Глава 7

СОЗДАТЕЛЬ НАЦИИ

Обезопасив свое государство от нападений извне и, таким образом, осуществив первую часть своего великого плана, Соломон перешел к борьбе с внутренними врагами. До этого времени нация представляла всего лишь группу племен с военачальником во главе. Необходимо было формировать у людей сознание политического и национального единства. Перед лицом общей угрозы государство следовало превратить в мирно развивающуюся общность.

Определенные шаги в этом направлении уже сделал Давид. Справедливо и то, что он рассматривал проблему в основном с военной точки зрения, точно так же подходя и к упомянутой выше переписи. Условия в стране были таковы, что для привлечения населения к общественным работам следовало установить его состав и численность, а затем создать административный аппарат, который бы назначался царем.

Высшим авторитетом в делах администрирования и отправления правосудия должен был стать не совет городских или племенных старейшин, а исключительно организация чиновников, подчинявшаяся напрямую царю. Тот факт, что Соломон принял у Давида бразды управления чиновниками, показывает, что фактически была создана новая прослойка общества.

В религиозных вопросах царь сохранял право самостоятельного решения проблем за священниками. Но по мере того как росло их политическое влияние, от них стали требовать безусловного подчинения воле царя. С другой стороны, пользуясь государственной поддержкой, все сословие священников выигрывало и в материальном, и в организационном отношении.

Поразительно, что верховный священник не указан ни в двух списках чиновников Давида (2 Цар., 8: 16; 20: 23), ни в списке Соломона (3 Цар., 4: 2), хотя другие священники упомянуты. Каковы были их функции? В Библии упомянуты два факта: во-первых, верховные священники по положению были выше, чем другие, хотя по вопросам литургии подчинялись первосвященнику. Кроме того, они находились в близких отношениях с царем. При Давиде ими управляли два его сына, а затем некий Иаир из племени Манассии, который в Книге Чисел именуется «священником при Давиде». В свете того, что цари неоднократно заявляли о праве левитов на руководство священниками, появление на этом посту представителя другого племени не может не удивлять.

Соломон передал управление священством Завуфу, сыну Нафана, который носил официальный титул «друга царя» (введенный по примеру Египта).

Все официальные чиновники происходили из любых племен, кроме племени Левит.

Выше уже упоминалось, как в течение многих лет представители Данова колена пытались занять высшие религиозные посты. Эти государственные священники являлись не только «личными священниками царя», но и занимали высокое положение в придворной иерархии. Их обязанности должны были быть шире тех, которыми наделялось все это сословие, а кроме того, они должны были обеспечивать согласие между царем и государственным советом. Следовательно, круг обязанностей этих чиновников не исчерпывался традиционными полномочиями левитов. Царь наделил их особыми привилегиями.

Обобщим сказанное: Давид и Соломон назначали священников, руководствуясь собственными интересами. Перед нами прообраз некоей административной касты, которая позже была упразднена, поскольку в Септуагинте выброшено слово «священник» в тех местах, где говорится о Завуфе. Следовательно, обозначение «друг царя» не воспринималось уже как официальный титул. Более того, сын Садока Авиафар, который упоминается в начале перечня как рядовой священник, теперь фактически становится первосвященником, причем принимает на себя эти обязанности в связи со смертью своего отца. В течение длительного времени комментаторы считали, что упоминание Садока и Авиафара в качестве священников является поздней вставкой, основываясь на сведениях из Второй книги Царств (20: 25), в то время как на самом деле Авиафар был давным-давно смещен со своего поста Соломоном. Оба эти факта теперь дают общую картину, имеющую и политический смысл. Более того, очевидно, что полный список датируется последним периодом правления Соломона, кроме того, он включает упоминание дочерей Соломона, которые были замужем за губернаторами.

В этой связи имеет значение, что Храм Соломона не рассматривался как придворный, предназначенный только для царя, как это было в египетских и ассирийских традициях. Именно поэтому царь нуждался не только в первосвященнике, но и в специально назначенных священниках, имевших ранг официальных чиновников. Поскольку формирование администрации являлось прерогативой царя, назначались особые чиновники, их список сохранился (1 Пар., 27: 25-31).

Как и при любой монархии, государственная собственность находилась, конечно, в ведении царя, но простое увеличение числа официальных чиновников показывает, что Храм и его организационная структура не были в собственности царя и не находились в сфере его непосредственного влияния. Храм создавался для всего государства.

Кроме назначаемых священников и главнокомандующего армией, которым в последнем перечне, относящемся к правлению Соломона, остается Ванея, сохранявший свою должность, обнаруживаем пять главных сановников по сравнению с тремя, назначенными при Давиде. Похоже, что Ванея возглавлял учреждение и по положению был равен великому визирю, поскольку очевидно, что вся организация выстраивалась по египетской модели.

Из самого титула мазкира (досл. «напоминающий», «регистратор») нельзя извлечь ничего конкретного, но другим чиновником, который, как мы предполагаем, соответствовал своими функциями великому визирю, был сойфер – государственный секретарь, канцлер. Его обязанности выполняли два человека, которые, совершенно очевидно, не приравнивались по чину к первому министру.

Разделение обязанностей сойфера, очевидно, было связано с невероятно расширившейся сферой внешней политики при Соломоне. Если министр по культурным отношениям и министр иностранных дел и продолжали совпадать по своим обязанностям, то теперь их обязанности были разделены. Адонирам, отвечающим за сбор податей, при Давиде продолжал выполнять свои обязанности и при Соломоне. Говорят, что Адонирам по положению стоял выше левитов.

Теперь нам известно, что как в Египте, так и в Месопотамии налоги можно было платить в виде оплаты общественных работ. Начиная со времен Соломона подобная практика сохранялась и в еврейском государстве. Мы уже отмечали, что Иеровоам был назначен Соломоном «смотрителем над оброчными из дома Иосифова» – правом наблюдать за сбором налогов в провинции (3 Цар., 11: 28). Очевидно, что левиты по характеру оплат были разделены на тех, кто платил и кто трудился на общественных работах. Но общее руководство продолжало оставаться в руках «министра финансов». Здесь мы подходим к разговору о сложной организации общественной администрации при Соломоне.

Нововведением стала должность «главы всего дома», то есть управляющего царским дворцом, собственностью царя и его чиновниками, при Соломоне это был Ахисар. Еще во времена Давида существовали чиновники, которые управляли собственностью царя. Но тот факт, что высший чиновник из его штата оказался включенным Соломоном в список государственных советников и в таком качестве продолжал появляться в последующие столетия (Ис, 22: 15; 4 Цар., 18: 18), доказывает, что здания, выстроенные для семьи, царь рассматривал как государственную собственность.

Легче понять реорганизацию государства и административного аппарата, если показать положение чиновника, который был поставлен над низабим (главами областей) и таким образом возглавлял учреждение, приблизительно соответствовавшее современному министерству внутренних дел. При Соломоне этот пост занимал Азария, другой сын пророка Нафана.

Разделение государства на административные районы оказалось настолько удачным, что оно сохранилось даже после отделения Северного государства. Один только этот факт доказывает (как считалось в течение длительного времени), что перед нами не формальное и принудительное разрушение естественных издавна сложившихся связей между племенами в привычной среде обитания, но новое разделение, сразу признанное эффективным. Вовсе не внутренние конфликты привели к подобному типу административного устройства, но логическое решение, поскольку с помощью децентрализации администрирования при контроле из центра было гораздо легче управлять государством.

Перечень новых административных провинций, сохранившийся в Третьей книге Царств (4: 7 – 19), к сожалению, поврежден. И тем не менее, очевидно следующее: страна была разделена на двенадцать районов, каждый возглавлялся своим «приставником» – начальником, в обязанности которого входило «доставлять продовольствие на один месяц в году царю и дому его». Вероятно, обязанности не ограничивались только этим, иначе разделение на провинции не сохранилось бы в послесоломоновские времена.

Главной заботой был сбор налогов, поскольку все чиновники и те лица, которых обеспечивал царь, относились к «царскому дому». Например, сыновья прежних сторонников в своем «заявлении» требовали от Соломона выплат таких же пенсий, что и при Давиде. Фактически потребности царского стола могли легко удовлетворяться с помощью доходов, поступавших из личных царских поместий, снабжавших его маслом и вином. В описании, приведенном в Книге Царств (3: 5), говорится только о зерне и животных. Но уже в следующей главе Книги Царств (по своему панегирическому, цветистому стилю она, скорее всего, относится к более позднему времени) говорится об обязанностях наместников, которые должны были также обеспечивать провизией солдат и фуражом лошадей в своих провинциях.

Следовательно, можно утверждать, что двенадцать чиновников полностью контролировали гражданскую администрацию своих провинцией, включая и суд, и совет старейшин. Даже их титул «назиб» – представитель центральной власти, губернатор – остался со времен филистимлянских пророков (1 Цар., 10: 5; 13: 4). Главные чиновники в центральном правительстве Иерусалима носили титул «cap» (князь).

Если мы сможем ответить на вызывающий разногласия вопрос, почему среди двенадцати губернаторов не было ни одного, который управлял городами племени Иуды, то сможем понять, в чем на самом деле заключались их обязанности. Часто можно услышать, что в глубине души Соломон ощущал себя больше царем иудеев, чем Давид. И следовательно, как и настоящий племенной вождь, он отдавал предпочтение собственному племени и облегчал его налоговое бремя. Но как царю, который пытался построить единое государство путем обеспечения надежными дорогами, установления торговли со всеми странами и объединяющей религиозной идеи и за пределами бывшей племенной территории, было бы странно одновременно вбивать клинья между племенами.

