25. Цветок

Когда мы начинаем пробуждаться, мы видим, как внутри нас что-то раскрывается, подобно цветку. Мы отмечаем, что это «нечто» замещает наш образ того, какими должны быть вещи. Мы открываем, что мы не так уж твердо решаем всегда знать, кто мы такие. Именно переживание кажется самым важным; именно в бытии мы находим ценность. Кажется, что по мере того, как мы освободились от переживания обладания и просто даем возможность развернуться переживанию, цветок раскрывается все больше и больше, – больше и больше раскрывается сердце. И мы как-то чувствуем, что все пойдет хорошо, что вещи действуют именно так, как это предполагается. Иногда они болезненны, иногда вызывают экстаз; но каким-то образом все оказывается совершенным. По мере того, как мы проникаем все глубже и глубже, становится очевидным, что как раз ясность виденья питает наше раскрытие, тогда как сам наблюдаемый объект имеет мало значения. Нам трудно вообразить, как это мы когда-то могли не видеть прежде всего этого совершенства или как можем когда-либо его утратить вновь. Разве сможем мы когда-либо снова оказаться слепыми по отношению к тому, каким простым, легким, естественным, совершенным образом существуют вещи? Переживание – это просто само переживание. И если, вглядываясь в этот цветок, мы видим в нем момент жадности или эгоизма, или страха, мы видим здесь его в контексте этого совершенства, внутри этой ясности; и это подобно еще одному лепестку цветка. Мы видим, что все это естественно. Эгоизм не заставляет нас чувствовать себя отдельными. Мы видим, как естественно мы эгоистичны; но в этом виденье нет самоосуждения. Мы видим все просто таким, каково оно есть, – совершенным. Из-за этого нет необходимости быть отделенными. Мы полны прощенья к себе, полны освобождения, полны понимания. Все это существует, но это не мы. Это еще какой-то хлам. В нас есть место для всего этого. Итак, мы наконец становимся теми, кем всегда хотели быть, свободными от множества оберегаемых образов себя, от чувства нехватки, которая в прошлом служила причиной столь многих неудобств. Но мы видим, что нам необходимо освободиться даже от этого «чудесного я». Существо, которым мы стали, все еще остается отдельным, хотя и более здоровым. Продолжает существовать этот тонкий «кто-то», переживающий все это и желающий продолжения раскрытия. Существует кто-то, не вполне растворившийся, не исчезнувший; все еще остается кто-то, кто смотрит на совершенство вещей. И тогда мы понимаем, что для рождения плода цветок должен умереть.

Мы узнаем, что цветок существует всего лишь на более тонком уровне ума, что и его совершенство также оказывается понятием о том, каковы веши; и оно может стать тонким разделением, которое позволяет «кому-то» наблюдать совершенство всего происходящего. Мы видим, что должны не мешать цветку быть таким, чтобы он смог опасть и оставить нам плод.

Нет никакой возможности описать плод, так как неважно какими бы словами мы ни пытались описывать его, мы все еще описываем цветок. Плод не существует ни в уме, ни в языке. Ум дает форму цветку; но для того, чтобы проявился плод, нужно оставить привязанность к форме и к уму, нужно, чтобы выступило на поверхность наше первоначальное лицо.

Этот плод, созревший в существах, подобных Христу и Будде, не имеет семян; там нет ничего, что должно вновь родиться, нет желаний, создающих карму, нет жажды удовлетворения. Этот плод не погибает, а остается в качестве приношения всем тем, кто приходит позже.