Как мы видели, по последнему перед выборами опросу ВЦИОМа, за Ельцина 16 июня собирались проголосовать 36 процентов опрошенных, за Зюганова — 24. Разрыв довольно внушительный. В самом ельцинском штабе в него не очень верили. По словам Георгия Сатарова, исходили из более скромного прогноза: действующий президент в первом туре получит 35 процентов, вождь коммунистов — 30.

В действительности разница в голосах с самого начала наметилась еще меньшая. По данным Центризбиркома, на половину первого ночи 17 июня у Ельцина было 34,4, у Зюганова — 31,38 процента.

Этот наметившийся с самого начала разрыв — примерно в три процента — сохранялся и в дальнейшем, то несколько сокращаясь, то вновь увеличиваясь. Три часа утра: Ельцин — 34,35, Зюганов — 31,97. Пять утра: Ельцин — 34,69, Зюганов — 31,92. Семь утра: Ельцин — 34,27, Зюганов — 32,45. Восемь утра: Ельцин — 34,3, Зюганов — 32,5. Десять утра: Ельцин — 35,02, Зюганов — 31,53. Двенадцать дня: Ельцин — 34,8, Зюганов — 32,31. Шесть вечера (представлены данные по 88 субъектам Федерации из 89): Ельцин — 34,82, Зюганов — 32,13.

На 11 утра 18 июня разрыв между двумя главными конкурентами снова несколько увеличился: Ельцин — 35 процентов, Зюганов — 31,96.

Вечером Центризбирком опубликовал предварительные результаты первого тура: Ельцин — 35,06 процента голосов, Зюганов — 31,96.

Окончательные итоги были объявлены 20 июня. У Ельцина — 35,28 процента, у Зюганова — 32,03. В общем-то разница пустяковая. Почти полное равенство. Но все-таки… Ельцин впереди. Для его сторонников это важно.

Три следующих места распределились так: Лебедь — 14,52 (довольно неожиданно для многих), Явлинский — 7,34, Жириновский — 5,7. Из прочих кандидатов — Святослав Федоров, Горбачев, Шаккум, Власов, Брынцалов — ни один не набрал более процента.

Всего в выборах приняли участие 69,81 процента избирателей, внесенных в списки. Процент довольно высокий. Особенно это важно для сторонников действующего президента: считается, что именно высокая явка может обеспечить ему победу: такая явка достигается за счет молодежи, а она в основном за действующего президента.

Были ли они честными?

Были ли выборы честными? Это центральный вопрос. Сегодня, спустя годы, людям старательно вдалбливается, что итоги голосования были фальсифицированы в пользу Ельцина: дескать, при таком низком, почти нулевом, рейтинге, да к тому же будучи разбитым болезнью, он никак не мог победить. Те, кто это утверждает, надеются, что никто уже не помнит: низкий, околонулевой рейтинг у Ельцина был лишь в начале избирательной кампании, в дальнейшем он мало-помалу поднимался и уже к первому туру догнал и превзошел рейтинг Зюганова…

Конечно, нарушения в первом туре были. Без них не обходятся ни одни выборы. Но были они с обеих сторон. Во всяком случае каждая из противоборствующих команд обвиняла в них другую.

Уже днем 16 июня заместитель думской фракции проправительственного «Нашего дома — России» Владимир Рыжков заявил на брифинге: хотя в основном выборы идут нормально и говорить о массовых фальсификациях нет никаких оснований, тем не менее нарушений довольно много, причем по большей части — со стороны приверженцев КПРФ. Самые типичные: в день выборов ведется открытая агитация за Зюганова; многие избиркомы — об этом мы уже слышали — состоят в основном из коммунистов (по некоторым данным, они и их единомышленники контролируют 60 процентов избирательных участков), даже зюгановские избирательные штабы подчас располагаются в кабинетах членов избирательных комиссий; наблюдатели от КПРФ нередко заполняют бюллетени от имени тех, кто не пришел на выборы, в то время как наблюдатели от Бориса Ельцина на избирательные участки просто не допускаются; на некоторых участках обнаружены изготовленные на ксероксе и заверенные печатями и подписями членов избиркома бюллетени с проставленной галочкой «за Зюганова»…

Со своей стороны, и коммунисты не скупились на обвинения. Один из лидеров КПРФ, председатель думского Комитета по безопасности Виктор Илюхин заявил в интервью «Эху Москвы»: дескать, из регионов поступают сведения о «попытках» фальсификации в пользу Ельцина; так, в Ростовской области на некоторых избирательных участках «пытались» бросать в урны целые пачки бюллетеней «за Ельцина», а бюллетени, поданные за других кандидатов, напротив, изымались.

Впрочем, главное, о чем, по мнению Илюхина, надо говорить, — еще до голосования претенденты на президентский пост были поставлены в неравные условия: «60 процентов телевизионного времени, 60 процентов на радио были отданы в пользу Ельцина… Вся исполнительная вертикаль власти, по сути, была включена в избирательную кампанию. Многие штабы по переизбранию Ельцина возглавлялись главами администраций краев, областей, руководителями республик. На места спускались директивы и указания, как голосовать, как вести агитационную кампанию. Шло откровенное злоупотребление служебным положением в интересах именно Ельцина».

И еще. Как сказал Илюхин, «надо ставить перед Центризбиркомом вопрос о сокращении числа голосов, поданных за Ельцина, так как в Вооруженные Силы РФ и МВД шли непрямые указания и распоряжения голосовать именно за Ельцина».

В общем-то это было похоже на правду. Так называемым административным ресурсом ельцинская сторона пользовалась на полную катушку. Хотя в «красном поясе» то же самое делали и коммунисты (а «пояс» этот простирался ни много ни мало едва ли не на полстраны; забегая вперед, скажу, что Зюганов одержал победу в 42 регионах страны из 88 — Чечню в расчет брать не будем). Что касается армии, МВД, других силовых структур, им никаких особенных директив от Зюганова и не требовалось: коммунистических приверженцев в них всегда было предостаточно.

Илюхину, на том же радио, ответил Константин Боровой. По его словам, «данные, которые начали поступать из регионов, где победу одержал Геннадий Зюганов (таковых, еще раз скажу, в конечном счете оказалось 42 из 88. — О.М.), позволяют предположить, что там имела место массовая фальсификация»: прямо перед выборами из избирательных комиссий были удалены многие люди с «нормальными» политическими взглядами или аполитичные, и во многие комиссии введены сторонники коммунистов; в результате эти комиссии «дают очень высокий процент голосов, поданный за Зюганова, — до 80 процентов»; такой аномально высокий процент явно свидетельствует о фальсификации.

Любопытное свидетельство того, как в некоторых местах удавалась предотвращать фальсификацию, планируемую коммунистами, приводят бывшие помощники президента в книге «Эпоха Ельцина»:

«Еще до первого тура группа аналитиков во главе с Л.Смирнягиным вычислила, в каких районах можно ожидать наибольшее число нарушений в пользу КПРФ. Оказалось, что это, в первую очередь, сельская местность так называемого «красного пояса». Чтобы не дать противнику воспользоваться привычными приемами «заполучения» там голосов, была задумана и реализована операция «Молодежный десант». В ночь перед первым туром из центра Москвы отправилась колонна автобусов со студентами московских вузов в качестве общественных наблюдателей… Маршруты молодежных бригад пролегали по глухим дорогам центральных областей, где в сельских участках привыкли набивать урны лишними бюллетенями, объяснять старушкам, где надо ставить галочки, и делать многое другое, что позволяло затем гордо отчитываться перед вышестоящей партийной организацией. Подобные колонны выезжали и из некоторых областных центров. Акция оказалась успешной, и во время второго тура ее размах был удвоен».

Всего за время предвыборной кампании в Генпрокуратуру поступило свыше 130 сигналов о различных нарушениях (не все из них, конечно, подтвердились). Непосредственно 16 июня специально созданная Генпрокуратурой рабочая группа зафиксировала 20 нарушений. При этом, однако, прокурорские работники уверяли, что массовой фальсификации не было.

Тем не менее по трем грубым нарушениям (одно в Ростовской области, два — в Москве) были заведены уголовные дела.

Коммунисты оспорили в Верховном суде результаты первого тура выборов в Татарии. По их утверждению, в пяти районах Казани их наблюдатели обнаружили несоответствия в протоколах избиркомов, так что Ельцину будто бы приписали более 45 тысяч лишних голосов, а у Зюганова отняли более девяти тысяч (потери понесли также Лебедь, Явлинский, Жириновский). Представители КПРФ потребовали внести изменения в официальные результаты первого тура.

Никаких последствий этот иск не имел. Впрочем, если бы даже суд удовлетворил его, это лишь в малой степени повлияло бы на общий исход голосования.

Один из признаков того, что серьезных фальсификаций в первом туре не было, — обнаружившаяся после голосования достаточная точность предшествовавших ему прогнозов. Близкими к итоговым результатам первого тура оказались многие из них. Наиболее точным было признано предсказание Центра стратегического анализа и прогноза Дмитрия Ольшанского: он прогнозировал, что Ельцин получит 36 процентов голосов, Зюганов — 33. Напомню: в реальности у первого оказалось 35,28, у второго — 32,03. Как видим, по крайней мере, разница между голосами соперников угадана почти идеально — те самые три процента. Как в аптеке. Если результаты подтасовываются, такого не бывает.

Что касается многочисленных международных наблюдателей, они были единодушны: выборы прошли нормально, с соблюдением законов и демократических норм. Именно так, в частности, оценили их наблюдатели от Парламентской ассамблеи ОБСЕ, Европарламента и Совета Европы: по их словам, они не обнаружили «никаких серьезных нарушений и фальсификаций», а те, которые были отмечены, — малозначительны и не влияют на окончательные итоги голосования. Руководитель делегации наблюдателей от Европарламента Констанция Крель сказала, что накануне выборов ей и ее коллегам удалось встретиться и побеседовать «практически со всеми» кандидатами в президенты и при каждой встрече их «настойчиво убеждали об опасности фальсификации итогов голосования». Однако в действительности никаких признаков этого они не заметили. Констанция Крель считает прошедшие выборы «хорошо подготовленными, без манипуляций и фальсификаций». Такого же мнения глава делегации Парламентской ассамблеи ОБСЕ Андраш Баршонь: выборы «в целом были проведены справедливо и честно», «в полном соответствии с российской Конституцией и демократическими нормами». По словам Баршоня, наблюдатели ОБСЕ «не усмотрели каких-либо серьезных нарушений в ходе голосования». Американский сенатор Джон Маккейн, возглавлявший миссию наблюдателей от Международного республиканского института (американской частной некоммерческой организации), подтвердил, что выборы президента России проводились «в основном открыто и честно» и «не были омрачены какими-либо значительными отклонениями от установленных процедур». Большое впечатление на Маккейна произвели «высокий уровень вовлеченности граждан в процесс контроля за выборами» и «присутствие наблюдателей от различных политических партий».

Пожалуй, самым категоричным было мнение, высказанное кем-то из иностранных наблюдателей на пресс-конференции в посольстве Израиля: «На состоявшихся выборах не было ни малейшей возможности совершить подтасовку итогов». И еще: «Уже то, как распределились голоса между кандидатами на пост президента, однозначно свидетельствует о честности и беспристрастности выборов в России».

За последние полтора десятка лет на территории бывшего Советского Союза проходило множество выборов. И редко когда мнение международных наблюдателей об этих выборах было таким единодушно одобрительным. Мы ведь знаем: если что не так, эти наблюдатели не стесняются резать правду-матку в глаза. Что касается выборов российских, я такого единодушия, откровенно говоря, вообще не помню.

Правда, от внимания наблюдателей не ускользнуло «несбалансированное освещение» в печати и на телевидении процесса подготовки к выборам, преимущественное внимание, которое СМИ уделяли президенту, но это был, пожалуй, единственный серьезный упрек.

Президентская команда, естественно, могла быть довольна итогами первого тура. Все понимали: при тех обстоятельствах, которые сложились к моменту выборов, на большее рассчитывать было трудно. Однако сам Ельцин демонстрировал недовольство. Он и раньше, к удивлению окружающих, невзирая на все рейтинги, безапелляционно утверждал, что выиграет выборы уже в первом туре, а теперь, соответственно, сокрушался — он, дескать, не удовлетворен его итогами: блиц-крига не получилось. Об этом он начал говорить уже утром 17-го на совещании с членами аналитической группы своего избирательного штаба. Тем, кто оценивал ситуацию более трезво, оставалось лишь пожимать плечами.

В этот же день, не дожидаясь окончательных результатов голосования, президент выступил с телеобращением по итогам первого тура. Он призвал сторонников Лебедя, Явлинского и Святослава Федорова объединиться с его, Ельцина, избирателями. По словам президента, после первого тура «выбор предельно ясен»: «либо назад — к революциям и потрясениям, либо вперед — к стабильности и благополучию».

В штабе Ельцина были уверены: при явке порядка 70 процентов у Зюганова во втором туре нет шансов на победу. И напротив, по расчетам Вячеслава Никонова, при явке ниже 60 процентов возникает вполне осязаемая вероятность победы коммунистов.

Между тем, мы видели, как раз та самая достаточно высокая явка, почти такая — 69,81 процента — уже была достигнута в первом туре, но при этом победа Ельцина оказалась не так что бы уж слишком убедительной. Ко второму туру требовалось приготовить что-то еще, помимо семидесятипроцентной явки…

Что касается коммунистов, их отношения к результатам первого тура, — они тоже, как и окружение Ельцина (исключая его самого), вроде бы были довольны, не особенно шумели по поводу «сфальсифицированных» выборов. Их протесты против «подтасовок» носили в основном ритуальный характер, обычный для поведения проигравшей стороны. Уже 17 июня в конце дня, выступая на пресс-конференции в московской мэрии, Зюганов «выразил удовлетворение» итогами выборов (в тот момент — предварительными, но в дальнейшем они мало изменились). В целом, сказал он, выборы прошли «нормально», хотя «есть некоторые факты, свидетельствующие о попытках фальсификации на некоторых избирательных участках». Народно-патриотический блок, по словам Зюганова, получил в первом туре «солидную» поддержку (словечко «солидный» — вообще одно из любимых зюгановских словечек; он и сам во всех своих действиях всегда старается выглядеть жутко солидным, в отличие от какого-нибудь суетливо-крикливого Анпилова). По оценке коммунистического лидера, «красный пояс» «расширился и укрепился», коммунисты имеют неплохие перспективы во втором туре, так что в ближайшие дни он, Зюганов, уже собирается обсудить с соратниками «персональный состав» будущего «правительства народного доверия». Оратор сообщил, что намерен также встретиться со всеми кандидатами в президенты, «набравшими более одного процента голосов избирателей».

В специальном обращении — оно было распространено среди журналистов — Зюганов официально призвал Александра Лебедя и Святослава Федорова «объединить свои усилия с блоком народно-патриотических сил перед вторым туром президентских выборов». «Мы должны понять и простить друг друга, вступить в диалог», — говорилось в обращении.

Понять и простить… Этакая трогательная христианская формула. При этом Явлинский и Жириновский, набравшие больше одного процента, почему-то остались за пределами зюгановского внимания. Зато этого внимания удостоился Святослав Федоров, не преодолевший, как известно, однопроцентного барьера.

По-настоящему же Зюганова интересовал, конечно, лишь генерал Лебедь. Переметнись он к коммунистам, шансы их лидера на президентство сразу сделались бы более чем реальными. Так и представляешь генерала-десантника, которого в разные стороны, каждый к себе, тянут два главных претендента на президентский трон.

…Перелом в настроении Зюганова и в его оценке первого тура произошел 20 июня — в связи с событиями, о которых речь впереди.

В Чечне 16 июня состоялись не только выборы президента, но и местного парламента. Впрочем, слово «состоялись» следует сопроводить большим жирным знаком вопроса.

По официальным данным, представленным республиканской избирательной комиссией, в парламентских выборах приняло участие 58 процентов избирателей, в президентских — 60. Все вроде бы чинно и благородно. Однако российские и зарубежные журналисты, находившиеся 16 июня в Чечне (тогда еще туда журналистов пускали), дружно свидетельствовали: население фактически бойкотировало выборы. Об этом, в частности, рассказали корреспонденты «Московских новостей» и телепрограммы «Взгляд», посетившие Самашки, Серноводск, Чери-Юрт, Курчалой, Бачи-Юрт, Ачхой-Мартан, Новогрозненский…

Это же подтвердило и руководство чеченской оппозиции. В заявлении, которое оно распространило 18 июня, говорилось, что «население полностью проигнорировало фарс с выборами 16 июня».

Весьма резко отозвался о выборах Постоянный совет Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, заявив, что они не были «свободными и справедливыми» и «не соответствовали принципам ОБСЕ».

В общем-то выборный спектакль, устроенный промосковским правительством Доку Завгаева, был вопиющим отступлением от линии мирных переговоров, которой, как мы знаем, в предвыборные недели вроде бы стал придерживаться Ельцин. На это в заявлении Постоянного совета ОБСЕ обращалось особое внимание: выборы «противоречат духу протокола по прекращению огня и урегулированию вооруженного конфликта на территории Чеченской Республики, подписанного 10 июня в Назрани (Ингушетия)» (переговоры в Назрани, как мы знаем, были продолжением московских переговоров между Ельциным и Яндарбиевым). Напоминалось, что, согласно упомянутому протоколу, стороны договорились «о необходимости провести местные выборы после вывода федеральных войск и демилитаризации Чеченской Республики»…

В общем, всякого, кто пытался вникнуть в смысл происходящего, начинало одолевать сомнение: действительно ли Ельцин всерьез желает добиться мира в Чечне, не представляют ли собой все его разговоры о нем обычный предвыборный трюк?

Собственно говоря, для чего нужны президентские выборы? Вроде бы ясно — чтобы оценить действующего главу государства и, если он не слишком хорош, заменить его другим.

У нас, однако, не так. При общем правильном векторе движения страны Ельцин наделал такую кучу чудовищных ошибок, что необходимость его замены как будто должна была быть ясна каждому. А вот насчет целесообразности президентской рокировки — дело сложнее.

Какие ошибки имеются в виду? Они известны. Прежде всего, конечно, позорная война в Чечне, апофеозом которой стал настоящий геноцид, развязанный российскими войсками против чеченцев. Причем, как ни дико звучит, он продолжался и в ходе «мирного урегулирования» по ельцинскому плану.

Говорят, не все осуждают эту бойню. Так что продолжение ее вроде бы не очень вредит Ельцину в глазах избирателей. Между тем опрос ВЦИОМа, проведенный в середине марта, дал такие цифры: соотношение тех, кто стоит за немедленный вывод войск, и полагающих, что с этим можно не торопиться, — 51: 31. Стало быть, если бы выборы проводились именно в эту пору и если бы при голосовании учитывался только чеченский фактор — не видать бы Ельцину повторного президентства.

Еще один провал — чуть ли не повсеместная задержка зарплаты. Недавно помощник президента Александр Лившиц с чувством глубокого облегчения сообщил, что бюджетные деньги на погашение этих долгов переведены во все российские регионы. Но, во-первых, как можно было допустить такой всесветный конфуз? Куда, спрашивается, смотрел президент в течение долгих месяцев, когда творилось это безобразие? Во-вторых, действительно ли все долги отданы? Известный экономист Андрей Илларионов считает, что на самом деле они не только не сократились, но даже возросли, и вообще трудно себе представить, что в ближайшее время эта проблема будет полностью решена. «Обещание президента было большой ошибкой, — полагает Илларионов. — Такое обещание нельзя было давать ни при каких условиях».

Короче, одна ошибка наезжает на другую. Это характерно для Ельцина.

Немало и других провалов. Их можно долго перечислять. Совершенно обнаглела преступность… Дело дошло до того, что киллеры спокойно стреляют по окнам председателя Центробанка, живущего в центре Москвы. В охраняемом доме. Что же тогда говорить о рядовых российских гражданах? Им-то с какой стороны ждать защиты? Столь же обнаглело чиновничество… Обнаглело, разбухло, погрязло в воровстве и взятках. Стало настоящим проклятием для простого человека. Образовался режущий глаза своим неумеренным богатством, купающийся в роскоши слой нуворишей, отвратительно контрастирующий с нищетой большинства россиян… Ведь не это же роскошество кучки обитателей бывшего Совка (многие их которых — тривиальные уголовники) было истинной первоначальной целью экономических реформ…

Сколько бы, однако, мы ни перечисляли ошибки и просчеты Ельцина, ЭТО НЕ ДАЕТ НАМ ПРАВА ГОЛОСОВАТЬ ПРОТИВ НЕГО. Причина простая, известная: альтернативу ему составляют коммунисты, чей прорыв к власти будет означать для России, без всяких оговорок, национальную катастрофу.

Короче говоря, несмотря на формально провозглашенные свободные выборы, НИКАКОГО ВЫБОРА У НАС НЕТ. И как всегда — по крайней мере, начиная с 1917 года, — виной тому наследники Маркса и Ленина. Если прежде они препятствовали свободному волеизъявлению людей, следуя своим природным диктаторским замашкам, то теперь такое препятствие представляет само наличие в избирательном бюллетене их кандидата — любимого вождя и уважаемого руководителя, уроженца деревни Мымрино Орловской губернии товарища Зюганова.

Позвольте, мне возразят, но разве представленная избирателю теперь вот во втором туре комбинация «Ельцин — Зюганов» — это не доказательство, что свободные выборы все-таки имеют место? Нет, разумеется. Избиратель поставлен перед ВЫНУЖДЕННЫМ выбором между долгой болезнью, исход которой не ясен, и гарантированной немедленной кончиной. НЕЛЬЗЯ СЧИТАТЬ СВОБОДНЫМИ ВЫБОРЫ ПЕРЕД УГРОЗОЙ НЕИЗБЕЖНОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ТРАГЕДИИ.

Да, но такова была, скажут, воля избирателей — чтобы на финише схлестнулись два упомянутых кандидата, две непримиримые силы. Насчет воли избирателей можно говорить очень долго. Ясно ведь, что страна поражена тяжелым недугом. Недуг этот социально-психиатрического свойства. Происхождение его скрывается в темных годах массового террора, осуществлявшегося теми же коммунистами, которые наладили в свое время ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ ИСКУССТВЕННЫЙ ОТБОР, поставили на поток физическую выбраковку лучших представителей народа…

«Ельцин — Зюганов» — это не альтернатива для нормальных выборов. Таковой можно было бы считать, допустим, пару Ельцин — Явлинский. Или Ельцин — Святослав Федоров. Или, наконец, Ельцин — Горбачев… Но таких пар не появилось. И не могло появиться.

Коммунисты не только мешают россиянам сделать нормальный выбор — они не дают зарубежным политикам оказать в необходимых случаях давление на Ельцина. Недавно, например, стало известно, что американцы, оказывается, регулярно делают российской стороне представления по поводу ее неправомерных действий в Чечне. Однако делают их конфиденциально, втихомолку. Опять-таки — чтобы не навредить Ельцину в его противоборстве с красными. Ясно, что эффект от таких негласных представлений практически нулевой.

Понятное дело: не давая нам возможности голосовать против Ельцина, не позволяя международному общественному мнению оказывать ему противодействие в его ошибочных и неправомерных решениях, коммунисты полностью разделяют с ним ответственность за все его просчеты и провалы.

Известен стих Межирова, в свое время принесший ему славу: «И тогда еле слышно сказал комиссар: «Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!» Сегодня хочется крикнуть другое: «Коммунисты, назад!» Назад — не в смысле назад, в прошлое. Туда они и без моих призывов тянут что есть мочи. «Назад!» — в смысле «Ну-ка, осадите маленько!»

Если бы Зюганов был умным и ответственным политиком, он без труда понял бы, что пришествие его к власти принесет России неисчислимые беды. Независимо от того, каковы его собственные субъективные мечты и желания. Та сила, которая его поднимает, толкает на президентский трон, — страшная, разрушительная сила. Она не оставит от России камня на камне. От России и от прилегающих стран. А может быть, и от отдаленных, учитывая, что у этой силы в руках окажется ядерное оружие.

Не надо мне возражать, что, мол, коммунисты уже владели им в прошлые времена и ничего такого не случилось: то были коммунисты, ОБЛАДАВШИЕ ВЛАСТЬЮ, эти же — РВУЩИЕСЯ к ней, то есть заряженные несравненно большим потенциалом агрессии. Да к тому же это вообще не столько коммунисты, сколько люди несколько иной окраски. Егор Гайдар уже предупреждал нас: впервые ядерное оружие может оказаться в руках национал-социалистов (перед одной только мыслью об этом в конце Второй мировой войны, мы помним, трепетал весь мир).

Зюганов мог бы понять, что, сделавшись президентом, он не справится ни с одной из проблем, которые стоят перед страной сегодня и тяжесть которых удесятерится в случае его, Зюганова, победы. Они просто погребут его под собой подобно снежной лавине.

Он мог бы понять, наконец, что президентство не обещает ничего хорошего и ему лично. Достаточно вспомнить судьбу тех, кто стоял во главе октябрьского переворота 1917 года. Многие ли из них дожили до преклонных лет? Утверждение у власти нынешнего поколения большевиков, без сомнения, будет происходить примерно по той же схеме, что и в ленинско-сталинские времена: интриги, заговоры, тайные и открытые убийства соперников… Станет ли именно Зюганов новым Кобой или на эту роль логика подковерных драк вытолкнет кого-то другого, более хитрого и беспощадного? Да и в случае, если новым диктатором сделается все-таки сам бывший мымринский абориген, много ли ему от этого будет корысти, если взглянуть на дело в широком историческом плане? Кто сейчас Сталин в сознании миллионов нормальных людей?

Прикидывая в уме все эти безрадостные для Зюганова перспективы, можно сделать однозначный вывод: наилучшим для него сейчас было бы ОТКАЗАТЬСЯ БАЛЛОТИРОВАТЬСЯ В ПРЕЗИДЕНТЫ, снять свою кандидатуру. Это был бы поистине достойный, мужской поступок. Поступок, который поставил бы его в один ряд с лучшими людьми российской истории.

Но, разумеется, этого не произойдет. На такие поступки способны только личности совершенно иного масштаба, нежели наш доктор марксистско-ленинских наук. Достаточно посмотреть, какое безмерное счастье разливается по его лоснящейся физиономии, когда восторженные массы приветствуют его где-нибудь на митинге или на торжественном заседании. Нет, можно точно сказать: не существует на свете таких мотивов, которые подвигли бы его добровольно отказаться от этих приветствий, аплодисментов и от, кажется, плывущей ему прямо в руки, уже такой близкой почти неограниченной власти.

Да и не дадут ему стать вероотступником. В случае чего и шлепнуть могут. За этим у них дело не станет.

Итак, альтернатива — Ельцин или Зюганов? Эта альтернатива, повторяю, не для свободных мирных выборов. Она — для жесткого бескомпромиссного противостояния в духе ельцинско-хасбулатовской схватки 1993 года. И тогда, и сейчас идет борьба не на жизнь, а на смерть. Тогда она имела форму противоборства законодательной и исполнительной власти, вылившегося в конце концов в уличные кровавые столкновения, сейчас — форму президентских выборов. Никто сегодня не даст гарантии, что финал этого раунда не станет таким же, как в памятном октябре два с половиной года назад.

Вообще, что за мысль — наваливать такой тяжелый груз на процедуру голосования, решать с ее помощью, идти ли России вперед, в направлении рынка и демократии, или поворачивать оглобли назад, в светлое брежневско-черненковское прошлое? Допустим, Зюганов получит на треть процента больше… Ну и что? Может быть, просто кто-то в подсчетах чуть-чуть ошибся? К тому же специалисты уверяют, что и на прошлых, и на позапрошлых думских выборах имела место широкомасштабная фальсификация в пользу коммунистов и жириновцев, достигавшая и десяти, и двадцати процентов. Где гарантия, что то же самое не случится и на этот раз? Если какому-нибудь наперсточнику снова удастся охмурить г-на Рябова (а он, мы знаем, не очень-то и склонен разбираться с этими фокусниками), стало быть, разворачивать вспять огромную, только начинающую набирать скорость страну? Нет, это вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали.

Не надо быть Штирлицем, чтобы заприметить в действиях и той, и другой стороны признаки подготовки к событиям несравненно более серьезным, нежели простое опускание бумаги в повсеместно расставленные ящики. Одна из очевидных примет — путь провокаций, выбранный коммунистической оппозицией. В числе первых, разумеется, денонсация Беловежских соглашений. Множество крупнейших мыслителей в последние недели так и сяк судили и рядили, кто выиграл, а кто проиграл от этого футбольного финта. Но ни один не обратил внимания, как бы это сказать, на медицинско-физиологическую сторону дела. Абсолютно уверен: в числе главных задач авторов этой затеи было — вывести Ельцина из себя. И они-таки этого добились: мы видели президента в состоянии аффекта. Выброс адреналина в кровь — не самое лучшее, что можно пожелать человеку, страдающему ишемической болезнью и перенесшему, как говорят, уже несколько инфарктов. Расшатать здоровье Ельцина, вызвать очередной сердечный приступ — без сомнения, вот к чему, среди прочего, стремятся его сегодняшние политические противники. При всей примитивности такого пути он может оказаться наиболее эффективным.

В оставшееся до второго тура время можно нанести еще немало таких ударов. Под дых, по почкам, по печени… Как, вы готовы к ним, Борис Николаевич?

Кстати, элементарная логика подсказывает (и об этом уже говорилось): Ельцину тут нужен был бы дублер, параллельный кандидат в президенты. Так, на всякий случай. Для страховки. Но элементарная логика — это не для нас.

Ельцин отвечает коммунистам не менее жестко. Как известно, в ответ на думское решение по Беловежью в здание Думы был введен ОМОН. Якобы для поиска заложенной там мины. На самом же деле, полагаю, — чтобы напомнить депутатам о не столь уж отдаленных временах октября 1993-го…

Как всегда в такие поры, президент особо привечает армию, внутренние войска, ФСБ. Посещает воинские части, раздает награды, очередные звания… Его противники, однако, не отстают от него. Давняя ельцинская ненавистница дальневосточная железная леди Горячева проговорилась недавно, что думцы ведут переговоры с силовыми структурами на случай возможного осложнения политической ситуации при поражении Ельцина на выборах. Вице-спикерша уверена, что добровольно, без сопротивления, Ельцин не отдаст власть своему преемнику, то бишь Зюганову. По мнению приморского прокурора, эти самые структуры должны быть безоговорочно переподчинены мымринскому уроженцу уже на следующий день после оглашения итогов голосования (победного, как она полагает, для Зюганова).

Каково: вести переговоры с Минобороны, МВД, госбезопасностью за спиной у действующего президента, которому эти ведомства напрямую подчинены! Это ли не очередной крюк слева? И сильно ли это отличается от осени 1993-го?

Многим, конечно, ясен главный дефект идущих ныне выборов — отсутствие выбора. В принципе мы должны снять шляпу перед людьми, пытавшимися составить так называемую третью силу. Они предпринимали отчаянные попытки добиться, чтобы народное волеизъявление оказалось действительно свободным, чтобы дело не ограничивалось выбором между Ельциным и Зюгановым. Чтобы он, этот выбор, не был вынужденным.

Ясно, однако: третий, четвертый, пятый претенденты на президентское кресло должны быть реальными, хотя бы теоретически проходными. А вот с этим у третьей силы было как раз плоховато. Если сложить рейтинги Лебедя, Явлинского, Святослава Федорова, вроде бы получалось и ничего — что-то около 26 процентов. Но стали бы в случае чего сторонники высокоученого автора программы «500 дней», например, голосовать за бравого приднестровского генерала, с которого незабвенный Александр Сергеевич Грибоедов вполне мог бы списать своего полковника Скалозуба? Думаю, если и стали бы, то немногие. Точно так же, как поклонники Лебедя вряд ли в большом числе поддержали бы Явлинского. Так что арифметика тут мало что дает, сложение рейтингов вряд ли могло бы случиться.

Теперь, после первого тура, нам, думаю, стоит не только шляпу снять перед этими деятелями, но и в ножки им повалиться — чтобы они не упустили момент, когда следует стряхнуть с себя груз огорчений и обид и призвать своих избирателей голосовать за Ельцина. Иначе всем нам будет худо.

О настоящих свободных выборах в России можно будет говорить разве что лет через 10–15. Когда всяческие экстремисты, в первую очередь красного цвета, будут вытеснены на дальнюю периферию политического спектра, где их постоянным уделом станут несколько процентов общего числа голосов, как во всех приличных странах.

Что касается следующего — через пять лет — выборного цикла, в нем, пожалуй, опять повторится нынешнее бесхитростное силовое противостояние: партия коммунистов — против партии власти, хотя победа ельцинским наследникам, наверное, достанется уже меньшей ценой (это, конечно, при условии, что сейчас, во втором туре, Ельцину удастся одолеть Зюганова). Перемены в социальной структуре общества и естественное поредение боевых шеренг пламенных революционеров, надо полагать, сделают свое дело.

По-настоящему свободные выборы мы получим лишь тогда, когда в обществе сложатся и окрепнут новые силы, новые слои, прежде всего средний класс. Что-то давно о нем и разговоры примолкли, а надо бы про этот класс не только говорить — надо бы его целенаправленно формировать. Он бы и мог стать реальной опорой и для третьей, и для четвертой, и для какой угодно силы.

Итак, мой тогдашний прогноз был таков:

«О настоящих свободных выборах в России можно будет говорить разве что лет через 10–15. Когда всяческие экстремисты, в первую очередь красного цвета, будут вытеснены на дальнюю периферию политического спектра, где их постоянным уделом станут несколько процентов общего числа голосов, как во всех приличных странах.

Что касается следующего — через пять лет — выборного цикла, в нем, пожалуй, опять повторится нынешнее бесхитростное силовое противостояние: партия коммунистов — против партии власти, хотя победа ельцинским наследникам, наверное, достанется уже меньшей ценой (это, конечно, при условии, что сейчас, во втором туре, Ельцину удастся одолеть Зюганова). Перемены в социальной структуре общества и естественное поредение боевых шеренг пламенных революционеров, надо полагать, сделают свое дело».

Этот прогноз сбылся лишь наполовину. В 2000-м Зюганов и K° действительно не составили серьезной конкуренции ельцинским наследникам. Напряжения и драматизма, присущего 1996 году, в следующем выборном президентском цикле уже не было. Однако не пришли мы после этого и к свободным выборам. Напротив, отдалились от них. Помехой тут стали уже не обессилевшие красные, а как раз ельцинские наследники, которыми оказались совсем не те люди, которых ожидали многие, помнившие о Ельцине конца 80-х — начала 90-х годов. К власти пришли отнюдь не демократы, а кондовая, в значительной степени гэбэшная, бюрократия, от которой и ожидать-то чего-либо наподобие свободных выборов было верхом наивности.

