петроградского и московского отделений «Национального центра» (Штейнингером, Щепкиным): он наладил финансирование этих организаций и использовал их для шпионажа в пользу Англии.

В процессе расследования дела Особый отдел Петроградской ЧК (начальник Н. П. Комаров) вскрыл в Петрограде шпионскую сеть французской разведки (под руководством резидента Э. В. Бажо) и выявил шпионов резидента разведки Северо-Западной белогвардейской армии 10. П. Германа.

Когда Поль Дюкс 30 августа 1919 г. решил покинуть Россию, он передал свои связи по шпионажу активистке «Национального центра» Н.В.Петровской (клички Марья Ивановна, Мисс). Эта особа (по профессии врач), проникшая в Коммунистическую партию, активно работала в петроградском контрреволюционном подполье. После отъезда Поля Дюкса она по его указанию связалась с И. Р. Кюрцем, и они совместно руководили антисоветской деятельностью связанных с ними контрреволюционных и шпионских групп в Петрограде, поддерживая наступление войск Юденича.

Центральной фигурой петроградской военной подпольной организации являлся полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии. Хорошо осведомленный о силах и расположении советских войск под Петроградом, Люндеквист разработал и передал в штаб Юденича план наступления на Петроград, который предусматривал прорыв обороны. Одновременно военно-морской флот должен был помогать бомбардировкой сухопутному фронту, а воздушный флот — совершить налет на Петроград. В соответствии с планом самолет должен был сбросить на Знаменскую площадь (сейчас площадь Восстания) пятипудовую бомбу (без взрывателя), что означало сигнал к восстанию внутри города.

Когда осенью 1919 г. наступление Юденича было отражено, другой изменник, полковник В. Е. Медиокритский, составил для передачи ему новый план наступления на Петроград. Этот план должен был доставить в штаб Юденича связной Шидловский.

Белогвардейская военная организация разработала подробный план восстания в Петрограде, руководить которым должны были полковник Люндеквист и адмирал Бахирев. Город разбивался на 12 участков, специальные отряды выделялись для захвата Смольного, телеграфа и телефонной станции, стоявшего на рейде близ города военного корабля «Севастополь» (заговорщики намеревались использовать его для обстрела важных объектов города).

В одном из писем Люндеквист писал генералу Юденичу: «…ставлю Вас в известность о том, что предполагается выполнить при приближении Ваших войск к Петрограду: а) создание паники и беспорядка среди войск, расположенных на позициях против Финляндской границы (на Карельском секторе к северу от Петрограда); б) инсценировка в Петрограде погрома и налеты для овладения телефонной и телеграфной станциями, комиссариатом путей сообщения, Смольным институтом и тому подобное; в) создание паники и беспорядка среди войск, защищающих подступы к Петрограду со стороны Царского села и Гатчины. Все действия должны произойти одновременно в определенный день и час по особому указанию. Выбор момента для наступления, если не последует особых указаний от Вас, будет согласован с событиями на фронте… Командование красных войск, растерявшееся в первый момент, постепенно овладевает обстановкой. Город готовится оказать сопротивление внутри, расчет, главным образом, на коммунистов и рабочих… Каждый лишний день передышки играет в руку командованию красных… Связь Вы можете поддерживать через Павловск при помощи той воинской части, к которой принадлежит податель настоящего донесения, об этом Вас уже просил И. Р. Кюрц телеграммой»

Еще до наступления генерал Юденич поручил петроградскому отделению «Национального центра» взамен дискредитированного «правительства» С. Г. Лианозова, созданного «в полчаса» англичанами, сформировать другое «правительство», которое в случае вступления его войск в город могло бы сразу приступить к управлению. Главою «правительства» намечался профессор Технологического института кадет А. Н. Быков.

Осенью 1919 г. вопрос о формировании «правительства» приобрел конкретную форму. В результате всех совещаний и переговоров среди членов организации «правительство» было сформировано в следующем составе: председатель — А. Н. Быков, министр финансов — бывший товарищ министра в царском правительстве С. Ф. Вебер, министр путей сообщения — инженер М. Д. Альбрехт, морской министр — адмирал А. В. Развозов (временно, ввиду болезни Развозова, его должен был заменить адмирал М. К. Бахирев), министр просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа монархист А. А. Воронов, министр внутренних дел — М. С. Завойко, министр религиозных культов — в прошлом член Временного правительства А. В. Карташев. Петроградским градоначальником намечался полковник В. Г. Люндеквист. Уже обсуждалась даже будущая программа «правительства».

Однако вынашиваемые контрреволюционерами планы не имели под собой реальной основы. Судя по показаниям заговорщиков, в момент восстания они могли рассчитывать на 400 человек, в том числе на завербованных Кюрцем уголовников. События показали полное бессилие контрреволюции. Войска генерала Юденича были отброшены от Петрограда, заговор своевременно раскрыт. Большинство его участников во главе с «министрами» (за исключением Карташева, находившегося за границей) были арестованы и понесли заслуженное наказание.

Осенью 1919 г. за ликвидацию «Национального центра» ВЦИК наградил большую группу чекистов правительственными наградами; среди них был и заведующий Особым отделом МЧК Е. Г. Евдокимов, удостоенный ордена Красного Знамени.

5. Взрыв в Леонтьевском переулке

25 сентября 1919 г. в помещении Московского комитета РКП (б) в Леонтьевском переулке собралось около 100–120 ответственных работников большевистской партии, лекторов и агитаторов. Сюда должен был приехать и В. И. Ленин. Обсуждался вопрос о заговоре «Национального центра». Около 9 часов вечера в зал, где происходило собрание, была брошена бомба. От взрыва погибли 12 и получили ранения 55 человек. Среди погибших был секретарь МК РКП (б) В. М. Загорский, ранеными оказались А. Ф. Мясников, М. С. Ольминский, Ю. М. Стеклов, Е. М. Ярославский, М. Н. Покровский и другие большевики.

Злодейское преступление вызвало возмущение рабочих города. На состоявшихся 26 сентября митингах принимались резолюции такого содержания: «Заслушав… сообщения о попытке контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в Московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции. Белогвардейцы жадно стремятся восстановить власть помещиков и капиталистов. Чтобы достичь своей цели, чтобы утопить в крови дело рабочих и крестьян, они идут на все средства. Гнусная политика — превратить лучших рабочих-коммунистов в кровавое месиво во славу помещикам и фабрикантам — пусть покажет всем рабочим, что несут им белогвардейцы, которым помогают изменники, на которых работают предатели из бывших социалистов. Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет активно в наши ряды на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник и помощник царских генералов.

Вечная память погибшим товарищам. Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти. Да здравствует Коммунистическая партия. Смерть врагам пролетарской диктатуры»

Через некоторое время в Москве появилась нелегально изданная листовка, в которой говорилось, что взрыв совершен «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» в знак «отмщения» большевикам за расстрел в Харькове нескольких махновцев по приговору революционного трибунала[41]. Наряду с типичными анархистскими высказываниями, содержавшимися в этой листовке, «повстанческий комитет» заявлял, что он ставит своей целью стереть с лица земли советский строй.

2 октября в поезде около Брянска чекисты задержали анархистку украинской группы «Набат» С. Каплун, у которой нашли письмо одного из лидеров «Набата» — С. Барона (Факторовича), адресованное единомышленникам. Барон писал: «Теперь Москва начеку. Пару дней тому назад местный комитет большевиков взорван бомбой, погибло больше десятка. Дело, кажется, подпольных анархистов, с которыми у меня нет ничего общего. У них миллионные суммы. Правит всем человек, мнящий себя Наполеоном. Они сегодня, кажется, публикуют извещение, что это сделали они». Итак, из письма следовало, что террористический акт совершили анархисты-подпольщики и что легальные анархисты знают преступников. Однако представители московских легальных анархистов, к которым обратились советские органы, отказались что-либо сообщить о террористах.

В конце октября Московская чрезвычайная комиссия обнаружила, что в квартире, где прежде жила известная анархистка Мария Никифорова, бывают какие-то подозрительные лица. В квартире произвели внезапный обыск и оставили засаду. Вскоре туда явился неизвестный. Когда его попытались задержать, он стал стрелять и ранил одного из сотрудников ЧК, но в перестрелке был убит. Убитый оказался Казимиром Ковалевичем, служащим Московско-Курской железной дороги и, как позже выяснилось, вожаком анархистского подполья. Воспользовавшись суматохой, вызванной перестрелкой, проживавшие в квартире А. Г. Восходов и какая-то женщина скрылись. Через несколько дней чекисты установили адрес еще одной конспиративной квартиры, куда перебрался Восходов, и произвели там обыск. Им удалось найти приходо-расходные записи о поступлении и использовании средств анархистской подпольной организацией, списки ее членов, бомбы, револьверы, руководство по вскрытию несгораемых шкафов и другие вещественные доказательства и арестовать несколько участников подпольной организации.

4 ноября в Б. Гнездниковском переулке (где оставалась засада) в перестрелке с двумя сотрудниками ЧК был убит второй вожак анархистского подполья, Петр Соболев. При себе он имел три револьвера и записную книжку с пометками о выдаче денег бывшему члену ЦК партии левых эсеров Д. А. Черепанову.

После неоднократных бесед в Чрезвычайной комиссии один из задержанных, анархист М. В. Тямин, осудил действия своих сообщников и рассказал о преступлениях анархистов подполья. Тямин подтвердил, что это они организовали взрыв в помещении МК РКП (б). Из его показаний стало известно, что «подпольщики» сняли дачу в поселке Красково под Москвой, устроили там свою штаб-квартиру и оборудовали типографию и лабораторию для изготовления бомб.

В ночь на 5 ноября отряд чекистов окружил дачу. Находившиеся там анархисты на предложение сдаться ответили огнем, а затем, после почти двухчасовой перестрелки, подожгли и взорвали дачу. При взрыве погибли анархисты Яков Глазгон, Василий Азов (Азаров), Дмитрий Хорьков, неизвестные по имени Захар (Хромой), Миша и Таня.

Во время допросов арестованных были выяснены подробности подготовки взрыва в Леонтьевском переулке. Анархист А. Н. Попов (Барановский) показал: «Взрыв в Леонтьевском переулке был произведен анархистами подполья. В нем участвовали пять человек — я, Петр Соболев (он бросал бомбу), Миша Гречанников, Федя Николаев и один, который убит на даче в Краскове, фамилию его не назову».

Анархисты Ценципер и М. Л. Гречанников показали, что намечались и другие террористические акты. Левый эсер Ф. Н. Николаев в числе участников взрыва назвал и Черепанова. Тот признал на допросе, что «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан» организован им совместно с Казимиром Ковалевичем. Главной своей целью комитет считал осуществление террористических актов, одним из которых и был взрыв в Леонтьевском переулке. Подготовка этого взрыва была возложена на Д. А. Черепанова.

Итак, выяснилось, что во «Всероссийском повстанческом комитете революционных партизан» и в его преступлениях участвовали не только анархисты, но и левые зсеры.

Один из организаторов «Всероссийского повстанческого комитета революционных партизан» Казимир Ковалевич принадлежал к той части московских анархистов, которые и после разоружения анархистских групп оставались на позициях «активного» терроризма и вооруженной борьбы против Советской власти. В мае 1919 г. Ковалевич выехал в Харьков и встретился там с Глазгоном, Цен-ципером и другими анархистами, служившими ранее у Махно. Здесь и зародилась подпольная террористическая организация. «Решено было, — говорил один из анархистов, арестованных ЧК, — начать бить по центру, то есть по Москве, откуда все зло». Возвратившись в Москву, Ковалевич с несколькими единомышленниками (к ним вскоре примкнул экспроприатор Петр Соболев, который внес «на организационные расходы» 300 тысяч рублей, добытых грабежами) основали «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан».

Организация, насчитывавшая не более 30 человек, делилась на три части: литературную, ведавшую изданием листовок и нелегальной газеты, типографскую, обслуживавшую типографию, и группу боевиков, занимавшуюся экспроприациями, добыванием взрывчатых веществ и подготовкой террористических актов.

Первым нелегальным изданием организации была листовка «Правда о махновщине» (10 тыс. экз.), вторым — листовка «Где выход?» (15 тыс. экз.), в которой содержался призыв к восстанию. 12 августа экспроприаторы ограбили в Москве 9-е отделение Народного банка, 18 августа — отделение банка на Большой Дмитровке (ныне ул. Пушкинская), 29 августа похитили из кассы патронного завода в Туле 3480 тысяч рублей. На эти деньги подпольщики приобрели типографский станок, оружие, взрывчатые вещества, сняли дачу для штаба, выпустили два номера газеты «Анархия» и листовки. Петр Соболев собирался закупить 60 пудов динамита, чтобы, как он говорил, «взорвать Кремль».

Деятельность подпольщиков особенно усилилась после установления связей с группой московских левых эсеров, которую возглавлял Черепанов. Эта группа выступала за активное продолжение борьбы с Советской властью. При аресте у одного из членов группы было обнаружено письмо, автор которого сообщал своим друзьям о сотрудничестве московской организации левых эсеров с анархистами и ставил задачу «по всей России организовать этот Повстанческий штаб революционных партизан из нас и анархистов (настоящих), где они есть, и действовать от их имени».

Политическое кредо объединенной левоэсеровской и анархистской организации — «Повстанческого комитета» — представляло собою смесь путаных мелкобуржуазных идей и демагогических требований, сдобренных псевдореволюционной фразой. В уже цитированном письме говорилось: «Сейчас для масс ясны два имени: большевики и Деникин. Надо популяризировать третье — Повстанческий штаб, за этой третьей силой, революционной силой, будут все — вот, товарищи, наш план- действий, которого не дал партии ЦК в течение долгого времени…»

В сущности, раскрытая подпольная организация, совершившая ряд кровавых преступлений, представляла собой небольшую группу уголовников, выдававших себя за «революционеров». Московская чрезвычайная комиссия пресекла деятельность заговорщиков. М. Л. Гречанников, А. И. Попов (Барановский), Ф. Н. Николаев, А. Г. Восходов, Л. В. Хлебныйский (Дядя Ваня — участник многочисленных грабежей), Ценципер, П. Е. Исаев, предатель А. П. Домбровский (пробравшийся в члены Коммунистической партии) были расстреляны. Д. А. Черепанов выслан в Сибирь, где позднее заболел тифом и умер.

6. Политический бандитизм (петлюровщина, григорьевщина, махновщина)

Социально-политическая обстановка на Украине весною 1919 г. была крайне сложной. Только что освобожденная от гетманщины, немецких оккупантов и петлюровцев, Украинская Советская республика вновь оказалась перед лицом смертельной опасности: на нее надвигались войска Деникина и интервентов, занявшие ряд ее южных портов и городов.

В тылу Советской власти на Украине контрреволюция вела разнузданную агитацию среди крестьян, разжигая ненависть к диктатуре пролетариата и к братскому русскому народу. Эта злобная агитация и подрывная деятельность вызвали волну антисоветских заговоров и вооруженных выступлений. Основной силой их стало кулачество, которое стремилось привлечь на свою сторону среднее крестьянство. Антисоветские выступления носили крайне ожесточенный, кровавый характер. Это были проявления типичного политического бандитизма.

Оценивая политический бандитизм 1919 г., V Всеукраинская конференция КП(б)У отмечала: «В зависимости от характерных для различных районов Украины социальных группировок в селе восстание отличается по различным районам и основным кадрам его участников и своей идеологией. В Александровско-Гуляйпольском районе основной массой восстающих являются хуторские элементы с анархистско-махновской идеологией, а в Александрийско-Одесском районе основную массу восстающих составляет кулацкий элемент с погромно-бандитской идеологией, в Правобережье — бедняцкие и деклассированные элементы с самостийно-шовинистической идеологией. Но при всем различии основных кадров восстания характерным, типичным для всех районов является:

а) полный распад социальных связей в особенности города с деревней, превращающий село в самостоятельное, самоснабжающееся, в себе замыкающееся феодального типа «государство»;

б) восстание экономически возглавляется кулацкой… верхушкой села, идейно возглавляется или националистическими элементами украинской интеллигенции, или анархистско-левоэсеровскими отбросами рабочего города;

в) в силу политической нерасслоенности села и значительного участия в восстании его беднейших элементов лозунги восстания во всех районах носят исключительно «советский» характер (Григорьев — за «самостiйную Советскую власть», Зеленый, «незалежники» — за «самостiну вiльну Радянську Украiну», Махно — за «вольные Советы»)».

Самым распространенным и опасным было петлюровское движение, получившее свое название от фамилии одного из его руководителей, украинского «социал-демократа» С. В. Петлюры. Идеология петлюровщины — буржуазный национализм — направляла политику «правительств», созданных украинскими националистами, и деятельность их подпольных организаций в советском тылу. В задачу подпольной петлюровщины входило поднять массы на восстание против Советов, на войну против братского русского народа, вырвать власть из рук рабочего класса, передать ее «самостийникам» и образовать буржуазно-демократическую республику на украинской земле. Главными организаторами и руководителями движения являлись деятели украинской Директории, ставшей к тому времени откровенно буржуазно-кулацким правительством. Директория продолжала войну с рабоче-крестьянской властью. Организаторами подрывной работы в советском тылу выступили представители украинских националистических партий, в том числе и так называемых «социалистических». Украинские эсеры и социал-демократы — наиболее многочисленные партии мелкой буржуазии — переживали расколы и шатания. Левая часть этих партий заявляла о готовности пойти на соглашение с большевиками. В украинской партии социал-демократов (партии Петлюры) во время восстания против гетманщины образовалась левая группа «неза-лежников». После разгрома Петлюры и восстановления Советской власти на Украине она образовала самостоятельную партию с «советской ориентацией». Но уже через несколько недель под влиянием колебаний мелкобуржуазной массы «незалежники» встали во главе антисоветского восстапия во имя «самостийной украинской Советской власти». В феврале 1919 г. они образовали подпольный «Всеукраинский резком» для руководства восстанием. Во главе «ревкома» стоял «незалсжник» Драгомирецкий. Командующим повстанческими силами был назначен Юрий Мазуренко (он скрывался под прозвищем Кладун), начальником штаба — Малолитко (Сатана), начальником политического отдела — Яворский. Мазуренко удалось объединить под своим руководством ряд петлюровских банд (Зеленого, Соколовского, Ангела и других).

Весной и летом 1919 г. антисоветские отряды, различные по численности и по направлению, бесчинствовали на всей украинской земле. На север от Киева, в Чернобыльском районе, оперировал отряд бывшего петлюровского офицера Струка; к западу от Киева, в Радомысльском и Житомирском районах, — отряд Соколовского, сына дьяка из села Горбылева; к югу от Киева, у местечка Триполье, — крупный отряд «незалежника», бывшего учителя Д. П. Терпило, носившего прозвище Зеленый. В районе г. Умани орудовали отряды Тютюнника, Клименко, Попова; в Таращанском районе — отряды Яцепко, Голуба, полковника Нечая. В окрестностях г. Гайсина обосновался отряд бывшего учителя Волынца. Близ Брусилова разбошшчал отряд бывшего офицера Юрия Мордалевича, в районе Липовца бесчинствовал отряд бывшего мирового посредника Соколова, вокруг г. Бахмача действовал отряд бывшего офицера, атамана Ангела. В г. Златополе хозяйничал отряд под командованием Лопаты, в Переяславле — отряд Лопаткина. Многие из этих атаманов (Зеленый, Тютюнник, Соколовский, Струк, Лопата, Лопаткин и другие) были изменниками: в 1918 г. они возглавляли партизанские отряды, боровшиеся с гетманщиной, затем вступили в Красную Армию и, наконец, стали атаманами отрядов, выступавших уже против Советской власти.

Народный комиссар по военным делам Украины Н. И. Подвойский, объясняя колебания в политических настроениях крестьянских отрядов и их атаманов в 1919 г., писал: «Повстанцы рекрутировались в огромной массе из сел и деревень, снесенных и сожженных германскими карательными отрядами. Эти повстанцы искренно мнили себя большевиками. Но их большевизм легче укладывался в рамки анархического партизанства… и разбойничьего бандитизма… чем в рамки организованной государственной диктатуры пролетариата… Пропитанная насквозь мелкобуржуазными, анархическими и бандитскими вожделениями, она (партизанщина. — Д. Г.) постепенно становилась серьезной угрозой Советском власти».

Вооруженные банды петлюровцев нападали на местечки, города, громили советские учреждения, жестоко расправлялись с советскими активистами, коммунистами, продовольственными работниками, совершали дикие, кровавые погромы. «Братья крестьяне! — обращались к бандитам в одной из прокламаций «незалежники». — Всем нам известно, как издевается над нашим бедным народом партия российских коммунистов. Они грабят вас, хлеб и все продовольствие вывозят в Москву… На Правобережье все крестьянство восстало… Остановка за вами… Поднимайтесь же с оружием в руках и расправляйтесь как следует с коммунистами. Вперед же, братья, на врага, на коммуну». Воспламененное такими погромными призывами, зеленовцы только во время одного из погромов в г. Фастове убили около тысячи человек. В июне 1919 г. в районе м. Триполье от рук зеленовцев погибло несколько сот киевских комсомольцев; многих из них бандиты заживо закопали в землю или утопили в Днепре. Это событие вошло в историю Коммунистического союза молодежи как «трипольская трагедия».

Крупнейшим антисоветским кулацким мятежом на юге Украины в 1919 г. было восстание, руководителем которого стал штабс-капитан царской армии, сторонник Центральной рады, затем гетмана Скоропадского, а с декабря 1918 г. петлюровский атаман Н. А. Григорьев. Это был честолюбивый человек, из семьи кулаков Александрийского уезда Херсонской губернии, политически неграмотный и беспринципный.

В конце января 1919 г., когда власть петлюровской Директории зашаталась, Григорьев, учитывая изменения в настроениях украинского крестьянства в пользу Советской власти, заявил о переходе со своими отрядами на сторону Красной Армии.

В телеграмме на имя Александровского советского ревкома этот «атаман партизан Херсонщины и Таврии» и «честный революционер» писал: «Все двадцать моих партизанских отрядов борются с самостийниками и с соглашателями мировой буржуазии, мы идем против Директории, против кадетов, против англичан, и немцев, и французов, которых на Украину ведет буржуазия… Наш девиз — вся власть Советам и диктатура пролетариата».

Григорьевцы образовали 1-ю Заднепровскую украинскую советскую бригаду в составе дивизии под командованием П. Е. Дыбенко, а затем были переформированы в 6-ю украинскую советскую дивизию. Штаб Григорьева, возглавлявшийся петлюровцем Ю. Тютюнником, стал прибежищем антисоветских элементов. Вскоре и сам Григорьев открыто примкнул к ним.

В марте — апреле 1919 г. дивизия Григорьева вместе с советскими войсками участвовала в боях за Николаев, Херсон, Одессу.

После занятия Одессы Григорьев заполнил свои склады мануфактурой и другими товарами, захваченными у неприятеля, и как «победитель» раздавал их солдатам и окрестным крестьянам. Потом Григорьев самовольно отвел свою дивизию «на отдых» в район Елисаветграда (ныне Кировоград). 7 мая он отказался выполнить приказ советского командования о переброске дивизии на Румынский фронт. В тот же день, арестовав всех политработников-коммунистов, Григорьев на митинге в Елисаветграде объявил свой «Универсал», которым призвал украинский народ к всеобщему восстанию против Советской власти.

В «Универсале» провозглашался лозунг «Власть Советам народа Украины без коммунистов». В угоду кулачеству Григорьев ополчился против «коммуны», «московских комиссаров», продовольственной разверстки, «реквизиций», «чрезвычаек» и обещал установить «подлинную Советскую власть».

9 мая григорьевцы разогнали Елисаветградский Совет, расстреляли более тридцати руководителей советских и партийных организаций города, убивали и грабили население. Только 15–17 мая бандиты убили в Елисаветграде 1526 человек. В городе Александрия пьяный Григорьев скакал на коне впереди погромщиков и рубил беззащитных людей. Кулаки близлежащих деревень толпами приходили в города и местечки, громили склады и учреждения, нападали на советских работников и не причастных к политике обывателей, грабили и убивали их, увозили награбленное имущество с собой.

На 18–20 мая Григорьев назначил съезд «представителей от крестьян и рабочих» Александрийского уезда для организации власти. Но даже этот созванный мятежниками съезд высказался за прекращение погромов и предложил начать мирные переговоры с Советским правительством.

Мятеж, не поддержанный народными массами, был обречен на провал. Только внезапность выступления позволила Григорьеву с его «войском» в короткое время захватить Елисаветград, Николаев, Херсон, Кременчуг, Александрию, Знаменку, Христиновку и другие важные пункты.

22 мая 1919 г. части Красной Армии под командованием К. Е. Ворошилова (Кременчугское направление) и А. Я. Пархоменко (Екатеринославское направление) повели наступление на григорьевскую банду и в результате упорных боев нанесли ей поражение. К концу мая были освобождены почти все занятые григорьевцами города и населенные пункты.

Григорьевский мятеж облегчил Деникину наступление на Южную Украину и помешал переброске советских войск на Румынский фронт. Самому Григорьеву некоторое время все же удавалось сохранить довольно крупные силы, и они продолжали разбойничать на Херсонщине до июля 1919 г., пока не были поглощены махновским движением.

Махновщина зародилась в большом селе Гуляйполе Александровского уезда Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области).

Главарь движения — Нестор Махно — происходил из крестьян села Гуляйполе, с четырнадцати лет работал маляром, а затем литейщиком на Гуляйпольском заводе сельскохозяйственных машин. Войдя в местную анархистскую группу, распространял революционную литературу, участвовал в экспроприациях и террористических актах против царской администрации. В течение 7 лет отбывал наказание (каторжные работы) и был освобожден лишь после Февральской революции 1917 г. В родном селе крестьяне избрали его председателем крестьянского Совета. Защищая их интересы, он выступал против помещиков и Временного правительства, что создало ему авторитет среди населения.

Когда Украина оказалась под игом немецких оккупантов и гетманщины, Махно бежал из села, но в августе 1918 г. вернулся и организовал небольшую подпольную группу из анархистов, которая вскоре объединилась с группой Федора Щуся, скрывавшегося в лесах. Отряд вырос до 15 человек и все увеличивался за счет примыкавших к нему крестьян. Партизаны нападали на гетманцев, немцев, австрийцев, а нередко громили и воинские части.

Повстанцы объявили Нестора Махно своим батькой — атаманом — и беспрекословно подчинялись ему.

26 декабря 1918 г. по договоренности с большевистским подпольем махновцы под видом рабочих вступили в Екатеринослав, занятый войсками Директории.

Одновременно в городе подняли восстание екатеринославские рабочие, руководимые подпольным большевистским ревкомом. В результате 7-тысячный петлюровский гарнизон был разгромлен. Большевистский ревком назначил Махно «главнокомандующим советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района». Но Махно не стал укреплять фронт, и через два-три дня петлюровцы крупными силами перешли в контрнаступление, подавили рабочее восстание и выбили махновцев из города.

Между тем отряды Махно продолжали расти за счет крестьянских повстанцев. Как утверждал Виктор Белаш, которого Махно назначил своим начальником штаба, к концу января 1919 г. у Махно было 29 тысяч бойцов и, кроме того, невооруженный резерв, насчитывающий 20 тысяч человек.

В январе — феврале 1919 г. деникинцы подступили к самому центру махновского движения. Это обстоятельство, а также недостаток оружия и боеприпасов вынудили Махно искать соглашения с Красной Армией. 26 января по поручению Махно его помощник Алексей Чубенко встретился в Синельникове с начальником Заднепровской советской дивизии П. Е. Дыбенко и после переговоров заключил с ним военное соглашение о совместной борьбе против белогвардейцев и петлюровцев. Все отряды Махно входили в состав Красной Армии и образовывали 3-ю бригаду Заднепровской дивизии. Они получали военное снаряжение, продовольствие согласно штатному расписанию Красной Армии и подчинялись начальнику дивизии и командующему фронтом. Махно назначался командиром бригады; советское командование посылало политических комиссаров с обязанностью политического воспитания частей и контроля над проведением распоряжений центра. Вместе с тем махновские части сохраняли свою прежнюю внутреннюю организацию и выборность командиров. Это соглашение было утверждено командующим советскими войсками Украины В. А. Антоновым-Овсеенко.

Махновекая бригада участвовала в боях с деникинцами в составе 2-й и 13-й армий. Советское военное командование делало все, чтобы повысить дисциплину в махновских частях и превратить их в боеспособные войска. Однако все большее влияние на махновское движение оказывали мелкобуржуазные политические партии, и прежде всего анархисты.

В ноябре 1918 г. на Украине образовалась анархистская конфедерация «Набат», в которую вошли небольшие группки украинских анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. «Набатовцы» усмотрели в махновском движении родственные им черты и стали проникать в махновские отряды. Они посылали туда анархистскую литературу, направляли своих активистов — Иосифа Гутмана, Макса Черняка, Михаила Уралова. Кроме того, Махно разыскал известного анархиста П. А. Аршинова (подлинная фамилия Марин), с которым отбывал наказание в Бутырской тюрьме, и назначил его редактором газет «Путь к свободе» и «Повстанец», а также заведующим «культурно-просветительной частью» своего штаба.

К махновцам примкнули и скатывавшиеся к анархизму авантюристические, левоэсеровские элементы. К Махно пошел служить, например, бывший командир отряда ВЧК Д. И. Попов, активный участник левоэсеровского мятежа в Москве.

Уже в феврале 1919 г. созванный Махно в Гуляйполе «2-й районный съезд Советов» принял резолюцию, выражавшую анархистское отрицательное отношение ко всякой государственной власти, в том числе и к Советской власти, осуществляющей диктатуру пролетариата. Съезд протестовал также против декрета Украинского Советского правительства о создании совхозов и требовал передачи всей земли в пользование крестьянам по уравнительному принципу.

В махновских отрядах шел процесс организационного разложения. Зачастую махновцы представляли собой беспорядочную массу недисциплинированных вооруженных людей. После проникновения в отряды анархистов, деклассированных, авантюристических, а порою и уголовных элементов процесс разложения приобрел угрожающий характер — в занятых ими районах махновцы нередко грабили население. Вступив в Красную Армию, Махно ничего не сделал, чтобы прекратить беспорядки в своих отрядах. Не только рядовые махновцы, но и сам Махно не хотел мириться со строгой дисциплиной советской Красной Армии. На словах признавая подчинение, Махно фактически не выполнял распоряжений командования Красной Армии и постоянно подчеркивал свою самостоятельность и независимость.

Эти черты махновщины неизбежно должны были привести к трениям и конфликтам между Махно и Советской властью.

10 апреля 1919 г. махновский штаб, вопреки запрещению советского военного командования, созвал «3-й Гуляйпольский районный съезд», на котором присутствовали представители 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского и Павлоградского уездов, а также делегаты от махновских воинских частей. Съезд провозгласил анархистскую платформу. «Требуем, — говорилось в резолюции, — немедленного удаления всех назначенных лиц на всевозможные военные и гражданские ответственные посты; протестуем против всякой системы назначенчества… Требуем полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т. е. партиям и группам, и неприкосновенности личности работников партий левых революционных организаций…».

Это были демагогические, псевдореволюционные требования. Они отражали посягательство мелкобуржуазных элементов на важнейшие принципы демократического централизма и диктатуры пролетариата, положенные в основу Советской власти. Махновщина превращалась в явно антисоветское движение.

В мае 1919 г. командование 2-й советской армии по ходатайству Махно намеревалось преобразовать его разросшуюся бригаду в дивизию. Учитывая беспорядки в махновских частях, командование Южного фронта не утвердило реорганизацию. Тогда махновский штаб разразился заявлением, которое прозвучало как прямой вызов Советской власти. Объявив о «категорическом несогласии с постановлением Южфронта», штаб решил все 11 вооруженных полков пехоты, 2 полка конницы, 2 ударные группы, артиллерийскую бригаду и другие свои вспомогательные части преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией Махно. Эту «армию» махновцы объявили подчиненной Южному фронту с условием, что. «оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта».

Реввоенсовет Южного фронта объявил, что «действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определенный участок фронта 2-й армии, Махно своими заявлениями определенно вносит полную дезорганизацию в управление, командование и предоставляет частям действовать по усмотрению, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду ревтрибунала…».

События нарастали, 30 мая махновский «Военно-революционный совет» постановил созвать на 15 июня 1919 г. экстренный съезд Гуляйпольского района. В мотивировке этого решения махновцы выразили недоверие Советскому правительству, заявив, что «выход из создавшегося положения может быть указан только самими трудящимися массами, а не отдельными лицами и партиями». Советские органы запретили созыв съезда.

Учитывая предупреждение военного командования, Махно решил уйти с поста командира бригады Красной Армии. С небольшой группой приближенных он оставил войска в тяжелый момент деникинского наступления. Дезорганизаторские действия Махно и его отрядов нанесли большой вред фронту. «Махновщина принесла плоды гораздо более горькие, чем можно было предполагать раньше, — писала большевистская газета «Коммунар». — Наши неудачи в бассейне (речь идет об отступлении советских войск в Донецком бассейне. — Д. Г.) отнюдь не объясняются силой неприятельских войск… Единственная причина их победы — тот ужасающий яд махновского разврата, партизанства, самоволия и безволия, который заразил наши части, приходящие в соприкосновение с махновским фронтом».

Вскоре вокруг Махно, порвавшего связи с Красной Армией, стали вновь группироваться вооруженные отряды. Приведи к нему свои части и бывшие махновские командиры (Калашников, Буданов, Дерменжи). Анархисты-«набатовцы» расценили конфликт Махно с Советской властью как отражение борьбы «вольной трудовой коммуны… свободного крестьянства с государственниками-большевиками» и приняли сторону Махно. В августе 1919 г. в махновский лагерь прибыл лидер «набатовцев» — известный анархист Волин (В. М. Эйхенбаум), который стал председателем махновского «Военно-революционного совета». Теперь «набатовцы» в полном смысле превратились в партию махновщины, а махновцы начали открытую борьбу с Советской властью.

В июле 1919 г. в район расположения махновских отрядов вошли уцелевшие григорьевцы. После переговоров Махно и Григорьева последовало решение об объединении махновских и григорьевских отрядов. А через несколько дней Григорьев был убит махновцами.

Бывший член махновского штаба Алексей Чубенко, арестованный впоследствии ГПУ, описывал это событие так. Рядовые махновцы были недовольны союзом с Григорьевым, которого они обвиняли в связи с деникинцами, и требовали, чтобы Махно покончил с этим контрреволюционером. 27 июля в селе Сентове Херсонской губернии (близ Александрии) на съезде повстанцев Чубенко выступил с обвинениями в адрес Григорьева.

«Сначала я ему сказал, — показал Чубенко в ГПУ, — что он поощряет буржуазию… Затем я ему напомнил, что он оставил у одного помещика пулемет, два ящика патронов, несколько винтовок и 60 пар черных суконных брюк… Потом я ему еще сказал, что он действительно союзник Деникина и не хотел наступать на Плетеный Ташлык, так как там были шкуровцы… Григорьев стал отрицать, я ему в ответ: «А кто же и к кому приезжали офицеры, которых Махно расстрелял?» Как только я это сказал, то Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него… Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и все время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил. Телохранитель Григорьева выхватил маузер и хотел убить Махно, но Колесник стоял около него и схватил его за маузер… Махно в это время забежал сзади телохранителя и начал стрелять в него».

После убийства Григорьева Махно распорядился оцепить и разоружить войска Григорьева, которые в основной своей массе затем присоединились к махновцам.

Петлюровщина, махновщина, григорьевщина и другие антисоветские движения лета 1919 г. крайне обостряли политическую обстановку в стране и подрывали тыл Красной Армии. Части Красной Армии в таких условиях вынуждены были отступить с украинской территории. 31 августа 1919 г. петлюровцы заняли Киев, но подошедшие деникинцы выбросили их из города. Украина оказалась во власти злейшего врага украинского и русского народов — Деникина.

7. Борьба с вражеским подпольем на Украине

Борьба с тайной подрывной, шпионской, диверсионной и террористической работой вражеских элементов в тылу Советской Украины требовала создания специальных органов. Их организацией Украинское советское правительство вплотную занялось в конце 1918 г., тотчас же после свержения гетманщины и восстановления Советской власти. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и ее работа в Советской России послужили примером для образования органов борьбы с контрреволюцией на Украине.

Впервые чрезвычайные комиссии стали возникать здесь по решениям местных военно-революционных комитетов. Например, в м. Почепе, освобожденном от гетманцев, уже в августе 1918 г. начала свою деятельность чрезвычайная комиссия, которая в ноябре, после занятия советскими войсками г. Клинцы, была преобразована в Черниговскую губернскую чрезвычайную комиссию. Такие же комиссии создавались в отдельных уездах, районах и даже волостях Харьковской губернии. В Одессе после освобождения города чрезвычайная комиссия была сразу же образована из членов группы большевистской «контрразведки», созданной во время немецкой оккупации для борьбы с провокаторами и собирания сведений, необходимых подпольной организации.

28 ноября 1918 г. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины приняло декрет «Об организации власти на местах» и определило в нем, что при военно-революционных комитетах на местах должны образовываться отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.

3 декабря 1918 г. правительство утвердило декрет «Об организации Всеукраинской Чрезвычайной комиссии», которым был создан централизованный аппарат государственной безопасности на Украине. Декрет регламентировал порядок образования ВУЧК, губернских и уездных чрезвычайных комиссий, их права и компетенцию, взаимоотношения с органами НКВД и НКЮ. В сущности, декрет повторял «Положение о чрезвычайных комиссиях», действовавшее в Советской России.

Как известно, в Советской России, согласно «Положению о ВЧК» от 17 февраля 1919 г., право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, было возложено на революционные трибуналы, и лишь в местностях, объявленных на военном положении, чрезвычайные комиссии сохранили право непосредственной расправы с виновниками особо опасных преступлений. В условиях украинской действительности эти правила ограничивали средства борьбы с врагом, прибегавшим к особо острым формам вооруженных выступлений и политического бандитизма. Поэтому 20 февраля 1919 г. Всеукраинский ЦИК постановил предоставить чрезвычайным комиссиям Украины по любым делам особой важности, требующим «безотлагательного решения», право «самостоятельно выносить приговоры», доводя об этом в каждом отдельном случае до сведения революционных трибуналов.

В целях достижения единства действий в борьбе с контрреволюцией Украинское правительство постановило, чтобы местные чекистские органы руководствовались в своей работе указаниями и инструкциями ВЧК.

Первым председателем Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией был профессиональный революционер, большевик с 1899 г., член ЦК КП(б)У И. И. Шварц (Товарищ Семен). В апреле 1919 г. на Украину был командирован член коллегии ВЧК М. Я. Лацис с группой работников для помощи в организации чекистского аппарата. Согласно постановлению Украинского правительства, М. Я. Лацис сменил И. И. Шварца и был назначен председателем ВУЧК.

Сложная обстановка требовала скорейшей организации чекистского аппарата на Украине, а от его работников — большого напряжения сил, преданности и добросовестности в работе. Всероссийская чрезвычайная комиссия оказывала братскую помощь в организации и налаживании украинского чекистского аппарата, посылала туда своих сотрудников, брала на себя значительную часть работы. И все же подготовленных, знающих дело кадров не хватало, нередко в аппарат проникали случайные люди.

Весной 1919 г. В. И. Ленину стало известно о непорядках в украинском чекистском аппарате. В связи с этим 4 июня он писал М. Я. Лацису: «Каменев говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся.

Надо построже проверить состав, — надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся.

При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы».

Выполняя эти указания В. И. Ленина, партийные и советские органы Украины провели проверку чекистского аппарата и навели в нем порядок.

30 мая ВУЦИК утвердил новое «Положение о Всеукраинской и местных чрезвычайных комиссиях». ВУЧК стала органом Народного комиссариата внутренних дел, работающим на правах одного из его отделов. Усиливался контроль исполкомов Советов над местными чрезвычайными комиссиями. Исполкомы получили право приостанавливать исполнение постановлений местных чрезвычайных комиссий до их санкции вышестоящим органом ЧК и во всех случаях по своему усмотрению передавать дела, находившиеся в ЧК, судебным и обычным следственным учреждениям. «Положение» определило компетенцию чрезвычайных комиссий и регламентировало права Народного комиссариата юстиции и его органов на местах по надзору за расследованием и рассмотрением дел в ЧК.

Украинские чекисты направили свои силы главным образом на борьбу против наиболее опасных в то время петлюровских подпольных организаций, руководивших многочисленными бандами. Партия украинских «незалежников» была объявлена партией контрреволюции. Чрезвычайные комиссии закрыли ряд печатных органов этих заговорщиков и приняли другие административные меры к подавлению их антисоветской деятельности. Большая работа велась по разоблачению агентуры, засылавшейся в советский тыл главным штабом петлюровской армии и деникинцами.

Вот несколько фактов.

30 марта 1919 г. на фронте под Коростенем красноармейцы задержали двух подозрительных лиц, пробиравшихся в советский тыл. Один из них вначале назвался Василием Янцевичем, а во время допроса в Особом отделе 1-й украинской советской армии сознался, что в действительности он Антон Андриенко и является агентом разведки главного штаба петлюровской армии, посланным для связи с киевскими подпольщиками. Андриенко сообщил, что ему известны конспиративные квартиры, куда обычно приходят агенты петлюровской разведки за шпионскими сведениями, и согласился помочь раскрыть подпольные организации. Начальник Особого отдела Ф. Т. Фомин поручил сотруднику отдела Суярко пойти с Андриенко на конспиративные квартиры. На первой из них, по Трехсвятительской улице, в доме профессора Яхонтова, Андриенко и Суярко встретились с петлюровской резиденткой Ксенией Сперанской. Как было условлено заранее, Андриенко предъявил Сперанской полотняное петлюровское удостоверение, спрятанное в свежеиспеченном хлебе, и представил Суярко сослуживцем по работе в контрразведке. Суярко хорошо сыграл свою роль. Сперанская проинформировала его о военно-политическом положении в Киеве и сообщила важные шпионские сведения. Она указала и источники информации. Резидентку тут же арестовали. По дороге в Особый отдел она пыталась выбросить находившиеся при ней записи. Но разорванные клочки были собраны, склеены и послужили серьезной уликой. Сперанской пришлось рассказать о гнезде петлюровских шпионов и заговорщиков в Киеве. Были арестованы бывший редактор петлюровской газеты «Трибуна» доктор Бийский, делопроизводитель отдела всеобщего военного обучения Павловский и другие. Бийский занимал видное положение в петлюровском движении, имел связи с Петлюрой, направляв диверсантов в Черниговский уезд для разрушения железнодорожных путей и телеграфных линий. Павловский поставлял петлюровцам шпионские военные сведения. Таким же способом чекисты-особисты арестовали ряд других заговорщиков.

В августе 1919 г. Секретный отдел ВУЧК раскрыл в столице. Украины петлюровскую подпольную группу, готовившую государственный переворот и захват власти. Чекисты получили сведения о том, что в одном из домов по Миллионной улице состоялось заседание этой организации под председательством студента, назвавшегося Назаром Стодоля[42]. Петлюровцам удалось завербовать одного из советских командиров. Этот предатель обязался предоставить в распоряжение заговорщиков солдат, настроенных «против коммуны». В вооруженном выступлении заговорщиков должны были участвовать кулаки киевского пригородного села Веприки (ими руководил кулак Г. Р. Квасец) и петлюровские банды, действовавшие недалеко от города. Подготовка, как стало известно Чрезвычайной комиссии, зашла так далеко, что Назар Стодоля поспешил выехать в Жмеринку, чтобы оттуда пробраться в штаб Петлюры, проинформировать его и получить инструкции. Группа предполагала после переворота удерживать власть в Киеве до прихода «правительства Директории».

Медлить было нельзя, и чекисты приступили к ликвидации петлюровской группы. У арестованных обнаружили компрометирующие их письма, полевые карты, винтовки и другое оружие. Из писем выяснилось, что заговорщики находились в тесной связи с бандами Зеленого, Ангела, Соколовского. В одном из захваченных при обыске документов — приказе главного штаба петлюровских войск на имя «атамана повстанческих войск на Черниговщине» Ангела — излагался план действий петлюровских банд в поддержку готовившегося в Киеве переворота. Одновременно с выступлением внутри города планировался захват бандами населенных пунктов, которые нужно было удерживать до соединения с мятежниками из Киева. Лишь своевременная ликвидация заговора сорвала эти планы.

В ряде случаев партийные, комсомольские организации и отдельные коммунисты самостоятельно раскрывали контрреволюционные подпольные группы. Так, например, в ночь на 29 марта 1919 г. на вокзале Конотопа был задержан подозрительный человек. При обыске у него нашли документы, свидетельствовавшие о том, что он состоит в конотопской подпольной петлюровской организации. Заговорщики готовились к вооруженному выступлению против Советской власти, назначенному на 6 часов утра 30 марта. Коммунистическая организация Конотопа немедленно мобилизовала все свои силы, образовала Чрезвычайный военный штаб и приступила к ликвидации готовившегося восстания. Заговорщиков арестовали до начала выступления.

В другом случае благодаря бдительности членов коммунистической ячейки села Ивашкова Городиянского уезда в июле — августе 1919 г. был раскрыт кулацкий заговор в Черниговской губернии.

Накануне этих событий в Городнянском уезде происходили беспорядки, вызванные кулацкой агитацией против объявленной мобилизации в Красную Армию. 27 июня 1919 г. в селе Хриповка (в 3 верстах от уездного города) собралось около 500 человек, отказавшихся от явки на мобилизацию. Верховодили среди них кулаки, подстрекавшие молодежь пойти в город и разогнать исполком. Появилось оружие, доставленное кулаками из Тупичевской волости. Бунтовщиков возглавил местный житель, бывший офицер Онищенко. Село Хриповка превратилось в военный лагерь. На всех дорогах были выставлены заставы. Как только стало известно о готовящемся нападении на уездный город, Городнянский исполком и уездная коммунистическая партийная организация мобилизовали отряд (60 человек пехоты и 20 конников), который под командованием председателя исполкома направился в Хриповку. Беспорядки были ликвидированы без кровопролития. Новобранцы явились на мобилизацию. Однако сами события говорили о том, что в уезде действует контрреволюционная организация.

В августе члены коммунистической ячейки села Ивашкова стали замечать, что у местного кулака Павла Шика по вечерам собираются какие-то подозрительные личности. Однажды, когда к Шику зашли трое неизвестных (об этом рассказали коммунистам сельские бедняки), члены ячейки решили задержать их. Окружили хату кулака, зашли в нее и обнаружили там какого-то «доктора» из села Тереховка, бывшего подпоручика царской армии П. Е. Тищенко (из села Выхвостово), бывшего гимназиста гайдамака А. Н. Гвинтовку (из Городни) и сына черниговского священника Величковского. У задержанных оказались списки членов антисоветской подпольной организации, два револьвера, бомбы. В списках членов антисоветской группы значились исключительно кулаки. Эта группа являлась частью черниговской губернской подпольной организации деникинского толка, руководимой полковником И. Г. Пикусом.

О раскрытии антисоветской группы коммунисты сообщили в уездный исполком, откуда тотчас же прибыли председатель исполкома Черноус и несколько милиционеров. Черноус лично занялся расследованием. Задержанный «доктор» отказался назвать свою фамилию, но заявил, что он из Чернигова. Черноус решил выехать вместе с «доктором» в Чернигов. Когда подвода проезжала болото между Тереховкой и Ивашковкой, «доктор» неожиданно вырвал у Черноуса винтовку, пытался застрелить его и бросился бежать на болото. Милиционеры открыли огонь, заговорщик был смертельно ранен и вскоре скончался. В ожидании, пока прибудут оповещенные работники Черниговской губернской чрезвычайной комиссии, Черноус вызвал в Ивашково на помощь членов соседних сельских комячеек и продолжал расследование. Один из жителей села явился к Черноусу и сообщил, что его склоняли к вступлению в контрреволюционную организацию, и помог раскрыть дело.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия расследовала все обстоятельства заговора, который имел своей целью способствовать наступлению деникинских войск. Как оказалось, тупичевской волостной контрреволюционной организацией, в которую входила и ивашковская, руководил студент-медик Карл Лайкс-Шантель из Чернигова: тот самый «доктор», который был убит при попытке к бегству. Этот студент под предлогом занятий медицинской практикой поселился в селе Тереховка Черниговского уезда, откуда разъезжал по селам и создавал повстанческие группы из недовольных Советской властью кулацких элементов. Ему удалось сколотить такие группы в Городне, Ивашкове, Куликове, Тупичевке, Выхвостове, Хриповке, Петрушине, Репках, Звеничеве, Сидневе, Тереховке, на хуторе Глебовка. Ближайшими помощниками Лайкса-Шантеля являлись: бывший офицер (убийца уездного военкома) Н. М. Панченко из Чернигова, кулак Н. К. Ковбаса с хутора Глебовка, кулак С. Д. Кашко из села Ку-ликовка, сын священника М. А. Митропольскнй из села Тупичевка, бывший офицер П. Е. Тищенко из села Выхвостово, кулак П. Я. Шик из села Ивашково, бывший офицер Онищенко, руководивший бунтом мобилизованных в селе Хриповка, гимназист А. Н. Гвинтовка из Городни, кулак Ф. И. Качный из села Ивашково, кулак А. Довгопол из села Тупичевка. Бунт мобилизованных в селе Хриповка 27 июня был одним из результатов «работы» этой организации.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия изъяла у арестованных много оружия и боеприпасов. В крыше сарая кулака Качного в селе Ивашково чекисты нашли список лиц, которых бандиты, планируя захват Чернигова, намеревались убить. Около 40 активных участников заговора были преданы суду чрезвычайной сессии губернского революционного трибунала и сурово наказаны.

Немало пришлось чекистам бороться и с остатками черносотенных, белогвардейских и монархических организаций, свивших свои гнезда на Украине в период немецкой оккупации и гетманщины.

В 1919 г. в Киеве совместными усилиями ВЧК и ВУЧК были раскрыты две нелегальные монархические группы, существовавшие здесь с 1918 г. Во главе одной из них стоял некий Крылов. Обманным путем, под фамилией Чернявский, он проник в большевистскую партию, служил в советском военном учреждении и передавал своему контрреволюционному центру в Москву секретные военные сведения. Крылова арестовали в момент, когда он готовил очередное шпионское донесение. Вскоре была ликвидирована и белогвардейская организация князя Касаткина-Ростовского. Среди арестованных монархистов находились: бывший гвардейский поручик помещик Власов, бывший царский следователь Чекмарев, штаб-ротмистр Милобенный. Киевские монархистские организации сыграли зловещую роль в борьбе с так называемым куреневским выступлением кулаков.

8 ряде сел неподалеку от Киева в марте — апреле 1919 г. происходили кулацкие волнения. Среди крестьян здесь действовали и петлюровские, и черносотенно-монархистские агенты, распространявшие нелепые слухи о «коммуниях», о «комиссарах», о «преследовании» православной церкви и т. д. Вражеские агитаторы подбивали крестьян к наступлению на Киев. В то время вокруг Киева действовали вооруженные банды Струка и Батрака, которые убивали сельских советских активистов, учиняли погромы.

9 апреля в Киеве был образован оперативный штаб для борьбы с антисоветскими выступлениями. Во главе штаба стояли командующий корпусом войск ВУЧК Ф. И. Николаенко и председатель Киевской губчека И. 3. Сорин. В тот же день небольшой конный отряд чекистов во главе с Ф. И. Николаенко и командиром батальона М. Финкельштейном двинулся в район Куреневка — Новопетровка, где находились банды. Бандиты выслали навстречу советскому отряду своих гонцов с предложением начать «переговоры». Николаенко и Финкельштейн бесстрашно отправились к мятежникам. Однако бандиты и не думали вести переговоры: они зверски убили мужественных чекистов.

10 апреля толпы вооруженных кулаков и их сторонников сосредоточились в предместье Киева — Куреневке. Многие шли с мешками в надежде поживиться при грабеже города. В толпу втерлись и городские громилы, хулиганы, уголовники. Здесь шныряли и агитаторы монархических организаций, которые подстрекали толпу к погрому, к нападению на город под лозунгом «За веру православную!». Озверевшая толпа принялась разбивать и грабить лавки на базаре, убивать ни в чем не повинных обывателей. Бандиты загнали в захваченное ими помещение районной милиции около 150 человек и открыли по ним стрельбу через окна. Было убито 15 человек, в том числе женщины и дети. Двинувшись затем через Подол на Киев, бандиты обложили казармы 1-го украинского запасного полка, вступили в перестрелку с красноармейцами, напали на городской банк и телеграф, подожгли ряд домов на Подоле.

Советские и партийные организации города решительно выступили против погромщиков. Председатель ВУЦИК Г. И. Петровский, председатель губисполкома А. С. Бубнов, наркомвнудел УССР К. Е. Ворошилов вместе с рабочими и чекистскими отрядами лично участвовали в борьбе с бандитами. Нарком по военным делам Н. И. Подвойский обратился к населению с воззванием, в котором заявил: «Куреневка последнее время явилась притоном бандитов, выпущенных петлюровцами из Лукьяновской тюрьмы. К этим профессиональным громилам примкнули заведомые контрреволюционеры и кулаки. Одни шли ради грабежа, другие для борьбы с Советской властью. И те и другие скрыли свои настоящие цели под маской выступления «за веру»… Заявляю, что Красная Армия не даст себя обмануть… Она знает, что не за веру, а против трудящегося народа идут погромщики, бандиты и контрреволюционеры. Пусть же они не ждут пощады!».

В начавшихся боях советские отряды нанесли поражение бандитам как на подступах к Киеву, так и в самом городе. Банда Батрака была разгромлена, наступление банды Струка на Днепре отбито. Мужество и героизм проявили чекисты, участвовавшие в боях с бандитами. Председатель губчека И. 3. Сорин, несмотря на два ранения, продолжал руководить боем. К вечеру 10 апреля бандиты повсюду были разбиты, их выступление подавлено.

Чекисты арестовали и расстреляли несколько главарей и организаторов погромного выступления. Это были: руководитель киевского отделения монархистского «Союза русского народа» бывший генерал Петров; княгиня Урусова; известный черносотенец доктор М. Котленко — участник расправы над Ф. И. Николаенко; штабс-капитан М. Бородинский, задержанный в момент распространения погромных прокламаций; монархист В. Соколов, пойманный с винтовкой в руках; бывший чиновник особых поручений при царском министерстве внутренних дел И. П. Шкотт. Всего было арестовано около 150 человек. Крестьян — рядовых участников беспорядков, признавших свою вину, освободили из-под ареста.

Важным направлением чекистской работы на Украине была борьба с подрывной и шпионской деятельностью разведок и дипломатических служб империалистических держав и их агентуры.

В 1919 г., после поражения Германии, главная роль в подрывной деятельности империалистических сил против Советской страны, в том числе и на Украине, перешла к дипломатическим заговорщикам и разведчикам стран Антанты. Хотя Украина по существовавшему между империалистическими хищниками разделу входила в «сферу влияния» Франции, здесь действовали подрывные и шпионские организации не только Франции, но и США, Англии, разведывательные службы пограничных «буферных» государств, особенно польская разведка Пилсудского.

В ряде случаев чекисты производили осмотр помещений иностранных миссий, где укрывались заведомые шпионы и заговорщики. В городе Николаеве, например, чекисты обнаружили в английском консульстве документы, свидетельствовавшие о связях английских дипломатических представителей с генералом Деникиным, о помощи, которую правительства стран Антанты оказывали белогвардейцам. В шведском «нейтральном» консульстве, взявшем на себя защиту интересов французских и английских подданных, чекисты нашли шпионские документы и конфисковали много оружия.

Учитывая огромный вред, наносимый стране подрывными действиями иностранных империалистов, в июне 1919 г. ЦК КП(б)У образовал «Особое совещание» по борьбе с подрывной деятельностью на Украине международного империализма. В состав этого «Совещания» входили секретарь ЦК КП(б)У, председатель Совета Народных Комиссаров, председатель ВУЧК и народный комиссар по иностранным делам. «Особое совещание» решило изолировать на время гражданской войны иностранных подданных тех государств, которые участвовали в интервенции. ВУЧК энергично выполняла эту работу.

Основной польской контрреволюционной организацией в советском тылу была «Польска организация войскова» («ПОВ»), возникшая в 1917 г., она имела большие запасы оружия, спрятанного при ликвидации польских легионов.

Ее лидеры мечтали об отторжении в пользу Польши западных земель Советской страны (белорусских, украинских, русских). На Украине они поддерживали петлюровщину, не гнушались помогать и всякому иному антисоветскому движению, любым авантюристам, способным нанести вред государству рабочих и крестьян. Польская разведывательная служба активно занималась шпионажем на советской территории.

В 1919 г. ВУЧК раскрыла в Киеве ответвления польской центральной разведывательной и подрывной организации. Вот как была ликвидирована одна из групп этой организации. В Киеве на Рейтарской улице помещалась столовая, которую посещали студенты киевских высших учебных заведений, преимущественно польского происхождения. Чекисты обратили внимание на то, что в столовой вечерами происходят какие-то таинственные сборы. Чекисты проникли в столовую и произвели там обыск. Здесь были найдены шапирограф и заготовки для печатания антисоветских прокламаций.

Расследование показало, что задержанные студенты являются членами антисоветской польской молодежной группы, примыкающей к «ПОВ». Они пропагандировали буржуазно-националистические и антисоветские идеи среди польской молодежи, занимались шпионажем и поддерживали отношения с украинскими и русскими антисоветскими организациями «для борьбы с уничтожающей силой большевизма». Руководители группы — сынки польских дворян Марьян Непраш, Петр Борковский, Иосиф Керницкий, Тадеуш Савицкий и Карл Басинский — были наказаны.

Одной из задач чекистов было пресечение дезорганизаторской деятельности махновцев и примкнувших к ним анархистов и уголовных элементов.

В 1919 г., после того как Махно оставил фронт борьбы с деникинцами, ВУЧК произвела расследование преступлений штаба бригады Махно на Южном фронте и арестовала начальника штаба Озерова и ряд других махновцев. Расследование показало, что их дезорганизаторская работа привела к разложению бригады, благодаря чему деникинцы прорвали фронт как раз на участке махновцев, зашли им в тыл и нарушили связи между частями Красной Армии. Судебный процесс по делу членов махновского штаба происходил в Чрезвычайном военно-революционном трибунале Донецкого бассейна в Харькове. Подсудимые были признаны виновными и приговорены к высшей мере наказания.

8. Конец стрекопытовщины

В конце января 1919 г. в Гомель, незадолго до того освобожденный от немецкой оккупации, прибыла 2-я (Тульская) бригада 8-й стрелковой дивизии Красной Армии (в составе 67-го и 68-го полков), передислоцированная сюда в связи с военными действиями против петлюровцев. Положение в городе в это время было весьма напряженное. Советская власть находилась в стадии организации. Повсюду действовала вражеская агентура. Нелегально существовал антисоветский «Полесский повстанческий комитет», готовивший восстание. Некоторые командиры бригады поддались на вражескую агитацию и вступили в этот комитет. Среди них были начальник хозяйственной части Стрекопытов (в прошлом офицер), бывший полковник Стенин, командир 68-го полка Мачигин и другие.

18 марта бригада получила приказ отправиться на фронт, и 20-го ее части повели наступление на Овруч, но, не выдержав вражеского артиллерийского огня, отступили. В то же время некоторые подразделения, особенно разложившийся 1-й батальон 67-го полка, вообще отказались занять боевые позиции и начали митинговать. Они решили бросить фронт, возвратиться в Гомель, а оттуда — по домам, в Тульскую губернию.

Выступление, таким образом, вначале выглядело как протест преобладавших в бригаде мелкобуржуазных крестьянских элементов, выражавших недовольство тяготами гражданской войны — мобилизацией, нехваткой продовольствия и обмундирования и другими трудностями. Но этим немедленно воспользовались контрреволюционеры.

Когда бросившие фронт красноармейцы в ночь на 24 марта прибыли на станцию Гомель-Полесский, здесь их встретили вожаки контрреволюционного «Полесского повстанческого комитета» и изменившие воинскому долгу командиры. Недовольную массу разложившихся красноармейцев контрреволюционеры направили против Советской власти.

Между тем городские партийные и советские организации готовили отпор мятежникам. Был образован военно-революционный штаб в составе председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты «Известия ревкома» Н. С. Билецкого (Езерского), чекиста Я. Фрида и Гулло. Коммунисты и советские активисты заняли боевые позиции. Дали знать о событиях в губернский центр. Вооруженных защитников города, однако, было мало. Они не могли оказать длительного сопротивления взбунтовавшимся солдатам бригады, которыми командовали офицеры.

Со станции мятежники повели наступление на город, захватили тюрьму и освободили около 400 заключенных, главным образом уголовников. Вскоре в их руках оказалась значительная часть города. Лишь гостиница «Савой», превращенная в опорную базу сопротивления, здание ЧК и телефонная станция все еще оставались в руках защитников города.

Утром 25 марта мятежники начали обстрел из артиллерийских орудий и миномета гостиницы «Савой». Положение осажденных стало катастрофическим. Они вынуждены были вступить в переговоры с мятежниками. Последние согласились отпустить по домам всех 65 человек, находившихся в «Савое». Но когда коммунисты сложили оружие, контрреволюционеры, вопреки обещанию, задержали ответственных работников и, избив, отправили их в тюрьму. Вскоре власть в городе повсеместно перешла к вооруженным мятежникам.

«Полесский повстанческий комитет» и военное командование мятежников выпустили несколько воззваний к населению города и уезда. В одном из воззваний они так сформулировали цели и лозунги своего движения: «1. Вся власть Учредительному собранию. 2. Сочетание частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности… 3. Железные законы об охране труда. 4. Проведение в жизнь гражданских свобод. 5. Земля — народу. 6. Вступление Русской республики в лигу народов». В «Приказе № 1 по гарнизону г. Гомеля» от 26 марта было сказано: «С сего дня в городе и уезде объявляется свободная торговля всеми товарами».

Таким образом, мятежники пытались изобразить контрреволюционное выступление в Гомеле как «демократическое» движение. Но оно фактически вылилось в белогвардейский мятеж, руководимый бывшими царскими офицерами, и тотчас же привело к установлению личной диктатуры руководителя переворота Стрекопытова.

Население города и уезда, видя контрреволюционное существо выступления, не поддержало мятежников. Лишь незначительные группы бывших офицеров, чиновников и несколько советских служащих примкнули к ним.

Назначенный Стрекопытовым комендант города — бывший полковник Степин — в первый же день издал приказ, в котором говорилось: «Лица, коим известно местопребывание скрывшихся большевистских комиссаров и коммунистов, а также и домовладельцы, где они проживают, должны немедленно донести мне. Виновные в укрывательстве будут караться по всей строгости осадного положения». Этот приказ послужил как бы сигналом к началу белого террора. Участник событий, бывший председатель упродкома В. Селиванов, впоследствии рассказывал: «По Замковой улице и по другим прилегающим улицам к станции начался поголовный грабеж населения. В домах забирали все, что было ценным. На улицах раздевали встречавшихся частных граждан. В советских учреждениях разбивали несгораемые кассы, забирали денежные знаки, рвали и сжигали дела, нагружали продовольствие из складов упродкома и райсоюза и отправляли на Полесскую станцию… В городе творилась такая вакханалия, которую может себе представить только переживший эту «историю»».

26 марта стрекопытовцы отобрали в тюрьме группу ответственных работников города и увезли их на Полесский вокзал. Судьба их до подавления мятежа оставалась неизвестной.

Между тем на помощь Гомелю с разных сторон шли отряды трудящихся и части Красной Армии: партийные дружины коммунистов из Могилева, Бобруйска, курсанты Могилевских командных курсов, отряд из Смоленска, крестьянский отряд из Почепа, части Брянской дивизии.

В ночь на 29 марта стрекопытовцы вынуждены были оставить Гомель. Когда курсанты Могилевских курсов заняли станцию Гомель-Полесский, они обнаружили в «вагоне смерти» изуродованные трупы 14 ответственных работников города. Мятежники зарубили и замучили председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты Н. Билецкого (Езерского), заведующего отделом юстиции Б. Ауэрбаха-Подгорного и других. Кроме того, 17 товарищей было убито в городе.

Из Гомеля стрекопытовцы отступили к Речице. Вскоре Красная Армия окончательно разгромила их. Часть мятежников и их главари (Стрекопытов, Степин и другие) бежали в Польшу, откуда перебрались в Эстонию. Там они вступили в армию Юденича, а после ее разгрома были интернированы. Ряд захваченных участников мятежа в Гомеле предстали перед судом.

9. Борьба с басмачеством

Бежав из Коканда после разгрома движения «Кокандской автономии», вожак басмачей[43] Иргаш обосновался неподалеку, в кишлаке Бечкир. Он превратил кишлак в крепость, перегруппировал здесь свои силы, устроил мастерские для изготовления боеприпасов, обложил окрестное население «налогами». Реакционное мусульманское духовенство, согласно старинному обычаю, с соблюдением религиозных церемоний, подняло этого разбойника на белой кошме как религиозного вождя, после чего он объявил себя «борцом за ислам», «защитником угнетенных», присвоил титул «амири муслимин» — «верховного предводителя воинства ислама» — и начал «священную войну» против Советской власти. Со всех сторон к нему стекались люди, которые становились басмачами.

Распространение басмачества объяснялось тем, что их ряды пополнялись малосознательными дехканами, находившимися под влиянием духовенства и баев. Это были люди, недовольные хозяйственными и политическими мероприятиями советских органов — запрещением торговли на базарах, монополизацией и конфискацией хлопка и т. п. Коренное население Туркестана нередко возмущалось также неправильным поведением некоторых представителей местных советских органов, в которые на первых порах проникали старые чиновники и другие лица, не изжившие еще колонизаторских привычек. Используя это недовольство, реакционное духовенство, возглавляемое панисламистской организацией «Улема», буржуазные националисты из пантюркистской организации «Иттихад ва таракки» («Единение и прогресс») и другие попытались поднять дехкан на борьбу под флагом «защиты ислама», «туркестанской автономии», «независимости» и подстрекали их к вступлению в отряды «борца за ислам» — Иргаша. Басмачей пытались превратить в политическую силу, направленную против рабоче-крестьянской власти.

В 1918–1919 гг. Советское правительство из-за военных действий с дутовскими бандами было практически лишено возможности непосредственно руководить советским строительством в Туркестане. Средством связи центра с краем были только телеграф и радио. Тем не менее правительство неоднократно указывало туркестанским работникам на необходимость установления правильных отношений с местным мусульманским населением. В телеграмме, посланной в апреле 1918 г. Народным комиссариатом по делам национальностей в Туркестан, говорилось: «Не отрицание автономии, а признание ее является очередной задачей Советской власти. Необходимо только автономию эту построить на базисе Советов на местах. Только таким путем может стать власть народной и родной для масс». На основе этих указаний V краевой съезд Советов, проходивший в апреле — мае 1918 г., провозгласил автономию Туркестана в составе РСФСР.

В органы краевой и местной власти стали привлекаться в большем, чем ранее, количестве местные кадры, постепенно исправлялись и ошибки хозяйственного порядка.

Принципиальные основы политики Советской власти в отношении местных национальностей были сформулированы в радиограмме ЦК РКП (б) от 10 июля 1919 г. на имя ЦИК Туркестанской республики и краевого комитета Коммунистической партии: «Необходимо широкое пропорциональное привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности, без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтобы кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями. Прекратить реквизицию мусульманского имущества без согласия краевых мусульманских организаций, избегать всяких трений, создающих антагонизм».

Между тем буржуазно-националистические элементы туркестанской реакции при поддержке международного империализма развертывали свою преступную работу все шире, ввергая отдельные слои населения края в кровавую борьбу с Советской властью.

Басмаческий вожак Иргаш постепенно захватил власть в сельской местности вокруг Коканда. Он совершал налеты на кишлаки, на русские селения, нападал на небольшие отряды красноармейцев, обычно легко уходя от преследования.

В 1918–1919 гг. в Фергане помимо банды Иргаша действовало еще около 40 банд (наиболее крупные из них Хал-ходжи, Махкам-ходжи, Рахманкула, Аман Палвана, Муэтдина). Вскоре среди басмачей выдвинулся Мадамин-бек (его полное имя — Мухаммед-Аминбек Ахметбеков), ранее служивший начальником уездной милиции в Маргелане. Летом 1918 г. он создал из подчиненных ему милиционеров-узбеков отряд басмачей. Поначалу тесно сотрудничая с Иргашем, Мадамин-бек после нескольких ссор отделился и начал самостоятельные действия. Замыслив стать во главе басмаческого движения в Фергане, он ввел в отряде строгую дисциплину. К нему потянулись и русские белогвардейцы, которых он не только охотно принимал, но и назначал на командные посты.

В ноябре 1918 г. Мадамин-бек вместе со своим подручным, отчаянным головорезом и грабителем Хал-ходжой, повел свой отряд в 500–700 человек на русские поселки Благовещенское и Спасское, сея смерть и грабя поселенцев. Эти кровавые рейды вызвали стихийное движение крестьянской самообороны. В Благовещенском и Спасском возник отряд самообороны в 60 человек. Красноармейцы дали крестьянам несколько винтовок. Этим было положено начало организации «крестьянской армии».

Туркестанские власти, испытывая недостаток вооруженных сил, решили легализовать самооборону и предложили населению русских поселков «сорганизоваться в правильные отряды и избрать штаб».

Так, в конце 1918 г. официально была учреждена добровольная «крестьянская армия Ферганы». Ее задачей была защита от нападений басмачей.

«Крестьянская армия» строилась по территориальному принципу и включала в свой состав всех мужчин поселков в возрасте от 17 до 50 лет. Подчиняясь командующему Ферганским фронтом, получая от него вооружение и боеприпасы, «крестьянская армия» вместе с тем пользовалась значительной автономией. Ее командиры избирались; управлял армией выборный военный совет, в состав которого в качестве обязательного члена входил военком города Джалял-Абада.

Легализовав «крестьянскую армию», местные власти, несомненно, допустили ошибку. Подавляющее большинство ее участников являлись переселенцами, в свое время помещенными царским правительством на отобранных у коренного населения землях и превратившимися в кулаков. Хотя они и объявили себя сторонниками Советской власти, в силу своей социальной природы эти кулаки не были и не могли быть последовательными союзниками государства диктатуры пролетариата. Отряды «крестьянской армии» нередко притесняли и грабили коренное население. Такие действия усиливали недовольство местного населения, которое отождествляло ее с Красной Армией.

С введением на территории Туркестана экономической политики «военного коммунизма», затронувшей непосредственные интересы крестьянства, население русских поселков, в первую очередь кулачество, стало проявлять недовольство Советской властью. «Крестьянская армия» превратилась во враждебную силу, находившуюся в распоряжении кулацких заправил.

В мае 1919 г. «военный совет крестьянской армии» избрал командующим К. И. Монстрова, в прошлом конторского служащего, подрядчика, а с 1914 г. владельца земельного надела в Джалял-Абадском районе.

Тогда-то Мадамин-бек, прежде грабивший крестьянское население русских поселков, решил сговориться с кулацкой частью русской «крестьянской армии» для совместной борьбы против Советской власти и начал активно действовать в этом направлении. Несомненно, такой поворот был подсказан Мадамин-беку русскими белогвардейцами, с которыми он был связан. Монстров пошел навстречу Мадамин-беку.

25 июня 1919 г. состоялась их первая встреча, 10 июля — вторая. Они заключили тайное соглашение, по которому Мадамин-бек обязался не нападать на русские поселки, а Монстров — до 10 сентября не принимать участия в военных действиях против басмачей. Тогда же они обсудили и планы совместного выступления против Советской власти.

Об антисоветских замыслах Монстрова уже давно догадывались. Советское военное командование решило ликвидировать и разоружить «крестьянскую армию». Но Монстрову путем хитрого лавирования, а иногда и бегства от красноармейских частей, высланных против него, до поры до времени удавалось избегать открытого конфликта и разоружения.

Летом 1919 г. в Туркестане была введена хлебная монополия и объявлена продовольственная разверстка. От так называемой «советской ориентации» кулаков ничего не осталось. Они решительно выступили против продразверстки, 22 августа «военный совет крестьянской армии» принял решение, ставшее платформой кулацкого выступления. В нем были выдвинуты следующие требования: «Отстранение и перевыборы всех Советов, исполкомов и комитетов — лиц администрации Туркестанской республики на основании всеобщего, равного, прямого и тайного голосования с предоставлением мусульманам половины мест. Предоставление всем без исключения гражданам свободы труда, свободы торговли и передвижения и всех прочих гражданских свобод… упразднение… Особого отдела, чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, политических комиссаров… Отмена хлебной монополии… Возвращение всех крестьян с политических фронтов в свои районы» и др. Эти требования кулаки грозили отстаивать «силой оружия». В сущности, это были обычные кулацкие требования ликвидации Советов и других органов диктатуры пролетариата, реставрации капиталистических отношений под видом восстановления свободы торговли. Своеобразие заключалось лишь в том, что кулацкие заправилы, являвшиеся, по сути, колонизаторскими элементами, попытались выступать не только от своего имени, но и от имени мусульманского населения.

На этом же заседании «военный совет крестьянской армии» поручил штабу выработать условия соединения с Мадамин-беком и просить того «представить данные о своей политической платформе». Мадамин-бек поспешил с ответом, в котором объявил, что он всецело присоединяется «к протоколу военного совета крестьянской армии от 22 августа 1919 г.». Свой ответ он подписал как «командующий Мусульманской белой гвардией».

1 сентября между Мадамином и Монстровым был заключен формальный договор о совместных действиях.

Объединенная банда русских кулаков и басмачей выросла в значительную силу. Командовали ею русские белогвардейские офицеры (например, генерал Муханов), присоединившиеся к восстанию. Недаром эти силы пытался включить в общероссийское контрреволюционное движение и Колчак, присвоивший Мадамин-беку чин полковника.

Начав крупное наступление, мятежники на первых порах заняли город Джалял-Абад, превращенный ими в центр движения, захватили Ош и к 18 сентября окружили и осадили 20-тысячной армией город Андижан.

Однако союз между кулаками и басмачами оказался непрочным. Басмачи отказывались воевать вместе с русскими кулаками, которые раньше притесняли их. Русские крестьяне колебались и не хотели драться с русскими рабочими, защищавшими Советскую власть.

23 сентября, разбитые частями Красной Армии под Андижаном, первыми бежали с поля боя басмачи киргизского манапа Хал-ходжи. Это бегство повлекло за собою отступление всей кулацко-басмаческой армии. 26 сентября советские войска заняли город Ош, 30 сентября — центр кулацкого восстания Джалял-Абад. Русские крестьяне стали разбегаться из мятежной армии по домам. «Крестьянская армия» разваливалась.

Мадамин-бек открыто высказывал недоверие и сомнение в боеспособности русских крестьян. Он объявил Монстрову о намерении расторгнуть заключенный между ними договор. Хотя Мадамин-бек тут же взял обратно свои слова, все же в «союзе» между Монстровым и Мадамин-беком образовалась трещина.

В дело вмешались английские агенты, заинтересованные в сохранении «союза» и развитии антисоветского движения. Бывший царский консул в Кашгаре Успенский, действовавший по поручению англичан, предложил создать так называемое «Временное ферганское правительство» и активизировать вооруженную борьбу с Советской властью. Переговоры между Успенским и Монстровым и Мадамин-беком закончились решением создать «правительство». Главою нового «правительства» и главнокомандующим стал Мадамин-бек. Монстров теперь довольствовался положением заместителя. В состав «правительства» были введены еще генерал Муханов (военный министр), бывший крупный торговец хлопком Хаким-джан Азизханов (министр финансов) и присяжный поверенный Ненсберг (министр внутренних дел и юстиции).

Начался второй тур кулацко-басмаческого движения. Теперь движение испытывало серьезный спад. Помимо уже указанных, причиной его стали и важные политические перемены, начавшиеся в Туркестане.

Осенью 1919 г. Красная Армия, разгромив банды Дутова, воссоединила Туркестанский край с центром. ЦК РКП (б) и Советское правительство получили наконец возможность непосредственно вмешаться в ход советского строительства в Туркестане.

8 октября 1919 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о создании Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана (сокращенно Турккомиссия) в составе Ш. 3. Элиавы (председатель), М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Ф. И. Голощекина, Я. Э. Рудзутака, Г. И. Бокия. Комиссия была уполномочена представлять ВЦИК и СНК в пределах Туркестана. Этой же комиссии ЦК РКП (б) поручил осуществлять «высший партийный контроль и руководство от имени ЦК».

В ноябре В. И. Ленин счел нужным лично обратиться к коммунистам Туркестана. «Установление правильных отношений с народами Туркестана, — писал он им в известном письме, — имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, — приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его, — с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии и строго соблюсти ее директивы, преподанные ей, в свою очередь, от ВЦИК именно в этом духе»

V Туркестанская краевая конференция Коммунистической партии, состоявшаяся 20–27 ноября, ответила В. И. Ленину: «Приступая к исправлению ошибок прошлого, мы торжественно обещаем Вам, дорогой товарищ, точно руководствоваться всеми указаниями ЦК РКП (б), строго соблюдая все его директивы, и выполнить великое дело освобождения Востока от гнета империализма, как бы это трудно ни было и каких бы жертв и усилий это ни стоило. Лучшим доказательством нашего искреннего желания выполнить это великое дело является наше твердое решение провести в жизнь все резолюции, принятые на данной краевой конференции, в которых красной нитью проводятся принципы самоопределяющегося начала туземных народов, правильного разрешения вопросов нашей национальной политики и в основу которых положено стремление вызвать к деятельности угнетенное местное коренное население и дать ему полную возможность свободного развития и строительства своей жизни».

Выполнение указаний Советского правительства по урегулированию отношений с коренным населением положительно сказалось на ходе борьбы с басмачеством.

Еще летом 1919 г. Туркестанский ЦИК объявил амнистию тем басмачам, которые добровольно прекратят бандитскую деятельность. Была создана Особая чрезвычайная комиссия ЦИК и СНК по борьбе с басмачеством (председателем ее был Сорокин), которая занялась проведением необходимых мер. Начался и процесс отрезвления среди басмачей. 31 января 1920 г. на сторону Советской власти перешли отряды Махкам-ходжи и Акбар Али в составе 600 вооруженных и 2 тысяч невооруженных басмачей, 2 февраля — отряд Парпи численностью 3 тысячи человек. Иргаш был убит своими сторонниками.

Мадамин-бек прилагал отчаянные усилия, чтобы сохранить боеспособность своей банды и укрепить басмаческое движение. Как председатель «Временного ферганского правительства» он проводил разные «реформы» на занятой территории. В декабре 1919 г. к нему прибыла афганская делегация. Она пыталась примирить Мадамин-бека с другими главарями басмачества, не желавшими ему подчиняться, создать между ними согласие, обещала помощь деньгами и оружием. Но тщетно. Все более обострялись отношения между кулацкой русской частью антисоветского «воинства» и мусульманской.

Наконец Монстров понял бесперспективность антисоветской позиции и «союза» с басмачами и решил тайно вступить в переговоры с Советской властью. 13 января 1920 г. через своего представителя Петра Боцана он заявил о намерении перейти на сторону Советов. Советские военные власти потребовали от него полной капитуляции.

Узнав о намерении Монстрова, Мадамин-бек в момент переговоров напал на его отряды. Монстров бежал. 17 января он явился в Джалял-Абад и сдался Советской власти, признав свою вину. Вслед за Монстровым из стана Мадамин-бека бежали и другие главари русских кулаков (Васильев, Боцан, Плотников и даже генерал Муханов). Они понесли заслуженное наказание по приговору революционного трибунала. Сдавшиеся рядовые отрядов Монстрова были амнистированы.

Ожесточенная борьба с бандами Мадамин-бека продолжалась до февраля 1920 г., когда наконец, потерпев решительное поражение в боях со 2-й Туркестанской советской стрелковой дивизией, Мадамин-бек объявил о признании им Советской власти и в марте начал переговоры о сдаче. Реввоенсовет Ферганского фронта обещал, что его отряд в случае сдачи будет зачислен па советскую службу в качестве самостоятельной войсковой единицы, входящей в тюркскую бригаду, 6 марта об этом было заключено соответствующее письменное соглашение.

1919 год стал годом решающих побед Советской власти над внутренней и внешней контрреволюцией. Были разгромлены мощные армии Колчака, Юденича, Деникина, а также войска интервентов на Севере, Западе и Юге страны. Ряд сокрушительных ударов получили силы мелкобуржуазной и националистической контрреволюции. В тылу сражающейся Красной Армии были вскрыты и уничтожены контрреволюционные организации, занимавшиеся подрывной деятельностью против Советской власти. Усилились колебания и разложение мелкобуржуазных политических партий. Советская страна вступила в завершающий этап гражданской войны.

Иллюстрации

Ф. Э. Дзержинский

В. И. Ленин. Проект декрета об аресте вождей гражданской войны против революции

В. И. Ленин. Записка Ф. Э. Дзержинскому с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Первый состав народно-революционного суда в Петрограде в декабре 1917 г.

Первый состав Петроградского революционного трибунала. В центре — председатель трибунала И. П. Жуков

Н. В. Крыленко

Д. И. Курский

П. И. Стучка

Подписка, данная генералом Д. А. Мельниковым в ноябре 1917 г., с обязательством под «честное слово» не выступать с оружием против Советской власти

Телеграмма Б. П. Позерна с ходатайством об освобождении генерала В. Л. Туган-Барановского

Письмо В. М. Пуришкевича и Н. Н. де Боде генералу А. М. Каледину, обнаруженное при обыске

Первая страница приговора Петроградского революционного трибунала по делу В. М. Пуришкевича и других контрреволюционеров

Подписка В. М. Пуришкевича, данная им при освобождении из заключения в связи с болезнью его сына

Ордер на производство обыска и арест подозреваемых по делу «Союза Союзов», выписанный Ф. Э. Дзержинским

«Социалистическое отечество в опасности!» Декрет СНК РСФСР

Сообщение ВЧК от 22 февраля 1918 г

Подложный документ левоэсеровских террористов, по которому они проникли в германское посольство

Правительственное сообщение о мятеже левых эсеров

Обращение ВЦИК в связи с покушением на В. И. Ленина

Постановление СНК РСФСР «О красном терроре»

Удостоверение, выданное Локкартом Я. Буйкису для связи с английским военным командованием в Архангельске

Расписки шпионов в получении денег от К. Каламатиано, найденные в его трости

Э. П. Берзинь

Я. Я. Буйкис

В. Э. Кингисепп

П. Д. Мальков

Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях

В. И. Ленин. «Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов»

Воззвание «Берегитесь шпионов!»

Донесение деникинского агента, найденное при обыске у Н. Н. Щепкина в сентябре 1919 г.

Е. Г. Евдокимов

Ф. Т. Фомин

Примечания

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

[9] В таком составе комиссия собралась только один раз. На следующий же день все члены комиссии, кроме Дзержинского, Петерса, Ксенофонтова и Евсеева, получили новые назначения, а вместо них в коллегию ВЧК были назначены В. В. Фомин, С. Е. Щукин, И. И. Ильин и С. П. Чернов (Пролетарская революция, 1924, № 10, с. 5–6). 8 декабря в состав ВЧК были дополнительно введены В. Р. Менжинский, В. В. Яковлев и Смирнов (В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). М., 1975, с. 37). 7 января 1918 г. СНК утвердил Коллегию ВЧК в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского. От левых эсеров СНК утвердил членами Коллегии ВЧК В. Д. Волкова, М. Ф. Емельянова, П. Ф. Сидорова и В. А. Александровича (зам. председателя), которого позже сменил левый эсер Г. Д. Закс (см.: Спирин Л. М. Крах одной авантюры. Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 г. М., 1971, с. 17).

[10] Это была первая амнистия, объявленная в Советской стране.

[11] Впоследствии Маниковский работал в Красной Армии, умер в 1920 г. Марушевский, нарушив свое «честное слово», участвовал в борьбе против Советской власти.

[12] В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.

[13] В. Г. Болдырев был освобожден из заключения в мае 1918 г. на основании амнистии, объявленной Петроградской коммуной 1 мая 1918 г. Позже участвовал в борьбе против Советской власти, был членом Директории Уфимского правительства и главкомом его вооруженных сил. Колчаком выслан в Японию. После разгрома колчаковцев Красной Армией возвратился во Владивосток и вторично был амнистирован.

[14] Это было первое дело, расследованное ВЧК.

[15] Ф. Э. Дзержинский предъявил допрашиваемому запись в книжке Кондратьева.

[16] К тому времени порядок допуска защиты и обвинения в революционных трибуналах несколько изменился. По первому «Руководству для устройства революционных трибуналов» от 28 ноября 1917 г., подписанному П. И. Стучкой (как и по постановлению Московского Совета «Об учреждении Московского ревтрибунала» от 8 декабря 1917 г.), в качестве защитников и обвинителей допускались «все неопороченные граждане»; обвинители и защитники могли быть назначены только в данном судебном заседании из присутствующих лиц. Новая инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. предусматривала учреждение при революционных трибуналах специальной «коллегии лиц, посвятивших себя правозаступничеству как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Из этой коллегии должны были избираться по желанию подсудимых и но назначению трибунала обвинители и защитники. Инструкция одновременно допускала и возможность участия в судебных прениях одного обвинителя и одного защитника из публики, находившейся в зале заседания. Старая буржуазная адвокатура саботировала трибуналы и не желала входить в коллегии правозаступников. Вместе с тем, пользуясь установившимся в новых судах обычаем допускать защитников из числа присутствующих в зале заседания лиц, старые адвокаты пытались использовать трибуну революционных судов для выступлений против нового правопорядка. Именно в таком амплуа и выступил И. Муравьев на процессе деятелей буржуазной газеты «Утро России».

[17] После июльских событий (с 5 июля по 5 сентября) 1917 г. Временное правительство закрыло много рабочих большевистских газет в Петрограде, Кронштадте, Риге, Царицыне, Воронеже, Минске, Ревеле и других городах. 6 июля каратели-юнкера убили рабочего-большевика И. А. Воинова за распространение «Листка Правды».

[18] Впоследствии сын Локкарта Робин Брюс Локкарт в книге «The асе of spies» (London, 1967, p. 74) писал, что Локкарт собрал у русских капиталистов через английскую фирму около 8 400 000 рублей, которые были обращены па финансирование подрывной деятельности против Советской России.

[19] А. И. Верховский был арестован в мае 1918 г. и вскоре освобожден. После этого он отошел от антисоветской деятельности и служил в Красной Армии.

[20] Ковалевский был впоследствии разоблачен и расстрелян.

[21] Речь идет о командире так называемого Степного корпуса П. П. Иванове-Ринове — командующем войсками антисоветского «Временного Сибирского правительства».

[22] Фотокопия удостоверения помещена среди иллюстраций настоящей книги.

[23] Центральная коллегия по делам пленных и беженцев при Народном комиссариате внутренних дел.

[24] Эсер Ганжонков был известен чекистам, оп неоднократно проходил по материалам разных следственных дел как активный враг Советской власти.

[25] Под фамилией И. С. Куликовский скрывался И. С. Дашевский — член военной комиссии при ЦК партии эсеров. Впоследствии он был амнистирован и вышел из партии эсеров.

[26] Прибыл только отряд из Петрограда (45 человек), но и он был обезоружен по дороге с вокзала.

[27] В официальном сообщении о ликвидации авантюры Муравьева, опубликованном в «Известиях ВЦИК» 12 июля 1918 г., сказано, что после провала попытки склонить Симбирский Совет на свою сторону Муравьев покончил с собой. Действительные обстоятельства ликвидации авантюры изложены в статье И. М. Варейкиса, опубликованной через год после событий, 10–11 июля 1919 г., в симбирской газете «Заря».

[28] Впоследствии Пинкус участвовал в боях против Красной Армии, а затем эмигрировал в буржуазную Латвию.

[29] Более успешно чекисты провели операцию в Казани. Командированный туда один из сотрудников ВЧК использовал открытый Пинкусом пароль и под видом белогвардейца проник в штаб заговорщиков. В результате удалось арестовать большую группу контрреволюционеров. Кроме того, чекисты раскрыли в Казани монархистскую офицерскую группу, которой руководил генерал-майор И. И. Попов, и обнаружили склад оружия белогвардейцев. По признанию генерала, он имел в своем распоряжении в Казани вооруженный офицерский отряд численностью в 500 человек, который в момент восстания должен был действовать вместе с отрядами «Союза защиты родины и свободы».

[30] По одним данным, это покушение было совершено контрреволюционной группой, возглавляемой упоминавшимися выше Орлом и Ланским. А. П. Орел показывал на следствии в ВЧК: «Стреляли в Ленина наемные люди, нанятые князем Ш. (речь идет об известном финансисте Д. И. Шаховском. — Д. Г.), нанял их сам князь за полмиллиона рублей… Часть из них служит в городской милиции. Покушение было сделано… через подосланных лиц. Часть из этих 12 человек (офицеров) уехала в Новочеркасск». По другим данным, покушение совершила правоэсеровская террористическая группа. На процессе правых эсеров в 1922 г. один из подсудимых, член ЦК партии эсеров Н. Н. Иванов, показывал: «В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с.-р.), что в январе 1918 г. действительно было произведено в Петрограде покушение на Ленина, при его проезде на автомашине с Платтеном, причем это покушение было совершено какой-то военной группой при участии Тагунова».

[31] После освобождения Баку и Туркестана от английских войск В. Чайкин 25 июля 1920 г. опубликовал в «Известиях ВЦИК» материалы своего расследования в статье «Черное дело». А в 1922 г. в Москве была издана книга Чайкина «К истории российской революции», вып. 1, в которой освещались все выявленные им обстоятельства убийства бакинских комиссаров.

[32] Непосредственными участниками убийства комиссаров были: председатель закаспийского эсеровского «правительства» Ф. А. Фунтиков, его заместитель Курилев, английский капитан Тиг-Джонс, начальник контрразведки С. Л. Дружкин, члены «Закаспийского исполкома» эсеры И. И. Седых, Н. И. Анисимов, А. С. Гладырев, Егоров, эсеровские дружинники Н. А. Филатов, И. Гермаш, И. А. Пиотрович, текинец Атта-Мурат, Ф. С. Белоконь, комендант Ашхабада прапорщик М. И. Худоложкин, начальник милиции А. К. Седов, адъютант комендантского управления Н. И. Баклеев и другие.

[33] Этот документ был предъявлен советской делегацией на Генуэзской конференции в меморандуме от 20 апреля 1922 г.

[34] За границей П. Н. Краснов многие годы сколачивал из белоэмигрантов казачьи войсковые части для военного похода и кадры для подрывной деятельности против СССР. С приходом к власти Гитлера этот старый германский агент перешел на службу к фашистам. Во время Великой Отечественной войны Краснов был назначен начальником специально созданного при гитлеровском министерстве восточных областей «Главного управления казачьих войск», формировал из предателей казачьи части для войны против СССР. В январе 1947 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Краснова за все его злодеяния к смертной казни.

[35] ЖЧК — железнодорожные чрезвычайные комиссии.

[36] Ленинская идея поручительства общественных организаций за арестованных вошла в практику работы чрезвычайных комиссий. Например, в приказе ВЧК от 8 января 1921 г. говорилось: «…если заставить (провинившегося — Д. Г.) рабочего вместо тюрьмы работать на своем же заводе, под ответственностью остальных рабочих, то такое пребывание на всем честном народе, который будет ждать — опозорит он опять завод или станет настоящим сознательным товарищем, — такой порядок будет действовать гораздо сильней и целесообразней, чем сидение под следствием и судом. Рабочая среда сумеет выправить слабых, малосознательных товарищей, а тюрьма их окончательно искалечит. Лозунг органов ЧК должен быть: «Тюрьма — для буржуазии, товарищеское воздействие — для рабочих и крестьян».

[37] Впоследствии были убиты также: председатель Чрезвычайной комиссии А. Бабушкин, начальник милиции И. Рогалев, председатель военного отдела исполкома Совета Исачев, видный коммунист Холмогоров и многие другие.

[38] В сообщении Корнилов и Зайцев ошибочно названы капитанами, в действительности оба они были полковниками царской армии.

[39] В некоторых документах (например, в телеграмме ТуркЦИК на имя Советского правительства от 7 октября 1918 г. о раскрытии заговора «ТВО»), а также в исторической литературе содержатся сведения о том, что генерал Джунковский приехал в Туркестан из Петрограда, где он в свое время был «градоначальником» или «бывшим комендантом». Это неверно. Генерал В. Ф. Джунковский был московским губернатором с 1905 по 1913 г., затем товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов до 15 августа 1915 г. В октябре 1915 г. Джунковский служил в действующей армии, командовал дивизией и 3-м Сибирским корпусом. В сентябре 1918 г. В. Ф. Джунковский был арестован органами ВЧК. Именно этого Джунковского считали руководителем «ТВО». Впоследствии выяснилось, что он не имеет никакого отношения к Туркестанскому заговору. В действительности одним из руководителей «ТВО» был Е. Джунковский — бывший помощник генерал-губернатора Туркестана, бежавший после Октябрьской революции в Мешхед, где он связался с английской миссией и по ее поручению организовал «ТВО».

[40] А. Г. Шкуро и Султан-Гирей Клыч после окончания гражданской войны бежали за границу, где продолжали подрывную деятельность против Советской страны, а во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. служили фашистской Германии против Родины. В январе 1947 г. эти изменники были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

[41] Речь шла о членах штаба махновских отрядов Озерове, Михалеве (Павленко), Бурдыге, Олейнике, Коробко, Костине, Полунине и Добролюбове, осужденных в связи с дезорганизаторскими действиями махновцев на Южном фронте. Об этом см. ниже. — Д. Г.

[42] Как выяснилось впоследствии (в 1920–1921 гг.), под кличкой Назар Стодоля скрывался член ЦК украинской партии эсеров Назар Петренко.

[43] Название движения происходит от тюркского слова «басмак» — нападать, налетать.

Глава четвертая. Чекистский удар по контрреволюционным заговорщикам в 1918 г

1. Против шпионов с дипломатическими паспортами

Одной из задач молодых советских органов государственной безопасности являлась борьба с подрывной и шпионской деятельностью агентов международного империализма в советском тылу.

В январе 1918 г. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем выяснила, что существовавшие в Петрограде некоторые «благотворительные общества», официальной целью которых было оказание помощи нуждающимся офицерам, вербовали их для борьбы с Советской властью. Установив наблюдение за такими «обществами», ВЧК убедилась, что контрреволюционеры, действующие в них, связаны с представителями бывшей российской аристократии и с иностранцами, в особенности с прибывшими в Петроград немецкими военнопленными, занимавшимися шпионажем. Одно из таких «благотворительных обществ» вербовало офицеров и юнкеров и направляло их на Дон — к Каледину, который готовил армию для борьбы против Советов.

ВЧК удалось раскрыть одну из таких групп, которую возглавляли бывший полковник Н. Н. Ланской и поручик А. П. Орел. «В одну из партий офицеров и юнкеров, — сообщала ВЧК, — которая должна была отправиться на Дон к Каледину, в двадцатых числах января удалось записаться одному из агентов Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Это обстоятельство дало возможность более близко подойти к раскрытию всей шайки… Агент Комиссии в эту партию попал под видом бывшего офицера, оставившего полк ввиду враждебного отношения к нему солдат и приехавшего в Петроград как-нибудь устроиться». При подготовке к отправке этой группы на Дон поручик А. П. Орел был арестован.

Расследование показало, что целью контрреволюционной группы, называвшей себя «Обществом помощи нуждающимся офицерам», в действительности была борьба с большевиками, свержение Советского правительства и установление военной диктатуры во главе с генералом Калединым. Группа ставила перед собой и террористические цели (убийство руководителей Советской власти), являлась частью широкой организации (центр ее находился в Москве и возглавлялся генералом Дерновым) и располагала значительными средствами: ее финансировали Каледин (дал около б миллионов рублей), известный финансист князь Д. И. Шаховской (дал 2 миллиона рублей), крупный фабрикант С. Морозов (дал 800 тысяч рублей) и другие капиталисты. Каждый завербованный в организацию получал ежемесячно 360 рублей.

Организация намечала начать восстание в момент, когда немецкие войска приблизятся к Петрограду. В выступлении должны были участвовать военнопленные немцы и австрийцы. В официальном сообщении ВЧК по этому делу отмечалось, что «раскрытая контрреволюционная организация насчитывает около трех с половиной тысяч человек, которые вербовались как здесь, среди несознательных солдат и представителей разных классов, до подонков и преступников включительно, так и в Финляндии и на Дону. Число вооруженных немцев и австрийцев из числа военнопленных и военнообязанных, с которыми должны были слиться русские контрреволюционеры, дошло до 13 тысяч человек. Для последних вооружение было своевременно приготовлено путем покупки при содействии видных иностранцев в Финляндии, в Петрограде и в разных местах в провинции, преимущественно в прифронтовой полосе, во время самовольной демобилизации». Заговорщическая деятельность контрреволюционной организации была своевременно пресечена.

После заключения Брестского мира немецкие империалисты продолжали тайную подрывную деятельность против социалистического государства рабочих и крестьян. На оккупированных ими советских территориях формировались монархистские и буржуазно-националистические организации и воинские подразделения, которые при содействии и помощи германского военного командования забрасывались в советский тыл, вели там подрывную работу, нападая на красноармейские части.

В мае — июне 1918 г. чекисты Западной области задержали на станции Смоленск подозрительного человека, оказавшегося бывшим офицером, связанным с помещиками Поречского уезда. При нем нашли письма, свидетельствующие о том, что он имел задание вербовать в Западной области людей для контрреволюционной армии. В процессе расследования чекисты произвели обыск в имении помещика Поречского уезда Тарновского и нашли важный документ, озаглавленный «Список лиц, стоящих на платформе защиты Временного правительства». В списке значились имена крупнейших помещиков и капиталистов области, а также смоленского нотариуса Ильинского. Когда некоторых упомянутых в списке лиц арестовали и допросили, выяснилось, что они вносили крупные суммы денег на вербовку кадров контрреволюции, а также сами занимались вербовкой в антисоветские отряды. Чекисты ликвидировали эту помещичью контрреволюционную группу.

Следствие установило, что раскрытая антисоветская группа связана с какой-то военной организацией, однако понадобилось еще несколько месяцев напряженной работы, чтобы стала ясной общая картина.

Однажды чекисты арестовали бывшего офицера, который сообщил, что в прошлом был знаком с нотариусом Ильинским. Проверяя связи задержанного, Чрезвычайной комиссии удалось установить, что в Смоленске существует штаб контрреволюционной организации, которая возглавляется бывшим генерал-майором Михаилом Дорманом. В сентябре 1918 г. чекисты обнаружили принадлежавшие организации Дормана склады оружия, патронов и бомб, пулеметные ленты, взрывчатые вещества и задержали многих ее участников. Среди них были: главарь организации Михаил Дорман, бывшие офицеры Михаил Кац, Виктор Фенраевский, Александр Захаров, Стефан Антоневич, а также Григорий Лядковский, Борис Урядов, присяжный поверенный Станислав Жданович и другие. В связи с делом группы Дормана были арестованы также помещики Смоленской губернии, финансировавшие заговор, — Реутт, Энгельгардт и Василий Сорокин, в свое время возглавлявший виленскую охранку. Раскрытая организация занималась вербовкой в Смоленской и Витебской губерниях белогвардейцев и направляла их на Украину, в так называемую «Южную армию».

Антисоветская группа Дормана являлась западным отделением обширного монархистского союза «Наша родина», действовавшего на юге и юго-западе России. Центр этой организации находился в Киеве. Она была создана с ведома и не без содействия германского военного командования. Ее возглавляли крупный помещик и сахарозаводчик, бывший член Государственной думы и царский министр граф А. А. Бобринский, герцог Н. Лейхтепбергский и присяжный поверенный М. Е. Акацатов. В программном документе, найденном при ликвидации западного отделения союза, говорилось: «Цель и назначение организации «Наша родина» — борьба с большевиками, восстановление в России монархии… Ориентация — сперва выгнать большевиков, восстановить монархию, а потом уже разбирать наши внутренние дела… Образ правления — монархия с народным представительством при двухпалатной системе, министерство ответственное, но не парламентарное». Программа предусматривала сохранение частного землевладения. Лишь в крайних случаях допускались «отчуждения (земли. — Д. Г.), которые должны были производиться путем выкупа». Особо подчеркивалось, что землей могут наделяться прежде всего пострадавшие на войне, георгиевские кавалеры и те, которые «не запятнали себя грабежами и насилиями во время революции». При такой формулировке надела землей лишались все крестьяне, получившие землю во время революции, их-то и называли помещики и контрреволюционеры грабителями! В национальном вопросе и в области идеологии и культуры программа предусматривала «воспитание в религиозном и национально-русском духе… первенствующее положение русского народа и русского языка».

Непосредственной задачей союза «Наша родина» было создание «Южной армии», во главе которой стояли герцог Н. Лейхтенбергский и начальник штаба генерал-лейтенант Литовцев. Агенты союза — хорошо оплачиваемые офицеры, заведующие этапными пунктами, курьеры — вербовали личный состав «Южной армии» и направляли людей в главные пункты сбора: в Житомир (начальник пункта — генерал Пальчинский), в Псков (полковник Тучинский), в Могилев (полковник Зубржицкий), в Харьков, Полтаву, в Екатеринослав (во главе этих пунктов стоял полковник Домашнев), в Минск, Бердичев, Елисаветград. Начальником главного бюро по набору добровольцев приказом генерал-майора Шульгина от 13 августа 1918 г. был назначен полковник Чесноков. В обязанности начальников этапных пунктов, находившихся при вокзалах, на пристанях Днепра, в конторах дежурных по станциям, входило обеспечение добровольцев деньгами и направление их в центральный пункт. Сформированные воинские части вооружались и снабжались германским военным командованием. Одна из таких частей — 1-я дивизия под начальством генерала Семенова — была направлена на Дон в помощь германскому ставленнику генералу Краснову и сражалась там против Красной Армии.

В сентябре 1918 г. наиболее активные участники формирования «Южной армии», в том числе генерал Дорман, помещики Реутт и Энгельгардт, были расстреляны. В январе 1922 г. был задержан и привлечен к судебной ответственности бывший начальник штаба «Южной армии» генерал-лейтенант Литовцев. Военная коллегия Верховного революционного трибунала приговорила его к расстрелу, но, учитывая раскаяние подсудимого, а также разгром к тому времени всех белогвардейских армий, применила к нему амнистию и заменила расстрел пятью годами лишения свободы.

В 1918 г. ВЧК раскрыла несколько дел, связанных с подрывной работой агентуры империализма.

В марте в Москве была выявлена подпольная организация, занимавшаяся вербовкой людей (главным образом офицеров старой армии), снабжением их и отправкой на Дон — в контрреволюционные банды генералов Каледина и Корнилова. Графиня Ланская содержала в доме на Новинском бульваре (ныне ул. Чайковского) штаб-квартиру этой организации и распоряжалась крупными денежными средствами: приобретала обмундирование для белогвардейцев, снабжала их продовольствием на дорогу и т. п. Большую роль в этих делах играл известный в Москве заводчик — американский подданный В. А. Бари. 14 апреля у него был произведен обыск. Найденные переписка и счета показали, что Бари финансировал работу графини Ланской, посылал курьеров с поручениями расплатиться с завербованными в белогвардейскую армию людьми. Консульство США в Москве выступило в защиту арестованного Бари и представило официальное поручительство, настаивая на освобождении его до суда. В. А. Бари освободили, и он скрылся.

Через несколько месяцев Московский революционный трибунал вынужден был рассматривать дело Бари и нескольких русских участников заговора заочно. В приговоре по этому делу указывалось: «Московский революционный трибунал считает вполне установленным, что американский гражданин В. А. Бари, пользуясь покровительством консульства Соединенных Штатов Америки и его содействием, с 29 октября 1917 г. и по 26 марта 1918 г. принимал активное участие в помощи врагам Советской социалистической России… Это участие выразилось в том, что Бари по соглашению с Харлафовым, Кривошеиным (бывшими офицерами. — Д. Г.) и другими представителями буржуазии и бывшим командным составом организовывал банды из контрреволюционно настроенных офицеров и студентов, снабжая последних деньгами, продовольствием, обмундированием и отправляя их на Дон к генералам Корнилову и Каледину, заклятым врагам рабоче-крестьянской власти. Виновность Бари усиливается и тем, что он, пользуясь правами американского гражданина и защитою правительства США и помогая скрытым врагам революционного пролетариата, злоупотреблял именем трудящихся масс Соединенных Штатов. Ввиду изложенного Московский революционный трибунал заочно приговорил:…скрывшегося от суда американского гражданина Бари объявить врагом всего трудящегося человечества, лишенным защиты рабоче-крестьянской власти, и в случае выдачи или поимки его по удостоверении личности расстрелять».

В приговоре далее имелось частное определение, относящееся к консульству США: «Московский революционный трибунал, обсудив неисполнение высокоавторитетным учреждением США, его московским консульством, поручительства в том, что Бари от суда никуда не скроется, и принимая во внимание, что поручительство это было уважено только из доверия к представителю правительства США, постановил: Московское североамерикайское консульство, представляемое Пулем и Лерсом, считать укрывателем преступника, содействовавшим побегу Бари, обманувшим доверие рабоче-крестьянской власти в России, привлечь которого к ответственности сможет один только американский народ»

ВЧК неоднократно разоблачала членов военных миссий «союзников», в частности французской военной миссии, которые под предлогом наблюдения за эвакуацией военнопленных эльзасцев, чехов, поляков, сербов разъезжали по городам России, формировали польские и чешские легионы белогвардейских банд, финансировали их и занимались шпионажем.

В августе 1918 г. один из сотрудников Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией недалеко от станции Плесецкая Архангельской железной дороги заметил подозрительного человека, который стоял у телеграфного столба и, по-видимому, кого-то ожидал. Неизвестного задержали. Чекисты обратили внимание на то, что на пальто у неизвестного была пришита одна большая латунная желтая пуговица, резко отличавшаяся от других.

Задержанный сознался, что он хотел пробраться в район расположения английского десанта в Архангельске для того, чтобы поступить на службу в белогвардейские войска. Как он показал, его завербовал в Петрограде доктор Ковалевский, который поручил ему доставить в Архангельск шпионское донесение и поступить там в белогвардейскую армию. На станции Плесецкая задержанный ожидал человека, который должен был проводить его до следующего пункта, а оттуда новые люди должны были переправить его через линию фронта. Желтая пуговица, пришитая к пальто задержанного, служила условным знаком: такая же пуговица должна была быть и на пальто тех членов контрреволюционной группы, которые встретят его в дороге и проведут через линию фронта.

Чекисты перешили желтую пуговицу на одежду одного из своих сотрудников и поручили ему встречать лиц с такой же пуговицей, направляющихся в Архангельск. Вскоре на желтую пуговицу поймался бывший полковник Михаил Куроченков, а затем, 16 августа, на станции Дикая была задержана уже целая группа белогвардейцев.

Так была раскрыта и ликвидирована уже упомянутая английская шпионская группа, возглавляемая доктором Ковалевским в Петрограде.

Советскому правительству, конечно, было известно о происках разведчиков, шпионов иностранных государств. Нити многих раскрытых заговоров вели к дверям посольств и миссий этих держав. Но посольства и миссии пользовались дипломатической неприкосновенностью.

2. Заговор «трех послов»

Летом 1918 г. в Петрограде в Латышском клубе появились два молодых командира-латыша. Они быстро сошлись с завсегдатаями клуба, среди которых, были члены контрреволюционной группы, связанной с морским атташе английского посольства Френсисом Алленом Кроми. В беседах с новыми знакомыми молодые командиры, внешне напоминавшие бывших офицеров, не скрывали своего отрицательного отношения к советским порядкам.

Вскоре заговорщики решили познакомить молодых командиров с английским разведчиком. Первая такая встреча состоялась в гостинице «Французская». Кроми решил, что один из командиров, назвавшийся бывшим офицером Шмидхеном, заслуживает доверия. Через некоторое время Кроми предложил Шмидхену выехать в Москву, связаться там с начальником британской миссии Р. Локкартом и под его руководством начать подрывную работу в советских латышских воинских частях. Он дал Шмидхену рекомендательное письмо к Локкарту.

На следующий день Шмидхен и его товарищ выехали в Москву. Там они, соблюдая осторожность, немедленно направились… в ВЧК. Молодые командиры были чекистами. Их послал в Петроград Ф. Э. Дзержинский для раскрытия антисоветского подполья. Чекист, назвавшийся Шмидхеном, в действительности был Ян Буйкис, а его товарищ — Ян Спрогис.

ВЧК решила продолжить начатую «игру», проникнуть в лагерь дипломатических заговорщиков, выяснить их замыслы и разоблачить их. Для этого в «игру» подключили командира 1-го дивизиона латышских стрелков Эдуарда Берзиня, который должен был разыграть роль «разочаровавшегося» красного командира, готового к измене.

14 августа Шмидхен с Эдуардом Берзинем явились на частную квартиру Р. Локкарта в Хлебном переулке, 19.

Появление Шмидхена и Берзиня насторожило опытного разведчика. Но вскоре сомнения у него исчезли. Много лет спустя в книге-«исповеди» Локкарт писал: «Шмидхен принес мне письмо от Кроми, которое я тщательно проверил. Я держался постоянно начеку, опасаясь провокаторов, но убедился в том, что письмо это, несомненно, писано рукою Кроми. В тексте письма имелась ссылка на сообщения, переданные мною Кроми через посредство шведского генерального консула. Типичной для такого бравого офицера, как Кроми, была также фраза о том, что он приготовляется покинуть Россию и собирается при этом сильно хлопнуть за собой дверью. Характерным было также правописание… Орфографию Кроми никто не сумел бы подделать… В заключительной части письма Шмидхен рекомендовался мне как человек, услуги коего могут мне быть полезны».

Убедившись, что письмо подлинное, Локкарт начал беседу., Э. П. Берзинь и Шмидхен представились ему как латышские офицеры, разочаровавшиеся в Советской власти. Они, в частности, заявили, что не хотят воевать с архангельским английским десантом, куда их собираются послать большевики, и не прочь бы договориться с командующим десантом, английским генералом Ф. Пулем. Локкарт был осторожен. Поддержав намерение Берзиня и Шмидхена порвать с большевиками, он предложил им явиться на следующий день. Прежде чем связываться с Берзинем и Шмидхеном, Локкарт решил посоветоваться со своими коллегами-союзниками. В своей книге Локкарт так рассказал об этом: «Вечером я подробно переговорил о происшедшем с генералом Лавернем и французским генеральным консулом Гренаром… Мы пришли к тому заключению, что предложение латышей является, по всей вероятности, искренним, и что если мы будем действовать с необходимой осторожностью, то особого вреда от того, что мы направим этих людей к Пулю, получиться не может… Мы решили свести обоих латышей с Сиднеем Рейли, который сможет наблюдать за ними и помочь им в осуществлении их благих намерений».

На следующий день состоялась вторая встреча Локкарта с Берзинем и Шмидхеном. Теперь уже Локкарт не был так осторожен, как прежде. Он всячески поддерживал их намерение порвать с большевиками, говорил, что союзники помогут латышам добиться независимости Латвии, советовал создать «национальный латышский комитет» и обещал финансировать заговор. Чтобы связать Берзиня и Шмидхена с генералом Пулем, Локкарт заготовил три удостоверения, с которыми «заговорщики» должны были отправиться в расположение английских войск для переговоров. Эти документы с официальным гербом и печатью британской миссии были подписаны Локкартом. Они гласили: «Британская миссия, Москва, 17 августа, 1918 г. Всем британским военным властям в России.

Предъявитель сего… латышский стрелок направляется с ответственным поручением в Британскую штаб-квартиру в России. Обеспечивайте ему свободный проезд и оказывайте всемерное содействие. Р. Локкарт. Британский представитель в Москве».

Один экземпляр удостоверения был заполнен на имя Яна Яновича Буйкиса (на подлинную фамилию, имя и отчество Шмидхена), второй — на имя капитана Крыша Кранкаля[22]. Вручив эти документы Берзиню, Локкарт в заключение беседы направил его к лейтенанту Сиднею Рейли, с которым предложил в дальнейшем держать связь.

Конечно, документы, собственноручно подписанные Локкартом, были тотчас же переданы в ВЧК. Они служили несомненным доказательством подрывной деятельности главы британской миссии.

Первая встреча Э. Берзиня с Сиднеем Рейли состоялась на Цветном бульваре. Английский разведчик стал обсуждать с ним вопрос об участии латышских стрелков в военных действиях союзнического десанта в Архангельске. Потом он перевел беседу на другую тему. Сидней Рейли в то время вынашивал план организации вооруженного антисоветского выступления в Москве и Петрограде. Главным элементом «плана» был захват большевистских лидеров в Москве во время заседания Совета Народных Комиссаров, которое должно было состояться 28 августа. Зная о том, что Берзинь командует латышскими стрелками, охраняющими Кремль и членов Советского правительства, Сидней Рейли предложил Берзиню организовать захват во время заседания всех членов Совета Народных Комиссаров, а также занять Государственный банк, Центральный телеграф, телефон и другие важные учреждения. На расходы по организации этого заговора он тут же вручил Э. Берзиню 700 тысяч рублей.

22 августа состоялось новое свидание Берзиня с английским разведчиком. Теперь они детально обсуждали план захвата Совета Народных Комиссаров. Разведчик особенно интересовался Председателем Совета Народных Комиссаров В. И. Лениным. По первоначальному плану предполагалось направить захваченных членов Совнаркома под конвоем в Архангельск, но Рейли изменил план. Он сказал Эдуарду Берзиню: «Ленин обладает удивительной способностью подходить к простому человеку. Можно быть уверенным, что за время поездки в Архангельск он сумеет склонить на свою сторону конвойных и те освободят его. Поэтому было бы наиболее верным Ленина немедленно после ареста расстрелять…». Во время этой встречи Сидней Рейли передал Э. Берзиню 200 тысяч рублей.

28 августа 1918 г., встретившись в третий раз с английским разведчиком, Берзинь получил задание выехать в Петроград и установить связь с петроградской группой заговорщиков. И снова он дал Берзиню «на содержание организации» 300 тысяч рублей. (Все полученные деньги, 1200 тысяч рублей, Э. Берзинь сдал в ВЧК.)

29 августа, выполняя «задание» Рейли, Берзинь прибыл в Петроград, явился на квартиру некой Е. М. Боюжовской (там он, между прочим, случайно обнаружил визитную карточку Сиднея Рейли, в которой был указан адрес одной из его московских явок — конспиративной квартиры в Шереметьевском переулке, 3 (ныне ул. Грановского). Через Боюжовскую Берзинь связался с петроградскими заговорщиками.

Между тем ВЧК располагала и другими данными, подтверждавшими подрывную деятельность дипломатов-заговорщиков. Среди них было письмо французского журналиста Рене Маршана на имя президента Французской Республики Пуанкаре. В письме говорилось: «Мне довелось присутствовать недавно на официозном собрании, вскрывшем самым неожиданным для меня образом огромную, тайную и в высшей степени опасную, на мой взгляд, работу… Я говорю о закрытом собрании, имевшем место в генеральном консульстве Соединенных Штатов… Присутствовали генеральный консул Соединенных Штатов господин Пуль и наш генеральный консул. Присутствовали союзные агенты… Случайно я был поставлен в курс замысла тем, что высказывали присутствующие агенты. Так, я узнал, что один английский агент подготовлял разрушение железнодорожного моста через реку Волхов, недалеко от Званки. Достаточно бросить взор на географическую карту, чтобы убедиться, что разрушение этого моста равносильно обречению на полный голод Петрограда, в таком случае город фактически оказался бы отрезанным от всяких сообщений с востоком, откуда прибывает весь хлеб, и без того крайне недостаточный для существования… Один французский агент присовокупил, что им уже сделаны попытки взорвать Череповецкий мост, что привело бы продовольствование Петрограда к таким же гибельным последствиям, как и разрушение моста у Званки, так как Череповец расположен на линии, соединяющей Петроград с восточными областями. Затем речь шла о разрушении рельсов на разных линиях… Я не распространяюсь, полагая, что уже достаточно сказал, чтобы на основании недвусмысленных фактов выяснить сформулированные мною выше тяжелые опасения. Я глубоко убежден, что дело идет не об изолированных починах отдельных агентов. Но даже подобные частные инициативы могут иметь единственный гибельный результат: бросить Россию во все более кровавую политическую и бесконечную борьбу, обрекая ее на нечеловеческие страдания от голода…»

Впоследствии Рене Маршан разъяснил: «В августе месяце 1918 г. генеральный консул (Гренар, который собирался тогда уезжать из России. — Д. Г.) сказал мне, что меня предполагают оставить в России в качестве политического информатора, чтобы я мог посылать доклады о политическом положении в стране, и при этом заявил, чтобы я зашел в пять часов вечера в здание американского консульства, где он познакомит меня до своего отъезда с некоторыми людьми, которые тоже будут оставлены в России. Я туда явился. Здесь американский генеральный консул представил мне как агента по экономическим вопросам гр. Каламатиано… Потом здесь же были английский лейтенант Рейли и Вертимон, которые мне были представлены несколько дней тому назад во французском консульстве как агенты по разрушению на Украине, Которая еще тогда была оккупирована немцами. На этом собрании, к моему большому удивлению, пришлось мне услышать совершенно для меня неожиданный план взятия Петрограда измором, путем взрыва мостов… на большой магистрали Москва — Петроград. Это на меня произвело колоссальное впечатление…. И несмотря на то, что для меня тогда было очень тяжело, потому что это значило вступление в открытую борьбу с режимом, с которым я был тогда всецело связан… я счел необходимым принять все меры, чтобы положить конец подобному лицемерию и подобной гадости. Я это сделал. С тех пор я открыто перешел в противоположный лагерь для борьбы против французского правительства, изменившего одновременно не только русскому, но и французскому народу, который никогда ему не давал и не мог дать подобных злодейских поручений».

В самый разгар распутывания нитей заговора послов, 30 августа, произошли чрезвычайные события — покушение на жизнь В. И. Ленина и убийство М. С. Урицкого. Надо было принять энергичные меры против представителей международного империализма, фактически находившегося в состоянии войны с Советской Россией. Имелось немало оснований считать их причастными к покушению на жизнь В. И. Ленина. Поэтому решено было ликвидировать заговор, даже если бы пришлось нарушить дипломатическую неприкосновенность иностранных разведчиков и заговорщиков. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс впоследствии писал: «…Предварительная работа по раскрытию этого заговора еще далеко не была доведена до конца. При продолжении работ… открылись бы все новые и новые данные, пролетариат увидел бы, как Локкарт, пользуясь правом экстерриториальности, организовывал поджоги, восстания, готовил взрывы… Но после ленинградских событий… необходимо было немедленно производить аресты». В Петроград выехал Ф. Э. Дзержинский, в Москве руководство операцией поручалось Я. X. Петерсу.

В 6 часов вечера 31 августа группа чекистов во главе с Гиллером оцепила здание английского посольства на Дворцовой набережной в Петрограде и заняла его нижний этаж. Когда чекисты поднимались на второй этаж, раздались выстрелы. Помощник комиссара Шейнкман был ранен в грудь, разведчик Янсон убит, следователь ЧК Бортновский ранен. Чекисты открыли ответный огонь (в результате оказался убитым морской атташе посольства разведчик Кроми) и затем заняли помещение посольства.

В тот же день чекисты произвели обыски и аресты среди сотрудников английской и французской дипломатических служб в Москве. Ночью 31 августа комендант Московского Кремля П. Д. Мальков по поручению ВЧК явился на квартиру Локкарта, произвел обыск и доставил английского дипломата и его помощника В. Л. Хикса в ВЧК. Я. X. Петерс спросил Локкарта, знает ли он Ф. Каплан, а затем предложил дать объяснения по поводу попытки подкупить командира советской воинской части Э. Берзиня, предъявив выданное британской миссией удостоверение на имя латышского «заговорщика», командированного в распоряжение английских войск. Локкарт, ссылаясь на правила дипломатической неприкосновенности, отказался давать объяснения. Много лет спустя в своей книге «Буря над Россией» Р. Локкарт, желая изобразить себя ловким разведчиком, «обманувшим» во время ареста чекистов, рассказывал: «В боковом кармане моего пиджака я внезапно нащупал свою записную книжку, в которую я вносил тайным шрифтом пометки о выплаченных мною суммах. Чекисты обыскали мою квартиру… но позабыли осмотреть то платье, которое мы надели на себя во время нашего ареста. Содержание этих записей было понятно только мне, но цифры могли в руках большевиков оказаться компрометирующим меня материалом… Мысль о записной книжке мучила меня. Как мне от нее избавиться?.. Я попросил у наших четырех караульных разрешения сходить в уборную. Разрешение мне было дано». Там незадачливый дипломат и избавился от компрометирующего его материала.

По указаниям Я. М. Свердлова и Г. В. Чичерина Локкарта отпустили из ВЧК.

Несмотря на принятые в ту ночь меры, иностранные шпионы Сидней Рейли, Анри Вертимон и Ксенофонт Каламатиано скрылись. В комнате Анри Вертимона, жившего в помещении католической гимназии при церкви Петра и Павла, нашли 18 фунтов 48 золотников пироксилина, 39 капсулей от динамитных шашек, шпионские шифры и карту Генерального штаба.

Чекисты устроили засаду на конспиративной квартире Сиднея Рейли в Шереметьевском переулке, где проживала актриса Елизавета Оттен. Здесь они задержали бывшую надзирательницу гимназии Марию Фриде, принесшую какой-то пакет, в котором оказался документ, подписанный: «№ 12». В нем говорилось о формировании дивизий Красной Армии в Воронеже, о графике работ Тульского оружейного завода, о количестве выпускаемой патронным заводом продукции, о том, что из-за нехватки хлопка производство боеприпасов сократилось в два раза… Выяснилось, что Мария Фриде служит в американском консульстве в Москве сестрой милосердия отряда Красного Креста и одновременно выполняет секретные поручения дипломатов-шпионов. Пакет, который она должна была вручить Сиднею Рейли через Елизавету Оттен, был получен ею от брата, Александра Фриде. В годы царизма он служил военным следователем Московского военно-окружного суда, а в послеоктябрьский период работал в управлении начальника военных сообщений.

Чекисты направились на квартиру Марии Фриде. Но как только мать Фриде увидела комиссара ВЧК, она выбежала с каким-то свертком, пытаясь скрыться. Сверток у нее отобрали и нашли в нем также шпионские материалы, принадлежавшие ее сыну, Александру Фриде. В донесении агента «№ 26» говорилось: «В Тамбове формирование частей Красной Армии протекает крайне медленно. Из 700 красноармейцев, готовых к отправке на фронт, 400 человек разбежались. В Липецке вообще отказались ехать на формирование, сказав, что будут защищать интересы Советов только в своем уезде. Здесь также полное отсутствие патронов, оружия и снарядов». В квартире Фриде нашли 50 тысяч рублей. Засада, оставленная в квартире сотрудниками ВЧК, вскоре задержала участника шпионской группы, бывшего чиновника московской таможни П. М. Солюса. Как оказалось впоследствии, это и был агент «№ 26».

Пойманный с поличным Фриде сознался в том, что он состоит на службе у американского разведчика Каламатиано и по его поручению собирает сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики.

Среди знакомых Сиднея Рейли оказалась сотрудница ЦИК Ольга Старжевская, которой он дал 20 тысяч рублей на покупку обстановки и содержание квартиры, где намеревался устроить конспиративную явку. Через Старжевскую он рассчитывал получать сведения о работе советских учреждений. Рейли поддерживал близкое знакомство с заведующим автомобильным складом Московского военного округа Трестаром, который предоставлял ему в пользование автомобили.

Таковы были результаты первых дней расследования. Я. X. Петерс отмечает: «Было арестовано около 30 человек, но, за исключением брата и сестры Фриде и еще нескольких лиц, против которых были все данные, обвиняющие их в шпионаже, против остальных арестованных прямых улик не было».

Французское и английское правительства, западная буржуазная печать подняли шумную кампанию протеста против нарушений Советским правительством правил дипломатической неприкосновенности. В отместку англичане без всяких оснований арестовали в Лондоне представителя РСФСР М. М. Литвинова и его сотрудников. Совет Народных Комиссаров Северной коммуны в обращении «Ко всему цивилизованному миру» заклеймил позорную деятельность иностранных «дипломатов». «Неслыханные, чудовищные преступления совершаются на нашей земле, — говорилось в обращении. — Английская и французская буржуазия, кичащиеся своим мнимым демократизмом, взяли на себя задачу восстановления монархии в России… Англо-французскими шпионами кишмя кишат наши родные города. Мешки англо-французского золота употребляются на подкуп различных негодяев… Мы получили совершенно точные данные, что официальные английские представители подготовляют взрыв железнодорожных мостов около Званки и Череповца для того, чтобы отрезать нас от Перми и Вятки и тем оставить нас совсем без хлеба. Они готовят ряд взрывов наших фабрик и заводов, подготовляют крушения поездов, подготовили ряд террористических покушений… Мы не можем молчать, когда посольство превращается в конспиративную квартиру заговорщиков и убийц; когда официальные лица, живя на нашей территории, плетут сеть кровавых интриг и чудовищных преступлений против нашей страны».

Арест в Англии М. М. Литвинова и его сотрудников заставил Советское правительство вновь задержать Р. Локкарта в Москве. Народный комиссар по иностранным делам Г. В. Чичерин 7 сентября 1918 г. заявил иностранцам: «Дипломатические и военные представители Англии и Франции пользуются своим званием для организации на территории РСФСР заговоров, направленных к захвату Совета Народных Комиссаров с помощыб подкупа и агитации среди войсковых частей, к взрыву мостов, продовольственных складов и поездов. Данные… устанавливают с несомненностью тот факт, что нити заговора сходились в руках главы английской миссии Локкарта и его агентов. Равным образом установлено, что здание английского посольства в Петрограде фактически было превращено в конспиративную квартиру заговорщиков… Поэтому правительство РСФСР поставлено в необходимость создать для лиц, уличенных в заговорах, такие условия, при которых они были бы лишены возможности продолжать… свою преступную, с точки зрения международного права, деятельность». Далее народный комиссар от имени Советского правительства заявил: «Все интернированные представители английской и французской буржуазии, среди которых нет ни одного рабочего, будут немедленно освобождены, как только русские граждане в Англии и во Франции и в районах оккупации союзных войск и чехословаков не будут больше подвергаться репрессиям и преследованиям. Английские и французские граждане будут иметь возможность немедленно покинуть территорию России, когда эту же возможность получат российские граждане в Англии и во Франции. Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе глава заговорщиков Локкарт, одновременно будут пользоваться возможностью возвращения на родину…»

Пока шла дипломатическая переписка, многие из заговорщиков-дипломатов (в том числе французский генеральный консул Гренар, генерал Лавернь и другие) укрылись в помещении нейтрального норвежского посольства и отсиживались там. За ними было установлено наблюдение.

Однажды сотрудники ВЧК задержали гражданина, который пытался проникнуть в норвежское посольство. Задержанный предъявил паспорт на имя студента С. Н. Серповского. В действительности это был разыскиваемый американский агент Ксенофонт Каламатиано. Его доставили в ВЧК. Петерс и Кингисепп во время допроса Каламатиано обратили внимание на его массивную трость и решили ее осмотреть. Внутри ее они обнаружили массу записок, шифровок и расписок в получении денег. В трости Каламатиано оказалась тайная шпионская канцелярия. Необходимо было лишь выяснить, какие фамилии скрываются под номерами, которые находились на расписках в получении денег. Таких номеров было до тридцати. Каламатиано, убедившись в том, что он окончательно провалился, вынужден был давать объяснения и расшифровывать фамилии, скрывавшиеся под номерами. Оказалось, что и сам Каламатиано имел шпионский номер. Его агенты адресовали свои донесения на имя «№ 15», под которым значился их шпионский шеф — Каламатиано. Этот опытный разведчик разработал инструкцию для агентов, в которой, между прочим, говорилось: «В сообщениях следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера войск обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Дух войск — положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей — мануфактура и цены на нее. Дезертирство из рядов Красной Армии — эмиграция на Украину». И эта инструкция была найдена в шпионской трости. Поддельный паспорт на имя студента Петроградского университета С. Н. Серповского, по которому скрывался Каламатиано, был изготовлен для него агентом А. К. Хвалынским по поручению А. Фриде.

После ареста Каламатиано на квартире, где он проживал под именем Серповского, чекисты устроили засаду. Вскоре сюда явился какой-то неизвестный. Дежуривший в квартире чекист «приветливо» встретил его. Тот спрашивал Каламатиано. Как оказалось, это был чех Йозеф Пшеничка, доставивший для Каламатиано письмо от командования Чехословацкого корпуса, содержавшее важную информацию.

Действуя заодно с союзными разведчиками — Сиднеем Рейли и Вертимоном и прикрываясь вывеской американских коммерческих фирм, а когда нужно, и поддельными документами, Каламатиано вербовал для службы в американской разведке людей, которые за плату поставляли сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики. В эту шпионскую сеть входили: его ближайший помощник А. В. Фриде, бывший генерал-майор А. А. Загряжский, бывший чиновник московской таможни П. М. Солюс, бывший полковник Генерального штаба Е. М. Голицын, студент университета А. К. Хвалынский, журналист Д. А. Ишевский, служащий Центропленбежа[23] Л. А. Иванов, бывший офицер А. В. Потемкин и другие.

Представление о характере сотрудничества Каламатиано со своими осведомителями и о моральном облике последних дает, между прочим, найденное при обыске у Каламатиано письмо агента Ишевского, адресованное Каламатиано. «С первых же ваших слов я заключил, — писал Ишевский, — что «фирма» и «условия транспорта» есть не что иное, как маска, прикрывающая политическую и военную разведку. В этом направлении я стал вести наблюдения во время моей командировки. Но каково было мое удивление, когда я, по возвращении в Москву, узнаю от вас, что в моих услугах не нуждаются. Получили то, что было нужно, и дали гроши, которые получают курьеры теперешних министерств… Человек в надежде на будущие перспективы рисковал многим, сидел под арестом, работал… И за все — 600 рублей и «уходи вон!». Нет, к своим секретным агентам другие государства так не относятся, и в полном сознании своей моральной правоты… я требую восстановления справедливости. Я свое требование — получить 4500 рублей — готов поддержать имеющимися в моем распоряжении средствами».

Полученные при расследовании дела о заговоре Локкарта данные, не давали все же полного представления о подрывной деятельности «союзных» послов против Советской России. Впоследствии стали известны и другие факты.

Благодаря мерам, принятым Советским правительством, преступная деятельность иностранных шпионов, скрывавшихся под маской дипломатов, в значительной степени была пресечена.

3. Ликвидация преступных анархистских групп

Серьезную дезорганизацию в жизнь страны вносили в то время анархисты. Небольшие их группы приняли участие в Октябрьской революции; некоторые из них, увлеченные общенародным революционным подъемом, храбро сражались за победу Октября.

Однако анархисты по-прежнему не признавали какой бы то ни было государственной власти, не делали различия между буржуазным и Советским государством. Многие из них требовали немедленного перехода к «безгосударственному» строю. Некоторые группы анархистов хотя и изъявляли готовность сотрудничать с большевиками, участвовать в советской работе, но выступали против ленинского принципа демократического централизма, добивались децентрализации государственного управления, не признавали национализации и требовали передать заводы и фабрики в собственность тех, кто на них работает. В ряде городов анархисты под предлогом «защиты революции» создавали вооруженные отряды, которые фактически занимались экспроприациями, добыванием средств «на нужды организации». В анархистские группы потянулись преступные элементы, грабившие лавки, склады, магазины, частные квартиры.

31 января 1918 г. анархисты Лев Черный (П. Д. Турчанинов), Михаил Крупенин, В. Бармаш и Абба Гордин образовали «Совет Московской федерации анархистских групп» и самовольно заняли для этой организации помещение бывшего купеческого клуба в Москве. Целью своей организации они провозгласили распространение анархистских учений и привлечение новых членов в анархистские группы. Совет федерации создал вооруженный отряд под названием «Черная гвардия» якобы для борьбы с контрреволюцией и буржуазией. Под влиянием «Совета федерации» в Москве стали быстро расти анархистские группы, носившие разные названия — «Ураган», «Авангард», «Борцы», «Студенческая группа», «Коммуна Морозова», «Десма». Некоторые из них признавали федерацию как центральную, объединяющую организацию, другие не признавали. К началу апреля группки анархистов занимали в городе около 20 особняков. Многие члены этих групп никакого представления об анархизме как идейном течении не имели, их привлекала возможность, прикрываясь анархистским флагом, совершать темные дела. Нередко под видом анархистских создавались настоящие уголовные шайки. Вскоре уголовники появились и в самой «Черной гвардии». Под предлогом производства обысков у контрреволюционеров они совершали кражи и грабежи. «Совет федерации», конечно, знал об этих преступлениях, но никакой борьбы с ними не вел.

Такое же положение было и в Петрограде. Анархисты и здесь самочинно занимали помещения для своих организаций, грабили квартиры. Захватив на Васильевском острове особняк бывшего барона, миллионера Гинцбурга, анархисты вывезли мебель, ковры, дорогие картины, гобелены, зеркала и т. п. В ряде помещений, занятых анархистами, создавались склады оружия.

Одна из петроградских анархистских газет — «Буревестник» — пыталась даже «теоретически» обосновать неизбежность участия преступных элементов в анархистских группах. «За нами идет целая армия преступности, —писала она. — Мы это хорошо знаем. Почему же мы идем вместе? Вернее, почему они идут под нашим прикрытием? У нас с внешней стороны одна цель: мы разрушаем современное общество, и они разрушают. Мы выше современного общества, а они ниже. Но мы с глубоким презрением к современному обществу протягиваем руку этим преступникам. У нас общий враг — современное общество… Мы приветствуем всякое разрушение, всякий удар, наносимый нашему врагу. Разите его, доконайте его — вот возгласы поощрения, издаваемые нами при всяком покушении, при всяком посягательстве на современное общество».

Такова была «идеология» многих анархистов. А вот один из примеров их «практики». В апреле несколько анархистов из «Всероссийской федерации анархистов-коммунистов» во главе с Ф. Г. Горбовым явились в частную московскую контору торгового товарищества «Кавказ и Меркурий». Предъявив мандат от анархистской федерации, они потребовали выдачи всего опиума, хранившегося на складе, для того, чтобы, по их словам, уничтожить его как вредный для общества продукт. Погрузив опиум на подводу, анархисты вывезли его. Об этом происшествии сообщили в ВЧК. По указанию Ф. Э. Дзержинского и при его личном участии чекисты произвели обыск в гостинице «Метрополь», где жил Ф. Г. Горбов, являвшийся членом ВЦИК от анархистской федерации. Чекисты нашли несколько бомб, револьверы и крупную сумму денег, принадлежавших федерации. Горбова арестовали. В той же гостинице был арестован и другой участник «операции» с опиумом — А. Светлов, у которого также обнаружили револьверы, бомбы, патроны, бинты и запасы остродефицитных в то время чая, круп и других продуктов. Наконец, чекисты нашли у спекулянта Журинского вывезенный анархистами со склада товарищества «Кавказ и Меркурий» опиум — 200 пакетов по 10 фунтов каждый. Весь опиум был продан спекулянту за 100 тысяч рублей. Деньги получил анархист актер Мамонт Дальский (Неелов).

Дезорганизаторские, преступные действия анархистских групп не могли быть терпимы Советской властью. В ночь на 12 апреля чекисты с помощью красноармейцев разоружили в Москве различные анархиствующие группы и арестовали около 400 человек. В разъяснении ВЧК говорилось, что эта операция была направлена против бандитов и уголовников. Всех анархистов, не причастных к грабежам и уголовщине, освобождали. Но оказалось, что таких среди арестованных было не более пяти процентов.

Полное представление о «деятельности» арестованных членов анархистских групп дает следующее сообщение ВЧК: «Отделом при ВЧК по борьбе с преступностью ведется в настоящее время интенсивная работа по очищению Москвы от преступного элемента. Значительная часть из обнаруживаемых преступников — это лица, так или иначе примазавшиеся к идейному течению анархизма. Расстрелянный недавно изверг — главарь шайки «Граком» Лапшин-Липкович — на допросе выдавал многих своих товарищей, и по его указанию еще до сих пор открываются возмутительные по своей дерзости грандиозные преступления, участниками которых были члены групп «анархистской» платформы. Лапшин-Липкович, как известно, во время одной «экспроприации» замучил бесчеловечной пыткой Батурина, скальпировав свою жертву, поливая рану одеколоном, пытаясь таким способом вырвать у Батурина признание, где спрятаны деньги. Из допроса, между прочим, выяснилось, что этот Лапшин на одном из собраний «анархистских» групп требовал, чтобы все члены групп разных наименований признавали своим кредо безграничное право реквизиций и конфискаций. Предлагалось товарищам, не согласным с такими постановлениями, высказываться. Однако на собрании не нашлось ни одного, который бы высказался хотя бы за ограничительное право конфискации. Многие группы действовали в контакте, совместно устраивали грабежи. Таковы были группы: 1-й Самарский отряд, 2-й отряд, «Граком», «Буря» и др. Членами этих групп были совершены десятки грабежей на миллионные суммы… Из преступников на месте преступления захвачены: С. Кузин, С. Захаров, В. Матейчик. Первые двое из них, принадлежавшие к организованной шайке, захвачены во время вооруженного грабежа по Цветному бульвару, № 21, а последний — при грабеже в Барашевском переулке, где оказал вооруженное сопротивление». Сознались в совершенных преступлениях И. Д. Слоп, И. Т. Зильберман, А. С. Данилин, В. Спаков, А. А. Бойцов, И. Г. Цулукидзе, А. Андреев («Зюдик»), С. Г. Кузин, С. Захаров, В. П. Матейчик и И. Е. Баранов.

Бандиты были расстреляны.

Решительные меры, принятые ВЧК против «анархиствующих» бандитов в Москве, Петрограде, Саратове, Воронеже и других городах, оздоровили обстановку и нанесли серьезный удар по сползавшим на контрреволюционный путь анархистским группам.

4. Под флагом борьбы за «учредиловскую демократию»

Одной из главных антисоветских сил в первые месяцы после победы Великой Октябрьской социалистической революции выступала партия эсеров.

VIII совет партии правых социалистов-революциоперов, состоявшийся 7—14 мая 1918 г., провозгласил официальной линией партии подготовку вооруженного восстания против Советской власти и образование «демократического правительства», которое должно быть избрано Учредительным собранием. Совет правых эсеров признал также необходимым добиваться возобновления войны с Германией в союзе с правительствами стран англо-французской коалиции и США и считал «приемлемым в стратегических целях» приглашение в Россию войск Антанты.

В течение лета 1918 г. правые эсеры с помощью международного империализма стремились осуществить эти свои замыслы. Как уже отмечалось, в Самаре, занятой чехословацкими мятежниками, они образовали Комуч и открыли фронт гражданской войны против Советской власти. Вся деятельность партии эсеров в советском тылу, как признал впоследствии член ЦК этой партии Д. Д. Донской, направлялась «в русло поддержки образовавшегося Восточного фронта, в русло содействия приближению войск Комитета членов Учредительного собрания на Запад… в русло ведения вооруженной борьбы против Советской власти». Эсеровские организации, свидетельствовал Донской, «имели своей задачей облегчить продвижение народной армии (так эсеры называли антисоветскую армию, созданную «учредиловским правительством». — Д. Г.) и в случае ее прихода подготовить на данном месте, к моменту ее прихода, восстание».

Антисоветские позиции после Октября заняли и меньшевики. Они считали, что Россия по своему экономическому развитию представляет собой «незрелую», «отсталую» страну, весьма далекую от социализма, что ей предстоит после свержения самодержавия пройти длительный путь капиталистического развития, «дозревания» до социалистической революции. После Февральской революции 1917 г. в блоке с эсерами и кадетами меньшевики вошли в буржуазное Временное правительство и боролись с большевистской партией, пытаясь предотвратить надвигавшуюся пролетарскую революцию. Став врагами Советской власти, многие из них принимали участие в восстаниях и мятежах, которые весною и летом 1918 г. прокатились по стране; некоторые меньшевики входили и в состав образовавшихся тогда антисоветских эсеровских «правительств».

Пользуясь старыми связями в профессиональных союзах, меньшевики пытались разработать «особые» методы борьбы с Советской властью. Так, они утверждали, что Советы лишь общественные организации рабочего класса (а не органы власти) и должны представлять его узкопрофессиональные интересы.

В противовес Советам меньшевики требовали созвать «беспартийные рабочие конференции», «Всероссийский рабочий съезд», которые могли бы «оказывать влияние» на правительство, отстаивая профессиональные интересы. Такое противопоставление «беспартийных конференций» Советам должно было, по мысли меньшевистских лидеров, оторвать рабочий класс от большевиков и Советской власти.

Во время наступления немцев, в конце февраля 1918 г., меньшевики развернули в Петрограде антисоветскую агитацию, обвиняя большевиков и Советское правительство во всех бедах и предлагая созвать без ведома и участия советских организаций беспартийное «Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов». Для подготовки этого собрания, которое открылось 13 марта 1918 г. в Петрограде в клубе меньшевиков, они создали специальное оргбюро.

На собрание явились «представители беспартийных рабочих», и среди них видные меньшевики и эсеры. Председателем собрания был избран правый эсер Е. С. Берг, который во вступительном слове поставил перед собравшимися задачу «создать рабочий орган для оформления общественного мнения и объединения воли петроградского пролетариата».

После ряда крикливых выступлений инициаторов сборища была принята антисоветская «декларация», в которой речь шла не об экономических и профессиональных, а о политических требованиях антисоветского характера: 1) не утверждать мирный договор с Германией; 2) добиться отставки Совета Народных Комиссаров; 3) обеспечить немедленный созыв Учредительного собрания и передачу ему всей власти в стране.

Однако даже среди специально подобранных меньшевиками участников собрания не было единодушия по поводу данной «декларации». Присутствовавшие отмечали явную «меньшевистскую партийность» этого «беспартийного собрания».

Наконец, собрание избрало постоянное бюро для руководства работой организации в составе Каммермахера, Берга, Смирнова и других меньшевиков и эсеров. Это бюро, между прочим, должно было подготовить созыв «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих» и всеобщую антисоветскую забастовку.

В Москве меньшевики в конце марта 1918 г. также начали подпольную работу по созыву собрания уполномоченных от фабрик и заводов города. 13 июня 1918 г. в клубе Александровской железной дороги под предлогом обсуждения продовольственного вопроса состоялось такое же, как и в Петрограде, «беспартийное собрание». На нем присутствовало 59 человек, в том числе 44 меньшевика и эсера. Среди делегатов находились М. С. Каммермахер-Кефали, секретарь Московского комитета партии меньшевиков Г. Д. Кучин и другие меньшевистские деятели. Организаторы сборища, назвавшие его «Чрезвычайным собранием представителей фабрик и заводов Москвы», выступали с антисоветскими речами, требовали созыва Учредительного собрания и призывали к забастовкам.

Открытая антисоветская деятельность правых эсеров и меньшевиков вынудила ВЧК принять меры. 10 июня чекисты установили, что на Николаевской улице в Петрограде происходит нелегальное собрание, и арестовали присутствовавших на нем 10 сотрудников военной комиссии эсеровского ЦК партии, в том числе руководителя комиссии Р. Р. Леппера. Выяснилось, что комиссия собирала сведения о расположении, численности и моральном состоянии красноармейских частей, вербовала и направляла людей в районы мятежей для участия в военных действиях протии Красной Армии. Она пользовалась поддельными документами, печатями, бланками красноармейских частей и издавала антисоветские прокламации.

13 июня чекисты арестовали и участников меньшевистского «беспартийного собрания» в Москве.

А 14 июня ВЦИК, заслушав доклад ВЧК (его сделал М. Я. Лацис), постановил:

«Принимая во внимание… что представители партий — социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, вплоть до самых ответственных, изобличены в организации вооруженных выступлений против рабочих и крестьян в союзе с явными контрреволюционерами — на Дону с Калединым и Корниловым, на Урале с Дутовым, в Сибири с Семеновым, Хорватом и Колчаком и, наконец, в последние дни с чехословаками и примкнувшими к последним черносотенцами… исключить из своего состава представителей партий социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, а также предложить всем Советам рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов удалить представителей этих фракций из своей среды».

Эсеры и меньшевики с еще большим ожесточением продолжали подрывную деятельность.

Меньшевистский организационный комитет по созыву «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих», избранный на петроградском «собрании уполномоченных» в марте, назначил на 2 июля всеобщую забастовку в Петрограде. Но питерский пролетариат отказался участвовать в этой меньшевистской затее: все заводы и фабрики в этот день работали.

21 июля в Москве собралось около 40 меньшевиков, эсеров, бундовцев. Они объявили себя «Всероссийской конференцией уполномоченных беспартийных рабочих» и приняли две резолюции. Одна требовала «прекращения опытов социализации и национализации», создания условий для привлечения в промышленность русских и иностранных капиталов «на началах свободной конкуренции». Другая основной политической задачей рабочего класса провозглашала «борьбу за низвержение Советской власти и восстановление демократического строя». 23 июля участники конференции были арестованы.

В августе отдел военного контроля и чрезвычайная комиссия 4-й армии Восточного фронта ликвидировали в этой армии заговор, имевший целью открыть фронт уральским казакам. Во главе заговора стояли бывший штабс-ротмистр царской армии Е. Е. Буренин, занимавший должность дежурного генерала 4-й армии, командир 2-го кавалерийского полка Бредихин и другие лица. Эта контрреволюционная группа намеревалась в ночь на 20 августа вывести кавалерийский полк Бредихина за окопы и сообщить противнику пароль. Казаки под видом красноармейцев должны были проникнуть в расположение советских войск и открыть фронт для общего наступления, а руководители заговора — захватить штаб армии. Буренин имел связи с некоторыми бывшими местными помещиками, которые снабжали его денежными средствами для организации заговора и подкупа командиров армии.

Незадолго до намеченного контрреволюционного выступления Буренин выехал на фронт к командиру Уральской дивизии Ярославу Штромбаху и попытался вовлечь его в авантюру. За участие в заговоре Бурения предложил ему 2 тысячи рублей золотом. Категорически отклонив это предложение, Штромбах арестовал Буренина, сообщил о заговоре представителям отдела военного контроля и послал вооруженный отряд на защиту штаба армии. Политический комиссар и одновременно председатель Чрезвычайной комиссии при штабе 4-й армии П. Г. Петровский (сын известного старого большевика Г. И. Петровского) вместе с другими руководителями штаба своевременно принял необходимые меры. Главари заговора были арестованы, выступление предупреждено. Расследование по этому делу вели органы Чрезвычайной комиссии Восточного фронта. Участники заговора, в том числе Буренин, были расстреляны. Бредихину удалось бежать к казакам.

Полагая, что заговор имеет более глубокие корни, чекисты продолжали наблюдение за теми, кто внушал подозрение, и тщательно допрашивали захваченных в плен.

В октябре 1918 г. был пленен белый офицер Николай Ракин, рассказавший, что до полуторамесячной службы в белой армии он жил в Саратове, где и был завербован представителями тайной организации. Завербовавший его Н. И. Панфилов предложил ему выехать в Покровск Саратовской губернии и явиться к П. В. Поспелову, который должен был переправить его через фронт к белым. 15 августа Ракин прибыл к Поспелову. Последний вначале предложил ему поступить на службу в Красную Армию, во 2-й кавалерийский полк, которым командовал уже упоминавшийся участник заговора Бредихин, и лишь затем согласился переправить через фронт.

На основании показаний Ракина чекисты в Саратове арестовали Панфилова (оказавшегося эсером) и некоего С. М. Максимова, жившего в его квартире под именем В. С. Люблинского. Максимов рассказал, что в мае, приехав в Петроград, он познакомился с шофером Шульинским, который предложил ему «работу» и представил некоему Ганжонкову[24]. Ганжонков свел его с «Виктором Борисовичем», а последний направил в дом № 22 по Литейному проспекту, где помещался эсеровский клуб. Здесь Максимов встретился с Е. А. Ивановой, которая порекомендовала ему поехать в Москву и выдала на дорогу деньги и фальшивые документы. Прибыв 27 июня в Москву, Максимов явился по указанному адресу к Н. В. Скуридиной, получил от нее адрес и пароль и выехал в Саратов. Там через разных лиц он и нашел Панфилова, занимавшегося отправкой завербованных лиц в белогвардейскую армию. Максимов сблизился с ним и стал одним из активных членов подпольной организации.

Помимо вербовки и отправки бывших офицеров в район расположения белой армии заговорщики занимались засылкой своих людей в советские воинские части. Таким путем комплектовались контрреволюционными кадрами 2-й кавалерийский полк, с помощью которого Буренин намеревался открыть фронт казакам, батальон связи при штабе 4-й армии и 3-я минно-подрывная рота. Заговорщики собирали шпионские сведения для передачи противнику, готовили взрывы мостов и крушения воинских поездов.

Так на основании показаний Ракина, Максимова, Панфилова и других была раскрыта подпольная эсеровская антисоветская организация. Во главе заговорщиков стояли видные эсеры — И. С. Куликовский[25], Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер. Они-то и вовлекали белогвардейцев в деятельность своей организации. К примеру, под видом артели грузчиков была создана железнодорожная группа во главе с эсерами Д. И. Нечкиным и И. Г. Львицыным, занимавшаяся подготовкой крушений поездов. В качестве исполнителей в этой группе действовали бывшие офицеры В. М. Трынкин, В. М. Горбунов и другие «грузчики».

Расследование дела саратовской организации позволило чекистам раскрыть петроградскую и московскую подпольные эсеровские организации.

В обвинительном заключении по этому делу, составленном Н. В. Крыленко, говорилось: И. С. Куликовский, Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер и Н. И. Панфилов обвиняются «в том, что они, будучи членами партии социалистов-революционеров (правых), т. е. лицами, называющими себя убежденными социалистами и сторонниками, следовательно, интересов рабочего класса и трудового крестьянства, сознательно, по взаимному между собою соглашению, вошли в тайную организацию, имевшую свои отделения в Москве, Петрограде, Аткарске, Покровске (ныне Энгельс) и других городах… в целях свержения власти рабоче-крестьянского правительства в России, для чего, пользуясь имевшимися в их распоряжении паспортными бланками, подложными документами, а также динамитом и другими взрывчатыми веществами и при помощи личных связей и знакомств с отдельными лицами, занимавшими те или другие посты в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, систематически занимались транспортировкой своих сторонников из явно белогвардейских элементов, из состава бывшего офицерства, по ту сторону фронта, к чехословакам, в целях нанесения наибольшего ущерба Советской власти путем оказания военной помощи внешнему неприятелю; во-вторых, в тех же целях занимались транспортированием взрывчатых веществ из Петрограда в Саратов, в целях организации железнодорожных крушений, взрыва мостов и повреждения железнодорожных путей, пользуясь для этих целей теми же белогвардейскими элементами или привлеченными ими рабочими, привлекая их на службу в товарную станцию в Саратов и понуждая их собирать и засим подпиливать железнодорожные гайки; в-третьих, в тех же целях, при помощи связи с воинскими частями, занимались насыщением красноармейских частей своими сторонниками, а именно: 2-го кавалерийского полка, 3-й минно-подрывной роты и службы связи и штаба 4-й армии… в-четвертых, распространяли при помощи своих сторонников контрреволюционного содержания литературу среди воинских частей в тех же целях подготовки свержения Советского правительства…»

Еще 34 членам подпольной эсеровской организации предъявлялись обвинения в соучастии в контрреволюционной деятельности. Трудящиеся еще раз убедились в контрреволюционном характере эсеровского псевдосоциализма.

5. Левоэсеровский мятеж. Измена Муравьева

Левые социалисты-революционеры после Октябрьской революции порвали с правым большинством своей партии. В конце ноября — начале декабря 1917 г. они вошли в состав Советского правительства. Вскоре, однако, они начали борьбу с большевистским руководством, выступив против заключения Брестского мира. Когда же IV Всероссийский съезд Советов в марте 1918 г. большинством голосов ратифицировал мирный договор, левые эсеры вышли из состава Совета Народных Комиссаров (они остались, однако, в составе ВЦИК и в других советских учреждениях, в том числе и в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией). Возникли разногласия и по другим вопросам политики Советской власти.

4 июля в Москве открылся V Всероссийский съезд Советов. Левые эсеры вели себя крайне агрессивно. Они выступили против организации в деревне комитетов бедноты, против посылки туда продовольственных отрядов и против других мероприятий Советской власти. Не считаясь с тяжелым состоянием страны, разоренной изнурительной четырехлетней войной, левоэсеровские лидеры истерически призывали к разрыву мирного договора с Германией и возобновлению военных действий.

6 июля, около двух часов дня, в германское посольство в Москве явились двое неизвестных. Один из них назвался членом ВЧК Блюмкиным, а другой — членом революционного трибунала Андреевым. Они предъявили удостоверение с печатью ВЧК, подписанное председателем ВЧК Ф. Э. Дзержинским и секретарем И. К. Ксенофонтовым, и требовали личного свидания с Мирбахом для переговоров по служебному делу. Мирбах после некоторого колебания согласился принять явившихся. В приемной посольства собрались Мирбах и его сотрудники — советник К. Рицлер и лейтенант Мюллер. Блюмкин стал рассказывать о деле арестованного ВЧК по обвинению в шпионаже офицера австрийской армии Роберта Мирбаха, являвшегося будто бы племянником посла. Мирбах, прервав Блюмкина, заявил, что это дело его не интересует. Тогда Блюмкин спросил:

— Видимо, графу интересно, какие меры будут приняты с нашей стороны?

Вслед за этим Блюмкин и Андреев вскочили с мест и открыли стрельбу. Мирбах кинулся из комнаты, но Блюмкин последовал за ним и бросил бомбу. Мирбах был убит, а его сотрудники ранены. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, террористы выскочили через окно во двор и скрылись, уехав в ожидавшем их автомобиле.

Это чрезвычайное происшествие было чревато серьезными политическими осложнениями. Убийство германского посла лицами, назвавшимися работниками советских органов, могло отразиться на взаимоотношениях между Советским и германским правительствами. Столь нужный тогда стране мир ставился под угрозу.

В тот же день В. И. Ленин вместе с Я. М. Свердловым приехал в германское посольство и, выразив соболезнование от имени Советского правительства, заявил, что дело об убийстве будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару.

Для расследования происшедшего в посольство прибыл председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский. Осмотрев оставленное убийцами удостоверение, он установил, что подписи на нем подделаны, хотя печать ВЧК и бланк удостоверения — подлинные. Яков Блюмкин был известен Дзержинскому; левый эсер, он работал тогда в ВЧК начальником секретного отдела, а Николай Андреев был фотографом ВЧК. Возникло подозрение, что убийство Мир-баха является левоэсеровской провокацией.

Сотрудники ВЧК узнали, что Блюмкин скрывается в отряде ВЧК, находившемся под командованием левого эсера Д. И. Попова в Трехсвятительском переулке (ныне Б. Вузовский пер.). Чекисты потребовали выдачи Блюмкина, но Попов ответил отказом. Тогда Ф. Э. Дзержинский сам отправился в отряд. В докладе правительству он рассказывал: «…в сопровождении нескольких десятков вооруженных матросов подошли ко мне члены ЦК левые эсеры Прошьян и Карелин, заявив мне, что я напрасно ищу Блюмкина… что Блюмкин убил графа Мирбаха по распоряжению ЦК партии эсеров. В ответ на это заявление я объявил Прошьяна и Карелина арестованными, сказав присутствовавшему при этом начальнику отряда Попову, что если он, как подчиненный мне, не подчинится и не выдаст их, то я моментально пущу ему пулю в лоб, как изменнику.

Прошьян и Карелин тут же заявили, что они повинуются моему приказанию, но, вместо того чтобы пойти в мой автомобиль, они вошли в соседнюю комнату, где заседал ЦК, и вызвали Спиридонову, Саблина, Камкова, Черепанова, Александровича, Трутовского и начальника их боевой дружины Фишмана и других. Меня окружили со всех сторон матросы; вышел Саблин и приказал мне сдать оружие. Тогда я обратился к окружающим матросам и сказал: позволят ли они, чтобы какой-то господин разоружил меня, председателя ЧК, в отряде которой они состоят. Матросы заколебались. Тогда Саблин, приведший 50 матросов из соседней комнаты, при помощи Прошьяна (который схватил меня за руки) обезоружил меня. После того, когда отняли у нас оружие, Черепанов и Саблин с триумфом сказали: вы стоите перед совершившимся фактом. Брестский договор сорван, война с Германией неизбежна».

Таким образом, в первые же часы после убийства Мирбаха стало известно, что этот террористический акт совершили по решению ЦК партии левых эсеров лица, работавшие в ВЧК. Более того, в отряде ВЧК обосновался штаб левоэсеровских заговорщиков — их Центральный комитет. Среди заговорщиков был и заместитель председателя ВЧК левый эсер В. А. Александрович. Это он использовал вверенную ему по службе печать ВЧК для изготовления подложного удостоверения, которое Блюмкин и Андреев предъявили в германском посольстве.

Арестовав Ф. Э. Дзержинского, мятежники объявили его заложником для обеспечения безопасности лидера левых эсеров М. А. Спиридоновой, отправившейся на заседание V Всероссийского съезда Советов. Они выпустили прокламацию и разослали агитаторов в части Московского гарнизона, рассчитывая найти поддержку у красноармейцев. Левые эсеры уверяли, что убили германского посла, чтобы защитить русский трудовой народ, социалистическую революцию и Советскую власть от международного империализма. Они клеветнически утверждали, что большевистское правительство, испугавшись империалистов, ведет соглашательскую политику.

Как выяснилось впоследствии, левые эсеры действовали в соответствии с принятым Центральным комитетом их партии 24 июня секретным постановлением, в котором признавалось необходимым «в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира». В этих целях ЦК партии левых эсеров решил организовать «ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма», а в случае принятия Советским правительством мер противодействия «прибегнуть к вооруженной обороне занятых позиций». Одновременно левоэсеровское руководство намеревалось развернуть активную работу на местах и захватить там в свои руки власть.

Осуществляя тактику так называемой «вооруженной обороны занятых позиций», левые эсеры вступили в вооруженную борьбу с Советской властью. Они мобилизовали силы и стали стягивать в Москву свои периферийные боевые дружины[26]. Заговорщики выставили в Москве патрули, задерживали автомобили, арестовывали большевиков — ответственных работников (всего было арестовано 27 человек). Пользуясь тем, что отряд Попова нес охрану ВЧК, они арестовали М. Я. Лациса, назначенного, после того как эсерами был задержан Ф. Э. Дзержинский, председателем ВЧК, захватили председателя Московского Совета П. Г. Смидовича и объявили их заложниками. Член ЦК партии левых эсеров П. П. Прошьян прибыл в занятое отрядом Попова помещение Центрального телеграфа на Мясницкой улице (ныне ул. Кирова) и стал передавать оттуда воззвания заговорщиков. Член ЦИК Всероссийского почтово-телеграфного союза левый эсер В. В. Лихобадин даже издал приказ, в котором объявил левых эсеров «правящей в настоящее время» партией и предписал задерживать все телеграммы за подписями Ленина и Свердлова.

Псевдореволюционная авантюра левых эсеров могла иметь гибельные последствия для революции и Советской власти. Срывая мирный договор с Германией и втягивая Советскую Россию в войну с тогда еще сильным германским империализмом, они ставили под угрозу революционные завоевания рабочих и крестьян России.

Опасность левоэсеровского мятежа усиливалась тем, что в той острой политической обстановке он мог активизировать белогвардейские силы. Советское правительство приняло решительные меры к подавлению мятежа. По указанию Ленина на борьбу были мобилизованы большевистские партийные организации и верные революции воинские части. Общее руководство ликвидацией мятежа было поручено Н. И. Подвойскому и комиссару Московского военного округа Н. И. Муралову, а непосредственное командование войсками — начальнику латышской дивизии И. И. Вацетису. Все левоэсеровские делегаты Всероссийского съезда Советов во главе с М. А. Спиридоновой были изолированы. Рано утром 7 июля начались военные действия против мятежников. После того как советские войска обстреляли здание, которое занимал отряд Попова, мятежники стали разбегаться и сдаваться в плен. Захваченные левыми эсерами заложники были освобождены самими караульными.

В официальном правительственном сообщении говорилось: «Ликвидация мятежа была вполне достойна первоначального замысла и всего хода этой постыдной авантюры… Поставя перед собой такую цель, как захват государственной власти, вожди левых эсеров, по-видимому, совершенно не оценивали размеров и значения этой совершенно непосильной для них задачи. Мятежники после ничтожных попыток сопротивления начали посылать в разных направлениях парламентеров, а затем перешли к беспорядочному отступлению». К двум часам дня мятеж был подавлен.

При ликвидации мятежа были задержаны один из организаторов убийства Мирбаха, бывший заместитель председателя ВЧК В. А. Александрович, а также 12 человек из отряда Попова, участвовавших в аресте сотрудников ВЧК и в военных действиях. По решению ВЧК их расстреляли. Задержанные при ликвидации мятежа рядовые участники выступления были освобождены. ВЧК объявила: «После провокационного убийства 6 июля германского посла графа Мирбаха отряд Попова, состоящий боевым отрядом при ВЧК, вооружившись с ног до головы, предательски выступил против той же Комиссии, против Советской власти. Главным организатором этого выступления, как и убийства графа Мирбаха, был В. А. Александрович, бывший товарищ председателя ВЧК. Воспользовавшись своим положением, он ввел в Комиссию убийц Мирбаха — Блюмкина и Андреева. Он же приложил печать к подложному удостоверению, с помощью которого убийцы добились приема у графа Мирбаха. Кроме того, им были захвачены из Комиссии 544 тыс. рублей и переданы ЦК партии левых эсеров. Решившись на выступление, Александрович заблаговременно подготовил пути отступления для отряда и принял самое деятельное участие в восстании. Им был отдан приказ арестовать Лациса. Добола, Петерса, Визнера и других членов и сотрудников Комиссии. Он же послал отряд для захвата всей Комиссии и ее помещения. Во главе посланного отряда стояли комендант помещения Комиссии А. Е. Жарков, назначенный на пост этот Поповым, а также, М. С. Загорин. В числе напавших на Комиссию были: А. А. Филонов, Ф. Н. Кабанов, М. Я. Кострюк, И. А. Кузин, И. С. Буркин, А. И. Юшманов. Все они — члены боевого отряда при ВЧК. За эти преступления все вышеозначенные лица были расстреляны. Кроме них расстреляны члены боевого отряда Кулаков, В. Немцев, А. Д. Лопухин, Пинешин, захваченные как разведчики, с оружием в руках во время самого мятежа».

Для полного расследования событий 6–7 июля Совет Народных Комиссаров образовал особую следственную комиссию в составе П. И. Стучки, В. Э. Кингисеппа и Я. С. Шейнкмана.

В. И. Ленин характеризовал левоэсеровский мятеж как бессмысленную и преступную авантюру, безумную попытку левых эсеров убийством Мирбаха вовлечь нас в войну, как авантюру, в результате которой Россия была поставлена «на волосок от смерти», а лидеров заговора — как шайку левоэсеровских предателей, людей, увлеченных «звонкой фразой», «безголовых», преступных авантюристов, интеллигентов-истериков, оказавшихся пособниками белогвардейцев, помещиков и капиталистов.

В связи с преступной авантюрой левых эсеров правительство Германии потребовало допустить в Москву для охраны германского посольства немецкую воинскую часть. Советское правительство категорически отказалось выполнить это требование. 16 июля в «Правде» было опубликовано «Правительственное заявление», в котором говорилось: «Бессмысленная и преступная авантюра левых эсеров привела нас на волосок от войны. Отношения наши к германскому правительству, вопреки нашему желанию, не могли не обостриться. Признавая законность желания германского правительства усилить охрану своего посольства, мы шли и идем далеко для удовлетворения этого желания. Но когда нам было сообщено желание германского правительства, не носящее еще характера безусловного требования, чтобы мы пропустили в Москву батальон вооруженных немецких войск в форме, то мы ответили — и повторяем теперь этот ответ перед лицом высшего органа Советской власти рабочих и крестьян, перед лицом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, — что подобного желания мы ни в коем случае и ни при каких условиях удовлетворить не можем, ибо это было бы, объективно, началом оккупации России чужеземными войсками». Предвидя возможность нападения немецких войск на Советскую Россию, Советское правительство призвало рабочий класс и крестьянство к бдительности, выдержке и защите социалистического Отечества. Благодаря большим усилиям, дипломатическому такту и твердости Советскому правительству удалось урегулировать отношения с Германией и избежать возобновления войны с ней.

Зловещим откликом на левоэсеровское выступление в Москве была измена главнокомандующего Восточным фронтом М. А. Муравьева, решившего поддержать эту авантюру.

М. А. Муравьев представлял собой своеобразную фигуру. Это был человек честолюбивый, склонный к авантюризму, с весьма крутым нравом. Способный и храбрый офицер, он не имел определенных политических убеждений. После Февральской революции штабс-капитан М; А. Муравьев служил в войсках Временного правительства и стал подполковником, а после Октябрьской революции примкнул к левым эсерам. В ноябре 1917 г. М. А. Муравьев явился в Смольный и предложил свои услуги Советской власти. В дни похода Керенского — Краснова на Петроград возглавлял войска Петроградского военного округа. В декабре 1917 г. В. А. Антонов-Овсеенко, вступивший в командование войсками, действовавшими против Каледина и Центральной рады, взял его к себе в Харьков начальником штаба. Потом Муравьев командовал группой войск, сражавшихся против Центральной рады и румынских захватчиков.

В это время отрицательные черты характера М. Муравьева стали проявляться все сильнее. В ВЧК поступали сигналы о его самодурстве, политической бестактности, карьеризме, властолюбии.

В апреле 1918 г Муравьев из самолюбия отказался от нового назначения предложенного ему Антоновым-Овсеенко, и уехал в Москву. Председатель ВЧК Ф..Э. Дзержинский предложил привлечь его к ответственности за злоупотребления властью. Муравьев был арестован, однако по ходатайству и поручительству ряда военных деятелей освобожден. 13 июня Совет Народных Комиссаров, учитывая боевые качества Муравьева, назначил его главнокомандующим фронтом, созданным для борьбы против белочехов. Тогда же был образован Реввоенсовет фронта в составе видных большевиков П. А. Кобозева, К. А. Мехоношина и Г. И. Благонравова, которым поручалось направлять и контролировать деятельность Муравьева.

Когда началась левоэсеровская авантюра, Советское правительство рассматривало вопрос о возможности дальнейшего пребывания Муравьева, левого эсера, на столь ответственном посту. В. И. Ленин поручил передать по прямому проводу членам фронтового Реввоенсовета следующее: «левые эсеры похвалялись, что они рассчитывают на Муравьева, я думаю, что это простая похвальба, но предписываем вам установить тройной контроль над Муравьевым. Вы (очевидно, П. А. Кобозев. — Д. Г.), Мехоношин и Благонравов попеременно дежурьте при нем, не оставляйте ни на один миг. Телеграфируйте мне сейчас, можете ли вы гарантировать, что Муравьев не пойдет на эту глупую авантюру, а также, что вы в точности исполните предписание о строжайшем контроле». Муравьев заверил фронтовой Реввоенсовет в том, что он решительно против организованного левоэсеровскими лидерами мятежа, и заявил о выходе из партии левых эсеров. Реввоенсовет фронта сообщил об этом В. И. Ленину, и Владимир Ильич 7 июля телеграфировал К. А. Мехоношину: «Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте бдительный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам вполне удастся использовать его превосходные боевые качества». Но Муравьев обманул членов Реввоенсовета.

В ночь на 10 июля он без ведома РВС покинул Казань и направился на пароходах с отрядом своих приверженцев (численностью около тысячи человек) в Симбирск. Оттуда Муравьев телеграфировал в Совет Народных Комиссаров, в германское посольство и в другие адреса об объявлении войны Германии. Одновременно он отдал войскам фронта распоряжение повернуть оружие против немцев, которые якобы перешли в наступление на Советскую Россию. В воззвании к населению, желая навербовать себе по возможности больше сторонников, он писал: «Всем рабочим, солдатам, казакам, матросам и анархистам. Сборная по всем городам из Симбирска. Всех моих друзей и боевых сподвижников наших славных походов и битв на Украине и на юге России ввиду объявления войны Германии призываю под свои знамена для кровавой и последней борьбы с авангардом мирового империализма — Германией. Долой позорный Брестский мир! Да здравствует всеобщее восстание».

Отряды мятежников по распоряжению Муравьева принялись арестовывать в Симбирске партийных и военных работников. В числе арестованных были командующий 1-й армией М. Н. Тухачевский (которого арестовал сам Муравьев), политкомиссар штаба Симбирской группы войск А. Л. Лавров, заместитель председателя губисполкома К. С. Шеленшкевич, политработники Б. Н. Чистов, М. М. Муратов и многие другие. Отряд солдат во главе с адъютантом Муравьева занял почту, телеграф и другие важные пункты города.

Далее Муравьев вызвал к себе командующего одной из групп войск на Чехословацком фронте левого эсера Клима Иванова и предложил ему участвовать в выступлении, назначив командующим Симбирским укрепленным районом. Впоследствии Иванов (под псевдонимом «П. С. И.») писал, что в ответ на его вопрос Муравьеву, действует ли он по решению партии левых эсеров, последний заявил, что «действует в данный момент самостоятельно, но Центральный комитет партии левых эсеров об этом знает».

В тот же день, вечером 10 июля, Муравьев собрал актив лево-эсеровской организации Симбирска. Лицемерно объявив себя сторонником Советской власти, он заявил, что обстановка требует немедленной передачи власти в руки партии левых эсеров и что московские события заставили его форсировать выступление. Муравьев предложил образовать Поволжскую советскую республику. Главою правительства этой республики избрать Камкова, членами правительства — Спиридонову, Карелина и других, немедленно заключить перемирие с чехословаками, прекратить гражданскую войну и объявить войну Германии. Кроме того, он заявил, что предлагает провести мобилизацию офицеров.

Между тем советские органы приняли меры к ликвидации муравьевской авантюры. Совет Народных Комиссаров специальным декретом за подписью В. И. Ленина объявил для всеобщего сведения: «Муравьев сбежал из штаба Революционного военного совета в Симбирск и отдал по всем войскам приказ повернуть против немцев, которые будто бы взяли Оршу и наступают на нас. Приказ Муравьева имеет своей предательской целью открыть Петроград и Москву и всю Советскую Россию для наступления чехословаков и белогвардейцев. Измена Муравьева своевременно раскрыта Революционным военным советом, и все войска, действующие против чехословаков, верны Советской власти.

Сим объявляется по войскам, по Советам и всем гражданам Советской республики:

1. Немцы нигде на нас не наступают, на немецком фронте все спокойно.

2. Всякие призывы к наступлению на немецком фронте являются провокацией и должны караться расстрелом на месте.

3. Бывший главнокомандующий на Чехословацком фронте левый эсер Муравьев объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте.

4. Все приказы по войскам, действующим против чехословаков, будут впредь до нового распоряжения подписываться Мехоношиным и Благонравовым».

Симбирские большевики также приняли меры к ликвидации авантюры. Практическую работу в этом отношении взяли на себя члены Симбирского губкома партии И. М. Варейкис, В. Н. Фрейман, И. X. Иванов, А. В. Швер, Г. Д. Каучуковский и другие.

Большевики Симбирска повели разъяснительную работу в гарнизоне, в отряде Муравьева и решили арестовать Муравьева, вызвав его на заседание губисполкома в здание бывшего кадетского корпуса. Большевики приготовились к встрече. И. М. Варейкис привлек надежную вооруженную силу. Латышские стрелки, красноармейцы бронеотряда и московского отряда во главе с Александром Медведем разместились в засаде в комнатах рядом с той, где должен был заседать исполком.

Муравьев явился на заседание, уверенный в том, что все условия, выдвинутые им, будут приняты. Говорить он начал нагло и ультимативно, призывая к перевороту. И. М. Варейкис так описывает события, происшедшие на заседании: Наша фракция, особенно тт. Фрейман и Иванов (комиссар труда), дали Муравьеву и фракции эсеров достойный отпор, называя его авантюристом и шулером. Муравьев нервничал, кусал губы. В заключительной своей речи я в резкой форме заявил, что «мы не за вас, а мы против вас». Фракция левых эсеров, встретив такое сопротивление со стороны нашей фракции, потребовала перерыва. Перерыва фракция потребовала еще и потому, что она догадывалась, что наша фракция что-то замышляет, готовит для нее неожиданный сюрприз… Все взоры направлены на Муравьева. Я смотрел на него в упор. Муравьев тоже. Чувствуется, что он прочел в моих глазах что-то неладное для себя или ему совестно стало своей трусости, что его заставило сказать: «Я пойду успокою отряды». Повернулся и направился солдатским шагом со своей свитой к двери. Для слабых — момент психологически невыносимый. В это время за дверью приготовились для ареста. Медведь наблюдал в стекло двери и ждал условного знака, который я условился подать в нужный момент. Муравьев шел к выходной двери. Ему осталось сделать шаг, чтобы взяться за ручку двери. Я махнул рукой. Медведь скрылся… Через несколько секунд дверь перед Муравьевым растворилась, блестят штыки… Муравьев оказался поставленным лицом к лицу с вооруженными, с зло сверкающими взглядами красноармейцами и коммунистами. «Вы арестованы!» — «Как? Провокация!» — крикнул Муравьев и схватился за маузер, который висел у него за поясом. Медведь схатил его за руку. Он выхватил из кармана браунинг и начал стрелять. Увидев вооруженное сопротивление, отряд тоже начал стрелять. После шести-семи выстрелов с той и другой стороны в дверях исполкома Муравьев свалился.[27]

Войска Муравьева, находившиеся в Симбирске, осознав предательский характер его замыслов, поддержали Советскую власть. Авантюра была ликвидирована.

6. Крах савинковского «Союза защиты родины и свободы»

В мае 1918 г. к командиру латышского полка, охранявшего Кремль, явилась сестра милосердия и сообщила, что бывший юнкер Иванов, скрывающийся под видом больного в Иверской больнице, рассказал ей о существовании в Москве тайной организации, которая готовит восстание. Командир полка сообщил об этом в ВЧК. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петере и начальник оперативного отдела М. Я. Лацис лично занялись расследованием дела и распорядились установить тщательное наблюдение за Ивановым. Вскоре выяснилось, что Иванов бывает в одной из квартир дома № 3 по М. Левшинскому переулку, где часто собираются подозрительные лица. 29 мая отряд во главе с Я. X. Петерсом окружил этот дом. Когда чекисты вошли в квартиру, там шло нелегальное собрание. За столом сидели 13 человек: Иванов, хозяин квартиры Сидоров (Аваев), бывшие офицеры Б. Б. Парфенов (Покровский), Г. М. Висчинский, Ольгин (Герцен) и другие. На столе лежали пачка денег, от которой все отказались, и набросок схемы пехотного полка. При личном обыске у задержанных была обнаружена программа «Союза защиты родины и свободы», отпечатанная на пишущей машинке; странный картонный треугольник, вырезанный из визитной карточки, с буквами на нем «ОК»; инструкция квартирьерам; «Памятка во исполнение общей цели»; сведения о расквартировании воинских частей и разные казанские адреса.

Ближайшими задачами «Союза защиты родины и свободы», как об этом было сказано в программе, объявлялись: «Свержение Советского правительства», организация «твердой власти» в России, воссоздание старой армии и продолжение войны с Германией. Программа устанавливала строгие конспиративные правила построения тайного общества, ядром которого являлось офицерство. Руководители общества обязаны были ознакомить подчиненных с его программой, чтобы те, «кто чувствует себя слабым духом и неспособным выдерживать тех испытаний, которые неизбежны в решительной активной борьбе…», могли своевременно (до поступления документов в Центральный штаб) отказаться «от участия в деле», иначе всякие уклонения от обязанностей и отказы будут считаться «сознательной изменой, равно как и разглашение тайн организации, и караться до лишения жизни включительно…».

Таким образом чекисты напали па след опасной контрреволюционной организации. Дальнейшее раскрытие ее представляло, однако, большие трудности. Конспиративная квартира в М. Левшинском переулке являлась штабом лишь одного из «полков» организации. Заговорщики же, задержанные там, скрывали имена главарей. И только после настойчивого допроса юнкер Иванов (это был Мешков) назвал среди членов организации штабс-капитана Пинкуса (Альфреда), являвшегося начальником пехотных формирований «Союза защиты родины и свободы». Через несколько дней Пинкус был арестован, и Я. X. Петерсу удалось склонить его к правдивым показаниям. Впоследствии Я. X. Петерс рассказывал: «…Пинкус не имел возможности скрыть от меня свои контрреволюционные убеждения (Петере в свое время встречался с ним на службе в армии. — Д. Г.). Сначала он вообще отказывался давать показания, но с первого же разговора я видел, что Пинкус чрезвычайный трус, что арест и грозящее наказание его очень пугали. Поэтому, поговорив с ним несколько часов, я убедил его сознаться и рассказать все».

Пинкус рассказал, что «Союз защиты родины и свободы» насчитывает до 5 тысяч членов, строится по военному образцу: имеет отделения помимо Москвы в Казани, Ярославле, Рыбинске, Рязани, Челябинске, Муроме и других городах и готовит вооруженное выступление против Советской власти, которое должно начаться в Поволжье. В Казани уже созданы склады оружия, туда посланы квартирьеры и людские резервы. Работу «Союза» направляет Центральный штаб, который под видом «лечебницы для приходящих больных» помещается на Остоженке. Пинкус объяснил значение картонного треугольника, представлявшего собой часть визитной карточки, с буквами «ОК». Это был пароль для связи между участниками заговора: основная часть визитной карточки, из которой был вырезан треугольник, находилась у лица, к которому должен был явиться член организации с треугольником. Пинкус сообщил и другой пароль, посредством которого можно было проникнуть в среду участников заговора в Казани. Наконец, он назвал руководителя организации — Бориса Савинкова.

Извилисты были жизненные пути этого человека. В 1903–1906 гг. Б. Савинков был одним из руководителей эсеровской «Боевой организации», принимал участие в организации покушений на министра внутренних дел шефа жандармов В. К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Романова. В 1907 г. из-за разногласий с эсеровским руководством Савинков вышел из партии и в 1911 г. уехал за границу. Во время первой мировой войны Савинков был активным оборонцем и даже добровольно вступил в французскую армию для участия в войне против Германии. В начале Февральской революции он появился в Петрограде, именуя себя «независимым социалистом». Керенский назначил его комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, а затем управляющим военным министерством. Вместе с генералами-монархистами Корниловым и Алексеевым этот «социалист» был сторонником установления в стране военной диктатуры и жестоких расправ с солдатами, не желавшими воевать за интересы буржуазии. В первые дни после Октябрьской революции Савинков участвовал в походе Краснова на Петроград, а после провала этой авантюры бежал на Дон и вошел в «Гражданский совет», образованный генералом Алексеевым в противовес Советской власти. Помогал формировать белогвардейскую Добровольческую армию. Но главной целью Савинкова было создание конспиративной организации, которая совершала бы террористические акты и вела подрывную работу в советском тылу.

24 января 1918 г. в Комитет по борьбе с погромами в Петрограде явился некий Н. В. Дубровин, приехавший из Новочеркасска. Он рассказал, что состоит в одной из боевых дружин, созданных Савинковым для борьбы с Советской властью, но разочаровался в контрреволюции и решил предупредить советские органы о готовящихся преступлениях. Дубровин показал, что Савинков вместе с генералом Алексеевым сколачивает боевые дружины для засылки их в советский тыл. «Савинков, — сообщил Дубровин, — организовал четыре боевые дружины (600 человек), цель которых произвести покушения на товарища Ленина (и других). 1 февраля из 1-й и 2-й дружин должны выехать из Новочеркасска в Петроград на конспиративную квартиру… 12 человек во главе с Жировым (политически амнистирован, член партии социалистов-революционеров, гласный Пятигорской думы). В Петрограде они должны разбиться на четыре отдельные группы, пополненные Петроградской организацией Б. Д. (боевых дружин. — Д. Г.), и под видом делегаций направиться к Ленину… Во время приема должны произвести покушение. Одновременно в Ставку под видом делегации выезжают для покушения на тов. Крыленко и в Ставку революционной армии, действующей против Каледина, для покушения па тов. Антонова. После удачных покушений Алексеев во главе армии Спасения при содействии Савинкова и при поддержке Каледина открыто выступает против советских войск. Во главе 1-й дружины стоит Жиров (с-р.). Во главе 2-й дружины стоит капитал Стародубцев (с.-р.). Во главе 3-й дружины стоит прапорщик Думсадзе (с.-р.). Во главе 4-й дружины стоит казак Безродный (с.-р.). 1-я дружина и Ц. штаб помещаются в Новочеркасске, 2-я дружина — в станице Усть-Медведица (Донской обл.), 3-я дружина — в станице Цимлянской (Донская обл.), 4-я дружина — в г. Ейске (Кубанской обл.)».

Усилия Савинкова не увенчались успехом. И тогда по поручению генерала Алексеева он выехал в Москву и здесь создал контрреволюционный подпольный «Союз защиты родины и свободы».

В ВЧК понимали, что имеют дело с опытным конспиратором, человеком, склонным к авантюрам, хитрым и коварным врагом. Савинкова надо было во что бы то ни стало задержать. Пинкус предложил ВЧК свои услуги. Я. X. Петерс рассказывал: «Его освободили, обязав ежедневно являться ко мне на квартиру, и он регулярно являлся. Одно утро он мне сообщил, что он встретится с Савинковым у Большого театра… Мы мобилизовали все силы… Но… Пинкус не явился… и с тех пор мы Пинкуса не видели»[28].

Впоследствии из воспоминаний Савинкова стало ясно, что Пинкус рассказал далеко не обо всех обстоятельствах заговора.

В Центральный штаб «Союза защиты родины и свободы» входили: генерал-лейтенант Рычков (командующий «вооруженными силами»), полковник А. П. Перхуров (начальник штаба), Ян Бреде (завербованный «Союзом» командир латышского советского полка), А. А. Дикгоф-Деренталь (начальник отдела сношений «Союза»), Д. С. Григорьев (военный врач, член близкой к меньшевикам группы «Единство»). Штаб «Союза» помещался на конспиративной квартире в Молочном переулке, где Григорьев для маскировки содержал под чужим именем медицинский кабинет. Заседания штаба обычно проводились в других местах, но все срочные дела решались здесь.

Арестовать членов главного штаба не удалось. Б. Савинков и его соратники после провала организации скрылись. В тот день к вечеру в Молочном переулке и других местах города было арестовано около 100 членов «Союза», но не удалось захватить ни одного из начальников отделов — полковник Перхуров, Дикгоф-Деренталь, доктор Григорьев, полковник Бреде и другие остались на свободе[29].

В ночь на 6 июля в Ярославле, 7 июля в Рыбинске и 8 июля в Муроме начались вооруженные антисоветские выступления. Выступлениями руководили избежавшие ареста главари «Союза защиты родины и свободы». Восстание в Ярославле возглавил начальник Центрального штаба «Союза» полковник Перхуров, в Рыбинске — начальник разведки «Союза» Ян Бреде (туда выезжали также Савинков и Дикгоф-Деренталь), в Муроме — Д. С. Григорьев и полковник Н. Сахаров. Мятежникам удалось захватить Ярославль и удерживать его 16 дней.

Восстание в Ярославле начала группа заговорщиков (106 человек); к ним присоединился изменивший Советской власти бронедивизион. Заговорщики захватили военные склады и вооружились. К ним примкнули проживавшие в городе бывшие офицеры, буржуазные и купеческие элементы, часть интеллигенции, духовенства и служащие из бывших чиновников.

Полковник Пёрхуров объявил себя «главноначальствующим» Ярославской губернии и командующим группой войск Северной добровольческой армии. Своим помощником «по гражданской части» Пёрхуров назначил железнодорожного служащего лидера местных меньшевиков И. Т. Савинова, а в городскую управу — бывшего городского голову, инженера по образованию домовладельца Лопатина, купца Каюкова, членов кадетской партии Соболева и Горелова, бывшего присяжного поверенного меньшевика Мешковского и в качестве «представителя рабочих» меньшевика Абрамова. По приказу Перхурова все декреты Советской власти отменялись, советские учреждения упразднялись, восстанавливались царские порядки в судах, а также институт волостных старшин, уездная и городская полиция (стража).

Мятеж в Ярославле сопровождался разгулом белого террора. Мятежники разыскивали советских и партийных работников и чинили над ними расправу. Были зверски убиты комиссар военного округа видный большевик С. М. Нахимсон, председатель исполкома городского Совета Д. С. Закгейм, члены губисполкома Шмидт, Зелинченко и многие другие советские работники. Свыше двухсот арестованных советских активистов были доставлены на баржу, стоявшую посреди реки Волги, и обречены на голод и мучения. При попытке узников бежать с этой «баржи смерти» в них стреляли. Только на тринадцатый день находившимся на барже заключенным удалось сняться с якоря и привести ее в расположение красноармейских частей. В живых на барже осталось 109 человек.

Мятежники разъезжали по предприятиям города и ближайшим волостям, уговаривая население выступить в их поддержку. Они использовали недовольство кулацкой части деревни политикой Советской власти и продовольственные трудности в городе. Бывшему члену губисполкома эсеру Мамырину удалось подбить на восстание часть крестьян Заволжья.

Большевики Ярославля и верные рабоче-крестьянскому правительству красноармейские части (1-й Советский полк) оказали сопротивление мятежникам. Вскоре белогвардейцы были окружены вызванными в Ярославль отрядами Красной Армии. В городе начались ожесточенные бои.

Тем временем потерпели провал предпринятые по плану «Союза» выступления в других городах Верхнего Поволжья. В Рыбинске местная Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией своевременно узнала о готовящемся выступлении. Большевики города мобилизовали рабочих и достойно встретили врага. Позже стало известно, что тайное общество в Рыбинске насчитывало до 400 членов, главным образом офицеров довоенного и военного времени. Советский же гарнизон был малочисленный. Мятежники рассчитывали захватить артиллерийские склады и двинуться с артиллерией на город. Но все дороги, ведущие к артиллерийским складам, были перекрыты защитниками города, которые встретили контрреволюционеров пулеметным огнем. Понеся большие потери, противник бежал.

Вечером 8 июля началось восстание в Муроме. Как и в Ярославле, к мятежникам присоединились бывшие офицеры, торговцы, гимназисты, а также некоторые священники и монахи во главе с епископом Митрофаном Муромским, давшим мятежникам свое «благословение». Но уже на следующий день местные рабочие и воинские части изгнали белогвардейцев из города.

Таким образом, расчеты заговорщиков Ярославля на помощь из Рыбинска и Мурома не оправдались. Кольцо окружения Ярославля сжималось. С обеих сторон насчитывались сотни убитых и раненых, город горел. Тогда под предлогом вылазки «главноначальствующий» Перхуров с отрядом в 50 человек покинул город. Бежали и другие главари восстания. Настали критические часы мятежа.

В то время в Ярославле находилось около 1500 немцев-военнопленных, которые, согласно условиям Брестского договора, готовились к выезду на родину, и мятежники решили… сдаться в плен этим немцам. Председатель германской комиссии военнопленных лейтенант Балк ответил согласием на предложение заговорщиков, заявив, что сумеет гарантировать им безопасность как германским «пленникам». И когда 20 июля у мятежников не оставалось никаких надежд, штаб савинковцев в количестве 57 офицеров «сдался» военнопленным, которые поместили их в городском театре и приняли на себя их охрану. 21 июля лейтенант Балк подписал такой любопытный приказ: «Допущенная на основании Брестского договора правительством Русской Федеративной Республики и уполномоченная тем же правительством германская комиссия № 4 в Ярославле имеет честь оповестить следующее: штаб Ярославского отряда Северной добровольческой армии объявил 8-го сего июля германской комиссии № 4, что Добровольческая армия находится с Германской империей в состоянии войны. Так как военные операции не привели к желательным результатам и дабы избегнуть дальнейших разрушений города и избавить жителей от неисчислимых бедствий, Ярославский отряд Северной добровольческой армии 21 июля 1918 г. предложил германской комиссии № 4 сдаться ей и выдать свое оружие. Германская комиссия № 4 приняла предложение. Комиссия передает штаб в качестве военнопленных Германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет все дальнейшее. Германская комиссия № 4 располагает сильной боевой частью, образованной из вооруженных военнопленных, и займет для поддержания спокойствия в городе Ярославле до получения решения из Москвы положение вооруженного нейтралитета. Для соблюдения порядка и восстановления нормального течения жизни комиссия окажет по возможности мирному населению должную поддержку. Да займутся обыватели многострадального города вновь своими делами и заживут с полной надеждой на лучшее будущее».

Затем лейтенант Балк, возомнивший себя главой власти в Ярославле, выслал навстречу наступавшим советским войскам парламентеров. Советское военное командование предложило Балку сложить оружие. Немецкие солдаты выполнили это требование. Офицеры-мятежники оказались в руках советских органов государственной безопасности.

Ярославское восстание было ликвидировано.

Еще в начале восстания, как только стало известно об участии в нем «Союза защиты родины и свободы», ВЧК приняла решение расстрелять арестованных в конце мая и в июне в Москве и Казани наиболее активных деятелей «Союза». В официальном сообщении об этом указывалось: «Практика показала, что заключение членов этого преступного сообщества в тюрьмах не достигает цели, так как эта организация, обладая огромными средствами, организует побеги, причем скрывшиеся лица продолжают свою контрреволюционную деятельность. Подготовляемый вооруженный мятеж грозил огромными человеческими жертвами также и со стороны мирного населения, почему ВЧК в целях предупреждения этих возможных жертв решила уничтожить в корне контрреволюционную организацию, поступив с главарями ее как с открытыми врагами рабоче-крестьянского строя, пойманными с оружием в руках». На основании этого решения ВЧК были расстреляны генерал И. И. Попов, руководитель вооруженного отряда белогвардейцев, задержанный в Казани; бывшие офицеры А. А. Виленкин (начальник кавалерийских формирований и казначей «Союза защиты родины и свободы»), Сидоров-Аваев (начальник штаба 2-го полка «Союза», на квартире которого были задержаны 13 заговорщиков), Б. Б. Парфенов (Покровский), Ольгин (Герцен), И. Г. Душак и некоторые другие руководящие деятели «Союза».

ВЧК направила в Ярославль группу своих сотрудников во главе с членом коллегии Д. Г. Евсеевым для расследования на месте обстоятельств мятежа. Особая следственная комиссия выявила организаторов и активистов мятежа, которые понесли заслуженное наказание.

Удар, нанесенный «Союзу защиты родины и свободы», провал поднятых им восстаний привели к тому, что уже в 1918 г. «Союз» прекратил свое существование. Его главарь Борис Савинков вместе с секретарем Ф. Клепиковым и А. Дикгоф-Деренталем бежали из Рыбинска. Удалось скрыться и многим другим деятелям «Союза».

Вскоре был арестован и приговорен к расстрелу член главного штаба «Союза защиты родины и свободы» предатель Ян Бреде. В 1919 г. во время колчаковского переворота был убит Д. С. Григорьев. После бегства из Ярославля А. П. Перхуров, произведенный контрреволюционерами за свои «подвиги» в генерал-майоры, сражался против советских войск в рядах колчаковцев, а затем, скрыв свое участие в мятеже, служил в штабе Приуральского военного округа. В мае 1922 г. он был разоблачен и 19 июля того же года по приговору Военной коллегии Верховного трибунала расстрелян.

7. На белый террор рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором

Гражданская война, навязанная буржуазией рабочему классу Советской страны, принимала все более ожесточенный, кровавый характер. Мятежные белогвардейские генералы, офицеры, кулаки и иностранные агрессоры применяли массовый террор против советских активистов и представителей рабочего класса. Повсюду — на Украине, в Прибалтике, в Поволжье и Сибири, в Туркестанском крае, где временно побеждали внутренняя контрреволюция и интервенты, — рекою лилась кровь рабочих и крестьян.

В советском тылу действовали белые заговорщики-террористы. Контрреволюция задумала обезглавить рабочий класс и революцию и в первую очередь устранить Владимира Ильича Ленина, вдохновителя побед революции и главу рабоче-крестьянского правительства.

1 января 1918 г., около 19 часов 30 минут, автомобиль, в котором В. И. Ленин, М. И. Ульянова и секретарь Швейцарской социал-демократической партии Ф. Платтен возвращались с митинга в Михайловском манеже, был обстрелян на Симеоновском мосту (ныне мост Белинского) через Фонтанку контрреволюционерами-террористами.

Весть о покушении на вождя рабочего класса вызвала гнев и возмущение трудящихся. Рабочие на собраниях принимали негодующие резолюции. «Пролетариат… борется за освобождение всего человечества, — писала в передовой статье 3 января 1918 г. «Правда». — И когда в этой отчаянной борьбе (ибо для него тоже сейчас стоит вопрос о жизни и смерти) негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они того заслужили.

Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами. Все рабочие, все солдаты, все сознательные крестьяне скажут тогда: да здравствует красный террор против наймитов буржуазии».

Виновников покушения на жизнь В. И. Ленина обнаружить не удалось[30].

В том же январе 1918 г. в Чрезвычайную комиссию по охране города Петрограда, которую возглавлял К. Е. Ворошилов, поступили сведения о готовящемся новом покушении на жизнь В. И. Ленина. Латышские стрелки, несшие караульную службу в Смольном, обратили внимание на то, что какие-то личности следят за выездами Ленина из Смольного и записывают номера автомобилей народных комиссаров. Было замечено также, что за некоторыми квартирами ответственных работников (в частности, за квартирой управляющего делами СНК В. Д. Бонч-Бруевича) также ведется наблюдение.

В середине января к В. Д. Бонч-Бруевичу явился солдат, георгиевский кавалер Я. Н. Спиридонов, и рассказал, что ему поручили выследить и взять живым (или убить) В. И. Ленина и обещали за это 20 тысяч рублей.

Выяснилось, что во главе заговора стояли деятели «Петроградского союза георгиевских кавалеров»: председатель «Союза» старший унтер-офицер А. Ф. Осьминин, подпоручик Г. Г. Ушаков (в прошлом адъютант командующего Московским военным округом полковника А. Е. Грузинова), капитан А. М. Зинкевич, военный врач М. В. Некрасов (брат бывшего министра Временного правительства Н. В. Некрасова), вольноопределяющийся Н. И. Мартьянов и другие.

По словам Я. Н. Спиридонова, заговорщики имели сведения о том, что В. И. Ленин часто приезжает на квартиру В. Д. Бонч-Бруевича, в дом № 57 по Херсонской улице, неподалеку от Перекупного переулка, где проживала и содержала небольшую лавку знакомая Осьминина — некая О. В. Салова. Осьминин предложил Саловой принять в ее лавку приказчиком солдата Спиридонова, который мог бы, находясь поблизости от квартиры Бонч-Бруевича, проследить за появлением там В. И. Ленина. Салова отказалась. Тогда Осьминин попросил ее познакомиться с домашней работницей Бонч-Бруевича и выяснить через нее, когда у них бывает В. И. Ленин, но опять получил отказ. Спиридонов попытался устроиться дворником в доме, где жил Бонч-Бруевич, и некоторое время сам следил за ним. В конце концов у него заговорила совесть, и он решил рассказать обо всем Бонч-Бруевичу.

В связи с показаниями Спиридонова в ночь па 22 января Чрезвычайная комиссия по охране города Петрограда произвела одновременно аресты Саловой, Ушакова, Некрасова, Зинкевича и Мартьянова. Осьминин был арестован на следующий день в помещении «Союза георгиевских кавалеров» по Захарьевской улице, 14 (ныне ул. Каляева). Здесь же были найдены бомбы, гранаты и несколько винтовок.

Задержанные Ушаков, Осьминин, Некрасов и другие заговорщики сознались в том, что разрабатывали план нападения на В. И. Ленина, с тем чтобы захватить его в качестве заложника (или, как показал Спиридонов, убить). На вопрос, с какой целью они замышляли это злодеяние, подпоручик Ушаков ответил, что они хотели таким путем заставить большевиков прекратить борьбу с контрреволюцией.

Заговорщики принадлежали к группе военной молодежи, связанной в прошлом с «Комитетом спасения родины и революции» и «Союзом защиты Учредительного собрания». Арестованные раскаивались в своей деятельности, а Ушаков заявил, что теперь он осознал свое заблуждение и что «все те ложные сведения, которые в изобилии он получал на фронте против большевиков из буржуазной прессы, теперь совершенно выветрились из его души». Официальное сообщение об аресте этой антисоветской группы заканчивалось так: «Являются ли эти слова (слова Ушакова. — Д. Г.) только отводом или искренним заявлением, судить пока трудно, но несомненно, что этот молодой человек, бывший адъютант главнокомандующего Московским округом полковника Грузинова, отличавшийся большой храбростью и решительностью во время Февральской революции, переживает большую душевную тревогу».

В. Д. Бонч-Бруевич впоследствии рассказывал: «По логике вещей все главные виновники покушения, конечно, должны были быть немедленно расстреляны, но в революционное время действительность и логика вещей делают огромные, совершенно неожиданные зигзаги, казалось бы, ничем не предусмотренные.

Когда следствие уже было закончено, вдруг была получена депеша из Пскова, что немцы двинулись в наступление… Все дела отпали в сторону. Принялись за мобилизацию вооруженного пролетариата для отпора немцам.

Как только было распубликовано ленинское воззвание «Социалистическое отечество в опасности!», из арестных комнат Смольного пришли письма покушавшихся на жизнь Владимира Ильича, просивших отправить их на фронт на броневиках для авангардных боев с наседавшим противником.

Я доложил об этих письмах Владимиру Ильичу, и он, всегда забывавший о себе, в мгновение ока сделал резолюцию: «Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт».

И вот те, которые еще вчера были у нас на следствии и сидели под строгим арестом, ожидая неминуемого расстрела, спешили броситься в головной ударной группе в атаку на немцев.

Громадное благородство было проявлено здесь Владимиром Ильичем…

Что может быть более возвышенным, чем этот поступок действительно революционного бойца и глубоко проникновенного социалиста, каким всегда был Владимир Ильич?».

Между тем в недрах вражеского подполья готовились новые террористические акты.

20 июня 1918 г. в Петрограде проходили рабочие собрания в связи с кампанией перевыборов в Советы. На этих собраниях выступали виднейшие деятели большевистской партии, в том числе член президиума Петроградского Совета, комиссар по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарский. Во время поездки Володарского по городу автомобиль из-за нехватки горючего остановился на одной из пустынных улиц, недалеко от фарфорового завода. В. Володарский и сопровождавшие его сотрудницы Смольного, Н. А. Богословская и Е. Я. Зорина, выйдя из автомобиля, направились к находившемуся поблизости зданию районного Совета. В это время на улице появился неизвестный, который, по-видимому узнав Володарского, быстро направился к нему и, приблизившись, сделал в него несколько выстрелов в упор, а затем бросился бежать. За убийцей погнались люди, находившиеся недалеко от места происшествия, но он, бросив бомбу, скрылся. Володарский, смертельно раненный в сердце, скончался на месте.

Убийство В. Володарского вызвало волну негодования. Рабочие готовы были ответить врагам революции их же оружием — террором, но петроградские партийные и советские органы сдерживали рабочих. Узнав об этом, В. И. Ленин писал 26 июня Зиновьеву, Лашевичу и другим петроградским работникам: «Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Обнаружить убийц Володарского тогда не удалось. Расследование, продолжавшееся до 28 февраля 1919 г., не дало результатов.

В пятницу 30 августа в десятом часу утра на Дворцовой площади в Петрограде появился велосипедист. Он остановился у дома № 5, где в то время помещались Комиссариат внутренних дел Петроградской коммуны и Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Велосипедист — молодой человек в кожаной куртке и фуражке офицерского образца — поставил велосипед у подъезда и вошел в здание. В комиссариате был приемный день. В вестибюле ожидали посетители, и никто не обратил внимания на молодого человека, который уселся в кресло неподалеку от входной двери.

Около десяти часов утра к зданию комиссариата подъехал в автомобиле народный комиссар внутренних дел Петроградской коммуны и председатель Петроградской чрезвычайной комиссии М. С. Урицкий. Он прошел через вестибюль, направляясь к лифту. Швейцар открыл дверь лифта — и вдруг раздались выстрелы… Стрелял неизвестный в кожаной куртке, который, увидев М. С. Урицкого, подошел к нему вплотную и сделал несколько выстрелов из револьвера. М. С. Урицкий, смертельно раненный в голову, упал и на месте скончался. Убийца выбежал на улицу, схватил свой велосипед и пытался скрыться. Но вызванная дежурным швейцаром охрана погналась за ним на автомобиле по Миллионной улице (ныне ул. Халтурина). Бросив велосипед, покушавшийся вбежал в подъезд дома № 17, в котором помещалось Английское собрание. Через несколько минут переодетый убийца (поверх кожаной куртки на нем было пальто) пытался выйти на улицу, но, увидев красноармейцев, открыл по ним стрельбу и был схвачен.

В Чрезвычайной комиссии убийца назвался Леонидом Каннегисером, студентом 4-го курса Политехнического института, 22 лет. Он заявил, что является социалистом, но назвать партию, к которой принадлежит, отказался. Свое преступление объяснил политическими мотивами, утверждал, что действовал один, по собственной инициативе, вне связи с какой-либо организацией или партией.

Выяснилось, что Каннегисер происходит из богатой семьи, при Временном правительстве был юнкером Михайловского артиллерийского училища, состоял в партии народных социалистов и являлся председателем секции юнкеров — «социалистов».

В день, когда был убит М. С. Урицкий, 30 августа 1918 г., в Москве было совершено злодейское покушение на жизнь В. И. Ленина. Приблизительно в 7 часов вечера в Замоскворецком районе Москвы на заводе бывш. Михельсона (ныне завод имени Владимира Ильича) состоялся митинг, на котором В. И. Ленин выступил с докладом «Две власти (диктатура пролетариата и диктатура буржуазии)». Когда собрание закончилось, Ленин направился к выходу во двор завода, где его ждал автомобиль. Уже во дворе, около автомобиля, он остановился, продолжая беседу с рабочими. В это время один за другим раздались три выстрела. У автомобиля упал тяжело раненный двумя пулями Владимир Ильич. Третьей пулей была ранена беседовавшая с ним участница собрания М. Г. Попова — кастелянша Петропавловской больницы.

Шофер Ленина С. К. Гиль, находившийся в автомобиле, заметил какую-то женщину с пистолетом в руке. Он рванулся к этой женщине, но та бросила оружие и скрылась в толпе. (Впоследствии оружие нашли. Это был пистолет системы браунинг.)

Раненого Ленина поместили в автомобиль и повезли в Кремль. А в это время случайно находившийся на собрании помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии С. Н. Батулин вместе с группой рабочих бросился разыскивать убийцу. Вот что он потом рассказал: «Я… закричал: «Держите убийцу товарища Ленина». И с этими криками выбежал на Серпуховку… Добежавши до так называемой «стрелки» (трамвайной линии. — Д. Г.) на Серпуховке, я увидел… позади себя, около дерева… с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования… Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она ответила: «А зачем вам это нужно?» Тогда я, обыскав ее карманы и взяв портфель и зонтик, предложил ей идти за мной. В дороге я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на товарища Ленина: «Зачем вы стреляли в товарища Ленина?», на что она ответила: «А зачем вам это нужно знать?»… В это время ко мне подошли еще человека три-четыре, которые помогли мне сопровождать ее. На Серпуховке кто-то из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего в товарища Ленина. После этого я еще раз спросил: «Вы стреляли в товарища Ленина?», на что она утвердительно ответила… Боясь, как бы ее не отбили из наших рук лица, ей сочувствующие и ее единомышленники, как бы над ней не было произведено толпой самосуда, я предложил находившимся в толпе и имевшим оружие милиционерам и красноармейцам сопровождать нас. А товарищи рабочие, по большей части рабочая молодежь, образовали цепь, которой сдерживали толпу народа, требовавшего смерти преступнице».

Террористку привели обратно на завод. Здесь ее опознал и председатель заводского комитета Н. Я. Иванов, приметивший ее еще до начала собрания, когда она подслушивала разговоры рабочих о скором приезде В. И. Ленина. Настроение рабочих было гневным: они готовы были растерзать преступницу, посягнувшую на жизнь вождя.

С. Н. Батулин и заводские рабочие-активисты доставили преступницу в военный комиссариат Замоскворецкого района, куда вскоре прибыли работники органов следствия. В расследовании приняли участие заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс, народный комиссар юстиции Д. И. Курский, член коллегии НКЮ М. Ю. Козловский, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов, член ВЦИК В. Э. Кингисепп, заведующий отделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией Н. А. Скрыпник и другие.

Террористка назвалась Фаней Ефимовной Каплан, 28 лет. На первом допросе 30 августа, в И часов 30 минут вечера, она заявила, что стреляла в В. И. Ленина по политическим мотивам, но отказалась давать подробные объяснения. Она сказала: «Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению… Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно… Я считаю себя социалисткой». Преступница упорно скрывала соучастников злодеяния и изображала его «индивидуальным» политическим актом. Она упрямо твердила: «Ни к какой партии не принадлежу… Я совершила покушение лично от себя… Революцией я была недовольна — встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову… Самарское правительство принимаю всецело и стою за союз с союзниками против Германии». На вопросы об оружии, которым она стреляла, о найденных у нее деньгах и железнодорожном билете Томилино — Москва она отвечала: «Из какого револьвера я стреляла, не скажу… Кто мне дал револьвер, не скажу… Когда я приобрела железнодорожный билет Томилино — Москва, я не помню… В Томилино я не была… Откуда у меня деньги, я отвечать не буду».

Весть об убийстве М. С. Урицкого и злодейском покушении на жизнь Владимира Ильича Ленина мгновенно облетела страну. Эти террористические акты, а также зверства белогвардейцев против рабочих и крестьян в местностях, где им удавалось свергнуть Советскую власть, вызвали бурю негодования рабочего класса. Теперь уже советские и партийные органы не могли сдержать народной ярости и гнева. Повсюду, еще до опубликования решений правительства, рабочий класс по своей инициативе начал ответный массовый красный террор против врагов революции.

31 августа в газетах было опубликовано сообщение ВЦИК о покушении на В. И. Ленина. ВЦИК призвал трудящихся усилить борьбу с контрреволюционными элементами и объявил, что «на покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов Революции».

1 сентября 1918 г. ВЧК заявила о том, что обнаглевшая контрреволюция поднимает голову, делая попытки вырвать из наших рядов вождей рабоче-крестьянского дела. Предательский выстрел в Ленина ВЧК с полным основанием расценила как преступление против рабочего класса в целом. Призывая трудящихся сплотить ряды и дружным напором раздавить гидру контрреволюции, ВЧК указывала: «Преступная авантюра с.-р., белогвардейцев и всех других лжесоциалистов заставляет нас на преступные замыслы врагов рабочего класса отвечать массовым террором».

2 сентября Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, заслушав сообщение Я. М. Свердлова о покушении на жизнь В. И. Ленина, принял резолюцию, в которой предупредил прислужт ников российской и союзнической буржуазии, что за каждое покушение на деятелей Советской власти будут отвечать все контрреволюционеры и их вдохновители. «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти, — говорилось в резолюции, — рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Народный комиссар внутренних дел Г. И. Петровский подписал постановление, в котором потребовал от местных властей положить конец расхлябанности и миндальничанью с врагами революции, применяющими массовый белый террор против рабочих и крестьян. В приказе предлагалось взять из буржуазии и офицерства заложников и при дальнейших попытках контрреволюционных выступлений в белогвардейской среде применять в отношении заложников репрессии. Совет Народных Комиссаров объявил 5 сентября 1918 г., что все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежат расстрелу.

Среди репрессированных тогда были крупные деятели монархической реакции (директор департамента полиции С. П. Белецкий, министр внутренних дел А. Н. Хвостов, министр юстиции И. Г. Щегловитов, ряд деятелей жандармерии и охранных отделений), известные своей жестокостью при подавлении революционных выступлений во времена царизма, а также другие изобличенные враги рабоче-крестьянской власти.

На периферии красный террор применялся лишь в некоторых городах. Резкое обострение социально-политической обстановки в стране вынудило пересмотреть карательную линию органов борьбы с контрреволюцией даже в тех местах, где раньше местные организации не создали учреждений, подобных Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Так, например, после злодейского покушения на жизнь В. И. Ленина объединенное заседание Совнаркома, ЦИК, Ташкентского Совета и других общественных организаций Туркестанской республики приняло резолюцию, в которой говорилось: «На предательское убийство из-за угла и непрекращающееся противодействие Советской власти мы ответим беспощадным террором над всеми врагами революции». 5 сентября 1918 г. ЦИК и Совнарком республики учредили в Туркестане Чрезвычайную следственную комиссию (по типу ВЧК) с «самыми широкими полномочиями».

Советское правительство рассматривало красный террор как временную исключительную акцию рабочего класса в ответ на белый террор буржуазии в обстановке острой борьбы против озверевших врагов народа. Массовый красный террор, осуществлявшийся главным образом в начале сентября 1918 г., в дальнейшем, несмотря на подчас весьма тяжелую обстановку в стране, никогда больше в таком виде не применялся.

В напряженных условиях того времени ВЧК расследовала обстоятельства убийства М. С. Урицкого и покушения на жизнь В. И. Ленина. Это было трудное дело. Непосредственные исполнители террористических актов Каннегисер и Каплан отказались назвать сообщников и раскрыть связи с какими-либо политическими организациями. ВЧК вынесла решение о расстреле их.

3 сентября 1918 г. было выполнено постановление о расстреле Каплан, расстреляли в Петрограде и убийцу М. С. Урицкого — Каннегисера.

Центральный комитет партии правых эсеров официально в печати заявил: «Ввиду поступающих со стороны местных организаций запросов по поводу убийства т. Урицкого в Петрограде и покушения на т. Ленина в Москве Центральный комитет партии социалистов-революционеров заявляет, что ни одна организация партии к этим актам отношения не имеет». Но это было лживое заявление. Лишь в 1922 г. обстоятельства покушения на жизнь В. И. Ленина были раскрыты во всей полноте.

8. Закрытие контрреволюционной прессы

Весною и летом 1918 г., в связи с обострением социально-политической обстановки в стране, клеветнические выступления антисоветских буржуазных и мелкобуржуазных газет принимали все более провокационный характер. В. И. Ленин 14 мая 1918 г., докладывая о внешней политике Советского государства на заседании ВЦИК и Московского Совета, отмечал, что на почве обострения общего положения страны «провокация, умышленное сеяние паники буржуазной прессой и ее подголоском — социалистической прессой, снова делает свое черное и грязное дело». Эти провокации, по выражению В. И. Ленина, становились «настоящим оружием в классовой борьбе буржуазии против пролетариата». Все предупреждения и меры, принимаемые советскими административными органами и революционными трибуналами против происков контрреволюционной печати, оказывались недостаточными.

Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией не могла оставаться безучастной. В ВЧК было образовано специальное бюро печати во главе с Я. X. Петерсом. 8 мая 1918 г. Ф. Э. Дзержинский внес предложение в Московский Совет — «передать все дело борьбы со злоупотреблениями в печати в ведение Всероссийской чрезвычайной комиссии, как органу, наиболее осведомленному и технически приспособленному к проведению в жизнь необходимых мероприятий с должной полнотой и быстротой».

11 мая 1918 г. Президиум ВЦИК вынес постановление, в котором говорилось: «Ввиду того, что во многих московских газетах появился ряд ложных и ни на чем не основанных сообщений, ввиду того, что ложные слухи направлены исключительно к тому, чтобы посеять среди населения панику и восстановить граждан против Советской власти, наконец, ввиду того, что подобные вздорные сообщения усиливают в других городах контрреволюцию — Президиум ВЦИК постановляет немедленно, впредь до рассмотрения этого вопроса в трибунале печати, закрыть все газеты, поместившие ложные слухи и вздорные сообщения». В качестве меры наказания ВЦИК установил штраф от 25 до 50 тысяч рублей и предание редакторов газет суду ревтрибунала. Исполнение этого постановления было поручено ВЧК.

В одну ночь чекисты закрыли ряд московских антисоветских газет и типографий, где они печатались. А всего в мае — июне 1918 г. закрыто около 60 буржуазных и эсеро-меньшевистских газет, в том числе «Вперед», «Земля и Воля», «Раннее утро», «Призыв», «Свобода России», «Газета для всех», «Трудовая копейка», «Друг народа», «Наше время» и др. Около 20 изданий подверглись штрафу.

