М

МАБЛИ(Mably) Габриель Бонно де (14 марта 1709, Гренобль — 23 апреля 1785, Париж) — французский историк и социалист-утопист. Старший брат Кондилъяка. Родился в дворянской семье и готовился к духовной карьере, но затем отказался от нее, а впоследствии и от государственной службы. Работы Мабли по истории и политике способствовали распространению революционных идей во Франции и за ее пределами. В России при его жизни было издано его сочинение «Размышление о греческой истории, или о причинах благоденствия и несчастия греков» в переводе А. Н. Радищева. Откликаясь на просьбу Б. Франклина и Дж. Адамса, Мабли написал книгу о законах и управлении США. По мнению Мабли, законы общества должны соответствовать законам природы, поэтому принципы естественного права—главный критерий оценки исторических явлений. Частная собственность разрушила благополучие человека, но восстановить прежнюю «систему общности» невозможно, задача состоит лишь в уменьшении неравенства. Мабли считал, что, защищая свою свободу, народ имеет право и на войну, и на революцию. 'Соч.: Collection complete des oeuvres, t. 1—15. P., 1794—95; в рус. пер.: Об изучении истории. О том, как писать историю. М., 1993. Лит.: Волгин В. П. Развитие общественно-политической мысли во Франции в 18 веке. М., 1958; Он же. Французский утопический социализм. М., 1969; Каплан A.B. Революционно-демократическая идеология и утопический социализм во Франции XVIII века. М, 1989; Сафонов С. С. Исторические взгляды Мабли. — «Французский ежегодник. 1971». М., 1973. С. С. Худолей

МАВАРДЙАбу ал-Хасан 'Алй Ибн Мухаммад, ал- (974, Басра — 1058, Багдад) — арабо-мусульманский политический философ, разрабатывавший концепцию государства в рамках мусульманского (суннитского) права-фикха. Большую часть своей жизни прожил в Багдаде. Мусульманское право изучал в Басре и Багдаде у видных представителей шафи- итской школы юриспруденции. Служил кадием-судьей в различных областях халифата, в т. ч. верховным кадием Багдада. Халиф ал-Кадир (991—1031) избрал ал-Мавардй для составления краткого изложения шафиизма, а его преемник ал-Ка'им (1031—74) доверял ему дипломатические миссии к буидским и сельджукским правителям Ирана. Ал-Мавардй — автор работ по юриспруденции, судопроизводству, государственному праву, этике, коранистике и другим религиозным дисциплинам. Наиболее известны «Благонравие в посюсторонних и потусторонних делах» («'Адаб ад-дуниа вад-дйн») и «Принципы управления» («Ал-ахкам ас-султаниййа») — первый классический труд по суннитской политической доктрине. В «Принципах управления» излагается учение о халифате как о богоустановленном учреждении, о его всемирном и монистическом характере (невозможности сосуществования двух халифов), о семи необходимых качествах халифа (в их числе — происхождение из курайшитов, рода пророка Мухаммада), о двух способах его назначения (первый, наиболее желательный — избрание специальными выборщиками из числа богословов-улемов; второй — назначе- ниехалифом себе преемника), об отношении между халифом и общиной как о двухстороннем договоре, о десяти функциях-обязанностях халифа (носящих чисто охранительно-исполнительный, но не законодательный характер), о смещении халифа, об условиях легитимности «узурпированной» власти местных эмиров. Лит.: Кирабаев Н. С. Социальная философия мусульманского Востока. М., 1987; ИгнатенкоА. А. Общественно-политические воззрения аль-Маварди.— «Народы Азии и Африки», 1989, № 4; Laoust H. La pensee et l'action politique d'al-Mawardi. — «Revue des etudes islamiques». P., 1968, v. 36; LambtonA. K. S. State and Government in Medieval Islam. Oxf, 1981. T. Ибрагим

МАГИЯ(лат. magia, от греч. ияугш. — колдовство, волшебство) — индивидуальные или коллективные действия, при- званные сверхъестественным путем повлиять на духов, людей, явления природы, в дополнение к различным видам человеческих практик — хозяйственной, лечебной, созидательной, разрушительной, охранительной, молитвенно-религиозной и т. п. Типология магии формируется по различным основаниям: по антиномии добра и зла (с точки зрения мага или его адепта) — белая магия (хозяйственная, целительная) и черная (порча, наговор, сглаз); по типу результата — созидател ьно-охранительная и разрушительная (Б. К. Малиновский); по сходству-подобию явлений, связываемых магическими действиями, — гомеопатическая магия и по простому следованию одного явления задругам — контагиозная магия (Дж. Дж. Фрейзер). В основе концепции Фрейзера лежит принцип причинно-следственной связи. Веру в прямое магическое воздействие человека на природный объект (группу природных объектов) Л. Леви-Брюль выводит из чувства партици- пации (сопричастности человека природе), особенно присущего первобытному сознанию. При этом взаимодействие всех вещей мира укоренены в магическом мировидении. Оно-то и связует магию с натурфилософскими учениями древних и основаниями «тайных наук» — с «протонаучны- ми» формами знания (см. Оккультизм, Герметизм, Алхимия). Магия как род деятельности инвариантна, но, вписанная в ту или иную конкретную культуру, она обретает исторически неповторимые черты. Обрядовая по своей природе, она сопровождает культовые действия всех религий, также вписанных в историю соответствующих культур. Окрашивает в неповторимые тона национально-этнические, фольклорно-этнофафич еские, мифологические, литературные и художественные, поз навательно-мировоззренческие особенности культур различных народов. Представляется наиболее продуктивной историческая трехзвенная цепь «магия — наука — религия», а в науке следует отметить провоцирующую роль магии в развитии экспериментально-практической составляющей научного знания.

472

МАДХЬЯМИКАЛит.: Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М, 1979; ThorndikeL. History of magic and experimental science, vol. 1-8.

МАДХВА(Madhva) (традиционная датировка: 1198— 1278, более современная версия: 1238—1317)— основатель религиозно-философской школы двайта-веданта. Родился в Паджакакшетре в Южной Индии. Основные труды: «Анувьякхъ-яна» (комментарий на «Брахма-сутры»), комментарий на «Бха-гавата-пурану», десять небольших трактатов, посвященных проблемам логики и метафизики («Даша-пракарана»), метрический трактат «Махабхарата-тат парья-нирная» («Изложение сущности Махабхараты») и др. Согласно учению Мадхвы, реальны три вида сущностей: высший Брахман, персонифицированный в образе Кришны, индивидуальные души (джива) и неодушевленные предметы (джада), однако лишь Кришна абсолютно самодостаточен, тогда как вся остальная вселенная целиком зависит от Бога. Название системы Мадхвы объясняется вечно сохраняющимся различием (двайта, или двойственность, различение) между всеми этими сущностями. Мир создается в начале очередного вселенского цикла творящей энергией Брахмана; это сила, которая обычно персонифицируется в образе супруги Вишну — Лакшми и обеспечивает развертывание материи — Пракрита, «подобной легкой и редкой ткани». Пракрита выступает непосредственным источником и вместилищем трех гун: сатгвы, раджаса и тамаса, которыми управляют три ипостаси Лакшми (соответственно Шри, Бху и Дурга). Бесчисленные и разнообразные дживы, соединенные с «инструментами» познания, образованными Пракрита, одушевляют атомы материи во вселенной и согласованно управляются Кришной. По словам Мадхвы, подобно тому как радуга — не только отражение, но еще и преломление играющих солнечных лучей, многообразные души по-разному окрашены проникающим в их природу светом Брахмана («Анувьякхьяна», 2.3.50). Хотя Бог транс- цендентен миру, он в принципе познаваем, т. к. существует изначальное «сходство», «подобие» (садришья) некоторых атрибутов Кришны и благих свойств мира и душ (там же, 3.2.32— 34). По мнению Мадхвы, все души уже изначально предопределены к спасению, гибели или к вечному блужданию в сансаре, однако Бог постоянно вмешивается в происходящее, облегчая избранным путь к освобождению (концепция «парадхина-вишешапти», или «вечного творения»). Хотя задача духовного наставника — вести ученика к непосредственному осознанию (саткаршана) сущности Брахмана, высший духовный подвиг — это бхакти, или непрерывный поток любви (снеха) к Кришне. Когда душа служит Богу т. о., тот дарует ей в награду свою милость (прасада) и спасение. Возрастание бхакти в душе адепта как раз и выступает верным признаком того, что он вошел в число «избранных к спасению», а сам путь к Кришне для него облегчается благодаря заступничеству Божьего сына — Ваю. Подобно тому как в мирской жизни души всегда пребывают в некоторой иерархии, градация сохраняется и после освобождения. С точки зрения Мадхвы, души отнюдь не растворяются в Боге, но занимают приличествующее место в соответствии со своими заслугами. Лит.: Костюченко В. С. Классическая веданта и неоведантизм. М., 1983; Surma В. N. Philosophy of Sri Madhvacarya. Bombay. 1962; Siauve S. La doctrine de Madhva. Pondicheny, 1968; Он же. Les hierarchies spirituels selon L'Anuvyakhyana de Madhva. Textes choisis et traduits. Pondicheny, 1971; Puthiadam J. Gott, Welt und Mensch bei Madhva. Munster, 1975. H. В. Исаева

МАДХЬЯМИКА(санскр. madhyamika, от madhya — средняя, срединная) — первая философская школа индийской махаяны. Основана Нагарджуной во 2 в. Название школы перекликается с понятием Срединного Пути (мадхьяма-прати-пат), которое являлось наиболее древним и общим самоназванием буддизма. Другие названия школы: шунья-вада, или учение о пустоте, нихсвабхава-вада, или учение об отсутствии самостоятельной сущности. Мадхьямика возникла в условиях религиозно-идеологическог о соперничества с другими школами раннего буддизма и философскими течениями древней Индии. Историческое значение мадхьямики состоит в том, что ее мыслители распространяли и защищали в полемике идеи, принципы и основные положения Слова Будды, запечатленного в неизвестном дотоле цикле сутр «Совершенствования мудрости» («Праджня-парамита»; см. Праджняпарамиты сутры) и иных раннемахаянских источниках. Нагарджуна и его последователи редактировали и комментировали эти тексты, объясняя их ритуально-эзотерическое содержание, создавали трактаты, в которых посредством философских учений и логико-полемических приемов стремились передать религиозную сущность махаяны, доказать ее превосходство, как среди буддийских школ, так и среди всех религий Индии. Последняя функция осуществлялась также через участие в общественно-идеологическом строительстве путем непосредственного обращения с посланиями и наставлениями к имущим и царям с разъяснениями и махаянскими оценками всех сторон жизнедеятельности государства и поведения государя, его внутренней и внешней политики, образа мыслей и чувств. В Индии развитие мадхьямики продолжалось до окончательного исхода буддистов в Гималаи и Тибет в 12 в. По-видимому, уже в 3 в. учителя школы проповедовали в буддийских монастырях Центральной Азии, откуда сутры махаяны привозятся в Китай и переводятся. В конце 4 в. индиец Кумараджива основал здесь аналог мадхьямики под названием саньлунь-цзун (школа трех трактатов). Последняя приобрела широкую известность в конце 6 в. благодаря деятельности Цзицзана (549—623). Его корейский ученик Пикван в 624 прибыл в Японию, где создал местный аналог индо-китайской мадхьямики — санрон-сю. Но в Китае с 8 в., а в Японии с 9 в. школа приходит в упадок, а ее письменное наследие переходит к другим школам (особенно тяньтай-цзун и тэндай-сю соответственно, которые существуют доныне). Второй путь распространения мадхьямики пролегал через Гималаи и Тибет, где в проповеди буддизма во второй половине 8 в. огромную роль сыграли крупнейшие ее представители Шан- таракшита и Камалашила. Все школы этих стран в большей или меньшей мере изучают и практикуют мадхьямику до сих пор. Прямой наследницей считает себя школа гелуг (см. Ламаизм), ньшешний духовный лидер которой Далай Лама 14-й постоянно выступает с лекциями по проблемам современной мадхьямики. В тибетском собрании переводов с санскрита трудов индийских мыслителей — Данджуре — особый отдел ( 17 томов энциклопедического формата) составляют комментарии к сутрам и философско-полемические произведения мадхьямики. Именно школа гелуг посвятила в буддизм все монгольские народы, в т. ч. калмыков и бурятов, а также тувинцев. Учителя этих стран оставили заметный след в тибето-монгольском буддизме. Т. о., мадхьямика является философской основой исторического российского буддизма. С кон. 80-х гг. 20 в. тибетские ламы помогают восстанавливать разрушенные монастыри и храмы России, а также создавать новые центры.

473

«МАДХЬЯМАКА-КАРИКА» В индийской мадхьямике можно выделить определенные этапы, которые ознаменованы трудами философов, дополнивших методы полемики Нагарджуны. На первом этапе «количественного накопления» следует выделить творчество Арьядэвы и Буддхапалиты (5—6 вв.). На втором этапе все отрицающий, апофатический подход к аргументации идейных противников был дополнен Бхававивекой, который предложил выдвигать и доказывать собственный тезис (сватантра). В дальнейшем одни мадхьямики критиковали его, напр., Чан- дранирти, и настаивали на прежней методике, называемой прасанга (букв. — сведение к абсурду), другие (Шантаракшита и Камалашила), следуя Бхававивеке, привнесли в школу идеи и принципы йогачары — второй философской школы махая- ны. Тибето-монголо-российская школа гелуг продолжает традиции прасангика-мадхьямики. Философский вклад мадхьямики состоял прежде всего в переистолковании древнего буддийского понятия Срединного Пути. Если в раннем буддизме Путь прокладывался между крайностями религиозного аскетизма и религиозного обслуживания мирских запросов верующих, то в махаяне этот Путь реализовывался через уход от крайностей отрицания и утверждения по любому вопросу религиозной жизни. Такой образ мыслей и поведения объяснялся тем, что все в этом мире взаимообусловленно, лишено самостоятельной сущности, а потому пусто (шунья), иллюзорно (майя), относительно. Подлинная реальность (дхармата) и подлинная истина (парамартхика-сатья) не только не выразимы в любой системе знаков (самвритти-сатья), но они и не постижимы (ачинтья) известными средствами познания (прамана), которые все не достоверны. Для мадхьямики очень важны ситуационные моменты общения, адресат текста. Наиболее строгих правил Нагарджуна и его последователи придерживались в трактатах по логико-эп истемологической проблематике и в руководствах по полемике (напр., «Мадхьямика-карика»), в которых они (кроме сватан-триков) не выдвигали тезисов и не делали никаких по- зитивныхутверждений. Задача мадхьямики заключается в полной логической деструкции доводов оппонентов, в демонстрации абсурдности их основных положений, в «опустошении» главных категорий. Для этого последние анализировались пос- редствомзнаменитойбуддийскойтетралеммъ! (чшпушкотика). А есть Б, А не есть Б, нет ни А, ни Б, нет ни не-А, ни не-Б, — и не выдерживали критики по тем или иным логическим критериям. Занятия такого рода текстовой деятельностью считаются, во-первых, реализацией подлинной истины, или абсолютной точки зрения, во-вторых, необходимыми для монахов, поскольку в них осуществляется махаянская практика сострадания (каруна): помочь освободиться от лжеидей и лжедогм заблудшим философам. Тексты мадхьямики, предназначенные для широкой аудитории, отличаются от общебуддийских только тем, что дополняют их изложением махаянских доктрин. Гораздо более оригинальными являются произведения наставников, адресованные ученикам-монахам, в которых либо сжато формулируются религиозно-философские устои школы, либо даются практические советы по практике медитации (напр., «Четыре гимна буддам» Нагарджуны), либо разъясняются махаянские сутры. Здесь редко используются полемические приемы и апофатический стиль, а довольно ясно и доверительно сообщается, что мадхьямики учат недвойственному Абсолюту, называемому также Телом Закона Будды (буддха-дхарма-кайя), которое хотя и не описуемо, тем не менее постижимо в высшем состоянии мистической интуиции, Просветлении (бод- хи). Последнее достигается в долгом Пути постепенного духовного совершенствования сострадания и мудрости (см. Праджня), накоплением нравственных добродетелей и глубоких созерцательных знаний. Путь этот длится не одно рождение и предполагает посвящение в бодхисаттвы — просветленные существа, преисполненные Любви (см. Майтри) ко всему миру. В Индии философия мадхьямики оказала существенное влияние на формирование индуистской школы адвайта-ведан- та — влиятельнейшей с раннего средневековья до наших дней — и на буддийский тантризм. Во всех странах Центральной Азии и Дальнего Востока, где распространен преимущественно буддизм махаяны, мадхьямика самостоятельно или в синкретическом единстве с йогачарой играла и играет ведущую роль в философском дискурсе, а также в изобразительном искусстве и поэзии. Во второй половине 20 в. растет интерес к школе и в странах западной культуры, в значительной мере благодаря деятельности тибетских миссионеров. Лит.: Frauwallner E. Die Philosophie des Buddhismus. В.. 1956; Robinson R. H., Early Madhyamika in India and China. Delhi, 1978; Murti T. R. V. The Central Philosophy of Buddhism. A Study of the Madhyamika System. L., 1980; Ruegg D. S. The Literature of the Madhyamika School of Philosophy in India. Wiesbaden, 1981 ; Santina P. Madhyamika Schools in India. Delhi. 1986; Nagao G. The Foundational Standpoint of Madhyamika Philosophy, transi, by J. P. Keenan. N. V. 1989; ChengHsuhe-IL Empty Logic. Madhyamika Buddhism from Chinese Sources. Delhi, 1991; Huntington С W. with Geshe Namgyal Wangchen. The Emptiness of Emptiness. An Introduction to Eariv Indian Madhyamika. Delhi, 1992. В. П. Андросов «МАДХЬЯМАКА-КАРИКА» (санскр. «Mula-madhyamaka- karikah» — «Коренные строфы о Срединности») — основополагающий трактат махаянской школы мадхьямика, созданный во 2 в. Нагарджуной и входящий в канонические буддийские собрания на китайском (см. Тршштака) и тибетском (Данджур) языках. Санскритский текст сохранился только в составе «Прасаннашды» Чандракирти, являющейся комментарием на 447 строф произведения Нагарджуны. Трактат представляет собой руководство по логико-полемическому мастерству, применяя которое монахи-мадхьямики подвергали деструкции философские понятия идейных противников, опровергали их доводы. Каждая глава посвящена опровержению отдельных категорий, как общефилософских (причина и условия, самосущее, время, соединение), так и собственно буддийских (страдание, Будда-татхагата, взаимозависимое возникновение). Доказывая внутреннюю противоречивость, недостоверность и даже абсурдность (прасанга) аргументации оппонентов, Нагарджуна в апофатической манере демонстрировал коренные учения и ценности ранней махаяны: 1) во взаимообусловленном мире нет ни одной самостоятельной сущности (ни Бога, ни Будды, ни материи, ни другой первопричины), на которую можно было бы опереться, именно поэтому мир пуст (шунья), но и «пустота» пуста; 2) все теоретико-познавательные средства (см. Прамана) не достоверны, абсолютная истина (парамартхика-сатья) ими не постижима. Нагарджуна рассуждал так: «Когда останавливаются действия [со знаками] в сфере мышления, тогда перестает быть и то, что ими обозначалось. Ибо подлинная реальность (дхармата) никогда не возникала и никогда не исчезнет, как и нир~

474

МАИМОНИДвана. Все является таким же, все не является таким же, все одновременно является таким же и не таким же, неверно, что все одновременно является таким же и не таким же. Таково Учение будд, в котором эта реальность характеризуется как то, что вне воображения, вне различения, вне обусловленности, вне иллюзорности, что [дарует] успокоение (гл. 18, ст. 7—9). Закон будд покоится на двух истинах: обусловленной мирским и абсолютной. Те, кто не знают различия между этими двумя истинами, не знают сокровенной сути Учения будд. Без опоры на обусловленное не постигнуть абсолютного, без обретения абсолютного не достигнуть нирваны (гл. 24, ст. 8-10)». «Мадхьямака-карика» имеет богатую традицию комментирования (сохранились и две версии автокомментария), продолжающуюся до сих пор, в т ч. на европейских языках. Лит.: Streng F. Emptiness. A Study in Religious Meaning. Nashville. 1967; Inada K. K. Nagarjuna. A Translation of His Mulamadhyamaka-Karika with the introductory Essay. Tokyo, 1970; Nagarjuna, Mulamadhyamakakarikah, ed. by Y. W. de Yong. Madras, 1977; Kalupahana D. J. Nagarjuna. The Philosophy of the Middle Way. Mulamadhyamakakarika. introd., Sanskrit text, enlg. transi. Delhi, 1991. В. П. Андросов

МАЙЕВТИКА(цшаткп, sc. теууц) «повивальное искусство» — засвидетельствованный у Платона (в диалоге «Теэ- тет») термин философии Сократа, обозначающий метод его философствования; вероятно, восходит к учению исторического Сократа, подтверждением чему может служить реплика о «выкидыше» мысли в комедии Аристофана «Облака». Впоследствии встречается как термин платонической традиции. Смысл майевтики Сократа — в противопоставлении внешнего софистического знания и внутреннего философского, которому научить нельзя, но можно открыть в себе самом. Помощником в этом и является Сократ, ремесло которого не учительство (ибо сам он «ничего не знает»), а нечто вроде повивального искусства, которым занималась его мать Фенарета («от меня они ничему не могут научиться, просто сами в себе они открывают много прекрасного, если, конечно, имели, и производят его на свет. Повитая же этого виновники — бог и я». — Платон. Теэтет, 150d), отличие лишь в том, что Сократ помогает не рождению ребенка, а рождению мысли, и делает это в диалоге с помощью вопросов и ответов. «Самое же великое в нашем искусстве — то, что мы можем разными способами допытываться, рождает ли мысль юноши ложный призрак или же истинный и полноценный плод» ( 150Ь-с), так что майевтика — это образное выражение для того, что Аристотель иначе называл «индуктивным методом» Сократа и аналитикой понятий. В дальнейшем майевтика и производное прилагательное «майевтический» используют платоники: I) в школьной классификации платоновских сочинений: согласно Альбину и Диогену Лоэртию, к «майевтическому» виду относится диалог «Алкивиад I»; 2) позднейшие неоплатоники в комментариях на «майевтический» диалог «Аткивиад I» (Прокл, Олимпио- дор) трактовали майевтику как переход от незнания к истин -ному знанию, заключенному в душе («восхождение к мудрости»), и методологически отличали ее от «эротики» («восхождения к красоте») и «диалектики» («восхождение к благу» (Procl. in Ale, 28.16—29.4), а в рамках понимания структуры диалога — отличали, майевтику от опровержения и протреп- тика (Olymp. In Ale, 11,7-9). M. A. Солопова

МАЙМОН(Maimon) Соломон — настоящая фамилия Хей- ман (Heiman) (1753 или 1754, Нисвши — 22 ноября 1800, Нидер-Сигередорф, Германия) — немецкий философ, последователь и ученик Маймонида, в честь которого он изменил свою фамилию. Критика им философии Канта послужила импульсом для развития немецкого идеализма. Не приемля кантовской «вещи-в-себе», которую он называл Unding — ничто, он связывал сознание с деятельностью, создающей единство из многообразия чувственно данных и тем самым конструирующей свои объекты. Категории — условие существования всех предметов возможного опыта. Основой познания является принцип определяемости, который заключается в том, что любой субъект может стать предметом сознания, а любой предикат может стать предметом сознания не сам по себе, а только в соединении с субъектом. Категории — формы этого двоякого принципа определяемости. Идеи разума обусловлены продуктивной способностью воображения. Поэтому антиномии, выявленные Кантом, проистекают из несоответствия разума и продуктивной способности воображения. Идеи, даже религиозные, обладают субъективной значимостью. Маймон во многом предвосхитил критику Канта, развернутую И. Г. Фихте, Шеллингом и Гегелем. Соч.: Versuch uber Transcendentalphilosophie. В., 1790; Versuch einer neuen Logik oder Theorie des Denkens. В., 1794; Kritische Untersuchungen uber den menschlichen Geist. Lpz., 1797; Lebensgeschichte, Bd. 1-2. В., 1911. Лит.: Яковенко Б. Философские концепции С. Маймона. — «Вопросы философии и психологии», 1912, кн.4(114), кн. 5 (115). А.Л. МАИМОНИД, Рабби Моше бен Маймон (30 марта 1135/38 Кордова — 13 декабря 1204, Фостат вблизи Каира) — средневековый еврейский богослов и философ. Родился в семье выдающегося ученого раввина рабби Маймона. После захвата города в 1148 альмохадами семья вынуждена была бежать из Кордовы и провела годы в скитаниях по территории Испании, возможно Южной Франции, Северной Африки (Фес). В 1165 Маймонид, проведя полгода в Акко (в то время — государство крестоносцев) и посетив Иерусалим и Хеврон, поселился в Египте в г. Фостат (рядом с Каиром). Здесь он провел жизнь, полную трудов, долгое время был руководителем еврейской общины Египта, а также личным врачом правителя Египта Фосада, а некоторое время и Саладина. Научное наследие Маймонида чрезвычайно обширно и включает работы по логике, философии, галахе (еврейскому религиозному законодательству), медицине. В них затрагиваются вопросы математики, астрономии, психологии, истории и др. Главное философское сочинение — написанный на арабском языке трактат «Путеводитель растерянных» (Далалат аль-Хаирин), наиболее известный в своей ивритской версии (Морэ Невухим). Однако философская проблематика присутствует почти во всех его сочинениях. Уже в юношеские годы он написал логический трактат «Макала фи-синат аль-мантик» (ивр. Маамармилота-хигайон)—«Основные понятия логики», где он даетсвою рецепцию логики Аристотеля, воспринятой им в первую очередь от Аль-Фараби. Во введениях к его комментарии на Мишну имеется ряд философских фрагментов, в частности «Шмона праким» — посвященное этике и психологии: предисловие к трактату Мишны «Авот». В предисловии к главе Хэлек дается первая формулировка принципов иудаизма (13 догматов).

475

МАЙТРИМонументальный 14-томный свод Мишнэ Тора (Повторение Торы), написанный на иврите, представляет собой систематическое изложение иудаизма как единого учения; он открывается «Книгой знания» (Сефер а-мада), посвященной вопросам метафизики, физики, этики, историософии. Философская и религиоведческая проблематика затрагивается и в многочисленных посланиях Маймонида (особенно в «Йеменском послании», «Послании об астрологии», «Послании о воскресении мертвых»). Для философии Маймонида характерно сочетание восточного перипатетизма, безусловного признания библейских пророчеств и талмудического учения о единстве мышления и практического поведения (галахи). Он разделяет науки на три группы: теоретические (метафизика и физика), пропедевтические (математика), практические (этика, управление домом, политика). Однако в более поздних его произведениях теоретические науки отождествляются с эзотерическими разделами иудаизма, упоминающимися в Мишне (Хагига, 2,1), метафизика — с наукой о «Колеснице» (см. Мертва, Каббала), а физика — с учением о сотворении мира (Маасэ Берешит). Бог как нематериальная первопричина всего сущего не может иметь положительных определений: его атрибуты носят всецело отрицательный характер. Воздействие Бога на мир осуществляется без посредства каких бы то ни было материальных сил. Природные явления определяются сочетанием материи, формы и «лишенности» (последняя присуща материи и является основной причиной изменчивости форм). Созданный по образу Бога, человек способен к восприятию умозрительного знания через соединение с активным умом. Возникшее вследствие грехопадения воображение, основанное на уподоблении материальным предметам, нарушает изначально присутствующую в человеке способность к чистому познанию. Знания о Боге не могут передаваться публично, ибо общественная коммуникация основана на уподоблении; они могут быть восприняты только индивидуальным усилием разума. Аллегорический язык, на котором излагались библейские пророчества, чтобы их могло воспринять общество, отчасти способствовал возникновению извращенных антропоморфных представлений о Боге. Маймонид детально исследует язык Библии и приходит к выводу, что большинство выражений, указывающих на Бога, имеет многозначный характер, но их истинное значение лишено антропоморфизма. Маймонид критикует философию калама, и в частности, не называя его прямо, учение Саадии Гаона за попытку построить теологию на основе физики (в т. ч. на основе учения о сотворении мира). Ни физика Аристотеля, ни даже Библия в силу своего аллегорического языка не могут дать окончательного ответа на вопрос о сотворенности мира. Сам Маймонид склонялся к креационизму, исхода из этических аспектов иудаизма (свобода выбора, ответственность). В этике Маймонид выделяет ступень «мудреца» (хахам), который избегает крайностей и идет по среднему пути, и ступень «праведника» (хасид), который уклоняется от середины и достигает в служении Богу более высокого уровня. Учение Маймонида вызвало острую полемику среди еврейских мыслителей разных эпох. В 13 в. оно оказало глубокое влияние на латинскую схоластику, особенно на Альберта Великого и Фому Аквинского. В 13—14 вв. оно стало одной из предпосылок возникновения т. н. профетической каббалы раббиАвраамаАбулафии. В Новое время учение Маймонида сыграло важную роль в формировании философии Спинозы и М. Мендельсона. Соч.: Maimonides treatise on logic, ed. Israel Efros. N. Y., 1938: Dalalat al-ha inn, arabic text based on S. Munk, ed. Issagar Joel. Jerusalem. 1929; Ромбам (Маймонид), Избр., т. I-II. Иерусалим, 1990. Лит.: Studies in Maimonides and St. Thomas Aquinas (Bibliotheca Maimonidica), v. I. N. Y., 1975; Twersky Ts. Introduction to the Code of Maimonides (Mishneh Torah) (Yale Judaica series, v. 22). New Haven, 1980; Hartman D. Maimonides: Torah and Philosophiy Quest. Phil., 1986; Maimonides: A Collection of Critical Essays. Notre Dame, 1988; Strauss L. Persecution and the Art of Writing, Chi., 1988; Fox M. Interpreting Maimonides: Studies in Methodology, Metaphysics, and Moral Philosophy (Chicago studies in the history of Judaism). Chi., 1990; Учитель поколений Рамбам, сб. ст. под ред. А. Стриковского. Иерусалим, 1985. Я. С. Дворкин

МАЙТРИ(санскр. maitri, пали metta — дружба, дружелюбие) — одна из основных категорий индийского альтруизма. Майтри близка добродетели дана (дар, дарение) — щедрости, благотворительности (см. Парамшпы), считавшейся важным условием и мирского и духовного преуспеяния начиная с самых ранних памятников индийской культуры. Уже один из гимнов «Ригведы» напоминает богатым, что следует уделять что-то и бедным и уметь пользоваться богатством не только для себя (Х.117). В «Брихадараньяка-упанишаде» божество грома дает наставление благотворить наряду с предписанием контролировать себя и оказывать сострадание другим (V.2.3), в «Чхандогья-упанишаде» щедрость рекомендуется наряду с аскезой, невреждением, честностью и правдивостью (III. 17.4). Она же всячески рекомендуется в Дхармашастрах и дидактических текстах «Махабхараты». В текстах Палий- ского канона щедрость рассматривается как добродетельный акт, приносящий заслугу (см. Папа-пунья) — первый из группы этих актов, наряду с добродетельным поведением (см. Шила) и медитацией (Дигха-никая Ш. 218). Однако в отличие от названной добродетели, майтри является более интровертной, обозначая прежде всего внутреннее расположение «практикующего» по отношению к другим живым существам. В этом отношении ей ближе каруна — «сострадание», но в последней, воспетой в «Бодхичарья-аватаре» Шан- тидэвы (7—8 вв.) и других произведениях махаяны, акцентируется именно «со-страдание» к страждущим, в то время как в майтри скорее «со-радование» с другими существами. Добродетель майтри почитается во всех трех основных индийских религиях. В «Законах Ману» (VI.8) она входит в список основных добродетелей, в котором занимает третье место после изучения Веды и скромности и предшествует вниманию. В «Йога-сутрах» (1.33) майтри-дружелюбие названо первым из средств очищения сердца (вместе с состраданием, симпатической радостью и беспристрастием). По толкованию Вьясы, в отличие от сострадания, которое испытывают по отношению к несчастным, сорадование обращено к счастливым живым существам, а Вачаспати Мишра уточняет, что майтри—это добросердечность (саухарда), устраняющая даже следы зависти. В «Титтвартхадхигама-сутре» Умасвати она идет первой в списке полезных упражнений для души, следующем за начальным «обетом»-вратой (VII.6). Специально концепция майтри разрабатывалась в буддизме. В поучениях Будды она определяется как одно из важных средств очищения сердца (Дигха-никая 1.251; Самъютта- никая 11.265; Ангуттара-никая IV. 150). Определение майтри представлено в «Висуддхимагте» Буддхагхосы. Дружелюбие опирается на размышление: «Подобно тому как я желаю своего благополучия и люблю себя, так же обстоит дело и с дру-

476

МАКИАВЕЛЛИгими, потому пусть они будут счастливы». Майтри — духовное упражнение, необходимое ради достижения высших целей, при котором культивируемая благожелательность обращается (в порядке возрастающей сложности ее реализации) на людей дорогих, не-дорогих, нейтральных и на врагов. «Воспитывать» же сострадательное сердце — значит желать, чтобы все существа достигли состояния счастья, мира и благополучия. Конечная задача — достижение «безграничного дружелюбия». Культивирование данного состояния описывается как процесс длительный и сложный. В «Дашабхумике», специально посвященной десяти ступеням совершенства бодхи- саттвы, указывается, что бодхисаттва «пронизывает» всю вселенную своим умом и сорадованием, обладая безграничной свободой отненависти, зависти и враждебности к какому-либо живому существу. Тем не менее майтри здесь — не цель, но скорее средство достижения высших, «трансэтических» состояний. В. К. Шохин

МАЙЯ(санскр. rnaya — иллюзия, видимость) — в индийской религиозно-философской традиции особая сила (шак- ти), или энергия, одновременно скрывающая истинную природу мира и помогающая этому миру проявиться во всем своем многообразии. Первое упоминание о майе содержится в «Праш-на-упанишаде» (1.16), где она обозначает одну из божественных сил, способную создавать иллюзорные образы. В традиции веданты майя впервые появляется в «Мандукъя-кариках» Гаудапады; именно здесь майя выступает как принцип, помогающий объяснить переход от реального, вечного и неделимого Брахмана к множественным и преходящим элементам мира. Вместе с тем у Гаудапады майя уподоблена иллюзорному сновидению, которое омрачает сознание отдельной души; выход за пределы майи рассматривается как «пробуждение» к истинному знанию. Концепция майи играет ключевую роль в адвайта-веданте Шанкары. Единственная реальность признается здесь за чистым Атманам-Брахманом, лишенным свойств и определений (ниргуна); с точки зрения «высшей истины», с этим Брахманом никогда ничего не происходило, вселенная же обязана своим появлением грандиозной «космической иллюзии» — майе, которая и создает миражную кажимость предметов и многочисленных душ. Майя целиком зависит от Брахмана и рассматривается как его «сила», творческая потенция (шакти). Одновременно майя полностью совпадает с авидъей, т. е. «неведением» — не просто омрачен- ностью отдельного сознания, но единственным способом нашего восприятия и рассуждения, вивартой (кажимостью), адхьясой (наложением) и т. д. Майя не обладает той же степенью реальности, что высший Брахман, однако она не может считаться и полностью нереальной; сама майя, равно как и вселенная, обязанная ей своим феноменальным существованием, рассматривается в адвайте как «сад-асад-анирвачания», т. е. «не определимая в категориях реального и нереального». В Комментарии на «Брахма-сутры» Шанкара выделяет шесть главных свойств майи: эта сила «лишена начала» (анали), т. е. не имеет временных границ; она пресекается только истинным знанием (джняна-нивартья); она одновременно действует как «сокрывающая завеса» (аварана) и принцип «дробления» (викшепа), т. е. сила, проецирующая все многообразие мира; она принципиально «несказуема» (анабхилапья, анир- вачания); она представляет собой некую положительную сытность (бхава-рупа), а не просто голое отрицание высшей реальности; наконец, ее локусом и опорой (ашрая) является одновременно индивидуальная душа и высший Брахман. Если для Шанкары было принципиальным отождествление майи и авидьи, то позднейшие адвайтисты считали майю скорее онтологическим и космологическим основанием мира, тогда как авидья для них отражала степень неведения отдельной души. Вишишта-адвайта выступает с резкой критикой адвай- тистской версии майи; Рамануджа считает учение Шанкары о майе прямой уступкой буддизму. Из «семи возражений» (сапта-анупапатти), выдвинутых Рамануджей против адвайты, главным можно считать как раз вопрос о «вместилище» (ашрая ) и источнике майи. Для самого Рамануджи майя — это волшебная и благодатная сила Ишвары, благодаря которой он реально творит мир. В шиваизме кашмирском майя считается вечной и реальной энергией Шивы, благодаря которой развертывается иерархически организованная лестница сущего. Майя по существу персонифицируется здесь в образе Шакти — возлюбленной Шивы, которая олицетворяет собой свободное творчество Господа, его космическую «игру» (лила). Лит.: Devanandan R D. The Concept of Maya. L., 1950; Hacker R Eigentumlichkeiten der Lehre und Terminologie Sankaras: Avidya, Namaropa, Maya, Isvara. — «Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft», №100, 1950, S. 246-86; Idem. Vivarta: Studien zur Geschichte der illusionistischen Kosmologie und Erkenntnistheorie der Inder. — «Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Abhandlungen der Geistes und Sozialwissenschaftlichen Klasse». Wiesbaden, 1953, №5, S. 187—242; Coburn T. Encounteringthe Goddess. Albany, 1991. H. В. Исаева

МАКАРИЙ(в миру Михаил Петрович Булгаков), митрополит [19 сентября ( 1 октября) 1816, с. Сурково Курской губ. — 9(21) июня 1882] — русский богослов и историк Церкви. Учился в Белгородском духовном училище, Курской семинарии, Киевской духовной академии; с 1842 переведен в Санкт-Петербургскую духовную академию, где возведен в экстраординарного, а затем ординарного профессора. После наречения в епископа Винницкого занимал несколько епископских кафедр, с 1879 митрополит Московский и Коломенский. Курс Макария «Введение в православное богословие» (1847) отличается четкой классификацией богословских дисциплин (впервые в русском богословии), которые делятся на «предварительные» (или источниковедческие), «составные» (или фундаментальные) и «прикладные» (или вспомогательные). В курсе «Православно-догматическое богословие» (1849—53) различаются «богословие в теснейшем смысле» (учение о Божественной сущности и атрибутах) и «учение о Боге как Искупителе человеков» (Бог в Его отношении к миру). В. К. Шохин

МАКИАВЕЛЛИ(Machiavelli) Никколо (3 мая 1469, Флоренция — 22 июня 1527, там же) — итальянский политический писатель, историк, поэт эпохи Возрождения. Происходил из старинной дворянской семьи. В юности освоил латинский язык и свободно читал древних авторов в оригинале. Независимый в своих гражданских симпатиях и политических взглядах, Макиавелли не был сторонником Медичи, не стал он и приверженцем Савонаролы. После его падения в 1498 Макиавелли начал активную политическую деятельность: был избран секретарем Второй канцелярии, а позже — Совета Десяти, ведавшего дипломатией и военными делами. В течение 14 лет он выполнял поручения флорентийского правительства, ездил с посольствами в различные итальянские государства, Францию и Германию, вел переписку, составлял отчеты

477

МАККХАЛИ ГОСАЛАи доклады по вопросам текущей политики, о положении дел в Италии и Европе. Опыт государственного человека и наблюдения дипломата, а также изучение античных писателей дали Макиавелли богатый материал при разработке в последующем собственных политических и социальных концепций. В 1512 во Флоренции реставрирована власть Медичи; Макиавелли как сторонник республики был отстранен отдел и на год выслан из города. В начале 1513 он по подозрению в заговоре арестован и подвергнут пытке. Вскоре, однако, был амнистирован и отправлен в свое именьице в Сант'Андреа. Здесь он начал работу над «Рассуждениями о первой декаде Тита Ливия» (1531), в конце того же года был создан трактат «Государь» (1532), обессмертивший его имя. Провозглашая в нем в качестве нормы политического действия принцип «цель оправдывает средства», Макиавелли считал при этом, что подлинной целью «нового государя» не может быть частный, сугубо личный интерес, но только «общее благо» и прежде всего объединение Италии в сильное национальное государство. В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», завершенных, по-видимому, в 1516, Макиавелли доказывал преимущества и прочность республиканского образа правления. Здесь же примерами из истории Древнего Рима он обосновывал мысль о благотворности социальной борьбы для утверждения народной свободы и могущества государства. Возникновение же самого государства, а также права, морали и даже религии он объяснял потребностями защиты людей от враждебных им сил природы и друг от друга, пользой для их совместной жизни. Руководствуясь критерием пользы, с позиций итальянского патриота он подвергал критике католическую религию, не воспитывавшую в людях гражданские доблести и любовь к отечеству, обвинял папство, сделавшее невозможным государственное объединение Италии. В последующие годы Макиавелли написал поэму «Золотой осел» (1549), «Сказку об архидьяволе Бельфагоре» (1549), комедию «Мандрагора» (1524), трактат «О военном искусстве», «Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки» ( 1532). В1520 Макиавелли начал писать «Историю Флоренции» ( 1532), положив в ее основу концепцию циклического развития и смены различных государственных форм под влиянием постоянно происходящей борьбы интересов, конфликтов общественных групп. Долгое время ему не удавалось вернуться к активной политической деятельности. Только в 1526 он был привлечен для организации обороны Флоренции, которой угрожали войска императора Карла V. Однако его кандидатура на пост канцлера Флорентийской республики весной 1527 была отклонена Большим Советом. Макиавелли оказал огромное влияние на последующее развитие социально-политической мысли в Европе. Соч.: Ореге, Mil., vol. 1—8,1961—65.; в рус. пер.: История Флоренции. Л.. 1973; Избр. соч. М., 1982. Лит.: Bwuiapu П. Макиавелли и его время. СПб., 1914; Юсим М. А. Этика Макиавелли. М., 1990; Gilbert F. Niccolo Machiavelli e la vita cul- turale del suo tempo. Bologna, 1964. См. также лит. к ст. «Государь». О. Ф. Кудрявцев

МАККХАЛИ ГОСАЛА(пали Makkhali Gosala) - лидер ад- живиков, странствовавший, согласно джайнской «Бхагава- ти» (гл. 15), шесть лет с основателем джайнизма, но ставший опаснейшим соперником и джайнов, и буддистов. Маккхали построилмодельмиравдухезаконченногодетерминизма. Согласно основному фрагменту «Саманнапхала-сутты» (Дигха- никая 1.53—54), он считал, что нет места для действия, энергии и усилия бесчисленных живых существ. Все они являются «превращениями» Необходимости (см. Нияти-вада), а также «окружающей среды» (сангаги) и «собственной природы» (см. Бхава), из которых второе начало предопределяет их место в общей экологии мира, а третье — индивидуальные характеристики. Каждые 8 400 000 мировых периодов все существа автоматически освобождаются от страданий, подобно тому как брошенный моток пряжи разматывается до конца. Маккхали построил иерархию живых существ исходя из того, сколькими способностями чувств они обладают, и людей — каждая из ступеней обозначалась цветом (высшие — «бело-белые» — последователи самого Маккхали). На последующую индийскую философию Маккхали оказал влияние как последовательный панпсихист и инициатор натурфилософских калькуляций, а также самой «объемностью» своей системы, включавшей модели механицизма, органицизма и телеологизма. Тем не менее эти составляющие не были согласованы друг с другом и даже с самими собой (телеологизм при отсутствии целеполагающего начала в мире), наибольшая же логическая лакуна была связана с неразрешимым противоречием между теорией детерминизма и практикой аскетизма. В. К. Шохин

МАКЛЮЭН(McLuhan) Херберт Маршалл (21 июля 1911, Эдмонтон, Канада— 31 декабря 1980, Торонто) — канадский философ, литературовед, культуролог, первый и самый значительный теоретик электронных средств массовой коммуникации, одна из наиболее ярких фигур общественной и интеллектуальной жизни США 1960—70-х гг. Выходец из «средних» слоев общества (отец — страховой агент, мать — актриса). Первоначально инженер (окончил Манитобский университет; в 1933 — бакалавр, в 1934 — магистр), а впоследствии и филолог по образованию (Кембридж, Тринити Колледж; степень доктора филологии в 1942). Преподавал литературу в ряде университетов (1936—46); с 1947 — профессор литературы Торонтского университета. В публикациях этого периода Маклюэн сосредотачивается на исследовании творчества Г. К. Честертона, Т. С. Элиота, Д. Джойса, Э. Паунда и У. Б. Йитса. В 1950-х гг. интересы Маклюэна приобретают междисциплинарный характер. В 1953—55 он становится руководителем семинара по культуре и коммуникациям в Торонто, совместно с антропологом Э. Карпентером издает журнал «Эксплорейшнз», освещающий проблемы междисциплинарных гуманитарных исследований. Уже в первой его книге «Механическая невеста. Фольклор индустриального человека» («Mechanical Bride. Folklore of Industrial Man», 1951), посвященной проблемам рекламы и ее воздействия на рядового американца, практически была очерчена тематика, центральная для всех последующих, принесших ему мировую известность произведений. В фокусе его внимания — коммуникационные технологии, являющиеся основополагающими для становления и развития современного массового общества. В 1960-х гг. Маклюэн становится одной из звезд американской поп-культуры, «пророком из Торонто». В 1963—79 он возглавляет созданный им Торонтский Центр культуры и технологии, постоянно читает лекции и курсы в различных университетах, выступает перед главами ведущих корпораций, менеджерами, политиками, в периодической печати (особенно известно обширнейшее интервью журналу «Playboy») и на телевидении, консультирует корпорации, правительство и религиозные крути. В этот период выходят в свет самые известные, принесшие ему мировую славу книги; «Галактика Гутенберга» («The Guten-

478

МАКРОБИЙberg Galaxy», 1962), «Понимая медиа: продолжения чело- BeKa»(«UnderstandingMedia:TheExtensionsofMan», 1964),«Медиум — это Послание» («The Medium is the Message», 1967), «Война и мир в глобальной деревне» («War and Peace in the Global Village», 1968), а также ряд менее значительных работ («Hot and Cool», 1965; «Pro and Con», 1968; «Through the Vanishing Point», 1968; «Culture is our Business», 1970). В последний год жизни Маклюэн попытался обобщить результаты своих исследований и создать свод «законов медиа». Отчасти эта работа нашла свое отражение в изданной уже его сыном Эриком книге «Законы медиа» («Laws of Media», 1988). Культурологическая позиция Маклюэна отчетливо представлена уже в «Галактике Гутенберга», где изобретение печатного пресса рассматривается в качестве основного условия возникновения нового типа ментальности и общественного устройства, характерных для индустриальной эпохи. В предшествующие эпохи, для которых системообразующими являлись такие технологии коммуникации, как устная речь и письменность, преобладал иной «сенсорный баланс», ориентированный на слух (даже в средние века манускрипты обычно зачитывались вслух) и так- тильность. Массовое распространение печатного слова приводит к безусловному господству визуального восприятия над всеми иными видами сенсорного опыта, формирует особый тип человеческой индивидуальности, порождающий соответствующие общественные отношения, экономический уклад, науку, технику, культуру. В 20 в. на смену ему приходят «электрические» (электронные) средства общения, радикально преобразующие всю сферу межчеловеческих коммуникаций в направлении слияния изолированных друг от друга индивидов, наций и рас в единое коммуникационное сообщество. В результате планета превращается в «глобальную деревню». По Маклюэну, обычные средства связи и коммуникации являются технологическим «продолжением» (extension) различных человеческих органов. Средства же коммуникации электронного типа становятся «продолжением» нервной системы человека, технологически расширяющим последнюю за пределы его органического тела. Подтверждением предвидениям Маклюэна стало бурное развитие информационных технологий, приведшее к возникновению принципиально отличной от прежних средств массовой коммуникации глобальной информационной сети Интернет. Представляя свои идеи, Маклюэн не пренебрегал возможностями искусства: его книги зачастую необычны по оформлению, яркий и броский коллаж текстовых и визуальных материалов, осуществленный при содействии талантливейших художников, графиков и фотографов того времени, выступает тут коррелятом синкретичное™ мироощущения автора, его стиль чрезвычайно образен и метафоричен, предельно доходчив даже для неискушенного читателя. Религиозная составляющая его творчества (Маклюэн принял католичество в 1937) отчетливо проявляется в трактовке им феномена коммуникационных технологий не как бездушно-механического артефакта, а как Послания, смысл которого человечеству еще только предстоит разгадать. M. M. Кузнецов

МАКОВЕЛЬСКИЙАлександр Осипович (10/22 июля 1884, Гродно — 16 декабря 1969, Баку) — философ, член-корреспондент АН СССР (с 1946). Окончил историко-филологический факультет Казанского университета, был оставлен на кафедре философии, с 1912 — доцент, с 1918 — профессор. Сформировался в крупнейшего специалиста в области истории античной философии, истории философии народов Ближнего Востока, логики и психологии. В 1920 уехал в Баку, где в 1921 защитил докторскую диссертацию «Досократовская философия: Историко-критический обзор источников». До 1960 — профессор Бакинского университета, а в 1945—50 — директор Института философии и права АН Азербайджанской ССР. Выдающихся успехов достиг в области комментированных переводов и издания «Фрагментов досократиков» Дильса. Важное место в его философском творчестве заняла «История логики», которая по существу была историко-философским исследованием, охватывающим не только логическую проблематику, но и онтолого-гносеологические воззрения западноевропейских мыслителей от античности до 19 в. Соч.: Введение в философию. Казань, ч. 1—2, 1912—1916; Мораль Эпиктета. Казань, 1912; Понятие о душе в Древней Греции. Варшава, 1913; Досократики. Казань, ч. 1—3, 1914—1919; Досократозская философия: Обзор источников. Казань, ч. 1, 1918; Софисты. Баку, вып. 1—2.1940—1941 ; Древнегреческие атомисты. Баку, 1946; Авеста. Баку, 1960; История логики. М., 1967. А. П. Огурцов

МАКРОБИЙАмвросий Феодосии (Macrobius Ambrosius Theodosius), (5 в.) — языческий латинский автор, эклектик и популяризатор. Сохранились его три работы: Комментарий на «Сон Сципиона» Цицерона, «Сатурналии» (частично), «О различиях и сходствах греческого и латинского глаголов» (фрагменты). Цель Комментария—нестолькоразъяснитьсам текст Цицерона, сколько изложить в популярном виде различные греческие теории. Большая их часть укладывается в традицию неоплатонизма, но различимо влияние стоицизма, неопифагореизма, герметической философии. Источниками Макробия служили тексты Платона, Аристотеля, Плотина, Порфирия, Ямвлиха, которые он кратко пересказывает. Макробий обсуждает сходство и различия в изображении государства у Платона и Цицерона, защищает использование мифа в философии, дает классификацию типов снов, заимствованную у Артемидора. Отдельные главы Комментария посвящены пифагорейской арифметике, космографии, географии, гармонии и др. Представлена намеченная Плотином и разработанная Порфирием иерархия добродетелей, образующих четыре ступени: добродетели гражданские, философские (названные «очищающими»), добродетели уже очищенного духа и архетипические. В основе картины универсума, излагаемой Макробием, — неоплатоническая триада: Бог — Ум — Душа (Мировая). Душа творит космос: в высших проявлениях она создает божественные небесные тела и наделяет их умом, а на низшем уровне производит индивидуальные души, которые впоследствии вселяются в земные тела. Процесс нисхождения души через небесные сферы в земное тело сопровождается приобретением ею тех или иных качеств. Земное тело — темница для души, смерть тела означает возвращение души к подлинной жизни. Будучи в теле, душа правит им, она — «подлинный человек» и «бог». Основные темы «Сатурналий», написанных в жанре застольных бесед, — литературная критика Вергилия и солнечный монотеизм. Вслед за Юлианом Макробий показывает, что Солнце — это «ум мира» и все божества греческой, римской и египетской религии — суть проявления одного бога — Солнца. Соч.: Macrobius. ed. J. Willis. 1963: De Verborum Graeci et Latini Dinerentiis vel Societatibus Excerpta, ed. P. De Paolis, 1990; в рус. пер.: Комментарий на «Сон Сципиона» (фрагменты). — В кн.: Историко- философский ежегодник 95. 96. М., 1996,1997; в сб.: Знание за пределами науки. М., 1396: Сатурналии. — В сб.: Очерки истории римской литературной критики. М., 1963.

479

МАКРОКОСМОС И МИКРОКОСМОСЛет.: Лосев А. Ф. История античной эстетики: итоги тысячелетнего развития. М, 1992, кн. I. с. 140—152; Уколова В. И. Поздний Рим: пять портретов. М., 1992; Петрова М. С. Натурфилософия в Комментарии на «Сон Сципиона» Макробия. В сб.: Философия природы в Античности и в Средние века, ч. I. M., I998. М. С. Петрова

МАКРОКОСМОСII МИКРОКОСМОС - большой мир и малый мир, под большим миром понимается вся Вселенная, под малым — организованное существо, животное или же человек как живая, мыслящая, обладающая душой ее часть. Сочетание этих двух понятий, употребление их вместе привносит определенный новый смысл в каждое из них. Предполагается, что мир в целом одухотворен, что он организован также, как и живое существо, а человек, в свою очередь, содержит в себе, в своей душе, в своем уме весь мир, который можно познать, познав самого себя. Аналогия между макрокосмосом и микрокосмосом встречается уже у древнегреческих мыслителей начиная с Анаксиме- на, пифагорейцев, Гераклита, Эмпедокла и кончая стоиками и неоплатониками. Платон в «Тимее», рассуждая о происхождении и строении Вселенной, говорит о том, что «наш космос есть живое существо, наделенное душой и умом» (Соч. в 3-х т., М., 1971, т. 3,ч. 1, с. 471). Платон задается вопросом, что же это за живое существо, по образцу которого Бог устроил космос. Дело здесь идет не о каком-то существе частного вида, но о таком живом существе, которое объемлет все остальное живое как свои части, оно-то и было тем образцом, которому больше всего уподобляется космос. Тело, с которым соединена мировая душа, обладает совершенной сферической формой и лишено каких бы то ни было органов чувств. Существует, однако, определенного рода сродство между процессами, происходящими в космосе, и теми, которые происходят в душе и теле человека. Поэтому изучение космических ритмов в макрокосмосе помогает понимать и процессы, происходящие в человеке как микрокосмосе. О малом и большом космосе говорит Аристотель, рассуждая о возникновении движения. Неодушевленные тела всегда приводит в движение что-нибудь внешнее, а живое существо может само себя двигать. Если живое тело находится какое-то время в полном покое, то движение возникает от него самого, а не от внешней причины. «Если же это возможно для живого существа, — задается вопросом Аристотель в «Физике», — почему это не может происходить и со всей Вселенной? Ведь если это имеет место в маленьком космосе, значит, и в большом...» (Соч. в 4-х т., т. 3. М., 1981, с. 226). В целом, однако, физика Аристотеля избегает взгляда на космос как на одушевленный или живой. Движение звезд объясняется не наличием в них какой-то жизни, но гл. о. в терминах кругового движения, присущего эфиру, из которого они состоят. У стоиков вновь появляется в качестве доминирующей идея космоса как одушевленного сферического тела, разумного существа, все части которого образуют целесообразно устроенное целое. У Плотина, как и у стоиков, мир — это единичное существо, живущее в каждой из своих частей. Представление о человеке как о микрокосмосе в западной философии всегда играло как рациональную, так и мистическую роль. Это представление в той или иной форме всегда присутствовало в орфических, гностических, герметических текстах, а также в трудах по мистическому пантеизму и оккультизму. Вера в то, что происходящие во Вселенной процессы не случайны и не хаотичны, что они упорядочены согласно единому духовному принципу, порождала стремление достичь прямого мистического единения с душой космоса и тем самым даже повлиять через ее посредство на окружающий мир. В восточной философии организмические концепции, в которых устанавливается связь между строением живого организма и космосом, распространены достаточно широко. В конфуцианстве соединились этико-политические идеи с учением о космических силах инь и ян. В конфуцианских трудах этого периода интерпретации индивидуального и космического существования разработаны до мельчайших деталей. Дун Чжуншу пишет, что круглая форма человеческой головы воспроизводит форму неба, дыхание человека он соотносит с ветром, открывание и закрывание глаз соответствует следованию дня и ночи; зима и лето отражают периоды слабости и силы у человека, а смена печали и радости объясняется вращением двойных космических ситу инь и ян. В средние века человек определяется у Боэция, Григория из Ниссы, Дунса Скота как микрокосм. Николай Кузанский считает, что постижение любого конкретного достигается обращением его к божественному началу. Во всем «просвечивает» начало, оно всему предшествует, поэтому недостижимо. «Интеллигенцией», собирающим смыслом мир определяется в качестве единого. Каждая вещь пребывает в каждой через принадлежность к универсуму. Бог заранее уже есть все, что только может быть. Идеи Николая Кузанского наряду с неоплатонизмом оказали большое влияние на философию Дж. Бруно. Ему свойственны представления о едином начале и мировой душе как движущем принципе вселенной. Основной единицей бытия является монада как единство телесного и духовного. Высшая субстанция — монада монад, или Бог, — проявляется во всем единичном как целое. Агриппа, Парацельс, Пикоделла Мирандола, Кардано, Кампанелла рассматривали человека как микрокосм, в котором проявляются силы макрокосма. В учении Лейбница о монадах предустановленная гармония обеспечивает возможность для любой монады воспринимать все и выступать постоянным живым зеркалом вселенной. Доминирующим в новое время является представление о противостоянии субстанции мыслящей и субстанции протяженной, познающего субъекта и природы как предмета познания. Космос существует независимо от человека, от его духовного мира и подчиняется объективным законам развития. Такая установка отодвигает на периферию проблему макрокосмоса и микрокосмоса, но и она обнаруживается у Гердера, Гете, Шопенгауэра, Шеллинга, Лотце. Центральное место понятия макрокосмоса и микрокосмоса занимает в философских Системах с мистическим уклоном. Н. Бердяев сделал идею макрокосмоса и микрокосмоса одной из главных в своей религиозной философии именно потому, что он противопоставлял ее рационалистической критической философии нового времени. Познать Вселенную, согласно Бердяеву, может лишь тот, кто сам есть вселенная, кто способен включить ее в себя. Человек космичен по своей природе, он — центр бытия, микрокосм, который содержит в себе все элементы вселенной, все ее свойства и качества. Религиозная философия и есть внутреннее познание мира через человека, в то время как наука есть внешнее познание мира вне человека. В 20 в. кризис наукоучения вновь приводит к постановке вопроса о родстве духовного мира человека и мира природы, космоса, что одновременно свидетельствует о кризисе рациональности нового времени. Развитие философии в 20 в. (экзистенциализм, герменевтика, постпозитивизм), а также фун-

480

МАКСИМ ГРЕКдаментальные изменения в области естествознания ставят под вопрос правомерность противопоставления субъекта и объекта, человеческой духовности и космоса, но намечающиеся решения этой проблемы обходятся без понятий макрокосмоса и микрокосмоса. Лет.: Лотце Р. Микрокозм, ч. 1—3. М., 1866—1867; Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989; Mayer А. Wesen und Geschichte der Theorie von Mikrokosmos und Makrokosmos, 1900. Л. А. Маркова

МАКРОМИР И МИКРОМИР— две основные области материального мира, кардинально различающиеся характером своих закономерностей. Противопоставление макромира и микрокосмоса восходит к древнейшим натурфилософским концепциям макрокосмоса и микрокосмоса. Современные представления о макромире и микромире сложились в ходе становления квантовой теории и ее осмысления: объекты исследования доквантовой физики составляют макромир, а объекты, на базе которых разрабатывается квантовая теория, составляют микромир. Квантовая теория создавалась как теория структуры и свойств атома и процессов атомного масштаба; ныне же она лежит в основе физики элементарных частиц. С точки зрения представлений классической физики, законы квантовой теории оказались весьма странными и парадоксальными, что и определило становление концепции об особом своеобразном физическом мире. Высказывается мнение, что квантовая теория представляет такой «плод человеческой мысли, который более всякого другого научного достижения углубил и расширил наше понимание мира» (Вай- скопф В. Физика в двадцатом столетии. М., 1977, с. 34). Важнейшими особенностями квантовых представлений, позволяющими говорить об особом мире физических явлений, являются корпускулярно-волновой дуализм, принципиально вероятностный характер процессов микромира и относительность свойств микрообъекта, фиксируемых на макроуровне. Исторически проникновение науки в область микропроцессов приводило к разработке научных теорий большой степени общности. Проникновение в структуру вещества привело к разработке классической статистической физики, а анализ глубинных структур наследственности — к созданию генной теории. Познание атома породило квантовую теорию — наиболее фундаментальную в современной физике. «Микрофизика вчера, сегодня и, нужно думать, завтра, — как отметил отечественный физик В. Гинзбург, — была, есть и будет передним краем физики и всего естествознания» (Гинзбург В. О перспективах развития физики и астрофизики в конце 20 в. — Физика 20 в. Развитие и перспективы. М., 1984, с. 299). Представления о макромире и микромире взаимодополняют и взаимообусловливают друг друга. Знание свойств и законов микромира позволяет раскрыть свойства и структуры объектов макромира, а знание макромира позволяет раскрыть богатство внутренних возможностей объектов микромира. Развитие физики микромира преобразует и основные формы теоретического выражения знаний. В частности, при переходе от классической физики к физике микромира произошли изменения в нашем понимании элементарного — переход от представлений обесструктурных атомах (материальныхточек) к представлениям об элементарных событиях как о некоторых далее неразложимых (бесструктурных) актах взаимодействия. И теория относительности, и особенно квантовая теория в своих построениях исходят из понятия события, представляющего собою бесструктурный элементарный объект. Как сказал отечественный физик А. Д. Александров, имея в виду структуру теории относительности: «Простейший элемент мира — это то, что называется событием. Оно представляет собою «точечное» явление вроде мгновенной вспышки точечной лампы или, пользуясь наглядными представлениями о пространстве и времени, явление, протяжением которого в пространстве и во времени можно пренебречь. Словом, событие аналогично точке в геометрии, и, подражая определению точки, данному Эвклидом, можно сказать, что событие — это явление, часть которого есть ничто, оно есть «атомарное» явление. Всякое явление, всякий процесс представляется как некоторая связная совокупность событий. С этой точки зрения весь мир рассматривается как множество событий» (Александров А. Д. О философском содержании теории относительности. — Эйнштейн и философские проблемы физики 20 в. М., 1979, с. 113). Анализу перехода от языка объектов к языку событий в ходе становления современной физики принципиальное значение придавал Б. Рассел (см.: Рассел Б. Человеческое познание. М., 1957. с. 358 и 497). Можно, т. о., утверждать, что мир макрофизики есть мир, построенный из объектов, а мир микрофизики есть мир, образованный из событий. В современной физике проблема элементарной сущности (как далее неразложимого, бесструктурного элемента) во многом остается открытой. Можно предположить, что при дальнейшем проникновении науки на глубинные уровни строения материи вопрос о простейшем, бесструктурном элементе изменит свой смысл. Исходные явления физического мира с самого начала следует рассматривать как нечто сложное, т. е. системным образом; при этом само понятие системы выступает как первичное, фундаментальное. Тем самым изменится и характер теоретических построений в фундаментальных областях физики. Ю. В. Сачков

МАКСИМ ГРЕК(в миру Михаил Триволис) (ок. 1470, Арта, Греция — 1556, Троице-Сергиев монастырь) — пере- водчих, богослов, просветитель. Родился в знатной греческой семье. В 1492 приезжает в Северную Италию, обосновывается во Флоренции, сотрудничает с И. Ласкарисом, А. Полициа- но, А. Мануцием, Пико делла Мирандола младшим и др. деятелями эпохи Возрождения. В 1502 постригается в монахи доминиканского монастыря св. Марка. Спустя 2 года уезжает на Афон и в Ватопедском Благовещенском монастыре вновь принимает постриг. В 1518 по приглашению Василия III прибывает в Москву, где начинается самый важный в творческом отношении период его жизни. Переводит Толковую Псалтирь, Толкования Иоанна Златоуста, творения отцов Церкви, жития, статьи из энциклопедического сборника Свиды. Новые переводы и правка имеющихся вызвали недовольство местных книжников. За нестяжательские взгляды, несогласие с автокефалией Русской Церкви осуждается на двух церковных соборах в 1525 и 1531. Долгие годы проводит в заточении в Иосифо-Волоколамском и Тверском Огроче монастырях; ок. 1548 переводится на покой в Троице-Сергиев монастырь. С ним все более считаются и советуются Иван IV, Андрей Курбский, Зиновий Огенский, Вассиан Патрикеев и др. После кончины стал почитаться как местный, а с 1988 — как общерусский святой. В 1997 найдено слывшее утраченным его погребение, мощи покоятся в настоящее время в Духовской цер кви Троице-Сергиевой Лавры.

