ТИТ

Веспасиан не скрывал, напротив, всячески давал понять, что своим наследником считает Тита. Последний и был объявлен императором. Никто этому не удивлялся. Еще при жизни отца покоритель Иерусалима получил звание народного трибуна, неоднократно вместе с отцом исполнял должность консула и даже был объявлен префектом преторианцев. Он имел право отвечать на письма от имени отца, произносить речи в сенате, составлять и рассылать указы. Словом, был вторым человеком в государстве. Неудивительно поэтому, что следили за каждым его шагом и поступком, старались выявить его взгляды, предугадать желания. И нельзя сказать, что выводы всегда делались положительные. Наоборот, в Тите обнаруживалось множество недостатков. Он был подозрительным, несдержанным, излишне суровым, любил доносчиков, не задумываясь проливал человеческую кровь, если требовалось, скажем, в зародыше уничтожить политический заговор. Он любил роскошь, ночные пиры и оргии, был корыстолюбив.

К тому же еще в 75 году в Рим прибыла Береника с любимым братом Агриппой. Их приняли со всеми возможными почестями. Агриппе постановлением сената вручили символы должности претора, а в распоряжение Береники были отданы покои во дворце на Палатине, благодаря чему она могла без помех встречаться с Титом, тем более что Веспасиан большую часть времени проводил в Саллюстианских садах, на склонах Пинциева холма. Благодаря этому после четырех лет разлуки Тит и Береника могли вновь предаться страсти, вспыхнувшей в кровавые дни войны в Палестине. Поговаривали, что они ведут себя как законные супруги, и Тит уже сделал предложение, во всяком случае, Береника держала себя как законная супруга императора — гордо и достойно. По крайней мере, так считала она, а вот римляне, ее будущие подданные, наоборот, были недовольны поведением Береники, называя его высокомерным и дерзким.

Тут уже говорилось, что нам неизвестно, как выглядела Береника, какого цвета были ее глаза и волосы. История сохранила лишь один факт, относящийся к этой женщине: она носила перстень с чудесным алмазом, дар Агриппы. Этот драгоценный камень вызывал зависть многих знатных римлянок. О нем помнил даже представитель последующего поколения, поэт и сатирик Ювенал. Он так описывал подарки, которые делал любящий муж капризной жене:

Приносят ей громадные хрустальные вазы. Потом сосуды для воскурений, тоже огромные. Наконец знаменитый алмаз, цены необыкновенной, поскольку его носила на пальце сама Береника. Царь Агриппа даровал некогда его ей, своей бесстыжей сестре, а было это там, где короли позволяют себе босиком отмечать субботы, а снисходительность исстари дозволяет свиньям доживать до преклонного возраста.

Так что этот алмаз — единственный конкретный предмет, за который может зацепиться наше воображение. Точнее — сверкание его граней под лучами заходящего солнца на пальце царицы, когда она, стоя под высоким темно-зеленым кипарисом в Палатинском саду, любуется Римом, простирающимся у ее ног.

И все-таки ей пришлось покинуть город. Возможно, это произошло под воздействием общественного мнения, а скорее всего, по повелению самого Веспасиана. Однако когда 24 июня 79 года император скончался и власть перешла к Титу, она с торжеством вернулась. И тут ее ожидало горькое разочарование. Новый цезарь приказал ей покинуть Рим. Сделал он это, как утверждали древние, неохотно, вопреки ее и своему желанию. По латыни это звучало коротко и четко: invitus invitam. Что же заставило его так поступить? Можно, разумеется, бестактно напомнить об уже упоминавшемся ее немолодом возрасте: Беренике уже за пятьдесят, а Тит значительно моложе. Но скорее всего, дело серьезнее и причина не столь оскорбительная для Тита. Просто, став императором, он стал другим человеком. Теперь, будучи цезарем, он уже не имел права выдвигать на первое место собственные желания, не смел удовлетворять свои личные стремления, не мог поступать, как ему вздумается. Приходилось считаться с интересами государства и общественным мнением. Возможно, эти слова звучат как надоевшее клише, но в данном случае так оно, скорее всего, и было. Удивив и даже поразив современников, цезарь теперь вел себя образцово как в общественной, так и в личной жизни.

За все время его правления не было ни одного политического процесса, ни разу он ни у кого не конфисковал имущество, не подписал ни одного смертного приговора. Он сразу же объявил об отмене указа об оскорблении величества, заявив: «Меня оскорбить нельзя, ибо я не совершаю ничего предосудительного, а лживые обвинения презираю. Что же касается моих императорских предшественников, так они отомстят за себя сами, если и в самом деле являются богами или только полубогами».

