25. Громовые камни[266]

В одной из статей специального номера Voile d'Isis (V.I.), посвященного Таро, г-н Орижье написал такую фразу по поводу XVI аркана: "Похоже, существует связь между каменным градом, осыпающим испепеленную Башню, и словом Beith-el, "божественное жилище", из которого сделали бетили, слово, которым семиты обозначали аэролиты и громовые камни". Такая аналогия была подсказана наименованием этого аркана, "Дом Божий", что действительно является буквальным переводом еврейского Бэт-эль. Но нам кажется, что здесь налицо смешение нескольких различных вещей и что прояснение этого вопроса может представлять определенный интерес.

Прежде всего, несомненно, что символическая роль аэролитов или камней, упавших с неба, очень значительна, потому что они есть как раз те "черные камни", о которых идет речь в столь многих и различных традициях, начиная с того, что был олицетворением Кибелы, или "Великой Богини", и кончая тем, что помещен в оправу Каабы в Мекке и связан с историей Авраама. В Риме также имелся лапис нигер, не говоря уже о щитах салийцев, о которых говорили, что они были выточены из аэролита во времена Нумы.[267]

Эти "черные камни", несомненно, могут быть отнесены к разряду бетилей, то есть камней, рассматриваемых как "божественные жилища" или, иными словами, как носители некоторых "духовных влияний"; но все ли бетили имели такое происхождение? Мы этого не думаем и, в частности, не видим никаких указаний, позволяющих предположить, что таков был случай камня, которому Иаков, согласно рассказу Книги Бытия, дал имя Вефиль (Beith-el), затем распространенное и на само место, где он имел видение, в то время как голова его покоилась на этом камне.

Бетиль (или вефиль, согласно русскому переводу Библии — прим. пер.) есть, собственно, олицетворение Омфалоса, то есть символ "Центра Мира", который совершенно естественно отождествляется с "божественным обиталищем".[268] Этот камень мог иметь различные формы, в частности, форму столба; так, Иаков говорит: "Этот камень, который я воздвиг подобно столпу, будет домом Бога". А у кельтских народов некоторые, если не все менгиры имели то же значение. Омфалос мог также олицетворяться камнем конической формы, подобно "черному камню" Кибелы, или иметь яйцевидную форму, конус напоминал Священную Гору, символ «Полюса» или "Оси Мира"; что до яйцевидной формы, то она напрямую соотносится с другим очень важным символом, символом "Мирового Яйца". Во всех случаях бетиль был "пророческим камнем", "камнем, который говорит", то есть камнем, который вдохновлял оракулов или возле которого вдохновлялись оракулы, благодаря "духовным влияниям", носителем которых он является; и пример Омфалоса в Дельфах очень показателен в этом отношении.

Бетили, стало быть, по самой сути своей являются священными камнями, но далеко не все они имели небесное происхождение; однако, вполне вероятно, что по крайней мере символически идея "камня, упавшего с неба" могла быть определенным образом связана с ними. Что нам позволяет думать так, это их связь с таинственным лузом еврейской традиции; эта связь несомненна для "черных камней", которые действительно являются аэролитами, но она не исчерпывается только этим случаем, поскольку в Книге Бытия говорится по поводу Бэт-эля Иакова, что его первым именем было Луз. Мы можем даже напомнить в связи с этим, что Грааль был, говорят, выточен из камня, который также упал с неба, и между всем этим существуют тесные связи; но мы не будем останавливаться на этом более подробно, чтобы не уклоняться от нашей темы.[269]

В самом деле, идет ли речь о бетилях вообще, или конкретнее, о "черных камнях", ни те, ни другие не имеют ничего общего с "громовыми камнями". И как раз в связи с этим фраза, которую мы напомнили вначале, заключает в себе серьезное смешение, впрочем, достаточно объяснимое. Наверняка возникает искушение предположить, что «молнийные» или "громовые камни" должны быть камнями, упавшими с неба, аэролитами. Но ничего подобного, и никогда бы не догадались, что такое они есть на самом деле, не узнав этого от крестьян, которые, посредством устной традиции, сохранили о том воспоминание. Однако и сами эти крестьяне впадают в ошибку при истолковании, которая показывает, что истинный смысл традиции ускользает от них, когда они полагают, что эти камни упали с молнией или что они есть сама молния. В самом деле, они утверждают, что «гром» падает в двух видах: «огнем» или «камнем»; в первом случае он испепеляет, тогда как во втором он только разбивает. Но они очень хорошо знают "громовые камни" и ошибаются лишь в том, что приписывают им, в силу их наименования, небесное происхождение, которого они вовсе не имеют и никогда не имели.

Истина же заключается в том, что "громовыми камнями" являются камни, символизирующие молнию; они есть не что иное, как доисторические кремневые топоры, так же, как "змеиное яйцо", друидический символ "Мирового Яйца", есть не что иное, по своей материальной природе, как окаменевший морской еж. Каменный топор — это топор, который разбивает и раскалывает, именно поэтому он олицетворяет молнию; впрочем, эта символика восходит к эпохе исключительно далекой и объясняет существование некоторых так называемых "обетных топоров", то есть ритуальных предметов, никогда не имевших никакого практического применения в качестве оружия или какого-либо иного инструмента.

Это заставляет вспомнить нечто уже известное: то, что каменный топор Парашу-Рамы и каменный молот Тора есть одно и то же оружие;[270] а мы добавим, что это оружие есть символ молнии. Отсюда видно также, что символика "громовых камней" — гиперборейского происхождения, то есть что он связан с самой древней из традиций нынешнего человечества, с той, что действительно является первоначальной для текущей Манвантары.[271]

С другой стороны, здесь уместно заметить очень важную роль, которую играет молния в тибетской символике: олицетворяющая ее ваджра является одним из главных знаков отличия иерархов ламаизма.[272] В то же время ваджра символизирует мужской принцип универсального проявления, и таким образом, молния ассоциируется с идеей "божественного отцовства"; эта ассоциация также очень ясно обнаруживается в западной античности, потому что молния в ней есть главный атрибут Зевса-Отца или Юпитера, "отца богов и людей", поражающего молнией Титанов и Гигантов, как Тор и Парашу-Рама поражают двойников последних своим каменным оружием.[273]

Здесь есть даже — и даже на самом современном Западе — другая аналогия, поистине удивительная: Лейбниц в своей Монадологии говорит, что "все сотворенные монады рождаются, так сказать, посредством непрерывных, ежеминутных ударов молнии Божества"; он ассоциирует, таким образом, и в соответствии с данными традиции, о которой мы только что напомнили, молнию с идеей зарождения живых существ. Вполне вероятно, что его университетские комментаторы этого так никогда и не заметили, как не заметили они, и не без оснований, что теории того же философа о «существе» неразрушимом и "обращаемом в малое" после смерти были вдохновлены еврейской концепцией луза как "ядра бессмертия".[274]

