ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Перед автором, взявшимся писать о Катыни, неизбежно встает простой вопрос: зачем? Зачем Сталин убил пленных?

Западные исследователи (а до недавних пор только они и могли всерьез обсуждать проблему) убедительного ответа не находят. Все попытки понять мотивы обычно заканчиваются предположением, что руководство НКВД неверно истолковало приказ о ликвидации лагерей: Сталин, мол, вовсе не имел в виду казнить поляков, это подчиненные перестарались. Как тут не вспомнить Райхмана с его афоризмом «ликвидацию можно понимать двояко»! Да ведь и в документах НКВД нигде не сказано «расстрел» — везде эвфемизмы типа «разгрузка лагерей» и «передать на ОСО». Так, может, и Берия не собирался расстреливать? Совершенно очевидно, что эта гипотеза заводит в новый тупик. Поневоле задумаешься: уж не в недрах ли НКВД родилась сама эта идея «Нюрнберга наоборот» (там был виноват автор преступных приказов, здесь — исполнитель)?

Вспоминают также, что в Тегеране, когда зашла речь о том, как поступить после победы с германской армией, Сталин предложил попросту расстрелять 50 тысяч немецких офицеров без суда и следствия, чем поверг в крайнее замешательство своих западных визави. Но и этот эпизод, бесспорно красноречивый, ничего не объясняет, а лишь доказывает, что Сталин мог отдать приказ о расстрелах. Но разве в этом кто-нибудь сомневается?

Боюсь, мы не выберемся из этой трясины мелкой факто-лоши, если не найдем некий новый уровень обобщения. В конце концов, сталинизм иррационален, а раз так, то не следует ли признать Катынь (равно как и весь сталинский террор) немотивированным убийством?

Впрочем, вот еще одна не лишенная резонов догадка. Войтех Мастны в книге «Путь России к холодной войне», повторив уже известный нам тезис о том. что Сталина «неправильно поняли, пишет, что ключ к катынскому преступлению «можно найти в его совпадении по времени с жалобами нацистов на то, что русские предоставляли убежище польским офицерам со скрытой целью. Но если сталинские головорезы убили поляков, чтобы снискать расположение Гитлера к Сталину, который тогда изо всех сил добивался этого, то Берлин не был информирован о сделанном».

Всякий раз, когда речь заходит о контактах между НКВД и гестапо, разговор ограничивается упоминанием встреч невысокого уровня, да и то гипотетических. Но если внимательно посмотреть протокольные сообщения о визите Молотова в Берлин, обнаружится, что в составе советской делегации был не указанный в списке сопровождающих лиц заместитель Берии Меркулов («Правда» от 14.11.1940) — и тогда понятно, почему среди встречавших находился Гиммлер, а среди провожавших — его заместитель Далюге. Напомню, что советско-германские соглашения 1939 года включали, кроме всего прочего, и секретный дополнительный протокол о пресечении польской агитации, а в нем фразу о взаимных консультациях.

Так что оговорка Мастного, что катынская акция должного эффекта в Берлине не возымела, так как немцы о ней ничего не узнали, все-таки не вполне корректна: не знала мелкая сошка вроде Словенчика, а Гитлер?

Ну а тот факт, что немцы молчали аж до 1943 года, как раз поддается объяснению. Во-первых, это слишком серьезный козырь, важно было не продешевить. Во-вторых, для большей убедительности следовало обнаружить само захоронение — дружба дружбой, а все же вряд ли Меркулов назвал точные места казни. И вот уж тут нельзя не поразиться, до какой степени вовремя были найдены могилы. Ведь это произошло после Сталинграда, когда воюющие стороны достигли равновесия и исход войны был совершенно непредсказуем. Гитлеру во что бы то ни стало нужно было изменить баланс сил в свою пользу, а для этого прежде всего осложнить отношения СССР с союзниками, предотвратить возможное открытие второго фронта в Европе.

Менее актуальной была задача инспирировать разрыв между Москвой и польским правительством в изгнании, и вот почему.

Катынь была не причиной, а лишь формальным предлогом советского демарша — подлинная же причина состоит в том, что Сталин к тому времени уже решил польский вопрос по-своему. Дипломатические отношения были прерваны в ночь с 25 на 26 апреля, а 8 мая объявлено о формировании на территории СССР дивизии имени Костюшко под эгидой Союза польских патриотов — прообраза будущего сталинистского правительства Польши, причем в сообщении сказано, что «формирование этой дивизии уже начато». Ясно, что замысел разрубить таким образом советско-польский Гордиев узел созрел до, а не после катынской сенсации. Вот почему Сталин не внял уговорам союзников, фарисейски ссылаясь на мнение своих «коллег» и на «общественное мнение».