Он подтвердил все привилегии, присвоенные римлянам по сю пору. И всякий явившийся к нему с жалобой мог быть уверен, что она будет рассмотрена внимательно и доброжелательно, в соответствии с девизом Тита: «После беседы с императором никто не уйдет разочарованным». Остались в истории его слова, произнесенные в волнении однажды вечером, когда он вдруг вспомнил, что за весь день никому ничего хорошего не сделал: Amici, diem perdidi! — Друзья, понапрасну пропал день! Прекрасные слова, и стоит о них помнить, даже если вы не римский император. А простые римляне хвалили игры и зрелища, устраиваемые для них цезарем, — красочные и завлекательные, именно такие, какие они любили.

Оставшееся в веках положительное мнение о времени правления Тита тем более ценно, что именно в эти годы произошло немало страшных природных катаклизмов. Будь это в дни правления непопулярного, жестокого или бездарного правителя, их наверняка приписали бы божьему промыслу, гневу богов в наказание за поведение императора. А тут — странное дело, в эпоху, насыщенную суевериями, не раздалось ни одного голоса против цезаря.

Первый катаклизм, навсегда оставшийся в памяти человечества, к которому и сегодня не уменьшился интерес, — это извержение Везувия, погубившее Помпею и ряд других городков у подножия вулкана. Произошло оно всего через два месяца после прихода к власти Тита, 24 августа 79 года.

Мы, наблюдавшие происходящее издалека, из Мизена, сначала не могли понять, какая именно гора дымится тучею. Только позже поняли — Везувий. А туча эта своей формой напоминала дерево, точнее сосну-пинию, потому что вонзилась в небо, будто ее ствол прямой и высокий, а там уже, наверху, распустила ветви. Полагаю, что вознес ее мощный взрыв, постепенно ослабевавший, ибо она изгибалась от своей тяжести. То она казалась белой, то опять темно-серой и пестрой, видимо, в зависимости от того, несла ли она пепел или землю. Было около семи часов дня. Первой ее заметила моя мать и показала дяде, говоря, что на небе появилась какая-то необычная туча. Дядя к этому времени уже успел принять солнечные ванны, потом холодные ванны, успел перекусить и теперь лежал, что-то читая. Он велел быстро подать ему сандалии и поспешил подняться на такое место, с которого лучше всего было наблюдать за необычным явлением. Будучи человеком ученым, он понял, что его следует как можно лучше изучить, и повелел подогнать легкое либурнийское судно. Предложил и мне отправиться с ним, но я ответил, что должен работать, ведь он сам велел мне срочно что-то переписать.

Когда он выходил из дому, ему подали письмо госпожи Ректины. Будучи в великом страхе от происходящего, ибо ее вилла находилась у самого подножия вулкана и не было никакой возможности спастись от опасности, разве что уплыть на корабле, она умоляла дядю оказать ей помощь. Он тут же изменил свой план. Собирался отправиться на корабле в научных целях, описывая увиденное вблизи, но, конечно же, благородно решил поспешить на помощь гибнувшим людям. Спешно приказал выйти в море всем имеющимся на плаву судам и сам поднялся на палубу одного из них, чтобы оказать помощь не одной Ректине — все побережье было густо застроено домами и виллами. И поспешил туда, откуда все бежали. Было ему тогда 56 лет.

Ты наверняка хотел бы знать, что пережил я, оставшись в Мизене, что тут происходило? После отплытия дяди я продолжил работу, ведь для того и остался. Затем купанье, ужин, беспокойный и короткий сон. Уже в предыдущие дни чувствовалось, как дрожит земля, но страшно не было, ведь такое в Кампании часто случается. Но в ту ночь земля тряслась с огромной силой, казалось, все вокруг дрожит и вот-вот рухнет. В мою спальню вбежала мать, я как раз вставал, чтобы ее разбудить, если она спит. Мы вышли из дома и уселись на пустом пространстве между домами и морем. Не знаю, назвать ли это силой духа или легкомыслием молодости (мне было тогда 18 лет), но я потребовал принести мне книги Тита Ливия и стал читать, словно ничего не случилось, и даже, представь, делал из них выписки!

