XVIII. Объявление войны

Объявление войны. Верховный главнокомандующий вел. кн. Николай Николаевич. Начальники его штаба генералы Янушкевич, Алексеев и Гурко. Положение гражданского управления на театре военных действий. Недостатки этого управления и причиненный ими государству вред. Контрразведка. Генералы Бонч-Бруевич и Батюшин. Вмешательство контрразведки в гражданские дела. Неправильные аресты банкиров Рубинштейна и Добраго.

Вспыхнула Австро-Германская война, которая сразу стала популярной, что резко отразилось в заседании Государственной Думы, проявившей на этот раз полное единодушие и на несколько дней забывшей партийные счеты и борьбу с правительством, а также в том патриотическом подъеме, с которым народ приветствовал Государя Императора при Его появлении на балконе Зимнего дворца в день обнародования манифеста.

С первых дней Россия и Германия допустили игнорирование толпой дисциплины, так как власти почти не препятствовали таким народным проявлениям, как разгром Германского посольства в Петербурге и оскорбление в Берлине российского посла.

Во главе Русской армии в качестве верховного главнокомандующего стал великий князь Николай Николаевич. Военный министр, генерал-адъютант Сухомлинов передавал мне о сделанном ему Государем Императором предложении занять этот пост и о своем отказе. Генарал-адъютант Сухомлинов высказал, что считает наиболее справедливым, а главное, необходимым для дела, исполнение столь важной государственной задачи возложить на великого князя, так как ему, в качестве военного министра, предстоит и без того огромная работа по содействию снабжения армии. Командование им действующей армией вызовет, кроме того, неизбежные и опасные трения ввиду неприязненного к нему отношения великого князя, между тем как последний любит и хорошо знает военное дело и положит все силы, чтобы довести войну до победного конца.

Великого князя я знал со времени моего производства в офицеры, когда он командовал эскадроном в лейб-гвардии гусарском Его Величества полку, который входил в состав той же дивизии, где я начал службу, — таким образом, его деятельность и личность были мне известны не только с официальной стороны. Он был образцовым эскадронным командиром, всецело с любовью отдавался службе и, несмотря на требовательность, был очень любим в полку, которым впоследствии и командовал. Мне пришлось близко познакомиться с великим князем, командовавшим в то время войсками гвардии и Петербургского военного округа, на посту товарища министра внутренних дел: я бывал у него часто с докладами, пользовался его расположением и вниманием и имел случай неоднократно беседовать с ним о целом ряде государственных вопросов. В своих суждениях великий князь проявлял определенную, но, если можно так выразиться, чисто военную прямоту и давал им оценку с этой специальной точки зрения. Он беспредельно любил Государя Императора, который в бытность Наследником состоял его подчиненным по лейб-гвардии гусарскому полку, подчеркивал свою безграничную преданность Монарху и являлся ярким выразителем идеи самодержавия. В государственные вопросы, не относившиеся непосредственно к сфере его деятельности, он вмешивался редко и только в тех случаях, когда такое вмешательство могло, по его мнению, принести пользу Государю. Я хорошо помню свою беседу с великим князем в момент кратковременного роспуска законодательных учреждений для проведения закона о северо-западном земстве. В столице ходили упорные слухи, что настойчивость П. А. Столыпина в этом вопросе пошатнула его служебное положение, так что в эстампных магазинах были выставлены портреты В. Н. Коковцова, как вероятного премьера. Я позволил себе высказать великому князю, что уход П. А. Столыпина будет незаменимой потерей для Императора и России. Выслушав меня, великий князь немедленно соединился с Царским Селом по телефону и просил Государя его безотлагательно принять, а вечером, вернувшись со свидания, соблаговолил сообщить мне, что положение П. А. Столыпина совершенно твердо. Назначенный верховным главнокомандующим, он целиком ушел в войну, отдавая все свое время самой усиленной работе, живо всем интересуясь и непосредственно руководя боевыми операциями. Эти качества сделали его скоро любимцем армии и очень популярным в стране. Я не имею в виду и не считаю себя компетентным оценивать военную деятельность великого князя, но от души порадовался, прочтя недавно в вышедшей в Берлине книге мемуаров генерала Людендорфа, как высоко ставит последний стратегические планы Российского верховного главнокомандующего. Им владела одна мысль — победа над неприятелем. Эта мысль заслоняла все остальные вопросы, что, при его малом знакомстве с гражданским управлением, осложняло несомненно внутреннее положение страны.

