Глава 3

КОММЕНТАРИИ К СВИДЕТЕЛЬСТВАМ ОЧЕВИДЦЕВ

Сопоставляя воспоминания наиболее известных свидетелей — Микояна и Молотова, невольно приходишь к мысли, что речь идет как бы о двух совершенно разных «Сталиных», один из которых с первого дня войны впал в «прострацию» и практически не выходил из нее в течение недели. Однако в конце недели с божьей помощью, и прежде всего при активном содействии А. И. Микояна, вдруг воскрес, «обрел полную форму, вновь стал пользоваться нашей (в том числе, разумеется, микояновской. — А.К.) поддержкой» и со свойственной ему энергией твердо ухватился за штурвал корабля, именуемый ГКО, врученный ему командой, ни на минуту не впадавшей в «прострацию», и прежде всего ярким представителем команды — Микояном.

Другой «Сталин», тяжело переживая трагедию, в которую была внезапно ввергнута страна, однако даже в самые тревожные первые дни войны, даже будучи в подавленном состоянии, прочно удерживал штурвал управления страной. Мало того, когда часть команды в погонах вздумала бунтовать, мгновенно принял меры, чтобы еще крепче удерживать этот штурвал до конца войны.

Первый субъект как нельзя лучше подходит под образ того «Сталина», который был представлен изумленным делегатам XX съезда партии ее Первым Секретарем Н. С. Хрущевым, который впоследствии приложил немало усилий, чтобы дорисовать этот образ до того гротескового вида, который врезался в сознание современников «хрущевской оттепели», а далее передавался потомкам уже на генетическом уровне. Второй возник из воспоминаний очень пожилого человека — на 95-м году его жизни, записанных одним из «летописцев» «хрущевской оттепели», мастерски владевшим известным журналистским искусством — сбивать собеседника с толку, задавая ему такие вопросы, на которые интервьюируемый непременно ответит так, как того желает интервьюирующий, или близко к тому.

Ярким подтверждением тому, как Ф. Чуев умел мастерски «вытягивать» из памяти Молотова именно то, что он хотел услышать сам, да и публика, на потребу которой он сотворил свои знаменитые «диалоги», является следующий фрагмент:

«Читаю Молотову выдержки из книги Авторханова о 22 июня 1941 года: «Приехали к нему на дачу и предложили выступить с обращением к народу. Сталин наотрез отказался. Тогда поручили Молотову…»

«Да, правильно, приблизительно так…» — это якобы ответ Молотова.

Кто такой Авторханов? Изменник Родины, предатель, зоологический антисталинист и антисоветчик, добывающий свой хлеб на Западе публикацией пасквилей, подобных изданной издательством «Посев» во Франкфурте-на-Майне книге «Загадки смерти Сталина», которую порядочный человек не то, что не будет цитировать, но и руки тщательно с мылом помоет, если случайно полистает ее.