Это отрывки из писем, которые лет сорок спустя писал известному историку Тациту его приятель Плиний Младший, очевидец извержения Везувия. Дядя, о котором он пишет в письме, — комендант флота в Мизене, Плиний, названный Старшим; а уж о нем обязан знать любой мало-мальски образованный европеец. Плиний Старший — автор многих ученых трудов: о германских племенах, о произношении и стилистике, об истории Рима начиная с правления Клавдия, о коннице того времени. И ничего из этого не сохранилось, зато до наших дней дошла его огромная, состоящая из 37 книг, энциклопедия, которую он озаглавил Historia naturalis, исследования естествоиспытателя. Это единственная известная нам энциклопедия древности. Составлена она не в алфавитном порядке, а по разделам. Поистине это сокровищница информации во всех областях жизни, известной человеку того времени! По свидетельству самого Плиния, он воспользовался почти двумя тысячами книг по разным областям знаний, перемежая полученную информацию собственными исследованиями. Начинается энциклопедия с физики и астрономии, затем идут география и этнография, животный и растительный мир, минералы, медицина, литература и искусство, а также многое другое. Уже одного этого произведения хватило бы, чтобы обеспечить его автору бессмертие в веках в качестве награды за невероятное трудолюбие и широту его интересов. Вся его жизнь была отдана науке. Ученый, военный и гражданин, он до конца остался верен себе — изучал, наблюдал, помогал. И без преувеличения можно сказать, что и погиб он на посту, который сам же себе выбрал.

О последних минутах его жизни мы знаем тоже со слов его племянника, Плиния Младшего. Он рассказал, что дядя велел рулевым взять курс через залив, к месту извержения Везувия, хотя уже и здесь сыпались на суда зола, пемза и камни. Дядя спокойно наблюдал за происходившим и диктовал писцам свои наблюдения. Высадились они в Стабиях, у дома знакомого, где дядя уже одним своим видом способствовал прекращению паники. Вымывшись, он занял место за столом, а потом спокойно спал до тех пор, пока его не разбудили и не вывели из спальни, ибо все вокруг уже густо было засыпано пеплом. Что можно было сделать? Море так бурлило, что исключало всякую возможность погрузиться на корабли. Дома раскачивались с такой силой, что каждую минуту грозили рухнуть, — приходилось спешно выбегать на улицы, прикрываясь подушками от валившихся с неба камней и привязывая подушки на спины. Ночь была совершенно черная от густой тучи горячего пепла и раскаленных камней. Люди бежали к морю, тщетно надеясь на спасение.

Лежа на простынях, Плиний не переставая просил пить. А тем временем усиливающийся запах серы свидетельствовал, что огонь приближается. Плиний попытался встать с помощью слуг, но тут же свалился на землю и скончался, видимо, задохнувшись. Через три дня его тело было обнаружено на том же месте нетронутым.

В эти страшные дни оба Плиния показали пример того, как должны вести себя ученые и просто честные люди в минуту опасности. Каждый день, несмотря ни на что, обязательная систематическая работа. Выполнение своего долга даже в условиях, когда, казалось бы, это не имеет никакого смысла, ведь в извержении все погибнет. Но так ведут себя в условиях самой страшной опасности настоящие римляне и настоящие мужчины.

Тучи пепла долетали и до Рима, на несколько дней закрыв солнце и сея панику. Потом пришла весть о гибели трех городов Кампании — Помпеи, Геркуланума и Стадий, — а также о вреде, нанесенном многим другим городам и населенным пунктам. Цезарь немедленно предпринял решительные меры по оказанию помощи пострадавшим от извержения вулкана. Потерпевшим была оказана крупная материальная помощь, а некоторым переданы владения семей, целиком погибших в катастрофе и не имевших наследников. Как всегда бывало и теперь бывает в подобных случаях, не замедлили появиться и мародеры, наживавшиеся на человеческом горе. Правда, в данном конкретном случае они немногим могли поживиться, проникая в засыпанные пеплом дома. Лава и грязь плотно заполнили все уголки домов. Настоящие, систематические раскопки начались лишь в XVIII веке.

В следующем, 80 году в Риме свирепствовала эпидемия. Тогда наивно считали, что ее причиной стали вулканические осадки. Кажется, весной того же года, когда Тит инспектировал ведшиеся в Кампании спасательные работы, в столице вспыхнул грандиозный пожар, по масштабу сравнимый разве что с еще памятным многим пожаром при Нероне, бушевавшим шестнадцать лет назад. Сгорело много чудесных храмов, в том числе и знаменитый храм Юпитера на Капитолии, а также термы Агриппы. И опять цезарь организовал масштабные работы по оказанию помощи пострадавшим, обеспечивая погорельцам приют, пропитание и крышу над головой и немедленно организуя работы по восстановлению уцелевших и по стройке совсем сгоревших зданий. При этом цезарь не считался и с собственными тратами, пожертвовав все свое имущество, в том числе и отдав все ценные произведения искусства из императорского дворца, чтобы приукрасить обгоревшие храмы.