481

МАКСИМ ИСПОВЕДНИКТворческое наследие Максима Грека включает свыше 350 переводов и оригинальных сочинений разных жанров (слова, речи, сказания, послания). Одним из первых на Руси стал составлять прижизненные собрания творений, его рукописи находятся в архивах России, Франции, Австрии, Афона. Своеобразно соединивший византийские, возрожденческие и древнерусские традиции, принесший высокий уровень богословской, филологической, философской культуры, он стал крупнейшим мыслителем России 16 в. В философском плане Максим Грек разрабатывал проблемы онтологии (учения о Св. Троице, макро- и микрокосме, метафизика света), гносеологии (логика, интуитивное познание, роль сердца в познании), антропологам (3 части души — разумная, волевая, чувственная, 5 видов сенсуалистического познания, уподобление души кораблю и зерцалу), этики (генезис морали от естественных религий до иудаизма и христианства, теодицея), социально-исторического анализа (гармония светской и духовной властей, трактовка самодержавия как умения монарха властвовать собой, историософские наблюдения над древней и новой историей). В письме к Федору Карпову Максим Грек дал свое определение философии, считая ее возвышенным знанием, которое «благо- украшение нрава законополагает и гражданство составляет нарочито», целомудрие, кротость и мудрость хвалит, «добродетель и благость вводит в сем свете». Развивая греческую традицию синтеза философии и филологии, особенно в жанре диалога, Максим Грек способствовал подъему всей отечественной средневековой культуры. Соч.: Соч. преп. Максима Грека. Казань, 1859—62, ч. 1—3; Соч. преп. Максима Грека в русском переводе. Троице-Сергиева лавра, 1910— 11 (репринт 1996); Ржига В. Ф. Опыты по истории русской публицистики 16 в. Максим Грек как публицист. — «Труды Отдела древнерусской литературы». Л., 1934, т. 1; БуланинД. М. Переводы и послания Максима Грека. Неизданные тексты. Л., 1984. Лит.: Иконников В. С. Максим Грек и его время. К., 1915; Иванов А. И. Литературное наследие Максима Грека. Л., 1969; Синицына Н. В. Максим Грек в России. М., 1977; Громов М. Н. Максим Грек. М., 1983; Denissoff Е. Maxime le Grec et l'Occident. P.-Louvain, 1943; HaneyJ. V. From Italy to Moscovy. The Life and Works of Maxim the Greek. Munch., 1973; LangelerA. Maksim Grek, byzantijn en humanist in Rusland. Amst., 1986. M. H. Громов

МАКСИМ ИСПОВЕДНИК(MaCtuc ЮцоХултлс, Maximus Confessor) (ок. 580, Константинополь, — 13 августа 662, Лазика) — византийский мыслитель и богослов. В молодости государственный деятель, с 613—14 монах. С 642 выступает как ведущий оппонент монофелитов, которым покровительствовало правительство; в 645 победил на диспуте с мо- нофолитами в Карфагене, в 653 арестован, в 662 подвергнут отсечению языка и правой руки; умер в ссылке. Философские взгляды Максима Исповедника окрашены сильным влиянием Аристотеля, неоплатонизма и особенно Псевдо-Дионисия Ареопагита, в распространении сочинений которого Максим сыграл решающую роль. В центре его философско-богословской концепции — проблема человека. История мира делится Максимом Исповедником на период подготовки вочеловечения Бога, истекший с рождением Христа, и период подготовки обожествления человека. Если человек преодолеет обусловленное грехопадением самоотчуждение, расколотость на мужское и женское, духовное и животное, космос будет спасен и творение воссоединится с Творцом. Основные события жизни Христа суть поэтому одновременно символы космических процессов. Этика Максима Исповедника основана на своеобразном учении о претворении энергии злых эмоций в благие и содержит тонкие психологические наблюдения. Его идеи оказали сильное влияние на Иоанна Скота Эриугену, а также средневековую мистику. Соч.: MPG, t. 40—91, в рус. пер.: Творения преп. Максима Исповедника^. 1-3. М., 1993. Лит.: Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915; Он же. Материалы к изучению жизни и творений преподобного Максима Исповедника. Киев, 1917; Орлов И. Труды св. Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе. СПб.. 1888; Флоровскш Г В. Византийские отцы Церкви V—VIII вв. Париж, 1933, с. 195—228; Balthasar Я. U. к Kosmische Uturgie. Das Weltbild Maximus' des Beken- ners. Einsiedeln, 1961; Thunberg L. Microcosm and mediator. The theological anthropology of Maximus the Confessor. Cph., 1965. С. С. Аверинцев

МАКСИМ ПЛАНУД(МаСцц ntotvouoric) (ок. 1255, Ни- комидия — ок. 1305, Константинополь) — византийский интеллектуал, переводчик. Имя при крещении — Мануил или Михаил. После пострига в 1283 посвятил себя преподаванию в основанной им школе. Копиист рукописей и писец императорского скриптория (1283). Позже, хотя и был игуменом монастыря на горе Авксентия, жил в Константинополе и преподавал в монастыре Хоры и Акаталипта (1301). Периодически выполнял дипломатические поручения: в 1296 в составе императорского посольства отправился в Венецию. Знаменит как своими переводами латинских сочинений — как богословских (Августин, Псевдо-Киприан), литературно-поэтических, философско-этических (Овидий, Цицерон, Ювенал, Макро- бий, Боэций), так и разработкой принципов внутренней критики текстов. В отличие от переводов Димитрия Кидониса его переводы отличались прекрасным литературным стилем и точностью содержания. Автор схолий к Гесиоду, Софоклу и Еврипиду, Фукидиду и Аристофану, а также различных сочинений духовного содержания — стихотворных канонов (в частности, св. Димитрию), глав об исхождении св. Духа, «Слова о вере», энкомия (похвального слова) апостолам Петру и Павлу, речи на Страстную пятницу и др. Среди научных трудов Максима Плануда видное место занимают его схолии и «издания» Нонна Панополитанского, Плутарха, Арефы Кесарийского, его учебник арифметики («Так называемый великий счет согласно индийцам»), где цифры записываются в восточно-арабской форме, его сочинение «Василикос», где развивается концепция вселенской империи, его сборник эпиграмм («Антология Плануда» в 2400 «главах»). В письмах он обсуждал различные стороны церковной и гражданской жизни, характеризовал интеллектуальную элиту своего времени. Комментировал также «Начала» Евклида, «Арифметику» Диофанта, «Географию» Птолемея (был фактически «открывателем» Птолемея для Византии), сочинения Феокрита, Пиндара и др. Соч.: MPG 147; Westerink L.C. Le Basilikos de Maxime Planude. - «Byzantinoslavica», 1967, т. 28. Лит.: Kugeas S. Analecta Planude VIII. — «Byzantinische Zeitschrift», 1909, Bd. 18, S. 120-126; Schmitt W. О. Lateinische Literatur in Byz- anz. Die Ubersetzungen des Maximos Planudes und die moderne Forschung. — «Jahnbuch der Osterreichischen byzantinischen Gesellschaft». Wien, 1968, Bd. 17, S. 127-148; Giannakes G. N. MaCiuov rUavouOT] ueraqxxan тои Пер\ tcov бббека ?aDucov тт|с Парахрлогозс тог] УЫю - AvyovoTivou. - «Ao>5(bvr|», 3,1974,219—256. M. В. Бибиков

482

МАКТАГГАРТ

МАКСИМ ТИРСКИЙ(MaCiuocTupioc) (2-я пол. 2в. н. э.) - античный ритор и философ-платоник, представитель т. н. «второй софистики». Сохранилось около 40 речей Максима, посвяшенных как обшеэтической и религиозной проблематике, так и отдельным вопросам платоновской философии, что делает их ценным источником по философии среднего платонизма. Из его философских речей наиболее важны: «Что есть бог согласно Платону» (ог. 11), где даются стандартные платонические определения божественной природы, сопоставимые с аналогичными определениями у Апулея, Алкиноя и Нумения; «О демоне Сократа» (ог. 8—9), где обстоятельно обсуждаются вопросы демонологии (ср. одноименное сочинение Апулея); «Следует ли молиться» (ог. 5) и «Есть ли свобода воли, если все предопределено» (ог. 13), посвященные вопросу о свободе воли, популярному у средних платоников благодаря усвоению стоической традиции; в речи «Если бог благ, то откуда тогда зло?» (ог. 41) имеется содержательное обсуждение также весьма популярной школьной темы о происхождении зла. В речах можно найти интересные дискуссии о Гомере и Сократе, Диогене Синопском и Эпикуре. Соч.: Maximus Tyrius. Dissertationes, ed. M. В. Trapp. Stuttg. Lpz., 1994; англ. пер.: Maximus of Tyre. The Philosophical Orations, ed. and transi, by M.B. Trapp. Oxf., 1997; Koniaris G.L. Maximus Tyrius: Philosophumena- Dialexeis. В.—N. Y., 1995; в рус. пер.: Предпочитать ли кинический образ жизни? пер. Ю. Шульца. — В кн.: Антология кинизма, сост. И. М. Нахов. М, 2-е изд., 1996, с. 296—302; О том, следует ли молиться, пер. И. Ковалевой. — В кн.: Античность в контексте современности, под ред. А. А. Тахо-Годи и И. М. Нахова. М., 1990. Лет.: Trapp M. В. Philosophical sermons: the «Dialexeis» of Maximus of Tyre. AN RWII 34,3,1997, p. 1945-1976. M. А. Солопова

МАКСИМ(MaCiuoc) Эфесский (1-я пол. 4 в. н. э.) — греческий философ, один из учеников Эдесия Каппадокийско- го, учитель и приближенный императора Юлиана, с которым они встретились в 351/2, когда Максим был уже стариком, — единственный ориентир для уточнения хронологии жизни Максима. Известен по описанию Евнапия в его сочинении «Жизни философов и софистов», где изображен в духе пост-ямвлиховской историографии «божественным мужем», теургом и мистиком; о нем также сообщают Аммиан Мар- целлин, Либаний, Фемистий, Зосима, Сократ-историк, Со- зомен, Феодорит. Согласно Суде, Максим Эфесский и Максим Византийский — одно лицо (что неверно, ср. Socr. Hist. Eccl. Ill 1, 16), и этому Максиму приписывается авторство сочинений «О неразрешимых противоречиях» (Пер! aXtiicov avnOeaecuv), «Об изначальном» (Пер! Karapxcov), «О числах» и некоего «комментария на Аристотеля». М. А. Солопова

МАКСИМА(от лат. maxima regula (sententia) — принцип, основное правило) — моральное правило, имеющее предельную степень общности и обязательности (в изначальном смысле — всеобщий принцип поведения). Именно так понятие максимы употреблялось в моральной философии. В литературе под максимой понимается разновидность афоризма, близкая сентенции, — краткое общезначимое изречение, имеющее морализаторский оттенок. Расцвет максимы как литературного жанра пришелся на 17—18 вв. К классическим образцам относятся «Обиходный оракул, или Искусство осторожности» Бальтасара Грасиана (1647, рус. пер.: 1739,1760), «Максимы» Ларошфуко (1665, рус. пер.: 1908,1971), «Характеры и нравы нашего века» Лабрюйера (1688, рус. пер.: 1812, 1964), «Размышления и максимы» Вовенарга (1746, рус. пер.: 1908, 1988). Максима может быть выражена в констатирующей («Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией» — Ларошфуко, максима 22), поучительной («Высшая доблесть состоит в том, чтобы совершать в одиночестве то, на что люди обычно отваживаются лишь в присутствии многих свидетелей» — Ларошфуко, максима 216) или ироничной форме («Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже не в состоянии подавать дурные примеры» — Ларошфуко, максима 93). Лучшие максимы отличаются отточенностью, емкостью и парадоксальностью, худшие — тривиальностью и дидактич- ностью. По сравнению с другими литературными жанрами максима встречается достаточно редко, поскольку требует от автора ярко выраженного остроумия. О. В. Суворов

МАКТАГГАРТ(McTaggart) Джон Эллис (3 сентября 1866, Лондон — 18 января 1925, там же) — британский философ, представитель персоналистской ветви идеализма. Учился и преподавал в Кембриджском университете; с 1891 член Тринити-колледжа этого университета. Среди его первых учеников были, в частности, Д. Э. Мур и Б. Рассел, которые впоследствии подвергнули учение Мактаггарта и других британских идеалистов того времени критике с позиции нарождавшейся аналитической философии. Вместе с тем Мактагарт повлиял на Рассела своей плюралистической онтологией, признанием реальности отношений и отрицанием существования Бога. Первые крупные работы Мактаггарта посвящены интерпретации философии Гегеля. При этом он критиковал его за чрезмерную объективизацию диалектики и считал возможным дополнить его учение элементами монадологии Лейбница. В отличие от представителей школы абсолютного идеализма, Мактаггарт не прибегает к понятию Абсолюта. В то же время, как и другие британские идеалисты, он относит материю, пространство и время к сфере видимости. Понятие времени он оценивал как иррациональную характеристику видимости, скрывающую подлинную реальность, при этом доказывал самопротиворечивость времени как предполагающего последовательность прошлого, настоящего и будущего (ибо это означает приписывание любому событию несовместимых характеристик). В своем главном произведении «Природа существования» («The Nature of Existence», v. 1 —2. Cambr., 1921— 27) применил дедуктивный метод выведения всего существующего из самоочевидных первых принципов. Тексты Мактаггарта сложны для восприятия, он сознательно отдает предпочтение хитросплетениям спекулятивной метафизики над здравым смыслом, априорными аргументами заменяет апелляцию к фактам опыта. Согласно ему, все существующее дифференцировано и состоит из многих субстанций, а также качеств и отношений. Все субстанции, а также их части причинно взаимосвязаны по принципу «детерминирующей корреспонденции». Объединяющей же субстанцией является сама Вселенная как разумное органическое единство, духовное сообщество личностей. Каждую отдельную субстанцию трактовал как личность, наделенную перцептуальным содержанием. При этом доказывал бессмертие подобной личности- субстанции. Соч.: Studies in Hegelian Dialectic. Cambr, 1922: Studies in Hegelian Cosmology. Cambr, 1901.

483

МАЛИНОВСКИЙЛиг.: Broad С. D. Examination of McTaggart's Philosophy, v. 1—2. Cambr, 1933-1938. А. Ф. Грязное

МАЛИНОВСКИЙ(Malinowski) Бронислав Каспер (7 апреля 1884, Краков — 16 мая 1942, Нью-Хейвен, США) — этнограф и социолог польского происхождения, одним из первых применивший методологию функционального анализа к исследованию быта туземцев на островах Тихого океана. Окончил Ягеллонский университет в Кракове, в 1908 получил степень доктора философии по разделу физика и математика. Интерес к этнографии пробудился под влиянием чтения Дж. Фрейзера. Короткое время учился в Лейпцигском университете у A Вундта и К. Бюхера. В 1910 поступил в аспирантуру Лондонской школы экономики, в которой начал преподавать с 1913. С 1914по 1918гт. занимался полевыми исследованиями. С 1938 — профессор Йельского университета (США). Главный научный интерес Малиновского концентрировался на исследовании культуры как универсального феномена и разработке методологических процедур, позволяющих осуществить системный подход в исследовании различных культур, их сравнительный анализ. Наряду с А. Р. Радклифф- Брауном Малиновский является ярким представителем раннего функционализма, опиравшегося в теоретическом отношении на школу Э. Дюркгейма. Вместе с тем отношение между человеком и культурой Малиновский рассматривал сквозь призму фрейдизма, особенно сильно влияние 3. Фрейда оказалось на толковании таких проблем, как отношения отца и сына в культуре папуасов, сексуальная жизнь туземцев и т. п. Широко пользуясь фрейдистской терминологией, Малиновский однако отдавал приоритет в формировании человека культурным традициям. Он рассматривал общество, культуру и индивидов как сложную интегрированную целостность, в которой социальные и культурные институты выполняют определенные жизненно важные функции, состоящие в удовлетворении потребностей индивидов. Придавая культуре приоритетное значение во взаимодействии компонентов этой целостности, анализируя ее роль в удовлетворении потребностей индивида, а следовательно, всего общества, Малиновский считал культурный институт (родство, религия и др.) основной единицей анализа. Человеческие потребности Малиновский подразделял на первичные (биологические) и вторичные (культурные), указывая тем самым на биологическую природу человеческого поведения. На долю культурной среды приходится, по его мнению, преобразующая функция. Культурные институты объединяют сложную совокупность родственных культурных признаков закрепляют социальные связи. Его исследования содержат функциональный анализ таких культурных и социальных институтов примитивного общества, как обычай, магия, религия, наука, родство, брак и семья, материнство и отцовство, лунный и сезонный календарь, секс и репрессия, местное образование и культурный контакт, культура как детерминанта поведения, а также таких социальных институтов, как война, труд, закон и порядок, преступление, раса и др. Малиновский утверждал, что в каждом типе цивилизации любой обычай, материальный объект, идея и верование выполняют некую жизненно важную функцию, должны решать определенную задачу и поэтому представляют собой необходимую часть внутри культурного целого. Его полевые исследования с применением новаторской для того времени методологии, сыграли решающую роль в трансформации спекулятивной этнографии 19 в. в современную науку, в которой теоретические поиски общих законов должны базироваться на эмпирических исследованиях, включающих наблюдение и детальный анализ поведения людей в определенной культурной и социальной среде. Свой системный и функциональный подход Малиновский противопоставлял эволюционистским и диффузионистским теориям культуры, а также социальному атомизму, изучающему культурные объекты вне их социального и культурного контекста и учета их включенности в определенную целостность. Социальный опыт, доказывал Малиновский, воспроизводит обычаи и общественные институты, передает их от поколения к поколению через культурные потребности. Так изменения в культуре закрепляются на институциональном уровне, оказываются функционально необходимыми. Считая культуру такой системой, в которую нельзя вмешиваться, произвольно ее регулировать, Малиновский провозглашал невмешательство в жизнь отсталых народов в связи с угрозой нарушить равновесие между элементами системы и подорвать жизненно важные функции общественного и культурного организма. Будучи эмпирицистом Малиновский отрицал необходимость и возможность изучать научными методами историю общества, поскольку ее нельзя наблюдать. При этом он как бы исключал отсталые культуры из процесса всемирно-исторического развития человечества. Малиновский не скрывал, что в прагматическом аспекте его теория предназначена для подведения базы под существующий колониальный порядок. Действительно, его рекомендации использовались британской администрацией, а функционалистский вариант этнографии преподавался в школах колониальных чиновников. Малиновский оказал значительное влияние на этнографию (культурную антропологию) и культурологию. Идеи функционального анализа, примененные к исследованию конкретных культурных и социальных объектов, послужили источником для концепций, развиваемых школой струк турно-функционального анализа (Г. Парсонс, Р. Мертон, Э. Шилз и др.), а также оказали влияние на психологическое направление в социологии. Соч.: Freedom and Civilization. N.Y., 1944; Dynamics of Culture Change. L, 1945; Magic, Science and Religion. Glencoe (111.), 1948; A Scientific Theory Of Culture and Other Essays. N. Y, 1969. E. B. Ocunoea

МАЛИНОВСКИЙВасилий Федорович (1765, Москва — 23 марта (4 апреля) 1814, Петербург) — социальный мыслитель, теоретик международного права. Происходил из семьи священника. После окончания философского факультета Московского университета в 1781 и до 1811 служил в архиве Коллегии иностранных дел, находился на дипломатической службе в русской миссии в Лондоне. С 1811 — первый директор Царскосельского лицея. В трактате «Рассуждение о мире и войне» ( 1790—98. Опубл. в 1803), атакже в своем еженедельнике «Осенние вечера» ( 1803) в рамках теории международного права развивал идеи государственной безопасности, невмешательства, патриотизма. Разрабатывал популярную тогда теорию вечного мира, уделял большое внимание политико-правовым проблемам войны и мира. В борьбе за вечный, всеобщий мир должно участвовать все человечество. Для мировоззрения Малиновского характерна гуманистическая направленность. Сторонник теорий естественного права и общественного договора, но

484

МАЛЬРОраспространенные тогда в России положения социальной фи- лсюс^ииПросвещениянсюилиунепютвлеченно-угопический характер. Провозглашал свободу и равенство главными ценностями человека. Его концепция недействительности всяких отношений между людьми, не основанных на равенстве и свободе, объективно была направлена против крепостного права. Был убежден в божественном происхождении государственной власти. Провидение в его деистической концепции выступало гарантом соблюдения законности верховной властью, именно поэтому, опасаясь «гнева Божия», обсуждал меры, способные конституционно ограничить абсолютизм в России. Критикуя тиранию и абсолютизм, развивал мысль о необходимости подчинения власти законам, которые в свою очередь должны быть выражением «обшей воли». Развивая идеи народоправства, указывал на необходимую зависимость политической формы государства от юли народа. Малиновский — сторонник мирного, реформаторского пути преобразования действительности, осуждал революционные методы и, в частности, Французскую революцию, в то же время подчеркивал необходимость учета ее опыта. Перевел, издал и снабдил рекомендациями для российских законодателей «Отчет генерал-казначея Александра Гамильтона... о пользе мануфактур и отношении оных к торговле и земледелию» (1803—07). Одним из первых выступил с проектом освобождения крестьян (записка «Об освобождении рабов» (1802)). Поддерживал реформационную политику Александра I. Соч.: Избранные общественно-политические сочинения. М., 1958. Лет.: Семевский В. И. Размышление В. Ф. Малиновского о преобразовании государственного устройства России. — «Голос минувшего», 1915, № 10: Каменский 3. А. Философские идеи русского Просвещения. М., 1971: Достян И. С. Европейская утопия В. Ф. Малиновского. — «Вопросы истории», 1979, № 6. Архивы: РГАЛИ,ф. 312. И. Ф. Худушина

МАЛЛИШЕНА(санскр. Mallisena) (2-я пол. 13 в.) - джай- нский философ. Из трех его сочинений наиболее известна «Сьядвадаманджари» (букв. — «Гирлянда учения о контекстных предикациях») — комментарий к 32 стихам трактата Хе- лшчандры, излагающим джайнскую доктрину в полемике со всеми оппонентами. Пользуясь полемическими аргументами Хемачандры, Маллишена обстоятельно опровергает положения вайшешики, ньяи, мимансы, веданты, санкхьи, буддистов и локаятиков. Вторая половина комментария посвящена «положительному» джайнскому учению. Здесь рассматривается безграничная «сложность» всего сущего, исключающая корректность категорических предикаций, применимость джайнской логики к решению конкретных философских проблем, пагубность для благочестия учений о вечности и невечности мира, классификация и калькуляция душ (см. Лжива) и, наконец, превосходство джайнских контекстных предикаций над всеми прочими моделями рациональности. В. К. Шохин

МАЛЬБРАНШ(Malebranche) Никола (6 августа 1638, Париж— 13 октября 1715, Париж)— французский философ, главный представитель окказионализма. Получив домашнее образование, изучал затем теологию в Сорбонне. В 1664 принял сан священника. Основные сочинения: «О разыскании истины» («De la recherche de la verite», 1674—75,рус.пер.т. 1—2, 1903—06), «Христианские размышления» («Meditations chretiennes», 1683), «Беседы о метафизике» («Entretiens sur la metaphysique», 1688). Мальбранш стремился соединить основные идеи картезианства с учением Августина. В онтологии вслед за Декартом исходил из различения двух субстанций — мыслящего духа и протяженной материи. Вследствие абсолютной независимости и разнородности этих субстанций их действие друг на друга невозможно; причиной связи души и тела в человеке, по Мальбраншу, может быть только Бог. В то время как Бог — общая и единственная истинная причина, обладающая способностью двигать тела, имеется и бесконечное множество частых причин — это причины естественные, или окказиональные. Естественные причины — только повод для проявления божественной воли. В основе гносеологии Маль- бранша — учение о видении всех вещей в Боге. Человеческая душа не может непосредственно познавать материю (в силу разнородности двух субстанций). В то же время в Боге с необходимостью имеются идеи всех сотворенных Им существ. Поэтому познание внешних тел возможно для человека лишь через созерцание их идей в Боге. Мальбранш признавал 4 способа познания: непосредственное (знание о Боге); познание вещей через их идеи (знание о материальных телах); через внутреннее чувство (знание собственной души); по аналогии (знание чистых духов и душ других людей). Идеи Мальбран- ша оказали влияние на Лейбница, Беркли, Юма. Соч.: Oeuvres completes, v. 1-20. P., 1958-67. Лит.: Ершов M. H. Проблема богопознания в философии Мальбран- ша. Казань, 1914; Olle-Laprune L La Philosophie de Malebranche, 1.1 — 2. P., 1870; GuerouliM. Malebranche, 1.1-3. P., 1955-59; AlguieF. Le cartesianisme de Malebranche. P., 1974; MeCracken C.J. Malebranche and British philosophy. Oxf., 1983. A. A. Кротов

МАЛЬРО(Malraux) Андре (Зноября 1901, Париж — 23 ноября 1976, Кретейе) — французский писатель, теоретик искусства, политический деятель. Философские взгляды Маль- ро близки ко взглядам представителей французского экзистенциализма, сложились под сильным влиянием Ницше, Гегеля, Фрейда, Шпенглера, Маркса. Принимая непосредственное участие в событиях, происходящих в самых «горячих точках» планеты (гражданские войны в Китае 1920-х гг., в Испании 1936—39), Мальро пришел к выводу, что в основе освободительной борьбы лежит не теория марксистского типа, а воля, обнаруживаемая как сила людей бороться и добиваться своих целей. В духе Ницше Мальро говорит свое «да» силе, но не любой и не безусловно; достоинство силы, по его мнению, определяется такими ценностями человека, как ясность мысли, сознание, истина. Мальро стремится показать взаимопроникновение воли и разума, определяя последний как «обладание средствами управлять людьми и вещами». Однако подчеркнутые волюнтаризм и активизм Мальро не сопровождаются отрицанием ценностей интеллектуализма. Главным пафосом его философии выступает мотив силы воли индивида, доказывающего самому себе свою жизненную мощь, но одновременно Мальро придает огромное значение и понятию сознания, выступающего в паре с «бессознательным». Связь обоих моментов (воли/силы и сознания) в том, что само сознание есть концентрация силы, напряжения, внимания, усилия. Т. о., Мальро приходит к своеобразному принципу «cogito», но иного, чем у Декарта, типа; в нем объединяются интеллект и воля: «Я совершаю усилие, следовательно, я существую». Сила вместе с вниманием составляют у Мальро стержень «жизни», которая единственно из всего сущего вое-

485

МАЛЬТУСприимчива к форме; последний тезис подводит его к фундаментальной проблеме смысла искусства. Художественное развитие человечества проходит, по Мальро, три основные стадии: обнаружение сверхприродного начала, прорыв к ирреальному в сфере фантазии, наконец, выражение самой живописности как таковой. На последней стадии, начинающейся с творчества Э. Мане, живописные явления выступают «фразами недешифруемого языка, дающего такой живописи существование, независимое как от обычной реальности, так и от воображения и сферы сакрального» (L'Intemporel. P., 1976). Художник всегда бросает вызов смерти, в глубине художественного творчества лежит упрямое желание победы над смертоносным временем. Эта битва со смертью и есть глубинный смысл всего мирового искусства. Великая тайна или даже мистерия искусства состоит в том, что оно не выступает индифферентными археологическими останками исчезнувших культур и культов, а оказывается живым и значимым. Иными словами, пластически выраженное сакральное претерпевает таинственную метаморфозу, актуализируясь как сила искусства. Соч.: Oeuvres completes, t. 1—2. P., 1989—96; в рус. пер.: Условия человеческого существования. М., 1935; Надежда. М, 1939; Зеркало лимба. Худож. публицистика. М., 1989. В. П. Визгин

МАЛЬТУС(Malthus) Томас Роберт (17 февраля 1766, Роке- ри, Сэррей — 29 декабря 1834, Бат, Сомерсетшир) — английский экономист, теоретик народонаселения. Окончил Колледж Иисуса в Кембридже (1788), приходский священник, с 1805 профессор истории и политической экономии в Колледже Ост-Индской торговой компании в Хэртфорде, Хэйлсбери. Современники отмечали широту интересов Мальтуса в разных областях научных исследований, но особо подчеркивался его вклад в «политическую философию» (в которую включались его исследования народонаселения, ренты, прибыли; его разработки терминологии и нормативов политической экономии; его изучение «влияния реформации и революций» на нравы, мораль и религию, определяющие «характер нации» и т. д.). Научное и философское мировоззрение Мальтуса складывалось на основе самобытных английских традиций духовного рационализма 17—18 вв. (Т. Гоббс, Дж. Локк, Б. Мандевиль и др.), получивших массовое распространение в образованных общественных кругах. Сам Мальтус отмечал, что идеи великих философов утвердились в обществе благодаря широкому распространению книгопечатания, политических памфлетов, хроники парламентских и др. политических дискуссий, особенно усилившихся в последние десятилетия 18 в. в связи с общественно-политическими переменами в Северной Америке и во Франции. Социальные утопии, идеи политического и общественного переустройства человеческого общества в будущем, акцентирование внимания на проблемах «прав человека», «достижения всеобщего благоденствия», научного и общественного прогресса — вся основная литература по этим темам была добросовестно и критично проанализирована им. Свои оценки современных ему социальных и политических проблем Мальтус соотносил с трудами Д. Юма, А. Смита (особенно в области разработки учения физиократов), Э. Бёрка (идеи, идеалы и практика раннего этапа Французской революции). Полностью в духе установок 18 в. Мальтус считал, что все поддающиеся систематизации общественные явления основаны на природных естественных законах. Для обоснования «закона народонаселения» (в дальнейшем буквально слившимся с его личностью как в критических, так и апологетических трудах о нем) Мальтус использовал статистические данные и выводы своих предшественников в этой области исследований: Р. Уоллеса (картина упадка процветающего утопического общества под воздействием по- пуляционных перемен), сэра Дж. Стюарта, Дж. Таунсенда и др. Однако суть, направленность и цель первой анонимной публикации Мальтуса («Эссе о законе народонаселения, как он воздействует на будущее усовершенствование общества. С замечаниями соображениям м-ра Годвина, м-е Кондорсе и других писателей», Лондон, 1798. Предисловие датировано 7 июня 1789) глубже и серьезнее, чем это обозначено в заглавии. Мальтус выдвинул два постулата: 1) пиша (шире: средства жизнеобеспечения) необходима человеку; 2) взаимное тяготение полов друг к другу — неизбежно и не ослабевает на протяжении всего существования человечества (в последнем, на неопределенных основаниях сомневался Годвин). Рост средств жизнеобеспечения (продукции аграрного производства) происходит медленнее (первоначально Мальтус соотносил рост средств жизнеобеспечения и увеличение объема популяции так, что первое юзрастает в арифметической прогрессии, тогда как второе — в геометрической; позднее он отошел от этого жесткого утверждения), чем расширенное воспроизводство населения. До начала регулярных переписей народонаселения в западном мире в 19 в. это не представлялось самоочевидным. Многие правительства продолжали поощрять рост народонаселения. Утописты же думали, что проблема гиперпопуляции станет актуальной лишь через тысячелетия. Мальтус связал с этими динамическими диспропорциями неизбежность существования нищеты, ее усиливающееся разлагающее давление на жизнь и культуру народных масс (рост благосостояния государства вовсе не был прямо пропорционален повышению благосостояния каждого его жителя). Лишь ликвидация относительной перенаселенности (этот термин Мальтус не использовал, но суть явления уловил и описал) в каждом государстве, в каждом географическом ареале, могла бы прервать воспроизводство нищеты. Он впервые исследовал на теоретическом, методологическом и практическом уровнях вопрос о формах (разрушительные, т. е. действия стихийных природных процессов и эпидемий; предупредительные, т. е. этнокультурные мероприятия по ограничению рождаемости) и средствах (сознательное воздержание) оптимизации рождаемости. Работы Мальтуса позволяют говорить о нем как о предшественнике таких научных дисциплин, как этнология, экология, география человека, популяционная статистика, социология. Соответствующие новые данные включались Мальтусом в расширенные переиздания своего основного труда в 1803,1806, 1807, 1817, 1826: «Эссе о законе народонаселения; или разбор его прежнего и нынешнего воздействия на человеческое счастье; с исследованием наших соображений о будущем устранении или смягчении зол, которые ему сопутствуют». В области политической экономии Мальтус также проявил себя оригинальным мыслителем, указывая, что эта «наука обнаруживает большую близость к наукам о морали и политике, чем к математике». Его труд «Принципы политической экономии» ( 1820) подвергся разрушительной критике современниками (Д. Рикардо), но в 20 в. он по достоинству оценен Дж. М. Кейнсом, который включил Мальтуса в число самых выдающихся интеллектуальных представителей английского народа. Высоко ценили труды Мальтуса Дж. Милль и

486

MAH Дж. С. Миллъ, Ч.Дарвин, А. Уоллес и др. Плагиатором, эпигоном, «попом», продажным служителем высших классов, человеконенавистником ославлен Мальтус в марксистской литературе. «Абстрактный закон населения существует только для растений и животных, пока в эту область исторически не вторгся человек» (Маркс К. Капитал, т. 1. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 64 и др.). Соч.: Мальтус Т. Опыт о законе народонаселения. — В кн.: Антология экологической классики. М., 1993, с. 3—134; The Works of Thomas Robert Malthus, ed. by E. A. Wriglcy, D. Souden. L., 1986, v. 1-8. Лит.: Рикардо Д. Примечания к книге г-на Мальтуса «Начала политической экономии, рассмотренные с точки зрения их практического приложения». — В кн.: Рикардо Д. Соч., т. 3. М., 1955, с. 95—291; Туган-Барановский М. Очерки из новейшей истории политической экономии (Смит. Мальтус, Рикардо и т.д.). СПб., 1903, с. 62—75; Winch D. Malthus. Oxf., N. Y, 1987. П. M. Кожин

МАМАРДАШВИЛИМераб Константинович (15 сентября 1930, Гори — 25 ноября 1990, Москва) — философ, специалист по философии сознания и истории философии. Окончил философский ф-т МГУ (1954). После окончания аспирантуры (1957) работает в редакции журнала «ВФ», где публикуются его первые статьи («Процессы анализа и синтеза» и «Некоторые вопросы исследования истории философии как истории познания»). В 1961 командируется в Прагу в журнал «Проблемы мира и социализма». Позже, с 1966 он работает в академических институтах Москвы (в Институте международного рабочего движения и в ИИЕТ), а также читает лекции на психологическом факультете МГУ, в Институте кинематографии, на Высших курсах сценаристов и режиссеров, в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР, в др. городах (Рига, Вильнюс, Ростов-на-Дону, Тбилиси). Эти лекции или беседы, как он их называл, и составляют основу его творческого наследия. В 1970 в Тбилиси он защитил докторскую диссертацию «Формы и содержание мышления», в 1972 получает звание профессора. В эти же годы он занимает должность зам. гл. ред. журнала «ВФ» (1968—74). С 1980 работает в Институте философии АН Грузии. При жизни были изданы всего три книги: «Формы и содержание мышления. К критике гегелевского учения о формах познания» (М., 1968); «Классический и неклассический идеалы рациональности» (Тбилиси, 1984); «Как я понимаю философию» (М., 1990). Все остальное — и прежде всего многочисленные курсы его лекций (о Декарте, Канте, Марселе Прусте, античной и современной философии) — в «архиве» и лишь в наши дни начали издаваться. По отзывам слушателей он был великий мастер импровизации и мудрой философской беседы. Это был органичный для него жанр — устной беседы, размышления вслух, особенно в аудитории. Изданием наследия Мамардашвили занимается специально созданный Фонд его имени. В рамках Фонда выходят материалы Философских чтений, посвященных памяти Мамардашвили. Начав профессиональный путь с изучения истории философии и внимательного чтения работ Маркса, он формулирует в 70-е годы центральную идею своей философии: свободного явления или события мысли, случающегося в любой сфере человеческой жизнедеятельности («К пространственно-временной феноменологии событий знания». — «ВФ», 1994, № 1). Эта идея выдвинута им как зашита трансцендентальных оснований европейской культуры, выявленных в свое время Декартом и Кантом. Считая, что «реальность входит в мир трансцендентально», он вслед за Кантом обращает внимание на априорные условия жизненного опыта человека, подчеркивая, что мы не можем мыслить произвольно и по желанию приращивать знания к уже имеющемуся знанию, потому что жизненное время дискретно. Но при этом как бы сдвигает свой анализ духовного опыта личности с проблемы метафизического априори на проблему, как он выражается, «метафизического апостериори», т. е. на сам факт события мысли. В дальнейшем этот подход получит развернутое обоснование в его публичных лекциях о Декарте и Канте, а затем — уже на материале искусства — в обширном цикле лекций о романе Пруста «В поисках утраченного времени». Задача философа (как и ученого, писателя, художника) состоит не только в том, чтобы мыслить самому, но и давать возможность думать и мыслить другим. Идея произведения как «органа жизни», способного порождать новые мысли и чувства, и раскрытие условий, при которых это возможно, станут с этого времени определяющими для его творчества. Согласно Мамардашвили, акт философской рефлексии в качестве предпосылки или условия возможного опытного познания уже заключен внутри специально-научного знания. Первопонятие (напр., сознание, свобода, бытие), дуализм «души» и «тела» — не опытная истина, а плодотворные тавтологии, которые открывают возможность грамотного рассуждения. Размышления об ощущении жизни, об исходных первопонятнях и составляют предмет его лекций, его натуральной философии. Соч.: К проблеме метода истории философии. — «ВФ», 1965, № 6; Анализ сознания в работах Маркса. — Там же, 1968, № 6; Формы и содержание мышления. М., 1968; Классическая и современная философия (в соавт.). М., 1972; Проблема объективного метода в психологии (в соавт. с В. П. Зинченко). — «ВФ», 1977, № 7; Символ и сознание (всоазт.). Иерусалим, 1982; Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984; Картезианские размышления (январь 1981). М., 1993; Лекции о Прусте. М., 1995; Необходимость себя. Введение в философию, доклады, статьи, философские заметки. М., 1996; Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии. М., 1996; Психологическая топология пути. М. Пруст «В поисках утраченного времени». Тбилиси, 1996 (переиздана в СПб. — 1997); Лекции по античной философии. М., 1997; Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке (в соавт. с А М. Пятигорским). М., 1997 (дополн. и перераб. изд. кн., вышедшей в Иерусалиме в 1984); Кантианские вариации. М., 1997; Эстетика мышления. М., 1999; Современная европейская философия. XX век. М., 1999. Лит.: Конгениальность мысли. М., 1994; Встречи с Декартом. М., 1996; Произведенное и названное. М., 1998. Ю. П. Сенокосов M АН (Man) Польде (6 декабря 1919, Антверпен — 21 декабря 1983) — американский литературовед и философ. Получил образование в Брюссельском свободном университете, доктор философии Гарвардского университета (1960); преподавал в университете Джона Гопкинса, а также в Цюрихском, Кор- нельском, Йельском университетах. Испытал влияние Батая, М. Бланшо, М. Хайдегтера, Ж. П. Сартра, Г. Башляра. Предмет исследования — риторика литературной критики. Идея интен- циональной риторики, разработанная в духе теории деконструкции, формируется как реакция на риторическую направленность позднего структурализма и в связи с переоценкой принципов поэзии романтизма. По Ману, романтическая апология символа, обычно отождествляемая с идеалистическим монизмом, скрывает в себе ошибку смешения символа аллегории, которую допускают и поэты, и их критики. Именно аллегория, троп, третируемый романтиками, создает целостность романтического произведения. Однако ирония романтиков

487

МАНАСподрывает основу целостности, результатом чего оказывается предпочтение ими символа, а это не что иное, как искажение приема. Риторика в романтической традиции теряет нормативный, или описательный характер. Современная риторика, по Ману — это одновременно учение об убеждении и учение о тропах, разоблачение приемов убеждения, разубеждение. Содержащееся в ранних работах Ницше описание риторики как самоиронии стоит в центре той версии деконструкции, которую разрабатывает Ман. Литературная критика тоже действует на риторическом уровне языка. Поэтому современная литературная критика занята переоценкой письма, переписыванием, а не увязыванием письма с его особенной направленностью. Вот почему критика переживает кризис, а толкования литературы, сопоставляющие ее с внешними явлениями, порождены стремлением избежать кризиса. В основе критики лежит пересказ, требующий мастерского чтения и основанный на принципе пропуска: пропускается непонятное. Взаимодействие пропусков, делаемых автором, критиком и читателем, противостоит желаемому (оценке) во имя действительного — текста, который «сбывается, саморазрушаясь». Соч.: Аллегории чтения. Екатеринбург, 1999; Blindness and Insight. Minneapolis, 1983; Allegories of Reading. New Haven, 1979; The Rhetoric of Romanticism. N.Y., 1984; Aesthetic Ideolosy. Minneapolis, 1987. Лкг.: (Dis) continuites: Essays on Paul de Man. Amst., 1989. С. А. Никитин

МАНАС(санскр. manas, от корня man — думать) — в индийской философии обозначение психической способности координации и синтезирования деятельности моторных и сенсорных органов (индрий), манас также отвечает за то, чтобы чувственные данные поступали к субъекту познания (см. Атман, Луруша) в определенной последовательности и чтобы психомоторые желания последнего без промедления передавались соответствующим «исполняющим органам». Манас часто выступает как ядро психической индивидуальности, определяющий специфический способ познания и действия личности. Распространенный перевод манаса как «ума» (англ. mind) может ввести в заблуждение, поскольку санскритский термин обозначает не активную познавательную способность (как «ум» в европейской традиции), а бессознательный инструмент, деятельность которого направляется сознательной душой. Большинство школ включало манас в число индрий, некоторые из них приписывали ему, помимо его обычных функций координатора, способность к особому роду восприятия (манаса пратьякша). В санкхье манас вместе с аханкарой («эго») и буддхи («интеллектом») формирует внутренний орган (см. Антахкараш). В вайшешике манас выступает в качестве своеобразного помощника атмана, существование которого объясняет, почему в одном случае познавательный контакт атмана, органов чувств и объектов приводит к возникновению знания, а в другом случае не приводит, почему акты познания возникают не одновременно, а последовательно, каким образом происходит припоминание (см. Смрити), а также восприятие внутренних эмоциональных состояний (радости, страдания и т. п.). В отличие от ведантастов, считавших манас всепроникающим, подобно Атману, и мимансака Кумарила Бхатты, видящего в нем субстанцию среднего размера, вайшешика представляет манас как особого рода атом (anu). Атомарностью манаса вай- шешики объясняли составленность процесса познания из серии актов: манас, в силу своего крайне малого размера, способен в единицу времени вступить в контакт только с одним органом чувств и породить в душе только одну «единицу» знания. Манас — материален (murta), но в отличие от обычных материальных вещей, постоянно активен, способен перемещаться очень быстро и даже выходить за пределы тела (в особых йогических состояниях). Благодаря его скорости, смена чувственных восприятий (визуальных, слуховых и т. п.) происходит так быстро, что человеку кажется, что он видит, осязает и слышит одновременно. Помимо учений, связывающих манас с определенными психическими функциями, он часто символизирует некую эмпирическую ментальность, «необработанный ум», чуждый духовной дисциплине и потому постоянно мечущийся. Так, в мимансе манас уподобляется демону, являющемуся причиной всех несчастий человека («нет у человека худшего врага, чем манас»). В учениях йоги неустойчивость манаса (синоним читта-вритти) считается препятствием к освобождению мокша (см. Мокша), поэтому его стабилизация выступает одной из главных задач йога. В. Г. Лысенко

МАНДАНА МИШРА(санскр. Mandana Misra) (7-8 вв.) - мимансак, ведантист, представитель лингвофилософии. Согласно традиции, был учеником Кумарила Бхатты, но, будучи побежден в диспуте Шанкарой, стал последователем адвайта-веданты и якобы принял имя Сурешвара. Мандана Мишра является автором трех работ по мимансе — «Мимансанукраманика», «Бхаванавивека» и «Видхививека», одной работы по лингвофилософии — «Спхотгасиддхи», трактата по эпистемологии — «Вибхрамавивека» и первого в истории адвайта-веданты прозаического трактата — «Брахмасид- дхи». В трактате «Брахмасиддхи» Мандана Мишра выдвигает и разрабатывает ряд концепций: авидья как то, что не может быть определено как реально существующее или не существующее; джива как локус неведения; определенная роль ритуалов в достижении Брахмана; необходимость медитации для достижения освобождения. Мандана Мишра стоит у истоков доктрины, получившей впоследствии название «концепции Манданы», согласно которой, помимо одной положительной сущности — Брахмана, реально существуют еще две отрицательные — небытие феноменального мира и уничтожение неведения. Все вышеперечисленные концепции являются неприемлемыми для Шанкары и его последователя Сурешвары. Это заставляет предположить, что отождествление Манданы и Сурешвары является, скорее всего, ошибочным. Сомнения вызывает также датировка жизни Мандана Мишры. Если принять, что он жил раньше Шанкары, тогда именно ему принадлежит решающая роль в создании некоторых основных положений адвайта-веданты. Если же это не так, то его влияние на развитие адвайта-веданты все равно велико: через Вачаспати Мшцру, написавшего комментарии на «Брахмасиддхи», Мандана Мишра является основателем целого направления в адвайта-веданте — школы бхамати. Соч.: Brahmasiddhi by Асагуа MandanamiSra with Commentary by Sankhapani. Madras, 1937. E. В. Слинько

МАНДЕВИЛЬ(Mandeville) Бернард (1670, Дордрехт-21 января 1733, Лондон) — английский философ, психолог и писатель-моралист. Родился в Голландии в семье потомков

488

«МАНДУКЬЯ-КАРИКИ» французских эмигрантов. Учился в эразмианской школе в Роттердаме (1678—85) и в Лейденском университете (1685— 91), получив по его окончании степень доктора медицины. С сер. 1690-х гг. постоянно жил в Лондоне, занимался врачебной практикой и литературной деятельностью. Основное произведение Мандевиля — «Басня о пчелах, или Пороки частных лиц— Блага для общества» (1714, 1723, 1724, рус. пер. 1974). Оно выросло из его иронической поэмы «Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными» (1705, рус. пер. 2000), аллегории, в которой дан сатирический образ общества, процветающего благодаря порокам его членов, и пришедшего в упадок, как только в нем восторжествовало благонравие. Первое издание «Басни...» (1714), кроме поэмы, содержало обстоятельные комментарий к ней и трактат «Исследование о происхождении моральной добродетели». Мандевиль полагает, что в природе человека нет непосредственного нравственного начала, в ней бурлят эгоистические, низменные влечения и аффекты. Систему морали создало искусство политиков, приучивших людей преодолевать свои естественные влечения и аффекты из стыда, страха и гордости. Во 2-е издание ( 1723) вошли еще две работы — «Опыт о благотворительности и благотворительных школах» и «Исследование о природе общества». Последняя содержала критику этики «естественного нравственного чувства» Шефгсбери и обсуждение вопроса о начале зла. Проблема зла, обычно рассматривавшаяся как религиозно-этическая и метафизическая, у Мандевиля переосмысливается в социально-экономическую: он ставит вопрос о продуктивном значении зла для прогресса и самого существования общественной жизни. Как моральное, так и физическое зло (т. е. недостатки и пороки людей, неблагоприятные для них силы природы) Мандевиль принимает за тот основной побудительный мотив, который делает людей социальными существами и является залогом их успехов в хозяйственной деятельности, в искусствах и науках. С 1723 вокруг «Басни...» разгорелась полемика. Начало положило заявление присяжных большого жюри графства Мидлсекс, осудившего книгу как безнравственную и опасную для религии и общества. В 3-м издании «Басни...» (1724) Мандевиль поместил свой ответ на это заявление. Но защищать книгу и разъяснять свои взгляды ему пришлось еще не раз: и во втором томе «Басни...» (1729), и в «Письме к Диону» (1732) — Джорджу Беркли, критиковавшему Мандевиля в своем сочинении «Алкифрон, или Мелкий философ». Предостерегая от неверного толкования своей концепции, Мандевиль подчеркивал, что пороки частных лиц складываются во благо общественного целого лишь в условиях правового политического управления, для которого законы имеют то же значение, что «жизненные духи» для тел одушевленных существ. Мандевиль стоял за светское государство и отвергал вмешательство духовенства в государственные дела. Христианская добродетель несовместима с мирским преуспеянием и величием, и мирским амбициям духовенства может служить лишь извращенное христианство. Эти идеи, как и свои соображения в защиту веротерпимости, Мандевиль изложил в книге «Свободные мысли о религии, церкви и национальном счастье» (1720). Государство в целом не может быть связано с какой-либо религией. Законодатель призван лишь узаконить христианскую религию, обеспечить свободу ее исповедания и защитить от любых нападок. Вопрос же о сущности христианской веры остается частным делом каждого человека. Как психолог Мандевиль придерживался концепции аффективной природа человека: в комментариях к «Возроптавшему улью...» он дал много примеров остроумного анализа человеческого поведения и сознания в понятиях этой теории. У него есть и специальное сочинение «Трактат об ипохондрических и истерических страстях» (1711). «Басня о пчелах...» занимает видное место как в истории английской философии и литературы 18 в., так и в идеологии Просвещения в целом. Как заметил Ф. Ланге, положение, что порокислужатобщемублагу,былонекоторымобразомтайной статьей Просвещения, которая редко упоминалась, но никогда не забывалась. Соч.: The Fable of the Bees: or, Private Vices, Publick Benefits, ed. by F. B. Kaye, vol. 1-2. Oxf, 1924; Free Thought on Religion, the Church and National Happiness. Stuttg.-Bad Cannstatt, 1969; Басня о пчелах. M., 2000. Лкг.: Субботин А. Л. Бернард Мандевиль. М, 1986; Cook R. /. Bernard Mandevule. N.Y., 1974; Ноте Т. A. The social thought of Bernard Mandev- ille. L., 1978; Monro H. The ambivalence of Bernard Mandeville. Oxf., 1975. А. Л. Субботин «МАНДУКЬЯ-КАРИКИ» (санскр. Mandukya-karika) - метрический философский трактат, принадлежащий перу раннего ведантиста Гаудапады (5—нач. 6 в. ); другие названия: «Гаудапада-карика», «Гаудападия-карика», «Агама-шастра» («Шастра о священном писании»). Первая глава трактата — «Агама» — представляет собой комментарий на «Мандукья-упанишаду»; текст последней в виде 12 прозаических отрывков полностью включен в «Мандукья-карики» и не встречается самостоятельно. Трактат начинается с анализа четырех состояний (авастха) сознания, или четырех шагов (пада) души к освобождению. Первое из них — вай- шванара — это сознание во время бодрствования, оно характеризуется ориентацией на внешние объекты; второе — тай- джаса — наступает во сне со сновидениями (свапна), когда объектом выступает внутреннее содержание сознания; третье — праджня — в глубоком сне (сушупти), где отсутствует разделение на внешнее и внутреннее и Атман приближается к своей истинной сущности. Все эти состояния, относящиеся к феноменальной действительности, несут на себе печать неведения (авидья) и качественно отличны от четвертого (гурия) состояния, которое определяется по преимуществу аполитически: как недвойственное (адвайта), неразделимое (абхеда), бескачественное (ниргуна), лишенное свойств (нирупадхика). Это четвертое состояние не поддается рациональному осмыслению и не может быть выражено вербально; вместе с тем оно реально и есть не что иное, как высшая сущность — Атман, тождественный Брахману. Одним из способов приближения к этому состоянию служит медитация на связанный слог «ом», когда каждое из трех первых состояний ассоциируется с одним из звуков, на которые он раскладывается по правилам санскритской фонетики (а-у-м). При этом турия не находит себе прямого соответствия в звуковом строе слова; символ четвертого состояния — это точка как часть графического изображения одной из букв. В последующих главах трактата — «Вайтатхья» («Ложность») и «Адвайта» («Недвойственность») — рассматривается онтологический статус эмпирического мира, а также вопрос о его источнике. Гаудапада доказывает, что все явления мира иллюзорны, а само творение вселенной не может быть помыслено непротиворечиво. Представление Гаудапады об уровнях реальности и познания, заимствованное из буддизма вместе с доктриной «аджати» (отсутствие творения), получило дальнейшее развитие в виварта-ваде (учение о видимости) позднейшей адвайта-веданты. Четвертая глава

489

МАНЕГОЛД ИЗ ЛАУТЕНБАХА«Алата-шанти» («Угасание горящих угольев») по своим идеям, стилю и терминологии настолько близка махаянским произведениям, что выглядит прямым подражанием трактатам На- гарджуны и Асанги (кроме того, в ней содержатся и прямые цитаты из буддийских авторов). Согласно трактату, мир выступает проекцией единого сознания (читга), он проявляется в момент вибрации, пульсации этого сознания (читта-спанда) как некая иллюзорная кажимость. Вся мирская практика человека приравнивается к сновидениям, а выход за ее пределы в освобождение назван пробуждением (прабодха). Ряд исследователей склонен отождествлять аспарша-йогу (йог); свободную от касаний), упоминаемую в трактате в качестве пути к освобождению, с девятой дхьяной буддистов. Т о., с одной стороны, «Мандукья-карики» послужили своеобразным мостиком между некоторыми идеями махаянского буддизма и адвайта-ведантой Шанкары. С другой стороны, бесспорна перекличка идей, связывающая учение Гаудапады с кашмирским шиваизмом, прежде всего, с философской школой спанда. Лит.: Исаева Н. В. Слово, творяшее мир. От ранней веданты к кашмирскому шиваизму (Гаудапада, Бхартрихари, Абхинавагупта). М., 1996; Mahadevan N. M. P. Gaudapada. A Study in Early Advaita. Madras, 1954; Colin A. Cole. Asparsa-Yoga. A Study of Gaudapada's Mandukya Karika. Delhi, 1982. H. В. Исаева

МАНЕГОЛД ИЗ ЛАУТЕНБАХА(Manegoldus de Lautenbach) (1030—1103) — монах монастырей в Лаутенбахе, Рай- тенбухе и Марбахе. Его отождествляют с «учителем и философом» Манеголдом, преподававшем во Франции в 1070—90, который впоследствии стал монахом. В трактате «К Гебхарду» он защищает позиции папы Григория VII в его борьбе с императором Генрихом IV обосновывает как меры папы против симонии, светской инвеституры, нарушений целибата, так и его право смещать императора, применять военную силу против схизматиков, запрещать верующим причащаться у недостойных священников. Размышляя о природе власти, он подчеркивает зависимость власти короля от договора с народом. Папа лишь констатирует нарушения и указывает на них народу. В послании «Против Вольфельма» обсуждает подчиненное положение диалектики (философии) по отношению к теологии. Соч.: Liber ad Gebhardum, ed. К. Francke. — Monumenta Germanie Historica, Libelli de lite 1 (1891), pp. 308-430; Liber contra Wolfelmum, ed. W.Hartmann (1972). Лит.: Koch G. Manegold von Lautenbach und die Lehre von der Volkssouveranitat unter Heinrich IV (1902, repr. 1965). В. В. Петров

МАНИХЕЙСТВО— синкретическая религия, возникшая в 3 в. на Ближнем Востоке. Названо по имени своего основателя Мани (216—274/276), уроженца Вавилонии, первоначально принадлежавшего к иудео-христианской секте эл- хасаитов. Он проповедовал свое учение в Иране, Индии, на Кавказе. Был заключен в тюрьму по приказу иранского царя Бахрама I и, возможно, казнен. Уже при жизни Мани его учение начало широко распространяться, и позднее манихейская проповедь охватила огромную территорию от западной части Римской империи до Китая. Почти повсеместно манихейство подвергалось преследованиям, и лишь в Центральной Азии в 763—840 стало государственной религией уйгурского каганата. На Западе оно исчезает к 7—8 вв., но его влияние ощущается в учении таких средневековых ересей, как павликиане, богомилы, катары. В Китае манихейство просуществовало до 14 века. Мани попытался создать целостную религиозную систему на основе гностических учений, неортодоксального христианства. Существенно влияние зороастрийского дуализма. Своими предшественниками — апостолами Мани считал Будду, Заратустру и Иисуса. Согласно манихейской доктрине, основу мироздания составляет непримиримая борьба двух начал — Света и Мрака. В результате битвы этих начал частицы Света были порабощены Мраком. Земля создана в области смешения Света и Мрака, и люди, души которых причастны Свету, должны помочь верховному богу, Отцу величия, освободить частицы Света и вновь отделить Свет от Мрака. Окончательно это произойдет в ходе конечной битвы Света и Мрака, в ходе которой материальный мир, принадлежащий Мраку, будет уничтожен. Ма- нихеи составляли иерархически организованную церковь, в которой духовенство (избранники), практиковавшее строгую аскезу, существенно отличалось от обычных верующих. Ист.: Texte zum Manichaismus. hrsg. F.Adam. В., 1954: Кефалайа («Главы»): Коптский манихейский трактат, пер. Е. Б. Смагиной. М.. 1998; Дмитриева Л. В. Хвастванифт. — В кн.: Тюркологические исследования. М.-Л., 1963. Лит.: Смагина Е. Б. Манихейство. — В кн.: Религии Древнего Востока. М., 1995, с. 85—103; Fluegel G. Mani. Seine Lehre und seine Schriften. Lpz., 1862; Kessler К Mani. Forschungen uber die manichaische Religion. В., 1889; Cumont F., KugenerM-A. Recherches sur le manicheisme, v. 1—3. Brux., 1908; Alfaric P. Les ecritures manicheennes, v. 1—2. P., 1918; Burkitt F.C. The Religion of the Manichees. Cambn, 1925; Polotsky H.-J. Abriss des manichaischen Systems. Stuttg., 1934; Puech H.С Le manicheisme. Son fondateur, sa doctrine. P., 1949; Windengren G. Mani und der Manichaismus. Stuttg., 1961; Klima О. Manis Zeit und Leben. Prag, 1962; Asmussen J. P. Xuastvanift. Studies in Manichaeism. Cph., 1965; BoehligA. Die Gnosis, Bd. 3, Der Manichaismus. Z.— Munchen, 1980; Tardieu M. Le Manicheisme. P., 1981; Lieu S. N. Manichaeism in the Later Roman Empire and Medieval China. A Historical Survey. Manchester, 1985. Я. В. Шабуров

МАННУРИ(Mannoury) Геррит (17 мая 1867, Вормервеер — 30 января 1956, Амстердам) — голландский философ, логик, математик; профессор Амстердамского университета (1919—37), один из основателей сигнифики и психолингвистики; оказал значительное влияние на идеологию интуиционистской школы (см. Интуиционизм). Предмет философских исследований Маннури — язык как проявление жизни индивидуума и социальных групп, как средство общения со всеми психологическими особенностями, сопровождающими его использование. В содержании мысли Маннури выделял объективные элементы, относящиеся к определенному предмету, данному в понятии, и субъективные элементы, относящиеся к тому, что явно не определено, но потенциально всегда присутствует в мысли — эмоции и волю. Основой первых служат вещи, основой вторых — жизнь. По преобладанию объективного или субъективного элементов Маннури выделял пять лингвистических ступеней общения — пять форм языка: 1) примитивный язык, в котором каждое слово обращено к интуиции; 2) выразительный язык, в котором имеет место логическое членение фразы и обозначена роль синтаксиса в управлении словами; 3) язык обычного общения с развитым синтаксисом; 4) научный язык, в котором синтаксис конвенционален (устанавливается по соглашению) и 5) символический язык, в котором система аксиом или исходных предложений фиксируется a priori правилами употребления символов. Это язык математической логики и той части чистой математики, которой можно придать вид идеографии.