Мы отметим еще последний пункт, который имеет отношение к масонской символике деревянного молотка; здесь не только налицо очевидная связь между этой деревянной колотушкой и кузнечным молотом, которые есть, так сказать, всего лишь две формы одного и того же инструмента; английский масонский историк Р.Ф. Гоудд думает, что "молоток Мастера", символику которого он связывает с символикой буквы Таu, в силу ее формы, ведет свое происхождение от молота Тора. Впрочем, и галлы имели "Бога с молотом", который изображен на алтаре, открытом в Майенсе; кажется даже, что это Дис Патер, имя которого очень близко к имени Зевса Отца и которого друиды, по словам Цезаря, называли отцом галльского племени.[275] Таким образом, этот молоток выступает также как символический эквивалент ваджры восточных традиций, и, вследствие совпадения, в котором, разумеется, нет ничего случайного, но которое покажется многим, по меньшей мере, неожиданным, оказывается, что масонские мастера обладают атрибутом, имеющим тот же самый смысл, что и соответствующий атрибут тибетских лам. Но кто же в сегодняшнем масонстве мог бы похвалиться обладанием единой по сути, но двойственной в проявлениях власти, знаком которой является этот атрибут? Мы не думаем, что слишком продвинемся, сказав, что в еще сохранившихся остатках западных инициатических организаций никто не имеет даже отдаленного представления, о чем идет речь. Символ остается, но, когда «дух» покинул его, он есть не более чем пустая форма. Надо ли, несмотря ни на что, сохранять надежду, что настанет день, когда эта форма вновь будет оживотворена, когда она вновь станет соответствовать реальности, которая есть изначальная причина ее бытия и которая единственная сообщает ей подлинно инициатический характер?

26. Символическое оружие[276]

Говоря выше о "символических цветах", нам уже приходилось указывать на копье, которое в легенде о Граале появляется как второй, после самой чаши, основной символ, и которое является одним из многочисленных олицетворений "Оси Мира".[277] В то же время это копье, сказали мы, является также символом "Небесного луча". И, согласно соображениям, высказанным нами в другом месте,[278] совершенно ясно, что по сути эти два значения совпадают. Но это равным образом объясняет и то, что копье так же, как меч и стрела, в конечном счете, являющиеся его эквивалентами, иногда отождествляется с солнечным лучом. Само собой разумеется, что две символики, полярная и солярная, никогда не должны смешиваться между собой, и что, как мы уже часто отмечали, первая имеет характер более фундаментальный и воистину «изначальный»; однако, не менее верно и другое: то, что можно было бы назвать «переносами» с одного на другой, есть достаточно часто встречаемый факт, и для этого есть свои причины, которые мы более четко попытаемся объяснить как-нибудь в другой раз.

В данный же момент мы ограничимся упоминанием атрибуции стрелы Аполлона: известно, что именно своими стрелами последний убивает Пифона, как в ведической традиции Индра убивает Ахи, или Вритру, подобие Пифона, с помощью ваджры, олицетворяющей молнию; и это сходство не оставляет никаких сомнений относительно исходной символической равнозначности двух видов оружия, о которых идет речь. Напомним также о "золотой стреле" Абариса или Залмоксиса, о которой говорится в истории Пифагора; и здесь мы еще яснее видим, что эта символика относится именно к Аполлону Гиперборейскому, что устанавливает точную связь между его солярным и его полярным аспектами.[279]

Если мы возвратимся к рассмотрению различного оружия как олицетворения "Оси Мира", то напрашивается важное примечание, а именно то, что это оружие — не всегда, но, по меньшей мере, очень часто имеет либо два лезвия, либо два противоположных острия. Этот последний случай, как, в частности, и случай ваджры, к которой мы еще вернемся, явно должен быть соотнесен с дуальностью полюсов, рассматриваемых как две оконечности оси, со всеми соответствиями, которые она предполагает, и на которые мы уже указывали в другом месте.[280] Что же касается обоюдоострого оружия, то дуальность здесь, выражая тот же смысл оси, гораздо более прямо указывает на два потока, олицетворяющие двух змей, обвившихся вокруг жезла или кадуцея. Но так как эти два противоположных потока сами находятся в соответствующем соотношении с двумя полюсами и двумя полушариями, то тем самым можно непосредственно видеть, что обе символики в действительности соединяются. По сути, речь здесь всегда идет о двойственной силе, единой по самой своей сущности, но разного действия во внешнем проявлении, что обусловлено «поляризацией», как последняя обуславливает на различных уровнях все степени и все модальности универсального проявления.[281]

Сам меч может рассматриваться, наиболее общим образом, как обоюдоострое оружие;[282] но еще более поразительным является пример обоюдоострого топора (секиры), принадлежащего к эгейской и критской, т. е. доэллинской символике, но, собственно, не присущего исключительно ей. Но топор, как мы уже объясняли выше,[283] — есть совершенно конкретный символ молнии, а стало быть, точный эквивалент ваджры; и сравнение этих двух орудий хорошо показывает, следовательно, сугубое тождество двух форм символики, затронутых нами, символик обоюдоострого оружия и оружия с двумя заостренными концами.[284]

Изображение ваджры имеет множество вариантов; Ананда Кумарасвами[285] отмечает, что самая распространенная форма с тройным острием на каждой оконечности тем самым родственна тришуле, или трезубцу, другому очень важному символическому оружию, специальное исследование которого, однако, увело бы нас слишком далеко от нашей темы;[286] заметим только, что в то время как срединная точка есть окончание самой оси, две боковые могут соотноситься еще и с двумя потоками, правым и левым, о которых мы говорили, что по этой самой причине подобная же тройственность обнаруживается и в других случаях «осевой» символики, например, в некоторых изображениях "Мирового Древа". Кумарасвами равным образом показал, что ваджра традиционно отождествляется с другими известными символами "Оси мира", такими, как ось колесницы, два колеса которой соответствуют Небу и Земле, что, в частности, объясняет некоторые изображения ваджры как «поддерживаемой» лотосом, на котором она помещена в вертикальном положении. Что же касается учетверенной ваджры, образованной соединением двух обычных ваджр, в горизонтальном плане расположенных крестообразно, откуда ее название — Карма-ваджра, то она очень близка к, таким символам как свастика и чакра.[287] Мы ограничимся здесь тем, что отметим эти различные сведения, к которым, быть может, мы еще вернемся в других исследованиях, ибо это сюжет из разряда тех, которые невозможно исчерпать.

Ваджра, помимо значения «молния», имеет также, в то же самое время, значение «алмаз», что немедленно вызывает идеи неделимости, неизменяемости и незыблемости; и действительно, незыблемость — есть основная черта оси, вокруг которой совершается вращение всего, но которая сама не участвует в нем. В связи с этим можно провести еще одну примечательную аналогию. Платон описывает "Ось Мира" как сверкающую алмазную ось; эта ось окружена несколькими концентрическими оболочками разных цветов и размеров, соответствующими различным планетарным сферам и вращающимися вокруг нее.[288] С другой стороны, буддийская символика "алмазного трона", расположенного у подножия "Древа Мудрости" и в самом центре "Колеса Мира", то есть в той единственной точке, которая всегда остается неподвижной, не менее показательна в том же отношении.