Антисоветские элементы подняли кампанию протеста против «преследований прессы», «произвола ЧК», «в защиту свободы печати». Особенно изощрялись правосоциалистические деятели. Отдел печати ВЧК отверг эти нападки. Я. X. Петерс в опубликованной в газете «Известия ВЦИК» беседе с корреспондентом заявил, что правосоциалистические газеты «Вперед», «Земля и Воля», «Народное слово» уже давно ведут резко оппозиционную кампанию против рабоче-крестьянской власти, «однако никаких строгих административных мер против них принято не было… Но в последнее время оборонческая печать, уподобляясь бульварной прессе, отдала свои страницы для распространения среди населения лживых провокационных сведений». ВЧК закрыла эти газеты, так как они распространяли заведомые ложь и клевету. Такие действия не могут считаться идейной борьбой. От имени ВЧК Я. X. Петере предупредил, что гнусную ложь ВЧК будет «пресекать, как и прежде, самыми решительными мерами».

8 июле — августе 1918 г. в связи с левоэсеровским мятежом, интервенцией, переходом правосоциалистических партий к вооруженной антисоветской борьбе советские органы вновь приняли энергичные меры подавления контрреволюционной прессы.

9 июля 1918 г. Отдел по делам печати при Московском Совете объявил недействительными все удостоверения о регистрации повременных изданий, выданные до 6 июля 1918 г. (день левоэсеровского мятежа), прекратил до особого распоряжения выдачу новых удостоверений и распорядился, чтобы типографии принимали к печатанию издания только по удостоверениям, выданным после 8 июля. Отдел печати предупредил, что нарушение этого постановления будет караться «по всей строгости военного положения». Тем самым выход антисоветских газет в Москве стал невозможным.

А 26 июля 1918 г. тот же Отдел печати при Московском Совете опубликовал новое сообщение: «В период острой гражданской войны, — говорилось в нем, — когда контрреволюционные банды пытаются свергнуть ненавистную им власть Советов, допущение к выходу контрреволюционной печати было бы преступлением против борцов за идею Советов, преступлением против всего трудового народа». Поэтому решено, что «запрещение выхода антисоветской повременной печати в Москве, изданное в связи с событиями 6 июля, остается в силе впредь до полного укрепления и торжества Российской Советской Социалистической Республики». Здесь же было объявлено, что удостоверения на право выпуска политических периодических изданий будут выдаваться только лицам и организациям, стоящим на платформе Советов.

Таким путем к концу 1918 г. в Москве были закрыты все буржуазные и другие антисоветские газеты. Такая же участь постигла и контрреволюционную прессу Петрограда и провинции. Всего в 1917–1918 гг. было закрыто 170 буржуазных и 167 мелкобуржуазных газет.

В дальнейшем вопросы контроля, разрешения и запрещения выхода повременной прессы решались административным порядком отделами по делам печати Советов.

Встал также вопрос и об усилении карательной линии революционных трибуналов по делам лиц, обвиняемых в контрреволюционном использовании печати. Этот вопрос разрешался в связи с общим пересмотром деятельности революционных трибуналов. В декрете «О революционных трибуналах» от 4 мая 1918 г. Совет Народных Комиссаров постановил: «Отменить деление революционных трибуналов на трибуналы по борьбе с контрреволюцией, по борьбе со спекуляцией и по делам печати». Тем самым революционные трибуналы печати прекращали свое существование, и дела о контрреволюционном использовании печати подлежали рассмотрению в общих трибуналах, ставших теперь более эффективным органом борьбы с контрреволюцией.

9. Убийство 26 бакинских комиссаров

Летом 1918 г. над революционным Баку нависла грозная опасность. Бакинские мусаватистские отряды вместе с националистическими бандами из других районов Азербайджана и Дагестана и наступавшие турецкие войска после ожесточенных боев подошли к окрестностям Баку. А в самом городе антисоветскую работу вели буржуазно-националистический армянский «Национальный совет» и правосоциалистические партии эсеров и меньшевиков, ориентировавшиеся на страны англо-французского блока и США. Англичане ловко подкинули приманку — обещание оказать городу «помощь» против турок. Эсеры, меньшевики и армянские дашнаки охотно ухватились за эту приманку. Настаивая на принятии такой «помощи», они вели открытую и тайную борьбу против большевистского руководства Бакинской коммуны, разоблачавшего империалистические замыслы и разъяснявшего трудящимся, что означают эти «обещания».

Уже в июне в Баку был раскрыт заговор правых эсеров. Члены этой партии — Кириченко и Иванов, действовавшие по заданию английской разведки, — используя бланки канонерской лодки «Ар-даган», разослали повестки предприятиям и воинским частям города, приглашая па митинг, якобы созываемый командованием Каспийской флотилии. Провокаторы были арестованы. У них нашли проект приказа о роспуске Бакинского Совета, об аресте Степана Шаумяна (они намеревались убить его), письмо к английскому консулу, в котором содержалась «покорнейшая просьба» передать английским вооруженным силам, что их ждут в Баку и в губернии. В заранее заготовленном воззвании заговорщики от имени Каспийской флотилии призывали население «искренне и с великой радостью встретить англичан, которые на днях прибывают в Баку». Хотя этот заговор был сорван, авантюры империалистов, расшатывавшие боевой фронт обороны города, продолжались.

В соседней с Азербайджаном Персии в то время находился английский отряд под командованием генерал-майора Данстервила. Последний внимательно следил за развитием политических событий в Баку. Несколько лет спустя он выпустил в Англии книгу воспоминаний, в которой довольно откровенно рассказал о своих «операциях» против революционного Баку.

В этих воспоминаниях Данстервил писал о том, что ему удалось завербовать полковника Лазаря Бичерахова (осетина), командовавшего русским отрядом терских казаков (численностью около 1500 человек) в Персии. Бичерахов согласился оказывать содействие Данстервилу в Персии, а позднее и на Кавказе. Скупое английское казначейство неоднократно запрашивало, «стоит ли Бичерахов» тех больших денег, которые ему выплачивались. Но Данстервил отвечал, что не считает требования Бичерахова чрезмерными, «если принять во внимание то, что он для нас делает…».

Вскоре Данстервил и Бичерахов разработали план проникновения в Баку. Вот как описывает этот план Данстервил: «Бичерахов решил сделаться большевиком… Об этом решении он писал и телеграфировал комитету большевиков, признаваясь чистосердечно, что только Советская власть… может спасти Россию». Бичерахов предложил свои услуги Бакинскому Совету, который, не подозревая о коварном плане английской разведки, пригласил его прибыть со своим отрядом в Баку. Данстервил пишет: «Он был готов немедленно же произвести посадку на пароходы, и я решил отправить вместе с ним нескольких английских офицеров… а также одну роту бронированных автомобилей. Высадка в Баку отдала бы его всецело в руки большевиков, которые могли бы в любой момент обернуться против него; исходя из этих соображений, он решил высадиться в Алятах, в маленьком порту, милях в 50-ти… от Баку, откуда… дорога делает поворот на запад, по направлению к Тифлису. Этим путем он думал избежать непосредственного контакта с большевиками…»

Отряду Бичерахова была поручена оборона Баку от турецких войск на одном из участков фронта.

Тем временем Данстервил тайно укреплял связи с бакинскими правыми эсерами. «Связь с Баку у меня, — писал Данстервил, — была налажена при посредстве почти ежедневных курьеров; наши друзья, социал-революционеры, казалось, были в состоянии… в скором времени… свергнуть большевиков, установить новую форму правления в Баку и пригласить на помощь англичан». А в своем докладе в Англию Данстервил отмечал: «Я неоднократно вел переговоры с представителями партии с.-р., программа которых гораздо больше соответствует нашим целям, и по своему существу она созидательна… Они хотят нашей помощи, особенно финансовой. Я поддерживаю дружественные отношения с с.-р., и они знают, что смогут во многом рассчитывать на нас, если захватят власть в свои руки».

25 июля 1918 г. чрезвычайное заседание Бакинского Совета совместно с другими общественными организациями незначительным большинством голосов правых эсеров, меньшевиков и армянских дашнаков приняло резолюцию о приглашении англичан.

29 июля английский агент Бичерахов покинул вверенный ему участок фронта и увел свой отряд в направлении Дагестана.

31 июля Советская власть в Баку пала. Большевистский Бакинский Совнарком (он был создан 25 апреля 1918 г.) сложил с себя полномочия.

1 августа правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки вместе с контрреволюционно настроенным командованием Каспийской флотилии сформировали «правительство» — так называемую «Диктатуру Центрокаспия», в состав которого вошли меньшевик Садовский (председатель), Г. Г. Айолло, С. Мелик-Еолчян (лидер бакинской организации дашнакцутюн) и другие. Бичерахов был назначен «главнокомандующим».

«Едва только новое правительство успело взять бразды правления в свои руки, — писал Даыстервил, — как, согласно выработанному уже плану, послало к нам гонцов с просьбой о помощи».

4 августа в Баку вступила небольшая группа англичан, а 17 августа прибыла остальная часть отряда во главе с Данстервилом.

16 августа руководящие деятели Бакинской коммуны во главе с С. Г. Шаумяном вместе с отрядом Г. К. Петрова, присланным из Москвы, погрузились на пароходы и направились в Астрахань. Но в море их догнали военные суда Каспийской флотилии и, угрожая открыть огонь, от имени «Диктатуры Центрокаспия» приказали вернуться в Баку.

17 августа возвратившихся в Баку руководителей Бакинской коммуны встретили вооруженные группы эсеро-меньшевистских предателей. 35 человек и среди них С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и другие были арестованы и заключены в тюрьму.

Арест комиссаров Бакинской коммуны был произведен правительством «Диктатуры Центрокаспия» по совету англичан, которые уже давно ждали случая избавиться от опасной для них группы революционеров. Правящая верхушка меньшевиков и эсеров назначила «расследование», чтобы получить «юридические основания» для расправы над руководителями бакинского пролетариата. Расследование поручили бывшему царскому следователю Жукову.

Рабочие Баку выступили в поддержку большевистских руководителей. 28 августа, уже после ареста, 28 большевиков, в том числе Степан Шаумян, Прокофий Джапаридзе, Иван Фиолетов, Мешади Азизбеков, Яков Зевин и другие, расправу с которыми готовили правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки, были избраны в Бакинский Совет.

7 сентября «Чрезвычайная следственная комиссия» составила так называемое заключительное постановление, подписанное эсерами — председателем М. Васиным и его заместителем Л. Далиным. Решено было привлечь к ответственности руководителей Бакинской коммуны С. Шаумяна, Г. Корганова, М. Когапова, П. Джапаридзе, А. Костандяна, С. Осепяица, Ионесянца, А. Амирова, В. Полухина, А. Тер-Саакянца, А. Нуриджаняна и Г. Петрова.

И сентября 1918 г. бакинская «Чрезвычайная следственная комиссия» передала дело об арестованных большевиках военно-следственной комиссии для предания их военно-полевому суду, специально созданному для расправы над большевиками.

Но суда не последовало. 14 сентября 1918 г. турецкие войска и отряды мусаватистов перешли в наступление. Англичане поспешили оставить Баку. Началась эвакуация города.

Об эвакуации арестованных большевиков «правительство» и не подумало. Бывший товарищ председателя «Чрезвычайной следственной комиссии» эсер Л. Далин позже показывал, что никаких распоряжений относительно арестованных большевиков он не получал. «Участь заключенных большевиков, очевидно, была Диктатурой решена — оставить их на растерзание туркам и мусаватистам…»

Ввиду нависшей над арестованными смертельной угрозы большевистская организация Баку решила насильственно освободить арестованных и создала для этого небольшой вооруженный отряд во главе с сыном Степана Шаумяна — Суреном. 14 сентября член городского комитета большевистской партии и член Бакинского Совета А. И. Микоян по поручению организации в последний раз потребовал от властей «Диктатуры» немедленно освободить арестованных, которым грозила гибель от наступающих турок и мусаватистов.

Власти разрешили А. И. Микояну вывезти арестованных из Баку. Пробираясь под обстрелом в город, арестованные вместе с конвоем встретили командира партизанского отряда Татевоса Амирова, сочувственно относившегося к большевикам, и тот предложил Шаумяну и его товарищам погрузиться на пароход «Туркмен», предоставленный для эвакуации его отряда. Комиссары, а также прибывшие на пристань члены их семей, А. И. Микоян и некоторые другие большевики разместились на пароходе «Туркмен», который вскоре вышел в море. Таким образом, арестованные фактически оказались на свободе.

В пути С. Шаумян договорился с капитаном, что пароход пойдет в Астрахань, которая находилась в руках большевиков. Но на пароходе оказались сторонники «Диктатуры» и два английских офицера, бежавшие из Баку. Не согласился с решением капитана парохода идти в Астрахань и судовой комитет. И судно пошло в Красноводск, где правили эсеровский, так называемый «стачечный комитет», подчиненный «Закаспийскому правительству» в Ашхабаде, и английские оккупанты.

Вечером 16 сентября пароход пришел в Красноводск. Здесь его встретили представители «стачкома». Выяснив, кто прибыл на пароходе, они приказали капитану поставить до утра пароход «на карантин». 17 сентября к моменту выгрузки на пристань Уфра были стянуты: туркменская рота, эсеровская вооруженная дружина, милиционеры с начальником милиции Ф. Алания во главе и английская артиллерия. Красноводские «власти» обыскивали прибывших на пароходе и задержали бакинских комиссаров по доносам предателей — некоего Лалаева, механика парохода, адъютанта отряда Амирова Гегомяна и двух английских офицеров. Всего было задержано 35 человек, в том числе родственники комиссаров, А. И. Микоян, командир отряда Амиров, помогавший большевикам эвакуироваться из Баку, и некоторые другие лица.

Комиссары заявили протест. С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и Г. Петров по уполномочию всех задержанных 17 сентября составили радиограмму в адрес правительства «Диктатуры Центрокаспия», которое после эвакуации из Баку находилось в Петровске (ныне Махачкала). В радиограмме содержалась просьба подтвердить красноводским властям, что они были освобождены из Бакинской тюрьмы и выехали из Баку по распоряжению «Диктатуры» и поэтому не являются беглецами. В другом заявлении на имя красноводских властей комиссары протестовали против каторжного тюремного режима, установленного для них. Председатель «стачечного комитета» английский агент В. Г. Кун наложил на заявление такую издевательскую резолюцию: «Начальнику административного отдела: 1) объявить заключенным, что тюрьма не для комфорта, 2) можно просить, но не требовать. Вообще укажите заключенным побольше думать и поменьше писать».

О задержании бакинских комиссаров Кун сообщил по прямому проводу председателю ашхабадского «Закаспийского правительства» эсеру Ф. А. Фунтикову и в Петровск — «главнокомандующему» войсками бакинской «Диктатуры Центрокаспия» Л. Бичерахову. При этом он высказал мнение, что задержанных следует предать военно-полевому суду. Бичерахов ответил: «Одобряю ваши действия, направленные к аресту бакинских комиссаров. Предложение ваше о предании их военно-полевому суду разделяю. Мнение мое поддерживает исполнительный комитет «Диктатуры Центрокаспия»».

Но никакого суда не было. Ашхабадские власти, получив сообщение из Красноводска, тотчас же приступили «к действиям». Они снарядили специальный экстренный поезд, и в Красноводск выехали ответственные представители «областной власти» с отрядом. Уже в ночь на 20 сентября прибывшие из Ашхабада отобрали в Красноводской тюрьме двадцать шесть заключенных и тем же специальным поездом увезли их в направлении Ашхабада. Остальные девять человек — родственники бакинских комиссаров, А. И. Микоян и некоторые другие товарищи — были оставлены в тюрьме. На этом следы бакинских комиссаров терялись.

Бакинские рабочие и большевистские организации, однако, не забывали о своих руководителях и настойчиво разыскивали их. Возвратившиеся в Баку 17 ноября 1918 г. (после освобождения города от турецких войск) английское военное командование и бакинское «правительство» из местных контрреволюционеров заявляли, что комиссары отправлены англичанами в Индию. В конце 1918 г. в Красноводск ездил делегат, избранный рабочей конференцией, но местный «диктатор» В. Г. Кун заявил и ему, что комиссары увезены англичанами в Индию в качестве заложников.

Между тем распространился слух, что комиссары погибли. Рабочие все настойчивее требовали объяснений. Советское правительство также неоднократно обращалось к английским властям с требованием сообщить о судьбе задержанных на оккупированной ими территории представителей Советского правительства. Но англичане не отвечали.

В конце февраля 1919 г. бакинские рабочие добились освобождения содержавшихся в Красноводской тюрьме арестованных, которые в начале марта приехали в Баку. Они-то и рассказали, что 26 бакинских комиссаров расстреляны. Это сообщение вызвало бурю негодования у бакинского пролетариата.

Судьбой бакинских комиссаров помимо других заинтересовался и опытный юрист, бывший член Учредительного собрания, в прошлом член ЦК партии эсеров В. Чайкин, приехавший в Баку. Он хотел выяснить обстоятельства этого загадочного дела, убедиться, действительно ли эсеры участвовали в гнусном преступлении, разоблачить конкретных виновников и смыть таким путем пятно позора, чернившее всю эсеровскую партию.

21 февраля 1919 г. В. Чайкин выехал из Баку в Красноводск и Ашхабад и занялся расследованием. Он опросил эсеровских деятелей ашхабадского «правительства» и получил доказательства того, что бакинские комиссары расстреляны в Закаспийской области по указанию английских военных властей при полном согласии и участии эсеровского «Закаспийского правительства».

Член ашхабадского «правительства» Л. А. Зимин 2 марта дал Чайкину следующее письменное объяснение: «На ваш вопрос о том, что мне известно по делу о 26 бакинских комиссарах, могу сообщить следующее… Я спросил… председателя исполнительного комитета Фунтикова и начальника розыскного бюро Дружкина о судьбе комиссаров, на что получил ответ, что они расстреляны… Когда я спросил капитана Тиг-Джонса (начальник штаба английских оккупационных войск в Ашхабаде. — Д. Г.) о том, известна ли ему судьба комиссаров, он мне ответил, что известна и что великобританская миссия считает это действие правильным.

Помню… что спросил однажды Дружкина, как он думает оправдаться в этом деле, если у него когда-нибудь потребуют ответа. Ведь он, стоявший во главе политического розыска, имел возможность предотвратить случившееся. Он ответил, что капитан Тиг-Джонс обещал ему дать удостоверения об отправке всех расстрелянных в Индию и об их смерти там, о чем может быть представлено какое угодно медицинское свидетельство».

Бывший председатель «Закаспийского правительства» эсер Ф. А. Фунтиков также письменно сообщил Чайкину, что 26 бакинских комиссаров были расстреляны по требованию английского представителя в Ашхабаде капитана Тиг-Джонса и его агента в «Закаспийском правительстве» — начальника розыскного бюро (разведки) С. Л. Дружкина. Фунтиков признал, что это убийство было совершено с его, Фунтикова, и других ответственных членов «правительства» согласия. «Представитель английской миссии в Ашхабаде Тиг-Джонс… говорил мне лично до расстрела комиссаров, как и Дружкин, о необходимости расстрела, — писал Фунтиков, — а после расстрела выражал удовольствие, что расстрел в соответствии с видами английской миссии произведен». Фунтиков заявил также, что Тиг-Джонс обещал эсеровским «правителям» выдать документ о том, что комиссары увезены в Индию, а если нужно будет, то и медицинское свидетельство об их смерти, чтобы таким образом скрыть факт расстрела и снять с эсеров ответственность за этот подлый акт. Это подтвердил и другой член «Закаспийского правительства», эсер И. И. Седых. Из их объяснений вытекало, что убийство совершено на одном из перегонов между железнодорожными станциями Красноводск и Ашхабад и что они принимали непосредственное участие в нем.

Результаты своего расследования В. А. Чайкин опубликовал в бакинских газетах 11–12 марта 1919 г.[31].

В Советской стране был проведен ряд судебных процессов на делам участников расправы над бакинскими комиссарами. Важнейшие из них: 1) судебный процесс, происходивший в Красноводске с 19 по 26 апреля 1921 г., по которому перед выездной сессией Военного революционного трибунала Туркестанского фронта под председательством И. Р. Фонштейна предстали 42 подсудимых, в том числе: И. Седых, А. Седов, Н. Баклеев, Г. Герман, А. Яковлев; 2) 11 января 1925 г. на хуторе Лепичево Нижневолжского края чекисты арестовали скрывавшегося там бывшего председателя эсеровского ашхабадского «правительства» Ф. А. Фунтикова. После этого дело о гибели 26 бакинских комиссаров рассматривалось более обстоятельно в Баку — с 17 по 27 апреля 1926 г. Верховным судом СССР под председательством П. А. Камерона; 3) с 1 по 6 марта 1927 г. в Баку Верховный суд Азербайджанской ССР под председательством Худадатова рассмотрел дело машиниста Среднеазиатской железной дороги 3. Е. Щеголютина, который вел специальный поезд с арестованными комиссарами к месту казни. Кроме того, в 1920 г. был задержан и привлечен к ответственности участник этого преступления — бывший начальник милиции Красноводска, а затем Ашхабада Ф. Алания.

Виновность представителей империалистической Англии и членов эсеровского ашхабадского «правительства» в убийстве 26 комиссаров была установлена вполне. Ф. А. Фунтиков прямо заявил: «Расстрел 26 бакинских комиссаров был произведен англичанами и организацией эсеров в полном между собой согласии при непосредственном участии в расстреле видных членов партии эсеров и англичан. При расстреле присутствовал также, насколько помню… Тиг-Джонс, являвшийся от лица английского военного командования главным идейным вдохновителем расстрела».

Ответственность за это гнусное преступление несет и бывший главный военный представитель Англии в Туркестане генерал Уилфрид Маллесон. Впоследствии в статье «Двадцать шесть бакинских комиссаров», опубликованной в журнале «Фортнайтли ревью» (1933 г.), он, в сущности, «полупризнал» участие английских представителей в злодейском убийстве бакинских комиссаров. «На наших берегах, — писал Маллесон, — неожиданно появилась группа крупнейших агитаторов России… Правда, комиссары были безоружны в том смысле, что огнестрельное оружие у них было отобрано, но они владели более грозным оружием, чем огнестрельное, — силой опытного агитатора, силой, которая повелевает толпой и вызывает новые большевистские восстания…

При наличии колеблющегося и политически неустойчивого населения было вполне возможно, что они скоро вновь сделают страну большевистской, и тогда что стало бы со всеми нашими планами… Кроме того, какова была бы участь наших войск, сражающихся на Мервском фронте, если бы они имели большевистского противника впереди и другого такого же противника сзади? Выло ясно, что прибытию такой группы в Ашхабад нужно было помешать любой ценой». Эти «откровения» только подтверждают, что английские интервенты были прямо заинтересованы в устранении опасной для них группы большевиков.

Вот некоторые подробности злодеяния, установленные материалами судебных процессов.

Вместе с красноводскими «властями» прибывшие из Ашхабада представители «Закаспийского правительства» отобрали в тюрьме комиссаров по списку, обнаруженному у Г. Корганова, бывшего арестантским «старостой» камеры в Бакинской тюрьме. В этом списке значились фамилии 25 заключенных, с которыми Корганов содержался в одной камере. Ашхабадские «власти» добавили еще Татевоса Амирова, который помогал большевикам эвакуироваться из Баку.

Арестованные были помещены в один из вагонов специального поезда, прибывшего из Ашхабада; в другом вагоне разместились палачи. В обратный путь поезд вели машинист 3. Е. Щеголютин и его помощник А. Курашев. Вот что рассказал позже Щеголютин: «На рассвете мы приехали на от. Перевал. При отправлении поезда с этой станции ко мне на паровоз взошел Гермаш, вооруженный револьвером, в сопровождении неизвестного мужчины среднего роста, на вид лет 20–25, одетого в гимнастерку и вооруженного винтовкой…

Когда мы отъехали от станции, Гермаш обратился ко мне и сказал, что на этом перегоне по его указанию нужно остановиться. На мой вопрос «вачем» Гермаш сказал, что у них есть работа и им нужно свести счеты с бакинскими комиссарами, коих они везут…

Отъехав от Перевала верст 6–7 и подъехавши к воинскому разъезду, Гермаш мне предложил поезд остановить. Я требование это исполнил и паровоз остановил. После остановки Гермаш и неизвестный с паровоза сошли и пошли к вагонам.

Спустя несколько минут после остановки поезда из одного из вагонов вышли человек 10–12 мужчин, вооруженных винтовками. По национальности эти лица были русские и туркмены по наружному виду-После выхода этих лиц из вагона начали выходить и комиссары, которых, выпустив из вагона человек 13, окружили и повели в левую сторону поезда. Выведенные комиссары, по-видимому, не знали, для какой цели их ведут, и многие из них несли с собой свой ручной багаж.

Завели комиссаров за песчаные бугорки, находившиеся от линии железной дороги шагах в 75—100, спустя несколько минут послышалась беспорядочная стрельба, продолжавшаяся 2–3 минуты, а затем эти лица возвратились обратно к вагону и вывели из вагона остальную, вторую группу комиссаров, которых повели туда же…

Вторая партия комиссаров также была расстреляна в том же месте…

Из лиц, участвовавших в… расстреле, я знаю только пятерых, а именно: Пиотровича, Гермаша, Худоложкина, Седых и Анисимова. Все эти лица состояли у власти[32]. При выводе комиссаров из вагона каждый из названных имел винтовку. После этого расстрела трупы комиссаров были закопаны. Это я знаю потому, что видел, как туда бегали с лопатами».

Расправа англичан и эсеров над 26 комиссарами не имела никакого юридического прикрытия. Ни следствия, ни тем более суда (хотя бы военно-полевого) над расстрелянными не было. Нельзя принять всерьез и постановление бакинской «Чрезвычайной следственной комиссии» от 7 сентября 1918 г. по делу о большевистских руководителях, тем более что в этом постановлении говорилось лишь о 9 из 26 расстрелянных — о Шаумяне, Корганове, Коганове, Джапаридзе, Костаидяне, Осепянце, Амирове, Полухине и Петрове. Расстрел бакинских комиссаров является бессудной и жестокой расправой над политическими противниками.

Пойманных и изобличенных советскими органами борьбы с контрреволюцией виновников гибели бакинских комиссаров настигло возмездие. Лишь агентам английской разведки С. Дружкину и В. Куну удалось избежать наказания: англичане переправили их за границ.

Глава пятая. Перегруппировка политических сил к концу 1918 г

1. От «демократии» к контрреволюционной военной диктатуре

За год, прошедший с момента Октябрьской революции, Советская власть значительно окрепла, отбила первые атаки внешней и внутренней контрреволюции. Созданная Советским государством Красная Армия освободила от мятежников и иностранных оккупантов территорию с населением около 40 миллионов человек. Окреп союз рабочего класса и крестьянства, росло интернациональное единство народов пашей Родины. Главным орудием защиты интересов революции, перестройки всей жизни страны явилось Советское государство. Поэтому Коммунистическая партия укрепляла Советы и их органы в центре и на местах, усиливала в них влияние коммунистов, как можно шире привлекала трудящихся к управлению страной. За год Советской власти был пройден путь от первых зачатков советской организации к упрочению ее в целом. В России не осталось «такого захолустья, — как подчеркнул на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов в ноябре 1918 г. В. И. Ленин, — где бы советская организация не упрочилась, не составляла бы цельной части Советской конституции, выработанной на основе долгого опыта борьбы всех трудящихся и угнетенных».

Серьезные изменения произошли и в международной обстановке.

Под влиянием победы Великого Октября в ряде стран начался мощный революционный подъем. В сентябре 1918 г. вспыхнуло солдатское восстание в Болгарии, в октябре началась революция в Австро-Венгрии, а 10 ноября — в Германии. Немецкий народ низложил кайзера Вильгельма. Весной 1919 г. произошли пролетарские революции в Венгрии и Баварии.

13 ноября 1918 г. ВЦИК аннулировал навязанный Советской республике грабительский Брестский договор. Началось очищение от германских войск оккупированных ими советских территорий.

Теперь против Советской республики стояла только коалиция держав Антанты и США.

Правительства стран Антанты вначале надеялись, по выражению В. И. Ленина, «разделаться с Советской Россией» при помощи небольшого количества собственных войск. В ряде мест на отторгнутой советской территории они заменили войска немецких оккупантов и их союзников своими, в других — обязали своих бывших противников продолжать оккупацию. Но все их расчеты были опрокинуты рабочим классом и всеми трудящимися России.

Еще летом 1918 г. против австро-германских оккупантов и гетманского режима восстали крестьяне Киевской, Полтавской, Черниговской, Херсонской, Екатеринославской и других губерний. На борьбу поднялись рабочие в городах и промышленных центрах Украины. Возглавили эту борьбу коммунисты. В июле 1918 г. была образована Коммунистическая партия большевиков Украины — составная часть единой РКП (б). ЦК КП(б)У уже тогда начал практически решать вопрос о подготовке вооруженного восстания. Вокруг большевистских организаций объединялись все революционные силы народа. Повсеместно создавались подпольные партийные ячейки, возникали повстанческие отряды. Партия направляла стихийные выступления крестьян в организованное русло. Борьба против оккупантов приняла всенародный характер. Наиболее ярко это проявлялось в партизанском движении.

И вновь на пути революционного движения народных масс встали украинские националисты, деятели провалившейся Украинской Центральной рады. Лишившись власти после гетманского переворота в мае 1918 г., они по инициативе В. К. Винниченко и С. В. Петлюры образовали в Киеве «Украинский национальный союз», в котором объединились украинские эсеры, украинские социал-демократы, социалисты-федералисты, трудовики, «хлеборобы-демократы» и другие националистические организации, и перешли в оппозицию к гетманщине. Когда стало ясно, что дни Скоро-падского сочтены, президиум «Украинского национального союза» избрал 13 ноября 1918 г. правительство — Директорию — в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского.

Понимая, что основную силу антигетманского движения составляют большевики, и не желая допустить их победы, осевшие во время гетманщины в Киеве представители общероссийской буржуазно-помещичьей контрреволюции также разработали свою политическую платформу и решили познакомить с ней правительства Антанты. В Яссы (Румынию) для совещаний с послами Франции, Англии, США и Италии в ноябре 1918 г. была послана делегация в составе монархиста В. И. Гурко, бывшего царского посла в Вене Н. Н. Шебеко, представителей торгово-промышленных кругов П. П. Рябушинского, В. Я. Демченко, Н. Ф. фон Дитмара, лидера кадетов П. Н. Милюкова, бывшего царского министра A. В. Кривошеина, бывшего московского городского головы B. В. Руднева и представителя «Союза возрождения России» правого эсера И. И. Бунакова-Фундаминского. Они передали послам такое обращение: «Юг России переживает тяжелое переходное время… Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против Советской власти». Контрреволюционеры просили незамедлительно прислать военные корабли в черноморские порты и хотя бы несколько отрядов войск в большие города и главнейшие стратегические железнодорожные узлы Юга России.

21 ноября старейшина дипкорпуса в Яссах, французский посол Сент-Олер, основываясь на решениях совещания с белогвардейцами, радировал в Париж: «Мы считаем необходимым: 1) немедленно продвинуть отряд союзных войск в Одессу и приступить немедленно к оккупации Киева и Харькова; 2) издать специальную декларацию, в которой твердо указать на решение Согласия поддержать в России слои общества, стоящие за порядок».

В конце ноября в Одессу стали прибывать корабли французской эскадры, в Николаевский порт вошел английский крейсер. В Севастополь 11 декабря прибыл английский броненосец с небольшим отрядом войск, в Одессу 16 декабря — итальянский броненосец и два английских миноносца. 17 декабря в Одессе был высажен первый эшелон французских сухопутных войск в 5 тысяч человек.

Вскоре агрессоры заняли Херсон и Николаев. Почти одновременно «союзники» послали войска и в другие важные пункты Юга и Юго-Запада России. Место германо-турецких войск на Кавказе заняли англичане: 17 ноября они вошли в Баку, 23 декабря — в Батуми, а 25 декабря вступили в Тифлис.

5 февраля 1919 г. лидер Директории С. В. Петлюра заключил такое позорное соглашение с представителями французского военного командования: «1) Франция получает пятидесятилетнюю концессию на все украинские железные дороги; 2) Украина обязуется уплатить Франции причитающуюся с нее часть долгов бывшего царского правительства и Временного правительства; 3) Уплата процентов обеспечивается долей железнодорожных доходов, признанной за Украинским правительством; Директория должна организовать 300 000 армию в годичный срок; 4) В течение пяти лет со дня подписания договора вся финансовая, торговая, промышленная и военная политика Украины будет поставлена под непосредственный контроль представителей Французского правительства»[33].

Советское правительство пришло на помощь рабочим и крестьянам национальных районов, выступившим против националистов и интервентов.

17 ноября 1918 г. был образован Украинский фронт. Его командующим стал В. А. Антонов-Овсеенко. 29 ноября Временное рабоче-крестьянское правительство Украины объявило манифест о восстановлении власти Советов на Украине, о низложении гетмана Скоропадского и призвало рабочих и крестьян к полному изгнанию немецких оккупантов, гетманцев и отрядов буржуазно-националистической Директории.

Изгоняя немцев, интервентов из стран Антанты с украинской земли, громя гетманцев и петлюровцев, украинские советские отряды вместе с частями Красной Армии Советской России освобождали Украину, и к весне 1919 г. почти повсюду была восстановлена Советская власть.

В ноябре 1918 г. Красная Армия перешла в наступление и против казачьих войск генерала Краснова, потерявшего поддержку немцев. В красновском тылу начались забастовки и восстания рабочих и крестьян. В январе — феврале 1919 г. красновская армия была разбита в Донской области и под Царицыном; ряды белоказаков таяли. Казачьи верхи под давлением ставленника Антанты — генерала Деникина вынуждены были отказываться от своих «автономистских» стремлений и переходить в деникинский стан. Деникин объявил, что он вступает в командование всеми вооруженными силами на Юге России.

28 января 1919 г. французский капитан Фуке в присутствии французского консула Гийомэ в ростовской гостинице «Центральная» предъявил генералу Краснову для немедленной подписи уже составленный документ, в котором говорилось: «Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и Донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга — с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь: 1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров. 2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административного и внутреннем отношении, признаем власть французского главнокомандующего Франше д'Эспере. 3. Согласно с переговорами 9 февраля (29 января) с капитаном Фуке, все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуке. 4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» и где бы они ни находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались — в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков, и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула». Краснов подписался под этим документом, признав руководство Деникина и французского военного командования. Он обещал возместить французской буржуазии все убытки (с процентами), понесенные ею в результате войны и революции, и восстановить ее собственность на русской земле.

14 февраля 1919 г. в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг. Краснов, не оправдавший надежд казачьей «автономистской» контрреволюционной верхушки, подал в отставку. Новым атаманом Всевеликого войска Донского был избран генерал А. П. Богаевский, кандидатуру которого выдвинул Деникин. Краснов уехал за границу[34].

Революция одерживала победы и в Прибалтике. Шла активная борьба трудящихся Прибалтики за социальное и национальное освобождение. Революционная ситуация переросла в социалистическую революцию.

12 ноября 1918 г. рабочие Ревеля (Таллина) образовали революционный Совет и выступили против буржуазного правительства Пятса, державшегося на германских штыках. Эстонские рабочие обратились за помощью к Советской России. 29 ноября 1918 г. была провозглашена Эстонская Советская Республика (Эстляндская трудовая коммуна) и создано рабоче-крестьянское правительство во главе с Я. Я. Анвельтом.

В Латвии рабочие восстали против правительства Ульманиса. 17 ноября 1918 г. было образовано Временное Советское правительство Латвии, которое возглавил П. И. Стучка. 3 января в Ригу вступили части Красной Армии.

В Вилыю (Вильнюс) 8 декабря 1918 г. было сформировано временное революционное рабоче-крестьянское правительство Литвы во главе с В. С. Мицкявичюсом-Капсукасом. 16 декабря оно обнародовало Манифест об установлении Советской власти; правительство призвало народ к восстанию против контрреволюционной тарибы («Литовский буржуазный национальный совет») и немецких оккупантов. В течение ноября 1918 — января 1919 гг. Советская власть утвердилась на подавляющей части территории Литвы. Наиболее сильное сопротивление переходу власти в руки рабочего класса оказали националистические литовские и польские контрреволюционные части (их поддерживали и немцы) в городе Вильно. Польские легионеры объявили Вильно польским городом. Однако 6 января 1919 г. Красная Армия и литовские советские воинские части освободили этот город.

31 декабря па освобожденной от германских войск белорусской земле было образовано Временное рабоче-крестьянское правительство, обнародовавшее 1 января 1919 г. Манифест об образовании Белорусской ССР. Это решение международные империалисты и буржуазно-националистические элементы встретили враждебно. Буржуазная Польша с помощью немцев и Антанты начала наступление и заняла ряд белорусских городов. Для консолидации своих сил советские правительства Литвы и Белоруссии объявили об образовании в марте 1919 г. Литовско-Белорусской ССР.

23 декабря 1918 г. ВЦИК, заслушав доклад наркома по делам национальностей об освобождении народов Эстонии, Латвии, Литвы, Украины и об установлении на их территории Советской власти, принял постановление о признании независимости новых республик (в начале января аналогичное постановление было принято и о Белорусской ССР). В постановлении ВЦИК говорилось о полной готовности РСФСР оказать необходимую помощь и поддержку трудящимся этих республик в борьбе против внутренней контрреволюции и защите их независимости от попыток иностранного завоевания. Так складывался и креп военно-политический союз советских республик.

Надежды империалистов Антанты на успех открытой интервенции были тщетны. Посланные в Советскую страну оккупационные войска встречали сопротивление Красной Армии и широких народных масс. В войсках Антанты зрело недовольство: солдаты быстро революционизировались под влиянием идей Октября. Ширилось и движение рабочего класса против интервенции в самих капиталистических странах.

18 января 1919 г. генеральный штаб вооруженных сил Антанты направил правительствам стран Антанты записку такого содержания: «Благодаря поражению центральных держав и недостаточным действиям союзников в России большевизм неуклонно увеличивает свое могущество.

На Севере и на Востоке его, по-видимому, задержали.

Но внутри страны он укрепился.

На Западе и Юго-Западе уход германских войск открывает ему свободное поле действия в прибалтийских провинциях, Польше и на Украине. Красная Армия стоит у ворот Ревеля, занимает Ригу и Вильно, она вступила в Харьков, откуда уже угрожает флангу армий Краснова и Деникина…

Если Антанта хочет сохранить плоды своей победы… она сама должна вызвать перерождение России путем свержения большевизма и воздвигнуть прочный барьер между этой страной и центральными державами.

Интервенция, преследующая эту цель, является для нее жизненной необходимостью…»

Исходя из такой оценки положения, генеральный штаб Антанты разработал план, предусматривавший не только вооруженные действия своих войск, но и «мощную материальную и моральную поддержку» русским антисоветским военным формированиям. Штаб считал, что главные военно-политические формирования (Колчака в Сибири, Деникина и Краснова в Южной России) должны объединиться под единым командованием. «Долг Антанты, — писали генштабисты, — защищать их, помочь их соединению, позволить им предпринять и успешно продолжать борьбу…»

По мнению штаба, к тому времени, когда составлялся этот план, окружение большевизма было уже начато.

«На Севере — благодаря оккупации портов Ледовитого океана.

На Востоке — благодаря созданию барьера в виде русско-чешского фронта.

На Юге — действиями армий Деникина и Краснова и оккупацией портов Черного моря…

На Юго-Востоке — путем движения из района Каспийского моря с целью соединения армий Деникина — Краснова с уральскими армиями…

На Западе — путем восстановления прочпой в военном отношении Польши, способной играть роль буферного государства между Россией и Германией; в случае необходимости, путем оккупации Петрограда… или по крайней мере путем блокады балтийского побережья».

Кроме того, по плану генерального штаба намечалась оккупация Украины как наиболее богатой области России.

Для осуществления плана «окружения и уничтожения большевизма» генеральный штаб предлагал поделить «зоны действия» между государствами Антанты и настойчиво призывал правительства «срочно прийти к соглашению в целях: установления принципов интервенции в России, уточнения распределенных обязанностей, обеспечения единого руководства».

Пока в дипломатических и военных сферах Антанты шло обсуждение планов интервенции, в местностях, где эсеры и меньшевики образовали антисоветские, так называемые «демократические правительства», углублялся процесс разложения.

Режимы «учредиловской демократии» в Поволжье, Сибири, на Севере, в Закаспийской области Туркестана означали возврат к буржуазно-помещичьему строю. Наиболее полно «учредиловская демократия» была представлена в созданном правыми эсерами самарском правительстве Комуча (Комитет членов Учредительного собрания). Но и там при самом его возникновении явно обозначилась тенденция превращения созданного антисоветского режима в прежний, дореволюционный, буржуазно-помещичий. В самарском перевороте помимо «социалистических» партий участвовали белогвардейские офицерские отряды под командованием полковника Н. А. Галкина. Их деятельность в дни захвата власти ознаменовалась кровавым террором, самосудами, расстрелами коммунистов, советских активистов, представителей революционно настроенных масс. Эсеры тем не менее предоставили Галкину пост «командующего войсками» так называемой «народной армии» — оплота созданного ими правительства. На территорию, подвластную Комучу, стали стекаться со всех сторон бежавшие от революции реакционеры, которые заняли важные посты в административном и военном аппарате и практически восстанавливали на местах старорежимные дореволюционные порядки. Несмотря на обещания Комуча защищать демократические права населения, установить либеральные формы правления, тюрьмы на подвластной ему территории оказались переполненными. Была создана военная контрразведка. Действовали военно-полевые суды, состоявшие из белых офицеров. По их приговорам расстреливали рабочих, подозреваемых в большевизме. Террористический режим возмущал трудящихся. Советы рабочих депутатов, лишенные эсерами и меньшевиками власти и превращенные в «органы выражения общественного мнения», проявляли недовольство. Рабочие требовали сохранения советских законов о труде, рабочего страхования, прекращения политических репрессий и арестов. Стало прозревать и крестьянство, испытывавшее на себе все прелести «демократического рая». Если крестьяне вначале прислушивались к эсеровской агитации, то вскоре в своей массе бедняки и середняки стали отворачиваться от эсеров и их «правительства». Военное командование посылало в деревни карательные отряды против крестьян, уклонявшихся от мобилизации в армию. В сущности, власть принадлежала эсеровскому Комучу только формально, фактически же она находилась в руках белогвардейцев, которые требовали от эсеров прекращения игры в демократию, возвращения помещикам и капиталистам их владений, отнятых революцией, решительного перехода к прежним капиталистическим порядкам. Такие же требования к «демократам» предъявляли и международные империалисты: «учредиловская демократия» не устраивала их. Все чаще и чаще в антисоветском лагере выдвигались требования установления военной диктатуры.

В Сибири процесс реставрации буржуазно-помещичьего строя шел еще более интенсивно, чем в Поволжье. Реакционные, монархистские и кулацкие элементы имели здесь большое влияние. Используя эсеровские лозунги, они сразу же после свержения Советской власти приступили к осуществлению своих действительных реставраторских целей. Соглашательская политика «демократов» только поощряла их к этому.

Эсеровские боевые дружины, поднявшие вооруженное восстание в Сибири, состояли преимущественно из офицеров, все меньше обращавших внимание на указания эсеровских политиков. В Томске эсеровскими дружинами командовал полковник А. Н. Пепеляев, вскоре произведенный в генералы; в Омске — подполковник П. П. Иванов-Ринов, в прошлом жандармский офицер, избранный атаманом сибирского казачьего войска и тоже произведенный в генералы; в Челябинске — подполковник Войцеховский, позже перешедший на службу к чехословакам; в Новониколаевске — полковник А. Н. Гришин-Алмазов и т. д. Опираясь на явных белогвардейцев, кадетствующий деятель П. В. Вологодский быстро повел дело к ликвидации «эсеровского засилья» и переходу к военной диктатуре. Вологодский открыто блокировался с крупной буржуазией, с реакционным офицерством, с метившим в диктаторы Гришиным-Алмазовым, назначенным военным министром, и сменившим его потом Ивановым-Риновым. Его «правительство» отменило все советские декреты (чего не посмел сделать Комуч), денационализировало промышленные предприятия, ликвидировало Советы рабочих и крестьянских депутатов, восстановило дореволюционный суд и администрацию, объявило о возвращении крупным землевладельцам имений, упразднило земельные комитеты. Белогвардейский террор в Сибири был еще более разнузданным, чем в Поволжье и на Урале. Дошло до того, что реакционная военщина подвергала здесь репрессиям даже эсеров — членов «правительства» Вологодского.

В сентябре 1918 г. эсеровские министры В. М. Крутовский, М. Б. Шатилов, А. Е. Новоселов и представитель областной думы Якушев, прибывшие в Омск, были по распоряжению «военного министра» Иванова-Ринова арестованы. Солдаты доставили их в штаб начальника Омского гарнизона полковника Волкова, где принудили Крутовского и Шатилова подписать прошение об «отставке». Впоследствии при расследовании этого дела специальной комиссией Крутовский показывал, что его вызвали в отдельную комнату и положили перед ним уже заготовленное прошение об отставке. Когда он отказался подписать такой документ, офицеры вывели его в коридор и приставили к нему часовых.

«— После меня, — продолжает свои показания Крутовский, — вызывают Шатилова. Поднимается шум на очень короткое время, затем все стихает. Когда все стихло, меня опять приводят в эту же комнату и говорят:

— Шатилов подписал прошение, теперь вы подпишите.

— Я уже сказал, что не могу этого сделать.

— Но это будет стоить вам очень дорого…

Нарбут (один из офицеров. — Д. Г.) подходит ко мне вплоть и говорит:

— Три минуты размышления — или вы подпишете, или мы вас увезем на автомобиле и вы будете расстреляны.

Крутовский подписал.

— Я, — продолжает Крутовский, — иду к Шатилову и говорю:

— Как, вы подписали прошение?

— Как же, — говорит, — мне не подписать, когда мне дали три минуты на размышление — или подписать, или я буду paccтpeлян».

На следующий день белогвардейские офицеры, состоявшие, как и их начальник Волков, в монархистской организации, объявили Крутовскому и Шатилову о том, что «согласно их прошению» они отстранены от должностей, и приказали им в 24 часа покинуть Омск. Новоселова же офицеры оставили под арестом, заявив, что дело о нем будет передано прокурору, поскольку он подозревается в связях с большевиками. 23 сентября 1918 г. члены монархистской организации поручик Семенченко и хорунжий Мефодьев по дороге в тюрьму расстреляли А. Е. Новоселова.

Аналогичные события происходили и на Севере. Сформированное в Архангельске в августе 1918 г. антисоветское «Верховное управление Северной области» возвестило, что оно ставит своей задачей восстановление деятельности Учредительного собрания, земств и городских дум.

Народные социалисты и правые эсеры, возглавлявшие «Верховное управление», включили в его состав кадетов Н. А. Старцева и П. Ю. Зубова, а «командующим всеми русскими вооруженными силами Северной области» назначили английского агента, белогвардейца, капитана 2-го ранга Г. Е. Чаплина, участвовавшего с офицерским отрядом в перевороте.

Они денационализировали и возвратили прежним владельцам все предприятия. Член «Верховного управления» правый эсер М. А. Лихач призывал рабочих к «самоограничению» в пользу буржуазии. Как и в Самаре, белогвардейская контрразведка на Севере грубо попирала права и свободу рабочих и крестьян.

Разгул контрреволюции дополнялся тяжелым гнетом оккупантов, высадившихся в городе. Английское военное командование постоянно вмешивалось в деятельность «Верховного управления» и поддерживало самые реакционные местные силы. Главную роль среди русских правых элементов, группировавшихся вокруг английского командующего Фредерика Пуля, играл известный авантюрист и карьерист, бывший комиссар Временного правительства при Ставке в корниловские дни М. М. Филоненко, образовавший в Архангельске так называемый «Национальный союз». В эту группу входили председатель царского окружного суда С. Н. Городецкий, Н. А. Старцев, полковник князь А. А. Мурузи, полковник Вульфович, английский агент Г. Е. Чаплин, местные биржевики и капиталисты.

В ночь на 6 сентября 1918 г. «командующий всеми русскими вооруженными силами в Северной области» Г. Е. Чаплин со своими штабными офицерами, при участии кадета Н. А. Старцева и с благословения англичан, арестовал всех членов «Верховного управления» во главе с Н. В. Чайковским и вывез их на Соловецкие острова, в монастырь. Молодчики Чаплина арестовали также некоторых меньшевиков и эсеров — деятелей профессиональных союзов. В выпущенном воззвании к населению Чаплин и Старцев заявили, что «Верховное управление» не может справиться с поставленными задачами, что «только мощная армия и организованная военная сила могут обеспечить надежду на светлое будущее России», и объявили в Северной области военную диктатуру армии и ее «командующего» Чаплина.

Диктатор Чаплин нагло заявил: «Я создал это правительство. Теперь оно не нужно… Я здесь не вижу пользы в каком бы то ни было правительстве».

Трудящиеся Архангельска объявили всеобщую забастовку. Движение приняло такой широкий размах, что «союзники» 10 сентября 1918 г. возвратили из Соловецкого монастыря арестованных членов «Верховного управления». Вскоре они предложили Чайковскому изменить состав «Верховного управления» и включить в него ряд еще более реакционных деятелей. Чайковский согласился выполнить требование оккупантов и возглавил угодное им «правительство», которое подписало заявление, признавая свою подчиненную роль по отношению к командованию войсками «союзников». Через некоторое время Чайковский вообще уехал заграницу. «Русская власть» сосредоточилась в руках «генерал-губернатора» Е. К. Миллера.

Процесс превращения «демократических правительств» в режимы военной диктатуры шел повсюду. Лидеры «социалистов», вступившие в блок с реакционерами для свержения Советской власти, были не в состоянии, да и не желали решительно бороться с усилением реставраторских тенденций. Вместо этого они вынашивали идею создания из многочисленных областных и национальных «правительств», существовавших на занятых контрреволюцией территориях и в подполье, единого «всероссийского правительства», которое, как им казалось, должно было предотвратить процесс разложения «учредил овской демократии».

Самарский Комуч считал себя единственно законным правительством на «освобожденной от большевиков» русской земле. Свои претензии он обосновывал тем, что в его составе находилось около ста членов избранного в свое время Учредительного собрания. Но «обоснования» эти были весьма шатки, так как членов Учредительного собрания в стране было избрано 715, и, конечно, сотня членов Комуча не могла заменить самого собрания. «Демократы» из Комуча аннулировали мандаты членов Учредительного собрания большевиков и левых эсеров (их было избрано 215 человек), но и такая «операция» не давала им большинства. Даже империалистические правительства стран Антанты не признавали законность Комуча как «всероссийского правительства». Местные антисоветские «правительства», в которых преобладали более правые элементы, не желали и слышать о подчинении Комучу.

И все же идея создания единого всероссийского правительства поддерживалась всеми участниками антисоветского лагеря. Вместе с тем каждое течение по-своему представляло себе как программу будущего правительства, так и его состав. Заинтересованность в создании такого правительства проявляли и страны Антанты. Поэтому вскоре начались переговоры и совещания, которые привели в конце концов к образованию «всероссийского правительства» на так называемом Уфимском государственном совещании.

Совещание открылось 8 сентября 1918 г. В нем участвовало 170 человек. Одно лишь перечисление собравшихся отражает пестроту антисоветских движений, существовавших тогда в стране. На совещании были делегации и представители: Самарского комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (официальный представитель М. Веденяпин); Сибирского временного правительства (генерал П. Иванов-Ринов, Старынкевич и другие); областного правительства Урала (А. Кощеев, И. Войтов); казачьих войск (оренбургского, уральского, сибирского, иркутского, семиреченского, енисейского, астраханского); башкирского правительства (Искандер-бек-Мухамедиарович Султанов); киргизского правительства «Алаш-орды» (председатель Алихан Букейханов); правительства автономного Туркестана (председатель М. Чокаев); национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири (С. Джантюрин, М. Г. Исхаков, Султан-бек — Шаги Бекович Мамлеев); Временного эстонского правительства (Б. Линде и другие); Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья (И. Ахтямов, А. Гачечиладзе, С. Третьяков, Н. Миткевич); партии эсеров (М. Гендельман, Ф. Федорович); меньшевиков (Б. Кибрик, С. М. Лепский); народных социалистов (Ф. Чембулов, И. Суханов); кадетов (А. И. Коробов, С. П. Мельгунов); социал-демократической группы «Единство» (В. Фомин); «Союза возрождения России» (С. Знаменский). Эти разнородные организации в основном делились на две части: одна, правая, считала нужным ликвидировать «учредиловскую демократию» и установить единоличную военную диктатуру в стране; другая пыталась сохранить остатки «учредиловской демократии».

После длительных обсуждений и компромиссов собравшиеся приняли 23 сентября 1918 г. «Акт об образовании Всероссийской верховной власти», в котором фиксировались состав «Временного всероссийского правительства» и программы его действий.

«Всю полноту Верховной власти на всем протяжении государства Российского», впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания (оно могло состояться при сборе 250 членов) совещание передало «несменяемой и неответственной» Директории ыз пяти лиц (избранных по персональному, а не по партийнохму признаку) в составе: Н. Д. Авксентьева, Н. И. Астрова, генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского и Н. В. Чайковского, с заменой на случай выбытия Авксентьева А. А. Аргуновым, Астрова — В. А. Виноградовым, Болдырева — известным реакционным генералом М. В. Алексеевым, Вологодского — В. В. Сапожниковым и Чайковского — В. М. Зензиновым. Так как Астрова, Чайковского и Вологодского на месте не было, фактически Директория приступила к работе в следующем составе: Авксентьев (правый эсер, выступавший на совещании в качестве представителя контрреволюционного «Союза возрождения России»), Виноградов (беспартийный, бывший член Государственной думы, входивший в состав Сибирского правительства), генерал Болдырев (член руководства «Союза возрождения России», тот самый, которого Петроградский революционный трибунал в первые дни Октября приговорил за саботаж к трем годам лишения свободы и которого вскоре освободили по амнистии), Сапожников (кадетствующий профессор, член Сибирского правительства, вскоре смененный Вологодским) и Зензинов (крайне правый из правых эсеров). Таким образом, в составе Уфимской директории преобладали реакционные деятели Временного сибирского правительства.

В «Акте об образовании Временного всероссийского правительства» указывалось, что правительство должно «содействовать» тому, чтобы члены Учредительного собрания съехались как можно быстрее. Все существовавшие «правительства» страны, следовательно и Комитет членов Учредительного собрания, должны были, согласно «Акту», передать свои функции избранному «несменяемому и неответственному» «Всероссийскому правительству». Осуществление права национальных областей на автономию теперь, как объявлялось, зависело «от мудрости» Директории.

В принятой совещанием программе работ нового правительства говорилось, что его задачами являются:

«1) борьба за освобождение России от Советской власти,

2) воссоединение отторгнутых, отпавших и разрозненных областей России,

3) непризнание Брестского и всех прочих договоров международного характера, заключенных как от имени России, так и отдельных ее частей после Февральской революции какой бы то ни было властью, кроме российского Временного правительства, и восстановление фактической силы договорных отношений с державами Согласия,

4) продолжение войны против германской коалиции».

Программа внутренней политики, в сущности, повторяла программу кадетов. Здесь было и «привлечение к производству частного капитала — русского и иностранного», и «поощрение частной инициативы и предприимчивости», и «принятие мер к действительной охране общественной безопасности и государственного порядка» и т. д.

Итак, и по своему составу, и по программе деятельности Уфимская директория становилась буржуазно-кадетским правительством. Эсеры при его образовании сдали свои позиции реакции, которая, усиливаясь таким путем, получила возможность ликвидировать последние остатки «учредиловской демократии».

Последующие события развертывались стремительно.

Самарский Комуч, согласно постановлению «Уфимского совещания», быстро ликвидировался. Временное же Сибирское правительство Вологодского от самоликвидации воздержалось. После Уфимского совещания Директория создала так называемое «деловое министерство» под председательством Вологодского. В его состав вошли самые реакционные члены Сибирского правительства (И. Михайлов, Старынкевич и другие); кроме того, Директория пригласила в это министерство в качестве военного министра вице-адмирала А. В. Колчака, уже давно дожидавшегося момента для захвата власти. Имея в своих руках «деловой» аппарат, реакционеры торжествовали. Военщина, вдохновляемая Колчаком, подняла голову. Эсеровские члены Директории (Авксентьев и Зензинов) потеряли всякое влияние.

17 ноября 1918 г. в Омске на квартиру эсера Е. Ф. Роговского, занимавшего пост товарища министра внутренних дел Директории, явился отряд казаков во главе с временным командующим сибирской казачьей дивизией полковником Волковым и, арестовав находившихся там членов Директории Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова и хозяина квартиры Е. Ф. Роговского, под конвоем доставил их в штаб атамана Красильникова, где уже находился также арестованный эсер А. А. Аргунов.

Реакционная военщина при полном одобрении англичан, пославших во время переворота свой отряд для «марша» в городе, ликвидировала Директорию и передала власть на территории Сибири, Урала и Поволжья вице-адмиралу Колчаку, объявившему себя «верховным правителем России».

19 ноября к задержанным членам «Директории» явился начальник штаба Красильникова капитан Герк и предложил им на выбор: или они будут преданы суду, или уедут за границу. «Членов правительства» отправили на квартиру Авксентьева, «чтобы они подумали над ответом», и приставили к ним стражу. На следующий день к ним пришел новоявленный колчаковский министр юстиции Старынкевич и подтвердил, что, согласно решению «верховного правителя», они подлежат немедленной высылке за границу, если не хотят быть преданными суду. Отряд казаков доставил Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского на вокзал, поместил в поезд и вывез к китайской границе. Помимо казаков и русской пулеметной команды, их сопровождали 12 английских солдат и офицеров. Через несколько дней поезд прибыл к границе. Арестованных «членов правительства» выдворили из России. По распоряжению Колчака каждому из них выдали на расходы по 50 тысяч рублей, а Аргунову, обремененному семьей, — 75 тысяч рублей.

Колчак и его «совет министров» разыграли комедию «негодования» по поводу ареста членов «всероссийского правительства» и вынесли постановление о предании военному суду полковника Волкова, войсковых старшин Катанаева и Красильникова «за преступное посягательство на верховную власть». Колчак даже пригрозил беспощадно расстрелять их, но в тот же день, 19 ноября 1918 года, подписал… приказ о производстве участников «преступного посягательства» полковника Волкова в генерал-майоры, Красильникова и Катанаева в полковники «за выдающиеся боевые отличия». Эти монархисты стали оплотом колчаковского режима.

Так осуществился колчаковский переворот. Председателем колчаковского правительства стал П. В. Вологодский, способствовавший перевороту, в состав правительства вошли также и другие реакционные члены прежнего «временного сибирского правительства».

После колчаковского переворота усилился белый террор. В ночь на 23 декабря военная охранка колчаковцев, получив сведения о готовящемся выступлении рабочих Омска, арестовала группу членов Совета рабочих и солдатских депутатов (44 человека). Выступление рабочих было потоплено в крови: колчаковцы убили около тысячи человек, началась расправа и с арестованными.

Начальник унтер-офицерской школы Рубцов явился в тюрьму, вывел оттуда арестованных накануне выступления 44 членов Совета и поручил поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину расстрелять их. И 44 члена Совета рабочих депутатов были расстреляны в Загородной роще без всякого суда и расследования. Другой отряд колчаковцев под командованием поручика Барташевского, при участии комендантского адъютанта подпоручика Черченко получил в той же тюрьме «для доставки в суд» шестерых заключенных. Вместе с ними отряд вывел из тюрьмы и нескольких арестованных членов Учредительного собрания (среди них эсеров Н. В. Фомина, А. А. Брудерера). Шестеро заключенных были доставлены в военно-полевой суд, заседавший в гарнизонном офицерском собрании. После краткой «судебной процедуры» трое из них (Батурин, Харев и Фатеев) были приговорены к расстрелу, Маевский — к бессрочной каторге, а дело Винтера и Маркова обращено к доследованию. Но поручики Барташевский и Черченко решили иначе: после «суда» всех заключенных (и судившихся, и несудившихся), в том числе и членов Учредительного собрания, — всего 13 человек — они вывели на берег Иртыша и здесь без дальнейших «процедур» расстреляли.

Так повсюду на территории, захваченной контрреволюционными силами, власть перешла в руки монархистских генералов — военных диктаторов. Эсеры и меньшевики с их идеями «учредиловской демократии» окончательно обанкротились. Стало ясно, что они только расчищали путь военной диктатуре монархистов, что «правительства», созданные по их рецептам, были лишь ступеньками на пути к полной реставрации буржуазно-помещичьего строя.

Провал политики соглашательства и блокирования с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами вызвал смятение в рядах мелкобуржуазных правосоциалистических партий. Лидеры партии правых эсеров и Уфимской директории должны были как-то объяснить причины провала.

Члены Уфимской директории Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, выдворенные колчаковцами за границу, остались на прежних своих позициях, жизнь ничему их не научила. Обивая пороги иностранных министерств, они продолжали призывать их к вмешательству в русские дела. В 1919 г. Авксентьев от имени своей группы в письме из-за границы товарищам по партии пытался объяснить причины провала эсеровской политики. Директория пала потому, писал он, что лидер правоэсеровской партии центрист В. М. Чернов (которого Авксентьев прозвал «косоглазым другом»), «не считаясь с соотношением сил», требовал невыполнимого, «резко выступал» против реакционеров в Директории, раздражал их, вместо того чтобы продолжать с ними совместную работу. Именно это вызвало соответствующий нажим со стороны реакционеров и привело к разгрому ими Директории

Другой автор пресловутой эсеровской политики, член ЦК партии М. Гендельман, в 1922 г. на судебном процессе по делу правых эсеров сваливал вину за крах Директории на Н. Д. Авксентьева. Признавая, что в составе Директории были реакционные элементы, он показывал: «…если бы тогда в Директории была не такая слякоть, как Авксентьев, непригодный для государственной деятельности, тогда задача, для которой была создана Директория, могла бы осуществиться… Если бы тогда нашлось мужество действовать как твердая власть… разгромить Сибирскую реакцию, тогда, быть может, наша власть уцелела бы».

Объяснения эсеровских лидеров (Авксентьева, Гендельмана) о причинах провала эсеровской политики не выдерживают критики. Конечно, и Чернов, и Авксентьев, по всей вероятности, заслуживали презрения. Но такого же отношения заслуживало и все руководство эсеровской партии. Одной из главных причин провала политики правосоциалистических мелкобуржуазных партий являлась их ставка в борьбе с Советской властью на соглашение, блокирование с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами. Такая их политика, их антисоветизм неизбежно вели к усилению буржуазной контрреволюции. Превращение эсеровских режимов «учредиловской демократии» в военную диктатуру и в оккупационные режимы международного империализма было явлением закономерным, а не случайным, всеобщим, а не местным.

2. Усиление колебаний в лагере мелкобуржуазной контрреволюции

На занятых контрреволюцией территориях в политических настроениях крестьянства и других мелкобуржуазных слоев населения начался перелом. Подавляющее их большинство, и прежде всего колебавшиеся ранее крестьяне-середняки, повернуло на сторону Советской власти. Среднее крестьянство поняло, что только рабочий класс во главе с партией большевиков может спасти трудящихся от возврата помещиков и капиталистов.

Мелкобуржуазные «социалистические» партии, боясь окончательно потерять связь с массами, попытались пересмотреть свою тактику. В ноябре 1918 г. ЦК меньшевиков опубликовал «Воззвание к социалистам всех стран», в котором осудил интервентов. «Чтобы покончить с большевистским правительством, — говорилось в воззвании, — союзники сплачивают вокруг своих десантов те русские вооруженные силы, которые в ходе гражданской войны образовались в течение последнего года. Социальный характер и политические тенденции этих сил в преобладающем большинстве случаев являются контрреволюционными и реакционными… Действительной программой руководящих групп антибольшевистской коалиции является отобрание у крестьян взятой ими у помещиков земли и т. п. Весь опыт господства этих групп на Украине, на Дону и в Белоруссии не оставляет в этом сомнения, равно как и деятельность их в Сибири и на Волге, где у власти стояли более демократические группы и где эти контрреволюционеры не останавливались перед попытками государственного переворота, чтобы еще до полной своей победы во всей России обеспечить диктатуру помещичьих и милитаристских элементов».

Колчаковский переворот в Сибири заставил и правых эсеров встать на путь пересмотра своей тактики, с тем чтобы сохранить свое влияние среди мелкобуржуазных слоев населения. Избранный в ноябре на съезде членов Учредительного собрания комитет призвал сибирские, казацкие и чехословацкие воинские части выступить против Колчака. Делегация комитета в составе бывшего председателя Комуча В. К. Вольского, секретаря съезда Н. В. Святицкого, товарища секретаря Н. А. Шмелева и некоторых деятелей эсеровской партии (Н. И. Ракитникова, К. С. Буревого, Б. Н. Черненкова) начала переговоры с Советским правительством о «примирении».

Большевистская партия и Советское правительство внимательно наблюдали за изменением настроений мелкобуржуазных кругов. Они считали необходимым использовать в интересах революции это изменение политической ориентации мелкой буржуазии и ее партий (хотя, зная двойственность и противоречивость природы мелкой буржуазии, понимали, что такое изменение политической ориентации могло оказаться недолговременным). В докладе на собрании партийных работников Москвы 27 ноября В. И. Ленин говорил: «Очень ошибся бы тот, кто задумал бы механически перенести теперь лозунги нашей революционной борьбы того периода, когда между нами не могло быть никакого примирения, когда мелкая буржуазия была против нас, когда наша непоколебимость требовала от нас применения террора. Теперь это была бы не непоколебимость, а просто глупость, недостаточное понимание тактики марксизма.

…Мы вас, господа меньшевики, после вашего выступления о «союзниках» охотно легализируем. Это будет сделано Центральным Комитетом нашей партии. Но мы не забудем того, что в вашей партии остались меныпевики-«активисты», и по отношению к ним наши методы борьбы остаются старыми… Мы оставляем за собой государственную власть, только за собой».

30 ноября 1918 г. ВЦИК обсудил вопрос об отношении к тем политическим группам, которые его постановлением от 14 июня были исключены из Советов за совместные с контрреволюционной буржуазией выступления против Советской власти. В принятом на заседании ВЦИК постановлении говорилось:

«Ознакомившись с содержанием резолюций и воззванием Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков), Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что эта партия, по крайней мере в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами, как российскими, так и иностранными.

Тем самым партия меньшевиков открыла для себя возможность принимать — наряду с другими партиями — участие в работе Советов, в работе по организации и обороне страны.

Центральный Исполнительный Комитет, исходя из этого, постановляет считать недействительною резолюцию Центрального Исполнительного Комитета от 14 июня 1918 г. в той ее части, которая касается партии меньшевиков.

Ввиду того что Центральный комитет Российской социал-демократической рабочей партии на деле не может взять на себя ответственность за поведение всех групп и членов своей партии, Центральный Исполнительный Комитет считает нужным отметить, что настоящее решение не относится к тем группам меньшевиков, которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти».

6—9 февраля 1919 г. в Москве состоялась партийная конференция правых эсеров, оставшихся на территории Советской республики. Участники конференции признали, что происки международного империализма ведут к реставрации монархии в России, и, так же как и руководящие деятели партии меньшевиков, из тактических соображений провозгласили отказ от поддержки интервенции и вооруженной борьбы с Советской властью. В принятой конференцией резолюции говорилось: «Как в борьбе за единство России, так и в воссоединении всероссийской власти конференция отвергает самым решительным образом всякое блокирование и коалирование с буржуазными партиями, вполне выявившими уже свою реакционную сущность, мечтающими об единоличной диктатуре и восстановлении неограниченного хозяйского произвола».

Почти одновременно, но независимо от этого решения эсеровской конференции представители Советского правительства закончили переговоры с делегацией Комуча, которую возглавлял бывший председатель Комуча В. К. Вольский. Эта группа эсеров призвала воинские части белогвардейцев на Восточном фронте прекратить вооруженную борьбу против Советской власти и обратить своз оружие против Колчака.

19 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) заслушал сообщение делегации ВЦИК о результатах переговоров с делегацией Комуча и предложил ВЦИК принять решение о «легализации правых эсеров». 26 февраля ВЦИК вынес постановление, в котором отмечалось, что партийная конференция правых эсеров Советской России в своих резолюциях отвергла попытки вооруженной борьбы с Советской властью, подчеркнув, что подобная борьба выгодна только контрреволюции; признала ошибочность всей политики мелкобуржуазной демократии, колебания которой привели ее к ряду преступлений против интересов трудящихся масс и способствовали иностранному вмешательству и захвату власти на отдельных окраинах контрреволюционерами; призвала свои партийные организации к свержению реакционных правительств в областях, находившихся под властью иностранных империалистов. Учитывая, что Комитет членов Учредительного собрания и члены ЦК партии эсеров, руководившие вооруженной борьбой против Советской власти на Восточном фронте, прекратили вооруженную борьбу и призвали мобилизованные ими воинские части обратить свое оружие против Колчака и действовать совместно с Советской властью, ВЦИК решил: «Отменить свое постановление от 14 июня (1918 г. — Д. Г.) по отношению ко всем группам партии правых социал-революционеров, считающим для себя обязательными указанные выше постановления и шаги партии социал-революционеров и комитета членов Учредительного собрания, предоставив им право наряду с другими партиями принимать участие в советской работе, предложить административным и судебным органам Советской Республики освободить из заключения тех членов партии правых социал-революционеров, которые разделяют точку зрения, изложенную в вышеуказанных резолюциях и заявлениях.

Продолжая по-прежнему беспощадную борьбу со всеми группами, каким бы знаменем они ни прикрывались, которые прямо или косвенно поддерживают внутреннюю или внешнюю контрреволюцию, — говорилось далее в постановлении, — Центральный Исполнительный Комитет считает своим долгом предоставить партиям мелкобуржуазной демократии возможность на деле в открытой работе доказать свою готовность поддержать пролетариат и крестьянство в борьбе с внешней и внутренней буржуазной контрреволюцией».

Таким образом, эсеры и меньшевики, заявившие об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью, были легализованы. Отпала необходимость применять острые формы пресечения их антисоветской деятельности. Становился целесообразен пересмотр общей карательной линии по отношению к контрреволюции.

VIII съезд РКП (б) утвердил новую стратегическую установку партии — на прочный союз рабочего класса с мелкобуржуазной, середняцкой массой крестьянства при опоре на бедноту. Это означало, что мелкобуржуазные партии окончательно лишились своей основной социальной базы в стране.

3. Совершенствование структуры и методов работы органов борьбы с контрреволюцией

Энергичная работа чрезвычайных комиссий по охране революционных завоеваний высоко подняла их авторитет и значение. Они создавались во всех уездах, районах, городах, на транспорте и в Красной Армии. Кое-где на периферии, однако, чрезвычайные комиссии ускользали из-под контроля НКЮ, НКВД и местных советских и партийных организаций, а иногда продолжали действовать методами красного террора, хотя они и не вызывались необходимостью. В связи с этим на местах возникали трения между чрезвычайными комиссиями и местными советскими и партийными организациями.

Между тем социально-политическая обстановка в стране существенно изменилась. Органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией ликвидировали ряд заговоров. Если раньше враждебные элементы вели активное наступление и органы ВЧК раскрывали один за другим крупные антисоветские заговоры, то с осени 1918 г. и вплоть до весны 1919 г., по крайней мере в центральной части страны, ни одного крупного заговора не было раскрыто. Это было относительное, временное затишье, вызванное происходившей в антисоветском лагере перегруппировкой сил.

Осенью 1918 г. работники советской юстиции, многие партийные и советские органы поставили вопрос об ограничении компетенции чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, усилении партийного контроля за их деятельностью и подчинении их местным исполкомам Советов. Одновременно речь шла о повышении роли обычных судебных органов в борьбе с контрреволюцией и уголовной преступностью и о смягчении жесткой карательной линии, проводившейся после введения красного террора.

В печати началась дискуссия по вопросу о правах чрезвычайных комиссий, о том, кому они должны подчиняться и как нужно контролировать их деятельность. Дискуссия продолжалась с перерывами с октября 1918 до февраля 1919 г. В ходе этой дискуссии, в пылу полемики было высказано немало ошибочных суждений.

Некоторые чекисты высказывали мнение о нецелесообразности строгой правовой регламентации деятельности ЧК. В изданном 1 ноября 1918 г. в Казани журнале «Красный террор» — органе чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте — М. Я. Лацис давал такие указания местным органам ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик; восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого». Эти высказывания вызвали резкую критику со стороны Емельяна Ярославского. М. Я. Лацис в ответ на основательную критику все же утверждал: «В момент самой отчаянной классовой борьбы нельзя доискиваться вещественных доказательств. Когда класс целиком восстал против класса, тогда самыми ценными сведениями для следствия являются как раз данные о принадлежности (теперешней) к классу, о происхождении (ибо теперь бывший помещик может работать и в черном теле), об образовании и профессии».

В. И. Ленин критически отозвался об этих ошибочных указаниях М. Я. Лациса. Он писал: «…вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис, один из лучших, испытанных коммунистов, который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал на стр. 2 в № 1 своего журнала: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом»…».

Неправильные суждения о методах борьбы с контрреволюцией иногда высказывались и в печатном органе ВЧК «Еженедельник чрезвычайных комиссий». В № 3 этого журнала была помещена корреспонденция «Почему вы миндальничаете?», подписанная работниками Нолинского уездного «Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией» Вятской губернии. Авторы критиковали ВЧК за то, что она освободила арестованного Локкарта. Они заявляли, что его надо было любым путем заставить рассказать о враждебной деятельности против Советской России. «Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что безусловно равносильно разгрому их. Скажите, — недоумевали авторы, — почему вы… позволили ему «покинуть» ВЧК?».

Заметка эта была решительно осуждена центральными партийными и советскими органами.

ЦК РКП (б) 25 октября 1918 г. постановил: «В № 3-м «Вестника чрезвычайных комиссий» была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала на свое отрицательное отношение к статье нолинцев.

Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. «Вестник ЧК» должен прекратить свое существование.

Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюционерами».

Статья в «Еженедельнике чрезвычайных комиссий» была обсуждена и в центральных правительственных органах. 25 октября 1918 г. Президиум ВЦИК признал, что «высказанные в ней мысли о борьбе с контрреволюцией находятся в грубом противоречии с политикой и задачами Советской власти. Прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла формы открытой вооруженной борьбы, в которой пролетариат и беднейшее крестьянство не могут отказаться от мер террора, Советская власть отвергает в основе, как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье. Президиум Центрального Исполнительного Комитета самым резким образом осуждает как авторов статьи, так и редакторов «Еженедельника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», поместивших эту статью и снабдивших ее примечанием».

Президиум ВЦИК постановил детально ознакомиться с деятельностью ВЧК и ее отделов и назначил с этой целью специальную комиссию. Одновременно для урегулирования деятельности центральной и местных чрезвычайных комиссий, а также их взаимоотношений с другими советскими учреждениями Президиум ВЦИК назначил комиссию по выработке «Положения о чрезвычайных комиссиях» под председательством Я. М. Свердлова. Вместе с тем Президиум указал «на необходимость продолжать беспощадную систему борьбы с контрреволюцией и контрреволюционерами».

Принимая решительные меры против нарушения революционной законности, ЦК РКП (б) и Советское правительство боролись и с попытками некоторых обывательских элементов использовать начавшуюся дискуссию для дискредитации органов борьбы с контрреволюцией. В. И. Ленин решительно осудил обывательские нападки на чрезвычайные комиссии. В речи на митинге сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г. он говорил: «Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза… У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное — верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие».

А 19 декабря 1918 г. «ЦК партии постановил, что на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работы которой протекают в особо тяжелых условиях».

28 октября 1918 г. Президиум ВЦИК утвердил выработанное комиссией «Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях». ВЧК в качестве органа Совета Народных Комиссаров признавалась центральным органом, «объединяющим деятельность местных чрезвычайных комиссий» и работающим «в тесном контакте с Народными комиссариатами внутренних дел и юстиции». Председатель ВЧК входил в коллегию Народного комиссариата внутренних дел. В свою очередь комиссариаты внутренних дел и юстиции должны были делегировать своих представителей в ВЧК. Местные чрезвычайные комиссии, согласно «Положению», комплектовались местными Советами или их исполкомами на равных правах с остальными их отделами, причем члены местных ЧК назначались и отзывались исполкомами. Вышестоящим органам ЧК предоставлялось право посылать в нижестоящие органы своих представителей с правом решающего голоса, а также приостанавливать и отменять их постановления.

Рядом законодательных актов Советская власть изменяла и карательную политику. По предложению Совета Народных Комиссаров VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов 6 ноября 1918 г. объявил амнистию. Постановлением съезда предписывалось освободить из заключения всех лиц, задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против Советской власти или подготовке его, или в организации белогвардейских сил, или в содействии тем партиям и группам, которые явно поставили себе целью вооруженную борьбу против Советской власти; освободить из заключения всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов. Всем революционным трибуналам и народным судам предписывалось в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц и применять досрочное освобождение в самых широких размерах в отношении тех, чье освобождение не представляет прямой опасности для Республики.

Это была первая амнистия, проведенная во всероссийском масштабе. Содержавшееся в постановлении съезда положение о необходимости предъявлять конкретные обвинения всем задержанным органами борьбы с контрреволюцией, о запрещении каким бы то ни было организациям, кроме ВЧК, брать заложников означало большой шаг в развитии революционной законности.

На том же VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов было принято и общее постановление «О революционной законности», которое закрепило требования революционной законности в качестве важнейших принципов деятельности всех советских государственных и общественных организаций. Эти принципы стали основой всей дальнейшей работы чрезвычайных комиссий.

Через некоторое время на заседании Совета Обороны встал вопрос о взаимоотношениях ВЧК с транспортными органами. Была избрана под председательством В. И. Ленина комиссия, которая должна была разработать соответствующие предложения, в том числе о порядке ареста специалистов, служащих на транспорте и занимающихся антисоветской деятельностью. На одном из заседаний комиссии В. И. Ленин собственноручно написал заметки, в которых выразил свои мысли и предложения о работе ВЧК. «Во главе должны стоять члены партии, — писал Владимир Ильич, — не менее двух лет пробывшие в партии.

Переработать положение о ЖЧК[35].

Подтвердить право профессиональных и партийных организаций брать на поруки.

Более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы.

Право брать на поруки дать наркомам с подписью двух членов коллегии.

Право участия в следствии предоставляется и т. д.

При введении учета технических сил, а равно интеллигенции вообще, предупредить, что не зарегистрировавшиеся теряют право на получение свидетельств с поручительствами.

Немедленно расширить в ВЧК отдел жалоб и просьб об ускорении дела».

На основе этих ленинских мыслей комиссия Совета Обороны 3 декабря 1918 г. разработала предложения о работе ВЧК, которые вышли далеко за пределы обсуждавшегося вопроса о работе железнодорожных органов чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.

11 декабря 1918 г. Совет Рабочей и Крестьянской Обороны принял постановление о порядке ареста сотрудников советских учреждений и предприятий. В нем указывалось, что аресты сотрудников болезненно отзываются на работе учреждений и предприятий, в то время как борьба с ополчившимся на Советскую Россию империализмом требует напряжения всех сил. Совет Обороны потребовал от ВЧК и ее местных органов в случаях, когда представится возможным, предварительно извещать соответствующее ведомство относительно своих постановлений об арестах ответственных работников, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах, а если невозможно известить предварительно, то делать это не позднее 48 часов после ареста, сообщая вместе с тем и существо обвинения, предъявленного арестованному. Народным комиссариатам, губернским и городским комитетам партии предоставлялось право посылать своих делегатов для участия в следствии об арестованных гражданах и право освобождать из-под ареста тех, за кого письменно поручатся два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета партии. Такое же право предоставлялось губернским и городским Советам депутатов (под письменное поручительство всех членов президиума), а также местным или центральным комитетам профсоюзов (под письменное поручительство всех членов правления союза.

Это постановление усиливало контроль партийных органов за деятельностью комиссий, устанавливало право участия советских и профессиональных организаций в работе чрезвычайных комиссий. В нем нашла свое выражение и ленинская идея поручительства общественных организаций при решении вопроса о судьбе арестованных[36]. Тем самым постановление укрепляло начала социалистической законности в практике борьбы с контрреволюцией.

В развитие этого постановления ВЧК издала 19 декабря приказ местным органам.

7 января 1919 г. Коллегия ВЧК решила сократить аппарат чрезвычайных комиссий и ликвидировать уездные ЧК. Это решение было подтверждено 24 января 1919 г. Президиумом ВЦИК.

Наконец встал вопрос о практике вынесения решений по делам о контрреволюции самими чрезвычайными комиссиями. Часть работников чрезвычайных комиссий считала, что следует пользоваться теми методами борьбы с контрреволюцией, которые применялись в период красного террора, выступала за внесудебные репрессии в отношении опасных контрреволюционеров. Эти ошибочные взгляды были осуждены Коммунистической партией и центральными правительственными органами.

В декабре 1918 г. Народный комиссариат юстиции разработал и представил в центральные партийные и советские учреждения общий проект реорганизации чрезвычайных комиссий и революционных трибуналов, вносивший изменения в методы и формы борьбы с контрреволюцией (одним из авторов проекта был Н. В. Крыленко). Согласно проекту, единственным органом, имевшим право выносить решения по делам о контрреволюции, признавался суд — революционный трибунал, а за чрезвычайными комиссиями сохранялись розыскные и следственные функции. Вместе с тем намечались меры по укреплению революционных трибуналов, которые должны были стать более эффективным, чем раньше, орудием борьбы с контрреволюцией и другими опасными преступлениями. Этот проект был вынесен на обсуждение.

Некоторые советские и партийные работники (например, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов) высказывали крайние, ошибочные взгляды, утверждая, что время деятельности чрезвычайных комиссий в Советской стране будто бы уже прошло и что их следует вообще ликвидировать, а дело борьбы с контрреволюцией возложить на общие судебно-следственные учреждения. Отголоски таких взглядов нашли практическое выражение в том факте, что после освобождения от немцев Латвии, Эстонии и Литвы осенью — зимой 1918/19 г. органы Чрезвычайной комиссии здесь не создавались и борьба с контрреволюцией возлагалась исключительно на следственные комиссии и революционные трибуналы.

4 февраля 1919 г., заслушав вопрос о чрезвычайных комиссиях, ЦК РКП (б) постановил поручить комиссии с участием Ф. Э. Дзержинского и И. В. Сталина разработать новое положение о чрезвычайных комиссиях и революционных трибуналах на основе следующих положений: «1) право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы, причем ревтрибуналы должны состоять из 3 человек; 2) аппарат ЧК должен остаться в качестве, во-первых, розыскных органов и, во-вторых, органов непосредственной борьбы с вооруженными выступлениями (бандитскими, контрреволюционными и т. п.); 3) за ЧК сохраняется право расстрелов при военном положении (если это право предусмотрено самими постановлениями об объявлении той или иной местности на военном положении)…».

8 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) опубликовал обращение ко всем коммунистам — работникам чрезвычайных комиссий, в котором высказал свое отношение к намеченной реформе. ЦК высоко оценил деятельность ВЧК и указал на огромную роль, которую она сыграла в укреплении Советской власти. Вместе с тем ЦК РКП (б) отметил, что «изменение внутреннего положения и международной обстановки Советской власти, достигнутые успехи в деле подавления белогвардейского заговора внутри и военные успехи в борьбе с к.-р. во вне, — должны будут сказаться и на характере и функциях ЧК».

17 февраля 1919 г. ВЦИК принял постановление «О Всероссийской Чрезвычайной комиссии», в первой статье которого говорилось о том, что право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в ЧК, передается реорганизованным трибуналам. Постановление предусматривало также основные принципы реорганизации революционных трибуналов с целью обеспечения эффективного и быстрого рассмотрения дел. Ревтрибуналам предоставлялось право проверки следственных действий чрезвычайных комиссий и проверки закономерности содержания арестованных.

Докладчиком от большевистской фракции на заседании ВЦИК был Ф. Э. Дзержинский. «Мне кажется, — говорил он, — что необходимость в реорганизации ЧК и революционных трибуналов настолько созрела, что возражать по этому поводу едва ли кто будет серьезно». Методы враждебной деятельности против Советской власти в настоящее время изменились, указывал Ф. Э. Дзержинский, массовых сплоченных контрреволюционных сил на советской территории уже нет. Поэтому теперь нужно наказывать отдельных преступников через революционные трибуналы. Заканчивая свое выступление, Ф. Э. Дзержинский говорил: «С принятием настоящего проекта не будет у нас того параллелизма, благодаря которому до сих пор преступники, которые должны были быть наказаны, оставались часто безнаказанными. У нас были два органа: ЧК и Ревтрибунал, которые действовали совершенно самостоятельно, одновременно и параллельно. Настоящей реорганизацией этот параллелизм будет уничтожен. Новое положение проводит разделение труда и взаимное дополнение. ЧК будет доставлять материалы в Ревтрибунал, для того чтобы последний судил. Таким образом, не будет столкновений и не будет той волокиты, когда дела, поступавшие от нас, переходили в Ревтрибунал, где они слишком долго залеживались, залеживались до того, что дело теряло всякую живость. Теперь этого не будет».

4. Ленинский контроль за работой органов ЧК

Коммунистическая партия и лично В. И. Ленин осуществляли повседневный контроль за деятельностью органов борьбы с контрреволюцией. Требуя беспощадно подавлять врагов, Владимир Ильич придавал большое значение соблюдению социалистической законности. Он учил вдумчиво, серьезно относиться к каждому аресту, к каждому постановлению, касающемуся судьбы обвиняемого. Многочисленные запросы В. И. Ленина о причинах ареста, обоснованности предъявленных арестованным обвинений, его требования тщательной проверки материалов расследования, правильного применения мер пресечения и наказания в отношении виновных свидетельствуют о том исключительном значении, которое Владимир Ильич придавал точному соблюдению органами чрезвычайной комиссии социалистической законности.

В октябре 1918 г. органами ВЧК был арестован член партии кадетов профессор Петроградского технологического института Д. С. Зернов, работавший в ВСНХ. В. И. Ленин телефонограммой запросил ВЧК: «Есть ли серьезные обвинения против арестованного вами профессора Зернова?

Горбунов и Красин просят освободить». Зернов был освобожден.

23 октября 1918 г. ЧК города Рогачева арестовала бывшего секретаря Могилевской городской управы штабс-капитана царской армии А. В. Козловского и бывшего прапорщика Я. С. Загорского по подозрению в участии в белогвардейском движении. В связи с жалобой арестованных В. И. Ленин телеграфировал Рогачевской чрезвычайной комиссии: «Объясните причины ареста Якова Загорского и Андрея Козловского. Есть ли серьезные улики? Проверьте».

В октябре 1918 г. ЧК Москворецкого района г. Москвы арестовала заведующего научно-статистическим отделением зубоврачебной подсекции Наркомздрава К. С. Гинзбурга, подозревая его в связях с кадетской партией. И ноября 1918 г. В. И. Ленин написал в ВЧК такое письмо: «Я запросил сегодня утром сведений о том, почему не освобожден Кирилл Семенович Гинзбург, несмотря на то, что его берут на поруки два члена Российской Коммунистической партии большевиков — Дауге и Жуховицкий, а равно сведений о том, кто из членов ВЧК и когда заявил, будто не могут найти Гинзбурга, хотя он содержится в Бутырках.

Сведения эти я затребовал к вечеру 11 ноября. До сих пор, 10 1/2 часов, ответа не имею. Повторяю еще раз свое требование». 11 ноября 1918 г. Гинзбург был освобожден за недоказанностью обвинения. ВЧК объяснила задержку с ответом В. И. Ленину тем, что материалы по делу Гинзбурга находились в Москворецкой ЧК.

В другом случае, 25 ноября 1918 г. в связи с арестом преподавателя истории П. А. Преображенского, В. И. Ленин телеграфировал председателю Самарской ЧК: «Сообщите основания ареста Павла Александровича Преображенского. Отложите решения до приезда Свидерского (очевидно, лично знавшего арестованного. — Д. Г.), коего прошу ознакомить с делом, а также сообщите мне, нельзя ли освободить Преображенского на поруки учительскому союзу». Преображенский был освобожден.

В начале декабря 1918 г. по постановлению Самарского губ-исполкома и чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией были арестованы сотрудники экспедиции Особого управления ирригационных работ в Туркестане во главе с начальником экспедиции, инженером Г. К. Ризенкампфом. Экспедиция должна была выехать в Туркестан и заняться подготовкой хлопковой базы для текстильной промышленности. В ее составе были некоторые известные в прошлом реакционеры (например, бывший издатель монархистской газеты «Земщина» С. К. Глинка-Янчевский, бывший иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц и другие), что и вызвало подозрения. Об аресте специалистов экспедиции стало известно В. И. Ленину по докладу полномочного представителя ВЦИК и СНК для Туркестана П. А. Кобозева. Владимир Ильич телеграфно предписал Самарскому губисполкому и ЧК немедленно освободить начальника экспедиции; он указывал: «оставить в тюрьме можете только тех, против кого имеете улики. Имена их немедленно телеграфируйте мне». Одновременно Ленин распорядился командировать в Самару комиссию из представителей ВСНХ и ВЧК для проверки обоснованности ареста. В акте от 21 декабря 1918 г. комиссия отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов экспедиции не обнаружила. Все дела экспедиции и арестованные были отправлены в Москву, и здесь на основании данных расследования ВЦИК принял постановление о прекращении как необоснованного дела по обвинению специалистов экспедиции в контрреволюционной деятельности.

В июне 1919 г. VIII отдел НКЮ постановил привлечь к ответственности за контрреволюционную пропаганду руководителя московской религиозно-трудовой общины-коммуны «Трезвая жизнь» И. М. Трегубова. Получив сообщение НКЮ, В. И. Ленин дал такое указание заместителю народного комиссара юстиции П. И. Стучке: «По делу о Трегубове и его деятельности требуется, видимо, доследование: верно ли, что он контрреволюционные речи ведет, как сказано VIII отделом Народного комиссариата юстиции…

Согласны ли Вы расследовать и проверить точно? Прошу Вас ответить мне на это».

Органы ВЧК возбудили дело по обвинению жителя г. Вологды В. Н. Трапезникова, который примыкал в период Октябрьской революции к плехановской группе «Единство» и выступал против большевиков. В связи с жалобой жены Трапезникова В. И. Ленин 28 февраля 1919 г. написал такую записку Ф. Э. Дзержинскому: «Прошу Вас принять подательницу, Трапезникову, по делу, о котором мы сегодня говорили». 21 марта после проверки дела ВЧК сообщила Р. П. Трапезниковой, что дело о ее муже прекращено.

4 сентября 1919 г. в Петрограде был арестован профессор педагогического института С. И. Сазонов по обвинению в принадлежности к кадетской партии. Ученые В. А. Строев (Десницкий), A. П. Пинкевич и Н. М. Книпович телеграфировали В. И. Ленину: «Окажите содействие в освобождении нашего сотрудника профессора Сазонова по академии и комиссариату. Сазонов не кадет, принимаем полное поручительство». На этой телеграмме 9 сентября B. И. Ленин написал: «Дзержинскому: по-моему, освободить (если нет улик), взяв еще 2 поручителей, коих можно наказать за побег». Указание Ленина было выполнено, 18 сентября Сазонов был освобожден.

В апреле 1919 г. Малоархангельской уездной чрезвычайной комиссией был арестован бывший член партии эсеров писатель И. Вольный. По ходатайству Максима Горького Владимир Ильич настойчиво интересовался делом и предлагал освободить Вольного. Последний был освобожден, и дело о нем прекращено. Осенью 1919 г. В. И. Ленин лично принимал И. Вольного в Москве. По ходатайствам Максима Горького перед В. И. Лениным были также освобождены из-под стражи левая эсерка Н. А. Шкловская, председатель коллегии Главного управления по делам кустарной промышленности Л. П. Воробьев, обвинявшийся в укрывательстве лидера правых эсеров В. М. Чернова, и другие.

В телеграмме Тамбовскому губисполкому В. И. Ленин писал: «Получил жалобу Ивана Богданова на арест его сына Владимира, 17 лет, больного бронхитом, за саботаж. Пересмотрите дело, проверьте болезнь, неопытность, молодость арестованного, особенно расследуйте, не были ли настоящими саботажниками 30 служащих земельного комиссариата, которые отказались от работы, взвалив ее на Богданова. Результат проверки телеграфируйте».

В ноябре 1918 г. Красноборская уездная чрезвычайная комиссия Северо-Двинской губернии арестовала бывшего мирового судью Шлиссельбургского уезда П. И. Михайлова, в доме которого был обнаружен дневник с записями антисоветского содержания. Получив жалобу по этому делу, В. И. Ленин 10 февраля 1919 г. послал такой телеграфный запрос в Вологодскую губчека: «Получил прошение детей Михайлова, больного, привезенного из больницы Северодвинская. Просят освободить. Сообщите ваше заключение». В результате проверки была установлена необоснованность обвинения Михайлова в контрреволюционной деятельности; он был освобожден, а дело о нем прекращено.

1 марта 1920 г. В. И. Ленин телеграфировал в Казанскую губчека: «Софья Михайловна Иванова, вдова председателя толстовского общества, жалуется, что ее обижают, натравливают чернь. Проверьте. Немедленно прекратите безобразия. Сообщите мне телеграфом об исполнении и имя проверявшего, а подробности почтой». Иванова была освобождена.

В результате вмешательств В. И. Ленина в разное время были освобождены арестованные чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией: профессор истории Московского университета, член ЦК кадетской партии А. А. Кизеветтер, бывшие работники Генерального штаба царской армии Л. И. Савченко-Маценко и Б. П. Поляков, бывший полковник царской армии Н. С. Александров и ряд других лиц, обвинения в адрес которых не были доказаны.

Вскоре после смерти В. И. Ленина на одном из собраний, посвященных его памяти, Мария Ильинична Ульянова говорила: «Вы помните 18 и 19 гг., вы помните, какое количество врагов Советской власти было повсюду, какую непреклонную борьбу приходилось вести с ними. Владимир Ильич умел быть непреклонным к этим врагам, но он мог проявлять высшую справедливость, поскольку он видел ту или другую ошибку, допущенную к кому-либо из них. Я приведу один небольшой факт. Их можно было бы привести много, но я ограничусь пока одним. На днях мы получили письмо. Автор этого письма в 19 году был приговорен к расстрелу. Его мать, обезумевшая от горя, побежала в Кремль в надежде, что она сможет повидать Ленина, но ей не удалось увидеть его. Она возвращается домой и находит письмо Ленина, доставленное самокатчиком, в котором он пишет, чтобы она не волновалась, что можно подать кассационную жалобу и, наконец, просить ВЦИК о помиловании. Кассационная жалоба не была удовлетворена. Но когда мать автора этого письма пришла во ВЦИК просить о помиловании, то секретарь встретил ее словами: «Да, знаю, знаю, мне т. Ленин много раз звонил о вас». В результате обвиняемый был помилован и позднее был выбран членом Московского Совета».

«Скажите, — говорилось в заметке, — в какой части света можно найти главу государства, который проявил бы столько внимания к человеку, совершенно для него незнакомому и чуждому».

5. Политическая смерть левых эсеров

После провокационной авантюры левоэсеровских лидеров 6–7 июля 1918 г. ускорился процесс разложения и распада партии левых эсеров.

В Москве выделилась группа левых эсеров, которая официально вышла из левоэсеровской партии. 18 августа 1918 г. на организационном собрании эта группа объявила себя «народниками-коммунистами», а в сентябре созванная ею конференция образовала партию «народников-коммунистов». Во главе партии стояло Центральное бюро (бывший заместитель председателя ВЧК Г. Д. Закс, А. П. Оборин и другие), издававшее газету «Знамя трудовой коммуны». «Народники-коммунисты» поддерживали Советскую власть, ее мероприятия по борьбе с кулачеством, но вместе с тем по ряду вопросов у них были тактические расхождения с большевиками, порожденные пережитками народнических взглядов.

В Саратове по инициативе губернского комитета и некоторых влиятельных работников левоэсеровской партии (А. Л. Колегаева, А. А. Биценко, М. Доброхотова, А. М. Устинова, В. Безеля и других) сразу же после левоэсеровского мятежа началась подготовка Всероссийского съезда левых эсеров, не согласных с политикой своего ЦК. В опубликованной инициаторами созыва съезда платформе указывалось на недопустимость срыва Брестского мирного договора, террористических актов на советской территории и насильственного захвата власти. Эта группа левых эсеров собралась 25 сентября 1918 г. в Саратове на Всероссийскую конференцию и образовала партию «революционного коммунизма», которая провозгласила тактику «классовой борьбы единым фронтом с большевиками против всех врагов Советской России во имя торжества социальной революции». В состав ЦК были избраны Александров, Биценко, Колегаев, Доброхотов, Устинов, Максимов и Черный. «Революционные коммунисты» издавали в Москве газету «Воля труда». Признавая главной руководящей силой русской революции партию большевиков, они обязались честно сотрудничать с ней, несмотря на некоторые теоретические расхождения.

Не желая порывать с революционными элементами левоэсеровской партии, Советское правительство приняло решение исключать из Советов только тех левых эсеров, которые солидаризировались с авантюристической политикой своих лидеров.

2—7 октября 1918 г. в Москве состоялся IV съезд левоэсеровской партии. Съезд вскрыл всю глубину катастрофического разлада и распада, происшедшего в партии после мятежа. Даже М. А. Спиридонова, игравшая главную роль в организации мятежа 6–7 июля, вынуждена была в письме от 4 октября на имя съезда партии заявить следующее: «Вина ЦК, в частности моя (я бы себя четвертовать дала сейчас за свою вину), в непредусмотрительности, отсутствии дальновидности, которая должна была бы предугадать возможные последствия акта (Спиридонова имела в виду убийство Мирбаха. — Д. Г.) и заранее нейтрализовать их». Высказываясь против применения в будущем террора в борьбе с большевиками, Спиридонова предлагала своей партии принять «защитный цвет», чтобы избежать в дальнейшем ударов со стороны большевиков.

В обстановке разногласий упорствующим лидерам левоэсеровской партии все же удалось протащить на съезде решение о продолжении борьбы с большевиками. А на местах многие левоэсеровские «активисты» продолжали антисоветские выступления.

13 октября 1918 г. в Петрограде на общем собрании 2-го Балтийского экипажа часть моряков настояла на принятии резолюции в поддержку левоэсеровских требований. Под влиянием антисоветской агитации матросы арестовали своих командиров и комиссаров, выбрали новых, вышли вечером на площадь перед Мариинским театром и, заставив администрацию театра предоставить им духовой оркестр, направились на набережную Невы. Демонстранты обратились к матросам всех кораблей с призывом примкнуть к ним. А когда к ним прибыл главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский, они чуть не избили его. Вскоре, однако, демонстранты были окружены и обезоружены.

Как выяснила Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, «организатором выступления был Петроградский комитет партии левых эсеров, ибо резолюция, принятая матросами 2-го Балтийского экипажа, была выработана при участии членов комитета и единогласно одобрена затем на Петроградской конференции партий, которая послала приветствие матросам. Кроме того, печатание резолюции происходило на ротаторе в помещении Петроградского комитета, и Петроградский комитет посылал на матросские митинги своих партийных агитаторов».

Руководил выступлением моряк Черноморского флота, левый эсер Я. А. Шашков, приехавший в Петроград 9—10 октября. Используя недовольство части матросов в связи с нехваткой продовольствия и обмундирования, он перешел к обычной левоэсеровской агитации и увязал свою «работу» с деятельностью членов Петроградского комитета партии левых эсеров. Организаторы этого авантюристического выступления понесли заслуженное наказание.

В ноябре 1918 г. Обвинительная коллегия Верховного трибунала сформулировала обвинение против руководителей июльского мятежа левых эсеров в Москве. М. А. Спиридонова, И. А. Майоров, П. П. Прошьян, Я. М. Фишман, Б. Д. Камков, В. А. Карелин, В. Е. Трутовский, Д. А. Магеровский, Л. Б. Голубовский и Д. А. Черепанов обвинялись в том, что они, будучи членами ЦК партии левых эсеров, являлись инициаторами и организаторами мятежа. Суду подлежали также Ю. В. Саблин, Д. И. Попов, Н. А. Андреев и Я. Г. Блюмкин.

Участникам заговора, и прежде всего Карелину, Прошьяну, Саблину, Попову и Камкову, было предъявлено обвинение и в том, что они задержали и обезоружили находившихся при исполнении служебных обязанностей председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, его помощника М. Я. Лациса, председателя Московского Совета П. Г. Смидовича, а также отдали распоряжение о задержке и аресте ряда других видных советских работников. А когда стало ясно, что выступление потерпело неудачу, Саблин и Попов организовали вооруженное сопротивление советским войскам.

В общей оценке действий мятежников, данной Обвинительной коллегией Верховного революционного трибунала, подчеркивалось, что убийством Мирбаха обвиняемые создали для Советской республики — угрозу быть раздавленной превосходящими силами германского империализма в момент, когда собственные военные силы республики были еще не в состоянии оказать должного сопротивления, и подвергли этим русский пролетариат и крестьянство опасности очутиться под властью буржуазии, восстановленной при помощи немецких войск. С помощью вероломства, лжи и клеветы они еще более усугубили эту опасность, создав для всех контрреволюционных сил благоприятные условия выступления против Советской власти, и объективно сами оказались в рядах врагов революции в качестве их деятельных и наиболее активных пособников.

27 ноября 1918 г. дело левых эсеров было рассмотрено Верховным революционным трибуналом под председательством О. Я. Карклина и при участии обвинителя Н. В. Крыленко.

На суд были доставлены только Спиридонова и Саблин; остальные обвиняемые от суда скрылись. Спиридонова и Саблин заявили, что они возражают против судебного разбирательства, так как, по их мнению, здесь будто бы «происходит суд одной партии над другой». Верховный революционный трибунал отклонил этот отвод.

Н. В. Крыленко в обвинительной речи подчеркнул, что «партия левых эсеров… в настоящее время умерла, но остались определенные лица, с которыми необходимо бороться, когда они становятся вредными», и потребовал высшей меры наказания для начальника левоэсеровского отряда при ВЧК Попова, изменившего своему служебному долгу. Мерой наказания для других обвиняемых Крыленко считал возможным лишение свободы и высылку за пределы Советской республики.

Признав обвинения, предъявленные в заключении Обвинительной коллегии, доказанными, Верховный революционный трибунал приговорил: Попова объявить врагом трудящихся, стоящим вне закона, и при поимке и установлении личности расстрелять; Прошьяна, Камкова, Карелина, Трутовского, Магеровского, Голубовского, Черепанова, Блюмкина, Андреева, Майорова, Фишмана — к тюремному заключению на три года с применением принудительных работ; Спиридонову и Саблина — к тюремному заключению на один год, учитывая «их особые прежние заслуги перед революцией».

29 ноября Президиум ВЦИК иод председательством Я. М. Свердлова постановил амнистировать Спиридонову и Саблина и освободить их из заключения. Не подверглись позднее наказанию и лица, осужденные заочно. Непосредственный исполнитель террористического акта над Мирбахом Я. Блюмкин, явившийся в органы ВЧК с повинной, 16 мая 1919 г. был также амнистирован Президиумом ВЦИК.

Снисходительное отношение Советского правительства к лидерам левых эсеров не оказало, однако, на них должного воздействия. В ВЧК поступали сигналы о том, что они готовятся к новым авантюрам. На конференциях левоэсеровской партии 15 ноября и 20 декабря 1918 г. были приняты решения создать при губернских комитетах специальные отделы «по конспиративной подготовке свержения большевиков, организации экспроприации и террористических актов», организовать контрразведку «для ведения учета квартир и местожительств всех ответственных работников-коммунистов, в особенности членов чрезвычайных комиссий». Орган левых эсеров «Паш путь», издававшийся в Вильно, 3 февраля 1919 г. опубликовал написанную одним из левоэссровских лидеров статью, в которой говорилось, что «только немедленный переход власти к нашей партии может спасти положение». В той же газете была помещена резолюция съезда партии левых эсеров по военному вопросу, в которой указывалось, что партия «считает необходимым: а) широчайшую политическую и военную подготовку восстания трудящихся; б) введение явочным порядком солдатских комитетов в существующей Красной Армии».

Выступления левых эсеров среди рабочих и крестьян становились все более вызывающими. В речах на рабочих собраниях московских заводов в январе — феврале 1919 г. Спиридонова призывала к забастовкам и свержению большевистской власти. Все это вынудило ВЧК принять ответные меры.

10 февраля 1919 г. в Москве были вновь арестованы Спиридонова, Штейиберг, Трутовский, Рыбин, Прокопович, Розенблюм, Сирота, Кроник и дугие левоэсеровские деятели. Тогда же были раскрыты и ликвидированы их конспиративная квартира и нелегальная типография. Аресты левых эсеров проводились и в других городах.

24 февраля 1919 г. в Московском революционном трибунале под председательством А. М. Дьяконова рассматривалось дело Спиридоновой, обвинявшейся в контрреволюционной агитации. Революционный трибунал признал доказанным, что Спиридонова, выступая в январе на московских митингах на фабриках и заводах, публично клеветала на Советскую власть и таким образом своей преступной агитацией помогала контрреволюции. Определяя меру наказания Спиридоновой, революционный трибунал учитывал «болезненно-истерическое состояние обвиняемой». «…Не преследуя в наказании целей отмщения врагам революции, — говорилось в решении трибунала, — и не желая причинять Марии Спиридоновой излишних страданий, одновременно с тем охраняя рабоче-крестьянскую революцию и стоя на страже ее завоеваний, трибунал постановил изолировать Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий, с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда».

Разложение и распад левоэсеровской партии продолжались. Подлинно революционные элементы ее создавали группы, боровшиеся против экстремистского руководства, выходили из левоэсеровской партии, вступали в партию большевиков. В РКП (б) вступили Ю. В. Саблин, А. Л. Колегаев, А. А. Биценко, Г. Д. Закс, А. М. Устинов, Б. Ф. Малкин и другие. 6 ноября 1918 г. чрезвычайный съезд партии «народников-коммунистов» принял решение о присоединении к РКП (б). В то же время немногочисленные группы левоэсеровских «активистов» все более скатывались на позиции открытых врагов Советской власти или пополняли ряды анархистов. Так в 1919 г. левоэсеровская партия фактически сошла с политической сцены, сама себя похоронив.

6. Судебный процесс по делу Локкарта

В конце ноября — начале декабря 1918 г., когда политическая обстановка в стране в значительной мере смягчилась, состоялся судебный процесс по делу о раскрытом ранее заговоре Локкарта.

Перед судом Верховного революционного трибунала предстали 24 обвиняемых, из них четырех — Локкарта, Гренара, Сиднея Рейли и Генриха (Анри) Вертимона — судили заочно, так как Рейли и Вертимону удалось скрыться, а Локкарту и Гренару Советское правительство разрешило выехать на родину.

Бывший глава английской миссии при Советском правительстве Локкарт и бывший французский генеральный консул Гренар обвинялись в том, что они, вопреки международному праву и обычаю, использовали свое положение для создания в России контрреволюционной организации, в задачу которой входило разрушение железнодорожных мостов и путей сообщения, чтобы вызвать в стране волнения на почве голода, а затем, пользуясь недовольством масс, при помощи подкупленного командования некоторых латышских частей свергнуть правительство Советской республики и реставрировать в стране буржуазно-капиталистический строй.

Лейтенант английской службы Сидней Рейли, французский гражданин Генрих Вертимон, американский гражданин Ксенофонт Дмитриевич Каламатиано, проживавший по подложному паспорту на имя Сергея Серповского, обвинялись в том, что, зная о планах Локкарта и Гренара, принимали непосредственное участие в их осуществлении.

Остальные участники процесса обвинялись в том, что собирали шпионские сведения, передавали их, укрывали агентов-шпионов и помогали им.

Дело рассматривалось в Москве с 28 ноября по 3 декабря 1918 г. в открытом судебном заседании, в условиях полной гласности, под председательством заместителя председателя Верховного революционного трибунала О. Я. Карклина, с участием обвинителя Н. В. Крыленко и 14 защитников, в числе которых были деятели дореволюционной адвокатуры Н. К. Муравьев, А. С. Тагер и С. Ф. Плевако. На суде присутствовали представители дипломатических миссий нейтральных государств (норвежской, шведской, датской).

Центральной фигурой судебного процесса был американский шпион Ксенофонт Каламатиано. Вынужденный признать, что он собирал шпионские сведения через агентуру, состоявшую из завербованных русских граждан, Каламатиано утверждал, что он не был связан с Локкартом, а действовал в интересах американских коммерческих фирм, которые нуждались в выяснении экономического и политического положения России.

«Какое же отношение к торговым делам имеет сообщение агента № 12 (подполковника Голицына. — Д. Г.) о количестве винтовок и пулеметов, вырабатываемых на тульских заводах, а также сведения о формировании Красной Армии?» — спросил на суде Н. В. Крыленко.

Подсудимый не пожелал дать вразумительного ответа на поставленные вопросы, не объяснил, почему конспирировал свою «легальную коммерческую работу», храня шпионскую канцелярию в толстой полой трости, зачем зашифровывал своих агентов номерами и т. д. В то же время он признал на суде, что делился добытыми через свою агентуру сведениями с сотрудниками английской и французской разведок — Сиднеем Рейли и Анри Вертимоном.

Главный помощник Каламатиано — А. В. Фриде — вовлек в шпионаж ряд лиц (Загряжского, Солюса, Потемкина, Голицына); он же обрабатывал агентурные донесения, составлял из них сводки для Каламатиано и Сиднея Рейли и получал за свою «работу» сначала 500 рублей, затем 750 и, наконец, 1000 рублей в месяц. Конечно, такой компетентный человек, как Фриде (царский военный следователь), не мог отрицать, что собираемые им сведения посят шпионский характер, но пытался оправдаться тем, что эти сведения якобы «общеизвестны».

Остальные агенты американского разведчика также признали на суде, что за вознаграждение собирали для Каламатиано различные сведения о положении Советской России.

В обвинительной речи Н. В. Крыленко привел факты одновременной и согласованной деятельности Каламатиано и дипломатических заговорщиков (Локкарта, Гренара), раскрыл его связь с разведчиками Рейли и Вертимоном, обрисовал характер его деятельности (конспирация, типичные шпионские приемы) и неопровержимо доказал, что он был одним из участников международного империалистического заговора против Советской России. «Каламатиано, — говорил Крыленко, — требовал от своих агентов сведений о количестве военных сил в той или иной местности прифронтовой полосы, о быстроте продвижения войск, о деятельности оружейных заводов, о состоянии транспорта, железнодорожных путей и мостов, о настроении населения — вовсе не… для будущих сношений Америки и России. Ему важно было выяснить, насколько сильна враждебная капиталу Советская власть и насколько способны к сопротивлению советские области… Будучи тесно связан с американскими фирмами, Каламатиано пытался подготовить экономическое и торговое завоевание России американским капиталом. Коммерческая деятельность идет рука об руку с политической — и этим объясняется связь Каламатиано с представителями дипломатических миссий капиталистических стран… Стремясь при посредстве Каламатиано к экономическому подчинению и завоеванию Российской республики, американские капиталисты старались подготовить момент для наложения своей руки и на политическое управление страной. Каламатиано являлся проводником этих тенденций».

Н. В. Крыленко потребовал применения высшей меры наказания в отношении заочно судимых Локкарта, Гренара, Вертимона и Рейли, а также главы шпионской резидентуры Каламатиано, его ближайших помощников и агентов — А. Фриде, Загряжского, Солюса, Голицына. Для остальных подсудимых он требовал иных наказаний. Вместе с тем обвинитель отказался за недоказанностью вины от обвинения Жанны Морене, Кембер-Хиггса, Иелиннека, Шмейца, Лингарта и Трестара.

Адвокаты А. С. Тагер и Н. К. Муравьев, защищавшие Каламатиано, пытались доказать, что «коммерческая работа» Каламатиано являлась «полезной», так как и советские-де органы заинтересованы в развитии торговых отношений с Соединенными Штатами Америки. Отвечая защитникам, Н. В. Крыленко сказал: «В речи защитника Муравьева прозвучал отклик угрозы, бросаемой нам, социалистам, всем капиталистическим миром. Муравьев утверждает, что суровый приговор, вынесенный по отношению к американскому гражданину Каламатиано, тяжело отразится на судьбах широких масс русского населения. Ввиду объявленной нам международными капиталистами открытой войны в целях всемирного подавления социализма эта угроза имеет реальное основание. С ней приходится считаться. Но мы, марксисты, знаем, что не мелкие факты решают сложные международные отношения, а факты крупного экономического значения, и произнесенная здесь угроза не может заставить нас забыть о той основной розни, какая существует между представителями капитала и социалистами».

3 декабря Верховный революционный трибунал вынес приговор, в котором признал установленной «преступную деятельность дипломатических агентов правительств англо-франко-американской коалиции, пытавшихся при пособничестве представителей русских буржуазных контрреволюционных сил, путем организации тайной агентуры для получения сведений политического и военного характера, подкупа и дезорганизации частей Красной Армии, взрывов железнодорожных мостов, поджогов продовольственных складов и, наконец, свержения рабоче-крестьянской власти и убийств — из-за угла вождей трудовых масс — нанести смертельный удар не только русской, но и международной социалистической революции».

Решая судьбу каждого из подсудимых, трибунал строго определял степень его виновности. Восьмерых подсудимых, среди которых были Трестар, Политковский, Оттен, английский подданный Кембер-Хиггс, француженка Жанна Морене и чехи Лингарт, Шмейц и Иелиннек, трибунал оправдал, считая недоказанной их преступную связь со шпионами. Сотрудницу ЦИК Старжевскую, находившуюся в близких отношениях с разведчиком Сиднеем Рейли, трибунал приговорил к трем месяцам лишения свободы и запретил ей службу в советских государственных учреждениях. Агентов, поставлявших Каламатиано шпионские сведения, — Загряжского, Потемкина, Солюса, Хвалынского, Голицына, Иванова, Ишевского и Марию Фриде — к тюремному заключению сроком на пять лет каждого. Ксенофонта Каламатиано и Александра Фриде — к расстрелу. Впоследствии расстрел для Каламатиано был заменен другим наказанием. Локкарт, Гренар, Сидней Рейли и Вертимон были объявлены вне закона как враги трудящихся и подлежали расстрелу «при первом же обнаружении их в пределах территории России». Пшеничку трибунал приговорил к тюремному заключению до прекращения чехословаками активных вооруженных действий против Советской России.

Народный комиссар юстиции Д. И. Курский, разъясняя приговор, заявил: «Советская власть настолько окрепла, что ей не приходится прибегать к суровым карам в целях устрашения. Трибунал отбросил в этом деле привходящие соображения и подошел к процессу Локкарта с чисто деловой точки зрения. Не довольствуясь данными предварительного следствия, трибунал сам произвел тщательную проверку всего следственного материала, детально расследовав степень участия в заговоре каждого из подсудимых. Поэтому приговор не мог быть огульным, одинаковым для всех. Трибунал строго распределил подсудимых на категории и покарал действительных виновников и участников заговора, освободив остальных».

Этим судебным процессом закончился первый важный этап борьбы с подрывной деятельностью шпионов и заговорщиков международного империализма. Советским органам государственной безопасности удалось защитить завоевания Октябрьской революции. Приговор пригвоздил к позорному столбу международных империалистов и стал орудием революционного воздействия на трудящиеся массы зарубежных стран.

7. Подавление Ижевско-Воткинского контрреволюционного восстания

Летом 1918 г. в Ижевске было тревожно. Неподалеку шли бои с наступавшими чехословаками, действовавшими вместе с право-эсеровскими мятежниками. В городе и на заводах проявляли активность эсеры и меньшевики: они разжигали недовольство населения, призывая рабочих и жителей Ижевска к свержению Советской власти и присоединению к «демократической» власти Комуча. Одновременно с правосоциалистическими организациями активную подрывную работу вел в городе и «Союз фронтовиков», насчитывавший около 4 тысяч бывших участников империалистической войны и находившийся под влиянием проникших в него офицеров. Белогвардейцы создали в «Союзе фронтовиков» нелегальные подрывные группы, привлекая в них малосознательные элементы.

Местные советские работники и большевистская организация, значительно поредевшая в результате призывов активистов на гражданскую войну, не в состоянии были дать должный отпор антисоветским элементам. Образованная в июне 1918 г. Чрезвычайная комиссия, состоявшая целиком из рабочих — А. Бабушкина, И. Рогалева, Сазонова, Чекмарева, хотя и арестовала ряд контрреволюционеров из числа бывших офицеров и местной буржуазии, но этого оказалось недостаточно.

4 августа 1918 г. в связи с падением Казани и приближением Чехословацкого фронта в Ижевске была объявлена мобилизация мужчин, родившихся в 1898–1899 гг. Используя момент, «Союз фронтовиков», возглавляемый бывшим фельдфебелем Солдатовым, потребовал от Совета, чтобы фронтовикам выдали оружие на месте, в Ижевске, до отправки на фронт. В Совете разгадали контрреволюционный замысел «Союза фронтовиков», который намеревался использовать оружие для выступления против Советской власти. Оружия не дали.

И тогда 7 августа «Союз фронтовиков» организовал демонстрацию. Большая толпа прошла по центральным улицам города к зданию Совета. Руководители Совета выступили перед собравшимися с объяснениями, но их не слушали: толпа криками поддерживала своих главарей. Затем «фронтовики» двинулись к заводам и здесь вновь митинговали. Теперь уже в митингах участвовали и рабочие оружейного завода, среди которых было много выходцев из мелкобуржуазной среды. Выступившие с речами местный лидер правых эсеров В. И. Бузанов, фельдфебель Солдатов и другие призывали свергнуть Советскую власть и установить «истинную демократическую власть». Для поддержания порядка на митинг прибыли три конных милиционера. Толпа набросилась на них, одного столкнули в пруд. Затем «фронтовики» направились к складу винтовок оружейного завода, обезоружили охрану и вооружились. В городе подняли голову антисоветские элементы, появились вооруженные отряды «фронтовиков», гимназистов, учащихся училища оружейных техников.

В тот же день вечером руководители Совета вступили в переговоры с бунтовщиками, убеждая их сложить оружие. Но провокаторы не унимались. В момент переговоров отряд «фронтовиков» пошел в наступление; между ним и малочисленным отрядом коммунистов завязалась перестрелка. Переговоры были сорваны. К рассвету город оказался в руках восставших.

10 августа состоялось заседание исполкома Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Большевиков на заседание не допустили. Был избран новый президиум в составе: председатель — меньшевик Б. Куценко (впоследствии он был заменен меньшевиком П. Михайловым), товарищ председателя — Тюлькин и секретари — Санников и Горев. В президиум были кооптированы, кроме того, правоэсеровский лидер В. И. Бузанов и некий Салтыков, назначенный заведующим канцелярией. Создан был и «военный штаб», в который кроме начальника штаба, полковника Власова, вошли: от исполкома Совета меньшевик Вигдорович, главарь «Союза фронтовиков» Солдатов, «командующий войсками» офицер Цыганов, позже замененный полковником Д. И. Федечкиным.

Таким образом, в начале мятежа Советская власть по форме сохранилась: мятежники не решились упразднить ее, чтобы не вызвать недовольство масс, но попытались приспособить Совет для своих целей.

Между тем в городе усиливался террор. «Фронтовики», белогвардейские офицеры хватали и убивали ответственных советских и партийных работников города. Среди убитых были военный комиссар П. Лихвинцев, председатель трибунала В. Михайлов, член ревкома Папирмейстер, коммунисты В. Жечев, Ульянов, Самлер, эсеры-максималисты, занимавшие ответственные посты в городе, — Посаженникова и Баталов[37]. Уже 13 августа Солдатов на митинге объявил, что руководители большевиков казнены. А после этого «исполком Совета» принял такое лицемерное постановление: «Российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии. Ижевский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов единогласно постановил, что… в Ижевске не должно быть и речи о смертной казни…»

Немедленно же после захвата власти мятежники приступили к созданию вооруженных сил контрреволюции. Они сформировали так называемую «Ижевскую народную армию», в которую вошли взбунтовавшиеся фронтовики, бывшие офицеры, гимназисты, учащиеся училища оружейных техников и другие «добровольцы». Затем была объявлена принудительная всеобщая мобилизация лиц мужского пола от 18 до 45 лет. Силы мятежников оказались довольно значительными. 21 августа восставшие захватили Воткинск, 31 августа — Сарапул и ряд окрестных сел и деревень, где их поддержали кулаки.

Вскоре Советская власть в Ижевске была официально ликвидирована. Главари мятежников 28 августа 1918 г. объявили «во всеобщее сведение, что город Ижевск находится под властью Комитета Всероссийского Учредительного собрания, временно находящегося в Самаре. Все гражданские и военные власти в Ижевске признают названный Комитет единственной и законной верховной властью в России и считают себя в полном и беспрекословном у него подчинении. Ижевский Совет Р., Кр. и С. Д. и его исполнительный комитет считается классовой рабочей организацией, а не органом верховной власти.

Для создания законной власти в Ижевске должен организоваться Комитет Учредительного собрания немедленно. А так как в Ижевске имеется член Всероссийского Учредительного собрания Василий Иванович Бузанов, то он и должен немедленно, в интересах проведения всех гражданских свобод и истинного народовластия, сорганизовать Комитет Всероссийского Учредительного собрания, который явится обладателем законной власти в Ижевске при обязательном подчинении ему всех гражданских и военных властей».

В Воткинске, занятом мятежниками, нашлись еще два члена Учредительного собрания — Н. И. Евсеев и А. Д. Корякин, которые прибыли в Ижевск 30 августа и вместе с Бузановым составили уже Комитет членов Учредительного собрания Прикамского края. 9 сентября этот Комитет объявил «населению сел и городов, восставших за Учредительное собрание Прикамского края, что политическая власть Советов и их комитет упраздняются. Советы могут существовать лишь как добровольные классовые организации пролетариата и трудового крестьянства. Восстанавливаются во всех своих правах уездные, волостные и городские органы местного самоуправления, организованные на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права, которые и действуют на точном основании положений Временного правительства о земском и городском самоуправлении…

Впредь до производства правильных выборов городских гласных таковыми признаются гласные Ижевского волостного земства, и волостная земская управа именуется Ижевской городской управой, и ей предоставляются все права и обязанности, предусмотренные городовым положением 1915 г. и распоряжением Временного правительства от 29 сентября 1917 г.».

«Учредиловцы» объявили свободу торговли, отменили твердые цены на сельскохозяйственные продукты, аннулировали декрет Советского правительства об отделении церкви от государства и школы от церкви. Была создана контрразведка. Прикамский Комитет членов Учредительного собрания как бы копировал Комуч, находившийся в Самаре. И так же, как в Самаре, власть здесь фактически находилась в руках белогвардейских офицеров из «Союза фронтовиков». Ни одно постановление Комуча без подписи военного командования не имело силы. «Командующий войсками» полковник Д. И. Федечкин вел себя как диктатор и готовил военный переворот. Новый «командующий», капитан Г. Н. Юрьев, получил по его требованию от «учредиловцев» полную свободу действий и заявил угрожающе на митинге: «Я искореню измену и провокацию в рядах армии. Я введу в армии железную дисциплину. От имени моего будут трепетать все изменники и провокаторы…» Смертная казнь была вновь введена. В казематах «демократической власти» сидели тысячи советских активистов, в том числе председатель исполкома Ижевского Совета старый большевик М. Д. Пастухов, в свое время избранный рабочими в Учредительное собрание. Эсеровские «защитники Учредительного собрания» не помешали белогвардейцам замучить Пастухова только за го, что он был большевиком. Такова была эсеровская «учредиловская демократия»!

Но вскоре мятежники стали терпеть поражения от Красной Армии. К тому же, несмотря на объявленную свободу торговли, в Ижевске свирепствовал продовольственный кризис. Подпольные большевистские организации помогли обманутым рабочим Ижевска и Воткинска понять, куда ведут их мятежники. Началось дезертирство из «народной армии».

Кольцо окружения вокруг мятежников смыкалось. 5 октября 1918 г. 2-я сводная дивизия под командованием В. М. Азина заняла Сарапул. Действовавшая совместно с войсками Волжская военная флотилия захватила на реке плавучую тюрьму с находившимися там советскими и партийными работниками. В оперативной сводке 2-й армии Восточного фронта от 18 октября сообщалось: «Волжская военная флотилия, узнав, что в Гольянах (на правом берегу Камы, в 30 верстах к северу (от) Сарапула) стоит баржа с арестованными советскими работниками, вышла из Сарапула вверх по Каме с целью захватить указанную баржу. Прибыв в Гольяны, начальник флотилии, выдав себя за белогвардейца, приказал буксирному пароходу, стоявшему у пристани, от имени белогвардейского командования взять баржу на буксир и вести ее вниз к Сарапулу. Хитрость вполне удалась, и баржа благополучно прибыла в Сарапул. На барже оказалось 522 советских работника, находившихся в ужасном положении: большинство были раздеты, покрыты только рогожами, вид их был крайне изнуренный, все они от голода едва стояли на ногах. Накануне 30 чел. были расстреляны. В ночь на 18 октября та же участь ожидала и остальных; радость освобожденных из рук белых палачей была неописуема».

Когда советские войска подходили к Ижевску, белогвардейский «главнокомандующий» Юрьев издал такой приказ: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных. Если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то все арестантские помещения будут закиданы бомбами. В камерах должно быть полное спокойствие; при малейшей попытке к бегству часовым приказано без всякого предупреждения стрелять. Нарушивших чем-либо порядок выводить во двор и прикалывать». Мятежники неукоснительно выполняли этот варварский приказ.

Колчак оценил рвение и «доблесть» «главнокомандующего» Юрьева. «Милостивый государь Григорий Николаевич! — писал он ему. — Высоко оценивая ваши заслуги перед родиной по созданию армии из восставших рабочих Ижевского и Боткинского заводов, ваши неисчислимые труды по сохранению боеспособности этих частей, несмотря на беспрерывные бои с сентября месяца до последних дней, вашу героическую борьбу с большевизмом, я от лица всей армии благодарю вас за все вами сделанное и награждаю орденом св. Георгия 4-й степени и чином полковника».

7 ноября 1918 г., в годовщину Октябрьской революции, советские войска освободили Ижевск. Во дворе военного отдела красноармейцы нашли гору изрубленных, исколотых трупов советских активистов. Путь от Ижевска до Воткинска, куда отступали озверевшие мятежники, был усеян десятками трупов большевиков.

После Ижевска советские войска заняли Воткинск. Кровавая авантюра ижевских «учредиловцев», действовавших вместе с белогвардейцами, потерпела крах. «Главнокомандующий» Юрьев решил бросить «игру в демократию» и приказал арестовать членов Комуча — Евсеева, Корякина и других, но им удалось бежать.

Многие ижевцы и воткинцы, ушедшие с белогвардейцами из своих родных мест, вольно или невольно оказались затем в войсках Колчака.

8. Раскрытие заговора «Туркестанской военной организации»

Осенью и зимою 1918/19 г. Туркестан переживал тревожное время. В Закаспии хозяйничали «приглашенные» туда лидерами ашхабадских эсеров английские войска генерала Маллесона. В Ферганской области свирепствовали басмачи Иргаша. И здесь была ясно видна рука английских империалистов, руководивших басмачами и снабжавших их оружием. Шла кровопролитная война.

В городах края, в том числе в Ташкенте, резко ощущалась нехватка продовольствия и промышленных товаров. Цены стремительно росли. Контрреволюционные элементы повсеместно разжигали среди населения нездоровые настроения. На базарах и в других общественных местах стали появляться антисоветские прокламации.

В ноябре 1918 г., на VI съезде Советов Туркестана, левые эсеры отказались войти в состав Президиума ЦИК, мешая работе правительства края.

Все это, а также отсутствие постоянного оперативного руководства со стороны центрального Советского правительства, связь с которым была прервана из-за военных действий на оренбургском фронте, играло на руку контрреволюции.

В октябре 1918 г. Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии стало известно о существовании крупного антисоветского заговора, который готовила так называемая «Туркестанская военная организация» («ТВО»).

В сообщении от 29 октября комиссия указывала: заговор охватывает всю территорию края; руководящие члены заговорщической организации — брат известного монархистского генерала Корнилова П. Г. Корнилов, командир отряда оренбургских казаков И. М. Зайцев[38], бывший комиссар Временного правительства в Ташкенте адвокат А. Д. Арсеньев — ведут работу по мобилизации белой гвардии и активно привлекают к антисоветскому движению басмачей.

В дальнейшем стало известно, что во главе «ТВО» стоят: генерал-лейтенант Л. Л. Кондратович, инженер П. С. Назаров (намечавшийся на пост премьер-министра будущего «правительства Туркестана»), бывший помощник генерал-губернатора Туркестана генерал Е. Джунковский[39], полковник Блаватский и некоторые деятели буржуазно-националистического движения.

Чекисты установили также, что неблаговидную роль в этом деле играла английская миссия, находившаяся с весны 1918 г. в Ташкенте. Эта миссия, состоявшая из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартнея, полковника Ф. Бейли и майора Блеккера, так же как и английская миссия Локкарта в Москве, заверяла советские организации в своей лояльности, а на деле была связана с белогвардейцами и басмачами, направляла деятельность «Туркестанской военной организации» и являлась, в сущпости, шпионским аванпостом английских войск, вторгшихся в Туркестанский край. Особенно отличался в области шпионажа член миссии полковник Ф. Бейли. Однако местные власти не решились арестовать членов английской миссии, а лишь сообщили в Москву об имеющихся данных и запросили указаний.

26 октября 1918 г. Советское правительство, учитывая английское вторжение на советскую территорию и раскрытие в Москве заговора Локкарта, дало указание интернировать всех подданных бывших «союзных» держав в возрасте от 17 до 48 лет (исключая женщин, детей и стоящих на советской платформе рабочих). Особое внимание в указаниях Советского правительства обращалось па полковника Бейли, которого предлагалось арестовать немедленно.

Указания правительства запоздали. Английская миссия успела выехать из Ташкента. Внезапно исчез и полковник Бейли. Много лет спустя английский полковник Тод, рассказывая о деятельности миссии Маккартнея, писал: «Были частые свидания с представителями Советской власти и извлечены выгоды из их невежества и доверчивости. Но было нелегко успокоить комиссарскую подозрительность, когда были получены в Ташкенте сведения о боях между большевистскими силами и войсками военной миссии Маллесона в Закаспии…

Однако маленькая группа продолжала игру обмана до конца сентября. Тогда сэр Джордж Маккартней решил, учитывая трудность получения сведений, которые могли бы быть своевременно переданы для использования, что дальнейшее пребывание в Ташкенте бесцельно. Поэтому он убедил местный Совет дать в его распоряжение специальный поезд для отправки миссии в Андижан, откуда она проследовала… обратно в Индию. Лишь один офицер… Бейли, остался еще на год для наблюдения за событиями в Ташкенте и его окрестностях. После головокружительных приключений ему едва удалось уйти переодетым и добраться до Мешхеда».

Недавно в Национальном архиве Индии был обнаружен секретный отчет Ф. Бейли о его деятельности. Этот документ проливает свет на тайную шпионскую антисоветскую работу английской и американской разведок в Туркестане.

Как явствует из отчета, Бейли, приехав в Ташкент, сразу же связался с консулом США Роджером Тредуэллом и в дальнейшем «все время работал с ним в тесном контакте и дружбе». Основной целью миссии Бейли, по его словам, было «предоставить значительную полезную информацию войскам в Закаспии (английским войскам генерала Уилфрида Маллесона. — Д. Г.), которые, как я думал, продвинутся к Ташкенту… Ожидалось, что… когда они серьезно продвинутся, я сделаю к их приходу необходимые приготовления».

«Вскоре после моего прибытия, — писал Бейли в отчете, — я вступил в контакт с тем, кто, как я думал, был главой нескольких антибольшевистских организаций… Самая большая организация антибольшевистского типа возглавлялась генералом Кондратовичем, но настоящим ее главой был Назаров. Они сказали мне, что в их организации 3000 русских и что в нее входит Иргаш с 15 000 туземцев».

Вместе с консулом США Тредуэллом Бейли организовал финансирование, снабжение оружием «ТВО» и басмачей. О провале «ТВО» Бейли писал: «Когда я дал деньги для покупки лошадей, большевики узнали, что он (Кондратович. — Д. Г.) покупает лошадей, и, таким образом, раскрыли организацию. Мистер Назаров был арестован, а генерал Кондратович избежал ареста чудом… Я обсудил создавшееся положение с м-ром Тредуэллом и решил исчезнуть».

В феврале 1919 г. Бейли тайно вернулся в Ташкент. Здесь с помощью одного из своих агентов, бывшего австрийского военнопленного, выдал себя за албанца. Он находился в постоянном страхе. Наконец скитания с переодеваниями закончились; незадачливый шпион добрался до Бухары, пересек границу с Персией и прибыл в Мешхед…

Об обстоятельствах заговора «ТВО» рассказал в свое время и участник заговора казачий полковник И. М. Зайцев. Как известно, после того, как казаки, двигавшиеся под его командованием на Ташкент, в феврале 1918 г. были разоружены, Зайцев, не желая сдаваться Советской власти, бежал. Его арестовали в Ашхабаде, приговорили к лишению свободы на 10 лет и заключили в Ташкентскую крепость. В июле того же года главари «ТВО» устроили ему побег. С тех пор начались приключения полковника, скрывавшегося под именем землемера Николая Константиновича Турчанинова. Руководители «ТВО» — Кондратович, Назаров и Блаватский — вовлекли его в свою организацию, предложив ему пост начальника штаба.

В то время (в начале июля 1918 г.) «ТВО» создала свои отделы, или, как их называли, «очаги борьбы», в крупнейших центрах края. Она имела контакты с контрреволюционными главарями туркменских племен, выразившими готовность участвовать в борьбе с Советской властью, с ашхабадскими мятежниками, с Дутовым, и действовала в полном согласии и по указаниям английской миссии Маккартнея и разведчика Бейли.

Касаясь условий соглашения «ТВО» с английской миссией, Зайцев рассказал, что англичане в лице их военно-дипломатической миссии обязались снабжать деньгами, оружием, боеприпасами и другими средствами все вооруженные отряды «ТВО», предназначенные для борьбы против Советской власти, а в случае необходимости оказать и вооруженную поддержку из северных провинций Персии. Заговорщики же обязались после свержения Советов образовать в Туркестане «демократическую республику», которая должна была находиться с Англией в «таких же взаимоотношениях, как ее африканские доминионы, южноафриканские республики (Трансвааль и Оранжевая)». В порядке возмещения всех произведенных расходов будущая «демократическая республика» обязывалась предоставить Англии ряд концессий на разработку природных богатств в крае.

На совещаниях руководства «Туркестанской военной организации» был разработан план борьбы с Советской властью, одобренный английским командованием. Он предусматривал совместное выступление всех контрреволюционных сил, действовавших в направлении Туркестана (Дутова, ашхабадских мятежников, басмачей, войск бухарского эмира и т. п.). Этот авантюристический план «всеобщего выступления» потерпел крах.

9. Подавление контрреволюционного мятежа в Ташкенте в январе 1919 г

Однажды в январе 1919 г. в помещение отряда красноармейцев, охранявших железнодорожную станцию Караул-Кую, ворвались двое вооруженных, которые, скомандовав «руки вверх», объявили, что станция окружена ашхабадскими антисоветскими войсками, и предложили красноармейцам сдаться. Захваченные врасплох красноармейцы (их было несколько человек) сдались; неизвестные обезоружили их. Затем нападавшие прошли в кабинет дежурного по станции и, воспользовавшись имевшимся там телеграфом, передали телеграмму, в которой, объявив, что войска ашхабадцев находятся на станции Караул-Кую, предложили советскому командованию сложить оружие.

В ответ на это наглое предложение командиры советских частей направили в Караул-Кую разведку. Когда она прибыла в Караул-Кую, обнаружилось, что ашхабадских войск там нет и не было, а оба террориста успели бежать.

Вслед за бежавшими была послана погоня, настигшая их. Завязалась перестрелка, в результате которой один из авантюристов был тяжело ранен и вскоре скончался, а второй сдался. Первый оказался бывшим штабс-капитаном царской армии Борщинским, второй — техником Мошковым.

При убитом был найден пакет и 40 тысяч рублей царскими ассигнациями. Когда пакет был вскрыт, в нем оказалось 14 экземпляров антисоветского журнала «Свободная пресса», нелегально издававшегося в Ташкенте, и письмо некоего Цветкова в Ашхабад к жене, в котором тот сообщал о готовящемся в Ташкенте восстании. Кроме того, в пакете нашли набросок плана Ташкента, шифрованную записку и записку на клочке папиросной бумаги, написанную по-английски.

Задержанный Мошков показал, что Борщинский был командирован П. Цветковым — одним из руководителей существовавшей в Ташкенте антисоветской организации — в Ашхабад для связи с тамошними контрреволюционерами. Борщинский пригласил Мошкова участвовать в выполнении этого задания. Чтобы добраться до Ашхабада, они вступили добровольцами в красногвардейский отряд, отправлявшийся на фронт. На станции Караул-Кую они сошли с эшелона и после ухода его провели операцию по разоружению красноармейцев, отправили телеграмму советскому командованию и пытались бежать. Мошков сообщил также об известных ему участниках подпольной организации, проживавших в Ташкенте. Члены фронтовой Чрезвычайной следственной комиссии немедленно выехали в Ташкент.

16 января 1919 г. с материалами расследования ознакомился председатель Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко. В течение двух дней комиссия арестовала более десятка заговорщиков, но Цветкову, наиболее важному из них, все же удалось скрыться.

18 января один из арестованных показал, что бывший офицер Ботт, состоявший адъютантом при военном комиссаре Туркестанского края, является членом контрреволюционной организации.

В тот же день Ботт был арестован, но военный комиссар края К. П. Осипов категорически потребовал его освобождения. Работники Чрезвычайной следственной комиссии, в частности ее председатель И. П. Фоменко, заподозрили и самого К. П. Осипова, по авторитет последнего и доверие к нему были столь велики, что после вмешательства Туркестанского правительства Ботт был освобожден из-под стражи под поручительство того же Осипова. В ту же ночь, с 18 на 19 января, в Ташкенте началось восстание.

Вначале характер восстания был неясен. Можно было предположить, что оно поднято либо деятелями «Туркестанской военной организации», которая не была еще полностью ликвидирована, либо какими-то другими антисоветскими группами, или, наконец, левыми эсерами. Никто из руководителей правительства и не подозревал, что во главе мятежников стоит предатель К. Осипов, пробравшийся на пост военного комиссара края.

Как только началось выступление в городе, местные руководители направились в штаб 2-го полка гарнизона, где находился военком, которому они безгранично доверяли. Там они были схвачены и по личному приказу Осипова расстреляны. Жертвами предателя оказались 14 коммунистов — председатель ЦИК Туркестанского края В. Д. Вотинцев, председатель Совнаркома В. Д. Фигельский, председатель Ташкентского Совета Н. В. Шумилов, его заместитель В. Н. Финкельштейн, нарком продовольствия А. Я. Першин, нарком труда М. С. Качуринер, нарком внутренних дел А. Н. Малков, председатель Чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко, нарком путей сообщения Е. П. Дубицкий, председатель чрезвычайного военно-полевого суда А. В. Червяков, председатель Совета профсоюзов и редактор газеты М. Троицкий, председатель штаба партийной дружины Д. Г. Шпильков, член исполкома Ташкентского Совета С. П. Гордеев, заместитель начальника охраны города Г. И. Лугин.

По городу в это время шныряли участники так называемых «двадцаток» — отрядов гимназистов, студентов (которых в Ташкенте метко прозвали «серой гвардией»), а также солдаты мятежного 2-го полка. Они занимали государственные учреждения, арестовывали и убивали ответственных работников. К утру 19 января мятежники захватили почти весь город, за исключением железнодорожных мастерских и крепости.

Рано утром 19 января в железнодорожные мастерские явились чуть ли не все рабочие-железнодорожники города. Туда пришли и избежавшие расправы представители советского актива. В 6 часов утра состоялся митинг, на котором железнодорожники, еще недавно выражавшие недовольство продовольственными трудностями, единодушно приняли решение защищать свою родную Советскую власть и создать временный революционный военный совет для борьбы с мятежом. В состав военного совета вошли большевики, левые эсеры, один анархист и беспартийные рабочие. Председателем вначале был избран А. И. Панасюк (левый эсер), а через короткое время председателем стал коммунист А. А. Казаков.

Для выяснения обстановки члены временного революционного военного совета направили во 2-й полк делегатов, которые вскоре вернулись с представителем мятежников, бывшим офицером Га-гинским. Они принесли письмо Осипова, в котором тот нагло призывал всех присоединиться к мятежу. Свое послание Осипов подписал как «командующий войсками Туркестанской демократической республики».

Продолжая военные действия, мятежники попытались овладеть крепостью и Центральными железнодорожными мастерскими, но получили отпор.

Верный Советской власти, гарнизон крепости под командованием коменданта Ивана Панфиловича Белова встретил цепи мятежников огнем. Осипов, желая убедить красноармейцев крепости присоединиться к мятежу, в 5 часов утра 19 января направил им письмо. «Советская власть пала, — писал он. — Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура… Условия соединения крепости с гарнизоном таковы: гарнизон крепости остается с оружием в руках и поступает в общее командование… При соединении всем полная гарантия неприкосновенности личности».

Гарнизон крепости дал достойный ответ авантюристу. На общем собрании красноармейцы приняли резолюцию: «Обсудив настоящее положение и письмо военного комиссара Осипова, постановили: долой самочинных диктаторов, да здравствует Советская власть, как власть трудового пролетариата! Мы, красноармейцы крепостного гарнизона, категорически протестуем против каких бы то ни было диктаторов и до последней капли крови будем отстаивать нашу твердыню — крепость».

Стойкое поведение гарнизона крепости, ее коменданта И. П. Белова сыграло большую роль в событиях.

Попытка группы мятежников пробраться ночью в железнодорожные мастерские окончилась провалом. Их не допустила в мастерские охрана, а подоспевшие затем красногвардейцы отбили вооруженную атаку, захватив некоторых заговорщиков в плен.

Вскоре выяснилось, что среди руководителей железнодорожников притаились изменники. 19 января в Центральные железнодорожные мастерские несколько раз настойчиво звонили по телефону со станции Кауфманская (недалеко от Ташкента) и просили явиться к прямому проводу председателя Совета мастерских В. Е. Агапова либо Н. Н. Попова (и тот и другой входили как представители железнодорожников в состав революционного военного совета) для переговоров с командиром какого-то отряда. В момент, когда их вызывали на телеграф, Агапова и Попова в помещении не было.

Настойчивый вызов к проводу каким-то командиром отряда со станции Кауфманская, о котором не знали другие члены совета, вызвал подозрение. Для переговоров отправился один из членов военного совета. Полагая, что они разговаривают с В. Е. Агаповым, звонившие — командир заградительного отряда Асеев и правоэсеровские организаторы по работе среди крестьян некие Баранов и Савицкий — сообщили, что они выполнили полученное ими задание, организовали на станции Кауфманская отряд из 350 крестьян, готовых бороться за Учредительное собрание, и просили срочно выслать оружие и подвижной состав для доставки отряда в Ташкент. Одновременно они интересовались положением в Ташкенте: покончено ли уже с Советской властью?

Решено было вызвать в Ташкент главарей отряда. Прибывших на паровозе заговорщиков по пути на станцию Ташкент у семафора арестовали и привели в мастерские. Им была дана очная ставка с Агаповым и Поповым. Так выяснилось, что Агапов и Попов являлись участниками заговора. Обоих немедленно арестовали. Были приняты меры и в отношении мятежного отряда на станции Кауфманская. Организаторы этого отряда (Асеев, Баранов и Савицкий) по постановлению регистрационно-следственного отдела военного совета были расстреляны.

Постепенно стали известны все главари мятежа и цели, которые они преследовали. В первом (по-видимому, заранее заготовленном) воззвании мятежники обещали населению немедленно дать хлеб, керосин, топливо, которые «не могла дать ему Советская власть», и повести его «к осуществлению идеи народовластия — Учредительному собранию». Пока же «временный комитет» восстанавливал свободную торговлю и заявил, что «до водворения полного порядка» мятежники будут применять смертную казнь и «строго судить бывших деятелей Советской власти». Одновременно «комитет» предложил всем чинам старой армии явиться на сборные пункты «с оружием».

Провозглашенные мятежниками цели переворота — созыв давно уже дискредитированного Учредительного собрания, установление военной диктатуры — были встречены трудящимися города резко отрицательно. Поняв это, предатель Осипов неожиданно заговорил о перевыборах Советов. В выпущенном им воззвании он обещал созвать новый Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, избранный «на основании свободного голосования всех без исключения трудящихся».

Но трудящиеся Ташкента остались глухими и к этому второму воззванию предателя.

В 6 часов утра 20 января советские вооруженные силы перешли в решительное наступление. Гарнизон крепости начал артиллерийский обстрел зданий и позиций мятежного 2-го полка.

Бой продолжался весь день. В 7 часов вечера белогвардейцы стали повсеместно отходить. Ночью Осипов с оставшимся у него небольшим отрядом, ограбив Государственный банк, бежал из города. Ему удалось добраться до стоянок ферганских басмачей, к которым он и примкнул.

В приказе № 1, опубликованном 25 января восстановленной в городе Советской властью, говорилось: «В ночь с 18 на 19 января с. г. контрреволюция, во главе с военным комиссаром Осиновым, изменнически и зверски уничтожила главных представителей краевой и местной власти. Ташкентские революционные войска, обе партийные дружины и рабочие быстро ликвидировали эту преступную авантюру. Изменник Осипов с небольшой бандой белогвардейцев бежал. Войска, введенные им в заблуждение, оставили его и группами переходят к нам. Объединенное заседание оставшихся в живых членов ЦИК, Совета комиссаров и Ташкентского Совдепа, а также и членов Военно-революционного комитета избрало Краевой временный революционный совет, который возглавляет теперь правительство в лице ЦИК и Совкома и которому поручено в корне уничтожить эту преступную авантюру. ЦК, Совет комиссаров и Ташкентский Совдеп уже приступили к работе; не позднее 1 марта созывается I Чрезвычайный съезд Совдепов, который и восстановит краевую Советскую власть. Всем Советам на местах предписывается самыми беспощадными мерами уничтожать вспышки контрреволюции, под какими бы лозунгами эти вспышки ни возникали, отнюдь не допуская партийной розни, но произведя тщательную чистку обеих партий. Да здравствует Советская власть! Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства! Долой учредил овце в и врагов Советской власти!».

В результате ликвидации мятежа, а затем и большой работы присланной в Ташкент из Москвы Особой комиссии по делам Туркестана (во главе с П. А. Кобозевым) положение Советской власти в крае укрепилось. Началось движение за присоединение левоэсеровской партии к Коммунистической партии. По решению съезда партии левых эсеров Туркестана эта партия самораспустилась, и в марте 1919 г. левые эсеры вступили в Коммунистическую партию.

В конце февраля 1919 г. Чрезвычайный верховный трибунал Туркестана начал рассмотрение судебных дел о преступлениях задержанных главарей мятежа.

На суде выяснилось, что январское восстание было организовано антисоветской группой, состоявшей из разнородных элементов, начиная от представителей белогвардейщины и кончая предателем Осиповым, английским агентом. Тайными нитями она была связана с английской разведкой и с «Туркестанской военной организацией».

Возникновение и деятельность группы, возглавившей мятеж, представились в следующем виде.

В составе Совета комиссаров Туркестана пост комиссара по внутренним делам с декабря 1917 г. занимал член большевистской партии В. Е. Агапов. В том же Комиссариате внутренних дел работал и П. Цветков, бывший полковник и управляющий канцелярией краевого управления при керенщине. В то время, в начале советского строительства в крае, в государственные учреждения проникло немало карьеристских элементов, дискредитировавших новую власть. Вместо активной борьбы с этими ненормальностями Агапов лишь негодовал. Поняв слабость комиссара, белогвардеец Цветков исподволь натравливал его против других ответственных работников края и таким путем постепенно разлагал. Наконец, в апреле 1918 г. Агапов вышел из большевистской партии и отказался от поста комиссара. Ушел со службы в комиссариате и Цветков. Первый уехал в Перовск, а второй — в Ашхабад.

В Ашхабаде Цветков встретился с деятелями «Туркестанской военной организации». Тогда у него зародилась мысль о создании контрреволюционной организации для подготовки антисоветского переворота в Ташкенте. Он рассчитывал на содействие и помощь «Туркестанской военной организации», связанной с англичанами.

Вскоре Цветков возвратился в Ташкент. Пытаясь вновь пристроиться на государственную службу, он познакомился с секретарем бюджетно-финансовой комиссии Туркестанского ЦИК, бывшим крупным чиновником и правым эсером А. М. Тишковским, и завязал с ним близкие отношения как с единомышленником.

Тем временем из города Перовска в Ташкент возвратился и Агапов, которого рабочие-железнодорожники избрали на пост председателя Центральных железнодорожных мастерских.

Вскоре Цветков, Тишковский и Агапов встретились. Они договорились о создании организации для «демократической пропаганды» среди населения с целью подготовки переворота. Движение должно было идти под лозунгом созыва Учредительного собрания для установления новой «демократической» власти. Решено было издавать нелегальный журнал «Свободная пресса». В конце декабря 1918 г. состоялось совещание антисоветской группы, на которое собрались Тишковский, Цветков, Агапов, завербованные ими в железнодорожных мастерских Попов, Новоселов и Песковский, а также полковник Руднев и правый эсер Акимов. Совещание решило усилить работу с целью ускорения подготовки переворота.

Через несколько дней состоялось заседание, на котором полковнику Рудневу было поручено подыскать военных специалистов для работы в организации. На следующем совещании группы присутствовали уже представители военной организации, возглавляемой изменником К. П. Осиновым. Это была самостоятельная антисоветская организация, состоявшая из бывших офицеров, служивших в Красной Армии и предательски готовивших военный переворот. Группа Агапова — Цветкова — Тишковского установила с нею контакт.

Вскоре авантюрист Осипов захватил инициативу подготовки переворота в свои руки. За 10–12 дней до мятежа на совещании, созванном им в помещении штаба Туркестанского военного округа, Осипов, явившись вместе со своими сподвижниками, бывшими офицерами, заявил о готовности руководимой им организации немедленно выступить против Советской власти.

Общий план мятежа, разработанный заговорщиками под руководством Осипова, предусматривал одновременный захват Центральных железнодорожных мастерских, военной крепости, а также всех правительственных учреждений. Агапов, Попов, Новоселов и другие заговорщики из числа железнодорожников в 6 часов вечера 18 января обязывались занять все входы в железнодорожные мастерские, куда позднее должны были явиться мятежники. Заговорщики рассчитывали захватить склад оружия в мастерских и вооружить участников мятежа. Одновременно подразделения 2-го полка под командованием Осипова должны были с помощью предателей из гарнизона овладеть военной крепостью и важнейшими объектами города. План этот, как известно, провалился в первые же часы выступления.

По первому судебному процессу, рассмотренному в Чрезвычайном революционном трибунале Туркестана под председательством Леппа, судились Цветков, Агапов, Попов, Чижов, Матузенко, Ле-бедев, Бутырин, Акимов и Сосновский. Процесс проходил при большом стечении трудящихся города, с участием общественных обвинителей и защитников. Среди судей помимо основного состава суда было шесть, специально избранных рабочими железнодорожных мастерских.

Чрезвычайный верховный трибунал приговорил Цветкова к расстрелу, Агапова и Попова к заключению в тюрьму сроком на 5 лет каждого, остальных заговорщиков — к общественному порицанию.

Через некоторое время был задержан и А. Тишковский. Верховный революционный трибунал приговорил и его к расстрелу. Что касается главаря мятежа Осипова, то он еще некоторое время продолжал антисоветскую деятельность среди басмачей и в Бухаре. Примерно через год после восстания по вызову англичан он отправился за границу, но в пути заболел и умер.

Так бесславно закончилась еще одна авантюра контрреволюционных заговорщиков и их империалистических покровителей.

Глава шестая. Решающие победы над внешней и внутренней контрреволюцией (1919 г.)

1. Политическое разложение и военное поражение крупнейших очагов контрреволюции в стране

Начавшаяся осенью 1918 г. перегруппировка сил внутри антисоветского лагеря закончилась к весне 1919 г., когда на передний край борьбы против Советской власти выдвинулись наиболее реакционные контрреволюционные круги.

К весне 1919 г. при политической, военной и материальной поддержке империалистов Антанты на территории России оформилось несколько крупных антисоветских военно-политических объединений, возглавляемых военными диктаторами — монархистскими генералами. На востоке таким диктатором был «верховный правитель России» вице-адмирал А. В. Колчак, на юге — «главнокомандующий вооруженными силами Юга России» генерал А. И. Деникин, в районе Петрограда — генерал Н. Н. Юденич. Политическим ядром этих военно-диктаторских режимов явились монархистские и кадетские организации.

Сразу же после своего «воцарения» Колчак стал восстанавливать старые порядки. Повсеместно были назначены главные начальники с правами генерал-губернаторов, восстановлена охранка, введены законы о смертной казни. Вынесение приговоров поручалось офицерской «тройке», военно-полевому суду. Посылались специальные карательные экспедиции против крестьян, не желавших воевать за колчаковский режим; карательные отряды заливали кровью деревни. В этих экзекуциях особой жестокостью отличались такие подручные Колчака, как казачьи атаманы Семенов, Анненков, гепералы Розанов, Красильников, Волков. Были расстреляны, повешены, замучены, живыми зарыты в землю многие тысячи трудящихся. По официальным данным, только в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли не менее 25 тысяч человек. В Кизеловских копях было расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч, в Тагильском и Надеждинском районах замучено около 10 тысяч, в Екатеринбургском и других уездах — не менее 8 тысяч, около 10 процентов населения губерний — мужчины, женщины, дети — было подвергнуто жестокой и унизительной порке. Из Тюмени официально сообщалось: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей-граждан совершенно не поддается никакому учету».

По далеко не полным данным, только в нескольких губерниях Сибири колчаковцы сожгли около 10 тысяч домов, разорили десятки тысяч хозяйств.

Но несмотря на все ужасы «колчаковского правления», его правительство, возглавляемое сначала кадетствующим сибирским деятелем П. В. Вологодским, а затем В. Н. Пепеляевым, пыталось изображать себя «либеральной властью». Даже иностранные буржуазные дипломаты отмечали двуличие колчаковщины. 10 августа 1919 г. американский генерал Грейвз в своем донесении военному департаменту США дал такую характеристику колчаковскому правительству. «Правительство, — писал он, — делится на две различные части: одна — выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии… Лицемерное правительство пытается убедить крестьян, что их задача заключается в предоставлении продовольствия, и ищет психологического момента для восстановления монархии. Колчак окружил себя офицерами старого режима, спасение которых в будущем зависит только от восстановления монархии».

В качестве «либерала» в колчаковском правительстве, на посту заместителя председателя Совета министров, подвизался один из лидеров антисоветского «Национального центра» А. А. Червен-Водали. Были в правительстве и ренегаты из правосоциалистических партий. Бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов, исполнявший в Париже обязанности представителя Колчака, образовал там комитет-совещание в составе бежавших из России князя Г. Е. Львова и члена ЦК кадетской партии В. А. Маклакова для работы среди иностранцев в пользу Колчака. В секретной телеграмме на имя колчаковского министерства иностранных дел от 15 января 1919 г. Сазонов писал: «Требуется участие в совещании левых элементов. Пока некого взять… Единственный человек из находящихся здесь, который мог бы сыграть эту роль, — Савинков… Его позиция совершенно согласна с нами. По словам его, у него много сторонников в России среди не социалистических, но демократических радикальных элементов, а также среди офицерства. Он сам очень желает быть приобщенным к совещанию, о чем нам прямо заявил… Мы хотим поручить ему агитацию среди демократических элементов и с этой целью для себя используем его спутников. Просим вашего одобрения. Вместе с тем просим все-таки изыскать способ удовлетворения его денежных притязаний».

Так был куплен еще один «левый элемент» — бежавший из России ренегат Савинков, «работу» которого оплачивал теперь Колчак.

Соблазняя иностранных капиталистов богатствами края, колчаковское правительство рассчитывало с их помощью восстановить старый строй, вернуть помещикам их прежние владения, капиталистам — заводы и фабрики. Созданное с этой целью «Особое совещание» занималось финансированием фабрикантов и заводчиков. Колчаковский Совет министров чуть ли не каждый день отпускал десятки миллионов рублей разлитым акционерным компаниям. Был учрежден Военно-промышленный комитет, в котором верховодили деятели кадетской партии. В этом комитете безнаказанные хищения и растраты достигли невероятных размеров. Иностранным капиталистам колчаковцы отдали тысячи предприятий Сибири для эксплуатации.

Призвав на помощь иностранные войска, колчаковцы содержали и бесплатно перевозили их по железным дорогам. Они передали правительствам и капиталистам Антанты за поставки оружия огромное количество золота (около 148 тонн) из захваченного контрреволюционерами в Казани золотого запаса государства.

Не менее реакционной, чем колчаковщина, была господствовавшая на занятой контрреволюционерами территории Юга России деникинщина.

В апреле 1919 г. «Особое совещание» — совещательный орган при штабе Деникина — представило официальным миссиям правительств стран Антанты декларацию (она широко распространялась в листовках и среди населения), содержавшую политическое кредо деникинщины. В ней объявлялось, что целью Деникина является уничтожение большевизма, водворение в стране «правового порядка», «восстановление могущества единой и неделимой России». Деникин туманно обещал созвать Национальное собрание (лозунг созыва Учредительного собрания исчез из лексикона деникинщины), дать широкое самоуправление местам, областную автономию, «гражданские свободы», осуществить «земельную реформу для устранения земельной нужды трудящегося населения», ввести рабочее законодательство, «обеспечивающее трудящиеся классы».

Но это были только слова. За наступавшей Добровольческой армией двигался, как тогда говорили, «помещичий шарабан», пассажиры которого немедленно вступали во владение своей бывшей собственностью в селах и городах. Вся полнота государственной власти переходила в руки «главнокомандующего Добровольческой армии» и назначенных им начальников. Открыто восстанавливались порядки и законы царской России. Русская православная церковь объявлялась «первенствующей»; русский язык — государственным; царский трехцветный флаг — государственным флагом. Вместо обещанной земельной реформы жестко проводился принцип «сохранения за собственниками», то есть помещиками, их «прав на землю». Мало того, Деникин издал закон, по которому крестьянин, засеявший до прихода деникинцев землю помещика, должен был не только возвратить ему землю, но и отдать треть урожая 1919 г. Жестоко подавлялись малейшие проявления национального самосознания всех нерусских народов. Разгонялись рабочие организации. Эту политику Деникин проводил террористическими методами, при помощи карательных экспедиций.

При деникинском «Особом совещании» существовал так называемый «Осваг» — осведомительное агитационное агентство, симбиоз органа пропаганды с контрразведкой. Газеты «Освага», выходившие большими тиражами, вели антисоветскую, погромную агитацию, травлю большевиков. Ярко выраженный черносотенный характер носили плакаты и лубки. Среди деятелей деникинской печати подвизался и Пуришкевич, издававший в Ростове-на-Дону погромный журнал «Благовест».

Поначалу в деникинское «Особое совещание» в качестве «советников» входили деятели кадетской партии, крупные промышленники, торговцы и финансисты: член руководства «Национального центра» Н. Астров (председатель «Совещания»), С. Маслов, М. Федоров, А. Нератов, О. Герасимов, В. Степанов, Д. Шипов, С. Безобразов и другие. Позже «Особое совещание» было ликвидировано и вместо него создано «правительство» под председательством генерала А. С. Лукомского.

Опорой деникинцев на территории захваченной ими Украины явились южнорусское объединение «Национального центра», возглавляемое бывшим членом Государственной думы монархистом В. В. Шульгиным, и возникший еще в октябре 1918 г. в Киеве «Совет государственного объединения России», состоявший из буржуазных деятелей бывших Государственной думы, Государственного совета, земских и городских самоуправлений, крупных торговцев, промышленников, земельных собственников, церковных деятелей и финансистов. Председателем «Совета» состоял барон В. В. Меллер-Закомельский, бывший председатель Петербургской губернской земской управы и член Государственного совета; товарищами председателя — бывший царский министр земледелия А. В. Кривошеин, профессор П. Н. Милюков, бывший член Государственной думы А. М. Масленников и от торгово-промышленной группы — С. Н. Третьяков; членами «Совета» были профессор Е. Н. Трубецкой, князь А. Д. Голицын и другие. Самой «левой» легальной организацией Юга России при деникинщине был южнорусский «Союз возрождения России»; к нему примыкал «Совет земств и городов Юга России». Как и в центральных губерниях, в южнорусский совет «Союза возрождения России» входили так называемые государственно мыслящие народные социалисты, левые кадеты, некоторые правые эсеры и меньшевики. Председатель южнорусского совета «Союза возрождения России» народный социалист В. Мякотин впоследствии рассказывал, что его организация считала нужным поддерживать борьбу Деникина с Советской властью. Делегации «Союза возрождения», игравшего роль легальной оппозиции при Деникине, неоднократно рекомендовали военному диктатору различные проекты «улучшения» деникинского аппарата произвола и насилия. Но Деникин отмахивался от этих рекомендаций: дескать, с социалистами поговорим потом.

Деникинщина оставалась такой откровенной террористической диктатурой, что даже активные сподвижники Деникина вынуждены были признать это. Среди командиров Добровольческой армии находились известные своими грабежами населения казачий генерал-лейтенант А. Г. Шкуро и генерал Султан-Гирей Клыч. Много лет спустя Шкуро говорил на суде: «Я не могу припомнить всех фактов истязаний и зверств, проводимых подчиненными мне казаками, но продвижение моих частей сопровождалось массовыми грабежами, убийствами коммунистов и советских работников. Такие действия поощрялись генералами и офицерами Добровольческой армии». Особенными зверствами отличалась казачья «волчья сотня» Шкуро. Крупный землевладелец генерал Султан-Гирей Клыч, командовавший в деникинской армии «дикой дивизией» из горцев Северного Кавказа, также показывал на суде: «Возглавляемая мною «дикая дивизия», действуя на протяжении всего периода гражданской войны на Кавказе, чинила грабежи, насилия и издевательства в отношении мирного населения… Всадники моей дивизии принимали участие в убийствах советских людей»[40].

Третьим из наиболее крупных военных диктаторов того времени стал генерал от инфантерии Н. И. Юденич, избравший районом своей деятельности Северо-Запад России. Это был не выделявшийся какими-либо особенными способностями и талантами генерал, ставший популярным в первую мировую войну благодаря успехам Кавказской армии, в которой он служил. Это был убежденный и откровенный монархист. Еще во времена керенщины его отстранили с поста главнокомандующего Кавказским фронтом как сопротивлявшегося распоряжениям Временного правительства.

После Октября Юденич вел контрреволюционную подпольную деятельность в Петрограде, ориентируясь на Германию. Главной целью его был военный захват Петрограда, чтобы сокрушить большевизм в самом его центре. Достичь этого он надеялся с помощью немецкого вторжения. Но после поражения Германии в войне Юденич изменил ориентацию. В ноябре 1918 г. он бежал из революционного Петрограда в Финляндию, где во главе государства в то время стоял бывший придворный русского царя генерал-майор Маннергейм, с помощью немцев потопивший в крови революцию финских рабочих и крестьян. Юденич вел переговоры с Маннергеймом о совместном выступлении против Советской России, носился с планом создания фронта против Петрограда, используя «берега Финского залива и территории прибалтийских провинций». Он просил помощи и поддержки финансами, оружием и другими средствами, заверял, что признает Антанту, и выражал готовность подчиниться ее руководству. Уверял, что он не монархист и не республиканец и вообще не интересуется политикой и что единственной его программой является уничтожение большевизма в России.

В Финляндии в то время существовала колония русских белоэмигрантов — около 20 тысяч человек, из них — 2–2,5 тысячи офицеров. Главную роль среди белоэмигрантов играли промышленники и финансисты, имевшие связи и средства, а также представители царской высшей бюрократии. Они образовали «Русский политический комитет» явно монархистского направления. Возглавлял его бывший царский премьер-министр А. Ф. Трепов, придерживавшийся германской ориентации. После поражения Германии в январе 1919 г. из Петрограда в Финляндию нелегально прибыл один из лидеров «Национального центра», бывший министр Временного правительства профессор богословия А. В. Карташев. Когда он стал председателем правления «Русского политического комитета», тот принял «союзническую ориентацию». «Русский политический комитет» поддержал Юденича, мечтавшего о захвате Петрограда, и выдвинул его в качестве лидера антисоветского движения на Северо-Западе. При Юдениче было создало «Политическое совещание».

При поддержке деятелей «Национального центра» Юденич в январе 1919 г. обратился к Колчаку с посланием, в котором признал для себя обязательной его платформу, предложил Колчаку свой военный план и просил помощи, в частности поддержки перед Антантой. Колчак охотно согласился и даже прислал Юденичу миллион рублей «на наиболее срочные нужды». Финансово-промышленные русские белоэмигрантские круги также субсидировали Юденича (они дали ему 2 миллиона рублей), и с согласия Маннергейма он начал тайно формировать белогвардейскую армию в Финляндии. Большие надежды возлагал Юденич на то, что ему удастся подчинить себе обосновавшиеся в Эстонии остатки белой Северной армии, разгромленной красноармейцами в конце 1918 г. под Себежем и Псковом («Северный корпус»). В мае 1919 г. на предложения Юденича откликнулась Англия, тайно заверившая его в том, что она окажет ему помощь для осуществления его планов. К Юденичу прибыла английская военная миссия.

Пока шли все эти приготовления, «Северный корпус» из Эстонии под командованием генерала А. П. Родзянко, независимо от Юденича, начал наступление на Петроград, но потерпел поражение. Изменение военной обстановки ускорило приход Юденича к власти. 24 мая 1919 г. Колчак предложил ему принять командование «всеми русскими силами на Северо-Западе». Летом 1919 г. Юденич переехал в Эстонию, чтобы оттуда начать свой «марш» на Петроград.

Англичане позаботились о том, чтобы Юденич имел «надлежащее правительство», которому они могли бы доверять. Формирование «правительства» походило на фарс. Английский генерал Марш вызвал к себе из Финляндии в Ревель членов «Политического совещания» при Юдениче. Когда они (А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, М. Н. Суворов и С. Г. Лианозов) явились в английское консульство в Ревеле, генерал Марш пригласил их в комнату, где уже находились белоэмигранты — полковник К. А. Крузенштерн, К. А. Александров, М. М. Филиппео, М. С. Маргулиес, В. А. Горн, Н. Н. Иванов — и корреспондент английских газет Поллак. Здесь же присутствовали и представители американской и французской миссий.

Белоэмигрантам было предложено немедленно, буквально не выходя из комнаты, образовать «северо-западное русское правительство» и заключить договор с эстонским правительством о признании независимости Эстонии и совместной борьбе против Советской России. Генерал Марш передал присутствующим заготовленный заранее «список членов правительства», в который он включил нужных ему лиц.

Было 18 часов 20 минут. Коверкая слова, Марш по-русски предупредил: «Если к 19 часам правительство не будет создано, всякая помощь союзников будет немедленно прекращена. Мы вас бросим».

Когда присутствующие стали ссылаться на то, что неизвестно, подпишет ли Юденич заявление о признании независимости Эстонии, Марш пригрозил: «В таком случае у нас будет другой главнокомандующий». С этими словами он удалился вместе с американским и французским представителями.

Предложение было принято. Так за 40 минут появилось еще одно «правительство» в составе: председатель С. Г. Лианозов, министр внутренних дел К. А. Александров, военный министр Н. Н. Юденич, министр торговли и промышленности М. С. Маргулиес, министр юстиции Е. И. Кедрин, министр продовольствия Ф. Г. Эйшинский, министр просвещения Ф. А. Эрн, министр общественного призрения А. С. Пешков, государственный контролер В. А. Горн, министр земледелия П. А. Богданов, министр вероисповеданий Н. Ф. Евсеев и министр почт и телеграфа М. М. Филиппео.

Старый царский дипломат К. Набоков, выполнявший в Англии роль представителя Колчака, в своем сообщении от 20 августа 1918 г. писал: «Решительно во всех кругах (это) новое пр-во вызывает лишь негодование либо смех».

Наряду с колчаковским, деникинским и юденичским очагами контрреволюции Антанта создала районы открытой оккупации, откуда велось наступление на Страну Советов.

На Севере, в районе Архангельска и Мурманска, действовали английские, американские и французские войска под командованием генерала Айронсайда, сменившего Ф. Пуля, и белогвардейцы, возглавляемые с января 1919 г. генералом Е. К. Миллером.

В Прибалтике германские войска под командованием генерала фон дер Гольца, выполнявшего директивы Антанты, а также польские отряды, финские наемники-егеря, эстонские, латышские, литовские буржуазно-националистические воинские части и русские белогвардейцы при помощи английского флота свергли рабоче-крестьянскую власть и образовали вооруженный фронт против Советской России.

На юге России хозяйничали интервенционистские войска Антанты под командованием французского генерала д'Ансельма, численность которых к 15 февраля 1919 г. достигла 130 тысяч человек.

В Дагестане после поражения Турции в войне с Антантой появился английский отряд, а при Горском правительстве Тапы Чермоева — военная миссия во главе с полковником Роландсоном. Теперь Горское правительство, раньше тесно связанное с Турцией, пресмыкалось перед новыми «союзниками». Территория Северного Кавказа, в том числе и Дагестана, вскоре была занята деникинцами. Деникин заявил, что он не признает Горской республики и требует подчинения Дагестана его власти.

Бесчинства белогвардейцев были такими, что даже союзный Меджлис горских народов Кавказа, находившийся в Тифлисе, в протесте, поданном «союзным» представителям 10 сентября 1919 г., в таких словах характеризовал вторжение деникинцев в пределы Горской республики: «Железом и кровью прошла Добровольческая армия по территории горских народов, оставляя после себя пепел аулов, убийства, грабежи, виселицы, изнасилованных женщин, оскверненные мечети… На днях были стерты с лица земли два наиболее цветущих ингушских селения Экажевское и Сурхохи, не говоря уже о тридцати аулах Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, подвергшихся разгрому при вторжении Добровольческой армии в пределы Республики… Меджлис полагает, что эти меры Добровольческой армии среди горских народов есть не что иное, как проведение под благовидным предлогом заранее обдуманного плана физического истребления горских народов. Инстинктивно чувствуя эти коварные замыслы вождей Добровольческой армии, горские народы стихийно восстают, как это имело место в Ингушетии, Чечне, Дагестане, предпочитая погибнуть лучше под родным небом Кавказа, защищая свои очаги, свободу и независимость…». Меджлис потребовал от представителя «союзников» в Тифлисе полковника Хаскеля передать его правительству протест и принять немедленные меры к очищению территории Горской республики от Добровольческой армии.

О том, какие «меры» против бесчинств деникинской армии приняли «союзники», свидетельствует воззвание к населению Дагестана, опубликованное и распространенное в сентябре 1919 г. полковником Роландсоном, ставшим теперь главой английской военной миссии при генерале Деникине. «Англия, — говорилось в нем, — помогает Деникину снаряжением, танками, аэропланами, пушками, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели. Англия дала для этого своих инструкторов. Будет очень жалко, если придется обратить это оружие против горцев и их аулы будут разрушены… Нет сомнения, что Россия, очищенная огнем и кровью, станет Великой и Неделимой. Она тогда справедливо воздаст тем, кто помогал ее возрождению, а те, кто мешал этому, будут наказаны».

Эта прямая угроза населению Дагестана вызвала всеобщее негодование горцев.

Особое возмущение горцев вызывало то обстоятельство, что полковник Роландсон раньше состоял представителем английского командования при Союзе горцев Кавказа и даже был облечен званием «главнокомандующего всеми горскими вооруженными силами». А теперь Роландсон угрожал горцам английским оружием.

Так же вели себя «союзники» и в Закавказье. Азербайджан был оккупирован английскими войсками. Генерал Томсон объявил себя губернатором города Баку. В Грузии меньшевистское националистическое правительство вело подрывную работу против Советской России. Фактически там тоже распоряжались английские войска.

В Крыму после ухода немцев 15 декабря 1918 г. «правительство» Сулеймана Сулькевича «самоликвидировалось». Усилиями буржуазии и по указанию Добровольческой армии, вступившей в Крым, было создано новое «правительство» под руководством табачного фабриканта Соломона Крыма, ориентирующегося на деникинцев.

В Закаспийской области 31 декабря 1918 г. английские колониальные войска (сипаи) разогнали митинг трудящихся Красноводска, выражавших недовольство оккупацией города, и заняли все административные учреждения. А потом небезызвестный английский капитан Реджинальд Тиг-Джонс, вместе со своим агентом в Закаспийском правительстве — начальником розыскного бюро Дружкиным, произвел «государственный переворот» — разогнал эсеровское «правительство» Фунтикова. Англичане предложили образовать новое правительство — Директорию.

Один из членов Директории, Л. А. Зимин, впоследствии описал некоторые подробности этого события. Он рассказал, что местный Исполнительный комитет избрал в Директорию генерала Крутена, Белова и Зимина. Но Тиг-Джонс приказал заменить Крутена Дружкиным, а Крутену предоставить право присутствовать на заседаниях с решающим голосом. В состав Директории были избраны на съезде туркменов Хаджи-Мурат и Овез-Баев. По требованию же Тиг-Джонса вместо Овез-Баева был введен в Директорию Ораз-Сердар. Закаспийская Директория была марионеткой в руках англичан. «Особенно же тяжелым, — писал Зимин, — оказалось то, что введенный в Директорию англичанами Дружкин, используя, с одной стороны, свою зависимость от англичан, с другой стороны, сосредоточив в своих руках заведование тайной полицией, стал постепенно пользоваться все большей властью».

Все это оказывало влияние на состояние фронта борьбы с внутренней контрреволюцией в тылу Советской страны. Агенты Колчака, Деникина, Юденича, Антанты продолжали создавать подпольные организации и плести заговоры в тылу борющейся Красной Армии. Их подрывная деятельность увязывалась с военными действиями мятежных генералов и международных империалистов. Место правосоциалистических партий в качестве руководящих органов антисоветского подполья заняли преимущественно кадетские организации «Национального центра». Кадеты стали соучастниками монархистской контрреволюции.

Так, к весне 1919 г. определились главные борющиеся классовые и политические силы в Советской стране. По одну сторону фронта стояли рабочий класс и революционное крестьянство во главе с большевистской партией и Советским правительством, по другую — буржуазия и помещики в союзе с империалистами Антанты.

Руководствуясь ленинскими принципами внешней политики, Советское правительство делало все зависящее от него для прекращения войны. Оно не раз выступало с мирными предложениями правительствам США, Англии, Франции, Италии и других капиталистических государств. Но эти предложения оставались без ответа — Антанта не хотела смириться с существованием первого в мире социалистического государства и продолжала поддерживать антисоветских мятежников.

В этих условиях партия главное внимание уделяла военным фронтам, усилению Красной Армии. Вся страна была объявлена единым военным лагерем. 30 ноября 1918 г. под председательством В. И. Ленина ВЦИК образовал Совет Рабочей и Крестьянской Обороны, который так определил стоявшие перед страной задачи:

«Необходимо обеспечить армию снабжением и для этого повысить производительность труда.

Необходимо обеспечить продовольствием армию и флот, а также Москву, Петроград и все другие центры формирования и труда.

Для этого нужно заставить все продовольственные и железнодорожные органы в центре и на местах работать с высшим напряжением и высшей добросовестностью.

Не только в армии и во флоте, но и в продовольственном и транспортном деле, а также в области военной промышленности должен быть установлен военный режим, т. е. режим суровой трудовой дисциплины, отвечающей положению страны, которую бандиты империализма вынудили превратить в военный лагерь».

В стране сложилась система хозяйственных отношений, вошедшая в историю под названием «военного коммунизма». Государство установило принудительные нормы, регулировавшие сельскохозяйственное и промышленное производство, распределение товаров и продуктов, дисциплину труда в интересах победы на фронте. Были полностью национализированы и централизованы крупная, средняя и часть мелкой промышленности. Сердцевину этой системы хозяйственных отношений составляли продовольственная разверстка и запрещение свободной торговли. Согласно декрету, принятому в январе 1919 г., Советское правительство определяло, сколько хлеба и фуража необходимо для нужд государства, и требовало, чтобы крестьяне производящих губерний сдавали установленное количество по твердым ценам. Свободная торговля хлебом была запрещена; у крестьян изымались все излишки хлеба.

Суровые правила осажденного лагеря поддерживались всеми сознательными рабочими. Подавляющее большинство крестьянства, заинтересованное в избавлении от помещиков, которые возвращались в свои бывшие имения вслед за войсками белогвардейцев и интервентов, согласно было нести тяготы войны. В результате сложился военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, явившийся основной предпосылкой победы.

Серьезная угроза со стороны общероссийской контрреволюции и интервентов Антанты, нависшая весною 1919 г., создавала одинаковую опасность для всех существовавших тогда советских республик. Необходимо было объединить их совместные усилия в борьбе против общего врага. Это сознавали все рабочие и крестьяне Советской страны.

В мае 1919 г. В. И. Ленин разработал «Проект директивы ЦК о военном единстве», который был принят ЦК партии и послужил правовой основой военно-политического союза советских республик. 1 июня 1919 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет утвердил декрет, в котором говорилось о необходимости провести тесное объединение: 1) военной организации и военного командования; 2) советов народного хозяйства; 3) железнодорожного управления и хозяйства; 4) финансов и 5) комиссариатов труда советских социалистических республик России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии и Крыма, чтобы руководство указанными отраслями народной жизни было сосредоточено в руках единых коллегий. Вскоре были заключены двусторонние соглашения между РСФСР и советскими республиками о военно-политическом союзе в общей борьбе с силами внутренней контрреволюции и иностранной интервенции.

Так военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, сложившийся к весне 1919 г., дополнился тесным единством всех советских республик в их борьбе против общего врага.

Вооруженные и поддерживаемые международным империализмом, Колчак, Деникин, Юденич развернули активные военные действия против Советов. Гражданская война вспыхнула с еще большей силой.

Первой в начале марта 1919 г. в наступление на Восточном фронте перешла колчаковская армия, поддерживаемая Деникиным на юге, генералом Миллером на севере и белогвардейцами в Прибалтике. 13 мая начал поход на Петроград командующий белогвардейским «Северным корпусом» генерал Родзянко. Усилиями Красной Армии войска Колчака и Родзянко были остановлены и потерпели поражение. Одновременно ВЧК раскрыла и ликвидировала контрреволюционный заговор «Национального центра» в Петрограде.

Во второй половине 1919 г. по плану Антанты главный удар должен был нанести генерал Деникин с юга. Предполагалось также наступление войск Колчака на востоке, генерала Миллера на севере и Юденича в районе Петрограда. Деникин захватил Донбасс, Грозный, Царицын; к середине октября 1919 г. его войска заняли Украину, Курск, Орел, угрожали Туле и Москве. Это наступление также было сорвано. Провалились планы заговорщиков организовать антисоветское восстание и в сердце страны — Москве.

В октябре войска генерала Юденича вновь начали движение на Петроград. Им удалось захватить Ямбург, Красное Село, Гатчину, Детское Село и приблизиться к окрестностям Петрограда.

В октябре Красная Армия остановила наступление Деникина, а в ноябре разгромила Юденича под Петроградом. Новые удары получило и контрреволюционное подполье.

2. Эволюция колебаний мелкобуржуазных партий

Разложение контрреволюционных режимов на территориях, занятых белогвардейцами, поражения, нанесенные им Красной Армией, не могли не оказать влияния на позиции мелкобуржуазных и буржуазно-националистических партий.

В августе 1919 г. часть правых эсеров, заключившая ранее от имени членов съезда Комуча соглашение с Советским правительством об отказе от вооруженной борьбы, образовала группу «Народ». Ее руководящая «восьмерка» — К. Буревой, В.Вольский, И. Дашевский, Н. Ракитников, Н. Святицкий, Л. Либерман, Н. Смирнов, Б. Черненков — провозгласила основной задачей группы борьбу против белых генералов в защиту Советской республики. Группа направила ряд своих членов в распоряжение военных органов Советской власти для борьбы с деникинщиной. В ответ на это ЦК партии правых эсеров распустил, а впоследствии и исключил из партии членов группы «Народ», которая затем существовала как самостоятельная организация меньшинства партии. И все же под влиянием политической обстановки ЦК партии правых эсеров вынужден был заявить о своем отрицательном отношении к белогвардейщине.

Ряд мелкобуржуазных партий — социал-демократы интернационалисты, РСДРП (меньшевики), Бунд, УКП (боротьбисты), революционные коммунисты, эсеры-максималисты и другие объявили о мобилизации своих членов для защиты Советской республики. Постановлением Президиума ВЦИК от 27 ноября 1919 г. этим партиям было предоставлено по два-три места на предстоящем VII Всероссийском съезде Советов.

На VII съезде Советов в декабре 1919 г. представители этих партий выступили с лозунгом создания единого революционного фронта. Лидер меньшинства партии правых эсеров К. Буревой в своем выступлении отметил: «Тяжелые уроки кровавого опыта, выпавшие на нашу долю, крайне губительно отразились не только на самой партии эсеров, но и на деле завоевания и укрепления российской революции. Этот опыт показал, что борьба с Советской властью неизбежно сосредоточивает вокруг себя врагов трудового народа, выдвигает и усиливает контрреволюцию, дает мощь мировой реакции». Аналогичные заявления делал на съезде и лидер меньшевиков Ф. Дан.

Одпако политические позиции мелкобуржуазных партий не отличались устойчивостью. Их словесные декларации часто расходились с их практикой. Во время успехов контрреволюционных сил даже левые элементы мелкобуржуазной демократии проявляли шатания, колебания, готовность пойти на сговор с реакцией.

Большевистская партия, Советское правительство зорко следили за зигзагами в поведении этих партий и решительно пресекали их, когда это шло во вред рабочему классу и Советскому государству.

В феврале 1919 г. провокационный, опасный характер приобрела пропаганда меньшевистской газеты «Всегда вперед», и Советское правительство запретило ее издание. В специальном постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 26 февраля 1919 г., проект которого написал В. И. Ленин, говорилось: «В газете «Всегда вперед» партией меньшевиков, которая на словах провозгласила разрыв с буржуазной контрреволюцией и на словах же признала необходимость поддерживать Советскую власть как единственную в настоящее время революционную власть, ведется агитация, целиком направленная не только к возможному ослаблению Советской власти, но и к нанесению ей военного удара смертельными врагами рабочего класса и трудового крестьянства. Так, в номере от 20/II—19 г. в статье «Прекратите гражданскую войну» газета обличает перед трудовым народом, в особенности перед крестьянством, Советскую власть в том, что она расходует много материальных средств, в частности продовольствия, на поддержание Красной Армии, и в качестве вывода отсюда требует от Советской власти прекратить гражданскую войну».

В постановлении указывалось, что требование прекратить гражданскую войну, обращенное к Советской власти, означает попытку разоружить рабочий класс и крестьянскую бедноту перед лицом наступающих со всех сторон врагов, что представляло в тех условиях самый злостный вид государственного преступления — измену рабочему и крестьянскому государству. «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет считает допустимой и полезной деловую критику работы Советской власти во всех областях. Но Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет не может допустить, чтобы в тылу у рабочей и крестьянской Красной Армии, за ее спиной, под ее защитой велась разнузданная агитация, которая может иметь только одну цель и один результат: ослабить Советскую Россию перед лицом ее многочисленных врагов». ВЦИК утвердил постановление Президиума ВЦИК о прекращении издания меньшевистской газеты до тех пор, пока меньшевики делами своими не докажут «решимости последовательно порвать с Колчаком и твердо встать на защиту и поддержку Советской власти». Постановление заканчивалось предупреждением: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет напоминает всем так называемым оппозиционным элементам, что Советская республика есть военный лагерь, что на всех ее фронтах, истекая кровью, лучшие рабочие и крестьяне отстаивают великие завоевания революции, и предупреждает меньшевиков, что продолжение ими контрреволюционной работы вынудит Советскую власть выслать их в пределы колчаковской демократии» К

В июле 1919 г. меньшевики опубликовали декларацию под названием «Что делать?». В ней они потребовали расширения избирательных прав в Советы, «восстановления свободы печати, собраний», ликвидации чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и отмены смертной казни. Они хотели «в корне изменить экономическую политику» Советского государства, передать в частные руки или в аренду кооперации большинство предприятии страны, изменить аграрную и продовольственную политику.

На территориях же, занятых белогвардейцами, меньшевики по-прежнему приспосабливались к монархической контрреволюции и сотрудничали с белогвардейцами под предлогом «защиты профессиональных интересов рабочих». В марте 1920 г. Киевский чрезвычайный революционный трибунал рассмотрел дело о группе лидеров меньшевистской партии, действовавших в городе в период деникинщины. Суд установил, что ответственные деятели этой партии — Кучин-Оранский, Романов, Ланда, Шпер, — будучи членами Центрального бюро киевских профсоюзов, сотрудничали с белогвардейской властью и владельцами промышленных предприятий. Они даже обращались к деникинцам с ходатайством о выдаче ссуды Центральному бюро профсоюзов и кооперативу «Сила». Будучи членами правления профсоюзов, меньшевики составляли предательские обращения к рабочим организациям Западной Европы, в которых заявляли о «крахе» Советской власти. Члены Комитета киевской организации меньшевиков — Кучип-Оранский, Биск, Скаржинский, Семковский, Сумский-Каплун и Балабанов — послали представителей своей партии в городскую управу (восстановленную с приходом деникинских войск), несмотря на ее черносотенный характер. Своей политикой соглашения с буржуазией и белогвардейщиной меньшевики способствовали контрреволюции в удушении Советской власти. Аналогичное дело — о сотрудничестве меньшевиков с деникинцами на Дону — рассматривалось в 1921 г. в Верховном революционном трибунале. Именем своей партии меньшевики прикрывали белогвардейский террор.

Не лучшим было и поведение правых эсеров. Весной 1919 г., в грозный момент наступления белогвардейских войск Колчака, Деникина и Юденича на Советскую республику, эсеровский ЦК обратился к Советскому правительству с «ультиматумом», требуя провести «свободные перевыборы Советов».

28—30 июня 1919 г. IX совет партии правых эсеров, собравшийся на территории Советской России, принял резолюцию, основное содержание которой гласило: «Партия самостоятельно ведет борьбу и с реакцией, и с большевизмом…», но «перед лицом… опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции, учитывая соотношение наличных сил, IX совет п/артии/с.-р. одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой». Вместе с тем в резолюциях того же совета отмечалось, что «выдвигаемая в настоящее время политическая ситуация отказа партии от вооруженной борьбы с большевистской диктатурой… должна истолковываться лишь как тактическое решение, продиктованное положением вещей и расчетом наиболее целесообразного употребления партийных и народных сил». Таким образом, партия эсеров официально признала, что провозглашенная ею политика отказа от вооруженной борьбы с Советской властью является лишь тактическим маневром.

Но и эти резолюции не проводились в жизнь всеми организациями партии. Правоэсеровская группа лидеров, выброшенных колчаковцами за границу, — Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговскин, а также Керенский, Бунаков-Фундаминский и другие — открыто выступила против линии ЦК. Эти эсеры считали, что партия должна и теперь продолжать вооруженную борьбу против Советской власти в войсках Деникина, Колчака, Юденича, что ее задача должна сводиться лишь к содействию «демократизации» режимов этих военных диктаторов. Они требовали, чтобы партия ориентировалась на интервенцию империалистических государств против Советского государства. На такой же позиции стояли и правые эсеры, находившиеся на территориях, занятых деникинцами: они предпочитали «не ссориться» с Деникиным. Для них постановления IX совета партии оказались необязательными.

В дальнейшем позиция ЦК партии эсеров все более сближалась с позицией правоэсеровской группы Авксентьева — Зензинова. На сентябрьской конференции 1920 г. эсеры приняли резолюцию, в которой заявили, что «конференция предвидит неизбежность в будущем восстановления партией вооруженной борьбы с большевистской властью».

В. И. Ленин в письме ЦК РКП (б) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!» дал исчерпывающую характеристику антисоветского лагеря в 1919 г. Он писал: «…за прямой и открытой контрреволюцией, за черной сотней и кадетами, которые сильны своим капиталом, своей прямой связью с империализмом Антанты, своим пониманием неизбежности диктатуры и способностью осуществлять ее (по-колчаковски), — за ними плетутся, как всегда, колеблющиеся, бесхарактерные, словами прикрашивающие свои дела, меньшевики, правые эсеры и левые эсеры.

Никаких иллюзий на этот счет! Мы знаем «питательную среду», порождающую контрреволюционные предприятия, вспышки, заговоры и прочее, знаем очень хорошо. Это среда буржуазии, буржуазной интеллигенции, в деревнях кулаков, повсюду — «беспартийной» публики, затем эсеров и меньшевиков. Надо утроить и удесятерить надзор за этой средой. Надо удесятерить бдительность…

Относительно меньшевиков, правых и левых эсеров надо учесть последний опыт. Среди их «периферии», среди тяготеющей к ним публики, несомненно, есть сдвиг от Колчака и от Деникина в сторону сближения с Советской властью. Мы этот сдвиг учли, и каждый раз, когда он хоть в чем-нибудь реальном проявляется, делали известный шаг навстречу с своей стороны…

Но в данный момент мелкобуржуазная демократия с эсерами и меньшевиками во главе, бесхарактерная и колеблющаяся, как всегда, держит нос по ветру и колеблется в сторону победителя Деникина…

Наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден».

Указания В. И. Ленина и были положены в основу борьбы с контрреволюцией в тот период.

3. Карательные меры органов борьбы с контрреволюцией в 1919 г

Начавшееся весной 1919 г. наступление крупных антисоветских военных сил, резкая активизация подрывной деятельности в тылу, раскрытие одного за другим опасных заговоров против Советской власти показали, что главные силы внутренней контрреволюции еще не разбиты. Обстановка требовала усилить меры борьбы с антисоветским подпольем.

Когда в марте 1919 г. контрреволюция предприняла диверсии в тылу Красной Армии (на Петроградском фронте), председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский довел до всеобщего сведения: «Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская Чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавляться без всякой пощады. Во имя спасения от голода Петрограда и Москвы, во имя спасения сотен и тысяч невинных жертв Всероссийская Чрезвычайная комиссия принуждена будет принять самые суровые меры наказания против всех, кто будет причастен к белогвардейским выступлениям и попыткам вооруженного восстания». В другом объявлении ВЧК тогда же предупредила: «Пусть помнят враги Советской власти, что великодушие восставшего рабочего класса может быть исчерпано и карающий меч революции может опуститься на головы изменников и всех пособников контрреволюции… Во имя спасения завоеваний Октябрьской революции она (ВЧК. — Д. Г.) беспощадной рукой подавит всякие попытки к восстанию и заглушит призывы к свержению Советской власти».

Весною 1919 г. ВЦИК подтвердил, что ВЧК и губернским чрезвычайным комиссиям принадлежит право непосредственной расправы (вплоть до расстрела) за контрреволюционные и некоторые другие преступления в местностях, объявленных на военном положении. После расстрела заговорщиков, готовивших мятеж в районе Кронштадта, ВЧК 12 июля заявила: «Опыт полутора лет гражданской войны показал, что иностранные и отечественные империалисты не надеются в открытом бою победить революцию… Одним из главных средств борьбы у контрреволюции является дезорганизация нашей обороны, нашего тыла». Указав, что контрреволюция пытается заговорами и предательством, изменой и шпионажем победить рабочих и крестьян, Всероссийская Чрезвычайная комиссия объявила о необходимости строже наказывать виновных в подобного рода преступлениях и тем самым помочь Красной Армии как можно скорее покончить с внутренними и внешними врагами. «Никакой пощады изобличенным в белогвардейских заговорах и организациях не будет», — говорилось в этом заявлении. Обращаясь с последним предостережением ко всем тем, кто оказался втянутым в белогвардейские организации по неосмотрительности или излишней доверчивости, ВЧК предлагала им в недельный срок явиться в ВЧК, гарантируя «явившимся и раскаявшимся полную безнаказанность».

Принимая решительные меры борьбы против вражеской агентуры, ЦК Коммунистической партии и Советское правительство вместе с тем предостерегали от возврата к методам массового красного террора. После взрыва в помещении Московского комитета партии, организованного анархистами и левыми эсерами, пленум ЦК РКП (б) рассмотрел вопрос о красном терроре и опубликовал извещение, в котором указывал, что это новое преступление может побудить рабочих расправиться с заложниками и находящимися на свободе представителями буржуазных и правосоциалистических партии. Однако ЦК считал, что взрыв в помещении Московского комитета не должен отразиться на обычной деятельности ВЧК и губернских ЧК, ибо Советская власть настолько окрепла, что может навести страх на врагов и обезвредить их организации, «не впадая в нервность, сохраняя обычный темп работы трибуналов и комиссий по борьбе с контрреволюцией, не допуская случайных ошибок…».

Исключительная опасность контрреволюционных заговоров, злодейский взрыв в помещении МК РКП (б), естественно, вызвали суровые репрессии: эти дела рассматривала внесудебным порядком ВЧК. Активные участники этих преступлений были расстреляны. Но, как правило, подавляющее большинство дел о контрреволюционных преступлениях рассматривалось не чрезвычайными комиссиями, а реорганизованными и ставшими вполне эффективными органами советского правосудия — революционными трибуналами. Весьма гибкая тактика применялась в отношении обвиняемых из мелкобуржуазных слоев.

Согласно постановлению Президиума ВЦИК об амнистии, в ноябре 1918 г. было прекращено расследование по известному делу «рабочей конференции» и освобождены видные меньшевики и правые эсеры, арестованные в июле того же года. 30 июня 1919 г. Верховный революционный трибунал при ВЦИК освободил от суда и наказания обвинявшихся по делу саратовской, петроградской и московской организаций правых эсеров, выразивших солидарность с резолюцией конференции своей партии об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью. 5 ноября 1919 г. Советское правительство в дополнение к общей амнистии в ознаменование годовщины Октябрьской революции опубликовало решение «освободить из мест заключения и концентрационных лагерей всех членов тех политических групп и партий, которые объявили мобилизацию своих членов в защиту Советской республики, как это сделали интернационалисты, революционные коммунисты, поалейционисты, группа социалистов-революционеров «Народ», РСДРП (меньшевиков) и бундовцы, за исключением тех из них, которым предъявлены обвинения в участии в контрреволюционных организациях».

Вместе с тем советские органы принимали решительные меры пресечения деятельности мелкобуржуазных партий и их «активистов», когда они наносили вред обороне республики. Были такие моменты в годы гражданской войны, когда в «профилактических целях» приходилось заключать в места лишения свободы правых и левых эсеров и часть активных меньшевиков и анархистов. Однако они рассматривались не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества.

В отчетном докладе VIII съезду партии 18 марта 1919 г. В. И. Ленин говорил: «Главный урок — быть чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой буржуазии… От нас потребуется частая перемена линии поведения, что для поверхностного наблюдателя может показаться странным и непонятным. «Как это, — скажет он, — вчера вы давали обещания мелкой буржуазии, а сегодня Дзержинский объявляет, что левые эсеры и меньшевики будут поставлены к стенке. Какое противоречие!..» Да, противоречие. Но противоречиво поведение самой мелкобуржуазной демократии, которая не знает, где ей сесть, пробует усесться между двух стульев, перескакивает с одного на другой и падает то направо, то налево. Мы переменили по отношению к ней свою тактику, и всякий раз, когда она поворачивается к нам, мы говорим ей: «Милости просим». Мы нисколько не хотим экспроприировать среднего крестьянства, мы вовсе не желаем употреблять насилие. по отношению к мелкобуржуазной демократии. Мы ей говорим: «Вы — не серьезный враг. Наш враг — буржуазия. Но если вы выступаете вместе с ней, тогда мы принуждены применять и к вам меры пролетарской диктатуры»».

Гибкая тактика по отношению к мелкобуржуазным слоям населения и их партиям в годы гражданской войны помогала Коммунистической партии, Советскому правительству и органам борьбы с контрреволюцией одерживать все новые победы в борьбе с врагами Советской власти.

4. Разоблачение подпольной преступной деятельности «Национального центра»

Весною 1919 г., когда белогвардейский «Северный корпус» под командованием генерала Родзянко готовился в Эстонии к наступлению на революционный Петроград, в тылу советских войск Петроградского фронта стали совершаться диверсионные акты. Налицо была и открытая измена. В. И. Ленин придавал серьезное значение этим фактам, полагая, что здесь действует антисоветская организация, имеющая связь с наступающими белогвардейскими войсками. В обращении к народу 31 мая 1919 г. В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский призывали:

«Смерть шпионам!

Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций…

Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью па защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту — в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников».

12 июня командный состав форта «Красная Горка» во главе с комендантом форта, бывшим поручиком Неклюдовым, спровоцировал часть гарнизона на мятеж. Одновременно бунт вспыхнул на фортах «Серая лошадь» и «Обручев». Мятежники открыли огонь по Кронштадту, требуя, чтобы и кронштадтцы присоединились к ним, сдали крепость врагу.

Произведенным позже расследованием, которым занимался Особый отдел ВЧК, было установлено, что мятеж готовился подпольной военной организацией, связанной с английской шпионской сетью. Эта организация распространяла свои действия на Кронштадт, Ораниенбаум, форт «Красная Горка», Красное Село и, по показанию члена организации А. М. Анурова, строилась на конспиративных началах: одному члену было известно не более трех других членов организации, передача сведений происходила устно. Ближайшей своей задачей организация ставила подготовку мятежей на важнейших подступах к Петрограду — в Кронштадтской крепости, на фортах «Красная Горка», «Обручев» и других с целью сдачи их белогвардейским армиям, наступавшим на Петроград. Начало восстания увязывалось с военными действиями белогвардейских армий и приурочивалось к моменту приближения их к Петрограду. В частности, предполагалось начать выступление с «Красной Горки», мятеж на которой должен был послужить сигналом для других фортов и Кронштадта. В случае нежелания какого-либо форта присоединиться к мятежу предполагалось обстрелять его с «Красной Горки».

Последующие события рисовались мятежниками так: вслед за «Красной Горкой» мятеж вспыхивает в Кронштадте и на других фортах, к нему просоединяются крупнейшие корабли; затем в Неву входят английские военные суда; с «Красной Горки» мятежники нанесут удар по Гатчине, перережут Николаевскую железную дорогу, связывающую Петроград с Москвой, и… займут Петроград. В сообщении о ликвидации мятежа отмечалось: «В общий, выработанный совместно с союзниками план входили:…военные действия финско-эстонско-английских вооруженных сил, сдача частей (3-й стрелковой), сдача фортов («Красная Горка») и вооруженное восстание буржуазии в Петербурге… Все это при одновременном нажиме со стороны Колчака и поляков».

Произошло, однако, не так. Сигналом к восстанию послужил происшедший 12 июня на форту «Павел» взрыв минного склада. Через несколько часов после этого взрыва комендант форта «Красная Горка» Неклюдов решил начать выступление (в то время белогвардейские части находились в 8—10 километрах от форта). Заранее подготовленные группы мятежников заняли штаб, советские учреждения, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК и арестовали около 350 коммунистов и беспартийных бойцов и командиров. Среди арестованных находились председатель Кронштадтского Совета М. М. Мартынов и работник трибунала Артемьев. Заговорщики заперли коммунистов в бетонированный каземат, а затем часть из них расстреляли.

Между тем к восстанию не присоединились дредноуты «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», на которые рассчитывали мятежники, не присоединились и кронштадтцы. Напрасно Неклюдов беспорядочно обстреливал из 12-дюймовых орудий соседние форты и Кронштадт, надеясь вызвать восстание и там.

В ночь на 16 июня мятеж был подавлен.

Одновременно с расследованием дела о мятеже партийные п советские органы Петрограда при активном участии представителя ЦК РКП (б) И. В. Сталина и других посланцев партии приняли решительные меры к очистке города от контрреволюционных элементов. Свыше 15 тысяч питерских рабочих вместе с сотрудниками Чрезвычайной комиссии под руководством заместителя председателя ВЧК Я. X. Петерса провели массовые обыски в подозрительных квартирах, в некоторых консульствах и посольствах враждебных Советской России держав. Были изъяты 6626 винтовок, 141 895 патронов, 644 револьвера, пулеметы, бомбы и пироксилиновые шашки; в некоторых консульствах были обнаружены драгоценности, принадлежавшие богатым, именитым русским семьям. В доме румынского посольства оказалось даже орудие. Чекисты задержали сотни контрреволюционеров, часть которых выслали из города.

Во время обысков в Петрограде чекистам удалось обнаружить документы (письма, донесения белогвардейских агентов, шпионские сводки и т. п.), свидетельствовавшие о том, что в городе существует широко разветвленная организация, которая направляет действия контрреволюционеров, — «Национальный центр». В одном попавшем в руки чекистов документе содержались и данные о деятельности этого кадетско-белогвардейского центра контрреволюции. Однако раскрыть руководящее ядро этого центра тогда еще не удалось.

В июне на Лужском направлении Петроградского фронта красноармейский секрет заметил человека, который пытался пробраться в расположение врага. Красноармейцы открыли по нему огонь. При убитом были обнаружены документы на имя бывшего офицера А. Никитенко. Сотрудники военно-разведывательных органов внимательно осмотрели вещи убитого и в мундштуке одной из папирос нашли записку: «Генералу Родзянко или полковнику С. При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие нам весьма большую пользу. Во избежание подобных ошибок просим Вас, не найдете ли возможным выработать свой пароль. Предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» и слово «ВИК» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и до применения к нему наказания не откажите снестись со мной. Я известен господину Картышеву, у которого обо мне можете предварительно справиться. В случае согласия вашего благоволите дать ответ по адресу, который даст податель сего». Записка была подписана неизвестным, скрывшимся под кличкой «ВИК».

В июле на финляндской границе задержали изменников: начальника сестрорецкого пограничного пункта А. Самойлова и агента того же пункта Н. Борового-Федотова, которые намеревались перебежать к противнику. При аресте Боровой-Федотов выбросил пакет, но красноармейцы заметили это и подняли его. В пакете оказалось письмо от 14 июля, адресованное «дорогим друзьям». Оно содержало сведения о дислокации войск Красной Армии. В письме, между прочим, сообщалось и о группировках контрреволюционных сил, имевшихся в Петрограде. «Здесь работают, — писал шпион, — в контакте три политические организации… В нац. (в «Национальном центре». — Д. Г.) все прежние люди… Все мы пока живы и поддерживаем бодрость в других… В Москве было несколько провалов тамошней военной организации… С израсходованием средств прекратилась наша связь с остатками этой военной осведомительной организации. Москва нам должна за три месяца. Москва говорит о каком-то миллионе… Просим экстренным порядком все выяснить нам и, если можно, немедленно переправить деньги, иначе работа станет. Между тем сейчас наша работа могла бы быть особенно полезной и ценной. Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подсобных организаций под своим руководством и контролем расходования средств, и эта работа продвинулась уже далеко». В письме был назван представитель генерала Юденича, с июня возглавившего белогвардейские силы Северо-Запада, генерал Махров, с которым организация «находится в контакте, объединяя работу всех технических сил». Это письмо-донесение, как и письмо, найденное у убитого офицера Никитенко, подписал «ВИК». Допросив Борового-Федотова и Самойлова, чекисты выяснили, что донесение для передачи в штаб Юденича они получили от некоего Штейнингера.

В. И. Штейнингер оказался петроградским инженером, совладельцем фирмы «Фосс и Штейкингер», членом партии кадетов. Он вначале отказался давать объяснения, но вскоре признался, что «ВИК» — его конспиративная кличка. Было установлено, что В. И. Штейнингер — член руководства петроградского отделения кадетской контрреволюционной организации «Национальный центр», имеющей тесные связи с Деникиным, Колчаком, Юденичем и другими белыми генералами.

Арестовав Штейнингера, чекисты оставили в его квартире засаду и вскоре задержали М. Махова, явившегося туда для связи. Махов был тем самым представителем Юденича — генералом Махровым, о котором говорилось в письме от 14 июля. Чекисты задержали также пришедшего в квартиру Штейнингера известного петроградского меньшевика-оборонца В. Н. Розанова.

Штейнингер и другие арестованные назвали на допросах имена лишь тех своих сообщников, которых они считали погибшими, разоблаченными или перебравшимися за линию фронта, но умолчали о центре организации и руководящих лицах. Поэтому ВЧК, к началу августа закончившая расследование, на первых порах смогла обезвредить только небольшую часть заговорщиков, в частности арестовать помимо названных барона А. А. Штромберга, князя М. М. Андронникова (личного друга Распутина), князя М. В. Оболенского, генералов Н. И. Алексеева и А. А. Дмитриева. Тогда же выяснилось, что мятежники на «Красной Горке» и изменники — военные специалисты из Кронштадта — тоже состояли в «Национальном центре».

В письме от 14 июля, изъятом у Борового-Федотова, имелись сведения о существовании помимо петроградского еще и московского отделения «Национального центра», однако ничего существенного о нем выяснить тогда не удалось.

27 июля сотрудники милиции, проверяя документы граждан, проезжавших через село Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии, задержали неизвестного, который назвался Николаем Карасенко. При обыске у него нашли около миллиона рублей «керенками» и два револьвера. Карасенко заявил, что везет деньги в Москву по поручению «киевского купца Гершмана». 5 августа Карасенко допросили в Вятской ЧК, и он признался, что в действительности является Николаем Павловичем Крашенинниковым, сыном помещика Орловской губернии, и служит в разведывательном отделении колчаковского штаба. В начале июня ему поручили отвезти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить его на Николаевском вокзале, назвав сумму и воинскую часть, которой он послан.

Из Вятки Крашенинникова отправили в Москву. Он долго упорствовал, не хотел больше ничего сообщить. Некоторое время его не беспокоили. Решив, видимо, что его оставили в покое и что за ним не наблюдают, Крашенинников передал однажды из заключения две записки. В одной из них он интересовался судьбой некоего «В. В. М.», а в другой писал: «Арестованы ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю?» Чекисты перехватили эти записки, и, когда предъявили их Крашенинникову, он заговорил. Оказалось, что ему было поручено доставить в Москву деньги для организации «Национальный центр» и передать их «Н. Н. Щ.» — Николаю Николаевичу Щепкину и Алферову и что «В. В. М.» — это Василий Васильевич Мишин (Москвин), который должен был доставить из штаба Колчака для московского отделения «Национального центра» еще миллион рублей.

22 августа 1919 г. ВЧК сообщила В. И. Ленину о раскрытии центральной организации «Национального центра» и намеченных в связи с этим операциях по аресту членов этой организации. Прочитав сообщение, Ленин в письме Дзержинскому подчеркнул, что на эту операцию «надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить».

В ночь на 29 августа чекисты арестовали бывшего члена Государственной думы III и IV созывов, крупного домовладельца кадета Н. Н. Щепкина и супругов Алферовых. Щепкин оказался виднейшим деятелем московского отделения «Национального центра», а А. Д. Алферов — директором школы, которую он вместе с женой превратил в конспиративный пункт этой организации.

Во время обыска у Щепкина чекисты нашли во дворе жестяную коробку с шифрованными и нешифрованными записками, шифром, рецептами проявления химических чернил и фотографическими пленками. Записки были написаны очень мелкими буквами на узких полосках бумаги (чтобы удобнее было конспиративно переправлять их через фронт) и содержали сведения о планах действий Красной Армии и ее вооружении. Там же было обнаружено письмо от 27 августа, адресованное начальнику штаба любого белогвардейского отряда прифронтовой полосы. «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения полковнику Хартулари», — говорилось в этом письме. Затем в нем излагались сведения о советских войсках, о предположительном плане действий Красной Армии, о силах деникинцев в Москве. Наконец, в коробке оказалось письмо Н. Н. Щепкина от 22 августа деятелям кадетской партии, находившимся при штабе Деникина. В письме высказывалось предположение, что недели через две может произойти восстание в Москве. «На этот случай, — просил Щепкин, — вам надо подготовить нам помощь и указать нам, где ее найти и куда послать для установления связи…».

Чекисты проявили найденную у Щепкина фотопленку. На ней оказались письма деятелей кадетской партии, состоявших при штабе Деникина, — Н. И. Астрова, В. А. Степанова, князя Долгорукова. Из писем стало ясно, что Щепкин регулярно поставлял деникинцам шпионские сведения. В одном из писем Астров писал: «Пришло длинное письмо дяди Коки (кличка Щепкина. — Д. Г.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма довольны».

Не мепее эффективным оказался и обыск, произведенный у директора школы Алферова. Этим обыском руководил член Коллегии ВЧК В. А. Аванесов. Старый чекист Ф. Т. Фомин, участвовавший в операции, рассказывает: «…под самое утро взгляд Аванесова остановился на мраморном пресс-папье, украшавшем письменный стол. Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком — длинный перечень фамилий.

В старых брюках Алферова я нашел записную книжку. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы. Например: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.», «Дмитрий Николаевич — 406 руб. 53 коп.» и т. д. Эти цифры показались мне подозрительными: а не шифр ли это? Может быть, номера телефонов? А что, если попробовать позвонить? Отбрасываю все «руб» и «коп» и прошу телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Слышу в трубке мужской голос. Спрашиваю:

— Виктор Иванович?

— Я у телефона.

— Очень хорошо. Алексей Данилович (Алферов. — Д. Г.) срочно просит приехать вас к нему, как можно быстрее!

Моя догадка подтвердилась. В записной книжке были зашифрованы телефоны многих участников заговора».

В квартире Щепкина была оставлена засада, и вскоре чекисты арестовали явившегося туда деникинского курьера Г. В. Шварца; бывшего офицера штаба главнокомандующего, а к моменту ареста окружного инспектора Всевобуча П. М. Мартынова; профессора Института путей сообщения кадета А. А. Волкова; видного члена партии народных социалистов В. В. Волк-Карачевского; жену генерала Н. Н. Стогова. Шварц приехал из Екатеринодара с подложным документом на имя В. Клишина. За несколько дней до этого он передал Щепкину фотопленку, а когда пришел за ответом для деникинского штаба, был арестован. Волков хранил при себе часть расшифрованных и еще не расшифрованных сообщений.

Изучение донесений, найденных при обыске у Щепкина, и сопоставление их с данными командования Красной Армии показало, что сведения собирались шпионами-специалистами, имеющими доступ в советские военные и гражданские учреждения. ВЧК установила, что сводные донесения, направляемые в штаб Деникина, редактировались генералом Н. Н. Стоговым, который возглавлял так называемый «Штаб добровольческой армии Московского района», и полковником В. В. Ступиным — начальником штаба этой организации, поддерживавшей тесную связь с «Национальным центром». «Штаб добровольческой армии Московского района» имел широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии. Один из арестованных на квартире у Щепкина, офицер Мартынов, как раз и являлся членом этой организации. Его показания сыграли важную роль в раскрытии дела.

П. М. Мартынов был завербован в контрреволюционную организацию присяжным поверенным, бывшим членом Государственной думы, кадетом Н. А. Огородниковым, который ввел его в военную организацию — «Штаб добровольческой армии Московского района» — и направил к одному из руководителей — генерал-лейтенанту В. И. Соколову. Последний предложил Мартынову собирать военно-шпионские сведения о Красной Армии и положении на фронтах и дал ему явку к генералу Б. Левицкому (начальнику разведки организации), с которым он и «работал», получая ежемесячно жалованье в размере 1200 рублей.

В сентябре 1919 г. ВЧК арестовала ряд активных деятелей контрреволюционного «штаба», в том числе генерала Н. Н. Стогова и генерала С. А. Кузнецова, возглавлявшего оперативный отдел Главного штаба Красной Армии. Спустя некоторое время был арестован и последний главарь «штаба» — полковник В. В. Ступин.

«Штаб добровольческой армии Московского района» разработал согласованный с «Национальным центром» план восстания в Москве, в котором должны были участвовать курсанты некоторых подмосковных военных училищ и многие бывшие офицеры. Ф. Э. Дзержинский в докладе на общегородской конференции Московской организации РКП (б) 24 сентября 1919 г. говорил: «Цель их была захватить Москву и дезорганизовать наш центр. На своих последних заседаниях они уже подготовляли окончательно свое выступление. Даже час назначен: 6 часов вечера.

Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии. Для осуществления этого плана они скапливали здесь своих офицеров, и в их руках были три наши военные школы. Они предполагали начать выступления в Вишняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе… Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу; за Садовым кольцом на улицах предполагалось устроить баррикады, укрепиться по линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых пунктах наступление к центру…

Чтобы привести свой план в исполнение, им надо было иметь оружие. Они сосредоточивали его незаконным образом в школах, которые были под их влиянием, а также закупали его в наших складах и образовывали свои склады.