490

МАО ЦЗЭДУНОсновываясь на этой классификации Маннури стремился разработать терминологию, позволяющую установить различие между «языком я» и «языком веши», с целью выразить действительность, представленную перед нашим умственным взором (devant l'esprit) в терминах личного опыта. Он считал, что это необходимо для решения вопроса об истине, поскольку, отвечая на такой вопрос, мы привлекаем акт нашей воли и очень обшо выраженное наше «я». При этом мы покидаем язык веши, обращаясь к логике нашего «я». Природа всех физических законов ассоциативная. Им нельзя приписать объективное содержание в строгом смысле, хотя они играют важную роль в нашей жизни, облегчая переход от целей к средствам. Реально имеется градация стабильности в рядах наблюдений, что и дает место ассоциациям. В обычном языке эта градация выражается предикатами: «необходимо», «вероятно», «невозможно» и пр. Мы имеем привычку говорить о верификации законов природы. Но, выражаясь так, мы рассуждаем «за отсутствием исключений» (par exclusion des exceptions). Философский вопрос о свободе или несвободе воли не имеет смысла по отношению к отдельному волевому акту, ибо здесь нет регулярности. Но столкновение многих волевых актов порождает регулярность, имеющую характер естественного закона. В более или менее формализованном языке также имеют место регулярности, которые ведут к аналогичным ассоциациям. Это, к примеру, «наблюдение — ожидание», когда в диалоге мы предвидим заранее ответ; или «ожидание — наблюдение», когда, слушая речь, мы ожидаем слово, которое будет сказано. Законы лингвистики не являются, конечно, естественными законами, а логика не является естественной наукой. Однако наблюдение составляет большую часть логической работы. Является ли тот или иной ответ на поставленный вопрос точным или неточным зависит не только от тех средств, которыми мы решаем задачу, но и от чисто лингвистического определения вещей, к которым эта задача относится. «Игра в уточнения» есть по существу компромисс между словом и инструментом. Эта олимпийская игра называется «борьбой за десятичные доли». Согласно Маннури, тщетны попытки придать математике единую основу, коренящуюся в недрах человеческого духа и вместе с тем непоколебимую. Лейбницевская идея универсального языка слишком прозаична и бесполезна. Вычислением нельзя разрешить человеческих споров, но для их уяснения критика языка все же полезна, поскольку язык имеет социальный характер. В общественно-политических взглядах Маннури нашли отражение революционные настроения в тогдашней Европе и в России. Он сочувственно относился к борьбе пролетариата, рассматривая ее как начало новой эры, в которой полностью раскроется социальный смысл человеческого существования. Соч.: Over de betekenis der wiskundige logica voor de philosophie Rotterdam, 1903; Methodologischesund PhilosophischeszurElementar- Maihematik. Haarlem, 1909; Over de sociale betekenis van de wiskundige denkvorm. Groningen, 1917; Woor in gedachte. Groningen, 1930; Die signifischen Grundlagen der Mathematik. — «Erkentnis», v. 4, S. 288-309, 317-345; Relativisme en dialektiek. Bussum, 1946; Handbook der analytische signifika, v. 1—2. Bussum, 1947—48; Les fondemments psycho-linguistiques des mathematiques. Neuchatel, 1947; Signifika. Den Haag, 1949. Лит.: Френкель Л. А., Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. М., 1966; Beth Е. W. In memoriam G. Mannoury — «Euclides». Groningen, 1956-57, Jg. 32, п. 9; «Synthese», v. 10a, 1958; Dantzig D. van. G. Mannoury's significance for mathematics and its foundations. — «Nieuw Archiefvoorwiskunde», ser3, v. 5,1957. M. M. Новосёлов

МАО ЦЗЭДУН(26 декабря 1893, деревня Шаошань, уезд Сянгань провинции Хунань — 9 сентября 1976, Пекин) — китайский политический мыслитель и революционер. Выходец из зажиточной крестьянской семьи, обучался в педагогическом училище в Чанша, в нач. 1920-х гг. присоединился к коммунистическому движению. В 1945 стал председателем ЦК КПК. В 1949—54 — председатель Центрального народного правительства; в 1954—59 — председатель КНР. Помимо китайской философии мировоззрение Мао Цзэдуна было сформировано марксистской литературой. В 1937 в небольших работах «О практике» и «О противоречии» он заявлял, что «для непосредственного познания какого-либо явления или явлений необходимо личное участие в практической борьбе, имеющей целью изменение действительности». Особое внимание уделял диалектическому «скачку» от чувственного к рациональному познанию, после чего происходит следующий «скачок» к революционной практике. Разрабатывая учение о противоречии, Мао Цзэдун выступил против механистического материализма и вульгарного эволюционизма, а также и восходящего к Дун Чжуншу понятия о «неизменности Неба и Дао». Мао Цзэдун призывал исследовать все стороны противоречий, при этом его слова «без жизни нет смерти, без смерти нет жизни; без верха нет низа, без низа нет верха; без беды нет счастья, без счастья нет беды» напоминают диалектические построения раннего даосизма (ср. «Дао дэ цзин», 2 и 58). Особое значение Мао Цзэдун придавал понятиям о «главном противоречии», «главной стороне противоречия». Несмотря на ссылку на традиционное понятие китайской мысли о «взаимном отрицании и взаимном порождении» (сянфань сянчэн), Мао Цзэдун провозгласил единство противоположностей «условным, временным и относительным», а их борьбу — абсолютной, акцентируя формулу «разделения единого надвое» (и фэнь вэй эр). В докладе «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа» (1957) Мао Цзэдун разделил два типа противоречий — антагонистические «между нами и врагами» и неантагонистические «внутри народа». Для решения политических противоречий внутри народа была предложена формула «единство — критика — единство», а для решения противоречий в развитии науки и культуры — «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». Заявив, что всякое «плохое дело содержит в себе элементы хорошего», Мао Цзэдун ссылался на Лао-цзы; «Несчастье есть опора счастья, а в счастье таится несчастье» («Дао дэ цзин», 58) и призвал не бояться третьей мировой войны, которая способна привести сотни миллионов людей к социализму и сильно ослабить позиции империализма, если вообше не покончить с ним. Начиная со второй половины 1950-х гг. вслед за началом политики «великого скачка» Мао Цзэдун все более акцентировал идеи перманентной классовой борьбы. Односторонний акцент на опыте и практике привел Мао Цзэдуна на поздних этапах деятельности к выводу о «невежестве» интеллигенции. В 1964 он заявил, что философия не может существовать в отрыве от практики и отдал распоряжение об отправке интеллигенции (в т. ч. и философов) в деревню для личного участия в классовой борьбе. В порядке реализации этой линии накануне «культурной революции» делались попытки подключить к философскому творчеству теоретически неподго-

491

МАРБУРГСКАЯ ШКОЛАтовленных «практиков» — рабочих, крестьян и солдат. В работе «Откуда у людей правильные идеи?» (1963), оценивающейся как последнее значимое философское произведение Мао Цзэдуна, происхождение «правильных идей» связывалось с общественной практикой производственной и классовой борьбы. Соч.: Избр. произв., т. 1—4. М., 1952—53; Избр. произв., т. 1—5. Пекин, 1964—77; Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати, в. 1—6. М., 1976. А. В. Ломаное

МАРБУРГСКАЯ ШКОЛА- наиболее влиятельное, наряду с Боденской школой, направление неокантианства. Основные представители: Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер, А. Либерт (некоторое время Н. Гартман). Свою задачу школа видела в очищении кантовской философии от остатков догматизма и дальнейшем развитии ее из собственного ее принципа. Речь идет т. о. о понимании Канта в духе сформулированного самим Кантом идеала познания, т. е. исторически «нечистому'» Канту противопоставляется здесь «чистый» Кант, что дало возможность главе школы Когену обозначить свою интерпретацию Канта как «ревизию» (Cohen H. Kants Theorie der Erfahrung. В., 1918, S. 784). Когеновская интерпретация стала фундаментальной для всех последующих разработок марбургского неокантианства. Ревизии подвергается прежде всего кантовская «вещь сама по себе» (см. Вещь в себе), «досадное наследие средневековья» (К. Форлендер), губительная двусмысленность которой для всей критической философии была в полной мере осознана еще современниками Канта и нашла классическое выражение в парадоксе Якоби: «Без предпосылки аффицирующей вещи самой по себе нельзя войти в «Критику чистого разума», с ней невозможно там оставаться» (Jacobi F. H. Ober den transzendentalen Idealismus — >\erke, Lpz., 1812, Bd. 2, S. 3010- В ревизии Марбургской школы парадокс Якоби решается не менее парадоксальным образом: без вещи самой по себе можно войти в «Критику чистого разума», с ней необходимо там оставаться. Последовательное обоснование этого положения приводит к абсолютному «логическому идеализму», каковым видит себя Марбургская школа. Краткая цепь преобразований выглядит следующим образом: Кант, как известно, различает два ряда элементов познания: чувственность и рассудок. «Посредством чувственности предметы нам даются, рассудком же они мыслятся» (Кант И. Соч. в 6 т., т. 3. М, 1964, с. 124). «Оставить в таком виде дуализм факторов познания, — комментирует Наторп, — совершенно невозможно, если мы серьезно придерживаемся кантовской идеи трансцендентального метода» («Кант и Марбургская школа». — В сб.: «Новые идеи в философии», вып. 5. СПб., 1913, с. 104). Это значит: аффинирующая вещь элиминируется, но тогда вместе с ней приходится отказаться и от данности ощущений как материи познания, а стало быть, от форм созерцания (трансцендентальная эстетика) и от рассудочного синтеза, апперцепции (трансцендентальная аналитика), «короче, почти всех и каждого из положений Канта» (там же). Вход в систему Канта без «вещи самой по себе» мыслим, т. о., только на почве абсолютного идеализма. Иными словами: вход в систему Канта без «вещи самой по себе» невозможен без ... Гегеля. «Мы начинаем с мышления. Мышление не может иметь никакого начала вне самого себя... Чистое мышление само по себе и только оно само должно порождать чистое познание» (Cohen H. Logik der reinen Erkenntnis. В., 1902, S. 12). Но и Гегель, в свою очередь, подвергается Когеном острой критике за метафизически беспредметную логику, так что если Кант здесь и исправляется Гегелем, то лишь после того, как сам Гегель уже был исправлен Кантом (ср.: Яковенко Б. Теоретическая философия Германа Когена. — «Логос», кн. 1. М., 1910, с. 201 ел.). Характерным для марбургского неокантианства является т. о. радикальное устранение из кантовской философии всех элементов материализма и сведение ее к чистому учению о методе, целью которого является построение mathesis universalis. Можно обозначить в этой связи следующие основополагающие принципы, в которых исчерпывается вся философская специфика школы: 1) Заданность (нет иной данности, кроме заданности мышлению мышлением же собственного предмета). 2) Проблематичность (построение системы наук как последняя проблема философии состоит из цепи проблем, ставимых мышлением самому себе). 3) Непрерывность (проблематичность знания фундирует непрерывность логических связей, благодаря которым только и возможна определенность логики). 4) Методологичность (научная истина равна научному методу, если сама наука мыслится не как факт науки, а как ее становление). 5) Огносительность (знание есть всегда знание отношения и отношение знания; функциональное мышление заменяет субстанциальное). 6) Гипотетичность (в основе знания лежат ипотесы как чисто мыслительные основоположения, обусловливающие объективность и достоверность знания). 7) Бесконечность (логика первоначала конструируется Когеном по модели бесконечно-малого). Свою философскую систему Марбургская школа предваряет не только интерпретацией Канта, но и историей философии вообще (в особенности работы Наторпа: «Descartes' Erkenntnistheorie», 1882; «Forschungen zur Geschichte des Erkenntnisproblems im Altertum», 1884; «Piatons Ideenlehre», 1903 и фундаментальное исследование Кассирера «Das Erkeimtnis- problem in der Philosophie und Wissenschaft der neueren Zeit», 4 Bde, 1906—57), вследствие чего последняя часто выглядит не иначе, как курсом пропедевтики к усвоению «логического идеализма». Распад школы сразу после Первой мировой войны был ознаменован не только внешним отпадением от нее ряда ее адептов (вроде Н. Гартмана), но и переосмыслением ее оснований изнутри. Характерно в этом отношении 2-е издание книги Наторпа о Платоне (1921), где в большом «Мета- критическом дополнении» идеи Платона трактуются уже не только как логические ипотесы, а как «выражение пракон- кретного, живого» (Natorp Р. Piatons Ideenlehre. Lpz., 1921, S. 869f). Последним мыслителем большого ранга, пытающимся сохранить верность принципам школы в разработке универсальной философии культуры, был Кассирер. Лет.: Гаиденко П. П. Принцип всеобщего опосредования в неокантианстве марбургской школы.— В кн.: Кант и кантианцы. Критические очерки одной философской традиции. М., 1978. См. также лит. к ст.: Кассирер, Коген, Наторп, Неокантианство. К. А. Свасьян MАРГИНАЛЬНОСТЬ (от лат. margo — край) - термин, выдвинутый Э. Парком (1864—1944) в эссе «Человеческая миграция и маргинальный человек» (1928) для обозначения определенного социально-психологического состояния иммигрантов. Маргинальность, согласно Парку, связана с сомнениями индивида относительно своей личной ценности, с неопределенностью дружеских связей, постоянной боязнью быть отвергнутым, склонностью избегать неопределенных ситуаций, болезненной застенчивостью, одиночеством, чрезмер-

492

МАРИАСной мечтательностью, излишним беспокойством о будущем и т. п. Маргинальность рассматривалась как побочный продукт аккультурации, процесса воздействия друг на друга двух культур. Маргинальный человек живет в двух мирах одновременно (в случае иммигранта—в мире родной культуры и местной) , что вынуждает его принимать ценности и нормы обоих миров. Р. Парк и Э. Стоунквист («Маргинальный человек», 1937) стали основоположниками психологической традиции в понимании явления маргинальности. В 40—60-е гг. проблема маргинальности стала рассматриваться шире как конфликт культур. Э. Хьюз отмечал, что мар- гинальность имеет место там, где происходит социальное изменение и формируются группы, не имеющие определенной социальной идентификации, что сопровождается разочарованием (фрустрацией), расхождением личностных или групповых стремлений. Хьюз выделил т. н. переходные фазы, которые связаны с переходом людей от одного образа жизни к другому, от одной культуры и субкультуры к другой. Марги- нальность для него — это идентификация человека с двумя статусами или референтными группами. Т. Шибутани считал, что обязательного соотношения между маргинальным статусом и личностными расстройствами душевного состояния не существует. Часто маргинальные личности формируют свои сообщества и следуют их ценностям. Невротические симптомы развиваются чаще у тех, кто пытается идентифицировать себя с высшей стратой и бунтует, когда их отвергают. Положительный исход маргинальной ситуации для личности — высокая творческая активность. Исследования маргинальности интенсивно развернулись после политических событий мая 1968. Маргинальность связывалась при этом с протестом, добровольным уходом от традиционных ценностей индустриального общества, своеобразными защитными реакциями молодежных субкультур в условиях массовой безработицы. Некоторые социологи приписывают явление маргинальности таким группам, как цыгане, иностранные рабочие, гомосексуалисты, проститутки, алкоголики, наркоманы, бродяги, молодежные субкультурные объединения, нищие, преступники и освобожденные уголовники. Дж. Б. Манчини выделил три концептуальные направления в изучении маргинальности: культурное, структурное и ролевое. Культурная маргинальность относится к процессам кросскультурных контактов и ассимиляции. Ролевая маргинальность возникает в случае неудачного соотнесения себя, своего социального положения с позитивной референтной группой; с выбором такой роли, которая содержит в себе элементы двух ролей и т. д. Структурная маргинальность описывает случаи политического, социального и экономического бессилия лишенных избирательных прав (или поставленных в невыгодное положение) групп внутри общества. В России о маргинальности заговорили в начале реформ. Как правило, термин употреблялся с негативным оттенком, поскольку маргинальность отождествлялась с антиобщественными объединениями, с перевернутой системой ценностей. За последние годы семантика термина «маргинальность» в отечественной литературе существенно изменилась, исчезло негативное отношение к этому понятию, которое рассматривается как понятие, обозначающее неустойчивость положения личности в контексте социальных изменений. Е. Сергеев

МАРЕШАЛЬ(Marechal) Пьер Сильвен ( 15 августа 1750, Париж — 18 января 1803, Мон-Ру) — французский философ, публицист, драматург и политический деятель. Адвокат в Париже, затем библиотекарь. Испытал влияние философии Декарта, Монтеня, Руссо. Сочетал в своих трудах атеистический материализм и уравнительный коммунизм. Его «Отрывок из нравственной поэмы о Боге» («Fragment d'un poeme morale sur Dieu», 1781) утверждал право народа на революцию и высказывал симпатии к республиканской форме правления. В философской поэме «Французский Лукреций» («Le Lucrece francais», 1781, окончательный текст 1797, отрывки в русском переводе «Стихи против Бога» в кн.: «Атеизм и борьба с церковью в эпоху Великой Французской революции», ч. 1. М., 1933) выступил с критикой всех форм религии, заявляя, что человек сам создает Бога по своему образу: «Боги неба — всегда дети Земли»; материя вечна, развивается по имманентным законам и порождает неисчислимое богатство форм; высшее существо для Марешаля — человек, в котором выражается все величие природы. В1784 Марешаль анонимно публикует пародию на Священное Писание «Книга, уцелевшая от потопа» («Le livre echappe au deluge»), в 1787 пишет «Альманах честных людей» («L'Almanach des honnetes gens»), в котором предвосхищает введенный позднее Национальным конвентом республиканский календарь, заменив имена «святых» именами «честных людей»: Демокрита, Аристотеля, Декарта, Гельвеция и других мыслителей. Здесь же на равных правах присутствуют Моисей, Христос и Магомет. Новое исчисление датируется годом выхода «Альманаха» (1788) — первым годом «царства Разума». По постановлению парижского парламента «Альманах» был сожжен, Марешаль заключен в тюрьму, а затем выслан из Парижа. В годы революции Марешаль возглавил демократический еженедельник «Парижские революции» («Revolutions de Paris»), участвовал в движении дехристианизации. В период Директории сотрудничал с Бабефом, по поручению которого написал «Манифест равных», не принятый, однако, бабувистами. Позднее стал высказывать мысли о необходимости новой революции, уничтожении государства и частной собственности. После разгрома бабувистского движения отошел от политической деятельности. В1798 выходит работа «Культ и законы общества безбожников» («Culte et lois d'une societe d'hommes sans Dieu»), в 1800 — «Словарь древних и новых атеистов» («Dictionnaire des athees, anciens et modernes»), a также «Путешествие Пифагора» («Voyages de Pythagore», v. 1—6,1799), в котором изложены принципы утопического коммунизма, в 1801 «За и против Библии» («Pour et contre la Bible»). В России «Путешествие...» было опубликовано без имени автора в 1804-10. Соч.: Избр. атеистические произв. М, 1958. Лит.: Киясов С. Е. Сильвен Марешаль. Саратов, 1987; Лихоткин Г. И. Сильвен Марешаль и «Завещание Екатерины» (к истории одной литературной мистификации). Л., 1974: Момджян X. Н. Французское просвещение XVIII века. М., 1983; Memoire en faveur de Dieu, par J. de L'Isle de Sales. P., 1802; Dameron P. Memoire sur Naigeon et accessoirement sur Sylvain Marechal et Delaland. P., 1857; Dommanget M. Sylvain Marechal. L'egalitaire «L'homme sans Dieu». Sa vie, son oeuvre. P., 1980. И. A. Андреева

МАРИАС(Мапа8)Хулиан(1914,Вальядолид-1979)—испанский философ, ученик и сподвижник X. Ортеги-и-Госсета. Учился на факультете философии и литературы Мадридского университета (1931—36). В1936 получил степень лиценциата, в 1951 — степень доктора философии. Совместно с Ор- тегой создал Институт гуманитарных проблем (1948). С 1965

493

МАРИАТЕГИпостоянный член Испанской Королевской академии языка. Читал, в ранге свободного профессора, лекции в университетах США. Основные работы: «Мигель де Унамуно» (1943), «Введение в философию» (1947), «Исторический метод поколений» (1949), «Идея метафизики» (1954), «Биография философии» ( 1954), «Социальная структура. Теория и метод» ( 1955), «Ортега. Обстоятельства и призвание» ( 1960), «Испанцы» (1962), «Метафизическая антропология» (1970), «Женщина в XX веке» (1980). Мариас развивает антинатуралистическое учение Ортеги о жизни человека как лежащей за всеми интерпретациями «радикальной реальности»; она не имеет природы, но несет в себе историю, биографию. Однако биографическую составляющую, предпосылкой которой является «эмпирическая структура», Мариас считает лишь одним из измерений жизни. Так возникает его вариант «философской антропологии». Философское творчество, по Мариасу, вытекает из потребности человека найти точку опоры в исторических обстоятельствах, а история философии предстает полным драматизма процессом этого поиска. Идеи о социальной структуре мира Мариас связывал с учением Ортеги о «поколениях», смена которых, вызванная изменением идей и верований, приводит к возникновению нового «образа мира» и определяет движение истории. Политическим идеалом Мариаса является «социальный либерализм». Соч.: Antropologia metafisica. Madrid, 1970; Filosofia espanola actual. Madrid, 1973; Historia de la filosofia. Madrid, 1976; Introduction a la filosofia. Madrid, 1960; La mujeren el siglo XX. Madrid, 1980; Ortega. Sir- cunstancia y vocation. Madrid, 1973. Лит.: РуткевичЛ. M. Социальная философия мадридской школы. М., 1981. Л. Б. Зыкова

МАРИАТЕГИ(Mariategui) Xoce Карлос (14июня 1895-16 апреля 1930) — теоретик-марксист, один из основателей Коммунистической партии Перу. До 1919 работал в газетах. В 1919—23 путешествовал по Европе, жил в Италии. Дважды был арестован. В 1928 выпустил в свет «Семь очерков истолкования перуанской действительности» («Siete ensayos de in- tepretacion de la realidad peruana», 1928, рус. пер. 1963) и создал организационный комитет социалистической партии Перу, которая после его смерти была переименована в Компартию Перу. Публицистическую деятельность (в частности, в журнале «Амаута») Мариатеги сочетал с исследованием теоретич. вопросов. В книге «В защиту марксизма» («Defensa del marxis- mo», 1934) выступил против А. де Мана и М. Истмена, показав, в частности, несостоятельность отождествления марксистской диалектики с гегелевской. Он подверг критике теорию «этического социализма», идеи т. н. апристов, отрицавших руководящую роль пролетариата в национально-освободительном движении. В книге «Семь очерков...» он дал анализ развития классовых отношений в Перу, индейской проблемы, проблемы демократии, истории развития народного образования и др. Много внимания Мариатеги уделял защите угнетенных индейских масс, рассматривая их в контексте национально-освоб одительной борьбы. Значительное место в его творчестве занимают исследования по истории Перу, в частности, по проблеме первобытного коммунизма древних инков. Соч.: Obras, 1.1-3. Lima, 1950-1955. Лит.: X. К. Мариатеги — пламенный борец за торжество идей марксизма-ленинизма. М., 1966: X. К. Мариатеги и современность. М., 1985; Гавриков Ю. П. Совесть Перу. М., 1987. M. H. Грецкий

МАРИЙ ВИКТОРИН(Caius Marius Victorinus) (281/91, Африка — после 363) — римский неоплатоник, ритор, педагог, комментатор. В 355 принял христианство. Наследие его чрезвычайно разнообразно. Большая часть того, что делал Викгориан не имело прецедентов в латинской традиции. Он написал комментарии на «Топику» и «О нахождении» Цицерона, трактаты о гипотетических силлогизмах (ввел само это название), работу по теории определений, перевел «Эйсагог» (Введение в категории) Порфирия, «Категории» и «Об истолковании» Аристотеля, возможно, трактаты из 1-й Эннеады Плотина, разрабатывал тринитарное богословие, тогда еще неизвестное на Западе, был первым латинским комментатором «Посланий» апостола Павла. Большая часть его работ родилась из нужд преподавания. Переводя греческих философов, он создает латинскую философскую терминологию, вводя при этом неологизмы. Его стиль часто «темен», мало проработан. До своего обращения, в комментарии на «О нахождении» Цицерона, он демонстрирует религиозный скептицизм, говоря, что в повседневной жизни предпочтительнее следовать древней отеческой религии, хотя и мнение христиан не более абсурдно, чем прочие; всех же их превосходит философия Платона. Как неоплатоник он следовал Порфирию. Приняв крещение, Марий Викторин воспринимал христианство сквозь призму платонизма: Логос (или Ум) предсушествует в Отце и рождается, чтобы создать умопостигаемый мир; души предсу- шествуют в Уме; они пали в этот чувственный мир, соблазненные материей. Их хранит Логос (т. е. Христос или Дух Святой, тождественные для Мария Викторина), который и возвращает их к Отцу. Марий Викторин участвовал в тринитарных спорах 359—363 В переписке с вымышленным оппонентом, арианином Кан- дидом, и в сочинении «Против Ария» (359/360) он опровергает арианство, не принимает «подобосущия» Сына Отцу, считая, что можно говорить о «подобном качестве», но не о подобной субстанции. В «Против Ария» II (361) и «De homoou- sio recipiendo» («О принятии единосущия») выступает против запрета использовать в символе веры слова ousia (сущность) и homousios (единосущный), доказывая, что они соответствуют языку Свящ. Писания и Церкви. Моральная смелость Мария Викторина сказалась в том, что, будучи заметной фигурой в Риме, он противостоял религиозной политике императоров Констанция и Юлиана в эпоху всеобщего конформизма. Уйдя в отставку при императоре Юлиане (362), он комментировал «Послания» Павла (к Галатам, Филиппийцам и Эфесянам). Его логические работы через посредство Боэция, Кассиодора, Исидора оказали значительное влияние на средневековую мысль. Христианские его сочинения практически не читались, поскольку его риторико-философские методы в целом были чужды церковной традиции; однако некоторые из его работ повлияли на Алкуина и Иоанна Скотта Эриугену. Соч.: Traites theologiques sur la Trinite, ed. P. Henry et P. Hadot. 2 .vol. P., 1960 (Sources chretiennes, t. 68—69); In epistulas Pauli, ed. Locher. Lipsi- ae, 1972 (Bibliotheca Teubneriana); Opera theologica, ed. Locher. Lipsiae, \976 (BMiotheca Teubneriana); Ars grammatica, ed 1. Mariotti. Firenze, 1967; In Ciceronis Rhetoricam, ed. С Halm, in: Rhetores Latini Minores. Lipsiae, 1863; De definitionibus, ed. Th. Stangl, in: Tulliana et Mario-Vic- toriniana. Miinch., 1888; Theological Treatises on the Trinity, transi. M. T. Clark. Wash., 1981. Лит.: Hadot P. Marius Victorinus. P., 1971; Он же. Porphyre et Victorinus, 2 vols. P., 1968. B.B. Петров

494

МАРИТЕН

МАРИН(Mctpivoc) из Неаполя (Сихем в Самарии) (5 в.) — философ и математик, в 485 на короткое время возглавивший Академию после Прокла, учеником которого он был. Прокл посвятил Марину толкование видения Эра из X кн. «Государства» Платона. Между тем, Дамаский в «Жизни Исидора» критикует его философские позиции. Марин написал комментарий к «Филебу», который сжег, так как он оказался вне школьной традиции афинского платонизма. В своем толковании «Парменида» он не принял концепции генад своих непосредственных предшественников Сириа- на и Прокла. Элиас (Proleg. 28, 29) приводит высказывание Марина: «Если бы все было математикой!». Единственное сохранившееся его сочинение «Прокл, или О счастье», написанное непосредственно после смерти Прокла, представляет собой энкомий и философскую оценку учителя. Соч.: Marini. Vita Prodi, graece et latine, гее. J. F. Boissonnade. Lipsiae, 1814. Ю. А. Шичалин

МАРИТЕН(Maritain) Жак (18 ноября 1882, Париж - 29 апреля 1973, Тулуза) — французский философ-неотомист. Получив воспитание в протестантской среде, Маритен провел юность в интеллектуальных и нравственных исканиях, связанных с неудовлетворенностью современным ему состоянием философии и с ощущением кризиса европейской цивилизации. Выход был найден в принятии католичества (в 1906; под влиянием Леона Блуа) и в обращении к философии Фомы Аквинского. Последующие годы были посвящены активной научной, преподавательской и общественной деятельности: с 1914 — профессор Католического института (Париж); в 1940—45 работал в Принстонском и Колумбийском университетах (США); в 1945—48 — посол Франции в Ватикане; в 1948—60 — профессор Принстонского университета. В 1958 открылся Центр Жака Маритена по изучению томизма в Нотр-Даме (США). Маритен стремился к аутентичному, но актуализирующему прочтению трудов Фомы Аквинского (сам он называл себя не неотомистом, а палеотомистом), однако его мысль была принципиально открыта для диалога с различными философскими системами (Маритен испытал особое влияние Бергсона) и с современными гуманитарными науками — антропологией, психологией и социологией, а также биологией (прежде всего влияние эмбриогенетической теории неовитализма Г. Дриша). В основе метафизики Маритена лежит понятие «бытия как бытия». Мироздание, согласно Маритену, состоит из единичных конкретных бытийствуюших вешей, имеющих своей причиной высшее бытие — Бога. Эти веши представляют собой неисчерпаемые сверхобъективные субъекты, объективируемые интеллектом на первом этапе их познания — при «простом схватывании». Т. о. порождается мир объектов. Однако томистская теория познания, основной принцип которой — «истина следует бытию вещей», не останавливается на этом этапе. Уже чувственное постижение мира позволяет нам воспринимать вещи как сущие, хотя при этом не происходит понимания самого «акта существования». Только интеллект, осуществляя экзистенциальное суждение (а экзистенциальным является, по Маритену, и предикативное суждение), интенци- онально переживает тот самый акт бытия, которым бытийс- твует вещь. Более того, постижение интеллектом акта бытия вещей является необходимым для достижения ими совершенной степени бытия. И если объект является интеллигибельным моментом превосходящего любую объективацию субъекта, то постижение бытия субъекта в суждении можно назвать сверх-интеллигибельным и даже в какой-то мере мистическим актом, погружением интеллигибельного в сверх-интеллигибельное. Вместе с тем доступ к понятию «бытия» обеспечивает погруженность субъекта в бытие, благодаря которой осознается первичная неотделимость акта существования и того, что существует. Поэтому если «простое схватывание» идеи предшествует составлению экзистенциального суждения как материальная причина, то суждение первично как причина формальная. Хотя Маритен называл процесс постижения бытия «третьей абстракцией» (после физической и математической), это не следует понимать как увеличение степени абстрактности при переходе от естественных наук к математике и далее к метафизике: каждый из этих видов познания имеет дело со своим особым способом схватывания реальности. Метафизика рассматривает сущее вне материальных условий, вне времени и пространства, но ее предмет не универсальное бытие как абстрактный момент эмпирически схватываемого сущего, а сам индивидуальный акт бытия, недостижимый для естественнонаучного знания, ограниченного в силу того, что оно основано на установлении соответствия между данными чувственного опыта и их теоретическим описанием. Помимо теоретического познания, Маритен обращается к моральному и поэтическому опыту, в котором человек также имеет дело с бытием в качестве блага и красоты. Этот опыт относится к сфере практической философии и направлен (в отличие от теоретической) не на уже существующие вещи, а на то, чтобы приводить вещи (или поступки) к существованию. Практическое нравственное действие отличается от теоретического акта тем, что оно осуществляется в уникальных условиях «здесь и теперь» и в силу этого не может иметь прецедентов. Оно требует напряжения всего человека, не только его интеллекта, но и воли, наделяющей действие нередуцируемой (к предписаниям, советам, давлению жизненных обстоятельств и т. д.) свободой. Действие осуществляется в соответствии с неявным знанием, известным нам благодаря склонности или сродству. Зачастую нравственное действие выглядит иррациональным, отрицающим обычные стандарты поведения, что ярко проявляется во многих поступках христианских святых. Однако это не отрицает важность универсальных норм — они составляют единство с индивидуальными актами. Кьеркегоровский «рыцарь веры» Авраам, даже совершая «абсурдное» действие, следовал универсальному правилу: «Ты должен повиноваться Богу». Устранение же универсальных законов привело бы, по Маритену, и к устранению свободы. Поэзия (которую Маритен понимал не как вид литературы, а как особую форму открытости бытию) и творческая деятельность также активно создают автономный мир, выражая бытие и сущность того, кто творит. Однако сущность творца может выявиться только тогда, когда его бытие особым, поэтическим, образом коммуницирует с бытием преходящих вещей, стремясь сохранить их в вечности. Это устремление к вечности, к бытию как таковому, позволяет поэтическому произведению говорить больше, чем оно есть. Маритен находился в дружеских отношениях со многими деятелями искусств различных направлений, признавая важность многообразия творческого опыта. Маритен также считал, что философ и христианин должны заниматьактивную политическую позицию. Он посвятил ряд

495

МАРК АВРЕЛИЙ АНТОНИНпроизведений политической теории, оценке текущей ситуации и поиску выхода из кризиса европейской цивилизации. По Маритену, кризис может быть преодолен только на путях христианского «интегрального гуманизма», утверждающего человека как наделенного свободной волей и разумного существа, осуществляющего свой выбор перед лицом Бога. Человеческую личность (которую Маритен отличал от индивидуальности) он считал более онтологически значимой, чем какое-либо социально-политическое образование, в силу обладания ею субсистентной душой, причастной высшему бытию. Философия культуры, политики, а также истории составляет наиболее оригинальный вклад Маритена в развитие томизма. Однако он всегда оставался верным основным онтологическим положениям Фомы Аквинского, применяя их к решению современных проблем. Соч.: De Bergson a Thomas d'Aquin. P., 1927; Court traite de l'existence et de l'existant. P., 1947; Creative Intuition in Art and Poetry. N. Y, 1953; Distinguer pour unir, ou Les degres du savoir. P., 1932; Humanisme integral. P., 1936; Le songe de Descartes. P., 1932; Man and the State. Chicago, 1951; Sept Lecons sur l'etre. P., 1934; The Range of Reason. N. Y, 1952; Метафизика и мистика. — «Путь». Париж, 1926, № 2; (переизд.: М., 1992); Ответственность художника. — В кн.: Самосознание европейской культуры XX в. М., 1991; О человеческом знании. — «ВФ», 1997, № 5; Работы Ж. Маритена по культурологии и история мысли, реферативный сборник. М., 1992; Философ в мире. М., 1994; Философия прав человека. — В кн.: Европейский альманах, 1992: История. Традиция. Культура. М., 1992. Лит.: Губман Б. Л. Кризис современного неотомизма. Критика неотомистской концепции Ж. Маритена. М., 1983; Phelan G. В. Jacques Maritain. N. Y, 1937; Crotaeu J. Les Fondements thomistes du personnal- isme de Maritain. Ottawa, 1955. К. В. Бандуровский

МАРК АВРЕЛИЙ АНТОНИН(Marcus Aurefius Antoninus) (26 апреля 121, Рим — 17 марта 180, Виндобона, ныне Вена) — последний крупный представитель Поздней Стой, римский император (с 161 ). Единственное сочинение «К самому себе» (Eic eouTOv) в 19 книгах, — философский «дневник» (состоящий из отдельных рассуждений) в жанре диатрибы, один из лучших памятников моралистической литературы. По сравнению с Сенекой и Эпиктетом Марк Аврелий менее оригинален; его значимость — в личном и свободном отношении к «сумме» стоических догм, которым у него сопутствуют ге- раклитовские, эпикурейские и платонические мотивы при общем скептическом настрое. Интересы его сосредоточены в области практической этики: гносеология, космология и теоретическая этика интересуют его только как пропедевтика. Космос есть целесообразно упорядоченное целое, управляемое промыслом, или всеобщим разумом, тождественным материальной божественной пнев- ме. Однако основа стоического мировоззрения (соединение понятий «космос» и «разум») становится у Марка Аврелия объектом скептической оценки и последующего выбора: либо промысл и целесообразность с их неизбежными издержками, либо хаос атомов (IX 39). Но и признание первого не устраняет сомнении в познаваемости мира (V 10; VII 32; IX 41), представления о котором пронизаны мотивами вечного обновления (VI16; IX 28), хотя стоическое учение о «воспламенении» упоминается лишь вскользь (III 3). Душа человека тождественна «пневматическому» началу (rcveuuxraov), разум (истечение, частица мирового разума — IX 6) — «ведущему» (f|yEuovucov — II 2; XV 3). Подобно Панэтию, Посидоншо и Сенеке, Марк Аврелий отвергает психологический монизм Ранней Стой: «ведущее» резко отделяется от влечений, разум (иногда отождествляемый с личным «демоном» — II13;. V 27) противопоставляется не только душе, но иногда (в платоническом духе) и веществу в целом (XII 2—3). Счастье заключено в добродетели — философском согласии со всеобщим разумом (III 6; IV 16; VIII 54). Нужно обратиться «к самому себе», сообразовать свое разумное начало (которое единственно в «нашей власти») с природой целого и так обрести «бесстрастие» (III7; V15; 32; XI18). Все предопределено от века (X 5), мудрец принимает судьбу как должное и любит свои жребий (IV 26; VII 54). Однако Марк Аврелий (как и все стоики) заинтересован в обосновании автономии морального выбора. Добродетель должна подчиняться иной причинности, нежели природные явления: какую бы картину мира ни выбрал человек — стоическую, атомистическую и т. п. — он должен сделать себя достойным божественной помощи (X 6—7; XI18; XII14). «Теодицея» Марка Аврелия вполне традицион- на: зло имеет исключительно моральный характер, и боги не отвечают за него (VI41—42). Иногда у него проглядывает огрубленный интеллектуализм уже платонического толка—пороки суть следствие неведения (IV 3; XI18). С Сенекой, Эпиктетом, а также с христианским учением (при отрицательном отношении к христианам — XI 3) Марка Аврелия сближают призывы к гуманности, к заботе о душе, к осознанию своей греховности (II6; 8; VII31; IX 4—5); космополитический пафос обретает особый смысл в устах повелителя мировой империи (IV 4). В обостренном личном отношении к божеству, в пессимизме, близком к трагической безысходности, выражается характерное для Поздней Стой сочетание философского умозрения с интимным религиозным чувством. Соч.: Ad se ipsum libri XII, ed. J. Dalfen. Lpz., 1979; в рус. пер.: Наедине с собой. Размышления, пер. С. Роговина. М., 1914 (переиздание: Магнитогорск, 1994); Размышления, пер. А. К. Гаврилова. Л., 1985. Лит.: Унт Я. «Размышления» Марка Аврелия как литературный и философский памятник. — В кн.: Марк Аврелий. Размышления. Л., 1985; Neuenschwander H. R. Mark Aureis Beziehungen zu Seneca und Poseidonios. Bern — Stuttg., 1951 ; Pesce D. Epicure e Marco Aurelio, Due studi sulla saggezza antica. Firenze, 1959; Bodson A. La morale sociale des derniers Stoiciens. R, 1967; Dalfen J. Formgeschichtliche Unter-suchungen zu den Selbstbetrachtungen Marc Aureis. Munch., 1967; Rutherford R. B. The Meditations of Marcus Aurelius. A study. Oxf., 1989; Fontaine F. Marc Aurele. P, 1991. См. также лит. кет. Стоицизм. А. А. Столяров

МАРКИОН(род. ок. 85, Синоп, Малая Азия — ум. ок. 160) — христианский богослов, церковный деятель, создатель особой доктрины — маркионитства. Около 138 прибыл в Рим и занял видное положение в Римской церкви. Стал проповедовать свое учение, которое было признано еретическим. Около 144 порвал с большой Церковью и основал собственную маркионитскую церковь, распространившуюся по всей территории Римской империи и просуществовавшую в течение нескольких столетий. Сочинения Маркиона не сохранились, и его доктрина реконструируется на основании антимаркио- нитских полемических произведений церковных оппонентов (Ириней Лионский, Тертуллиан, Ипполит Римский, Климент Александрийский, Ориген, Ефрем Сирин, Епифаний Кипрский, Езник Кохбаци и др.). Маркион находился под определяющим влиянием апостола Павла, из идеи которого он сделал радикальные выводы. Для Маркиона Моисеев Закон и Евангелие Иисуса Христа абсолютно противоположны друг другу. Из этой противоположности он выводит наличие двух богов — Бога Ветхого Завета, творца несовершенного мира, и

496

МАРКСмилостивого и благого Бога Нового Завета, посланником которого и явился Иисус Христос. Маркион утверждал, что только Павел правильно понял Христа, другие же апостолы исказили его учение на иудейский манер. Полностью отвергнув Ветхий Завет, Маркион сделал попытку составить канон христианского Священного Писания, включив в него 10 посланий Павла (кроме Пастырских) и Евангелие от Луки. А. Гарнак видел в Маркионе вьщающегося христианского богослова, стремившегося порвать связь христианства с ветхозаветным наследием, продолжателя Павла и отдаленного предшественника Лютера. Другие исследователи подчеркивают гностический характер учения Маркиона. Лит.: Нагпак А. Marcion: Das Evangelium vom fremden Gott. Lpz., 1921 (2 Ausg., 1924); Blakmann E.C. Marcion and his influence. L., 1948. H. В. Шабуров

МАРКОВАндрей Андреевич (22 сентября 1903, Санкт-Петербург— 11 октября 1979, Москва) — математик и логик, сын математика акад, А. А Маркова (J 856—J 922), основатель российского конструктивного направления. Окончил физико-математический факультет Петроградского университета ( 1924) по физическому отделению. Начав с работ по химии, квантовой механике, теории относительности, прикладной геофизике, а затем и по небесной механике, Марков к 1935 был естественным ходом исследований подведен к математике, где потом работал практически во всех основных ее теоретических областях. В 1935 ему без зашиты диссертации была присуждена ученая степень доктора физико-математических наук. В 1936 Марков стал профессором Ленинградского университета, где вскоре получил кафедру геометрии. Параллельно занимался также прикладной (в т. ч. и закрытой) тематикой: теорией пластичности, криптографией и др. Нетрадиционный (не «по образованию», а «по опыту практической работы») путь Маркова в математику обусловил и нетрадиционный его подход к проблемам ее архитектуры. Последний (начиная примерно с 1946) и наиболее важный этап его деятельности был в основном посвящен проблематике, связанной с философией и логикой: основаниям математики, теории алгорифмов и математической логике, а также методологии науки. В 1953 Марков был избран чл.-корр. АН СССР. В 1955 он переехал в Москву, где в 1958 основал в МГУ кафедру математической логики, которую возглавлял до конца своих дней. Длительное время Марков работал также в Математическом институте им. Стеклова АН СССР и в ВЦ АН СССР. Имея в виду философский аспект математической деятельности Маркова, следует вычленять в ней два резко различающихся периода: начальный — «доконструктивный» (1935—46) и завершающий — «конструктивный». На протяжении первого из них Марков в своей работе опирался на господствовавшую в то время канторовскую «архитектурную программу для математики» (см. Множеств теория). Однако он во многом разделял принципиальную критику, высказанную в адрес этой концепции Л. Э. Я. Брауэром, выдвинувшим в противовес ей совсем иную «архитектурную программу» — т. н. интуиционизм — и развившим, в частности, особую интуиционистскую логику. Обладая острым чутьем к новому в науке, Марков был первым, кто полностью осознал те богатые общематематические и логические возможности, которые несло с собой произведенное в 1936 уточнение бытовавшего до того времени общего, расплывчатого представления об алгорифме, превратившее это представление в математически точно формулируемое понятие. Огромное влияние оказала на Маркова и ныне уже знаменитая, опирающаяся на это уточнение работа Клики «Об истолковании интуиционистской арифметики» (KleeneS. С. OntheinteфretationoГlntuitionisticnumbeгtheoгy. — «J. Symb. Logic», vol. 10, 1945, p. 109—124), радикально продвинувшая разработку основ конструктивной логической семантики. Именно семантика Клини и легла в момент перехода Маркова к его «конструктивному периоду» в основу исходного варианта его собственной семантики, вылившейся в 60—70-х гг. в т. н. «марковскую ступенчатую семантическую систему». К 1947 Марков, к концу своего «доконструктивного» периода уже приобретший мировую известность, резко и навсегда порвал со своим теоретико-множественным прошлым — (случай, едва ли имеющий в истории науки много прецедентов) — и предложил собственный подход к архитектуре математики, обычно называемый теперь марковским конструктивизмом. Этот подход, базирующийся на уточненном понятии алгорифма и на конструктивной логике, позволил Маркову создать в значительной мере «аскетическую» по своим средствам философскую концепцию, не только свободную от принципиальных недостатков предшествующих концепций Контора, Брауэра и Гильберта, но и во многом предвосхитившую теоретические потребности уже наступавшей к тому времени «машинной эры» вычислительной математики. Марковым создана большая, плодотворно работающая научная школа, представители которой имеются ныне во многих странах мира. Соч.: О конструктивной математике. — В кн.: Тр. Математического института им. Стеклова. 1962, т. 67, с. 8—14; О конструктивных функциях, там же, 1958, т. 52, с. 315—348; О логике конструктивной математики. М., 1972; Теория алгорифмов. М.-Л., АН СССР, 1954 (Тр. Математического института им. Стеклова, т. 42); Марков А. А., Нагорный Н. М. Теория алгорифмов. 2 е изд. М., 1996. Лит.: Нагорный H. M., Щанин И. А. Андреи Андреевич Марков (к шестидесятилетию со дня рождения). — «Успехи математических наук», 1964, т. 19(3), с. 207—223; Nagorny N. Andrei Markov and mathematical constructivism, in: Logic, Methodology and Philosophy of Science IX, Proc. of the 9th Int. Congr. Log., Methodol.? Philos. Sei.? Uppsala, 1991. Amst., 1994, p. 467-479. H. M. Нагорный

МАРКС(Marx) Карл Генрих (5 мая 1818, Трир — 14 марта 1883, Лондон) — немецкий философ, экономист, публицист и политический деятель. Учился на юридических факультетах университетов в Бонне и Берлине. Доктор философии (диссертация «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура», 1841 ). Сотрудничал в радикальных изданиях Германии, Франции, Бельгии, Англии, США, Австрии. С начала 50-х гг. жил в Лондоне как политический эмигрант. Играл значительную роль в развитии международного рабочего движения в 60—70-х гг. 19 века. В философском наследии Маркса наиболее значимы идеи, относящиеся к антропологии и философии истории («Экономи ческо-философские рукописи», 1844, «Немецкая идеология», совместно с Ф. Энгельсом, 1844—45), служащие основанием его социологических и экономических концепций («Критика политической экономии», 1857—58; «Капитал», т. 1,1867). По стилистике мышления и проблематике Маркс примыкает к традиции европейского гуманизма. Испытал большое влияние Гегеля и затем Фейербаха, вслед за которым он отказывается от признания разума в качестве специфической характеристики человека (как рода и индивида), усматривая его сущность прежде всего в практике, деятельности, изна-

497

МАРКСчально общественной по своей природе (человек есть «ансамбль общественных отношений», «Тезисы о Фейербахе», 1845). Маркс выделяет многообразные формы, исторические типы и способы организации практической жизни. Эти складывающиеся в общественном бытии устойчивые компоненты, «формы» и «отношения» — язык, возрастные и тендерные стереотипы, семейно-родственные связи, позиции в разделении труда и профессиональной деятельности («социальные роли»), моральные и правовые нормы, национально-культурные традиции, религиозные ориентации и т. д. — существуют независимо от воли и желания отдельного человека и интериоризируются им. Они существуют и обособленно от индивида, в виде различных институтов, организаций, корпораций и т. д., но, включенные в «личностные структуры» людей, детерминируют индивидуальный внутренний мир, сознание, мораль. Т. о., «сущностные силы» человека как родового существа выступают по отношению к нему как индивиду как силы отчужденные, господствующие над его жизнью: отчуждение человека (Entausserung, Entfremdung) предстает как его самоотчуждение (Selbstentfremdung). Противоположный по своей направленности процесс самоосвобождения («эмансипации») человека понимается как освоение (Aneignung): человек должен освоить, сделать своим внутренним достоянием отчужденные от него силы. Эта перспектива определила и философию истории Маркса, построенную на рефлексивном взаимоотношении понятий «отчуждение» и «освоение»: переход к «освоению» человеком своих «сущностных сил» базируется на преодолении «отчужденного труда», представленного в эксплуатации человека человеком и господстве частной собственности. Соответственно, история человечества истолковывается как последовательность трех основных эпох. Первая — эпоха господства отношений «личной зависимости» на ранних фазах истории, когда народы и цивилизации оторваны друг от друга, а индивид прочно «вписан» в пределы социальных организаций типа общины, касты, сословия и т. п. Практически подданную категорию у Маркса подводится вся история человечества до периода смены т. н. «традиционных обществ» современным «индустриальным обществом». Вторая ступень характеризуется господством отношений «личной независимости», чему соответствует «...система универсального общественного обмена веществ, универсальных отношений, всеобщих потребностей и универсальных потенций» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 46, ч. 1,с. 101). Речь идет об индустриальном обществе с единым мировым финансовым рынком, господством наемного труда и правовым обеспечением личной свободы индивида. Господство социального отчуждения на этой стадии принимает уже не личную, а вещную форму и наиболее наглядно выражено в деньгах. Личная независимость в сочетании с вещной зависимостью, «овеществлением» (Verdinglichung) определяет эту стадию общественного развития. Переход к третьей ступени, к стадии «освоения», означает ликвидацию господства отчужденных и овеществленных сил, подчинение их личностному развитию индивидов. На этой стадии должна господствовать «...свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и превращении их коллективной, общественной производительности в общественное достояние» (там же, с. 100). Становление этой новой исторической формы, которую Маркс называет «концом предыстории» человечества, он связывает с закатом эры наемного труда, неуклонным возрастанием «свободного времени» как пространства свободного развития личности, с переходом всей сферы «производящей практики» в ведение науки и т. д. Социальная структура общества, концепция социального изменения, специфика общественных конфликтов — все это осмысляется им с позиции признания субстанциального характера производящей практики (труд, «инструментальная деятельность», промышленное производство) и типов его организации. Социологический проект будущего представлен у Маркса в концепциях классового конфликта и социального изменения. Социальный (классовый) конфликт — не аномалия, а повседневная норма существования общества с классоюй структурой. Общество, основную социальную структуру которого составляют наемные работники и капиталисты, Маркс называет капиталистическим. Фундаментальные интересы (осознанные и неосознанные потребности) этих классов полярно противоположны — прежде всего в сфере производства и распределения: один класс только производит, второй — только владеет. Управление, надзор, принуждение к наиболее эффективному и дешевому труду — одна из наиболее важных сфер деятельности капиталиста. С другой стороны, борьба за сокращение рабочего времени, улучшение условий труда, повышение оплаты, участие в прибыли, страхование различного ущерба, причиняемого работнику на производстве, пенсионное обеспечение, доступное образование и т. п. — таков комплекс требований со стороны наемных работников, включающий в себя норматив «социальной справедливости», прежде всего равенства в распределении и потреблении производимого продукта, что означает ликвидацию капитала, частной собственности и реорганизацию «производящей практики» на социалистических началах. Общество, основывающееся на наемном труде и капитале, ведущее постоянную классовую борьбу (Маркс иногда называет ее «внутренней гражданской войной») крайне динамично сравнительно с предшествующими типами обществ. Специфика социальных изменений в данном типе общества понимается у Маркса как постепенное накопление «общественного богатства» (и материального, и сконцентрированного в самом человеке как развитие его способностей и многосторонних потенций), которое достигает некоей границы, с преодолением которой меняется общий характер производства с его полярностями труда и капитала. И то, и другое уходят в прошлое, заменяются свободным ассоциированным трудом. Началом перехода к данной исторической ступени Маркс считал политический переворот, завоевание людьми «наемного труда» государственной власти с последующими преобразованиями в системе производства, распределения и потребления. По Марксу, капиталистическая экономика базируется на существовании прибавочной стоимости, составляющей цель и условие всякого капиталистического производства. Наемный работник лишь часть рабочего времени работает «на себя», в остальное же время создает т. н. «прибавочный» продукт, денежное выражение которого («прибавочная стоимость») полностью принадлежит собственнику основных средств производства. Экономические стимулы, «движущие силы» эволюции производства и основывающихся на нем социальных отношений и институтов Маркс видел в деятельности капитала. Получение наивысшей прибыли как основная цель производства стимулирует не только сокращение издержек, но и совершенствование производственного процесса в целом. Эко- номическийрост,расширенноевоспроизводство,постоянный

498

МАРСЕЛЬтехнологический прогресс — закон для такого типа производства. Принимая все новые формы, разрастаясь до планетарных масштабов, капитал с неизбежностью создает материальное богатство, позволяющее на его основе начать переход к коренным социальным преобразованиям — медленным или быстрым, революционным или реформационным. Соч.: Marx К.. Engels F. Gesamtausgabe (MEGA), Abt. 1-4. В., 1975; - в рус. пер.: Маркс К. и Эигельс Ф. Соч.. т. 1—50,2-е изд. М., 1955—81. Лит.: Лапин Н. И. Молодой Маркс. 3 изд. М., 1986; HyppoliteJ. Etudes Mir Marx et Hegel. P, 1955; Thier E. Menschenbild des jungen Marx. Gott., 1957: AlthusserL. Lire le Capital. P, 1970: McLellan D. Marxbefor Marxism. L., 1970. А. Б. Балпаев

МАРКСИСТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ- см. Диалектический материализм.

МАРКУЗЕ(Marcuse) Герберт (19 июля 1898, Берлин — 29 июля 1979, Штарнберг) — немецко-американский философ и социолог, один из представителей Франкфуртской школы первого поколения. Изучал философию во Фрейбургском университете у Гуссерля и Хайдеггера; в 1932 под руководством Хайдеггера подготовил к защите труд о Гегеле; работа вышла в свет под заголовком «Онтология Гегеля и теория историчности» («Hegels Ontologie und die Grundlegung einer Theorie der Geschichtlichkeit». Fr./M., 1932), но политические разногласия с Хайдегтером не позволили ее защитить. В 1933 — эмиграция из Германии; с 1934 — сотрудник Института социальных исследований в Нью-Йорке; в 1954—64 — профессор философии и политологии в Бостоне, с 1965 — профессор политических наук в университете Сан-Диего (Калифорния); в 60-е — нач. 70-х гг. принимал деятельное участие в антиавторитарном студенческом движении, став важнейшим идеологом «молодежной революции». Первой радикальной формулировкой философского мировоззрения Маркузе стала работа «Разум и революция; Гегель и возникновение социальной теории» (Reason and revolution: Hegel and the Rise of Social Theory. N. Y, 1941). Маркузе не считает, что связь между западноевропейской рациональностью и современным капитализмом носит однозначный и неизбежный характер (как то полагали в «Диалектике Просвещения» Адорно и Хоркхаймер). В западном разуме имеет место и иное, эстетическое, измерение—способность творческой фантазии, благодаря которой этот разум в состоянии преодолеть сам себя. Уже в этой работе последовательно ведется критика свойственного догматическому марксизму инструменталистского понятия диалектики. Продемонстрировать освободительный потенциал гегелевской и марксовой диалектической философии истории Маркузе пытается сначала на основе экзистенциальной аналитики Хайдеггера, а затем — опираясь на идеи Фрейда в работе «Эрос и цивилизация» (Eros and civilisation. Boston, 1955, рус. пер. 1995). Кризисные явления позднекапиталистического общества вызваны не экономико-технологическими, а культу рно-антропологическими причинами. Тоталитаризм 20 столетия представляет собой не только и не столько политический феномен, сколько свидетельство «катастрофы человеческой сущности». Отсюда необходимость «тотальной революции» — полного пересмотра отношения человека к миру и самому себе. Эти мотивы находят дальнейшую разработку в нашумевшей книге Маркузе «Одномерный человек» (One-dimensional man. Boston, 1964, рус. пер. 1994), а также в «Эссе об освобождении» (Essay on liberation. Boston, 1968) и сборнике «Контрреволюция и восстание» (Counterrevolution and revolt. Boston, 1972). Он усматривает глубинную связь между современными отношениями господства и современной культурой. Этот тип культуры, в свою очередь, тесно связан с репрессией человеческой чувственности, с социальной практикой подавления присущих человеку влечений. Т. о., наличные общественные отношения укоренены, в конечном итоге, в (исторически и социально) определенном способе переживании мира. Поэтому изменение этих отношений требует прежде всего изменения способа человеческого самопереживания и мировиде- ния. Подлинная революция должна быть нацелена не столько на изменение внешних (политических и экономических) отношений господства, сколько на радикальную трансформацию сознания в структурах которого данные отношения закреплены. Революция начинается с «великого отказа» — противостояния современной репрессивной культуре; разрывая оковы этой культуры, революция взрывает основы существующего социального порядка. Соч.: Die Permanenz der Kunst: Wider eine bestimmte marxistische Asthetik. Munch., 1977. Jlirr.: Баталов Э. Я. Философия бунта. M., 1973; ШтейгервальдР. Третий путь Маркузе. М., 1971; Schoolman M. The imaginary Witness. The Critical Theory of Herbert Marcuse. L., 1980; Wiggershaus R. Die Frankfurter Schule. Geschichte — theoretische Entwicklung — politische Bedeutung. Munch., 1986.

