Не Будда ли Нео? Действительно ли ложки нет? И не является ли совпадением то, что Киану Ривзу однажды уже довелось играть роль принца Сиддхартхи в «Маленьком Будде»? Профессор и специалист по буддизму Джеймс Форд исследует сложные взаимоотношения между буддизмом и фильмом «Матрица».

Люди — это существа, сочиняющие мифы. Можно было бы даже сказать, что люди «создают мир». Мы слагаем эпические тексты, чтобы выразить понимание нами самих себя и внести свой вклад в оформление смысла нашей жизни. В этом контексте миф является не просто «волшебной сказкой» или выдуманной историей. Скорее, он становится самым глубоким выражением наших страхов, заветных желаний и символического понимания жизни и окружающего нас мира. Библейские предания, легенды о сотворении мира, бытующие чуть ли ни во всех древних культурах, биографии основателей государств и даже современные кинофильмы, наподобие «Звездных войн», причисляются к мифам. Отчасти мифы построены на исторических фактам, отчасти — на выдумках, а порой это абсолютный вымысел. Мифологические сказания в различной степени повествуют о том, каким образом мы видим окружающий мир и интерпретируем свой опыт в пределах этого мира. Однако мифы крайне изменчивы и взаимосвязаны. Автор(ы) нового мифа чаще всего создает(ют) какую-либо историю не на пустом месте. Он или она зачастую заимствуют определенные мифологические символы или повествовательные мотивы из сопутствующего контекста и, подходя к этому процессу творчески, придают старому смыслу новое звучание. К примеру, из научных исследований нам известно, что рассказ о потопе, встречающийся в Книге Бытия, во многом заимствован из вавилонской истории об Утнапиштиме, входящей в «Эпос о Гильгамеше». Однако создатели Библии радикально изменили сказание о всемирном потопе, введя в него еврейского бога Яхве. А Джордж Лукас охотно признает, что он многое перенял из обретшей характер парадигмы «странствий героя», авторство которой принадлежит известному исследователю мифов Джозефу Кэмпбеллу. Лукас просто поместил исходное повествование в фантастические декорации и на первый план вывел потенциальную угрозу человеческому состраданию и бытию со стороны технологии.

Точно так же и «Матрицу» можно рассматривать в качестве современного примера процесса мифотворчества. В интервью журналу Time братья Вачовски прямо выразили свои мифологические намерения:

«Мы интересуемся мифологией, теологией и, в некоторой степени, высшей математикой. Все это способы, при помощи которых человек пытается ответить на важные вопросы, равно как и на Самый Главный Вопрос. Если вы собираетесь сочинять эпические истории, вы вынуждены обратиться к этим вопросам. Люди могут и не понять все имеющиеся в фильме намеки, но они понимают основные идеи. Мы хотели заставить людей думать, немного пошевелить мозгами».[100]

Смешивая метафоры христианства, буддизма, греческой мифологии и даже кибертехнологии, «Матрица» предлагает мифологический рассказ об условиях человеческого существования. В данной статье я буду разбирать этот ставший классикой жанра фильм с позиций буддизма. Каким образом «Матрица» отражает буддистское «мировоззрение» и анализирует основные человеческие проблемы? Я не претендую на фундаментальное знание буддизма со стороны читателя, поэтому начну с краткого рассказа о буддизме и его важнейших исторических и научных достижениях, знание которых необходимо для понимания моей трактовки «Матрицы».

Основатель буддизма известен под семью разными именами. При рождении ему дали родовое имя Сиддхартха Гаутама, но зачастую о нем говорят как о Шакьямуни, что в буквальном переводе означает «мудрец из рода Шакьев». Достигнув просветления, он получил имя Будды, или «пробужденного». Как в случае с обращениями «Христос» или «Мессия» по отношению к исторической личности Иисуса, «Будда» — это, скорее, титул, чем имя. Сиддхартха жил и распространял свое учение на севере Индии приблизительно в середине первого тысячелетия до нашей эры. Чаще всего годы его жизни датируют как 566–486 гг. до н. э. Согласно традиционным источникам, в возрасте около тридцати лет он отказался от безбедного удела состоятельного принца и вступил на путь духовных поисков способа преодоления страданий и смерти.

Подобное отречение от «мира» и привилегированной жизни совсем не было в новинку для того времени. Сиддхартха родился в эпоху великого социального напряжения. Для северной Индии это период перемен. Священные тексты, в частности «Упанишады», бросили вызов укоренившейся религии, главную роль в которой играли жрецы (иногда это религиозное течение называют брахманизмом). Действующая религия придавала особое значение чистоте веры, кастовым различиям и исполнению обрядов. Еще важнее то, что эта индийская религия понимала (и продолжает понимать) время как циклический процесс. Подобно тому как начинаются и заканчиваются времена года и год в целом, возникает и исчезает сам мир. Развивающийся циклами, которые измеряются непостижимыми отрезками времени, мир рождается, взрослеет, клонится к закату и в конце концов разрушается, чтобы после него тут же возник новый мир. В сущности, у этого циклического процесса нет ни начала, ни конца. Как и мир в целом, разумные существа проходят через бесконечную череду разнообразных воплощений (животное, человек, божество и т. д.).

Этот всеобщий цикл перерождений известен под названием сансара. Атман (понятие, во многих смыслах аналогичное «душе», как ее понимает религиозная традиция Запада) — это сущность разумных созданий, переходящая из одной жизни в другую. А карма каждого существа определяет статус жизни этого существа и его будущее возрождение. Карма, что в буквальном смысле значит «действие, поступок», — это нравственный закон причины и следствия, основывающийся на поступках каждого. Таким образом, добродетельные поступки ведут к счастью и благоприятному возрождению, тогда как недобродетельные грозят страданиями. Конечная цель этого концептуального мировоззрения, известная как мокша (освобождение), состоит в том, чтобы выйти из сансары и нескончаемого круга жизни и страданий. Пожалуй, самым эффективным способом достижения мокши в то время было отречение от мира и превращение в саньясина (странствующего аскета). Считалось, что через суровое отрицание телесного (то есть материального «я») и выполнение медитаций и упражнений йоги можно было достичь освобождения от сансары.