«Премьер Сталин премьеру Черчиллю, лично и строго секретно. Кремль, 25 апреля.

Получил Ваше послание насчет польских дел. Благодарю Вас за участие, которое Вы приняли в этом деле. Однако должен Вам сообщить, что дело перерыва отношений с польским правительством является уже делом решенным, и сегодня В. М. Молотову пришлось вручить ноту о перерыве отношений с польским правительством. Этого требовали все мои коллеги, так как польская официальная печать ни на минуту не прекращает враждебную кампанию, а, наоборот, усиливает ее с каждым днем. Я был вынужден также считаться с общественным мнением Советского Союза, которое возмущено до глубины души неблагодарностью и вероломством польского правительства.

Что касается вопроса о публикации советского документа о перерыве отношений с польским правительством, то, к сожалению, никак невозможно обойтись без публикации».

В ответ Черчилль разразился следующим посланием:

«Г-н Иден и я указывали польскому правительству на то, что никакое возобновление ни отношений дружбы, ни сотрудничества с Советами невозможно в то время, когда оно выступает против Советского правительства с обвинениями оскорбительного характера и таким образом создает видимость того, что оно поддерживает злобную нацистскую пропаганду. Тем более никто из нас не может терпеть расследование Международным Красным Крестом под покровительством нацистов и под воздействием запугивания со стороны нацистов. Я рад сообщить вам, что польское правительство согласилось с нашим взглядом и хочет лояльно работать совместно с Вами.

Британский кабинет исполнен решимости навести должную дисциплину в польской прессе в Великобритании. Жалкие скандалисты, нападающие на Сикорского. могут говорить вещи, которые германское радио громко повторяет на весь мир, и это наносит ущерб всем нам. Это должно быть прекращено и будет прекращено.

Пока это дело было триумфом Геббельса. Теперь он усердно внушает мысль о том, что СССР будет организовывать польское правительство на русской земле и что СССР будет иметь дело лишь с этим правительством. Мы, конечно, не был» бы в состоянии признать такое правительство и продолжали бы наши отношения с Сикорским, который является самым полезным человеком, которого Вы и мы могли бы найти для целей нашего общего дела. Я рассчитываю, что такой же будет и американская точка зрения.

Я лично считаю, что они получили удар и что после любого периода времени, который будет сочтен удобным, отношения, установленные 30 июля 1941 года, должны быть восстановлены. Это больше всего не понравится Гитлеру, а то. что больше всего ему не нравится, нам разумно делать.

Наш долг перед армиями, которые в настоящее время ведут бои и которые вскоре будут вести еще более тяжелые бои, поддерживать хорошее положение в тылу. Я и мои коллеги твердо надеемся на более тесное сотрудничество и понимание между СССР, Соединенными Штатами, Британским содружеством наций и Империей не только в усиливающейся военной борьбе, но и после войны. Какая другая надежда, помимо этой, может существовать для измученного мира?»

Вся эта риторика пропала даром. В конце концов Сталин сделал именно то, чего больше всего опасался Черчилль — создал новое польское правительство. К слову сказать, наши западные союзники муссировали польский вопрос на протяжении всей войны, однако всякий раз, стоило Сталину проявить упорство, умывали руки.

Из сказанного видно, что в сталинской интерпретации конфликта причина и следствие просто переставлены местами. Какова же, собственно говоря, роль немцев? В «Сообщении» комиссии Бурденко сказано, что они посредством катынских разоблачений стремились спровоцировать польско-советский разрыв. Пусть так, но зачем же гениальный стратег «поддался на провокацию»? В том-то и дело, что Гитлер не мог не знать, хотя бы только из прессы, что отношения Москвы с «лондонскими поляками» из рук вон плохи, причем испорчены самой же Москвой. Теперь ему следовало попытаться вбить клин между Сталиным и его новыми польскими партнерами, между Советским Союзом и поляками как нацией. И Катынь, воскресившая в памяти поляков сговор 1939 года, идеально отвечала этой цели.