Вот так обстоит дело с прогнозами.

Как мы видели, на третье место в первом туре, набрав 14 с половиной процентов голосов, вышел генерал Лебедь. С одной стороны, вышел довольно неожиданно: такого высокого общероссийского рейтинга у него никогда не было. С другой — возможность подобного генеральского рывка многие интуитивно ожидали: было в десантнике нечто притягательное — недаром же в декабре на думских выборах он с блеском победил в тульском одномандатном округе, набрав около 43 процентов голосов и опередив десяток соперников, в том числе местного мэра (это при том, что Конгресс русских общин — а Лебедь шел в Думу еще и по общефедеральному списку этой организации — не преодолел пятипроцентного барьера). Популярность генерала росла. Потому и тянули его к себе на разрыв разнообразные политические силы.

Вряд ли, однако, Лебедь самостоятельно получил бы столь высокий процент. С определенного момента — по-видимому, с того самого, когда генерал согласился в той или иной форме союзничать с президентом (а соответствующие переговоры с Явлинским, напротив, провалились), — Кремль стал оказывать Лебедю мощную финансовую, информационную, административную поддержку. Собственно говоря, бывшие помощники президента в книге «Эпоха Ельцина» прямо об этом пишут:

«Тогда (после провала переговоров с Явлинским. — О.М.) основное внимание было переключено на Лебедя… Здесь все выглядело гораздо проще. И сразу после согласия генерала ему на подмогу были брошены серьезные организационные и информационные ресурсы. Это не замедлило сказаться на росте рейтинга генерала и позволило Лебедю занять третье место в первом туре с результатом, на который он вряд ли рассчитывал».

Кандидатом в президенты Лебедя выдвинул тот самый Конгресс русских общин. Произошло это 11 января. В интервью «Интерфаксу», которое генерал дал по этому поводу 15-го числа, он изложил наметки своей президентской программы.

Главным в этой программе было — «навести порядок». Порядок, порядок и порядок! В той обстановке разброда и безвластия это подкупало многих. Порядок, естественно, предполагалось навести при помощи государства: «В драматические периоды нашей истории государство объединяло силы общества для выхода из кризиса». Но как это сделать, если государство разъедено коррупцией, в основном, по словам самого Лебедя, «обслуживает интересы чиновничества» и вообще находится «на грани краха»? Генерал уверен, что ему удастся найти некий «ясный и вразумительный способ востребования ответственности за последствия каждого шага» «на всех этапах строительства новой экономики». Чиновника, берущего взятки, он предлагает считать «государственным преступником», «ибо именно он расшатывает основы общества».

Больше всего к порядку «приучены» люди в погонах, поэтому им, как считает Лебедь, должна быть отведена особая роль в управлении страной: «Сейчас надо спасать Родину, а это священная обязанность военных».

При этом, однако, из вполне понятных соображений генерал обкладывает пуфиками неизменно связываемый с его именем тезис о необходимости «жесткой руки»: «Жесткая рука» сегодня нужна России. Но это, в моем понимании, не означает руку зубодробительную. Это умная, властная, распорядительная рука, где-то даже добрая».

В дальнейшем ему еще не раз придется обращаться к этой теме, разъяснять, как он относится к Пиночету и другим подобным персонажам.

В то, что генерал сумеет ужесточить борьбу с преступностью, взяточничеством — по крайней мере, попытается это сделать, — верилось довольно легко. Хуже обстояло дело с лебедевскими уверениями, будто он способен построить какую-то «новую экономику». Экономические воззрения генерала представляли собой tabula rasa, чистый лист, на котором писали Сергей Глазьев и другие подобные деятели.

Лебедь — разумеется, с подачи Глазьева — сразу же заявил, что он «резко отрицательно» относится к «жесткой финансовой политике» правительства Черномырдина: дескать, именно из-за этой политики, которая «пошла еще от Бориса Федорова» (на самом деле, как всем хорошо известно, она составляла основу гайдаровских реформ), людям по несколько месяцев не платят зарплату…

Конечно, предвыборные словеса в защиту «нищих российских граждан» — дело вполне обычное и понятное, однако не худо было бы при этом называть истинные, а не придуманные (кем-то подсказанные) причины невыплаты зарплат. Таковыми была все та же коррупция и некомпетентность чиновников разного уровня, директоров предприятий, прочих управленцев (по-новомодному — менеджеров)…

Вроде бы к тому времени уже стало избитым местом ругать приватизацию, однако Лебедь не избегает и этого соблазна — тоже обрушивается на нее. «Приватизация не была одобрена ни разогнанным Верховным Советом, ни ушедшей Государственной думой, — уверяет генерал. — Она проводилась в жизнь под нажимом Черномырдина и Чубайса, указами президента и постановлениями правительства».

Казалось бы, так ли уж трудно заглянуть хотя бы в подшивки газет соответствующего времени и убедиться, что приватизация, да и вообще реформы начала девяностых осуществлялись с полного благословения Съезда народных депутатов и Верховного Совета, на основе принятых ими законов и прочих юридических документов, а не «под нажимом Черномырдина и Чубайса»?

Впрочем, как и положено в предвыборную пору, Лебедь успокаивает: если он станет президентом, «не будет ни глобального передела собственности, ни безумной национализации. Россия устала от революций, перестроек и переделов». Вообще всем будет хорошо: «В экономической сфере мы стоим за опору на собственные силы (ну, чем не корейское чу-чхе? — О.М.), защиту интересов отечественных трудящихся и товаропроизводителей, за оживление всего нашего научно-технического потенциала с учетом собственных традиций и с использованием собственных конкурентных преимуществ. Мы намерены пресечь политику обесценивания текущих доходов и сбережений граждан, на которых сегодня лежит основное бремя инфляции…»

Вполне в духе «государственничества» и «патриотизма» Лебедь отрицает частную собственность на землю: «Земля — последнее, что у нас осталось дорогого. Если ее сейчас бросить на продажу, то через полгода-год появятся громаднейшие латифундии, а мы останемся ни с чем…»

Вполне коммунистический подход. Наверное, этот и другие подобные лебедевские тезисы и давали коммунистам надежду, что в конце концов, несмотря ни на что, им-таки удастся привлечь генерала к сотрудничеству и союзничеству.

Особое место в программе Лебедя, естественно, занимает проблема Чечни. Здесь он чувствует себя гораздо увереннее, чем в сфере экономики, особо не нуждается ни в чьих подсказках: как-никак прошел Афганистан, Приднестровье… Впрочем, признает, что не чужд колебаний в этом вопросе:

«Я до недавнего времени говорил, что надо из Чечни вывести войска и решать проблему политическими и экономическими методами. Сейчас я считаю, что заблуждался. Заблуждение базировалось на том, что чеченцы — это воины и мужчины. После того как они начали воевать с женщинами и грудными младенцами (по-видимому, имеются в виду Буденновск, Кизляр, Первомайское. — О.М.), мнение, естественно, изменилось. Гангрена должна быть прооперирована».

Уже через три недели (выше, напомню, цитировались генеральские тезисы, высказанные им 15 января) Лебедь вновь изменил свое мнение о путях решения чеченской проблемы, вернулся к прежним своим взглядам, от которых вроде бы отрекся. В интервью «Итогам» 4 февраля он заявил: «Это проблема, прежде всего, экономическая, потом — политическая, а уже потом — военная. Ключи от решения проблемы лежат здесь, в Москве». По мнению генерала (впрочем, тогда оно вообще было весьма распространенным), война идет из-за нефти — «там просто бьются вокруг нефтепровода через Чечню, в обход Чечни…». Не случайно, мол, всплыли «эти два населенных пункта — Буденновск и Кизляр»: «это как раз по маршруту» — намечаемому маршруту нефтепровода. Так что военная операция в Чечне — дело ненужное.

Еще одно подтверждение того, что на Северном Кавказе все решается, как уверен Лебедь, не военным путем, а какими-то тайными закулисными соглашениями, — странности операции в Первомайском: «Ну как можно было прорвать тройную блокаду (имеется в виду тройное оцепление села, занятого боевиками, которое организовали федеральные силы. — О.М.), и не просто ее прорвать, а уйти, уведя с собой более шестидесяти заложников? Значит, здесь что-то другое… Значит, был оставлен коридор. Кто его оставил, почему его оставил, по договоренности с кем? Тут интересные вопросы». На вопрос ведущего, знает ли он, Лебедь, ответы на них, генерал ответил уклончиво: «Отчасти». Поделиться же своим знанием отказался.

Чечня неизменно присутствовала в планах Лебедя. Проблему этой северокавказской республики он обещал решить окончательно и бесповоротно. Впрочем, как и большинство других ключевых проблем. Подчас эти его обещания звучали достаточно комично: «Война в Чечне — прекращу, преступность — уберу, социализм восстановить — восстановлю, капитализм построить — построим…»

Лебедь — преемник Ельцина?

Во время своей избирательной кампании Лебедь, естественно, как и положено кандидату-конкуренту, не стеснялся критиковать Ельцина. По его словам, Ельцин уже не сделает для России больше, чем смог сделать. Теперь президент «должен поставить красивую точку в своей политической карьере».

Однако по мере того как становилось ясно, что Борис Николаевич свою карьеру заканчивать не собирается, а, напротив, обретает все больше шансов продолжить ее, тон генеральских высказываний о президенте начал меняться, становиться более благосклонным по отношению к главе государства. Тем паче что и сам Ельцин принялся подавать ему некие знаки, как бы в желании привлечь генерала на свою сторону.

14 июня, выступая во время своей избирательной кампании в Екатеринбурге, завершая эту кампанию, президент произнес загадочную фразу — заявил, что знает имя своего преемника, человека, который станет хозяином Кремля в 2000 году. Естественно, сразу же пошли толки и догадки, кто бы это мог быть. Большинство быстро склонилось к одной фигуре — генерала Лебедя. В обоснование такой версии на все лады расписывались замечательные качества бывшего приднестровского командарма — прямота, честность, твердость… Все то, что притягивает людей, истосковавшихся по порядку.

Впрочем, многие хоть и соглашались, что президент подразумевал под своим преемником именно Лебедя, не склонны были чересчур серьезно относиться к самому слову «преемник»: подозревали, что Ельцин просто хочет привлечь в союзники политика, который скорее всего — это уже видно — наберет в первом туре достаточно много голосов, окажется на четвертом, а может быть, и на третьем месте. Если во втором туре образуется связка Ельцин — Лебедь, она вполне может перевесить другую вполне вероятную связку — Зюганов — Жириновский.

Версию о том, что своим преемником действующий президент числит именно его, охотно подхватил и сам Лебедь. Опуская бюллетень в урну 16-го числа, он так прокомментировал екатеринбургский пассаж Ельцина о престолонаследнике: «Я имею сильное подозрение, что это я».

Стоит также отметить еще два любопытных заявления, сделанных генералом там же. Первое — насчет возможной фальсификации выборов: «Мы — страна неустоявшейся демократии, у нас фальсификация неизбежна. Она будет, но маленькая, цивилизованная — четыре процента».

Второе заявление — опять насчет «жесткой руки», насчет Пиночета (этот крест в те дни Лебедю постоянно приходилось тащить). Генерал в очередной раз отверг аналогию между ним и бывшим чилийским диктатором, как и вообще возможность установления в стране жесткого режима на манер пиночетовского: «Россия все свои жесткие режимы пережила и очень дорого за это заплатила. Никаких жестких режимов — только человеческий». По словам Лебедя, чтобы установить порядок в стране, необходимо, чтобы «государство забрало у бандитов и чиновников зря отданные им функции». «Построить рай невозможно, но не допустить ада — следует обязательно».

Как всегда, генерал сыпал неотразимыми афоризмами.

По мере того, как становилось ясно, что в первом туре Лебедь действительно выйдет на третье место, слова Ельцина о преемнике (имея в виду генерала) представлялись все менее фантастичными, все более вытекающими из трезвой оценки реальности. Уже вечером 16-го, когда выборы еще продолжались, один из ведущих сотрудников аналитической группы Чубайса политолог Вячеслав Никонов заявил корреспонденту ИТАР-ТАСС: «Третье место в ходе сегодняшнего голосования действительно станет серьезной заявкой на президентство в 2000 году… Если его займет Александр Лебедь, это подтвердит намек Бориса Ельцина на то, что он уже знает, кто будет президентом на следующих выборах».

Этой все более проявляющейся ясности насчет того, кто станет третьим, разумеется, соответствовало все более возрастающее уныние в лагере «Яблока» (именно его лидер больше других претендовал на бронзовый приз). В то время как результат Явлинского — «восемь плюс-минус два процента» — был здесь вполне ожидаем, «рывок на выборах Александра Лебедя», как сказал член «яблочной» думской фракции Алексей Захаров, для многих «стал полной неожиданностью».

Неизбежен ли был союз Лебедя с Ельциным перед вторым туром? Думаю, скорее да, чем нет. Формы этого союза могли быть разные. Но поскольку люди, близко знавшие генерала, отзывались о нем как о человеке принципов, по этим принципам и можно было судить, каков окажется его выбор. Сам Лебедь несколько позже так этот выбор объяснил: «У нас есть две идеи: есть старая, потасканная, изжившая себя, стоившая нам очень большой крови, бесчисленных страданий и жертв, идея; есть новая идея — идея, к сожалению, на сегодняшний день очень скверно реализуемая, но она есть. Можно и нужно сделать так, чтобы мы начали, наконец, жить. Весь земной шар, за малым исключением, живет, а мы почему-то, победители величайшей из войн, существуем… И вот я выбираю новую идею».

Впрочем, ситуацию с генеральскими принципами вряд ли стоит считать такой уж однозначной. Случись победить Зюганову, он, возможно, и от него не стал бы нос воротить.

Тем не менее реально после первого тура ситуация, как мы знаем, явно складывалась в пользу Ельцина. О том, что Лебедь войдет в связку с ним, первым, если не ошибаюсь, — уже утром 17 июня — заявил в интервью радиостанции «Эхо Москвы» как раз один из близких Лебедю людей — бывший военный комендант Тирасполя полковник Михаил Бергман: «Александр Лебедь, несомненно, поддержит во втором туре президентских выборов кандидатуру Бориса Ельцина».

Определил Бергман и место Лебедя в команде президента: «Если Борис Николаевич трезво подойдет к этому делу, Лебедь должен заняться преступностью и армией… Ельцин обязан предложить ему сейчас пост во главе силовых структур. Лебедь с этим справится с честью».

Ну и, разумеется, полковник абсолютно уверен в будущем президентстве генерала: «Нет никаких сомнений, что в 2000 году Лебедь станет президентом России. На его кандидатуру должны поставить все, потому что это — честный, порядочный, принципиальный человек».

Непосредственно в штабе Лебедя после первого тура рассматривали уже более конкретные варианты его союза с Ельциным. Варианты эти, естественно, не афишировались, но по некоторым сведениям (по сведениям «осведомленных источников из окружения Лебедя»), наиболее вероятным считалось назначение генерала первым вице-премьером, курирующим силовые структуры. Второй вариант, менее вероятный (под него требовалось бы внести изменения в Конституцию), — предоставление ему поста вице-президента. В любом случае речь шла о «легитимном введении генерала Лебедя в высшие эшелоны власти».

Соответственно, в лебедевском штабе готовилось несколько обращений к избирателям, проголосовавшим за Лебедя в первом туре, с призывом отдать свои голоса во втором туре за Ельцина.

Встреча Ельцина с Лебедем ожидалась уже 17-го во второй половине дня…

Реально президенту и генералу понадобились две встречи. Первая, как и ожидалось, произошла 17 июня, вторая, короткая (в основном все, видимо, уже было решено на первой и в промежутке между встречами) — утром 18-го.

Конечно, сам факт перехода Лебедя в лагерь Ельцина вовсе не означал, что и все его избиратели — те самые проголосовавшие за него в первом туре 14 с половиной процентов — разом кинутся вслед за ним в этот лагерь. Но ясно было, что какая-то их часть, особенно преданная ему, несомненно, последует за генералом. Социологи строили разные прогнозы. Директор ВЦИОМа Юрий Левада «навскидку» называл «половинную» цифру — 7–8 процентов. Что ж, они тоже, как уже говорилось по другому поводу, на дороге не валяются. Так что генерал шел на рандеву с президентом не с пустыми руками.

Можно предположить, что в обмен на свою поддержку — и на голоса готовых последовать за ним избирателей — Лебедь намеревался получить один из тех самых постов, о котором говорили в его штабе. Однако Ельцину вряд ли хотелось назначать генерала первым вице-премьером, курирующим силовые структуры. Учреждать такой пост — значило бы создавать опасный прецедент. Как известно, эти структуры находятся в прямом подчинении президенту, передавать их кому-либо другому или хотя бы разделять с кем-то свою власть над ними — такого желания у Ельцина, по-видимому, не было.

Что касается восстановления поста вице-президента — об этом, думаю, Ельцин и вовсе не хотел слышать: слишком свежа еще была память о другом генерале, оказавшемся волею судеб и его, Ельцина, волей на этом посту…

По словам Лебедя, Ельцин предложил ему на выбор либо пост секретаря Совета безопасности, либо — министра обороны. Генерал отказался от обоих постов. В интервью радиостанции «Свобода», которое Лебедь дал в тот же день, 17-го (чем, по-видимому, вызвал немалое недовольство Ельцина и его окружения), он назвал секретарство в СБ «кабинетной работой», а пост главы Минобороны посчитал «должностью с ограниченным кругом полномочий». «Необходимо что-то к чему-то добавить», — сказал Лебедь.

«Добавили» ему два довеска. Во-первых, еще одну должность — помощника президента по национальной безопасности и, во-вторых, — дополнительные полномочия в соответствии с его собственными предложениями. Вроде бы невелика фигура — помощник президента, но в такой комбинации — «помощник по нацбезопасности» — в памяти сразу же всплывала аналогичная должность помощника президента США, действительно весьма важная…

Указ о назначении Лебедя на эти два поста был подписан Ельциным непосредственно во время второй встречи с генералом — 18 июня. На короткой импровизированной пресс-конференции сразу после нее и президент, и генерал успели сказать много высоких слов, призванных в самом лучшем виде представить перед избирателями их действия и побудить избирателей Лебедя голосовать во втором туре за Ельцина.

Ельцин:

— То, что я подписал указ… по назначению его секретарем СБ и помощником президента по вопросам национальной безопасности — это не просто назначение, а это объединение двух политиков. Это объединение двух программ, то есть как бы его программные действия обогащаются программными действиями президента РФ. Те, кто проголосовал за Александра Ивановича, я считаю, они дали наказ президенту выполнять именно то, что они увидели хорошего в программе Александра Лебедя. Поэтому я должен откорректировать несколько свою программу соответственно и включить туда такие вопросы, как вопросы армии, реформы в армии, вопросы безопасности, вопросы борьбы с преступностью, борьбы с коррупцией и ряд других вопросов… И сам Александр Лебедь, не будучи избранным президентом, на своей новой должности сможет реально влиять на реализацию своей программы.

Лебедь:

— Одиннадцать миллионов человек мне поверили, что я способен навести в стране порядок и обеспечить их безопасность. Я офицер, мне остается выдержать свое слово. Поэтому, придя к финишу третьим, я возлагаю на себя эти многосложные, многотрудные обязанности. Глубоко убежден, что не менее 80 процентов моих избирателей меня поймут правильно и пойдут за мной. Я в этом глубоко убежден.

Среди прочего, выяснилось, что одновременно с назначением Лебедя уволен министр обороны Павел Грачев — как сказал президент, «в соответствии с поданным рапортом».

Видимо, чувствуя, что у его сторонников все-таки остается какое-то недоумение по поводу его поступка, какие-то вопросы к нему, Лебедь не скупится на объяснения. 18 июня во второй половине дня он устраивает пресс-конференцию, на которой пытается убедить журналистов — а через них и своих избирателей, — что заключенный им союз с Ельциным — это шаг, который позволит ему выполнить некую важнейшую в данных обстоятельствах миссию, спасти страну от кровавых потрясений.

— Сегодня, сейчас, — говорит он, — необходимо устранить опасность обострения социального и политического противостояния, способного потенциально перерасти в вооруженный конфликт, необходимо удержать все стороны этого противостояния от желания применить силу, необходимо создать реальный механизм контроля над военной силой… Народ России не должен больше страдать от разборок политиков… Свой выбор я сделал, сделал его окончательно… Я солдат, я навоевался, я профессионально ненавижу войну, я сделаю все для того, чтобы на земле России войны больше не было.

Но в России уже идет война. Естественно, Лебедя спрашивают и о ней — как он собирается покончить с бойней на Северном Кавказе? Генерал уже бессчетное число раз говорил об этом, а потому отсылает спрашивающих к своей предвыборной программе: там-де все четко сказано. Единственное, что добавляет (как всегда, афористично): «Чечня — это язва на теле России». И еще: «Драться хватит. Больше не будем».

(Кстати, здесь стоит сказать, что чеченская оппозиция отнеслась к назначению Лебедя секретарем российского СБ и к тому обстоятельству, что именно ему Ельцин поручил решать чеченскую проблему, можно сказать, с осторожным оптимизмом. Министр печати и информации Ичкерии Мовлади Удугов заявил «Интерфаксу» 19 июня: «Хотя обстановка в республике на сегодняшний день уже не связана с какими-то конкретными политиками, тем не менее руководство оппозиции считает, что новые люди, такие, как Лебедь, которые не были замешаны с самого начала и в дальнейшем в этой войне, имеют больше возможностей для политического маневра с целью ее прекращения».)

Вновь всплывает вопрос о Лебеде как о ельцинском преемнике. Не следует ли воспринимать его нынешнее назначение как «поэтапную передачу власти» от Ельцина к Лебедю? А с другой стороны, — не опасается ли генерал, служа в подручных у Ельцина, испачкать свои «белые одежды» в преддверии собственного будущего президентства? На этот раз в разговоре о своем возможном президентстве Лебедь весьма осторожен: тема для него — теперь уже госчиновника — довольно скользкая. Насчет «белых одежд»… «За белые одежды я никогда не беспокоился, ибо никогда в них не рядился. Многогрешен. Не бывает безгрешных десантных генералов…» А что касается поэтапной передачи власти… «Президент мне об этом не говорил… Я еще раз хочу повторить: я занимаюсь конкретным делом…»

Лебедь разъяснил, какие дополнительные полномочия ему как секретарю СБ «будут предоставлены или уже предоставлены». Они связаны с тем, что сегодня расширяется само понятие «национальная безопасность»: «Кому-то может показаться странным или даже смешным, но вопросами национальной безопасности сегодня являются такие, например, вопросы, как наша все нарастающая зависимость от импорта продовольствия, как вопрос обострения межрегиональных экономических отношений, усиление бегства капитала за рубеж, вопросы приватизации и даже вопросы компенсации вкладов населения — тоже вопрос национальной безопасности. По стране миллионы обманутых людей…»

Конечно, верхом наивности было полагать, будто формально предоставленные Лебедю «дополнительные полномочия» позволят ему как секретарю СБ вмешиваться буквально во все сферы жизни страны (а говоря строго, понятие «национальная безопасность» действительно распространяется на все ее сферы). И до, и после генерала Совет безопасности был и остается совещательной структурой, полностью подчиненной президенту. Вряд ли кто, кроме Лебедя, когда-либо всерьез собирался менять такой порядок.

Наконец снова — в который уже раз — тема Пиночета. Аналогия между ним и Лебедем уже стала как бы аксиомой: ну кто же не знает, что наш генерал — двойник генерала чилийского (как написал нам в «Литературную газету» один из читателей, мысленно обращаясь к Лебедю: «Приди к нам, русский Пиночет! Сведи всю мафию на нет!»)? Так что один из журналистов со спокойной душой спрашивает генерала: вы, мол, не однажды говорили, что ваш кумир — Пиночет; так вот, не могли бы вы уточнить, что именно вам в нем нравится — форма или содержание: то, что он установил порядок «железной руки» (форма) или что он «в принципе передушил всех коммунистов, чтобы они не мешали ему строить рыночную экономику» (содержание)?

Ответ Лебедя: он будет весьма признателен автору вопроса, если тот предоставит ему хотя бы одно документальное свидетельство, что он, Лебедь, когда-либо говорил что-либо подобное: будто генерал Аугусто Пиночет — его кумир. На самом деле он никогда ничего такого не говорил. «Мне это приписывают».

Конечно, многим бросалось в глаза: назначение Лебедя на достаточно высокий государственный пост произошло слишком поспешно и грубо. Иначе как акт своеобразной покупки его трудно было расценить, что бы там ни говорил генерал в свое оправдание («Я не продаюсь» и проч.). Некоторые выражали опасение, что в результате такой поспешности произойдет отток части лебедевского электората в противоположную от Ельцина сторону — к Зюганову. Дескать, лучше было бы осуществить ту же операцию непосредственно перед вторым туром.

Между тем торопливость, с какой Ельцин назначил Лебедя секретарем Совета безопасности, объяснялась просто (тут — по крайней мере, во мнении кремлевских политтехнологов — не существовало других вариантов): необходимо было во что бы то ни стало опередить коммунистов, у которых насчет Лебедя имелись свои планы.

Завлекать генерала в свое будущее «правительство народного доверия» Зюганов начал задолго до выборов, не уставал делать соответствующие предложения и заявления вплоть до первого тура. Так, 5 июня, находясь в предвыборной поездке в Новосибирске, лидер КПРФ заявил, что в случае своего избрания президентом хотел бы видеть в своем правительстве политических деятелей, которых принято относить к «третьей силе», в том числе Александра Лебедя (помимо генерала, в состав «третьей силы», напомню, входили Григорий Явлинский и Святослав Федоров).

Переход Лебедя в стан Ельцина ничего тут не изменил — Зюганов продолжал домогаться генеральского союзничества, не без оснований рассчитывая на то, что в результате этих домогательств если и не сам генерал, то хотя бы часть его избирателей примкнет не к Ельцину, а к нему, Зюганову.

Вечером 19 июня состоялась полуторачасовая встреча Зюганова с Лебедем. Официально сообщалось, что основной темой разговора была «текущая политическая ситуация», а также «обеспечение безопасности в стране накануне и после второго тура выборов главы государства». Говорилось также, что Лебедь разъяснил Зюганову «причины, по которым он принял предложение Бориса Ельцина занять ответственный пост в его команде».

После встречи Зюганов вновь подтвердил, что согласен включить генерала в свое правительство в случае прихода к власти. На пресс-конференции в Госдуме журналисты задали руководителю КПРФ вопрос: «Сохранит ли Лебедь при Зюганове свой нынешний пост секретаря Совета безопасности?» Зюганов ответил уклончиво: «Безопасность важна и для левых, и для правых. Пусть Лебедь спокойно работает, ему будет предложена хорошая должность».

Зюганов также утверждал, что несмотря на переход Лебедя в лагерь Ельцина значительная часть лебедевских избирателей проголосует за него, Зюганова: «Мы рассчитываем на две трети электората Лебедя».

В общем нетрудно догадаться, что главным на встрече вожака коммунистов и секретаря СБ были не абстрактные вопросы безопасности, а тема несостоявшегося, но все еще возможного союза между Зюгановым и Лебедем. Скорее всего, лидер КПРФ популярно объяснял генералу — новичку в политике, — что, связавшись с Ельциным, тот сделал грубую ошибку, что Ельцин его элементарно «использует» и при первой возможности «кинет»…

Можно ли предположить, хотя бы теоретически, что Лебедь при каких-то обстоятельствах мог бы оказаться по другую сторону баррикад? В принципе, думаю, ничего невозможного тут нет. Да, из двух противостоящих «идей» — «старой» и «новой» — генерал выбрал вторую. Он не уставал повторять об этом: «На старых идеях далеко не уедешь, кончились они. Я признаю право коммунистической идеи на существование, она красивая идея — равенство, братство, счастье. Только почему-то ни в одной стране мира она до сих пор не реализована… Так пусть ее реализуют где-нибудь в другом месте, мы же будем просто жить нормально сегодня, а не в светлом будущем». Вот так. Но если бы обстоятельства повернулись как-то иначе, если бы чаша весов стала склоняться в противоположную сторону, можно вполне допустить: выбор генерала мог бы оказаться другим. Его помощник Владимир Титов прямо сказал об этом: «Лебедь уважает право народа и будет работать с тем президентом, которого изберет народ».

Все течет, все изменяется. Год назад президент Ельцин фактически с подачи министра обороны Павла Грачева уволил командующего 14-й армией генерал-лейтенанта Александра Лебедя. Теперь тот же Ельцин, по существу выполняя требование бывшего командарма, отправил в отставку министра обороны. Сила силу пересилила. Верх взяла сила народной поддержки, оказанной на выборах опальному генералу.

Когда такое бывало в России? Никогда. Ни при коммунистах, ни при царе, ни при царе Горохе.

Если даже ничего другого нынешние выборы не принесут, уже за одно это им надо сказать спасибо. За очевидный прорыв к настоящему народовластию. Простые люди, простые избиратели поставили на один из высших постов в государстве, точнее, на два, того, кого хотели. Из всех миллионов, кто 16-го числа пришел к урнам, в первую очередь надо поздравить с победой именно сторонников генерала Лебедя.

Однако за два дня до этого Ельцин оказал Лебедю несравненно большую честь. В одном из своих выступлений он — так его все поняли — указал на генерала как на своего наиболее вероятного преемника на посту президента России в 2000 году. Не знаю, что людей ошеломило больше — практическое ли предоставление бывшему приднестровскому командующему конкретного места во властных структурах, так сказать, выдача синицы прямо в руки, или предсказание насчет летящего в поднебесье журавля.

Сбудется ли это пророчество? И возрадоваться ли перспективе, что в грядущий век Россия войдет во главе с генералом Лебедем? Не знаю. Слишком стремителен был его взлет. Мы и рассмотреть-то толком его не успели. В печати даже было предсказано и другое — что через пару лет бравый генерал отправится в политическое небытие вслед за Жириновским, чью «подспудную суть» он, дескать, во многом позаимствовал и у которого отобрал голоса.

Суровый прогноз. Насчет голосов скажу попозже, а по поводу сути… Не знаю. Ну да, и Жириновский, и Лебедь — экзотические фигуры в политике. Но экзотика эта совсем разной природы. Жириновский бесконечно и утомительно актерствует. Лебедь предельно искренен. Не может сыграть даже небольшого клочка жизни, даже тогда, когда вроде бы надо сыграть.

То, что Жириновский — абсолютная пустышка, абсолютный нуль, тот самый, который, по Кельвину, видно было с самого начала невооруженным глазом. Сказать то же самое про Лебедя не могу. Уже одно то, что Лебедь воевал в Афганистане, воевал не сидючи в штабах — был комбатом, десантником, достойно и мужественно вел себя в дни августовского путча в Москве, отказавшись подчиняться приказам ГКЧП, после в качестве командарма сумел загасить пожар в Приднестровье и несколько лет не давал ему вновь разгореться, — уже одно это не позволяет ставить его в один ряд с «сыном юриста», у которого за спиной ничего такого нет и в принципе быть не может.

Вместе с тем, конечно, фигура эта, как обожают сейчас говорить, неоднозначная. Вспомнить хотя бы его метания в начале политической карьеры (давно ли оно было?). То метнулся в КРО в объятия к Скокову, то — к «плачущему большевику» Николаю Рыжкову… Ну да, неопытность, разумеется. Но наберется ли он опыта к 2000 году?

А взять его оценки известных событий. И три года назад, и позже, вплоть до недавнего времени, Лебедь считал, что Ельцин использует «жупел красной угрозы» для укрепления своей личной власти. Вроде бы на самом деле опасности коммунистического реванша не было и нет, а есть один только шантаж избирателя, предвыборные пропагандистские «страшилки». Отсюда же его обвинения в адрес его преемника по Приднестровью генерал-лейтенанта Валерия Евневича, принявшего в 1993 году участие в подавлении октябрьского мятежа в Москве: у него, дескать, «руки по локоть в крови» (теперь, после должностного воспарения Лебедя, Евневичу не позавидуешь).

С другой стороны, в одной из своих статей Лебедь сам же признал, что «многие обиженные люди, голосующие за коммунистов, ждут реванша, настоящего, не картонного. И если уж КПРФ придет к власти, они потребуют оплаты векселей». Так где же, спрашивается, пропагандистские «страшилки»? Вот вы и сами подтверждаете, что жажда реванша вовсе не выдумана, она вполне реальна, так же как и перспектива «большой крови» в случае реставрации коммунистов.

Ощущение такое, что только в момент своего назначения секретарем Совета безопасности Лебедь наконец в полной мере разобрался, что к чему: «У нас есть две идеи: есть старая, потасканная, изжившая себя, стоившая нам очень большой крови, бесчисленных страданий и жертв, идея; есть новая идея — идея, к сожалению, на сегодняшний день очень скверно реализуемая, но она есть. Можно и нужно сделать так, чтобы мы начали, наконец, жить. Весь земной шар, за малым исключением, живет, а мы почему-то, победители величайшей из войн, существуем… И вот я выбираю новую идею».

Но ведь эта сшибка между новым и старым, между «вперед» и «назад» и составляет главный стержень политических конфликтов в России на протяжении последних десяти лет. Что ж тут было не понять? Сшибка эта почти равновесная. В октябре 1993-го старое при помощи грубой силы, при помощи оружия едва-едва не опрокинуло противника. То же и сегодня: мобилизовав темные, в значительной степени крестьянские, массы, без сомнения, мухлюя по деревням, по захолустьям с избирательными ящиками (уже говорилось: коммунисты контролируют более 60 процентов избирательных участков), старое добилось хоть и проигрышной для себя, но минимальной — в 3 процента — разницы в голосах. Какие уж тут «страшилки»! Все опять висит на волоске.

Лебедь считал «полноценным» разогнанный Ельциным Верховный Совет. Накануне прошлогодних выборов предсказывал, что президент не допустит избрания нелояльного ему состава Думы — для этого, дескать, прибегнут к искусственной дестабилизации обстановки в стране, введут чрезвычайное положение, выборы будут перенесены. Вообще этот мотив насчет дестабилизации и ЧП, замышляемых будто бы Ельциным, одно время постоянно присутствовал в генеральских речах. То, что ни одного подобного случая так и не произошло, думаю, лучше всего говорит о способности генерала к политическим прогнозам.