МАРСЕЛЬ(Marcel) Габриэль Оноре (7декабря 1889, Париж — 7 октября 1973, там же) — французский философ, драматург, театральный и музыкальный критик. С его именем связано возникновение в 1920-е гг. экзистенциализма во Франции. Позже, в 1950-х гг., Марсель предпочитал для определения своей философии термин «неосократизм». Как драматург развивался в русле традиции, представленной именами Ш. Пеги, П. Клоделя, Ф. Мориака. Родился в семье известного дипломата. Образование получил в лицее Карно и в Сорбонне. До 1923 преподавал философию в различных лицеях Франции. Вел отдел театральной критики в «Ле нувель литтерэр» (1945—68). Член Академии юридических и политических наук Института Франции. Лауреат Гран при Французской Академии наук по литературе (1949). В 1950—70-е гг. читал лекции в университетах США, Латинской Америки, Европы, Ближнего Востока, Японии. Ранние работы Марселя посвящены философии Колриджа и Шеллинга; большое влияние в этот период на него оказали сочинения Ф. Брэдли, Дж. Ройса, У. Хокинга. Наступление «эры экзистенциализма» в европейской философии обозначил его «Метафизический дневник» (Journal metaphysique, 1927), в котором Марсель через анализ и критику абстрактных категорий «университетского идеализма» начала века приходит к утверждению философского статуса конкретного человека, индивида. Главное в философии экзистенции Марселя — это осознание «трудности жить» (Пьер Колэн) как фундаментального условия человеческого существования, индивидуального опыта потерь, испытаний, надежды. Марсель отмежевывается от кантовских постулатов, касающихся, по его убеждению, лишь чистого субъекта, который рассматривается изолированно от бесконечно варьирующегося конкретного опыта: «Эти постулаты недействительны вне определенного морального формализма, очевидным образом игнорирующего именно то, что есть нередуцируемого в человеческой драме» (Homo viator. P., 1944, p. 9). В отличие от К. Ясперса и М. Хайдеггера, у Марселя во главе угла — не экзистенция в пограничной ситуации, а человек во плоти (incarne), вопло-

499

МАРСЕЛЬщенное бытие, рассматриваемое не как банальная очевидность физического телесного существования, а как условие, само задающее всю систему отношений, ранее философией не учитывавшихся либо искажавшихся. По утверждению П. Рикера, Марсель открыл путь философии собственного тела, явившись непосредственным предшественником М. Мерло-Понти. В 1929 Марсель принял католичество. Отрицательно относясь к схоластической метафизике неотомизма, он тяготел к авгус- тинианству. В 1930-е гг. он обращается к проблемам онтологии, мысля бытие в неразрывной связи с тем, что он называет «онтологической потребностью» человека; ему чуждо понятие бытия как тотальности, как сферы «в себе», безразличной к человеческому существованию. Импульс для возникновения у человека «онтологической потребности» обосновывается Марселем социально — как протест против обезличенного, отчужденного существования индивида в обществе, представляющем собой бюрократический механизм, с функциональной дробностью, бессмысленностью труда и других аспектов жизни и деятельности людей. Конкретные черты реального отчуждения, «технология обесчеловечивания» — предмет философской критики в работах Марселя «Люди против человеческого» (1951), «Человек, ставший проблемой» (1955). В итоге Марсель определяет «онтологическую потребность» человека как потребность быть вопреки условиям подобного существования. Бытие утверждается в качестве гаранта абсолютной значимости экзистенции, в качестве основания ее надежд и таких человеческих ценностей, как верность, любовь, братство людей; по утверждению самого философа, эта его идея бытия полностью находится в русле того, что он в дальнейшем называл интерсубъективностью. Согласно Марселю, необходимо восстановить традиционное понимание личности, ее достоинства, при этом не сводя обоснование к сугубо рациональному, почитая в человеке и то, что выходит за эти пределы, прежде всего заложенную в нем способность к святости. Радикальное неприятие Марселем требований, которые предъявлял к нравственной позиции человека Ж.-П. Сартр, исходя из идеи его богооставленности и одиночества, и которые Марсель расценивал как чреватые нигилизмом, побудило Марселя порвать с движением экзистенциализма в своей стране. Значительно больше общего со своей философией обнаруживает он у Ясперса и, особенно в 1950-е гг., у Хайдеггера. Однако, в отличие от Хайдеггера, для Марселя обращение к онтологии не есть выход за пределы нравственного. Онтологическое и нравственное в экзистенции граничат, соприкасаются. Марсель защищает нравственное не только от возможного нигилизма. Для него недопустимо положение, согласно которому метафизика веры, как в бартианстве, возникает на руинах гуманизма. Будучи религиозным мыслителем, Марсель тем не менее называет себя «философом порога», выступая против религиозного догматизма, христианского патернализма, полагая, что в любой религии главными ориентирами должны быть истина и справедливость. Самое большее, что дозволено христианину — это пробудить в ближнем чувство, что тот — дитя Божие, высказать ему благоговейное отношение и сострадание. Благоговение (piete) перед живым, жизнью, сострадание (charite) к живому — это для Марселя всеобъемлющая форма нравственности. Основные нравственные ценности, по Марселю, — это мужество и жертвенность в сочетании с «духом истины» (esprit de la verite). «Дух истины», противостоящий таким деформирующим реальность склонностям человека, как самоугождение, потворство себе, самообман, требует отрицания смерти. Единственный среди экзистенциалистов, Марсель выделил как основной, подлинный факт трагизма человеческой участи не мысленное предвосхищение человеком собственной смерти, пожизненно ему сопутствующее, а смерть ближнего. Хай- деггеровское «бытие-к-смерти» является в глазах Марселя искажением смысла существования. В действительности только близкие доступны духовному взору человека, именно их он постигает и любит как бытие. Обращенность на «другого» в философии Марселя не умаляет достоинства и значимости «я», не снимает проблемы взаимности. Главным критерием человечности индивида является disponibilite (открытость, «расположенность»). Это — позиция деятельного сознания. Быть «disponible» значит отдавать себя и связывать себя этим дарением (s'engager). Такое понимание проблемы «я» и «другой» отличалось, в частности, от трактовки Э. Левинаса, который, исходя из сознания изначальной вины Я перед Другим, служения Другому, развил многие из идей Марселя в направлении морального ригоризма. Другая важная проблема — проблема самоидентификации. Экзистенция, согласно Марселю, интерсубъективна по своей структуре. Интерсубъективный характер носит не только общение с другими, но и взаимоотношение с собой, с множественностью «я», ввиду нетождественности человека себе как в настоящем, так и в разные периоды его жизни. Для Марселя выход из этого лабиринта изменчивости, чреватого отрицанием тождества личности, — Другой, его опосредующая роль, связывающая прошлое человека с его настоящим. Каждый для себя есть «мы», он может быть собой лишь благодаря этой множественности. Путь, который ведет к другому, пролегает через глубины собственного «я», но их выявляет не интроспекция, с ее ограниченными ресурсами, а опыт в широком смысле слова, т. е. испытание себя при соприкосновении с жизнью, когда оказываются задействованными самые различные, подчас наиболее обескураживающие свойства человеческой натуры. Опыт общения в душе с «другим собой», с которым приходится постоянно восстанавливать контакт, тесно связан с проблемой рефлексии над собой. Высшая ступень рефлексии — вторичная рефлексия (reflexion seconde, в отличие от рефлексии первичной, аналитической, направленной на свой предмет как на внешнее) — основывается на душевной сосредоточенности, собранности. Внутренняя собранность (recueillement) отнюдь не ведет к замыканию в себе: напротив, в результате ее человек оказывается более открыт, доступен чувству справедливости и сопричастности (participation); это как бы собирание воедино внутреннего опыта. На этой стадии то, что рассматривалось как «проблема» (т. е. как нечто внешнее, безучастное по отношению к человеку и несущественное для него), начинает восприниматься как «таинство» — нечто неотделимое от него, всецело объемлющее его состояние. Драматургия Марселя — совершенно особая по отношению к его философии сфера, всегда предварявшая, по его признанию, философскую мысль. Среди наиболее известных пьес — «Человек Божий», «Пылающая часовня», «Расколотый мир», «Квартет фа-диез», «Чужое сердце» и др. Стихия драмы —диалог, прямая речь — особенно важна как органичная сфера человеческого общения. Здесь реализуется важнейшая посылка экзистенциализма, согласно которой субъект, сущий может быть полноценно мыслим лишь в том случае, если ему предоставляют слово (а не говорят о нем как об объекте, в

500

МАРСИЛИЙ ПАДУАНСКИЙтретьем лице). По собственному признанию Марселя, его философия «является экзистенциальной в той самой мере, в какой она является театром, то есть драматургической тканью» (П. Рикер — Г. Марсель. Беседы. 1968, рус. пер. в кн.: Марсель Г. Трагическая мудрость философии. М., 1995, с. 160). Драматург, считает Марсель, имеет дело с гораздо более многообразной действительностью, встречающиеся в пьесах ситуации существенно разнообразнее тех, что редуцированы, упорядочены и как бы «очищены» отвлеченной терминологией классической философии. В театре на первый план выходят «искаженная интерсубъективность», самые сложные аспекты человеческих взаимоотношений. За драматургией Марселя закрепилось определение «театр двойственности и вопроса». Театр — это место интеракции, многоголосия; философия же, по Марселю, охотно становится на точку зрения субъективности. Марсель ценил в театре возможность воплощения плюрализма мнений, отрицание свойственной философской системе «единой точки зрения из центра», т. е. то, к чему он тяготел во всем своем творчестве. Соч.: Journal Metaphysique. P., 1927; Position et approches concretes du mystere ontologique. — В кн.: Le monde casse. P., 1933; Homo viator. Prolegomenes a une metaphysique de l'esperance. P., 1944; Le Mystere de l'Etre. V. I. Reflexion et mystere. P., 1951; V II. Foi et realite. P., 1951; Pour une sagesse tragique et son au-dela. P., 1998; в рус. пер.: Быть и иметь. Новочеркасск, 1994; Трагическая мудрость философии. Избр. М., 1995. Лит.: RicoeurP. G. Marcel et К. Jaspers. P., 1947; P. A. Schupp, I. E. Hahn (ed.). The Philosophy of G. Marcel. La Salle (III.), 1984; Gabriel Mattel. Colloque organise par la Bibliotheque Nationale et l'Association «Presence de Gabriel Marcel». 28-30 Sept. 1988. P., 1989. Г. M. Тавризян

МАРСИЛИЙ ИНГЕНСКИЙ(Johannes Marsilius Inguen, Marsuius de Novimagio) (1330/40, Инген. ок. Неймегена — 20 августа 1396, Гейдельберг) — философ-номиналист и естествоиспытатель, последователь Ж. Буридана и Николая Орема (комментарии к «Сентенциям» Петра Ломбардского, работам Аристотеля, трактаты по логике). Магистр (с 1362) и ректор (1367 и 1371) Парижского университета; первый ректор Гейдельбергского университета (1386). Придерживаясь оккамовского различения между опытным знанием и верой, считал, что абсолютное могущество Бога и сотворение мира из ничего, будучи предметом веры, не могут быть доказаны, и точно так же вера в факт телесного воскресения не зависит от нашего понимания того, как это возможно. При этом Марсилий принимал скотистское доказательство бытия Бога, исходящее из существования единственной действующей причины всего сущего. Вслед за Буриданом принимал теорию импетуса как некоей «запечатленной силы» (virtus impressa) в движущемся объекте и считал, что импетус (в зависимости от направления движения он может быть различных видов) не идентичен движению, но есть качество, к нему прибавляемое. Соч.: Quaestiones super 1-IV libros Sententiaium Petri Lombardi. Francfon, 1965 (reprod.); Quaestiones super l-II libros De generatione et corraptione Aribtotelis. Francfort, 1965 (reprod.); Quaestiones super I- 11 libros Analyticorum priorum Aristotelis. Francfort, 1968 (reprod.). Лет.: am E. P. John Buridan and Marsile of Inghen on consequences, in: /. Pinlorg (ed.). The logic of John Buridan. 3rd European Symposium on Medieval Logic and Semantics. Cph., 1975. p. 61—69; Markowski M. Les Questions de Marsile d'Inghen sur la Metaphysique d'Aristotel. — «Mediaevalia Philosophyca Polonorum», 13,1968, p. 8—32. A. M. Шишков

МАРСИЛИЙ ПАДУАНСКИЙ(Marsilius Patavensis) (1275/ 89 — 1342/43) — средневековый политический философ, теоретик светского государства. Учился в университетах Падуи, Орлеана и Парижа. В 1312— 13 — ректор Парижского университета. Во время борьбы папы Иоанна XXII с императором Людвигом Баварским принял сторону последнего. Автор (возможно в соавторстве со своим другом аверроистом Ж Жан- деном) антипапского труда «Defensor Pads» (Защитник мира, 1324), осужденного церковью в 1327 (и повторно в 1378). Бежав ко двору императора в Германию, был объявлен еретиком, отлучен от церкви и заочно приговорен к сожжению на костре. В главном сочинении «Defensor Pacis» и в малой версии его — « Defensor minor» (1342; составлен в ответ на критику соратника по борьбе с папой У. Оккама) он выступил против светских притязаний церкви, которую обвинял в нарушении «мира», обеспечивающего нормальное функционирование государства. В обосновании независимости государства от церкви Марсилий Падуанский исходил из концепции «двух истин» (см. Двойственной истины теория), разграничивая посюстороннюю и потустороннюю жизнь, земное счастье и вечное спасение как две автономные области. Деполитизи- руя духовную власть и отвергая претензии пап на абсолютное господство, он в то же время осуществлял десакрализацию светской власти, опираясь на аристотелевское понимание государства; источник последней — не Бог, а народ, а цель ее — не спасение, а «хорошая жизнь» на земле. За церковью признается лишь религиозно-нравственный авторитет, и из надгосударственного законосозидающего «сообщества» она превращается в «общину верующих», включаясь в государство как его «часть»: клир подчиняется светскому суду, церковная юрисдикция ограничивается даже в таких вопросах, как отлучение, интердикт, суды над еретиками. Предвосхищая идеи Реформации, Марсилий Падуанский выступает против «обмирщения» церкви, требует отказа ее от накопленных богатств. Развивая теорию светского самодостаточного государства, противостоящую абсолютистским притязаниям не только папской, но и имперской власти, Марсилий Падуанский выдвинул концепцию народного суверенитета, объявляющую народ (точнее, его наиболее значимую часть — pars valentior) источником политической власти и ее высшей инстанцией. В рамках этой ориентации он подошел к идее о разделении властей — исполнительной и законодательной, подчиняя первую (в лице избираемого народом императора) второй — народному представительному органу, «человеческому законодателю» (legislator humana). Отделяя политико-правовую область государства от нравственно-религиозной сферы церкви, Марсилий Падуанский развивает светскую философию права, которая устанавливает независимость учреждаемого людьми «позитивного» закона от предустановленного Богом «естественного» нравственного закона. Соч.: Defensor Pacis, ed. R. Scholz, 1.1-2. Hannover, 1932-33; GewirthA. Marsilius of Padua, the Defender of Peace, v. 2: The Defensor Pacis, engl, trad. N.Y., 1956; Brampton C. K. (ed.), The defensor minor of Marsilius of Padua. Birmingham, 1922; Quillet J., JeudyC, Marsilius of Padua. Oeuvres mineurs. P., 1979. Лит.: Gewirth A. Marsilius of Padua, the Defender of Peace, v. 1: Marsilius of Padua and Medieval Political Philosophy. N. Y, 1956; hagarde G. de. La naissance de l'esprit laique au declin du moyen age. T. 3: Le defensor pacis. P., 1970; Quiller J. La philosophie politique de Marsile de Padoue. P., 1970. H. В. Ефремова

501

МАРЦИАН КАПЕЛЛА

МАРЦИАН КАПЕЛЛА(Martianus Felix Capella) (5 в.) - автор сочинения «О браке Филологии и Меркурия» (De nuptiis Philologiae et Mercurii) ключевой работы в истории образования. «De nuptiis» принадлежит к римской риторической традиции и предлагает хорошо сбалансированное изложение семи свободных искусств, традиционно необходимых для воспитания образованного человека. Состоит из девяти книг. Первые две — аллегорический роман, повествующий о бракосочетании бога Меркурия со смертной Филологией (впоследствии это соединение толковалось как союз красноречия и ученого знания, искусств тривия и квадривия). Каждая последующая книга излагает основы одного из семи свободных искусств. В повествовательной части причудливо смешаны неопифагореизм, старые римские и этрусские религиозные идеи, неоплатонические и стоические представления, заимствования из египетских культов и герметизма. Физика и космология носят платонистский характер. Олимпийский пантеон встроен в рамки астральной религии. Души людей состоят из божественного огня и обладают природной склонностью к восхождению, когда этому не препятствует тело. Награда душе дается не через веру, а за содеянное в области религии или искусств — Марци- ан Капелла был последним латинским выразителем «религии культуры» — спасения через пайдейю. В широкое обращение это сочинение ввели каролингские ученые, от которых до нас дошло три комментария на него. Соч.: De Nuptiis Philologiae et Mercurii, ed. J. Willis. Lipsiae, 1993 (Bibliotheca Teubneriana). Лит.: Martianus Capella and the Seven Liberal Arts, 2 vols., ed. W H. Stahl, R. Johnson, E. L. Burge (N. Y.-L., 1971-77); Schanzer D. A Philosophical and Literary Commentary on Martianus Capella's «De Nuptiis Philologiae et Mercurii». Book I. Berkeley—L., 1986. В. В. Петров

МАСАРИК(Masaryk) Томаш Гарриг (17 марта 1850, Чединг, Австро-Венгрия — 14 сент. 1937, Прага) — чешский философ и социолог, политический деятель. Первый президент Чехословацкой республики (1918—35). Окончил философский факультет Венского университета, доктор философии, профессор философии Пражского университета (1882—1914). С марта 1917 до начала 1918 был в России, где участвовал в формировании Чехословацкого легиона. В своих философских воззрениях придерживался (особенно в молодости) позитивистских взглядов, подчеркивая независимость наук от мировоззрения. Масарик был сторонником «реализма», или «конкретизма». Согласно Масарику, традиционная философия не может считаться осмысленной концепцией, ибо она претендует на «всезнание», тогда как собственным предметом философии является «мир отдельных вещей», вне частных наук философия существовать не может. В работе «Самоубийство как общественное массовое явление» (1881) он исходил из того, что причина самоубийства — утрата религиозной веры. Масарик участвовал в дискуссиях нач. 20 в. о марксизме («Философские и социологические основания марксизма», 1899). В труде «Россия и Европа» (1913) Масарик критически анализирует истоки духовного, религиозного и социального кризиса в России. В Праге в 1921 на русском языке вышла его брошюра «О большевизме», где он подверг критике догматизацию марксизма большевиками. Соч.: Grundzuge einer konkreten Logik. W., 1887; Russland and Europa, В. 1-2. N.Y., 1913-18. Лит.: Novy L. Filosofie T. G. Masaryk. Praha, 1962; T. G. Masaryk (1850-1937), v. 1-3,1989-90. M. A. Хевеши

МАСОНСТВО В РОССИИ(франкмасонство, от франц. franc macon — вольный каменщик) — религиозно-философское течение, возникшее в Великобритании в нач. 18 в. и вскоре распространившееся в Европе и в Америке. Первые Масонские ложи создавались по принципу старинного вольного ка- менщичества, имевшего всего три степени (ученик, товарищ, мастер). На этой стадии изучалась и разрабатывалась только нравственная сторона масонства. Позднее появились высшие степени масонства. Здесь общим теоретическим источником его идеологии выступили теософия и герметическая философия. Принципы масонской организации требовали возвыситься над социальными и национальными различиями, преодолеть религиозные предрассудки и «посредством свободного и мирного прогресса достигнуть закрепления вечного и всеобщего права, на основании которого каждый человек призван к свободному и полному развитию всех своих способностей» (Лонгинов М. Н. Новиков и московские мартинисты. М., 1867, с. 60). Этическая неопределенность, многозначность теософии создавали предпосылки для различных толкований основ масонского учения, что порождало различные «системы» масонства, с одной стороны, и поиски истинного масонства, с другой. Образцовыми считались английские ложи из-за простоты их устройства и аполитичности. В 30-е гг. 18 в. англичанин генерал Яков Кейт, находившийся на русской службе, гроссмейстер английских лож, основал первые ложи в России. Уже в 50-е гг. в Петербургской ложе состояли офицеры основном русских аристократических фамилий, историки кн. М. М. Щербатов и И. Н. Болтин, поэт А. П. Сумароков. В 1760 масонство появилось в Москве. В значительной степени это была дань моде — привлекали масонские обряды, лозунги равенства, братства и взаимной помощи. Для большинства русских масонство означало новую светскую религию, лишенную догматизма и формализма религии официальной. Следует отметить, что масонские ложи в России — первые организационные формы самодеятельности общества. В начале царствования Екатерины II масонство получает распространение. Бытование различных «систем» стимулировало поиски «истинного» масонства, которое высшие круги общества связывали с английской системой, представленной в России И. П. Елагиным. Ее основная идея — преобразование мира путем воспитания отдельной личности — очень скоро не выдержала конкуренции с утверждением представителя немецкой «системы» барона Рейхеля, что истина, или Премудрость, уже открыта, ее надо только найти. Она зашифрована в тайнописи древних или явится в виде Откровения, когда человек достигнет состояния благодати. Отсюда поиски тайного смысла Св. Писания, внимание к древним халдейским, персидским, египетским, иудейским преданиям, патристике и древней философии, теософии, греческим и римским мистериям, оккультным наукам. В 1776 елагинские ложи слились с рейхелевскими. В Москве напряженные масонские искания отличали ложу кн. H. H. Трубецкого, с которым сблизился Н. К Новиков. Вскоре он и его единомышленники образовали ложу «Гармония», «истинным» масонством было признано учение ордена розенкрейцеров. В 1786 начались правительственные гонения на московских масонов, Большинство лож прекратили свое существование, хотя русское масонство оставалось вне политики, в рамках религиозно- нравственных устремлений, рисуя утопические проекты будущего общества, основанного на любви, филантропии и моральном совершенствовании каждого. Выход в 1791 книги «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, казнь

502

МАССОВОЕ СОЗНАНИЕЛюдовика XVI и возникшие слухи о готовящемся покушении «мартинистов» на Екатерину II — все это предопределило арест в 1792 московских масонов — Новикова и членов его кружка. В 1796 Павел I освободил масонов из крепости и вернул из ссылок, но официально масонские ложи разрешил открыть пришедший к власти Александр I, по его же приказу они были запрещены в 1822 г. и возродились только в начале 20 в. Масонство — это сфера эзотерического знания, осложненного специфической символикой и существующего в пределах тайной организации. Можно говорить об этической, теософической (теоретическое богопознание) доктринах масонства и о его практической деятельности (познание природы с использованием алхимии, магии, духовидения, каббалы и т. п.). Религиозно-этическая направленность рус. масонства соответствовала гуманистическим тенденциям общества, явилась реакцией на рационализм и религиозный нигилизм просветительства, на догматизм православной церкви. Ключевая идея масонской доктрины — самосовершенствование личности, основанное на познании Бога и самой себя. В процессе самопознания посвященный, восходя по ступеням покаяния и очищения, достигал состояния созерцания в себе Бога, т. е. становился на путь духовного возрождения. Этическая сторона учения была тесно связана с традициями раннего христианства, с гностицизмом и другими мистическими течениями. Идейными источниками русского масонства, помимо Св. Писания, были труды западноевропейских мистиков и теософов: Фомы Кемпийского, Иоанна Арндта, Иоанна Масона, Ф. Парацельса, Я. Беме, Э. Сведенборга, К. Эккартсгаузена, Л. К. Сен-Мартена. В большинстве это — мистики-пантеисты, признававшие единство природы и Бога и абсолютизировавшие индивидуальные пути бого- познания. Русские масоны не восприняли православную аскетическую мистику, следуя в русле западного пантеистического мистицизма. Поэтому поиски сокровенных тайн природы или человека было для них и познанием Бога, ибо они исходили из убеждения, что Бог и «натура» едины. Человек утратил в результате грехопадения свою изначальную богоподобность, но в процессе общения с Богом он обновляется, достигает благодати, к нему возвращаются первоначальные чистота и святость, а главное т- для него вновь становится доступным сокровенное знание, слово Божие. Философское содержание масонства разрабатывалось как одно из направлений христианской мистической антропологии. Эта религиозно-мистическая доктрина и составляла искомое «истинное христианство». Подобно всем мистикам, Царство Божие масоны мыслили внутри человека. Церкви официальной противопоставлялась истинная, внутренняя церковь. Поэтому церковь осуждала масонство как ересь, хотя русские масоны считали себя истинно православными. В России гуманистические и реформационные процессы были выражены слабо, но при всех антицерковных настроениях религиозность общественного сознания проявлялась в значительно большей степени, чем на Западе, что и определило специфичность русского масонства. Его акцент на индивидуальное обновление, его высокие этические идеалы играли в развитии самосознания человека немалую роль. По мнению Н. Бердяева, влияние масонства подготовило у нас пробуждение философской мысли в 30-е гг., хотя в самом масонстве оригинальных идей не было». Лет.: Масонство в прошлом и настоящем, тт. 1—2. М., 1914—15: изд. 2, М., 1991; Боголюбов В. Новиков и его время. М., 1916; Вернадский Г. В. Русское масонство в царствование императрицы Екатерины II. Пг, 1917; Пыпин А. Н. Русское масонство 18 и перв. четв. 19 вв. Пг., 1916. И. Ф. Хубушина

МАССОВОЕ ОБЩЕСТВО— метафорическое или символическое (как говорил о ненаучных определениях Э. Фё- гелин в «Новой политической науке») обозначение общества, в котором преобладают массовые стандартизированные производственные и потребительские процессы. Действительность опровергла иллюзию интегрального общества, которое реально остается гетерогенным, и в то же время создала подлинные материальные и духовные основы для интеграции: унифицированные материальные инфраструктуры (коммуникации всех видов — транспорт, электросвязь, возможность безгранично тиражировать информацию, аудио- и видеокопии любых оригиналов и т. д.); унифицированные (сравнительно высокие) условия и формы жизни, труда, потребления, общедоступных видов досуга, культуры (кино, эстрады); доступность территориальной мобильности и т. д. Созданные т. о. элементы общего блага — общедоступные коллективные и индивидуальные товары. Одним из них стало новое измерение бытия — качество жизни со всеми ее атрибутами, не только материальными, но и духовными человеческими отношениями, душевным комфортом и т. п. Массовый характер приняли и демократизированные политические процессы участия в политической жизни страны, города, местного управления и пр. Омассовление условий и форм жизни не могло не проявиться в усреднении культуры, в распространении ее примитивных образцов, стандартизированных и размноженных современными техническими средствами. Это обстоятельство вместе с массовым участием в политике стало одним из источников противоречивых суждений о массовом обществе — от элитарной критики омассовления, «тирании масс» (И. Бентам, Ф. Ницше, О. Шпенглер, Н. А, Бердяев, X. Ортега-и-Гассет и др.), защиты массового общества от элитарной критики (К. Мангейм, Ханна Арендт и др.) до попыток дать позитивную оценку массовому обществу (Д. Белл, Э. Шилз и пр.). Основной вопрос, на который еще не дали ответ ни наука, ни сама история — это вопрос об отношении гражданского и массового общества. Становится ли массовое общество новой формой расширяющегося гражданского общества? Либо оно будет поставлять новый социальный материал для совершенствования гражданского общества, которое изменилось со времен Гоббса и Локка и меняется при переходе к постиндустриальным обществам 21 в.? Ведь изначально понятие «гражданское общество» включало в себя не все общество, а только его городскую «цивильную», цивилизованную часть, т. е. наиболее подготовленную и достойную часть общества («средние классы», «новый класс» профессионалов, «мери- тократия»). В этом варианте массовое общество — расширенная социальная основа, которая может совершенствовать и пополнять гражданское общество. Лит.: Миме Ч. Р. Властвующая элита. М, 1959; Ашин Г. К. Доктрина массового общества. М., 1959; Kornhauzier W. The Politics of mass Society. N. Y, 1965. И. И. Кравченко

МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ- специфический род общественного сознания, получивший широкое распространение и весьма важное значение в обществах современного типа. Подобно классовым, национальным, профессиональным и иным групповым формам общественного сознания, массовое

503

массовой культуры теории сознание выделяется не по своим гносеологическим свойствам (по содержанию, уровню и качеству отражения действительности и т. п.), а прежде всего по специфическим свойствам его носителя, субъекта. При этом в отличие от названных форм общественного сознания, носителем которых являются те или иные группы общества (классы, нации и т. д.), в случае массового сознания в качестве такого субъекта выступает особая совокупность (множество, общность) индивидов, именуемая массой. Типичные (разномасштабные) примеры массы: участники широких политических, социокультурных и иных движений современности; аудитории различных средств и каналов массовой информации; потребители тех или иных социально «окрашенных» (напр., престижных, модных) товаров и услуг; члены разнообразных любительских (по интересам) ассоциаций и клубов; «болельщики» футбольных и иных спортивных команд и т. п. К числу наиболее существенных особенностей всякой массы следует отнести: 1 ) статистический характер данной общности, находящий выражение в том, что она совпадает со множеством дискретных «единиц», не представляя собой какого-либо самостоятельного, целостного образования, отличного от составляющих его элементов; 2) стохастическую (вероятностную) природу данной общности, заключающуюся в том, что «вхождение» в нее индивидов носит неупорядоченный, случайный характер, осуществляется по формуле «может быть, а может и не быть», в результате чего такая общность всегда отличается «размытыми», открытыми границами, неопределенным количественным и качественным составом; 3) ситу- ативность существования данной общности, выражающаяся в том, что она образуется и функционирует исключительно на базе и в границах той или иной конкретной деятельности, невозможна вне ее, в результате чего всегда оказывается неустойчивым образованием, меняющимся от случая к случаю, от одной конкретной ситуации к другой; 4) явно выраженную гетерогенность (разнородность, «смешанность») состава данной общности, ее откровенно внегрупповую (или межгрупповую) природу, проявляющуюся в том, что в массе «разрушаются» границы между всеми существующими в обществе социальными, демографическими, политическими, региональными и иными группами. Перечисленные свойства массы полностью определяют присущий ей тип сознания, особенности его содержания и структуры, способы формирования и функционирования. В содержательном отношении массовое сознание представляет собой широкую совокупность идей, суждений, представлений, иллюзий, чувств, настроений, в том или ином виде отражающих все без исключения стороны жизни общества. Вместе с тем по своему содержанию массовое сознание значительно уже общественного сознания в целом, поскольку за его границами остается великое множество «сюжетов», не доступных пониманию масс и/или не затрагивающих их интересы (ср., напр., содержание науки, права и т. д.). По своей структуре массовое сознание представляет собой чрезвычайно сложное, конгломеративное образование, возникающее на «пересечении» всех известных типов общественного сознания — чувственного и рационального, обыденного и теоретического, абстрактного и художественного, созерцательного и связанного с волевыми действиями и т. д. Бросающиеся (в этой связи) в глаза свойства структуры массового сознания — ее разорванность, пористость, противоречивость, способность к быстрым, неожиданным изменениям. Как и сами массы, массовое сознание в обществах современного типа возникает и формируется в первую очередь в процессе массовизации основных условий и форм жизнедеятельности людей (в сферах производства, потребления, общения, социально-политического участия, досуга), порождающем одинаковые или подобные устремления, интересы, потребности, навыки, склонности и т. д. Действие этих условий и форм бытия закрепляется и получает свое завершение в производстве и распространении соответствующих видов массовой культуры, прежде всего связанных с функционированием средств массовой информации и пропаганды. С их помощью указанные интересы, потребности, устремления широких слоев населения оформляются в виде серии стандартных образов действительности, способов ее познания и моделей поведения. Будучи духовным продуктом объективных процессов массовизации человеческих практик, массовое сознание само оказывает активнейшее воздействие на многие стороны жизни общества, выступая в качестве мощного регулятора массовых форм поведения людей. При этом главными формами выражения и функционирования массового сознания являются общественное мнение и общественное настроение. В западной философии и социологии массовое сознание освещалось с различных позиций — откровенно антидемократических, отождествляющих массы с «толпой», «чернью» (Я. Буркхард, Г. Лебон, X. Ортега-и-Гассет); социально-критических, рассматривающих массу в качестве негативного порождения современных антигуманных типов обществ (Э. Фромм, Д. Рисмеи, Ч, Р. Миллс, Г, Маркузе); позитивистских, связывающих появление масс с научно-техническим прогрессом, деятельностью современных СМИ (Г. Блумер, Э. Шилз, Д. Мартиндейл). В российской науке на протяжении десятилетий позитивное исследование массового сознания было в сущности запрещено из-за полной несовместимости этой проблематики с господствующими в обществе идеологическими установками. Вместе с тем первые работы на этот счет появились в СССР уже в 60-х гг. Лшг.: Трушин Б. А. Логические принципы исследования массового сознания. — «ВФ», 1970, № 7—8; Он же. Массовое сознание. Опыт определения и проблемы исследования. М., 1987; Дилигенский Г. Г. В поисках смысла и цели. Проблемы массового сознания современного капиталистического общества. М, 1986; Он же. Российский горожанин конца 90-х: генезис постсоветского сознания. М., 1998; Blumer H. Movies and Conduct. N. Y., 1933; Riesman D. The Lonely Crowd. N. Y., 1950; Bell D. The End of Ideology. Glencoe, 1964; ElluleJ. Propaganda. The Fonnation of Men's Attitude. N. Y, 1965. Б.А. Трушин

МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫТЕОРИИ. Формирование и развитие массовой культуры в конце 19 — нач. 20 в. было, по сути, лишено теоретического осмысления. Интеллектуальные элиты в Европе и в США, да и в других странах мира ограничивались пренебрежительными ремарками (кино, напр., называлось «развлечением для илотов») и уничижительной критикой. Популярная беллетристика, ярмарочные представления, балаганы, увеселительные заведения, кинематограф триумфально шествовали по планете, но не считались достойным объектом для какого-либо исследования. Зарождение критической теории массовой культуры происходит в рамках социально-философских размышлений по общим проблемам социального развития, в частности обличения массового общества. Первопроходческой в этом отношении можно считать работу X. Ортеги-и-Гассета «Восстание масс» ( 1929), посвященную опасностям вторжения «толпы» в столь тонкие и

504

МАТЕМАТИЗАЦИЯ НАУЧНОГО ЗНАНИЯчувствительные сферы, как культура и принятие политических решений. Элитарные установки автора обусловили однозначно негативную трактовку массовой культуры. Позднее это направление приобрело более отчетливо социологический характер и критика концентрировалась на выявлении тлетворного влияния «общества потребления» (и массовой культуры как его основного компонента) на духовную жизнь людей: на смену творческой индивидуальности якобы приходит «одномерный человек». В рамках Франкфуртской школы социальных исследований существовалодваразличныхподходаканализумассоюйкуль- туры. Первый, аналитический, был представлен В. Бенъями- ном («Произведение искусства в эпоху его технического воспроизведения», 1941). Рассматривая культурные последствия распространения технических искусств, допускающих тиражирование равноценных по художественному качеству и достоверности экземпляров, автор выявлял утерю «ауры» произведения искусства как уникального творения и связанные с этим фундаментальные изменения социального функционирования культуры. Собственно эстетические аспекты отчетливо обнаруживались в рамках второго — критического — подхода. В классической работе Т. Адорно и At. Хоркхаймера «Диалектика просвещения» (1948) главным объектом критики стала индустрия культуры, с которой авторы, бежавшие от фашизма в США, по сути впервые столкнулись на американском континенте. Господство массовой культуры, создающей стандартизированную продукцию на потребу рынку, с их точки зрения, приводит к тому, что современное общество утрачивает способность взращивать подлинную свободу и индивидуальность. Голливудские фильмы, радиопередачи, массовая журналистика и реклама привели к размыванию границ между «искусством» и «жизнью»; при этом существование «высокой» культуры не спасает положения, поскольку эти две половины — массовая и элитарная культуры — не складываются в единое целое. В марксистской традиции, в частности в работах советских философов, литературоведов и искусствоведов, преобладала критика «буржуазной массовой культуры» как формы манипуляции массовым сознанием {Кукаркин А. В. Буржуазная массовая культура. 1978). Очевидное несовпадение обличения массовой культуры с марксистско-ленинской ориентацией на «широкие народные массы» привело к искусственному разграничению массовой культуры (буржуазной) и культуры масс (социалистической). В ряде работ {Туровская М. Герои «безге- ройного времени». 1971; Ройное Б. Черный роман, рус. пер. 1975) проблематика массовой культуры рассматривалась более аналитически и дифференцировано, проводилась мысль о диффузии (В. Баскаков) элитарной и массовой культур. Внутренняя двойственность отличает и рассмотрение массовой культуры с точки зрения теорий массовой коммуникации (масс-медиа). С одной стороны, К. М. Энценсбергер и другие «левые» теоретики обличают грубость и непристойность ложного наслаждения популярной продукцией. С другой стороны, социологи и футурологи во главе с М. Маклюеном усматривают в средствах массовой коммуникации решающий механизм расширения человеческой чувственности и превращения Земного шара в «глобальную деревню». На этой основе в 1980—90-е гг. вырастает корпус теорий глобализации культуры, в частности последствий распространения американских образцов культуры «Макдональдса» и «кока-колы»повсемумиру.Оцениваетсяэтотпроцесспо-раз- ному: как безусловный прогресс (американскими исследователями и авторами, связанными с «коммуникативными автострадами» и индустрией культуры), как неизбежное зло или как «культурный империализм», требующий противодействия. Отсюда французская идея исключения культуры из сферы действия рыночных механизмов и свободной международной торговли {Матлар А., Делькур Кс, Матлар М. Международные рынки образов. 1993). Т. о., в теориях массовой культуры сосуществуют две тенденции; критическая и апологетическая. Согласно первой, массовая культура — сила разрушительная, угрожающая стабильности и возможностям развития человека и общества, согласно второй — необходимый компонент модернизации, культурная составляющая демократии, правового государства и рыночной экономики. К. Э. Разлогов

МАТЕМАТИЗАЦИЯ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ- процесс применения понятий и методов математики в естественных, технических и социально-экономических науках для количественного анализа исследуемых ими явлений. Хотя математизация научного знания началась давно, но только в период современной научно-технической революции приобрела большой размах и значение. Наряду с традиционными областями применения математики, какими являются механика, астрономия, физика и химия, ее методы стали проникать в такие отрасли науки, которые раньше считались не поддающимися математизации ввиду их особой сложности (биология, экономика, социология, лингвистика и др.). Как и любая другая модель, математическая модель, во-первых, отображает некоторые существенные свойства и отношения оригинала, во-вторых, в точно определенном смысле замещает его и, в-третьих, дает новую информацию о нем. Однако в отличие от материальных моделей они являются разновидностями концептуальных моделей, которые отображают количественно-структурные отношения исследуемых процессов и являются оперативно-символическими по характеру применения. Часто такое моделирование характеризуют как искусство применения математики, причем перевод существенных факторов исследуемых явлений на язык математики считают самой трудной стадией моделирования. Поскольку во многих конкретных приложениях математики имеют дело с анализом величин и взаимосвязей между ними, то нередко математическую модель рассматривают как систему уравнений вместе с известными данными, необходимыми для ее решения (начальные условия, граничные условия, значения коэффициентов уравнения и т. п.). Однако для применения математики в новейших разделах естествознания, а также в социологии, психологии, лингвистике и т. д. приходится обращаться к неметрическим моделям, основанным не на измерении величин, а анализе абстрактных структур и категорий. Построение любой математической модели начинается с установления существенных для изучаемых явлений и процессов их качественных свойств и отношений, которые следует выделить от других несущественных факторов и моментов, затрудняющих исследование. Обычно эта стадия осуществляется в специальных науках. Дальнейший этап моделирования связан с формулированием найденных качественных зависимостей на точном языке математики, т. е. с «переводом» информации качественного характера на количестве нно-структурный язык. Для этих целей используют все теории и методы современной математики, но этот этап является едва ли не самой трудной частью математического исследования.

505

МАТЕМАТИЗАЦИЯ НАУЧНОГО ЗНАНИЯВедь для описания одних и тех же явлений могут быть построены самые разнообразные математические модели. Поэтому необходимо, чтобы модель не слишком упрощала изучаемые явления, но в то же время ее точность находилась в границах, определяемых условиями задачи. Характер математической модели, ее сложность и специфика определяются прежде всего природой тех реальных систем и процессов, которые она описывает. После того, как модель построена, ее исследуют на непротиворечивость, а главное — из нее выводят дедуктивные следствия, которые затем интерпретируют с помощью эмпирических данных. По расхождению или согласию следствий модели и результатов наблюдений и экспериментов делают заключение об адекватности модели реальности. Основные формы и методы математизации научного знания связаны с теми типами моделей, которые применяются в различных науках. Они весьма разнообразны и многочисленны, начиная от простого счета и измерения и кончая сложнейшими структурными методами и современным математическим экспериментом. Среди них следует выделить, во-первых, метрические или функциональные методы, опирающиеся на измерение величин исследуемых процессов и выявление функциональных связей между ними; во-вторых, структурные методы, ориентированные не столько на измерение величин, сколько на анализ и взаимоотношение элементов, компонентов и подмножеств различных систем и математических структур. Нередко трудно выразить эти отношения определенным числом, хотя возможно представить их с помощью сравнительных терминов «больше», «меньше» или «равно» и использовать для их анализа структуры порядка. Еще большее применение в последние годы приобрели алгебраические и топологические структуры, напр., понятие графа, часто используемое для анализа малых социальных групп, организации и планирования перевозок, транспортных потоков и т. п. Среди метрических средств математизации научного знания можно выделить детерминистические методы, основывающиеся на использовании функциональных моделей, начиная от классических дифференциального и интегрального исчислений и кончая функциональным анализом. Они получили наиболее широкое применение благодаря точности и достоверности получаемых из них результатов. Методы другого рода, называемые стохастическими, опираются на статистическую информацию о случайных массовых событиях и поэтому их предсказания имеют вероятностный характер. Долгое время именно последнее обстоятельство надолго задержало их использование в науке, но под воздействием запросов биологии, демографии, экономики и социологии вероятностно-статистические методы получили мощный стимул для развития и стали равноправными средствами математического исследования. Появление и непрерывное совершенствование быстродействующих вычислительных средств открыло невиданные раньше возможности для применения математических методов в науке и других сферах деятельности. Если раньше из-за отсутствия таких средств приходилось значительно упрощать математические модели и получать приближенные результаты, то с изобретением компьютеров такая необходимость во многом отпала. Уже первые компьютеры могли заменить труд нескольких тысяч профессиональных вычислителей и по мере увеличения их быстродействия во 2 и 3 поколениях получили широкое применение всюду, где требовалось выполнить большой объем различных расчетов (управление производством, расчет траекторий ракет и искусственных спутников Земли, проектирование атомных реакторов и т. п. ). Однако только с увеличением быстродействия и особенно «памяти» новых компьютеров они стали использоваться в научном исследовании, во-первых, для работы с ними пользователя в режиме диалога, во-вторых, для проведения математического, или вычислительного, эксперимента. Режим диалога дает возможность исследователю проверять гипотезы путем сопоставления их следствии с большим массивом эмпирических данных и соответственно корректировать их. Математический эксперимент является более мощным средством научного познания, ибо классические методы математизации научного знания опирались на сравнительно простые модели, которые можно было использовать только однократно, причем каждый раз осуществлять все операции заново. В отличие от этого при математическом экспериментировании программа вычислений и математическое обеспечение остаются неизменными, а экспериментирование совершается над математическими моделями путем изменения их параметров. После расчета различных вариантов модели их следствия сравниваются с данными эмпирических наблюдений и натурных экспериментов. Опираясь на эти результаты, можно выбрать наиболее оптимальную модель в качестве решения проблемы. Эффективность использования такого эксперимента зависит не столько от совершенства вычислительной техники, сколько от тщательного и глубокого исследования изучаемых процессов на качественном уровне. Сам такой эксперимент обычно предпринимается для решения крупных научно-технических и глобальных проблем (экологических, энергетических и др.). В некоторых процессах, изучение которых сопряжено с опасностью для жизни и здоровья людей, математический эксперимент остается единственным средством исследования (ядерная энергетика, термоядерный синтез, химические и другие вредные производства и т. д.). Другим важным направлением применения математических моделей, алгоритмов и современных компьютеров являются исследования по искусственному интеллекту, одна из основных целей которых заключается в эффективном поиске нестандартных приемов решения интеллектуальных задач. Иногда простейшие такие задачи решаются путем простого перебора возможных вариантов и выбора среди них наилучшего, но при большем числе вариантов с этим не может справиться даже мощный компьютер. Между тем человеческий мозг решает подобные задачи значительно быстрее и экономнее, по-видимому, заранее исключая неправдоподобные варианты. Главная идея компьютерного эвристического программирования заключается в ограничении перебора различных вариантов или комбинаций решений путем использования соответствующей дополнительной теоретической или эмпирической информации с тем, чтобы исключить заведомо неверные варианты. Возможности применения математических методов в любой конкретной науке зависят прежде всего от уровня ее теоретической зрелости. Это, конечно, не исключает их применения и на эмпирической стадии исследования. Однако эти методы являются достаточно элементарными (счет, измерения, сравнения и т. п.) и поэтому на теоретическом уровне требуется использовать более абстрактные математические модели и структуры. Современная научно-техническая революция значительно ускорила процесс математизации научного знания и вьщви-

506

МАТЕРИАЛИЗМнула на первый план проблему математического описания процессов, изучаемых в биологических, социально-экономических и гуманитарных науках. Первой и определяющей причиной математизации научного знания служит воздействие научно-технической революции на все сферы знания, в результате чего многие естественные, технические и частично экономические науки поднялись на качественно новый уровень развития. Введение более общих и абстрактных понятий и создание глубоких теорий в этих науках способствовало дальнейшей их математизации. В этом — вторая причина успехов современной математизации научного знания, которая представляет собой двуединый процесс, включающий рост и развитие конкретных наук, с одной стороны, и совершенствование методов самой математики, с другой. Наконец, третья причина математизации научного знания связана со всевозрастающим использованием все более эффективной электронно-вычислительной техники и других устройств по автоматизации интеллектуальной деятельности. Переворот в вычислительной технике оказал огромное влияние не только на математику и научное познание вообще, но вместе с алгоритмами управления и реализующими их компьютерами эта техника становится составной частью производительных сил современного общества. Замена тяжелого ручного труда машинами, автоматизация производственных процессов, гибкие технологии, промышленные роботы — все эти и другие перспективные направления технического прогресса связаны со все увеличивающимся применением компьютеров и тем самым математических методов исследования. Объективной основой использования математических методов в конкретных науках служит качественная однородность изучаемых ими различных классов явлений. Именно вследствие такой однородности и общности они оказываются количественно и структурно сравнимыми и поэтому поддающимися математической обработке. Однако чем более сложными и качественно отличными оказываются формы движения материи, тем труднее они поддаются математизации. Самой математизированной наукой является механика, изучающая форму движения, в которой абстрагируются от качественных изменений тел и анализируют лишь результат их движения. Самой сложной и потому наиболее трудной для использования математических методов служит общественная форма, в которой приходится учитывать наряду с объективными различиями социальных систем и структур также субъективные стороны деятельности людей (их цели, юлю, интересы, ценностные ориентировки и мотивации и т. п.). Поэтому количественные оценки нередко здесь тесно связаны с качественными, а иногда они отступают на второй план. Математизация научного знания будет эффективной только тогда, когда математизируемая наука будет достаточно зрелой, обладающей сложившимся концептуальным аппаратом. К сожалению, при нынешней моде на математизацию язык символов и формул, строгость и точность математических утверждений и доказательств оказывает гипнотическое влияние на людей, мало искушенных в ней и, главное, не понимающих сущности ее метода. В результате этого нередко за формулами перестают видеть реальное содержание изучаемых процессов. Лит.: Математическое моделирование. М., 1979; Моисеев H. H. Математика ставит эксперимент. М., 1979: Тихонов А. Н., Костомаров Д. П. Рассказы о прикладной математике. М., 1979; Рузавин Г. И. Математизация научного знания. М., 1984. Г. И. Рузавин «МАТЕМАТИЧЕСКИЕ НАЧАЛА НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ* (Philosophiae Naturalis Principia Mathematica. L., 1687; последнее издание — L., 1990; рус. пер. академика А. Н. Крылова: П., 1915—1916) — главное сочинение И. Ньютона, год публикации которого считается годом рождения новоевропейской науки. В этом труде в качестве оснований («принципов», «начал») научного знания выдвинуты новые определения движения, материи, пространства, времени, силы. Вся система т. н. классической физики предстает как вывод всех возможных следствий из этих оснований. Основываясь на трудах Галилея, Декарта и др., Ньютон отказывается от трактовки движения, данного еще Аристотелем, и толкует его не как процесс «возвращения» тела на свое «естественное место», а как состояние, эквивалентное по значению состоянию покоя. При этом движению придается не интегральный (от одной точки к другой), а дифференциальный (в каждой точке) смысл. Время понимается как абсолютная длительность, а пространство — как абсолютная пустота. Последнее определение, из которого следует принцип дальнодействия, вызвал ожесточенные споры Ньютона с его современниками — Рэном, Гуком, Гюйгенсом и др. Однако Ньютон, ориентирующийся не на столкновение тел, а на взаимодействие сил, не нуждался в представлении о непосредственном соприкосновении, в этом заключалось истинное содержание новой динамики. В работе дается также формулировка трех основных законов движения и раскрывается значение динамики как универсальной системы взаимодействия атомарных сил. Силе инерции придается особенно важное значение; она прирождена материи, однако сведения о ней мы получаем лишь по ее проявлениям, т. е. на основе взаимодействия различных сил. Одна из целей «Начал» — доказательство закона всемирного тяготения, величайшего открытия Ньютона. Выяснять природу тяготения (как и природу инерции) Ньютон отказывается, считая, что достаточно факта его существования, на основе расчетов которого можно объяснить «все явления небесных тел и моря». «Начала» оказали огромное воздействие на все последующее развитие теоретической науки и оставались незыблемым ее фундаментом в течение почти двух столетий вплоть до открытия А. Эйнштейна; их законы и формулировки и сейчас верны для мира макрообъектов и малых скоростей. Разработанный здесь метод принципов во многом повлиял на формирование и развитие методологии науки 17—18 вв. Т. Б. Длугач

МАТЕРИАЛИЗМ(отлат. materialis — вещественный) — монистическое философское направление, признающее существование мира вне и независимо от сознания познающего субъекта и объясняющее этот мир из самого себя, не прибегая к гипотезе о предшествующем ему и порождающем его мировом духе (боге, абсолютной идее и т. д.). Человеческое сознание при этом понимается как закономерный продукт эволюции материального мира. Различают вульгарный и последовательный материализм. Первый трактует сознание как вид материи («мозг так же выделяет мысль, как печень — желчь»), второй — как ее свойство, возникающее на определенном этапе развития материального мира из свойства, присущего всей материи, — отражения. Положение о первичности материи и вторичности сознания является основой для ответа на вопрос, познаваем ли мир: будучи закономерным продуктом развития материи, сознание человека способно не только познавать мир, но и посредством практики творить его.

507

«МАТЕРИАЛИЗМ И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ» Термин «материалисты» ввел Лейбниц для обозначения своих противников. Несколько лет спустя он уже фигурировал в философском словаре И. Вальха: «Материализмом называют то, когда отрицают духовные субстанции и не хотят допускать ничего, кроме телесного... Материализмом следует называть и то, когда все события и действия природных тел выводят только из свойств материи, таких, как величина, фигура, тяжесть, разъединение и соединение и, т. о., не хотят признавать никакого другого духовного принципа, кроме души» (Walch I. G. Philosophisches Lexicon, 1726). Французские материалисты 18 в. — Ламетри, Дидро, Гольбах и Гельвеций — сознательно применяли термин «материализм» по отношению к себе. Однако даже в 19 в. Л. Фейербах и Э. Геккель отказывались называть себя материалистами. В Европе материализм прошел в своем развитии три этапа. Первый этап был связан с наивным или стихийным материализмом древних греков и римлян (Эмпедокл, Анаксимандр, Демокрит, Эпикур). В 16—18 вв. Ф. Бэкон, Гоббс, Дидро, Гольбах, Гельвеции и др. сформировали метафизический и механистический материализм. В 1840-х гг. К. Маркс и Ф. Энгельс сформулировали основные принципы диалектического материализма. Материализм утверждает, что в основе качественного разнообразия мира лежит абсолютно однородная первоматерия. Поиски последней составляли одну из главных задач материализма с самого его возникновения. Фалес считал, что все в мире состоит из воды, Анаксимен — воздуха, Гераклит — огня. В 16—18 вв. все явления мира пытались вывести из механически движущейся материи, в конце 19 в. Э. Геккель предложил на роль первоматерии эфир. Однако каждый раз эти гипотезы опровергались. Итогом стал отказ от субстратного определения материи и переход к феноменологическому — через ее отношение к сознанию. Наиболее развернуто это определение сформулировал В. И. Ленин. Материя трактуется им как реальность, существующая вне сознания, независимо от него и отражаемая в нем. Феноменологическое определение материи не исключает субстратного, а дополняет его. Первые материалисты, обсуждавшие вопрос, что представляет собой материя как субстанция всех вещей, исходили из ее первичности по отношению к собственному сознанию как чего-то само собой разумеющегося. И лишь в 17 в., после формулировки Декартом принципа методологического сомнения и разработки Беркли аргументов в защиту субъективного идеализма, было признано, что обоснование этого исходного положения материализма — сложнейшая философская задача. Общепризнанного ее решения нет до сих пор. С точки зрения диалектического материализма, веру в реальность и познаваемость материального мира доказывает успех практической деятельности, основанной на этой вере. Последовательный материализм особенно трудно провести при исследовании человеческого общества. Материалист во взглядах на природу вполне может оказаться идеалистом во взглядах на общество. Расхождения между историческим материализмом и историческим идеализмом возникают при ответе на вопрос, почему по одной и той же социальной проблеме существуют диаметрально противоположные точки зрения. Исторический материализм утверждает, что эти расхождения во взглядах объясняются не только объективными трудностями познания социальных явлений, но и теми материальными отношениями, в которых находятся носители этих взглядов и которые складываются независимо от их воли. В этом смысл тезиса «общественное бытие определяет общественное сознание». Из него следует практический вывод: чтобы изменить общественное сознание людей, нужно изменить их общественное бытие. Отсюда же делается вывод о классовости общественного сознания в классовом обществе и о классовой борьбе как средстве его изменения. В то же время и отказ от материалистического взгляда на историю, попытка воздействовать на взгляды и поступки людей, полностью игнорируя их обусловленность общественным бытием, ведет к социальному хаосу. На протяжении всей истории философии разработка материализма была не самоцелью, а средством для решения главного вопроса всякого мировоззрения — о цели человеческой жизни. Для материализма такой целью является счастье как отдельного человека, так и всего человечества, достигаемое в реальной, земной жизни, в процессе достижения рациональных и конструктивных целей. Задача объяснить мир в целом из самого себя, поставленная материализмом, естественна и потому чрезвычайно трудна для реализации. Последовательный субъективный идеалист, солипсист, объявляет существующим только свое собственное сознание, тем самым снимая вопрос об его отношении к внешнему миру. Объективный идеалист, признавая объективный мир, сохраняет проблему, но решает ее посредством своего рода круга: сознание субъекта выводит из внешнего по отношению к нему мира, а этот последний — из «мировой идеи». Дуалист, утверждая взаимную независимость материального и идеального, обходит проблему за счет отказа от одного из основополагающих научных принципов — монизма. Но за эту «интеллектуальную честность» материализм платит дорогую цену. Именно глобальностью программы материализма, нежеланием упростить ее, объясняется немногочисленность полученных в ее рамках выдающихся научных результатов и, как следствие, немногочисленность великих материалистов в истории философии. Отсюда же и попытки принять желаемое за действительное, объявить программу материализма реализованной, так дискредитировавшие диалектический материализм. См. также статью Диалектический материализм и литературу к этой статье. Г.Д.Левин «МАТЕРИАЛИЗМ И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ. Критические заметки об одной реакционной философии» — философско-публицистический труд В. И. Ленина (1909). Поводом для написания его послужили сб. статей В. Базарова, А. Богданова, А. Луначарского, С. Суворова и др. «Очерки по философии марксизма» (1908), а также книг П. Юшкевича, Я. Бермана и Н. Валентинова. Ленин выступает против попыток соединить марксизм с философией Э. Маха и Р. Авенариуса и подвергает критическому анализу эмпириокритицизм. Марксизм, по Ленину, имеет собственную философию — диалектический материализм со своей теорией познания, трактуемой им как теория отражения. В первых трех главах сравнивается теория познания эмпириокритицизма и диалектического материализма, в четвертой вскрывается родство эмпириокритицизма с другими идеалистическими концепциями (берклеанством, юмизмом, имманентной философией и т. д.), в пятой — его связь с «физическим идеализмом» (А. Пуанкаре, В. Оствальд, П. Дюгем и др.), в шестой дается критика эмпириокритической концепции общества, ей противопоставляется теория исторического материализма, рассматривается проблема партийности философии и общественных наук. Развивая теорию отражения, Ленин показывает,

508

МАТЕРИЯчто если прежний материализм отождествлял материю с веществом, то для диалектического материализма материя есть «объективная реальность, существующая независимо от человеческого сознания и отображаемая им» (Поли. собр. соч., т. 18, с. 276). Неабсолютный характер некоторых свойств, считавшихся ранее первичными, вовсе не означает, что материя исчезла: исчез лишь «тот предел, до которого мы знали материю до сих пор, наше знание идет глубже» (там же, с. 275). «Природа бесконечна», и диалектический материализм настаивает на относительном характере любых вех познания объекта. В данном контексте Ленин исследует смысл объективной, абсолютной и относительной истин и их связь с общественной практикой. При этом критерий практики никогда не может с абсолютной полнотой подтвердить истинность или ложность какого бы то ни было человеческого представления, но он достаточно определенен, чтобы вести борьбу со всяким идеализмом и агностицизмом. Ленин не исследует соотношение чувственного и рационального, эмпирического и теоретического уровней знания, не анализирует специально активную роль субъекта, а также роль практики в формировании сознания, характер социальной детерминации. Его задача заключалась не в показе того, как происходит познание, а в выявлении принципиальной противоположности идеалистической и материалистической позиций в гносеологии. В советский период книга «Материализм и эмпириокритицизм» считалась каноническим творением марксистской философии, преобладал догматический подход к ее изучению. Сам Ленин, со свойственным ему реализмом, отмечал, что работа будет небесполезна (независимо от полемических целей) как пособие для ознакомления с философией марксизма, а равно с философскими выводами из новейших открытий естествознания. Лит.: Кедров Б. М. К изучению книги В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». М., 1973; Грецкий M. H. Наука — философия — идеология. М., 1978; Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М, 1980; Материализм и эмпириокритицизм в России и за рубежом. Новые материалы. М., 1990; AlthusserL. Lenine ei la philosophie. P., 1969; Actuaiita del materialismo dialectico. Roma, 1974. M. H. Грецкий

МАТЕРИАЛИЗМ ФРАНЦУЗСКИЙ- основное направление философии французского Просвещения 18 в. Первым представителем философии французского Просвещения, осуществившим оригинальный синтез картезианства, учения Гассенди и янсенизма, явился Б. Фонтенель (1657— 1757), творчество которого составило необходимое звено перехода от французской философии 17 в. к просветительской мысли 18 в. Составной частью философии французского Просвещения был деизм, представители которого, напр., Вольтер, исходили из абсолютного дуализма материи и движения, разделяли теорию врожденных идей, идею субстанциальности души и др. Отвергая средневековую схоластику, разоблачая фанатизм и нетерпимость католической церкви, деисты рассматривали Бога в качестве разумной первопричины мира, а «естественную религию* — в качестве социального регулятора исторического процесса. Утверждаемая ими теория общественного договора строилась на представлении о неизменной сущности абстрактного человека. Другим философским течением французского Просвещения был открытый материализм, сформировавшийся в процессе критики деизма на базе естественнонаучных идей Коперника, Галилея, Декарта, Ньютона. Систематическое изложение основных идей французского материализма 18 в. было дано в сочинении П. Гольбаха «Система природы» (1770), где было развито учение о материи как объективной реальности, су- шествующей независимо от человеческого сознания и воздействующей на наши органы чувств, о материальном мире как целостной системе, о движении как атрибуте несотворен- ной материи. Отстаивая принципы материалистического сенсуализма, Гольбах подверг критике субъективный идеализм Дж. Беркли, учение Декарта о врожденных идеях, гилозоизм и представления о субстанциальности души. К. А. Гельвеций в сочинении «Об уме» (1758), признавая объективное существование внешнего мира, считал природу множеством различных образований, а материю — не субстанцией, а совокупностью свойств, важнейшие из которых — протяженность, плотность, непроницаемость и движение. Отвергая теологическую и спиритуалистическую концепцию общества и человека, Гельвеции развивал идеи утилитаризма, согласно которым правильно понятый личный интерес составляет основу общественной жизни. Применение принципов материалистического сенсуализма к изучению истории привело целый ряд просветителей (Вольтер, Тюрго, Кондорсе, Руссо, Гельвеции) к признанию закономерного характера исторического процесса, к понятию исторической эволюции и теории исторического прогресса. Представления об уровнях организации материи, содержавшиеся в трудах французских метриалистов 18 в., были связаны с наметившимися у них идеями о развитии живой природы. Атеистическое наследие французского метриализма не ограничивалось рационалистической критикой религии, а содержало аргументированное опровержение креационизма и телеологии, деистических доказательств существования Бога. Лит.: Богуславский В. М. У истоков французского атеизма и материализма. М., 1964; Век Просвещения. М.—Париж, 1970; Кузнецов В. Я. Французский материализм XVIII в. М., 1981; МомджянХ. Н. Французское Просвещение XVIII в. М., 1983; Gusdorf G. Les principes de la pensee au siecle des Lumieres. P., 1971; Hazard P. La pensee europeenne au 18 siecle de Montesquieu a Lessing. P., 1964. КГ.Ям

МАТЕРИАЛЬНОЕ(от лат. materialis — вещественный) — состоящее из материи. Первые философы понимали материю как простейший субстрат мира, а материальным называли то, что состоит из него. Однако все попытки найти этот первосубстрат не увенчались успехом. Материальным стали называть все, что существует вне и независимо от сознания субъекта. Такое определение материального называют феноменологическим. Материальное в этом смысле включает не только предметы, самостоятельно существующие в пространстве-времени, но и их части, а также признаки (свойства и отношения). Материальным называют также мир в целом, включающий и человеческое сознание, но трактуемый как не зависящий ни от какого предшествующего ему и порождающего его сознания (Бога, духа, идеи и т. д.). См. также статьи Материя и Материализм. Г. Д. Левин

МАТЕРИЯ— понятие древнегреческой, затем всей европейской философии. Играет важную роль в онтологии, натурфилософии, теории познания. Имеется во многих, но не во всех системах европейской философии. Основные значения понятия материи: 1) субстрат, «подлежащее», «то, из чего» (Аристотель) возникают и состоят вещи и Вселенная; 2) бесконечно делимый континуум, пространство, «то, в чем» (Платон),

509

МАТЕРИЯили протяжение (Декарт); 3) принцип индивидуации, т. е. условие множественности (Платон, Аристотель, Прокл, Лейбниц); 4) вещество, или тело, обладающее инертностью, т. е. массой, и непроницаемостью, т. е. упругостью или твердостью (античные стоики, новоевропейские материалисты). Противопоставляется материя духу, разуму, сознанию, форме, идее, благу, Богу, актуальному бытию (как чистая потенция), или, напротив, вторичным явлениям сознания как подлинное, объективное, первичное бытие. На этой оппозиции основывается идеологическое значение понятия материи и противостояние материализма и идеализма. Термин «материя» — латинская калька древнегреческого слова «xjikr\» («vkr\» первоначально означало «лес», древесину как строительный материал; лат. materia — также первоначально «дубовая древесина, строевой лес»). В философию термин «\)\ц» впервые введен Аристотелем, латинский перевод «materia» — Цицероном. Аристотель употребляет термин «\>Хт|» — материя, излагая взгляды своих предшественников. По его утверждению, «первоначало всего», о котором учили большинство философов-досократиков, есть именно материя (вода у Фалеса, воздух у Анаксимена, беспредельное у Анаксимандра, огонь у Гераклита, четыре элемента у Эмпе- докла, атомы у Демокрита): «Большинство первых философов считало началом всего одни лишь материальные начала, а именно то, из чего состоят все вещи, из чего как первого они возникают и во что как в последнее они, погибая, превращаются» (Метафизика, 983 Ь5—9). С материей отождествляет он и «третье начало» Платона, «хору»-пространство. Эту традицию продолжает ученик Аристотеля Феофраст, а затем все древние дрксографы и новые историки философии. Учения первых греческих натурфилософов одно время объединяли под названием «гилозоизма», т. е. «живомате- риализма», дабы подчеркнуть отличие их представления о первоматерии как живом и отчасти разумном начале от механистического материализма нового времени. Нередко такой гилозоизм характеризовался как переходная ступень от мифа к логосу, от религиозного мировосприятия к рациональной философии. В первоначалах досократиков видели развитие космогонических мифов Передней Азии. Однако сами натурфилософы сознавали себя не продолжателями, а прямыми оппонентами традиционной мифологии: критика общепринятых религиозных воззрений как бессмысленных и безнравственных составляет полемический пафос ранних досократиков. Главное их стремление — утвердить мир на единой незыблемой, вечной основе, и именно в качестве такого вечного, всеохватывающего начала выступает у них материя; более того, она — живая, движущая и организующая, всемогущая божественная сила. Она обеспечивает единство и стабильность космоса, неизменность и непреложность его законов — то, чего не могли обеспечить враждующие, преходящие и слабые божества традиционной мифологии. Фалесовская вода порождает и объемлет все космические элементы; «беспредельное» Анаксимандра — божественно и непреходяще, обеспечивает неизменность и постоянство круговорота возникновении и уничтожении в мире; Анакси- меновский воздух все проникает, животворит и движет. При этом материальному первоначалу приписывается правильное, закономерное движение (напр., разрежение и сгущение у Анаксимена). У Гераклита первоматерия — огонь, вечный, живой и подвижный, он отождествляется с мировым законом, мерой, или разумом—Логосом, обеспечивающим единство противоположностей. Эмпедокл, Анаксагор и Демокрит вводят понятие материи как одновременно единой и множественной: четыре элемента Эмпедокла, вселенская смесь частиц Анаксагора, атомы Демокрита. Учение Платона о материи можно рассматривать как решение проблемы: как обосновать сосуществование множественного эмпирического мира и изначально единого, неизменного и умопостигаемого бытия. Если подлинное бытие — первообраз, а эмпирический мир — его подобие или отражение, то необходимо должно быть нечто, в чем отражается первообраз, что обусловливает отличие от него отражения, и тем самым существование числового множества, движения и изменения. Есть два вида, — рассуждает Платон в диалоге «Тимей», — с одной стороны, «то, что всегда есть и никогда не возникает, с другой — то, что всегда возникает, но никогда не существует. Первое постигается умом и мышлением и всегда тождественно себе; второе — неразумным чувством и мнением, оно всегда рождается и погибает, но никогда не существует в действительности» (27 d — 28 а). Однако необходимо допустить и «третий вид», непостижимый ни уму, ни чувствам, — нечто «темное и дремучее», о чем мы можем лишь догадываться путем «незаконного умозаключения». Этот третий вид — пространство, или материя — служит местом и средой, в которой возникают и гибнут эмпирические вещи, их «матерью», «кормилицей» и «восприемницей», тем «воском», на котором запечатлеваются оттиски вечно сущего; эти оттиски и составляют наш эмпирический мир. Третий вид непреходящ, ибо не возникает и не погибает; но в то же время он и не существует, ибо совсем непричастен бытию. Он не тождествен себе, ибо не обладает никакими свойствами, сущностью или смыслом, и потому же он — не изменчив, ибо в нем нечему изменяться. Если подлинное бытие проявляет себя в эмпирии в виде смысла и целесообразности, законов природы и космоса, обеспечивающих гармонию, порядок и сохранение, то «третий вид» проявляется как «необходимость» — мировая энтропия. Т. о., то, что называется в новое время «законами природы», распадается для Платона на две части: собственно законы, проявление единого мирового разума, источника бытия, и проявления материи, «необходимости», источника тленности и несовершенства. Не обладая никакими качественными характеристиками, Платоновская материя наделена одним потенциальным свойством: она способна к математическому структурированию. По описанию Платона, когда подлинное бытие отражается в материи, возникает множество треугольников, равносторонних и прямоугольных равнобедренных, которые затем упорядочиваются в пять видов правильных многогранников; каждый из пяти видов соответствует одному из первоэлементов: тетраэдр — огонь, октаэдр — воздух, икосаэдр — вода, куб — земля, а додекаэдр — элемент неба (впоследствии пятый элемент, quinta essentia, был назван «эфиром» и считался особо тонким живым огнем, из которого состоит небесная сфера и все небесные тела). Материя, в которой существуют эти геометрические фигуры и тела, называется у Платона «пространством» (хсЬра тсигос), но мыслится не как реальное пустое пространство, а скорее как математический континуум. Его главная характеристика — «беспредельность» (то arapov), не в смысле бесконечной протяженности, а в смысле абсолютной неопределенности и бесконечной делимости. Такая материя выступает прежде всего как принцип множественности, противостоящий единому бытию. Платона не занимает очевидное затруднение: как объяснить переход от чисто математических конструкций к телам, обладающим массой и упругостью.