Начальник штаба верховного главнокомандующего, генерал Янушкевич, являлся его серьезным помощником, единственным недостатком которого был страх перед великим князем. Как живой стоит передо мной сделавшийся впоследствии жертвой революционеров покойный генерал Н. Н. Янушкевич, всегда ласковый, крайне приветливый, внимательно выслушивавший делаемые ему доклады, быстро дававший соответствующие указания и привлекавший к себе всех ясностью ума, светившегося в его мягком взгляде. В вопросах гражданских генерал Янушкевич был так же неопытен, как и его августейший принципал. Он оставил свой пост с уходом великого князя и был заменён главнокомандующим Северо-Западным фронтом, генералом Алексеевым.

Последний во время управления моего Киевской губернией состоял генерал-квартирмейстером Киевского военного округа, славился как выдающийся работник и знаток своего дела, благодаря чему пользовался полным доверием и уважением командовавшего войсками округа, генерала Сухомлинова. На посту военного министра генерал Сухомлинов пожелал привлечь М. В. Алексеева для совместной работы в качестве начальника генерального штаба. Скромный по природе, генерал Алексеев отказался оставить свое место в Киеве и перенестись в водоворот петербургских интриг. Впоследствии он занял место начальника штаба Киевского военного округа при генерал-адъютанте Н. И. Иванове, с которым в том же звании и вступил в войну. Блестящие операции в Галиции выдвинули его в главнокомандующие армиями Северо-Западного фронта, а засим и на пост начальника штаба верховного главнокомандующего. Алексеев подкупал простотой своего обращения и крайне серьезным отношением к каждому вопросу, с которым к нему обращались. Когда чрезмерные труды подорвали его здоровье и он вынужден был уехать лечиться, его заместил генерал Вас. И. Гурко.

С ним я познакомился еще в 1907 году, когда он заканчивал в Петербурге работы, связанные с Японской войной. Вас. И. Гурко поражал меня быстротой ума и твердостью своего характера, так что я просил П. А. Столыпина разрешить мне предложить ему должность начальника штаба отдельного корпуса жандармов, ввиду предполагавшегося тогда ухода занимавшего этот пост генерала Гершельмана, но, к сожалению, встретил категорический отказ министра. Генерал Вас. И. Гурко состоял в довольно близких отношениях с А. И. Гучковым, а следовательно, занимая перед революцией должность начальника штаба верховного главнокомандующего, осложнял борьбу, которую приходилось в то время правительству вести с Гучковым, как с вдохновителем военно-промышленного комитета и его рабочей группы, ставшей определенно на явно революционную почву. Я думаю, что такое направление генерала Вас. И. Гурко не было ему свойственно, — это он и доказал письмом к Государю Императору после революции, за что и был заключен «освободителями» в Петропавловскую крепость, и что такое временное уклонение в сторону оппозиции — вина П. А. Столыпина. Брат ген. Гурко — Владимир Иосифович, бывший товарищем министра внутренних дел, являлся одной из самых крупных фигур бюрократии, — выдающегося ума, непреклонного характера и крайнего монархического направления, — и мог бы сыграть очень серьезную роль, если бы остался в рядах правительства. Предание его суду по делу Лидваля не могло не вызвать в нем обиды и даже озлобления, несмотря на то, что клевета и грязь по обвинению его в корыстных побуждениях на суде были всецело опровергнуты и Влад. И. Гурко — убежденный монархист — был избран Тверским земством в члены Государственного Совета. В открытую оппозицию правительству он не стал, но не был в силах отрешиться от известных на него нападок. Оскорбление, нанесенное этим процессом семье Гурко, справедливо гордившейся службой их отца, героя Турецкой войны и фельдмаршала, не прошло бесследно и для генерала Вас. И. Гурко, в чем, по моему мнению, и надо искать причины его уклонения влево перед самой революцией.