Следуя традиции, Сиддхартха стал саньясином и в течение шести лет после отказа от царской роскоши жил аскетом, обучаясь под руководством двух известных гуру. Образ жизни Сиддхартхи отличался крайним аскетизмом: большую часть дня он медитировал и ел так мало, что этого количества пищи едва хватало на поддержание сил. Целью медитации и ограничений в еде было отождествление человека со своей духовной сущностью (атманом), а не с материальным телом, которое было всего лишь временным сосудом. В конце концов Сиддхартха пришел к выводу, что этот путь чересчур экстремален, и оставил своих учителей, чтобы искать другой путь. Вновь обретя физическую силу, он решил посидеть под неким деревом. Пока Сиддхартха там сидел, ему открылась подлинная природа реальности и способ преодоления страданий. Когда он достиг порога понимания, ему встретился Мара — демон, управляющий сансарой. Мара попытался отвлечь Сиддхартху, наслав на него искушение, страх и сомнения, но в конечном итоге Сиддхартха все преодолел. Достигнув окончательного просветления, Будда отправился учить других людей тому, что понял сам. По сути дела, он странствовал по северной Индии около сорока пяти лет, основывая буддистскую монашескую общину (сангха) и обучая монахов, монахинь и мирян, которые собирались вокруг него, куда бы он ни шел.

Содержание просветления Будды раскрывается в Четырех Благородных Истинах, ставших основой его учения. Как мы увидим в дальнейшем, эти истины представляют собой прескриптивный анализ фундаментальной проблемы человеческого существования и способ разрешения этой проблемы. Иначе говоря, выражение этих истин напоминает диагноз, поставленный пациенту врачом. Первая истина фиксирует болезнь, вторая разбирает ее причины, третья истина описывает, что можно считать выздоровлением, а четвертая прописывает лекарство. Эти истины названы «благородными», потому что для человека действительно просветленного и мудрого (то есть «благородного») они очевидны и не требуют доказательств.

Итак, что же это за Четыре Благородные Истины? Их можно просто кратко перечислить, однако чтобы их понять, потребуются дополнительные объяснения и размышления. Сами истины звучат следующим образом:

1. Истина о страдании (дуккха).

2. Истина о причине страдания.

3. Истина об устранении страданий (нирвана).

4. Истина о пути, который ведет к устранению страданий (восьмеричный путь).

Кое-кто говорит, что все эти истины заключены в первой, согласно которой человеку суждено постоянное страдание. Другими словами, если вы действительно проникнете в суть этой истины, вы автоматически постигнете и все остальные.

«Все есть страдание» — это еще одна распространенная формулировка первой истины. Словом «страдание» переводится с индийского диалекта пали понятие «дуккха». На самом деле не исключено, что слово «страдание» в каком-то смысле сбивает с толку. Поэтому некоторые преподаватели считают, что, к примеру, слово «неудовлетворенность» лучше передает суть термина «дуккха», согласно которой любым человеческим переживаниям присуще универсальное чувство неудовлетворенности. Не так уж трудно согласиться с утверждением о том, что жизнь и в самом деле наполнена страданиями различной степени тяжести. Но Будда подчеркивал, что страдания — это основная характеристика жизни в целом. Даже когда мы переживаем самые счастливые моменты в своей жизни — влюбляемся, рожаем ребенка или добиваемся цели, к которой давно стремились, — в глубине души у нас зачастую скрыто беспокойство. Мы знаем, что счастливый момент не будет длиться вечно. Кроме того, за этим беспокойством может стоять страх: мы можем бояться, что нечто ужасное внезапно положит конец нашему счастью. Возможно, это ощущение во многом похоже на недовольство, которое чувствует Нео, — на эдакую «занозу в мозгу», сигнализирующую ему, что с его вселенной что-то не так.

Хотя подобный взгляд на жизнь может показаться весьма депрессивной основой для религии, буддизм доказывает, что его доктрина реалистична и противостоит пессимизму. На самом деле я бы сказал, что это глубинное чувство ужаса, свойственное уделу человеческому, является корнем любой религии и философии. Несмотря на то, различные религиозные и философские системы могут выражать фундаментальную проблему человека в разной форме, все они стараются увести нас за пределы тяжкого мирского человеческого опыта, который наиболее полно определяет наше существование. И хотя мы могли бы ожидать, что буддисты в силу этого окажутся, скорее всего, людьми суровыми, сердитыми или даже откровенно подавленными с учетом отправной точки их веры, на самом деле все обстоит совершенно иначе. Любой, кто видел выступления далай-ламы, сразу же начинает ощущать жизнерадостную легкость, хорошее настроение, которые можно назвать какими угодно, но только не наполненными печалью. Нередко скульптурный Будда глядит на нас с легкой улыбкой, указывающей на удовлетворенность. Итак, что бы ни говорили об отправной точке буддизма, его первая благородная истина совсем не обязательно ведет к отрицательному или мрачному взгляду на мир.