510

МАТЕРИЯАристотель разрабатывает свое понятие материи. Как ученик и последователь Платона, он принимает, что предметом истинного, научного знания может быть лишь единое, неизменное бытие — идея, или форма (eiOoc, цорфм). Но относительно эмпирического мира он расходится с Платоном, не соглашаясь признать ни иллюзорности его существования, ни его непознаваемости. Одна из главных задач аристотелевой метафизики — обосновать реальность эмпирического мира и возможность науки физики, т. е. достоверного знания об изменчивых вещах. Такая постановка проблемы не позволяет принять досократовское представление о материи как об определенном наборе первоэлементов, где возникновение и изменение мыслится как результат чисто количественных комбинаций этих элементов. Подобное представление лишь отодвигает проблему — вопрос о происхождении самих первоэлементов остается открытым. Аристотель избирает другой путь — релятивирует платоновский принцип множественности, делает материю относительной. Платоновская материя выступает прямой противоположностью вечному бытию (идеям) как небытие; божественному принципу единства — как принцип множественности; идеям как источнику определенности — как «беспредельность» и бесконечность, идеальному Уму — как бессмысленная «необходимость». Для Аристотеля материя — тоже небытие, беспредельность, лишенная целесообразности необходимость, однако главная ее характеристика иная: материя — это то, что ничему не противоположно, материя — это всегда субъект, бескачественное подлежащее (wroKsiuevov) всех предикатов (форм). Материя, по Аристотелю, всегда есть материя чего-нибудь, и понятие материи имеет смысл лишь для пары соотнесенных предметов. Способ познания материл — аналогия (пропорция). Как бронза является материей для статуи, так четыре первоэлемента (земля, вода, воздух, огонь) — материя для бронзы, а невоспринимаемая для чувств и разума первоматерия — материя для четырех элементов. В том же соотношении находятся, напр., живое существо, или душа, и его материя — тело; физическое тело и его материя — четыре элемента и т. д. Это значит, что статуя по сравнению с бронзой, или живое существо по сравнению с неодушевленным телом содержит некий дополнительный элемент — Аристотель называет его тем же словом, каким Платон называл свои вечные идеи — eiooc, форма. Другая же составная часть всякого существа или вещи, та, что подлежит оформлению и структурированию, и есть ее материя. При этом материя вовсе не должна существовать независимо от вещи и прежде нее, как в частном случае с бронзой и статуей; так, душа (т. е. одушевленность, жизнь) и тело живого существа не существуют ни до, ни отдельно друг от друга. Аристотель уточняет свое понятие материи в трех важнейших аспектах: с точки зрения ее способности к изменению, бытия и познаваемости. Говоря об изменении, возникновении или становлении чего-либо, необходимо, согласно Аристотелю, различать то, что становится, и то, чем оно становится. Первое и есть материя, второе — форма, или «составное», т. е. то, что состоит из материи и формы (таковы, по Аристотелю, все сущие вещи и существа за исключением Бога — вечного двигателя, который есть чистая «форма форм» и материи непричастен). Первоматерия, служащая материей для всего сущего, сама не есть сущее. Материя — это небытие, то \щ OV. Однако поскольку материя понятие относительное, то она — не просто небытие вообще, а небытие чего-то, той вещи, которая может возникнуть именно из этой материи при воздействии определенных причин (действующей, формальной и целевой). Следовательно, всякая материя — это определенная вещь (тобе та) в возможности (Ouvaei). Соответственно, и первоматерия, лежащая в основе мироздания, — это не чистое небытие, а потенциальное бытие, то ouvauet ov. Первая материя существует только в составе данной вселенной, а не сама по себе, следовательно, другой вселенной, нежели наша, быть не может. С точки зрения познания, материя, как не обладающая ни одним из определений того предмета, для которого она служит материей, есть нечто неопределенное (dopiGTOv, duopxpov). Поэтому материя сама по себе непознаваема ни теоретически, ни эмпирически. О ее существовании мы заключаем лишь путем аналогии. Благодаря такому понятию материи Аристотель может объяснить все процессы возникновения, изменения и движения как процессы реализации заложенной в вещах предрасположенности к принятию той или иной формы, как актуализацию потенций или, что то же самое, как оформление и переоформление материи. Аристотелевское понятие материи, т. о., не обозначает определенный предмет, напр., первовещество, а является импликацией научной программы: при исследовании всякой эмпирически данной вещи или класса вещей и явлений ставится вопрос, что именно должно рассматриваться как материя этой вещи и какими именно действующими и формально-целевыми причинами обусловлена актуализация этой материи. В рамках такой программы возможно построение рационального научного естествознания, которое должно носить квалитативный характер. Научной программой служило и платоновское понятие материи как пространства, принципа множественности и математического континуума. Соответственно, и естествознание, разработанное на основе платоновской программы, должно было носить математический характер. Именно поэтому современные физики рассматривают Платона как своего предтечу. После Аристотеля в эпоху эллинизма понятие материи разрабатывается в школах стоиков и неоплатоников. Стоики сводят все сущее к материи, неоплатоники, наоборот, к идее-форме, что позволяет теоретически дедуцировать мироздание из одного источника. Для стоика бытие— едино; все, что существует, составляет вселенную (то roxv, Universum), космос, который поэтому тоже един и единствен. Главный признак бытия — способность действовать и испытывать воздействие. Такой способностью обладают только тела. Следовательно, существуют только тела. Телом стоики считают не всякую вещь, воспринимаемую чувствами (как Платон), но лишь предметы, обладающие упругостью (твердостью, непроницаемостью) и оукос — трехмерным объемом и тяжестью. Бог, душа и качества предметов, по стоическому учению, тоже телесны. Напротив, пространство, время, пустота, значения слов и понятий — не тела; они представляют собой «нечто» (тл), но не существуют в действительности. Раз пустоты нет, то вселенная есть физический континуум, следовательно, всякое тело может до бесконечности делиться на тела. Материя, согласно стоическим воззрениям, телесна, едина, непрерывна и представляет собой единственное сущее. Такая теоретическая система стройна и последовательна, но мало пригодна для объяснения эмпирической действительности. Она нуждается в уточнении — и стоицизм, слегка видоизменив, включает в свою систему платоновско-аристотелевское учение о взаимодействии материи и формы. Поскольку существовать — значит действовать и претерпевать воздействие, постольку внутри сущего — материи — можно различить две части, или два начала (dpxai): действующее и страдающее. Пассивная часть

511

МАТЕРИЯматерии, способная гл. о. к страданию, выступает в качестве подлежащего (xmoKsiiisvov) и есть материя в узком смысле слова. Она представляет собой бескачественное тело (drcoiov ашца), или бескачественную сущность (?roiov ovoia), она инертна (бессильна — aotiva^oc) и неподвижна, но вечна — не возникла и не подлежит разрушению, сохраняя неизменным свое количество. В ней и на нее действует активная часть материи — Логос, которого стоики зовут еще «Богом, Умом, Провидением и Зевсом». Эта воплощенная Сила, божественный Разум, представляет собой теплое газообразное тело, состоящее из смеси тончайших частиц теплого воздуха и огня, и называется «дыханием» — яуеоца (лат. spiritus). Механизм взаимодействия пневмы и инертной первоматерии стоики объясняют с помощью учения о «всецелом смешении» (oicAou краоц). При смешении различных компонентов вселенского континуума могут возникать абсолютно гомогенные смеси: при отделении сколь угодно малой части этой смеси, в ней будут наличествовать все компоненты. Пневма — самый тонкий из элементов, смешана повсюду с частицами косной пассивной материи. Функции пневмы у стоиков — те же, что функции формы-идеи у Платона и Аристотеля: она сообщает пассивной части материи порядок и структуру, обеспечивает цельность и единство космоса и каждой вещи в нем. Она же является источником изменения и движения. Однако взаимодействие упорядочивающего и пассивного начал объясняется у стоиков чисто физически: будучи силой, пневма создает напряжение (tovoc) между материальными частицами, своего рода динамическое притяжение. Именно к стоическому учению о пневме, вероятно, восходят позднейшие понятия эфира и физической силы в естествознании. Учение о материи, отличное от стоического, разрабатывается в неоплатонизме. Согласно общей для всех неоплатоников иерархической схеме, первоначалом всего является Единое (оно же «Бог» и «Благо как таковое»). Это Единое выше всякого бытия — «по ту сторону» сущего (оно так и называется — то erceKetva, «потустороннее»; лат. — трансценденция). Единое — источник бытия, которое составляет следующую ступень в неоплатонической иерархии и называется по-разному: бытием, истинно сущим, Умом, умопостигаемым миром или идеями. Бытие существует постольку, поскольку оно едино — «постоянно взирает на Единое». Ниже бытия располагается Душа, «неделимая и разделенная в телах», двойственное существо, причастное бытию, разуму, вечности и неизменности в силу своей неделимости, причастное небытию, бессмысленности и движению в силу разделенности в телах (ин- дивидуации). Следующая ступень вниз по онтологической лестнице — тело, телесность вообще (то оюратабгс), тленное, изменчивое, косное, неразумное, существующее лишь в излучении души и формы-идеи низшего порядка. Дальше вниз ничего нет. Это и есть материя неоплатоников — тот низ, «дно» онтологической иерархии, где ничего нет, небытие (то \щ ov). Характеристики материи — беспредельная, бесконечная, бескачественная, не существующая, инертная, бессильная, вязкая, противоположность благу, источник и сущность зла. Будучи тоже в своем роде по ту сторону всего сущего, материя представляет собой, согласно Плотину, прямую противоположность не бытию и идее, а самому Единому-Благу. Другие неоплатоники не принимали такую концепцию двух трансцендентных полюсов и отрицали за материей самостоятельность. Помимо этой низшей материи «дна», Плотин, а вслед за ним Порфирий и Прокл учили об «умопостигаемой материи», той, которая служит средой для умопостигаемых сущностей — первого и высшего множества. Это то самое понятие математического континуума, о котором говорил Платон, но более разработанное и детализованное. Помимо умопостигаемой материи, служащей субстратом для идей и арифметических чисел, Прокл вводит понятие материи воображения (cpavraaia), субстрата геометрических фигур. Общее свойство всех видов материи — материи идей, чисел, воображаемых фигур и чувственных тел — беспредельность, т. е. неопределенность, иррациональность и делимость до бесконечности. У христианских мыслителей поздней Античности и раннего средневековья учение о материи сводится к доказательству того, что материи нет, ибо Бог сотворил мир из ничего. Ни платоновский дуализм, ни аристотелевский имманентизм для них неприемлемы. На этом настаивают Ориген, Евсевий и все каппадокийцы. Другие мыслители, пишущие на натурфилософские темы по языческим источникам (Калкидий, Исидор, Беда Достопочтимый, Гонорий и др.), оговариваются, что первая материя, materia, то, из чего или в чем творил Создатель Вселенной, действительно есть ложная языческая выдумка, но материя как беспорядочное смешение всех элементарных частиц на заре мировой истории могла существовать в результате первого акта творения; именно о ней говорит Платон в «Тимее» (первичное смешение треугольников до начала деятельности Демиурга-Творца), и ее называют silva — второй вариант перевода греч. \>Хт| на латынь. Учение о вторичной материи — сильве — сохранялось до 13 в., соединившись позднее с атомистическими представлениями. Что касается собственно материи — materia prima, то на протяжении всего Средневековья в арабском мире, а начиная с 13 в. и на европейском Западе разрабатывается аристотелевское учение. В центре обсуждения оказываются вопросы о бытии, небытии или потенциальном бытии материи, и в связи с этим о том, что означает ее потенциальность в сравнении с действительным бытием — материальных вещей, души или вечных идей; о самостоятельности или релятивности материи; оба эти вопроса объединяются на латинском Западе в один: является ли материя субстанцией? Исследуются также вопросы о единстве или множественности материи (материя умопостигаемая, имагинативная и собственно первоматерия — субстрат тел и вещества), о материи как принципе индивидуации, в частности: каким образом возможны индивидуальные души, если принцип множественности — материя, а души бессмертны, следовательно, нематериальны? Обсуждается также, вечна ли материя, или сотворена, или родилась естественным образом? И проблема, детально поставленная, но не разрешенная Аристотелем: материальны ли небесные тела, и если да, то что у них за материей? Ближе всех к Аристотелю трактовал понятие материи Фома Аквинский; с точки зрения Фомы, она не имеет самостоятельного бытия, следовательно, не есть в собственном смысле субстанция; материя для Фомы есть прежде всего принцип индивидуации, условие возможности нумерического различия в вещах. Оппонентом Фомы выступил прежде всего Дуне Скот, учивший, что индивидуальные вещи — прежде видов и родов, а потому чисто нумерического отличия нет и материя не может быть принципом индивидуации. На учение Скота опирались затем номиналисты Оккам и Буридан, для которых материя — конкретная, актуально существующая вещь, самостоятельная субстанция. Это номиналистическое понимание материи во многом определило трактовку материи в новое время, прежде всего в естественных науках (как реально существующее вещество, наделенное массой и силой) и в философии Просвещения.

512

МАТЕРИЯОсновные тенденции развития учения о материи в новое время следующие: 1) Субстанциализация: относительная, существующая лишь в потенции и только по отношению к форме материя аристотелевской традиции превращается в реально и самостоятельно существующую субстанцию, которая сама продуцирует все формы и процессы во вселенной и, собственно, всю вселенную и составляет. 2) Структурирование: бескачественная и бесформенная материя наделяется собственными, неотделимыми от нее свойствами: протяжением, инерцией, тяжестью, упругостью и/или атомистической структурой. 3) Динамизация: пассивная материя превращается в активную движущую силу. С другой стороны, прежде всего для развития понятия материи были характерны прямо противоположные тенденции: материя феноменализируется, т. е. рассматривается не как субстанция (сущность), а как явление; а в философии естествознания последнего времени это понятие размывается и постепенно исчезает — материя утрачивает одну за другой свои определенные характеристики, становясь бескачественным носителем атрибутов (прежде всего пространства и времени). Платонизирующие философы 16—17 вв. рассматривали материю как одно из двух извечных, параллельно существующих начал. Для Дж. Бруно все субстанции восходят к двум субстанциальным принципам: формальному («мировая душа») и материальному, который Бруно, опираясь на платоновского «Тимея», называет «вместилищем форм». Материя, по Бруно, едина, познается лишь разумом и существует одновременно и актуально, и потенциально, ибо абсолютная потенция есть акт. Будучи абсолютной, вечной, единой и неотличимой от действительности возможностью, материя у Бруно получает первенство перед формами, постоянно сменяющими друг друга в материи. Содержащая в себе формы материя есть природа — прообраз и верховная сила Вселенной. Дуалистом выступает в своей рационалистической метафизике и Декарт. Но материю он толкует иначе, чем Бруно. Все сущее, по Декарту, принадлежит к одной из двух несовместимых субстанций: мыслящей (res cogitans) или протяженной (res extensa). Вторая и есть материя, сущность которой Декарт сводит к трехмерному протяжению. Все чувственно воспринимаемые свойства вещества, как твердость, вес, цвет, суть лишь случайные свойства (акциденции) материи. Будучи пассивной протяженной субстанцией материя делима до бесконечности, заполняет все пространство и остается повсюду тождественной себе. В противовес рационалистам, для которых понятие материи играет кардинальную роль, английские эмпирики либо элиминируют его вовсе за ненадобностью, либо сводят его роль к минимуму. Для Дж. Локка материя есть условное понятие, получаемое путем абстракции: если тело (вещество) есть «плотная, протяженная и оформленная субстанция» (Локк Дж. Опыт о человеческом разуме, III, гл. 10, § 15), то за вычетом протяжения и оформленности мы получим «смутное представление» о некоей плотной субстанции, которая не может существовать реально и самостоятельно, будучи пассивной, мертвой и неспособной что-либо из себя породить. Дж. Беркли объявляет понятие материи ложным и ненужным: поскольку все не духовные вещи сводятся к основанным на чувственном восприятии представлениям, то материя, о которой говорят философы, должна быть источником восприятия, носителем чувственных качеств. Но источник восприятия — Бог, и посредника ему, как всемогущему, для воздействия на наши органы чувств не нужно. Такой же вторичной абстракцией является материя и у Д. Юма. В целом, начиная с античных скептиков и английских эмпиристов и вплоть до современных философов естествознания, понятие материи исчезает там, где исчезает потребность понять мир как единство. Наиболее последовательным аристотеликом в Европе нового времени (хотя и с оговорками) следует считать Г. В. Лейбница. Вслед за Фомой Аквинским он считает материю прежде всего принципом индивидуации. В этом своем качестве мате- рия первична по отношению к пространству и протяжению, в то время как для Платона, Плотина, Бруно, Торричелли, Декарта она и есть пространство. Для Лейбница первая материя, познаваемая лишь путем метафизической рефлексии, есть «пассивная сила», в отличие от «активной силы» — формы. Свое учение о materia prima Лейбниц считает адекватным изложением аристотелевского учения о первой материи; однако понятие «сила» (лат. potentia, греч. ouvamc) означает для него уже не «возможность», противоположную действительности, реальному бытию, а «способность к действию». Первичные, неотделимые свойства материи — непроницаемость и инертность. Именно с помощью этих свойств Лейбниц объясняет роль материи как физического принципа индивидуации (для Аристотеля и Фомы этот принцип был прежде всего логическим). Бесчисленное множество монад не сливаются друг с другом физически, поскольку они непроницаемы, и составляют непрерывный континуум, поскольку каждая в отдельности не имеет протяжения; так возникает пространство. Агрегат монад обладает массой, поскольку они инертны, и называется телом, или веществом. Французский материализм 17 в. обязан своим учением о материи механистическим и атомистическим воззрениям, преобладавшим в естественных и прикладных науках того времени. Новоевропейский материализм должен был иметь и вне-эмпирические, общеметафизические и даже религиозные корни. Как и для стоиков, материя для новых материалистов едина, вечна и составляет все, что существует в действительности. Все, что не материя, — вторично либо иллюзорно. Как и у стоиков, материалистический монизм французских просветителей неотъемлем от всеобъемлющего рационализма и религиозного имманентизма (материя и есть бог), что сообщает учению о материи тех и других подлинно религиозный пафос. Материя, или природа, по выражению П. Гольбаха, «есть великое целое, вне которого ничто не может существовать» (Гольбах П., Избр. произв. в 2-х тт., т. 1. М., 1963, с. 75). «Способ существования материи — движение», которое происходит «из внутренне присущей материи силы». Все, что мы воспринимаем и мыслим, включая нас самих и наше мышление, — модификации той же единой материи и ее движения. Материя бесконечна как в пространстве, так и во времени, протяженна, делима, непроницаема, способна принимать любые формы, которые сама же и продуцирует. Под влиянием эмпирической философии и естествознания сложилось фенамешишстическоеучение о материи И. Канта. Уже у предшественников Канта Хр. Вольфа и А. Баумгартена, понятие материи рассматривалось как применимое только к области явлений; однако сами явления еще требовали рационального обоснования в виде более простых субстанций. Кант редуцирует эту основу явлений к полностью непостижимому для нас (т. е. нерациональному) трансцендентальному объекту («вещь в себе»), к которой уже неприменима категория субстанции. По выражению Канта, материя есть «субстанцияявления», нонеявлениесубстанции. Будучиявл-

513

МАТУРИДИением, материя существует в нас, она зависит от существования познающего субъекта, однако представляется чем-то внешним, объективным: она есть «чистая форма, или известный способ представления неизвестного предмета с помощью того созерцания, которое мы называем внешним чувством». Материя есть то, что наполняет пространство; протяженность и непроницаемость составляют ее понятие. Материя, по Канту, — это высший эмпирический принцип единства явлений, но принцип не конститутивный, а регулятивный: любое реальное определение материи может рассматриваться как выводимое из чего-то другого. Иными словами, материя не обладает реальностью априори, но только эмпирической реальностью; ее существование не необходимо. Пространство предшествует материи, и ее понятие нужно нам лишь для обозначения того, что существует в пространстве. Чтобы заполнить пространство, материи нужны две основные силы: репульсивная (сила отталкивания), она же экспансивная (сила распространения вширь), — основа ее протяженности и непроницаемости; сила притяжения противоположная первой, — основа ее ограниченности и измеримости. Кантов- ское учение о материи представляет собой следующий шаг в направлении, заданном эмпиристами, — к устранению понятия материи, из философии, к замене его, как в современной физике и философии естествознания, понятиями пространства и времени как более адекватными и содержательными. Однако непосредственные наследники Канта — немецкие идеалисты — в этом отношении вернулись назад, к прежним категориям греческой и новоевропейской метафизики; поскольку для метафизической системы, объясняющей мир в его единстве, понятие материи необходимо. Фр. Шеллинг в ранних работах развивает кантовское учение о силах отталкивания и притяжения как двух принципах реальности, или формах материи. Позже у Шеллинга появляется «синтетическая сила» — сила тяжести, как конструирующий материю момент. Сила тяжести, или материя, — это проявление спящего Духа; материя — есть «дух, рассматриваемый в равновесии своих деятельностей». Реальность, бытие — это не дух и материя, ибо оба они — два состояния одного бытия: материя «сама есть угасший дух, или наоборот: дух есть материя в становлении». Для Гегеля материя есть «первая реальность, наличное для-себя-бытие; она — не просто абстрактное бытие, но позитивное существование пространства, как исключающего другое пространство». Гегель диалектически развивает понятие материи из противоположности двух абстракций — положительной абстракции пространства и отрицательной — времени. «Материя есть единство и отрицание этих двух абстрактных моментов, первое конкретное». Т. о. она отмечает границу, переход из идеальности в реальность. Сам переход, «движение есть процесс — переход из пространства во время и обратно: напротив, материя, как отношение пространства и времени, есть покоящаяся самотождественность». Существенные определения материи составляют диалектическую триаду (отталкивание — притяжение — тяжесть). Тяжесть и есть, по Гегелю, субстанциальность материи: именно тяжесть выражает «ничтожность вне-себя-бытия материи в ее для-себя-бытии, ее несамостоятельность». Физическое понятие материи довольно существенно отличается от онтологического понятия. Оно складывается со становлением экспериментального естествознания 17 в. под влиянием как философских представлений, так и ради нужд эксперимента. Для Галилея первичные качества материи — это ее арифметические (исчислимость), геометрические (форма, величина, положение, касание) и кинематические (подвижность) свойства. Кеплер усматривает в материи две изначальных, диалектически противопоставленных силы: силу движения и силу инерции. В классической ньютоновской механике основные свойства материи — это инерция (инертная масса), способность сохранять состояние покоя или равномерного прямолинейного движения, и тяжесть—способность тяжелых масс взаимно притягиваться по закону гравитации. Материи противопоставляется энергия — (—) способность совершать механическую работу, или проявлять силу в движении. Другие признаки материи: сохранение массы во всех физических и химических процессах; тождество инертной и тяжелой массы, отличие материи от пространства и времени. Уже у Лейбница и Канта материя оказывается полностью сводимой к проявлениям силы. У Канта она зависима от пространства и времени как первичных форм чувственности. К нач. 20 в. понятие материи как носителя массы, отличного от силы и энергии, с одной стороны, от пространства и времени, с другой, — расшатывается. В частности, напр., сам процесс взвешивания, сведение массы к весу, устраняет барьер между инертностью как признаком вещества и силой. Уже второй закон Ньютона определяет массу через соотношение силы и ускорения. Открытие неевклидовых геометрий поставило вопрос об их физическом смысле и сделало проблематичным физическое понятие пространства. Кроме того, предпринимались попытки объяснить массу как чисто электромагнитно-и ндуктивный эффект, причем масса должна рассматриваться в этом случае как величина, зависимая от скорости. Наконец, теория относительности Эйнштейна поставила массу в окончательную зависимость от скорости. Масса и энергия в формуле Е = тс2 эквивалентны друг другу и взаимозаменимы. Закон сохранения действителен теперь лишь применительно к «сумме» массы и энергии, т. н. «массэнергии». В то же время пространство, или пространственно-временной континуум, утрачивает «онтологическое» отличие от материи. И то, и другое рассматриваются теперь как различные аспекты той же реальности и, в конечном счете, отождествляются. В современной физике не сохранилось ни одного из классических определений материи. Однако как философия, так и физика предпочитают обходить это ставшее неопределенным и темным понятие, заменяя его другими — пространство-время, хаос, система и др. Лет.: Гейзенберг В. Философские проблемы атомной физики. М., 1953; Овчинников Н. Ф. Понятие массы и энергии в их историческом развитии и философском значении. М, 1957; Куневский В. Б. Анализ категории «материя». М., 1983; Lange F. A. Geschichte des Materialismus. 1866; Baeumker Cl. Das Problem der Materie in der griechischien Philosophie. 1890; WeylH. Raum, Zeit, Materie. 1970; Mittelstaedt R Philosophische Probleme der modernen Physik. 1976. Т. Ю. Бородой

МАТУРЙДЙАбу Мансур Мухаммад Ибн Мухаммад, ал- (870, Матурид — 940, Самарканд) — мусульманский религиозный философ, основатель и эпоним теологической школы, ставшей одной из двух (наряду с ашаризмом) ведущих школ суннитского калама — матуридизма. Праву ханафитского толка и другим религиозным наукам ал-Матурйдй обучался в Самарканде, где впоследствии преподавал и жил вплоть до своей смерти. Среди наиболее важных из изданных сочинений ал-Матурйдй — обширный комментарий к Корану «Та'вйлат ал-кур'ан», толкование к теологическому трактату «ал-Фикх ал-акбар»

514

МАУТНЕР(«Большой фикх» Абу Ханйфы (основателя ханафитского толка в мусульманском праве, ум. 767) «Шарх ал-Фикх ал-акбар», а также «Книга о единобожии» («Китаб ат-таухйд»). Лишь последнее признается вполне аутентичным (хотя бейрутское издание 1970 и представляет, по-видимому, одну из версий этой книги). Из не дошедших до нас трудов ал-Матурйдй — трактаты по методологии права и работы в опровержение мутазилитов, каррамитов, шиитов и исмаилитов-кар- матов. Если ашариты разрабатывали свое учение как серединное между мугазилизмом и традиционализмом, то ал-Матурйдй и его последователи занимали срединную позицию между аша- ритской и мутазилитской. В ашаритском духе ал-Матурйдй учит о реальности и извечности субстанциальных атрибутов, об извечности Корана в отношении его «смысла» и становлении во времени в отношении словесного выражения этого смысла; о людских деяниях как сотворенных Богом, но «приобретенных» (касб) человеком. Однако в отличие от аша- ритов (и мутазилитов), ал-Матурйдй признает извечность также оперативных атрибутов, присоединяя к семи субстанциальным атрибутам, выделенным ашаритами, восьмой — творение («таквйн»). Вслед за мугазилитами ал-Матурйдй подчеркивал наличие у человека свободы выбора, отстаивал объективный и рациональный характер нравственных принципов. Для его онтологии и натурфилософии характерен отказ от финитизма (атомизма). Лит.: Kitab al-Tawhid, ed. F. Kholeif, introd. Beirut, 1970; Ayyub A. Maturidism, in: A History of Muslim Philosophy, ed. M. M. Sharif, t. 1. Wiesbaden, 1963. T. Ибрагим

МАУДУДЙАбу ал-'Ала' (25 сентября 1903, Аурангабад, Индия — сентябрь 1979) — основатель и идеолог мусульманской фундаменталистской организации «Джама'ат-и исламй». Родился в семье адвоката. Получил домашнее образование. С 16 лет занимался религиозно-политической деятельностью и журналистикой. С 1932 издавал в Хайдарабаде ежемесячник «Тарджуман ал-Кур'ан», в 1941—47 «Джама'ат-и исламй». После раздела Индии переехал в Пакистан. За антиправительственную деятельность неоднократно подвергался тюремному заключению. С 1958 руководимая Маудудй «Джама'ат» становится заметной силой в пакистанской межпартийной борьбе. С 1960-х гг. влияние Маудудй и его движения получили широкое распространение в Индии, Афганистане и др. странах. Маудудй — идеолог «исламского пути развития» регрессистско-возрожденческо го толка. Выступал с апологетикой ислама как «самого совершенного из вероучений, содержащего ответы на все кардинальные вопросы этики». Утверждал, что «таухйд» полностью исключает свободу воли и индивида: «Бог — единственный суверен». В государственной практике предписывал полное подчинение эмиру — пожизненному духовному и светскому главе государства с неограниченными полномочиями и богословам из числа наименее оскверненных западным влиянием (таковых не более 5%). Маудудй прямо выступал против демократии: главная цель исламского государства — осуществление заповедей Аллаха, а не воли народа. Критиковал одновременно капитализм и социализм, признавал священное право частной собственности и предлагал обеспечить социальную справедливость посредством налога в пользу бедных, мусульманского наследственного права и запрета на ростовщичество. Соч.: MaudoodiA. A. Towards Understanding Islam. Delhi, 1961. Лкг.: Степанянц А/. Т. О некоторых сторонах идеологии и политики «Джамаат-и ислам» в Пакистане. — «Краткие сообщения Института Народов Азии», в. 71. М., 1964. М. Т. Степапянц

МАУТНЕР(Mauthner), Фриц (22 ноября 1849, Хорице, Богемия — 29 июня 1923, Меерсбург, Германия) — австро-немецкий писатель, литературный критик и философ. По своему первоначальному образованию — журналист. Испытал влияние британского эмпиризма и номинализма, А. Шопенгауэра, феноменалистической эпистемологии Э. Маха, а также кантовского критицизма. Одним из первых среди немецкоязычных авторов стал рассматривать язык с философской точки зрения. Маутнер поддерживал осуществленную Кантом критику разума, однако упрекал немецкого философа в непонимании того, что разум и есть язык: в философии Маугнера разум (интеллект) тождественен языку. Все философские проблемы для него суть языковые проблемы. При этом он опирался на естественный язык и невысоко оценивал попытки его формализации. Ранний Л. Витгенштейн в «Логико-философском трактате» полемически высказывался по поводу маутнеровской критики языка, однако в поздний период становится явным значительное влияние идей Маугнера на Витгенштейна. Э. Кассирер критиковал теорию познания Маугнера за скептицизм и доведение до предела принципов эмпиризма. Маутнер стремился к разработке последовательно номиналистической теории познания. Он вел борьбу с реификацией общих понятий, разоблачал политическое околдовывание людей такими общими понятиями, как «народ», «раса», «дух». Язык философии для Маугнера — тот же обыденный, повседневный язык, лишь подвергшийся некоторому уточнению. Любой язык, вт. ч. язык философии и науки, метафоричен. Двусмысленности и неясности языка связаны именно с его метафоричностью и являются причиной заблуждений познания. Маутнер считал, что язык в целом более приспособлен для поэзии, чем для философии и науки. Научные законы он оценивал лишь как временные индуктивные обобщения, которые с лингвистической точки зрения представляют собой реифицированные метафоры. Логику он сводил к психологии языка и считал, что может быть много различных логик. Основная цель исследований Маугнера—определить природу и пределы языка. В «Словаре по философии» (Worterbuch der Philosophie: Neue Beitrage zu einer Kritik der Sprache. Munch., 1910) дается объяснение психологического происхождения слов, а затем показывается, как в истории философии эти слова подвергались реификации. Отвергая мнение философов и логиков о том, что смысл слов объективен, Маутнер утверждал, что нет языка как такового (это лишь реифицированное общее понятие), а есть отдельные люди, использующие язык в своих целях. Язык — не какая-то универсальная сущность, а активность, социальное явление. Отсюда особое внимание Маугнера к прагматическим аспектам языка. «Критика языка» должка завершаться «молчанием». Маутнеровская философия обыденного языка не пользовалась значительным влиянием при жизни ее автора, однако интерес к ней сильно возрос в 1960-70-х гг. Соч.: Beitrage zu einer Kritik der Sprache. Stuttg., 1901 - 1903; Die Sprache. Fr./M., 1906; Der Atheismus und seine Geschichte im Abendlande, 4 Bde, 1920-1923; Ausgewahlte Schriften, 6 Bde, 1949; в рус. пер.: Атеизм в эпоху Великой Французской революции. Л.—М., 1924. Лит.: Weiler G. Mauthner's Critique of Language. Cumbr., 1970. А. Ф. Грязное

515

MAX MAX (Mach) Эрнст (18 февраля 1838, Турас, Австро-Венгрия — 19 февраля 1916, Хар, близ Мюнхена) — австрийский физик и философ. Окончил Венский университет (1860). Профессор физики и математики университетов в Граце, Праге, Вене. Физические исследования Маха посвящены проблемам экспериментальной и теоретической механики, акустики и оптики. Отказавшись от представлений об абсолютном пространстве, времени и движении классической механики, предпринял попытку построить эту науку на основе постулата, согласно которому движения тел могут быть определены лишь относительно других тел («принцип относительности Маха»). Этот постулат сыграл важную роль в становлении теории относительности А. Эйнштейна. Мах интересовался вопросами физиологии слуха и зрения, а также механизмами вестибулярного аппарата, что было во многом связано с его философскими интересами — попытками разработать теорию познавательного процесса на основе достижений физиологии органов чувств и психологии. В соответствии со своими позитивистскими установками Мах считал, что совокупность его представлений о познавательном процессе может быть охарактеризована не как философская концепция, а скорее как результат специализированных научно-методических исследований научной деятельности, которые призваны сделать научные исследования более эффективными. Размежевание «позитивной» науки от философии (которая, по его мнению, по природе своей наукой не является и представляет собою совокупность искусственных систем и способов рассуждения, не представляющих научной ценности) и «очищение» научного мышления от «метафизических» (т. е. философских и тем самым ненаучных) предпосылок и включений Мах считал важнейшим условием прогресса подлинного знания. Мах считал, что в конечном счете процесс познания начинается с ощущений, и потому весь состав знания может и должен быть редуцирован к «чувственному опыту». Никаких «скачков» в познавательном процессе быть не должно (это запрещено «законом экономии мышления», который связан с «принципом непрерывности опыта», провозглашенным еще «первым позитивизмом»). Поэтому понятие следует трактовать как «общее представление», и принципиальной разницы между чувственным и рациональным знанием не существует. Понимание механизмов познания может быть достигнуто прежде всего обращением к самоочевидному содержанию и развитию собственного опыта, а также путем исследования реальной познавательной деятельности других людей. Материал для таких исследований поставляет биология, история науки и психология (в частности, изучение развития детской психики). Познавательный опыт, согласно Маху, составляет лишь часть целостного жизненного опыта. На первоначальном уровне формирования опыта единство опыта очевидно: здесь еще нет четкого различения «внутреннего» и «внешнего», «субъекта» и «объективного мира» (об этом свидетельствуют как данные детской психологии, так и «критический анализ опыта», в ходе которого осуществляется редукция его «вторичных» образований к чувственной первооснове). Разделение «нейтрального» изначального опыта на «субъективное» и «объективное» возникает как вторичный эффект в процессе развития жизненного опыта. Оно практически полезно; но онтологическое противопоставление субъекта и объекта, превращение их в две самостоятельных реальности, «мир внешний» и «мир внутренний», является «метафизической» ошибкой. Следствием такой ошибки Мах считал, в частности, атомистическую концепцию в физике, поскольку она признает в качестве подлинной реальности такие «сущности», которые не могут быть редуцируемы к ощущениям. Поэтому, по мнению Маха, «атом» (как и кантовская «вещь-в-себе») — «мнимое понятие». Развитие познания, как и всего жизненного опыта, кумулятивно и вместе с тем предпосылочно («апперцептивно» и «ретенционно»). Иначе говоря, любое знание исторично: новое «наслаивается» на прежнее, но при этом его характер во многом определяется предыдущими этапами. М>едитель- ным примером является история понятий механики. Любое знание и всякое понятие, т. о., есть синтез: сознание «склеивает» моменты опыта, присоединяя последующее к предыдущему. В результате поток опыта преобразуется в совокупность предметов, которые суть «комплексы ощущений». Простейший (и важнейший) вид синтеза — приписывание комплексу ощущении имени. Имя — удобный («экономичный») «акустический признак» предмета; благодаря ему предмет сохраняется в памяти. Хотя в дальнейшем к комплексу ощущений присоединяются другие признаки, имя предмета остается неизменным, и потому в знании имя оказывается «ядром» предметного единства. Однако «изначальный» мир при этом сразу и «бессубъектен», и «беспредметен», и «непонятен». О нем в принципе не может быть «воспоминания», поскольку продвижение к истокам, последовательное снятие следов синтеза, заканчивается там, где начинается первый шаг синтеза. Здесь исчезают и Я, и «мир», растворяясь в «потоке опыта». Концепция Маха получила название «махизм» и стала ядром «физического идеализма». См. также ст. Эмпириокритицизм и Р.Авенариус. Соч.: Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М., 1908; Популярно-научные очерки. СПб., 1909; Принцип сохранения работы. История и корень его. СПб., 1908; Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. М., 1909; Механика. Историко-критический опыт ее развития. СПб., 1909. А. Ф. Зотов «МАХАБХАШЬЯ» (санскр. «Maha-bhasya» — «Великий комментарий» (к «Аиггадхьяи» Панини)) — одно из важнейших сочинений индийской грамматики и философии языка, принадлежащее Патанджали (2 в. до н. э.). «Бха- шья» («сочинение) на разговорном языке», а во времена Патанждали таковым был санскрит) представляет собой серию диалогов-дискуссий по разным проблемам грамматики, а также философии языка, относительно которых высказывались Панини и его комментатор Катьяяна. В них участвуют три главных персонажа: ученик, задающий «наивные» вопросы, учитель и некий acarya-desiya, начинающий учитель-ассистент, часто отвечающий первым. Подчас несовершенные ответы ассистента уточняются или даже опровергаются учителем, который выносит окончательное решение (siddhanta). Подобно «Аштадхьяи» Панини, «Махабхашья» состоит из восьми частей, каждая из которых делится на 4 пады (деление на 85 ахник, «дневных уроков», по мнению ученых, является более поздним). Формально «Махабхашья» представляет собой комментарий к варттикам Катьяяны, однако Патанджали часто напрямую обращается к сутрам Панини и дает им собственное толкование в форме дополнения или дискуссии. Лингвофилософские вопросы обсуждаются во всех частях текста, но особенно во Введении («Паспаша»). Рассмотрев во всех деталях точки зрения сторонников универсального и индивидуального значений слова, Патанджали приходит к выводу,

516

МЕГАРСКАЯ ШКОЛАчто оно зависит от желания говорящего выразить в первую очередь то или другое. Важный для грамматистов постулат о вечности слова (под которым подразумевалось прежде всего слово Вед) он понимал в смысле повторяемости, а вовсе не в том онтологическом ключе, в котором его стали трактовать более поздние философы. В сущности, речь идет о двух возможных подходах грамматистов к значениям. Создаются ли они грамматистами или просто описываются ими? Панини, с точки зрения Патанджали, считает, что грамматика не учит значениям, ибо это может привести к бесконечному регрессу (определяя значение одного слова через другое слово, мы вынуждены определить это слово через третье и так до бесконечности, напр., корова — это животное с подгрудком и т. п., животное — это... и так далее до бесконечности). Грамматика лишь изучает те значения, которые используются в речевой коммуникации. Важное место в «Махабхашье» уделяется философским понятиям субстанции (дравья), рода (джати), качества (гуна), действия (карман), которые впоследствии станут категориями (па- дартха) вайшешики. Хотя во время жизни Патанджали идеи большинства религиозно-философских школ (исключая буддистов и джайнов) находились еще в зачаточном состоянии, через несколько веков философские проблемы, поставленные в «Махабхашье», будут обсуждаться в трудах мимансаков, найяиков и вайшешиков (начало нашей эры), а в дальнейшем получат отклик и в других школах, включая буддийские и джайнские. Обширностью и чрезвычайной сложностью «Махабхашьи» (в Индии существовала пословица, что изучать « Махабхашыо»— это все равно, что править огромным царством) объясняется тот факт, что к настоящему времени на европейские языки переведена лишь незначительная ее часть (первая и вторая адхьи и выборочные фрагменты из других адхьяй). Лет.: Le Maliabhasya de Patanjali avec le Praffipa de Kayata et l'Uddyota de Nagesa. Adhyaya 1, Pada 1, ahnika 1—4; Adhyaya I, Pada 2; Adhyaya 1, Pada 3, Trad, par P. Fuliozat. Pondichery, 1975—86; Patahjali's Vyakarana- Mahabhasya. P.2.1.1; P.2.1.2-2.1.49; P.2.2.2-2.2.23; P.2.2.23-2.2.38; P.l.4.23-1.4.55: P.2.3.1-2.3.17; P.2.3.18-2.3.45; introd., text, transi, and notes by S. D. Joshi, J. A F. Roodbeigen. Pune, 1968-1980. В. Г. Лысенко

МАХАБХУТА- см. Бхута.

МАХАСАНГХИКА(санскр. mahasarnghika — составляющие большую общину) — раннебуддийская школа. Явилась инициатором первой значительной схизмы в истории буддизма, состоявшейся после т. н. второго буддийского собора в конце 4 в. до н. э., когда Махадэва заявил, что даже «совершенный» монах-архат, достигнув нирваны, может подвергаться «нечистоте» и в то же время произносить некоторые сакральные формулы во время созерцания «пути к освобождению». Тенденции к сокращению разрыва между монахами и мирянами и расстояния, отделяющего нирваническое состояние сознания от сансарического (путем употребления эффективных мантр), делают последователей махасангхики предшественниками «великих реформаторов» махаяны. Махасангхика отделяется от «ортодоксальной» стхавиравады (см. Тхера-вада), составляя вместе с ней две большие «ветви» буддийских школ. Самые значительные из ответвлений махасангхики: Г) локотта- равада (признание, в соответствии с протомахаянизмом, «надмировой» природы Будды); 2) гокулика — с дальнейшими ответвлениями в виде бахушрутии и праджняптива- ды (учение о том, что веши в конечном счете не реальны, но суть лишь результаты речевых конвенций — ср. махаянс- кая виджняна-вада); 3) чайтика, разделившаяся на группы апарашайла, раджагарика и сиддхартхика, составившие позднее группы андхаки. Среди собственно философских доктрин, в связи с которыми махасангхика расходилась с одними буддийскими школами и солидаризировалась с другими, — уподобление познания светильнику, освещающему как познаваемые объекты, так и себя, а также идея о том, что одновременно могут возникать два познания (напр., зрительное и тактильное). Махасангхика признавала, помимо основных групп скандх (см. Дхармы), особую субтильную и невидимую материю (avijnaptirupa), призванную, вероятно, обеспечить «локализацию» действия закона кармы. В К. Шохин МАХАТ-см.фА».

МАХИЗМ— см. Эмпириокритицизм.

МАХИШАСАКА(санскр. mahisasaka, букв. — наставление земли) — ветвь вибхаджьявады, активно участвовавшая в общебуддийских дискуссиях. С ближайшей к ней школой дхармагуптаки махишасака дискутировала проблему «великой заслуги» (mahaphala), отстаивая тезис о том, что Будда причастен монашеской общине, а не внеположен ей, а потому и дары ей также следует признать результативными. В полемике о том, постигаются ли четыре благородные истины в мгновенном инсайте или постепенно, она примкнула к первой позиции. Вместе с махасангхикой и андхакой махишасака четко различала активные страсти (paryavasthana) и соответствующие им тенденции сознания (anusaya), тогда как другие школы дифференцировали их менее последовательно. Махишасака солидаризировалась с дхармагуптакой, полагая — в оппозиции более «либеральным» школам, — что даже сравнительно скромные «сверхспособности» (abhijna), типа телепатических, недоступны небуддистам. В. К. Шохин

МЕГАРСКАЯШКОЛА, мегарики (oi peyopucoi) (4 — начало 3 в. до н. э.) — одна из сократических школ; основана Евклидом из Мегары ок. 400 до н. э. Принято выделять три этапа существования Мегарской школы на основании свидетельства Диогена Лаэртия о том, что ближайших сторонников Евклида называли «мегариками», потом — «эристиками» (от греч. «спорить»), а позднее — «диалектиками», потому что эти философы представляли свои логические аргументы в форме вопросов и ответов (Diog. L. II106). К «мегарикам» относят Евклида и Стиль/юна, современника Диодора Крона, к «эристикам» — Евбулида, ученика Евклида и оппонента Аристотеля, и АлексинОу к «диалектикам» — Клиномаха из Фурий, Диодора Крона и Филона Диалектика. В современной литературе после работы Седди (Sedley, 1977) «диалектическую» и «мегарскую» школы принято рассматривать отдельно, понимая их как различные «школы» (aipEoc), но одно «преемство» (oiaoxn — термин эллинистической доксографии). Основное внимание в раннем учении Мегарской школы (Евклид) было сосредоточено на этике (влияние учения Сократа о едином благе) и метафизике (влияние учения элеатов о едином бытии); позднее — на логике («эристики» и «диалектики»), что также можно возвести к тем же источникам — сократовскому майевтическому методу и парадоксам Зенона Элейского (по Аристотелю, родоначальника «диалектики»,

517

МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯfr. 54 Rose). Евклид развивал учение о едином благе, указывая, что для него существует много имен, а противоположного ему не существует; Стильпон отрицал общие понятия и возможность предикативных суждений (по общей формуле «А есть В») за исключением тавтологичных («А есть А»). Ученик Евклида Евбулид был известен формулировкой логических парадоксов «Лжец», «Куча», «Рогатый» и других. Основателем «диалектической школы» считается другой ученик Евклида Клиномах из Фурий, «первым написавший о пропозициях (аСшмхта) и предикатах (катг|уорчцата)>> (Diog. L. II 112). Школа была известна разработкой 1 ) логических парадоксов, в т. ч. софистических уловок (Евбулид); 2) модальной логики (Диодор Крон и Филон); 3) теории правильной импликации (Диодор и Филон). Наиболее известен т. н. «главный аргумент» Диодора Крона, согласно которому возможное определялось как то, что истинно или в настоящем, или в будущем. В трактовке возможности Филон отошел от Диодора: по Филону, возможным является все, к чему вещь способна, даже если для осуществления данной возможности существуют неустранимые препятствия, напр.: толща юлы мешает увидеть раковины на дне моря, тем не менее, это возможно. В трактовке истинности логической импликации Диодор и Филон также расходились: по Диодору, импликация истинна, только если из истины никогда не следует ложь (импликация как необходимая (модальная) условная связь); по Филону, импликация истинна, только если сейчас из истины не следует ложь, т. е. условные высказывания в зависимости от обстоятельств времени могут менять свою истинность; напр., высказывание «Если сейчас день, то я разговариваю» по Филону истинно, если сейчас действительно день и я говорю, а по Диодору — ложно, потому что как только я перестану говорить, из истины «сейчас день» последует ложь «я разговариваю» (см. Sext Emp. Adv. Math.VIII 113—117). Важны две линии влияния мегарских идей — на Аристотеля и стоиков. В «Метафизике» Аристотель критикует анонимных «мегариков» за неверное учение о возможности (Met. IX 3), — если принять, что мегарики разделяли статичный монизм элеатов, они должны были отрицать различие между возможным и действительным. Неоспоримо влияние Мегар- ской школы на формирование стоической пропозициональной логики (Зенон из Китая учился у Диодора Крона вместе с Филоном Диалектиком). Стоики (прежде всего Хрисипп) и «диалектики» были создателями новой, неаристотелевской, логики, в которой за базовые единицы были приняты не предикаты, а пропозиции (целые высказывания). Стоики также явились преемниками «диалектиков» в учении об обозначаемом (см. Eben, 1991). Фрагм.: Doring К. Die Megariker: Kommentierte Sammlung der Testimonien. Amst., 1972; GiannantoniG. (ed.). Socratiset Socraticorum Reliquiae, v. l.Napoli, 1990, p. 375-484. Лит.: Sedley D. in: Proceedings of the Cambridge Philological Society, п. s. 23, 1977, p. 74-120; Ebert T. Dialektiker und fruhe Stoiker bei Sextus Empiricus. Gott., 1991; Barnes J. Meaning, saying and thinking, in: Doring К., Ebert T. (hrsg.). Dialektiker und Stoiker. Zur Logik der Stoa und i hrer Vorlauter Stuttg., 1993, S. 47-61. M. А. Солопова

МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ- способ организации исследовательской деятельности, предусматривающий взаимодействие в изучении одного и того же объекта представителей различных дисциплин. Внимание к междисциплинарным исследованиям и даже выделение их в специальный тип исследовательской деятельности относится ко 2-й пол. 20 в., хотя обсуждение различных аспектов междисциплинарного взаимодействия традиционно привлекало историков и философов науки. При этом рассматривались прежде всего два типа междисциплинарного взаимодействия: 1) взаимодействие между системами дисциплинарного знания в процессе функционирования наук, их интеграции и дифференциации; 2) взаимодействие исследователей в совместном изучении различных аспектов одного и того же объекта. В дальнейшем проблематика, связанная с первым типом междисциплинарности, практически полностью стала изучаться в рамках исследований по классификации науки и ее развития. В настоящее время междисциплинарные исследования рассматриваются прежде всего как проблема исследовательской практики и перевода ее результатов в систему знания. При этом главная задача состоит в том, чтобы преодолеть в процессе исследовании отмеченное в свое время И. Кантом противоречие между строением реальности, закономерности организации которой нам не всегда известны, и наукой, знания которой организованы по научным дисциплинам с характерными для каждой из них базовыми допущениями, гипотезами и расширительными интерпретациями сведений о реальности и ее организации. Эта задача, хотя и не всегда в явной форме, стоит перед участниками междисциплинарных исследований любого масштаба. Успешное осуществление междисциплинарных исследований предполагает одновременное решение трех видов проблем: методологической (формирование предмета исследований, в котором объект был бы отражен т. о., чтобы его можно было изучать средствами всех участвующих дисциплин, а полученные в ходе исследований результаты могли уточнять и совершенствовать исходное изображение); организационной (создание сети коммуникаций и взаимодействия исследователей с тем, чтобы они могли профессионально участвовать в получении и обсуждении, а также привлекать к нему своих коллег из соответствующих дисциплин); информационной (обеспечение передачи прикладных результатов междисциплинарного исследования в практику принятия решений и их технологического воплощения и одновременно передачу собственно научных результатов, полученных участниками, для экспертизы в системы дисциплинарного знания). Практика реализации крупных междисциплинарных проектов, где вся эта проблематика вынужденно формулируется в явной форме, позволила накопить уже довольно большой опыт. Ключевую роль играет методологическое обеспечение междисциплинарных исследований, которое предполагает создание предметной конструкции, функционально аналогичной предметной конструкции дисциплины. В эту конструкцию входят следующие главные компоненты: 1) систематически организованное отображение эмпирических данных об объекте, обычно в виде его классификации и одно- или многомерных изображений в виде карт и баз данных; 2) исследовательские средства (методы наблюдения и эксперимента, математические и физические модели и т. д.); 3) набор теорий разной степени общности, разработанных в различных дисциплинах; 4) языковые средства, с помощью которых строятся и модифицируются теоретические описания; 5) содержательные предпосылки (как правило, полностью не эксплицируемые), в духе которых происходит интерпретация новых данных, а также выбор направления их поиска. В условиях нарастающей глобализации науки особое значение приобретает комплекс проблем, связанных с передачей

518

ME

МЕЙЕНрезультатов крупных междисциплинарных исследовательских проектов. С одной стороны, речь идет о передаче собственно научных результатов для экспертизы и включения в системы знания соответствующих дисциплин. С другой стороны, необходимо организовать каналы и правовое обеспечение прикладных результатов (их патентную защиту, в некоторых случаях рекламу и т. п.), а также практических рекомендаций для принятия политических и управленческих решений. Э. М. Мирский

МЕЖДУНАРОДНАЯ ФЕДЕРАЦИЯ

ФИЛОСОФСКИХ ОБЩЕСТВ(МФФО) — неправительственная всемирная организация, основанная в 1948. Ее основные цели: прямой вклад в развитие свободных профессиональных связей между философами всех стран, усиление контактов между институтами, обществами и периодическими изданиями, посвященными философии; собирание документации, полезной для развития философских исследований; спонсирование каждые пять лет Всемирного философского конгресса (с 1900); укрепление философского образования, издание трудов и помощь философскому исследованию глобальных проблем. МФФО — также спонсирует крупные международные конференции и другие философские собрания более ограниченного масштаба.

МФФО— член CIPSH (Международный совет по философии и гуманитарным исследованиям), неправительственной организации, состоящей из тринадцати Всемирных федераций и осуществляющей связь между этими федерациями и ЮНЕСКО. Члены МФФО — философские общества и философские институты национального, регионального или международного уровня. Среди ее 103 полных членов и членов-корреспондентов — 80 национальных обществ и 23 — международных. Под покровительством МФФО подготовлены следующие издания: Bibliographie de la philosophie (Библиография по философии), Philosophers on Their Own Work (Философы о своей собственной работе), Problemes philosophiques d'aujourd'ui (Философские проблемы современности), Philosophy and World Community (Философия и мировое сообщество), Ideas Underlying World Problems (Идеи, связанные с мировыми проблемами) и Philosophy and Cultural Development (Философия и культурное развитие). «Ньюс-Леттер» (News Letter) — издание МФФО выходит два раза в год, включает информацию о ее деятельности и деятельности ее членов. Архивы МФФО, содержащие документацию о прошлой деятельности Федерации, хранятся в Институте философии университета Дюссельдорфа (Германия).

МФФОосуществляет свою деятельность через свою Генеральную Ассамблею, Комиссию по выработке регламента и Бюро. Генеральная Ассамблея состоит из делегатов всех обществ — полных членов МФФО, каждый из которых имеет соответственно по одному' делегату, специально вьщеленному для этой работы. Генеральная Ассамблея собирается обычно каждые пять лет в связи с Всемирным философским конгрессом. Комиссия по выработке регламента, представляющая собой административный орган Федерации, состоит помимо президента и экс-президента из тридцати одного члена, избранных Генеральной Ассамблеей на десять лет. Бюро состоит из президента, экс-президента, из трех вице- президентов, генерального секретаря и казначея. В настоящее время Федерация имеет четыре постоянных консультативных комитета — Комитет по философским встречам и международной кооперации, Комитет по финансам, Комитет по общей политике, Комитет по межкультурным исследованиям в философии. Помимо этого Комитет по Всемирной декаде по образованию в области человеческих прав, Комитет по преподаванию философии и Комитет по биоэтике.

МФФОоткрыта для предложений по развитию философии как от отдельных философов, так и от философских институтов. Высшие должностные лица МФФО с 1948 г.: 1948-1953. Президент: Г. Дж. Пос (Амстердам). 1953—1958. Президент: Н. Берзин (Брюссель); почетный президент: Г. Дж. Пос (Амстердам). 1958—1963. Президент: Ф. Баталья (Болонья); почетный президент: Н. Берзин (Брюссель). 1963—1968. Президент: Ф. Л арройо (Мехико); почетный президент: Ф. Баталья (Болонья). 1968—1973. Президент: Л. Габриэль (Вена); почетный президент: Ф. Л арройо (Мехико). 1978—1983. Президент: А. Д. Димер (Дюссельдорф); почетный президент: С. Гановски (София). 1983—1988. Президент: В. Коши (Монреаль); почетный президент: А. Д. Димер (Дюссельдорф). 1988—1993. Президент: Э. Агацци (Фрибур); почетный президент: В. Коши (Монреаль). 1993—1998. Президент; Ф. Миро Кесада (Лима); почетный президент: В. Коши (Монреаль). 1998—2003. Президент: И. Кучуради (Анкара); почетные президенты: В. Коши (Монреаль), Э. Агацци (Генуя). И. Кучуради

МЕЙЕНСергей Викторович (17 декабря 1935, Москва — 30 марта 1987, там же) — геолог, палеоботаник, философ. Окончил геологический факультет Московского университета (1958), доктор геолого-минералогических наук (1969), вице-президент Международной организации палеоботаников (с 1978), лауреат Государственной премии (1989). Основные работы в области стратиграфии, палеофлористики, систематики теории эволюции, философии науки, теории времени, этики ученого. Вслед за А. А. Любищевым критиковал прежние эволюционные теории как односторонние. Предложил синтез дарвинизма и номогенеза как взаимодополнительных учений (1974), описывающих различные аспекты эволюции организмов. На примере появления цветковых показал возможность эволюционного скачка (1984). Разработал систему наземных ископаемых растений и схему их эволюции как преобразования разнообразия (концепция глобального флорогенеза, согласно которой высшие таксоны возникали в тропиках и растекались в высокие широты, 1986). В геологии Мейен известен как автор принципа хронологической взаимозаменяемости стратиграфических признаков (принцип Мейена), который привел его к пониманию феномена времени не через часы, а через изменчивость индивида (это понятие Мейен прилагал ко всем наукам). Трактовал стратиграфию в рамках общей теории систематики, где ввел понятие мерона, т. е. класса частей (тогда как таксон — класс индивидов). Развивая понятийный аппарат геологии и биологии, предложил мероно-так- сономический анализ как исходную процедуру всякой классификации (1978). Это позволило ему прийти к общей теории разнообразия, которую он называл типологией (после его

519

МЕЙЕРсмерти получила название «диатропика»). Этическая позиция Мейена выражена в его «принципе сочувствия» к чуждой мысли. Мейен отметил взаимодополнительность холистического и редукционистского принципов объяснения (1978). Как эволюционист Мейен характерен морфологическим подходом (а не экофизиологическим, более принятым у тех, кто критикует дарвинизм с позиций ламаркизма), стремлением включить в рассмотрение все морфологические факты (независимо от того, на какую теорию они работают) и ясным пониманием роли методологии в окончательных выводах. По Мейену, «роль методолога — не учить ученого, как правильно работать, а объяснять ему, что тот на самом деле делает». Соч.: Принцип сочувствия. — В кн.: Пути в незнаемое, вып. 13. М., 1977; Следы трав индейских. М, 1981; Принципы исторических реконструкций в биологии. — В кн.: Системность и эволюция. М., 1984; Время без часов. — «Знание — сила», 1986, № 12; Стереотипы в биологии. — В кн.: О специфике биологического познания. М., 1987; Fundamentals of Paleobotany. L., 1987; Введение в историю стратиграфии. М., 1989 (с биографическим очерком и списком трудов). Лит.: ГоманъковЛ. В. Синтез или противоречие? — «Природа», 1990, № 4; Чайковский Ю. В. Элементы эволюционной диатропики. М., 1990; Михайлов К. Г. Типология и практическая систематика. — В кн.: Теоретические проблемы экологии и эволюции. Тольятти, 1995; Чтения памяти С. В. Мейена. Геологический институт РАН. М., 1997. Ю. В. Чайковский

МЕЙЕРАлександр Александрович [10(22) октября 1875, Одесса — 19 июля 1939, Ленинград] — русский философ и историк культуры. Поступил на историко-филологический факультет Новороссийского университета, но был в 1895 арестован и за организацию рабочих кружков сослан в Среднюю Азию. Сотрудничал в газете «Русский Туркестан». Вернувшись из ссылки, участвовал в деятельности С.-Петербургского Философского общества. Переводчик работ Э. Маха, Ф. Йодля, П. Барта, Р. Штаммлера и др. Читал лекции по истории философии и религии в Обществе народных университетов. Участник Всероссийского Церковного Поместного Собора (август 1917). После революции профессор Высших научных курсов П. Ф. Лесгафта (1918—28). Осенью 1917 организует кружок петербургской интеллигенции «Воскресение». В этот кружок входили (в разные годы) Г. П. Федотов, А. С. Асколь- дов-Алексеев, А. В. Карташев, Л. Пумпянский, M. M. Бахтин, Н. П. Анциферов и др. Это была, как вспоминает Д. С. Лихачев, «одна из наиболее значительных философских и религиозных организаций в Петербурге» («Об Александре Александровиче Мейере». — «ВФ», 1992, № 7, с. 92). В декабре 1928 за участие в деятельности «Воскресения» был арестован, а весной 1929 приговорен к расстрелу, который потом заменили десятью годами заключения на Соловках, а затем в Белбал- тлаге. После освобождения живет в Калязине, где занимается переводческой деятельностью и философией. Мейер строит вариант диалогического персонализма, созвучный идеям М. Бубера и М. Бахтина и ориентированный на реальное действие. Именно этим объясняется значительность организационной деятельности в жизни Мейера. Идею личности он пытается обрести в новом религиозном сознании, которое определяло умонастроение его кружка. По мнению Мейера, идея может получить свое существование лишь в диалоге и благодаря ему. «Верховное Я» своей любовью рождает в нас личность, когда мы ему открыты. Поэтому возможен подлинный диалог между людьми. Создание подлинного диалога — главная цель «Воскресения». Философия, развитая Мейером, является попыткой создания практической нравственной философии, основанной на ряде христианских идей: личности, диалога, тайны. Встреча человека и Бога осуществляется благодаря жертве, символу и мифу, объединяемых в теоретической материи и в опыте «единомножественности» общины. Соч.: О смысле революции. — «Перевал», 1907, № 8—9; Бакунин и Маркс,Факелы, кн. 2.СП6., 1907; Выступление надокладеС. А. Асколь- дова. — В кн.: Записки С.-Петербургского Религиозно-философского общества, в. I. СПб., 1908; Новое религиозное сознание. — «Биржевые ведомости», 1916, 28 октября, № 15889; О праве на миф. — «Свободные голоса», 1918, № 2; Философские сочинения. Париж, 1982; Религиозный смысл мессианизма. — «ВФ», 1992, № 7. Ф. И. Гиренок, И. А. Дмитриева

МЕЙЕРСОН(Meyerson) Эмиль (12 февраля 1859, Люблин — 4 декабря 1933, Париж) — французский химик и философ науки. Получил образование в Германии под руководством известного химика и инженера Р. Бунзена. В 1882 эмигрировал во Францию, где работал в химической промышленности и издательской сфере; был директором Ассоциации еврейского населения Европы и Малой Азии. Мейерсон исходил из идеи, что наука есть историчное образование. Это значит, что развитие научного знания нельзя рассматривать только как процесс накопления научных достижений. Напротив, методы, практикуемые на каждом этапе развития любой науки, во многом определены всей ее историей. Поэтому методологические разработки могут быть эффективными только при том условии, что они опираются на глубокое знание истории науки и понимание тенденций ее развития. Методологию Мейерсон определяет как «теорию естествознания», которую, в свою очередь, следует рассматривать как «введение в метафизику». Т. о., его методологическая программа, с одной стороны, оппозиционна позитивистскому пониманию науки, а с другой, — концепции А Бергсона, противопоставлявшего философию науке. Опираясь на факты истории науки, Мейерсон, с одной стороны, демонстрирует многообразие научных подходов к познанию реальности, а с другой, — доказывает наличие априорной установки интеллекта на максимально возможную элиминацию различий в эмпирическом материале знания. Тенденция к отождествлению нетождественного свойственна не только физико-математическим наукам, но и химии, и биологии. Конфликт между этой тенденцией и разнообразием содержательного эмпирического материала, по мнению Мейерсона, оказывается движущей силой «прогресса теорий», который, в свою очередь, является важнейшим компонентом исторического развития науки. По мысли Мейерсона, история науки доказывает, что научного исследования, свободного от разного рода предпосылок, не бывает. В состав предпосылок, помимо эмпирического материала и априорной тенденции к отождествлению, входит также некий набор привычных, оправдавших себя в прошлом, «стандартных» представлений о предмете и методах, а также распространенные общефилософские идеи. Поскольку теории (вопреки мнению позитивистов) не выводятся непосредственно из фактов, а потому и не могут быть доказаны с помощью этих фактов, то объяснение фактов с помощью теорий предстает не как дело самого естествознания, а как важнейшая философская проблема. Под этим углом зрения он проводит анализ истории принципа причинности, инерции, атомистических представлений, термодинамики, законов сохранения и др., показывая, как научное мышление осуществляет тот процесс, который обыч-

520

МЕЙНОНГно называют «абстракцией». На самом деле здесь происходит превращение эмпирического, природного факта в «другой объект» — в идеализированный объект теоретического знания, и потому понятие нельзя трактовать как такой же «факт», как чувственное восприятие, и сводить разницу между ними только в степени общности (что было свойственно, напр., эмпириокритицизму). По мнению Мейерсона, история науки предстает как бесконечный ряд «компромиссов» с многообразием чувственного опыта, которые в ходе исторического развития заключает научная мысль, постоянно стремящаяся к тождеству. И каждый из таких временных «компромиссов» непременно содержит зерно «иррациональности». Полная рациональность, т. е. совершенное исполнение требований разума, означала бы «самоубийство» любой конкретной теории, поскольку многообразие знания, являющегося ее содержанием, было бы в ней «устранено». Т. о., любой эмпирический материал, в конечном счете, «иррационален» по определению, а любая процедура освоения этого материала средствами теории есть его «рационализация». И теоретическая дедукция «фактов» из общих принципов и научных законов возможна лишь в той мере, в какой научный факт сам является теоретическим образованием, т. е. был включен в состав научного знания в результате его теоретической обработки, т. е. превращения его в «частный случай» закономерности. Из этих общих установок Мейерсона следует вывод о несостоятельности как «крайнего» эмпиризма, так и «радикального» рационализма, как субъективно-идеалистической трактовки «новой» теоретической физики, так и «онтологизации» теоретических концепций, их истолкования в качестве подлинных «картин мира», а научных формулировок — в качестве «объективных законов природы». Драматические мировоззренческие коллизии в сфере науки являются результатом абсолютизации «субъективного» и «объективного», их превращения в замкнутые, самостоятельные и самодостаточные реальности. Философский анализ истории науки и методологический анализ активности научного разума, согласно Мейерсону, призваны избавить науку от всякой возможности мировоззренческих кризисов, которые сопровождают каждую существенную перестройку ее методов. Соч.: De l'explication dans les sciences, t. 1—2. P., 1921; La dedication relativiste. P., 1925; Du cheminement de la pensee, 1.1—3, P., 1931; Тождественность и действительность. СПб., 1912. Лиг.: Kelly Th. R. Explanation and Reality in the Philosophy of E. Meyer- son. L., 1937; MarcucciS. E. Meyeison. Torino, 1962. А. Ф. Зотов

МЕЙНЕКЕ(Meinecke) Фридрих (30 октября 1892, Зальц- веделъ/Альтмаркт — 6 февраля 1954, Берлин) — немецкий историк и философ. Детство и юность прошли под влиянием прусских и протестантских традиций. С 1882 изучал германистику, историю и философию в Бонне и Берлине; среди его учителей были Дройзен и Дилыпей. С 1887 — сотрудник Государственного архива Пруссии. С 1901 — ординарный профессор в Страсбурге, в 1905—14 — во Фрайбурге. В 1914 приглашен в Берлин, в том же году стал членом Академии наук. Изначально консерва тивно-монархическая и националистическая позиция Мейнеке впоследствии приобрела либеральные очертания, в 1915 выступает за мир, во время войны и после нее публикации Мейнеке были направлены против большевизма и угрозы Веймарской республике со стороны левых и правых радикалов. Последовательно выступал против национал-социализма, однако в движение активного сопротивления вовлечен не был. После окончания Второй мировой войны стал первым ректором основанного тогда Свободного университета Берлина. Работы Мейнеке посвящены двум темам; судьбе немецкой нации в 18—20 вв. и проблеме смысла истории. Его основные труды — «Становление историзма» («Entstehung des Historismus». 1936), сборник статей «Об историческом смысле и смысле истории» (1939)— находятся под влиянием философии жизни Дильтея, неокантианских концепций Винделъбанда и Ршасерта (разделение наук на номотетические и идеографические и др.), а также философских идей Гете. Важнейшими элементами историзма он считал «идею индивидуальности» и «идею развития»; отправляясь от «каузального» («внешнего», «механического») объяснения, следует достигать «внутреннего», «живого» понимания, включающего фантазию, интуицию, ощущение, сочувствие, любовь. Говоря о «примате духовной истории», Мейнеке причислял к ней не только философию и поэзию, но и (опираясь на Ранке) — политическую историю. Рассматривал «государство» и «народ» в качестве индивидуальностей особого типа. Соч.: Weltburgertum und Nationalstaat, 1908; \№rke, 9 Bde, 1957-1979. Jlirr.: Bussmann W. Friedrich Meinecke, 1963; Hafer W. Geschichtsschreibung und Wtltanschaung, Gedanken zu Werke F. Meineckes, 1950. И. А. Михайлов