Если все обстояло именно так, разве бы провинция Вениамина при разделении царства не заявляла о своих правах на Иудею? А. Альт, первым детально изучив провинции Соломона, заявил, что из-за существующих между ними разногласий иудеи и израильтяне должны были управляться раздельно, – вот почему до нас и дошла административная схема, предназначенная для Израиля.

Как он полагает, отсутствие племени иудеев в этом списке является «последним доказательством, подтверждающим этот дуализм», предшествовавший разделению государства. Но ведь в самом первом списке подчеркивается, что в состав государства входили и Иудея и Израиль. После перечня «сарим» приведен подробный список провинций (3 Цар., 4: 7) и содержится выразительное упоминание обо «всем Израиле». В стихах, например, 20, 25 повторяется фраза «Иуда и Израиль» (3 Цар., 4).

Какую же позицию тогда занимала Иудея? Уже создатели Вавилонского Талмуда Самуил и Рав спорили по вопросу, кто же обеспечивал продовольствием царский дом в тринадцатый месяц високосного года. Один попытался предположить, что это было племя иудеев и что в Септуагинте обозначен тринадцатый район путем присоединения первого слова стиха 20, «Иуда», к оборванному окончанию стиха 19 – «он был приставлен к этой земле». Ясно, что и Иудея должна была быть включена в этот список. Однако тринадцатый район никак не соотносится с постоянно упоминаемыми двенадцатью. Г. Гретц, первым из современных историков принявший гипотезу, заключенную в Септуагинте, цитирует также Иосифа Флавия, который пропустил упоминание о губернаторе в Восточном Иордане, но включил Иудею и таким образом получил общее число в двенадцать районов. Вооружившись археологическими данными нашего времени, В.Ф. Олбрайт снова исследовал имена в списке и также пришел к выводу, что включение местности, расположенной к западу от Иордана, было ошибкой.

Поскольку имя губернатора или одного из его сыновей, Бен-Гевера, дважды связывается с провинцией Галаад (стихи 13 и 19), он считает, что во втором случае мы имеем дело с повтором и, в соответствии с предположением, встречающимся в Септуагинте, принимает Иудею за двенадцатый округ. Но если так и обстояло дело, тогда почему упоминаются имена губернаторов всех провинций, кроме Иудеи, губернатор которой не упоминается?

Скорее, нам приходится принимать тот факт, что Иудея вообще не управлялась губернатором. Здесь вершил дела сам царь, а в остальные провинции назначал своих уполномоченных. Ясно, что налоги и подати из Иудеи дополнялись поступлениями, получаемыми из других областей.

От подобной децентрализации обязанности царя никоим образом не уменьшались, но контроль облегчался. Исследование египетской модели, проводимой в жизнь Соломоном, – достаточное основание для того, чтобы не воспринимать восточных правителей античной эпохи как тиранов и бездельников (как их описывают в сказках «Тысячи и одной ночи»).

Правитель, исповедовавший монотеистическую веру, превосходил своих подданных не только личными качествами, но и осознанием ее подлинного смысла.

Каким принципом руководствовался Соломон в своем разделении царства? Поняв это, мы проникнем в систему взглядов правителя. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы ограничены. А ведь речь идет не только о его собственных взглядах, но и о влиянии исторических факторов, отдельных людей, – все это играло определенную роль в разработке модели государства.

А. Альт попытался вывести основную идею, исследуя тот порядок, в котором области перечислены в списке. Во всех случаях первым упоминается имя назиба, а затем называются самые значимые города или земли, иногда называется племя, находящееся в соответствующей области. Возглавляют список семь областей, расположенных на самых богатых территориях. Основываясь на Книге Судей, А. Альт показал, что в древности вся территория находилась под влиянием племени Ефрема, удерживавшего и защищавшего ее. Основываясь на Книге Судей (1: 34 – 35), он доказывает, что не племя Дана отражало удары филистимлян, но «рука сынов Иосифовых» – племя Ефремово защитило «сынов Дановых» и «одолело Аморреев». Именно там, во второй области, относящейся к Ефремовой, и располагались последние. Третий округ он размещает к северу от второго. Четвертый, включавший прибрежный район, соответствовал порту Дора. А. Альт пришел к выводу, что этот район был завоеван Манассией, тоже из дома Иосифа. То же самое относится к третьему округу, расположенному к северу от Ефрема, включающему и крепость Мегиддо. Кроме того, имеется три района, расположенные на севере от племени Ефрема, и еще два к югу от него.

Вместе с тем точное установление границы каждой провинции показывает, что новое деление государства не означало полного разрыва с племенным сознанием. Создавая административную систему, Соломон понимал, что пренебрежение этим фактором вызовет недовольство и станет угрозой для объединенного государства. Название только четырех племен: Неффалима, Асира, Иссахара, Вениамина – объясняется тем, что они имели особое значение для создания исторической картины времени.

Прежде всего отметим округа, расположенные вокруг гор Ефремовых, то есть в центральной части Палестины, как явствует из топонимики и истории, населенные значительным числом хананеев. Расположившиеся на западе от реки Иордан израильтяне воспринимались ими как колонисты, живущие среди неизраильского населения.

Поскольку в списке упоминаются только племена Вениамина и Иуды, населявшие северные районы, можно утверждать, что к тому времени половина племен ассимилировалась с другими путем смешанных браков или была поглощена в ходе иностранных вторжений. Становится ясно, что внутреннее деление по племенному принципу оказывалось невозможным для центральной части Палестины.

Возможно, что тогда племена Дана и Завулона уже не обитали внутри четко обозначенных границ, равно как не занимало точного местоположения и племя Гада. В горах Ефремовых в основном жило Ефремово племя и манассеиты, косвенное подтверждение чему находим в Третьей книге Царств (11: 28), где говорится о назначении Иеровоама «смотрителем над оброчными из дома Иосифова». Процесс формирования национального самосознания, сменявший племенное сознание, постепенно прогрессировал и был в дальнейшем усилен действиями нового административного аппарата.

Рассмотрение новой структуры государства позволяет сделать еще один вывод: оно занимало компактную, строго определенную территорию. Помимо Израиля, относительную самостоятельность приобрели филистимлянские государства, расположенные на побережье к югу от Дора, равно как и моавиты – к западу от реки Иордан, вплоть до небольших арамейских государств, находившихся к северу от Палестины. Все эти страны, как отмечалось в предыдущей главе, относились к некоторым отдаленным от Иерусалима племенам. Следовательно, в центре всей этой территории оказалось только одно сильное государство с однородным, хотя и разнообразным населением.

Амбициозные попытки противодействовать децентрализации требовали надежного штата чиновников, которым Соломон мог бы доверять. Вспомним, что из перечисленных губернаторов двое являлись его зятьями: Бен-Авинадав в Доре, муж Тафафи, и Ахимаас в земле Неффалимовой, женившийся на Васемафе. Обоих назначили в провинции, которые были расположены далеко от Иерусалима, – царь стремился укрепить свою власть на окраинах. Дворец в Мегиддо также считался одной из резиденций его зятя. Безопасность требовала и нового устройства судебной системы. Та, что существовала при Соломоне, неизвестна нам в деталях, однако очевидно, что и здесь реформы встречали определенное противодействие; постоянно требовалась помощь высшего центрального суда, находившегося в Иерусалиме. Первые шаги в нужном направлении были сделаны задолго до времени Соломона. Выше упоминался случай с женщиной-фекоитянкой, представшей перед царем Давидом, – получалось, что к царю обращались как к высшей инстанции, несмотря на то что сообщество уже вынесло свой приговор (2 Цар., 14: 4). Напомним случай с Авессаломом (2 Цар., 15: 4), останавливавшим людей, приходивших в Иерусалим, чтобы искать справедливости у царя Давида. Он расспрашивал их и рассказывал, как он будет «судить по правде», если станет царем. То есть во времена Давида царь исполнял функции апелляционного суда, вершившего правосудие в стране, или, по крайней мере, был наделен властью отменять вынесенные приговоры.

Обладание исключительной властью, с помощью которой можно было отменить решение судьи, показывает, какими полномочиями старейшины наделили Самуила: он был судьей и командующим армией. «И мы будем, как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить перед нами, и вести войны наши» (1 Цар., 8: 20). Известно, что Самуил устроил суды в Вефиле, Галгале и Массифе, которые он проверял ежегодно, сам же как судья постоянно заседал в Раме (1 Цар., 7: 6). Во всех этих местах гражданский суд управлялся назначенным административным аппаратом.

Но Самуил обладал также властью священника, следовательно, его вердикт, даже по гражданским вопросам, оказывался приговором Господа. Действительно, в тех случаях, когда священник был вынужден вынести приговор, после того как бросал жребий с мощью урим и туммим (сравним с ситуацией, описанной в Септуагинте), любое нарушение вердикта могло повлечь за собой суровое наказание.

Конечно, были оракулы, которые просто рассказывали о прошлом и о будущем, но любой, на кого снизошло подобное откровение, основывал свои суждения на глубочайшем проникновении в сущность множества явлений. Именно Самуил объединил под своей властью светскую и духовную юрисдикции, люди больше верили в исключительную власть царя. Во время правления Соломона была завершена секуляризация гражданского права, после изгнания Авиафара урим и туммим больше не использовали.

Четкое подтверждение сказанному встречаем в следующем отрывке: Соломон первым устроил «притвор для судилища» (3 Цар., 7: 7) рядом со своим дворцом.

Подобные новации были осуществлены явно по примеру Египта – там судебные слушания совершались в специально отведенных для этого залах, в то время как в Палестине они проходили в определенные часы около городских ворот или в святилище, которое до Соломона специально устраивали, чтобы проводить там слушания.