И вот, Ф. Чуев, отлично знавший, как все было на самом деле (интервью он брал у Молотова в 1983 году), изучивший все, что было к тому времени написано о трагических днях начала войны, и прежде всего воспоминания А. И. Микояна, которого к тому времени уже пять лет, как не было в живых, берет грязную книгу Авторханова и задает этот сакраментальный вопрос, ответ на который ставит все с ног на голову. Допустим на минуту, что Молотов ответил именно так, как пишет Ф. Чуев. Допустим, что 94-летний старик уловил в этом провокационном вопросе только то, что именно он выступил по радио 22 июня 1941 года, а слова «приблизительно так» он произнес в связи с тем, что ему не «поручили», а поручил лично тов. Сталин, допустим. Но зачем же эту двусмысленность публиковать? Что Чуев не знал, как все это происходило на самом деле в Кремле того дня — 22 июня? Что он не читал хотя бы «Воспоминания и размышления» Г. К. Жукова — эту «самую справедливую летопись о Великой Отечественной войне»? Возразят. Но ведь Ф. Чуев, как беспристрастный репортер, опубликовал то, что имело на самом деле место быть. В данном случае ответ Молотова, он просто не мог поступить иначе. Согласимся с этим, но кто мешал ему тут же от себя лично прокомментировать этот двусмысленный ответ? Так, мол, и так, уважаемые читатели, вы все, конечно, знаете, что Сталин прибыл в Кремль 22 июня в 4 ч. 30 мин. (это по Жукову, ну и сошлись на всеми любимого полководца, народ поверит) вместе с приглашенными членами Политбюро, в том числе с Молотовым. Ну немного запамятовал старик, простим ему этот грех, а по-научному аберрацию памяти! Но нет. Опубликовал — и молчок. И пошла писать губерния. Впал, мол, в «прострацию» Сталин сразу же, как только по телефону узнал о нападении фашистов, на три дня (по «воспоминаниям» того же Молотова — «не то два, не то три», но в самом начале этой трагической недели. По «воспоминаниям», опять же «вытянутым» Ф. Чуевым), Сталин жил на даче отшельником, ничего не делая и никого не принимая. А некоторые нынешние «исследователи» еще и добавят— пьянствовал беспробудно. Нет, это не в огород уважаемого генерала Ю. А. Горькова камешек, о коем уже говорилось выше, тот сгоряча выдал гневный упрек каким-то третьим, им не названным лицам. Есть примеры и посвежее.

Стрепетом беру в руки книгу совсем недавно «прорезавшегося», неординарного «историка» Сергея Кремлева «10 мифов о 1941 годе», изданную пятитысячным тиражом издательством «Яуза» — «Эксмо» в 2009 году. При этом пытаюсь подавить зреющий где-то в подсознании провокационный вопрос: «Что еще может добавить «молодой историк» к тому, что уже «открыли» такие маститые «разрушители» мифов о Сталине, как А. Мартиросян и Ю. Емельянов?» И это не случайно. Интерес к творчеству С. Кремлева резко возрос после публикации его книги о Л. П. Берии^{33}, в которой автор, наперегонки с Е. Прудниковой, рисует образ совсем не того Берии, который «запечатлен» в народной памяти благодаря стараниям того же Хрущева? Ожидание какого-то чуда не оправдалось. Слов нет, гневно клеймит автор всех тех, кто причастен к созданию и поддержанию «этой гнусной сплетни», «мерзкой лжи», «пласта лжи о «запое» Сталина». Досталось всем сестрам по серьгам, в том числе персонально лицам из окружения Сталина: Молотову, Маленкову, «примкнувшему к ним» Кагановичу, маршалам Ворошилову, Жукову, Тимошенко, Василевскому, адмиралу Кузнецову — всем перечисленным персонально, а еще всем остальным — другим «прошедшим через кабинет» (Сталина в Кремле. — А.К.), в том числе военным (кроме маршала Рокоссовского, бывшего во время XX съезда партии министром обороны Польши). А. Мартиросян с его раскаленными стрелами в адрес «всевозможных подлецов, именующих себя «историками», а также «смеющих себя называть честными журналистов» и других «подлых клеветников» — всем скопом, и в адрес А. И. Микояна персонально («способного пройти сухим между струйками дождя» — во все эпохи «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича»), просто отдыхает.

Приведем гневный панегирик С. Кремлева в адрес тех, кто «по горячим следам» не вступился за Сталина после унижения его Хрущевым на XX съезде КПСС, запустившим «великую ложь» о великом полководце всех времен и народов.

«Но в 1956 году она (ложь. — А.К.) восторжествовала! Ведь ни один из тех, кто здравствовал в 1956 году, в 60-е, в 70-е и даже в 80-е годы и точно знал, как Сталин провел первый день войны, не возвысил голос в защиту Сталина и исторической правды!

Ведь не встал Молотов в зале XX съезда и не сказал в ответ на инсинуации Хрущева: «Да как вы смеете так подло лгать, гражданин Хрущев, потому что после такой лжи вы мне не товарищ! Я ушел из кабинета товарища Сталина за час до наступления 22 июня 1941 года и вновь вошел в его кабинет наутро без пятнадцати шесть. И потом бывал день за днем в этом кабинете по несколько раз на дню!»