Силы их, по подсчетам, равнялись 800 человек кадровых офицеров, и, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось послать своих людей для подготовки почвы. Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылась своих людей всюду, где это было необходимо».

Все эти планы были сорваны. С помощью партийных организаций и рабочих ВЧК арестовала около 700 контрреволюционеров.

В октябре 1919 г., когда войска Юденича второй раз подошли к Петрограду, в советском тылу снова активизировалось контрреволюционное подполье.

4 ноября 1919 г. работники Особого отдела 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией задержали студента юридического факультета Петроградского университета М. М. Шидловского, намеревавшегося перейти линию фронта на сторону наступающих войск Юденича. Это задержание явилось результатом умело проведенной чекистской операции.

В октябре бортмеханик Ораниенбаумского воздушного дивизиона Дмитрий Солоницын сообщил чекистам, что начальник дивизиона Б. П. Берг тайно посылает летчиков отряда перелетать в Финляндию и передавать там военные сведения для Юденича. Солоницын был одним из вовлеченных Бергом в шпионскую работу лиц, но он, не желая быть предателем, решил сообщить об этом в Особый отдел ЧК. Солоницыну поручили наблюдать за шпионской деятельностью Берга и сообщать в Особый отдел.

Вскоре Б. П. Берг предложил Солоницыну переправить через линию фронта связиста с очень важными сведениями для войск Юденича. Действуя по указанию чекистов, Д. Солоницын согласился выполнить это задание.

3 ноября связной из Петрограда — это был М. М. Шидловский — вместе с начальником воздушной обороны Петрограда С. А. Лишиным прибыл в Ораниенбаум к Бергу. После совещания связной получил от Берга и Лишина секретную военную информацию, записал ее на бумаге и зашил записку в сапог. Кроме того, он должен был устно передать некоторые сведения и прокомментировать свою записку в штабе войск Юденича. На следующий день М. М. Шидловский вместе с «проводником» (Дмитрием Солоницыным) отправились в путь. Солоницын привел связиста в место, указанное чекистами. Здесь его встретил заместитель председателя 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Ф. В. Григорьев, переодетый в форму белогвардейского офицера. Полагая, что он находится в «белогвардейском штабе», Шидловский рассказал особистам о полученном от Берга задании и передал записанную им краткую сводку шпионских сведений, которую он и прокомментировал.

Чекисты немедленно арестовали Б. П. Берга, и он сознался в своем участии в шпионаже. «Я главный агент белой разведки, — показал он, — инструкции получаю от разведочной конторы в Стокгольме, военного совета в Лондоне, связи имею с Финляндией… Моими обязанностями были военная и морская контрразведка и общие политические… сведения, которые я доставлял раз в неделю».

Так чекисты раскрыли английскую шпионскую сеть, в которую входили кроме уже известных Берга, Лишина еще и В. В. Еремин — начальник отряда Ораниенбаумского воздушного дивизиона, В. Е. Медиокритский — начальник сухопутного оперативного отдела штаба Балтийского флота, Н. А. Эриксон — начальник оперативного отдела флота, В. А. Германович — флаг-секретарь штаба флота, Б. Ф. Копытковский — морской летчик и другие лица.

Организатором английского шпионажа являлся агент английской секретной службы «Интеллидженс сервис» Поль Дюкс (клички Павел Павлович, Шеф). Этот разведчик, заброшенный в Россию еще до революции, имел большие связи среди русских, хорошо владел русским языком. После Октября он получил в Англии задание приступить к антисоветской работе в России. Под маской «социалиста, сочувствующего идеалам революции», в ноябре 1918 г. он, переодетый в крестьянскую одежду, нелегально перешел финляндскую границу и возвратился в Россию. Ему удалось войти в доверие некоторых советских учреждений, создать шпионскую сеть и организовать передачу сведений в Лондон через английские консульства в Гельсингфорсе и Стокгольме.

Помимо шпионской группы Берга на английскую разведку, под руководством Поля Дюкса, в Петрограде работал старый опытный разведчик И. Р. Кюрц — бывший агент царской контрразведки. Этот «преподаватель французского языка в средней школе» имел большие связи и не гнушался никакими грязными приемами «работы» (даже соучастники называли его «прохвостом высшей марки»). Среди участников шпионской сети Кюрца были военные специалисты, служившие в советских военных учреждениях: полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии, оборонявшей Петроград, В. И. Карпов — командир 4-го минноподрывного дивизиона, В. Я. Петров — командир роты того же дивизиона, В. М. Смирнов — флаг-минер дивизиона. Кроме того, Кюрц поддерживал отношения с бывшим вице-адмиралом М. К. Бахиревым, помощником присяжного поверенного А. Я. Лихтерманом, проникшим в Коммунистическую партию и занимавшим пост уполномоченного Реввоенсовета по перевозкам инженерных войск, и другими контрреволюционерами. Эти лица образовали в Петрограде военную шпионскую и подрывную группу.

Наконец, Поль Дюкс поддерживал отношения с руководящими деятелями петроградского и московского отделений «Национального центра» (Штейнингером, Щепкиным): он наладил финансирование этих организаций и использовал их для шпионажа в пользу Англии.

В процессе расследования дела Особый отдел Петроградской ЧК (начальник Н. П. Комаров) вскрыл в Петрограде шпионскую сеть французской разведки (под руководством резидента Э. В. Бажо) и выявил шпионов резидента разведки Северо-Западной белогвардейской армии 10. П. Германа.

Когда Поль Дюкс 30 августа 1919 г. решил покинуть Россию, он передал свои связи по шпионажу активистке «Национального центра» Н.В.Петровской (клички Марья Ивановна, Мисс). Эта особа (по профессии врач), проникшая в Коммунистическую партию, активно работала в петроградском контрреволюционном подполье. После отъезда Поля Дюкса она по его указанию связалась с И. Р. Кюрцем, и они совместно руководили антисоветской деятельностью связанных с ними контрреволюционных и шпионских групп в Петрограде, поддерживая наступление войск Юденича.

Центральной фигурой петроградской военной подпольной организации являлся полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии. Хорошо осведомленный о силах и расположении советских войск под Петроградом, Люндеквист разработал и передал в штаб Юденича план наступления на Петроград, который предусматривал прорыв обороны. Одновременно военно-морской флот должен был помогать бомбардировкой сухопутному фронту, а воздушный флот — совершить налет на Петроград. В соответствии с планом самолет должен был сбросить на Знаменскую площадь (сейчас площадь Восстания) пятипудовую бомбу (без взрывателя), что означало сигнал к восстанию внутри города.

Когда осенью 1919 г. наступление Юденича было отражено, другой изменник, полковник В. Е. Медиокритский, составил для передачи ему новый план наступления на Петроград. Этот план должен был доставить в штаб Юденича связной Шидловский.

Белогвардейская военная организация разработала подробный план восстания в Петрограде, руководить которым должны были полковник Люндеквист и адмирал Бахирев. Город разбивался на 12 участков, специальные отряды выделялись для захвата Смольного, телеграфа и телефонной станции, стоявшего на рейде близ города военного корабля «Севастополь» (заговорщики намеревались использовать его для обстрела важных объектов города).

В одном из писем Люндеквист писал генералу Юденичу: «…ставлю Вас в известность о том, что предполагается выполнить при приближении Ваших войск к Петрограду: а) создание паники и беспорядка среди войск, расположенных на позициях против Финляндской границы (на Карельском секторе к северу от Петрограда); б) инсценировка в Петрограде погрома и налеты для овладения телефонной и телеграфной станциями, комиссариатом путей сообщения, Смольным институтом и тому подобное; в) создание паники и беспорядка среди войск, защищающих подступы к Петрограду со стороны Царского села и Гатчины. Все действия должны произойти одновременно в определенный день и час по особому указанию. Выбор момента для наступления, если не последует особых указаний от Вас, будет согласован с событиями на фронте… Командование красных войск, растерявшееся в первый момент, постепенно овладевает обстановкой. Город готовится оказать сопротивление внутри, расчет, главным образом, на коммунистов и рабочих… Каждый лишний день передышки играет в руку командованию красных… Связь Вы можете поддерживать через Павловск при помощи той воинской части, к которой принадлежит податель настоящего донесения, об этом Вас уже просил И. Р. Кюрц телеграммой»

Еще до наступления генерал Юденич поручил петроградскому отделению «Национального центра» взамен дискредитированного «правительства» С. Г. Лианозова, созданного «в полчаса» англичанами, сформировать другое «правительство», которое в случае вступления его войск в город могло бы сразу приступить к управлению. Главою «правительства» намечался профессор Технологического института кадет А. Н. Быков.

Осенью 1919 г. вопрос о формировании «правительства» приобрел конкретную форму. В результате всех совещаний и переговоров среди членов организации «правительство» было сформировано в следующем составе: председатель — А. Н. Быков, министр финансов — бывший товарищ министра в царском правительстве С. Ф. Вебер, министр путей сообщения — инженер М. Д. Альбрехт, морской министр — адмирал А. В. Развозов (временно, ввиду болезни Развозова, его должен был заменить адмирал М. К. Бахирев), министр просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа монархист А. А. Воронов, министр внутренних дел — М. С. Завойко, министр религиозных культов — в прошлом член Временного правительства А. В. Карташев. Петроградским градоначальником намечался полковник В. Г. Люндеквист. Уже обсуждалась даже будущая программа «правительства».

Однако вынашиваемые контрреволюционерами планы не имели под собой реальной основы. Судя по показаниям заговорщиков, в момент восстания они могли рассчитывать на 400 человек, в том числе на завербованных Кюрцем уголовников. События показали полное бессилие контрреволюции. Войска генерала Юденича были отброшены от Петрограда, заговор своевременно раскрыт. Большинство его участников во главе с «министрами» (за исключением Карташева, находившегося за границей) были арестованы и понесли заслуженное наказание.

Осенью 1919 г. за ликвидацию «Национального центра» ВЦИК наградил большую группу чекистов правительственными наградами; среди них был и заведующий Особым отделом МЧК Е. Г. Евдокимов, удостоенный ордена Красного Знамени.

5. Взрыв в Леонтьевском переулке

25 сентября 1919 г. в помещении Московского комитета РКП (б) в Леонтьевском переулке собралось около 100–120 ответственных работников большевистской партии, лекторов и агитаторов. Сюда должен был приехать и В. И. Ленин. Обсуждался вопрос о заговоре «Национального центра». Около 9 часов вечера в зал, где происходило собрание, была брошена бомба. От взрыва погибли 12 и получили ранения 55 человек. Среди погибших был секретарь МК РКП (б) В. М. Загорский, ранеными оказались А. Ф. Мясников, М. С. Ольминский, Ю. М. Стеклов, Е. М. Ярославский, М. Н. Покровский и другие большевики.

Злодейское преступление вызвало возмущение рабочих города. На состоявшихся 26 сентября митингах принимались резолюции такого содержания: «Заслушав… сообщения о попытке контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в Московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции. Белогвардейцы жадно стремятся восстановить власть помещиков и капиталистов. Чтобы достичь своей цели, чтобы утопить в крови дело рабочих и крестьян, они идут на все средства. Гнусная политика — превратить лучших рабочих-коммунистов в кровавое месиво во славу помещикам и фабрикантам — пусть покажет всем рабочим, что несут им белогвардейцы, которым помогают изменники, на которых работают предатели из бывших социалистов. Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет активно в наши ряды на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник и помощник царских генералов.

Вечная память погибшим товарищам. Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти. Да здравствует Коммунистическая партия. Смерть врагам пролетарской диктатуры»

Через некоторое время в Москве появилась нелегально изданная листовка, в которой говорилось, что взрыв совершен «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» в знак «отмщения» большевикам за расстрел в Харькове нескольких махновцев по приговору революционного трибунала[41]. Наряду с типичными анархистскими высказываниями, содержавшимися в этой листовке, «повстанческий комитет» заявлял, что он ставит своей целью стереть с лица земли советский строй.

2 октября в поезде около Брянска чекисты задержали анархистку украинской группы «Набат» С. Каплун, у которой нашли письмо одного из лидеров «Набата» — С. Барона (Факторовича), адресованное единомышленникам. Барон писал: «Теперь Москва начеку. Пару дней тому назад местный комитет большевиков взорван бомбой, погибло больше десятка. Дело, кажется, подпольных анархистов, с которыми у меня нет ничего общего. У них миллионные суммы. Правит всем человек, мнящий себя Наполеоном. Они сегодня, кажется, публикуют извещение, что это сделали они». Итак, из письма следовало, что террористический акт совершили анархисты-подпольщики и что легальные анархисты знают преступников. Однако представители московских легальных анархистов, к которым обратились советские органы, отказались что-либо сообщить о террористах.

В конце октября Московская чрезвычайная комиссия обнаружила, что в квартире, где прежде жила известная анархистка Мария Никифорова, бывают какие-то подозрительные лица. В квартире произвели внезапный обыск и оставили засаду. Вскоре туда явился неизвестный. Когда его попытались задержать, он стал стрелять и ранил одного из сотрудников ЧК, но в перестрелке был убит. Убитый оказался Казимиром Ковалевичем, служащим Московско-Курской железной дороги и, как позже выяснилось, вожаком анархистского подполья. Воспользовавшись суматохой, вызванной перестрелкой, проживавшие в квартире А. Г. Восходов и какая-то женщина скрылись. Через несколько дней чекисты установили адрес еще одной конспиративной квартиры, куда перебрался Восходов, и произвели там обыск. Им удалось найти приходо-расходные записи о поступлении и использовании средств анархистской подпольной организацией, списки ее членов, бомбы, револьверы, руководство по вскрытию несгораемых шкафов и другие вещественные доказательства и арестовать несколько участников подпольной организации.

4 ноября в Б. Гнездниковском переулке (где оставалась засада) в перестрелке с двумя сотрудниками ЧК был убит второй вожак анархистского подполья, Петр Соболев. При себе он имел три револьвера и записную книжку с пометками о выдаче денег бывшему члену ЦК партии левых эсеров Д. А. Черепанову.

После неоднократных бесед в Чрезвычайной комиссии один из задержанных, анархист М. В. Тямин, осудил действия своих сообщников и рассказал о преступлениях анархистов подполья. Тямин подтвердил, что это они организовали взрыв в помещении МК РКП (б). Из его показаний стало известно, что «подпольщики» сняли дачу в поселке Красково под Москвой, устроили там свою штаб-квартиру и оборудовали типографию и лабораторию для изготовления бомб.

В ночь на 5 ноября отряд чекистов окружил дачу. Находившиеся там анархисты на предложение сдаться ответили огнем, а затем, после почти двухчасовой перестрелки, подожгли и взорвали дачу. При взрыве погибли анархисты Яков Глазгон, Василий Азов (Азаров), Дмитрий Хорьков, неизвестные по имени Захар (Хромой), Миша и Таня.

Во время допросов арестованных были выяснены подробности подготовки взрыва в Леонтьевском переулке. Анархист А. Н. Попов (Барановский) показал: «Взрыв в Леонтьевском переулке был произведен анархистами подполья. В нем участвовали пять человек — я, Петр Соболев (он бросал бомбу), Миша Гречанников, Федя Николаев и один, который убит на даче в Краскове, фамилию его не назову».

Анархисты Ценципер и М. Л. Гречанников показали, что намечались и другие террористические акты. Левый эсер Ф. Н. Николаев в числе участников взрыва назвал и Черепанова. Тот признал на допросе, что «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан» организован им совместно с Казимиром Ковалевичем. Главной своей целью комитет считал осуществление террористических актов, одним из которых и был взрыв в Леонтьевском переулке. Подготовка этого взрыва была возложена на Д. А. Черепанова.

Итак, выяснилось, что во «Всероссийском повстанческом комитете революционных партизан» и в его преступлениях участвовали не только анархисты, но и левые зсеры.

Один из организаторов «Всероссийского повстанческого комитета революционных партизан» Казимир Ковалевич принадлежал к той части московских анархистов, которые и после разоружения анархистских групп оставались на позициях «активного» терроризма и вооруженной борьбы против Советской власти. В мае 1919 г. Ковалевич выехал в Харьков и встретился там с Глазгоном, Цен-ципером и другими анархистами, служившими ранее у Махно. Здесь и зародилась подпольная террористическая организация. «Решено было, — говорил один из анархистов, арестованных ЧК, — начать бить по центру, то есть по Москве, откуда все зло». Возвратившись в Москву, Ковалевич с несколькими единомышленниками (к ним вскоре примкнул экспроприатор Петр Соболев, который внес «на организационные расходы» 300 тысяч рублей, добытых грабежами) основали «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан».

Организация, насчитывавшая не более 30 человек, делилась на три части: литературную, ведавшую изданием листовок и нелегальной газеты, типографскую, обслуживавшую типографию, и группу боевиков, занимавшуюся экспроприациями, добыванием взрывчатых веществ и подготовкой террористических актов.

Первым нелегальным изданием организации была листовка «Правда о махновщине» (10 тыс. экз.), вторым — листовка «Где выход?» (15 тыс. экз.), в которой содержался призыв к восстанию. 12 августа экспроприаторы ограбили в Москве 9-е отделение Народного банка, 18 августа — отделение банка на Большой Дмитровке (ныне ул. Пушкинская), 29 августа похитили из кассы патронного завода в Туле 3480 тысяч рублей. На эти деньги подпольщики приобрели типографский станок, оружие, взрывчатые вещества, сняли дачу для штаба, выпустили два номера газеты «Анархия» и листовки. Петр Соболев собирался закупить 60 пудов динамита, чтобы, как он говорил, «взорвать Кремль».

Деятельность подпольщиков особенно усилилась после установления связей с группой московских левых эсеров, которую возглавлял Черепанов. Эта группа выступала за активное продолжение борьбы с Советской властью. При аресте у одного из членов группы было обнаружено письмо, автор которого сообщал своим друзьям о сотрудничестве московской организации левых эсеров с анархистами и ставил задачу «по всей России организовать этот Повстанческий штаб революционных партизан из нас и анархистов (настоящих), где они есть, и действовать от их имени».

Политическое кредо объединенной левоэсеровской и анархистской организации — «Повстанческого комитета» — представляло собою смесь путаных мелкобуржуазных идей и демагогических требований, сдобренных псевдореволюционной фразой. В уже цитированном письме говорилось: «Сейчас для масс ясны два имени: большевики и Деникин. Надо популяризировать третье — Повстанческий штаб, за этой третьей силой, революционной силой, будут все — вот, товарищи, наш план- действий, которого не дал партии ЦК в течение долгого времени…»

В сущности, раскрытая подпольная организация, совершившая ряд кровавых преступлений, представляла собой небольшую группу уголовников, выдававших себя за «революционеров». Московская чрезвычайная комиссия пресекла деятельность заговорщиков. М. Л. Гречанников, А. И. Попов (Барановский), Ф. Н. Николаев, А. Г. Восходов, Л. В. Хлебныйский (Дядя Ваня — участник многочисленных грабежей), Ценципер, П. Е. Исаев, предатель А. П. Домбровский (пробравшийся в члены Коммунистической партии) были расстреляны. Д. А. Черепанов выслан в Сибирь, где позднее заболел тифом и умер.

6. Политический бандитизм (петлюровщина, григорьевщина, махновщина)

Социально-политическая обстановка на Украине весною 1919 г. была крайне сложной. Только что освобожденная от гетманщины, немецких оккупантов и петлюровцев, Украинская Советская республика вновь оказалась перед лицом смертельной опасности: на нее надвигались войска Деникина и интервентов, занявшие ряд ее южных портов и городов.

В тылу Советской власти на Украине контрреволюция вела разнузданную агитацию среди крестьян, разжигая ненависть к диктатуре пролетариата и к братскому русскому народу. Эта злобная агитация и подрывная деятельность вызвали волну антисоветских заговоров и вооруженных выступлений. Основной силой их стало кулачество, которое стремилось привлечь на свою сторону среднее крестьянство. Антисоветские выступления носили крайне ожесточенный, кровавый характер. Это были проявления типичного политического бандитизма.

Оценивая политический бандитизм 1919 г., V Всеукраинская конференция КП(б)У отмечала: «В зависимости от характерных для различных районов Украины социальных группировок в селе восстание отличается по различным районам и основным кадрам его участников и своей идеологией. В Александровско-Гуляйпольском районе основной массой восстающих являются хуторские элементы с анархистско-махновской идеологией, а в Александрийско-Одесском районе основную массу восстающих составляет кулацкий элемент с погромно-бандитской идеологией, в Правобережье — бедняцкие и деклассированные элементы с самостийно-шовинистической идеологией. Но при всем различии основных кадров восстания характерным, типичным для всех районов является:

а) полный распад социальных связей в особенности города с деревней, превращающий село в самостоятельное, самоснабжающееся, в себе замыкающееся феодального типа «государство»;

б) восстание экономически возглавляется кулацкой… верхушкой села, идейно возглавляется или националистическими элементами украинской интеллигенции, или анархистско-левоэсеровскими отбросами рабочего города;

в) в силу политической нерасслоенности села и значительного участия в восстании его беднейших элементов лозунги восстания во всех районах носят исключительно «советский» характер (Григорьев — за «самостiйную Советскую власть», Зеленый, «незалежники» — за «самостiну вiльну Радянську Украiну», Махно — за «вольные Советы»)».

Самым распространенным и опасным было петлюровское движение, получившее свое название от фамилии одного из его руководителей, украинского «социал-демократа» С. В. Петлюры. Идеология петлюровщины — буржуазный национализм — направляла политику «правительств», созданных украинскими националистами, и деятельность их подпольных организаций в советском тылу. В задачу подпольной петлюровщины входило поднять массы на восстание против Советов, на войну против братского русского народа, вырвать власть из рук рабочего класса, передать ее «самостийникам» и образовать буржуазно-демократическую республику на украинской земле. Главными организаторами и руководителями движения являлись деятели украинской Директории, ставшей к тому времени откровенно буржуазно-кулацким правительством. Директория продолжала войну с рабоче-крестьянской властью. Организаторами подрывной работы в советском тылу выступили представители украинских националистических партий, в том числе и так называемых «социалистических». Украинские эсеры и социал-демократы — наиболее многочисленные партии мелкой буржуазии — переживали расколы и шатания. Левая часть этих партий заявляла о готовности пойти на соглашение с большевиками. В украинской партии социал-демократов (партии Петлюры) во время восстания против гетманщины образовалась левая группа «неза-лежников». После разгрома Петлюры и восстановления Советской власти на Украине она образовала самостоятельную партию с «советской ориентацией». Но уже через несколько недель под влиянием колебаний мелкобуржуазной массы «незалежники» встали во главе антисоветского восстапия во имя «самостийной украинской Советской власти». В феврале 1919 г. они образовали подпольный «Всеукраинский резком» для руководства восстанием. Во главе «ревкома» стоял «незалсжник» Драгомирецкий. Командующим повстанческими силами был назначен Юрий Мазуренко (он скрывался под прозвищем Кладун), начальником штаба — Малолитко (Сатана), начальником политического отдела — Яворский. Мазуренко удалось объединить под своим руководством ряд петлюровских банд (Зеленого, Соколовского, Ангела и других).

Весной и летом 1919 г. антисоветские отряды, различные по численности и по направлению, бесчинствовали на всей украинской земле. На север от Киева, в Чернобыльском районе, оперировал отряд бывшего петлюровского офицера Струка; к западу от Киева, в Радомысльском и Житомирском районах, — отряд Соколовского, сына дьяка из села Горбылева; к югу от Киева, у местечка Триполье, — крупный отряд «незалежника», бывшего учителя Д. П. Терпило, носившего прозвище Зеленый. В районе г. Умани орудовали отряды Тютюнника, Клименко, Попова; в Таращанском районе — отряды Яцепко, Голуба, полковника Нечая. В окрестностях г. Гайсина обосновался отряд бывшего учителя Волынца. Близ Брусилова разбошшчал отряд бывшего офицера Юрия Мордалевича, в районе Липовца бесчинствовал отряд бывшего мирового посредника Соколова, вокруг г. Бахмача действовал отряд бывшего офицера, атамана Ангела. В г. Златополе хозяйничал отряд под командованием Лопаты, в Переяславле — отряд Лопаткина. Многие из этих атаманов (Зеленый, Тютюнник, Соколовский, Струк, Лопата, Лопаткин и другие) были изменниками: в 1918 г. они возглавляли партизанские отряды, боровшиеся с гетманщиной, затем вступили в Красную Армию и, наконец, стали атаманами отрядов, выступавших уже против Советской власти.

Народный комиссар по военным делам Украины Н. И. Подвойский, объясняя колебания в политических настроениях крестьянских отрядов и их атаманов в 1919 г., писал: «Повстанцы рекрутировались в огромной массе из сел и деревень, снесенных и сожженных германскими карательными отрядами. Эти повстанцы искренно мнили себя большевиками. Но их большевизм легче укладывался в рамки анархического партизанства… и разбойничьего бандитизма… чем в рамки организованной государственной диктатуры пролетариата… Пропитанная насквозь мелкобуржуазными, анархическими и бандитскими вожделениями, она (партизанщина. — Д. Г.) постепенно становилась серьезной угрозой Советском власти».

Вооруженные банды петлюровцев нападали на местечки, города, громили советские учреждения, жестоко расправлялись с советскими активистами, коммунистами, продовольственными работниками, совершали дикие, кровавые погромы. «Братья крестьяне! — обращались к бандитам в одной из прокламаций «незалежники». — Всем нам известно, как издевается над нашим бедным народом партия российских коммунистов. Они грабят вас, хлеб и все продовольствие вывозят в Москву… На Правобережье все крестьянство восстало… Остановка за вами… Поднимайтесь же с оружием в руках и расправляйтесь как следует с коммунистами. Вперед же, братья, на врага, на коммуну». Воспламененное такими погромными призывами, зеленовцы только во время одного из погромов в г. Фастове убили около тысячи человек. В июне 1919 г. в районе м. Триполье от рук зеленовцев погибло несколько сот киевских комсомольцев; многих из них бандиты заживо закопали в землю или утопили в Днепре. Это событие вошло в историю Коммунистического союза молодежи как «трипольская трагедия».

Крупнейшим антисоветским кулацким мятежом на юге Украины в 1919 г. было восстание, руководителем которого стал штабс-капитан царской армии, сторонник Центральной рады, затем гетмана Скоропадского, а с декабря 1918 г. петлюровский атаман Н. А. Григорьев. Это был честолюбивый человек, из семьи кулаков Александрийского уезда Херсонской губернии, политически неграмотный и беспринципный.

В конце января 1919 г., когда власть петлюровской Директории зашаталась, Григорьев, учитывая изменения в настроениях украинского крестьянства в пользу Советской власти, заявил о переходе со своими отрядами на сторону Красной Армии.

В телеграмме на имя Александровского советского ревкома этот «атаман партизан Херсонщины и Таврии» и «честный революционер» писал: «Все двадцать моих партизанских отрядов борются с самостийниками и с соглашателями мировой буржуазии, мы идем против Директории, против кадетов, против англичан, и немцев, и французов, которых на Украину ведет буржуазия… Наш девиз — вся власть Советам и диктатура пролетариата».

Григорьевцы образовали 1-ю Заднепровскую украинскую советскую бригаду в составе дивизии под командованием П. Е. Дыбенко, а затем были переформированы в 6-ю украинскую советскую дивизию. Штаб Григорьева, возглавлявшийся петлюровцем Ю. Тютюнником, стал прибежищем антисоветских элементов. Вскоре и сам Григорьев открыто примкнул к ним.

В марте — апреле 1919 г. дивизия Григорьева вместе с советскими войсками участвовала в боях за Николаев, Херсон, Одессу.

После занятия Одессы Григорьев заполнил свои склады мануфактурой и другими товарами, захваченными у неприятеля, и как «победитель» раздавал их солдатам и окрестным крестьянам. Потом Григорьев самовольно отвел свою дивизию «на отдых» в район Елисаветграда (ныне Кировоград). 7 мая он отказался выполнить приказ советского командования о переброске дивизии на Румынский фронт. В тот же день, арестовав всех политработников-коммунистов, Григорьев на митинге в Елисаветграде объявил свой «Универсал», которым призвал украинский народ к всеобщему восстанию против Советской власти.

В «Универсале» провозглашался лозунг «Власть Советам народа Украины без коммунистов». В угоду кулачеству Григорьев ополчился против «коммуны», «московских комиссаров», продовольственной разверстки, «реквизиций», «чрезвычаек» и обещал установить «подлинную Советскую власть».

9 мая григорьевцы разогнали Елисаветградский Совет, расстреляли более тридцати руководителей советских и партийных организаций города, убивали и грабили население. Только 15–17 мая бандиты убили в Елисаветграде 1526 человек. В городе Александрия пьяный Григорьев скакал на коне впереди погромщиков и рубил беззащитных людей. Кулаки близлежащих деревень толпами приходили в города и местечки, громили склады и учреждения, нападали на советских работников и не причастных к политике обывателей, грабили и убивали их, увозили награбленное имущество с собой.

На 18–20 мая Григорьев назначил съезд «представителей от крестьян и рабочих» Александрийского уезда для организации власти. Но даже этот созванный мятежниками съезд высказался за прекращение погромов и предложил начать мирные переговоры с Советским правительством.

Мятеж, не поддержанный народными массами, был обречен на провал. Только внезапность выступления позволила Григорьеву с его «войском» в короткое время захватить Елисаветград, Николаев, Херсон, Кременчуг, Александрию, Знаменку, Христиновку и другие важные пункты.

22 мая 1919 г. части Красной Армии под командованием К. Е. Ворошилова (Кременчугское направление) и А. Я. Пархоменко (Екатеринославское направление) повели наступление на григорьевскую банду и в результате упорных боев нанесли ей поражение. К концу мая были освобождены почти все занятые григорьевцами города и населенные пункты.

Григорьевский мятеж облегчил Деникину наступление на Южную Украину и помешал переброске советских войск на Румынский фронт. Самому Григорьеву некоторое время все же удавалось сохранить довольно крупные силы, и они продолжали разбойничать на Херсонщине до июля 1919 г., пока не были поглощены махновским движением.

Махновщина зародилась в большом селе Гуляйполе Александровского уезда Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области).

Главарь движения — Нестор Махно — происходил из крестьян села Гуляйполе, с четырнадцати лет работал маляром, а затем литейщиком на Гуляйпольском заводе сельскохозяйственных машин. Войдя в местную анархистскую группу, распространял революционную литературу, участвовал в экспроприациях и террористических актах против царской администрации. В течение 7 лет отбывал наказание (каторжные работы) и был освобожден лишь после Февральской революции 1917 г. В родном селе крестьяне избрали его председателем крестьянского Совета. Защищая их интересы, он выступал против помещиков и Временного правительства, что создало ему авторитет среди населения.

Когда Украина оказалась под игом немецких оккупантов и гетманщины, Махно бежал из села, но в августе 1918 г. вернулся и организовал небольшую подпольную группу из анархистов, которая вскоре объединилась с группой Федора Щуся, скрывавшегося в лесах. Отряд вырос до 15 человек и все увеличивался за счет примыкавших к нему крестьян. Партизаны нападали на гетманцев, немцев, австрийцев, а нередко громили и воинские части.

Повстанцы объявили Нестора Махно своим батькой — атаманом — и беспрекословно подчинялись ему.

26 декабря 1918 г. по договоренности с большевистским подпольем махновцы под видом рабочих вступили в Екатеринослав, занятый войсками Директории.

Одновременно в городе подняли восстание екатеринославские рабочие, руководимые подпольным большевистским ревкомом. В результате 7-тысячный петлюровский гарнизон был разгромлен. Большевистский ревком назначил Махно «главнокомандующим советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района». Но Махно не стал укреплять фронт, и через два-три дня петлюровцы крупными силами перешли в контрнаступление, подавили рабочее восстание и выбили махновцев из города.

Между тем отряды Махно продолжали расти за счет крестьянских повстанцев. Как утверждал Виктор Белаш, которого Махно назначил своим начальником штаба, к концу января 1919 г. у Махно было 29 тысяч бойцов и, кроме того, невооруженный резерв, насчитывающий 20 тысяч человек.

В январе — феврале 1919 г. деникинцы подступили к самому центру махновского движения. Это обстоятельство, а также недостаток оружия и боеприпасов вынудили Махно искать соглашения с Красной Армией. 26 января по поручению Махно его помощник Алексей Чубенко встретился в Синельникове с начальником Заднепровской советской дивизии П. Е. Дыбенко и после переговоров заключил с ним военное соглашение о совместной борьбе против белогвардейцев и петлюровцев. Все отряды Махно входили в состав Красной Армии и образовывали 3-ю бригаду Заднепровской дивизии. Они получали военное снаряжение, продовольствие согласно штатному расписанию Красной Армии и подчинялись начальнику дивизии и командующему фронтом. Махно назначался командиром бригады; советское командование посылало политических комиссаров с обязанностью политического воспитания частей и контроля над проведением распоряжений центра. Вместе с тем махновские части сохраняли свою прежнюю внутреннюю организацию и выборность командиров. Это соглашение было утверждено командующим советскими войсками Украины В. А. Антоновым-Овсеенко.

Махновекая бригада участвовала в боях с деникинцами в составе 2-й и 13-й армий. Советское военное командование делало все, чтобы повысить дисциплину в махновских частях и превратить их в боеспособные войска. Однако все большее влияние на махновское движение оказывали мелкобуржуазные политические партии, и прежде всего анархисты.

В ноябре 1918 г. на Украине образовалась анархистская конфедерация «Набат», в которую вошли небольшие группки украинских анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. «Набатовцы» усмотрели в махновском движении родственные им черты и стали проникать в махновские отряды. Они посылали туда анархистскую литературу, направляли своих активистов — Иосифа Гутмана, Макса Черняка, Михаила Уралова. Кроме того, Махно разыскал известного анархиста П. А. Аршинова (подлинная фамилия Марин), с которым отбывал наказание в Бутырской тюрьме, и назначил его редактором газет «Путь к свободе» и «Повстанец», а также заведующим «культурно-просветительной частью» своего штаба.

К махновцам примкнули и скатывавшиеся к анархизму авантюристические, левоэсеровские элементы. К Махно пошел служить, например, бывший командир отряда ВЧК Д. И. Попов, активный участник левоэсеровского мятежа в Москве.

Уже в феврале 1919 г. созванный Махно в Гуляйполе «2-й районный съезд Советов» принял резолюцию, выражавшую анархистское отрицательное отношение ко всякой государственной власти, в том числе и к Советской власти, осуществляющей диктатуру пролетариата. Съезд протестовал также против декрета Украинского Советского правительства о создании совхозов и требовал передачи всей земли в пользование крестьянам по уравнительному принципу.

В махновских отрядах шел процесс организационного разложения. Зачастую махновцы представляли собой беспорядочную массу недисциплинированных вооруженных людей. После проникновения в отряды анархистов, деклассированных, авантюристических, а порою и уголовных элементов процесс разложения приобрел угрожающий характер — в занятых ими районах махновцы нередко грабили население. Вступив в Красную Армию, Махно ничего не сделал, чтобы прекратить беспорядки в своих отрядах. Не только рядовые махновцы, но и сам Махно не хотел мириться со строгой дисциплиной советской Красной Армии. На словах признавая подчинение, Махно фактически не выполнял распоряжений командования Красной Армии и постоянно подчеркивал свою самостоятельность и независимость.

Эти черты махновщины неизбежно должны были привести к трениям и конфликтам между Махно и Советской властью.

10 апреля 1919 г. махновский штаб, вопреки запрещению советского военного командования, созвал «3-й Гуляйпольский районный съезд», на котором присутствовали представители 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского и Павлоградского уездов, а также делегаты от махновских воинских частей. Съезд провозгласил анархистскую платформу. «Требуем, — говорилось в резолюции, — немедленного удаления всех назначенных лиц на всевозможные военные и гражданские ответственные посты; протестуем против всякой системы назначенчества… Требуем полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т. е. партиям и группам, и неприкосновенности личности работников партий левых революционных организаций…».

Это были демагогические, псевдореволюционные требования. Они отражали посягательство мелкобуржуазных элементов на важнейшие принципы демократического централизма и диктатуры пролетариата, положенные в основу Советской власти. Махновщина превращалась в явно антисоветское движение.

В мае 1919 г. командование 2-й советской армии по ходатайству Махно намеревалось преобразовать его разросшуюся бригаду в дивизию. Учитывая беспорядки в махновских частях, командование Южного фронта не утвердило реорганизацию. Тогда махновский штаб разразился заявлением, которое прозвучало как прямой вызов Советской власти. Объявив о «категорическом несогласии с постановлением Южфронта», штаб решил все 11 вооруженных полков пехоты, 2 полка конницы, 2 ударные группы, артиллерийскую бригаду и другие свои вспомогательные части преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией Махно. Эту «армию» махновцы объявили подчиненной Южному фронту с условием, что. «оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта».

Реввоенсовет Южного фронта объявил, что «действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определенный участок фронта 2-й армии, Махно своими заявлениями определенно вносит полную дезорганизацию в управление, командование и предоставляет частям действовать по усмотрению, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду ревтрибунала…».

События нарастали, 30 мая махновский «Военно-революционный совет» постановил созвать на 15 июня 1919 г. экстренный съезд Гуляйпольского района. В мотивировке этого решения махновцы выразили недоверие Советскому правительству, заявив, что «выход из создавшегося положения может быть указан только самими трудящимися массами, а не отдельными лицами и партиями». Советские органы запретили созыв съезда.

Учитывая предупреждение военного командования, Махно решил уйти с поста командира бригады Красной Армии. С небольшой группой приближенных он оставил войска в тяжелый момент деникинского наступления. Дезорганизаторские действия Махно и его отрядов нанесли большой вред фронту. «Махновщина принесла плоды гораздо более горькие, чем можно было предполагать раньше, — писала большевистская газета «Коммунар». — Наши неудачи в бассейне (речь идет об отступлении советских войск в Донецком бассейне. — Д. Г.) отнюдь не объясняются силой неприятельских войск… Единственная причина их победы — тот ужасающий яд махновского разврата, партизанства, самоволия и безволия, который заразил наши части, приходящие в соприкосновение с махновским фронтом».

Вскоре вокруг Махно, порвавшего связи с Красной Армией, стали вновь группироваться вооруженные отряды. Приведи к нему свои части и бывшие махновские командиры (Калашников, Буданов, Дерменжи). Анархисты-«набатовцы» расценили конфликт Махно с Советской властью как отражение борьбы «вольной трудовой коммуны… свободного крестьянства с государственниками-большевиками» и приняли сторону Махно. В августе 1919 г. в махновский лагерь прибыл лидер «набатовцев» — известный анархист Волин (В. М. Эйхенбаум), который стал председателем махновского «Военно-революционного совета». Теперь «набатовцы» в полном смысле превратились в партию махновщины, а махновцы начали открытую борьбу с Советской властью.

В июле 1919 г. в район расположения махновских отрядов вошли уцелевшие григорьевцы. После переговоров Махно и Григорьева последовало решение об объединении махновских и григорьевских отрядов. А через несколько дней Григорьев был убит махновцами.

Бывший член махновского штаба Алексей Чубенко, арестованный впоследствии ГПУ, описывал это событие так. Рядовые махновцы были недовольны союзом с Григорьевым, которого они обвиняли в связи с деникинцами, и требовали, чтобы Махно покончил с этим контрреволюционером. 27 июля в селе Сентове Херсонской губернии (близ Александрии) на съезде повстанцев Чубенко выступил с обвинениями в адрес Григорьева.

«Сначала я ему сказал, — показал Чубенко в ГПУ, — что он поощряет буржуазию… Затем я ему напомнил, что он оставил у одного помещика пулемет, два ящика патронов, несколько винтовок и 60 пар черных суконных брюк… Потом я ему еще сказал, что он действительно союзник Деникина и не хотел наступать на Плетеный Ташлык, так как там были шкуровцы… Григорьев стал отрицать, я ему в ответ: «А кто же и к кому приезжали офицеры, которых Махно расстрелял?» Как только я это сказал, то Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него… Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и все время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил. Телохранитель Григорьева выхватил маузер и хотел убить Махно, но Колесник стоял около него и схватил его за маузер… Махно в это время забежал сзади телохранителя и начал стрелять в него».

После убийства Григорьева Махно распорядился оцепить и разоружить войска Григорьева, которые в основной своей массе затем присоединились к махновцам.

Петлюровщина, махновщина, григорьевщина и другие антисоветские движения лета 1919 г. крайне обостряли политическую обстановку в стране и подрывали тыл Красной Армии. Части Красной Армии в таких условиях вынуждены были отступить с украинской территории. 31 августа 1919 г. петлюровцы заняли Киев, но подошедшие деникинцы выбросили их из города. Украина оказалась во власти злейшего врага украинского и русского народов — Деникина.

7. Борьба с вражеским подпольем на Украине

Борьба с тайной подрывной, шпионской, диверсионной и террористической работой вражеских элементов в тылу Советской Украины требовала создания специальных органов. Их организацией Украинское советское правительство вплотную занялось в конце 1918 г., тотчас же после свержения гетманщины и восстановления Советской власти. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и ее работа в Советской России послужили примером для образования органов борьбы с контрреволюцией на Украине.

Впервые чрезвычайные комиссии стали возникать здесь по решениям местных военно-революционных комитетов. Например, в м. Почепе, освобожденном от гетманцев, уже в августе 1918 г. начала свою деятельность чрезвычайная комиссия, которая в ноябре, после занятия советскими войсками г. Клинцы, была преобразована в Черниговскую губернскую чрезвычайную комиссию. Такие же комиссии создавались в отдельных уездах, районах и даже волостях Харьковской губернии. В Одессе после освобождения города чрезвычайная комиссия была сразу же образована из членов группы большевистской «контрразведки», созданной во время немецкой оккупации для борьбы с провокаторами и собирания сведений, необходимых подпольной организации.

28 ноября 1918 г. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины приняло декрет «Об организации власти на местах» и определило в нем, что при военно-революционных комитетах на местах должны образовываться отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.

3 декабря 1918 г. правительство утвердило декрет «Об организации Всеукраинской Чрезвычайной комиссии», которым был создан централизованный аппарат государственной безопасности на Украине. Декрет регламентировал порядок образования ВУЧК, губернских и уездных чрезвычайных комиссий, их права и компетенцию, взаимоотношения с органами НКВД и НКЮ. В сущности, декрет повторял «Положение о чрезвычайных комиссиях», действовавшее в Советской России.

Как известно, в Советской России, согласно «Положению о ВЧК» от 17 февраля 1919 г., право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, было возложено на революционные трибуналы, и лишь в местностях, объявленных на военном положении, чрезвычайные комиссии сохранили право непосредственной расправы с виновниками особо опасных преступлений. В условиях украинской действительности эти правила ограничивали средства борьбы с врагом, прибегавшим к особо острым формам вооруженных выступлений и политического бандитизма. Поэтому 20 февраля 1919 г. Всеукраинский ЦИК постановил предоставить чрезвычайным комиссиям Украины по любым делам особой важности, требующим «безотлагательного решения», право «самостоятельно выносить приговоры», доводя об этом в каждом отдельном случае до сведения революционных трибуналов.

В целях достижения единства действий в борьбе с контрреволюцией Украинское правительство постановило, чтобы местные чекистские органы руководствовались в своей работе указаниями и инструкциями ВЧК.

Первым председателем Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией был профессиональный революционер, большевик с 1899 г., член ЦК КП(б)У И. И. Шварц (Товарищ Семен). В апреле 1919 г. на Украину был командирован член коллегии ВЧК М. Я. Лацис с группой работников для помощи в организации чекистского аппарата. Согласно постановлению Украинского правительства, М. Я. Лацис сменил И. И. Шварца и был назначен председателем ВУЧК.

Сложная обстановка требовала скорейшей организации чекистского аппарата на Украине, а от его работников — большого напряжения сил, преданности и добросовестности в работе. Всероссийская чрезвычайная комиссия оказывала братскую помощь в организации и налаживании украинского чекистского аппарата, посылала туда своих сотрудников, брала на себя значительную часть работы. И все же подготовленных, знающих дело кадров не хватало, нередко в аппарат проникали случайные люди.

Весной 1919 г. В. И. Ленину стало известно о непорядках в украинском чекистском аппарате. В связи с этим 4 июня он писал М. Я. Лацису: «Каменев говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся.

Надо построже проверить состав, — надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся.

При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы».

Выполняя эти указания В. И. Ленина, партийные и советские органы Украины провели проверку чекистского аппарата и навели в нем порядок.

30 мая ВУЦИК утвердил новое «Положение о Всеукраинской и местных чрезвычайных комиссиях». ВУЧК стала органом Народного комиссариата внутренних дел, работающим на правах одного из его отделов. Усиливался контроль исполкомов Советов над местными чрезвычайными комиссиями. Исполкомы получили право приостанавливать исполнение постановлений местных чрезвычайных комиссий до их санкции вышестоящим органом ЧК и во всех случаях по своему усмотрению передавать дела, находившиеся в ЧК, судебным и обычным следственным учреждениям. «Положение» определило компетенцию чрезвычайных комиссий и регламентировало права Народного комиссариата юстиции и его органов на местах по надзору за расследованием и рассмотрением дел в ЧК.

Украинские чекисты направили свои силы главным образом на борьбу против наиболее опасных в то время петлюровских подпольных организаций, руководивших многочисленными бандами. Партия украинских «незалежников» была объявлена партией контрреволюции. Чрезвычайные комиссии закрыли ряд печатных органов этих заговорщиков и приняли другие административные меры к подавлению их антисоветской деятельности. Большая работа велась по разоблачению агентуры, засылавшейся в советский тыл главным штабом петлюровской армии и деникинцами.

Вот несколько фактов.

30 марта 1919 г. на фронте под Коростенем красноармейцы задержали двух подозрительных лиц, пробиравшихся в советский тыл. Один из них вначале назвался Василием Янцевичем, а во время допроса в Особом отделе 1-й украинской советской армии сознался, что в действительности он Антон Андриенко и является агентом разведки главного штаба петлюровской армии, посланным для связи с киевскими подпольщиками. Андриенко сообщил, что ему известны конспиративные квартиры, куда обычно приходят агенты петлюровской разведки за шпионскими сведениями, и согласился помочь раскрыть подпольные организации. Начальник Особого отдела Ф. Т. Фомин поручил сотруднику отдела Суярко пойти с Андриенко на конспиративные квартиры. На первой из них, по Трехсвятительской улице, в доме профессора Яхонтова, Андриенко и Суярко встретились с петлюровской резиденткой Ксенией Сперанской. Как было условлено заранее, Андриенко предъявил Сперанской полотняное петлюровское удостоверение, спрятанное в свежеиспеченном хлебе, и представил Суярко сослуживцем по работе в контрразведке. Суярко хорошо сыграл свою роль. Сперанская проинформировала его о военно-политическом положении в Киеве и сообщила важные шпионские сведения. Она указала и источники информации. Резидентку тут же арестовали. По дороге в Особый отдел она пыталась выбросить находившиеся при ней записи. Но разорванные клочки были собраны, склеены и послужили серьезной уликой. Сперанской пришлось рассказать о гнезде петлюровских шпионов и заговорщиков в Киеве. Были арестованы бывший редактор петлюровской газеты «Трибуна» доктор Бийский, делопроизводитель отдела всеобщего военного обучения Павловский и другие. Бийский занимал видное положение в петлюровском движении, имел связи с Петлюрой, направляв диверсантов в Черниговский уезд для разрушения железнодорожных путей и телеграфных линий. Павловский поставлял петлюровцам шпионские военные сведения. Таким же способом чекисты-особисты арестовали ряд других заговорщиков.

В августе 1919 г. Секретный отдел ВУЧК раскрыл в столице. Украины петлюровскую подпольную группу, готовившую государственный переворот и захват власти. Чекисты получили сведения о том, что в одном из домов по Миллионной улице состоялось заседание этой организации под председательством студента, назвавшегося Назаром Стодоля[42]. Петлюровцам удалось завербовать одного из советских командиров. Этот предатель обязался предоставить в распоряжение заговорщиков солдат, настроенных «против коммуны». В вооруженном выступлении заговорщиков должны были участвовать кулаки киевского пригородного села Веприки (ими руководил кулак Г. Р. Квасец) и петлюровские банды, действовавшие недалеко от города. Подготовка, как стало известно Чрезвычайной комиссии, зашла так далеко, что Назар Стодоля поспешил выехать в Жмеринку, чтобы оттуда пробраться в штаб Петлюры, проинформировать его и получить инструкции. Группа предполагала после переворота удерживать власть в Киеве до прихода «правительства Директории».

Медлить было нельзя, и чекисты приступили к ликвидации петлюровской группы. У арестованных обнаружили компрометирующие их письма, полевые карты, винтовки и другое оружие. Из писем выяснилось, что заговорщики находились в тесной связи с бандами Зеленого, Ангела, Соколовского. В одном из захваченных при обыске документов — приказе главного штаба петлюровских войск на имя «атамана повстанческих войск на Черниговщине» Ангела — излагался план действий петлюровских банд в поддержку готовившегося в Киеве переворота. Одновременно с выступлением внутри города планировался захват бандами населенных пунктов, которые нужно было удерживать до соединения с мятежниками из Киева. Лишь своевременная ликвидация заговора сорвала эти планы.

В ряде случаев партийные, комсомольские организации и отдельные коммунисты самостоятельно раскрывали контрреволюционные подпольные группы. Так, например, в ночь на 29 марта 1919 г. на вокзале Конотопа был задержан подозрительный человек. При обыске у него нашли документы, свидетельствовавшие о том, что он состоит в конотопской подпольной петлюровской организации. Заговорщики готовились к вооруженному выступлению против Советской власти, назначенному на 6 часов утра 30 марта. Коммунистическая организация Конотопа немедленно мобилизовала все свои силы, образовала Чрезвычайный военный штаб и приступила к ликвидации готовившегося восстания. Заговорщиков арестовали до начала выступления.

В другом случае благодаря бдительности членов коммунистической ячейки села Ивашкова Городиянского уезда в июле — августе 1919 г. был раскрыт кулацкий заговор в Черниговской губернии.

Накануне этих событий в Городнянском уезде происходили беспорядки, вызванные кулацкой агитацией против объявленной мобилизации в Красную Армию. 27 июня 1919 г. в селе Хриповка (в 3 верстах от уездного города) собралось около 500 человек, отказавшихся от явки на мобилизацию. Верховодили среди них кулаки, подстрекавшие молодежь пойти в город и разогнать исполком. Появилось оружие, доставленное кулаками из Тупичевской волости. Бунтовщиков возглавил местный житель, бывший офицер Онищенко. Село Хриповка превратилось в военный лагерь. На всех дорогах были выставлены заставы. Как только стало известно о готовящемся нападении на уездный город, Городнянский исполком и уездная коммунистическая партийная организация мобилизовали отряд (60 человек пехоты и 20 конников), который под командованием председателя исполкома направился в Хриповку. Беспорядки были ликвидированы без кровопролития. Новобранцы явились на мобилизацию. Однако сами события говорили о том, что в уезде действует контрреволюционная организация.

В августе члены коммунистической ячейки села Ивашкова стали замечать, что у местного кулака Павла Шика по вечерам собираются какие-то подозрительные личности. Однажды, когда к Шику зашли трое неизвестных (об этом рассказали коммунистам сельские бедняки), члены ячейки решили задержать их. Окружили хату кулака, зашли в нее и обнаружили там какого-то «доктора» из села Тереховка, бывшего подпоручика царской армии П. Е. Тищенко (из села Выхвостово), бывшего гимназиста гайдамака А. Н. Гвинтовку (из Городни) и сына черниговского священника Величковского. У задержанных оказались списки членов антисоветской подпольной организации, два револьвера, бомбы. В списках членов антисоветской группы значились исключительно кулаки. Эта группа являлась частью черниговской губернской подпольной организации деникинского толка, руководимой полковником И. Г. Пикусом.

О раскрытии антисоветской группы коммунисты сообщили в уездный исполком, откуда тотчас же прибыли председатель исполкома Черноус и несколько милиционеров. Черноус лично занялся расследованием. Задержанный «доктор» отказался назвать свою фамилию, но заявил, что он из Чернигова. Черноус решил выехать вместе с «доктором» в Чернигов. Когда подвода проезжала болото между Тереховкой и Ивашковкой, «доктор» неожиданно вырвал у Черноуса винтовку, пытался застрелить его и бросился бежать на болото. Милиционеры открыли огонь, заговорщик был смертельно ранен и вскоре скончался. В ожидании, пока прибудут оповещенные работники Черниговской губернской чрезвычайной комиссии, Черноус вызвал в Ивашково на помощь членов соседних сельских комячеек и продолжал расследование. Один из жителей села явился к Черноусу и сообщил, что его склоняли к вступлению в контрреволюционную организацию, и помог раскрыть дело.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия расследовала все обстоятельства заговора, который имел своей целью способствовать наступлению деникинских войск. Как оказалось, тупичевской волостной контрреволюционной организацией, в которую входила и ивашковская, руководил студент-медик Карл Лайкс-Шантель из Чернигова: тот самый «доктор», который был убит при попытке к бегству. Этот студент под предлогом занятий медицинской практикой поселился в селе Тереховка Черниговского уезда, откуда разъезжал по селам и создавал повстанческие группы из недовольных Советской властью кулацких элементов. Ему удалось сколотить такие группы в Городне, Ивашкове, Куликове, Тупичевке, Выхвостове, Хриповке, Петрушине, Репках, Звеничеве, Сидневе, Тереховке, на хуторе Глебовка. Ближайшими помощниками Лайкса-Шантеля являлись: бывший офицер (убийца уездного военкома) Н. М. Панченко из Чернигова, кулак Н. К. Ковбаса с хутора Глебовка, кулак С. Д. Кашко из села Ку-ликовка, сын священника М. А. Митропольскнй из села Тупичевка, бывший офицер П. Е. Тищенко из села Выхвостово, кулак П. Я. Шик из села Ивашково, бывший офицер Онищенко, руководивший бунтом мобилизованных в селе Хриповка, гимназист А. Н. Гвинтовка из Городни, кулак Ф. И. Качный из села Ивашково, кулак А. Довгопол из села Тупичевка. Бунт мобилизованных в селе Хриповка 27 июня был одним из результатов «работы» этой организации.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия изъяла у арестованных много оружия и боеприпасов. В крыше сарая кулака Качного в селе Ивашково чекисты нашли список лиц, которых бандиты, планируя захват Чернигова, намеревались убить. Около 40 активных участников заговора были преданы суду чрезвычайной сессии губернского революционного трибунала и сурово наказаны.

Немало пришлось чекистам бороться и с остатками черносотенных, белогвардейских и монархических организаций, свивших свои гнезда на Украине в период немецкой оккупации и гетманщины.

В 1919 г. в Киеве совместными усилиями ВЧК и ВУЧК были раскрыты две нелегальные монархические группы, существовавшие здесь с 1918 г. Во главе одной из них стоял некий Крылов. Обманным путем, под фамилией Чернявский, он проник в большевистскую партию, служил в советском военном учреждении и передавал своему контрреволюционному центру в Москву секретные военные сведения. Крылова арестовали в момент, когда он готовил очередное шпионское донесение. Вскоре была ликвидирована и белогвардейская организация князя Касаткина-Ростовского. Среди арестованных монархистов находились: бывший гвардейский поручик помещик Власов, бывший царский следователь Чекмарев, штаб-ротмистр Милобенный. Киевские монархистские организации сыграли зловещую роль в борьбе с так называемым куреневским выступлением кулаков.

8 ряде сел неподалеку от Киева в марте — апреле 1919 г. происходили кулацкие волнения. Среди крестьян здесь действовали и петлюровские, и черносотенно-монархистские агенты, распространявшие нелепые слухи о «коммуниях», о «комиссарах», о «преследовании» православной церкви и т. д. Вражеские агитаторы подбивали крестьян к наступлению на Киев. В то время вокруг Киева действовали вооруженные банды Струка и Батрака, которые убивали сельских советских активистов, учиняли погромы.

9 апреля в Киеве был образован оперативный штаб для борьбы с антисоветскими выступлениями. Во главе штаба стояли командующий корпусом войск ВУЧК Ф. И. Николаенко и председатель Киевской губчека И. 3. Сорин. В тот же день небольшой конный отряд чекистов во главе с Ф. И. Николаенко и командиром батальона М. Финкельштейном двинулся в район Куреневка — Новопетровка, где находились банды. Бандиты выслали навстречу советскому отряду своих гонцов с предложением начать «переговоры». Николаенко и Финкельштейн бесстрашно отправились к мятежникам. Однако бандиты и не думали вести переговоры: они зверски убили мужественных чекистов.

10 апреля толпы вооруженных кулаков и их сторонников сосредоточились в предместье Киева — Куреневке. Многие шли с мешками в надежде поживиться при грабеже города. В толпу втерлись и городские громилы, хулиганы, уголовники. Здесь шныряли и агитаторы монархических организаций, которые подстрекали толпу к погрому, к нападению на город под лозунгом «За веру православную!». Озверевшая толпа принялась разбивать и грабить лавки на базаре, убивать ни в чем не повинных обывателей. Бандиты загнали в захваченное ими помещение районной милиции около 150 человек и открыли по ним стрельбу через окна. Было убито 15 человек, в том числе женщины и дети. Двинувшись затем через Подол на Киев, бандиты обложили казармы 1-го украинского запасного полка, вступили в перестрелку с красноармейцами, напали на городской банк и телеграф, подожгли ряд домов на Подоле.

Советские и партийные организации города решительно выступили против погромщиков. Председатель ВУЦИК Г. И. Петровский, председатель губисполкома А. С. Бубнов, наркомвнудел УССР К. Е. Ворошилов вместе с рабочими и чекистскими отрядами лично участвовали в борьбе с бандитами. Нарком по военным делам Н. И. Подвойский обратился к населению с воззванием, в котором заявил: «Куреневка последнее время явилась притоном бандитов, выпущенных петлюровцами из Лукьяновской тюрьмы. К этим профессиональным громилам примкнули заведомые контрреволюционеры и кулаки. Одни шли ради грабежа, другие для борьбы с Советской властью. И те и другие скрыли свои настоящие цели под маской выступления «за веру»… Заявляю, что Красная Армия не даст себя обмануть… Она знает, что не за веру, а против трудящегося народа идут погромщики, бандиты и контрреволюционеры. Пусть же они не ждут пощады!».

В начавшихся боях советские отряды нанесли поражение бандитам как на подступах к Киеву, так и в самом городе. Банда Батрака была разгромлена, наступление банды Струка на Днепре отбито. Мужество и героизм проявили чекисты, участвовавшие в боях с бандитами. Председатель губчека И. 3. Сорин, несмотря на два ранения, продолжал руководить боем. К вечеру 10 апреля бандиты повсюду были разбиты, их выступление подавлено.

Чекисты арестовали и расстреляли несколько главарей и организаторов погромного выступления. Это были: руководитель киевского отделения монархистского «Союза русского народа» бывший генерал Петров; княгиня Урусова; известный черносотенец доктор М. Котленко — участник расправы над Ф. И. Николаенко; штабс-капитан М. Бородинский, задержанный в момент распространения погромных прокламаций; монархист В. Соколов, пойманный с винтовкой в руках; бывший чиновник особых поручений при царском министерстве внутренних дел И. П. Шкотт. Всего было арестовано около 150 человек. Крестьян — рядовых участников беспорядков, признавших свою вину, освободили из-под ареста.

Важным направлением чекистской работы на Украине была борьба с подрывной и шпионской деятельностью разведок и дипломатических служб империалистических держав и их агентуры.

В 1919 г., после поражения Германии, главная роль в подрывной деятельности империалистических сил против Советской страны, в том числе и на Украине, перешла к дипломатическим заговорщикам и разведчикам стран Антанты. Хотя Украина по существовавшему между империалистическими хищниками разделу входила в «сферу влияния» Франции, здесь действовали подрывные и шпионские организации не только Франции, но и США, Англии, разведывательные службы пограничных «буферных» государств, особенно польская разведка Пилсудского.

В ряде случаев чекисты производили осмотр помещений иностранных миссий, где укрывались заведомые шпионы и заговорщики. В городе Николаеве, например, чекисты обнаружили в английском консульстве документы, свидетельствовавшие о связях английских дипломатических представителей с генералом Деникиным, о помощи, которую правительства стран Антанты оказывали белогвардейцам. В шведском «нейтральном» консульстве, взявшем на себя защиту интересов французских и английских подданных, чекисты нашли шпионские документы и конфисковали много оружия.

Учитывая огромный вред, наносимый стране подрывными действиями иностранных империалистов, в июне 1919 г. ЦК КП(б)У образовал «Особое совещание» по борьбе с подрывной деятельностью на Украине международного империализма. В состав этого «Совещания» входили секретарь ЦК КП(б)У, председатель Совета Народных Комиссаров, председатель ВУЧК и народный комиссар по иностранным делам. «Особое совещание» решило изолировать на время гражданской войны иностранных подданных тех государств, которые участвовали в интервенции. ВУЧК энергично выполняла эту работу.

Основной польской контрреволюционной организацией в советском тылу была «Польска организация войскова» («ПОВ»), возникшая в 1917 г., она имела большие запасы оружия, спрятанного при ликвидации польских легионов.

Ее лидеры мечтали об отторжении в пользу Польши западных земель Советской страны (белорусских, украинских, русских). На Украине они поддерживали петлюровщину, не гнушались помогать и всякому иному антисоветскому движению, любым авантюристам, способным нанести вред государству рабочих и крестьян. Польская разведывательная служба активно занималась шпионажем на советской территории.

В 1919 г. ВУЧК раскрыла в Киеве ответвления польской центральной разведывательной и подрывной организации. Вот как была ликвидирована одна из групп этой организации. В Киеве на Рейтарской улице помещалась столовая, которую посещали студенты киевских высших учебных заведений, преимущественно польского происхождения. Чекисты обратили внимание на то, что в столовой вечерами происходят какие-то таинственные сборы. Чекисты проникли в столовую и произвели там обыск. Здесь были найдены шапирограф и заготовки для печатания антисоветских прокламаций.

Расследование показало, что задержанные студенты являются членами антисоветской польской молодежной группы, примыкающей к «ПОВ». Они пропагандировали буржуазно-националистические и антисоветские идеи среди польской молодежи, занимались шпионажем и поддерживали отношения с украинскими и русскими антисоветскими организациями «для борьбы с уничтожающей силой большевизма». Руководители группы — сынки польских дворян Марьян Непраш, Петр Борковский, Иосиф Керницкий, Тадеуш Савицкий и Карл Басинский — были наказаны.

Одной из задач чекистов было пресечение дезорганизаторской деятельности махновцев и примкнувших к ним анархистов и уголовных элементов.

В 1919 г., после того как Махно оставил фронт борьбы с деникинцами, ВУЧК произвела расследование преступлений штаба бригады Махно на Южном фронте и арестовала начальника штаба Озерова и ряд других махновцев. Расследование показало, что их дезорганизаторская работа привела к разложению бригады, благодаря чему деникинцы прорвали фронт как раз на участке махновцев, зашли им в тыл и нарушили связи между частями Красной Армии. Судебный процесс по делу членов махновского штаба происходил в Чрезвычайном военно-революционном трибунале Донецкого бассейна в Харькове. Подсудимые были признаны виновными и приговорены к высшей мере наказания.

8. Конец стрекопытовщины

В конце января 1919 г. в Гомель, незадолго до того освобожденный от немецкой оккупации, прибыла 2-я (Тульская) бригада 8-й стрелковой дивизии Красной Армии (в составе 67-го и 68-го полков), передислоцированная сюда в связи с военными действиями против петлюровцев. Положение в городе в это время было весьма напряженное. Советская власть находилась в стадии организации. Повсюду действовала вражеская агентура. Нелегально существовал антисоветский «Полесский повстанческий комитет», готовивший восстание. Некоторые командиры бригады поддались на вражескую агитацию и вступили в этот комитет. Среди них были начальник хозяйственной части Стрекопытов (в прошлом офицер), бывший полковник Стенин, командир 68-го полка Мачигин и другие.

18 марта бригада получила приказ отправиться на фронт, и 20-го ее части повели наступление на Овруч, но, не выдержав вражеского артиллерийского огня, отступили. В то же время некоторые подразделения, особенно разложившийся 1-й батальон 67-го полка, вообще отказались занять боевые позиции и начали митинговать. Они решили бросить фронт, возвратиться в Гомель, а оттуда — по домам, в Тульскую губернию.

Выступление, таким образом, вначале выглядело как протест преобладавших в бригаде мелкобуржуазных крестьянских элементов, выражавших недовольство тяготами гражданской войны — мобилизацией, нехваткой продовольствия и обмундирования и другими трудностями. Но этим немедленно воспользовались контрреволюционеры.

Когда бросившие фронт красноармейцы в ночь на 24 марта прибыли на станцию Гомель-Полесский, здесь их встретили вожаки контрреволюционного «Полесского повстанческого комитета» и изменившие воинскому долгу командиры. Недовольную массу разложившихся красноармейцев контрреволюционеры направили против Советской власти.

Между тем городские партийные и советские организации готовили отпор мятежникам. Был образован военно-революционный штаб в составе председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты «Известия ревкома» Н. С. Билецкого (Езерского), чекиста Я. Фрида и Гулло. Коммунисты и советские активисты заняли боевые позиции. Дали знать о событиях в губернский центр. Вооруженных защитников города, однако, было мало. Они не могли оказать длительного сопротивления взбунтовавшимся солдатам бригады, которыми командовали офицеры.

Со станции мятежники повели наступление на город, захватили тюрьму и освободили около 400 заключенных, главным образом уголовников. Вскоре в их руках оказалась значительная часть города. Лишь гостиница «Савой», превращенная в опорную базу сопротивления, здание ЧК и телефонная станция все еще оставались в руках защитников города.

Утром 25 марта мятежники начали обстрел из артиллерийских орудий и миномета гостиницы «Савой». Положение осажденных стало катастрофическим. Они вынуждены были вступить в переговоры с мятежниками. Последние согласились отпустить по домам всех 65 человек, находившихся в «Савое». Но когда коммунисты сложили оружие, контрреволюционеры, вопреки обещанию, задержали ответственных работников и, избив, отправили их в тюрьму. Вскоре власть в городе повсеместно перешла к вооруженным мятежникам.

«Полесский повстанческий комитет» и военное командование мятежников выпустили несколько воззваний к населению города и уезда. В одном из воззваний они так сформулировали цели и лозунги своего движения: «1. Вся власть Учредительному собранию. 2. Сочетание частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности… 3. Железные законы об охране труда. 4. Проведение в жизнь гражданских свобод. 5. Земля — народу. 6. Вступление Русской республики в лигу народов». В «Приказе № 1 по гарнизону г. Гомеля» от 26 марта было сказано: «С сего дня в городе и уезде объявляется свободная торговля всеми товарами».

Таким образом, мятежники пытались изобразить контрреволюционное выступление в Гомеле как «демократическое» движение. Но оно фактически вылилось в белогвардейский мятеж, руководимый бывшими царскими офицерами, и тотчас же привело к установлению личной диктатуры руководителя переворота Стрекопытова.

Население города и уезда, видя контрреволюционное существо выступления, не поддержало мятежников. Лишь незначительные группы бывших офицеров, чиновников и несколько советских служащих примкнули к ним.

Назначенный Стрекопытовым комендант города — бывший полковник Степин — в первый же день издал приказ, в котором говорилось: «Лица, коим известно местопребывание скрывшихся большевистских комиссаров и коммунистов, а также и домовладельцы, где они проживают, должны немедленно донести мне. Виновные в укрывательстве будут караться по всей строгости осадного положения». Этот приказ послужил как бы сигналом к началу белого террора. Участник событий, бывший председатель упродкома В. Селиванов, впоследствии рассказывал: «По Замковой улице и по другим прилегающим улицам к станции начался поголовный грабеж населения. В домах забирали все, что было ценным. На улицах раздевали встречавшихся частных граждан. В советских учреждениях разбивали несгораемые кассы, забирали денежные знаки, рвали и сжигали дела, нагружали продовольствие из складов упродкома и райсоюза и отправляли на Полесскую станцию… В городе творилась такая вакханалия, которую может себе представить только переживший эту «историю»».

26 марта стрекопытовцы отобрали в тюрьме группу ответственных работников города и увезли их на Полесский вокзал. Судьба их до подавления мятежа оставалась неизвестной.

Между тем на помощь Гомелю с разных сторон шли отряды трудящихся и части Красной Армии: партийные дружины коммунистов из Могилева, Бобруйска, курсанты Могилевских командных курсов, отряд из Смоленска, крестьянский отряд из Почепа, части Брянской дивизии.

В ночь на 29 марта стрекопытовцы вынуждены были оставить Гомель. Когда курсанты Могилевских курсов заняли станцию Гомель-Полесский, они обнаружили в «вагоне смерти» изуродованные трупы 14 ответственных работников города. Мятежники зарубили и замучили председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты Н. Билецкого (Езерского), заведующего отделом юстиции Б. Ауэрбаха-Подгорного и других. Кроме того, 17 товарищей было убито в городе.

Из Гомеля стрекопытовцы отступили к Речице. Вскоре Красная Армия окончательно разгромила их. Часть мятежников и их главари (Стрекопытов, Степин и другие) бежали в Польшу, откуда перебрались в Эстонию. Там они вступили в армию Юденича, а после ее разгрома были интернированы. Ряд захваченных участников мятежа в Гомеле предстали перед судом.

9. Борьба с басмачеством

Бежав из Коканда после разгрома движения «Кокандской автономии», вожак басмачей[43] Иргаш обосновался неподалеку, в кишлаке Бечкир. Он превратил кишлак в крепость, перегруппировал здесь свои силы, устроил мастерские для изготовления боеприпасов, обложил окрестное население «налогами». Реакционное мусульманское духовенство, согласно старинному обычаю, с соблюдением религиозных церемоний, подняло этого разбойника на белой кошме как религиозного вождя, после чего он объявил себя «борцом за ислам», «защитником угнетенных», присвоил титул «амири муслимин» — «верховного предводителя воинства ислама» — и начал «священную войну» против Советской власти. Со всех сторон к нему стекались люди, которые становились басмачами.

Распространение басмачества объяснялось тем, что их ряды пополнялись малосознательными дехканами, находившимися под влиянием духовенства и баев. Это были люди, недовольные хозяйственными и политическими мероприятиями советских органов — запрещением торговли на базарах, монополизацией и конфискацией хлопка и т. п. Коренное население Туркестана нередко возмущалось также неправильным поведением некоторых представителей местных советских органов, в которые на первых порах проникали старые чиновники и другие лица, не изжившие еще колонизаторских привычек. Используя это недовольство, реакционное духовенство, возглавляемое панисламистской организацией «Улема», буржуазные националисты из пантюркистской организации «Иттихад ва таракки» («Единение и прогресс») и другие попытались поднять дехкан на борьбу под флагом «защиты ислама», «туркестанской автономии», «независимости» и подстрекали их к вступлению в отряды «борца за ислам» — Иргаша. Басмачей пытались превратить в политическую силу, направленную против рабоче-крестьянской власти.

В 1918–1919 гг. Советское правительство из-за военных действий с дутовскими бандами было практически лишено возможности непосредственно руководить советским строительством в Туркестане. Средством связи центра с краем были только телеграф и радио. Тем не менее правительство неоднократно указывало туркестанским работникам на необходимость установления правильных отношений с местным мусульманским населением. В телеграмме, посланной в апреле 1918 г. Народным комиссариатом по делам национальностей в Туркестан, говорилось: «Не отрицание автономии, а признание ее является очередной задачей Советской власти. Необходимо только автономию эту построить на базисе Советов на местах. Только таким путем может стать власть народной и родной для масс». На основе этих указаний V краевой съезд Советов, проходивший в апреле — мае 1918 г., провозгласил автономию Туркестана в составе РСФСР.

В органы краевой и местной власти стали привлекаться в большем, чем ранее, количестве местные кадры, постепенно исправлялись и ошибки хозяйственного порядка.

Принципиальные основы политики Советской власти в отношении местных национальностей были сформулированы в радиограмме ЦК РКП (б) от 10 июля 1919 г. на имя ЦИК Туркестанской республики и краевого комитета Коммунистической партии: «Необходимо широкое пропорциональное привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности, без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтобы кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями. Прекратить реквизицию мусульманского имущества без согласия краевых мусульманских организаций, избегать всяких трений, создающих антагонизм».

Между тем буржуазно-националистические элементы туркестанской реакции при поддержке международного империализма развертывали свою преступную работу все шире, ввергая отдельные слои населения края в кровавую борьбу с Советской властью.

Басмаческий вожак Иргаш постепенно захватил власть в сельской местности вокруг Коканда. Он совершал налеты на кишлаки, на русские селения, нападал на небольшие отряды красноармейцев, обычно легко уходя от преследования.

В 1918–1919 гг. в Фергане помимо банды Иргаша действовало еще около 40 банд (наиболее крупные из них Хал-ходжи, Махкам-ходжи, Рахманкула, Аман Палвана, Муэтдина). Вскоре среди басмачей выдвинулся Мадамин-бек (его полное имя — Мухаммед-Аминбек Ахметбеков), ранее служивший начальником уездной милиции в Маргелане. Летом 1918 г. он создал из подчиненных ему милиционеров-узбеков отряд басмачей. Поначалу тесно сотрудничая с Иргашем, Мадамин-бек после нескольких ссор отделился и начал самостоятельные действия. Замыслив стать во главе басмаческого движения в Фергане, он ввел в отряде строгую дисциплину. К нему потянулись и русские белогвардейцы, которых он не только охотно принимал, но и назначал на командные посты.

В ноябре 1918 г. Мадамин-бек вместе со своим подручным, отчаянным головорезом и грабителем Хал-ходжой, повел свой отряд в 500–700 человек на русские поселки Благовещенское и Спасское, сея смерть и грабя поселенцев. Эти кровавые рейды вызвали стихийное движение крестьянской самообороны. В Благовещенском и Спасском возник отряд самообороны в 60 человек. Красноармейцы дали крестьянам несколько винтовок. Этим было положено начало организации «крестьянской армии».

Туркестанские власти, испытывая недостаток вооруженных сил, решили легализовать самооборону и предложили населению русских поселков «сорганизоваться в правильные отряды и избрать штаб».

Так, в конце 1918 г. официально была учреждена добровольная «крестьянская армия Ферганы». Ее задачей была защита от нападений басмачей.

«Крестьянская армия» строилась по территориальному принципу и включала в свой состав всех мужчин поселков в возрасте от 17 до 50 лет. Подчиняясь командующему Ферганским фронтом, получая от него вооружение и боеприпасы, «крестьянская армия» вместе с тем пользовалась значительной автономией. Ее командиры избирались; управлял армией выборный военный совет, в состав которого в качестве обязательного члена входил военком города Джалял-Абада.

Легализовав «крестьянскую армию», местные власти, несомненно, допустили ошибку. Подавляющее большинство ее участников являлись переселенцами, в свое время помещенными царским правительством на отобранных у коренного населения землях и превратившимися в кулаков. Хотя они и объявили себя сторонниками Советской власти, в силу своей социальной природы эти кулаки не были и не могли быть последовательными союзниками государства диктатуры пролетариата. Отряды «крестьянской армии» нередко притесняли и грабили коренное население. Такие действия усиливали недовольство местного населения, которое отождествляло ее с Красной Армией.

С введением на территории Туркестана экономической политики «военного коммунизма», затронувшей непосредственные интересы крестьянства, население русских поселков, в первую очередь кулачество, стало проявлять недовольство Советской властью. «Крестьянская армия» превратилась во враждебную силу, находившуюся в распоряжении кулацких заправил.

В мае 1919 г. «военный совет крестьянской армии» избрал командующим К. И. Монстрова, в прошлом конторского служащего, подрядчика, а с 1914 г. владельца земельного надела в Джалял-Абадском районе.

Тогда-то Мадамин-бек, прежде грабивший крестьянское население русских поселков, решил сговориться с кулацкой частью русской «крестьянской армии» для совместной борьбы против Советской власти и начал активно действовать в этом направлении. Несомненно, такой поворот был подсказан Мадамин-беку русскими белогвардейцами, с которыми он был связан. Монстров пошел навстречу Мадамин-беку.

25 июня 1919 г. состоялась их первая встреча, 10 июля — вторая. Они заключили тайное соглашение, по которому Мадамин-бек обязался не нападать на русские поселки, а Монстров — до 10 сентября не принимать участия в военных действиях против басмачей. Тогда же они обсудили и планы совместного выступления против Советской власти.

Об антисоветских замыслах Монстрова уже давно догадывались. Советское военное командование решило ликвидировать и разоружить «крестьянскую армию». Но Монстрову путем хитрого лавирования, а иногда и бегства от красноармейских частей, высланных против него, до поры до времени удавалось избегать открытого конфликта и разоружения.

Летом 1919 г. в Туркестане была введена хлебная монополия и объявлена продовольственная разверстка. От так называемой «советской ориентации» кулаков ничего не осталось. Они решительно выступили против продразверстки, 22 августа «военный совет крестьянской армии» принял решение, ставшее платформой кулацкого выступления. В нем были выдвинуты следующие требования: «Отстранение и перевыборы всех Советов, исполкомов и комитетов — лиц администрации Туркестанской республики на основании всеобщего, равного, прямого и тайного голосования с предоставлением мусульманам половины мест. Предоставление всем без исключения гражданам свободы труда, свободы торговли и передвижения и всех прочих гражданских свобод… упразднение… Особого отдела, чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, политических комиссаров… Отмена хлебной монополии… Возвращение всех крестьян с политических фронтов в свои районы» и др. Эти требования кулаки грозили отстаивать «силой оружия». В сущности, это были обычные кулацкие требования ликвидации Советов и других органов диктатуры пролетариата, реставрации капиталистических отношений под видом восстановления свободы торговли. Своеобразие заключалось лишь в том, что кулацкие заправилы, являвшиеся, по сути, колонизаторскими элементами, попытались выступать не только от своего имени, но и от имени мусульманского населения.

На этом же заседании «военный совет крестьянской армии» поручил штабу выработать условия соединения с Мадамин-беком и просить того «представить данные о своей политической платформе». Мадамин-бек поспешил с ответом, в котором объявил, что он всецело присоединяется «к протоколу военного совета крестьянской армии от 22 августа 1919 г.». Свой ответ он подписал как «командующий Мусульманской белой гвардией».

1 сентября между Мадамином и Монстровым был заключен формальный договор о совместных действиях.

Объединенная банда русских кулаков и басмачей выросла в значительную силу. Командовали ею русские белогвардейские офицеры (например, генерал Муханов), присоединившиеся к восстанию. Недаром эти силы пытался включить в общероссийское контрреволюционное движение и Колчак, присвоивший Мадамин-беку чин полковника.

Начав крупное наступление, мятежники на первых порах заняли город Джалял-Абад, превращенный ими в центр движения, захватили Ош и к 18 сентября окружили и осадили 20-тысячной армией город Андижан.

Однако союз между кулаками и басмачами оказался непрочным. Басмачи отказывались воевать вместе с русскими кулаками, которые раньше притесняли их. Русские крестьяне колебались и не хотели драться с русскими рабочими, защищавшими Советскую власть.

23 сентября, разбитые частями Красной Армии под Андижаном, первыми бежали с поля боя басмачи киргизского манапа Хал-ходжи. Это бегство повлекло за собою отступление всей кулацко-басмаческой армии. 26 сентября советские войска заняли город Ош, 30 сентября — центр кулацкого восстания Джалял-Абад. Русские крестьяне стали разбегаться из мятежной армии по домам. «Крестьянская армия» разваливалась.

Мадамин-бек открыто высказывал недоверие и сомнение в боеспособности русских крестьян. Он объявил Монстрову о намерении расторгнуть заключенный между ними договор. Хотя Мадамин-бек тут же взял обратно свои слова, все же в «союзе» между Монстровым и Мадамин-беком образовалась трещина.

В дело вмешались английские агенты, заинтересованные в сохранении «союза» и развитии антисоветского движения. Бывший царский консул в Кашгаре Успенский, действовавший по поручению англичан, предложил создать так называемое «Временное ферганское правительство» и активизировать вооруженную борьбу с Советской властью. Переговоры между Успенским и Монстровым и Мадамин-беком закончились решением создать «правительство». Главою нового «правительства» и главнокомандующим стал Мадамин-бек. Монстров теперь довольствовался положением заместителя. В состав «правительства» были введены еще генерал Муханов (военный министр), бывший крупный торговец хлопком Хаким-джан Азизханов (министр финансов) и присяжный поверенный Ненсберг (министр внутренних дел и юстиции).

Начался второй тур кулацко-басмаческого движения. Теперь движение испытывало серьезный спад. Помимо уже указанных, причиной его стали и важные политические перемены, начавшиеся в Туркестане.

Осенью 1919 г. Красная Армия, разгромив банды Дутова, воссоединила Туркестанский край с центром. ЦК РКП (б) и Советское правительство получили наконец возможность непосредственно вмешаться в ход советского строительства в Туркестане.

8 октября 1919 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о создании Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана (сокращенно Турккомиссия) в составе Ш. 3. Элиавы (председатель), М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Ф. И. Голощекина, Я. Э. Рудзутака, Г. И. Бокия. Комиссия была уполномочена представлять ВЦИК и СНК в пределах Туркестана. Этой же комиссии ЦК РКП (б) поручил осуществлять «высший партийный контроль и руководство от имени ЦК».

В ноябре В. И. Ленин счел нужным лично обратиться к коммунистам Туркестана. «Установление правильных отношений с народами Туркестана, — писал он им в известном письме, — имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, — приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его, — с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии и строго соблюсти ее директивы, преподанные ей, в свою очередь, от ВЦИК именно в этом духе»

V Туркестанская краевая конференция Коммунистической партии, состоявшаяся 20–27 ноября, ответила В. И. Ленину: «Приступая к исправлению ошибок прошлого, мы торжественно обещаем Вам, дорогой товарищ, точно руководствоваться всеми указаниями ЦК РКП (б), строго соблюдая все его директивы, и выполнить великое дело освобождения Востока от гнета империализма, как бы это трудно ни было и каких бы жертв и усилий это ни стоило. Лучшим доказательством нашего искреннего желания выполнить это великое дело является наше твердое решение провести в жизнь все резолюции, принятые на данной краевой конференции, в которых красной нитью проводятся принципы самоопределяющегося начала туземных народов, правильного разрешения вопросов нашей национальной политики и в основу которых положено стремление вызвать к деятельности угнетенное местное коренное население и дать ему полную возможность свободного развития и строительства своей жизни».

Выполнение указаний Советского правительства по урегулированию отношений с коренным населением положительно сказалось на ходе борьбы с басмачеством.

Еще летом 1919 г. Туркестанский ЦИК объявил амнистию тем басмачам, которые добровольно прекратят бандитскую деятельность. Была создана Особая чрезвычайная комиссия ЦИК и СНК по борьбе с басмачеством (председателем ее был Сорокин), которая занялась проведением необходимых мер. Начался и процесс отрезвления среди басмачей. 31 января 1920 г. на сторону Советской власти перешли отряды Махкам-ходжи и Акбар Али в составе 600 вооруженных и 2 тысяч невооруженных басмачей, 2 февраля — отряд Парпи численностью 3 тысячи человек. Иргаш был убит своими сторонниками.

Мадамин-бек прилагал отчаянные усилия, чтобы сохранить боеспособность своей банды и укрепить басмаческое движение. Как председатель «Временного ферганского правительства» он проводил разные «реформы» на занятой территории. В декабре 1919 г. к нему прибыла афганская делегация. Она пыталась примирить Мадамин-бека с другими главарями басмачества, не желавшими ему подчиняться, создать между ними согласие, обещала помощь деньгами и оружием. Но тщетно. Все более обострялись отношения между кулацкой русской частью антисоветского «воинства» и мусульманской.

Наконец Монстров понял бесперспективность антисоветской позиции и «союза» с басмачами и решил тайно вступить в переговоры с Советской властью. 13 января 1920 г. через своего представителя Петра Боцана он заявил о намерении перейти на сторону Советов. Советские военные власти потребовали от него полной капитуляции.

Узнав о намерении Монстрова, Мадамин-бек в момент переговоров напал на его отряды. Монстров бежал. 17 января он явился в Джалял-Абад и сдался Советской власти, признав свою вину. Вслед за Монстровым из стана Мадамин-бека бежали и другие главари русских кулаков (Васильев, Боцан, Плотников и даже генерал Муханов). Они понесли заслуженное наказание по приговору революционного трибунала. Сдавшиеся рядовые отрядов Монстрова были амнистированы.

Ожесточенная борьба с бандами Мадамин-бека продолжалась до февраля 1920 г., когда наконец, потерпев решительное поражение в боях со 2-й Туркестанской советской стрелковой дивизией, Мадамин-бек объявил о признании им Советской власти и в марте начал переговоры о сдаче. Реввоенсовет Ферганского фронта обещал, что его отряд в случае сдачи будет зачислен па советскую службу в качестве самостоятельной войсковой единицы, входящей в тюркскую бригаду, 6 марта об этом было заключено соответствующее письменное соглашение.

1919 год стал годом решающих побед Советской власти над внутренней и внешней контрреволюцией. Были разгромлены мощные армии Колчака, Юденича, Деникина, а также войска интервентов на Севере, Западе и Юге страны. Ряд сокрушительных ударов получили силы мелкобуржуазной и националистической контрреволюции. В тылу сражающейся Красной Армии были вскрыты и уничтожены контрреволюционные организации, занимавшиеся подрывной деятельностью против Советской власти. Усилились колебания и разложение мелкобуржуазных политических партий. Советская страна вступила в завершающий этап гражданской войны.

Иллюстрации

Ф. Э. Дзержинский

В. И. Ленин. Проект декрета об аресте вождей гражданской войны против революции

В. И. Ленин. Записка Ф. Э. Дзержинскому с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Первый состав народно-революционного суда в Петрограде в декабре 1917 г.

Первый состав Петроградского революционного трибунала. В центре — председатель трибунала И. П. Жуков

Н. В. Крыленко

Д. И. Курский

П. И. Стучка

Подписка, данная генералом Д. А. Мельниковым в ноябре 1917 г., с обязательством под «честное слово» не выступать с оружием против Советской власти

Телеграмма Б. П. Позерна с ходатайством об освобождении генерала В. Л. Туган-Барановского

Письмо В. М. Пуришкевича и Н. Н. де Боде генералу А. М. Каледину, обнаруженное при обыске

Первая страница приговора Петроградского революционного трибунала по делу В. М. Пуришкевича и других контрреволюционеров

Подписка В. М. Пуришкевича, данная им при освобождении из заключения в связи с болезнью его сына

Ордер на производство обыска и арест подозреваемых по делу «Союза Союзов», выписанный Ф. Э. Дзержинским

«Социалистическое отечество в опасности!» Декрет СНК РСФСР

Сообщение ВЧК от 22 февраля 1918 г

Подложный документ левоэсеровских террористов, по которому они проникли в германское посольство

Правительственное сообщение о мятеже левых эсеров

Обращение ВЦИК в связи с покушением на В. И. Ленина

Постановление СНК РСФСР «О красном терроре»

Удостоверение, выданное Локкартом Я. Буйкису для связи с английским военным командованием в Архангельске

Расписки шпионов в получении денег от К. Каламатиано, найденные в его трости

Э. П. Берзинь

Я. Я. Буйкис

В. Э. Кингисепп

П. Д. Мальков

Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях

В. И. Ленин. «Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов»

Воззвание «Берегитесь шпионов!»

Донесение деникинского агента, найденное при обыске у Н. Н. Щепкина в сентябре 1919 г.

Е. Г. Евдокимов

Ф. Т. Фомин

Примечания

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

[9] В таком составе комиссия собралась только один раз. На следующий же день все члены комиссии, кроме Дзержинского, Петерса, Ксенофонтова и Евсеева, получили новые назначения, а вместо них в коллегию ВЧК были назначены В. В. Фомин, С. Е. Щукин, И. И. Ильин и С. П. Чернов (Пролетарская революция, 1924, № 10, с. 5–6). 8 декабря в состав ВЧК были дополнительно введены В. Р. Менжинский, В. В. Яковлев и Смирнов (В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). М., 1975, с. 37). 7 января 1918 г. СНК утвердил Коллегию ВЧК в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского. От левых эсеров СНК утвердил членами Коллегии ВЧК В. Д. Волкова, М. Ф. Емельянова, П. Ф. Сидорова и В. А. Александровича (зам. председателя), которого позже сменил левый эсер Г. Д. Закс (см.: Спирин Л. М. Крах одной авантюры. Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 г. М., 1971, с. 17).

[10] Это была первая амнистия, объявленная в Советской стране.

[11] Впоследствии Маниковский работал в Красной Армии, умер в 1920 г. Марушевский, нарушив свое «честное слово», участвовал в борьбе против Советской власти.

[12] В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.

[13] В. Г. Болдырев был освобожден из заключения в мае 1918 г. на основании амнистии, объявленной Петроградской коммуной 1 мая 1918 г. Позже участвовал в борьбе против Советской власти, был членом Директории Уфимского правительства и главкомом его вооруженных сил. Колчаком выслан в Японию. После разгрома колчаковцев Красной Армией возвратился во Владивосток и вторично был амнистирован.

[14] Это было первое дело, расследованное ВЧК.

[15] Ф. Э. Дзержинский предъявил допрашиваемому запись в книжке Кондратьева.

[16] К тому времени порядок допуска защиты и обвинения в революционных трибуналах несколько изменился. По первому «Руководству для устройства революционных трибуналов» от 28 ноября 1917 г., подписанному П. И. Стучкой (как и по постановлению Московского Совета «Об учреждении Московского ревтрибунала» от 8 декабря 1917 г.), в качестве защитников и обвинителей допускались «все неопороченные граждане»; обвинители и защитники могли быть назначены только в данном судебном заседании из присутствующих лиц. Новая инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. предусматривала учреждение при революционных трибуналах специальной «коллегии лиц, посвятивших себя правозаступничеству как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Из этой коллегии должны были избираться по желанию подсудимых и но назначению трибунала обвинители и защитники. Инструкция одновременно допускала и возможность участия в судебных прениях одного обвинителя и одного защитника из публики, находившейся в зале заседания. Старая буржуазная адвокатура саботировала трибуналы и не желала входить в коллегии правозаступников. Вместе с тем, пользуясь установившимся в новых судах обычаем допускать защитников из числа присутствующих в зале заседания лиц, старые адвокаты пытались использовать трибуну революционных судов для выступлений против нового правопорядка. Именно в таком амплуа и выступил И. Муравьев на процессе деятелей буржуазной газеты «Утро России».

[17] После июльских событий (с 5 июля по 5 сентября) 1917 г. Временное правительство закрыло много рабочих большевистских газет в Петрограде, Кронштадте, Риге, Царицыне, Воронеже, Минске, Ревеле и других городах. 6 июля каратели-юнкера убили рабочего-большевика И. А. Воинова за распространение «Листка Правды».

[18] Впоследствии сын Локкарта Робин Брюс Локкарт в книге «The асе of spies» (London, 1967, p. 74) писал, что Локкарт собрал у русских капиталистов через английскую фирму около 8 400 000 рублей, которые были обращены па финансирование подрывной деятельности против Советской России.

[19] А. И. Верховский был арестован в мае 1918 г. и вскоре освобожден. После этого он отошел от антисоветской деятельности и служил в Красной Армии.

[20] Ковалевский был впоследствии разоблачен и расстрелян.

[21] Речь идет о командире так называемого Степного корпуса П. П. Иванове-Ринове — командующем войсками антисоветского «Временного Сибирского правительства».

[22] Фотокопия удостоверения помещена среди иллюстраций настоящей книги.

[23] Центральная коллегия по делам пленных и беженцев при Народном комиссариате внутренних дел.

[24] Эсер Ганжонков был известен чекистам, оп неоднократно проходил по материалам разных следственных дел как активный враг Советской власти.

[25] Под фамилией И. С. Куликовский скрывался И. С. Дашевский — член военной комиссии при ЦК партии эсеров. Впоследствии он был амнистирован и вышел из партии эсеров.

[26] Прибыл только отряд из Петрограда (45 человек), но и он был обезоружен по дороге с вокзала.

[27] В официальном сообщении о ликвидации авантюры Муравьева, опубликованном в «Известиях ВЦИК» 12 июля 1918 г., сказано, что после провала попытки склонить Симбирский Совет на свою сторону Муравьев покончил с собой. Действительные обстоятельства ликвидации авантюры изложены в статье И. М. Варейкиса, опубликованной через год после событий, 10–11 июля 1919 г., в симбирской газете «Заря».

[28] Впоследствии Пинкус участвовал в боях против Красной Армии, а затем эмигрировал в буржуазную Латвию.

[29] Более успешно чекисты провели операцию в Казани. Командированный туда один из сотрудников ВЧК использовал открытый Пинкусом пароль и под видом белогвардейца проник в штаб заговорщиков. В результате удалось арестовать большую группу контрреволюционеров. Кроме того, чекисты раскрыли в Казани монархистскую офицерскую группу, которой руководил генерал-майор И. И. Попов, и обнаружили склад оружия белогвардейцев. По признанию генерала, он имел в своем распоряжении в Казани вооруженный офицерский отряд численностью в 500 человек, который в момент восстания должен был действовать вместе с отрядами «Союза защиты родины и свободы».

[30] По одним данным, это покушение было совершено контрреволюционной группой, возглавляемой упоминавшимися выше Орлом и Ланским. А. П. Орел показывал на следствии в ВЧК: «Стреляли в Ленина наемные люди, нанятые князем Ш. (речь идет об известном финансисте Д. И. Шаховском. — Д. Г.), нанял их сам князь за полмиллиона рублей… Часть из них служит в городской милиции. Покушение было сделано… через подосланных лиц. Часть из этих 12 человек (офицеров) уехала в Новочеркасск». По другим данным, покушение совершила правоэсеровская террористическая группа. На процессе правых эсеров в 1922 г. один из подсудимых, член ЦК партии эсеров Н. Н. Иванов, показывал: «В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с.-р.), что в январе 1918 г. действительно было произведено в Петрограде покушение на Ленина, при его проезде на автомашине с Платтеном, причем это покушение было совершено какой-то военной группой при участии Тагунова».

[31] После освобождения Баку и Туркестана от английских войск В. Чайкин 25 июля 1920 г. опубликовал в «Известиях ВЦИК» материалы своего расследования в статье «Черное дело». А в 1922 г. в Москве была издана книга Чайкина «К истории российской революции», вып. 1, в которой освещались все выявленные им обстоятельства убийства бакинских комиссаров.

[32] Непосредственными участниками убийства комиссаров были: председатель закаспийского эсеровского «правительства» Ф. А. Фунтиков, его заместитель Курилев, английский капитан Тиг-Джонс, начальник контрразведки С. Л. Дружкин, члены «Закаспийского исполкома» эсеры И. И. Седых, Н. И. Анисимов, А. С. Гладырев, Егоров, эсеровские дружинники Н. А. Филатов, И. Гермаш, И. А. Пиотрович, текинец Атта-Мурат, Ф. С. Белоконь, комендант Ашхабада прапорщик М. И. Худоложкин, начальник милиции А. К. Седов, адъютант комендантского управления Н. И. Баклеев и другие.

[33] Этот документ был предъявлен советской делегацией на Генуэзской конференции в меморандуме от 20 апреля 1922 г.

[34] За границей П. Н. Краснов многие годы сколачивал из белоэмигрантов казачьи войсковые части для военного похода и кадры для подрывной деятельности против СССР. С приходом к власти Гитлера этот старый германский агент перешел на службу к фашистам. Во время Великой Отечественной войны Краснов был назначен начальником специально созданного при гитлеровском министерстве восточных областей «Главного управления казачьих войск», формировал из предателей казачьи части для войны против СССР. В январе 1947 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Краснова за все его злодеяния к смертной казни.

[35] ЖЧК — железнодорожные чрезвычайные комиссии.

[36] Ленинская идея поручительства общественных организаций за арестованных вошла в практику работы чрезвычайных комиссий. Например, в приказе ВЧК от 8 января 1921 г. говорилось: «…если заставить (провинившегося — Д. Г.) рабочего вместо тюрьмы работать на своем же заводе, под ответственностью остальных рабочих, то такое пребывание на всем честном народе, который будет ждать — опозорит он опять завод или станет настоящим сознательным товарищем, — такой порядок будет действовать гораздо сильней и целесообразней, чем сидение под следствием и судом. Рабочая среда сумеет выправить слабых, малосознательных товарищей, а тюрьма их окончательно искалечит. Лозунг органов ЧК должен быть: «Тюрьма — для буржуазии, товарищеское воздействие — для рабочих и крестьян».

[37] Впоследствии были убиты также: председатель Чрезвычайной комиссии А. Бабушкин, начальник милиции И. Рогалев, председатель военного отдела исполкома Совета Исачев, видный коммунист Холмогоров и многие другие.

[38] В сообщении Корнилов и Зайцев ошибочно названы капитанами, в действительности оба они были полковниками царской армии.

[39] В некоторых документах (например, в телеграмме ТуркЦИК на имя Советского правительства от 7 октября 1918 г. о раскрытии заговора «ТВО»), а также в исторической литературе содержатся сведения о том, что генерал Джунковский приехал в Туркестан из Петрограда, где он в свое время был «градоначальником» или «бывшим комендантом». Это неверно. Генерал В. Ф. Джунковский был московским губернатором с 1905 по 1913 г., затем товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов до 15 августа 1915 г. В октябре 1915 г. Джунковский служил в действующей армии, командовал дивизией и 3-м Сибирским корпусом. В сентябре 1918 г. В. Ф. Джунковский был арестован органами ВЧК. Именно этого Джунковского считали руководителем «ТВО». Впоследствии выяснилось, что он не имеет никакого отношения к Туркестанскому заговору. В действительности одним из руководителей «ТВО» был Е. Джунковский — бывший помощник генерал-губернатора Туркестана, бежавший после Октябрьской революции в Мешхед, где он связался с английской миссией и по ее поручению организовал «ТВО».

[40] А. Г. Шкуро и Султан-Гирей Клыч после окончания гражданской войны бежали за границу, где продолжали подрывную деятельность против Советской страны, а во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. служили фашистской Германии против Родины. В январе 1947 г. эти изменники были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

[41] Речь шла о членах штаба махновских отрядов Озерове, Михалеве (Павленко), Бурдыге, Олейнике, Коробко, Костине, Полунине и Добролюбове, осужденных в связи с дезорганизаторскими действиями махновцев на Южном фронте. Об этом см. ниже. — Д. Г.

[42] Как выяснилось впоследствии (в 1920–1921 гг.), под кличкой Назар Стодоля скрывался член ЦК украинской партии эсеров Назар Петренко.

[43] Название движения происходит от тюркского слова «басмак» — нападать, налетать.

Глава пятая. Перегруппировка политических сил к концу 1918 г

1. От «демократии» к контрреволюционной военной диктатуре

За год, прошедший с момента Октябрьской революции, Советская власть значительно окрепла, отбила первые атаки внешней и внутренней контрреволюции. Созданная Советским государством Красная Армия освободила от мятежников и иностранных оккупантов территорию с населением около 40 миллионов человек. Окреп союз рабочего класса и крестьянства, росло интернациональное единство народов пашей Родины. Главным орудием защиты интересов революции, перестройки всей жизни страны явилось Советское государство. Поэтому Коммунистическая партия укрепляла Советы и их органы в центре и на местах, усиливала в них влияние коммунистов, как можно шире привлекала трудящихся к управлению страной. За год Советской власти был пройден путь от первых зачатков советской организации к упрочению ее в целом. В России не осталось «такого захолустья, — как подчеркнул на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов в ноябре 1918 г. В. И. Ленин, — где бы советская организация не упрочилась, не составляла бы цельной части Советской конституции, выработанной на основе долгого опыта борьбы всех трудящихся и угнетенных».

Серьезные изменения произошли и в международной обстановке.

Под влиянием победы Великого Октября в ряде стран начался мощный революционный подъем. В сентябре 1918 г. вспыхнуло солдатское восстание в Болгарии, в октябре началась революция в Австро-Венгрии, а 10 ноября — в Германии. Немецкий народ низложил кайзера Вильгельма. Весной 1919 г. произошли пролетарские революции в Венгрии и Баварии.

13 ноября 1918 г. ВЦИК аннулировал навязанный Советской республике грабительский Брестский договор. Началось очищение от германских войск оккупированных ими советских территорий.

Теперь против Советской республики стояла только коалиция держав Антанты и США.

Правительства стран Антанты вначале надеялись, по выражению В. И. Ленина, «разделаться с Советской Россией» при помощи небольшого количества собственных войск. В ряде мест на отторгнутой советской территории они заменили войска немецких оккупантов и их союзников своими, в других — обязали своих бывших противников продолжать оккупацию. Но все их расчеты были опрокинуты рабочим классом и всеми трудящимися России.

Еще летом 1918 г. против австро-германских оккупантов и гетманского режима восстали крестьяне Киевской, Полтавской, Черниговской, Херсонской, Екатеринославской и других губерний. На борьбу поднялись рабочие в городах и промышленных центрах Украины. Возглавили эту борьбу коммунисты. В июле 1918 г. была образована Коммунистическая партия большевиков Украины — составная часть единой РКП (б). ЦК КП(б)У уже тогда начал практически решать вопрос о подготовке вооруженного восстания. Вокруг большевистских организаций объединялись все революционные силы народа. Повсеместно создавались подпольные партийные ячейки, возникали повстанческие отряды. Партия направляла стихийные выступления крестьян в организованное русло. Борьба против оккупантов приняла всенародный характер. Наиболее ярко это проявлялось в партизанском движении.

И вновь на пути революционного движения народных масс встали украинские националисты, деятели провалившейся Украинской Центральной рады. Лишившись власти после гетманского переворота в мае 1918 г., они по инициативе В. К. Винниченко и С. В. Петлюры образовали в Киеве «Украинский национальный союз», в котором объединились украинские эсеры, украинские социал-демократы, социалисты-федералисты, трудовики, «хлеборобы-демократы» и другие националистические организации, и перешли в оппозицию к гетманщине. Когда стало ясно, что дни Скоро-падского сочтены, президиум «Украинского национального союза» избрал 13 ноября 1918 г. правительство — Директорию — в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского.

Понимая, что основную силу антигетманского движения составляют большевики, и не желая допустить их победы, осевшие во время гетманщины в Киеве представители общероссийской буржуазно-помещичьей контрреволюции также разработали свою политическую платформу и решили познакомить с ней правительства Антанты. В Яссы (Румынию) для совещаний с послами Франции, Англии, США и Италии в ноябре 1918 г. была послана делегация в составе монархиста В. И. Гурко, бывшего царского посла в Вене Н. Н. Шебеко, представителей торгово-промышленных кругов П. П. Рябушинского, В. Я. Демченко, Н. Ф. фон Дитмара, лидера кадетов П. Н. Милюкова, бывшего царского министра A. В. Кривошеина, бывшего московского городского головы B. В. Руднева и представителя «Союза возрождения России» правого эсера И. И. Бунакова-Фундаминского. Они передали послам такое обращение: «Юг России переживает тяжелое переходное время… Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против Советской власти». Контрреволюционеры просили незамедлительно прислать военные корабли в черноморские порты и хотя бы несколько отрядов войск в большие города и главнейшие стратегические железнодорожные узлы Юга России.

21 ноября старейшина дипкорпуса в Яссах, французский посол Сент-Олер, основываясь на решениях совещания с белогвардейцами, радировал в Париж: «Мы считаем необходимым: 1) немедленно продвинуть отряд союзных войск в Одессу и приступить немедленно к оккупации Киева и Харькова; 2) издать специальную декларацию, в которой твердо указать на решение Согласия поддержать в России слои общества, стоящие за порядок».

В конце ноября в Одессу стали прибывать корабли французской эскадры, в Николаевский порт вошел английский крейсер. В Севастополь 11 декабря прибыл английский броненосец с небольшим отрядом войск, в Одессу 16 декабря — итальянский броненосец и два английских миноносца. 17 декабря в Одессе был высажен первый эшелон французских сухопутных войск в 5 тысяч человек.

Вскоре агрессоры заняли Херсон и Николаев. Почти одновременно «союзники» послали войска и в другие важные пункты Юга и Юго-Запада России. Место германо-турецких войск на Кавказе заняли англичане: 17 ноября они вошли в Баку, 23 декабря — в Батуми, а 25 декабря вступили в Тифлис.

5 февраля 1919 г. лидер Директории С. В. Петлюра заключил такое позорное соглашение с представителями французского военного командования: «1) Франция получает пятидесятилетнюю концессию на все украинские железные дороги; 2) Украина обязуется уплатить Франции причитающуюся с нее часть долгов бывшего царского правительства и Временного правительства; 3) Уплата процентов обеспечивается долей железнодорожных доходов, признанной за Украинским правительством; Директория должна организовать 300 000 армию в годичный срок; 4) В течение пяти лет со дня подписания договора вся финансовая, торговая, промышленная и военная политика Украины будет поставлена под непосредственный контроль представителей Французского правительства»[33].

Советское правительство пришло на помощь рабочим и крестьянам национальных районов, выступившим против националистов и интервентов.

17 ноября 1918 г. был образован Украинский фронт. Его командующим стал В. А. Антонов-Овсеенко. 29 ноября Временное рабоче-крестьянское правительство Украины объявило манифест о восстановлении власти Советов на Украине, о низложении гетмана Скоропадского и призвало рабочих и крестьян к полному изгнанию немецких оккупантов, гетманцев и отрядов буржуазно-националистической Директории.

Изгоняя немцев, интервентов из стран Антанты с украинской земли, громя гетманцев и петлюровцев, украинские советские отряды вместе с частями Красной Армии Советской России освобождали Украину, и к весне 1919 г. почти повсюду была восстановлена Советская власть.

В ноябре 1918 г. Красная Армия перешла в наступление и против казачьих войск генерала Краснова, потерявшего поддержку немцев. В красновском тылу начались забастовки и восстания рабочих и крестьян. В январе — феврале 1919 г. красновская армия была разбита в Донской области и под Царицыном; ряды белоказаков таяли. Казачьи верхи под давлением ставленника Антанты — генерала Деникина вынуждены были отказываться от своих «автономистских» стремлений и переходить в деникинский стан. Деникин объявил, что он вступает в командование всеми вооруженными силами на Юге России.

28 января 1919 г. французский капитан Фуке в присутствии французского консула Гийомэ в ростовской гостинице «Центральная» предъявил генералу Краснову для немедленной подписи уже составленный документ, в котором говорилось: «Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и Донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга — с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь: 1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров. 2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административного и внутреннем отношении, признаем власть французского главнокомандующего Франше д'Эспере. 3. Согласно с переговорами 9 февраля (29 января) с капитаном Фуке, все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуке. 4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» и где бы они ни находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались — в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков, и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула». Краснов подписался под этим документом, признав руководство Деникина и французского военного командования. Он обещал возместить французской буржуазии все убытки (с процентами), понесенные ею в результате войны и революции, и восстановить ее собственность на русской земле.

14 февраля 1919 г. в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг. Краснов, не оправдавший надежд казачьей «автономистской» контрреволюционной верхушки, подал в отставку. Новым атаманом Всевеликого войска Донского был избран генерал А. П. Богаевский, кандидатуру которого выдвинул Деникин. Краснов уехал за границу[34].

Революция одерживала победы и в Прибалтике. Шла активная борьба трудящихся Прибалтики за социальное и национальное освобождение. Революционная ситуация переросла в социалистическую революцию.

12 ноября 1918 г. рабочие Ревеля (Таллина) образовали революционный Совет и выступили против буржуазного правительства Пятса, державшегося на германских штыках. Эстонские рабочие обратились за помощью к Советской России. 29 ноября 1918 г. была провозглашена Эстонская Советская Республика (Эстляндская трудовая коммуна) и создано рабоче-крестьянское правительство во главе с Я. Я. Анвельтом.

В Латвии рабочие восстали против правительства Ульманиса. 17 ноября 1918 г. было образовано Временное Советское правительство Латвии, которое возглавил П. И. Стучка. 3 января в Ригу вступили части Красной Армии.

В Вилыю (Вильнюс) 8 декабря 1918 г. было сформировано временное революционное рабоче-крестьянское правительство Литвы во главе с В. С. Мицкявичюсом-Капсукасом. 16 декабря оно обнародовало Манифест об установлении Советской власти; правительство призвало народ к восстанию против контрреволюционной тарибы («Литовский буржуазный национальный совет») и немецких оккупантов. В течение ноября 1918 — января 1919 гг. Советская власть утвердилась на подавляющей части территории Литвы. Наиболее сильное сопротивление переходу власти в руки рабочего класса оказали националистические литовские и польские контрреволюционные части (их поддерживали и немцы) в городе Вильно. Польские легионеры объявили Вильно польским городом. Однако 6 января 1919 г. Красная Армия и литовские советские воинские части освободили этот город.

31 декабря па освобожденной от германских войск белорусской земле было образовано Временное рабоче-крестьянское правительство, обнародовавшее 1 января 1919 г. Манифест об образовании Белорусской ССР. Это решение международные империалисты и буржуазно-националистические элементы встретили враждебно. Буржуазная Польша с помощью немцев и Антанты начала наступление и заняла ряд белорусских городов. Для консолидации своих сил советские правительства Литвы и Белоруссии объявили об образовании в марте 1919 г. Литовско-Белорусской ССР.

23 декабря 1918 г. ВЦИК, заслушав доклад наркома по делам национальностей об освобождении народов Эстонии, Латвии, Литвы, Украины и об установлении на их территории Советской власти, принял постановление о признании независимости новых республик (в начале января аналогичное постановление было принято и о Белорусской ССР). В постановлении ВЦИК говорилось о полной готовности РСФСР оказать необходимую помощь и поддержку трудящимся этих республик в борьбе против внутренней контрреволюции и защите их независимости от попыток иностранного завоевания. Так складывался и креп военно-политический союз советских республик.

Надежды империалистов Антанты на успех открытой интервенции были тщетны. Посланные в Советскую страну оккупационные войска встречали сопротивление Красной Армии и широких народных масс. В войсках Антанты зрело недовольство: солдаты быстро революционизировались под влиянием идей Октября. Ширилось и движение рабочего класса против интервенции в самих капиталистических странах.

18 января 1919 г. генеральный штаб вооруженных сил Антанты направил правительствам стран Антанты записку такого содержания: «Благодаря поражению центральных держав и недостаточным действиям союзников в России большевизм неуклонно увеличивает свое могущество.

На Севере и на Востоке его, по-видимому, задержали.

Но внутри страны он укрепился.

На Западе и Юго-Западе уход германских войск открывает ему свободное поле действия в прибалтийских провинциях, Польше и на Украине. Красная Армия стоит у ворот Ревеля, занимает Ригу и Вильно, она вступила в Харьков, откуда уже угрожает флангу армий Краснова и Деникина…

Если Антанта хочет сохранить плоды своей победы… она сама должна вызвать перерождение России путем свержения большевизма и воздвигнуть прочный барьер между этой страной и центральными державами.

Интервенция, преследующая эту цель, является для нее жизненной необходимостью…»

Исходя из такой оценки положения, генеральный штаб Антанты разработал план, предусматривавший не только вооруженные действия своих войск, но и «мощную материальную и моральную поддержку» русским антисоветским военным формированиям. Штаб считал, что главные военно-политические формирования (Колчака в Сибири, Деникина и Краснова в Южной России) должны объединиться под единым командованием. «Долг Антанты, — писали генштабисты, — защищать их, помочь их соединению, позволить им предпринять и успешно продолжать борьбу…»

По мнению штаба, к тому времени, когда составлялся этот план, окружение большевизма было уже начато.

«На Севере — благодаря оккупации портов Ледовитого океана.

На Востоке — благодаря созданию барьера в виде русско-чешского фронта.

На Юге — действиями армий Деникина и Краснова и оккупацией портов Черного моря…

На Юго-Востоке — путем движения из района Каспийского моря с целью соединения армий Деникина — Краснова с уральскими армиями…

На Западе — путем восстановления прочпой в военном отношении Польши, способной играть роль буферного государства между Россией и Германией; в случае необходимости, путем оккупации Петрограда… или по крайней мере путем блокады балтийского побережья».

Кроме того, по плану генерального штаба намечалась оккупация Украины как наиболее богатой области России.

Для осуществления плана «окружения и уничтожения большевизма» генеральный штаб предлагал поделить «зоны действия» между государствами Антанты и настойчиво призывал правительства «срочно прийти к соглашению в целях: установления принципов интервенции в России, уточнения распределенных обязанностей, обеспечения единого руководства».

Пока в дипломатических и военных сферах Антанты шло обсуждение планов интервенции, в местностях, где эсеры и меньшевики образовали антисоветские, так называемые «демократические правительства», углублялся процесс разложения.

Режимы «учредиловской демократии» в Поволжье, Сибири, на Севере, в Закаспийской области Туркестана означали возврат к буржуазно-помещичьему строю. Наиболее полно «учредиловская демократия» была представлена в созданном правыми эсерами самарском правительстве Комуча (Комитет членов Учредительного собрания). Но и там при самом его возникновении явно обозначилась тенденция превращения созданного антисоветского режима в прежний, дореволюционный, буржуазно-помещичий. В самарском перевороте помимо «социалистических» партий участвовали белогвардейские офицерские отряды под командованием полковника Н. А. Галкина. Их деятельность в дни захвата власти ознаменовалась кровавым террором, самосудами, расстрелами коммунистов, советских активистов, представителей революционно настроенных масс. Эсеры тем не менее предоставили Галкину пост «командующего войсками» так называемой «народной армии» — оплота созданного ими правительства. На территорию, подвластную Комучу, стали стекаться со всех сторон бежавшие от революции реакционеры, которые заняли важные посты в административном и военном аппарате и практически восстанавливали на местах старорежимные дореволюционные порядки. Несмотря на обещания Комуча защищать демократические права населения, установить либеральные формы правления, тюрьмы на подвластной ему территории оказались переполненными. Была создана военная контрразведка. Действовали военно-полевые суды, состоявшие из белых офицеров. По их приговорам расстреливали рабочих, подозреваемых в большевизме. Террористический режим возмущал трудящихся. Советы рабочих депутатов, лишенные эсерами и меньшевиками власти и превращенные в «органы выражения общественного мнения», проявляли недовольство. Рабочие требовали сохранения советских законов о труде, рабочего страхования, прекращения политических репрессий и арестов. Стало прозревать и крестьянство, испытывавшее на себе все прелести «демократического рая». Если крестьяне вначале прислушивались к эсеровской агитации, то вскоре в своей массе бедняки и середняки стали отворачиваться от эсеров и их «правительства». Военное командование посылало в деревни карательные отряды против крестьян, уклонявшихся от мобилизации в армию. В сущности, власть принадлежала эсеровскому Комучу только формально, фактически же она находилась в руках белогвардейцев, которые требовали от эсеров прекращения игры в демократию, возвращения помещикам и капиталистам их владений, отнятых революцией, решительного перехода к прежним капиталистическим порядкам. Такие же требования к «демократам» предъявляли и международные империалисты: «учредиловская демократия» не устраивала их. Все чаще и чаще в антисоветском лагере выдвигались требования установления военной диктатуры.

В Сибири процесс реставрации буржуазно-помещичьего строя шел еще более интенсивно, чем в Поволжье. Реакционные, монархистские и кулацкие элементы имели здесь большое влияние. Используя эсеровские лозунги, они сразу же после свержения Советской власти приступили к осуществлению своих действительных реставраторских целей. Соглашательская политика «демократов» только поощряла их к этому.

Эсеровские боевые дружины, поднявшие вооруженное восстание в Сибири, состояли преимущественно из офицеров, все меньше обращавших внимание на указания эсеровских политиков. В Томске эсеровскими дружинами командовал полковник А. Н. Пепеляев, вскоре произведенный в генералы; в Омске — подполковник П. П. Иванов-Ринов, в прошлом жандармский офицер, избранный атаманом сибирского казачьего войска и тоже произведенный в генералы; в Челябинске — подполковник Войцеховский, позже перешедший на службу к чехословакам; в Новониколаевске — полковник А. Н. Гришин-Алмазов и т. д. Опираясь на явных белогвардейцев, кадетствующий деятель П. В. Вологодский быстро повел дело к ликвидации «эсеровского засилья» и переходу к военной диктатуре. Вологодский открыто блокировался с крупной буржуазией, с реакционным офицерством, с метившим в диктаторы Гришиным-Алмазовым, назначенным военным министром, и сменившим его потом Ивановым-Риновым. Его «правительство» отменило все советские декреты (чего не посмел сделать Комуч), денационализировало промышленные предприятия, ликвидировало Советы рабочих и крестьянских депутатов, восстановило дореволюционный суд и администрацию, объявило о возвращении крупным землевладельцам имений, упразднило земельные комитеты. Белогвардейский террор в Сибири был еще более разнузданным, чем в Поволжье и на Урале. Дошло до того, что реакционная военщина подвергала здесь репрессиям даже эсеров — членов «правительства» Вологодского.

В сентябре 1918 г. эсеровские министры В. М. Крутовский, М. Б. Шатилов, А. Е. Новоселов и представитель областной думы Якушев, прибывшие в Омск, были по распоряжению «военного министра» Иванова-Ринова арестованы. Солдаты доставили их в штаб начальника Омского гарнизона полковника Волкова, где принудили Крутовского и Шатилова подписать прошение об «отставке». Впоследствии при расследовании этого дела специальной комиссией Крутовский показывал, что его вызвали в отдельную комнату и положили перед ним уже заготовленное прошение об отставке. Когда он отказался подписать такой документ, офицеры вывели его в коридор и приставили к нему часовых.

«— После меня, — продолжает свои показания Крутовский, — вызывают Шатилова. Поднимается шум на очень короткое время, затем все стихает. Когда все стихло, меня опять приводят в эту же комнату и говорят:

— Шатилов подписал прошение, теперь вы подпишите.

— Я уже сказал, что не могу этого сделать.

— Но это будет стоить вам очень дорого…

Нарбут (один из офицеров. — Д. Г.) подходит ко мне вплоть и говорит:

— Три минуты размышления — или вы подпишете, или мы вас увезем на автомобиле и вы будете расстреляны.

Крутовский подписал.

— Я, — продолжает Крутовский, — иду к Шатилову и говорю:

— Как, вы подписали прошение?

— Как же, — говорит, — мне не подписать, когда мне дали три минуты на размышление — или подписать, или я буду paccтpeлян».

На следующий день белогвардейские офицеры, состоявшие, как и их начальник Волков, в монархистской организации, объявили Крутовскому и Шатилову о том, что «согласно их прошению» они отстранены от должностей, и приказали им в 24 часа покинуть Омск. Новоселова же офицеры оставили под арестом, заявив, что дело о нем будет передано прокурору, поскольку он подозревается в связях с большевиками. 23 сентября 1918 г. члены монархистской организации поручик Семенченко и хорунжий Мефодьев по дороге в тюрьму расстреляли А. Е. Новоселова.

Аналогичные события происходили и на Севере. Сформированное в Архангельске в августе 1918 г. антисоветское «Верховное управление Северной области» возвестило, что оно ставит своей задачей восстановление деятельности Учредительного собрания, земств и городских дум.

Народные социалисты и правые эсеры, возглавлявшие «Верховное управление», включили в его состав кадетов Н. А. Старцева и П. Ю. Зубова, а «командующим всеми русскими вооруженными силами Северной области» назначили английского агента, белогвардейца, капитана 2-го ранга Г. Е. Чаплина, участвовавшего с офицерским отрядом в перевороте.

Они денационализировали и возвратили прежним владельцам все предприятия. Член «Верховного управления» правый эсер М. А. Лихач призывал рабочих к «самоограничению» в пользу буржуазии. Как и в Самаре, белогвардейская контрразведка на Севере грубо попирала права и свободу рабочих и крестьян.

Разгул контрреволюции дополнялся тяжелым гнетом оккупантов, высадившихся в городе. Английское военное командование постоянно вмешивалось в деятельность «Верховного управления» и поддерживало самые реакционные местные силы. Главную роль среди русских правых элементов, группировавшихся вокруг английского командующего Фредерика Пуля, играл известный авантюрист и карьерист, бывший комиссар Временного правительства при Ставке в корниловские дни М. М. Филоненко, образовавший в Архангельске так называемый «Национальный союз». В эту группу входили председатель царского окружного суда С. Н. Городецкий, Н. А. Старцев, полковник князь А. А. Мурузи, полковник Вульфович, английский агент Г. Е. Чаплин, местные биржевики и капиталисты.

В ночь на 6 сентября 1918 г. «командующий всеми русскими вооруженными силами в Северной области» Г. Е. Чаплин со своими штабными офицерами, при участии кадета Н. А. Старцева и с благословения англичан, арестовал всех членов «Верховного управления» во главе с Н. В. Чайковским и вывез их на Соловецкие острова, в монастырь. Молодчики Чаплина арестовали также некоторых меньшевиков и эсеров — деятелей профессиональных союзов. В выпущенном воззвании к населению Чаплин и Старцев заявили, что «Верховное управление» не может справиться с поставленными задачами, что «только мощная армия и организованная военная сила могут обеспечить надежду на светлое будущее России», и объявили в Северной области военную диктатуру армии и ее «командующего» Чаплина.

Диктатор Чаплин нагло заявил: «Я создал это правительство. Теперь оно не нужно… Я здесь не вижу пользы в каком бы то ни было правительстве».

Трудящиеся Архангельска объявили всеобщую забастовку. Движение приняло такой широкий размах, что «союзники» 10 сентября 1918 г. возвратили из Соловецкого монастыря арестованных членов «Верховного управления». Вскоре они предложили Чайковскому изменить состав «Верховного управления» и включить в него ряд еще более реакционных деятелей. Чайковский согласился выполнить требование оккупантов и возглавил угодное им «правительство», которое подписало заявление, признавая свою подчиненную роль по отношению к командованию войсками «союзников». Через некоторое время Чайковский вообще уехал заграницу. «Русская власть» сосредоточилась в руках «генерал-губернатора» Е. К. Миллера.

Процесс превращения «демократических правительств» в режимы военной диктатуры шел повсюду. Лидеры «социалистов», вступившие в блок с реакционерами для свержения Советской власти, были не в состоянии, да и не желали решительно бороться с усилением реставраторских тенденций. Вместо этого они вынашивали идею создания из многочисленных областных и национальных «правительств», существовавших на занятых контрреволюцией территориях и в подполье, единого «всероссийского правительства», которое, как им казалось, должно было предотвратить процесс разложения «учредил овской демократии».

Самарский Комуч считал себя единственно законным правительством на «освобожденной от большевиков» русской земле. Свои претензии он обосновывал тем, что в его составе находилось около ста членов избранного в свое время Учредительного собрания. Но «обоснования» эти были весьма шатки, так как членов Учредительного собрания в стране было избрано 715, и, конечно, сотня членов Комуча не могла заменить самого собрания. «Демократы» из Комуча аннулировали мандаты членов Учредительного собрания большевиков и левых эсеров (их было избрано 215 человек), но и такая «операция» не давала им большинства. Даже империалистические правительства стран Антанты не признавали законность Комуча как «всероссийского правительства». Местные антисоветские «правительства», в которых преобладали более правые элементы, не желали и слышать о подчинении Комучу.

И все же идея создания единого всероссийского правительства поддерживалась всеми участниками антисоветского лагеря. Вместе с тем каждое течение по-своему представляло себе как программу будущего правительства, так и его состав. Заинтересованность в создании такого правительства проявляли и страны Антанты. Поэтому вскоре начались переговоры и совещания, которые привели в конце концов к образованию «всероссийского правительства» на так называемом Уфимском государственном совещании.

Совещание открылось 8 сентября 1918 г. В нем участвовало 170 человек. Одно лишь перечисление собравшихся отражает пестроту антисоветских движений, существовавших тогда в стране. На совещании были делегации и представители: Самарского комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (официальный представитель М. Веденяпин); Сибирского временного правительства (генерал П. Иванов-Ринов, Старынкевич и другие); областного правительства Урала (А. Кощеев, И. Войтов); казачьих войск (оренбургского, уральского, сибирского, иркутского, семиреченского, енисейского, астраханского); башкирского правительства (Искандер-бек-Мухамедиарович Султанов); киргизского правительства «Алаш-орды» (председатель Алихан Букейханов); правительства автономного Туркестана (председатель М. Чокаев); национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири (С. Джантюрин, М. Г. Исхаков, Султан-бек — Шаги Бекович Мамлеев); Временного эстонского правительства (Б. Линде и другие); Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья (И. Ахтямов, А. Гачечиладзе, С. Третьяков, Н. Миткевич); партии эсеров (М. Гендельман, Ф. Федорович); меньшевиков (Б. Кибрик, С. М. Лепский); народных социалистов (Ф. Чембулов, И. Суханов); кадетов (А. И. Коробов, С. П. Мельгунов); социал-демократической группы «Единство» (В. Фомин); «Союза возрождения России» (С. Знаменский). Эти разнородные организации в основном делились на две части: одна, правая, считала нужным ликвидировать «учредиловскую демократию» и установить единоличную военную диктатуру в стране; другая пыталась сохранить остатки «учредиловской демократии».

После длительных обсуждений и компромиссов собравшиеся приняли 23 сентября 1918 г. «Акт об образовании Всероссийской верховной власти», в котором фиксировались состав «Временного всероссийского правительства» и программы его действий.

«Всю полноту Верховной власти на всем протяжении государства Российского», впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания (оно могло состояться при сборе 250 членов) совещание передало «несменяемой и неответственной» Директории ыз пяти лиц (избранных по персональному, а не по партийнохму признаку) в составе: Н. Д. Авксентьева, Н. И. Астрова, генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского и Н. В. Чайковского, с заменой на случай выбытия Авксентьева А. А. Аргуновым, Астрова — В. А. Виноградовым, Болдырева — известным реакционным генералом М. В. Алексеевым, Вологодского — В. В. Сапожниковым и Чайковского — В. М. Зензиновым. Так как Астрова, Чайковского и Вологодского на месте не было, фактически Директория приступила к работе в следующем составе: Авксентьев (правый эсер, выступавший на совещании в качестве представителя контрреволюционного «Союза возрождения России»), Виноградов (беспартийный, бывший член Государственной думы, входивший в состав Сибирского правительства), генерал Болдырев (член руководства «Союза возрождения России», тот самый, которого Петроградский революционный трибунал в первые дни Октября приговорил за саботаж к трем годам лишения свободы и которого вскоре освободили по амнистии), Сапожников (кадетствующий профессор, член Сибирского правительства, вскоре смененный Вологодским) и Зензинов (крайне правый из правых эсеров). Таким образом, в составе Уфимской директории преобладали реакционные деятели Временного сибирского правительства.

В «Акте об образовании Временного всероссийского правительства» указывалось, что правительство должно «содействовать» тому, чтобы члены Учредительного собрания съехались как можно быстрее. Все существовавшие «правительства» страны, следовательно и Комитет членов Учредительного собрания, должны были, согласно «Акту», передать свои функции избранному «несменяемому и неответственному» «Всероссийскому правительству». Осуществление права национальных областей на автономию теперь, как объявлялось, зависело «от мудрости» Директории.

В принятой совещанием программе работ нового правительства говорилось, что его задачами являются:

«1) борьба за освобождение России от Советской власти,

2) воссоединение отторгнутых, отпавших и разрозненных областей России,

3) непризнание Брестского и всех прочих договоров международного характера, заключенных как от имени России, так и отдельных ее частей после Февральской революции какой бы то ни было властью, кроме российского Временного правительства, и восстановление фактической силы договорных отношений с державами Согласия,

4) продолжение войны против германской коалиции».

Программа внутренней политики, в сущности, повторяла программу кадетов. Здесь было и «привлечение к производству частного капитала — русского и иностранного», и «поощрение частной инициативы и предприимчивости», и «принятие мер к действительной охране общественной безопасности и государственного порядка» и т. д.

Итак, и по своему составу, и по программе деятельности Уфимская директория становилась буржуазно-кадетским правительством. Эсеры при его образовании сдали свои позиции реакции, которая, усиливаясь таким путем, получила возможность ликвидировать последние остатки «учредиловской демократии».

Последующие события развертывались стремительно.

Самарский Комуч, согласно постановлению «Уфимского совещания», быстро ликвидировался. Временное же Сибирское правительство Вологодского от самоликвидации воздержалось. После Уфимского совещания Директория создала так называемое «деловое министерство» под председательством Вологодского. В его состав вошли самые реакционные члены Сибирского правительства (И. Михайлов, Старынкевич и другие); кроме того, Директория пригласила в это министерство в качестве военного министра вице-адмирала А. В. Колчака, уже давно дожидавшегося момента для захвата власти. Имея в своих руках «деловой» аппарат, реакционеры торжествовали. Военщина, вдохновляемая Колчаком, подняла голову. Эсеровские члены Директории (Авксентьев и Зензинов) потеряли всякое влияние.

17 ноября 1918 г. в Омске на квартиру эсера Е. Ф. Роговского, занимавшего пост товарища министра внутренних дел Директории, явился отряд казаков во главе с временным командующим сибирской казачьей дивизией полковником Волковым и, арестовав находившихся там членов Директории Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова и хозяина квартиры Е. Ф. Роговского, под конвоем доставил их в штаб атамана Красильникова, где уже находился также арестованный эсер А. А. Аргунов.

Реакционная военщина при полном одобрении англичан, пославших во время переворота свой отряд для «марша» в городе, ликвидировала Директорию и передала власть на территории Сибири, Урала и Поволжья вице-адмиралу Колчаку, объявившему себя «верховным правителем России».

19 ноября к задержанным членам «Директории» явился начальник штаба Красильникова капитан Герк и предложил им на выбор: или они будут преданы суду, или уедут за границу. «Членов правительства» отправили на квартиру Авксентьева, «чтобы они подумали над ответом», и приставили к ним стражу. На следующий день к ним пришел новоявленный колчаковский министр юстиции Старынкевич и подтвердил, что, согласно решению «верховного правителя», они подлежат немедленной высылке за границу, если не хотят быть преданными суду. Отряд казаков доставил Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского на вокзал, поместил в поезд и вывез к китайской границе. Помимо казаков и русской пулеметной команды, их сопровождали 12 английских солдат и офицеров. Через несколько дней поезд прибыл к границе. Арестованных «членов правительства» выдворили из России. По распоряжению Колчака каждому из них выдали на расходы по 50 тысяч рублей, а Аргунову, обремененному семьей, — 75 тысяч рублей.

Колчак и его «совет министров» разыграли комедию «негодования» по поводу ареста членов «всероссийского правительства» и вынесли постановление о предании военному суду полковника Волкова, войсковых старшин Катанаева и Красильникова «за преступное посягательство на верховную власть». Колчак даже пригрозил беспощадно расстрелять их, но в тот же день, 19 ноября 1918 года, подписал… приказ о производстве участников «преступного посягательства» полковника Волкова в генерал-майоры, Красильникова и Катанаева в полковники «за выдающиеся боевые отличия». Эти монархисты стали оплотом колчаковского режима.

Так осуществился колчаковский переворот. Председателем колчаковского правительства стал П. В. Вологодский, способствовавший перевороту, в состав правительства вошли также и другие реакционные члены прежнего «временного сибирского правительства».

После колчаковского переворота усилился белый террор. В ночь на 23 декабря военная охранка колчаковцев, получив сведения о готовящемся выступлении рабочих Омска, арестовала группу членов Совета рабочих и солдатских депутатов (44 человека). Выступление рабочих было потоплено в крови: колчаковцы убили около тысячи человек, началась расправа и с арестованными.

Начальник унтер-офицерской школы Рубцов явился в тюрьму, вывел оттуда арестованных накануне выступления 44 членов Совета и поручил поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину расстрелять их. И 44 члена Совета рабочих депутатов были расстреляны в Загородной роще без всякого суда и расследования. Другой отряд колчаковцев под командованием поручика Барташевского, при участии комендантского адъютанта подпоручика Черченко получил в той же тюрьме «для доставки в суд» шестерых заключенных. Вместе с ними отряд вывел из тюрьмы и нескольких арестованных членов Учредительного собрания (среди них эсеров Н. В. Фомина, А. А. Брудерера). Шестеро заключенных были доставлены в военно-полевой суд, заседавший в гарнизонном офицерском собрании. После краткой «судебной процедуры» трое из них (Батурин, Харев и Фатеев) были приговорены к расстрелу, Маевский — к бессрочной каторге, а дело Винтера и Маркова обращено к доследованию. Но поручики Барташевский и Черченко решили иначе: после «суда» всех заключенных (и судившихся, и несудившихся), в том числе и членов Учредительного собрания, — всего 13 человек — они вывели на берег Иртыша и здесь без дальнейших «процедур» расстреляли.

Так повсюду на территории, захваченной контрреволюционными силами, власть перешла в руки монархистских генералов — военных диктаторов. Эсеры и меньшевики с их идеями «учредиловской демократии» окончательно обанкротились. Стало ясно, что они только расчищали путь военной диктатуре монархистов, что «правительства», созданные по их рецептам, были лишь ступеньками на пути к полной реставрации буржуазно-помещичьего строя.

Провал политики соглашательства и блокирования с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами вызвал смятение в рядах мелкобуржуазных правосоциалистических партий. Лидеры партии правых эсеров и Уфимской директории должны были как-то объяснить причины провала.

Члены Уфимской директории Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, выдворенные колчаковцами за границу, остались на прежних своих позициях, жизнь ничему их не научила. Обивая пороги иностранных министерств, они продолжали призывать их к вмешательству в русские дела. В 1919 г. Авксентьев от имени своей группы в письме из-за границы товарищам по партии пытался объяснить причины провала эсеровской политики. Директория пала потому, писал он, что лидер правоэсеровской партии центрист В. М. Чернов (которого Авксентьев прозвал «косоглазым другом»), «не считаясь с соотношением сил», требовал невыполнимого, «резко выступал» против реакционеров в Директории, раздражал их, вместо того чтобы продолжать с ними совместную работу. Именно это вызвало соответствующий нажим со стороны реакционеров и привело к разгрому ими Директории

Другой автор пресловутой эсеровской политики, член ЦК партии М. Гендельман, в 1922 г. на судебном процессе по делу правых эсеров сваливал вину за крах Директории на Н. Д. Авксентьева. Признавая, что в составе Директории были реакционные элементы, он показывал: «…если бы тогда в Директории была не такая слякоть, как Авксентьев, непригодный для государственной деятельности, тогда задача, для которой была создана Директория, могла бы осуществиться… Если бы тогда нашлось мужество действовать как твердая власть… разгромить Сибирскую реакцию, тогда, быть может, наша власть уцелела бы».

Объяснения эсеровских лидеров (Авксентьева, Гендельмана) о причинах провала эсеровской политики не выдерживают критики. Конечно, и Чернов, и Авксентьев, по всей вероятности, заслуживали презрения. Но такого же отношения заслуживало и все руководство эсеровской партии. Одной из главных причин провала политики правосоциалистических мелкобуржуазных партий являлась их ставка в борьбе с Советской властью на соглашение, блокирование с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами. Такая их политика, их антисоветизм неизбежно вели к усилению буржуазной контрреволюции. Превращение эсеровских режимов «учредиловской демократии» в военную диктатуру и в оккупационные режимы международного империализма было явлением закономерным, а не случайным, всеобщим, а не местным.

2. Усиление колебаний в лагере мелкобуржуазной контрреволюции

На занятых контрреволюцией территориях в политических настроениях крестьянства и других мелкобуржуазных слоев населения начался перелом. Подавляющее их большинство, и прежде всего колебавшиеся ранее крестьяне-середняки, повернуло на сторону Советской власти. Среднее крестьянство поняло, что только рабочий класс во главе с партией большевиков может спасти трудящихся от возврата помещиков и капиталистов.

Мелкобуржуазные «социалистические» партии, боясь окончательно потерять связь с массами, попытались пересмотреть свою тактику. В ноябре 1918 г. ЦК меньшевиков опубликовал «Воззвание к социалистам всех стран», в котором осудил интервентов. «Чтобы покончить с большевистским правительством, — говорилось в воззвании, — союзники сплачивают вокруг своих десантов те русские вооруженные силы, которые в ходе гражданской войны образовались в течение последнего года. Социальный характер и политические тенденции этих сил в преобладающем большинстве случаев являются контрреволюционными и реакционными… Действительной программой руководящих групп антибольшевистской коалиции является отобрание у крестьян взятой ими у помещиков земли и т. п. Весь опыт господства этих групп на Украине, на Дону и в Белоруссии не оставляет в этом сомнения, равно как и деятельность их в Сибири и на Волге, где у власти стояли более демократические группы и где эти контрреволюционеры не останавливались перед попытками государственного переворота, чтобы еще до полной своей победы во всей России обеспечить диктатуру помещичьих и милитаристских элементов».

Колчаковский переворот в Сибири заставил и правых эсеров встать на путь пересмотра своей тактики, с тем чтобы сохранить свое влияние среди мелкобуржуазных слоев населения. Избранный в ноябре на съезде членов Учредительного собрания комитет призвал сибирские, казацкие и чехословацкие воинские части выступить против Колчака. Делегация комитета в составе бывшего председателя Комуча В. К. Вольского, секретаря съезда Н. В. Святицкого, товарища секретаря Н. А. Шмелева и некоторых деятелей эсеровской партии (Н. И. Ракитникова, К. С. Буревого, Б. Н. Черненкова) начала переговоры с Советским правительством о «примирении».

Большевистская партия и Советское правительство внимательно наблюдали за изменением настроений мелкобуржуазных кругов. Они считали необходимым использовать в интересах революции это изменение политической ориентации мелкой буржуазии и ее партий (хотя, зная двойственность и противоречивость природы мелкой буржуазии, понимали, что такое изменение политической ориентации могло оказаться недолговременным). В докладе на собрании партийных работников Москвы 27 ноября В. И. Ленин говорил: «Очень ошибся бы тот, кто задумал бы механически перенести теперь лозунги нашей революционной борьбы того периода, когда между нами не могло быть никакого примирения, когда мелкая буржуазия была против нас, когда наша непоколебимость требовала от нас применения террора. Теперь это была бы не непоколебимость, а просто глупость, недостаточное понимание тактики марксизма.

…Мы вас, господа меньшевики, после вашего выступления о «союзниках» охотно легализируем. Это будет сделано Центральным Комитетом нашей партии. Но мы не забудем того, что в вашей партии остались меныпевики-«активисты», и по отношению к ним наши методы борьбы остаются старыми… Мы оставляем за собой государственную власть, только за собой».

30 ноября 1918 г. ВЦИК обсудил вопрос об отношении к тем политическим группам, которые его постановлением от 14 июня были исключены из Советов за совместные с контрреволюционной буржуазией выступления против Советской власти. В принятом на заседании ВЦИК постановлении говорилось:

«Ознакомившись с содержанием резолюций и воззванием Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков), Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что эта партия, по крайней мере в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами, как российскими, так и иностранными.

Тем самым партия меньшевиков открыла для себя возможность принимать — наряду с другими партиями — участие в работе Советов, в работе по организации и обороне страны.

Центральный Исполнительный Комитет, исходя из этого, постановляет считать недействительною резолюцию Центрального Исполнительного Комитета от 14 июня 1918 г. в той ее части, которая касается партии меньшевиков.

Ввиду того что Центральный комитет Российской социал-демократической рабочей партии на деле не может взять на себя ответственность за поведение всех групп и членов своей партии, Центральный Исполнительный Комитет считает нужным отметить, что настоящее решение не относится к тем группам меньшевиков, которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти».

6—9 февраля 1919 г. в Москве состоялась партийная конференция правых эсеров, оставшихся на территории Советской республики. Участники конференции признали, что происки международного империализма ведут к реставрации монархии в России, и, так же как и руководящие деятели партии меньшевиков, из тактических соображений провозгласили отказ от поддержки интервенции и вооруженной борьбы с Советской властью. В принятой конференцией резолюции говорилось: «Как в борьбе за единство России, так и в воссоединении всероссийской власти конференция отвергает самым решительным образом всякое блокирование и коалирование с буржуазными партиями, вполне выявившими уже свою реакционную сущность, мечтающими об единоличной диктатуре и восстановлении неограниченного хозяйского произвола».

Почти одновременно, но независимо от этого решения эсеровской конференции представители Советского правительства закончили переговоры с делегацией Комуча, которую возглавлял бывший председатель Комуча В. К. Вольский. Эта группа эсеров призвала воинские части белогвардейцев на Восточном фронте прекратить вооруженную борьбу против Советской власти и обратить своз оружие против Колчака.

19 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) заслушал сообщение делегации ВЦИК о результатах переговоров с делегацией Комуча и предложил ВЦИК принять решение о «легализации правых эсеров». 26 февраля ВЦИК вынес постановление, в котором отмечалось, что партийная конференция правых эсеров Советской России в своих резолюциях отвергла попытки вооруженной борьбы с Советской властью, подчеркнув, что подобная борьба выгодна только контрреволюции; признала ошибочность всей политики мелкобуржуазной демократии, колебания которой привели ее к ряду преступлений против интересов трудящихся масс и способствовали иностранному вмешательству и захвату власти на отдельных окраинах контрреволюционерами; призвала свои партийные организации к свержению реакционных правительств в областях, находившихся под властью иностранных империалистов. Учитывая, что Комитет членов Учредительного собрания и члены ЦК партии эсеров, руководившие вооруженной борьбой против Советской власти на Восточном фронте, прекратили вооруженную борьбу и призвали мобилизованные ими воинские части обратить свое оружие против Колчака и действовать совместно с Советской властью, ВЦИК решил: «Отменить свое постановление от 14 июня (1918 г. — Д. Г.) по отношению ко всем группам партии правых социал-революционеров, считающим для себя обязательными указанные выше постановления и шаги партии социал-революционеров и комитета членов Учредительного собрания, предоставив им право наряду с другими партиями принимать участие в советской работе, предложить административным и судебным органам Советской Республики освободить из заключения тех членов партии правых социал-революционеров, которые разделяют точку зрения, изложенную в вышеуказанных резолюциях и заявлениях.

Продолжая по-прежнему беспощадную борьбу со всеми группами, каким бы знаменем они ни прикрывались, которые прямо или косвенно поддерживают внутреннюю или внешнюю контрреволюцию, — говорилось далее в постановлении, — Центральный Исполнительный Комитет считает своим долгом предоставить партиям мелкобуржуазной демократии возможность на деле в открытой работе доказать свою готовность поддержать пролетариат и крестьянство в борьбе с внешней и внутренней буржуазной контрреволюцией».

Таким образом, эсеры и меньшевики, заявившие об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью, были легализованы. Отпала необходимость применять острые формы пресечения их антисоветской деятельности. Становился целесообразен пересмотр общей карательной линии по отношению к контрреволюции.

VIII съезд РКП (б) утвердил новую стратегическую установку партии — на прочный союз рабочего класса с мелкобуржуазной, середняцкой массой крестьянства при опоре на бедноту. Это означало, что мелкобуржуазные партии окончательно лишились своей основной социальной базы в стране.

3. Совершенствование структуры и методов работы органов борьбы с контрреволюцией

Энергичная работа чрезвычайных комиссий по охране революционных завоеваний высоко подняла их авторитет и значение. Они создавались во всех уездах, районах, городах, на транспорте и в Красной Армии. Кое-где на периферии, однако, чрезвычайные комиссии ускользали из-под контроля НКЮ, НКВД и местных советских и партийных организаций, а иногда продолжали действовать методами красного террора, хотя они и не вызывались необходимостью. В связи с этим на местах возникали трения между чрезвычайными комиссиями и местными советскими и партийными организациями.

Между тем социально-политическая обстановка в стране существенно изменилась. Органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией ликвидировали ряд заговоров. Если раньше враждебные элементы вели активное наступление и органы ВЧК раскрывали один за другим крупные антисоветские заговоры, то с осени 1918 г. и вплоть до весны 1919 г., по крайней мере в центральной части страны, ни одного крупного заговора не было раскрыто. Это было относительное, временное затишье, вызванное происходившей в антисоветском лагере перегруппировкой сил.

Осенью 1918 г. работники советской юстиции, многие партийные и советские органы поставили вопрос об ограничении компетенции чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, усилении партийного контроля за их деятельностью и подчинении их местным исполкомам Советов. Одновременно речь шла о повышении роли обычных судебных органов в борьбе с контрреволюцией и уголовной преступностью и о смягчении жесткой карательной линии, проводившейся после введения красного террора.

В печати началась дискуссия по вопросу о правах чрезвычайных комиссий, о том, кому они должны подчиняться и как нужно контролировать их деятельность. Дискуссия продолжалась с перерывами с октября 1918 до февраля 1919 г. В ходе этой дискуссии, в пылу полемики было высказано немало ошибочных суждений.

Некоторые чекисты высказывали мнение о нецелесообразности строгой правовой регламентации деятельности ЧК. В изданном 1 ноября 1918 г. в Казани журнале «Красный террор» — органе чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте — М. Я. Лацис давал такие указания местным органам ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик; восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого». Эти высказывания вызвали резкую критику со стороны Емельяна Ярославского. М. Я. Лацис в ответ на основательную критику все же утверждал: «В момент самой отчаянной классовой борьбы нельзя доискиваться вещественных доказательств. Когда класс целиком восстал против класса, тогда самыми ценными сведениями для следствия являются как раз данные о принадлежности (теперешней) к классу, о происхождении (ибо теперь бывший помещик может работать и в черном теле), об образовании и профессии».

В. И. Ленин критически отозвался об этих ошибочных указаниях М. Я. Лациса. Он писал: «…вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис, один из лучших, испытанных коммунистов, который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал на стр. 2 в № 1 своего журнала: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом»…».

Неправильные суждения о методах борьбы с контрреволюцией иногда высказывались и в печатном органе ВЧК «Еженедельник чрезвычайных комиссий». В № 3 этого журнала была помещена корреспонденция «Почему вы миндальничаете?», подписанная работниками Нолинского уездного «Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией» Вятской губернии. Авторы критиковали ВЧК за то, что она освободила арестованного Локкарта. Они заявляли, что его надо было любым путем заставить рассказать о враждебной деятельности против Советской России. «Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что безусловно равносильно разгрому их. Скажите, — недоумевали авторы, — почему вы… позволили ему «покинуть» ВЧК?».

Заметка эта была решительно осуждена центральными партийными и советскими органами.

ЦК РКП (б) 25 октября 1918 г. постановил: «В № 3-м «Вестника чрезвычайных комиссий» была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала на свое отрицательное отношение к статье нолинцев.

Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. «Вестник ЧК» должен прекратить свое существование.

Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюционерами».

Статья в «Еженедельнике чрезвычайных комиссий» была обсуждена и в центральных правительственных органах. 25 октября 1918 г. Президиум ВЦИК признал, что «высказанные в ней мысли о борьбе с контрреволюцией находятся в грубом противоречии с политикой и задачами Советской власти. Прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла формы открытой вооруженной борьбы, в которой пролетариат и беднейшее крестьянство не могут отказаться от мер террора, Советская власть отвергает в основе, как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье. Президиум Центрального Исполнительного Комитета самым резким образом осуждает как авторов статьи, так и редакторов «Еженедельника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», поместивших эту статью и снабдивших ее примечанием».

Президиум ВЦИК постановил детально ознакомиться с деятельностью ВЧК и ее отделов и назначил с этой целью специальную комиссию. Одновременно для урегулирования деятельности центральной и местных чрезвычайных комиссий, а также их взаимоотношений с другими советскими учреждениями Президиум ВЦИК назначил комиссию по выработке «Положения о чрезвычайных комиссиях» под председательством Я. М. Свердлова. Вместе с тем Президиум указал «на необходимость продолжать беспощадную систему борьбы с контрреволюцией и контрреволюционерами».

Принимая решительные меры против нарушения революционной законности, ЦК РКП (б) и Советское правительство боролись и с попытками некоторых обывательских элементов использовать начавшуюся дискуссию для дискредитации органов борьбы с контрреволюцией. В. И. Ленин решительно осудил обывательские нападки на чрезвычайные комиссии. В речи на митинге сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г. он говорил: «Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза… У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное — верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие».

А 19 декабря 1918 г. «ЦК партии постановил, что на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работы которой протекают в особо тяжелых условиях».

28 октября 1918 г. Президиум ВЦИК утвердил выработанное комиссией «Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях». ВЧК в качестве органа Совета Народных Комиссаров признавалась центральным органом, «объединяющим деятельность местных чрезвычайных комиссий» и работающим «в тесном контакте с Народными комиссариатами внутренних дел и юстиции». Председатель ВЧК входил в коллегию Народного комиссариата внутренних дел. В свою очередь комиссариаты внутренних дел и юстиции должны были делегировать своих представителей в ВЧК. Местные чрезвычайные комиссии, согласно «Положению», комплектовались местными Советами или их исполкомами на равных правах с остальными их отделами, причем члены местных ЧК назначались и отзывались исполкомами. Вышестоящим органам ЧК предоставлялось право посылать в нижестоящие органы своих представителей с правом решающего голоса, а также приостанавливать и отменять их постановления.

Рядом законодательных актов Советская власть изменяла и карательную политику. По предложению Совета Народных Комиссаров VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов 6 ноября 1918 г. объявил амнистию. Постановлением съезда предписывалось освободить из заключения всех лиц, задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против Советской власти или подготовке его, или в организации белогвардейских сил, или в содействии тем партиям и группам, которые явно поставили себе целью вооруженную борьбу против Советской власти; освободить из заключения всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов. Всем революционным трибуналам и народным судам предписывалось в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц и применять досрочное освобождение в самых широких размерах в отношении тех, чье освобождение не представляет прямой опасности для Республики.

Это была первая амнистия, проведенная во всероссийском масштабе. Содержавшееся в постановлении съезда положение о необходимости предъявлять конкретные обвинения всем задержанным органами борьбы с контрреволюцией, о запрещении каким бы то ни было организациям, кроме ВЧК, брать заложников означало большой шаг в развитии революционной законности.

На том же VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов было принято и общее постановление «О революционной законности», которое закрепило требования революционной законности в качестве важнейших принципов деятельности всех советских государственных и общественных организаций. Эти принципы стали основой всей дальнейшей работы чрезвычайных комиссий.

Через некоторое время на заседании Совета Обороны встал вопрос о взаимоотношениях ВЧК с транспортными органами. Была избрана под председательством В. И. Ленина комиссия, которая должна была разработать соответствующие предложения, в том числе о порядке ареста специалистов, служащих на транспорте и занимающихся антисоветской деятельностью. На одном из заседаний комиссии В. И. Ленин собственноручно написал заметки, в которых выразил свои мысли и предложения о работе ВЧК. «Во главе должны стоять члены партии, — писал Владимир Ильич, — не менее двух лет пробывшие в партии.

Переработать положение о ЖЧК[35].

Подтвердить право профессиональных и партийных организаций брать на поруки.

Более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы.

Право брать на поруки дать наркомам с подписью двух членов коллегии.

Право участия в следствии предоставляется и т. д.

При введении учета технических сил, а равно интеллигенции вообще, предупредить, что не зарегистрировавшиеся теряют право на получение свидетельств с поручительствами.

Немедленно расширить в ВЧК отдел жалоб и просьб об ускорении дела».

На основе этих ленинских мыслей комиссия Совета Обороны 3 декабря 1918 г. разработала предложения о работе ВЧК, которые вышли далеко за пределы обсуждавшегося вопроса о работе железнодорожных органов чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.

11 декабря 1918 г. Совет Рабочей и Крестьянской Обороны принял постановление о порядке ареста сотрудников советских учреждений и предприятий. В нем указывалось, что аресты сотрудников болезненно отзываются на работе учреждений и предприятий, в то время как борьба с ополчившимся на Советскую Россию империализмом требует напряжения всех сил. Совет Обороны потребовал от ВЧК и ее местных органов в случаях, когда представится возможным, предварительно извещать соответствующее ведомство относительно своих постановлений об арестах ответственных работников, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах, а если невозможно известить предварительно, то делать это не позднее 48 часов после ареста, сообщая вместе с тем и существо обвинения, предъявленного арестованному. Народным комиссариатам, губернским и городским комитетам партии предоставлялось право посылать своих делегатов для участия в следствии об арестованных гражданах и право освобождать из-под ареста тех, за кого письменно поручатся два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета партии. Такое же право предоставлялось губернским и городским Советам депутатов (под письменное поручительство всех членов президиума), а также местным или центральным комитетам профсоюзов (под письменное поручительство всех членов правления союза.

Это постановление усиливало контроль партийных органов за деятельностью комиссий, устанавливало право участия советских и профессиональных организаций в работе чрезвычайных комиссий. В нем нашла свое выражение и ленинская идея поручительства общественных организаций при решении вопроса о судьбе арестованных[36]. Тем самым постановление укрепляло начала социалистической законности в практике борьбы с контрреволюцией.

В развитие этого постановления ВЧК издала 19 декабря приказ местным органам.

7 января 1919 г. Коллегия ВЧК решила сократить аппарат чрезвычайных комиссий и ликвидировать уездные ЧК. Это решение было подтверждено 24 января 1919 г. Президиумом ВЦИК.

Наконец встал вопрос о практике вынесения решений по делам о контрреволюции самими чрезвычайными комиссиями. Часть работников чрезвычайных комиссий считала, что следует пользоваться теми методами борьбы с контрреволюцией, которые применялись в период красного террора, выступала за внесудебные репрессии в отношении опасных контрреволюционеров. Эти ошибочные взгляды были осуждены Коммунистической партией и центральными правительственными органами.

В декабре 1918 г. Народный комиссариат юстиции разработал и представил в центральные партийные и советские учреждения общий проект реорганизации чрезвычайных комиссий и революционных трибуналов, вносивший изменения в методы и формы борьбы с контрреволюцией (одним из авторов проекта был Н. В. Крыленко). Согласно проекту, единственным органом, имевшим право выносить решения по делам о контрреволюции, признавался суд — революционный трибунал, а за чрезвычайными комиссиями сохранялись розыскные и следственные функции. Вместе с тем намечались меры по укреплению революционных трибуналов, которые должны были стать более эффективным, чем раньше, орудием борьбы с контрреволюцией и другими опасными преступлениями. Этот проект был вынесен на обсуждение.

Некоторые советские и партийные работники (например, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов) высказывали крайние, ошибочные взгляды, утверждая, что время деятельности чрезвычайных комиссий в Советской стране будто бы уже прошло и что их следует вообще ликвидировать, а дело борьбы с контрреволюцией возложить на общие судебно-следственные учреждения. Отголоски таких взглядов нашли практическое выражение в том факте, что после освобождения от немцев Латвии, Эстонии и Литвы осенью — зимой 1918/19 г. органы Чрезвычайной комиссии здесь не создавались и борьба с контрреволюцией возлагалась исключительно на следственные комиссии и революционные трибуналы.

4 февраля 1919 г., заслушав вопрос о чрезвычайных комиссиях, ЦК РКП (б) постановил поручить комиссии с участием Ф. Э. Дзержинского и И. В. Сталина разработать новое положение о чрезвычайных комиссиях и революционных трибуналах на основе следующих положений: «1) право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы, причем ревтрибуналы должны состоять из 3 человек; 2) аппарат ЧК должен остаться в качестве, во-первых, розыскных органов и, во-вторых, органов непосредственной борьбы с вооруженными выступлениями (бандитскими, контрреволюционными и т. п.); 3) за ЧК сохраняется право расстрелов при военном положении (если это право предусмотрено самими постановлениями об объявлении той или иной местности на военном положении)…».

8 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) опубликовал обращение ко всем коммунистам — работникам чрезвычайных комиссий, в котором высказал свое отношение к намеченной реформе. ЦК высоко оценил деятельность ВЧК и указал на огромную роль, которую она сыграла в укреплении Советской власти. Вместе с тем ЦК РКП (б) отметил, что «изменение внутреннего положения и международной обстановки Советской власти, достигнутые успехи в деле подавления белогвардейского заговора внутри и военные успехи в борьбе с к.-р. во вне, — должны будут сказаться и на характере и функциях ЧК».

17 февраля 1919 г. ВЦИК принял постановление «О Всероссийской Чрезвычайной комиссии», в первой статье которого говорилось о том, что право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в ЧК, передается реорганизованным трибуналам. Постановление предусматривало также основные принципы реорганизации революционных трибуналов с целью обеспечения эффективного и быстрого рассмотрения дел. Ревтрибуналам предоставлялось право проверки следственных действий чрезвычайных комиссий и проверки закономерности содержания арестованных.

Докладчиком от большевистской фракции на заседании ВЦИК был Ф. Э. Дзержинский. «Мне кажется, — говорил он, — что необходимость в реорганизации ЧК и революционных трибуналов настолько созрела, что возражать по этому поводу едва ли кто будет серьезно». Методы враждебной деятельности против Советской власти в настоящее время изменились, указывал Ф. Э. Дзержинский, массовых сплоченных контрреволюционных сил на советской территории уже нет. Поэтому теперь нужно наказывать отдельных преступников через революционные трибуналы. Заканчивая свое выступление, Ф. Э. Дзержинский говорил: «С принятием настоящего проекта не будет у нас того параллелизма, благодаря которому до сих пор преступники, которые должны были быть наказаны, оставались часто безнаказанными. У нас были два органа: ЧК и Ревтрибунал, которые действовали совершенно самостоятельно, одновременно и параллельно. Настоящей реорганизацией этот параллелизм будет уничтожен. Новое положение проводит разделение труда и взаимное дополнение. ЧК будет доставлять материалы в Ревтрибунал, для того чтобы последний судил. Таким образом, не будет столкновений и не будет той волокиты, когда дела, поступавшие от нас, переходили в Ревтрибунал, где они слишком долго залеживались, залеживались до того, что дело теряло всякую живость. Теперь этого не будет».

4. Ленинский контроль за работой органов ЧК

Коммунистическая партия и лично В. И. Ленин осуществляли повседневный контроль за деятельностью органов борьбы с контрреволюцией. Требуя беспощадно подавлять врагов, Владимир Ильич придавал большое значение соблюдению социалистической законности. Он учил вдумчиво, серьезно относиться к каждому аресту, к каждому постановлению, касающемуся судьбы обвиняемого. Многочисленные запросы В. И. Ленина о причинах ареста, обоснованности предъявленных арестованным обвинений, его требования тщательной проверки материалов расследования, правильного применения мер пресечения и наказания в отношении виновных свидетельствуют о том исключительном значении, которое Владимир Ильич придавал точному соблюдению органами чрезвычайной комиссии социалистической законности.

В октябре 1918 г. органами ВЧК был арестован член партии кадетов профессор Петроградского технологического института Д. С. Зернов, работавший в ВСНХ. В. И. Ленин телефонограммой запросил ВЧК: «Есть ли серьезные обвинения против арестованного вами профессора Зернова?

Горбунов и Красин просят освободить». Зернов был освобожден.

23 октября 1918 г. ЧК города Рогачева арестовала бывшего секретаря Могилевской городской управы штабс-капитана царской армии А. В. Козловского и бывшего прапорщика Я. С. Загорского по подозрению в участии в белогвардейском движении. В связи с жалобой арестованных В. И. Ленин телеграфировал Рогачевской чрезвычайной комиссии: «Объясните причины ареста Якова Загорского и Андрея Козловского. Есть ли серьезные улики? Проверьте».

В октябре 1918 г. ЧК Москворецкого района г. Москвы арестовала заведующего научно-статистическим отделением зубоврачебной подсекции Наркомздрава К. С. Гинзбурга, подозревая его в связях с кадетской партией. И ноября 1918 г. В. И. Ленин написал в ВЧК такое письмо: «Я запросил сегодня утром сведений о том, почему не освобожден Кирилл Семенович Гинзбург, несмотря на то, что его берут на поруки два члена Российской Коммунистической партии большевиков — Дауге и Жуховицкий, а равно сведений о том, кто из членов ВЧК и когда заявил, будто не могут найти Гинзбурга, хотя он содержится в Бутырках.

Сведения эти я затребовал к вечеру 11 ноября. До сих пор, 10 1/2 часов, ответа не имею. Повторяю еще раз свое требование». 11 ноября 1918 г. Гинзбург был освобожден за недоказанностью обвинения. ВЧК объяснила задержку с ответом В. И. Ленину тем, что материалы по делу Гинзбурга находились в Москворецкой ЧК.

В другом случае, 25 ноября 1918 г. в связи с арестом преподавателя истории П. А. Преображенского, В. И. Ленин телеграфировал председателю Самарской ЧК: «Сообщите основания ареста Павла Александровича Преображенского. Отложите решения до приезда Свидерского (очевидно, лично знавшего арестованного. — Д. Г.), коего прошу ознакомить с делом, а также сообщите мне, нельзя ли освободить Преображенского на поруки учительскому союзу». Преображенский был освобожден.

В начале декабря 1918 г. по постановлению Самарского губ-исполкома и чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией были арестованы сотрудники экспедиции Особого управления ирригационных работ в Туркестане во главе с начальником экспедиции, инженером Г. К. Ризенкампфом. Экспедиция должна была выехать в Туркестан и заняться подготовкой хлопковой базы для текстильной промышленности. В ее составе были некоторые известные в прошлом реакционеры (например, бывший издатель монархистской газеты «Земщина» С. К. Глинка-Янчевский, бывший иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц и другие), что и вызвало подозрения. Об аресте специалистов экспедиции стало известно В. И. Ленину по докладу полномочного представителя ВЦИК и СНК для Туркестана П. А. Кобозева. Владимир Ильич телеграфно предписал Самарскому губисполкому и ЧК немедленно освободить начальника экспедиции; он указывал: «оставить в тюрьме можете только тех, против кого имеете улики. Имена их немедленно телеграфируйте мне». Одновременно Ленин распорядился командировать в Самару комиссию из представителей ВСНХ и ВЧК для проверки обоснованности ареста. В акте от 21 декабря 1918 г. комиссия отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов экспедиции не обнаружила. Все дела экспедиции и арестованные были отправлены в Москву, и здесь на основании данных расследования ВЦИК принял постановление о прекращении как необоснованного дела по обвинению специалистов экспедиции в контрреволюционной деятельности.

В июне 1919 г. VIII отдел НКЮ постановил привлечь к ответственности за контрреволюционную пропаганду руководителя московской религиозно-трудовой общины-коммуны «Трезвая жизнь» И. М. Трегубова. Получив сообщение НКЮ, В. И. Ленин дал такое указание заместителю народного комиссара юстиции П. И. Стучке: «По делу о Трегубове и его деятельности требуется, видимо, доследование: верно ли, что он контрреволюционные речи ведет, как сказано VIII отделом Народного комиссариата юстиции…

Согласны ли Вы расследовать и проверить точно? Прошу Вас ответить мне на это».

Органы ВЧК возбудили дело по обвинению жителя г. Вологды В. Н. Трапезникова, который примыкал в период Октябрьской революции к плехановской группе «Единство» и выступал против большевиков. В связи с жалобой жены Трапезникова В. И. Ленин 28 февраля 1919 г. написал такую записку Ф. Э. Дзержинскому: «Прошу Вас принять подательницу, Трапезникову, по делу, о котором мы сегодня говорили». 21 марта после проверки дела ВЧК сообщила Р. П. Трапезниковой, что дело о ее муже прекращено.

4 сентября 1919 г. в Петрограде был арестован профессор педагогического института С. И. Сазонов по обвинению в принадлежности к кадетской партии. Ученые В. А. Строев (Десницкий), A. П. Пинкевич и Н. М. Книпович телеграфировали В. И. Ленину: «Окажите содействие в освобождении нашего сотрудника профессора Сазонова по академии и комиссариату. Сазонов не кадет, принимаем полное поручительство». На этой телеграмме 9 сентября B. И. Ленин написал: «Дзержинскому: по-моему, освободить (если нет улик), взяв еще 2 поручителей, коих можно наказать за побег». Указание Ленина было выполнено, 18 сентября Сазонов был освобожден.

В апреле 1919 г. Малоархангельской уездной чрезвычайной комиссией был арестован бывший член партии эсеров писатель И. Вольный. По ходатайству Максима Горького Владимир Ильич настойчиво интересовался делом и предлагал освободить Вольного. Последний был освобожден, и дело о нем прекращено. Осенью 1919 г. В. И. Ленин лично принимал И. Вольного в Москве. По ходатайствам Максима Горького перед В. И. Лениным были также освобождены из-под стражи левая эсерка Н. А. Шкловская, председатель коллегии Главного управления по делам кустарной промышленности Л. П. Воробьев, обвинявшийся в укрывательстве лидера правых эсеров В. М. Чернова, и другие.

В телеграмме Тамбовскому губисполкому В. И. Ленин писал: «Получил жалобу Ивана Богданова на арест его сына Владимира, 17 лет, больного бронхитом, за саботаж. Пересмотрите дело, проверьте болезнь, неопытность, молодость арестованного, особенно расследуйте, не были ли настоящими саботажниками 30 служащих земельного комиссариата, которые отказались от работы, взвалив ее на Богданова. Результат проверки телеграфируйте».

В ноябре 1918 г. Красноборская уездная чрезвычайная комиссия Северо-Двинской губернии арестовала бывшего мирового судью Шлиссельбургского уезда П. И. Михайлова, в доме которого был обнаружен дневник с записями антисоветского содержания. Получив жалобу по этому делу, В. И. Ленин 10 февраля 1919 г. послал такой телеграфный запрос в Вологодскую губчека: «Получил прошение детей Михайлова, больного, привезенного из больницы Северодвинская. Просят освободить. Сообщите ваше заключение». В результате проверки была установлена необоснованность обвинения Михайлова в контрреволюционной деятельности; он был освобожден, а дело о нем прекращено.

1 марта 1920 г. В. И. Ленин телеграфировал в Казанскую губчека: «Софья Михайловна Иванова, вдова председателя толстовского общества, жалуется, что ее обижают, натравливают чернь. Проверьте. Немедленно прекратите безобразия. Сообщите мне телеграфом об исполнении и имя проверявшего, а подробности почтой». Иванова была освобождена.

В результате вмешательств В. И. Ленина в разное время были освобождены арестованные чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией: профессор истории Московского университета, член ЦК кадетской партии А. А. Кизеветтер, бывшие работники Генерального штаба царской армии Л. И. Савченко-Маценко и Б. П. Поляков, бывший полковник царской армии Н. С. Александров и ряд других лиц, обвинения в адрес которых не были доказаны.

Вскоре после смерти В. И. Ленина на одном из собраний, посвященных его памяти, Мария Ильинична Ульянова говорила: «Вы помните 18 и 19 гг., вы помните, какое количество врагов Советской власти было повсюду, какую непреклонную борьбу приходилось вести с ними. Владимир Ильич умел быть непреклонным к этим врагам, но он мог проявлять высшую справедливость, поскольку он видел ту или другую ошибку, допущенную к кому-либо из них. Я приведу один небольшой факт. Их можно было бы привести много, но я ограничусь пока одним. На днях мы получили письмо. Автор этого письма в 19 году был приговорен к расстрелу. Его мать, обезумевшая от горя, побежала в Кремль в надежде, что она сможет повидать Ленина, но ей не удалось увидеть его. Она возвращается домой и находит письмо Ленина, доставленное самокатчиком, в котором он пишет, чтобы она не волновалась, что можно подать кассационную жалобу и, наконец, просить ВЦИК о помиловании. Кассационная жалоба не была удовлетворена. Но когда мать автора этого письма пришла во ВЦИК просить о помиловании, то секретарь встретил ее словами: «Да, знаю, знаю, мне т. Ленин много раз звонил о вас». В результате обвиняемый был помилован и позднее был выбран членом Московского Совета».

«Скажите, — говорилось в заметке, — в какой части света можно найти главу государства, который проявил бы столько внимания к человеку, совершенно для него незнакомому и чуждому».

5. Политическая смерть левых эсеров

После провокационной авантюры левоэсеровских лидеров 6–7 июля 1918 г. ускорился процесс разложения и распада партии левых эсеров.

В Москве выделилась группа левых эсеров, которая официально вышла из левоэсеровской партии. 18 августа 1918 г. на организационном собрании эта группа объявила себя «народниками-коммунистами», а в сентябре созванная ею конференция образовала партию «народников-коммунистов». Во главе партии стояло Центральное бюро (бывший заместитель председателя ВЧК Г. Д. Закс, А. П. Оборин и другие), издававшее газету «Знамя трудовой коммуны». «Народники-коммунисты» поддерживали Советскую власть, ее мероприятия по борьбе с кулачеством, но вместе с тем по ряду вопросов у них были тактические расхождения с большевиками, порожденные пережитками народнических взглядов.

В Саратове по инициативе губернского комитета и некоторых влиятельных работников левоэсеровской партии (А. Л. Колегаева, А. А. Биценко, М. Доброхотова, А. М. Устинова, В. Безеля и других) сразу же после левоэсеровского мятежа началась подготовка Всероссийского съезда левых эсеров, не согласных с политикой своего ЦК. В опубликованной инициаторами созыва съезда платформе указывалось на недопустимость срыва Брестского мирного договора, террористических актов на советской территории и насильственного захвата власти. Эта группа левых эсеров собралась 25 сентября 1918 г. в Саратове на Всероссийскую конференцию и образовала партию «революционного коммунизма», которая провозгласила тактику «классовой борьбы единым фронтом с большевиками против всех врагов Советской России во имя торжества социальной революции». В состав ЦК были избраны Александров, Биценко, Колегаев, Доброхотов, Устинов, Максимов и Черный. «Революционные коммунисты» издавали в Москве газету «Воля труда». Признавая главной руководящей силой русской революции партию большевиков, они обязались честно сотрудничать с ней, несмотря на некоторые теоретические расхождения.

Не желая порывать с революционными элементами левоэсеровской партии, Советское правительство приняло решение исключать из Советов только тех левых эсеров, которые солидаризировались с авантюристической политикой своих лидеров.

2—7 октября 1918 г. в Москве состоялся IV съезд левоэсеровской партии. Съезд вскрыл всю глубину катастрофического разлада и распада, происшедшего в партии после мятежа. Даже М. А. Спиридонова, игравшая главную роль в организации мятежа 6–7 июля, вынуждена была в письме от 4 октября на имя съезда партии заявить следующее: «Вина ЦК, в частности моя (я бы себя четвертовать дала сейчас за свою вину), в непредусмотрительности, отсутствии дальновидности, которая должна была бы предугадать возможные последствия акта (Спиридонова имела в виду убийство Мирбаха. — Д. Г.) и заранее нейтрализовать их». Высказываясь против применения в будущем террора в борьбе с большевиками, Спиридонова предлагала своей партии принять «защитный цвет», чтобы избежать в дальнейшем ударов со стороны большевиков.

В обстановке разногласий упорствующим лидерам левоэсеровской партии все же удалось протащить на съезде решение о продолжении борьбы с большевиками. А на местах многие левоэсеровские «активисты» продолжали антисоветские выступления.

13 октября 1918 г. в Петрограде на общем собрании 2-го Балтийского экипажа часть моряков настояла на принятии резолюции в поддержку левоэсеровских требований. Под влиянием антисоветской агитации матросы арестовали своих командиров и комиссаров, выбрали новых, вышли вечером на площадь перед Мариинским театром и, заставив администрацию театра предоставить им духовой оркестр, направились на набережную Невы. Демонстранты обратились к матросам всех кораблей с призывом примкнуть к ним. А когда к ним прибыл главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский, они чуть не избили его. Вскоре, однако, демонстранты были окружены и обезоружены.

Как выяснила Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, «организатором выступления был Петроградский комитет партии левых эсеров, ибо резолюция, принятая матросами 2-го Балтийского экипажа, была выработана при участии членов комитета и единогласно одобрена затем на Петроградской конференции партий, которая послала приветствие матросам. Кроме того, печатание резолюции происходило на ротаторе в помещении Петроградского комитета, и Петроградский комитет посылал на матросские митинги своих партийных агитаторов».

Руководил выступлением моряк Черноморского флота, левый эсер Я. А. Шашков, приехавший в Петроград 9—10 октября. Используя недовольство части матросов в связи с нехваткой продовольствия и обмундирования, он перешел к обычной левоэсеровской агитации и увязал свою «работу» с деятельностью членов Петроградского комитета партии левых эсеров. Организаторы этого авантюристического выступления понесли заслуженное наказание.

В ноябре 1918 г. Обвинительная коллегия Верховного трибунала сформулировала обвинение против руководителей июльского мятежа левых эсеров в Москве. М. А. Спиридонова, И. А. Майоров, П. П. Прошьян, Я. М. Фишман, Б. Д. Камков, В. А. Карелин, В. Е. Трутовский, Д. А. Магеровский, Л. Б. Голубовский и Д. А. Черепанов обвинялись в том, что они, будучи членами ЦК партии левых эсеров, являлись инициаторами и организаторами мятежа. Суду подлежали также Ю. В. Саблин, Д. И. Попов, Н. А. Андреев и Я. Г. Блюмкин.

Участникам заговора, и прежде всего Карелину, Прошьяну, Саблину, Попову и Камкову, было предъявлено обвинение и в том, что они задержали и обезоружили находившихся при исполнении служебных обязанностей председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, его помощника М. Я. Лациса, председателя Московского Совета П. Г. Смидовича, а также отдали распоряжение о задержке и аресте ряда других видных советских работников. А когда стало ясно, что выступление потерпело неудачу, Саблин и Попов организовали вооруженное сопротивление советским войскам.

В общей оценке действий мятежников, данной Обвинительной коллегией Верховного революционного трибунала, подчеркивалось, что убийством Мирбаха обвиняемые создали для Советской республики — угрозу быть раздавленной превосходящими силами германского империализма в момент, когда собственные военные силы республики были еще не в состоянии оказать должного сопротивления, и подвергли этим русский пролетариат и крестьянство опасности очутиться под властью буржуазии, восстановленной при помощи немецких войск. С помощью вероломства, лжи и клеветы они еще более усугубили эту опасность, создав для всех контрреволюционных сил благоприятные условия выступления против Советской власти, и объективно сами оказались в рядах врагов революции в качестве их деятельных и наиболее активных пособников.

27 ноября 1918 г. дело левых эсеров было рассмотрено Верховным революционным трибуналом под председательством О. Я. Карклина и при участии обвинителя Н. В. Крыленко.

На суд были доставлены только Спиридонова и Саблин; остальные обвиняемые от суда скрылись. Спиридонова и Саблин заявили, что они возражают против судебного разбирательства, так как, по их мнению, здесь будто бы «происходит суд одной партии над другой». Верховный революционный трибунал отклонил этот отвод.

Н. В. Крыленко в обвинительной речи подчеркнул, что «партия левых эсеров… в настоящее время умерла, но остались определенные лица, с которыми необходимо бороться, когда они становятся вредными», и потребовал высшей меры наказания для начальника левоэсеровского отряда при ВЧК Попова, изменившего своему служебному долгу. Мерой наказания для других обвиняемых Крыленко считал возможным лишение свободы и высылку за пределы Советской республики.

Признав обвинения, предъявленные в заключении Обвинительной коллегии, доказанными, Верховный революционный трибунал приговорил: Попова объявить врагом трудящихся, стоящим вне закона, и при поимке и установлении личности расстрелять; Прошьяна, Камкова, Карелина, Трутовского, Магеровского, Голубовского, Черепанова, Блюмкина, Андреева, Майорова, Фишмана — к тюремному заключению на три года с применением принудительных работ; Спиридонову и Саблина — к тюремному заключению на один год, учитывая «их особые прежние заслуги перед революцией».

29 ноября Президиум ВЦИК иод председательством Я. М. Свердлова постановил амнистировать Спиридонову и Саблина и освободить их из заключения. Не подверглись позднее наказанию и лица, осужденные заочно. Непосредственный исполнитель террористического акта над Мирбахом Я. Блюмкин, явившийся в органы ВЧК с повинной, 16 мая 1919 г. был также амнистирован Президиумом ВЦИК.

Снисходительное отношение Советского правительства к лидерам левых эсеров не оказало, однако, на них должного воздействия. В ВЧК поступали сигналы о том, что они готовятся к новым авантюрам. На конференциях левоэсеровской партии 15 ноября и 20 декабря 1918 г. были приняты решения создать при губернских комитетах специальные отделы «по конспиративной подготовке свержения большевиков, организации экспроприации и террористических актов», организовать контрразведку «для ведения учета квартир и местожительств всех ответственных работников-коммунистов, в особенности членов чрезвычайных комиссий». Орган левых эсеров «Паш путь», издававшийся в Вильно, 3 февраля 1919 г. опубликовал написанную одним из левоэссровских лидеров статью, в которой говорилось, что «только немедленный переход власти к нашей партии может спасти положение». В той же газете была помещена резолюция съезда партии левых эсеров по военному вопросу, в которой указывалось, что партия «считает необходимым: а) широчайшую политическую и военную подготовку восстания трудящихся; б) введение явочным порядком солдатских комитетов в существующей Красной Армии».

Выступления левых эсеров среди рабочих и крестьян становились все более вызывающими. В речах на рабочих собраниях московских заводов в январе — феврале 1919 г. Спиридонова призывала к забастовкам и свержению большевистской власти. Все это вынудило ВЧК принять ответные меры.

10 февраля 1919 г. в Москве были вновь арестованы Спиридонова, Штейиберг, Трутовский, Рыбин, Прокопович, Розенблюм, Сирота, Кроник и дугие левоэсеровские деятели. Тогда же были раскрыты и ликвидированы их конспиративная квартира и нелегальная типография. Аресты левых эсеров проводились и в других городах.

24 февраля 1919 г. в Московском революционном трибунале под председательством А. М. Дьяконова рассматривалось дело Спиридоновой, обвинявшейся в контрреволюционной агитации. Революционный трибунал признал доказанным, что Спиридонова, выступая в январе на московских митингах на фабриках и заводах, публично клеветала на Советскую власть и таким образом своей преступной агитацией помогала контрреволюции. Определяя меру наказания Спиридоновой, революционный трибунал учитывал «болезненно-истерическое состояние обвиняемой». «…Не преследуя в наказании целей отмщения врагам революции, — говорилось в решении трибунала, — и не желая причинять Марии Спиридоновой излишних страданий, одновременно с тем охраняя рабоче-крестьянскую революцию и стоя на страже ее завоеваний, трибунал постановил изолировать Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий, с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда».

Разложение и распад левоэсеровской партии продолжались. Подлинно революционные элементы ее создавали группы, боровшиеся против экстремистского руководства, выходили из левоэсеровской партии, вступали в партию большевиков. В РКП (б) вступили Ю. В. Саблин, А. Л. Колегаев, А. А. Биценко, Г. Д. Закс, А. М. Устинов, Б. Ф. Малкин и другие. 6 ноября 1918 г. чрезвычайный съезд партии «народников-коммунистов» принял решение о присоединении к РКП (б). В то же время немногочисленные группы левоэсеровских «активистов» все более скатывались на позиции открытых врагов Советской власти или пополняли ряды анархистов. Так в 1919 г. левоэсеровская партия фактически сошла с политической сцены, сама себя похоронив.

6. Судебный процесс по делу Локкарта

В конце ноября — начале декабря 1918 г., когда политическая обстановка в стране в значительной мере смягчилась, состоялся судебный процесс по делу о раскрытом ранее заговоре Локкарта.

Перед судом Верховного революционного трибунала предстали 24 обвиняемых, из них четырех — Локкарта, Гренара, Сиднея Рейли и Генриха (Анри) Вертимона — судили заочно, так как Рейли и Вертимону удалось скрыться, а Локкарту и Гренару Советское правительство разрешило выехать на родину.

Бывший глава английской миссии при Советском правительстве Локкарт и бывший французский генеральный консул Гренар обвинялись в том, что они, вопреки международному праву и обычаю, использовали свое положение для создания в России контрреволюционной организации, в задачу которой входило разрушение железнодорожных мостов и путей сообщения, чтобы вызвать в стране волнения на почве голода, а затем, пользуясь недовольством масс, при помощи подкупленного командования некоторых латышских частей свергнуть правительство Советской республики и реставрировать в стране буржуазно-капиталистический строй.

Лейтенант английской службы Сидней Рейли, французский гражданин Генрих Вертимон, американский гражданин Ксенофонт Дмитриевич Каламатиано, проживавший по подложному паспорту на имя Сергея Серповского, обвинялись в том, что, зная о планах Локкарта и Гренара, принимали непосредственное участие в их осуществлении.

Остальные участники процесса обвинялись в том, что собирали шпионские сведения, передавали их, укрывали агентов-шпионов и помогали им.

Дело рассматривалось в Москве с 28 ноября по 3 декабря 1918 г. в открытом судебном заседании, в условиях полной гласности, под председательством заместителя председателя Верховного революционного трибунала О. Я. Карклина, с участием обвинителя Н. В. Крыленко и 14 защитников, в числе которых были деятели дореволюционной адвокатуры Н. К. Муравьев, А. С. Тагер и С. Ф. Плевако. На суде присутствовали представители дипломатических миссий нейтральных государств (норвежской, шведской, датской).

Центральной фигурой судебного процесса был американский шпион Ксенофонт Каламатиано. Вынужденный признать, что он собирал шпионские сведения через агентуру, состоявшую из завербованных русских граждан, Каламатиано утверждал, что он не был связан с Локкартом, а действовал в интересах американских коммерческих фирм, которые нуждались в выяснении экономического и политического положения России.

«Какое же отношение к торговым делам имеет сообщение агента № 12 (подполковника Голицына. — Д. Г.) о количестве винтовок и пулеметов, вырабатываемых на тульских заводах, а также сведения о формировании Красной Армии?» — спросил на суде Н. В. Крыленко.

Подсудимый не пожелал дать вразумительного ответа на поставленные вопросы, не объяснил, почему конспирировал свою «легальную коммерческую работу», храня шпионскую канцелярию в толстой полой трости, зачем зашифровывал своих агентов номерами и т. д. В то же время он признал на суде, что делился добытыми через свою агентуру сведениями с сотрудниками английской и французской разведок — Сиднеем Рейли и Анри Вертимоном.

Главный помощник Каламатиано — А. В. Фриде — вовлек в шпионаж ряд лиц (Загряжского, Солюса, Потемкина, Голицына); он же обрабатывал агентурные донесения, составлял из них сводки для Каламатиано и Сиднея Рейли и получал за свою «работу» сначала 500 рублей, затем 750 и, наконец, 1000 рублей в месяц. Конечно, такой компетентный человек, как Фриде (царский военный следователь), не мог отрицать, что собираемые им сведения посят шпионский характер, но пытался оправдаться тем, что эти сведения якобы «общеизвестны».

Остальные агенты американского разведчика также признали на суде, что за вознаграждение собирали для Каламатиано различные сведения о положении Советской России.

В обвинительной речи Н. В. Крыленко привел факты одновременной и согласованной деятельности Каламатиано и дипломатических заговорщиков (Локкарта, Гренара), раскрыл его связь с разведчиками Рейли и Вертимоном, обрисовал характер его деятельности (конспирация, типичные шпионские приемы) и неопровержимо доказал, что он был одним из участников международного империалистического заговора против Советской России. «Каламатиано, — говорил Крыленко, — требовал от своих агентов сведений о количестве военных сил в той или иной местности прифронтовой полосы, о быстроте продвижения войск, о деятельности оружейных заводов, о состоянии транспорта, железнодорожных путей и мостов, о настроении населения — вовсе не… для будущих сношений Америки и России. Ему важно было выяснить, насколько сильна враждебная капиталу Советская власть и насколько способны к сопротивлению советские области… Будучи тесно связан с американскими фирмами, Каламатиано пытался подготовить экономическое и торговое завоевание России американским капиталом. Коммерческая деятельность идет рука об руку с политической — и этим объясняется связь Каламатиано с представителями дипломатических миссий капиталистических стран… Стремясь при посредстве Каламатиано к экономическому подчинению и завоеванию Российской республики, американские капиталисты старались подготовить момент для наложения своей руки и на политическое управление страной. Каламатиано являлся проводником этих тенденций».

Н. В. Крыленко потребовал применения высшей меры наказания в отношении заочно судимых Локкарта, Гренара, Вертимона и Рейли, а также главы шпионской резидентуры Каламатиано, его ближайших помощников и агентов — А. Фриде, Загряжского, Солюса, Голицына. Для остальных подсудимых он требовал иных наказаний. Вместе с тем обвинитель отказался за недоказанностью вины от обвинения Жанны Морене, Кембер-Хиггса, Иелиннека, Шмейца, Лингарта и Трестара.

Адвокаты А. С. Тагер и Н. К. Муравьев, защищавшие Каламатиано, пытались доказать, что «коммерческая работа» Каламатиано являлась «полезной», так как и советские-де органы заинтересованы в развитии торговых отношений с Соединенными Штатами Америки. Отвечая защитникам, Н. В. Крыленко сказал: «В речи защитника Муравьева прозвучал отклик угрозы, бросаемой нам, социалистам, всем капиталистическим миром. Муравьев утверждает, что суровый приговор, вынесенный по отношению к американскому гражданину Каламатиано, тяжело отразится на судьбах широких масс русского населения. Ввиду объявленной нам международными капиталистами открытой войны в целях всемирного подавления социализма эта угроза имеет реальное основание. С ней приходится считаться. Но мы, марксисты, знаем, что не мелкие факты решают сложные международные отношения, а факты крупного экономического значения, и произнесенная здесь угроза не может заставить нас забыть о той основной розни, какая существует между представителями капитала и социалистами».

3 декабря Верховный революционный трибунал вынес приговор, в котором признал установленной «преступную деятельность дипломатических агентов правительств англо-франко-американской коалиции, пытавшихся при пособничестве представителей русских буржуазных контрреволюционных сил, путем организации тайной агентуры для получения сведений политического и военного характера, подкупа и дезорганизации частей Красной Армии, взрывов железнодорожных мостов, поджогов продовольственных складов и, наконец, свержения рабоче-крестьянской власти и убийств — из-за угла вождей трудовых масс — нанести смертельный удар не только русской, но и международной социалистической революции».

Решая судьбу каждого из подсудимых, трибунал строго определял степень его виновности. Восьмерых подсудимых, среди которых были Трестар, Политковский, Оттен, английский подданный Кембер-Хиггс, француженка Жанна Морене и чехи Лингарт, Шмейц и Иелиннек, трибунал оправдал, считая недоказанной их преступную связь со шпионами. Сотрудницу ЦИК Старжевскую, находившуюся в близких отношениях с разведчиком Сиднеем Рейли, трибунал приговорил к трем месяцам лишения свободы и запретил ей службу в советских государственных учреждениях. Агентов, поставлявших Каламатиано шпионские сведения, — Загряжского, Потемкина, Солюса, Хвалынского, Голицына, Иванова, Ишевского и Марию Фриде — к тюремному заключению сроком на пять лет каждого. Ксенофонта Каламатиано и Александра Фриде — к расстрелу. Впоследствии расстрел для Каламатиано был заменен другим наказанием. Локкарт, Гренар, Сидней Рейли и Вертимон были объявлены вне закона как враги трудящихся и подлежали расстрелу «при первом же обнаружении их в пределах территории России». Пшеничку трибунал приговорил к тюремному заключению до прекращения чехословаками активных вооруженных действий против Советской России.

Народный комиссар юстиции Д. И. Курский, разъясняя приговор, заявил: «Советская власть настолько окрепла, что ей не приходится прибегать к суровым карам в целях устрашения. Трибунал отбросил в этом деле привходящие соображения и подошел к процессу Локкарта с чисто деловой точки зрения. Не довольствуясь данными предварительного следствия, трибунал сам произвел тщательную проверку всего следственного материала, детально расследовав степень участия в заговоре каждого из подсудимых. Поэтому приговор не мог быть огульным, одинаковым для всех. Трибунал строго распределил подсудимых на категории и покарал действительных виновников и участников заговора, освободив остальных».

Этим судебным процессом закончился первый важный этап борьбы с подрывной деятельностью шпионов и заговорщиков международного империализма. Советским органам государственной безопасности удалось защитить завоевания Октябрьской революции. Приговор пригвоздил к позорному столбу международных империалистов и стал орудием революционного воздействия на трудящиеся массы зарубежных стран.

7. Подавление Ижевско-Воткинского контрреволюционного восстания

Летом 1918 г. в Ижевске было тревожно. Неподалеку шли бои с наступавшими чехословаками, действовавшими вместе с право-эсеровскими мятежниками. В городе и на заводах проявляли активность эсеры и меньшевики: они разжигали недовольство населения, призывая рабочих и жителей Ижевска к свержению Советской власти и присоединению к «демократической» власти Комуча. Одновременно с правосоциалистическими организациями активную подрывную работу вел в городе и «Союз фронтовиков», насчитывавший около 4 тысяч бывших участников империалистической войны и находившийся под влиянием проникших в него офицеров. Белогвардейцы создали в «Союзе фронтовиков» нелегальные подрывные группы, привлекая в них малосознательные элементы.

Местные советские работники и большевистская организация, значительно поредевшая в результате призывов активистов на гражданскую войну, не в состоянии были дать должный отпор антисоветским элементам. Образованная в июне 1918 г. Чрезвычайная комиссия, состоявшая целиком из рабочих — А. Бабушкина, И. Рогалева, Сазонова, Чекмарева, хотя и арестовала ряд контрреволюционеров из числа бывших офицеров и местной буржуазии, но этого оказалось недостаточно.

4 августа 1918 г. в связи с падением Казани и приближением Чехословацкого фронта в Ижевске была объявлена мобилизация мужчин, родившихся в 1898–1899 гг. Используя момент, «Союз фронтовиков», возглавляемый бывшим фельдфебелем Солдатовым, потребовал от Совета, чтобы фронтовикам выдали оружие на месте, в Ижевске, до отправки на фронт. В Совете разгадали контрреволюционный замысел «Союза фронтовиков», который намеревался использовать оружие для выступления против Советской власти. Оружия не дали.

И тогда 7 августа «Союз фронтовиков» организовал демонстрацию. Большая толпа прошла по центральным улицам города к зданию Совета. Руководители Совета выступили перед собравшимися с объяснениями, но их не слушали: толпа криками поддерживала своих главарей. Затем «фронтовики» двинулись к заводам и здесь вновь митинговали. Теперь уже в митингах участвовали и рабочие оружейного завода, среди которых было много выходцев из мелкобуржуазной среды. Выступившие с речами местный лидер правых эсеров В. И. Бузанов, фельдфебель Солдатов и другие призывали свергнуть Советскую власть и установить «истинную демократическую власть». Для поддержания порядка на митинг прибыли три конных милиционера. Толпа набросилась на них, одного столкнули в пруд. Затем «фронтовики» направились к складу винтовок оружейного завода, обезоружили охрану и вооружились. В городе подняли голову антисоветские элементы, появились вооруженные отряды «фронтовиков», гимназистов, учащихся училища оружейных техников.

В тот же день вечером руководители Совета вступили в переговоры с бунтовщиками, убеждая их сложить оружие. Но провокаторы не унимались. В момент переговоров отряд «фронтовиков» пошел в наступление; между ним и малочисленным отрядом коммунистов завязалась перестрелка. Переговоры были сорваны. К рассвету город оказался в руках восставших.

10 августа состоялось заседание исполкома Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Большевиков на заседание не допустили. Был избран новый президиум в составе: председатель — меньшевик Б. Куценко (впоследствии он был заменен меньшевиком П. Михайловым), товарищ председателя — Тюлькин и секретари — Санников и Горев. В президиум были кооптированы, кроме того, правоэсеровский лидер В. И. Бузанов и некий Салтыков, назначенный заведующим канцелярией. Создан был и «военный штаб», в который кроме начальника штаба, полковника Власова, вошли: от исполкома Совета меньшевик Вигдорович, главарь «Союза фронтовиков» Солдатов, «командующий войсками» офицер Цыганов, позже замененный полковником Д. И. Федечкиным.

Таким образом, в начале мятежа Советская власть по форме сохранилась: мятежники не решились упразднить ее, чтобы не вызвать недовольство масс, но попытались приспособить Совет для своих целей.

Между тем в городе усиливался террор. «Фронтовики», белогвардейские офицеры хватали и убивали ответственных советских и партийных работников города. Среди убитых были военный комиссар П. Лихвинцев, председатель трибунала В. Михайлов, член ревкома Папирмейстер, коммунисты В. Жечев, Ульянов, Самлер, эсеры-максималисты, занимавшие ответственные посты в городе, — Посаженникова и Баталов[37]. Уже 13 августа Солдатов на митинге объявил, что руководители большевиков казнены. А после этого «исполком Совета» принял такое лицемерное постановление: «Российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии. Ижевский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов единогласно постановил, что… в Ижевске не должно быть и речи о смертной казни…»

Немедленно же после захвата власти мятежники приступили к созданию вооруженных сил контрреволюции. Они сформировали так называемую «Ижевскую народную армию», в которую вошли взбунтовавшиеся фронтовики, бывшие офицеры, гимназисты, учащиеся училища оружейных техников и другие «добровольцы». Затем была объявлена принудительная всеобщая мобилизация лиц мужского пола от 18 до 45 лет. Силы мятежников оказались довольно значительными. 21 августа восставшие захватили Воткинск, 31 августа — Сарапул и ряд окрестных сел и деревень, где их поддержали кулаки.

Вскоре Советская власть в Ижевске была официально ликвидирована. Главари мятежников 28 августа 1918 г. объявили «во всеобщее сведение, что город Ижевск находится под властью Комитета Всероссийского Учредительного собрания, временно находящегося в Самаре. Все гражданские и военные власти в Ижевске признают названный Комитет единственной и законной верховной властью в России и считают себя в полном и беспрекословном у него подчинении. Ижевский Совет Р., Кр. и С. Д. и его исполнительный комитет считается классовой рабочей организацией, а не органом верховной власти.

Для создания законной власти в Ижевске должен организоваться Комитет Учредительного собрания немедленно. А так как в Ижевске имеется член Всероссийского Учредительного собрания Василий Иванович Бузанов, то он и должен немедленно, в интересах проведения всех гражданских свобод и истинного народовластия, сорганизовать Комитет Всероссийского Учредительного собрания, который явится обладателем законной власти в Ижевске при обязательном подчинении ему всех гражданских и военных властей».

В Воткинске, занятом мятежниками, нашлись еще два члена Учредительного собрания — Н. И. Евсеев и А. Д. Корякин, которые прибыли в Ижевск 30 августа и вместе с Бузановым составили уже Комитет членов Учредительного собрания Прикамского края. 9 сентября этот Комитет объявил «населению сел и городов, восставших за Учредительное собрание Прикамского края, что политическая власть Советов и их комитет упраздняются. Советы могут существовать лишь как добровольные классовые организации пролетариата и трудового крестьянства. Восстанавливаются во всех своих правах уездные, волостные и городские органы местного самоуправления, организованные на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права, которые и действуют на точном основании положений Временного правительства о земском и городском самоуправлении…

Впредь до производства правильных выборов городских гласных таковыми признаются гласные Ижевского волостного земства, и волостная земская управа именуется Ижевской городской управой, и ей предоставляются все права и обязанности, предусмотренные городовым положением 1915 г. и распоряжением Временного правительства от 29 сентября 1917 г.».

«Учредиловцы» объявили свободу торговли, отменили твердые цены на сельскохозяйственные продукты, аннулировали декрет Советского правительства об отделении церкви от государства и школы от церкви. Была создана контрразведка. Прикамский Комитет членов Учредительного собрания как бы копировал Комуч, находившийся в Самаре. И так же, как в Самаре, власть здесь фактически находилась в руках белогвардейских офицеров из «Союза фронтовиков». Ни одно постановление Комуча без подписи военного командования не имело силы. «Командующий войсками» полковник Д. И. Федечкин вел себя как диктатор и готовил военный переворот. Новый «командующий», капитан Г. Н. Юрьев, получил по его требованию от «учредиловцев» полную свободу действий и заявил угрожающе на митинге: «Я искореню измену и провокацию в рядах армии. Я введу в армии железную дисциплину. От имени моего будут трепетать все изменники и провокаторы…» Смертная казнь была вновь введена. В казематах «демократической власти» сидели тысячи советских активистов, в том числе председатель исполкома Ижевского Совета старый большевик М. Д. Пастухов, в свое время избранный рабочими в Учредительное собрание. Эсеровские «защитники Учредительного собрания» не помешали белогвардейцам замучить Пастухова только за го, что он был большевиком. Такова была эсеровская «учредиловская демократия»!

Но вскоре мятежники стали терпеть поражения от Красной Армии. К тому же, несмотря на объявленную свободу торговли, в Ижевске свирепствовал продовольственный кризис. Подпольные большевистские организации помогли обманутым рабочим Ижевска и Воткинска понять, куда ведут их мятежники. Началось дезертирство из «народной армии».

Кольцо окружения вокруг мятежников смыкалось. 5 октября 1918 г. 2-я сводная дивизия под командованием В. М. Азина заняла Сарапул. Действовавшая совместно с войсками Волжская военная флотилия захватила на реке плавучую тюрьму с находившимися там советскими и партийными работниками. В оперативной сводке 2-й армии Восточного фронта от 18 октября сообщалось: «Волжская военная флотилия, узнав, что в Гольянах (на правом берегу Камы, в 30 верстах к северу (от) Сарапула) стоит баржа с арестованными советскими работниками, вышла из Сарапула вверх по Каме с целью захватить указанную баржу. Прибыв в Гольяны, начальник флотилии, выдав себя за белогвардейца, приказал буксирному пароходу, стоявшему у пристани, от имени белогвардейского командования взять баржу на буксир и вести ее вниз к Сарапулу. Хитрость вполне удалась, и баржа благополучно прибыла в Сарапул. На барже оказалось 522 советских работника, находившихся в ужасном положении: большинство были раздеты, покрыты только рогожами, вид их был крайне изнуренный, все они от голода едва стояли на ногах. Накануне 30 чел. были расстреляны. В ночь на 18 октября та же участь ожидала и остальных; радость освобожденных из рук белых палачей была неописуема».

Когда советские войска подходили к Ижевску, белогвардейский «главнокомандующий» Юрьев издал такой приказ: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных. Если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то все арестантские помещения будут закиданы бомбами. В камерах должно быть полное спокойствие; при малейшей попытке к бегству часовым приказано без всякого предупреждения стрелять. Нарушивших чем-либо порядок выводить во двор и прикалывать». Мятежники неукоснительно выполняли этот варварский приказ.

Колчак оценил рвение и «доблесть» «главнокомандующего» Юрьева. «Милостивый государь Григорий Николаевич! — писал он ему. — Высоко оценивая ваши заслуги перед родиной по созданию армии из восставших рабочих Ижевского и Боткинского заводов, ваши неисчислимые труды по сохранению боеспособности этих частей, несмотря на беспрерывные бои с сентября месяца до последних дней, вашу героическую борьбу с большевизмом, я от лица всей армии благодарю вас за все вами сделанное и награждаю орденом св. Георгия 4-й степени и чином полковника».

7 ноября 1918 г., в годовщину Октябрьской революции, советские войска освободили Ижевск. Во дворе военного отдела красноармейцы нашли гору изрубленных, исколотых трупов советских активистов. Путь от Ижевска до Воткинска, куда отступали озверевшие мятежники, был усеян десятками трупов большевиков.

После Ижевска советские войска заняли Воткинск. Кровавая авантюра ижевских «учредиловцев», действовавших вместе с белогвардейцами, потерпела крах. «Главнокомандующий» Юрьев решил бросить «игру в демократию» и приказал арестовать членов Комуча — Евсеева, Корякина и других, но им удалось бежать.

Многие ижевцы и воткинцы, ушедшие с белогвардейцами из своих родных мест, вольно или невольно оказались затем в войсках Колчака.

8. Раскрытие заговора «Туркестанской военной организации»

Осенью и зимою 1918/19 г. Туркестан переживал тревожное время. В Закаспии хозяйничали «приглашенные» туда лидерами ашхабадских эсеров английские войска генерала Маллесона. В Ферганской области свирепствовали басмачи Иргаша. И здесь была ясно видна рука английских империалистов, руководивших басмачами и снабжавших их оружием. Шла кровопролитная война.

В городах края, в том числе в Ташкенте, резко ощущалась нехватка продовольствия и промышленных товаров. Цены стремительно росли. Контрреволюционные элементы повсеместно разжигали среди населения нездоровые настроения. На базарах и в других общественных местах стали появляться антисоветские прокламации.

В ноябре 1918 г., на VI съезде Советов Туркестана, левые эсеры отказались войти в состав Президиума ЦИК, мешая работе правительства края.

Все это, а также отсутствие постоянного оперативного руководства со стороны центрального Советского правительства, связь с которым была прервана из-за военных действий на оренбургском фронте, играло на руку контрреволюции.

В октябре 1918 г. Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии стало известно о существовании крупного антисоветского заговора, который готовила так называемая «Туркестанская военная организация» («ТВО»).

В сообщении от 29 октября комиссия указывала: заговор охватывает всю территорию края; руководящие члены заговорщической организации — брат известного монархистского генерала Корнилова П. Г. Корнилов, командир отряда оренбургских казаков И. М. Зайцев[38], бывший комиссар Временного правительства в Ташкенте адвокат А. Д. Арсеньев — ведут работу по мобилизации белой гвардии и активно привлекают к антисоветскому движению басмачей.

В дальнейшем стало известно, что во главе «ТВО» стоят: генерал-лейтенант Л. Л. Кондратович, инженер П. С. Назаров (намечавшийся на пост премьер-министра будущего «правительства Туркестана»), бывший помощник генерал-губернатора Туркестана генерал Е. Джунковский[39], полковник Блаватский и некоторые деятели буржуазно-националистического движения.

Чекисты установили также, что неблаговидную роль в этом деле играла английская миссия, находившаяся с весны 1918 г. в Ташкенте. Эта миссия, состоявшая из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартнея, полковника Ф. Бейли и майора Блеккера, так же как и английская миссия Локкарта в Москве, заверяла советские организации в своей лояльности, а на деле была связана с белогвардейцами и басмачами, направляла деятельность «Туркестанской военной организации» и являлась, в сущпости, шпионским аванпостом английских войск, вторгшихся в Туркестанский край. Особенно отличался в области шпионажа член миссии полковник Ф. Бейли. Однако местные власти не решились арестовать членов английской миссии, а лишь сообщили в Москву об имеющихся данных и запросили указаний.

26 октября 1918 г. Советское правительство, учитывая английское вторжение на советскую территорию и раскрытие в Москве заговора Локкарта, дало указание интернировать всех подданных бывших «союзных» держав в возрасте от 17 до 48 лет (исключая женщин, детей и стоящих на советской платформе рабочих). Особое внимание в указаниях Советского правительства обращалось па полковника Бейли, которого предлагалось арестовать немедленно.

Указания правительства запоздали. Английская миссия успела выехать из Ташкента. Внезапно исчез и полковник Бейли. Много лет спустя английский полковник Тод, рассказывая о деятельности миссии Маккартнея, писал: «Были частые свидания с представителями Советской власти и извлечены выгоды из их невежества и доверчивости. Но было нелегко успокоить комиссарскую подозрительность, когда были получены в Ташкенте сведения о боях между большевистскими силами и войсками военной миссии Маллесона в Закаспии…

Однако маленькая группа продолжала игру обмана до конца сентября. Тогда сэр Джордж Маккартней решил, учитывая трудность получения сведений, которые могли бы быть своевременно переданы для использования, что дальнейшее пребывание в Ташкенте бесцельно. Поэтому он убедил местный Совет дать в его распоряжение специальный поезд для отправки миссии в Андижан, откуда она проследовала… обратно в Индию. Лишь один офицер… Бейли, остался еще на год для наблюдения за событиями в Ташкенте и его окрестностях. После головокружительных приключений ему едва удалось уйти переодетым и добраться до Мешхеда».

Недавно в Национальном архиве Индии был обнаружен секретный отчет Ф. Бейли о его деятельности. Этот документ проливает свет на тайную шпионскую антисоветскую работу английской и американской разведок в Туркестане.

Как явствует из отчета, Бейли, приехав в Ташкент, сразу же связался с консулом США Роджером Тредуэллом и в дальнейшем «все время работал с ним в тесном контакте и дружбе». Основной целью миссии Бейли, по его словам, было «предоставить значительную полезную информацию войскам в Закаспии (английским войскам генерала Уилфрида Маллесона. — Д. Г.), которые, как я думал, продвинутся к Ташкенту… Ожидалось, что… когда они серьезно продвинутся, я сделаю к их приходу необходимые приготовления».

«Вскоре после моего прибытия, — писал Бейли в отчете, — я вступил в контакт с тем, кто, как я думал, был главой нескольких антибольшевистских организаций… Самая большая организация антибольшевистского типа возглавлялась генералом Кондратовичем, но настоящим ее главой был Назаров. Они сказали мне, что в их организации 3000 русских и что в нее входит Иргаш с 15 000 туземцев».

Вместе с консулом США Тредуэллом Бейли организовал финансирование, снабжение оружием «ТВО» и басмачей. О провале «ТВО» Бейли писал: «Когда я дал деньги для покупки лошадей, большевики узнали, что он (Кондратович. — Д. Г.) покупает лошадей, и, таким образом, раскрыли организацию. Мистер Назаров был арестован, а генерал Кондратович избежал ареста чудом… Я обсудил создавшееся положение с м-ром Тредуэллом и решил исчезнуть».

В феврале 1919 г. Бейли тайно вернулся в Ташкент. Здесь с помощью одного из своих агентов, бывшего австрийского военнопленного, выдал себя за албанца. Он находился в постоянном страхе. Наконец скитания с переодеваниями закончились; незадачливый шпион добрался до Бухары, пересек границу с Персией и прибыл в Мешхед…

Об обстоятельствах заговора «ТВО» рассказал в свое время и участник заговора казачий полковник И. М. Зайцев. Как известно, после того, как казаки, двигавшиеся под его командованием на Ташкент, в феврале 1918 г. были разоружены, Зайцев, не желая сдаваться Советской власти, бежал. Его арестовали в Ашхабаде, приговорили к лишению свободы на 10 лет и заключили в Ташкентскую крепость. В июле того же года главари «ТВО» устроили ему побег. С тех пор начались приключения полковника, скрывавшегося под именем землемера Николая Константиновича Турчанинова. Руководители «ТВО» — Кондратович, Назаров и Блаватский — вовлекли его в свою организацию, предложив ему пост начальника штаба.

В то время (в начале июля 1918 г.) «ТВО» создала свои отделы, или, как их называли, «очаги борьбы», в крупнейших центрах края. Она имела контакты с контрреволюционными главарями туркменских племен, выразившими готовность участвовать в борьбе с Советской властью, с ашхабадскими мятежниками, с Дутовым, и действовала в полном согласии и по указаниям английской миссии Маккартнея и разведчика Бейли.

Касаясь условий соглашения «ТВО» с английской миссией, Зайцев рассказал, что англичане в лице их военно-дипломатической миссии обязались снабжать деньгами, оружием, боеприпасами и другими средствами все вооруженные отряды «ТВО», предназначенные для борьбы против Советской власти, а в случае необходимости оказать и вооруженную поддержку из северных провинций Персии. Заговорщики же обязались после свержения Советов образовать в Туркестане «демократическую республику», которая должна была находиться с Англией в «таких же взаимоотношениях, как ее африканские доминионы, южноафриканские республики (Трансвааль и Оранжевая)». В порядке возмещения всех произведенных расходов будущая «демократическая республика» обязывалась предоставить Англии ряд концессий на разработку природных богатств в крае.

На совещаниях руководства «Туркестанской военной организации» был разработан план борьбы с Советской властью, одобренный английским командованием. Он предусматривал совместное выступление всех контрреволюционных сил, действовавших в направлении Туркестана (Дутова, ашхабадских мятежников, басмачей, войск бухарского эмира и т. п.). Этот авантюристический план «всеобщего выступления» потерпел крах.

9. Подавление контрреволюционного мятежа в Ташкенте в январе 1919 г

Однажды в январе 1919 г. в помещение отряда красноармейцев, охранявших железнодорожную станцию Караул-Кую, ворвались двое вооруженных, которые, скомандовав «руки вверх», объявили, что станция окружена ашхабадскими антисоветскими войсками, и предложили красноармейцам сдаться. Захваченные врасплох красноармейцы (их было несколько человек) сдались; неизвестные обезоружили их. Затем нападавшие прошли в кабинет дежурного по станции и, воспользовавшись имевшимся там телеграфом, передали телеграмму, в которой, объявив, что войска ашхабадцев находятся на станции Караул-Кую, предложили советскому командованию сложить оружие.

В ответ на это наглое предложение командиры советских частей направили в Караул-Кую разведку. Когда она прибыла в Караул-Кую, обнаружилось, что ашхабадских войск там нет и не было, а оба террориста успели бежать.

Вслед за бежавшими была послана погоня, настигшая их. Завязалась перестрелка, в результате которой один из авантюристов был тяжело ранен и вскоре скончался, а второй сдался. Первый оказался бывшим штабс-капитаном царской армии Борщинским, второй — техником Мошковым.

При убитом был найден пакет и 40 тысяч рублей царскими ассигнациями. Когда пакет был вскрыт, в нем оказалось 14 экземпляров антисоветского журнала «Свободная пресса», нелегально издававшегося в Ташкенте, и письмо некоего Цветкова в Ашхабад к жене, в котором тот сообщал о готовящемся в Ташкенте восстании. Кроме того, в пакете нашли набросок плана Ташкента, шифрованную записку и записку на клочке папиросной бумаги, написанную по-английски.

Задержанный Мошков показал, что Борщинский был командирован П. Цветковым — одним из руководителей существовавшей в Ташкенте антисоветской организации — в Ашхабад для связи с тамошними контрреволюционерами. Борщинский пригласил Мошкова участвовать в выполнении этого задания. Чтобы добраться до Ашхабада, они вступили добровольцами в красногвардейский отряд, отправлявшийся на фронт. На станции Караул-Кую они сошли с эшелона и после ухода его провели операцию по разоружению красноармейцев, отправили телеграмму советскому командованию и пытались бежать. Мошков сообщил также об известных ему участниках подпольной организации, проживавших в Ташкенте. Члены фронтовой Чрезвычайной следственной комиссии немедленно выехали в Ташкент.

16 января 1919 г. с материалами расследования ознакомился председатель Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко. В течение двух дней комиссия арестовала более десятка заговорщиков, но Цветкову, наиболее важному из них, все же удалось скрыться.

18 января один из арестованных показал, что бывший офицер Ботт, состоявший адъютантом при военном комиссаре Туркестанского края, является членом контрреволюционной организации.

В тот же день Ботт был арестован, но военный комиссар края К. П. Осипов категорически потребовал его освобождения. Работники Чрезвычайной следственной комиссии, в частности ее председатель И. П. Фоменко, заподозрили и самого К. П. Осипова, по авторитет последнего и доверие к нему были столь велики, что после вмешательства Туркестанского правительства Ботт был освобожден из-под стражи под поручительство того же Осипова. В ту же ночь, с 18 на 19 января, в Ташкенте началось восстание.

Вначале характер восстания был неясен. Можно было предположить, что оно поднято либо деятелями «Туркестанской военной организации», которая не была еще полностью ликвидирована, либо какими-то другими антисоветскими группами, или, наконец, левыми эсерами. Никто из руководителей правительства и не подозревал, что во главе мятежников стоит предатель К. Осипов, пробравшийся на пост военного комиссара края.

Как только началось выступление в городе, местные руководители направились в штаб 2-го полка гарнизона, где находился военком, которому они безгранично доверяли. Там они были схвачены и по личному приказу Осипова расстреляны. Жертвами предателя оказались 14 коммунистов — председатель ЦИК Туркестанского края В. Д. Вотинцев, председатель Совнаркома В. Д. Фигельский, председатель Ташкентского Совета Н. В. Шумилов, его заместитель В. Н. Финкельштейн, нарком продовольствия А. Я. Першин, нарком труда М. С. Качуринер, нарком внутренних дел А. Н. Малков, председатель Чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко, нарком путей сообщения Е. П. Дубицкий, председатель чрезвычайного военно-полевого суда А. В. Червяков, председатель Совета профсоюзов и редактор газеты М. Троицкий, председатель штаба партийной дружины Д. Г. Шпильков, член исполкома Ташкентского Совета С. П. Гордеев, заместитель начальника охраны города Г. И. Лугин.

По городу в это время шныряли участники так называемых «двадцаток» — отрядов гимназистов, студентов (которых в Ташкенте метко прозвали «серой гвардией»), а также солдаты мятежного 2-го полка. Они занимали государственные учреждения, арестовывали и убивали ответственных работников. К утру 19 января мятежники захватили почти весь город, за исключением железнодорожных мастерских и крепости.

Рано утром 19 января в железнодорожные мастерские явились чуть ли не все рабочие-железнодорожники города. Туда пришли и избежавшие расправы представители советского актива. В 6 часов утра состоялся митинг, на котором железнодорожники, еще недавно выражавшие недовольство продовольственными трудностями, единодушно приняли решение защищать свою родную Советскую власть и создать временный революционный военный совет для борьбы с мятежом. В состав военного совета вошли большевики, левые эсеры, один анархист и беспартийные рабочие. Председателем вначале был избран А. И. Панасюк (левый эсер), а через короткое время председателем стал коммунист А. А. Казаков.

