|
||||
|
Глава 16. Нарыв, проколотый немецким штыкомВ Москве царило радостное возбуждение. Что ни говори, а немцы молодцы! Гитлер замечательно продемонстрировал, что его угроза вторжения в Англию не является пустыми словами. Операцию по захвату острова Крит можно вполне считать прологом к высадке на Британские острова. Именно так, как был захвачен Крит, будет захвачен плацдарм на юге Англии. Все умники, доказывавшие с цифрами и фактами, что вторжение в Англию невозможно, были посрамлены и замолчали. Англичане эвакуировали Крит. Их флот не смог предотвратить немецкого вторжения, не имея противника на море. Теперь немцы разворачивают на северном побережье Франции целый воздушно-десантный корпус, перебрасываются из Германии сотни транспортных самолетов и планеров. Правда, неугомонные англичане никак не хотели признать свое поражение и нанесли Сталину еще одну обиду. 30 мая английские войска взяли Багдад и свергли режим Рашида Али, с которым Сталин совсем недавно (12 мая) заключил в полном объеме дипломатические отношения. Рашид вместе с иерусалимским муфтием, бежал к немцам, и проклятая авиабаза в Мосуле так и продолжала оставаться нацеленной на Баку, нервируя Кремль. Сталин ничего не сказал. Пусть потешатся перед смертью. С 1 июня в Красную Армию под видом учебных сборов был призван еще почти миллион запасных. Из этого даже никто не делал особой тайны. Даже армейская газета «Красная Звезда» объявляла: «В частях Красной Армии развертывается переподготовка призванного рядового и младшего начальствующего состава. В армию вольются целые сотни тысяч бойцов. Задача кадров Красной Армии состоит в том, чтобы дать возможность им овладеть новой военной техникой в короткий срок». 2 июня секретарь ЦК ВКП(б) Щербаков сделал доклад «О текущих задачах пропаганды», где, повторив почти слово в слово речь Сталина от 5 мая, добавил: «Красная Армия готова на чужой земле защищать свою землю». Это было великолепно, а потому и встречено оглушительными аплодисментами. Примерно в то же время М.Калинин выступал перед слушателями Военно-политической академии им. Ленина. На вопрос, когда же начнется война с Германией, «всесоюзный староста» воскликнул: «Чем скорее, тем лучше! Мы все ждем этого... и свернем им, наконец, шею!» В начале июня нарком госбезопасности Белорусской ССР Цанава сообщил в Москву, что немцы опубликовали в варшавских газетах распоряжение, запрещающее распространять слухи о якобы предполагавшейся войне между Германией и СССР. Виновные караются наказанием до пяти лет тюремного заключения, но, несмотря на это, разговоры о войне Германии с Советским Союзом не прекращаются. Сталин нашел эту меру, принятую германскими властями, совершенно правильной и инструктировал Лаврентия Павловича давать распространителям подобных слухов в СССР десять лет лагерей. (Меньше чем за месяц за распространение подобных слухов было посажено около 10 тысяч человек. Ни один из них не был освобожден после 22 июня. А последний суд (в Ленинграде) за распространение подобных слухов имел место аж 11 июля). 6 июня товарищу Сталину представили перевод хулиганской статьи, появившейся в одной из ведущих американских газет, где говорилось: «Когда после первого же залпа „Бисмарка“ взлетел на воздух символ Британской империи линейный крейсер „Худ“, считавшийся самым крупным и самым мощным кораблем в мире, когда немецкие парашютисты без особых усилий захватили Крит, стало очевидно, что Англии остается надеяться: только на милость Всемогущего Бога и что намерения мистера Гитлера захватить Британские острова не только совершенно серьезны, но и вполне осуществимы. Однако... немцы все с большей тревогой должны оглядываться на восток, где Сталин развернул против них армию, один размер которой не поддается воображению и должен вызывать ужас... По мнению военных авторитетов, эта гигантская армия имеет в своем составе более 10 тысяч танков, 15 тысяч самолетов, а ее артиллерийский парк просто не поддается учету. Силы вермахта на востоке оцениваются примерно в 4 миллиона человек, 4 тысячи танков и 5 тысяч самолетов. Для того, чтобы наступать на противника, имеющего двойное преимущество в людях и технике, надо сойти с ума. Не существует ли между Москвой и Лондоном скоординированного плана сокрушения Гитлера и раздела Европы?» К подобным опусам из англо-американских газет Сталин давно относился как к жужжанию надоедливой мухи. Но тут не мог сдержать улыбки, отметив явный недостаток воображения у неизвестного американского публициста, писавшего о 10 тысячах советских танков, как о чем-то необыкновенном и чуть ли не сверхъестественном. По последней сводке Сталин знал, что в Красной Армии уже имеется 23457 танков, готовых к немедленному действию и еще примерно 11 тысяч, проходящих заводские испытания и разные стадии ремонта. Столь громадное превосходство в силах придавало уверенности в благополучном исходе операции при любых, даже самых неожиданных поворотах сценария. Сегодня Берия представил ему последние сводки от секретной агентуры.
Сталин пробежал глазами сводки, ничем не выразив своего интереса. Гораздо большую реакцию у него вызвало сообщение о том, что 4 июня в Голландии в возрасте 82-х лет скончался «генеральный спонсор» большевистской революции 1917 года кайзер Вильгельм II. Вождь выразил сожаление, что бывший кайзер ушел от справедливого пролетарского суда. Что вождь имел против кайзера, так и осталось непонятным. Возможно, старик Вильгельм не выплатил в свое время Ленину всех обещанных денег, и Сталин об этом знал? По лицу Берии Сталин, еще просматривая сводки, понял, что Генеральный комиссар Госбезопасности явился к нему, чтобы доложить о чем-то гораздо более важном, чем сообщения сексоюв. И не ошибся. Берия всегда любил начинать с мелочей, а теперь он представил Сталину действительно важный документ. Арестованные артиллерийские конструкторы и инженеры признали на допросах, что их вредительской деятельностью, направленной на срыв производства в СССР новейших видов оружия, лично руководил сам нарком вооружений Ванников. Сталин внимательно прочитал представленный документ дважды. Он выглядел очень расстроенным. Ведь с Ванниковым они вместе работали в бакинском подполье и в рабоче-крестьянской инспекции. Как маскируются враги! В ту же ночь нарком вооружений Борис Ванников был арестован и отправлен в Сухановскую тюрьму. Когда его ввели в кабинет следователя, тот, увидев Ванникова, вышел из-за стола и, не размахиваясь, ударил наркома кулаком в лицо. Ванников упал и получил несколько раз ногой в живот. Несколько крепких рук подхватили наркома вооружений, проволокли по узкому коридору и бросили на мокрый пол камеры поразмыслить о своих преступлениях. Еще через день было объявлено, что новым наркомом вооружений назначен тридцатидвухлетний Дмитрий Устинов, ему было приказано резко увеличить производство вооружений. 10 июня 1941 года советский посол в Лондоне Иван Майский был приглашен к постоянному заместителю министра иностранных дел Англии Кадогану. После обычного обмена приветствиями Кадоган сказан: «Господин посол, я пригласил вас, чтобы сделать чрезвычайно важное сообщение. Прошу вас взять лист бумаги и записать все, что я вам продиктую». Затем Кадоган зачитал сведения английской разведки, где перечислялись немецкие дивизии, развернутые на границе с СССР. Майский хорошо знал, что за пересылку подобных сообщений, можно, как минимум, заработать выговор с занесением, но все-таки передал сообщение в Москву с пометкой: «Английская дезинформация». Ведь всегда полезно узнать, в чем враг хочет тебя уверить. Работа в Генеральном штабе кипела, не останавливаясь ни на секунду ни днем, ни ночью. Приграничные округа фронта задыхались от перенасыщенности войсками и всеми видами боевого снабжения. Генштаб разъяснял командующим фронтами-округами, что как только они двинутся вперед, за ними пойдут эшелоны с грузами, самолеты перелетят на новые аэродромы, танковые соединения, разделенные на волны, рассеются по европейским равнинам, а на их место подойдут армии второго эшелона. Но сдержать такую огромную армию, совершенно явно нацеленную на запад и учениями, и штабными играми, и политическими занятиями, и агрессивной государственной идеологией, было не так легко. Участились случаи перестрелок пограничников. Авиация пограничных округов постоянно нарушает немецкую границу, совершая облеты Мемеля и Тильзита. Еще хуже положение в центре и на юге. Кирпонос самовольно стал занимать своими войсками предполье. «Полетят головы!» – недвусмысленно предупредил великий вождь. Из Москвы в Киев 10 июня полетел строгий окрик за подписью Жукова: «...Донесите, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье». В тот же день последовал приказ в пограничные округа «запретить полеты нашей авиации в приграничной полосе...». Ни одного шага без приказа Москвы не предпринимать. 11 июня в штабы пограничных округов полетела совершенно секретная ориентировка, доставленная фельдъегерской авиапочтой специального назначения:
Хотя окончательный вариант «Грозы» был утвержден еще 15 мая, Жуков упрашивал Сталина внести в него новые изменения. Он предлагал не мелочиться, а одновременно с действиями против Германии нанести удар и по Румынии. Для этого начальник Генерального штаба предлагал создать еще один фронт – Южный, в составе двух армий. 11 июня был отдан приказ о сформировании отдельного Управления воздушно-десантных войск Красной Армии для более гибкого управления корпусами в бою. Кроме того, был уже готов приказ о выдвижении войск ближе к госгранице, чтобы уложиться в плотный график плановых разработок. 11 июня Берия и Меркулов предъявили Сталину выдержки из протокола очной ставки Проскурова и Рычагова. Подтвердились самые худшие опасения товарища Сталина. Конечно, Проскуров, Рычагов и два десятка более мелких генералов, которых пока удалось арестовать, оказались всего лишь исполнителями крупномасштабного заговора. Сталин еще после ареста Рычагова предположил, что нити к руководству заговором ведут в Генеральный штаб. И, как всегда, оказался прав! Преступники сознались, что их диверсионно-вредительскими действиями руководил генерал-лейтенант Яков Смушкевич, дважды Герой Советского Союза, занимающий ныне должность помощника начальника Генерального штаба (т.е. Жукова) по авиации. Он был завербован фашистской разведкой еще в Испании, где был известен как «генерал Дуглас». «Дружок Жукова», – подсказал Берия молча читавшему документы Сталину. Вождь вздохнул. Все правильно. Командовал авиацией на Халкин-Голе в 1939 году, где уничтожил много японских самолетов и получил вторую Золотую звезду. Вот она, «испанская банда» – Проскуров, Рычагов, Пумпур и Смушкевич. Никому нельзя общаться с иностранцами! Обязательно завербуют. Но дальше было еще хуже. В заговоре, оказывается (как и предполагал вождь), участвовал и бывший командующий Военно-воздушными силами, а ныне командующий Прибалтийским военным округом (Северо-западным фронтом) генерал-полковник Александр Локтионов, относительно которого уже подписан указ о производстве его в генералы армии! Было от чего призадуматься! Нет, нельзя начинать историческое мероприятие такого масштаба, не очистив окончательно свои ряды от предателей и шпионов! Арестовать обоих! (У меня пока нет доказательств, но я считаю правомерным поставить вопрос: какое отношение имел Жуков к этой новой вакханалии арестов в армии? Мы показываем только наиболее крупные фигуры, а арестовано было, разумеется, гораздо больше людей. Можно ли считать простым совпадением, что новая волна началась сразу же после назначения Жукова начальником Генерального штаба, охватив очень многих участников боев на Халкин-Голе?) Утром 12 июня дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Смушкевич был арестован прямо в госпитале, где ему три дня назад сделали операцию, и прямо на носилках отправлен в Сухановскую тюрьму. Ему тут же была дана очная ставка с бывшим генерал-лейтенантом Павлом Рычаговым. При виде своего боевого товарища по Испании и Халкин-Голу, Рычагов стал сбиваться с ранее данных показаний, а затем замолчал. Вид самого Рычагова с распухшим от избиений лицом в кровоподтеках и синяках, в рваной нательной рубахе со следами крови, так подействовал на слабого после операции Смушкевича, что тот временами терял сознание. Ему давали нюхать нашатырь. Следователь Влодзимирский снова зачитал показания Рычагова о том, что именно Смушкевич организовал преступную вредительскую организацию и вовлек в нее его, Рычагова, зная о его ненависти к советской власти и рабоче-крестьянскому строю. – Подтверждаете ли вы эти показания? – спросил следователь. – Нет, —прошептал разбитыми губами Рычагов. – А вы, – обратился следователь к бледному, как бумага, Смушкевичу, – подтверждаете ли вы зачитанные вам показания вашего сообщника Рычагова? – Это чудовищно, – прохрипел Смушкевич. – Не было никакой организации... Не было ничего. Наступила пауза. Влодзимирский устало вздохнул. – Тебе что, – заорал присутствующий на очной ставке следователь Шварцман, обращаясь к молчавшему Рычагову, – бабу твою сюда привести и вы..ть на твоих глазах?! Коротким взмахом он ударил резиновой дубинкой по повязкам на ногах Смушкевича. – А твоих дочек? – продолжал орать следователь, стараясь заглушить крик Смушкевича. – Твоих дочек сюда привести? Чтобы ты понял, что с тобою не шутят, сволочь! Новый взмах дубинки. Отчаянный крик и хрип. Повернувшись, Шварцман с размаха ударил Рычагова дубинкой по лицу. Брызнула кровь. Рычагов упал на пол. В тот же день в Риге был арестован генерал-полковник Локтионов (накануне получивший известие о своем повышении в звании) и этапирован самолетом в Москву. Из штаба округа весть немедленно распространилась по штабам армий, а затем и по всему округу, когда в Ригу прилетел новый командующий – генерал-полковник Федор Кузнецов, назначенный по личной рекомендации Жукова. Генералу Локтионову также устроили очную ставку с Рычаговым. Старый генерал обматерил и Рычагова, и следователей. Его сбили с табурета ударом резиновой дубинки и стали бить сапогами. Окровавленного, его снова посадили на табурет и следователь Влодзимирский спросил, признает ли он себя виновным в том, что состоял в преступной организации. – Да, ответил генерал, вытирая ладонью кровь с лица, – признаю, что всю жизнь состоял в преступной организации, именуемой партия большевиков. Утром 12 июня Тимошенко и Жуков были, наконец, приняты Сталиным. В кабинете вождя находился Молотов. Сталин был бледен. Чувствовалось, что он провел беспокойную ночь. Сталин спросил, известно ли им, что случилось в Прибалтийском округе, имея в виду арест Локтионова. Хотя вопрос был задан наркому, ответил Жуков: «Да, известно. Новый командующий уже вылетел в Ригу». Сталин одобрил все мероприятия, предложенные Генштабом, кроме создания Южного фронта, сказав, что об этом следует подумать. А кто будет координировать действия Южного и Юго-Западного фронтов? Жукову надоело вспоминать фамилии, и он предложил себя. Генеральный штаб оставит на Василевского. Итак, действия Западного фронта будет координировать Шапошников. Он уже там находится. Южного и Юго-Западного – Жуков. Сам напросился. А Северо-Западного? Командующий там новый, неопытный. Жуков тут же предложил Мерецкова. Пусть отправляется в строй. А то неудобно получается. Был начальником Генштаба, а сейчас работает начальником управления. Вечно недоволен. Мешает это работе, когда в подчиненных у тебя твой бывший начальник. Сталин бросил на Жукова взгляд, но не сказал ничего. 12 июня 1941 года в округа-фронты полетела директива начать выдвижения войск на исходные позиции, чтобы закончить развертывание, как и было приказано ранее, к 1 июля. «12 июня, – говорится в документах, – командование приграничных округов под видом учений и изменения дислокации летних лагерей приступило к скрытому развертыванию войск уже вторых эшелонов». Как и предусмотрено хитроумным планом «Грозы». Гигантская армия на всем огромном фронте от Балтийского до Черного моря зашевелилась, тайно разворачиваясь на исходных позициях. За ними на рубеже рек Западная Двина и Днепр грозно разворачиваются армии второго эшелона. Не позднее 1 июля приказано занять исходные позиции для наступления 12 армиям первого эшелона. Еще 5 армий имеются в резерве главного командования и на второстепенных участках границы. Такой мощи мир не знал со времен походов Чингиз-хана! Но у Чингиза не было танков, самолетов, артиллерии, химического оружия и телеграфа.
По приказу Сталина Молотов составил необходимый документ. Сталин внимательно прочел его, завизировал и отдал обратно Молотову. Тот немедленно направился в Комиссариат по иностранным делам, куда поздно вечером был вызван германский посол Шуленбург.
На следующий день заявление ТАСС было опубликовано во всех советских газетах, начиная с «Правды» и периодически передавалось как радиомаяк. В тот же день, 14 июня 1941 года, специальные отряды НКВД начали массовую депортацию населения из оперативного тыла фронтов. Таковым считались территории всех трех Прибалтийских республик, районы Западной Украины, Западной Белоруссии и Бессарабии. Отряды действовали четко, по заранее составленным спискам. Солдаты НКВД при поддержке милиции врывались в дома, давали 10 минут на сборы, набивали людьми грузовики, некоторых гнали пешком на станции, где уже ждали товарные эшелоны. Людей гнали в чем они были, и набитые товарные вагоны без остановок везли их в восточную Сибирь. Только из Таллина было депортировано 7 тысяч семей, из Риги – 11 тысяч, из Каунаса – 10 тысяч. В сельской местности дело шло не так гладко. Многие разбегались по лесам, формируя полу стихийные отряды сопротивления, которые очень пригодились солдатам фельдмаршала Лееба всего через неделю. От этих страшных ночи и дня 14 июня берут свое начало все эстонские, латвийские, литовские, гомельские, львовские, галицийские и другие дивизии СС, сформированные немцами из бежавших и скрывшихся мужчин, чьи матери, жены, дети и старики были брошены в Сибирь на верную смерть. Не сговариваясь, в тот же день немцы начали аналогичную акцию на своей стороне, но гораздо большего масштаба. Но главным было следующее: все русские, проживающие в Германии и на оккупированных немцами территориях в возрасте от 16 до 50 лет независимо от пола подлежали временному задержанию до особого распоряжения. (На территории оккупированной Франции, прямо у ворот своего дома, была схвачена жена знаменитого русского генерала Антона Ивановича Деникина. Генерал бросился к гестаповцам, крича: «Господа, вы ошиблись! Вы, видимо, приехали за мной!» Гестаповцы не удостоили его даже взглядом – прославленный белый генерал был гораздо старше 50 лет.) Риббентроп показал Гитлеру телеграмму Шуленбурга. Гитлер был спокоен, поскольку доктор Моррель вдвое увеличил дозу своих уколов. Так бывает спокоен азартный игрок, собирающийся сорвать банк, блефуя без единого козыря на руках и выжидая момента, когда его партнер – профессиональный шулер расслабится, поскольку имеет на руках все четыре туза и еще два, спрятанных в рукаве. Тогда можно, смахнув карты на пол, оглушить шулера канделябром, схватить деньги и устроить затем драку со всеми присутствующими, надеясь на Провидение... Казавшаяся безнадежной затея, кажется, начинала удаваться. За последние три месяца был проделан совершенно невероятный объем работ. К началу операции по плану «Барбаросса» создавались запасы горючего в расчете на 700—800 км марша для всех видов боевых машин и автотранспорта. В каждой пехотной дивизии имелось два боекомплекта боеприпасов, а в танковой – три. Этого должно было хватить