Вторая благородная истина раскрывает причины, обуславливающие страдание, и в более экзистенциальном смысле описывает нескончаемый цикл перерождений, известный как сансара. Прежде всего, буддизм утверждает, что из-за незнания истинной природы реальности мы воспринимаем и переживаем мир искаженным образом. Слово «незнание» может ввести в заблуждение: дело в том, что речь идет не совсем о недостатке знания. Проблема, скорее, в неверном знании. Другими словами, мы думаем, что в той или иной степени понимаем природу окружающего нас мира, однако в действительности наше восприятие полностью деформировано. К примеру, согласно одному из «трех признаков бытия» (банальных истин о природе реальности), все на свете преходяще (анитья). Все вокруг нас претерпевает постоянные изменения — ничто не остается прежним. На каком-то внешнем по отношению к нам уровне мы с легкостью можем понять эту сентенцию. Любой элементарный пример, взятый из физического мира, подтверждает, — действительно ничто не остается в статичном состоянии. Однако если любой из нас беспристрастно проанализирует наш образ жизни, то со всей очевидностью обнаружит, что, несмотря на явную недолговечность всего сущего, мы зачастую ведем себя так, словно нас удивляет изменение привычных вещей. Мы сердимся или огорчаемся, когда то, что мы ценим, исчезает, погибает или разрушается. И действительно — мы постоянно ищем нечто неизменное, стабильное, найдя же нечто такое, что, как нам кажется, может подарить нам «счастье», мы цепляемся за него со всей силой, как будто мы способны удержать его от изменений. Именно так возникает желание. Наши столкновения с элементами окружающего мира порождают позитивные, негативные и нейтральные ощущения. Если нам доступны позитивные переживания, мы хотим получить их еще больше. Сталкиваясь с негативом, мы прилагаем максимальные усилия, чтобы его избежать (ненависть и отвращение — это обратная сторона желания и привязанности (зависимости)). Таким образом, наше желание толкает нас вперед, и у нас вырабатывается привязанность (зависимость) и даже пристрастие к приятным переживаниям жизни. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что если наше счастье зависит от неизменных вещей, то мы всегда будем недовольны. Мы словно наркоманы, которым хочется все больше и больше. В такой перспективе жизнь представляется бесконечным переживанием потерь, потерь, потерь… ибо те вещи, которых мы желаем и которые стараемся сохранить, неизбежно изменяются или вообще исчезают.

Еще одна сторона скоротечности — взаимозависимость. Все рождается и существует, находясь в зависимости от неисчислимого количества других факторов. Нечто простое, вроде листа бумаги, зависит от саженца, дерева, дождя, почвы, солнечного света, лесоруба, бумажной фабрики и т. д. А существование каждого из перечисленных явлений зависит от бесчисленного множества других. Если мы возьмем что-нибудь такое сложное, как человек, паутина зависимости станет еще запутанней. Рождение и первоначальное кормление каждого из нас зависит от наших родителей, равно как питание, кров, образование, защита и т. д. Иначе говоря, насколько нам может нравиться думать о себе как о независимых существах, настолько в действительности мы оказываемся зависимы от паутины окружающей нас жизни. По сути дела, своим учением о «не я» (анатман) Будда говорил, что представление об обособленности и независимости наших «я» — это иллюзия, побуждающая нас вести себя эгоистично. Именно эта склонность к эгоизму увековечивает страдание и для нас самих, и для других людей.

Если бы буддизм на этом и остановился, он действительно стал бы довольно пессимистичной религией (точно так же и «Матрица» была бы весьма пессимистичным фильмом, если бы она заканчивалась на том, что все люди остаются в плену у Матрицы). Однако третья благородная истина буддизма утверждает, что из этой трясины можно выбраться. Существует способ переживания реальности, который НЕ характеризуется как дуккха. Это нирвана. В буквальном смысле нирвана означает «выход», как, например, выход из огня. Аллегория пламени нередко используется в буддизме. Желание сродни пламени, заставляющему нас постоянно требовать все новое и новое топливо (то есть привязанностей), тогда как нирвана описывается как «прохладная». Нирвана — это не небесное царство, не вечное состояние блаженства и даже не небытие. По-видимому, Будда подразумевал, что нирвана находится за пределами дуалистических языковых различий. Следует помнить, что Шакьямуни постиг нирвану, сидя под деревом Бо, после чего странствовал по северной Индии с проповедями своего учения еще около сорока лет до того, как умереть естественной смертью. Из доступной нам информации следует, что Будда общался со многими людьми, он ел, учил и т. д. Очевидно, что он никуда не исчез, переместившись в какую-то трансцендентную сферу. Так что нирвана не обязательно означает прекращение жизни, но прекращение жизни, которой свойственно страдание. Более того, внешность Будды характеризовалась положительными признаками: он описывается умиротворенным, мудрым, свободным от привязанностей, бескорыстным, подлинным, непринужденным и сострадательным. Так что не похоже на то, что он стал «чистым листом бумаги». После смерти Будда достиг того, что называется «паринирвана», или «последняя нирвана», что означает полное освобождение от перерождений в царстве санса-ры. В остальном понятие нирваны выходит за пределы языка. Главный упор я хочу здесь сделать на то, что, согласно буддизму, существует такой способ переживать мир, который свободен от страданий, желаний, незнания и т. п. Этот способ похож на выздоровление от болезни дуккхи.

