Л.И. Абалкин — Толпа убеждений не имеет

Роль масс-медиа в формировании общественного мнения в последнее время настолько возросла, что стала в определенном смысле одной из доминант этого процесса. Беседа главного редактора «ЭС» Александра Агеева с научным руководителем Института экономики РАН, академиком РАН Леонидом Ивановичем Абалкиным посвящена взаимовлиянию СМИ и тенденций современности.

— В России СМИ называют «четвертой властью». За информационными потоками, рассчитанными на массовое потребление, стоят некие движущие силы. Есть люди, которые все это планируют, придумывают контент, идеи, лозунги и в конечном итоге направляют работу масс-медиа. И есть заказчики содержания этой огромной и вроде бы бесформенной массы. Даже в Интернете просматриваются какие-то целенаправленные стратегии. Каково Ваше видение мотиваций, целей, интересов игроков, организаторов контента?

— В 1990-е гг. я специально изучал проблему воздействия информации на общественное сознание, прочел огромное количество литературы, и в частности книгу Сергея Московичи «Век толп». Автор пришел к очень интересным выводам, размышляя о том, как происходит трансформация толпы в публику. С ростом образования, культуры, усилением потока информации влияние СМИ становится настолько сильным, что сегодня это не «четвертая власть», а скорее первая. Даже международные конфликты сейчас решаются за счет формирования средствами массовой информации определенного общественного мнения.

Я читаю цикл лекций по истории русской экономической мысли в Плехановской академии и как-то раз упомянул одну из лекций Николая Яковлевича Данилевского, где он говорил о роли ежедневных газет, создающих определенные взгляды и являющихся своеобразными «акушерами общественного мнения». А ведь это 1860-е гг. Нет еще ни радио, ни телевидения, ни Интернета. Данилевский писал, что убеждения суть стройная система логически связанных между собой мыслей, предполагающая наличие значительной степени умственного развития и умственного труда. Поэтому основная масса публики даже в самых образованных странах собственных убеждений не имеет. Убеждения навязываются обывателю через прессу — когда читатель получает ответ на волнующие его вопросы, он говорит: «О, ну как же, я и сам об этом думал». Тот, кто хочет иметь собственные убеждения, должен быть готов к умственному труду. В противном случае он останется частью толпы.

Об этом неоднократно писал главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей. По его оценкам, книги сейчас читают около 30 % граждан, изобразительным искусством интересуются 0,5 %, современной музыкой — и того меньше. Зато телевизор регулярно смотрят 93 % населения страны. От 55 до 65 % включают телевизор, как только входят в дом, и выключают, когда ложатся спать. Все это говорит о масштабах воздействия СМИ.

Кроме того, сегодня мощное влияние на общественное сознание оказывает Интернет. После событий в Кондопоге в Интернете циркулировали слухи, которые властям пришлось опровергать. Но им никто не верит, зато верят интернет-сообщениям. И ничего поделать нельзя — СМИ пока неуправляемы, и так происходит не только в России, но и во всем мире. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть, как в Соединенных Штатах преподносят Чавеса или президента Ирана.

Это очень сложная проблема, которая требует решения. Ей был, кстати, посвящен специальный номер журнала «Отечественные записки». Об интернационализации и глобализации средств массовой информации и власти пишут в шестом номере журнала «МЭиМО».

Теперь по поводу того, кто за этим стоит. Искать злоумышленников, которые регулируют, в общем, заманчиво, но, по-моему, бессмысленно. Я не думаю, что есть какие-то силы, которые всем управляют, хотя власть, конечно же, оказывает влияние на СМИ. В частности, у нас сегодня власти очень жестко регулируют масс-медиа, в том числе телевизионные каналы — как государственные, так и частные, — навязывая свою риторику, во многом связанную с поддержкой Путина. При этом используются лозунги, которые воспроизводят традиционные представления о величии России, ее мощи, роли в истории и мире, борьбе с бедностью и т. д. И делается это достаточно профессионально.

По поводу демократии в нашей стране можно рассуждать бесконечно, но, если говорить серьезно, мы до нее не доросли. У нас практически отсутствуют и гражданское общество, и средний класс как важный фактор стабилизации социума. Есть только какие-то формальные институты типа Общественной палаты, которая вроде работает, что-то контролирует. Но что сделано после очень ярких выступлений Рошаля по здравоохранению? В общем-то, ничего существенного не сделано. Были предложения привлечь к его формированию общественные организации, но, к сожалению, развития они так и не получили.

— Можно ли полагаться на свидетельства других людей?