МЕЙНОНГ(Meinong) Алексиус (17 июля 1853, Лемберг — 27 ноября 1920, Грац) — австрийский психолог и философ. В 1875—78 обучался в Вене под руководством Брентано. С 1882 и до конца жизни — профессор университета в Граце. В 1894 основал первый в Австрии институт психологии. Наибольшую известность приобрела теория предметности Мейнонга, впервые сформулированная в 1904 в статье «О теории предметов» и обсуждавшаяся затем во всех его основных сочинениях. Следуя К. Твардовскому, он проводил различие между тем, что «подразумевается» в интенции («содержание» интенционального опыта) и «объектом» интенции. Т. о., Мейнонг избегал проблем, связанных со смешением объекта, интендированного в акте, и любых ментальных феноменов. Хотя объекты, на которые направлено сознание, не являются мыслительными сущностями, они являются сущностями иного рода. Определить, что есть «предмет», невозможно, поскольку мы не можем указать ни на «род», ни на «характерные признаки» определяемого: «предмет» может быть обозначен только опосредованным образом — указанием на переживание, в котором он постигается. Как и Брентано, Мейнонг считает, что интенциональное отношение не зависит от существования объекта, равно как «объектом» может стать не только то, что существует. Теория предметности имеет дело не только с существующим, но и с не-сущим, а также возможным и невозможным («Пегас», «бесконечно большое число» и т. д.). Предметы сознания вообще находятся «по ту сторону бытия» (ausserseiend): бытие объектом сознания не содержит в себе никаких заключений относительно бытия или не-бытия предмета. Предметом, имеющим свои особенные качества, может считаться все, на что нацелено сознание. Поскольку Мейнонг определяет понятие предмета на основании постигающего его переживания, то его классификация предметностей строится на основе классификации элементарных переживании: представлению, мышлению, чув-

521

«МЕККАНСКИЕ ОТКРОВЕНИЯ» ству и желанию соответствуют объекты (объект оказывается частным случаем предмета), объективы (Objektive), дигнита- тивы (Dignitative) и дезиративы (Desiderative). Мейнонг различает предметности высшего порядка (дигнитативы и дезиративы) и предметности низшего порядка, лежащие в основе предметностей первого типа. В объекте мы имеем дело либо с «бытием» (напр., «А» есть), или с «так-бытием» (Sorsein; «A» есть «В»), либо с «со-бытием» (если «А», то «В»). Объектив (или предмет суждения) есть то, что, по Мейнонгу, в философской традиции ошибочно называли «суждением». К диг- нитативам принадлежит триединство истинного, прекрасного и благого, к дезиративам — «долженствование» и «цель». Мейнонг разрабатывал также теорию т. н. гештальт-качеств, (Gestaltsqualitat), выдвинутую австрийским психологом Эрен- фельсом (1859—1932) (напр., восприятие квадрата или мелодии не как суммы элементов, а как некоего целого). Мейнонг разрабатывал также проблемы ценностей. Соч.: Luber Gegenstandstheorie. Selbstdarstellung. Hamb, 1988; Gesamtausgabe, Bd. 1-8. Graz, 1968-78. И. А. Михайлов «МЕККАНСКИЕ ОТКРОВЕНИЯ» (араб. «ал-Футухат ал-маккиййа») — наиболее значительное произведение Ибн 'Арабй, крупнейшего философа-суфия, наряду с «Геммами мудрости» — основной источник для изучения его философских взглядов. Изданное в 1859 в Каире (т. 1 —4), до сих пор, за исключением отрывков, не переведено на иностранные языки в силу значительного объема. Ибн 'Арабй создавал «Мек- канские откровения» на протяжении второй половины своей жизни, с начала 13 в., когда жил в Мекке, и до самой смерти. Сочинение по праву называют «энциклопедией суфизма», поскольку оно содержит рассуждения едва ли не по всем вопросам теории и практики суфизма. Помимо собственно философских, рассматриваются и многие другие вопросы: суфийская космология и ангелология, хуруфизм (учение о сверхприродных свойствах букв), пророчество и откровение и т. д. Философские взгляды Ибн 'Арабй в «Мекканских откровениях» согласуются с его концепциями, в гораздо более сжатой форме изложенными в «Геммах мудрости». Заключительная глава представляет собой наставления муридам — ученикам суфийских наставников, выполненные в основном в виде максим, хотя и снабженные философскими комментариями. Рус. пер. отрывков: Ибн ал-Араби. Мекканские откровения («ал-Футухат ал-маккиййа»), введение, пер. с араб., примечания и библ. А. Д. Кныша. СПб., 1995; Он же. Мекканские откровения (отрывок), пер. А. В. Смирнова.— В кн.: Средневековая арабская философия. Проблемы и решения. М., 1998. А. В. Смирнов

МЕЛАНХТОН(Melanchton — грецизация нем. Шварцерд, Schwarzerd), Филипп (1 февраля 1497, Бреттен, Баден— ^апреля 1560, Виттенберг)—немецкий теолог и педагог, систематизатор лютеранского вероучения. Воспитывался под сильным влиянием гуманистических идей И. Рейхлина и Эразма Роттердамского. Окончил Гейдельбергский и Тюбингенский (1514) университеты, с 1518 — заведующий кафедрой греческого языка в Виттенбергском университете, где началось его многолетнее сотрудничество с М. Лютером, которому он оказывал постоянную помощь в полемика с католиками и в переводе Библии на немецкий язык. Автор многих богословских работ, в том числе «Общих принципов теологии» («Loci communes rerum theologicarum», 1521) — первого систематического изложения протестантской догматики, а также Аугс- бургского исповедания — первого документа лютеранства. После смерти Лютера Меланхтон возглавил лютеранское движение, он был одним из инициаторов Аугсбургского религиозного мира (1555), закрепившего власть князей над церковью по принципу «чья земля, того и вера». Отстаивая воззрения Лютера, Меланхтон ради достижения религиозного мира стремился выразить их в компромиссной, приемлемой для оппонентов форме. Сказывалась и его давняя приверженность гуманистической традиции. Так, он склонялся к взглядам Эразма Роттердамского в понимании божественного предопределения и свободы воли человека, который, по мнению Меланхтона, способен принять или отвергнуть любовь Бога и тем самым ответствен за свою судьбу: «оправдывает» только Бог, но лишь того, кто этого желает. Он подчеркивал роль добрых дел (не как условия спасения, но необходимого свидетельства и выражения веры). Акцент на этических, гуманистических аспектах вероучения навлек на Меланхтона обвинение в пелагианстве со стороны многих лютеранских богословов, которое он решительно отвергал. Как выразитель интересов немецкого бюргерства Меланхтон одобрял расправы с восставшими крестьянами и городским плебсом, призывал к преследованиям «еретиков» (в частности, М. Сервета и анабаптистов). В историю Германии Меланхтон вошел как создатель новой системы школьного и университетского образования, основу которого составляло изучение древних языков и античной культуры. Он был автором ставших классическими учебников по греческому и латинскому языку, богословию, риторике, логике, этике, непосредственно участвовал в основании и реорганизации многих школ и университетов, получив широкое признание как Учитель Германии (Praeceptor Germanie). Ист.: Corpus Reformatorum, 28 v., 1834—1860. Л. Н. Митрохин

МЕЛИСС(MeXiaaoc) из Самоса (5 в. до н. э.) — древнегреческий философ, завершитель и систематизатор традиций Элейской школы. Архаическая темнота стихов Парменида побудила Мелисса дать ясное прозаическое изложение элей- ского учения с развернутой аргументацией. Философский трактат Мелисса «О природе, или О сущем» известен в основном по конспектам Симпликия и псевдо-аристотелевскому сочинению «О Мелиссе, Ксенофане, Горгии». Из исходного постулата «нечто есть» Мелисс дедуцирует все атрибуты сущего: оно вечно (в силу закона ex nihilo nihil, фр. 1 ), бесконечно (фр. 2—4), одно (так как два бесконечных граничили бы между собой, фр. 6), однородно (так как неоднородность имплицирует множественность, фр. А 5), неподвержено изменениям (росту и убыли; трансформации) и аффектам (боли, печали, фр. 7), неподвижно (т. к. необходимая предпосылка движения — существование пустоты, но пустота — «ничто», фр. 7). Полученный т. о. априорный критерий реальности опровергает данные чувственного опыта: если бы феномены мира мнения-доксы были реальны, то каждый из них (напр., «земля, вода, воздух, огонь, железо») должен был, бы обладать атрибутами «того, что есть» (фр. 8), а это невозможно. Аргумент о бестелесности единого сущего (тело обладает «толщиной», толщина имплицирует наличие частей, части — множественность, фр. 9, ср. антиномию множества у Зенона, 29 В 1 DK) основан на предположении, что бесконечная протяженность и «полнота» исключает «бестелесность». Указание на отсутствие «боли» и «печали» в бытии свидетельствует об

522

МЕН ДЕ БИРАНэтико-психологическом измерении сущего, очевидно, служившего парадигмой внутреннего спокойствия и душевной неуязвимости мудреца. Отступлений от Парменида у Мелисса немного (бесконечность бытия, отказ от «вечного настоящего»), но его аргументация достаточно оригинальна. Отношение Мелисса к Эмпедоклу и Анаксагору проблематично, влияние на генезис атомистики вероятно. фрагм. и свидетельства: DK 1, 258—276; Reale G. (ed.). Melisso Samius. Testimonianze e frammenti. Firenze, 1970. Лит.: Loenen J. H. Parmenides, Melissus, Gorgias, a Reinterpretation of Eleatic Philosophy. Assen, 1959; Solmsen F. The «Eleatic One» in Melissus. Amst., 1969. А. В. Лебедев

МЕЛКАЯ БУРЖУАЗИЯ— термин, введенный в научный и общественно-политический обиход марксизмом для обозначения экономического класса мелких торговцев, ремесленников и предпринимателей, возникшего в Европе в Средние века. Занимая промежуточное положение между дворянством и крестьянами, мелкая буржуазия создала необходимые условия для формирования и развития капиталистических отношений. В отличие от собственно буржуазии (термин, используемый для описания среднего и правящего класса в капиталистическом обществе), которая появилась в 19 в., мелкая буржуазия не имеет четко выраженных политических интересов и склонна скорее поддерживать существующее статус-кво, чем выступать за полномасштабные социальные изменения. Она одинаково настороженно относится как к радикальным проектам построения будущего, так и к реакции, которая посягает на ее права. Мелкая буржуазия настроена скорее консервативно, чем либерально. В 20 в. несмотря на свою приспособляемость к изменяющимся политическим условиям мелкая буржуазия постепенно исчезаете исторической арены, поскольку в значительной своей части переходит в категорию «среднего класса». С. В. Евдокимов

МЕЛЛОР(Mellor) Хью (род. 10 июля 1938) — английский философ науки. Получил образование в 1956—62 в области химической инженерии в Кембридже и в университете Миннесоты (США), в 1963—68 — философское образование в Кембриджском университете. С 1965 преподает философию в Кембриджском университете, с 1986 — профессор философии. Активно участвует в организации философской деятельности в Англии, в частности, в работе «Aristotelian Society», «British Journal for the Philosophy of Science» и т. п. Научные исследования Меллора посвящены в основном таким кардинальным метафизическим проблемам, как анализ случайности и вероятности, время, природа каузации (причинного отношения). Меллор разработал теорию случайностей и вероятности применительно к процессам радиоактивного распада атомов на основе изучения объективных эмпирических свойств таких процессов, которые не сводимы к относительным частотам распада атомов. Ему также принадлежит оригинальная концепция времени, которая не учитывает грамматическое время и согласно которой не существует таких вещей, как будущие события, которые затем становятся настоящими и прошлыми событиями. В рамках этой теории не отрицается истинность, напр., утверждения о том, что «Вторая мировая война» имела место в прошлом, но это утверждение является фактом, лишенным грамматических временных характеристик, и который может быть зафиксирован только после окончания этой войны. На основе этой теории Меллор разработал также теорию каузации, согласно которой отношение каузации существует не между событиями, а между фактами, и наличие этого отношения увеличивает повышение вероятности появления соответствующих действий. В 1980—90-х гг. Меллор активно занимается исследованием онтологического статуса диспозициональных свойств, разработкой антиреалистической концепции философии науки, анализом проблем, трудностей и перспектив развития философии сознания. Соч.: The Matter of Chance. Cambr, 1971; Real Time. Cambr., 1981;Mat- ters of Metaphysics. Cambr, 1991; The Facts of Causation. Rout-ledge, 1995; Real Time 11. Routledge, 1998. В. Н. Садовский

МЕЛЬЕ(Meslier) Жан (июнь 1664, Мизерни — между 28 июня и 6 июля 1729, Этрепиньи) — французский социалист-утопист. Сын сельского ткача, окончил в Реймсе духовную семинарию, стал священником и, получив приход в деревне, оставался в нем до конца своих дней. Написанный в последние годы жизни революционный и атеистический труд Мелье не мог быть опубликован. Желая сохранить произведение, Мелье переписал его в трех экземплярах и оформил у нотариуса в виде завещания. Впоследствии «Завещание» стало ходить в списках, как и «Извлечение» из него, сделанное в 1742 Вольтером. Мелье писал о христианстве как о нелепой религии, которая вместе с властью образуют два ярма для народа, главный источник всех пороков общества — неравенство, частная собственность и тирания. Только революция объединенного и просвещенного народа избавит его от социального зла. Идеал Мелье — справедливое и свободное общество, основанное на добросовестном труде, взаимной любви и нерушимом мире. Соч.: Le testament, 1.1—3. Amst., 1864; в рус. пер.: Завещание, т. 1—3. М, 1954; Что надо делать? Харьков, 1918. Лит.: Поршнев Б.Ф. Мелье (1664-1729). М, 1964; Кучеренко Г. С. Судьба «Завещания» Жана Мелье в 18 веке. М., 1968; Ям К. Е. Жан Мелье и французский атеизм 18 в. М., 1979; КапланА. Б. Реюлюцио нно-демократическая идеология и утопический социализм во Франции 18 века. М., 1989. С. С. Худолей

МЕН ДЕ БИРАН(Maine de Biran) Мари Франсуа-Пьер Гонтье (29 ноября 1766, Бержерак — 20 июля 1824, Париж) — французский философ. Происходил из семьи врача. Сделал блестящую политическую карьеру; был администратором департамента Дордонь (1795), членом Совета пятисот (1797), субпрефектом Бержерака (1806), членом палаты депутатов (1809), государственным советником (1816). В развитии его философских идей можно выделить три периода. В первый период (до 1804), примыкая к школе «идеологов» (Кабанис, Дестю де Траси и др.), он выступает приверженцем сенсуалистической философии Кондильяка. В докладе о «Влияние привычки на мыслительную способность» («Influence de l'habitude sur la faculte de penser», 1803) он развивает мысль о том, что в разуме нет ничего, чего не было бы в наших чувствах. Взгляды, характерные для второго периода ( 1804— 18) — т. н. «философия воли» — изложены в докладе «Об анализе мышления» ( 1805), удостоенном премии Академии, и в «Опыте об основаниях психологии и об ее отношении к изучению природы» («Essai sur les fondements de la psychologie...», 1812, пол-

523

МЕНДЕЛЬСОНностью опубликован в 1859). Генезис самосознания, Я (le moi) не может быть выведен из пассивных ощущений (sensations). Мыслящее индивидуальное Я является активным субъектом, определяющим возникновение восприятий (perceptions). Активность Я проявляется в волевом усилии (effort) при столкновении с не-я. Это «движущее волевое ощущение» на определенной стадии развития органической жизни берет на себя управление нашим телом, превращая чисто рефлексивные действия в автономную двигательную способность. Так, напр., если я хочу поднять руку, то инициатива исходит от Я, вызывая движение в моем теле. Мен де Биран различает два типа жизни: во-первых, жизнь животную, пассивную — жизнь ощущений, инстинктов, желаний, работа сновидений во время сна, автоматические действия в период бодрствования (иначе говоря, бессознательные механизмы); во-вторых, жизнь человеческую — активную жизнь субъекта как источника инициативы. Для объяснения постоянства Я во время сна или пребывания в бессознательном состоянии он вводит понятие души, отрицая возможность ее познания (существование души является лишь предметом веры). Мен де Биран выделяет в человеке четыре системы: 1) аффективную, общую у человека с животными и предшествующую возникновению сознания; 2) сенситивную (пробуждение Я и его усилий); 3) перцептивную — сосредоточение усилий и внимания на каком-либо одном предмете, позволяющее познать те или иные вещи; задает иные правила поведения человека, нежели инстинкты; 4) рефлексивную — Я абстрагируется от всех случайных элементов, созерцает себя во всей чистоте, овладевает моральной свободой и ищет счастье в высших сферах разума. Третий период его творчества (1818—24) отмечен влиянием христианского мистицизма (Паскаль, Фенелон, м-м Гюйо). В незавершенной работе «Новые очерки по антропологии» («Nouveaux essais d'anthropologie», v. 1—2, 1823—24) он различает три рода жизни в человеке: животную (чувственность), человеческую (воля) и божественную (любовь). Оказал влияние на христианский экзистенциализм. Соч.: Oeuvres, ed. de Р. Nisserand, 14 vol. P., 1920-44; De l'existence. Textes inedits, ed. de H. Goutrier. P., 1966. Лит.: Naville E. Maine de Biran, sa vie et ses pensees. P., 1857; Girard A. Le journal intime et la notion de personne. P., 1963; GouhierH. Maine de Biran par lui-meme. P., 1970; More T. C. T. The Psychology of Maine de Biran. Oxf., 1970; «Revue internationale de philosophie», 1970, № 75 (посвящен МендеБирану). M. M. Федорова

МЕНДЕЛЬСОН(Mendelssohn) Моисей (6 сентября 1729, Дессау — 4 января 1786, Берлин) — немецкий философ, историк религии, издатель и публицист, представитель умеренно-консервативного крыла Берлинского просвещения и т. н. «популярной философии». Был в дружеских отношениях и переписывался с Лесатгом, Кантом и др. Пытался сочетать вольфианскую метафизику с принципами здравого смысла, научное знание с верой в Бога и бессмертие души (опровержению мендельсоновского доказательства простоты и не- уничтожимости души Кант посвятил специальный раздел в «Критике чистого разума»). Отстаивал идеи свободомыслия, веротерпимости и национального равноправия, а также просвещения как единой системы образования и нравственного воспитания человека. В знаменитом «споре о пантеизме» полемизировал с Фр. Якоба по поводу «тайного спинозизма» Лес- синга, выступил решительным противником Спинозы, считая его философию синонимом материализма, безбожия и безнравственности. Источник нравственности Мендельсон усматривал во врожденном моральном чувстве, а высший принцип нравственного поведения — в стремлении человека к совершенствованию души и достижению всеобщего личного счастья. Развивая эстетические идеи вольфианства, он связывал чувство удовольствия с чувством симпатии и антипатии и способностью одобрения, которая играет важную роль не только в эстетической, но и в нравственной и познавательной деятельности человека. Соч.: Gesammelte Schriften, Bd. 1-16. В., 1929; Gesammelte Schriften, Bd., 1 - 19. Stuttg.-Bad Canstatt, 1971—77; в рус. пер.: Рассуждение о духовном свойстве души человеческой. М, 1806; Федон, или о бессмертии души. СПб., 1837. Лит.: ГулыгаА. A Немецкая классическая философия. М., 1986: Жучков В. А. Из истории немецкой философии XVIII века. Предкласси- ческий период. М., 1996; Bamberger F. Die geistige Gestalt M. Mendelssohns. Fr./M, 1929; Idem. Spinoza und Mendelssohn. В., 1932; Kayserling M. M. Mendelssohn. Sein Leben und Wirken. Lpz., 1888; Schneiders W. Die wahre Aufklarung. Freiburg— Munchen, 1974. В. А. Жучков

МЕНЕДЕМ(Meveoiiuoc) из Лампсака (3 в. до н. э.) — греческий философ-киник, последователь сначала эпикурейца Колота, затем киников Эхеклеса и Феомброта (из крута Гип- пархии и Метрокла). Описание экстравагантных манер Ме- недема у Диогена Лаэртия (VI102) сближает его с Мениппом. Известно о серии полемических текстов Менедема и Колота, направленных друг против друга по поводу ценности поэзии, бедности, самодостаточности (диспут частично сохранился на папирусе из Геркуланума), — это важно как свидетельство того, что киники иногда вступали в более или менее формальные дебаты с философами других школ. Фрагм.: Giannantoni G. (ed.). Socratis et Socraticorum Reliquiae, vol. 4. Napoli, 1990, p. 581-83. Jlirr.: Gigante M. Cinismo e Epicureismo. — В кн.: Goulet-Caze M.-O., Goulet R. (eds.), Le cynisme ancien et ses prolongements. P., 1993, p. 159-223. M. A. Солопова

МЕНЕДЕМ(Meveonuoc) из Эретрии (ок. 340-265 до н. э.) — греческий философ-сократик, друг Ааслегшада из Фли- унта, глава эретрийской философской школы (см. Элидо-эретришкая школа). Был известен как острослов, завзятый спорщик и видный городской политик. Сочинений не оставил, прославился в основном своими острыми замечаниями и близким к киническому мировосприятием. Из собственных идей Менедема можно отметить обращение сократовской формулы «добродетель есть знание» в «только знание есть благо, хотя и называется многими именами». Основной источник сведений о Менедеме — Диоген Лаэртий, который, в частности, сообщает, что «о школе своей он заботился мало» и «порядка при нем не было заметно» (Diog. L. VII131 ). Среди анекдотов, которыми заполнена глава о Менедеме у Диогена, сохранились образцы его обсуждений с Алексином софизмов вроде: «Польза и благо — разные вещи?» — «да» — «значит, польза не есть благо» и т. п., а также критические выпады против стоика Персея. Особенное восхищение из всех философов у Менедема вызывал мегарик Стилыюн, след влияния которого можно усмотреть в пристрастии Менедема к обсуждению проблем предикации, отрицания и условных высказываний. Лит.: Knoepfler D. La vie de Menedeme d'Eretrie de Diogene Laerce. Basel, 1991. M. A. Солопова

524

МЕНТАЛЬНОСТЬ

МЕНТАЛЫЮСТЬ(менталитет) (от лат. mens — ум, мышление, образ мыслей, душевный склад) — глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное; относительно устойчивая совокупность установок и предрасположенностей индивида или социальной группы воспринимать мир определенным образом. Менталь- ность формируется в зависимости от традиций культуры, социальных структур и всей среды жизнедеятельности человека, и сама в свою очередь их формирует, выступая как порождающее начало, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики. «Зазор» между практически независимым от истории «коллективным бессознательным» с его «архетипами» (К. Юнг) и исторически изменчивыми «формами общественного сознания» (марксизм) локализует тот уровень, на котором располагаются структуры ментальности. Гуманитарная наука 20 в. скорректировала идущее от Просвещения и типичное ддя классического рационализма 19 в. отождествление сознания с знанием и сферой разума, подкрепленное ценностным предпочтением когнитивно-письменной формы культуры перед всеми остальными, выдвинув и развив лишенное однозначности представление о ментальности. Духовная атмосфера, в которой развивались представления о ментальности, характеризуется отказом от европоцентризма и монолинейного прогрессистского видения истории. Фиксируя устойчивую настроенность внутреннего мира человека, сплачивающую его в социальные группы и исторические общности, ментальность служит средством анализа и объяснения в гуманитарном знании, особенно в той мере, в какой его предмету присуще динамическое историческое измерение. Поэтому представление о ментальности разрабатывалось гл. о. в исторических науках, особенно в исторической антропологии и в «новой исторической науке», основы которой были заложены в 1930-х гг. французскими учеными, группировавшимися вокруг журнала «Анналы». Конкретные социолого-исторические исследования были посвящены анализу детской, национальной, тоталитарной, европейской, африканской, бюрократической, средневековой и др. видов ментальности. Интерсубъективный по своей сущности мир ментальности, осознаваясь и рационализируясь только выборочно, «пятнами», связывает высокорационализированные формы сознания (науку, философию, политическую идеологию, религию и др.) с миром бессознательных структур, с неосознанными культурными кодами, определяя тем самым образ целостной жизни человека. Природное и культурное, рациональное и эмоциональное, индивидуальное и общественное — все эти оппозиции «перекрываются» на уровне ментальности, растворяясь в ее структурах. Термин «ментальность» встречается уже у Р. Эмерсона (1856), однако свое продуктивное и многоплановое развитие понятие ментальности получило гл. о. во франкоязычной гуманитарной науке. М. Пруст, отмечая новизну термина «ментальность», с симпатией к новшеству вводит его как достойный внимания неологизм в свой словарь, заодно проникая в дотоле неизвестные пространства душевно-духовной жизни человека. В 1922 Л. Леви-Брюль в исследовании «Первобытное мышление» («La mentalite primitive») различает два типа ментальности — дологический и логический, подчеркивая несоизмеримость мышления австралийских и африканских племен с характерным для него «законом партиципации» и основанного на логическом законе противоречия и представленного в европейской традиции рационального мышления. Важной вехой в истории концепций ментальности стали работы французского историка Ж. Лефевра, введшего в качестве объяснительного средства представление о «коллективной ментальности». Исследуя феномен массовой паники, охватившей летом 1789 множество французских деревень и спровоцированной убеждением в грозящей крестьянам опасности со стороны банд разбойников, грабящих и разоряющих все на своем пути, историк пришел к необходимости углубленного подхода к анализу психологии масс, поведение которых, особенно в кризисную эпоху, нельзя объяснить без учета структуры коллективной ментальности. Историк обнаружил, что коллективная эмоция (в данном случае «великий страх») легко направляется на новый объект, если первоначальный объект страха разоблачается в качестве иллюзорного. Исследуя поведение «революционных толп», Лефевр показал, что за привычной иде- олого-политической «событийной» историей скрывается ее глубинный источник, в котором переплетаются психологические и социальные моменты — подчиненная особым закономерностям динамика коллективной ментальности. Коллективная и индивидуальная ментальность представляют для Лефевра своего рода биологически обусловленные константы. У другого историка, основателя (наряду с ментальностью Блока) школы «Анналов», Л. Февра понятие ментальности, напротив, лишено биологицистского истолкования. Отталкиваясь от работ А. Валлона и Ш. Блонделя, Февр разрабатывает контуры исторической или социоисторической психологии, развитой впоследствии И. Мейерсоном, 3. Барбу и др. В манифесте школы «Новых Анналов» (1946) Февр подчеркивает, что мыслительные привычки и установки, навыки восприятия и эмоциональной жизни наследуются людьми от прошлых поколений без ясного осознания их, хотя он и называет «сознанием» весь этот блок, генерирующий импульсы, формирующие историю и самого человека. Ментальность мыслится Февром не как биологически укорененная константа поведения, а как исторически складывающаяся структура, определяющая мысли, чувства, поведение людей, их ценности и «жесты». В исторических реконструкциях ментальности обнаруживается прежде всего как причина «отставания» или «сопротивления» переменам в социополитической и идеологической сферах (инерционность ментальности). Т. о., ментальные структуры служат одновременно и продуцирующим основанием и препятствием для исторического движения, благодаря чему оно и приобретает свой неповторимый уникальный характер, на воссоздание которого и должна прежде всего ориентироваться история. Образцами раскрытия и воссоздания ментальности различных эпох и социальных слоев служат работы историков нового поколения школы «Анналов» (Ж. Ле Гоффа, Р. Мандру, Ж. Дюби и др.), а также исследования историков культуры, науки, искусства (Й. Хейзинга, Ж.-П. Верная, П. Франкастель, Э. Панофски и др.). Концепция коллективной ментальности, сложившаяся в истории и социоисторической психологии, имеет свои аналоги в таких конструкциях, как, напр., понятие «социальный характер», предложенное Э. Фроммом в работе «Бегство от свободы» (1941). Как и в исторических исследованиях коллективной ментальности, в работе Фромма разрабатывается модель взаимодействия социальных, экономических и психологических факторов, предполагающая наличие действующих между ними системы двойственных связей. Согласно такой модели, все социально-экономические и политико-идеологические мотивы активности людей имеют шанс на успех в истории лишь при условии их «резонанса» с социопсихологической аурой, в которой они действуют. Рациональное начало как жизнеспо-

525

МЕНТАЛЬНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКАЯсобное образование структурировано на матрице социально значимой эмоциональной структуры, причем их локальное взаимопереплетение может расширяться по своего рода автокаталитическому механизму. Создавая такую и подобную ей модели, концепции ментальности способствовали формированию новой методологической атмосферы в гуманитарном знании, противостоя редукционизму в его самых разных вариантах — как со стороны, напр., «экономизма» марксистской окраски, так и со стороны позитивизма, намечая тем самым продуктивные междисциплинарные синтезы психологии, лингвистики, этнологии, исторических дисциплин и других наук о человеке, включая и философию. Структурализм, отвергая концепцию Леви-Брюля «дологической» первобытной ментальности, способствовал дальнейшему развитию и углублению этих концепций и исследований, вводя семиотический подход и распространяя на всю культуру лингвистические модели. Однако в той мере, в какой структурализм переходит в постструктурализм, отношение к понятию ментальности меняется. Это ясно прослеживается, напр., у М. Фуко, выдвинувшего понятие «эпистема», которое можно истолковать как интеллектуальную проекцию структуры ментальности соответствующей эпохи и ее культуры. Но уже в его «Археологии знания» (1969) еще встречающееся здесь и позитивно употребляемое понятие ментальность сменяется негативным к нему отношением. Высоко ценя Ф. Броделя и школу «Анналов» (эта оценка была взаимной), Фуко, однако, перенес акцент с «психологии» на «дискурс» как практику, истолковав последнюю в предельно десубъективизированной тональности. «Суверенность коллективного сознания», как объясняющий принцип, содержащийся в некоторых концепциях ментальности, отвергается Фуко на том основании, что он, как считает философ, априорно и догматически унифицирует само по себе дисперсное «поле» истории. Фуко призывает историка вынести за скобки все подобные синтезаторы, такие, как, напр., представления о «влиянии», «развитии», «предшественнике» и т. п. представления, вносящие презумпцию автономного «антропологического субъекта» и «исторического сознания», на которые историком послушно нанизываются исторические «факты». Однако нельзя и преувеличивать подобный разрыв Фуко с традицией «новой истории», потому что и Февр, и Бродель, призывая к всеобъемлющему синтезу наук о человеке в рамках преображенной истории, развивая глобальный историзм, стремились как раз внести аналитически обнаруживаемое разнообразие и дискретность (столь дорогие Фуко) в тотализирующие и континуализирующие историю концепты «духа», «индивида», «сознания» и т. п. В философии культуры М. Б. Туровского понятие «ментального пространства» выступает ресурсом и гарантом «очеловечивания» человека в ходе исторического самосозидания. Это понятие было введено Туровским потому, что он не увидел возможности вывести человечность человека, исходя из принципа предметной деятельности, сформулированного в рамках марксистской традиции. Человек формирует себя в качестве субъекта истории, опираясь на надиндивидуальное содержание, наполняющее ментальное пространство. В ментальном пространстве, по Туровскому, фиксируется «интеральность надиндивидуальных директив человечества, диктующих нормы человеческого отношения к миру» (Методологический семинар «Философские обоснования истории культурологии. 1992-1993 гг.». М., 1993, с. 133). Подобное применение понятия ментальности показывает, что оно может использоваться и для описания феномена свободы человека, в то время как в обычных «историях ментальностей» понятие ментальности предстает скорее как компонент описания зоны необходимости, поскольку человек как личность находит в коллективной ментальности то, что ограничивает и детерминирует его свободу и творчество. Лит.: Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М, 1930; Он же. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М, 1937; Февр Л. Бои за историю. М., 1991; Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М., 1993; Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992; История ментальностей. Историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996; Lefevre G La Grande peur de 1789. Suive de «Les foules revolutionnaires». P., 1988; Europaische Mentalitatsgeschichte. Hauptthemen in Einzeldarstellungen, hrsg. von R Dinzelbacher. Stuttg., 1933; Mentalitaten im Mittelalter: methodische und inhaltliche Probleme, hrsg. von F. Graus. Sigmaringen, 1987; Duby G Histoire des mentalites. — В кн.: Histoire et ses methodes. Sous la dir. De Ch. Samaran. P., 1961; Aries Ph. L'histoire des mentalites. — В кн.: La Nouvelle histoire. Sous la dir. De J. Le Goff, R.Chartier,J. Revel. P., 1978. В. П. Визгин

МЕНТАЛЬНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКАЯ- глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное; совокупность интеллектуально -психологических установок, ориентирующих политическое поведение социальной и этнической группы, индивида. В отличие от идеологии — продуманной системы мысли, закрепленной властнымии или референтными структурами, ментальность выражает тот уровень общественного сознания, в котором отношение к миру остается логически не выявленным, неотрефлектированным, не отделенным от эмоций и привычек, но дает возможность по-своему воспринимать самого себя, свое природное и социальное окружение. В современной литературе понятие ментальности употребляется и в более широком смысле — как общая для членов социально-политической группы психологическая основа, позволяющая единообразно воспринимать и оценивать окружающую политическую реальность, понимать друг друга и действовать в соответствии с определенными устоявшимися нормами и образцами. Тем самым ментальность рассматривается в качестве важного фактора политической жизни общества. Кризис в общественно-политической жизни ведет к разрушению сложившейся ментальности. Возникает «кризисная» ментальность — дезинтегрированное массовое сознание, для которого характерны неустойчивость и лабильность. Кризис ментальности отрицательно влияет на социальную активность населения, на достижение согласия в обществе подготавливает почву для экстремистских акций, аномии и этноцентризма. Политическая ментальность — это относительно устойчивая совокупность политических установок различных социальных общностей, образ мыслей и политические образцы поведения людей. Лет.: Баталов Э. Политическая культура современного американского общества. М., 1991; ФеврЛ. Бои за историю. М., 1991; Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М, 1992; Запад и Восток: традиции и современность. М., 1993; Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М., 1993; Поликарпов В. С. История нравов России. Восток или Запад. Ростов'-на-Дону, 1995; Динамика ценностей населения реформируемой России. М., 1996; История ментальностей. Историческая антропологии. Зарубежные исследовании в обзорах и рефератах. М., 1996. В. Н. Иванов, Г. Ю. Семигин

526

MEOH

МЕНЬШИНСТВОэтническое — фугша граждан, численно уступающая остальному населению государства и не занимающая господствующего положения, члены которой имеют этнические, религиозные или языковые отличия от остального населения и демонстрируют солидарное желание сохранить свое культурное своеобразие и фупповую целостность. В ряде социально-политических ситуаций выделяют расовые, религиозные или языковые меньшинства. Термин этническое меньшинство схож с термином «национальное меньшинство», который более распространен в странах Восточной Европы и бывшего СССР, где под ним понимается фуппа, относящая себя к этнической (культурной) нации, но проживающая за пределами основного территориального самоопределения последней (напр., венфы вне Венфии, украинцы вне Украины, русские вне России, татары вне Татарстана). В широком смысле термин «этническое меньшинство» употребляется в отношении всех численно, культурно и политически недоминирующих этнических фупп в государстве (напр., нерусские народы в России или неханьские народы в Китае). Проблема меньшинств, в т. ч. этнических, возникла вместе со становлением системы европейских национальных государств, когда централизация власти и идеологическое оформление национального единства приводили к утверждению коренных господствующих культурных и религиозных образцов и одновременно к порождению нетерпимости в отношении «чужаков». Эти проблемы требовали специальных решений и регулирования со стороны государства, а также межгосударственных договоренностей (этническая общность, представленная меньшинством в одном государстве часто оказывалась большинством в соседнем). Так возник корпус прав меньшинств, который носил не только гуманитарный (защита прав человека), но прагматический защитный (предупреждение международных конфликтов) характер. Особую остроту проблема этнических меньшинств приобрела в 20 в. в связи с ростом этнического самосознания малых фупп, интенсивных международных; мифаций, процессами демократизации и правозащитным движением. Система международной защиты этнических меньшинств была создана после 1 -й мировой войны в рамках Лига наций, а затем развита в конвенциях, международных пактах и декларациях ООН, в т. ч. в принятой в 1992 «Декларации о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам». В1992 при ОБСЕ был учрежден институт Верховного комиссара по делам национальных меньшинств с целью предотвращения конфликтов, связанных с положением этнических меньшинств. При этом четкого определения этнических или национальных меньшинств нет. Принадлежность конкретного лица к этническому меньшинству прежде всего связана с культурной и социально-политической ситуацией, которая воспринимается представителями этнической Фуппы как негативная и требующая изменения, а не только с ситуацией численного меньшинства. Другими словами, меньшинство — это прежде всего реальное состояние и ощущение приниженного статуса, т. е. это есть категория аксиологическая, а не статистическая. Группы, претендующие на статус этнического меньшинства, могут занимать и доминирующее положение по отношению к остальному населению государства, а значит таковым не являться. Некоторые этнические меньшинства в общегосударственном масштабе составляют большинство в рамках территориальных автономий и пользуются в них привилегированным статусом, считая себя нациями (напр., каталонцы в испанской области Каталония, франкоканадцы в канадской провинции Квебек, титульные национальности в республиках Российской Федерации). Эти фуппы не склонны считать себя меньшинствами, тем более, что, напр., понятие «нацмен» в СССР носило уничижительный характер. Т. о., этническое меньшинство — это не только объективное положение определенной этнической фуппы, но и представление членов фуппы о своем приниженном статусе и неравных правах. Проблема этнических меньшинств имеет особое значение для иммифантских и для дисперсно расселенных этнических фупп, не имеющих территориальной автономии, т. к. международные механизмы предусматривают гл. о. защиту от дискриминации без предоставления территориальной автономии. Поэтому некоторые постсоветские и др. государства намеренно переводят в категорию этнических меньшинств значительную часть населения, не принадлежащего к доминирующей фуппе, чтобы избежать предоставления территориальной автономии или формулы равнообщинных сообществ, как это имеет место с русскими на Украине, в Латвии и Эстонии. Аналогичные фуппы населения в др. странах (франкоканадцы в Канаде, шведы в Финляндии, ирландцы и шотландцы в Великобритании, каталонцы в Испании) не считаются этническими меньшинствами, а квалифицируются как народы-партнеры, составляющие одну фажданскую нацию (канадскую, финскую, британскую, испанскую). Общественные движения этнических меньшинств активизировались на территориях бывшего СССР в связи с появлением этнических общностей, разделенных новыми фаницами. В ряде постсоветских государств были приняты законы о правах этнических меньшинств. Россия приняла международные обязательства по соблюдению прав этнических меньшинств, в т. ч. в рамках СНГ, и ратифицировала в 1998 Европейскую рамочную конвенцию по защите национальных меньшинств. В рамках современных подходов к проблеме меньшинств предусматривается реализация как индивидуальных прав человека, связанных с его принадлежностью к фуппе этнического меньшинства, так и ряда коллективных прав, среди которых прежде всего: право существовать в виде фуппы; право на защиту от геноцида; право на сохранение и развитие культурного наследия и культурной жизни; право на развитие и пользование родным языком; право на общение и поддержание иных контактов с членами родственных фупп в др. сфанах. Лит.: Абашидзе А X. Зашита прав меньшинств по международному и внутригосударственному праву. М, 1996; Блищенко И. П., Абашидзе А. X Международные проблемы защиты национальных меньшинств. М., 1991; Брук С. И. Население мира. Этнодемографнческий справочник. М, 1986; Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах. Сравнительное исследование. М., 1997; Народы и религии мира. Энциклопедия, гл. ред. В. А. Тишков. М., 1998; Права человека и межнациональные отношения. М., 1994; Соколовский С. В. Права меньшинств. Антропологические, социологические и международно-правовые аспекты. М, 1997; Этничность и власть в полиэтничных государствах. М., 1994; Alfredsson A. Equality and nondiscrimination: Minority rights, Strasbouig, 1990; Stavenhagen R. The Ethnic Question: Conflicts, Development and Human Rights. Tokyo, 1990; World Directory of Minorities. Harlow (Essex), 1989. В. А Тишков MEOH (греч. utjov — не-сущее, несуществующее, небытие) — философское понятие, передающее представление о всякой неопределенности, противоположности пределу, нетожде-

527

МЕРАственности самому себе и потому непостигаемое. Иногда меон выступает как относительное небытие, «еще не бытие». Представление об отрицательном, несуществующем Абсолюте существовало в китайской и индийской метафизике, в буддизме, в древних теософских системах. Категория не-сущего и небытия встречается у пифагорейцев, сам термин появляется у Парменида («О природе»), у софистов и обретает терминологическую определенность у Платона («Софист») и Аристотеля. Соединенное с представлением об «ином» и с учением Аристотеля о ъХт) (материи), не-сущее становится одним из центральных понятий неоплатоников. Меон — основная категория теории меонизма (мэонизма), разработанной Н. М. Минским в его религиозно-философском труде «При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни» (1890) и др. сочинениях. Заимствованная у Платона категория переосмысливается и предстает как «недостижимая святыня». Минский выделяет меоны пространственные (атом и вселенная), временные (вечность и мгновение), первопричины и верховной цели, познания («вещь сама по себе», отрешенная от познающего «я»), бытия и небытия, наконец, меоны, характеризующие нравственные категории. Все они сливаются в понятие единого. Меоны по своему содержанию противоположны реальным явлениям и представляют собой «понятия о чем-то совмещающем абсолютное бытие с абсолютным небытием». Природа меонов часто отрицательная, они не существуют ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем, человек не может ни постичь, ни познать их, ни даже в мыслях приблизиться к ним, а может стремиться лишь к достижению чувства экстаза, которое они вызывают. Радость, возникающая от стремления к меонам, и скорбь от невозможности их достижения рождают, по Минскому, внутреннее мистическое откровение («религию экстаза»). Теория Минского и само использование категории меона подверглись резкой критике со стороны представителей разных направлений философской мысли. Вл. Соловьев, показав, что мысль об абсолютном в его отрицательном определении не нова и является «idee fixe всего восточного умозрения», рекомендовал Минскому «вместо его измышленного «мэона»» использовать особое название каббалистов «эн-соф» (Соловьев Вл. Собр. соч. СПб., 1912, т. 6, с. 267). Лит.: Минский H. M. Религия будущего (Философские разговоры). СПб., 1905; «Меонизм» Н. М. Минского в сжатом изложении автора. — В кн.: Русская литература 20 в. М., 1915. Л. А. Сугай

МЕРА— категория философского дискурса, фиксирующая и обобщающая результаты и процедуры измерения качественно-количественной определенности предметов, процессов и их взаимоотношений, тех средств измерения, которые выступают в функции эталонов. В противовес ква- литативизму, где речь идет о качественном описании, и квантификационизму, где абсолютизируются количественные параметры и величины измеряемых предметов и процессов, анализ меры и мерных отношений исходит из единства качественных и количественных характеристик, из важности, с одной стороны, количественных изменений для существования качественной определенности, для возникновения нового качества, и, с другой стороны, качественной определенности для порогового значения количественных изменений, интервала изменений количественных величин, в рамках которого можно говорить о сохранении качества исследуемого предмета или процесса. Категория меры тесно связана с такими понятиями философского (гносеологического, эстетического, этического) дискурса, как пропорция, гармония, соразмерность, масштаб, порядок, умеренность, середина, ритм, метр и др. В науке начиная с 17 в., когда процедуры измерения стали методологически значимыми, мера обычно трактуется как единица измерения, масштаб измерения, способ фиксации того, что данное количество или данная величина применяются для измерения других качественно определенных предметов и процессов, причем эталон измерения оказывается безразличным к особенностям измеряемых предметов или процессов и речь идет об определенном количестве единого субстрата, однородного вещества, материи, лишенной формы. Развертывание философского анализа меры и соответствующих понятий — от единого как меры через масштаб меры к единице меры и от взаимоотношений мер к узловой линии мер и к выявлению системной меры — неразрывным образом связано с логико-методологическим осмыслением усложняющихся процедур и средств измерения и использованием измерительных процедур в различных областях знания и человеческой культуры — от вычленения простейших единиц измерения до построения абстрактной математической теории меры, где говорят о мере множества (напр., о мере А. Лебега, характеризующей множества, лежащие на плоскости). В античной мифологии символом меры была богиня Немезида, изображавшаяся с весами в руках, поскольку она выполняла функции кары и возмездия за преступные деяния человека. Она же почиталась как богиня справедливости, равенства, закона и была устроительницей космического порядка. Так, согласно Еврипиду, Немезида ответственна за чередование ночи и дня, более того «И меру нам и вес / Она дает и числа образует» (Финикиянки 541—545). Мера имела и в античной мифологии, и у досократиков этическое и космическое значение. Согласно Гесиоду, «Меру в словах соблюдешь — / и всякому будешь приятен» (Работа и дни, 694, пер. В. Вересаева). Мера, понимаемая как умеренность в поступках и словах, — одно из центральных понятий первых античных философов (Клеобул: «Мера лучше всего»; Солон: «Ничего слишком»; Питтак: «Знай меру»; Фалес: «Блюди меру». — В кн.: Фрагменты ранних греческих философов, ч. 1. М., 1989, с. 92—93). Одновременно мера имела и космическо-онтологи ческое значение, характеризуя способ бытия первоначал и их пропорции. Так, Гераклит говорил о космосе как о вечно живом огне, «мерно возгорающимся и мерно угасающим» (там же, с. 217), причем эти две попеременно наступающие фазы — фаза огня (экцирозы) и фаза равноправного существования всех четырех стихий (диакосмезы) по времени соотносятся как три к одному, т. е. как пропорция. Бог, по словам Гераклита, «выравнивает чрезмерности космоса, отдавая приказы через Солнце» (там же, с. 183), а «Солнце не преступит положенных мер, а не то его разыщут Эриннии, союзницы Правды» (там же, с. 220). Здесь мифологические истоки раннегре- ческой философии очевидны. Столь же явны мифологические истоки в учении Диогена Аполлонийского о воздухе как первоначале, которому присуща высокая степень сознания, позволяющего «полагать меру всему: зиме и лету, ночи и дню, дождям, ветрам и ведру» (там же, с. 547). Здесь, однако, первоначало понимается как «общий субстрат», сохраняющийся в многоразличных изменениях и превращениях. Таким «единым субстратом» для него оказывается Бог, тождественный воздуху и одновременно сознанию. Пифагорейцы стремились выразить меру с помощью чисел и пропорций. Так, признаком справедливости они считали эк-

528

МЕРАвивалентность и равенство, и, пытаясь выразить их в числе, они определяли справедливость как «первое квадратное число» (там же, с. 466), т. е. как 4 или 9. Обсуждая проблему соизмеримости величин, они назвали величины, подпадающие под одну меру, соизмеримыми, а не подпадающие — несоизмеримыми (там же, с. 476). В пифагорейской арифмологии речь уже идет о поиске единой меры и о вычленении масштаба измерения, хотя этот поиск привел к кризису античной математики, столкнувшейся с проблемой несоизмеримости и с существованием иррациональных чисел, в принципе ею не допускаемых. В учении о гармонии космоса, в котором «в равной пропорции существуют свет и тьма, горячее и холодное, сухое и влажное» (там же, с. 486), о космическом значении арифметической и геометрической пропорций, о подражании (мимесисе) вещей числам, не трудно выявить мифологические истоки экстраполяции на весь космос тех структур, которые связаны с осмыслением практики музицирования, землемерия, геометрических построений. В древнегреческом атомизме мера также имела не только этическое значение прекрасной умеренности, противостоящей избытку и недостатку (см. фр. 472,527,558,561,601. — В кн.: Демокрит в его фрагментах и свидетельствах древности, М., 1935), но и космологическое значение, коль скоро структура вещей и всего космоса определялась симметрией и асимметрией атомов (напр., Левкипп А14). В противовес космологической интерпретации меры в античности развивается и сугубо антропологическая трактовка меры. Так, согласно Протагору, «человек есть мера вещей: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют» (Секст Эмпирик. Против ученых, VII60). Здесь уже критерием, или мерой, является человек, измеряющий собой все вещи и весь космос. Антропологический подход нашел свое выражение в искусствознании (напр., в каноне Поликлета) и в медицине, где здоровье трактуется у Гиппократа как соразмерное смешение крови, флегмы, желтой и черной желчи. Хотя Платон одновременно употребляет ряд терминов, относящихся к мере, как синонимы (напр., соразмерность, умеренность), он начинает связывать меру с измерением, которое не ограничивается сугубо количественным измерением величин, а включает в себя и качественно сущностную характеристику деятельности человека в таких областях, как ткачество, политика и др. Одно дело измерение, соотносящее большее и меньшее и выражаемое в величине, а другое — измерение, состоящее в отношении к умеренному: «большее и меньшее измеримы не только друг по отношению к другу, но и по отношению к становлению меры». Искусство измерения Платон разделяет на два вида: на измерение числа, длины, глубины, ширины и скорости, осуществляющееся путем сопоставления с противоположным, и на измерение путем сопоставления с умеренным, с серединой между двумя крайностями. Этим двум видам измерения соответствуют два вида меры — мера количественного измерения и мера, предполагающая выявление единого подобия всех родственных свойств и охват их единородной сущностью, что и позволяет с помощью этой меры осуществить нравственно благое и прекрасное (Политик 284 Ь—е. - В кн.: Соч., т. 3, ч. 2. М., 1972, с. 46—47). Эти два искусства измерения и два вида меры принципиально отличаются друг от друга. Для Платона несомненно, что «измерение, счет и взвешивание» являются «услужливыми помощниками» истинного познания, а «то, что в нас доверяет измерению и рассуждению, было бы наилучшим началом души» (Государство 603 а. — В кн.: Соч., т. 3, ч. 1. М., 1971, с. 432). И все же, согласно Платону, существует ряд областей человеческой деятельности, которые не поддаются измерению и к которым невозможно приложить категорию меры (напр., поэзия). Кроме того, важно и то, что не следует смешивать два вида измерения и два вида меры — мера тех вещей, которая хотя и немного не соответствует сущности, не будет сообразной, «ведь несовершенное не может служить мерой чего бы то ни было» (Государство, 504). В анализе высшего Блага в диалоге «Филеб» Платон разворачивает учение о мере, связывая его с выявлением меры в различных по своей точности искусствах — от музыки до строительного искусства. Строительное искусство «пользуется многочисленными мерами и орудиями, которые сообщают ему большую точность и ставят его выше многих наук» (Филеб 56 Ь. — В кн.: Соч., т. 3, ч. 1. М., 1971, с. 72). Плотник при строительстве использует такие инструменты, как отвес, токарный резец, циркуль, плотничий шнур, тиски. Как мы видим, это не только орудия деятельности, но и средства измерения, конечно, весьма простые, но позволяющие осуществить количественное измерение. Благо не поддается этому виду измерения. Для того, чтобы найти меру, характеризующую благо, Платон вводит понятия «беспредельное» и «предел», смешение которых и составляет меры (Филеб 24 c-d). Причем здесь в анализе меры есть определенные несогласованности: предел уже характеризуется с помощью понятия соразмерности, а смешение беспредельного и предела ведет к бытию и мере в здоровье, музыке, распределении времен года и в прекрасном. Благо понимается им как единство трех идей — красоты, соразмерности и истины, т. е. она включает в себя меру. Вместе с тем в учении об иерархии блага Платон включает в первую ступень блага «все относящееся к мере, умеренности и своевременности» (Филеб66 а) и во вторую ступень — прекрасное, совершенное и соразмерное (Филеб66 Ь). Историки античной философии (А. Ф. Лосев и др.) обратили внимание на отождествление Платоном меры и соразмерности при анализе смеси и меры и умеренности при характеристике силы блага в связи с добродетелью и красотой. Соразмерность (симметрия), казалось бы, должна иметь гораздо более общее значение, чем мера, коль скоро здесь речь идет о причине смешения и далеко не все поддается измерению с помощью меры, однако различение Платоном двух видов измерения — количественного и сущностного — позволяет понять именно меру как всеобщую категорию, относящуюся и к бытию, и к знанию, и к этике, и к эстетике. В таком случае иерархия блага может быть понята как иерархия выражения высшего Блага в мерной симметрии прекрасного и умеренной соразмерности этических добродетелей. Универсальное значение категория меры приобретает у Аристотеля. Он вычленяет два вида количественного соизмерения: 1) сопоставление одного с другим, когда «большое и малое рассматривается в отношении к другому» — соотнесенному (Категории 5 b 30), что позволяет раскрыть подобное и неподобное в той или иной степени, сходное и несходное в той или иной степени, 2) собственно количественное измерение, где мера — средство познания количества, которое постигается через единое и число. Выявление меры предполагает, согласно Аристотелю, не только раскрытие единого (напр., в ширине, длине, глубине, тяжести, скорости), но и фиксацию неделимого, т. е. простого, или по качеству, или по количеству (Метафизика X 1, 1052 b 25). Единое, будучи началом числа, выражается в некоей неделимой мере — масштабе из-

529

МЕРАмерения, имеющего числовую форму. «Мера числа самая точная: ведь единица принимается как нечто во всех отношениях неделимое» (там же, 1053 а 1). Во всех остальных случаях мера выступает как образец измерения, напр., жидкого, сыпучего, имеющего тяжесть и величину. Перечисляя различные виды меры как единицы измерения (стадий, талант, четверть тона в музыке, звук в речи, равномерное и наиболее быстрое движение неба для измерения других форм движения), Аристотель проводит мысль, что нередко нельзя ограничиться лишь одной мерой и следует вычленять несколько мер, представленных в тех или иных числовых соотношениях, или пропорциях, мера как единица измерения должна быть «однородна с измеряемым» (там же, 1053 а 25). Не приемля тезис Протагора за его бессодержательность (ведь он «ничего не содержит» — там же, 1053 b 1), Аристотель развивает мысль о том, что скорее вещи являются мерой для человеческого знания: «могло бы казаться, что знание есть мера, а то, что познается, — измеряемое, однако на деле оказывается, что хотя всякое знание касается того, что познается, но не всякое познаваемое соотнесено со знанием, так как в некотором смысле знание измеряется тем, что познается» (там же, 1057 а 10). Категория меры играет большую роль в этическом исследовании добродетелей, рассматриваемых им как середина между двумя крайностями — пороками (так, мужество — это середина между безрассудством и трусостью, скромность — середина между бесстыдством и застенчивостью и т. д.). Этика как учение о добродетели по сути дела является учением о мере, избегающей крайностей излишества и недостаточности и выражающейся в ряде понятий — симметрия, умеренность, середина, этос, равенство, справедливость и др. В эллинистической философии категория меры нашла свое выражение в учение о метриопатии (умеренности страсти), развивавшегося эпикуреизмом и стоицизмом. Для неоплатонизма мера — это идеальная соразмерная структура каждой вещи и всего космоса в целом, причем речь идет об эманации неразличимого Единого с помощью числа к уму и к душе и от нее — к материи. Эта эманация структурно оформлена и мерна. Однако ни Единое, ни его иерархические структуры, в частности, прекрасное, согласно Плотину, не могут быть выражены с помощью понятий соразмерности, симметрии, измеримости частей, а возникают благодаря внутреннему, смысловому эйдосу Единого (Об умной красоте. — В кн.: Эннеады V 8). Мера, понятая как структурная оформленность и иерархическая упорядоченность, оказывается характеристикой не только этико-политической жизни (напр., справедливости, понимаемой у Прокла как мера, господствующая в душе), но и жизнеустроительства всего космоса (поэтому справедливость у него одновременно — хранительница порядка и соразмерности, причина красоты и само прекрасное). Однако в спекулятивном опьянении мистикой чисел и числовых отношений (особенно интеллигибельных), неоплатоники забыли о методах реального измерения как физических тел и процессов, так и феноменов культуры (напр., о поэтической метрике, канонах художественного произведения и пр.) и о процедурах количественного измерения, осуществляющегося с помощью чисел и числовых соотношений. В средневековой философии мера стала характеристикой не космоса и иерархических уровней эманации первоедино- го, а трансцендентного Бога, творящего мир из ничто, ничего не оставившего не приведенным в порядок и все расположившего мерою, числом и весом (Прем. XI, 21). Для средневековой теологии и философии возник нелегкий вопрос о том, где же и как существовали мера, число и вес до творения тварного мира. Мера стала использоваться преимущественно для оценки нравственных поступков человека: «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7:2, Мк. 4:24). В западноевропейской средневековой философии сложились два направления в интерпретации меры — одно из них стремится выявить уровни меры и ее постижения, другое полагает, что к Богу не приложимо понятие меры, которое характеризует скорее тварный мир. Но и то, и другое направление едино в том, что «Бог не исследуется буквами, слогами и числами и не должно исследовать такие предметы, которых не может постигнуть человеческий разум, стоящий далеко ниже Бога» (Ири- нейЛионский. Против ересей, II, 25). Одно из них представлено в тонких и изощренно рациональных дистинкциях авгус- тинизма и схоластики, другое — в мистической философии (напр., ареопагатиках). Для Августина «Бог не есть ни мера, ни число, ни вес, ни что-либо иное, подобное этому» (О книге Бытия, IV гл. III. - В кн.: Творения, т. 2. СПб.-К., 1998, с. 390). Мера сообщает вещам определенность, поэтому «в своем изначальном смысле» мера, число и вес «суть Он — Тот, Кто всему дает определенную форму и порядок». Вместе с тем Августин строит иерархию мер: 1) мера, которую можно видеть и мыслить в телесных вещах — небесных и земных, 2) мера, характеризующая действия человека, без чего они превратятся в безостановочные и неумеренные, 3) мера состояния духа, 4) мера воли и любви, позволяющая взвесить наши предпочтения, желания и стремления. Наиболее близкими Богу являются «умно-духовные меры». Сопоставляя наиболее совершенную фигуру — круг — с душевной доблестью, он определяет эту добродетель души как «божественную соразмерность и согласие в образе действия» («О количестве души». — Там же, т. 1. СПб.—К, 1998, с. 210). Познание естественной меры физических тел — дело тайное и трудное (там же, с. 211), тем более трудно постижение меры общественного порядка, предполагающей соразмерность наказаний и наград, и меры души, совпадающей с «силой души», собирающей тело в одно целое, удерживающей его в единстве, распределяющей питание равномерно по членам организма, сохраняющей его стройность и соразмерность и в красоте, и в росте, и в рождении. «Умно-духовная мера содержится в другой мере» (там же, т. 2, с. 390), а именно в «мере без меры», т. е. в Боге. С этой мерой без меры сообразуется то, что ею сотворено, сама же мера без меры «не происходит ниоткуда». Августин подчеркивает, что нельзя ограничиваться выявлением и постижением меры в физическом мире, что необходимо «очистить свой ум для созерцания высшего» и для постижения меры числа и веса, существующих «вне того, что по ним расположено» (там же, с. 391), а как идеи в Божественном Слове. В трактате «Истинная религия» Августин проводит мысль о том, что каждое произведение искусства благодаря гармонии «бывает целостным и прекрасным, сама же гармония требует равенства и единства, состоящего или в сходстве равных частей, или в пропорциональности частей неравных... само истинное равенство и подобие, а также само истинное и первое единство созерцается не телесными глазами и не каким-либо из телесных чувств, а только мыслящим умом» («Об истинной религии» 30. — В кн.: Творения, т. 1. СПб.—К., 1998, с. 429). Категория меры выражается у Августина в таких понятиях, как канон совершенства, субстанция, форма, число, соответствие, равенство, единство, симметрия, пропорция. В трактате «О порядке» Августин назы-

530

МЕРАвает меру матерью порядка («О порядке», там же, т. 1, с. 180), объединяя такие характеристики, как взаимная соразмерность частей, прекрасное, разумное, симметричное, совершенное. По его словам, «в правильно проведенных измерениях проявляется разум», но выявление меры тем совершеннее, чем в большей мере она связана с числами, числовыми измерениями, или, как говорит Августин, с умозрительными измерениями (там же, с. 173). Тот, «кто может привести к простому единству, истинному и точному, тот наиболее достоин имени ученого» (там же, с. 174). В работе «О количестве души» Августин подчеркивает, что «душа не имеет ничего, что определяется при измерении тел» (там же, с. 186), но уже при измерении тел возникают бестелесные структуры истинного и точного разума. Измерение тел представлено в таких характеристиках, как длина, ширина и глубина. Однако, изолировав длину от других характеристик тела, мы не представляем никакого тела, а создаем «бестелесное» представление, «потому что одна длина может быть представлена только умом» (там же, с. 192). Тем самым измерение оказывается подвидом процедуры различения, выделяющей и изолирующей некоторые свойства реальных тел, что позволяет осуществлять построение идеальных объектов, не находимых в физических телах. Методы измерения существенно усложняются, становясь умозрительными, а последующая процедура — приведение к порядку осуществляется прежде всего в истинном и точном разуме. Причем надо подчеркнуть, что хотя мера и понимается как числовое соответствие, как числовая соразмерность, как равномерная числовая структура художественной целостности (напр., «О музыке» VI 12), а «числа яснее выступали в умозрительных измерениях» («О порядке». — Там же, с. 173), однако существенное в мере то, что она — модус (modus): «во всем хорошо сделанном должна соблюдаться мера» (« О музыке» II 2). Определяя музыку как науку «хорошо модулировать», Августин связывает модуляцию с мерой-модусом, с соразмерностью, с гармонией тонов. Эта линия в трактовке меры, связывающая ее с границами тела, с порядком и с умозрительным анализом чисел и числовых соотношений, нашла свое развитие в схоластике 13—14 вв. Так, Петр Абеляр в «Диалектике», анализируя количество, определяет количество « как то, с помощью чего измеряется субъект, что мы можем назвать более привычным словом — мерой» («Диалектика» III. — В кн.: «Теологические трактаты». М., 1995, с. 105). Подразделяя количество на простое и составное, на непрерывное и дискретное, он проводит различие между уподоблением, где измерение не приводит к количественным характеристикам, и равенством субстанции по количеству, где измерение опосредовано числом и числовой мерой. Фома Аквинский, подчеркивая, что бесконечное не поддается измерению, связывает меру с модусами совершенной субстанции: «действующему первоначалу приличествует быть в наивысшей степени актуальным и потому в высшей степени совершенным. Ведь совершенство предмета определяется в меру его актуальности: совершенным называют то, что не испытывает никакой недостаточности соответственно мере его совершенства» (Summa theol. 14.1). Вторая линия в трактовке меры в средневековой философии представлена в мистической философии, которая, отказываясь от рационально-позитивного определения и различения первоначала — Бога, считает, что его можно постичь либо негативным (апофатическая теология), либо интуитивным образом (францисканство, немецкие мистики). Так, Дионисий Ареопагит в трактате «О божественных именах» проводит мысль о том, что Бог «находится за пределами всякого объема и измерения» (О божественных именах. СПб., 1994, с. 275), это трансцендентное бытие «бесколичественно, бескачественно, неуловимо, бесконечно, неопределимо, всеобъемлюще, само же необъемлемо» (9,4 — там же, с. 277). Физический мир, «видимое есть образ невидимого, умопостигаемого». Иоанн Дамаскин в «Диалектике», определяя количество, связывает меру и измерение с конечным количеством: «Количество или конечно, или бесконечно. Конечное есть то, что может быть измерено или исчислено,., бесконечное... превосходит всякую меру и всякое число» (Диалектика 49,19.94,625 d — 628 а). Николай Кузанский стремится преодолеть альтернативность этих двух подходов к мере. С одной стороны, неоднократно ссылаясь на Дионисия Ареопагита, он подчеркивает, что бесконечное «ускользая от всякой соразмерности, остается неизвестным» (Об ученом незнании 11,3). Отождествляя абсолютный максимум, единство, возможное бытие с Богом, он настаивает на том, что он непостижим и превышает человеческий разум, что абсолютный максимум «негативно бесконечен» (II 1.97), что необходимо «подняться дискурсивным рассудком к трансцендентным пределам» (14,12), что Бог познается сверх всякой мысли и понятия (116, 44). Поэтому Кузанец называет Бога «простейшей мерой всех круговращений» (I 23, 72), говорит о пропорциях в акте творения мира, коль скоро существует соразмерность частей друг другу и движение частей к целому. (1113, 178). С другой, он определяет абсолютный Максимум, т. е. Бога, как точнейшую меру сущности, как основание и меру всякой вещи, которая неподвластна человеческому рассудку, коль скоро истина заключена в чем-то неделимом и тем самым неуловимом. При этом он говорит не только о явленности Максимума, что позволяет человеку искать и находить меры вещей, но и вводит такую опосредствующую сферу, как ум, который Кузанец этимологически связывает с измерением. Именно ум формирует «образ бесконечности» и выступает в качестве первообразов всего существующего, задает образцы для измерения человеческим рассудком всех вещей. «Мера всякой вещи, или ее граница, происходит от ума» (Простец об уме 9,117). Ум, будучи «живой мерой, которая путем измерения других вещей постигает свою способность схватывания», «жадно стремится к измерению вещей» (там же, 9, 123) Николай Кузанский называет ум «абсолютной мерой» и связывает эту способность измерения с уподоблением ума модусам бытия (9, 125) и соответственно вычленяет 4 вида измерения и 4 модуса бытия: 1) измерение потенциального, 2) измерение абсолютной необходимости, 3) измерение сложной необходимости, 4) измерение символическое, использующее числа и геометрические фигуры. «Ум делает себя понятием, мерой и первообразом, чтобы постигнуть себя во всем» (там же). В диалоге «Простец об опытах с весами» Кузанский особо подчеркивает значение измерительных приборов, и особенно весов, для того, чтобы «прийти к тайнам вещей и многое познать в большем приближении к истине» (там же, 162 — с. 445). Трактуя предположения как некоторые «прикидки», позволяющие преодолеть непознаваемость бытия, он связывает с весами и точными измерениями выдвижение более точных предположений обо всем, что можно знать (там же, 164), показывает эвристическую роль «инструментов измерения и взвешивания», «тонких приспособлений на кораблях и машинах» для наук, в частности, для геометрии, и для практики, анализирует различные виды измерения, особенно уподобление, уравнивание и соразмерение (приведение к единому масштабу) и со-