на первые 10 суток боев. 14 июня Гитлер собрал совещание по осуществлению плана «Барбаросса». Выслушав доклады командующих группами армий и уточнив ряд вопросов, Гитлер определил окончательную дату нападения – на рассвете 22 июня. Условный сигнал к наступлению «Дортмунд». Пообедав с генералами, Гитлер затем выступил перед ними с большой речью. Указав, что он вручает в руки армии судьбу страны, Гитлер подчеркнул, что совершенно невозможно больше терпеть на своих границах такую мощную армию, как сталинская. Он верит в свою армию и уверен, что большевистская армия, а равно большевистская идеология будут уничтожены быстро и решительно. «Некоторые газеты нейтральных стран, – продолжал Гитлер, – предрекают нам ужасный конец в этом походе. Так я вам скажу, господа, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Кроме того, – закончил Гитлер, – разгром России вынудит Англию также капитулировать«. Все, бывшие в тот день с фюрером, запомнили его слова, сказанные в канун нападения на СССР: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Это не были слова Гитлера. Это – слова Гете. Но все поняли, что именно их он нес в своей душе, видя петлю, уже затягиваемую на его горле. У товарища Сталина были собственные проблемы. Принимая решения, он обдумывал их со всех сторон, вычленяя особо опасные последствия. Задумав бросить армию в европейский поход, вождь отчетливо видел главную опасность: неизбежные широкие контакты военнослужащих Красной Армии с населением захваченных территорий, исповедующим совсем иную мораль, чем советские люди. Сейчас, правда, другие времена. За двумя эшелонами армий развернуты дивизии НКВД. Политические и особые отделы пронизывают армию до уровня рот и взводов. Секретными директивами политорганы и особые отделы предупреждены о персональной ответственности за несанкционированные контакты военнослужащих с местным населением. В свою очередь Военные советы округов (фронтов) сообщают, что при столь резком увеличении численности вооруженных сил, обнаружилась острая нехватка политруков. Поразмыслив, Сталин решил, что товарищи правы. Было решено призвать в армию некоторое количество освобожденных паргработников с предприятий и учреждений, тщательно их отобрав через горкомы и обкомы. 14 июня новый командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Кузнецов отдал приказ по случаю своего вступления в должность. Слухи об аресте генерала Локтионова уже распространились по всем частям округа-фронта, что лихорадило личный состав. Надо было привести людей в чувство и успокоить их. «Сегодня, как никогда, – говорилось в приказе генерал-полковника Кузнецова, – мы должны быть в полной боевой готовности... Надо всем твердо и ясно понять, что в любую минуту мы должны быть готовы к выполнению любой боевой задачи». Уж Кузнецов-то хорошо знал, какая боевая задача предстоит. Да и не он один. В тот же день началось развертывание стрелковых корпусов Юго-Западного фронта на исходные позиции. Выдвижение войск осуществлялось под видом их передислокации на новую лагерную стоянку. На Западном фронте, по приказу генерала армии Павлова на исходные позиции двинулись части стрелковых корпусов. Непосредственно к границе были придвинуты соединения четырех танковых корпусов. Вечером 14 июня Нарком обороны отдал приказ военным советам Прибалтийского, Западного и Киевского округов о переводе управления войсками в заблаговременно развернутые фронтовые штабы Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов. 15 июня, просматривая разведсводки, Сталин с горечью убедился, что практически вся советская разведка попала в сети англо-американских провокаторов. Со всех сторон сыпались предупреждения о предстоящем немецком нападении. Разведчики же просто сообщали то, что видели и слышали. Вождь с утра находился в хорошем настроении, а потому позволил себе писать на сводках шутливые резолюции. На донесении военного атташе в Берлине генерала Тупикова, предупреждающего о том, что война начнется 22 июня, Сталин начертал: «Передайте тупому генералу, что это – английская провокация». Даже сам Деканозов включился в поток дезинформации. Что с ним случилось? Он уже советовался с Берией и Молотовым, не пора ли Деканозова отозвать и провести следствие. И почему нет никаких сообщений от Ахмедова? Измаил Ахмедов – самый опытный ликвидатор НКВД был в конце мая послан в Германию, чтобы, если надо, принять решительные меры против провокаторов и паникеров. Резиденты-нелегалы, прослышав о приезде Ахмедова, бросились врассыпную, кто в Бельгию, кто во Францию, а некоторые – аж в США. Гоняясь за ними, Ахмедов тоже добрался до Соединенных Штатов, где и решил остаться навсегда и писать воспоминания на тему «Тайная полиция Сталина». Книга выдержала 11 изданий на многих языках. Сталин еще об этом не знал. А когда узнал, даже не очень разгневался. Выполни Ахмедов свою миссию, он бы к 22 июня вырезал всю нашу нелегальную разведсеть в Европе. А она еще как пригодилась! С едующее тревожное сообщение пришло с Балтики. Немецкие торговые суда, даже не закончив погрузки, стали одно за другим уходить из советских портов домой. Сталин прочел эту сводку, машинально кивая головой. Он-то знал в чем тут дело. Он знал даже больше. Около 30 советских грузовых судов, некоторые уже скоро как месяц, стоят на рейдах разных портов Германии и Дании. Им предстояло помочь немцам в переброске второго эшелона десанта в Англию. Из разведсводок только одна удостоилась благосклонного внимания Сталина. Источник в Готенгафене сообщал, что, по его данным, новый линкор «Тирпиц» собирается выйти в море с «Адмиралом Шеером» 10 июля. Сталин приказал отправить эту сводку в Генштаб. 16 июня во все округа поступила совершенно неожиданная директива. В пятницу 20 июня и в субботу 21 июня разрешалось отпустить личный состав в увольнение. Офицеров – до утра понедельника 23 июня. С четверга 19 июня и до 23 июня в авиачастях разрешалось произвести 25-часовые регламентные работы, в танковых и артиллерийских частях —парковые дни. По усмотрению командиров подразделений. Это вызвало всеобщую радость. Не до смеха было только Сталину. Берия и Меркулов продолжали раскручивать «испанских заговорщиков». В показаниях слишком часто стало фигурировать имя генерал-полковника Штерна. Они попросили разрешение у вождя допросить Штерна в качестве свидетеля. Улики были налицо. Сражался в Испании, где и вступил в преступную группу, а не исключено – сам ее создал. Сталин подумал и сказал: – Зачем свидетелем? Допросить надо как следует. И выясните, наконец, кто ими всеми руководил. После перешли к текущим вопросам. Разведка сообщает, что в районе Варшавы и в Восточной Пруссии все узловые станции забиты эшелонами. Один из наших агентов проник в помещение штаба 175-й пехотной дивизии вермахта. Все стены там увешаны картами южных районов Англии с отработкой задач по захвату плацдармов. Берия доложил, что завтра начнутся мероприятия по сдаче государственной границы войсками НКВД управлению фронтами. После чего пограничники вольются в дивизии НКВД, развернутые за армиями вторжения. Параллельно с войсками, подчиненными комиссариату обороны, уже создана целая армия войск НКВД – 18 дивизий и отдельных полков. Дивизии моюризованы даже лучше армейских стрелковых дивизий, поскольку и задачи у них важнее. Кроме заградительных функций по отношению к собственной армии, они должны заниматься своим прямым делом – «чистить» тылы армии в процессе ее наступления на Запад. Все по образцу Прибалтики, Польши и Бессарабии. Но этого мало. 23 апреля 1941 года секретным приказом Сталина создается принципиально новая организация: Управление оперативных войск НКВД под командованием генерал-лейтенанта НКВД Артемьева. Эта параллельная армия готова к решению самых разнообразных задач: от подавления очагов сопрошвления, оставшихся в тылу наступающей Красной Армии до депортации в течение суток населения среднего европейского города. 17 июня прямо у себя в кабинете управления ПВО Красной Армии был арестован генерал-полковник Григорий Штерн. Его отвезли во внутреннюю тюрьму на Лубянке и, не задав ни единого вопроса, заперли в бокс для подследственных. А в Сухановке следователи смертным боем били бывшего наркома вооружений Бориса Ванникова. Его били резиновыми дубинками, кулаками, пинали ногами в живот и в пах, требуя назвать сообщников. Ванников упал на пол, и следователь Родос стал топтать его ногами, прыгал на нем, крича: «Скажешь! Все скажешь!» Ванников ревел от боли, плакал, но показаний ни на кого не давал. Тогда следователь Сорокин вспомнил, что у них в следственном отделе имеется машинка для вырывания ногтей, подаренная гестаповцами еще в 1939 году. Принесли машинку и для начала содрали ноготь с безымянного пальца левой руки бывшего наркома. Тот потерял сознание. Облили водой, дали понюхать нашатыря... В совершенно бесчувственном состоянии Ванников подписал показания, где в качестве его сообщников были названы генералы Герасименко, Верцев, Шелковый, Чарекии, Батов, Хохлов, Мирзаханов, Гульянц, Жезлов, Лазарев, Ветошкин, Котов и Иоффе. Их арестовали, не испрашивая особого разрешения Сталина. О Герасименко в череде стремительно развивающихся событий чуть не забыли. Он был арестован только 5 июля и расстрелян в феврале 1942 года. Между тем, Штерну срезали петлицы со звездами генерал-полковника, отвинтили с гимнастерки Золотую звезду Героя Советского Союза и другие ордена, отобрали ремень и портупею, срезали пуговицы на галифе, выдав взамен веревочки, и в таком виде повели на допрос, который, учитывая высокое в прошлом положение арестованного, проводил сам нарком государственной безопасности Всеволод Меркулов. На допросе присутствовал и следователь Шварцман, скромно сидевший за угловым столиком, перебирая бумаги. Меркулов очень вежливо попросил