Так в чем же заключается лечение, обеспечивающее выздоровление? Ответ на этот вопрос дает четвертая благородная истина о восьмеричном пути, ведущем в нирвану. Восьмеричный путь раскрывается через следующие категории:

Правильное понимание Мудрость (праджня)

Правильное мышление

Правильная речь Нравственность (чипа)

Правильное действие

Правильный образ жизни

Правильное усилие Внутренняя дисциплина (самадхи)

Правильное внимание

Правильное сосредоточение

Все эти элементы человек развивает одновременно, а не один за другим. Из этого списка видно, что буддизм обычно разбивает эти восемь элементов духовной практики на три группы, которые называются триединым учением. Мудрость достигается посредством правильного понимания и мышления. Другими словами, правильно понимая четыре благородные истины и остальные буддийские каноны, мы можем начать изменять свое ложное представление о реальности и по-новому взглянуть на понятие «я», мира и т. д. Необходимо также развивать в себе надлежащие моральные принципы, регулируя речь, поведение и деятельность. Это означает управление словами или поступками, которые могут причинить страдание другим людям, и уклонение от занятий, наносящих вред другим живым существам (например, мясник, торговец оружием и т. п.). Наконец, исходя из того, что основной проблемой человека является проблема разума (то есть незнание и иллюзия), буддизм утверждает, что для целенаправленного изменения сознания необходима внутренняя дисциплина. Словно наш разум — это неверно запрограммированный компьютер. И в самом деле, наше «программное обеспечение», этот продукт кармических перерождений многих жизней, нужно перепрограммировать, чтобы оно начало соответствовать подлинной природе реальности. Вот в чем заключается цель медитации в буддизме. Медитация — это не способ бегства от жизни. Это средство изменения сознания человека с тем, чтобы когда человек находился «в мире», он был способен действовать, думать и отвечать мудро и с состраданием.

После смерти Будды его учение продолжило распространяться. Особенно заметно выросла численность монашеских общин. Можно с уверенностью сказать, что с самого начала в буддизме возникло сильное движение, затронувшее мирян, центрами которого стали популярные места паломничества. Вместе с тем оплотом буддизма являлась монашеская община. Она олицетворяла собой идеальную жизнь по канонам буддизма. Идеалом монашеской общины был архат — полностью просветленный ученик

Будды, после смерти попадающий в паринирвану. Как и во многих других религиозных общинах, с течением времени в буддистской общине начались споры. Последствия этих расхождений мы могли бы назвать конфессиональными расколами. Причиной выделения в буддизме различных направлений стали споры по поводу самого учения Будды и его практического воплощения, однако появившиеся школы не отличались особой исключительностью. К первому веку нашей эры в буддизме оформилось новое направление, известное как махаяна. Адепты махаяны (что в переводе означает «большая повозка») отделяли себя от более традиционных буддистских школ, которые они называли хинаяной (что значит «малая повозка»). Исследователи предпочитают обозначать ранний буддизм термином никая, поскольку в нем не содержится очевидного умаляющего оттенка, имеющегося в слове хинаяна. Самим названием своей школы последователи махаяны утверждали, что их «новая повозка» была более универсальной, чем «повозка» в старой традиции, которая перевозила относительно немного людей на другой берег нирваны. Среди основных признаков, отличающих махаяну от более ранней буддистской традиции, больше всего заслуживает внимания идеал бодхисатвы. В отличие от идеала архата в никая-буддизме в махаяне существовал культ бодхисатвы — человека, вступившего на путь Будды. Согласно учению махаяны, бодхисатвой движет вовсе не желание достичь нирваны для cебя. Он стремится к просветлению ради блага всех других людей. Таким образом, бодхисатва намеренно возвращается в мир сансары, чтобы облегчить страдание и помочь остальным вступить на правильный путь. Бодхисатву нередко называют тем, кто «возвращается» из нирваны. Если быть более точным, он преследует совсем другую цель (то есть не точное повторение жизни Будды). В некоторых текстах Махаяны даже утверждается, что нирвана не существует. Она просто была идейным инструментом, который Будда использовал для того, чтобы побудить людей последовать его учению.

В любом случае, бодхисатву ведет сострадание ко всем страдающим существам и постижение мудрости, способствующей благоразумному поведению. Подобно тому как птице для полета нужны два крыла, бодхисатва опирается на параллельное развитие в себе мудрости и сочувствия. Со временем появились различные варианты пути, которым надлежит следовать бодхисатве. Наибольшую популярность среди них приобрело десятиэтапное продвижение, охватывающее не одну жизнь. В течение многих жизней бодхисатва совершенствует разнообразные добродетели (великодушие, терпение, стойкость и т. д.), необходимые для постижения жизненного пути Будды. Продвигаясь по этому пути, человек обретает выдающиеся и даже сверхъестественные способности. В результате этой практики в махаяне появился пополняющийся пантеон «небесных бодхисатв» — добившихся особых успехов бодхисатв, которые могут пребывать на небесах и спускаться оттуда, чтобы учить страдающих существ и помогать им. Особенно в ряду бодхисатв выделяется Майтрейя, потому что его появление очень напоминает рождение мессии в рамках буддистской традиции. В разное время и в разных местностях возникали заметные движения вокруг будущего «потомка» Майтрейи, который считался новым Буддой.

Прежде чем я перейду к проведению значимых параллелей между буддизмом и «Матрицей», позвольте мне рассказать об одной известной философской школе в махаяне. Эта школа заслуживает особенного внимания по причинам, которые позднее станут очевидны. К этому моменту вам уже должно быть очевидно, что буддизм — это во многом философия разума. Основная проблема связана здесь не с «миром», как это представляется тем, кто воспринимает мир в качестве поля битвы между добром и злом. Проблема, скорее, состоит в (ложном) способе, которым мы воспринимаем мир. Следовательно, решение проблемы коренится в изменении сознания человека и его способа переживания реальности. Буддизм действительно придает значение определенным нравственным императивам, для того чтобы свести мирское страдание к минимуму. Однако даже здесь сознательное намерение является самым важным элементом. В отличие, к примеру, от джайнизма буддизм утверждает, что негативные кармические последствия вам не грозят, если вы убиваете животное неумышленно.

Самое большое значение имеет сознательное намерение человека, а не просто действия, которые из этого намерения вытекают. Помимо стремления избежать причинения вреда другим, в буддизме акцентируется и добродетельное поведение ввиду взаимозависимых отношений между поступками и разумом человека. Проявление великодушия побуждает человека больше думать о том, что следует быть великодушным, и наоборот.