531

МЕРАответствующих видов меры на пути восхождения ума к божественному Максимуму. Мыслители эпохи Возрождения использовали категорию меры прежде всего в эстетике, в частности, при анализе прекрасного. Для Марсилио Фичино красота тела определяется с помощью понятий порядок, мера и облик, причем мера трактуется как мера частей, которая «каждому члену в отдельности определяет среднюю величину при сохранении должной пропорции всего тела» (Фичино М. Комментарий на «Пир» Платона. — В кн.: Эстетика Возрождения, т. 1. М., 1981, с. 181), т. е., мера оказывается не количеством, а границей количества. Нередко прекрасное выражается в близких мере понятиях, таких, как соразмерность, гармония, соответствие (см., напр., определение красоты у Альберти О зодчестве VI 2, Леонардо да Винчи Трактат о живописи. III, 272—276, Бруно Д. О героическом энтузиазме. М., 1953, с. 56 и др.). И вместе с тем человек как микрокосм соответствует макрокосму, также выражающего собой красоту и меру целого, будучи превосходно устроенным организмом, обладающим мировой душой и соразмерностью своих частей. Эстетическая трактовка космоса и природы характерна не только для кембриджских платоников, но и для раннего Просвещения, в частности, для Шефтсбери. Для него в природе царствуют согласие, союз и гармония. Весь космос и все тела, будучи целостностью, пронизаны симпатией частей: «Так замечательно распределила все природа..., она приспособила и примерила не только вещество, или материю, к форме и внешнему облику, но и сам облик и форму — к обстоятельствам, месту, стихии или сфере, но и желания, чувствования и привязанности — друг к другу, а также к материи, форме, деятельности и ко всему остальному: все устроено ей к лучшему, все с совершенной сдержанностью и подлинной бережливостью, ни в чем с излишней щедростью, но повсюду с благодетельностью, ни в чем с чрезмерной тратой силы, но повсюду с точной внутренней экономией, притесняющей все избыточное и прибавляющей энергии тому, что во всякой вещи — главное» (Шефтсбери. Эстетические опыты. М., 1975, с. 153). Если Шефтсбери развертывает эстетическое понимание природы, воплощающей в себе божественный Ум, то Лейбниц — индивидуалистическое учение о космосе — монаде, внутри которой существует предустановленная гармония как души и тела, так и между множеством монад: «Порядок, соразмерность, гармония восхищают нас... Бог есть всецело порядок, он всегда сохраняет правильность соотношений и производит всеобщую гармонию» (Соч., т. 4. М., 1989, с. 51). Порядок, установленный Богом, является гармоничным и наилучшим: «во вселенной все гармонично» (там же, с. 474, см. также с. 475, 490, 493). Категория меры разворачивается Лейбницем и при анализе знания, в частности, соотношения между необходимыми и случайными истинами, которое он уподобляет соотношению между соизмеримыми и несоизмеримыми числами: подобно тому, как в соизмеримых числах происходит «разложение до общей меры», подобно этому при анализе необходимых истин происходит «редукция к тождественным истинам»; в случайных истинах, уподобляемых иррациональным числам, «разложение идет в бесконечность» и отсутствует выявление общей меры (Соч., т. 3. М., 1984, с. 496). На первый взгляд учения Шефтсбери и Лейбница о гармонии и соразмерности Вселенной близки друг другу, однако принципиальное различие между ними состоит в том, что Лейбниц отстаивает идею одушевленного космоса, понимаемого индивидуалистически, а Шефтсбери понимает космос пантеистически и эстетически. В центре новоевропейской науки 17 в. — поиск и определение меры различных природных явлений и процессов: Р. Декарт говорит о силе как мере количества движения, Лейбниц — о живой, деятельностной силе как мере действия (причем Лейбниц, полемизируя с Декартом, подчеркивает, что у него «отсутствует какая-либо подлинная и вещественная мера» при измерении силы — см. Соч., т. 1. М., 1982, с. 231). Декарт, отмечая, что «может быть бесконечное множество различных измерений», связывает меру с посредником между соотносящимися друг с другом частями упорядоченного целого, т. е. с мерой как масштабом измерения (Соч., т. 1. М., 1989, с. 139, 141). Его трактовка «всеобщей математики» предполагает, что к этому универсальному знанию «относятся лишь все те вещи, в которых исследуются какой-либо порядок и мера, и неважно, в числах ли, или фигурах, или звездах, или звуках, в любом ли другом предмете придется отыскивать такую меру, а потому должна существовать некая общая наука, которая... объясняла бы все то, что может быть обнаружено в связи с порядком и мерою» (там же, с. 90). В этот же период не только механика, но и химия начинает искать меру химических соединений — формируется химический анализ, предметом которого становится не только качественное определение состава вещества, но и количественное определение содержания составных частей. Так, К. Ф. Венцель подчеркивает, что каждое соединение веществ должно иметь определенную и сохраняющуюся меру, понимаемую как аналитическое соотношение частей. Химики, и прежде всего Дальтон, обращают внимание на способность атомов соединяться в различных соотношениях и формулируют закон постоянства состава, закон эквивалентов и закон простых кратных отношений, фиксирующих количественные пропорции элементов, образующих вещество. Повышение точности измерительных приборов в химии позволило сформировать новый вид химического анализа — помощью титриметрических методов, или химический анализ с помощью меры (Ж. Л. Гей-Люссак, Ф. Мор и др.). Возникла социальная необходимость в фиксации единой системы мер, или единиц измерения, что было сделано 1 июля 1794 в революционной Франции, унифицировавшей систему мер и весов и создавшей эталонные образцы измерения длины и веса. Немецкий классический идеализм стремился осмыслить особенности меры, связанные с усложнением отношений мер в различных науках, выявить характеристики познающего субъекта, обеспечивающие постижение меры. Так, Кант, проводя различие между математическим и эстетическим пониманием возвышенного, отмечал, что «в суждении о величине дело идет не только о множестве (числе), но и о величине единицы (меры), а величина единицы со своей стороны всегда требует чего-то другого в качестве меры, с которой ее можно было бы сравнить», тем самым мера — это «только сравнительное понятие» (Кант И. Соч., т. 5. М., 1966, с. 254) и мы никогда не можем иметь первую, или основную, меру — совокупную бесконечность, которая не может быть мыслима как данная. Поэтому «определение величины основной меры должно состоять лишь в возможности непосредственно схватывать ее в созерцании и через воображение применять для изображения числовых понятий, т. е. всякое определение величины предметов в природе есть в конечном итоге эстетическое определение (т. е. субъективно, а не объективно) (там же, с. 257). Тем самым Кантукореняетлогико-математическое определение меры в эстетике и связывает его с созерца-

532

МЕРЕЖКОВСКИЙнием, с актами продуктивной способности воображения, а именно с актом схватывания в целое и с актом соединения (эстетического понимания), и с репрезентацией в схемах понятий чистого рассудка (числе). В «Критике чистого разума» Кант рассматривает меру как модальность после категорий количества и качества, подчеркивая, что она характеризует отношение к субъекту, к способностям познания. Более развернутое логическое учение о мере дал Гегель. Хотя он не приемлет ни идею всеобщей математики Декарта, ни химическую атомистику Дальтона, в разделе «Мера» «Науки логики», завершающем учение о бытии и являющемся переходом к анализу сущности, Гегель смог отобразить в категориальных расчленениях меры достижения современной ему науки и найти им философско-логическое выражение. Учение о мере представлено Гегелем в различении специфического количества и реальной меры. Специфическое количество подразделяется им на 1) квант, или специфически определенное, непосредственное количество, взятое в его соотношении с собой и представляющее собой одновременно и определенное качество, 2) на специфицирующую меру, когда при отношении двух качественно определенных количеств, или мер, одна из них выступает масштабом измерения, или специфицирующей мерой, а другая предстает как безразличное внешнее количество, 3) на осмысление для-себя-бытия в мере, т. е. анализ отношения между качествами, имеющими одну меру. В этом исследовании специфицирования меры он подчеркивает множественность мер (Наука логики, т. 1. М., 1970, с. 433), показывает условность и произвольность выбранных единиц измерения, связывает меру и закон (там же, с. 436), выявляет процесс превращения меры из некоего безразличного количества в единство качественно-количест венных характеристик двух соотносимых друг с другом мер. Завершает процесс специфицирования меры фиксация не просто единой меры в отношениях двух качеств, а в отношении двух различных мер, которое представлено прежде всего в физических константах (там же, с. 439), в законах падения тел и др. Специфицирование меры — это процесс перехода от непосредственной меры к опосредствованной, от условной меры измерения к инвариантным характеристикам в отношениях двух качественно и количественно определенных мер. Реальная мера — это отношение различных, ставших самостоятельными мер, которое анализируется Гегелем сначала как соединение двух мер (оно непосредственно и здесь меры существуют вне друг друга), а затем как ряд отношений мер. Анализируя «систему отношений» мер (там же, с. 461), Гегель обращается к химическому учению об избирательном сродстве (валентности) химических веществ, развитом Бертолле и Берцелиусом. Завершает этот раздел анализ узловой линии отношений меры, т. е. линии переходов от одной меры к другой. Примерами узловой линии отношений мер могут служить, согласно Гегелю, натуральная система чисел, где существует кратность одного числа относительно другого, в музыке — гармоническое отношение, в химии — качественные узлы и скачки при изменении пропорций смешивания химических веществ. Однако отношение двух самостоятельных мер в конечном счете основывается на безразличных количественных характеристиках некоего субстрата, или, как говорит Гегель, на введении «безмерного», сначала как абстрактного, а затем как количественной и качественной бесконечности. Этот переход к «безмерному» одновременно оказывается переходом к однородному, не обладающему какой-либо дифференциацией субстрату, или недифференцированной материи. Безмерное представлено в бесконечности спецификации меры и в бесконечном прогрессе узлового ряда мер. Поскольку вводится однородный субстрат, постольку мера здесь сведена до состояний субстрата — безразличного количества. Само появление «дурной бесконечности» (в данном случае «безмерного») является для Гегеля симптомом перехода логики на новую ступень — ступень сущности. С помощью категорий меры и безмерного Гегель анализирует историю искусства, где символическое искусство Древней Индии и Египта выражает собой идеал безмерности и причудливости, классическое античное искусство — идеал меры, а современное ему искусство — идеал ничтожного, безобразного и безмерного. Гегелевский анализ меры послужил отправной точкой для анализа К. Марксом отношений стоимости. Мера предстает в этом анализе сначала как внешняя мера, как масштаб. Затем при осмыслении форм стоимости — от простой до всеобщей — Маркс говорит о внутренней мере, представленной в стоимостных отношениях. Этой имманентной мерой, абстрагированной от количественной стороны, оказывается абстрактный труд. При исследовании полной, или развернутой формы стоимости, Маркс обращается уже к отношениям реальных мер, причем эти отношения представлены в бесконечном ряду выражений стоимости, или в бесконечном ряду мер. Переход ко всеобщей форме стоимости тождественен для Маркса переходу к всеобщей, наиболее развитой качест венно-количественной мере — к золоту и к деньгам. Деньги, будучи мерой стоимостей, позволяют выразить стоимости товаров как одноименные величины, качественно одинаковые и количественно сравнимые (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 104). Выявление единства меры позволяет определить единицу измерения и найти меру как масштаб (в данном случае масштаб цен). Подчеркивая, что масштаб цен совершенно условен, но должен пользоваться всеобщим признанием (там же, с. 110), Маркс обращает внимание на устойчивость соотношения мер в развитом товарно-денежном обществе, на узловую линию отношений мер при переходе ко всеобщей форме стоимости. Ф. Энгельс, анализируя процессы химических превращений в «Диалектике природы», также обратил внимание на узловую линию отношений мер. В философии 20 в. категория меры утратила свое универсально-методологическое значение, хотя она и обсуждается в связи с логико-операциональными проблемами измерения, особенно остро вставшими в связи с развитием квантовой механики и различными вариантами построения, начиная с меры Планка, системы естественных абсолютных единиц (физических констант). Лет.: Брушлинский В. К. О категории меры у Гегеля. — «Вестник Коммунистической академии», 1929, кн. 35—36; Маньковский Л. А. Логические категории в «Капитале» Маркса. — В кн.: Ученые записки

МГПИим. Ленина. М., 1962, вып. 179; Огурцов А. П. Категория меры в истории диалектики. — «ВФ», 1964, № 12; Кузьмин В. Я. Категория меры в марксистской диалектике. М., 1966; Вигнер Е. Проблема измерения. — В кн.: Эподы о симметрии. М, 1971, с. 141—160; Laue К. Mass und Mute. Fine Problemgeschichtliche Untersuchung zur fruhen griechischen Philosophie und Ethik. Munster, 1960; Winterscheidt H. Beitrage zur Gesclichte und zum Vferstandtnis des Massbegrines, 1909. А. П. Огурцов

МЕРЕЖКОВСКИЙДмитрий Сергеевич |2(14)августа 1865, Петербург — 9 декабря 1941, Париж] — русский писатель, литературный критик, религиозный мыслитель. В1884—88 учился на историко-филологическом факультете Петербургского

533

МЕРИТОКРАТИЯуниверситета. Известность принесли ему литературные и литературно-критические труды: трилогия «Христос н Антихрист» (1896—1904), двухтомное исследование «Л. Толстой и Достоевский» ( 1901 —02), сборники «Вечные спутники» ( 1897), «Грядущий Хам» (1906), «В тихом омуте» (190S), «Не мир, но меч» (1908) и др. Был среди организаторов Религиозно-философских собраний (1901—03) и петербургского Религиозно-философского общества (1907), участвовал в создании журнала «Новый путь». Мережковский — один из лидеров религиозного движения русской интеллигенции, выступавшей под лозунгом нового религиозного сознания и критически воспринимавшей как секуляризованную цивилизацию, так и «историческое христианство», не способное, по ее убеждению, противостоять бездуховным и безрелигиозным тенденциям в современном мире. Значительный период творчества писателя прошел за границей (эмигрировал вместе со своей женой 3. Н. Гиппиус в 1920), где написаны «Тайна трех: Египет и Вавилон» (1925), «Тайна Запада: Атлантида-Европа» (1930), «Иисус Неизвестный» (1932) и многие другие произведения. Центральную роль в мировоззрении и творчестве Мережковского играла апокалиптическая тема. Спасение современного человечества, по его мнению, может придти только из области трансцендентного источника. Это — «второе пришествие». История, уже исчерпавшая себя в своем рутинном развитии, ведет к торжеству «грядущего Хама» — вырождающейся бездуховной мещанской цивилизации. В этом смысле утопическое «новое религиозное сознание», провозглашавшееся Мережковским, не только сознание апокалиптическое, ожидающее конца времен и наступления «религии Третьего Завета» (единства земного и небесного), но и сознание революционное, готовое к прорыву в чаемое катастрофическое будущее. История в своем собственном развитии завершается катастрофой. Религия спасает человечество «мистической революцией», радикальным духовным обновлением. Такой спасительной революцией для древнего мира стало пришествие Христа. Спустя два тысячелетия, считал писатель, христианство, несмотря на всю неполноту и несовершенство своих исторических форм, остается той духовной силой, которая может вновь спасти историю. Соч.: Поли. собр. соч. в 24 тт. М., 1914; Собр. соч. в 4 тт. М., 1990; Письма Мережковского к П. П. Перцову (1890—1909). — «Рус. литература», 1991, № 2, с. 156-181; № 3, с. 133-158; Записные книжки и письма Мережковского. — «Рус. речь», 1993, № 4, с. 30—34; № 5, с. 25—41; Письма Мережковского супругам Пети (1908—1921). — «Новое литературное обозрение», 1995, № 12, с. 109—117; Религиозное сознание и революция (Мережковские и Савинков в 1911). — «ВФ», 1994,№ 10, с. 138-142; ПисьмакО.Л.Костецкой(1916).-«Лица»,Кн. 1, с. 170—183; Письма к А. В. Амфитеатрову (1930—1936). — «Звезда», 1995, №7, с. 158-169. Лит.: Гиппиус 3. Н. Д. Мережковский, Париж, 1951; Bedford С. Н. The Seeker: D. S. Merezhkovsky. Lawrence (Kansas), 1975; Pachmuss T. Merezhkovsky in exile: The Master of the genre of biographie-romancer. N.Y., 1990. В. В. Сербиненко

МЕРИТОКРАТИЯ(от лат. merirus — достойный и греч. кратос; — власть) — слой лиц наемного труда, которые свое более благополучное по сравнению с остальной массой работающих в их социальной категории положение создали себе сами, большими усилиями в труде, повышенной квалификацией, лучшим образованием и т. д. Термин «меритократия» введен английским социологом М. Янгом в антиутопии «Возвышение меритократии: 1870— 2033» для обозначения новой олигархии. Меритократия возможна только в обществе повышенного благополучия, где постоянно развиваются интересы и потребности индивидов, создаются материальные условия для их удовлетворения и существует, т. о., стимул к самосовершенствованию, к общественному признанию и получению большего объема благ и привилегий за счет своих личных способностей и качеств. Одаренные, дисциплинированные, усердно работающие люди — представители интеллектуальной меритократии стремятся продвинуться по службе, улучшить положение собственными силами, оставляя в стороне политику и общественные организации. В. И. Шамшурин

МЕРКАВА(евр. колесница, упряжка), в узком смысле — ангельская колесница как престол Славы Божьей в видении Иезекииля. В послебиблейской апокалиптике (с 3 в. до н. э.) созерцание Меркавы — Божьего престола, окруженного ангелами — кульминация небесного восхождения. Визионер переживает мистическую трансформацию, обретая светоносное тело и присоединяясь (на время или навсегда) к ангельским хорам, окружающим Меркаву. В некоторых случаях эта трансформация приобретает черты апофеоза, когда сам мистик, подобно Богу, восседает на Меркаве. В кругах «нисходящих к Меркаве» (с 2 в. н. э.) созерцание Меркавы достигалось путем определенной мистической техники. Упоминаемое в Талмуде эзотерическое учение «Маасе Меркавы» — «дело Колесницы» (наряду с Маасе Берешит — «делом Начала») носило более экзегетический характер, стремление к демифологизации выражает талмудическое высказывание: «Праотцы — это и есть Меркава» — не ангелы, но праведники, исполняющие на земле волю Бога, суть истинный престол Божий. В средневековой философии (Маймонид) Маасе Меркава отождествляется с метафизикой (встречается также утверждение, что Меркава — это аллегория небесных сфер). Это мнение вызвало протест каббалис- тов, усматривавших в нем профанацию древней традиции. Обычно в средневековой каббале Меркава — тетрада «опорных сефирот» (Хесед, Гвура, Тиферет, Малхут), гармонизирующая противоборствующие тенденции в высших мирах (см. также Олам). В традиции лингвистической мистики Меркава — это священные имена, служащие колесницей божественных сил. Школа Абулафии толкует Маасе Меркавы как «деяние сопряжения» букв и имен — мистическую технику, приводящую к экстазу и пророчеству. Лит.: Scholem G. Jewish Gnosticism, Merkabah Mysticism and Talmudic Tradition? N.Y., 1960. M. Шнейдер МЕРЛО-ПОНТИ (Merleau-Ponty) Морис (14 марта 1908, Рошфор-сюр-Мер — 4 мая 1961, Париж) — французский философ, представитель экзистенциалистско-феноменолог ического направления в философии 20 в. Философские воззрения Мерло-Понти сложились в результате критического переосмысления феноменологии Гуссерля в контексте ее эволюции к идеям «жизненного мира» и дальнейшей экзистенциалистской интерпретации в учении Хайдеггера. Центральная проблема философских исканий Мерло-Понти — бытие человеческой субъективности и многообразие ее отношений с миром и другими людьми. Он внес серьезный вклад в развитие философских и психологических аспектов междисциплинарной теории смысла, а также теории «телесности», или «феноменального тела», как средоточия культур-

534

МЕРЛО-ПОНТИ ных смыслов. В творчестве Мерло-Понти выделяется три основных периода. К первому относятся два сочинения: ранняя работа «Структура поведения» (1942) и фундаментальный труд «Феноменология восприятия» (1945). В обеих работах Мерло-Понти широко использует материал психологии: рефлекторной теории и бихевиоризма, гешталыпсихологии и психоанализа. Предпринимая анализ общих философско- методологических посылок и способа исследования в науках о человеке, Мерло-Понти приходит к выводу, что истоки глубочайшего кризиса как психологии, так и философии коренятся в господстве объективирующего подхода к проблемам человеческого существования и превалировании целевой — натуралистически-детерминистской или интеллектуа- листской рациональности над более высокими ее формами — ценностной и смысловой. Придавая большое значение гештальтистской идее целостности восприятия, а также гус- серлевской трактовке понятия «феномен», Мерло-Понти определяет человеческое поведение как «символическое», т. е. разворачивающее свои собственные значения, однозначно не редуцируемые к физическим, биологическим или психическим детерминациям, подобно тому как целое не сводится к сумме частей. Будучи высшим типом целостности и интеграции, оно само рождает смысл, благодаря которому человек способен создавать вторую природу — экономическую, социальную, культурную, сверх природы биологической, а также превосходить созданные структуры, ориентируясь не только на ближайшее окружение, но и на возможные отношения. Вопрошая в своем труде «Феноменология восприятия» — как может состояться опыт человеческой культуры, в которую индивид погружен с начала до конца, но которой он тем не менее никогда не обладает наподобие вещи? — Мерло-Понти предпринимает онтологическую трактовку восприятия как первоначального, дорефлексивного, жизненного слоя опыта, в котором зарождается система «я-другой-вещи», происходит одновременно и подлинное самовыражение человеческой субъективности, и конституирование культурного мира смысла. Субъектом восприятия предстает у Мерло-Понти т. н. «феноменальное тело», являющееся не объектом, не суммой органов, не мыслимым (или представляемым) телом, но одухотворенной, интенциональной плотью, совокупностью бытийных «чувственно-смысловых ядер», не отменяемых рациональным мышлением и непрерывно, спонтанно и самопроизвольно распространяющих собственные действия, «системой возможных жизненных позиций», «носителем метафизического смысла». Именно «феноменальное тело» как «временной синтез» позволяет, согласно Мерло-Понти, «обнаружить в субъекте восприятия его непрозрачность и историчность»: «феноменальное, тело», ассимилируя, интегрируя и вбирая в себя все метаморфозы пережитого, растягивает затем многочисленные интенциональные нити, благодаря которым человек оказывается укорененным в мире, постигая природу, вещи и поведение других как культурные ценности. Подробно анализируя в «Феноменологии восприятия» различные человеческие способности и проявления — от перцептивной и двигательной функции, мимики, жеста до сложнейших «метафизических чувств, мышления, языка и т. п., — Мерло-Понти приходит к выводу, что все эти явления кажутся непостижимыми, если трактовать человека как «пучок инстинктов» или систему управляемую рациональным мышлением, и не видеть, что жизнь сознания имеет в своей основе дологическое единство телесной схемы, или «интенциональную арку», которая определяет наш способ проектирования и понимания мира. Рассматривая «воплощенный смысл» как первичный феномен, тело как «инструмент выражения и понимания», а существование как непрерывное трансцендиро- вание, т. е. движение смысловыявления и смыслосозидан- ня, Мерло-Понти исследует возникновение смысла на трех взаимосвязанных уровнях: индивидуально-личностного существования, интерсубъективной коммуникации и коллективной истории и культуры. Первому аспекту посвящена «Феноменология восприятия», а два вторых Мерло-Понти более подробно разрабатывает в серии книг и статей, написанных во второй период творчества — с конца 1940-х до сер. 1950-х гг.: «Гуманизм и террор» (1947), «Смысл и бессмыслица» (1948), «В защиту философии» (1953), «Науки о человеке и феноменология» (1953), «Приключения диалектики (1955) и др. Смыслосозидание начинается, согласно Мерло-Понти, уже на уровне «бессловесной», или естественной, символизации, когда тело использует свои собственные части в качестве символов, в которых раскрывается стиль жизни индивида, его эмоционально-аффективные ценности и экзистенциальные значения. Затем над уровнем естественной символизации надстраивается искусственная, или конвенциональная, символизация, которая находит свое выражение в речи, языке, литературе, искусстве, философии, науке, политике и т. п. Не принимая концепции межличностного общения Сартра, у которого единственно возможным отношением между индивидами, в конечном счете, оказывается лишь взаимное отрицание, Мерло-Понти считает, что в подлинном общении индивиды открыты друг другу как «трансцендируюшие трансценденции» и потому ничто так не расширяет их собственные возможности и не обогащает мир культуры, как личностная коммуникация. Рассматривая в качестве важнейшего средства искусственной символизации слово, Мерло-Понти различает «слово сказанное» (язык как готовый продукт заданных значений, закрепленных в наличных знаках) и «слово говорящее» (язык как творческий процесс живого говорения, в котором преодолевается напряжение между концептуальным значением и новыми экзистенциальными смыслами слова). При этом определяющее значение Мерло-Понти придает «говорящему слову» и говорящему субъекту, который с помощью устоявшихся языковых форм выражает собственные значимые интенции, стиль бытия и жизненные ценности. В языковом общении человек занимает определенную позицию в мире культурных ценностей, смыслов и значений, соотносит собственное видение мира с видением других. При помощи слова человек «трансцендирует», т. е. преодолевает данное состояние, и открывает новые значения, делая их элементом собственного поведения. Т. о. он включается в историческую деятельность целого ряда поколений по обретению и созиданию богатства культуры и ее смыслов. Анализируя в работах второго периода соотношение знака и значения, выражения и изображения, образа и смысла на примере лингвистического опыта, литературы, живописи, кинематографа, науки, философских доктрин и исторических событий, Мерло-Понти приходит к выводу, что все они обнаруживают одну и ту же структуру — «тотальную интенцию», «значащее ядро», «собственное тело», «глубинный смысл», который, спонтанно проявляя себя, высвечивается в любой перспективе трансцендентального поля символического человеческого существования. Обращая особое внимание на феноменологическую концепцию истории, Мерло-Понти отвергает спиритуализм, который растворяет историю в абсолютном разуме, а также материализм, сводящий ее прежде всего к экономиче-

535

MEPTOH скому значению, и считает необходимым заниматься не «головой» (Гегель) и не «ногами» (Маркс), а «телом» истории. Подобно тому как в индивидуальном существовании различные мотивы переплетаются в единстве поведения и деятельности, так в коллективной истории экономические структуры, право, мораль, религия, искусство переплетаются в «теле» социальных событий, и этот синтез всегда оказывается в действительности более сложным и многозначным, чем строгая субординация значимости взаимодействующих сторон. Задача историка-феноменолога заключается в том, чтобы проникнуть в толщу этих смыслов, раскрыть и расшифровать их. В конце 1950-х гг. начался третий период творчества Мерло-Понти, наметивший его переход от экзистенциальной феноменологии к т. н. «новой онтологии». Поставив в работе «Видимое и невидимое» (1964) вопрос о предельном основании самой возможности отношений телесной субъективности и воспринимаемого мира, поздний Мерло-Понти пытался найти его в особом роде бытия, «Плоти», или «диком» «первоначальном Бытии», для которого в классической философии не существовало даже понятия, поскольку оно является не бытием-в-себе, или объективной реальностью, и не бытием-для-себя, или конституирующим сознанием, но «Всеобщим Чувственного. «Первоначальное Бытие», «Плоть», или «Всеобщее Чувственного», и есть, согласно Мерло-Понти, подлинная трансценденция, в движении которой одновременно формируется и видимый мир, и видящая субъективность, происходит переплетение воспринимаемого и воспринимающего. Будучи открытым, динамичным, процессуальным, «перво-Бытие», по Мерло-Понти, является источником всех смыслов, самой возможности соизмеряемос- ти и значительности каждой вещи и существующего индивида, поскольку они, в свою очередь, выступают как результат раскрытия Бытия, поскольку они порождены, обогащены и соизмерены с ним. Основные сочинения третьего периода творчества Мерло-Понти остались незавершенными. Главный итог, к которому пришел в результате своих поисков Мерло-Понти, состоит в признании трансцендирования и смыслосозидания в качестве основополагающих характеристик Бытия и человеческого существования и, как следствие этого, в признании «неопределенности», «многозначности» и «многосмысленнос- ти» в качестве неустранимой, онтологической структуры человеческого существования, истории и культуры, а не в качестве простого результата какого бы то ни было несовершенства нашего познания. Только учитывая в полной мере это решающее обстоятельство, человек может овладеть искусством устанавливать плодотворный и взаимообогащающий диалог с природой, другими культурами и людьми, что является жизненно важным для современного межцивилизационного взаимодействия и выживания всего человечества. Соч.: La stmcture du comportement. P., 1967; Phenomenologie de la perception. P., 1945; Humanisbe et terreur. P., 1947; Sens et non-sens. P., 1948; Eloge de la philosophie. P., 1953; Les sciences de l'homme et la phenomenologie. P., 1953; Les aventures de la dialectique. P., 1955; Signes. P., 1960; Le visible et l'invisible. P., 1964; La prose du monde. P., 1969; Око и дух. M., 1992; Человек и противостоящее ему. — В кн.: Человек и общество. Проблемы человека на XVIII Всемирном философском конгрессе. Вып. 4. М., 1992; В защиту философии. М, 1996. Лит.: Вдовина И. С. Феноменология во Франции, обзор французской литературы 70-х годов. — В кн.: Природа философского знания, ч. И, Современная феноменология, т. 1. М, 1977; Она же. Философские проблемы общения: феноменологический подход. — В кн.: Философия и мировоззрение. М., 1988; Долгов К. М. От Киркегора до Камю. М., 1991; Коссак Е. Экзистенциализм в философии и литературе. М., 1980; Пиворюс В. Перцептуальное сознание в феноменологии М., Мерло-Понтн.— В кн.: Проблемы сознания в современной буржуазной философии. Вильнюс, 1983; Сахарова Т. А. От философии существования к структурализму. М., 1974; Тавризян Г. М. Проблема человека во французском экзистенциализме. М, 1977; Dufrenne M. Maurice Merleau-Ponty.— «Les Etudes philosophiques», 1962, N 1; Halda B. Merleau-Ponty ou la philosophie de l'ambiguite. P., 1966; Lefort C. Le corps, la chair— «L'Arc», 1971, №46; Madison G. B. La phenomenologie de Merleau-Ponty: Une recherche des limites de la conscience. P., 1973; Sichere В. Merleau-Ponty ou le corps de la philosophie. P., 1982. В. Л. Кошелева MEPTOH (Merton) Роберт Кинг (5 июля 1910, Филадельфия) — амер. социолог, один из основателей социологии науки и структурно-функционального направления в социологии. Преподавал в Колумбийском университете. В философском отношении наиболее важны и интересны его исследования генезиса новоевропейской науки, раскрывающие его зависимость от специфического социально-политического контекста, от складывающегося научного сообщества, от его новых ценностей и норм, от религиозных ориентации, которые преобладали в среде ученых в 17 в. Продолжая и развивая подход к изучению генезиса новоевропейского рационального мышления, начатый М. Вебером, он в своей известной работе «Наука, техника и общество Англии 17 века» (Science, Technology and Society in sevententh century England. N. Y., 1939) связал возникновение и укрепление науки с пуританской религиозной моралью. Воплощенные в ней ценности индивидуализма, рационализма, полезности и т. п. послужили стимулирующими факторами для социального оправдания роли ученого и науки в обществе. На основе этого историко-социо-логического анализа в последующих работах Мертон сформулировал концепцию нормативного этоса науки. Как необходимый для научной деятельности комплекс ценностей и норм этот этос включает такие регулятивы, как универсализм, коллективизм, бескорыстность и организованный скептицизм. Познание рассматривается им как деятельность, соответствующая этим всеобщим нормам, остающимся на протяжении всей истории науки практически неизменными, устойчивыми и обеспечивающими существование науки как таковой. Эта единая ценностно-нормативная структура науки, или ее этос, выражается в системе более конкретных предписаний, запретов, предпочтений, санкций и поощрений. Следующий шаг в его анализе науки — описание системы обмена, лежащей в основе этих норм. Наука как социальный институт обладает специфической системой распределения вознаграждений за осуществление институционально предписанных ролей. Социальная функция ученого заключается в достижении нового знания, которое превращается в коллективное достояние; новые результаты обмениваются на признание со стороны коллег по научному сообществу. Формы признания многообразны: присвоение имени ученого открытию — напр., закон Ома (эпонимия), почетные награды, академические звания и т. п. Поскольку целью науки является получение новых, оригинальных результатов, постольку в науке весьма существенны приоритетные споры. Исследованию приоритетных конфликтов в науке и одновременных открытий он посвятил специальные работы 50-х годов, которые позволили ему выявить амбивалентность мотивов и поведения ученых, в частности их колебания между желанием утвердить свой приоритет и опасением оказаться этически нескромными. Раскрытие взаимно противоположных нормативных принципов, которые

536

МЕСТОрегулируют реальное поведение ученых, привело его к фиксации таких форм отклоняющегося (девиантного) поведения ученых, как плагиат, шельмование противников, отказ от борьбы за признание. Отклоняющееся поведение свидетельствует об абсолютизации одной из амбивалентных ценностей науки как социального института и является для него дисфункциональным. В этой проблематике анализ науки пересекается с его общесоциологическими интересами. Он ввел в социологию понятие дисфункции как того, что не способствует выживанию и адаптации системы и провел различие между явными и латентными функциями. В духе основных постулатов структурно-функционального анализа, он исследовал многообразные формы отклоняющегося поведения и аномии, при которых индивидуальному и коллективному сознанию присуще разложение системы моральных ценностей. Исток аномии лежит в разрыве между нормами и целями культуры и существующими социальными институтами, предоставляющими средства достижения этих целей. Разрыв между ними выражается в преступности, апатии и потере жизненных целей. Основные принципы социологической концепции Мертона стали в 60—70-е ядром исследований таких социологов, как Б. Барбер, Н. Сторер, У. Хэгстрем, Д. Каплан, Д. Крейн и др. В эти годы сложилась мертонианская парадигма социологии науки, однако в 80-е и в США, и в Европе начинается критика концепции Мертона и формируются альтернативные подходы. Подвергаются критике как его историко-научные исследования генезиса науки за узконациональную трактовку процесса возникновения науки, связывающую его лишь с Великобританией, за чрезмерно жесткую связь науки с пуританской моралью, так и общие социологические идеи. Соч.: Социальная структура и аномия. — В кн.: Социология преступности. М., 1966; Явные и латентные функции. — В кн.: Структурно-ф ункшюнальный анализ в современной социологии, вып. 1. М., 1968; On Theoretical Sociology. L., 1967; The Sociology of Science. Chi., 1973. Лит.: История буржуазной социологии первой пол. 20 в. М, 1979; The idea of social structure. Papers in honor of R. Merton. N. Y, 1975. А. П. Огурцов

МЕССИЯ(евр. «машиах», masiah — букв, помазанник) — помазанник Божий, т. е. особо уполномоченная и наделенная духовной силой личность. Представление о мессии (а также идея мессианизма) возникает в Библии, основной темой которой являются отношения человека и Бога. Оно связано с библейским линейно-векторным пониманием истории, которая направлена к некоему заданному Богом смыслу-телосу, достижению которого призван служить, со стороны человека и мира, мессия. В разные периоды библейской истории в качестве ожидаемого и действующего мессии выступают священники, цари или же весь Израиль как избранный народ Божий. Мессианская идея принимает разные формы: от универсалистского понимания роли Израиля, который должен «привести под руку Божию» все народы, как это отражено в пророческих книгах, до узко-национального, когда функция мессии-царя заключается в освобождении еврейского народа от иноземного владычества и восстановлении его независимости и былой славы. В христианстве, возникшем внутри иудаизма, библейское противоречие между частным (этно-культурньш) и универсальным пониманием мессианства было разрешено в пользу последнего. В Евангелиях Сам Иисус из Назарета не отказывается от титула Мессии или прямо именует Себя так (Его второе имя Христос (греч. Крютос, — помазанник) есть греческая калька еврейского «машиах»). Иначе говоря, Иисус Христос есть не кто иной, как библейский Мессия, призванный исполнить функцию спасителя мира, направляя его к примирению и единству с Богом. В христианстве мессианство Иисуса Христа связывается с представлением о страдающем «отроке Божием», о котором говорил пророк Исайя и миссия которого заключается в том, чтобы пострадать и тем самым искупить человеческие грехи. Значение дела Христа-Мессии выходит далеко за пределы древнеиудейских представлений о спасении Израиля и распространяется на историю всего человечества, спасение которого совершается через евангельское благовестие, первоначально возвещенное в иудейской среде, но затем охватившее всю античную ойкумену, обратившее в христианство «варварские» народы. В качестве секуляризированной «мессианской идеи» библейское представление о мессии получило дальнейшее развитие в постхристианской культуре, где оно стало означать особую историческую миссию, которая приписывается нации, классу или отдельной личности, призванием которых является приведение человечества к окончательной гармонии, подобной представлению о религиозном спасении. Л. И. Кырлежев

МЕСТО(греч. тояос, лат. locus) — часть пространства, центр соотношения физических тел. В античной философии понятие места было выдвинуто Аристотелем в противовес трактовке Платоном пространства (Хора) как вместилища тел и интеллигибельной материи, что позволяло дать онтологическое обоснование геометрии и геометрически правильных тел (Тип., 52а—53d). У Аристотеля пространство представляет собой «индивидуальное достояние» чувственно-восприним аемых (физических) тел, т. е. место (Phys., 209 аЗО). Его подход к определению пространства-места связан с учением о первой сущности-субстанции, которая есть то, что обладает самостоятельным существованием (Мех, 1029 а, 1092 а 17). В противовес геометрическому пространству Платона Аристотель настаивает на осязательно-физической трактовке пространства-места, которое позволяет понять движение как изменение места (Phys., 211 al2 — 211 Ь30). Место — граница движущегося, а для всех движущихся тел — абсолютная граница. В космологии Аристотеля в соответствии с принципом «подобное стремится к подобному» развивается учение о движении тела к естественному месту (О Небе, 310 Ь). Эти два понимания места как фаницы объемлющего и как естественного противоречат друг другу, что было отмечено уже Симпликием (Simplicius CoroUarium de loco, 605,15). В «Топике» Аристотель развивает учение об общих логических местах — топосах диалога. В Средние века христианская идея креационизма существенно модифицировала понятие места. Тварный мир трактовался как совокупность мест, а Бог исключался и из пространства и из времени. Фома Аквинский проводил различие между физическим и духовным местом (locus corporalis et spintualis) (Summa theol., 1,102,1 ). В философии Нового времени учение Аристотеля было подвергнуто критике (прежде всего Галилеем), и место отождествлялось с пространством и протяженностью. Декарт связывал место с определенным положением вещи относительно других, различая внешнее и внутреннее место (Начала философии, II 13—15). Отождествление пространства с местом характерно, напр., для Л. Эйлера (Reflections sur l'espace et le

537

МЕСТО ВАРАБО-МУСУЛЬМАНСКОИ ФИЛОСОФИИ temps, 1748, § XV). Согласно X. Вольфу, место — способ сосуществования тел друг с другом. И. Кант, развивая «Топику» Аристотеля и раскрывая содержание трансцендентальной топики, называет трансцендентальным местом место, уделяемое нами понятию или б чувственности, или в чистом рассудке {Кант Я. Критика чистого разума. М., 1998, с. 269), делая акцент на гносеологической характеристике места. Однако эта линия не получила в дальнейшем развития, и место в послекантовской философии трактовалось как единство пространства и времени, выраженное в изменении положения тел (К. Розенкранц), как расширение понятия протяженного пространства (О. Либман), как пространственное соотношение тел друг с другом (О. Кюль- пе). Теория относительности А. Эйнштейна, введя принцип равноправия инерциалъных систем, отказалась от поисков истинного «естественного» места тел, что и было подчеркнуго как физиками, так и философами науки 20 в. (Э. Касссирер, Г. Вейль, А. Эддингтон, В. Фок и др.). См. также Пространство, Время, Движение. Лит.: Зубов В. Я. Пространство и время у парижских номиналистов 14 в.— В кн.: Из истории французской науки. М., 1950; Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М.,1980; Романский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М, 1979; Асоян Ю. А. Учение Аристотеля о «естественных местах» и особенности античной культуры. — «Философские исследования», 1995, № 1, с. 65—99. А. П. Огурцов

МЕСТО ВАРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ

ФИЛОСОФИИв наиболее общем плане обозначается как макан (то- где-есть). В этом смысле можно говорить о «месте вещи», будь то Бог или мир, тело или воля. Бог понимается в каламе либо как присутствующий в любом месте, что истолковывается как управление им каждой вещью, либо как находящийся «вне места» (лафй макан). Кроме того, вне места некоторыми мугазилитами полагались такие божественные атрибуты, как воля или знание. В мугазилизме выдвинуты два основных понимания места-макан: во-первых, как «предела» вещи, того, что «отделяет» ее от окружающего, и во-вторых, как того, что она «занимает» и где «располагается». Мугазилиты признавали возможность выхода тела за пределы места-макан мира, но одни считали, что в таком случае и место мира расширится вместе с таким телом, другие утверждали, что тело будет двигаться вне места. В арабоязычном перипатетизме, где пространство ограничено абсолютным телом, задающим в нем «направления» (см. Пространство), движение тела вне мира оказывается логически невозможным. Близким к «макан», но более узким является термин «хаййиз», обозначающий место, занимаемое телом. Он принят также в качестве специального термина для «естественного места» первоэлемента в арабоязычном перипатетизме и исмаилизме. Од- нокоренное тахаййуз («занятие места») считается признаком тел и субстанций. Кроме того, место понимается как «вместилище» (махалл), что связано с делением всех вещей на «самостоятельные» (ка'им би-нафси-хи) и «несамостоятельные» (ма ла йакум би-нафси-хи), при этом вторые должны «внедряться» (халла) в первые для того, чтобы существовать; так, тело служит вместилищем для своих акциденций. Близким к понятию место является понятие «положение» (мавди', вад'), трактуемое в духе соответствующей аристотелевской категории. А. В. Смирнов

МЕСТР(Maistre) Жозеф де (1 февраля 1753, Шамбери — 26 февраля 1821, Турин) — французский публицист, политический деятель, философ, основоположник традиционалистского, консервативного течения во французской политической мысли. Выходец из Савойи, из патриархальной и глубоко религиозной семьи; был членом Сената Савойи, канцлером Сардинского королевства, посланником короля Сардинии в Санкт-Петербурге (1802—17). Основные сочинения: «Опыт о порождающем принципе человеческих учреждений» («Essai sur le principe generateur ties constitutions politiques», 1810), «0 папе» («Du pape...», v. 1—2, 1819), «Петербургские вечера...» («Les soirees de St. Petersbourg...», v. 1—2,1821). Просветительской атеистической философии де Местр противопоставляет понятие Божественного Провидения, главенствующего в истории и во всех политических институтах. Именно Бог создает и суверенов, и конституции. Человек — ничто, если он не опирается на Божественный промысел, он — лишь инструмент в руках Провидения. Для де Местра не существует случайности в управлении человеческими делами. Все вытекает из порядка Провидения, включая и хаос, который порожден Божественной волей в целях, неведомых человеку. Называя свой метод «экспериментальным», Местр считает историю опытным полем политической науки. Признавая значимость разума в естественных науках, он ограничивает его компетенцию в области политики и морали, где принципы разума носят абстрактный характер и применимы только к «человеку вообще», существование которого де Местр отрицает. Кроме того, индивидуальный разум склонен подвергать сомнению сложившиеся институты, проверенные временем и историческим опытом, и способен развязывать революции. Представление об изолированном индивиде, наделенном своеволием и стремлением к социальности, де Местр считает ложной и пустой абстракцией, выдумкой либерализма. Человека обуревают страсти, он зол по природе, и воспитание не может его изменить. Общество и индивид созданы друг для друга, но ни один из них не есть цель сама по себе — оба существуют ради высшего предназначения. Де Местр выступает против концепций общественного договора, в частности против идей Руссо: общество не может быть результатом соглашения, которое уже предполагает существование общества, в т. ч. власти и языка. «Представить себе человеческое общество, народ без правителя столь же невозможно, как вообразить улей без матки. Общество и власть возникают одновременно» («Опыт о суверенитете»). Подчеркивая пагубность идеалов свободы, равенства и братства, де Местр отстаивает органически сложившийся традиционный общественный порядок, согласный с Божественной волей, проповедует синтез религии, философии и науки. Соч.: Oeuvres completes, 14 vol. Lyon, 2ed., 1924—28; в рус. пер.: Петербургские письма. СПб., 1995; Рассуждения о Франции. М., 1997. Лет.: Bayle F. Les idees politiques de Joseph de Maistre. Lyon, 1945; CordelierJ.-P. La theorie constitutionnelle de Joseph de Maistre. P., 1965. M. M. Федорова

МЕТАЛОГИКА— раздел современной логики, в котором исследуются способы построения различных логических теорий, свойства, присущие им, а также отношения, существующие между ними. Зачатки металогической проблематики можно обнаружить уже в «Аналитиках» Аристотеля, который пытался обосновать синтаксическими методами полноту своей ассерторической силлогистики. Однако в подлинном смысле металогика стала активно развиваться в связи с построением разнообразных логических систем и их использованием в обосновании математики (в метаматематике).

538

МЕТАЛОГИКАОбычно под логикой понимается множество предложений, связанных между собой содержательным (семантическим) отношением логического следования. Поэтому первый вопрос, который в этой связи встает, есть вопрос о формализации этого отношения, т. е. о возможности построения логической теории, в которой это отношение задавалось бы некоторым формальным его аналогом. В составе теории в качестве такого формального аналога выступает отношение выводимости. В настоящее время логические теории строятся в нескольких основных формах — в форме аксиоматического исчисления, натурального исчисления или в форме исчисления секвенций. Для многих теорий имеются их дедуктивно-эквивалентные представления во всех указанных формах. Тем не менее для целого ряда логик вопрос о той или иной их формализации остается открытым и составляет содержание соответствующих металогических исследований. В металогике каждую логическую теорию испытывают на ее семантическую и синтаксическую непротиворечивость. Логическая теория считается семантически непротиворечивой, если каждое, доказуемое в ней утверждение, является общезначимым в данной логике, т. е. является ее законом. С другой стороны, логическая теория считается синтаксически непротиворечивой, если в ней нельзя доказать некоторое утверждение А и его отрицание. Последнее понятие наиболее употребимо, хотя для некоторых логических теорий используются и другие понятия синтаксической непротиворечивости. В металогике доказывается метаутверждение, согласно которому теория семантически непротиворечива тогда и только тогда, когда она имеет модель (см. Моделей теория). С этой точки зрения теория не имеющая моделей, ничего не описывает, а потому такого рода теория не представляет никакого научного интереса. Это же относится и к синтаксически противоречивым теориям, так как в последних доказуемым становится любое утверждение. Ясно, что если при построении теории мы преследуем цель установить, что имеет место в мире, т. е. пытаемся отделить сущее от несущего, то противоречивая теория как раз эту функцию и не может выполнить, а потому противоречивая теория не имеет научной ценности. В настоящее время метатеоремы о непротиворечивости доказаны для целого ряда логических теорий. В частности, такие теоремы доказаны относительно первопорядкового исчисления предикатов. Доказательство же относительно более сильных теорий ограничено тем результатом, согласно которому в таких доказательствах необходимо использовать более мощные дедуктивные средства, чем те средства, которые формализуются в самой теории. Поэтому для многих теорий часто доказываются метатеоремы об их относительной непротиворечивости: некоторая теория Т, считается непротиворечивой относительно теории Т2, если допущение противоречивости Т, означает, что и теория Т2 тоже противоречива. Другой важной парой понятий металогики являются понятия синтаксической и семантической полноты теорий. Логическая теория считается семантически полной, если каждое предложение, сформулированное на ее языке и являющееся законом данной логики, доказуемо в ней. Выполнимость для некоторой логической теории этого условия, совместно с выполнением условия о семантической ее непротиворечивости, означает, что данная логическая теория адекватно формализует соответствующую логику. В этом случае говорят, что се мантика теории адекватна ее синтаксису. Теория синтаксически полна (максимальна), если никакое предложение, сформулированное на ее языке и недоказуемое в ней, не может быть без противоречия включено в состав теории. Синтаксически полные теории, т. о., как бы «перенасыщены» и не допускают присоединения к себе в качестве дедуктивных средств никаких новых утверждении, ибо такое присоединение приводит теорию к информационному «взрыву» — в ней становится доказуемо любое утверждение. Синтаксически и семантически полной теорией является, напр., классическое исчисление высказываний. Семантически полно классическое исчисление предикатов первого порядка, однако оно не обладает свойством максимальности, т. е. допускает присоединение к себе новых утверждений в качестве аксиом. Немаксимальное классическое первопоряд- ковое исчисление предикатов может быть пополнено специальными аксиомами т. о., что некоторая нелогическая теория окажется синтаксически полной. Такой теорией является, напр., теория частичного порядка. Однако исчисление предикатов второго порядка является не только синтаксически неполной системой, но и семантически неполной. Иначе говоря, класс логических законов классической второпорядко- вой логики неформализуем. Причем эта неформализуемость, в силу результата Геделя о неполноте формальной арифметики, носит принципиальный характер — данная теория не только семантически неполна, но ее и принципиально нельзя сделать полной. В металогике рассматривается также понятие категоричности теории. Теория считается категоричной, если все ее интерпретации (модели) изоморфны. Напр., категорична классическая логика высказываний. Однако категоричность теорий является, скорее, исключением, чем правилом. Как показали Лёвенгейм и Сколем, первопорядковое исчисление предикатов допускает модели произвольной мощности. Некатегоричность теории говорит о неоднозначности описания в ее рамках класса интерпретаций. Еще одним важным свойством логических теорий является свойство их разрешимости. Теория считается разрешимой, если существует некоторая алгоритмическая процедура, которая дает ответ на вопрос, является некоторое утверждение теоремой теории или нет. Свойством разрешимости обладает классическое исчисление высказываний. В качестве разрешающей процедуры здесь применяется процедура построения таблиц истинности. Свойством разрешимости обладают и некоторые простые математические теории. Однако, как доказал А. Чёрч, уже классическое первопорядковое исчисление предикатов не является разрешимой теорией. Отметим еще один важный ограничительный результат металогики, полученный А. Тарским. Для достаточно широкого класса теорий, в том числе логических, им была доказана ме- татеорема о неопределимости предиката «истина» логическими средствами, формализуемыми в данных теориях. Этот результат аналогичен результату К. Геделя о недоказуемости утверждения о непротиворечивости формальной арифметики теми средствами, которые формализуются этой теорией. Еще одним часто проверяемым свойством логических теорий является свойство независимости друг от друга их дедуктивных принципов. Значение этих исследований в металогике можно уяснить из аналогии с проверкой независимости 5-ого постулата в геометрии Евклида. Как известно, эти исследования привели к созданию неевклидовых геометрий. В общем случае построение доказательств является творческим процессом. Однако в последнее время в связи с исследо-

539

МЕТАМОРФОЗАваниями в области искусственного интеллекта в металогике озникла насущная задача доказательства метатеорем о нормализации выводов, устранимости особого правила — сечения — в секвенциальных исчислениях, алгоритмизации на этой основе процессов доказательств в различных логических системах и построения компьютерных реализации этих алгоритмов для осуществления автоматического поиска теорем. В настоящее время построены весьма разнообразные и достаточно мощные компьютерные реализации алгоритмов автоматического поиска доказательств теорем. Так как теории представляют собой классы предложений, над ними можно производить все операции, которые производятся и над множествами. Единственное условие состоит в том, что результатом этих операции должна быть опять теория. Так, напр., пересечение двух теорий Т, и Т2 всегда является теорией. Однако в общем случае объединение двух теорий Т, и Т2 не обязательно является теорией. Тем не менее, Сп(Т, и Т2) всегда есть теория, где Сп — операция замыкания относительно выводимости. Можно особым образом ввести и другие теоретико-множественные операции над теориями. А^ Тарским было показано, что класс всех теорий, сформулированных на одном и том же языке на базе классической логики, образует брауэрову алгебру. С другой стороны, если ограничиться рассмотрением только конечно-аксиоматизир уемых теорий, то класс всех таких теорий образует булеву алгебру. К проблемам металогики относится и вопрос рассмотрения различныхотношений, существующихмеждулогическимите- ориями. В настоящее время выделено и исследовано огромное количество таких отношений. Наиболее важными являются отношения дедуктивной эквивалентности двух теорий (напр., различные формулировки классического исчисления высказываний, задаваемых различным набором аксиом, являются эквивалентными теориями), отношение «быть под- теорией» (интуиционистская логика высказывании является подтеорией классической логики высказываний), отношение некреативного расширения (классическое первопорядковое исчисление предикатов является некреативным (от греч. кре- ация — творение) расширением классического исчисления высказываний), отношение дефинициального расширения и многие другие. Чрезвычайно важным способом сравнения теорий, применимым даже в том случае, когда теории построены не только в разных языках, но и строятся с использованием различных логик, является понятие переводимости одной теории в другую. На основе последнего понятия вводятся различные отношения между теориями, в частности понятие погружаемости одной теории в другую. В настоящее время доказано большое число метатеорем, обосновывающих погружаемость одной теории в другую. В частности, известен результат о погружаемости классического исчисления высказываний в интуиционистскую логику. Лет.: ЧёрчА. Введение в математическую логику. М., I960; Клини С. К. Введение в метаматематику. М., 1957; Мендельсон Э. Введение в математическую логику. М., 1971. В. А. Бочаров

МЕТАМОРФОЗА(от греч. ретацорсрсэоц — превращение) — в философии и культуре превращение одних вещей, процессов, явлений в другие. Метаморфоза предполагает изменение в форме, виде и/или субстанции объекта, но включает в себя также и постоянство, поскольку превращающийся объект не исчезает, а переходит в другую форму. В мифологическом мышлении метаморфоза выражала всеобщую изменчивость вещей и их единство во взаимопревращениях. Членами таких взаимопревращений могли быть неодушевленные предметы, растения, "животные, люди, боги. Как метаморфоза трактовалось возникновение мира (напр., превращение хаоса в космос), смерть (переход в царство мертвых). Формой метаморфозы выступало переселение душ (метемпсихоз) в древнеиндийской философии, орфизме, пифагореизме, неоплатонизме. Смысловая специфика метаморфозы заключается прежде всего в выражении неизменного через меняющееся, в передаче единого в своей основе явления через многообразие его превращающиеся форм. М. А. Иванов

МЕТАТЕОРИЯ(от греч. цета — после и теория; букв, теория о некоторой другой теории) — одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки; теория, анализирующая структуру, методы и свойства некоторой другой теории — предметной, или объектной, теории. В самом общем смысле метатеорией является любой метаязык, описывающий структуру, свойства и т. п. какого-либо языка-объекта. Согласно выработанным в 20 в. представлениям (Э. Сепир, Б. Уорф, К. Поппер и др.), каждый язык является концептуализацией мира или его фрагментов, т. е. теорией (возможно, не очень богатой, как, напр., язык знаков светофора, или очень богатой в случае естественного языка). Поэтому соответствующий метаязык выступает в качестве метатеории по отношению к теории, сформулированной в языке-объекте. Исторически термин «метатеория» был первоначально введен в начале 20 в. в исследованиях по основаниям математики и логики (Д. Гильберт, К. Гедель, А. Тарский, Р. Карнап, А. Чёрч, С. Клини и др.) применительно к изучению математических и логических теорий, результатом чего явились программы построения метаматематики и металогики. Именно в этой области в метатеоретических исследованиях были получены важные результаты. Основная задача построения метатеории состоит в уточнении (экспликации) соответствующих предметных теорий и анализе их свойств. При этом в рамках общей программы проведения метатеоретических исследований на предметные теории и метатеории не накладывается никаких ограничений: они могут быть содержательными, дедуктивными, частично или полностью формализованными и могут использовать любые логические средства. Результатами таких исследований явились попытки построения метабиологии, метахимии, метатеории физического знания, метатеории теорий систем и даже метанауки, однако в них пока не получены значительные метатеоретические достижения, сравнимые с теми, которые имеются в метаматематике и металогике. Одной из исходных посылок метаматематической программы Гильберта является утверждение о том, что в качестве предметной теории, для которой будет строиться соответствующая метатеория, следует брать не некую содержательную теорию, напр., содержательную математику, а ее формализованное представление в виде исчисления или формальной системы (теории). Такая формальная система строится по явно сформулированным, четким правилам; она может состоять из не- интерпретированных знаков и знакосочетаний (формул, выражений) — в этом случае она является синтаксической (см. Логический синтаксис), или ее элементам приписывается определенная интерпретация, то есть фиксируется их смысл или значение, — и в этом случае она является семантической (см.