Штерна не отнимать времени ни у себя, ни у них, а чистосердечно сознаться во всех преступлениях, чтобы облегчить собственную участь и уменьшить вину перед родиной. Штерн, державшийся до удивления спокойно, спросил, в чем его обвиняют? – Мы надеялись, что вы сами нам расскажете о своих преступлениях, – сказал Меркулов. – Поверьте, в вашем положении запираться глупо. На что Штерн упрямо заявил, что никаких преступлений против родины и партии не совершал. И сказать ему нечего. Тогда следователь Шварцман, устало вздохнув, встал из-за стола и, подойдя к Штерну, хлестанул его по лицу жгутом из электрических проводов. И так удачно, что сразу выбил генерал-полковнику правый глаз. Брызнула кровь, Штерн упал со стула на пол. Меркулов укоризненно посмотрел на Шварцмана. На полу был постелен дорогой ковер, как и подобает в кабинете наркома. Шварцман извинился, сказав, что у него «от пролетарской ненависти» свело руку. Он хотел ударить по шее, а попал по лицу. Пришлось вызвать конвой, чтобы те унесли Штерна на перевязку и привели в чувство, а затем отправили в Сухановскую тюрьму. Меркулов распорядился также, чтобы скатали ковер в его кабинете и постелили новый, пообещав Шварцману высчитать стоимость чистки ковра из его жалования. На что полковник Шварцман ответил натянутой улыбкой. Так вполне могло произойти. И поехал в Сухановку. Туда же вскоре доставили с Лубянки и Штерна на очную ставку с Рычаговым, который уже был в состоянии близком к помешательству. Штерн стонал, держась за окровавленную повязку на глазу. Шварцман немедленно пообещал ему выбить второй глаз, если он будет продолжать запираться. «Долг каждого честного советского гражданина, – мягким усталым голосом напомнил Шварцман, – всемерно помогать следствию». Однако попытка проникновенным словами пробудить в бывшем генерал-полковнике гражданский долг не увенчалась успехом. Штерн продолжал стонать и упорно отказывался признавать себя виновным. Тогда следователь Зозулов приказал ему встать и ударил сапогом в промежность. Штерн закричал, упал и потерял сознание. Его за ноги отволокли в камеру. Отвели в камеру и Рычагова, который пел песню о самолетах и о девушках. 17 июня президент США Рузвельт получил очередное письмо от премьер-министра Черчилля. «Судя по сведениям из всех источников,—сообщал английский премьер, – в ближайшее время немцы совершат, по-видимому, сильнейшее нападение на Россию... Если разразится эта новая война, мы, конечно, окажем русским всемерное поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которого нам нужно разбить, – это Гитлер. Я не ожидаю какой-либо классовой политической реакции здесь и надеюсь, что германо-русский конфликт не создаст для Вас никаких затруднений». Рузвельт немедленно ответил, заверив Черчилля, что, если немцы нападут на Россию, он немедленно публично поддержит «любое заявление, которое сделает премьер-министр, приветствуя Россию как союзника». Президент и Гопкинс находились во внутреннем кабинете Рузвельта, смежном с овальным залом Белого Дома. Президент перебирал свою огромную коллекцию почтовых марок, а Гопкинс, взлохмаченный и небритый, валялся на диване, просматривая газеты. Когда Рузвельт прочитал Гопкинсу послание от Черчилля, тот спросил: – Если Сталин нападет первым, что мы будем делать? Поддерживать Гитлера? И как это объяснить миру? Рузвельт рассмеялся: – Да, мы бы попали в самое дурацкое положение. Кстати, многие сенаторы именно так и настроены. Если Сталин так поступит, он разрушит всю схему, которую мы разработали на ближайшие пять лет. Но, к счастью, я уверен, что он так не поступит. Он ждет высадки в Англии. В этом его уверили все, а не только немцы. Адольф уже хорошо понимает, что ему конец, а потому вложит в свой удар все силы, которые у него еще есть. Это будет страшный удар, Гарри, поверьте мне. Сталин не скоро от него оправится, а Гитлер – не оправится никогда. В этом у меня нет сомнений. Меня беспокоит другое. Нам нужно вступать в войну, а как это сделать – я не знаю. – Может, не нужно спешить, – предложил Гопкинс, – а дать парням в Лос-Аламосе завершить работу. Гитлер сделал нам бесценный подарок, разделив даже физику на еврейскую и арийскую. – Нет, – сказал президент. – Гровс докладывал мне, что нельзя ожидать окончания работ ранее 1944 года. Будет поздно. Президент задумался, потом мечтательно произнес: – Когда-то понадобился взрыв броненосца «Мэн» в Гаване, чтобы расшевелить среднего американца и заставить его потребовать у правительства объявления войны Испании. Именно благодаря той войне Америка была принята в клуб великих держав мира. Что же должно взорваться сейчас, чтобы наш добрый обыватель потребовал от правительства немедленно вступить в войну? – Фрэнк, – засмеялся в ответ Гопкинс, – вы – верховный главнокомандующий. Дайте приказ нашим ребятам разбомбить какую-нибудь базу джапов в Индокитае. Насколько я их знаю, они тут же разбомбят в ответ что-нибудь у нас. И конгрессу не останется ничего другого, как санкционировать ваши действия – действия президента. – Нет, – твердо сказал Рузвельт. – Ни в коем случае. Мы демократическая, миролюбивая страна. У нас должна быть безупречная репутация. Мы будем продолжать их злить. У Гитлера и японцев плохие нервы, они склонны к истерикам, и что-нибудь обязательно взорвется. До ожидаемого президентом взрыва уже оставалось совсем немного —чуть более пяти месяцев. В страшном взрыве, последовавшем в Перл-Харборе 7 декабря 1941 года, была окончательно погребена даже теоретическая возможность для Гитлера и его союзников выпутаться живыми из этой страшной войны. 18 июня из округов и фронтовых штабов сообщили, что к вечеру будет завершена подготовка театра военных действий к наступлению. На всех участках границы начато разминирование мостов и проходов. Прямо на мостах развернуты спецотряды НКВД. В штабах всех уровней кипит работа. На полковом уровне командиры пехотных и танковых батальонов получают новые карты сопредельных территорий с приказом: изучить их и подготовиться к получению конкретной боевой задачи. Артиллеристы получают конкретные задачи и координаты для артподготовки. На аэродромах перед летчиками и штурманами выставлены вынутые, наконец, из сейфов снимки и схемы объектов бомбежки и штурмовки. Вечером 18 июня были подняты по боевой тревоге и приведены в полную боевую готовность штабы объединений и соединений на всем фронте от Баренцева до Черного моря. Войска начали выдвижение непосредственно в пограничную зону. Затем командующие приграничными округами и фронтами отдали приказ: привести уровень боевой готовности армий второго эшелона в уровень боевой готовности с войсками первого эшелона. В тот же день на вакантное место начальника Управления ПВО Красной Армии был назначен генерал Воронов. Радисты, телефонисты, операторы телетайпов не отходили от своих аппаратов в штабах фронтов, округов, корпусов и дивизий, ожидая сигнала «Гроза». Все, вплоть до командующих фронтами, спали на боевых постах, не раздеваясь, а лишь ослабив ремни. Никакого сигнала не было... Поздно вечером находящемуся на ближней даче Сталину доложили, что к воротам дачной территории подъехала машина наркома внутренних дел, который просит принять его по вопросу чрезвычайной важности. Берия был бледнее обычного и сильно нервничал. Он доложил вождю, что обнаружен генерал, руководящий заговорщиками из Генерального штаба. – Мерецков? – сразу же догадался вождь. Берия скорбно кивнул головой. Это был сюрприз! Бывший начальник Генерального штаба, один из главных разработчиков «Грозы»! На него замыкалась вся военная разведка, военные и военно-морские атташе во всех странах, все управление войсками, все стратегические планы и тактические разработки! Глубокой ночью генерал армии Жуков был поднят с постели и вызван на дачу Сталина. Узнав о предательстве Мерецкова, нынешний начальник Генерального штаба почувствовал себя плохо и тяжело опустился на стул, держась рукой за сердце. Глаза товарища Сталина горели неземным пламенем. Сначала хотели арестовать Мерецкова прямо сегодня на рассвете. Но сам Сталин и пришедший в себя Жуков сказали Берии, что этого делать не следует. Слишком крупная фигура. Его арест и неизбежные слухи об этом могут на какое-то время дезорганизовать всю работу Генерального штаба. Нет! Мерецков должен просто исчезнуть. Поскольку он уже назначен главкомом Северо-Западного направления, то пусть не позднее 21 июня отправляется в Ленинград, Там его арестовать вместе со всеми сопровождающими и секретно этапировать обратно в Москву, – Может быть, это какая-нибудь ошибка? – осмелился предположить Жуков. – Разберемся, – заверил вождь. – Слишком много последнее время подобных «ошибок». Тогда встал естественный вопрос: а кого послать главкомом направления на Северо-Запад? – Ворошилова пошлите, – устало приказал Сталин, вспомнив единственного человека, которому еще можно было доверять в этой зловещей паутине измен и заговоров. Утром 19 июня американская радиовещательная компания «Коламбия бродкастинг систем» передала сообщение, что Советский Союз в 15-и пунктах вдоль границы атаковал немецкие войска. Завязались ожесточенные бои. Видимо, кому-то в Америке стало совсем уж невтерпеж. Вся мировая печать уже пишет о советско-германском конфликте, как о почти свершившемся факте. Общий тон международной печати подчеркивает, что у немцев очень мало шансов на успех, если начнется конфликт. Зато «Правда» вышла с передовой, начисто опровергающей подобные измышления. Передовая называлась: «Летний отдых трудящихся». Около 10 часов утра вдоль всей границы, которая теперь называлась границей с Германией, взревели моторы тысяч танков и бронетранспортеров вермахта, Об этом было сразу же доложено товарищу Сталину, когда тот около часа дня прибыл в Кремль. Вождь ограничился загадочной улыбкой, посасывая потухшую трубку. В приемной сидел Жданов с несколько растерянным лицом. Он только что прочел в «Правде» сообщение, что уехал в Сочи в отпуск для отдыха и лечения. – Отдохни, – посоветовал Жданову Сталин, – подлечись, а к 1 июля возвращайся. В последнее время от неумеренного курения и частого потребления спиртного у Жданова участились приступы астмы. Отдохнуть ему действительно было необходимо. 