Возвращаясь отсюда к молнии, скажем, что она рассматривается, как мы уже указали,[289] как олицетворение двойного могущества созидания и разрушения: если угодно, можно сказать, сил жизни и смерти, но если это понимать лишь буквально, то перед нами окажется все-таки частный случай того, о чем в действительности идет речь.[290]

В самом деле, это сила, которая осуществляет все «сгущения» и «растворения» и которую дальневосточная традиция соотносит с попеременным действием двух дополнительных принципов, инь и ян, равным образом соответствующих двум фазам универсального «выдоха» и «вдоха»; это то, что герметическая доктрина, со своей стороны, называет «сгущением» и "растворением";[291] и двойное действие этой силы символизируется двумя противоположными оконечностями ваджры, как «молниевидного» оружия, тогда как алмаз ясно являет ее единую и неделимую сущность.

Отметим попутно в качестве курьеза — ибо с нашей точки зрения это не более, чем курьез — случай применения низшего порядка, но прямо связанный с вопросом о символическом оружии: "могущество острий", хорошо известное в магии и даже в профанической физике, реально соотносится с «растворением», то есть со вторым аспектом двойного могущества, о котором мы только что говорили. С другой стороны, соответствие первому аспекту, или «сгущению», обнаруживается в магическом использовании узлов или «лигатур»; мы напомним в этой связи символику "гордиева узла", который Александр к тому же разрубает своим мечом, что тоже очень показательно. Но здесь возникает и другой вопрос, вопрос "жизненного узла", который, хотя и находясь в отношениях аналогии с предыдущим, далеко выходит за пределы области и содержания простой магии.[292]

Наконец, мы должны упомянуть другой «осевой» символ, который не является оружием в собственном смысле слова, но который, однако, уподобляется ему своей остроконечной формой: этот символ — гвоздь, а у римлян гвоздь (clavus) и ключ (clavis) почти созвучны — но и тот, и другой связаны с символикой Януса.[293] Ключ, который есть также и «осевой» символ, увел бы нас в рассуждения, в которые мы не хотим вдаваться в настоящий момент; скажем только, что "власть ключей" или двойная власть «вязать» и "разрешать",[294] на самом деле не отличается от той, о которой мы говорили: по сути, в действительности, речь всегда идет о «сгущении» и «растворении», в герметическом смысле этих понятий.

27. Сайфуль-Ислам (Sayful-Islam)[295]

В западном мире принято рассматривать ислам как традицию по самому своему существу воинственную, и, следовательно, когда речь идет о сабле или мече (es-sayf), надо воспринимать это слово исключительно в его самом буквальном смысле, никогда даже и не задаваясь вопросом, нет ли здесь в действительности чего-либо другого. Разумеется, неоспоримо то, что воинственный аспект существует в исламизме, как и то, что отнюдь не являясь исключительной принадлежностью последнего, он точно так же присутствует в большинстве других традиций, включая христианство. Даже если не вспоминать о словах Христа: "Не мир я пришел принести, но меч",[296] которые, в конце концов, могут пониматься метафорически, история христианства в средние века, то есть в эпоху его действительного осуществления в социальных институтах, дает тому достаточно доказательств. А с другой стороны, сама индуистская традиция, которая, конечно, не может считаться по преимуществу воинственной, потому что ее, скорее, упрекают за недостаточное место, отводимое действию, содержит, однако, этот аспект, как можно убедиться в том, читая Бхагавадгиту. Не будучи ослепленными предрассудками, легко понять, что так и должно быть, потому что в области социальной войны, в той мере, в какой она направлена против тех, кто возмущает порядок и имеет своей целью вернуть их к нему, есть законное дело, по сути своей являющееся одним из аспектов осуществления «правосудия», понимаемого в своем наиболее общем значении. И, однако же, это всего лишь внешняя сторона вещей, стало быть, наименее существенная: с точки зрения традиционной, то, что придает так понимаемой войне все ее значение, это символизация ею борьбы, которую человек должен вести с врагами внутри себя самого, то есть против всех элементов в нем, противоречащих порядку и единству. Впрочем, в обоих случаях — идет ли речь о порядке внешнем и социальном или порядке внутреннем и духовном, — война всегда должна одинаково стремиться к установлению равновесия и гармонии (именно поэтому она соотносится с собственно "правосудием") и к объединению посредством этого множества противостоящих друг другу элементов. Это равносильно тому, чтобы сказать, что ее естественным результатом, который, в конечном счете, и есть ее единственное обоснование, является мир (es-salam), который в действительности не может быть достигнут иначе, как через подчинение божественной воле (el-islam), расставляющей все элементы на свои места с тем, чтобы заставить их содействовать сознательному осуществлению одного и того же плана. И вряд ли нужно особо подчеркивать, насколько в арабском языке эти два понятия, el-islam и es-salam, родственны друг другу.[297]

В исламской традиции эти два смысла войны, как и реально существующее отношение между ними, предельно отчетливо выражены также хадисом пророка, произнесенным по возвращении из военной экспедиции против внешних врагов: "Мы вернулись с малой священной войны на великую священную войну". Если, таким образом, внешняя война есть лишь "малая священная война",[298] тогда как внутренняя война есть "великая священная война", то это потому, стало быть, что первая имеет всего лишь второстепенное значение по отношению ко второй, которой она есть лишь видимый образ. Само собой разумеется, что в таком случае все, что служит внешней войне, может быть принято за символ того, что касается внутренней войны,[299] и что таков именно случай меча.

Те, кто не признает такого значения, даже и в том случае, если они не знают только что приведенного нами хадиса, могли бы, по крайней мере, заметить, что во время проповеди хомтыб, функции которого, по видимости, не имеют в себе ничего воинственного в обычном смысле слова, держит в руке меч и что последний, в таком случае, и не мог бы быть не чем иным, как символом. Уже не говоря о том, что на самом деле такой меч обычно является деревянным, а это очевидным образом делает его непригодным для использования во внешних битвах и, следовательно, еще больше подчеркивает этот символический характер.

Впрочем, деревянный меч в традиционной символике восходит к очень отдаленному прошлому; так как в Индии он был одним из тех предметов, которые фигурировали в ведическом[300] жертвоприношении; этот меч (sphya), ритуальный столб, колесница (или, точнее, ось, являющаяся самой существенной ее частью) и стрела, говорят, родились из ваджры, или молнии Индры. "Когда Индра метнул молнию во Вритру, последняя в этом броске учетверилась… Брахманы во время жертвоприношения пользуются четырьмя из этих двух форм, тогда как кшатрии пользуются двумя другими в ходе битвы[301]… Когда верховный жрец потрясает мечом, то это значит, что он молнию во врага.[302] Связь этого меча с ваджрой особо отметить в виду того, что последует далее; и мы добавим в этой связи, что меч достаточно широко отождествляется с молнией или рассматривается как Производное от нее,[303] что чувственным образом являет хорошо известную форму "пылающего меча", вне зависимости от других значений, которыми она (эта форма) может обладать в одно и то же самое время, ибо следует хорошо понимать, что всякий подлинный символ всегда обладает множественностью значений. Последние, отнюдь не будучи взаимоисключающими или противоречивыми, напротив, гармонично сочетаются между собой и дополняют друг друга.