А перспектива нового сговора именно в 1943 году. после Сталинграда и особенно после Курской битвы, была вполне реальна. Поклонники Юлиана Семенова, с замиранием сердца наблюдающие за тем, как штандартенфюрер Штирлиц разоблачает происки Карла Вольфа и Аллена Даллеса в Швейцарии, вряд ли подозревают, что о попытке Вольфа вступить в сепаратные переговоры (кстати, она имела место в Цюрихе, а не в Берне) советское правительство совершенно официальным порядком информировал не кто иной. как английский посол Арчибальд Кларк Керр. У Гитлера со Сталиным до переговоров не дошло, однако их идея, судя по всему, витала в воздухе и Кремля, и рейхсканцелярии. Состоялся и взаимный зондаж, не возымевший последствий, вероятно, потому, что Сталин сделал ставку не на Гитлера, а на генералов-заговорщиков, о которых уже 20 апреля 1943 года сообщил в Москву Шандор Радо. Существует версия, согласно которой Берия всю войну поддерживал контакты с Гиммлером — кстати говоря, именно они, быть может, послужили причиной смерти Рауля Валленберга, который ненароком вышел на этот канал связи.

Еще одно обстоятельство, на которое указывает в своей книге «Россия после 1917 года» Фредерик Шуман: «Следует отметить, что первоначальное разоблачение Геббельса совпало по времени с героическим восстанием евреев в Варшавском гетто и было рассчитано на отвлечение от него внимания». (Отсюда — «еврейские комиссары».)

И, наконец, совсем простое соображение: нацистам надо было чемто отвечать на сообщение ЧГК — отсюда и Катынь, и Винница, и Пятигорск.

Только теперь вижу, что последние страницы книги больше похожи на пролог, чем на заключение. Так оно и есть: ка-тынская проблема не закрыта, политическое решение всего лишь сделало возможной полноценную работу над ней. Как бы нам ни внушали обратное, факт остается фактом: до сих пор не обнаружено ни одного окончательного, однозначного документа только косвенные, а уж в интерпретации косвенных доказательств советская историческая наука не имеет себе равных: до сих пор мы не знаем ни имен преступников, ни деталей акции: сведения о недавно обнаруженных захоронениях страдают крайней неполнотой и невразумительностью. По-прежнему блокирован доступ к архивам КГБ. а ведь именно там и только там хранятся ответы на все оставшиеся вопросы, именно это учреждение, а не безымянная «советская сторона», должно выражать «глубокое сожаление в связи».

Само собою разумеется, весь корпус уже выявленных документов должен быть рассекречен и опубликован — только тогда появится реальная возможность анализировать их не по-партизански, а профессионально. Я уже писал о недопустимой игре с цифрами. Увязать их друг с другом трудно, но необходимо. Всю имеющуюся в наличии информацию следует заложить в компьютер, но для этого она должна быть доступна, нужна заинтересованность соответствующих должностных лиц и ведомств.

Одна из самых безотлагательных задач состоит в том, чтобы найти и опросить свидетелей, пока они не ушли из жизни. В дополнение к уже перечисленным назову еще одно имя: в Австралии опознан бывший начальник смоленской полиции. военный преступник Алферчик — уверен, ему есть что рассказать о Катыни.

Есть. впрочем, целая категория свидетелей, до сих пор как-то совсем не разговорившаяся. Это бывшие сотрудники НКВД — НКГБ. работники среднего звена, которые многое знают, но поведать общественности ничего не могуг, так как в свое время обязались не разглашать служебную тайну. Надо думать, не только катынская, но и иные проблемы прояснятся, если подписки о неразглашении, составленные, скажем, до 1953 года включительно, признать утратившими силу. Принять решение по этому вопросу мог бы Верховный Совет.

Специфический поворот темы — мифологизация катынской трагедии. Слишком долго она пребывала в зоне молчания, за полвека вокруг нее образовался целый фольклор. Наверное, каждому, кто решил отправиться по катынским адресам, приходилось встречать среди местного населения людей. которые не моргнувши глазом излагают фантастические подробности, указывают места погребения, чуть ли не в лицах описывают кровавые сцены расстрелов. Как правило, несообразности в этих рассказах обнаруживаются без особых усилий, однако же мнимые очевидцы стоят на своем, вступают в изнурительные дискуссии, пишут в инстанции и органы прессы. Бывают случаи и более сложные, требующие тщательной проверки. А бывает — человек искренне заблуждается. Боюсь, теперь, когда цензурные шлюзы окончательно рухнули, чти народные сказители имеют шанс оказаться в центре внимания, начнут еще, чего доброго, водить экскурсии и выступать с лекциями от общества «Знание». Этой деятельности необходимо положить конец. Главное противоядие — опять-таки публикация подлинных документов. Имея в руках источники, любой квалифицированный краевед опровергнет самозванца, сколь бы изощренной ни была его легенда.