Нет оснований предполагать, что до Соломона любая партия, искавшая справедливости у царя, подавала нечто вроде петиции или прошения, следовательно, учреждение Двора правосудия стало более чем простым проявлением царской прихоти. По сути, оно означало, что новая организация системы правосудия привела к созданию и принципиально другой атмосферы: в закрытую комнату никто не мог ворваться. Кроме того, сама обстановка настоящего расследования производила впечатление как на судью, так и на людей.

Особое значение имело устройство Двора правосудия: он был отделан кедровым деревом снизу доверху, для того времени это была дорогостоящая отделка. Поэтому он казался палестинцам символом страстного стремления к созданию правового государства, что, в свою очередь, усиливало и ощущение безопасности, законности.

Вероятно, что воспринятая от египтян организация судопроизводства включала и процедуру письменной фиксации при ведении тяжб. Правда, до нас не дошло ни одно свидетельство нашего предположения. Но примерно и через 150 лет после смерти Соломона Исаия говорит о письменных решениях суда как о давно сложившейся практике (Ис., 10: 1).

Разбор дел в Иерусалиме проходил в присутствии царя, как и в Египте и в Вавилоне; каждый горожанин независимо от его социального положения мог обратиться с прошением к царю. Самая известная ссора двух женщин по поводу новорожденного и психологически точно мотивированное решение царя о том, что только та из них является настоящей матерью, кто предпочтет отдать своего ребенка сопернице, чем допустит его гибель (3 Цар., 3: 16 – 28), и исторически, и психологически достоверна.

Впервые представлены процедура ведения допроса, анализ свидетельских показаний обеих сторон и решение. Это свидетельствует о типичности судопроизводства того времени, когда царь уже мог основываться не только на фактах, но и на другого рода обстоятельствах.

Данный мотив встречается в фольклоре двадцати двух древних народов, включая Индию, Тибет и Китай. Древнейшей является индийская версия, представленная в книге «Путь к мудрости. Акбар и Бирбал». Две жены принадлежат одному мужчине, и каждая надеется, что обладание ребенком позволит стать главной. Кроме того, в индийской версии испытание заключается не в том, чтобы разрубить ребенка саблей, а в том, чтобы каждая из них тянула его за руку к себе. Библейский текст «Соломонова суда» превосходит их в краткости и точности. В данном виде он был хорошо известен в ранней античности, о чем свидетельствует роспись на стене в Помпее с карикатурным, изображением сцены из Библии.

Кроме всего прочего, постройка особого Двора правосудия на Храмовой горе позволяет предположить, что светская и религиозная юрисдикции совершенно различались и что последняя рассматривалась как истинно общественное правосудие. Вероятно, религиозный суд проходил в самом Храме, что, однако, вовсе не означало, что священники (левиты) не могли выступать в качестве судей светских дел. В одном из стихов Библии (1 Пар., 23: 4) говорится о назначении Давидом 6000 левитов в качестве судей и пиазов, поэтому ясно, что многие судьи фактически находились в священническом сане.

В монотеистическом государстве, как и на всем Древнем Востоке, считали закон проявлением воли Всевышнего. Различий между религиозными и гражданскими законами не было, в церковных судах встречались' дела, посвященные не только спорам о храмовой собственности или нарушению религиозных норм, но и споры, связанные с материальной и духовной собственностью обычных людей.

Уже в те времена Израиль стремился к достижению абсолютной справедливости, то есть к тому, чтобы правосудие не было орудием принуждения или возвышения одного из племен, а стало средством для установления согласия между людьми, поэтому закон и считался проявлением высшей воли. В этом случае не может быть разграничения между божественным и человеческим законом, а лишь главенство закона над всем и всеми.

Естественно, что Соломон четко осознавал свои задачи: государство и народ могут стать целостностью, только если правовые нормы признаны и подкреплены властью царя. Они оказывались особенно необходимыми в государстве, населенном приверженцами как монотеистической, так и политеистической веры. Символом законности для всех и стал Двор правосудия, расположенный на Храмовой горе, ставшей политическим и религиозным центром всего государства.

Поселение, ставшее продолжением Иерусалима, образовалось на земле, приобретенной еще при Давиде. Оно располагалось на северном плато, первоначально отделенном от правительственных кварталов рвом, который Соломон велел позже засыпать. Само плато принадлежало Орне Евусеянину, где у этого племени было гумно; здесь же хранилось зерно с полей, простиравшихся за пределами современной территории Иерусалима. Место идеально подходило в качестве тока не только из-за высоты, но и потому, что представляло собой чистую гладкую скалу, на которой было удобно веять зерно.

Когда численность горожан стала слишком велика, пришлось планировать новые поселения. Прежде всего, как уже отмечалось, возникла потребность в общественном здании, поскольку большие собрания проводились перед шатром, в котором хранился ковчег Завета. И для совершения религиозных обрядов потребовалось новое, большое пространство для святилища и прилегающего к нему двора. Вот почему Давид решил, что ему необходим ток, принадлежавший Орне, который и был приобретен за 50 сиклей серебра (2 Цар., 24: 24).

Очевидно, что святилище собирались разместить на самом высоком месте Иерусалима, откуда открывался вид на безграничное пространство. Именно так обычно размещали культовые сооружения в горных странах. Сама скала стала естественным основанием для жертвенного алтаря.

Важно отметить, что Давид приобретал это место не для себя, а как представитель государства, поэтому оно стало не собственностью царя, а государственной собственностью. Место было выбрано прежде всего для ковчега Завета, который считался высшей ценностью нации, поэтому на месте бывшего гумна Давид «принес и мирные жертвы» всесожжения (2 Цар., 24: 25). А затем, созвав «весь Израиль», «вознес Соломон «тысячу всесожжений» на медном жертвеннике, «который сделал Веселеил, сын Урия, (…) перед скиниею Господней» (2 Пар., 1: 5; 4: 1).

Хотя Давид выбрал место для святилища, именно Соломон довел до конца начатое дело; как и Давид, он понимал необходимость именно общенациональной святыни, а не придворной дворцовой часовни. Разумеется, выбранное место использовалось исключительно для поклонения единому Богу.

У некоторых древних народов действительно места поклонения одному божеству использовали для другого, но сакральность такого места хранилась в памяти поколений. В религиозной истории Израиля подобные случаи не известны.

Естественно, что вышеупомянутыми жертвоприношениями подчеркивалось отстранение от всякой связи с язычеством. Ничто не свидетельствует о том, что выкупленное у Орны место использовалось для жертвоприношений, хотя вполне возможно, что иевусеи могли приносить там жертвы своему богу за собранный урожай.

В то же время в ранние времена хананеи использовали естественные пещеры для жертвоприношений или в качестве складов для зерна. Очевидно, Давид не связывал плато с языческими алтарями. Он предложил осуществлять жертвоприношение на этом месте, на току, вопреки всем обычаям и, таким образом, посвятил его единому Богу.

Таково единственное из возможных объяснений того, что постройка Храма и изготовление утвари для него описаны настолько подробно, но почти ничего не говорится о форме того алтаря, который Соломон воздвиг на этом месте.

Алтарь всегда занимал второе по значению место в Храме по сравнению с местом нахождения ковчега Завета, который символизировал соглашение (Завет) с Господом. Однако алтарь был центром в языческом культе, и если его перестраивали, то описывали новый алтарь очень подробно.

Следует принять во внимание еще одно соображение. Вскоре покупка этого участка земли начала обрастать легендами. Рассказывают, что на току Орны появился ангел Господень, наславший чуму, чтобы наказать народ Давида за грех переписи. Чтобы избавить невиновных от кары, Давид, который нес ответственность, по совету пророка Гада купил гумно, и после жертвоприношения «моровая язва» прекратилась (2 Цар., 24: 15 – 25).

Даже в истории не содержится ни единого намека на то, что до покупки место использовалось для жертвоприношений. Похоже, что связь покупки нового храмового места с пророком Гадом основана на историческом факте. Известно, что пророк Нафан пытался помешать строительству Храма и даже обосновал свою точку зрения.

Гад же оказался одним из тех, кто присоединился к Давиду в те тяжелые времена. В период противостояния с Саулом, похоже, он постоянно возвращался к мысли о необходимости сооружения главного святилища, чтобы совершение обрядов происходило под защитой царя. Похоже, что во время чумы он сумел оказать давление на царя и добился обещания построить храм, – возможно, именно Гад и его единомышленники в момент просветления выбрали это скалистое плато. Позднее именно на этой скале оказались святыни трех религий, отчего и возникло множество легенд, связанных с этим местом.

Вначале религиозное воображение сосредоточилось на самом месте. В Паралипоменонах засвидетельствовано, что у Орны Иевусеянина было гумно на горе Мориа (2 Пар., 3: 1), напоминавшее место, где Аврааму пришлось принести в жертву своего сына Исаака (Быт., 22: 2). Очевидно, для обоснования правомерности выбора священного места автор Паралипоменон использовал древний сюжет о прощении греха и явлении Бога.

После разрушения Храма возникла потребность в появлении нового священного места, единого для всех. Здесь, на северном склоне скалы, находился камень (его и сегодня показывают всем желающим), где спал Иаков, когда он увидел лестницу, поднимавшуюся от Вифлеема к небесам.

Разве не здесь стоял алтарь сыновей Адама, Каина и Авеля, на котором они приносили свои жертвы? Позже сюда пришел Ной, чтобы принести благодарственную жертву после потопа, когда голубь принес ему символ мира с Горы олив, расположенной на другой стороне. Позже стало известно о камне, лежавшем в святая святых перед ковчегом Завета, где стоит кадило, с которым первосвященник служит раз в году в День искупления (Мишна-иома, 5: 2).