Но, возвращаясь к мечу хатыба, скажем, что он символизирует прежде всего власть слова, что, впрочем самоочевидно, тем более, что именно таково значение вообще очень часто приписываемое мечу и не чуждое христианской традиции, как об этом ясно свидетельствуют апокалиптические тексты: "Он держал в деснице своей семь звезд; и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его — как солнце, сияющее в силе своей".[304] "Из уст же его исходит[305] острый меч, чтобы им поражать народы…" Меч, выходящий из уст, очевидно, не может иметь иного значения, тем более, что описываемое таким образом существо есть не что иное, как само Слово или одно из его проявлений; что же касается обоюдоострого меча, то он олицетворяет двойственное созидательное и разрушительное могущество слова, а это возвращает нас именно к ваджре. В самом деле, последняя также символизирует силу, которая, хотя и будучи единой по своей сути, проявляется в двух по видимости противоречивых, но реально дополняющих друг друга аспектах; и эти два аспекта, точно так же, как и двумя лезвиями меча, или другого сходного оружия,[306] олицетворяются в данном случае двумя противоположными остриями ваджры; впрочем, эта символика значима для всей совокупности космических сил, так что приложение ее к слову составляет лишь частный случай, но такой, который в силу традиционной концепции слова и всего, что она подразумевает, может быть и сам принят как символическое олицетворение совокупности всех остальных возможных применений.[307]

Меч не только символически уподобляется молнии, но — так же, как и стрела — солнечному лучу: с этим видимым образом соотносится тот факт, что в первом из двух процитированных нами отрывков из Апокалипсиса тот, из уст которого исходит меч, имеет лицо, "сияющее как солнце". Здесь, впрочем, легко провести сравнение между Аполлоном, убивающим змея Пифона своими стрелами, и Индрой, убивающим дракона Вритру с помощью ваджры; и такая аналогия не должна была бы оставлять никаких сомнений относительно равнозначности этих двух аспектов символики оружия, которые, в конечном счете, суть лишь два различных способа выражения одного и того же. С другой стороны, важно отметить, что большая часть символического оружия, и особенно, меч и копье, зачастую являются также символами оси мира; речь идет тогда о «полярной» символике, но не о символике «солярной»; и, однако, хотя эти две точки зрения никогда не следует смешивать, между ними существуют определенные соотношения, делающие возможным то, что можно было бы назвать «переносами» с одного на другое, при том, что сама ось порою отождествляется с "солнечным лучом".[308] В этом осевом значении два противоположных острия ваджры соотносятся с дуальностью полюсов, рассматриваемых как две оконечности оси, в это время, как в случае обоюдоострого оружия, дуальность, будучи обозначена в самом направлении оси, более непосредственно соотносится с двумя обратными друг другу потоками космической силы, в иных случаях олицетворяемыми также такими символами, как две змеи кадуцея. Но так как эти два потока сами находятся в соответствующем соотношении с двумя полюсами и двумя гемисферами,[309] здесь можно видеть, что, вопреки их кажущемуся различию, оба изображения на самом деле едины в том, что касается их сущностного значения.[310]

"Осевая" символика возвращает нас к идее гармонизации, понимаемой как цель "священной войны", в двух ее, внешнем и внутреннем, значениях, так как ось есть место примирения и затухания противоположностей, или, иными словами, место совершенного равновесия, которое дальневосточная традиция обозначает как "неизменную средину".[311] Таким образом, с этой точки зрения, которая в действительности является самой глубокой, меч олицетворяет не только средство, как можно было бы подумать, оставаясь лишь на поверхности смыслов, но также и цель, которой надлежит достичь, и он, некоторым образом, в своем тотальном значении осуществляет синтез того и другого. Впрочем, мы всего лишь представили здесь некоторые наблюдения, которые можно было бы развивать и далее; но мы полагаем, что даже и такие, какими они даны здесь, они достаточно убедительно показывают, насколько — идет ли речь об исламе, или любой другой традиционной форме — далеки от истины те, кто склонен приписывать мечу смысл исключительно "материальный".

28. Символика рогов[312]

В своем исследовании кельтской традиции Т. Базилид подчеркивал значимость Аполлона Рогатого как божества гиперборейцев; кельтское имя Белен, впрочем, идентично имени Аблун, или Аплун, ставшему у греков Аполлоном. Чуть позже мы предполагаем более основательно рассмотреть вопрос об Аполлоне Гиперборейском; в настоящий же момент мы ограничимся несколькими соображениями, более конкретно касающимися имени Карнейос (Karneios), так же, как и имени Кронос (Kronos), с которым первое находится в тесной связи, так как оба этих имени имеют один и тот же корень KRN, выражающий именно идеи «могущества» и "возвышения".

В смысле «возвышения» имя Кронос идеально подобает Сатурну, который и в самом деле соответствует самой возвышенной из планетарных сфер, "седьмому небу", или Сатья-Локе индуистской традиции.[313] Кроме того, не следует рассматривать Сатурн как силу злотворную, как это иногда склонны делать, ибо не следует забывать, что он есть прежде всего правитель "золотого века", т. е. Сатья-Юги, или первой фазы Манвантары, которая совпадает именно с гиперборейским периодом, а это свидетельствует, что Кронос не без основания отождествляется с божеством гипербореев.[314] Впрочем, вполне правдоподобно, что зловещий аспект является здесь следствием самого исчезновения этого гиперборейского мира; в силу именно такого же «переворачивания» всякая "Земля Богов", место пребывания духовного центра, становится "Землей Мертвых", когда этот центр исчезает. Возможно также, что затем более охотно сосредоточили этот аспект на имени Кронос, тогда как аспект благотворный оставался, напротив, связанным с именем Карнейос, вследствие раздвоения этих имен, которые первоначально составляли одно. Верно еще и то, что символика солнца сама в себе являет два противоположных аспекта, животворящий и мертвящий, производительный и разрушительный, как мы это недавно показали в связи с оружием, олицетворяющим "солнечный луч".[315]

Карнейос есть бог Карна, то есть "высокого места", символизирующего Священную гору Полюса, которая у кельтов олицетворялась либо тумулюсом, либо Карном, или грудой камней, сохранившей первоначальное имя. Впрочем, камень часто оказывается в непосредственной связи с культом Аполлона, как это можно видеть именно на примере Омфалоса в Дельфах, а также каменного куба, который служил алтарем на Делосе, и объем которого был удвоен по приказу оракула. Но с другой стороны, камень имел особую связь и с Кроносом; здесь налицо новое сближение, на которое мы можем указать лишь мимоходом, так как этот вопрос заслуживал бы отдельного рассмотрения.[316] В то же время, в силу самого значения своего имени, Карнейос есть могущественный бог;[317] и если гора в одном из своих аспектов и в силу связанной с ней идеей устойчивости также является символом могущества и возвышения, то существует и другой символ, который стоит рассмотреть с этой точки зрения: символ рогов.

