Глава 30. Рабочая команда Дорнбергера – слишком поздно!

Ситуация в воздухе менялась от плохой к очень плохой. День и ночь над Германией с ревом и грохотом шли бесконечные армады бомбардировщиков. Наши успехи в обороне постепенно сходили на нет. И оставалось только вопросом времени, когда наши города, заводы и центры связи превратятся в руины.

Каждый раз, когда стаи бомбардировщиков ревели над головой, я в бессильной ярости вспоминал ту близорукость, которую в начале войны проявили те, кто отвечал за вооружение нашей авиации, их полную неспособность понять слабость нашего военно-промышленного потенциала в сравнении с Соединенными Штатами.

Как много изделий мы пытались создать и представить им на рассмотрение! Еще в 1939 году фон Браун предложил ракетный перехватчик, способный при вертикальном запуске за шестьдесят секунд подниматься на высоту 10 500 метров, где получал возможность атаковать эскадрильи бомбардировщиков. Я до сих пор вижу кислые улыбки на лицах чиновников министерства авиации, которые осенью 1941 года наконец отвергли это предложение.

"Наши истребители позаботятся об обороне воздушного пространства!" Так и было решено. Но даже тогда я знал, что недалеко то время, когда они будут слезно молить о таком оружии и требовать, чтобы оно было готово через пять минут.

Та же близорукость господствовала, когда встал вопрос о последней стадии создания и начале массового производства немецкой противотанковой ракеты, с которой может управляться один человек. В феврале 1942 года, после первой крупной неудачи в России, я предложил такое оружие. Мы провели все необходимые испытания этого ракетного снаряда со взрывчаткой. Для производства сотен тысяч экземпляров данного дешевого оружия требовалось лишь одобрение управления вооружений сухопутных войск. Но он отверг эту идею. Его чиновники заявили, что снабдить подобным ракетным оружием пехоту на передовой линии невозможно, потому что оно тут же обратит на себя внимание и будет выведено из строя. И лишь когда американские базуки убедительно проявили себя на тунисском фронте, стало ясно, что упущенное время было выброшено на ветер, после чего противотанковые ракеты были спешно запущены в производство.

Воздушная обстановка ухудшалась с каждым днем. К тому же в начале декабря 1944 года профессор Петерсен, глава комиссии по оружию дальнего действия, перенес инсульт. Вскоре, после того как он вышел из строя, меня пригласили на встречу с главой конструкторского отдела министерства вооружений. От имени Шпеера министр, полковник Гейст, спросил, не возьму ли я на себя руководство комиссией.

Всего год назад мне было объявлено, что для меня это невозможно, – как армейский офицер, я не могу получить министерские полномочия в связи с моей программой "А-4" и отдавать приказы организациям, входящим в министерство вооружений. А теперь, когда они просто не знали, что делать дальше, я буду для них таскать каштаны из огня. Едва только проблема стала неразрешимой, ее поручили мне. Я отклонил это предложение. В качестве причины я привел соображение, что я не au courant, то есть не в курсе дела и не претендую на руководство министерской комиссией, в которую входят первоклассные специалисты. Гейст попросил меня тщательно обдумать ситуацию и через несколько дней сообщить о своем решении.

Я рассказал об этой идее фон Брауну. Похоже, он все знал о ней. У меня создалось впечатление, что его попросили убедить меня дать согласие. Но я не мог отделаться от серьезнейших сомнений. Я был неколебимо убежден, что война проиграна и окончательный крах – вопрос лишь нескольких месяцев. За столь короткое время ничего нельзя было добиться при помощи столь неуклюжего инструмента, как эта комиссия.

Фон Браун предложил, что комиссию надо оставить в покое и сформировать рабочую группу из нескольких инженеров и ученых, которые действительно занимаются исследованиями и конструированием. Я же могу использовать свой пост в министерстве вооружений, чтобы проталкивать то, что необходимо сделать. Такой подход заинтересовал меня. Я нуждался, чтобы вокруг меня были люди, говорящие на моем языке, люди, которые в самом деле работали, люди, которые, нуждаясь в помощи, обращались бы ко мне и могли получить ее в силу моего опыта и официального положения. Одним словом, для решения подобной проблемы я нуждался в инженерах – людях действия, а не чиновниках.