— Когда-то в юности я прочел такую историю. Идет лекция по праву, читает один из профессоров, вдруг в аудиторию входит какой-то человек с тросточкой и говорит профессору: «Кончай трепаться, уходи с кафедры!» Студенты: хи-хи, интересно. Но профессор продолжает лекцию. Человек подходит к кафедре. Студенты насторожились — что будет? Человек замахнулся на профессора, студенты его схватили, а профессор говорит: «Стойте, я его специально пригласил на эту лекцию, отпустите его. А теперь каждого из Вас я попрошу написать свидетельские показания». На следующей лекции профессор огласил то, что написали студенты, и их свидетельства оказались очень разными. Профессор подвел итог. «Теперь Вы должны понять, — сказал он, — что такое свидетельские показания, насколько они эмоционально окрашены и зависят от субъективных качеств свидетеля происшествия».

У нас проблема доверия средствам массовой информации сопряжена с проблемой доверия власти. Сегодня в России не верят никому, кроме Путина. Доверия нет, и рассчитывать на успех реформ очень трудно. А в сегодняшней предвыборной ситуации отсутствие доверия на руку «четвертой власти». Очень важную роль играет такой элемент развитой демократии, как оппозиция. Она должна иметь доступ к СМИ. Тогда у населения появится возможность проверить какие-то слухи, выработать определенную позицию. Сопоставляя точки зрения, люди начинают размышлять, у них формируется собственное мировоззрение.

Тут есть еще одна очень важная вещь: в том информационном потоке, который сегодня идет, теряется связь времен. В своей статье Даниил Дондурей совершенно справедливо замечает, что сегодня деятельность масс-медиа по воспроизводству духа социализма, его матрицы, стилистики, риторики дала результаты. Молодое поколение воспринимает исторические факты недавнего прошлого примерно так же, как сведения о гладиаторах в Древнем Риме или Куликовской битве. Ощущение реального насилия над близкими — отцом, бабушкой, дедом или прадедом — утрачены, нынешние молодые люди относятся к этому хотя и с сожалением, но абсолютно так же, как к сведениям о покушении на Александра II.

В то же время мы смакуем события, которые через неделю выпадут из общественного сознания. Помните, как из Белого дома вынесли полмиллиона долларов в коробке? Я тогда сказал внучке, что через две недели об этом забудут. Она со мной не согласилась, но я оказался прав.

Средством, которое может как-то ослабить влияние власти масс-медиа, является повышение уровня образования населения и формирование исторической памяти, чтобы люди знали действительно крупные вехи истории, события, понимали их смысл и значение.

— Но ведь кто-то составляет сетку телевизионного вещания. Например, на «Культуре» нет рекламы, и это весьма интеллектуальный канал по сравнению с другими. А на «Первом», «Втором», «Третьем» есть конкретные руководители, креативные директора, которые выбирают, показать ли зрителям высокохудожественный фильм или пустить в эфир сплошной криминал. Это тоже способ воздействия на массы.

— «Культура» — действительно очень содержательный канал, и его можно смотреть, хотя у меня на это не хватает времени. А все остальные каналы, включая НТВ, контролируются. Я поздно вечером смотрю новостные программы по всем каналам. Везде одно и то же. Видимо, в какой-то степени это связано с позицией власти, которая регулирует поток информации.

— Не только на советские, но и на западные СМИ при всей свободе слова всегда влияла политика, что выражалось, в частности, в присутствии неких ярко выраженных приоритетов. Возьмите конфликт в Югославии: масс-медиа демонизировали сербов, ловко слепив образ врага. Что должно доминировать в потоке информации? Условно говоря, вечные ценности — добро, свет, истина, свобода, справедливость, братство, равенство. А что мы видим на самом деле? Триллеры, убийства, каннибализм и всякие мерзости. Зачем это делается? В результате в обществе растет количество людей с негативной мотивацией. В то же время в СССР ни о катастрофах, ни об авариях, ни о людских потерях вообще не сообщали. И это тоже была сознательная политика. Возникает вопрос: какая тенденция сейчас побеждает, светлая или темная?

— За последние 15–17 лет заметно снизился уровень общественной морали, утрачены устойчивые стереотипы массового сознания, нравственные критерии оценки. Это отражается и на освещении тех или иных событий и проблем в средствах массовой информации. В российских масс-медиа слишком много негатива, в том числе по отношению к собственной стране. Такого нет нигде в мире.

Как-то раз на встрече с журналистами я спросил, почему наши СМИ не интересуются ничем, кроме криминала. Ведь есть же у нас, например, семейные детские дома, где приемные родители добиваются великолепных результатов в воспитании. Мне ответили: если этот детский дом сгорит или его ограбят, то он попадет в новости, а пока все это хорошо, что писать о хорошем? Утрата нравственных ориентиров — это страшная вещь.