По многим вопросам его суждения крайне примитивны. Так, в одной из публикаций он принялся рассуждать, возможна ли в России социал-демократия. И пришел к заключению, что нет, невозможна, поскольку-де «Россия не Швеция» и «это вообще, извините, не для нашего климата». Социал-демократия почему-то ассоциируется у Лебедя главным образом с защитой прав сексуальных меньшинств.

Столь же наивны и размышления генерала о возможности фашизма в России:

«Сколько бы ни болтали профессиональные антифашисты, в России этой проблемы нет. Есть провокаторы, шпана со свастиками — вот и все. В разном нас, русских, можно винить, но не в шовинизме. Раз уж у нас самую националистическую партию возглавляет Владимир Вольфович — то странные мы националисты».

Как говаривал Швейк, осмелюсь доложить, господин генерал: Владимир Вольфович в роли русского шовиниста — это не более чем исторический казус. «Сыном юриста» это идеологическое направление не начинается и не заканчивается. Шовинизм, национализм да и фашизм в России имеют давнюю историю. Бывали долгие периоды, когда шовинизм, антисемитизм, ксенофобия почти официально поддерживались властями, церковью. Смешно все сводить к проделкам шпаны.

В общем в политике Лебедь плавает. Еще больше плавает в экономике. Присоединившись к КРО, он уверял, что спасение страны возможно только через пробуждение национального самосознания русских. Одно время обещал, что отыщет для России какой-то третий путь — между социализмом и капитализмом. Опять, стало быть, ковылять своим особым, самобытным прешпектом, колобродить по историческим лабиринтам, кочкам и болотам. Одно лишь это обещание способно вогнать в судороги любого здравомыслящего человека.

Правда, нашлись ребята, умельцы, сварганили генералу неплохую экономическую программу, принесшую ему похвалу прогрессивной прессы, которая нашла, что по своим предпочтениям в экономике генерал тяготеет к фрайбургской школе. Думаю, о существовании такой школы военачальник узнал как раз в тот момент, когда почтальон принес ему эти газетные комплименты.

Кстати, в числе своих экономических советников Лебедь называет небезызвестного Сергея Глазьева, однополчанина по недолгой службе в Конгрессе русских общин. К какой школе относится этот деятель, мы примерно представляем.

Одним словом, Лебедь находится в процессе ПОЛИТИЧЕСКОГО СОЗРЕВАНИЯ. Весь вопрос в том, долго ли оно продлится и каким результатом увенчается.

Пожалуй, наиболее привлекательны идеи Лебедя, касающиеся наведения порядка в стране, борьбы с преступностью, с коррупцией. Его планы по наступлению на уголовщину достаточно просты, по-военному прямолинейны и логичны.

«В МВД известны почти все главари оргпреступности, — говорит он. — Это понятно: они не скрываются, уверенные в своей неуязвимости. На этом и погибнут. Я издам президентские указы… которые позволят на основе имеющихся оперативных данных арестовать главарей группировок. Если будет нанесен такой массовый, оглушающий удар одновременно по всей стране, спрут будет поражен в самое сердце… Моя цель — сжать преступность, оторвать ее от бюрократического аппарата и загнать в те ниши, где она существует во всем мире, — в сферу собственно криминального бизнеса. Там с ней надо вести позиционную войну. Но чтобы сбить ее с захваченных стратегических высот, необходим мощный удар. И он будет нанесен».

Не правда ли, и в самом деле просто? Непонятно одно: почему Ерин, Куликов до сих пор до этого не додумались? Впрочем, понятно, разумеется: чтобы затеять такое, нужна команда, а команды нет. И потом, начнешь брать авторитетов, много интересного узнаешь о сферах самых высоких. Но это как раз такое знание, в котором для милицейских чинов будет много печали. Как бы то ни было, если и взаправду Лебедь решится на что-то подобное, популярность его в народе возрастет неслыханно.

Привлекательна и программа Лебедя по Чечне:

«Если действительно большинство чеченского народа на референдуме потребует отделения от России, держать их кнутом и пряником не стану. Не буду вышвыривать триллионы рублей в чеченскую дыру (а фактически в карманы разных гантамировых) и выпрашивать: «Возьмите, только останьтесь». Тем более не стану лить русскую кровь в борьбе с террористами в Чечне. Россия обойдется без Чечни, если Чечня считает, что обойдется без России. Большинство за отделение — ступайте вон и живите, как умеете. Помощи не ждите».

Кто ж сомневается, как чеченцы проголосуют? Двести лет или даже дольше они только о том и просят — чтобы их оставили без российской помощи.

Но это президентская программа Лебедя. Вряд ли ему как секретарю СБ позволят отпустить Чечню на волю. Тут он, конечно, натолкнется на еще большие железобетонные надолбы, чем при попытке начать всероссийский месячник по отлову уголовных авторитетов.

В моменты смуты, сумятицы, хаоса — а Россия сейчас переживает именно такой момент — почти физически ощущается потребность, чтобы вперед выдвинулся, взял игру на себя носитель ярко выраженного, более того — форсированного мужского начала.

Собственно, ничего нового в выдвижении генерала Лебедя на политическую авансцену нет. Недавняя история знает и других генералов, взявших на себя ключевую роль в сходной ситуации. И Хуана Перона, и Пиночета… И, главное, де Голля, чья политическая карьера, пожалуй, наиболее поучительна. В некотором роде это эталон деятельности кадрового военного на высшем государственном посту. Сумевшего благодаря неслыханной концентрации воли, энергии, целеустремленности совершить прорыв из царившего во Франции разброда и раздрая на спокойную воду процветания и благополучия.

В том разброде и раздрае один Алжир чего стоил. Орешек покрепче Чечни. Хотя бы такое сравнение. Чеченские русские, кто еще не уехал оттуда, готовы в любой момент уехать — дайте только прибежище, где жить. Французские колонисты в Алжире, в том числе военные, напротив, намертво вцепились в африканскую землю. Казалось, клещами не оторвешь. «Алжир — французский!» Де Голль оторвал. Безжалостно подавил мятеж своих бывших сослуживцев. Заставил откатиться за море, вернуться в метрополию, присмиреть. Отпустил колонию с Богом. Предоставил собственной судьбе. Хотя противники этого шага тоже на все лады дудели о величии Франции, единой и неделимой, которое генерал будто бы попирает и растаптывает. На самом деле де Голль затоптал очаг смуты, грозивший перекинуться на всю страну…

Мировая литература — от незабвенного Вазир-Мухтара до нынешних авторов «Кукол» — не устает потешаться над социально-психологическим типом ограниченного служаки в полковничьих или генеральских погонах, переносящего примитивно-прямолинейные методы гарнизонной службы на непростые гражданские дела. «Упал — отжался!» — вот и вся философия. «Я князь Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам!..» Но иногда такой тип — не шаржированный, разумеется, — в самом деле является почти как мессия.

Наверное, в истории любой страны случаются периоды, когда особенно остро ощущается дефицит воли правителей. Это как наваждение. Надо бы то сделать и это, но… Не отверзаются очи, не поднимается длань. Как раз в такой вот момент появление волевого человека и воспринимается как благоволение неба.

Не думаю, чтобы политическая траектория Лебедя была скоротечна. В стране, жаждущей хотя бы элементарного порядка, перспективы деятеля, который этот порядок обещает — причем не связывает его с коммунистическим дебилизмом, — не так уж плохи и коротки.

Но это перспективы. Нас же больше сейчас интересует вопрос: какую поддержку Борису Ельцину сможет оказать Александр Лебедь в ближайшие дни?

В предвыборных соцопросах опять отличился Нугзар Бетанели: он единственный предсказал Лебедю 15 процентов в первом туре. Сколько из них перетекут теперь к Ельцину? По опросам ВЦИОМа, к нынешнему президенту должны переметнуться 10 процентов лебедевских избирателей (к Зюганову — 11). Бетанели считает, что Ельцин может получить в подарок от Лебедя 21 процент (Зюганов — 29).

Но это майские опросы. В ту пору на дворе была совсем другая ситуация. Теперь, пожалуй, к Ельцину могут перейти также 24 процента генеральских избирателей, собиравшихся в мае, если Лебедь сойдет с дистанции, голосовать за Святослава Федорова, и 12 процентов намеревавшихся присоединиться к электорату Явлинского. Итого — 46 процентов, почти половина, что даст президенту прибавку в 7–8 процентов голосов.

Впрочем, ситуация сейчас действительно другая: у приверженцев Лебедя теперь имеется возможность не просто решать, за кого им голосовать вместо генерала — они могут отдать свой голос за связку «Ельцин — Лебедь».

Поначалу Лебедь обмолвился, что не станет призывать своих сторонников оказать поддержку Ельцину. После призвал-таки, но туманно и иносказательно: дескать, он надеется, что не менее 80 процентов тех, кто проголосовал за него в первом туре, последуют за ним после его нового назначения.

Конечно, связки и спайки в ходе выборов — дело обычное для демократических стран. И все-таки соглашение между Ельциным и Лебедем оставило некоторое чувство неловкости. Уж больно скоротечно и прямолинейно был заключен этот союз. Людей эмоциональных и впечатлительных это оттолкнет. Люди же рациональные, прагматичные оценят в этом соглашении главное — Лебедь действительно получил возможность реализовать свои планы в части наведения порядка. По крайней мере попытаться это сделать. А уж что получится — поглядим.

Говорят, был и другой вариант назначения Лебедя на высокие посты — не столь скоропалительный. Но выбрали именно этот, незамедлительный, сценарий. Мотивы президентской команды ясны: еще до второго тура Лебедь должен успеть развернуться и показать всем россиянам, что на этот раз борьба с преступностью и коррупцией не останется пустой болтовней.

Долго ли он продержится в связке с Кремлем? В первый момент казалось: не очень долго. Может быть, месяц-два после выборов. Может быть, полгода… Невооруженным же глазом было видно: у него АБСОЛЮТНАЯ НЕСОВМЕСТИМОСТЬ с ближайшим ельцинским окружением. Последующие события несколько поколебали такое представление. В любом случае ясно: как только он убедится, что на посту секретаря СБ он не в состоянии реализовать ту программу обеспечения безопасности страны и ее граждан, к какой он стремится, он тут же покинет этот пост. Остаться на нем в роли бесправного чиновника в самом деле означало бы для него политическую смерть — ту самую, которую ему предрек товарищ Селезнев.

Перед ним ясная — и теперь уже вполне достижимая — цель: стать президентом. И он будет последовательно, шаг за шагом к ней приближаться, будет делать только то, что сокращает расстояние до нее.

Роль наследника трона — а именно в этой роли оказался сейчас Лебедь, — конечно, необычайно тяжела. Необычайно. И, разумеется, смертельно опасна. Вспомним хотя бы судьбу Линь Бяо, наследника председателя Мао. Кстати, тоже генерала. Дай Бог Лебедю выдержать испытание этой ролью.

Вообще-то не очень понятно, какую силу имеет договор между Ельциным и Лебедем. И не уволит ли президент генерала через короткий срок после 3 июля. В конце концов, что ему мешает это сделать? Это ведь просто джентльменское соглашение…

Как бы то ни было, договор состоялся. Провалились предсказания политологов, что Ельцин ни в коем случае не поступится даже частью своих полномочий, касающихся силовых министерств, будет насмерть их защищать, как защищал от посягательств и хасбулатовского Верховного Совета, и Думы. Он поступился довольно легко, передал Лебедю долю этих полномочий (хотя остается тот же вопрос: надолго ли?). Это вновь показывает способность Ельцина проявлять большую гибкость, его готовность к широкому маневру.

Еще одна замечательная деталь — увольнение Грачева. Ни увещевания демократов, ни разоблачения прессы так и не подвигли Ельцина на то, чтобы прогнать одиознейшего министра. Он сделал это только тогда, когда осознал ПОЛИТИЧЕСКУЮ необходимость такого шага. Это еще раз показало, что Ельцин прежде всего политик, политик до мозга костей.

Вот так виделись перспективы Лебедя из июня 1996 года. В действительности они оказались более скромными. Довольно скоро стало ясно, что Ельцин нуждался в нем в основном лишь как в помощнике во втором туре президентских выборов и отчасти в деле замирения в Чечне. В целом же на посту секретаря СБ генерал с его наполеоновскими планами явно был для него неудобен.

Неужели Лебедь в самом деле не видел всю шаткость, всю ненадежность соглашения, которое он заключил с Ельциным, не понимал, что после выборов тот в любую минуту может отказаться от его услуг? Думаю, его не очень это беспокоило. Главным устремлением генерала в ту пору было — самому стать президентом. По-видимому, он пребывал в уверенности — как нам известно, небезосновательной, — что Ельцин долго не протянет. Об этом его устремлении, надо полагать, хорошо знало его ближайшее окружение, но иногда оно прорывалось и за его пределы. Так, 23 июня на вопрос журнала «Шпигель», видит ли он себя в 2000 году президентом России, Лебедь неосмотрительно ответил: «Возможно, еще раньше». По словам генерала, он рассматривает свою нынешнюю должность секретаря СБ всего лишь как «промежуточный этап», который позволяет ему выполнить свои предвыборные обещания: навести порядок в стране, обеспечить безопасность граждан.

После ему пришлось выкручиваться, уверять, что немецкие журналисты исказили его слова: «Это была шутка. Немцы не поняли русского юмора». Однако мало кого убедили эти увертки.

Эта-то неукротимая, не признающая никаких преград тяга к высшей власти и стала главной причиной того, что он недолго продержался на своем посту. 17 октября — всего только через четыре месяца после назначения — Ельцин отправил его в отставку. Отправил при весьма драматических обстоятельствах (о них чуть позже).

По логике вещей, по взаимному согласию всех сторон, генерала Лебедя, думаю, необычайно эффективно можно было бы использовать для той миссии, для которой он самим Богом был, возможно, предназначен, — для борьбы с преступностью и самой мерзкой ее частью — коррупцией. Ни до, ни после не было у нас в соответствующих государственных сферах деятелей, кто хотя бы отдаленно мог бы тут — в этом своем потенциале — с ним сравниться. Но — не сложилось. В своем воображении Лебедь, по-видимому, готовил себя к несравненно более важному предназначению, видел себя на гораздо более высоком государственном посту. Это-то и привело к тому, что союз Ельцина с Лебедем, обещавший вроде бы столь многое, причем не только в пределах президентских выборов, распался весьма быстро и весьма драматически.

Все же еще в одном важном деле — не уместившемся в пределах одной только президентской избирательной кампании, вышедшем за ее пределы, хотя и связанном с ней, — Лебедь сыграл ключевую роль. Я имею в виду его роль в чеченском примирении. Об этом речь несколько позже.

Итак, первый тур позади. Впереди — второй. Все вроде бы движется по накатанным рельсам. Опасаться каких-то обострений политической ситуации как будто нет особых причин. Тем не менее такое обострение происходит.

18 июня на заседании ельцинского Совета избирательной кампании Коржаков обрушился на ведущих деятелей конкурирующей группировки — Чубайса и Филатова, посоветовав им, а также Сатарову и Лившицу (коих на заседании не было) «пореже появляться на телеэкране», поскольку их «не воспринимает народ».

(Такие формулировки — «пореже появляться…», «не воспринимает народ» — приводились в прессе. Сам Коржаков в своих воспоминаниях цитирует свою речь в несколько ином, хотя и близком, виде:

«— Уважаемые господа Чубайс и Филатов! Очень вас прошу и передайте, пожалуйста, своим друзьям Сатарову и Лившицу, чтобы в решающие две недели до выборов вы все вместе преодолели соблазн и не показывали свои физиономии на телеэкране. К сожалению, ваши лица отталкивают потенциальных избирателей президента».

Впрочем, в разных изданиях мемуаров Коржаков приводит разные варианты этой своей речи.)

Вообще-то это было совсем не дело Коржакова — диктовать, кому и как часто выступать по телевидению, по радио, в газетах. Такого рода установки при необходимости мог бы дать, скажем, сам президент, «де-юре» возглавлявший собственный избирательный штаб. Выпад начальника СБП однозначно воспринимался как открытое объявление войны его политическим противникам внутри ельцинского окружения.

Последовавшие вскоре события показали, что это «иду на вы» не было просто угрожающей риторикой. И обострение обстановки не ограничилось узкими пределами Совета избирательной кампании Ельцина.

Еще об одном очаге обострения страна узнала от генерала Лебедя.

Как мы помним, 18 июня Ельцин назначил его секретарем Совета безопасности и своим помощником по национальной безопасности. Генерал сразу же кинулся в бой, стремясь доказать, что не собирается даром есть свой хлеб на новой должности. По-видимому, именно «с подачи» Лебедя Ельцин немедленно отправил в отставку министра обороны Павла Грачева. По слухам, таково было одно из условий, на которых Лебедь соглашался занять новый пост: у него с министром были давние счеты. Правда, сам он говорил об этом более осторожно: «Этот вопрос (об отставке Грачева. — О.М.) был согласован в беседе с президентом. Этот вопрос давно стоял в повестке дня. Данный шаг вытекает из сложившейся ситуации».

Во второй половине дня 18-го новый секретарь СБ провел свою первую пресс-конференцию. Здесь журналистов ожидала настоящая сенсация. Один из корреспондентов в довольно льстивом тоне («в представлении миллионов людей вы — человек конкретного дела») задал генералу вопрос, какие же именно конкретные дела он собирается сделать в ближайшее время — видимо, не предполагая, сколь неожиданным будет ответ. «Я сегодня уже одно конкретное дело решил, — сказал Лебедь. — Круги, близкие к министру обороны, попытались организовать «ГКЧП номер три», волну подняли».

Эту «волну» генерал, по его словам, погасил уже в самом начале, решительно и твердо:

«Прокатился по штабам Московского военного округа и воздушно-десантных войск, добился, я считаю, полнейшей лояльности Вооруженных Сил. Вот конкретное дело — я точно знаю, что никаких смут не будет. Это — вполне конкретное дело…»

И заключил благодушно-ворчливо, как бы про себя: дескать, его назначили-то всего два часа назад, а от него уже конкретных дел требуют.

Реакцией зала были аплодисменты. А как еще следовало реагировать? Действительно, едва заняв должность, человек уже предотвратил смертельную угрозу для страны…

В тот же день вечером в программе НТВ «Герой дня» Лебедь подтвердил это свое заявление о раскрытом им заговоре и предотвращенном перевороте, сообщил кое-какие детали. По словам секретаря СБ, 18 июня между девятью и десятью утра в комнате отдыха при кабинете Павла Грачева — которого к тому моменту уже попросили, по-видимому, написать рапорт об увольнении, — ряд высокопоставленных сотрудников министерства «уговаривали министра обороны поднять войска по тревоге и тем самым оказать давление на президента». Несколько более подробно Лебедь рассказал и о принятых им мерах: «дал команду дежурному генералу Центрального командного пункта Генерального штаба, запретил ему передавать любые распоряжения министра обороны в войска»; кроме того, Лебедь побывал в штабе Московского военного округа, отправил оттуда телеграмму, в которой «уведомил войска о смещении Павла Грачева» и обратился к ним с просьбой «сохранять спокойствие и продолжать заниматься плановой боевой оперативной подготовкой»; Лебедь наведался также в штаб воздушно-десантных войск, где получил от командующего ВДВ заверение, что у него «только один верховный главнокомандующий».

Наконец, Лебедь назвал имена заговорщиков. В их числе были упомянуты первый заместитель начальника Генштаба, он же начальник его Главного оперативного управления генерал-полковник Виктор Барынькин, замначальника Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант Владимир Шуликов, начальник вооружения Минобороны генерал-полковник Анатолий Ситнов, начальник Главного управления международного военного сотрудничества генерал-полковник Дмитрий Харченко, помощник министра генерал-полковник Валерий Лапшов, помощник министра по связям с общественностью Елена Агапова. В список попал также министр обороны Грузии Вардико Надебаидзе, участвовавший в этом утреннем сборище.

Но одним лишь «министерским» заговором дело не ограничилось. Ночью с девятнадцатого на двадцатое июня в 1-20, прервав очередную передачу НТВ, в эфир вышел экстренный выпуск программы «Сегодня». Появившийся на экране телеведущий Евгений Киселев взволнованным голосом зачитал следующее сообщение:

«Нам только что сообщили высокопоставленные представители предвыборного штаба президента Бориса Ельцина, что сегодня (точнее, уже вчера. — О.М) около 18–00 по московскому времени (в действительности, как потом выяснилось, несколько раньше — в 17–20. — О.М.) была предпринята акция, которая является первым шагом в осуществлении сценария по отмене второго тура президентских выборов. По распоряжению руководителя ФСБ генерала Михаила Барсукова и руководителя Службы безопасности президента генерала Александра Коржакова были задержаны ключевые фигуры кампании по переизбранию Бориса Ельцина на второй срок — Сергей Лисовский и Аркадий Евстафьев. Сергей Лисовский организовал и возглавил кампанию «Голосуй или проиграешь» в поддержку кандидатуры Ельцина, привлек к ней практически всех самых ярких звезд российской эстрады, популярной музыки и тем самым принес в копилку президента миллионы голосов молодых избирателей. Аркадий Евстафьев являлся ближайшим помощником одного из руководителей предвыборной кампании президента Анатолия Чубайса. Только что, уже когда начался этот специальный выпуск, мне передали, что директор ФСБ генерал Барсуков в телефонном разговоре с одним из руководителей предвыборного штаба Бориса Ельцина подтвердил факт задержания Лисовского и Евстафьева. Совершенно очевидно, что данный шаг носит провокационный характер и логически вытекает из известной позиции руководителей силовых ведомств, выступающих за свертывание демократии и отмену президентских выборов, — позиции, которая была публично сформулирована генералом Коржаковым в его известных интервью, которые получили широчайшую огласку у нас в России и за рубежом в начале мая. Похоже, страна находится на гране политической катастрофы».

Аналогичные сообщения были переданы через ОРТ, ИТАР-ТАСС, «Эхо Москвы».

С этого момента страна была поставлена, как говорится, на уши. Было полное ощущение, что вновь повторяется 19 августа 1991 года или 3 октября 1993-го.

В половине четвертого ночи программа «Сегодня» повторила сообщение о задержании Лисовского и Евстафьева, связав это событие с тремя предыдущими — тем самым первомайским интервью Коржакова, в котором он призвал перенести выборы президента, его, Коржакова, агрессивным выступлением на заседании ельцинского предвыборного штаба 18 июня и с попыткой заговора («ГКЧП-3»), будто бы планировавшегося в окружении отставного министра обороны Павла Грачева, о которой рассказал на своей пресс-конференции и по НТВ генерал Лебедь. По мнению авторов сообщения, похоже, что все это звенья одной цепи.

Для Чубайса и его единомышленников, так или иначе работавших на избирательную кампанию Ельцина, эта ночь — с 19-го на 20 июня — была мало сказать тревожной. Напряжение достигло предела. Если бы Ельцин принял сторону Коржакова и Барсукова — а вероятность такого поворота была достаточно велика, — второй тур выборов скорее всего не состоялся бы. Что случилось бы дальше, трудно было предсказать…

В особняке ЛогоВАЗа собрались члены аналитической группы Чубайса (естественно, он сам, Березовский, Малашенко, другие), «сочувствующие» — Гусинский, Немцов, телевизионщики, прочие журналисты. Около часа ночи подъехала Татьяна Дьяченко.

По сообщению охраны, на крышах ближних домов замечены снайперы, а вокруг здания — сотрудники в штатском. Крепло ощущение, что из ЛогоВАЗа никого не выпустят. Разве что присутствие дочери президента служило какой-то «охранной грамотой». Собственно, так об этом пишет и сам Ельцин:

«Таня сидела там до пяти утра, пила кофе, успокаивала всех: не бойтесь. И она была права. Ни арест, ни какая-либо провокация были невозможны, пока в офисе находилась она».

(После я поинтересовался у Чубайса, действительно ли на крышах вокруг здания, где они находились в ту ночь, расположились снайперы, а на земле — сотрудники спецслужб.

— Я лично снайперов не видел, — ответил Чубайс, — хотя разговоры об этом были. Но то, что Коржаков обложил нас со всех сторон, это было очевидно. И «прослушка» была, и наружное наблюдение… Тут сомнений никаких не было.)

Татьяна Дьяченко звонила Барсукову, Коржакову, требуя немедленно освободить Евстафьева и Лисовского.

В начале первого Коржакову позвонил сам президент, видимо, разбуженный дочерью. Спросил, что произошло. Коржаков уговорил его отложить объяснение до утра — завтра, мол, он обо всем доложит. Заверил, что в прессу никакая информация о случившемся не попадет…

Однако вскоре после этого разговора в прессе как раз и начался шум, организованный Чубайсом, Малашенко, Березовским.

Параллельно продолжались звонки. К делу подключилась супруга Ельцина Наина Иосифовна. Требование то же — отпустить задержанных.

К восьми утра 20 июня Коржаков и Барсуков были вызваны к президенту. Вопрос прежний: «Что там случилось?» Барсуков доложил, прочитал рапорта милиционеров, как бы задержавших Евстафьева и Лисовского (сотрудники СБП и ФСБ словно бы к этому не причастны), потом показания самих задержанных…

Все вроде бы нормально: люди выносили крупную сумму денег без соответствующих документов, их задержали… Ельцин никак не мог «врубиться», из-за чего шум.

В сообщении телепрограммы «Сегодня», вышедшем в эфир в половине четвертого ночи (или уже утра) 20 июня, приводился текст нового заявления генерала Лебедя, связанный, как можно было понять, с событиями, случившимися в Белом доме накануне вечером:

«Секретарь Совета безопасности Александр Лебедь заявил, что СБ не допустит нарушения Конституции и действующего законодательства РФ и решительно пресечет любые действия руководства силовых ведомств, направленные на дестабилизацию политической ситуации в стране и срыв второго тура президентских выборов. Лебедь заявил, что выводы проводимого им расследования будут немедленно доложены президенту Ельцину с конкретными предложениями о наказании виновных».

Журналисты распространили и другие аналогичные заявления Лебедя. Он появился на Старой площади (где располагался Совет безопасности) уже в 4-20. Здесь его поджидали корреспонденты. Состоялась еще одна, импровизированная, пресс-конференция.

— Единственное, чего мы за пять лет добились, — сказал генерал, не дожидаясь вопросов, — чтобы эти выборы прошли, и то, видите, второй тур пытаются сорвать. Это мое первое впечатление. В деталях еще разберусь… Не допущу. Любой мятеж будет подавлен, и подавлен предельно жестоко. Тот, кто хочет ввергнуть страну в пучину кровавого хаоса, не заслуживает ни малейшей жалости.

Журналисты спросили Лебедя, были ли для него неожиданными произошедшие накануне события — то есть задержание Евстафьева и Лисовского, — ведь он сам, буквально за сутки до этого, говорил о возможности политического заговора. Генерал подтвердил, что да, это висело, «плавало» в воздухе и неожиданностью для него не стало.

В действительности в тот момент Лебедь, по-видимому, еще не решил, что считать попыткой путча, военного переворота — только ли «заговор генералов» в Министерстве обороны или же этот «заговор» вкупе с акцией Коржакова и Барсукова.

Из воспоминаний бывшего министра внутренних дел Анатолия Куликова, которого Лебедь пригласил к себе 20-го рано утром (еще не было шести), можно заключить, что какое-то — очень небольшое — время Лебедь склонялся к тому, чтобы объединить эти два «заговора». Действия Коржакова и Барсукова Лебедь, по-видимому, собирался интерпретировать так: Ельцин серьезно болен или его, как Горбачева в Форосе, собираются объявить серьезно больным — по этой-то причине близкие к президенту кремлевские генералы и затеяли бузу — чтобы успеть поделить ключевые властные должности. При этом минобороновский «заговор» становился как бы придатком другого, основного, «заговора» — кремлевского.

Однако уже очень скоро — непосредственно во время разговора с Куликовым, прямо у него на глазах — Лебедь отказался от такой интерпретации коржаковско-барсуковских действий: было ясно, что президент хоть и болен, но не настолько, чтобы упустить власть из рук, и объявлять его «серьезно больным» никто не собирался…

Более перспективным для себя, перспективным во всех отношениях, Лебедь, по-видимому, посчитал разоблачение «генеральского заговора», связанного с уходом в отставку Павла Грачева. Куликов:

«Лебедь неожиданно начал разговор совсем издалека: «Анатолий Сергеевич, вы знаете, в Министерстве обороны готовился новый ГКЧП…»

В изложении А.И. Лебедя «новый ГКЧП» представлял собой круг генералов, которые обменивались злокозненными замыслами в кабинете министра обороны Павла Грачева. Кроме неизвестно как оказавшегося среди них министра обороны Грузии Вардико Надебаидзе, Лебедем в числе заговорщиков были упомянуты имена еще нескольких военачальников, многие из которых оказались моими однокашниками по Академии Генерального штаба. Так как я учился в одно время с Грачевым, мои однокашники в равной степени были и товарищами Павла Сергеевича».

У Куликова утверждения Лебедя о «новом ГКЧП» сразу же вызвали большие сомнения (напомню, разговор двух генералов происходит 20 июня между пятью и шестью утра):

«Я их всех (то есть перечисленных Лебедем «заговорщиков». — О.М.) очень хорошо знал и, честно говоря, словам Лебедя не поверил. Разве можно считать мятежом посиделки умных и знающих людей, которые совершенно в духе Академии Генштаба привыкли говорить друг с другом откровенно и оценивать ситуацию объективно — без боязни называть вещи своими именами?

Сам Лебедь в нашей академии не учился, и это обстоятельство очень сильно сказывалось на всем, что он делал до и после своего похода на Кремль. И во время похода — тоже…»

Куликов довольно непочтительно прервал хозяина кабинета и перевел разговор на другую тему. Однако вскоре — в шесть утра — Лебедю позвонил Ельцин, и информацию о «заговоре» генерал «вложил в уши» уже ему. Это было уже более серьезно (для тех, чьи имена были сообщены верховному главнокомандующему):

«Лебедь… начал бойко докладывать Ельцину о… заговоре в Министерстве обороны и начал перечислять фамилии. Я понял, что эти люди обречены. Понял по обрывкам разговора, когда, судя по всему, президент задал вопрос «Что делать?» и получил в ответ дословный ответ Александра Ивановича, начавшего работу на ниве государственной безопасности: «Борис Николаевич, Боже упаси давать вам какие-либо советы, но я думаю, что этих людей нужно уволить». Дальше все по-военному: «Понял!.. Есть!.. Понял!..»

Довольно странная деталь: секретарь Совета безопасности докладывает о заговоре главе государства лишь 20 июня; между тем всей стране он «доложил» о нем еще 18-го…

25 июня Ельцин своим указом освободил от занимаемых должностей семерых генералов, хотя и не совсем тех, которых первоначально упоминал Лебедь в качестве «заговорщиков». Из числа упомянутых им в отставку были отправлены Барынькин, Шуликов, Харченко, Лапшов. Этот список дополнили заместители начальника Генштаба генерал-полковник Анатолий Богданов и генерал-полковник Вячеслав Жеребцов, а также начальник Главного управления воспитательной работы Минобороны генерал-лейтенант Сергей Здориков.

Аркадий Евстафьев вскоре после своего освобождения (его с Лисовским отпустили около трех ночи) рассказал корреспонденту РТР, что 19 июня в 17 часов (снова время упоминалось приблизительно) на территории Белого дома его без объяснения причин «схватили люди, представившиеся сотрудниками Службы безопасности президента». В качестве «подкрепления» к ним был приставлен милиционер с автоматом. Задержавшие имели распоряжение «стрелять при малейшей попытке движения» (надо полагать, — движения задержанных). Евстафьева и Лисовского привели в комнату, в которой и держали до трех часов ночи, опять-таки не объясняя причин и не говоря, то ли они задержаны, то ли арестованы. «Беседа», которую с ними вели, была «очень неровная», так что пересказать ее, особенно после бессонной ночи, довольно трудно. Очень много вопросов задавали по выборам. Евстафьева весьма поразил один пассаж, который он услышал от своих собеседников: ему было сказано, что президент-то все равно победит, но победит не благодаря тем, кто к нему примазался, а благодаря «истинным патриотам».

В свою очередь, Сергей Лисовский (об этом, правда, сообщило уже не РТР, а ИТАР-ТАСС) рассказал, что у него и у Евстафьева сотрудники спецслужб пытались получить «любого рода компромат» на организаторов предвыборной кампании Бориса Ельцина — Чубайса и почему-то Черномырдина.

Комментарий Николая Сванидзе, которым РТР сопроводило рассказ о событиях минувшего дня и ночи (все это вышло в эфир уже в восемь утра 20 июня), был таков:

«Ситуация очень острая. Конечно, пока она не похожа на путч в чистом виде, однако если действие влиятельных чиновников носит антиконституционный характер и может привести к отмене президентских выборов, оно вполне подпадает под определение «попытка государственного переворота». А произошло вот что: вырвалось, наконец, со свистом наружу принципиальное противоречие между двумя командами президента — той, которая готовила его к выборам, и той, которая выборов не хотела вовсе. Первые усиливали свое влияние на президента Ельцина, который более чем уверенно провел предвыборную кампанию, вторые это влияние теряли, и сейчас у них, вероятно, последний шанс вернуть все назад. Зато у генерала Лебедя есть шанс продемонстрировать силу. От решения президента зависит, кто свой шанс лучше использует. От этого, скорее всего, зависит судьба президентских выборов».

Под двумя командами, естественно, подразумевались, с одной стороны, команда Коржакова, с другой — противоположная, в которой ключевую роль играл Чубайс.

Евстафьев и Лисовский были отпущены вскоре после того как антикоржаковская команда подключила прессу, а также другие, еще более эффективные, рычаги воздействия, Такое ощущение, что коржаковцы не ожидали столь мощного отпора и изрядно перепугались. Об этом можно судить по рассказам самих задержанных: сразу же после того, как в прессе начался шум, тон «беседы»-допроса резко изменился, стал гораздо более мягким…

Объясняя причины задержания, директор ФСБ Михаил Барсуков заявил журналистам, что Евстафьев и Лисовский «имели с собой крупную сумму в валюте без соответствующих сопроводительных документов». При этом он категорически отрицал, что задержание имеет политическую подоплеку, назвал подобные утверждения «абсолютной провокацией».

С другой стороны, по данным ИТАР-ТАСС, полученным «от источников в аппарате российского правительства» (это сообщение было передано около полудня), «в конечном итоге… Евстафьев предъявил сопроводительные документы на эту сумму, однако их проверка заняла определенное время». После проверки задержанные, мол, и были отпущены.