В самом деле, на Делосе, помимо только что упомянутого нами кубического камня, имелся и другой алтарь, именуемый Кератон (Keraton), который был целиком сложен из бычьих и козьих рогов, прочно связанных между собою. Совершенно очевидно, что это прямо соотносится с Карнейосом, следы символической связи которого с рогатыми животными сохранились до наших дней.[318] Само наименование рогов открыто соотносится с корнем KRN, так же, как и название короны, которая является другим символическим выражением тех же идей, потому что оба эти слова (по-латыни согпи и corona) очень близки друг к другу.[319] Слишком очевидно, что корона является инсигнией власти и приметой высокого ранга, чтобы на этом было необходимо настаивать. И мы обнаруживаем уподобление ее рогам прежде всего в том, что и то, и другое равным образом возлагается на голову, что дает образ "вершины".[320] Однако, есть и другое: корона первоначально представляла собой обруч, украшенный остриями в форме лучей; и рога подобным же образом считаются изображением световых лучей,[321] что возвращает нас к некоторым из соображений, уже развивавшихся нами в связи с символическим оружием. Впрочем, совершенно ясно, что рога могут уподобляться оружию, даже в самом буквальном смысле, и в силу именно этого с ними могла связываться идея силы и могущества, как она и связывалась всегда и везде.[322]

С другой стороны, световым лучам подобает и роль атрибута могущества, будь оно жреческим или царским, т. е. духовным или мирским, потому что они обозначают его как эманацию или излучение самого источника света, что и в самом деле так, когда оно, это могущество, законно.

Легко было бы привести многочисленные примеры, притом самого разнообразного происхождения, использования рогов как символа могущества; мы находим их в Библии и, еще конкретнее, в Апокалипсисе.[323] Но мы приведем другой, взятый из арабской традиции, где Александр Македонский носит имя Эль-Искандар дхуль-карнейн, то есть "Двурогий",[324] что чаще всего толкуется в смысле двойного могущества, простирающегося на Восток и на Запад.[325] Такая интерпретация, будучи совершенно справедлива, вовсе не исключает другого факта, который скорее дополняет ее, а именно, что Александр, будучи через оракула этого божества провозглашен сыном Аммона, своей эмблемой выбрал два рога овна, бывшие главным атрибутом последнего[326] и это божественное происхождение лишь легитимировало его в качестве законного наследника древних повелителей Египта, которым оно также приписывалось. Говорят даже, что он повелел изобразить себя в таком виде на монетах, что, впрочем, в глазах греков скорее отождествляло его с Дионисом, с образом которого он ассоциировался благодаря своим завоеваниям, особенно завоеваниям Индии; и Дионис был сыном Зевса, которого греки отождествляли с Аммоном. Возможно, что эта идея не была чужда и самому Александру, однако Дионис обычно изображался с рогами не овна, но быка, что с точки зрения символики образует существенную разницу.[327]

Уместно заметить здесь, что рога, в их символическом использовании, обретают две основные формы: форму рогов овна, собственно «солярную», и форму рогов быка, которая, напротив, является «лунной», да и сама напоминает полумесяц.[328] Можно также, в данной связи, обратиться к аналогичным соответствиям двух зодиакальных знаков, Овна и Тельца; но это привело бы, в особенности при рассмотрении той или другой формы в различных традициях, к «циклическим» исследованиям, в которые мы не можем сейчас вдаваться.

Чтобы закончить этот очерк, отметим еще только одну определенную аналогию между этим оружием животных, которым являются рога, и тем, что можно назвать оружием растений, то есть шипами. Следует отметить в связи с этим; что многие растения, играющие важную символическую роль, имеют шипы.[329] И здесь также шипы, как и другие острия, вызывают в памяти идею вершины или возвышения, и они, в некоторых случаях, могут служить для олицетворения световых лучей.[330] Мы видим, стало быть, что символика всегда основана на самой природе вещей, а не есть результат более или менее искусственного соглашения.

С другой стороны, само собой разумеется, что и использование лабиринта как средства обороны или защиты возможно в самых различных вариантах, помимо сферы инициации; так, автор отмечает его «тактическое» употребление при входе в некоторые древние города и другие укрепленные места. Однако ошибочно полагать, что речь идет в данном случае о применении чисто профанном, притом даже первом по времени, породившем самую идею ритуального использования. Здесь налицо опрокидывание нормальных соотношений, впрочем, вполне согласное с духом современных концепций, но только с ним, а потому абсолютно неприложимое к древним цивилизациям. В самом деле, во всякой цивилизации, умеющей поддерживать строго традиционный характер, все необходимо начинать с принципа, или с того, что ближе всего к нему, чтобы затем опуститься в сферу более или менее случайных применений; и, кроме того, даже эти последние никогда не рассматриваются в них с точки зрения профанной, которая, как мы это уже не раз объясняли, есть всего лишь результат дегенерации, в процессе которой было утрачено сознание их связи с принципом. В случае же, о котором идет речь, можно было бы легко заметить, что здесь есть и нечто еще помимо подмеченного современными «тактиками» — хотя бы уже в силу того простого факта, что этот «лабиринтный» способ обороны использовался не только против враждебных людей, но также и против враждебных психических влияний. А это указывает, что он сам должен был заключать в себе какое-то ритуальное значение.[331] Но есть и еще нечто большее: основание городов, выбор места для них и план, по которому они строились, были подчинены правилам, которые по самой сути своей принадлежали к области "священной науки" и которые уже вследствие этого были очень далеки от того, чтобы служить лишь утилитарным целям, во всяком случае, в том исключительно материальном смысле, в котором сегодня понимается это слово. Как бы ни были чужды все эти вещи ментальности наших современников, их следует, тем не менее, учитывать, без чего те, кто изучает древние цивилизации, никогда не смогут понять истинный смысл и глубинные основания описываемого даже в том, что сегодня стало принято называть областью "обыденной жизни", но что в иные времена также имело выраженный ритуальный и традиционный характер.

Что же до происхождения самого слова «лабиринт», оно также достаточно темно и служило поводом для многих дискуссий.

Похоже, что в противоположность иным предположениям, оно не связано со словом лабрис или двойная критская секира, но что и то, и другое одинаково производны от древнего слова, обозначающего камень [корень ла (la), откуда греческое лаос (laos), лапис (lapis)], так что этимологически лабиринт мог бы, в конечном счете, быть не чем иным, как каменной конструкцией, относящейся к разряду «циклопических». Однако это всего лишь самое внешнее значение такого названия, связанного в самом глубоком смысле со всей совокупностью символики камня. Нам уже случалось говорить, что бетили или "громовые камни" тождественны каменному топору или лабрису. Отсюда и множество других аспектов. М.Дж. Смит это, по крайней мере, угадывал, так как он намекает на людей, "рожденных от камня" (что, заметим мимоходом, объясняет греческое слово лаос), самым известным рассказом о которых является легенда о Девкалионе. Это соотносится с определенным периодом, более подробное изучение которого, если бы оно было возможно, наверняка позволило бы и так называемый "каменный век" понять в совсем ином смысле, нежели в том, что придают ему исследователи доисторической эпохи. Впрочем, это уже обращает нас к пещере, которая, будь она высечена естественно или искусственно, в скале, также очень близка к этой символике;[332] но мы должны добавить, что это вовсе не повод предполагать, будто и сам лабиринт должен был быть непременно высечен в скале. Хотя так и могло быть в некоторых случаях, это, можно сказать, случайный элемент, — не входящий в собственное его определение, потому что как бы ни соотносились пещера и лабиринт, важно, однако, не смешивать их, особенно когда речь идет об инициатической пещере, которую мы прежде всего имеем здесь в виду.