Буддистский анализ «сознания» достигает своей вершины в одной из школ махаяны, возникшей в четвертом веке. Эта школа называлась йогачара. Она также была известна под названием школа «только лишь сознания» (виджнянавада). Адепты этой школы утверждают, что объективный мир, который кажется нам реальным, в конечном счете, является продуктом нашего разума.[101]

Словно разум человека — это кинопроектор, а мир, воспринимаемый человеком, — это проекция его сознания. Поскольку мы считаем объекты сознания независимо существующими, мы бесконечно преследуем или избегаем их в зависимости от нашего желания или ненависти. Йогачара не утверждает, что объективного мира не существует, хотя многие исследователи пришли именно к такому заключению.[102] Более точно позицию иогачары следует определить как эпистемологическое прозрение. Суть в том, что любой «объект» претерпевает существенные изменения в ходе нашего осознанного восприятия: мы понимаем этот объект в виде идеи, и он теряет для нас достоверность, причем до того, пока он не изменится, мы не способны его понять. Все, что испытывает человек, проходит через его сознание, которое неизбежно искажает любые переживания. Согласно йогачаре, когда мы осознаем, что в этом смысле объекты сознания иллюзорны, наши желания, привязанности (зависимости) и страдания исчезнут. В этот момент основной поток сознания трансформируется в мудрость Будды.

Чтобы достичь подобного понимания природы сознания, йогачара уделяет внимание различным медитативным и визуализирующим техникам. Отсюда и родилось название школы («практикующие йогу»). Медитативные техники развивались для того, чтобы в известной степени подвергнуть деконструкции обусловленный способ восприятия мира и помочь человеку пробудиться и прийти к предельной взаимозависимой и недуалистической природе реальности. Методика, при выполнении которой человек оказывается способен создавать и контролировать порождаемые разумом образы через различные практики визуализации, служила для усиления понимания того, что повседневное осознанное восприятие, похожее на сон, больше не «создается». Практикующий эти методики человек начинает осознавать иллюзорную природу самого себя и внешних компонентов реальности. В конечном итоге он пытается преодолеть субъект-объектный дуализм, сообщающий нашему ложному мировосприятию, что мы (и все «объекты») — каким-то образом обособленные друг от друга и независимые существа. Содержание понимания отсутствия дуализма лежит за пределами вербального описания. Это понимание является конечной целью последователя йогачары.

Любая религия предлагает свой анализ человеческого бытия. Кроме того, у большинства религиозных традиций имеются мифы об их основании, выражающие основные экзистенциальные проблемы человеческого существования. К примеру, описание идеализированной династии Чжоу в конфуцианстве отражает присущее этой религии понимание центральной проблемы: для конфуцианства эта проблема заключается в социальной дисгармонии, причиной которой становится склонность человека пренебрегать соблюдением ритуальных и социальных норм. В священных индуистских текстах, таких как «Бхагавадгита» и «Упанишады», человеческое бытие представлено как вечное бремя бесконечной сансары, жизнь за жизнью. Для христианства и иудаизма основная проблема кроется в отчуждении человечества от Бога из-за нашей греховной природы и эгоистического стремления пытаться быть Богом. Разумеется, все это выражено в символической форме в Книге Бытия — в предании о сотворении Адама и Евы в Эдеме. Суть христианской веры в том, что Бог отдал своего собственного сына, мессию, для того чтобы преодолеть это отчуждение.

Хотя в «Матрице» и присутствуют мессианские мотивы, взятые из христианства, очевидно, что отчуждение от Бога не является фундаментальной проблемой человека в этом фильме, поскольку Бог в этой истории не фигурирует — по крайней мере в ней нет Бога, создающего человека.[103] Конрад Оствальт рассматривает это отсутствие божественного и отказ от сверхъестественного как действующую силу апокалипсиса, симптоматическую для «современного апокалиптического мышления».[104] Не Бог вызовет апокалипсис, а кто-то другой. Однако «Матрицу» не следует понимать лишь как «современную» переделку иудейско-христианского апокалиптического мировоззрения. В этом фильме есть и другие древние мифологические ракурсы, которые также полностью пренебрегают «божественным». Именно здесь, как мне кажется, буддизм предлагает разъясняющую мифологическую параллель.

В «Матрице» имеется немало точек соприкосновений с буддизмом. Очевидно, что фильм формулирует основную проблему как проблему разума. Сама Матрица аналогична сансаре, иллюзорному миру, который не является реальностью, хотя и кажется таковой. Морфеус говорит Нео, что «Матрица повсюду, она окружает нас со всех сторона, даже в этой комнате. Ты можешь видеть ее из окна или по телевизору. Ты чувствуешь ее, когда идешь на работу или в церковь или когда платишь свои налоги. Это мир, натянутый тебе на глаза, чтобы скрыть от тебя правду». Другими словами, стержневая проблема человеческого существования заключается в незнании подлинной природы реальности. Позже Морфеус говорит, что именно наша обусловленная «привязанность» к этой иллюзорной реальности не дает большинству людей оторваться от нее после определенной возрастной черты. В фильме есть намек на реинкарнацию, когда Пифия сообщает Нео, что он не Избранный, прибавляя, однако, «может быть, в следующей жизни». Еще одно указание на реинкарнацию содержится в утверждении Морфеуса о том, что человек, который впервые выйдет из Матрицы, вернется в качестве Избранного.