Позднее Коржаков и Барсуков тоже вроде бы подтвердили, что задержанных отпустили, когда «вопрос с бумагами на валюту решился» (странно, что для этого потребовалось ни много ни мало десять часов).

Со своей стороны, Чубайс, ссылаясь на самого Евстафьева, утверждал, что никаких денег у того вообще не было…

О степени перепуга спецслужб, оказавшихся в центре неслыханного скандала, пожалуй, лучше всего можно судить по интервью начальника УФСБ по Москве и Московской области Анатолия Трофимова, которое он дал корреспондентке ИТАР-ТАСС. «Лисовского и Евстафьева, которые находились в Белом доме, — сказал Трофимов, — пригласила охрана здания для выяснения правонарушений, возможно, материально-экономического характера. Никакого компромата ни на кого у них не требовали. Беседа шла в цивилизованной форме, с чаем и кофе». В заключение Трофимов еще раз повторил: ни задержания, ни ареста не было — речь шла не более чем о «беседе с охраной Белого дома».

Сюда же можно отнести и эпизод, случившийся перед заседанием Совета безопасности 20 июня — о нем рассказывает Анатолий Куликов. В разговоре с ним Коржаков и Барсуков попытались все свалить на милиционеров из охраны Белого дома: дескать, именно они задержали Евстафьева и Лисовского, а СБП и ФСБ тут ни при чем. На что Куликов, зная сверхосторожные повадки своих подчиненных, лишь усмехнулся: как же, задержат они по собственной инициативе таких людей — тоже мне нашли храбрецов!

Здесь надо сказать, что силы к разрешению этого скандала действительно были подключены серьезные, было отчего испугаться. Сам Анатолий Чубайс, по его словам, узнал о задержании его коллег спустя три часа после этого события. Затем благодаря ему, Чубайсу, о нем довольно быстро были проинформированы председатель правительства Виктор Черномырдин, секретарь Совета безопасности Александр Лебедь и президент страны Борис Ельцин. И хотя, как уже говорилось, Борис Николаевич долго не мог понять, в чем там дело, из-за чего сыр-бор разгорелся, сам факт, что он оповещен о событиях, конечно, сыграл свою роль…

В одиннадцать утра 20 июня состоялось заседание Совета безопасности. Официальные сообщения о нем были скупы и вполне тривиальны. Ельцин представил Лебедя как вновь назначенного секретаря СБ и своего помощника. Он был утвержден единогласно… Затем разговор пошел о делах текущих — о перебоях в снабжении военных объектов электроэнергией и топливом, о недопустимости таких перебоев… Следующий вопрос — злоупотребления в использовании бюджетных средств, в том числе в Министерстве обороны (случайно ли именно оно было приведено в качестве примера?). Ельцин потребовал навести порядок в этом деле… В общем, все достаточно обыденно и рутинно.

В действительности заседание проходило не совсем обычно. Вот как описывает его в своих воспоминаниях Анатолий Куликов:

«Все начиналось на высокой ноте (это когда Ельцин представлял Лебедя. — О.М.). Правда, после поздравлений Борис Николаевич оставшуюся часть заседания провел стремительно и грозно. Отменил обсуждение вопроса, который стоял в повестке дня, и поднял со своего места Барсукова. Негодование Ельцина было столь бурным, что не оставалось никаких сомнений: президент воспринял происходящее как личную обиду, как предательство. «Вы, — сказал он Барсукову, — превысили свои полномочия! Вы лезете, — голос президента наливался металлом, — куда вас не просят! Я вас отстраняю от участия в работе штаба по выборам президента!» После этого Ельцин обратился ко всем остальным: «Все, — отрезал он, — Совбез закончен! Расходимся!..»

Пока что, как видим, Ельцин отстранил директора ФСБ лишь от одной из общественных обязанностей, хотя и важной, но оставил его на основном посту. После заседания Коржаков и Барсуков еще перешучивались по этому поводу. Куликов:

«В настроении Коржакова и Барсукова, бывших между собой друзьями, я отметил в тот раз нарочитую браваду. «Вот видишь, меня уже вывели из штаба. Тебе, наверное, тоже перепадет», — говорил один другому, и весь их по-курсантски задиристый вид свидетельствовал о том, что президентский гнев не кажется им долговечным».

Однако вскоре перешучиваться друзьям-генералам, надо полагать, расхотелось.

«Лишь только я переступил порог кабинета, сел за стол и раскрыл документы, — продолжает Куликов, — по президентскому коммутатору позвонил Примаков (в то время директор Службы внешней разведки. — О.М): «Анатолий Сергеевич, ты слышал: только что объявили, что от своих должностей освобождены Коржаков и Барсуков? Как это понять?» — «Вот так новость! — удивился я. — Надо же… Ведь президент сказал Барсукову, что лишь выводит из предвыборного штаба…» — «Да нет, все произошло, пока мы ехали из Кремля».

Я включил телевизор: новость о смещении со своих постов Коржакова и Барсукова (а вместе с ними и их «духовного отца», как его тогда окрестили, — Сосковца. — О.М.) уже передавалась во всеуслышанье».

Сам Ельцин отрицал, что смещение столь крупных фигур как-то связано с инцидентом на проходной Белого дома. Журналистам он объяснил это смещение весьма туманно: «Они (то есть Коржаков, Барсуков, Сосковец. — О.М.) слишком много брали и слишком мало отдавали».

Что же произошло между моментом, когда закончилось заседание Совета безопасности, и появлением этого сенсационного известия?

Само по себе освобождение Евстафьева и Лисовского не сняло возникшего напряжения. Попытка сорвать второй тур президентских выборов, о которой было объявлено по телевизионным и радиоканалам, по каналам информагентств, требовала какой-то более серьезной реакции.

На десять утра в гостинице «Рэдиссон-Славянская» была назначена пресс-конференция Анатолия Чубайса с участием двоих задержанных и отпущенных, на которой Анатолий Борисович, как ожидалось, должен был изложить собственный взгляд на события и дать им исчерпывающую оценку. Однако пресс-конференция задерживалась. В 11–30 пресс-секретарь Чубайса Андрей Трапезников сообщил, что в полдень его шеф встречается с президентом, этим и объясняется задержка с пресс-конференцией, она переносится на 13–00.

Снова, как и в марте, разговор Чубайса с Ельциным стал ключевым событием, приведшим к разрешению кризиса. По словам Анатолия Борисовича, он занял около 25 минут…

Перед ним в кабинет президента зашел Черномырдин, которому Чубайс, по его словам, «популярно объяснил, что будет, если вся власть перейдет к этой троице» — Коржакову, Барсукову, Сосковцу (после чего «Степаныч страшно завелся»). Выйдя из кабинета «крайне разгоряченным», он только бросил: «Ну, я ему все сказал…» Было не ясно, сумел ли он в чем-либо убедить Ельцина.

Какие слова нашел Чубайс, чтобы совершить, казалось бы, невозможное — побудить президента отправить в отставку человека, к которому долгие годы тот был необычайно привязан? Я имею в виду Коржакова.

Анатолий Куликов, опираясь, понятное дело, на чей-то рассказ (сам он при этом не присутствовал), пишет, что Чубайс поставил Ельцину жесткое условие: «Решайте: либо вы избираетесь на второй срок, либо не избираетесь и остаетесь с ними!» После этого указ был немедленно подписан. Как пишет Куликов, «Ельцин недолго стоял на распутье».

Сам Чубайс о разговоре с президентом рассказывает несколько иначе.

Спрашиваю его, трудно ли было пробиться к президенту. Хотя можно было бы, наверное, и не спрашивать.

— Разумеется, очень трудно. Это был очень драматический момент. В течение нескольких часов он вообще не воспринимал всерьез проблему ареста Евстафьева и Лисовского, говорил, что это какая-то частность, нечего ее обсуждать, ничего страшного тут нет. Я не знаю, что это было — непонимание ситуации или что-то другое.

— Он ведь говорил, что все сделано правильно — предотвращена кража денег из Белого дома.

— Да, совершенно верно.

— Но у вас была прямая телефонная связь с ним…

— Я специально и поехал из приемной ЛогоВАЗа к себе в кабинет в здании мэрии, чтобы позвонить ему оттуда. Только ради этого.

Он не брал трубку?

Не брал. Но потом взял. Я ему сказал, что нужна срочная встреча.

Он не хотел вас принимать?

Не очень хотел. Но все-таки согласился принять.

— Когда вы шли на эту встречу, у вас была уверенность, что Ельцин вас поддержит?

Нет, скорее наоборот.

Наоборот? Было ощущение безнадежности?

Не то что безнадежности. Было ясное ощущение, что это ситуация черно-белая: либо я его убеждаю, либо это будет просто катастрофа с тяжелыми последствиями для страны. Думаю, скорее всего, было бы поражение во втором туре.

— Как происходил ваш разговор? Вот вы входите в кабинет Ельцина…

— Разговор, естественно, был продуман мной до деталей. Но не только мой разговор. С каждым, кто мог еще до меня хоть что-то сказать президенту по интересующей нас теме и как-то воздействовать на ситуацию, провели соответствующую беседу. Ключевой фигурой тут был Виктор Степанович Черномырдин. Он переговорил с Ельциным непосредственно передо мной. Хотя и коротко. Я как раз его застал на выходе из президентского кабинета. Он был сильно возбужден. Не знаю, какие слова от него услышал Ельцин, мне он лишь бросил: «Ну, я ему все сказал…» И тут же исчез. Деталей своего разговора с президентом я не помню, но он был такой черно-белый. Я бы не сказал, что дело обстояло так: вот я пришел к Ельцину и переубедил его. Я думаю, что, располагая той информацией, которую он уже получил к этому времени, он всю картину достаточно хорошо понимал. Вернее, может быть, не понимал, а чувствовал своим исключительным чутьем. И я со своими словами мог оказаться тут всего лишь последней каплей… Гораздо более тяжелым был мой разговор с Ельциным 18 марта, когда я уговаривал его не распускать Думу и не запрещать КПРФ. Там я попал в ситуацию абсолютного открытого противостояния с ним. Было совершенно очевидно, что он просто не хочет меня видеть, не хочет со мной говорить, не хочет обсуждать эту тему, не хочет слушать моих аргументов… У него все уже сложилось в голове. А когда у него сложится в голове, изменить здесь что-то — это, я вам скажу, задача такая, практически невыполнимая. В общем тогда мне приходилось давать всему делу некий стартовый импульс. Здесь же, повторяю, все было немножко по-другому. Мне казалось, что в результате какого-то внутреннего процесса он уже был подведен к необходимому решению. Мне оставалось лишь доубедить его. Ну, а результат известен.

— Анатолий Куликов в своих мемуарах пишет, будто вы «поставили жесткое условие президенту»: «Решайте: либо вы избираетесь на второй срок, либо не избираетесь и остаетесь с ними!» Могло быть такое?

— Извините, это полная чушь. Хотел бы я посмотреть на человека, который ставит Ельцину ультиматумы. Во-первых, я не считал, что альтернатива именно такова. Во-вторых, у меня не было ни морального, ни политического права так говорить с президентом. Я ему просто рассказал, что на самом деле произошло. Только и всего.

Пресс-конференция Чубайса началась 20 июня в 13–30. Выступление Анатолия Борисовича было исполнено драматизма и победного пафоса (победа одержана только что, еще и напряжение не прошло, еще чувства не остыли). Оратор сразу же поставил точку над i: сказал, что «попытка ареста двух ключевых членов избирательного штаба Ельцина» — это «завершающая стадия достаточно длительной и тяжелой борьбы — борьбы между той частью ельцинской администрации, которая работала на победу Ельцина в демократических выборах, и той, которая предпочитала выход на силовые решения». Лидерами первой были «господа Сосковец, Коржаков, Барсуков» (именно в такой последовательности).

По словам Чубайса, то, что это группа «возлагала свои надежды на силовые варианты решения выборных задач в России», в последнее время проявлялось многократно, начиная с того момента, как в феврале текущего года «эта команда была отстранена Ельциным от руководства избирательной кампанией (здесь Анатолий Борисович допустил некоторую неточность — на самом деле она была отстранена 19 марта. — О.М.)». Чубайс тут сослался на хорошо известный факт — «некоторые из членов этой команды (прежде всего тут подразумевался, естественно, Коржаков. — О.М.) проговаривались и прямо говорили о том, что выборы в России надо переносить».

Чубайс пояснил, почему, по его мнению, «критический момент» для упомянутой троицы, подтолкнувший ее к решительным действиям, наступил именно после первого тура выборов. Во-первых, победа Ельцина в первом туре делала почти бессмысленными попытки «перевода ситуации в силовое русло». Почти, но не совсем. Вот если еще немного промедлить, тогда действительно будет поздно. Во-вторых, после того как Ельцин назначил генерала Лебедя секретарем Совета безопасности и приступил к «обновлению руководителей силовых структур», для «господ Коржакова, Барсукова и их духовного отца — господина Сосковца» (так и прилепилось с тех пор к Сосковцу это определение — «духовный отец», как когда-то к Шепилову — «примкнувший к ним…») стало очевидно, что «надежд на сохранение их во власти без силовых решений не существует». Именно поэтому они «сфабриковали безумную провокацию, арестовали двух ключевых членов команды президента, работавших на выборы».

Ситуация, как сказал Чубайс, развивалась непросто, но итог час назад подвел президент Ельцин, приняв решение об увольнении «господина Сосковца, господина Коржакова и господина Барсукова» с занимаемых ими постов.

Во время своего выступления и вообще в те победные часы Чубайс неоднократно с великой похвалой и признательностью отзывался о действиях генерала Лебедя во время только что разрешившегося кризиса.

— Я бы особо отметил, — сказал он во вступительном слове на пресс-конференции, — роль, которую сыграл в этом процессе вновь назначенный секретарь Совета безопасности Лебедь, который своей жесткостью, твердостью, способностью ясно и последовательно отстаивать те цели, которые изложены в его программе под названием «Правда и порядок», оказал важную поддержку Борису Ельцину в ключевой для него момент. По сути дела, мы с вами стали свидетелями того, как вновь образованный политический союз не просто подтвердил свою работоспособность, а доказал, что именно в рамках этого союза российские власти способны преодолевать самые тяжелые, самые опасные кризисы власти на любых уровнях. В моем представлении, три дня назад, когда Борис Ельцин назначил Лебедя секретарем Совета безопасности, БЫЛ ВБИТ ПОСЛЕДНИЙ ГВОЗДЬ В КРЫШКУ ГРОБА ИСТОРИИ РОССИЙСКОГО КОММУНИЗМА (выделено мной. — О.М.). Сегодня ночью и днем, когда Борис Ельцин принял решение об увольнении господ Сосковца, Барсукова и Коржакова, был вбит последний гвоздь в крышку гроба иллюзий по поводу военного переворота в российском государстве.

Что касается самого Ельцина, все разговоры о его недееспособности, связанной с болезнью, следует напрочь отбросить.

— Для нас абсолютно очевидно, — сказал Чубайс в заключение, — что это мощное, волевое решение президента еще раз доказывает уникальный политический потенциал этого человека, еще раз доказывает его потрясающую способность глубоко и стратегически оценивать ежедневные события и принимать по ним абсолютно необходимые решения в абсолютно необходимый момент. Или — обобщая все то, что сказано, — с моей точки зрения, то, что произошло сегодня, означает неизбежную победу Ельцина во втором туре президентских выборов 3 июля этого года.

Далее последовала менее пафосная часть пресс-конференции — вопросы и ответы. Чубайса спросили, что же все-таки за деньги выносили Евстафьев и Лисовский, откуда они взялись и кому предназначались. Чубайс ответил, что он, «естественно, не обладает пока следственными данными» (хотя считает, что следствие должно быть проведено), но глубоко убежден, что «так называемая коробка с деньгами является одним из традиционных элементов традиционной кагэбэшной советской провокации, опыт которых в нашей стране чрезвычайно велик».

— Мы хорошо знаем, — сказал Чубайс, — как российским диссидентам, да и не только им, подбрасывались валюта, деньги. А недавно были свидетелями подобной ситуации с подбрасыванием наркотиков. К сожалению, это демонстрация тех методов, которые стали почти обыденными вновь для господ Барсукова и Коржакова. И я убежден в том, что эта провокация, эта фальсификация в ближайшее время будет на официальной основе правоохранительными органами полностью развеяна.

Это утверждение (сделанное, впрочем, не со стопроцентной уверенностью) — о том, что коробку с деньгами Евстафьеву и Лисовскому подбросили при задержании, — было одной из редких для Чубайса ошибок. Чем ее объяснить? Объяснение, думаю, может быть единственное: излишняя доверчивость, с какой он отнесся к информации, предоставленной ему кем-то из его коллег.

Впрочем, сам же Анатолий Борисович и сказал, на чью именно информацию он опирается — на рассказ своего помощника Евстафьева:

— Аркадий Евстафьев уже сделал заявление о том, что никаких денег он лично не вносил в Белый дом и не выносил из Белого дома. Это было заявлено им однозначно, заявлено официально, я могу здесь это только повторить.

Быть может, Чубайс не заметил, что Евстафьев делает упор на то, что «он лично» не выносил денег? Но ведь он выходил из Белого дома не один — с ним был еще и Сергей Лисовский. Как бы то ни было, уверен, что в тот момент Чубайс действительно не знал, как в действительности обстояло дело с коробкой с деньгами. Если бы знал и просто хотел бы вывернуться, надо полагать, придумал бы что-нибудь другое, более серьезное…

Чубайс рассказал о некоторых деталях допроса, которому подверглись задержанные. По его словам, допрос велся «омерзительными, грязными методами», вели его «так называемые специалисты того подразделения Службы безопасности президента, которыми командует некто господин Стрелецкий, — тот самый Стрелецкий, который был назначен руководителем Фонда спорта после ареста господина Федорова».

(В скобках напомню, что в то время вокруг этого фонда, получившего право на беспошлинный ввоз некоторых товаров из-за границы и превратившегося вследствие этого в гнездо воровства и коррупции, не утихали скандалы.)

Еще интересная деталь:

— Грязный допрос, который велся по отношению к Евстафьеву и Лисовскому, ровно в тот момент, когда впервые по телевидению, около двух часов ночи, чуть пораньше, прошла информация о том, что сделано, — ровно с этого момента неожиданно изменился на очень ласковый и вежливый тон по отношению к ним, допрашивавшие их специалисты господина Коржакова вдруг стали нежными и ласковыми, стали говорить о том, что проблем особенно нету, у нас и претензий к вам особых нету, мы расстанемся с вами в самое ближайшее время, самое главное — не надо телевизионных лишних скандалов, да и вы ведите себя тихо, и на этом мы, собственно, и закончим все то, что произошло…

Каковы все-таки были стратегические цели Коржакова и K°? Ну, задержали они Евстафьева и Лисовского, а что дальше?

— Мы убеждены в том, — сказал Чубайс, — что арест Евстафьева и Лисовского — это лишь первый шаг. Целью этого ареста было заставить замолчать руководителя аналитической группы (то есть самого Чубайса. — О.М.), руководителя штаба президента (по-видимому, тут имелся в виду Виктор Илюшин, занимавший пост заместителя Ельцина в Совете избирательной кампании. — О.М.), подмять их под себя, выбить почву из-под ног. Следом за этим должны были последовать, как я полагаю, силовые решения в отношении ключевых деятелей штаба Ельцина.

Так что же это было? Путч? Анатолий Чубайс:

— Если судить по тем действиям, которые реально были осуществлены, здесь о путче говорить нет оснований, но если судить об этих действиях как о начале последовательного сценария, раскручивавшегося лидерами влиятельнейших силовых структур, в моем представлении речь шла именно об этом…

Однако теперь, после принятого президентом «кадрового» решения, угроза миновала:

— Могу сказать ясно и определенно: никакого путча в России не будет. В России будут выборы — выборы 3 июля… Выборы 3 июля, на которых, по моему глубокому убеждению, победит не просто президент Ельцин, — победит новый Ельцин, с новой командой, с обновленной командой, способной привести Россию к 2000 году.

В общем, как сказал Чубайс, «реальная российская демократия защитила страну от абсолютно реальной опасности военного переворота».

Некоторое время назад (со времени описываемых событий прошло уже без малого десять лет) я спросил Чубайса, откуда ему было известно, что вслед за задержанием Евстафьева и Лисовского «должны были последовать аресты других ключевых фигур из ельцинского предвыборного штаба, занимающих гораздо более высокие посты».

— В то время у меня была соответствующая информация, — отвечал Чубайс. — А сегодня это все широко распубликовано. Например, в книге самого Коржакова помещено его письмо Ельцину. Там прямо говорится, что он готов представить президенту «план незамедлительных действий» для возбуждения против Чубайса «и его приспешников» целого ряда уголовных дел. Это он пишет уже после отставки. А до отставки были бы уже не просто слова, а дела. Возможностей, чтобы реализовать эти его планы — и силовых, и юридических, — у него было более чем достаточно.

В этой только что упомянутой книге своих мемуаров — в основном ее тексте — Коржаков изображает дело так, будто он принял свою отставку спокойно, с достоинством, с юмором (мол, помимо прочего, и военная пенсия у него уже есть). В противоречие с этим входит то самое письмо, которое он написал Ельцину через два дня после отставки и которое также — видимо, по оплошности, — приводит в своей книге. Письмо довольно истеричное, исполненное надежды, как говорит сам автор, что «еще многое можно исправить», то есть, надо полагать, вернуть его, уволенного, на прежний или какой-нибудь другой, эквивалентный, пост.

Центральная тема этого письма — «разоблачение» злодея Чубайса.

«…Надеюсь, вы понимаете, — пишет бывший начальник СБП своему, опять-таки бывшему, шефу, — насколько гибельно и опасно для Вас приближение к себе человека, которого ненавидит вся страна, — А. Чубайса.

Не зная тонкостей рыночной экономики, люди прекрасно понимают, что именно Чубайс разорил их, обменяв деньги на ничего не стоящие ваучеры (какие же это, интересно, деньги были обменены на ваучеры? Как известно, приватизационные чеки раздавались бесплатно. — О.М.), именно Чубайс обещал им квартиры к 2000 году (квартиры к 2000 году, как известно, обещал Горбачев; ну да ладно, какая разница, все ведь знают: во всем виноват Чубайс. — О.М.) и автомашины «Волги» за каждый купленный ваучер, именно Чубайс уверял в наступлении экономической стабилизации в то время, как в стране более 40 миллионов находились за чертой бедности (во всем, во всем виноват Чубайс! — О.М.).

Все знают, что именно этот человек несет главную ответственность за то, что в руках иностранцев теперь находятся российские заводы и фабрики, что были распроданы за бесценок российские недра и сырье, были подписаны невыгодные контракты на кабальных условиях, что страна оказалась полностью зависимой от Международного валютного фонда (даже Зюганов не предъявлял Чубайсу таких вздорных обвинений. — О.М.). Люди не знают тонкостей экономики, но они твердо уверены в том, что Чубайс — это враг России (в общем «враг народа», которого надо немедленно поставить к стенке. — О.М.). И теперь этот человек находится рядом с Вами».

И снова:

«Вместе с Чубайсом к власти в России рвутся транснациональные компании, уже опутавшие страну в экономическом плане, но не имеющие пока реальной политической власти. Эти силы ставят не на Вас, а на людей послушных и управляемых. Об этом свидетельствует содержание многих докладов, написанных в администрации Белого дома в Вашингтоне».

В общем старая совковая песня про козни международного, прежде всего американского, империализма.

Читаем дальше:

«Основной целью транснациональной стратегии является сделать Вас недееспособным и подтолкнуть к отречению от власти, не брезгуя для этого никакими средствами, втираясь в доверие даже к Вашей семье. Первый шаг уже сделан — в результате специально инсценированной провокации оказались деморализованными основные спецслужбы России и нависла угроза ее безопасности».

За этим следует вовсе уж зловещая фантастика:

«Обладая хорошо отточенными навыками психического воздействия, прошедший специальную подготовку в этой области (надо полагать, в ЦРУ? — О.М.), Чубайс заставил Вас принять неадекватное решение (то есть уволить Коржакова, Барсукова и Сосковца. — О.М.), в результате чего Вы оказались беззащитным. Он заставил Вас отказаться от тех, кто был рядом с Вами и защищал Вас от подлецов, торгующих Родиной… Кроме того, Чубайс уже пытается заставить Вас заявить о своем преемнике и не остановится до тех пор, пока Вы не отдадите власть тому, кто выберут для России транснациональные корпорации (это Лебедь, что ли, которого Ельцин — впрочем, не называя имени генерала и без всякой помощи Чубайса, — прочил тогда в преемники, продаст Родину проклятым империалистам? — О.М.)».

Коржаков уверяет Ельцина, что он и уволенные вместе с ним Барсуков и Соковец — «самые близкие и преданные» президенту люди, что он, Коржаков, «хотел бы искренне помочь» ему в сложной ситуации перед вторым туром:

«Я готов помочь Вам в эту трудную минуту. У нас есть возможности, профессиональные аналитики и эксперты для того, чтобы выиграть кампанию и обеспечить Вам победу во втором туре… «Один в поле не воин» — поймите это и разрешите помочь Вам.

Мы готовы в самое короткое время представить Вам план незамедлительных действий для отстранения Чубайса от деятельности в штабе избирательной кампании (самая главная, стратегическая задача! — О.М.) и возбуждения против него и его приспешников целого ряда уголовных дел… Мы… готовы оказать Вам любую поддержку и помощь».

Вряд ли, пребывая в спокойном, уравновешенном состоянии, можно было рассчитывать, что подобный текст окажет какое-то — желаемое для автора — воздействие на адресата. Письмо явно написано в состоянии крайнего нервного, точнее неврастенического возбуждения, неадекватного восприятия реальности.

Желаемого воздействия на президента послание действительно не оказало. Получив его, Ельцин, как пишет сам Коржаков, «крайне удивился»:

«— А что, Коржаков здесь?

— Так точно, каждый день приезжает на службу… — начал было докладывать адъютант…

— Немедленно опечатать кабинет, отобрать у него удостоверение, машину, отключить связь!..»

Впрочем, может быть, в тот момент Ельцин еще не прочел положенную ему на стол бумагу. Однако никакой другой реакции на эту депешу от него в дальнейшем не последовало.

Кстати, любопытно сравнить стиль пространного коржаковского письма его бывшему шефу со стилем его книги. Это небо и земля. Оно, конечно, разные жанры. И все же трудно отделаться от мысли, что письмо действительно написано отставным президентским охранником, а книга — кем-то другим…

И все же не до конца понятно, что двигало Коржаковым, когда он решил предпринять столь рискованный для него шаг — задержать Евстафьева и Лисовского (фактически своих коллег по ельцинскому избирательному штабу) с этой самой коробкой из-под ксерокса. Действительно ли стремление сорвать второй тур выборов, в чем его тогда сразу же обвинили? Или главной задачей было — оттереть от Ельцина конкурентов, в первую очередь Чубайса?

— Нет, я не думаю, что он хотел сорвать второй тур, — говорит Анатолий Борисович. — Этого не было. Но было понятно, что политически он идет к своему проигрышу и что мы находимся в ситуации просто лобового противостояния. Задерживая Евстафьева и Лисовского, он рассчитывал выправить ситуацию в свою пользу — продемонстрировать президенту, что только на него и его команду Борис Николаевич может опереться, а все другие, кто работает в штабе, — жулики и воры.

— А какой проигрыш грозил Коржакову, если бы он не предпринял этот шаг, ставший для него роковым? Ельцин остается президентом, он, Коржаков, остается главным президентским охранником… Где тут проигрыш?

— А он не собирался оставаться охранником. В том-то и дело, что в это время он не считал себя охранником. Он считал себя вторым лицом в государстве, управляющим матушкой-Русью. В том-то и была для него беда, что после своей победы Ельцин мог сделать его именно охранником, больше никем. Это означало бы для него абсолютную катастрофу.

— Что значит вторым лицом? Это кем? Премьером? Поста вице-президента уж не было…

— Да визирем! Какая разница! Я имею в виду не название должности, а суть, масштаб влияния. Ведь он общался с Борисом Николаевичем целыми днями, завтракал, обедал, ужинал с ним, подписывал у него указы, не прошедшие никаких согласований, вне всякого регламента, — это колоссальный объем влияния.

— Но разве это срывалось?

— Полностью.

А почему срывалось-то? Ельцин по-прежнему президент, Коржаков — при нем. Он, как и раньше, сидит с ним за обеденным столом, проводит ночи неподалеку от его спальни… Ходит с ним в баню… Ездит на охоту…

А где в это время Чубайс со всей своей «группировкой»?

— Чубайс мешает, да?

— Конечно. Еще как. Коржаков — человек с природным умом. Он много чего не понимал в тонких государственных механизмах и тем более в экономике, но у него был природный ум, абсолютно цепкий и здравый. Он ясно понимал, что прежнего влияния у него уже не будет. Поэтому он и пошел ва-банк.

Примерно так же смотрят на существо дела и бывшие помощники президента, В книге «Эпоха Ельцина», объясняя, почему главный ельцинский охранник решил пресечь «разворовывание денег» (а по существу — использование для оплаты некоторых расходов так называемого «черного нала») именно после первого тура, хотя прекрасно знал о нем и раньше, они пишут:

«Ответ очевиден. Именно тогда, особенно после удачной комбинации с Лебедем, стало совершенно ясно, что Ельцин побеждает и становится президентом на второй срок. Во весь рост вставала извечная проблема — кто воспользуется плодами победы. Ведь победа на выборах для многих — это не только почетные грамоты за содействие, это посты, влияние, доступ к ресурсам. В условиях конфронтации между различными сегментами президентского окружения плоды победы — это не только вопрос о доступе к «кормушке», но и проблема политического выживания.

Именно этим объясняется попытка скомпрометировать Чубайса, отстранить его от руководства кампанией, перехватить на последней стадии управление и проехать под триумфальной аркой второго тура со всеми приятными последствиями».

Несмотря на многочисленные комплименты, расточаемые Чубайсом в адрес Лебедя, генерал уже с середины дня 20 июня стал стремительно отдаляться и от него, и от «мутной истории» с задержанием Евстафьева и Лисовского («Эта мутная история меня не интересует», — презрительно сказал он журналистам после заседания Совета безопасности, отвечая на вопрос, обсуждалась ли она, эта «история», на прошедшем заседании).

В общем-то такой поворот нетрудно объяснить и соображениями политической выгоды (малопонятная, я бы даже сказал — мистически загадочная патологическая нелюбовь большого числа трудящихся к Анатолию Борисовичу достаточно известна), и близостью генерала к таким лютым ненавистникам Чубайса, как Рогозин и Глазьев.

В дальнейшем самоотстранение Лебедя от Чубайса и от «коробки» шло по нарастающей. 27 июня он заявил в интервью корреспонденту ИТАР-ТАСС: «Я решительно отвергаю то, что якобы при моем участии, после моего вмешательства были отпущены господа Лисовский и Евстафьев». А 2 июля вечером, в самый канун второго тура президентских выборов, комментируя утверждение Чубайса, будто он, Лебедь, причастен к увольнению Коржакова, Барсукова и Сосковца, вообще хлестанул Анатолия Борисовича наотмашь, заявив по окончании проведенного им брифинга: «Ни малейшего отношения не имею к команде торжествующего Чубайса, хотя должен констатировать факт, что он, конечно же, продемонстрировал лишний раз аппаратную ловкость и мощь».

Возможно, произнося эту тираду, Лебедь, среди прочего, полагал даже, что такими эскападами окажет услугу Ельцину, в очередной раз принизив человека, которого народные массы так ненавидят, пусть даже не очень святой и не очень праведной ненавистью.

А что сам Чубайс думает по поводу тогдашнего вроде бы неожиданного и стремительного дрейфа новоиспеченного секретаря Совета безопасности в сторону от него, Чубайса?

Да это же было вполне предопределено — такое отдаление, — считает Анатолий Борисович.

Сказывалось влияние его тогдашних друзей — Рогозина, Глазьева?..

— Не столько влияние… Лебедь считал себя человеком, который почти уже стал президентом. Он даже не скрывал этого. Взять хотя бы его интервью журналу «Шпигель». То есть это у него внутри сидело. А человек с таким отношением к себе неизбежно начинает себя вести, как почти президент, — заметьте, при живом президенте. Это и было причиной нашего расхождения, а в дальнейшем — лобовой политической драки. Мы шли к ней абсолютно последовательно и закономерно. Кстати, Куликов сыграл в ней очень важную роль.

Вы имеете в виду еще один драматический эпизод, случившийся уже после выборов, — увольнение Лебедя с поста секретаря Совбеза в октябре 1996-го?

Ну да. Возглавляемое Куликовым МВД — это тогда был единственный силовой ресурс, который не контролировался Лебедем. Это ведь легко сказать — увольнение Лебедя… То была целая операция, когда мы «усиливали» Кремль, в том числе БТРами, когда поминутно расписывали программу силовых действий с момента объявления Лебедю указа о его увольнении и до момента отключения его телефонов, замены охраны и сопровождения до кабинета… Это было более чем серьезно. Представьте себе: секретарь Совета безопасности, у которого практически в конституционном подчинении находятся Минобороны, МВД, ФСБ… И вот вы говорите ему: «Вы уволены». Он может выйти, снять телефонную трубку прямой связи с Минобороны: «Значит так, Кантемировской, Таманской дивизиям немедленно выдвигаться в район Кремля…». А его приказ в этот момент еще обязателен к исполнению. Представляете, какую это несло в себе угрозу при его влиянии на силовиков и особенно на части специального назначения. И при том, что он специально этим занимался, много и серьезно готовился к подобному развитию событий. Здесь ситуация опять-таки была черно-белая: либо ты его задавил сразу, так что он уже деморализован, либо ты получаешь драку с человеком, который командует всеми силовыми структурами.

Да, Куликов его ненавидел всеми фибрами души.

Но и тот ненавидел Куликова.

— Двое пернатых в одной берлоге… Это как раз по поводу их отношений было сказано.

Вернемся, однако, из октября в июнь 1996 года. Хотя Главная военная прокуратура начала проверку по обоим «делам» — и по утверждению Лебедя о заговоре в Министерстве обороны, и по инциденту с задержанием Евстафьева и Лисовского, — версия нового секретаря СБ о «новом ГКЧП» сразу же напоролась на серьезную критику. Что, разумеется, было неудивительно: невооруженным глазом было видно — никаких серьезных доказательств, кроме «оперативных», — попросту говоря, донесений каких-то стукачей или обычной «прослушки» (соответствующим образом интерпретированной), — за этой версией не стоит.