И Маленков не встал…

И Каганович…

Не встали маршалы и генералы, когда Хрущев, изгаляясь над нашей историей с трибуны XX съезда, записывал в стратеги себя и отказывал в полководческом таланте их Верховному Главнокомандующему. А ведь все они сидели тогда в зале — кроме маршала Рокоссовского, бывшего тогда министром обороны Польши.

Не встали маршалы Ворошилов и Жуков.

Не встали после того, как Хрущев заявил, что Сталин в военных делах ничего не смыслил, что ему по глобусу докладывали обстановку, что он чуть ли не из-за голенища сапога вытаскивал карту, на которой был помещен чуть ли не весь мир… А ведь могли сказать правду и маршал Тимошенко, и маршал Василевский, и адмирал Кузнецов. Зато последний как-то обмолвился, что он-де увидел Сталина чуть ли не через неделю после начала войны. А ведь был вызван в сталинский кабинет в 15 часов 20 минут по московскому времени 22 июня 1941 года. И другие — или прошедшие в первые дни войны через этот кабинет, или получавшие непосредственно от его хозяина приказы и распоряжения — тоже не встали.

Все они тогда промолчали»^{34}.

Все верно! Не встали означенные товарищи прямо в зале Кремлевского дворца съездов, не сказали того, что им из далекого 2009 года подсказывает в ту пору пятилетний С. Кремлев (род. 07.10.1951 г.), он же С. Т. Брезкун. Но что-то не очень хочется хлопать сему «обличителю», написавшему год назад замечательную книгу о Л. П. Берия, который в 1953 году «встал» против партноменклатуры и лично против Н. С. Хрущева, и где он оказался через «100 дней» (точнее — 112) после смерти вождя? А ведь тогда Хрущев был еще всего-то только одним из секретарей ЦК партии. А в 1956 году, когда он не экспромтом поносил Сталина с трибуны съезда, а капитально подготовившись к этому «историческому» событию, уничтожив за три года гору документов, обличающих его самого в том, что он обрушил на Сталина. Когда он уже был на вершине властного Олимпа, мало кто мог сомневаться, где «поднявшийся» в зале смельчак, памятуя о повадках этого заплечных дел мастера, мог оказаться? А ведь плохо знает современную историю С. Кремлев, хотя позицирует себя неортодоксально мыслящим историком. Не знает или не хочет знать, что поднялась против Первого секретаря ЦК КПСС так называемая «антипартийная группа» в составе Молотова, Маленкова, Кагановича и человека с самой длинной фамилией — «примкнувшего к ним Шепилова». Примкнул не только Шепилов, но и двое маршалов: Ворошилов и Булганин, а также Сабуров и Первухин. Короче, большинство членов Политбюро (в те поры Президиум ЦК КПСС), за исключением Микояна и примкнувшей к нему Фурцевой. Они не только «поднялись» на защиту оболганного Сталина, они приняли решение о снятии Хрущева с должности. И только благодаря закулисным маневрам, которые организовал вездесущий Микоян, а еще тов. Жуков, который верно, а главное вовремя, сориентировался, на чью сторону встать, это решение Президиума было отклонено участниками Пленума. Большинство участников Пленума — это уже «люди Хрущева», это они, немного очнувшись от шока, вызванного докладом Хрущева, аплодировали ему уже тогда. Еще бы, это он вернул им партийные надбавки к зарплате, которые были отменены по инициативе Маленкова. До высшей партноменклатуры, которая дрогнула было после XIX съезда партии, дошло наконец-то, что не культ Сталина низвергал Хрущев, а закладывал основы собственного культа.