В фильме также имеется доказательство действия кармы в том смысле, что жизнь людей — это, в основном, дело рук их самих. Как замечает Морфеус, существование людей всегда зависело от орудий труда. Искусственный интеллект, управляющий Матрицей и контролирующий человечество, — это творение самих людей. Более того, именно человечество разрушило мир, пытаясь одолеть ИИ, лишив его солнечного света как источника энергии. Суть в том, что ИИ не появляется по собственному хотенью. В то же время это вовсе не некая злая сила, существующая с начала времен. Это (кармический) результат прошлых действий.

Другая немаловажная параллель между «Матрицей» и буддизмом относится к области дисциплины и практики. Вспомните о том, что важнейшим элементом восьмеричного пути в буддизме являются медитация и внутренняя концентрация. Необходимо учиться тренировать и контролировать разум, который существенно искажает реальность и наделяет неизменностью и индивидуальностью абсолютно пустые вещи. Медитация является способом «перепрограммирования» разума с тем, чтобы наше восприятие реальности соответствовало действительности. Тренировки Нео — это замечательная аналогия с процессом несомненно «умственных» изменений. Его разум в буквальном смысле перепрограммируется, чтобы, подобно бодхисатве, он сумел войти в Матрицу (то есть сансару), обладая возросшими способностями восприятия и контроля. Иначе говоря, сам процесс обучения Нео — это технокибернетическая версия медитации. Кроме того, создатели фильма заимствуют идею обучения боевым искусствам, которые исторически тесно связаны с методами обучения в буддистских монастырях Китая и Японии. Я мог бы также отметить, что жизненно важный момент для человека, вступающего на путь бодхисатвы, — это пробуждение стремления к просветлению, известное как бодхичитта. Решающим событием для монаха, исповедующего учение Махаяны, становится объявление его намерения достичь просветления ради блага всех людей. Через формальный ритуал произнесения этой клятвы человек осознанно вступает на путь бодхисатвы. В этой связи мне приходит в голову следующая мысль: решение Нео принять красную пилюлю — это своего рода ритуальное выражение его намерения до того, как он отправляется в приключения «в кроличью нору». Точно так же образ жизни восставших поразительно напоминает жизнь монахов. Их пища, одежда и жилища отличаются аскетичностью. На самом деле отчасти бунт Сайфера объясняется тем, что он, скорее, предпочел бы иллюзорную жизнь, диктуемую желаниями, чем терпеть скромную и дисциплинированную «монашескую» жизнь мятежников.

Хотя мы и не находим в диалогах фильма открытых дискуссий по поводу скоротечности, взаимозависимости и пустоты, тем не менее в «Матрице» имеется явное указание на то, что человеческое восприятие мира полностью искажено. Наше искаженное восприятие — это самая настоящая компьютерная программа, введенная нам в мозг, чтобы «развлекать» нас. Другими словами, это «пустота» любой существующей «реальности». В действительности мы не являемся «самими собой», какими мы воспринимаем себя. На самом деле мы «рабы», как говорит Морфеус Нео: «…как и все остальные, ты родился в рабстве… в тюрьме, которую ты не можешь почувствовать и к которой не можешь прикоснуться. В тюрьме для твоего разума». Здесь сравнение с философией йогачары кажется вполне уместным. Как отмечалось выше, йогачара подчеркивает, что единственный доступ к реальности обеспечивает нам пребывающий в сознании разум. Для начала мы должны понять, что «проецируемый» образ мира, воспринимаемый нами, вовсе не является кажущейся нам «реальностью». Он искажается нашей личной и коллективной кармой, заставляющей нас приписывать качества неизменности и независимости объектам несуществующего мира. По этой же аналогии Матрица явно оказывается иллюзорной реальностью. «Что реально? — спрашивает у Нео Морфеус. — Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты воспринимаешь, чувствуешь на вкус, обоняешь или видишь, то реальность оказывается всего-навсего электрическими сигналами, истолкованными твоим мозгом. Это знакомый тебе мир. Мир, каким он был в конце двадцатого столетия. Теперь он существует лишь как часть нейроинтерактивной модели, которую мы называем Матрицей. Ты жил в воображаемом мире, Нео». Здесь нужна выдающаяся личность, способная проникнуть в лабиринт этой «кинематографической тюрьмы» и раскрыть нам суть положения, в котором мы оказались. Именно этим занимаются бодхисатвы и Будда… присоединяется к ним и Нео. Остается посмотреть, каким образом ему это удается.

Согласно традиции махаяны, продвигаясь по пути Будды, человек обретает способность управлять воспринимаемым «объективным» миром. Будды и продвинутые бодхисатвы могут по желанию изменять объекты и манипулировать ими. Кроме того, они способны находиться в разных местах даже в одно и тоже время. Припомните юных Дарований (Potentials) из гостиной Пифии. Похоже, что некоторые из них погружены в медитацию, тогда как другие управляют деревянными чурбачками, ложками и т. п. Мы могли бы приравнять эти Дарования к молодым бодхисатвам, которые учатся изменять элементы «объективного» мира силой сознания. Любой Будда действительно обладает способностью создать свое (его/ее) собственное космическое пространство.[105] Однако Будда Шакьямуни не изменил мир настолько радикально. Несмотря на его учение, люди по-прежнему страдали, жили иллюзиями и умирали. Но Будда действительно предложил новый путь и способ преодоления нашего искаженного восприятия мира. Таким образом, в его учении заложено сильное ощущение свободы воли и ответственности. Точно так же непохоже, чтобы Нео собирался менять мир до основания или уничтожать созданную ИИ Матрицу, несмотря на тот факт, что именно этого ожидает от него Морфеус.[106] Действительно, не совсем понятно, что Нео собирается делать с Матрицей. Но очевидно, что он, как и предыдущий Избранный, намерен открыть правду тем, кто захочет ее услышать. В финальной сцене Нео обращается к Матрице, и эту речь можно назвать довольно сочувственным предупреждением искусственному интеллекту:

«Я знаю, ты здесь. Теперь я чувствую тебя. Я знаю, ты дрожишь от страха. Ты боишься нас. Я не знаю, каким будет будущее. Я пришел сюда не для того, чтобы сказать тебе, чем все это закончится. Я пришел, чтобы сказать тебе, как все начнется. Я повешу трубку, а потом покажу этим людям то, что ты не хочешь, чтобы они увидели. Я покажу им мир без тебя, мир, где нет правил и контроля, нет пределов и ограничений, мир, где возможно все. Я оставлю выбор за тобой: тебе решать, где мы выйдем отсюда».