Несмотря на мои сомнения по поводу оставшегося у нас времени, мы наконец все же создали так называемую рабочую группу. В конце декабря у меня состоялась еще одна встреча с Гейстом, который сказал, что поговорит с министром.

12 января 1945 года по приказу Шпеера рабочая команда Дорнбергера стала частью конструкторского отдела министерства вооружений, имея перед собой задачу положить конец превосходству союзников в воздухе. Все десять человек команды обладали практическим опытом. И если положение дел вообще можно было спасти, то сделать это могли лишь данные специалисты.

Увы, мы забыли о существовании Каммлера. Министерство вооружений, единственная организация, которая продолжала сопротивляться ему, не пригласила Каммлера на предварительные переговоры. Когда он услышал о моем назначении, то немедленно уговорил Геринга сделать его специальным уполномоченным с задачей "положить конец воздушному террору". Состоялось несколько откровенных разговоров. Затем без дальнейших церемоний он, обретя новую должность, назначил меня и мою рабочую группу своим техническим штабом! Наконец Каммлер осознал, что в дополнение ко всем своим обязанностям не в состоянии руководить и технической стороной дела. Это двойное назначение обеспечило меня большими преимуществами. От имени министерства вооружений я мог командовать гражданскими властями и промышленностью, заставляя их предпринимать любые шаги, которые мы считали необходимыми, а как сотрудник Каммлера имел точно такую же власть и в отношениях с военными властями. Теперь кроме зенитной артиллерии мы отвечали за все ракетное оружие и за противовоздушную оборону. Наконец-то после бесконечных ожиданий в эти последние месяцы войны я обрел ту власть, о которой так долго мечтал и за которую тщетно боролся в связи с "А-4".

Тем не менее облегчения она не принесла. Было слишком поздно. Проблема стала неразрешимой. Во мне жило внутреннее убеждение, что у нас осталось всего несколько месяцев и, что бы мы ни делали, решительно изменить ход событий невозможно. Глупость этих дурацких приказов, которые каждую весну с убийственной неотвратимостью повторяли одними и теми же словами, что все плановые работы, не законченные к осени, прекращаются, теперь мстила за себя.

Всеми долгосрочными проектами, продиктованными предвидением и включающими в себя последние технические достижения, годами можно было заниматься только украдкой, "из-под полы". Ошибки и некомпетентность высших властей теперь стали непоправимы. Единственное, что мы еще могли делать, – это определять приоритеты, отдавая преимущество тому, что было попроще и могло незамедлительно пойти в массовое производство, давая вооруженным силам хоть небольшую передышку.

Ухудшение ситуации в воздухе, большие расстояния между конструкторскими бюро и производственными центрами, транспортные помехи, мешающие поставкам, – все это серьезно сказывалось на быстроте работы. Кроме того, на первых порах нам приходилось преодолевать активное и пассивное сопротивление со стороны управлений и предприятий, которые, понятное дело, без большой радости относились к указаниям из неизвестного источника.

Я поставил себе задачу получить ясное представление, как идет работа и какие у нее перспективы. Я пригласил к себе руководителей конструкторских отделов разных управлений по производству оружия, лично объездил предприятия и разослал членов моей рабочей команды для сбора информации. Время настоятельно подгоняло нас. Оно было вопросом жизни и смерти.

Полномочия, которыми я обладал, позволили мне в относительно короткое время составить объективную картину положения дел. Например, один из отделов с весны продолжал работать над конструкцией неуправляемой противовоздушной ракеты, которую можно было запускать и с земли, и с самолета. Как-то я уже оказал действенную помощь в создании такого оружия, не обращаясь к соответствующему руководству военно-воздушных сил. При наличии минимального сотрудничества с обеих сторон это можно было снова проделать – теперь по обычным каналам.

Ко мне обратился невысокий худощавый майор-летчик, который прямо с фронта явился в мой берлинский кабинет. На Восточном фронте он видел действие "небельверфера" и теперь задал мне вопрос: можно ли установить такое оружие на истребителях его эскадрильи? Он сказал, что его командование не знает о предпринятом им шаге. Можем ли мы взяться за это?

