Глава 18. Вперед выходит новая сила

В начале апреля 1943 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в первый раз посетил Пенемюнде. Неожиданное сообщение о его визите вынудило генерал-полковника Фромма и главу армейского управления вооружений генерала Лееба присоединиться к нему.

В тот день у нас не было возможности произвести запуск "А-4" и пришлось ограничиться рассказом о смысле нашей работы, что мы и сделали, прочитав лекцию и продемонстрировав статические испытания.

Это была моя первая личная встреча с Гиммлером. Беседуя с ним в нашем общем обеденном зале, я тщетно пытался найти в облике, поведении и манере речи рейхсфюрера те необъяснимые и таинственные качества, которые сделали его в глазах всего мира самой ненавидимой и страшной фигурой из числа ближайших сподвижников Гитлера.

На меня он производил впечатление достаточно интеллигентного учителя начальной школы, конечно же чуждого насилия. Никакими силами я не мог увидеть ничего необычного или экстраординарного в этом худощавом и моложавом человеке в мундире СС. Лоб среднего размера, серо-голубые глаза, прикрытые поблескивающими стеклышками пенсне, которые с добродушной дотошливостью смотрели на меня во время разговора. Под прямым носом правильной формы аккуратно подстриженные усики, черная полоска которых выделялась на лице, покрытом нездоровой бледностью. Бесцветные и очень тонкие губы. Удивил меня лишь безвольный скошенный подбородок. Вялая кожа шеи была покрыта морщинами. На лице его неизменно плавала широкая, слегка насмешливая улыбка, но порой уголки рта презрительно кривились; тонкие губы скрывали два ряда отличных белых зубов. Его бледные, слабые, почти женские руки неподвижно лежали на столе во время нашего разговора.

Я рассказал ему, чего мы добились и о будущих планах. Он слушал с интересом, время от времени задавая вопросы. Внезапно он принялся объяснять причину этого визита, который так удивил всех нас.

Гиммлер рассказал, что недавно в ближнем кругу Гитлера шли долгие разговоры, главной темой которых были мы. Поэтому он изъявил желание лично выяснить, что делается в Пенемюнде и каким образом он может нам помочь.

– Как только фюрер решил, – продолжил он, – оказать поддержку вашему проекту, он перестал быть исключительно заботой управления вооружений сухопутных войск или вообще армии и стал предметом внимания всего германского народа. И я здесь, чтобы защитить вас от саботажа и предательства.

Я не без труда подавил беспокойство, которое эти слова вызвали у меня. Генерал-полковник Фромм, сидевший по другую сторону от Гиммлера, вежливо, но с легким намеком на недовольство, вмешался в разговор:

– Рейхсфюрер, Пенемюнде – это армейское учреждение. И только армия несет ответственность за его безопасность. Тем не менее я могу только приветствовать ваше решение о введении запретной зоны вокруг Пенемюнде и об усилении мер безопасности на севере Узедома и на прилегающей части материка.

После краткого молчания Гиммлер согласился и поручил эту задачу полицейскому комиссару Штеттина генералу СС Мазуву, который тоже присутствовал на этой встрече.

Когда я провожал Гиммлера, то, стоя рядом со своим самолетом в "Пенемюнде-Запад", он сказал:

– Я исключительно заинтересован в вашей работе и в состоянии помочь вам. Я снова приеду сюда, на этот раз один, и проведу тут весь вечер, когда мы сможем с глазу на глаз побеседовать с вашими коллегами. Я позвоню вам.

Через неделю руководитель одного из моих отделов, инженер по аэродинамике Зейсс, вернувшись из Брюна, рассказал, что там офицеры СС открыто говорят, что я торможу создание ракет в Германии. Если бы не я, говорят они, мы бы продвинулись куда дальше. Громче всех на эту тему говорил гауптштурмфюрер СС Энгел, который раньше краткое время работал на Ракетенфлюг-плац в Берлине, а теперь отвечал за ракетную исследовательскую станцию СС в Гроссендорфе под Данцигом.