А уж по поводу «невставания» адмирала Кузнецова новый обличитель вообще попал пальцем в небо. Как же он читал великолепный труд адмирала «Накануне», цитаты из которого широко использовал в своей книге, не ознакомившись даже бегло с неординарной биографией этого человека? Нет, не сидел он, уважаемый Сергей Тарасович Брезкун, в зале Кремлевского дворца съездов, когда Хрущев изгалялся над Сталиным! Ровно неделю назад — 18 февраля 1956 года этот заслуженный флотоводец, Адмирал флота Советского Союза, Герой Советского Союза, первый заместитель министра обороны — Главнокомандующий ВМС СССР, а до слияния двух министров — министр Военно-Морского Флота СССР, был снят Хрущевым с должности, снижен в воинском звании до вице-адмирала и с партийным выговором, тайно вписанном в его партийную карточку, уволен в запас в возрасте 52 лет от роду. Мало того, что наш обличитель причислил народного любимца к когорте «невставших», он походя лягнул его, заявив, что Кузнецов «как-то обмолвился, что он-де увидел Сталина чуть ли не через неделю после начала войны. А ведь был вызван в сталинский кабинет в 15 часов 20 минут по московскому времени 22 июня 1941 года». Так ведь это же прямая «поддержка» заявления Микояна и Хрущева, что Сталин впал в «прострацию»! Могли опальный адмирал, отличавшийся своей порядочностью, кристальной честностью и принципиальностью, глубоко уважавший Верховного Главнокомандующего, с которым бок о бок трудился, как член Ставки Верховного Главнокомандования, все нелегкие годы Великой Отечественной войны, поступить так предательски по отношению к Сталину, чтобы «подфартить» своему гонителю! Впрочем о «роли» адмирала Кузнецова в создании мифа о «прострации» Сталина у нас речь еще впереди.

Но «обличитель» не унимается и «лягает» уже Молотова за его несколько двусмысленный ответ на провокационный вопрос Ф. Чуева, сформулированный на основе фрагмента из книги предателя Авторханова. Выше мы подробно проанализировали этот ответ Молотова. Но у С. Кремлева своя интерпретация ответа Молотова («Да, правильно, приблизительно так…»). Захлебываясь от возмущения, он пишет:

«Но ведь это даже приблизительно не так! Это абсолютно не так! 22 июня 1941 года Сталин не был на даче, а принимал Молотова в своем кремлевском кабинете в 5.45 и весь день был в Кремле, начиная дело войны.

Но не мог же Молотов сказать правду. Очень уж она и для него была неприглядна…» — и, обобщив всех под одну гребенку, пафосно восклицает:

«Увы, никто из первых лиц державы ни в реальном масштабе времени, ни позднее не вступился за поруганные честь и доброе имя вождя, за правду о товарище Сталине. А ведь это был тот, кто поднял их, дал им золото погон и звезд, дал высокие государственные посты… Это был тот, кто явно — и формально и неформально — возвышался над ними в силу очевидной гениальности и величия личности и судьбы.

Увы — «тьмы низких истин» им был дороже их «возвышающий» обман…»^{35}.

Очень эффектно, но, увы, бездоказательно. Чего-то нового в развенчание мифа о «прострации» Сталина, к сожалению, Сергей Кремлев не внес. Правда, он укрепил неискушенного читателя во мнении, что Сталин все-таки пьянствовал во время своего отшельничества, поскольку к месту и не к месту грозит кому-то неведомому за распространение этой клеветы: «Хрущев и хрущевцы старались представить Сталина негодяем, бросившим страну 22 июня 1941 года на произвол судьбы и уехавшим пьянствовать на дачу в Кунцево…»^{36}. И через пару страниц опять за свое: «Как видим, простое знакомство с документами обрушивает огромный пласт лжи о «запое» Сталина и прочем. Хотя, если честно, было бы немудрено с горя и запить, обнаружив, как подвели Россию и ее вождя те, на кого надежды было больше всего, — военные!»^{37}

Ну если знаешь хоть одного «хрущевца», который распространяет эту гнусную ложь, так назови его имя, не томи. Да разделайся с ним — окаянным, как разделался с Молотовым — верным соратником Сталина, который и в дурном сне не мог бы обличить Сталина в «прострации». И чем больше подобных намеков-экивоков, тем скорее читатель усвоит, если не говорит конкретно, кто распространял эти слухи, значит что-то знает, но скрывает. А истина лежит на поверхности — Сталин вообще не употреблял алкогольных напитков — читайте В. М. Жухрая, проштудируйте мемуары Штеменко, там все сказано!