В самом деле, совершенно верно, что если пещера есть место, где совершается сама инициация, то лабиринт, место предшествующих ей испытаний, не может быть не чем иным, кроме как ведущим в пещеру путем и одновременно — препятствием, закрывающим доступ в нее «непосвященным» профанам. Напомним, что в Кумах лабиринт был изображен на дверях, как если бы изображение в некотором смысле замещало сам лабиринт;[333] и можно было бы сказать, что Эней, когда он останавливался перед дверьми, чтобы рассмотреть его, и в самом деле в это время мысленно, если не телесно проходил лабиринт. С другой стороны, не похоже, что такой род доступа предназначался всегда исключительно для святилищ, установленных в пещерах или символически отождествляемых с ними, потому что, как мы уже объяснили, эта черта вовсе не присуща всем традиционным формам. И смысл лабиринта, такой, каким он был определен выше, может принадлежать равным образом входам во всякое место инициации, во всякое святилище, предназначенное для «таинств» (мистерий), а не для публичных ритуалов. С учетом этой оговорки, есть, однако, основания думать, что, по крайней мере, у истоков, лабиринт использовался в тесной связи с инициатической пещерой — потому что оба они, похоже, вначале принадлежали к одним и тем же традиционным формам, формам эпохи "каменных людей", которой мы вскользь коснулись только что. Они, стало быть, первоначально были тесно связаны между собой, хотя и не оставались таковыми неизменно во всех последующих формах.

Если мы рассмотрим тот случай, где лабиринт находится в связи с пещерой, то увидим, что последняя, которую он окружает своими изгибами и в которую переходит, в конце концов, уже в силу этого занимает во всем ансамбле самую глубокую и центральную точку, а это равным образом согласуется с аналогичной символикой центра, к которой мы предполагаем еще вернуться. Следует еще заметить, что когда та же самая пещера является одновременно и местом инициатической смерти, и местом "второго рождения", она должна рассматриваться как открывающая доступ не только к областям подземным, или «адским», но и к сферам надземным, а это также согласуется с понятием центральной точки, которая является — на уровне как макрокосмическом, так и микрокосмическом — той, где осуществляется связь со всеми высшими и низшими состояниями. И только таким образом пещера может являться, как мы уже сказали, завершенным образом мира, поскольку все эти состояния одинаково должны отражаться здесь. Если бы было иначе, уподобление ее свода небу было бы абсолютно непонятно. Но с другой стороны, если именно в пещере, между инициатической смертью и "вторым рождением", совершается "схождение в Ад", то следует остерегаться думать, будто последний олицетворяется прохождением лабиринта. Но тогда можно задаться вопросом, чему же он соответствует в действительности? Это — "внешний мрак", на который мы уже указывали и к которому абсолютно приложимо состояние «блуждания», если можно употребить это слово, точным выражением которого является подобное прохождение. Этот вопрос о "внешнем мраке" мог быть рассмотрен и более подробно, однако это увело бы нас за пределы данного исследования. Но, полагаем, сказано достаточно, чтобы показать, с одной стороны, интерес, который представляют такие исследования, как книга М.Дж. Найта, а с другой стороны, и необходимость собственно "технического знания" предмета, для того, чтобы довести исследование до конца и понять его истинное значение. Знания, без коего никогда не удастся достичь ничего, кроме гипотетических и неполных конструкций, которые, даже не будучи искажены какой-нибудь предвзятой идеей, останутся столь же «мертвыми», что и останки, послужившие исходной точкой всего исследования.

Примечания:

2

Опубл. в Reg., янв. 1926.

3

Не будет бесполезно, быть может, заметить, что эта точка зрения, согласно которой природа рассматривается как символ сверхприродного, совсем не нова, а, напротив, была широко распространена в средние века. Она была присуща францисканской школе, в особенности св. Бонавентуре. Отметим также, что аналогией, в томистском смысле этого слова, которая позволяет через познание творений подняться к познанию Бога, является не что иное, как символическое выражение, своей основой имеющее соответствие между природным и сверхприродным порядком.

26

В некоторых случаях можно также, посредством той же расчетной процедуры, решать вопросы доктринального порядка, и такое решение является иногда в самых примечательных символических формах.

27

Seyidi Mohyiddin именуется Es-Sheikhul-akbar wa el-Kebritul-ahmar.

28

По меньшей мере, любопытно отметить, что сама масонская символика, в которой "Утерянное Слово" и его поиски играют важную роль, характеризует степени посвящения выражениями, явно заимствованными из "науки о буквах": читать по складам, читать, писать. У «Мастера», среди атрибутов которого есть и письменная доска, как если бы он и впрямь был тем, чем он должен быть, и был способен не только читать, но также и писать на "Древе Жизни", то есть сознательно сотрудничать в осуществлении плана "Великого Архитектора Вселенной"; по одному этому можно судить о расстоянии, отделяющем номинальное владение этой степенью от подлинного ею обладания.

29

Опубл. в V.I., нояб. 1931.

30

Коран, XXXVII, 1–3: Wa eс-сaffati caffan,

Faz-zajirati zajran,

Fat-taliyati dhikran…

31

Человек и его становление согласно Веданте, гл. III.

32

В средневековом символе Peridexion (испорченное Paradision) можно видеть птиц на ветвях дерева и дракона у его подножия (См. Символика Креста, гл. IX). — В исследовании символики "райской птицы" (Le Rayonnement intellectuel, май-июнь 1930) М.Л. Шарбонно-Лассей воспроизводит скульптурное изображение этой птицы в виде головы с крыльями, то есть в той именно форме, в какой часто изображаются ангелы.

33

Слово caff, «ряд» есть одно из тех — многочисленных, впрочем, — слов, к которым некоторые хотели бы возвести понятия cuti и tacawwuf; и несмотря на то, что такое выведение представляется неприемлемым с точки зрения чисто лингвистической, остается тем не менее верным, что, подобно многим другим этого же рода, оно олицетворяет одну из идей, реально заключенных в этих понятиях, потому что "духовные иерархии", по сути, тождественны степеням посвящения.

266

Опубл. в V.I., май 1929.

267

Г-н Оссендовский сообщил историю "черного камня", некогда посланного "Царем Мира" Далай-Ламе, потом переданного в Ургу, в Монголии, который затем исчез примерно сто лет назад. Не зная, о чем идет речь, он попытался объяснить некоторые явления, как, например, появление письмен на поверхности этого камня, предположив, что это была своего рода аспидная доска.

268

Это наименование "божественное обиталище", по-еврейски мишкан (mishkan), впоследствии было дано также и Ковчегу Завета, Скинии: как указывает само имя, это место пребывания Шехины.

269

Впрочем, мы довольно пространно высказались по вопросу о лузе, так же, как и об Омфалосе, в нашем исследовании Царь Мира.

270

См. статью Р. Дженти, Тор и Парашу-Рама, в V.I., дек. 1928.