Уже на следующий день, 19-го, ряд думских депутатов публично усомнился в достоверности приводимых Лебедем сведений о заговоре. Госдума поручила двум своим комитетам — по обороне и безопасности — подробно разобраться в этом деле. Впрочем, уже на том же заседании глава одного из этих комитетов — по безопасности — Виктор Илюхин сообщил, что, по его данным, ни правительство, ни спецслужбы, не располагают ни малейшей информацией о заговоре.

В тот же день министр обороны Грузии Вардико Надебаидзе, которого Лебедь упомянул в числе организаторов попытки переворота (на свою беду этот деятель оказался в тот момент в Москве и, что еще хуже, — в российском Министерстве обороны), отверг обвинение, будто он участвовал в заговорщической деятельности (уже ему-то с какой стати сюда влезать — это действительно с самого начала было непонятно). За него вступился и грузинский президент Эдуард Шеварднадзе, сказав, что упоминание Надебаидзе в числе «заговорщиков» — результат какого-то недоразумения.

Вечером 19 июня в программе «Время» телеканала ОРТ было оглашено официальное письмо Управления информации Минобороны по поводу заявления секретаря СБ:

«…Появившиеся сведения о якобы имевшей место попытке заговора генерала армии Грачева и его ближайшего окружения от начала и до конца не соответствует действительности. Обстановка в Вооруженных Силах спокойная, рабочая, личный состав ВС выполнял и выполняет только приказы Президента РФ, верховного главнокомандующего».

Однако утром 20-го, мы видели, Лебедь все еще продолжал настаивать: заговор в Минобороны существовал. Более того, по всей форме, хотя и с непонятным запозданием, доложил о нем президенту в присутствии министра внутренних дел Анатолия Куликова, с перечислением фамилий заговорщиков.

В этот же день несколько позже на своей второй пресс-конференции — в «Интерфаксе» — генерал вновь заявил: то, о чем он говорил ранее, подтвердилось. Правда, теперь Лебедь уже обвинял грачевское окружение не в организации «нового ГКЧП», а в «попытке силового давления на президента». Как видим, обвинение более мягкое и неопределенное. По словам секретаря СБ, виновники не будут подвергнуты уголовному преследованию, поскольку «в их действиях нет состава преступления», но «какая-то часть офицеров будет уволена» (напомню: указ об увольнении Ельцин подписал 25 июня).

Между тем критика лебедевской версии «нового ГКЧП» продолжалась. Вскоре после заседания Совета безопасности 20 июня пресс-секретарь правительства Виктор Коннов заявил: ни о каком «ГКЧП-3», угрозу которого раздули российские СМИ (как всегда, СМИ оказались крайними), речи не идет, и вообще для муссирования подобных слухов выбран не самый удачный момент.

О том же самом в эфире «Эха Москвы» сказал и заместитель председателя думского Комитета по обороне коммунист Михаил Сурков (этому комитету, напомню, вместе с Комитетом по безопасности Дума поручила проверить утверждения Лебедя, но Сурков, не дожидаясь его результатов, поспешил оповестить слушателей о результатах собственной проверки):

— Высказывания… Александра Лебедя, по крайней мере в адрес Министерства обороны, не подтверждаются. Армия — на стороне президента и никаких переворотов не совершала… Мои беседы в Генштабе и штабе Московского округа убеждают меня, что командный и офицерский состав не предпринимал никаких активных действий для организации переворота, а бывший министр обороны Павел Грачев дал всем указание продолжать добросовестно выполнять свои служебные обязанности.

Несколько позже, 26 июня, на своей пресс-конференции довольно подробно о «генеральском заговоре» рассказал Виктор Илюхин. По его словам, хотя проверка еще не закончена, однако к настоящему моменту «абсолютно никаких сведений о попытке государственного переворота со стороны офицеров Генерального штаба и Министерства обороны» нет. Слухи о заговоре возникли в общем-то на пустом месте.

— После отставки Грачева, — сказал Илюхин, — действительно ряд офицеров высокого уровня собрались в кабинете, а потом около кабинета Павла Грачева. Конечно, были некоторые соболезнования, конечно, было употребление, незначительное употребление, спиртного по поводу его ухода, конечно, велись определенные разговоры. В том числе звучали и нелестные характеристики, высказывания в отношении Лебедя. Где-то промелькнуло о том, что, может быть, с учетом того, что Павел Сергеевич Грачев много сделал для Вооруженных Сил, и ту реформу, которая начата, находится где-то у середины своего развития, наверное, было бы целесообразно, как утверждали некоторые генералы, довести до конца Грачеву, — может быть, стоит обратиться к армии, чтобы она, в свою очередь, обратилась к президенту с просьбой оставить Грачева в занимаемой должности министра обороны. Вот и все. Больше никаких разговоров, никаких схем, никакого планирования государственного переворота не было. Никаких распоряжений, никаких команд в войска не отдавалось. Войска как находились в местах постоянной дислокации, так и остаются до настоящего времени.

Зачем же понадобилось Лебедю сочинять этот миф о каком-то «заговоре»? Версия Илюхина такова:

— На мой взгляд — и я в этом глубоко убежден, — Александру Лебедю сегодня, как никогда, нужен имидж — имидж великого, крутого человека, спасителя России. Это первое. И второе: ему нужно подправить свой имидж после того, как он переметнулся в стан президента и стал его помощником. Несомненно, этот шаг отторгнул от него значительную часть электората — тех россиян, которые отдали свои голоса за Лебедя. Вот поэтому его сегодня и преподносят как спасителя России, как человека, способного в одиночку навести порядок в России.

В общем-то это было похоже на правду, хотя коммунисты в тот момент не столько жаждали правды (впрочем, они ее не жаждали никогда), сколько стремились нанести максимальный урон новому секретарю Совета безопасности, а через него — президенту.

Строго говоря, разоблачительная речь Илюхина на его пресс-конференции 26 июня — та ее часть, которая была посвящена «заговору» в Минобороны, — это был свисток вслед уходящему поезду. Лебедь выкинул белый флаг уже за несколько дней до этого. На заседании Госдумы 21 июня генерал заявил: он, дескать, сожалеет, что журналисты по-своему истолковали его слова о «ГКЧП-3» — не поняли иронии, заключенной в этом «термине». На самом деле, как он считает, «никакой попытки государственного переворота не было».

Вот-те на! Снова журналисты виноваты. А как же реакция Госдумы, правительства, Генпрокуратуры на его, Лебедя, заявление (точнее даже сказать — неоднократные заявления)? Тоже оказались без чувства юмора? Как быть со свидетельствами людей — таких, как Куликов, — кому Лебедь прямо говорил о министерском заговоре? Как быть с его докладом президенту?

Правда, о конфиденциальных разговорах генерала, о его докладе главе государства широкая публика в тот момент ничего не знала, однако сам-то Лебедь прекрасно о них знал, когда обвинял во всем журналистов.

Ну да ладно, что теперь об этом говорить… Тут важно другое: уже спустя три дня после назначения Лебедя на новый пост и его сенсационного заявления о раскрытом им будто бы заговоре стало ясно — попытка генерала в первые же часы своего пребывания на этом посту совершить подвиг во славу Родины окончилась пшиком.

Лучшего подарка для коммунистов, чем история с долларовой коробкой, которую пытались вынести из здания правительства, было не придумать. Они тотчас же набросились на нее и стали терзать с великим наслаждением.

Уже 20 июня Зюганов выступил с «обращением к россиянам». События последних суток коммунистический вождь назвал «грязными разборками» и «закулисными играми». Зюганов утверждал, что все это — «хорошо продуманная игра, выполнение заказа тех сил, которые на протяжении многих лет разваливают Россию», что «в стране активно действует пятая колонна» (излюбленный прием коммунистической пропаганды: чуть что — все сваливать на таинственную «пятую колонну»). Глава КПРФ предупреждал соотечественников, что в результате последних событий «нависла угроза срыва выборов, демократии, единству России», что не исключена «смена самого нынешнего президента, лишившегося ближайшего окружения», то есть опять-таки государственный переворот.

Пожалуй, самая любопытная деталь: в связи с последними событиями Зюганов решил изменить свою оценку прошедшего первого тура выборов. Прежде, как мы видели, результаты голосования вполне его «удовлетворяли». Теперь же он, вопреки официальным данным, вопреки собственной прежней оценке, заявил, что его соперник, то бишь президент Ельцин, «первый тур выборов проиграл».

В связи с этим стоит привести забавный эпизод, случившийся несколько дней спустя. Один из журналистов спросил зюгановского коллегу Виктора Илюхина, что он думает по поводу слухов, которые «муссируются» в последние дни, — будто в действительности Ельцина набрал в первом туре не 35, а всего лишь 27 процентов голосов. Илюхин ответил: «определенной информацией» — а именно, что «якобы Геннадий Андреевич на четыре процента получил больше голосов в первом туре, чем Борис Николаевич», — руководство КПРФ тоже располагает. «Но я еще раз подчеркиваю: это — слухи», — сказал Илюхин.

Как бы то ни было, мы видим: Коржаков и Барсуков — члены ельцинского Совета избирательной кампании, — что бы они ни говорили, своей акцией оказали неоценимую услугу противникам Ельцина — коммунистам. Тем оставалось лишь благодарить их.

Наиболее ощутимый удар, связанный с происшествием в Белом доме, президентской команде нанес как раз Виктор Илюхин. Как уже говорилось, 26 июня он провел пресс-конференцию. На ней журналистам были представлены материалы следствия (или, как они по-другому назывались, — предварительной проверки), касающиеся задержания Евстафьева и Лисовского.

Вообще-то Илюхин вряд ли имел право на такую демонстрацию: расследование этого дела только началось (этим, повторяю, занималась Главная военная прокуратура). Уж бывшему-то прокурорскому работнику, коим является Илюхин, это следовало бы знать. Но кто же — особенно из коммунистов — станет оглядываться на какие-то там юридические помехи, когда в руки вам летит такая «свеча»?

(Кстати, уже на следующий день оперативная группа ГВП, занимавшаяся проверкой по событиям последних дней, выступила со специальным заявлением: она-де рассматривает «оценки происшедшего со стороны отдельных политиков и средств массовой информации» как «попытку оказать давление на прокуроров и следователей».

Вообще-то это относилось, конечно, не только к Илюхину, но к нему, пожалуй, — в наибольшей степени: никто, кроме него, не демонстрировал публично документы, непосредственно относящиеся к проводимому следствию.)

По утверждению Илюхина, спецслужбы и правоохранительные органы располагают «многочисленными сведениями о… растаскивании… и присвоении денег, перечисленных на избирательную кампанию претендентов». (Прошу заметить — «претендентов», не одного только Ельцина.) По этим фактам уже возбужден ряд уголовных дел. Как можно было понять, к числу таких криминальных происшествий Илюхин склонен относить и попытку выноса полумиллиона долларов из Белого дома.

— Я — как человек, который ранее возглавлял Главное следственное управление в стране, а потом Управление по надзору за исполнением законов о государственной безопасности, — ответственно заявляю: у компетентных органов, у ФСБ были все основания начать проверку для того, чтобы в последующем решить вопрос о возбуждении уголовного дела. Сколько бы ни говорили — в частности, господин Чубайс, — о том, что это провокация, те материалы, которыми располагает Комитет по безопасности, говорят об обратном: о том, что вынос 500 тысяч долларов из Дома Советов был, и никаких «кукол» в коробке, никаких муляжей в ней не было, а были доллары. Эти доллары были изъяты из сейфа, одного из сейфов в Министерстве финансов Российской Федерации. А потом гражданином Лавровым были перемещены в Дом Советов, в правительственный дом, откуда и была сделана попытка их вынести.

Илюхин продемонстрировал журналистам видеозапись, на которой упомянутый им Борис Лавров (сотрудник Национального резервного банка, привлеченный Минфином к работе в президентской избирательной кампании) отвечает на вопросы следователя УФСБ. Из видеозаписи следовало, что 19 июня Лавров взял в Министерстве финансов 530850 долларов наличными и перевез эти деньги в Белый дом. В 17 часов в кабинет, где Лавров находился, зашли Евстафьев (с которым Лавров был знаком) и «молодой человек», которого Евстафьев представил ему как Лисовского. Лавров передал последнему 500 тысяч долларов в картонной коробке и «проштамповал» ему пропуск. Лисовский оставил Лаврову лапидарную расписку: «500000 у.е.», подпись и дата. После этого оба ушли, причем Евстафьев пообещал вскорости вернуться, после того как «проводит посетителя». Но не вернулся. Через час, когда Лавров уже собирался покинуть кабинет, в дверях его остановили люди, представившиеся как сотрудники Службы безопасности президента. Попросили открыть портфель и находившийся там конверт с деньгами. Поинтересовались, откуда у него столь крупная сумма — 38850 долларов? Лавров ответил, что эти деньги не его, что он их должен передать — либо Евстафьеву, если он вернется один, либо тому, кто с ним придет. Лавров сказал также следователю, что ключ от кабинета, где происходила передача денег, он взял у секретаря заместителя министра финансов Германа Кузнецова.

Свои объяснения Лавров изложил также на бумаге.

По словам Илюхина, он располагает не только продемонстрированной видеозаписью показаний Лаврова и его письменным объяснением, но и рядом других документов — рапортами работников милиции, задержавшими Лисовского и Евстафьева, ксерокопиями объяснений самих задержанных. Выдержки из одного милицейского рапорта Илюхин зачитал журналистам:

«Докладываю. 19.06 в 17 часов 20 минут мною, майором милиции Хачатуровым, и старшим лейтенантом милиции Карповым были задержаны гражданин Лисовский, сотрудник аппарата правительства Евстафьев с коробкой. Пропуска на вынос имущества не было. Лисовский ответил отказом предъявить его. Когда вскрыли коробку, то там оказались плотные пачки американских денег…»

Среди прочих документов: протоколы осмотра, акты изъятия и пересчета валюты — и большей, полумиллионной, суммы, задержанной на проходной, и меньшей, изъятой у Лаврова в кабинете.

Илюхин еще раз повторил: основания для проверки — он бы даже сказал, для возбуждения уголовного дела, — налицо. Сокрушался, что «третьи силы» «поставили заслон» работникам ФСБ в их правомерной попытке выяснить происхождение денег, изъять, «возможно, государственные денежные средства, возможно, денежные средства, перечисленные из-за рубежа, на избирательную кампанию Бориса Николаевича Ельцина».

Что же за деньги выносили Евстафьев и Лисовский? История эта так и осталась не расследованной. Говорят, ее расследование своим распоряжением прекратил Ельцин, сказав раздраженно генпрокурору Скуратову: дескать, хватит копать под мои выборы; были доллары или не были — дело прошлое, забудьте. В своей книге «Президентский марафон» он заверяет безапелляционно: «В дальнейшем проверка показала: состава преступления в действиях Лисовского и Евстафьева, заместителей Чубайса по работе в предвыборном штабе, не было. Все обвинения оказались необоснованными». В прокурорском постановлении о прекращении уголовного дела (апрель 1997 года) говорилось, что оно прекращается «за отсутствием события преступления». Конкретно, по разъяснению Скуратова, — в связи с тем, что «следствие не установило источник, из которого были получены изъятые доллары», а также «законного владельца валюты» и «факт причинения кому-либо ущерба». «В связи с неустановлением законного владельца и отсутствием спора о принадлежности 538850 долларов США… — констатировал генпрокурор, — принято решение об их передаче в собственность государства».

Думаю, это первый случай в истории, когда правоохранительные органы, несмотря на все усилия (следствие длилось почти девять месяцев), не сумели определить, откуда и куда вполне «установленные» лица несли более полумиллиона долларов и кому эти доллары принадлежат.

На самом деле, что за деньги были в коробке, догадаться в общем-то нетрудно. Еще перед первым туром предвыборный штаб Ельцина затеял две мощные рекламно-агитационные кампании — «Голосуй или проиграешь» и «Ельцин — наш президент» с участием многих эстрадных звезд. Основной целью первой кампании было — «вытащить молодежь на выборы». Представлялось ясным: чем больше молодых придет к избирательным урнам, тем больше голосов будет у Ельцина. Смысл второй кампании разъяснять и вовсе не требуется…

В одном из рекламно-агитационных концертов — он проходил в Ростове-на-Дону, — как уже говорилось, принял участие сам Борис Николаевич. Видимо, собрав последние силы (в ту пору они были почти на нуле), он неловко отплясывал на сцене вместе с молодыми шоуменами и девицами в мини-юбках.

С тех пор, вот уже многие годы, этот ролик по разным поводам то и дело появляется на телеэкране. Одни воспринимают эту предвыборную пляску как верх нелепости, другие — как своего рода геройство…

Но речь здесь не о Ельцине — о звездах шоу-бизнеса. Хотя организаторы акций уверяли, что звезды не рассматривают свое участие в этих акциях как способ заработать деньги, выступают, так сказать, «по зову сердца», вполне адекватно оценивая сложившуюся политическую обстановку, в это трудно было поверить. Еще Шаляпин говорил (во всяком случае эти слова приписываются ему): «Бесплатно только птички поют».

Недавно (если вести отсчет от времени, когда пишутся эти строки) «Форбс в России» опубликовал список пятидесяти самых богатых российских спортсменов и эстрадных звезд — у кого годовые доходы от одних только гонораров превысили миллион долларов. В их числе и Алла Пугачева, и Филипп Киркоров, и Николай Басков, и Олег Газманов, и Валерия, и Земфира… И группы «Мумий Тролль», «Любэ», «Глюкоза»… У Пугачевой, например, гонорары с 1 июля 2004 года по 30 июня 2005-го составили 3 миллиона 100 тысяч «баксов», у ее бывшего супруга Филиппа Киркорова — 2 миллиона 200 тысяч… Ну что там какие-то полмиллиона, разделенные на несколько десятков участников предвыборных концертов!

Это к вопросу о бескорыстии наших эстрадных певцов и певичек. Впрочем, они тут ничем не отличаются от своих зарубежных коллег.

Кстати, и сам Лисовский в своем объяснении написал, что изъятые деньги «должны были, по-видимому, пойти в оплату артистов».

Какой же вывод можно сделать из всей этой истории? Был ли этот вынос денег чем-то из ряда вон выходящим? И действительно ли люди, попытавшиеся воспрепятствовать выносу злополучной коробки, были движимы какими-то благими побуждениями, искренним желанием пресечь злоупотребления, восстановить закон и порядок?

Думаю, вряд ли это правильное толкование. К сомнительным источникам и способам финансирования своих избирательных кампаний прибегали все претенденты на президентский пост. Или, по крайней мере, большинство из них. Ельцин тут не был исключением. Как дипломатично выразился один из иностранных наблюдателей, «в России пока отсутствует механизм, позволяющий отличить законные источники финансирования предвыборных кампаний от нелегальных взносов». Такого механизма нет до сих пор.

Между прочим, очень точно обо все этом происшествии с «коробкой» пишут бывшие помощники президента в книге «Эпоха Ельцина»:

«Несоответствие между требованием Закона о выборах, задававшим верхнюю планку расходов на избирательную кампанию, и реальными расходами всегда приводило к тому, что расчеты за проведение кампании в существенной части проводились «черным налом». Это практиковали все, именно поэтому противоборствующие стороны никогда не обвиняли в этом друг друга (в скобках замечу, что похожим образом «противоборствующие» страны до поры до времени не обвиняют друг друга, когда под видом дипломатов засылают друг к другу еще и некоторое количество шпионов: все ведь это «практикуют». — О.М.). Понятно, что то же самое делалось и в избирательном штабе Ельцина».

Кстати, как вообще у нас финансируются партии — та же КПРФ? Все мы хорошо помним скандал, разразившийся в октябре 2005 года по поводу доклада комиссии Пола Уолкера о проверке выполнения «иракской» программы ООН «Нефть в обмен на продовольствие». Выяснилось, что осуществление этой программы — сплошное воровство и коррупция. Причем больше всех тут отличилась Россия. А в России — как раз КПРФ, в 1996-м пламенно обличавшая Ельцина в нечестности. Комиссия пришла к выводу, что право продавать иракскую нефть предоставлялось «за проиракские взгляды или мощным агентам влияния». В докладе приводилось письмо Геннадия Андреевича Зюганова хуссейновскому министру нефти Тарику Азизу: «Пользуясь случаем, хочу выразить солидарность в вашей справедливой борьбе против агрессивных действий США и их союзников». Ну, этакий бескорыстный борец с ненавистным американским империализмом! А чуть ниже в том же послании: «Также просим восстановить экспортную квоту на продажу нефти Фонду дружбы с арабскими странами. Искренне Ваш…» В итоге КПРФ получила самую большую среди российских организаций квоту на продажу иракской нефти — 125 миллионов баррелей. Занявший второе место главный российский «либерал-демократ» Жириновский, тоже сердечный друг Саддама, далеко отстал от нее (всего лишь 73 миллиона).

Так что при желании аналогичный скандал можно было раскрутить почти в любом избирательном штабе. Но так получилось, что его раздули в ельцинском.

У Коржакова и Барсукова было сколько угодно способов заявить о себе как о несгибаемых борцах с коррупцией, но они выбрали именно этот. В конце концов у них была возможность провести расследование после выборов. Однако они не захотели ждать…

Представьте себе такую ситуацию. Идет финальный футбольный матч на первенство Европы. Или даже мира. И вот в разгар этого матча игрок одной из команд подходит к другому игроку той же команды и говорит ему: «Слушай, старина, только что в раздевалке я видел у тебя часы «Роллекс». По-моему, это краденые часы». И затевает скандал, апеллирует к судьям, тренерам… В реальности такое, конечно, не может случиться, а вот во время «матча» под названием «российские президентские выборы-96» — случилось. Хотя та «игра» для России была, конечно, тысячекратно важнее любого футбольного первенства.

Генералы не могли не понимать, что информация о задержании двух видных членов ельцинского избирательного штаба (неважно, официальных или неофициальных) неминуемо просочится в печать и нанесет ощутимый удар по избирательной кампании президента. И это — в критический момент, после почти равновесного исхода первого тура, перед решающим вторым…

Кстати, забавная деталь. В своей книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие» Коржаков приводит любопытный документ — свою докладную, которую он направил Ельцину незадолго перед первым туром. В ней он как начальник СБП выражает беспокойство по поводу возможной компрометации избирательной кампании президента в результате «вскрытия отдельных источников ее финансирования и направлений использования финансовых средств»: дескать, «существует опасность попадания отдельных документов в виде подлинников или копий в руки конкурентов или недружественных средств массовой информации». Как видим, Коржакова волнует вовсе не законность финансирования ельцинской избирательной кампании, а возможность утечки информации, касающейся чего-то незаконного или не совсем законного (ибо если все происходит по закону, — чего же тут бояться, какой компрометации?). Он просит президента, чтобы тот дал указание передать в СБП «на хранение всю финансовую документацию и электронные носители соответствующей информации». «Тяжело вздохнув, — пишет Коржаков, — Ельцин поручил мне лично контролировать финансовую деятельность выборной кампании».

На это ельцинское «поручение» он и ссылается, когда говорит о том, что его побудило остановить на проходной Евстафьева и Лисовского: мол, какие вопросы — выполняю задание президента.

Но ведь в докладной, мы видели, Коржаков просит совсем другого — вовсе не права «контроля финансовой деятельности» Совета избирательной кампании, а всего лишь — чтобы ему передали «НА ХРАНЕНИЕ» финансовую документацию. То есть претендует на роль сторожа при сейфах. И резолюция Ельцина гласит: «Передать ВСЕ». При чем же здесь «контроль финансовой деятельности»?

Еще из «Эпохи Ельцина»:

«Пикантность ситуации состояла в том, что именно Коржаков осуществлял контроль за перемещением всех средств (то есть за «перемещением средств» «черным налом». — О.М.) и отвечал за безопасность этого процесса. В штабе за этим непосредственно следил его заместитель Г.Рогозин. Стало быть, служба безопасности знала обо всем, и если переход наличных денег из одних рук в другие рассматривался ими как нарушение, то пресечь это можно было гораздо раньше».

Кстати, затеяв скандал с коробкой, президентский охранник добился прямо противоположного результата: вся пресса — и наша, и зарубежная — оказалась полна сообщений о сомнительных финансовых операциях ельцинского избирательного штаба. Утечка произошла невиданных масштабов. Однако Коржаков нигде не сокрушается о самой утечке, а только обвиняет своих коллег по штабу в «воровстве». Такова истинная цена его заботы о сохранности конфиденциальной информации.

Что же до воровства, до нарушения законов, в действительности, думаю, это тоже не слишком волновало кремлевских генералов, — соответствующие обвинения служили лишь удобным прикрытием политической борьбы с их конкурентами в президентском окружении. Явно проигрывая этим конкурентам, они пошли на отчаянный шаг. На шаг, граничащий с предательством.

Именно так расценили случившееся все хотя бы мало-мальски сведущие в кремлевской кухне. Даже те, кто в общем-то занимал нейтральную позицию, особенно не сочувствовал ни той, ни другой команде в ельцинском избирательном штабе. «Какими бы законными по формальным признакам ни являлись действия спецслужбы (Службы безопасности президента. — О.М.), — пишет, например, все тот же Анатолий Куликов, — истинной их причиной была все-таки политика. Вернее, яростная и очень рискованная борьба за власть в Кремле. А потому мотивы, которыми руководствовался Коржаков в этой ситуации, носили ярко выраженный корыстный характер».

Соглашаясь в целом с этой цитатой, не могу все же не сказать: не для всех находившихся в тот момент возле Ельцина происходившая там «яростная борьба» была борьбой за власть. Кое для кого на первом месте стояла все же борьба за победу Ельцина. Точнее — за поражение Зюганова. За спасение России от второго пришествия коммунизма.

Наконец, последнее. Недавно на глаза мне попалась рекламная аннотация книги «Случай в Кропоткинском переулке», один из авторов которой — Валерий Стрелецкий, тот самый, подчиненный Коржакова, руководивший задержанием Евстафьева и Лисовского. Авторы аннотации выделяют именно этот факт из его биографии («Именно он задержал в Белом доме людей с коробкой из-под ксерокса») и, соответственно, с восторгом представляют его читателю как «человека, едва не сорвавшего переизбрание Ельцина».

Между прочим, аннотация помещена в конце все той же книги Коржакова «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие», выпущенной издательством «Детектив-пресс», гендиректор которого — опять-таки Валерий Стрелецкий. Не могу себе представить, чтобы ни тот, ни другой — ни Коржаков, ни Стрелецкий — не видели эту аннотацию. Если видели и не возражали против публикации такого текста, стало быть, тоже понимают, что та история со злополучной коробкой вполне могла закончиться срывом ельцинского переизбрания. Понимают теперь и понимали тогда, в 1996-м.

Примерно 14 июня, когда наметились вполне различимые признаки того, что Ельцин намерен заключить тесный союз с Лебедем, сделалось очевидно: образующаяся при этом связка президента и генерала явно перевешивает возможную связку Зюганов — Жириновский. Этого не мог не видеть и лидер ЛДПР. Оказаться в стане проигравших, в стане явных противников победившей ельцинской команды совсем не входило в его планы, а потому он стал потихоньку отодвигаться от Зюганова.

Уже 16 июня непосредственно на избирательном участке он заявил, что не войдет в состав «будущего правительства» (понимай — правительства Зюганова: ведь именно в нем он собирался быть премьер-министром), ему, дескать, «выгоднее оставаться в оппозиции, быть лидером оппозиционной партии», сохранять «свободу критиковать правительство».

При этом, правда, отказался раскрыть, за кого он будет голосовать во втором туре, если ему самому не удастся туда выйти. Сказал лишь туманно: «Я буду сотрудничать с патриотами России». Осторожность есть осторожность. В тот момент еще было не вполне ясно, на чью сторону склонится чаша успеха.

Ко всему прочему и результаты у Жириновского в первом туре, как мы видели, оказались довольно кислыми: он получил почти вдвое меньше голосов, чем ЛДПР на декабрьских думских выборах (было 11,18 процента, 7,7 миллиона проголосовавших, стало соответственно 5,7 и 4,3). Так что его «жениховская» привлекательность сильно понизилась.

Некоторые — как, например, один из членов аналитической группы Чубайса Вячеслав Никонов — заговорили даже о «закате политической звезды» лидера «маргинального национал-социализма». По его словам, первый тур показал, что Жириновский перестает быть «существенным фактором российской политики» и его влияние на нее будет иметь лишь «остаточный характер» в виде достаточно мощной фракции в Госдуме.

Демократы, да и вообще люди вменяемые, естественно, приветствовали фактический выборный провал «сына юриста». «Россия, слава Богу, выздоравливает», — сказал по этому поводу политолог Алексей Кара-Мурза. А Владимир Шумейко оптимистично заключил, что «время клоунов в политике прошло».

На самом деле, как мы знаем, это время не миновало и сегодня.

Несмотря на падение политических акций Жириновского интерес коммунистов к нему как раз подскочил: им приходилось искать какой-никакой противовес альянсу Ельцина с Лебедем. О возможном союзе с лидером ЛДПР 17 июня достаточно определенно заговорили такие коммунистические функционеры, как Валентин Купцов, Владимир Семаго.

Сам Зюганов на пресс-конференции 19-го числа, отметив, что во фракции ЛДПР есть «разумные люди», уже без всяких экивоков пообещал им посты в своем будущем «правительстве народного доверия».

Однако Жириновский в этот же день вновь с важным видом заявил, что сообщит, чью кандидатуру будет поддерживать, только перед вторым туром. Оно и понятно: зачем торопиться — цены на голоса растут день ото дня.

При этом лидер ЛДПР выразил уверенность, что его избиратели проголосуют именно так, как он скажет. Социологи, естественно, не разделяли этой уверенности. По их мнению, призыву Жириновского (как и любого другого кандидата) голосовать так, как он велит, последует не более 30–40 процентов его электората.

Дни шли за днями, Жириновский продолжал тянуть время. 24 июня через свою пресс-службу он заявил, что позиция ЛДПР во втором туре будет обнародована до 1 июля. «Пока мы будем призывать голосовать против всех, но время еще есть», — говорилось в заявлении. И пояснялось: эта позиция может измениться, если кандидаты обязуются отмежеваться от деятелей, которые вызывают наибольшее неприятие Жириновского. В лагере коммунистов это Виктор Анпилов, Анатолий Лукьянов, Николай Рыжков. В противоположном лагере первым в списке, естественно, был Анатолий Чубайс, а за ним — большинство помощников президента.

Мало-помалу, однако, становилось ясно, как именно будет окончательно выглядеть призыв Жириновского к его избирателям. 26 июня, подтвердив, что его партия «находится в оппозиции как к коммунистам, так и к демократам», он вместе с тем предостерег против угрозы, связанной с приходом к власти марксистов-ленинцев. По его словам, в КПРФ собрались «неудачники» из КПСС, «они озлоблены и поэтому очень опасны; их не интересует Россия». При этом Жириновский вновь, в очередной раз, пообещал к 1 июля сообщить, за кого он призывает голосовать своих избирателей во втором туре. «К 1 июля, — сказал он, — возможны три варианта: либо — против всех, либо — полная свобода выбора избирателей, либо я укажу, за кого отдать голос».

Долгожданный окончательный призыв, за кого им голосовать, избиратели «сына юриста» услышали из его уст 28-го числа. Выступая в этот день на пресс-конференции, он заявил, что «не следует голосовать за худший вариант — Геннадия Зюганова». «Мы не можем поддержать КПРФ, ибо она является прямой наследницей КПСС, которая руководила нами с 1917 по 1991 год», — сказал Жириновский, добавив, что если коммунисты придут к власти, то в России исчезнет оппозиция и «в стране начнутся перетряски». «Мы же не хотим никакой перетряски, и нам трудно поверить Зюганову, ибо все 70 лет его партия лгала», — сказал Жириновский. По его словам, 3 июля в России наступит «день прощания с коммунизмом».

Складывалось ощущение, что только 28 июня 1996 года Жириновский прозрел и увидел, кто такой Зюганов и что такое КПРФ. Словно бы и не было его многочисленных попыток заключить с коммунистами союз.

При этом, правда, Жириновский оговорился, что он не поддерживает и курс «нынешнего президента», но тем не менее еще более его не устраивает КПРФ, ибо — довольно неожиданный аргумент! — «ее курс является продолжением курса Горбачева».

На следующий день раздосадованный Зюганов с великими раздражением и не очень сообразуясь с логикой так прокомментировал призыв Жириновского к своим избирателям: дескать, после этого призыва «у нынешнего президента фактически не осталось шансов выиграть выборы» — даже «самые-самые демократы после такого альянса теперь подумают, за кого голосовать».

Что побудило Жириновского сделать тот выбор, который он сделал? Ну, во-первых, надо полагать, его традиционная неискоренимая привычка при любых обстоятельствах пристраиваться в кильватер власти (сопровождаемая столь же неизменными уверениями в своей «оппозиционности»). Во-вторых, — возможно, и какие-то более конкретные мотивы… У меня, разумеется, нет доказательств, но я совсем не исключаю, что президентская сторона просто «купила» его — либо в прямом смысле, заплатив некую сумму, либо какими-то посулами. Как уже говорилось, перед выборами Жириновский неоднократно встречался с Черномырдиным. В последний раз — непосредственно накануне голосования, 2 июля. При этом, по словам самого Жириновского, прямо заявил ему, что «готов войти в правительство» и даже, более конкретно, — хотел бы получить место в министерстве юстиции (на пост премьера, как в случае победы Зюганова, он уже не рассчитывал). В правительство его, конечно, не пустили, но какие-то эквивалентные заманчивые предложения и обещания он, не исключено, получил: Черномырдину не хуже, чем Жириновскому, были известны правила этих игр…

Весьма скверную роль в избирательной кампании 1996 года сыграл Явлинский. Этот деятель и его сподвижники потратили много сил, чтобы расколоть демократический электорат, оттянуть его часть от Бориса Ельцина. «Яблочники» словно бы не понимали, что сам их лидер не в состоянии составить серьезную конкуренцию коммунистическому кандидату, и тупо, игнорируя данные социологических опросов, настаивали на обратном.