Этот камень называется «эвен-шетиа» или «краеугольный камень», в известном смысле название оказалось связанным с каналами, известными как шитин, их воды уходят внутрь глубин, еще не исследованных. На этом основании делались предположения о характере Вселенной (Тосефта-иома, 3: 6), следовательно, происхождение камня возвращает нас к первому дню творения (Суккот, 49а).

Считали, что из-под скалы вытекает райский источник, чьи воды поднимаются до небес, оттуда они падают вниз в виде дождя и оплодотворяют землю. Здесь же находятся врата в подземный океан, текущий глубоко под землей, именно из горсти земли, взятой под Скалой, был создан человек.

В исламе Скала считается самым священным местом после Каабы в Мекке. Именно здесь пророк Мухаммед спустился с небес на своем коне Бураке, отпечаток его ноги можно увидеть на Скале. Сегодня на этом месте возвышается величественный свод мечети Омара. Вдоль стен пещеры, под сводом, можно увидеть доски с вырезанными на них словами молитв, принадлежащих Аврааму, Давиду и Соломону, а в дальних глубинах пещеры в определенное время появляются их души.

В исламе утвердилась еврейская легенда о первом камне мироздания и о камне Иакова, а сама Скала воспринималась как мыслящее существо. Когда Мухаммед произнес: «Приветствую тебя, о Скала Господа!» – то Скала ответила: «Пусть пребудет мир с тобой, о Посланник Господа!» И сегодня указывают на то место, где, как полагают, были сказаны эти слова.

В христианство вошли многие из упомянутых легенд, в основном во времена Крестовых походов. Отпечаток Мухаммеда стал рассматриваться как место, где Иисус изгнал менял из Храма, говорили, что неподалеку от храма Иакова Мария вошла в Храм с младенцем Иисусом. В иудаизме Скала связывалась с космогоническим мифом, в исламе – с историей вероучения, а в христианстве стала местом одного из эпизодов Евангелия. Мы стремились показать, что в основе общего отношения трех религий к сакральности этого места лежит единая система ценностей. До того как Давид приобрел скалу у Орны, она была просто полезным природным объектом. После постройки на ней храма Соломона она стала священным местом для большей части человечества.

Точно определить местоположение храма Соломона мы можем только по измерениям Скалы, поскольку никаких следов от здания не сохранилось. Однако со времен Давида она не изменилась, не считая нескольких ступенек, вырезов и впадин в виде котловины. Она лежит как раз поперек горной вершины, расположенной рядом с городом Давида, слегка возвышаясь в восточной части. Самая высокая точка приподнимается на 1,5 метра над землей, наиболее протяженная часть (с севера на юг) достигает почти 20 метров, максимальная ширина (с запада на восток) составляет 16 метров.

После разрушения последнего Храма те поколения, которым не довелось увидеть Храмовую гору, посчитали, что на Скале, окруженной святая святых, и находится ковчег Завета. Дошедшие до нас точные измерения, проведенные в Храме Соломона, показывают, что он представлял собой строение кубической формы, каждая сторона которого составляла 18 метров, следовательно, он никак не мог уместиться на Скале, а должен был покрывать ее. Очевидно и то, что в таком случае не оставалось ни достаточного пространства для размещения других частей Храма, ни для устройства двора.

Фактически Скала являлась естественным основанием для алтаря, где сжигались жертвенные животные, предварительно закалываемые на месте, расположенном в северной ее части. Скорее всего, жертвенный алтарь не занимал все пространство Скалы, очевидно, что здесь же находился внешний двор Храма.

Представим, что мы оказались на этом месте, в центре той огороженной территории, которая принесла славу веку Соломона, непостижимым образом влекла к себе человечество, была средоточием их чаяний и веры и в конечном счете означала поворот в тысячелетней истории человечества. Очевиден факт, что тому были основания исключительно духовного порядка, но подробное описание планирования Храма и его возведения показывают, что Соломон уделял огромное внимание внешнему облику сооружения и внутреннему убранству.

Попробуем перенестись в эти времена. Нам бы пришлось спуститься по пологому склону старого города Давида и пройти через ворота стены, что окружала примыкающее к Храму пространство. Она оказывалась высотой примерно 7 метров и состояла из трех рядов тесаных камней с кедровыми бревнами сверху. С подобной конструкцией мы уже знакомы по Мегиддо. Продвигаясь дальше, подходим ко второй стене такой же высоты, которая окружала слегка приподнятую площадь, – Иеремия называет ее «верхним двором». Чтобы войти в Храмовый двор, нам пришлось бы спуститься на несколько ступеней.

Придерживаясь правой, то есть восточной, стороны, мы подходим к середине стены, выходящей к террасе. Перед нами вырастала великая Скала, которая благодаря террасе не пересекала вымощенную поверхность Храмового двора, кроме северной части, находящейся справа. Вершина была такой неровной формы, что ее пришлось немного срыть, а потом насыпать землю, выровнять, чтобы получить широкую площадь.

Подобная работа требовала привлечения искусных мастеров, каковыми, как мы успели убедиться, и оказались финикийцы, проявившие себя во время перестройки Тира. Жителям горных городов, привыкшим к узким улицам, просторная площадь казалась огромной, и каждый, кто на нее вступал, преисполнялся почтением и страхом перед всемогущим Богом.

Над скалой поднимался остов драгоценного алтаря. В Библии говорится про жертвенник: «двадцать локтей длина его, и двадцать локтей ширина его, и десять локтей вышина его» (2 Пар., 4: 1). Некоторые исследователи спорят по поводу достоверности приведенных данных на том основании, что о данном событии не упоминается в Книге Царств, и, вероятно, автор Паралипоменон вставил упоминание о размерах алтаря, находившегося во втором Храме, который видел. Спустя два столетия царь Ахаз распорядился построить новый алтарь, похожий на тот, что в Дамаске (4 Цар., 16: 10). При Ахазе в храме появился более простой алтарь, хотя и более высокий, а Соломонов Ахаз распорядился отодвинуть и оставить «до своего усмотрения» (4 Пар., 16: 15). Но и новый алтарь не занимал всю поверхность скалы.

Через тонкие решетки пепел и останки сожженных животных падали прямо на скалистую землю, откуда их легко было убрать. В центре алтаря горел неугасимый огонь, дым от которого поднимался к небесам. Верхняя часть возвышалась на 6 метров. Священники поднимались на алтарь по пандусу на восточной стороне. На четырех углах возвышались стилизованные изображения рогов, отпугивавших демонов. Аналогичные фигуры обнаружены при раскопках в Мегиддо. Во время обряда всесожжения священник брызгал на них кровью священных животных.

Слева от алтаря стояла массивная бронзовая группа – «литое море». Двенадцать мощных быков, поставленных по трое мордами к каждой из четырех сторон, держали на спинах бассейн размером 6 на 6 метров и глубиной около 3 метров.

Вероятно, резервуар, стены которого были толщиной в руку, весил около 30 тонн, но благодаря своей форме и тщательной отделке точно размещался на спинах животных. Края бассейна, украшенные двумя рядами выступов, изгибались наподобие цветка лилии.

Водой из этого «моря» священники совершали очистительное омовение перед совершением жертвоприношения. В этом обычае прослеживается аналогия с бассейнами на территории вавилонских храмов. Если бы быки были священными животными, то Ахаз не осмелился бы их потом снять, когда требовалось выплатить дань ассирийскому правителю (большую часть скульптур из Храма он забрал).

Если бы какое-либо божество или священный символ на самом деле был связан с водой источника, Иезекииль дал бы подробное описание «литого моря» в Храме, упомянув вначале обо всех предметах, что жертвовались священниками. Возможно, автор и позднее Иосиф Флавий уже не знали точного предназначения «литого моря» и потому не указали на его практическое значение, то есть омовение перед жертвоприношением.

С каждой стороны алтаря стояло пять меньших по размеру блюд на ножках, вода из которых предназначалась для омовения священных сосудов и утвари, используемой при богослужении. Диаметр каждого был около 2 метров, и в них входило примерно 1500 литров воды.

Если «море» отличалось размерами и весом быков, то меньшим сосудам именно изящество резьбы придавало особое очарование: они стояли на узкой подставке с ножками на пяти бронзовых колесах, каждое из которых было примерно 50 сантиметров в диаметре. Благодаря ажурному переплетению бронзовых деталей эти блюда выглядели легкими. Они были декорированы квадратными панелями с изображениями херувимов, львов, быков и пальм, мотивы повторяются на горизонтальной ленте, опоясывающей цилиндрическую подставку. Возможно, отдельным священнослужителям поручалось заполнять подвижные сосуды водой из «моря». Запасы воды для этого хранились в 36 резервуарах, куда, как пишет Геродот; вода доставлялась из прудов Соломона.

Теперь обратимся к самому Храму, расположенному на приподнятом основании за алтарем для сожжения приношений. Он представлял собой вытянутое в длину здание, в торце которого находился вход. Ось Храма была ориентирована с запада на восток, под прямым углом к террасам, располагавшимся с юга на север, обращенным к городу Давида.

Современные ученые обычно объясняют подобное расположение Храма влиянием солнечной и лунной мифологии, хотя вплоть до строительства Храма не встречается упоминаний о том, как должен быть ориентирован шатер скинии.

Возможно, здесь сыграла роль и чисто практическая целесообразность. Расположение иерусалимского Храма непосредственно зависело от ветров и дождей, которые в Иерусалиме приходят только с востока, из-за чего вход всегда располагали с западной стороны, а на восточной не делали ни дверей, ни окон.