В последние годы стало заметно, как российские СМИ формируют образ врага. Сначала это была Польша, потом Грузия, а в последнее время — США. Возможно, это делается для того, чтобы поднять национальный дух, угодить соотечественникам, показать сильную власть, и одновременно затушевать наши собственные проблемы. Это очень опасный путь, который связан с более широкой проблемой. Сейчас много говорят о нарастающем конфликте между христианским и исламским миром, о возможном столкновении цивилизаций. Противостояние христианского мира миру ислама очень опасно для человечества, поэтому нужно налаживать диалог культур. Хотя на эту тему неоднократно проводились конференции, встречи, круглые столы — все это разговоры в узком кругу интеллектуалов. Можно сколько угодно заниматься интеллектуальными играми, но при помощи игр эту проблему не решить. А вот СМИ могли бы внести позитивный вклад в дело разрушения негативных стереотипов.

— Как Вы думаете, возродится ли русская экономическая мысль — или она закончилась на Богданове и Кондратьеве и в области теории нам никогда уже не догнать Запад?

— Я упоминал, что читаю лекции по истории русской экономической мысли в Плехановской академии. Цикл, рассчитанный на два года, завершится лекцией о Богданове. А потом на основе лекционного материала я, может быть, издам книжку. Среди русских экономистов были уникальные люди.

— Кто Вами особенно любим?

— Возьмите Туган-Барановского. Интереснейшая фигура. Его труды переводили во Франции, в Англии, Германии, Италии, Соединенных Штатах, Японии, Израиле и других странах. Наш Институт экономики и Вольное экономическое общество в 1970 г. провели конференцию, посвященную истории российской экономической мысли, на которой констатировали формирование в России школы экономической мысли. Эта школа существовала с последней четверти XIX в. до 1929 г., когда она была уничтожена. Уже тогда в своем докладе я поставил вопрос: возможно ли возрождение российской школы экономической мысли? Вопрос, на который тогда не было ответа, потому что мы переживали период застоя, догматизма, серости в науке. Были какие-то проблески. Но когда Варга написал книжку, то ему устроили разгром в Институте экономики за антимарксистские взгляды. Институт мировой экономики был закрыт и влился в наш институт. У отдельных советских ученых были интересные идеи, но в целом уровень экономической теории резко упал.

В тот период, когда я был членом Правительства Рыжкова, в стране резко понизился статус экономической науки, в нее не верили.

— В последние годы существования СССР Вы, по сути, руководили экономическими реформами. Как Вы воспринимали масс-медиа, которые тогда много сделали для того, чтобы страна раскачалась, а затем и развалилась? Ведь у Вас в руках были рычаги власти, однако оказалось, что диссидентские СМИ сильнее даже этого огромного бюрократического монстра.

— Я не раз встречался с представителями средств массовой информации. Было одно телевизионное интервью, во время которого журналист задал мне вопрос: «Что Вы можете пожелать средствам массовой информации?» Я ответил: «Не мешайте». У нас был конкретный план, была разработана стратегия, которую рассмотрела Всесоюзная конференция в ноябре 1989 г. Тогда остро критиковали административно-командную систему, считая ее порождением советского строя. Я выступал с докладом, где цитировал Чупрова, в конце XIX в. писавшего, что административный строй пагубно сказывается на России и лишает ее всяких преимуществ, губит на корню живые ростки нового. Но в последние годы пребывания Горбачева у власти резко возросла оппозиция, выдвинувшая лозунг: «Скинуть Правительство Рыжкова!» И для достижения этой цели использовались любые средства.

— Кто, с Вашей точки зрения, оказывает более сильное воздействие на принятие решений — экспертное сообщество РАН или средства массовой информации? А может, ни те ни другие?

— Если говорить о средствах массовой информации, то я бы выделил только «Аргументы и факты» и «Комсомольскую правду», которые имеют колоссальные тиражи. Недавно в «Аргументах и фактах» вышла моя статья о борьбе с бедностью, где говорилось о том, что решить эту проблему можно за два-три года, причем решать ее надо системно. Если сбалансировать товарную и денежную массу, это поможет поднять отечественное производство, снять социальное напряжение за счет уменьшения разрыва между бедными и богатыми. Этот разрыв у нас превзошел все мыслимые пределы. По официальным данным, он составляет 1 к 15. Такого нигде в мире нет. В Европе соотношение выглядит как 1 к 6 или 1 к 8, а после отметки 1 к 10 складываются условия для социальной нестабильности. Следовательно, в России сейчас очень напряженная обстановка. Если мы хотим ее стабилизировать, нужно повысить качество жизни, ввести систему прогрессивного налогообложения, о которой давно идут разговоры. Нигде в мире нет плоской шкалы налогообложения, а у нас и человек, получающий минимальную зарплату, и миллионер платят одни и те же 13 %.