Для выяснения обстановки члены временного революционного военного совета направили во 2-й полк делегатов, которые вскоре вернулись с представителем мятежников, бывшим офицером Га-гинским. Они принесли письмо Осипова, в котором тот нагло призывал всех присоединиться к мятежу. Свое послание Осипов подписал как «командующий войсками Туркестанской демократической республики».

Продолжая военные действия, мятежники попытались овладеть крепостью и Центральными железнодорожными мастерскими, но получили отпор.

Верный Советской власти, гарнизон крепости под командованием коменданта Ивана Панфиловича Белова встретил цепи мятежников огнем. Осипов, желая убедить красноармейцев крепости присоединиться к мятежу, в 5 часов утра 19 января направил им письмо. «Советская власть пала, — писал он. — Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура… Условия соединения крепости с гарнизоном таковы: гарнизон крепости остается с оружием в руках и поступает в общее командование… При соединении всем полная гарантия неприкосновенности личности».

Гарнизон крепости дал достойный ответ авантюристу. На общем собрании красноармейцы приняли резолюцию: «Обсудив настоящее положение и письмо военного комиссара Осипова, постановили: долой самочинных диктаторов, да здравствует Советская власть, как власть трудового пролетариата! Мы, красноармейцы крепостного гарнизона, категорически протестуем против каких бы то ни было диктаторов и до последней капли крови будем отстаивать нашу твердыню — крепость».

Стойкое поведение гарнизона крепости, ее коменданта И. П. Белова сыграло большую роль в событиях.

Попытка группы мятежников пробраться ночью в железнодорожные мастерские окончилась провалом. Их не допустила в мастерские охрана, а подоспевшие затем красногвардейцы отбили вооруженную атаку, захватив некоторых заговорщиков в плен.

Вскоре выяснилось, что среди руководителей железнодорожников притаились изменники. 19 января в Центральные железнодорожные мастерские несколько раз настойчиво звонили по телефону со станции Кауфманская (недалеко от Ташкента) и просили явиться к прямому проводу председателя Совета мастерских В. Е. Агапова либо Н. Н. Попова (и тот и другой входили как представители железнодорожников в состав революционного военного совета) для переговоров с командиром какого-то отряда. В момент, когда их вызывали на телеграф, Агапова и Попова в помещении не было.

Настойчивый вызов к проводу каким-то командиром отряда со станции Кауфманская, о котором не знали другие члены совета, вызвал подозрение. Для переговоров отправился один из членов военного совета. Полагая, что они разговаривают с В. Е. Агаповым, звонившие — командир заградительного отряда Асеев и правоэсеровские организаторы по работе среди крестьян некие Баранов и Савицкий — сообщили, что они выполнили полученное ими задание, организовали на станции Кауфманская отряд из 350 крестьян, готовых бороться за Учредительное собрание, и просили срочно выслать оружие и подвижной состав для доставки отряда в Ташкент. Одновременно они интересовались положением в Ташкенте: покончено ли уже с Советской властью?

Решено было вызвать в Ташкент главарей отряда. Прибывших на паровозе заговорщиков по пути на станцию Ташкент у семафора арестовали и привели в мастерские. Им была дана очная ставка с Агаповым и Поповым. Так выяснилось, что Агапов и Попов являлись участниками заговора. Обоих немедленно арестовали. Были приняты меры и в отношении мятежного отряда на станции Кауфманская. Организаторы этого отряда (Асеев, Баранов и Савицкий) по постановлению регистрационно-следственного отдела военного совета были расстреляны.

Постепенно стали известны все главари мятежа и цели, которые они преследовали. В первом (по-видимому, заранее заготовленном) воззвании мятежники обещали населению немедленно дать хлеб, керосин, топливо, которые «не могла дать ему Советская власть», и повести его «к осуществлению идеи народовластия — Учредительному собранию». Пока же «временный комитет» восстанавливал свободную торговлю и заявил, что «до водворения полного порядка» мятежники будут применять смертную казнь и «строго судить бывших деятелей Советской власти». Одновременно «комитет» предложил всем чинам старой армии явиться на сборные пункты «с оружием».

Провозглашенные мятежниками цели переворота — созыв давно уже дискредитированного Учредительного собрания, установление военной диктатуры — были встречены трудящимися города резко отрицательно. Поняв это, предатель Осипов неожиданно заговорил о перевыборах Советов. В выпущенном им воззвании он обещал созвать новый Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, избранный «на основании свободного голосования всех без исключения трудящихся».

Но трудящиеся Ташкента остались глухими и к этому второму воззванию предателя.

В 6 часов утра 20 января советские вооруженные силы перешли в решительное наступление. Гарнизон крепости начал артиллерийский обстрел зданий и позиций мятежного 2-го полка.

Бой продолжался весь день. В 7 часов вечера белогвардейцы стали повсеместно отходить. Ночью Осипов с оставшимся у него небольшим отрядом, ограбив Государственный банк, бежал из города. Ему удалось добраться до стоянок ферганских басмачей, к которым он и примкнул.

В приказе № 1, опубликованном 25 января восстановленной в городе Советской властью, говорилось: «В ночь с 18 на 19 января с. г. контрреволюция, во главе с военным комиссаром Осиновым, изменнически и зверски уничтожила главных представителей краевой и местной власти. Ташкентские революционные войска, обе партийные дружины и рабочие быстро ликвидировали эту преступную авантюру. Изменник Осипов с небольшой бандой белогвардейцев бежал. Войска, введенные им в заблуждение, оставили его и группами переходят к нам. Объединенное заседание оставшихся в живых членов ЦИК, Совета комиссаров и Ташкентского Совдепа, а также и членов Военно-революционного комитета избрало Краевой временный революционный совет, который возглавляет теперь правительство в лице ЦИК и Совкома и которому поручено в корне уничтожить эту преступную авантюру. ЦК, Совет комиссаров и Ташкентский Совдеп уже приступили к работе; не позднее 1 марта созывается I Чрезвычайный съезд Совдепов, который и восстановит краевую Советскую власть. Всем Советам на местах предписывается самыми беспощадными мерами уничтожать вспышки контрреволюции, под какими бы лозунгами эти вспышки ни возникали, отнюдь не допуская партийной розни, но произведя тщательную чистку обеих партий. Да здравствует Советская власть! Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства! Долой учредил овце в и врагов Советской власти!».

В результате ликвидации мятежа, а затем и большой работы присланной в Ташкент из Москвы Особой комиссии по делам Туркестана (во главе с П. А. Кобозевым) положение Советской власти в крае укрепилось. Началось движение за присоединение левоэсеровской партии к Коммунистической партии. По решению съезда партии левых эсеров Туркестана эта партия самораспустилась, и в марте 1919 г. левые эсеры вступили в Коммунистическую партию.

В конце февраля 1919 г. Чрезвычайный верховный трибунал Туркестана начал рассмотрение судебных дел о преступлениях задержанных главарей мятежа.

На суде выяснилось, что январское восстание было организовано антисоветской группой, состоявшей из разнородных элементов, начиная от представителей белогвардейщины и кончая предателем Осиповым, английским агентом. Тайными нитями она была связана с английской разведкой и с «Туркестанской военной организацией».

Возникновение и деятельность группы, возглавившей мятеж, представились в следующем виде.

В составе Совета комиссаров Туркестана пост комиссара по внутренним делам с декабря 1917 г. занимал член большевистской партии В. Е. Агапов. В том же Комиссариате внутренних дел работал и П. Цветков, бывший полковник и управляющий канцелярией краевого управления при керенщине. В то время, в начале советского строительства в крае, в государственные учреждения проникло немало карьеристских элементов, дискредитировавших новую власть. Вместо активной борьбы с этими ненормальностями Агапов лишь негодовал. Поняв слабость комиссара, белогвардеец Цветков исподволь натравливал его против других ответственных работников края и таким путем постепенно разлагал. Наконец, в апреле 1918 г. Агапов вышел из большевистской партии и отказался от поста комиссара. Ушел со службы в комиссариате и Цветков. Первый уехал в Перовск, а второй — в Ашхабад.

В Ашхабаде Цветков встретился с деятелями «Туркестанской военной организации». Тогда у него зародилась мысль о создании контрреволюционной организации для подготовки антисоветского переворота в Ташкенте. Он рассчитывал на содействие и помощь «Туркестанской военной организации», связанной с англичанами.

Вскоре Цветков возвратился в Ташкент. Пытаясь вновь пристроиться на государственную службу, он познакомился с секретарем бюджетно-финансовой комиссии Туркестанского ЦИК, бывшим крупным чиновником и правым эсером А. М. Тишковским, и завязал с ним близкие отношения как с единомышленником.

Тем временем из города Перовска в Ташкент возвратился и Агапов, которого рабочие-железнодорожники избрали на пост председателя Центральных железнодорожных мастерских.

Вскоре Цветков, Тишковский и Агапов встретились. Они договорились о создании организации для «демократической пропаганды» среди населения с целью подготовки переворота. Движение должно было идти под лозунгом созыва Учредительного собрания для установления новой «демократической» власти. Решено было издавать нелегальный журнал «Свободная пресса». В конце декабря 1918 г. состоялось совещание антисоветской группы, на которое собрались Тишковский, Цветков, Агапов, завербованные ими в железнодорожных мастерских Попов, Новоселов и Песковский, а также полковник Руднев и правый эсер Акимов. Совещание решило усилить работу с целью ускорения подготовки переворота.

Через несколько дней состоялось заседание, на котором полковнику Рудневу было поручено подыскать военных специалистов для работы в организации. На следующем совещании группы присутствовали уже представители военной организации, возглавляемой изменником К. П. Осиновым. Это была самостоятельная антисоветская организация, состоявшая из бывших офицеров, служивших в Красной Армии и предательски готовивших военный переворот. Группа Агапова — Цветкова — Тишковского установила с нею контакт.

Вскоре авантюрист Осипов захватил инициативу подготовки переворота в свои руки. За 10–12 дней до мятежа на совещании, созванном им в помещении штаба Туркестанского военного округа, Осипов, явившись вместе со своими сподвижниками, бывшими офицерами, заявил о готовности руководимой им организации немедленно выступить против Советской власти.

Общий план мятежа, разработанный заговорщиками под руководством Осипова, предусматривал одновременный захват Центральных железнодорожных мастерских, военной крепости, а также всех правительственных учреждений. Агапов, Попов, Новоселов и другие заговорщики из числа железнодорожников в 6 часов вечера 18 января обязывались занять все входы в железнодорожные мастерские, куда позднее должны были явиться мятежники. Заговорщики рассчитывали захватить склад оружия в мастерских и вооружить участников мятежа. Одновременно подразделения 2-го полка под командованием Осипова должны были с помощью предателей из гарнизона овладеть военной крепостью и важнейшими объектами города. План этот, как известно, провалился в первые же часы выступления.

По первому судебному процессу, рассмотренному в Чрезвычайном революционном трибунале Туркестана под председательством Леппа, судились Цветков, Агапов, Попов, Чижов, Матузенко, Ле-бедев, Бутырин, Акимов и Сосновский. Процесс проходил при большом стечении трудящихся города, с участием общественных обвинителей и защитников. Среди судей помимо основного состава суда было шесть, специально избранных рабочими железнодорожных мастерских.

Чрезвычайный верховный трибунал приговорил Цветкова к расстрелу, Агапова и Попова к заключению в тюрьму сроком на 5 лет каждого, остальных заговорщиков — к общественному порицанию.

Через некоторое время был задержан и А. Тишковский. Верховный революционный трибунал приговорил и его к расстрелу. Что касается главаря мятежа Осипова, то он еще некоторое время продолжал антисоветскую деятельность среди басмачей и в Бухаре. Примерно через год после восстания по вызову англичан он отправился за границу, но в пути заболел и умер.

Так бесславно закончилась еще одна авантюра контрреволюционных заговорщиков и их империалистических покровителей.

Глава шестая. Решающие победы над внешней и внутренней контрреволюцией (1919 г.)

1. Политическое разложение и военное поражение крупнейших очагов контрреволюции в стране

Начавшаяся осенью 1918 г. перегруппировка сил внутри антисоветского лагеря закончилась к весне 1919 г., когда на передний край борьбы против Советской власти выдвинулись наиболее реакционные контрреволюционные круги.

К весне 1919 г. при политической, военной и материальной поддержке империалистов Антанты на территории России оформилось несколько крупных антисоветских военно-политических объединений, возглавляемых военными диктаторами — монархистскими генералами. На востоке таким диктатором был «верховный правитель России» вице-адмирал А. В. Колчак, на юге — «главнокомандующий вооруженными силами Юга России» генерал А. И. Деникин, в районе Петрограда — генерал Н. Н. Юденич. Политическим ядром этих военно-диктаторских режимов явились монархистские и кадетские организации.

Сразу же после своего «воцарения» Колчак стал восстанавливать старые порядки. Повсеместно были назначены главные начальники с правами генерал-губернаторов, восстановлена охранка, введены законы о смертной казни. Вынесение приговоров поручалось офицерской «тройке», военно-полевому суду. Посылались специальные карательные экспедиции против крестьян, не желавших воевать за колчаковский режим; карательные отряды заливали кровью деревни. В этих экзекуциях особой жестокостью отличались такие подручные Колчака, как казачьи атаманы Семенов, Анненков, гепералы Розанов, Красильников, Волков. Были расстреляны, повешены, замучены, живыми зарыты в землю многие тысячи трудящихся. По официальным данным, только в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли не менее 25 тысяч человек. В Кизеловских копях было расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч, в Тагильском и Надеждинском районах замучено около 10 тысяч, в Екатеринбургском и других уездах — не менее 8 тысяч, около 10 процентов населения губерний — мужчины, женщины, дети — было подвергнуто жестокой и унизительной порке. Из Тюмени официально сообщалось: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей-граждан совершенно не поддается никакому учету».

По далеко не полным данным, только в нескольких губерниях Сибири колчаковцы сожгли около 10 тысяч домов, разорили десятки тысяч хозяйств.

Но несмотря на все ужасы «колчаковского правления», его правительство, возглавляемое сначала кадетствующим сибирским деятелем П. В. Вологодским, а затем В. Н. Пепеляевым, пыталось изображать себя «либеральной властью». Даже иностранные буржуазные дипломаты отмечали двуличие колчаковщины. 10 августа 1919 г. американский генерал Грейвз в своем донесении военному департаменту США дал такую характеристику колчаковскому правительству. «Правительство, — писал он, — делится на две различные части: одна — выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии… Лицемерное правительство пытается убедить крестьян, что их задача заключается в предоставлении продовольствия, и ищет психологического момента для восстановления монархии. Колчак окружил себя офицерами старого режима, спасение которых в будущем зависит только от восстановления монархии».

В качестве «либерала» в колчаковском правительстве, на посту заместителя председателя Совета министров, подвизался один из лидеров антисоветского «Национального центра» А. А. Червен-Водали. Были в правительстве и ренегаты из правосоциалистических партий. Бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов, исполнявший в Париже обязанности представителя Колчака, образовал там комитет-совещание в составе бежавших из России князя Г. Е. Львова и члена ЦК кадетской партии В. А. Маклакова для работы среди иностранцев в пользу Колчака. В секретной телеграмме на имя колчаковского министерства иностранных дел от 15 января 1919 г. Сазонов писал: «Требуется участие в совещании левых элементов. Пока некого взять… Единственный человек из находящихся здесь, который мог бы сыграть эту роль, — Савинков… Его позиция совершенно согласна с нами. По словам его, у него много сторонников в России среди не социалистических, но демократических радикальных элементов, а также среди офицерства. Он сам очень желает быть приобщенным к совещанию, о чем нам прямо заявил… Мы хотим поручить ему агитацию среди демократических элементов и с этой целью для себя используем его спутников. Просим вашего одобрения. Вместе с тем просим все-таки изыскать способ удовлетворения его денежных притязаний».

Так был куплен еще один «левый элемент» — бежавший из России ренегат Савинков, «работу» которого оплачивал теперь Колчак.

Соблазняя иностранных капиталистов богатствами края, колчаковское правительство рассчитывало с их помощью восстановить старый строй, вернуть помещикам их прежние владения, капиталистам — заводы и фабрики. Созданное с этой целью «Особое совещание» занималось финансированием фабрикантов и заводчиков. Колчаковский Совет министров чуть ли не каждый день отпускал десятки миллионов рублей разлитым акционерным компаниям. Был учрежден Военно-промышленный комитет, в котором верховодили деятели кадетской партии. В этом комитете безнаказанные хищения и растраты достигли невероятных размеров. Иностранным капиталистам колчаковцы отдали тысячи предприятий Сибири для эксплуатации.

Призвав на помощь иностранные войска, колчаковцы содержали и бесплатно перевозили их по железным дорогам. Они передали правительствам и капиталистам Антанты за поставки оружия огромное количество золота (около 148 тонн) из захваченного контрреволюционерами в Казани золотого запаса государства.

Не менее реакционной, чем колчаковщина, была господствовавшая на занятой контрреволюционерами территории Юга России деникинщина.

В апреле 1919 г. «Особое совещание» — совещательный орган при штабе Деникина — представило официальным миссиям правительств стран Антанты декларацию (она широко распространялась в листовках и среди населения), содержавшую политическое кредо деникинщины. В ней объявлялось, что целью Деникина является уничтожение большевизма, водворение в стране «правового порядка», «восстановление могущества единой и неделимой России». Деникин туманно обещал созвать Национальное собрание (лозунг созыва Учредительного собрания исчез из лексикона деникинщины), дать широкое самоуправление местам, областную автономию, «гражданские свободы», осуществить «земельную реформу для устранения земельной нужды трудящегося населения», ввести рабочее законодательство, «обеспечивающее трудящиеся классы».

Но это были только слова. За наступавшей Добровольческой армией двигался, как тогда говорили, «помещичий шарабан», пассажиры которого немедленно вступали во владение своей бывшей собственностью в селах и городах. Вся полнота государственной власти переходила в руки «главнокомандующего Добровольческой армии» и назначенных им начальников. Открыто восстанавливались порядки и законы царской России. Русская православная церковь объявлялась «первенствующей»; русский язык — государственным; царский трехцветный флаг — государственным флагом. Вместо обещанной земельной реформы жестко проводился принцип «сохранения за собственниками», то есть помещиками, их «прав на землю». Мало того, Деникин издал закон, по которому крестьянин, засеявший до прихода деникинцев землю помещика, должен был не только возвратить ему землю, но и отдать треть урожая 1919 г. Жестоко подавлялись малейшие проявления национального самосознания всех нерусских народов. Разгонялись рабочие организации. Эту политику Деникин проводил террористическими методами, при помощи карательных экспедиций.

При деникинском «Особом совещании» существовал так называемый «Осваг» — осведомительное агитационное агентство, симбиоз органа пропаганды с контрразведкой. Газеты «Освага», выходившие большими тиражами, вели антисоветскую, погромную агитацию, травлю большевиков. Ярко выраженный черносотенный характер носили плакаты и лубки. Среди деятелей деникинской печати подвизался и Пуришкевич, издававший в Ростове-на-Дону погромный журнал «Благовест».

Поначалу в деникинское «Особое совещание» в качестве «советников» входили деятели кадетской партии, крупные промышленники, торговцы и финансисты: член руководства «Национального центра» Н. Астров (председатель «Совещания»), С. Маслов, М. Федоров, А. Нератов, О. Герасимов, В. Степанов, Д. Шипов, С. Безобразов и другие. Позже «Особое совещание» было ликвидировано и вместо него создано «правительство» под председательством генерала А. С. Лукомского.

Опорой деникинцев на территории захваченной ими Украины явились южнорусское объединение «Национального центра», возглавляемое бывшим членом Государственной думы монархистом В. В. Шульгиным, и возникший еще в октябре 1918 г. в Киеве «Совет государственного объединения России», состоявший из буржуазных деятелей бывших Государственной думы, Государственного совета, земских и городских самоуправлений, крупных торговцев, промышленников, земельных собственников, церковных деятелей и финансистов. Председателем «Совета» состоял барон В. В. Меллер-Закомельский, бывший председатель Петербургской губернской земской управы и член Государственного совета; товарищами председателя — бывший царский министр земледелия А. В. Кривошеин, профессор П. Н. Милюков, бывший член Государственной думы А. М. Масленников и от торгово-промышленной группы — С. Н. Третьяков; членами «Совета» были профессор Е. Н. Трубецкой, князь А. Д. Голицын и другие. Самой «левой» легальной организацией Юга России при деникинщине был южнорусский «Союз возрождения России»; к нему примыкал «Совет земств и городов Юга России». Как и в центральных губерниях, в южнорусский совет «Союза возрождения России» входили так называемые государственно мыслящие народные социалисты, левые кадеты, некоторые правые эсеры и меньшевики. Председатель южнорусского совета «Союза возрождения России» народный социалист В. Мякотин впоследствии рассказывал, что его организация считала нужным поддерживать борьбу Деникина с Советской властью. Делегации «Союза возрождения», игравшего роль легальной оппозиции при Деникине, неоднократно рекомендовали военному диктатору различные проекты «улучшения» деникинского аппарата произвола и насилия. Но Деникин отмахивался от этих рекомендаций: дескать, с социалистами поговорим потом.

Деникинщина оставалась такой откровенной террористической диктатурой, что даже активные сподвижники Деникина вынуждены были признать это. Среди командиров Добровольческой армии находились известные своими грабежами населения казачий генерал-лейтенант А. Г. Шкуро и генерал Султан-Гирей Клыч. Много лет спустя Шкуро говорил на суде: «Я не могу припомнить всех фактов истязаний и зверств, проводимых подчиненными мне казаками, но продвижение моих частей сопровождалось массовыми грабежами, убийствами коммунистов и советских работников. Такие действия поощрялись генералами и офицерами Добровольческой армии». Особенными зверствами отличалась казачья «волчья сотня» Шкуро. Крупный землевладелец генерал Султан-Гирей Клыч, командовавший в деникинской армии «дикой дивизией» из горцев Северного Кавказа, также показывал на суде: «Возглавляемая мною «дикая дивизия», действуя на протяжении всего периода гражданской войны на Кавказе, чинила грабежи, насилия и издевательства в отношении мирного населения… Всадники моей дивизии принимали участие в убийствах советских людей»[40].

Третьим из наиболее крупных военных диктаторов того времени стал генерал от инфантерии Н. И. Юденич, избравший районом своей деятельности Северо-Запад России. Это был не выделявшийся какими-либо особенными способностями и талантами генерал, ставший популярным в первую мировую войну благодаря успехам Кавказской армии, в которой он служил. Это был убежденный и откровенный монархист. Еще во времена керенщины его отстранили с поста главнокомандующего Кавказским фронтом как сопротивлявшегося распоряжениям Временного правительства.

После Октября Юденич вел контрреволюционную подпольную деятельность в Петрограде, ориентируясь на Германию. Главной целью его был военный захват Петрограда, чтобы сокрушить большевизм в самом его центре. Достичь этого он надеялся с помощью немецкого вторжения. Но после поражения Германии в войне Юденич изменил ориентацию. В ноябре 1918 г. он бежал из революционного Петрограда в Финляндию, где во главе государства в то время стоял бывший придворный русского царя генерал-майор Маннергейм, с помощью немцев потопивший в крови революцию финских рабочих и крестьян. Юденич вел переговоры с Маннергеймом о совместном выступлении против Советской России, носился с планом создания фронта против Петрограда, используя «берега Финского залива и территории прибалтийских провинций». Он просил помощи и поддержки финансами, оружием и другими средствами, заверял, что признает Антанту, и выражал готовность подчиниться ее руководству. Уверял, что он не монархист и не республиканец и вообще не интересуется политикой и что единственной его программой является уничтожение большевизма в России.

В Финляндии в то время существовала колония русских белоэмигрантов — около 20 тысяч человек, из них — 2–2,5 тысячи офицеров. Главную роль среди белоэмигрантов играли промышленники и финансисты, имевшие связи и средства, а также представители царской высшей бюрократии. Они образовали «Русский политический комитет» явно монархистского направления. Возглавлял его бывший царский премьер-министр А. Ф. Трепов, придерживавшийся германской ориентации. После поражения Германии в январе 1919 г. из Петрограда в Финляндию нелегально прибыл один из лидеров «Национального центра», бывший министр Временного правительства профессор богословия А. В. Карташев. Когда он стал председателем правления «Русского политического комитета», тот принял «союзническую ориентацию». «Русский политический комитет» поддержал Юденича, мечтавшего о захвате Петрограда, и выдвинул его в качестве лидера антисоветского движения на Северо-Западе. При Юдениче было создало «Политическое совещание».

При поддержке деятелей «Национального центра» Юденич в январе 1919 г. обратился к Колчаку с посланием, в котором признал для себя обязательной его платформу, предложил Колчаку свой военный план и просил помощи, в частности поддержки перед Антантой. Колчак охотно согласился и даже прислал Юденичу миллион рублей «на наиболее срочные нужды». Финансово-промышленные русские белоэмигрантские круги также субсидировали Юденича (они дали ему 2 миллиона рублей), и с согласия Маннергейма он начал тайно формировать белогвардейскую армию в Финляндии. Большие надежды возлагал Юденич на то, что ему удастся подчинить себе обосновавшиеся в Эстонии остатки белой Северной армии, разгромленной красноармейцами в конце 1918 г. под Себежем и Псковом («Северный корпус»). В мае 1919 г. на предложения Юденича откликнулась Англия, тайно заверившая его в том, что она окажет ему помощь для осуществления его планов. К Юденичу прибыла английская военная миссия.

Пока шли все эти приготовления, «Северный корпус» из Эстонии под командованием генерала А. П. Родзянко, независимо от Юденича, начал наступление на Петроград, но потерпел поражение. Изменение военной обстановки ускорило приход Юденича к власти. 24 мая 1919 г. Колчак предложил ему принять командование «всеми русскими силами на Северо-Западе». Летом 1919 г. Юденич переехал в Эстонию, чтобы оттуда начать свой «марш» на Петроград.

Англичане позаботились о том, чтобы Юденич имел «надлежащее правительство», которому они могли бы доверять. Формирование «правительства» походило на фарс. Английский генерал Марш вызвал к себе из Финляндии в Ревель членов «Политического совещания» при Юдениче. Когда они (А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, М. Н. Суворов и С. Г. Лианозов) явились в английское консульство в Ревеле, генерал Марш пригласил их в комнату, где уже находились белоэмигранты — полковник К. А. Крузенштерн, К. А. Александров, М. М. Филиппео, М. С. Маргулиес, В. А. Горн, Н. Н. Иванов — и корреспондент английских газет Поллак. Здесь же присутствовали и представители американской и французской миссий.

Белоэмигрантам было предложено немедленно, буквально не выходя из комнаты, образовать «северо-западное русское правительство» и заключить договор с эстонским правительством о признании независимости Эстонии и совместной борьбе против Советской России. Генерал Марш передал присутствующим заготовленный заранее «список членов правительства», в который он включил нужных ему лиц.

Было 18 часов 20 минут. Коверкая слова, Марш по-русски предупредил: «Если к 19 часам правительство не будет создано, всякая помощь союзников будет немедленно прекращена. Мы вас бросим».

Когда присутствующие стали ссылаться на то, что неизвестно, подпишет ли Юденич заявление о признании независимости Эстонии, Марш пригрозил: «В таком случае у нас будет другой главнокомандующий». С этими словами он удалился вместе с американским и французским представителями.

Предложение было принято. Так за 40 минут появилось еще одно «правительство» в составе: председатель С. Г. Лианозов, министр внутренних дел К. А. Александров, военный министр Н. Н. Юденич, министр торговли и промышленности М. С. Маргулиес, министр юстиции Е. И. Кедрин, министр продовольствия Ф. Г. Эйшинский, министр просвещения Ф. А. Эрн, министр общественного призрения А. С. Пешков, государственный контролер В. А. Горн, министр земледелия П. А. Богданов, министр вероисповеданий Н. Ф. Евсеев и министр почт и телеграфа М. М. Филиппео.

Старый царский дипломат К. Набоков, выполнявший в Англии роль представителя Колчака, в своем сообщении от 20 августа 1918 г. писал: «Решительно во всех кругах (это) новое пр-во вызывает лишь негодование либо смех».

Наряду с колчаковским, деникинским и юденичским очагами контрреволюции Антанта создала районы открытой оккупации, откуда велось наступление на Страну Советов.

На Севере, в районе Архангельска и Мурманска, действовали английские, американские и французские войска под командованием генерала Айронсайда, сменившего Ф. Пуля, и белогвардейцы, возглавляемые с января 1919 г. генералом Е. К. Миллером.

В Прибалтике германские войска под командованием генерала фон дер Гольца, выполнявшего директивы Антанты, а также польские отряды, финские наемники-егеря, эстонские, латышские, литовские буржуазно-националистические воинские части и русские белогвардейцы при помощи английского флота свергли рабоче-крестьянскую власть и образовали вооруженный фронт против Советской России.

На юге России хозяйничали интервенционистские войска Антанты под командованием французского генерала д'Ансельма, численность которых к 15 февраля 1919 г. достигла 130 тысяч человек.

В Дагестане после поражения Турции в войне с Антантой появился английский отряд, а при Горском правительстве Тапы Чермоева — военная миссия во главе с полковником Роландсоном. Теперь Горское правительство, раньше тесно связанное с Турцией, пресмыкалось перед новыми «союзниками». Территория Северного Кавказа, в том числе и Дагестана, вскоре была занята деникинцами. Деникин заявил, что он не признает Горской республики и требует подчинения Дагестана его власти.

Бесчинства белогвардейцев были такими, что даже союзный Меджлис горских народов Кавказа, находившийся в Тифлисе, в протесте, поданном «союзным» представителям 10 сентября 1919 г., в таких словах характеризовал вторжение деникинцев в пределы Горской республики: «Железом и кровью прошла Добровольческая армия по территории горских народов, оставляя после себя пепел аулов, убийства, грабежи, виселицы, изнасилованных женщин, оскверненные мечети… На днях были стерты с лица земли два наиболее цветущих ингушских селения Экажевское и Сурхохи, не говоря уже о тридцати аулах Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, подвергшихся разгрому при вторжении Добровольческой армии в пределы Республики… Меджлис полагает, что эти меры Добровольческой армии среди горских народов есть не что иное, как проведение под благовидным предлогом заранее обдуманного плана физического истребления горских народов. Инстинктивно чувствуя эти коварные замыслы вождей Добровольческой армии, горские народы стихийно восстают, как это имело место в Ингушетии, Чечне, Дагестане, предпочитая погибнуть лучше под родным небом Кавказа, защищая свои очаги, свободу и независимость…». Меджлис потребовал от представителя «союзников» в Тифлисе полковника Хаскеля передать его правительству протест и принять немедленные меры к очищению территории Горской республики от Добровольческой армии.

О том, какие «меры» против бесчинств деникинской армии приняли «союзники», свидетельствует воззвание к населению Дагестана, опубликованное и распространенное в сентябре 1919 г. полковником Роландсоном, ставшим теперь главой английской военной миссии при генерале Деникине. «Англия, — говорилось в нем, — помогает Деникину снаряжением, танками, аэропланами, пушками, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели. Англия дала для этого своих инструкторов. Будет очень жалко, если придется обратить это оружие против горцев и их аулы будут разрушены… Нет сомнения, что Россия, очищенная огнем и кровью, станет Великой и Неделимой. Она тогда справедливо воздаст тем, кто помогал ее возрождению, а те, кто мешал этому, будут наказаны».

Эта прямая угроза населению Дагестана вызвала всеобщее негодование горцев.

Особое возмущение горцев вызывало то обстоятельство, что полковник Роландсон раньше состоял представителем английского командования при Союзе горцев Кавказа и даже был облечен званием «главнокомандующего всеми горскими вооруженными силами». А теперь Роландсон угрожал горцам английским оружием.

Так же вели себя «союзники» и в Закавказье. Азербайджан был оккупирован английскими войсками. Генерал Томсон объявил себя губернатором города Баку. В Грузии меньшевистское националистическое правительство вело подрывную работу против Советской России. Фактически там тоже распоряжались английские войска.

В Крыму после ухода немцев 15 декабря 1918 г. «правительство» Сулеймана Сулькевича «самоликвидировалось». Усилиями буржуазии и по указанию Добровольческой армии, вступившей в Крым, было создано новое «правительство» под руководством табачного фабриканта Соломона Крыма, ориентирующегося на деникинцев.

В Закаспийской области 31 декабря 1918 г. английские колониальные войска (сипаи) разогнали митинг трудящихся Красноводска, выражавших недовольство оккупацией города, и заняли все административные учреждения. А потом небезызвестный английский капитан Реджинальд Тиг-Джонс, вместе со своим агентом в Закаспийском правительстве — начальником розыскного бюро Дружкиным, произвел «государственный переворот» — разогнал эсеровское «правительство» Фунтикова. Англичане предложили образовать новое правительство — Директорию.

Один из членов Директории, Л. А. Зимин, впоследствии описал некоторые подробности этого события. Он рассказал, что местный Исполнительный комитет избрал в Директорию генерала Крутена, Белова и Зимина. Но Тиг-Джонс приказал заменить Крутена Дружкиным, а Крутену предоставить право присутствовать на заседаниях с решающим голосом. В состав Директории были избраны на съезде туркменов Хаджи-Мурат и Овез-Баев. По требованию же Тиг-Джонса вместо Овез-Баева был введен в Директорию Ораз-Сердар. Закаспийская Директория была марионеткой в руках англичан. «Особенно же тяжелым, — писал Зимин, — оказалось то, что введенный в Директорию англичанами Дружкин, используя, с одной стороны, свою зависимость от англичан, с другой стороны, сосредоточив в своих руках заведование тайной полицией, стал постепенно пользоваться все большей властью».

Все это оказывало влияние на состояние фронта борьбы с внутренней контрреволюцией в тылу Советской страны. Агенты Колчака, Деникина, Юденича, Антанты продолжали создавать подпольные организации и плести заговоры в тылу борющейся Красной Армии. Их подрывная деятельность увязывалась с военными действиями мятежных генералов и международных империалистов. Место правосоциалистических партий в качестве руководящих органов антисоветского подполья заняли преимущественно кадетские организации «Национального центра». Кадеты стали соучастниками монархистской контрреволюции.

Так, к весне 1919 г. определились главные борющиеся классовые и политические силы в Советской стране. По одну сторону фронта стояли рабочий класс и революционное крестьянство во главе с большевистской партией и Советским правительством, по другую — буржуазия и помещики в союзе с империалистами Антанты.

Руководствуясь ленинскими принципами внешней политики, Советское правительство делало все зависящее от него для прекращения войны. Оно не раз выступало с мирными предложениями правительствам США, Англии, Франции, Италии и других капиталистических государств. Но эти предложения оставались без ответа — Антанта не хотела смириться с существованием первого в мире социалистического государства и продолжала поддерживать антисоветских мятежников.

В этих условиях партия главное внимание уделяла военным фронтам, усилению Красной Армии. Вся страна была объявлена единым военным лагерем. 30 ноября 1918 г. под председательством В. И. Ленина ВЦИК образовал Совет Рабочей и Крестьянской Обороны, который так определил стоявшие перед страной задачи:

«Необходимо обеспечить армию снабжением и для этого повысить производительность труда.

Необходимо обеспечить продовольствием армию и флот, а также Москву, Петроград и все другие центры формирования и труда.

Для этого нужно заставить все продовольственные и железнодорожные органы в центре и на местах работать с высшим напряжением и высшей добросовестностью.

Не только в армии и во флоте, но и в продовольственном и транспортном деле, а также в области военной промышленности должен быть установлен военный режим, т. е. режим суровой трудовой дисциплины, отвечающей положению страны, которую бандиты империализма вынудили превратить в военный лагерь».

В стране сложилась система хозяйственных отношений, вошедшая в историю под названием «военного коммунизма». Государство установило принудительные нормы, регулировавшие сельскохозяйственное и промышленное производство, распределение товаров и продуктов, дисциплину труда в интересах победы на фронте. Были полностью национализированы и централизованы крупная, средняя и часть мелкой промышленности. Сердцевину этой системы хозяйственных отношений составляли продовольственная разверстка и запрещение свободной торговли. Согласно декрету, принятому в январе 1919 г., Советское правительство определяло, сколько хлеба и фуража необходимо для нужд государства, и требовало, чтобы крестьяне производящих губерний сдавали установленное количество по твердым ценам. Свободная торговля хлебом была запрещена; у крестьян изымались все излишки хлеба.

Суровые правила осажденного лагеря поддерживались всеми сознательными рабочими. Подавляющее большинство крестьянства, заинтересованное в избавлении от помещиков, которые возвращались в свои бывшие имения вслед за войсками белогвардейцев и интервентов, согласно было нести тяготы войны. В результате сложился военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, явившийся основной предпосылкой победы.

Серьезная угроза со стороны общероссийской контрреволюции и интервентов Антанты, нависшая весною 1919 г., создавала одинаковую опасность для всех существовавших тогда советских республик. Необходимо было объединить их совместные усилия в борьбе против общего врага. Это сознавали все рабочие и крестьяне Советской страны.

В мае 1919 г. В. И. Ленин разработал «Проект директивы ЦК о военном единстве», который был принят ЦК партии и послужил правовой основой военно-политического союза советских республик. 1 июня 1919 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет утвердил декрет, в котором говорилось о необходимости провести тесное объединение: 1) военной организации и военного командования; 2) советов народного хозяйства; 3) железнодорожного управления и хозяйства; 4) финансов и 5) комиссариатов труда советских социалистических республик России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии и Крыма, чтобы руководство указанными отраслями народной жизни было сосредоточено в руках единых коллегий. Вскоре были заключены двусторонние соглашения между РСФСР и советскими республиками о военно-политическом союзе в общей борьбе с силами внутренней контрреволюции и иностранной интервенции.

Так военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, сложившийся к весне 1919 г., дополнился тесным единством всех советских республик в их борьбе против общего врага.

Вооруженные и поддерживаемые международным империализмом, Колчак, Деникин, Юденич развернули активные военные действия против Советов. Гражданская война вспыхнула с еще большей силой.

Первой в начале марта 1919 г. в наступление на Восточном фронте перешла колчаковская армия, поддерживаемая Деникиным на юге, генералом Миллером на севере и белогвардейцами в Прибалтике. 13 мая начал поход на Петроград командующий белогвардейским «Северным корпусом» генерал Родзянко. Усилиями Красной Армии войска Колчака и Родзянко были остановлены и потерпели поражение. Одновременно ВЧК раскрыла и ликвидировала контрреволюционный заговор «Национального центра» в Петрограде.

Во второй половине 1919 г. по плану Антанты главный удар должен был нанести генерал Деникин с юга. Предполагалось также наступление войск Колчака на востоке, генерала Миллера на севере и Юденича в районе Петрограда. Деникин захватил Донбасс, Грозный, Царицын; к середине октября 1919 г. его войска заняли Украину, Курск, Орел, угрожали Туле и Москве. Это наступление также было сорвано. Провалились планы заговорщиков организовать антисоветское восстание и в сердце страны — Москве.

В октябре войска генерала Юденича вновь начали движение на Петроград. Им удалось захватить Ямбург, Красное Село, Гатчину, Детское Село и приблизиться к окрестностям Петрограда.

В октябре Красная Армия остановила наступление Деникина, а в ноябре разгромила Юденича под Петроградом. Новые удары получило и контрреволюционное подполье.

2. Эволюция колебаний мелкобуржуазных партий

Разложение контрреволюционных режимов на территориях, занятых белогвардейцами, поражения, нанесенные им Красной Армией, не могли не оказать влияния на позиции мелкобуржуазных и буржуазно-националистических партий.

В августе 1919 г. часть правых эсеров, заключившая ранее от имени членов съезда Комуча соглашение с Советским правительством об отказе от вооруженной борьбы, образовала группу «Народ». Ее руководящая «восьмерка» — К. Буревой, В.Вольский, И. Дашевский, Н. Ракитников, Н. Святицкий, Л. Либерман, Н. Смирнов, Б. Черненков — провозгласила основной задачей группы борьбу против белых генералов в защиту Советской республики. Группа направила ряд своих членов в распоряжение военных органов Советской власти для борьбы с деникинщиной. В ответ на это ЦК партии правых эсеров распустил, а впоследствии и исключил из партии членов группы «Народ», которая затем существовала как самостоятельная организация меньшинства партии. И все же под влиянием политической обстановки ЦК партии правых эсеров вынужден был заявить о своем отрицательном отношении к белогвардейщине.

Ряд мелкобуржуазных партий — социал-демократы интернационалисты, РСДРП (меньшевики), Бунд, УКП (боротьбисты), революционные коммунисты, эсеры-максималисты и другие объявили о мобилизации своих членов для защиты Советской республики. Постановлением Президиума ВЦИК от 27 ноября 1919 г. этим партиям было предоставлено по два-три места на предстоящем VII Всероссийском съезде Советов.

На VII съезде Советов в декабре 1919 г. представители этих партий выступили с лозунгом создания единого революционного фронта. Лидер меньшинства партии правых эсеров К. Буревой в своем выступлении отметил: «Тяжелые уроки кровавого опыта, выпавшие на нашу долю, крайне губительно отразились не только на самой партии эсеров, но и на деле завоевания и укрепления российской революции. Этот опыт показал, что борьба с Советской властью неизбежно сосредоточивает вокруг себя врагов трудового народа, выдвигает и усиливает контрреволюцию, дает мощь мировой реакции». Аналогичные заявления делал на съезде и лидер меньшевиков Ф. Дан.

Одпако политические позиции мелкобуржуазных партий не отличались устойчивостью. Их словесные декларации часто расходились с их практикой. Во время успехов контрреволюционных сил даже левые элементы мелкобуржуазной демократии проявляли шатания, колебания, готовность пойти на сговор с реакцией.

Большевистская партия, Советское правительство зорко следили за зигзагами в поведении этих партий и решительно пресекали их, когда это шло во вред рабочему классу и Советскому государству.

В феврале 1919 г. провокационный, опасный характер приобрела пропаганда меньшевистской газеты «Всегда вперед», и Советское правительство запретило ее издание. В специальном постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 26 февраля 1919 г., проект которого написал В. И. Ленин, говорилось: «В газете «Всегда вперед» партией меньшевиков, которая на словах провозгласила разрыв с буржуазной контрреволюцией и на словах же признала необходимость поддерживать Советскую власть как единственную в настоящее время революционную власть, ведется агитация, целиком направленная не только к возможному ослаблению Советской власти, но и к нанесению ей военного удара смертельными врагами рабочего класса и трудового крестьянства. Так, в номере от 20/II—19 г. в статье «Прекратите гражданскую войну» газета обличает перед трудовым народом, в особенности перед крестьянством, Советскую власть в том, что она расходует много материальных средств, в частности продовольствия, на поддержание Красной Армии, и в качестве вывода отсюда требует от Советской власти прекратить гражданскую войну».

В постановлении указывалось, что требование прекратить гражданскую войну, обращенное к Советской власти, означает попытку разоружить рабочий класс и крестьянскую бедноту перед лицом наступающих со всех сторон врагов, что представляло в тех условиях самый злостный вид государственного преступления — измену рабочему и крестьянскому государству. «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет считает допустимой и полезной деловую критику работы Советской власти во всех областях. Но Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет не может допустить, чтобы в тылу у рабочей и крестьянской Красной Армии, за ее спиной, под ее защитой велась разнузданная агитация, которая может иметь только одну цель и один результат: ослабить Советскую Россию перед лицом ее многочисленных врагов». ВЦИК утвердил постановление Президиума ВЦИК о прекращении издания меньшевистской газеты до тех пор, пока меньшевики делами своими не докажут «решимости последовательно порвать с Колчаком и твердо встать на защиту и поддержку Советской власти». Постановление заканчивалось предупреждением: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет напоминает всем так называемым оппозиционным элементам, что Советская республика есть военный лагерь, что на всех ее фронтах, истекая кровью, лучшие рабочие и крестьяне отстаивают великие завоевания революции, и предупреждает меньшевиков, что продолжение ими контрреволюционной работы вынудит Советскую власть выслать их в пределы колчаковской демократии» К

В июле 1919 г. меньшевики опубликовали декларацию под названием «Что делать?». В ней они потребовали расширения избирательных прав в Советы, «восстановления свободы печати, собраний», ликвидации чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и отмены смертной казни. Они хотели «в корне изменить экономическую политику» Советского государства, передать в частные руки или в аренду кооперации большинство предприятии страны, изменить аграрную и продовольственную политику.

На территориях же, занятых белогвардейцами, меньшевики по-прежнему приспосабливались к монархической контрреволюции и сотрудничали с белогвардейцами под предлогом «защиты профессиональных интересов рабочих». В марте 1920 г. Киевский чрезвычайный революционный трибунал рассмотрел дело о группе лидеров меньшевистской партии, действовавших в городе в период деникинщины. Суд установил, что ответственные деятели этой партии — Кучин-Оранский, Романов, Ланда, Шпер, — будучи членами Центрального бюро киевских профсоюзов, сотрудничали с белогвардейской властью и владельцами промышленных предприятий. Они даже обращались к деникинцам с ходатайством о выдаче ссуды Центральному бюро профсоюзов и кооперативу «Сила». Будучи членами правления профсоюзов, меньшевики составляли предательские обращения к рабочим организациям Западной Европы, в которых заявляли о «крахе» Советской власти. Члены Комитета киевской организации меньшевиков — Кучип-Оранский, Биск, Скаржинский, Семковский, Сумский-Каплун и Балабанов — послали представителей своей партии в городскую управу (восстановленную с приходом деникинских войск), несмотря на ее черносотенный характер. Своей политикой соглашения с буржуазией и белогвардейщиной меньшевики способствовали контрреволюции в удушении Советской власти. Аналогичное дело — о сотрудничестве меньшевиков с деникинцами на Дону — рассматривалось в 1921 г. в Верховном революционном трибунале. Именем своей партии меньшевики прикрывали белогвардейский террор.

Не лучшим было и поведение правых эсеров. Весной 1919 г., в грозный момент наступления белогвардейских войск Колчака, Деникина и Юденича на Советскую республику, эсеровский ЦК обратился к Советскому правительству с «ультиматумом», требуя провести «свободные перевыборы Советов».

28—30 июня 1919 г. IX совет партии правых эсеров, собравшийся на территории Советской России, принял резолюцию, основное содержание которой гласило: «Партия самостоятельно ведет борьбу и с реакцией, и с большевизмом…», но «перед лицом… опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции, учитывая соотношение наличных сил, IX совет п/артии/с.-р. одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой». Вместе с тем в резолюциях того же совета отмечалось, что «выдвигаемая в настоящее время политическая ситуация отказа партии от вооруженной борьбы с большевистской диктатурой… должна истолковываться лишь как тактическое решение, продиктованное положением вещей и расчетом наиболее целесообразного употребления партийных и народных сил». Таким образом, партия эсеров официально признала, что провозглашенная ею политика отказа от вооруженной борьбы с Советской властью является лишь тактическим маневром.

Но и эти резолюции не проводились в жизнь всеми организациями партии. Правоэсеровская группа лидеров, выброшенных колчаковцами за границу, — Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговскин, а также Керенский, Бунаков-Фундаминский и другие — открыто выступила против линии ЦК. Эти эсеры считали, что партия должна и теперь продолжать вооруженную борьбу против Советской власти в войсках Деникина, Колчака, Юденича, что ее задача должна сводиться лишь к содействию «демократизации» режимов этих военных диктаторов. Они требовали, чтобы партия ориентировалась на интервенцию империалистических государств против Советского государства. На такой же позиции стояли и правые эсеры, находившиеся на территориях, занятых деникинцами: они предпочитали «не ссориться» с Деникиным. Для них постановления IX совета партии оказались необязательными.

В дальнейшем позиция ЦК партии эсеров все более сближалась с позицией правоэсеровской группы Авксентьева — Зензинова. На сентябрьской конференции 1920 г. эсеры приняли резолюцию, в которой заявили, что «конференция предвидит неизбежность в будущем восстановления партией вооруженной борьбы с большевистской властью».

В. И. Ленин в письме ЦК РКП (б) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!» дал исчерпывающую характеристику антисоветского лагеря в 1919 г. Он писал: «…за прямой и открытой контрреволюцией, за черной сотней и кадетами, которые сильны своим капиталом, своей прямой связью с империализмом Антанты, своим пониманием неизбежности диктатуры и способностью осуществлять ее (по-колчаковски), — за ними плетутся, как всегда, колеблющиеся, бесхарактерные, словами прикрашивающие свои дела, меньшевики, правые эсеры и левые эсеры.

Никаких иллюзий на этот счет! Мы знаем «питательную среду», порождающую контрреволюционные предприятия, вспышки, заговоры и прочее, знаем очень хорошо. Это среда буржуазии, буржуазной интеллигенции, в деревнях кулаков, повсюду — «беспартийной» публики, затем эсеров и меньшевиков. Надо утроить и удесятерить надзор за этой средой. Надо удесятерить бдительность…

Относительно меньшевиков, правых и левых эсеров надо учесть последний опыт. Среди их «периферии», среди тяготеющей к ним публики, несомненно, есть сдвиг от Колчака и от Деникина в сторону сближения с Советской властью. Мы этот сдвиг учли, и каждый раз, когда он хоть в чем-нибудь реальном проявляется, делали известный шаг навстречу с своей стороны…

Но в данный момент мелкобуржуазная демократия с эсерами и меньшевиками во главе, бесхарактерная и колеблющаяся, как всегда, держит нос по ветру и колеблется в сторону победителя Деникина…

Наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден».

Указания В. И. Ленина и были положены в основу борьбы с контрреволюцией в тот период.

3. Карательные меры органов борьбы с контрреволюцией в 1919 г

Начавшееся весной 1919 г. наступление крупных антисоветских военных сил, резкая активизация подрывной деятельности в тылу, раскрытие одного за другим опасных заговоров против Советской власти показали, что главные силы внутренней контрреволюции еще не разбиты. Обстановка требовала усилить меры борьбы с антисоветским подпольем.

Когда в марте 1919 г. контрреволюция предприняла диверсии в тылу Красной Армии (на Петроградском фронте), председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский довел до всеобщего сведения: «Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская Чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавляться без всякой пощады. Во имя спасения от голода Петрограда и Москвы, во имя спасения сотен и тысяч невинных жертв Всероссийская Чрезвычайная комиссия принуждена будет принять самые суровые меры наказания против всех, кто будет причастен к белогвардейским выступлениям и попыткам вооруженного восстания». В другом объявлении ВЧК тогда же предупредила: «Пусть помнят враги Советской власти, что великодушие восставшего рабочего класса может быть исчерпано и карающий меч революции может опуститься на головы изменников и всех пособников контрреволюции… Во имя спасения завоеваний Октябрьской революции она (ВЧК. — Д. Г.) беспощадной рукой подавит всякие попытки к восстанию и заглушит призывы к свержению Советской власти».

Весною 1919 г. ВЦИК подтвердил, что ВЧК и губернским чрезвычайным комиссиям принадлежит право непосредственной расправы (вплоть до расстрела) за контрреволюционные и некоторые другие преступления в местностях, объявленных на военном положении. После расстрела заговорщиков, готовивших мятеж в районе Кронштадта, ВЧК 12 июля заявила: «Опыт полутора лет гражданской войны показал, что иностранные и отечественные империалисты не надеются в открытом бою победить революцию… Одним из главных средств борьбы у контрреволюции является дезорганизация нашей обороны, нашего тыла». Указав, что контрреволюция пытается заговорами и предательством, изменой и шпионажем победить рабочих и крестьян, Всероссийская Чрезвычайная комиссия объявила о необходимости строже наказывать виновных в подобного рода преступлениях и тем самым помочь Красной Армии как можно скорее покончить с внутренними и внешними врагами. «Никакой пощады изобличенным в белогвардейских заговорах и организациях не будет», — говорилось в этом заявлении. Обращаясь с последним предостережением ко всем тем, кто оказался втянутым в белогвардейские организации по неосмотрительности или излишней доверчивости, ВЧК предлагала им в недельный срок явиться в ВЧК, гарантируя «явившимся и раскаявшимся полную безнаказанность».

Принимая решительные меры борьбы против вражеской агентуры, ЦК Коммунистической партии и Советское правительство вместе с тем предостерегали от возврата к методам массового красного террора. После взрыва в помещении Московского комитета партии, организованного анархистами и левыми эсерами, пленум ЦК РКП (б) рассмотрел вопрос о красном терроре и опубликовал извещение, в котором указывал, что это новое преступление может побудить рабочих расправиться с заложниками и находящимися на свободе представителями буржуазных и правосоциалистических партии. Однако ЦК считал, что взрыв в помещении Московского комитета не должен отразиться на обычной деятельности ВЧК и губернских ЧК, ибо Советская власть настолько окрепла, что может навести страх на врагов и обезвредить их организации, «не впадая в нервность, сохраняя обычный темп работы трибуналов и комиссий по борьбе с контрреволюцией, не допуская случайных ошибок…».

Исключительная опасность контрреволюционных заговоров, злодейский взрыв в помещении МК РКП (б), естественно, вызвали суровые репрессии: эти дела рассматривала внесудебным порядком ВЧК. Активные участники этих преступлений были расстреляны. Но, как правило, подавляющее большинство дел о контрреволюционных преступлениях рассматривалось не чрезвычайными комиссиями, а реорганизованными и ставшими вполне эффективными органами советского правосудия — революционными трибуналами. Весьма гибкая тактика применялась в отношении обвиняемых из мелкобуржуазных слоев.

Согласно постановлению Президиума ВЦИК об амнистии, в ноябре 1918 г. было прекращено расследование по известному делу «рабочей конференции» и освобождены видные меньшевики и правые эсеры, арестованные в июле того же года. 30 июня 1919 г. Верховный революционный трибунал при ВЦИК освободил от суда и наказания обвинявшихся по делу саратовской, петроградской и московской организаций правых эсеров, выразивших солидарность с резолюцией конференции своей партии об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью. 5 ноября 1919 г. Советское правительство в дополнение к общей амнистии в ознаменование годовщины Октябрьской революции опубликовало решение «освободить из мест заключения и концентрационных лагерей всех членов тех политических групп и партий, которые объявили мобилизацию своих членов в защиту Советской республики, как это сделали интернационалисты, революционные коммунисты, поалейционисты, группа социалистов-революционеров «Народ», РСДРП (меньшевиков) и бундовцы, за исключением тех из них, которым предъявлены обвинения в участии в контрреволюционных организациях».

Вместе с тем советские органы принимали решительные меры пресечения деятельности мелкобуржуазных партий и их «активистов», когда они наносили вред обороне республики. Были такие моменты в годы гражданской войны, когда в «профилактических целях» приходилось заключать в места лишения свободы правых и левых эсеров и часть активных меньшевиков и анархистов. Однако они рассматривались не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества.

В отчетном докладе VIII съезду партии 18 марта 1919 г. В. И. Ленин говорил: «Главный урок — быть чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой буржуазии… От нас потребуется частая перемена линии поведения, что для поверхностного наблюдателя может показаться странным и непонятным. «Как это, — скажет он, — вчера вы давали обещания мелкой буржуазии, а сегодня Дзержинский объявляет, что левые эсеры и меньшевики будут поставлены к стенке. Какое противоречие!..» Да, противоречие. Но противоречиво поведение самой мелкобуржуазной демократии, которая не знает, где ей сесть, пробует усесться между двух стульев, перескакивает с одного на другой и падает то направо, то налево. Мы переменили по отношению к ней свою тактику, и всякий раз, когда она поворачивается к нам, мы говорим ей: «Милости просим». Мы нисколько не хотим экспроприировать среднего крестьянства, мы вовсе не желаем употреблять насилие. по отношению к мелкобуржуазной демократии. Мы ей говорим: «Вы — не серьезный враг. Наш враг — буржуазия. Но если вы выступаете вместе с ней, тогда мы принуждены применять и к вам меры пролетарской диктатуры»».

Гибкая тактика по отношению к мелкобуржуазным слоям населения и их партиям в годы гражданской войны помогала Коммунистической партии, Советскому правительству и органам борьбы с контрреволюцией одерживать все новые победы в борьбе с врагами Советской власти.

4. Разоблачение подпольной преступной деятельности «Национального центра»

Весною 1919 г., когда белогвардейский «Северный корпус» под командованием генерала Родзянко готовился в Эстонии к наступлению на революционный Петроград, в тылу советских войск Петроградского фронта стали совершаться диверсионные акты. Налицо была и открытая измена. В. И. Ленин придавал серьезное значение этим фактам, полагая, что здесь действует антисоветская организация, имеющая связь с наступающими белогвардейскими войсками. В обращении к народу 31 мая 1919 г. В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский призывали:

«Смерть шпионам!

Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций…

Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью па защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту — в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников».

12 июня командный состав форта «Красная Горка» во главе с комендантом форта, бывшим поручиком Неклюдовым, спровоцировал часть гарнизона на мятеж. Одновременно бунт вспыхнул на фортах «Серая лошадь» и «Обручев». Мятежники открыли огонь по Кронштадту, требуя, чтобы и кронштадтцы присоединились к ним, сдали крепость врагу.

Произведенным позже расследованием, которым занимался Особый отдел ВЧК, было установлено, что мятеж готовился подпольной военной организацией, связанной с английской шпионской сетью. Эта организация распространяла свои действия на Кронштадт, Ораниенбаум, форт «Красная Горка», Красное Село и, по показанию члена организации А. М. Анурова, строилась на конспиративных началах: одному члену было известно не более трех других членов организации, передача сведений происходила устно. Ближайшей своей задачей организация ставила подготовку мятежей на важнейших подступах к Петрограду — в Кронштадтской крепости, на фортах «Красная Горка», «Обручев» и других с целью сдачи их белогвардейским армиям, наступавшим на Петроград. Начало восстания увязывалось с военными действиями белогвардейских армий и приурочивалось к моменту приближения их к Петрограду. В частности, предполагалось начать выступление с «Красной Горки», мятеж на которой должен был послужить сигналом для других фортов и Кронштадта. В случае нежелания какого-либо форта присоединиться к мятежу предполагалось обстрелять его с «Красной Горки».

Последующие события рисовались мятежниками так: вслед за «Красной Горкой» мятеж вспыхивает в Кронштадте и на других фортах, к нему просоединяются крупнейшие корабли; затем в Неву входят английские военные суда; с «Красной Горки» мятежники нанесут удар по Гатчине, перережут Николаевскую железную дорогу, связывающую Петроград с Москвой, и… займут Петроград. В сообщении о ликвидации мятежа отмечалось: «В общий, выработанный совместно с союзниками план входили:…военные действия финско-эстонско-английских вооруженных сил, сдача частей (3-й стрелковой), сдача фортов («Красная Горка») и вооруженное восстание буржуазии в Петербурге… Все это при одновременном нажиме со стороны Колчака и поляков».

Произошло, однако, не так. Сигналом к восстанию послужил происшедший 12 июня на форту «Павел» взрыв минного склада. Через несколько часов после этого взрыва комендант форта «Красная Горка» Неклюдов решил начать выступление (в то время белогвардейские части находились в 8—10 километрах от форта). Заранее подготовленные группы мятежников заняли штаб, советские учреждения, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК и арестовали около 350 коммунистов и беспартийных бойцов и командиров. Среди арестованных находились председатель Кронштадтского Совета М. М. Мартынов и работник трибунала Артемьев. Заговорщики заперли коммунистов в бетонированный каземат, а затем часть из них расстреляли.

Между тем к восстанию не присоединились дредноуты «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», на которые рассчитывали мятежники, не присоединились и кронштадтцы. Напрасно Неклюдов беспорядочно обстреливал из 12-дюймовых орудий соседние форты и Кронштадт, надеясь вызвать восстание и там.

В ночь на 16 июня мятеж был подавлен.

Одновременно с расследованием дела о мятеже партийные п советские органы Петрограда при активном участии представителя ЦК РКП (б) И. В. Сталина и других посланцев партии приняли решительные меры к очистке города от контрреволюционных элементов. Свыше 15 тысяч питерских рабочих вместе с сотрудниками Чрезвычайной комиссии под руководством заместителя председателя ВЧК Я. X. Петерса провели массовые обыски в подозрительных квартирах, в некоторых консульствах и посольствах враждебных Советской России держав. Были изъяты 6626 винтовок, 141 895 патронов, 644 револьвера, пулеметы, бомбы и пироксилиновые шашки; в некоторых консульствах были обнаружены драгоценности, принадлежавшие богатым, именитым русским семьям. В доме румынского посольства оказалось даже орудие. Чекисты задержали сотни контрреволюционеров, часть которых выслали из города.

Во время обысков в Петрограде чекистам удалось обнаружить документы (письма, донесения белогвардейских агентов, шпионские сводки и т. п.), свидетельствовавшие о том, что в городе существует широко разветвленная организация, которая направляет действия контрреволюционеров, — «Национальный центр». В одном попавшем в руки чекистов документе содержались и данные о деятельности этого кадетско-белогвардейского центра контрреволюции. Однако раскрыть руководящее ядро этого центра тогда еще не удалось.

В июне на Лужском направлении Петроградского фронта красноармейский секрет заметил человека, который пытался пробраться в расположение врага. Красноармейцы открыли по нему огонь. При убитом были обнаружены документы на имя бывшего офицера А. Никитенко. Сотрудники военно-разведывательных органов внимательно осмотрели вещи убитого и в мундштуке одной из папирос нашли записку: «Генералу Родзянко или полковнику С. При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие нам весьма большую пользу. Во избежание подобных ошибок просим Вас, не найдете ли возможным выработать свой пароль. Предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» и слово «ВИК» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и до применения к нему наказания не откажите снестись со мной. Я известен господину Картышеву, у которого обо мне можете предварительно справиться. В случае согласия вашего благоволите дать ответ по адресу, который даст податель сего». Записка была подписана неизвестным, скрывшимся под кличкой «ВИК».

В июле на финляндской границе задержали изменников: начальника сестрорецкого пограничного пункта А. Самойлова и агента того же пункта Н. Борового-Федотова, которые намеревались перебежать к противнику. При аресте Боровой-Федотов выбросил пакет, но красноармейцы заметили это и подняли его. В пакете оказалось письмо от 14 июля, адресованное «дорогим друзьям». Оно содержало сведения о дислокации войск Красной Армии. В письме, между прочим, сообщалось и о группировках контрреволюционных сил, имевшихся в Петрограде. «Здесь работают, — писал шпион, — в контакте три политические организации… В нац. (в «Национальном центре». — Д. Г.) все прежние люди… Все мы пока живы и поддерживаем бодрость в других… В Москве было несколько провалов тамошней военной организации… С израсходованием средств прекратилась наша связь с остатками этой военной осведомительной организации. Москва нам должна за три месяца. Москва говорит о каком-то миллионе… Просим экстренным порядком все выяснить нам и, если можно, немедленно переправить деньги, иначе работа станет. Между тем сейчас наша работа могла бы быть особенно полезной и ценной. Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подсобных организаций под своим руководством и контролем расходования средств, и эта работа продвинулась уже далеко». В письме был назван представитель генерала Юденича, с июня возглавившего белогвардейские силы Северо-Запада, генерал Махров, с которым организация «находится в контакте, объединяя работу всех технических сил». Это письмо-донесение, как и письмо, найденное у убитого офицера Никитенко, подписал «ВИК». Допросив Борового-Федотова и Самойлова, чекисты выяснили, что донесение для передачи в штаб Юденича они получили от некоего Штейнингера.

В. И. Штейнингер оказался петроградским инженером, совладельцем фирмы «Фосс и Штейкингер», членом партии кадетов. Он вначале отказался давать объяснения, но вскоре признался, что «ВИК» — его конспиративная кличка. Было установлено, что В. И. Штейнингер — член руководства петроградского отделения кадетской контрреволюционной организации «Национальный центр», имеющей тесные связи с Деникиным, Колчаком, Юденичем и другими белыми генералами.

Арестовав Штейнингера, чекисты оставили в его квартире засаду и вскоре задержали М. Махова, явившегося туда для связи. Махов был тем самым представителем Юденича — генералом Махровым, о котором говорилось в письме от 14 июля. Чекисты задержали также пришедшего в квартиру Штейнингера известного петроградского меньшевика-оборонца В. Н. Розанова.

Штейнингер и другие арестованные назвали на допросах имена лишь тех своих сообщников, которых они считали погибшими, разоблаченными или перебравшимися за линию фронта, но умолчали о центре организации и руководящих лицах. Поэтому ВЧК, к началу августа закончившая расследование, на первых порах смогла обезвредить только небольшую часть заговорщиков, в частности арестовать помимо названных барона А. А. Штромберга, князя М. М. Андронникова (личного друга Распутина), князя М. В. Оболенского, генералов Н. И. Алексеева и А. А. Дмитриева. Тогда же выяснилось, что мятежники на «Красной Горке» и изменники — военные специалисты из Кронштадта — тоже состояли в «Национальном центре».

В письме от 14 июля, изъятом у Борового-Федотова, имелись сведения о существовании помимо петроградского еще и московского отделения «Национального центра», однако ничего существенного о нем выяснить тогда не удалось.

27 июля сотрудники милиции, проверяя документы граждан, проезжавших через село Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии, задержали неизвестного, который назвался Николаем Карасенко. При обыске у него нашли около миллиона рублей «керенками» и два револьвера. Карасенко заявил, что везет деньги в Москву по поручению «киевского купца Гершмана». 5 августа Карасенко допросили в Вятской ЧК, и он признался, что в действительности является Николаем Павловичем Крашенинниковым, сыном помещика Орловской губернии, и служит в разведывательном отделении колчаковского штаба. В начале июня ему поручили отвезти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить его на Николаевском вокзале, назвав сумму и воинскую часть, которой он послан.

Из Вятки Крашенинникова отправили в Москву. Он долго упорствовал, не хотел больше ничего сообщить. Некоторое время его не беспокоили. Решив, видимо, что его оставили в покое и что за ним не наблюдают, Крашенинников передал однажды из заключения две записки. В одной из них он интересовался судьбой некоего «В. В. М.», а в другой писал: «Арестованы ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю?» Чекисты перехватили эти записки, и, когда предъявили их Крашенинникову, он заговорил. Оказалось, что ему было поручено доставить в Москву деньги для организации «Национальный центр» и передать их «Н. Н. Щ.» — Николаю Николаевичу Щепкину и Алферову и что «В. В. М.» — это Василий Васильевич Мишин (Москвин), который должен был доставить из штаба Колчака для московского отделения «Национального центра» еще миллион рублей.

22 августа 1919 г. ВЧК сообщила В. И. Ленину о раскрытии центральной организации «Национального центра» и намеченных в связи с этим операциях по аресту членов этой организации. Прочитав сообщение, Ленин в письме Дзержинскому подчеркнул, что на эту операцию «надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить».

В ночь на 29 августа чекисты арестовали бывшего члена Государственной думы III и IV созывов, крупного домовладельца кадета Н. Н. Щепкина и супругов Алферовых. Щепкин оказался виднейшим деятелем московского отделения «Национального центра», а А. Д. Алферов — директором школы, которую он вместе с женой превратил в конспиративный пункт этой организации.

Во время обыска у Щепкина чекисты нашли во дворе жестяную коробку с шифрованными и нешифрованными записками, шифром, рецептами проявления химических чернил и фотографическими пленками. Записки были написаны очень мелкими буквами на узких полосках бумаги (чтобы удобнее было конспиративно переправлять их через фронт) и содержали сведения о планах действий Красной Армии и ее вооружении. Там же было обнаружено письмо от 27 августа, адресованное начальнику штаба любого белогвардейского отряда прифронтовой полосы. «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения полковнику Хартулари», — говорилось в этом письме. Затем в нем излагались сведения о советских войсках, о предположительном плане действий Красной Армии, о силах деникинцев в Москве. Наконец, в коробке оказалось письмо Н. Н. Щепкина от 22 августа деятелям кадетской партии, находившимся при штабе Деникина. В письме высказывалось предположение, что недели через две может произойти восстание в Москве. «На этот случай, — просил Щепкин, — вам надо подготовить нам помощь и указать нам, где ее найти и куда послать для установления связи…».

Чекисты проявили найденную у Щепкина фотопленку. На ней оказались письма деятелей кадетской партии, состоявших при штабе Деникина, — Н. И. Астрова, В. А. Степанова, князя Долгорукова. Из писем стало ясно, что Щепкин регулярно поставлял деникинцам шпионские сведения. В одном из писем Астров писал: «Пришло длинное письмо дяди Коки (кличка Щепкина. — Д. Г.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма довольны».

Не мепее эффективным оказался и обыск, произведенный у директора школы Алферова. Этим обыском руководил член Коллегии ВЧК В. А. Аванесов. Старый чекист Ф. Т. Фомин, участвовавший в операции, рассказывает: «…под самое утро взгляд Аванесова остановился на мраморном пресс-папье, украшавшем письменный стол. Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком — длинный перечень фамилий.

В старых брюках Алферова я нашел записную книжку. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы. Например: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.», «Дмитрий Николаевич — 406 руб. 53 коп.» и т. д. Эти цифры показались мне подозрительными: а не шифр ли это? Может быть, номера телефонов? А что, если попробовать позвонить? Отбрасываю все «руб» и «коп» и прошу телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Слышу в трубке мужской голос. Спрашиваю:

— Виктор Иванович?

— Я у телефона.

— Очень хорошо. Алексей Данилович (Алферов. — Д. Г.) срочно просит приехать вас к нему, как можно быстрее!

Моя догадка подтвердилась. В записной книжке были зашифрованы телефоны многих участников заговора».

В квартире Щепкина была оставлена засада, и вскоре чекисты арестовали явившегося туда деникинского курьера Г. В. Шварца; бывшего офицера штаба главнокомандующего, а к моменту ареста окружного инспектора Всевобуча П. М. Мартынова; профессора Института путей сообщения кадета А. А. Волкова; видного члена партии народных социалистов В. В. Волк-Карачевского; жену генерала Н. Н. Стогова. Шварц приехал из Екатеринодара с подложным документом на имя В. Клишина. За несколько дней до этого он передал Щепкину фотопленку, а когда пришел за ответом для деникинского штаба, был арестован. Волков хранил при себе часть расшифрованных и еще не расшифрованных сообщений.

Изучение донесений, найденных при обыске у Щепкина, и сопоставление их с данными командования Красной Армии показало, что сведения собирались шпионами-специалистами, имеющими доступ в советские военные и гражданские учреждения. ВЧК установила, что сводные донесения, направляемые в штаб Деникина, редактировались генералом Н. Н. Стоговым, который возглавлял так называемый «Штаб добровольческой армии Московского района», и полковником В. В. Ступиным — начальником штаба этой организации, поддерживавшей тесную связь с «Национальным центром». «Штаб добровольческой армии Московского района» имел широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии. Один из арестованных на квартире у Щепкина, офицер Мартынов, как раз и являлся членом этой организации. Его показания сыграли важную роль в раскрытии дела.

П. М. Мартынов был завербован в контрреволюционную организацию присяжным поверенным, бывшим членом Государственной думы, кадетом Н. А. Огородниковым, который ввел его в военную организацию — «Штаб добровольческой армии Московского района» — и направил к одному из руководителей — генерал-лейтенанту В. И. Соколову. Последний предложил Мартынову собирать военно-шпионские сведения о Красной Армии и положении на фронтах и дал ему явку к генералу Б. Левицкому (начальнику разведки организации), с которым он и «работал», получая ежемесячно жалованье в размере 1200 рублей.

В сентябре 1919 г. ВЧК арестовала ряд активных деятелей контрреволюционного «штаба», в том числе генерала Н. Н. Стогова и генерала С. А. Кузнецова, возглавлявшего оперативный отдел Главного штаба Красной Армии. Спустя некоторое время был арестован и последний главарь «штаба» — полковник В. В. Ступин.

«Штаб добровольческой армии Московского района» разработал согласованный с «Национальным центром» план восстания в Москве, в котором должны были участвовать курсанты некоторых подмосковных военных училищ и многие бывшие офицеры. Ф. Э. Дзержинский в докладе на общегородской конференции Московской организации РКП (б) 24 сентября 1919 г. говорил: «Цель их была захватить Москву и дезорганизовать наш центр. На своих последних заседаниях они уже подготовляли окончательно свое выступление. Даже час назначен: 6 часов вечера.

Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии. Для осуществления этого плана они скапливали здесь своих офицеров, и в их руках были три наши военные школы. Они предполагали начать выступления в Вишняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе… Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу; за Садовым кольцом на улицах предполагалось устроить баррикады, укрепиться по линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых пунктах наступление к центру…

Чтобы привести свой план в исполнение, им надо было иметь оружие. Они сосредоточивали его незаконным образом в школах, которые были под их влиянием, а также закупали его в наших складах и образовывали свои склады.

Силы их, по подсчетам, равнялись 800 человек кадровых офицеров, и, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось послать своих людей для подготовки почвы. Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылась своих людей всюду, где это было необходимо».

Все эти планы были сорваны. С помощью партийных организаций и рабочих ВЧК арестовала около 700 контрреволюционеров.

В октябре 1919 г., когда войска Юденича второй раз подошли к Петрограду, в советском тылу снова активизировалось контрреволюционное подполье.

4 ноября 1919 г. работники Особого отдела 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией задержали студента юридического факультета Петроградского университета М. М. Шидловского, намеревавшегося перейти линию фронта на сторону наступающих войск Юденича. Это задержание явилось результатом умело проведенной чекистской операции.

В октябре бортмеханик Ораниенбаумского воздушного дивизиона Дмитрий Солоницын сообщил чекистам, что начальник дивизиона Б. П. Берг тайно посылает летчиков отряда перелетать в Финляндию и передавать там военные сведения для Юденича. Солоницын был одним из вовлеченных Бергом в шпионскую работу лиц, но он, не желая быть предателем, решил сообщить об этом в Особый отдел ЧК. Солоницыну поручили наблюдать за шпионской деятельностью Берга и сообщать в Особый отдел.

Вскоре Б. П. Берг предложил Солоницыну переправить через линию фронта связиста с очень важными сведениями для войск Юденича. Действуя по указанию чекистов, Д. Солоницын согласился выполнить это задание.

3 ноября связной из Петрограда — это был М. М. Шидловский — вместе с начальником воздушной обороны Петрограда С. А. Лишиным прибыл в Ораниенбаум к Бергу. После совещания связной получил от Берга и Лишина секретную военную информацию, записал ее на бумаге и зашил записку в сапог. Кроме того, он должен был устно передать некоторые сведения и прокомментировать свою записку в штабе войск Юденича. На следующий день М. М. Шидловский вместе с «проводником» (Дмитрием Солоницыным) отправились в путь. Солоницын привел связиста в место, указанное чекистами. Здесь его встретил заместитель председателя 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Ф. В. Григорьев, переодетый в форму белогвардейского офицера. Полагая, что он находится в «белогвардейском штабе», Шидловский рассказал особистам о полученном от Берга задании и передал записанную им краткую сводку шпионских сведений, которую он и прокомментировал.

Чекисты немедленно арестовали Б. П. Берга, и он сознался в своем участии в шпионаже. «Я главный агент белой разведки, — показал он, — инструкции получаю от разведочной конторы в Стокгольме, военного совета в Лондоне, связи имею с Финляндией… Моими обязанностями были военная и морская контрразведка и общие политические… сведения, которые я доставлял раз в неделю».

Так чекисты раскрыли английскую шпионскую сеть, в которую входили кроме уже известных Берга, Лишина еще и В. В. Еремин — начальник отряда Ораниенбаумского воздушного дивизиона, В. Е. Медиокритский — начальник сухопутного оперативного отдела штаба Балтийского флота, Н. А. Эриксон — начальник оперативного отдела флота, В. А. Германович — флаг-секретарь штаба флота, Б. Ф. Копытковский — морской летчик и другие лица.

Организатором английского шпионажа являлся агент английской секретной службы «Интеллидженс сервис» Поль Дюкс (клички Павел Павлович, Шеф). Этот разведчик, заброшенный в Россию еще до революции, имел большие связи среди русских, хорошо владел русским языком. После Октября он получил в Англии задание приступить к антисоветской работе в России. Под маской «социалиста, сочувствующего идеалам революции», в ноябре 1918 г. он, переодетый в крестьянскую одежду, нелегально перешел финляндскую границу и возвратился в Россию. Ему удалось войти в доверие некоторых советских учреждений, создать шпионскую сеть и организовать передачу сведений в Лондон через английские консульства в Гельсингфорсе и Стокгольме.

Помимо шпионской группы Берга на английскую разведку, под руководством Поля Дюкса, в Петрограде работал старый опытный разведчик И. Р. Кюрц — бывший агент царской контрразведки. Этот «преподаватель французского языка в средней школе» имел большие связи и не гнушался никакими грязными приемами «работы» (даже соучастники называли его «прохвостом высшей марки»). Среди участников шпионской сети Кюрца были военные специалисты, служившие в советских военных учреждениях: полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии, оборонявшей Петроград, В. И. Карпов — командир 4-го минноподрывного дивизиона, В. Я. Петров — командир роты того же дивизиона, В. М. Смирнов — флаг-минер дивизиона. Кроме того, Кюрц поддерживал отношения с бывшим вице-адмиралом М. К. Бахиревым, помощником присяжного поверенного А. Я. Лихтерманом, проникшим в Коммунистическую партию и занимавшим пост уполномоченного Реввоенсовета по перевозкам инженерных войск, и другими контрреволюционерами. Эти лица образовали в Петрограде военную шпионскую и подрывную группу.

Наконец, Поль Дюкс поддерживал отношения с руководящими деятелями петроградского и московского отделений «Национального центра» (Штейнингером, Щепкиным): он наладил финансирование этих организаций и использовал их для шпионажа в пользу Англии.

В процессе расследования дела Особый отдел Петроградской ЧК (начальник Н. П. Комаров) вскрыл в Петрограде шпионскую сеть французской разведки (под руководством резидента Э. В. Бажо) и выявил шпионов резидента разведки Северо-Западной белогвардейской армии 10. П. Германа.

Когда Поль Дюкс 30 августа 1919 г. решил покинуть Россию, он передал свои связи по шпионажу активистке «Национального центра» Н.В.Петровской (клички Марья Ивановна, Мисс). Эта особа (по профессии врач), проникшая в Коммунистическую партию, активно работала в петроградском контрреволюционном подполье. После отъезда Поля Дюкса она по его указанию связалась с И. Р. Кюрцем, и они совместно руководили антисоветской деятельностью связанных с ними контрреволюционных и шпионских групп в Петрограде, поддерживая наступление войск Юденича.

Центральной фигурой петроградской военной подпольной организации являлся полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии. Хорошо осведомленный о силах и расположении советских войск под Петроградом, Люндеквист разработал и передал в штаб Юденича план наступления на Петроград, который предусматривал прорыв обороны. Одновременно военно-морской флот должен был помогать бомбардировкой сухопутному фронту, а воздушный флот — совершить налет на Петроград. В соответствии с планом самолет должен был сбросить на Знаменскую площадь (сейчас площадь Восстания) пятипудовую бомбу (без взрывателя), что означало сигнал к восстанию внутри города.

Когда осенью 1919 г. наступление Юденича было отражено, другой изменник, полковник В. Е. Медиокритский, составил для передачи ему новый план наступления на Петроград. Этот план должен был доставить в штаб Юденича связной Шидловский.

Белогвардейская военная организация разработала подробный план восстания в Петрограде, руководить которым должны были полковник Люндеквист и адмирал Бахирев. Город разбивался на 12 участков, специальные отряды выделялись для захвата Смольного, телеграфа и телефонной станции, стоявшего на рейде близ города военного корабля «Севастополь» (заговорщики намеревались использовать его для обстрела важных объектов города).

В одном из писем Люндеквист писал генералу Юденичу: «…ставлю Вас в известность о том, что предполагается выполнить при приближении Ваших войск к Петрограду: а) создание паники и беспорядка среди войск, расположенных на позициях против Финляндской границы (на Карельском секторе к северу от Петрограда); б) инсценировка в Петрограде погрома и налеты для овладения телефонной и телеграфной станциями, комиссариатом путей сообщения, Смольным институтом и тому подобное; в) создание паники и беспорядка среди войск, защищающих подступы к Петрограду со стороны Царского села и Гатчины. Все действия должны произойти одновременно в определенный день и час по особому указанию. Выбор момента для наступления, если не последует особых указаний от Вас, будет согласован с событиями на фронте… Командование красных войск, растерявшееся в первый момент, постепенно овладевает обстановкой. Город готовится оказать сопротивление внутри, расчет, главным образом, на коммунистов и рабочих… Каждый лишний день передышки играет в руку командованию красных… Связь Вы можете поддерживать через Павловск при помощи той воинской части, к которой принадлежит податель настоящего донесения, об этом Вас уже просил И. Р. Кюрц телеграммой»

Еще до наступления генерал Юденич поручил петроградскому отделению «Национального центра» взамен дискредитированного «правительства» С. Г. Лианозова, созданного «в полчаса» англичанами, сформировать другое «правительство», которое в случае вступления его войск в город могло бы сразу приступить к управлению. Главою «правительства» намечался профессор Технологического института кадет А. Н. Быков.

Осенью 1919 г. вопрос о формировании «правительства» приобрел конкретную форму. В результате всех совещаний и переговоров среди членов организации «правительство» было сформировано в следующем составе: председатель — А. Н. Быков, министр финансов — бывший товарищ министра в царском правительстве С. Ф. Вебер, министр путей сообщения — инженер М. Д. Альбрехт, морской министр — адмирал А. В. Развозов (временно, ввиду болезни Развозова, его должен был заменить адмирал М. К. Бахирев), министр просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа монархист А. А. Воронов, министр внутренних дел — М. С. Завойко, министр религиозных культов — в прошлом член Временного правительства А. В. Карташев. Петроградским градоначальником намечался полковник В. Г. Люндеквист. Уже обсуждалась даже будущая программа «правительства».

Однако вынашиваемые контрреволюционерами планы не имели под собой реальной основы. Судя по показаниям заговорщиков, в момент восстания они могли рассчитывать на 400 человек, в том числе на завербованных Кюрцем уголовников. События показали полное бессилие контрреволюции. Войска генерала Юденича были отброшены от Петрограда, заговор своевременно раскрыт. Большинство его участников во главе с «министрами» (за исключением Карташева, находившегося за границей) были арестованы и понесли заслуженное наказание.

Осенью 1919 г. за ликвидацию «Национального центра» ВЦИК наградил большую группу чекистов правительственными наградами; среди них был и заведующий Особым отделом МЧК Е. Г. Евдокимов, удостоенный ордена Красного Знамени.

5. Взрыв в Леонтьевском переулке

25 сентября 1919 г. в помещении Московского комитета РКП (б) в Леонтьевском переулке собралось около 100–120 ответственных работников большевистской партии, лекторов и агитаторов. Сюда должен был приехать и В. И. Ленин. Обсуждался вопрос о заговоре «Национального центра». Около 9 часов вечера в зал, где происходило собрание, была брошена бомба. От взрыва погибли 12 и получили ранения 55 человек. Среди погибших был секретарь МК РКП (б) В. М. Загорский, ранеными оказались А. Ф. Мясников, М. С. Ольминский, Ю. М. Стеклов, Е. М. Ярославский, М. Н. Покровский и другие большевики.

Злодейское преступление вызвало возмущение рабочих города. На состоявшихся 26 сентября митингах принимались резолюции такого содержания: «Заслушав… сообщения о попытке контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в Московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции. Белогвардейцы жадно стремятся восстановить власть помещиков и капиталистов. Чтобы достичь своей цели, чтобы утопить в крови дело рабочих и крестьян, они идут на все средства. Гнусная политика — превратить лучших рабочих-коммунистов в кровавое месиво во славу помещикам и фабрикантам — пусть покажет всем рабочим, что несут им белогвардейцы, которым помогают изменники, на которых работают предатели из бывших социалистов. Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет активно в наши ряды на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник и помощник царских генералов.

Вечная память погибшим товарищам. Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти. Да здравствует Коммунистическая партия. Смерть врагам пролетарской диктатуры»

Через некоторое время в Москве появилась нелегально изданная листовка, в которой говорилось, что взрыв совершен «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» в знак «отмщения» большевикам за расстрел в Харькове нескольких махновцев по приговору революционного трибунала[41]. Наряду с типичными анархистскими высказываниями, содержавшимися в этой листовке, «повстанческий комитет» заявлял, что он ставит своей целью стереть с лица земли советский строй.

2 октября в поезде около Брянска чекисты задержали анархистку украинской группы «Набат» С. Каплун, у которой нашли письмо одного из лидеров «Набата» — С. Барона (Факторовича), адресованное единомышленникам. Барон писал: «Теперь Москва начеку. Пару дней тому назад местный комитет большевиков взорван бомбой, погибло больше десятка. Дело, кажется, подпольных анархистов, с которыми у меня нет ничего общего. У них миллионные суммы. Правит всем человек, мнящий себя Наполеоном. Они сегодня, кажется, публикуют извещение, что это сделали они». Итак, из письма следовало, что террористический акт совершили анархисты-подпольщики и что легальные анархисты знают преступников. Однако представители московских легальных анархистов, к которым обратились советские органы, отказались что-либо сообщить о террористах.

В конце октября Московская чрезвычайная комиссия обнаружила, что в квартире, где прежде жила известная анархистка Мария Никифорова, бывают какие-то подозрительные лица. В квартире произвели внезапный обыск и оставили засаду. Вскоре туда явился неизвестный. Когда его попытались задержать, он стал стрелять и ранил одного из сотрудников ЧК, но в перестрелке был убит. Убитый оказался Казимиром Ковалевичем, служащим Московско-Курской железной дороги и, как позже выяснилось, вожаком анархистского подполья. Воспользовавшись суматохой, вызванной перестрелкой, проживавшие в квартире А. Г. Восходов и какая-то женщина скрылись. Через несколько дней чекисты установили адрес еще одной конспиративной квартиры, куда перебрался Восходов, и произвели там обыск. Им удалось найти приходо-расходные записи о поступлении и использовании средств анархистской подпольной организацией, списки ее членов, бомбы, револьверы, руководство по вскрытию несгораемых шкафов и другие вещественные доказательства и арестовать несколько участников подпольной организации.

4 ноября в Б. Гнездниковском переулке (где оставалась засада) в перестрелке с двумя сотрудниками ЧК был убит второй вожак анархистского подполья, Петр Соболев. При себе он имел три револьвера и записную книжку с пометками о выдаче денег бывшему члену ЦК партии левых эсеров Д. А. Черепанову.

После неоднократных бесед в Чрезвычайной комиссии один из задержанных, анархист М. В. Тямин, осудил действия своих сообщников и рассказал о преступлениях анархистов подполья. Тямин подтвердил, что это они организовали взрыв в помещении МК РКП (б). Из его показаний стало известно, что «подпольщики» сняли дачу в поселке Красково под Москвой, устроили там свою штаб-квартиру и оборудовали типографию и лабораторию для изготовления бомб.

В ночь на 5 ноября отряд чекистов окружил дачу. Находившиеся там анархисты на предложение сдаться ответили огнем, а затем, после почти двухчасовой перестрелки, подожгли и взорвали дачу. При взрыве погибли анархисты Яков Глазгон, Василий Азов (Азаров), Дмитрий Хорьков, неизвестные по имени Захар (Хромой), Миша и Таня.

Во время допросов арестованных были выяснены подробности подготовки взрыва в Леонтьевском переулке. Анархист А. Н. Попов (Барановский) показал: «Взрыв в Леонтьевском переулке был произведен анархистами подполья. В нем участвовали пять человек — я, Петр Соболев (он бросал бомбу), Миша Гречанников, Федя Николаев и один, который убит на даче в Краскове, фамилию его не назову».

Анархисты Ценципер и М. Л. Гречанников показали, что намечались и другие террористические акты. Левый эсер Ф. Н. Николаев в числе участников взрыва назвал и Черепанова. Тот признал на допросе, что «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан» организован им совместно с Казимиром Ковалевичем. Главной своей целью комитет считал осуществление террористических актов, одним из которых и был взрыв в Леонтьевском переулке. Подготовка этого взрыва была возложена на Д. А. Черепанова.

Итак, выяснилось, что во «Всероссийском повстанческом комитете революционных партизан» и в его преступлениях участвовали не только анархисты, но и левые зсеры.

Один из организаторов «Всероссийского повстанческого комитета революционных партизан» Казимир Ковалевич принадлежал к той части московских анархистов, которые и после разоружения анархистских групп оставались на позициях «активного» терроризма и вооруженной борьбы против Советской власти. В мае 1919 г. Ковалевич выехал в Харьков и встретился там с Глазгоном, Цен-ципером и другими анархистами, служившими ранее у Махно. Здесь и зародилась подпольная террористическая организация. «Решено было, — говорил один из анархистов, арестованных ЧК, — начать бить по центру, то есть по Москве, откуда все зло». Возвратившись в Москву, Ковалевич с несколькими единомышленниками (к ним вскоре примкнул экспроприатор Петр Соболев, который внес «на организационные расходы» 300 тысяч рублей, добытых грабежами) основали «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан».

Организация, насчитывавшая не более 30 человек, делилась на три части: литературную, ведавшую изданием листовок и нелегальной газеты, типографскую, обслуживавшую типографию, и группу боевиков, занимавшуюся экспроприациями, добыванием взрывчатых веществ и подготовкой террористических актов.

Первым нелегальным изданием организации была листовка «Правда о махновщине» (10 тыс. экз.), вторым — листовка «Где выход?» (15 тыс. экз.), в которой содержался призыв к восстанию. 12 августа экспроприаторы ограбили в Москве 9-е отделение Народного банка, 18 августа — отделение банка на Большой Дмитровке (ныне ул. Пушкинская), 29 августа похитили из кассы патронного завода в Туле 3480 тысяч рублей. На эти деньги подпольщики приобрели типографский станок, оружие, взрывчатые вещества, сняли дачу для штаба, выпустили два номера газеты «Анархия» и листовки. Петр Соболев собирался закупить 60 пудов динамита, чтобы, как он говорил, «взорвать Кремль».

Деятельность подпольщиков особенно усилилась после установления связей с группой московских левых эсеров, которую возглавлял Черепанов. Эта группа выступала за активное продолжение борьбы с Советской властью. При аресте у одного из членов группы было обнаружено письмо, автор которого сообщал своим друзьям о сотрудничестве московской организации левых эсеров с анархистами и ставил задачу «по всей России организовать этот Повстанческий штаб революционных партизан из нас и анархистов (настоящих), где они есть, и действовать от их имени».

Политическое кредо объединенной левоэсеровской и анархистской организации — «Повстанческого комитета» — представляло собою смесь путаных мелкобуржуазных идей и демагогических требований, сдобренных псевдореволюционной фразой. В уже цитированном письме говорилось: «Сейчас для масс ясны два имени: большевики и Деникин. Надо популяризировать третье — Повстанческий штаб, за этой третьей силой, революционной силой, будут все — вот, товарищи, наш план- действий, которого не дал партии ЦК в течение долгого времени…»

В сущности, раскрытая подпольная организация, совершившая ряд кровавых преступлений, представляла собой небольшую группу уголовников, выдававших себя за «революционеров». Московская чрезвычайная комиссия пресекла деятельность заговорщиков. М. Л. Гречанников, А. И. Попов (Барановский), Ф. Н. Николаев, А. Г. Восходов, Л. В. Хлебныйский (Дядя Ваня — участник многочисленных грабежей), Ценципер, П. Е. Исаев, предатель А. П. Домбровский (пробравшийся в члены Коммунистической партии) были расстреляны. Д. А. Черепанов выслан в Сибирь, где позднее заболел тифом и умер.

6. Политический бандитизм (петлюровщина, григорьевщина, махновщина)

Социально-политическая обстановка на Украине весною 1919 г. была крайне сложной. Только что освобожденная от гетманщины, немецких оккупантов и петлюровцев, Украинская Советская республика вновь оказалась перед лицом смертельной опасности: на нее надвигались войска Деникина и интервентов, занявшие ряд ее южных портов и городов.

В тылу Советской власти на Украине контрреволюция вела разнузданную агитацию среди крестьян, разжигая ненависть к диктатуре пролетариата и к братскому русскому народу. Эта злобная агитация и подрывная деятельность вызвали волну антисоветских заговоров и вооруженных выступлений. Основной силой их стало кулачество, которое стремилось привлечь на свою сторону среднее крестьянство. Антисоветские выступления носили крайне ожесточенный, кровавый характер. Это были проявления типичного политического бандитизма.

Оценивая политический бандитизм 1919 г., V Всеукраинская конференция КП(б)У отмечала: «В зависимости от характерных для различных районов Украины социальных группировок в селе восстание отличается по различным районам и основным кадрам его участников и своей идеологией. В Александровско-Гуляйпольском районе основной массой восстающих являются хуторские элементы с анархистско-махновской идеологией, а в Александрийско-Одесском районе основную массу восстающих составляет кулацкий элемент с погромно-бандитской идеологией, в Правобережье — бедняцкие и деклассированные элементы с самостийно-шовинистической идеологией. Но при всем различии основных кадров восстания характерным, типичным для всех районов является:

а) полный распад социальных связей в особенности города с деревней, превращающий село в самостоятельное, самоснабжающееся, в себе замыкающееся феодального типа «государство»;

б) восстание экономически возглавляется кулацкой… верхушкой села, идейно возглавляется или националистическими элементами украинской интеллигенции, или анархистско-левоэсеровскими отбросами рабочего города;

в) в силу политической нерасслоенности села и значительного участия в восстании его беднейших элементов лозунги восстания во всех районах носят исключительно «советский» характер (Григорьев — за «самостiйную Советскую власть», Зеленый, «незалежники» — за «самостiну вiльну Радянську Украiну», Махно — за «вольные Советы»)».

Самым распространенным и опасным было петлюровское движение, получившее свое название от фамилии одного из его руководителей, украинского «социал-демократа» С. В. Петлюры. Идеология петлюровщины — буржуазный национализм — направляла политику «правительств», созданных украинскими националистами, и деятельность их подпольных организаций в советском тылу. В задачу подпольной петлюровщины входило поднять массы на восстание против Советов, на войну против братского русского народа, вырвать власть из рук рабочего класса, передать ее «самостийникам» и образовать буржуазно-демократическую республику на украинской земле. Главными организаторами и руководителями движения являлись деятели украинской Директории, ставшей к тому времени откровенно буржуазно-кулацким правительством. Директория продолжала войну с рабоче-крестьянской властью. Организаторами подрывной работы в советском тылу выступили представители украинских националистических партий, в том числе и так называемых «социалистических». Украинские эсеры и социал-демократы — наиболее многочисленные партии мелкой буржуазии — переживали расколы и шатания. Левая часть этих партий заявляла о готовности пойти на соглашение с большевиками. В украинской партии социал-демократов (партии Петлюры) во время восстания против гетманщины образовалась левая группа «неза-лежников». После разгрома Петлюры и восстановления Советской власти на Украине она образовала самостоятельную партию с «советской ориентацией». Но уже через несколько недель под влиянием колебаний мелкобуржуазной массы «незалежники» встали во главе антисоветского восстапия во имя «самостийной украинской Советской власти». В феврале 1919 г. они образовали подпольный «Всеукраинский резком» для руководства восстанием. Во главе «ревкома» стоял «незалсжник» Драгомирецкий. Командующим повстанческими силами был назначен Юрий Мазуренко (он скрывался под прозвищем Кладун), начальником штаба — Малолитко (Сатана), начальником политического отдела — Яворский. Мазуренко удалось объединить под своим руководством ряд петлюровских банд (Зеленого, Соколовского, Ангела и других).

Весной и летом 1919 г. антисоветские отряды, различные по численности и по направлению, бесчинствовали на всей украинской земле. На север от Киева, в Чернобыльском районе, оперировал отряд бывшего петлюровского офицера Струка; к западу от Киева, в Радомысльском и Житомирском районах, — отряд Соколовского, сына дьяка из села Горбылева; к югу от Киева, у местечка Триполье, — крупный отряд «незалежника», бывшего учителя Д. П. Терпило, носившего прозвище Зеленый. В районе г. Умани орудовали отряды Тютюнника, Клименко, Попова; в Таращанском районе — отряды Яцепко, Голуба, полковника Нечая. В окрестностях г. Гайсина обосновался отряд бывшего учителя Волынца. Близ Брусилова разбошшчал отряд бывшего офицера Юрия Мордалевича, в районе Липовца бесчинствовал отряд бывшего мирового посредника Соколова, вокруг г. Бахмача действовал отряд бывшего офицера, атамана Ангела. В г. Златополе хозяйничал отряд под командованием Лопаты, в Переяславле — отряд Лопаткина. Многие из этих атаманов (Зеленый, Тютюнник, Соколовский, Струк, Лопата, Лопаткин и другие) были изменниками: в 1918 г. они возглавляли партизанские отряды, боровшиеся с гетманщиной, затем вступили в Красную Армию и, наконец, стали атаманами отрядов, выступавших уже против Советской власти.

Народный комиссар по военным делам Украины Н. И. Подвойский, объясняя колебания в политических настроениях крестьянских отрядов и их атаманов в 1919 г., писал: «Повстанцы рекрутировались в огромной массе из сел и деревень, снесенных и сожженных германскими карательными отрядами. Эти повстанцы искренно мнили себя большевиками. Но их большевизм легче укладывался в рамки анархического партизанства… и разбойничьего бандитизма… чем в рамки организованной государственной диктатуры пролетариата… Пропитанная насквозь мелкобуржуазными, анархическими и бандитскими вожделениями, она (партизанщина. — Д. Г.) постепенно становилась серьезной угрозой Советском власти».

Вооруженные банды петлюровцев нападали на местечки, города, громили советские учреждения, жестоко расправлялись с советскими активистами, коммунистами, продовольственными работниками, совершали дикие, кровавые погромы. «Братья крестьяне! — обращались к бандитам в одной из прокламаций «незалежники». — Всем нам известно, как издевается над нашим бедным народом партия российских коммунистов. Они грабят вас, хлеб и все продовольствие вывозят в Москву… На Правобережье все крестьянство восстало… Остановка за вами… Поднимайтесь же с оружием в руках и расправляйтесь как следует с коммунистами. Вперед же, братья, на врага, на коммуну». Воспламененное такими погромными призывами, зеленовцы только во время одного из погромов в г. Фастове убили около тысячи человек. В июне 1919 г. в районе м. Триполье от рук зеленовцев погибло несколько сот киевских комсомольцев; многих из них бандиты заживо закопали в землю или утопили в Днепре. Это событие вошло в историю Коммунистического союза молодежи как «трипольская трагедия».

Крупнейшим антисоветским кулацким мятежом на юге Украины в 1919 г. было восстание, руководителем которого стал штабс-капитан царской армии, сторонник Центральной рады, затем гетмана Скоропадского, а с декабря 1918 г. петлюровский атаман Н. А. Григорьев. Это был честолюбивый человек, из семьи кулаков Александрийского уезда Херсонской губернии, политически неграмотный и беспринципный.

В конце января 1919 г., когда власть петлюровской Директории зашаталась, Григорьев, учитывая изменения в настроениях украинского крестьянства в пользу Советской власти, заявил о переходе со своими отрядами на сторону Красной Армии.

В телеграмме на имя Александровского советского ревкома этот «атаман партизан Херсонщины и Таврии» и «честный революционер» писал: «Все двадцать моих партизанских отрядов борются с самостийниками и с соглашателями мировой буржуазии, мы идем против Директории, против кадетов, против англичан, и немцев, и французов, которых на Украину ведет буржуазия… Наш девиз — вся власть Советам и диктатура пролетариата».

Григорьевцы образовали 1-ю Заднепровскую украинскую советскую бригаду в составе дивизии под командованием П. Е. Дыбенко, а затем были переформированы в 6-ю украинскую советскую дивизию. Штаб Григорьева, возглавлявшийся петлюровцем Ю. Тютюнником, стал прибежищем антисоветских элементов. Вскоре и сам Григорьев открыто примкнул к ним.

В марте — апреле 1919 г. дивизия Григорьева вместе с советскими войсками участвовала в боях за Николаев, Херсон, Одессу.

После занятия Одессы Григорьев заполнил свои склады мануфактурой и другими товарами, захваченными у неприятеля, и как «победитель» раздавал их солдатам и окрестным крестьянам. Потом Григорьев самовольно отвел свою дивизию «на отдых» в район Елисаветграда (ныне Кировоград). 7 мая он отказался выполнить приказ советского командования о переброске дивизии на Румынский фронт. В тот же день, арестовав всех политработников-коммунистов, Григорьев на митинге в Елисаветграде объявил свой «Универсал», которым призвал украинский народ к всеобщему восстанию против Советской власти.

В «Универсале» провозглашался лозунг «Власть Советам народа Украины без коммунистов». В угоду кулачеству Григорьев ополчился против «коммуны», «московских комиссаров», продовольственной разверстки, «реквизиций», «чрезвычаек» и обещал установить «подлинную Советскую власть».

9 мая григорьевцы разогнали Елисаветградский Совет, расстреляли более тридцати руководителей советских и партийных организаций города, убивали и грабили население. Только 15–17 мая бандиты убили в Елисаветграде 1526 человек. В городе Александрия пьяный Григорьев скакал на коне впереди погромщиков и рубил беззащитных людей. Кулаки близлежащих деревень толпами приходили в города и местечки, громили склады и учреждения, нападали на советских работников и не причастных к политике обывателей, грабили и убивали их, увозили награбленное имущество с собой.

На 18–20 мая Григорьев назначил съезд «представителей от крестьян и рабочих» Александрийского уезда для организации власти. Но даже этот созванный мятежниками съезд высказался за прекращение погромов и предложил начать мирные переговоры с Советским правительством.

Мятеж, не поддержанный народными массами, был обречен на провал. Только внезапность выступления позволила Григорьеву с его «войском» в короткое время захватить Елисаветград, Николаев, Херсон, Кременчуг, Александрию, Знаменку, Христиновку и другие важные пункты.

22 мая 1919 г. части Красной Армии под командованием К. Е. Ворошилова (Кременчугское направление) и А. Я. Пархоменко (Екатеринославское направление) повели наступление на григорьевскую банду и в результате упорных боев нанесли ей поражение. К концу мая были освобождены почти все занятые григорьевцами города и населенные пункты.

Григорьевский мятеж облегчил Деникину наступление на Южную Украину и помешал переброске советских войск на Румынский фронт. Самому Григорьеву некоторое время все же удавалось сохранить довольно крупные силы, и они продолжали разбойничать на Херсонщине до июля 1919 г., пока не были поглощены махновским движением.

Махновщина зародилась в большом селе Гуляйполе Александровского уезда Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области).

Главарь движения — Нестор Махно — происходил из крестьян села Гуляйполе, с четырнадцати лет работал маляром, а затем литейщиком на Гуляйпольском заводе сельскохозяйственных машин. Войдя в местную анархистскую группу, распространял революционную литературу, участвовал в экспроприациях и террористических актах против царской администрации. В течение 7 лет отбывал наказание (каторжные работы) и был освобожден лишь после Февральской революции 1917 г. В родном селе крестьяне избрали его председателем крестьянского Совета. Защищая их интересы, он выступал против помещиков и Временного правительства, что создало ему авторитет среди населения.

Когда Украина оказалась под игом немецких оккупантов и гетманщины, Махно бежал из села, но в августе 1918 г. вернулся и организовал небольшую подпольную группу из анархистов, которая вскоре объединилась с группой Федора Щуся, скрывавшегося в лесах. Отряд вырос до 15 человек и все увеличивался за счет примыкавших к нему крестьян. Партизаны нападали на гетманцев, немцев, австрийцев, а нередко громили и воинские части.

Повстанцы объявили Нестора Махно своим батькой — атаманом — и беспрекословно подчинялись ему.

26 декабря 1918 г. по договоренности с большевистским подпольем махновцы под видом рабочих вступили в Екатеринослав, занятый войсками Директории.

Одновременно в городе подняли восстание екатеринославские рабочие, руководимые подпольным большевистским ревкомом. В результате 7-тысячный петлюровский гарнизон был разгромлен. Большевистский ревком назначил Махно «главнокомандующим советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района». Но Махно не стал укреплять фронт, и через два-три дня петлюровцы крупными силами перешли в контрнаступление, подавили рабочее восстание и выбили махновцев из города.

Между тем отряды Махно продолжали расти за счет крестьянских повстанцев. Как утверждал Виктор Белаш, которого Махно назначил своим начальником штаба, к концу января 1919 г. у Махно было 29 тысяч бойцов и, кроме того, невооруженный резерв, насчитывающий 20 тысяч человек.

В январе — феврале 1919 г. деникинцы подступили к самому центру махновского движения. Это обстоятельство, а также недостаток оружия и боеприпасов вынудили Махно искать соглашения с Красной Армией. 26 января по поручению Махно его помощник Алексей Чубенко встретился в Синельникове с начальником Заднепровской советской дивизии П. Е. Дыбенко и после переговоров заключил с ним военное соглашение о совместной борьбе против белогвардейцев и петлюровцев. Все отряды Махно входили в состав Красной Армии и образовывали 3-ю бригаду Заднепровской дивизии. Они получали военное снаряжение, продовольствие согласно штатному расписанию Красной Армии и подчинялись начальнику дивизии и командующему фронтом. Махно назначался командиром бригады; советское командование посылало политических комиссаров с обязанностью политического воспитания частей и контроля над проведением распоряжений центра. Вместе с тем махновские части сохраняли свою прежнюю внутреннюю организацию и выборность командиров. Это соглашение было утверждено командующим советскими войсками Украины В. А. Антоновым-Овсеенко.

Махновекая бригада участвовала в боях с деникинцами в составе 2-й и 13-й армий. Советское военное командование делало все, чтобы повысить дисциплину в махновских частях и превратить их в боеспособные войска. Однако все большее влияние на махновское движение оказывали мелкобуржуазные политические партии, и прежде всего анархисты.

В ноябре 1918 г. на Украине образовалась анархистская конфедерация «Набат», в которую вошли небольшие группки украинских анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. «Набатовцы» усмотрели в махновском движении родственные им черты и стали проникать в махновские отряды. Они посылали туда анархистскую литературу, направляли своих активистов — Иосифа Гутмана, Макса Черняка, Михаила Уралова. Кроме того, Махно разыскал известного анархиста П. А. Аршинова (подлинная фамилия Марин), с которым отбывал наказание в Бутырской тюрьме, и назначил его редактором газет «Путь к свободе» и «Повстанец», а также заведующим «культурно-просветительной частью» своего штаба.

К махновцам примкнули и скатывавшиеся к анархизму авантюристические, левоэсеровские элементы. К Махно пошел служить, например, бывший командир отряда ВЧК Д. И. Попов, активный участник левоэсеровского мятежа в Москве.

Уже в феврале 1919 г. созванный Махно в Гуляйполе «2-й районный съезд Советов» принял резолюцию, выражавшую анархистское отрицательное отношение ко всякой государственной власти, в том числе и к Советской власти, осуществляющей диктатуру пролетариата. Съезд протестовал также против декрета Украинского Советского правительства о создании совхозов и требовал передачи всей земли в пользование крестьянам по уравнительному принципу.

В махновских отрядах шел процесс организационного разложения. Зачастую махновцы представляли собой беспорядочную массу недисциплинированных вооруженных людей. После проникновения в отряды анархистов, деклассированных, авантюристических, а порою и уголовных элементов процесс разложения приобрел угрожающий характер — в занятых ими районах махновцы нередко грабили население. Вступив в Красную Армию, Махно ничего не сделал, чтобы прекратить беспорядки в своих отрядах. Не только рядовые махновцы, но и сам Махно не хотел мириться со строгой дисциплиной советской Красной Армии. На словах признавая подчинение, Махно фактически не выполнял распоряжений командования Красной Армии и постоянно подчеркивал свою самостоятельность и независимость.

Эти черты махновщины неизбежно должны были привести к трениям и конфликтам между Махно и Советской властью.

10 апреля 1919 г. махновский штаб, вопреки запрещению советского военного командования, созвал «3-й Гуляйпольский районный съезд», на котором присутствовали представители 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского и Павлоградского уездов, а также делегаты от махновских воинских частей. Съезд провозгласил анархистскую платформу. «Требуем, — говорилось в резолюции, — немедленного удаления всех назначенных лиц на всевозможные военные и гражданские ответственные посты; протестуем против всякой системы назначенчества… Требуем полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т. е. партиям и группам, и неприкосновенности личности работников партий левых революционных организаций…».

Это были демагогические, псевдореволюционные требования. Они отражали посягательство мелкобуржуазных элементов на важнейшие принципы демократического централизма и диктатуры пролетариата, положенные в основу Советской власти. Махновщина превращалась в явно антисоветское движение.

В мае 1919 г. командование 2-й советской армии по ходатайству Махно намеревалось преобразовать его разросшуюся бригаду в дивизию. Учитывая беспорядки в махновских частях, командование Южного фронта не утвердило реорганизацию. Тогда махновский штаб разразился заявлением, которое прозвучало как прямой вызов Советской власти. Объявив о «категорическом несогласии с постановлением Южфронта», штаб решил все 11 вооруженных полков пехоты, 2 полка конницы, 2 ударные группы, артиллерийскую бригаду и другие свои вспомогательные части преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией Махно. Эту «армию» махновцы объявили подчиненной Южному фронту с условием, что. «оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта».

Реввоенсовет Южного фронта объявил, что «действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определенный участок фронта 2-й армии, Махно своими заявлениями определенно вносит полную дезорганизацию в управление, командование и предоставляет частям действовать по усмотрению, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду ревтрибунала…».

События нарастали, 30 мая махновский «Военно-революционный совет» постановил созвать на 15 июня 1919 г. экстренный съезд Гуляйпольского района. В мотивировке этого решения махновцы выразили недоверие Советскому правительству, заявив, что «выход из создавшегося положения может быть указан только самими трудящимися массами, а не отдельными лицами и партиями». Советские органы запретили созыв съезда.

Учитывая предупреждение военного командования, Махно решил уйти с поста командира бригады Красной Армии. С небольшой группой приближенных он оставил войска в тяжелый момент деникинского наступления. Дезорганизаторские действия Махно и его отрядов нанесли большой вред фронту. «Махновщина принесла плоды гораздо более горькие, чем можно было предполагать раньше, — писала большевистская газета «Коммунар». — Наши неудачи в бассейне (речь идет об отступлении советских войск в Донецком бассейне. — Д. Г.) отнюдь не объясняются силой неприятельских войск… Единственная причина их победы — тот ужасающий яд махновского разврата, партизанства, самоволия и безволия, который заразил наши части, приходящие в соприкосновение с махновским фронтом».

Вскоре вокруг Махно, порвавшего связи с Красной Армией, стали вновь группироваться вооруженные отряды. Приведи к нему свои части и бывшие махновские командиры (Калашников, Буданов, Дерменжи). Анархисты-«набатовцы» расценили конфликт Махно с Советской властью как отражение борьбы «вольной трудовой коммуны… свободного крестьянства с государственниками-большевиками» и приняли сторону Махно. В августе 1919 г. в махновский лагерь прибыл лидер «набатовцев» — известный анархист Волин (В. М. Эйхенбаум), который стал председателем махновского «Военно-революционного совета». Теперь «набатовцы» в полном смысле превратились в партию махновщины, а махновцы начали открытую борьбу с Советской властью.

В июле 1919 г. в район расположения махновских отрядов вошли уцелевшие григорьевцы. После переговоров Махно и Григорьева последовало решение об объединении махновских и григорьевских отрядов. А через несколько дней Григорьев был убит махновцами.

Бывший член махновского штаба Алексей Чубенко, арестованный впоследствии ГПУ, описывал это событие так. Рядовые махновцы были недовольны союзом с Григорьевым, которого они обвиняли в связи с деникинцами, и требовали, чтобы Махно покончил с этим контрреволюционером. 27 июля в селе Сентове Херсонской губернии (близ Александрии) на съезде повстанцев Чубенко выступил с обвинениями в адрес Григорьева.

«Сначала я ему сказал, — показал Чубенко в ГПУ, — что он поощряет буржуазию… Затем я ему напомнил, что он оставил у одного помещика пулемет, два ящика патронов, несколько винтовок и 60 пар черных суконных брюк… Потом я ему еще сказал, что он действительно союзник Деникина и не хотел наступать на Плетеный Ташлык, так как там были шкуровцы… Григорьев стал отрицать, я ему в ответ: «А кто же и к кому приезжали офицеры, которых Махно расстрелял?» Как только я это сказал, то Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него… Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и все время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил. Телохранитель Григорьева выхватил маузер и хотел убить Махно, но Колесник стоял около него и схватил его за маузер… Махно в это время забежал сзади телохранителя и начал стрелять в него».

После убийства Григорьева Махно распорядился оцепить и разоружить войска Григорьева, которые в основной своей массе затем присоединились к махновцам.

Петлюровщина, махновщина, григорьевщина и другие антисоветские движения лета 1919 г. крайне обостряли политическую обстановку в стране и подрывали тыл Красной Армии. Части Красной Армии в таких условиях вынуждены были отступить с украинской территории. 31 августа 1919 г. петлюровцы заняли Киев, но подошедшие деникинцы выбросили их из города. Украина оказалась во власти злейшего врага украинского и русского народов — Деникина.

7. Борьба с вражеским подпольем на Украине

Борьба с тайной подрывной, шпионской, диверсионной и террористической работой вражеских элементов в тылу Советской Украины требовала создания специальных органов. Их организацией Украинское советское правительство вплотную занялось в конце 1918 г., тотчас же после свержения гетманщины и восстановления Советской власти. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и ее работа в Советской России послужили примером для образования органов борьбы с контрреволюцией на Украине.

Впервые чрезвычайные комиссии стали возникать здесь по решениям местных военно-революционных комитетов. Например, в м. Почепе, освобожденном от гетманцев, уже в августе 1918 г. начала свою деятельность чрезвычайная комиссия, которая в ноябре, после занятия советскими войсками г. Клинцы, была преобразована в Черниговскую губернскую чрезвычайную комиссию. Такие же комиссии создавались в отдельных уездах, районах и даже волостях Харьковской губернии. В Одессе после освобождения города чрезвычайная комиссия была сразу же образована из членов группы большевистской «контрразведки», созданной во время немецкой оккупации для борьбы с провокаторами и собирания сведений, необходимых подпольной организации.

28 ноября 1918 г. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины приняло декрет «Об организации власти на местах» и определило в нем, что при военно-революционных комитетах на местах должны образовываться отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.

3 декабря 1918 г. правительство утвердило декрет «Об организации Всеукраинской Чрезвычайной комиссии», которым был создан централизованный аппарат государственной безопасности на Украине. Декрет регламентировал порядок образования ВУЧК, губернских и уездных чрезвычайных комиссий, их права и компетенцию, взаимоотношения с органами НКВД и НКЮ. В сущности, декрет повторял «Положение о чрезвычайных комиссиях», действовавшее в Советской России.

Как известно, в Советской России, согласно «Положению о ВЧК» от 17 февраля 1919 г., право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, было возложено на революционные трибуналы, и лишь в местностях, объявленных на военном положении, чрезвычайные комиссии сохранили право непосредственной расправы с виновниками особо опасных преступлений. В условиях украинской действительности эти правила ограничивали средства борьбы с врагом, прибегавшим к особо острым формам вооруженных выступлений и политического бандитизма. Поэтому 20 февраля 1919 г. Всеукраинский ЦИК постановил предоставить чрезвычайным комиссиям Украины по любым делам особой важности, требующим «безотлагательного решения», право «самостоятельно выносить приговоры», доводя об этом в каждом отдельном случае до сведения революционных трибуналов.

В целях достижения единства действий в борьбе с контрреволюцией Украинское правительство постановило, чтобы местные чекистские органы руководствовались в своей работе указаниями и инструкциями ВЧК.

Первым председателем Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией был профессиональный революционер, большевик с 1899 г., член ЦК КП(б)У И. И. Шварц (Товарищ Семен). В апреле 1919 г. на Украину был командирован член коллегии ВЧК М. Я. Лацис с группой работников для помощи в организации чекистского аппарата. Согласно постановлению Украинского правительства, М. Я. Лацис сменил И. И. Шварца и был назначен председателем ВУЧК.

Сложная обстановка требовала скорейшей организации чекистского аппарата на Украине, а от его работников — большого напряжения сил, преданности и добросовестности в работе. Всероссийская чрезвычайная комиссия оказывала братскую помощь в организации и налаживании украинского чекистского аппарата, посылала туда своих сотрудников, брала на себя значительную часть работы. И все же подготовленных, знающих дело кадров не хватало, нередко в аппарат проникали случайные люди.

Весной 1919 г. В. И. Ленину стало известно о непорядках в украинском чекистском аппарате. В связи с этим 4 июня он писал М. Я. Лацису: «Каменев говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся.

Надо построже проверить состав, — надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся.

При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы».

Выполняя эти указания В. И. Ленина, партийные и советские органы Украины провели проверку чекистского аппарата и навели в нем порядок.

30 мая ВУЦИК утвердил новое «Положение о Всеукраинской и местных чрезвычайных комиссиях». ВУЧК стала органом Народного комиссариата внутренних дел, работающим на правах одного из его отделов. Усиливался контроль исполкомов Советов над местными чрезвычайными комиссиями. Исполкомы получили право приостанавливать исполнение постановлений местных чрезвычайных комиссий до их санкции вышестоящим органом ЧК и во всех случаях по своему усмотрению передавать дела, находившиеся в ЧК, судебным и обычным следственным учреждениям. «Положение» определило компетенцию чрезвычайных комиссий и регламентировало права Народного комиссариата юстиции и его органов на местах по надзору за расследованием и рассмотрением дел в ЧК.

Украинские чекисты направили свои силы главным образом на борьбу против наиболее опасных в то время петлюровских подпольных организаций, руководивших многочисленными бандами. Партия украинских «незалежников» была объявлена партией контрреволюции. Чрезвычайные комиссии закрыли ряд печатных органов этих заговорщиков и приняли другие административные меры к подавлению их антисоветской деятельности. Большая работа велась по разоблачению агентуры, засылавшейся в советский тыл главным штабом петлюровской армии и деникинцами.

Вот несколько фактов.

30 марта 1919 г. на фронте под Коростенем красноармейцы задержали двух подозрительных лиц, пробиравшихся в советский тыл. Один из них вначале назвался Василием Янцевичем, а во время допроса в Особом отделе 1-й украинской советской армии сознался, что в действительности он Антон Андриенко и является агентом разведки главного штаба петлюровской армии, посланным для связи с киевскими подпольщиками. Андриенко сообщил, что ему известны конспиративные квартиры, куда обычно приходят агенты петлюровской разведки за шпионскими сведениями, и согласился помочь раскрыть подпольные организации. Начальник Особого отдела Ф. Т. Фомин поручил сотруднику отдела Суярко пойти с Андриенко на конспиративные квартиры. На первой из них, по Трехсвятительской улице, в доме профессора Яхонтова, Андриенко и Суярко встретились с петлюровской резиденткой Ксенией Сперанской. Как было условлено заранее, Андриенко предъявил Сперанской полотняное петлюровское удостоверение, спрятанное в свежеиспеченном хлебе, и представил Суярко сослуживцем по работе в контрразведке. Суярко хорошо сыграл свою роль. Сперанская проинформировала его о военно-политическом положении в Киеве и сообщила важные шпионские сведения. Она указала и источники информации. Резидентку тут же арестовали. По дороге в Особый отдел она пыталась выбросить находившиеся при ней записи. Но разорванные клочки были собраны, склеены и послужили серьезной уликой. Сперанской пришлось рассказать о гнезде петлюровских шпионов и заговорщиков в Киеве. Были арестованы бывший редактор петлюровской газеты «Трибуна» доктор Бийский, делопроизводитель отдела всеобщего военного обучения Павловский и другие. Бийский занимал видное положение в петлюровском движении, имел связи с Петлюрой, направляв диверсантов в Черниговский уезд для разрушения железнодорожных путей и телеграфных линий. Павловский поставлял петлюровцам шпионские военные сведения. Таким же способом чекисты-особисты арестовали ряд других заговорщиков.

В августе 1919 г. Секретный отдел ВУЧК раскрыл в столице. Украины петлюровскую подпольную группу, готовившую государственный переворот и захват власти. Чекисты получили сведения о том, что в одном из домов по Миллионной улице состоялось заседание этой организации под председательством студента, назвавшегося Назаром Стодоля[42]. Петлюровцам удалось завербовать одного из советских командиров. Этот предатель обязался предоставить в распоряжение заговорщиков солдат, настроенных «против коммуны». В вооруженном выступлении заговорщиков должны были участвовать кулаки киевского пригородного села Веприки (ими руководил кулак Г. Р. Квасец) и петлюровские банды, действовавшие недалеко от города. Подготовка, как стало известно Чрезвычайной комиссии, зашла так далеко, что Назар Стодоля поспешил выехать в Жмеринку, чтобы оттуда пробраться в штаб Петлюры, проинформировать его и получить инструкции. Группа предполагала после переворота удерживать власть в Киеве до прихода «правительства Директории».

Медлить было нельзя, и чекисты приступили к ликвидации петлюровской группы. У арестованных обнаружили компрометирующие их письма, полевые карты, винтовки и другое оружие. Из писем выяснилось, что заговорщики находились в тесной связи с бандами Зеленого, Ангела, Соколовского. В одном из захваченных при обыске документов — приказе главного штаба петлюровских войск на имя «атамана повстанческих войск на Черниговщине» Ангела — излагался план действий петлюровских банд в поддержку готовившегося в Киеве переворота. Одновременно с выступлением внутри города планировался захват бандами населенных пунктов, которые нужно было удерживать до соединения с мятежниками из Киева. Лишь своевременная ликвидация заговора сорвала эти планы.

В ряде случаев партийные, комсомольские организации и отдельные коммунисты самостоятельно раскрывали контрреволюционные подпольные группы. Так, например, в ночь на 29 марта 1919 г. на вокзале Конотопа был задержан подозрительный человек. При обыске у него нашли документы, свидетельствовавшие о том, что он состоит в конотопской подпольной петлюровской организации. Заговорщики готовились к вооруженному выступлению против Советской власти, назначенному на 6 часов утра 30 марта. Коммунистическая организация Конотопа немедленно мобилизовала все свои силы, образовала Чрезвычайный военный штаб и приступила к ликвидации готовившегося восстания. Заговорщиков арестовали до начала выступления.

В другом случае благодаря бдительности членов коммунистической ячейки села Ивашкова Городиянского уезда в июле — августе 1919 г. был раскрыт кулацкий заговор в Черниговской губернии.

Накануне этих событий в Городнянском уезде происходили беспорядки, вызванные кулацкой агитацией против объявленной мобилизации в Красную Армию. 27 июня 1919 г. в селе Хриповка (в 3 верстах от уездного города) собралось около 500 человек, отказавшихся от явки на мобилизацию. Верховодили среди них кулаки, подстрекавшие молодежь пойти в город и разогнать исполком. Появилось оружие, доставленное кулаками из Тупичевской волости. Бунтовщиков возглавил местный житель, бывший офицер Онищенко. Село Хриповка превратилось в военный лагерь. На всех дорогах были выставлены заставы. Как только стало известно о готовящемся нападении на уездный город, Городнянский исполком и уездная коммунистическая партийная организация мобилизовали отряд (60 человек пехоты и 20 конников), который под командованием председателя исполкома направился в Хриповку. Беспорядки были ликвидированы без кровопролития. Новобранцы явились на мобилизацию. Однако сами события говорили о том, что в уезде действует контрреволюционная организация.

В августе члены коммунистической ячейки села Ивашкова стали замечать, что у местного кулака Павла Шика по вечерам собираются какие-то подозрительные личности. Однажды, когда к Шику зашли трое неизвестных (об этом рассказали коммунистам сельские бедняки), члены ячейки решили задержать их. Окружили хату кулака, зашли в нее и обнаружили там какого-то «доктора» из села Тереховка, бывшего подпоручика царской армии П. Е. Тищенко (из села Выхвостово), бывшего гимназиста гайдамака А. Н. Гвинтовку (из Городни) и сына черниговского священника Величковского. У задержанных оказались списки членов антисоветской подпольной организации, два револьвера, бомбы. В списках членов антисоветской группы значились исключительно кулаки. Эта группа являлась частью черниговской губернской подпольной организации деникинского толка, руководимой полковником И. Г. Пикусом.

О раскрытии антисоветской группы коммунисты сообщили в уездный исполком, откуда тотчас же прибыли председатель исполкома Черноус и несколько милиционеров. Черноус лично занялся расследованием. Задержанный «доктор» отказался назвать свою фамилию, но заявил, что он из Чернигова. Черноус решил выехать вместе с «доктором» в Чернигов. Когда подвода проезжала болото между Тереховкой и Ивашковкой, «доктор» неожиданно вырвал у Черноуса винтовку, пытался застрелить его и бросился бежать на болото. Милиционеры открыли огонь, заговорщик был смертельно ранен и вскоре скончался. В ожидании, пока прибудут оповещенные работники Черниговской губернской чрезвычайной комиссии, Черноус вызвал в Ивашково на помощь членов соседних сельских комячеек и продолжал расследование. Один из жителей села явился к Черноусу и сообщил, что его склоняли к вступлению в контрреволюционную организацию, и помог раскрыть дело.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия расследовала все обстоятельства заговора, который имел своей целью способствовать наступлению деникинских войск. Как оказалось, тупичевской волостной контрреволюционной организацией, в которую входила и ивашковская, руководил студент-медик Карл Лайкс-Шантель из Чернигова: тот самый «доктор», который был убит при попытке к бегству. Этот студент под предлогом занятий медицинской практикой поселился в селе Тереховка Черниговского уезда, откуда разъезжал по селам и создавал повстанческие группы из недовольных Советской властью кулацких элементов. Ему удалось сколотить такие группы в Городне, Ивашкове, Куликове, Тупичевке, Выхвостове, Хриповке, Петрушине, Репках, Звеничеве, Сидневе, Тереховке, на хуторе Глебовка. Ближайшими помощниками Лайкса-Шантеля являлись: бывший офицер (убийца уездного военкома) Н. М. Панченко из Чернигова, кулак Н. К. Ковбаса с хутора Глебовка, кулак С. Д. Кашко из села Ку-ликовка, сын священника М. А. Митропольскнй из села Тупичевка, бывший офицер П. Е. Тищенко из села Выхвостово, кулак П. Я. Шик из села Ивашково, бывший офицер Онищенко, руководивший бунтом мобилизованных в селе Хриповка, гимназист А. Н. Гвинтовка из Городни, кулак Ф. И. Качный из села Ивашково, кулак А. Довгопол из села Тупичевка. Бунт мобилизованных в селе Хриповка 27 июня был одним из результатов «работы» этой организации.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия изъяла у арестованных много оружия и боеприпасов. В крыше сарая кулака Качного в селе Ивашково чекисты нашли список лиц, которых бандиты, планируя захват Чернигова, намеревались убить. Около 40 активных участников заговора были преданы суду чрезвычайной сессии губернского революционного трибунала и сурово наказаны.

Немало пришлось чекистам бороться и с остатками черносотенных, белогвардейских и монархических организаций, свивших свои гнезда на Украине в период немецкой оккупации и гетманщины.

В 1919 г. в Киеве совместными усилиями ВЧК и ВУЧК были раскрыты две нелегальные монархические группы, существовавшие здесь с 1918 г. Во главе одной из них стоял некий Крылов. Обманным путем, под фамилией Чернявский, он проник в большевистскую партию, служил в советском военном учреждении и передавал своему контрреволюционному центру в Москву секретные военные сведения. Крылова арестовали в момент, когда он готовил очередное шпионское донесение. Вскоре была ликвидирована и белогвардейская организация князя Касаткина-Ростовского. Среди арестованных монархистов находились: бывший гвардейский поручик помещик Власов, бывший царский следователь Чекмарев, штаб-ротмистр Милобенный. Киевские монархистские организации сыграли зловещую роль в борьбе с так называемым куреневским выступлением кулаков.

8 ряде сел неподалеку от Киева в марте — апреле 1919 г. происходили кулацкие волнения. Среди крестьян здесь действовали и петлюровские, и черносотенно-монархистские агенты, распространявшие нелепые слухи о «коммуниях», о «комиссарах», о «преследовании» православной церкви и т. д. Вражеские агитаторы подбивали крестьян к наступлению на Киев. В то время вокруг Киева действовали вооруженные банды Струка и Батрака, которые убивали сельских советских активистов, учиняли погромы.

9 апреля в Киеве был образован оперативный штаб для борьбы с антисоветскими выступлениями. Во главе штаба стояли командующий корпусом войск ВУЧК Ф. И. Николаенко и председатель Киевской губчека И. 3. Сорин. В тот же день небольшой конный отряд чекистов во главе с Ф. И. Николаенко и командиром батальона М. Финкельштейном двинулся в район Куреневка — Новопетровка, где находились банды. Бандиты выслали навстречу советскому отряду своих гонцов с предложением начать «переговоры». Николаенко и Финкельштейн бесстрашно отправились к мятежникам. Однако бандиты и не думали вести переговоры: они зверски убили мужественных чекистов.

10 апреля толпы вооруженных кулаков и их сторонников сосредоточились в предместье Киева — Куреневке. Многие шли с мешками в надежде поживиться при грабеже города. В толпу втерлись и городские громилы, хулиганы, уголовники. Здесь шныряли и агитаторы монархических организаций, которые подстрекали толпу к погрому, к нападению на город под лозунгом «За веру православную!». Озверевшая толпа принялась разбивать и грабить лавки на базаре, убивать ни в чем не повинных обывателей. Бандиты загнали в захваченное ими помещение районной милиции около 150 человек и открыли по ним стрельбу через окна. Было убито 15 человек, в том числе женщины и дети. Двинувшись затем через Подол на Киев, бандиты обложили казармы 1-го украинского запасного полка, вступили в перестрелку с красноармейцами, напали на городской банк и телеграф, подожгли ряд домов на Подоле.

Советские и партийные организации города решительно выступили против погромщиков. Председатель ВУЦИК Г. И. Петровский, председатель губисполкома А. С. Бубнов, наркомвнудел УССР К. Е. Ворошилов вместе с рабочими и чекистскими отрядами лично участвовали в борьбе с бандитами. Нарком по военным делам Н. И. Подвойский обратился к населению с воззванием, в котором заявил: «Куреневка последнее время явилась притоном бандитов, выпущенных петлюровцами из Лукьяновской тюрьмы. К этим профессиональным громилам примкнули заведомые контрреволюционеры и кулаки. Одни шли ради грабежа, другие для борьбы с Советской властью. И те и другие скрыли свои настоящие цели под маской выступления «за веру»… Заявляю, что Красная Армия не даст себя обмануть… Она знает, что не за веру, а против трудящегося народа идут погромщики, бандиты и контрреволюционеры. Пусть же они не ждут пощады!».

В начавшихся боях советские отряды нанесли поражение бандитам как на подступах к Киеву, так и в самом городе. Банда Батрака была разгромлена, наступление банды Струка на Днепре отбито. Мужество и героизм проявили чекисты, участвовавшие в боях с бандитами. Председатель губчека И. 3. Сорин, несмотря на два ранения, продолжал руководить боем. К вечеру 10 апреля бандиты повсюду были разбиты, их выступление подавлено.

Чекисты арестовали и расстреляли несколько главарей и организаторов погромного выступления. Это были: руководитель киевского отделения монархистского «Союза русского народа» бывший генерал Петров; княгиня Урусова; известный черносотенец доктор М. Котленко — участник расправы над Ф. И. Николаенко; штабс-капитан М. Бородинский, задержанный в момент распространения погромных прокламаций; монархист В. Соколов, пойманный с винтовкой в руках; бывший чиновник особых поручений при царском министерстве внутренних дел И. П. Шкотт. Всего было арестовано около 150 человек. Крестьян — рядовых участников беспорядков, признавших свою вину, освободили из-под ареста.

Важным направлением чекистской работы на Украине была борьба с подрывной и шпионской деятельностью разведок и дипломатических служб империалистических держав и их агентуры.

В 1919 г., после поражения Германии, главная роль в подрывной деятельности империалистических сил против Советской страны, в том числе и на Украине, перешла к дипломатическим заговорщикам и разведчикам стран Антанты. Хотя Украина по существовавшему между империалистическими хищниками разделу входила в «сферу влияния» Франции, здесь действовали подрывные и шпионские организации не только Франции, но и США, Англии, разведывательные службы пограничных «буферных» государств, особенно польская разведка Пилсудского.

В ряде случаев чекисты производили осмотр помещений иностранных миссий, где укрывались заведомые шпионы и заговорщики. В городе Николаеве, например, чекисты обнаружили в английском консульстве документы, свидетельствовавшие о связях английских дипломатических представителей с генералом Деникиным, о помощи, которую правительства стран Антанты оказывали белогвардейцам. В шведском «нейтральном» консульстве, взявшем на себя защиту интересов французских и английских подданных, чекисты нашли шпионские документы и конфисковали много оружия.

Учитывая огромный вред, наносимый стране подрывными действиями иностранных империалистов, в июне 1919 г. ЦК КП(б)У образовал «Особое совещание» по борьбе с подрывной деятельностью на Украине международного империализма. В состав этого «Совещания» входили секретарь ЦК КП(б)У, председатель Совета Народных Комиссаров, председатель ВУЧК и народный комиссар по иностранным делам. «Особое совещание» решило изолировать на время гражданской войны иностранных подданных тех государств, которые участвовали в интервенции. ВУЧК энергично выполняла эту работу.

Основной польской контрреволюционной организацией в советском тылу была «Польска организация войскова» («ПОВ»), возникшая в 1917 г., она имела большие запасы оружия, спрятанного при ликвидации польских легионов.

Ее лидеры мечтали об отторжении в пользу Польши западных земель Советской страны (белорусских, украинских, русских). На Украине они поддерживали петлюровщину, не гнушались помогать и всякому иному антисоветскому движению, любым авантюристам, способным нанести вред государству рабочих и крестьян. Польская разведывательная служба активно занималась шпионажем на советской территории.

В 1919 г. ВУЧК раскрыла в Киеве ответвления польской центральной разведывательной и подрывной организации. Вот как была ликвидирована одна из групп этой организации. В Киеве на Рейтарской улице помещалась столовая, которую посещали студенты киевских высших учебных заведений, преимущественно польского происхождения. Чекисты обратили внимание на то, что в столовой вечерами происходят какие-то таинственные сборы. Чекисты проникли в столовую и произвели там обыск. Здесь были найдены шапирограф и заготовки для печатания антисоветских прокламаций.

Расследование показало, что задержанные студенты являются членами антисоветской польской молодежной группы, примыкающей к «ПОВ». Они пропагандировали буржуазно-националистические и антисоветские идеи среди польской молодежи, занимались шпионажем и поддерживали отношения с украинскими и русскими антисоветскими организациями «для борьбы с уничтожающей силой большевизма». Руководители группы — сынки польских дворян Марьян Непраш, Петр Борковский, Иосиф Керницкий, Тадеуш Савицкий и Карл Басинский — были наказаны.

Одной из задач чекистов было пресечение дезорганизаторской деятельности махновцев и примкнувших к ним анархистов и уголовных элементов.

В 1919 г., после того как Махно оставил фронт борьбы с деникинцами, ВУЧК произвела расследование преступлений штаба бригады Махно на Южном фронте и арестовала начальника штаба Озерова и ряд других махновцев. Расследование показало, что их дезорганизаторская работа привела к разложению бригады, благодаря чему деникинцы прорвали фронт как раз на участке махновцев, зашли им в тыл и нарушили связи между частями Красной Армии. Судебный процесс по делу членов махновского штаба происходил в Чрезвычайном военно-революционном трибунале Донецкого бассейна в Харькове. Подсудимые были признаны виновными и приговорены к высшей мере наказания.

8. Конец стрекопытовщины

В конце января 1919 г. в Гомель, незадолго до того освобожденный от немецкой оккупации, прибыла 2-я (Тульская) бригада 8-й стрелковой дивизии Красной Армии (в составе 67-го и 68-го полков), передислоцированная сюда в связи с военными действиями против петлюровцев. Положение в городе в это время было весьма напряженное. Советская власть находилась в стадии организации. Повсюду действовала вражеская агентура. Нелегально существовал антисоветский «Полесский повстанческий комитет», готовивший восстание. Некоторые командиры бригады поддались на вражескую агитацию и вступили в этот комитет. Среди них были начальник хозяйственной части Стрекопытов (в прошлом офицер), бывший полковник Стенин, командир 68-го полка Мачигин и другие.

18 марта бригада получила приказ отправиться на фронт, и 20-го ее части повели наступление на Овруч, но, не выдержав вражеского артиллерийского огня, отступили. В то же время некоторые подразделения, особенно разложившийся 1-й батальон 67-го полка, вообще отказались занять боевые позиции и начали митинговать. Они решили бросить фронт, возвратиться в Гомель, а оттуда — по домам, в Тульскую губернию.

Выступление, таким образом, вначале выглядело как протест преобладавших в бригаде мелкобуржуазных крестьянских элементов, выражавших недовольство тяготами гражданской войны — мобилизацией, нехваткой продовольствия и обмундирования и другими трудностями. Но этим немедленно воспользовались контрреволюционеры.

Когда бросившие фронт красноармейцы в ночь на 24 марта прибыли на станцию Гомель-Полесский, здесь их встретили вожаки контрреволюционного «Полесского повстанческого комитета» и изменившие воинскому долгу командиры. Недовольную массу разложившихся красноармейцев контрреволюционеры направили против Советской власти.

Между тем городские партийные и советские организации готовили отпор мятежникам. Был образован военно-революционный штаб в составе председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты «Известия ревкома» Н. С. Билецкого (Езерского), чекиста Я. Фрида и Гулло. Коммунисты и советские активисты заняли боевые позиции. Дали знать о событиях в губернский центр. Вооруженных защитников города, однако, было мало. Они не могли оказать длительного сопротивления взбунтовавшимся солдатам бригады, которыми командовали офицеры.

Со станции мятежники повели наступление на город, захватили тюрьму и освободили около 400 заключенных, главным образом уголовников. Вскоре в их руках оказалась значительная часть города. Лишь гостиница «Савой», превращенная в опорную базу сопротивления, здание ЧК и телефонная станция все еще оставались в руках защитников города.

Утром 25 марта мятежники начали обстрел из артиллерийских орудий и миномета гостиницы «Савой». Положение осажденных стало катастрофическим. Они вынуждены были вступить в переговоры с мятежниками. Последние согласились отпустить по домам всех 65 человек, находившихся в «Савое». Но когда коммунисты сложили оружие, контрреволюционеры, вопреки обещанию, задержали ответственных работников и, избив, отправили их в тюрьму. Вскоре власть в городе повсеместно перешла к вооруженным мятежникам.

«Полесский повстанческий комитет» и военное командование мятежников выпустили несколько воззваний к населению города и уезда. В одном из воззваний они так сформулировали цели и лозунги своего движения: «1. Вся власть Учредительному собранию. 2. Сочетание частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности… 3. Железные законы об охране труда. 4. Проведение в жизнь гражданских свобод. 5. Земля — народу. 6. Вступление Русской республики в лигу народов». В «Приказе № 1 по гарнизону г. Гомеля» от 26 марта было сказано: «С сего дня в городе и уезде объявляется свободная торговля всеми товарами».

Таким образом, мятежники пытались изобразить контрреволюционное выступление в Гомеле как «демократическое» движение. Но оно фактически вылилось в белогвардейский мятеж, руководимый бывшими царскими офицерами, и тотчас же привело к установлению личной диктатуры руководителя переворота Стрекопытова.

Население города и уезда, видя контрреволюционное существо выступления, не поддержало мятежников. Лишь незначительные группы бывших офицеров, чиновников и несколько советских служащих примкнули к ним.

Назначенный Стрекопытовым комендант города — бывший полковник Степин — в первый же день издал приказ, в котором говорилось: «Лица, коим известно местопребывание скрывшихся большевистских комиссаров и коммунистов, а также и домовладельцы, где они проживают, должны немедленно донести мне. Виновные в укрывательстве будут караться по всей строгости осадного положения». Этот приказ послужил как бы сигналом к началу белого террора. Участник событий, бывший председатель упродкома В. Селиванов, впоследствии рассказывал: «По Замковой улице и по другим прилегающим улицам к станции начался поголовный грабеж населения. В домах забирали все, что было ценным. На улицах раздевали встречавшихся частных граждан. В советских учреждениях разбивали несгораемые кассы, забирали денежные знаки, рвали и сжигали дела, нагружали продовольствие из складов упродкома и райсоюза и отправляли на Полесскую станцию… В городе творилась такая вакханалия, которую может себе представить только переживший эту «историю»».

26 марта стрекопытовцы отобрали в тюрьме группу ответственных работников города и увезли их на Полесский вокзал. Судьба их до подавления мятежа оставалась неизвестной.

Между тем на помощь Гомелю с разных сторон шли отряды трудящихся и части Красной Армии: партийные дружины коммунистов из Могилева, Бобруйска, курсанты Могилевских командных курсов, отряд из Смоленска, крестьянский отряд из Почепа, части Брянской дивизии.

В ночь на 29 марта стрекопытовцы вынуждены были оставить Гомель. Когда курсанты Могилевских курсов заняли станцию Гомель-Полесский, они обнаружили в «вагоне смерти» изуродованные трупы 14 ответственных работников города. Мятежники зарубили и замучили председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты Н. Билецкого (Езерского), заведующего отделом юстиции Б. Ауэрбаха-Подгорного и других. Кроме того, 17 товарищей было убито в городе.

Из Гомеля стрекопытовцы отступили к Речице. Вскоре Красная Армия окончательно разгромила их. Часть мятежников и их главари (Стрекопытов, Степин и другие) бежали в Польшу, откуда перебрались в Эстонию. Там они вступили в армию Юденича, а после ее разгрома были интернированы. Ряд захваченных участников мятежа в Гомеле предстали перед судом.

9. Борьба с басмачеством

Бежав из Коканда после разгрома движения «Кокандской автономии», вожак басмачей[43] Иргаш обосновался неподалеку, в кишлаке Бечкир. Он превратил кишлак в крепость, перегруппировал здесь свои силы, устроил мастерские для изготовления боеприпасов, обложил окрестное население «налогами». Реакционное мусульманское духовенство, согласно старинному обычаю, с соблюдением религиозных церемоний, подняло этого разбойника на белой кошме как религиозного вождя, после чего он объявил себя «борцом за ислам», «защитником угнетенных», присвоил титул «амири муслимин» — «верховного предводителя воинства ислама» — и начал «священную войну» против Советской власти. Со всех сторон к нему стекались люди, которые становились басмачами.

Распространение басмачества объяснялось тем, что их ряды пополнялись малосознательными дехканами, находившимися под влиянием духовенства и баев. Это были люди, недовольные хозяйственными и политическими мероприятиями советских органов — запрещением торговли на базарах, монополизацией и конфискацией хлопка и т. п. Коренное население Туркестана нередко возмущалось также неправильным поведением некоторых представителей местных советских органов, в которые на первых порах проникали старые чиновники и другие лица, не изжившие еще колонизаторских привычек. Используя это недовольство, реакционное духовенство, возглавляемое панисламистской организацией «Улема», буржуазные националисты из пантюркистской организации «Иттихад ва таракки» («Единение и прогресс») и другие попытались поднять дехкан на борьбу под флагом «защиты ислама», «туркестанской автономии», «независимости» и подстрекали их к вступлению в отряды «борца за ислам» — Иргаша. Басмачей пытались превратить в политическую силу, направленную против рабоче-крестьянской власти.

В 1918–1919 гг. Советское правительство из-за военных действий с дутовскими бандами было практически лишено возможности непосредственно руководить советским строительством в Туркестане. Средством связи центра с краем были только телеграф и радио. Тем не менее правительство неоднократно указывало туркестанским работникам на необходимость установления правильных отношений с местным мусульманским населением. В телеграмме, посланной в апреле 1918 г. Народным комиссариатом по делам национальностей в Туркестан, говорилось: «Не отрицание автономии, а признание ее является очередной задачей Советской власти. Необходимо только автономию эту построить на базисе Советов на местах. Только таким путем может стать власть народной и родной для масс». На основе этих указаний V краевой съезд Советов, проходивший в апреле — мае 1918 г., провозгласил автономию Туркестана в составе РСФСР.

В органы краевой и местной власти стали привлекаться в большем, чем ранее, количестве местные кадры, постепенно исправлялись и ошибки хозяйственного порядка.

Принципиальные основы политики Советской власти в отношении местных национальностей были сформулированы в радиограмме ЦК РКП (б) от 10 июля 1919 г. на имя ЦИК Туркестанской республики и краевого комитета Коммунистической партии: «Необходимо широкое пропорциональное привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности, без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтобы кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями. Прекратить реквизицию мусульманского имущества без согласия краевых мусульманских организаций, избегать всяких трений, создающих антагонизм».

Между тем буржуазно-националистические элементы туркестанской реакции при поддержке международного империализма развертывали свою преступную работу все шире, ввергая отдельные слои населения края в кровавую борьбу с Советской властью.

Басмаческий вожак Иргаш постепенно захватил власть в сельской местности вокруг Коканда. Он совершал налеты на кишлаки, на русские селения, нападал на небольшие отряды красноармейцев, обычно легко уходя от преследования.

В 1918–1919 гг. в Фергане помимо банды Иргаша действовало еще около 40 банд (наиболее крупные из них Хал-ходжи, Махкам-ходжи, Рахманкула, Аман Палвана, Муэтдина). Вскоре среди басмачей выдвинулся Мадамин-бек (его полное имя — Мухаммед-Аминбек Ахметбеков), ранее служивший начальником уездной милиции в Маргелане. Летом 1918 г. он создал из подчиненных ему милиционеров-узбеков отряд басмачей. Поначалу тесно сотрудничая с Иргашем, Мадамин-бек после нескольких ссор отделился и начал самостоятельные действия. Замыслив стать во главе басмаческого движения в Фергане, он ввел в отряде строгую дисциплину. К нему потянулись и русские белогвардейцы, которых он не только охотно принимал, но и назначал на командные посты.

В ноябре 1918 г. Мадамин-бек вместе со своим подручным, отчаянным головорезом и грабителем Хал-ходжой, повел свой отряд в 500–700 человек на русские поселки Благовещенское и Спасское, сея смерть и грабя поселенцев. Эти кровавые рейды вызвали стихийное движение крестьянской самообороны. В Благовещенском и Спасском возник отряд самообороны в 60 человек. Красноармейцы дали крестьянам несколько винтовок. Этим было положено начало организации «крестьянской армии».

Туркестанские власти, испытывая недостаток вооруженных сил, решили легализовать самооборону и предложили населению русских поселков «сорганизоваться в правильные отряды и избрать штаб».

Так, в конце 1918 г. официально была учреждена добровольная «крестьянская армия Ферганы». Ее задачей была защита от нападений басмачей.

«Крестьянская армия» строилась по территориальному принципу и включала в свой состав всех мужчин поселков в возрасте от 17 до 50 лет. Подчиняясь командующему Ферганским фронтом, получая от него вооружение и боеприпасы, «крестьянская армия» вместе с тем пользовалась значительной автономией. Ее командиры избирались; управлял армией выборный военный совет, в состав которого в качестве обязательного члена входил военком города Джалял-Абада.

Легализовав «крестьянскую армию», местные власти, несомненно, допустили ошибку. Подавляющее большинство ее участников являлись переселенцами, в свое время помещенными царским правительством на отобранных у коренного населения землях и превратившимися в кулаков. Хотя они и объявили себя сторонниками Советской власти, в силу своей социальной природы эти кулаки не были и не могли быть последовательными союзниками государства диктатуры пролетариата. Отряды «крестьянской армии» нередко притесняли и грабили коренное население. Такие действия усиливали недовольство местного населения, которое отождествляло ее с Красной Армией.

С введением на территории Туркестана экономической политики «военного коммунизма», затронувшей непосредственные интересы крестьянства, население русских поселков, в первую очередь кулачество, стало проявлять недовольство Советской властью. «Крестьянская армия» превратилась во враждебную силу, находившуюся в распоряжении кулацких заправил.

В мае 1919 г. «военный совет крестьянской армии» избрал командующим К. И. Монстрова, в прошлом конторского служащего, подрядчика, а с 1914 г. владельца земельного надела в Джалял-Абадском районе.

Тогда-то Мадамин-бек, прежде грабивший крестьянское население русских поселков, решил сговориться с кулацкой частью русской «крестьянской армии» для совместной борьбы против Советской власти и начал активно действовать в этом направлении. Несомненно, такой поворот был подсказан Мадамин-беку русскими белогвардейцами, с которыми он был связан. Монстров пошел навстречу Мадамин-беку.

25 июня 1919 г. состоялась их первая встреча, 10 июля — вторая. Они заключили тайное соглашение, по которому Мадамин-бек обязался не нападать на русские поселки, а Монстров — до 10 сентября не принимать участия в военных действиях против басмачей. Тогда же они обсудили и планы совместного выступления против Советской власти.

Об антисоветских замыслах Монстрова уже давно догадывались. Советское военное командование решило ликвидировать и разоружить «крестьянскую армию». Но Монстрову путем хитрого лавирования, а иногда и бегства от красноармейских частей, высланных против него, до поры до времени удавалось избегать открытого конфликта и разоружения.

Летом 1919 г. в Туркестане была введена хлебная монополия и объявлена продовольственная разверстка. От так называемой «советской ориентации» кулаков ничего не осталось. Они решительно выступили против продразверстки, 22 августа «военный совет крестьянской армии» принял решение, ставшее платформой кулацкого выступления. В нем были выдвинуты следующие требования: «Отстранение и перевыборы всех Советов, исполкомов и комитетов — лиц администрации Туркестанской республики на основании всеобщего, равного, прямого и тайного голосования с предоставлением мусульманам половины мест. Предоставление всем без исключения гражданам свободы труда, свободы торговли и передвижения и всех прочих гражданских свобод… упразднение… Особого отдела, чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, политических комиссаров… Отмена хлебной монополии… Возвращение всех крестьян с политических фронтов в свои районы» и др. Эти требования кулаки грозили отстаивать «силой оружия». В сущности, это были обычные кулацкие требования ликвидации Советов и других органов диктатуры пролетариата, реставрации капиталистических отношений под видом восстановления свободы торговли. Своеобразие заключалось лишь в том, что кулацкие заправилы, являвшиеся, по сути, колонизаторскими элементами, попытались выступать не только от своего имени, но и от имени мусульманского населения.

На этом же заседании «военный совет крестьянской армии» поручил штабу выработать условия соединения с Мадамин-беком и просить того «представить данные о своей политической платформе». Мадамин-бек поспешил с ответом, в котором объявил, что он всецело присоединяется «к протоколу военного совета крестьянской армии от 22 августа 1919 г.». Свой ответ он подписал как «командующий Мусульманской белой гвардией».

1 сентября между Мадамином и Монстровым был заключен формальный договор о совместных действиях.

Объединенная банда русских кулаков и басмачей выросла в значительную силу. Командовали ею русские белогвардейские офицеры (например, генерал Муханов), присоединившиеся к восстанию. Недаром эти силы пытался включить в общероссийское контрреволюционное движение и Колчак, присвоивший Мадамин-беку чин полковника.

Начав крупное наступление, мятежники на первых порах заняли город Джалял-Абад, превращенный ими в центр движения, захватили Ош и к 18 сентября окружили и осадили 20-тысячной армией город Андижан.

Однако союз между кулаками и басмачами оказался непрочным. Басмачи отказывались воевать вместе с русскими кулаками, которые раньше притесняли их. Русские крестьяне колебались и не хотели драться с русскими рабочими, защищавшими Советскую власть.

23 сентября, разбитые частями Красной Армии под Андижаном, первыми бежали с поля боя басмачи киргизского манапа Хал-ходжи. Это бегство повлекло за собою отступление всей кулацко-басмаческой армии. 26 сентября советские войска заняли город Ош, 30 сентября — центр кулацкого восстания Джалял-Абад. Русские крестьяне стали разбегаться из мятежной армии по домам. «Крестьянская армия» разваливалась.

Мадамин-бек открыто высказывал недоверие и сомнение в боеспособности русских крестьян. Он объявил Монстрову о намерении расторгнуть заключенный между ними договор. Хотя Мадамин-бек тут же взял обратно свои слова, все же в «союзе» между Монстровым и Мадамин-беком образовалась трещина.

В дело вмешались английские агенты, заинтересованные в сохранении «союза» и развитии антисоветского движения. Бывший царский консул в Кашгаре Успенский, действовавший по поручению англичан, предложил создать так называемое «Временное ферганское правительство» и активизировать вооруженную борьбу с Советской властью. Переговоры между Успенским и Монстровым и Мадамин-беком закончились решением создать «правительство». Главою нового «правительства» и главнокомандующим стал Мадамин-бек. Монстров теперь довольствовался положением заместителя. В состав «правительства» были введены еще генерал Муханов (военный министр), бывший крупный торговец хлопком Хаким-джан Азизханов (министр финансов) и присяжный поверенный Ненсберг (министр внутренних дел и юстиции).

Начался второй тур кулацко-басмаческого движения. Теперь движение испытывало серьезный спад. Помимо уже указанных, причиной его стали и важные политические перемены, начавшиеся в Туркестане.

Осенью 1919 г. Красная Армия, разгромив банды Дутова, воссоединила Туркестанский край с центром. ЦК РКП (б) и Советское правительство получили наконец возможность непосредственно вмешаться в ход советского строительства в Туркестане.

8 октября 1919 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о создании Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана (сокращенно Турккомиссия) в составе Ш. 3. Элиавы (председатель), М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Ф. И. Голощекина, Я. Э. Рудзутака, Г. И. Бокия. Комиссия была уполномочена представлять ВЦИК и СНК в пределах Туркестана. Этой же комиссии ЦК РКП (б) поручил осуществлять «высший партийный контроль и руководство от имени ЦК».

В ноябре В. И. Ленин счел нужным лично обратиться к коммунистам Туркестана. «Установление правильных отношений с народами Туркестана, — писал он им в известном письме, — имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, — приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его, — с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии и строго соблюсти ее директивы, преподанные ей, в свою очередь, от ВЦИК именно в этом духе»

V Туркестанская краевая конференция Коммунистической партии, состоявшаяся 20–27 ноября, ответила В. И. Ленину: «Приступая к исправлению ошибок прошлого, мы торжественно обещаем Вам, дорогой товарищ, точно руководствоваться всеми указаниями ЦК РКП (б), строго соблюдая все его директивы, и выполнить великое дело освобождения Востока от гнета империализма, как бы это трудно ни было и каких бы жертв и усилий это ни стоило. Лучшим доказательством нашего искреннего желания выполнить это великое дело является наше твердое решение провести в жизнь все резолюции, принятые на данной краевой конференции, в которых красной нитью проводятся принципы самоопределяющегося начала туземных народов, правильного разрешения вопросов нашей национальной политики и в основу которых положено стремление вызвать к деятельности угнетенное местное коренное население и дать ему полную возможность свободного развития и строительства своей жизни».

Выполнение указаний Советского правительства по урегулированию отношений с коренным населением положительно сказалось на ходе борьбы с басмачеством.

Еще летом 1919 г. Туркестанский ЦИК объявил амнистию тем басмачам, которые добровольно прекратят бандитскую деятельность. Была создана Особая чрезвычайная комиссия ЦИК и СНК по борьбе с басмачеством (председателем ее был Сорокин), которая занялась проведением необходимых мер. Начался и процесс отрезвления среди басмачей. 31 января 1920 г. на сторону Советской власти перешли отряды Махкам-ходжи и Акбар Али в составе 600 вооруженных и 2 тысяч невооруженных басмачей, 2 февраля — отряд Парпи численностью 3 тысячи человек. Иргаш был убит своими сторонниками.

Мадамин-бек прилагал отчаянные усилия, чтобы сохранить боеспособность своей банды и укрепить басмаческое движение. Как председатель «Временного ферганского правительства» он проводил разные «реформы» на занятой территории. В декабре 1919 г. к нему прибыла афганская делегация. Она пыталась примирить Мадамин-бека с другими главарями басмачества, не желавшими ему подчиняться, создать между ними согласие, обещала помощь деньгами и оружием. Но тщетно. Все более обострялись отношения между кулацкой русской частью антисоветского «воинства» и мусульманской.

Наконец Монстров понял бесперспективность антисоветской позиции и «союза» с басмачами и решил тайно вступить в переговоры с Советской властью. 13 января 1920 г. через своего представителя Петра Боцана он заявил о намерении перейти на сторону Советов. Советские военные власти потребовали от него полной капитуляции.

Узнав о намерении Монстрова, Мадамин-бек в момент переговоров напал на его отряды. Монстров бежал. 17 января он явился в Джалял-Абад и сдался Советской власти, признав свою вину. Вслед за Монстровым из стана Мадамин-бека бежали и другие главари русских кулаков (Васильев, Боцан, Плотников и даже генерал Муханов). Они понесли заслуженное наказание по приговору революционного трибунала. Сдавшиеся рядовые отрядов Монстрова были амнистированы.

Ожесточенная борьба с бандами Мадамин-бека продолжалась до февраля 1920 г., когда наконец, потерпев решительное поражение в боях со 2-й Туркестанской советской стрелковой дивизией, Мадамин-бек объявил о признании им Советской власти и в марте начал переговоры о сдаче. Реввоенсовет Ферганского фронта обещал, что его отряд в случае сдачи будет зачислен па советскую службу в качестве самостоятельной войсковой единицы, входящей в тюркскую бригаду, 6 марта об этом было заключено соответствующее письменное соглашение.

1919 год стал годом решающих побед Советской власти над внутренней и внешней контрреволюцией. Были разгромлены мощные армии Колчака, Юденича, Деникина, а также войска интервентов на Севере, Западе и Юге страны. Ряд сокрушительных ударов получили силы мелкобуржуазной и националистической контрреволюции. В тылу сражающейся Красной Армии были вскрыты и уничтожены контрреволюционные организации, занимавшиеся подрывной деятельностью против Советской власти. Усилились колебания и разложение мелкобуржуазных политических партий. Советская страна вступила в завершающий этап гражданской войны.

Иллюстрации

Ф. Э. Дзержинский

В. И. Ленин. Проект декрета об аресте вождей гражданской войны против революции

В. И. Ленин. Записка Ф. Э. Дзержинскому с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Первый состав народно-революционного суда в Петрограде в декабре 1917 г.

Первый состав Петроградского революционного трибунала. В центре — председатель трибунала И. П. Жуков

Н. В. Крыленко

Д. И. Курский

П. И. Стучка

Подписка, данная генералом Д. А. Мельниковым в ноябре 1917 г., с обязательством под «честное слово» не выступать с оружием против Советской власти

Телеграмма Б. П. Позерна с ходатайством об освобождении генерала В. Л. Туган-Барановского

Письмо В. М. Пуришкевича и Н. Н. де Боде генералу А. М. Каледину, обнаруженное при обыске

Первая страница приговора Петроградского революционного трибунала по делу В. М. Пуришкевича и других контрреволюционеров

Подписка В. М. Пуришкевича, данная им при освобождении из заключения в связи с болезнью его сына

Ордер на производство обыска и арест подозреваемых по делу «Союза Союзов», выписанный Ф. Э. Дзержинским

«Социалистическое отечество в опасности!» Декрет СНК РСФСР

Сообщение ВЧК от 22 февраля 1918 г

Подложный документ левоэсеровских террористов, по которому они проникли в германское посольство

Правительственное сообщение о мятеже левых эсеров

Обращение ВЦИК в связи с покушением на В. И. Ленина

Постановление СНК РСФСР «О красном терроре»

Удостоверение, выданное Локкартом Я. Буйкису для связи с английским военным командованием в Архангельске

Расписки шпионов в получении денег от К. Каламатиано, найденные в его трости

Э. П. Берзинь

Я. Я. Буйкис

В. Э. Кингисепп

П. Д. Мальков

Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях

В. И. Ленин. «Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов»

Воззвание «Берегитесь шпионов!»

Донесение деникинского агента, найденное при обыске у Н. Н. Щепкина в сентябре 1919 г.

Е. Г. Евдокимов

Ф. Т. Фомин

Примечания

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

[9] В таком составе комиссия собралась только один раз. На следующий же день все члены комиссии, кроме Дзержинского, Петерса, Ксенофонтова и Евсеева, получили новые назначения, а вместо них в коллегию ВЧК были назначены В. В. Фомин, С. Е. Щукин, И. И. Ильин и С. П. Чернов (Пролетарская революция, 1924, № 10, с. 5–6). 8 декабря в состав ВЧК были дополнительно введены В. Р. Менжинский, В. В. Яковлев и Смирнов (В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). М., 1975, с. 37). 7 января 1918 г. СНК утвердил Коллегию ВЧК в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского. От левых эсеров СНК утвердил членами Коллегии ВЧК В. Д. Волкова, М. Ф. Емельянова, П. Ф. Сидорова и В. А. Александровича (зам. председателя), которого позже сменил левый эсер Г. Д. Закс (см.: Спирин Л. М. Крах одной авантюры. Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 г. М., 1971, с. 17).

[10] Это была первая амнистия, объявленная в Советской стране.

[11] Впоследствии Маниковский работал в Красной Армии, умер в 1920 г. Марушевский, нарушив свое «честное слово», участвовал в борьбе против Советской власти.

[12] В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.

[13] В. Г. Болдырев был освобожден из заключения в мае 1918 г. на основании амнистии, объявленной Петроградской коммуной 1 мая 1918 г. Позже участвовал в борьбе против Советской власти, был членом Директории Уфимского правительства и главкомом его вооруженных сил. Колчаком выслан в Японию. После разгрома колчаковцев Красной Армией возвратился во Владивосток и вторично был амнистирован.

[14] Это было первое дело, расследованное ВЧК.

[15] Ф. Э. Дзержинский предъявил допрашиваемому запись в книжке Кондратьева.

[16] К тому времени порядок допуска защиты и обвинения в революционных трибуналах несколько изменился. По первому «Руководству для устройства революционных трибуналов» от 28 ноября 1917 г., подписанному П. И. Стучкой (как и по постановлению Московского Совета «Об учреждении Московского ревтрибунала» от 8 декабря 1917 г.), в качестве защитников и обвинителей допускались «все неопороченные граждане»; обвинители и защитники могли быть назначены только в данном судебном заседании из присутствующих лиц. Новая инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. предусматривала учреждение при революционных трибуналах специальной «коллегии лиц, посвятивших себя правозаступничеству как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Из этой коллегии должны были избираться по желанию подсудимых и но назначению трибунала обвинители и защитники. Инструкция одновременно допускала и возможность участия в судебных прениях одного обвинителя и одного защитника из публики, находившейся в зале заседания. Старая буржуазная адвокатура саботировала трибуналы и не желала входить в коллегии правозаступников. Вместе с тем, пользуясь установившимся в новых судах обычаем допускать защитников из числа присутствующих в зале заседания лиц, старые адвокаты пытались использовать трибуну революционных судов для выступлений против нового правопорядка. Именно в таком амплуа и выступил И. Муравьев на процессе деятелей буржуазной газеты «Утро России».

[17] После июльских событий (с 5 июля по 5 сентября) 1917 г. Временное правительство закрыло много рабочих большевистских газет в Петрограде, Кронштадте, Риге, Царицыне, Воронеже, Минске, Ревеле и других городах. 6 июля каратели-юнкера убили рабочего-большевика И. А. Воинова за распространение «Листка Правды».

[18] Впоследствии сын Локкарта Робин Брюс Локкарт в книге «The асе of spies» (London, 1967, p. 74) писал, что Локкарт собрал у русских капиталистов через английскую фирму около 8 400 000 рублей, которые были обращены па финансирование подрывной деятельности против Советской России.

[19] А. И. Верховский был арестован в мае 1918 г. и вскоре освобожден. После этого он отошел от антисоветской деятельности и служил в Красной Армии.

[20] Ковалевский был впоследствии разоблачен и расстрелян.

[21] Речь идет о командире так называемого Степного корпуса П. П. Иванове-Ринове — командующем войсками антисоветского «Временного Сибирского правительства».

[22] Фотокопия удостоверения помещена среди иллюстраций настоящей книги.

[23] Центральная коллегия по делам пленных и беженцев при Народном комиссариате внутренних дел.

[24] Эсер Ганжонков был известен чекистам, оп неоднократно проходил по материалам разных следственных дел как активный враг Советской власти.

[25] Под фамилией И. С. Куликовский скрывался И. С. Дашевский — член военной комиссии при ЦК партии эсеров. Впоследствии он был амнистирован и вышел из партии эсеров.

[26] Прибыл только отряд из Петрограда (45 человек), но и он был обезоружен по дороге с вокзала.

[27] В официальном сообщении о ликвидации авантюры Муравьева, опубликованном в «Известиях ВЦИК» 12 июля 1918 г., сказано, что после провала попытки склонить Симбирский Совет на свою сторону Муравьев покончил с собой. Действительные обстоятельства ликвидации авантюры изложены в статье И. М. Варейкиса, опубликованной через год после событий, 10–11 июля 1919 г., в симбирской газете «Заря».

[28] Впоследствии Пинкус участвовал в боях против Красной Армии, а затем эмигрировал в буржуазную Латвию.

[29] Более успешно чекисты провели операцию в Казани. Командированный туда один из сотрудников ВЧК использовал открытый Пинкусом пароль и под видом белогвардейца проник в штаб заговорщиков. В результате удалось арестовать большую группу контрреволюционеров. Кроме того, чекисты раскрыли в Казани монархистскую офицерскую группу, которой руководил генерал-майор И. И. Попов, и обнаружили склад оружия белогвардейцев. По признанию генерала, он имел в своем распоряжении в Казани вооруженный офицерский отряд численностью в 500 человек, который в момент восстания должен был действовать вместе с отрядами «Союза защиты родины и свободы».

[30] По одним данным, это покушение было совершено контрреволюционной группой, возглавляемой упоминавшимися выше Орлом и Ланским. А. П. Орел показывал на следствии в ВЧК: «Стреляли в Ленина наемные люди, нанятые князем Ш. (речь идет об известном финансисте Д. И. Шаховском. — Д. Г.), нанял их сам князь за полмиллиона рублей… Часть из них служит в городской милиции. Покушение было сделано… через подосланных лиц. Часть из этих 12 человек (офицеров) уехала в Новочеркасск». По другим данным, покушение совершила правоэсеровская террористическая группа. На процессе правых эсеров в 1922 г. один из подсудимых, член ЦК партии эсеров Н. Н. Иванов, показывал: «В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с.-р.), что в январе 1918 г. действительно было произведено в Петрограде покушение на Ленина, при его проезде на автомашине с Платтеном, причем это покушение было совершено какой-то военной группой при участии Тагунова».

[31] После освобождения Баку и Туркестана от английских войск В. Чайкин 25 июля 1920 г. опубликовал в «Известиях ВЦИК» материалы своего расследования в статье «Черное дело». А в 1922 г. в Москве была издана книга Чайкина «К истории российской революции», вып. 1, в которой освещались все выявленные им обстоятельства убийства бакинских комиссаров.

[32] Непосредственными участниками убийства комиссаров были: председатель закаспийского эсеровского «правительства» Ф. А. Фунтиков, его заместитель Курилев, английский капитан Тиг-Джонс, начальник контрразведки С. Л. Дружкин, члены «Закаспийского исполкома» эсеры И. И. Седых, Н. И. Анисимов, А. С. Гладырев, Егоров, эсеровские дружинники Н. А. Филатов, И. Гермаш, И. А. Пиотрович, текинец Атта-Мурат, Ф. С. Белоконь, комендант Ашхабада прапорщик М. И. Худоложкин, начальник милиции А. К. Седов, адъютант комендантского управления Н. И. Баклеев и другие.

[33] Этот документ был предъявлен советской делегацией на Генуэзской конференции в меморандуме от 20 апреля 1922 г.

[34] За границей П. Н. Краснов многие годы сколачивал из белоэмигрантов казачьи войсковые части для военного похода и кадры для подрывной деятельности против СССР. С приходом к власти Гитлера этот старый германский агент перешел на службу к фашистам. Во время Великой Отечественной войны Краснов был назначен начальником специально созданного при гитлеровском министерстве восточных областей «Главного управления казачьих войск», формировал из предателей казачьи части для войны против СССР. В январе 1947 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Краснова за все его злодеяния к смертной казни.

[35] ЖЧК — железнодорожные чрезвычайные комиссии.

[36] Ленинская идея поручительства общественных организаций за арестованных вошла в практику работы чрезвычайных комиссий. Например, в приказе ВЧК от 8 января 1921 г. говорилось: «…если заставить (провинившегося — Д. Г.) рабочего вместо тюрьмы работать на своем же заводе, под ответственностью остальных рабочих, то такое пребывание на всем честном народе, который будет ждать — опозорит он опять завод или станет настоящим сознательным товарищем, — такой порядок будет действовать гораздо сильней и целесообразней, чем сидение под следствием и судом. Рабочая среда сумеет выправить слабых, малосознательных товарищей, а тюрьма их окончательно искалечит. Лозунг органов ЧК должен быть: «Тюрьма — для буржуазии, товарищеское воздействие — для рабочих и крестьян».

[37] Впоследствии были убиты также: председатель Чрезвычайной комиссии А. Бабушкин, начальник милиции И. Рогалев, председатель военного отдела исполкома Совета Исачев, видный коммунист Холмогоров и многие другие.

[38] В сообщении Корнилов и Зайцев ошибочно названы капитанами, в действительности оба они были полковниками царской армии.

[39] В некоторых документах (например, в телеграмме ТуркЦИК на имя Советского правительства от 7 октября 1918 г. о раскрытии заговора «ТВО»), а также в исторической литературе содержатся сведения о том, что генерал Джунковский приехал в Туркестан из Петрограда, где он в свое время был «градоначальником» или «бывшим комендантом». Это неверно. Генерал В. Ф. Джунковский был московским губернатором с 1905 по 1913 г., затем товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов до 15 августа 1915 г. В октябре 1915 г. Джунковский служил в действующей армии, командовал дивизией и 3-м Сибирским корпусом. В сентябре 1918 г. В. Ф. Джунковский был арестован органами ВЧК. Именно этого Джунковского считали руководителем «ТВО». Впоследствии выяснилось, что он не имеет никакого отношения к Туркестанскому заговору. В действительности одним из руководителей «ТВО» был Е. Джунковский — бывший помощник генерал-губернатора Туркестана, бежавший после Октябрьской революции в Мешхед, где он связался с английской миссией и по ее поручению организовал «ТВО».

[40] А. Г. Шкуро и Султан-Гирей Клыч после окончания гражданской войны бежали за границу, где продолжали подрывную деятельность против Советской страны, а во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. служили фашистской Германии против Родины. В январе 1947 г. эти изменники были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

[41] Речь шла о членах штаба махновских отрядов Озерове, Михалеве (Павленко), Бурдыге, Олейнике, Коробко, Костине, Полунине и Добролюбове, осужденных в связи с дезорганизаторскими действиями махновцев на Южном фронте. Об этом см. ниже. — Д. Г.

[42] Как выяснилось впоследствии (в 1920–1921 гг.), под кличкой Назар Стодоля скрывался член ЦК украинской партии эсеров Назар Петренко.

[43] Название движения происходит от тюркского слова «басмак» — нападать, налетать.

Глава шестая. Решающие победы над внешней и внутренней контрреволюцией (1919 г.)

1. Политическое разложение и военное поражение крупнейших очагов контрреволюции в стране

Начавшаяся осенью 1918 г. перегруппировка сил внутри антисоветского лагеря закончилась к весне 1919 г., когда на передний край борьбы против Советской власти выдвинулись наиболее реакционные контрреволюционные круги.

К весне 1919 г. при политической, военной и материальной поддержке империалистов Антанты на территории России оформилось несколько крупных антисоветских военно-политических объединений, возглавляемых военными диктаторами — монархистскими генералами. На востоке таким диктатором был «верховный правитель России» вице-адмирал А. В. Колчак, на юге — «главнокомандующий вооруженными силами Юга России» генерал А. И. Деникин, в районе Петрограда — генерал Н. Н. Юденич. Политическим ядром этих военно-диктаторских режимов явились монархистские и кадетские организации.

Сразу же после своего «воцарения» Колчак стал восстанавливать старые порядки. Повсеместно были назначены главные начальники с правами генерал-губернаторов, восстановлена охранка, введены законы о смертной казни. Вынесение приговоров поручалось офицерской «тройке», военно-полевому суду. Посылались специальные карательные экспедиции против крестьян, не желавших воевать за колчаковский режим; карательные отряды заливали кровью деревни. В этих экзекуциях особой жестокостью отличались такие подручные Колчака, как казачьи атаманы Семенов, Анненков, гепералы Розанов, Красильников, Волков. Были расстреляны, повешены, замучены, живыми зарыты в землю многие тысячи трудящихся. По официальным данным, только в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли не менее 25 тысяч человек. В Кизеловских копях было расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч, в Тагильском и Надеждинском районах замучено около 10 тысяч, в Екатеринбургском и других уездах — не менее 8 тысяч, около 10 процентов населения губерний — мужчины, женщины, дети — было подвергнуто жестокой и унизительной порке. Из Тюмени официально сообщалось: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей-граждан совершенно не поддается никакому учету».

По далеко не полным данным, только в нескольких губерниях Сибири колчаковцы сожгли около 10 тысяч домов, разорили десятки тысяч хозяйств.

Но несмотря на все ужасы «колчаковского правления», его правительство, возглавляемое сначала кадетствующим сибирским деятелем П. В. Вологодским, а затем В. Н. Пепеляевым, пыталось изображать себя «либеральной властью». Даже иностранные буржуазные дипломаты отмечали двуличие колчаковщины. 10 августа 1919 г. американский генерал Грейвз в своем донесении военному департаменту США дал такую характеристику колчаковскому правительству. «Правительство, — писал он, — делится на две различные части: одна — выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии… Лицемерное правительство пытается убедить крестьян, что их задача заключается в предоставлении продовольствия, и ищет психологического момента для восстановления монархии. Колчак окружил себя офицерами старого режима, спасение которых в будущем зависит только от восстановления монархии».

В качестве «либерала» в колчаковском правительстве, на посту заместителя председателя Совета министров, подвизался один из лидеров антисоветского «Национального центра» А. А. Червен-Водали. Были в правительстве и ренегаты из правосоциалистических партий. Бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов, исполнявший в Париже обязанности представителя Колчака, образовал там комитет-совещание в составе бежавших из России князя Г. Е. Львова и члена ЦК кадетской партии В. А. Маклакова для работы среди иностранцев в пользу Колчака. В секретной телеграмме на имя колчаковского министерства иностранных дел от 15 января 1919 г. Сазонов писал: «Требуется участие в совещании левых элементов. Пока некого взять… Единственный человек из находящихся здесь, который мог бы сыграть эту роль, — Савинков… Его позиция совершенно согласна с нами. По словам его, у него много сторонников в России среди не социалистических, но демократических радикальных элементов, а также среди офицерства. Он сам очень желает быть приобщенным к совещанию, о чем нам прямо заявил… Мы хотим поручить ему агитацию среди демократических элементов и с этой целью для себя используем его спутников. Просим вашего одобрения. Вместе с тем просим все-таки изыскать способ удовлетворения его денежных притязаний».

Так был куплен еще один «левый элемент» — бежавший из России ренегат Савинков, «работу» которого оплачивал теперь Колчак.

Соблазняя иностранных капиталистов богатствами края, колчаковское правительство рассчитывало с их помощью восстановить старый строй, вернуть помещикам их прежние владения, капиталистам — заводы и фабрики. Созданное с этой целью «Особое совещание» занималось финансированием фабрикантов и заводчиков. Колчаковский Совет министров чуть ли не каждый день отпускал десятки миллионов рублей разлитым акционерным компаниям. Был учрежден Военно-промышленный комитет, в котором верховодили деятели кадетской партии. В этом комитете безнаказанные хищения и растраты достигли невероятных размеров. Иностранным капиталистам колчаковцы отдали тысячи предприятий Сибири для эксплуатации.

Призвав на помощь иностранные войска, колчаковцы содержали и бесплатно перевозили их по железным дорогам. Они передали правительствам и капиталистам Антанты за поставки оружия огромное количество золота (около 148 тонн) из захваченного контрреволюционерами в Казани золотого запаса государства.

Не менее реакционной, чем колчаковщина, была господствовавшая на занятой контрреволюционерами территории Юга России деникинщина.

В апреле 1919 г. «Особое совещание» — совещательный орган при штабе Деникина — представило официальным миссиям правительств стран Антанты декларацию (она широко распространялась в листовках и среди населения), содержавшую политическое кредо деникинщины. В ней объявлялось, что целью Деникина является уничтожение большевизма, водворение в стране «правового порядка», «восстановление могущества единой и неделимой России». Деникин туманно обещал созвать Национальное собрание (лозунг созыва Учредительного собрания исчез из лексикона деникинщины), дать широкое самоуправление местам, областную автономию, «гражданские свободы», осуществить «земельную реформу для устранения земельной нужды трудящегося населения», ввести рабочее законодательство, «обеспечивающее трудящиеся классы».

Но это были только слова. За наступавшей Добровольческой армией двигался, как тогда говорили, «помещичий шарабан», пассажиры которого немедленно вступали во владение своей бывшей собственностью в селах и городах. Вся полнота государственной власти переходила в руки «главнокомандующего Добровольческой армии» и назначенных им начальников. Открыто восстанавливались порядки и законы царской России. Русская православная церковь объявлялась «первенствующей»; русский язык — государственным; царский трехцветный флаг — государственным флагом. Вместо обещанной земельной реформы жестко проводился принцип «сохранения за собственниками», то есть помещиками, их «прав на землю». Мало того, Деникин издал закон, по которому крестьянин, засеявший до прихода деникинцев землю помещика, должен был не только возвратить ему землю, но и отдать треть урожая 1919 г. Жестоко подавлялись малейшие проявления национального самосознания всех нерусских народов. Разгонялись рабочие организации. Эту политику Деникин проводил террористическими методами, при помощи карательных экспедиций.

При деникинском «Особом совещании» существовал так называемый «Осваг» — осведомительное агитационное агентство, симбиоз органа пропаганды с контрразведкой. Газеты «Освага», выходившие большими тиражами, вели антисоветскую, погромную агитацию, травлю большевиков. Ярко выраженный черносотенный характер носили плакаты и лубки. Среди деятелей деникинской печати подвизался и Пуришкевич, издававший в Ростове-на-Дону погромный журнал «Благовест».

Поначалу в деникинское «Особое совещание» в качестве «советников» входили деятели кадетской партии, крупные промышленники, торговцы и финансисты: член руководства «Национального центра» Н. Астров (председатель «Совещания»), С. Маслов, М. Федоров, А. Нератов, О. Герасимов, В. Степанов, Д. Шипов, С. Безобразов и другие. Позже «Особое совещание» было ликвидировано и вместо него создано «правительство» под председательством генерала А. С. Лукомского.

Опорой деникинцев на территории захваченной ими Украины явились южнорусское объединение «Национального центра», возглавляемое бывшим членом Государственной думы монархистом В. В. Шульгиным, и возникший еще в октябре 1918 г. в Киеве «Совет государственного объединения России», состоявший из буржуазных деятелей бывших Государственной думы, Государственного совета, земских и городских самоуправлений, крупных торговцев, промышленников, земельных собственников, церковных деятелей и финансистов. Председателем «Совета» состоял барон В. В. Меллер-Закомельский, бывший председатель Петербургской губернской земской управы и член Государственного совета; товарищами председателя — бывший царский министр земледелия А. В. Кривошеин, профессор П. Н. Милюков, бывший член Государственной думы А. М. Масленников и от торгово-промышленной группы — С. Н. Третьяков; членами «Совета» были профессор Е. Н. Трубецкой, князь А. Д. Голицын и другие. Самой «левой» легальной организацией Юга России при деникинщине был южнорусский «Союз возрождения России»; к нему примыкал «Совет земств и городов Юга России». Как и в центральных губерниях, в южнорусский совет «Союза возрождения России» входили так называемые государственно мыслящие народные социалисты, левые кадеты, некоторые правые эсеры и меньшевики. Председатель южнорусского совета «Союза возрождения России» народный социалист В. Мякотин впоследствии рассказывал, что его организация считала нужным поддерживать борьбу Деникина с Советской властью. Делегации «Союза возрождения», игравшего роль легальной оппозиции при Деникине, неоднократно рекомендовали военному диктатору различные проекты «улучшения» деникинского аппарата произвола и насилия. Но Деникин отмахивался от этих рекомендаций: дескать, с социалистами поговорим потом.

Деникинщина оставалась такой откровенной террористической диктатурой, что даже активные сподвижники Деникина вынуждены были признать это. Среди командиров Добровольческой армии находились известные своими грабежами населения казачий генерал-лейтенант А. Г. Шкуро и генерал Султан-Гирей Клыч. Много лет спустя Шкуро говорил на суде: «Я не могу припомнить всех фактов истязаний и зверств, проводимых подчиненными мне казаками, но продвижение моих частей сопровождалось массовыми грабежами, убийствами коммунистов и советских работников. Такие действия поощрялись генералами и офицерами Добровольческой армии». Особенными зверствами отличалась казачья «волчья сотня» Шкуро. Крупный землевладелец генерал Султан-Гирей Клыч, командовавший в деникинской армии «дикой дивизией» из горцев Северного Кавказа, также показывал на суде: «Возглавляемая мною «дикая дивизия», действуя на протяжении всего периода гражданской войны на Кавказе, чинила грабежи, насилия и издевательства в отношении мирного населения… Всадники моей дивизии принимали участие в убийствах советских людей»[40].

Третьим из наиболее крупных военных диктаторов того времени стал генерал от инфантерии Н. И. Юденич, избравший районом своей деятельности Северо-Запад России. Это был не выделявшийся какими-либо особенными способностями и талантами генерал, ставший популярным в первую мировую войну благодаря успехам Кавказской армии, в которой он служил. Это был убежденный и откровенный монархист. Еще во времена керенщины его отстранили с поста главнокомандующего Кавказским фронтом как сопротивлявшегося распоряжениям Временного правительства.

После Октября Юденич вел контрреволюционную подпольную деятельность в Петрограде, ориентируясь на Германию. Главной целью его был военный захват Петрограда, чтобы сокрушить большевизм в самом его центре. Достичь этого он надеялся с помощью немецкого вторжения. Но после поражения Германии в войне Юденич изменил ориентацию. В ноябре 1918 г. он бежал из революционного Петрограда в Финляндию, где во главе государства в то время стоял бывший придворный русского царя генерал-майор Маннергейм, с помощью немцев потопивший в крови революцию финских рабочих и крестьян. Юденич вел переговоры с Маннергеймом о совместном выступлении против Советской России, носился с планом создания фронта против Петрограда, используя «берега Финского залива и территории прибалтийских провинций». Он просил помощи и поддержки финансами, оружием и другими средствами, заверял, что признает Антанту, и выражал готовность подчиниться ее руководству. Уверял, что он не монархист и не республиканец и вообще не интересуется политикой и что единственной его программой является уничтожение большевизма в России.

В Финляндии в то время существовала колония русских белоэмигрантов — около 20 тысяч человек, из них — 2–2,5 тысячи офицеров. Главную роль среди белоэмигрантов играли промышленники и финансисты, имевшие связи и средства, а также представители царской высшей бюрократии. Они образовали «Русский политический комитет» явно монархистского направления. Возглавлял его бывший царский премьер-министр А. Ф. Трепов, придерживавшийся германской ориентации. После поражения Германии в январе 1919 г. из Петрограда в Финляндию нелегально прибыл один из лидеров «Национального центра», бывший министр Временного правительства профессор богословия А. В. Карташев. Когда он стал председателем правления «Русского политического комитета», тот принял «союзническую ориентацию». «Русский политический комитет» поддержал Юденича, мечтавшего о захвате Петрограда, и выдвинул его в качестве лидера антисоветского движения на Северо-Западе. При Юдениче было создало «Политическое совещание».

При поддержке деятелей «Национального центра» Юденич в январе 1919 г. обратился к Колчаку с посланием, в котором признал для себя обязательной его платформу, предложил Колчаку свой военный план и просил помощи, в частности поддержки перед Антантой. Колчак охотно согласился и даже прислал Юденичу миллион рублей «на наиболее срочные нужды». Финансово-промышленные русские белоэмигрантские круги также субсидировали Юденича (они дали ему 2 миллиона рублей), и с согласия Маннергейма он начал тайно формировать белогвардейскую армию в Финляндии. Большие надежды возлагал Юденич на то, что ему удастся подчинить себе обосновавшиеся в Эстонии остатки белой Северной армии, разгромленной красноармейцами в конце 1918 г. под Себежем и Псковом («Северный корпус»). В мае 1919 г. на предложения Юденича откликнулась Англия, тайно заверившая его в том, что она окажет ему помощь для осуществления его планов. К Юденичу прибыла английская военная миссия.

Пока шли все эти приготовления, «Северный корпус» из Эстонии под командованием генерала А. П. Родзянко, независимо от Юденича, начал наступление на Петроград, но потерпел поражение. Изменение военной обстановки ускорило приход Юденича к власти. 24 мая 1919 г. Колчак предложил ему принять командование «всеми русскими силами на Северо-Западе». Летом 1919 г. Юденич переехал в Эстонию, чтобы оттуда начать свой «марш» на Петроград.

Англичане позаботились о том, чтобы Юденич имел «надлежащее правительство», которому они могли бы доверять. Формирование «правительства» походило на фарс. Английский генерал Марш вызвал к себе из Финляндии в Ревель членов «Политического совещания» при Юдениче. Когда они (А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, М. Н. Суворов и С. Г. Лианозов) явились в английское консульство в Ревеле, генерал Марш пригласил их в комнату, где уже находились белоэмигранты — полковник К. А. Крузенштерн, К. А. Александров, М. М. Филиппео, М. С. Маргулиес, В. А. Горн, Н. Н. Иванов — и корреспондент английских газет Поллак. Здесь же присутствовали и представители американской и французской миссий.

Белоэмигрантам было предложено немедленно, буквально не выходя из комнаты, образовать «северо-западное русское правительство» и заключить договор с эстонским правительством о признании независимости Эстонии и совместной борьбе против Советской России. Генерал Марш передал присутствующим заготовленный заранее «список членов правительства», в который он включил нужных ему лиц.

Было 18 часов 20 минут. Коверкая слова, Марш по-русски предупредил: «Если к 19 часам правительство не будет создано, всякая помощь союзников будет немедленно прекращена. Мы вас бросим».

Когда присутствующие стали ссылаться на то, что неизвестно, подпишет ли Юденич заявление о признании независимости Эстонии, Марш пригрозил: «В таком случае у нас будет другой главнокомандующий». С этими словами он удалился вместе с американским и французским представителями.

Предложение было принято. Так за 40 минут появилось еще одно «правительство» в составе: председатель С. Г. Лианозов, министр внутренних дел К. А. Александров, военный министр Н. Н. Юденич, министр торговли и промышленности М. С. Маргулиес, министр юстиции Е. И. Кедрин, министр продовольствия Ф. Г. Эйшинский, министр просвещения Ф. А. Эрн, министр общественного призрения А. С. Пешков, государственный контролер В. А. Горн, министр земледелия П. А. Богданов, министр вероисповеданий Н. Ф. Евсеев и министр почт и телеграфа М. М. Филиппео.

Старый царский дипломат К. Набоков, выполнявший в Англии роль представителя Колчака, в своем сообщении от 20 августа 1918 г. писал: «Решительно во всех кругах (это) новое пр-во вызывает лишь негодование либо смех».

Наряду с колчаковским, деникинским и юденичским очагами контрреволюции Антанта создала районы открытой оккупации, откуда велось наступление на Страну Советов.

На Севере, в районе Архангельска и Мурманска, действовали английские, американские и французские войска под командованием генерала Айронсайда, сменившего Ф. Пуля, и белогвардейцы, возглавляемые с января 1919 г. генералом Е. К. Миллером.

В Прибалтике германские войска под командованием генерала фон дер Гольца, выполнявшего директивы Антанты, а также польские отряды, финские наемники-егеря, эстонские, латышские, литовские буржуазно-националистические воинские части и русские белогвардейцы при помощи английского флота свергли рабоче-крестьянскую власть и образовали вооруженный фронт против Советской России.

На юге России хозяйничали интервенционистские войска Антанты под командованием французского генерала д'Ансельма, численность которых к 15 февраля 1919 г. достигла 130 тысяч человек.

В Дагестане после поражения Турции в войне с Антантой появился английский отряд, а при Горском правительстве Тапы Чермоева — военная миссия во главе с полковником Роландсоном. Теперь Горское правительство, раньше тесно связанное с Турцией, пресмыкалось перед новыми «союзниками». Территория Северного Кавказа, в том числе и Дагестана, вскоре была занята деникинцами. Деникин заявил, что он не признает Горской республики и требует подчинения Дагестана его власти.

Бесчинства белогвардейцев были такими, что даже союзный Меджлис горских народов Кавказа, находившийся в Тифлисе, в протесте, поданном «союзным» представителям 10 сентября 1919 г., в таких словах характеризовал вторжение деникинцев в пределы Горской республики: «Железом и кровью прошла Добровольческая армия по территории горских народов, оставляя после себя пепел аулов, убийства, грабежи, виселицы, изнасилованных женщин, оскверненные мечети… На днях были стерты с лица земли два наиболее цветущих ингушских селения Экажевское и Сурхохи, не говоря уже о тридцати аулах Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, подвергшихся разгрому при вторжении Добровольческой армии в пределы Республики… Меджлис полагает, что эти меры Добровольческой армии среди горских народов есть не что иное, как проведение под благовидным предлогом заранее обдуманного плана физического истребления горских народов. Инстинктивно чувствуя эти коварные замыслы вождей Добровольческой армии, горские народы стихийно восстают, как это имело место в Ингушетии, Чечне, Дагестане, предпочитая погибнуть лучше под родным небом Кавказа, защищая свои очаги, свободу и независимость…». Меджлис потребовал от представителя «союзников» в Тифлисе полковника Хаскеля передать его правительству протест и принять немедленные меры к очищению территории Горской республики от Добровольческой армии.

О том, какие «меры» против бесчинств деникинской армии приняли «союзники», свидетельствует воззвание к населению Дагестана, опубликованное и распространенное в сентябре 1919 г. полковником Роландсоном, ставшим теперь главой английской военной миссии при генерале Деникине. «Англия, — говорилось в нем, — помогает Деникину снаряжением, танками, аэропланами, пушками, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели. Англия дала для этого своих инструкторов. Будет очень жалко, если придется обратить это оружие против горцев и их аулы будут разрушены… Нет сомнения, что Россия, очищенная огнем и кровью, станет Великой и Неделимой. Она тогда справедливо воздаст тем, кто помогал ее возрождению, а те, кто мешал этому, будут наказаны».

Эта прямая угроза населению Дагестана вызвала всеобщее негодование горцев.

Особое возмущение горцев вызывало то обстоятельство, что полковник Роландсон раньше состоял представителем английского командования при Союзе горцев Кавказа и даже был облечен званием «главнокомандующего всеми горскими вооруженными силами». А теперь Роландсон угрожал горцам английским оружием.

Так же вели себя «союзники» и в Закавказье. Азербайджан был оккупирован английскими войсками. Генерал Томсон объявил себя губернатором города Баку. В Грузии меньшевистское националистическое правительство вело подрывную работу против Советской России. Фактически там тоже распоряжались английские войска.

В Крыму после ухода немцев 15 декабря 1918 г. «правительство» Сулеймана Сулькевича «самоликвидировалось». Усилиями буржуазии и по указанию Добровольческой армии, вступившей в Крым, было создано новое «правительство» под руководством табачного фабриканта Соломона Крыма, ориентирующегося на деникинцев.

В Закаспийской области 31 декабря 1918 г. английские колониальные войска (сипаи) разогнали митинг трудящихся Красноводска, выражавших недовольство оккупацией города, и заняли все административные учреждения. А потом небезызвестный английский капитан Реджинальд Тиг-Джонс, вместе со своим агентом в Закаспийском правительстве — начальником розыскного бюро Дружкиным, произвел «государственный переворот» — разогнал эсеровское «правительство» Фунтикова. Англичане предложили образовать новое правительство — Директорию.

Один из членов Директории, Л. А. Зимин, впоследствии описал некоторые подробности этого события. Он рассказал, что местный Исполнительный комитет избрал в Директорию генерала Крутена, Белова и Зимина. Но Тиг-Джонс приказал заменить Крутена Дружкиным, а Крутену предоставить право присутствовать на заседаниях с решающим голосом. В состав Директории были избраны на съезде туркменов Хаджи-Мурат и Овез-Баев. По требованию же Тиг-Джонса вместо Овез-Баева был введен в Директорию Ораз-Сердар. Закаспийская Директория была марионеткой в руках англичан. «Особенно же тяжелым, — писал Зимин, — оказалось то, что введенный в Директорию англичанами Дружкин, используя, с одной стороны, свою зависимость от англичан, с другой стороны, сосредоточив в своих руках заведование тайной полицией, стал постепенно пользоваться все большей властью».

Все это оказывало влияние на состояние фронта борьбы с внутренней контрреволюцией в тылу Советской страны. Агенты Колчака, Деникина, Юденича, Антанты продолжали создавать подпольные организации и плести заговоры в тылу борющейся Красной Армии. Их подрывная деятельность увязывалась с военными действиями мятежных генералов и международных империалистов. Место правосоциалистических партий в качестве руководящих органов антисоветского подполья заняли преимущественно кадетские организации «Национального центра». Кадеты стали соучастниками монархистской контрреволюции.

Так, к весне 1919 г. определились главные борющиеся классовые и политические силы в Советской стране. По одну сторону фронта стояли рабочий класс и революционное крестьянство во главе с большевистской партией и Советским правительством, по другую — буржуазия и помещики в союзе с империалистами Антанты.

Руководствуясь ленинскими принципами внешней политики, Советское правительство делало все зависящее от него для прекращения войны. Оно не раз выступало с мирными предложениями правительствам США, Англии, Франции, Италии и других капиталистических государств. Но эти предложения оставались без ответа — Антанта не хотела смириться с существованием первого в мире социалистического государства и продолжала поддерживать антисоветских мятежников.

В этих условиях партия главное внимание уделяла военным фронтам, усилению Красной Армии. Вся страна была объявлена единым военным лагерем. 30 ноября 1918 г. под председательством В. И. Ленина ВЦИК образовал Совет Рабочей и Крестьянской Обороны, который так определил стоявшие перед страной задачи:

«Необходимо обеспечить армию снабжением и для этого повысить производительность труда.

Необходимо обеспечить продовольствием армию и флот, а также Москву, Петроград и все другие центры формирования и труда.

Для этого нужно заставить все продовольственные и железнодорожные органы в центре и на местах работать с высшим напряжением и высшей добросовестностью.

Не только в армии и во флоте, но и в продовольственном и транспортном деле, а также в области военной промышленности должен быть установлен военный режим, т. е. режим суровой трудовой дисциплины, отвечающей положению страны, которую бандиты империализма вынудили превратить в военный лагерь».

В стране сложилась система хозяйственных отношений, вошедшая в историю под названием «военного коммунизма». Государство установило принудительные нормы, регулировавшие сельскохозяйственное и промышленное производство, распределение товаров и продуктов, дисциплину труда в интересах победы на фронте. Были полностью национализированы и централизованы крупная, средняя и часть мелкой промышленности. Сердцевину этой системы хозяйственных отношений составляли продовольственная разверстка и запрещение свободной торговли. Согласно декрету, принятому в январе 1919 г., Советское правительство определяло, сколько хлеба и фуража необходимо для нужд государства, и требовало, чтобы крестьяне производящих губерний сдавали установленное количество по твердым ценам. Свободная торговля хлебом была запрещена; у крестьян изымались все излишки хлеба.

Суровые правила осажденного лагеря поддерживались всеми сознательными рабочими. Подавляющее большинство крестьянства, заинтересованное в избавлении от помещиков, которые возвращались в свои бывшие имения вслед за войсками белогвардейцев и интервентов, согласно было нести тяготы войны. В результате сложился военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, явившийся основной предпосылкой победы.

Серьезная угроза со стороны общероссийской контрреволюции и интервентов Антанты, нависшая весною 1919 г., создавала одинаковую опасность для всех существовавших тогда советских республик. Необходимо было объединить их совместные усилия в борьбе против общего врага. Это сознавали все рабочие и крестьяне Советской страны.

В мае 1919 г. В. И. Ленин разработал «Проект директивы ЦК о военном единстве», который был принят ЦК партии и послужил правовой основой военно-политического союза советских республик. 1 июня 1919 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет утвердил декрет, в котором говорилось о необходимости провести тесное объединение: 1) военной организации и военного командования; 2) советов народного хозяйства; 3) железнодорожного управления и хозяйства; 4) финансов и 5) комиссариатов труда советских социалистических республик России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии и Крыма, чтобы руководство указанными отраслями народной жизни было сосредоточено в руках единых коллегий. Вскоре были заключены двусторонние соглашения между РСФСР и советскими республиками о военно-политическом союзе в общей борьбе с силами внутренней контрреволюции и иностранной интервенции.

Так военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, сложившийся к весне 1919 г., дополнился тесным единством всех советских республик в их борьбе против общего врага.

Вооруженные и поддерживаемые международным империализмом, Колчак, Деникин, Юденич развернули активные военные действия против Советов. Гражданская война вспыхнула с еще большей силой.

Первой в начале марта 1919 г. в наступление на Восточном фронте перешла колчаковская армия, поддерживаемая Деникиным на юге, генералом Миллером на севере и белогвардейцами в Прибалтике. 13 мая начал поход на Петроград командующий белогвардейским «Северным корпусом» генерал Родзянко. Усилиями Красной Армии войска Колчака и Родзянко были остановлены и потерпели поражение. Одновременно ВЧК раскрыла и ликвидировала контрреволюционный заговор «Национального центра» в Петрограде.

Во второй половине 1919 г. по плану Антанты главный удар должен был нанести генерал Деникин с юга. Предполагалось также наступление войск Колчака на востоке, генерала Миллера на севере и Юденича в районе Петрограда. Деникин захватил Донбасс, Грозный, Царицын; к середине октября 1919 г. его войска заняли Украину, Курск, Орел, угрожали Туле и Москве. Это наступление также было сорвано. Провалились планы заговорщиков организовать антисоветское восстание и в сердце страны — Москве.

В октябре войска генерала Юденича вновь начали движение на Петроград. Им удалось захватить Ямбург, Красное Село, Гатчину, Детское Село и приблизиться к окрестностям Петрограда.

В октябре Красная Армия остановила наступление Деникина, а в ноябре разгромила Юденича под Петроградом. Новые удары получило и контрреволюционное подполье.

2. Эволюция колебаний мелкобуржуазных партий

Разложение контрреволюционных режимов на территориях, занятых белогвардейцами, поражения, нанесенные им Красной Армией, не могли не оказать влияния на позиции мелкобуржуазных и буржуазно-националистических партий.

В августе 1919 г. часть правых эсеров, заключившая ранее от имени членов съезда Комуча соглашение с Советским правительством об отказе от вооруженной борьбы, образовала группу «Народ». Ее руководящая «восьмерка» — К. Буревой, В.Вольский, И. Дашевский, Н. Ракитников, Н. Святицкий, Л. Либерман, Н. Смирнов, Б. Черненков — провозгласила основной задачей группы борьбу против белых генералов в защиту Советской республики. Группа направила ряд своих членов в распоряжение военных органов Советской власти для борьбы с деникинщиной. В ответ на это ЦК партии правых эсеров распустил, а впоследствии и исключил из партии членов группы «Народ», которая затем существовала как самостоятельная организация меньшинства партии. И все же под влиянием политической обстановки ЦК партии правых эсеров вынужден был заявить о своем отрицательном отношении к белогвардейщине.

Ряд мелкобуржуазных партий — социал-демократы интернационалисты, РСДРП (меньшевики), Бунд, УКП (боротьбисты), революционные коммунисты, эсеры-максималисты и другие объявили о мобилизации своих членов для защиты Советской республики. Постановлением Президиума ВЦИК от 27 ноября 1919 г. этим партиям было предоставлено по два-три места на предстоящем VII Всероссийском съезде Советов.

На VII съезде Советов в декабре 1919 г. представители этих партий выступили с лозунгом создания единого революционного фронта. Лидер меньшинства партии правых эсеров К. Буревой в своем выступлении отметил: «Тяжелые уроки кровавого опыта, выпавшие на нашу долю, крайне губительно отразились не только на самой партии эсеров, но и на деле завоевания и укрепления российской революции. Этот опыт показал, что борьба с Советской властью неизбежно сосредоточивает вокруг себя врагов трудового народа, выдвигает и усиливает контрреволюцию, дает мощь мировой реакции». Аналогичные заявления делал на съезде и лидер меньшевиков Ф. Дан.

Одпако политические позиции мелкобуржуазных партий не отличались устойчивостью. Их словесные декларации часто расходились с их практикой. Во время успехов контрреволюционных сил даже левые элементы мелкобуржуазной демократии проявляли шатания, колебания, готовность пойти на сговор с реакцией.

Большевистская партия, Советское правительство зорко следили за зигзагами в поведении этих партий и решительно пресекали их, когда это шло во вред рабочему классу и Советскому государству.

В феврале 1919 г. провокационный, опасный характер приобрела пропаганда меньшевистской газеты «Всегда вперед», и Советское правительство запретило ее издание. В специальном постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 26 февраля 1919 г., проект которого написал В. И. Ленин, говорилось: «В газете «Всегда вперед» партией меньшевиков, которая на словах провозгласила разрыв с буржуазной контрреволюцией и на словах же признала необходимость поддерживать Советскую власть как единственную в настоящее время революционную власть, ведется агитация, целиком направленная не только к возможному ослаблению Советской власти, но и к нанесению ей военного удара смертельными врагами рабочего класса и трудового крестьянства. Так, в номере от 20/II—19 г. в статье «Прекратите гражданскую войну» газета обличает перед трудовым народом, в особенности перед крестьянством, Советскую власть в том, что она расходует много материальных средств, в частности продовольствия, на поддержание Красной Армии, и в качестве вывода отсюда требует от Советской власти прекратить гражданскую войну».

В постановлении указывалось, что требование прекратить гражданскую войну, обращенное к Советской власти, означает попытку разоружить рабочий класс и крестьянскую бедноту перед лицом наступающих со всех сторон врагов, что представляло в тех условиях самый злостный вид государственного преступления — измену рабочему и крестьянскому государству. «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет считает допустимой и полезной деловую критику работы Советской власти во всех областях. Но Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет не может допустить, чтобы в тылу у рабочей и крестьянской Красной Армии, за ее спиной, под ее защитой велась разнузданная агитация, которая может иметь только одну цель и один результат: ослабить Советскую Россию перед лицом ее многочисленных врагов». ВЦИК утвердил постановление Президиума ВЦИК о прекращении издания меньшевистской газеты до тех пор, пока меньшевики делами своими не докажут «решимости последовательно порвать с Колчаком и твердо встать на защиту и поддержку Советской власти». Постановление заканчивалось предупреждением: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет напоминает всем так называемым оппозиционным элементам, что Советская республика есть военный лагерь, что на всех ее фронтах, истекая кровью, лучшие рабочие и крестьяне отстаивают великие завоевания революции, и предупреждает меньшевиков, что продолжение ими контрреволюционной работы вынудит Советскую власть выслать их в пределы колчаковской демократии» К

В июле 1919 г. меньшевики опубликовали декларацию под названием «Что делать?». В ней они потребовали расширения избирательных прав в Советы, «восстановления свободы печати, собраний», ликвидации чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и отмены смертной казни. Они хотели «в корне изменить экономическую политику» Советского государства, передать в частные руки или в аренду кооперации большинство предприятии страны, изменить аграрную и продовольственную политику.

На территориях же, занятых белогвардейцами, меньшевики по-прежнему приспосабливались к монархической контрреволюции и сотрудничали с белогвардейцами под предлогом «защиты профессиональных интересов рабочих». В марте 1920 г. Киевский чрезвычайный революционный трибунал рассмотрел дело о группе лидеров меньшевистской партии, действовавших в городе в период деникинщины. Суд установил, что ответственные деятели этой партии — Кучин-Оранский, Романов, Ланда, Шпер, — будучи членами Центрального бюро киевских профсоюзов, сотрудничали с белогвардейской властью и владельцами промышленных предприятий. Они даже обращались к деникинцам с ходатайством о выдаче ссуды Центральному бюро профсоюзов и кооперативу «Сила». Будучи членами правления профсоюзов, меньшевики составляли предательские обращения к рабочим организациям Западной Европы, в которых заявляли о «крахе» Советской власти. Члены Комитета киевской организации меньшевиков — Кучип-Оранский, Биск, Скаржинский, Семковский, Сумский-Каплун и Балабанов — послали представителей своей партии в городскую управу (восстановленную с приходом деникинских войск), несмотря на ее черносотенный характер. Своей политикой соглашения с буржуазией и белогвардейщиной меньшевики способствовали контрреволюции в удушении Советской власти. Аналогичное дело — о сотрудничестве меньшевиков с деникинцами на Дону — рассматривалось в 1921 г. в Верховном революционном трибунале. Именем своей партии меньшевики прикрывали белогвардейский террор.

Не лучшим было и поведение правых эсеров. Весной 1919 г., в грозный момент наступления белогвардейских войск Колчака, Деникина и Юденича на Советскую республику, эсеровский ЦК обратился к Советскому правительству с «ультиматумом», требуя провести «свободные перевыборы Советов».

28—30 июня 1919 г. IX совет партии правых эсеров, собравшийся на территории Советской России, принял резолюцию, основное содержание которой гласило: «Партия самостоятельно ведет борьбу и с реакцией, и с большевизмом…», но «перед лицом… опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции, учитывая соотношение наличных сил, IX совет п/артии/с.-р. одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой». Вместе с тем в резолюциях того же совета отмечалось, что «выдвигаемая в настоящее время политическая ситуация отказа партии от вооруженной борьбы с большевистской диктатурой… должна истолковываться лишь как тактическое решение, продиктованное положением вещей и расчетом наиболее целесообразного употребления партийных и народных сил». Таким образом, партия эсеров официально признала, что провозглашенная ею политика отказа от вооруженной борьбы с Советской властью является лишь тактическим маневром.

Но и эти резолюции не проводились в жизнь всеми организациями партии. Правоэсеровская группа лидеров, выброшенных колчаковцами за границу, — Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговскин, а также Керенский, Бунаков-Фундаминский и другие — открыто выступила против линии ЦК. Эти эсеры считали, что партия должна и теперь продолжать вооруженную борьбу против Советской власти в войсках Деникина, Колчака, Юденича, что ее задача должна сводиться лишь к содействию «демократизации» режимов этих военных диктаторов. Они требовали, чтобы партия ориентировалась на интервенцию империалистических государств против Советского государства. На такой же позиции стояли и правые эсеры, находившиеся на территориях, занятых деникинцами: они предпочитали «не ссориться» с Деникиным. Для них постановления IX совета партии оказались необязательными.

В дальнейшем позиция ЦК партии эсеров все более сближалась с позицией правоэсеровской группы Авксентьева — Зензинова. На сентябрьской конференции 1920 г. эсеры приняли резолюцию, в которой заявили, что «конференция предвидит неизбежность в будущем восстановления партией вооруженной борьбы с большевистской властью».

В. И. Ленин в письме ЦК РКП (б) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!» дал исчерпывающую характеристику антисоветского лагеря в 1919 г. Он писал: «…за прямой и открытой контрреволюцией, за черной сотней и кадетами, которые сильны своим капиталом, своей прямой связью с империализмом Антанты, своим пониманием неизбежности диктатуры и способностью осуществлять ее (по-колчаковски), — за ними плетутся, как всегда, колеблющиеся, бесхарактерные, словами прикрашивающие свои дела, меньшевики, правые эсеры и левые эсеры.

Никаких иллюзий на этот счет! Мы знаем «питательную среду», порождающую контрреволюционные предприятия, вспышки, заговоры и прочее, знаем очень хорошо. Это среда буржуазии, буржуазной интеллигенции, в деревнях кулаков, повсюду — «беспартийной» публики, затем эсеров и меньшевиков. Надо утроить и удесятерить надзор за этой средой. Надо удесятерить бдительность…

Относительно меньшевиков, правых и левых эсеров надо учесть последний опыт. Среди их «периферии», среди тяготеющей к ним публики, несомненно, есть сдвиг от Колчака и от Деникина в сторону сближения с Советской властью. Мы этот сдвиг учли, и каждый раз, когда он хоть в чем-нибудь реальном проявляется, делали известный шаг навстречу с своей стороны…

Но в данный момент мелкобуржуазная демократия с эсерами и меньшевиками во главе, бесхарактерная и колеблющаяся, как всегда, держит нос по ветру и колеблется в сторону победителя Деникина…

Наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден».

Указания В. И. Ленина и были положены в основу борьбы с контрреволюцией в тот период.

3. Карательные меры органов борьбы с контрреволюцией в 1919 г

Начавшееся весной 1919 г. наступление крупных антисоветских военных сил, резкая активизация подрывной деятельности в тылу, раскрытие одного за другим опасных заговоров против Советской власти показали, что главные силы внутренней контрреволюции еще не разбиты. Обстановка требовала усилить меры борьбы с антисоветским подпольем.

Когда в марте 1919 г. контрреволюция предприняла диверсии в тылу Красной Армии (на Петроградском фронте), председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский довел до всеобщего сведения: «Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская Чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавляться без всякой пощады. Во имя спасения от голода Петрограда и Москвы, во имя спасения сотен и тысяч невинных жертв Всероссийская Чрезвычайная комиссия принуждена будет принять самые суровые меры наказания против всех, кто будет причастен к белогвардейским выступлениям и попыткам вооруженного восстания». В другом объявлении ВЧК тогда же предупредила: «Пусть помнят враги Советской власти, что великодушие восставшего рабочего класса может быть исчерпано и карающий меч революции может опуститься на головы изменников и всех пособников контрреволюции… Во имя спасения завоеваний Октябрьской революции она (ВЧК. — Д. Г.) беспощадной рукой подавит всякие попытки к восстанию и заглушит призывы к свержению Советской власти».

Весною 1919 г. ВЦИК подтвердил, что ВЧК и губернским чрезвычайным комиссиям принадлежит право непосредственной расправы (вплоть до расстрела) за контрреволюционные и некоторые другие преступления в местностях, объявленных на военном положении. После расстрела заговорщиков, готовивших мятеж в районе Кронштадта, ВЧК 12 июля заявила: «Опыт полутора лет гражданской войны показал, что иностранные и отечественные империалисты не надеются в открытом бою победить революцию… Одним из главных средств борьбы у контрреволюции является дезорганизация нашей обороны, нашего тыла». Указав, что контрреволюция пытается заговорами и предательством, изменой и шпионажем победить рабочих и крестьян, Всероссийская Чрезвычайная комиссия объявила о необходимости строже наказывать виновных в подобного рода преступлениях и тем самым помочь Красной Армии как можно скорее покончить с внутренними и внешними врагами. «Никакой пощады изобличенным в белогвардейских заговорах и организациях не будет», — говорилось в этом заявлении. Обращаясь с последним предостережением ко всем тем, кто оказался втянутым в белогвардейские организации по неосмотрительности или излишней доверчивости, ВЧК предлагала им в недельный срок явиться в ВЧК, гарантируя «явившимся и раскаявшимся полную безнаказанность».

Принимая решительные меры борьбы против вражеской агентуры, ЦК Коммунистической партии и Советское правительство вместе с тем предостерегали от возврата к методам массового красного террора. После взрыва в помещении Московского комитета партии, организованного анархистами и левыми эсерами, пленум ЦК РКП (б) рассмотрел вопрос о красном терроре и опубликовал извещение, в котором указывал, что это новое преступление может побудить рабочих расправиться с заложниками и находящимися на свободе представителями буржуазных и правосоциалистических партии. Однако ЦК считал, что взрыв в помещении Московского комитета не должен отразиться на обычной деятельности ВЧК и губернских ЧК, ибо Советская власть настолько окрепла, что может навести страх на врагов и обезвредить их организации, «не впадая в нервность, сохраняя обычный темп работы трибуналов и комиссий по борьбе с контрреволюцией, не допуская случайных ошибок…».

Исключительная опасность контрреволюционных заговоров, злодейский взрыв в помещении МК РКП (б), естественно, вызвали суровые репрессии: эти дела рассматривала внесудебным порядком ВЧК. Активные участники этих преступлений были расстреляны. Но, как правило, подавляющее большинство дел о контрреволюционных преступлениях рассматривалось не чрезвычайными комиссиями, а реорганизованными и ставшими вполне эффективными органами советского правосудия — революционными трибуналами. Весьма гибкая тактика применялась в отношении обвиняемых из мелкобуржуазных слоев.