За все эти годы я пережил немало самых разных критических выпадов в свой адрес, но это открытое обвинение могло стать опасным для нашей работы и говорило, что настал момент, когда СС будет все активнее и активнее вторгаться в дело создания оружия. Я рассказал о положении дел начальнику моей охраны, который посоветовал мне быть очень осторожным.

Несколько дней спустя я пригласил главу отдела строительства управления вооружений СС генерала Гартнера, а также гауптштурмфюрера СС Энгела нанести мне визит и дать соответствующие разъяснения. Гости не скрывали своего смущения и не смогли предоставить мне исчерпывающей информации. В завершение я решил дать им полное представление о наших успехах в области ракетостроения, которых мы добились с 1930 года. Они изумленно выслушали меня, извинились и признались, что большая часть моего рассказа явилась для них открытием.

Но я достаточно ясно понимал, что это только начало новых сражений. Глава моей службы безопасности посоветовал мне заблаговременно подготовить меморандум, чтобы в случае новых атак я был бы во всеоружии. Я написал длинный трактат, озаглавленный: "Создание ракет: достижения отдела вооружений сухопутных войск, 1930 – 1943 гг." и отдал его распечатать в Пенемюнде.

Второй удар был нанесен 26 апреля 1943 года. За несколько минут до шести утра мне позвонил адъютант из отдела вооружений сухопутных войск и попросил меня сообщить полковнику Занссену, многолетнему начальнику станции в Пенемюнде, что он незамедлительно отстраняется от исполнения своих обязанностей. И в тот же день должен покинуть пределы Пенемюнде. Приказ был получен по телефону от начальника отдела личного состава в Ставке Гитлера. Полный ужаса и удивления, я спросил о причине. Адъютант сказал, что вроде были какие-то споры с СС; это было все, что удалось выяснить.

Я тут же позвонил Занссену и сказал, что он должен немедленно отправляться на совещание в Берлин. Час или два спустя он перезвонил мне домой. Я спросил, известно ли ему что-нибудь о ссоре с СС. Он не имел представления ни о конце, ни о начале этой ситуации. По его словам, до начала разговоров о введении запретной зоны он никогда не имел никаких дел с СС. В ходе переговоров оберштурмбаннфюрер СС Мюллер не высказывал никаких возражений. Мне пришлось сообщить ему, что он снят с должности. Естественно, он был крайне расстроен, и мне стоило больших трудов уговорить его пойти спать.

На следующее утро я связался с генерал-полковником Фроммом. Он был разгневан той манерой, с которой был отдан приказ, и, как непосредственный командир Занссена, поручил мне разобраться в этом деле.

Затем я встретился с полковником Шневиндом, который занимался всеми вопросами нашего личного состава, и потребовал от него документацию, имеющую отношение к приказу снять с должности Занссена. Он сказал, что у него ничего не имеется, а приказы из Ставки поступают к нему через генерал-майора Линнартца. Я потребовал от него как можно скорее разобраться с процедурными вопросами.

Тем же вечером в доме друзей мне рассказали, что несколько дней назад, когда в компании было упомянуто имя Занесена, высокопоставленный чиновник из министерства вооружений заметил, что в Пенемюнде в любой день могут произойти изменения. Первому придется уйти Занссену, а через несколько дней за ним последую и я.

Таким образом, новая могущественная контора, которой мы раньше не замечали, ведомство Гиммлера, вмешалась в сражение за право руководить Пенемюнде.

Спустя несколько дней я получил из отдела личного состава копию письма, адресованного его главе. Подписано оно было Гиммлером. Письмо содержало совершенно детские обвинения в адрес Занссена – их без труда мог опровергнуть любой, кто был знаком с фактами. Гиммлер сообщал, что у него нет возможности проверить эти обвинения, но он считает, что отдел личного состава должен ознакомиться с ними. И по его мнению, при данных обстоятельствах оставлять Занссена в Пенемюнде просто невозможно.