Впрочем, вышеприведенный вывод о том, что С. Кремлев фактически не внес ничего нового в разоблачение мифа о «прострации» Сталина, мы сделали сгоряча и преждевременно. Внес он много чего «нового», но только со знаком «минус». Во-первых, его «праведный» гнев в адрес Г. К. Жукова, который «не поднялся». Значит, Жуков в воображении С. Кремлева «твердый сталинист», но Хрущева побоялся и «не поднялся», так выходит? Да к тому времени Жуков сдал Сталина с потрохами и стал «твердым антисталинистом», принял самое активное участие в возведении на властный Олимп Хрущева (с тайной мыслью сбросить его в нужный момент и самому стать всевластным диктатором). Правда Хрущев вовремя раскусил замыслы «прославленного полководца» (доморощенного «Бонапарта») и через год с небольшим после XX съезда отправил его туда, куда тот собирался отправить его самого.

Во-вторых, он пытается ниже плинтуса «опустить» выдающегося флотоводца и Героя войны Николая Герасимовича Кузнецова — не лучше того «опускания», которое в свое время сотворил с ним Хрущев на пару с Жуковым. Нам пришлось несколько отступить от заданной в настоящей книге темы и постараться реабилитировать этого великого человека от наветов С. Кремлева и ему подобных, того же А. Б. Мартиросяна. И последнее, Вы заметили, уважаемый читатель, что в списке «неподнявшихся» («невставших»), составленном С. Кремлевым, отсутствует фамилия А. И. Микояна, который в поте лица «лепил» образ «впавшего в прострацию» Сталина на потребу Хрущеву. Стало быть, он уверен, что все именно «так было», как написал в своей книге «Так было» антисталинист Микоян. Мало того, что его земляк пишет об удивительной приспособляемости Микояна («От Ильича… и т. д.») при жизни этого «кремлевского долгожителя», он и после смерти, вот уже тридцать лет, «неприкасаем», авторитетен, а ссылка на его «классический» труд является признаком хорошего тона. Вот и «ниспровергают» миф о «прострации» Сталина Рыбасы, Ю. Емельянов, да и тот же А. Мартиросян, а вот сейчас еще и «примкнувший» к ним С. Кремлев, напрямую или косвенно опираясь на сей нетленный труд Микояна. Очень оригинален, например, А. Мартиросян, который, отругав на чем свет стоит Микояна, тут же и обелил его, адресовав читателя к архивным трудам Микояна, где «…нет даже и тени намека на прострацию! Даже в изложении Микояна!», который «описал заседание Политбюро от 30 июня 1941 года, которое Сталин сам и созвал у себя на даче»!^{38} Что следует из этого так называемого «обвинения» Микояна? Да то, что в «архивных» воспоминаниях — это истинный Микоян, а книгу «Так было» до неузнаваемости исказили конъюнктурщики-редакторы! Одно слово — земляки!

А вот по адмиралу Н. Г. Кузнецову он «прошелся» фундаментально, обвинив его, ни много ни мало, в преувеличении своей роли в своевременном оповещении флотов об опасности гитлеровского нападения и приведении их в высшую степень готовности к началу боевых действий. В уже названном нами труде, сей обличитель пишет: «Что касается Военно-морского флота, то при всем уважении к укоренившемуся в массовом сознании образу возглавлявшего тогда Наркомат ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова, с сожалением вынужден констатировать следующее. Никаких, тем более документальных, признаков существования его едва ли не легендарного и якобы вопреки воле Сталина отданного приказа о приведении флотов в боевую готовность накануне войны просто нет, как это ни печально для столь прочно укоренившейся легенды (выделено мной. — А.К.)».