Согласно постановлению Президиума ВЦИК об амнистии, в ноябре 1918 г. было прекращено расследование по известному делу «рабочей конференции» и освобождены видные меньшевики и правые эсеры, арестованные в июле того же года. 30 июня 1919 г. Верховный революционный трибунал при ВЦИК освободил от суда и наказания обвинявшихся по делу саратовской, петроградской и московской организаций правых эсеров, выразивших солидарность с резолюцией конференции своей партии об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью. 5 ноября 1919 г. Советское правительство в дополнение к общей амнистии в ознаменование годовщины Октябрьской революции опубликовало решение «освободить из мест заключения и концентрационных лагерей всех членов тех политических групп и партий, которые объявили мобилизацию своих членов в защиту Советской республики, как это сделали интернационалисты, революционные коммунисты, поалейционисты, группа социалистов-революционеров «Народ», РСДРП (меньшевиков) и бундовцы, за исключением тех из них, которым предъявлены обвинения в участии в контрреволюционных организациях».

Вместе с тем советские органы принимали решительные меры пресечения деятельности мелкобуржуазных партий и их «активистов», когда они наносили вред обороне республики. Были такие моменты в годы гражданской войны, когда в «профилактических целях» приходилось заключать в места лишения свободы правых и левых эсеров и часть активных меньшевиков и анархистов. Однако они рассматривались не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества.

В отчетном докладе VIII съезду партии 18 марта 1919 г. В. И. Ленин говорил: «Главный урок — быть чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой буржуазии… От нас потребуется частая перемена линии поведения, что для поверхностного наблюдателя может показаться странным и непонятным. «Как это, — скажет он, — вчера вы давали обещания мелкой буржуазии, а сегодня Дзержинский объявляет, что левые эсеры и меньшевики будут поставлены к стенке. Какое противоречие!..» Да, противоречие. Но противоречиво поведение самой мелкобуржуазной демократии, которая не знает, где ей сесть, пробует усесться между двух стульев, перескакивает с одного на другой и падает то направо, то налево. Мы переменили по отношению к ней свою тактику, и всякий раз, когда она поворачивается к нам, мы говорим ей: «Милости просим». Мы нисколько не хотим экспроприировать среднего крестьянства, мы вовсе не желаем употреблять насилие. по отношению к мелкобуржуазной демократии. Мы ей говорим: «Вы — не серьезный враг. Наш враг — буржуазия. Но если вы выступаете вместе с ней, тогда мы принуждены применять и к вам меры пролетарской диктатуры»».

Гибкая тактика по отношению к мелкобуржуазным слоям населения и их партиям в годы гражданской войны помогала Коммунистической партии, Советскому правительству и органам борьбы с контрреволюцией одерживать все новые победы в борьбе с врагами Советской власти.

4. Разоблачение подпольной преступной деятельности «Национального центра»

Весною 1919 г., когда белогвардейский «Северный корпус» под командованием генерала Родзянко готовился в Эстонии к наступлению на революционный Петроград, в тылу советских войск Петроградского фронта стали совершаться диверсионные акты. Налицо была и открытая измена. В. И. Ленин придавал серьезное значение этим фактам, полагая, что здесь действует антисоветская организация, имеющая связь с наступающими белогвардейскими войсками. В обращении к народу 31 мая 1919 г. В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский призывали:

«Смерть шпионам!

Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций…

Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью па защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту — в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников».

12 июня командный состав форта «Красная Горка» во главе с комендантом форта, бывшим поручиком Неклюдовым, спровоцировал часть гарнизона на мятеж. Одновременно бунт вспыхнул на фортах «Серая лошадь» и «Обручев». Мятежники открыли огонь по Кронштадту, требуя, чтобы и кронштадтцы присоединились к ним, сдали крепость врагу.

Произведенным позже расследованием, которым занимался Особый отдел ВЧК, было установлено, что мятеж готовился подпольной военной организацией, связанной с английской шпионской сетью. Эта организация распространяла свои действия на Кронштадт, Ораниенбаум, форт «Красная Горка», Красное Село и, по показанию члена организации А. М. Анурова, строилась на конспиративных началах: одному члену было известно не более трех других членов организации, передача сведений происходила устно. Ближайшей своей задачей организация ставила подготовку мятежей на важнейших подступах к Петрограду — в Кронштадтской крепости, на фортах «Красная Горка», «Обручев» и других с целью сдачи их белогвардейским армиям, наступавшим на Петроград. Начало восстания увязывалось с военными действиями белогвардейских армий и приурочивалось к моменту приближения их к Петрограду. В частности, предполагалось начать выступление с «Красной Горки», мятеж на которой должен был послужить сигналом для других фортов и Кронштадта. В случае нежелания какого-либо форта присоединиться к мятежу предполагалось обстрелять его с «Красной Горки».

Последующие события рисовались мятежниками так: вслед за «Красной Горкой» мятеж вспыхивает в Кронштадте и на других фортах, к нему просоединяются крупнейшие корабли; затем в Неву входят английские военные суда; с «Красной Горки» мятежники нанесут удар по Гатчине, перережут Николаевскую железную дорогу, связывающую Петроград с Москвой, и… займут Петроград. В сообщении о ликвидации мятежа отмечалось: «В общий, выработанный совместно с союзниками план входили:…военные действия финско-эстонско-английских вооруженных сил, сдача частей (3-й стрелковой), сдача фортов («Красная Горка») и вооруженное восстание буржуазии в Петербурге… Все это при одновременном нажиме со стороны Колчака и поляков».

Произошло, однако, не так. Сигналом к восстанию послужил происшедший 12 июня на форту «Павел» взрыв минного склада. Через несколько часов после этого взрыва комендант форта «Красная Горка» Неклюдов решил начать выступление (в то время белогвардейские части находились в 8—10 километрах от форта). Заранее подготовленные группы мятежников заняли штаб, советские учреждения, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК и арестовали около 350 коммунистов и беспартийных бойцов и командиров. Среди арестованных находились председатель Кронштадтского Совета М. М. Мартынов и работник трибунала Артемьев. Заговорщики заперли коммунистов в бетонированный каземат, а затем часть из них расстреляли.

Между тем к восстанию не присоединились дредноуты «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», на которые рассчитывали мятежники, не присоединились и кронштадтцы. Напрасно Неклюдов беспорядочно обстреливал из 12-дюймовых орудий соседние форты и Кронштадт, надеясь вызвать восстание и там.

В ночь на 16 июня мятеж был подавлен.

Одновременно с расследованием дела о мятеже партийные п советские органы Петрограда при активном участии представителя ЦК РКП (б) И. В. Сталина и других посланцев партии приняли решительные меры к очистке города от контрреволюционных элементов. Свыше 15 тысяч питерских рабочих вместе с сотрудниками Чрезвычайной комиссии под руководством заместителя председателя ВЧК Я. X. Петерса провели массовые обыски в подозрительных квартирах, в некоторых консульствах и посольствах враждебных Советской России держав. Были изъяты 6626 винтовок, 141 895 патронов, 644 револьвера, пулеметы, бомбы и пироксилиновые шашки; в некоторых консульствах были обнаружены драгоценности, принадлежавшие богатым, именитым русским семьям. В доме румынского посольства оказалось даже орудие. Чекисты задержали сотни контрреволюционеров, часть которых выслали из города.

Во время обысков в Петрограде чекистам удалось обнаружить документы (письма, донесения белогвардейских агентов, шпионские сводки и т. п.), свидетельствовавшие о том, что в городе существует широко разветвленная организация, которая направляет действия контрреволюционеров, — «Национальный центр». В одном попавшем в руки чекистов документе содержались и данные о деятельности этого кадетско-белогвардейского центра контрреволюции. Однако раскрыть руководящее ядро этого центра тогда еще не удалось.

В июне на Лужском направлении Петроградского фронта красноармейский секрет заметил человека, который пытался пробраться в расположение врага. Красноармейцы открыли по нему огонь. При убитом были обнаружены документы на имя бывшего офицера А. Никитенко. Сотрудники военно-разведывательных органов внимательно осмотрели вещи убитого и в мундштуке одной из папирос нашли записку: «Генералу Родзянко или полковнику С. При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие нам весьма большую пользу. Во избежание подобных ошибок просим Вас, не найдете ли возможным выработать свой пароль. Предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» и слово «ВИК» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и до применения к нему наказания не откажите снестись со мной. Я известен господину Картышеву, у которого обо мне можете предварительно справиться. В случае согласия вашего благоволите дать ответ по адресу, который даст податель сего». Записка была подписана неизвестным, скрывшимся под кличкой «ВИК».

В июле на финляндской границе задержали изменников: начальника сестрорецкого пограничного пункта А. Самойлова и агента того же пункта Н. Борового-Федотова, которые намеревались перебежать к противнику. При аресте Боровой-Федотов выбросил пакет, но красноармейцы заметили это и подняли его. В пакете оказалось письмо от 14 июля, адресованное «дорогим друзьям». Оно содержало сведения о дислокации войск Красной Армии. В письме, между прочим, сообщалось и о группировках контрреволюционных сил, имевшихся в Петрограде. «Здесь работают, — писал шпион, — в контакте три политические организации… В нац. (в «Национальном центре». — Д. Г.) все прежние люди… Все мы пока живы и поддерживаем бодрость в других… В Москве было несколько провалов тамошней военной организации… С израсходованием средств прекратилась наша связь с остатками этой военной осведомительной организации. Москва нам должна за три месяца. Москва говорит о каком-то миллионе… Просим экстренным порядком все выяснить нам и, если можно, немедленно переправить деньги, иначе работа станет. Между тем сейчас наша работа могла бы быть особенно полезной и ценной. Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подсобных организаций под своим руководством и контролем расходования средств, и эта работа продвинулась уже далеко». В письме был назван представитель генерала Юденича, с июня возглавившего белогвардейские силы Северо-Запада, генерал Махров, с которым организация «находится в контакте, объединяя работу всех технических сил». Это письмо-донесение, как и письмо, найденное у убитого офицера Никитенко, подписал «ВИК». Допросив Борового-Федотова и Самойлова, чекисты выяснили, что донесение для передачи в штаб Юденича они получили от некоего Штейнингера.

В. И. Штейнингер оказался петроградским инженером, совладельцем фирмы «Фосс и Штейкингер», членом партии кадетов. Он вначале отказался давать объяснения, но вскоре признался, что «ВИК» — его конспиративная кличка. Было установлено, что В. И. Штейнингер — член руководства петроградского отделения кадетской контрреволюционной организации «Национальный центр», имеющей тесные связи с Деникиным, Колчаком, Юденичем и другими белыми генералами.

Арестовав Штейнингера, чекисты оставили в его квартире засаду и вскоре задержали М. Махова, явившегося туда для связи. Махов был тем самым представителем Юденича — генералом Махровым, о котором говорилось в письме от 14 июля. Чекисты задержали также пришедшего в квартиру Штейнингера известного петроградского меньшевика-оборонца В. Н. Розанова.

Штейнингер и другие арестованные назвали на допросах имена лишь тех своих сообщников, которых они считали погибшими, разоблаченными или перебравшимися за линию фронта, но умолчали о центре организации и руководящих лицах. Поэтому ВЧК, к началу августа закончившая расследование, на первых порах смогла обезвредить только небольшую часть заговорщиков, в частности арестовать помимо названных барона А. А. Штромберга, князя М. М. Андронникова (личного друга Распутина), князя М. В. Оболенского, генералов Н. И. Алексеева и А. А. Дмитриева. Тогда же выяснилось, что мятежники на «Красной Горке» и изменники — военные специалисты из Кронштадта — тоже состояли в «Национальном центре».

В письме от 14 июля, изъятом у Борового-Федотова, имелись сведения о существовании помимо петроградского еще и московского отделения «Национального центра», однако ничего существенного о нем выяснить тогда не удалось.

27 июля сотрудники милиции, проверяя документы граждан, проезжавших через село Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии, задержали неизвестного, который назвался Николаем Карасенко. При обыске у него нашли около миллиона рублей «керенками» и два револьвера. Карасенко заявил, что везет деньги в Москву по поручению «киевского купца Гершмана». 5 августа Карасенко допросили в Вятской ЧК, и он признался, что в действительности является Николаем Павловичем Крашенинниковым, сыном помещика Орловской губернии, и служит в разведывательном отделении колчаковского штаба. В начале июня ему поручили отвезти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить его на Николаевском вокзале, назвав сумму и воинскую часть, которой он послан.

Из Вятки Крашенинникова отправили в Москву. Он долго упорствовал, не хотел больше ничего сообщить. Некоторое время его не беспокоили. Решив, видимо, что его оставили в покое и что за ним не наблюдают, Крашенинников передал однажды из заключения две записки. В одной из них он интересовался судьбой некоего «В. В. М.», а в другой писал: «Арестованы ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю?» Чекисты перехватили эти записки, и, когда предъявили их Крашенинникову, он заговорил. Оказалось, что ему было поручено доставить в Москву деньги для организации «Национальный центр» и передать их «Н. Н. Щ.» — Николаю Николаевичу Щепкину и Алферову и что «В. В. М.» — это Василий Васильевич Мишин (Москвин), который должен был доставить из штаба Колчака для московского отделения «Национального центра» еще миллион рублей.

22 августа 1919 г. ВЧК сообщила В. И. Ленину о раскрытии центральной организации «Национального центра» и намеченных в связи с этим операциях по аресту членов этой организации. Прочитав сообщение, Ленин в письме Дзержинскому подчеркнул, что на эту операцию «надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить».

В ночь на 29 августа чекисты арестовали бывшего члена Государственной думы III и IV созывов, крупного домовладельца кадета Н. Н. Щепкина и супругов Алферовых. Щепкин оказался виднейшим деятелем московского отделения «Национального центра», а А. Д. Алферов — директором школы, которую он вместе с женой превратил в конспиративный пункт этой организации.

Во время обыска у Щепкина чекисты нашли во дворе жестяную коробку с шифрованными и нешифрованными записками, шифром, рецептами проявления химических чернил и фотографическими пленками. Записки были написаны очень мелкими буквами на узких полосках бумаги (чтобы удобнее было конспиративно переправлять их через фронт) и содержали сведения о планах действий Красной Армии и ее вооружении. Там же было обнаружено письмо от 27 августа, адресованное начальнику штаба любого белогвардейского отряда прифронтовой полосы. «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения полковнику Хартулари», — говорилось в этом письме. Затем в нем излагались сведения о советских войсках, о предположительном плане действий Красной Армии, о силах деникинцев в Москве. Наконец, в коробке оказалось письмо Н. Н. Щепкина от 22 августа деятелям кадетской партии, находившимся при штабе Деникина. В письме высказывалось предположение, что недели через две может произойти восстание в Москве. «На этот случай, — просил Щепкин, — вам надо подготовить нам помощь и указать нам, где ее найти и куда послать для установления связи…».

Чекисты проявили найденную у Щепкина фотопленку. На ней оказались письма деятелей кадетской партии, состоявших при штабе Деникина, — Н. И. Астрова, В. А. Степанова, князя Долгорукова. Из писем стало ясно, что Щепкин регулярно поставлял деникинцам шпионские сведения. В одном из писем Астров писал: «Пришло длинное письмо дяди Коки (кличка Щепкина. — Д. Г.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма довольны».

Не мепее эффективным оказался и обыск, произведенный у директора школы Алферова. Этим обыском руководил член Коллегии ВЧК В. А. Аванесов. Старый чекист Ф. Т. Фомин, участвовавший в операции, рассказывает: «…под самое утро взгляд Аванесова остановился на мраморном пресс-папье, украшавшем письменный стол. Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком — длинный перечень фамилий.

В старых брюках Алферова я нашел записную книжку. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы. Например: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.», «Дмитрий Николаевич — 406 руб. 53 коп.» и т. д. Эти цифры показались мне подозрительными: а не шифр ли это? Может быть, номера телефонов? А что, если попробовать позвонить? Отбрасываю все «руб» и «коп» и прошу телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Слышу в трубке мужской голос. Спрашиваю:

— Виктор Иванович?

— Я у телефона.

— Очень хорошо. Алексей Данилович (Алферов. — Д. Г.) срочно просит приехать вас к нему, как можно быстрее!

Моя догадка подтвердилась. В записной книжке были зашифрованы телефоны многих участников заговора».

В квартире Щепкина была оставлена засада, и вскоре чекисты арестовали явившегося туда деникинского курьера Г. В. Шварца; бывшего офицера штаба главнокомандующего, а к моменту ареста окружного инспектора Всевобуча П. М. Мартынова; профессора Института путей сообщения кадета А. А. Волкова; видного члена партии народных социалистов В. В. Волк-Карачевского; жену генерала Н. Н. Стогова. Шварц приехал из Екатеринодара с подложным документом на имя В. Клишина. За несколько дней до этого он передал Щепкину фотопленку, а когда пришел за ответом для деникинского штаба, был арестован. Волков хранил при себе часть расшифрованных и еще не расшифрованных сообщений.

Изучение донесений, найденных при обыске у Щепкина, и сопоставление их с данными командования Красной Армии показало, что сведения собирались шпионами-специалистами, имеющими доступ в советские военные и гражданские учреждения. ВЧК установила, что сводные донесения, направляемые в штаб Деникина, редактировались генералом Н. Н. Стоговым, который возглавлял так называемый «Штаб добровольческой армии Московского района», и полковником В. В. Ступиным — начальником штаба этой организации, поддерживавшей тесную связь с «Национальным центром». «Штаб добровольческой армии Московского района» имел широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии. Один из арестованных на квартире у Щепкина, офицер Мартынов, как раз и являлся членом этой организации. Его показания сыграли важную роль в раскрытии дела.

П. М. Мартынов был завербован в контрреволюционную организацию присяжным поверенным, бывшим членом Государственной думы, кадетом Н. А. Огородниковым, который ввел его в военную организацию — «Штаб добровольческой армии Московского района» — и направил к одному из руководителей — генерал-лейтенанту В. И. Соколову. Последний предложил Мартынову собирать военно-шпионские сведения о Красной Армии и положении на фронтах и дал ему явку к генералу Б. Левицкому (начальнику разведки организации), с которым он и «работал», получая ежемесячно жалованье в размере 1200 рублей.

В сентябре 1919 г. ВЧК арестовала ряд активных деятелей контрреволюционного «штаба», в том числе генерала Н. Н. Стогова и генерала С. А. Кузнецова, возглавлявшего оперативный отдел Главного штаба Красной Армии. Спустя некоторое время был арестован и последний главарь «штаба» — полковник В. В. Ступин.

«Штаб добровольческой армии Московского района» разработал согласованный с «Национальным центром» план восстания в Москве, в котором должны были участвовать курсанты некоторых подмосковных военных училищ и многие бывшие офицеры. Ф. Э. Дзержинский в докладе на общегородской конференции Московской организации РКП (б) 24 сентября 1919 г. говорил: «Цель их была захватить Москву и дезорганизовать наш центр. На своих последних заседаниях они уже подготовляли окончательно свое выступление. Даже час назначен: 6 часов вечера.

Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии. Для осуществления этого плана они скапливали здесь своих офицеров, и в их руках были три наши военные школы. Они предполагали начать выступления в Вишняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе… Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу; за Садовым кольцом на улицах предполагалось устроить баррикады, укрепиться по линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых пунктах наступление к центру…

Чтобы привести свой план в исполнение, им надо было иметь оружие. Они сосредоточивали его незаконным образом в школах, которые были под их влиянием, а также закупали его в наших складах и образовывали свои склады.

Силы их, по подсчетам, равнялись 800 человек кадровых офицеров, и, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось послать своих людей для подготовки почвы. Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылась своих людей всюду, где это было необходимо».

Все эти планы были сорваны. С помощью партийных организаций и рабочих ВЧК арестовала около 700 контрреволюционеров.

В октябре 1919 г., когда войска Юденича второй раз подошли к Петрограду, в советском тылу снова активизировалось контрреволюционное подполье.

4 ноября 1919 г. работники Особого отдела 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией задержали студента юридического факультета Петроградского университета М. М. Шидловского, намеревавшегося перейти линию фронта на сторону наступающих войск Юденича. Это задержание явилось результатом умело проведенной чекистской операции.

В октябре бортмеханик Ораниенбаумского воздушного дивизиона Дмитрий Солоницын сообщил чекистам, что начальник дивизиона Б. П. Берг тайно посылает летчиков отряда перелетать в Финляндию и передавать там военные сведения для Юденича. Солоницын был одним из вовлеченных Бергом в шпионскую работу лиц, но он, не желая быть предателем, решил сообщить об этом в Особый отдел ЧК. Солоницыну поручили наблюдать за шпионской деятельностью Берга и сообщать в Особый отдел.

Вскоре Б. П. Берг предложил Солоницыну переправить через линию фронта связиста с очень важными сведениями для войск Юденича. Действуя по указанию чекистов, Д. Солоницын согласился выполнить это задание.

3 ноября связной из Петрограда — это был М. М. Шидловский — вместе с начальником воздушной обороны Петрограда С. А. Лишиным прибыл в Ораниенбаум к Бергу. После совещания связной получил от Берга и Лишина секретную военную информацию, записал ее на бумаге и зашил записку в сапог. Кроме того, он должен был устно передать некоторые сведения и прокомментировать свою записку в штабе войск Юденича. На следующий день М. М. Шидловский вместе с «проводником» (Дмитрием Солоницыным) отправились в путь. Солоницын привел связиста в место, указанное чекистами. Здесь его встретил заместитель председателя 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Ф. В. Григорьев, переодетый в форму белогвардейского офицера. Полагая, что он находится в «белогвардейском штабе», Шидловский рассказал особистам о полученном от Берга задании и передал записанную им краткую сводку шпионских сведений, которую он и прокомментировал.

Чекисты немедленно арестовали Б. П. Берга, и он сознался в своем участии в шпионаже. «Я главный агент белой разведки, — показал он, — инструкции получаю от разведочной конторы в Стокгольме, военного совета в Лондоне, связи имею с Финляндией… Моими обязанностями были военная и морская контрразведка и общие политические… сведения, которые я доставлял раз в неделю».

Так чекисты раскрыли английскую шпионскую сеть, в которую входили кроме уже известных Берга, Лишина еще и В. В. Еремин — начальник отряда Ораниенбаумского воздушного дивизиона, В. Е. Медиокритский — начальник сухопутного оперативного отдела штаба Балтийского флота, Н. А. Эриксон — начальник оперативного отдела флота, В. А. Германович — флаг-секретарь штаба флота, Б. Ф. Копытковский — морской летчик и другие лица.

Организатором английского шпионажа являлся агент английской секретной службы «Интеллидженс сервис» Поль Дюкс (клички Павел Павлович, Шеф). Этот разведчик, заброшенный в Россию еще до революции, имел большие связи среди русских, хорошо владел русским языком. После Октября он получил в Англии задание приступить к антисоветской работе в России. Под маской «социалиста, сочувствующего идеалам революции», в ноябре 1918 г. он, переодетый в крестьянскую одежду, нелегально перешел финляндскую границу и возвратился в Россию. Ему удалось войти в доверие некоторых советских учреждений, создать шпионскую сеть и организовать передачу сведений в Лондон через английские консульства в Гельсингфорсе и Стокгольме.

Помимо шпионской группы Берга на английскую разведку, под руководством Поля Дюкса, в Петрограде работал старый опытный разведчик И. Р. Кюрц — бывший агент царской контрразведки. Этот «преподаватель французского языка в средней школе» имел большие связи и не гнушался никакими грязными приемами «работы» (даже соучастники называли его «прохвостом высшей марки»). Среди участников шпионской сети Кюрца были военные специалисты, служившие в советских военных учреждениях: полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии, оборонявшей Петроград, В. И. Карпов — командир 4-го минноподрывного дивизиона, В. Я. Петров — командир роты того же дивизиона, В. М. Смирнов — флаг-минер дивизиона. Кроме того, Кюрц поддерживал отношения с бывшим вице-адмиралом М. К. Бахиревым, помощником присяжного поверенного А. Я. Лихтерманом, проникшим в Коммунистическую партию и занимавшим пост уполномоченного Реввоенсовета по перевозкам инженерных войск, и другими контрреволюционерами. Эти лица образовали в Петрограде военную шпионскую и подрывную группу.

Наконец, Поль Дюкс поддерживал отношения с руководящими деятелями петроградского и московского отделений «Национального центра» (Штейнингером, Щепкиным): он наладил финансирование этих организаций и использовал их для шпионажа в пользу Англии.

В процессе расследования дела Особый отдел Петроградской ЧК (начальник Н. П. Комаров) вскрыл в Петрограде шпионскую сеть французской разведки (под руководством резидента Э. В. Бажо) и выявил шпионов резидента разведки Северо-Западной белогвардейской армии 10. П. Германа.

Когда Поль Дюкс 30 августа 1919 г. решил покинуть Россию, он передал свои связи по шпионажу активистке «Национального центра» Н.В.Петровской (клички Марья Ивановна, Мисс). Эта особа (по профессии врач), проникшая в Коммунистическую партию, активно работала в петроградском контрреволюционном подполье. После отъезда Поля Дюкса она по его указанию связалась с И. Р. Кюрцем, и они совместно руководили антисоветской деятельностью связанных с ними контрреволюционных и шпионских групп в Петрограде, поддерживая наступление войск Юденича.

Центральной фигурой петроградской военной подпольной организации являлся полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии. Хорошо осведомленный о силах и расположении советских войск под Петроградом, Люндеквист разработал и передал в штаб Юденича план наступления на Петроград, который предусматривал прорыв обороны. Одновременно военно-морской флот должен был помогать бомбардировкой сухопутному фронту, а воздушный флот — совершить налет на Петроград. В соответствии с планом самолет должен был сбросить на Знаменскую площадь (сейчас площадь Восстания) пятипудовую бомбу (без взрывателя), что означало сигнал к восстанию внутри города.

Когда осенью 1919 г. наступление Юденича было отражено, другой изменник, полковник В. Е. Медиокритский, составил для передачи ему новый план наступления на Петроград. Этот план должен был доставить в штаб Юденича связной Шидловский.

Белогвардейская военная организация разработала подробный план восстания в Петрограде, руководить которым должны были полковник Люндеквист и адмирал Бахирев. Город разбивался на 12 участков, специальные отряды выделялись для захвата Смольного, телеграфа и телефонной станции, стоявшего на рейде близ города военного корабля «Севастополь» (заговорщики намеревались использовать его для обстрела важных объектов города).

В одном из писем Люндеквист писал генералу Юденичу: «…ставлю Вас в известность о том, что предполагается выполнить при приближении Ваших войск к Петрограду: а) создание паники и беспорядка среди войск, расположенных на позициях против Финляндской границы (на Карельском секторе к северу от Петрограда); б) инсценировка в Петрограде погрома и налеты для овладения телефонной и телеграфной станциями, комиссариатом путей сообщения, Смольным институтом и тому подобное; в) создание паники и беспорядка среди войск, защищающих подступы к Петрограду со стороны Царского села и Гатчины. Все действия должны произойти одновременно в определенный день и час по особому указанию. Выбор момента для наступления, если не последует особых указаний от Вас, будет согласован с событиями на фронте… Командование красных войск, растерявшееся в первый момент, постепенно овладевает обстановкой. Город готовится оказать сопротивление внутри, расчет, главным образом, на коммунистов и рабочих… Каждый лишний день передышки играет в руку командованию красных… Связь Вы можете поддерживать через Павловск при помощи той воинской части, к которой принадлежит податель настоящего донесения, об этом Вас уже просил И. Р. Кюрц телеграммой»

Еще до наступления генерал Юденич поручил петроградскому отделению «Национального центра» взамен дискредитированного «правительства» С. Г. Лианозова, созданного «в полчаса» англичанами, сформировать другое «правительство», которое в случае вступления его войск в город могло бы сразу приступить к управлению. Главою «правительства» намечался профессор Технологического института кадет А. Н. Быков.

Осенью 1919 г. вопрос о формировании «правительства» приобрел конкретную форму. В результате всех совещаний и переговоров среди членов организации «правительство» было сформировано в следующем составе: председатель — А. Н. Быков, министр финансов — бывший товарищ министра в царском правительстве С. Ф. Вебер, министр путей сообщения — инженер М. Д. Альбрехт, морской министр — адмирал А. В. Развозов (временно, ввиду болезни Развозова, его должен был заменить адмирал М. К. Бахирев), министр просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа монархист А. А. Воронов, министр внутренних дел — М. С. Завойко, министр религиозных культов — в прошлом член Временного правительства А. В. Карташев. Петроградским градоначальником намечался полковник В. Г. Люндеквист. Уже обсуждалась даже будущая программа «правительства».

Однако вынашиваемые контрреволюционерами планы не имели под собой реальной основы. Судя по показаниям заговорщиков, в момент восстания они могли рассчитывать на 400 человек, в том числе на завербованных Кюрцем уголовников. События показали полное бессилие контрреволюции. Войска генерала Юденича были отброшены от Петрограда, заговор своевременно раскрыт. Большинство его участников во главе с «министрами» (за исключением Карташева, находившегося за границей) были арестованы и понесли заслуженное наказание.

Осенью 1919 г. за ликвидацию «Национального центра» ВЦИК наградил большую группу чекистов правительственными наградами; среди них был и заведующий Особым отделом МЧК Е. Г. Евдокимов, удостоенный ордена Красного Знамени.

5. Взрыв в Леонтьевском переулке

25 сентября 1919 г. в помещении Московского комитета РКП (б) в Леонтьевском переулке собралось около 100–120 ответственных работников большевистской партии, лекторов и агитаторов. Сюда должен был приехать и В. И. Ленин. Обсуждался вопрос о заговоре «Национального центра». Около 9 часов вечера в зал, где происходило собрание, была брошена бомба. От взрыва погибли 12 и получили ранения 55 человек. Среди погибших был секретарь МК РКП (б) В. М. Загорский, ранеными оказались А. Ф. Мясников, М. С. Ольминский, Ю. М. Стеклов, Е. М. Ярославский, М. Н. Покровский и другие большевики.

Злодейское преступление вызвало возмущение рабочих города. На состоявшихся 26 сентября митингах принимались резолюции такого содержания: «Заслушав… сообщения о попытке контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в Московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции. Белогвардейцы жадно стремятся восстановить власть помещиков и капиталистов. Чтобы достичь своей цели, чтобы утопить в крови дело рабочих и крестьян, они идут на все средства. Гнусная политика — превратить лучших рабочих-коммунистов в кровавое месиво во славу помещикам и фабрикантам — пусть покажет всем рабочим, что несут им белогвардейцы, которым помогают изменники, на которых работают предатели из бывших социалистов. Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет активно в наши ряды на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник и помощник царских генералов.

Вечная память погибшим товарищам. Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти. Да здравствует Коммунистическая партия. Смерть врагам пролетарской диктатуры»

Через некоторое время в Москве появилась нелегально изданная листовка, в которой говорилось, что взрыв совершен «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» в знак «отмщения» большевикам за расстрел в Харькове нескольких махновцев по приговору революционного трибунала[41]. Наряду с типичными анархистскими высказываниями, содержавшимися в этой листовке, «повстанческий комитет» заявлял, что он ставит своей целью стереть с лица земли советский строй.

2 октября в поезде около Брянска чекисты задержали анархистку украинской группы «Набат» С. Каплун, у которой нашли письмо одного из лидеров «Набата» — С. Барона (Факторовича), адресованное единомышленникам. Барон писал: «Теперь Москва начеку. Пару дней тому назад местный комитет большевиков взорван бомбой, погибло больше десятка. Дело, кажется, подпольных анархистов, с которыми у меня нет ничего общего. У них миллионные суммы. Правит всем человек, мнящий себя Наполеоном. Они сегодня, кажется, публикуют извещение, что это сделали они». Итак, из письма следовало, что террористический акт совершили анархисты-подпольщики и что легальные анархисты знают преступников. Однако представители московских легальных анархистов, к которым обратились советские органы, отказались что-либо сообщить о террористах.

В конце октября Московская чрезвычайная комиссия обнаружила, что в квартире, где прежде жила известная анархистка Мария Никифорова, бывают какие-то подозрительные лица. В квартире произвели внезапный обыск и оставили засаду. Вскоре туда явился неизвестный. Когда его попытались задержать, он стал стрелять и ранил одного из сотрудников ЧК, но в перестрелке был убит. Убитый оказался Казимиром Ковалевичем, служащим Московско-Курской железной дороги и, как позже выяснилось, вожаком анархистского подполья. Воспользовавшись суматохой, вызванной перестрелкой, проживавшие в квартире А. Г. Восходов и какая-то женщина скрылись. Через несколько дней чекисты установили адрес еще одной конспиративной квартиры, куда перебрался Восходов, и произвели там обыск. Им удалось найти приходо-расходные записи о поступлении и использовании средств анархистской подпольной организацией, списки ее членов, бомбы, револьверы, руководство по вскрытию несгораемых шкафов и другие вещественные доказательства и арестовать несколько участников подпольной организации.

4 ноября в Б. Гнездниковском переулке (где оставалась засада) в перестрелке с двумя сотрудниками ЧК был убит второй вожак анархистского подполья, Петр Соболев. При себе он имел три револьвера и записную книжку с пометками о выдаче денег бывшему члену ЦК партии левых эсеров Д. А. Черепанову.

После неоднократных бесед в Чрезвычайной комиссии один из задержанных, анархист М. В. Тямин, осудил действия своих сообщников и рассказал о преступлениях анархистов подполья. Тямин подтвердил, что это они организовали взрыв в помещении МК РКП (б). Из его показаний стало известно, что «подпольщики» сняли дачу в поселке Красково под Москвой, устроили там свою штаб-квартиру и оборудовали типографию и лабораторию для изготовления бомб.

В ночь на 5 ноября отряд чекистов окружил дачу. Находившиеся там анархисты на предложение сдаться ответили огнем, а затем, после почти двухчасовой перестрелки, подожгли и взорвали дачу. При взрыве погибли анархисты Яков Глазгон, Василий Азов (Азаров), Дмитрий Хорьков, неизвестные по имени Захар (Хромой), Миша и Таня.

Во время допросов арестованных были выяснены подробности подготовки взрыва в Леонтьевском переулке. Анархист А. Н. Попов (Барановский) показал: «Взрыв в Леонтьевском переулке был произведен анархистами подполья. В нем участвовали пять человек — я, Петр Соболев (он бросал бомбу), Миша Гречанников, Федя Николаев и один, который убит на даче в Краскове, фамилию его не назову».

Анархисты Ценципер и М. Л. Гречанников показали, что намечались и другие террористические акты. Левый эсер Ф. Н. Николаев в числе участников взрыва назвал и Черепанова. Тот признал на допросе, что «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан» организован им совместно с Казимиром Ковалевичем. Главной своей целью комитет считал осуществление террористических актов, одним из которых и был взрыв в Леонтьевском переулке. Подготовка этого взрыва была возложена на Д. А. Черепанова.

Итак, выяснилось, что во «Всероссийском повстанческом комитете революционных партизан» и в его преступлениях участвовали не только анархисты, но и левые зсеры.

Один из организаторов «Всероссийского повстанческого комитета революционных партизан» Казимир Ковалевич принадлежал к той части московских анархистов, которые и после разоружения анархистских групп оставались на позициях «активного» терроризма и вооруженной борьбы против Советской власти. В мае 1919 г. Ковалевич выехал в Харьков и встретился там с Глазгоном, Цен-ципером и другими анархистами, служившими ранее у Махно. Здесь и зародилась подпольная террористическая организация. «Решено было, — говорил один из анархистов, арестованных ЧК, — начать бить по центру, то есть по Москве, откуда все зло». Возвратившись в Москву, Ковалевич с несколькими единомышленниками (к ним вскоре примкнул экспроприатор Петр Соболев, который внес «на организационные расходы» 300 тысяч рублей, добытых грабежами) основали «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан».

Организация, насчитывавшая не более 30 человек, делилась на три части: литературную, ведавшую изданием листовок и нелегальной газеты, типографскую, обслуживавшую типографию, и группу боевиков, занимавшуюся экспроприациями, добыванием взрывчатых веществ и подготовкой террористических актов.

Первым нелегальным изданием организации была листовка «Правда о махновщине» (10 тыс. экз.), вторым — листовка «Где выход?» (15 тыс. экз.), в которой содержался призыв к восстанию. 12 августа экспроприаторы ограбили в Москве 9-е отделение Народного банка, 18 августа — отделение банка на Большой Дмитровке (ныне ул. Пушкинская), 29 августа похитили из кассы патронного завода в Туле 3480 тысяч рублей. На эти деньги подпольщики приобрели типографский станок, оружие, взрывчатые вещества, сняли дачу для штаба, выпустили два номера газеты «Анархия» и листовки. Петр Соболев собирался закупить 60 пудов динамита, чтобы, как он говорил, «взорвать Кремль».

Деятельность подпольщиков особенно усилилась после установления связей с группой московских левых эсеров, которую возглавлял Черепанов. Эта группа выступала за активное продолжение борьбы с Советской властью. При аресте у одного из членов группы было обнаружено письмо, автор которого сообщал своим друзьям о сотрудничестве московской организации левых эсеров с анархистами и ставил задачу «по всей России организовать этот Повстанческий штаб революционных партизан из нас и анархистов (настоящих), где они есть, и действовать от их имени».

Политическое кредо объединенной левоэсеровской и анархистской организации — «Повстанческого комитета» — представляло собою смесь путаных мелкобуржуазных идей и демагогических требований, сдобренных псевдореволюционной фразой. В уже цитированном письме говорилось: «Сейчас для масс ясны два имени: большевики и Деникин. Надо популяризировать третье — Повстанческий штаб, за этой третьей силой, революционной силой, будут все — вот, товарищи, наш план- действий, которого не дал партии ЦК в течение долгого времени…»

В сущности, раскрытая подпольная организация, совершившая ряд кровавых преступлений, представляла собой небольшую группу уголовников, выдававших себя за «революционеров». Московская чрезвычайная комиссия пресекла деятельность заговорщиков. М. Л. Гречанников, А. И. Попов (Барановский), Ф. Н. Николаев, А. Г. Восходов, Л. В. Хлебныйский (Дядя Ваня — участник многочисленных грабежей), Ценципер, П. Е. Исаев, предатель А. П. Домбровский (пробравшийся в члены Коммунистической партии) были расстреляны. Д. А. Черепанов выслан в Сибирь, где позднее заболел тифом и умер.

6. Политический бандитизм (петлюровщина, григорьевщина, махновщина)

Социально-политическая обстановка на Украине весною 1919 г. была крайне сложной. Только что освобожденная от гетманщины, немецких оккупантов и петлюровцев, Украинская Советская республика вновь оказалась перед лицом смертельной опасности: на нее надвигались войска Деникина и интервентов, занявшие ряд ее южных портов и городов.

В тылу Советской власти на Украине контрреволюция вела разнузданную агитацию среди крестьян, разжигая ненависть к диктатуре пролетариата и к братскому русскому народу. Эта злобная агитация и подрывная деятельность вызвали волну антисоветских заговоров и вооруженных выступлений. Основной силой их стало кулачество, которое стремилось привлечь на свою сторону среднее крестьянство. Антисоветские выступления носили крайне ожесточенный, кровавый характер. Это были проявления типичного политического бандитизма.

Оценивая политический бандитизм 1919 г., V Всеукраинская конференция КП(б)У отмечала: «В зависимости от характерных для различных районов Украины социальных группировок в селе восстание отличается по различным районам и основным кадрам его участников и своей идеологией. В Александровско-Гуляйпольском районе основной массой восстающих являются хуторские элементы с анархистско-махновской идеологией, а в Александрийско-Одесском районе основную массу восстающих составляет кулацкий элемент с погромно-бандитской идеологией, в Правобережье — бедняцкие и деклассированные элементы с самостийно-шовинистической идеологией. Но при всем различии основных кадров восстания характерным, типичным для всех районов является:

а) полный распад социальных связей в особенности города с деревней, превращающий село в самостоятельное, самоснабжающееся, в себе замыкающееся феодального типа «государство»;

б) восстание экономически возглавляется кулацкой… верхушкой села, идейно возглавляется или националистическими элементами украинской интеллигенции, или анархистско-левоэсеровскими отбросами рабочего города;

в) в силу политической нерасслоенности села и значительного участия в восстании его беднейших элементов лозунги восстания во всех районах носят исключительно «советский» характер (Григорьев — за «самостiйную Советскую власть», Зеленый, «незалежники» — за «самостiну вiльну Радянську Украiну», Махно — за «вольные Советы»)».

Самым распространенным и опасным было петлюровское движение, получившее свое название от фамилии одного из его руководителей, украинского «социал-демократа» С. В. Петлюры. Идеология петлюровщины — буржуазный национализм — направляла политику «правительств», созданных украинскими националистами, и деятельность их подпольных организаций в советском тылу. В задачу подпольной петлюровщины входило поднять массы на восстание против Советов, на войну против братского русского народа, вырвать власть из рук рабочего класса, передать ее «самостийникам» и образовать буржуазно-демократическую республику на украинской земле. Главными организаторами и руководителями движения являлись деятели украинской Директории, ставшей к тому времени откровенно буржуазно-кулацким правительством. Директория продолжала войну с рабоче-крестьянской властью. Организаторами подрывной работы в советском тылу выступили представители украинских националистических партий, в том числе и так называемых «социалистических». Украинские эсеры и социал-демократы — наиболее многочисленные партии мелкой буржуазии — переживали расколы и шатания. Левая часть этих партий заявляла о готовности пойти на соглашение с большевиками. В украинской партии социал-демократов (партии Петлюры) во время восстания против гетманщины образовалась левая группа «неза-лежников». После разгрома Петлюры и восстановления Советской власти на Украине она образовала самостоятельную партию с «советской ориентацией». Но уже через несколько недель под влиянием колебаний мелкобуржуазной массы «незалежники» встали во главе антисоветского восстапия во имя «самостийной украинской Советской власти». В феврале 1919 г. они образовали подпольный «Всеукраинский резком» для руководства восстанием. Во главе «ревкома» стоял «незалсжник» Драгомирецкий. Командующим повстанческими силами был назначен Юрий Мазуренко (он скрывался под прозвищем Кладун), начальником штаба — Малолитко (Сатана), начальником политического отдела — Яворский. Мазуренко удалось объединить под своим руководством ряд петлюровских банд (Зеленого, Соколовского, Ангела и других).

Весной и летом 1919 г. антисоветские отряды, различные по численности и по направлению, бесчинствовали на всей украинской земле. На север от Киева, в Чернобыльском районе, оперировал отряд бывшего петлюровского офицера Струка; к западу от Киева, в Радомысльском и Житомирском районах, — отряд Соколовского, сына дьяка из села Горбылева; к югу от Киева, у местечка Триполье, — крупный отряд «незалежника», бывшего учителя Д. П. Терпило, носившего прозвище Зеленый. В районе г. Умани орудовали отряды Тютюнника, Клименко, Попова; в Таращанском районе — отряды Яцепко, Голуба, полковника Нечая. В окрестностях г. Гайсина обосновался отряд бывшего учителя Волынца. Близ Брусилова разбошшчал отряд бывшего офицера Юрия Мордалевича, в районе Липовца бесчинствовал отряд бывшего мирового посредника Соколова, вокруг г. Бахмача действовал отряд бывшего офицера, атамана Ангела. В г. Златополе хозяйничал отряд под командованием Лопаты, в Переяславле — отряд Лопаткина. Многие из этих атаманов (Зеленый, Тютюнник, Соколовский, Струк, Лопата, Лопаткин и другие) были изменниками: в 1918 г. они возглавляли партизанские отряды, боровшиеся с гетманщиной, затем вступили в Красную Армию и, наконец, стали атаманами отрядов, выступавших уже против Советской власти.

Народный комиссар по военным делам Украины Н. И. Подвойский, объясняя колебания в политических настроениях крестьянских отрядов и их атаманов в 1919 г., писал: «Повстанцы рекрутировались в огромной массе из сел и деревень, снесенных и сожженных германскими карательными отрядами. Эти повстанцы искренно мнили себя большевиками. Но их большевизм легче укладывался в рамки анархического партизанства… и разбойничьего бандитизма… чем в рамки организованной государственной диктатуры пролетариата… Пропитанная насквозь мелкобуржуазными, анархическими и бандитскими вожделениями, она (партизанщина. — Д. Г.) постепенно становилась серьезной угрозой Советском власти».

Вооруженные банды петлюровцев нападали на местечки, города, громили советские учреждения, жестоко расправлялись с советскими активистами, коммунистами, продовольственными работниками, совершали дикие, кровавые погромы. «Братья крестьяне! — обращались к бандитам в одной из прокламаций «незалежники». — Всем нам известно, как издевается над нашим бедным народом партия российских коммунистов. Они грабят вас, хлеб и все продовольствие вывозят в Москву… На Правобережье все крестьянство восстало… Остановка за вами… Поднимайтесь же с оружием в руках и расправляйтесь как следует с коммунистами. Вперед же, братья, на врага, на коммуну». Воспламененное такими погромными призывами, зеленовцы только во время одного из погромов в г. Фастове убили около тысячи человек. В июне 1919 г. в районе м. Триполье от рук зеленовцев погибло несколько сот киевских комсомольцев; многих из них бандиты заживо закопали в землю или утопили в Днепре. Это событие вошло в историю Коммунистического союза молодежи как «трипольская трагедия».

Крупнейшим антисоветским кулацким мятежом на юге Украины в 1919 г. было восстание, руководителем которого стал штабс-капитан царской армии, сторонник Центральной рады, затем гетмана Скоропадского, а с декабря 1918 г. петлюровский атаман Н. А. Григорьев. Это был честолюбивый человек, из семьи кулаков Александрийского уезда Херсонской губернии, политически неграмотный и беспринципный.

В конце января 1919 г., когда власть петлюровской Директории зашаталась, Григорьев, учитывая изменения в настроениях украинского крестьянства в пользу Советской власти, заявил о переходе со своими отрядами на сторону Красной Армии.

В телеграмме на имя Александровского советского ревкома этот «атаман партизан Херсонщины и Таврии» и «честный революционер» писал: «Все двадцать моих партизанских отрядов борются с самостийниками и с соглашателями мировой буржуазии, мы идем против Директории, против кадетов, против англичан, и немцев, и французов, которых на Украину ведет буржуазия… Наш девиз — вся власть Советам и диктатура пролетариата».

Григорьевцы образовали 1-ю Заднепровскую украинскую советскую бригаду в составе дивизии под командованием П. Е. Дыбенко, а затем были переформированы в 6-ю украинскую советскую дивизию. Штаб Григорьева, возглавлявшийся петлюровцем Ю. Тютюнником, стал прибежищем антисоветских элементов. Вскоре и сам Григорьев открыто примкнул к ним.

В марте — апреле 1919 г. дивизия Григорьева вместе с советскими войсками участвовала в боях за Николаев, Херсон, Одессу.

После занятия Одессы Григорьев заполнил свои склады мануфактурой и другими товарами, захваченными у неприятеля, и как «победитель» раздавал их солдатам и окрестным крестьянам. Потом Григорьев самовольно отвел свою дивизию «на отдых» в район Елисаветграда (ныне Кировоград). 7 мая он отказался выполнить приказ советского командования о переброске дивизии на Румынский фронт. В тот же день, арестовав всех политработников-коммунистов, Григорьев на митинге в Елисаветграде объявил свой «Универсал», которым призвал украинский народ к всеобщему восстанию против Советской власти.

В «Универсале» провозглашался лозунг «Власть Советам народа Украины без коммунистов». В угоду кулачеству Григорьев ополчился против «коммуны», «московских комиссаров», продовольственной разверстки, «реквизиций», «чрезвычаек» и обещал установить «подлинную Советскую власть».

9 мая григорьевцы разогнали Елисаветградский Совет, расстреляли более тридцати руководителей советских и партийных организаций города, убивали и грабили население. Только 15–17 мая бандиты убили в Елисаветграде 1526 человек. В городе Александрия пьяный Григорьев скакал на коне впереди погромщиков и рубил беззащитных людей. Кулаки близлежащих деревень толпами приходили в города и местечки, громили склады и учреждения, нападали на советских работников и не причастных к политике обывателей, грабили и убивали их, увозили награбленное имущество с собой.

На 18–20 мая Григорьев назначил съезд «представителей от крестьян и рабочих» Александрийского уезда для организации власти. Но даже этот созванный мятежниками съезд высказался за прекращение погромов и предложил начать мирные переговоры с Советским правительством.

Мятеж, не поддержанный народными массами, был обречен на провал. Только внезапность выступления позволила Григорьеву с его «войском» в короткое время захватить Елисаветград, Николаев, Херсон, Кременчуг, Александрию, Знаменку, Христиновку и другие важные пункты.

22 мая 1919 г. части Красной Армии под командованием К. Е. Ворошилова (Кременчугское направление) и А. Я. Пархоменко (Екатеринославское направление) повели наступление на григорьевскую банду и в результате упорных боев нанесли ей поражение. К концу мая были освобождены почти все занятые григорьевцами города и населенные пункты.

Григорьевский мятеж облегчил Деникину наступление на Южную Украину и помешал переброске советских войск на Румынский фронт. Самому Григорьеву некоторое время все же удавалось сохранить довольно крупные силы, и они продолжали разбойничать на Херсонщине до июля 1919 г., пока не были поглощены махновским движением.

Махновщина зародилась в большом селе Гуляйполе Александровского уезда Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области).

Главарь движения — Нестор Махно — происходил из крестьян села Гуляйполе, с четырнадцати лет работал маляром, а затем литейщиком на Гуляйпольском заводе сельскохозяйственных машин. Войдя в местную анархистскую группу, распространял революционную литературу, участвовал в экспроприациях и террористических актах против царской администрации. В течение 7 лет отбывал наказание (каторжные работы) и был освобожден лишь после Февральской революции 1917 г. В родном селе крестьяне избрали его председателем крестьянского Совета. Защищая их интересы, он выступал против помещиков и Временного правительства, что создало ему авторитет среди населения.

Когда Украина оказалась под игом немецких оккупантов и гетманщины, Махно бежал из села, но в августе 1918 г. вернулся и организовал небольшую подпольную группу из анархистов, которая вскоре объединилась с группой Федора Щуся, скрывавшегося в лесах. Отряд вырос до 15 человек и все увеличивался за счет примыкавших к нему крестьян. Партизаны нападали на гетманцев, немцев, австрийцев, а нередко громили и воинские части.

Повстанцы объявили Нестора Махно своим батькой — атаманом — и беспрекословно подчинялись ему.

26 декабря 1918 г. по договоренности с большевистским подпольем махновцы под видом рабочих вступили в Екатеринослав, занятый войсками Директории.

Одновременно в городе подняли восстание екатеринославские рабочие, руководимые подпольным большевистским ревкомом. В результате 7-тысячный петлюровский гарнизон был разгромлен. Большевистский ревком назначил Махно «главнокомандующим советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района». Но Махно не стал укреплять фронт, и через два-три дня петлюровцы крупными силами перешли в контрнаступление, подавили рабочее восстание и выбили махновцев из города.

Между тем отряды Махно продолжали расти за счет крестьянских повстанцев. Как утверждал Виктор Белаш, которого Махно назначил своим начальником штаба, к концу января 1919 г. у Махно было 29 тысяч бойцов и, кроме того, невооруженный резерв, насчитывающий 20 тысяч человек.

В январе — феврале 1919 г. деникинцы подступили к самому центру махновского движения. Это обстоятельство, а также недостаток оружия и боеприпасов вынудили Махно искать соглашения с Красной Армией. 26 января по поручению Махно его помощник Алексей Чубенко встретился в Синельникове с начальником Заднепровской советской дивизии П. Е. Дыбенко и после переговоров заключил с ним военное соглашение о совместной борьбе против белогвардейцев и петлюровцев. Все отряды Махно входили в состав Красной Армии и образовывали 3-ю бригаду Заднепровской дивизии. Они получали военное снаряжение, продовольствие согласно штатному расписанию Красной Армии и подчинялись начальнику дивизии и командующему фронтом. Махно назначался командиром бригады; советское командование посылало политических комиссаров с обязанностью политического воспитания частей и контроля над проведением распоряжений центра. Вместе с тем махновские части сохраняли свою прежнюю внутреннюю организацию и выборность командиров. Это соглашение было утверждено командующим советскими войсками Украины В. А. Антоновым-Овсеенко.

Махновекая бригада участвовала в боях с деникинцами в составе 2-й и 13-й армий. Советское военное командование делало все, чтобы повысить дисциплину в махновских частях и превратить их в боеспособные войска. Однако все большее влияние на махновское движение оказывали мелкобуржуазные политические партии, и прежде всего анархисты.

В ноябре 1918 г. на Украине образовалась анархистская конфедерация «Набат», в которую вошли небольшие группки украинских анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. «Набатовцы» усмотрели в махновском движении родственные им черты и стали проникать в махновские отряды. Они посылали туда анархистскую литературу, направляли своих активистов — Иосифа Гутмана, Макса Черняка, Михаила Уралова. Кроме того, Махно разыскал известного анархиста П. А. Аршинова (подлинная фамилия Марин), с которым отбывал наказание в Бутырской тюрьме, и назначил его редактором газет «Путь к свободе» и «Повстанец», а также заведующим «культурно-просветительной частью» своего штаба.

К махновцам примкнули и скатывавшиеся к анархизму авантюристические, левоэсеровские элементы. К Махно пошел служить, например, бывший командир отряда ВЧК Д. И. Попов, активный участник левоэсеровского мятежа в Москве.

Уже в феврале 1919 г. созванный Махно в Гуляйполе «2-й районный съезд Советов» принял резолюцию, выражавшую анархистское отрицательное отношение ко всякой государственной власти, в том числе и к Советской власти, осуществляющей диктатуру пролетариата. Съезд протестовал также против декрета Украинского Советского правительства о создании совхозов и требовал передачи всей земли в пользование крестьянам по уравнительному принципу.

В махновских отрядах шел процесс организационного разложения. Зачастую махновцы представляли собой беспорядочную массу недисциплинированных вооруженных людей. После проникновения в отряды анархистов, деклассированных, авантюристических, а порою и уголовных элементов процесс разложения приобрел угрожающий характер — в занятых ими районах махновцы нередко грабили население. Вступив в Красную Армию, Махно ничего не сделал, чтобы прекратить беспорядки в своих отрядах. Не только рядовые махновцы, но и сам Махно не хотел мириться со строгой дисциплиной советской Красной Армии. На словах признавая подчинение, Махно фактически не выполнял распоряжений командования Красной Армии и постоянно подчеркивал свою самостоятельность и независимость.

Эти черты махновщины неизбежно должны были привести к трениям и конфликтам между Махно и Советской властью.

10 апреля 1919 г. махновский штаб, вопреки запрещению советского военного командования, созвал «3-й Гуляйпольский районный съезд», на котором присутствовали представители 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского и Павлоградского уездов, а также делегаты от махновских воинских частей. Съезд провозгласил анархистскую платформу. «Требуем, — говорилось в резолюции, — немедленного удаления всех назначенных лиц на всевозможные военные и гражданские ответственные посты; протестуем против всякой системы назначенчества… Требуем полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т. е. партиям и группам, и неприкосновенности личности работников партий левых революционных организаций…».

Это были демагогические, псевдореволюционные требования. Они отражали посягательство мелкобуржуазных элементов на важнейшие принципы демократического централизма и диктатуры пролетариата, положенные в основу Советской власти. Махновщина превращалась в явно антисоветское движение.

В мае 1919 г. командование 2-й советской армии по ходатайству Махно намеревалось преобразовать его разросшуюся бригаду в дивизию. Учитывая беспорядки в махновских частях, командование Южного фронта не утвердило реорганизацию. Тогда махновский штаб разразился заявлением, которое прозвучало как прямой вызов Советской власти. Объявив о «категорическом несогласии с постановлением Южфронта», штаб решил все 11 вооруженных полков пехоты, 2 полка конницы, 2 ударные группы, артиллерийскую бригаду и другие свои вспомогательные части преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией Махно. Эту «армию» махновцы объявили подчиненной Южному фронту с условием, что. «оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта».

Реввоенсовет Южного фронта объявил, что «действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определенный участок фронта 2-й армии, Махно своими заявлениями определенно вносит полную дезорганизацию в управление, командование и предоставляет частям действовать по усмотрению, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду ревтрибунала…».

События нарастали, 30 мая махновский «Военно-революционный совет» постановил созвать на 15 июня 1919 г. экстренный съезд Гуляйпольского района. В мотивировке этого решения махновцы выразили недоверие Советскому правительству, заявив, что «выход из создавшегося положения может быть указан только самими трудящимися массами, а не отдельными лицами и партиями». Советские органы запретили созыв съезда.

Учитывая предупреждение военного командования, Махно решил уйти с поста командира бригады Красной Армии. С небольшой группой приближенных он оставил войска в тяжелый момент деникинского наступления. Дезорганизаторские действия Махно и его отрядов нанесли большой вред фронту. «Махновщина принесла плоды гораздо более горькие, чем можно было предполагать раньше, — писала большевистская газета «Коммунар». — Наши неудачи в бассейне (речь идет об отступлении советских войск в Донецком бассейне. — Д. Г.) отнюдь не объясняются силой неприятельских войск… Единственная причина их победы — тот ужасающий яд махновского разврата, партизанства, самоволия и безволия, который заразил наши части, приходящие в соприкосновение с махновским фронтом».

Вскоре вокруг Махно, порвавшего связи с Красной Армией, стали вновь группироваться вооруженные отряды. Приведи к нему свои части и бывшие махновские командиры (Калашников, Буданов, Дерменжи). Анархисты-«набатовцы» расценили конфликт Махно с Советской властью как отражение борьбы «вольной трудовой коммуны… свободного крестьянства с государственниками-большевиками» и приняли сторону Махно. В августе 1919 г. в махновский лагерь прибыл лидер «набатовцев» — известный анархист Волин (В. М. Эйхенбаум), который стал председателем махновского «Военно-революционного совета». Теперь «набатовцы» в полном смысле превратились в партию махновщины, а махновцы начали открытую борьбу с Советской властью.

В июле 1919 г. в район расположения махновских отрядов вошли уцелевшие григорьевцы. После переговоров Махно и Григорьева последовало решение об объединении махновских и григорьевских отрядов. А через несколько дней Григорьев был убит махновцами.

Бывший член махновского штаба Алексей Чубенко, арестованный впоследствии ГПУ, описывал это событие так. Рядовые махновцы были недовольны союзом с Григорьевым, которого они обвиняли в связи с деникинцами, и требовали, чтобы Махно покончил с этим контрреволюционером. 27 июля в селе Сентове Херсонской губернии (близ Александрии) на съезде повстанцев Чубенко выступил с обвинениями в адрес Григорьева.

«Сначала я ему сказал, — показал Чубенко в ГПУ, — что он поощряет буржуазию… Затем я ему напомнил, что он оставил у одного помещика пулемет, два ящика патронов, несколько винтовок и 60 пар черных суконных брюк… Потом я ему еще сказал, что он действительно союзник Деникина и не хотел наступать на Плетеный Ташлык, так как там были шкуровцы… Григорьев стал отрицать, я ему в ответ: «А кто же и к кому приезжали офицеры, которых Махно расстрелял?» Как только я это сказал, то Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него… Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и все время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил. Телохранитель Григорьева выхватил маузер и хотел убить Махно, но Колесник стоял около него и схватил его за маузер… Махно в это время забежал сзади телохранителя и начал стрелять в него».

После убийства Григорьева Махно распорядился оцепить и разоружить войска Григорьева, которые в основной своей массе затем присоединились к махновцам.

Петлюровщина, махновщина, григорьевщина и другие антисоветские движения лета 1919 г. крайне обостряли политическую обстановку в стране и подрывали тыл Красной Армии. Части Красной Армии в таких условиях вынуждены были отступить с украинской территории. 31 августа 1919 г. петлюровцы заняли Киев, но подошедшие деникинцы выбросили их из города. Украина оказалась во власти злейшего врага украинского и русского народов — Деникина.

7. Борьба с вражеским подпольем на Украине

Борьба с тайной подрывной, шпионской, диверсионной и террористической работой вражеских элементов в тылу Советской Украины требовала создания специальных органов. Их организацией Украинское советское правительство вплотную занялось в конце 1918 г., тотчас же после свержения гетманщины и восстановления Советской власти. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и ее работа в Советской России послужили примером для образования органов борьбы с контрреволюцией на Украине.

Впервые чрезвычайные комиссии стали возникать здесь по решениям местных военно-революционных комитетов. Например, в м. Почепе, освобожденном от гетманцев, уже в августе 1918 г. начала свою деятельность чрезвычайная комиссия, которая в ноябре, после занятия советскими войсками г. Клинцы, была преобразована в Черниговскую губернскую чрезвычайную комиссию. Такие же комиссии создавались в отдельных уездах, районах и даже волостях Харьковской губернии. В Одессе после освобождения города чрезвычайная комиссия была сразу же образована из членов группы большевистской «контрразведки», созданной во время немецкой оккупации для борьбы с провокаторами и собирания сведений, необходимых подпольной организации.

28 ноября 1918 г. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины приняло декрет «Об организации власти на местах» и определило в нем, что при военно-революционных комитетах на местах должны образовываться отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.

3 декабря 1918 г. правительство утвердило декрет «Об организации Всеукраинской Чрезвычайной комиссии», которым был создан централизованный аппарат государственной безопасности на Украине. Декрет регламентировал порядок образования ВУЧК, губернских и уездных чрезвычайных комиссий, их права и компетенцию, взаимоотношения с органами НКВД и НКЮ. В сущности, декрет повторял «Положение о чрезвычайных комиссиях», действовавшее в Советской России.

Как известно, в Советской России, согласно «Положению о ВЧК» от 17 февраля 1919 г., право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, было возложено на революционные трибуналы, и лишь в местностях, объявленных на военном положении, чрезвычайные комиссии сохранили право непосредственной расправы с виновниками особо опасных преступлений. В условиях украинской действительности эти правила ограничивали средства борьбы с врагом, прибегавшим к особо острым формам вооруженных выступлений и политического бандитизма. Поэтому 20 февраля 1919 г. Всеукраинский ЦИК постановил предоставить чрезвычайным комиссиям Украины по любым делам особой важности, требующим «безотлагательного решения», право «самостоятельно выносить приговоры», доводя об этом в каждом отдельном случае до сведения революционных трибуналов.

В целях достижения единства действий в борьбе с контрреволюцией Украинское правительство постановило, чтобы местные чекистские органы руководствовались в своей работе указаниями и инструкциями ВЧК.

Первым председателем Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией был профессиональный революционер, большевик с 1899 г., член ЦК КП(б)У И. И. Шварц (Товарищ Семен). В апреле 1919 г. на Украину был командирован член коллегии ВЧК М. Я. Лацис с группой работников для помощи в организации чекистского аппарата. Согласно постановлению Украинского правительства, М. Я. Лацис сменил И. И. Шварца и был назначен председателем ВУЧК.

Сложная обстановка требовала скорейшей организации чекистского аппарата на Украине, а от его работников — большого напряжения сил, преданности и добросовестности в работе. Всероссийская чрезвычайная комиссия оказывала братскую помощь в организации и налаживании украинского чекистского аппарата, посылала туда своих сотрудников, брала на себя значительную часть работы. И все же подготовленных, знающих дело кадров не хватало, нередко в аппарат проникали случайные люди.

Весной 1919 г. В. И. Ленину стало известно о непорядках в украинском чекистском аппарате. В связи с этим 4 июня он писал М. Я. Лацису: «Каменев говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся.

Надо построже проверить состав, — надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся.

При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы».

Выполняя эти указания В. И. Ленина, партийные и советские органы Украины провели проверку чекистского аппарата и навели в нем порядок.

30 мая ВУЦИК утвердил новое «Положение о Всеукраинской и местных чрезвычайных комиссиях». ВУЧК стала органом Народного комиссариата внутренних дел, работающим на правах одного из его отделов. Усиливался контроль исполкомов Советов над местными чрезвычайными комиссиями. Исполкомы получили право приостанавливать исполнение постановлений местных чрезвычайных комиссий до их санкции вышестоящим органом ЧК и во всех случаях по своему усмотрению передавать дела, находившиеся в ЧК, судебным и обычным следственным учреждениям. «Положение» определило компетенцию чрезвычайных комиссий и регламентировало права Народного комиссариата юстиции и его органов на местах по надзору за расследованием и рассмотрением дел в ЧК.

Украинские чекисты направили свои силы главным образом на борьбу против наиболее опасных в то время петлюровских подпольных организаций, руководивших многочисленными бандами. Партия украинских «незалежников» была объявлена партией контрреволюции. Чрезвычайные комиссии закрыли ряд печатных органов этих заговорщиков и приняли другие административные меры к подавлению их антисоветской деятельности. Большая работа велась по разоблачению агентуры, засылавшейся в советский тыл главным штабом петлюровской армии и деникинцами.

Вот несколько фактов.

30 марта 1919 г. на фронте под Коростенем красноармейцы задержали двух подозрительных лиц, пробиравшихся в советский тыл. Один из них вначале назвался Василием Янцевичем, а во время допроса в Особом отделе 1-й украинской советской армии сознался, что в действительности он Антон Андриенко и является агентом разведки главного штаба петлюровской армии, посланным для связи с киевскими подпольщиками. Андриенко сообщил, что ему известны конспиративные квартиры, куда обычно приходят агенты петлюровской разведки за шпионскими сведениями, и согласился помочь раскрыть подпольные организации. Начальник Особого отдела Ф. Т. Фомин поручил сотруднику отдела Суярко пойти с Андриенко на конспиративные квартиры. На первой из них, по Трехсвятительской улице, в доме профессора Яхонтова, Андриенко и Суярко встретились с петлюровской резиденткой Ксенией Сперанской. Как было условлено заранее, Андриенко предъявил Сперанской полотняное петлюровское удостоверение, спрятанное в свежеиспеченном хлебе, и представил Суярко сослуживцем по работе в контрразведке. Суярко хорошо сыграл свою роль. Сперанская проинформировала его о военно-политическом положении в Киеве и сообщила важные шпионские сведения. Она указала и источники информации. Резидентку тут же арестовали. По дороге в Особый отдел она пыталась выбросить находившиеся при ней записи. Но разорванные клочки были собраны, склеены и послужили серьезной уликой. Сперанской пришлось рассказать о гнезде петлюровских шпионов и заговорщиков в Киеве. Были арестованы бывший редактор петлюровской газеты «Трибуна» доктор Бийский, делопроизводитель отдела всеобщего военного обучения Павловский и другие. Бийский занимал видное положение в петлюровском движении, имел связи с Петлюрой, направляв диверсантов в Черниговский уезд для разрушения железнодорожных путей и телеграфных линий. Павловский поставлял петлюровцам шпионские военные сведения. Таким же способом чекисты-особисты арестовали ряд других заговорщиков.

В августе 1919 г. Секретный отдел ВУЧК раскрыл в столице. Украины петлюровскую подпольную группу, готовившую государственный переворот и захват власти. Чекисты получили сведения о том, что в одном из домов по Миллионной улице состоялось заседание этой организации под председательством студента, назвавшегося Назаром Стодоля[42]. Петлюровцам удалось завербовать одного из советских командиров. Этот предатель обязался предоставить в распоряжение заговорщиков солдат, настроенных «против коммуны». В вооруженном выступлении заговорщиков должны были участвовать кулаки киевского пригородного села Веприки (ими руководил кулак Г. Р. Квасец) и петлюровские банды, действовавшие недалеко от города. Подготовка, как стало известно Чрезвычайной комиссии, зашла так далеко, что Назар Стодоля поспешил выехать в Жмеринку, чтобы оттуда пробраться в штаб Петлюры, проинформировать его и получить инструкции. Группа предполагала после переворота удерживать власть в Киеве до прихода «правительства Директории».

Медлить было нельзя, и чекисты приступили к ликвидации петлюровской группы. У арестованных обнаружили компрометирующие их письма, полевые карты, винтовки и другое оружие. Из писем выяснилось, что заговорщики находились в тесной связи с бандами Зеленого, Ангела, Соколовского. В одном из захваченных при обыске документов — приказе главного штаба петлюровских войск на имя «атамана повстанческих войск на Черниговщине» Ангела — излагался план действий петлюровских банд в поддержку готовившегося в Киеве переворота. Одновременно с выступлением внутри города планировался захват бандами населенных пунктов, которые нужно было удерживать до соединения с мятежниками из Киева. Лишь своевременная ликвидация заговора сорвала эти планы.

В ряде случаев партийные, комсомольские организации и отдельные коммунисты самостоятельно раскрывали контрреволюционные подпольные группы. Так, например, в ночь на 29 марта 1919 г. на вокзале Конотопа был задержан подозрительный человек. При обыске у него нашли документы, свидетельствовавшие о том, что он состоит в конотопской подпольной петлюровской организации. Заговорщики готовились к вооруженному выступлению против Советской власти, назначенному на 6 часов утра 30 марта. Коммунистическая организация Конотопа немедленно мобилизовала все свои силы, образовала Чрезвычайный военный штаб и приступила к ликвидации готовившегося восстания. Заговорщиков арестовали до начала выступления.

В другом случае благодаря бдительности членов коммунистической ячейки села Ивашкова Городиянского уезда в июле — августе 1919 г. был раскрыт кулацкий заговор в Черниговской губернии.

Накануне этих событий в Городнянском уезде происходили беспорядки, вызванные кулацкой агитацией против объявленной мобилизации в Красную Армию. 27 июня 1919 г. в селе Хриповка (в 3 верстах от уездного города) собралось около 500 человек, отказавшихся от явки на мобилизацию. Верховодили среди них кулаки, подстрекавшие молодежь пойти в город и разогнать исполком. Появилось оружие, доставленное кулаками из Тупичевской волости. Бунтовщиков возглавил местный житель, бывший офицер Онищенко. Село Хриповка превратилось в военный лагерь. На всех дорогах были выставлены заставы. Как только стало известно о готовящемся нападении на уездный город, Городнянский исполком и уездная коммунистическая партийная организация мобилизовали отряд (60 человек пехоты и 20 конников), который под командованием председателя исполкома направился в Хриповку. Беспорядки были ликвидированы без кровопролития. Новобранцы явились на мобилизацию. Однако сами события говорили о том, что в уезде действует контрреволюционная организация.

В августе члены коммунистической ячейки села Ивашкова стали замечать, что у местного кулака Павла Шика по вечерам собираются какие-то подозрительные личности. Однажды, когда к Шику зашли трое неизвестных (об этом рассказали коммунистам сельские бедняки), члены ячейки решили задержать их. Окружили хату кулака, зашли в нее и обнаружили там какого-то «доктора» из села Тереховка, бывшего подпоручика царской армии П. Е. Тищенко (из села Выхвостово), бывшего гимназиста гайдамака А. Н. Гвинтовку (из Городни) и сына черниговского священника Величковского. У задержанных оказались списки членов антисоветской подпольной организации, два револьвера, бомбы. В списках членов антисоветской группы значились исключительно кулаки. Эта группа являлась частью черниговской губернской подпольной организации деникинского толка, руководимой полковником И. Г. Пикусом.

О раскрытии антисоветской группы коммунисты сообщили в уездный исполком, откуда тотчас же прибыли председатель исполкома Черноус и несколько милиционеров. Черноус лично занялся расследованием. Задержанный «доктор» отказался назвать свою фамилию, но заявил, что он из Чернигова. Черноус решил выехать вместе с «доктором» в Чернигов. Когда подвода проезжала болото между Тереховкой и Ивашковкой, «доктор» неожиданно вырвал у Черноуса винтовку, пытался застрелить его и бросился бежать на болото. Милиционеры открыли огонь, заговорщик был смертельно ранен и вскоре скончался. В ожидании, пока прибудут оповещенные работники Черниговской губернской чрезвычайной комиссии, Черноус вызвал в Ивашково на помощь членов соседних сельских комячеек и продолжал расследование. Один из жителей села явился к Черноусу и сообщил, что его склоняли к вступлению в контрреволюционную организацию, и помог раскрыть дело.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия расследовала все обстоятельства заговора, который имел своей целью способствовать наступлению деникинских войск. Как оказалось, тупичевской волостной контрреволюционной организацией, в которую входила и ивашковская, руководил студент-медик Карл Лайкс-Шантель из Чернигова: тот самый «доктор», который был убит при попытке к бегству. Этот студент под предлогом занятий медицинской практикой поселился в селе Тереховка Черниговского уезда, откуда разъезжал по селам и создавал повстанческие группы из недовольных Советской властью кулацких элементов. Ему удалось сколотить такие группы в Городне, Ивашкове, Куликове, Тупичевке, Выхвостове, Хриповке, Петрушине, Репках, Звеничеве, Сидневе, Тереховке, на хуторе Глебовка. Ближайшими помощниками Лайкса-Шантеля являлись: бывший офицер (убийца уездного военкома) Н. М. Панченко из Чернигова, кулак Н. К. Ковбаса с хутора Глебовка, кулак С. Д. Кашко из села Ку-ликовка, сын священника М. А. Митропольскнй из села Тупичевка, бывший офицер П. Е. Тищенко из села Выхвостово, кулак П. Я. Шик из села Ивашково, бывший офицер Онищенко, руководивший бунтом мобилизованных в селе Хриповка, гимназист А. Н. Гвинтовка из Городни, кулак Ф. И. Качный из села Ивашково, кулак А. Довгопол из села Тупичевка. Бунт мобилизованных в селе Хриповка 27 июня был одним из результатов «работы» этой организации.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия изъяла у арестованных много оружия и боеприпасов. В крыше сарая кулака Качного в селе Ивашково чекисты нашли список лиц, которых бандиты, планируя захват Чернигова, намеревались убить. Около 40 активных участников заговора были преданы суду чрезвычайной сессии губернского революционного трибунала и сурово наказаны.

Немало пришлось чекистам бороться и с остатками черносотенных, белогвардейских и монархических организаций, свивших свои гнезда на Украине в период немецкой оккупации и гетманщины.

В 1919 г. в Киеве совместными усилиями ВЧК и ВУЧК были раскрыты две нелегальные монархические группы, существовавшие здесь с 1918 г. Во главе одной из них стоял некий Крылов. Обманным путем, под фамилией Чернявский, он проник в большевистскую партию, служил в советском военном учреждении и передавал своему контрреволюционному центру в Москву секретные военные сведения. Крылова арестовали в момент, когда он готовил очередное шпионское донесение. Вскоре была ликвидирована и белогвардейская организация князя Касаткина-Ростовского. Среди арестованных монархистов находились: бывший гвардейский поручик помещик Власов, бывший царский следователь Чекмарев, штаб-ротмистр Милобенный. Киевские монархистские организации сыграли зловещую роль в борьбе с так называемым куреневским выступлением кулаков.

8 ряде сел неподалеку от Киева в марте — апреле 1919 г. происходили кулацкие волнения. Среди крестьян здесь действовали и петлюровские, и черносотенно-монархистские агенты, распространявшие нелепые слухи о «коммуниях», о «комиссарах», о «преследовании» православной церкви и т. д. Вражеские агитаторы подбивали крестьян к наступлению на Киев. В то время вокруг Киева действовали вооруженные банды Струка и Батрака, которые убивали сельских советских активистов, учиняли погромы.

9 апреля в Киеве был образован оперативный штаб для борьбы с антисоветскими выступлениями. Во главе штаба стояли командующий корпусом войск ВУЧК Ф. И. Николаенко и председатель Киевской губчека И. 3. Сорин. В тот же день небольшой конный отряд чекистов во главе с Ф. И. Николаенко и командиром батальона М. Финкельштейном двинулся в район Куреневка — Новопетровка, где находились банды. Бандиты выслали навстречу советскому отряду своих гонцов с предложением начать «переговоры». Николаенко и Финкельштейн бесстрашно отправились к мятежникам. Однако бандиты и не думали вести переговоры: они зверски убили мужественных чекистов.

10 апреля толпы вооруженных кулаков и их сторонников сосредоточились в предместье Киева — Куреневке. Многие шли с мешками в надежде поживиться при грабеже города. В толпу втерлись и городские громилы, хулиганы, уголовники. Здесь шныряли и агитаторы монархических организаций, которые подстрекали толпу к погрому, к нападению на город под лозунгом «За веру православную!». Озверевшая толпа принялась разбивать и грабить лавки на базаре, убивать ни в чем не повинных обывателей. Бандиты загнали в захваченное ими помещение районной милиции около 150 человек и открыли по ним стрельбу через окна. Было убито 15 человек, в том числе женщины и дети. Двинувшись затем через Подол на Киев, бандиты обложили казармы 1-го украинского запасного полка, вступили в перестрелку с красноармейцами, напали на городской банк и телеграф, подожгли ряд домов на Подоле.

Советские и партийные организации города решительно выступили против погромщиков. Председатель ВУЦИК Г. И. Петровский, председатель губисполкома А. С. Бубнов, наркомвнудел УССР К. Е. Ворошилов вместе с рабочими и чекистскими отрядами лично участвовали в борьбе с бандитами. Нарком по военным делам Н. И. Подвойский обратился к населению с воззванием, в котором заявил: «Куреневка последнее время явилась притоном бандитов, выпущенных петлюровцами из Лукьяновской тюрьмы. К этим профессиональным громилам примкнули заведомые контрреволюционеры и кулаки. Одни шли ради грабежа, другие для борьбы с Советской властью. И те и другие скрыли свои настоящие цели под маской выступления «за веру»… Заявляю, что Красная Армия не даст себя обмануть… Она знает, что не за веру, а против трудящегося народа идут погромщики, бандиты и контрреволюционеры. Пусть же они не ждут пощады!».

В начавшихся боях советские отряды нанесли поражение бандитам как на подступах к Киеву, так и в самом городе. Банда Батрака была разгромлена, наступление банды Струка на Днепре отбито. Мужество и героизм проявили чекисты, участвовавшие в боях с бандитами. Председатель губчека И. 3. Сорин, несмотря на два ранения, продолжал руководить боем. К вечеру 10 апреля бандиты повсюду были разбиты, их выступление подавлено.

Чекисты арестовали и расстреляли несколько главарей и организаторов погромного выступления. Это были: руководитель киевского отделения монархистского «Союза русского народа» бывший генерал Петров; княгиня Урусова; известный черносотенец доктор М. Котленко — участник расправы над Ф. И. Николаенко; штабс-капитан М. Бородинский, задержанный в момент распространения погромных прокламаций; монархист В. Соколов, пойманный с винтовкой в руках; бывший чиновник особых поручений при царском министерстве внутренних дел И. П. Шкотт. Всего было арестовано около 150 человек. Крестьян — рядовых участников беспорядков, признавших свою вину, освободили из-под ареста.

Важным направлением чекистской работы на Украине была борьба с подрывной и шпионской деятельностью разведок и дипломатических служб империалистических держав и их агентуры.

В 1919 г., после поражения Германии, главная роль в подрывной деятельности империалистических сил против Советской страны, в том числе и на Украине, перешла к дипломатическим заговорщикам и разведчикам стран Антанты. Хотя Украина по существовавшему между империалистическими хищниками разделу входила в «сферу влияния» Франции, здесь действовали подрывные и шпионские организации не только Франции, но и США, Англии, разведывательные службы пограничных «буферных» государств, особенно польская разведка Пилсудского.

В ряде случаев чекисты производили осмотр помещений иностранных миссий, где укрывались заведомые шпионы и заговорщики. В городе Николаеве, например, чекисты обнаружили в английском консульстве документы, свидетельствовавшие о связях английских дипломатических представителей с генералом Деникиным, о помощи, которую правительства стран Антанты оказывали белогвардейцам. В шведском «нейтральном» консульстве, взявшем на себя защиту интересов французских и английских подданных, чекисты нашли шпионские документы и конфисковали много оружия.

Учитывая огромный вред, наносимый стране подрывными действиями иностранных империалистов, в июне 1919 г. ЦК КП(б)У образовал «Особое совещание» по борьбе с подрывной деятельностью на Украине международного империализма. В состав этого «Совещания» входили секретарь ЦК КП(б)У, председатель Совета Народных Комиссаров, председатель ВУЧК и народный комиссар по иностранным делам. «Особое совещание» решило изолировать на время гражданской войны иностранных подданных тех государств, которые участвовали в интервенции. ВУЧК энергично выполняла эту работу.

Основной польской контрреволюционной организацией в советском тылу была «Польска организация войскова» («ПОВ»), возникшая в 1917 г., она имела большие запасы оружия, спрятанного при ликвидации польских легионов.

Ее лидеры мечтали об отторжении в пользу Польши западных земель Советской страны (белорусских, украинских, русских). На Украине они поддерживали петлюровщину, не гнушались помогать и всякому иному антисоветскому движению, любым авантюристам, способным нанести вред государству рабочих и крестьян. Польская разведывательная служба активно занималась шпионажем на советской территории.

В 1919 г. ВУЧК раскрыла в Киеве ответвления польской центральной разведывательной и подрывной организации. Вот как была ликвидирована одна из групп этой организации. В Киеве на Рейтарской улице помещалась столовая, которую посещали студенты киевских высших учебных заведений, преимущественно польского происхождения. Чекисты обратили внимание на то, что в столовой вечерами происходят какие-то таинственные сборы. Чекисты проникли в столовую и произвели там обыск. Здесь были найдены шапирограф и заготовки для печатания антисоветских прокламаций.

Расследование показало, что задержанные студенты являются членами антисоветской польской молодежной группы, примыкающей к «ПОВ». Они пропагандировали буржуазно-националистические и антисоветские идеи среди польской молодежи, занимались шпионажем и поддерживали отношения с украинскими и русскими антисоветскими организациями «для борьбы с уничтожающей силой большевизма». Руководители группы — сынки польских дворян Марьян Непраш, Петр Борковский, Иосиф Керницкий, Тадеуш Савицкий и Карл Басинский — были наказаны.

Одной из задач чекистов было пресечение дезорганизаторской деятельности махновцев и примкнувших к ним анархистов и уголовных элементов.

В 1919 г., после того как Махно оставил фронт борьбы с деникинцами, ВУЧК произвела расследование преступлений штаба бригады Махно на Южном фронте и арестовала начальника штаба Озерова и ряд других махновцев. Расследование показало, что их дезорганизаторская работа привела к разложению бригады, благодаря чему деникинцы прорвали фронт как раз на участке махновцев, зашли им в тыл и нарушили связи между частями Красной Армии. Судебный процесс по делу членов махновского штаба происходил в Чрезвычайном военно-революционном трибунале Донецкого бассейна в Харькове. Подсудимые были признаны виновными и приговорены к высшей мере наказания.

8. Конец стрекопытовщины

В конце января 1919 г. в Гомель, незадолго до того освобожденный от немецкой оккупации, прибыла 2-я (Тульская) бригада 8-й стрелковой дивизии Красной Армии (в составе 67-го и 68-го полков), передислоцированная сюда в связи с военными действиями против петлюровцев. Положение в городе в это время было весьма напряженное. Советская власть находилась в стадии организации. Повсюду действовала вражеская агентура. Нелегально существовал антисоветский «Полесский повстанческий комитет», готовивший восстание. Некоторые командиры бригады поддались на вражескую агитацию и вступили в этот комитет. Среди них были начальник хозяйственной части Стрекопытов (в прошлом офицер), бывший полковник Стенин, командир 68-го полка Мачигин и другие.

18 марта бригада получила приказ отправиться на фронт, и 20-го ее части повели наступление на Овруч, но, не выдержав вражеского артиллерийского огня, отступили. В то же время некоторые подразделения, особенно разложившийся 1-й батальон 67-го полка, вообще отказались занять боевые позиции и начали митинговать. Они решили бросить фронт, возвратиться в Гомель, а оттуда — по домам, в Тульскую губернию.

Выступление, таким образом, вначале выглядело как протест преобладавших в бригаде мелкобуржуазных крестьянских элементов, выражавших недовольство тяготами гражданской войны — мобилизацией, нехваткой продовольствия и обмундирования и другими трудностями. Но этим немедленно воспользовались контрреволюционеры.

Когда бросившие фронт красноармейцы в ночь на 24 марта прибыли на станцию Гомель-Полесский, здесь их встретили вожаки контрреволюционного «Полесского повстанческого комитета» и изменившие воинскому долгу командиры. Недовольную массу разложившихся красноармейцев контрреволюционеры направили против Советской власти.

Между тем городские партийные и советские организации готовили отпор мятежникам. Был образован военно-революционный штаб в составе председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты «Известия ревкома» Н. С. Билецкого (Езерского), чекиста Я. Фрида и Гулло. Коммунисты и советские активисты заняли боевые позиции. Дали знать о событиях в губернский центр. Вооруженных защитников города, однако, было мало. Они не могли оказать длительного сопротивления взбунтовавшимся солдатам бригады, которыми командовали офицеры.

Со станции мятежники повели наступление на город, захватили тюрьму и освободили около 400 заключенных, главным образом уголовников. Вскоре в их руках оказалась значительная часть города. Лишь гостиница «Савой», превращенная в опорную базу сопротивления, здание ЧК и телефонная станция все еще оставались в руках защитников города.

Утром 25 марта мятежники начали обстрел из артиллерийских орудий и миномета гостиницы «Савой». Положение осажденных стало катастрофическим. Они вынуждены были вступить в переговоры с мятежниками. Последние согласились отпустить по домам всех 65 человек, находившихся в «Савое». Но когда коммунисты сложили оружие, контрреволюционеры, вопреки обещанию, задержали ответственных работников и, избив, отправили их в тюрьму. Вскоре власть в городе повсеместно перешла к вооруженным мятежникам.

«Полесский повстанческий комитет» и военное командование мятежников выпустили несколько воззваний к населению города и уезда. В одном из воззваний они так сформулировали цели и лозунги своего движения: «1. Вся власть Учредительному собранию. 2. Сочетание частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности… 3. Железные законы об охране труда. 4. Проведение в жизнь гражданских свобод. 5. Земля — народу. 6. Вступление Русской республики в лигу народов». В «Приказе № 1 по гарнизону г. Гомеля» от 26 марта было сказано: «С сего дня в городе и уезде объявляется свободная торговля всеми товарами».

Таким образом, мятежники пытались изобразить контрреволюционное выступление в Гомеле как «демократическое» движение. Но оно фактически вылилось в белогвардейский мятеж, руководимый бывшими царскими офицерами, и тотчас же привело к установлению личной диктатуры руководителя переворота Стрекопытова.

Население города и уезда, видя контрреволюционное существо выступления, не поддержало мятежников. Лишь незначительные группы бывших офицеров, чиновников и несколько советских служащих примкнули к ним.

Назначенный Стрекопытовым комендант города — бывший полковник Степин — в первый же день издал приказ, в котором говорилось: «Лица, коим известно местопребывание скрывшихся большевистских комиссаров и коммунистов, а также и домовладельцы, где они проживают, должны немедленно донести мне. Виновные в укрывательстве будут караться по всей строгости осадного положения». Этот приказ послужил как бы сигналом к началу белого террора. Участник событий, бывший председатель упродкома В. Селиванов, впоследствии рассказывал: «По Замковой улице и по другим прилегающим улицам к станции начался поголовный грабеж населения. В домах забирали все, что было ценным. На улицах раздевали встречавшихся частных граждан. В советских учреждениях разбивали несгораемые кассы, забирали денежные знаки, рвали и сжигали дела, нагружали продовольствие из складов упродкома и райсоюза и отправляли на Полесскую станцию… В городе творилась такая вакханалия, которую может себе представить только переживший эту «историю»».

26 марта стрекопытовцы отобрали в тюрьме группу ответственных работников города и увезли их на Полесский вокзал. Судьба их до подавления мятежа оставалась неизвестной.

Между тем на помощь Гомелю с разных сторон шли отряды трудящихся и части Красной Армии: партийные дружины коммунистов из Могилева, Бобруйска, курсанты Могилевских командных курсов, отряд из Смоленска, крестьянский отряд из Почепа, части Брянской дивизии.

В ночь на 29 марта стрекопытовцы вынуждены были оставить Гомель. Когда курсанты Могилевских курсов заняли станцию Гомель-Полесский, они обнаружили в «вагоне смерти» изуродованные трупы 14 ответственных работников города. Мятежники зарубили и замучили председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты Н. Билецкого (Езерского), заведующего отделом юстиции Б. Ауэрбаха-Подгорного и других. Кроме того, 17 товарищей было убито в городе.

Из Гомеля стрекопытовцы отступили к Речице. Вскоре Красная Армия окончательно разгромила их. Часть мятежников и их главари (Стрекопытов, Степин и другие) бежали в Польшу, откуда перебрались в Эстонию. Там они вступили в армию Юденича, а после ее разгрома были интернированы. Ряд захваченных участников мятежа в Гомеле предстали перед судом.

9. Борьба с басмачеством

Бежав из Коканда после разгрома движения «Кокандской автономии», вожак басмачей[43] Иргаш обосновался неподалеку, в кишлаке Бечкир. Он превратил кишлак в крепость, перегруппировал здесь свои силы, устроил мастерские для изготовления боеприпасов, обложил окрестное население «налогами». Реакционное мусульманское духовенство, согласно старинному обычаю, с соблюдением религиозных церемоний, подняло этого разбойника на белой кошме как религиозного вождя, после чего он объявил себя «борцом за ислам», «защитником угнетенных», присвоил титул «амири муслимин» — «верховного предводителя воинства ислама» — и начал «священную войну» против Советской власти. Со всех сторон к нему стекались люди, которые становились басмачами.

Распространение басмачества объяснялось тем, что их ряды пополнялись малосознательными дехканами, находившимися под влиянием духовенства и баев. Это были люди, недовольные хозяйственными и политическими мероприятиями советских органов — запрещением торговли на базарах, монополизацией и конфискацией хлопка и т. п. Коренное население Туркестана нередко возмущалось также неправильным поведением некоторых представителей местных советских органов, в которые на первых порах проникали старые чиновники и другие лица, не изжившие еще колонизаторских привычек. Используя это недовольство, реакционное духовенство, возглавляемое панисламистской организацией «Улема», буржуазные националисты из пантюркистской организации «Иттихад ва таракки» («Единение и прогресс») и другие попытались поднять дехкан на борьбу под флагом «защиты ислама», «туркестанской автономии», «независимости» и подстрекали их к вступлению в отряды «борца за ислам» — Иргаша. Басмачей пытались превратить в политическую силу, направленную против рабоче-крестьянской власти.

В 1918–1919 гг. Советское правительство из-за военных действий с дутовскими бандами было практически лишено возможности непосредственно руководить советским строительством в Туркестане. Средством связи центра с краем были только телеграф и радио. Тем не менее правительство неоднократно указывало туркестанским работникам на необходимость установления правильных отношений с местным мусульманским населением. В телеграмме, посланной в апреле 1918 г. Народным комиссариатом по делам национальностей в Туркестан, говорилось: «Не отрицание автономии, а признание ее является очередной задачей Советской власти. Необходимо только автономию эту построить на базисе Советов на местах. Только таким путем может стать власть народной и родной для масс». На основе этих указаний V краевой съезд Советов, проходивший в апреле — мае 1918 г., провозгласил автономию Туркестана в составе РСФСР.

В органы краевой и местной власти стали привлекаться в большем, чем ранее, количестве местные кадры, постепенно исправлялись и ошибки хозяйственного порядка.

Принципиальные основы политики Советской власти в отношении местных национальностей были сформулированы в радиограмме ЦК РКП (б) от 10 июля 1919 г. на имя ЦИК Туркестанской республики и краевого комитета Коммунистической партии: «Необходимо широкое пропорциональное привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности, без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтобы кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями. Прекратить реквизицию мусульманского имущества без согласия краевых мусульманских организаций, избегать всяких трений, создающих антагонизм».

Между тем буржуазно-националистические элементы туркестанской реакции при поддержке международного империализма развертывали свою преступную работу все шире, ввергая отдельные слои населения края в кровавую борьбу с Советской властью.

Басмаческий вожак Иргаш постепенно захватил власть в сельской местности вокруг Коканда. Он совершал налеты на кишлаки, на русские селения, нападал на небольшие отряды красноармейцев, обычно легко уходя от преследования.

В 1918–1919 гг. в Фергане помимо банды Иргаша действовало еще около 40 банд (наиболее крупные из них Хал-ходжи, Махкам-ходжи, Рахманкула, Аман Палвана, Муэтдина). Вскоре среди басмачей выдвинулся Мадамин-бек (его полное имя — Мухаммед-Аминбек Ахметбеков), ранее служивший начальником уездной милиции в Маргелане. Летом 1918 г. он создал из подчиненных ему милиционеров-узбеков отряд басмачей. Поначалу тесно сотрудничая с Иргашем, Мадамин-бек после нескольких ссор отделился и начал самостоятельные действия. Замыслив стать во главе басмаческого движения в Фергане, он ввел в отряде строгую дисциплину. К нему потянулись и русские белогвардейцы, которых он не только охотно принимал, но и назначал на командные посты.

В ноябре 1918 г. Мадамин-бек вместе со своим подручным, отчаянным головорезом и грабителем Хал-ходжой, повел свой отряд в 500–700 человек на русские поселки Благовещенское и Спасское, сея смерть и грабя поселенцев. Эти кровавые рейды вызвали стихийное движение крестьянской самообороны. В Благовещенском и Спасском возник отряд самообороны в 60 человек. Красноармейцы дали крестьянам несколько винтовок. Этим было положено начало организации «крестьянской армии».

Туркестанские власти, испытывая недостаток вооруженных сил, решили легализовать самооборону и предложили населению русских поселков «сорганизоваться в правильные отряды и избрать штаб».

Так, в конце 1918 г. официально была учреждена добровольная «крестьянская армия Ферганы». Ее задачей была защита от нападений басмачей.

«Крестьянская армия» строилась по территориальному принципу и включала в свой состав всех мужчин поселков в возрасте от 17 до 50 лет. Подчиняясь командующему Ферганским фронтом, получая от него вооружение и боеприпасы, «крестьянская армия» вместе с тем пользовалась значительной автономией. Ее командиры избирались; управлял армией выборный военный совет, в состав которого в качестве обязательного члена входил военком города Джалял-Абада.

Легализовав «крестьянскую армию», местные власти, несомненно, допустили ошибку. Подавляющее большинство ее участников являлись переселенцами, в свое время помещенными царским правительством на отобранных у коренного населения землях и превратившимися в кулаков. Хотя они и объявили себя сторонниками Советской власти, в силу своей социальной природы эти кулаки не были и не могли быть последовательными союзниками государства диктатуры пролетариата. Отряды «крестьянской армии» нередко притесняли и грабили коренное население. Такие действия усиливали недовольство местного населения, которое отождествляло ее с Красной Армией.

С введением на территории Туркестана экономической политики «военного коммунизма», затронувшей непосредственные интересы крестьянства, население русских поселков, в первую очередь кулачество, стало проявлять недовольство Советской властью. «Крестьянская армия» превратилась во враждебную силу, находившуюся в распоряжении кулацких заправил.

В мае 1919 г. «военный совет крестьянской армии» избрал командующим К. И. Монстрова, в прошлом конторского служащего, подрядчика, а с 1914 г. владельца земельного надела в Джалял-Абадском районе.

Тогда-то Мадамин-бек, прежде грабивший крестьянское население русских поселков, решил сговориться с кулацкой частью русской «крестьянской армии» для совместной борьбы против Советской власти и начал активно действовать в этом направлении. Несомненно, такой поворот был подсказан Мадамин-беку русскими белогвардейцами, с которыми он был связан. Монстров пошел навстречу Мадамин-беку.

25 июня 1919 г. состоялась их первая встреча, 10 июля — вторая. Они заключили тайное соглашение, по которому Мадамин-бек обязался не нападать на русские поселки, а Монстров — до 10 сентября не принимать участия в военных действиях против басмачей. Тогда же они обсудили и планы совместного выступления против Советской власти.

Об антисоветских замыслах Монстрова уже давно догадывались. Советское военное командование решило ликвидировать и разоружить «крестьянскую армию». Но Монстрову путем хитрого лавирования, а иногда и бегства от красноармейских частей, высланных против него, до поры до времени удавалось избегать открытого конфликта и разоружения.

Летом 1919 г. в Туркестане была введена хлебная монополия и объявлена продовольственная разверстка. От так называемой «советской ориентации» кулаков ничего не осталось. Они решительно выступили против продразверстки, 22 августа «военный совет крестьянской армии» принял решение, ставшее платформой кулацкого выступления. В нем были выдвинуты следующие требования: «Отстранение и перевыборы всех Советов, исполкомов и комитетов — лиц администрации Туркестанской республики на основании всеобщего, равного, прямого и тайного голосования с предоставлением мусульманам половины мест. Предоставление всем без исключения гражданам свободы труда, свободы торговли и передвижения и всех прочих гражданских свобод… упразднение… Особого отдела, чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, политических комиссаров… Отмена хлебной монополии… Возвращение всех крестьян с политических фронтов в свои районы» и др. Эти требования кулаки грозили отстаивать «силой оружия». В сущности, это были обычные кулацкие требования ликвидации Советов и других органов диктатуры пролетариата, реставрации капиталистических отношений под видом восстановления свободы торговли. Своеобразие заключалось лишь в том, что кулацкие заправилы, являвшиеся, по сути, колонизаторскими элементами, попытались выступать не только от своего имени, но и от имени мусульманского населения.

На этом же заседании «военный совет крестьянской армии» поручил штабу выработать условия соединения с Мадамин-беком и просить того «представить данные о своей политической платформе». Мадамин-бек поспешил с ответом, в котором объявил, что он всецело присоединяется «к протоколу военного совета крестьянской армии от 22 августа 1919 г.». Свой ответ он подписал как «командующий Мусульманской белой гвардией».

1 сентября между Мадамином и Монстровым был заключен формальный договор о совместных действиях.

Объединенная банда русских кулаков и басмачей выросла в значительную силу. Командовали ею русские белогвардейские офицеры (например, генерал Муханов), присоединившиеся к восстанию. Недаром эти силы пытался включить в общероссийское контрреволюционное движение и Колчак, присвоивший Мадамин-беку чин полковника.

Начав крупное наступление, мятежники на первых порах заняли город Джалял-Абад, превращенный ими в центр движения, захватили Ош и к 18 сентября окружили и осадили 20-тысячной армией город Андижан.

Однако союз между кулаками и басмачами оказался непрочным. Басмачи отказывались воевать вместе с русскими кулаками, которые раньше притесняли их. Русские крестьяне колебались и не хотели драться с русскими рабочими, защищавшими Советскую власть.

23 сентября, разбитые частями Красной Армии под Андижаном, первыми бежали с поля боя басмачи киргизского манапа Хал-ходжи. Это бегство повлекло за собою отступление всей кулацко-басмаческой армии. 26 сентября советские войска заняли город Ош, 30 сентября — центр кулацкого восстания Джалял-Абад. Русские крестьяне стали разбегаться из мятежной армии по домам. «Крестьянская армия» разваливалась.

Мадамин-бек открыто высказывал недоверие и сомнение в боеспособности русских крестьян. Он объявил Монстрову о намерении расторгнуть заключенный между ними договор. Хотя Мадамин-бек тут же взял обратно свои слова, все же в «союзе» между Монстровым и Мадамин-беком образовалась трещина.

В дело вмешались английские агенты, заинтересованные в сохранении «союза» и развитии антисоветского движения. Бывший царский консул в Кашгаре Успенский, действовавший по поручению англичан, предложил создать так называемое «Временное ферганское правительство» и активизировать вооруженную борьбу с Советской властью. Переговоры между Успенским и Монстровым и Мадамин-беком закончились решением создать «правительство». Главою нового «правительства» и главнокомандующим стал Мадамин-бек. Монстров теперь довольствовался положением заместителя. В состав «правительства» были введены еще генерал Муханов (военный министр), бывший крупный торговец хлопком Хаким-джан Азизханов (министр финансов) и присяжный поверенный Ненсберг (министр внутренних дел и юстиции).

Начался второй тур кулацко-басмаческого движения. Теперь движение испытывало серьезный спад. Помимо уже указанных, причиной его стали и важные политические перемены, начавшиеся в Туркестане.

Осенью 1919 г. Красная Армия, разгромив банды Дутова, воссоединила Туркестанский край с центром. ЦК РКП (б) и Советское правительство получили наконец возможность непосредственно вмешаться в ход советского строительства в Туркестане.

8 октября 1919 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о создании Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана (сокращенно Турккомиссия) в составе Ш. 3. Элиавы (председатель), М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Ф. И. Голощекина, Я. Э. Рудзутака, Г. И. Бокия. Комиссия была уполномочена представлять ВЦИК и СНК в пределах Туркестана. Этой же комиссии ЦК РКП (б) поручил осуществлять «высший партийный контроль и руководство от имени ЦК».

В ноябре В. И. Ленин счел нужным лично обратиться к коммунистам Туркестана. «Установление правильных отношений с народами Туркестана, — писал он им в известном письме, — имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, — приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его, — с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии и строго соблюсти ее директивы, преподанные ей, в свою очередь, от ВЦИК именно в этом духе»

V Туркестанская краевая конференция Коммунистической партии, состоявшаяся 20–27 ноября, ответила В. И. Ленину: «Приступая к исправлению ошибок прошлого, мы торжественно обещаем Вам, дорогой товарищ, точно руководствоваться всеми указаниями ЦК РКП (б), строго соблюдая все его директивы, и выполнить великое дело освобождения Востока от гнета империализма, как бы это трудно ни было и каких бы жертв и усилий это ни стоило. Лучшим доказательством нашего искреннего желания выполнить это великое дело является наше твердое решение провести в жизнь все резолюции, принятые на данной краевой конференции, в которых красной нитью проводятся принципы самоопределяющегося начала туземных народов, правильного разрешения вопросов нашей национальной политики и в основу которых положено стремление вызвать к деятельности угнетенное местное коренное население и дать ему полную возможность свободного развития и строительства своей жизни».

Выполнение указаний Советского правительства по урегулированию отношений с коренным населением положительно сказалось на ходе борьбы с басмачеством.

Еще летом 1919 г. Туркестанский ЦИК объявил амнистию тем басмачам, которые добровольно прекратят бандитскую деятельность. Была создана Особая чрезвычайная комиссия ЦИК и СНК по борьбе с басмачеством (председателем ее был Сорокин), которая занялась проведением необходимых мер. Начался и процесс отрезвления среди басмачей. 31 января 1920 г. на сторону Советской власти перешли отряды Махкам-ходжи и Акбар Али в составе 600 вооруженных и 2 тысяч невооруженных басмачей, 2 февраля — отряд Парпи численностью 3 тысячи человек. Иргаш был убит своими сторонниками.

Мадамин-бек прилагал отчаянные усилия, чтобы сохранить боеспособность своей банды и укрепить басмаческое движение. Как председатель «Временного ферганского правительства» он проводил разные «реформы» на занятой территории. В декабре 1919 г. к нему прибыла афганская делегация. Она пыталась примирить Мадамин-бека с другими главарями басмачества, не желавшими ему подчиняться, создать между ними согласие, обещала помощь деньгами и оружием. Но тщетно. Все более обострялись отношения между кулацкой русской частью антисоветского «воинства» и мусульманской.

Наконец Монстров понял бесперспективность антисоветской позиции и «союза» с басмачами и решил тайно вступить в переговоры с Советской властью. 13 января 1920 г. через своего представителя Петра Боцана он заявил о намерении перейти на сторону Советов. Советские военные власти потребовали от него полной капитуляции.

Узнав о намерении Монстрова, Мадамин-бек в момент переговоров напал на его отряды. Монстров бежал. 17 января он явился в Джалял-Абад и сдался Советской власти, признав свою вину. Вслед за Монстровым из стана Мадамин-бека бежали и другие главари русских кулаков (Васильев, Боцан, Плотников и даже генерал Муханов). Они понесли заслуженное наказание по приговору революционного трибунала. Сдавшиеся рядовые отрядов Монстрова были амнистированы.

Ожесточенная борьба с бандами Мадамин-бека продолжалась до февраля 1920 г., когда наконец, потерпев решительное поражение в боях со 2-й Туркестанской советской стрелковой дивизией, Мадамин-бек объявил о признании им Советской власти и в марте начал переговоры о сдаче. Реввоенсовет Ферганского фронта обещал, что его отряд в случае сдачи будет зачислен па советскую службу в качестве самостоятельной войсковой единицы, входящей в тюркскую бригаду, 6 марта об этом было заключено соответствующее письменное соглашение.

1919 год стал годом решающих побед Советской власти над внутренней и внешней контрреволюцией. Были разгромлены мощные армии Колчака, Юденича, Деникина, а также войска интервентов на Севере, Западе и Юге страны. Ряд сокрушительных ударов получили силы мелкобуржуазной и националистической контрреволюции. В тылу сражающейся Красной Армии были вскрыты и уничтожены контрреволюционные организации, занимавшиеся подрывной деятельностью против Советской власти. Усилились колебания и разложение мелкобуржуазных политических партий. Советская страна вступила в завершающий этап гражданской войны.

Иллюстрации

Ф. Э. Дзержинский

В. И. Ленин. Проект декрета об аресте вождей гражданской войны против революции

В. И. Ленин. Записка Ф. Э. Дзержинскому с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Первый состав народно-революционного суда в Петрограде в декабре 1917 г.

Первый состав Петроградского революционного трибунала. В центре — председатель трибунала И. П. Жуков

Н. В. Крыленко

Д. И. Курский

П. И. Стучка

Подписка, данная генералом Д. А. Мельниковым в ноябре 1917 г., с обязательством под «честное слово» не выступать с оружием против Советской власти

Телеграмма Б. П. Позерна с ходатайством об освобождении генерала В. Л. Туган-Барановского

Письмо В. М. Пуришкевича и Н. Н. де Боде генералу А. М. Каледину, обнаруженное при обыске

Первая страница приговора Петроградского революционного трибунала по делу В. М. Пуришкевича и других контрреволюционеров

Подписка В. М. Пуришкевича, данная им при освобождении из заключения в связи с болезнью его сына

Ордер на производство обыска и арест подозреваемых по делу «Союза Союзов», выписанный Ф. Э. Дзержинским

«Социалистическое отечество в опасности!» Декрет СНК РСФСР

Сообщение ВЧК от 22 февраля 1918 г

Подложный документ левоэсеровских террористов, по которому они проникли в германское посольство

Правительственное сообщение о мятеже левых эсеров

Обращение ВЦИК в связи с покушением на В. И. Ленина

Постановление СНК РСФСР «О красном терроре»

Удостоверение, выданное Локкартом Я. Буйкису для связи с английским военным командованием в Архангельске

Расписки шпионов в получении денег от К. Каламатиано, найденные в его трости

Э. П. Берзинь

Я. Я. Буйкис

В. Э. Кингисепп

П. Д. Мальков

Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях

В. И. Ленин. «Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов»

Воззвание «Берегитесь шпионов!»

Донесение деникинского агента, найденное при обыске у Н. Н. Щепкина в сентябре 1919 г.

Е. Г. Евдокимов

Ф. Т. Фомин

Примечания

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

[9] В таком составе комиссия собралась только один раз. На следующий же день все члены комиссии, кроме Дзержинского, Петерса, Ксенофонтова и Евсеева, получили новые назначения, а вместо них в коллегию ВЧК были назначены В. В. Фомин, С. Е. Щукин, И. И. Ильин и С. П. Чернов (Пролетарская революция, 1924, № 10, с. 5–6). 8 декабря в состав ВЧК были дополнительно введены В. Р. Менжинский, В. В. Яковлев и Смирнов (В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). М., 1975, с. 37). 7 января 1918 г. СНК утвердил Коллегию ВЧК в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского. От левых эсеров СНК утвердил членами Коллегии ВЧК В. Д. Волкова, М. Ф. Емельянова, П. Ф. Сидорова и В. А. Александровича (зам. председателя), которого позже сменил левый эсер Г. Д. Закс (см.: Спирин Л. М. Крах одной авантюры. Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 г. М., 1971, с. 17).

[10] Это была первая амнистия, объявленная в Советской стране.

[11] Впоследствии Маниковский работал в Красной Армии, умер в 1920 г. Марушевский, нарушив свое «честное слово», участвовал в борьбе против Советской власти.

[12] В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.

[13] В. Г. Болдырев был освобожден из заключения в мае 1918 г. на основании амнистии, объявленной Петроградской коммуной 1 мая 1918 г. Позже участвовал в борьбе против Советской власти, был членом Директории Уфимского правительства и главкомом его вооруженных сил. Колчаком выслан в Японию. После разгрома колчаковцев Красной Армией возвратился во Владивосток и вторично был амнистирован.

[14] Это было первое дело, расследованное ВЧК.

[15] Ф. Э. Дзержинский предъявил допрашиваемому запись в книжке Кондратьева.

[16] К тому времени порядок допуска защиты и обвинения в революционных трибуналах несколько изменился. По первому «Руководству для устройства революционных трибуналов» от 28 ноября 1917 г., подписанному П. И. Стучкой (как и по постановлению Московского Совета «Об учреждении Московского ревтрибунала» от 8 декабря 1917 г.), в качестве защитников и обвинителей допускались «все неопороченные граждане»; обвинители и защитники могли быть назначены только в данном судебном заседании из присутствующих лиц. Новая инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. предусматривала учреждение при революционных трибуналах специальной «коллегии лиц, посвятивших себя правозаступничеству как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Из этой коллегии должны были избираться по желанию подсудимых и но назначению трибунала обвинители и защитники. Инструкция одновременно допускала и возможность участия в судебных прениях одного обвинителя и одного защитника из публики, находившейся в зале заседания. Старая буржуазная адвокатура саботировала трибуналы и не желала входить в коллегии правозаступников. Вместе с тем, пользуясь установившимся в новых судах обычаем допускать защитников из числа присутствующих в зале заседания лиц, старые адвокаты пытались использовать трибуну революционных судов для выступлений против нового правопорядка. Именно в таком амплуа и выступил И. Муравьев на процессе деятелей буржуазной газеты «Утро России».

[17] После июльских событий (с 5 июля по 5 сентября) 1917 г. Временное правительство закрыло много рабочих большевистских газет в Петрограде, Кронштадте, Риге, Царицыне, Воронеже, Минске, Ревеле и других городах. 6 июля каратели-юнкера убили рабочего-большевика И. А. Воинова за распространение «Листка Правды».

[18] Впоследствии сын Локкарта Робин Брюс Локкарт в книге «The асе of spies» (London, 1967, p. 74) писал, что Локкарт собрал у русских капиталистов через английскую фирму около 8 400 000 рублей, которые были обращены па финансирование подрывной деятельности против Советской России.

[19] А. И. Верховский был арестован в мае 1918 г. и вскоре освобожден. После этого он отошел от антисоветской деятельности и служил в Красной Армии.

[20] Ковалевский был впоследствии разоблачен и расстрелян.

[21] Речь идет о командире так называемого Степного корпуса П. П. Иванове-Ринове — командующем войсками антисоветского «Временного Сибирского правительства».

[22] Фотокопия удостоверения помещена среди иллюстраций настоящей книги.

[23] Центральная коллегия по делам пленных и беженцев при Народном комиссариате внутренних дел.

[24] Эсер Ганжонков был известен чекистам, оп неоднократно проходил по материалам разных следственных дел как активный враг Советской власти.

[25] Под фамилией И. С. Куликовский скрывался И. С. Дашевский — член военной комиссии при ЦК партии эсеров. Впоследствии он был амнистирован и вышел из партии эсеров.

[26] Прибыл только отряд из Петрограда (45 человек), но и он был обезоружен по дороге с вокзала.

[27] В официальном сообщении о ликвидации авантюры Муравьева, опубликованном в «Известиях ВЦИК» 12 июля 1918 г., сказано, что после провала попытки склонить Симбирский Совет на свою сторону Муравьев покончил с собой. Действительные обстоятельства ликвидации авантюры изложены в статье И. М. Варейкиса, опубликованной через год после событий, 10–11 июля 1919 г., в симбирской газете «Заря».

[28] Впоследствии Пинкус участвовал в боях против Красной Армии, а затем эмигрировал в буржуазную Латвию.

[29] Более успешно чекисты провели операцию в Казани. Командированный туда один из сотрудников ВЧК использовал открытый Пинкусом пароль и под видом белогвардейца проник в штаб заговорщиков. В результате удалось арестовать большую группу контрреволюционеров. Кроме того, чекисты раскрыли в Казани монархистскую офицерскую группу, которой руководил генерал-майор И. И. Попов, и обнаружили склад оружия белогвардейцев. По признанию генерала, он имел в своем распоряжении в Казани вооруженный офицерский отряд численностью в 500 человек, который в момент восстания должен был действовать вместе с отрядами «Союза защиты родины и свободы».

[30] По одним данным, это покушение было совершено контрреволюционной группой, возглавляемой упоминавшимися выше Орлом и Ланским. А. П. Орел показывал на следствии в ВЧК: «Стреляли в Ленина наемные люди, нанятые князем Ш. (речь идет об известном финансисте Д. И. Шаховском. — Д. Г.), нанял их сам князь за полмиллиона рублей… Часть из них служит в городской милиции. Покушение было сделано… через подосланных лиц. Часть из этих 12 человек (офицеров) уехала в Новочеркасск». По другим данным, покушение совершила правоэсеровская террористическая группа. На процессе правых эсеров в 1922 г. один из подсудимых, член ЦК партии эсеров Н. Н. Иванов, показывал: «В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с.-р.), что в январе 1918 г. действительно было произведено в Петрограде покушение на Ленина, при его проезде на автомашине с Платтеном, причем это покушение было совершено какой-то военной группой при участии Тагунова».

[31] После освобождения Баку и Туркестана от английских войск В. Чайкин 25 июля 1920 г. опубликовал в «Известиях ВЦИК» материалы своего расследования в статье «Черное дело». А в 1922 г. в Москве была издана книга Чайкина «К истории российской революции», вып. 1, в которой освещались все выявленные им обстоятельства убийства бакинских комиссаров.

[32] Непосредственными участниками убийства комиссаров были: председатель закаспийского эсеровского «правительства» Ф. А. Фунтиков, его заместитель Курилев, английский капитан Тиг-Джонс, начальник контрразведки С. Л. Дружкин, члены «Закаспийского исполкома» эсеры И. И. Седых, Н. И. Анисимов, А. С. Гладырев, Егоров, эсеровские дружинники Н. А. Филатов, И. Гермаш, И. А. Пиотрович, текинец Атта-Мурат, Ф. С. Белоконь, комендант Ашхабада прапорщик М. И. Худоложкин, начальник милиции А. К. Седов, адъютант комендантского управления Н. И. Баклеев и другие.

[33] Этот документ был предъявлен советской делегацией на Генуэзской конференции в меморандуме от 20 апреля 1922 г.

[34] За границей П. Н. Краснов многие годы сколачивал из белоэмигрантов казачьи войсковые части для военного похода и кадры для подрывной деятельности против СССР. С приходом к власти Гитлера этот старый германский агент перешел на службу к фашистам. Во время Великой Отечественной войны Краснов был назначен начальником специально созданного при гитлеровском министерстве восточных областей «Главного управления казачьих войск», формировал из предателей казачьи части для войны против СССР. В январе 1947 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Краснова за все его злодеяния к смертной казни.

[35] ЖЧК — железнодорожные чрезвычайные комиссии.

[36] Ленинская идея поручительства общественных организаций за арестованных вошла в практику работы чрезвычайных комиссий. Например, в приказе ВЧК от 8 января 1921 г. говорилось: «…если заставить (провинившегося — Д. Г.) рабочего вместо тюрьмы работать на своем же заводе, под ответственностью остальных рабочих, то такое пребывание на всем честном народе, который будет ждать — опозорит он опять завод или станет настоящим сознательным товарищем, — такой порядок будет действовать гораздо сильней и целесообразней, чем сидение под следствием и судом. Рабочая среда сумеет выправить слабых, малосознательных товарищей, а тюрьма их окончательно искалечит. Лозунг органов ЧК должен быть: «Тюрьма — для буржуазии, товарищеское воздействие — для рабочих и крестьян».

[37] Впоследствии были убиты также: председатель Чрезвычайной комиссии А. Бабушкин, начальник милиции И. Рогалев, председатель военного отдела исполкома Совета Исачев, видный коммунист Холмогоров и многие другие.

[38] В сообщении Корнилов и Зайцев ошибочно названы капитанами, в действительности оба они были полковниками царской армии.

[39] В некоторых документах (например, в телеграмме ТуркЦИК на имя Советского правительства от 7 октября 1918 г. о раскрытии заговора «ТВО»), а также в исторической литературе содержатся сведения о том, что генерал Джунковский приехал в Туркестан из Петрограда, где он в свое время был «градоначальником» или «бывшим комендантом». Это неверно. Генерал В. Ф. Джунковский был московским губернатором с 1905 по 1913 г., затем товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов до 15 августа 1915 г. В октябре 1915 г. Джунковский служил в действующей армии, командовал дивизией и 3-м Сибирским корпусом. В сентябре 1918 г. В. Ф. Джунковский был арестован органами ВЧК. Именно этого Джунковского считали руководителем «ТВО». Впоследствии выяснилось, что он не имеет никакого отношения к Туркестанскому заговору. В действительности одним из руководителей «ТВО» был Е. Джунковский — бывший помощник генерал-губернатора Туркестана, бежавший после Октябрьской революции в Мешхед, где он связался с английской миссией и по ее поручению организовал «ТВО».

[40] А. Г. Шкуро и Султан-Гирей Клыч после окончания гражданской войны бежали за границу, где продолжали подрывную деятельность против Советской страны, а во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. служили фашистской Германии против Родины. В январе 1947 г. эти изменники были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

[41] Речь шла о членах штаба махновских отрядов Озерове, Михалеве (Павленко), Бурдыге, Олейнике, Коробко, Костине, Полунине и Добролюбове, осужденных в связи с дезорганизаторскими действиями махновцев на Южном фронте. Об этом см. ниже. — Д. Г.

[42] Как выяснилось впоследствии (в 1920–1921 гг.), под кличкой Назар Стодоля скрывался член ЦК украинской партии эсеров Назар Петренко.

[43] Название движения происходит от тюркского слова «басмак» — нападать, налетать.

Иллюстрации

Ф. Э. Дзержинский

В. И. Ленин. Проект декрета об аресте вождей гражданской войны против революции

В. И. Ленин. Записка Ф. Э. Дзержинскому с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Первый состав народно-революционного суда в Петрограде в декабре 1917 г.

Первый состав Петроградского революционного трибунала. В центре — председатель трибунала И. П. Жуков

Н. В. Крыленко

Д. И. Курский

П. И. Стучка

Подписка, данная генералом Д. А. Мельниковым в ноябре 1917 г., с обязательством под «честное слово» не выступать с оружием против Советской власти

Телеграмма Б. П. Позерна с ходатайством об освобождении генерала В. Л. Туган-Барановского

Письмо В. М. Пуришкевича и Н. Н. де Боде генералу А. М. Каледину, обнаруженное при обыске

Первая страница приговора Петроградского революционного трибунала по делу В. М. Пуришкевича и других контрреволюционеров

Подписка В. М. Пуришкевича, данная им при освобождении из заключения в связи с болезнью его сына

Ордер на производство обыска и арест подозреваемых по делу «Союза Союзов», выписанный Ф. Э. Дзержинским

«Социалистическое отечество в опасности!» Декрет СНК РСФСР

Сообщение ВЧК от 22 февраля 1918 г

Подложный документ левоэсеровских террористов, по которому они проникли в германское посольство

Правительственное сообщение о мятеже левых эсеров

Обращение ВЦИК в связи с покушением на В. И. Ленина

Постановление СНК РСФСР «О красном терроре»

Удостоверение, выданное Локкартом Я. Буйкису для связи с английским военным командованием в Архангельске

Расписки шпионов в получении денег от К. Каламатиано, найденные в его трости

Э. П. Берзинь

Я. Я. Буйкис

В. Э. Кингисепп

П. Д. Мальков

Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях

В. И. Ленин. «Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов»

Воззвание «Берегитесь шпионов!»

Донесение деникинского агента, найденное при обыске у Н. Н. Щепкина в сентябре 1919 г.

Е. Г. Евдокимов

Ф. Т. Фомин

Примечания

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

[9] В таком составе комиссия собралась только один раз. На следующий же день все члены комиссии, кроме Дзержинского, Петерса, Ксенофонтова и Евсеева, получили новые назначения, а вместо них в коллегию ВЧК были назначены В. В. Фомин, С. Е. Щукин, И. И. Ильин и С. П. Чернов (Пролетарская революция, 1924, № 10, с. 5–6). 8 декабря в состав ВЧК были дополнительно введены В. Р. Менжинский, В. В. Яковлев и Смирнов (В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). М., 1975, с. 37). 7 января 1918 г. СНК утвердил Коллегию ВЧК в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского. От левых эсеров СНК утвердил членами Коллегии ВЧК В. Д. Волкова, М. Ф. Емельянова, П. Ф. Сидорова и В. А. Александровича (зам. председателя), которого позже сменил левый эсер Г. Д. Закс (см.: Спирин Л. М. Крах одной авантюры. Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 г. М., 1971, с. 17).

[10] Это была первая амнистия, объявленная в Советской стране.

[11] Впоследствии Маниковский работал в Красной Армии, умер в 1920 г. Марушевский, нарушив свое «честное слово», участвовал в борьбе против Советской власти.

[12] В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.

[13] В. Г. Болдырев был освобожден из заключения в мае 1918 г. на основании амнистии, объявленной Петроградской коммуной 1 мая 1918 г. Позже участвовал в борьбе против Советской власти, был членом Директории Уфимского правительства и главкомом его вооруженных сил. Колчаком выслан в Японию. После разгрома колчаковцев Красной Армией возвратился во Владивосток и вторично был амнистирован.

[14] Это было первое дело, расследованное ВЧК.

[15] Ф. Э. Дзержинский предъявил допрашиваемому запись в книжке Кондратьева.

[16] К тому времени порядок допуска защиты и обвинения в революционных трибуналах несколько изменился. По первому «Руководству для устройства революционных трибуналов» от 28 ноября 1917 г., подписанному П. И. Стучкой (как и по постановлению Московского Совета «Об учреждении Московского ревтрибунала» от 8 декабря 1917 г.), в качестве защитников и обвинителей допускались «все неопороченные граждане»; обвинители и защитники могли быть назначены только в данном судебном заседании из присутствующих лиц. Новая инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. предусматривала учреждение при революционных трибуналах специальной «коллегии лиц, посвятивших себя правозаступничеству как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Из этой коллегии должны были избираться по желанию подсудимых и но назначению трибунала обвинители и защитники. Инструкция одновременно допускала и возможность участия в судебных прениях одного обвинителя и одного защитника из публики, находившейся в зале заседания. Старая буржуазная адвокатура саботировала трибуналы и не желала входить в коллегии правозаступников. Вместе с тем, пользуясь установившимся в новых судах обычаем допускать защитников из числа присутствующих в зале заседания лиц, старые адвокаты пытались использовать трибуну революционных судов для выступлений против нового правопорядка. Именно в таком амплуа и выступил И. Муравьев на процессе деятелей буржуазной газеты «Утро России».

[17] После июльских событий (с 5 июля по 5 сентября) 1917 г. Временное правительство закрыло много рабочих большевистских газет в Петрограде, Кронштадте, Риге, Царицыне, Воронеже, Минске, Ревеле и других городах. 6 июля каратели-юнкера убили рабочего-большевика И. А. Воинова за распространение «Листка Правды».

[18] Впоследствии сын Локкарта Робин Брюс Локкарт в книге «The асе of spies» (London, 1967, p. 74) писал, что Локкарт собрал у русских капиталистов через английскую фирму около 8 400 000 рублей, которые были обращены па финансирование подрывной деятельности против Советской России.

[19] А. И. Верховский был арестован в мае 1918 г. и вскоре освобожден. После этого он отошел от антисоветской деятельности и служил в Красной Армии.

[20] Ковалевский был впоследствии разоблачен и расстрелян.

[21] Речь идет о командире так называемого Степного корпуса П. П. Иванове-Ринове — командующем войсками антисоветского «Временного Сибирского правительства».

[22] Фотокопия удостоверения помещена среди иллюстраций настоящей книги.

[23] Центральная коллегия по делам пленных и беженцев при Народном комиссариате внутренних дел.

[24] Эсер Ганжонков был известен чекистам, оп неоднократно проходил по материалам разных следственных дел как активный враг Советской власти.

[25] Под фамилией И. С. Куликовский скрывался И. С. Дашевский — член военной комиссии при ЦК партии эсеров. Впоследствии он был амнистирован и вышел из партии эсеров.

[26] Прибыл только отряд из Петрограда (45 человек), но и он был обезоружен по дороге с вокзала.

[27] В официальном сообщении о ликвидации авантюры Муравьева, опубликованном в «Известиях ВЦИК» 12 июля 1918 г., сказано, что после провала попытки склонить Симбирский Совет на свою сторону Муравьев покончил с собой. Действительные обстоятельства ликвидации авантюры изложены в статье И. М. Варейкиса, опубликованной через год после событий, 10–11 июля 1919 г., в симбирской газете «Заря».

[28] Впоследствии Пинкус участвовал в боях против Красной Армии, а затем эмигрировал в буржуазную Латвию.

[29] Более успешно чекисты провели операцию в Казани. Командированный туда один из сотрудников ВЧК использовал открытый Пинкусом пароль и под видом белогвардейца проник в штаб заговорщиков. В результате удалось арестовать большую группу контрреволюционеров. Кроме того, чекисты раскрыли в Казани монархистскую офицерскую группу, которой руководил генерал-майор И. И. Попов, и обнаружили склад оружия белогвардейцев. По признанию генерала, он имел в своем распоряжении в Казани вооруженный офицерский отряд численностью в 500 человек, который в момент восстания должен был действовать вместе с отрядами «Союза защиты родины и свободы».

[30] По одним данным, это покушение было совершено контрреволюционной группой, возглавляемой упоминавшимися выше Орлом и Ланским. А. П. Орел показывал на следствии в ВЧК: «Стреляли в Ленина наемные люди, нанятые князем Ш. (речь идет об известном финансисте Д. И. Шаховском. — Д. Г.), нанял их сам князь за полмиллиона рублей… Часть из них служит в городской милиции. Покушение было сделано… через подосланных лиц. Часть из этих 12 человек (офицеров) уехала в Новочеркасск». По другим данным, покушение совершила правоэсеровская террористическая группа. На процессе правых эсеров в 1922 г. один из подсудимых, член ЦК партии эсеров Н. Н. Иванов, показывал: «В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с.-р.), что в январе 1918 г. действительно было произведено в Петрограде покушение на Ленина, при его проезде на автомашине с Платтеном, причем это покушение было совершено какой-то военной группой при участии Тагунова».

[31] После освобождения Баку и Туркестана от английских войск В. Чайкин 25 июля 1920 г. опубликовал в «Известиях ВЦИК» материалы своего расследования в статье «Черное дело». А в 1922 г. в Москве была издана книга Чайкина «К истории российской революции», вып. 1, в которой освещались все выявленные им обстоятельства убийства бакинских комиссаров.

[32] Непосредственными участниками убийства комиссаров были: председатель закаспийского эсеровского «правительства» Ф. А. Фунтиков, его заместитель Курилев, английский капитан Тиг-Джонс, начальник контрразведки С. Л. Дружкин, члены «Закаспийского исполкома» эсеры И. И. Седых, Н. И. Анисимов, А. С. Гладырев, Егоров, эсеровские дружинники Н. А. Филатов, И. Гермаш, И. А. Пиотрович, текинец Атта-Мурат, Ф. С. Белоконь, комендант Ашхабада прапорщик М. И. Худоложкин, начальник милиции А. К. Седов, адъютант комендантского управления Н. И. Баклеев и другие.

[33] Этот документ был предъявлен советской делегацией на Генуэзской конференции в меморандуме от 20 апреля 1922 г.

[34] За границей П. Н. Краснов многие годы сколачивал из белоэмигрантов казачьи войсковые части для военного похода и кадры для подрывной деятельности против СССР. С приходом к власти Гитлера этот старый германский агент перешел на службу к фашистам. Во время Великой Отечественной войны Краснов был назначен начальником специально созданного при гитлеровском министерстве восточных областей «Главного управления казачьих войск», формировал из предателей казачьи части для войны против СССР. В январе 1947 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Краснова за все его злодеяния к смертной казни.

[35] ЖЧК — железнодорожные чрезвычайные комиссии.

[36] Ленинская идея поручительства общественных организаций за арестованных вошла в практику работы чрезвычайных комиссий. Например, в приказе ВЧК от 8 января 1921 г. говорилось: «…если заставить (провинившегося — Д. Г.) рабочего вместо тюрьмы работать на своем же заводе, под ответственностью остальных рабочих, то такое пребывание на всем честном народе, который будет ждать — опозорит он опять завод или станет настоящим сознательным товарищем, — такой порядок будет действовать гораздо сильней и целесообразней, чем сидение под следствием и судом. Рабочая среда сумеет выправить слабых, малосознательных товарищей, а тюрьма их окончательно искалечит. Лозунг органов ЧК должен быть: «Тюрьма — для буржуазии, товарищеское воздействие — для рабочих и крестьян».

[37] Впоследствии были убиты также: председатель Чрезвычайной комиссии А. Бабушкин, начальник милиции И. Рогалев, председатель военного отдела исполкома Совета Исачев, видный коммунист Холмогоров и многие другие.

[38] В сообщении Корнилов и Зайцев ошибочно названы капитанами, в действительности оба они были полковниками царской армии.

[39] В некоторых документах (например, в телеграмме ТуркЦИК на имя Советского правительства от 7 октября 1918 г. о раскрытии заговора «ТВО»), а также в исторической литературе содержатся сведения о том, что генерал Джунковский приехал в Туркестан из Петрограда, где он в свое время был «градоначальником» или «бывшим комендантом». Это неверно. Генерал В. Ф. Джунковский был московским губернатором с 1905 по 1913 г., затем товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов до 15 августа 1915 г. В октябре 1915 г. Джунковский служил в действующей армии, командовал дивизией и 3-м Сибирским корпусом. В сентябре 1918 г. В. Ф. Джунковский был арестован органами ВЧК. Именно этого Джунковского считали руководителем «ТВО». Впоследствии выяснилось, что он не имеет никакого отношения к Туркестанскому заговору. В действительности одним из руководителей «ТВО» был Е. Джунковский — бывший помощник генерал-губернатора Туркестана, бежавший после Октябрьской революции в Мешхед, где он связался с английской миссией и по ее поручению организовал «ТВО».

[40] А. Г. Шкуро и Султан-Гирей Клыч после окончания гражданской войны бежали за границу, где продолжали подрывную деятельность против Советской страны, а во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. служили фашистской Германии против Родины. В январе 1947 г. эти изменники были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

[41] Речь шла о членах штаба махновских отрядов Озерове, Михалеве (Павленко), Бурдыге, Олейнике, Коробко, Костине, Полунине и Добролюбове, осужденных в связи с дезорганизаторскими действиями махновцев на Южном фронте. Об этом см. ниже. — Д. Г.

[42] Как выяснилось впоследствии (в 1920–1921 гг.), под кличкой Назар Стодоля скрывался член ЦК украинской партии эсеров Назар Петренко.

[43] Название движения происходит от тюркского слова «басмак» — нападать, налетать.

Примечания

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

sci_history Давид Львович Голинков Крушение антисоветского подполья в СССР. Том 1

Эта книга о борьбе советского народа с контрреволюцией в 1917–1919 гг. Автор рассказывает о раскрытии и расследовании ряда контрреволюционных заговоров, показывает лицо врага, методы его подрывной деятельности. Читатели познакомятся с историей создания и развития органов защиты завоеваний народа от контрреволюции, узнают много интересного о героической и самоотверженной работе чекистов. В основу книги положены следственные и судебные материалы ВЧК — ГПУ, революционных трибуналов и судов Советской России. Автор книги — юрист, в прошлом чекист, следователь по особо важным делам прокуратуры УССР. РСФСР, СССР.

Книга с интересом будет прочитана широким кругом читателей.

18 August 2011 ru Saul Sorokin FictionBook Editor Release 2.6 18 August 2011 06D91C21-F34B-450F-BCBB-03C7A20E6CD2 1.0

1.0 — создание файла

Крушение антисоветского подполья в СССР. Том 1 Издательство политической литературы Москва 1986 >

Введение

Предлагаемая вниманию читателя работа является четвертым изданием вышедшей в 1975 г. книги «Крушение антисоветского подполья в СССР».

В ней дается картина борьбы советского народа, его партийных, государственных и специальных учреждений против контрреволюционных движений, заговоров, мятежей в годы гражданской войны и вплоть до полной ликвидации организованного антисоветского подполья.

Контрреволюция в эти годы использовала против рабоче-крестьянской власти и военные действия различных белогвардейских формирований на фронтах гражданской войны, и открытую военную интервенцию международного империализма против молодой Советской страны, и подрывную деятельность тайных подпольных вражеских организаций — заговоры, диверсии против социализма. Все эти разновидности контрреволюции были взаимосвязаны. Направлялись они зачастую одними и теми же силами, одними к теми же лицами.

Главную роль в организации подрывной работы против республики Советов играл международный империализм и прежде всего реакционные круги США, Англии, Франции, Германии, Японии.

Рождение первого в мире государства рабочих и крестьян вызвало яростное сопротивление защитников капиталистического строя. Сразу же после победы Великого Октября империалистическая пропаганда создала лживый миф о мнимой враждебности Советской власти демократии, свободе человеческой личности и гуманизму. Откровенные апологеты капитализма и их псевдосоциалистические союзники всячески пытались опорочить идеологию, политику и организаторскую деятельность ведущей силы советского общества — Коммунистической партии. Они отрицали народный, демократический характер Великой Октябрьской социалистической революции, лживо изображали ее как «военный путч», обвиняли большевиков в том, что якобы они установили свою диктатуру над народными массами, развязали гражданскую войну в стране, начали террор, насильно подавили оппозицию со стороны разных слоев населения. Враги коммунизма распространяли клеветнические слухи о «жестокости» Советской власти, об ужасах «чрезвычайки». В то же время они старательно замалчивали действительные причины гражданской войны, закрывали глаза на зверства белогвардейцев или даже оправдывали их, всячески маскировали захватнические планы международного империализма, начавшего интервенцию против революционной России.

Правда о событиях в России постепенно проникала в буржуазные страны. Вместе с рабочим классом и его коммунистическим авангардом лучшие представители западной интеллигенции выступили в защиту Октября. Великий французский писатель Анатоль Франс, приветствуя пятую годовщину Октябрьской революции, писал: «Пять лет тому назад Советская Республика родилась в нищете. Непобедимая, она явилась носительницей нового духа, грозящего гибелью всем правительствам несправедливости и угнетения, которые делят между собой землю. Старый мир не ошибся в своих опасениях. Его вожаки сразу угадали в ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету, богатство, силу. Они захотели ее задушить; они посылали против нее шайки разбойников. Советская Республика сомкнула ряды красных бойцов, и разбойники были разбиты. Если в Европе есть еще друзья справедливости, они должны почтительно склониться перед этой Революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа».

В наши дни идеи Великого Октября прочно овладели сознанием сотен миллионов людей на всех континентах. В ряде стран победили социалистические революции. Большая группа молодых государств, освободившихся от колониального гнета, избрала социалистическую ориентацию и встала на путь некапиталистического развития. Многие миллионы людей идут за коммунистическими и рабочими партиями в капиталистических странах. Число убежденных защитников идей социализма во всем мире неизмеримо возросло. И также неизмеримо сократилось число сторонников капитализма. Трудящиеся всего мира убедились и убеждаются в справедливости и гуманности социалистического строя, рожденного Великим Октябрем.

Однако и в современных условиях буржуазные пропагандисты не жалеют сил, чтобы очернить, исказить все то, что было внесено в жизнь человеческого общества реальным социализмом.

Снова империалистическая буржуазия пускает в ход обветшалый миф об отсутствии демократии в СССР, о советском «терроризме». О преследовании в Советском Союзе инакомыслящих.

Суть нападок буржуазии на диктатуру пролетариата, прикрытых лозунгом демократии, убедительно раскрыл В. И. Ленин. В своих работах «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский» и других он показал, что эта диктатура не только не противостоит подлинной демократии, но сама является широчайшей народной демократией, осуществляемой в интересах всех трудящихся. Будучи диктатурой огромного большинства народа над его незначительным эксплуататорским меньшинством, она защитила демократию, рожденную социалистической революцией, от посягательств со стороны свергнутых эксплуататорских классов и их зарубежных покровителей. По мере укрепления социалистического общества государство диктатуры пролетариата переросло в общенародное социалистическое государство. Рабочий класс — это единственный класс, который объективно заинтересован в том, чтобы период его господства был наименее продолжительным.

Буржуазная же демократия представляет собой скрытую, закамуфлированную диктатуру эксплуататорского меньшинства над трудящимся большинством народа. Она не имеет ничего общего с социалистической демократией, призванной обеспечить построение нового, коммунистического общества.

Буржуазная демократия глубоко антигуманна. Ее цель — сохранить и упрочить господство эксплуататоров. Во имя этой цели буржуазия готова пойти на любое преступление против человечества: развязать кровопролитные войны, обрушить на землю атомный смерч, обречь миллионы людей на голод и недоедание, лишить их свободы, подвергнуть уничтожающему фашистскому террору. Сотни миллионов людей были истреблены, ограблены, подвергнуты жесточайшей эксплуатации ради существования капитализма.

Социалистическая демократия с момента своего рождения провозгласила самую гуманную цель: сделать все необходимое во имя человека, для блага человека. Социализм впервые в истории дал подлинную свободу людям труда, создал все возможности для всестороннего расцвета человеческой личности. Именно социализм спас мир от угрозы фашистского порабощения. Именно благодаря росту и упрочению социализма в нашей стране все более реализуются принципы социальной справедливости, несовместимые с рождаемыми капитализмом принижением, эксплуатацией и ограничением свободы человека.

Великие политические и социальные права, гарантированные советским людям Конституцией СССР, — яркое свидетельство истинного характера социалистической демократии, ее гуманизма. И тем более яростно обрушиваются защитники формальной, мнимой буржуазной демократии на победы и завоевания советского народа.

Пытаясь очернить советскую демократию, буржуазная пропаганда ищет угодные ей аргументы в историческом прошлом Страны Советов. В этих целях всячески извращается и фальсифицируется история Великого Октября. С первых лет Советской власти враги коммунизма замалчивают созидательную роль Октябрьской революции, отрицают ее гуманизм, последовательно демократический характер, всячески обеляют интервентов и белогвардейцев, других противников социализма.

Злобным нападкам подвергается деятельность советских органов борьбы с контрреволюцией. Буржуазные историки отводят этим описаниям большие разделы в своих трудах и специальных монографиях, в которых в искаженном виде представляют факты истории.

Советские ученые уже не раз разоблачали фальсификаторскую трактовку буржуазными историками проблем истории советского общества, в том числе и деятельности органов борьбы с контрреволюцией в первые годы Советской власти. В настоящей книге освещаются героические страницы борьбы Советского государства против контрреволюционных движений, мятежей с момента победы Октябрьского вооруженного восстания до полной ликвидации организованного антисоветского подполья. Приводимые в книге исторические факты, примеры, документы являются ответом тем, кто пытается фальсифицировать историю борьбы с контрреволюцией в нашей стране и клеветать на глубоко гуманную политику Советского государства.

Читатель увидит, как даже в периоды самых ожесточенных классовых битв с врагами революции свято соблюдалась новая социалистическая законность, оберегались гарантированные революцией права человека, как именно Советская власть защищала народные массы от кровавого террора, организованного внешней и внутренней контрреволюцией.

>

Глава первая. Подавление первых выступлений против Советской власти

>

1. Великий Октябрь и расстановка сил внутренней контрреволюции

Великая Октябрьская социалистическая революция стала переломным событием всемирной истории, положила начало смене капитализма новой, коммунистической общественно-экономической формацией. Порожденная противоречиями, характерными не только для России, но и для всей империалистической системы, Октябрьская революция стала триумфом марксизма-ленинизма, воплотив на практике важнейшие идеи научного коммунизма.

Ведущей силой революционных преобразований, руководителем общенародной борьбы за социальный прогресс выступил рабочий класс России, возглавляемый ленинской партией большевиков. В союзе с беднейшим крестьянством он покончил с властью капиталистов и помещиков и установил свою диктатуру — самую широкую и последовательную демократию для трудящихся.

Октябрьская революция, избавившая от политического и социального гнета русских рабочих и крестьян, принесла свободу и всем колониальным и зависимым народам, составлявшим значительную часть населения бывшей Российской империи.

После победы Октября большевистская партия и Советское правительство во главе с В. И. Лениным немедленно приступили к осуществлению великой программы политических, экономических и социальных преобразований. В принятом 26 октября 1917 г.[1] II Всероссийским съездом Советов Декрете о мире Советское правительство, выражая всеобщее стремление трудящихся покончить с длительной, изнурительной, ненужной им развязанной буржуазией империалистической войной, предложило народам и правительствам всех воюющих стран начать переговоры о справедливом, демократическом мире и выразило готовность со своей стороны без малейшей оттяжки, тотчас же заключить перемирие. Утвержденный в тот же день Декрет о земле объявлял, что помещичья собственность на землю отменяется навсегда; вся земля обращается во всенародное достояние, переходит в безвозмездное пользование всех трудящихся и распределяется между лицами, работавшими на земле. Советское правительство призвало крестьян немедленно, без всяких проволочек создавать земельные комитеты на местах и взять землю в свое распоряжение. 2 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял «Декларацию прав народов России», в которой говорилось: «В эпоху царизма народы России систематически натравливались друг на друга. Результаты такой политики известны: резня и погромы, с одной стороны, рабство народов — с другой.

Этой позорной политике натравливания нет и не должно быть возврата. Отныне она должна быть заменена политикой добровольного и честного союза народов России».

Совет Народных Комиссаров положил в основу своей деятельности по национальному вопросу такие начала:

«1) Равенство и суверенность народов России.

2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.

3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.

4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России».

Великие социалистические и демократические идеи, провозглашенные Советским правительством и большевистской партией, претворение их в жизнь глубоко воздействовали на сознание самых широких народных масс. Вокруг Советов и большевистских организаций сплотились многомиллионные массы трудящихся всех национальностей страны. Они составили прочный, незыблемый оплот новой власти.

В течение первых месяцев после свержения буржуазного Временного правительства до февраля — марта 1918 г. власть Советов с исключительной быстротой распространилась по территории бывшей Российской империи. Это был период триумфального шествия революции. Трудовой народ с энтузиазмом встретил революционные преобразования Советской власти. Сопротивление буржуазии всенародному революционному движению в этот начальный период диктатуры пролетариата носило характер безнадежных авантюр: реакционные силы не могли сколько-нибудь успешно бороться с превосходящими силами народа. Лишь на некоторых окраинах сложились благоприятные условия для контрреволюции, но и там трудящиеся к марту 1918 г. сломили вооруженные антисоветские выступления.

Что же собой представляла контрреволюция внутри России?

Наиболее реакционную часть антисоветского лагеря составляли монархистские элементы из бывших помещиков и той части крупных промышленников и торговцев, которая была связана с монархией привилегиями, вытекавшими из сохранения в многоукладной экономике России феодально-крепостнических и патриархальных пережитков. Сюда же входили и высшее чиновничество, духовенство и генералитет, мечтавшие о реставрации царизма. Влияние этих слоев на политическую жизнь страны было в значительной степени ограничено уже после Февральской революции. Всеобщая ненависть народа к прогнившему самодержавию не позволяла им открыто выступать за восстановление монархии. Наиболее дальновидные монархисты, приспосабливаясь к новым условиям, проникали в государственные учреждения Временного правительства и армию, чтобы скрытно, исподволь подготовлять реставрацию. После Великой Октябрьской социалистической революции монархисты, лишившись и этих возможностей, изменили тактику. Кое-где они организовали антисоветские выступления с собственными лозунгами, но большей частью пошли под знамена других врагов социалистической революции. Обладая значительными материальными средствами, опытом государственной работы и связями в армии, они готовы были оказывать помощь и поддержку любому антисоветскому движению.

Особую роль в монархистской контрреволюции играл генералитет старой армии. Из этой среды выходили самые опасные враги революции. Они формировали вооруженное ядро антисоветских сил, которое состояло из многочисленного офицерства бывшей царской армии военного времени, — обученную, организованную, знающую военное дело массу, в своем подавляющем большинстве происходящую из представителей свергнутых революцией классов. В. И. Ленин говорил: «Мыслима ли пролетарская революция, вырастающая из такой войны, без заговоров и контрреволюционных покушений со стороны десятков и сотен тысяч офицеров, принадлежащих к классу помещиков и капиталистов?»

Другую силу антисоветского лагеря составляли буржуазия и примыкавшая к ней буржуазная интеллигенция, чьи политические взгляды находили наиболее полное выражение в программе конституционно-демократической (кадетской) партии. Эта партия, возникшая в 1905 г., в 1917 г. присвоила фальшивое название «партия народной свободы». До революции кадеты добивались реформ в рамках конституционно-монархического строя, во время Февральской революции они скомпрометировали себя в глазах народа попытками сохранить монархию путем перестановки лиц на царском престоле, затем объявили себя республиканцами, главенствовали в первом Временном правительстве, а потом входили в состав коалиционных правительств, занимая в них крайне реакционную позицию.

Еще во время керенщины буржуазные группировки для достижения своих целей создавали политические объединения. Таким был, например, «Совет общественных деятелей», образованный в августе 1917 г. в Москве накануне так называемого Государственного совещания. Он представлял собой постоянный орган, состоявший из 30–40 виднейших промышленников, членов Государственной думы, кадетов, реакционных профессоров, и пытался от имени «общественности» оказывать влияние на политическую жизнь страны, добиваясь укрепления в России буржуазного строя.

После Великой Октябрьской социалистической революции кадеты сразу же выступили против диктатуры пролетариата. Они организовали саботаж мероприятий рабоче-крестьянской власти, поддерживали все вооруженные антисоветские выступления. В обращении Совета Народных Комиссаров к населению 25 ноября 1917 г. указывалось: «…Враги народа империалисты, помещики, банкиры и их союзники казачьи генералы предприняли последнюю отчаянную попытку сорвать дело мира, вырвать власть из рук Советов, землю из рук крестьян и заставить солдат, матросов и казаков истекать кровью за барыши русских и союзных империалистов. Каледин на Дону, Дутов на Урале подняли знамя восстания… Политическим штабом этого восстания является Центральный комитет кадетской партии». Через три дня в специальном правительственном сообщении о контрреволюционном восстании буржуазии СНК подчеркнул, что «прямая гражданская война открыта по инициативе и под руководством кадетской партии» и что Центральный комитет этой партии является «политическим штабом всех контрреволюционных сил страны». Исходя из этого, 28 ноября 1917 г. Советское правительство приняло декрет, согласно которому «члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа», подлежали аресту и преданию суду революционных трибуналов. На местные Советы возлагался особый надзор за партией кадетов ввиду ее бесспорной связи с гражданской войной против революции. Партия кадетов была единственной партией, объявленной тогда враждебной народу.

Деятели правых социалистических партий также оказались в лагере врагов Советской власти. Эти партии, весьма неоднородные по своему составу, отражали интересы и настроения мелкой буржуазии. Здесь были так называемые народные социалисты (эн-эсы), почти ничем не отличавшиеся от кадетов; партии, в которых были представлены все оттенки народнического, эсеровского мировоззрения; меньшевики. Их общим идеалом было создание в России путем соглашения с буржуазией так называемого демократического строя по западноевропейскому буржуазному образцу. От других противников Октябрьской социалистической революции представители этих партий отличались тем, что, действуя под лозунгами защиты Временного правительства, Учредительного собрания, «чистой демократии» и стремясь сохранить хоть какое-то влияние в народе, пытались маскировать свою контрреволюционную сущность социалистической фразеологией. Поэтому именно эти партии явились удобным прикрытием для самых реакционных правых кругов. В первые же дни после Октября и монархисты, и кадеты использовали правосоциалистические партии для борьбы с Советской властью, выдвигая их на первый план и действуя за их спиной.

На окраинах страны и в национальных районах в антисоветский лагерь входили кроме общероссийских контрреволюционных сил разнородные буржуазные, мелкобуржуазные, а порою и феодального типа автономистские, националистические партии и организации. Спекулируя на национальных чувствах, они пытались отвлечь трудящихся от подлинно революционных целей, от борьбы за социализм, боролись за сохранение капиталистических и феодальных порядков, за свои особые местные привилегии.

Еще во времена Февральской буржуазно-демократической революции 1917 г. в национальных районах страны образовались всевозможные местные, так называемые национальные «парламенты» и «правительства». Это были: Центральная рада на Украине, Белорусская рада в Белоруссии, курултаи в Крыму и Башкирии, «национальные советы» в Эстонии, Латвии, Литве, Грузии, Армении, Азербайджане, «Алаш-орда» в Казахстане, «Шуро-и-Исламия» в Туркестане, «Союз объединенных горцев Кавказа» и др. Ту же роль играли и автономистские «войсковые правительства» в казачьих областях. Эти и подобные им буржуазно-националистические и сепаратистские организации, возникшие после победы Октября, выступили против интернациональной политики большевизма и Советской власти. Все они были составной частью внутренней контрреволюции.

Не имея сколько-нибудь широкой социальной базы, внутренняя контрреволюция в те дни черпала кадры за счет тех, кто враждебно встретил Советскую власть или был введен в заблуждение псевдосоциалистическими фразами правосоциалистических партий и буржуазных националистов.

Первые же антисоветские выступления и контрреволюционные мятежи показали, что контрреволюция в России не располагала достаточными силами, чтобы самостоятельно пойти на свержение Советской власти.

>

2. Разгром контрреволюционных заговорщиков в Петрограде

27 октября 1917 г. в противовес Военно-революционному комитету, руководившему Октябрьским вооруженным восстанием, в Петрограде образовался «Комитет спасения родины и революции». В его состав вошли представители Петроградской городской думы, Временного совета республики (Предпарламента), свергнутого Временного правительства, утратившего свои полномочия ЦИК Советов первого созыва, центральных комитетов партий правых социалистов-революционеров, меньшевиков и народных социалистов. «Комитет спасения» опубликовал «Воззвание к гражданам Российской республики», в котором ясно определил свои антисоветские цели. «Всероссийский комитет спасения родины и революции, — говорилось в воззвании, — призывает вас, граждане: не признавайте власти насильников (так эти контрреволюционеры называли рабоче-крестьянское правительство, созданное в результате победы Октября. — Д. Г.). Не исполняйте их распоряжений. Встаньте на защиту родины и революции».

Тревожно было в бурлящем революционном Петрограде. Бывший премьер бывшего Временного правительства А. Ф. Керенский бежал. Вскоре стало известно, что он ведет с фронта на столицу казаков, чтобы удушить революцию. Казаки Краснова уже заняли Царское Село. Отряд Краснова к вечеру 27 октября насчитывал до 500 человек при 8 пулеметах и 16 орудиях; позднее к нему присоединились еще несколько небольших частей. Вожаки заговора рассчитывали на то, что при первых же успехах похода к ним примкнут все антисоветские силы города.

Гневно и мужественно встретил рабочий народ известие о походе контрреволюционных войск. Десятки тысяч мужчин и женщин по призыву большевистской партии вышли на улицы. С ружьями, ломами, лопатами, мотками проволоки, патронташами, таща за собой пулеметы и пушки, пешком, на повозках и грузовиках рабочие, солдаты, матросы тянулись к Московской заставе. Там они возводили баррикады, устраивали проволочные заграждения на подступах к городу, рыли окопы, занимали боевые позиции. Революционный пролетариат грудью встал на защиту столицы рабоче-крестьянской республики.

А в это время в городе готовился удар в спину революции.

На рассвете 29 октября красногвардейский патруль задержал у Троицкого (ныне Кировского) моста двух подозрительных мужчин, которые собирались уехать в автомобиле. Их доставили к комиссару Петропавловской крепости Г. И. Благонравову. Выяснилось, что задержан видный деятель партии правых эсеров А. А. Брудерер, которого сопровождал солдат. У Брудерера нашли важные документы. Среди них был приказ № 1 от 29 октября 1917 г. по войскам «Комитета спасения родины и революции», в котором предписывалось:

«1) Никаких приказаний Военно-революционного комитета (большевистского) не исполнять.

2) Комиссаров Военно-революционного комитета во всех частях гарнизона арестовать и направить в пункты, которые будут указаны дополнительно.

3) Немедленно прислать от каждой отдельной части по одному представителю в Николаевское инженерное училище (Инженерный замок).

4) Все, не исполнившие этот приказ, будут считаться врагами родины и изменниками делу революции».

Приказ этот подписали смещенный накануне Октября командующий войсками Петроградского военного округа полковник-монархист Г. П. Полковников и начальник штаба мятежников подполковник В. Д. Хартулари.

Второй документ оказался удостоверением, выданным Брудереру в том, что он назначается «Всероссийским комитетом спасения родины и революции» комиссаром Владимирского военного училища и все его распоряжения подлежат немедленному исполнению. Удостоверение было подписано членом «Комитета спасения» А. Гоцем и скреплено печатью и подписью секретаря М. Броуна. Кроме того, у Брудерера были изъяты боевые распоряжения Владимирскому и Павловскому военным училищам, подписанные Полковниковым и Гоцем.

Брудерер отказался дать какие-либо объяснения, но и без этого было ясно, что в городе полным ходом идет подготовка вооруженного выступления против Советов. Г. И. Благонравов поспешил в Смольный к председателю Военно-революционного комитета Н. И. Подвойскому. Немедленно были приняты меры для ликвидации готовившегося антисоветского выступления. Утром 29 октября Военно-революционный комитет в специальном обращении известил население города о раскрытии заговора, отметив, что этот заговор связан с контрреволюционным походом казаков на город, но не имеет никакой опоры ни в гарнизоне, ни среди рабочего населения и рассчитан исключительно на внезапность удара.

В то же утро руководители мятежа, не зная, что их контрреволюционные планы уже раскрыты, передали по телеграфу следующий приказ: «29 октября войсками «Комитета спасения родины и революции» освобождены все юнкерские училища и казачьи части; занят Михайловский манеж, захвачены броневые и орудийные автомобили, занята телефонная станция и стягиваются силы для занятия оказавшихся благодаря принятым мерам совершенно изолированными Петропавловской крепости и Смольного института — последних убежищ большевиков. Предлагаем сохранить полнейшее спокойствие, оказывая всемерную поддержку комиссарам и офицерам, исполняющим боевые приказы командующего армией «спасения родины и революции» полковника Полковникова и его помощника подполковника Краковецкого, арестовывая всех комиссаров так называемого Военно-революционного комитета. Всем воинским частям, опомнившимся от угара большевистской авантюры и желающим послужить делу революции и свободы, приказываем немедленно стягиваться в Николаевское инженерное училище; всякое промедление будет рассматриваться как измена революции и повлечет за собой принятие самых решительных мер.

Подписали:

Председатель Совета республики Авксентьев.

Председатель «Комитета спасения родины и революции» Гоц.

Комиссар «Всероссийского Комитета спасения родины и революции» при командующем армией «спасения» Синапи.

Член Центрального комитета партии социалистов-революционеров Броун». Несмотря на то что юнкерское восстание и поход Краснова — Керенского на Петроград в момент наивысшего революционного подъема широчайших народных масс представляли собой явную авантюру, обанкротившиеся политики тешили себя надеждой удушить революцию и обманывали людей, заявлениями о поддержке, которую им якобы оказывают «все демократические организации». Генерал Краснов в «приказе № 1 по войскам Российской республики, сосредоточенным под Петроградом», 27 октября 1917 г. возвещал из Гатчины «всем, всем, всюду», что Временное правительство будто бы «не свергнуто, но насильственным путем удалено от своих постов (!!) и собирается при Великой армии фронта», что его поддерживает «весь народ», что Совет союза казачьих войск объединил все казачество и оно, «бодрое казачьим духом, поклялось послужить родине, как служили деды наши», что на стороне Временного правительства находятся все крестьянские съезды и войска фронтов. Краснов призвал казаков — донцов, кубанцев, уссурийцев, забайкальцев, амурцев, енисейцев — «прийти и спасти Петроград от анархии», будто бы вызванной «кучкой… людей, руководимых волею и деньгами императора Вильгельма…».

Фактически к кучке обанкротившихся политиков примкнули только немногие контрреволюционные, черносотенные элементы.

Между тем по распоряжению Военно-революционного комитета рано утром 29 октября штаб мятежников, находившийся в Инженерном замке, а также все военные училища (Владимирское, Павловское, Николаевское и др.) были окружены верными революции воинскими частями, матросами и красногвардейцами. Началось подавление восстания.

Положение мятежников утром 29 октября довольно правдиво характеризовал начальник штаба контрреволюционных сил подполковник Хартулари: «Владимирское училище осаждено, горит и может держаться не более двух часов. Обстреливается броневиками. Павловское училище также нуждается в немедленной помощи. По отношению к этим двум училищам приняты все возможные меры помощи. Константиновское училище держится выжидательно, оружие и орудие внутри здания, вокруг никого. Первый и четвертый казачьи полки выжидают… Приближаются правительственные войска, 14-й казачий полк распылен и пассивен, в разговорах лукавит. Наши силы состоят из 230 юнкеров Николаевского инженерного училища (отряды этих юнкеров заняли телефонную станцию и Михайловский манеж), 6 броневых машин, обслуживаемых офицерством, и 50 ударников-добровольцев, вооруженных также гранатами. Увечные воины заперты вместе с владимирцами… На Литейном большое движение грузовиков в сторону Выборгской. Большое движение частей красногвардейцев в разных частях города. Редкий огонь, разъезжают большевистские броневики. Общее число красногвардейцев достигает 10000 плохо стреляющих, но стойких людей. Положение наше затруднительное, требующее немедленных и решительных шагов со стороны правительственных войск, необходима быстрая помощь. Павловский полк наступает на замок…».

К полудню 29 октября 1917 г. юнкера, участвовавшие в восстании внутри города, сдались революционным войскам, а 30 октября рабочие, солдатские и матросские отряды под Пулковом нанесли поражение войскам Краснова. Обманутые Керенским — Красновым казаки отказались вести наступление против народа и вступили в мирные переговоры с революционными войсками. Они обязались даже выдать Керенского для суда над ним. В ночь на 31 октября 1917 г. авантюристический поход на Петроград был окончательно ликвидирован. Командир 3-го конного корпуса генерал-майор Краснов вынужден был вступить в переговоры о прекращении военных действий. Командующий группой советских войск балтийский матрос П. Е. Дыбенко принял его капитуляцию. Керенский, переодевшись, бежал из Гатчины.

Сразу же после разгрома юнкерского восстания «Комитет спасения родины и революции» заявил в эсеровской печати о своей непричастности к событиям. Объявлялось, что приказ за подписью Н. Д. Авксентьева, А. Р. Гоца и других не был санкционирован «Комитетом». Открещивались от приказа и подписавшие его. А бывший городской голова и член руководства «Комитета спасения» Г. И. Шрейдер заявил: «Что касается военно-боевой деятельности «Комитета», то мне решительно ничего не известно. Против выступления Полковникова я протестовал постфактум самым решительным образом».

После подавления мятежа руководители юнкерского восстания и похода на Петроград Гоц, Чернов, Савинков, монархисты Полковников, Хартулари[2] и другие бежали. Генерал Краснов, обещавший прекратить борьбу против революции, был отпущен под честное слово, которое он сразу же нарушил. Юнкера и их командиры, заявившие, что их «обманули», также были отпущены по домам.

Лишь спустя несколько лет на судебном процессе правых эсеров выяснились подробности юнкерского восстания. Непосредственный его участник — бывший член военной комиссии при ЦК партии правых эсеров штабс-капитан М. Броун-Ракитин — рассказал, что юнкерское восстание было задумано и организовано правыми эсерами. Уже на другой день после Октябрьского вооруженного восстания военная комиссия (по инициативе уже упоминавшегося А. А. Брудерера) предложила ЦК партии правых эсеров произвести контрпереворот с участием юнкеров военных училищ. Член ЦК партии Гоц поддержал этот план и взял на себя политическое руководство выступлением, которое формально проходило под флагом «непартийной» организации — «Комитета спасения родины и революции»[3]. В 1922 г. и Гоц не отрицал того, что несет «моральную и политическую ответственность» за это выступление (правда, он пытался затушевать его контрреволюционные цели). «Целый ряд фактов мы определенно признаем… — говорил он на суде. — Партия эсеров занимала оборонительные позиции…

Отсюда вытекало так называемое 29 октября, когда мы с оружием в руках вынуждены были бороться против тех большевистских частей, на которые опирался в то время Военно-революционный комитет». Гоц, как один из руководящих членов «Комитета спасения», прикрываясь именем этой организации, назначил реакционера Полковникова командующим военными силами восстания; он же поддерживал связь с генералом Красновым, наступавшим на Петроград.

На суде по делу правых эсеров свидетель Краковецкий показал: «Военная комиссия стояла на той точке зрения, что возглавить восстание должны мы, эсеры, но Центральный комитет решил, что ему неудобно возглавить восстание, пусть поэтому оно идет от имени «Комитета спасения родины и революции».

«Таким образом, — резюмировал в обвинительной речи Н. В. Крыленко, — с одной стороны, «Комитет» говорит: знать не знаем, ведать не ведаем; с другой стороны, партия с.-р. говорит: это не мы, не партия, т. е. мы и в то же время не мы, а Комитет, — мы тут, мол, тоже сторона. Вот еще одна черта, которую мы встретим и впоследствии, — спрятаться в случае нужды за чужую спину, прикрываться чужой организацией, действовать от имени чужой организации, чтобы потом, когда потянут к ответу, сказать: мы тут ни при чем».

Верховный революционный трибунал в приговоре по делу правых эсеров дал такую оценку этому контрреволюционному восстанию: «…первое восстание против Советской власти, в коем участвовали: генерал Краснов, казаки, юнкера Николаевского училища, броневики, обслуживаемые офицерами, и др. буржуазно-контрреволюционные и черносотенные силы, руководилось партией «социалистов-революционеров». Прикрываясь лжесоциалистическими знаменами этой мелкобуржуазной партии, на приступ Советской власти шли крупная буржуазия и самые черносотенные общественные группы. Объединенная реакция могла выдвинуть вперед в борьбе против Советской власти только такую партию, которая, хотя бы по имени, была социалистической и которая своим революционным прошлым была бы способна увлечь за собой хотя бы некоторую часть трудящихся».

Следующая попытка антисоветского выступления в Петрограде была предпринята в связи с открытием Учредительного собрания, на которое контрреволюционеры возлагали все свои надежды. 23 ноября 1917 г. они создали «Союз защиты Учредительного собрания» под председательством видного деятеля партии правых эсеров В. Н. Филипповского.

Согласно постановлению Временного правительства, открытие Учредительного собрания было в свое время намечено на 28 ноября 1917 г. 26 ноября СНК издал декрет, которым устанавливалось, что заседания Учредительного собрания будут открыты специальным комиссаром, назначенным Советом Народных Комиссаров, по прибытии в Петроград не менее 400 членов Учредительного собрания. Так как к 28 ноября в Петроград прибыло лишь незначительное число членов Учредительного собрания, то заседания Учредительного собрания не могли начаться в назначенный срок.

Между тем подпольная группа министров бывшего Временного правительства (С. Н. Прокопович, П. Н. Малянтович и другие) все же «постановила» открыть Учредительное собрание 28 ноября и вместе с «Союзом защиты Учредительного собрания» призвала население выступить в его «защиту». Это был призыв к антисоветской демонстрации.

28 ноября у Таврического дворца собралась толпа бастующих чиновников, учащихся и разных обывателей, а также бывших членов городской думы от буржуазных и мелкобуржуазных партий, членов центральных комитетов партий кадетов, меньшевиков, народных социалистов, эсеров. Перед ними выступили с речами лидер эсеров В. М. Чернов, член ЦК партии кадетов Ф. И. Родичев, эсер Питирим Сорокин. Часть демонстрантов прорвалась во дворец. Проникшая туда вместе с ними кучка эсеров — членов Учредительного собрания (около сорока человек) устроила «частное совещание». Но после решительного вмешательства прибывших к дворцу рабочих, солдат и матросов антисоветская вылазка была прекращена.

Учитывая, что в некоторых слоях народа еще не были изжиты конституционные иллюзии, Советское правительство решило перенести открытие Учредительного собрания на 5 января 1918 г. Теперь уже антисоветские элементы стали тщательнее готовиться к выступлению. «Союз защиты Учредительного собрания» и военная комиссия при ЦК партии правых эсеров распространили огромное количество листовок с призывом к рабочим в день открытия Учредительного собрания прекратить работу, выйти на улицы и демонстрировать под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию». Одновременно шла тайная подготовка боевых дружин и воинских частей, где сохранились сторонники контрреволюции, к вооруженному восстанию.

Непосредственный участник событий, член ЦК партии правых эсеров М. А. Лихач, впоследствии рассказывал, что был разработан такой план «мирной демонстрации»: «Каждая часть идет манифестировать в честь Учредительного собрания как воинская сила… Был разработан маршрут. Такая-то рабочая демонстрация… должна была подойти к броневому дивизиону… захватить его по дороге… Вместе с броневым дивизионом пойти в Семеновский полк как самый надежный полк, затем вместе с Семеновским полком подойти к Измайловскому полку… к ротам Преображенского полка… Таким образом, вся рабочая демонстрация и вся военная демонстрация, сохраняя военный порядок, должны отправиться к зданию Учредительного собрания. Представитель от демонстрации должен был потребовать от стражи, охранявшей Учредительное собрание, пропуск внутрь, чтобы он мог приветствовать и предоставить воинские силы в распоряжение Учредительного собрания». Другой член ЦК партии правых эсеров, Е. М. Тимофеев, еще более откровенно говорил, что воинские части, распропагандированные эсерами, должны были в случае необходимости «идти штурмом на Смольный».

К выступлению готовились и некоторые офицерские группы. Одна из них, созданная по инициативе известного монархиста В. В. Шульгина, рассчитывала использовать созыв Учредительного собрания, чтобы «стравить» эсеров и большевиков, а затем устранить и тех и других и добиться главного — свержения Советской власти.

Советские органы приняли необходимые меры обороны. 4 января Народный комиссариат по военным делам образовал Чрезвычайный военный штаб «для защиты власти Советов от всех покушений контрреволюционных сил» в составе Н. И. Подвойского, К. С. Еремеева, К. А. Мехоношина и К. К. Юренева. Ответственным за порядок в районе Смольного был назначен В. Д. Бонч-Бруевич, в Таврическом дворце — М. В. Пригоровский, в районе Петропавловской крепости — Г. И. Благонравов. Соответствующая разъяснительная работа была проведена на фабриках, заводах и в воинских частях.

Все усилия контрреволюционных элементов поднять рабочих и солдат на демонстрацию и превратить ее в антисоветское восстание оказались тщетными. Ни одно предприятие не поддержало мятежников. Полковой комитет Семеновского полка отказался отдать приказ об участии в демонстрации. Активный организатор готовившегося выступления, член военной комиссии при ЦК партии правых эсеров Г. И. Семенов, впоследствии рассказывал, что руководство его партии, учитывая отрицательное отношение масс к выступлению, в критический момент, в ночь на 5 января, «испугалось» поднятого им движения и заколебалось. «Гоц мне (в ту ночь) сказал, — признался Семенов, — что… еще нет точного учета реальных сил и что брать на себя ответственность (за вооруженное выступление. — Д. Г.) нельзя, нужно подождать… Когда Семеновский полк и броневики выступят, тогда начните это движение».

Но ни броневой дивизион, ни Семеновский, ни Преображенский, ни Измайловский полки на демонстрацию не вышли. На улицах города собрались беспорядочные кучки студентов-белоподкладочников, гимназистов, чиновников, лавочников и партийные дружины правых эсеров, народных социалистов, меньшевиков, кадетской партии. Когда демонстранты попытались в нескольких местах прорвать караулы, красногвардейцы и революционные солдаты дали им надлежащий отпор. Как отметил Верховный революционный трибунал в приговоре по делу членов ЦК партии правых эсеров, эта партия, «прикрывшись лицемерным лозунгом мирной демонстрации», пыталась 5 января 1918 г. организовать вооруженное выступление, но в критический момент ЦК партии эсеров «забил отбой, бросив спровоцированные им немногочисленные элементы населения на произвол судьбы». Демонстрация сорвалась.

А Учредительное собрание, отказавшееся одобрить изданные рабоче-крестьянской властью декреты, в том числе Декреты о земле и мире, разоблачило себя как антинародное учреждение и 6 января было распущено.

Провал первых вооруженных выступлений против Советской власти показал, что внутренняя контрреволюция не в состоянии без активной поддержки внешних империалистических сил нанести поражение государству пролетарской диктатуры. Молодой республике Советов с первых дней существования пришлось вести ожесточенную борьбу и с подрывными действиями международного империализма.

Сразу же после Октябрьского вооруженного восстания разведчики и дипломаты держав Антанты выступили на стороне русской контрреволюции. Конкретное представление об этой их «деятельности» дает дело поручика 9-го драгунского Казанского полка Н. А. Штырова.

В одном из аристократических домов Петрограда Штыров встретился с вербовщиком, который свел его с членами французской военной миссии Лораном и Вокье и рекомендовал для разведывательной работы. Среди заданий, полученных Штыровым от французов, были: узнать, «что делается в Смольном; возможно ли достать какие-либо документы из кабинета Ленина…постараться войти в сношения с правительственной партией… какими угодно средствами похитить чемодан Фюрстенберга-Ганецкого (когда тот ехал из Швеции в Петроград. — Д. Г.), …отправиться в Воронеж или Новочеркасск, войти в связь с Калединым, узнать подробно положение и состояние его войск… зарегистрировать в Петрограде все большие винные склады и склады, имеющие военное значение, чтобы при надобности можно было их уничтожить».

За выполнение полученных шпионских заданий Штыров получал деньги. Но вскоре его стала тяготить роль агента иностранной разведки, с которым «хозяева» могут поступать как им заблагорассудится. После ареста он дал подробные показания советским властям о своих отношениях с французской разведкой.

Во время похода генерала Краснова на Петроград «союзники» поддерживали связь с организаторами этого похода. Как показал следственной комиссии Военно-революционного комитета Краснов, к нему в отряд приезжал член французской военной миссии А. Ниссель, который вел переговоры с Керенским, обещая помощь «союзников» в деле удушения революции.

>

3. Подавление первых очагов контрреволюции в стране

Официальные представители Антанты и США пытались сорвать усилия Советского правительства, направленные на приостановление военных действий с Германией. Они поддерживали враждебное отношение контрреволюционных верхов русской армии к Октябрьской революции и призывали бывших царских генералов к продолжению военных действий на фронтах.

7 ноября 1917 г. верховный главнокомандующий русской армии генерал Н. Н. Духонин получил распоряжение Советского правительства немедленно приостановить военные действия и приступить к переговорам о перемирии с неприятельскими армиями. Духонин всячески саботировал выполнение этого указания, а затем объявил об отказе выполнить распоряжение Совета Народных Комиссаров. Тогда он был отстранен от занимаемой должности «за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям».

На помощь Духонину поспешили официальные представители Антанты и США. Угрожая Советскому правительству, они заявили «протест» против его распоряжения о приостановлении военных действий и переговорах о перемирии. А военные миссии «союзников» при Ставке верховного главнокомандующего официально обратились непосредственно к генералу Духонину, призывая его не подчиняться правительству. Так, начальник французской военной миссии генерал Альфонс Лавернь 14 ноября 1917 г. написал Духонину такое послание: «Ваше превосходительство! Председатель Совета министров и военный министр уполномочили меня заявить вам нижеследующее: Франция не признает власти народных комиссаров. Доверяя патриотизму русского верховного командования, она рассчитывает на его твердые намерения отклонить всякие преступные переговоры и держать в дальнейшем русскую армию лицом к общему врагу».

Представитель военной миссии США подполковник М. Керт вручил в тот же день Духонину такое письмо: «Ваше превосходительство! Согласно совершенно определенным указаниям моего правительства, переданным мне послом Северо-Американских Штатов в Петрограде, я имею честь довести до Вашего сведения, что ввиду ведения республикой Соединенных Штатов в союзе с Россией войны…мое правительство определенно и энергично протестует против всякого сепаратного перемирия, могущего быть заключенным Россией…»

Советское правительство решительно осудило вмешательство «союзных» военных агентов во внутренние дела России. «…Военные представители союзных стран, — говорилось в заявлении Народного комиссариата по иностранным делам, — позволяют себе призывать генерала Духонина вести политику, прямо противоположную той, какую ведет Совет Народных Комиссаров…

Такое положение не может быть терпимо. Никто не требует от нынешних союзных дипломатов признания Советской власти. Но в то же время Советская власть, ответственная за судьбы страны, не может допустить, чтобы союзные дипломатические и военные агенты, во имя тех или других целей, вмешивались во внутреннюю жизнь нашей страны и пытались разжигать гражданские войны.

Дальнейшие шаги на этом пути неминуемо вызовут самые тяжкие осложнения, ответственность за которые Совет Народных Комиссаров заранее снимает с себя». В заявлении Наркоминдела разоблачалось лицемерие дипломатических представителей Соединенных Штатов Америки. В то время как подполковник М. Керт обращался к генералу Духонину с призывом не подчиняться Советскому правительству, начальник военной миссии США бригадный генерал У. В. Джонсон официально заверяет, будто «американцы питают величайшую симпатию ко всему русскому народу и в той сложной обстановке, в которой русский народ сейчас находится, не желают вмешиваться ничем, кроме помощи, в разрешение каких-либо русских проблем».

Советское правительство обратилось ко всем полковым, дивизионным, корпусным и другим комитетам, ко всем солдатам революционной армии с призывом выбрать уполномоченных и вступить непосредственно па своих участках фронтов в переговоры о перемирии с немцами. Этот призыв встретил единодушное одобрение армии. В Могилев были посланы революционные войска для ликвидации контрреволюционной Ставки; туда выехал и новый советский главковерх Н. В. Крыленко. Еще по пути в Ставку, в районе 5-й армии Северного фронта, он послал парламентеров в расположение германских войск для передачи предложения Советского правительства о приостановлении военных действий и начале переговоров о перемирии. Германское военное командование приняло это предложение. 20 ноября Н. В. Крыленко прибыл в Ставку, которая перешла теперь в руки Советского правительства. «Союзным» дипломатам не удалось сорвать переговоры о перемирии.[4]

Вмешательство империалистических государств во внутренние дела революционной России становилось все более активным. Когда внутренняя контрреволюция попыталась организовать на Дону новый всероссийский центр борьбы с Советами, империалисты сразу же пришли на помощь реакционной казачьей верхушке.

Еще до революции В. И. Ленин отмечал, что реакционность значительной части казаков объясняется их привилегированным экономическим положением. Это были в большинстве своем земледельцы, обеспеченные землей вдесятеро больше всей остальной массы крестьянства России. Среди казаков в большей степени, чем в других слоях населения, сохранялись монархистские традиции, средневековые черты жизни, хозяйства и быта; зажиточные казаки, их войсковая верхушка цепко держались за «дарованные» им царизмом привилегии и «права». В казачьих областях, писал В. И. Ленин, «можно усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи»[5]. Вместе с тем Ленин указывал, что и среди казаков имеются трудовые слои, склонные к миру, демократии и революции. Оценивая силы контрреволюции накануне Великой Октябрьской социалистической революции, Ленин отмечал, что «целый ряд фактов показал, что даже казацкие войска не пойдут против правительства мира!». 8 октября 1917 г. в «Письме к товарищам большевикам, участвующим на областном съезде Советов Северной области», Ленин писал: «В борьбе Корнилов и Керенский могут опираться только на дикую дивизию да на казаков. А теперь разложение началось и у казаков, а кроме того, им извнутри их казачьих областей грозят гражданской войной крестьяне».

После Октября враги Советской власти попытались превратить казачество в оплот буржуазно-помещичьей контрреволюции. С этой целью они использовали созданный еще в июне 1917 г. «Совет союза казачьих войск», находившийся в Петрограде и ставший во главе казачьей контрреволюции, войсковые круги и войсковые правительства в казачьих областях. На первых порах контрреволюции удалось привлечь на свою сторону и часть рядовых казаков, участвовавших вместе с юнкерами в защите Зимнего дворца, в походе Краснова — Керенского на революционный Петроград.

Наиболее опасные контрреволюционные движения возникли в казачьих областях.

Как только было получено сообщение о пролетарской революции в Петрограде, войсковой круг и правительство Дона во главе с наказным атаманом войска Донского генералом А. М. Калединым и его помощником М. П. Богаевским объявили о непризнании центрального Советского правительства, захватили власть в Новочеркасске и ввели военное положение в области. На Дон стали стекаться силы контрреволюции со всех концов страны. Сюда прибыли бежавшие из Быхова главари контрреволюционного корниловского заговора гепералы Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, А. С. Лукомский, И. П. Романовский и С. Л. Марков, освобожденные из заключения Духониным накануне занятия Ставки революционными войсками. Корнилов, поддержанный Калединым, призвал всех офицеров бывшей царской армии собираться на Дону, а в случае, если туда невозможно пробраться, объединяться на местах в антисоветские отряды. Сюда поспешили и политические вожди всероссийской контрреволюции — бывший председатель Государственной думы М. В. Родзянко, кадетский лидер профессор П. Н. Милюков, лидер монархистов-октябристов А. И. Гучков. С ноября 1917 г. здесь формировались контрреволюционная Добровольческая армия, во главе которой стали М. В. Алексеев, бывший при царе начальником штаба верховного главнокомандующего, и Корнилов, и казачья армия под командованием Каледина. Таким образом, на Дону образовался опаснейший очаг контрреволюции.

Открыто выступать под флагом монархистской реставрации Каледин и его сподвижники не посмели. Они вынуждены были прикрываться «демократическим» знаменем.

Наглядное представление о подлинных замыслах казачьих верхов дает сохранившаяся телеграфная лента записи переговоров по прямому проводу между деятелями калединского движения. Подъесаул Иванов, товарищ председателя общефронтового казачьего съезда, собравшегося в те дни в Киеве, сообщал «Совету Союза казачьих войск» в Петрограде, ссылаясь на переговоры с помощником атамана войска Донского Богаевским, что «войсковое правительство требует от Керенского, чтобы он немедленно прибыл в Новочеркасск для организации государственной власти на Дону».

Член «Совета Союза казачьих войск», который вел переговоры по прямому проводу с Киевом (фамилия его была вырвана из ленты в целях конспирации) ответил: «…При капитуляции Зимнего дворца среди арестованного правительства Керенского не оказалось. Он выбыл в критический момент в неизвестном направлении. Пусть казачество не связывает свою судьбу с этим проходимцем, в тылу он потерял всякое влияние. Взять его, конечно, к себе надо как наживу на удочку для известного сорта рыбы. Правительство должно быть организовано в Новочеркасске в контакте с московскими общественными деятелями (речь идет о полу монархистском «Совете общественных деятелей». — Д. Г.). Это объективная логика событий и обстановки. Продолжайте пока быть верным Временному правительству».

Итак, казачьи лидеры рассматривали «социалиста» Керенского как «наживу на удочку», которой можно было вовлечь в контрреволюционное движение некоторую часть обманутых мелкобуржуазных слоев населения. Калединцы поддерживали его «пока», чтобы в подходящий момент прогнать и передать власть монархистским кругам[6].

Наряду с такой «игрой» казачьи верхи, используя заинтересованность зажиточных казаков в сохранении их экономических привилегий, вели в станицах пропаганду некой исключительности казачьего сословия. Они утверждали, будто казаки представляют собой особую народность, и требовали применения к ним принципа самоопределения наций. Каледин заявлял, что «установление порядка на Дону есть дело донских казаков». А в своей программной речи после мятежа объявил: «Что касается отношения Дона ко всей России, мы признаем необходимым связь с ней при самой широкой автономии или даже еще больше — самостоятельности Дона»[7].

Рабоче-крестьянское Советское правительство квалифицировало калединский мятеж, а также мятеж оренбургских казаков под руководством атамана А. И. Дутова как антинародные движения, возглавляемые контрреволюционной буржуазией и кадетской партией. В обращении «Ко всему населению» от 25 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров отмечал: «Родзянко, Милюковы, Гучковы, Коноваловы хотят вернуть себе власть и при помощи Калединых, Корниловых и Дутовых превращают трудовое казачество в орудие для своих преступных целей. Каледин ввел на Дону военное положение, препятствует доставке хлеба на фронт и собирает силы, угрожая Екатеринославу, Харькову и Москве…Буржуазия предоставляет десятки миллионов контрреволюционным генералам на дело мятежа против народа и его власти… Кадеты, злейшие враги народа, подготовлявшие вместе с капиталистами всех стран нынешнюю мировую бойню, надеются… прийти на помощь своим генералам — Калединым, Корниловым, Дутовым, чтобы вместе с ними задушить народ».

Активное участие в организации и финансировании калединского мятежа приняли иностранные империалисты и их агенты.

В опубликованном 9 декабря официальном сообщении правительственной газеты «Известия ВЦИК» указывалось: «Отдельные союзные офицеры, члены союзных военных миссий и посольств позволяют себе самым активным образом вмешиваться во внутреннюю жизнь России, разумеется, не на стороне народа, а на стороне контрреволюционных империалистических калединско-кадетских сил. Мы предостерегали этих господ не раз. Но настал, по-видимому, час последнего предостережения. Виднейшие представители Соединенных Штатов оказываются замешанными в калединском заговоре: они принимали все меры, чтобы оказать ему содействие». Сотрудники американской разведки в Яссах Г. У. Андерсон и Р. Г. Перкинс с помощью русских офицеров Колпашникова и Верблюнского предприняли попытку под видом поезда Красного Креста, предназначавшегося для Юго-Западного фронта, отправить из Петрограда 80 автомобилей на Дон, Каледину. Заговор был раскрыт, полковник А. Колпашников и другие участники его арестованы, в руки советских властей попали документы, уличающие заговорщиков. Сообщение заканчивалось таким обращением к послу Соединенных Штатов Америки: «Заговор раскрыт. Заговор американских (и не только американских) империалистов с калединцами. Нити этого заговора ведут, как видно, очень высоко. Слово за Френсисом! Слово за теми, кто его сюда послал!».

Вынужденный отвечать, посол Соединенных Штатов Америки Дэвид Р. Френсис выступил с опровержением, вопреки фактам утверждая, что помогал лишь переотправить автомобили в Румынию, с тем чтобы машины не попали в руки немцев. Даже некоторые американцы, например начальник американской миссии Красного Креста в России полковник Рэймонд Робине и его помощник майор Аллеи Уордуэлл, признали, что явный корниловец А. Колпашников намеревался сопровождать автомобили не в Румынию, а к генералу Каледину.

Все попытки внутренней и внешней контрреволюции закрепиться на Дону разбивались о нараставшее сопротивление трудящихся масс области. 29 декабря 1917 г. калединцы созвали в Новочеркасске съезд крестьянского, неказачьего населения Донской области. Каледин, выступая на съезде, призывал коренных крестьян и «иногородних» примкнуть к поднятому им антисоветскому казачьему движению. Но эти призывы не помогли. Крестьяне не желали поддерживать контрреволюцию. Делегаты «иногородних» бросали в лицо Каледину и Богаевскому реплики: «Палачи!», «Долой контрреволюцию!», требовали освободить из тюрем заключенных большевиков и отменить военное положение. Только небольшие группы кулаков присоединились к мятежникам.

Одновременно в промышленных городах Донской области (Ростове, Таганроге) рабочие под руководством большевистских организаций выступали против реакционной казачьей верхушки, объявляли забастовки, устраивали политические демонстрации. В Таганроге 17 января 1918 г. вспыхнуло восстание. Брожение охватило и широкие массы трудового казачества Дона.

Совет Народных Комиссаров в обращении к казакам призывал «отменить старые порядки, сбросить с себя покорность крепостникам-офицерам, помещикам, богачам, скинуть с своей шеи проклятое ярмо… Мы призываем вас, казаки, — говорилось в обращении, — присоединиться к этому новому народному порядку и создавать ваши собственные Советы казацких депутатов. Этим Советам должна принадлежать на местах вся власть. Не атаманам в генеральских чинах, а выборным представителям трудового казачества, своим доверенным, надежным людям». Обращаясь к казакам-фронтовикам, Совет Народных Комиссаров указывал, что ненавистная народу изнурительная империалистическая война приносит барыши только капиталистам, помещикам. «А вам, рядовым казакам? Вы гибли без смысла и без цели, подобно вашим братьям солдатам и матросам… Трудовому казачеству война принесла лишь разорение и гибель… Теперь, казаки, решайте сами: хотите ли вы дальше вести пагубную, бессмысленную, преступную бойню?.. А если хотите скорого и честного мира, тогда становитесь в ряды Советов ипод-держите Совет Народных Комиссаров». Эти горячие большевистские призывы доходили до сознания широких масс.

10 января 1918 г. в станице Каменской состоялся съезд фронтового казачества, который образовал Донской военно-революционный комитет. Председателем комитета был избран унтер-офицер Ф. Г. Подтелков, секретарем— прапорщик М. В. Кривошлыков.

Калединское войсковое правительство пыталось «уговорить» революционных казаков. Око предложило Военно-революционному комитету прислать делегатов в Новочеркасск для «переговоров» о мирном разрешении вопроса о власти. 16 января 1918 г. делегация ВРК в составе Ф. Г. Подтелкова, М. В. Кривошлыкова и Я. Н. Лагутина встретилась в Новочеркасске с вожаками контрреволюции. Но противоречия между ними были настолько глубокими, что ни о каком соглашении не могло быть и речи. Как показали события, калединцы под прикрытием «переговоров» готовили наступление и расправу с делегатами ВРК. С помощью местных большевиков Подтелкову и его товарищам удалось уйти из Новочеркасска.

Стремясь расширить плацдарм для наступления в центр России, Каледин посылал отряд за отрядом во все районы области и в шахтерские поселки Донбасса. Контрреволюционные казаки терроризировали рабочих и их организации, разгоняли Советы. Оказывая стойкое сопротивление калединцам, шахтеры Донбасса обратились в Петроград с просьбой о помощи. Советское правительство приняло решительные меры для подавления восстания калединцев. Из разных губерний направлялись в Донскую область и на Украину, где в это время развертывалось антисоветское движение украинских буржуазных националистов, красногвардейские отряды.

Еще в начале декабря 1917 г. в Харьков для руководства борьбой с калединской контрреволюцией прибыл представитель Совета Народных Комиссаров В. А. Антонов-Овсеенко. В Харькове был создан штаб Южного революционного фронта. В его распоряжение стали поступать красногвардейские формирования. Отдельными отрядами командовали П. В. Егоров, Н. А. Руднев, Ю. В. Саблин, Р. Ф. Сиверс, Г. К. Петров и другие. Наряду с присланными из центральных губерний с мятежниками сражались отряды местных красногвардейцев Донбасса, Харькова, казачьи сотни Донского военно-революционного комитета.

Решающие военные действия развернулись во второй половине января, а к концу месяца калединцы потерпели полное поражение. Однако даже в этот критический момент калединцы все еще надеялись вовлечь в антисоветское движение население области и избежать гибели. В опубликованной декларации войсковое правительство заявило о решении создать областной «законодательный орган» в составе представителей не только казачьего, но и неказачьего населения, обещало охранять свободу слова, печати, собраний, амнистировать всех заключенных по политическим и земельным делам, отменить военное положение в области, установить строгий контроль за офицерской Добровольческой армией. Но трудящиеся массы уже поняли реакционную суть калединского движения и не верили его главарям. Кольцо вокруг мятежников сжималось. Они вынуждены были отойти к Ростову и Новочеркасску. В их рядах начались распри. Под давлением всех этих событий генерал Каледин сложил с себя полномочия и 29 января 1918 г. покончил жизнь самоубийством. Казачьи верхи (войсковым атаманом вместо Каледина стал генерал А. М. Назаров) еще некоторое время пытались оказывать сопротивление революции, но калединщина уже доживала свои последние дни. 24 февраля советские отряды, поддержанные революционным движением в тылу противника, заняли Ростов, а 26 февраля — Новочеркасск. Остатки калединцев бежали за Дон. Мятеж был ликвидирован, на Дону установилась Советская власть[8].

Реакционные круги казачества являлись главной силой антисоветского движения и в Оренбуржье. Еще в октябре 1917 г., при Временном правительстве, войсковой круг, состоявший из офицеров и казачьих кулацких элементов, образовал оренбургское войсковое правительство и вручил атаманскую булаву полковнику А. И. Дутову — председателю уже упоминавшегося общероссийского «Совета союза казачьих войск». Дутов вступил в союз с оренбургскими «демократами», сторонниками Временного буржуазного правительства.

После победы Октябрьской революции оренбургские большевики, получившие большинство в городском Совете рабочих и солдатских депутатов, поставили вопрос о переходе власти в городе и области в руки Советов. В город для формирования советских органов прибыл комиссар Советского правительства большевик С. М. Цвиллинг.

Дутов решил одним ударом покончить с Советами. По его приказу и по решению антисоветского «Комитета спасения», созданного эсерами в Оренбурге, в ночь с 6 на 7 ноября казаки арестовали «за призывы к восстанию против Временного правительства» шестерых наиболее видных большевиков города, в том числе председателя Совета А. Коростелева.

В ответ на эти действия Оренбургский городской Совет рабочих и солдатских депутатов провел 14 ноября собрание, на котором был избран Военно-революционный комитет под председательством С. М. Цвиллинга. ВРК постановил предъявить ультимативные требования «Комитету спасения» — передать власть в руки Совета, немедленно сместить с поста заведомого реакционера Дутова, освободить арестованных большевиков. Но Дутов опередил события. В здание караван-сарая, где шло созванное Советом собрание, ворвался отряд казаков и юнкеров во главе с самим Дутовым. Последний объявил об аресте всех членов Совета. Над участниками собрания была учинена зверская расправа.

Газета «Уральский рабочий» так описывала действия дутовцев: «И вот произошло то, что делалось прежде при Николае Кровавом: арестованных силой вытаскивали из помещения, били прикладами, ругали площадной бранью, а когда в кармане Цвиллинга нашли указ Совета Народных Комиссаров о назначении его комиссаром, то произошла ужасная сцена: один из юнкеров рукояткой револьвера нанес ему удар по голове, а остальные начали бить куда попало. Когда арестованные кинулись на защиту председателя, то их постигло то же самое. Озверевшие юнкера, не зная, куда еще применить свою силу, били прикладами стены здания, крича, что камня на камне не оставят от этого гнезда. Избитых арестованных отправили в войсковое правление, где снова подвергли допросу и обыску, после чего часть из них отпустили, а остальных в числе 25 человек отправили в… станицы».

Расправа Дутова с членами Совета рабочих и солдатских депутатов вызвала гнев рабочих города, объявивших всеобщую забастовку. К ним присоединились железнодорожники. Никакие уговоры Дутова и «демократов» из «Комитета спасения» не помогали: рабочие требовали освобождения арестованных и прекращения репрессий против представителей рабочих организаций.

Дутова поддержали только кучка торговцев и промышленников города и «Комитет спасения». 2 декабря 1917 г. он выступил в здании оренбургской биржи перед купцами и промышленниками, призывая их помочь в борьбе с большевиками. Собравшиеся пожертвовали Дутову на содержание конной белогвардейской милиции миллион рублей. Владельцы кожевенных заводов выдали бесплатно большое количество сапог для казаков. Буржуазия организовала на свои средства и лазарет. Председатель «Комитета спасения» правый эсер Барановский на заседании войскового круга благодарил Дутова за помощь, оказанную «Комитету». Несколько позже «Комитет спасения» принял решение о назначении Дутова «командующим Оренбургским военным округом».

Около трех месяцев орудовал Дутов в Южноуралье. Отряды его казаков захватили Троицк, Верхнеуральск, Челябинск, прервали связь Центральной России со Средней Азией и Сибирью. Дутов посылал казаков на помощь контрреволюции в Саратов, Астрахань, Уральск, Омск. Осуществляя заветные мечты реакционных верхов казачества об автономии казачьих областей, Дутов 22 декабря объявил оренбургское войсковое правительство «единственной властью на всей территории оренбургского казачьего войска».

Пытаясь раздуть пламя мятежа, Дутов связывался и с буржуазными националистами соседних районов: с казахскими и башкирскими кругами, добивающимися «автономии». В Оренбурге 5—13 декабря 1917 г. состоялся общеказахский (общекиргизский) национальный съезд, прошедший под руководством образованной к тому времени казахской буржуазно-националистической партии «Алаш». Съезд занял антисоветскую позицию, образовал так называемую «Автономию казах-киргизских областей» и сконструировал ее правительство — «Временный Народный Совет Алаш-орды» во главе с потомком наследственных ханов Букеевской орды Алиханом Букейхановым. Политической платформой этого «правительства» стала программа партии «Алаш», в основе которой лежала забота о защите интересов местной национальной буржуазии. Эта партия выступала против Октябрьской революции, требовала «твердой власти», «борьбы с анархией», под которой понимала революцию рабочих и крестьян. Ее идеалом, как и идеалом других буржуазных и мелкобуржуазных партий страны, было создание «демократической» буржуазной республики. Вместе с тем она боролась за сохранение феодальных порядков в казахском обществе и навязывала казахским крестьянам изжившие себя феодальные обычаи. Казахские буржуазно-националистические лидеры усмотрели в черносотенно-монархистской дутовщине «союзника» и выражали готовность вступить с Дутовым в союз для достижения общей цели — «избавления от большевизма».

В Оренбурге обосновался и «Башкирский национальный совет», объявивший об образовании «Башкирской автономной республики» и добивавшийся «автономии для мусульман». 20 декабря 1917 г. «Учредительный съезд — курултай Башкирии», собравшийся в Оренбурге под защитой Дутова, создал башкирское антисоветское правительство во главе с Ахмедом Заки Валидовым.

Однако широкие трудящиеся массы все решительнее поднимались на борьбу против контрреволюции. Рабочие Оренбурга не прекращали забастовку. Среди уральского казачества усилился раскол: трудовые казаки (как и на Дону) выступали против реакционной политики Дутова, появились первые советские отряды фронтовых казаков под командованием Ивана и Николая Кашириных. Выборы в Учредительное собрание, происходившие в Оренбурге в начале декабря, показали, что значительное количество голосовавших (37 %) шло за большевиками.

Несмотря на тяжелые тюремные условия, большевистские руководители не порывали связей с рабочими массами. С. М. Цвиллинг писал из тюрьмы: «Дорогие товарищи!.. Нас сидит всего 35 человек. Они (дутовцы) заявили, что согласны освободить всех, кроме меня, так как считают меня самым вредным и опасным большевиком… Они меня поймали 14 ноября и, как полагается «социалистам», избили до полусмерти и избитого отправили в казачью станицу, за 30 верст от Оренбурга… Там заперли в клоповник. Местные «старики» первые два дня грозили все время самосудом, затем мы стали разговаривать, и в результате в несколько дней у меня перебывала вся станица и оказалась распропагандированной. В станице продержали 11 дней и затем перевели под давлением рабочих и солдат в губернскую тюрьму… От частичных освобождений мы отказались. Объявили голодовку, но на третий день состоялось собрание рабочих до 4000 человек, потребовавшее от нас категорически прекращения голодовки ввиду того, что уже идет к нам помощь и мы должны сохранить силы для работы после освобождения. Мы подчинились и голодовку прекратили… Несмотря на все пережитое, настроение у нас хорошее. Каждый день приходят делегаты от рабочих и солдатских организаций».

12 декабря большевистская городская подпольная организация устроила побег арестованных. Узникам тайно передали оружие в тюрьму, и они совершили под руководством С. М. Цвиллинга смелый налет на часовых, разоружили караульную команду, заперли ее в одну из камер и вышли из тюрьмы. Неподалеку их ждали наготове красногвардейцы.

Между тем Советское правительство формировало вооруженные отряды для разгрома дутовщины. Возглавил эту работу командированный из центра чрезвычайный комиссар по борьбе с дутовщиной, член большевистской партии с 1898 г. П. А. Кобозев. Неподалеку от Оренбурга, в Бузулуке, была создана база формирования советских войск. Сюда по распоряжению Советского правительства направлялись вооруженные отряды из Самары, Златоуста, Челябинска, Уфы и других мест.

Боевые действия развернулись во второй половине декабря, и уже 16 января 1918 г. красногвардейские отряды нанесли тяжелое поражение дутовским войскам, которые отошли к Оренбургу. А 17 января в городе, в тылу мятежников, вспыхнуло вооруженное рабочее восстание. Атакованные с фронта и тыла, дутовцы были разгромлены. 18 января красногвардейцы вступили в Оренбург. Дутов с небольшим отрядом казаков бежал в Верхнеуральск. Другой отряд ушел в сторону Уральска, остальные рассыпались по станицам. Так был ликвидирован еще один очаг контрреволюции.

>

4. Против буржуазного национализма

Трудящиеся национальных районов устанавливали у себя власть Советов в борьбе против буржуазных националистов.

В то время как украинский рабочий класс, верный идеалам пролетарского интернационализма, возлагал свои надежды на союз с братским русским и другими народами, украинские буржуазные националистические круги ратовали за отделение от Советской России и образование «самостийной» Украины.

Еще в марте 1917 г. украинские националисты совместно с мелкобуржуазными «социалистическими» партиями (украинских эсеров и украинских эсдеков) созвали в Киеве Всеукраинский национальный конгресс, который образовал руководящий националистический центр — Украинскую Центральную раду и ее исполнительный орган — Генеральный секретариат. Председателем Центральной рады был избран профессор М. С. Грушевский, а председателем Генерального секретариата — В. К. Винниченко (украинский эсдек). Бессовестно спекулируя на национальных чувствах некоторой части политически незрелого населения, Центральная рада создала крупные вооруженные отряды так называемого вольного казачества.

27 октября 1917 г. Совет рабочих депутатов и Совет солдатских депутатов в Киеве на объединенном заседании приняли большевистскую резолюцию о признании общероссийского Советского правительства, образованного в Петрограде, и выделили из своего состава Военно-революционный комитет для осуществления перехода власти в городе от администрации Временного правительства в руки Советов. Против этого решения выступили штаб Киевского военного округа и некоторые воинские части (юнкера и казаки). 31 октября революционные силы разгромили сторонников Временного правительства.

В это время Украинская Центральная рада на словах соблюдала так называемый нейтралитет. Но как только рабочие и солдаты одержали победу над вооруженными силами штаба Киевского военного округа, Центральная рада, опираясь на сосредоточенные в Киеве свои войска общей численностью около 18 тысяч человек, захватила власть в городе. 7 ноября 1917 г. Центральная рада обнародовала «Универсал», в котором заявила, что не признает общероссийского Советского правительства, и, так как Временное правительство уже не существовало, объявила себя единственной государственной властью на территории Украины.

Центральная рада обещала украинскому народу провести демократические и социалистические преобразования, решить земельный вопрос в пользу крестьян, установить восьмичасовой рабочий день и т. п. Это были декларации, рассчитанные на завоевание симпатий народа путем обмана. Фактически же деятели Украинской Центральной рады боролись с крестьянскими массами, которые по призыву большевиков перешли в наступление на помещичье землевладение. После Октября Центральная рада отказалась от требования автономии, которое она выдвигала при буржуазном Временном правительстве, и выразила свое намерение отделиться вовсе от Советской революционной России, образовать «самостийное» украинское буржуазное государство по образцу и подобию западноевропейских буржуазных государств. Недаром Центральную раду поддержали все противники Октября, в том числе и представители международного империализма, видевшие в украинском буржуазном национализме движение, направленное против социалистической революции.

В ряде украинских городов (особенно в пролетарских центрах) борьба за Советскую власть в октябрьские дни завершилась победой революционных сил. 10 ноября Харьковский Совет рабочих и солдатских депутатов принял большевистскую резолюцию, в которой приветствовал «законное общероссийское правительство народных комиссаров». Харьковские рабочие и солдаты заявили, что берут власть в городе в свои руки и признают все декреты, изданные Советским правительством, образовавшимся в Петрограде. Они высказались за осуществление украинским народом своего права на национальное самоопределение, предложили созвать Всеукраинский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и образовать на нем Украинскую республику, находящуюся в федеративной связи с Советской Россией. Рабочие установили Советскую власть также во многих городах и рабочих поселках Донбасса.

Таким образом, революционный процесс завоевания рабочим классом власти на Украине развивался неравномерно. Вначале большая часть украинской территории была захвачена Центральной радой и лишь в пролетарских центрах победили Советы. Кое-где наряду с учреждениями и войсками Рады существовали еще органы свергнутого Временного правительства. В районах, примыкавших к Дону, орудовали калединцы.

Стремясь к полному захвату власти, Центральная рада начала борьбу как против Советов на местах, так и против Советской России. Контрреволюционная суть Рады особенно ярко проявилась в ее отношении к калединскому движению. Несмотря на то, что банды калединцев совершали разбойничьи налеты на города и поселки украинского Донбасса, Харьковской и Екатеринославской губерний, Центральная рада не только не защищала от них украинские земли, но всячески содействовала калединцам. Под предлогом помощи «родственному движению в пользу самоопределения Дона» Рада пропускала через свою территорию казачьи части, офицеров, юнкеров, двигавшихся на Дон для присоединения к Каледину, позволила последнему размещать казаков на украинской земле, обеспечивала их продовольствием и фуражом. В то же время она препятствовала продвижению советских войск, направлявшихся на борьбу с калединской контрреволюцией, разоружала революционные воинские части. Наконец, Рада вступила в тайные переговоры с Калединым о разделе Донбасса и совместной борьбе против Советов.

Контрреволюционная деятельность Центральной рады сопровождалась разнузданной шовинистической агитацией, которую она вела среди украинцев, натравливая их на братский русский народ. Такая политика Рады наносила тяжкий вред не только Советской России, но и украинскому трудовому народу. Классовые интересы русских и украинских пролетариев требовали объединенных совместных действий против общего врага — белогвардейцев, пытавшихся задушить революцию па всей территории бывшей Российской империи, повсеместно реставрировать буржуазно-помещичий строй.

3 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял Манифест к украинскому народу, написанный В. И. Лениным. В Манифесте разъяснялась политика Советского правительства в вопросе о самоопределении Украины.

«Исходя из интересов единства и братского союза рабочих и трудящихся, эксплуатируемых масс в борьбе за социализм, — подчеркивалось в Манифесте, — исходя из признания этих принципов многочисленными решениями органов революционной демократии, Советов, и особенно II Всероссийского съезда Советов, социалистическое правительство России, Совет Народных Комиссаров еще раз подтверждает право на самоопределение за всеми нациями, которые угнетались царизмом и великорусской буржуазией, вплоть до права этих наций отделиться от России… или вступить в договор с Российской республикой о федеративных и тому подобных взаимоотношениях между ними.

Все, что касается национальных прав и национальной независимости украинского народа, признается нами, Советом Народных Комиссаров, тотчас же, без ограничений и безусловно».

Вместе с тем Советское правительство разоблачило в Манифесте реакционную суть Центральной рады, указав на серьезные последствия, к которым неизбежно приведет ее политика сотрудничества с калединской контрреволюцией. Совнарком потребовал от Рады немедленно прекратить поддержку калединского движения, оказать содействие революционным войскам в борьбе с антинародным мятежом.

Центральная рада не дала удовлетворительного ответа на требование Совета Народных Комиссаров и вступила в открытую войну с Советской Россией. Эти события ускорили процесс ликвидации правительства буржуазных националистов и образование на украинской земле рабоче-крестьянского Советского правительства.

По инициативе большевиков 11–12 декабря в Харькове состоялся I Всеукраинский съезд Советов, который постановил объявить Украину Народной республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и избрал ее высший орган — Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет. Съезд заявил, что Украина будет находиться в федеративной связи с Советской Россией и другими советскими республиками, образовавшимися на территории бывшей царской России. Было решено распространить на Украину все декреты и распоряжения Советского рабоче-крестьянского правительства. 17 декабря Всеукраинский ЦИК образовал первое Украинское Советское правительство — Народный Секретариат. Совнарком РСФСР приветствовал этот революционный шаг украинских рабочих и крестьян и обещал первому советскому правительству Украинской республики полную поддержку в борьбе за социализм.

4 января 1918 г. Народный Секретариат опубликовал обращение к украинским войскам, рабочим и крестьянам, в котором призвал их к борьбе с буржуазным правительством Центральной рады. Он заявил: «Генеральный секретариат Центральной рады поддерживает Каледина и всех русских контрреволюционеров в их борьбе против рабоче-крестьянской революции, разжигает национальную вражду между братскими народами и старается образовать на Украине буржуазную власть.

От имени Украинской Народной Республики объявляем Генеральный секретариат Центральной рады врагом свободного украинского народа, призываем и приказываем всем верным делу рабоче-крестьянской революции войскам бороться против буржуазного секретариата Киевской Центральной рады и Каледина».

В ходе революционной войны против врагов народной власти крепло братское единство русских и украинских пролетариев. Война с калединскими реставраторами буржуазно-помещичьего строя и с поддерживавшей их Центральной радой пользовалась сочувствием широких масс украинских трудящихся. Украинское Советское правительство приступило к формированию красногвардейских частей, и вскоре объединенные русские и украинские советские войска развернули боевые действия против калединцев и Центральной рады. 26 января 1918 г. рабочие-арсенальцы, поднявшие в Киеве восстание против Центральной рады, и наступавшие советские войска под командованием В. А. Антонова-Овсеенко освободили столицу Украины. В течение декабря 1917 — февраля 1918 г. Советская власть была утверждена почти на всей украинской земле.

В Белоруссии противником Октября выступила буржуазно-националистическая Белорусская рада, образованная здесь еще в июле 1917 г. Националисты не имели серьезного влияния среди подавляющего большинства населения Белоруссии — крестьянства. Достаточно сказать, что на выборах в Учредительное собрание Белорусская рада собрала всего 0,3 % всех голосов (29 тысяч при населении в несколько миллионов человек). Большинство белорусского населения и солдат Западного фронта голосовали за большевиков, и в декабре 1917 г. в Минске была установлена Советская власть. Между тем деятели Белорусской рады созвали «национальный съезд» и в ночь на 18 декабря провозгласили «независимость Белоруссии». Это был акт, лишенный какого-либо значения, так как подавляющее большинство населения высказалось за Советскую власть. Белорусская рада была разогнана. Тогда буржуазные националисты связались с командованием польского корпуса, составленного из австрийских военнопленных в России. Корпусом командовал реакционный генерал — корниловец И. Р. Довбор-Мусницкий. В январе 1918 г. при поддержке корпуса начался антисоветский мятеж. Он был подавлен, а его инициаторы бежали в соседние районы, занятые германскими войсками. Позднее, 21 февраля 1918 г., в ходе наступления немцы захватили Минск и ликвидировали Советскую власть на большей части территории Белоруссии.

В тесной связи с общероссийским революционным процессом развивались события и в Молдавии. В течение ноября — декабря 1917 г. и января 1918 г. рабочие и крестьяне установили Советскую власть в Кишиневе, Бендерах, Тирасполе и других городах и населенных пунктах Бессарабии. Однако сразу же поте победы социалистической революции молдавские буржуазные националисты и прямые агенты королевской Румынии при помощи эсеров, меньшевиков, бундовцев, контрреволюционного командования Румынского фронта сформировали антисоветский административный орган края «Сфатул цэрий» («Совет страны»), во главе которого стал молдавский националист И. Инкулец.

2 декабря 1917 г. «Сфатул цэрий» провозгласил создание так называемой Молдавской Народной республики. Был сформирован исполнительный орган — Совет генеральных директоров под председательством молдавского эсера П. Ерхана. Руководящие посты в нем заняли: бывший заместитель губернского комиссара Временного правительства В. Кристи и другие молдавские буржуазные националисты.

Лидеры «Сфатул цэрий» демагогически обещали народу свободу, демократические преобразования, землю крестьянам, рабочий контроль над фабриками и заводами и т. п. Однако все эти обещания они не выполняли и грозили крестьянам тяжелыми наказаниями за их попытки покончить с помещичьей собственностью. Они искали поддержку у контрреволюционной Украинской Центральной рады, калединцев и иностранных империалистов.

Как только «Сфатул цэрий» объявил о своем существовании, он незамедлительно получил признание со стороны государств Антанты. В середине декабря Франция, не имея на то согласия Советского правительства, открыла в Кишиневе свое консульство. Французский консул П. Сарре установил связи с местными молдавскими контрреволюционерами и всеми имевшимися в его распоряжении средствами направлял их деятельность. Представителей Антанты поддерживал штаб Румынского фронта, в котором фактически хозяйничали американский посол в Румынии Ч. Вопичка, французский посол Д. Сент-Олер и английский — Д. Барклай, находившийся в Яссах (Румыния).

В борьбе против Советской власти молдавская буржуазно-националистическая контрреволюция совершила величайшее национальное предательство. Ее главари — окопавшиеся в «Сфатул цэрий» и Совете генеральных директоров И. Инкулец, П. Ерхан, И. Пеливан и другие — втайне от народа сговорились с правящими кругами империалистических государств об отторжении правобережной (между Прутом и Днестром) части Молдавии, носившей название Бессарабии, и передаче ее королевской Румынии. Ввод румынских войск в Бессарабию мотивировался необходимостью «восстановления порядка от большевистской анархии». В январе — марте 1918 г. Бессарабия была оккупирована румынской армией. Временная оккупация превратилась в аннексию части территории Молдавии королевской Румынией. В восточной же, левобережной, части Молдавии установилась Советская власть.

Весьма остро протекала борьба за установление Советской власти в сложной обстановке Северного Кавказа.

В Терской области контрреволюция возглавлялась реакционными элементами терского казачества и националистическими и религиозными организациями горских народов. Казачья контрреволюция вначале группировалась вокруг войскового атамана терского казачьего войска, бывшего комиссара Временного правительства на Тереке М. А. Караулова и образованного им 10 ноября 1917 г. во Владикавказе антисоветского войскового правительства. Горская контрреволюция возглавлялась шейхами, муллами, богатыми скотоводами, промышленниками и представителями местной буржуазной интеллигенции Терской области и Дагестана. Под предлогом защиты национальных и религиозных интересов мусульман руководители этого движения в декабре 1917 г. провозгласили созданный ими еще при Временном правительстве Союз объединенных горцев Кавказа «автономным штатом Российской Федеративной Республики», а его руководителей — кумыкского князя Рашид-Хан Капланова, чеченского нефтепромышленника Тапа Чермоева, кабардинского конезаводчика Пшемахо Коцева, ингушского деятеля Васангирея Джабагисва и других — «правительством штата», распространявшим свою власть на Дагестан, Терек и другие районы Северного Кавказа, населенные мусульманами.

В сущности, Союз объединенных горцев Кавказа являлся пан-исламистской организацией: он поднял «зеленое знамя ислама», пытаясь повернуть историю вспять, сохранить давно уже отжившие законы и обычаи корана, шариата, а особенно — сложившиеся издавна и существовавшие при царизме земельные отношения, выгодные эксплуататорским классам. Эта организация находилась под влиянием соседней Турции, агенты которой обещали горцам «освобождение мусульманских народов Кавказа от русского ига». Прямыми агентами Турции были «вожди» горцев Нажмуддин Гоцинский и Узун-Хаджи. Богатый скотовод, ученый-арабист из селения Гоци Аварского округа в Дагестане, Нажмуддин Гоцинский до революции был наибом (начальником) Косубулинского участка, пользовался большим влиянием и почетом среди темных мусульманских масс, а после революции намеревался стать имамом (светским и духовным владыкой) всего Кавказа. 23 января 1918 г. на Вседагестанском съезде горцев его избрали главным муфтием — руководителем духовного управления мусульман Северного Кавказа. А фанатичный Узун-Хаджи исступленно призывал горцев к восстанию против России с целью «продолжить дело Шамиля» и создать на Кавказе мусульманскую «шариатскую монархию».

Советское правительство с первых же дней Октября выступило как защитник угнетавшихся русским самодержавием народов, в том числе и мусульман. В обращении Совета Народных Комиссаров к трудящимся мусульманам от 20 ноября 1917 г. говорилось: «Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России!

Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов, Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Поддерживайте же эту революцию и ее полномочное Правительство!». Но реакционные элементы мусульманства натравливали отсталые массы, призывали их к борьбе против русского трудового народа, который нес им освобождение от национального и социального гнета.

Вокруг Нажмуддина Гоцинского и Узун-Хаджи группировались отсталые, подстрекаемые ими горцы, которые нападали на русские поселки. Вскоре Узун-Хаджи провозгласил себя имамом Чечни и Дагестана. За время кратковременного имамства его банды буквально снесли с лица земли 170 русских поселков, молдаванских хуторов, немецких колоний, расположенных на кумыкской плоскости. Терские казаки в свою очередь стали нападать на чеченские поселения. Разгоралась межнациональная резня.