С самого начала избирательной кампании и буквально до последнего момента позиция «Яблока» — по крайней мере, большинства в его руководстве — была проста и однозначна: Ельцин нам не нужен, у нас есть свой кандидат. Так, в двадцатых числах февраля уже упоминавшийся член думской фракции «Яблока» Алексей Захаров заявил в интервью «Независимой газете»: «Нет ни одного варианта развития политических событий, при котором «Яблоко» поддержит Ельцина». Отверг Захаров и слухи, будто Явлинский может пойти на выборы в связке с Ельциным в качестве будущего премьера: «Явлинский — не сумасшедший».

В начале апреля ряд известных демократических деятелей провели пресс-конференцию, где объявили о создании общественного комитета в поддержку Григория Явлинского на президентских выборах. Среди других в комитет вошли Элла Памфилова, Юрий Афанасьев, Сергей Ковалев (кстати, член Политсовета «Демвыбора России»), Елена Боннэр, Аркадий Мурашов (тоже дэвээровец).

Участники пресс-конференции не согласились с мнением, что реально противостоять Зюганову может лишь Ельцин. По их убеждению, у лидера «Яблока» хорошие шансы добиться успеха на предстоящих выборах.

Впрочем, видимо не особенно в это веря, Элла Памфилова сообщила журналистам: она, дескать, просила Явлинского пообещать, что если накануне выборов его рейтинг будет намного уступать рейтингу Ельцина, то он снимет свою кандидатуру уже перед первым туром. По ее словам, руководитель «Яблока» такое обещание дал. Вроде бы важное сообщение. Однако оказавшийся в зале член «яблочной» думской фракции Виктор Шейнис тут же опроверг его, сказав, что Явлинский не снимет свою кандидатуру «ни при какой погоде» и никакие рейтинги ему не указ.

В начале мая между Ельциным и Явлинским вроде бы наметилось какое-то сближение. 5 мая состоялась их встреча. Правда, комментарии «высоких договаривающихся сторон» по ее итогам были противоречивы. 8 мая стало известно, что Явлинский, выступая по телеканалу Би-Би-Си, заявил: он, мол, готов рассмотреть идею создания его союза с президентом Ельциным, чтобы не допустить победы Зюганова. Условия Явлинского: глава государства должен изменить политический и социально-экономический курс, провести ряд кадровых изменений во властных структурах и по-настоящему остановить войну в Чечне.

Сам Ельцин во время предвыборной поездки в Астрахань 11 мая о возможном союзе с Явлинским высказался еще более определенно: «Мы уже встречались с ним, и мы объединяемся». Однако лидер «Яблока» отреагировал на это заявление неожиданно резко, заявив «Интерфаксу» в тот же день, что у него нет ни намерений, ни желания примыкать к президентской команде. Дескать, во время недавней встречи с президентом он лишь изложил ему основные тезисы своей предвыборной программы.

Вот так. Как хотите, так и понимайте… По-видимому, с этим «объединяемся» Ельцин все же поторопился. Никакого особенного желания «объединяться» с ним у Явлинского не было. Ни до, ни после их встречи.

Тем не менее в прессе появились сообщения, что «в самое ближайшее время» может состояться еще одна встреча Ельцина и Явлинского, на которой все, мол, и решится окончательно. Такая встреча состоялась 16 мая, но и на ней «окончательного решения» достигнуто не было. В печати утверждалось (после и сам Ельцин это подтвердил), что президент предложил Явлинскому пост первого вице-премьера по экономике, однако тот отклонил это предложение, заявив, что согласен снять свою кандидатуру лишь в обмен на должность главы правительства. Однако сам лидер «Яблока» отрицал, что выдвигал такое требование.

18 мая Явлинский опубликовал в «Известиях» письмо, ранее переданное Ельцину, с изложением условий, при выполнении которых он согласен на союз с президентом. Об этом письме — далее.

Судя по опросам, президентство Явлинскому совсем не грозит. 9 — 10 процентов потенциальных избирателей — вот тот барьер, в который он уже давно уперся и преодолеть который вряд ли сумеет.

Правда, подобно другим кандидатам второго и третьего ряда, он отмахивается от этих процентов: дескать, все это чушь собачья, все это приблизительно и недостоверно, вот придет день голосования — тогда избиратели и скажут свое настоящее слово…

Конечно, соцопросы не Бог весть какой совершенный измерительный инструмент, однако общее представление о популярности того или иного кандидата они, безусловно, дают. Кстати, и сам Явлинский еще не так давно относился к ним по-другому. Минувшей зимой в Давосе на вопрос «Почему вы думаете, что вы лучше Ельцина?» он находчиво ответил: «Потому что у меня рейтинг выше».

Нет, безусловно, руководитель «Яблока» вполне понимает всю бесперспективность своего участия в президентской гонке. Ну, а то, что он хорохорится и бодрится, — таковы уж правила игры…

Хочет ли он стать премьером? По этому поводу между ним и президентом только что произошел заочный обмен репликами. В ходе этого обмена Ельцин простодушно сообщил, что при встрече с Явлинским он предложил ему пост первого вице-премьера, однако его собеседнику, дескать, этого мало — он желает быть премьером. Явлинский подтвердил, что ему делалось такое предложение на встрече с президентом, однако, по его словам, он отказался продолжать разговор на эту тему, поскольку «пришел не для того, чтобы обсуждать назначения на должности». «Я сказал президенту, что на пост премьер-министра не претендую», — заявил Явлинский. Главное для него, по его словам, — чтобы президент принял требования, которые изложены в письме, переданном Ельцину, а уж кто станет после выборов председателем правительства, кто займет другие посты — дело второстепенное.

Все требования Явлинского в совокупности выражаются словами «необходима серьезная корректировка курса реформ». В чем же она заключается? Предлагаемые им шаги можно разделить на три группы. Первая — вполне разумные конструктивные идеи. Близкие и понятные всякому здравомыслящему, демократически настроенному человеку. Это, например, предложения, касающиеся Чечни: взять за основу прошлогодние соглашения по кругу военных вопросов, установить достаточно долгий переходный период, в течение которого должен быть сохранен статус республики, фактически сложившийся на сегодня, после чего провести референдум о ее государственно-правовом статусе. К этой же группе в числе других относятся предложения по комплектованию армии: «отменить призыв в армию студентов и ограничить срок службы призывников полутора годами», «усилить роль контрактной системы»…

Вторая группа предлагаемых шагов — общие благие пожелания, против которых никто, разумеется, не станет возражать, однако, как конкретно их осуществить (и проконтролировать осуществление), тоже, думаю, никому не понятно.

Ну кто, например, будет возражать против тезиса, что необходимо «сохранить офицерский корпус, оборонную промышленность, военную науку, современное вооружение» (кстати, а невоенную науку, корпус учителей, врачей, гражданских инженеров — что, сохранять не нужно?)? Кто воспротивится требованию, чтобы «отношения внутри СНГ» учитывали «экономические и политические условия других стран СНГ», чтобы в отношениях с государствами Балтии «сочеталась конструктивная и политическая поддержка прав русскоязычного населения этих стран», чтобы «внешнеполитический курс России» основывался «на наших национальных интересах» и т. д. и т. п.?

Эти пожелания, конечно, нетрудно принять. Они никого ни к чему не обязывают. По-видимому, с ними-то в первую очередь и согласился Ельцин, читая письмо в присутствии автора (по словам Явлинского, «президент согласился со всеми основными положениями этого документа»).

Наконец, третья группа — тоже очень хорошие, но заведомо невыполнимые (по крайней мере, в близкие сроки) пожелания. Ну как, например, «устранить напряженность с Украиной»? Ясно ведь: эта напряженность во многом проистекает из объективной сшибки интересов двух стран. Преодоление ее — дело долгое, кропотливое. Или еще: как «создать условия для финансовой и экономической независимости прессы»? Оно хорошо бы, конечно. Мы, журналисты, только о том и мечтаем. Но… Что-то не видно к этому коротких путей. Даже то малое, что было тут намечено, не действует, не выполняется. Далее. Как защитить мелкие и средние предприятия от «рэкета и вымогательства госчиновников»? Подобная защита возможна только в рамках общей борьбы с волной преступности. А это такая гора… Наконец, каким образом восстановить на предприятиях «бронирование средств на зарплату»? В общем-то идея прекрасная, рассчитанная на аплодисменты, но что станет при таком бронировании со сбором налогов? А стало быть, что станет с деньгами для учителей, врачей… военных?

Одним словом, предложения Явлинского — прав Гайдар — в значительной степени декларативные и популистские.

Впрочем, это-то отчасти и облегчает переговоры между президентом и лидером «Яблока». Облегчает их для Ельцина. Хотите, чтобы в отношениях со странами СНГ мы учитывали индивидуальные условия их развития? Да ради Бога, пожалуйста, никаких возражений. Мы сами об этом только и думаем. Желаете, чтобы мы заботились о русских, оставшихся в бывших союзных республиках? Какие вопросы! Абсолютно никаких. Требуете, чтобы во внешней политике мы блюли собственные национальные интересы? Ну а как же, понимаешь, иначе? Иначе, понимаешь, и быть не может…

Трудности для президента возникают только тогда, когда в письме Явлинского появляется конкретика. Полтора года службы призывников. Гм… Сколько об этом уже было говорено! То вводили эти полтора года, то отменяли. Генералы возражают. Надо взвесить, чье мнение нынче тяжелее — генералов или Явлинского. Повысить минимальную зарплату до двух третей прожиточного минимума? Опять — гм… Тут надо считать, во сколько триллионов это выльется. Где их взять?..

Однако самое трудное для выполнения требование Явлинского, разумеется, другое. Он предлагает ввести двухпартийную систему исполнительной власти, при которой обе правящие партии — нынешняя «партия власти» и «Яблоко» — обладали бы равными правами.

По существу, предлагается, конечно, даже нечто большее, чем просто реформирование исполнительной власти. Известно, какими огромными властными правами обладает сегодня президент и сколь мало их у Федерального собрания. Располовинивание президентских полномочий означает весьма радикальное изменение всей системы государственного управления. Вот в чем основной смысл послания Григория Явлинского Борису Ельцину, а вовсе не в риторических пожеланиях, чтобы во внешней политике России учитывались ее национальные интересы, а в отношениях со странами СНГ принимались во внимание их особенности.

Ясно, что предлагаемое изменение должно быть отражено в Конституции. И Явлинский требует от Ельцина, чтобы он в течение месяца внес в Федеральное собрание проект соответствующего закона. Но вот вопрос: с какой радости национал-коммунистическое большинство Госдумы станет подыгрывать Ельцину и Явлинскому, споспешествовать заключению их союза? Думские коммунисты и националисты, конечно, желают ослабления единоличной власти Ельцина, однако сейчас и в таком виде этот законопроект, разумеется, будет ими отклонен. И что тогда? Вправе ли мы будем считать, что президент не выполнил главное требование «Яблока»? Как вообще можно предлагать кому-то соглашение, реализация которого в главном своем пункте зависит от некоей третьей стороны, причем стороны враждебной?

Что касается должностей… Ну да, в письме Явлинского не упоминается, кто именно должен занять после выборов кресло председателя правительства, однако трудно себе представить, чтобы кандидатом на эту должность — по сути дела, на должность СОПРЕЗИДЕНТА — Григорий Алексеевич прочил кого-либо иного, кроме самого себя. Так что Ельцин, наверное, не так уж и погрешил против правды, говоря, что руководитель «Яблока» в обмен на поддержку требует места премьера.

Среди прочего Явлинский настаивает на немедленных кадровых жертвах. В числе обрекаемых им на заклание — Черномырдин, Сосковец, Грачев, Егоров. Если, допустим, три последних имени ни у одного демократа — а Явлинский выступает как вождь демократической оппозиции — не вызывают никаких вопросов, то присутствие в этом списке Черномырдина на первый взгляд не очень понятно. Вроде бы не самый скверный деятель… Человек, обеспечивающий стабильность. Какие-никакие реформы. То, что он открывает список, становится вполне объяснимым, как только мы вспомним, что Виктор Степанович занимает как раз то место, на которое претендует руководитель «Яблока»…

Письмо Явлинского Ельцину не позволяет однозначно заключить, чего все-таки человек по-настоящему хочет, — хочет ли он, чтобы в стране действительно произошли какие-то новые серьезные подвижки в направлении демократии, реформ, или в первую очередь просто-напросто желает какого-то высокого поста во властных структурах. Впрочем, если даже справедливо второе, это, конечно, не значит, что напрочь отменяется первое. Ведь многие стремящиеся во власть как рассуждают: вот приду и сделаю всем хорошо. Так что не станем торопиться бросать в Явлинского камень: возможно, это как раз тот случай, возможно, на первом месте у него стоит вовсе не честолюбие, не жажда постов, а именно желание сделать добро людям, России.

Он пишет, что выдвигаемая им программа не допускает никакого торга, поскольку продиктована принципиальными соображениями. Но вот ведь какая штука: в самом его подходе к переговорам с Ельциным заключен принцип торга. Явлинский убеждает президента, что никто из них двоих не имеет гарантий выхода во второй тур. (Здесь Григорий Алексеевич, конечно, лукавит: у него самого таких шансов действительно нет; что касается Ельцина — он в этот тур выходит почти наверняка.) Далее, даже выйдя во второй тур, Ельцин, по уверению Явлинского, без поддержки демократической оппозиции проиграет Зюганову. Иными словами, упомянутая поддержка — вот тот товар, который предлагается в обмен на исполнение требований, выдвигаемых Явлинским. Это ли не торг?

В общем-то ничего постыдного тут нет. Так делается повсюду, где существуют свободные выборы. Все опять-таки упирается в главный вопрос: во имя чего такой торг ведется?

Особенность нынешней российской ситуации известна: в случае победы одного из главных претендентов на президентский пост — бывшего скромного труженика ЦК КПСС, а ныне вождя российского пролетариата товарища Зюганова — страну ждет катастрофа. Тут все ясно, никаких вариантов нет. В последнее время Ельцин по рейтингу вроде бы опережает пролетарского интернационалиста и российского национал-патриота, однако в целом положение равновесное, шаткое, запас прочности президенту, конечно, не помешал бы. В числе других на повышение этого запаса мог бы сработать и «лидер демократической оппозиции», однако мы видели, какую он просит за это цену. Тут Ельцин прав: слишком высокая цена.

Явлинский предлагает Ельцину компромисс («политический компромисс между двумя общественными силами»), но отвергает торг. Как же достичь компромисса, не прибегая к торгу? Такая постановка вопроса больше похожа на ультиматум.

Между тем время идет, выборы приближаются. С каждым днем эта азартная игра главного демократического кандидата в президенты все больше напоминает русскую рулетку. Кто не знает, это когда в барабан револьвера вставляется один-единственный патрон; человек вращает барабан и приставляет ствол к виску — то ли к чужому, то ли к своему. Выстрел то ли грохнет, то ли нет… Тут, похоже, дуло уперто в наши с вами головы.

Газета «Известия», напечатав письмо Явлинского Ельцину, удовлетворенно заключила: теперь уже, дескать, после этого письма, никто не сможет обвинить Григория Алексеевича, что в президентской кампании он играет роль «могильщика российской демократии». Ну, отчего же? Если Явлинский не понизит уровень своих требований, не добьется реального компромисса с Ельциным, не окажет ему посильную практическую поддержку, он и будет главным могильщиком. Он да еще офтальмолог-профессионал и политэкономист-любитель, то ли капиталист, то ли социалист Святослав Федоров. Именно Явлинского в первую очередь товарищ Зюганов в случае чего должен будет поблагодарить за свалившееся на него президентство, так же как в недавние поры товарищ Селезнев, я думаю, благодарил за доставшееся ему спикерство.

В ближайшие дни мы окончательно сможем удостовериться, в какой степени Явлинскому присуще чувство гражданской ответственности. До сих пор у нас в общем-то не было такой возможности. Как сказал на недавнем съезде «выбороссов» Анатолий Чубайс, приближается «момент истины», когда станет ясно, «что для лидера «Яблока» важнее — Явлинский или Россия».

Сегодня, перечитывая размышления десятилетней давности, в общем-то не находишь, что к ним добавить. Как и тогда, не перестаешь удивляться: люди — некоторые, причислявшие себя к демократам, — словно бы не понимали, сколь серьезна ситуация, на каком краю пропасти застыла страна. Одно неверное движение, небольшой толчок — и все полетит в тартарары.

«Момент истины», о котором говорил Чубайс, наступил после первого тура. Действия Явлинского в период, ему предшествовавший, еще как-то можно было понять: человек желает утвердиться в качестве одного из ведущих российских политиков, как фигура № 1 среди политиков-демократов. В первом туре, как мы видели, Явлинский набрал 7,34 процента голосов и занял четвертое место. Казалось бы, уж теперь-то ему сам Бог велел бросить все силы на поддержку Ельцина. Других вариантов нет.

Собственно говоря, о необходимости такой поддержки сразу же повели речь многие функционеры «Яблока». Тот же Алексей Захаров, который еще совсем недавно не видел «ни одного варианта развития событий», при котором «Яблоко» поддержало бы Ельцина, уже 17 июня заявил, что такая поддержка во втором туре действующему президенту, видимо, будет оказана. Спустя два дня его коллега вице-спикер Госдумы Михаил Юрьев высказал убеждение, что «Яблоко» и его лидер Григорий Явлинский должны призвать своих избирателей проголосовать во втором туре за Ельцина.

При этом, однако, из выступления в выступление «яблочников» (не всех, но многих) стала кочевать одна и та же формула — поддержку действующему президенту следует оказать лишь «на определенных условиях».

Предполагалось, что окончательно позиция «Яблока» будет определена 22–23 июня на его IV съезде в подмосковном Голицыне.

22-го этот вопрос обсуждался на закрытом заседании думской фракции объединения. По сообщениям прессы, Явлинский настаивал, чтобы условия поддержки Ельцина были «достаточно жесткими». В общем-то они совпадали с теми предложениями, которые лидер «Яблока» изложил президенту на их майских встречах: корректировка политического и экономического курса, ограничение власти президента, расширение полномочий премьера и правительства, кадровые замены в органах высшей власти, реальное установление мира в Чечне.

Мнения разошлись. За поддержку Ельцина на этих условиях выступило 20 членов фракции, 13 высказались за его безусловную поддержку, восемь человек предложили призвать избирателей голосовать «против всех».

После этого дискуссию перенесли на съезд. Она была бурной и закончилась лишь к полуночи.

На следующее утро провели «справочное» тайное голосование. Из 152 делегатов съезда 63 проголосовали за поддержку Ельцина, двое — за поддержку Зюганова (нашлись и такие!), остальные 87 — за то, чтобы голосовать «против всех».

После этого голосования на съезде выступил Явлинский. Он вновь высказался за условную поддержку Ельцина, заявив, впрочем, что региональные организации «Яблока» должны сами определить свою позицию.

Соответствующим образом был составлен и проект постановления съезда. Оно призывало поддержать Бориса Ельцина на определенных условиях. В числе главных — ограничение президентом своей власти путем внесения поправок в Конституцию, реальное прекращение войны в Чечне, определенная корректировка социально-экономического курса. Кроме того, президенту задавался ряд вопросов, на которые он должен был ответить до второго тура выборов: «яблочников» интересовало, как Ельцин собирается развивать демократию в регионах, каким будет персональный состав и программа правительства после 3 июля, кто возглавит силовые структуры и будут ли они поставлены под гражданский контроль…

Разумеется, многие из этих требований и вопросов были вполне уместны и правомерны. Стоило ли, однако, их выдвигать именно в той обстановке — обстановке острейшего, критического противостояния с коммунистами?

Как бы то ни было, все понимали: за оставшееся время выполнить главные из требований, предъявленных президенту, нереально или, по крайней мере, очень сложно. По этой причине авторы проекта призывали Ельцина пообещать, что он их выполнит после своей победы на выборах, а ответы на поставленные вопросы даст в ближайшие дни.

Вновь последовала долгая дискуссия, после чего проект был принят «подавляющим» большинством голосов. Среди прочего в нем говорилось:

«Мы призываем избирателей принять активное участие в голосовании 3 июля. Мы никогда и ни при каких условиях не поддержим Зюганова. Мы не можем оказать безоговорочной поддержки Ельцину, мы убеждены в том, что результаты голосования будут зависеть от того, насколько убедительными будут в ближайшие дни ответы Ельцина на ключевые вопросы развития страны».

(Эти вопросы были включены в специальное обращение к Ельцину, которое на следующий день Явлинский за своей подписью направил адресату.)

Таким образом, за десять дней до второго тура «Яблоко» так и не определило четко свою позицию — каким будет его отношение к президенту Ельцину в день голосования. Это при том, что от этой позиции — кто знает, как сложатся обстоятельства, — вполне могла зависеть дальнейшая судьба страны: вырвется ли она в конце концов из оков коммунизма или снова позволит надеть на себя эти оковы.

Правда, важная деталь: съезд поручал Явлинскому в зависимости от обстановки ближе к 3 июля ЕДИНОЛИЧНО определить окончательную позицию «Яблока».

После съезда на «Яблоко» обрушились потоки критики. В общем-то справедливой.

Начать с того, что среди самих «яблочников» — в том числе делегатов съезда, членов думской фракции — было много несогласных с постановлением, принятым в Голицыне (проголосовавших против, напомню, оказалось более сорока процентов). Они не только выразили свое несогласие непосредственно на съезде, но по его окончании продолжали комментировать принятые там решения. Так, уже 24-го депутаты Госдумы «яблочники» Елена Мизулина и Иван Грачев публично заявили, что безоговорочно поддерживают Ельцина, что альтернативы ему нет. Грачев не остановился на этом. В интервью РИА «Новости» он выразил недовольство решениями голицынского съезда. «При всем неприятии отдельных сторон деятельности нынешнего президента» Грачев, по его словам, считает, что голосовать надо без всяких условий за Ельцина, «ибо в случае победы Народно-патриотического блока у России есть шанс вдребезги разбиться на этом крутом повороте истории». Грачев выразил надежду, что Григорий Явлинский, которому съезд поручил в зависимости от развития событий конкретизировать позицию «Яблока», все же в конце концов однозначно поддержит Бориса Ельцина.

Один из самых совестливых русских писателей Виктор Петрович Астафьев обратился персонально к Явлинскому с открытым письмом, где, в частности, писал:

«Сегодня, когда выбор сузился до двух имен, а сказать вернее, до выбора между коммунизмом и нормальной цивилизованной жизнью, решаюсь просить Вас, как и многие сибиряки, — мне это известно, — поддержите Бориса Николаевича Ельцина. Думаю, что Вы сами прекрасно знаете: если победит Зюганов, в двухтысячном году никаких свободных выборов не будет».

Весьма резко о позиции «Яблока» высказался руководитель думской фракции «Наш дом — Россия» Сергей Беляев. По его словам, в условиях, когда «основные демократические движения и партии России уже давно и однозначно высказали свою поддержку нынешнему президенту», выдвижение «Яблоком» очередных требований к Борису Ельцину «изрядно отдает политическим инфантилизмом».

(В скобках замечу, что «инфантилизм» был не самой резкой оценкой политического поведения Явлинского со товарищи. Несколько ранее, комментируя в интервью РИА «Новости» итоги первого тура президентских выборов, Мстислав Ростропович назвал «проституированием» отказ «ряда демократических лидеров» солидаризироваться с Борисом Ельциным. Не называя конкретных имен, но подразумевая в первую очередь известно кого, Ростропович сказал, что «народ наказал тех, кто потратил деньги и время на то, чтобы получить 3–5 процентов голосов и одновременно расколоть демократический лагерь… Сейчас все демократы должны честно сказать: мы — за демократию, стало быть, за Ельцина. Нет другого пути, нет другого направления».)

Весьма точно о грубейшей ошибке — если не сказать предательстве, — совершаемой «Яблоком», высказалась Валерия Новодворская.

«Радикальным демократам нужно гораздо больше, чем движению «Яблоко», — заявила она, выступая по «Эху Москвы». — Наши требования, может быть, и вовсе невыполнимы для нынешней власти. Тем не менее мы продолжаем настаивать, что тот, кто не придет 3 июля и не проголосует за Бориса Ельцина, будет отнюдь не демократом, не носителем альтернативной демократической идеи, — он будет пособником коммунистов и откроет врагу фронт… Когда идет бой с коммунизмом, условий не ставят. В России уже однажды состоялась такая демократическая альтернатива интеллигенции, в результате которой коммунисты пришли к власти в 1917 году… Тот, кто не опустит 3 июля бюллетень за Ельцина, должен знать, что он проголосовал за смертную казнь для всех 150 миллионов россиян, включая и самих коммунистов. Ни у кого нет права произносить смертный приговор целой стране из-за того, что она недостаточно праведна… Поэтому радикальные демократы, которые ничего не брали у власти и не подавали ей руки, сегодня, не ставя никаких условий, голосуют за Ельцина, чтобы 5 июля снова уйти в демократическую оппозицию и продолжать выяснять с ним отношения… Мы надеемся, что этот наш пример подвигнет Явлинского к простому человеческому заявлению, что хотя он и не согласен с Ельциным по 45 позициям, но голосует против возвращения тьмы и призывает всех голосовать за Ельцина. Этого решения мы от него ждем».

Сразу после съезда Явлинский, по-видимому, стал добиваться встречи с Ельциным. Открыто об этом, разумеется, не сообщалось, но многое говорило, что соответствующие демарши предпринимаются. В Кремле вроде бы обещали такую встречу организовать. Во всяком случае, пресс-служба «Яблока» сообщала, что встреча вот-вот должна состояться — то ли 27-го, то ли 28-го… То ли 30-го…

Неизвестно, пошел бы действительно Ельцин на такую встречу — тут было над чем подумать, — однако в дело вмешалось его здоровье. 26 июня оно резко ухудшилось, так что все планы президентских встреч и прочих подобных мероприятий сразу повисли в воздухе. Понятное дело, истинная причина, почему встречи откладываются, сразу же была приравнена к важнейшей государственной тайне, а потому «заинтересованные лица» могли о ней только гадать и придумывать какие угодно толкования на этот счет…

Тем не менее вопросы, которые «Яблоко» задало Ельцину, не остались без ответа. 30 июня было опубликовано его интервью «Интерфаксу». Прошло лишь четыре дня (сегодня мы это знаем), как он перенес тяжелый сердечный приступ, попросту говоря — очередной инфаркт, так что вряд ли был способен на столь длинные беседы с корреспондентами. Судя по тексту, ответы (весьма складные, так складно Ельцин вообще не говорит, а тем паче будучи тяжелобольным) были предоставлены агентству в письменном виде. Надо полагать, в лучшем случае ему только прочитали написанное его помощниками, а скорее всего ограничились лишь тем, что рассказали о самом важном в заданных ему вопросах и его, президента, «ответах».

Но, как бы то ни было, интервью есть интервью. Документ, на который всякий вправе ссылаться.

Значительная часть «беседы» посвящена требованиям и вопросам, направленным Ельцину «Яблоком». Президент сразу же, без обиняков заявил: «Я считаю Григория Явлинского своим союзником. Верю, что люди, голосовавшие за него в первом туре, сделают то, что Григорий Алексеевич им рекомендовал: придут на выборы и проголосуют против коммунистов, то есть проголосуют не столько даже за Ельцина, сколько за себя, за своих детей, за новую, свободную Россию».

Ельцин намекнул, что в случае его победы Явлинский может быть включен в состав правительства — он, президент, «высоко ценит его профессионализм».

Что касается вопросов, которые недавний съезд «Яблока» направил президенту… Ельцин — точнее, авторы его «ответов» — весьма прилежно их все рассмотрели.

Внесение поправок в Конституцию, на которых настаивает «Яблоко», аттестуется в интервью как дело «крайне опасное»: как-никак Конституция — это «главная основа» политической стабильности. Вряд ли допустимо по всякому поводу ее изменять. Вместе с тем проблему соблюдения баланса властей, более четкого разграничения полномочий президента и правительства можно решить другим способом — с помощью конституционного закона о правительстве, который Ельцин готов доработать с участием Явлинского.

Далее, вопрос о развитии демократии в регионах и об укреплении местного самоуправления… В президентских ответах довольно подробно говорилось о «нескольких направлениях», двигаясь по которым, как видится президенту, следует решать эту проблему.

Следующий вопрос — движение к миру в Чечне… Тут позиции президента достаточно прочны и выигрышны: «Война в Чечне выдохлась. Мирные процессы нарастают. Уже в десятках населенных пунктов республики обсужден проект договора о разграничении полномочий между органами власти Российской Федерации и Чеченской Республики. А значит, мир наступит неизбежно. Именно поэтому я подписал Указ о поэтапном выводе федеральных войск. На сегодняшний день с территории республики выведено уже около тысячи военнослужащих срочной службы, до 12 июля будут выведены еще 4 тысячи человек».

Ну, чем не реальное движение к миру?

Наконец, последний вопрос — кто будет руководить силовыми структурами и каких «преобразований» тут следует ожидать? В ответе уклончиво, но вполне логично говорилось, что окончательно этот вопрос будет решен после второго тура…

В завершение ответов на «яблочные» вопросы следовало заверение, что президент готов к консультациям с представителями «Яблока» по всем перечисленным проблемам.

Таков был ответ президента на некоторые — по-видимому, главные — вопросы, поставленные съездом «Яблока».

Его встреча с Явлинским, намеченная вроде бы (по последним сообщениям) на 30 июня, так и не состоялась. Говорю «вроде бы», поскольку, на мой взгляд, вряд ли она могла состояться, учитывая ельцинский инфаркт. Хотя о ее возможности, повторяю, не однажды сообщалось в прессе. По всему раскладу, интервью президента «Интерфаксу» — напомню, оно появилось как раз 30 июня — среди прочего и было призвано сделать такую встречу излишней.

В общем, как сообщили 1 июля информагентства со ссылкой на пресс-службу «Яблока», «ожидавшегося приглашения» на встречу с президентом Явлинскому «так и не поступило», поскольку, по имеющимся сведениям, в этот день президент «работал над документами» (как мы знаем, это был обычный эвфемизм, означавший, что президент пребывает в недееспособном состоянии). Сообщалось также, что, «по данным из источников в руководстве «Яблока», до второго тура эта встреча уже не состоится…

Что касается ответов «Яблоку», которые содержались в ельцинском интервью «Интерфаксу», никаких комментариев от Явлинского на этот счет не последовало. Хотя некоторые его коллеги — например, Владимир Лукин — оценили эти ответы «позитивно».

Лидер «Яблока» так и не воспользовался правом, которое предоставил ему съезд его объединения, — правом в последний момент ЕДИНОЛИЧНО скорректировать позицию «Яблока», сделать ее ясной и четкой. Иными словами, — призвать своих избирателей без всяких условий проголосовать за Ельцина. Тем самым он в очередной раз подыграл коммунистам, хотя на словах и открещивался от роли их пособника. Этот подыгрыш по степени серьезности, конечно, не сравнишь с предыдущим, январским, когда Явлинский помог Селезневу стать спикером Госдумы. Здесь на карте стояло несравненно большее — судьба России. Играть ею было вовсе уж безответственно и легкомысленно.

В день выборов (второго их тура) с Явлинским приключился забавный казус. Накануне вечером его пресс-служба сообщила, что Григорий Алексеевич появится на избирательном участке в Крылатском в 14–00. Однако непосредственно 3 июля он неожиданно изменил свои намерения и проголосовал в 9-30. «Такую внезапную смену планов вряд ли можно объяснить простой случайностью», — глубокомысленно комментировало эту метаморфозу одно из информагентств. Какая уж там случайность — ясно, что человек просто прятался от журналистов, не желая выслушивать неприятные вопросы…

…Через два дня после выборов, 5 июля, Анатолию Чубайсу на его пресс-конференции задали вопрос, может ли Явлинский быть включен в состав нового правительства. Чубайс ответил, что, по его мнению, лидер «Яблока» «исчерпал свое моральное право» на вхождение в новый кабинет министров.

Впрочем, вряд ли сам Явлинский согласился бы на такое «вхождение», даже если бы ему предложили: как мы знаем, он всегда претендовал лишь на первые роли.

Пожалуй, в истории не сыщешь других выборов главы государства, когда бы здоровье одного из основных кандидатов пребывало в столь тяжелом, в столь критическом состоянии, как здоровье Ельцина во время выборов 1996 года. Хотя мало кто знал об этом — как уже говорилось, информация о ельцинских недугах тщательно скрывалась.

По уверению самого Ельцина, первый инфаркт сразил его в конце 1995-го (на самом деле, как мы знаем, это был уже, по крайней мере, третий инфаркт). «Значения этому я не придал, — вспоминает Борис Николаевич, — отлежался, отдышался — и снова в бой».

Однако «исходные условия» — и субъективные, и объективные — были малоподходящими для новых сражений:

«…Новый, 96-й год встретил в каком-то смятении. Сразу после сердечного приступа и сразу после тяжелейшего поражения на думских выборах».

Все последующие месяцы — впрочем, как и предыдущие, — Ельцин провел в тесном общении с врачами:

«Еще до выборов, весной, было коллективное письмо врачей на имя Коржакова, в котором они прямо указывали на катастрофическое состояние моего сердца. Мне это письмо не показали, семье тоже. Прочитал я его много позже.

«Заключение консилиума. За последние две недели в состоянии здоровья Президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина произошли изменения отрицательного характера. Все эти изменения напрямую связаны с резко возросшим уровнем нагрузок, как в физическом, так и в эмоциональном плане. Существенную роль играет частая смена климатических и часовых поясов при перелетах на большие расстояния. Время сна сокращено до предела — около 3–4 часов в сутки. Подобный режим работы представляет реальную угрозу здоровью и жизни Президента».

Заключение подписали десять врачей.

Содержание письма (оно датировано 20 мая. — О.М.) Коржаков не скрывал, неоднократно намекал Тане, что, если со мной что-то случится, виновата будет она. А вот сам документ не показал никому».

О четвертом инфаркте Ельцина почти ничего не известно. Лишь недавно в телефильме Николая Сванидзе «Б.Н.», посвященном 75-летию первого российского президента, мелькнул такой эпизод. Ельцину показывают кадры, где он отплясывает на эстраде вместе с певцом Евгением Осиным.

— Вот этот танец на сцене, Борис Николаевич… — говорит ведущий. — Почему вы решили выйти? Вы же тогда очень плохо чувствовали себя. По-моему, у вас после этого или до этого был инфаркт?

— В этот момент, — грустно отвечает Ельцин. — В этот момент. Конечно, я не подал вида…

Если память не изменяет бывшему президенту, значит, острый сердечный приступ сразил его в Ростове-на-Дону вечером 10 июня. Хотя в мемуарах Ельцина, где описывается это его «эстрадное выступление», ни слова об инфаркте нет.