Мы могли бы представить себе, как точно так же Будда разговаривал с Марой, демоном, повелевающим сансарой. Будда не уничтожил Мару. Мара, который символизирует силу, удерживающую нас в сансаре, продолжает существовать. Впрочем, мы можем предположить, что Мара теперь живет с ощущением страха, ведь он знает, что Шакьямуни ускользнул от него и может показать другим людям выход из сансары.

Вспомните, что видение просветления, о котором говорится в йогачаре, не означает исчезновение или разрушение потока сознания. Скорее, поток сознания качественно изменяется, и Будда начинает видеть все переплетение взаимозависимостей, то есть воспринимать реальность без вызывающего страдание желания и ненависти, обусловливающих привязанность и страдание. Сохраняя это видение, Будда способен двигаться сквозь переплетение взаимозависимостей в сансаре спонтанно, не ощущая страха, сомнений или искушений. Его уже не сдерживают обычные законы причины и следствия (то есть карма), управляющие сансарой. Теперь вспомните момент воскрешения Нео (его второе рождение). Воскреснув, Нео обретает способность проникать в Матрицу, превращая смертоносные пули в подвешенный в воздухе бесполезный мусор и уничтожая «Мару» (агента Смита) вспышкой белого света. Страх, сомнения и незнание больше не мешают Нео, и он, подобно Будде, преодолевает двойственность человеческого бытия, включая даже основной дуализм жизни и смерти.

Как любому мифу, «Матрице» присуща метафоричность, и поэтому она требует какой-то интерпретации. Мифы наполнены символами и функционируют на разнообразных уровнях. К примеру, люди создали все возможные «системы» (то есть сформулированные способы осмысления и понимания мира). Среди них есть политические системы (например, демократическая, социалистическая, коммунистическая, диктаторская, монархическая и т. п.) Точно так же существуют разные социальные, экономические и религиозные «системы», принятые в различных обществах. Эти системы оформляют способ, которым люди, включенные в них, видят и даже переживают окружающий мир. Более того, однажды изобретенные эти «системы» имеют тенденцию жить собственной жизнью и даже воздействовать на людей таким образом, какого, возможно, не могли предвидеть их создатели. Короче говоря, Матрицу и сансару можно рассматривать как метафоры «систем», которые обманывают нас. А Нео и Будда становятся похожими на уникальных «спасителей», открывающих нам порой искаженную и пагубную сущность этих «систем».

Итак, мы могли бы представить Матрицу в качестве метафоры, обозначающей различные «системы», которые временами заставляют нас действовать не в наших коллективных или даже личных интересах. Так, например, кто-то мог бы сказать, что наша зависимость от технологии и привязанность к ней вышли из-под контроля. Технология, без сомнения, приносит неисчислимую пользу. Однако, возможно, одно негативное последствие господства технологии заключается в том, что иногда она подрывает подлинные человеческие отношения либо препятствует им. Другие могли бы сказать, что индустриализация и капитализм, эти две взаимосвязанные «системы», могут оказывать разрушающее воздействие на окружающую среду или подтачивать способность человека к состраданию соответственно. Например, если капитализм не находится в равновесии с другими этическими императивами, он может привести к несправедливому распределению страдания или к дисбалансу между имущими и неимущими. Если мы не осознаем этого глубоко и постоянно, общество начинает определять нас. В противном случае мы вырастаем внутри этих «систем» и утрачиваем способность видеть их искусственную природу. Мы «слепы», как сказал бы Морфеус. Мы слепы настолько, насколько «система» контролирует нас. Что касается Матрицы, то человеку нет необходимости понимать проблемы иллюзорности, привязанности, контроля и т. п. лишь в контексте «исходной реальности». И это также становится предметом буддистского анализа человеческого бытия; сансару тоже можно рассматривать в качестве метафоры любого из различных измерений воспринимаемой нами реальности.

С этой более мирской точки зрения, «Матрица» бросает вызов нашему обусловленному мировоззрению. Похоже, в фильме заложен вопрос о том, как «запрограммированы» мы. Какой элемент нашей реальности создан искусственно и держит нас в рабстве, заключив в абстрактную тюрьму? Технология, она освобождает нас или лишает свободы? Материалистический капитализм ведет нас к неподдельному счастью или к некомпенсированной пагубной привычке? Что делают наши заветные религиозные убеждения — объединяют или разводят нас по разные стороны баррикад? Эти вопросы хорошо подходят для того, чтобы побудить зрителя дать собственную интерпретацию этому современному мифу и оценить его отношение к нашей социальной реальности. Может статься так, что популярность фильма среди молодежи (от 18 до 21 года) объясняется именно скрытым скептицизмом по отношению к «институциональному» контролю, скептицизмом, дополняющим гипнотизирующие экшн-сцены.