В сложнейшей политической обстановке большевистские организации Терека и Дагестана вели работу среди трудящихся, призывая русских и горцев прекратить бессмысленную резню и совместно работать над устройством новой жизни. Во Владикавказе (ныне Орджоникидзе) и Грозном были организованы военно-революционные комитеты для борьбы с контрреволюцией и установления порядка в крае; они объединили силы рабочего класса, крестьянства различных национальностей и трудового казачества. В марте 1918 г. имамство на Чечне было ликвидировано, а Узун-Хаджи изгнан. 17 марта съезд трудящихся Терека провозгласил Советскую власть. В мае рабоче-крестьянская власть была установлена и в Дагестане, где потерпел поражение Нажмуддин Гоцинский. Трудящиеся крестьяне-мусульмане все более осознавали великие завоевания Октябрьской революции, которая позволила им взять землю в свои руки.

В Закавказье после Октября националистические партии грузинских меньшевиков, армянских дашнаков и азербайджанских мусаватистов объединились в антисоветскую коалицию и с участием русских меньшевиков и эсеров образовали 15 ноября 1917 г. в Тифлисе так называемый Закавказский комиссариат, который стал краевым буржуазным правительством, выступавшим за отделение Закавказья от Советской России. Но буржуазным националистам не удалось тогда распространить свою власть на всю территорию края. В пролетарском Баку рабочие, солдаты и матросы разных национальностей поддержали Октябрьскую социалистическую революцию и центральное Советское правительство. 2 ноября Бакинский Совет рабочих и солдатских депутатов взял в свои руки власть в Баку и его районах. Во главе Совета стал член ЦК РСДРП (большевиков) С. Г. Шаумян.

Против революционного Баку ополчились Закавказский комиссариат, бакинские организации националистических партий, имевшие свои воинские формирования, а также русские группы эсеров и меньшевиков. Городу угрожали и турецкие войска, пытавшиеся захватить богатый нефтью край.

Особую опасность представляли тогда азербайджанские буржуазные националисты. До революции 1917 г. их партия — мусават — придерживалась клерикально-феодальных, панисламистских взглядов, призывая все мусульманские народы «без различия наций и религиозных толков» объединиться для борьбы «за возвращение былой славы», когда ислам был «властителем на таких громадных частях света, как Азия, Европа и Африка».

В октябре 1917 г. председатель Бакинского ЦК партии мусават Мамед Эмин Расул-заде, выступая на I съезде объединенной партии мусават, заявил, что «целью тюркского народа является… стремление» составить «вместе с остальными группами, входящими в состав мусульманского интернационала, общий букет». Этими цветистыми словами Расул-заде выражал идею создания в союзе с другими мусульманскими народами единого тюркского буржуазного государства.

После победы Октября мусаватисты открыто проповедовали отделение Азербайджана от Советской России. Они образовали мусаватистское «управление» во многих районах Азербайджана, а их главари вошли в антисоветское правительство «Закавказский комиссариат».

30 марта вооруженные отряды мусаватистов, сконцентрированные в Старом городе, опираясь на прибывший в Баку вооруженный отряд бывшей царской «дикой дивизии», напали на советские воинские части. В последовавших затем кровопролитных боях с обеих сторон участвовало около 20 тысяч человек. Одновременно происходили кровавые столкновения между азербайджанским (мусульманским) и армянским (христианским) населением города. В течение двух дней было убито более 3 тысяч человек.

1 апреля советские войска, поддержанные рабочим населением, подавили мятеж. Мусаватисты приняли условия ультиматума, предъявленного им Комитетом революционной обороны: признали власть Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов и обязались вывести контрреволюционные войска из города.

Победа революционных сил привела к переходу всей полноты власти к Бакинскому Совету рабочих и солдатских депутатов.

В Крыму Советская власть была установлена после упорной борьбы с контрреволюционными группами монархистов, сторонников буржуазного Временного правительства, татарских буржуазных националистов.

Большую роль в крымской контрреволюции играла татарская мусульманская буржуазно-националистическая партия Милли Фирка. Она была учреждена группой молодых крымских интеллигентов (преимущественно учителей и молодых мулл), учившихся в Турции и воспитанных там на идеях панисламизма и пантюркизма. Организаторы этой партии возлагали надежды на мусульманскую Турцию и мечтали о том, чтобы Крым находился под ее протекторатом.

После Октября партия Милли Фирка и возглавляемые ею татарские националистические организации резко активизировали свою деятельность. Они добивались полного отделения Крыма от Советской России. 30 октября 1917 г. буржуазные националисты образовали так называемый Крымский военно-революционный комитет и объявили войну большевизму. 26 ноября в Бахчисарае открылся Всекрымский татарский съезд — курултай, который объявил себя национальным парламентом, утвердил татарское национальное правительство — Директорию. По настоянию буржуазных националистов в Крым с фронта были введены татарские воинские части — преимущественно конные эскадроны. Проведя пропагандистскую работу среди «эскадронцев», буржуазные националисты получили в свое распоряжение довольно крупные вооруженные отряды и стали реальной силой, противостоящей Советской власти. К этим отрядам примыкало немало и белогвардейских русских офицеров.

Но большинство трудящихся Крыма встало на сторону революции. Сначала в Севастополе, а затем в Евпатории, Ялте, Феодосии, Керчи власть в течение ноября — декабря 1917 г. перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Главную силу революции составляли рабочие и матросы Черноморского флота.

Начались вооруженные столкновения между объединенными татарскими националистическими и белогвардейскими отрядами и советскими силами в разных местах. «Крымский штаб» мятежников решил покончить с революционным Севастополем. Сосредоточенные в районе Бахчисарая татарские эскадроны двинулись в поход. В ночь на 11 января 1918 г. начались бои под Севастополем. Но матросы и рабочие, защищавшие город, разбили «эскадронцев». 12 января сторонники Советской власти заняли Бахчисарай и пошли на Симферополь. Их поддержали внутри Симферополя рабочие, восставшие против буржуазно-националистических крымских правителей. После продолжавшихся три дня боев антисоветские силы оставили город.

В Крыму была установлена Советская власть, избран советский руководящий орган — Таврический центральный комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

31 октября 1917 г. трудящиеся Ташкента, административного центра Туркестанского края, начали вооруженное восстание против администрации Временного правительства. В четырехдневных боях революционные отряды нанесли поражение юнкерам и казакам, заняли город и крепость и передали власть Совету рабочих и солдатских депутатов. Вскоре Советская власть утвердилась в Самарканде, Ходженте, Термезе, Мерве (ныне Мары), Чарджуе (ныне Чарджоу), Ашхабаде и других городах края.

15 ноября 1917 г. созванный в Ташкенте III краевой съезд Советов принял декларацию о провозглашении Советской власти в крае и избрал Туркестанские ЦИК и Совет Народных Комиссаров. В состав Совнаркома вошли большевики, левые эсеры и эсеры-максималисты. Председателем Совнаркома стал большевик Ф. И. Колесов.

Так же как и на других национальных окраинах России, в Туркестане против Советов выступили местные буржуазные националисты.

Буржуазно-националистическое мусульманское движение в Туркестане зародилось в панисламистских и пантюркистских кругах, группировавшихся вокруг организации «Шуро-и-Исламия» (Совет исламистов), образовавшейся на Ташкентском мусульманском съезде еще в марте 1917 г. Ее руководителями были представители мусульманской интеллигенции, высшего духовенства, крупные торговцы и предприниматели.

После Октября в Ташкенте состоялся мусульманский съезд, который противопоставил себя III краевому съезду Советов. Съезд заявил, что «пути к самоопределению мусульман не могут быть иными, как только те, которые указаны в коране и шариате», и потребовал предоставить в органах власти края половину мест здешней местной буржуазии и духовенству. В сущности, это было требование ликвидировать Советскую власть — власть рабочих и крестьян — и заменить ее властью местных баев и духовенства. III краевой съезд Советов отверг притязания мусульманских реакционеров.

27 ноября лидеры буржуазных националистов вновь созвали в Коканде (Ферганская область) общемусульманский съезд, который провозгласил «автономию» Туркестана и образовал «Совет министров автономного Туркестана» во главе с лидером «Шуро-и-Исламия» Танышбаевым (вскоре его заменил Мустафа Чокаев). В городе Коканде возникли две власти: в новом городе и крепости — Советская власть, то есть власть выборных от рабочих, солдат и местной бедноты, в старом городе — власть «автономного правительства», то есть власть баев, богачей и мусульманского духовенства. «Кокандские автономисты» создали «вооруженные мусульманские силы», основу которых составил отряд басмачей под командованием известного в Фергане Иргаша, отбывавшего в прошлом наказание за разбой и ставшего при «автономистах» начальником милиции в Коканде. «Кокандские автономисты» надеялись превратить советскую Среднюю Азию в буржуазно-помещичье государство, находящееся под покровительством и контролем Великобритании.

13 декабря 1917 г. (в день «рождения» пророка Магомета) мусульманскому духовенству и буржуазным националистам при поддержке других контрреволюционных элементов удалось организовать в Ташкенте антисоветскую демонстрацию в поддержку «Ко-кандской автономии» и «в защиту ислама». Толпы фанатиков прорвались к тюрьме и насильственно освободили содержавшихся там контрреволюционеров. В городе произошли кровавые столкновения. Демонстранты были разогнаны рабочими.

В конце января 1918 г. туркестанские советские органы потребовали, чтобы «правительство Кокандской автономии» разоружило и распустило шайки басмачей. «Совет министров Кокандской автономии» отказался выполнить это требование. В ночь на 30 января его отряды — главным образом басмачи Иргаша — напали на красногвардейцев Коканда. Басмачи окружили крепость и учинили в новом городе резню и погром. Городской военно-революционный комитет во главе с большевиком Е. А. Бабушкиным организовал оборону и отбил нападение басмачей. Через два дня после первого нападения «автономисты» вновь окружили Кокандскую крепость. Начались кровопролитные бои. Рабочие Ташкента, Самарканда и других мест оказали военную поддержку кокандским трудящимся. Басмачи были разгромлены, и «Кокандская автономия» ликвидирована. Вся власть перешла в руки Кокандского Совета рабочих и солдатских депутатов. Иргаш с остатками своей шайки скрылся.

Кокандское «автономистское» движение оказало влияние на все районы Туркестана и на его окраины. Бухарский эмир Сеид Алим-хан, находившийся в вассальной зависимости от царской России, поддержал это контрреволюционное движение. Так же действовали и правители ханской Хивы. Английские империалисты снабдили их оружием и толкнули на войну с Советской Россией.

Опаснейшей формой проявления буржуазного национализма стало басмачество. Басмачами в Средней Азии издавна называли разбойников — «налетчиков». Помимо обычных разбойных налетов они совершали нападения на местную царскую администрацию, на русских поселенцев, выражая этим протест против колониального гнета. В советское время буржуазно-националистические и байские элементы привлекли басмачей к себе на службу, чтобы превратить их в антисоветскую силу, в защитников феодального уклада жизни. Басмачество стало реакционным, антисоветским движением, главари которого действовали методами кровавого бандитизма.

Большую опасность в крае представляло и антисоветское движение бывших колонизаторских элементов. В нем участвовали зажиточная часть казачества, бывшие царские чиновники, жандармы, полицейские, русские владельцы промышленных предприятий, кулаки русских поселений. До революции они были оплотом царского строя в Туркестане, а теперь, после Октября, отстаивали свои привилегии, собственность, вынашивали планы восстановления колониальных порядков.

В ноябре 1917 г. реакционная верхушка «войскового совета Семиреченского казачьего войска» не подчинилась центральному Советскому правительству, разогнала местный Совет рабочих и солдатских депутатов и захватила власть в центре Семиречья — Верном (ныне Алма-Ата).

В январе 1918 г. в Туркестан прибыли оренбургские и семи-реченские казаки, стоявшие раньше гарнизонами в Хиве и Персии. Эти вооруженные отряды (14 сотен) представляли угрозу для только что образовавшейся Советской власти края. Туркестанский Совнарком предложил им сдать оружие. Но их начальник, полковник И. М. Зайцев, командовавший ранее русскими войсками в Хиве, ответил отказом и, объединившись с другими антисоветскими силами, выступил против рабоче-крестьянской власти. Сотни Зайцева заняли города Чарджуй, Самарканд и двинулись на Ташкент. 14 февраля 1918 г. красногвардейские отряды туркестанских рабочих встретили казаков возле станции Ростовцево (неподалеку от Самарканда). Те заколебались и, отказавшись воевать против народа, сдали оружие.

2—3 марта 1918 г. трудящиеся Семиречья, не подчинившись «войсковому совету Семиреченского казачьего войска», организовали в Верном «военревком» и приступили к созданию Советской власти и Красной гвардии. Казачья верхушка вынуждена была уступить рабочим. В феврале 1918 г. Советская власть была установлена в Пишпеке (ныне Фрунзе) и в других городах Семиречья.

Таким образом, Советская власть в первые месяцы после Октября утвердилась на большей части территории бывшей царской Российской империи. Объясняя причины столь быстрой победы, В. И. Ленин говорил: «По всей России вздымалась волна гражданской войны, и везде мы побеждали с необыкновенной легкостью именно потому, что плод созрел, потому, что массы уже проделали весь опыт соглашательства с буржуазией. Наш лозунг «Вся власть Советам», практически проверенный массами долгим историческим опытом, стал их плотью и кровью».

>

Глава вторая. Образование и начало деятельности Советских органов борьбы с контрреволюцией

>

1. Создание советских судебных и следственных учреждений

Большевистская партия еще до Октября понимала, что новый, социалистический строй не может победить без борьбы с поверженным капитализмом. В классическом труде «Государство и революция» В. И. Ленин писал: «Свержение буржуазии осуществимо лишь превращением пролетариата в господствующий класс, способный подавить неизбежное, отчаянное сопротивление буржуазии и организовать для нового уклада хозяйства все трудящиеся и эксплуатируемые массы».

Таким образом, В. И. Ленин предвидел и считал возможным применение рабочим классом после его победы государственных принудительных мер для подавления сопротивления эксплуататоров-капиталистов. Защищая от критики левых эсеров изданный СНК декрет, объявляющий партию кадетов партией врагов народа, В. И. Ленин говорил: «Когда революционный класс ведет борьбу против имущих классов, которые оказывают сопротивление, то он это сопротивление должен подавлять; и мы будем подавлять сопротивление имущих всеми теми средствами, которыми они подавляли пролетариат, — другие средства не изобретены».

Для осуществления революционных задач пролетариат должен был создать свой государственный аппарат, свои учреждения управления. Старый государственный аппарат, являющийся буржуазным аппаратом насилия и подавления трудящихся, не мог осуществлять задачи пролетариата; он подлежал разрушению, слому. Вместо него нужно было образовать новые учреждения, соответствующие целям социалистической революции.

В первые же дни Октябрьской революции восставший народ сломал, разрушил ненавистный буржуазный государственный аппарат насилия и принуждения: полицию, жандармерию, суды, прокуратуру. Была проведена демократизация старой армии, вся полнота власти в ней была передана солдатским комитетам и Советам.

В эти дни В. И. Ленин, опираясь на жизненный опыт рабочих и крестьян, призывал: «Товарищи трудящиеся! Помните, что вы сами теперь управляете государством. Никто вам не поможет, если вы сами не объединитесь и не возьмете все дела государства в свои руки. Ваши Советы — отныне органы государственной власти, полномочные, решающие органы.

Сплотитесь вокруг своих Советов. Укрепите их. Беритесь сами за дело снизу, никого не дожидаясь. Установите строжайший революционный порядок, беспощадно подавляйте попытки анархии со стороны пьяниц, хулиганов, контрреволюционных юнкеров, корниловцев и тому подобное.

Вводите строжайший контроль за производством и учетом продуктов. Арестуйте и предавайте революционному суду народа всякого, кто посмеет вредить народному делу…». Это были новые, неведомые ранее рабочему классу задачи. Революционный порядок в стране, завоевания Октября могли быть обеспечены и сохранены только при условии максимального развития самодеятельности широких народных масс, при их участии в строительстве нового государства.

В Петрограде, Москве и других местах, где победила революция, рабочий класс и его организации приступили к созданию своих революционных органов борьбы с контрреволюцией и новых судебно-следственных учреждений.

Первым советским органом борьбы с контрреволюцией и уголовной преступностью стал Военно-революционный комитет, образованный Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов еще накануне Октябрьской революции. Это был боевой орган революции, созданный под руководством партии большевиков для подготовки и проведения вооруженного восстания. С 27 октября ВРК — главный оперативный орган ВЦИК и Совнаркома по созданию аппарата новой государственной власти, а также по борьбе с саботажем и контрреволюцией.

Уже 24 октября 1917 г. Военно-революционный комитет призвал всех трудящихся Петрограда «задерживать хулиганов и черносотенных агитаторов и доставлять их комиссарам Совета в ближайшую войсковую часть». Комитет предупреждал: «При первой попытке темных элементов вызвать на улицах Петрограда смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу преступники будут стерты с лица земли». Опираясь на вооруженные массы рабочих и солдат, Военно-революционный комитет подавлял все контрреволюционные попытки и сопротивление приверженцев старого режима, строго охранял революционный порядок в столице.

Первая советская следственная комиссия образовалась при Петроградском военно-революционном комитете в те дни, когда на улицах столицы еще шли революционные бои. В ее работе принимали участие рабочие, солдаты, матросы. Они задерживали врагов революции, уголовников, спекулянтов, приводили их в Смольный, где другие рабочие, солдаты и матросы — члены следственной комиссии, выделенные общественными организациями, — разбирали их дела. Наиболее опасных преступников заключали в тюрьму, менее опасных освобождали.

В эту комиссию большевистская партия направила своих активных работников — П. А. Красикова, М. Ю. Козловского и других. В расследовании отдельных дел участвовали П. И. Стучка, М. С. Урицкий, Н. В. Крыленко, Я. С. Шейнкман, Б. Д. Мандельбаум.

М. Ю. Козловский впоследствии рассказывал, что комиссии пришлось начинать свою работу «во время революции, когда события разыгрывались на улицах, перед Зимним дворцом… В комиссии был матрос Алексеевский… Это было единственное лицо, изображавшее и председателя, и члена комиссии, и чуть ли не весь секретариат. Работала комиссия в одной комнатке в Смольном, наверху в 3-м этаже, в ужасных условиях… В нашем распоряжении был стол и несколько стульев, писали на коленях. Бесконечное количество людей, постоянный приток солдат… Следственная комиссия работала днем и ночью без перерыва…».

И действительно, надо было расследовать дела арестованных контрреволюционеров, участников заговоров против только что рожденной Советской республики, вести борьбу с чиновниками, начавшими саботаж; с капиталистами, финансировавшими антисоветские выступления; с контрреволюционной и желтой прессой, злобно клеветавшей на революцию; со спекулянтами, которые пользовались продовольственными трудностями; с наследием старого режима — разгулявшимися бандитами, хулиганами, уголовниками.

В те первые дни Советской власти, когда не было еще судов, эта комиссия выполняла не только судебные и следственные, но и административные функции: закрывала старые судебные учреждения, разбирала их дела и архивы, конфисковывала имущество капиталистов, штрафовала спекулянтов, реквизировала обнаруженные у них товары и т. д. Условия революционного времени заставляли действовать быстро, решительно.

Председатель правления Русско-Азиатского банка известный капиталист А. И. Путилов обвинялся в финансировании контрреволюции. Следственная комиссия вызывала его несколько раз, но он не являлся. В газетах было напечатано такое объявление: «Следственная комиссия предписывает Алексею Ивановичу Путилову немедленно явиться для допроса… В случае уклонения Путилова от явки в течение недельного срока со дня напечатания сего имущество Путилова будет подвергнуто конфискации». Однако и после этого Путилов не явился в следственную комиссию и бежал из Петрограда за границу. И тогда 30 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров постановил все его движимое и недвижимое имущество конфисковать.

Деятельность Петроградской следственной комиссии вызывала ненависть и яростные нападки враждебных элементов. Особенно неистовствовала контрреволюционная пресса, злобно клеветавшая на работников следственной комиссии. По настоянию левых эсеров, подхвативших буржуазные нападки, в середине января 1918 г. была начата ревизия работы следственной комиссии. Но провокационная кампания провалилась. 26 февраля, заслушав доклад ревизионной комиссии, Совет Народных Комиссаров констатировал, что поход контрреволюции против руководителей следственной комиссии «представляет собой часть общей злостной кампании лжи и клеветы, направленной против Рабоче-крестьянской власти представителями, агентами и наемниками буржуазии».

Через несколько дней после победы Октября, 4 ноября 1917 г., в Петрограде, на Выборгской стороне, в доме № 33 по Большому Сампсониевскому проспекту начал работать суд, образованный районным Советом рабочих и солдатских депутатов. Это был первый в России советский народно-революционный суд.

Места за судейским столом заняли пять судей, раздельно избранных Советом рабочих и солдатских депутатов, районным бюро профессиональных союзов, советом фабрично-заводских комитетов, районной думой и советом домовых комитетов. Один из судей — рабочий А. Шашлов — рассказал о задачах нового суда, являющегося детищем Октября, и призвал всех собравшихся активно участвовать в рассмотрении судебных дел. Председатель Суда рабочий-большевик с завода «Новый Лесснер» И. В. Чакин разъяснил, что все присутствующие имеют право задавать вопросы подсудимым и свидетелям, высказывать мнение по существу дела. Суд предоставит слово двум гражданам из публики, желающим выступить в качестве обвинителей, и двум гражданам, желающим выступить в качестве защитников.

Первым рассматривалось дело Беляева, задержанного и доставленного в суд красногвардейцами. Беляев, будучи членом отряда рабочей милиции, напился пьяным, дебоширил, стрелял из винтовки. Теперь он горько раскаивался.

По приглашению председательствующего обвинителями выступили двое рабочих. Они заклеймили позорное поведение своего товарища и потребовали его строгого осуждения.

Судьи удалились на совещание и вскоре, вернувшись в зал, объявили приговор — исключить Беляева из состава рабочей милиции как не оправдавшего народного доверия и предупредить, что в случае повторения подобных поступков он будет наказан более строго.

В первые дни Октября в Нарвском районе Петрограда действовал другой, подобный Выборгскому, народно-революционный суд, в составе которого были избранные рабочими-путиловцами Иван Генслер, Василий Алексеев, Григорий Самодед, Федор Лемешев.

А в зале Горчаковского дворца заседал несколько иной по форме суд в составе представителей профессиональных союзов и Совета рабочих и солдатских депутатов под председательством механика Куликова. Этот суд совмещал следственные и судебные функции; был и следственной комиссией и судом. Действовал он в публичных заседаниях, причем судьи составляли на заседании как бы президиум, выносили же решение все присутствующие граждане.

Вот как рассматривалось в этом суде первое дело — Егора Комлева, обвиняемого в пьянстве, сопротивлении красногвардейцам и в торговле денатуратом (которым пользовались тогда вместо водки).

Заседание началось с оглашения материалов предварительных опросов, произведенных судьями — членами следственной комиссии. Затем председательствующий пригласил желающих из публики выступить обвинителем. Вызвался рабочий Демидов. Он призвал судить подсудимого «судом народным, справедливым».

— Мы живем в революционное время, со всех сторон окруженные врагами, — говорил он. — Враги следят за каждым нашим шагом и за поступок одного клеймят позором всех. Поэтому мы должны показать им, что умеем с честью носить имя свободного гражданина и имеем право вражеские обвинения назвать ложью. Вот такие, как Комлев, мешают и всячески вредят нам в этом деле. В дни великих событий он пьянствует и скандалит на улице… Я прошу народный суд признать его виновным. Он должен понять, что народ в лице своего суда осудил его за вину перед народом…

В качестве защитника выступил садовод Керре. Получили слово и два красногвардейца, задержавшие Комлева. Один из красногвардейцев говорил о том, как был задержан подсудимый, и призвал «судить не по форме, а с пониманием», помочь Красной гвардии «очищать» народ от его «позорящих членов».

Член комиссии по охране города А. Н. Сергеев, обращаясь к суду, сказал:

— Я не сторонник наказания. Сам был судим неоднократно по политическим делам старой властью, но вам я на него (Комлева) и ему подобных указываю и говорю: вот они мелкие враги революции, те, кто спекулирует и спаивает. Осуждение его — вот единственный ответ на его поступок.

Председательствующий Куликов счел нужным разъяснить присутствующим, что несомненных доказательств виновности Комлева в торговле денатуратом нет.

— Сомнение всегда толкуется в пользу обвиняемого. Лучше оправдать виновного, чем осудить невинного. Помните, что вы судите человека, — сказал он.

По окончании судебных прений председатель сформулировал и поставил на открытое голосование всех присутствующих три вопроса: 1) виновен ли подсудимый Комлев в пьянстве и буйстве; 2) виновен ли он в сопротивлении красногвардейцам и оскорблении их; 3) виновен ли он в торговле денатуратом.

Суд-собрание единогласно признал Егора Комлева виновным в пьянстве, оскорблении и сопротивлении красногвардейцам. Кроме того, большинством голосов (37 против 24) — виновным в торговле денатуратом. Из разных предложений, внесенных присутствующими, открытым голосованием принято было одно — осудить Комлева к двум месяцам общественных принудительных работ.

В городе Кронштадте рабочие, солдаты и матросы образовали «суд общественной совести», в который вошли: три представителя Совета рабочих и солдатских депутатов; по одному представителю от городского самоуправления, комитетов разных политических партий, входящих в Совет, и Совета крестьянских депутатов, а также трое местных судей, избранных еще до Октября, но утвержденных Советом рабочих и солдатских депутатов. При этом наметилась определенная тенденция — «построить новый суд на основе политической группировки местного Совдепа».

Яркое представление о том, как создавались органы борьбы с контрреволюцией на периферии, дают воспоминания члена партии большевиков с 1904 г. И. Л. Толстикова, участника Октябрьского переворота в городе Богородске Нижегородской губернии.

«Будучи комиссаром юстиции Совета депутатов, — рассказывал автор, — я видел, что судебный аппарат царского режима разрушен окончательно, а нового пока не создано. Потребность же у населения в этом аппарате чувствовалась огромная. Я широко поставил в известность население района, а также рабочих кожевенных заводов, что каждый гражданин или гражданка, имеющие надобность в обращении к судебным органам как в гражданском, так и в уголовном порядке, могут с ходатайством обращаться ко мне, как к комиссару юстиции, и мною таковые будут рассматриваться публично в Народном доме. В день назначенного заседания набивалось обычно большое количество народа. Я всегда ровно в 7 часов вечера объявлял судебное заседание открытым и предлагал собравшимся избрать на данное заседание председателя и секретаря. Всегда неизменно избирали меня и моего технического секретаря, и такие заседания часто затягивались до 4 или 5 часов утра, и публика терпеливо дожидалась конца. В прениях по тому или иному процессу участвовали, кроме сторон, и все присутствующие в Народном доме, причем собравшиеся путем голосования решали судьбу того или иного процесса и определяли меру наказания или удовлетворения гражданского иска».

Трудящиеся, участвовавшие в работе первых советских судов и следственных комиссий, расследовали дела и судили не по писаным законам, которых еще не было, а руководствуясь своим революционным правосознанием. Каждый участвовавший в процессе чувствовал себя ответственным следователем, судьей. Приговоры народно-революционных судов пользовались огромным авторитетом у трудящихся.

В первое время после Октября кое-где сохранились и дореволюционные суды, особенно мировые.

Жизнь требовала внести единообразие в систему советских судебных и следственных учреждений.

22 ноября 1917 г. Советское правительство приняло первый декрет о суде. Он прежде всего определил, что все дореволюционные окружные суды, судебные палаты, правительствующий Сенат, военные и морские суды, институты судебных следователей, прокурорского надзора, присяжной и частной адвокатуры упраздняются, а действие института мировых судей приостанавливается. Взамен прежних образовывались новые выборные советские судебно-следственные учреждения, организуемые на широких демократических основах. Предусматривалось создание и специальных судебно-следственных учреждений для борьбы с контрреволюцией. В ст. 8 декрета указывалось: «Для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и прочих лиц учреждаются рабочие и крестьянские революционные трибуналы в составе одного председателя и шести очередных заседателей, избираемых губернскими или городскими Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Для производства же по этим делам предварительного следствия при тех же Советах образуются особые следственные комиссии».

Этот декрет и последующие инструкции юридически закрепили важнейшие демократические принципы и нормы судоустройства и судопроизводства, выработанные самодеятельными народно-революционными судами и следственными комиссиями еще до опубликования декрета. Основными принципами работы революционных трибуналов и народных судов стали: 1) избираемость судей и членов следственных комиссий Советами, широкое участие в работе судов и следственных комиссий народных представителей; 2) гласность и публичность судопроизводства; публичность распространялась и на деятельность следственных комиссий, важнейшие решения которых принимались в открытых заседаниях; 3) полное равноправие сторон в судебном процессе, достигавшееся отменой особых прав, которые имело раньше обвинение (прокуратура) в процессе дознания, следствия и суда; общественными обвинителями и общественными защитниками мог быть каждый из присутствующих па суде неопороченных граждан; 4) допущение защиты со стадии предварительного следствия; 5) коллегиальность в решении вопросов предварительного следствия и судебного процесса; 6) в виде наказаний суды могли применять: денежный штраф, общественное порицание, лишение общественного доверия, принудительные общественные работы, лишение свободы, высылку за границу и т. п. Смертная казнь не входила в число предусмотренных законом наказаний.

>

2. Рождение ВЧК

Но система судебно-следственных учреждений, сложившаяся в первое время после Октябрьской революции, не обеспечивала достаточно эффективной борьбы с контрреволюцией и другими видами наиболее опасных преступлений. Следственные комиссии и революционные трибуналы занимались рассмотрением дел об уже известных, совершенных преступлениях. Между тем контрреволюция тайно устраивала заговоры, готовила восстания, не брезгуя никакими средствами борьбы против республики Советов. Политическая обстановка настоятельно требовала создания такого аппарата, который мог бы выявлять, своевременно пресекать, предупреждать зреющие, подготавливаемые контрреволюцией преступления, действовать оперативно, решительно, опираясь на содействие и поддержку трудящихся. С этой целью были образованы специальные комиссии и комитеты по борьбе с отдельными видами особо опасных для революции преступлений. Среди них наибольшее значение приобрели Комитет по борьбе с погромами и Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Вскоре после победы Октябрьской революции темные, буйствующие мелкобуржуазные деклассированные элементы в Петрограде стали громить винные погреба и склады. Они напивались, открывали стрельбу, совершали грабежи и убийства. В. А. Антонов-Овсеенко, командовавший в то время войсками Петроградского военного округа, впоследствии писал: «Никогда не виданное бесчинство разлилось в Петрограде. То там, то сям появлялись толпы громил, большей частью солдат, разбивавших винные склады, а иногда громивших и магазины… Никакие увещания не помогали. Особенно остро встал вопрос с погребами Зимнего дворца… Как только наступал вечер, разливалась бешеная вакханалия. «Допьем романовские остатки!» — этот веселый лозунг владел толпой. Пробовали замуровать входы — толпа проникала сквозь окна, высадив решетки, и грабила запасы. Пробовали заливать погреба водой — пожарные во время этой работы напивались сами». Действенные меры борьбы с погромами подсказали революционные массы, которые начали расправляться с пьяницами и грабителями. «Когда за борьбу с пьяницами взялись гельсингфорсские моряки, — писал В. А. Антонов-Овсеенко, — погреба Зимнего были обезврежены. Это была своеобразная титаническая борьба. Моряки держались стойко, связанные свирепым товарищеским обетом — «смерть тому, кто не выполнит зарока», и, сами в другое время великолепные «питухи», они победили николаевское зелье… На Васильевском острове борьба была проведена твердо. Финляндский полк… объявил остров на осадном положении и заявил, что будет расстреливать грабителей на месте, а винные погреба взрывать».

Возникла необходимость образовать специальный комитет, который решительными мерами покончил бы с погромами и бандитизмом в Петрограде. Инициатором создания такого комитета и его председателем стал управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич. В. И. Ленин придавал этому делу большое значение. В письме в ПК РСДРП (б) он писал: «Прошу доставить не менее 100 человек абсолютно надежных членов партии в комнату № 75, III этаж, — комитет по борьбе с погромами. (Для несения службы комиссаров.)

Дело архиважно. Партия ответственна. Обратиться в районы и в заводы»

Впоследствии В. Д. Бонч-Бруевич рассказывал: «Подбор сотрудников у нас был таков, что принимали только рабочих, непременно партийных, и левых эсеров. Фабрика избирала, район утверждал, и потом мы входили в Петербургский комитет. Было несколько отводов, но они объяснялись молодостью, или, как, например, был отведен один товарищ за то, что он заснул».

В ночь на 6 декабря 1917 г. Комитет по борьбе с погромами раскрыл контрреволюционный заговор. В. Д. Бонч-Бруевич на заседании Петроградского Совета докладывал: «Петроград затоплен шквалом пьяных разгромов… Разгромы начинались с мелких фруктовых, а за ними следовали склады Келера и Петрова, крупный магазин готового платья. В одни полчаса мы получили 11 извещений о погромах и едва успевали отправлять на места воинские части… При опросе задержанных отдельных воинских чинов выяснилось, что их спаивали и сорганизовывали из них особый институт подстрекателей братьев к выпивке, за что платили по 15 рублей в день…»

Вскоре члены Комитета по борьбе с погромами задержали двух лиц, раздававших прокламации. Прокламации внешне походили на большевистские: на них имелись заголовки: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Заканчивались они лозунгами: «Долой империализм и его лакеев!», «Да здравствует рабочая революция и всемирный пролетариат!» Но по содержанию это были явно контрреволюционные листовки: они проповедовали погромно-черносотенные идеи, подстрекали солдат, матросов, рабочих громить винные склады и всячески дезорганизовывать нормальную жизнь столицы. Задержанные с прокламациями оказались: один — сотрудником черносотенной газеты «Новая Русь», а другой — его племянником. «Под угрозой расстрела, — продолжал на заседании Петроградского Совета В. Д. Бонч-Бруевич, — они сообщили, что посланы организацией, и указали нам адреса. Когда мы пошли по первому же адресу, мы наткнулись на 20 тыс. экземпляров этого воззвания… Мы двинулись дальше и арестовали многих лиц… Ясно, что мы имеем дело с заговором контрреволюции во всероссийском масштабе, организованном чрезвычайно широко при больших денежных средствах, задавшимся целью удушить… революцию».

Склад прокламаций был обнаружен у приват-доцента Петроградского университета, одного из лидеров черносотенного «Союза русского народа» А. А. Громова. При допросе его выяснилось, что инициатором распространения контрреволюционных прокламаций был князь К. В. Кекуатов. «Он показал мне, — говорил Громов, — текст этой прокламации, написанной на пишущей машинке, и предложил мне организовать распространение этих прокламаций среди населения… Свидание наше закончилось определенным соглашением, по которому я обещался постараться найти людей, могущих организовать распространение этих прокламаций… При беседе с князем Кекуатовым присутствовала его жена, княгиня Кекуатова… Княгиня Кекуатова во время этого свидания передала мне на расходы по исполнении принятого поручения две тысячи рублей».

6 декабря Комитет по борьбе с погромами ввел в Петрограде осадное положение и предупредил: «Попытки разгромов винных погребов, складов, лавок, магазинов, частных квартир и проч. и т. п. будут прекращаемы пулеметным огнем без всякого предупреждения».

Представление о деятельности комитета дает такое сообщение: «В Комитет по борьбе с погромами позвонили о начавшемся погроме винного погреба на Екатерининском канале, причем сообщили, что преступники громят не только погреб, но и частные квартиры прилегающих домов. Комиссар по борьбе с погромами тов. Олехно, получив это сообщение, немедленно с отрядом в 10 красногвардейцев выехал на место происшествия. Здесь он застал почти двухтысячную толпу. К тов. Олехно обратились местные рабочие и обыватели с просьбой принять самые решительные меры против погромщиков. После предупреждения, которое ни на кого не подействовало, был открыт огонь, и район моментально очищен от погромщиков. Местное население горячо благодарило тов. Олехно за твердые революционные действия. В большинстве убитых, одетых в солдатские шинели, опознали местных хулиганов и громил».

Почти одновременно с учреждением этого комитета был создан и специальный орган по борьбе с контрреволюцией. 6 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров, обсудив вопрос о возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе, поручил Ф. Э. Дзержинскому «составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа». Ф. Э. Дзержинский должен был на следующий день представить в Совнарком список членов комиссии и предложить меры борьбы с саботажем. 7 декабря В. И. Ленин написал Ф. Э. Дзержинскому записку.

«Товарищу Дзержинскому

К сегодняшнему Вашему докладу о мерах борьбы с саботажниками и контрреволюционерами.

Нельзя ли двинуть подобный декрет:

0 борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции, которая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и эксплуатируемых масс.

Буржуазия идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов. Сторонники буржуазии, особенно из высших служащих, из банковых чиновников и т. п., саботируют работу, организуют стачки, чтобы подорвать правительство в его мерах, направленных к осуществлению социалистических преобразований. Доходит дело даже до саботажа продовольственной работы, грозящего голодом миллионам людей.

Необходимы экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками»

В этой записке В. И. Ленин намечал ряд конкретных мер борьбы с контрреволюционерами и саботажниками.

В тот же день, заслушав доклад Ф. Э. Дзержинского, Совнарком постановил образовать Всероссийскую чрезвычайную комиссию при СНК по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), Г. К. Орджоникидзе, Я. X. Петерса, И. К. Ксенофонтова, Д. Г. Евсеева, К. А. Петерсона, В. К. Аверина, Н. А. Жиделева, В. А. Трифонова и В. Н. Васильевского[9]. Комиссия, как это изложил в докладе Ф. Э. Дзержинский, должна была поставить перед собою такие задачи: «1) Пресек(ать) и ликвидир(овать) все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили. 2) Предание суду Революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними. 3) Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения». Она разделялась на отделы: информационный, организационный (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России и филиальных отделов), отдел борьбы. Комиссия должна была «обратить в первую голову внимание на печать, саботаж, к.-д., правых с.-р., сабо-тажни(ков) и стачечни(ков). Меры — конфискация, выдворени(е), лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т. д.».

Петроградский военно-революционный комитет 5 декабря 1917 г. был упразднен. Его функции пресечения и ликвидации «контрреволюционных и саботажнических попыток» перешли теперь, на основании постановления СНК от 7 декабря, к Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем — первому специальному советскому органу государственной безопасности. В отличие от Военно-революционного комитета, действовавшего главным образом военными мерами подавления, ВЧК должна была осуществлять оперативный розыск лиц, виновных в контрреволюционных преступлениях, производить дознания по их делам, передавать дела суду через следственную комиссию революционного трибунала, а также применять к виновным указанные в законе административные меры.

Одним из первых шагов в деятельности ВЧК было задержание 18 декабря нескольких членов «Союза защиты Учредительного собрания» (И. Г. Церетели, В. М. Чернова, Ф. И. Дана, Л. М. Брамсона, А. Р. Гоца и других — всего 12 человек). Это задержание было произведено членом коллегии ВЧК С. Е. Щукиным по ордеру, подписанному Ф. Э. Дзержинским и И. К. Ксенофонтовым. Левые эсеры, которые входили тогда в состав Совета Народных Комиссаров, возражали против этой меры, а их представители в правительстве — нарком юстиции И. 3. Штейнберг и член коллегии Наркомюста В. А. Карелин, используя свое служебное положжение, освободили задержанных. Возник конфликт, разбиравшийся 19 декабря на заседании Совета Народных Комиссаров. Правительство признало действия Штейнберга и Карелина неправильными, указав, что «какие бы то ни было изменения постановления комиссии Дзержинского, как и других комиссий, назначенных Советами, допустимы только путем обжалования этих постановлений в Сов[ет] Н[ародных] Ком[иссаров]». Совнарком отметил, что задержание членов «Союза защиты Учредительного собрания» было произведено по его указанию «для выяснения личностей», то есть не в судебном, а в административном порядке. Этот акт не повлек за собой никакого дознания, следствия или судебного процесса. После этого инцидента Штейнберг разработал и представил в СНК проект положения о ВЧК, в котором попытался свести к минимуму полномочия, а следовательно, и эффективность работы Чрезвычайной комиссии. Но В. И. Ленин внес поправки почти в каждую статью проекта.

В постановлении, принятом Совнаркомом 21 декабря, ВЧК признавалась органом «беспощадной борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией», находящимся под ближайшим наблюдением Народного комиссариата юстиции, Народного комиссариата внутренних дел и президиума Петроградского Совета. Устанавливалось, что ВЧК действует на основе инструкции, вырабатываемой ею, НКЮ и НКВД, результаты же своей работы передает в Следственную комиссию при революционном трибунале или прекращает дело. Левые эсеры настаивали, чтобы ВЧК подчинялась НКЮ (фактически — им, так как левые эсеры стояли во главе НКЮ), чтобы аресты, имеющие политическое значение, производились с ведома НКЮ и НКВД. Совнарком по предложению В. И. Ленина постановил, что ВЧК производит такие аресты самостоятельно с извещением об этом НКЮ и НКВД. Далее подчеркивалось, что неурегулированные конфликты между ВЧК, НКЮ, НКВД и президиумом Петроградского Совета «восходят на окончательное разрешение Совета Народных Комиссаров, не останавливая обычной деятельности [и оспоренных мер…]… соотв[етствующих] К[омис]сий».

31 января 1918 г., рассмотрев вопрос «О точном разграничении функций существующих учреждений розыска и пресечения, следствия и суда», Совнарком постановил: «В Чрезвычайной комиссии концентрируется вся работа розыска, пресечения и предупреждения преступлений, все же дальнейшее ведение следствий и постановка дела на суд предоставляется Следственной комиссии при трибунале».

Таким образом, ВЧК была учреждена как административно-политический орган розыска, пресечения и предупреждения контрреволюционных преступлений. Ей предоставлялось право вырабатывать меры борьбы, применять в отношении контрреволюционеров административные меры (конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т. п.).

В области судебной ВЧК должна была выполнять функции органа дознания: она могла вести расследование, «поскольку это нужно для пресечения», затем вскрытые ею дела должны были поступать в следственную комиссию для предварительного следствия и передачи в суд.

Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией создавалась как аппарат, опирающийся на помощь и содействие широких масс трудящихся, кровно заинтересованных в безопасности советского строя. Чекисты пошли на фабрики, заводы, в воинские части, широко оповестили рабочих, солдат, матросов о своих задачах, просили их сообщать сведения о контрреволюционерах и приглашали принять активное участие в работе ВЧК. Объявления об этом публиковались и в газетах. ВЧК нередко выдавала ордера для производства арестов и обысков наиболее сознательным рабочим, солдатам и матросам. Популярность ВЧК росла; имея многих добровольных помощников, она могла немногочисленным аппаратом выполнять большие задачи. Видный чекист М. Я. Лацис впоследствии писал: «В первые месяцы работы ВЧК в Москве в ее аппарате насчитывалось всего 40 сотрудников, включая сюда и шоферов и курьеров. Даже к моменту восстания левых эсеров в ВЧК число сотрудников доходило только до 120 человек. Если все же ВЧК осуществляла сравнительно большую работу, то главным образом благодаря содействию населения. Почти все крупные заговоры были раскрыты указанием населения. Первая нить бралась от них, этих добровольных и бесплатных сотрудников от населения и потом уже разматывалась аппаратом ВЧК».

Сложность и специфичность работы ВЧК, большие права, предоставленные ее сотрудникам, требовали от чекистов большевистской идейности, преданности революции, высокой сознательности, честности и самоотверженности. Кроме того, необходимыми качествами чекистов Ф. Э. Дзержинский считал сдержанность и вежливость. В одной из инструкций в 1918 г. он писал: «Вторжение вооруженных людей на частную квартиру и лишение свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовали добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача — пользуясь злом, искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать их в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель Советской власти — рабочих и крестьян и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость — пятно, которое ложится на эту власть». А в «Инструкции для производящих обыск и дознание» Ф. Э. Дзержинский писал:

«1. Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность.

2. Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы.

3. Ответственность за обыск и поведение падает на всех из наряда.

4. Угрозы револьвером и вообще каким бы то ни было оружием недопустимы.

Виновные в нарушении данной инструкции подвергаются аресту до трех месяцев, удалению из комиссии и высылке из Москвы».

>

3. Возникновение местных органов борьбы с контрреволюцией

Система судебно-следственных и карательных учреждений, сложившихся в первый период существования Советской власти в центре России, постепенно, с учетом местных особенностей распространялась по всей стране.

4 января 1918 г. Народный Секретариат Украинской Советской Республики издал постановление «О введении народного суда», которым упразднил все действовавшие ранее на Украине судебно-следственные учреждения и, по примеру Советской России, ввел участковые, уездные, городские суды и революционные трибуналы для подавления сопротивления контрреволюционеров, борьбы со спекуляцией, саботажем и другими особо опасными преступлениями.

Процесс образования учреждений по борьбе с контрреволюцией на Украине имел свои особенности. Здесь борьба с контрреволюцией в тылу часто не отделялась от военных действий. На Украине дольше, чем в центрах Советской России, действовали временные военно-революционные комитеты и позже возникали постоянные советские судебно-следственные и карательные органы. Если в Советской России, по постановлению СНК от 7 декабря 1917 г., была образована единая Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, то на Украине в это время единого органа, подобного ВЧК, еще не было. Функции, которые выполняли в РСФСР органы ВЧК, здесь продолжали выполнять военно-революционные комитеты и военное командование.

Прибывший на Украину в декабре 1917 г. для ликвидации калединского мятежа В. А. Антонов-Овсеенко не только командовал войсками (по поручению правительства Советской России), но и выполнял работу по охране общественного порядка и безопасности, по подавлению контрреволюционных элементов в тылу. Он и именовался «народным комиссаром по военным делам и по борьбе с контрреволюцией».

В декабре 1917 г. харьковские капиталисты, недовольные введенным Советской властью 8-часовым рабочим днем, отказались выплатить заработную плату рабочим. В. А. Антонов-Овсеенко вызвал к себе 15 крупнейших капиталистов-миллионеров и предложил им немедленно изыскать миллион рублей наличными для расплаты с рабочими. Когда же они отказались выполнить это требование, Антонов-Овсеенко посадил их под арест в одном из вагонов своего поезда. Он предупредил, что если они не внесут денег в срок, то будут отправлены на тяжелые работы. Угроза подействовала, капиталисты внесли деньги и были освобождены из-под ареста.

В. И. Ленин, узнав об аресте харьковских капиталистов, в телеграмме на имя В. А. Антонова-Овсеенко от 29 декабря 1917 г. писал: «Одобряю и приветствую арест миллионеров-саботажников в вагоне I и II класса. Советую отправить их на полгода на принудительные работы в рудники». Вопрос о деятельности Антонова-Овсеенко на Украине рассматривался 1 января 1918 г. на заседании Совета Народных Комиссаров РСФСР. Совнарком одобрил действия Антонова-Овсеенко и отметил, что «командующий войсками вправе применять против грозящих вызвать безработицу и голод капиталистов-саботажников репрессии вплоть до отдачи виновных в принудительные работы на рудники». По предложению В. И. Ленина к этому постановлению было принято такое дополнение: «Как только будет возможно создание революционных трибуналов, они немедленно рассматривают каждый случай назначения на принудительные работы и либо определяют срок пребывания на работах, либо освобождают арестованных».

Это постановление имело принципиальное значение. Советское правительство, В. И. Ленин рассматривали подобные случаи как исключительные меры в обстановке военного времени, допустимые в момент, когда еще не образовались постоянные судебные органы — революционные трибуналы.

26 января 1918 г. советские войска заняли Киев. Поддержание общественного порядка и борьбу с контрреволюцией в городе взяли на себя тогда военные власти. Командующий советскими войсками объявил, что он будет «беспощадно подавлять всякие призывы к насилию над населением в целом и над его частями», будет беспощадно караться погромная и контрреволюционная пропаганда. Для рассмотрения таких дел, объявлял командующий, в дальнейшем будет образован революционный трибунал. В следующем приказе командующий довел до всеобщего сведения, что он назначает Г. И. Чудновского комиссаром Киева по гражданской части и что впредь все обыски и аресты в городе могут производиться исключительно по ордерам его штаба. Командующий войсками выделил также специальную воинскую часть для охраны города и назначил военного коменданта.

Как только в городе наступило относительное спокойствие, 16 февраля 1918 г. Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов упразднил должность комиссара по гражданскому управлению города. Выполнение его обязанностей взяли на себя отделы Киевского Совета и Военно-революционный комитет.

В Харькове Всеукраинский военно-революционный комитет образовал губернский главный штаб борьбы с контрреволюцией, совмещавший функции военной работы, подавления контрреволюционных выступлений в тылу и борьбы против спекуляции и преступности.

Такие же штабы и подобные им организации подавления контрреволюции создавались повсеместно, где побеждала революция. Но, как правило, только судебные органы — революционные трибуналы — являлись учреждениями, имевшими право принимать решения о наказаниях по делам о контрреволюции и об уголовных преступлениях.

Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов строго следил за соблюдением революционного порядка и законности в городе. В связи со случаями самовольного расстрела солдатами захваченных контрреволюционеров 30 января 1918 г. по предложению большевиков Совет принял такую резолюцию: «Общее собрание Киевского Совета рабочих и солдатских депутатов совместно с представителями гарнизона выражает решительное осуждение… самосудам над пленным врагом, которые пятнают славную победу пролетариата. Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов вменяет в обязанность Исполнительному комитету и Военно-революционному комитету принять самые решительные меры для прекращения самосудов и требует, чтобы все без исключения арестованные представлялись на суд революционного трибунала».

Процесс образования революционных судебно-следственных учреждений в далеком, оторванном от центра Туркестанском крае происходил принципиально так же, как и в центральных районах России. И здесь трудящиеся и их организации во время вооруженного восстания и последующей борьбы за установление Советской власти арестовывали лиц, враждебно относившихся к революции, и уголовных преступников. Ташкентский Совет рабочих депутатов в начале ноября 1917 г. образовал следственную комиссию для разбора дел арестованных контрреволюционеров и уголовных преступников.

12 декабря Туркестанский Совет Народных Комиссаров опубликовал приказ об упразднении дореволюционных судов в крае и замене их судами, образуемыми демократическими выборами. В основе этого приказа лежал первый декрет о суде, изданный СНК РСФСР. Однако приказ Туркестанского Совнаркома не предусматривал учреждения революционных трибуналов. Вместо них в Ташкенте вначале был организован народно-революционный суд для рассмотрения дел лиц, обвиняемых в тяжких преступлениях. Судопроизводство осуществлялось по принципам старого суда присяжных.

Долгое время здесь, несмотря на предписания ВЧК, не учреждались местные органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Это объяснялось противодействием левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, входивших в состав Туркестанского ЦИК и СНК.

Ташкентский Совет рабочих и солдатских депутатов в начале 1918 г. все еще сохранял следственную комиссию для разбора дел арестованных контрреволюционеров и уголовных преступников. Эта комиссия стала постоянным органом борьбы с контрреволюцией.

Постановлением Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов от 16 января 1918 г. был образован, наконец, революционный трибунал. Для расследования дел, подсудных революционному трибуналу, были созданы две следственные комиссии (каждая из четырех лиц): одна — по делам о контрреволюции, вторая — по делам о хищениях, спекуляции и мародерстве. Следственные комиссии и революционный трибунал стали основными органами борьбы с контрреволюцией и особо опасными преступлениями в крае.

Позднее в Туркестане были организованы чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

>

4. Гуманизм и демократичность советских учреждений в борьбе с контрреволюцией

Сложившиеся после победы Октября демократические принципы устройства и работы судебно-следственных и карательных учреждений Советской власти соответствовали социально-политической обстановке в стране, периоду победного шествия революции по территории России. Победивший пролетариат проявлял великодушие по отношению к поверженному врагу. Революционные трибуналы применяли минимальные наказания, чрезвычайные комиссии производили аресты контрреволюционеров лишь в целях пресечения вредной деятельности и изоляции их от общества на время острой политической борьбы. Такие арестованные освобождались, как только заявляли об отказе от дальнейшей активной борьбы с рабоче-крестьянской властью. Выступая 4 ноября 1917 г. на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, на котором присутствовали фронтовые представители, В. И. Ленин говорил: «Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем… Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять. И, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается»

В пылу борьбы восставший народ хотел расправиться с захваченными контрреволюционерами, по по распоряжению В. И. Ленина самосуды над юнкерами были прекращены и приняты меры к сохранению жизни всех арестованных, в том числе и министров.

Расследование по делу юнкерского восстания производила следственная комиссия. В ее работе участвовали видные деятели большевистской партии — П. И. Стучка, М. С. Урицкий, П. А. Красиков, М. Ю. Козловский, а также М. И. Модель, Б. Д. Мандельбаум, В. Трушин, левый эсер Г. Д. Закс и другие.

Члены следственной комиссии допрашивали арестованных юнкеров, их командиров, включая генералов, и брали у них подписку такого содержания: «Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку военно-следственной комиссии Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в том, что я даю честное слово не выступать вооруженной силой против Советского правительства и не призывать к тому других и явиться по первому требованию вышеупомянутой комиссии». Такая подписка считалась достаточным основанием для освобождения участников юнкерского восстания. Позже следствие было вовсе прекращено в соответствии с декретом Петроградской коммуны об амнистии в ознаменование пролетарского праздника 1 Мая в 1918 г[10].

Фактически никаких репрессивных мер против «Комитета спасения родины и революции», под флагом которого проходило юнкерское восстание, принято не было. «ЦИК констатирует, — сообщалось в газетах, — что никакого приказа об аресте «Комитета спасения» не было… Значительная часть арестованных уже освобождена, и… впредь будут освобождаться все лица, кроме тех, которые угрожают завоеваниям революции».

Как уже было сказано, под честное слово не выступать более против народа были отпущены на свободу генерал П. Н. Краснов и задержанный 31 октября 1917 г. комиссар Временного правительства при Северном фронте, один из организаторов похода Керенского — Краснова меньшевик В. С. Войтинский. Были освобождены и арестованные в Зимнем дворце во время Октябрьского штурма министры-социалисты Временного правительства (А. М. Никитин, К. А. Гвоздев, С. Л. Маслов и другие).

Среди арестованных во время штурма Зимнего дворца находился управляющий военным министерством генерал А. А. Маниковский. 28 октября 1917 г. народный комиссар по военным делам Н. В. Крыленко явился в Петропавловскую крепость, где содержался Маниковский, и от имени Советского правительства предложил ему продолжать работу в военном министерстве. Маниковский согласился и был освобожден из заключения. Однако вскоре выяснилось, что он, работая в министерстве, пытался активно выступать за ограничение прав новой власти по смещению командного состава армии. В связи с этим 20 ноября по приказу ВРК Маниковский был вновь арестован.

В тот же день Совет Народных Комиссаров вынес постановление об аресте и другого генерала — начальника генерального штаба В. В. Марушевского, обвинявшегося в саботаже.

Маниковский и Марушевский предстали перед следственной комиссией. Член комиссии П. А. Красиков, допросив арестованных, пришел к выводу, что «данных относительно активного противодействия политике народных комиссаров в деле не усматривается», и высказался за их освобождение. Однако председатель комиссии М. Ю. Козловский не согласился с этим предложением и написал такую весьма характерную для того времени резолюцию: «Разделяя оценку (П. А. Красикова) фактической стороны — отношения генералов к Советской власти и отметая всякие «юридические» соображения как лицемерную игру в формы, полагаю, что, поскольку задержание генералов продиктовано было соображениями политической стратегии, арест их следует продолжить (хотя бы в интересах авторитета «твердой» власти демократии)». Между тем генералы дали заверения, что не будут выступать против Советской власти. В. Марушевский собственноручно писал: «Современной власти считаю нужным подчиниться и исполнять ее приказания».

1 декабря 1917 г. Маниковский был освобожден. За него поручилась специальная депутация служащих военных учреждений, давших подписку в том, что он «не будет принимать участия в политических выступлениях, направленных против власти Совета Народных Комиссаров», — тогда же был освобожден и Марушевский[11].

17 ноября 1917 г. большевистский Военно-революционный комитет в г. Пскове арестовал генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта В. Л. Барановского — зятя Керенского — и направил его в Петроград, в Петропавловскую крепость, как противника революции.

Главковерх Н. В. Крыленко при расследовании показывал, что Барановский, пользуясь своим положением в штабе, посылал телеграммы, «в которых он подробно информировал штабы армий и контрреволюционную Ставку Духонина о происходящем, освещая все в определенном (антисоветском) свете».

В. Л. Барановского нужно было изолировать для пресечения его вредной деятельности, и он содержался под стражей около полутора месяцев. 30 декабря 1917 г. комиссар Северного фронта Б. П. Позерн направил следственной комиссии такую телеграмму: «Случае отсутствия обвинения против бывшего генкварсева Барановского прошу его освободить на честное слово». Барановский дал 4 января 1918 г. Петроградской следственной комиссии такую подписку: «Я даю честное слово, что 1) не буду противодействовать Советской власти, не буду выступать против нее и 2) явлюсь по первому требованию следственной комиссии. Владимир Львович Барановский». В тот же день его освободили.

В октябре 1917 г. (еще до Октябрьского вооруженного восстания) в Петрограде был сформирован добровольческий 151-й Пятигорский «батальон смерти», составленный преимущественно из студентов и гимназистов. Командовал батальоном прапорщик В. Н. Синебрюхов.

12 декабря 1917 г. несколько солдат явились в полевой штаб Петроградского военного округа и сообщили, что ударники из батальона Синебрюхова вербуют солдат в калединские отряды и производят сбор средств в пользу «батальона смерти».

15 декабря комиссар «Полевого штаба» с нарядом солдат прибыл в кафе Филиппова и задержал там бывшего юнкера, младшего офицера «батальона смерти» 17-летнего Ф. Г. Малахова.

Материалы о задержанном Малахове «Полевой штаб» направил в Следственную комиссию революционного трибунала. Через несколько дней Малахова освободили. Он дал такую подписку: «Я, нижеподписавшийся, обязуюсь под честным словом явиться к петроградскому воинскому начальнику не позже 12 января 1918 г., причем заявляю, что отныне никакой контрреволюционной деятельностью заниматься не буду».

Накануне контрреволюционного выступления «в защиту Учредительного собрания», утром 5 января 1918 г., Комитет по борьбе с погромами и ВЧК получили сведения о том, что у прапорщика В. Н. Синебрюхова собираются ударники его батальона. Сотрудники комитета явились на 5-ю Рождественскую, дом 10 (ныне 5-я Советская), и в квартире Синебрюхова арестовали группу ударников. Они признались, что явились к Синебрюхову по его приказу, чтобы участвовать в выступлении «в защиту Учредительного собрания». Хозяина квартиры, прапорщика Синебрюхова, в квартире не оказалось: он скрылся. Вскоре ударники «батальона смерти» были окружены красногвардейцами в помещении курсов Лесгафта, разоружены и распущены.

Когда в Петрограде наступило относительное спокойствие, ВЧК освободила всех арестованных ударников, а дело о них передала в следственную комиссию революционного трибунала. 30 апреля 1918 г. туда явился с повинной и сам В. Н. Синебрюхов. Он показал: «Я принадлежал к организации ударников, которые должны были принять участие в охране Учредительного собрания, когда оно соберется. Вся эта организация находилась в ведении «Союза защиты Учредительного собрания». Я исполнял ответственную функцию в организации ударников — получал деньги от Анатолия Сомова, вольноопределяющегося, который пригласил меня в эту организацию для раздачи остальным членам организации ударников. Сомов говорил, что предстоит выступление против большевистской власти и против тех, кто посягает на Учредительное собрание». Далее Синебрюхов рассказал, что все время после ареста его подчиненных он скрывался вне Петрограда. «За время моих скитаний я пережил очень много, со мной произошел полный душевный перелом, взгляды мои совершенно изменились. Мне 21 год, и взгляды мои еще не сложились прочно и окончательно. Я решил добровольно явиться в Следственную комиссию и предоставить себя в ее распоряжение». И тогда Следственная комиссия революционного трибунала постановила освободить Синебрюхова, обязав его явиться по первому требованию, и так как у него не было документов, выдать ему по его просьбе удостоверение на право проживания в Петрограде. 15 июня 1918 г. дело о Синебрюхове и членах его отряда было прекращено на основании декрета Совнаркома Петроградской коммуны от 1 мая 1918 г. о смягчении участи лиц, совершивших преступные деяния.

Аналогичных примеров мягкой репрессивной деятельности органов Советской власти можно привести немало. Такова была общая линия карательной политики Советской власти. Сразу же после победы Октября Советское правительство обеспечило строгое соблюдение революционной законности в работе советских учреждений, потребовав от всех своих органов, чтобы аресты и иные репрессивные меры против контрреволюционеров производились только судебно-следственными учреждениями. В телеграмме Народного комиссариата юстиции всем Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов от 31 января 1918 г. указывалось: «Подавление или пресечение активных контрреволюционных выступлений должно войти в русло революционного правопорядка. Политические аресты, обыски и выемки должны производиться только одной Следственной комиссией, состав которой должен публиковаться. Целью ее должно явиться только предание суду революционного трибунала… Пусть возмездие будет быстро и решительно, но пусть оно исходит от революционного суда; пусть никто не посмеет сказать, что на территории Советской республики нет социалистической справедливости. Революция сурова к своим активным врагам и великодушна к поверженным и побежденным».

>

5. Саботаж — орудие контрреволюции

Стремясь помешать утверждению диктатуры пролетариата, контрреволюция сразу же после победы Октября организовала саботаж мероприятий Советской власти во всех государственных учреждениях. Чиновники и служащие министерств, банков, казначейства, почты и телеграфа, городских управ, больниц, учебных заведений, театров, военачальники в армии отказывались признать Советскую власть и работать под руководством назначенных ею лиц. Одновременно владельцы промышленных предприятий, бойкотируя декреты нового правительства о рабочем контроле на фабриках и заводах, останавливали производство, задерживали выдачу заработной платы рабочим, создавали помехи в хозяйственной жизни страны. Саботаж носил политический характер и поддерживался всем антисоветским лагерем — от монархистов до «социалистов». Все они были уверены в том, что рабочие и крестьяне не справятся с управлением государством и большевики вынуждены будут отступить, передав власть в руки прежних правителей.

В ноябре 1917 г. чиновники-саботажники образовали в Петрограде центральный стачечный комитет при «Союзе союзов служащих государственных учреждений» для руководства забастовкой в учреждениях города. В специальном воззвании организаторы «Союза» заявляли, что решили «приостановить занятия во всех государственных учреждениях».

Саботаж вносил дезорганизацию в работу учреждений, причинял вред народу. Поэтому Петроградский ВРК в обращении «Ко всем гражданам» заявил: «Мы предупреждаем богатые классы и их сторонников: если они не прекратят свой саботаж и доведут до приостановки подвоза продовольствия, первыми тяготу созданного ими положения почувствуют они сами. Богатые классы и их прислужники будут лишены права получать продукты. Все запасы, имеющиеся у них, будут реквизированы. Имущество главных виновников будет конфисковано. Мы выполнили свой долг — мы предостерегли играющих с огнем. Мы уверены, что в этих решительных мерах, если они окажутся необходимыми, мы встретим полную поддержку всех преданных революции граждан, всех рабочих, солдат и крестьян».

19 ноября Совет Народных Комиссаров рекомендовал, не останавливаясь перед арестами и преданием саботажников революционному суду, предложить им «или 1) работать, подчиняясь власти правительства, или 2) вернуть деньги (полученное ими жалованье. — Д. Г.). В случае отказа судить их, как за воровство народного имущества». 26 ноября Военно-революционный комитет опубликовал заявление, в котором объявил чиновников государственных и общественных учреждений, саботирующих работу в важнейших отраслях народной жизни, врагами народа и призвал к общественному бойкоту их. Борьбу с саботажниками повели все советские организации, следственные учреждения и революционные трибуналы.

И все же саботаж продолжался.

Чиновники министерства государственного призрения отказались сдать дела и ключи А. М. Коллонтай, назначенной Советским правительством народным комиссаром. А. М. Коллонтай писала в Военно-революционный комитет: «Прошу немедленно выдать ордер на арест членов стачечного комитета чиновников министерства государственного призрения, а также назначить наряд для приведения в исполнение этого ареста. Подлежат аресту следующие лица: Колумбовский, Волков, Афанасьева, Ордин, Зарин, Чернявский, Маркузе. Одновременно прошу прислать наряд в Министерство государственного призрения (Казанская, 7) (ныне ул. Плеханова) для усиления охраны на сегодняшнюю ночь и в ближайшие дни». 14 ноября 1917 г. следственная комиссия революционного трибунала «ввиду упорного саботажа» арестовала чиновников министерства. После того как забастовщики сдали ключи и документы министерства, Военно-революционный комитет 16 ноября отдал распоряжение (за подписью Ф. Э. Дзержинского) об их освобождении.

Народный комиссариат просвещения 19 декабря 1917 г. писал в ВЧК: «До сведения Народного комиссариата по просвещению дошло, что параллельно с Комиссариатом по просвещению образовались заново некоторые отделы министерства народного просвещения, куда будто бы и направляется вся корреспонденция, адресованная на имя Комиссариата по просвещению, а также и обратно. Это «министерство» отправляет свою корреспонденцию в адрес попечителей округов и других учреждений по народному просвещению. Нам известно, что в 6-й гимназии было собрание около 400 саботирующих чиновников в министерстве просвещения и, возможно, что именно на этом собрании и сконструировались отделы «министерства». Доводя об этом до сведения Комиссии по борьбе с контрреволюцией, прошу выяснить, соответствуют ли циркулирующие слухи действительности, и если окажется, что бумаги обращаются, минуя комиссариат, то принять самые энергичные меры к ликвидации самозваного «министерства», вплоть до ареста членов его. Товарищ комиссара по просвещению Гр. Закс. Секретарь Е. Адамович»

Особенно опасным был саботаж чиновников в учреждениях, ведавших связью, здравоохранением, продовольственным снабжением.

В первые же дни революции саботажники и чиновники объявили о прекращении работы, телефонной станции в Петрограде. В связи с этим 3 ноября 1917 г. декретом Совета Народных Комиссаров за подписью В. И. Ленина заведование телефонной сетью было поручено народному комиссару почт и телеграфов.

Работники министерства внутренних дел отказались выполнять свои обязанности, связанные с охраной народного здоровья. В приказе народного комиссара внутренних дел Г. И. Петровского отмечалось, что «следствием забастовки этих врачей было, между прочим, то, что три телеграммы, уведомляющие о появлении эпидемии чумы в Астраханской губернии и холеры в Бакинской губернии, оставались без рассмотрения».

Чиновники министерства продовольствия и деятели общественных учреждений, занимавшиеся продовольственным снабжением, также отказались сотрудничать с Советской властью.

18 ноября 1917 г. созванный саботажниками Всероссийский продовольственный съезд постановил прекратить доставку продовольствия в революционные центры, а заготовленный хлеб передать в распоряжение Учредительного собрания, когда оно соберется. Съезд избрал так называемый «Всероссийский продовольственный совет» во главе с меньшевиком В. Г. Громаном (председателем Петроградской продовольственной управы).

27 ноября самозваный «Продовольственный совет» созвал в Петрограде в помещении бывшего министерства продовольствия совещание руководителей продовольственных учреждений. Во время заседания в зал вошел Ф. Э. Дзержинский с нарядом красногвардейцев. Феликс Эдмундович объявил, что по решению Совета Народных Комиссаров все присутствующие подлежат аресту. Председатель совещания Д. С. Коробов потребовал предъявить ордер на арест. Ф. Э. Дзержинский ответил, что он является товарищем народного комиссара по внутренним делам, и тут же выписал такой ордер.

В составленном затем протоколе, подписанном всеми присутствовавшими, отмечалось: «Товарищ министра (продовольствия. — Д. Г.) Н. Д. Кондратьев задал Дзержинскому вопрос, арестован ли он, а также другой товарищ министра С. А. Ершов. Дзержинский ответил: «Да»… Представитель служащих в свою очередь спросил, арестованы ли и они. Дзержинский ответил, что вопрос об этом будет выяснен потом. После того как представители служащих заявили, что они не подчиняются Совету Народных Комиссаров и не сдадут дел без распоряжения непосредственного начальства, они также были объявлены арестованными… Дзержинский предъявил требование о сдаче ему всех находящихся у присутствующих бумаг, что было исполнено».

Решительные меры против саботажников способствовали прекращению саботажа. Через некоторое время задержанные по решению СНК были освобождены.

Забастовки чиновников и служащих государственных и общественных учреждений вызывали возмущение широких масс населения, страдавшего от хозяйственной разрухи, продовольственного кризиса и иных неурядиц, вызванных контрреволюционными саботажниками.

В декабре 1917 г. в Народный комиссариат внутренних дел поступило такое заявление: «Настоящим довожу до вашего сведения: 1-е. Во всех частных банках сего числа производится сбор денег на формирование юнкеров по постановлению якобы профессионального союза служащих кредитных учреждений. 2-е. 15 декабря подготовляется всеобщая забастовка всех служащих как кредитных учреждений, так равно разных предприятий. Примите строгие меры. Для этого необходимо арестовать в каждом банке главарей: директоров, доверенных, а в особенности учетчиков. Мы, служащие разных банков, умоляем вас — спасите завоеванную нашу народную революцию. Снимите с учетов всех предателей, они хуже директоров тормозят все дело. Председатель собрания мелких служащих (подпись неразборчива)». Это заявление 19 декабря было передано в ВЧК Ф. Э. Дзержинскому и послужило материалом при расследовании дела о саботаже чиновников бывшего министерства финансов и кредитных учреждений.

28 ноября 1917 г. после «демонстрации в защиту Учредительного собрания» участвовавшие в ней чиновники-саботажники собрались в помещении бывшего Святейшего синода. Здесь они были арестованы сотрудниками Следственной комиссии революционного трибунала. Саботажники скрывали своих активистов, заявляли, что они собрались «случайно» и обсуждали вопросы, не связанные с забастовкой. Некий чиновник Н. К. Васильев, например, так отвечал на вопросы Следственной комиссии: «…Власти народных комиссаров подчинюсь, если ее признает Учредительное собрание…

Забастовка чиновников возникла стихийно… Мое отношение к забастовке было пассивное… В отношении приступа к работе считаю себя обязанным подчиняться решению профессиональной организации» (то есть саботировать. — Д. Г.). Следственной комиссии так и не удалось тогда выявить главарей саботажа. Арестованных чиновников 4 декабря освободили, а 14 декабря была официально объявлена всеобщая забастовка служащих государственных учреждений Петрограда.

>

6. Революционный трибунал против саботажников

Слушанием дела о преступном саботаже начал свою работу только что учрежденный в Петрограде революционный трибунал.

10 декабря 1917 г. в бывший дворец великого князя Николая Николаевича пришли представители различных слоев населения. Были здесь и бастующие адвокаты, старые судебные чиновники, друзья и близкие подсудимой — известной буржуазной общественной деятельницы, члена ЦК кадетской партии графини С. В. Паниной. По залу шмыгали бойкие корреспонденты буржуазных газет, все еще выходивших в городе; они заранее распространяли слухи о «жестокости» нового суда. Зал бурлил, клокотал, кипели политические страсти.

В час дня в зал вошел председатель Петроградского революционного трибунала, участник революции 1905 г., рабочий, большевик с 1909 г. Иван Павлович Жуков с шестью заседателями и, заняв место за столом, обратился к публике. «69 лет тому назад, — сказал он, — во время революции 1848 г. во Франции возникли революционные суды, которые назывались революционными трибуналами. И как те первые революционные суды, так и ныне начавший жить русский революционный трибунал, я надеюсь, будет строгим оценщиком, самым ярым защитником прав и обычаев русской революции. Он будет строго судить всех тех, кто пойдет против воли народа, кто будет мешать ему на пути. И я уверен, что невиновные перед волей революционного народа найдут в революционном трибунале наиболее надежного защитника. Объявляю заседание революционного трибунала открытым».

Графиня С. В. Панина — товарищ (заместитель) министра просвещения свергнутого Временного правительства — обвинялась в саботаже. На вопрос председательствующего, признает ли она себя виновной, Панина ответила, что не признает. Председатель предложил секретарю суда огласить доклад Следственной комиссии.

Суть дела заключалась в следующем. Не признавая власти рабочих и крестьян и назначенных ею руководителей Народного комиссариата просвещения, Панина решила не передавать новой администрации денежные средства, имевшиеся в кассе министерства. 15 ноября 1917 г. запиской на имя экзекутора[12] Дьякова она распорядилась: «Срочно. Секретно… Предлагаю вам немедленно по предъявлении сего все хранящиеся у вас денежные суммы, как в наличных деньгах, так и в процентных бумагах состоящие, передать предъявителям сего — делопроизводителю департамента народного просвещения Рождественному и департамента профессионального образования Козлову и вместе с ними отправиться для внесения сих сумм на хранение в место по указанию означенных лиц». Так саботажники изъяли около 93 тысяч рублей народных денег. Когда пришла советская администрация, в кассе министерства просвещения не оказалось ни копейки.

Вечером 28 ноября сотрудники Следственной комиссии явились к Паниной. В ее квартире в это время происходило совещание членов Центрального комитета партии кадетов с участием Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева. В ответ на вопросы членов Следственной комиссии Панина заявила: «Признаю, что приказ экзекутору Дьякову от 15 ноября 1917 г. о внесении народных денег, бывших в моем распоряжении по министерству народного просвещения, дан мною. Куда я приказала отправить эти суммы, я указать не желаю. Сочту своей обязанностью представить отчет о всей деятельности и суммах единственно Учредительному собранию как единственной законной власти. От всяких разъяснений комиссарам или Следственной комиссии я отказываюсь».

После оглашения материалов дела председательствующий спросил у присутствующих в зале суда, не желает ли кто-нибудь выступить обвинителем. Желающих не нашлось. Тогда И. П. Жуков предоставил слово защитнику подсудимой. Из публики вышел директор гимназии В. Я. Гуревич. Он принялся восхвалять достоинства подсудимой, оправдывая ее действия и одновременно дискредитируя процесс. Он заявил, что Панина не имела права передать деньги Совету Народных Комиссаров, а передаст их только «настоящему хозяину» — Учредительному собранию, которое якобы является выразителем воли всего народа.

Выступление защитника нашло благодатную почву среди части присутствовавшей на процессе публики. В зале раздавались крики, возгласы, кто-то устроил истерику. Некий Иванов, назвавшийся рабочим, потребовал слова и заявил, что подсудимая помогла ему, дотоле «темному человеку», научиться «любить науку и жизнь». Он подошел к скамье подсудимых, театрально поклонился Паниной и воскликнул: «Благодарю вас». Буржуазная публика устроила ему овацию.

Антисоветские выступления возмутили находившихся в зале рабочих. Один из них, рабочий завода «Парвиайнен» Наумов, потребовал слова и сказал: «Суд был прав, когда привлек к ответственности гражданку Панину… Класс угнетенных кровью добыл власть и не может, не должен претерпевать оскорбления [в адрес] этой власти… Сейчас перед нами не отдельное лицо, а деятельница, деятельница партийная, классовая. Она вместе со всеми представителями своего класса участвовала в организованном противодействии народной власти, в этом ее преступление, за это она подлежит суду».

Судьи удалились на совещание. Когда они вернулись, в зале воцарилась тишина. И. П. Жуков читал, и все вслушивались в слова приговора: «Именем Революционного Народа! Революционный трибунал, рассмотрев дело гражданки Софьи Владимировны Паниной об изъятии ею из кассы бывшего министерства народного просвещения принадлежащей народу суммы — около 93 тыс. рублей, постановил: 1) оставить гражданку Софью Владимировну Панину в заключении до момента возврата взятых ею денег в кассу Комиссариата народного просвещения; 2) Революционный трибунал считает гражданку Софью Владимировну Панину виновной в противодействии народной власти, но, принимая во внимание прошлое обвиняемой, ограничивается преданием гражданки Паниной общественному порицанию».

19 декабря саботажники внесли изъятые деньги в Народный комиссариат просвещения, и Панина была освобождена. Впоследствии она стала белоэмигранткой.

14 декабря 1917 г. Петроградский революционный трибунал заслушал второе дело о саботаже, по обвинению бывшего командующего 5-й армией Северного фронта генерала В. Г. Болдырева в неподчинении приказанию назначенного Советским правительством Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко.

Когда 11 ноября Н. В. Крыленко в сопровождении небольшого отряда выехал из Петрограда на фронт, чтобы вступить в командование действующей армией и принять дела Ставки, он прежде всего заехал в штаб Северного фронта, чтобы организовать начало переговоров о перемирии с командованием войск Германии. Однако нового главковерха представители командования Северного фронта встретили враждебно. В Пскове, где находился штаб Северного фронта, главнокомандующий фронтом генерал В. А. Черемисов на вызов к Крыленко не явился, ответив отказом. Н. В. Крыленко издал приказ об отстранении Черемисова от должности и письменно предложил ему временно исполнять обязанности до прибытия преемника под наблюдением комиссара фронта большевика Б. П. Позерна.

12 ноября Н. В. Крыленко прибыл в Двинск, где располагался штаб командующего 5-й армией Северного фронта генерала В. Г. Болдырева. Здесь повторилось то же, что и в Пскове. Болдырев на приглашение Крыленко не откликнулся, а при повторном вызове ответил, что может принять Крыленко у себя. Остановившись в Двинске, Н. В. Крыленко созвал армейский комитет. Болдырев не явился и на заседание комитета. Между тем армейский Военно-революционный комитет стал на большевистские позиции. Ввиду явного саботажа Болдырева Н. В. Крыленко отстранил его от должности, а Военно-революционный комитет армии арестовал генерала и отправил его в Петроград для предания суду революционного трибунала.

На судебном заседании Болдырев заявил, что, так как Крыленко назначен главковерхом большевиками, поэтому он не подчинялся его приказаниям. Кроме того, он пытался оправдать свои действия тем, что армейский комитет также разделял его точку зрения, а о переходе комитета на советские позиции он не знал.

Когда у Болдырева на суде спросили, как бы он поступил, если бы знал о переходе армейского комитета на советские позиции, он ответил: «Я считаю себя гражданином свободной России и подчиняюсь воле Учредительного собрания», то есть дал понять, что не признает Советской власти.

Революционный трибунал признал Болдырева виновным в неисполнении распоряжений Верховного главнокомандующего Крыленко и приговорил его к трем годам тюремного заключения[13].

Вскоре в Петроградском революционном трибунале слушалось дело графини О. Апраксиной.

В декабре 1917 г. в Народный комиссариат государственного призрения, руководимый А. М. Коллонтай, пришла сестра милосердия благотворительного церковного приюта, носившего название «Во имя царицы небесной», А. В. Кобылина и сообщила об ужасном состоянии находящихся в приюте детей. В приюте, говорила она, «перестали совершенно топить, несмотря на суровые морозы. Трубы стали лопаться от холода… Белье перестали стирать, и дети ходят в грязном белье, кишащем паразитами… Дети голодают, от голода у детей стали появляться на руках и ногах язвы и раны… Смертность среди детей ужасающая… Дошло до того, что покойник оставался непогребенным три недели… Видя эти ужасы, я стала настойчиво обращать внимание графини Апраксиной (попечительницы приюта. — Д. Г.) и других лиц на нравственную ответственность за состояние детей, но мне постоянно указывали, что нужно терпеть… У меня создалось твердое убеждение, что все это безобразие создавалось искусственно с целью убедить народ в том, что всему этому виною является власть большевиков. Это… подтверждается еще и тем, что графиня Апраксина упорно не желала обратиться за помощью в министерство призрения…»

Народный комиссариат государственного призрения, узнав об этом, ассигновал необходимые средства на содержание детей и спае многих из них от гибели. Назначенная комиссаром приюта Е. Н. Миндлина заявила: «Совокупность всех обстоятельств, при коих продолжалось бесчеловечное существование детей, меня убедила в том, что графиня Апраксина умышленно старалась избегать правительственной помощи с целью дискредитировать власть народных комиссаров, на опыте демонстрируя всю внесенную якобы ими в жизнь приюта разруху».

Рассмотрев это дело, Петроградский революционный трибунал признал, что «со стороны Апраксиной и Бурнашевой (старшей сестры приюта. — Д. Г.) было допущено бездействие, подлежащее строгому порицанию». Революционный трибунал постановил отстранить их от управления приютом и лишить права активного участия в работе благотворительных учреждений.

Но меры, применявшиеся революционными трибуналами, оказывались недостаточными, чтобы сломить саботаж. Нужна была более решительная борьба, и основная тяжесть ее легла на плечи Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

>

7. Ликвидация саботажа

Выполняя указания Совнаркома, ВЧК в первые дни своего существования раскрыла и ликвидировала центральный стачечный комитет «Союза союзов служащих государственных учреждений», руководивший забастовкой чиновников[14]. Сотрудники Чрезвычайной комиссии выяснили, что руководители стачки чиновников собираются в Петрограде в доме № 46 по Литейному проспекту. 22 декабря 1917 г. председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский, лично занимавшийся расследованием этого дела, предписал произвести обыск по Литейному, 46, кв. 17, и задержать всех заподозренных лиц, в том числе Валединского, который публично собирал деньги для саботажников. Чекисты с отрядом красногвардейцев обнаружили по этому адресу конторы нескольких организаций («Союза трудовой интеллигенции», «Союза инженеров», «Союза союзов») и около 30 сотрудников и посетителей контор, пытавшихся уничтожить бумаги и скрыться. Но чекисты задержали их и изъяли ряд документов (в том числе издававшийся саботажниками бюллетень и подписные листы на сбор средств в «забастовочный фонд»), характеризовавших их подпольную деятельность. Когда один из задержанных в конторе пытался бежать от приставленных к нему красногвардейцев, его обыскали и нашли у него визитную карточку на имя чиновника министерства внутренних дел А. М. Кондратьева, о котором ВЧК имела сведения как об одном из организаторов забастовки. Задержанный оказался председателем «Союза союзов». Деньги он успел передать какому-то сообщнику.

Ф. Э. Дзержинский изучил найденные при обыске документы. У Кондратьева была отобрана записная книжка, в которой он вел «бухгалтерию» саботажников. По обрывкам разорванных при обыске бумаг Дзержинский восстанавливал их содержание. Так, например, в найденном бюллетене (печатался на гектографе) содержалась информация о ходе забастовки, в частности отмечалось: «Министерство финансов… Почтовое отделение при таможне приступило к работе по инициативе Центротама (центральной организации таможни. — Д. Г.), признавшего до Учредительного собрания власть народных комиссаров и обратившегося с воззванием ко всем органам. Главным деятелем по срыву забастовки является некто Фиденев. Центральный стачечный комитет постановил объявить Фиденева штрейкбрехером, просил стачечный комитет министерства составить контробращение к служащим и представить в Центральный стачечный комитет для сведения». В бюллетене сообщалось о забастовке служащих, работавших в органах министерства продовольствия, которые создали свой центральный орган, имевший задачей превращение местных забастовок во всероссийскую.

О деятельности «Союза союзов» в бюллетене содержалась и такая информация: «1) Принято постановление, в подтверждение прежних, об отчислении со служащих в стачечный фонд 3 % содержания за ноябрь и декабрь (однодневный заработок) из расчета всего годового содержания (с наградными), деленного на 12 месяцев. Если отчисление за ноябрь уже произведено не в тех размерах, то принять меры к возможному его пополнению, а за декабрь сделать нормальное отчисление; 2) подтверждено решение Центрального стачечного комитета о манифестациях 28 ноября; 3) воззвание к населению о защите Учредительного собрания, за недостаточностью собранных подписей, особенно некоторых крайних партий, решено отложить на некоторое время опубликованием…»

Ф. Э. Дзержинский разработал подробный план дальнейшего расследования. Только составленный им список с заголовком «Надо арестовать по делу Кондратьева. Организаторы» содержал свыше 100 фамилий. 30 декабря 1917 г. было арестовано несколько активистов «Союза союзов». Ф. Э. Дзержинский лично допрашивал и записывал показания большинства арестованных. Вот некоторые из этих показаний.

А. Я. Литвиненко — чиновник бывшего министерства внутренних дел: «Жалованье, как и все другие, и я получал от стачечного комитета, жалованье иногда полностью, иногда урезанное… А. М. Кондратьева я знал как своего сослуживца… Запись моей фамилии и адреса, о которых вы (Дзержинский) мне сообщаете[15], я объясняю тем, что недели три тому назад я по просьбе председателя А. М. Кондратьева выполнял некоторые поручения: я был секретарем Кондратьева в течение 2–3 дней для связи с IV группой».

А. А. Антоневич — один из кассиров стачечного комитета: «Цифра 3764 руб. 91 коп. — это может быть расчет с А. М. Кондратьевым. Я работал с ним вместе в министерстве внутренних дел до 5 июня 1917 г. Он пригласил меня как служащего на жалованье в организацию союза служащих ведомств. Там поступали разные сборы, и я вел по этим сборам записи. Записи вел на бумажках, так как не работал уже в министерстве как состоящий на военной службе, не мог правильно вести как неорганизованное и неналаженное еще дело. Цифра 3764 руб. 91 коп. — сумма сборов почти до последнего времени. Эта сумма у меня была, передал я ее Кондратьеву неделю (если не 10 дней) тому назад. С тех пор если и поступали какие суммы, то ему я передавал. Встречался обыкновенно на Литейном, 46. Был он председателем этой организации ведомства внутренних дел».

В результате расследования выяснилось, что «Союз союзов» и состоявший при нем Центральный стачечный комитет руководили забастовкой чиновников в Петрограде и готовили забастовку во всероссийском масштабе. «Союз союзов» был связан с антисоветскими политическими организациями, с «Союзом защиты Учредительного собрания», с представителями банков, крупных промышленников и торговцев, от которых получал средства на выплату жалованья бастующим. Были выявлены ведомственные стачечные комитеты, стачечные комитеты министерств, отраслевые объединения, входившие в «Союз союзов», и существовавшие при нем бюро печати и бюро для сношения с Москвой.

Одним из выявленных ВЧК отраслевых комитетов «Союза союзов» был стачечный комитет служащих кредитных учреждений. Главную роль в нем играли меньшевики. Финансисты-стачечники собрали значительные средства (свыше миллиона рублей) в «фонд помощи» бастующим чиновникам. Их передал для распределения между служащими 9 банков бывший министр финансов кадет Н. Н. Кутлер. Саботажники получали средства от торгового дома «Иван Стахеев и К⁰» в Москве, от табачной фабрики Богданова, от Кавказского, Тульского поземельного, Московского народного и иных банков.

Из-за предательства соглашательских партий на поддержку врагов революции пошла и часть народных денег. В свое время, еще в дни керенщины, трудящиеся собрали и предоставили в распоряжение ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов первого созыва значительную сумму денег для использования их в интересах рабочего класса. После победы Октября меньшевики и эсеры, возглавлявшие ЦИК первого созыва, не постеснялись утаить эти средства (около 250 тысяч рублей) от Советов и преступным путем использовали их для поддержки контрреволюционных саботажников, выступавших против рабочего класса.

В процессе расследования дела «Союза союзов» ВЧК изолировала главарей стачки чиновников, разрушила аппарат стачечного комитета, расстроила источники поступления средств, провела работу по расслоению саботажников, привлекая на сторону Советской власти тех из них, кто был наиболее близок трудящимся. ВЧК согласовывала свою деятельность с партийными и советскими организациями, которые вели разъяснительную работу среди служащих министерств и чистку их от контрреволюционных элементов. ВЧК освобождала арестованных по делу «Союза союзов», как только они давали подписку, что не будут больше участвовать в актах саботажа.

1 марта 1918 г. ВЧК направила материалы произведенного ею дознания в Следственную комиссию революционного трибунала. В это время под арестом находился лишь председатель «Союза союзов» Кондратьев. 2 марта 1918 г. Следственная комиссия освободила из-под стражи и его. Теперь, когда саботаж был сломлен, Советская власть не сочла нужным наказывать побежденных врагов.

Почти одновременно с раскрытием в Петрограде дела «Союза союзов» в Москве был ликвидирован стачечный комитет служащих городской управы. Он состоял из высших служащих городских, преимущественно медицинских, учреждений.

13 января 1918 г. это дело рассматривал в открытом судебном заседании Московский революционный трибунал. Перед судом предстали члены стачечного комитета: врач Фрейдберг, сестры милосердия Ромоданова, Артамонова и контролер Давыдов. Трибунал признал саботажников «виновными в том, что они, будучи членами стачечных комитетов, приняли участие в организации забастовки высших городских служащих, направленной заведомо для них к увеличению развала городского хозяйства в интересах контрреволюции», и постановил: «объявить этих граждан врагами народа и лишить их права быть избираемыми на какую-либо общественную или государственную должность».

Советское правительство приняло меры и против саботажа капиталистов, не желавших подчиниться рабочему контролю и закрывших свои заводы и фабрики, торговые заведения. Такие предприятия подлежали конфискации.

Уже 17 ноября 1917 г. Советское правительство приняло первое постановление по этому поводу.

В нем шла речь о конфискации фабрики товарищества Ликинской мануфактуры А. В. Смирнова, который закрыл свое предприятие. Совнарком, говорилось в постановлении, «считает, что:

1) Закрытие фабрики, исполняющей заказы на армию и обслуживающей нужды беднейших потребителей, — недопустимо.

2) Материалы по обследованию дел на фабрике указывают на злую волю предпринимателя, явно стремившегося локаутировать рабочих, саботировать производство.

3) В интересах народного хозяйства, широкой массы потребителей и 4000 рабочих и их семей находит необходимым пустить указанную фабрику в ход, а посему постановлено:

4) Фабрику товарищества Ликинской мануфактуры А. В. Смирнова при поселке Ликино Владимирской губ. со всеми находящимися при ней материалами, сырьем и прочим объявить собственностью Российской республики»

В течение декабря 1917 г. за отказ подчиниться декрету Совета Народных Комиссаров о введении рабочего контроля над производством были конфискованы заводы и имущество акционерных обществ Богословского горного округа, Симского общества горных заводов, правления Русско-Бельгийского металлургического общества, Общества электрического освещения 1886 года, Управления автомобильных мастерских Международного общества спальных вагонов, акционерных обществ Сергинско-Уфалейского горного округа, Кыштымского горного округа, Путиловских заводов, Невьянского горного округа.

Такая же борьба с саботирующими чиновниками и промышленниками велась Советской властью и в других районах.

Исполком Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов 16 ноября 1917 г. предупредил саботажников из почтово-телеграфного ведомства: «Те из бастующих, которые в течение 24 часов со времени объявления настоящего обращения не приступят к работе, будут считаться уволенными от службы со всеми вытекающими отсюда последствиями (как-то: призыв на военную службу и лишение пенсии), а стачечный комитет, как руководитель настоящего контрреволюционного выступления, будет арестован». Стачка была прекращена.

29 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров Туркестанского края издал приказ, запрещавший владельцам закрывать свои предприятия.

На Украине уже в первые дни после победы Октября революционный трибунал судил саботажников. В январе — феврале 1918 г. Военно-революционный комитет в Харькове закрыл за саботаж правление съезда горнопромышленников Юга России, а его председателя, Н. Ф. фон Дитмара, как вдохновителя саботажа капиталистов, арестовал.

Решительные меры ВЧК, судебные процессы, административное воздействие, разъяснительная работа партийных организаций среди служащих, чистка учреждений от антисоветских элементов — все это в конце концов сломило саботаж: чиновники приступили к работе, саботажники-капиталисты были устранены из предприятий. В апреле 1918 г. В. И. Ленин констатировал: «…теперь мы саботаж сломили. «Красногвардейская» атака на капитал была успешна, была победоносна, ибо мы победили и военное сопротивление капитала и саботажническое сопротивление капитала».

>

8. Борьба с контрреволюционной прессой

Газеты буржуазных и мелкобуржуазных антисоветских партий с первых дней Октября заполняли свои страницы злобной клеветой на социалистическую революцию и Советское правительство. Многие из этих газет находились на содержании у буржуазии и иностранцев. Буржуазные и правосоциалистические газеты имели большие запасы бумаги и свои типографии, в то время как большевистская печать не располагала необходимой полиграфической базой.

Чтобы пресечь потоки лжи и клеветы, которые буржуазия обрушила па победивший пролетариат и его партию, Военно-революционный комитет в Петрограде вынужден был в дни Октября запретить издание некоторых контрреволюционных газет. К 27 октября были закрыты около 20 враждебных Советам газет (кадетская «Речь», меньшевистская «День» и др.).

27 октября 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял декрет о печати, в котором говорилось: «Всякий знает, что буржуазная пресса есть одно из могущественных оружий буржуазии. Особенно в критический момент, когда новая власть рабочих и крестьян только упрочивается, невозможно было целиком оставить это оружие в руках врага, в то время как оно не менее опасно в такие минуты, чем бомбы и пулеметы. Вот почему и были приняты временные и экстренные меры пресечения потока грязи и клеветы, в которых охотно потопила бы молодую победу народа желтая и зеленая пресса» ².

На будущее декрет устанавливал правила, определяющие условия закрытия газет. «Закрытию, — говорилось в декрете, — подлежат лишь органы прессы: 1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению рабочему и крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов; 3) призывающие к деяниям явно преступного, т. е. уголовно наказуемого характера».

Контроль за печатью осуществляли Петроградский военно-революционный комитет и назначенный им комиссар по делам печати член большевистской партии старый полиграфист Н. И. Дербышев (со второй половины ноября — большевик А. Е. Минкин). В дальнейшем помимо комиссара по делам печати в состав ВРК входили контрольная комиссия над печатью и институт комиссаров типографий, реквизированных и конфискованных органами Советской власти. Все это объединялось в специальный отдел, который по документам ВРК значился как отдел печати и информации. Отвечал за его работу член ВРК В. А. Аванесов. Отдел печати и информации Петроградского ВРК был первым специальным органом, который проводил мероприятия по подавлению буржуазной прессы.

Наряду с закрытием контрреволюционных газет ВРК прибегал и к таким мерам, как временное запрещение издания газет, задержка печатания отдельных номеров, запрещение публикации контрреволюционных воззваний, призывов и других враждебных документов. С этой целью проводилась проверка типографий, в которых печатались буржуазные и мелкобуржуазные издания. Так, проверке подверглись типографии газет «Копейка», «Народное слово», «Север», «Единение» и др. Представители ВРК обнаружили, что печатавшиеся здесь газеты содержали контрреволюционные материалы. Правоэсеровская газета «Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов» (типография газеты «Копейка»), например, поместила в очередном, 147-м номере приказ Керенского и воззвание бывшего Временного правительства. В типографии «Народное слово» печаталось антисоветское воззвание ЦК партии народных социалистов, в типографии «Севера» готовился номер черносотенной газеты «Мира, хлеба и свободы». ВРК приостановил работу над этими изданиями и задержал выход в свет очередного номера газеты «Единение».

Такие же меры подавления контрреволюционной прессы принимались и местными органами революционной власти.

В Харькове 9 декабря 1917 г. были закрыты буржуазный «Южный край» и черносотенная «Русская жизнь».

Совет Народных Комиссаров Туркестанского края 12 декабря 1917 г. закрыл газету «Туркестанский вестник» и конфисковал типографию «за нарушение декрета о печати рабочего и крестьянского правительства, выразившееся в призыве к открытому сопротивлению и ниспровержению рабочего и крестьянского правительства… из-за сеяния смуты путем явно клеветнического извращения фактов…».

Вскоре после Октября для наблюдения за прессой были учреждены специальные комиссариаты по делам печати. Они получили право принимать административные меры в случаях преступного использования прессы и передавать такие дела на рассмотрение следственных комиссий и революционных трибуналов.

По указанию Военно-революционного комитета Следственная комиссия произвела расследование по делу об опубликовании некоторыми газетами («Утренние ведомости», «Речь», «Единство», «Воля народа», «Трудовое слово», «Рабочее дело») воззвания подпольной группы бывших министров Временного правительства, которые призывали к антисоветской демонстрации «в защиту Учредительного собрания». 17 ноября 1917 г. Следственная комиссия арестовала виновных в этом члена редакции газеты «Воля народа» правого эсера А. А. Аргунова, члена редакции газеты «Трудовое слово» народного социалиста С. В. Дмитриевского, заведующего информационным отделом той же газеты В. Я. Яроцкого, издателя и редактора ряда кадетских журналов члена ЦК кадетской партии Д. Д. Протопопова, но уже через несколько дней они были освобождены, а дело прекращено.

23 декабря 1917 г. в Петроградском революционном трибунале было рассмотрено дело газеты «Революционный набат», которая, незаконно называя себя органом Всероссийского ЦИК, систематически распространяла контрреволюционную клевету и призывала к борьбе с Советской властью. Дело возникло в связи с привлечением к суду народного социалиста Л. М. Брамсона.

На суде Брамсон вызывающе заявил, что он «от всей души сочувствовал лозунгам газеты и солидарен с нею…». Революционный трибунал признал, что «Брамсон, зная о направлении и приемах борьбы газеты «Революционный набат», не протестовал против включения его имени в списки участвующих и этим самым проявил свою солидарность с такими приемами борьбы», и постановил «выразить ему от имени революционного народа общественное порицание и презрение». Одновременно трибунал решил закрыть газету «Революционный набат», а имущество ее конфисковать в пользу Российской республики.

В Москве революционный трибунал 8 января 1918 г. начал свою деятельность с рассмотрения дела о преступном использовании печати в антисоветских целях редактором буржуазной газеты «Утро России» В. К. Садковым и издателем И. О. Родионовым. Заседание открыл председатель революционного трибунала большевик Я. А. Берман. Он произнес речь о задачах нового революционного суда. Затем назвал имена 24 заседателей, избранных Московским Советом, и приступил к жеребьевке, чтобы отобрать из них шестерых для участия в рассмотрении данного дела. Заседатели заняли свои места за судейским столом.

В качестве обвинителей на суде выступали большевики И. С. Кизельштейн и С. А. Степняк, а защитником «из публики» оказался адвокат, в прошлом председатель чрезвычайной следственной комиссии при Временном правительстве Н. К. Муравьев[16].

В. К. Садков и И. О. Родионов обвинялись в том, что они в контрреволюционных целях опубликовали в двух номерах газеты ложные сведения. В одной из заметок сообщалось, что Народный комиссариат по военным делам отдал распоряжение о демобилизации некоторых категорий военнослужащих, в другой — что в боях между советскими войсками и войсками Украинской Центральной рады под Харьковом с обеих сторон было около 17 тысяч убитых и раненых, а «два большевистских полка перешли на сторону Рады». Ложный характер заметок, помещенных в газете, доказывался показаниями свидетелей. Защитник Н. К. Муравьев произнес на суде громкую, напыщенную речь «в защиту свободы печати и слова», которую якобы нарушают большевики.

Московский революционный трибунал признал Садкова и Родионова виновными в опубликовании «заведомо ложных сведений, имевших целью вызвать панику в населении и разрушить фронт русской армии», и приговорил: первого — к двухнедельному аресту, а второго — к штрафу в 15 тысяч рублей с заменой в случае несостоятельности осужденного тремя месяцами тюрьмы.

Между тем возникла мысль о необходимости рассмотрения дел о контрреволюционном использовании печати в специальном суде. 18 декабря 1917 г. эта идея была воплощена в постановлении Народного комиссариата юстиции (наркомом тогда был левый эсер И. 3. Штейнберг) об учреждении при революционном трибунале особого революционного трибунала печати для расследования и рассмотрения дел о «преступлениях и проступках против народа, совершаемых путем использования печати». Постановление предусматривало, что этот трибунал будет рассматривать дела и применять наказания в отношении «произведений печати»: налагать на произведение печати денежный штраф, выражать общественное порицание, приостанавливать издание или изымать его из обращения, конфисковать типографию или имущество издания. Наказание лиц, виновных в преступном использовании печати (авторов, редакторов, издателей) не было в нем предусмотрено; лишь говорилось, что «привлечение произведения печати к революционному трибуналу печати не исключает общеуголовной ответственности виновных лиц»

Революционный трибунал печати начал свою деятельность в Петрограде в январе 1918 г. под председательством левого эсера А. А. Шрейдера. В первые же дни своего существования этот трибунал обратился в Совет Народных Комиссаров с письмом, в котором, толкуя постановление НКЮ от 18 декабря 1917 г. в том смысле, что за преступное использование печати привлекаются к ответственности «не лица, а произведения печати», просил дать указания всем следственным комиссиям (в том числе Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией) об освобождении ими лиц, арестованных по таким делам, и о передаче в революционный трибунал печати всех дел, связанных с преступным использованием печати. Совет Народных Комиссаров, рассмотрев письмо на заседании 24 января 1918 г., разъяснил, что революционный трибунал неправильно толкует постановление НКЮ о трибунале печати, что это постановление, в частности, не исключает «права Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и других органов власти подвергать аресту лиц, выступления которых в печати свидетельствуют о наличии активной контрреволюционной борьбы с их стороны».

Совнарком решил исправить недостатки постановления НКЮ от 18 декабря 1917 г. и 28 января 1918 г. издал новый декрет «О революционном трибунале печати». Теперь в нем было указано, что в сферу компетенции революционного трибунала печати входит суд не только над произведениями печати, но и над совершившими преступления путем использования печати, которые могут быть приговариваемы им к лишению свободы, лишению прав и другим наказаниям.

В ряде случаев хорошо поставленные судебные процессы в революционных трибуналах печати имели большое воспитательное значение.

24 марта 1918 г. московская буржуазная газета «Русские ведомости» опубликовала статью Бориса Савинкова под названием «С дороги», наполненную гнусными измышлениями. «Большевики, — писал Савинков, — служили и служат немцам». Он призывал «бороться с немцами и бороться с большевиками». По постановлению Комиссариата по делам печати редактор газеты П. В. Егоров за опубликование этих измышлений был привлечен к суду, а издание газеты до решения суда прекращено. 4 апреля 1918 г. дело рассматривалось в Московском революционном трибунале печати, образованном в марте 1918 г. Н. В. Крыленко, выступивший обвинителем на процессе, убедительно показал лживость инсинуаций Савинкова, виновность редактора в опубликовании клеветы и дал резкую отповедь защитникам «свободы печати». Трибунал печати постановил закрыть газету «Русские ведомости», а редактора приговорил к общественно-принудительным работам на три месяца. Но ввиду преклонного возраста Егорова это наказание было заменено ему тюремным заключением на тот же срок.

На процессах по делам о преступлениях в печати обвинителем выступал в ряде случаев член президиума Петроградского Совета и комиссар по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарский, раскрывавший в своих пламенных речах суть буржуазной «свободы печати». 27 мая 1918 г. в речи по делу петроградской газеты «Новый вечерний час» В. Володарский, проанализировав содержание отдельных номеров этой газеты, показал, что она распространяла лживые, провокационные вымыслы, вызывавшие в стране «страстное, нервное, жгучее настроение». Высмеивая ссылки обвиняемых и их защитников на «ошибки», «опечатки» газеты, он говорил: «Припомните такой случай, когда бы вы ошиблись в пользу Советской власти. Смешно говорить об ошибках и промахах, делать оскорбленный вид… Процесс прессы превращают в процесс опечаток!.. Но когда опечатки приносят колоссальный вред Советской власти, я говорю: либо вы не умеете владеть оружием, которое у вас в руках, и тогда его нужно вынуть из ваших рук, или вы сознательно пользуетесь этим оружием против Советской власти».

Отклонив демагогические заявления защитников о «свободе печати», В. Володарский показал, что подлинная свобода печати для трудящихся была обеспечена лишь в результате победы Октября. При буржуазном же строе ее нет и никогда не было. «Ее нет ни в Англии, ни во Франции, ни в Соединенных Штатах. Я бы мог назвать имена закрытых газет и имена редакторов, моих близких товарищей, которые сидели в тюрьмах и в Англии, и во Франции, и в Соединенных Штатах. Вы все великолепно знаете, какая была свобода печати до того момента, когда мы пришли к власти… Не вам напоминать, товарищи рабочие, какую вакханалию отплясывали эти господа 3–5 июля… Вспомните весь тот ужас, который мы переживали в течение этих месяцев. Вспомните закрытие «Правды», закрытие рабочих газет[17]. О, эти господа тогда не говорили о свободе печати, они тогда ничего не говорили о свободе печати, они отплясывали дикий канкан на трупах тех, кто пал, на трупах тех газет, которые были закрыты. Да, они плясали! Они тогда не знали удержу, не знали ни чести, ни совести! Ничего у них не было. Они видели красный призрак надвигающегося коммунизма. Все средства тогда были хороши: ложь, клевета, бешеная слюна — все было пущено в ход… чтобы нас оклеветать. И это у них свобода печати? Да, теперь они держатся иначе… Они другим оружием действуют… Они могут нанести нам удар в спину, могут каждый день изобретать какую-нибудь сенсацию, которая колеблет умы, подрывает основы нашей власти. И они это великолепнейшим образом делают».

Заканчивая свою речь, В. Володарский говорил: «Я считаю, что то обвинение, которое мы выдвинули — систематическое сообщение ложных слухов, сеющих панику и клевету, — вполне и безусловно доказано… В тяжелый момент, когда общественного спокойствия и так мало, когда жизнь каждую минуту хлещет нас по нервам, красть это спокойствие, позволять кому бы то ни было подходить и подкладывать поленья в костер, на котором мы уже достаточно жаримся, это колоссальное преступление перед революцией и перед… народом…

Я не сомневаюсь, что вы, как представители революционного трибунала, как представители народа, скажете — нет, граждане, больше слухов мы не хотим, дайте нам честную информацию, или вы не будете больше существовать!»

По имеющимся данным, за четыре месяца, с момента победы Октября и до конца февраля 1918 г., было отдано под суд революционных трибуналов 19 газет, наложено штрафов на газеты на сумму 142 тысячи рублей, арестовано 18 редакторов и сотрудников газет (они наказывались штрафом и краткосрочным арестом). Эти меры мешали контрреволюционерам использовать органы печати, находившиеся под их влиянием, в антисоветских целях.

>

9. Первые крупные политические процессы

3 ноября 1917 г. в штабе Петроградского военного округа красногвардейцы задержали 17-летнего юнкера Кавказского ударного батальона Евгения Зелинского, который пытался выкрасть бланки штаба. Его доставили в Смольный, в Следственную комиссию. Член Военно-революционного комитета Н. В. Крыленко и член Следственной комиссии А. И. Тарасов-Родионов допросили его.

Зелинский рассказал, что в августе был произведен генералом Корниловым в прапорщики и прибыл в Петроград с фронта. Оставшись после Октябрьской революции без средств, он отправился в общежитие офицеров за помощью. Там какой-то прапорщик предложил ему вступить в монархический союз и привел к В. М. Пуришкевичу. Тот завербовал его в офицерско-юнкерскую организацию, готовившую вооруженное выступление против Советской власти, и поместил в оплачиваемую монархистами гостиницу «Россия», где уже жили другие офицеры и юнкера. По заданию этой организации Зелинский и пытался выкрасть бланки в штабе Петроградского военного округа.

Крупный помещик Бессарабской губернии В. М. Пуришкевич был в свое время главарем черносотенного «Союза русского народа», а с 1907 г. — столь же реакционного «Союза Михаила Архангела». Речи Пуришкевича в Государственной думе вызывали возмущение всех честных людей, а его имя стало синонимом воинствующей монархистской реакции.

С нескрываемой враждой Пуришкевич встретил революцию; он не мог примириться даже с буржуазным Временным правительством. После Октября Пуришкевич жил по подложному паспорту на имя Евреинова и был настроен, как свидетельствовал Зелинский, весьма агрессивно. Участникам своей группы он говорил: «Необходимо… ударить в тыл и уничтожать их беспощадно: вешать и расстреливать публично в пример другим. Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами».

Было решено арестовать контрреволюционную группу, о которой рассказал Зелинский. В номерах гостиницы «Россия» задержали несколько участников заговора, в том числе Пуришкевича. Там же было найдено оружие, заготовленное заговорщиками. На квартире некоего И. Д. Парфенова, являвшейся местом сборищ монархистов, нашли пачку подложных удостоверений на бланках различных воинских частей и список лиц, связанных с штабс-ротмистром Н. Н. де Воде, начальником штаба тайной организации. На столе лежало еще не отправленное, но подписанное Пуришкевичем и де Воде письмо к генералу Каледину. Пуришкевич писал: «Положение Петрограда отчаянное, город отрезан от внешнего мира и весь во власти большевиков…

Организация, во главе коей я стою, работает не покладая рук над спайкой офицеров и всех остатков военных училищ и над их вооружением. Спасти положение можно только созданием офицерских и юнкерских полков. Ударив ими и добившись первоначального успеха, можно будет затем получить и здешние воинские части, но сразу, без этого условия, ни на одного солдата здесь рассчитывать нельзя… Казаки же в значительной части распропагандированы благодаря странной политике Дутова, упустившего момент, когда решительными действиями можно было еще чего-нибудь добиться. Политика уговоров и увещаний дала свои плоды — все порядочное затравлено, загнано, и властвуют преступники и чернь (так монархистский зубр Пуришкевич отзывался о революционном народе и его вождях. — Д. Г.), с которыми теперь нужно будет расправиться уже только публичными расстрелами и виселицей.

Мы ждем вас сюда, генерал, и к моменту вашего подхода выступим со всеми наличными силами. Но для того нам нужно установить с вами связь и прежде всего узнать о следующем:

I. Известно ли вам, что от вашего имени всем офицерам, которые могли бы участвовать в предстоящей борьбе здесь, предлагается покинуть Петроград, с тем якобы, чтобы к вам присоединиться?

II. Когда примерно можно будет рассчитывать на ваше приближение к Петрограду? Об этом было бы полезно нам знать заблаговременно, дабы сообразовать свои действия».

В. М. Пуришкевич создал контрреволюционную монархистскую группу еще при Временном правительстве, в октябре 1917 г. В ее состав входили: доктор В. П. Всеволожский, генерал Д. И. Аничков (которым удалось скрыться), полковник Ф. В. Винберг, упомянутые барон де Воде, Парфенов, капитан Д. В. Шатилов, несколько гвардейских офицеров, юнкеров и студентов из аристократических семей города (бывший председатель монархистского союза студентов-академистов И. О. Граф, юнкера Д. Г. Лейхтенбергский, С. А. Гескет). Заговорщики вербовали офицеров и юнкеров, закупали оружие, создали «контрразведку» и готовились к вооруженному выступлению.

После ареста Пуришкевич заявил, что он не готовил вооруженного выступления, «ибо не видел в России в данный момент для этого никакой почвы». «Письмо мое к генералу Каледину от 4 ноября я писал, имея в виду присоединиться к нему с несколькими моими единомышленниками в случае, если бы Каледин вступил со своим отрядом в Петроград… Цели же, преследовавшиеся мною и руководившие мною при попытке создать организацию из единомышленников, заключались единственно в том, чтобы добиться водворения в России твердой власти и порядка, чего не может быть при власти большевиков. Но власти Советов раб. и солд. депутатов и советских комиссаров я не признаю…».

Среди членов организации Пуришкевича оказались лица, принимавшие участие в юнкерском восстании 29 октября. Пуришкевич отрицал какую бы то ни было связь с этим восстанием и «Комитетом спасения родины и революции». «Юнкера, которые были в нашей организации в распоряжении Боде, — утверждал он, — были двинуты для занятия телефонной станции, Михайловского манежа и Инженерного замка вопреки распоряжению моему и Боде и подчиняясь только провокационным приказаниям полковника Полковникова и «Комитета спасения родины и революции», с коими я лично не имел никаких сношений».

Суд по делу Пуришкевича и 13 его сообщников, происходивший с 28 декабря 1917 г. по 3 января 1918 г., был первым крупным политическим процессом о монархистском заговоре против молодой республики Советов. Дело вызвало огромный интерес. Зал судебного заседания был переполнен. Пришло много друзей и близких подсудимых. Защищать монархистов «из публики» вызвались видные петроградские адвокаты, в том числе В. М. Бобрищев-Пушкин, его сын — А. В. Бобрищев-Пушкин и другие. Обвинителями были Д. 3. Мануильский и другие большевики.

Подсудимые и их защитники стремились, хотя и безуспешно, превратить процесс в политическую демонстрацию против Советской власти. Они утверждали, что никакого монархистского заговора не было, а существовала лишь «группа единомышленников», которая собиралась якобы «для бесед на политические темы». В. М. Бобрищев-Пушкин даже заявил, что «монархический заговор есть плод воображения большевиков и старания следователя Тарасова», а судебный процесс об участниках юнкерского восстания «незаконен», так как будто бы «большевики и юнкера восставали одновременно. Существующей в то время властью было Временное правительство, и если большевики победили, то все же нет оснований судить побежденных». Вместе с тем Пуришкевич и его сподвижники не только не скрывали своих монархистских убеждений и целей, но и декларировали их со скамьи подсудимых. Полковник Винберг заявил, что всю жизнь посвятил подавлению революции и нисколько в этом не раскаивается.

Подсудимые и их адвокаты на суде приложили все усилия для дискредитации личности Зелинского, по показаниям которого была раскрыта организация Пуришкевича. Своими распространенными через буржуазные газеты заявлениями о том, что Зелинский является «предателем», «провокатором», они довели этого морально неустойчивого человека до истерии. Зелинский кричал на суде, что отказывается от всех ранее данных на следствии показаний, и забился в истерике.

Обыгрывая этот инцидент, родственники и адвокаты потребовали судебно-психиатрического освидетельствования подсудимого, и «эксперты» дали заключение о том, что Зелинский «страдает нравственным помешательством».

Закатывала обмороки на суде и жена Пуришкевича.

Но пролетарские судьи, под председательством И. П. Жукова, выдержанно, спокойно, объективно и справедливо рассматривали дело. Даже некоторые органы буржуазной печати в конце концов вынуждены были отметить эту выдержку судей и обвинителей.

Обвинения, выдвинутые против подсудимых, подтверждались не только показаниями Зелинского, но и многими другими доказательствами: красноречивым письмом Пуришкевича и де Воде к генералу Каледину, фактами покупки оружия для вооружения офицеров и юнкеров, чего не отрицал и сам Пуришкевич, участием некоторых членов организации в юнкерском восстании.

Революционный трибунал объявил такой приговор: «Именем Революционного Народа! Заслушав дело о монархической организации, возглавляемой Владимиром Митрофановичем Пуришкевичем, Революционный трибунал, приняв во внимание данные дела и судебного следствия, пришел к заключению, что организация, как таковая, существовала, и отвергая наличие заговора с целью немедленного восстановления монархии и считая, что монархическая организация Пуришкевича преследует контрреволюционные цели, достижение которых в каждый подходящий момент может вылиться в кровопролитие, — постановил: Владимира Митрофановича Пуришкевича подвергнуть принудительным общественным работам при тюрьме сроком на четыре года условно, причем после первого года работ с зачетом предварительного заключения Владимиру М. Пуришкевичу предоставляется свобода, и если в течение первого года свободы не проявит активной контрреволюционной деятельности, — он освобождается от дальнейшего наказания». На таких же условиях, как и Пуришкевича, революционный трибунал осудил на три года принудительных работ барона де Боде, полковника Винберга и Парфенова. Остальные подсудимые были осуждены на срок от двух до девяти месяцев, а юнкера Лейхтенбергский и Гескет по молодости вовсе освобождались от наказания и отданы «под надзор родственников». Зелинского суд решил поместить в психиатрическую больницу для подробного освидетельствования, причем суд определил: в случае, если Зелинский окажется здоровым, заключить его в тюрьму сроком на один год.

Через два с лишним месяца Пуришкевич и его сподвижники оказались на свободе. 17 апреля 1918 г. председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский и комиссар юстиции Петрограда Н. Н. Крестинский разрешили временно освободить Пуришкевича из заключения в связи с болезнью его сына. Он дал такую подписку: «Настоящим обязуюсь своим честным словом явиться по истечении определенного мне срока, т. е. 25-го с. м., в Ревтрибунал в 12 часов дня. В течение этого времени обязуюсь не принимать никакого участия в общественной жизни, не выступать публично. Удостоверяю, что прошу временного освобождения с исключительной целью ухаживать за больным сыном. Вл. Пуришкевич».

Вскоре в Совете комиссаров Петроградской коммуны обсуждался декрет об амнистии в ознаменование дня международной пролетарской солидарности — 1 Мая. Представитель Комиссариата юстиции А. И. Свидерский указал, что освобождению подлежит и Пуришкевич, в политических настроениях которого в последнее время будто бы замечался перелом. Пуришкевич (находившийся в то время по милости советских людей на свободе), узнав о выступлении А. И. Свидерского, «обиделся» и опубликовал в газете опровержение, в котором, между прочим, заявил: «Не вхожу в подробности прений, касавшихся моего освобождения, оставляя на ответственности говоривших все, что ими было сказано обо мне. Скажу кратко: я не Рузский, не Гучков и не Шульгин, чтобы лягать отказавшегося от трона бывшего государя… И я менее, чем кто-либо, способен быть «апологетом» Советской власти… Я остался тем же, чем был, само собой разумеется, не изменившись ни на йоту».

И все же этот любитель «твердой» монархистской власти был по амнистии освобожден. Так же как Краснов, Пуришкевич по-своему оценил великодушие народа. Он отправился на юг, в стан монархистской контрреволюции, и продолжал бороться против революции вплоть до своей смерти в 1920 г.

Крупным политическим процессом был и суд над Доррером в Ташкенте.

В ночь на 28 октября 1917 г. попытку предотвратить переход власти в руки рабочих и солдат предпринял Туркестанский комитет Временного правительства. По приказу генерального комиссара Временного правительства генерала П. А. Коровиченко отряд юнкеров и казаков окружил в Ташкенте «Дом свободы» и арестовал находившихся там председателя Совета рабочих и солдатских депутатов и некоторых членов исполнительного комитета. Одновременно были произведены нападения на казармы революционных 2-го и 1-го Сибирских полков и на гарнизон крепости. Юнкера разоружили солдат 2-го полка и заняли крепость. Солдаты 1-го полка оказали вооруженное сопротивление нападавшим. Возмущенные контрреволюционной диверсией рабочие, красногвардейцы и революционные солдаты Ташкента поднялись против контрреволюционеров. Сражение длилось четыре дня. На рассвете 1 ноября юнкера сложили оружие. Власть перешла в руки Совета. Главари мятежа были арестованы.

30 ноября Совет Народных Комиссаров Туркестанского края постановил образовать Временный революционный выборный суд присяжных и передать ему на рассмотрение дело о вдохновителях, руководителях и активных участниках контрреволюционного выступления 28 октября — 1 ноября.

3 декабря в зале Военного собрания Ташкента открылось первое заседание народного революционного суда. Слушалось дело арестованного 1 ноября помощника генерального комиссара Временного правительства в Туркестанском крае графа Г. И. Доррера.

Судейская коллегия постановлением Совнаркома Туркестанского края от 30 ноября была утверждена в следующем составе: председатель — представитель адвокатуры И. В. Чарковский, товарищи председателя — Агапов (комиссар внутренних дел Туркестанского края) и Агеев (представитель исполкома Совета), члены суда — Солдатов (от Центрального бюро профессиональных союзов) и Беловицкий (от Совета крестьянских депутатов Ташкентского уезда).

15 присяжных заседателей были избраны Ташкентским Советом рабочих и солдатских депутатов, Центральным бюро профсоюзов, полковыми комитетами 1-го и 2-го Сибирских полков, первой, второй и третьей дружинами, саперной ротой, тремя артиллерийскими батареями и Советом крестьянских депутатов. Это были преимущественно участники боев за Советы.

Общественными обвинителями выступали: видный деятель большевистской организации, председатель Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов И. С. Тоболин и товарищ председателя Совета, меньшевик-интернационалист Вайнштейн. Союз адвокатов города назначил двух защитников — Шермана и Штейн (женщину-адвоката).

Открывая заседание суда, председатель И. В. Чарковский разъяснил в своей речи собравшимся, чем новый суд отличается от старого, дореволюционного суда. В народном революционном суде, сказал он, дело рассматривают коллегия судей в составе 5 человек и 15 присяжных заседателей — представителей народа, которые решают «не по букве закона, а по совести». Решение их обжалованию не подлежит. Коллегия судей должна лишь следить за тем, чтобы судебный процесс протекал правильно, чтобы строго соблюдались интересы как обвинения, так и защиты.

Председатель сообщил также, что в новом суде, как суде народном, помимо обвинителей, защитников, свидетелей может выступить любое лицо из публики — как на стороне обвинения, так и на стороне защиты.

Далее Чарковский разъяснил, что революционный суд может применять в качестве наказания лишение политических прав, лишение свободы на срок от одного года до 20 лет, а в особых случаях приговаривать к пожизненному заключению и лишению всех прав.

После этого председатель суда призвал присяжных заседателей при рассмотрении дела быть внимательными и беспристрастными, судить по совести и потребовал от них торжественного обещания выполнять эти указания. Народные представители торжественно обещали судить по совести.

Рассмотрение дела, по существу, началось с выступления общественного обвинителя председателя Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов И. С. Тоболина, который также подчеркнул роль и значение нового суда и прежде всего его подлинную народность «Обвиняемого, — заявил он, — будет судить в этом суде сам народ, и не по писаным законам, а с точки зрения общественной». Тоболин привел факты контрреволюционной деятельности Доррера, представил суду ряд документов, подтверждающих, что подсудимый является одним из вдохновителей и организаторов попытки подавить народное революционное движение. Характеризуя личность подсудимого, обвинитель отметил, что за свою антинародную деятельность Доррер по требованию общественных организаций был отстранен в Ашхабаде от должности комиссара Временного правительства. Оставшись не у дел в Ашхабаде, Доррер связался с генералом Коровиченко, посланным Временным правительством в Ташкент с карательной экспедицией, и стал его помощником в подавлении революционного движения в Туркестане. Доррер, в частности, принимал активное участие в руководстве контрреволюционным выступлением 28 октября. Обвинитель представил суду доклад Доррера Временному правительству, написанный им, когда он находился уже под арестом. Доррер призывал Временное правительство немедленно прислать войска в Ташкент для подавления революции. Обвинитель потребовал приговорить Доррера к лишению свободы на 20 лет.

Слово получил подсудимый, в прошлом адвокат. Прежде всего он стал критиковать порядок судопроизводства в новом суде, заявив, что он не соответствует общепринятым судебно-правовым нормам. По его делу не производилось предварительного расследования, и поэтому он только на суде, из речи обвинителя, узнал, в чем его обвиняют. Однако Доррер вынужден был признать, что, хотя по его делу не велось формального следствия, тем не менее он, как юрист, понимает, в чем его обвиняют.

— Меня обвиняют в том, что по заранее обдуманному заговору я выступил против интересов народа, — сказал Доррер.

Отвергая это обвинение, подсудимый объяснил, что он был лишь помощником генерального комиссара Коровиченко, который управлял краем единолично, на правах наместника. Все решения, которые привели к вооруженному столкновению, Коровиченко принимал сам. С некоторыми из этих решений он, Доррер, якобы не был согласен.

— Если меня обвиняют в содействии кровавому столкновению, — заявил он, — то я это отвергаю, если же меня обвиняют в том, что я боролся с большевизмом, то это правда…

Судебное разбирательство происходило 3–5 декабря 1917 г. при активном участии всех присутствовавших на процессе — обвинителей, защитников, присяжных заседателей, свидетелей, вызванных судом, и лиц, пришедших на суд по собственной инициативе. Все они горячо обсуждали обстоятельства дела.

Когда некая Смельницкая, свидетель «из публики», заявила, что Доррер в феврале — марте 1917 г. был одним из активных участников революции в Ашхабаде, другой свидетель, находившийся в суде, потребовал слова и заявил, что Доррер, будучи комиссаром Временного правительства в Ашхабаде, проводил антинародную, буржуазную линию. Он, например, назначил миллионера Дубского комиссаром в Форт Александровск (ныне Форт Шевченко)…

Председатель суда И. В. Чарковский сдерживал страсти, разгоравшиеся на суде, призывал стороны избегать острой полемики, чтобы не оказать давления на присяжных. Вместе с тем суд детально, с полной объективностью выяснял и устанавливал точные данные о конкретных преступлениях подсудимого.

После допроса свидетелей председатель суда снова предоставил слово обвинителю И. С. Тоболину. Обращаясь к присяжным, Тоболин призвал их вынести решение о виновности Доррера, игравшего роль «первой скрипки» при Коровиченко.

Далее с защитительной речью выступил сам подсудимый, который пытался изобразить свою деятельность как деятельность, направленную «на пользу обществу».

Защитники Штейн и Шерман просили о снисхождении к подсудимому.

В своем последнем слове подсудимый Доррер заявил, что он понял теперь: «большевизм — это широкое народное течение» — и что была допущена «громадная ошибка», когда пытались бороться с большевизмом.

Суд удалился на совещание для выработки вопросов, на которые доллшы были ответить присяжные. Вопросы были обсуждены сторонами, окончательно сформулированы и переданы присяжным. После полуторачасового совещания присяжных были оглашены их ответы на следующие вопросы:

На вопрос, виновен ли Доррер в том, что своими действиями способствовал обстрелу революционных солдат крепости, ответ присяжных гласил: «Нет, не виновен».

На вопрос, виновен ли Доррер в том, что своими действиями способствовал разоружению 1-го и 2-го Сибирских полков, зная, что это может вызвать кровопролитие, присяжные ответили: «Да, виновен, но заслуживает снисхождения».

На вопрос, виновен ли Доррер в том, что своими действиями способствовал вооружению контрреволюционных групп гражданского населения Ташкента, присяжные пришли к выводу: «Нет, не виновен».

Затем суд удалился на совещание для вынесения приговора, и через час председатель суда объявил:

— Временный революционный суд, рассмотрев дело о Георгии Иосифовиче Доррере, определил: подвергнуть Доррера лишению свободы на три года и четыре месяца с лишением политических прав на тот же срок.

Формы устройства суда и судопроизводства по делу Доррера отличались от форм устройства суда и правил судопроизводства, установленных первым декретом о суде от 22 ноября 1917 года. Каждый из прошедших первых пооктябрьских судебных процессов по делам о контрреволюции в стране (в Петрограде, Москве, Ташкенте, на Украине) отличался своеобразием. Но всем им было присуще одно: это были подлинно демократические народные суды, в которых торжествовали справедливость, объективность, гуманизм победившего в Октябре рабочего класса.

>

Глава третья. Обострение социально-политической обстановки в стране весной и летом 1918 г

>

1. Начало иностранной военной интервенции и резкая активизация антисоветских политических центров

В конце 1917 — начале 1918 г. важнейшим жизненным вопросом для Советской Республики был вопрос о мире с Германией. Советское правительство во главе с В. И. Лениным считало необходимым заключить с Германией мирный договор и, получив передышку, использовать ее для укрепления государства рабочих и крестьян. Эта ленинская политика встретила яростное противодействие внутренней и внешней контрреволюции.

Переговоры о мире с Германией начались еще в декабре 1917 г. Свои грабительские требования германские империалисты подкрепляли силой. 18 февраля, нарушив условия перемирия, заключенного с Советским правительством 21 декабря 1917 г., они начали наступление, оккупировали значительную часть западных районов страны и создали непосредственную угрозу Петрограду. Повсюду на захваченных территориях оккупанты ликвидировали советский строй, восстанавливали власть капиталистов и помещиков.

Героическое сопротивление защитников Советской власти, в том числе отрядов молодой Красной Армии, заставило кайзеровских генералов согласиться на возобновление мирных переговоров. Чтобы сохранить завоевания Великой Октябрьской социалистической революции, Советское правительство вынуждено было согласиться на тяжелые условия мира, продиктованные германскими империалистами. 3 марта 1918 г. советская делегация подписала в Брест-Литовске мирный договор со странами австро-германского блока— Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Страна получила долгожданную передышку от войны. Расчеты международного империализма с помощью германских штыков свергнуть Советскую власть провалились. Советская Россия, по выражению Ленина, получила время для собирания сил.

Империалисты Антанты пытались сорвать мирную передышку, завоеванную Страной Советов. С этой целью они начали открытую военную интервенцию против Советской России.

9 марта английский десант занял Мурманский порт, а 18 марта туда вошел французский крейсер «Адмирал Об». 5 апреля во Владивостоке высадились японские и английские войска, а также американские и французские воинские части.

25 мая началось антисоветское выступление чехословацкого корпуса, состоявшего из 50 тысяч военнопленных австро-венгерской армии. Советское правительство разрешило этим войскам по их просьбе отправиться через Владивосток из России. Эшелоны с чехословаками растянулись от Пензы до Владивостока. Но державы Антанты спровоцировали чехословаков на антисоветский мятеж. В короткое время чехословацкие войска захватили важные центры Сибири, Урала, Среднего Поволжья и поддержали местные контрреволюционные силы, боровшиеся против Советов.

14 июня Советское правительство выразило протест представителям США, Англии и Франции в связи с незаконным пребыванием в советских территориальных водах военных кораблей Антанты. Но интервенция усиливалась с каждым днем.

2 августа англичане захватили Архангельск, 3 августа высадили новый десант во Владивостоке, а 4 августа английские войска вступили в Баку.

Империалисты поддерживали всех, кто готов был выступить против Советской власти, и в широких масштабах организовали подрывную работу внутри страны. С этой целью они использовали свергнутые эксплуататорские классы, кулачество, представителей различных контрреволюционных партий и групп. Без такой помощи интервентов внутренняя контрреволюция не могла бы продолжать гражданскую войну против народа.

Положение осложнялось еще и тем, что весной 1918 г. в России разразился тяжелый продовольственный и хозяйственный кризис. Население городов голодало. Из-за отсутствия сырья и топлива промышленные предприятия закрывались. Не хватало продовольствия для армии. ВЦИК и Совнарком издали декрет о продовольственной диктатуре. Весь хлеб в стране был взят на учет. Крестьяне должны были продавать его государству по твердым ценам для централизованного снабжения населения и армии. Однако основные держатели товарного хлеба — кулаки — отказывались делать это, укрывали запасы хлеба, выступали против хлебной монополии.

Партия призвала трудящихся к решительному походу против кулачества. В декрете ВЦИК и СИК от 13 мая говорилось: «Остается единственный выход: на насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба. Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках крестьянина, за исключением количества, необходимого на обсеменение его полей и на продовольствие его семьи до нового урожая». ВЦИК и СНК потребовали, чтобы кулаки немедленно сдали все излишки хлеба, и призвали всех трудящихся и не имевших излишков хлеба крестьян «к немедленному объединению для беспощадной борьбы с кулаками».

В соответствии с декретом Советского правительства от 11 июня в деревне стали создаваться комитеты бедноты (комбеды), которые должны были организовывать бедноту на борьбу с кулачеством, содействовать изъятию хлебных излишков у кулаков, отбирать у кулачества излишки земли, инвентаря, тягловой силы и распределять их среди бедноты. В помощь бедноте из городов направлялись отряды рабочих.

В деревне развернулась острейшая классовая борьба. Кулачество становилось главной опорой контрреволюции. По данным ВЧК, в 1918 г. кулаки организовали 245 контрреволюционных восстаний и выступлений, имевших кровавые последствия.

В этой трудной обстановке резко активизировали подрывную деятельность все антисоветские силы. Возникали политические объединения и контрреволюционные центры, ставившие своей целью захват государственной власти. Они различались главным образом своей ориентацией на тот или другой лагерь империалистических хищников.

Первым политическим объединением, направлявшим антисоветские движения в стране, был созданный в Москве в марте 1918 г. нелегальный «Правый центр». В его образовании участвовали представители ЦК кадетской партии и существовавших еще со времен керенщины «Совета общественных деятелей» (объединявшего самые реакционные круги буржуазии и интеллигенции), Торгово-промышленного комитета (объединения крупных промышленников, финансистов, торговцев) и «Союза земельных собственников» (объединения помещиков и крупных кулаков). На организационных совещаниях по созданию «Правого центра» присутствовали: от «Совета общественных деятелей» — бывший товарищ царского министра внутренних дел Д. М. Щепкин, бывший товарищ министра внутренних дел С. М. Леонтьев, буржуазный публицист А. С. Белоруссов (Белевский); от кадетской партии — профессор П. И. Новгородцев, Н. И. Астров, В. А. Степанов, А. А. Червен-Водали; от Торгово-промышленного комитета — известные промышленники, фабриканты С. А. Морозов, И. А. Бурышкин, А. М. Невядомский, М. М. Федоров; от «Союза земельных собственников» — бывший царский министр А. В. Кривошеий, член царского государственного совета В. И. Гурко, помещик И. Б. Мейснер; от монархистских групп — Л. Л. Кисловский и А. П. Рогович (бывший товарищ обер-прокурора Святейшего синода). Кроме того, в образовании «Правого центра» участвовали профессор П. Б. Струве, князья Г. Н. и Е. Н. Трубецкие. Руководителями объединения стали Новгородцев, Кривошеий, Гурко и Леонтьев.

«Правый центр» ставил задачу сплотить наиболее реакционные силы, чтобы после предполагаемого свержения власти Советов захватить руководство страной. Большинство деятелей этого объединения придерживалось германской ориентации. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией впоследствии отмечала: «Германофильский «Правый центр», считавший возможным, в случае вступления в переговоры с немцами, добиться пересмотра Брест-Литовского договора, вступил летом 1918 г. в переговоры с представителями германского посольства в Москве о возможности путем оккупации Центральной России свержения Советской власти и образования дружественного Германии правительства. Переговоры эти не привели к определенным результатам исключительно под влиянием колебаний немецкой политики, так как наряду с уклончивыми ответами на поставленные немцам вопросы о возможности и условиях пересмотра Брест-Литовского договора германский представитель высказался против оккупации Центральной России и обмолвился крылатой фразой: «Этого спектакля мы русской буржуазии не дадим…» Представители «Правого центра» вели тогда переговоры и с представителями Антанты в Москве и Петербурге, причем с представителями Франции от имени «Правого центра» говорили В. И. Гурко и Е. Н. Трубецкой, и представитель французского правительства предложил «Правому центру» через Е. Н. Трубецкого известную сумму денег за согласование политики «Правого центра» с политикой Антанты».

Вскоре в «Правом центре» начались разногласия. Эти разногласия закончились выходом многих его деятелей из организации и образованием в мае — июне 1918 г. объединения под названием «Национальный центр», ориентировавшегося на страны англофранцузского блока и США. Деятельность «Правого центра» стала замирать, и вскоре он вовсе прекратил существование.

В создании «Национального центра» участвовали кадеты Н. И. Астров, В. А. Степанов, Н. Н. Щепкин, впоследствии к ним присоединились А. А. Червен-Водали, видный церковный деятель А. В. Карташев, бывший товарищ министра просвещения Временного правительства О. П. Герасимов, представитель Торгово-промышленного комитета М. М. Федоров и представитель «Совета общественных деятелей». Первым председателем «Национального центра» был земский деятель октябрист Д. Н. Шипов, а после его ареста в начале 1919 г. председателем стал бывший член Государственной думы кадет Н. Н. Щепкин. По захмыслу учредителей «Национального центра» он должен был стать штабом, направляющим деятельность всех правых групп, борющихся с Советской властью. Этот центр поддерживал сношения с белыми генералами, воевавшими против Советской республики, и с подпольными военными группами, имевшимися в тылу.

Одновременно с объединением правых группировок происходил и процесс консолидации так называемых демократических антисоветских групп. Этот процесс закончился образованием в Москве. «Союза возрождения России», в который вошли представители партий народных социалистов, некоторые меньшевики-оборонцы, правые эсеры и часть кадетов. Основателями его были: народные социалисты Н. В. Чайковский, В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, правые эсеры Н. Д. Авксентьев, И. И. Бунаков-Фундаминский, несколько меньшевиков-оборонцев, кадеты Н. И. Астров, Н. М. Кишкин и Д. И. Шаховской, а также профессор С. П. Мельгунов.

Помимо «Национального центра» и «Союза возрождения России» в масштабе всей страны действовали тогда и другие нелегальные антисоветские организации (например, савинковский «Союз защиты родины и свободы»). Активизировались также буржуазно-националистические и кулацкие организации на окраинах страны. Все эти силы, в том числе и международные империалисты, действуя в союзе с «демократами», «учредиловцам», использовали их как удобное прикрытие своих целей.

>

2. Контрреволюция создает антисоветские «правительства»

В Сибири и на Дальнем Востоке на первый план вышли правые эсеры, имевшие здесь значительное влияние среди буржуазии и интеллигенции, а также среди зажиточного крестьянства. Созванный контрреволюционерами 6 декабря 1917 г. в Томске чрезвычайный съезд объявил, что до созыва всесибирского учредительного собрания и образования общесибирской «демократической власти»

Сибирь (включая Дальний Восток) должна управляться Временной сибирской областной думой. Избранный на съезде исполнительный орган думы — Временный сибирский областной совет — состоял почти целиком ив правых эсеров.

Томский Совет рабочих и солдатских депутатов в ночь на 26 января 1918 г. объявил областную думу распущенной и арестовал нескольких ее членов. Арестованных посадили в вагой, вывезли на станцию Тайга и отпустили, запретив возвращаться в Томск.

В это время около 30 членов областной думы, оставшихся в городе, собрались на частной квартире и поспешно «избрали» так называемое «Временное сибирское правительство», объявившее себя «единственной властью автономной Сибири». В это «правительство», возглавляемое правым эсером П. Я. Дербером, были «зачислены»: П. В. Вологодский (кадет по убеждениям, принятый эсерами после Февральской революции в свою партию), В. М. Крутовский, А. А. Краковецкий (участник юнкерского восстания в Петрограде), А. Е. Новоселов, И. А. Михайлов, И. И. Серебренников, М. Б. Шатилов и другие.

Вскоре большая часть «правительства на колесах» выехала на Дальний Восток, потом в Северную Маньчжурию (в Харбин). Дербер повсюду вел переговоры с представителями «союзников», добиваясь их помощи и признания своего «правительства». Но на его пути стояли такие же авантюристические организации и отдельные лица, претендовавшие на власть. Одним из них был генерал Д. Л. Хорват — управляющий Китайско-Восточной железной дороги, имевший влияние среди крупной буржуазии Дальнего Востока. На ее средства Хорват сформировал в Харбине антисоветский отряд, который состоял при контрреволюционном «Дальневосточном комитете активной защиты родины и Учредительного собрания», образованном русскими дельцами в Харбине в феврале 1918 г.

Другим «претендентом» выступал деятель «Совета Союза казачьих войск» есаул Г. М. Семенов, провозгласивший себя атаманом Забайкальского казачьего войска. На средства «союзников» (главным образом Японии) Семенов сформировал из разношерстного сброда (реакционных казаков, китайцев-хунхузов и т. п.) «особый манчьжурский отряд». Первым его актом было нападение в январе 1918 г. на станцию Маньчжурия. Здесь Семенов со своей бандой перепорол нагайками десятки жителей, захватил и замучил ряд советских активистов. Трупы убитых членов Совета семеновцы в запломбированном вагоне отправили в Читу в адрес Совета рабочих и солдатских депутатов.

В это же время на Дальнем Востоке активно выступал есаул И. П. Калмыков, избранный в январе 1918 г. атаманом уссурийского казачьего войска. Организованная им банда головорезов также содержалась на японские средства. Она нападала на советские учреждения, в случае неудач скрывалась на китайскую территорию и оттуда снова совершала набеги.

Участник американской интервенции на Дальнем Востоке и в Сибири генерал-майор Уильям Грейвз, встречавшийся с Семеновым и Калмыковым в 1918–1920 гг., характеризовал их как убийц, грабителей и беспутных людей. В книге «Американская авантюра в Сибири» Грейвз писал: «Семенов финансировался Японией и не имел никаких убеждений, кроме сознания необходимости поступать по указке Японии… Он поступал так потому, что не мог бы продержаться в Сибири и недели, если бы не опирался на поддержку Японии». И этот-то Семенов — предатель и преступник, состоявший на содержании иностранцев, — по свидетельству Грейвза, также всегда вел разговоры о «возрождении родины». А о Калмыкове Грейвз писал: «Калмыков был самым отъявленным негодяем, которого я когда-либо встречал, и я серьезно думаю, что, если внимательно перелистать энциклопедический словарь и посмотреть все слова, определяющие различного рода преступления, то вряд ли можно будет найти такое преступление, которого бы Калмыков не совершил. Япония в своих усилиях «помочь русскому народу» снабжала Калмыкова вооружением и финансировала его… Там, где Семенов приказывал другим убивать, Калмыков убивал своею собственной рукой, и в этом заключается разница между Калмыковым и Семеновым».

Англичане своим ставленником в Сибири сделали А. В. Колчака. Вице-адмирал Колчак во время войны 1914–1918 гг. (день объявления которой он встретил, по его собственным словам, как «один из самых счастливых и лучших дней») командовал минной флотилией на Балтийском море, затем был командующим Черноморским флотом. После Февральской революции Колчак своей резко контрреволюционной позицией вызвал возмущение матросов и по их требованию был отстранен от командования флотом. Временное правительство по просьбе США 28 июня 1917 г. командировало его в Соединенные Штаты как специалиста по минному делу. Не найдя «достойного» для себя места в России, Колчак начал тайные переговоры с представителями правительств США и Англии о своей службе в их вооруженных силах и на флоте. С американским адмиралом Д. Гленоном он договаривался об участии в операциях военно-морского флота США в Средиземном море; английское же военное министерство предложило ему командовать сухопутными войсками в Месопотамии. Колчак принял данное предложение и перешел на английскую службу. Но еще до прибытия Колчака в Месопотамию империалистические заправилы Англии решили, что он будет полезнее для них в России в качестве руководителя вооруженной борьбы против Советской власти. По предложению английского правительства Колчак отправился на Дальний Восток. Сибирское «правительство» Дербера пригласило его войти в свой состав, но Колчак отказался, выжидая более подходящей обстановки.

После чехословацкого мятежа политическая ситуация в Сибири и на Дальнем Востоке изменилась. Воспользовавшись этим, контрреволюционные силы перешли в наступление.

Когда в ночь на 26 мая 1918 г. мятежники захватили станцию Новониколаевск (ныне Новосибирск), эсеровские дружины вместе с бывшими офицерами арестовали городской Совет депутатов. Находившиеся в Новониколаевске члены Учредительного собрания эсеры П. Я. Михайлов, Б. Д. Марков, М. Я. Линдберг и председатель Томской земской управы В. О. Сидоров заявили, что они уполномочены «Временным сибирским правительством» (Дербера) организовать управление на территории, очищенной от большевиков, и держать в своих руках власть, пока обстоятельства не позволят приехать самому «правительству». Эта группа эсеров образовала «Западносибирский комиссариат» с «правительственным аппаратом», в котором работали и кадеты. Эсеровские мятежники действовали в согласии с командованием чехословаков и вместе с ними захватывали сибирские города. Вначале новое правительство находилось в Новониколаевске, затем в захваченном чехословаками 8 июня Омске.

Примерно в то же время в Сибири возникло еще одно «правительство», на этот раз снова в Томске. 31 мая, когда советские органы в связи с наступлением белочехов эвакуировались, власть в городе захватили белогвардейцы.

Члены бывшей сибирской областной думы, в свое время, как уже отмечалось, разогнанной Томским Советом, уполномочили наличных членов «Временного сибирского правительства» (Дербера) приступить к исполнению обязанностей. Таковых оказалось пять: П. В. Вологодский, Г. Б. Патушинский, И. А. Михайлов, М. Б. Шатилов, В. М. Крутовский. Они-то и провозгласили себя общесибирской властью и образовали «министерский аппарат».

Новое сибирское «правительство» объявило о независимости Сибири и аннулировало все декреты Советской власти. Оно проводило явно реакционную политику, попав под влияние белого офицерства (начальников воинских гарнизонов, командиров, казачьих атаманов) и буржуазии. Главную роль в «правительстве» играл ловкий адвокат, бывший кадет П. В. Вологодский. Эсеровский «Западносибирский комиссариат» был ликвидирован.

Между тем 29 июня чехословацкие легионеры захватили Владивосток и тотчас же туда из Харбина прибыли П. Я. Дербер и члены его «кабинета». Дербер объявил свою группу «Временным правительством автономной Сибири». Одновременно неподалеку генерал Хорват со своим «кабинетом министров» провозгласил себя «верховным правителем России».

Начавшиеся между всеми этими «правительствами» столкновения закончились тем, что Вологодскому удалось уговорить Дербера и Хорвата уступить «власть» томскому общесибирскому правительству.

На территории Поволжья, в Самаре, под защитой чехословацких мятежников образовалась еще одна «всероссийская власть» — Комитет членов Учредительного собрания (Комуч). В состав «правительства», созданного Комучем, вошли: Е. Ф. Роговский (председатель и управляющий ведомством государственной охраны), П. Д. Климушкин (ведомство внутренних дел), Д. Ф. Раков (ведомство финансов), П. Г. Маслов (ведомство земледелия),В. И. Алмазов (ведомство продовольствия), М. А. Веденяпин (ведомство иностранных дел), А. С. Былинкин (ведомство юстиции), В. Н. Филипповский (ведомство торговли и промышленности), И. М. Майский (ведомство труда), И. П. Нестеров (ведомство путей сообщения), П. Г. Белозеров (ведомство почт и телеграфов), В. С. Абрамов (ведомство государственных имуществ и госконтроль), полковник Н. А. Галкин (военное ведомство), Е. Е. Лазарев (ведомство просвещения). Кроме того, от президиума Комитета членов Учредительного собрания в правительство («Совет управляющих ведомствами») вошли: председатель комитета В. К. Вольский и два товарища председателя — М. Я. Гендельман и В. Г. Архангельский.

Доминировали в самарском правительстве эсеры, сделавшие Поволжье центром своей деятельности. 19 сентября в Самару прибыл эсеровский лидер Виктор Чернов.

Власть Комуча в результате временных августовских побед белочехов и так называемой «народной» армии самарского правительства распространилась на Казанскую, Самарскую, часть Уфимской, Симбирской и отдельные уезды Саратовской и Пензенской губерний.

Оживший вновь и захвативший 3 июля 1918 г. Оренбург атаман Дутов и войсковой округ уральского казачества объявили о своем подчинении самарскому «правительству». При Комуче обосновались миссии иностранных государств (американская, французская, английская, японская и др.), хотя официально правительство Комуча ими признано не было.

2 августа на Севере России, в Архангельске, при поддержке англичан образовалось еще одно антисоветское правительство — «Верховное управление Северной области», возглавляемое лидером партии народных социалистов Н. В. Чайковским. В его состав вошли эсеры С. С. Маслов, А. И. Гуковский, Т. А. Мартюшин, Я. Т. Дедусенко, М. А. Лихач, А. А. Иванов и кадеты — товарищ городского головы Вологды П. Ю. Зубов, заместитель председателя Архангельской городской думы Н. А. Старцев. «Главнокомандующим» русскими вооруженными силами был назначен английский агент, капитан второго ранга Г. Е. Чаплин.

Под покровительством империалистов обоих лагерей на территории бывшей Российской империи образовывались и другие антисоветские «правительства».

В июле 1918 г. контрреволюционные элементы подняли восстание в Ашхабаде. Мятеж быстро распространился по всей Закаспийской области, охватив крупнейшие города — от Красноводска до Мерва.

Восставшие ликвидировали советские органы управления и создали новые во главе с Временным исполнительным комитетом, председателем которого стал член партии правых эсеров с 1905 г. Ф. А. Фунтиков. Среди руководителей восстания были эсеры и меньшевики (Татаринов, В. Дохов, Доменнюк), к которым примкнули кадетские (граф Алексей Доррер) и авантюристические (В. Г. Кун, С. Л. Дружкин) элементы, а также туркменские буржуазно-националистические деятели и офицеры текинских конных частей (Ораз-Сердар, Хаджи-Мурат, Овезбаев).

В Закаспийскую область выехал видный большевик, народный комиссар труда Туркестанской республики П. Г. Полторацкий. Но мятежники, заманив его «для беседы с Фунтиковым», арестовали. В письме из тюрьмы к рабочим П. Г. Полторацкий 21 июля писал: «Умереть не важно, но слишком больно и тяжело чувствовать то, что часть демократии, подпав под влияние белогвардейцев, своими же руками роет себе могилу, совершая преступное дело перед теми славными борцами, которые, не щадя своей жизни, шли гордо и сейчас идут на борьбу за светлое будущее социализма. Переходя к вопросу ашхабадского и туркестанского движения и анализируя его…тонкости, я во всеуслышание заявляю, что движение, возглавляемое ашхабадскими контрреволюционерами, идет под эгидой… империализма… Их лакеи, продав себя за тридцать сребреников… отуманивая рабочий класс, руками же рабочих прочищают путь… империализму… Никогда в истории не обманывали так ловко и нагло рабочий класс. Не имея сил разбить рабочий класс в открытом и честном бою, враги рабочего класса к этому делу стараются приобщить самих же рабочих. Вам говорят, что они борются с отдельными личностями, а не с Советами. Наглая ложь! Не верьте, преступно обманывают рабочий класс. Наружу вылезли все подонки общества: офицерство, разбойники, азисханы, эмир бухарский. Спрашивается, что, вся эта контрреволюционная челядь защищать пошла поруганные права рабочего класса? Да нет! Сто раз нет! Не верьте, не верьте. Вас обманывают. Товарищи рабочие, опомнитесь, пока еще не поздно! Вы еще пока вооружены, есть силы. В ваших руках аппарат передвижения, в ваших руках вся жизнь города, и вам только лишь необходимо сознание и организованность. Не давайте себя взять окончательно в руки контрреволюции, ибо тогда будет слишком трудно и опять потребуется много жертв. Берите пример со своих братьев-оренбургцев, они уже два месяца бастуют, не давая ни одного паровоза, ни одного человека для преступно-кошмарного дела (имеется в виду сопротивление рабочих атаману Дутову, захватившему Оренбург. — Д. Г.). Смело! Дружными рядами вставайте на защиту своих интересов, поддержите еще не совсем запачканное Красное знамя». Страстное большевистское слово П. Г. Полторацкого не было услышано. Заговорщики подло убили его. В Ашхабаде продолжались дикие расправы с большевиками и советскими работниками. В ночь на 23 июля банда, называвшая себя «летучим боевым отрядом партии социалистов-революционеров», во главе с Гаудицем и Ф. А. Фунтиковым явилась в комендантское помещение и увела с собой девять арестованных ашхабадских советских комиссаров. Они были расстреляны на перегоне между станциями Гяуре и Анау неподалеку от Ашхабада. В расстреле принимали участие Фунтиков, Гаудиц и комендант Ашхабада, бывший прапорщик М. И. Худоложкин. От рук людей, называвших себя защитниками демократии, погибли: председатель Закаспийского областного Совнаркома, железнодорожный рабочий, участник революции 1905 г. эсер-максималист В. Т. Телия, комиссар продовольствия, рабочий, первый организатор большевистских групп в Ашхабаде Я. Е. Житников, комиссар финансов левый эсер Н. И. Розанов, военный комиссар большевик С. М. Молибожко, председатель Ашхабадского Совета рабочий-большевик В. М. Батминов, бывший председатель Уральского облисполкома левый эсер Д, Б. Колостов, случайно задержанный мятежниками в поезде, идущем через Ашхабад, большевик Смелянский, ехавший вместе с Колостовым, член бакинской организации большевистской партии с 1905 г. А. А. Хренов, также задержанный в поезде; один из командиров советских войск П. И. Петросов.

Уже в первых боях с советскими войсками закаспийская контрреволюция потерпела поражение. Тогда мятежники обратились за помощью к английским империалистам, пристально следившим за событиями в Туркестане.

19 августа Дохов, «министр иностранных дел в правительстве Фунтикова», подписал в Мешхеде (Персия) с английским генералом Уилфридом Маллесоном договор, по которому англичане брали на себя военную и финансовую поддержку мятежников, получив взамен «право» на оккупацию Закаспия. Так Антанта создала еще один плацдарм для вторжения в Россию.

Большую поддержку внутренней контрреволюции оказывали и германские империалисты. Оккупировав еще во время февральского наступления 1918 г. Прибалтику, они поддержали здесь местных буржуазных националистов, которые при их помощи пришли к власти. В Латвии утвердился «национальный совет» во главе с лидером кулацкой партии Ульманисом, в Эстонии — буржуазное правительство Пятса, в Литве — буржуазно-националистическое правительство Вольдемараса.

Пользуясь тяжелым положением страны, немцы, вопреки условиям Брест-Литовского мирного договора, захватывали все новые советские территории. Весною и летом 1918 г. они оккупировали Грузию, Крым, вошли в Новороссийский порт, заняли Таганрог, Ростов, вторглись в Донскую область. Союзница Германии Турция захватила Армению.

В январе 1918 г. Украинская Центральная рада, чтобы удержаться у власти, вступила в сепаратные «дипломатические отношения» с германскими империалистами и их союзниками. Германская коалиция признала Раду и поддержала ее, когда та уже находилась в состоянии полного развала. 27 января между «сторонами» был подписан мирный договор, тайными пунктами которого предусматривались поставки немцам и австрийцам огромного количества хлеба, мяса, сырья. В двадцатых числах февраля крупные силы австро-германских войск под предлогом «защиты Центральной рады от большевиков» двинулись на Советскую Украину. В обозе оккупантов следовала недобитая «армия» Рады под командованием «социалиста» Симона Петлюры. Преодолев сопротивление украинских советских войск, немцы 1 марта 1918 г. захватили Киев, а затем оккупировали и остальную Украину.

На Украине правила Центральная рада и ее правительство — «Совет народных министров», в состав которого вошли шесть представителей партии украинских социал-демократов и один социалист-«самостийник». На словах оно обещало провести демократические и социалистические преобразования, осуществить социализацию земли, ввести 8-часовой рабочий день и т. п. На деле же оно было буржуазным правительством, опиравшимся на штыки иностранных оккупантов.

Центральная рада аннулировала советские законы о национализации промышленности, банков, о труде, тормозила решение основного вопроса, волновавшего крестьян, — закрепления за ними земли, полученной в результате Великой Октябрьской социалистической революции. Командование немецких оккупационных войск непрестанно требовало от Рады поставок продовольствия, выполнения всех взятых ею на себя обязательств и предлагало для этого восстановить помещичьи владения.

Оккупанты заставляли крестьян возвращать захваченные у помещиков земли и имущество, разгоняли Советы, профессиональные организации рабочих, расстреливали и вешали трудящихся, выражавших недовольство оккупационным режимом.

Центральная рада, пригласившая иностранных интервентов, стала марионеткой в их руках, потеряла всякое влияние на народные массы. Даже основная социальная опора буржуазных националистов — кулаки, подвергавшиеся грабежу оккупантов, отвернулись от нее. За «игру в социализм» Радой были недовольны и буржуазия и помещики. В конце концов она стала ненужной и немецким оккупантам, которые обходились без ее услуг в грабеже украинского народа.

Кризис власти был разрешен немцами в союзе с украинскими помещиками, выдвинувшими идею воссоздания гетманства. Созванный в Киеве украинским «Союзом земельных собственников» и помещичье-кулацкой «Украинской демократическо-хлеборобской партией» съезд землевладельцев «избрал» 29 апреля ставленника оккупантов — одного из потомков последнего гетмана, помещика и генерала П. П. Скоропадского, гетманом Украины. Центральная рада была ликвидирована. На значительной части Украины практически был восстановлен монархический режим.

Захватив Украину, немецкие оккупанты двинулись через Донецкий бассейн в Донскую область и на Северный Кавказ. Недостаточно организованные красногвардейские и партизанские советские отряды не могли оказать должного отпора германской армии и отступили.

Положение Советской власти на Дону стало крайне тяжелым. Резко активизировались все антисоветские сллы.

Провозглашенная 16 апреля Донским областным ВРК Донская Советская Республика пыталась организовать отпор немцам и борьбу с мятежниками в тылу.

1 мая руководитель чрезвычайного штаба обороны Донской республики Ф. Г. Подтелков и член штаба, нарком Донской республики М. В. Кривошлыков выехали с небольшим отрядом (около 80 человек) в северные округа Дона с целью организации борьбы с контрреволюцией. 9 мая они прибыли в Усть-Медведицкий округ. В хуторе Калашникове их окружили и разоружили мятежники. Разъяренные кулаки собрали сход (сюда явились и казаки соседних станиц) и решили всех членов отряда расстрелять, а Подтелкова и Кривошлыкова повесить. 11 мая эта кровавая расправа была осуществлена на хуторе Пономарево Краснокутской станицы.

Один из участников революции на Дону — А. А. Френкель впоследствии рассказывал:

«В хуторе Пономарево, куда привели наших товарищей, их выводили в одном нижнем белье по 20 человек к яме. Расстреливали их по 8 человек. 12, стоя в одном и том же ряду, ждали очереди. Некоторые не выдерживали и падали живыми в яму, их пристреливали… При расстреле присутствовал поп. Первая группа причащалась, остальные резко отказались. Подтелков и Кривошлыков все время присутствовали тут же на месте казни… наблюдали всю процедуру, ободряя готовящихся к смерти товарищей… Не охраняемые никем, расхаживали они по площади и открыто вступали с собравшимися в разговоры. Говоря разъяренным казакам об их темноте и невежестве, Подтелков и Кривошлыков рассказывали им о новой жизни трудового народа, о Советской власти, за которую боролись… Подтелков и Кривошлыков, когда их вешали, держали себя изумительно твердо. Стоя у виселицы и держа петлю в руках, они обратились к народу с речью, говоря, что спокойно умирают за счастье трудящихся, и призывали не верить офицерам и атаманам. Кривошлыков перед самой смертью своей написал живущим неподалеку оттуда родным письмо, где в рифмованном четверостишье просил не горевать и не беспокоиться, так как он со спокойной совестью умирает за счастье трудового народа».

Мятежные казаки входили в соглашение с германским военным командованием и часто получали от немцев оружие для борьбы с Советской властью. 6 мая восставшими казаками был занят Новочеркасск.

Продвижение германской армии решило в Донской области, как и на Украине, исход борьбы в пользу контрреволюции. Тотчас же после падения Советской власти в Новочеркасске собрался «Круг спасения Дона», избравший антисоветское донское «правительство». 16 мая атаманом войска Донского по рекомендации немцев стал генерал П. Н. Краснов.

Краснов не стеснялся открыто говорить о своей тесной связи с императорской Германией. Хвастливо звучала его речь на заседании Большого войскового круга: «Я обратился с письмом к императору Вильгельму. Я писал ему, как равный суверенный властитель пишет равному. Я указывал ему на рыцарские чувства обоих воинственных народов — германцев и донских казаков — и просил его содействия в признании нас самостоятельным государством… и в помощи оружием. Взамен этого я обещал, что войско Донское не обратит своего оружия против немцев, будет соблюдать по отношению к ним нейтралитет и продаст избыток своих продуктов… преимущественно им… Письмо возымело свое действие… Мы получили оружие».

В мае Краснов, вооруженный немцами, начал наступление на Царицын, заливая народной кровью города и села, повсюду вешая рабочих и крестьян. В Юзовке (ныне Донецк), например, был опубликован такой приказ местного командующего красновской частью: «Настоящим объявляю полученные мною телеграммы: 1. Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать… 2. Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня…»

28 августа Большой войсковой круг Дона принял решение объявить «всевеликое войско Донское» самостоятельным государством, основанным «на началах народоправства». Согласно этому решению, законодательная власть на Дону должна была принадлежать войсковому кругу, а «высшая исполнительная власть» — донскому атаману. Как понимали здесь «народоправство», показывает тот факт, что избирательные права предоставлялись только казачьему сословию, а все остальное население (коренные крестьяне, иногородние) было лишено их. Фактически власть на Дону перешла к Краснову — исполнителю указаний германского военного командования.

Немецкое вторжение на Юг России способствовало и росту белогвардейской Добровольческой армии. Германские войска отделили казачьи области, где находилась Добровольческая армия, от Центральной России, создали своеобразную завесу, защищавшую и белогвардейцев. Мало того, Добровольческая армия вооружилась за счет немцев, получая оружие, снаряжение через германских ставленников. Краснов впоследствии в ответ на обвинения в сношениях с немцами витиевато говорил на августовской сессии донского круга: «Это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии».

Являясь оплотом всероссийской буржуазно-помещичьей, монархистской контрреволюции, Добровольческая армия, как и другие антисоветские силы, в то время пользовалась «демократическим» прикрытием. Сменивший Корнилова на посту командующего генерал-лейтенант А. И. Деникин в воззвании от 10 апреля 1918 г. заявил, что Добровольческая армия ставит своей задачей уничтожение в России большевизма и установление в ней такого строя, который признает будущее Всероссийское учредительное собрание. Вокруг Добровольческой армии группировались монархисты, кадеты и другие представители общероссийской контрреволюции. Летом 1918 г. в расположение Добровольческой армии прибыла из Москеы группа лидеров антисоветского «Национального центра» (В. А. Степанов, М. М. Федоров, Н. И. Астров и другие). Они образовали здесь филиал своей организации и в качестве советников вошли в деникинское правительство. Главари Добровольческой армии находили общий язык и с казачьей автономистской контрреволюцией, и с казачьим монархистом Красновым, и с «самостийным» украинским гетманом Скоропадским.

В апреле — мае 1918 г. Добровольческая армия, подмяв федералистскую Кубанскую раду, двинулась на Кубань и постепенно стала главной силой контрреволюции на Юге России.

Войска союзницы Германии Турции не прекращали военных действий на Кавказском фронте, несмотря на подписание акта о перемирии с Советской Россией. Они вторгались в армянские районы и зверски расправлялись с мирным населением, а уже в апреле 1918 г. после заключения Брестского мира заняли Батум, Ба-тумскую, Карсскую и Ардаганскую области. Они вели антирусскую и антисоветскую работу и на Северном Кавказе.

В мае 1918 г. в Батуме, занятом турками, состоялась конференция, на которой «Союз объединенных горцев Кавказа» заявил об отторжении Северного Кавказа от России. Здесь же было избрано «правительство» во главе с Тапа Чермоевым.

Это «правительство» заключило договор с Турцией «о мире и дружбе», по которому турецкое правительство обязалось дать в распоряжение горского правительства войска «для установления внутреннего порядка», а горское правительство обещало предоставлять Турции выгоды экономического характера.

В Дагестане стали появляться турецкие отряды, которые заняли значительную часть территории края.

В другие районы Северного Кавказа (Кубань, Черноморскую область, Ставропольскую губернию) вторглись деникинцы.

22 апреля 1918 г. под диктовку германо-турецких захватчиков меныпевистско-националистический сейм в Тифлисе объявил Закавказье «независимой федеративной республикой». В правительство Закавказской федерации на паритетных началах вошли грузинские меньшевики, армянские дашнаки и азербайджанские мусаватисты. Оно подписало в мае 1918 г. в Батуме мирный договор с Германией и Турцией, согласившись на оккупацию части территории Закавказья.

Но вскоре «федерация» распалась, раздираемая внутренними противоречиями. 26 мая «Национальный совет Грузии» провозгласил образование «независимой республики Грузии» во главе с меньшевиком Ноем Рамишвили, замененным впоследствии Ноем Жордания.

28 мая «Центральный национальный армянский совет» объявил и Армению «независимой республикой», а 17 июня азербайджанские мусаватисты образовали «правительство» во главе с крупным помещиком Ф. Хойским.

Новые «республики» Закавказья находились в полной зависимости от германских и турецких захватчиков. Германия заключила договор с Грузией, по которому взяла под контроль все железные дороги, получила право эксплуатировать важнейшие предприятия и природные богатства страны. Грузинское правительство меньшевиков разрешило турецким войскам проход через свою территорию, предоставило им транспорт, и они двинулись вместе с мусаватистами и дагестанскими контрреволюционерами на революционный Баку.

В апреле 1918 г. германские войска вторглись и в Крым. Правительство Советской Республики Тавриды вынуждено было эвакуироваться из Симферополя, занятого немцами 21 апреля. Под влиянием германского вторжения ожили все контрреволюционные организации края и особенно татарских буржуазных националистов, которые в момент подхода немецких войск подняли антисоветское восстание в Алуште. Там 21 апреля бандой татарских мятежников были захвачены шесть членов правительства республики Тавриды во главе с председателем Совнаркома Антоном Слуцким. Бандиты подвергли их изощренным пыткам и издевательствам, а потом 24 апреля без всякого суда и расследования расстреляли вместе с руководителями Алуштинского Совета. Советская власть в Крыму пала.

Немцы создали марионеточное татарское «краевое правительство» Крыма во главе с бывшим царским генералом родом из литовских татар Сулейманом Сулькевичем — командиром Первого мусульманского корпуса, сформированного при Керенском. В состав этого «правительства» вошли скрывавшийся в Турции деятель первого татарского буржуазно-националистического крымского «правительства» Джафер Сейдаметов и другие вожаки партии Милли Фирка.

Делегация этого «правительства», возглавляемая Д. Сейдаметовым, вручила германскому кайзеру Вильгельму II петицию, в которой так сформулировала основные цели своего «правления»: «1) преобразование Крыма в независимое нейтральное ханство, опираясь на германскую и турецкую политику; 2) достижение признания независимого крымского ханства в Германии и ее союзниками и в нейтральных странах до заключения всеобщего мира; 3) образование татарского правительства в Крыму с целью совершенного освобождения Крыма от господства и политического влияния русских…».

Правительство Сулькевича жесточайше подавляло революционное движение трудящихся масс Крыма. В частности, оно посылало карательные экспедиции (в том числе немецкие) против трудящихся крестьян-татар, пытавшихся удержать за собой завоеванную во время революции помещичью землю. В Крыму воцарился режим белого террора.

* * *

Итак, весною и летом 1918 г. объединенные силы внутренней контрреволюции и международного империализма раздирали Советскую страну на части. В стране свирепствовали голод и хозяйственная разруха. Характеризуя политическую обстановку, В. И. Ленин говорил 29 июля на объединенном заседании ВЦИК: «…Выйдя с одной стороны из войны с одной коалицией, сейчас же испытали натиск империализма с другой стороны… Их война с войной гражданской сливается в одно единое целое, и это составляет главный источник трудностей настоящего момента…»

>

3. Подрывная деятельность агентов международного империализма в советском тылу

Империалистические государства не ограничивались созданием военных фронтов против Страны Советов. Они всячески насаждали и укрепляли свою агентуру в советском тылу. Империалистическая агентура явилась ядром антисоветского подполья. Ее существование было серьезной угрозой для Советского государства.

Сразу после победы Октября активную подрывную и шпионскую деятельность развязала агентура кайзеровской Германии.

В конце 1917 — начале 1918 г. в Петрограде действовала антисоветская организация, возглавляемая бывшим присяжным поверенным и биржевым дельцом Н. Н. Ивановым, сторонником германской ориентации. Иванов был связан с генералом Н. Н. Юденичем, находившимся тогда в Петрограде. Организация пыталась достигнуть соглашения с германским генеральным штабом, который должен был двинуть несколько немецких корпусов на Петроград, чтобы свергнуть Советскую власть. Через начальника штаба Северного германского фронта, с которым он был связан непосредственно, Иванов, тайно ездивший в Германию, вел переговоры с начальником генерального штаба германской армии Людендорфом и получал средства из немецких источников. Участники этой антисоветской организации подкупали темных, малосознательных людей, авантюристов, создавали в Петрограде шпионские группы. Им удалось проникнуть в минный дивизион Балтийского флота и вызвать там волнения. Иванов пытался установить связи и с правоэсеровскими группами. Однако организация не нашла поддержки в народе и вскоре была разоблачена и ликвидирована.

В феврале 1918 г. германский империализм представлял собой главную угрозу для Советской республики. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией 23 февраля радиограммой предупреждала все Советы, что навстречу и в помощь наступавшим германским войскам устремилась польская, белорусская и украинская буржуазия. «Всероссийская буржуазия с нетерпением ожидает и радуется пришествию Вильгельма, — говорилось в радиограмме ВЧК. — Она с каждым днем льет ушаты грязи, клеветы и подлости на российскую революцию… На помощь наступающим отрядам офицеров, юнкеров и белогвардейцев Вильгельма приготовились предательски выступить офицеры, юнкера и белогвардейцы российской и национальной буржуазной контрреволюции, путем вооруженного восстания ударить: Вильгельм — извне, российская контрреволюция — изнутри, в лицо и в спину Советской Социалистической Республике, помочь взять Петроград, Москву и другие российские города. Штабы этого вооруженного восстания раскрыты. Центральные штабы находятся в Петрограде и в Москве, а остальные почти по всем городам России. Названия они носят: «Организация борьбы с большевиками и отправка войск к Каледину», «Все для родины», «Белый крест», «Черная точка». Многие из штабов вооруженного восстания ютятся в различных благотворительных организациях, как-то: помощь пострадавшим от войны офицерам и т. п.». ВЧК призывала трудящихся к беспощадной борьбе с заговорщиками.

Подрывную антисоветскую работу вело официальное дипломатическое представительство Германии и после Брестского мира.

Опубликованные сравнительно недавно документы немецких дипломатических архивов, в том числе донесения Мирбаха рейхсканцлеру Германии Г. Гертлингу и министру иностранных дел Р. Кюльману за апрель — июнь 1918 г., раскрывают подробности антисоветской деятельности германского посла в Советской стране.

Уже с первых дней пребывания в Москве Мирбах беспокоился, как бы его не опередили в установлении тайных связей с русскими контрреволюционными группами. Он видел свою задачу в «предотвращении объединения под руководством Антанты противников находящейся в агонии большевистской системы». При этом Мирбах предусматривал возможность и военного вмешательства для помощи русской контрреволюции. Он писал: «Длительный развал экономики и постоянное тяжелейшее ущемление всех наших интересов могут в любое время и в удобный для нас момент быть использованы как предлог для военного выступления. Любое крупное наше выступление — при этом вовсе нет необходимости занимать с самого начала обе столицы — сразу же автоматически приведет к падению большевизма, и так же автоматически заранее подготовленные нами и всецело преданные нам новые органы управления займут освободившиеся места».

Соответственно этим «планам», с ведома и согласия своего правительства, Мирбах и его сотрудники — советники К. Рицлер и Р. Басевиц — приняли меры к установлению связей с различными реакционными антисоветскими группами.

«Из многочисленных групп, с которыми были попытки установления связей, — доносил Мирбах, — политическое значение имеют три:…группа правого центра, финансовый магнат из Петербурга Ярошинский и Временное правительство в Харбине — Омске». Наибольшее же значение Мирбах придавал отношениям с «Правым центром», так как «благодаря этому, — цинично писал Мирбах, — мы прежде всего сумеем использовать большой процент влиятельных представителей промышленных и финансово-банковских кругов для наших безбрежных экономических интересов». Вот почему Мирбах и его советники вступили в переговоры с одним из руководителей «Правого центра», бывшим царским министром земледелия А. В. Кривошеиным.

Мирбах информировал германское правительство о ходе переговоров с «Правым центром», о стремлении деятелей этой организации восстановить в России буржуазно-помещичий строй. В последнем донесении, от 28 июня 1918 г., он писал: «Во время последней беседы с представителями группы «Правого центра»… князь Урусов и бывший помощник министра Леонтьев сообщили, как они представляют себе выступление этой группы против большевиков. Надежда на удачу путча, организованного собственными силами, по их мнению, за последнее время возросла. Не исключается возможность, что его удастся осуществить через несколько недель… Если путч удастся, то группа будет вынуждена, чтобы заставить многочисленные… группы, в особенности в Сибири, присоединиться и подчиниться ей, заключить с ними договор, в котором будет оформлено их право выступать от имени монарха. Затем они собираются опубликовать против большевиков манифест, в котором объявят программу нового правительства, а также о созыве всеобщего Земского (Учредительного) собрания и о заключении мира с другими державами. При этом группа считает нужным выразить пожелание о смягчении Брестского договора, которое вернуло бы России жизнеспособность. Группа все еще обеспокоена возможностью, что царь или другой член царской фамилии попадет в руки Антанты и будет использован ею для своих комбинаций. Группа пытается установить контакты с сибирскими генералами и, как я уже сообщал ранее, удержать генералов с Дона от перехода на сторону держав Антанты и от участия в их комбинациях».

Приведенные выше документы не нуждаются в комментариях. Но планам деятелей русской монархистской контрреволюции и их германских вдохновителей не суждено было осуществиться.

Продолжали вести подрывную антисоветскую работу миссии и посольства держав Антанты и США. С ними были связаны контрреволюционные объединения «союзнической ориентации» («Национальный центр», «Союз возрождения России», «Союз защиты родины и свободы» и др.).

Французской агентурой в России руководили посол Франции Жозеф Нуланс и глава военной миссии генерал Альфонс Лавернь. От имени правительств «союзных» стран Нуланс распространил среди так называемых русских общественных деятелей заявление, в котором выражалось «соболезнование» по поводу заключения Брестского мира и готовность «помочь» русскому народу. Лицемерно заверяя, что «союзники» будто бы не намерены вмешиваться во внутренние дела России, французский посол рекомендовал «общественным деятелям» образовать противобольшевистское русское правительство, которое стало бы «правительством директивного типа, опирающимся на национальный фронт… и имело бы своей задачей созвать Учредительное собрание».

Французский журналист Рене Маршан, находившийся при французском генеральном консульстве в Москве, рассказывал впоследствии советским следственным органам: «Французская миссия и консульство в Москве по поручению Нуланса имели и поддерживали в 1918 г. связь отдельно и специально с каждой из политических группировок в России. Связь с Савинковым поддерживалась через Готье, связь с монархическими организациями — через графа де Шавиньи, связь с меньшевиками — через бывшего депутата-социалиста Шарля Дюма, связь же с партией с.-р. поддерживалась миссией через Эрлиха… Я знаю, что французский консул Гренар придавал большое значение связям с эсерами и Савинковым… Партия эсеров получала довольно значительные субсидии от французского консульства через Эрлиха для работы своих боевых дружин… Под именем «мосье Анри» в Москве в 1918 г. работал агент миссии для разрушений. Его фамилия Вертимон. Это — морской капитан, он занимался тогда работами по разрушению железных дорог и железнодорожных мостов… В работе Вертимона принимал участие представитель английской военной миссии Рейли». Далее Рене Маршан уточнил: «Деятельность генерального консульства все время, даже в тот период, когда велись переговоры с Советской властью… в действительности была исключительно направлена к свержению Советской власти, для каковой цели велись переговоры с политическими русскими группами… Презрение Нуланса к России было чем-то поразительным… Я помню одну фразу, весьма характерную, когда на докладе Эрлиха о переговорах с Черновым Нуланс сказал: «Передайте им, что нам довольно этих социалистических экспериментов в России и что мы больше никаких социалистических экспериментов не намерены допускать…» Помимо связи консульства с партией социалистов-революционеров для политических действий, была с нею связь для так называемых активных действий у французской военной миссии. Члены ЦК партии эсеров встречались на тайной квартире с капитаном Лораном, который был раньше членом французской миссии в Петрограде и, официально уехав во Францию, затем совершенно секретно вернулся в Россию».

Правительство Англии также интенсивно вело враждебную деятельность против Советской страны. Сразу же после Октября английский кабинет министров, обсуждая политику в отношении Советской власти, высказался за финансовую и иную поддержку любых антисоветских сил при условии, если последние «дадут гарантию следовать в фарватере политики союзников». Английскому послу в России Джорджу Бьюкенену было разрешено истратить около 10 миллионов рублей на развитие контрреволюционного движения в России. А 7 декабря 1917 г. английский кабинет министров в своем решении формально записал, что правительство Англии «взяло на себя риск поддержки мятежного генерала Каледина и антисоветских сил на Украине».

В официальной справке английского Форин-оффис указано, что Англия израсходовала на антисоветскую деятельность с 1 января 1918 по 31 марта 1921 г. 89,7 миллиона фунтов стерлингов.

Даже эта явно заниженная сумма достаточно красноречиво говорит об огромных ассигнованиях английской разведки на подрывную деятельность против Советской России.

Для проведения тайной подрывной работы против Советской республики английское правительство систематически посылало на советскую территорию лучших агентов своей разведки.

Вскоре после Октября в знак непризнания рабоче-крестьянского правительства английский посол Дж. Бьюкенен покинул Россию. Впрочем, он оставил в Петрограде своих сотрудников, продолжавших военную и разведывательную работу; среди них был опытный разведчик — капитан морской службы Френсис Аллен Кроми.

В январе 1918 г. английское правительство командировало в Россию миссию во главе с Робертом Гамильтоном Брюсом Локкартом, в прошлом работавшим несколько лет в английском генеральном консульстве в Москве. Локкарт слыл в Англии, как он сам выражался, «особенно искусной ищейкой» и оказывал услуги военному министерству, выведывая военные тайны России. Он имел широкие знакомства в аристократических и бюрократических кругах Москвы. Эти качества Локкарта и были учтены при назначении его руководителем британской миссии в Советской стране.

Прибыв в Россию, Локкарт прикинулся другом, доброжелателем, стоящим за признание Советского правительства, и, прикрываясь этой маской, вел разведывательную и подрывную работу. В опубликованной много лет спустя книге-«исповеди» Локкарт писал: «Хикс (помощник Локкарта по разведке. — Д. Г.) служил посредником между мной и врагами большевиков. Они были представлены в Москве так называемым Центром, имевшим левое и правое крыло, а кроме того, Лигой спасения России, созданной Савинковым. Между этими двумя организациями происходили постоянно распри… Оба контрреволюционных органа были единодушны лишь в одном отношении — оба желали получить от союзников помощь деньгами и оружием… На протяжении многих недель финансирование их было предоставлено всецело французам. Политические агенты Алексеева и Деникина ставили мне в укор, что я отстраняюсь на задний план… Я принял часть финансирования на себя. Раздобыть наличные деньги было не очень трудно, хотя банки и были закрыты, а девизные операции воспрещены. Многие русские обладали крупными запасами наличных рублей, которые они охотно обменивали на переводы на Лондон. Для большей безопасности мы поручили сбор этих денег одной английской фирме в Москве, которая вела торговлю с русскими. Она устанавливала курс и выдавала переводы на Лондон. В некоторых случаях мы принимали на себя гарантии за эту фирму. Рубли доставлялись в американское генеральное консульство и вручались Хиксу, который заботился об их дальнейшем направлении»[18].

Когда английское правительство окончательно приняло решение об интервенции в России, в Москву был командирован помимо Локкарта еще и специальный агент английской военной разведки лейтенант Сидней Джордж Рейли. Это был один из искуснейших представителей английской разведки, занимавшийся шпионажем во время первой мировой войны. Как пишет Р. Локкарт, под именем Сиднея Рейли скрывался некий Розенблюм, родившийся в Одессе. Он занимался коммерцией и жил главным образом в Петербурге, а во время войны оказался в Англии, принял тамошнее гражданство, женился на ирландке и в честь тестя (Рейли Келлэгрен) принял его фамилию и назвался Сиднеем Рейли. Перед Рейли была поставлена задача — проводить подрывные действия для свержения Советской власти. В апреле 1918 г. он появился в России, установил контакты с другими агентами английской разведки и многими деятелями русской контрреволюции. Прекрасно зная русский язык и выдавая себя то за русского, то за «турецкого и восточных дел негоцианта», пользуясь поддельными документами (жил в Петрограде под фамилией Массино, в Москве — Константинова), Сидней Рейли активно занялся вербовкой агентуры среди антисоветских элементов и повел энергичную подрывную и разведывательную работу против Советской страны.

Летом 1918 г. англичане послали в Россию еще одну миссию, состоявшую из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартни, полковника Ф. Бейли, майора Блэккера и переводчика Хана Сахиба Ифтихар Ахмеда (клерка кашгарского генерального консула). Прибыв 14 августа 1918 г. из Индии в Ташкент, англичане заявили, что желают установить контакт с местными советскими властями. Фактически же это была шпионская миссия.

Активную работу против молодой Советской республики вели и агенты Соединенных Штатов Америки, возглавляемые послом Дэвидом Роулендом Френсисом.

Представители держав Антанты на первых порах делали ставку на так называемые демократические группировки внутренней российской контрреволюции.

«Союз возрождения России», о котором уже говорилось, имел военную организацию, готовившую кадры для антисоветских вооруженных выступлений и для участия в военных действиях против Германии. Эта организация финансировалась «союзниками». Один из ее руководителей в Петрограде, генерал А. И. Верховский, в прошлом военный министр Временного правительства, спустя несколько лет рассказывал: «Я был в марте 1918 г. персонально приглашен «Союзом возрождения России» в состав военного штаба «Союза». Военный штаб являлся организацией, имевшей целью организацию восстания против Советской власти… Военный штаб имел связи с союзническими миссиями в Петрограде. Сношениями с союзническими миссиями ведал генерал Суворов… Представители союзнических миссий интересовались моей оценкой положения с точки зрения возможности восстановления… фронта против Германии. Я имел по этому поводу беседы с генералом Нисселем — представителем французской миссии. Военный штаб через кассира штаба Суворова получал денежные средства от союзнических миссий»[19].

Другой деятель штаба «Союза возрождения России» — член ЦК партии народных социалистов В. И. Игнатьев — впоследствии также подтверждал, что источник средств организации был «исключительно союзнический». Первую сумму из иностранных источников Игнатьев получил от генерала А. В. Геруа, к которому его направил генерал М. Н. Суворов. Из беседы с Геруа он узнал, что генералу поручено отправлять офицеров в Мурманский район в распоряжение английского генерала Ф. Пуля и что на это дело ему отпущены средства. Игнатьев получил некоторую сумму от Геруа, затем получал деньги от одного агента французской миссии — 30 тысяч рублей.

В Петрограде действовала и другая шпионско-подрывная антисоветская группа, возглавляемая доктором Ковалевским. Она также направляла офицеров, преимущественно гвардейских, английскому генералу Пулю в Архангельск через Вологду. Группа высказывалась за установление в России военной диктатуры и содержалась на английские средства. Представитель этой группы, уже известный нам английский агент капитан Г. Е. Чаплин, работал в Архангельске под фамилией Томсон[20].

Интересные детали о связях дипломатических представителей стран англо-французской коалиции и США с «Союзом возрождения России» сообщил один из деятелей этого «Союза», В. А. Мякотин, в воспоминаниях, опубликованных за рубежом. Он писал о том, что все сношения с дипломатическими представителями союзников вели несколько членов центральной организации «Союза». Пока послы союзников находились в Москве, эти связи осуществлялись через французского посла Нуланса, позже, когда послы уехали в Вологду, — через французского консула Гренара. При первой встрече с членами «Союза возрождения России» представители союзников заверили их, «что они продолжают видеть в России союзницу, временно попавшую в бедственное положение, и хотели бы всячески прийти ей на помощь… При одном из следующих свиданий представители держав Согласия поставили «Союзу» вопрос, как отнеслось бы население России к высадке союзников в русских пределах для борьбы с Германией…»

Мякотин подтвердил также, что французы финансировали «Союз возрождения России». Он, между прочим, отметил бесцеремонное поведение французского посла Нуланса во время переговоров с членами «Союза». Был случай, когда в беседе с Нулан-сом они указали «на некоторые неправильные действия представителей союзников в России». В ответ он заявил, что «союзники собственно, и не нуждаются в содействии русских политических организаций и, если высадят свои войска в России, смогут удовольствоваться непосредственными сношениями с русскими железнодорожниками, кооператорами и т. д.»

Средства, полученные от представителей стран англо-французской коалиции и США «Союзом возрождения России» в целом и отдельными антисоветскими организациями, использовались на нужды контрреволюционной работы и подготовку антисоветских переворотов.

Были связаны с «союзными» разведчиками и правоэсеровские заговорщики. Так, например, диверсионно-подрывная эсеровская группа, во главе которой стоял бывший офицер М. А. Давыдов, поддерживала в Москве связь с «подрывником», уже упоминавшимся выше французским разведчиком «мосье Анри» (морским капитаном Вертимоном), от которого получала взрывчатые вещества для диверсий в тылу Красной Армии. В обвинительном заключении по делу правых эсеров отмечалось: «Давыдов встречался вместе с Глебом (другим участником диверсионной группы. — Д. Г.) с двумя французами, с Мартеном, среднего роста, бритым, темным блондином, и с Анри, худощавым брюнетом, на Страстном бульваре, где и был разговор с Мартеном о снабжении группы оружием. С Анри встреча была у Красных ворот. Явочная квартира у французов была у Мясницких ворот, в каком-то французском убежище «Азиль». От французов было получено два револьвера и три коробки с взрывчатыми веществами… Согласно показаниям гр. Рене Маршана… Вертимон является как раз тем лицом из французской миссии, которое фигурирует, по показаниям Давыдова, под именем Анри. Эта компания работала по разрушению железных дорог». В том же обвинительном заключении отмечалось, что французский гражданин Паскаль (молодой офицер, работавший во Французской военной миссии) рассказал на предварительном следствии, что «в Москве заготовкой гранат и бомб ведал Лоран, а Вертимон имел запас взрывчатых веществ».

Деятельность матерых профессиональных разведчиков в советском тылу крайне осложняла и затрудняла работу молодых советских органов борьбы с контрреволюцией, требовала от них гигантского напряжения сил.

>

4. Усиление карательных мер Советского государства

Вмешательство международного империализма во внутренние дела Советской страны, всесторонняя поддержка, оказываемая им внутренней контрреволюции, резко активизировали весною и летом 1918 г. все группы антисоветского лагеря. Образовавшиеся фронты гражданской войны оказывали непосредственное влияние на советский тыл, где действовали тайные подрывные контрреволюционные организации. На самих фронтах молодая Рабоче-Крестьянская Красная Армия героически отражала атаки врагов Советского государства. Обстановка требовала усиления карательных мер по отношению к поднявшей голову контрреволюции в тылу.

В. И. Ленин еще в первые дни Октября подчеркивал: «Чем более крайним является сопротивление эксплуататоров, тем энергичнее, тверже, беспощаднее, успешнее будет подавление их эксплуатируемыми».

Начиная с января 1918 г. Владимир Ильич неоднократно отмечал слабость карательной линии трибуналов против контрреволюционеров и уголовников и требовал ее усиления. Наши революционные и народные суды чрезвычайно слабы, указывал он в «Очередных задачах Советской власти». «Диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов. А наша власть — непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо».

Ленин требовал: «Никакой пощады этим врагам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и их прихлебателям, буржуазным интеллигентам, война жуликам, тунеядцам и хулиганам… Богатые и жулики, это — две стороны одной медали, это — два главные разряда паразитов, вскормленных капитализмом, это — главные враги социализма, этих врагов надо взять под особый надзор всего населения, с ними надо расправляться, при малейшем нарушении ими правил и законов социалистического общества, беспощадно. Всякая слабость, всякие колебания, всякое сентиментальничанье в этом отношении было бы величайшим преступлением перед социализмом»

В выступлении от 14 января па совещании президиума Петроградского Совета по вопросу о борьбе с голодом В. И. Ленин прямо говорил: «Петроградские рабочие и солдаты должны понять, что им никто не поможет, кроме их самих. Факты злоупотребления очевидны, спекуляция чудовищна, но что сделали солдаты и рабочие в массах, чтобы бороться с нею? Если не поднять массы на самодеятельность, ничего не выйдет… Пока мы не применим террора — расстрел на месте — к спекулянтам, ничего не выйдет… Кроме того, с грабителями надо также поступать решительно — расстреливать на месте». При этом В. И. Ленин считал, что террор могли бы применять специально организованные рабочие отряды по борьбе со спекуляцией или Советы на основании своих решений.

В критический для революции момент, когда немцы, прервав мирные переговоры, начали наступление на Советскую Россию, Совет Народных Комиссаров принял 21 февраля 1918 г. декрет «Социалистическое Отечество в опасности!», в котором подчеркивалось, что для обеспечения обороноспособности и революционного порядка в стране должны приниматься самые решительные меры. Статья 8-я декрета устанавливала: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

На основе декрета Совнаркома Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией объявила: «До сих пор Комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, вдохновляемая предательским нападением германских контрреволюционеров, когда всемирная буржуазия пытается задушить авангард революционного интернационала — российский пролетариат, Всероссийская Чрезвычайная комиссия, основываясь на постановлении Совета Народных Комиссаров, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления, а потому объявляет, что все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы, спекулянты, организаторы восстаний и участники в подготовке восстаний для свержения Советской власти, — все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска калединской и корниловской банд и польские контрреволюционные легионы, продавцы и скупщики оружия для отправки финляндской белой гвардии, калединско-корниловским и довбор-мусницким войскам, для вооружения контрреволюционной буржуазии Петрограда — будут беспощадно расстреливаться отрядами Комиссии на месте преступления». Так в момент грозной опасности, нависшей над республикой, рабоче-крестьянское правительство в ответ на действия врагов революции вынуждено было прибегнуть к крайней мере социальной защиты — расстрелу опаснейших преступников на месте преступления. Исполнение этой исключительной меры взяла на себя ВЧК.

На Украине, где создалось угрожающее положение, также были приняты чрезвычайные меры. В связи с вторжением австро-германских войск Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины 22 февраля образовал в Киеве Комитет Народного Секретариата для «руководства всеми мероприятиями по обороне революции от западных империалистов» и предоставил ему чрезвычайные полномочия. В Комитет вошли: Юрий Коцюбинский (сын классика украинской литературы М. М. Коцюбинского), Николай Скрыпник, Сергей Бакинский, Яков Мартьянов и Виталий Примаков. Комитет стал называться Чрезвычайной комиссией Народного Секретариата для защиты страны и революции. Один из членов Комитета — командир червонного казачества В. М. Примаков — был назначен комиссаром Народного Секретариата по борьбе с контрреволюцией. Ему были предоставлены широкие полномочия по производству обысков, арестов и тому подобных действий для подавления контрреволюции. В день своего образования Комиссия объявила Киев и его окрестности на осадном положении и предупредила, что «все виновные в контрреволюционных действиях будут беспощадно караться». В одном из обращений ко всем Советам, революционным штабам и комендантам Чрезвычайная комиссия предписывала: «Будьте решительны, не останавливайтесь перед мерами воздействия на буржуазию, с которой рабочие и крестьяне Украины и всей России ведут последнюю решительную борьбу, знайте, что буржуазия беспощадна по отношению к рабочим и крестьянам».

В Харькове, где в феврале 1918 г. образовалась Донецко-Криворожская Советская Республика со своим Совнаркомом, был создан «Главный штаб Донецкой республики по борьбе с контрреволюцией», которому были подчинены «все вооруженные силы… борющиеся с контрреволюцией на территории Донецкой республики». Он занимался как военными делами, так и борьбой с контрреволюцией в тылу.

В ночь на 4 марта на общем собрании всех военно-революционных организаций в Харькове был образован Чрезвычайный штаб для руководства военно-оперативными действиями против надвигавшейся извне контрреволюции и для поддержания революционного порядка в Донецком и Криворожском бассейнах. При штабе состоял отдел по борьбе с контрреволюцией, заменивший Главный штаб. С 6 часов вечера 5 марта Чрезвычайный штаб объявил Харьков на военном положении и назначил комендантом города П. А. Кина. В обращении Донецкого Совнаркома к рабочим Донбасса от 5 марта говорилось: «Пользуйтесь самым широким правом реквизиции, организовав для местной охраны отряды… Контрреволюционеров арестовывайте, при сопротивлении расстреливайте».

Чрезвычайные органы борьбы с контрреволюцией создавались и в других городах Украины. В Одессе была образована «Высшая автономная коллегия по борьбе с румынской и украинской контрреволюцией». В Полтаве при Военно-революционном комитете действовала Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. В Екатеринославе 23 марта был создан Чрезвычайный штаб для «организации обороны Екатеринослава против наступающих белогвардейцев, борьбы с контрреволюцией и всякого рода грабителями и хулиганами».

2 марта 1918 г. народный комиссариат юстиции Донецко-Криворожской республики потребовал от всех комиссаров юстиции и революционных трибуналов усилить санкции в отношении контрреволюционеров. «Общероссийские условия, вызывающие необходимость беспощадной и неуклонной борьбы с контрреволюционерами и саботажниками, в пределах Донецкой республики осложняются… — говорилось в этом документе. — Революционными трибуналами, созданными для борьбы с контрреволюцией и саботажем, мародерством, спекуляцией и прочим, ведется недостаточно решительная борьба. Члены революционных трибуналов, следователи и другие проявляют излишнюю жалость по отношению к контрреволюционерам; иногда вследствие недостаточной революционной чуткости и беспощадности, неумения отличить волков от овец, поддельных чувств и слов от искренних поддаются проливающимся слезам безусловнейших контрреволюционеров… Предписываю революционным трибуналам ни на минуту не забывать о том, что мы живем сейчас в эпоху ожесточенной классовой борьбы… Никакой пощады, никакого послабления не должно быть по отношению к контрреволюционерам… Всякое попустительство и послабление… равносильно величайшему преступлению перед рабочим классом всего мира…»

В первое время статья 8-я декрета Совнаркома РСФСР «Социалистическое Отечество в опасности!», предусматривавшая расстрел на месте преступления, применялась ВЧК крайне редко.

26 февраля 1918 г. ВЧК расстреляла известного авантюриста-бандита, самозваного князя Эболи (он же де Гриколи, Найди, Маковский, Далматов) и его сообщницу Бритт за ряд грабежей, совершенных ими под видом обысков от имени советских органов. Этот первый расстрел был произведен по специальному постановлению Коллегии ВЧК. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс так объяснял причины применения расстрела: «Вопрос о смертной казни с самого начала нашей деятельности поднимался в нашей среде, и в течение нескольких месяцев после долгого обсуждения этого вопроса смертную казнь мы отклоняли как средство борьбы с врагами. Но бандитизм развивался с ужасающей быстротой и принимал слишком угрожающие размеры. К тому же, как мы убедились, около 70 % наиболее серьезных нападений и грабежей совершались интеллигентными лицами, в большинстве бывшими офицерами. Эти обстоятельства заставили нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно, и расстрел князя Эболи был произведен по единогласному решению».

28 февраля по постановлению Коллегии ВЧК были расстреляны бандиты В. Смирнов и И. Заноза (он же гайдамак Строгов), которые, назвавшись комиссарами Чрезвычайной комиссии, с шайкой вооруженных лиц явились в гостиницу «Медведь» и ограбили находившихся там посетителей. Преступников задержали с поличным — награбленными деньгами.

Определенную политическую подоплеку имело дело бывших офицеров лейб-гвардии Семеновского полка братьев А. А. и В. А. Череп-Спиридовичей. Согласно Брестскому мирному договору, Советское правительство должно было оплачивать все русские ценные бумаги, предъявляемые Германией. Используя это положение договора, немецкие агенты по указанию германского посла Мирбаха скупали за бесценок акции национализированных Советской властью предприятий, с тем чтобы предъявлять их к оплате. Братья Череп-Спиридовичи, являвшиеся крупными акционерами и членами правления Веселянских рудников, были задержаны при попытке продать германскому представительству акции национализированных рудников на сумму 5 миллионов рублей. За это преступление, расцененное как государственная измена, братья Череп-Спиридовичи и их комиссионер, биржевой маклер Б. П. Бейлипсон, 31 мая 1918 г. были расстреляны.

Исключительные обстоятельства военного времени вынудили Советское правительство принять решение о более широком применении расстрелов для борьбы с контрреволюцией. В обращении СНК от 10 июня 1918 г. ко всем трудящимся в связи с мятежом чехословацкого корпуса говорилось: «Главная цель заговорщиков состоит в том, чтобы отрезать Сибирскую дорогу, приостановить подвоз сибирского хлеба и взять голодом Советскую Республику… Уральский бандит Дутов, степной полковник Иванов[21], чехословаки, беглые русские офицеры, агенты англо-французского империализма, бывшие помещики и сибирские кулаки объединились в один священный союз против рабочих и крестьян. Если бы этот союз победил, пролились бы реки народной крови и на русской земле снова восстановилась бы власть монархии и буржуазии… Для того чтобы… смести с лица земли буржуазную измену и обеспечить Великую сибирскую дорогу от дальнейших… покушений, Совет Народных Комиссаров считает необходимым принять исключительные меры». Среди них предлагалось: «Всем Совдепам вменяется в обязанность бдительный надзор над местной буржуазией и суровая расправа с заговорщиками… Офицеры-заговорщики, предатели, сообщники Скоропадского, Краснова, сибирского полковника Иванова, должны беспощадно истребляться… Долой изменников-насильников! Смерть врагам народа!»

Применение расстрела в качестве меры борьбы с контрреволюционерами изменило характер деятельности Чрезвычайной комиссии. В беседе с сотрудником газеты «Новая жизнь» председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский сказал: «Наша задача — борьба с врагами Советской власти и нового строя жизни. Такими врагами являются как политические наши противники, так и все бандиты, жулики, спекулянты и другие преступники, подрывающие основы социалистической власти. По отношению к ним мы не знаем пощады… Комиссия состоит из 18 испытанных революционеров, представителей ЦК партий и представителей ЦИК. Казнь возможна лишь по единогласным постановлениям всех членов Комиссии в полном составе… Все дела о преступлениях, которые представляются нам не особенно опасными для Советской власти, мы передаем в военно-революционный трибунал и оставляем за собой непосредственных врагов, с которыми и боремся предоставленными нам СНК средствами».

26 июня ВЧК выступила с официальным разъяснением, в котором говорилось: «В большинстве газет Комиссия трактуется как следственная, в то время как Комиссия является Всероссийской Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Подобное «недоразумение» ведет к тому, что в значительной степени извращает задачи и цели работы Комиссии и представляет в совершенно ложном свете как функции, так и способы и образ действий Комиссии».

Таким образом, после того как ВЧК начала применять меру внесудебной репрессии — расстрел на месте, она стала органом не только розыска и дознания, но и непосредственной расправы с наиболее опасными преступниками.

Усилили свою карательную функцию и революционные трибуналы. В. И. Ленин внимательно следил за разработкой положения о революционных трибуналах. Критикуя выработанный Наркоматом юстиции проект реорганизации трибуналов, В. И. Ленин 30 марта 1918 г. предлагал обратить главное внимание на то, чтобы сделать революционные трибуналы действительно революционными, скорыми и беспощадно строгими к контрреволюционерам, хулиганам, лодырям и дезорганизаторам судами. Согласно этому указанию проект декрета о революционных трибуналах был переработан и принят на заседании Совета Народных Комиссаров 4 мая 1918 г. По декрету, в частности, при революционных трибуналах учреждались постоянные коллегии обвинителей, которые должны были участвовать в работе следственных комиссий, давать заключения о полноте расследования, формулировать обвинительные тезисы по расследованным делам и публично поддерживать обвинение в судебных заседаниях революционных трибуналов. Декрет определил также, что следственные комиссии трибуналов должны разрешать все вопросы следствия в закрытых заседаниях. Это повышало роль обвинения, как стороны в судебном процессе.

Затем был образован революционный трибунал при ВЦИК. Согласно положению, принятому ВЦИК и СНК 29 мая 1918 г., его задачей было «суждение по делам, которые будут изъяты из подсудности местных революционных трибуналов». При этом трибунале учреждалась Центральная коллегия обвинителей, на которую помимо обычных обязанностей возлагалось еще и «объединение и руководство деятельностью коллегии обвинителей местных революционных трибуналов». Докладчики Д. И. Курский и Н. В. Крыленко на заседании ВЦИК отмечали, что эти меры принимаются ввиду необходимости усилить карательную политику против контрреволюционеров.

Наконец, 16 июня 1918 г. народный комиссар юстиции П. И. Стучка, сменивший на этом посту левого эсера И. 3. Штейнберга, опубликовал постановление, в котором было сказано, что «революционные трибуналы в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и проч. не связаны никакими ограничениями». Тем самым революционным трибуналам предоставлялось право выносить в судебном порядке приговоры о смертной казни.

21 июня 1918 г. революционный трибунал при ВЦИК в публичном открытом заседании вынес первый смертный приговор, осудив за антисоветскую деятельность бывшего начальника морских сил Балтийского флота контр-адмирала А. М. Щастного.

В приговоре по этому делу говорилось: «Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, заслушав в открытых заседаниях своих от 20 и 21 июня 1918 г. и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гр. Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он, Щастный, сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. С этой целью, воспользовавшись тяжким и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью, в интересах революции, уничтожения его и кронштадтских крепостей, вел контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, о якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случаи необходимости взрыва Кронштадта и флота; то ссылаясь на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦИК Положения об управлении флотом, внося, вопреки этому Положению, в Совет комиссаров флота на разрешение вопросы военно-оперативного характера, стремясь этим путем снять с себя ответственность за разрешение таких вопросов; то попустительствовал своему подчиненному Зеленому в неисполнении распоряжений Советской власти, направленных к облегчению положения флота, и замедлил установление демаркационной линии в Финском заливе, не исполняя своей прямой обязанности отстранения таких подчиненных от должности; то под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал минную дивизию в Петрограде; и всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений. Принимая во внимание, что вся эта деятельность Щастного проявлялась им в то время, когда он занимал высокий военный пост и располагал широкими правами во флоте Республики, Трибунал постановил: считая его виновным во всем изложенном, расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов»

Введение смертной казни вызвало озлобленные крики врагов народа. Вопрос о ее применении на основе судебных решений стал предметом дискуссии на V Всероссийском съезде Советов. Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов, показывая несостоятельность позиции левых эсеров, говорил на съезде: «Революция в своем развитии вынуждает нас к целому ряду таких актов, к которым в период мирного развития, в эпоху спокойного, органического развития мы бы никогда не стали прибегать». Отмечая непоследовательность левых эсеров, Я. М. Свердлов продолжал: «Я напомню товарищам о том, что в Российской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией… принимают равное участие во всех работах, в том числе и в расстрелах, проводимых комиссией, и левые эсеры, и большевики, и по отношению к этим расстрелам у нас как будто никаких разногласий нет. Но левые эсеры заявляют, что они — против смертной казни. Тут нужно сделать корректив: они против смертной казни по суду, но смертная казнь без суда ими допускается. Для нас, товарищи, такое положение является совершенно непонятным, оно нам кажется совершенно нелогичным. Я не сторонник употребления резких слов, но важно указать, что как-нибудь нужно свести концы с концами».

В речи, направленной против большевиков, лидер левых эсеров Мария Спиридонова с пафосом возражала против использования советского государственного аппарата для подавления сопротивления эксплуататоров, в частности против применения смертной казни по суду. Она отрицала необходимость для пролетарского государства иметь организованную армию. Судебные и карательные органы, созданные пролетариатом для защиты завоеваний социалистической революции, она считала «арсеналом буржуазного государства».

Псевдореволюционные доводы левых эсеров на деле означали призыв к разоружению пролетарского государства перед лицом бешено сопротивлявшегося классового врага. В своем докладе на V съезде Советов В. И. Ленин разоблачил лицемерие левых эсеров. «Ужасное бедствие — голод — надвинулось на нас, — говорил Владимир Ильич, — и чем труднее наше положение, чем острее продовольственный кризис, тем более усиливается борьба капиталистов против Советской власти. Вы знаете, что чехословацкий мятеж — это мятеж людей, купленных англо-французскими империалистами. Постоянно приходится слышать, что то там, то здесь восстают против Советов. Восстания кулаков захватывают все новые области. На Дону Краснов, которого русские рабочие великодушно отпустили в Петрограде, когда он явился и отдал свою шпагу… А теперь я посмотрел бы народный суд, тот рабочий, крестьянский суд, который не расстрелял бы Краснова, как он расстреливает рабочих и крестьян. Нам говорят, что, когда в комиссии Дзержинского расстреливают — это хорошо, а если открыто перед лицом всего народа суд скажет: он контрреволюционер и достоин расстрела, то это плохо. Люди, которые дошли до такого лицемерия, политически мертвы. Нет, революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов».

Таким образом, расстрел на месте и смертная казнь по суду рассматривались большевиками и Советским правительством как исключительные меры, вызванные резкой активизацией враждебной деятельности контрреволюционеров. Широта их применения зависела от политической обстановки в стране. Известный деятель, член Коллегии ВЧК М. Я. Лацис указывал, что за первую половину 1918 г. было расстреляно 22 преступника, в дальнейшем же широкая волна заговоров и самый необузданный белый террор потребовали усиления карательных мер по отношению к контрреволюционной буржуазии.

>

Глава четвертая. Чекистский удар по контрреволюционным заговорщикам в 1918 г

>

1. Против шпионов с дипломатическими паспортами

Одной из задач молодых советских органов государственной безопасности являлась борьба с подрывной и шпионской деятельностью агентов международного империализма в советском тылу.

В январе 1918 г. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем выяснила, что существовавшие в Петрограде некоторые «благотворительные общества», официальной целью которых было оказание помощи нуждающимся офицерам, вербовали их для борьбы с Советской властью. Установив наблюдение за такими «обществами», ВЧК убедилась, что контрреволюционеры, действующие в них, связаны с представителями бывшей российской аристократии и с иностранцами, в особенности с прибывшими в Петроград немецкими военнопленными, занимавшимися шпионажем. Одно из таких «благотворительных обществ» вербовало офицеров и юнкеров и направляло их на Дон — к Каледину, который готовил армию для борьбы против Советов.

ВЧК удалось раскрыть одну из таких групп, которую возглавляли бывший полковник Н. Н. Ланской и поручик А. П. Орел. «В одну из партий офицеров и юнкеров, — сообщала ВЧК, — которая должна была отправиться на Дон к Каледину, в двадцатых числах января удалось записаться одному из агентов Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Это обстоятельство дало возможность более близко подойти к раскрытию всей шайки… Агент Комиссии в эту партию попал под видом бывшего офицера, оставившего полк ввиду враждебного отношения к нему солдат и приехавшего в Петроград как-нибудь устроиться». При подготовке к отправке этой группы на Дон поручик А. П. Орел был арестован.

Расследование показало, что целью контрреволюционной группы, называвшей себя «Обществом помощи нуждающимся офицерам», в действительности была борьба с большевиками, свержение Советского правительства и установление военной диктатуры во главе с генералом Калединым. Группа ставила перед собой и террористические цели (убийство руководителей Советской власти), являлась частью широкой организации (центр ее находился в Москве и возглавлялся генералом Дерновым) и располагала значительными средствами: ее финансировали Каледин (дал около б миллионов рублей), известный финансист князь Д. И. Шаховской (дал 2 миллиона рублей), крупный фабрикант С. Морозов (дал 800 тысяч рублей) и другие капиталисты. Каждый завербованный в организацию получал ежемесячно 360 рублей.

Организация намечала начать восстание в момент, когда немецкие войска приблизятся к Петрограду. В выступлении должны были участвовать военнопленные немцы и австрийцы. В официальном сообщении ВЧК по этому делу отмечалось, что «раскрытая контрреволюционная организация насчитывает около трех с половиной тысяч человек, которые вербовались как здесь, среди несознательных солдат и представителей разных классов, до подонков и преступников включительно, так и в Финляндии и на Дону. Число вооруженных немцев и австрийцев из числа военнопленных и военнообязанных, с которыми должны были слиться русские контрреволюционеры, дошло до 13 тысяч человек. Для последних вооружение было своевременно приготовлено путем покупки при содействии видных иностранцев в Финляндии, в Петрограде и в разных местах в провинции, преимущественно в прифронтовой полосе, во время самовольной демобилизации». Заговорщическая деятельность контрреволюционной организации была своевременно пресечена.

После заключения Брестского мира немецкие империалисты продолжали тайную подрывную деятельность против социалистического государства рабочих и крестьян. На оккупированных ими советских территориях формировались монархистские и буржуазно-националистические организации и воинские подразделения, которые при содействии и помощи германского военного командования забрасывались в советский тыл, вели там подрывную работу, нападая на красноармейские части.

В мае — июне 1918 г. чекисты Западной области задержали на станции Смоленск подозрительного человека, оказавшегося бывшим офицером, связанным с помещиками Поречского уезда. При нем нашли письма, свидетельствующие о том, что он имел задание вербовать в Западной области людей для контрреволюционной армии. В процессе расследования чекисты произвели обыск в имении помещика Поречского уезда Тарновского и нашли важный документ, озаглавленный «Список лиц, стоящих на платформе защиты Временного правительства». В списке значились имена крупнейших помещиков и капиталистов области, а также смоленского нотариуса Ильинского. Когда некоторых упомянутых в списке лиц арестовали и допросили, выяснилось, что они вносили крупные суммы денег на вербовку кадров контрреволюции, а также сами занимались вербовкой в антисоветские отряды. Чекисты ликвидировали эту помещичью контрреволюционную группу.

Следствие установило, что раскрытая антисоветская группа связана с какой-то военной организацией, однако понадобилось еще несколько месяцев напряженной работы, чтобы стала ясной общая картина.

Однажды чекисты арестовали бывшего офицера, который сообщил, что в прошлом был знаком с нотариусом Ильинским. Проверяя связи задержанного, Чрезвычайной комиссии удалось установить, что в Смоленске существует штаб контрреволюционной организации, которая возглавляется бывшим генерал-майором Михаилом Дорманом. В сентябре 1918 г. чекисты обнаружили принадлежавшие организации Дормана склады оружия, патронов и бомб, пулеметные ленты, взрывчатые вещества и задержали многих ее участников. Среди них были: главарь организации Михаил Дорман, бывшие офицеры Михаил Кац, Виктор Фенраевский, Александр Захаров, Стефан Антоневич, а также Григорий Лядковский, Борис Урядов, присяжный поверенный Станислав Жданович и другие. В связи с делом группы Дормана были арестованы также помещики Смоленской губернии, финансировавшие заговор, — Реутт, Энгельгардт и Василий Сорокин, в свое время возглавлявший виленскую охранку. Раскрытая организация занималась вербовкой в Смоленской и Витебской губерниях белогвардейцев и направляла их на Украину, в так называемую «Южную армию».

Антисоветская группа Дормана являлась западным отделением обширного монархистского союза «Наша родина», действовавшего на юге и юго-западе России. Центр этой организации находился в Киеве. Она была создана с ведома и не без содействия германского военного командования. Ее возглавляли крупный помещик и сахарозаводчик, бывший член Государственной думы и царский министр граф А. А. Бобринский, герцог Н. Лейхтепбергский и присяжный поверенный М. Е. Акацатов. В программном документе, найденном при ликвидации западного отделения союза, говорилось: «Цель и назначение организации «Наша родина» — борьба с большевиками, восстановление в России монархии… Ориентация — сперва выгнать большевиков, восстановить монархию, а потом уже разбирать наши внутренние дела… Образ правления — монархия с народным представительством при двухпалатной системе, министерство ответственное, но не парламентарное». Программа предусматривала сохранение частного землевладения. Лишь в крайних случаях допускались «отчуждения (земли. — Д. Г.), которые должны были производиться путем выкупа». Особо подчеркивалось, что землей могут наделяться прежде всего пострадавшие на войне, георгиевские кавалеры и те, которые «не запятнали себя грабежами и насилиями во время революции». При такой формулировке надела землей лишались все крестьяне, получившие землю во время революции, их-то и называли помещики и контрреволюционеры грабителями! В национальном вопросе и в области идеологии и культуры программа предусматривала «воспитание в религиозном и национально-русском духе… первенствующее положение русского народа и русского языка».

Непосредственной задачей союза «Наша родина» было создание «Южной армии», во главе которой стояли герцог Н. Лейхтенбергский и начальник штаба генерал-лейтенант Литовцев. Агенты союза — хорошо оплачиваемые офицеры, заведующие этапными пунктами, курьеры — вербовали личный состав «Южной армии» и направляли людей в главные пункты сбора: в Житомир (начальник пункта — генерал Пальчинский), в Псков (полковник Тучинский), в Могилев (полковник Зубржицкий), в Харьков, Полтаву, в Екатеринослав (во главе этих пунктов стоял полковник Домашнев), в Минск, Бердичев, Елисаветград. Начальником главного бюро по набору добровольцев приказом генерал-майора Шульгина от 13 августа 1918 г. был назначен полковник Чесноков. В обязанности начальников этапных пунктов, находившихся при вокзалах, на пристанях Днепра, в конторах дежурных по станциям, входило обеспечение добровольцев деньгами и направление их в центральный пункт. Сформированные воинские части вооружались и снабжались германским военным командованием. Одна из таких частей — 1-я дивизия под начальством генерала Семенова — была направлена на Дон в помощь германскому ставленнику генералу Краснову и сражалась там против Красной Армии.

В сентябре 1918 г. наиболее активные участники формирования «Южной армии», в том числе генерал Дорман, помещики Реутт и Энгельгардт, были расстреляны. В январе 1922 г. был задержан и привлечен к судебной ответственности бывший начальник штаба «Южной армии» генерал-лейтенант Литовцев. Военная коллегия Верховного революционного трибунала приговорила его к расстрелу, но, учитывая раскаяние подсудимого, а также разгром к тому времени всех белогвардейских армий, применила к нему амнистию и заменила расстрел пятью годами лишения свободы.

В 1918 г. ВЧК раскрыла несколько дел, связанных с подрывной работой агентуры империализма.