«В народе, — пишет Борис Николаевич, — я слышал, бытует мнение: доплясался Ельцин на выборах, допрыгался. Верно, был такой случай. Вместе с певцом Женей Осиным я на сцене действительно лихо сплясал. Никакое сердце, никакие предупреждения врачей не могли снизить мой эмоциональный тонус, мой огромный настрой и желание выиграть этот бой. Пожалуй, впервые я участвовал в такой широкой кампании — летал по стране, каждый день встречался с огромным количеством народа, выступал на стадионах, во дворцах спорта, на концертах, под шум, гвалт, свист и аплодисменты молодежной аудитории. И это меня «заводило» необычайно. Перед этим злополучным концертом в Ростове-на-Дону Таня меня умоляла: «Папа, я тебя прошу, только не танцуй!» Но я ничего не мог с собой поделать… Эти сильные положительные эмоции не мешали жить, а помогали.

Так что танцы абсолютно здесь ни при чем. Накопилась усталость, стрессовые ситуации».

Единственное, что наводит на некоторые подозрения, — это эпитет «злополучный» перед словом «концерт». Может быть, и в самом деле что-то тогда случилось…

Как бы то ни было, все же у меня нет стопроцентной уверенности, что память Ельцина тут не подвела. Если бы тогда в Ростове у него в самом деле произошел очередной инфаркт, он был бы там же и госпитализирован на какой-то, хотя бы минимальный, срок. Однако на следующий день после обеда он как ни в чем не бывало вылетел в Москву.

По-видимому, все это время президент чувствовал себя настолько плохо, что все эти напасти — предынфарктное состояние, инфаркт, выход из него (как говорят медики, реабилитация) — слились в его сознании в один сплошной кошмар — кошмар пребывания между жизнью и смертью…

Последний, пятый, инфаркт у Ельцина случился аккурат за неделю до второго тура — 26 июня. Читаем в его воспоминаниях:

«Приехал с работы на дачу около 17 часов. День был напряженный, тяжелый. Я прошел по холлу несколько шагов. Сел в кресло. Решил, что отдохну немного прямо здесь, а потом уже поднимусь на второй этаж, переоденусь.

И вдруг — странное очень чувство — как будто тебя взяли под мышки и понесли. Кто-то большой, сильный. Боли еще не было, был вот этот потусторонний страх. Только что я был здесь, а теперь уже там… Есть это чувство столкновения с иным, с другой реальностью, о которой мы ничего не знаем. Все-таки есть…

И тут же врезала боль. Огромная, сильнейшая боль. Слава Богу, совсем рядом оказался дежурный врач Анатолий Григорьев. Он мгновенно понял, что со мной произошло. И начал вводить именно те медикаменты, которые необходимы при сердечном приступе. Практически через несколько минут. Положили меня прямо тут, в этой же комнате. Перенесли кровать, подключили необходимую аппаратуру. На моих женщин было страшно смотреть, так они перепугались. Наверное, вид у меня был… хуже не придумаешь.

А я думал: «Господи, почему мне так не везет! Ведь уже второй тур, остались считанные дни!» На следующий день огромным усилием воли заставил себя сесть. И опять говорил только об одном: «Почему, почему именно сейчас!»…»

Ситуация в самом деле складывалась сверхкритическая. 27 июня Анатолий Чубайс и Татьяна Дьяченко встретились в избирательном штабе, чтобы обсудить, что делать. Всю программу встреч, поездок, различных акций с участием Ельцина пришлось отменить. Придумали благовидное объяснение: дескать, президент уверен в победе, а потому меняет тактику.

Особый акцент сделан на том, чтобы ни в коем случае не допустить утечки информации о президентской болезни.

На 28-е у Ельцина была намечена встреча с Лебедем. Он решил ее не отменять — встреча имела принципиальное значение.

«…Из обычной гостиной, куда теперь перенесли мою кровать, устроили что-то вроде рабочего кабинета. Оператор (наш, кремлевский) долго мудрил, чтобы ничего лишнего в кадре не было, особенно рояля, который по традиции всегда тут стоял, и, само собой, кровати (как всегда в таких случаях, готовилась протокольная съемка. — О.М.). Медицинскую аппаратуру чем-то накрыли. Наина умоляла об одном: «Боря! Только не вставай! Сиди в кресле! Тебе нельзя вставать!» Но я не выдержал и заставил усилием воли себя встать, здороваясь с гостем.

Лебедь был очень доволен встречей. Ему сказали, что я простудился, он лишних вопросов не задавал…»

30 июня, как уже говорилось, было опубликовано интервью президента «Интерфаксу». Первый вопрос — прямо «в десятку»:

«До выборов осталось три дня. Вся страна с волнением ждет результатов. Ваш соперник ежедневно проводит брифинги, постоянно на виду. Вы же предпочитаете не мелькать на широкой публике в последние предвыборные дни. Чем это объясняется? Чем вы заняты в эти дни?»

Если «без дураков», ответ должен бы быть примерно таким: «Дорогой друг, чем я занят в последние предвыборные дни? Лежу в постели, глотаю таблетки, подставляю задницу под уколы… И молю Бога, чтобы выкарабкаться с того света…» Однако в опубликованном варианте президент, разумеется, «отвечал» совсем по-другому — бодро и духоподъемно:

«Каждый день работаю со своим избирательным штабом, веду консультации с союзниками, переговоры по составу и структуре будущего правительства, контролирую исполнение своих указов, встречаюсь с руководителями регионов, с председателем правительства, очень много работаю с журналистами — записал несколько десятков теле- и радиоинтервью региональным СМИ. Даже голос сильно «посадил». А по поводу моего соперника — у него одна тактика, у меня — другая. Он каждый день выступает с пресс-конференциями и делает упор на яростную антиельцинскую пропаганду. Я же занимаюсь конкретными делами. И вообще, я считаю, что за политика, который является действующим президентом, говорят его дела…»

Естественно, несмотря на все старания ельцинских приближенных, слухи, что президент серьезно нездоров, начали потихоньку расползаться. Многих, в частности, насторожило, что Всероссийское совещание работников сельского хозяйства в Кремлевском Дворце съездов 28 июня открыл Черномырдин, а не Ельцин. Премьер лишь зачитал обращение президента к участникам совещания.

Ельцинская команда не жалела сил, чтобы опровергнуть эти слухи, погасить волну. 28-го же июня Сергей Филатов заявил корреспонденту РИА «Новости», что президент «находится в полном здравии» и планирует обратиться по телевидению к избирателям, «как только восстановится голос (вот опять про голос. — О.М.)»

Голос у Ельцина «восстановился» быстро. Его обращение состоялось 1 июля. В этот же день Сергей Филатов вновь выступил (на этот раз в беседе с корреспондентом ИТАР-ТАСС) с категорическим отрицанием, что президента поразил серьезный недуг. В качестве доказательства он привел как раз это самое телевыступление Ельцина и его встречу с Черномырдиным: способен ли, дескать, на такое человек, пораженный тяжелой болезнью?

А вот как в действительности, по воспоминаниям помощников президента, происходила запись обращения и встреча Ельцина с Черномырдиным:

«Текст был максимально сокращен и упрощен. Но главное даже не в этом. Существенно была изменена, если так можно сказать, и сама процедура записи. Обычно перед началом съемки Президент просто приходил в комнату, где все это происходило, несколько минут шли необходимые приготовления… Если Ельцин был в хорошем расположении духа, отпускал шутки, беседовал с телевизионщиками, а затем начиналась съемка. После нее, немного поговорив, а часто и сфотографировавшись на память, он уходил.

Запись Обращения накануне второго тура была иной… Какая-то напряженность буквально висела в воздухе. В определенный момент последовало распоряжение, чтобы все, кто готовил запись, вышли из комнаты. Через какое-то время их пригласили обратно. В кресле перед телекамерой недвижимо сидел мертвенно-бледный Ельцин. Дали команду записывать. Из последних сил Президент зачитал короткое Обращение к гражданам страны, призвав прийти на избирательные участки. Затем в комнату вошел Черномырдин, подсел к Ельцину, телекамера на минуту взяла новый план и запечатлела беседу Президента с премьер-министром. После записи всех присутствующих вновь попросили выйти. Подавленным от всего увиденного телевизионщикам сказали, что можно собирать аппаратуру».

2 июля уже сам Черномырдин через РИА «Новости» опроверг слухи о сердечном приступе, «который якобы, по утверждению некоторых СМИ», был у Бориса Ельцина.

Допустимо ли было дезинформировать людей, врать по столь важному вопросу — о здоровье главы государства? В какой-нибудь благополучной европейской, североамериканской стране и разговора об этом не могло возникнуть — недопустимо! С Россией, в ее тогдашнем состоянии, все не так ясно. Ельцин:

«Конечно, я и мои помощники ходили по лезвию бритвы: позволительно ли было скрывать такую информацию от общества? Но я до сих пор уверен в том, что отдавать победу Зюганову или переносить выборы было бы во много раз большим, наихудшим злом».

Мой вопрос к Анатолию Чубайсу (разговор происходит в январе 2006 года):

— У вас не вызывало тревогу состояние здоровья Ельцина? Как мы теперь знаем — да и тогда это было видно, просто по телевизору, — чувствовал он себя исключительно скверно. Вы и ваши коллеги, я думаю, должны были ощущать себя людьми, ходящими по тонкому-тонкому, хрупкому-хрупкому льду: развязка может наступить в любой момент, может быть — в самый решающий момент. Не так ли?

Ответ довольно неожиданный.

— Я бы сказал так, — говорит Чубайс. — Всегда, когда я видел Бориса Николаевича во время избирательной кампании, он был в адекватной форме.

Впрочем, за этим следует и продолжение:

— Конечно, при этом мы уже действительно знали, что у него серьезнейшие проблемы с сердцем и что оно может подвести. Собственно говоря, мы не только опасались, что его здоровье подведет, но оно и подвело, как известно, между первым и вторым туром.

— Было ощущение, что все рушится и летит в тартарары?

— Разумеется, на первом плане была непосредственно тревога за жизнь Бориса Николаевича. Но и с точки зрения выборной ситуации это для нас было совершенно катастрофическое время, когда мы теряли полтора-два процента рейтинга за сутки. При том, что отрыв от Зюганова в первом туре составлял всего лишь чуть больше трех процентов. Было совершенно ясно, что мы идем к абсолютной катастрофе. Все зависело от количества суток, остающихся до второго тура. Вся программа между первым и вторым туром была очень насыщенной, расписанной по дням, а в днях — по часам. Мы старались воздействовать именно на те категории избирателей, которые были нам нужнее всего. Скажем, у нас была запланирована большая встреча Ельцина с работниками села, с крестьянами. А поскольку там ментальность чисто советская, то и встреча была устроена в абсолютно советской стилистике — ожидалось, что в Кремлевском Дворце съездов соберутся несколько тысяч человек со всех концов страны, зачитается обстоятельный отчетный доклад, после доклада — концерт… Словом, весь антураж, весь распорядок этого мероприятия был задуман в классических советских традициях. И вот узнаем: Ельцин болен. А люди-то уже здесь! Либо вот-вот будут здесь. Приходится ограничиться обращением президента к работникам сельского хозяйства, которое зачитывает Виктор Степанович. Весь ожидаемый плюс разворачивается в минус. Получается прямо противоположный эффект по самым болезненным точкам… В этом смысле риски были, конечно, колоссальные.

Как голосовать «лежачему» больному?

Второй тур неумолимо приближался. Возник вопрос, как быть с голосованием — где и как опускать бюллетень человеку, разбитому инфарктом?

«Наина настаивала, — вспоминает Ельцин, — чтобы мне, как «порядочному больному», избирательную урну привезли прямо домой. «Это же по закону!» — чуть не плача, говорила она. «Да, по закону, но я хочу голосовать вместе со всеми». — «И что ты предлагаешь?» Я позвал Таню, и мы обсудили все варианты. Первый — голосовать по нашему московскому адресу, на Осенней. Его отвергли почти сразу: длинный коридор, лестница, долго идти по улице. Даже я, со своим упрямством, и то понял, что это невозможно. Второй вариант: санаторий в Барвихе, недалеко от дачи. В санатории всегда голосуют, там есть избирательный участок, и все будет по закону, все правильно. Туда же можно пригласить и корреспондентов.

Я продолжал сомневаться: «Ну что это за голосование, среди больных?»

«Папа, журналистов будет чуть-чуть меньше, но поверь, их будет совсем не мало — основные каналы телевидения, информационные агентства, все как обычно», — успокоила Таня. «А как объяснить, почему я отправился в Барвиху накануне выборов?» — не унимался я. «Все знают, сколько ты мотался по стране, сколько сил отдал избирательной кампании. Никто не удивится, что ты взял между первым и вторым туром краткосрочный отпуск, поверь. Тебе тоже отдыхать надо». «Неубедительно», — пробурчал я. Но в конце концов согласился».

Дело, конечно, было не только в ельцинском «хочу — не хочу». Непоявление президента на избирательном участке (хотя бы в санатории) было бы явным свидетельством: президент в самом деле серьезно болен. А это не могло не повести к дополнительной потере голосов.

«…В день второго тура, — пишет Ельцин, — я с огромным трудом поехал вместе с Наиной на избирательный участок. Телекамеры ОРТ, РТР, НТВ, журналисты и корреспонденты информационных агентств, всего человек двадцать, внимательно следили за каждым моим движением. Собрав волю в кулак, я улыбнулся, сказал несколько слов: «Послушайте, я уже столько раз отвечал на все ваши вопросы…»

А вот как вспоминают о том же самом эпизоде бывшие помощники президента:

«Через несколько дней (после съемки обращения. — О.М.) таким же образом снимали эпизод голосования Ельцина (он сделал несколько шагов к урне для голосования и опустил в нее бюллетень)… Как всегда в подобных случаях, должное впечатление у зрителей помогло создать искусство телемонтажа».

Так или иначе, «санаторное» голосование Ельцина вызвало новые толки о его здоровье и, соответственно, новые разъяснения и опровержения.

«Президент чувствует себя нормально, — уверял Сергей Филатов корреспондента РИА «Новости» в середине дня 3 июля. — Просто врачи посоветовали ему поберечься и не ездить в Москву голосовать».

Филатов попросил журналистов не обострять обстановку и не муссировать слухи о болезни президента — это, мол, «на руку сторонникам коммунистов».

Несколько позже другой член ельцинской команды — Георгий Сатаров — заверил журналистов, что у президента банальная простуда. «Если бы Борис Ельцин был серьезно болен, — сказал Сатаров, — он уже находился бы в Центральной клинической больнице».

К ельцинским помощникам присоединился и председатель ЦИК Рябов, у которого была возможность пообщаться с президентом. По его словам, Борис Ельцин «очень хорошо выглядит — уверенно, нормально и спокойно».

Что ж, это, наверное, был как раз тот случай, когда ложь действительно — во спасение.

Конечно, когда инфаркт поражает человека за неделю до второго, решающего тура, это, я вам доложу… Но сам Ельцин считает — если бы сердечный приступ случился у него месяцем раньше, это было бы еще хуже:

«Удержать темп и напор предвыборной кампании просто не удалось бы. И Зюганов мог выиграть благодаря такому «подарку судьбы». Страшная перспектива».

Одним из главных мотивов предвыборных выступлений коммунистических вождей было беспокойство по поводу того, как будет использоваться Государственная автоматизированная система «Выборы», ГАС «Выборы». Тогда она только начинала вводиться в действие (точнее говоря, это был второй, после думских выборов 1995 года, случай ее применения).

Эти опасения высказывались весьма упорно, изо дня в день, так что у обывателя складывалось впечатление: наверное, власти в самом деле что-то там «химичат» с помощью этих компьютеров и мониторов. Поди проверь. Все в их руках.

Особенно усилились атаки на ГАС непосредственно перед вторым туром. 1 июля руководитель избирательного штаба Зюганова Валентин Купцов обратился к председателю ЦИК Николаю Рябову с требованием, чтобы от ГАС «Выборы» отсоединили телекоммуникационную сеть Федерального агентства правительственной связи и информации (ФАПСИ) — по сведениям коммунистов, эта сеть подключена к ГАС. Если так, через этот канал данные о ходе выборов, как считали коммунисты, неминуемо будут попадать в кремлевский Ситуационный центр и в избирательный штаб Ельцина.

2 июля сам Зюганов в очередной раз заявил: мол, итоги второго тура могут быть подтасованы с помощью ГАС «Выборы» — и потребовал, чтобы «специалисты официально подтвердили, что с помощью этой системы фальсифицировать результаты невозможно».

Отвечая на эти наскоки, сотрудники ЦИК заверяли, что все данные по каналам ГАС «Выборы» поступают только к ним, причем ГАС используется лишь для предварительного подсчета голосов — окончательные же результаты по-прежнему выводятся из протоколов избирательных комиссий.

Трудно сказать, действительно ли ФАПСИ не подключалось к автоматизированной системе (работники Центризбиркома могли об этом и не знать). Но то, что данные ГАС играют все-таки вспомогательную роль, а основную — те, что занесены в протоколы, не подлежало сомнению.

В последние годы в общественном мнении старательно насаждается представление, будто выборы 1996 года — прежде всего второй тур (первый не имел решающего значения) — были фальсифицированы в пользу Ельцина. Кто-то этому верит. Такой вере помогает то неоднократно уже помянутое обстоятельство, что в начале избирательной кампании ельцинский рейтинг был весьма низок.

При этом любопытная деталь: непосредственно в момент выборов и сразу после них разговоры о фальсификации если и велись, то оставались, что называется, в пределах нормы — как при любых выборах. Категорический тон эти утверждения приняли лишь годы спустя.

Впрочем, слова «фальсификация», «подтасовка» звучали и летом 1996-го. При этом, однако, в адрес коммунистов обвинений раздавалось отнюдь не меньше, чем в адрес их противников. Так, в середине дня 3 июля помощник президента Георгий Сатаров заявил, что в «красном поясе» отмечены массовые нарушения. На некоторых избирательных участках, например, в большом количестве используются переносные урны, причем сопровождают их к избирателям лишь наблюдатели от Зюганова, в то время как ельцинским наблюдателям, пытающимся проконтролировать их использование, напротив, чинятся всевозможные помехи.

Правда, в некоторое противоречие с таким утверждением вступало то обстоятельство, что в «красном поясе» — в частности, в сельской местности — во втором туре несколько снизилась явка. Тот же Сатаров утверждал: это, мол, объясняется тем, что в первом туре она была фальсифицирована, а во втором наблюдатели от Ельцина не позволили этого сделать.

Коммунисты, говоря о нарушениях, напирали на традиционное — на использование противоположной стороной административного ресурса и на то, что им, коммунистам, мало давали телеэфира. Тот же Купцов, выступая 3 июля по «Эху Москвы», заявил, что «кандидаты были поставлены в неравные условия по степени воздействия на избирателей» — руководство ОРТ в лице Сергея Благоволина «сопротивлялось», когда коммунисты требовали предоставить Зюганову прямой эфир.

Что касается административного ресурса — по словам председателя Центризбиркома Николая Рябова, его активно использовали обе команды. «Та декларация в законе, которая говорит о недопущении использования должностными лицами своих возможностей для ведения предвыборной кампании, во многом остается простой декларацией», — сокрушался по этому поводу глава ЦИК.

Впрочем, думаю, он был здесь не вполне искренен: у Ельцина тут все же было больше возможностей, по крайней мере за пределами «красного пояса».

Первые сведения о результатах голосования (неизвестно, правда, на какой час подсчитанные) появились в половине двенадцатого ночи: Ельцин впереди! Как и в первом туре. Причем на этот раз разница между его голосами и голосами конкурента весьма существенная: 51,4: 41,7. Почти 10 процентов.

В дальнейшем эта разница лишь увеличивалась. Данные на 11 вечера: у Ельцина — 52 процента, у Зюганова — 41. В 23 субъектах Федерации лидирует президент, в восьми — председатель КПРФ.

В полночь у Ельцина было 52,3 процента, у Зюганова — 41,1. Соотношение голосов на час ночи — 53,9: 39,7…

В «красном поясе» лидерство сохраняет Зюганов, причем почти повсюду с таким же преимуществом, как Ельцин — по стране в целом. Соответствующие данные на два часа ночи: Курганская область — 50,2: 43,4 в пользу коммунистического лидера, Ставропольский край — 54,8: 40,1, Курская область — 56,1: 38,9, Липецкая — 57,7: 37,3 (самое большое преимущество бывшего завсектором ЦК КПСС), Кировская — 51,5: 41,7, Костромская — 48,1: 45,5, Брянская — 55,1: 40,3, Волгоградская — 51,3: 43,7, Алтайский край — 54,27:… (вторая цифра в сообщениях информагентств почему-то «потерялась» — видимо, в ночной спешке и неразберихе), Амурская область — 51,8: 41,8.

Как видим, значительная часть российской суши продолжает верить в светлые идеалы коммунизма.

Однако в целом страна голосует за Ельцина. На 5-30 утра у него 53,9 процента голосов, у Зюганова — 40,2, на восемь утра (подсчитаны голоса более чем 67 миллионов избирателей в 88 российских регионах) соотношение голосов — 53,55: 40,55 в пользу президента.

Ясно, что окончательный результат слишком сильно отличаться от этого уже не может.

Официальные итоги второго тура были объявлены 9 июля. Ельцин получил 53,82 процента голосов, более чем на десять миллионов больше своего соперника; у того — 40,31. Всего в выборах участвовало 68,89 процента избирателей — на один процент меньше, чем в первом туре.

Сокрушительное поражение вождь коммунистов потерпел в столице: Ельцин получил здесь 77,79 процента голосов, Зюганов — лишь 18,05. Москва вновь показала себя как демократический, антикоммунистический город.

В очередной раз Россия прошла по самому-самому краешку пропасти. И — о чудо! — не сорвалась. Избрала президентом человека тяжело больного, почти полностью утратившего работоспособность, но — что было самым важным в тех обстоятельствах — своим больным телом загородившего дорогу коммунистам.

«…Итогов голосования ждал, снова лежа в постели, — вспоминает Ельцин. — Победа была с привкусом лекарства. И тем не менее это была фантастическая, удивительная победа! Я победил, хотя в начале года никто, вообще никто, включая мое ближайшее окружение, в это не верил! Победил вопреки всем прогнозам, вопреки минимальному рейтингу, вопреки инфаркту и политическим кризисам, которые преследовали нас весь первый срок моего президентства.

Я лежал на больничной койке, напряженно смотрел в потолок, а хотелось вскочить и плясать! Рядом со мной были родные, друзья. Они обнимали меня, дарили цветы, и в глазах у многих стояли слезы.

Теперь было время вспомнить всю эту тяжелейшую кампанию, день за днем. Да, пришлось мне в эти предвыборные месяцы нелегко.

Врачи ходили по пятам, хуже, чем охрана. Все их специальные чемоданчики, бледные от испуга лица я уже спокойно видеть не мог. Слышать не мог одно и то же: «Борис Николаевич, что вы делаете! Ограничьте нагрузки! Борис Николаевич, вы что!» Но куда деваться? Они честно делали свою работу. Следили за каждым моим шагом. Всюду за спиной стояли с инъекциями и таблетками. И имели для этого веские основания: сердце прихватывало постоянно. Причем капитально, с комом в горле, с уплывающим горизонтом, все как положено».

Единственно, о чем не упоминает Ельцин, — победил он не благодаря каким-то своим заслугам (главная его заслуга — извините за некоторый цинизм, — что он не умер во время избирательной кампании), не потому, что россияне снова поверили в него, как верили на рубеже 80-х — 90-х. Избиратель проголосовал не «за» Ельцина, а «против» Зюганова (хотя допускаю, что не все тут со мной согласятся).

Сегодня Зюганов при каждом удобном случае заявляет: дескать, среди людей, с которыми он общался, когда выборы закончились, ему так и не довелось встретить ни одного, кто бы голосовал за Ельцина. Понимай так: «белых шаров» его сопернику набросали фальсификаторы. Между тем непосредственно после выборов коммунистический вождь и его соратники говорили совсем другое. «Выборы 3 июля в целом прошли достаточно организованно и с точки зрения работы комиссий, и с точки зрения обеспечения необходимой документации… — заявил в день выборов (когда голосование закончилось) Валентин Купцов. — Были единичные нарушения, которые не могут носить серьезных последствий».

Об отсутствии сведений о каких-либо серьезных нарушениях заявляли 3 июля и непосредственно в штабе Зюганова: дескать, многочисленные телефонные звонки наблюдателей и избирателей, поступающие в штаб, в основном касаются «неточностей в списках избирателей и фактов агитации сторонников Бориса Ельцина на избирательных участках».

Уже в середине дня 4 июля зюгановский пресс-секретарь Владимир Перфильев сказал в интервью «Интерфаксу», что Народно-патриотический блок и его лидер не будут оспаривать итоги выборов президента России.

Это же подтвердил и сам Зюганов вечером на пресс-конференции, заявив, что он «уважает волю избирателей». Зюганов сообщил, что направил Борису Ельцину телеграмму, в которой поздравил его с успехом.

Впрочем, Зюганов не считает результаты выборов и своим поражением, ибо, по его словам, в нынешней ситуации в России «победителей быть не может». На пресс-конференции прозвучали также утверждения, что успех был достигнут противоположной стороной «в результате грубых нарушений избирательного законодательства», «в условиях невиданного информационного устрашения» сторонников КПРФ, «невиданной мобилизации государственных средств и возможностей».

Тем не менее в целом, по словам Зюганова, он удовлетворен состоявшимися выборами: «Более 40 процентов избирателей проголосовали за Народно-патриотический блок, тем самым подтвердивший свою высокую общественную значимость… В стране сформировалась двухпартийная система: это Народно-патриотический блок, который выдвигает идеалы законности и справедливости, и партия власти, которая не имеет четкой политической структуры».

Однако не все соратники Зюганова по упомянутому блоку разделяли его удовлетворение и оптимизм. Правление Российского общенационального союза, входившего в состав блока, по итогам выборов пришло к заключению: блок явно недооценил, в какой степени российские граждане сегодня отрицают коммунистическую идеологию. «Нежелание возвращаться в прошлое для большинства российских граждан оказалось сильнее их собственной жизненной неустроенности и недовольства существующей властью», — заявил после выборов лидер РОС Сергей Бабурин. По его мнению, одна из главных причин неудачи на выборах — «переоценка левых настроений у большинства населения» и «гипертрофированная роль КПРФ в коалиции».

Пожалуй, ни одни выборы в России не удостаивались таких высоких оценок со стороны иностранных наблюдателей, как президентские выборы 1996 года, особенно второй тур.

Руководители делегаций наблюдателей от ОБСЕ, Европарламента и Совета Европы — Андраш Баршонь, Констанция Крель и Эрнст Мюлеманн — утром 4 июля провели в Госдуме пресс-конференцию, где поделились своими впечатлениями о втором туре президентских выборов. По их оценкам, выборы были «свободными, беспристрастными и справедливыми». В ходе второго тура «наблюдатели не обнаружили каких-либо манипуляций и фальсификаций». Был, конечно, замечен ряд мелких нарушений — в частности, широкое использование открепительных талонов и переносных урн, — однако, как полагают наблюдатели, они «не могут заслонить всю картину выборов».

Достаточно критично наблюдатели отозвались лишь о работе российских СМИ. Как сказала Констанция Крель, в прессе, особенно на телевидении, «не были обеспечены равные условия для кандидатов в президенты, предпочтение отдавалось Борису Ельцину». Впрочем, она оговорилась, что не знает, «насколько это повлияло на выбор избирателей».

Согласившись в целом с коллегой, Андраш Баршонь высказался по этому поводу более определенно: мол, «нельзя утверждать, будто СМИ предопределили расклад голосов российских избирателей и предрешили избрание президентом Бориса Ельцина».

Представитель Совета Европы Эрнст Мюлеманн также пришел к заключению, что «нынешний президент получил слишком много времени на телевидении, а его соперник не имел аналогичных шансов».

«Второй раунд президентских выборов в России можно считать самым лучшим из всех, которые когда-либо приходилось наблюдать в России иностранным наблюдателям» — такова была оценка представителя Международного республиканского института Уильяма Болла.

И опять замечание по поводу «предвзятого отношения» СМИ — и государственных, и частных — по поводу предпочтения, которое они отдавали Борису Ельцину.

Кто ж станет возражать, претенденты действительно должны иметь равный доступ к СМИ. Но реально так редко бывает. Это признавали и сами наблюдатели. По словам той же Констанции Крель, неравенство информационных возможностей — обычное дело для демократических стран: «Во Франции или, скажем, в Германии действующий президент и канцлер всегда имеют преимущества перед теми, кто лишь добивается этих постов».

Резюмируя впечатления иностранных и российских наблюдателей, а также собственные впечатления, Николай Рябов после оглашения результатов второго тура 9 июля заявил:

«Мы считаем, что победа одного из претендентов — Бориса Николаевича Ельцина — одержана честно, справедливо, демократично, полностью законно и не подвергается никаким сомнениям…»

Вскоре после того, как стали известны результаты второго тура, пусть и предварительные, сделалось ясно: эти результаты близки к тем, которые ожидались социологами. Об этом, в частности, утром 4 июля заявил директор ВЦИОМа Юрий Левада.

Неточность большинства прогнозов не превышала двух-трех процентов.

Точнее других результат Ельцина предсказали Институт сравнительных социологических исследований (ожидавший, что президент получит 55 процентов), Институт социально-политических исследований и Институт социологии парламентаризма (назвавшие одну и ту же цифру — 56 процентов).

Прогноз ВЦИОМа был: Ельцин — 52 процента, Зюганов — 43…

Здесь можно повторить то же самое, что было сказано по поводу первого тура: вряд ли прогнозы оказались бы столь точны, если бы выборы были фальсифицированы.

Некоторые эксперты — например, Дмитрий Орешкин — утверждали, что значительный отрыв во втором туре обеспечили Ельцину избиратели Лебедя, две трети которых проголосовали во втором туре за действующего президента. Другие, как, например, тот же Юрий Левада, считали, что голоса приверженцев Лебедя и Явлинского хоть и способствовали победе Ельцина, но при этом не сыграли решающей роли…

Сам Ельцин, ожидая результата, был уверен: все зависит от электората Лебедя и Явлинского — за кого он проголосует и проголосует ли вообще. По-видимому, эта ельцинская уверенность сохранилась и тогда, когда итоги стали известны: да, все решили именно эти избиратели, вероятно, полагал победитель.

Одна из самых высоких явок во втором туре была отмечена в Чечне. На бумаге. 75 процентов (средняя по России, напомню, — около 69). Как обстояло дело в реальности, можно опять-таки судить по свидетельствам журналистов, побывавших 3 июля в ряде населенных пунктов мятежной республики. В частности, — по отчету тех же сотрудников «Московских новостей» и телепрограммы «Взгляд».

Начать с того, что каждый из них (всего их было трое) беспрепятственно проголосовал на чеченской территории по четыре раза (мог бы и больше, желание москвичей опустить бюллетень в урну повсюду, где удавалось эти урны обнаружить, только приветствовалось). В Москве журналисты запаслись открепительными талонами, но никто у них, вручая им бюллетень, эти талоны не спрашивал.

В Грозном корреспонденты нашли пять избирательных участков. Характерная деталь: везде «количество членов избирательных комиссий и охраняющих их милиционеров заметно превышало число желающих проголосовать».

Обнаружить хоть один избирательный участок где-либо за пределами Грозного оказалось непросто. Столичные гости проехали Шали, Новые Атаги, Алхазурово, Гойское, Комсомольское, Гехи, Гехи-Чу… Нигде никаких признаков выборной деятельности.

Единственное место для голосования вне чеченской столицы журналистам удалось в этот день отыскать в Урус-Мартане.

«В местной школе, — пишут авторы, — нас встретила избирательная комиссия — пятеро мужиков с автоматами.

— Выборы были?

— Были, уже закончились, идет подсчет результатов.

— Почему так рано? (Время 16–00).

— А с утра уже все проголосовали.

— И какая явка?

— 98 процентов».

Все ясно.

На территории, не контролируемой российскими войсками и называемой Чеченской Республикой Ичкерия, искать избирательные участки, естественно, и вовсе не имело смысла…

Единственная категория избирателей, которая в Чечне реально (не на бумаге) проголосовала, — российские военные…

«В таком случае, — говорилось в статье-отчете, — результаты голосования в Чечне позволят социологам судить о настроениях в российской армии. Но делать выводы о политических симпатиях и антипатиях населения Чечни, видимо, рано. Это будет возможно после того, как здесь состоятся действительно свободные, цивилизованные выборы. А это может произойти только без участия избирателей в погонах».

Откровенная, бесхитростная, почти не замаскированная инсценировка второго тура выборов президента России в Чечне — так же, как и первого, — грубая фальсификация его результатов наводили на мысль, что весь процесс чеченского примирения рассматривается в Кремле как нечто несерьезное, годящееся разве что для предвыборной пропагандистской кампании Ельцина.

И все же, несмотря на явную инсценировку и грубую фальсификацию выборов в Чечне, движение к миру там продолжалось — и во время избирательной кампании, и после ее окончания. Хотя движение это шло неровно, с провалами, срывами, отступлениями…

Переговоры, начатые в конце мая в Москве на встрече Ельцина и Яндарбиева, продолжались на более низком уровне в Ингушетии и в самой Чечне. Шли они с переменным успехом…

10 июня в Назрани были подписаны два протокола. В первом содержалась договоренность по «военному блоку» вопросов. Согласно ей, в республике должны быть прекращены все боевые действия, не только войсковые, но и «спецоперации» (чтобы не было возможности прятаться за терминами), запрещено «незаконное ношение оружия» (надо полагать, — разоружены боевики), до 17 июля ликвидированы блокпосты на выезде из населенных пунктов, до конца августа выведены все федеральные силы из Чечни.

Подписанию этого документа предшествовало решение политического вопроса, на чем особо настаивала «ичкерийская» сторона, — договорились, что выборы во все органы власти, в том числе и в парламент Чечни, будут проводиться лишь после вывода федеральных войск из республики.

Во втором протоколе, подписанном 10 июня, содержалась договоренность об освобождении пленных и вообще всех, кто насильственно удерживается той и другой стороной.

Увы, мина под эти договоренности была подложена уже на следующий день. 11 июня во время поездки в Воронеж Черномырдин, поддерживая позицию завгаевского правительства, заявил, что окончательное решение о проведении или переносе выборов в чеченский парламент, намеченных на 16 июня, будет принимать Верховный Совет республики, а выборы президента России на территории Чечни состоятся в этот день «в любом случае». И те, и другие выборы в самом деле «провели» в назначенный срок. Иными словами, федеральная сторона сразу же нарушила один из главных пунктов достигнутого соглашения.