Приближаясь к Храму, мы все больше и больше проникаемся чувством гармонии и очарования естественной простоты, несмотря на внушительные размеры здания. Ширина его почти 20 метров, длина почти 60 метров, высота же составляет 15 метров. Здесь не было укрепленных башен, охраняющих Храм, как в Египте и Ассирии. Не встречались и мотивы, выполненные в египетском стиле. То место, где поклонялись единому Богу, исполнено строгой простоты. Во время раскопок в Телль-Тайнете (Северная Сирия) был обнаружен языческий храм, пропорции которого схожи с теми, что отмечены в Храме Соломона. Но это единственное строение, схожее с сирийско-финикийским искусством той же эпохи. После множества попыток выявления истинной картины ученые наконец пришли к выводу, что это открытие находится в соответствии с концепцией, которая также близка к библейскому описанию. Храм имеет плоскую крышу и башенки по углам. Окна размещаются в верхней части боковых стен.

Справа от Храма возвышается еще одно здание в форме квадрата со сторонами около 9 метров каждая. Это здание точно соответствует описанию пророка Иезекииля, который видел Храм собственными глазами и привел его точные размеры.

Снаружи стены лишены каких-либо украшений, все убранство внутри. Только два мощных медных столба справа и слева от входа указывают на роскошь внутреннего пространства Храма. Каждая колонна высотой более 10 метров, они оказались немного ниже самого здания. Внутри пустотелые, они все равно поражают массивностью, поскольку толщина стенок не менее 10 сантиметров. Форма капители напоминает цветы или корзину с листьями, скрепленными с помощью медной проволоки. Вокруг этой сетки располагались два ряда цепей, на которых висит по сотне подвесок в форме гранатов. Возможно, на цепях размещались курильницы с фимиамом или светильники.

Чтобы подчеркнуть значительность этих столбов, Соломон дал им человеческие имена. Столб справа от входа назывался Иахин, слева – Воаз (3 Цар., 7: 15 – 22). Возможно, эти имена принадлежали дарителям, о которых упоминается в тексте псалмов.

С другой стороны, обычай называть обелиски человеческими именами действительно существовал в Месопотамии. Скорее всего, изучив множество планов иностранных храмов и «имен» столбов, Соломон обратил на это внимание. Как и в случае с «литым морем», он дал им имена, встречающиеся в месопотамских планах, что же касается столбов, это определенно было не в традициях израильтян.

Вся постройка выглядит величественной и совершенно не соответствует представлению о традиционном «шатре». Народ должен был привыкнуть к поклонению «литому морю» как символу, родившемуся из языческой космогонии.

Три объекта, стоящих у входа в Храм, могут быть прочитаны справа налево как своего рода ребус: «Тот, кто найдет Иахин, станет обладать силой (Воаз) моря». Это толкование соответствует тексту 92-го псалма, в котором говорится «паче шума вод многих, сильных волн морских, силен в вышних Господь».

Для строительства всех этих сооружений по просьбе Соломона Хирам прислал известного тирского мастера Хирама-Авию. Его матерью была вдова-израильтянка из племени Неффалимова, отец его, тирянин, был медником. Благодаря своему происхождению и мастерству Хирама-Авия был избран для постройки первого Храма единого Бога.

Хотя и здание и утварь Храма в Иерусалиме соответствовали египетским, ассиро-вавилонским и прежде всего финикийским, но копирования не было. Соломон тщательно приспосабливал форму и стиль произведений к своему религиозному идеалу. При нем были изготовлены «море», столбы и сосуды. Он решил поставить три этих величественных предмета на переднем дворе. Огромное количество меди было приготовлено еще Давидом. После победы над Адраазаром в виде дани он перевез из Сирии в Иерусалим золотые щиты и много меди (1 Пар., 18: 7 – 8). Вдобавок при Соломоне были построены огромные плавильные горны близ Эйлата, на юге, где находились месторождения меди. Само же литье проводилось Хирамом в окрестностях Иордана, между Сокхофом и Цартаном (Цередою), где оказалось достаточно глины для изготовления форм (3 Цар., 7: 46; 2 Пар., 4: 17).

Теперь двинемся к зданию Храма, По ступенькам подойдем к входу, по обеим сторонам которого расположены два столба. Через огромный портал проходим в притвор – помещение перед входом в основное помещение Храма. Как и все комнаты основного строения, оно было не очень большим, размером 6 на 12 метров, но отсутствие лишнего создавало впечатление простора и помогало сосредоточиться.

В середине стены, напротив входа, была большая двустворчатая дверь, сверкающая самыми разнообразными красками, она сразу же привлекала к себе внимание. Шесть метров в ширину, она была изготовлена из простого кипарисового дерева и обрамлена толстыми подпорками из других пород. Поверхность двери украшали позолоченные изображения цветов, пальм и херувимов. В полумраке все это сверкало, выделяясь на фоне гладких полированных стен.

Священники, совершавшие богослужение, входили через дверь в святилище. Настежь тяжелые двери не открывали, пользуясь небольшими вырезанными в них створками. Обычно открывалась только одна из них (Иез., 41: 24). Святилище почти вдвое больше в длину, чем в ширину (в плане 12 на 6 метров); его стены полностью покрыты панелями из кедрового дерева, наполнявшего воздух своим ароматом. Аналогичная облицовка стен известна в Месопотамии и Финикии, тогда как вавилонские храмы расписывались снаружи и изнутри. Вся поверхность досок была покрыта декоративной резьбой с позолоченными изображениями пальм, цветов и херувимов.

Пол храма был выложен досками из кипариса, чтобы ходившие босиком священники не нарушали тишину. Между досками были положены золотые полоски. Высота комнаты превышала 15 метров, потолок был сделан из кедровых бревен, как раз под ними в боковых стенах устроены окна, закрытые тонкими литыми решетками. В Третьей книге Царств (6: 4) упоминаются «окна решетчатые, глухие с откосами», выражение «решетчатые окна» встречается и в Книге пророка Иезекииля (41: 16, 26). Хотя в то время стекло уже было известно, на Востоке его начали использовать только спустя много лет. Возможно, окна изготавливали из прозрачного материала типа алебастра, который в огромных количествах импортировался из Египта. Для вентиляции использовали особые отверстия, которые закрывали в дождливые сезоны. В результате в Храме царил полумрак, в котором особенно таинственно сверкали золотые стены и утварь.

Напротив входа находилась небольшая (чуть более 1 метра шириной) дверь из тяжелых сосновых досок, к которой вели несколько ступеней. Через нее попадали в главную часть Храма – святая святых. Ее высота составляла всего 3 метра, а стены были покрыты позолоченными деревянными панелями с резьбой. Роскошная отделка резко контрастировала с прямоугольными входными дверями, указывая на то, что внутри находится главная святыня, лежащая вне пределов досягаемости для простых смертных.

Перед ступеньками, которые вели к двери, находился небольшой квадратный стол, шириной около 1 метра, с углами, выполненными в виде рогов, обычно на нем совершали жертвоприношения и стояли курильницы с фимиамом (3 Цар., 6: 20).

Рядом с алтарем стоял еще один стол, также покрытый золотыми пластинами с 12 курильницами. С каждой стороны стояло по пять золотых подсвечников на высоких подставках. Испускаемый свет обеспечивал особую торжественность днем и ночью.

Расположенная в конце ступенек дверь вела непосредственно в святилище. Когда она открывалась, то створки уходили глубоко внутрь, поскольку с этой стороны двери были изготовлены из широких тесаных камней, покрытых, как и везде, деревом, но только одного вида – кедр. Сразу же за дверью висел тяжелый золотистый занавес, укрепленный на золотых цепях и покрытый изображениями херувимов.

За занавесом располагалась главная часть Храма – святая святых. Это небольшая комната без окон, вся внутренняя поверхность которой была покрыта золотыми пластинами, свет проникал туда через щели между занавесами. По бокам стояли две статуи херувимов, возвышавшиеся до половины высоты комнаты. Крылья каждого были распростерты так, что доходили до боковых стен, а сверху находили одно на другое.

Под защитой этих крыльев находился ковчег Завета – простой деревянный сундук, в котором хранились каменные таблички (скрижали) Моисея. Все великолепие святая святых, святилища и остальной части Храма были созданы ради сохранения скрижалей и ковчега Завета. Чтобы ощутить присутствие Бога, должна была воздействовать сама обстановка, а не предметы, символизировавшие его. Ничто не могло поколебать веру в Единого Всемогущего Непостижимого Бога, «повелевающего херувимами» (1 Цар., 4: 4).

Что обозначал херувим? В древности на всем Востоке существовала вера в высшие существа, которые управляли людьми и животными от имени Бога. Египетские сфинксы и крылатые быки Месопотамии наглядно иллюстрируют это представление. Таким образом, сверхъестественное обретало определенную форму. В древней иудейской мифологии эти существа сопровождали Бога в его полете по миру (Иез., 10: 20) или везли его на себе («и воссел на херувимов и полетел» – Пс., 17: 11)

Понятно, что это явные следы язычества, ибо сам Господь Бог никогда не воплощался в конкретную форму, в отличие от его слуг. В финикийско-сирийской мифологии херувима представляли с телом льва, крыльями и головой человека. В сохранившихся фигурках представлены два таких херувима, стоящие в ногах царя Хирама Библосского, сидящего над ними на троне, похожего херувима обнаружили в Мегиддо и Хамате. Статуи в Иерусалимском храме символизировали могущество Господа, показывая, что ему служат не только люди и животные, но и сверхъестественные существа.