Смеем усомниться в столь категоричном суждении уважаемого историка о том, что адмирал Н. Кузнецов не был причастен к осуществлению мероприятий по приведению флотов накануне войны в полную боевую готовность. Как хорошо известно, нарком ВМФ был вызван в 23.00 21 июня 1941 года в Наркомат обороны и проинформирован о возможном нападении в эту ночь немецко-фашистских захватчиков, тут же телеграммой от 23 ч. 50 мин. приказал флотам немедленно перейти в оперативную готовность № 1, а еще раньше, пока передавалась телеграмма, устно по телефону, не дожидаясь телеграммы, перейти на степень готовности № 1. Кроме приказа по телефону и телеграммы на имя командующих флотов, направил еще одну телеграмму для военных советов флотов следующего содержания: «В течение 22–23 июня возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотом и флотилиям быть в полной боевой готовности, встретить возможный удар немцев или их союзников. Приказываю перейти на оперативную готовность № 1 (выделено мною. — А.К.). Тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. Кузнецов»^{39}.

Таким образом, высшая степень боевой готовности флотам была объявлена наркомом ВМФ адмиралом Н. Г. Кузнецовым 21 июня 1941 года в 23 ч. 50 мин.

Не отстает от А. Мартиросяна в шельмовании адмирала Н. Кузнецова и С. Кремлев, упорно доказывая, что нарком ВМФ чуть ли не преступно опоздал со своими распоряжениями флотам о приведении их в высшую боеготовность, поскольку якобы высшее руководство страны уже сделало все необходимые распоряжения на этот счет чуть ли не за 10 часов до распоряжений адмирала:

«Адмирал Кузнецов, сообщая это (о том, что он получил информацию о готовящемся нападении немцев в Наркомате обороны в 23 часа 21 июня 1941 года. — А.К.), похоже не понял, что фактически сам развенчивает свою «заслугу» — ведь пресловутый приказ (выше цитированный нами. — А.К.) он отдал тогда, когда затягивание с его отдачей было бы равносильно измене»^{40}.

Своими кавычками в слове «заслуга» он глумливо относит легендарного адмирала чуть-ли не к военным преступникам. А вот А. И. Микоян у С. Кремлева выглядит чуть ли не героем.

Своим умолчанием о зловещей роли Микояна в создании насквозь лживой легенды о «прострации» Сталина С. Кремлев недалеко ушел от тех, кто воздает ему почести в качестве объективного летописца.

О себе Сергей Тарасович Брезкун без излишней скромности пишет: «Я не историк, а ядерный аналитик. И, принимаясь за переоценки новейшей истории XX века, а также примыкающей к ней эпохи, не шел от личных симпатий и антипатий, не выстраивал заранее схем и не хотел исходить из чужих построений. Я не следовал за устоявшимися схемами, однако и не игнорировал их, но критически переосмысливал, стараясь оставлять то, что позволяло выявить историческую истину, а не подправлять ее в каком-либо заранее заданном ключе: «коммунистически-официозном», националистическом, прозападном или антисоветском. Не стремясь к лаврам чрезмерно (а порой — и злостно) беллетризующего историю Валентина Пикуля или поверхностно-залихватски трактующего ее Александра Бушкова, я хотел добиться легкости, но не легковесности восприятия читателем серьезных фактов и оценок».