В общем прекращения огня не удалось достигнуть и на этот раз.

Эмиль Паин написал в одной из своих статей: «Назрановские соглашения были нарушены федеральными силами сразу после назначения Александра Лебедя секретарем Совета безопасности». В действительности генерал вряд ли был в этом повинен. Его назначение состоялось лишь 18 июня, вопросами Чечни он начал заниматься не ранее чем через неделю после этого, а первые сообщения о срыве назрановских договоренностей и возобновлении вооруженного конфликта начали поступать практически сразу же после их подписания. При этом, как водится, каждая из сторон обвиняла в нарушении соглашений другую.

Тем не менее Ельцин упорно продолжал двигаться к намеченной цели. 25 июня — за неделю до второго тура выборов и за день до того, как у него резко ухудшилось здоровье, — он подписал очень важный Указ № 985. Этот указ предусматривал поэтапный, но весьма быстрый — до 1 сентября — вывод федеральных войск из Чечни в места постоянной дислокации. На постоянной основе в республике оставалась лишь часть их: 205-я мотострелковая бригада численностью восемь тысяч человек и 101-я бригада внутренних войск — четыре тысячи «штыков». При этом была поставлена задача заменить солдат-призывников контрактниками.

Однако в начале августа случилось событие, которого российские власти никак не ожидали. Считалось (и докладывалось наверх), что противник разгромлен, подавлен, деморализован, ни к каким активным действиям более не способен. Между тем неожиданно 6-го числа (опять 6-го!) на рассвете несколько довольно многочисленных групп боевиков, не встретив особого сопротивления, с разных сторон вошли в Грозный, прорвались к центру и заблокировали комплекс правительственных зданий. Впрочем, что касается неожиданности… Еще за несколько дней до этого властям поступали сведения, что боевики просачиваются в город под видом мирных жителей, а в самом Грозном для них уже оборудованы склады с оружием, однако никаких упредительных мер в этой связи принято не было. Так что легкость, с какой фактически была захвачена чеченская столица, стала результатом то ли обычного разгильдяйства, то ли прямого предательства (впоследствии факты, говорящие о таком предательстве, были действительно обнародованы).

Сами «ичкерийцы» объясняли налет на Грозный (тогда еще их объяснения могли свободно достигать общероссийской аудитории) вынужденными и оборонительными мотивами: дескать, российская сторона не выполняет московские и назрановские соглашения — не выводит из Чечни свои войска.

Несколько суток боевики держали центр города в жестокой осаде. Ее удалось ликвидировать лишь в середине дня 11 августа. Вопреки обычным бодряческим заявлениям о «контроле» над ситуацией эта ситуация была провальной: федералы понесли большие потери, так что — неслыханное дело! — Ельцин вынужден был объявить 10 августа днем траура.

В своем заявлении, которое было распространено вечером 9-го, президент признал, что власти «допустили грубые просчеты в оценке обстановки и силы боевиков».

«Вместе с тем, — говорилось в заявлении, — даже в этой сложной ситуации продолжаю настаивать на том, что нет другого пути решения конфликта в Чечне, кроме начатых мною в Москве 27 мая этого года мирных переговоров».

Где-то с 10 августа решающая роль в деле решения чеченской проблемы стала переходить к недавно назначенному секретарю Совета безопасности Александру Лебедю. В этот день он обозначил свою принципиальную позицию: основой чеченского урегулирования должно стать немедленное прекращение боевых действий. Причем не «бумажное», а реальное. Естественно, такая позиция вызвала ярость в рядах «партии войны», и эту ярость генерал вскоре почувствовал.

В ночь с 11-го на 12 августа в селении Старые Атаги Лебедь провел первые переговоры с Масхадовым и Мовлади Удуговым (министром информации Ичкерии). Темой переговоров были «условия двустороннего прекращения огня и отвода боевиков из Грозного».

Огонь начали прекращать уже 12 августа около 15–00. По крайней мере, об этом сообщил сам Лебедь, выступая в этот день на пресс-конференции в Москве. Что касается будущего статуса Чечни, «мы пришли к выводу о том, — сказал генерал, — что, чтобы реализовать любой статус, надо сначала перестать убивать людей… А для этого необходимо прежде всего развести противоборствующие стороны».

В действительности, конечно, бои в Грозном продолжались. Даже в центре, вроде бы (по официальным сообщениям) очищенном от боевиков. По признанию самих российских военных, контроль над центром города переходил «от одних к другим — ночью в нем хозяйничали сепаратисты, а утром ситуацию брали в свои руки федералы».

14 августа вечером Ельцин официально передал дело установления мира в Чечне в руки Лебедя — своим указом расформировал Госкомиссию по урегулированию кризиса в Чечне (возглавлявшуюся Черномырдиным), а основные полномочия в этом деле возложил на Совет безопасности и его секретаря.

В ночь с 15-го на 16 августа в селении Новые Атаги Лебедь встретился с Яндарбиевым. Разговаривали долго и откровенно. Новый ельцинский представитель явно удостоился доверия противостоящей стороны, которого не удавалось добиться другим российским генералам. Среди конкретных результатов — договорились создать наблюдательную комиссию за выполнением условий прекращения огня и наблюдательный совет, в который должны войти секретари Советов безопасности трех соседних с Чечней республик — Дагестана, Ингушетии и Кабардино-Балкарии.

Сообщения об этой встрече жители Чечни восприняли как самую обнадеживающую новость.

Однако 19 августа ситуация в Грозном вновь резко обострилась. В этот день исполняющий обязанности командующего федеральными силами в Чечне генерал Пуликовский (сам командующий Вячеслав Тихомиров был в отпуске) — по-видимому, в пику Лебедю — предъявил ультиматум его мирным жителям, потребовав от них в течение 48 часов покинуть город, после чего он, по его заявлению, начнет подавление боевиков всеми имеющимися у него средствами, включая артиллерию и авиацию. С осуждением этого ультиматума выступило даже послушное Москве завгаевское правительство, назвав этот ультиматум «смертным приговором» для сотен тысяч людей, которые не смогут выйти из Грозного за двое суток. Учитывая к тому же, что многие просто ничего не знают об этом ультиматуме — в городе нет электричества, а потому отсутствует связь. Среди жителей много раненых, женщин, малолетних детей, стариков…

20 августа Политсовет «Демвыбора России» обратился к Ельцину с требованием «немедленно отстранить генерала Пуликовского от командования военной операцией в Чечне и ускорить реализацию мирного урегулирования конфликта».

Лебедь, находившийся в тот момент в Москве, срочно вылетел в Чечню — «для принятия неотложных мер по снятию экстремальной напряженности, возникшей там в последние дни». Еще перед отлетом «источник в Совете безопасности» заявил журналистам, что генерал «продолжает придерживаться мнения о невозможности разрешить чеченский кризис военными методами».

22-го от Пуликовского отреклось Министерство обороны. «Выдвинув ультиматум, — заявил глава этого ведомства Игорь Родионов, — Пуликовский превысил свои полномочия и допустил серьезную ошибку. Не дело военного, даже столь высокого ранга, выступать с заявлениями подобного рода. Вооруженные Силы, как и другие силовые структуры государства, не проводят какой-то собственной, самостоятельной и независимой от государства политики, а являются инструментом политики государственной».

Штурм чеченской столицы так и не состоялся.

Уже на следующий день по прибытии в Чечню, 22-го, Лебедь в Новых Атагах подписал с Масхадовым «Соглашение о неотложных мерах по прекращению огня и боевых действий в городе Грозном и на территории Чеченской Республики».

24 августа там же переговоры продолжились. По словам Лебедя, на них «были согласованы подходы к урегулированию как военной, так и политической ситуации в Чечне».

Завершились они 25 августа.

24-го числа боевики начали покидать Грозный. За сутки из города их вышло около тысячи. Мирные усилия Лебедя оказались эффективней, чем ультиматум Пуликовского.

26-го было сообщено, что и подразделения федеральных войск готовы к выходу из города, а вывод их из горных районов Чечни уже начался.

В последующие дни и российские войска, и отряды сепаратистов параллельно выводились из Грозного (хотя были сообщения, что на смену ушедшим отрядам боевиков приходят другие). 28 августа город покинули около двух тысяч военнослужащих федеральных сил и почти столько же — 1900 — боевиков.

Всего к 29 августа из Грозного ушли четыре тысячи военнослужащих, из горных районов — 4200 солдат и офицеров, 400 единиц бронетехники.

Согласно достигнутым договоренностям, так называемую демилитаризацию чеченской столицы — удаление из нее всех вооруженных людей — предполагалось завершить к 1 сентября.

28-го в Грозном начали функционировать объединенные комендатуры…

Одним словом, Лебедь — разумеется, при одобрении и поддержке президента — упорно двигался к миру, несмотря на противодействие многих деятелей и в Москве, и в самой Чечне. Тут — в качестве примера такого противодействия — можно сослаться на обвинение, которое ему бросил министр внутренних дел Анатолий Куликов: дескать, секретарь Совета безопасности, «недавно окунувшийся в проблему Кавказа, не до конца разобрался в ситуации» (впрочем, перепалку с министром начал сам Лебедь, «повесивший» на Куликова основную ответственность за провалы в Чечне). Схожие слова прозвучали и из уст Доку Завгаева, заявившего, что Лебедь, не зная проблем Кавказа, взрывает там ситуацию, ведет к глобальной войне в регионе посредством сепаратных переговоров с боевиками.

29 августа на пресс-конференции в московском «Президент-отеле» Лебедь заявил, что «твердо намерен вернуть процесс установления порядка в республике в конституционное, правовое русло, без авиационных налетов». «Мы решим этот вопрос по-человечески», — сказал он. Чтобы избежать внутричеченской резни после ухода федеральных войск, генерал предложил создать в республике «коалиционное правительство». А на вопрос, верит ли он, что сепаратисты будут выполнять договоренности, коротко бросил, что «никто не хочет умирать» и что он твердо уверен: «разум возобладает».

Основные соглашения, положившие начало трехлетнему миру в Чечне, были подписаны 31 августа в дагестанском городе Хасавюрте. Кажется весьма странным, что они смогли сыграть эту примирительную роль, поскольку представляли собой два довольно невнятных документа, нечто вроде декларации о намерениях. Первый документ — «Совместное заявление», которое, собственно, и было подписано, с одной стороны Лебедем и его заместителем на посту секретаря Совета безопасности Сергеем Харламовым, а с другой — Масхадовым, в то время начальником Главного штаба сепаратистов, и исполняющим обязанности вице-президента Ичкерии Саид-Хасаном Абумуслимовым, — содержал всего одно длинное предложение, в котором говорилось, что подписанты «cовместно разработали Принципы определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой, на основе которых будет строиться дальнейший переговорный процесс».

Вторая бумага — сами эти принципы. Их три. Первый гласит, что соглашение об основах взаимоотношений между Россией и Чечней должно быть достигнуто до 31 декабря 2001 года. Иными словами, на то, чтобы определить статус Чечни, отпускается пять с лишним лет. То есть Чечне присваивается тот самый «отложенный статус», о котором все время шла речь на переговорах. Второй принцип заключается в том, что не позднее 1 октября формируется Объединенная комиссия из представителей госвласти России и Чечни, и перечисляются некоторые ее задачи. Среди главных, пожалуй, — контроль за исполнением уже упомянутого Указа президента № 985 и подготовка предложений по завершению вывода войск. Еще одна важная задача — подготовка программ восстановления социально-экономического комплекса Чечни, контроль за обеспечением населения продовольствием и медикаментами. Третий принцип определяет, каким должно быть законодательство Чеченской Республики. Среди прочего здесь можно заметить упоминание «права народов на самоопределение». Ничего нового для нас такое упоминание не представляет: как известно, во все годы советской власти такое право на словах закреплялось за всеми народами…

Вот и все. Сколько бы вы ни ползали по этим двум «хасавюртовским» бумагам, хоть с лупой, хоть с микроскопом, ничего такого судьбоносного, определяющего резкий поворот истории вы в них не найдете.

Впрочем, к Хасавюртовским соглашениям можно пристегнуть и соглашение, достигнутое 22 августа в Новых Атагах, и многое другое — например, договоренность, к которой пришли Лебедь и Масхадов в том же селении несколько позже — 17 сентября: о графике вывода федеральных войск из Чечни и контроле за этим выводом, о формировании совместных правоохранительных органов, о разминировании минных полей возле ряда населенных пунктов и т. д.

Так или иначе, после подписания Хасавюртовских соглашений в Чечне почти на три года действительно воцарился относительный мир. Указ № 985 как бы обрел обоюдную силу: отныне его признавала и та, и другая сторона.

В ноябре Ельцин пошел еще дальше. 23-го числа он подписал Указ № 1590, в соответствии с которым из Чечни выводились последние российские воинские части — 101-я бригада внутренних войск и 205-я армейская бригада. Все, наших солдат больше там не осталось.

Были, разумеется, протесты по поводу этого «безумного шага» президента, находящегося «в болезненном состоянии», но были и одобрительные отклики. «Фактически присутствие наших войск в Чечне стало бессмысленным, — сказал, комментируя этот президентский указ, депутат от «Яблока» Вячеслав Игрунов. — Наши солдаты стали заложниками там. Практически все вопросы Чечни были решены уже в Хасавюртовских соглашениях. Дальнейшее сохранение наших войск на территории Чечни вело только к тому, что мы опасались за наших солдат и вынуждены были идти на уступки чеченцам».

Сейчас Хасавюртовские соглашения (точнее, то, что после них произошло, — вывод войск и фактическое предоставление Чечне независимости) принято оценивать крайне уничижительно, поносить всяческими словами. Дескать, они, соглашения, и такие, и сякие. Их подписание, мол, было, «хасавюртовской капитуляцией». Возможно, российская сторона в самом деле пошла в нем на чрезмерные уступки. Однако не думаю, что в целом эти соглашения заслуживают лишь негативной оценки. Они были достаточно приемлемы КАК ПЕРВЫЙ ШАГ в направлении к миру на чеченской земле. За ним должны были последовать другие шаги, необходимо было проводить упорную последовательную работу, чтобы закрепить и развить достигнутые договоренности. Эмиль Паин, специалист по чеченской проблеме — впрочем, человек академического склада, — по этому поводу пишет так:

«Мирный договор является лишь первым шагом на пути долгосрочного мира. Если следом за ним не начинается весьма кропотливая работа по рекультивации политического ландшафта, разрушенного длительным вооруженным конфликтом, то даже самые продуманные договоры терпят неудачу. Как раз такой рекультивации не было проведено…»

«Рекультивация политического ландшафта»… Как вы полагаете, российские чиновники и генералы, на чье попечение была отдана Чечня после Хасавюртовских соглашений, когда-нибудь слышали такие слова? Они хотя бы приблизительно понимают, что это такое? То-то и оно…

Говоря проще, требовалась серьезная практическая работа по помощи населению, по восстановлению республики, по обузданию экстремистов, по укреплению во власти умеренных элементов… Ничего этого, конечно, сделано не было. Не знали даже, как к этому подступиться. Самое выдающееся мероприятие — стали рыть ров по административной границе с Чечней. Никакой существенной материальной поддержки республике, отпущенной в свободное плавание, не оказывалось. Средства, которые вроде бы выделялись на ее восстановление, разворовывались, причем их разворовывание начиналось еще в Москве. Знаменитой стала по-детски наивная фраза Ельцина, которую он произнес на встрече с Масхадовым 12 мая 1997 года, произнес перед телекамерами: «Черт его знает, куда подевались 800 миллионов рублей, выделенные на восстановление Чечни».

Уж если президент не знает, куда деваются деньги…

Эмиль Паин замечает по этому поводу: «Напрасно президент поминал нечистую силу — буквально рядом с ним стояли люди, хорошо осведомленные, куда ушли эти деньги».

(На самом деле разворовывались и разворовываются, конечно, несопоставимо более значительные суммы.)

Кстати, именно на той встрече Ельцина с Масхадовым, который к тому времени был избран президентом своей республики, был подписан, пожалуй, юридически более важный, чем Хасавюртовские соглашения, документ — «Договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия». То есть это уже был как бы договор между двумя независимыми друг от друга государствами. «Высокие договаривающиеся стороны, — говорилось в нем, — желая прекратить многовековое противостояние, подтверждая Хасавюртовские соглашения от 31 августа 1996 года, стремясь установить прочные, равноправные, взаимовыгодные отношения, договорились…» И первым пунктом шло наиболее значительное, о чем договорились: «Навсегда отказаться от применения и угрозы применения силы при решении любых спорных вопросов». И еще: «Строить свои отношения в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права…» Договор вступил в действие со дня его подписания.

Правда, непосредственно перед тем, как поставить свою подпись, Ельцин своевольно, как говорится, в одностороннем порядке, вычеркнул слова «подтверждая Хасавюртовские соглашения от 31 августа 1996 года» — к тому времени «герой Хасавюрта» Александр Лебедь был уже не в фаворе, — однако такая купюра ничего не меняла. Повторяю, юридически это был документ, наверное, более важный, чем Хасавюртовские соглашения, — хотя бы потому, что его подписали два президента, а не секретарь российского Совбеза и начальник Главного штаба Ичкерии, — однако так получилось, что в связи с временным, трехгодичным миром, установившимся в Чечне, как правило, упоминается, лишь Хасавюрт и почти никогда не упоминается Московский договор.

Тем не менее до самого конца «хасавюртовского перемирия» (назовем его все же так, отдавая дань традиции), до самого начала второй чеченской войны у многих сохранялась надежда, что власти образумятся и не допустят возобновления бойни. Так, 17 сентября 1999 года «Российская газета» напечатала статью бывшего министра иностранных дел СССР, бывшего посла России в Великобритании Бориса Панкина, который как раз к этому призывал кремлевских чиновников:

«Соглашение в Хасавюрте, сколь бы несовершенно оно ни было, положило конец кровопролитию, дало время для окончательного урегулирования взаимоотношения сторон. Но это время было по существу потеряно. Единственным конструктивным актом с тех пор явились прошедшие в Чечне под международным наблюдением и с согласия России президентские и парламентские выборы. Они показали разумность и осмотрительность основной массы населения, которое избрало президентом самого умеренного из своих лидеров — Аслана Масхадова. Да и избранный народом парламент тоже был настроен на поиски взаимоприемлемого уравнения в отношениях Чечни и России, выступал против экстремистских выбросов как религиозного, так и политиканского толка.

К сожалению, отсутствие у российского руководства определенной, конструктивной и последовательной политики в отношении Чечни, надежда, что время само все уладит, с каждым днем все больше ослабляли и позиции законно избранного президента крохотной горной республики, играли на руку экстремистам. Чувствуя бессилие официальных властей как в Чечне, так и в России, они распоясывались все больше.

Новые и новые слои населения, которое чувствовало себя обманутым в своих ожиданиях, бедствовали без работы и средств существования и становились добычей доморощенных экстремистов…»

«Еще не поздно переломить это гибельное развитие, — почти в отчаянии призывал автор. — Еще не поздно предпринять политические акции, которые способствовали бы изоляции экстремистов в глазах народа, которому они якобы служат. Масхадов не раз заявлял, что официальный Грозный не имеет ничего общего с намерениями и действиями боевиков. Совсем недавно он стучался в двери Кремля, предлагая встречу на высшем уровне, ему обещали. Но с тех пор три премьера сменились в России, а воз и ныне там, вернее, еще дальше от того места, куда бы надо ему двигаться. Почему бы теперь наконец не дать ему возможность доказать свои слова делом и, если они совпадают, не предложить план совместных действий? И взяться, засучив рукава, отбросив в сторону предубеждения и пристрастия, за обеспечение безопасности народов, населяющих просторы бывшего Советского Союза?»

Увы, эти и другие подобные призывы остались неуслышанными. Гораздо ближе сердцу кремлевских правителей оказался традиционный тупой кровавый военный вариант. Осуществить его оказалось тем легче, что к этому времени и население, подготовленное соответствующей пропагандой (каждый день по телевизору показывают зверства «отморозков»-боевиков), стало к нему склоняться. А тут и взрывы домов в Москве и Волгодонске произошли, и вторжение Басаева в Дагестан подоспело (хорошо бы разобраться, кто был истинным инициатором всего этого)…

Так что чеченская война, остановленная с такими муками, с таким неимоверным трудом, возобновилась. Возобновилась совершенно закономерным образом…

Как бы то ни было, Ельцин выполнил свое предвыборное обещание — прекратил кровавый конфликт на Северном Кавказе. Я думаю, в мировой истории не так уж много найдется подобных примеров — чтобы избирательная кампания приводила К СТОЛЬ ВЕСОМЫМ, К СТОЛЬ ЗНАЧИТЕЛЬНЫМ РЕАЛЬНЫМ РЕЗУЛЬТАТАМ. Мы ведь знаем: в большинстве случаев все ограничивается пустыми посулами. А в истории российской этот случай, конечно, вообще уникальный. Никогда ничего подобного в нашем отечестве не было ни прежде (начать с того, что и самих-то настоящих выборов не происходило!), ни после — до сегодняшнего момента. Как уже говорилось, преемник Ельцина, напротив, взлетел, так сказать, в электоральную высь исключительно благодаря милитаристским настроениям, умело вскипяченным в российском обществе.

Конечно, если подходить к делу формально, вторая чеченская война тоже началась ПРИ ЕЛЬЦИНЕ. Однако в тот момент его президентство было уже чисто номинальным. Во всех отношениях он уже представлял собой «пулю на излете». Реально в стране уже правили бал совсем другие люди…

Если оглянуться, охватить взглядом всю ту выборную эпопею в целом, что же стало решающим фактором, приведшим к победе Ельцина? Энергичные меры по выдаче зарплаты, по решению других социальных проблем (или хотя бы популистские обещания их решить — таковых невыполненных обещаний тоже было немало)? Энергичные, во многом реальные, шаги по установлению мира в Чечне (как мы видели, они не уместились в рамках предвыборной кампании, выдвинулись за ее пределы)? Мощная антикоммунистическая пропаганда?

Знаете, — говорит мне Анатолий Чубайс, — у меня ответ, быть может, несколько странный: главным оказался… Ельцин. Ельцин Борис Николаевич. Личность абсолютно фантастическая, абсолютно историческая, абсолютно российская и русская во всех проявлениях этого слова.

Но лично Ельцин многих отталкивал — этими своими плясками, явно болезненным видом, одутловатым малоподвижным лицом, заторможенной речью…

Как показала практика, отталкивал он все же гораздо меньшее число людей, чем притягивал. И обладать такой широтой поддержки в то время в принципе вряд ли мог кто-либо другой. Я считаю, что это тот случай, когда Россия получила какое-то космическое послание, развернувшее ее историческую судьбу именно благодаря одной персоне, одному конкретному человеку. Без него такой разворот был бы невозможен.

— Все-таки весьма распространено мнение — и лично я его разделяю, — что люди проголосовали не ЗА Ельцина, а ПРОТИВ Зюганова, ПРОТИВ возвращения коммунистов.

— Нет, я считаю, тут правильно сказать не «не», а «и». То есть люди проголосовали и за Ельцина, и против Зюганова, то есть против коммунизма. Но для этого и нужен был человек-символ, человек, который через себя — через свое сердце и через свою судьбу — на глазах у всей страны пропустил этот раскол, этот перелом — от коммунизма к его отторжению. Такое невозможно придумать или сымитировать, потому что это — правда. По случайному и загадочному стечению обстоятельств на обложке первой книги Ельцина — фотография демонстрации, где моя племянница держит плакат «Ельцин — это правда!». И в этом вся суть!

Тут, может быть, к месту будет привести мнение бывших помощников президента — авторов книги «Эпоха Ельцина» — касательно этого же предмета.

«…Анализ показал, — пишут они, — что зависимости между экономическими обстоятельствами жизни людей в разных регионах и результатами голосования не было… Практически не дала «прироста» голосов программа погашения задолженности, под которую привлекали огромные займы, что позднее создало большие проблемы для бюджета. Возможно, она способствовала созданию ощущения, что «президент старался», но такого же эффекта можно было добиться меньшими затратами. Однако эта программа была полезна уже тем, что миллионы людей получили зарплату и пенсии…

В политическом отношении выборы свелись к соревнованию двух доминирующих в обществе настроений: усталости от Ельцина и страха перед реваншем коммунистов. Страх победил…»

— Как вы считаете, — спрашиваю я Чубайса, — кто персонально из ельцинского штаба (кроме лично вас) внес наиболее существенный вклад в его победу?

— Сложный вопрос… Игорь Малашенко. Он сделал очень много, сработал крайне полезно, обеспечивая телевизионную поддержку кампании. Сережа Зверев — тоже очень много сделал. Березовский. Что бы о нем ни говорили, это политический креативщик такого фантастического класса, которому нет равных в стране, это точно. По способности создавать реализуемые идеи Березовский просто на голову выше всех известных мне политиков, не говоря уж о политтехнологах.

Лично у меня нет сомнений: ключевую роль в работе ельцинского избирательного штаба, приведшей его кандидата к победе на выборах, сыграла аналитическая группа и ее руководитель Анатолий Чубайс.

Хотя свою лепту в достижение победы внесли и многие другие. Сергей Филатов, Георгий Сатаров (впрочем, он входил в аналитическую группу), Виктор Илюшин… Кстати, именно ему, а не Чубайсу бывшие помощники президента отдают здесь пальму первенства… Читаем в книге «Эпоха Ельцина»:

«В.В. Илюшин, который, по старой аппаратной выучке, не любил «красоваться на публике», сумел объединить и организовать в единый кулак разнородные структуры и несхожих людей: интеллектуалов из аналитической группы, чиновников из Исполкома, деятелей культуры из группы доверенных лиц, общественников из ОДОППов. Предвыборный штаб хуже сотни коммунальных кухонь, и первый помощник Президента больше других сделал для его нормального функционирования. Мы специально пишем об этом, поскольку у той победы потом объявилось очень много родителей».

Логика, однако, подсказывает, что такая оценка роли первого помощника президента — выдвижение его на первое место среди людей, обеспечивших победу, — не вполне убедительна. В конце концов, он «присматривал» за избирательной кампанией Ельцина с самого начала, хотя формально и не руководил ею. И при этом, как мы знаем, работа шла ни шатко ни валко. Была напрасно потеряна уйма времени… Резко активизировалась эта работа лишь с приходом Чубайса и его команды.

Ладно. Как сказал поэт, «сочтемся славою».

Кстати, ожидать от бывших помощников президента объективной оценки роли Чубайса не приходится, наверное, еще и потому, что отношения между ним и помощниками тоже подчас складывались непросто. А став вскоре после выборов главой Администрации президента, он просто ликвидировал Службу помощников.

Вы не раз, — говорю Чубайсу, — утверждали, что вся избирательная кампания была для нас войной на два фронта. Один фронт — это Зюганов, а другой — Коржаков с Сосковцом. А третьего фронта не было? Я имею в виду ваши отношения с помощниками президента.

— Нет. Это другая история, — отвечает Чубайс. — Там не было войны. У них была лишь особая позиция по ряду вопросов. Но выраженная довольно слабо и без всякого силового или политического ресурса.

Что ж, ответ, достойный «тертого» политика.

Сегодня, годы спустя, усиленно распространяется версия (и многие ей верят), что выборы были подтасованы в пользу Ельцина (кстати, ни во время самих выборов, ни непосредственно после них разговоров об этом, как мы видели, почти не было). Спрашиваю Чубайса, что он думает по этому поводу? Ответ довольно неожиданный:

— Если говорить таким рабочим — бытовым и политтехнологическим языком… я убежден, что это вранье. Ну хотя бы потому, что, если бы существовал такой «проект», я бы точно что-нибудь про это знал. Не могло такого быть, чтобы я ну ничего, вообще ни одного слова об этом не знал. Кроме того, подведение итогов голосования происходило в регионах. В каждом из них главное лицо — губернатор. А губернаторы, как известно, были в большей степени на стороне Зюганова, а не Ельцина. Пытаться же подтасовать результаты на более высокой стадии — на стадии сложения результатов, поступивших из субъектов Федерации, — это уже совсем дело запредельное… Главное же состоит в том, что никакая подтасовка нам была не нужна: мы видели ежесуточные рейтинги и прекрасно понимали, что мы идем к победе. Мы это понимали ясно.

И еще вопрос к Чубайсу: как он считает, смирился бы Ельцин со своим поражением на выборах, отдал бы власть?

Этого я не знаю, но я вам могу сказать такую вещь. У нас ведь тоже были контакты с коммунистами, причем довольно специфические. И я из них вынес для себя одну простую истину — что есть один аргумент, который вот в этих разговорах тет-а-тет действует на них совершенно убийственно. Который уничтожает коммунистов просто напрочь. Вот что-то с ним обсуждаешь, а потом говоришь ему: «Слушай, Иван Петрович (или Петр Сидорович), ну что ты всерьез думаешь, что мы тебе власть отдадим? Ты всерьез думаешь, что ты вот победил на выборах, и Ельцин уйдет из Кремля?» Это был убийственный аргумент. Потому что они все внутренне в самом деле были убеждены, что власть не отдают. Так не бывает. Выборы там, не выборы — это все для телевизора. А власть не отдают. И Ельцин никогда не отдаст. Они жили в этой логике. И когда этот аргумент приводился, это их совершенно деморализовало и убивало: оказывается, их противнику эта логика тоже известна, он тоже считает такой образ мыслей — и действий — единственно правильным. Хотя большинство из нас, разумеется, не разделяло подобную точку зрения. Как говорится, просто брали их «на пушку». Вообще, если говорить серьезно, было ведь совершенно понятно, что Зюганов боится победы. И не хочет ее. Ну, уж по крайней мере, боится, это точно. И мы этим обстоятельством пользовались в предвыборной психологической войне.

Победа Ельцина на выборах 1996 года, разумеется, не означала, что победила демократия. Она означала одно — что в очередной раз предотвращен коммунистический реванш, предотвращена реставрация коммунистического режима (которая была вполне реальна).

«Победа Бориса Ельцина на президентских выборах изменила политическую ситуацию и подвела черту под историей коммунизма в России» — так оценил случившееся Егор Гайдар, выступая после завершения выборов на заседании Политсовета «Демвыбора России».

Другие шли в своих оценках еще дальше. Так, по словам украинского вице-премьера Александра Емеца, победный для Ельцина итог состоявшихся выборов стал «существенным шагом к окончанию эпохи коммунизма в Европе».

Впрочем, сам по себе сокрушительный удар, нанесенный по приверженцам коммунизма, без сомнения, открывал новые возможности для демократического развития России. Об этом, в частности, говорил на своей пресс-конференции 5 июля 1996 года Анатолий Чубайс:

— Выбор, сделанный россиянами, доказал: все утверждения о том, будто «Россия не созрела для демократии, не готова войти в семейство цивилизованных народов, не готова к рынку, — просто болтовня, которая должна быть забыта… Голосование 3 июля — не отдельный исторический случай, а продолжение тенденции выбора россиянами между двумя целями: вперед — к демократии или назад — к коммунизму… Россия доказала миру свое право на звание демократической страны, российский народ доказал свое право на достойное место в семье цивилизованных народов, а российская рыночная экономика — на свое неизбежное эффективное развитие… Россияне опровергли утверждения аналитиков о том, что новая «красная волна» неизбежна в Восточной Европе и особенно в России «с учетом тяжелейших ошибок российских реформаторов». После выборов уже можно говорить о необратимости российской демократии, частной собственности в России и рыночных реформ… Повернуть назад ни через год, ни через десять, ни через сто лет в моей стране не сможет никто!»

На той же пресс-конференции Чубайс сказал, что не сомневается — если бы победил Зюганов, уже «в ночь на 4 июля начались бы обыски и аресты». По его словам, он и его коллеги, работавшие на победу Ельцина в Москве и других городах, готовились к этому — им было известно о «соответствующих списках», подготовленных коммунистами.

Чубайса спросили: а не готовят ли теперь победители какие-то аналогичные меры по отношению к проигравшим? Анатолий Борисович категорически отверг такую возможность: «Сейчас было бы нелепо ставить вопрос о каких-то арестах и политических преследованиях побежденных».

(Незадолго перед выходом этой книги я спросил Чубайса, что бы он стал делать в случае победы коммунистов, если бы все-таки остался на свободе?

— Я для себя этот вопрос достаточно детально продумал, — был ответ. — Я бы отправил семью за рубеж, а сам занялся бы организацией оппозиционного политического движения. Движения сопротивления.)

На пресс-конференции Чубайс выдвинул несколько требований к Зюганову, выполнение которых позволило бы коммунистическому вождю надеяться на политическое выживание после проигрыша. Во-первых, Зюганов должен «публично отказаться от тех идей, которые грубо противоречат российской Конституции» — в первую очередь, попирают «священный принцип частной собственности». Во-вторых, он должен «наложить запрет на любую форму пропаганды национальной и социальной ненависти и вражды». В том числе «вражды между бедными и богатыми». Чубайс предложил Зюганову «публично отречься от людей, которые проповедуют эти идеи», — таких, как Анпилов, Макашов, Терехов, Тюлькин. Наконец, в-третьих, Зюганов должен отказаться от самого названия своей партии, от эпитета «коммунистическая»: ведь главное в идеологии коммунистов — как раз уничтожение частной собственности. «Этой идеологии в России не место!»

Как мы знаем, ни одно из этих требований Зюганов не выполнил. Да и вряд ли сам Чубайс всерьез надеялся на это. При всем при том уже один тот факт, что Зюганов признал результаты выборов, — это, как сказал Анатолий Борисович, «гигантский шаг на пути создания «оппозиции с человеческим лицом».

8 июля 1996 года, через пять дней после второго тура выборов, около Театра эстрады в Москве состоялась уличная акция под названием «Праздник народного согласия. Торжество и ликование по случаю поражения КПРФ на президентских выборах». Торжествующих и ликующих было немного — человек десять. Среди них — лидер Демсоюза неугомонная Валерия Новодворская, ее неизменный спутник депутат Госдумы Константин Боровой. Однако, думаю, по всей России чувства, близкие к торжеству и ликованию, в тот момент испытывали миллионы. Хотя и опечаленных, надо признать, было не намного меньше.

Торжествующие и ликующие отслужили короткую панихиду над символическим гробом коммунизма, после чего сбросили его в Москву-реку.