Находившийся под защитой крыл херувима ковчег представлял собой не истинный трон Бога, а только обозначал место его пребывания в пространстве. В нескольких стихах Библии ясно говорится о том, что при строительстве Храма Соломон боялся, что он будет восприниматься как жилище или место появления Бога Израиля.

Господь всегда неопределим, непроницаем и не может принять никакого образа. Маленькая темная комната в Храме стала тем местом, которое устроили для него люди и которое могло сделать его присутствие видимым (3 Цар., 8: 12 – 13). Это была не просто темная комната, а хранилище скрижалей, на которых была запечатлена божественная мудрость в виде свидетельств Ветхого Завета. Человек создал это место в соответствии со своим представлением о божественном, чтобы воплотить свои сокровенные представления о божестве.

Как уже упоминалось, наружный дом с его основанием и двумя этажами окружал здание Храма со всех сторон, за исключением входного зала. Эти помещения использовались как жилище для священников и левитов, как хранилище церковной утвари и храмовых сокровищ. На каждом этаже находилось по тридцать три комнаты (Иез., 41: 6), куда можно было пройти через дверь, находившуюся на Храмовом дворе, а затем по подобию винтовой лестницы подняться на верхние этажи. Многоэтажное здание было необычным для того времени, оно придавало Храму особое изящество, возвышавшаяся над ним центральная конструкция зрительно делала его еще выше.

Камни для Храма добывали в каменоломнях, которые в изобилии располагались вокруг Иерусалима, здесь же их обтесывали, чтобы придать нужную форму, поскольку на месте строительства не использовали ни топоры, ни молотки – об этом говорится в Библии (3 Цар., 6: 7).

Каждый из строителей должен был проникнуться грандиозностью замысла и значением того, что предстояло сделать, осознавая место каждого камня и порядок его установки. Хотя последние военные достижения уже связывались с железом, этот металл не должен был оскорблять чувства верующих своим нахождением в месте всеобщего мира.

Теперь перейдем через Храмовую площадь и войдем в город через вход в его стенах. Сначала мы пройдем мимо зданий, отделенных от Храмовой горы особой стеной, и прежде всего увидим царский дворец, который, как писал Иезекииль, с одной стороны находится вплотную с Храмовым передним двором, так что правитель попадал во внутренний двор через специальный вход.

Поскольку участок здесь оказался несколько ниже, требовалось особо мощное основание, и для этой цели использовали тесаные камни величиной в 8 и даже в 10 локтей (3 Цар., 7: 10), на них воздвигли боковые стены дворца, которые были отполированы так, как обычно полировали мрамор, действительно ценный материал. И в этом случае крышу изготовили из кедра, его использовали и для наружных панелей.

На том же самом участке возвышался дворец царицы, выстроенный в том же стиле, но меньший по размеру. К царскому дворцу примыкало здание для прислуги, прежде всего для наложниц. Как и в Египте, большая часть помещений предназначалась для развлечения царя и его гостей музыкой, танцами и играми.

Каждый, кто проходил в город сквозь ворота в высокой стене, окружавшей весь храмовый комплекс, царские дворцы и главные государственные строения, поражался сначала тронным залом, который располагался неподалеку от царского дворца и служил для отправления правосудия, но, возможно, использовался и как церемониальный зал для приемов. В этой комнате, до потолка отделанной панелями из кедрового дерева, находился невероятно красивый трон из слоновой кости (3 Цар., 10: 18 – 20). К нему вели шесть ступенек; с каждой стороны у подлокотников две фигуры льва и еще двенадцать львов стояли по обе стороны на шести ступенях. Когда царь находился на «престоле» – на троне, чтобы вершить правосудие или принимать посольства, – над его головой возвышалась закругленная спинка трона, отчего правитель выглядел особенно величественным и значительным. Во Второй книге Паралипоменон (9: 8) упоминается и «золотое подножие», опиравшееся на ножки в виде бычьих голов.

Трон был изготовлен из ливанского кедра и покрыт резьбой, а также облицован пластинками из золота и слоновой кости. От огня факелов, рассеивающего полумрак комнаты, «престол» сверкал. Возможно, именно здесь Соломон принимал царицу Савскую, именно здесь он встречал свою новую жену, дочь Хирама, и отсюда провожал ее во внутренние покои, располагавшиеся рядом с Тронным залом.

Над ним располагался верхний этаж, где, скорее всего, хранились важнейшие государственные документы. Там не было особой отделки, но полы были покрыты кедровыми досками. Перед зданием Соломон построил огромный портик почти 30-метровой длины с колоннами. Поскольку город располагался на вершине холма, к портику вела лестница с широкими ступенями, справа и слева от них также стояли колонны, которые поддерживали навес.

Больший портик, скорее всего, служил в качестве помещения для ожиданий, здесь собирались гости. Он казался достаточно просторным для проведения незначительных судебных процессов.

Еще дальше, вдоль дороги, первым строением вне города оказалось самое большое из государственных зданий, так называемый «Ливанский лес» – дом, построенный из кедрового дерева. Это было двухэтажное здание (примерно 30 на 20 метров).

Его название связано с тем, что крыша опиралась на четыре ряда цельных кедровых бревен, стоящих по продольной оси здания. Боковые стены проходили по правому и левому рядам столбов, так что создавалось впечатление трехнефного зала.

Вершину каждого столба венчала капитель, также выточенная из кедрового дерева и напоминающая невысокую крону. Столбы стояли впритык, так что на потолке образовывался узор переплетающихся ветвей.

Дневной свет проникал в помещение через квадратные дверные отверстия, в передней и задней стенах, между двумя рядами столбов, а на боковых стенах было три ряда небольших квадратных окон, одно под другим, располагавшихся на значительной высоте от пола.

Выйдя из «Ливанского леса», мы оказывались неподалеку от высокой наружной стены и могли пройти отсюда спуститься в город. Видимо, это здание предназначалось для собраний, в то время как на верхних этажах размещались государственные сокровища. Именно здесь Соломон хранил 200 больших золотых щитов и 30 меньших, которые он велел изготовить как неотчуждаемую собственность (3 Цар., 10: 16 – 17). Позже их вывез из Иерусалима Сусаким, царь Египетский (3 Цар., 14: 26). Из строк в Книге пророка Исаии (22: 8) становится ясно, что здесь же хранилось оружие.

Следовательно, ни одно из зданий, сооруженных для администрации, как и Храм, не было предназначено исключительно для правителя. Важно, что свою строительную деятельность Соломон начал прежде всего с постройки Храма. Действительно, одни только размеры строения опровергают распространенную точку зрения, что Храм с его обширными постройками был всего лишь частью царских владений, примыкающих к дворцу и небольшому двору.

При строительстве Храма приходилось решать множество архитектурных и технологических задач: нужно было утрамбовать землю, возвести укрепленную стену для защиты поселения, построить трехэтажный наружный дом, украсить здание и территорию. Все это было проделано ремесленниками, не имевшими ранее подобного опыта, что потребовало большего времени, чем обычное строительство дворцов и внутренних залов.

Именно Храм в политической концепции Соломона имел особенно важное значение, поэтому прежде всего следовало как можно скорее закончить его строительство. До завершения царь должен был жить внутри города в старом дворце Давида, единственном комплексе, где он мог вершить суд и принимать иностранных послов. Согласно Третьей книге Царств (9 – 10), все строительство продолжалось двадцать лет, и возведение других зданий началось только после того, как был построен Храм.

В Третьей книге Царств находим следующее описание: «В четыреста восьмидесятом году по исшествии сынов Израилевых из земли Египетской, в четвертый год царствования Соломонова над Израилем, в месяц Зиф, который есть вторый месяц, начал он строить храм Господу» (6: 1). Перед нами одно из немногочисленных свидетельств, датируемых от времени поселения на земле, как обозначались даты только в документах. И не имеет значения, действительно ли прошло 480 лет. Даже если эта дата изобретена более поздним писцом или хронистом, архаической датировкой она связывается с другими важнейшими событиями, случившимися в истории царств.

В этом стихе указан месяц зиф, позже забытый и опущенный хронистом (2 Пар., 3: 2), где содержится датировка по годам царствования Соломона: «Начал же он строить во вторый день второго месяца, в четвертый год царствования своего». Точно так же опущено и название месяца, когда состоялось освящение Храма. Данная запись показывает, что начало строительства Храма ознаменовалось торжественным актом: «И вот основание, положенное Соломоном при строении дома Божия: длина его шестьдесят локтей, по прежней мере, а ширина двадцать локтей» (2 Пар., 3: 3).

Если основание Храма могло сопровождаться соответствующим ритуалом, то завершение строительства следовало отметить как национальный праздник, причем такой, какого еще не было в истории земли израильской. Строительство первого постоянного здания Храма произвело глубочайшее впечатление на весь народ и оказалось настолько значительным, что породило религиозный праздник Ацерет, отмечаемый и в наши дни. Он начинался вскоре после праздника кущей и длился целый день. Соломон праздновал праздник кущей в течение семи дней, одновременно с посвящением, о чем свидетельствует и Вторая книга Паралипоменон (7: 8). На восьмой день праздновался только Ацерет. Как полагает М. Бубер, Ацерет означает праздник, происходящий на Храмовом дворе, где люди оставались на протяжении целого дня. Даже если принять подобную точку зрения, первый такой праздник не мог состояться раньше освящения Храма Соломона. Позже праздник стали считать дополнением к празднику кущей и включать в состав праздников Моисея (Лев., 23: 36; Числ., 29: 35). В сохранившейся до наших дней литургии содержится отсылка к празднованию Ацерета Соломоном. В Третьей книге Царств (8: 65) приведены неточные данные о количестве празднуемых дней, а во Второй книге Паралипоменон точно указывается, что праздник кущей продолжался семь дней и затем отмечался праздник Посвящения.