С. Кремлев упрекнул адмирала Кузнецова не только в том, что он «не поднялся» по окончании бесовского доклада Хрущева, но и в том, что он якобы, хотя и косвенно, но поддержал этого лжеца в том, что Сталин впал в «прострацию». Действительно, что может подумать вдумчивый читатель, узнав от С. Кремлева, что Кузнецов, хотя и не утверждает, но «…как-то обмолвился, что он-де увидел Сталина чуть ли не через неделю после начала войны». Однако уточнить, где это адмирал «обмолвился», он не пожелал, видимо, приберег для своего следующего «убойного» произведения. Историк, писатель и отличный знаток биографии И. В. Сталина В. М. Жухрай тоже пишет об отсутствии в Кремле Сталина в течение трех дней — 23, 24 и 25 июня 1941 года, но точно указывает источник, откуда он почерпнул эти сведения^{41}. Правда, тут же Жухрай уточняет, что: «Нарком Военно-морского флота Кузнецов, который указан в записях дежурных секретарей как бывший на приеме Сталина 23 июня 1941 года, утверждает, что 22, 23 и 24 июня не мог найти Сталина и добиться встречи с ним»^{42}. Разница в один день, вернее почему 22 июня, по воспоминаниям Кузнецова, трансформировалось в 25 июня в утверждении Жухрая, он не пояснил, похоже, в силу очевидности того факта, что 22 июня Сталин в Кремле был, а среди принятых им в этот день 17 человек некоторые заходили в кабинет дважды (Тимошенко, Жуков, Маленков, Вышинский), и даже трижды, в том числе адмирал Кузнецов (Берия, Микоян, Ворошилов, Кузнецов). Логика рассуждений Жухрая, вероятно, была следующей: Кузнецов утверждает, что в течение 3 дней не видел Сталина и называет 22–24 июня, из которых два дня (23 и 24) подтверждаются другими свидетелями, следовательно, в силу аберрации памяти он несколько «перепутал» дни и сдвинул событие на один день назад. Что ж, бывает! Еще не такие «проказы» «аберрирующей» памяти мы уже выше рассмотрели, хотя Кузнецов по жизни обладал буквально фотографической памятью. Однако простим эту ошибку начинающему стареть бывшему наркому ВМФ (книгу «Накануне» он закончил писать в 1966 году, будучи 62 лет от роду) и в дальнейшем, солидаризуясь с Жухраем, что он «не мог найти Сталина и добиться встречи с ним 23–25 июня 1941 года», — будем считать, что именно эти три дня Сталин отсутствовал в Кремле.

С. Кремлев бездоказательно утверждает, что Кузнецов «…как-то обмолвился, что он-де увидел Сталина чуть ли не через неделю после начала войны», то есть, надо полагать, где-то с 22 по 28 июня, поскольку 29 и 30 июня Сталин действительно отсутствовал в Кремле и эти дни в промежуток времени «чуть ли не через неделю» уже входить не могут. Получается целая неделя, а чтобы получалось «чуть ли», надо исключить хотя бы один день, скорее всего это 28 июня. Итак, по Кремлеву получается, что нарком нагло лжет, поскольку он в течение этих шести дней ежедневно, причем по нескольку раз на день, встречался со Сталиным в его кремлевском кабинете. Вот как выглядит временной расклад его посещений кремлевского кабинета Сталина в эту «чуть ли не неделю» согласно Журналу учета посетителей кремлевского кабинета Сталина:

— 22 июня трижды: 8.15–8.30; 9.40–10.20; 15.20–15.45;

— 23 июня дважды: 3.45–5.25; 23.55–00.50;

— 24 июня дважды: 16.20–17.05; 16.45–17.00^{43};

— 25 июня трижды: 01.40–05.50; 20.30–21.40; 21.05–24.00^{44};

— 26 июня дважды: 14.50–16.10; 22.00–22.20;

— 27 июня дважды: 21.30–23.30; 01.30–02.35 (уже на 28 июня).

Поскольку подлинность записей в Журнале регистрации посетителей кремлевского кабинета Сталина не вызывает никаких сомнений, то вышеприведенные выписки из Журнала как бы красноречиво «поддерживают» версию С. Кремлева — лгал, мол, отважный адмирал, втаптывая тем самым в грязь Сталина и косвенно поддерживая своего гонителя Хрущева. Таким образом, появились и сосуществуют две взаимоисключающие версии, объясняющие поведение вождя в первые дни, возникшие якобы благодаря свидетельству адмирала Н. Г. Кузнецова:

— В. М. Жухрая, что Сталин тяжело болел и не мог находиться в Кремле, пластом пролежав 23–25 июня с температурой за 40 °C, которая засвидетельствована врачом-отоларингологом (ЛОР) профессором Б. С. Преображенским;

— С. Кремлева, что адмирал однозначно лгал, что не мог добиться приема Сталиным в течение «чуть ли целой недели».