Я останавливаюсь на характеристике великого князя Николая Николаевича и начальников штаба верховного главнокомандующего только с точки зрения их деятельности в сфере гражданского управления, отозвавшейся на всем государственном механизме, ввиду того значения, которое эти лица приобрели во время войны в несвойственной им области. В первые дни военных действий один из генералов, стоявших во главе военного управления, спросил меня, знаком ли я с изданным чуть ли не накануне объявления войны «положением о полевом управлении войск»? Я ответил, что так как это «положение» секретно, то мне не пришлось его видеть, после чего мой собеседник передал мне этот закон, прося высказать мое мнение с точки зрения административной. По ознакомлении с ним я был очень удивлен, что при почти безграничных правах, которые предоставлялись военному начальству на театре военных действий в области гражданской и тесной связи военной и гражданской сфер на остальной территории Империи, управление гражданской частью при верховном главнокомандующем — я не говорю уже об управлении главных начальников снабжений армий, ведавших гражданской частью, — было совершенно не разработано. Этой частью ведали начальники гражданских отделений, замещаемые военными чиновниками 6-го класса, т. е. незначительными по рангу чинами, не имевшими никакого опыта в этой области. Конечно, вся власть была сосредоточена по закону в руках высшего начальства, но так как оно было занято почти исключительно военным делом и надлежащей практикой в административной сфере не обладало, то фактически почти безграничная власть сосредоточивалась у младших чинов.

Лучшим примером может служить деятельность этапных комендантов из младших офицеров, которые считали себя чуть не начальством над губернаторами. Припоминаю, как, в бытность мою генерал-губернатором в Прибалтийских губерниях, этапный комендант, прапорщик запаса, потребовал от лифляндского губернатора осуществления громадной по сумме бесплатной реквизиции, которую «положение о полевом управлении» допускало лишь в неприятельской стране, грозя, в случае неисполнения, расстрелять губернатора. Только мое вмешательство, как военного генерал-губернатора, остановило зарвавшегося юнца. Таких случаев можно насчитать сотни, и деятельность губернаторов была до крайности осложнена. Впоследствии верховный главнокомандующий убедился в этом существенном пробеле закона и, хотя управление гражданской частью на ставке не видоизменилось, была сначала создана должность помощника главного начальника Двинского военного округа по гражданской части. Округ этот обнимал, в смысле гражданского управления, всю территорию от Прусской границы до границ Псковской губернии включительно. Затем такая же должность была учреждена в Петроградском военном округе, — я не касаюсь, что одновременно были образованы и должности военных генерал-губернаторов.

Нарушения правильных функций административного

управления не ограничивались только произволом и недопустимыми выходками младших чинов, но самая постановка дела, находившегося в ведении начальников гражданских отделений, вызывала огромный вред. Примером этому может служить вопрос о реквизициях, который входил в компетенцию указанных отделений. Когда в августе 1914 года я приехал в Белосток, в управление главного начальника снабжений Северо-Западного фронта, генерала Н. А. Данилова, в распоряжение которого я был командирован, я встретился с незаконным осуществлением на театре военных действий бесплатных реквизиций, несмотря на то, что сам генерал Данилов работал чуть ли не круглые сутки и внимательно знакомился с каждым делом.

Я не могу не отвлечься и не сказать несколько слов об этом человеке. В Петербурге я слышал его имя и даже иногда встречал в заседаниях Совета Министров, где он давал объяснения по отдельным вопросам военного ведомства, как начальник канцелярии военного министра. За ним установилась репутация весьма способного человека. При личном знакомстве я был им очарован. Со многими начальниками приходилось мне сталкиваться в течение моей продолжительной службы, но я редко встречал такое отношение к подчиненным: крайняя простота, любезность, внимательное выслушивание всякого мнения, быстрота в решениях самых запутанных вопросов и отсутствие самомнения, благодаря чему он охотно соглашался с правильными суждениями других людей. Эти личные качества генерала Данилова побудили меня, хотя это и не относилось к моим прямым обязанностям, обратить его внимание на незаконность безвозмездных реквизиций, которые были уже произведены на сумму нескольких миллионов рублей. Генерал Данилов возразил мне, что такие реквизиции допускаются законом, но когда я показал ему статью «положения о полевом управлении», которая разрешала бесплатные реквизиции только в неприятельской стране, возмутился, что гражданское отделение сделало неправильный доклад и ввело его в заблуждение, так как он сам не в состоянии исполнять всю работу за своих подчиненных.