— Если история экономической мысли в России прервалась в начале 1930-х гг., то на основе какой экономической теории страна развивается сейчас?

— Дело в том, что между экономической мыслью и идеологией существует тесная взаимосвязь. Поток серости, который хлынул после 1930 г., в основном обслуживал политику власти. В 1940 г. у нас в институте расстреляли профессора Кубанина — он написал в своей книге о том, что производительность труда в сельском хозяйстве в Соединенных Штатах выше, чем в СССР. Книжка вышла в июне 1941 г. Ее разгромили в «Правде», в редакционной статье «О порочной книге и либеральных рецензентах», которая была опубликована 20 июня 1941 г. Подобная реакция означала закрытие института, ликвидацию его сотрудников. А сравнительно недавно я получил письмо от одного из ветеранов.

Вот его текст: «Уважаемый Леонид Иванович, в одном из выступлений Вы упомянули М.И. Кубанина, погубленного после травли, начавшейся в «Большевике» № 6 за 1941 г. Возможно, Вам покажется любопытным тот факт (если он Вам не известен), что статья М.И. Кубанина по производительности труда в сельском хозяйстве изначально планировалась в сборнике института «Производительность труда», но затем ввиду «промышленной ориентации» последняя пошла в «Проблемах экономики». Сборник растерзала «Правда», но авторы остались живы (как это ни парадоксально, но в какой-то мере, наверное, и потому, что через сутки грянула война)… Шлю Вам на помощь рецензию неизвестного авторы из «Правды» и титул «Сборника». С искренними пожеланиями успехов в Ваших архитрудных делах. Ю. Хромов».

Вот так наука должна была служить идеологии и политике.

— Когда в советское время Вы были директором института, то ощущали идеологический прессинг?

— Я впервые пришел в этот кабинет в июне 1986 г. и занимаю его уже двадцать один год. Это было время больших перемен, у меня сложились хорошие отношения с Горбачевым. После моего выступления на XIX партконференции отношения с Горбачевым надолго испортились, правда, потом все восстановилось. Мы начали перестройку, стали выдвигать какие-то новые проблемы. Очень сложно обстояли дела с финансированием института. Я предполагал развернуть хоздоговорную деятельность, начать зарабатывать деньги, чтобы пополнить кассу института. Но поскольку у меня уже имелся определенный опыт, я первым делом поехал к начальнику планово-финансового управления АН СССР. Он меня выслушал и сказал: «Очень смелые мысли. Но имейте в виду, на сумму заработанных институтом хозрасчетных денег я уменьшу Вам бюджетное финансирование».

— Вопиющая глупость! Но такова была та реальность…

— В те годы мы первыми выпустили ряд книг и статей, посвященных рынку. Это был период увлечения идеями конвергенции — взять что-то хорошее из капитализма и что-то хорошее из социализма и соединить. Причем такое предлагали не сторонники марксизма, а Тинберген и Гэлбрейт, а из наших — Андрей Сахаров. В начале 1960-х гг. эту идею выдвигал Питирим Сорокин, о конвергенции пишет Стиглиц в последних работах.

Я считаю, что за ней будущее. Если найти органическое соединение двух формаций и при этом учесть особенности страны, то можно решить многие проблемы. Вот поэтому мы и писали об объединении рынка и плана. Концепция, которую мы разрабатывали в Правительстве, предусматривала по-этапный переход к рынку. Первым шагом на этом пути были кооперативы — мы отказались от монополии государственной собственности. Затем начали создавать первые акционерные общества, еще не имея соответствующего закона. Задолго до всех этих российских реформ Рыжков подписал Постановление Правительства о реорганизации КАМАЗа в акционерное общество.

Наш институт активно участвовал в преобразованиях. Не могу сказать, что все было хорошо, но сдвиг произошел. К сожалению, в то время подавляющая часть научных сотрудников не владела иностранными языками, не читала западную литературу, не знала, что там делается. В итоге мы не имели связи с мировой наукой. Сейчас пришло новое поколение ученых, и я, когда читаю лекции в Плехановской академии, говорю, что есть надежда на восстановление. Но этот шанс может быть, а может и не быть реализован. Вот и моя книжка называется «Полтора года в Правительстве: неиспользованный шанс».

Я недавно вычитал у Дмитрия Лихачева интересную мысль. Он пишет: «Когда мне задают вопрос: «А какое завтра будет у России?» — я отвечаю, что такого вопроса не существует. Оно будет таким, каким мы с Вами его сделаем, и не надо ждать, что придет царь-батюшка, или новый премьер, или генсек и сделает нас счастливыми».