До настоящего времени монотеистическое вероучение развивалось целенаправленно, хотя и не без крупных конфликтов, замыкая безграничное божество в определенное» пространство. «Появление» же Бога то здесь, то там казалось «вторжением» его в физический мир, который он же и создал. «Вторжение» завершалось, и Бог оставался в своей беспредельности.

Как только в Израиле возникла потребность создания места для общего поклонения Господу, как это было у других народов, стало казаться, что переносной шатер больше отвечает особенностям монотеистического мышления, чем неподвижное каменное строение, – вот почему пророк Нафан рассматривал возведение Храма как угрозу непосредственно концепции Бога, «привязанного» к одному месту, что уж слишком ему напоминало языческие капища.

Сама по себе ни скиния, ни ковчег Завета не считались священными предметами – они представляли собой особую ценность, поскольку хранили память о явлении единого Бога. В течение многих лет скиния существовала отдельно от ковчега со скрижалями, однако и тогда народ продолжал исповедовать веру в единого Бога, как и те, что пришли потом.

Когда Давид вернул в Иерусалим ковчег с скрижалями, организовав праздничную процессию, построил новый шатер, чтобы разместить их там, то и он сам, и его народ радовались, что возвращены святыни, которые, без сомнения, несли в себе внутреннюю религиозную энергетику. Но это вовсе не то же самое, что возвращение домой праздничной процессии египтян, радовавшихся прибытию священной ладьи.

Следовательно, строительство Храма можно рассматривать как кульминационную точку утверждения подлинной монотеистической веры, воплощение религиозных догм в национальную жизнь, мирную, экономически стабильную: «Сопровождаемый ими бог» нашел свое пристанище, по выражению М. Бубера.

Можно также сказать, что многообразие форм в отправлениях сменилось упорядоченной системой обрядов религиозной жизни нации, что суровую простоту Моисеева периода, с его сосредоточенностью на духовности, теперь заменила пышность монархической власти, озабоченной еще и созданием внешнего эффекта.

Создание Храма выглядело и как попытка приспособления к тому типу поклонения Божеству, что был распространен среди соседних народов. Как уже говорилось, возведение постоянных храмов в Ханаане относилось к совсем недавним событиям, и, как показали раскопки, по своему убранству они почти не уступали Храму Соломона. Таким образом, Храм всегда воплощал идею утверждения государственного культа.

Любовь к пышности и подражание соседним народам, без сомнения, оказали свое влияние на Соломона. Но, как и любое достижение, имело значение прежде всего движение к собственным целям. Напомним: Соломон был учеником Нафана, он принес свою первую жертву, будучи царем, не в Иерусалиме, а в Гаваоне.

Концепция объединяющего, общего культа сложилась уже во времена Давида, но, как и надеялся Авиафар, не была тогда реализована. С единым культом он связывал идею укрепления царства и сплочения своих подданных, переходящую в чувство превосходства над другими странами.

Когда люди достигли своей цели, сформировав собственное государство, следовало окончательно и навсегда установить и место поклонения единому Богу. Но он теперь не являлся богом города или страны. Ему можно было поклоняться повсеместно, что на языке того времени означало: Богу можно было приносить жертвы в любом месте, поскольку Он не обладает телесной оболочкой и не воплощен ни в образе, ни в предмете. Установив главную святыню в Иерусалиме, Соломон вовсе не считал, что Бог живет именно в этой самой горе. Чтобы объединить людей, им надо было дать общую святыню, заместившую собой многочисленные племенные святилища. Проделанная Соломоном работа была беспрецедентна. В то время не было другой страны, где Богу поклонялись бы только в одном общем месте, ибо в каждом городе была своя святыня.

Таким единственным и единым местом, где хранились главные святыни нации – ковчег и скрижали, – стал Иерусалимский храм. Он должен был выражать то благоговение перед Господом Богом, которое испытывал весь народ. Именно совместная деятельность по созданию этого Дома, общего для всего народа Израиля, смогла произвести революционный переворот в истории всего человечества.

Если люди испытывали нечто новое и чувствовали себя иначе, следует говорить о невероятном прогрессе – отказе от язычества. Ведь они совершали паломничество к тому месту, о котором всегда мечтали и где чувствовали себя гораздо ближе к Богу, хотя, как и во время Эхнатона, речь шла о простом, неперсонифицированном поклонении! Только благодаря Храму нации был задан энергетический импульс, исходящий из Дома Бога в Иерусалиме.

Нам известно, что в дальнейшем нация не придерживалась неуклонного движения по пути монотеизма. Когда после смерти Соломона царство распалось на два, на Севере устроили два храма и места для принесения жертв, и не только для того, чтобы обозначить символы власти, но также для того, чтобы выразить подавленные чувства. Но благодаря энергетике, которая продолжала исходить из Храма, поддерживалась и сохранялась цельность нации, царство Соломона продолжало существовать как Южное государство без династических осложнений.

Хотя Соломон положил конец всем местным культам, но монотеистическая религия не смогла преодолеть страстную тягу людей к предсказаниям и чародейству – это оказалось самым сложным: ведь ради спасения самой искренней веры в единого Бога приходилось ломать устоявшиеся традиции. Таким образом, жертвуя ими, люди крепче привязывались к Храму и священникам.

Восхищение великолепием убранства Храма заслоняло понимание того величайшего шага вперед, который был сделан со времен Моисея ради укрепления монотеистической веры. Именно поэтому Со-' ломон мог проявить широту взглядов и позволить своей жене и последователям других религий продолжать совершать свои ритуалы и приносить жертвы другим богам в других местах.

Такие уступки не были проявлением слабости перед собственными женами, которую были склонны приписать Соломону следующие поколения, напротив, это было внутренней уверенностью человека, который не боялся проявлений инакомыслия: все его действия определялись незыблемой верой в собственную правоту. Когда происходили народные волнения или спровоцированные пророками выступления, он не колеблясь отбрасывал всякие дипломатические и демократические тонкости, подавляя мятеж на корню.

Пышность проводимых церемоний соответствовала архитектурному великолепию Храма. Обычные обязанности священников расширились, появилось сословие первосвященников и их помощники, также делившиеся на несколько классов. Сюда входили вторые священники, старшие священники, хранители дверей, те, кто обеспечивал Храм всем необходимым, и те, кто содержал его в надлежащем порядке. Часть этих служащих позже была приравнена к рабам.

Храмовые музыканты и певцы составляли самостоятельную группу. Как и его египетские соседи, Соломон, вероятно, уделял особое внимание музыке, поскольку освободил музыкантов от других обязанностей (1 Пар., 9: 33) и повелел, чтобы музыкальные инструменты были изготовлены из самых дорогих материалов (3 Цар., 10: 12).

Песни и хоры собирались и составлялись, как и псалмы, для постоянных праздников и для конкретных случаев; приведем в качестве примера псалом 45. Еще раз отметим белые льняные одеяния, которые носили официальные священники (Иез., 44: 17), и пышные, вытканные золотыми нитями одежды главного священника.

День освящения Храма совпал с седьмым месяцем – месяцем урожая афанимом, во время которого отмечали праздник кущей, или Афаним (3 Цар., 8: 2). В Иерусалим были приглашены старейшины Израиля и главы племен, собрались люди из всех уголков страны (3 Цар., 8: 65). Очевидно, что присутствовали высшие чиновники. В связи с великим событием, имевшим национальное значение, собирали всех вместе, как было принято в племенном сообществе.

Церемония заключалась в торжественном перенесении в Храм ковчега и скрижали из скинии Давида города Сион. Перед скинией появились представители народа; священники вынесли на шестах ковчег к алтарю. Их ожидал царь вместе со специально назначенными людьми и принес в последний раз на этом месте жертву. Затем одни священники снова подняли ковчег, а другие понесли разнообразную церковную утварь и скинию из старого святилища в сокровищницу нового Храма.

Под звуки музыкальных инструментов и пение псалмов процессия двинулась на Храмовую площадь. Возможно, тексты напоминали первую часть 24-го псалма («К тебе, Господи, возношу душу мою») или 126-го псалма, «Песнь восхождения»: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж». Затем священники и царь прошли между двумя столбами в зал. Впервые перед взором присутствующих распахнулась великолепная дверь, и они вошли в святилище. Двери святая святых открылись, и священники поместили ковчег за занавес, под крыльями херувима. «И выдвинулись шесты так, что головки шестов видны были из святилища перед давиром, но не выказывались наружу» (3 Цар., 8: 8).

И святилище наполнило густое облако – «слава Господня наполнила храм Господень» (3 Цар., 8: 11). Все это напоминало историю, восходившую к Моисеевым временам. Сам Господь обнаружил свое непосредственное присутствие: «Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле» (3 Цар., 8: 12).

Прежде чем царь прошел в передний двор, чтобы принести первую жертву, он передал полномочия управления новым святилищем двум участникам Завета – Богу и его людям, обратился к Господу и к собравшимся, обосновав с исторической точки зрения необходимость построения Храма, затем подчеркнул его значение как одного из величайших символов веры в единого Бога.

В дошедшей до нас речи Соломона, очевидно, содержатся определенные противоречия, поскольку легко отнести этот текст к другому периоду. После падения Северного царства, как специально подчеркивается в речи, именно Храм должен был обеспечить единство государства. Заметим, что в своей речи Соломон никого не обличает, ничего не провозглашает, – здесь содержится единственное упоминание о политических событиях, мысль о том, что иудейский народ, пришедший в Землю обетованную, наконец смог построить Храм, чтобы достойно отметить свое возвращение.