Я хочу привести характерный пример, иллюстрирующий господствовавший в этой области хаос. За несколько дней до назначения моего генерал-губернатором Прибалтийских губерний главный начальник Двинского военного округа, инженер-генерал князь Н. Е. Туманов, при котором я состоял помощником по гражданской части, сказал мне о поступивших к нему сведениях, что какой-то комиссией, под председательством подполковника Семенова, в Рижской, Либавской и Виндавской таможнях задержано товаров на много миллионов рублей. Распоряжение это было сделано несколько месяцев тому назад, а затем комиссия исчезла бесследно. Товары выпущены быть не могут, вследствие чего торговые фирмы терпят большие убытки. Это обстоятельство, по-видимому, стало известным и главному начальнику снабжений, от которого поступил телеграфный запрос. Князь Туманов просил меня, ввиду предстоявшего отъезда в Ригу, разобраться в этом деле. Сначала все мои усилия в Риге оказались бесплодными: ни губернатор, ни другие гражданские власти, равно как и начальник гарнизона, ничего о комиссии подполковника Семенова не знали, несмотря на то, что в подобных комиссиях должен был принимать участие представитель местной администрации. Наконец, начальник Рижской таможни нашел в своем архиве старую бумажку, из которой было видно, что комиссия подполковника Семенова прибыла в Ригу по приказанию главного начальника снабжений, между тем как канцелярия последнего требовала от главного начальника Двинского военного округа выяснить функции комиссии и личность ее председателя. О таком неожиданном результате я телеграфировал генералу Данилову и в тот же день получил приказание сделать распоряжение о беспрепятственном выпуске из таможен товаров.

Существовавшая в гражданской части неурядица ставила в затруднительное положение не только местных губернаторов, но и центральную власть. Путаница осложнялась трудностью разграничения районов армий от тылового района, подчиненного главному начальнику снабжений. Каждый из командующих армией издавал массу обязательных постановлений, совершенно между собой не координированных и зачастую друг друга исключающих, так что гражданские власти иногда терялись, какие же из этих постановлений подлежат исполнению. Местное население, благодаря этому, было совсем сбито с толку и не понимало, что было запрещено и что дозволено.

Положение сделалось прямо катастрофическим, когда в деле гражданского управления стала принимать участие прославившаяся контрразведка. Не подлежит никакому сомнению, что такое учреждение было необходимо в чисто военных целях борьбы с вражеским шпионажем, но и эта специальная задача выполнялась очень слабо, ввиду полного незнакомства с делом личного состава, пополняемого чисто строевыми офицерами и даже прапорщиками запаса, из которых некоторые, получившие юридическое образование, не имели никакого понятия ни о существе розыска, ни о технической его стороне.

Когда мне, в качестве помощника главного начальника Двинского военного округа по гражданской части, контрразведывательные отделения оказались подчиненными, я наткнулся на положительные курьезы, из коих два случая не могу не привести.

Начальник контрразведывательного отделения доложил князю Туманову о целом заговоре, имевшем целью взрыв пороховых складов и важнейших мостов в округе. В это время я находился в служебной поездке, которую должен был прервать вследствие экстренного вызова в Вильно. Я застал главного начальника военного округа взволнованным, — он принял целый ряд чрезвычайных мер для охраны этих учреждений и просил меня разобраться в доложенных ему сведениях. На мой вопрос об источнике доклада начальник контрразведывательного отделения ответил, что получил сообщение от своего лучшего секретного сотрудника. Я потребовал назвать мне если не имя, то хотя кличку этого лица и, к моему ужасу, услышал псевдоним известного мне по прежней службе в департаменте полиции, выгнанного за шантаж секретного агента, о котором было сделано циркулярное распоряжение не допускать ни в одно розыскное учреждение. Нечего говорить, что никакого заговора не оказалось и дело ограничилось удалением агента.