При этом Журнал как бы однозначно подтверждает версию С. Кремлева, одновременно опровергая версию В. М. Жухрая, поскольку вождь в течение всей недели, с 22 по 28 июня, включительно принимал в своем кремлевском кабинете посетителей, но и по первой и по второй версии получается, что адмирал лжет. Действительно, разница небольшая — отсутствовал ли Сталин в Кремле три дня или чуть ли не неделю, как это якобы (по С. Кремлеву) утверждает адмирал Кузнецов сам лично, по первой версии, или приписывает ему эту ложь С. Кремлев.

Загадка, да и только!

Примечания:

³ В. М. Жухрай. Сталин. М., Перспектива, 2007. С. 298.

⁴ Г. Жуков. Воспоминания и размышления. М., АПН, 1987. Т. 2. С. 9.

³³ С. Кремлев. Берия. Лучший менеджер XX века. М., «Яуза» — «Эксмо». 2008.

³⁴ С. Кремлев. 10 мифов о 1941 годе. М. «Эксмо», 2009. С. 94–95.

³⁵ С. Кремлев. 10 мифов о 1941 годе. М. «Эксмо», 2009. С. 100.

³⁶ С. Кремлев. 10 мифов о 1941 годе. М., «Эксмо», 2009. С. 91–92.

³⁷ Там же.

³⁸ А. Мартиросян. Трагедия 1941 года (200 мифов о Великой Отечественной). М., «Вече», 2008. С. 315.

³⁹ Н. Кузнецов. Накануне. М., «АСТ», 2003. С. 476–477.

⁴⁰ С. Кремлев. 10 мифов о 1941 годе. М., «Эксмо» — «Яуза», 2009. С. 96.

⁴¹ Н. Кузнецов. Накануне. М., Воениздат, 1966. С. 339.

⁴² В. Жухрай. Сталин. М., «Перспектива», 2007. С. 300.

⁴³ Похоже, что адмирал посещал кабинет Сталина только один раз с 16 ч. 45 мин. по 17.00 (помечено в журнале — «Кр.м. фл.», что означает «Комиссар морского флота», чтобы не путать с другим Кузнецовым, который вошел на 25 мин. раньше и вышел из кабинета на 5 мин. позже).

⁴⁴ Аналогично, похоже, что во время «вечернего» приема адмирал входил один раз, поскольку он не мог войти второй раз в 21 ч. 05 мин., выйдя из кабинета во время первого посещения в 21 ч. 40 мин. «Другим» Кузнецовым, посещавшим кабинет Сталина в эти дни, мог быть, например, Ф. Ф. Кузнецов— генерал-полковник, с 1949 года начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба РККА, или генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, в 1941 году командующий Прибалтийским особым военным округом, а с началом войны командующий Северо-Западным фронтом. Возможно это был Кузнецов А. А. — начальник Управления кадров ЦК партии, с марта 1946 года — секретарь ЦКВКП(б). Всего, согласно журналам учета посетителей кремлевского кабинета И. В. Сталина, через кабинет «прошло» 10 Кузнецовых в период с 1926 по 1953 год. Помимо вышеупомянутых, это Кузнецов А. К. — с 21 августа 1943 г. начальник 6-го управления Наркомата безопасности СССР; Кузнецов В. В. — в 1943–1953 гг. председатель ЦК профсоюза черной металлургии Центра, Председатель ВЦСПС; Кузнецов В. П. — с 27 марта 1940 года заместитель наркома авиационной промышленности; Кузнецов М. И. — заведующий иностранным отделом ВЦСПС; Кузнецов К. А. — начальник «Главтоннельметростроя» Минтрасстроя СССР. К сожалению, в Журнале регистрации посетителей кабинета И. В. Сталина не указывалась должность посетителей и только в редких случаях делались краткие памятки, как это имело место иногда в отношении наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова. Во время утреннего посещения был именно адмирал Кузнецов, поскольку здесь в Журнале имеется пометка «НК ВМФ», дабы не путать с «другим» Кузнецовым.