19 июня советские бомбардировщики, истребители и штурмовики начали перелет на полевые аэродромы у самой границы. Подчиняясь приказу наркома обороны, нарком ВМФ адмирал Кузнецов перевел все флоты и флотилии в оперативную готовность № 2, предупредив о переходе в ближайшие дни на полную боевую готовность № 1. На железнодорожных станциях Польши и Восточной Пруссии стоят войсковые эшелоны. Вагоны с красными транспарантами: «Вир фарен геген Энглянд!» («Мы направляемся против Англии!»). Танки грузно въезжают на платформы. Это дивизии резерва. Они будут выгружены за линией Варшава-Радом и отправлены обратно на восток. На стол Берии ложится осведомительная сводка секретного информатора, внедренного в американское посольство. Тот сообщает, что американская журналистка Алиса Леон-Моутся рассказывала всем, будто второй секретарь немецкого посольства, встретив ее, сказал буквально следующее: «Я сожалею, что дезинформировал вас, указав 17 июня в качестве даты вторжения. Нападение состоится 21 июня». Американская журналистка добавила: «Все уже устали предупреждать русских...» – Поскорее бы они прекратили нас предупреждать, – раздраженно заметил Сталин, прочитав сообщение. – Голова уже идет кругом от их провокаций. Я даже не ожидал, что это примет такой размах! Вождь разволновался и разжег трубку, выпустив клуб дыма. На его столе лежат разведывательные сводки, только что принесенные генералом Голиковым: немцы начали погрузку войск в эшелоны. – Пусть они своих друзей – англичан предупреждают, чтобы те к драке за свои собственные острова подготовились получше. Вождь раздражен. Из головы не выходит предательство Мерецкова. Что этот подлец успел передать немцам о «Грозе»? Не сорвал бы всю операцию! Скорее нужно его взять и как следует допросить. Жуков успокаивает Сталина. – Какой самый худший вариант? Немцы сами на нас нападут? У нас только на границе тройное превосходство по всем показателям. Мы их сразу остановим, окружим и уничтожим. И морально даже будет лучше. Все увидят, что на нас напали. Сейчас все пограничные части вермахта приведены в движение и, судя по первым сводкам, уже поступающим по линии ГРУ, начали погрузку по меньшей мере трех дивизий в уходящие на запад эшелоны. Сталин с усталым видом слушает начальника Генерального штаба, следя глазами за его бегающей по карте указке. На столе у Сталина лежит «Правда» (за среду 18 июня). Синим карандашом подчеркнуто «Сообщение ТАСС». В нем говорится, что специальная археологическая экспедиция Ленинградского Государственного Эрмитажа сняла с гробницы Тамерлана в мавзолее Гур-Эмир в Самарканде тяжелую плиту из зеленого нефрита, вскрыв саркофаг великого завоевателя. В сообщении упоминалось, что на плите имелась надпись, гласящая о том, что вскрывший гробницу Тамерлана выпустит на свою страну беспощадных духов кровавой и опустошительной войны... –Только не поддавайтесь ни на какие провокации, – предупредил Сталин, выслушав очередной доклад Жукова. – Без моего личного разрешения никто не имеет права открыть огонь ни при каких обстоятельствах. Головы полетят. – Завтра, – продолжал вождь, – и до понедельника состояние боевой готовности снять. Все по плану, включая и отдых командующих фронтами. 20 июня английская газета «Тайме» выходит с крупным заголовком: «Германия и Россия лицом к лицу». Теме посвящена целая полоса. Корреспондент «Нью-Йорк Тайме» передал из Анкары: «Дипломатические источники сообщают, что война Рейха с Советами может начаться в течение ближайших 48 часов». В Финляндии начался призыв резервистов в возрасте до 44 лет. Газеты публикуют призывы к населению: «Каждый финн должен без колебаний встать на защиту Родины, как в 1939 году». Паникой охвачены приморские города Румынии и Болгарии. В разгар сезона вымерли первоклассные черноморские курорты Золотого Берега. Все шоссе, ведущие из Констанцы вглубь страны, забиты беженцами. Официальный представитель правительства Швеции заявил, что «его страна уже приняла все меры, чтобы советско-германская война на застала ее врасплох». В Берлине иностранные журналисты штурмуют пресс-центр Министерства Иностранных Дел. К ним выходит сам Риттерс. Его засыпают вопросами. Что означают все эти слухи? Правда ли, что на советско-германской границе уже начались столкновения? Риттерс категорически опроверг все слухи. «В советской столице нет никаких признаков кризиса», – передает из Москвы корреспондент агентства «Рейтер». Передовая «Правды» озаглавлена «Против болтунов и бездельников» и призывает бороться за «деловитость в работе, против болтовни и трескотни, прикрывающей бездеятельность». Вдоль советской границы продолжается рев моторов. Напряженность невыносимая, кажется, что она висит в воздухе и мешает дышать. Из фронтовых штабов запрашивают Москву: остается ли в силе ранее полученное указание, разрешающее провести увольнение личного состава? Москва отвечает не просто «да», а «обязательно». Как иронизировал Черчилль, «все, что „можно“, в России – можно обязательно». Главнокомандующий Западным фронтом генерал армии Павлов был удивлен, когда член военного совета фронта корпусной генерал-комиссар Фоминых предложил ему сходить на спектакль, который будет завтра в Минском Окружном Доме офицеров. – Какой еще там театр?! – пытался отмахнуться командующий, – Это приказ, – ответил Фоминых, сам ничего толком не понимая. В театр был направлен и генерал-полковник Кузнецов, а генералу армии Кирпоносу было приказано провести субботу, 21 июня, на киевском стадионе «Динамо» – посмотреть очередной матч на первенство СССР по футболу. Пусть немцы спокойно отводят войска. «Секретное Постановление Политбюро Об организации Южного Фронта и назначениях командного состава 21 июня 1941 года Особая папка от 21 июня 1941 г. (Дата вписана рукой Сталина.) 1. Организовать Южный фронт в составе двух армии с местопребыванием военного Совета в Виннице. 2. Командующим Южным фронтом назначить т. Тюленева с оставлением его на должности командующего МВО...» Две армии нового фронта нацелены на Румынию. Они давно развернуты. Их надо просто организовать в один фронт. Сталин прочел документ и спросил: – Когда Мерецков выезжает в Ленинград? Ему ответили, что выезжает сегодня «Красной стрелой». Прибудет завтра утром. У Жукова и Тимошенко на языке вертится вопрос: когда же мы начнем «Грозу»? Но Сталин сам отвечает на этот вопрос. Немцы закончат переброску войск примерно к 1 июля. Еще недели две понадобится на развертывание войск. Высадка на Британские острова произойдет числа 15—20 июля. Не позже. А мы начнем ровно через три дня после их высадки. То есть, день Д+3. День Д – их, день Д+3 – наш. Сейчас, продолжал вождь, они перебрасывают войска и существует опасность, что какой-нибудь их генерал, завербованный английской разведкой попытается развязать конфликт на нашей границе. Пусть стреляют, пусть делают, что хотят. Зарыться в землю и сидеть тихо. Понятно? Военные уехали. Их сменил Молотов, который привез Сталину интересный документ, прошедший через его наркомат.
Сталин, хотя и знал об этом из докладов НКВД, прочел справку с улыбкой и молча ее отложил. Все правильно, все сходится. Немецкие моряки нужны сейчас на родине. Затем Сталин поинтересовался у Молотова, видел ли тот Шуленбурга сегодня. Молотов принимал сегодня немецкого посла и в исключительно резкой форме потребовал у него объяснений по поводу непрекращающихся облетов немецкими самолетами пограничных территорий СССР. Германский посол ответил, что г. Деканозов должен был посетить Имперского Министра иностранных дел и получить от него все разъяснения по этому вопросу. Деканозову было приказано добиться приема у Риббентропа и вручить ему вербальную ноту следующего содержания: «По распоряжению Советского Правительства полпредство Союза Советских Социалистических Республик в Германии имеет честь сделать Германскому Правительству следующее заявление: Народный Комиссариат Иностранных Дел СССР вербальной нотой от 21 апреля информировал германское посольство в Москве о нарушениях границы Союза Советских Социалистических Республик германскими самолетами...». Это была первая из задуманной серии нот, целью которых было обострение советско-германских отношений путем предъявления Германии новых и более резких претензий, кульминация которых должна быть достигнута (по замыслу) в самый канун вторжения. Сталин отодвинул разведсводки, которые утомили его своей тупой тенденциозностью, и поинтересовался у Берии, все ли готово к аресту Мерецкова? Лаврентий Павлович доложил, что готово все. Только еще не решили, где его брать: прямо в поезде или на перроне. Сталин сказал, что лучше прямо в поезде. Берия согласился. Вся поездная бригада составлена из оперативников и два соседних вагона набиты также оперативниками. Сталин спросил, как идет следствие, что нового удалось установить? Берия доложил, что уже раскрывается картина очень крупного заговора. Гораздо более крупного, чем даже в 1937 году. Сталин только вздохнул, сокрушенно покачивая головой, и стал набивать трубку. Пока Сталин пытался разобраться в темном и грязном лабиринте, кишащем генералами-заговорщиками и агентами-провокаторами, Гитлер, измученный томительным ожиданием часа «Ч», писал длинное письмо своему единственному другу – Муссолини. Письмо выдавало измученное состояние души фюрера, издерганного своими дьявольскими играми в последние дни до нападения на коварного московского партнера.