В марте в Москве была выявлена подпольная организация, занимавшаяся вербовкой людей (главным образом офицеров старой армии), снабжением их и отправкой на Дон — в контрреволюционные банды генералов Каледина и Корнилова. Графиня Ланская содержала в доме на Новинском бульваре (ныне ул. Чайковского) штаб-квартиру этой организации и распоряжалась крупными денежными средствами: приобретала обмундирование для белогвардейцев, снабжала их продовольствием на дорогу и т. п. Большую роль в этих делах играл известный в Москве заводчик — американский подданный В. А. Бари. 14 апреля у него был произведен обыск. Найденные переписка и счета показали, что Бари финансировал работу графини Ланской, посылал курьеров с поручениями расплатиться с завербованными в белогвардейскую армию людьми. Консульство США в Москве выступило в защиту арестованного Бари и представило официальное поручительство, настаивая на освобождении его до суда. В. А. Бари освободили, и он скрылся.

Через несколько месяцев Московский революционный трибунал вынужден был рассматривать дело Бари и нескольких русских участников заговора заочно. В приговоре по этому делу указывалось: «Московский революционный трибунал считает вполне установленным, что американский гражданин В. А. Бари, пользуясь покровительством консульства Соединенных Штатов Америки и его содействием, с 29 октября 1917 г. и по 26 марта 1918 г. принимал активное участие в помощи врагам Советской социалистической России… Это участие выразилось в том, что Бари по соглашению с Харлафовым, Кривошеиным (бывшими офицерами. — Д. Г.) и другими представителями буржуазии и бывшим командным составом организовывал банды из контрреволюционно настроенных офицеров и студентов, снабжая последних деньгами, продовольствием, обмундированием и отправляя их на Дон к генералам Корнилову и Каледину, заклятым врагам рабоче-крестьянской власти. Виновность Бари усиливается и тем, что он, пользуясь правами американского гражданина и защитою правительства США и помогая скрытым врагам революционного пролетариата, злоупотреблял именем трудящихся масс Соединенных Штатов. Ввиду изложенного Московский революционный трибунал заочно приговорил:…скрывшегося от суда американского гражданина Бари объявить врагом всего трудящегося человечества, лишенным защиты рабоче-крестьянской власти, и в случае выдачи или поимки его по удостоверении личности расстрелять».

В приговоре далее имелось частное определение, относящееся к консульству США: «Московский революционный трибунал, обсудив неисполнение высокоавторитетным учреждением США, его московским консульством, поручительства в том, что Бари от суда никуда не скроется, и принимая во внимание, что поручительство это было уважено только из доверия к представителю правительства США, постановил: Московское североамерикайское консульство, представляемое Пулем и Лерсом, считать укрывателем преступника, содействовавшим побегу Бари, обманувшим доверие рабоче-крестьянской власти в России, привлечь которого к ответственности сможет один только американский народ»

ВЧК неоднократно разоблачала членов военных миссий «союзников», в частности французской военной миссии, которые под предлогом наблюдения за эвакуацией военнопленных эльзасцев, чехов, поляков, сербов разъезжали по городам России, формировали польские и чешские легионы белогвардейских банд, финансировали их и занимались шпионажем.

В августе 1918 г. один из сотрудников Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией недалеко от станции Плесецкая Архангельской железной дороги заметил подозрительного человека, который стоял у телеграфного столба и, по-видимому, кого-то ожидал. Неизвестного задержали. Чекисты обратили внимание на то, что на пальто у неизвестного была пришита одна большая латунная желтая пуговица, резко отличавшаяся от других.

Задержанный сознался, что он хотел пробраться в район расположения английского десанта в Архангельске для того, чтобы поступить на службу в белогвардейские войска. Как он показал, его завербовал в Петрограде доктор Ковалевский, который поручил ему доставить в Архангельск шпионское донесение и поступить там в белогвардейскую армию. На станции Плесецкая задержанный ожидал человека, который должен был проводить его до следующего пункта, а оттуда новые люди должны были переправить его через линию фронта. Желтая пуговица, пришитая к пальто задержанного, служила условным знаком: такая же пуговица должна была быть и на пальто тех членов контрреволюционной группы, которые встретят его в дороге и проведут через линию фронта.

Чекисты перешили желтую пуговицу на одежду одного из своих сотрудников и поручили ему встречать лиц с такой же пуговицей, направляющихся в Архангельск. Вскоре на желтую пуговицу поймался бывший полковник Михаил Куроченков, а затем, 16 августа, на станции Дикая была задержана уже целая группа белогвардейцев.

Так была раскрыта и ликвидирована уже упомянутая английская шпионская группа, возглавляемая доктором Ковалевским в Петрограде.

Советскому правительству, конечно, было известно о происках разведчиков, шпионов иностранных государств. Нити многих раскрытых заговоров вели к дверям посольств и миссий этих держав. Но посольства и миссии пользовались дипломатической неприкосновенностью.

>

2. Заговор «трех послов»

Летом 1918 г. в Петрограде в Латышском клубе появились два молодых командира-латыша. Они быстро сошлись с завсегдатаями клуба, среди которых, были члены контрреволюционной группы, связанной с морским атташе английского посольства Френсисом Алленом Кроми. В беседах с новыми знакомыми молодые командиры, внешне напоминавшие бывших офицеров, не скрывали своего отрицательного отношения к советским порядкам.

Вскоре заговорщики решили познакомить молодых командиров с английским разведчиком. Первая такая встреча состоялась в гостинице «Французская». Кроми решил, что один из командиров, назвавшийся бывшим офицером Шмидхеном, заслуживает доверия. Через некоторое время Кроми предложил Шмидхену выехать в Москву, связаться там с начальником британской миссии Р. Локкартом и под его руководством начать подрывную работу в советских латышских воинских частях. Он дал Шмидхену рекомендательное письмо к Локкарту.

На следующий день Шмидхен и его товарищ выехали в Москву. Там они, соблюдая осторожность, немедленно направились… в ВЧК. Молодые командиры были чекистами. Их послал в Петроград Ф. Э. Дзержинский для раскрытия антисоветского подполья. Чекист, назвавшийся Шмидхеном, в действительности был Ян Буйкис, а его товарищ — Ян Спрогис.

ВЧК решила продолжить начатую «игру», проникнуть в лагерь дипломатических заговорщиков, выяснить их замыслы и разоблачить их. Для этого в «игру» подключили командира 1-го дивизиона латышских стрелков Эдуарда Берзиня, который должен был разыграть роль «разочаровавшегося» красного командира, готового к измене.

14 августа Шмидхен с Эдуардом Берзинем явились на частную квартиру Р. Локкарта в Хлебном переулке, 19.

Появление Шмидхена и Берзиня насторожило опытного разведчика. Но вскоре сомнения у него исчезли. Много лет спустя в книге-«исповеди» Локкарт писал: «Шмидхен принес мне письмо от Кроми, которое я тщательно проверил. Я держался постоянно начеку, опасаясь провокаторов, но убедился в том, что письмо это, несомненно, писано рукою Кроми. В тексте письма имелась ссылка на сообщения, переданные мною Кроми через посредство шведского генерального консула. Типичной для такого бравого офицера, как Кроми, была также фраза о том, что он приготовляется покинуть Россию и собирается при этом сильно хлопнуть за собой дверью. Характерным было также правописание… Орфографию Кроми никто не сумел бы подделать… В заключительной части письма Шмидхен рекомендовался мне как человек, услуги коего могут мне быть полезны».

Убедившись, что письмо подлинное, Локкарт начал беседу., Э. П. Берзинь и Шмидхен представились ему как латышские офицеры, разочаровавшиеся в Советской власти. Они, в частности, заявили, что не хотят воевать с архангельским английским десантом, куда их собираются послать большевики, и не прочь бы договориться с командующим десантом, английским генералом Ф. Пулем. Локкарт был осторожен. Поддержав намерение Берзиня и Шмидхена порвать с большевиками, он предложил им явиться на следующий день. Прежде чем связываться с Берзинем и Шмидхеном, Локкарт решил посоветоваться со своими коллегами-союзниками. В своей книге Локкарт так рассказал об этом: «Вечером я подробно переговорил о происшедшем с генералом Лавернем и французским генеральным консулом Гренаром… Мы пришли к тому заключению, что предложение латышей является, по всей вероятности, искренним, и что если мы будем действовать с необходимой осторожностью, то особого вреда от того, что мы направим этих людей к Пулю, получиться не может… Мы решили свести обоих латышей с Сиднеем Рейли, который сможет наблюдать за ними и помочь им в осуществлении их благих намерений».

На следующий день состоялась вторая встреча Локкарта с Берзинем и Шмидхеном. Теперь уже Локкарт не был так осторожен, как прежде. Он всячески поддерживал их намерение порвать с большевиками, говорил, что союзники помогут латышам добиться независимости Латвии, советовал создать «национальный латышский комитет» и обещал финансировать заговор. Чтобы связать Берзиня и Шмидхена с генералом Пулем, Локкарт заготовил три удостоверения, с которыми «заговорщики» должны были отправиться в расположение английских войск для переговоров. Эти документы с официальным гербом и печатью британской миссии были подписаны Локкартом. Они гласили: «Британская миссия, Москва, 17 августа, 1918 г. Всем британским военным властям в России.

Предъявитель сего… латышский стрелок направляется с ответственным поручением в Британскую штаб-квартиру в России. Обеспечивайте ему свободный проезд и оказывайте всемерное содействие. Р. Локкарт. Британский представитель в Москве».

Один экземпляр удостоверения был заполнен на имя Яна Яновича Буйкиса (на подлинную фамилию, имя и отчество Шмидхена), второй — на имя капитана Крыша Кранкаля[22]. Вручив эти документы Берзиню, Локкарт в заключение беседы направил его к лейтенанту Сиднею Рейли, с которым предложил в дальнейшем держать связь.

Конечно, документы, собственноручно подписанные Локкартом, были тотчас же переданы в ВЧК. Они служили несомненным доказательством подрывной деятельности главы британской миссии.

Первая встреча Э. Берзиня с Сиднеем Рейли состоялась на Цветном бульваре. Английский разведчик стал обсуждать с ним вопрос об участии латышских стрелков в военных действиях союзнического десанта в Архангельске. Потом он перевел беседу на другую тему. Сидней Рейли в то время вынашивал план организации вооруженного антисоветского выступления в Москве и Петрограде. Главным элементом «плана» был захват большевистских лидеров в Москве во время заседания Совета Народных Комиссаров, которое должно было состояться 28 августа. Зная о том, что Берзинь командует латышскими стрелками, охраняющими Кремль и членов Советского правительства, Сидней Рейли предложил Берзиню организовать захват во время заседания всех членов Совета Народных Комиссаров, а также занять Государственный банк, Центральный телеграф, телефон и другие важные учреждения. На расходы по организации этого заговора он тут же вручил Э. Берзиню 700 тысяч рублей.

22 августа состоялось новое свидание Берзиня с английским разведчиком. Теперь они детально обсуждали план захвата Совета Народных Комиссаров. Разведчик особенно интересовался Председателем Совета Народных Комиссаров В. И. Лениным. По первоначальному плану предполагалось направить захваченных членов Совнаркома под конвоем в Архангельск, но Рейли изменил план. Он сказал Эдуарду Берзиню: «Ленин обладает удивительной способностью подходить к простому человеку. Можно быть уверенным, что за время поездки в Архангельск он сумеет склонить на свою сторону конвойных и те освободят его. Поэтому было бы наиболее верным Ленина немедленно после ареста расстрелять…». Во время этой встречи Сидней Рейли передал Э. Берзиню 200 тысяч рублей.

28 августа 1918 г., встретившись в третий раз с английским разведчиком, Берзинь получил задание выехать в Петроград и установить связь с петроградской группой заговорщиков. И снова он дал Берзиню «на содержание организации» 300 тысяч рублей. (Все полученные деньги, 1200 тысяч рублей, Э. Берзинь сдал в ВЧК.)

29 августа, выполняя «задание» Рейли, Берзинь прибыл в Петроград, явился на квартиру некой Е. М. Боюжовской (там он, между прочим, случайно обнаружил визитную карточку Сиднея Рейли, в которой был указан адрес одной из его московских явок — конспиративной квартиры в Шереметьевском переулке, 3 (ныне ул. Грановского). Через Боюжовскую Берзинь связался с петроградскими заговорщиками.

Между тем ВЧК располагала и другими данными, подтверждавшими подрывную деятельность дипломатов-заговорщиков. Среди них было письмо французского журналиста Рене Маршана на имя президента Французской Республики Пуанкаре. В письме говорилось: «Мне довелось присутствовать недавно на официозном собрании, вскрывшем самым неожиданным для меня образом огромную, тайную и в высшей степени опасную, на мой взгляд, работу… Я говорю о закрытом собрании, имевшем место в генеральном консульстве Соединенных Штатов… Присутствовали генеральный консул Соединенных Штатов господин Пуль и наш генеральный консул. Присутствовали союзные агенты… Случайно я был поставлен в курс замысла тем, что высказывали присутствующие агенты. Так, я узнал, что один английский агент подготовлял разрушение железнодорожного моста через реку Волхов, недалеко от Званки. Достаточно бросить взор на географическую карту, чтобы убедиться, что разрушение этого моста равносильно обречению на полный голод Петрограда, в таком случае город фактически оказался бы отрезанным от всяких сообщений с востоком, откуда прибывает весь хлеб, и без того крайне недостаточный для существования… Один французский агент присовокупил, что им уже сделаны попытки взорвать Череповецкий мост, что привело бы продовольствование Петрограда к таким же гибельным последствиям, как и разрушение моста у Званки, так как Череповец расположен на линии, соединяющей Петроград с восточными областями. Затем речь шла о разрушении рельсов на разных линиях… Я не распространяюсь, полагая, что уже достаточно сказал, чтобы на основании недвусмысленных фактов выяснить сформулированные мною выше тяжелые опасения. Я глубоко убежден, что дело идет не об изолированных починах отдельных агентов. Но даже подобные частные инициативы могут иметь единственный гибельный результат: бросить Россию во все более кровавую политическую и бесконечную борьбу, обрекая ее на нечеловеческие страдания от голода…»

Впоследствии Рене Маршан разъяснил: «В августе месяце 1918 г. генеральный консул (Гренар, который собирался тогда уезжать из России. — Д. Г.) сказал мне, что меня предполагают оставить в России в качестве политического информатора, чтобы я мог посылать доклады о политическом положении в стране, и при этом заявил, чтобы я зашел в пять часов вечера в здание американского консульства, где он познакомит меня до своего отъезда с некоторыми людьми, которые тоже будут оставлены в России. Я туда явился. Здесь американский генеральный консул представил мне как агента по экономическим вопросам гр. Каламатиано… Потом здесь же были английский лейтенант Рейли и Вертимон, которые мне были представлены несколько дней тому назад во французском консульстве как агенты по разрушению на Украине, Которая еще тогда была оккупирована немцами. На этом собрании, к моему большому удивлению, пришлось мне услышать совершенно для меня неожиданный план взятия Петрограда измором, путем взрыва мостов… на большой магистрали Москва — Петроград. Это на меня произвело колоссальное впечатление…. И несмотря на то, что для меня тогда было очень тяжело, потому что это значило вступление в открытую борьбу с режимом, с которым я был тогда всецело связан… я счел необходимым принять все меры, чтобы положить конец подобному лицемерию и подобной гадости. Я это сделал. С тех пор я открыто перешел в противоположный лагерь для борьбы против французского правительства, изменившего одновременно не только русскому, но и французскому народу, который никогда ему не давал и не мог дать подобных злодейских поручений».

В самый разгар распутывания нитей заговора послов, 30 августа, произошли чрезвычайные события — покушение на жизнь В. И. Ленина и убийство М. С. Урицкого. Надо было принять энергичные меры против представителей международного империализма, фактически находившегося в состоянии войны с Советской Россией. Имелось немало оснований считать их причастными к покушению на жизнь В. И. Ленина. Поэтому решено было ликвидировать заговор, даже если бы пришлось нарушить дипломатическую неприкосновенность иностранных разведчиков и заговорщиков. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс впоследствии писал: «…Предварительная работа по раскрытию этого заговора еще далеко не была доведена до конца. При продолжении работ… открылись бы все новые и новые данные, пролетариат увидел бы, как Локкарт, пользуясь правом экстерриториальности, организовывал поджоги, восстания, готовил взрывы… Но после ленинградских событий… необходимо было немедленно производить аресты». В Петроград выехал Ф. Э. Дзержинский, в Москве руководство операцией поручалось Я. X. Петерсу.

В 6 часов вечера 31 августа группа чекистов во главе с Гиллером оцепила здание английского посольства на Дворцовой набережной в Петрограде и заняла его нижний этаж. Когда чекисты поднимались на второй этаж, раздались выстрелы. Помощник комиссара Шейнкман был ранен в грудь, разведчик Янсон убит, следователь ЧК Бортновский ранен. Чекисты открыли ответный огонь (в результате оказался убитым морской атташе посольства разведчик Кроми) и затем заняли помещение посольства.

В тот же день чекисты произвели обыски и аресты среди сотрудников английской и французской дипломатических служб в Москве. Ночью 31 августа комендант Московского Кремля П. Д. Мальков по поручению ВЧК явился на квартиру Локкарта, произвел обыск и доставил английского дипломата и его помощника В. Л. Хикса в ВЧК. Я. X. Петерс спросил Локкарта, знает ли он Ф. Каплан, а затем предложил дать объяснения по поводу попытки подкупить командира советской воинской части Э. Берзиня, предъявив выданное британской миссией удостоверение на имя латышского «заговорщика», командированного в распоряжение английских войск. Локкарт, ссылаясь на правила дипломатической неприкосновенности, отказался давать объяснения. Много лет спустя в своей книге «Буря над Россией» Р. Локкарт, желая изобразить себя ловким разведчиком, «обманувшим» во время ареста чекистов, рассказывал: «В боковом кармане моего пиджака я внезапно нащупал свою записную книжку, в которую я вносил тайным шрифтом пометки о выплаченных мною суммах. Чекисты обыскали мою квартиру… но позабыли осмотреть то платье, которое мы надели на себя во время нашего ареста. Содержание этих записей было понятно только мне, но цифры могли в руках большевиков оказаться компрометирующим меня материалом… Мысль о записной книжке мучила меня. Как мне от нее избавиться?.. Я попросил у наших четырех караульных разрешения сходить в уборную. Разрешение мне было дано». Там незадачливый дипломат и избавился от компрометирующего его материала.

По указаниям Я. М. Свердлова и Г. В. Чичерина Локкарта отпустили из ВЧК.

Несмотря на принятые в ту ночь меры, иностранные шпионы Сидней Рейли, Анри Вертимон и Ксенофонт Каламатиано скрылись. В комнате Анри Вертимона, жившего в помещении католической гимназии при церкви Петра и Павла, нашли 18 фунтов 48 золотников пироксилина, 39 капсулей от динамитных шашек, шпионские шифры и карту Генерального штаба.

Чекисты устроили засаду на конспиративной квартире Сиднея Рейли в Шереметьевском переулке, где проживала актриса Елизавета Оттен. Здесь они задержали бывшую надзирательницу гимназии Марию Фриде, принесшую какой-то пакет, в котором оказался документ, подписанный: «№ 12». В нем говорилось о формировании дивизий Красной Армии в Воронеже, о графике работ Тульского оружейного завода, о количестве выпускаемой патронным заводом продукции, о том, что из-за нехватки хлопка производство боеприпасов сократилось в два раза… Выяснилось, что Мария Фриде служит в американском консульстве в Москве сестрой милосердия отряда Красного Креста и одновременно выполняет секретные поручения дипломатов-шпионов. Пакет, который она должна была вручить Сиднею Рейли через Елизавету Оттен, был получен ею от брата, Александра Фриде. В годы царизма он служил военным следователем Московского военно-окружного суда, а в послеоктябрьский период работал в управлении начальника военных сообщений.

Чекисты направились на квартиру Марии Фриде. Но как только мать Фриде увидела комиссара ВЧК, она выбежала с каким-то свертком, пытаясь скрыться. Сверток у нее отобрали и нашли в нем также шпионские материалы, принадлежавшие ее сыну, Александру Фриде. В донесении агента «№ 26» говорилось: «В Тамбове формирование частей Красной Армии протекает крайне медленно. Из 700 красноармейцев, готовых к отправке на фронт, 400 человек разбежались. В Липецке вообще отказались ехать на формирование, сказав, что будут защищать интересы Советов только в своем уезде. Здесь также полное отсутствие патронов, оружия и снарядов». В квартире Фриде нашли 50 тысяч рублей. Засада, оставленная в квартире сотрудниками ВЧК, вскоре задержала участника шпионской группы, бывшего чиновника московской таможни П. М. Солюса. Как оказалось впоследствии, это и был агент «№ 26».

Пойманный с поличным Фриде сознался в том, что он состоит на службе у американского разведчика Каламатиано и по его поручению собирает сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики.

Среди знакомых Сиднея Рейли оказалась сотрудница ЦИК Ольга Старжевская, которой он дал 20 тысяч рублей на покупку обстановки и содержание квартиры, где намеревался устроить конспиративную явку. Через Старжевскую он рассчитывал получать сведения о работе советских учреждений. Рейли поддерживал близкое знакомство с заведующим автомобильным складом Московского военного округа Трестаром, который предоставлял ему в пользование автомобили.

Таковы были результаты первых дней расследования. Я. X. Петерс отмечает: «Было арестовано около 30 человек, но, за исключением брата и сестры Фриде и еще нескольких лиц, против которых были все данные, обвиняющие их в шпионаже, против остальных арестованных прямых улик не было».

Французское и английское правительства, западная буржуазная печать подняли шумную кампанию протеста против нарушений Советским правительством правил дипломатической неприкосновенности. В отместку англичане без всяких оснований арестовали в Лондоне представителя РСФСР М. М. Литвинова и его сотрудников. Совет Народных Комиссаров Северной коммуны в обращении «Ко всему цивилизованному миру» заклеймил позорную деятельность иностранных «дипломатов». «Неслыханные, чудовищные преступления совершаются на нашей земле, — говорилось в обращении. — Английская и французская буржуазия, кичащиеся своим мнимым демократизмом, взяли на себя задачу восстановления монархии в России… Англо-французскими шпионами кишмя кишат наши родные города. Мешки англо-французского золота употребляются на подкуп различных негодяев… Мы получили совершенно точные данные, что официальные английские представители подготовляют взрыв железнодорожных мостов около Званки и Череповца для того, чтобы отрезать нас от Перми и Вятки и тем оставить нас совсем без хлеба. Они готовят ряд взрывов наших фабрик и заводов, подготовляют крушения поездов, подготовили ряд террористических покушений… Мы не можем молчать, когда посольство превращается в конспиративную квартиру заговорщиков и убийц; когда официальные лица, живя на нашей территории, плетут сеть кровавых интриг и чудовищных преступлений против нашей страны».

Арест в Англии М. М. Литвинова и его сотрудников заставил Советское правительство вновь задержать Р. Локкарта в Москве. Народный комиссар по иностранным делам Г. В. Чичерин 7 сентября 1918 г. заявил иностранцам: «Дипломатические и военные представители Англии и Франции пользуются своим званием для организации на территории РСФСР заговоров, направленных к захвату Совета Народных Комиссаров с помощыб подкупа и агитации среди войсковых частей, к взрыву мостов, продовольственных складов и поездов. Данные… устанавливают с несомненностью тот факт, что нити заговора сходились в руках главы английской миссии Локкарта и его агентов. Равным образом установлено, что здание английского посольства в Петрограде фактически было превращено в конспиративную квартиру заговорщиков… Поэтому правительство РСФСР поставлено в необходимость создать для лиц, уличенных в заговорах, такие условия, при которых они были бы лишены возможности продолжать… свою преступную, с точки зрения международного права, деятельность». Далее народный комиссар от имени Советского правительства заявил: «Все интернированные представители английской и французской буржуазии, среди которых нет ни одного рабочего, будут немедленно освобождены, как только русские граждане в Англии и во Франции и в районах оккупации союзных войск и чехословаков не будут больше подвергаться репрессиям и преследованиям. Английские и французские граждане будут иметь возможность немедленно покинуть территорию России, когда эту же возможность получат российские граждане в Англии и во Франции. Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе глава заговорщиков Локкарт, одновременно будут пользоваться возможностью возвращения на родину…»

Пока шла дипломатическая переписка, многие из заговорщиков-дипломатов (в том числе французский генеральный консул Гренар, генерал Лавернь и другие) укрылись в помещении нейтрального норвежского посольства и отсиживались там. За ними было установлено наблюдение.

Однажды сотрудники ВЧК задержали гражданина, который пытался проникнуть в норвежское посольство. Задержанный предъявил паспорт на имя студента С. Н. Серповского. В действительности это был разыскиваемый американский агент Ксенофонт Каламатиано. Его доставили в ВЧК. Петерс и Кингисепп во время допроса Каламатиано обратили внимание на его массивную трость и решили ее осмотреть. Внутри ее они обнаружили массу записок, шифровок и расписок в получении денег. В трости Каламатиано оказалась тайная шпионская канцелярия. Необходимо было лишь выяснить, какие фамилии скрываются под номерами, которые находились на расписках в получении денег. Таких номеров было до тридцати. Каламатиано, убедившись в том, что он окончательно провалился, вынужден был давать объяснения и расшифровывать фамилии, скрывавшиеся под номерами. Оказалось, что и сам Каламатиано имел шпионский номер. Его агенты адресовали свои донесения на имя «№ 15», под которым значился их шпионский шеф — Каламатиано. Этот опытный разведчик разработал инструкцию для агентов, в которой, между прочим, говорилось: «В сообщениях следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера войск обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Дух войск — положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей — мануфактура и цены на нее. Дезертирство из рядов Красной Армии — эмиграция на Украину». И эта инструкция была найдена в шпионской трости. Поддельный паспорт на имя студента Петроградского университета С. Н. Серповского, по которому скрывался Каламатиано, был изготовлен для него агентом А. К. Хвалынским по поручению А. Фриде.

После ареста Каламатиано на квартире, где он проживал под именем Серповского, чекисты устроили засаду. Вскоре сюда явился какой-то неизвестный. Дежуривший в квартире чекист «приветливо» встретил его. Тот спрашивал Каламатиано. Как оказалось, это был чех Йозеф Пшеничка, доставивший для Каламатиано письмо от командования Чехословацкого корпуса, содержавшее важную информацию.

Действуя заодно с союзными разведчиками — Сиднеем Рейли и Вертимоном и прикрываясь вывеской американских коммерческих фирм, а когда нужно, и поддельными документами, Каламатиано вербовал для службы в американской разведке людей, которые за плату поставляли сведения об экономическом, политическом и военном положении Советской республики. В эту шпионскую сеть входили: его ближайший помощник А. В. Фриде, бывший генерал-майор А. А. Загряжский, бывший чиновник московской таможни П. М. Солюс, бывший полковник Генерального штаба Е. М. Голицын, студент университета А. К. Хвалынский, журналист Д. А. Ишевский, служащий Центропленбежа[23] Л. А. Иванов, бывший офицер А. В. Потемкин и другие.

Представление о характере сотрудничества Каламатиано со своими осведомителями и о моральном облике последних дает, между прочим, найденное при обыске у Каламатиано письмо агента Ишевского, адресованное Каламатиано. «С первых же ваших слов я заключил, — писал Ишевский, — что «фирма» и «условия транспорта» есть не что иное, как маска, прикрывающая политическую и военную разведку. В этом направлении я стал вести наблюдения во время моей командировки. Но каково было мое удивление, когда я, по возвращении в Москву, узнаю от вас, что в моих услугах не нуждаются. Получили то, что было нужно, и дали гроши, которые получают курьеры теперешних министерств… Человек в надежде на будущие перспективы рисковал многим, сидел под арестом, работал… И за все — 600 рублей и «уходи вон!». Нет, к своим секретным агентам другие государства так не относятся, и в полном сознании своей моральной правоты… я требую восстановления справедливости. Я свое требование — получить 4500 рублей — готов поддержать имеющимися в моем распоряжении средствами».

Полученные при расследовании дела о заговоре Локкарта данные, не давали все же полного представления о подрывной деятельности «союзных» послов против Советской России. Впоследствии стали известны и другие факты.

Благодаря мерам, принятым Советским правительством, преступная деятельность иностранных шпионов, скрывавшихся под маской дипломатов, в значительной степени была пресечена.

>

3. Ликвидация преступных анархистских групп

Серьезную дезорганизацию в жизнь страны вносили в то время анархисты. Небольшие их группы приняли участие в Октябрьской революции; некоторые из них, увлеченные общенародным революционным подъемом, храбро сражались за победу Октября.

Однако анархисты по-прежнему не признавали какой бы то ни было государственной власти, не делали различия между буржуазным и Советским государством. Многие из них требовали немедленного перехода к «безгосударственному» строю. Некоторые группы анархистов хотя и изъявляли готовность сотрудничать с большевиками, участвовать в советской работе, но выступали против ленинского принципа демократического централизма, добивались децентрализации государственного управления, не признавали национализации и требовали передать заводы и фабрики в собственность тех, кто на них работает. В ряде городов анархисты под предлогом «защиты революции» создавали вооруженные отряды, которые фактически занимались экспроприациями, добыванием средств «на нужды организации». В анархистские группы потянулись преступные элементы, грабившие лавки, склады, магазины, частные квартиры.

31 января 1918 г. анархисты Лев Черный (П. Д. Турчанинов), Михаил Крупенин, В. Бармаш и Абба Гордин образовали «Совет Московской федерации анархистских групп» и самовольно заняли для этой организации помещение бывшего купеческого клуба в Москве. Целью своей организации они провозгласили распространение анархистских учений и привлечение новых членов в анархистские группы. Совет федерации создал вооруженный отряд под названием «Черная гвардия» якобы для борьбы с контрреволюцией и буржуазией. Под влиянием «Совета федерации» в Москве стали быстро расти анархистские группы, носившие разные названия — «Ураган», «Авангард», «Борцы», «Студенческая группа», «Коммуна Морозова», «Десма». Некоторые из них признавали федерацию как центральную, объединяющую организацию, другие не признавали. К началу апреля группки анархистов занимали в городе около 20 особняков. Многие члены этих групп никакого представления об анархизме как идейном течении не имели, их привлекала возможность, прикрываясь анархистским флагом, совершать темные дела. Нередко под видом анархистских создавались настоящие уголовные шайки. Вскоре уголовники появились и в самой «Черной гвардии». Под предлогом производства обысков у контрреволюционеров они совершали кражи и грабежи. «Совет федерации», конечно, знал об этих преступлениях, но никакой борьбы с ними не вел.

Такое же положение было и в Петрограде. Анархисты и здесь самочинно занимали помещения для своих организаций, грабили квартиры. Захватив на Васильевском острове особняк бывшего барона, миллионера Гинцбурга, анархисты вывезли мебель, ковры, дорогие картины, гобелены, зеркала и т. п. В ряде помещений, занятых анархистами, создавались склады оружия.

Одна из петроградских анархистских газет — «Буревестник» — пыталась даже «теоретически» обосновать неизбежность участия преступных элементов в анархистских группах. «За нами идет целая армия преступности, —писала она. — Мы это хорошо знаем. Почему же мы идем вместе? Вернее, почему они идут под нашим прикрытием? У нас с внешней стороны одна цель: мы разрушаем современное общество, и они разрушают. Мы выше современного общества, а они ниже. Но мы с глубоким презрением к современному обществу протягиваем руку этим преступникам. У нас общий враг — современное общество… Мы приветствуем всякое разрушение, всякий удар, наносимый нашему врагу. Разите его, доконайте его — вот возгласы поощрения, издаваемые нами при всяком покушении, при всяком посягательстве на современное общество».

Такова была «идеология» многих анархистов. А вот один из примеров их «практики». В апреле несколько анархистов из «Всероссийской федерации анархистов-коммунистов» во главе с Ф. Г. Горбовым явились в частную московскую контору торгового товарищества «Кавказ и Меркурий». Предъявив мандат от анархистской федерации, они потребовали выдачи всего опиума, хранившегося на складе, для того, чтобы, по их словам, уничтожить его как вредный для общества продукт. Погрузив опиум на подводу, анархисты вывезли его. Об этом происшествии сообщили в ВЧК. По указанию Ф. Э. Дзержинского и при его личном участии чекисты произвели обыск в гостинице «Метрополь», где жил Ф. Г. Горбов, являвшийся членом ВЦИК от анархистской федерации. Чекисты нашли несколько бомб, револьверы и крупную сумму денег, принадлежавших федерации. Горбова арестовали. В той же гостинице был арестован и другой участник «операции» с опиумом — А. Светлов, у которого также обнаружили револьверы, бомбы, патроны, бинты и запасы остродефицитных в то время чая, круп и других продуктов. Наконец, чекисты нашли у спекулянта Журинского вывезенный анархистами со склада товарищества «Кавказ и Меркурий» опиум — 200 пакетов по 10 фунтов каждый. Весь опиум был продан спекулянту за 100 тысяч рублей. Деньги получил анархист актер Мамонт Дальский (Неелов).

Дезорганизаторские, преступные действия анархистских групп не могли быть терпимы Советской властью. В ночь на 12 апреля чекисты с помощью красноармейцев разоружили в Москве различные анархиствующие группы и арестовали около 400 человек. В разъяснении ВЧК говорилось, что эта операция была направлена против бандитов и уголовников. Всех анархистов, не причастных к грабежам и уголовщине, освобождали. Но оказалось, что таких среди арестованных было не более пяти процентов.

Полное представление о «деятельности» арестованных членов анархистских групп дает следующее сообщение ВЧК: «Отделом при ВЧК по борьбе с преступностью ведется в настоящее время интенсивная работа по очищению Москвы от преступного элемента. Значительная часть из обнаруживаемых преступников — это лица, так или иначе примазавшиеся к идейному течению анархизма. Расстрелянный недавно изверг — главарь шайки «Граком» Лапшин-Липкович — на допросе выдавал многих своих товарищей, и по его указанию еще до сих пор открываются возмутительные по своей дерзости грандиозные преступления, участниками которых были члены групп «анархистской» платформы. Лапшин-Липкович, как известно, во время одной «экспроприации» замучил бесчеловечной пыткой Батурина, скальпировав свою жертву, поливая рану одеколоном, пытаясь таким способом вырвать у Батурина признание, где спрятаны деньги. Из допроса, между прочим, выяснилось, что этот Лапшин на одном из собраний «анархистских» групп требовал, чтобы все члены групп разных наименований признавали своим кредо безграничное право реквизиций и конфискаций. Предлагалось товарищам, не согласным с такими постановлениями, высказываться. Однако на собрании не нашлось ни одного, который бы высказался хотя бы за ограничительное право конфискации. Многие группы действовали в контакте, совместно устраивали грабежи. Таковы были группы: 1-й Самарский отряд, 2-й отряд, «Граком», «Буря» и др. Членами этих групп были совершены десятки грабежей на миллионные суммы… Из преступников на месте преступления захвачены: С. Кузин, С. Захаров, В. Матейчик. Первые двое из них, принадлежавшие к организованной шайке, захвачены во время вооруженного грабежа по Цветному бульвару, № 21, а последний — при грабеже в Барашевском переулке, где оказал вооруженное сопротивление». Сознались в совершенных преступлениях И. Д. Слоп, И. Т. Зильберман, А. С. Данилин, В. Спаков, А. А. Бойцов, И. Г. Цулукидзе, А. Андреев («Зюдик»), С. Г. Кузин, С. Захаров, В. П. Матейчик и И. Е. Баранов.

Бандиты были расстреляны.

Решительные меры, принятые ВЧК против «анархиствующих» бандитов в Москве, Петрограде, Саратове, Воронеже и других городах, оздоровили обстановку и нанесли серьезный удар по сползавшим на контрреволюционный путь анархистским группам.

>

4. Под флагом борьбы за «учредиловскую демократию»

Одной из главных антисоветских сил в первые месяцы после победы Великой Октябрьской социалистической революции выступала партия эсеров.

VIII совет партии правых социалистов-революциоперов, состоявшийся 7—14 мая 1918 г., провозгласил официальной линией партии подготовку вооруженного восстания против Советской власти и образование «демократического правительства», которое должно быть избрано Учредительным собранием. Совет правых эсеров признал также необходимым добиваться возобновления войны с Германией в союзе с правительствами стран англо-французской коалиции и США и считал «приемлемым в стратегических целях» приглашение в Россию войск Антанты.

В течение лета 1918 г. правые эсеры с помощью международного империализма стремились осуществить эти свои замыслы. Как уже отмечалось, в Самаре, занятой чехословацкими мятежниками, они образовали Комуч и открыли фронт гражданской войны против Советской власти. Вся деятельность партии эсеров в советском тылу, как признал впоследствии член ЦК этой партии Д. Д. Донской, направлялась «в русло поддержки образовавшегося Восточного фронта, в русло содействия приближению войск Комитета членов Учредительного собрания на Запад… в русло ведения вооруженной борьбы против Советской власти». Эсеровские организации, свидетельствовал Донской, «имели своей задачей облегчить продвижение народной армии (так эсеры называли антисоветскую армию, созданную «учредиловским правительством». — Д. Г.) и в случае ее прихода подготовить на данном месте, к моменту ее прихода, восстание».

Антисоветские позиции после Октября заняли и меньшевики. Они считали, что Россия по своему экономическому развитию представляет собой «незрелую», «отсталую» страну, весьма далекую от социализма, что ей предстоит после свержения самодержавия пройти длительный путь капиталистического развития, «дозревания» до социалистической революции. После Февральской революции 1917 г. в блоке с эсерами и кадетами меньшевики вошли в буржуазное Временное правительство и боролись с большевистской партией, пытаясь предотвратить надвигавшуюся пролетарскую революцию. Став врагами Советской власти, многие из них принимали участие в восстаниях и мятежах, которые весною и летом 1918 г. прокатились по стране; некоторые меньшевики входили и в состав образовавшихся тогда антисоветских эсеровских «правительств».

Пользуясь старыми связями в профессиональных союзах, меньшевики пытались разработать «особые» методы борьбы с Советской властью. Так, они утверждали, что Советы лишь общественные организации рабочего класса (а не органы власти) и должны представлять его узкопрофессиональные интересы.

В противовес Советам меньшевики требовали созвать «беспартийные рабочие конференции», «Всероссийский рабочий съезд», которые могли бы «оказывать влияние» на правительство, отстаивая профессиональные интересы. Такое противопоставление «беспартийных конференций» Советам должно было, по мысли меньшевистских лидеров, оторвать рабочий класс от большевиков и Советской власти.

Во время наступления немцев, в конце февраля 1918 г., меньшевики развернули в Петрограде антисоветскую агитацию, обвиняя большевиков и Советское правительство во всех бедах и предлагая созвать без ведома и участия советских организаций беспартийное «Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов». Для подготовки этого собрания, которое открылось 13 марта 1918 г. в Петрограде в клубе меньшевиков, они создали специальное оргбюро.

На собрание явились «представители беспартийных рабочих», и среди них видные меньшевики и эсеры. Председателем собрания был избран правый эсер Е. С. Берг, который во вступительном слове поставил перед собравшимися задачу «создать рабочий орган для оформления общественного мнения и объединения воли петроградского пролетариата».

После ряда крикливых выступлений инициаторов сборища была принята антисоветская «декларация», в которой речь шла не об экономических и профессиональных, а о политических требованиях антисоветского характера: 1) не утверждать мирный договор с Германией; 2) добиться отставки Совета Народных Комиссаров; 3) обеспечить немедленный созыв Учредительного собрания и передачу ему всей власти в стране.

Однако даже среди специально подобранных меньшевиками участников собрания не было единодушия по поводу данной «декларации». Присутствовавшие отмечали явную «меньшевистскую партийность» этого «беспартийного собрания».

Наконец, собрание избрало постоянное бюро для руководства работой организации в составе Каммермахера, Берга, Смирнова и других меньшевиков и эсеров. Это бюро, между прочим, должно было подготовить созыв «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих» и всеобщую антисоветскую забастовку.

В Москве меньшевики в конце марта 1918 г. также начали подпольную работу по созыву собрания уполномоченных от фабрик и заводов города. 13 июня 1918 г. в клубе Александровской железной дороги под предлогом обсуждения продовольственного вопроса состоялось такое же, как и в Петрограде, «беспартийное собрание». На нем присутствовало 59 человек, в том числе 44 меньшевика и эсера. Среди делегатов находились М. С. Каммермахер-Кефали, секретарь Московского комитета партии меньшевиков Г. Д. Кучин и другие меньшевистские деятели. Организаторы сборища, назвавшие его «Чрезвычайным собранием представителей фабрик и заводов Москвы», выступали с антисоветскими речами, требовали созыва Учредительного собрания и призывали к забастовкам.

Открытая антисоветская деятельность правых эсеров и меньшевиков вынудила ВЧК принять меры. 10 июня чекисты установили, что на Николаевской улице в Петрограде происходит нелегальное собрание, и арестовали присутствовавших на нем 10 сотрудников военной комиссии эсеровского ЦК партии, в том числе руководителя комиссии Р. Р. Леппера. Выяснилось, что комиссия собирала сведения о расположении, численности и моральном состоянии красноармейских частей, вербовала и направляла людей в районы мятежей для участия в военных действиях протии Красной Армии. Она пользовалась поддельными документами, печатями, бланками красноармейских частей и издавала антисоветские прокламации.

13 июня чекисты арестовали и участников меньшевистского «беспартийного собрания» в Москве.

А 14 июня ВЦИК, заслушав доклад ВЧК (его сделал М. Я. Лацис), постановил:

«Принимая во внимание… что представители партий — социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, вплоть до самых ответственных, изобличены в организации вооруженных выступлений против рабочих и крестьян в союзе с явными контрреволюционерами — на Дону с Калединым и Корниловым, на Урале с Дутовым, в Сибири с Семеновым, Хорватом и Колчаком и, наконец, в последние дни с чехословаками и примкнувшими к последним черносотенцами… исключить из своего состава представителей партий социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, а также предложить всем Советам рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов удалить представителей этих фракций из своей среды».

Эсеры и меньшевики с еще большим ожесточением продолжали подрывную деятельность.

Меньшевистский организационный комитет по созыву «Всероссийского съезда уполномоченных от беспартийных рабочих», избранный на петроградском «собрании уполномоченных» в марте, назначил на 2 июля всеобщую забастовку в Петрограде. Но питерский пролетариат отказался участвовать в этой меньшевистской затее: все заводы и фабрики в этот день работали.

21 июля в Москве собралось около 40 меньшевиков, эсеров, бундовцев. Они объявили себя «Всероссийской конференцией уполномоченных беспартийных рабочих» и приняли две резолюции. Одна требовала «прекращения опытов социализации и национализации», создания условий для привлечения в промышленность русских и иностранных капиталов «на началах свободной конкуренции». Другая основной политической задачей рабочего класса провозглашала «борьбу за низвержение Советской власти и восстановление демократического строя». 23 июля участники конференции были арестованы.

В августе отдел военного контроля и чрезвычайная комиссия 4-й армии Восточного фронта ликвидировали в этой армии заговор, имевший целью открыть фронт уральским казакам. Во главе заговора стояли бывший штабс-ротмистр царской армии Е. Е. Буренин, занимавший должность дежурного генерала 4-й армии, командир 2-го кавалерийского полка Бредихин и другие лица. Эта контрреволюционная группа намеревалась в ночь на 20 августа вывести кавалерийский полк Бредихина за окопы и сообщить противнику пароль. Казаки под видом красноармейцев должны были проникнуть в расположение советских войск и открыть фронт для общего наступления, а руководители заговора — захватить штаб армии. Буренин имел связи с некоторыми бывшими местными помещиками, которые снабжали его денежными средствами для организации заговора и подкупа командиров армии.

Незадолго до намеченного контрреволюционного выступления Буренин выехал на фронт к командиру Уральской дивизии Ярославу Штромбаху и попытался вовлечь его в авантюру. За участие в заговоре Бурения предложил ему 2 тысячи рублей золотом. Категорически отклонив это предложение, Штромбах арестовал Буренина, сообщил о заговоре представителям отдела военного контроля и послал вооруженный отряд на защиту штаба армии. Политический комиссар и одновременно председатель Чрезвычайной комиссии при штабе 4-й армии П. Г. Петровский (сын известного старого большевика Г. И. Петровского) вместе с другими руководителями штаба своевременно принял необходимые меры. Главари заговора были арестованы, выступление предупреждено. Расследование по этому делу вели органы Чрезвычайной комиссии Восточного фронта. Участники заговора, в том числе Буренин, были расстреляны. Бредихину удалось бежать к казакам.

Полагая, что заговор имеет более глубокие корни, чекисты продолжали наблюдение за теми, кто внушал подозрение, и тщательно допрашивали захваченных в плен.

В октябре 1918 г. был пленен белый офицер Николай Ракин, рассказавший, что до полуторамесячной службы в белой армии он жил в Саратове, где и был завербован представителями тайной организации. Завербовавший его Н. И. Панфилов предложил ему выехать в Покровск Саратовской губернии и явиться к П. В. Поспелову, который должен был переправить его через фронт к белым. 15 августа Ракин прибыл к Поспелову. Последний вначале предложил ему поступить на службу в Красную Армию, во 2-й кавалерийский полк, которым командовал уже упоминавшийся участник заговора Бредихин, и лишь затем согласился переправить через фронт.

На основании показаний Ракина чекисты в Саратове арестовали Панфилова (оказавшегося эсером) и некоего С. М. Максимова, жившего в его квартире под именем В. С. Люблинского. Максимов рассказал, что в мае, приехав в Петроград, он познакомился с шофером Шульинским, который предложил ему «работу» и представил некоему Ганжонкову[24]. Ганжонков свел его с «Виктором Борисовичем», а последний направил в дом № 22 по Литейному проспекту, где помещался эсеровский клуб. Здесь Максимов встретился с Е. А. Ивановой, которая порекомендовала ему поехать в Москву и выдала на дорогу деньги и фальшивые документы. Прибыв 27 июня в Москву, Максимов явился по указанному адресу к Н. В. Скуридиной, получил от нее адрес и пароль и выехал в Саратов. Там через разных лиц он и нашел Панфилова, занимавшегося отправкой завербованных лиц в белогвардейскую армию. Максимов сблизился с ним и стал одним из активных членов подпольной организации.

Помимо вербовки и отправки бывших офицеров в район расположения белой армии заговорщики занимались засылкой своих людей в советские воинские части. Таким путем комплектовались контрреволюционными кадрами 2-й кавалерийский полк, с помощью которого Буренин намеревался открыть фронт казакам, батальон связи при штабе 4-й армии и 3-я минно-подрывная рота. Заговорщики собирали шпионские сведения для передачи противнику, готовили взрывы мостов и крушения воинских поездов.

Так на основании показаний Ракина, Максимова, Панфилова и других была раскрыта подпольная эсеровская антисоветская организация. Во главе заговорщиков стояли видные эсеры — И. С. Куликовский[25], Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер. Они-то и вовлекали белогвардейцев в деятельность своей организации. К примеру, под видом артели грузчиков была создана железнодорожная группа во главе с эсерами Д. И. Нечкиным и И. Г. Львицыным, занимавшаяся подготовкой крушений поездов. В качестве исполнителей в этой группе действовали бывшие офицеры В. М. Трынкин, В. М. Горбунов и другие «грузчики».

Расследование дела саратовской организации позволило чекистам раскрыть петроградскую и московскую подпольные эсеровские организации.

В обвинительном заключении по этому делу, составленном Н. В. Крыленко, говорилось: И. С. Куликовский, Д. И. Нечкин, Г. И. Васильев, В. К. Рейзнер и Н. И. Панфилов обвиняются «в том, что они, будучи членами партии социалистов-революционеров (правых), т. е. лицами, называющими себя убежденными социалистами и сторонниками, следовательно, интересов рабочего класса и трудового крестьянства, сознательно, по взаимному между собою соглашению, вошли в тайную организацию, имевшую свои отделения в Москве, Петрограде, Аткарске, Покровске (ныне Энгельс) и других городах… в целях свержения власти рабоче-крестьянского правительства в России, для чего, пользуясь имевшимися в их распоряжении паспортными бланками, подложными документами, а также динамитом и другими взрывчатыми веществами и при помощи личных связей и знакомств с отдельными лицами, занимавшими те или другие посты в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, систематически занимались транспортировкой своих сторонников из явно белогвардейских элементов, из состава бывшего офицерства, по ту сторону фронта, к чехословакам, в целях нанесения наибольшего ущерба Советской власти путем оказания военной помощи внешнему неприятелю; во-вторых, в тех же целях занимались транспортированием взрывчатых веществ из Петрограда в Саратов, в целях организации железнодорожных крушений, взрыва мостов и повреждения железнодорожных путей, пользуясь для этих целей теми же белогвардейскими элементами или привлеченными ими рабочими, привлекая их на службу в товарную станцию в Саратов и понуждая их собирать и засим подпиливать железнодорожные гайки; в-третьих, в тех же целях, при помощи связи с воинскими частями, занимались насыщением красноармейских частей своими сторонниками, а именно: 2-го кавалерийского полка, 3-й минно-подрывной роты и службы связи и штаба 4-й армии… в-четвертых, распространяли при помощи своих сторонников контрреволюционного содержания литературу среди воинских частей в тех же целях подготовки свержения Советского правительства…»

Еще 34 членам подпольной эсеровской организации предъявлялись обвинения в соучастии в контрреволюционной деятельности. Трудящиеся еще раз убедились в контрреволюционном характере эсеровского псевдосоциализма.

>

5. Левоэсеровский мятеж. Измена Муравьева

Левые социалисты-революционеры после Октябрьской революции порвали с правым большинством своей партии. В конце ноября — начале декабря 1917 г. они вошли в состав Советского правительства. Вскоре, однако, они начали борьбу с большевистским руководством, выступив против заключения Брестского мира. Когда же IV Всероссийский съезд Советов в марте 1918 г. большинством голосов ратифицировал мирный договор, левые эсеры вышли из состава Совета Народных Комиссаров (они остались, однако, в составе ВЦИК и в других советских учреждениях, в том числе и в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией). Возникли разногласия и по другим вопросам политики Советской власти.

4 июля в Москве открылся V Всероссийский съезд Советов. Левые эсеры вели себя крайне агрессивно. Они выступили против организации в деревне комитетов бедноты, против посылки туда продовольственных отрядов и против других мероприятий Советской власти. Не считаясь с тяжелым состоянием страны, разоренной изнурительной четырехлетней войной, левоэсеровские лидеры истерически призывали к разрыву мирного договора с Германией и возобновлению военных действий.

6 июля, около двух часов дня, в германское посольство в Москве явились двое неизвестных. Один из них назвался членом ВЧК Блюмкиным, а другой — членом революционного трибунала Андреевым. Они предъявили удостоверение с печатью ВЧК, подписанное председателем ВЧК Ф. Э. Дзержинским и секретарем И. К. Ксенофонтовым, и требовали личного свидания с Мирбахом для переговоров по служебному делу. Мирбах после некоторого колебания согласился принять явившихся. В приемной посольства собрались Мирбах и его сотрудники — советник К. Рицлер и лейтенант Мюллер. Блюмкин стал рассказывать о деле арестованного ВЧК по обвинению в шпионаже офицера австрийской армии Роберта Мирбаха, являвшегося будто бы племянником посла. Мирбах, прервав Блюмкина, заявил, что это дело его не интересует. Тогда Блюмкин спросил:

— Видимо, графу интересно, какие меры будут приняты с нашей стороны?

Вслед за этим Блюмкин и Андреев вскочили с мест и открыли стрельбу. Мирбах кинулся из комнаты, но Блюмкин последовал за ним и бросил бомбу. Мирбах был убит, а его сотрудники ранены. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, террористы выскочили через окно во двор и скрылись, уехав в ожидавшем их автомобиле.

Это чрезвычайное происшествие было чревато серьезными политическими осложнениями. Убийство германского посла лицами, назвавшимися работниками советских органов, могло отразиться на взаимоотношениях между Советским и германским правительствами. Столь нужный тогда стране мир ставился под угрозу.

В тот же день В. И. Ленин вместе с Я. М. Свердловым приехал в германское посольство и, выразив соболезнование от имени Советского правительства, заявил, что дело об убийстве будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару.

Для расследования происшедшего в посольство прибыл председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский. Осмотрев оставленное убийцами удостоверение, он установил, что подписи на нем подделаны, хотя печать ВЧК и бланк удостоверения — подлинные. Яков Блюмкин был известен Дзержинскому; левый эсер, он работал тогда в ВЧК начальником секретного отдела, а Николай Андреев был фотографом ВЧК. Возникло подозрение, что убийство Мир-баха является левоэсеровской провокацией.

Сотрудники ВЧК узнали, что Блюмкин скрывается в отряде ВЧК, находившемся под командованием левого эсера Д. И. Попова в Трехсвятительском переулке (ныне Б. Вузовский пер.). Чекисты потребовали выдачи Блюмкина, но Попов ответил отказом. Тогда Ф. Э. Дзержинский сам отправился в отряд. В докладе правительству он рассказывал: «…в сопровождении нескольких десятков вооруженных матросов подошли ко мне члены ЦК левые эсеры Прошьян и Карелин, заявив мне, что я напрасно ищу Блюмкина… что Блюмкин убил графа Мирбаха по распоряжению ЦК партии эсеров. В ответ на это заявление я объявил Прошьяна и Карелина арестованными, сказав присутствовавшему при этом начальнику отряда Попову, что если он, как подчиненный мне, не подчинится и не выдаст их, то я моментально пущу ему пулю в лоб, как изменнику.

Прошьян и Карелин тут же заявили, что они повинуются моему приказанию, но, вместо того чтобы пойти в мой автомобиль, они вошли в соседнюю комнату, где заседал ЦК, и вызвали Спиридонову, Саблина, Камкова, Черепанова, Александровича, Трутовского и начальника их боевой дружины Фишмана и других. Меня окружили со всех сторон матросы; вышел Саблин и приказал мне сдать оружие. Тогда я обратился к окружающим матросам и сказал: позволят ли они, чтобы какой-то господин разоружил меня, председателя ЧК, в отряде которой они состоят. Матросы заколебались. Тогда Саблин, приведший 50 матросов из соседней комнаты, при помощи Прошьяна (который схватил меня за руки) обезоружил меня. После того, когда отняли у нас оружие, Черепанов и Саблин с триумфом сказали: вы стоите перед совершившимся фактом. Брестский договор сорван, война с Германией неизбежна».

Таким образом, в первые же часы после убийства Мирбаха стало известно, что этот террористический акт совершили по решению ЦК партии левых эсеров лица, работавшие в ВЧК. Более того, в отряде ВЧК обосновался штаб левоэсеровских заговорщиков — их Центральный комитет. Среди заговорщиков был и заместитель председателя ВЧК левый эсер В. А. Александрович. Это он использовал вверенную ему по службе печать ВЧК для изготовления подложного удостоверения, которое Блюмкин и Андреев предъявили в германском посольстве.

Арестовав Ф. Э. Дзержинского, мятежники объявили его заложником для обеспечения безопасности лидера левых эсеров М. А. Спиридоновой, отправившейся на заседание V Всероссийского съезда Советов. Они выпустили прокламацию и разослали агитаторов в части Московского гарнизона, рассчитывая найти поддержку у красноармейцев. Левые эсеры уверяли, что убили германского посла, чтобы защитить русский трудовой народ, социалистическую революцию и Советскую власть от международного империализма. Они клеветнически утверждали, что большевистское правительство, испугавшись империалистов, ведет соглашательскую политику.

Как выяснилось впоследствии, левые эсеры действовали в соответствии с принятым Центральным комитетом их партии 24 июня секретным постановлением, в котором признавалось необходимым «в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира». В этих целях ЦК партии левых эсеров решил организовать «ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма», а в случае принятия Советским правительством мер противодействия «прибегнуть к вооруженной обороне занятых позиций». Одновременно левоэсеровское руководство намеревалось развернуть активную работу на местах и захватить там в свои руки власть.

Осуществляя тактику так называемой «вооруженной обороны занятых позиций», левые эсеры вступили в вооруженную борьбу с Советской властью. Они мобилизовали силы и стали стягивать в Москву свои периферийные боевые дружины[26]. Заговорщики выставили в Москве патрули, задерживали автомобили, арестовывали большевиков — ответственных работников (всего было арестовано 27 человек). Пользуясь тем, что отряд Попова нес охрану ВЧК, они арестовали М. Я. Лациса, назначенного, после того как эсерами был задержан Ф. Э. Дзержинский, председателем ВЧК, захватили председателя Московского Совета П. Г. Смидовича и объявили их заложниками. Член ЦК партии левых эсеров П. П. Прошьян прибыл в занятое отрядом Попова помещение Центрального телеграфа на Мясницкой улице (ныне ул. Кирова) и стал передавать оттуда воззвания заговорщиков. Член ЦИК Всероссийского почтово-телеграфного союза левый эсер В. В. Лихобадин даже издал приказ, в котором объявил левых эсеров «правящей в настоящее время» партией и предписал задерживать все телеграммы за подписями Ленина и Свердлова.

Псевдореволюционная авантюра левых эсеров могла иметь гибельные последствия для революции и Советской власти. Срывая мирный договор с Германией и втягивая Советскую Россию в войну с тогда еще сильным германским империализмом, они ставили под угрозу революционные завоевания рабочих и крестьян России.

Опасность левоэсеровского мятежа усиливалась тем, что в той острой политической обстановке он мог активизировать белогвардейские силы. Советское правительство приняло решительные меры к подавлению мятежа. По указанию Ленина на борьбу были мобилизованы большевистские партийные организации и верные революции воинские части. Общее руководство ликвидацией мятежа было поручено Н. И. Подвойскому и комиссару Московского военного округа Н. И. Муралову, а непосредственное командование войсками — начальнику латышской дивизии И. И. Вацетису. Все левоэсеровские делегаты Всероссийского съезда Советов во главе с М. А. Спиридоновой были изолированы. Рано утром 7 июля начались военные действия против мятежников. После того как советские войска обстреляли здание, которое занимал отряд Попова, мятежники стали разбегаться и сдаваться в плен. Захваченные левыми эсерами заложники были освобождены самими караульными.

В официальном правительственном сообщении говорилось: «Ликвидация мятежа была вполне достойна первоначального замысла и всего хода этой постыдной авантюры… Поставя перед собой такую цель, как захват государственной власти, вожди левых эсеров, по-видимому, совершенно не оценивали размеров и значения этой совершенно непосильной для них задачи. Мятежники после ничтожных попыток сопротивления начали посылать в разных направлениях парламентеров, а затем перешли к беспорядочному отступлению». К двум часам дня мятеж был подавлен.

При ликвидации мятежа были задержаны один из организаторов убийства Мирбаха, бывший заместитель председателя ВЧК В. А. Александрович, а также 12 человек из отряда Попова, участвовавших в аресте сотрудников ВЧК и в военных действиях. По решению ВЧК их расстреляли. Задержанные при ликвидации мятежа рядовые участники выступления были освобождены. ВЧК объявила: «После провокационного убийства 6 июля германского посла графа Мирбаха отряд Попова, состоящий боевым отрядом при ВЧК, вооружившись с ног до головы, предательски выступил против той же Комиссии, против Советской власти. Главным организатором этого выступления, как и убийства графа Мирбаха, был В. А. Александрович, бывший товарищ председателя ВЧК. Воспользовавшись своим положением, он ввел в Комиссию убийц Мирбаха — Блюмкина и Андреева. Он же приложил печать к подложному удостоверению, с помощью которого убийцы добились приема у графа Мирбаха. Кроме того, им были захвачены из Комиссии 544 тыс. рублей и переданы ЦК партии левых эсеров. Решившись на выступление, Александрович заблаговременно подготовил пути отступления для отряда и принял самое деятельное участие в восстании. Им был отдан приказ арестовать Лациса. Добола, Петерса, Визнера и других членов и сотрудников Комиссии. Он же послал отряд для захвата всей Комиссии и ее помещения. Во главе посланного отряда стояли комендант помещения Комиссии А. Е. Жарков, назначенный на пост этот Поповым, а также, М. С. Загорин. В числе напавших на Комиссию были: А. А. Филонов, Ф. Н. Кабанов, М. Я. Кострюк, И. А. Кузин, И. С. Буркин, А. И. Юшманов. Все они — члены боевого отряда при ВЧК. За эти преступления все вышеозначенные лица были расстреляны. Кроме них расстреляны члены боевого отряда Кулаков, В. Немцев, А. Д. Лопухин, Пинешин, захваченные как разведчики, с оружием в руках во время самого мятежа».

Для полного расследования событий 6–7 июля Совет Народных Комиссаров образовал особую следственную комиссию в составе П. И. Стучки, В. Э. Кингисеппа и Я. С. Шейнкмана.

В. И. Ленин характеризовал левоэсеровский мятеж как бессмысленную и преступную авантюру, безумную попытку левых эсеров убийством Мирбаха вовлечь нас в войну, как авантюру, в результате которой Россия была поставлена «на волосок от смерти», а лидеров заговора — как шайку левоэсеровских предателей, людей, увлеченных «звонкой фразой», «безголовых», преступных авантюристов, интеллигентов-истериков, оказавшихся пособниками белогвардейцев, помещиков и капиталистов.

В связи с преступной авантюрой левых эсеров правительство Германии потребовало допустить в Москву для охраны германского посольства немецкую воинскую часть. Советское правительство категорически отказалось выполнить это требование. 16 июля в «Правде» было опубликовано «Правительственное заявление», в котором говорилось: «Бессмысленная и преступная авантюра левых эсеров привела нас на волосок от войны. Отношения наши к германскому правительству, вопреки нашему желанию, не могли не обостриться. Признавая законность желания германского правительства усилить охрану своего посольства, мы шли и идем далеко для удовлетворения этого желания. Но когда нам было сообщено желание германского правительства, не носящее еще характера безусловного требования, чтобы мы пропустили в Москву батальон вооруженных немецких войск в форме, то мы ответили — и повторяем теперь этот ответ перед лицом высшего органа Советской власти рабочих и крестьян, перед лицом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, — что подобного желания мы ни в коем случае и ни при каких условиях удовлетворить не можем, ибо это было бы, объективно, началом оккупации России чужеземными войсками». Предвидя возможность нападения немецких войск на Советскую Россию, Советское правительство призвало рабочий класс и крестьянство к бдительности, выдержке и защите социалистического Отечества. Благодаря большим усилиям, дипломатическому такту и твердости Советскому правительству удалось урегулировать отношения с Германией и избежать возобновления войны с ней.

Зловещим откликом на левоэсеровское выступление в Москве была измена главнокомандующего Восточным фронтом М. А. Муравьева, решившего поддержать эту авантюру.

М. А. Муравьев представлял собой своеобразную фигуру. Это был человек честолюбивый, склонный к авантюризму, с весьма крутым нравом. Способный и храбрый офицер, он не имел определенных политических убеждений. После Февральской революции штабс-капитан М; А. Муравьев служил в войсках Временного правительства и стал подполковником, а после Октябрьской революции примкнул к левым эсерам. В ноябре 1917 г. М. А. Муравьев явился в Смольный и предложил свои услуги Советской власти. В дни похода Керенского — Краснова на Петроград возглавлял войска Петроградского военного округа. В декабре 1917 г. В. А. Антонов-Овсеенко, вступивший в командование войсками, действовавшими против Каледина и Центральной рады, взял его к себе в Харьков начальником штаба. Потом Муравьев командовал группой войск, сражавшихся против Центральной рады и румынских захватчиков.

В это время отрицательные черты характера М. Муравьева стали проявляться все сильнее. В ВЧК поступали сигналы о его самодурстве, политической бестактности, карьеризме, властолюбии.

В апреле 1918 г Муравьев из самолюбия отказался от нового назначения предложенного ему Антоновым-Овсеенко, и уехал в Москву. Председатель ВЧК Ф..Э. Дзержинский предложил привлечь его к ответственности за злоупотребления властью. Муравьев был арестован, однако по ходатайству и поручительству ряда военных деятелей освобожден. 13 июня Совет Народных Комиссаров, учитывая боевые качества Муравьева, назначил его главнокомандующим фронтом, созданным для борьбы против белочехов. Тогда же был образован Реввоенсовет фронта в составе видных большевиков П. А. Кобозева, К. А. Мехоношина и Г. И. Благонравова, которым поручалось направлять и контролировать деятельность Муравьева.

Когда началась левоэсеровская авантюра, Советское правительство рассматривало вопрос о возможности дальнейшего пребывания Муравьева, левого эсера, на столь ответственном посту. В. И. Ленин поручил передать по прямому проводу членам фронтового Реввоенсовета следующее: «левые эсеры похвалялись, что они рассчитывают на Муравьева, я думаю, что это простая похвальба, но предписываем вам установить тройной контроль над Муравьевым. Вы (очевидно, П. А. Кобозев. — Д. Г.), Мехоношин и Благонравов попеременно дежурьте при нем, не оставляйте ни на один миг. Телеграфируйте мне сейчас, можете ли вы гарантировать, что Муравьев не пойдет на эту глупую авантюру, а также, что вы в точности исполните предписание о строжайшем контроле». Муравьев заверил фронтовой Реввоенсовет в том, что он решительно против организованного левоэсеровскими лидерами мятежа, и заявил о выходе из партии левых эсеров. Реввоенсовет фронта сообщил об этом В. И. Ленину, и Владимир Ильич 7 июля телеграфировал К. А. Мехоношину: «Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте бдительный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам вполне удастся использовать его превосходные боевые качества». Но Муравьев обманул членов Реввоенсовета.

В ночь на 10 июля он без ведома РВС покинул Казань и направился на пароходах с отрядом своих приверженцев (численностью около тысячи человек) в Симбирск. Оттуда Муравьев телеграфировал в Совет Народных Комиссаров, в германское посольство и в другие адреса об объявлении войны Германии. Одновременно он отдал войскам фронта распоряжение повернуть оружие против немцев, которые якобы перешли в наступление на Советскую Россию. В воззвании к населению, желая навербовать себе по возможности больше сторонников, он писал: «Всем рабочим, солдатам, казакам, матросам и анархистам. Сборная по всем городам из Симбирска. Всех моих друзей и боевых сподвижников наших славных походов и битв на Украине и на юге России ввиду объявления войны Германии призываю под свои знамена для кровавой и последней борьбы с авангардом мирового империализма — Германией. Долой позорный Брестский мир! Да здравствует всеобщее восстание».

Отряды мятежников по распоряжению Муравьева принялись арестовывать в Симбирске партийных и военных работников. В числе арестованных были командующий 1-й армией М. Н. Тухачевский (которого арестовал сам Муравьев), политкомиссар штаба Симбирской группы войск А. Л. Лавров, заместитель председателя губисполкома К. С. Шеленшкевич, политработники Б. Н. Чистов, М. М. Муратов и многие другие. Отряд солдат во главе с адъютантом Муравьева занял почту, телеграф и другие важные пункты города.

Далее Муравьев вызвал к себе командующего одной из групп войск на Чехословацком фронте левого эсера Клима Иванова и предложил ему участвовать в выступлении, назначив командующим Симбирским укрепленным районом. Впоследствии Иванов (под псевдонимом «П. С. И.») писал, что в ответ на его вопрос Муравьеву, действует ли он по решению партии левых эсеров, последний заявил, что «действует в данный момент самостоятельно, но Центральный комитет партии левых эсеров об этом знает».

В тот же день, вечером 10 июля, Муравьев собрал актив лево-эсеровской организации Симбирска. Лицемерно объявив себя сторонником Советской власти, он заявил, что обстановка требует немедленной передачи власти в руки партии левых эсеров и что московские события заставили его форсировать выступление. Муравьев предложил образовать Поволжскую советскую республику. Главою правительства этой республики избрать Камкова, членами правительства — Спиридонову, Карелина и других, немедленно заключить перемирие с чехословаками, прекратить гражданскую войну и объявить войну Германии. Кроме того, он заявил, что предлагает провести мобилизацию офицеров.

Между тем советские органы приняли меры к ликвидации муравьевской авантюры. Совет Народных Комиссаров специальным декретом за подписью В. И. Ленина объявил для всеобщего сведения: «Муравьев сбежал из штаба Революционного военного совета в Симбирск и отдал по всем войскам приказ повернуть против немцев, которые будто бы взяли Оршу и наступают на нас. Приказ Муравьева имеет своей предательской целью открыть Петроград и Москву и всю Советскую Россию для наступления чехословаков и белогвардейцев. Измена Муравьева своевременно раскрыта Революционным военным советом, и все войска, действующие против чехословаков, верны Советской власти.

Сим объявляется по войскам, по Советам и всем гражданам Советской республики:

1. Немцы нигде на нас не наступают, на немецком фронте все спокойно.

2. Всякие призывы к наступлению на немецком фронте являются провокацией и должны караться расстрелом на месте.

3. Бывший главнокомандующий на Чехословацком фронте левый эсер Муравьев объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте.

4. Все приказы по войскам, действующим против чехословаков, будут впредь до нового распоряжения подписываться Мехоношиным и Благонравовым».

Симбирские большевики также приняли меры к ликвидации авантюры. Практическую работу в этом отношении взяли на себя члены Симбирского губкома партии И. М. Варейкис, В. Н. Фрейман, И. X. Иванов, А. В. Швер, Г. Д. Каучуковский и другие.

Большевики Симбирска повели разъяснительную работу в гарнизоне, в отряде Муравьева и решили арестовать Муравьева, вызвав его на заседание губисполкома в здание бывшего кадетского корпуса. Большевики приготовились к встрече. И. М. Варейкис привлек надежную вооруженную силу. Латышские стрелки, красноармейцы бронеотряда и московского отряда во главе с Александром Медведем разместились в засаде в комнатах рядом с той, где должен был заседать исполком.

Муравьев явился на заседание, уверенный в том, что все условия, выдвинутые им, будут приняты. Говорить он начал нагло и ультимативно, призывая к перевороту. И. М. Варейкис так описывает события, происшедшие на заседании: Наша фракция, особенно тт. Фрейман и Иванов (комиссар труда), дали Муравьеву и фракции эсеров достойный отпор, называя его авантюристом и шулером. Муравьев нервничал, кусал губы. В заключительной своей речи я в резкой форме заявил, что «мы не за вас, а мы против вас». Фракция левых эсеров, встретив такое сопротивление со стороны нашей фракции, потребовала перерыва. Перерыва фракция потребовала еще и потому, что она догадывалась, что наша фракция что-то замышляет, готовит для нее неожиданный сюрприз… Все взоры направлены на Муравьева. Я смотрел на него в упор. Муравьев тоже. Чувствуется, что он прочел в моих глазах что-то неладное для себя или ему совестно стало своей трусости, что его заставило сказать: «Я пойду успокою отряды». Повернулся и направился солдатским шагом со своей свитой к двери. Для слабых — момент психологически невыносимый. В это время за дверью приготовились для ареста. Медведь наблюдал в стекло двери и ждал условного знака, который я условился подать в нужный момент. Муравьев шел к выходной двери. Ему осталось сделать шаг, чтобы взяться за ручку двери. Я махнул рукой. Медведь скрылся… Через несколько секунд дверь перед Муравьевым растворилась, блестят штыки… Муравьев оказался поставленным лицом к лицу с вооруженными, с зло сверкающими взглядами красноармейцами и коммунистами. «Вы арестованы!» — «Как? Провокация!» — крикнул Муравьев и схватился за маузер, который висел у него за поясом. Медведь схатил его за руку. Он выхватил из кармана браунинг и начал стрелять. Увидев вооруженное сопротивление, отряд тоже начал стрелять. После шести-семи выстрелов с той и другой стороны в дверях исполкома Муравьев свалился.[27]

Войска Муравьева, находившиеся в Симбирске, осознав предательский характер его замыслов, поддержали Советскую власть. Авантюра была ликвидирована.

>

6. Крах савинковского «Союза защиты родины и свободы»

В мае 1918 г. к командиру латышского полка, охранявшего Кремль, явилась сестра милосердия и сообщила, что бывший юнкер Иванов, скрывающийся под видом больного в Иверской больнице, рассказал ей о существовании в Москве тайной организации, которая готовит восстание. Командир полка сообщил об этом в ВЧК. Заместитель председателя ВЧК Я. X. Петере и начальник оперативного отдела М. Я. Лацис лично занялись расследованием дела и распорядились установить тщательное наблюдение за Ивановым. Вскоре выяснилось, что Иванов бывает в одной из квартир дома № 3 по М. Левшинскому переулку, где часто собираются подозрительные лица. 29 мая отряд во главе с Я. X. Петерсом окружил этот дом. Когда чекисты вошли в квартиру, там шло нелегальное собрание. За столом сидели 13 человек: Иванов, хозяин квартиры Сидоров (Аваев), бывшие офицеры Б. Б. Парфенов (Покровский), Г. М. Висчинский, Ольгин (Герцен) и другие. На столе лежали пачка денег, от которой все отказались, и набросок схемы пехотного полка. При личном обыске у задержанных была обнаружена программа «Союза защиты родины и свободы», отпечатанная на пишущей машинке; странный картонный треугольник, вырезанный из визитной карточки, с буквами на нем «ОК»; инструкция квартирьерам; «Памятка во исполнение общей цели»; сведения о расквартировании воинских частей и разные казанские адреса.

Ближайшими задачами «Союза защиты родины и свободы», как об этом было сказано в программе, объявлялись: «Свержение Советского правительства», организация «твердой власти» в России, воссоздание старой армии и продолжение войны с Германией. Программа устанавливала строгие конспиративные правила построения тайного общества, ядром которого являлось офицерство. Руководители общества обязаны были ознакомить подчиненных с его программой, чтобы те, «кто чувствует себя слабым духом и неспособным выдерживать тех испытаний, которые неизбежны в решительной активной борьбе…», могли своевременно (до поступления документов в Центральный штаб) отказаться «от участия в деле», иначе всякие уклонения от обязанностей и отказы будут считаться «сознательной изменой, равно как и разглашение тайн организации, и караться до лишения жизни включительно…».

Таким образом чекисты напали па след опасной контрреволюционной организации. Дальнейшее раскрытие ее представляло, однако, большие трудности. Конспиративная квартира в М. Левшинском переулке являлась штабом лишь одного из «полков» организации. Заговорщики же, задержанные там, скрывали имена главарей. И только после настойчивого допроса юнкер Иванов (это был Мешков) назвал среди членов организации штабс-капитана Пинкуса (Альфреда), являвшегося начальником пехотных формирований «Союза защиты родины и свободы». Через несколько дней Пинкус был арестован, и Я. X. Петерсу удалось склонить его к правдивым показаниям. Впоследствии Я. X. Петерс рассказывал: «…Пинкус не имел возможности скрыть от меня свои контрреволюционные убеждения (Петере в свое время встречался с ним на службе в армии. — Д. Г.). Сначала он вообще отказывался давать показания, но с первого же разговора я видел, что Пинкус чрезвычайный трус, что арест и грозящее наказание его очень пугали. Поэтому, поговорив с ним несколько часов, я убедил его сознаться и рассказать все».

Пинкус рассказал, что «Союз защиты родины и свободы» насчитывает до 5 тысяч членов, строится по военному образцу: имеет отделения помимо Москвы в Казани, Ярославле, Рыбинске, Рязани, Челябинске, Муроме и других городах и готовит вооруженное выступление против Советской власти, которое должно начаться в Поволжье. В Казани уже созданы склады оружия, туда посланы квартирьеры и людские резервы. Работу «Союза» направляет Центральный штаб, который под видом «лечебницы для приходящих больных» помещается на Остоженке. Пинкус объяснил значение картонного треугольника, представлявшего собой часть визитной карточки, с буквами «ОК». Это был пароль для связи между участниками заговора: основная часть визитной карточки, из которой был вырезан треугольник, находилась у лица, к которому должен был явиться член организации с треугольником. Пинкус сообщил и другой пароль, посредством которого можно было проникнуть в среду участников заговора в Казани. Наконец, он назвал руководителя организации — Бориса Савинкова.

Извилисты были жизненные пути этого человека. В 1903–1906 гг. Б. Савинков был одним из руководителей эсеровской «Боевой организации», принимал участие в организации покушений на министра внутренних дел шефа жандармов В. К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Романова. В 1907 г. из-за разногласий с эсеровским руководством Савинков вышел из партии и в 1911 г. уехал за границу. Во время первой мировой войны Савинков был активным оборонцем и даже добровольно вступил в французскую армию для участия в войне против Германии. В начале Февральской революции он появился в Петрограде, именуя себя «независимым социалистом». Керенский назначил его комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, а затем управляющим военным министерством. Вместе с генералами-монархистами Корниловым и Алексеевым этот «социалист» был сторонником установления в стране военной диктатуры и жестоких расправ с солдатами, не желавшими воевать за интересы буржуазии. В первые дни после Октябрьской революции Савинков участвовал в походе Краснова на Петроград, а после провала этой авантюры бежал на Дон и вошел в «Гражданский совет», образованный генералом Алексеевым в противовес Советской власти. Помогал формировать белогвардейскую Добровольческую армию. Но главной целью Савинкова было создание конспиративной организации, которая совершала бы террористические акты и вела подрывную работу в советском тылу.

24 января 1918 г. в Комитет по борьбе с погромами в Петрограде явился некий Н. В. Дубровин, приехавший из Новочеркасска. Он рассказал, что состоит в одной из боевых дружин, созданных Савинковым для борьбы с Советской властью, но разочаровался в контрреволюции и решил предупредить советские органы о готовящихся преступлениях. Дубровин показал, что Савинков вместе с генералом Алексеевым сколачивает боевые дружины для засылки их в советский тыл. «Савинков, — сообщил Дубровин, — организовал четыре боевые дружины (600 человек), цель которых произвести покушения на товарища Ленина (и других). 1 февраля из 1-й и 2-й дружин должны выехать из Новочеркасска в Петроград на конспиративную квартиру… 12 человек во главе с Жировым (политически амнистирован, член партии социалистов-революционеров, гласный Пятигорской думы). В Петрограде они должны разбиться на четыре отдельные группы, пополненные Петроградской организацией Б. Д. (боевых дружин. — Д. Г.), и под видом делегаций направиться к Ленину… Во время приема должны произвести покушение. Одновременно в Ставку под видом делегации выезжают для покушения на тов. Крыленко и в Ставку революционной армии, действующей против Каледина, для покушения па тов. Антонова. После удачных покушений Алексеев во главе армии Спасения при содействии Савинкова и при поддержке Каледина открыто выступает против советских войск. Во главе 1-й дружины стоит Жиров (с-р.). Во главе 2-й дружины стоит капитал Стародубцев (с.-р.). Во главе 3-й дружины стоит прапорщик Думсадзе (с.-р.). Во главе 4-й дружины стоит казак Безродный (с.-р.). 1-я дружина и Ц. штаб помещаются в Новочеркасске, 2-я дружина — в станице Усть-Медведица (Донской обл.), 3-я дружина — в станице Цимлянской (Донская обл.), 4-я дружина — в г. Ейске (Кубанской обл.)».

Усилия Савинкова не увенчались успехом. И тогда по поручению генерала Алексеева он выехал в Москву и здесь создал контрреволюционный подпольный «Союз защиты родины и свободы».

В ВЧК понимали, что имеют дело с опытным конспиратором, человеком, склонным к авантюрам, хитрым и коварным врагом. Савинкова надо было во что бы то ни стало задержать. Пинкус предложил ВЧК свои услуги. Я. X. Петерс рассказывал: «Его освободили, обязав ежедневно являться ко мне на квартиру, и он регулярно являлся. Одно утро он мне сообщил, что он встретится с Савинковым у Большого театра… Мы мобилизовали все силы… Но… Пинкус не явился… и с тех пор мы Пинкуса не видели»[28].

Впоследствии из воспоминаний Савинкова стало ясно, что Пинкус рассказал далеко не обо всех обстоятельствах заговора.

В Центральный штаб «Союза защиты родины и свободы» входили: генерал-лейтенант Рычков (командующий «вооруженными силами»), полковник А. П. Перхуров (начальник штаба), Ян Бреде (завербованный «Союзом» командир латышского советского полка), А. А. Дикгоф-Деренталь (начальник отдела сношений «Союза»), Д. С. Григорьев (военный врач, член близкой к меньшевикам группы «Единство»). Штаб «Союза» помещался на конспиративной квартире в Молочном переулке, где Григорьев для маскировки содержал под чужим именем медицинский кабинет. Заседания штаба обычно проводились в других местах, но все срочные дела решались здесь.

Арестовать членов главного штаба не удалось. Б. Савинков и его соратники после провала организации скрылись. В тот день к вечеру в Молочном переулке и других местах города было арестовано около 100 членов «Союза», но не удалось захватить ни одного из начальников отделов — полковник Перхуров, Дикгоф-Деренталь, доктор Григорьев, полковник Бреде и другие остались на свободе[29].

В ночь на 6 июля в Ярославле, 7 июля в Рыбинске и 8 июля в Муроме начались вооруженные антисоветские выступления. Выступлениями руководили избежавшие ареста главари «Союза защиты родины и свободы». Восстание в Ярославле возглавил начальник Центрального штаба «Союза» полковник Перхуров, в Рыбинске — начальник разведки «Союза» Ян Бреде (туда выезжали также Савинков и Дикгоф-Деренталь), в Муроме — Д. С. Григорьев и полковник Н. Сахаров. Мятежникам удалось захватить Ярославль и удерживать его 16 дней.

Восстание в Ярославле начала группа заговорщиков (106 человек); к ним присоединился изменивший Советской власти бронедивизион. Заговорщики захватили военные склады и вооружились. К ним примкнули проживавшие в городе бывшие офицеры, буржуазные и купеческие элементы, часть интеллигенции, духовенства и служащие из бывших чиновников.

Полковник Пёрхуров объявил себя «главноначальствующим» Ярославской губернии и командующим группой войск Северной добровольческой армии. Своим помощником «по гражданской части» Пёрхуров назначил железнодорожного служащего лидера местных меньшевиков И. Т. Савинова, а в городскую управу — бывшего городского голову, инженера по образованию домовладельца Лопатина, купца Каюкова, членов кадетской партии Соболева и Горелова, бывшего присяжного поверенного меньшевика Мешковского и в качестве «представителя рабочих» меньшевика Абрамова. По приказу Перхурова все декреты Советской власти отменялись, советские учреждения упразднялись, восстанавливались царские порядки в судах, а также институт волостных старшин, уездная и городская полиция (стража).

Мятеж в Ярославле сопровождался разгулом белого террора. Мятежники разыскивали советских и партийных работников и чинили над ними расправу. Были зверски убиты комиссар военного округа видный большевик С. М. Нахимсон, председатель исполкома городского Совета Д. С. Закгейм, члены губисполкома Шмидт, Зелинченко и многие другие советские работники. Свыше двухсот арестованных советских активистов были доставлены на баржу, стоявшую посреди реки Волги, и обречены на голод и мучения. При попытке узников бежать с этой «баржи смерти» в них стреляли. Только на тринадцатый день находившимся на барже заключенным удалось сняться с якоря и привести ее в расположение красноармейских частей. В живых на барже осталось 109 человек.

Мятежники разъезжали по предприятиям города и ближайшим волостям, уговаривая население выступить в их поддержку. Они использовали недовольство кулацкой части деревни политикой Советской власти и продовольственные трудности в городе. Бывшему члену губисполкома эсеру Мамырину удалось подбить на восстание часть крестьян Заволжья.

Большевики Ярославля и верные рабоче-крестьянскому правительству красноармейские части (1-й Советский полк) оказали сопротивление мятежникам. Вскоре белогвардейцы были окружены вызванными в Ярославль отрядами Красной Армии. В городе начались ожесточенные бои.

Тем временем потерпели провал предпринятые по плану «Союза» выступления в других городах Верхнего Поволжья. В Рыбинске местная Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией своевременно узнала о готовящемся выступлении. Большевики города мобилизовали рабочих и достойно встретили врага. Позже стало известно, что тайное общество в Рыбинске насчитывало до 400 членов, главным образом офицеров довоенного и военного времени. Советский же гарнизон был малочисленный. Мятежники рассчитывали захватить артиллерийские склады и двинуться с артиллерией на город. Но все дороги, ведущие к артиллерийским складам, были перекрыты защитниками города, которые встретили контрреволюционеров пулеметным огнем. Понеся большие потери, противник бежал.

Вечером 8 июля началось восстание в Муроме. Как и в Ярославле, к мятежникам присоединились бывшие офицеры, торговцы, гимназисты, а также некоторые священники и монахи во главе с епископом Митрофаном Муромским, давшим мятежникам свое «благословение». Но уже на следующий день местные рабочие и воинские части изгнали белогвардейцев из города.

Таким образом, расчеты заговорщиков Ярославля на помощь из Рыбинска и Мурома не оправдались. Кольцо окружения Ярославля сжималось. С обеих сторон насчитывались сотни убитых и раненых, город горел. Тогда под предлогом вылазки «главноначальствующий» Перхуров с отрядом в 50 человек покинул город. Бежали и другие главари восстания. Настали критические часы мятежа.

В то время в Ярославле находилось около 1500 немцев-военнопленных, которые, согласно условиям Брестского договора, готовились к выезду на родину, и мятежники решили… сдаться в плен этим немцам. Председатель германской комиссии военнопленных лейтенант Балк ответил согласием на предложение заговорщиков, заявив, что сумеет гарантировать им безопасность как германским «пленникам». И когда 20 июля у мятежников не оставалось никаких надежд, штаб савинковцев в количестве 57 офицеров «сдался» военнопленным, которые поместили их в городском театре и приняли на себя их охрану. 21 июля лейтенант Балк подписал такой любопытный приказ: «Допущенная на основании Брестского договора правительством Русской Федеративной Республики и уполномоченная тем же правительством германская комиссия № 4 в Ярославле имеет честь оповестить следующее: штаб Ярославского отряда Северной добровольческой армии объявил 8-го сего июля германской комиссии № 4, что Добровольческая армия находится с Германской империей в состоянии войны. Так как военные операции не привели к желательным результатам и дабы избегнуть дальнейших разрушений города и избавить жителей от неисчислимых бедствий, Ярославский отряд Северной добровольческой армии 21 июля 1918 г. предложил германской комиссии № 4 сдаться ей и выдать свое оружие. Германская комиссия № 4 приняла предложение. Комиссия передает штаб в качестве военнопленных Германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет все дальнейшее. Германская комиссия № 4 располагает сильной боевой частью, образованной из вооруженных военнопленных, и займет для поддержания спокойствия в городе Ярославле до получения решения из Москвы положение вооруженного нейтралитета. Для соблюдения порядка и восстановления нормального течения жизни комиссия окажет по возможности мирному населению должную поддержку. Да займутся обыватели многострадального города вновь своими делами и заживут с полной надеждой на лучшее будущее».

Затем лейтенант Балк, возомнивший себя главой власти в Ярославле, выслал навстречу наступавшим советским войскам парламентеров. Советское военное командование предложило Балку сложить оружие. Немецкие солдаты выполнили это требование. Офицеры-мятежники оказались в руках советских органов государственной безопасности.

Ярославское восстание было ликвидировано.

Еще в начале восстания, как только стало известно об участии в нем «Союза защиты родины и свободы», ВЧК приняла решение расстрелять арестованных в конце мая и в июне в Москве и Казани наиболее активных деятелей «Союза». В официальном сообщении об этом указывалось: «Практика показала, что заключение членов этого преступного сообщества в тюрьмах не достигает цели, так как эта организация, обладая огромными средствами, организует побеги, причем скрывшиеся лица продолжают свою контрреволюционную деятельность. Подготовляемый вооруженный мятеж грозил огромными человеческими жертвами также и со стороны мирного населения, почему ВЧК в целях предупреждения этих возможных жертв решила уничтожить в корне контрреволюционную организацию, поступив с главарями ее как с открытыми врагами рабоче-крестьянского строя, пойманными с оружием в руках». На основании этого решения ВЧК были расстреляны генерал И. И. Попов, руководитель вооруженного отряда белогвардейцев, задержанный в Казани; бывшие офицеры А. А. Виленкин (начальник кавалерийских формирований и казначей «Союза защиты родины и свободы»), Сидоров-Аваев (начальник штаба 2-го полка «Союза», на квартире которого были задержаны 13 заговорщиков), Б. Б. Парфенов (Покровский), Ольгин (Герцен), И. Г. Душак и некоторые другие руководящие деятели «Союза».

ВЧК направила в Ярославль группу своих сотрудников во главе с членом коллегии Д. Г. Евсеевым для расследования на месте обстоятельств мятежа. Особая следственная комиссия выявила организаторов и активистов мятежа, которые понесли заслуженное наказание.

Удар, нанесенный «Союзу защиты родины и свободы», провал поднятых им восстаний привели к тому, что уже в 1918 г. «Союз» прекратил свое существование. Его главарь Борис Савинков вместе с секретарем Ф. Клепиковым и А. Дикгоф-Деренталем бежали из Рыбинска. Удалось скрыться и многим другим деятелям «Союза».

Вскоре был арестован и приговорен к расстрелу член главного штаба «Союза защиты родины и свободы» предатель Ян Бреде. В 1919 г. во время колчаковского переворота был убит Д. С. Григорьев. После бегства из Ярославля А. П. Перхуров, произведенный контрреволюционерами за свои «подвиги» в генерал-майоры, сражался против советских войск в рядах колчаковцев, а затем, скрыв свое участие в мятеже, служил в штабе Приуральского военного округа. В мае 1922 г. он был разоблачен и 19 июля того же года по приговору Военной коллегии Верховного трибунала расстрелян.

>

7. На белый террор рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором

Гражданская война, навязанная буржуазией рабочему классу Советской страны, принимала все более ожесточенный, кровавый характер. Мятежные белогвардейские генералы, офицеры, кулаки и иностранные агрессоры применяли массовый террор против советских активистов и представителей рабочего класса. Повсюду — на Украине, в Прибалтике, в Поволжье и Сибири, в Туркестанском крае, где временно побеждали внутренняя контрреволюция и интервенты, — рекою лилась кровь рабочих и крестьян.

В советском тылу действовали белые заговорщики-террористы. Контрреволюция задумала обезглавить рабочий класс и революцию и в первую очередь устранить Владимира Ильича Ленина, вдохновителя побед революции и главу рабоче-крестьянского правительства.

1 января 1918 г., около 19 часов 30 минут, автомобиль, в котором В. И. Ленин, М. И. Ульянова и секретарь Швейцарской социал-демократической партии Ф. Платтен возвращались с митинга в Михайловском манеже, был обстрелян на Симеоновском мосту (ныне мост Белинского) через Фонтанку контрреволюционерами-террористами.

Весть о покушении на вождя рабочего класса вызвала гнев и возмущение трудящихся. Рабочие на собраниях принимали негодующие резолюции. «Пролетариат… борется за освобождение всего человечества, — писала в передовой статье 3 января 1918 г. «Правда». — И когда в этой отчаянной борьбе (ибо для него тоже сейчас стоит вопрос о жизни и смерти) негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они того заслужили.

Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами. Все рабочие, все солдаты, все сознательные крестьяне скажут тогда: да здравствует красный террор против наймитов буржуазии».

Виновников покушения на жизнь В. И. Ленина обнаружить не удалось[30].

В том же январе 1918 г. в Чрезвычайную комиссию по охране города Петрограда, которую возглавлял К. Е. Ворошилов, поступили сведения о готовящемся новом покушении на жизнь В. И. Ленина. Латышские стрелки, несшие караульную службу в Смольном, обратили внимание на то, что какие-то личности следят за выездами Ленина из Смольного и записывают номера автомобилей народных комиссаров. Было замечено также, что за некоторыми квартирами ответственных работников (в частности, за квартирой управляющего делами СНК В. Д. Бонч-Бруевича) также ведется наблюдение.

В середине января к В. Д. Бонч-Бруевичу явился солдат, георгиевский кавалер Я. Н. Спиридонов, и рассказал, что ему поручили выследить и взять живым (или убить) В. И. Ленина и обещали за это 20 тысяч рублей.

Выяснилось, что во главе заговора стояли деятели «Петроградского союза георгиевских кавалеров»: председатель «Союза» старший унтер-офицер А. Ф. Осьминин, подпоручик Г. Г. Ушаков (в прошлом адъютант командующего Московским военным округом полковника А. Е. Грузинова), капитан А. М. Зинкевич, военный врач М. В. Некрасов (брат бывшего министра Временного правительства Н. В. Некрасова), вольноопределяющийся Н. И. Мартьянов и другие.

По словам Я. Н. Спиридонова, заговорщики имели сведения о том, что В. И. Ленин часто приезжает на квартиру В. Д. Бонч-Бруевича, в дом № 57 по Херсонской улице, неподалеку от Перекупного переулка, где проживала и содержала небольшую лавку знакомая Осьминина — некая О. В. Салова. Осьминин предложил Саловой принять в ее лавку приказчиком солдата Спиридонова, который мог бы, находясь поблизости от квартиры Бонч-Бруевича, проследить за появлением там В. И. Ленина. Салова отказалась. Тогда Осьминин попросил ее познакомиться с домашней работницей Бонч-Бруевича и выяснить через нее, когда у них бывает В. И. Ленин, но опять получил отказ. Спиридонов попытался устроиться дворником в доме, где жил Бонч-Бруевич, и некоторое время сам следил за ним. В конце концов у него заговорила совесть, и он решил рассказать обо всем Бонч-Бруевичу.

В связи с показаниями Спиридонова в ночь па 22 января Чрезвычайная комиссия по охране города Петрограда произвела одновременно аресты Саловой, Ушакова, Некрасова, Зинкевича и Мартьянова. Осьминин был арестован на следующий день в помещении «Союза георгиевских кавалеров» по Захарьевской улице, 14 (ныне ул. Каляева). Здесь же были найдены бомбы, гранаты и несколько винтовок.

Задержанные Ушаков, Осьминин, Некрасов и другие заговорщики сознались в том, что разрабатывали план нападения на В. И. Ленина, с тем чтобы захватить его в качестве заложника (или, как показал Спиридонов, убить). На вопрос, с какой целью они замышляли это злодеяние, подпоручик Ушаков ответил, что они хотели таким путем заставить большевиков прекратить борьбу с контрреволюцией.

Заговорщики принадлежали к группе военной молодежи, связанной в прошлом с «Комитетом спасения родины и революции» и «Союзом защиты Учредительного собрания». Арестованные раскаивались в своей деятельности, а Ушаков заявил, что теперь он осознал свое заблуждение и что «все те ложные сведения, которые в изобилии он получал на фронте против большевиков из буржуазной прессы, теперь совершенно выветрились из его души». Официальное сообщение об аресте этой антисоветской группы заканчивалось так: «Являются ли эти слова (слова Ушакова. — Д. Г.) только отводом или искренним заявлением, судить пока трудно, но несомненно, что этот молодой человек, бывший адъютант главнокомандующего Московским округом полковника Грузинова, отличавшийся большой храбростью и решительностью во время Февральской революции, переживает большую душевную тревогу».

В. Д. Бонч-Бруевич впоследствии рассказывал: «По логике вещей все главные виновники покушения, конечно, должны были быть немедленно расстреляны, но в революционное время действительность и логика вещей делают огромные, совершенно неожиданные зигзаги, казалось бы, ничем не предусмотренные.

Когда следствие уже было закончено, вдруг была получена депеша из Пскова, что немцы двинулись в наступление… Все дела отпали в сторону. Принялись за мобилизацию вооруженного пролетариата для отпора немцам.

Как только было распубликовано ленинское воззвание «Социалистическое отечество в опасности!», из арестных комнат Смольного пришли письма покушавшихся на жизнь Владимира Ильича, просивших отправить их на фронт на броневиках для авангардных боев с наседавшим противником.

Я доложил об этих письмах Владимиру Ильичу, и он, всегда забывавший о себе, в мгновение ока сделал резолюцию: «Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт».

И вот те, которые еще вчера были у нас на следствии и сидели под строгим арестом, ожидая неминуемого расстрела, спешили броситься в головной ударной группе в атаку на немцев.

Громадное благородство было проявлено здесь Владимиром Ильичем…

Что может быть более возвышенным, чем этот поступок действительно революционного бойца и глубоко проникновенного социалиста, каким всегда был Владимир Ильич?».

Между тем в недрах вражеского подполья готовились новые террористические акты.

20 июня 1918 г. в Петрограде проходили рабочие собрания в связи с кампанией перевыборов в Советы. На этих собраниях выступали виднейшие деятели большевистской партии, в том числе член президиума Петроградского Совета, комиссар по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарский. Во время поездки Володарского по городу автомобиль из-за нехватки горючего остановился на одной из пустынных улиц, недалеко от фарфорового завода. В. Володарский и сопровождавшие его сотрудницы Смольного, Н. А. Богословская и Е. Я. Зорина, выйдя из автомобиля, направились к находившемуся поблизости зданию районного Совета. В это время на улице появился неизвестный, который, по-видимому узнав Володарского, быстро направился к нему и, приблизившись, сделал в него несколько выстрелов в упор, а затем бросился бежать. За убийцей погнались люди, находившиеся недалеко от места происшествия, но он, бросив бомбу, скрылся. Володарский, смертельно раненный в сердце, скончался на месте.

Убийство В. Володарского вызвало волну негодования. Рабочие готовы были ответить врагам революции их же оружием — террором, но петроградские партийные и советские органы сдерживали рабочих. Узнав об этом, В. И. Ленин писал 26 июня Зиновьеву, Лашевичу и другим петроградским работникам: «Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Обнаружить убийц Володарского тогда не удалось. Расследование, продолжавшееся до 28 февраля 1919 г., не дало результатов.

В пятницу 30 августа в десятом часу утра на Дворцовой площади в Петрограде появился велосипедист. Он остановился у дома № 5, где в то время помещались Комиссариат внутренних дел Петроградской коммуны и Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Велосипедист — молодой человек в кожаной куртке и фуражке офицерского образца — поставил велосипед у подъезда и вошел в здание. В комиссариате был приемный день. В вестибюле ожидали посетители, и никто не обратил внимания на молодого человека, который уселся в кресло неподалеку от входной двери.

Около десяти часов утра к зданию комиссариата подъехал в автомобиле народный комиссар внутренних дел Петроградской коммуны и председатель Петроградской чрезвычайной комиссии М. С. Урицкий. Он прошел через вестибюль, направляясь к лифту. Швейцар открыл дверь лифта — и вдруг раздались выстрелы… Стрелял неизвестный в кожаной куртке, который, увидев М. С. Урицкого, подошел к нему вплотную и сделал несколько выстрелов из револьвера. М. С. Урицкий, смертельно раненный в голову, упал и на месте скончался. Убийца выбежал на улицу, схватил свой велосипед и пытался скрыться. Но вызванная дежурным швейцаром охрана погналась за ним на автомобиле по Миллионной улице (ныне ул. Халтурина). Бросив велосипед, покушавшийся вбежал в подъезд дома № 17, в котором помещалось Английское собрание. Через несколько минут переодетый убийца (поверх кожаной куртки на нем было пальто) пытался выйти на улицу, но, увидев красноармейцев, открыл по ним стрельбу и был схвачен.

В Чрезвычайной комиссии убийца назвался Леонидом Каннегисером, студентом 4-го курса Политехнического института, 22 лет. Он заявил, что является социалистом, но назвать партию, к которой принадлежит, отказался. Свое преступление объяснил политическими мотивами, утверждал, что действовал один, по собственной инициативе, вне связи с какой-либо организацией или партией.

Выяснилось, что Каннегисер происходит из богатой семьи, при Временном правительстве был юнкером Михайловского артиллерийского училища, состоял в партии народных социалистов и являлся председателем секции юнкеров — «социалистов».

В день, когда был убит М. С. Урицкий, 30 августа 1918 г., в Москве было совершено злодейское покушение на жизнь В. И. Ленина. Приблизительно в 7 часов вечера в Замоскворецком районе Москвы на заводе бывш. Михельсона (ныне завод имени Владимира Ильича) состоялся митинг, на котором В. И. Ленин выступил с докладом «Две власти (диктатура пролетариата и диктатура буржуазии)». Когда собрание закончилось, Ленин направился к выходу во двор завода, где его ждал автомобиль. Уже во дворе, около автомобиля, он остановился, продолжая беседу с рабочими. В это время один за другим раздались три выстрела. У автомобиля упал тяжело раненный двумя пулями Владимир Ильич. Третьей пулей была ранена беседовавшая с ним участница собрания М. Г. Попова — кастелянша Петропавловской больницы.

Шофер Ленина С. К. Гиль, находившийся в автомобиле, заметил какую-то женщину с пистолетом в руке. Он рванулся к этой женщине, но та бросила оружие и скрылась в толпе. (Впоследствии оружие нашли. Это был пистолет системы браунинг.)

Раненого Ленина поместили в автомобиль и повезли в Кремль. А в это время случайно находившийся на собрании помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии С. Н. Батулин вместе с группой рабочих бросился разыскивать убийцу. Вот что он потом рассказал: «Я… закричал: «Держите убийцу товарища Ленина». И с этими криками выбежал на Серпуховку… Добежавши до так называемой «стрелки» (трамвайной линии. — Д. Г.) на Серпуховке, я увидел… позади себя, около дерева… с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования… Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она ответила: «А зачем вам это нужно?» Тогда я, обыскав ее карманы и взяв портфель и зонтик, предложил ей идти за мной. В дороге я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на товарища Ленина: «Зачем вы стреляли в товарища Ленина?», на что она ответила: «А зачем вам это нужно знать?»… В это время ко мне подошли еще человека три-четыре, которые помогли мне сопровождать ее. На Серпуховке кто-то из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего в товарища Ленина. После этого я еще раз спросил: «Вы стреляли в товарища Ленина?», на что она утвердительно ответила… Боясь, как бы ее не отбили из наших рук лица, ей сочувствующие и ее единомышленники, как бы над ней не было произведено толпой самосуда, я предложил находившимся в толпе и имевшим оружие милиционерам и красноармейцам сопровождать нас. А товарищи рабочие, по большей части рабочая молодежь, образовали цепь, которой сдерживали толпу народа, требовавшего смерти преступнице».

Террористку привели обратно на завод. Здесь ее опознал и председатель заводского комитета Н. Я. Иванов, приметивший ее еще до начала собрания, когда она подслушивала разговоры рабочих о скором приезде В. И. Ленина. Настроение рабочих было гневным: они готовы были растерзать преступницу, посягнувшую на жизнь вождя.

С. Н. Батулин и заводские рабочие-активисты доставили преступницу в военный комиссариат Замоскворецкого района, куда вскоре прибыли работники органов следствия. В расследовании приняли участие заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс, народный комиссар юстиции Д. И. Курский, член коллегии НКЮ М. Ю. Козловский, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов, член ВЦИК В. Э. Кингисепп, заведующий отделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией Н. А. Скрыпник и другие.

Террористка назвалась Фаней Ефимовной Каплан, 28 лет. На первом допросе 30 августа, в И часов 30 минут вечера, она заявила, что стреляла в В. И. Ленина по политическим мотивам, но отказалась давать подробные объяснения. Она сказала: «Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению… Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно… Я считаю себя социалисткой». Преступница упорно скрывала соучастников злодеяния и изображала его «индивидуальным» политическим актом. Она упрямо твердила: «Ни к какой партии не принадлежу… Я совершила покушение лично от себя… Революцией я была недовольна — встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову… Самарское правительство принимаю всецело и стою за союз с союзниками против Германии». На вопросы об оружии, которым она стреляла, о найденных у нее деньгах и железнодорожном билете Томилино — Москва она отвечала: «Из какого револьвера я стреляла, не скажу… Кто мне дал револьвер, не скажу… Когда я приобрела железнодорожный билет Томилино — Москва, я не помню… В Томилино я не была… Откуда у меня деньги, я отвечать не буду».

Весть об убийстве М. С. Урицкого и злодейском покушении на жизнь Владимира Ильича Ленина мгновенно облетела страну. Эти террористические акты, а также зверства белогвардейцев против рабочих и крестьян в местностях, где им удавалось свергнуть Советскую власть, вызвали бурю негодования рабочего класса. Теперь уже советские и партийные органы не могли сдержать народной ярости и гнева. Повсюду, еще до опубликования решений правительства, рабочий класс по своей инициативе начал ответный массовый красный террор против врагов революции.

31 августа в газетах было опубликовано сообщение ВЦИК о покушении на В. И. Ленина. ВЦИК призвал трудящихся усилить борьбу с контрреволюционными элементами и объявил, что «на покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов Революции».

1 сентября 1918 г. ВЧК заявила о том, что обнаглевшая контрреволюция поднимает голову, делая попытки вырвать из наших рядов вождей рабоче-крестьянского дела. Предательский выстрел в Ленина ВЧК с полным основанием расценила как преступление против рабочего класса в целом. Призывая трудящихся сплотить ряды и дружным напором раздавить гидру контрреволюции, ВЧК указывала: «Преступная авантюра с.-р., белогвардейцев и всех других лжесоциалистов заставляет нас на преступные замыслы врагов рабочего класса отвечать массовым террором».

2 сентября Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, заслушав сообщение Я. М. Свердлова о покушении на жизнь В. И. Ленина, принял резолюцию, в которой предупредил прислужт ников российской и союзнической буржуазии, что за каждое покушение на деятелей Советской власти будут отвечать все контрреволюционеры и их вдохновители. «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти, — говорилось в резолюции, — рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Народный комиссар внутренних дел Г. И. Петровский подписал постановление, в котором потребовал от местных властей положить конец расхлябанности и миндальничанью с врагами революции, применяющими массовый белый террор против рабочих и крестьян. В приказе предлагалось взять из буржуазии и офицерства заложников и при дальнейших попытках контрреволюционных выступлений в белогвардейской среде применять в отношении заложников репрессии. Совет Народных Комиссаров объявил 5 сентября 1918 г., что все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежат расстрелу.

Среди репрессированных тогда были крупные деятели монархической реакции (директор департамента полиции С. П. Белецкий, министр внутренних дел А. Н. Хвостов, министр юстиции И. Г. Щегловитов, ряд деятелей жандармерии и охранных отделений), известные своей жестокостью при подавлении революционных выступлений во времена царизма, а также другие изобличенные враги рабоче-крестьянской власти.

На периферии красный террор применялся лишь в некоторых городах. Резкое обострение социально-политической обстановки в стране вынудило пересмотреть карательную линию органов борьбы с контрреволюцией даже в тех местах, где раньше местные организации не создали учреждений, подобных Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Так, например, после злодейского покушения на жизнь В. И. Ленина объединенное заседание Совнаркома, ЦИК, Ташкентского Совета и других общественных организаций Туркестанской республики приняло резолюцию, в которой говорилось: «На предательское убийство из-за угла и непрекращающееся противодействие Советской власти мы ответим беспощадным террором над всеми врагами революции». 5 сентября 1918 г. ЦИК и Совнарком республики учредили в Туркестане Чрезвычайную следственную комиссию (по типу ВЧК) с «самыми широкими полномочиями».

Советское правительство рассматривало красный террор как временную исключительную акцию рабочего класса в ответ на белый террор буржуазии в обстановке острой борьбы против озверевших врагов народа. Массовый красный террор, осуществлявшийся главным образом в начале сентября 1918 г., в дальнейшем, несмотря на подчас весьма тяжелую обстановку в стране, никогда больше в таком виде не применялся.

В напряженных условиях того времени ВЧК расследовала обстоятельства убийства М. С. Урицкого и покушения на жизнь В. И. Ленина. Это было трудное дело. Непосредственные исполнители террористических актов Каннегисер и Каплан отказались назвать сообщников и раскрыть связи с какими-либо политическими организациями. ВЧК вынесла решение о расстреле их.

3 сентября 1918 г. было выполнено постановление о расстреле Каплан, расстреляли в Петрограде и убийцу М. С. Урицкого — Каннегисера.

Центральный комитет партии правых эсеров официально в печати заявил: «Ввиду поступающих со стороны местных организаций запросов по поводу убийства т. Урицкого в Петрограде и покушения на т. Ленина в Москве Центральный комитет партии социалистов-революционеров заявляет, что ни одна организация партии к этим актам отношения не имеет». Но это было лживое заявление. Лишь в 1922 г. обстоятельства покушения на жизнь В. И. Ленина были раскрыты во всей полноте.

>

8. Закрытие контрреволюционной прессы

Весною и летом 1918 г., в связи с обострением социально-политической обстановки в стране, клеветнические выступления антисоветских буржуазных и мелкобуржуазных газет принимали все более провокационный характер. В. И. Ленин 14 мая 1918 г., докладывая о внешней политике Советского государства на заседании ВЦИК и Московского Совета, отмечал, что на почве обострения общего положения страны «провокация, умышленное сеяние паники буржуазной прессой и ее подголоском — социалистической прессой, снова делает свое черное и грязное дело». Эти провокации, по выражению В. И. Ленина, становились «настоящим оружием в классовой борьбе буржуазии против пролетариата». Все предупреждения и меры, принимаемые советскими административными органами и революционными трибуналами против происков контрреволюционной печати, оказывались недостаточными.

Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией не могла оставаться безучастной. В ВЧК было образовано специальное бюро печати во главе с Я. X. Петерсом. 8 мая 1918 г. Ф. Э. Дзержинский внес предложение в Московский Совет — «передать все дело борьбы со злоупотреблениями в печати в ведение Всероссийской чрезвычайной комиссии, как органу, наиболее осведомленному и технически приспособленному к проведению в жизнь необходимых мероприятий с должной полнотой и быстротой».

11 мая 1918 г. Президиум ВЦИК вынес постановление, в котором говорилось: «Ввиду того, что во многих московских газетах появился ряд ложных и ни на чем не основанных сообщений, ввиду того, что ложные слухи направлены исключительно к тому, чтобы посеять среди населения панику и восстановить граждан против Советской власти, наконец, ввиду того, что подобные вздорные сообщения усиливают в других городах контрреволюцию — Президиум ВЦИК постановляет немедленно, впредь до рассмотрения этого вопроса в трибунале печати, закрыть все газеты, поместившие ложные слухи и вздорные сообщения». В качестве меры наказания ВЦИК установил штраф от 25 до 50 тысяч рублей и предание редакторов газет суду ревтрибунала. Исполнение этого постановления было поручено ВЧК.

В одну ночь чекисты закрыли ряд московских антисоветских газет и типографий, где они печатались. А всего в мае — июне 1918 г. закрыто около 60 буржуазных и эсеро-меньшевистских газет, в том числе «Вперед», «Земля и Воля», «Раннее утро», «Призыв», «Свобода России», «Газета для всех», «Трудовая копейка», «Друг народа», «Наше время» и др. Около 20 изданий подверглись штрафу.

Антисоветские элементы подняли кампанию протеста против «преследований прессы», «произвола ЧК», «в защиту свободы печати». Особенно изощрялись правосоциалистические деятели. Отдел печати ВЧК отверг эти нападки. Я. X. Петерс в опубликованной в газете «Известия ВЦИК» беседе с корреспондентом заявил, что правосоциалистические газеты «Вперед», «Земля и Воля», «Народное слово» уже давно ведут резко оппозиционную кампанию против рабоче-крестьянской власти, «однако никаких строгих административных мер против них принято не было… Но в последнее время оборонческая печать, уподобляясь бульварной прессе, отдала свои страницы для распространения среди населения лживых провокационных сведений». ВЧК закрыла эти газеты, так как они распространяли заведомые ложь и клевету. Такие действия не могут считаться идейной борьбой. От имени ВЧК Я. X. Петере предупредил, что гнусную ложь ВЧК будет «пресекать, как и прежде, самыми решительными мерами».

8 июле — августе 1918 г. в связи с левоэсеровским мятежом, интервенцией, переходом правосоциалистических партий к вооруженной антисоветской борьбе советские органы вновь приняли энергичные меры подавления контрреволюционной прессы.

9 июля 1918 г. Отдел по делам печати при Московском Совете объявил недействительными все удостоверения о регистрации повременных изданий, выданные до 6 июля 1918 г. (день левоэсеровского мятежа), прекратил до особого распоряжения выдачу новых удостоверений и распорядился, чтобы типографии принимали к печатанию издания только по удостоверениям, выданным после 8 июля. Отдел печати предупредил, что нарушение этого постановления будет караться «по всей строгости военного положения». Тем самым выход антисоветских газет в Москве стал невозможным.

А 26 июля 1918 г. тот же Отдел печати при Московском Совете опубликовал новое сообщение: «В период острой гражданской войны, — говорилось в нем, — когда контрреволюционные банды пытаются свергнуть ненавистную им власть Советов, допущение к выходу контрреволюционной печати было бы преступлением против борцов за идею Советов, преступлением против всего трудового народа». Поэтому решено, что «запрещение выхода антисоветской повременной печати в Москве, изданное в связи с событиями 6 июля, остается в силе впредь до полного укрепления и торжества Российской Советской Социалистической Республики». Здесь же было объявлено, что удостоверения на право выпуска политических периодических изданий будут выдаваться только лицам и организациям, стоящим на платформе Советов.

Таким путем к концу 1918 г. в Москве были закрыты все буржуазные и другие антисоветские газеты. Такая же участь постигла и контрреволюционную прессу Петрограда и провинции. Всего в 1917–1918 гг. было закрыто 170 буржуазных и 167 мелкобуржуазных газет.

В дальнейшем вопросы контроля, разрешения и запрещения выхода повременной прессы решались административным порядком отделами по делам печати Советов.

Встал также вопрос и об усилении карательной линии революционных трибуналов по делам лиц, обвиняемых в контрреволюционном использовании печати. Этот вопрос разрешался в связи с общим пересмотром деятельности революционных трибуналов. В декрете «О революционных трибуналах» от 4 мая 1918 г. Совет Народных Комиссаров постановил: «Отменить деление революционных трибуналов на трибуналы по борьбе с контрреволюцией, по борьбе со спекуляцией и по делам печати». Тем самым революционные трибуналы печати прекращали свое существование, и дела о контрреволюционном использовании печати подлежали рассмотрению в общих трибуналах, ставших теперь более эффективным органом борьбы с контрреволюцией.

>

9. Убийство 26 бакинских комиссаров

Летом 1918 г. над революционным Баку нависла грозная опасность. Бакинские мусаватистские отряды вместе с националистическими бандами из других районов Азербайджана и Дагестана и наступавшие турецкие войска после ожесточенных боев подошли к окрестностям Баку. А в самом городе антисоветскую работу вели буржуазно-националистический армянский «Национальный совет» и правосоциалистические партии эсеров и меньшевиков, ориентировавшиеся на страны англо-французского блока и США. Англичане ловко подкинули приманку — обещание оказать городу «помощь» против турок. Эсеры, меньшевики и армянские дашнаки охотно ухватились за эту приманку. Настаивая на принятии такой «помощи», они вели открытую и тайную борьбу против большевистского руководства Бакинской коммуны, разоблачавшего империалистические замыслы и разъяснявшего трудящимся, что означают эти «обещания».

Уже в июне в Баку был раскрыт заговор правых эсеров. Члены этой партии — Кириченко и Иванов, действовавшие по заданию английской разведки, — используя бланки канонерской лодки «Ар-даган», разослали повестки предприятиям и воинским частям города, приглашая па митинг, якобы созываемый командованием Каспийской флотилии. Провокаторы были арестованы. У них нашли проект приказа о роспуске Бакинского Совета, об аресте Степана Шаумяна (они намеревались убить его), письмо к английскому консулу, в котором содержалась «покорнейшая просьба» передать английским вооруженным силам, что их ждут в Баку и в губернии. В заранее заготовленном воззвании заговорщики от имени Каспийской флотилии призывали население «искренне и с великой радостью встретить англичан, которые на днях прибывают в Баку». Хотя этот заговор был сорван, авантюры империалистов, расшатывавшие боевой фронт обороны города, продолжались.

В соседней с Азербайджаном Персии в то время находился английский отряд под командованием генерал-майора Данстервила. Последний внимательно следил за развитием политических событий в Баку. Несколько лет спустя он выпустил в Англии книгу воспоминаний, в которой довольно откровенно рассказал о своих «операциях» против революционного Баку.

В этих воспоминаниях Данстервил писал о том, что ему удалось завербовать полковника Лазаря Бичерахова (осетина), командовавшего русским отрядом терских казаков (численностью около 1500 человек) в Персии. Бичерахов согласился оказывать содействие Данстервилу в Персии, а позднее и на Кавказе. Скупое английское казначейство неоднократно запрашивало, «стоит ли Бичерахов» тех больших денег, которые ему выплачивались. Но Данстервил отвечал, что не считает требования Бичерахова чрезмерными, «если принять во внимание то, что он для нас делает…».

Вскоре Данстервил и Бичерахов разработали план проникновения в Баку. Вот как описывает этот план Данстервил: «Бичерахов решил сделаться большевиком… Об этом решении он писал и телеграфировал комитету большевиков, признаваясь чистосердечно, что только Советская власть… может спасти Россию». Бичерахов предложил свои услуги Бакинскому Совету, который, не подозревая о коварном плане английской разведки, пригласил его прибыть со своим отрядом в Баку. Данстервил пишет: «Он был готов немедленно же произвести посадку на пароходы, и я решил отправить вместе с ним нескольких английских офицеров… а также одну роту бронированных автомобилей. Высадка в Баку отдала бы его всецело в руки большевиков, которые могли бы в любой момент обернуться против него; исходя из этих соображений, он решил высадиться в Алятах, в маленьком порту, милях в 50-ти… от Баку, откуда… дорога делает поворот на запад, по направлению к Тифлису. Этим путем он думал избежать непосредственного контакта с большевиками…»

Отряду Бичерахова была поручена оборона Баку от турецких войск на одном из участков фронта.

Тем временем Данстервил тайно укреплял связи с бакинскими правыми эсерами. «Связь с Баку у меня, — писал Данстервил, — была налажена при посредстве почти ежедневных курьеров; наши друзья, социал-революционеры, казалось, были в состоянии… в скором времени… свергнуть большевиков, установить новую форму правления в Баку и пригласить на помощь англичан». А в своем докладе в Англию Данстервил отмечал: «Я неоднократно вел переговоры с представителями партии с.-р., программа которых гораздо больше соответствует нашим целям, и по своему существу она созидательна… Они хотят нашей помощи, особенно финансовой. Я поддерживаю дружественные отношения с с.-р., и они знают, что смогут во многом рассчитывать на нас, если захватят власть в свои руки».

25 июля 1918 г. чрезвычайное заседание Бакинского Совета совместно с другими общественными организациями незначительным большинством голосов правых эсеров, меньшевиков и армянских дашнаков приняло резолюцию о приглашении англичан.

29 июля английский агент Бичерахов покинул вверенный ему участок фронта и увел свой отряд в направлении Дагестана.

31 июля Советская власть в Баку пала. Большевистский Бакинский Совнарком (он был создан 25 апреля 1918 г.) сложил с себя полномочия.

1 августа правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки вместе с контрреволюционно настроенным командованием Каспийской флотилии сформировали «правительство» — так называемую «Диктатуру Центрокаспия», в состав которого вошли меньшевик Садовский (председатель), Г. Г. Айолло, С. Мелик-Еолчян (лидер бакинской организации дашнакцутюн) и другие. Бичерахов был назначен «главнокомандующим».

«Едва только новое правительство успело взять бразды правления в свои руки, — писал Даыстервил, — как, согласно выработанному уже плану, послало к нам гонцов с просьбой о помощи».

4 августа в Баку вступила небольшая группа англичан, а 17 августа прибыла остальная часть отряда во главе с Данстервилом.

16 августа руководящие деятели Бакинской коммуны во главе с С. Г. Шаумяном вместе с отрядом Г. К. Петрова, присланным из Москвы, погрузились на пароходы и направились в Астрахань. Но в море их догнали военные суда Каспийской флотилии и, угрожая открыть огонь, от имени «Диктатуры Центрокаспия» приказали вернуться в Баку.

17 августа возвратившихся в Баку руководителей Бакинской коммуны встретили вооруженные группы эсеро-меньшевистских предателей. 35 человек и среди них С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и другие были арестованы и заключены в тюрьму.

Арест комиссаров Бакинской коммуны был произведен правительством «Диктатуры Центрокаспия» по совету англичан, которые уже давно ждали случая избавиться от опасной для них группы революционеров. Правящая верхушка меньшевиков и эсеров назначила «расследование», чтобы получить «юридические основания» для расправы над руководителями бакинского пролетариата. Расследование поручили бывшему царскому следователю Жукову.

Рабочие Баку выступили в поддержку большевистских руководителей. 28 августа, уже после ареста, 28 большевиков, в том числе Степан Шаумян, Прокофий Джапаридзе, Иван Фиолетов, Мешади Азизбеков, Яков Зевин и другие, расправу с которыми готовили правые эсеры, меньшевики и армянские дашнаки, были избраны в Бакинский Совет.

7 сентября «Чрезвычайная следственная комиссия» составила так называемое заключительное постановление, подписанное эсерами — председателем М. Васиным и его заместителем Л. Далиным. Решено было привлечь к ответственности руководителей Бакинской коммуны С. Шаумяна, Г. Корганова, М. Когапова, П. Джапаридзе, А. Костандяна, С. Осепяица, Ионесянца, А. Амирова, В. Полухина, А. Тер-Саакянца, А. Нуриджаняна и Г. Петрова.

И сентября 1918 г. бакинская «Чрезвычайная следственная комиссия» передала дело об арестованных большевиках военно-следственной комиссии для предания их военно-полевому суду, специально созданному для расправы над большевиками.

Но суда не последовало. 14 сентября 1918 г. турецкие войска и отряды мусаватистов перешли в наступление. Англичане поспешили оставить Баку. Началась эвакуация города.

Об эвакуации арестованных большевиков «правительство» и не подумало. Бывший товарищ председателя «Чрезвычайной следственной комиссии» эсер Л. Далин позже показывал, что никаких распоряжений относительно арестованных большевиков он не получал. «Участь заключенных большевиков, очевидно, была Диктатурой решена — оставить их на растерзание туркам и мусаватистам…»

Ввиду нависшей над арестованными смертельной угрозы большевистская организация Баку решила насильственно освободить арестованных и создала для этого небольшой вооруженный отряд во главе с сыном Степана Шаумяна — Суреном. 14 сентября член городского комитета большевистской партии и член Бакинского Совета А. И. Микоян по поручению организации в последний раз потребовал от властей «Диктатуры» немедленно освободить арестованных, которым грозила гибель от наступающих турок и мусаватистов.

Власти разрешили А. И. Микояну вывезти арестованных из Баку. Пробираясь под обстрелом в город, арестованные вместе с конвоем встретили командира партизанского отряда Татевоса Амирова, сочувственно относившегося к большевикам, и тот предложил Шаумяну и его товарищам погрузиться на пароход «Туркмен», предоставленный для эвакуации его отряда. Комиссары, а также прибывшие на пристань члены их семей, А. И. Микоян и некоторые другие большевики разместились на пароходе «Туркмен», который вскоре вышел в море. Таким образом, арестованные фактически оказались на свободе.

В пути С. Шаумян договорился с капитаном, что пароход пойдет в Астрахань, которая находилась в руках большевиков. Но на пароходе оказались сторонники «Диктатуры» и два английских офицера, бежавшие из Баку. Не согласился с решением капитана парохода идти в Астрахань и судовой комитет. И судно пошло в Красноводск, где правили эсеровский, так называемый «стачечный комитет», подчиненный «Закаспийскому правительству» в Ашхабаде, и английские оккупанты.

Вечером 16 сентября пароход пришел в Красноводск. Здесь его встретили представители «стачкома». Выяснив, кто прибыл на пароходе, они приказали капитану поставить до утра пароход «на карантин». 17 сентября к моменту выгрузки на пристань Уфра были стянуты: туркменская рота, эсеровская вооруженная дружина, милиционеры с начальником милиции Ф. Алания во главе и английская артиллерия. Красноводские «власти» обыскивали прибывших на пароходе и задержали бакинских комиссаров по доносам предателей — некоего Лалаева, механика парохода, адъютанта отряда Амирова Гегомяна и двух английских офицеров. Всего было задержано 35 человек, в том числе родственники комиссаров, А. И. Микоян, командир отряда Амиров, помогавший большевикам эвакуироваться из Баку, и некоторые другие лица.

Комиссары заявили протест. С. Шаумян, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, Я. Зевин, Г. Корганов и Г. Петров по уполномочию всех задержанных 17 сентября составили радиограмму в адрес правительства «Диктатуры Центрокаспия», которое после эвакуации из Баку находилось в Петровске (ныне Махачкала). В радиограмме содержалась просьба подтвердить красноводским властям, что они были освобождены из Бакинской тюрьмы и выехали из Баку по распоряжению «Диктатуры» и поэтому не являются беглецами. В другом заявлении на имя красноводских властей комиссары протестовали против каторжного тюремного режима, установленного для них. Председатель «стачечного комитета» английский агент В. Г. Кун наложил на заявление такую издевательскую резолюцию: «Начальнику административного отдела: 1) объявить заключенным, что тюрьма не для комфорта, 2) можно просить, но не требовать. Вообще укажите заключенным побольше думать и поменьше писать».

О задержании бакинских комиссаров Кун сообщил по прямому проводу председателю ашхабадского «Закаспийского правительства» эсеру Ф. А. Фунтикову и в Петровск — «главнокомандующему» войсками бакинской «Диктатуры Центрокаспия» Л. Бичерахову. При этом он высказал мнение, что задержанных следует предать военно-полевому суду. Бичерахов ответил: «Одобряю ваши действия, направленные к аресту бакинских комиссаров. Предложение ваше о предании их военно-полевому суду разделяю. Мнение мое поддерживает исполнительный комитет «Диктатуры Центрокаспия»».

Но никакого суда не было. Ашхабадские власти, получив сообщение из Красноводска, тотчас же приступили «к действиям». Они снарядили специальный экстренный поезд, и в Красноводск выехали ответственные представители «областной власти» с отрядом. Уже в ночь на 20 сентября прибывшие из Ашхабада отобрали в Красноводской тюрьме двадцать шесть заключенных и тем же специальным поездом увезли их в направлении Ашхабада. Остальные девять человек — родственники бакинских комиссаров, А. И. Микоян и некоторые другие товарищи — были оставлены в тюрьме. На этом следы бакинских комиссаров терялись.

Бакинские рабочие и большевистские организации, однако, не забывали о своих руководителях и настойчиво разыскивали их. Возвратившиеся в Баку 17 ноября 1918 г. (после освобождения города от турецких войск) английское военное командование и бакинское «правительство» из местных контрреволюционеров заявляли, что комиссары отправлены англичанами в Индию. В конце 1918 г. в Красноводск ездил делегат, избранный рабочей конференцией, но местный «диктатор» В. Г. Кун заявил и ему, что комиссары увезены англичанами в Индию в качестве заложников.

Между тем распространился слух, что комиссары погибли. Рабочие все настойчивее требовали объяснений. Советское правительство также неоднократно обращалось к английским властям с требованием сообщить о судьбе задержанных на оккупированной ими территории представителей Советского правительства. Но англичане не отвечали.

В конце февраля 1919 г. бакинские рабочие добились освобождения содержавшихся в Красноводской тюрьме арестованных, которые в начале марта приехали в Баку. Они-то и рассказали, что 26 бакинских комиссаров расстреляны. Это сообщение вызвало бурю негодования у бакинского пролетариата.

Судьбой бакинских комиссаров помимо других заинтересовался и опытный юрист, бывший член Учредительного собрания, в прошлом член ЦК партии эсеров В. Чайкин, приехавший в Баку. Он хотел выяснить обстоятельства этого загадочного дела, убедиться, действительно ли эсеры участвовали в гнусном преступлении, разоблачить конкретных виновников и смыть таким путем пятно позора, чернившее всю эсеровскую партию.

21 февраля 1919 г. В. Чайкин выехал из Баку в Красноводск и Ашхабад и занялся расследованием. Он опросил эсеровских деятелей ашхабадского «правительства» и получил доказательства того, что бакинские комиссары расстреляны в Закаспийской области по указанию английских военных властей при полном согласии и участии эсеровского «Закаспийского правительства».

Член ашхабадского «правительства» Л. А. Зимин 2 марта дал Чайкину следующее письменное объяснение: «На ваш вопрос о том, что мне известно по делу о 26 бакинских комиссарах, могу сообщить следующее… Я спросил… председателя исполнительного комитета Фунтикова и начальника розыскного бюро Дружкина о судьбе комиссаров, на что получил ответ, что они расстреляны… Когда я спросил капитана Тиг-Джонса (начальник штаба английских оккупационных войск в Ашхабаде. — Д. Г.) о том, известна ли ему судьба комиссаров, он мне ответил, что известна и что великобританская миссия считает это действие правильным.

Помню… что спросил однажды Дружкина, как он думает оправдаться в этом деле, если у него когда-нибудь потребуют ответа. Ведь он, стоявший во главе политического розыска, имел возможность предотвратить случившееся. Он ответил, что капитан Тиг-Джонс обещал ему дать удостоверения об отправке всех расстрелянных в Индию и об их смерти там, о чем может быть представлено какое угодно медицинское свидетельство».

Бывший председатель «Закаспийского правительства» эсер Ф. А. Фунтиков также письменно сообщил Чайкину, что 26 бакинских комиссаров были расстреляны по требованию английского представителя в Ашхабаде капитана Тиг-Джонса и его агента в «Закаспийском правительстве» — начальника розыскного бюро (разведки) С. Л. Дружкина. Фунтиков признал, что это убийство было совершено с его, Фунтикова, и других ответственных членов «правительства» согласия. «Представитель английской миссии в Ашхабаде Тиг-Джонс… говорил мне лично до расстрела комиссаров, как и Дружкин, о необходимости расстрела, — писал Фунтиков, — а после расстрела выражал удовольствие, что расстрел в соответствии с видами английской миссии произведен». Фунтиков заявил также, что Тиг-Джонс обещал эсеровским «правителям» выдать документ о том, что комиссары увезены в Индию, а если нужно будет, то и медицинское свидетельство об их смерти, чтобы таким образом скрыть факт расстрела и снять с эсеров ответственность за этот подлый акт. Это подтвердил и другой член «Закаспийского правительства», эсер И. И. Седых. Из их объяснений вытекало, что убийство совершено на одном из перегонов между железнодорожными станциями Красноводск и Ашхабад и что они принимали непосредственное участие в нем.

Результаты своего расследования В. А. Чайкин опубликовал в бакинских газетах 11–12 марта 1919 г.[31].

В Советской стране был проведен ряд судебных процессов на делам участников расправы над бакинскими комиссарами. Важнейшие из них: 1) судебный процесс, происходивший в Красноводске с 19 по 26 апреля 1921 г., по которому перед выездной сессией Военного революционного трибунала Туркестанского фронта под председательством И. Р. Фонштейна предстали 42 подсудимых, в том числе: И. Седых, А. Седов, Н. Баклеев, Г. Герман, А. Яковлев; 2) 11 января 1925 г. на хуторе Лепичево Нижневолжского края чекисты арестовали скрывавшегося там бывшего председателя эсеровского ашхабадского «правительства» Ф. А. Фунтикова. После этого дело о гибели 26 бакинских комиссаров рассматривалось более обстоятельно в Баку — с 17 по 27 апреля 1926 г. Верховным судом СССР под председательством П. А. Камерона; 3) с 1 по 6 марта 1927 г. в Баку Верховный суд Азербайджанской ССР под председательством Худадатова рассмотрел дело машиниста Среднеазиатской железной дороги 3. Е. Щеголютина, который вел специальный поезд с арестованными комиссарами к месту казни. Кроме того, в 1920 г. был задержан и привлечен к ответственности участник этого преступления — бывший начальник милиции Красноводска, а затем Ашхабада Ф. Алания.

Виновность представителей империалистической Англии и членов эсеровского ашхабадского «правительства» в убийстве 26 комиссаров была установлена вполне. Ф. А. Фунтиков прямо заявил: «Расстрел 26 бакинских комиссаров был произведен англичанами и организацией эсеров в полном между собой согласии при непосредственном участии в расстреле видных членов партии эсеров и англичан. При расстреле присутствовал также, насколько помню… Тиг-Джонс, являвшийся от лица английского военного командования главным идейным вдохновителем расстрела».

Ответственность за это гнусное преступление несет и бывший главный военный представитель Англии в Туркестане генерал Уилфрид Маллесон. Впоследствии в статье «Двадцать шесть бакинских комиссаров», опубликованной в журнале «Фортнайтли ревью» (1933 г.), он, в сущности, «полупризнал» участие английских представителей в злодейском убийстве бакинских комиссаров. «На наших берегах, — писал Маллесон, — неожиданно появилась группа крупнейших агитаторов России… Правда, комиссары были безоружны в том смысле, что огнестрельное оружие у них было отобрано, но они владели более грозным оружием, чем огнестрельное, — силой опытного агитатора, силой, которая повелевает толпой и вызывает новые большевистские восстания…

При наличии колеблющегося и политически неустойчивого населения было вполне возможно, что они скоро вновь сделают страну большевистской, и тогда что стало бы со всеми нашими планами… Кроме того, какова была бы участь наших войск, сражающихся на Мервском фронте, если бы они имели большевистского противника впереди и другого такого же противника сзади? Выло ясно, что прибытию такой группы в Ашхабад нужно было помешать любой ценой». Эти «откровения» только подтверждают, что английские интервенты были прямо заинтересованы в устранении опасной для них группы большевиков.

Вот некоторые подробности злодеяния, установленные материалами судебных процессов.

Вместе с красноводскими «властями» прибывшие из Ашхабада представители «Закаспийского правительства» отобрали в тюрьме комиссаров по списку, обнаруженному у Г. Корганова, бывшего арестантским «старостой» камеры в Бакинской тюрьме. В этом списке значились фамилии 25 заключенных, с которыми Корганов содержался в одной камере. Ашхабадские «власти» добавили еще Татевоса Амирова, который помогал большевикам эвакуироваться из Баку.

Арестованные были помещены в один из вагонов специального поезда, прибывшего из Ашхабада; в другом вагоне разместились палачи. В обратный путь поезд вели машинист 3. Е. Щеголютин и его помощник А. Курашев. Вот что рассказал позже Щеголютин: «На рассвете мы приехали на от. Перевал. При отправлении поезда с этой станции ко мне на паровоз взошел Гермаш, вооруженный револьвером, в сопровождении неизвестного мужчины среднего роста, на вид лет 20–25, одетого в гимнастерку и вооруженного винтовкой…

Когда мы отъехали от станции, Гермаш обратился ко мне и сказал, что на этом перегоне по его указанию нужно остановиться. На мой вопрос «вачем» Гермаш сказал, что у них есть работа и им нужно свести счеты с бакинскими комиссарами, коих они везут…

Отъехав от Перевала верст 6–7 и подъехавши к воинскому разъезду, Гермаш мне предложил поезд остановить. Я требование это исполнил и паровоз остановил. После остановки Гермаш и неизвестный с паровоза сошли и пошли к вагонам.

Спустя несколько минут после остановки поезда из одного из вагонов вышли человек 10–12 мужчин, вооруженных винтовками. По национальности эти лица были русские и туркмены по наружному виду-После выхода этих лиц из вагона начали выходить и комиссары, которых, выпустив из вагона человек 13, окружили и повели в левую сторону поезда. Выведенные комиссары, по-видимому, не знали, для какой цели их ведут, и многие из них несли с собой свой ручной багаж.

Завели комиссаров за песчаные бугорки, находившиеся от линии железной дороги шагах в 75—100, спустя несколько минут послышалась беспорядочная стрельба, продолжавшаяся 2–3 минуты, а затем эти лица возвратились обратно к вагону и вывели из вагона остальную, вторую группу комиссаров, которых повели туда же…

Вторая партия комиссаров также была расстреляна в том же месте…

Из лиц, участвовавших в… расстреле, я знаю только пятерых, а именно: Пиотровича, Гермаша, Худоложкина, Седых и Анисимова. Все эти лица состояли у власти[32]. При выводе комиссаров из вагона каждый из названных имел винтовку. После этого расстрела трупы комиссаров были закопаны. Это я знаю потому, что видел, как туда бегали с лопатами».

Расправа англичан и эсеров над 26 комиссарами не имела никакого юридического прикрытия. Ни следствия, ни тем более суда (хотя бы военно-полевого) над расстрелянными не было. Нельзя принять всерьез и постановление бакинской «Чрезвычайной следственной комиссии» от 7 сентября 1918 г. по делу о большевистских руководителях, тем более что в этом постановлении говорилось лишь о 9 из 26 расстрелянных — о Шаумяне, Корганове, Коганове, Джапаридзе, Костаидяне, Осепянце, Амирове, Полухине и Петрове. Расстрел бакинских комиссаров является бессудной и жестокой расправой над политическими противниками.

Пойманных и изобличенных советскими органами борьбы с контрреволюцией виновников гибели бакинских комиссаров настигло возмездие. Лишь агентам английской разведки С. Дружкину и В. Куну удалось избежать наказания: англичане переправили их за границ.

>

Глава пятая. Перегруппировка политических сил к концу 1918 г

>

1. От «демократии» к контрреволюционной военной диктатуре

За год, прошедший с момента Октябрьской революции, Советская власть значительно окрепла, отбила первые атаки внешней и внутренней контрреволюции. Созданная Советским государством Красная Армия освободила от мятежников и иностранных оккупантов территорию с населением около 40 миллионов человек. Окреп союз рабочего класса и крестьянства, росло интернациональное единство народов пашей Родины. Главным орудием защиты интересов революции, перестройки всей жизни страны явилось Советское государство. Поэтому Коммунистическая партия укрепляла Советы и их органы в центре и на местах, усиливала в них влияние коммунистов, как можно шире привлекала трудящихся к управлению страной. За год Советской власти был пройден путь от первых зачатков советской организации к упрочению ее в целом. В России не осталось «такого захолустья, — как подчеркнул на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов в ноябре 1918 г. В. И. Ленин, — где бы советская организация не упрочилась, не составляла бы цельной части Советской конституции, выработанной на основе долгого опыта борьбы всех трудящихся и угнетенных».

Серьезные изменения произошли и в международной обстановке.

Под влиянием победы Великого Октября в ряде стран начался мощный революционный подъем. В сентябре 1918 г. вспыхнуло солдатское восстание в Болгарии, в октябре началась революция в Австро-Венгрии, а 10 ноября — в Германии. Немецкий народ низложил кайзера Вильгельма. Весной 1919 г. произошли пролетарские революции в Венгрии и Баварии.

13 ноября 1918 г. ВЦИК аннулировал навязанный Советской республике грабительский Брестский договор. Началось очищение от германских войск оккупированных ими советских территорий.

Теперь против Советской республики стояла только коалиция держав Антанты и США.

Правительства стран Антанты вначале надеялись, по выражению В. И. Ленина, «разделаться с Советской Россией» при помощи небольшого количества собственных войск. В ряде мест на отторгнутой советской территории они заменили войска немецких оккупантов и их союзников своими, в других — обязали своих бывших противников продолжать оккупацию. Но все их расчеты были опрокинуты рабочим классом и всеми трудящимися России.

Еще летом 1918 г. против австро-германских оккупантов и гетманского режима восстали крестьяне Киевской, Полтавской, Черниговской, Херсонской, Екатеринославской и других губерний. На борьбу поднялись рабочие в городах и промышленных центрах Украины. Возглавили эту борьбу коммунисты. В июле 1918 г. была образована Коммунистическая партия большевиков Украины — составная часть единой РКП (б). ЦК КП(б)У уже тогда начал практически решать вопрос о подготовке вооруженного восстания. Вокруг большевистских организаций объединялись все революционные силы народа. Повсеместно создавались подпольные партийные ячейки, возникали повстанческие отряды. Партия направляла стихийные выступления крестьян в организованное русло. Борьба против оккупантов приняла всенародный характер. Наиболее ярко это проявлялось в партизанском движении.

И вновь на пути революционного движения народных масс встали украинские националисты, деятели провалившейся Украинской Центральной рады. Лишившись власти после гетманского переворота в мае 1918 г., они по инициативе В. К. Винниченко и С. В. Петлюры образовали в Киеве «Украинский национальный союз», в котором объединились украинские эсеры, украинские социал-демократы, социалисты-федералисты, трудовики, «хлеборобы-демократы» и другие националистические организации, и перешли в оппозицию к гетманщине. Когда стало ясно, что дни Скоро-падского сочтены, президиум «Украинского национального союза» избрал 13 ноября 1918 г. правительство — Директорию — в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского.

Понимая, что основную силу антигетманского движения составляют большевики, и не желая допустить их победы, осевшие во время гетманщины в Киеве представители общероссийской буржуазно-помещичьей контрреволюции также разработали свою политическую платформу и решили познакомить с ней правительства Антанты. В Яссы (Румынию) для совещаний с послами Франции, Англии, США и Италии в ноябре 1918 г. была послана делегация в составе монархиста В. И. Гурко, бывшего царского посла в Вене Н. Н. Шебеко, представителей торгово-промышленных кругов П. П. Рябушинского, В. Я. Демченко, Н. Ф. фон Дитмара, лидера кадетов П. Н. Милюкова, бывшего царского министра A. В. Кривошеина, бывшего московского городского головы B. В. Руднева и представителя «Союза возрождения России» правого эсера И. И. Бунакова-Фундаминского. Они передали послам такое обращение: «Юг России переживает тяжелое переходное время… Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против Советской власти». Контрреволюционеры просили незамедлительно прислать военные корабли в черноморские порты и хотя бы несколько отрядов войск в большие города и главнейшие стратегические железнодорожные узлы Юга России.

21 ноября старейшина дипкорпуса в Яссах, французский посол Сент-Олер, основываясь на решениях совещания с белогвардейцами, радировал в Париж: «Мы считаем необходимым: 1) немедленно продвинуть отряд союзных войск в Одессу и приступить немедленно к оккупации Киева и Харькова; 2) издать специальную декларацию, в которой твердо указать на решение Согласия поддержать в России слои общества, стоящие за порядок».

В конце ноября в Одессу стали прибывать корабли французской эскадры, в Николаевский порт вошел английский крейсер. В Севастополь 11 декабря прибыл английский броненосец с небольшим отрядом войск, в Одессу 16 декабря — итальянский броненосец и два английских миноносца. 17 декабря в Одессе был высажен первый эшелон французских сухопутных войск в 5 тысяч человек.

Вскоре агрессоры заняли Херсон и Николаев. Почти одновременно «союзники» послали войска и в другие важные пункты Юга и Юго-Запада России. Место германо-турецких войск на Кавказе заняли англичане: 17 ноября они вошли в Баку, 23 декабря — в Батуми, а 25 декабря вступили в Тифлис.

5 февраля 1919 г. лидер Директории С. В. Петлюра заключил такое позорное соглашение с представителями французского военного командования: «1) Франция получает пятидесятилетнюю концессию на все украинские железные дороги; 2) Украина обязуется уплатить Франции причитающуюся с нее часть долгов бывшего царского правительства и Временного правительства; 3) Уплата процентов обеспечивается долей железнодорожных доходов, признанной за Украинским правительством; Директория должна организовать 300 000 армию в годичный срок; 4) В течение пяти лет со дня подписания договора вся финансовая, торговая, промышленная и военная политика Украины будет поставлена под непосредственный контроль представителей Французского правительства»[33].

Советское правительство пришло на помощь рабочим и крестьянам национальных районов, выступившим против националистов и интервентов.

17 ноября 1918 г. был образован Украинский фронт. Его командующим стал В. А. Антонов-Овсеенко. 29 ноября Временное рабоче-крестьянское правительство Украины объявило манифест о восстановлении власти Советов на Украине, о низложении гетмана Скоропадского и призвало рабочих и крестьян к полному изгнанию немецких оккупантов, гетманцев и отрядов буржуазно-националистической Директории.

Изгоняя немцев, интервентов из стран Антанты с украинской земли, громя гетманцев и петлюровцев, украинские советские отряды вместе с частями Красной Армии Советской России освобождали Украину, и к весне 1919 г. почти повсюду была восстановлена Советская власть.

В ноябре 1918 г. Красная Армия перешла в наступление и против казачьих войск генерала Краснова, потерявшего поддержку немцев. В красновском тылу начались забастовки и восстания рабочих и крестьян. В январе — феврале 1919 г. красновская армия была разбита в Донской области и под Царицыном; ряды белоказаков таяли. Казачьи верхи под давлением ставленника Антанты — генерала Деникина вынуждены были отказываться от своих «автономистских» стремлений и переходить в деникинский стан. Деникин объявил, что он вступает в командование всеми вооруженными силами на Юге России.

28 января 1919 г. французский капитан Фуке в присутствии французского консула Гийомэ в ростовской гостинице «Центральная» предъявил генералу Краснову для немедленной подписи уже составленный документ, в котором говорилось: «Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и Донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга — с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь: 1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров. 2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административного и внутреннем отношении, признаем власть французского главнокомандующего Франше д'Эспере. 3. Согласно с переговорами 9 февраля (29 января) с капитаном Фуке, все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуке. 4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» и где бы они ни находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались — в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков, и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула». Краснов подписался под этим документом, признав руководство Деникина и французского военного командования. Он обещал возместить французской буржуазии все убытки (с процентами), понесенные ею в результате войны и революции, и восстановить ее собственность на русской земле.

14 февраля 1919 г. в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг. Краснов, не оправдавший надежд казачьей «автономистской» контрреволюционной верхушки, подал в отставку. Новым атаманом Всевеликого войска Донского был избран генерал А. П. Богаевский, кандидатуру которого выдвинул Деникин. Краснов уехал за границу[34].

Революция одерживала победы и в Прибалтике. Шла активная борьба трудящихся Прибалтики за социальное и национальное освобождение. Революционная ситуация переросла в социалистическую революцию.

12 ноября 1918 г. рабочие Ревеля (Таллина) образовали революционный Совет и выступили против буржуазного правительства Пятса, державшегося на германских штыках. Эстонские рабочие обратились за помощью к Советской России. 29 ноября 1918 г. была провозглашена Эстонская Советская Республика (Эстляндская трудовая коммуна) и создано рабоче-крестьянское правительство во главе с Я. Я. Анвельтом.

В Латвии рабочие восстали против правительства Ульманиса. 17 ноября 1918 г. было образовано Временное Советское правительство Латвии, которое возглавил П. И. Стучка. 3 января в Ригу вступили части Красной Армии.

В Вилыю (Вильнюс) 8 декабря 1918 г. было сформировано временное революционное рабоче-крестьянское правительство Литвы во главе с В. С. Мицкявичюсом-Капсукасом. 16 декабря оно обнародовало Манифест об установлении Советской власти; правительство призвало народ к восстанию против контрреволюционной тарибы («Литовский буржуазный национальный совет») и немецких оккупантов. В течение ноября 1918 — января 1919 гг. Советская власть утвердилась на подавляющей части территории Литвы. Наиболее сильное сопротивление переходу власти в руки рабочего класса оказали националистические литовские и польские контрреволюционные части (их поддерживали и немцы) в городе Вильно. Польские легионеры объявили Вильно польским городом. Однако 6 января 1919 г. Красная Армия и литовские советские воинские части освободили этот город.

31 декабря па освобожденной от германских войск белорусской земле было образовано Временное рабоче-крестьянское правительство, обнародовавшее 1 января 1919 г. Манифест об образовании Белорусской ССР. Это решение международные империалисты и буржуазно-националистические элементы встретили враждебно. Буржуазная Польша с помощью немцев и Антанты начала наступление и заняла ряд белорусских городов. Для консолидации своих сил советские правительства Литвы и Белоруссии объявили об образовании в марте 1919 г. Литовско-Белорусской ССР.

23 декабря 1918 г. ВЦИК, заслушав доклад наркома по делам национальностей об освобождении народов Эстонии, Латвии, Литвы, Украины и об установлении на их территории Советской власти, принял постановление о признании независимости новых республик (в начале января аналогичное постановление было принято и о Белорусской ССР). В постановлении ВЦИК говорилось о полной готовности РСФСР оказать необходимую помощь и поддержку трудящимся этих республик в борьбе против внутренней контрреволюции и защите их независимости от попыток иностранного завоевания. Так складывался и креп военно-политический союз советских республик.

Надежды империалистов Антанты на успех открытой интервенции были тщетны. Посланные в Советскую страну оккупационные войска встречали сопротивление Красной Армии и широких народных масс. В войсках Антанты зрело недовольство: солдаты быстро революционизировались под влиянием идей Октября. Ширилось и движение рабочего класса против интервенции в самих капиталистических странах.

18 января 1919 г. генеральный штаб вооруженных сил Антанты направил правительствам стран Антанты записку такого содержания: «Благодаря поражению центральных держав и недостаточным действиям союзников в России большевизм неуклонно увеличивает свое могущество.

На Севере и на Востоке его, по-видимому, задержали.

Но внутри страны он укрепился.

На Западе и Юго-Западе уход германских войск открывает ему свободное поле действия в прибалтийских провинциях, Польше и на Украине. Красная Армия стоит у ворот Ревеля, занимает Ригу и Вильно, она вступила в Харьков, откуда уже угрожает флангу армий Краснова и Деникина…

Если Антанта хочет сохранить плоды своей победы… она сама должна вызвать перерождение России путем свержения большевизма и воздвигнуть прочный барьер между этой страной и центральными державами.

Интервенция, преследующая эту цель, является для нее жизненной необходимостью…»

Исходя из такой оценки положения, генеральный штаб Антанты разработал план, предусматривавший не только вооруженные действия своих войск, но и «мощную материальную и моральную поддержку» русским антисоветским военным формированиям. Штаб считал, что главные военно-политические формирования (Колчака в Сибири, Деникина и Краснова в Южной России) должны объединиться под единым командованием. «Долг Антанты, — писали генштабисты, — защищать их, помочь их соединению, позволить им предпринять и успешно продолжать борьбу…»

По мнению штаба, к тому времени, когда составлялся этот план, окружение большевизма было уже начато.

«На Севере — благодаря оккупации портов Ледовитого океана.

На Востоке — благодаря созданию барьера в виде русско-чешского фронта.

На Юге — действиями армий Деникина и Краснова и оккупацией портов Черного моря…

На Юго-Востоке — путем движения из района Каспийского моря с целью соединения армий Деникина — Краснова с уральскими армиями…

На Западе — путем восстановления прочпой в военном отношении Польши, способной играть роль буферного государства между Россией и Германией; в случае необходимости, путем оккупации Петрограда… или по крайней мере путем блокады балтийского побережья».

Кроме того, по плану генерального штаба намечалась оккупация Украины как наиболее богатой области России.

Для осуществления плана «окружения и уничтожения большевизма» генеральный штаб предлагал поделить «зоны действия» между государствами Антанты и настойчиво призывал правительства «срочно прийти к соглашению в целях: установления принципов интервенции в России, уточнения распределенных обязанностей, обеспечения единого руководства».

Пока в дипломатических и военных сферах Антанты шло обсуждение планов интервенции, в местностях, где эсеры и меньшевики образовали антисоветские, так называемые «демократические правительства», углублялся процесс разложения.

Режимы «учредиловской демократии» в Поволжье, Сибири, на Севере, в Закаспийской области Туркестана означали возврат к буржуазно-помещичьему строю. Наиболее полно «учредиловская демократия» была представлена в созданном правыми эсерами самарском правительстве Комуча (Комитет членов Учредительного собрания). Но и там при самом его возникновении явно обозначилась тенденция превращения созданного антисоветского режима в прежний, дореволюционный, буржуазно-помещичий. В самарском перевороте помимо «социалистических» партий участвовали белогвардейские офицерские отряды под командованием полковника Н. А. Галкина. Их деятельность в дни захвата власти ознаменовалась кровавым террором, самосудами, расстрелами коммунистов, советских активистов, представителей революционно настроенных масс. Эсеры тем не менее предоставили Галкину пост «командующего войсками» так называемой «народной армии» — оплота созданного ими правительства. На территорию, подвластную Комучу, стали стекаться со всех сторон бежавшие от революции реакционеры, которые заняли важные посты в административном и военном аппарате и практически восстанавливали на местах старорежимные дореволюционные порядки. Несмотря на обещания Комуча защищать демократические права населения, установить либеральные формы правления, тюрьмы на подвластной ему территории оказались переполненными. Была создана военная контрразведка. Действовали военно-полевые суды, состоявшие из белых офицеров. По их приговорам расстреливали рабочих, подозреваемых в большевизме. Террористический режим возмущал трудящихся. Советы рабочих депутатов, лишенные эсерами и меньшевиками власти и превращенные в «органы выражения общественного мнения», проявляли недовольство. Рабочие требовали сохранения советских законов о труде, рабочего страхования, прекращения политических репрессий и арестов. Стало прозревать и крестьянство, испытывавшее на себе все прелести «демократического рая». Если крестьяне вначале прислушивались к эсеровской агитации, то вскоре в своей массе бедняки и середняки стали отворачиваться от эсеров и их «правительства». Военное командование посылало в деревни карательные отряды против крестьян, уклонявшихся от мобилизации в армию. В сущности, власть принадлежала эсеровскому Комучу только формально, фактически же она находилась в руках белогвардейцев, которые требовали от эсеров прекращения игры в демократию, возвращения помещикам и капиталистам их владений, отнятых революцией, решительного перехода к прежним капиталистическим порядкам. Такие же требования к «демократам» предъявляли и международные империалисты: «учредиловская демократия» не устраивала их. Все чаще и чаще в антисоветском лагере выдвигались требования установления военной диктатуры.

В Сибири процесс реставрации буржуазно-помещичьего строя шел еще более интенсивно, чем в Поволжье. Реакционные, монархистские и кулацкие элементы имели здесь большое влияние. Используя эсеровские лозунги, они сразу же после свержения Советской власти приступили к осуществлению своих действительных реставраторских целей. Соглашательская политика «демократов» только поощряла их к этому.

Эсеровские боевые дружины, поднявшие вооруженное восстание в Сибири, состояли преимущественно из офицеров, все меньше обращавших внимание на указания эсеровских политиков. В Томске эсеровскими дружинами командовал полковник А. Н. Пепеляев, вскоре произведенный в генералы; в Омске — подполковник П. П. Иванов-Ринов, в прошлом жандармский офицер, избранный атаманом сибирского казачьего войска и тоже произведенный в генералы; в Челябинске — подполковник Войцеховский, позже перешедший на службу к чехословакам; в Новониколаевске — полковник А. Н. Гришин-Алмазов и т. д. Опираясь на явных белогвардейцев, кадетствующий деятель П. В. Вологодский быстро повел дело к ликвидации «эсеровского засилья» и переходу к военной диктатуре. Вологодский открыто блокировался с крупной буржуазией, с реакционным офицерством, с метившим в диктаторы Гришиным-Алмазовым, назначенным военным министром, и сменившим его потом Ивановым-Риновым. Его «правительство» отменило все советские декреты (чего не посмел сделать Комуч), денационализировало промышленные предприятия, ликвидировало Советы рабочих и крестьянских депутатов, восстановило дореволюционный суд и администрацию, объявило о возвращении крупным землевладельцам имений, упразднило земельные комитеты. Белогвардейский террор в Сибири был еще более разнузданным, чем в Поволжье и на Урале. Дошло до того, что реакционная военщина подвергала здесь репрессиям даже эсеров — членов «правительства» Вологодского.

В сентябре 1918 г. эсеровские министры В. М. Крутовский, М. Б. Шатилов, А. Е. Новоселов и представитель областной думы Якушев, прибывшие в Омск, были по распоряжению «военного министра» Иванова-Ринова арестованы. Солдаты доставили их в штаб начальника Омского гарнизона полковника Волкова, где принудили Крутовского и Шатилова подписать прошение об «отставке». Впоследствии при расследовании этого дела специальной комиссией Крутовский показывал, что его вызвали в отдельную комнату и положили перед ним уже заготовленное прошение об отставке. Когда он отказался подписать такой документ, офицеры вывели его в коридор и приставили к нему часовых.

«— После меня, — продолжает свои показания Крутовский, — вызывают Шатилова. Поднимается шум на очень короткое время, затем все стихает. Когда все стихло, меня опять приводят в эту же комнату и говорят:

— Шатилов подписал прошение, теперь вы подпишите.

— Я уже сказал, что не могу этого сделать.

— Но это будет стоить вам очень дорого…

Нарбут (один из офицеров. — Д. Г.) подходит ко мне вплоть и говорит:

— Три минуты размышления — или вы подпишете, или мы вас увезем на автомобиле и вы будете расстреляны.

Крутовский подписал.

— Я, — продолжает Крутовский, — иду к Шатилову и говорю:

— Как, вы подписали прошение?

— Как же, — говорит, — мне не подписать, когда мне дали три минуты на размышление — или подписать, или я буду paccтpeлян».

На следующий день белогвардейские офицеры, состоявшие, как и их начальник Волков, в монархистской организации, объявили Крутовскому и Шатилову о том, что «согласно их прошению» они отстранены от должностей, и приказали им в 24 часа покинуть Омск. Новоселова же офицеры оставили под арестом, заявив, что дело о нем будет передано прокурору, поскольку он подозревается в связях с большевиками. 23 сентября 1918 г. члены монархистской организации поручик Семенченко и хорунжий Мефодьев по дороге в тюрьму расстреляли А. Е. Новоселова.

Аналогичные события происходили и на Севере. Сформированное в Архангельске в августе 1918 г. антисоветское «Верховное управление Северной области» возвестило, что оно ставит своей задачей восстановление деятельности Учредительного собрания, земств и городских дум.

Народные социалисты и правые эсеры, возглавлявшие «Верховное управление», включили в его состав кадетов Н. А. Старцева и П. Ю. Зубова, а «командующим всеми русскими вооруженными силами Северной области» назначили английского агента, белогвардейца, капитана 2-го ранга Г. Е. Чаплина, участвовавшего с офицерским отрядом в перевороте.

Они денационализировали и возвратили прежним владельцам все предприятия. Член «Верховного управления» правый эсер М. А. Лихач призывал рабочих к «самоограничению» в пользу буржуазии. Как и в Самаре, белогвардейская контрразведка на Севере грубо попирала права и свободу рабочих и крестьян.

Разгул контрреволюции дополнялся тяжелым гнетом оккупантов, высадившихся в городе. Английское военное командование постоянно вмешивалось в деятельность «Верховного управления» и поддерживало самые реакционные местные силы. Главную роль среди русских правых элементов, группировавшихся вокруг английского командующего Фредерика Пуля, играл известный авантюрист и карьерист, бывший комиссар Временного правительства при Ставке в корниловские дни М. М. Филоненко, образовавший в Архангельске так называемый «Национальный союз». В эту группу входили председатель царского окружного суда С. Н. Городецкий, Н. А. Старцев, полковник князь А. А. Мурузи, полковник Вульфович, английский агент Г. Е. Чаплин, местные биржевики и капиталисты.

В ночь на 6 сентября 1918 г. «командующий всеми русскими вооруженными силами в Северной области» Г. Е. Чаплин со своими штабными офицерами, при участии кадета Н. А. Старцева и с благословения англичан, арестовал всех членов «Верховного управления» во главе с Н. В. Чайковским и вывез их на Соловецкие острова, в монастырь. Молодчики Чаплина арестовали также некоторых меньшевиков и эсеров — деятелей профессиональных союзов. В выпущенном воззвании к населению Чаплин и Старцев заявили, что «Верховное управление» не может справиться с поставленными задачами, что «только мощная армия и организованная военная сила могут обеспечить надежду на светлое будущее России», и объявили в Северной области военную диктатуру армии и ее «командующего» Чаплина.

Диктатор Чаплин нагло заявил: «Я создал это правительство. Теперь оно не нужно… Я здесь не вижу пользы в каком бы то ни было правительстве».

Трудящиеся Архангельска объявили всеобщую забастовку. Движение приняло такой широкий размах, что «союзники» 10 сентября 1918 г. возвратили из Соловецкого монастыря арестованных членов «Верховного управления». Вскоре они предложили Чайковскому изменить состав «Верховного управления» и включить в него ряд еще более реакционных деятелей. Чайковский согласился выполнить требование оккупантов и возглавил угодное им «правительство», которое подписало заявление, признавая свою подчиненную роль по отношению к командованию войсками «союзников». Через некоторое время Чайковский вообще уехал заграницу. «Русская власть» сосредоточилась в руках «генерал-губернатора» Е. К. Миллера.

Процесс превращения «демократических правительств» в режимы военной диктатуры шел повсюду. Лидеры «социалистов», вступившие в блок с реакционерами для свержения Советской власти, были не в состоянии, да и не желали решительно бороться с усилением реставраторских тенденций. Вместо этого они вынашивали идею создания из многочисленных областных и национальных «правительств», существовавших на занятых контрреволюцией территориях и в подполье, единого «всероссийского правительства», которое, как им казалось, должно было предотвратить процесс разложения «учредил овской демократии».

Самарский Комуч считал себя единственно законным правительством на «освобожденной от большевиков» русской земле. Свои претензии он обосновывал тем, что в его составе находилось около ста членов избранного в свое время Учредительного собрания. Но «обоснования» эти были весьма шатки, так как членов Учредительного собрания в стране было избрано 715, и, конечно, сотня членов Комуча не могла заменить самого собрания. «Демократы» из Комуча аннулировали мандаты членов Учредительного собрания большевиков и левых эсеров (их было избрано 215 человек), но и такая «операция» не давала им большинства. Даже империалистические правительства стран Антанты не признавали законность Комуча как «всероссийского правительства». Местные антисоветские «правительства», в которых преобладали более правые элементы, не желали и слышать о подчинении Комучу.

И все же идея создания единого всероссийского правительства поддерживалась всеми участниками антисоветского лагеря. Вместе с тем каждое течение по-своему представляло себе как программу будущего правительства, так и его состав. Заинтересованность в создании такого правительства проявляли и страны Антанты. Поэтому вскоре начались переговоры и совещания, которые привели в конце концов к образованию «всероссийского правительства» на так называемом Уфимском государственном совещании.

Совещание открылось 8 сентября 1918 г. В нем участвовало 170 человек. Одно лишь перечисление собравшихся отражает пестроту антисоветских движений, существовавших тогда в стране. На совещании были делегации и представители: Самарского комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (официальный представитель М. Веденяпин); Сибирского временного правительства (генерал П. Иванов-Ринов, Старынкевич и другие); областного правительства Урала (А. Кощеев, И. Войтов); казачьих войск (оренбургского, уральского, сибирского, иркутского, семиреченского, енисейского, астраханского); башкирского правительства (Искандер-бек-Мухамедиарович Султанов); киргизского правительства «Алаш-орды» (председатель Алихан Букейханов); правительства автономного Туркестана (председатель М. Чокаев); национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири (С. Джантюрин, М. Г. Исхаков, Султан-бек — Шаги Бекович Мамлеев); Временного эстонского правительства (Б. Линде и другие); Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья (И. Ахтямов, А. Гачечиладзе, С. Третьяков, Н. Миткевич); партии эсеров (М. Гендельман, Ф. Федорович); меньшевиков (Б. Кибрик, С. М. Лепский); народных социалистов (Ф. Чембулов, И. Суханов); кадетов (А. И. Коробов, С. П. Мельгунов); социал-демократической группы «Единство» (В. Фомин); «Союза возрождения России» (С. Знаменский). Эти разнородные организации в основном делились на две части: одна, правая, считала нужным ликвидировать «учредиловскую демократию» и установить единоличную военную диктатуру в стране; другая пыталась сохранить остатки «учредиловской демократии».

После длительных обсуждений и компромиссов собравшиеся приняли 23 сентября 1918 г. «Акт об образовании Всероссийской верховной власти», в котором фиксировались состав «Временного всероссийского правительства» и программы его действий.

«Всю полноту Верховной власти на всем протяжении государства Российского», впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания (оно могло состояться при сборе 250 членов) совещание передало «несменяемой и неответственной» Директории ыз пяти лиц (избранных по персональному, а не по партийнохму признаку) в составе: Н. Д. Авксентьева, Н. И. Астрова, генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского и Н. В. Чайковского, с заменой на случай выбытия Авксентьева А. А. Аргуновым, Астрова — В. А. Виноградовым, Болдырева — известным реакционным генералом М. В. Алексеевым, Вологодского — В. В. Сапожниковым и Чайковского — В. М. Зензиновым. Так как Астрова, Чайковского и Вологодского на месте не было, фактически Директория приступила к работе в следующем составе: Авксентьев (правый эсер, выступавший на совещании в качестве представителя контрреволюционного «Союза возрождения России»), Виноградов (беспартийный, бывший член Государственной думы, входивший в состав Сибирского правительства), генерал Болдырев (член руководства «Союза возрождения России», тот самый, которого Петроградский революционный трибунал в первые дни Октября приговорил за саботаж к трем годам лишения свободы и которого вскоре освободили по амнистии), Сапожников (кадетствующий профессор, член Сибирского правительства, вскоре смененный Вологодским) и Зензинов (крайне правый из правых эсеров). Таким образом, в составе Уфимской директории преобладали реакционные деятели Временного сибирского правительства.

В «Акте об образовании Временного всероссийского правительства» указывалось, что правительство должно «содействовать» тому, чтобы члены Учредительного собрания съехались как можно быстрее. Все существовавшие «правительства» страны, следовательно и Комитет членов Учредительного собрания, должны были, согласно «Акту», передать свои функции избранному «несменяемому и неответственному» «Всероссийскому правительству». Осуществление права национальных областей на автономию теперь, как объявлялось, зависело «от мудрости» Директории.

В принятой совещанием программе работ нового правительства говорилось, что его задачами являются:

«1) борьба за освобождение России от Советской власти,

2) воссоединение отторгнутых, отпавших и разрозненных областей России,

3) непризнание Брестского и всех прочих договоров международного характера, заключенных как от имени России, так и отдельных ее частей после Февральской революции какой бы то ни было властью, кроме российского Временного правительства, и восстановление фактической силы договорных отношений с державами Согласия,

4) продолжение войны против германской коалиции».

Программа внутренней политики, в сущности, повторяла программу кадетов. Здесь было и «привлечение к производству частного капитала — русского и иностранного», и «поощрение частной инициативы и предприимчивости», и «принятие мер к действительной охране общественной безопасности и государственного порядка» и т. д.

Итак, и по своему составу, и по программе деятельности Уфимская директория становилась буржуазно-кадетским правительством. Эсеры при его образовании сдали свои позиции реакции, которая, усиливаясь таким путем, получила возможность ликвидировать последние остатки «учредиловской демократии».

Последующие события развертывались стремительно.

Самарский Комуч, согласно постановлению «Уфимского совещания», быстро ликвидировался. Временное же Сибирское правительство Вологодского от самоликвидации воздержалось. После Уфимского совещания Директория создала так называемое «деловое министерство» под председательством Вологодского. В его состав вошли самые реакционные члены Сибирского правительства (И. Михайлов, Старынкевич и другие); кроме того, Директория пригласила в это министерство в качестве военного министра вице-адмирала А. В. Колчака, уже давно дожидавшегося момента для захвата власти. Имея в своих руках «деловой» аппарат, реакционеры торжествовали. Военщина, вдохновляемая Колчаком, подняла голову. Эсеровские члены Директории (Авксентьев и Зензинов) потеряли всякое влияние.

17 ноября 1918 г. в Омске на квартиру эсера Е. Ф. Роговского, занимавшего пост товарища министра внутренних дел Директории, явился отряд казаков во главе с временным командующим сибирской казачьей дивизией полковником Волковым и, арестовав находившихся там членов Директории Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова и хозяина квартиры Е. Ф. Роговского, под конвоем доставил их в штаб атамана Красильникова, где уже находился также арестованный эсер А. А. Аргунов.

Реакционная военщина при полном одобрении англичан, пославших во время переворота свой отряд для «марша» в городе, ликвидировала Директорию и передала власть на территории Сибири, Урала и Поволжья вице-адмиралу Колчаку, объявившему себя «верховным правителем России».

19 ноября к задержанным членам «Директории» явился начальник штаба Красильникова капитан Герк и предложил им на выбор: или они будут преданы суду, или уедут за границу. «Членов правительства» отправили на квартиру Авксентьева, «чтобы они подумали над ответом», и приставили к ним стражу. На следующий день к ним пришел новоявленный колчаковский министр юстиции Старынкевич и подтвердил, что, согласно решению «верховного правителя», они подлежат немедленной высылке за границу, если не хотят быть преданными суду. Отряд казаков доставил Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского на вокзал, поместил в поезд и вывез к китайской границе. Помимо казаков и русской пулеметной команды, их сопровождали 12 английских солдат и офицеров. Через несколько дней поезд прибыл к границе. Арестованных «членов правительства» выдворили из России. По распоряжению Колчака каждому из них выдали на расходы по 50 тысяч рублей, а Аргунову, обремененному семьей, — 75 тысяч рублей.

Колчак и его «совет министров» разыграли комедию «негодования» по поводу ареста членов «всероссийского правительства» и вынесли постановление о предании военному суду полковника Волкова, войсковых старшин Катанаева и Красильникова «за преступное посягательство на верховную власть». Колчак даже пригрозил беспощадно расстрелять их, но в тот же день, 19 ноября 1918 года, подписал… приказ о производстве участников «преступного посягательства» полковника Волкова в генерал-майоры, Красильникова и Катанаева в полковники «за выдающиеся боевые отличия». Эти монархисты стали оплотом колчаковского режима.

Так осуществился колчаковский переворот. Председателем колчаковского правительства стал П. В. Вологодский, способствовавший перевороту, в состав правительства вошли также и другие реакционные члены прежнего «временного сибирского правительства».

После колчаковского переворота усилился белый террор. В ночь на 23 декабря военная охранка колчаковцев, получив сведения о готовящемся выступлении рабочих Омска, арестовала группу членов Совета рабочих и солдатских депутатов (44 человека). Выступление рабочих было потоплено в крови: колчаковцы убили около тысячи человек, началась расправа и с арестованными.

Начальник унтер-офицерской школы Рубцов явился в тюрьму, вывел оттуда арестованных накануне выступления 44 членов Совета и поручил поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину расстрелять их. И 44 члена Совета рабочих депутатов были расстреляны в Загородной роще без всякого суда и расследования. Другой отряд колчаковцев под командованием поручика Барташевского, при участии комендантского адъютанта подпоручика Черченко получил в той же тюрьме «для доставки в суд» шестерых заключенных. Вместе с ними отряд вывел из тюрьмы и нескольких арестованных членов Учредительного собрания (среди них эсеров Н. В. Фомина, А. А. Брудерера). Шестеро заключенных были доставлены в военно-полевой суд, заседавший в гарнизонном офицерском собрании. После краткой «судебной процедуры» трое из них (Батурин, Харев и Фатеев) были приговорены к расстрелу, Маевский — к бессрочной каторге, а дело Винтера и Маркова обращено к доследованию. Но поручики Барташевский и Черченко решили иначе: после «суда» всех заключенных (и судившихся, и несудившихся), в том числе и членов Учредительного собрания, — всего 13 человек — они вывели на берег Иртыша и здесь без дальнейших «процедур» расстреляли.

Так повсюду на территории, захваченной контрреволюционными силами, власть перешла в руки монархистских генералов — военных диктаторов. Эсеры и меньшевики с их идеями «учредиловской демократии» окончательно обанкротились. Стало ясно, что они только расчищали путь военной диктатуре монархистов, что «правительства», созданные по их рецептам, были лишь ступеньками на пути к полной реставрации буржуазно-помещичьего строя.

Провал политики соглашательства и блокирования с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами вызвал смятение в рядах мелкобуржуазных правосоциалистических партий. Лидеры партии правых эсеров и Уфимской директории должны были как-то объяснить причины провала.

Члены Уфимской директории Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, выдворенные колчаковцами за границу, остались на прежних своих позициях, жизнь ничему их не научила. Обивая пороги иностранных министерств, они продолжали призывать их к вмешательству в русские дела. В 1919 г. Авксентьев от имени своей группы в письме из-за границы товарищам по партии пытался объяснить причины провала эсеровской политики. Директория пала потому, писал он, что лидер правоэсеровской партии центрист В. М. Чернов (которого Авксентьев прозвал «косоглазым другом»), «не считаясь с соотношением сил», требовал невыполнимого, «резко выступал» против реакционеров в Директории, раздражал их, вместо того чтобы продолжать с ними совместную работу. Именно это вызвало соответствующий нажим со стороны реакционеров и привело к разгрому ими Директории

Другой автор пресловутой эсеровской политики, член ЦК партии М. Гендельман, в 1922 г. на судебном процессе по делу правых эсеров сваливал вину за крах Директории на Н. Д. Авксентьева. Признавая, что в составе Директории были реакционные элементы, он показывал: «…если бы тогда в Директории была не такая слякоть, как Авксентьев, непригодный для государственной деятельности, тогда задача, для которой была создана Директория, могла бы осуществиться… Если бы тогда нашлось мужество действовать как твердая власть… разгромить Сибирскую реакцию, тогда, быть может, наша власть уцелела бы».

Объяснения эсеровских лидеров (Авксентьева, Гендельмана) о причинах провала эсеровской политики не выдерживают критики. Конечно, и Чернов, и Авксентьев, по всей вероятности, заслуживали презрения. Но такого же отношения заслуживало и все руководство эсеровской партии. Одной из главных причин провала политики правосоциалистических мелкобуржуазных партий являлась их ставка в борьбе с Советской властью на соглашение, блокирование с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами. Такая их политика, их антисоветизм неизбежно вели к усилению буржуазной контрреволюции. Превращение эсеровских режимов «учредиловской демократии» в военную диктатуру и в оккупационные режимы международного империализма было явлением закономерным, а не случайным, всеобщим, а не местным.

>

2. Усиление колебаний в лагере мелкобуржуазной контрреволюции

На занятых контрреволюцией территориях в политических настроениях крестьянства и других мелкобуржуазных слоев населения начался перелом. Подавляющее их большинство, и прежде всего колебавшиеся ранее крестьяне-середняки, повернуло на сторону Советской власти. Среднее крестьянство поняло, что только рабочий класс во главе с партией большевиков может спасти трудящихся от возврата помещиков и капиталистов.

Мелкобуржуазные «социалистические» партии, боясь окончательно потерять связь с массами, попытались пересмотреть свою тактику. В ноябре 1918 г. ЦК меньшевиков опубликовал «Воззвание к социалистам всех стран», в котором осудил интервентов. «Чтобы покончить с большевистским правительством, — говорилось в воззвании, — союзники сплачивают вокруг своих десантов те русские вооруженные силы, которые в ходе гражданской войны образовались в течение последнего года. Социальный характер и политические тенденции этих сил в преобладающем большинстве случаев являются контрреволюционными и реакционными… Действительной программой руководящих групп антибольшевистской коалиции является отобрание у крестьян взятой ими у помещиков земли и т. п. Весь опыт господства этих групп на Украине, на Дону и в Белоруссии не оставляет в этом сомнения, равно как и деятельность их в Сибири и на Волге, где у власти стояли более демократические группы и где эти контрреволюционеры не останавливались перед попытками государственного переворота, чтобы еще до полной своей победы во всей России обеспечить диктатуру помещичьих и милитаристских элементов».

Колчаковский переворот в Сибири заставил и правых эсеров встать на путь пересмотра своей тактики, с тем чтобы сохранить свое влияние среди мелкобуржуазных слоев населения. Избранный в ноябре на съезде членов Учредительного собрания комитет призвал сибирские, казацкие и чехословацкие воинские части выступить против Колчака. Делегация комитета в составе бывшего председателя Комуча В. К. Вольского, секретаря съезда Н. В. Святицкого, товарища секретаря Н. А. Шмелева и некоторых деятелей эсеровской партии (Н. И. Ракитникова, К. С. Буревого, Б. Н. Черненкова) начала переговоры с Советским правительством о «примирении».

Большевистская партия и Советское правительство внимательно наблюдали за изменением настроений мелкобуржуазных кругов. Они считали необходимым использовать в интересах революции это изменение политической ориентации мелкой буржуазии и ее партий (хотя, зная двойственность и противоречивость природы мелкой буржуазии, понимали, что такое изменение политической ориентации могло оказаться недолговременным). В докладе на собрании партийных работников Москвы 27 ноября В. И. Ленин говорил: «Очень ошибся бы тот, кто задумал бы механически перенести теперь лозунги нашей революционной борьбы того периода, когда между нами не могло быть никакого примирения, когда мелкая буржуазия была против нас, когда наша непоколебимость требовала от нас применения террора. Теперь это была бы не непоколебимость, а просто глупость, недостаточное понимание тактики марксизма.

…Мы вас, господа меньшевики, после вашего выступления о «союзниках» охотно легализируем. Это будет сделано Центральным Комитетом нашей партии. Но мы не забудем того, что в вашей партии остались меныпевики-«активисты», и по отношению к ним наши методы борьбы остаются старыми… Мы оставляем за собой государственную власть, только за собой».

30 ноября 1918 г. ВЦИК обсудил вопрос об отношении к тем политическим группам, которые его постановлением от 14 июня были исключены из Советов за совместные с контрреволюционной буржуазией выступления против Советской власти. В принятом на заседании ВЦИК постановлении говорилось:

«Ознакомившись с содержанием резолюций и воззванием Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков), Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что эта партия, по крайней мере в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами, как российскими, так и иностранными.

Тем самым партия меньшевиков открыла для себя возможность принимать — наряду с другими партиями — участие в работе Советов, в работе по организации и обороне страны.

Центральный Исполнительный Комитет, исходя из этого, постановляет считать недействительною резолюцию Центрального Исполнительного Комитета от 14 июня 1918 г. в той ее части, которая касается партии меньшевиков.

Ввиду того что Центральный комитет Российской социал-демократической рабочей партии на деле не может взять на себя ответственность за поведение всех групп и членов своей партии, Центральный Исполнительный Комитет считает нужным отметить, что настоящее решение не относится к тем группам меньшевиков, которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти».

6—9 февраля 1919 г. в Москве состоялась партийная конференция правых эсеров, оставшихся на территории Советской республики. Участники конференции признали, что происки международного империализма ведут к реставрации монархии в России, и, так же как и руководящие деятели партии меньшевиков, из тактических соображений провозгласили отказ от поддержки интервенции и вооруженной борьбы с Советской властью. В принятой конференцией резолюции говорилось: «Как в борьбе за единство России, так и в воссоединении всероссийской власти конференция отвергает самым решительным образом всякое блокирование и коалирование с буржуазными партиями, вполне выявившими уже свою реакционную сущность, мечтающими об единоличной диктатуре и восстановлении неограниченного хозяйского произвола».

Почти одновременно, но независимо от этого решения эсеровской конференции представители Советского правительства закончили переговоры с делегацией Комуча, которую возглавлял бывший председатель Комуча В. К. Вольский. Эта группа эсеров призвала воинские части белогвардейцев на Восточном фронте прекратить вооруженную борьбу против Советской власти и обратить своз оружие против Колчака.

19 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) заслушал сообщение делегации ВЦИК о результатах переговоров с делегацией Комуча и предложил ВЦИК принять решение о «легализации правых эсеров». 26 февраля ВЦИК вынес постановление, в котором отмечалось, что партийная конференция правых эсеров Советской России в своих резолюциях отвергла попытки вооруженной борьбы с Советской властью, подчеркнув, что подобная борьба выгодна только контрреволюции; признала ошибочность всей политики мелкобуржуазной демократии, колебания которой привели ее к ряду преступлений против интересов трудящихся масс и способствовали иностранному вмешательству и захвату власти на отдельных окраинах контрреволюционерами; призвала свои партийные организации к свержению реакционных правительств в областях, находившихся под властью иностранных империалистов. Учитывая, что Комитет членов Учредительного собрания и члены ЦК партии эсеров, руководившие вооруженной борьбой против Советской власти на Восточном фронте, прекратили вооруженную борьбу и призвали мобилизованные ими воинские части обратить свое оружие против Колчака и действовать совместно с Советской властью, ВЦИК решил: «Отменить свое постановление от 14 июня (1918 г. — Д. Г.) по отношению ко всем группам партии правых социал-революционеров, считающим для себя обязательными указанные выше постановления и шаги партии социал-революционеров и комитета членов Учредительного собрания, предоставив им право наряду с другими партиями принимать участие в советской работе, предложить административным и судебным органам Советской Республики освободить из заключения тех членов партии правых социал-революционеров, которые разделяют точку зрения, изложенную в вышеуказанных резолюциях и заявлениях.

Продолжая по-прежнему беспощадную борьбу со всеми группами, каким бы знаменем они ни прикрывались, которые прямо или косвенно поддерживают внутреннюю или внешнюю контрреволюцию, — говорилось далее в постановлении, — Центральный Исполнительный Комитет считает своим долгом предоставить партиям мелкобуржуазной демократии возможность на деле в открытой работе доказать свою готовность поддержать пролетариат и крестьянство в борьбе с внешней и внутренней буржуазной контрреволюцией».

Таким образом, эсеры и меньшевики, заявившие об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью, были легализованы. Отпала необходимость применять острые формы пресечения их антисоветской деятельности. Становился целесообразен пересмотр общей карательной линии по отношению к контрреволюции.

VIII съезд РКП (б) утвердил новую стратегическую установку партии — на прочный союз рабочего класса с мелкобуржуазной, середняцкой массой крестьянства при опоре на бедноту. Это означало, что мелкобуржуазные партии окончательно лишились своей основной социальной базы в стране.

>

3. Совершенствование структуры и методов работы органов борьбы с контрреволюцией

Энергичная работа чрезвычайных комиссий по охране революционных завоеваний высоко подняла их авторитет и значение. Они создавались во всех уездах, районах, городах, на транспорте и в Красной Армии. Кое-где на периферии, однако, чрезвычайные комиссии ускользали из-под контроля НКЮ, НКВД и местных советских и партийных организаций, а иногда продолжали действовать методами красного террора, хотя они и не вызывались необходимостью. В связи с этим на местах возникали трения между чрезвычайными комиссиями и местными советскими и партийными организациями.

Между тем социально-политическая обстановка в стране существенно изменилась. Органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией ликвидировали ряд заговоров. Если раньше враждебные элементы вели активное наступление и органы ВЧК раскрывали один за другим крупные антисоветские заговоры, то с осени 1918 г. и вплоть до весны 1919 г., по крайней мере в центральной части страны, ни одного крупного заговора не было раскрыто. Это было относительное, временное затишье, вызванное происходившей в антисоветском лагере перегруппировкой сил.

Осенью 1918 г. работники советской юстиции, многие партийные и советские органы поставили вопрос об ограничении компетенции чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, усилении партийного контроля за их деятельностью и подчинении их местным исполкомам Советов. Одновременно речь шла о повышении роли обычных судебных органов в борьбе с контрреволюцией и уголовной преступностью и о смягчении жесткой карательной линии, проводившейся после введения красного террора.

В печати началась дискуссия по вопросу о правах чрезвычайных комиссий, о том, кому они должны подчиняться и как нужно контролировать их деятельность. Дискуссия продолжалась с перерывами с октября 1918 до февраля 1919 г. В ходе этой дискуссии, в пылу полемики было высказано немало ошибочных суждений.

Некоторые чекисты высказывали мнение о нецелесообразности строгой правовой регламентации деятельности ЧК. В изданном 1 ноября 1918 г. в Казани журнале «Красный террор» — органе чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте — М. Я. Лацис давал такие указания местным органам ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик; восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого». Эти высказывания вызвали резкую критику со стороны Емельяна Ярославского. М. Я. Лацис в ответ на основательную критику все же утверждал: «В момент самой отчаянной классовой борьбы нельзя доискиваться вещественных доказательств. Когда класс целиком восстал против класса, тогда самыми ценными сведениями для следствия являются как раз данные о принадлежности (теперешней) к классу, о происхождении (ибо теперь бывший помещик может работать и в черном теле), об образовании и профессии».

В. И. Ленин критически отозвался об этих ошибочных указаниях М. Я. Лациса. Он писал: «…вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис, один из лучших, испытанных коммунистов, который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал на стр. 2 в № 1 своего журнала: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом»…».

Неправильные суждения о методах борьбы с контрреволюцией иногда высказывались и в печатном органе ВЧК «Еженедельник чрезвычайных комиссий». В № 3 этого журнала была помещена корреспонденция «Почему вы миндальничаете?», подписанная работниками Нолинского уездного «Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией» Вятской губернии. Авторы критиковали ВЧК за то, что она освободила арестованного Локкарта. Они заявляли, что его надо было любым путем заставить рассказать о враждебной деятельности против Советской России. «Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что безусловно равносильно разгрому их. Скажите, — недоумевали авторы, — почему вы… позволили ему «покинуть» ВЧК?».

Заметка эта была решительно осуждена центральными партийными и советскими органами.

ЦК РКП (б) 25 октября 1918 г. постановил: «В № 3-м «Вестника чрезвычайных комиссий» была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала на свое отрицательное отношение к статье нолинцев.

Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. «Вестник ЧК» должен прекратить свое существование.

Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюционерами».

Статья в «Еженедельнике чрезвычайных комиссий» была обсуждена и в центральных правительственных органах. 25 октября 1918 г. Президиум ВЦИК признал, что «высказанные в ней мысли о борьбе с контрреволюцией находятся в грубом противоречии с политикой и задачами Советской власти. Прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла формы открытой вооруженной борьбы, в которой пролетариат и беднейшее крестьянство не могут отказаться от мер террора, Советская власть отвергает в основе, как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье. Президиум Центрального Исполнительного Комитета самым резким образом осуждает как авторов статьи, так и редакторов «Еженедельника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», поместивших эту статью и снабдивших ее примечанием».

Президиум ВЦИК постановил детально ознакомиться с деятельностью ВЧК и ее отделов и назначил с этой целью специальную комиссию. Одновременно для урегулирования деятельности центральной и местных чрезвычайных комиссий, а также их взаимоотношений с другими советскими учреждениями Президиум ВЦИК назначил комиссию по выработке «Положения о чрезвычайных комиссиях» под председательством Я. М. Свердлова. Вместе с тем Президиум указал «на необходимость продолжать беспощадную систему борьбы с контрреволюцией и контрреволюционерами».

Принимая решительные меры против нарушения революционной законности, ЦК РКП (б) и Советское правительство боролись и с попытками некоторых обывательских элементов использовать начавшуюся дискуссию для дискредитации органов борьбы с контрреволюцией. В. И. Ленин решительно осудил обывательские нападки на чрезвычайные комиссии. В речи на митинге сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г. он говорил: «Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза… У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное — верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие».

А 19 декабря 1918 г. «ЦК партии постановил, что на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работы которой протекают в особо тяжелых условиях».

28 октября 1918 г. Президиум ВЦИК утвердил выработанное комиссией «Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях». ВЧК в качестве органа Совета Народных Комиссаров признавалась центральным органом, «объединяющим деятельность местных чрезвычайных комиссий» и работающим «в тесном контакте с Народными комиссариатами внутренних дел и юстиции». Председатель ВЧК входил в коллегию Народного комиссариата внутренних дел. В свою очередь комиссариаты внутренних дел и юстиции должны были делегировать своих представителей в ВЧК. Местные чрезвычайные комиссии, согласно «Положению», комплектовались местными Советами или их исполкомами на равных правах с остальными их отделами, причем члены местных ЧК назначались и отзывались исполкомами. Вышестоящим органам ЧК предоставлялось право посылать в нижестоящие органы своих представителей с правом решающего голоса, а также приостанавливать и отменять их постановления.

Рядом законодательных актов Советская власть изменяла и карательную политику. По предложению Совета Народных Комиссаров VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов 6 ноября 1918 г. объявил амнистию. Постановлением съезда предписывалось освободить из заключения всех лиц, задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против Советской власти или подготовке его, или в организации белогвардейских сил, или в содействии тем партиям и группам, которые явно поставили себе целью вооруженную борьбу против Советской власти; освободить из заключения всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов. Всем революционным трибуналам и народным судам предписывалось в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц и применять досрочное освобождение в самых широких размерах в отношении тех, чье освобождение не представляет прямой опасности для Республики.

Это была первая амнистия, проведенная во всероссийском масштабе. Содержавшееся в постановлении съезда положение о необходимости предъявлять конкретные обвинения всем задержанным органами борьбы с контрреволюцией, о запрещении каким бы то ни было организациям, кроме ВЧК, брать заложников означало большой шаг в развитии революционной законности.

На том же VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов было принято и общее постановление «О революционной законности», которое закрепило требования революционной законности в качестве важнейших принципов деятельности всех советских государственных и общественных организаций. Эти принципы стали основой всей дальнейшей работы чрезвычайных комиссий.

Через некоторое время на заседании Совета Обороны встал вопрос о взаимоотношениях ВЧК с транспортными органами. Была избрана под председательством В. И. Ленина комиссия, которая должна была разработать соответствующие предложения, в том числе о порядке ареста специалистов, служащих на транспорте и занимающихся антисоветской деятельностью. На одном из заседаний комиссии В. И. Ленин собственноручно написал заметки, в которых выразил свои мысли и предложения о работе ВЧК. «Во главе должны стоять члены партии, — писал Владимир Ильич, — не менее двух лет пробывшие в партии.

Переработать положение о ЖЧК[35].

Подтвердить право профессиональных и партийных организаций брать на поруки.

Более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы.

Право брать на поруки дать наркомам с подписью двух членов коллегии.

Право участия в следствии предоставляется и т. д.

При введении учета технических сил, а равно интеллигенции вообще, предупредить, что не зарегистрировавшиеся теряют право на получение свидетельств с поручительствами.

Немедленно расширить в ВЧК отдел жалоб и просьб об ускорении дела».

На основе этих ленинских мыслей комиссия Совета Обороны 3 декабря 1918 г. разработала предложения о работе ВЧК, которые вышли далеко за пределы обсуждавшегося вопроса о работе железнодорожных органов чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.

11 декабря 1918 г. Совет Рабочей и Крестьянской Обороны принял постановление о порядке ареста сотрудников советских учреждений и предприятий. В нем указывалось, что аресты сотрудников болезненно отзываются на работе учреждений и предприятий, в то время как борьба с ополчившимся на Советскую Россию империализмом требует напряжения всех сил. Совет Обороны потребовал от ВЧК и ее местных органов в случаях, когда представится возможным, предварительно извещать соответствующее ведомство относительно своих постановлений об арестах ответственных работников, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах, а если невозможно известить предварительно, то делать это не позднее 48 часов после ареста, сообщая вместе с тем и существо обвинения, предъявленного арестованному. Народным комиссариатам, губернским и городским комитетам партии предоставлялось право посылать своих делегатов для участия в следствии об арестованных гражданах и право освобождать из-под ареста тех, за кого письменно поручатся два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета партии. Такое же право предоставлялось губернским и городским Советам депутатов (под письменное поручительство всех членов президиума), а также местным или центральным комитетам профсоюзов (под письменное поручительство всех членов правления союза.

Это постановление усиливало контроль партийных органов за деятельностью комиссий, устанавливало право участия советских и профессиональных организаций в работе чрезвычайных комиссий. В нем нашла свое выражение и ленинская идея поручительства общественных организаций при решении вопроса о судьбе арестованных[36]. Тем самым постановление укрепляло начала социалистической законности в практике борьбы с контрреволюцией.

В развитие этого постановления ВЧК издала 19 декабря приказ местным органам.

7 января 1919 г. Коллегия ВЧК решила сократить аппарат чрезвычайных комиссий и ликвидировать уездные ЧК. Это решение было подтверждено 24 января 1919 г. Президиумом ВЦИК.

Наконец встал вопрос о практике вынесения решений по делам о контрреволюции самими чрезвычайными комиссиями. Часть работников чрезвычайных комиссий считала, что следует пользоваться теми методами борьбы с контрреволюцией, которые применялись в период красного террора, выступала за внесудебные репрессии в отношении опасных контрреволюционеров. Эти ошибочные взгляды были осуждены Коммунистической партией и центральными правительственными органами.

В декабре 1918 г. Народный комиссариат юстиции разработал и представил в центральные партийные и советские учреждения общий проект реорганизации чрезвычайных комиссий и революционных трибуналов, вносивший изменения в методы и формы борьбы с контрреволюцией (одним из авторов проекта был Н. В. Крыленко). Согласно проекту, единственным органом, имевшим право выносить решения по делам о контрреволюции, признавался суд — революционный трибунал, а за чрезвычайными комиссиями сохранялись розыскные и следственные функции. Вместе с тем намечались меры по укреплению революционных трибуналов, которые должны были стать более эффективным, чем раньше, орудием борьбы с контрреволюцией и другими опасными преступлениями. Этот проект был вынесен на обсуждение.

Некоторые советские и партийные работники (например, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов) высказывали крайние, ошибочные взгляды, утверждая, что время деятельности чрезвычайных комиссий в Советской стране будто бы уже прошло и что их следует вообще ликвидировать, а дело борьбы с контрреволюцией возложить на общие судебно-следственные учреждения. Отголоски таких взглядов нашли практическое выражение в том факте, что после освобождения от немцев Латвии, Эстонии и Литвы осенью — зимой 1918/19 г. органы Чрезвычайной комиссии здесь не создавались и борьба с контрреволюцией возлагалась исключительно на следственные комиссии и революционные трибуналы.

4 февраля 1919 г., заслушав вопрос о чрезвычайных комиссиях, ЦК РКП (б) постановил поручить комиссии с участием Ф. Э. Дзержинского и И. В. Сталина разработать новое положение о чрезвычайных комиссиях и революционных трибуналах на основе следующих положений: «1) право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы, причем ревтрибуналы должны состоять из 3 человек; 2) аппарат ЧК должен остаться в качестве, во-первых, розыскных органов и, во-вторых, органов непосредственной борьбы с вооруженными выступлениями (бандитскими, контрреволюционными и т. п.); 3) за ЧК сохраняется право расстрелов при военном положении (если это право предусмотрено самими постановлениями об объявлении той или иной местности на военном положении)…».

8 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) опубликовал обращение ко всем коммунистам — работникам чрезвычайных комиссий, в котором высказал свое отношение к намеченной реформе. ЦК высоко оценил деятельность ВЧК и указал на огромную роль, которую она сыграла в укреплении Советской власти. Вместе с тем ЦК РКП (б) отметил, что «изменение внутреннего положения и международной обстановки Советской власти, достигнутые успехи в деле подавления белогвардейского заговора внутри и военные успехи в борьбе с к.-р. во вне, — должны будут сказаться и на характере и функциях ЧК».

17 февраля 1919 г. ВЦИК принял постановление «О Всероссийской Чрезвычайной комиссии», в первой статье которого говорилось о том, что право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в ЧК, передается реорганизованным трибуналам. Постановление предусматривало также основные принципы реорганизации революционных трибуналов с целью обеспечения эффективного и быстрого рассмотрения дел. Ревтрибуналам предоставлялось право проверки следственных действий чрезвычайных комиссий и проверки закономерности содержания арестованных.

Докладчиком от большевистской фракции на заседании ВЦИК был Ф. Э. Дзержинский. «Мне кажется, — говорил он, — что необходимость в реорганизации ЧК и революционных трибуналов настолько созрела, что возражать по этому поводу едва ли кто будет серьезно». Методы враждебной деятельности против Советской власти в настоящее время изменились, указывал Ф. Э. Дзержинский, массовых сплоченных контрреволюционных сил на советской территории уже нет. Поэтому теперь нужно наказывать отдельных преступников через революционные трибуналы. Заканчивая свое выступление, Ф. Э. Дзержинский говорил: «С принятием настоящего проекта не будет у нас того параллелизма, благодаря которому до сих пор преступники, которые должны были быть наказаны, оставались часто безнаказанными. У нас были два органа: ЧК и Ревтрибунал, которые действовали совершенно самостоятельно, одновременно и параллельно. Настоящей реорганизацией этот параллелизм будет уничтожен. Новое положение проводит разделение труда и взаимное дополнение. ЧК будет доставлять материалы в Ревтрибунал, для того чтобы последний судил. Таким образом, не будет столкновений и не будет той волокиты, когда дела, поступавшие от нас, переходили в Ревтрибунал, где они слишком долго залеживались, залеживались до того, что дело теряло всякую живость. Теперь этого не будет».

>

4. Ленинский контроль за работой органов ЧК

Коммунистическая партия и лично В. И. Ленин осуществляли повседневный контроль за деятельностью органов борьбы с контрреволюцией. Требуя беспощадно подавлять врагов, Владимир Ильич придавал большое значение соблюдению социалистической законности. Он учил вдумчиво, серьезно относиться к каждому аресту, к каждому постановлению, касающемуся судьбы обвиняемого. Многочисленные запросы В. И. Ленина о причинах ареста, обоснованности предъявленных арестованным обвинений, его требования тщательной проверки материалов расследования, правильного применения мер пресечения и наказания в отношении виновных свидетельствуют о том исключительном значении, которое Владимир Ильич придавал точному соблюдению органами чрезвычайной комиссии социалистической законности.

В октябре 1918 г. органами ВЧК был арестован член партии кадетов профессор Петроградского технологического института Д. С. Зернов, работавший в ВСНХ. В. И. Ленин телефонограммой запросил ВЧК: «Есть ли серьезные обвинения против арестованного вами профессора Зернова?

Горбунов и Красин просят освободить». Зернов был освобожден.

23 октября 1918 г. ЧК города Рогачева арестовала бывшего секретаря Могилевской городской управы штабс-капитана царской армии А. В. Козловского и бывшего прапорщика Я. С. Загорского по подозрению в участии в белогвардейском движении. В связи с жалобой арестованных В. И. Ленин телеграфировал Рогачевской чрезвычайной комиссии: «Объясните причины ареста Якова Загорского и Андрея Козловского. Есть ли серьезные улики? Проверьте».

В октябре 1918 г. ЧК Москворецкого района г. Москвы арестовала заведующего научно-статистическим отделением зубоврачебной подсекции Наркомздрава К. С. Гинзбурга, подозревая его в связях с кадетской партией. И ноября 1918 г. В. И. Ленин написал в ВЧК такое письмо: «Я запросил сегодня утром сведений о том, почему не освобожден Кирилл Семенович Гинзбург, несмотря на то, что его берут на поруки два члена Российской Коммунистической партии большевиков — Дауге и Жуховицкий, а равно сведений о том, кто из членов ВЧК и когда заявил, будто не могут найти Гинзбурга, хотя он содержится в Бутырках.

Сведения эти я затребовал к вечеру 11 ноября. До сих пор, 10 1/2 часов, ответа не имею. Повторяю еще раз свое требование». 11 ноября 1918 г. Гинзбург был освобожден за недоказанностью обвинения. ВЧК объяснила задержку с ответом В. И. Ленину тем, что материалы по делу Гинзбурга находились в Москворецкой ЧК.

В другом случае, 25 ноября 1918 г. в связи с арестом преподавателя истории П. А. Преображенского, В. И. Ленин телеграфировал председателю Самарской ЧК: «Сообщите основания ареста Павла Александровича Преображенского. Отложите решения до приезда Свидерского (очевидно, лично знавшего арестованного. — Д. Г.), коего прошу ознакомить с делом, а также сообщите мне, нельзя ли освободить Преображенского на поруки учительскому союзу». Преображенский был освобожден.

В начале декабря 1918 г. по постановлению Самарского губ-исполкома и чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией были арестованы сотрудники экспедиции Особого управления ирригационных работ в Туркестане во главе с начальником экспедиции, инженером Г. К. Ризенкампфом. Экспедиция должна была выехать в Туркестан и заняться подготовкой хлопковой базы для текстильной промышленности. В ее составе были некоторые известные в прошлом реакционеры (например, бывший издатель монархистской газеты «Земщина» С. К. Глинка-Янчевский, бывший иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц и другие), что и вызвало подозрения. Об аресте специалистов экспедиции стало известно В. И. Ленину по докладу полномочного представителя ВЦИК и СНК для Туркестана П. А. Кобозева. Владимир Ильич телеграфно предписал Самарскому губисполкому и ЧК немедленно освободить начальника экспедиции; он указывал: «оставить в тюрьме можете только тех, против кого имеете улики. Имена их немедленно телеграфируйте мне». Одновременно Ленин распорядился командировать в Самару комиссию из представителей ВСНХ и ВЧК для проверки обоснованности ареста. В акте от 21 декабря 1918 г. комиссия отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов экспедиции не обнаружила. Все дела экспедиции и арестованные были отправлены в Москву, и здесь на основании данных расследования ВЦИК принял постановление о прекращении как необоснованного дела по обвинению специалистов экспедиции в контрреволюционной деятельности.

В июне 1919 г. VIII отдел НКЮ постановил привлечь к ответственности за контрреволюционную пропаганду руководителя московской религиозно-трудовой общины-коммуны «Трезвая жизнь» И. М. Трегубова. Получив сообщение НКЮ, В. И. Ленин дал такое указание заместителю народного комиссара юстиции П. И. Стучке: «По делу о Трегубове и его деятельности требуется, видимо, доследование: верно ли, что он контрреволюционные речи ведет, как сказано VIII отделом Народного комиссариата юстиции…

Согласны ли Вы расследовать и проверить точно? Прошу Вас ответить мне на это».

Органы ВЧК возбудили дело по обвинению жителя г. Вологды В. Н. Трапезникова, который примыкал в период Октябрьской революции к плехановской группе «Единство» и выступал против большевиков. В связи с жалобой жены Трапезникова В. И. Ленин 28 февраля 1919 г. написал такую записку Ф. Э. Дзержинскому: «Прошу Вас принять подательницу, Трапезникову, по делу, о котором мы сегодня говорили». 21 марта после проверки дела ВЧК сообщила Р. П. Трапезниковой, что дело о ее муже прекращено.

4 сентября 1919 г. в Петрограде был арестован профессор педагогического института С. И. Сазонов по обвинению в принадлежности к кадетской партии. Ученые В. А. Строев (Десницкий), A. П. Пинкевич и Н. М. Книпович телеграфировали В. И. Ленину: «Окажите содействие в освобождении нашего сотрудника профессора Сазонова по академии и комиссариату. Сазонов не кадет, принимаем полное поручительство». На этой телеграмме 9 сентября B. И. Ленин написал: «Дзержинскому: по-моему, освободить (если нет улик), взяв еще 2 поручителей, коих можно наказать за побег». Указание Ленина было выполнено, 18 сентября Сазонов был освобожден.

В апреле 1919 г. Малоархангельской уездной чрезвычайной комиссией был арестован бывший член партии эсеров писатель И. Вольный. По ходатайству Максима Горького Владимир Ильич настойчиво интересовался делом и предлагал освободить Вольного. Последний был освобожден, и дело о нем прекращено. Осенью 1919 г. В. И. Ленин лично принимал И. Вольного в Москве. По ходатайствам Максима Горького перед В. И. Лениным были также освобождены из-под стражи левая эсерка Н. А. Шкловская, председатель коллегии Главного управления по делам кустарной промышленности Л. П. Воробьев, обвинявшийся в укрывательстве лидера правых эсеров В. М. Чернова, и другие.

В телеграмме Тамбовскому губисполкому В. И. Ленин писал: «Получил жалобу Ивана Богданова на арест его сына Владимира, 17 лет, больного бронхитом, за саботаж. Пересмотрите дело, проверьте болезнь, неопытность, молодость арестованного, особенно расследуйте, не были ли настоящими саботажниками 30 служащих земельного комиссариата, которые отказались от работы, взвалив ее на Богданова. Результат проверки телеграфируйте».

В ноябре 1918 г. Красноборская уездная чрезвычайная комиссия Северо-Двинской губернии арестовала бывшего мирового судью Шлиссельбургского уезда П. И. Михайлова, в доме которого был обнаружен дневник с записями антисоветского содержания. Получив жалобу по этому делу, В. И. Ленин 10 февраля 1919 г. послал такой телеграфный запрос в Вологодскую губчека: «Получил прошение детей Михайлова, больного, привезенного из больницы Северодвинская. Просят освободить. Сообщите ваше заключение». В результате проверки была установлена необоснованность обвинения Михайлова в контрреволюционной деятельности; он был освобожден, а дело о нем прекращено.

1 марта 1920 г. В. И. Ленин телеграфировал в Казанскую губчека: «Софья Михайловна Иванова, вдова председателя толстовского общества, жалуется, что ее обижают, натравливают чернь. Проверьте. Немедленно прекратите безобразия. Сообщите мне телеграфом об исполнении и имя проверявшего, а подробности почтой». Иванова была освобождена.

В результате вмешательств В. И. Ленина в разное время были освобождены арестованные чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией: профессор истории Московского университета, член ЦК кадетской партии А. А. Кизеветтер, бывшие работники Генерального штаба царской армии Л. И. Савченко-Маценко и Б. П. Поляков, бывший полковник царской армии Н. С. Александров и ряд других лиц, обвинения в адрес которых не были доказаны.

Вскоре после смерти В. И. Ленина на одном из собраний, посвященных его памяти, Мария Ильинична Ульянова говорила: «Вы помните 18 и 19 гг., вы помните, какое количество врагов Советской власти было повсюду, какую непреклонную борьбу приходилось вести с ними. Владимир Ильич умел быть непреклонным к этим врагам, но он мог проявлять высшую справедливость, поскольку он видел ту или другую ошибку, допущенную к кому-либо из них. Я приведу один небольшой факт. Их можно было бы привести много, но я ограничусь пока одним. На днях мы получили письмо. Автор этого письма в 19 году был приговорен к расстрелу. Его мать, обезумевшая от горя, побежала в Кремль в надежде, что она сможет повидать Ленина, но ей не удалось увидеть его. Она возвращается домой и находит письмо Ленина, доставленное самокатчиком, в котором он пишет, чтобы она не волновалась, что можно подать кассационную жалобу и, наконец, просить ВЦИК о помиловании. Кассационная жалоба не была удовлетворена. Но когда мать автора этого письма пришла во ВЦИК просить о помиловании, то секретарь встретил ее словами: «Да, знаю, знаю, мне т. Ленин много раз звонил о вас». В результате обвиняемый был помилован и позднее был выбран членом Московского Совета».

«Скажите, — говорилось в заметке, — в какой части света можно найти главу государства, который проявил бы столько внимания к человеку, совершенно для него незнакомому и чуждому».

>

5. Политическая смерть левых эсеров

После провокационной авантюры левоэсеровских лидеров 6–7 июля 1918 г. ускорился процесс разложения и распада партии левых эсеров.

В Москве выделилась группа левых эсеров, которая официально вышла из левоэсеровской партии. 18 августа 1918 г. на организационном собрании эта группа объявила себя «народниками-коммунистами», а в сентябре созванная ею конференция образовала партию «народников-коммунистов». Во главе партии стояло Центральное бюро (бывший заместитель председателя ВЧК Г. Д. Закс, А. П. Оборин и другие), издававшее газету «Знамя трудовой коммуны». «Народники-коммунисты» поддерживали Советскую власть, ее мероприятия по борьбе с кулачеством, но вместе с тем по ряду вопросов у них были тактические расхождения с большевиками, порожденные пережитками народнических взглядов.

В Саратове по инициативе губернского комитета и некоторых влиятельных работников левоэсеровской партии (А. Л. Колегаева, А. А. Биценко, М. Доброхотова, А. М. Устинова, В. Безеля и других) сразу же после левоэсеровского мятежа началась подготовка Всероссийского съезда левых эсеров, не согласных с политикой своего ЦК. В опубликованной инициаторами созыва съезда платформе указывалось на недопустимость срыва Брестского мирного договора, террористических актов на советской территории и насильственного захвата власти. Эта группа левых эсеров собралась 25 сентября 1918 г. в Саратове на Всероссийскую конференцию и образовала партию «революционного коммунизма», которая провозгласила тактику «классовой борьбы единым фронтом с большевиками против всех врагов Советской России во имя торжества социальной революции». В состав ЦК были избраны Александров, Биценко, Колегаев, Доброхотов, Устинов, Максимов и Черный. «Революционные коммунисты» издавали в Москве газету «Воля труда». Признавая главной руководящей силой русской революции партию большевиков, они обязались честно сотрудничать с ней, несмотря на некоторые теоретические расхождения.

Не желая порывать с революционными элементами левоэсеровской партии, Советское правительство приняло решение исключать из Советов только тех левых эсеров, которые солидаризировались с авантюристической политикой своих лидеров.

2—7 октября 1918 г. в Москве состоялся IV съезд левоэсеровской партии. Съезд вскрыл всю глубину катастрофического разлада и распада, происшедшего в партии после мятежа. Даже М. А. Спиридонова, игравшая главную роль в организации мятежа 6–7 июля, вынуждена была в письме от 4 октября на имя съезда партии заявить следующее: «Вина ЦК, в частности моя (я бы себя четвертовать дала сейчас за свою вину), в непредусмотрительности, отсутствии дальновидности, которая должна была бы предугадать возможные последствия акта (Спиридонова имела в виду убийство Мирбаха. — Д. Г.) и заранее нейтрализовать их». Высказываясь против применения в будущем террора в борьбе с большевиками, Спиридонова предлагала своей партии принять «защитный цвет», чтобы избежать в дальнейшем ударов со стороны большевиков.

В обстановке разногласий упорствующим лидерам левоэсеровской партии все же удалось протащить на съезде решение о продолжении борьбы с большевиками. А на местах многие левоэсеровские «активисты» продолжали антисоветские выступления.

13 октября 1918 г. в Петрограде на общем собрании 2-го Балтийского экипажа часть моряков настояла на принятии резолюции в поддержку левоэсеровских требований. Под влиянием антисоветской агитации матросы арестовали своих командиров и комиссаров, выбрали новых, вышли вечером на площадь перед Мариинским театром и, заставив администрацию театра предоставить им духовой оркестр, направились на набережную Невы. Демонстранты обратились к матросам всех кораблей с призывом примкнуть к ним. А когда к ним прибыл главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский, они чуть не избили его. Вскоре, однако, демонстранты были окружены и обезоружены.

Как выяснила Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, «организатором выступления был Петроградский комитет партии левых эсеров, ибо резолюция, принятая матросами 2-го Балтийского экипажа, была выработана при участии членов комитета и единогласно одобрена затем на Петроградской конференции партий, которая послала приветствие матросам. Кроме того, печатание резолюции происходило на ротаторе в помещении Петроградского комитета, и Петроградский комитет посылал на матросские митинги своих партийных агитаторов».

Руководил выступлением моряк Черноморского флота, левый эсер Я. А. Шашков, приехавший в Петроград 9—10 октября. Используя недовольство части матросов в связи с нехваткой продовольствия и обмундирования, он перешел к обычной левоэсеровской агитации и увязал свою «работу» с деятельностью членов Петроградского комитета партии левых эсеров. Организаторы этого авантюристического выступления понесли заслуженное наказание.

В ноябре 1918 г. Обвинительная коллегия Верховного трибунала сформулировала обвинение против руководителей июльского мятежа левых эсеров в Москве. М. А. Спиридонова, И. А. Майоров, П. П. Прошьян, Я. М. Фишман, Б. Д. Камков, В. А. Карелин, В. Е. Трутовский, Д. А. Магеровский, Л. Б. Голубовский и Д. А. Черепанов обвинялись в том, что они, будучи членами ЦК партии левых эсеров, являлись инициаторами и организаторами мятежа. Суду подлежали также Ю. В. Саблин, Д. И. Попов, Н. А. Андреев и Я. Г. Блюмкин.

Участникам заговора, и прежде всего Карелину, Прошьяну, Саблину, Попову и Камкову, было предъявлено обвинение и в том, что они задержали и обезоружили находившихся при исполнении служебных обязанностей председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, его помощника М. Я. Лациса, председателя Московского Совета П. Г. Смидовича, а также отдали распоряжение о задержке и аресте ряда других видных советских работников. А когда стало ясно, что выступление потерпело неудачу, Саблин и Попов организовали вооруженное сопротивление советским войскам.

В общей оценке действий мятежников, данной Обвинительной коллегией Верховного революционного трибунала, подчеркивалось, что убийством Мирбаха обвиняемые создали для Советской республики — угрозу быть раздавленной превосходящими силами германского империализма в момент, когда собственные военные силы республики были еще не в состоянии оказать должного сопротивления, и подвергли этим русский пролетариат и крестьянство опасности очутиться под властью буржуазии, восстановленной при помощи немецких войск. С помощью вероломства, лжи и клеветы они еще более усугубили эту опасность, создав для всех контрреволюционных сил благоприятные условия выступления против Советской власти, и объективно сами оказались в рядах врагов революции в качестве их деятельных и наиболее активных пособников.

27 ноября 1918 г. дело левых эсеров было рассмотрено Верховным революционным трибуналом под председательством О. Я. Карклина и при участии обвинителя Н. В. Крыленко.

На суд были доставлены только Спиридонова и Саблин; остальные обвиняемые от суда скрылись. Спиридонова и Саблин заявили, что они возражают против судебного разбирательства, так как, по их мнению, здесь будто бы «происходит суд одной партии над другой». Верховный революционный трибунал отклонил этот отвод.

Н. В. Крыленко в обвинительной речи подчеркнул, что «партия левых эсеров… в настоящее время умерла, но остались определенные лица, с которыми необходимо бороться, когда они становятся вредными», и потребовал высшей меры наказания для начальника левоэсеровского отряда при ВЧК Попова, изменившего своему служебному долгу. Мерой наказания для других обвиняемых Крыленко считал возможным лишение свободы и высылку за пределы Советской республики.