Ко мне пришла неожиданная удача! Наконец-то, подумал я!

Несколько лет назад в моем отделе управления вооружений сухопутных войск мы создали 6-сантиметровые ракеты для истребителей, но министерство авиации регулярно отвергало их. Для молодого майора этот калибр был слишком мал. Он хотел иметь дело с настоящими крупными ракетами с взрывателями замедленного действия, чтобы заряд взрывался в самой гуще эскадрильи вражеских бомбардировщиков, разбрасывая их, – тогда его истребители получали бы зримое преимущество в воздушном бою.

Через двадцать минут, усадив в свою машину майора и офицера из соответствующего отдела, я уже был по пути в Куммерсдорф, где сразу же приказал подготовить четыре установки для запуска 21-сантиметровых "небельверферов" и доставить восемь ракет с соответствующими взрывателями. Прошло не так много времени, и майор, полный счастья, уехал, увозя с собой экспериментальные пусковые установки и фиттинги, крепления, которые в мастерских на месте предстояло приспособить к его целям. Через два дня он позвонил мне и сообщил, что эксперимент прошел успешно.

Не теряя времени, мы обеспечили пусковыми установками и боеприпасами еще несколько эскадрилий истребителей. Они впервые появились в небе во время большого налета союзников на Швейнфурт в январе 1944 года и убедительно доказали свое превосходство в тактике воздушного боя того времени.

В июне 1944 года я обрел интересный и поучительный опыт знакомства управления с зенитной ракетой, запускаемой с земли.

Мне позвонили в Хейделагер из Ставки Гитлера и спросили, производился ли за последние несколько дней запуск какой-нибудь "А-4" из Пенемюнде. Я связался с Пенемюнде и получил отрицательный ответ. Авиация также заявила, что их "V-1" не поднималась в воздух.

Тем не менее кто-то все же произвел запуск. Таинственная ракета с дистанционным управлением взорвалась в Южной Швеции на высоте нескольких тысяч метров от земли. Масса найденных листов обшивки и фрагментов аппаратуры разлетелась на большой площади. Очень похоже, что речь могла идти о взрыве в воздухе "А-4".

Я снова позвонил в Пенемюнде. На этот раз мне все же сообщили, что ракета была запущена, но не на дальность. Они просто испытывали аппаратуру дистанционного управления для большой зенитной ракеты "вассерфаль", установленной на "А-4", но она сбилась с курса.

Тщательное расследование выявило, что события развивались следующим образом. Пока ракета медленно набирала скорость, следивший за ней инженер на глазок подправил направление ее полета, но когда она неожиданно ушла вбок и скрылась в низких облаках, потерял с ней контакт. Инженер попытался вернуть ракету на прежний курс, но из-за облачности потерпел неудачу. Ракета продолжала полет на север, который, к сожалению, и привел в Южную Швецию. Надо дополнить, что она была полностью заправлена, так что тяга ракетного двигателя длилась, пока не было выработано все горючее.

Все это я сообщил в штаб-квартиру. Отвечая на вопрос, можно ли в результате изучения обломков сделать вывод о конструкции ракеты и о том, как она работает, я ответил, что да, можно. На следующий вопрос, можно ли будет быстро сделать копию ракеты, которая позволит союзникам разработать методику глушения сигналов, я дал отрицательный ответ. Я чувствовал себя достаточно уверенно и высказал твердое убеждение, что аппаратура управления в "вассерфаль" окажется для вражеской разведки достаточно крепким орешком и может привести ее к ложным выводам.

Хотя я не имел абсолютно никакого отношения к этим испытаниям, я тем не менее получил приглашение в Ставку фюрера для получения выговора; кроме того, мне сообщили, что Гитлер полон неукротимого гнева. Я вылетел в Растенбург, но к моменту моего прибытия шторм уже поутих. Гитлер изменил свои намерения. Похоже, что произошла какая-то ссора со Швецией. Во всяком случае, когда я доложился Йодлю, тот сообщил мне, что я могу благополучно уносить ноги. Гитлер заявил, что пусть шведы к их же собственному благу поймут, что мы можем бомбить их страну прямо из Германии и посему им стоит проявить большую склонность к переговорам.