(Никто в мире и не собирался слушать каких-либо его аргументов. Он уже в глазах мирового общественного мнения попал в положение террориста, взорвавшего жилой дом и пытавшегося объяснить полиции какие негодяи этот дом заселяли. Но после окончания Второй Мировой войны все предвоенные планы потеряли свою остроту. Кроме того, никто не был заинтересован в изменении исторической схемы ответственности различных стран за небывалый мировой кризис. Большую роль здесь сыграл старый тезис: «Горе побежденному!»).
На тысячекилометровой линии противостояния, вибрируя от напряжения, как натянутые тетивы гигантских луков, стояли две огромные армии, ожидая условленных сигналов: «Гроза» и «Дортмунд». Всего группировка германских войск вместе с румынскими и финскими частями насчитывала в своем составе примерно 4,5 миллиона человек, чуть меньше 400 танков и 4275 боевых самолетов, считая самолеты Румынии и Финляндии. Против них на трех фронтах Западного ТВД была развернута 8-миллионная армия, построенная в два стратегических эшелона и прикрытая тремя отдельными армиями НКВД. Только в пограничных округах немцам противостояли 11 тысяч танков и еще 8 тысяч в армиях второго эшелона. Сколько было танков в стрелковых дивизиях и в армиях НКВД, включая и их собственную численность, остается неизвестным. С воздуха эту группировку прикрывали 11 тысяч самолетов и 2300 дальних бомбардировщиков, входивших в состав ДВА РГК. В резерве находились еще 8 тысяч боевых машин. Приморские фланги фронтов опирались на поддержку мощных и многочисленных соединений Военно-морского флота. Авиация флота (не считая Тихоокеанского) имела в своем составе 6700 самолетов, – больше, чем все соединения Люфтваффе на востоке. Для чего Сталин сконцентрировал на границе такую чудовищную армию? Но это вопрос настолько очевиден, что отвечать на него: «Для обороны», – могут только бывшие историки КПСС с вывихнутыми мозгами. Гораздо интереснее другие вопросы: Как немцам с их хилыми силами удалось разгромить и уничтожить всю эту чудовищную силу? Почему официальная история объявила катастрофой потерю 1200 самолетов, когда их было 11 тысяч. Почему потеря 600 танков в первые два дня войны также объявлена катастрофой, когда их было тоже 11 тысяч? Куда же делась гигантская армия, нацеленная на вторжение в Европу после высадки немцев на Британские острова? При всей тактической внезапности удара они должны были быть остановлены к 1 июля. Вырвавшиеся вперед танковые группы Гота, Гудериана и Клейста, опередившие свою пехоту на два суточных перехода, были бы отрезаны от нее, окружены, смяты, раздавлены и размазаны страшным превосходством в силах, которое имела Красная Армия. И так бы непременно произошло, если бы не одно обстоятельство. Если бы Красная Армия оказала сопротивление. Это и была знаменитая ошибка в третьем знаке, допущенная товарищем Сталиным, любившим все упрощать. Глубокой ночью 22 июня – в 2 часа 10 минут – генерал Гудериан выехал на свой командный пункт, находившийся в 15-ти километрах северо-западнее Бреста у местечка Богукалы. Он прибыл туда в 3 часа 10 минут ночи. С 8 часов вечера танки его группы, ревя своими бензиновыми моторами, выдвигались к границе. Солдатам был зачитан приказ Гитлера.
– Что с мостами? – поинтересовался Гудериан и был удивлен, узнав, что русские разминировали мосты, расчистив проходы на многих участках для прохода танков. Небо на востоке начало сереть. Начинался день 22 июня 1941 года, выпавший на воскресенье. Гудериан еще раз посмотрел на часы. Было 3 часа 15 минут ночи. И приказал начать артиллерийскую подготовку. Поздно вечером 21 июня, когда уже всем стало ясно, что немцы перебрасывают свои войска на Запад каким-то очень странным способом – максимально выдвигая их к границам СССР, – из Москвы в штабы фронтов за подписью Тимошенко и Жукова была направлена последняя директива мирного времени – «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». Когда же на границах началась стрельба, и немецкие танки двинулись вперед, Сталин, «в рамках достигнутой договоренности», стал дозваниваться до Гитлера, чтобы пожаловаться фюреру на его генералов, предпринявших провокационные акции, о возможности которых Гитлер уже давно предупреждал своего друга. Однако до фюрера из Москвы оказалось не так-то просто дозвониться. Но Сталин это делал со свойственным ему упорством. Все это выглядело уже совершенно мистически, если учесть, что Шуленбург уже вручил Молотову составленную по всем правилам ноту об объявлении войны, а в Берлине Риббентроп сделал соответствующее заявление вызванному на рассвете Деканозову. Неужели у Сталина сложилось впечатление, что Имперский Министр Иностранных дел вместе с Чрезвычайным и Полномочным послом Германии действовали от лица какого-нибудь завербованного англичанами, командира танковой дивизии? Он продолжал звонить в Берлин, и, когда стало понятно, что по телефону это не удастся сделать, использовал линию радиосвязи. В конце концов удалось связаться с Рейхсканцелярией в Берлине. Там мгновенно оценили царящий в Кремле маразм и стали морочить великому вождю голову, уверяя, что им ничего не известно, что все будет доложено фюреру, и «конечно, если все так, как вы сообщаете, то виновные будут строжайше наказаны». Из Москвы требовали немедленно доложить обо всем Гитлеру лично. Но Гитлера в Рейхсканцелярии никак не могли разыскать и предложили связаться с ними завтра утром, заверив, что они «все, кому надо, доложат». Тут у Сталина лопнуло терпение, и он решил, что эти переговоры будет гораздо легче вести, если немецких войск не будет на нашей территории. А потому приказал всем фронтам немедленно перейти в наступление, выбить немцев с территории СССР, но границу до особого распоряжения не переходить. Поэтому всего через три с половиной часа после вторжения немцев, в штабы пограничных фронтов поступила первая директива военного времени за подписью Тимошенко и Жукова, которая предписывала:
К полудню 22 июня Сталин, Тимошенко и Жуков, наконец, поняли, что вторжение в Англию, судя по всему, откладывается, поскольку Гитлер предпочел вторгнуться в СССР. И тогда настал великий час! Было принято решение начать операцию «Гроза»! « "Гроза ", "Гроза ", "Гроза "!» – начали надрываться на всех линиях прямой связи и радиочастотах телетайпы и передатчики Наркомата Обороны и Генерального штаба. « "Гроза ", "Гроза ", "Гроза"!». Она зашумела и загремела на еще уцелевших линиях связи между фронтовыми, корпусными и дивизионными штабами. Из сотен сейфов, с некоторой долей ритуальной торжественности, извлекались толстые красные пакеты с надписью «Вскрыть по получении сигнала «Гроза»». Из вскрытых пакетов вынимались пачки оперативных приказов с названиями прусских, польских и румынских городов и населенных пунктов, взять которые приказывалось в первые 72 часа после начала операции. На приданных секретных картах жирные красные стрелки хищно нацеливались на Варшаву и Копенгаген, на Берлин и Кенигсберг, на Бухарест, Будапешт и Вену. На Северо-Западном фронте командир танковой дивизии полковник Иван Черняховский, вскрыв свой красный конверт, не минуты не колеблясь, бросил танки в наступление на Тильзит, имея целью захватив его, развивать наступление на Кенигсберг, как и было указано в извлеченном из пакета приказе. Даже в условиях 22 июня 1941 года танкам Черняховского удалось, давя немецкие позиции, продвинуться на 25 километров. Только общая обстановка на фронте заставила Черняховского повернуть обратно. На Западном фронте танковая дивизия 14-го механизированного корпуса под командованием подполковника Сергея Медникова одновременно с немецкими танками, но в другом направлении, форсировала Буг и начала наступление на Демблин, как и было приказано вскрытым красным пакетом. Дивизия продвинулась вперед на 30 километров и остановилась, израсходовав горючее и боеприпасы. Подполковник Медников погиб. На Южном фронте несколько дивизий вторглись на территорию Румынии, поддержанные огнем мониторов Дунайской флотилии. Но это были исключения из той общей обстановки, которая царила на фронтах в тот момент, когда был отдан приказ о начале операции «Гроза». Исключения, совсем не подтверждающие правило. Через несколько минут после начала артиллерийской подготовки на границе, в скором поезде «Красная Стрела», курсирующем по маршруту Москва—Ленинград и обратно, был арестован генерал армии Кирилл Мерецков и этапирован в Сухановскую тюрьму. В Москве же все считали, что он стал главкомом Северо-Западного направления в составе двух фронтов – Северо-Западного и Северного. Фронтам, которые уже извлекли из сейфов пакеты с «Грозой», было приказано на первом этапе захватить Восточную Пруссию, на втором – остатки Финляндии и Норвегию и быть готовыми оккупировать Швецию. К сожалению, Черняховскому в одиночку этого сделать не удалось... Доставленный в Сухановскую тюрьму генерал армии Кирилл Мерецков, уже побывавший в лапах НКВД в 1937 году, думал только об одном: как заслужить побыстрее пулю в затылок, избежав при этом пыток и мучений. Этого можно было добиться, как он знал по опыту, только рассказывая следователям все, что они хотели от него услышать. Он не учел только одного, что обладал опытом трехлетней давности, который несколько устарел. К этому времени вся следовательская бригада была уже сильно утомлена тем, что можно было назвать «неуемной генеральской гордыней». Приходилось тратить слишком много времени, чтобы показать арестованным генералам, что никакие они не генералы, а говно, как любил выражаться Ленин по поводу всей русской интеллигенции. Чтобы генералы это поняли побыстрее, был разработан своего рода предварительный ритуал «смирения их гордыни» еще до первого допроса. С Мерецкова, как и положено, любовно срезали петлицы с пятью звездами генерала армии, отвинтили ордена, содрали хромовые сапоги, срезали пуговицы на брюках, отобрали ремень и портупею, сфотографировали в фас и профиль, а затем, не задав ни единого вопроса, принялись избивать резиновыми дубинками. Далее вся следовательская бригада помочилась на голову лежащего в крови на полу генерала армшъи оставила его лежать в следовательской