Признав обвинения, предъявленные в заключении Обвинительной коллегии, доказанными, Верховный революционный трибунал приговорил: Попова объявить врагом трудящихся, стоящим вне закона, и при поимке и установлении личности расстрелять; Прошьяна, Камкова, Карелина, Трутовского, Магеровского, Голубовского, Черепанова, Блюмкина, Андреева, Майорова, Фишмана — к тюремному заключению на три года с применением принудительных работ; Спиридонову и Саблина — к тюремному заключению на один год, учитывая «их особые прежние заслуги перед революцией».

29 ноября Президиум ВЦИК иод председательством Я. М. Свердлова постановил амнистировать Спиридонову и Саблина и освободить их из заключения. Не подверглись позднее наказанию и лица, осужденные заочно. Непосредственный исполнитель террористического акта над Мирбахом Я. Блюмкин, явившийся в органы ВЧК с повинной, 16 мая 1919 г. был также амнистирован Президиумом ВЦИК.

Снисходительное отношение Советского правительства к лидерам левых эсеров не оказало, однако, на них должного воздействия. В ВЧК поступали сигналы о том, что они готовятся к новым авантюрам. На конференциях левоэсеровской партии 15 ноября и 20 декабря 1918 г. были приняты решения создать при губернских комитетах специальные отделы «по конспиративной подготовке свержения большевиков, организации экспроприации и террористических актов», организовать контрразведку «для ведения учета квартир и местожительств всех ответственных работников-коммунистов, в особенности членов чрезвычайных комиссий». Орган левых эсеров «Паш путь», издававшийся в Вильно, 3 февраля 1919 г. опубликовал написанную одним из левоэссровских лидеров статью, в которой говорилось, что «только немедленный переход власти к нашей партии может спасти положение». В той же газете была помещена резолюция съезда партии левых эсеров по военному вопросу, в которой указывалось, что партия «считает необходимым: а) широчайшую политическую и военную подготовку восстания трудящихся; б) введение явочным порядком солдатских комитетов в существующей Красной Армии».

Выступления левых эсеров среди рабочих и крестьян становились все более вызывающими. В речах на рабочих собраниях московских заводов в январе — феврале 1919 г. Спиридонова призывала к забастовкам и свержению большевистской власти. Все это вынудило ВЧК принять ответные меры.

10 февраля 1919 г. в Москве были вновь арестованы Спиридонова, Штейиберг, Трутовский, Рыбин, Прокопович, Розенблюм, Сирота, Кроник и дугие левоэсеровские деятели. Тогда же были раскрыты и ликвидированы их конспиративная квартира и нелегальная типография. Аресты левых эсеров проводились и в других городах.

24 февраля 1919 г. в Московском революционном трибунале под председательством А. М. Дьяконова рассматривалось дело Спиридоновой, обвинявшейся в контрреволюционной агитации. Революционный трибунал признал доказанным, что Спиридонова, выступая в январе на московских митингах на фабриках и заводах, публично клеветала на Советскую власть и таким образом своей преступной агитацией помогала контрреволюции. Определяя меру наказания Спиридоновой, революционный трибунал учитывал «болезненно-истерическое состояние обвиняемой». «…Не преследуя в наказании целей отмщения врагам революции, — говорилось в решении трибунала, — и не желая причинять Марии Спиридоновой излишних страданий, одновременно с тем охраняя рабоче-крестьянскую революцию и стоя на страже ее завоеваний, трибунал постановил изолировать Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий, с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда».

Разложение и распад левоэсеровской партии продолжались. Подлинно революционные элементы ее создавали группы, боровшиеся против экстремистского руководства, выходили из левоэсеровской партии, вступали в партию большевиков. В РКП (б) вступили Ю. В. Саблин, А. Л. Колегаев, А. А. Биценко, Г. Д. Закс, А. М. Устинов, Б. Ф. Малкин и другие. 6 ноября 1918 г. чрезвычайный съезд партии «народников-коммунистов» принял решение о присоединении к РКП (б). В то же время немногочисленные группы левоэсеровских «активистов» все более скатывались на позиции открытых врагов Советской власти или пополняли ряды анархистов. Так в 1919 г. левоэсеровская партия фактически сошла с политической сцены, сама себя похоронив.

>

6. Судебный процесс по делу Локкарта

В конце ноября — начале декабря 1918 г., когда политическая обстановка в стране в значительной мере смягчилась, состоялся судебный процесс по делу о раскрытом ранее заговоре Локкарта.

Перед судом Верховного революционного трибунала предстали 24 обвиняемых, из них четырех — Локкарта, Гренара, Сиднея Рейли и Генриха (Анри) Вертимона — судили заочно, так как Рейли и Вертимону удалось скрыться, а Локкарту и Гренару Советское правительство разрешило выехать на родину.

Бывший глава английской миссии при Советском правительстве Локкарт и бывший французский генеральный консул Гренар обвинялись в том, что они, вопреки международному праву и обычаю, использовали свое положение для создания в России контрреволюционной организации, в задачу которой входило разрушение железнодорожных мостов и путей сообщения, чтобы вызвать в стране волнения на почве голода, а затем, пользуясь недовольством масс, при помощи подкупленного командования некоторых латышских частей свергнуть правительство Советской республики и реставрировать в стране буржуазно-капиталистический строй.

Лейтенант английской службы Сидней Рейли, французский гражданин Генрих Вертимон, американский гражданин Ксенофонт Дмитриевич Каламатиано, проживавший по подложному паспорту на имя Сергея Серповского, обвинялись в том, что, зная о планах Локкарта и Гренара, принимали непосредственное участие в их осуществлении.

Остальные участники процесса обвинялись в том, что собирали шпионские сведения, передавали их, укрывали агентов-шпионов и помогали им.

Дело рассматривалось в Москве с 28 ноября по 3 декабря 1918 г. в открытом судебном заседании, в условиях полной гласности, под председательством заместителя председателя Верховного революционного трибунала О. Я. Карклина, с участием обвинителя Н. В. Крыленко и 14 защитников, в числе которых были деятели дореволюционной адвокатуры Н. К. Муравьев, А. С. Тагер и С. Ф. Плевако. На суде присутствовали представители дипломатических миссий нейтральных государств (норвежской, шведской, датской).

Центральной фигурой судебного процесса был американский шпион Ксенофонт Каламатиано. Вынужденный признать, что он собирал шпионские сведения через агентуру, состоявшую из завербованных русских граждан, Каламатиано утверждал, что он не был связан с Локкартом, а действовал в интересах американских коммерческих фирм, которые нуждались в выяснении экономического и политического положения России.

«Какое же отношение к торговым делам имеет сообщение агента № 12 (подполковника Голицына. — Д. Г.) о количестве винтовок и пулеметов, вырабатываемых на тульских заводах, а также сведения о формировании Красной Армии?» — спросил на суде Н. В. Крыленко.

Подсудимый не пожелал дать вразумительного ответа на поставленные вопросы, не объяснил, почему конспирировал свою «легальную коммерческую работу», храня шпионскую канцелярию в толстой полой трости, зачем зашифровывал своих агентов номерами и т. д. В то же время он признал на суде, что делился добытыми через свою агентуру сведениями с сотрудниками английской и французской разведок — Сиднеем Рейли и Анри Вертимоном.

Главный помощник Каламатиано — А. В. Фриде — вовлек в шпионаж ряд лиц (Загряжского, Солюса, Потемкина, Голицына); он же обрабатывал агентурные донесения, составлял из них сводки для Каламатиано и Сиднея Рейли и получал за свою «работу» сначала 500 рублей, затем 750 и, наконец, 1000 рублей в месяц. Конечно, такой компетентный человек, как Фриде (царский военный следователь), не мог отрицать, что собираемые им сведения посят шпионский характер, но пытался оправдаться тем, что эти сведения якобы «общеизвестны».

Остальные агенты американского разведчика также признали на суде, что за вознаграждение собирали для Каламатиано различные сведения о положении Советской России.

В обвинительной речи Н. В. Крыленко привел факты одновременной и согласованной деятельности Каламатиано и дипломатических заговорщиков (Локкарта, Гренара), раскрыл его связь с разведчиками Рейли и Вертимоном, обрисовал характер его деятельности (конспирация, типичные шпионские приемы) и неопровержимо доказал, что он был одним из участников международного империалистического заговора против Советской России. «Каламатиано, — говорил Крыленко, — требовал от своих агентов сведений о количестве военных сил в той или иной местности прифронтовой полосы, о быстроте продвижения войск, о деятельности оружейных заводов, о состоянии транспорта, железнодорожных путей и мостов, о настроении населения — вовсе не… для будущих сношений Америки и России. Ему важно было выяснить, насколько сильна враждебная капиталу Советская власть и насколько способны к сопротивлению советские области… Будучи тесно связан с американскими фирмами, Каламатиано пытался подготовить экономическое и торговое завоевание России американским капиталом. Коммерческая деятельность идет рука об руку с политической — и этим объясняется связь Каламатиано с представителями дипломатических миссий капиталистических стран… Стремясь при посредстве Каламатиано к экономическому подчинению и завоеванию Российской республики, американские капиталисты старались подготовить момент для наложения своей руки и на политическое управление страной. Каламатиано являлся проводником этих тенденций».

Н. В. Крыленко потребовал применения высшей меры наказания в отношении заочно судимых Локкарта, Гренара, Вертимона и Рейли, а также главы шпионской резидентуры Каламатиано, его ближайших помощников и агентов — А. Фриде, Загряжского, Солюса, Голицына. Для остальных подсудимых он требовал иных наказаний. Вместе с тем обвинитель отказался за недоказанностью вины от обвинения Жанны Морене, Кембер-Хиггса, Иелиннека, Шмейца, Лингарта и Трестара.

Адвокаты А. С. Тагер и Н. К. Муравьев, защищавшие Каламатиано, пытались доказать, что «коммерческая работа» Каламатиано являлась «полезной», так как и советские-де органы заинтересованы в развитии торговых отношений с Соединенными Штатами Америки. Отвечая защитникам, Н. В. Крыленко сказал: «В речи защитника Муравьева прозвучал отклик угрозы, бросаемой нам, социалистам, всем капиталистическим миром. Муравьев утверждает, что суровый приговор, вынесенный по отношению к американскому гражданину Каламатиано, тяжело отразится на судьбах широких масс русского населения. Ввиду объявленной нам международными капиталистами открытой войны в целях всемирного подавления социализма эта угроза имеет реальное основание. С ней приходится считаться. Но мы, марксисты, знаем, что не мелкие факты решают сложные международные отношения, а факты крупного экономического значения, и произнесенная здесь угроза не может заставить нас забыть о той основной розни, какая существует между представителями капитала и социалистами».

3 декабря Верховный революционный трибунал вынес приговор, в котором признал установленной «преступную деятельность дипломатических агентов правительств англо-франко-американской коалиции, пытавшихся при пособничестве представителей русских буржуазных контрреволюционных сил, путем организации тайной агентуры для получения сведений политического и военного характера, подкупа и дезорганизации частей Красной Армии, взрывов железнодорожных мостов, поджогов продовольственных складов и, наконец, свержения рабоче-крестьянской власти и убийств — из-за угла вождей трудовых масс — нанести смертельный удар не только русской, но и международной социалистической революции».

Решая судьбу каждого из подсудимых, трибунал строго определял степень его виновности. Восьмерых подсудимых, среди которых были Трестар, Политковский, Оттен, английский подданный Кембер-Хиггс, француженка Жанна Морене и чехи Лингарт, Шмейц и Иелиннек, трибунал оправдал, считая недоказанной их преступную связь со шпионами. Сотрудницу ЦИК Старжевскую, находившуюся в близких отношениях с разведчиком Сиднеем Рейли, трибунал приговорил к трем месяцам лишения свободы и запретил ей службу в советских государственных учреждениях. Агентов, поставлявших Каламатиано шпионские сведения, — Загряжского, Потемкина, Солюса, Хвалынского, Голицына, Иванова, Ишевского и Марию Фриде — к тюремному заключению сроком на пять лет каждого. Ксенофонта Каламатиано и Александра Фриде — к расстрелу. Впоследствии расстрел для Каламатиано был заменен другим наказанием. Локкарт, Гренар, Сидней Рейли и Вертимон были объявлены вне закона как враги трудящихся и подлежали расстрелу «при первом же обнаружении их в пределах территории России». Пшеничку трибунал приговорил к тюремному заключению до прекращения чехословаками активных вооруженных действий против Советской России.

Народный комиссар юстиции Д. И. Курский, разъясняя приговор, заявил: «Советская власть настолько окрепла, что ей не приходится прибегать к суровым карам в целях устрашения. Трибунал отбросил в этом деле привходящие соображения и подошел к процессу Локкарта с чисто деловой точки зрения. Не довольствуясь данными предварительного следствия, трибунал сам произвел тщательную проверку всего следственного материала, детально расследовав степень участия в заговоре каждого из подсудимых. Поэтому приговор не мог быть огульным, одинаковым для всех. Трибунал строго распределил подсудимых на категории и покарал действительных виновников и участников заговора, освободив остальных».

Этим судебным процессом закончился первый важный этап борьбы с подрывной деятельностью шпионов и заговорщиков международного империализма. Советским органам государственной безопасности удалось защитить завоевания Октябрьской революции. Приговор пригвоздил к позорному столбу международных империалистов и стал орудием революционного воздействия на трудящиеся массы зарубежных стран.

>

7. Подавление Ижевско-Воткинского контрреволюционного восстания

Летом 1918 г. в Ижевске было тревожно. Неподалеку шли бои с наступавшими чехословаками, действовавшими вместе с право-эсеровскими мятежниками. В городе и на заводах проявляли активность эсеры и меньшевики: они разжигали недовольство населения, призывая рабочих и жителей Ижевска к свержению Советской власти и присоединению к «демократической» власти Комуча. Одновременно с правосоциалистическими организациями активную подрывную работу вел в городе и «Союз фронтовиков», насчитывавший около 4 тысяч бывших участников империалистической войны и находившийся под влиянием проникших в него офицеров. Белогвардейцы создали в «Союзе фронтовиков» нелегальные подрывные группы, привлекая в них малосознательные элементы.

Местные советские работники и большевистская организация, значительно поредевшая в результате призывов активистов на гражданскую войну, не в состоянии были дать должный отпор антисоветским элементам. Образованная в июне 1918 г. Чрезвычайная комиссия, состоявшая целиком из рабочих — А. Бабушкина, И. Рогалева, Сазонова, Чекмарева, хотя и арестовала ряд контрреволюционеров из числа бывших офицеров и местной буржуазии, но этого оказалось недостаточно.

4 августа 1918 г. в связи с падением Казани и приближением Чехословацкого фронта в Ижевске была объявлена мобилизация мужчин, родившихся в 1898–1899 гг. Используя момент, «Союз фронтовиков», возглавляемый бывшим фельдфебелем Солдатовым, потребовал от Совета, чтобы фронтовикам выдали оружие на месте, в Ижевске, до отправки на фронт. В Совете разгадали контрреволюционный замысел «Союза фронтовиков», который намеревался использовать оружие для выступления против Советской власти. Оружия не дали.

И тогда 7 августа «Союз фронтовиков» организовал демонстрацию. Большая толпа прошла по центральным улицам города к зданию Совета. Руководители Совета выступили перед собравшимися с объяснениями, но их не слушали: толпа криками поддерживала своих главарей. Затем «фронтовики» двинулись к заводам и здесь вновь митинговали. Теперь уже в митингах участвовали и рабочие оружейного завода, среди которых было много выходцев из мелкобуржуазной среды. Выступившие с речами местный лидер правых эсеров В. И. Бузанов, фельдфебель Солдатов и другие призывали свергнуть Советскую власть и установить «истинную демократическую власть». Для поддержания порядка на митинг прибыли три конных милиционера. Толпа набросилась на них, одного столкнули в пруд. Затем «фронтовики» направились к складу винтовок оружейного завода, обезоружили охрану и вооружились. В городе подняли голову антисоветские элементы, появились вооруженные отряды «фронтовиков», гимназистов, учащихся училища оружейных техников.

В тот же день вечером руководители Совета вступили в переговоры с бунтовщиками, убеждая их сложить оружие. Но провокаторы не унимались. В момент переговоров отряд «фронтовиков» пошел в наступление; между ним и малочисленным отрядом коммунистов завязалась перестрелка. Переговоры были сорваны. К рассвету город оказался в руках восставших.

10 августа состоялось заседание исполкома Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Большевиков на заседание не допустили. Был избран новый президиум в составе: председатель — меньшевик Б. Куценко (впоследствии он был заменен меньшевиком П. Михайловым), товарищ председателя — Тюлькин и секретари — Санников и Горев. В президиум были кооптированы, кроме того, правоэсеровский лидер В. И. Бузанов и некий Салтыков, назначенный заведующим канцелярией. Создан был и «военный штаб», в который кроме начальника штаба, полковника Власова, вошли: от исполкома Совета меньшевик Вигдорович, главарь «Союза фронтовиков» Солдатов, «командующий войсками» офицер Цыганов, позже замененный полковником Д. И. Федечкиным.

Таким образом, в начале мятежа Советская власть по форме сохранилась: мятежники не решились упразднить ее, чтобы не вызвать недовольство масс, но попытались приспособить Совет для своих целей.

Между тем в городе усиливался террор. «Фронтовики», белогвардейские офицеры хватали и убивали ответственных советских и партийных работников города. Среди убитых были военный комиссар П. Лихвинцев, председатель трибунала В. Михайлов, член ревкома Папирмейстер, коммунисты В. Жечев, Ульянов, Самлер, эсеры-максималисты, занимавшие ответственные посты в городе, — Посаженникова и Баталов[37]. Уже 13 августа Солдатов на митинге объявил, что руководители большевиков казнены. А после этого «исполком Совета» принял такое лицемерное постановление: «Российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии. Ижевский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов единогласно постановил, что… в Ижевске не должно быть и речи о смертной казни…»

Немедленно же после захвата власти мятежники приступили к созданию вооруженных сил контрреволюции. Они сформировали так называемую «Ижевскую народную армию», в которую вошли взбунтовавшиеся фронтовики, бывшие офицеры, гимназисты, учащиеся училища оружейных техников и другие «добровольцы». Затем была объявлена принудительная всеобщая мобилизация лиц мужского пола от 18 до 45 лет. Силы мятежников оказались довольно значительными. 21 августа восставшие захватили Воткинск, 31 августа — Сарапул и ряд окрестных сел и деревень, где их поддержали кулаки.

Вскоре Советская власть в Ижевске была официально ликвидирована. Главари мятежников 28 августа 1918 г. объявили «во всеобщее сведение, что город Ижевск находится под властью Комитета Всероссийского Учредительного собрания, временно находящегося в Самаре. Все гражданские и военные власти в Ижевске признают названный Комитет единственной и законной верховной властью в России и считают себя в полном и беспрекословном у него подчинении. Ижевский Совет Р., Кр. и С. Д. и его исполнительный комитет считается классовой рабочей организацией, а не органом верховной власти.

Для создания законной власти в Ижевске должен организоваться Комитет Учредительного собрания немедленно. А так как в Ижевске имеется член Всероссийского Учредительного собрания Василий Иванович Бузанов, то он и должен немедленно, в интересах проведения всех гражданских свобод и истинного народовластия, сорганизовать Комитет Всероссийского Учредительного собрания, который явится обладателем законной власти в Ижевске при обязательном подчинении ему всех гражданских и военных властей».

В Воткинске, занятом мятежниками, нашлись еще два члена Учредительного собрания — Н. И. Евсеев и А. Д. Корякин, которые прибыли в Ижевск 30 августа и вместе с Бузановым составили уже Комитет членов Учредительного собрания Прикамского края. 9 сентября этот Комитет объявил «населению сел и городов, восставших за Учредительное собрание Прикамского края, что политическая власть Советов и их комитет упраздняются. Советы могут существовать лишь как добровольные классовые организации пролетариата и трудового крестьянства. Восстанавливаются во всех своих правах уездные, волостные и городские органы местного самоуправления, организованные на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права, которые и действуют на точном основании положений Временного правительства о земском и городском самоуправлении…

Впредь до производства правильных выборов городских гласных таковыми признаются гласные Ижевского волостного земства, и волостная земская управа именуется Ижевской городской управой, и ей предоставляются все права и обязанности, предусмотренные городовым положением 1915 г. и распоряжением Временного правительства от 29 сентября 1917 г.».

«Учредиловцы» объявили свободу торговли, отменили твердые цены на сельскохозяйственные продукты, аннулировали декрет Советского правительства об отделении церкви от государства и школы от церкви. Была создана контрразведка. Прикамский Комитет членов Учредительного собрания как бы копировал Комуч, находившийся в Самаре. И так же, как в Самаре, власть здесь фактически находилась в руках белогвардейских офицеров из «Союза фронтовиков». Ни одно постановление Комуча без подписи военного командования не имело силы. «Командующий войсками» полковник Д. И. Федечкин вел себя как диктатор и готовил военный переворот. Новый «командующий», капитан Г. Н. Юрьев, получил по его требованию от «учредиловцев» полную свободу действий и заявил угрожающе на митинге: «Я искореню измену и провокацию в рядах армии. Я введу в армии железную дисциплину. От имени моего будут трепетать все изменники и провокаторы…» Смертная казнь была вновь введена. В казематах «демократической власти» сидели тысячи советских активистов, в том числе председатель исполкома Ижевского Совета старый большевик М. Д. Пастухов, в свое время избранный рабочими в Учредительное собрание. Эсеровские «защитники Учредительного собрания» не помешали белогвардейцам замучить Пастухова только за го, что он был большевиком. Такова была эсеровская «учредиловская демократия»!

Но вскоре мятежники стали терпеть поражения от Красной Армии. К тому же, несмотря на объявленную свободу торговли, в Ижевске свирепствовал продовольственный кризис. Подпольные большевистские организации помогли обманутым рабочим Ижевска и Воткинска понять, куда ведут их мятежники. Началось дезертирство из «народной армии».

Кольцо окружения вокруг мятежников смыкалось. 5 октября 1918 г. 2-я сводная дивизия под командованием В. М. Азина заняла Сарапул. Действовавшая совместно с войсками Волжская военная флотилия захватила на реке плавучую тюрьму с находившимися там советскими и партийными работниками. В оперативной сводке 2-й армии Восточного фронта от 18 октября сообщалось: «Волжская военная флотилия, узнав, что в Гольянах (на правом берегу Камы, в 30 верстах к северу (от) Сарапула) стоит баржа с арестованными советскими работниками, вышла из Сарапула вверх по Каме с целью захватить указанную баржу. Прибыв в Гольяны, начальник флотилии, выдав себя за белогвардейца, приказал буксирному пароходу, стоявшему у пристани, от имени белогвардейского командования взять баржу на буксир и вести ее вниз к Сарапулу. Хитрость вполне удалась, и баржа благополучно прибыла в Сарапул. На барже оказалось 522 советских работника, находившихся в ужасном положении: большинство были раздеты, покрыты только рогожами, вид их был крайне изнуренный, все они от голода едва стояли на ногах. Накануне 30 чел. были расстреляны. В ночь на 18 октября та же участь ожидала и остальных; радость освобожденных из рук белых палачей была неописуема».

Когда советские войска подходили к Ижевску, белогвардейский «главнокомандующий» Юрьев издал такой приказ: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных. Если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то все арестантские помещения будут закиданы бомбами. В камерах должно быть полное спокойствие; при малейшей попытке к бегству часовым приказано без всякого предупреждения стрелять. Нарушивших чем-либо порядок выводить во двор и прикалывать». Мятежники неукоснительно выполняли этот варварский приказ.

Колчак оценил рвение и «доблесть» «главнокомандующего» Юрьева. «Милостивый государь Григорий Николаевич! — писал он ему. — Высоко оценивая ваши заслуги перед родиной по созданию армии из восставших рабочих Ижевского и Боткинского заводов, ваши неисчислимые труды по сохранению боеспособности этих частей, несмотря на беспрерывные бои с сентября месяца до последних дней, вашу героическую борьбу с большевизмом, я от лица всей армии благодарю вас за все вами сделанное и награждаю орденом св. Георгия 4-й степени и чином полковника».

7 ноября 1918 г., в годовщину Октябрьской революции, советские войска освободили Ижевск. Во дворе военного отдела красноармейцы нашли гору изрубленных, исколотых трупов советских активистов. Путь от Ижевска до Воткинска, куда отступали озверевшие мятежники, был усеян десятками трупов большевиков.

После Ижевска советские войска заняли Воткинск. Кровавая авантюра ижевских «учредиловцев», действовавших вместе с белогвардейцами, потерпела крах. «Главнокомандующий» Юрьев решил бросить «игру в демократию» и приказал арестовать членов Комуча — Евсеева, Корякина и других, но им удалось бежать.

Многие ижевцы и воткинцы, ушедшие с белогвардейцами из своих родных мест, вольно или невольно оказались затем в войсках Колчака.

>

8. Раскрытие заговора «Туркестанской военной организации»

Осенью и зимою 1918/19 г. Туркестан переживал тревожное время. В Закаспии хозяйничали «приглашенные» туда лидерами ашхабадских эсеров английские войска генерала Маллесона. В Ферганской области свирепствовали басмачи Иргаша. И здесь была ясно видна рука английских империалистов, руководивших басмачами и снабжавших их оружием. Шла кровопролитная война.

В городах края, в том числе в Ташкенте, резко ощущалась нехватка продовольствия и промышленных товаров. Цены стремительно росли. Контрреволюционные элементы повсеместно разжигали среди населения нездоровые настроения. На базарах и в других общественных местах стали появляться антисоветские прокламации.

В ноябре 1918 г., на VI съезде Советов Туркестана, левые эсеры отказались войти в состав Президиума ЦИК, мешая работе правительства края.

Все это, а также отсутствие постоянного оперативного руководства со стороны центрального Советского правительства, связь с которым была прервана из-за военных действий на оренбургском фронте, играло на руку контрреволюции.

В октябре 1918 г. Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии стало известно о существовании крупного антисоветского заговора, который готовила так называемая «Туркестанская военная организация» («ТВО»).

В сообщении от 29 октября комиссия указывала: заговор охватывает всю территорию края; руководящие члены заговорщической организации — брат известного монархистского генерала Корнилова П. Г. Корнилов, командир отряда оренбургских казаков И. М. Зайцев[38], бывший комиссар Временного правительства в Ташкенте адвокат А. Д. Арсеньев — ведут работу по мобилизации белой гвардии и активно привлекают к антисоветскому движению басмачей.

В дальнейшем стало известно, что во главе «ТВО» стоят: генерал-лейтенант Л. Л. Кондратович, инженер П. С. Назаров (намечавшийся на пост премьер-министра будущего «правительства Туркестана»), бывший помощник генерал-губернатора Туркестана генерал Е. Джунковский[39], полковник Блаватский и некоторые деятели буржуазно-националистического движения.

Чекисты установили также, что неблаговидную роль в этом деле играла английская миссия, находившаяся с весны 1918 г. в Ташкенте. Эта миссия, состоявшая из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартнея, полковника Ф. Бейли и майора Блеккера, так же как и английская миссия Локкарта в Москве, заверяла советские организации в своей лояльности, а на деле была связана с белогвардейцами и басмачами, направляла деятельность «Туркестанской военной организации» и являлась, в сущпости, шпионским аванпостом английских войск, вторгшихся в Туркестанский край. Особенно отличался в области шпионажа член миссии полковник Ф. Бейли. Однако местные власти не решились арестовать членов английской миссии, а лишь сообщили в Москву об имеющихся данных и запросили указаний.

26 октября 1918 г. Советское правительство, учитывая английское вторжение на советскую территорию и раскрытие в Москве заговора Локкарта, дало указание интернировать всех подданных бывших «союзных» держав в возрасте от 17 до 48 лет (исключая женщин, детей и стоящих на советской платформе рабочих). Особое внимание в указаниях Советского правительства обращалось па полковника Бейли, которого предлагалось арестовать немедленно.

Указания правительства запоздали. Английская миссия успела выехать из Ташкента. Внезапно исчез и полковник Бейли. Много лет спустя английский полковник Тод, рассказывая о деятельности миссии Маккартнея, писал: «Были частые свидания с представителями Советской власти и извлечены выгоды из их невежества и доверчивости. Но было нелегко успокоить комиссарскую подозрительность, когда были получены в Ташкенте сведения о боях между большевистскими силами и войсками военной миссии Маллесона в Закаспии…

Однако маленькая группа продолжала игру обмана до конца сентября. Тогда сэр Джордж Маккартней решил, учитывая трудность получения сведений, которые могли бы быть своевременно переданы для использования, что дальнейшее пребывание в Ташкенте бесцельно. Поэтому он убедил местный Совет дать в его распоряжение специальный поезд для отправки миссии в Андижан, откуда она проследовала… обратно в Индию. Лишь один офицер… Бейли, остался еще на год для наблюдения за событиями в Ташкенте и его окрестностях. После головокружительных приключений ему едва удалось уйти переодетым и добраться до Мешхеда».

Недавно в Национальном архиве Индии был обнаружен секретный отчет Ф. Бейли о его деятельности. Этот документ проливает свет на тайную шпионскую антисоветскую работу английской и американской разведок в Туркестане.

Как явствует из отчета, Бейли, приехав в Ташкент, сразу же связался с консулом США Роджером Тредуэллом и в дальнейшем «все время работал с ним в тесном контакте и дружбе». Основной целью миссии Бейли, по его словам, было «предоставить значительную полезную информацию войскам в Закаспии (английским войскам генерала Уилфрида Маллесона. — Д. Г.), которые, как я думал, продвинутся к Ташкенту… Ожидалось, что… когда они серьезно продвинутся, я сделаю к их приходу необходимые приготовления».

«Вскоре после моего прибытия, — писал Бейли в отчете, — я вступил в контакт с тем, кто, как я думал, был главой нескольких антибольшевистских организаций… Самая большая организация антибольшевистского типа возглавлялась генералом Кондратовичем, но настоящим ее главой был Назаров. Они сказали мне, что в их организации 3000 русских и что в нее входит Иргаш с 15 000 туземцев».

Вместе с консулом США Тредуэллом Бейли организовал финансирование, снабжение оружием «ТВО» и басмачей. О провале «ТВО» Бейли писал: «Когда я дал деньги для покупки лошадей, большевики узнали, что он (Кондратович. — Д. Г.) покупает лошадей, и, таким образом, раскрыли организацию. Мистер Назаров был арестован, а генерал Кондратович избежал ареста чудом… Я обсудил создавшееся положение с м-ром Тредуэллом и решил исчезнуть».

В феврале 1919 г. Бейли тайно вернулся в Ташкент. Здесь с помощью одного из своих агентов, бывшего австрийского военнопленного, выдал себя за албанца. Он находился в постоянном страхе. Наконец скитания с переодеваниями закончились; незадачливый шпион добрался до Бухары, пересек границу с Персией и прибыл в Мешхед…

Об обстоятельствах заговора «ТВО» рассказал в свое время и участник заговора казачий полковник И. М. Зайцев. Как известно, после того, как казаки, двигавшиеся под его командованием на Ташкент, в феврале 1918 г. были разоружены, Зайцев, не желая сдаваться Советской власти, бежал. Его арестовали в Ашхабаде, приговорили к лишению свободы на 10 лет и заключили в Ташкентскую крепость. В июле того же года главари «ТВО» устроили ему побег. С тех пор начались приключения полковника, скрывавшегося под именем землемера Николая Константиновича Турчанинова. Руководители «ТВО» — Кондратович, Назаров и Блаватский — вовлекли его в свою организацию, предложив ему пост начальника штаба.

В то время (в начале июля 1918 г.) «ТВО» создала свои отделы, или, как их называли, «очаги борьбы», в крупнейших центрах края. Она имела контакты с контрреволюционными главарями туркменских племен, выразившими готовность участвовать в борьбе с Советской властью, с ашхабадскими мятежниками, с Дутовым, и действовала в полном согласии и по указаниям английской миссии Маккартнея и разведчика Бейли.

Касаясь условий соглашения «ТВО» с английской миссией, Зайцев рассказал, что англичане в лице их военно-дипломатической миссии обязались снабжать деньгами, оружием, боеприпасами и другими средствами все вооруженные отряды «ТВО», предназначенные для борьбы против Советской власти, а в случае необходимости оказать и вооруженную поддержку из северных провинций Персии. Заговорщики же обязались после свержения Советов образовать в Туркестане «демократическую республику», которая должна была находиться с Англией в «таких же взаимоотношениях, как ее африканские доминионы, южноафриканские республики (Трансвааль и Оранжевая)». В порядке возмещения всех произведенных расходов будущая «демократическая республика» обязывалась предоставить Англии ряд концессий на разработку природных богатств в крае.

На совещаниях руководства «Туркестанской военной организации» был разработан план борьбы с Советской властью, одобренный английским командованием. Он предусматривал совместное выступление всех контрреволюционных сил, действовавших в направлении Туркестана (Дутова, ашхабадских мятежников, басмачей, войск бухарского эмира и т. п.). Этот авантюристический план «всеобщего выступления» потерпел крах.

>

9. Подавление контрреволюционного мятежа в Ташкенте в январе 1919 г

Однажды в январе 1919 г. в помещение отряда красноармейцев, охранявших железнодорожную станцию Караул-Кую, ворвались двое вооруженных, которые, скомандовав «руки вверх», объявили, что станция окружена ашхабадскими антисоветскими войсками, и предложили красноармейцам сдаться. Захваченные врасплох красноармейцы (их было несколько человек) сдались; неизвестные обезоружили их. Затем нападавшие прошли в кабинет дежурного по станции и, воспользовавшись имевшимся там телеграфом, передали телеграмму, в которой, объявив, что войска ашхабадцев находятся на станции Караул-Кую, предложили советскому командованию сложить оружие.

В ответ на это наглое предложение командиры советских частей направили в Караул-Кую разведку. Когда она прибыла в Караул-Кую, обнаружилось, что ашхабадских войск там нет и не было, а оба террориста успели бежать.

Вслед за бежавшими была послана погоня, настигшая их. Завязалась перестрелка, в результате которой один из авантюристов был тяжело ранен и вскоре скончался, а второй сдался. Первый оказался бывшим штабс-капитаном царской армии Борщинским, второй — техником Мошковым.

При убитом был найден пакет и 40 тысяч рублей царскими ассигнациями. Когда пакет был вскрыт, в нем оказалось 14 экземпляров антисоветского журнала «Свободная пресса», нелегально издававшегося в Ташкенте, и письмо некоего Цветкова в Ашхабад к жене, в котором тот сообщал о готовящемся в Ташкенте восстании. Кроме того, в пакете нашли набросок плана Ташкента, шифрованную записку и записку на клочке папиросной бумаги, написанную по-английски.

Задержанный Мошков показал, что Борщинский был командирован П. Цветковым — одним из руководителей существовавшей в Ташкенте антисоветской организации — в Ашхабад для связи с тамошними контрреволюционерами. Борщинский пригласил Мошкова участвовать в выполнении этого задания. Чтобы добраться до Ашхабада, они вступили добровольцами в красногвардейский отряд, отправлявшийся на фронт. На станции Караул-Кую они сошли с эшелона и после ухода его провели операцию по разоружению красноармейцев, отправили телеграмму советскому командованию и пытались бежать. Мошков сообщил также об известных ему участниках подпольной организации, проживавших в Ташкенте. Члены фронтовой Чрезвычайной следственной комиссии немедленно выехали в Ташкент.

16 января 1919 г. с материалами расследования ознакомился председатель Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко. В течение двух дней комиссия арестовала более десятка заговорщиков, но Цветкову, наиболее важному из них, все же удалось скрыться.

18 января один из арестованных показал, что бывший офицер Ботт, состоявший адъютантом при военном комиссаре Туркестанского края, является членом контрреволюционной организации.

В тот же день Ботт был арестован, но военный комиссар края К. П. Осипов категорически потребовал его освобождения. Работники Чрезвычайной следственной комиссии, в частности ее председатель И. П. Фоменко, заподозрили и самого К. П. Осипова, по авторитет последнего и доверие к нему были столь велики, что после вмешательства Туркестанского правительства Ботт был освобожден из-под стражи под поручительство того же Осипова. В ту же ночь, с 18 на 19 января, в Ташкенте началось восстание.

Вначале характер восстания был неясен. Можно было предположить, что оно поднято либо деятелями «Туркестанской военной организации», которая не была еще полностью ликвидирована, либо какими-то другими антисоветскими группами, или, наконец, левыми эсерами. Никто из руководителей правительства и не подозревал, что во главе мятежников стоит предатель К. Осипов, пробравшийся на пост военного комиссара края.

Как только началось выступление в городе, местные руководители направились в штаб 2-го полка гарнизона, где находился военком, которому они безгранично доверяли. Там они были схвачены и по личному приказу Осипова расстреляны. Жертвами предателя оказались 14 коммунистов — председатель ЦИК Туркестанского края В. Д. Вотинцев, председатель Совнаркома В. Д. Фигельский, председатель Ташкентского Совета Н. В. Шумилов, его заместитель В. Н. Финкельштейн, нарком продовольствия А. Я. Першин, нарком труда М. С. Качуринер, нарком внутренних дел А. Н. Малков, председатель Чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко, нарком путей сообщения Е. П. Дубицкий, председатель чрезвычайного военно-полевого суда А. В. Червяков, председатель Совета профсоюзов и редактор газеты М. Троицкий, председатель штаба партийной дружины Д. Г. Шпильков, член исполкома Ташкентского Совета С. П. Гордеев, заместитель начальника охраны города Г. И. Лугин.

По городу в это время шныряли участники так называемых «двадцаток» — отрядов гимназистов, студентов (которых в Ташкенте метко прозвали «серой гвардией»), а также солдаты мятежного 2-го полка. Они занимали государственные учреждения, арестовывали и убивали ответственных работников. К утру 19 января мятежники захватили почти весь город, за исключением железнодорожных мастерских и крепости.

Рано утром 19 января в железнодорожные мастерские явились чуть ли не все рабочие-железнодорожники города. Туда пришли и избежавшие расправы представители советского актива. В 6 часов утра состоялся митинг, на котором железнодорожники, еще недавно выражавшие недовольство продовольственными трудностями, единодушно приняли решение защищать свою родную Советскую власть и создать временный революционный военный совет для борьбы с мятежом. В состав военного совета вошли большевики, левые эсеры, один анархист и беспартийные рабочие. Председателем вначале был избран А. И. Панасюк (левый эсер), а через короткое время председателем стал коммунист А. А. Казаков.

Для выяснения обстановки члены временного революционного военного совета направили во 2-й полк делегатов, которые вскоре вернулись с представителем мятежников, бывшим офицером Га-гинским. Они принесли письмо Осипова, в котором тот нагло призывал всех присоединиться к мятежу. Свое послание Осипов подписал как «командующий войсками Туркестанской демократической республики».

Продолжая военные действия, мятежники попытались овладеть крепостью и Центральными железнодорожными мастерскими, но получили отпор.

Верный Советской власти, гарнизон крепости под командованием коменданта Ивана Панфиловича Белова встретил цепи мятежников огнем. Осипов, желая убедить красноармейцев крепости присоединиться к мятежу, в 5 часов утра 19 января направил им письмо. «Советская власть пала, — писал он. — Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура… Условия соединения крепости с гарнизоном таковы: гарнизон крепости остается с оружием в руках и поступает в общее командование… При соединении всем полная гарантия неприкосновенности личности».

Гарнизон крепости дал достойный ответ авантюристу. На общем собрании красноармейцы приняли резолюцию: «Обсудив настоящее положение и письмо военного комиссара Осипова, постановили: долой самочинных диктаторов, да здравствует Советская власть, как власть трудового пролетариата! Мы, красноармейцы крепостного гарнизона, категорически протестуем против каких бы то ни было диктаторов и до последней капли крови будем отстаивать нашу твердыню — крепость».

Стойкое поведение гарнизона крепости, ее коменданта И. П. Белова сыграло большую роль в событиях.

Попытка группы мятежников пробраться ночью в железнодорожные мастерские окончилась провалом. Их не допустила в мастерские охрана, а подоспевшие затем красногвардейцы отбили вооруженную атаку, захватив некоторых заговорщиков в плен.

Вскоре выяснилось, что среди руководителей железнодорожников притаились изменники. 19 января в Центральные железнодорожные мастерские несколько раз настойчиво звонили по телефону со станции Кауфманская (недалеко от Ташкента) и просили явиться к прямому проводу председателя Совета мастерских В. Е. Агапова либо Н. Н. Попова (и тот и другой входили как представители железнодорожников в состав революционного военного совета) для переговоров с командиром какого-то отряда. В момент, когда их вызывали на телеграф, Агапова и Попова в помещении не было.

Настойчивый вызов к проводу каким-то командиром отряда со станции Кауфманская, о котором не знали другие члены совета, вызвал подозрение. Для переговоров отправился один из членов военного совета. Полагая, что они разговаривают с В. Е. Агаповым, звонившие — командир заградительного отряда Асеев и правоэсеровские организаторы по работе среди крестьян некие Баранов и Савицкий — сообщили, что они выполнили полученное ими задание, организовали на станции Кауфманская отряд из 350 крестьян, готовых бороться за Учредительное собрание, и просили срочно выслать оружие и подвижной состав для доставки отряда в Ташкент. Одновременно они интересовались положением в Ташкенте: покончено ли уже с Советской властью?

Решено было вызвать в Ташкент главарей отряда. Прибывших на паровозе заговорщиков по пути на станцию Ташкент у семафора арестовали и привели в мастерские. Им была дана очная ставка с Агаповым и Поповым. Так выяснилось, что Агапов и Попов являлись участниками заговора. Обоих немедленно арестовали. Были приняты меры и в отношении мятежного отряда на станции Кауфманская. Организаторы этого отряда (Асеев, Баранов и Савицкий) по постановлению регистрационно-следственного отдела военного совета были расстреляны.

Постепенно стали известны все главари мятежа и цели, которые они преследовали. В первом (по-видимому, заранее заготовленном) воззвании мятежники обещали населению немедленно дать хлеб, керосин, топливо, которые «не могла дать ему Советская власть», и повести его «к осуществлению идеи народовластия — Учредительному собранию». Пока же «временный комитет» восстанавливал свободную торговлю и заявил, что «до водворения полного порядка» мятежники будут применять смертную казнь и «строго судить бывших деятелей Советской власти». Одновременно «комитет» предложил всем чинам старой армии явиться на сборные пункты «с оружием».

Провозглашенные мятежниками цели переворота — созыв давно уже дискредитированного Учредительного собрания, установление военной диктатуры — были встречены трудящимися города резко отрицательно. Поняв это, предатель Осипов неожиданно заговорил о перевыборах Советов. В выпущенном им воззвании он обещал созвать новый Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, избранный «на основании свободного голосования всех без исключения трудящихся».

Но трудящиеся Ташкента остались глухими и к этому второму воззванию предателя.

В 6 часов утра 20 января советские вооруженные силы перешли в решительное наступление. Гарнизон крепости начал артиллерийский обстрел зданий и позиций мятежного 2-го полка.

Бой продолжался весь день. В 7 часов вечера белогвардейцы стали повсеместно отходить. Ночью Осипов с оставшимся у него небольшим отрядом, ограбив Государственный банк, бежал из города. Ему удалось добраться до стоянок ферганских басмачей, к которым он и примкнул.

В приказе № 1, опубликованном 25 января восстановленной в городе Советской властью, говорилось: «В ночь с 18 на 19 января с. г. контрреволюция, во главе с военным комиссаром Осиновым, изменнически и зверски уничтожила главных представителей краевой и местной власти. Ташкентские революционные войска, обе партийные дружины и рабочие быстро ликвидировали эту преступную авантюру. Изменник Осипов с небольшой бандой белогвардейцев бежал. Войска, введенные им в заблуждение, оставили его и группами переходят к нам. Объединенное заседание оставшихся в живых членов ЦИК, Совета комиссаров и Ташкентского Совдепа, а также и членов Военно-революционного комитета избрало Краевой временный революционный совет, который возглавляет теперь правительство в лице ЦИК и Совкома и которому поручено в корне уничтожить эту преступную авантюру. ЦК, Совет комиссаров и Ташкентский Совдеп уже приступили к работе; не позднее 1 марта созывается I Чрезвычайный съезд Совдепов, который и восстановит краевую Советскую власть. Всем Советам на местах предписывается самыми беспощадными мерами уничтожать вспышки контрреволюции, под какими бы лозунгами эти вспышки ни возникали, отнюдь не допуская партийной розни, но произведя тщательную чистку обеих партий. Да здравствует Советская власть! Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства! Долой учредил овце в и врагов Советской власти!».

В результате ликвидации мятежа, а затем и большой работы присланной в Ташкент из Москвы Особой комиссии по делам Туркестана (во главе с П. А. Кобозевым) положение Советской власти в крае укрепилось. Началось движение за присоединение левоэсеровской партии к Коммунистической партии. По решению съезда партии левых эсеров Туркестана эта партия самораспустилась, и в марте 1919 г. левые эсеры вступили в Коммунистическую партию.

В конце февраля 1919 г. Чрезвычайный верховный трибунал Туркестана начал рассмотрение судебных дел о преступлениях задержанных главарей мятежа.

На суде выяснилось, что январское восстание было организовано антисоветской группой, состоявшей из разнородных элементов, начиная от представителей белогвардейщины и кончая предателем Осиповым, английским агентом. Тайными нитями она была связана с английской разведкой и с «Туркестанской военной организацией».

Возникновение и деятельность группы, возглавившей мятеж, представились в следующем виде.

В составе Совета комиссаров Туркестана пост комиссара по внутренним делам с декабря 1917 г. занимал член большевистской партии В. Е. Агапов. В том же Комиссариате внутренних дел работал и П. Цветков, бывший полковник и управляющий канцелярией краевого управления при керенщине. В то время, в начале советского строительства в крае, в государственные учреждения проникло немало карьеристских элементов, дискредитировавших новую власть. Вместо активной борьбы с этими ненормальностями Агапов лишь негодовал. Поняв слабость комиссара, белогвардеец Цветков исподволь натравливал его против других ответственных работников края и таким путем постепенно разлагал. Наконец, в апреле 1918 г. Агапов вышел из большевистской партии и отказался от поста комиссара. Ушел со службы в комиссариате и Цветков. Первый уехал в Перовск, а второй — в Ашхабад.

В Ашхабаде Цветков встретился с деятелями «Туркестанской военной организации». Тогда у него зародилась мысль о создании контрреволюционной организации для подготовки антисоветского переворота в Ташкенте. Он рассчитывал на содействие и помощь «Туркестанской военной организации», связанной с англичанами.

Вскоре Цветков возвратился в Ташкент. Пытаясь вновь пристроиться на государственную службу, он познакомился с секретарем бюджетно-финансовой комиссии Туркестанского ЦИК, бывшим крупным чиновником и правым эсером А. М. Тишковским, и завязал с ним близкие отношения как с единомышленником.

Тем временем из города Перовска в Ташкент возвратился и Агапов, которого рабочие-железнодорожники избрали на пост председателя Центральных железнодорожных мастерских.

Вскоре Цветков, Тишковский и Агапов встретились. Они договорились о создании организации для «демократической пропаганды» среди населения с целью подготовки переворота. Движение должно было идти под лозунгом созыва Учредительного собрания для установления новой «демократической» власти. Решено было издавать нелегальный журнал «Свободная пресса». В конце декабря 1918 г. состоялось совещание антисоветской группы, на которое собрались Тишковский, Цветков, Агапов, завербованные ими в железнодорожных мастерских Попов, Новоселов и Песковский, а также полковник Руднев и правый эсер Акимов. Совещание решило усилить работу с целью ускорения подготовки переворота.

Через несколько дней состоялось заседание, на котором полковнику Рудневу было поручено подыскать военных специалистов для работы в организации. На следующем совещании группы присутствовали уже представители военной организации, возглавляемой изменником К. П. Осиновым. Это была самостоятельная антисоветская организация, состоявшая из бывших офицеров, служивших в Красной Армии и предательски готовивших военный переворот. Группа Агапова — Цветкова — Тишковского установила с нею контакт.

Вскоре авантюрист Осипов захватил инициативу подготовки переворота в свои руки. За 10–12 дней до мятежа на совещании, созванном им в помещении штаба Туркестанского военного округа, Осипов, явившись вместе со своими сподвижниками, бывшими офицерами, заявил о готовности руководимой им организации немедленно выступить против Советской власти.

Общий план мятежа, разработанный заговорщиками под руководством Осипова, предусматривал одновременный захват Центральных железнодорожных мастерских, военной крепости, а также всех правительственных учреждений. Агапов, Попов, Новоселов и другие заговорщики из числа железнодорожников в 6 часов вечера 18 января обязывались занять все входы в железнодорожные мастерские, куда позднее должны были явиться мятежники. Заговорщики рассчитывали захватить склад оружия в мастерских и вооружить участников мятежа. Одновременно подразделения 2-го полка под командованием Осипова должны были с помощью предателей из гарнизона овладеть военной крепостью и важнейшими объектами города. План этот, как известно, провалился в первые же часы выступления.

По первому судебному процессу, рассмотренному в Чрезвычайном революционном трибунале Туркестана под председательством Леппа, судились Цветков, Агапов, Попов, Чижов, Матузенко, Ле-бедев, Бутырин, Акимов и Сосновский. Процесс проходил при большом стечении трудящихся города, с участием общественных обвинителей и защитников. Среди судей помимо основного состава суда было шесть, специально избранных рабочими железнодорожных мастерских.

Чрезвычайный верховный трибунал приговорил Цветкова к расстрелу, Агапова и Попова к заключению в тюрьму сроком на 5 лет каждого, остальных заговорщиков — к общественному порицанию.

Через некоторое время был задержан и А. Тишковский. Верховный революционный трибунал приговорил и его к расстрелу. Что касается главаря мятежа Осипова, то он еще некоторое время продолжал антисоветскую деятельность среди басмачей и в Бухаре. Примерно через год после восстания по вызову англичан он отправился за границу, но в пути заболел и умер.

Так бесславно закончилась еще одна авантюра контрреволюционных заговорщиков и их империалистических покровителей.

>

Глава шестая. Решающие победы над внешней и внутренней контрреволюцией (1919 г.)

>

1. Политическое разложение и военное поражение крупнейших очагов контрреволюции в стране

Начавшаяся осенью 1918 г. перегруппировка сил внутри антисоветского лагеря закончилась к весне 1919 г., когда на передний край борьбы против Советской власти выдвинулись наиболее реакционные контрреволюционные круги.

К весне 1919 г. при политической, военной и материальной поддержке империалистов Антанты на территории России оформилось несколько крупных антисоветских военно-политических объединений, возглавляемых военными диктаторами — монархистскими генералами. На востоке таким диктатором был «верховный правитель России» вице-адмирал А. В. Колчак, на юге — «главнокомандующий вооруженными силами Юга России» генерал А. И. Деникин, в районе Петрограда — генерал Н. Н. Юденич. Политическим ядром этих военно-диктаторских режимов явились монархистские и кадетские организации.

Сразу же после своего «воцарения» Колчак стал восстанавливать старые порядки. Повсеместно были назначены главные начальники с правами генерал-губернаторов, восстановлена охранка, введены законы о смертной казни. Вынесение приговоров поручалось офицерской «тройке», военно-полевому суду. Посылались специальные карательные экспедиции против крестьян, не желавших воевать за колчаковский режим; карательные отряды заливали кровью деревни. В этих экзекуциях особой жестокостью отличались такие подручные Колчака, как казачьи атаманы Семенов, Анненков, гепералы Розанов, Красильников, Волков. Были расстреляны, повешены, замучены, живыми зарыты в землю многие тысячи трудящихся. По официальным данным, только в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли не менее 25 тысяч человек. В Кизеловских копях было расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч, в Тагильском и Надеждинском районах замучено около 10 тысяч, в Екатеринбургском и других уездах — не менее 8 тысяч, около 10 процентов населения губерний — мужчины, женщины, дети — было подвергнуто жестокой и унизительной порке. Из Тюмени официально сообщалось: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей-граждан совершенно не поддается никакому учету».

По далеко не полным данным, только в нескольких губерниях Сибири колчаковцы сожгли около 10 тысяч домов, разорили десятки тысяч хозяйств.

Но несмотря на все ужасы «колчаковского правления», его правительство, возглавляемое сначала кадетствующим сибирским деятелем П. В. Вологодским, а затем В. Н. Пепеляевым, пыталось изображать себя «либеральной властью». Даже иностранные буржуазные дипломаты отмечали двуличие колчаковщины. 10 августа 1919 г. американский генерал Грейвз в своем донесении военному департаменту США дал такую характеристику колчаковскому правительству. «Правительство, — писал он, — делится на две различные части: одна — выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии… Лицемерное правительство пытается убедить крестьян, что их задача заключается в предоставлении продовольствия, и ищет психологического момента для восстановления монархии. Колчак окружил себя офицерами старого режима, спасение которых в будущем зависит только от восстановления монархии».

В качестве «либерала» в колчаковском правительстве, на посту заместителя председателя Совета министров, подвизался один из лидеров антисоветского «Национального центра» А. А. Червен-Водали. Были в правительстве и ренегаты из правосоциалистических партий. Бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов, исполнявший в Париже обязанности представителя Колчака, образовал там комитет-совещание в составе бежавших из России князя Г. Е. Львова и члена ЦК кадетской партии В. А. Маклакова для работы среди иностранцев в пользу Колчака. В секретной телеграмме на имя колчаковского министерства иностранных дел от 15 января 1919 г. Сазонов писал: «Требуется участие в совещании левых элементов. Пока некого взять… Единственный человек из находящихся здесь, который мог бы сыграть эту роль, — Савинков… Его позиция совершенно согласна с нами. По словам его, у него много сторонников в России среди не социалистических, но демократических радикальных элементов, а также среди офицерства. Он сам очень желает быть приобщенным к совещанию, о чем нам прямо заявил… Мы хотим поручить ему агитацию среди демократических элементов и с этой целью для себя используем его спутников. Просим вашего одобрения. Вместе с тем просим все-таки изыскать способ удовлетворения его денежных притязаний».

Так был куплен еще один «левый элемент» — бежавший из России ренегат Савинков, «работу» которого оплачивал теперь Колчак.

Соблазняя иностранных капиталистов богатствами края, колчаковское правительство рассчитывало с их помощью восстановить старый строй, вернуть помещикам их прежние владения, капиталистам — заводы и фабрики. Созданное с этой целью «Особое совещание» занималось финансированием фабрикантов и заводчиков. Колчаковский Совет министров чуть ли не каждый день отпускал десятки миллионов рублей разлитым акционерным компаниям. Был учрежден Военно-промышленный комитет, в котором верховодили деятели кадетской партии. В этом комитете безнаказанные хищения и растраты достигли невероятных размеров. Иностранным капиталистам колчаковцы отдали тысячи предприятий Сибири для эксплуатации.

Призвав на помощь иностранные войска, колчаковцы содержали и бесплатно перевозили их по железным дорогам. Они передали правительствам и капиталистам Антанты за поставки оружия огромное количество золота (около 148 тонн) из захваченного контрреволюционерами в Казани золотого запаса государства.

Не менее реакционной, чем колчаковщина, была господствовавшая на занятой контрреволюционерами территории Юга России деникинщина.

В апреле 1919 г. «Особое совещание» — совещательный орган при штабе Деникина — представило официальным миссиям правительств стран Антанты декларацию (она широко распространялась в листовках и среди населения), содержавшую политическое кредо деникинщины. В ней объявлялось, что целью Деникина является уничтожение большевизма, водворение в стране «правового порядка», «восстановление могущества единой и неделимой России». Деникин туманно обещал созвать Национальное собрание (лозунг созыва Учредительного собрания исчез из лексикона деникинщины), дать широкое самоуправление местам, областную автономию, «гражданские свободы», осуществить «земельную реформу для устранения земельной нужды трудящегося населения», ввести рабочее законодательство, «обеспечивающее трудящиеся классы».

Но это были только слова. За наступавшей Добровольческой армией двигался, как тогда говорили, «помещичий шарабан», пассажиры которого немедленно вступали во владение своей бывшей собственностью в селах и городах. Вся полнота государственной власти переходила в руки «главнокомандующего Добровольческой армии» и назначенных им начальников. Открыто восстанавливались порядки и законы царской России. Русская православная церковь объявлялась «первенствующей»; русский язык — государственным; царский трехцветный флаг — государственным флагом. Вместо обещанной земельной реформы жестко проводился принцип «сохранения за собственниками», то есть помещиками, их «прав на землю». Мало того, Деникин издал закон, по которому крестьянин, засеявший до прихода деникинцев землю помещика, должен был не только возвратить ему землю, но и отдать треть урожая 1919 г. Жестоко подавлялись малейшие проявления национального самосознания всех нерусских народов. Разгонялись рабочие организации. Эту политику Деникин проводил террористическими методами, при помощи карательных экспедиций.

При деникинском «Особом совещании» существовал так называемый «Осваг» — осведомительное агитационное агентство, симбиоз органа пропаганды с контрразведкой. Газеты «Освага», выходившие большими тиражами, вели антисоветскую, погромную агитацию, травлю большевиков. Ярко выраженный черносотенный характер носили плакаты и лубки. Среди деятелей деникинской печати подвизался и Пуришкевич, издававший в Ростове-на-Дону погромный журнал «Благовест».

Поначалу в деникинское «Особое совещание» в качестве «советников» входили деятели кадетской партии, крупные промышленники, торговцы и финансисты: член руководства «Национального центра» Н. Астров (председатель «Совещания»), С. Маслов, М. Федоров, А. Нератов, О. Герасимов, В. Степанов, Д. Шипов, С. Безобразов и другие. Позже «Особое совещание» было ликвидировано и вместо него создано «правительство» под председательством генерала А. С. Лукомского.

Опорой деникинцев на территории захваченной ими Украины явились южнорусское объединение «Национального центра», возглавляемое бывшим членом Государственной думы монархистом В. В. Шульгиным, и возникший еще в октябре 1918 г. в Киеве «Совет государственного объединения России», состоявший из буржуазных деятелей бывших Государственной думы, Государственного совета, земских и городских самоуправлений, крупных торговцев, промышленников, земельных собственников, церковных деятелей и финансистов. Председателем «Совета» состоял барон В. В. Меллер-Закомельский, бывший председатель Петербургской губернской земской управы и член Государственного совета; товарищами председателя — бывший царский министр земледелия А. В. Кривошеин, профессор П. Н. Милюков, бывший член Государственной думы А. М. Масленников и от торгово-промышленной группы — С. Н. Третьяков; членами «Совета» были профессор Е. Н. Трубецкой, князь А. Д. Голицын и другие. Самой «левой» легальной организацией Юга России при деникинщине был южнорусский «Союз возрождения России»; к нему примыкал «Совет земств и городов Юга России». Как и в центральных губерниях, в южнорусский совет «Союза возрождения России» входили так называемые государственно мыслящие народные социалисты, левые кадеты, некоторые правые эсеры и меньшевики. Председатель южнорусского совета «Союза возрождения России» народный социалист В. Мякотин впоследствии рассказывал, что его организация считала нужным поддерживать борьбу Деникина с Советской властью. Делегации «Союза возрождения», игравшего роль легальной оппозиции при Деникине, неоднократно рекомендовали военному диктатору различные проекты «улучшения» деникинского аппарата произвола и насилия. Но Деникин отмахивался от этих рекомендаций: дескать, с социалистами поговорим потом.

Деникинщина оставалась такой откровенной террористической диктатурой, что даже активные сподвижники Деникина вынуждены были признать это. Среди командиров Добровольческой армии находились известные своими грабежами населения казачий генерал-лейтенант А. Г. Шкуро и генерал Султан-Гирей Клыч. Много лет спустя Шкуро говорил на суде: «Я не могу припомнить всех фактов истязаний и зверств, проводимых подчиненными мне казаками, но продвижение моих частей сопровождалось массовыми грабежами, убийствами коммунистов и советских работников. Такие действия поощрялись генералами и офицерами Добровольческой армии». Особенными зверствами отличалась казачья «волчья сотня» Шкуро. Крупный землевладелец генерал Султан-Гирей Клыч, командовавший в деникинской армии «дикой дивизией» из горцев Северного Кавказа, также показывал на суде: «Возглавляемая мною «дикая дивизия», действуя на протяжении всего периода гражданской войны на Кавказе, чинила грабежи, насилия и издевательства в отношении мирного населения… Всадники моей дивизии принимали участие в убийствах советских людей»[40].

Третьим из наиболее крупных военных диктаторов того времени стал генерал от инфантерии Н. И. Юденич, избравший районом своей деятельности Северо-Запад России. Это был не выделявшийся какими-либо особенными способностями и талантами генерал, ставший популярным в первую мировую войну благодаря успехам Кавказской армии, в которой он служил. Это был убежденный и откровенный монархист. Еще во времена керенщины его отстранили с поста главнокомандующего Кавказским фронтом как сопротивлявшегося распоряжениям Временного правительства.

После Октября Юденич вел контрреволюционную подпольную деятельность в Петрограде, ориентируясь на Германию. Главной целью его был военный захват Петрограда, чтобы сокрушить большевизм в самом его центре. Достичь этого он надеялся с помощью немецкого вторжения. Но после поражения Германии в войне Юденич изменил ориентацию. В ноябре 1918 г. он бежал из революционного Петрограда в Финляндию, где во главе государства в то время стоял бывший придворный русского царя генерал-майор Маннергейм, с помощью немцев потопивший в крови революцию финских рабочих и крестьян. Юденич вел переговоры с Маннергеймом о совместном выступлении против Советской России, носился с планом создания фронта против Петрограда, используя «берега Финского залива и территории прибалтийских провинций». Он просил помощи и поддержки финансами, оружием и другими средствами, заверял, что признает Антанту, и выражал готовность подчиниться ее руководству. Уверял, что он не монархист и не республиканец и вообще не интересуется политикой и что единственной его программой является уничтожение большевизма в России.

В Финляндии в то время существовала колония русских белоэмигрантов — около 20 тысяч человек, из них — 2–2,5 тысячи офицеров. Главную роль среди белоэмигрантов играли промышленники и финансисты, имевшие связи и средства, а также представители царской высшей бюрократии. Они образовали «Русский политический комитет» явно монархистского направления. Возглавлял его бывший царский премьер-министр А. Ф. Трепов, придерживавшийся германской ориентации. После поражения Германии в январе 1919 г. из Петрограда в Финляндию нелегально прибыл один из лидеров «Национального центра», бывший министр Временного правительства профессор богословия А. В. Карташев. Когда он стал председателем правления «Русского политического комитета», тот принял «союзническую ориентацию». «Русский политический комитет» поддержал Юденича, мечтавшего о захвате Петрограда, и выдвинул его в качестве лидера антисоветского движения на Северо-Западе. При Юдениче было создало «Политическое совещание».

При поддержке деятелей «Национального центра» Юденич в январе 1919 г. обратился к Колчаку с посланием, в котором признал для себя обязательной его платформу, предложил Колчаку свой военный план и просил помощи, в частности поддержки перед Антантой. Колчак охотно согласился и даже прислал Юденичу миллион рублей «на наиболее срочные нужды». Финансово-промышленные русские белоэмигрантские круги также субсидировали Юденича (они дали ему 2 миллиона рублей), и с согласия Маннергейма он начал тайно формировать белогвардейскую армию в Финляндии. Большие надежды возлагал Юденич на то, что ему удастся подчинить себе обосновавшиеся в Эстонии остатки белой Северной армии, разгромленной красноармейцами в конце 1918 г. под Себежем и Псковом («Северный корпус»). В мае 1919 г. на предложения Юденича откликнулась Англия, тайно заверившая его в том, что она окажет ему помощь для осуществления его планов. К Юденичу прибыла английская военная миссия.

Пока шли все эти приготовления, «Северный корпус» из Эстонии под командованием генерала А. П. Родзянко, независимо от Юденича, начал наступление на Петроград, но потерпел поражение. Изменение военной обстановки ускорило приход Юденича к власти. 24 мая 1919 г. Колчак предложил ему принять командование «всеми русскими силами на Северо-Западе». Летом 1919 г. Юденич переехал в Эстонию, чтобы оттуда начать свой «марш» на Петроград.

Англичане позаботились о том, чтобы Юденич имел «надлежащее правительство», которому они могли бы доверять. Формирование «правительства» походило на фарс. Английский генерал Марш вызвал к себе из Финляндии в Ревель членов «Политического совещания» при Юдениче. Когда они (А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, М. Н. Суворов и С. Г. Лианозов) явились в английское консульство в Ревеле, генерал Марш пригласил их в комнату, где уже находились белоэмигранты — полковник К. А. Крузенштерн, К. А. Александров, М. М. Филиппео, М. С. Маргулиес, В. А. Горн, Н. Н. Иванов — и корреспондент английских газет Поллак. Здесь же присутствовали и представители американской и французской миссий.

Белоэмигрантам было предложено немедленно, буквально не выходя из комнаты, образовать «северо-западное русское правительство» и заключить договор с эстонским правительством о признании независимости Эстонии и совместной борьбе против Советской России. Генерал Марш передал присутствующим заготовленный заранее «список членов правительства», в который он включил нужных ему лиц.

Было 18 часов 20 минут. Коверкая слова, Марш по-русски предупредил: «Если к 19 часам правительство не будет создано, всякая помощь союзников будет немедленно прекращена. Мы вас бросим».

Когда присутствующие стали ссылаться на то, что неизвестно, подпишет ли Юденич заявление о признании независимости Эстонии, Марш пригрозил: «В таком случае у нас будет другой главнокомандующий». С этими словами он удалился вместе с американским и французским представителями.

Предложение было принято. Так за 40 минут появилось еще одно «правительство» в составе: председатель С. Г. Лианозов, министр внутренних дел К. А. Александров, военный министр Н. Н. Юденич, министр торговли и промышленности М. С. Маргулиес, министр юстиции Е. И. Кедрин, министр продовольствия Ф. Г. Эйшинский, министр просвещения Ф. А. Эрн, министр общественного призрения А. С. Пешков, государственный контролер В. А. Горн, министр земледелия П. А. Богданов, министр вероисповеданий Н. Ф. Евсеев и министр почт и телеграфа М. М. Филиппео.

Старый царский дипломат К. Набоков, выполнявший в Англии роль представителя Колчака, в своем сообщении от 20 августа 1918 г. писал: «Решительно во всех кругах (это) новое пр-во вызывает лишь негодование либо смех».

Наряду с колчаковским, деникинским и юденичским очагами контрреволюции Антанта создала районы открытой оккупации, откуда велось наступление на Страну Советов.

На Севере, в районе Архангельска и Мурманска, действовали английские, американские и французские войска под командованием генерала Айронсайда, сменившего Ф. Пуля, и белогвардейцы, возглавляемые с января 1919 г. генералом Е. К. Миллером.

В Прибалтике германские войска под командованием генерала фон дер Гольца, выполнявшего директивы Антанты, а также польские отряды, финские наемники-егеря, эстонские, латышские, литовские буржуазно-националистические воинские части и русские белогвардейцы при помощи английского флота свергли рабоче-крестьянскую власть и образовали вооруженный фронт против Советской России.

На юге России хозяйничали интервенционистские войска Антанты под командованием французского генерала д'Ансельма, численность которых к 15 февраля 1919 г. достигла 130 тысяч человек.

В Дагестане после поражения Турции в войне с Антантой появился английский отряд, а при Горском правительстве Тапы Чермоева — военная миссия во главе с полковником Роландсоном. Теперь Горское правительство, раньше тесно связанное с Турцией, пресмыкалось перед новыми «союзниками». Территория Северного Кавказа, в том числе и Дагестана, вскоре была занята деникинцами. Деникин заявил, что он не признает Горской республики и требует подчинения Дагестана его власти.

Бесчинства белогвардейцев были такими, что даже союзный Меджлис горских народов Кавказа, находившийся в Тифлисе, в протесте, поданном «союзным» представителям 10 сентября 1919 г., в таких словах характеризовал вторжение деникинцев в пределы Горской республики: «Железом и кровью прошла Добровольческая армия по территории горских народов, оставляя после себя пепел аулов, убийства, грабежи, виселицы, изнасилованных женщин, оскверненные мечети… На днях были стерты с лица земли два наиболее цветущих ингушских селения Экажевское и Сурхохи, не говоря уже о тридцати аулах Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, подвергшихся разгрому при вторжении Добровольческой армии в пределы Республики… Меджлис полагает, что эти меры Добровольческой армии среди горских народов есть не что иное, как проведение под благовидным предлогом заранее обдуманного плана физического истребления горских народов. Инстинктивно чувствуя эти коварные замыслы вождей Добровольческой армии, горские народы стихийно восстают, как это имело место в Ингушетии, Чечне, Дагестане, предпочитая погибнуть лучше под родным небом Кавказа, защищая свои очаги, свободу и независимость…». Меджлис потребовал от представителя «союзников» в Тифлисе полковника Хаскеля передать его правительству протест и принять немедленные меры к очищению территории Горской республики от Добровольческой армии.

О том, какие «меры» против бесчинств деникинской армии приняли «союзники», свидетельствует воззвание к населению Дагестана, опубликованное и распространенное в сентябре 1919 г. полковником Роландсоном, ставшим теперь главой английской военной миссии при генерале Деникине. «Англия, — говорилось в нем, — помогает Деникину снаряжением, танками, аэропланами, пушками, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели. Англия дала для этого своих инструкторов. Будет очень жалко, если придется обратить это оружие против горцев и их аулы будут разрушены… Нет сомнения, что Россия, очищенная огнем и кровью, станет Великой и Неделимой. Она тогда справедливо воздаст тем, кто помогал ее возрождению, а те, кто мешал этому, будут наказаны».

Эта прямая угроза населению Дагестана вызвала всеобщее негодование горцев.

Особое возмущение горцев вызывало то обстоятельство, что полковник Роландсон раньше состоял представителем английского командования при Союзе горцев Кавказа и даже был облечен званием «главнокомандующего всеми горскими вооруженными силами». А теперь Роландсон угрожал горцам английским оружием.

Так же вели себя «союзники» и в Закавказье. Азербайджан был оккупирован английскими войсками. Генерал Томсон объявил себя губернатором города Баку. В Грузии меньшевистское националистическое правительство вело подрывную работу против Советской России. Фактически там тоже распоряжались английские войска.

В Крыму после ухода немцев 15 декабря 1918 г. «правительство» Сулеймана Сулькевича «самоликвидировалось». Усилиями буржуазии и по указанию Добровольческой армии, вступившей в Крым, было создано новое «правительство» под руководством табачного фабриканта Соломона Крыма, ориентирующегося на деникинцев.

В Закаспийской области 31 декабря 1918 г. английские колониальные войска (сипаи) разогнали митинг трудящихся Красноводска, выражавших недовольство оккупацией города, и заняли все административные учреждения. А потом небезызвестный английский капитан Реджинальд Тиг-Джонс, вместе со своим агентом в Закаспийском правительстве — начальником розыскного бюро Дружкиным, произвел «государственный переворот» — разогнал эсеровское «правительство» Фунтикова. Англичане предложили образовать новое правительство — Директорию.

Один из членов Директории, Л. А. Зимин, впоследствии описал некоторые подробности этого события. Он рассказал, что местный Исполнительный комитет избрал в Директорию генерала Крутена, Белова и Зимина. Но Тиг-Джонс приказал заменить Крутена Дружкиным, а Крутену предоставить право присутствовать на заседаниях с решающим голосом. В состав Директории были избраны на съезде туркменов Хаджи-Мурат и Овез-Баев. По требованию же Тиг-Джонса вместо Овез-Баева был введен в Директорию Ораз-Сердар. Закаспийская Директория была марионеткой в руках англичан. «Особенно же тяжелым, — писал Зимин, — оказалось то, что введенный в Директорию англичанами Дружкин, используя, с одной стороны, свою зависимость от англичан, с другой стороны, сосредоточив в своих руках заведование тайной полицией, стал постепенно пользоваться все большей властью».

Все это оказывало влияние на состояние фронта борьбы с внутренней контрреволюцией в тылу Советской страны. Агенты Колчака, Деникина, Юденича, Антанты продолжали создавать подпольные организации и плести заговоры в тылу борющейся Красной Армии. Их подрывная деятельность увязывалась с военными действиями мятежных генералов и международных империалистов. Место правосоциалистических партий в качестве руководящих органов антисоветского подполья заняли преимущественно кадетские организации «Национального центра». Кадеты стали соучастниками монархистской контрреволюции.

Так, к весне 1919 г. определились главные борющиеся классовые и политические силы в Советской стране. По одну сторону фронта стояли рабочий класс и революционное крестьянство во главе с большевистской партией и Советским правительством, по другую — буржуазия и помещики в союзе с империалистами Антанты.

Руководствуясь ленинскими принципами внешней политики, Советское правительство делало все зависящее от него для прекращения войны. Оно не раз выступало с мирными предложениями правительствам США, Англии, Франции, Италии и других капиталистических государств. Но эти предложения оставались без ответа — Антанта не хотела смириться с существованием первого в мире социалистического государства и продолжала поддерживать антисоветских мятежников.

В этих условиях партия главное внимание уделяла военным фронтам, усилению Красной Армии. Вся страна была объявлена единым военным лагерем. 30 ноября 1918 г. под председательством В. И. Ленина ВЦИК образовал Совет Рабочей и Крестьянской Обороны, который так определил стоявшие перед страной задачи:

«Необходимо обеспечить армию снабжением и для этого повысить производительность труда.

Необходимо обеспечить продовольствием армию и флот, а также Москву, Петроград и все другие центры формирования и труда.

Для этого нужно заставить все продовольственные и железнодорожные органы в центре и на местах работать с высшим напряжением и высшей добросовестностью.

Не только в армии и во флоте, но и в продовольственном и транспортном деле, а также в области военной промышленности должен быть установлен военный режим, т. е. режим суровой трудовой дисциплины, отвечающей положению страны, которую бандиты империализма вынудили превратить в военный лагерь».

В стране сложилась система хозяйственных отношений, вошедшая в историю под названием «военного коммунизма». Государство установило принудительные нормы, регулировавшие сельскохозяйственное и промышленное производство, распределение товаров и продуктов, дисциплину труда в интересах победы на фронте. Были полностью национализированы и централизованы крупная, средняя и часть мелкой промышленности. Сердцевину этой системы хозяйственных отношений составляли продовольственная разверстка и запрещение свободной торговли. Согласно декрету, принятому в январе 1919 г., Советское правительство определяло, сколько хлеба и фуража необходимо для нужд государства, и требовало, чтобы крестьяне производящих губерний сдавали установленное количество по твердым ценам. Свободная торговля хлебом была запрещена; у крестьян изымались все излишки хлеба.

Суровые правила осажденного лагеря поддерживались всеми сознательными рабочими. Подавляющее большинство крестьянства, заинтересованное в избавлении от помещиков, которые возвращались в свои бывшие имения вслед за войсками белогвардейцев и интервентов, согласно было нести тяготы войны. В результате сложился военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, явившийся основной предпосылкой победы.

Серьезная угроза со стороны общероссийской контрреволюции и интервентов Антанты, нависшая весною 1919 г., создавала одинаковую опасность для всех существовавших тогда советских республик. Необходимо было объединить их совместные усилия в борьбе против общего врага. Это сознавали все рабочие и крестьяне Советской страны.

В мае 1919 г. В. И. Ленин разработал «Проект директивы ЦК о военном единстве», который был принят ЦК партии и послужил правовой основой военно-политического союза советских республик. 1 июня 1919 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет утвердил декрет, в котором говорилось о необходимости провести тесное объединение: 1) военной организации и военного командования; 2) советов народного хозяйства; 3) железнодорожного управления и хозяйства; 4) финансов и 5) комиссариатов труда советских социалистических республик России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии и Крыма, чтобы руководство указанными отраслями народной жизни было сосредоточено в руках единых коллегий. Вскоре были заключены двусторонние соглашения между РСФСР и советскими республиками о военно-политическом союзе в общей борьбе с силами внутренней контрреволюции и иностранной интервенции.

Так военно-политический союз рабочего класса и крестьянства, сложившийся к весне 1919 г., дополнился тесным единством всех советских республик в их борьбе против общего врага.

Вооруженные и поддерживаемые международным империализмом, Колчак, Деникин, Юденич развернули активные военные действия против Советов. Гражданская война вспыхнула с еще большей силой.

Первой в начале марта 1919 г. в наступление на Восточном фронте перешла колчаковская армия, поддерживаемая Деникиным на юге, генералом Миллером на севере и белогвардейцами в Прибалтике. 13 мая начал поход на Петроград командующий белогвардейским «Северным корпусом» генерал Родзянко. Усилиями Красной Армии войска Колчака и Родзянко были остановлены и потерпели поражение. Одновременно ВЧК раскрыла и ликвидировала контрреволюционный заговор «Национального центра» в Петрограде.

Во второй половине 1919 г. по плану Антанты главный удар должен был нанести генерал Деникин с юга. Предполагалось также наступление войск Колчака на востоке, генерала Миллера на севере и Юденича в районе Петрограда. Деникин захватил Донбасс, Грозный, Царицын; к середине октября 1919 г. его войска заняли Украину, Курск, Орел, угрожали Туле и Москве. Это наступление также было сорвано. Провалились планы заговорщиков организовать антисоветское восстание и в сердце страны — Москве.

В октябре войска генерала Юденича вновь начали движение на Петроград. Им удалось захватить Ямбург, Красное Село, Гатчину, Детское Село и приблизиться к окрестностям Петрограда.

В октябре Красная Армия остановила наступление Деникина, а в ноябре разгромила Юденича под Петроградом. Новые удары получило и контрреволюционное подполье.

>

2. Эволюция колебаний мелкобуржуазных партий

Разложение контрреволюционных режимов на территориях, занятых белогвардейцами, поражения, нанесенные им Красной Армией, не могли не оказать влияния на позиции мелкобуржуазных и буржуазно-националистических партий.

В августе 1919 г. часть правых эсеров, заключившая ранее от имени членов съезда Комуча соглашение с Советским правительством об отказе от вооруженной борьбы, образовала группу «Народ». Ее руководящая «восьмерка» — К. Буревой, В.Вольский, И. Дашевский, Н. Ракитников, Н. Святицкий, Л. Либерман, Н. Смирнов, Б. Черненков — провозгласила основной задачей группы борьбу против белых генералов в защиту Советской республики. Группа направила ряд своих членов в распоряжение военных органов Советской власти для борьбы с деникинщиной. В ответ на это ЦК партии правых эсеров распустил, а впоследствии и исключил из партии членов группы «Народ», которая затем существовала как самостоятельная организация меньшинства партии. И все же под влиянием политической обстановки ЦК партии правых эсеров вынужден был заявить о своем отрицательном отношении к белогвардейщине.

Ряд мелкобуржуазных партий — социал-демократы интернационалисты, РСДРП (меньшевики), Бунд, УКП (боротьбисты), революционные коммунисты, эсеры-максималисты и другие объявили о мобилизации своих членов для защиты Советской республики. Постановлением Президиума ВЦИК от 27 ноября 1919 г. этим партиям было предоставлено по два-три места на предстоящем VII Всероссийском съезде Советов.

На VII съезде Советов в декабре 1919 г. представители этих партий выступили с лозунгом создания единого революционного фронта. Лидер меньшинства партии правых эсеров К. Буревой в своем выступлении отметил: «Тяжелые уроки кровавого опыта, выпавшие на нашу долю, крайне губительно отразились не только на самой партии эсеров, но и на деле завоевания и укрепления российской революции. Этот опыт показал, что борьба с Советской властью неизбежно сосредоточивает вокруг себя врагов трудового народа, выдвигает и усиливает контрреволюцию, дает мощь мировой реакции». Аналогичные заявления делал на съезде и лидер меньшевиков Ф. Дан.

Одпако политические позиции мелкобуржуазных партий не отличались устойчивостью. Их словесные декларации часто расходились с их практикой. Во время успехов контрреволюционных сил даже левые элементы мелкобуржуазной демократии проявляли шатания, колебания, готовность пойти на сговор с реакцией.

Большевистская партия, Советское правительство зорко следили за зигзагами в поведении этих партий и решительно пресекали их, когда это шло во вред рабочему классу и Советскому государству.

В феврале 1919 г. провокационный, опасный характер приобрела пропаганда меньшевистской газеты «Всегда вперед», и Советское правительство запретило ее издание. В специальном постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 26 февраля 1919 г., проект которого написал В. И. Ленин, говорилось: «В газете «Всегда вперед» партией меньшевиков, которая на словах провозгласила разрыв с буржуазной контрреволюцией и на словах же признала необходимость поддерживать Советскую власть как единственную в настоящее время революционную власть, ведется агитация, целиком направленная не только к возможному ослаблению Советской власти, но и к нанесению ей военного удара смертельными врагами рабочего класса и трудового крестьянства. Так, в номере от 20/II—19 г. в статье «Прекратите гражданскую войну» газета обличает перед трудовым народом, в особенности перед крестьянством, Советскую власть в том, что она расходует много материальных средств, в частности продовольствия, на поддержание Красной Армии, и в качестве вывода отсюда требует от Советской власти прекратить гражданскую войну».

В постановлении указывалось, что требование прекратить гражданскую войну, обращенное к Советской власти, означает попытку разоружить рабочий класс и крестьянскую бедноту перед лицом наступающих со всех сторон врагов, что представляло в тех условиях самый злостный вид государственного преступления — измену рабочему и крестьянскому государству. «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет считает допустимой и полезной деловую критику работы Советской власти во всех областях. Но Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет не может допустить, чтобы в тылу у рабочей и крестьянской Красной Армии, за ее спиной, под ее защитой велась разнузданная агитация, которая может иметь только одну цель и один результат: ослабить Советскую Россию перед лицом ее многочисленных врагов». ВЦИК утвердил постановление Президиума ВЦИК о прекращении издания меньшевистской газеты до тех пор, пока меньшевики делами своими не докажут «решимости последовательно порвать с Колчаком и твердо встать на защиту и поддержку Советской власти». Постановление заканчивалось предупреждением: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет напоминает всем так называемым оппозиционным элементам, что Советская республика есть военный лагерь, что на всех ее фронтах, истекая кровью, лучшие рабочие и крестьяне отстаивают великие завоевания революции, и предупреждает меньшевиков, что продолжение ими контрреволюционной работы вынудит Советскую власть выслать их в пределы колчаковской демократии» К

В июле 1919 г. меньшевики опубликовали декларацию под названием «Что делать?». В ней они потребовали расширения избирательных прав в Советы, «восстановления свободы печати, собраний», ликвидации чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и отмены смертной казни. Они хотели «в корне изменить экономическую политику» Советского государства, передать в частные руки или в аренду кооперации большинство предприятии страны, изменить аграрную и продовольственную политику.

На территориях же, занятых белогвардейцами, меньшевики по-прежнему приспосабливались к монархической контрреволюции и сотрудничали с белогвардейцами под предлогом «защиты профессиональных интересов рабочих». В марте 1920 г. Киевский чрезвычайный революционный трибунал рассмотрел дело о группе лидеров меньшевистской партии, действовавших в городе в период деникинщины. Суд установил, что ответственные деятели этой партии — Кучин-Оранский, Романов, Ланда, Шпер, — будучи членами Центрального бюро киевских профсоюзов, сотрудничали с белогвардейской властью и владельцами промышленных предприятий. Они даже обращались к деникинцам с ходатайством о выдаче ссуды Центральному бюро профсоюзов и кооперативу «Сила». Будучи членами правления профсоюзов, меньшевики составляли предательские обращения к рабочим организациям Западной Европы, в которых заявляли о «крахе» Советской власти. Члены Комитета киевской организации меньшевиков — Кучип-Оранский, Биск, Скаржинский, Семковский, Сумский-Каплун и Балабанов — послали представителей своей партии в городскую управу (восстановленную с приходом деникинских войск), несмотря на ее черносотенный характер. Своей политикой соглашения с буржуазией и белогвардейщиной меньшевики способствовали контрреволюции в удушении Советской власти. Аналогичное дело — о сотрудничестве меньшевиков с деникинцами на Дону — рассматривалось в 1921 г. в Верховном революционном трибунале. Именем своей партии меньшевики прикрывали белогвардейский террор.

Не лучшим было и поведение правых эсеров. Весной 1919 г., в грозный момент наступления белогвардейских войск Колчака, Деникина и Юденича на Советскую республику, эсеровский ЦК обратился к Советскому правительству с «ультиматумом», требуя провести «свободные перевыборы Советов».

28—30 июня 1919 г. IX совет партии правых эсеров, собравшийся на территории Советской России, принял резолюцию, основное содержание которой гласило: «Партия самостоятельно ведет борьбу и с реакцией, и с большевизмом…», но «перед лицом… опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции, учитывая соотношение наличных сил, IX совет п/артии/с.-р. одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой». Вместе с тем в резолюциях того же совета отмечалось, что «выдвигаемая в настоящее время политическая ситуация отказа партии от вооруженной борьбы с большевистской диктатурой… должна истолковываться лишь как тактическое решение, продиктованное положением вещей и расчетом наиболее целесообразного употребления партийных и народных сил». Таким образом, партия эсеров официально признала, что провозглашенная ею политика отказа от вооруженной борьбы с Советской властью является лишь тактическим маневром.

Но и эти резолюции не проводились в жизнь всеми организациями партии. Правоэсеровская группа лидеров, выброшенных колчаковцами за границу, — Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговскин, а также Керенский, Бунаков-Фундаминский и другие — открыто выступила против линии ЦК. Эти эсеры считали, что партия должна и теперь продолжать вооруженную борьбу против Советской власти в войсках Деникина, Колчака, Юденича, что ее задача должна сводиться лишь к содействию «демократизации» режимов этих военных диктаторов. Они требовали, чтобы партия ориентировалась на интервенцию империалистических государств против Советского государства. На такой же позиции стояли и правые эсеры, находившиеся на территориях, занятых деникинцами: они предпочитали «не ссориться» с Деникиным. Для них постановления IX совета партии оказались необязательными.

В дальнейшем позиция ЦК партии эсеров все более сближалась с позицией правоэсеровской группы Авксентьева — Зензинова. На сентябрьской конференции 1920 г. эсеры приняли резолюцию, в которой заявили, что «конференция предвидит неизбежность в будущем восстановления партией вооруженной борьбы с большевистской властью».

В. И. Ленин в письме ЦК РКП (б) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!» дал исчерпывающую характеристику антисоветского лагеря в 1919 г. Он писал: «…за прямой и открытой контрреволюцией, за черной сотней и кадетами, которые сильны своим капиталом, своей прямой связью с империализмом Антанты, своим пониманием неизбежности диктатуры и способностью осуществлять ее (по-колчаковски), — за ними плетутся, как всегда, колеблющиеся, бесхарактерные, словами прикрашивающие свои дела, меньшевики, правые эсеры и левые эсеры.

Никаких иллюзий на этот счет! Мы знаем «питательную среду», порождающую контрреволюционные предприятия, вспышки, заговоры и прочее, знаем очень хорошо. Это среда буржуазии, буржуазной интеллигенции, в деревнях кулаков, повсюду — «беспартийной» публики, затем эсеров и меньшевиков. Надо утроить и удесятерить надзор за этой средой. Надо удесятерить бдительность…

Относительно меньшевиков, правых и левых эсеров надо учесть последний опыт. Среди их «периферии», среди тяготеющей к ним публики, несомненно, есть сдвиг от Колчака и от Деникина в сторону сближения с Советской властью. Мы этот сдвиг учли, и каждый раз, когда он хоть в чем-нибудь реальном проявляется, делали известный шаг навстречу с своей стороны…

Но в данный момент мелкобуржуазная демократия с эсерами и меньшевиками во главе, бесхарактерная и колеблющаяся, как всегда, держит нос по ветру и колеблется в сторону победителя Деникина…

Наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден».

Указания В. И. Ленина и были положены в основу борьбы с контрреволюцией в тот период.

>

3. Карательные меры органов борьбы с контрреволюцией в 1919 г

Начавшееся весной 1919 г. наступление крупных антисоветских военных сил, резкая активизация подрывной деятельности в тылу, раскрытие одного за другим опасных заговоров против Советской власти показали, что главные силы внутренней контрреволюции еще не разбиты. Обстановка требовала усилить меры борьбы с антисоветским подпольем.

Когда в марте 1919 г. контрреволюция предприняла диверсии в тылу Красной Армии (на Петроградском фронте), председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский довел до всеобщего сведения: «Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская Чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавляться без всякой пощады. Во имя спасения от голода Петрограда и Москвы, во имя спасения сотен и тысяч невинных жертв Всероссийская Чрезвычайная комиссия принуждена будет принять самые суровые меры наказания против всех, кто будет причастен к белогвардейским выступлениям и попыткам вооруженного восстания». В другом объявлении ВЧК тогда же предупредила: «Пусть помнят враги Советской власти, что великодушие восставшего рабочего класса может быть исчерпано и карающий меч революции может опуститься на головы изменников и всех пособников контрреволюции… Во имя спасения завоеваний Октябрьской революции она (ВЧК. — Д. Г.) беспощадной рукой подавит всякие попытки к восстанию и заглушит призывы к свержению Советской власти».

Весною 1919 г. ВЦИК подтвердил, что ВЧК и губернским чрезвычайным комиссиям принадлежит право непосредственной расправы (вплоть до расстрела) за контрреволюционные и некоторые другие преступления в местностях, объявленных на военном положении. После расстрела заговорщиков, готовивших мятеж в районе Кронштадта, ВЧК 12 июля заявила: «Опыт полутора лет гражданской войны показал, что иностранные и отечественные империалисты не надеются в открытом бою победить революцию… Одним из главных средств борьбы у контрреволюции является дезорганизация нашей обороны, нашего тыла». Указав, что контрреволюция пытается заговорами и предательством, изменой и шпионажем победить рабочих и крестьян, Всероссийская Чрезвычайная комиссия объявила о необходимости строже наказывать виновных в подобного рода преступлениях и тем самым помочь Красной Армии как можно скорее покончить с внутренними и внешними врагами. «Никакой пощады изобличенным в белогвардейских заговорах и организациях не будет», — говорилось в этом заявлении. Обращаясь с последним предостережением ко всем тем, кто оказался втянутым в белогвардейские организации по неосмотрительности или излишней доверчивости, ВЧК предлагала им в недельный срок явиться в ВЧК, гарантируя «явившимся и раскаявшимся полную безнаказанность».

Принимая решительные меры борьбы против вражеской агентуры, ЦК Коммунистической партии и Советское правительство вместе с тем предостерегали от возврата к методам массового красного террора. После взрыва в помещении Московского комитета партии, организованного анархистами и левыми эсерами, пленум ЦК РКП (б) рассмотрел вопрос о красном терроре и опубликовал извещение, в котором указывал, что это новое преступление может побудить рабочих расправиться с заложниками и находящимися на свободе представителями буржуазных и правосоциалистических партии. Однако ЦК считал, что взрыв в помещении Московского комитета не должен отразиться на обычной деятельности ВЧК и губернских ЧК, ибо Советская власть настолько окрепла, что может навести страх на врагов и обезвредить их организации, «не впадая в нервность, сохраняя обычный темп работы трибуналов и комиссий по борьбе с контрреволюцией, не допуская случайных ошибок…».

Исключительная опасность контрреволюционных заговоров, злодейский взрыв в помещении МК РКП (б), естественно, вызвали суровые репрессии: эти дела рассматривала внесудебным порядком ВЧК. Активные участники этих преступлений были расстреляны. Но, как правило, подавляющее большинство дел о контрреволюционных преступлениях рассматривалось не чрезвычайными комиссиями, а реорганизованными и ставшими вполне эффективными органами советского правосудия — революционными трибуналами. Весьма гибкая тактика применялась в отношении обвиняемых из мелкобуржуазных слоев.

Согласно постановлению Президиума ВЦИК об амнистии, в ноябре 1918 г. было прекращено расследование по известному делу «рабочей конференции» и освобождены видные меньшевики и правые эсеры, арестованные в июле того же года. 30 июня 1919 г. Верховный революционный трибунал при ВЦИК освободил от суда и наказания обвинявшихся по делу саратовской, петроградской и московской организаций правых эсеров, выразивших солидарность с резолюцией конференции своей партии об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью. 5 ноября 1919 г. Советское правительство в дополнение к общей амнистии в ознаменование годовщины Октябрьской революции опубликовало решение «освободить из мест заключения и концентрационных лагерей всех членов тех политических групп и партий, которые объявили мобилизацию своих членов в защиту Советской республики, как это сделали интернационалисты, революционные коммунисты, поалейционисты, группа социалистов-революционеров «Народ», РСДРП (меньшевиков) и бундовцы, за исключением тех из них, которым предъявлены обвинения в участии в контрреволюционных организациях».

Вместе с тем советские органы принимали решительные меры пресечения деятельности мелкобуржуазных партий и их «активистов», когда они наносили вред обороне республики. Были такие моменты в годы гражданской войны, когда в «профилактических целях» приходилось заключать в места лишения свободы правых и левых эсеров и часть активных меньшевиков и анархистов. Однако они рассматривались не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества.

В отчетном докладе VIII съезду партии 18 марта 1919 г. В. И. Ленин говорил: «Главный урок — быть чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой буржуазии… От нас потребуется частая перемена линии поведения, что для поверхностного наблюдателя может показаться странным и непонятным. «Как это, — скажет он, — вчера вы давали обещания мелкой буржуазии, а сегодня Дзержинский объявляет, что левые эсеры и меньшевики будут поставлены к стенке. Какое противоречие!..» Да, противоречие. Но противоречиво поведение самой мелкобуржуазной демократии, которая не знает, где ей сесть, пробует усесться между двух стульев, перескакивает с одного на другой и падает то направо, то налево. Мы переменили по отношению к ней свою тактику, и всякий раз, когда она поворачивается к нам, мы говорим ей: «Милости просим». Мы нисколько не хотим экспроприировать среднего крестьянства, мы вовсе не желаем употреблять насилие. по отношению к мелкобуржуазной демократии. Мы ей говорим: «Вы — не серьезный враг. Наш враг — буржуазия. Но если вы выступаете вместе с ней, тогда мы принуждены применять и к вам меры пролетарской диктатуры»».

Гибкая тактика по отношению к мелкобуржуазным слоям населения и их партиям в годы гражданской войны помогала Коммунистической партии, Советскому правительству и органам борьбы с контрреволюцией одерживать все новые победы в борьбе с врагами Советской власти.

>

4. Разоблачение подпольной преступной деятельности «Национального центра»

Весною 1919 г., когда белогвардейский «Северный корпус» под командованием генерала Родзянко готовился в Эстонии к наступлению на революционный Петроград, в тылу советских войск Петроградского фронта стали совершаться диверсионные акты. Налицо была и открытая измена. В. И. Ленин придавал серьезное значение этим фактам, полагая, что здесь действует антисоветская организация, имеющая связь с наступающими белогвардейскими войсками. В обращении к народу 31 мая 1919 г. В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский призывали:

«Смерть шпионам!

Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций…

Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью па защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту — в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников».

12 июня командный состав форта «Красная Горка» во главе с комендантом форта, бывшим поручиком Неклюдовым, спровоцировал часть гарнизона на мятеж. Одновременно бунт вспыхнул на фортах «Серая лошадь» и «Обручев». Мятежники открыли огонь по Кронштадту, требуя, чтобы и кронштадтцы присоединились к ним, сдали крепость врагу.

Произведенным позже расследованием, которым занимался Особый отдел ВЧК, было установлено, что мятеж готовился подпольной военной организацией, связанной с английской шпионской сетью. Эта организация распространяла свои действия на Кронштадт, Ораниенбаум, форт «Красная Горка», Красное Село и, по показанию члена организации А. М. Анурова, строилась на конспиративных началах: одному члену было известно не более трех других членов организации, передача сведений происходила устно. Ближайшей своей задачей организация ставила подготовку мятежей на важнейших подступах к Петрограду — в Кронштадтской крепости, на фортах «Красная Горка», «Обручев» и других с целью сдачи их белогвардейским армиям, наступавшим на Петроград. Начало восстания увязывалось с военными действиями белогвардейских армий и приурочивалось к моменту приближения их к Петрограду. В частности, предполагалось начать выступление с «Красной Горки», мятеж на которой должен был послужить сигналом для других фортов и Кронштадта. В случае нежелания какого-либо форта присоединиться к мятежу предполагалось обстрелять его с «Красной Горки».

Последующие события рисовались мятежниками так: вслед за «Красной Горкой» мятеж вспыхивает в Кронштадте и на других фортах, к нему просоединяются крупнейшие корабли; затем в Неву входят английские военные суда; с «Красной Горки» мятежники нанесут удар по Гатчине, перережут Николаевскую железную дорогу, связывающую Петроград с Москвой, и… займут Петроград. В сообщении о ликвидации мятежа отмечалось: «В общий, выработанный совместно с союзниками план входили:…военные действия финско-эстонско-английских вооруженных сил, сдача частей (3-й стрелковой), сдача фортов («Красная Горка») и вооруженное восстание буржуазии в Петербурге… Все это при одновременном нажиме со стороны Колчака и поляков».

Произошло, однако, не так. Сигналом к восстанию послужил происшедший 12 июня на форту «Павел» взрыв минного склада. Через несколько часов после этого взрыва комендант форта «Красная Горка» Неклюдов решил начать выступление (в то время белогвардейские части находились в 8—10 километрах от форта). Заранее подготовленные группы мятежников заняли штаб, советские учреждения, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК и арестовали около 350 коммунистов и беспартийных бойцов и командиров. Среди арестованных находились председатель Кронштадтского Совета М. М. Мартынов и работник трибунала Артемьев. Заговорщики заперли коммунистов в бетонированный каземат, а затем часть из них расстреляли.

Между тем к восстанию не присоединились дредноуты «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», на которые рассчитывали мятежники, не присоединились и кронштадтцы. Напрасно Неклюдов беспорядочно обстреливал из 12-дюймовых орудий соседние форты и Кронштадт, надеясь вызвать восстание и там.

В ночь на 16 июня мятеж был подавлен.

Одновременно с расследованием дела о мятеже партийные п советские органы Петрограда при активном участии представителя ЦК РКП (б) И. В. Сталина и других посланцев партии приняли решительные меры к очистке города от контрреволюционных элементов. Свыше 15 тысяч питерских рабочих вместе с сотрудниками Чрезвычайной комиссии под руководством заместителя председателя ВЧК Я. X. Петерса провели массовые обыски в подозрительных квартирах, в некоторых консульствах и посольствах враждебных Советской России держав. Были изъяты 6626 винтовок, 141 895 патронов, 644 револьвера, пулеметы, бомбы и пироксилиновые шашки; в некоторых консульствах были обнаружены драгоценности, принадлежавшие богатым, именитым русским семьям. В доме румынского посольства оказалось даже орудие. Чекисты задержали сотни контрреволюционеров, часть которых выслали из города.

Во время обысков в Петрограде чекистам удалось обнаружить документы (письма, донесения белогвардейских агентов, шпионские сводки и т. п.), свидетельствовавшие о том, что в городе существует широко разветвленная организация, которая направляет действия контрреволюционеров, — «Национальный центр». В одном попавшем в руки чекистов документе содержались и данные о деятельности этого кадетско-белогвардейского центра контрреволюции. Однако раскрыть руководящее ядро этого центра тогда еще не удалось.

В июне на Лужском направлении Петроградского фронта красноармейский секрет заметил человека, который пытался пробраться в расположение врага. Красноармейцы открыли по нему огонь. При убитом были обнаружены документы на имя бывшего офицера А. Никитенко. Сотрудники военно-разведывательных органов внимательно осмотрели вещи убитого и в мундштуке одной из папирос нашли записку: «Генералу Родзянко или полковнику С. При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие нам весьма большую пользу. Во избежание подобных ошибок просим Вас, не найдете ли возможным выработать свой пароль. Предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» и слово «ВИК» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и до применения к нему наказания не откажите снестись со мной. Я известен господину Картышеву, у которого обо мне можете предварительно справиться. В случае согласия вашего благоволите дать ответ по адресу, который даст податель сего». Записка была подписана неизвестным, скрывшимся под кличкой «ВИК».

В июле на финляндской границе задержали изменников: начальника сестрорецкого пограничного пункта А. Самойлова и агента того же пункта Н. Борового-Федотова, которые намеревались перебежать к противнику. При аресте Боровой-Федотов выбросил пакет, но красноармейцы заметили это и подняли его. В пакете оказалось письмо от 14 июля, адресованное «дорогим друзьям». Оно содержало сведения о дислокации войск Красной Армии. В письме, между прочим, сообщалось и о группировках контрреволюционных сил, имевшихся в Петрограде. «Здесь работают, — писал шпион, — в контакте три политические организации… В нац. (в «Национальном центре». — Д. Г.) все прежние люди… Все мы пока живы и поддерживаем бодрость в других… В Москве было несколько провалов тамошней военной организации… С израсходованием средств прекратилась наша связь с остатками этой военной осведомительной организации. Москва нам должна за три месяца. Москва говорит о каком-то миллионе… Просим экстренным порядком все выяснить нам и, если можно, немедленно переправить деньги, иначе работа станет. Между тем сейчас наша работа могла бы быть особенно полезной и ценной. Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подсобных организаций под своим руководством и контролем расходования средств, и эта работа продвинулась уже далеко». В письме был назван представитель генерала Юденича, с июня возглавившего белогвардейские силы Северо-Запада, генерал Махров, с которым организация «находится в контакте, объединяя работу всех технических сил». Это письмо-донесение, как и письмо, найденное у убитого офицера Никитенко, подписал «ВИК». Допросив Борового-Федотова и Самойлова, чекисты выяснили, что донесение для передачи в штаб Юденича они получили от некоего Штейнингера.

В. И. Штейнингер оказался петроградским инженером, совладельцем фирмы «Фосс и Штейкингер», членом партии кадетов. Он вначале отказался давать объяснения, но вскоре признался, что «ВИК» — его конспиративная кличка. Было установлено, что В. И. Штейнингер — член руководства петроградского отделения кадетской контрреволюционной организации «Национальный центр», имеющей тесные связи с Деникиным, Колчаком, Юденичем и другими белыми генералами.

Арестовав Штейнингера, чекисты оставили в его квартире засаду и вскоре задержали М. Махова, явившегося туда для связи. Махов был тем самым представителем Юденича — генералом Махровым, о котором говорилось в письме от 14 июля. Чекисты задержали также пришедшего в квартиру Штейнингера известного петроградского меньшевика-оборонца В. Н. Розанова.

Штейнингер и другие арестованные назвали на допросах имена лишь тех своих сообщников, которых они считали погибшими, разоблаченными или перебравшимися за линию фронта, но умолчали о центре организации и руководящих лицах. Поэтому ВЧК, к началу августа закончившая расследование, на первых порах смогла обезвредить только небольшую часть заговорщиков, в частности арестовать помимо названных барона А. А. Штромберга, князя М. М. Андронникова (личного друга Распутина), князя М. В. Оболенского, генералов Н. И. Алексеева и А. А. Дмитриева. Тогда же выяснилось, что мятежники на «Красной Горке» и изменники — военные специалисты из Кронштадта — тоже состояли в «Национальном центре».

В письме от 14 июля, изъятом у Борового-Федотова, имелись сведения о существовании помимо петроградского еще и московского отделения «Национального центра», однако ничего существенного о нем выяснить тогда не удалось.

27 июля сотрудники милиции, проверяя документы граждан, проезжавших через село Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии, задержали неизвестного, который назвался Николаем Карасенко. При обыске у него нашли около миллиона рублей «керенками» и два револьвера. Карасенко заявил, что везет деньги в Москву по поручению «киевского купца Гершмана». 5 августа Карасенко допросили в Вятской ЧК, и он признался, что в действительности является Николаем Павловичем Крашенинниковым, сыном помещика Орловской губернии, и служит в разведывательном отделении колчаковского штаба. В начале июня ему поручили отвезти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить его на Николаевском вокзале, назвав сумму и воинскую часть, которой он послан.

Из Вятки Крашенинникова отправили в Москву. Он долго упорствовал, не хотел больше ничего сообщить. Некоторое время его не беспокоили. Решив, видимо, что его оставили в покое и что за ним не наблюдают, Крашенинников передал однажды из заключения две записки. В одной из них он интересовался судьбой некоего «В. В. М.», а в другой писал: «Арестованы ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю?» Чекисты перехватили эти записки, и, когда предъявили их Крашенинникову, он заговорил. Оказалось, что ему было поручено доставить в Москву деньги для организации «Национальный центр» и передать их «Н. Н. Щ.» — Николаю Николаевичу Щепкину и Алферову и что «В. В. М.» — это Василий Васильевич Мишин (Москвин), который должен был доставить из штаба Колчака для московского отделения «Национального центра» еще миллион рублей.

22 августа 1919 г. ВЧК сообщила В. И. Ленину о раскрытии центральной организации «Национального центра» и намеченных в связи с этим операциях по аресту членов этой организации. Прочитав сообщение, Ленин в письме Дзержинскому подчеркнул, что на эту операцию «надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить».

В ночь на 29 августа чекисты арестовали бывшего члена Государственной думы III и IV созывов, крупного домовладельца кадета Н. Н. Щепкина и супругов Алферовых. Щепкин оказался виднейшим деятелем московского отделения «Национального центра», а А. Д. Алферов — директором школы, которую он вместе с женой превратил в конспиративный пункт этой организации.

Во время обыска у Щепкина чекисты нашли во дворе жестяную коробку с шифрованными и нешифрованными записками, шифром, рецептами проявления химических чернил и фотографическими пленками. Записки были написаны очень мелкими буквами на узких полосках бумаги (чтобы удобнее было конспиративно переправлять их через фронт) и содержали сведения о планах действий Красной Армии и ее вооружении. Там же было обнаружено письмо от 27 августа, адресованное начальнику штаба любого белогвардейского отряда прифронтовой полосы. «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения полковнику Хартулари», — говорилось в этом письме. Затем в нем излагались сведения о советских войсках, о предположительном плане действий Красной Армии, о силах деникинцев в Москве. Наконец, в коробке оказалось письмо Н. Н. Щепкина от 22 августа деятелям кадетской партии, находившимся при штабе Деникина. В письме высказывалось предположение, что недели через две может произойти восстание в Москве. «На этот случай, — просил Щепкин, — вам надо подготовить нам помощь и указать нам, где ее найти и куда послать для установления связи…».

Чекисты проявили найденную у Щепкина фотопленку. На ней оказались письма деятелей кадетской партии, состоявших при штабе Деникина, — Н. И. Астрова, В. А. Степанова, князя Долгорукова. Из писем стало ясно, что Щепкин регулярно поставлял деникинцам шпионские сведения. В одном из писем Астров писал: «Пришло длинное письмо дяди Коки (кличка Щепкина. — Д. Г.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма довольны».

Не мепее эффективным оказался и обыск, произведенный у директора школы Алферова. Этим обыском руководил член Коллегии ВЧК В. А. Аванесов. Старый чекист Ф. Т. Фомин, участвовавший в операции, рассказывает: «…под самое утро взгляд Аванесова остановился на мраморном пресс-папье, украшавшем письменный стол. Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком — длинный перечень фамилий.

В старых брюках Алферова я нашел записную книжку. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы. Например: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.», «Дмитрий Николаевич — 406 руб. 53 коп.» и т. д. Эти цифры показались мне подозрительными: а не шифр ли это? Может быть, номера телефонов? А что, если попробовать позвонить? Отбрасываю все «руб» и «коп» и прошу телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Слышу в трубке мужской голос. Спрашиваю:

— Виктор Иванович?

— Я у телефона.

— Очень хорошо. Алексей Данилович (Алферов. — Д. Г.) срочно просит приехать вас к нему, как можно быстрее!

Моя догадка подтвердилась. В записной книжке были зашифрованы телефоны многих участников заговора».

В квартире Щепкина была оставлена засада, и вскоре чекисты арестовали явившегося туда деникинского курьера Г. В. Шварца; бывшего офицера штаба главнокомандующего, а к моменту ареста окружного инспектора Всевобуча П. М. Мартынова; профессора Института путей сообщения кадета А. А. Волкова; видного члена партии народных социалистов В. В. Волк-Карачевского; жену генерала Н. Н. Стогова. Шварц приехал из Екатеринодара с подложным документом на имя В. Клишина. За несколько дней до этого он передал Щепкину фотопленку, а когда пришел за ответом для деникинского штаба, был арестован. Волков хранил при себе часть расшифрованных и еще не расшифрованных сообщений.

Изучение донесений, найденных при обыске у Щепкина, и сопоставление их с данными командования Красной Армии показало, что сведения собирались шпионами-специалистами, имеющими доступ в советские военные и гражданские учреждения. ВЧК установила, что сводные донесения, направляемые в штаб Деникина, редактировались генералом Н. Н. Стоговым, который возглавлял так называемый «Штаб добровольческой армии Московского района», и полковником В. В. Ступиным — начальником штаба этой организации, поддерживавшей тесную связь с «Национальным центром». «Штаб добровольческой армии Московского района» имел широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии. Один из арестованных на квартире у Щепкина, офицер Мартынов, как раз и являлся членом этой организации. Его показания сыграли важную роль в раскрытии дела.

П. М. Мартынов был завербован в контрреволюционную организацию присяжным поверенным, бывшим членом Государственной думы, кадетом Н. А. Огородниковым, который ввел его в военную организацию — «Штаб добровольческой армии Московского района» — и направил к одному из руководителей — генерал-лейтенанту В. И. Соколову. Последний предложил Мартынову собирать военно-шпионские сведения о Красной Армии и положении на фронтах и дал ему явку к генералу Б. Левицкому (начальнику разведки организации), с которым он и «работал», получая ежемесячно жалованье в размере 1200 рублей.

В сентябре 1919 г. ВЧК арестовала ряд активных деятелей контрреволюционного «штаба», в том числе генерала Н. Н. Стогова и генерала С. А. Кузнецова, возглавлявшего оперативный отдел Главного штаба Красной Армии. Спустя некоторое время был арестован и последний главарь «штаба» — полковник В. В. Ступин.

«Штаб добровольческой армии Московского района» разработал согласованный с «Национальным центром» план восстания в Москве, в котором должны были участвовать курсанты некоторых подмосковных военных училищ и многие бывшие офицеры. Ф. Э. Дзержинский в докладе на общегородской конференции Московской организации РКП (б) 24 сентября 1919 г. говорил: «Цель их была захватить Москву и дезорганизовать наш центр. На своих последних заседаниях они уже подготовляли окончательно свое выступление. Даже час назначен: 6 часов вечера.

Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии. Для осуществления этого плана они скапливали здесь своих офицеров, и в их руках были три наши военные школы. Они предполагали начать выступления в Вишняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе… Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу; за Садовым кольцом на улицах предполагалось устроить баррикады, укрепиться по линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых пунктах наступление к центру…

Чтобы привести свой план в исполнение, им надо было иметь оружие. Они сосредоточивали его незаконным образом в школах, которые были под их влиянием, а также закупали его в наших складах и образовывали свои склады.

Силы их, по подсчетам, равнялись 800 человек кадровых офицеров, и, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось послать своих людей для подготовки почвы. Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылась своих людей всюду, где это было необходимо».

Все эти планы были сорваны. С помощью партийных организаций и рабочих ВЧК арестовала около 700 контрреволюционеров.

В октябре 1919 г., когда войска Юденича второй раз подошли к Петрограду, в советском тылу снова активизировалось контрреволюционное подполье.

4 ноября 1919 г. работники Особого отдела 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией задержали студента юридического факультета Петроградского университета М. М. Шидловского, намеревавшегося перейти линию фронта на сторону наступающих войск Юденича. Это задержание явилось результатом умело проведенной чекистской операции.

В октябре бортмеханик Ораниенбаумского воздушного дивизиона Дмитрий Солоницын сообщил чекистам, что начальник дивизиона Б. П. Берг тайно посылает летчиков отряда перелетать в Финляндию и передавать там военные сведения для Юденича. Солоницын был одним из вовлеченных Бергом в шпионскую работу лиц, но он, не желая быть предателем, решил сообщить об этом в Особый отдел ЧК. Солоницыну поручили наблюдать за шпионской деятельностью Берга и сообщать в Особый отдел.

Вскоре Б. П. Берг предложил Солоницыну переправить через линию фронта связиста с очень важными сведениями для войск Юденича. Действуя по указанию чекистов, Д. Солоницын согласился выполнить это задание.

3 ноября связной из Петрограда — это был М. М. Шидловский — вместе с начальником воздушной обороны Петрограда С. А. Лишиным прибыл в Ораниенбаум к Бергу. После совещания связной получил от Берга и Лишина секретную военную информацию, записал ее на бумаге и зашил записку в сапог. Кроме того, он должен был устно передать некоторые сведения и прокомментировать свою записку в штабе войск Юденича. На следующий день М. М. Шидловский вместе с «проводником» (Дмитрием Солоницыным) отправились в путь. Солоницын привел связиста в место, указанное чекистами. Здесь его встретил заместитель председателя 4-й пограничной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Ф. В. Григорьев, переодетый в форму белогвардейского офицера. Полагая, что он находится в «белогвардейском штабе», Шидловский рассказал особистам о полученном от Берга задании и передал записанную им краткую сводку шпионских сведений, которую он и прокомментировал.

Чекисты немедленно арестовали Б. П. Берга, и он сознался в своем участии в шпионаже. «Я главный агент белой разведки, — показал он, — инструкции получаю от разведочной конторы в Стокгольме, военного совета в Лондоне, связи имею с Финляндией… Моими обязанностями были военная и морская контрразведка и общие политические… сведения, которые я доставлял раз в неделю».

Так чекисты раскрыли английскую шпионскую сеть, в которую входили кроме уже известных Берга, Лишина еще и В. В. Еремин — начальник отряда Ораниенбаумского воздушного дивизиона, В. Е. Медиокритский — начальник сухопутного оперативного отдела штаба Балтийского флота, Н. А. Эриксон — начальник оперативного отдела флота, В. А. Германович — флаг-секретарь штаба флота, Б. Ф. Копытковский — морской летчик и другие лица.

Организатором английского шпионажа являлся агент английской секретной службы «Интеллидженс сервис» Поль Дюкс (клички Павел Павлович, Шеф). Этот разведчик, заброшенный в Россию еще до революции, имел большие связи среди русских, хорошо владел русским языком. После Октября он получил в Англии задание приступить к антисоветской работе в России. Под маской «социалиста, сочувствующего идеалам революции», в ноябре 1918 г. он, переодетый в крестьянскую одежду, нелегально перешел финляндскую границу и возвратился в Россию. Ему удалось войти в доверие некоторых советских учреждений, создать шпионскую сеть и организовать передачу сведений в Лондон через английские консульства в Гельсингфорсе и Стокгольме.

Помимо шпионской группы Берга на английскую разведку, под руководством Поля Дюкса, в Петрограде работал старый опытный разведчик И. Р. Кюрц — бывший агент царской контрразведки. Этот «преподаватель французского языка в средней школе» имел большие связи и не гнушался никакими грязными приемами «работы» (даже соучастники называли его «прохвостом высшей марки»). Среди участников шпионской сети Кюрца были военные специалисты, служившие в советских военных учреждениях: полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии, оборонявшей Петроград, В. И. Карпов — командир 4-го минноподрывного дивизиона, В. Я. Петров — командир роты того же дивизиона, В. М. Смирнов — флаг-минер дивизиона. Кроме того, Кюрц поддерживал отношения с бывшим вице-адмиралом М. К. Бахиревым, помощником присяжного поверенного А. Я. Лихтерманом, проникшим в Коммунистическую партию и занимавшим пост уполномоченного Реввоенсовета по перевозкам инженерных войск, и другими контрреволюционерами. Эти лица образовали в Петрограде военную шпионскую и подрывную группу.

Наконец, Поль Дюкс поддерживал отношения с руководящими деятелями петроградского и московского отделений «Национального центра» (Штейнингером, Щепкиным): он наладил финансирование этих организаций и использовал их для шпионажа в пользу Англии.

В процессе расследования дела Особый отдел Петроградской ЧК (начальник Н. П. Комаров) вскрыл в Петрограде шпионскую сеть французской разведки (под руководством резидента Э. В. Бажо) и выявил шпионов резидента разведки Северо-Западной белогвардейской армии 10. П. Германа.

Когда Поль Дюкс 30 августа 1919 г. решил покинуть Россию, он передал свои связи по шпионажу активистке «Национального центра» Н.В.Петровской (клички Марья Ивановна, Мисс). Эта особа (по профессии врач), проникшая в Коммунистическую партию, активно работала в петроградском контрреволюционном подполье. После отъезда Поля Дюкса она по его указанию связалась с И. Р. Кюрцем, и они совместно руководили антисоветской деятельностью связанных с ними контрреволюционных и шпионских групп в Петрограде, поддерживая наступление войск Юденича.

Центральной фигурой петроградской военной подпольной организации являлся полковник В. Г. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й советской армии. Хорошо осведомленный о силах и расположении советских войск под Петроградом, Люндеквист разработал и передал в штаб Юденича план наступления на Петроград, который предусматривал прорыв обороны. Одновременно военно-морской флот должен был помогать бомбардировкой сухопутному фронту, а воздушный флот — совершить налет на Петроград. В соответствии с планом самолет должен был сбросить на Знаменскую площадь (сейчас площадь Восстания) пятипудовую бомбу (без взрывателя), что означало сигнал к восстанию внутри города.

Когда осенью 1919 г. наступление Юденича было отражено, другой изменник, полковник В. Е. Медиокритский, составил для передачи ему новый план наступления на Петроград. Этот план должен был доставить в штаб Юденича связной Шидловский.

Белогвардейская военная организация разработала подробный план восстания в Петрограде, руководить которым должны были полковник Люндеквист и адмирал Бахирев. Город разбивался на 12 участков, специальные отряды выделялись для захвата Смольного, телеграфа и телефонной станции, стоявшего на рейде близ города военного корабля «Севастополь» (заговорщики намеревались использовать его для обстрела важных объектов города).

В одном из писем Люндеквист писал генералу Юденичу: «…ставлю Вас в известность о том, что предполагается выполнить при приближении Ваших войск к Петрограду: а) создание паники и беспорядка среди войск, расположенных на позициях против Финляндской границы (на Карельском секторе к северу от Петрограда); б) инсценировка в Петрограде погрома и налеты для овладения телефонной и телеграфной станциями, комиссариатом путей сообщения, Смольным институтом и тому подобное; в) создание паники и беспорядка среди войск, защищающих подступы к Петрограду со стороны Царского села и Гатчины. Все действия должны произойти одновременно в определенный день и час по особому указанию. Выбор момента для наступления, если не последует особых указаний от Вас, будет согласован с событиями на фронте… Командование красных войск, растерявшееся в первый момент, постепенно овладевает обстановкой. Город готовится оказать сопротивление внутри, расчет, главным образом, на коммунистов и рабочих… Каждый лишний день передышки играет в руку командованию красных… Связь Вы можете поддерживать через Павловск при помощи той воинской части, к которой принадлежит податель настоящего донесения, об этом Вас уже просил И. Р. Кюрц телеграммой»

Еще до наступления генерал Юденич поручил петроградскому отделению «Национального центра» взамен дискредитированного «правительства» С. Г. Лианозова, созданного «в полчаса» англичанами, сформировать другое «правительство», которое в случае вступления его войск в город могло бы сразу приступить к управлению. Главою «правительства» намечался профессор Технологического института кадет А. Н. Быков.

Осенью 1919 г. вопрос о формировании «правительства» приобрел конкретную форму. В результате всех совещаний и переговоров среди членов организации «правительство» было сформировано в следующем составе: председатель — А. Н. Быков, министр финансов — бывший товарищ министра в царском правительстве С. Ф. Вебер, министр путей сообщения — инженер М. Д. Альбрехт, морской министр — адмирал А. В. Развозов (временно, ввиду болезни Развозова, его должен был заменить адмирал М. К. Бахирев), министр просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа монархист А. А. Воронов, министр внутренних дел — М. С. Завойко, министр религиозных культов — в прошлом член Временного правительства А. В. Карташев. Петроградским градоначальником намечался полковник В. Г. Люндеквист. Уже обсуждалась даже будущая программа «правительства».

Однако вынашиваемые контрреволюционерами планы не имели под собой реальной основы. Судя по показаниям заговорщиков, в момент восстания они могли рассчитывать на 400 человек, в том числе на завербованных Кюрцем уголовников. События показали полное бессилие контрреволюции. Войска генерала Юденича были отброшены от Петрограда, заговор своевременно раскрыт. Большинство его участников во главе с «министрами» (за исключением Карташева, находившегося за границей) были арестованы и понесли заслуженное наказание.

Осенью 1919 г. за ликвидацию «Национального центра» ВЦИК наградил большую группу чекистов правительственными наградами; среди них был и заведующий Особым отделом МЧК Е. Г. Евдокимов, удостоенный ордена Красного Знамени.

>

5. Взрыв в Леонтьевском переулке

25 сентября 1919 г. в помещении Московского комитета РКП (б) в Леонтьевском переулке собралось около 100–120 ответственных работников большевистской партии, лекторов и агитаторов. Сюда должен был приехать и В. И. Ленин. Обсуждался вопрос о заговоре «Национального центра». Около 9 часов вечера в зал, где происходило собрание, была брошена бомба. От взрыва погибли 12 и получили ранения 55 человек. Среди погибших был секретарь МК РКП (б) В. М. Загорский, ранеными оказались А. Ф. Мясников, М. С. Ольминский, Ю. М. Стеклов, Е. М. Ярославский, М. Н. Покровский и другие большевики.

Злодейское преступление вызвало возмущение рабочих города. На состоявшихся 26 сентября митингах принимались резолюции такого содержания: «Заслушав… сообщения о попытке контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в Московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции. Белогвардейцы жадно стремятся восстановить власть помещиков и капиталистов. Чтобы достичь своей цели, чтобы утопить в крови дело рабочих и крестьян, они идут на все средства. Гнусная политика — превратить лучших рабочих-коммунистов в кровавое месиво во славу помещикам и фабрикантам — пусть покажет всем рабочим, что несут им белогвардейцы, которым помогают изменники, на которых работают предатели из бывших социалистов. Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет активно в наши ряды на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник и помощник царских генералов.

Вечная память погибшим товарищам. Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти. Да здравствует Коммунистическая партия. Смерть врагам пролетарской диктатуры»

Через некоторое время в Москве появилась нелегально изданная листовка, в которой говорилось, что взрыв совершен «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» в знак «отмщения» большевикам за расстрел в Харькове нескольких махновцев по приговору революционного трибунала[41]. Наряду с типичными анархистскими высказываниями, содержавшимися в этой листовке, «повстанческий комитет» заявлял, что он ставит своей целью стереть с лица земли советский строй.

2 октября в поезде около Брянска чекисты задержали анархистку украинской группы «Набат» С. Каплун, у которой нашли письмо одного из лидеров «Набата» — С. Барона (Факторовича), адресованное единомышленникам. Барон писал: «Теперь Москва начеку. Пару дней тому назад местный комитет большевиков взорван бомбой, погибло больше десятка. Дело, кажется, подпольных анархистов, с которыми у меня нет ничего общего. У них миллионные суммы. Правит всем человек, мнящий себя Наполеоном. Они сегодня, кажется, публикуют извещение, что это сделали они». Итак, из письма следовало, что террористический акт совершили анархисты-подпольщики и что легальные анархисты знают преступников. Однако представители московских легальных анархистов, к которым обратились советские органы, отказались что-либо сообщить о террористах.

В конце октября Московская чрезвычайная комиссия обнаружила, что в квартире, где прежде жила известная анархистка Мария Никифорова, бывают какие-то подозрительные лица. В квартире произвели внезапный обыск и оставили засаду. Вскоре туда явился неизвестный. Когда его попытались задержать, он стал стрелять и ранил одного из сотрудников ЧК, но в перестрелке был убит. Убитый оказался Казимиром Ковалевичем, служащим Московско-Курской железной дороги и, как позже выяснилось, вожаком анархистского подполья. Воспользовавшись суматохой, вызванной перестрелкой, проживавшие в квартире А. Г. Восходов и какая-то женщина скрылись. Через несколько дней чекисты установили адрес еще одной конспиративной квартиры, куда перебрался Восходов, и произвели там обыск. Им удалось найти приходо-расходные записи о поступлении и использовании средств анархистской подпольной организацией, списки ее членов, бомбы, револьверы, руководство по вскрытию несгораемых шкафов и другие вещественные доказательства и арестовать несколько участников подпольной организации.

4 ноября в Б. Гнездниковском переулке (где оставалась засада) в перестрелке с двумя сотрудниками ЧК был убит второй вожак анархистского подполья, Петр Соболев. При себе он имел три револьвера и записную книжку с пометками о выдаче денег бывшему члену ЦК партии левых эсеров Д. А. Черепанову.

После неоднократных бесед в Чрезвычайной комиссии один из задержанных, анархист М. В. Тямин, осудил действия своих сообщников и рассказал о преступлениях анархистов подполья. Тямин подтвердил, что это они организовали взрыв в помещении МК РКП (б). Из его показаний стало известно, что «подпольщики» сняли дачу в поселке Красково под Москвой, устроили там свою штаб-квартиру и оборудовали типографию и лабораторию для изготовления бомб.

В ночь на 5 ноября отряд чекистов окружил дачу. Находившиеся там анархисты на предложение сдаться ответили огнем, а затем, после почти двухчасовой перестрелки, подожгли и взорвали дачу. При взрыве погибли анархисты Яков Глазгон, Василий Азов (Азаров), Дмитрий Хорьков, неизвестные по имени Захар (Хромой), Миша и Таня.

Во время допросов арестованных были выяснены подробности подготовки взрыва в Леонтьевском переулке. Анархист А. Н. Попов (Барановский) показал: «Взрыв в Леонтьевском переулке был произведен анархистами подполья. В нем участвовали пять человек — я, Петр Соболев (он бросал бомбу), Миша Гречанников, Федя Николаев и один, который убит на даче в Краскове, фамилию его не назову».

Анархисты Ценципер и М. Л. Гречанников показали, что намечались и другие террористические акты. Левый эсер Ф. Н. Николаев в числе участников взрыва назвал и Черепанова. Тот признал на допросе, что «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан» организован им совместно с Казимиром Ковалевичем. Главной своей целью комитет считал осуществление террористических актов, одним из которых и был взрыв в Леонтьевском переулке. Подготовка этого взрыва была возложена на Д. А. Черепанова.

Итак, выяснилось, что во «Всероссийском повстанческом комитете революционных партизан» и в его преступлениях участвовали не только анархисты, но и левые зсеры.

Один из организаторов «Всероссийского повстанческого комитета революционных партизан» Казимир Ковалевич принадлежал к той части московских анархистов, которые и после разоружения анархистских групп оставались на позициях «активного» терроризма и вооруженной борьбы против Советской власти. В мае 1919 г. Ковалевич выехал в Харьков и встретился там с Глазгоном, Цен-ципером и другими анархистами, служившими ранее у Махно. Здесь и зародилась подпольная террористическая организация. «Решено было, — говорил один из анархистов, арестованных ЧК, — начать бить по центру, то есть по Москве, откуда все зло». Возвратившись в Москву, Ковалевич с несколькими единомышленниками (к ним вскоре примкнул экспроприатор Петр Соболев, который внес «на организационные расходы» 300 тысяч рублей, добытых грабежами) основали «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан».

Организация, насчитывавшая не более 30 человек, делилась на три части: литературную, ведавшую изданием листовок и нелегальной газеты, типографскую, обслуживавшую типографию, и группу боевиков, занимавшуюся экспроприациями, добыванием взрывчатых веществ и подготовкой террористических актов.

Первым нелегальным изданием организации была листовка «Правда о махновщине» (10 тыс. экз.), вторым — листовка «Где выход?» (15 тыс. экз.), в которой содержался призыв к восстанию. 12 августа экспроприаторы ограбили в Москве 9-е отделение Народного банка, 18 августа — отделение банка на Большой Дмитровке (ныне ул. Пушкинская), 29 августа похитили из кассы патронного завода в Туле 3480 тысяч рублей. На эти деньги подпольщики приобрели типографский станок, оружие, взрывчатые вещества, сняли дачу для штаба, выпустили два номера газеты «Анархия» и листовки. Петр Соболев собирался закупить 60 пудов динамита, чтобы, как он говорил, «взорвать Кремль».

Деятельность подпольщиков особенно усилилась после установления связей с группой московских левых эсеров, которую возглавлял Черепанов. Эта группа выступала за активное продолжение борьбы с Советской властью. При аресте у одного из членов группы было обнаружено письмо, автор которого сообщал своим друзьям о сотрудничестве московской организации левых эсеров с анархистами и ставил задачу «по всей России организовать этот Повстанческий штаб революционных партизан из нас и анархистов (настоящих), где они есть, и действовать от их имени».

Политическое кредо объединенной левоэсеровской и анархистской организации — «Повстанческого комитета» — представляло собою смесь путаных мелкобуржуазных идей и демагогических требований, сдобренных псевдореволюционной фразой. В уже цитированном письме говорилось: «Сейчас для масс ясны два имени: большевики и Деникин. Надо популяризировать третье — Повстанческий штаб, за этой третьей силой, революционной силой, будут все — вот, товарищи, наш план- действий, которого не дал партии ЦК в течение долгого времени…»

В сущности, раскрытая подпольная организация, совершившая ряд кровавых преступлений, представляла собой небольшую группу уголовников, выдававших себя за «революционеров». Московская чрезвычайная комиссия пресекла деятельность заговорщиков. М. Л. Гречанников, А. И. Попов (Барановский), Ф. Н. Николаев, А. Г. Восходов, Л. В. Хлебныйский (Дядя Ваня — участник многочисленных грабежей), Ценципер, П. Е. Исаев, предатель А. П. Домбровский (пробравшийся в члены Коммунистической партии) были расстреляны. Д. А. Черепанов выслан в Сибирь, где позднее заболел тифом и умер.

>

6. Политический бандитизм (петлюровщина, григорьевщина, махновщина)

Социально-политическая обстановка на Украине весною 1919 г. была крайне сложной. Только что освобожденная от гетманщины, немецких оккупантов и петлюровцев, Украинская Советская республика вновь оказалась перед лицом смертельной опасности: на нее надвигались войска Деникина и интервентов, занявшие ряд ее южных портов и городов.

В тылу Советской власти на Украине контрреволюция вела разнузданную агитацию среди крестьян, разжигая ненависть к диктатуре пролетариата и к братскому русскому народу. Эта злобная агитация и подрывная деятельность вызвали волну антисоветских заговоров и вооруженных выступлений. Основной силой их стало кулачество, которое стремилось привлечь на свою сторону среднее крестьянство. Антисоветские выступления носили крайне ожесточенный, кровавый характер. Это были проявления типичного политического бандитизма.

Оценивая политический бандитизм 1919 г., V Всеукраинская конференция КП(б)У отмечала: «В зависимости от характерных для различных районов Украины социальных группировок в селе восстание отличается по различным районам и основным кадрам его участников и своей идеологией. В Александровско-Гуляйпольском районе основной массой восстающих являются хуторские элементы с анархистско-махновской идеологией, а в Александрийско-Одесском районе основную массу восстающих составляет кулацкий элемент с погромно-бандитской идеологией, в Правобережье — бедняцкие и деклассированные элементы с самостийно-шовинистической идеологией. Но при всем различии основных кадров восстания характерным, типичным для всех районов является:

а) полный распад социальных связей в особенности города с деревней, превращающий село в самостоятельное, самоснабжающееся, в себе замыкающееся феодального типа «государство»;

б) восстание экономически возглавляется кулацкой… верхушкой села, идейно возглавляется или националистическими элементами украинской интеллигенции, или анархистско-левоэсеровскими отбросами рабочего города;

в) в силу политической нерасслоенности села и значительного участия в восстании его беднейших элементов лозунги восстания во всех районах носят исключительно «советский» характер (Григорьев — за «самостiйную Советскую власть», Зеленый, «незалежники» — за «самостiну вiльну Радянську Украiну», Махно — за «вольные Советы»)».

Самым распространенным и опасным было петлюровское движение, получившее свое название от фамилии одного из его руководителей, украинского «социал-демократа» С. В. Петлюры. Идеология петлюровщины — буржуазный национализм — направляла политику «правительств», созданных украинскими националистами, и деятельность их подпольных организаций в советском тылу. В задачу подпольной петлюровщины входило поднять массы на восстание против Советов, на войну против братского русского народа, вырвать власть из рук рабочего класса, передать ее «самостийникам» и образовать буржуазно-демократическую республику на украинской земле. Главными организаторами и руководителями движения являлись деятели украинской Директории, ставшей к тому времени откровенно буржуазно-кулацким правительством. Директория продолжала войну с рабоче-крестьянской властью. Организаторами подрывной работы в советском тылу выступили представители украинских националистических партий, в том числе и так называемых «социалистических». Украинские эсеры и социал-демократы — наиболее многочисленные партии мелкой буржуазии — переживали расколы и шатания. Левая часть этих партий заявляла о готовности пойти на соглашение с большевиками. В украинской партии социал-демократов (партии Петлюры) во время восстания против гетманщины образовалась левая группа «неза-лежников». После разгрома Петлюры и восстановления Советской власти на Украине она образовала самостоятельную партию с «советской ориентацией». Но уже через несколько недель под влиянием колебаний мелкобуржуазной массы «незалежники» встали во главе антисоветского восстапия во имя «самостийной украинской Советской власти». В феврале 1919 г. они образовали подпольный «Всеукраинский резком» для руководства восстанием. Во главе «ревкома» стоял «незалсжник» Драгомирецкий. Командующим повстанческими силами был назначен Юрий Мазуренко (он скрывался под прозвищем Кладун), начальником штаба — Малолитко (Сатана), начальником политического отдела — Яворский. Мазуренко удалось объединить под своим руководством ряд петлюровских банд (Зеленого, Соколовского, Ангела и других).

Весной и летом 1919 г. антисоветские отряды, различные по численности и по направлению, бесчинствовали на всей украинской земле. На север от Киева, в Чернобыльском районе, оперировал отряд бывшего петлюровского офицера Струка; к западу от Киева, в Радомысльском и Житомирском районах, — отряд Соколовского, сына дьяка из села Горбылева; к югу от Киева, у местечка Триполье, — крупный отряд «незалежника», бывшего учителя Д. П. Терпило, носившего прозвище Зеленый. В районе г. Умани орудовали отряды Тютюнника, Клименко, Попова; в Таращанском районе — отряды Яцепко, Голуба, полковника Нечая. В окрестностях г. Гайсина обосновался отряд бывшего учителя Волынца. Близ Брусилова разбошшчал отряд бывшего офицера Юрия Мордалевича, в районе Липовца бесчинствовал отряд бывшего мирового посредника Соколова, вокруг г. Бахмача действовал отряд бывшего офицера, атамана Ангела. В г. Златополе хозяйничал отряд под командованием Лопаты, в Переяславле — отряд Лопаткина. Многие из этих атаманов (Зеленый, Тютюнник, Соколовский, Струк, Лопата, Лопаткин и другие) были изменниками: в 1918 г. они возглавляли партизанские отряды, боровшиеся с гетманщиной, затем вступили в Красную Армию и, наконец, стали атаманами отрядов, выступавших уже против Советской власти.

Народный комиссар по военным делам Украины Н. И. Подвойский, объясняя колебания в политических настроениях крестьянских отрядов и их атаманов в 1919 г., писал: «Повстанцы рекрутировались в огромной массе из сел и деревень, снесенных и сожженных германскими карательными отрядами. Эти повстанцы искренно мнили себя большевиками. Но их большевизм легче укладывался в рамки анархического партизанства… и разбойничьего бандитизма… чем в рамки организованной государственной диктатуры пролетариата… Пропитанная насквозь мелкобуржуазными, анархическими и бандитскими вожделениями, она (партизанщина. — Д. Г.) постепенно становилась серьезной угрозой Советском власти».

Вооруженные банды петлюровцев нападали на местечки, города, громили советские учреждения, жестоко расправлялись с советскими активистами, коммунистами, продовольственными работниками, совершали дикие, кровавые погромы. «Братья крестьяне! — обращались к бандитам в одной из прокламаций «незалежники». — Всем нам известно, как издевается над нашим бедным народом партия российских коммунистов. Они грабят вас, хлеб и все продовольствие вывозят в Москву… На Правобережье все крестьянство восстало… Остановка за вами… Поднимайтесь же с оружием в руках и расправляйтесь как следует с коммунистами. Вперед же, братья, на врага, на коммуну». Воспламененное такими погромными призывами, зеленовцы только во время одного из погромов в г. Фастове убили около тысячи человек. В июне 1919 г. в районе м. Триполье от рук зеленовцев погибло несколько сот киевских комсомольцев; многих из них бандиты заживо закопали в землю или утопили в Днепре. Это событие вошло в историю Коммунистического союза молодежи как «трипольская трагедия».

Крупнейшим антисоветским кулацким мятежом на юге Украины в 1919 г. было восстание, руководителем которого стал штабс-капитан царской армии, сторонник Центральной рады, затем гетмана Скоропадского, а с декабря 1918 г. петлюровский атаман Н. А. Григорьев. Это был честолюбивый человек, из семьи кулаков Александрийского уезда Херсонской губернии, политически неграмотный и беспринципный.

В конце января 1919 г., когда власть петлюровской Директории зашаталась, Григорьев, учитывая изменения в настроениях украинского крестьянства в пользу Советской власти, заявил о переходе со своими отрядами на сторону Красной Армии.

В телеграмме на имя Александровского советского ревкома этот «атаман партизан Херсонщины и Таврии» и «честный революционер» писал: «Все двадцать моих партизанских отрядов борются с самостийниками и с соглашателями мировой буржуазии, мы идем против Директории, против кадетов, против англичан, и немцев, и французов, которых на Украину ведет буржуазия… Наш девиз — вся власть Советам и диктатура пролетариата».

Григорьевцы образовали 1-ю Заднепровскую украинскую советскую бригаду в составе дивизии под командованием П. Е. Дыбенко, а затем были переформированы в 6-ю украинскую советскую дивизию. Штаб Григорьева, возглавлявшийся петлюровцем Ю. Тютюнником, стал прибежищем антисоветских элементов. Вскоре и сам Григорьев открыто примкнул к ним.

В марте — апреле 1919 г. дивизия Григорьева вместе с советскими войсками участвовала в боях за Николаев, Херсон, Одессу.

После занятия Одессы Григорьев заполнил свои склады мануфактурой и другими товарами, захваченными у неприятеля, и как «победитель» раздавал их солдатам и окрестным крестьянам. Потом Григорьев самовольно отвел свою дивизию «на отдых» в район Елисаветграда (ныне Кировоград). 7 мая он отказался выполнить приказ советского командования о переброске дивизии на Румынский фронт. В тот же день, арестовав всех политработников-коммунистов, Григорьев на митинге в Елисаветграде объявил свой «Универсал», которым призвал украинский народ к всеобщему восстанию против Советской власти.

В «Универсале» провозглашался лозунг «Власть Советам народа Украины без коммунистов». В угоду кулачеству Григорьев ополчился против «коммуны», «московских комиссаров», продовольственной разверстки, «реквизиций», «чрезвычаек» и обещал установить «подлинную Советскую власть».

9 мая григорьевцы разогнали Елисаветградский Совет, расстреляли более тридцати руководителей советских и партийных организаций города, убивали и грабили население. Только 15–17 мая бандиты убили в Елисаветграде 1526 человек. В городе Александрия пьяный Григорьев скакал на коне впереди погромщиков и рубил беззащитных людей. Кулаки близлежащих деревень толпами приходили в города и местечки, громили склады и учреждения, нападали на советских работников и не причастных к политике обывателей, грабили и убивали их, увозили награбленное имущество с собой.

На 18–20 мая Григорьев назначил съезд «представителей от крестьян и рабочих» Александрийского уезда для организации власти. Но даже этот созванный мятежниками съезд высказался за прекращение погромов и предложил начать мирные переговоры с Советским правительством.

Мятеж, не поддержанный народными массами, был обречен на провал. Только внезапность выступления позволила Григорьеву с его «войском» в короткое время захватить Елисаветград, Николаев, Херсон, Кременчуг, Александрию, Знаменку, Христиновку и другие важные пункты.

22 мая 1919 г. части Красной Армии под командованием К. Е. Ворошилова (Кременчугское направление) и А. Я. Пархоменко (Екатеринославское направление) повели наступление на григорьевскую банду и в результате упорных боев нанесли ей поражение. К концу мая были освобождены почти все занятые григорьевцами города и населенные пункты.

Григорьевский мятеж облегчил Деникину наступление на Южную Украину и помешал переброске советских войск на Румынский фронт. Самому Григорьеву некоторое время все же удавалось сохранить довольно крупные силы, и они продолжали разбойничать на Херсонщине до июля 1919 г., пока не были поглощены махновским движением.

Махновщина зародилась в большом селе Гуляйполе Александровского уезда Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области).

Главарь движения — Нестор Махно — происходил из крестьян села Гуляйполе, с четырнадцати лет работал маляром, а затем литейщиком на Гуляйпольском заводе сельскохозяйственных машин. Войдя в местную анархистскую группу, распространял революционную литературу, участвовал в экспроприациях и террористических актах против царской администрации. В течение 7 лет отбывал наказание (каторжные работы) и был освобожден лишь после Февральской революции 1917 г. В родном селе крестьяне избрали его председателем крестьянского Совета. Защищая их интересы, он выступал против помещиков и Временного правительства, что создало ему авторитет среди населения.

Когда Украина оказалась под игом немецких оккупантов и гетманщины, Махно бежал из села, но в августе 1918 г. вернулся и организовал небольшую подпольную группу из анархистов, которая вскоре объединилась с группой Федора Щуся, скрывавшегося в лесах. Отряд вырос до 15 человек и все увеличивался за счет примыкавших к нему крестьян. Партизаны нападали на гетманцев, немцев, австрийцев, а нередко громили и воинские части.

Повстанцы объявили Нестора Махно своим батькой — атаманом — и беспрекословно подчинялись ему.

26 декабря 1918 г. по договоренности с большевистским подпольем махновцы под видом рабочих вступили в Екатеринослав, занятый войсками Директории.

Одновременно в городе подняли восстание екатеринославские рабочие, руководимые подпольным большевистским ревкомом. В результате 7-тысячный петлюровский гарнизон был разгромлен. Большевистский ревком назначил Махно «главнокомандующим советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района». Но Махно не стал укреплять фронт, и через два-три дня петлюровцы крупными силами перешли в контрнаступление, подавили рабочее восстание и выбили махновцев из города.

Между тем отряды Махно продолжали расти за счет крестьянских повстанцев. Как утверждал Виктор Белаш, которого Махно назначил своим начальником штаба, к концу января 1919 г. у Махно было 29 тысяч бойцов и, кроме того, невооруженный резерв, насчитывающий 20 тысяч человек.

В январе — феврале 1919 г. деникинцы подступили к самому центру махновского движения. Это обстоятельство, а также недостаток оружия и боеприпасов вынудили Махно искать соглашения с Красной Армией. 26 января по поручению Махно его помощник Алексей Чубенко встретился в Синельникове с начальником Заднепровской советской дивизии П. Е. Дыбенко и после переговоров заключил с ним военное соглашение о совместной борьбе против белогвардейцев и петлюровцев. Все отряды Махно входили в состав Красной Армии и образовывали 3-ю бригаду Заднепровской дивизии. Они получали военное снаряжение, продовольствие согласно штатному расписанию Красной Армии и подчинялись начальнику дивизии и командующему фронтом. Махно назначался командиром бригады; советское командование посылало политических комиссаров с обязанностью политического воспитания частей и контроля над проведением распоряжений центра. Вместе с тем махновские части сохраняли свою прежнюю внутреннюю организацию и выборность командиров. Это соглашение было утверждено командующим советскими войсками Украины В. А. Антоновым-Овсеенко.

Махновекая бригада участвовала в боях с деникинцами в составе 2-й и 13-й армий. Советское военное командование делало все, чтобы повысить дисциплину в махновских частях и превратить их в боеспособные войска. Однако все большее влияние на махновское движение оказывали мелкобуржуазные политические партии, и прежде всего анархисты.

В ноябре 1918 г. на Украине образовалась анархистская конфедерация «Набат», в которую вошли небольшие группки украинских анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. «Набатовцы» усмотрели в махновском движении родственные им черты и стали проникать в махновские отряды. Они посылали туда анархистскую литературу, направляли своих активистов — Иосифа Гутмана, Макса Черняка, Михаила Уралова. Кроме того, Махно разыскал известного анархиста П. А. Аршинова (подлинная фамилия Марин), с которым отбывал наказание в Бутырской тюрьме, и назначил его редактором газет «Путь к свободе» и «Повстанец», а также заведующим «культурно-просветительной частью» своего штаба.

К махновцам примкнули и скатывавшиеся к анархизму авантюристические, левоэсеровские элементы. К Махно пошел служить, например, бывший командир отряда ВЧК Д. И. Попов, активный участник левоэсеровского мятежа в Москве.

Уже в феврале 1919 г. созванный Махно в Гуляйполе «2-й районный съезд Советов» принял резолюцию, выражавшую анархистское отрицательное отношение ко всякой государственной власти, в том числе и к Советской власти, осуществляющей диктатуру пролетариата. Съезд протестовал также против декрета Украинского Советского правительства о создании совхозов и требовал передачи всей земли в пользование крестьянам по уравнительному принципу.

В махновских отрядах шел процесс организационного разложения. Зачастую махновцы представляли собой беспорядочную массу недисциплинированных вооруженных людей. После проникновения в отряды анархистов, деклассированных, авантюристических, а порою и уголовных элементов процесс разложения приобрел угрожающий характер — в занятых ими районах махновцы нередко грабили население. Вступив в Красную Армию, Махно ничего не сделал, чтобы прекратить беспорядки в своих отрядах. Не только рядовые махновцы, но и сам Махно не хотел мириться со строгой дисциплиной советской Красной Армии. На словах признавая подчинение, Махно фактически не выполнял распоряжений командования Красной Армии и постоянно подчеркивал свою самостоятельность и независимость.

Эти черты махновщины неизбежно должны были привести к трениям и конфликтам между Махно и Советской властью.

10 апреля 1919 г. махновский штаб, вопреки запрещению советского военного командования, созвал «3-й Гуляйпольский районный съезд», на котором присутствовали представители 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского и Павлоградского уездов, а также делегаты от махновских воинских частей. Съезд провозгласил анархистскую платформу. «Требуем, — говорилось в резолюции, — немедленного удаления всех назначенных лиц на всевозможные военные и гражданские ответственные посты; протестуем против всякой системы назначенчества… Требуем полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т. е. партиям и группам, и неприкосновенности личности работников партий левых революционных организаций…».

Это были демагогические, псевдореволюционные требования. Они отражали посягательство мелкобуржуазных элементов на важнейшие принципы демократического централизма и диктатуры пролетариата, положенные в основу Советской власти. Махновщина превращалась в явно антисоветское движение.

В мае 1919 г. командование 2-й советской армии по ходатайству Махно намеревалось преобразовать его разросшуюся бригаду в дивизию. Учитывая беспорядки в махновских частях, командование Южного фронта не утвердило реорганизацию. Тогда махновский штаб разразился заявлением, которое прозвучало как прямой вызов Советской власти. Объявив о «категорическом несогласии с постановлением Южфронта», штаб решил все 11 вооруженных полков пехоты, 2 полка конницы, 2 ударные группы, артиллерийскую бригаду и другие свои вспомогательные части преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией Махно. Эту «армию» махновцы объявили подчиненной Южному фронту с условием, что. «оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта».

Реввоенсовет Южного фронта объявил, что «действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определенный участок фронта 2-й армии, Махно своими заявлениями определенно вносит полную дезорганизацию в управление, командование и предоставляет частям действовать по усмотрению, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду ревтрибунала…».

События нарастали, 30 мая махновский «Военно-революционный совет» постановил созвать на 15 июня 1919 г. экстренный съезд Гуляйпольского района. В мотивировке этого решения махновцы выразили недоверие Советскому правительству, заявив, что «выход из создавшегося положения может быть указан только самими трудящимися массами, а не отдельными лицами и партиями». Советские органы запретили созыв съезда.

Учитывая предупреждение военного командования, Махно решил уйти с поста командира бригады Красной Армии. С небольшой группой приближенных он оставил войска в тяжелый момент деникинского наступления. Дезорганизаторские действия Махно и его отрядов нанесли большой вред фронту. «Махновщина принесла плоды гораздо более горькие, чем можно было предполагать раньше, — писала большевистская газета «Коммунар». — Наши неудачи в бассейне (речь идет об отступлении советских войск в Донецком бассейне. — Д. Г.) отнюдь не объясняются силой неприятельских войск… Единственная причина их победы — тот ужасающий яд махновского разврата, партизанства, самоволия и безволия, который заразил наши части, приходящие в соприкосновение с махновским фронтом».

Вскоре вокруг Махно, порвавшего связи с Красной Армией, стали вновь группироваться вооруженные отряды. Приведи к нему свои части и бывшие махновские командиры (Калашников, Буданов, Дерменжи). Анархисты-«набатовцы» расценили конфликт Махно с Советской властью как отражение борьбы «вольной трудовой коммуны… свободного крестьянства с государственниками-большевиками» и приняли сторону Махно. В августе 1919 г. в махновский лагерь прибыл лидер «набатовцев» — известный анархист Волин (В. М. Эйхенбаум), который стал председателем махновского «Военно-революционного совета». Теперь «набатовцы» в полном смысле превратились в партию махновщины, а махновцы начали открытую борьбу с Советской властью.

В июле 1919 г. в район расположения махновских отрядов вошли уцелевшие григорьевцы. После переговоров Махно и Григорьева последовало решение об объединении махновских и григорьевских отрядов. А через несколько дней Григорьев был убит махновцами.

Бывший член махновского штаба Алексей Чубенко, арестованный впоследствии ГПУ, описывал это событие так. Рядовые махновцы были недовольны союзом с Григорьевым, которого они обвиняли в связи с деникинцами, и требовали, чтобы Махно покончил с этим контрреволюционером. 27 июля в селе Сентове Херсонской губернии (близ Александрии) на съезде повстанцев Чубенко выступил с обвинениями в адрес Григорьева.

«Сначала я ему сказал, — показал Чубенко в ГПУ, — что он поощряет буржуазию… Затем я ему напомнил, что он оставил у одного помещика пулемет, два ящика патронов, несколько винтовок и 60 пар черных суконных брюк… Потом я ему еще сказал, что он действительно союзник Деникина и не хотел наступать на Плетеный Ташлык, так как там были шкуровцы… Григорьев стал отрицать, я ему в ответ: «А кто же и к кому приезжали офицеры, которых Махно расстрелял?» Как только я это сказал, то Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него… Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и все время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил. Телохранитель Григорьева выхватил маузер и хотел убить Махно, но Колесник стоял около него и схватил его за маузер… Махно в это время забежал сзади телохранителя и начал стрелять в него».

После убийства Григорьева Махно распорядился оцепить и разоружить войска Григорьева, которые в основной своей массе затем присоединились к махновцам.

Петлюровщина, махновщина, григорьевщина и другие антисоветские движения лета 1919 г. крайне обостряли политическую обстановку в стране и подрывали тыл Красной Армии. Части Красной Армии в таких условиях вынуждены были отступить с украинской территории. 31 августа 1919 г. петлюровцы заняли Киев, но подошедшие деникинцы выбросили их из города. Украина оказалась во власти злейшего врага украинского и русского народов — Деникина.

>

7. Борьба с вражеским подпольем на Украине

Борьба с тайной подрывной, шпионской, диверсионной и террористической работой вражеских элементов в тылу Советской Украины требовала создания специальных органов. Их организацией Украинское советское правительство вплотную занялось в конце 1918 г., тотчас же после свержения гетманщины и восстановления Советской власти. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и ее работа в Советской России послужили примером для образования органов борьбы с контрреволюцией на Украине.

Впервые чрезвычайные комиссии стали возникать здесь по решениям местных военно-революционных комитетов. Например, в м. Почепе, освобожденном от гетманцев, уже в августе 1918 г. начала свою деятельность чрезвычайная комиссия, которая в ноябре, после занятия советскими войсками г. Клинцы, была преобразована в Черниговскую губернскую чрезвычайную комиссию. Такие же комиссии создавались в отдельных уездах, районах и даже волостях Харьковской губернии. В Одессе после освобождения города чрезвычайная комиссия была сразу же образована из членов группы большевистской «контрразведки», созданной во время немецкой оккупации для борьбы с провокаторами и собирания сведений, необходимых подпольной организации.

28 ноября 1918 г. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины приняло декрет «Об организации власти на местах» и определило в нем, что при военно-революционных комитетах на местах должны образовываться отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.

3 декабря 1918 г. правительство утвердило декрет «Об организации Всеукраинской Чрезвычайной комиссии», которым был создан централизованный аппарат государственной безопасности на Украине. Декрет регламентировал порядок образования ВУЧК, губернских и уездных чрезвычайных комиссий, их права и компетенцию, взаимоотношения с органами НКВД и НКЮ. В сущности, декрет повторял «Положение о чрезвычайных комиссиях», действовавшее в Советской России.

Как известно, в Советской России, согласно «Положению о ВЧК» от 17 февраля 1919 г., право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, было возложено на революционные трибуналы, и лишь в местностях, объявленных на военном положении, чрезвычайные комиссии сохранили право непосредственной расправы с виновниками особо опасных преступлений. В условиях украинской действительности эти правила ограничивали средства борьбы с врагом, прибегавшим к особо острым формам вооруженных выступлений и политического бандитизма. Поэтому 20 февраля 1919 г. Всеукраинский ЦИК постановил предоставить чрезвычайным комиссиям Украины по любым делам особой важности, требующим «безотлагательного решения», право «самостоятельно выносить приговоры», доводя об этом в каждом отдельном случае до сведения революционных трибуналов.

В целях достижения единства действий в борьбе с контрреволюцией Украинское правительство постановило, чтобы местные чекистские органы руководствовались в своей работе указаниями и инструкциями ВЧК.

Первым председателем Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией был профессиональный революционер, большевик с 1899 г., член ЦК КП(б)У И. И. Шварц (Товарищ Семен). В апреле 1919 г. на Украину был командирован член коллегии ВЧК М. Я. Лацис с группой работников для помощи в организации чекистского аппарата. Согласно постановлению Украинского правительства, М. Я. Лацис сменил И. И. Шварца и был назначен председателем ВУЧК.

Сложная обстановка требовала скорейшей организации чекистского аппарата на Украине, а от его работников — большого напряжения сил, преданности и добросовестности в работе. Всероссийская чрезвычайная комиссия оказывала братскую помощь в организации и налаживании украинского чекистского аппарата, посылала туда своих сотрудников, брала на себя значительную часть работы. И все же подготовленных, знающих дело кадров не хватало, нередко в аппарат проникали случайные люди.

Весной 1919 г. В. И. Ленину стало известно о непорядках в украинском чекистском аппарате. В связи с этим 4 июня он писал М. Я. Лацису: «Каменев говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся.

Надо построже проверить состав, — надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся.

При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы».

Выполняя эти указания В. И. Ленина, партийные и советские органы Украины провели проверку чекистского аппарата и навели в нем порядок.

30 мая ВУЦИК утвердил новое «Положение о Всеукраинской и местных чрезвычайных комиссиях». ВУЧК стала органом Народного комиссариата внутренних дел, работающим на правах одного из его отделов. Усиливался контроль исполкомов Советов над местными чрезвычайными комиссиями. Исполкомы получили право приостанавливать исполнение постановлений местных чрезвычайных комиссий до их санкции вышестоящим органом ЧК и во всех случаях по своему усмотрению передавать дела, находившиеся в ЧК, судебным и обычным следственным учреждениям. «Положение» определило компетенцию чрезвычайных комиссий и регламентировало права Народного комиссариата юстиции и его органов на местах по надзору за расследованием и рассмотрением дел в ЧК.

Украинские чекисты направили свои силы главным образом на борьбу против наиболее опасных в то время петлюровских подпольных организаций, руководивших многочисленными бандами. Партия украинских «незалежников» была объявлена партией контрреволюции. Чрезвычайные комиссии закрыли ряд печатных органов этих заговорщиков и приняли другие административные меры к подавлению их антисоветской деятельности. Большая работа велась по разоблачению агентуры, засылавшейся в советский тыл главным штабом петлюровской армии и деникинцами.

Вот несколько фактов.

30 марта 1919 г. на фронте под Коростенем красноармейцы задержали двух подозрительных лиц, пробиравшихся в советский тыл. Один из них вначале назвался Василием Янцевичем, а во время допроса в Особом отделе 1-й украинской советской армии сознался, что в действительности он Антон Андриенко и является агентом разведки главного штаба петлюровской армии, посланным для связи с киевскими подпольщиками. Андриенко сообщил, что ему известны конспиративные квартиры, куда обычно приходят агенты петлюровской разведки за шпионскими сведениями, и согласился помочь раскрыть подпольные организации. Начальник Особого отдела Ф. Т. Фомин поручил сотруднику отдела Суярко пойти с Андриенко на конспиративные квартиры. На первой из них, по Трехсвятительской улице, в доме профессора Яхонтова, Андриенко и Суярко встретились с петлюровской резиденткой Ксенией Сперанской. Как было условлено заранее, Андриенко предъявил Сперанской полотняное петлюровское удостоверение, спрятанное в свежеиспеченном хлебе, и представил Суярко сослуживцем по работе в контрразведке. Суярко хорошо сыграл свою роль. Сперанская проинформировала его о военно-политическом положении в Киеве и сообщила важные шпионские сведения. Она указала и источники информации. Резидентку тут же арестовали. По дороге в Особый отдел она пыталась выбросить находившиеся при ней записи. Но разорванные клочки были собраны, склеены и послужили серьезной уликой. Сперанской пришлось рассказать о гнезде петлюровских шпионов и заговорщиков в Киеве. Были арестованы бывший редактор петлюровской газеты «Трибуна» доктор Бийский, делопроизводитель отдела всеобщего военного обучения Павловский и другие. Бийский занимал видное положение в петлюровском движении, имел связи с Петлюрой, направляв диверсантов в Черниговский уезд для разрушения железнодорожных путей и телеграфных линий. Павловский поставлял петлюровцам шпионские военные сведения. Таким же способом чекисты-особисты арестовали ряд других заговорщиков.

В августе 1919 г. Секретный отдел ВУЧК раскрыл в столице. Украины петлюровскую подпольную группу, готовившую государственный переворот и захват власти. Чекисты получили сведения о том, что в одном из домов по Миллионной улице состоялось заседание этой организации под председательством студента, назвавшегося Назаром Стодоля[42]. Петлюровцам удалось завербовать одного из советских командиров. Этот предатель обязался предоставить в распоряжение заговорщиков солдат, настроенных «против коммуны». В вооруженном выступлении заговорщиков должны были участвовать кулаки киевского пригородного села Веприки (ими руководил кулак Г. Р. Квасец) и петлюровские банды, действовавшие недалеко от города. Подготовка, как стало известно Чрезвычайной комиссии, зашла так далеко, что Назар Стодоля поспешил выехать в Жмеринку, чтобы оттуда пробраться в штаб Петлюры, проинформировать его и получить инструкции. Группа предполагала после переворота удерживать власть в Киеве до прихода «правительства Директории».

Медлить было нельзя, и чекисты приступили к ликвидации петлюровской группы. У арестованных обнаружили компрометирующие их письма, полевые карты, винтовки и другое оружие. Из писем выяснилось, что заговорщики находились в тесной связи с бандами Зеленого, Ангела, Соколовского. В одном из захваченных при обыске документов — приказе главного штаба петлюровских войск на имя «атамана повстанческих войск на Черниговщине» Ангела — излагался план действий петлюровских банд в поддержку готовившегося в Киеве переворота. Одновременно с выступлением внутри города планировался захват бандами населенных пунктов, которые нужно было удерживать до соединения с мятежниками из Киева. Лишь своевременная ликвидация заговора сорвала эти планы.

В ряде случаев партийные, комсомольские организации и отдельные коммунисты самостоятельно раскрывали контрреволюционные подпольные группы. Так, например, в ночь на 29 марта 1919 г. на вокзале Конотопа был задержан подозрительный человек. При обыске у него нашли документы, свидетельствовавшие о том, что он состоит в конотопской подпольной петлюровской организации. Заговорщики готовились к вооруженному выступлению против Советской власти, назначенному на 6 часов утра 30 марта. Коммунистическая организация Конотопа немедленно мобилизовала все свои силы, образовала Чрезвычайный военный штаб и приступила к ликвидации готовившегося восстания. Заговорщиков арестовали до начала выступления.

В другом случае благодаря бдительности членов коммунистической ячейки села Ивашкова Городиянского уезда в июле — августе 1919 г. был раскрыт кулацкий заговор в Черниговской губернии.

Накануне этих событий в Городнянском уезде происходили беспорядки, вызванные кулацкой агитацией против объявленной мобилизации в Красную Армию. 27 июня 1919 г. в селе Хриповка (в 3 верстах от уездного города) собралось около 500 человек, отказавшихся от явки на мобилизацию. Верховодили среди них кулаки, подстрекавшие молодежь пойти в город и разогнать исполком. Появилось оружие, доставленное кулаками из Тупичевской волости. Бунтовщиков возглавил местный житель, бывший офицер Онищенко. Село Хриповка превратилось в военный лагерь. На всех дорогах были выставлены заставы. Как только стало известно о готовящемся нападении на уездный город, Городнянский исполком и уездная коммунистическая партийная организация мобилизовали отряд (60 человек пехоты и 20 конников), который под командованием председателя исполкома направился в Хриповку. Беспорядки были ликвидированы без кровопролития. Новобранцы явились на мобилизацию. Однако сами события говорили о том, что в уезде действует контрреволюционная организация.

В августе члены коммунистической ячейки села Ивашкова стали замечать, что у местного кулака Павла Шика по вечерам собираются какие-то подозрительные личности. Однажды, когда к Шику зашли трое неизвестных (об этом рассказали коммунистам сельские бедняки), члены ячейки решили задержать их. Окружили хату кулака, зашли в нее и обнаружили там какого-то «доктора» из села Тереховка, бывшего подпоручика царской армии П. Е. Тищенко (из села Выхвостово), бывшего гимназиста гайдамака А. Н. Гвинтовку (из Городни) и сына черниговского священника Величковского. У задержанных оказались списки членов антисоветской подпольной организации, два револьвера, бомбы. В списках членов антисоветской группы значились исключительно кулаки. Эта группа являлась частью черниговской губернской подпольной организации деникинского толка, руководимой полковником И. Г. Пикусом.

О раскрытии антисоветской группы коммунисты сообщили в уездный исполком, откуда тотчас же прибыли председатель исполкома Черноус и несколько милиционеров. Черноус лично занялся расследованием. Задержанный «доктор» отказался назвать свою фамилию, но заявил, что он из Чернигова. Черноус решил выехать вместе с «доктором» в Чернигов. Когда подвода проезжала болото между Тереховкой и Ивашковкой, «доктор» неожиданно вырвал у Черноуса винтовку, пытался застрелить его и бросился бежать на болото. Милиционеры открыли огонь, заговорщик был смертельно ранен и вскоре скончался. В ожидании, пока прибудут оповещенные работники Черниговской губернской чрезвычайной комиссии, Черноус вызвал в Ивашково на помощь членов соседних сельских комячеек и продолжал расследование. Один из жителей села явился к Черноусу и сообщил, что его склоняли к вступлению в контрреволюционную организацию, и помог раскрыть дело.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия расследовала все обстоятельства заговора, который имел своей целью способствовать наступлению деникинских войск. Как оказалось, тупичевской волостной контрреволюционной организацией, в которую входила и ивашковская, руководил студент-медик Карл Лайкс-Шантель из Чернигова: тот самый «доктор», который был убит при попытке к бегству. Этот студент под предлогом занятий медицинской практикой поселился в селе Тереховка Черниговского уезда, откуда разъезжал по селам и создавал повстанческие группы из недовольных Советской властью кулацких элементов. Ему удалось сколотить такие группы в Городне, Ивашкове, Куликове, Тупичевке, Выхвостове, Хриповке, Петрушине, Репках, Звеничеве, Сидневе, Тереховке, на хуторе Глебовка. Ближайшими помощниками Лайкса-Шантеля являлись: бывший офицер (убийца уездного военкома) Н. М. Панченко из Чернигова, кулак Н. К. Ковбаса с хутора Глебовка, кулак С. Д. Кашко из села Ку-ликовка, сын священника М. А. Митропольскнй из села Тупичевка, бывший офицер П. Е. Тищенко из села Выхвостово, кулак П. Я. Шик из села Ивашково, бывший офицер Онищенко, руководивший бунтом мобилизованных в селе Хриповка, гимназист А. Н. Гвинтовка из Городни, кулак Ф. И. Качный из села Ивашково, кулак А. Довгопол из села Тупичевка. Бунт мобилизованных в селе Хриповка 27 июня был одним из результатов «работы» этой организации.

Черниговская губернская чрезвычайная комиссия изъяла у арестованных много оружия и боеприпасов. В крыше сарая кулака Качного в селе Ивашково чекисты нашли список лиц, которых бандиты, планируя захват Чернигова, намеревались убить. Около 40 активных участников заговора были преданы суду чрезвычайной сессии губернского революционного трибунала и сурово наказаны.

Немало пришлось чекистам бороться и с остатками черносотенных, белогвардейских и монархических организаций, свивших свои гнезда на Украине в период немецкой оккупации и гетманщины.

В 1919 г. в Киеве совместными усилиями ВЧК и ВУЧК были раскрыты две нелегальные монархические группы, существовавшие здесь с 1918 г. Во главе одной из них стоял некий Крылов. Обманным путем, под фамилией Чернявский, он проник в большевистскую партию, служил в советском военном учреждении и передавал своему контрреволюционному центру в Москву секретные военные сведения. Крылова арестовали в момент, когда он готовил очередное шпионское донесение. Вскоре была ликвидирована и белогвардейская организация князя Касаткина-Ростовского. Среди арестованных монархистов находились: бывший гвардейский поручик помещик Власов, бывший царский следователь Чекмарев, штаб-ротмистр Милобенный. Киевские монархистские организации сыграли зловещую роль в борьбе с так называемым куреневским выступлением кулаков.

8 ряде сел неподалеку от Киева в марте — апреле 1919 г. происходили кулацкие волнения. Среди крестьян здесь действовали и петлюровские, и черносотенно-монархистские агенты, распространявшие нелепые слухи о «коммуниях», о «комиссарах», о «преследовании» православной церкви и т. д. Вражеские агитаторы подбивали крестьян к наступлению на Киев. В то время вокруг Киева действовали вооруженные банды Струка и Батрака, которые убивали сельских советских активистов, учиняли погромы.

9 апреля в Киеве был образован оперативный штаб для борьбы с антисоветскими выступлениями. Во главе штаба стояли командующий корпусом войск ВУЧК Ф. И. Николаенко и председатель Киевской губчека И. 3. Сорин. В тот же день небольшой конный отряд чекистов во главе с Ф. И. Николаенко и командиром батальона М. Финкельштейном двинулся в район Куреневка — Новопетровка, где находились банды. Бандиты выслали навстречу советскому отряду своих гонцов с предложением начать «переговоры». Николаенко и Финкельштейн бесстрашно отправились к мятежникам. Однако бандиты и не думали вести переговоры: они зверски убили мужественных чекистов.

10 апреля толпы вооруженных кулаков и их сторонников сосредоточились в предместье Киева — Куреневке. Многие шли с мешками в надежде поживиться при грабеже города. В толпу втерлись и городские громилы, хулиганы, уголовники. Здесь шныряли и агитаторы монархических организаций, которые подстрекали толпу к погрому, к нападению на город под лозунгом «За веру православную!». Озверевшая толпа принялась разбивать и грабить лавки на базаре, убивать ни в чем не повинных обывателей. Бандиты загнали в захваченное ими помещение районной милиции около 150 человек и открыли по ним стрельбу через окна. Было убито 15 человек, в том числе женщины и дети. Двинувшись затем через Подол на Киев, бандиты обложили казармы 1-го украинского запасного полка, вступили в перестрелку с красноармейцами, напали на городской банк и телеграф, подожгли ряд домов на Подоле.

Советские и партийные организации города решительно выступили против погромщиков. Председатель ВУЦИК Г. И. Петровский, председатель губисполкома А. С. Бубнов, наркомвнудел УССР К. Е. Ворошилов вместе с рабочими и чекистскими отрядами лично участвовали в борьбе с бандитами. Нарком по военным делам Н. И. Подвойский обратился к населению с воззванием, в котором заявил: «Куреневка последнее время явилась притоном бандитов, выпущенных петлюровцами из Лукьяновской тюрьмы. К этим профессиональным громилам примкнули заведомые контрреволюционеры и кулаки. Одни шли ради грабежа, другие для борьбы с Советской властью. И те и другие скрыли свои настоящие цели под маской выступления «за веру»… Заявляю, что Красная Армия не даст себя обмануть… Она знает, что не за веру, а против трудящегося народа идут погромщики, бандиты и контрреволюционеры. Пусть же они не ждут пощады!».

В начавшихся боях советские отряды нанесли поражение бандитам как на подступах к Киеву, так и в самом городе. Банда Батрака была разгромлена, наступление банды Струка на Днепре отбито. Мужество и героизм проявили чекисты, участвовавшие в боях с бандитами. Председатель губчека И. 3. Сорин, несмотря на два ранения, продолжал руководить боем. К вечеру 10 апреля бандиты повсюду были разбиты, их выступление подавлено.

Чекисты арестовали и расстреляли несколько главарей и организаторов погромного выступления. Это были: руководитель киевского отделения монархистского «Союза русского народа» бывший генерал Петров; княгиня Урусова; известный черносотенец доктор М. Котленко — участник расправы над Ф. И. Николаенко; штабс-капитан М. Бородинский, задержанный в момент распространения погромных прокламаций; монархист В. Соколов, пойманный с винтовкой в руках; бывший чиновник особых поручений при царском министерстве внутренних дел И. П. Шкотт. Всего было арестовано около 150 человек. Крестьян — рядовых участников беспорядков, признавших свою вину, освободили из-под ареста.

Важным направлением чекистской работы на Украине была борьба с подрывной и шпионской деятельностью разведок и дипломатических служб империалистических держав и их агентуры.

В 1919 г., после поражения Германии, главная роль в подрывной деятельности империалистических сил против Советской страны, в том числе и на Украине, перешла к дипломатическим заговорщикам и разведчикам стран Антанты. Хотя Украина по существовавшему между империалистическими хищниками разделу входила в «сферу влияния» Франции, здесь действовали подрывные и шпионские организации не только Франции, но и США, Англии, разведывательные службы пограничных «буферных» государств, особенно польская разведка Пилсудского.

В ряде случаев чекисты производили осмотр помещений иностранных миссий, где укрывались заведомые шпионы и заговорщики. В городе Николаеве, например, чекисты обнаружили в английском консульстве документы, свидетельствовавшие о связях английских дипломатических представителей с генералом Деникиным, о помощи, которую правительства стран Антанты оказывали белогвардейцам. В шведском «нейтральном» консульстве, взявшем на себя защиту интересов французских и английских подданных, чекисты нашли шпионские документы и конфисковали много оружия.

Учитывая огромный вред, наносимый стране подрывными действиями иностранных империалистов, в июне 1919 г. ЦК КП(б)У образовал «Особое совещание» по борьбе с подрывной деятельностью на Украине международного империализма. В состав этого «Совещания» входили секретарь ЦК КП(б)У, председатель Совета Народных Комиссаров, председатель ВУЧК и народный комиссар по иностранным делам. «Особое совещание» решило изолировать на время гражданской войны иностранных подданных тех государств, которые участвовали в интервенции. ВУЧК энергично выполняла эту работу.

Основной польской контрреволюционной организацией в советском тылу была «Польска организация войскова» («ПОВ»), возникшая в 1917 г., она имела большие запасы оружия, спрятанного при ликвидации польских легионов.

Ее лидеры мечтали об отторжении в пользу Польши западных земель Советской страны (белорусских, украинских, русских). На Украине они поддерживали петлюровщину, не гнушались помогать и всякому иному антисоветскому движению, любым авантюристам, способным нанести вред государству рабочих и крестьян. Польская разведывательная служба активно занималась шпионажем на советской территории.

В 1919 г. ВУЧК раскрыла в Киеве ответвления польской центральной разведывательной и подрывной организации. Вот как была ликвидирована одна из групп этой организации. В Киеве на Рейтарской улице помещалась столовая, которую посещали студенты киевских высших учебных заведений, преимущественно польского происхождения. Чекисты обратили внимание на то, что в столовой вечерами происходят какие-то таинственные сборы. Чекисты проникли в столовую и произвели там обыск. Здесь были найдены шапирограф и заготовки для печатания антисоветских прокламаций.

Расследование показало, что задержанные студенты являются членами антисоветской польской молодежной группы, примыкающей к «ПОВ». Они пропагандировали буржуазно-националистические и антисоветские идеи среди польской молодежи, занимались шпионажем и поддерживали отношения с украинскими и русскими антисоветскими организациями «для борьбы с уничтожающей силой большевизма». Руководители группы — сынки польских дворян Марьян Непраш, Петр Борковский, Иосиф Керницкий, Тадеуш Савицкий и Карл Басинский — были наказаны.

Одной из задач чекистов было пресечение дезорганизаторской деятельности махновцев и примкнувших к ним анархистов и уголовных элементов.

В 1919 г., после того как Махно оставил фронт борьбы с деникинцами, ВУЧК произвела расследование преступлений штаба бригады Махно на Южном фронте и арестовала начальника штаба Озерова и ряд других махновцев. Расследование показало, что их дезорганизаторская работа привела к разложению бригады, благодаря чему деникинцы прорвали фронт как раз на участке махновцев, зашли им в тыл и нарушили связи между частями Красной Армии. Судебный процесс по делу членов махновского штаба происходил в Чрезвычайном военно-революционном трибунале Донецкого бассейна в Харькове. Подсудимые были признаны виновными и приговорены к высшей мере наказания.

>

8. Конец стрекопытовщины

В конце января 1919 г. в Гомель, незадолго до того освобожденный от немецкой оккупации, прибыла 2-я (Тульская) бригада 8-й стрелковой дивизии Красной Армии (в составе 67-го и 68-го полков), передислоцированная сюда в связи с военными действиями против петлюровцев. Положение в городе в это время было весьма напряженное. Советская власть находилась в стадии организации. Повсюду действовала вражеская агентура. Нелегально существовал антисоветский «Полесский повстанческий комитет», готовивший восстание. Некоторые командиры бригады поддались на вражескую агитацию и вступили в этот комитет. Среди них были начальник хозяйственной части Стрекопытов (в прошлом офицер), бывший полковник Стенин, командир 68-го полка Мачигин и другие.

18 марта бригада получила приказ отправиться на фронт, и 20-го ее части повели наступление на Овруч, но, не выдержав вражеского артиллерийского огня, отступили. В то же время некоторые подразделения, особенно разложившийся 1-й батальон 67-го полка, вообще отказались занять боевые позиции и начали митинговать. Они решили бросить фронт, возвратиться в Гомель, а оттуда — по домам, в Тульскую губернию.

Выступление, таким образом, вначале выглядело как протест преобладавших в бригаде мелкобуржуазных крестьянских элементов, выражавших недовольство тяготами гражданской войны — мобилизацией, нехваткой продовольствия и обмундирования и другими трудностями. Но этим немедленно воспользовались контрреволюционеры.

Когда бросившие фронт красноармейцы в ночь на 24 марта прибыли на станцию Гомель-Полесский, здесь их встретили вожаки контрреволюционного «Полесского повстанческого комитета» и изменившие воинскому долгу командиры. Недовольную массу разложившихся красноармейцев контрреволюционеры направили против Советской власти.

Между тем городские партийные и советские организации готовили отпор мятежникам. Был образован военно-революционный штаб в составе председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты «Известия ревкома» Н. С. Билецкого (Езерского), чекиста Я. Фрида и Гулло. Коммунисты и советские активисты заняли боевые позиции. Дали знать о событиях в губернский центр. Вооруженных защитников города, однако, было мало. Они не могли оказать длительного сопротивления взбунтовавшимся солдатам бригады, которыми командовали офицеры.

Со станции мятежники повели наступление на город, захватили тюрьму и освободили около 400 заключенных, главным образом уголовников. Вскоре в их руках оказалась значительная часть города. Лишь гостиница «Савой», превращенная в опорную базу сопротивления, здание ЧК и телефонная станция все еще оставались в руках защитников города.

Утром 25 марта мятежники начали обстрел из артиллерийских орудий и миномета гостиницы «Савой». Положение осажденных стало катастрофическим. Они вынуждены были вступить в переговоры с мятежниками. Последние согласились отпустить по домам всех 65 человек, находившихся в «Савое». Но когда коммунисты сложили оружие, контрреволюционеры, вопреки обещанию, задержали ответственных работников и, избив, отправили их в тюрьму. Вскоре власть в городе повсеместно перешла к вооруженным мятежникам.

«Полесский повстанческий комитет» и военное командование мятежников выпустили несколько воззваний к населению города и уезда. В одном из воззваний они так сформулировали цели и лозунги своего движения: «1. Вся власть Учредительному собранию. 2. Сочетание частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности… 3. Железные законы об охране труда. 4. Проведение в жизнь гражданских свобод. 5. Земля — народу. 6. Вступление Русской республики в лигу народов». В «Приказе № 1 по гарнизону г. Гомеля» от 26 марта было сказано: «С сего дня в городе и уезде объявляется свободная торговля всеми товарами».

Таким образом, мятежники пытались изобразить контрреволюционное выступление в Гомеле как «демократическое» движение. Но оно фактически вылилось в белогвардейский мятеж, руководимый бывшими царскими офицерами, и тотчас же привело к установлению личной диктатуры руководителя переворота Стрекопытова.

Население города и уезда, видя контрреволюционное существо выступления, не поддержало мятежников. Лишь незначительные группы бывших офицеров, чиновников и несколько советских служащих примкнули к ним.

Назначенный Стрекопытовым комендант города — бывший полковник Степин — в первый же день издал приказ, в котором говорилось: «Лица, коим известно местопребывание скрывшихся большевистских комиссаров и коммунистов, а также и домовладельцы, где они проживают, должны немедленно донести мне. Виновные в укрывательстве будут караться по всей строгости осадного положения». Этот приказ послужил как бы сигналом к началу белого террора. Участник событий, бывший председатель упродкома В. Селиванов, впоследствии рассказывал: «По Замковой улице и по другим прилегающим улицам к станции начался поголовный грабеж населения. В домах забирали все, что было ценным. На улицах раздевали встречавшихся частных граждан. В советских учреждениях разбивали несгораемые кассы, забирали денежные знаки, рвали и сжигали дела, нагружали продовольствие из складов упродкома и райсоюза и отправляли на Полесскую станцию… В городе творилась такая вакханалия, которую может себе представить только переживший эту «историю»».

26 марта стрекопытовцы отобрали в тюрьме группу ответственных работников города и увезли их на Полесский вокзал. Судьба их до подавления мятежа оставалась неизвестной.

Между тем на помощь Гомелю с разных сторон шли отряды трудящихся и части Красной Армии: партийные дружины коммунистов из Могилева, Бобруйска, курсанты Могилевских командных курсов, отряд из Смоленска, крестьянский отряд из Почепа, части Брянской дивизии.

В ночь на 29 марта стрекопытовцы вынуждены были оставить Гомель. Когда курсанты Могилевских курсов заняли станцию Гомель-Полесский, они обнаружили в «вагоне смерти» изуродованные трупы 14 ответственных работников города. Мятежники зарубили и замучили председателя ревкома С. Комиссарова, председателя Чрезвычайной комиссии И. Ланге, редактора газеты Н. Билецкого (Езерского), заведующего отделом юстиции Б. Ауэрбаха-Подгорного и других. Кроме того, 17 товарищей было убито в городе.

Из Гомеля стрекопытовцы отступили к Речице. Вскоре Красная Армия окончательно разгромила их. Часть мятежников и их главари (Стрекопытов, Степин и другие) бежали в Польшу, откуда перебрались в Эстонию. Там они вступили в армию Юденича, а после ее разгрома были интернированы. Ряд захваченных участников мятежа в Гомеле предстали перед судом.

>

9. Борьба с басмачеством

Бежав из Коканда после разгрома движения «Кокандской автономии», вожак басмачей[43] Иргаш обосновался неподалеку, в кишлаке Бечкир. Он превратил кишлак в крепость, перегруппировал здесь свои силы, устроил мастерские для изготовления боеприпасов, обложил окрестное население «налогами». Реакционное мусульманское духовенство, согласно старинному обычаю, с соблюдением религиозных церемоний, подняло этого разбойника на белой кошме как религиозного вождя, после чего он объявил себя «борцом за ислам», «защитником угнетенных», присвоил титул «амири муслимин» — «верховного предводителя воинства ислама» — и начал «священную войну» против Советской власти. Со всех сторон к нему стекались люди, которые становились басмачами.

Распространение басмачества объяснялось тем, что их ряды пополнялись малосознательными дехканами, находившимися под влиянием духовенства и баев. Это были люди, недовольные хозяйственными и политическими мероприятиями советских органов — запрещением торговли на базарах, монополизацией и конфискацией хлопка и т. п. Коренное население Туркестана нередко возмущалось также неправильным поведением некоторых представителей местных советских органов, в которые на первых порах проникали старые чиновники и другие лица, не изжившие еще колонизаторских привычек. Используя это недовольство, реакционное духовенство, возглавляемое панисламистской организацией «Улема», буржуазные националисты из пантюркистской организации «Иттихад ва таракки» («Единение и прогресс») и другие попытались поднять дехкан на борьбу под флагом «защиты ислама», «туркестанской автономии», «независимости» и подстрекали их к вступлению в отряды «борца за ислам» — Иргаша. Басмачей пытались превратить в политическую силу, направленную против рабоче-крестьянской власти.

В 1918–1919 гг. Советское правительство из-за военных действий с дутовскими бандами было практически лишено возможности непосредственно руководить советским строительством в Туркестане. Средством связи центра с краем были только телеграф и радио. Тем не менее правительство неоднократно указывало туркестанским работникам на необходимость установления правильных отношений с местным мусульманским населением. В телеграмме, посланной в апреле 1918 г. Народным комиссариатом по делам национальностей в Туркестан, говорилось: «Не отрицание автономии, а признание ее является очередной задачей Советской власти. Необходимо только автономию эту построить на базисе Советов на местах. Только таким путем может стать власть народной и родной для масс». На основе этих указаний V краевой съезд Советов, проходивший в апреле — мае 1918 г., провозгласил автономию Туркестана в составе РСФСР.

В органы краевой и местной власти стали привлекаться в большем, чем ранее, количестве местные кадры, постепенно исправлялись и ошибки хозяйственного порядка.

Принципиальные основы политики Советской власти в отношении местных национальностей были сформулированы в радиограмме ЦК РКП (б) от 10 июля 1919 г. на имя ЦИК Туркестанской республики и краевого комитета Коммунистической партии: «Необходимо широкое пропорциональное привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности, без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтобы кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями. Прекратить реквизицию мусульманского имущества без согласия краевых мусульманских организаций, избегать всяких трений, создающих антагонизм».

Между тем буржуазно-националистические элементы туркестанской реакции при поддержке международного империализма развертывали свою преступную работу все шире, ввергая отдельные слои населения края в кровавую борьбу с Советской властью.

Басмаческий вожак Иргаш постепенно захватил власть в сельской местности вокруг Коканда. Он совершал налеты на кишлаки, на русские селения, нападал на небольшие отряды красноармейцев, обычно легко уходя от преследования.

В 1918–1919 гг. в Фергане помимо банды Иргаша действовало еще около 40 банд (наиболее крупные из них Хал-ходжи, Махкам-ходжи, Рахманкула, Аман Палвана, Муэтдина). Вскоре среди басмачей выдвинулся Мадамин-бек (его полное имя — Мухаммед-Аминбек Ахметбеков), ранее служивший начальником уездной милиции в Маргелане. Летом 1918 г. он создал из подчиненных ему милиционеров-узбеков отряд басмачей. Поначалу тесно сотрудничая с Иргашем, Мадамин-бек после нескольких ссор отделился и начал самостоятельные действия. Замыслив стать во главе басмаческого движения в Фергане, он ввел в отряде строгую дисциплину. К нему потянулись и русские белогвардейцы, которых он не только охотно принимал, но и назначал на командные посты.

В ноябре 1918 г. Мадамин-бек вместе со своим подручным, отчаянным головорезом и грабителем Хал-ходжой, повел свой отряд в 500–700 человек на русские поселки Благовещенское и Спасское, сея смерть и грабя поселенцев. Эти кровавые рейды вызвали стихийное движение крестьянской самообороны. В Благовещенском и Спасском возник отряд самообороны в 60 человек. Красноармейцы дали крестьянам несколько винтовок. Этим было положено начало организации «крестьянской армии».

Туркестанские власти, испытывая недостаток вооруженных сил, решили легализовать самооборону и предложили населению русских поселков «сорганизоваться в правильные отряды и избрать штаб».

Так, в конце 1918 г. официально была учреждена добровольная «крестьянская армия Ферганы». Ее задачей была защита от нападений басмачей.

«Крестьянская армия» строилась по территориальному принципу и включала в свой состав всех мужчин поселков в возрасте от 17 до 50 лет. Подчиняясь командующему Ферганским фронтом, получая от него вооружение и боеприпасы, «крестьянская армия» вместе с тем пользовалась значительной автономией. Ее командиры избирались; управлял армией выборный военный совет, в состав которого в качестве обязательного члена входил военком города Джалял-Абада.

Легализовав «крестьянскую армию», местные власти, несомненно, допустили ошибку. Подавляющее большинство ее участников являлись переселенцами, в свое время помещенными царским правительством на отобранных у коренного населения землях и превратившимися в кулаков. Хотя они и объявили себя сторонниками Советской власти, в силу своей социальной природы эти кулаки не были и не могли быть последовательными союзниками государства диктатуры пролетариата. Отряды «крестьянской армии» нередко притесняли и грабили коренное население. Такие действия усиливали недовольство местного населения, которое отождествляло ее с Красной Армией.

С введением на территории Туркестана экономической политики «военного коммунизма», затронувшей непосредственные интересы крестьянства, население русских поселков, в первую очередь кулачество, стало проявлять недовольство Советской властью. «Крестьянская армия» превратилась во враждебную силу, находившуюся в распоряжении кулацких заправил.

В мае 1919 г. «военный совет крестьянской армии» избрал командующим К. И. Монстрова, в прошлом конторского служащего, подрядчика, а с 1914 г. владельца земельного надела в Джалял-Абадском районе.

Тогда-то Мадамин-бек, прежде грабивший крестьянское население русских поселков, решил сговориться с кулацкой частью русской «крестьянской армии» для совместной борьбы против Советской власти и начал активно действовать в этом направлении. Несомненно, такой поворот был подсказан Мадамин-беку русскими белогвардейцами, с которыми он был связан. Монстров пошел навстречу Мадамин-беку.

25 июня 1919 г. состоялась их первая встреча, 10 июля — вторая. Они заключили тайное соглашение, по которому Мадамин-бек обязался не нападать на русские поселки, а Монстров — до 10 сентября не принимать участия в военных действиях против басмачей. Тогда же они обсудили и планы совместного выступления против Советской власти.

Об антисоветских замыслах Монстрова уже давно догадывались. Советское военное командование решило ликвидировать и разоружить «крестьянскую армию». Но Монстрову путем хитрого лавирования, а иногда и бегства от красноармейских частей, высланных против него, до поры до времени удавалось избегать открытого конфликта и разоружения.

Летом 1919 г. в Туркестане была введена хлебная монополия и объявлена продовольственная разверстка. От так называемой «советской ориентации» кулаков ничего не осталось. Они решительно выступили против продразверстки, 22 августа «военный совет крестьянской армии» принял решение, ставшее платформой кулацкого выступления. В нем были выдвинуты следующие требования: «Отстранение и перевыборы всех Советов, исполкомов и комитетов — лиц администрации Туркестанской республики на основании всеобщего, равного, прямого и тайного голосования с предоставлением мусульманам половины мест. Предоставление всем без исключения гражданам свободы труда, свободы торговли и передвижения и всех прочих гражданских свобод… упразднение… Особого отдела, чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, политических комиссаров… Отмена хлебной монополии… Возвращение всех крестьян с политических фронтов в свои районы» и др. Эти требования кулаки грозили отстаивать «силой оружия». В сущности, это были обычные кулацкие требования ликвидации Советов и других органов диктатуры пролетариата, реставрации капиталистических отношений под видом восстановления свободы торговли. Своеобразие заключалось лишь в том, что кулацкие заправилы, являвшиеся, по сути, колонизаторскими элементами, попытались выступать не только от своего имени, но и от имени мусульманского населения.

На этом же заседании «военный совет крестьянской армии» поручил штабу выработать условия соединения с Мадамин-беком и просить того «представить данные о своей политической платформе». Мадамин-бек поспешил с ответом, в котором объявил, что он всецело присоединяется «к протоколу военного совета крестьянской армии от 22 августа 1919 г.». Свой ответ он подписал как «командующий Мусульманской белой гвардией».

1 сентября между Мадамином и Монстровым был заключен формальный договор о совместных действиях.

Объединенная банда русских кулаков и басмачей выросла в значительную силу. Командовали ею русские белогвардейские офицеры (например, генерал Муханов), присоединившиеся к восстанию. Недаром эти силы пытался включить в общероссийское контрреволюционное движение и Колчак, присвоивший Мадамин-беку чин полковника.

Начав крупное наступление, мятежники на первых порах заняли город Джалял-Абад, превращенный ими в центр движения, захватили Ош и к 18 сентября окружили и осадили 20-тысячной армией город Андижан.

Однако союз между кулаками и басмачами оказался непрочным. Басмачи отказывались воевать вместе с русскими кулаками, которые раньше притесняли их. Русские крестьяне колебались и не хотели драться с русскими рабочими, защищавшими Советскую власть.

23 сентября, разбитые частями Красной Армии под Андижаном, первыми бежали с поля боя басмачи киргизского манапа Хал-ходжи. Это бегство повлекло за собою отступление всей кулацко-басмаческой армии. 26 сентября советские войска заняли город Ош, 30 сентября — центр кулацкого восстания Джалял-Абад. Русские крестьяне стали разбегаться из мятежной армии по домам. «Крестьянская армия» разваливалась.

Мадамин-бек открыто высказывал недоверие и сомнение в боеспособности русских крестьян. Он объявил Монстрову о намерении расторгнуть заключенный между ними договор. Хотя Мадамин-бек тут же взял обратно свои слова, все же в «союзе» между Монстровым и Мадамин-беком образовалась трещина.

В дело вмешались английские агенты, заинтересованные в сохранении «союза» и развитии антисоветского движения. Бывший царский консул в Кашгаре Успенский, действовавший по поручению англичан, предложил создать так называемое «Временное ферганское правительство» и активизировать вооруженную борьбу с Советской властью. Переговоры между Успенским и Монстровым и Мадамин-беком закончились решением создать «правительство». Главою нового «правительства» и главнокомандующим стал Мадамин-бек. Монстров теперь довольствовался положением заместителя. В состав «правительства» были введены еще генерал Муханов (военный министр), бывший крупный торговец хлопком Хаким-джан Азизханов (министр финансов) и присяжный поверенный Ненсберг (министр внутренних дел и юстиции).

Начался второй тур кулацко-басмаческого движения. Теперь движение испытывало серьезный спад. Помимо уже указанных, причиной его стали и важные политические перемены, начавшиеся в Туркестане.

Осенью 1919 г. Красная Армия, разгромив банды Дутова, воссоединила Туркестанский край с центром. ЦК РКП (б) и Советское правительство получили наконец возможность непосредственно вмешаться в ход советского строительства в Туркестане.

8 октября 1919 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о создании Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана (сокращенно Турккомиссия) в составе Ш. 3. Элиавы (председатель), М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Ф. И. Голощекина, Я. Э. Рудзутака, Г. И. Бокия. Комиссия была уполномочена представлять ВЦИК и СНК в пределах Туркестана. Этой же комиссии ЦК РКП (б) поручил осуществлять «высший партийный контроль и руководство от имени ЦК».

В ноябре В. И. Ленин счел нужным лично обратиться к коммунистам Туркестана. «Установление правильных отношений с народами Туркестана, — писал он им в известном письме, — имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, — приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его, — с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии и строго соблюсти ее директивы, преподанные ей, в свою очередь, от ВЦИК именно в этом духе»

V Туркестанская краевая конференция Коммунистической партии, состоявшаяся 20–27 ноября, ответила В. И. Ленину: «Приступая к исправлению ошибок прошлого, мы торжественно обещаем Вам, дорогой товарищ, точно руководствоваться всеми указаниями ЦК РКП (б), строго соблюдая все его директивы, и выполнить великое дело освобождения Востока от гнета империализма, как бы это трудно ни было и каких бы жертв и усилий это ни стоило. Лучшим доказательством нашего искреннего желания выполнить это великое дело является наше твердое решение провести в жизнь все резолюции, принятые на данной краевой конференции, в которых красной нитью проводятся принципы самоопределяющегося начала туземных народов, правильного разрешения вопросов нашей национальной политики и в основу которых положено стремление вызвать к деятельности угнетенное местное коренное население и дать ему полную возможность свободного развития и строительства своей жизни».

Выполнение указаний Советского правительства по урегулированию отношений с коренным населением положительно сказалось на ходе борьбы с басмачеством.

Еще летом 1919 г. Туркестанский ЦИК объявил амнистию тем басмачам, которые добровольно прекратят бандитскую деятельность. Была создана Особая чрезвычайная комиссия ЦИК и СНК по борьбе с басмачеством (председателем ее был Сорокин), которая занялась проведением необходимых мер. Начался и процесс отрезвления среди басмачей. 31 января 1920 г. на сторону Советской власти перешли отряды Махкам-ходжи и Акбар Али в составе 600 вооруженных и 2 тысяч невооруженных басмачей, 2 февраля — отряд Парпи численностью 3 тысячи человек. Иргаш был убит своими сторонниками.

Мадамин-бек прилагал отчаянные усилия, чтобы сохранить боеспособность своей банды и укрепить басмаческое движение. Как председатель «Временного ферганского правительства» он проводил разные «реформы» на занятой территории. В декабре 1919 г. к нему прибыла афганская делегация. Она пыталась примирить Мадамин-бека с другими главарями басмачества, не желавшими ему подчиняться, создать между ними согласие, обещала помощь деньгами и оружием. Но тщетно. Все более обострялись отношения между кулацкой русской частью антисоветского «воинства» и мусульманской.

Наконец Монстров понял бесперспективность антисоветской позиции и «союза» с басмачами и решил тайно вступить в переговоры с Советской властью. 13 января 1920 г. через своего представителя Петра Боцана он заявил о намерении перейти на сторону Советов. Советские военные власти потребовали от него полной капитуляции.

Узнав о намерении Монстрова, Мадамин-бек в момент переговоров напал на его отряды. Монстров бежал. 17 января он явился в Джалял-Абад и сдался Советской власти, признав свою вину. Вслед за Монстровым из стана Мадамин-бека бежали и другие главари русских кулаков (Васильев, Боцан, Плотников и даже генерал Муханов). Они понесли заслуженное наказание по приговору революционного трибунала. Сдавшиеся рядовые отрядов Монстрова были амнистированы.

Ожесточенная борьба с бандами Мадамин-бека продолжалась до февраля 1920 г., когда наконец, потерпев решительное поражение в боях со 2-й Туркестанской советской стрелковой дивизией, Мадамин-бек объявил о признании им Советской власти и в марте начал переговоры о сдаче. Реввоенсовет Ферганского фронта обещал, что его отряд в случае сдачи будет зачислен па советскую службу в качестве самостоятельной войсковой единицы, входящей в тюркскую бригаду, 6 марта об этом было заключено соответствующее письменное соглашение.

* * *

1919 год стал годом решающих побед Советской власти над внутренней и внешней контрреволюцией. Были разгромлены мощные армии Колчака, Юденича, Деникина, а также войска интервентов на Севере, Западе и Юге страны. Ряд сокрушительных ударов получили силы мелкобуржуазной и националистической контрреволюции. В тылу сражающейся Красной Армии были вскрыты и уничтожены контрреволюционные организации, занимавшиеся подрывной деятельностью против Советской власти. Усилились колебания и разложение мелкобуржуазных политических партий. Советская страна вступила в завершающий этап гражданской войны.

>

Иллюстрации

Ф. Э. Дзержинский

В. И. Ленин. Проект декрета об аресте вождей гражданской войны против революции

В. И. Ленин. Записка Ф. Э. Дзержинскому с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Первый состав народно-революционного суда в Петрограде в декабре 1917 г.

Первый состав Петроградского революционного трибунала. В центре — председатель трибунала И. П. Жуков

Н. В. Крыленко

Д. И. Курский

П. И. Стучка

Подписка, данная генералом Д. А. Мельниковым в ноябре 1917 г., с обязательством под «честное слово» не выступать с оружием против Советской власти

Телеграмма Б. П. Позерна с ходатайством об освобождении генерала В. Л. Туган-Барановского

Письмо В. М. Пуришкевича и Н. Н. де Боде генералу А. М. Каледину, обнаруженное при обыске

Первая страница приговора Петроградского революционного трибунала по делу В. М. Пуришкевича и других контрреволюционеров

Подписка В. М. Пуришкевича, данная им при освобождении из заключения в связи с болезнью его сына

Ордер на производство обыска и арест подозреваемых по делу «Союза Союзов», выписанный Ф. Э. Дзержинским

«Социалистическое отечество в опасности!» Декрет СНК РСФСР

Сообщение ВЧК от 22 февраля 1918 г

Подложный документ левоэсеровских террористов, по которому они проникли в германское посольство

Правительственное сообщение о мятеже левых эсеров

Обращение ВЦИК в связи с покушением на В. И. Ленина

Постановление СНК РСФСР «О красном терроре»

Удостоверение, выданное Локкартом Я. Буйкису для связи с английским военным командованием в Архангельске

Расписки шпионов в получении денег от К. Каламатиано, найденные в его трости

Э. П. Берзинь

Я. Я. Буйкис

В. Э. Кингисепп

П. Д. Мальков

Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях

В. И. Ленин. «Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов»

Воззвание «Берегитесь шпионов!»

Донесение деникинского агента, найденное при обыске у Н. Н. Щепкина в сентябре 1919 г.

Е. Г. Евдокимов

Ф. Т. Фомин

>

Примечания

id="n_01">

[1] До 1(14) февраля 1918 г. даты приведены по старому стилю. В особых случаях в скобках указаны и даты нового стиля.

id="n_02">

[2] Г. П. Полковников впоследствии принимал участие в контрреволюции на Дону и был убит в Задонских степях в марте 1918 г. Хартулари также бежал на Дон, служил в деникинской контрразведке; в конце гражданской войны был пойман, предан суду и понес заслуженное наказание.

id="n_03">

[3] На суде, между прочим, М. Броун-Ракитин показал: «Ранним утром, когда первые шаги наши оказались удачными, мною был составлен приказ ко всему населению Петрограда (речь идет о воззвании, опубликованном 29 октября от имени «Комитета спасения родины и революции». — Д. Г.)

…Ввиду отсутствия в данный момент Гоца и Авксентьева их подписи получить не удалось, и приказ пошел в печать в копии с печатными подписями на машинке Гоца и Авксентьева» («Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами». М., 1922, с. 9—10). Вот, оказывается, что дало «право» Гоцу и Авксентьеву в 1917 г. отрицать свое участие в руководстве юнкерским восстанием!

id="n_04">

[4] Подробнее о преступной деятельности антисоветской Ставки и ее ликвидации см. в кн. В. Д. Поликарпова «Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 — февраль 1918». М., 1976.

id="n_05">

[5] Вандея — один из департаментов Франции, где во время французской буржуазной революции, в марте 1793 г., началось контрреволюционное восстание, в котором участвовало отсталое крестьянское население, руководимое дворянами и духовенством. Вандея стала синонимом реакционных мятежей и очагов контрреволюции.

id="n_06">

[6] По имеющимся данным, А. Ф. Керенский приезжал к Каледину. Один из деятелей калединского мятежа, генерал Д. Н. Потоцкий, впоследствии показал на допросе в ВЧК: «Слушал, как приехал к Каледину в Новочеркасск Керенский. Я был в это время у войскового атамана с докладом о положении дела в Ростове. Когда доложил Богаевский, что приехал А. Ф. Керенский, то войсковой атаман приказал его выгнать, не допуская до себя» (ЦГАОР, ф. 336, оп. 1, д. 367, л. 7).

id="n_07">

[7] Автономистские настроения встретили отпор трудового казачества. В марте 1920 г. на Всероссийском съезде трудового казачества была принята такая резолюция: «Казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлемую часть русскою народа. Поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, теперь спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи. Всякие попытки оторвать казаков от общего дела и общей жизни со всем русским трудовым народом трудовое казачество клеймит как явно враждебное своим интересам и интересам революции и будет беспощадно с ними бороться» (Ульянов Иван. Первые страницы новой истории казачества. Самара, 1920, с. 15).

id="n_08">

[8] Подробнее о разгроме калединского мятежа см.: Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976.

id="n_09">

[9] В таком составе комиссия собралась только один раз. На следующий же день все члены комиссии, кроме Дзержинского, Петерса, Ксенофонтова и Евсеева, получили новые назначения, а вместо них в коллегию ВЧК были назначены В. В. Фомин, С. Е. Щукин, И. И. Ильин и С. П. Чернов (Пролетарская революция, 1924, № 10, с. 5–6). 8 декабря в состав ВЧК были дополнительно введены В. Р. Менжинский, В. В. Яковлев и Смирнов (В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). М., 1975, с. 37). 7 января 1918 г. СНК утвердил Коллегию ВЧК в составе Ф. Э. Дзержинского (председатель), И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского. От левых эсеров СНК утвердил членами Коллегии ВЧК В. Д. Волкова, М. Ф. Емельянова, П. Ф. Сидорова и В. А. Александровича (зам. председателя), которого позже сменил левый эсер Г. Д. Закс (см.: Спирин Л. М. Крах одной авантюры. Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 г. М., 1971, с. 17).

id="n_10">

[10] Это была первая амнистия, объявленная в Советской стране.

id="n_11">

[11] Впоследствии Маниковский работал в Красной Армии, умер в 1920 г. Марушевский, нарушив свое «честное слово», участвовал в борьбе против Советской власти.

id="n_12">

[12] В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.

id="n_13">

[13] В. Г. Болдырев был освобожден из заключения в мае 1918 г. на основании амнистии, объявленной Петроградской коммуной 1 мая 1918 г. Позже участвовал в борьбе против Советской власти, был членом Директории Уфимского правительства и главкомом его вооруженных сил. Колчаком выслан в Японию. После разгрома колчаковцев Красной Армией возвратился во Владивосток и вторично был амнистирован.

id="n_14">

[14] Это было первое дело, расследованное ВЧК.

id="n_15">

[15] Ф. Э. Дзержинский предъявил допрашиваемому запись в книжке Кондратьева.

id="n_16">

[16] К тому времени порядок допуска защиты и обвинения в революционных трибуналах несколько изменился. По первому «Руководству для устройства революционных трибуналов» от 28 ноября 1917 г., подписанному П. И. Стучкой (как и по постановлению Московского Совета «Об учреждении Московского ревтрибунала» от 8 декабря 1917 г.), в качестве защитников и обвинителей допускались «все неопороченные граждане»; обвинители и защитники могли быть назначены только в данном судебном заседании из присутствующих лиц. Новая инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. предусматривала учреждение при революционных трибуналах специальной «коллегии лиц, посвятивших себя правозаступничеству как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Из этой коллегии должны были избираться по желанию подсудимых и но назначению трибунала обвинители и защитники. Инструкция одновременно допускала и возможность участия в судебных прениях одного обвинителя и одного защитника из публики, находившейся в зале заседания. Старая буржуазная адвокатура саботировала трибуналы и не желала входить в коллегии правозаступников. Вместе с тем, пользуясь установившимся в новых судах обычаем допускать защитников из числа присутствующих в зале заседания лиц, старые адвокаты пытались использовать трибуну революционных судов для выступлений против нового правопорядка. Именно в таком амплуа и выступил И. Муравьев на процессе деятелей буржуазной газеты «Утро России».

id="n_17">

[17] После июльских событий (с 5 июля по 5 сентября) 1917 г. Временное правительство закрыло много рабочих большевистских газет в Петрограде, Кронштадте, Риге, Царицыне, Воронеже, Минске, Ревеле и других городах. 6 июля каратели-юнкера убили рабочего-большевика И. А. Воинова за распространение «Листка Правды».

id="n_18">

[18] Впоследствии сын Локкарта Робин Брюс Локкарт в книге «The асе of spies» (London, 1967, p. 74) писал, что Локкарт собрал у русских капиталистов через английскую фирму около 8 400 000 рублей, которые были обращены па финансирование подрывной деятельности против Советской России.

id="n_19">

[19] А. И. Верховский был арестован в мае 1918 г. и вскоре освобожден. После этого он отошел от антисоветской деятельности и служил в Красной Армии.

id="n_20">

[20] Ковалевский был впоследствии разоблачен и расстрелян.

id="n_21">

[21] Речь идет о командире так называемого Степного корпуса П. П. Иванове-Ринове — командующем войсками антисоветского «Временного Сибирского правительства».

id="n_22">

[22] Фотокопия удостоверения помещена среди иллюстраций настоящей книги.

id="n_23">

[23] Центральная коллегия по делам пленных и беженцев при Народном комиссариате внутренних дел.

id="n_24">

[24] Эсер Ганжонков был известен чекистам, оп неоднократно проходил по материалам разных следственных дел как активный враг Советской власти.

id="n_25">

[25] Под фамилией И. С. Куликовский скрывался И. С. Дашевский — член военной комиссии при ЦК партии эсеров. Впоследствии он был амнистирован и вышел из партии эсеров.

id="n_26">

[26] Прибыл только отряд из Петрограда (45 человек), но и он был обезоружен по дороге с вокзала.

id="n_27">

[27] В официальном сообщении о ликвидации авантюры Муравьева, опубликованном в «Известиях ВЦИК» 12 июля 1918 г., сказано, что после провала попытки склонить Симбирский Совет на свою сторону Муравьев покончил с собой. Действительные обстоятельства ликвидации авантюры изложены в статье И. М. Варейкиса, опубликованной через год после событий, 10–11 июля 1919 г., в симбирской газете «Заря».

id="n_28">

[28] Впоследствии Пинкус участвовал в боях против Красной Армии, а затем эмигрировал в буржуазную Латвию.

id="n_29">

[29] Более успешно чекисты провели операцию в Казани. Командированный туда один из сотрудников ВЧК использовал открытый Пинкусом пароль и под видом белогвардейца проник в штаб заговорщиков. В результате удалось арестовать большую группу контрреволюционеров. Кроме того, чекисты раскрыли в Казани монархистскую офицерскую группу, которой руководил генерал-майор И. И. Попов, и обнаружили склад оружия белогвардейцев. По признанию генерала, он имел в своем распоряжении в Казани вооруженный офицерский отряд численностью в 500 человек, который в момент восстания должен был действовать вместе с отрядами «Союза защиты родины и свободы».

id="n_30">

[30] По одним данным, это покушение было совершено контрреволюционной группой, возглавляемой упоминавшимися выше Орлом и Ланским. А. П. Орел показывал на следствии в ВЧК: «Стреляли в Ленина наемные люди, нанятые князем Ш. (речь идет об известном финансисте Д. И. Шаховском. — Д. Г.), нанял их сам князь за полмиллиона рублей… Часть из них служит в городской милиции. Покушение было сделано… через подосланных лиц. Часть из этих 12 человек (офицеров) уехала в Новочеркасск». По другим данным, покушение совершила правоэсеровская террористическая группа. На процессе правых эсеров в 1922 г. один из подсудимых, член ЦК партии эсеров Н. Н. Иванов, показывал: «В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с.-р.), что в январе 1918 г. действительно было произведено в Петрограде покушение на Ленина, при его проезде на автомашине с Платтеном, причем это покушение было совершено какой-то военной группой при участии Тагунова».

id="n_31">

[31] После освобождения Баку и Туркестана от английских войск В. Чайкин 25 июля 1920 г. опубликовал в «Известиях ВЦИК» материалы своего расследования в статье «Черное дело». А в 1922 г. в Москве была издана книга Чайкина «К истории российской революции», вып. 1, в которой освещались все выявленные им обстоятельства убийства бакинских комиссаров.

id="n_32">

[32] Непосредственными участниками убийства комиссаров были: председатель закаспийского эсеровского «правительства» Ф. А. Фунтиков, его заместитель Курилев, английский капитан Тиг-Джонс, начальник контрразведки С. Л. Дружкин, члены «Закаспийского исполкома» эсеры И. И. Седых, Н. И. Анисимов, А. С. Гладырев, Егоров, эсеровские дружинники Н. А. Филатов, И. Гермаш, И. А. Пиотрович, текинец Атта-Мурат, Ф. С. Белоконь, комендант Ашхабада прапорщик М. И. Худоложкин, начальник милиции А. К. Седов, адъютант комендантского управления Н. И. Баклеев и другие.

id="n_33">

[33] Этот документ был предъявлен советской делегацией на Генуэзской конференции в меморандуме от 20 апреля 1922 г.

id="n_34">

[34] За границей П. Н. Краснов многие годы сколачивал из белоэмигрантов казачьи войсковые части для военного похода и кадры для подрывной деятельности против СССР. С приходом к власти Гитлера этот старый германский агент перешел на службу к фашистам. Во время Великой Отечественной войны Краснов был назначен начальником специально созданного при гитлеровском министерстве восточных областей «Главного управления казачьих войск», формировал из предателей казачьи части для войны против СССР. В январе 1947 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Краснова за все его злодеяния к смертной казни.

id="n_35">

[35] ЖЧК — железнодорожные чрезвычайные комиссии.

id="n_36">

[36] Ленинская идея поручительства общественных организаций за арестованных вошла в практику работы чрезвычайных комиссий. Например, в приказе ВЧК от 8 января 1921 г. говорилось: «…если заставить (провинившегося — Д. Г.) рабочего вместо тюрьмы работать на своем же заводе, под ответственностью остальных рабочих, то такое пребывание на всем честном народе, который будет ждать — опозорит он опять завод или станет настоящим сознательным товарищем, — такой порядок будет действовать гораздо сильней и целесообразней, чем сидение под следствием и судом. Рабочая среда сумеет выправить слабых, малосознательных товарищей, а тюрьма их окончательно искалечит. Лозунг органов ЧК должен быть: «Тюрьма — для буржуазии, товарищеское воздействие — для рабочих и крестьян».

id="n_37">

[37] Впоследствии были убиты также: председатель Чрезвычайной комиссии А. Бабушкин, начальник милиции И. Рогалев, председатель военного отдела исполкома Совета Исачев, видный коммунист Холмогоров и многие другие.

id="n_38">

[38] В сообщении Корнилов и Зайцев ошибочно названы капитанами, в действительности оба они были полковниками царской армии.

id="n_39">

[39] В некоторых документах (например, в телеграмме ТуркЦИК на имя Советского правительства от 7 октября 1918 г. о раскрытии заговора «ТВО»), а также в исторической литературе содержатся сведения о том, что генерал Джунковский приехал в Туркестан из Петрограда, где он в свое время был «градоначальником» или «бывшим комендантом». Это неверно. Генерал В. Ф. Джунковский был московским губернатором с 1905 по 1913 г., затем товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов до 15 августа 1915 г. В октябре 1915 г. Джунковский служил в действующей армии, командовал дивизией и 3-м Сибирским корпусом. В сентябре 1918 г. В. Ф. Джунковский был арестован органами ВЧК. Именно этого Джунковского считали руководителем «ТВО». Впоследствии выяснилось, что он не имеет никакого отношения к Туркестанскому заговору. В действительности одним из руководителей «ТВО» был Е. Джунковский — бывший помощник генерал-губернатора Туркестана, бежавший после Октябрьской революции в Мешхед, где он связался с английской миссией и по ее поручению организовал «ТВО».

id="n_40">

[40] А. Г. Шкуро и Султан-Гирей Клыч после окончания гражданской войны бежали за границу, где продолжали подрывную деятельность против Советской страны, а во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. служили фашистской Германии против Родины. В январе 1947 г. эти изменники были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

id="n_41">

[41] Речь шла о членах штаба махновских отрядов Озерове, Михалеве (Павленко), Бурдыге, Олейнике, Коробко, Костине, Полунине и Добролюбове, осужденных в связи с дезорганизаторскими действиями махновцев на Южном фронте. Об этом см. ниже. — Д. Г.

id="n_42">

[42] Как выяснилось впоследствии (в 1920–1921 гг.), под кличкой Назар Стодоля скрывался член ЦК украинской партии эсеров Назар Петренко.

id="n_43">

[43] Название движения происходит от тюркского слова «басмак» — нападать, налетать.

Оглавление