Чем еще можно помочь людям, перенесшим столько несчастий? Разумеется, играми и развлечениями. А тут как раз подоспел и подходящий случай — закончилось строительство огромного овального каменного амфитеатра в центре столицы. Работы по его строительству начались еще при Веспасиане, и теперь здание высилось во всей красе, вот только внутренняя отделка еще не закончилась. Но цезарь не стал ждать ее окончания. Целых сто дней он развлекал народ великолепными представлениями. Такого размаха, такой роскоши жителям столицы еще не приходилось видеть. На арене погибло несколько тысяч диких и прирученных зверей, сражались целые армии гладиаторов, состоялся даже настоящий морской бой двух флотов, для чего наполнили водой специально приспособленную для этого арену. А среди зрителей разбрасывали деревянные шарики с особыми символами внутри, в соответствии с которыми ухвативший шарик получал или продовольствие, или домашнее животное, или ценный кубок, или даже рабов. Так начал свою деятельность один из самых знаменитых, как бы мы назвали это сегодня, развлекательных центров, он сохранился и собирает паломников в Риме до наших дней. Его официальное название Amphitheatrum Flavium, но обычно его называют Колизеем. Не потому, что, как считают некоторые, он просто колоссальных размеров, хотя он и в самом деле велик и мог бы вместить 50 000 сидящих зрителей, но в Риме были здания и побольше, хотя бы тот же Circus Maximus. Просто к Амфитеатру Флавиев прочно прилепилось название колоссального, находящегося рядом бронзового памятника Нерону, коротко называемого колоссом.

Вместе с амфитеатром Тит открыл также находящиеся поблизости термы, то есть общественные бани, целый комплекс из залов для купания, игр, развлечений, а также для прогулок и диспутов. Все это разместилось на перестроенной части бывшего дворца Нерона. До наших дней немногое дошло из этих терм Тита, а ведь они заняли особое место в развитии искусства. Во-первых, именно там поначалу была установлена знаменитая монументальная скульптурная группа из мрамора, представляющая Лаокоона с сыновьями в борьбе со змеями, о чем писал еще Плиний Старший. Сейчас эта скульптурная группа находится в Ватиканском музее. Во-вторых, в эпоху Возрождения художники, любуясь сохранившимися фрагментами терм, называемыми по-гречески гротами, перерисовывали их поразительно живые и изящные настенные росписи. С тех пор этот легкий, изысканный жанр живописи стал называться гротеском.

До сих пор Тит без ограничения пользовался обширными запасами императорской казны, оставленной ему предусмотрительным Веспасианом. Хватало и на зрелища, и на щедрые пожертвования для пострадавших от разных бедствий граждан, и на масштабное строительство. Неизвестно, как надолго бы еще хватило отцовских запасов, если бы сын по-прежнему без ограничения пользовался ими. Опустошить казну он не успел. Помешала смерть.

В начале сентября 81 года цезарь, совершенно здоровый, но чем-то очень огорченный, присутствовал на одном из веселых представлений. Неожиданно приближенные с изумлением увидели слезы в его глазах. Было непонятно, что могло их вызвать. По окончании представления цезарь отправился в храм и принес жертву богам, но животное, которое собирались принести в жертву, каким-то образом умудрилось сбежать прямо с жертвенного алтаря, что всегда считалось плохой приметой — значит, боги не желают принять жертву цезаря, значит, не помогут. Тит покинул столицу и отправился в Сабинские горы, откуда происходил род Флавиев, и где у Тита были личные поместья. Уже в первом из них императору пришлось выдержать сильный приступ лихорадки. Дальнейший путь Тит проделал в лектике, которую несли рабы. Рассказывали, что однажды, раздвинув занавеси и глядя в небо, цезарь, словно жалуясь кому-то, печально произнес: «У меня отнимают жизнь, хотя я ни в чем не провинился. Мне не в чем себя упрекнуть. Разве что в одном…» Он не договорил, а поскольку больше никогда не возвращался к своей жалобе, люди так и не узнали, что он имел в виду.

Скончался император Тит 13 сентября на той же вилле, где два года назад умер и его отец. Говорили, что непосредственной причиной смерти было лечение, назначенное цезарю его братом Домицианом: больного, горевшего от внутреннего огня, всего обкладывали снегом.