Другой начальник контрразведывательного отделения, на самой Прусской границе, на мой вопрос о количестве у него секретных агентов с гордостью ответил, что таковых у него имеется полторы тысячи, и когда я, зная размер отпускаемых на этот предмет сумм и думая, что, вследствие важности пункта, он получает какие-либо чрезвычайные ассигнования, спросил его об их размере, он с полной наивностью ответил мне, что получал на агентурные расходы положенные по штату три тысячи рублей в месяц.

Эти дефекты характеризуют, собственно говоря, специальную деятельность названных отделений, составлявшую их прямые функции. Ужас состоял в том, что контрразведывательные отделения далеко вышли за пределы специальности, произвольно включив в круг своих обязанностей борьбу со спекуляцией, дороговизной, политической пропагандой и даже рабочим движением. Создателем этого направления был ближайший сотрудник ныне большевистского генерала Бонч-Бруевича — генерал Батюшин. Его деятельность являлась формой белого террора, так как им подвергались аресту самые разнообразные личности, до директоров банка включительно. Получить сведения об основаниях задержания было затруднительно даже самому министру внутренних дел, что проявилось в деле банкиров Рубинштейна, Добраго и др., которые просидели в тюрьме без всяких оснований пять месяцев. Генерал Батюшин считал возможным вмешиваться и в рабочий вопрос, посылая своих подчиненных для собеседований по общим вопросам с заводскими рабочими, так что труды органов министерства внутренних дел совершенно парализовались, а последствием таких собеседований являлись забастовки.

Это представляло настолько серьезную опасность, что в ноябре 1916 года министр внутренних дел, при котором я в то время состоял, командировал меня на ставку для урегулирования вопроса с генерал-квартирмейстером штаба верховного главнокомандующего, которому был подчинен генерал Батюшин. Генерал Пустовойтенко совершенно согласился со мной о недопустимости такого образа действий подведомственных ему учреждений и обещал таковые прекратить, что, однако, оказалось бесплодным, и генерал Батюшин продолжал действовать в прежнем направлении.

Контрразведывательные отделения не признавали никакого подчинения и игнорировали не только гражданскую администрацию, но и военных начальников, что я испытал в бытность военным генерал-губернатором Прибалтийских губерний. В Риге я получил телеграмму за подписью Бонч-Бруевича, в то время полковника и начальника штаба 6-й армии, выслать по приказанию главнокомандующего губернского предводителя дворянства острова Эзель, барона Буксгевдена и шесть человек местных помещиков, в числе которых был и член Государственного Совета по назначению Экеспаре. Считая такую меру совершенно невозможной, тем более что в моем распоряжении не было решительно никаких сведений о вредной деятельности названных выше лиц, я запросил полковника Бонч-Бруевича о причинах высылки и получил ответ, что это составляет секрет контрразведывательного отделения. Таким образом, данные, находившиеся в руках прапорщиков запаса, были тайной от начальника края, который по особой инструкции, утвержденной верховным главнокомандующим, пользовался в отношении гражданского управления правами командующего армией. Такое положение я признавал недопустимым даже с дисциплинарной точки зрения, ввиду чего мне пришлось обратиться по телеграфу на ставку, и высылка была отменена.

Попытки урегулировать этот вопрос и выработанная мной инструкция, по которой контрразведывательные функции должны были перейти к чинам отдельного корпуса жандармов, одновременно проверявшим путем дознаний сведения о неприятельских шпионах, встретили резкое противодействие со стороны того же Бонч-Бруевича и, к моему удивлению, командира корпуса жандармов, генерала Джунковского, убоявшегося, по-видимому, умаления власти по отношению к своим офицерам. Выработанная же штабом верховного главнокомандующего инструкция контрразведывательным отделениям заключала массу дефектов, доказывала полное незнакомство с техникой дела ее составителей и подверглась резкой и серьезной критике со стороны того же генерала Джунковского, что, однако, не вызвало препятствий к проведению ее в жизнь.

Гражданские распоряжения военных властей, как-то: выселение жителей, эвакуации предприятий и т. п., о чем мне придется подробно говорить, сыграли значительную роль в развале общего строя государства и, несомненно, имели серьезное значение для успеха революции.