271

Отметим в связи с этим, что кое-кто, путаясь, говорит сегодня о "гиперборейской Атлантиде"; Гиперборея и Атлантида суть две различные области, как север и запад есть две стороны света, и, как исходная точка традиции, первая много древнее второй. Нам представляется тем более важным привлечь к этому внимание, что совершающие это смешение сочли возможным приписать его и нам, тогда как само собой разумеется, что мы никогда его не совершали и даже не видим того, что могло бы дать хоть малейший повод к подобной интерпретации.

272

Ваджра есть санскритский термин, обозначающий молнию; тибетская форма этого слова — дордже.

273

Интересно отметить, что молнии Юпитера выкованы Вулканом, что устанавливает некоторую связь между "небесным огнем" и "огнем подземным", связь, которая не обозначена в случаях, когда речь идет о каменном оружии: и в самом деле, "подземный огонь" находился в прямой связи с «металлургической» символикой, особенно в кабирийских мистериях; Вулкан кует также оружие героев. Впрочем, следует добавить, что существует другая версия, согласно которой Мольнер, или молот Тора будто бы был металлическим и выкованным гномами, которые принадлежат к тому же разряду символических существ, что и кабиры, циклопы, якши и т. д. Отметим также, по поводу огня, что колесница Тора влеклась двумя овнами и что в Индии овен есть верховое животное Агни.

274

Другой момент, которого мы можем коснуться лишь мимоходом, это то, что ваджра означает одновременно и «молния», и «алмаз»; это могло бы повести к рассмотрению еще и других аспектов вопроса, которые мы не намереваемся здесь рассматривать подробно.

275

На некоторых галльских монетах можно видеть также изображение загадочного персонажа, держащего в одной руке предмет, похоже, являющийся литиусом, или жезлом авгура, а в другой — молоток, которым он стучит по некоему подобию наковальни. Этот персонаж, в силу своих атрибутов, был назван «жрецом-кузнецом».

276

Опубл. в E.Т., окт. 1936.

277

В этом отношении дополнительность копья и чаши очень близка к аналогичному соотношению горы и пещеры, к которому мы обратимся несколько позже.

278

См. Символика Креста.

279

Заметим в этой связи мимоходом, что "золотое бедро" Пифагора, превращающее его в своего рода проявление самого Аполлона Гиперборейского, соотносится с символикой полярной горы и Большой Медведицы. С другой стороны, змей Пифон находится в особой связи с Дельфами, святилищем Аполлона Гиперборейского. Отсюда происходит имя Пифии, а также само имя Пифагора, которое в действительности есть имя Аполлона, "того, кто руководит Пифией", то есть вдохновителя его оракулов.

280

См. Двойная спираль, март 1936.

281

Это равносильно тому, чтобы сказать, что все космические дуальности реально суть не что иное, как различные «спецификации» первичной дуальности Пуруши и Нракрити, или, иными словами, поляризации Бытия как «сущности» и «субстанции».

282

В другом из своих значений меч является символом Глагола, или Слова, с его двойной шестью созидателя и разрушителя (см., например, Апокалипсис, 1, 16, и 19, 15). Впрочем, очевидно, что эта двойственная власть аналогична двойственной силе, о которой мы только что говорили, и что, еще точнее, это всего лишь варианты приложения одного и того же. По поводу меча отметим еще, что, согласно некоторым древним историкам, скифы изображали божество посредством меча, воткнутого в землю на вершине небольшого холма; а поскольку последний был уменьшенным изображением горы, то мы обнаруживаем здесь соединенными оба символа "Оси Мира".

283

См. гл. Громовые камни.

284

Молоток или молот Тора, другой символ молнии, также отмеченный нами, являет своей формой Т точное сходство с двойным топором. Мы обратим также внимание и на то, что подобно молотку и мечу, хотя и не столь очевидно, как они, секира еще и сегодня обнаруживается в масонской символике.

285

Elements of Buddhist Yconography.

286

В этом случае удвоенная тройственность ветвей и корней еще точно напоминает оконечности ваджры. С другой стороны, известно, что как атрибут Шивы, тришула часто соотносится с "тройным временем" — трикалой, то есть с тремя модальностями времени как прошлого, настоящего и будущего. Здесь также можно было бы провести аналогии с тем, что обнаруживается в других традициях, например, с некоторыми аспектами символики Януса.

287

Речь тогда, следовательно, больше не идет о вертикальной оси, как в предыдущих случаях, но о двух горизонтальных осях геометрические изображения, которое мы рассмотрели в Символике Креста.

288

Государство (Республика), гл. X, (миф об Армении). Эта совокупность оболочек образует "веретено Неизбежности": парка Клото вращает его правой рукой, стало быть, справа налево, и это направление вращения небезразлично, учитывая сказанное нами по поводу символики "двойной спирали".

289

См. гл. Громовые камни.

290

В связи с примечанием, сделанным нами выше по поводу оружия, соответственно Аполлона и Индры, мы заметим, что, подобно молнии, солнечный луч также считается животворящим или умерщвляющим, в зависимости от случая. Напомним равным образом, что копье легенды о Граале так же, как и копье Ахилла, с которым мы уже проводили аналогию, обладало способностью и наносить раны, и исцелять их.

291

Это также и то, что на языке древнегреческих философов называлось «зарождением» и «разложением».

292

Мы касались этого вопроса в связи с "чувствительной точкой" соборов в заметке, озаглавленной Кельн или Страсбург? в V.I., янв. 1927.

293

Мы напомним еще — чтобы дополнить последнее примечание, сделанное нами — о магической власти, приписывавшейся и тому, и другому которая, оставляя в стороне всякие вопросы «феноменического» порядка, выступает как своего рода экзотерическое перерождение их традиционного значения.

294

Можно заметить, что сами эти слова также очевидным образом соотносятся с символикой лигатур или узлов; все это, стало быть, находится близко одно к другому, и различные формы, которые обретает символика, всегда отлично согласуются между собой.

295

Опубл. в L'Islam et I'Occident (C.d.S.), 1947.

296

Мтф, 10, 34.

297

Эти соображения мы более подробно рассмотрим в Символике Креста, гл. VIII.

298

Впрочем, само собой разумеется, что она является таковой лишь тоща, когда она определяется мотивами традиционного порядка; всякая же другая война есть харб, а не джихад.

299

Разумеется, это было бы неверно для инструментария современных войн, уже в силу его «механического» характера, несовместимого с какой бы то ни было подлинной символикой; по той же причине практикование механических ремесел не может служить основанием для развития духовного.

300

См. А. Кумарасвами, Символика меча, в E. Т., янв. 1939, мы позаимствовали из этой статьи цитату, которую приводим ниже.

301

Функции брахманов и кшатриев могут быть соотнесены здесь, соответственно, с войной внутренней и внешней, или, следуя исламской терминологии, с "великой священной войной" и "малой священной войной".

302

Шатапатха Брахмана, I, 2, 4.

303

Конкретно, в Японии, согласно синтоистской традиции, "меч есть производное от молнии-архетипа, которой он есть порождение или ипостась" (А. Кумарасвами, там же.).