моче до утра. Дело в том, что принять участие в первом допросе бывшего начальника Генерального штаба РККА изъявил желание лично товарищ Сталин. Мы уже упоминали, что несмотря на наличие огромного числа картин известных советских художников типа «Товарищ Сталин на маневрах Белорусского военного округа», на маневры и полигоны вождь ездить не любил и не ездил, а вот в застенки НКВД хаживал, и с большим удовольствием. Особенно до войны. К сожалению, события 22 июня несколько изменили планы товарища Сталина, а потому следователи, не дождавшись любимого вождя, получили указание работать самостоятельно «по плану расследования». Несмотря на предварительную обработку, а может быть благодаря именно ей, Мерецков сразу же стал давать показания, а очной ставке со Штерном, не обращая внимания на истерические крики последнего: «Кирилл Афанасьевич, ну ведь не было этого, не было, не было!», Мерецков показал, что был вовлечен вместе со Штерном в преступную группу, работавшую на немецкую и английскую разведку одновременно. Что группа периодически передавала за границу наиболее секретные документы относительно планов и вооружения Красной Армии. На вопрос, кто возглавлял преступную группу, Мерецков ответил, что не знает. Но генералу армии было трудно выдать себя за обычного диверсанта, не знающего кто руководит его действиями. Из него немедленно стали выбивать резиновыми дубинками, кулаками и сапогами новые показания. Следователь НКВД Семенов позднее вспоминал: «Я лично видел, как зверски избивали на следствии Мерецкова и Локтионова. Они не то что стонали, а просто ревели от боли... особенно зверски поступали со Штерном. На нем не осталось живого места. На каждом допросе он несколько раз лишался сознания... Локтионов был жестоко избит, весь в крови, его вид действовал и на Мерецкова, который его изобличал. Локтионов отказывался, и Влодзимирский, Шварцман и Родос его продолжали избивать по очереди и вместе на глазах Мерецкова, который убеждал Локтионова подписать все, что от него хотели. Локтионов ревел от боли, катался по полу, но не соглашался...». Мерецков, корчась от боли, называл сообщников. Первым назвал самого Жукова, затем Павлова, Кирпоноса, Кленова и многих других. В его показаниях отсутствует только новый командующий Северо-Западного фронта генерал-полковник Федор Кузнецов. Как ни странно, но он один и уцелел, хотя его начальник штаба генерал-лейтенант Кленов был арестован и умер на допросе от сердечного приступа, а сам фронт был разгромлен еще почище Западного. Генерал Павлов был расстрелян вместе со всем своим штабом. Принято считать, что за разгром и развал Западного фронта. Тут уже не определить, за что именно. В Киеве был застрелен особистом генерал армии Кирпонос, по официальной версии покончивший с собой (двумя выстрелами из нагана в затылок). Жуков уцелел, но все его сотрудники от начальника штаба генерала Телегина до шофера Бочина были арестованы... Мерецкова продолжали таскать на очные ставки. Он разоблачил Смушкевича. Дал показания и на Рычагова. Прославленный летчик-истребитель, видимо, к этому времени уже рехнулся, поскольку начал вести себя крайне вызывающе и даже позволил себе словесные оскорбления в адрес следователя Родоса. Это вынудило последнего осуществить свою давнюю угрозу и арестовать жену Рычагова – майора авиации Марию Нестеренко, которая была схвачена прямо в части 24 июня. Мотивировка ареста была такой: «...будучи любимой женой Рычагова, не могла не знать об изменнической деятельности своего мужа». Нестеренко была прославленной летчицей, неоднократно демонстрировавший необыкновенное мужество в небе и редкое мастерство управления самолетом. «Такое же мужество,—пишет специально исследовавший ее судьбу Аркадий Ваксберг, – проявила она и в камере пыток, спасая от клеветнических обвинений и себя, и мужа... Истязания, которым подвергли эту замечательную женщину, я не в силах описать. У меня не хватает мужества даже на это...» У меня тоже не хватает духа описывать, как истязали эту женщину. Достаточно хорошо известно, что делали с женщинами в застенках НКВД. Скажу только, что прославленная летчица, майор Мария Нестеренко, ни в чем не призналась, не подписала ни одного протокола и в октябре 1941 года была расстреляна вместе с мужем. (Не все кремлевские«чудеса» имеют реальное объяснение. В сентябре 1941 года Сталин неожиданно приказал выпустить на свободу Мерецкова, Ванникова, Батова и еще несколько человек. Все остальные, включая Проскурова, Рычагова с женой, Смушкевича, Локтионова, Савченко, Сакриера, Штерна, Засесова, Володина, Склизкова, Аржеухина, Каюко-ва, Соборнова, Таубина, Розова, Розову-Егорову, Булатова и Фибиха были расстреляны. В эту компанию попал и Филипп Голощекин – «цареубийца». Параллельно шли расстрелы в Саратове и Орле. Следователь Василий Иванов вспоминал: «Будучи в сентябре 1941 года в Харькове, я с огромным удивлением узнал, что Мерецков назначен командующим войсками фронта. А я знал по допросам с моим участием, какие он дал показания, – что состоял в шпионской группе и готовил против Сталина военный переворот». Переодетый прямо в тюрьме в новую форму, Мерецков в тот же день предстал перед товарищем Сталиным. Вождь сочувственно заметил Мерецкову, что тот плохо выглядит и справился о здоровье. А затем послал командовать фронтом. Ванников назначен наркомом боеприпасов.Можно ли после этого сомневаться, что Сталин был великий человек!) Пока следователи приходили в ужас от открывшейся перед ними бездны очередного военно-контрреволюционного заговора, события на фронте стали принимать формы небывалой в истории военной катастрофы, за которой с усиливающимся ужасом следили из Кремля. Огромный Западный фронт разваливался на глазах. Сопротивление отдельных застав, частей и гарнизонов не могло скрыть от командования совершенно невероятное поведение армии. Такого история войн еще не знала. Полтора миллиона человек перешли к немцам с оружием в руках. Некоторые, целыми соединениями, под звуки дивизионных оркестров. Два миллиона человек сдались в плен, бросив оружие. (Под словом «оружие» подразумевается не только винтовка или пистолет, но все до танка и самолета включительно.) 500 тысяч человек были захвачены в плен при различных обстоятельствах. 1 миллион человек откровенно дезертировали (из них 657354 человека было выловлено, 10200 – расстреляно, остальные исчезли без следа). 800 тысяч человек были убиты и ранены. Примерно миллион человек рассеялся по лесам. Оставшиеся (от почти 8 миллионов) 980 тысяч в панике откатывались на восток. Таково было положение на сентябрь 1941 года. И именно в этом заключается самая большая тайна военной катастрофы 1941-го года. В вихре небывалого водоворота бесследно исчезали целые полки, дивизии и даже корпуса. Пропадали без вести целые эскадрильи. Без вести пропали 20 генералов и 182432 офицера различных рангов. 106 генералов, включая нескольких командующих армиями, оказались в плену. Почти не встречая сопротивления, немецкие войска занимали город за городом, где летели с пьедесталов памятники Ленину и Сталину. Значительная часть населения ликовала, встречая немцев цветами, хлебом и солью. Они ликовали, но, как вскоре выяснилось, совершенно напрасно. Немцы не несли освобождения. Они несли новое рабство и террор, поданые с гораздо большей откровенностью. Немецкое командование было ошеломлено. Командующие быстро оценили все невероятные выгоды создавшегося положения. В их распоряжении была уже миллионная русская национальная армия, готовая сражаться с режимом. Еще два миллиона человек потенциально готовы были влиться в ее ряды. Считалось очень вероятным, что, будь эта армия официально признана, в нее вольются и остатки Красной Армии, рассеянные по местности и в панике отступающие. Эта армия быстро освободила бы страну от сталинского режима. Командующие группами армий немедленно сообщили об этом в Берлин, ожидая решения фюрера. Гитлер, который всю неделю с 19 по 25 июля провел на уколах, в конце июля был бодр, весел и возбужден. Он прислал господам командующим «Разъяснение», где указал генералам-идеалистам, что «мы не от чего и ни от кого Россию не освобождаем. Мы ее – завоевываем... Мы не нуждаемся ни в какой русской национальной армии и не собираемся формировать никакого русского правительства... Русский народ нас интересует только как рабочая сила, которая в будущем будет трудиться на германскую нацию». Умри, лучше не скажешь! Гитлер снова подтвердил «великолепную» прозорливость, упустив, быть может, последний шанс выпутаться живым из всей этой истории. Перешедших на сторону вермахта с оружием в руках было приказано разоружить и объявить военнопленными. Некоторые пробились обратно в Красную Армию и были, разумеется, расстреляны. Некоторых, на свой страх и риск, немцы оставили у себя, распределив по подразделениям вермахта. (Эти события происходили с июня по, примерно, сентябрь 1941 года. В феврале 1942 года специальная комиссия из Германии занималась подсчетом русских, служивших среди немцев в различных подразделениях вермахта. И насчитала таковых 1 миллион 100 тысяч. Все это происходило задолго до появления генерала Власова. Как известно, Гитлер разрешил формировать 1-ю дивизшо так называемой «Власовской Армии» только в декабре 1944 года). Свирепый оккупационный режим, установленный немцами на захваченных территориях, массовые казни мирного населения в целях устрашения, открыто декларируемое намерение превратить всех без исключения русских в рабочий скот и многое другое больно ударило по самым чувствительным струнам русского патриотизма. Этим мгновенно воспользовалась официальная пропаганда, сменив почти все свои довоенные лозунги на национально-патриотические и объявив саму войну Отечественной. К осени 1941 года на территории СССР уже видны все признаки начинающейся народной войны, а войну против народа никому и никогда не удавалось выиграть. Но от этого антинародная и звериная сущность сталинского режима нисколько не изменилась. Если немецкое командование было ошеломлено событиями лета 1941 года, то можете себе представить, как был ошеломлен товарищ Сталин и «маршалы великие