В этот критический период станция Пенемюнде не могла оставаться без руководителя. В дополнение ко всем своим делам мне пришлось взять на себя и обязанности Занссена и перенести свой офис в Пенемюнде. Занссен стал временно представлять меня в Берлине. Через несколько дней я закончил свой отчет, в котором доказал, что все выдвинутые обвинения не имеют под собой ровно никаких оснований. Для полноты картины мне нужны были лишь убедительные доказательства существования каких-то писем Занесена, на основании которых его и обвиняли.

Дело Занесена было поручено отделению СС под руководством генерала Бергера. Я встретился с ним. Бергер оказался коренастым, крепко сбитым, темноволосым уроженцем Южной Германии, с проницательными черными глазами. Между нами состоялся следующий разговор.

– Генерал, – начал я, – мне было приказано генерал-полковником Фроммом расследовать дело полковника Занесена, начальника станции "Пенемюнде". Предполагаю, вы в курсе дела?

Бергер кивнул в знак согласия.

– Все, что мне сейчас нужно, – продолжил я, – это показания человека, который сообщил данную информацию. Полковник Занесен проявил себя блестящим офицером и на фронте и в тылу. И если по отношению к нему предпринимается столь серьезный шаг, как смещение с поста, я должен ознакомиться с основаниями для такого решения. То есть могу ли я в интересах справедливости попросить вас сообщить мне имя данной личности?

– Я не собираюсь сообщать его вам, – ответил Бергер.

Все стало понятно. Эта история была откровенным фарсом, да к тому же и не очень умным.

– Весьма печально, – заметил я. – А мне так было бы нужно узнать, кто же стоит за обвинением и особенно, относится ли жалобщик к штату сотрудников Пенемюнде. И если он даст показания под присягой, то, скорее всего, будет ясно доказано, что обвинения против полковника Занссена не имеют под собой никаких оснований. И я обращаюсь к вам с единственной просьбой – дать мне возможность увидеть данные письма, которые, по вашим словам, поступили от Занссена.

Бергер попросил меня дать ему на просмотр досье Занссена и получил его. Быстро пробежав содержимое, он вернул мне папку со словами:

– Хотя, похоже, из данных бумаг вытекает, что вы во многом правы, я не могу дать вам эти письма.

Чего я и ожидал.

– Генерал, – сказал я, – они есть у вас?

– Да.

– Позволите ли вы мне изучить их в вашем присутствии?

– Нет! – рявкнул в ответ Бергер. – От меня вы их не получите!

Я отказывался сдаваться.

– В таком случае позвольте лишь взглянуть на них, чтобы я мог убедиться в подлинности почерка полковника Занесена, который я хорошо знаю.

Мы уже говорили на высоких, но предельно холодных тонах.

– Нет! – решительно заявил Бергер. – И этого я вам не позволю!

Мне пришлось уступить:

– В таком случае, генерал, вы должны понять, что для моего расследования данных писем не существует.

– У вас есть право думать все, что хотите, – холодно отрезал Бергер.

Я вышел.

Поскольку расследование доказало беспочвенность обвинений, генерал-полковник Фромм решил, что в конце осени полковник Занссен должен вернуться в Пенемюнде. В очень холодном письме он сообщил об этом решении Гиммлеру. Похоже, что, хотя он не получил полного удовлетворения, это грязное дело как-то закончилось. Тем не менее оставалась угроза присутствия мощной силы, действующей где-то за сценой. Гиммлер не любил признавать свои поражения. По прошествии восемнадцати месяцев началась новая интрига, и управление вооружений, устав от этих сражений, отправило Занссена на фронт, лишив таким образом нашу организацию одного из самых преданных и умелых сотрудников.

И лишь после войны я узнал, какого рода тактика была пущена в ход против начальника станции "Пенемюнде", которая целиком и полностью принадлежала армии. Гиммлер пригласил к себе в Ставку фон Брауна и взял с него клятву о соблюдении секретности. Затем с циничной откровенностью Гиммлер спросил, как он отнесется, если СС подчинит себе Пенемюнде, заметив, что не может себе представить, будто армия способна предоставить фон Брауну такие же блага, как СС. Фон Браун вежливо, но твердо отклонил это предложение, дав понять, что он категорически не хочет иметь дело с такими интригами и в случае необходимости проинформирует свое командование.