Все это звучит странно в устах царя, чья власть уже упрочилась, – ведь речь явно идет о временах изгнания. Однако ни по тону, ни по стилю эти строки не отличаются от предыдущих. Но все сказанное не согласуется с последующим содержанием речи, где подчеркивается, что Господь с радостью будет принимать поклонение в этом новом месте – в Храме Иерусалима. Более того, есть упоминание о предполагаемом поражении в битве. Наконец, стихи, где говорится об Исходе, не совсем совпадают с общим строем речи Соломона. Если бы она относилась ко времени Исхода, не нужно было бы повторять, что Храм является истинным местом для произнесения молитвы, равно как в ней не содержались бы упоминания о военном поражении. Возможно, этот абзац был добавлен к речи Соломона позже.

Фактически ни одно обращение, приведенное в Библии, так логично и последовательно не раскрывает понятий, которые являются в такой степени универсальными, как и национальными. Признаем гениальность неизвестного поэта прошлых веков, который изложил речь, так цельно и точно отразившую суть эпохи Соломона!

Итак, царь вошел в дверной проем, ведущий в святилище, повернулся к святая святых. Священники стояли снаружи, на ближнем дворе собралась толпа людей. Специально подчеркивается, что, обращаясь к своему народу, он повернулся к нему: «И обратился царь лицем своим, и благословил все собрание Израильтян» (3 Цар., 8: 14).

В Септуагинте сохранилось начало молитвы. В тот момент, когда Соломон распростер руки над тем местом, что предназначалось Господу, он осознавал парадоксальность происходящего: впервые руками людей было воздвигнуто жилище, предназначавшееся для нематериального Создателя мира! Именно он, создавший источник света для всех, был обречен жить в темноте!

Свои чувства Соломон не формулирует в конкретной форме, в виде вопроса, но только смиренно заявляет, что такова суть веры. Следовательно, он отвергает любые формы язычества с их материальным прагматизмом, напомним: «Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле; я построил храм в жилище Тебе, место, чтобы пребывать Тебе во веки» (3 Цар., 8: 12-13).

Здесь мы встречаемся с новым аспектом в монотеистической концепции Бога как Всемогущего Создателя, который противопоставляется слабому, немощному, похожему на ребенка человеку. Концепция углубляется, в дальнейшем в ней обнаружится внутреннее противоречие между бесконечным и конечным, значение вечного внутри временного и сосуществование этих противоположностей, осознание того, что жизнь наполнена как страданиями, так и верой. Из сказанного следует, что жизнь израильтян не зависит ни от конкретной борьбы за единство нации, ни от побед над врагом, ни от стремления к возвышению над другими, но от высоких размышлений о существовании Бога и человека.

Затем царь поднялся и повернулся к народу, который также встал с коленей. В описании это специально подчеркивается, поскольку в Храме Господнем можно преклонить колени только перед Богом, но не перед царем, даже если он выполняет обязанности священника. Просто и ясно Соломон объясняет, что означает Храм: теперь ни одно племя, ни один город не могут построить постоянный дом Господа, кроме того, который воздвигнут им, царем.

Когда Давид объединял нацию, он захотел построить Храм, но только Соломону, который был призван Богом выполнить эту задачу, удалось осуществить ее. Храм оказался именно тем местом, где хранился ковчег со скрижалями – Заветом между Богом и людьми. Как предположил царь, до этого времени была цель – возвращение из Египта; впервые в Храме было показано, что история может быть определена как религиозный путь, ведущий к определенной цели.

Затем царь и весь народ перешли к алтарю, расположенному на внешнем дворе, поклонились, по обычаю, и протянули вперед руки свои ладонями к небесам. И Соломон начал великую речь, которая обозначала возрождение Завета, и обратился к Богу: «Ты хранишь завет и милость к рабам Твоим» (3 Цар., 8: 23).

И снова встречаемся с парадоксом: «Поистине, Богу ли жить на земле? Небо и небо небес не вмещают Тебя, тем менее сей храм, который я построил!» И все же, продолжает Соломон, «услышь воззвание и молитву». Ведь обещано Господом: «Мое имя будет там», то есть именно с этого места молящийся будет услышан, и его слова дойдут до места «обитания Твоего, на небесах» (3 Цар., 8: 29 – 30). Соломон оговаривает условия исполнения Завета. С одной стороны, люди должны молиться и выполнять свои обязательства по отношению к Господу. А Господь должен тогда оправдать правого, но и наказать виновного.

Упомянутые царем первые три положения имеют особое значение для существования любого государства: стабильность, правосудие (но не жестокость), безопасность и жизнь в нормальном достатке.

Во-первых, может ли Храм быть гарантией справедливости, если во время судебного преследования кто-нибудь молится перед алтарем о справедливости, может ли Господь оправдать правого, осудить виновного и восстановить справедливость?

Далее: пусть вера, проявленная через молитву в Храме, поможет Израилю выстоять против его врагов, а если они нападут на страну, то пусть израильтяне обретут силы в Храме и сумеют отобрать у обидчиков то, что принадлежит по праву.

И наконец, пусть вера в Господа как Создателя проявит себя в этом Храме. И пусть молитва во времена засух будет услышана, чтобы земля их отцов не была предана забвению.

Во всех этих случаях несчастья и беды рассматриваются как наказание за грех, иначе говоря, отступление от веры Завета с Богом. Следовательно, порядок может быть восстановлен, если возникнет раскаяние. Удивительно, как здесь обозначены моральные обязательства. И при этом не священник выступает в качестве посредника, а царь – как ходатай своего народа, но напоминает: вера и преданность – вот основа внутреннего сознания.

Судьба каждой личности оказывается связанной с судьбой сообщества, но от каждого человека требуется признание в совершенных им грехах и покаяние. Следовательно, Храм приобретает особое значение и для конкретной личности, поэтому Соломон и обращается к Богу.

Если случится какое-либо несчастье в землях, в стране, в городах, среди людей и «когда они почувствуют бедствие в сердце своем, и прострут руки свои к храму сему», тогда, просит царь, «соделай и воздай каждому по путям его, как Ты усмотришь сердце его, ибо Ты один знаешь сердце всех сынов человеческих». Именно Господь и определяет судьбу каждого человека (3 Цар., 8: 38 – 39).

Храм – это больше чем национальное достояние; это место, где можно молиться общему Богу. «Если и иноплеменник, который не от Твоего народа Израиля, придет из земли далекой ради имени Твоего», то и ему позволено молиться в Храме, «услышь с неба, с места обитания Твоего, и сделай все, о чем будет взывать к тебе иноплеменник», чтобы вера в единого Бога могла распространиться по всему миру (3 Цар., 8: 41).

Очевидно, что данный отрывок не относится ко времени Исхода, когда израильтяне накапливали силы, чтобы вернуться в Землю обетованную и восстановить Храм, уничтоженный чужаком. Иноплеменник, который приходит из отдаленной земли в Храм, не редкость в эпоху Соломона. Можно утверждать, что гости из Египта и Финикии (частично и мастер Хирам), возможно, даже и из более отдаленных земель, были приглашены на церемонию освящения Храма.

Но даже если этот последний пассаж в молитве был продиктован политическими соображениями, он выражает глубоко проникшую в сознание монотеистическую веру. В речи содержится и вывод: еврейская нация отличается от всех других наций только своей верой в единого Бога.

Это была не просто молитва, а действительно Завет, договор с Богом. Затем царь поднялся с колен и обратился к своему народу. В описании подчеркивается, что он говорил «громким голосом», и, когда читаешь эти строки, чеканные фразы, преисполненные величайшего пафоса, голос Соломона продолжает звучать и звучать в ушах повествователя.

Горячий и искренний монолог царя – это торжество ораторского искусства. Эту речь даже можно назвать музыкальной. В ней нет ни упреков, ни угроз, ни скрытых намеков, ни пустых обещаний, ни умолчаний. Сказанное прозрачно по смыслу и убедительно. Подобного не слышали, вероятно, и в то время, едва ли и позже можно найти ту же страсть, энергию и одновременно естественность у пророков, не свободных ни от полемических выпадов, ни от противоречий.

В этих словах Соломона, устремленных» к Богу, при том волнении, которое обуревало царя, все было четко и совершенно, простые и ясные мысли только намекают на глубину содержания.

Народы Израиля получили передышку. Все, что им обещали еще со времен Моисея, было выполнено. И пусть Господь не отказывает им в своем великодушии, чтобы все израильтяне охотно ожидали его повелений. Зло придет только тогда, когда Господь отступится от людей и не сможет быть к ним милосердным: «И да будут слова сии, которыми я молился пред Господом, близки к Господу, Богу нашему, день и ночь, дабы Он делал, что потребно, для раба Своего, и что потребно для народа Своего Израиля, изо дня в день» (3 Цар., 8: 59). Особое значение имеет тот факт, что речь при освящении не содержит никаких упоминаний о жертвоприношении. Однако для удовлетворения религиозных чувств первое всесожжение на алтаре на внешнем дворе было осуществлено самим Соломоном. В описании говорится о 22 000 быков и 120 000 овец. Поздние редакторы, вероятно, не поняли, что такое количество скота не могло уместиться на Храмовой горе. Но даже если животных было и действительно так много, царь разрешил использовать центр двора в качестве Храмового алтаря – ведь алтарь не был достаточно большим. Сопровождавший освящение национальный праздник отмечался не только в Иерусалиме, но и по всей стране (2 Пар., 7: 8). И какое же чувство гордости за свою историю и веру испытывали собравшиеся! Был создан не только Храм, но и сама нация теперь представляла поистине единое целое.