304

Откровение, I, 16. Здесь можно заметить соединение полярной символики (семь звезд Большой Медведицы, или сапта-рикша индуистской традиции) и символики солярной, которое мы обнаруживаем также в традиционной форме самого меча.

305

Речь идет о "сидящем на белом коне" Каяки Аватаре индуистской традиции.

306

Напомним здесь конкретно об эгейском и критском символе двойной секиры; мы уже говорили, что секира есть четко выраженный символ молнии, следовательно, точный эквивалент ваджры.

307

Относительно двойного могущества ваджры и других эквивалентных символов (а именно, "власти ключей") см. соображения, развитые нами в работе Великая Триада, гл. VI.

308

Не имея возможности развивать этот вопрос, мы должны, тем не менее, напомнить в качестве примера сближение двух точек зрения в греческой символике Аполлона Гиперборейского.

309

По этому пункту мы также отсылаем к работе Великая Триада, гл. V.

310

См. гл. Символическое оружие.

311

Это то же, что изображается еще и мечом, помещенным вертикально по оси весов, так что все целое являет символические атрибуты правосудия.

312

Опубл. в E.Т., нояб. 1993.

313

Для пифагорейцев Кронос и Рея олицетворяли, соответственно, Небо и Землю, стало быть, идея возвышения обнаруживает себя и в этом соотнесении. И лишь вследствие достаточно поздней фонетической ассимиляции греки отождествили Кроноса или Сатурна с Хроносом, временем, тогда как корни этих двух слов на самом деле различны. Похоже, что и символ косы был также перенесен с одного на другого, но это не входит сейчас в тему наших исследований.

314

Море, которое окружало остров Огигия, посвященный Карнейосу, или Кроносу, называлось Кронийским морем (Плутарх, De facie in orbe Luna; Огигия, которую Гомер именует "пупом мира" (позже олицетворенным Дельфийским Омфалосом), было, впрочем, лишь вторичным центром, заместившим Туле или изначальную Сирию в эпоху, более близкую к нам, чем гиперборейский период.

315

В греческом языке сама форма имени Аполлон чрезвычайно близка к форме Апомион, «губитель» (Апокалипсис, 9, 11).

316

Достаточно часто приписывают бетилям, уподобляемым Омфалосу, «солярное» значение; но последнее должно было в определенный период наложиться на изначальное «полярное» значение, и, возможно, так же обстояло дело и с самим Аполлоном. Отметим еще, что Аполлон предстает покровителем источников (в этом отношении ему родственен кельтский Борво); а источники также находятся в связи с горой или камнем, являющимся ее эквивалентом в «полярной» символике.

317

Тем самым это имя соответствует в еврейском языке божественному имени Шаддаи, которое должно быть именно именем бога Авраама; итак, есть еще и между Авраамом и Кроносом достаточно примечательные связи, которые мы, возможно, когда-нибудь объясним.

318

В Бретани св. Корнилий, или Корнелий, заместивший Аполлона Карнейоса, считается покровителем рогатых животных; соображения, которые мы высказывали здесь, позволят понять, что в действительности тут налицо нечто большее, нежели простая "игра слов", которую иные хотели бы в этом видеть.

319

Греческое слово Кераунос, обозначающее молнию, похоже, тоже происходит от того же корня; заметим в этой связи, что молния обычно поражает вершины, возвышенные места или предметы; следует учесть и сходство вспышки молнии со световым лучом, к которому мы еще вернемся.

320

В еврейской традиции Кефер, или «Корона» занимает вершину Древа Сефирот.

321

Можно видеть ошеломляющий пример этого в изображениях Моисея, так как известно, что видимость рогов, которые он носит на лбу, есть не что иное, как световые лучи. Некоторые, среди которых Гюэ, епископ Авранша, хотели отождествить Моисея с Дионисом, который равным образом изображается с рогами. Есть и другие любопытные связи, достойные рассмотрения, но это увлекло бы нас слишком далеко в сторону от нашей темы.

322

То же уподобление, естественно, уместно и для другого оружия «животного» типа, такого, как бивни или клыки кабана, заостренная форма которых делает их похожими на рога. Добавим, однако, что парность рогов (а также и клыков) препятствует приложению к ним «осевой» символики: они скорее подобны двум боковым остриям тришулы. По той же причине мы говорим здесь о световых лучах вообще, но не о "Небесном Луче", который, под двойным углом зрения, макрокосмическим и микрокосмическим, является эквивалентом "Оси Мира".

323

Нужно отметить, что здесь перед нами идея уже не только законного могущества, но и она, распространенная на всякое могущество, будь оно злотворным или благотворным. Есть рога Агнца, но есть и рога Зверя.

324

Арабское слово карн (qarn) есть то же самое, что и «corne», так как корень KRN легко превращается в QRN, а также в HRN, как в английском хорн (horn). Это слово, карн, имеет также и другое значение, именно «эпоха» или «цикл», а чаще всего «век»; это двойное значение иногда ведет к любопытным недоразумениям, так как некоторые полагают, что эпитет дхуль-карнейн в приложении к Александру означает, что он прожил два века.

325

В этом смысле два рога являются эквивалентом двух голов геральдического орла.

326

Сам Аммон именовался "Двурогим повелителем" (Книга Мертвых, гл. CLXV.).

327

Возможно еще и то, что Александр носил шлем, украшенный двумя рогами. Известно, что рогатые каски были в ходу у очень многих древних народов. У ассиро-вавилонян рогатая тиара была характерным атрибутом божеств.

328

Этому различию соответствует различие двух форм, которые алхимики придают знаку Меркурия: лунная форма соотносится здесь с вульгарным Меркурием, а солярная форма — с Меркурием мудрецов.

329

В качестве примеров можно назвать розу, чертополох, акацию, акант и другие.

330

Христианская символика тернового венца (о которой говорят, что это были шипы акации) сближается тем самым — для многих неожиданно, но оттого не менее реально и точно, — с короной из лучей, о которой мы говорили выше. Следует отметить также, что в некоторых регионах менгиры именуются «шипами» (отсюда в Бретани и в других местах названия Бель-д'Эпин, Нотр-Дам, Эпин и т. д.). А символика Менгира, как и символика обелиска или колонны, соотносится с "солнечным лучом" и в то же время с "Осью мира".

331

Мы не будем останавливаться, чтобы не уклоняться от темы, на «лабиринтном» ходе некоторых процессий и "ритуальных танцах", которые, будучи прежде всего ритуалами защитными, или «апотропическими», как говорит автор, уже в силу этого соотносятся с предметом нашего рассмотрения. Речь идет здесь о том, чтобы остановить или отвратить злотворные влияния посредством техники, основанной на знании некоторых законов, согласно которым они производят свое воздействие.

332

Доисторические пещеры были, скорее всего, не жилищами, как это обычно полагают, но святилищами "каменных людей", понимаемых в смысле, на который мы только что указали. И, стало быть, именно в традиционных формах периода, о котором идет речь, пещера получила, в связи с определенным «укрыванием» знания, характер символа духовных центров, а затем и места инициации.

333

Подобный же пример являют в этом отношении «лабиринтные» изображения на стенах домов в древней Греции, предназначенные закрыть доступ в них злотворных влияний.