Как и во всякой большой, трудоемкой и многослойной теме, в «катынском деле» есть своя периферия — эпизоды, возникающие при обработке источников попутно, не имеющие отношения к основному сюжету, однако способные составить предмет специального исследования. Например, изучая архивный фонд Главного управления конвойных войск НКВД СССР. я обнаружил списки около двухсот интернированных военнослужащих английской, французской и бельгийской армий. В феврале — марте 1941 года они были отконвоированы из Бутырской тюрьмы в Козельский лагерь, где содержались вплоть до начала войны; в последних числах июня их эвакуировали в Грязовец. Дальнейшая судьба этих людей неизвестна. (Совсем недавно этим сюжетом заинтересовался лорд Бетелл, опубликовал в английской прессе составленный мною список из девяти имен. запросил о них британское министерство обороны. Надо полагать, к моменту выхода книги участь по крайней мере англичан выяснится.) Существуют и иные частные проблемы.

Хочу обратить внимание читателей — и па юридические аспекты «катынского дела», доставшиеся нам в наследство от сталинско-гитлеровских времен. Все население территорий. отошедших к CCC'pпо советско-германскому договору о дружбе и границе, тогда же, в 1939 году, было объявлено советскими гражданами. По заключении в августе 1941 года военного соглашения с Польшей гражданство было возвращено, но не всем, а лишь этническим полякам. В 1943 году, после разрыва советско-польских дипломатических отношений, поляки снова стали считаться гражданами СССР. а те. кто отказывался от этой чести, подверглись репрессиям. В результате человек, родившийся, скажем, в 1938 году во Львове, имеет паспорт, где в графе «место рождения» указано «Украинская ССР». Но в 1938 году Львов был польским городом!. И таких казусов, причем более запутанных, множество. Я уж не говорю о том, что польский Сейм потребовал от правительства СССР компенсации за Катынь — это, понятно, вопрос тяжелый. Ну а запись-то в паспорте исправить — нет ничего проще, но ведь все-таки дело, а не слова, которыми мы все еще пытаемся заболтать межнациональные конфликты.

Отдельная тема — юридическая ответственность виновников катынского убийства. С какого боку к ней ни подступись, говорить приходится о сталинских репрессиях в целом, хотя известные оттенки здесь существуют и учитывать их тоже необходимо. Официальные лица, от которых зависит принципиальное решение вопроса, в своих публичных выступлениях обычно ссылаются на срок давности, который, дескать, в данном случае истек. Между тем всякому юристу известно, что статья 48 УК РСФСР вопрос о применении срока давности к лицу. совершившему преступление, за которое может быть назначена смертная казнь, оставляет открытым он должен решаться судом. Катынскую же акцию следует квалифицировать как умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах (статья 102 УК РСФСР), то есть как преступление, караемое смертной казнью.

Далее. Катынская акция, вне всякого сомнения, является военным преступлением, в число которых, как гласит статья 6 Устава МВТ в Нюрнберге, входит нарушение законов и обычаев войны, в частности, убийства или истязания военнопленных. Советский Союз — участник Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и к преступлениям против человечности от 26.11.1968. а в декабре 1983 года голосовал за резолюцию 38/99 Генеральной Ассамблеи ООН, согласно которой привлечение к ответственности лиц, виновных в этих преступлениях, является обязательством всех членов международною сообщества. К тому же и советское законодательство предусматривает наказание за военные преступления (статьи 266–269 УК РСФСР).

Распространено также мнение, что суд над виновниками сталинского террора невозможен, поскольку их нет в живых. Но и это не так: согласно статье 5 УПК РСФСР, уголовное дело может быть возбуждено и против умершего в тех случаях, «когда производство по делу необходимо для реабилитации умершего или возобновления дела в отношении других лиц по вновь открывшимся обстоятельствам».

Вынужденное «покаяние» — это еще не очищение от скверны сталинизма. Только суд может объявить сталинизм вне закона, а его пропаганду запретить де-юре без ущерба для плюрализма. Вся правда — вот гарант нашей способности к подлинному нравственному обновлению.

Процесс десталинизации только начинается. Главное — не остановиться на полпути, иначе «белые пятна» так и останутся «грязными». Это пятна не на истории, а на совести народа.