Помимо известного сходства «Матрицы» с буддистским и христианским мировоззрениями, также важно отметить, насколько этот «миф» расходится с некоторыми основными ценностями этих религиозных традиций. К примеру, «Матрица» во многом прославляет насилие и патриархальное господство. Единственная символическая женщина в фильме, на первый взгляд, отличается бросающейся в глаза андрогинностью или даже маскулинностью. А благодаря красочному насилию фильм причислили к категории «R», то есть к категории фильмов, которые не рекомендуется смотреть детям. Можно было бы утверждать, что убийства в фильме не настоящие, а похожи на убийство демонов в сознании человека или на уничтожение символических проявлений ненависти, жадности и иллюзий (то есть аналогичны встрече Шакьямуни с Марой поддеревом Бо перед просветлением). Однако дело в том, что убийство каждого человека в Матрице означает смерть «реального» человеческого существа, который служит Матрице источником энергии. Я бы сказал, что завораживающий процесс разрушения, усиленный компьютерной технологией и съемками замедленного движения летящей пули, переходит метафорические пределы и явно культивирует более буквальную форму насилия. Нравственное измерение буддистского восьмеричного пути или моральные императивы христианства, в основном, отсутствуют в нарративе фильма. Именно в этом смысле, как в случае с любой мифологией, мы должны обратить соответствующее внимание на содержание этого мифа и в особенности — на его коммерческие цели. Пропаганда насилия имеет очевидную коммерческую нацеленность на одну из главных целевых групп, важных для голливудских продюсеров, — на мальчишек подросткового возраста. Итак, хотя на абстрактном уровне «Матрица» действительно наводит на мысль о многих «религиозных» параллелях с христианством, буддизмом и прочими мифологическими традициями, в то же время этот фильм использует противоречивые ценности насилия и мужского превосходства в коммерческих (или иных) целях. Можно было бы сказать, что «Матрица» превозносит отдельные «социальные матрицы», которым вроде бы бросает вызов.

Эта явная натянутость отношений между религиозным измерением этого мифа, с одной стороны, и голливудскими и культурными элементами фильма, с другой, недвусмысленно указывает на контекстуальную природу процесса мифологизации. Мифы не являются продуктом индивидуального творчества — это коллективное творение, создаваемое на протяжении какого-то времени. Мифы всегда рождаются в «институциональных» контекстах. Таким образом, они являются побочным продуктом диалектического процесса, который зачастую порождает внутренне противоречивые элементы.

С учетом всего вышесказанного сравнение «Матрицы» с буддистской традицией становится полезным инструментом для понимания некоторых самых глубоких прозрений, содержащихся в последней. Матрица является метафорой многих культурно запрограммированных «реальностей», которые наше сознание считает действительно реальными. Они образуют «мир, натянутый тебе на глаза, чтобы скрыть от тебя правду».

С точки зрения буддизма, нам часто не удается видеть переплетение взаимозависимостей, связывающее все живые существа. Мы в неравной степени наделяем постоянством элементы окружающего мира — объекты, наши притязания на истину в последней инстанции, наши концептуальные системы и даже независимый статус нашего «я», — и это приводит нас к эгоизму, желаниям, привязанностям (зависимостям) и страданиям. Для начала нам нужно открыть глаза и очнуться от «матрицы», которая, возможно, на самом деле заключила в тюрьму каждого из нас. Если бы вам представилась такая возможность, какую пилюлю выбрали бы вы… синюю или красную? Выбор всегда за вами.

CorlissR. Popular Metaphysics //Time. 1999. April. Vol. 153. № 15.

Griffiths P On Being Mindless: Buddhist Meditation and the Mind-Body Problem. La Salle (III.),1986.

Keenan J. The Meating of Christ: A Mahayana Theology. Maryknoll; New York,

1989 Ostwalt С Armageddon at the Milleniai Dawn // The Journal of Religion and Film. 2000. April. Vol. 4. № 1. См. также: www.unomaha.edu/~wwwjrf/armagedd.htm.

Williams P. Mahayana Buddhism: The Doctrinal Foundations. London, 1989.

Примечания:

1

# Имеется в виду книга Алана Уоттса, англиканского священника и пропагандиста дзен-буддизма, весьма авторитетного философа эпохи new аge, «Высшая индентичность: Эссе о восточной метафизике и христианской религии». Здесь и далее примечания редактора русского издания обозначены символом #.

10

Половой отбор — это элемент эволюционных изменений, вызванный в большей степени конкуренцией за спаривание с представителями противоположного пола, чем соперничеством в ходе выживания, добычи пищи и т. д. Павлиний хвост, помогающий получить самку, но являющийся помехой выживанию, — вот классический пример полового отбора в действии.

100

Corliss.

101

Толковый обзор мыслительной традиции иогачары см.: Williams, р. 77–95.

102

Показательные примеры этих дискуссий с проявлением должного уважения к йогачаре см.: Кеепап, р. 169, 209, а также: Paul Griffiths, p. 83.

103

Для сравнения смотрите в этом сборнике статью Пола Фонтана «Поиски Бога в «Матрице».

104

Ostwalt.

105

Наиболее известный пример в этой области — Амитабха (по-японски — Амида), главный Будда в буддистской традиции Чистой земли, получившей распространение в Восточной Азии. Будучи бодхисатвой, Амитабха поклялся создать свою собственную Чистую землю по достижении состояния Будды. Любой человек, обращающийся к Амитабхе с искренним сердцем, может возродиться в этом величественном королевстве, где просветления можно достичь гораздо легче.

106

В одном из эпизодов фильма Морфеус объясняет Нео, откуда взялись повстанцы, и приводит пророчество Пифии, предвещающее приход Избранного: «Когда Матрица только появилась, внутри нее родился человек, который обладал способностью изменять все что хотел, перекраивая Матрицу на свое усмотрение. Именно он освободил первого из нас и сказал нам правду: "Пока существует Матрица, человечество никогда не будет свободным". После его смерти Пифия предсказала его возвращение. Также было сказано, что его приход будет означать уничтожение Матрицы, завершение войны и освобождение людей».