его». Находясь в полной уверенности, что проводимые с 1917 года воспитательные мероприятия с русским народом, главным из которых было постоянно проводимое массовое истребление этого народа, окончательно превратили его в оболваненную, бессловесную массу, годную только для перемолки в лагерную, а теперь и окопную пыль, товарищ Сталин был потрясен тем сюрпризом, что ему преподнесла любимая армия. Извращенная психология, культивируемая в коммунистическом антимире, заставила и самого вождя поверить, что красноармейцы и командиры (среди которых практически не найти человека, у кого бы не был расстрелян, замучен, раскулачен, сослан, арестован или бесследно исчез кто-нибудь из родных, близких или друзей) настолько растеряли все нормальные человеческие чувства и эмоции, настолько мутировали на страшном пути от обычного человека к человеку советскому, что не имеют уже никаких других желаний, кроме как идти в поход, чтобы завоевать для преступного режима мировое господство. К великой чести русского народа надо сказать, что этого не произошло. События лета 1941 года можно без всяких преувеличений назвать стихийным восстанием армии против сталинской деспотии. Тоталитарный режим вообще, а коммунистический в особенности, превращает страну в одну огромную организованную преступную группировку, где наряду с немыслимо кровавыми преступлениями, направленными против собственного народа, идет процесс втягивания самого народа в преступления режима с возложением на него коллективной ответственности за эти преступления. При этом создается мощная круговая порука, сцементированная кровью и ложью, как положено в любой организованной преступной группировке. Нигде в мире и никогда в мировой истории это не было продемонстрировано ярче, чем в мощной преступной группировке, которой стала бывшая Россия благодаря двум великим паханам – Ленину и Сталину. Их расчет был теоретически почти безупречным: весь остальной мир никогда не сможет организоваться и вооружиться таким образом, чтобы противостоять их великим замыслам превращения всей Земли в огромную уголовную зону. Но великие паханы из-за собственной ограниченности и безграмотности не только не видели закономерностей, управляющих мировым прогрессом, они не понимали процессов, бесконтрольно развивающихся в той примитивно уголовной системе, которую они возвели на костях десятков миллионов уничтоженных русских людей, собираясь облагодетельствовать ею все человечество. Это – заложенный в саму тоталитарную систему процесс самоликвидации. Этот процесс очень интересен и заслуживает тщательного исследования. Сталин явно намеревался начать свой поход в Европу еще в 1938 году. Однако по мере приближения заветного часа пошел процесс безжалостного уничтожения собственных вооруженных сил, государственного аппарата, промышленности и, разумеется, народа. Допустим на минуту, что летом 1941 года все произошло так, как и планировал товарищ Сталин. 19 июня Гитлер бы начал снимать войска с советской границы и, скажем, в конце июля – начале августа вторгся на Британские острова, оставив незащищенный тыл и свою судьбу на усмотрение товарища Сталина. Что бы произошло тогда? Процесс самоликвидации уже шел полным ходом, набирая обороты. 22 июня уже был арестован генерал армии Мерецков, и было еще далеко до завершения вакханалии арестов в армии и промышленности, начавшейся в СССР после ареста генерала Ивана Проскурова в июле 1940 года. Можно легко предвидеть, что произошло бы дальше. Следующими под нож должны были лечьТимошенко, Жуков, Павлов и Кирпонос, не говоря о десятках и сотнях генералов и офицеров более низкого ранга. Не истекли бы мы к августу кровью настолько, что снова оказались бы неспособными пошевелить ни рукой, ни ногой? Огромный нарыв зрел и набухал на теле страны, лихорадя ее и грозя общим заражением крови со всеми вытекающими отсюда последствиями. Гитлер, вскрыв своим штыком этот нарыв, сам того не понимая, оказал великую услугу товарищу Сталину и его режиму, продлив их существование на годы, которых у них уже фактически не было. Когда же после войны, заполучив в свои руки ядерное и водородное оружие, Сталин, развязав войну в Корее, снова стал лихорадочно готовить свою 8-миллионную армию в поход, начавшийся параллельный процесс самоликвидации на этот раз уничтожил его самого, весь его карательный и рабовладельческий аппарат, а в конечном итоге и Советский Союз. Так ошибки в третьем знаке, постепенно накапливаясь, уничтожили самого вождя и его империю. Но вернемся в 1941 год. Сталин, возможно, одним из первых оценил подарок Гитлера. То, что его почти 9-миллионная армия перестала существовать, испарившись как капелька росы под лучами солнца, потрясло его, но не настолько, чтобы окончательно потерять голову. Он быстро увидел, какие возможности ему предоставляет невероятная глупость Гитлера и его расовое безумие. В августе Сталин сделал эпохальное заявление, смысл которого стал понятен много позже. «У нас нет военнопленных, – заявил вождь, – у нас есть изменники Родины». (Было бы честнее сказать «изменники партии, правительства и НКВД!»). У него были все основания для подобного заявления. В руках у немцев к этому времени находилось 4,2 миллиона военнопленных Красной Армии, включая и собственного сына Сталина – Якова Джугашвили. Затем Сталин отдает приказ № 220 (не путать с более поздним приказом № 227 «Ни шагу назад!»), где без всякой «новоречи», простым и понятым языком всем находящимся на фронте военнослужащим доводится до сведения, что их семьи в тылу становятся заложниками их поведения на фронте. В случае сдачи в плен семьи будут репрессированы. Сами же военнослужащие будут расстреливаться при одном подозрении в нежелании воевать. Можете себе представить, как бы себя повели эти военнослужащие, если бы к этому времени была создана Русская Национально-Освободительная армия? Затем Сталин объявляет тотальную мобилизацию, начиная формировать так называемые дивизии «народного ополчения», бросая под немецкие танки совершенно необученные контингенты, состоящие, главным образом, из пожилых и больных людей, не охваченных «Мобилизационным планом-41». Вождь уже не доверяет своей армии! Катапультированный Гитлером в союз с «великими демократиями», Сталин просит англичан и американцев прислать свои войска на советско-германский фронт, чтобы заменить ими ненадежные части Красной Армии. Он слезливо унижается перед теми, кого еще вчера презирал и ненавидел. А между тем на нашей стороне фронта царит свирепый полицейско-террористический режим нисколько не лучше, чем на той стороне, где хозяйничает гитлеровская армия. Тем временем продолжает раскручиваться еще невиданный военный маховик, запущенный в феврале 1941-го года «Мобилизационным планом-41». К началу 1942 года формируются еще 420 стрелковых, 120 кавалерийских дивизий, 250 танковых бригад, сотни артиллерийских и авиационных полков. Необученными они бросаются в мясорубку войны, истребляясь почти поголовно. По мере все большего приобретения войной формы Отечественной, Сталин, вернув былую уверенность, а вместе с ней и презрение к своей стране и ее «населению», не забывает одаривать это население своими новыми милостями. После победы под Сталинградом он дарит народу смертную казнь через повешение и каторжные зоны. После победы на Курской дуге в районы Крайнего Севера высылаются все калмыки. После операции «Цитадель» из Крыма в 24 часа высылаются в Северный Казахстан все татары. После перехода старой советской границы – чеченцы и ингуши. Уже почти готовы планы поголовного переселения всех прибалтов, поляков, немцев, румын, венгров, чехов и даже украинцев с евреями. Операция «Гроза» продолжается! Захват Восточной Европы наводит на искушение завершить задуманное до войны. Проведена «советизация» Польши, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Албании, Югославии, части Германии, Кореи, Китая , части Вьетнама. Для этого пришлось уничтожить еще 30 миллионов русских людей, но это, как всегда, вождя очень мало беспокоило. «При коллективизации мы потеряли больше», – отмахнулся он от Черчилля, когда тот попытался вылезти с соболезнованиями по поводу столь чудовищных потерь СССР. Еще одно усилие – и светлая мечта осуществится! Все явно уже шло к этому. Однако на линии противостояния стоит уже не нищий вермахт, а огромная американская армия, имеющая на вооружении ядерное оружие, небывалую по мощи авиацию и флот. Но навязчивая идея сильнее! Явное намерение впавшего в безумие вождя развязать ядерную войну приводит в ужас его сообщников. Стареющий вождь, ни минуты не колеблясь, как и надлежит старому «пахану», решает их ликвидировать. Всех: Молотова, Ворошилова, Жукова, Берию, Кагановича и Маленкова. Всех, кто еще не умер своей смертью, как Жданов и Щербаков. В метастазах процесса самоликвидации гибнет сам вождь и большинство его сообщников. Они гибнут, а операция «Гроза» остается! Она принимает новые формы, неоднократно ставя мир на грань термоядерной катастрофы. Снова миллионы солдат и десятки тысяч танков вибрируют на линии противостояния, где любая искра может в любой момент перерасти в новый мировой пожар. Красные стрелы «Грозы» дотягиваются до Кубы, Эфиопии, Йемена, Анголы, Камбоджи и Вьетнама, всюду оставляя миллионы убитых, умерших от голода, сгнивших в лагерях. Но снова начинает набирать скорость, незамеченный из-за ошибки в третьем знаке, процесс самоликвидации. Оказывается, что и милитаризация страны может продолжаться до известного предела. Лихо проскочив этот предел, Сталинская империя рушится, рассыпается, и ее обломки, стремительно летящие вперед, Время выметает на обочину истории. 30 и 31 августа 1994 года бывшие советские, а ныне Российские войска окончательно покидали территории Германии и Прибалтики. Президент России Борис Ельцин и канцлер Германии Гельмут Коль делали все возможное, чтобы придать этому событию хоть какую-то торжественность. Было грустно, потому что в прошлое уходила целая эпоха. Ровно через 55 лет, после своего начала, операция «Гроза» закончилась. Навсегда ли? СПб, весна—лето, 1993; лето 1997 |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх | ||||
|