540

МЕТАФИЗИКАЛогическая семантика). Метатеория, которая строится по отношению кт. о. представленной предметной теории, является содержательной теорией, т. е. она состоит из содержательно понимаемых элементов естественного языка. В ней формулируются метатеоремы — теоремы о теоремах, которые описывают синтаксические и семантические свойства соответствующей предметной (формализованной) теории. Для того, чтобы метаматематика выполнила свою основную функцию — обоснования содержательной математики, она, согласно Гильберту, должна пользоваться только т. н. финитными методами, то есть использовать лишь конечные конструкции и конструктивные доказательства, не допускающие применения абстракции актуальной бесконечности, которая играет важную роль в содержательной математике и в ее формализованном представлении. В рамках этой программы был полученрядважньиметатеоретических результатов. Так, была доказана синтаксическая метатеорема о дедукции, которая устанавливает связь между понятием выводимости (доказуемости) в данной предметной теории (напр., в исчислении высказываний или исчислении предикатов) и логической операцией импликации, входящей в алфавит данной предметной теории. Примером семантической метатеоремы является теорема о полноте классического исчисления высказываний, согласно которой для этого исчисления понятия доказуемой формулы (формальной теоремы) и формулы, истинной при некоторой его интерпретации, совпадают. Некоторые понятия метаматематики носят смешанный — синтаксически-се мантический характер. Таково, напр., понятие непротиворечивости, которое синтаксически определяется как невыводимость в предметной теории противоречия, т. е. конъюнкции некоторой формулы и ее отрицания, а в семантическом плане означает соответствие данной предметной теории некоторой ее интерпретации. Эквивалентность этих определений является нетривиальным метатеоретическим фактом. Несмотря на указанные и многие другие метатеоретические результаты оказалось, что метаматематическая программа Гильберта и прежде всего его финитистская установка не могут быть реализованы. Это убедительно показал Гедель ( 1931 ), доказав свои две знаменитые теоремы. Согласно его первой теореме, любая формализованная система, достаточно богатая для того, чтобы включать в себя арифметику натуральных чисел, неполна, так как в ней имеются правильно построенные формулы (выражения), которые не доказуемы и не опровержимы в ее рамках. Вторая теорема Гёделя утверждает: если арифметическая формальная система непротиворечива, то невозможно построить доказательство ее непротиворечивости, проведенное средствами, формализуемыми в этой системе. Эти теоремы, имеющие несомненное философско- методологическое значение, свидетельствуют об ограниченности метода формализации теорий, который лежит в основе гильбертовской метаматематической программы, и о том, что с помощью финитных методов нельзя доказать непротиворечивость не только классической математики, но даже и классической арифметики. Вслед за результатами Гёделя были вскрыты и другие ограниченности формализмов: Чёрч доказал неразрешимость проблемы разрешения для узкого исчисления предикатов, Тарский показал невыразимость предиката истинности для какого-либо исчисления средствами этого же исчисления и т. д. В связи с этим потребовалась определенная модификация программы Гильберта — необходимо было найти новые, более сильные, чем финитные, но также достаточно убедительные методы метатеоретических рассуждений. Значительный прогресс в этом отношении был получен в середине и во 2-й пол. 20 в. Г Генценом, В. Аккерманом, П. С. Новиковым, К. Шютте, А. С. Есениным-Вольпиным и др.; метаматематические и металогические исследования остаются актуальной задачей и в настоящее время. Лит.: Гильберт Д. Основания геометрии. М—Л., 1948; Клини С. К. Введение в метаматематику. М., 1957; Математическая теория логического вывода. М., 1967; Турчин В. Ф. «Сумасшедшие» теории и метанаука.— «ВФ» 1968, № 5; Садовский В. И. Общая теория систем как метатеория.— «ВФ» 1972, № 4; Есенин-Вольпин А. С. Об антитрадиционной (ультраинтуиционистской) программе основании математики и естественнонаучном мышлении.— «ВФ», 1996, № 8; Tarski А., MostovskiA., Robinson P. M. Undecidable Theories. Amst., 1953; Woodger J. H. The Axiomatic Method in Biology. Cambr., 1937. См. также литературу к статье Метаязык. Ю. А. Гастев, Б. Н. Садовский

МЕТАФИЗИКА(греч. — цета та <ргхжа — то, что после Физики) — философское учение о сверхопытных началах и законах бытия вообще или какого-либо типа бытия. В истории философии слово «метафизика» часто употреблялось как синоним философии. Близко ему понятие «онтология». Термин «метафизика» ввел Андроник Родосский, систематизатор произведений Аристотеля (1 в. до н. э.), назвавший так группу его трактатов о «бытии самом по себе». Условное название произведения дает позже имя предмету его исследования, который сам Аристотель определял как «первую философию», чья задача — изучать «первые начала и причины» (Met 982 b 5—10), или же как науку о божественном, «теологию» (1026 а 19). Однако метафизика как способ философского мышления возникает задолго до Аристотеля, по сути совпадая с первыми шагами философии. Для раннегреческих мыслителей «философия» и «мудрость» были синкретичным созерцанием истинной картины космоса, а потому собственно философский метод исследования не отличался от научного (от recopia — «теории»). В то же время намечается различие между «ионийским» и «италийским» стилями философствования: между подходами «физиологов »-натурфилософов и «теологов», искавших сверхприродное бытие. Рефлексия над методом, критика «физики» софистами и Сократом приводят к осознанию необходимого размежевания натурфилософской и собственно философской установок познания. У Платона метафизика может быть уже обнаружена как специально обоснованный метод. Не предпринимая формального расчленения «мудрости» на различные науки, Платон дает, тем не менее, в ряде диалогов описание высшего типа знания, восходящего от эмпирической реальности к бестелесным сущностям по иерархической «лестнице» понятий и нисходящего обратно к чувственному миру, обретая при этом способность видеть истинное бытие и находить во всяком множестве единство, а во всяком единстве — множество (Платон называл этот метод «диалектикой»). Т. о., Платон уже очертил круг специфических проблем метафизики. Аристотель построил классификацию наук, в которой первое по значению и ценности место занимает наука о бытии как таковом, о первых началах и причинах всего сущего, «первая философия». В отличие от «второй философии», то есть «физики», «первая философия», рассматривает бытие независимо от конкретного соединения материи и формы, от движения оформленной материи. Не связанная ни с субъективностью человека (как науки «пойетические»), ни с человеческой деятельностью (как науки «практические»), метафизика, по Аристо-

541

МЕТАФИЗИКАтелю, является самой ценной из наук, существуя не как средство, а как цель человеческой жизни и источник высшего наслаждения. Античная метафизика явилась образцом метафизики вообще, но на протяжении истории западноевропейской философии существенно менялась как оценка метафизического знания, так и положение метафизики в системе философских наук и в горизонте мировоззрения той или иной эпохи. Средневековая философия признает метафизику высшей формой рационального познания бытия, но подчиненной сверхразумному знанию, данному в Откровении. Схоластика считала, что метафизике доступно богопознание, осуществляемое по аналогии с высшими родами сущего (благо, истина и т. п.). Такое сужение круга допустимых проблем и возможных результатов метафизики позволило в то же время дать углубленную трактовку некоторых вопросов, затронутых античной метафизикой лишь в общих чертах (напр., соотношение свободы и необходимости, природа общих понятий и др.). Средневековая метафизика, достигшая своего расцветав 13—14 вв., существенно обогатила понятийный и терминологический словарь философии. Метафизика нового времени вышла из границ, очерченных теологией, и, пройдя этап пантеистической натурфилософии Возрождения, возвращает себе «природу» как объект автономного исследования. Но на смену авторитету богословия приходит наука, не менее властно подчинившая себе метод и направление метафизического знания. Метафизика, оставшись формально «царицей наук», не только испытывает слияние естественных наук, достигших в этот период выдающихся успехов (особенно в механике и математике), но и до некоторой степени сливается с ними. Великие философы 17 в. — века расцвета метафизики нового Времени — как правило, являются и великими естествоиспытателями. Основная черта новой метафизики — сосредоточенность на вопросах гносеологии, что делает ее в первую очередь метафизикой познания, а не метафизикой бытия (каковой она была в Античности и в Средние века). Это справедливо и для метафизики рационализма, тесно связанной с традиционной онтологией, и для метафизики эмпиризма, особенно резко размежевавшейся с дедуктивным методом средневековой схоластики, приводившим, по мнению критиков-эмпириков, к гипостазированию понятий, догматическому возведению их в статус бытия. Метафизика 17 в., получившая классическое выражение в системах Декарта (создателя нового типа обоснования метафизики через самосознание Я), Спинозы, Лейбница, переживает кризис в 18 в., что обусловлено отъединением от нее позитивных наук, вырождением метафизики в догматическое системати- заторство (напр., в системах Вольфа и Баумгартена), активной разрушительной критикой метафизики со стороны сенсуализма, скептицизма, механистического материализма и Просвещения. Показательны в этом отношении система Беркли, в наибольшей степени отвечающая критериям метафизики, но в то же время своим учением о невозможности бытия без восприятия подрывавшая основы традиционной метафизики, и учение Юма, фактически осуществившее критикой понятий Я и причинности самодеструкцию метафизики. В немецкой классической философии 18—19 вв. происходил сложный процесс радикального пересмотра старой метафизики, парадоксально связанный с реставрацией метафизики как умозрительной картины мира. Определяющую роль в этом процессе сыграла критическая философия Канта, который критиковал не метафизику как науку (ее необходимость и ценность он признавал, считая метафизику завершением культуры человеческого разума), а догматическую метафизику прошлого. Своей задачей он считал изменение метода метафизики и определение собственной сферы ее приложения. Разделяя рассудок и разум, Кант показывает, что некритическое распространение деятельности рассудка за пределы возможного опыта порождает ошибки старой метафизики. Кант предлагает программу построения метафизики как истинной системы (т. е. такой, где каждый отдельный принцип или доказан, или в качестве гипотезы приводит к остальным принципам системы как следствиям). В работе «Какие действительные успехи сделала метафизика...» он указывает на «два опорных пункта», вокруг которых вращается метафизика: учение об идеальности пространства и времени, указывающее на непознаваемое сверхчувственное, и учение о реальности понятия свободы, указывающее на познаваемое сверхчувственное. Фундаментом обоих пунктов, по Канту, является «понятие разума о безусловном в целокупности всех подчиненных друг другу условий». Задача метафизики — в том, чтобы освободить это понятие от иллюзий, возникших из-за смешения явлений и вещей в себе, и избегнув тем самым антиномии чистого разума, выйти к «сверхчувственному» (см. Кант И. Соч. в 6 тт., т. 6, с. 239.) Истинная метафизика, т. о., возможна лишь как систематическое знание, выведенное из чистого и «очищенного» от иллюзий разума. Однако Кант не построил такой системы, ограничившись исследованием противоречий, в которые неизбежно впадает разум, пытающийся синтезировать законченную картину мира. Кант ввел разделение метафизики на метафизику природы и метафизику нравов, толкуя последнюю как такую сферу, где противоречия чистого разума находят практическое разрешение. Он также четко размежевал метафизику и естествознание, указав, что предметы этих дисциплин совершенно различны. На основе кантовских идей (в частности, его учения о творческой роли субъекта в познании) Фихте и ранний Шеллинг построили новый вариант метафизики. Его наиболее специфичной чертой было понимание абсолюта не как неизменный сверхреальности (такова была установка традиционной метафизики), а как сверхэмпирической истории, в которой совпадают процесс и результат. Связав на основе принципа историзма мышление и бытие, метафизику и науку, разум и природу, они истолковали диалектику разума не как теоретический тупик, а как движущую силу развития познания: диалектика, которая у Канта была лишь сигналом антиномии, становится у них неотъемлемым свойством истинного мышления и способом существования самой реальности. Рассматривая истину и бытие как процесс, Гегель создал систему, в которой истина выступает как поступательное развитие разума, а противоречие — как его необходимый момент. Он переосмыслил кантовское различение рассудка и разума и сделал последний носителем истинного познания, а диалектику — методом постижения противоречий и развития понятий. Рассудок, согласно Гегелю, оперируя конечными однозначными определениями, является хотя и необходимым, но недостаточным условием познания. Источник ошибок метафизического метода он видел в ограничении познавательной деятельности лишь сферой рассудка. Т. о., Гегель впервые противопоставил метафизику и диалектику как два различных метода. Вместо с тем он оценивал свою философию как «истинную» метафизику и традиционно понимал ее как «науку наук». «Человек, — пишет Гегель в § 98 «Малой Логики», — как мыслящее существо есть врожденный метафизик.

542

МЕТАФИЗИКАВажно поэтому лишь то, является ли та метафизика, которую применяют, настоящей, а именно: не придерживаются ли вместо конкретной, логической идеи односторонних, фиксированных рассудком определений мысли...» В отличие от «дурной» метафизики, истинная метафизика, по Гегелю, есть мышление, которое постигает единство определений в их противоположности (Гегель обозначает такое мышление рядом синонимичных терминов: «спекулятивное», «положительно-разумное», «мистическое»), тогда как мышление рассудочное, постигает определения в «раздельности и противопоставленности» (см. там же, § 82). Особую позицию по отношению к метафизике занимает поздний Шеллинг, чья «положительная» философия отмежевалась от немецкого трансцендентализма как от «негативного» конструирования идеальных схем. Истинная метафизика должна, по Шеллингу, обратиться к позитивной реальности, данной, с одной стороны, — в Откровении, с другой — в экзистенциальном опыте. Философия 19 в. характеризуется отрицательным отношением к метафизике вообще и ее гегелевскому варианту в частности: критика метафизики — один из ее доминирующих мотивов. Попытки же возродить докантовскую метафизику не выходят за рамки профессиональных экспериментов, хотя в некоторых случаях (Гербарт, Лотце, Тейхмюллер, Брентано) оказываются востребованными в 20 в. феноменологией и др. течениями. В этот период понятие «метафизика» приобретает устойчиво отрицательную окраску, подобно понятию «схоластика». Уже первые результаты критической реакции на гегелевскую философию показали основные направления антиметафизики 19 в.: таковыми были волюнтаризм Шопенгауэра (развитый впоследствии «философией жизни»), религиозный иррационализм Кьеркегора, антропологизм Фейербаха, позитивизм, марксизм. К ним присоединяются сформировавшиеся во 2-й половине 19 в. витализм Ницше, прагматизм и сциентистские версии неокантианства. Несмотря на различие позиций, с которых велась критика, общим был вывод о метафизике как бесплодной конструкции разума, не выходящей к реальности природы и индивидуума. Можно найти общность и в положительных программах этих течений; они противопоставляют метафизике тот или иной тип эмпирической реальности (психологической, социальной, прагматической и т. п.), или практической деятельности, к которым редуцируются традиционные онтологические и аксиологические универсалии. Зачастую альтернативой метафизики оказываются при этом не новые методы, а вульгаризация старых (напр., «диалектика», т. е. дурная схоластика марксизма). Это впечатляющее своим размахом мировоззренческое восстание против метафизики было по сути частью общекультурного кризиса классического рационализма и гуманизма. В философии начала 20 в. происходят сложные процессы (подготовленные последними десятилетиями 19 в.), которые приводят и к частичной реабилитации классической метафизики, и к поискам новых неклассических форм метафизики. Такие направления, как неогегельянство, неокантианство, неотомизм, неоромантизм, неореализм, самой своей «нео»-установкой на возвращение к истокам реставрировали и адаптировали фундаментальные схемы метафизического мышления, которые оказались более адекватными в кризисной для Европы ситуации, чем оптимистический позитивизм 19 в. Но потребность в метафизике как опоре для мышления и морального выбора вела к новым, неклассическим моделям. Нередко при этом новая метафизика вырастала из антиметафизических течений в той мере, в какой они — осознанно или нет — осуществляли свое самообоснование: такова была, напр., эволюция неопозитивизма, ницшеанства, фрейдизма. Подобным образом развивалась в начале 20 в. философия жизни, которая в трактовке Бергсона вышла за границы витализма, обретая измерение спиритуализма и даже воспроизводя неоплатонические интуиции; в трактовке Дильтея — обнаружила кризис психологизма и потребность в онтологии понимания исторических феноменов; в трактовке Шпенглера — востребовала первичной реальности форм культуры. Многообразные рецепции Ницше в это время также показывают предрасположенность умов к новому прочтению классической метафизики (напр., ницшеанство философского символизма), то же можно сказать о юнгианском пересмотре фрейдизма. Метафизическое обоснование становится актуальным и для философии религии. «Второе дыхание» неотомизма, инициированная Бартом «диалектическая теология» протестантизма, поиски философских основ православия российскими интеллигентами, — во всех этих процессах метафизика помогает преодолевать антропоцентризм 19 в. Философия культуры, окончательно сформировавшаяся в 20 в. (Шпенглер, Зиммель, Тойнби, Кассирер, Ортега-и-Гассет, Коллингвуд, Вяч. Иванов, Флоренский, Лосев), тяготеет к пониманию «первых начал» как сверхопытных прототипов исторически разворачивающегося культурного творчества и в ряде версий допускает связанность этих парадигм мифоподобным сквозным «сюжетом». Симптоматична апология метафизики, предпринятая Коллингвудом, с его проектом «метафизики без онтологии», которая должна искать «абсолютные предпосылки», формирующие культурный и познавательный опыт. Виталистские и религиозные направления к середине 20 в. дают зрелые плоды новой метафизики, чаще всего на пересечениях с философиями языка, науки и культуры. Таковы религиозный экзистенциализм (Ясперс, Марсель, Тиллих, Бердяев, Шестов), философия диалога и интерсубъективности (Бубер, Розеншток-Хюсси, Бахтин, Левинас, Апель), герменевтика (Гадамер, Рикёр, Хайдеггер). Этим направлениям свойственны поиски первоначал метафизики не в сфере объективности безличных субстанций, а в интерсубъективном измерении межличностных коммуникаций, не поддающихся сведению к универсалиям. Показателен обостренный интерес представителей этих течений к Кьеркегору, первопроходцу темы метафизической первичности «конечного» бытия. Значительных результатов достигает метафизика русской философии в 1-й половине 20 в. Традиционная опора на христианский платонизм, интерес к системам Гегеля и Шеллинга, тяга к предельным обоснованиям этики и политики — все это сделало естественным тот поворот к метафизике, который с трудом давался Западу. Системные построения Вл. С. Соловьева и его ближайших учеников кн. С. Н. и Е. Н. Трубецких задают каноническую модель метафизики, от которой идут ветви метафизики «всеединства» (Булгаков, Карсавин, Франк), «имяславия» (Лосев), «конкретной метафизики» (Флоренский). Самостоятельными версиями метафизики являются персонализм Н. Лосского и трансцендентализм идущей от Б. Н. Чичерина философско-правовой школы (Вышеславцев, Новгородцев, И. Ильин). Родовой чертой русской метафизики можно назвать стремление к онтологической укорененности религиозно-этической правды. Философия науки, стимулируемая научной революцией 20 в., приходит к метафизике двумя путями: в ходе интерпретации научных открытий и через анализ методологии и языка на-

543

МЕТАФИЗИКАуки. В первом процессе активно участвовали сами естествоиспытатели (напр., показательно влияние Платона на Гей- зенберга, Спинозы на Эйнштейна, восточной диалектики на Бора); во втором — по преимуществу философы. Наиболее значительные типы ревизии метафизики, генетически связанные с проблемой обоснования математики, дают аналитическая философия и феноменология. Гуссерль самим постулированием задачи феноменологии как описания сущностей, данных в субъективном опыте, но не растворяющихся в нем, уходит от психологически окрашенного позитивизма 19 в. и предполагает транссубъективный статус сущностей и аналогичный статус модусов их восприятия (характерно желание Iyccepjw назвать свое учение «археологией», где «архе» имеет аристотелевский смысл; ср. название одной из его главных работ. «Первая философия»). Не останавливается Гуссерль и перед необходимостью восстановить в таком случае онтологию как философскую науку: его доктрина «региональных онтологии», изучающих нередуцируемые чистые сущности, порождающие независимые регионы бытия (напр., этика, наука, религия), далека от наивного объективизма «школьной» метафизики, но близка версиям Платона и Канта. В поздних работах Гуссерля («Кризис европейских наук...») звучит и аксиологический мотив метафизики: защита истинного рационализма от догматизма и скептицизма. От феноменологии ответвляются такие метафизически валентные учения, как антропология Шелера, фундаментальная онтология Хайдеггера, косвенно — «новая онтология» Н. Гартма- на; французская ветвь дает версии Мерло-Понти и Сартра. Н. Гартман, опираясь на теорию интенциональности, но отказываясь от феноменологического примата трансцендентальной субъективности, строит «метафизику познания», ориентированную на «реальное» бытие, что сближает это построение с позицией неореализма (Уайтхед). Гартман критикует классическую метафизику за логизацию бытия и признает бытийной реальностью лишь обладающее необходимостью «действенное» (иерархические слои которого должны изучаться метафизикой), отвергая действенность идеально-возможного. Шелер и Хайдеггер, разделяя установку Гуссерля на обоснование науки не через абстрактные универсалии, а через выявление собственной структуры феноменов в соотнесении со структурой Я, осуществляют тем не менее далеко идущее переосмысление статуса Я и делают еще один шаг навстречу традиционной метафизике. В аксиологии Шелера предельным обоснованием смысла бытия оказывается категория «духа», порождающего человека как сверхприродное (но сохраняющее структуру естественной эмоциональности) существо. В онтологии Хайдеггера установка метафизики присутствует и в раннем варианте (соотнесение экзистенциальных структур Я с «Бытием», не тождественным никакому отдельному сущему), и в позднем (соотнесение мышления, которое позволяет Бытию говорить через себя, с необъективируемым «Событием», благодаря которому сохраняется самость человека). В ряде работ Хайдеггер специально рассматривает статус метафизики («Кант и проблема метафизики», «Что такое метафизика», «Введение в метафизику»). Старая метафизика, с его точки зрения, привела к забвению бытия, власти техники и нигилизму, поскольку толковала бытие через эмпирическое сущее и сделала субъективное мышление единственным посредником между человеком и бытием; поэтому возвращение к подлинному мышлению есть одновременно конец метафизики. В поздних образцах «экзистенциальной феноменологии» Мерло-Понти проблематика метафизики превращается в структурный анализ мира повседневного чувственного (в первую очередь перцептивного) опыта, который играет роль «онтологии чувственного мира» (особенно в произведениях искусства): Экзистенциалистскую версию феноменологической метафизики дает Сартр («Бытие и ничто»). В качестве первичной фактичности им рассматривается сознание, «пустота» и «случайность» которого приносит в мир «ничто» и почти синонимичные ему «свободу» и «ответственность». Позиция Сартра, несмотря на социальный радикализм, зачастую оказывается (как отмечал Хайдеггер) лишь перевернутой формой традиционной метафизики. Философия языка порождает метафизику языка, в которой, в свою очередь, можно выделить несколько принципиальных решений проблемы метафизики. На стыке с философией науки находится аналитическая философия, для которой проблема метафизики возникла в связи с анализом естественного языка и его метафизических импликаций. Если на ранних этапах этому направлению было свойственно стремление «разоблачить» метафизику как языковую иллюзию или намеренный софизм (напр., Карнап. Преодоление метафизики логическим анализом языка. 1931), то в дальнейшем проблематика метафизики становится для аналитиков разных направлений ординарной темой; антиметафизическая аргументация позитивизма и прагматизма, приводившая к деструктивным релятивистским выводам, постепенно вытесняется доверием «здравому смыслу» и «реалистической» компонентой, заложенной в аналитическую философию еще логицизмом Фре- ге, Дж. Мура и Рассела. Специфична версия Витгенштейна: в «Логико-философскомтрактате»можнонайтипоследователь- ную критику метафизики и признание за философией только статуса деятельности по логическому прояснению мыслей («Большинство предложений и вопросов философа коренится в нашем непонимании логики языка»), но в свете жизненной позиции Витгенштейна и некоторых этических мотивов позднего творчества его «тезис о молчании» (о том, что невыразимо, надо молчать) приобретает характер метафизической установки. Аналитики в конечном счете находят компромиссный способ сохранить позитивные возможности метафизики (в первую очередь это способность предельного обоснования теоретического знания) и избежать свойственного старой метафизике гипостазирования понятий: если не приписывать языковым структурам «реального» бытия, то можно признать их квазиметафизический статус «начал и причин» в рамках принимаемого языка. От публикации работы Стросона «Индивиды. Опыт дескриптивной метафизики» (1959) отсчитывают обычно начало умеренной реставрации традиционных установок метафизики в аналитической традиции. «Дескриптивная» метафизика Стросона доказывает, что без метафизических допущений существования «тел», «личностей» и про странственно-временной рамки их бытия невозможна идентификация ни единичных объектов, ни состояний сознания. «Реставрационная» же метафизика показывает, каким образом можно усовершенствовать и расширить использование языка. Сходную позицию по отношению к метафизике занимает Куайн, противопоставивший таким антиметафизическим «противоядиям», как методы верификации и фальсификации, доктрину оценки теории только как целостной системы предложений. Поскольку теория, в соответствии с его принципом «онтологической относительности», может рассматриваться лишь на языке другой теории, то этот разомкнутый процесс взаимоперевода теоретических языков не мо-

544

«МЕТАФИЗИКА» жет быть сведен к абсолютному критерию, и, значит, невозможно и не нужно ломать языковые схемы, порождающие метафизическую картину мира. Философия в этом отношении лишь количественно — по степени абстракции — отличается от естественных наук. Хотя Куанн называет себя, как и Стросон, «натуралистом», в представленной позиции достаточно и метафизических элементов. Характерна также эволюция структурализма, заменившего обоснование метафизики анализом безличных структур, опосредующих природу, коллективное и индивидуальное сознание, и постулировавшего безальтернативность метода естественных наук даже в традиционно гуманитарных сферах, где — с опорой на лингвистику и антропологию — предполагалось изучать объективные символические структуры. С точки зрения Леви-Строса, изучение знаков не требует исследования их референтов, и потому метафизическая проблематика в науке нерелевантна. Но логика научного исследования (особенно изучения структуры мифов) вела, напротив, к предельному расширению духовно-смысловой компоненты, и поздний Леви-Строс бросает фразу о «незваном госте» на структуралистских дискуссиях, о человеческом духе. Еще многозначнее отношения метафизики с постструктурализмом (Фуко, Деррида, Делез, Гваттари, Бодрийар, Лиотар). Его борьба с «логоцентрнзмом» классической метафизики напоминает своей остротой антигегельянство 1840-х гг. Авторитетные для него мыслители (Ницше, Маркс, Фрейд, Хайдеггер) — ниспровергатели метафизики. Постструктурализм объявляет метафизике «войну без правил», поскольку правила уже навязывают метафизическую позицию. Мир для постструктурализма есть текст, при «деконструкции» которого обнаруживается исчезновение референций. Но в то же время манифестированные принципы на свой лад требуют более жесткую метафизику, чем классическая, с ее смягчающей дистанцией между субъективным произволом и бытием. Выдвижение на первый план «человека вожделеющего» как субстрата субъективной активности и как объясняюще-разоб лачающего принципа, уход от структуралистского сциентизма к анализу смыслопорождаюшей духовности, выявление в любой знаковой системе символов власти — все это влечет за собой реанимацию старой волюнтаристской метафизики шопенгауэровского толка, разве что подновленной опытом авангардных акций против «буржуазной культуры». В целом философии 20 в. свойственно нарастающее тяготение к метафизике, но разброс позиций — от мягкого признания пользы, которую приносит метафизика, обобщая культурные феномены и строя картину мира, дорадикального разрыва с традицией при сохранении сверхзадачи метафизического обоснования опыта — не позволяет пока дать этой тенденции четкую характеристику. Лит.: Новые идеи в философии, сб. 17. СПб., 1914; Вартофский М. Эвристическая роль метафизики в науке. — В сб.: Структура и развитие науки. М., 1978; Heidegger M. Einfuhrung in die Metaphysik. Tub., 1953; Reiner H. Die Entstehung und ursprungliche Bedeutung des Namens Metaphysik. — «Zeitschrift fur philosophische Forschung», 1954, X, 210-237; Strawson P F Individuais. An Essay in Descriptive Metaphysics. L., 1961; De George R. T. Classical and Contemporary Metaphysics. N. Y., 1962; Zimmerman A. Ontologie oder Metaphysik? Leiden — Kologne, 1965; Wiplinger F. Metaphysik. Crundfragen ihres Ursprungs und ihrer \bllendung. Freiburg—Munch., 1976; Metaphysik, Hrsg. v. G. Janoska und F. Kauz. Darmstadt, 1977; Kaulbach F. Einfuhrung in die Metaphysik. Darmstadt, 1979; Boeder H. Topalogie der Metaphysik. Freiburg—Munch., 1980; Parsons T. Nonexistent objects. New Haven, 1980; Zalta E. Abstract Objects: An Introduction to Axiomatic Metaphysics. Dordrecht, 1983; Aune K Metaphysics: The Elements. Minneapolis, 1985; Thorn A. Paraboles et Catastrophes. P., 1986; Suppes P. Probabilistic Metaphysics. Oxf, 1984. А. Л. Доброхотов «МЕТАФИЗИКА» (греч. Td цгта та qnxrucd, лат. Metaphy- sica) — под таким названием («То, что идет после физики» в широком смысле—как всего комплекса естественно-научных сочинений Аристотеля) Андроник Родосский объединил в 1 в. до н. э. различные лекции и заметки Аристотеля по «первой философии», лишенные единого плана, содержащие повторения и отражающие разные фазы эволюции его взглядов. Дошедшая до нас редакция состоит из 14 книг, которые принято обозначать заглавными буквами греческого алфавита (кроме 2-й книги, которая обозначается строчной альфой). А (I): что такое философия? Познание высших «принципов» (см. Архе), или «причин», бытия. Таких причин четыре: сущность («усия», здесь синоним «формы» — морфе, эйдос), или чтойность (то ti fpv etvai), материя (материал, fftn), или подлежащее (субстрат, wcoKEifiEvov), источник движения («ки- несис» в широком смысле, включая генесис, инаковение, рост, перемещение) и «то, ради чего», благо или цель (телос — «конец» процесса становления). Обзор учений предшественников «о началах» показывает, что никто из них не вышел за рамки «четырех причин», все они «смутно» предвосхищали одно или несколько из тех же самых «начал» (Аристотель говорит также о «детском лепете» досократиков — 993а 15), что служит аргументом в пользу учения Аристотеля, a (II): трудности поисков истины; бесконечные каузальные ряды всех четырех видов невозможны — они должны быть конечны как в восхождении «вверх» (заканчиваясь первопричинами), так и в нисхождении «вниз»; математическая точность неприменима к изучению природы и материальных объектов. Согласно схолиям Парижского кодекса Е, кн. II принадлежит племяннику Евдема Пасиклу Родосскому (возможно, его конспект лекций Аристотеля). В (III): постановка 14 ключевых проблем («апорий») первой философии. Не лекция, а программа исследования «для себя». Г (IV): решение некоторых апорий кн. В; первая философия — «наука (эпистеме), которая рассматривает сущее как таковое и его атрибуты»; закон противоречия и исключенного третьего как опровержение софистического релятивизма. А (V) — словарь философских понятий: архе, причина, элемент, природа (фюсис), необходимое и т. д. (в каталоге Диогена Лаэртия V, 1, 23 фигурирует как самостоятельное сочинение). Е (VI): отграничение объекта первой философии от объекта других наук. Деление теоретической философии на «математическую, физическую и теологическую» (1026а 19 — единственное место, где первая философия названа «теологической»; обычно у Аристотеля «теология» — синоним мифологии). Ценностный примат теоретических наук над практическими и «пойетическими» (творческими), первой философии — над всеми теоретическими. Z—H (VII— VIII): учение о сущности, 0 (IX): учение об акте и потенции. 1 (X): единое и многое, противоположность. Решение 11 -й апории кн. В: являются ли сущее и единое самобытными сущностями или имманентны некоторому субстрату? К (XI): компиляция пассажей из кн. В, Г, Е, гл. 9—12 — из 3-й и 5-й кн. «Физики». По И. Дюрингу— составленный в Ликее после смерти Аристотеля компендий или учебник первой философии. А (XII): самостоятельный трактат о сущности-усии. Три вида сущности (реальности): чувственно-преходящая (подлунный мир), чувственно-непреходящая (надлунный мир); вечная и

545

МЕТАФИЗИКА СВЕТАнеподвижная. Учение об уме (нусе) — перводвигателе и адаптация теории сфер Евдокса — Каллиппа (гл. 7—8). M—N (XIII- XIV): критика платоновского учения об идеях и различных академических учений о принципах, особенно — платоновской концепции одного и «большого-и-малого» как высших принципах бытия и теории идей-чисел. Об относительной хронологии отдельных книг «Метафизики» существует множество точек зрения. О влиятельной в свое время концепции «Праметафизики» В. Йегера см., напр., введение к изданию Росса и послесловие Кубицкого к его переводу 1934. В фундаментальном труде Дюринга (1966) обоснована следующая датировка: самая ранняя книга — А; к 1-му афинскому периоду и эпохе полемики в Академии по вопросу об идеях (до 347 до н. э.) принадлежат книги M 9 (начиная с 1086а21) — N, А, I, M 1—9, В; ко 2-му афинскому периоду — Г, Е, комплекс Z—Н—0. Издания: W. Jaeger, 1973, with introd. and comm. W. D. Ross, v. 1—2, 1924; H. Bonitz, Bd. 1-2,1848-49; рус. пер. А. Кубицкого, 1934. Лит.: Jaeger W. Studien zur Entstehimgsgeschichte der Metaphysik des Aristoteles. В., 1912; Reale G. II concetto di filosofia prima e l'unita della metafisica di Aristotele. Mil., 1965; GrayeffF. Aristotle and his school. An inquiry into the history of the Peripatos with a commentary on Metaphysics Z, H, A and Q. L., 1974; Owens J. The doctrine of being in the Aristotelian «Metaphysics». Toronto, 1978; Etudes sur la «Metaphysique» dAristote, ed. P. Aubenque. P., 1979; Loux M. J. Primary Ousia: Ail Essay on Aristotle's Metaphysics Z and H. Ithaca, 1991; Aristotle's Metaphysics: annotated bibliography of the twentieth-century literature, by R. Radice and R. Da- vies, pref. by G. Realel. Leiden—N. Y—Koln, 1997. См. также лит. к ст. Аристотель. А. В. Лебедев

МЕТАФИЗИКА СВЕТА(нем. Lichtmetaphysik) — условный историко-философский термин (впервые введенный, видимо, К. Боймкером в нач. 20 в.), относящийся к устоявшимся в античной и особенно средневековой культуре представлениям о свете как первофеномене мира, объединяющем в себе все сущее. Совмещая в своей природе несовместимые начала и будучи исконно связан с понятиями «порядка», «числа», «отношения», а следовательно, с «разумом», «истиной», «словом», свет играет роль посредствующего звена, скрепляющего в единое онтологическое целое телесное и духовное (в макро- и микрокосме), чувственное и умопостигаемое, вещественное и идеальное, тварное и нетварное. Помимо возможного влияния со стороны зороастризма (Авеста 6,1; 10,3,25; 12,26—37) метафизика света обязана своим возникновением, с одной стороны, уподоблению Платоном статуса Блага в умопостигаемой сфере положению Солнца в сфере чувственно воспринимаемого («Государство» VI, 508b-e), a также его учениям о космическом «столпе света» («Государство» X, 616b-617d) и о «колеснице» души («Федр» 247Ь); с другой стороны, тому, что, согласно библейскому тексту, свет есть творение первого дня, предшествующее другим творческим актам Бога (Быт. 1,3), он отождествляется со «всем, делающимся явным» (Еф. 5,13), и более того: Бог «обитает в неприступном свете» (1 Тим. 6,16) и Сам «есть свет» (1 Ин. 1,5; Ин.1,9). Позднее неоплатоники, разрабатывая учение об эманации Единого, согласно которому видимый свет есть проявление в материи света умопостигаемого, утвердили представление о бытии как световой иерархии, усвоенное как христианской, так и иудейской и мусульманской теологией (последняя опирается при этом и на собственный священный текст: Коран 24,35; 24,40). В этой иерархии уподобляющихся друг другу светов (иногда трактующихся как три стадии угасания единого света во тьме материи) выделяются: 1) низший твар- ныйсвет—чувственный,естественный, телесный; 2) высший тварный свет — умопостигаемый, духовный; 3) нетварный свет славы Божией: вечный, божественный, проистекающий из божественного мрака и являющий себя лишьудостоенным его видения (неоплатоники, каппадокийцы, Августин, Псевдо-Дионисий Ареопагит, Иоанн Скотт Эриугена, алъ-Фара-би, Ибн Сина, Ибн Гебироль, Исаак Израэли, Симеон Новый Богослов, Сухраварди, Адам Пульхремулиерис, Бонавентура, Альберт Великий, Ульрих Страсбургский, «Книга сияния» («Зо- гар»)идр.) Естественный свет (lux naturalis), определяемый как «универсальная» или «общая природа» (natura universalis, communis) всех тел, стоит на границе телесного мира и мира чистых форм, в котором существует свой, умопостигаемый свет (lux intelligibilis), выступающий одновременно: как свет бытия, т. е. как вся совокупность умножающихся от первой интеллигенции форм; как свет прекрасного, ибо всякая форма причастна совершенной красоте; как свет разумения, просвещающий умы людей божественными истинами (illuminatio). Благодаря тому, что один и тот же свет определяет начала как бытия, так и познания, устанавливается соответствие между пронизывающей мир иерархической структурой и строем мышления, делающее этот мир прозрачным для разума. Богословско-философские размышления о свете стимулировали развитие оптических исследований, или «науки о перспективе» (scientia perspectivae). Естественнонаучное направление метафизики света достигает кульминации в учении Роберта Гроссетеста о том, что весь универсум есть результат мультипликации света из первоначально сотворенной точки, в коей свет — как «форма телесности» (forma corporeitatis) — слит воедино с первоматерией («О свете, или О начале форм»). Так геометрические законы умножения и распространения света приобретают статус всеобщих законов естествознания. Духом метафизики света проникнута вся культура Средневековья. С переходом к Новому времени она постепенно распадается на ряд направлений, главными из которых являются: 1) научное — геометрическая оптика (Р. Бэкон, И. Пеккам, Ц. Витело, Дитрих Фрейбергский и др.), новая оптика, космогонические концепции («Мир, или Трактат о свете» Декарта), «Учение о цвете» Гете; 2) мистическое — учение немецкой неортодоксальной мистики об «искре души» (Экхарт, Таулер. Сую), размышления Бёме; 3) художественное — «Божественная комедия» Данте; 4) теологическое — труды Григория Синашпа, Григория Поломы, Николая Кузанского; 5) натурфилософское — сочинения Шеллинга и Гегеля. Лит.: Лосев А. Ф. История античной эстетики, т. 2, с. 424—430; т. 3, с. 241-249, 294; т. 7(2), с. 28I-2S9. М, 1963-94; Baeumker С. Witelo, ein Philosoph und Naturforscher des XIII.— Jahrhunderts (Beitrage zur Geschichte der Philosophie des Mittelalters, Bd. Ill, Heft 2). Munster i. W., 1908; Beierwaltes W. Lux intelligibilis. Untersuchungen zur Lichtmetaphysik der Griechen. Munch., 1957; Hedwig K. Sphaera Lucis. Studien zur Intelligibilitat des Seienden im Kontext der mittelalterlichen Lichtspekulation (Beitrage zur Geschichte der Philosophie des Mittelalters, Neue Folge 18). Munster I. W, 1980; McEvoyJ. The metaphysics of light in the Middle Ages. — «Philosophical Studies» 26. Dublin, 1979, p. 124-143. A. M. Шишков «МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ», «Медитации о первой философии, в которых доказываются существование Бога и отличие человеческой души от тела» («Meditationes de prima philosophia, in quibus dei existentia et

546

«МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ» animae humanae a corpore distinctio demonstrantur») — философский манифест Декарта, Шестоднев новоевропейской научной мысли; издан им с обширными возражениями Арно, Гоббса, Гассенди, богословов, ученых и со своими ответами на них в 1641. Шесть кратких медитаций, в средневековой традиции адресованных ученому сообществу в видах исправления мира, начинаются с образов бездны беззакония, безбожия, сонного оцепенения. Бог, возможно, создал все не так, как мы видим. «Откуда я знаю, не устроил ли Он все так, что вообще не существует ни земли, ни неба, никакой протяженности, формы, величины и никакого места, но тем не менее все это существует в моем представлении» (Соч. в двух томах, т. 2. М., 1994, с. 18). Математические истины висят в пустоте, осыпается вся достоверность, открывается опыт бездны, где некое существо без рук, глаз, плоти, крови, чувств, восстав от сладких сновидений, тонет в темном омуте (I). Если собственное тело, всякая фигура, протяженность, движение и место «химеры», если небо, земля, самая мысль подсунуты неведомым сверхмощным коварным обманщиком, то единственной достоверностью остается поступок принятия или, что то же, непринятия этого глобального обмана, совершаемый за провалом тела самой же обманутой мыслью. Поступок безрукой, бессильной мысли, обязанный только себе самому, утверждает себя на себе как мыслящая вещь (res cogitans), точечная Архимедова опора, самооснованием в бездне отличная от всех стихий, духов и измышлений. Мысль держится только бодрой заостренной сейчас волей и, готовая к тому, что все, кроме ее отчетливой ясности, окажется иллюзией, утверждается среди сомнения решимостью к несомненному. Идея такой мысли, пусть она кажется возвышенной, никак не совершеннее мысли и может оказаться опять же измышлением. Главная тема «Медитаций» — Бог, который один в силах обеспечить самообоснование мыслящей вещи. Не касаясь сверхприродных божественных откровений, не видя ничего надежного для опоры, уходя в открывшуюся бездну как в свое собственное, интимное, мысль с трудом, «радуясь возможности уклониться», постоянно отвлекаясь на постороннее, находит в своем чистом взгляде «свое неведомое Я». Неведомость собственного Я открыта опять же на опыте, не сразу заметном из-за своей чрезвычайной близости к нам. Неведомое Я, более близкое мне, чем я сам, постоянно сопровождает все, что есть и движется во мне и вне меня, обеспечивая наблюдение («рассмотрение») нескончаемо меняющихся аспектов рассматриваемого. Бесконечная перспектива открывающихся взгляду сторон, напр. куска воска и чего угодно, возвращает к взору ума (mentis inspectio) как нашей сути. Это сопровождение всякого нашего восприятия «еще яснее», легче и очевиднее, чем вещи (II). Тот же внутренний опыт открывает, что неведомость (странность) отстраненного Я, «мыслящей вещи» — другого порядка, чем все, что открывалось взгляду до этого нового опыта. Узнавая себя, я сначала вижу многое и лишь потом замечаю самого видящего и узнающего. Странное «нечто» «мыслящей вещи» дано на опыте. Минимальная, бессодержательная малость мыслящей вещи, «сомневающейся, утверждающей, отрицающей, мало что понимающей», мощна упрямой неустранимостью совершаемого ею поступка отстраненного принятия или непринятия мира. Становится ясно, что пестрая толща вещества уступает по своей мощи невещественной перспективе углубляющегося взгляда. Вместе с тем проясняется также, что проницающая странность «мыслящей вещи», уводя в мои собственные глубины, показывает мне неведомого меня, имеющего «преимущество» (eminentia) перед моей данностью. С той же ясностью, с какой я вижу в себе неведомого себя, я вижу также, что «на свете я не один»: кроме Я есть Другой, ближе мне, чем я, и больше меня; он родной мне, и я его принимаю охотнее, чем себя. Только через опыт интимной родственности превышающего меня Другого мне открывается существование вещей помимо меня. Все идеи я могу создать или дедуцировать из своей души или своего тела, кроме одной этой: что на свете я как интимно близкий мне не один. Только Бог, постоянно открывающаяся глубина меня же самого, не исходит от меня, каким я себя всякий раз знаю. Следовательно, Бог существует, причем с большей достоверностью, чем все доступные мне Я. «Мое восприятие Бога более первично, чем мое восприятие самого себя» (там же, с. 38). Мое желание спасения от бездны и собранной полноты бытия показывает мне в глубине ума нечто совсем другое, чем все то, что я могу, воображая, сделать из себя самого. Бог есть то, чего я хочу от своего желанного состояния, Я эмпирический, данный проясняюсь для себя самого из того, к чему я как мыслящая вещь стремлюсь. Всем этим не устраняется решающая разница между тем, что заложено в моей потенции, и Богом. Бог не заложен в моей потенции; пространство моей приоткрывающейся мне собственной глубины не развертка моей данности; мое собственное — не известный мне Я; иными словами, Бога во мне на данный момент нет, Он всякий раз возникает из ничего. Именно Его способность возникнуть из ничего, а не из моей потенции, при том что Он ближе мне, чем я сам, делает невозможным мое существование без него. Без перспективы возникновения из ничего все снова потонет в бездне иллюзии. Вещи существуют лишь, поскольку они акциденции субстанции, возникающей из ничего. «Для сохранения (conservatio) любой вещи в каждый отдельный момент ее существования потребна не меньшая сила действия, чем для создания (creatio) той же самой вещи заною» (там же, с. 41). Я как мыслящая вещь сохраняем не моими родителями; следовательно не ими и создан. Не создал я и сам себя. В качестве сохраняемого я, т. о., отличен от себя самого и в опыте своего сохранения при- частен к опыту Божества. Не надо идти в поисках начал до бесконечности; следует, наоборот, всякий раз снова и снова возвращаться к своему чудесно длящемуся теперешнему сохранению. Что меня породило, то и хранит; а «мысль одну только я в настоящее время принимаю за самого себя», и ничто меньшее чем творение из ничего меня сохранить не может. Идея Бога, т. о., «врождена» мне, т. е. неотделима от моего бытия; она и есть мое продолжающееся сотворение. Что мне врождено, то меня и сохраняет (III). Мыслящая вещь взвешена между бытием и небытием, высшим и ничем. Ища опоры, она устремлена к совершенству или, что то же, нацелена на целое. Отдельная вещь, служа целому, может сама по себе быть лишена совершенства; как часть универсума я не могу претендовать на личную полноту. Сохранение (спасение) вовсе не обязательно предназначено отдельным существам. Скорее, наоборот, вещи и лица привязаны к успеху целого. Вместе с тем, лишенное во всем совершенства, в одном, а именно в выборе «да — нет», «истина — ложь», «делать — не делать» мое решение безусловно, абсолютно, божественно. Эти действия мы совершаем вполне свободно, не чувствуя здесь никакого принуждения, с которым вынуждены были бы согласиться. Сила воли (выбора) «велика и совершенна» (IV).

547

«МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ТРАКТАТ» На этой основе, утвержденной в безосновности бездны, я могу теперь, отталкиваясь от нее и полагаясь на мое (мыслящей вещи) продолжающееся сохранение, оно же сотворение из ничего, разобраться с протяженной субстанцией, которая остается в пределах измеримого пространства, не выходит на край бездны и потому вся обозрима для мыслящей вещи. Из бездны меня вывело творение-сохранение, продолжающееся, т. е. нуждающееся в «ничто» бездны для своей безусловности. Мы продолжаем быть причастны творению в нашем «да — нет», в свете которого судим вещи. В отличие от прорывного, неподрасчетного и непредсказуемого, не заложенного в потенциях материи творения из ничего, вещные закономерности располагаются в обозримом континууме. Конечно, он подчинен творению и привязан к нему. Решаясь мыслить, т. е. судить и выбирать, я решаюсь на поступок существования, т. е. присоединяюсь к тому, что сам от себя обеспечить не могу. Только из этого акта происходит уверенное познание, от безусловной истины Бога происходит всякая другая. Сама себя сохраняя, безусловная достоверная истина не теряет своей силы и в том случае, если все сон (V). Поэтому достаточно иметь, напр., в математическом познании природы, ясную и отчетливую идею. Что я в силах помыслить, то Бог в силах, конечно, и создать. Можно сказать, т. о., что мое постижение вещей создает их; что я могу ясно и связно вообразить, то и есть. В моих чувствах, в моем опыте тела рано и незаметно для меня уже произошло все то, что понемногу в меру моих сил начнет развертывать мой разум. Я поздно и плохо подготовленным прихожу на место собственного тела, собственной натуры, плохо понимая себя, но, впрочем, и без обязанности проследить, как именно все во мне и вокруг меня устроено. Тело само без меня как автомат (механизм) умеет управиться собою. Я, мыслящая вещь, участвую в этом автомате именно тем, что отделен от него, «могу существовать без него», и если он несет меня своим механизмом, то я несу его на себе своей причастностью к сохранению (творению из ничего). Автомат природы не всеведущ; так, тело может тянуться к сладкому, не догадываясь, что это яд. Ошибок природы много, и они не обязательно происходят из-за ее порочности. Автомат природы работал бы и без сознательной мысли и все равно делал бы сбои, обманываясь; следовательно, он будет обязательно обманывать и нас, независимо от степени нашей здравости. Неизбежная рассеянность протяженной природы полярно противоположна собранности ума. Природа не может не ошибаться не потому, что она несовершенна, а потому, что не может создавать и хранить себя. С другой стороны, шанс познать весь механизм природы у мыслящей вещи невелик. Перед науками открыто, т. о., необозримое, неисчерпаемое поле исследования. От питающей первоинтуиции брошенности в абсолютную бездну Декарт возвращается на шестой день Медитаций к оптимизму. Наши «преувеличенные сомнения предыдущих дней следует отвергнуть как смехотворные». Первоначально терявшийся между сном и явью, он находит теперь огромную разницу между ними, заключающуюся в том, что «наша память никогда не сопрягает сонные видения со всей остальной нашей жизнедеятельностью... в самом деле, если бы предо мною наяву неожиданно кто-то возник и столь же внезапно исчез, как это бывает во сне... я с полным правом счел бы его привидением пли призраком, возникшим в моем мозгу, а не реальным человеком» (там же, с. 71). Признание общей немощи нашей природы остается, но уже как призыв к научному исканию истины (VI). Опубликованные Декартом, нередко очень резкие, возражения его противников с ответами на них служат уточнению того, что мыслящая вещь, Я — не природа, а сознание, т. е. то, что на каждом шагу имеет дело с ничто и творением из ничего. Сознание неизменно и необходимо отнесено к Богу как причине самого себя. Только отсюда задаются параметры успеха автомата природы. Вечно то, что всякий раз заново себя создает, сохраняя. Бог в этом смысле парадоксально Сам предшествует себе самому. Опыт утраты основы в первой медитации исключал всякое менее абсолютное начало. Ум, способный к поступку опоры на Бога как самосоздающего, по определению, или не существует, или не может погибнуть; но его несуществованию противоречит его опыт опоры, пусть проблематичный. Декарт уже предвидит и сам намечает возможность изложения своих тезисов more geometrico (позднее у Спинозы и др.), однако считает более существенным поступок понимающего участия в своем начинании, или, что для него равносильно, в своем возвращении к древним истинам. Так или иначе, он затеял «игру с огнем и острым железом, опасную для малолетних и неразумных», но вместе с тем необходимую, потому что иначе «в философии никогда не может быть установлено ничего основательного и прочного». Не вполне понятая, всех по-разному задевающая мысль Декарта до сих пор остается ключом к пониманию новоевропейской эпохи. Русские переводы 3. М. Невежиной под ред. А. И. Введенского (1901), С. Я. Шейнман-Топштейн (1994). Лит.: Мамардашвили М. Картезианские размышления. М., 1993; Marion J. L. Sur la theologie blanche de Descartes. P., 1981; Alquie F. La decouverte metaphysique de l'homme chez Descartes. P., 1987; GouhierH. La pensee metaphysique de Descartes. P., 1987. В. В. Бибихин «МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ТРАКТАТ» («Traite de metaphysique») — работа Вампира, первое систематическое изложение его философских взглядов. Трактат написан в начале 30-х гг. 18 в., но первая его публикация стала возможной лишь в 80-е гг. в посмертном 70-томном Собрании сочинений Вольтера. Работа относится к раннему периоду творчества Вольтера, отмеченного сильным влиянием английского деизма и эмпиризма 17 в., особенно сенсуализма Дж, Локка. (Бог как первопричина и творец, абсолютно трансцендентный миру и принципиально не познаваемый; чувства как источник познания; отрицание бессмертия души, природа которой полностью зависит от тела и т. д.) Возникновение и развитие общества объясняется «естественными» причинами, побудительными мотивами человека являются страсти, и прежде всего себялюбие. Моральные нормы соответствуют принятым в обществе законам, благо общества — показатель добра и зла. Лит. см. к ст. Вольтер. Р. А. Счастливцев

МЕТАФОРА(греч. цгтскрора—перенос)—использование не буквального (прямого), а переносного значения слов. Идущее от Аристотеля учение о метафоре трактует ее как чисто риторическую фигуру. В своей «Поэтике» Аристотель определял метафору как перенос имени с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии. Позднее Дж. Вико видел в ней «перенесение выражений на вещи неодушевленные с человеческого тела» {Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. Л., 1940, с. 146). В литературоведении под метафорой понимают разновидность тропа, в ко-

548

МЕТАЭТИКАтором слова соединяются на основе сходства некоторых признаков у предметов, обозначаемых этими словами (напр., «серп месяца» или «пожар зари»). В европейской философии Нового времени сложилось сугубо отрицательное отношение к использованию метафор, поскольку включавшие их утверждения не могли быть оценены с точки зрения их истинности или ложности. Представление тогдашних мыслителей о философии и науке как средствах получения и выражения абсолютно истинного знания об окружающей действительности обусловило восприятие метафор в качестве ненужного украшательства речи, порождающего лишь ошибки и недоразумения. Активный интерес философов к этой теме начинается с середины 20 в., в связи с необходимостью более глубоко проанализировать роль естественных языков в интеллектуальных процессах. В частности, попытки создать эффективные технические системы, моделирующие процессы человеческого мышления, привели к осознанию существенного значения метафоры в познавательных, коммуникативных и др. актах человеческой жизнедеятельности. Начиная с 1960-х гг. от трактовки метафор в качестве хотя и важного, интересного, но достаточно специфического элемента языка исследователи переходят к пониманию их фундаментальности и универсальности. Одна из первых работ, непосредственно посвященная связи метафоры с интеллект уально-познавательной деятельностью людей, — книга американского философа М. Блэка «Модели и метафоры». В ней последовательно и отчетливо обосновывалась позиция, противопоставленная концепции метафоры как «сокращенного сравнения» (в соответствии с которой, убрав из выражения «А подобно В» или «А похоже на В» слова «подобно» и «похоже», можно получить метафору «А есть В»). Блэк справедливо отмечал, что в таком случае метафорическое выражение всегда можно буквально «перевести» на обычный язык, в результате чего оно становится ненужным. Но поскольку такой перевод чаще всего невозможен, постольку концепция скрытого (или сокращенного) сравнения не может быть удовлетворительной. С его точки зрения, разделяемой и другими авторами, природа метафоры обусловлена отношениями между обычным и переносным значением слов, соединяемых в метафорическом выражении особым контекстом так, что входящие в него элементы воспринимаются как одновременно различающиеся и отождествляемые. В результате происходит столкновение различных идей, выражаемых используемыми словами и предложениями, порождающее новое видение соединяемых объектов, новое понимание отношений между ними. Поэтому Блэк выделяет в метафоре слова, употребляемые обычным образом (он характеризует эту часть как «раму»), и те, которые имеют переносный смысл («фокус). «Фокус» определяет метафорический контекст используемых выражений, соединяя некоторые признаки сопоставляемых объектов, на основе сходства ассоциаций, порождаемых ими. Такое соединение вызывает «семантический сдвиг», приводящий к новому пониманию объектов сопоставления. Так, воспринимая некоего человека в качестве носителя чрезмерной жестокости, мы можем назвать его «зверь», обнаруживая тем самым не только черты сходства человека с животным, но и животному приписывая некоторые характеристики людей (напр., осознанное намерение или что-то еще). В самом общем виде метафора разделяется на два вида: эпифоры и диафоры. Первый из них представляет собой перенесение характеристик с объектов или явлений уже знакомых человеку на объекты и явления неизвестной природы. В этом случае известное выступает в роли образца описания того, что еще не обнаружило достаточно ясно свою сущность, а метафорический контекст служит основанием выдвижения гипотез. Диафоры же сопоставляют объекты, в стандартных условиях не связываемые между собой, задавая тем самым возможность выбирать из набора присущих им признаков такие, которые позволят обосновать сходство между ними. Эпифоры выдвигают на первый план уже устоявшиеся, привычные способы восприятия и описания действительности, тогда как диафоры ориентирует на выявление новых, непривычных, неожиданных. Сегодня более отчетливо представлена тенденция, связанная с преимущественной ориентацией на использование диафор. Об этом свидетельствует и постоянно растущий интерес к различным аспектам принципа дополнительности Н. Бора, имеющего явственный метафорический оттенок. В истории изучения метафор можно выделить три основных этапа: 1) понимание метафоры как особого вида сравнения; 2) интеракционистская концепция; ее представители считают, что столкновение различных уровней значения, которыми обладают используемые языковые средства, порождает особый контекст, позволяющий по-новому взглянуть на все объекты, включенные в него; 3) концепция «семантического сдвига», развитие новых способов видения мира, возникающих в результате столкновения различных языковых значений. В целом метафора рассматривается как средство, позволяющее производить семантический сдвиг в значениях языковых выражений, с помощью чего осуществляются различные интеллектуальные процессы, связанные с выявлением и описанием новых характеристик объектов, которые интересуют человека, а также новых связей между ними. Лит.: Метафора в языке и тексте. М., 1988; Теория метафоры. М., 1990. С. С. Гусев

МЕТАЭТИКА— область исследований, сложившаяся в начале 20 в. в русле аналитической традиции западной (в основном англоязычной) философии морали; специализированная ветвь аналитической философии. Методологическая установка метаэтических исследований — перевод этических проблем в область языка и последующий анализ соответствующих языковых выражений с целью придания этим проблемам адекватной формы и элиминации псевдопроблем, возникающих из-за неправильного употребления слов и нарушения правил логики. Первой собственно метаэтической работой принято считать «Принципы этики» (1903) Дж. Э. Мура* видевшего свою задачу не в попытке дать определенный ответ на традиционные этические вопросы (что такое добро, в чем состоит долг и т. д.), а в прояснении самих этих вопросов и имеющихся ответов. Такой подход позволил ему обнаружить свойственную всей прежней этике логическую ошибку в определениях добра, названную им натуралистической ошибкой. Если доминирующей темой аналитической философии вооб ще (в особенности на ее неопозитивистском этапе) был вопрос о соотношении науки и метафизики как альтернативных форм познания, то в метаэтике на первый план вышла проблема знаний и ценностей. Эта проблема имеет два относительно самостоятельных аспекта: 1) может ли знание вообще

549

МЕТАЯЗЫК(а в особенности знание о ценностях — моральных и иных) быть ценностно нейтральным и 2) каков когнитивный статус моральных (и вообще ценностных) суждений, являются ли они «знаниями», подлежащими поверке на истинность и ложность. Обсуждение первого аспекта было отделено от социально-практической проблематики и почти неизменно вело к выводам в пользу признания ценностной нейтральности метаэтического анализа. Метаэтика осознает себя научной философией морали, или теоретической этикой, в отличие от традиционной философской моралистики, которую во избежание терминологической путаницы аналитики именуют нормативной этикой. При решении вопроса о когнитивном статусе моральных суждений (и, значит, о признании нормативной этики особой областью познания) мнения метаэтиков разошлись. Большинство исследователей (включая Дж. Мура) не подвергали сомнению познавательную природу моралистики и видели задачу логико-лингвистического анализа в том, чтобы способствовать превращению нормативной этики в достаточно строгую (возможно, даже дедуктивную) науку путем формализации ее языка и структуры. Хотя эта программа не была реализована в сколько-нибудь последовательном виде, когнитивизм (т. е. трактовка морали как «знания»), представленный двумя разновидностями — натурализмом (Р. Бойд, Н. Стеджен и др.) и интуитивизмом (Мур, У. Росс и др.), продолжает доминировать в метаэтике. Натурализм (как метаэтичес- кая концепция) — это трактовка моральных слов и суждений как дескриптивных единиц языка, предметное значение которых составляют те или иные «естественные» реалии (человеческие интересы, социальные и природные отношения и закономерности и пр.). Согласно интуитивизму, моральным понятиям соответствуют некоторые «неестественные» объекты (добро как таковое и т. п.), недоступные для обычного познания и постигаемые лишь с помощью интуиции. Противоположная точка зрения — тезис о некогнитивнос- ти этических (моральных) слов и предложений — впервые достаточно ясно была сформулирована Л. Витгенштейном в «Логико-философском трактате» (6.41 — 6.43). Если термины метафизики неверифицируемы и, значит, не являются ни истинными, ни ложными в силу своей неопределенности и умозрительности, то этические оценки и предписания (вне-истинностные и нереферентные по самой своей природе), по Витгенштейну, вообще не принадлежат к корпусу знания. Согласно эмотивизму, который на протяжении нескольких десятилетий (1920 — 50-е гг.) был главным носителем этой «нонкогнитивистской» идеи, моральные слова и предложения имеют не истинностное, а экспрессивное значение, т. е. выражают человеческие эмоции (А. Айер). Эмотивизм в своей «умеренной» версии (Ч. Стивенсон) допускает возможность логического выведения частных моральных суждений из более общих, однако предельно общие суждения (принципы морали) считает не подлежащими ни логическому, ни (в силу неустранимой их эмотив- ности) эмпирическому или теоретическому обоснованию. В самой метаэтике (и тем более в этическом сообществе в целом) нонкогнитивизм не пользуется популярностью; резкой критике это течение (зачастую ошибочно отождествляемое с метаэтикой вообще) подвергалось в отечественной специальной литературе 1960—80-х гг. Основные аргументы против нонкогнитивизма носят не теоретический, а ценностный характер: предполагается, что изъятие из этики истинностного критерия открывает путь моральному релятивизму. Вместе с тем предпринимаются попытки соединить базовую идею нонкогнитивизма (относительно нереферентности языка морали) с признанием возможности для моральных суждений быть объективно истинными. Наиболее известной концепцией такого рода является пре- скриптивизм, активно пропагандируемый Р. Хэаром. Соглашаясь с эмотивистами в том, что моральные суждения не описывают никаких «фактов», Хэар вместе с тем отвергает их «иррационалистическук», субъективистскую трактовку морали. Специфически моральные слова (хорошее — плохое, правильное — неправильное и др.), по его мнению, имеют не эмотивное, а прескриптивное (предписательное, «долженствовательное») значение, которое является логическим (а не психологическим, как эмоции) свойством этих слов. Следуя Канту, Хэар отождествляет моральное долженствование с логической необходимостью, из чего вытекает также универсальность моральных максим. Благодаря разуму люди могут формулировать общеобязательные, логически принудительные моральные истины. Эта теория, по мнению Хэара, позволяет преодолеть субъективизм и релятивизм в этике. В целом метаэтика, несмотря на наличие в ней разных и даже непримиримых подходов и концепций, сыграла позитивную роль в развитии моральной философии 20 в., способствовала повышению теоретической культуры этики, совершенствованию ее языка, более точной постановке и систематизации этических проблем. Лкг.: Мур Дж. Э. Природа моральной философии. М., 1999; Savre- McCord G. The Metaethical Problem. - Ethics., 1997. V. 108. N 1. P. 55-83; Hare R. M. Sorting out Ethics. Oxf., 1997. См. также лит. к ст.: Аналитическая этика. Л. В. Максимов

МЕТАЯЗЫК(от греч. та (хета — «после», «за» и язык; букв. — «некоторый язык о данном языке») — одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки, семиотики и теоретической лингвистики. В самом общем смысле метаязык — любой естественный или искусственный язык (язык «второго уровня»), на котором описывается другой язык (язык «первого уровня»), служащий для описания предметов, свойств и ситуации окружающего мира либо тех или иных его областей или сфер. Так, при изучении английского языка в качестве метаязыка может выступать русский язык, как, впрочем, и любой другой естественный или некоторые искусственные языки. Роль метаязыка по отношению к любому естественному языку выполняют правила его словообразования, синтаксиса и т. п., в общем случае — любые его фрагменты, которые используются для описания данного, анализируемого или изучаемого языка. Язык, который описывается в метаязыке, называется предметным языком, или языком-объектом. Различение языков-объектов и соответствующих метаязыков является от- носительным:любойизметаязыковвсвоюочередьможет стать объектомописания вметаязыкеболее высокогоуровня, однако практически для решения задач исследования языков не требуется выхода за пределы метаязыка второго уровня. Смешение терминов (слов) и высказываний (осмысленных утверждений) метаязыка и соответствующего языка-объекта порождает трудности в понимании и использовании языков человеческого общения и нередко приводит к серьезным парадоксам. Так, нельзя сказать, что «Лошадь — это существительное», так как в этом предложении «лошадь» — это термин языка-объекта, а «существительное» — метаязыковой термин. Эта ситуация относительно простая, и трудность ис-

550

МЕТОДчезает после небольшого исправления приведенного предложения: «Слово «лошадь» — это существительное». Значительно большие трудности возникают с известными еще из Античности парадоксами (позднее их назовут семантическими), напр. с парадоксом «Лжец» (4 в. до н. э.): «Один критянин сказал, что все критяне — всегда лгут. Что он сказал — истину или ложь?», в котором наряду с предметными терминами используется метаязыковое понятие «истина», причем не только для оценки соответствующего предметного высказывания, но и по отношению ко всему этому утверждению в целом. Подобные парадоксы представляют проблему и ныне. Т. о., с иерархией человеческих дескриптивных (описательных) языков и трудностями использования языков разных уровней человечество неявно стало сталкиваться, начиная с античности (Ксенофан, Платон, Аристотель), во всяком случае со времени более или менее ясного понимания содержания мета- языковых терминов типа «истина». Впервые различение языка-объекта и метаязыка проведено Д. Гильбертом, однако без использования соответствующей терминологии, а применительно к различению «математики» и «метаматематики». Термины «язык-объект» и «метаязык» были введены А. Тарским и Р. Карнапом в сер. 1930-х гг. Это различение стало активно использоваться в исследованиях проблем математической логики и оснований математики. Несколько позже его стали применять в лингвистике, семиотике, в философии и методологии науки. В каждой из этих дисциплин применение термина «метаязык» при сохранении его общего значения приобретает некоторые специфические черты. Так, в логике и математике метаязык обычно понимается как средство изучения формализованных языков—логических и математических исчислений, или (в несколько иной формулировке) как формализованный или неформализованный язык, на котором формулируются утверждения метаматематики; в лингвистике метаязык рассматривается как средство построения металингвистики и т. д. При всем различии таких трактовок общепризнано, что метаязык должен быть богаче соответствующего языка-объекта, так как он должен содержать не только обозначения для всех имен и выражений последнего, но и фиксировать с помощью своих специфических средств их свойства и устанавливать различного рода отношения и связи между ними. Только в этом случае удается избежать различного рода парадоксов и антиномий при использовании иерархии используемых человеком языков. Богатые выразительные средства метаязыков логики, математики, лингвистики и других дисциплин позволяют формулировать на них метатеории соответствующих предметных об ластей научного знания. Лит.: Клини С. К. Введение в метаматематику. М, 1957; ЧерчА. Введение в математическую логику. М., 1960; ГастевЮ. А. Гомоморфизмы и модели. М, 1975; Драгалин А. Г. Математический интуиционизм. Введение в теорию доказательств. М, 1979; Гвишиани Н. Б. Язык научного общения (вопросы методологии). М., 1986; Смирнова ЕД. Логическая семантика и философские основания логики. М., 1986; Тарский А. Семантическая концепция истины и основания семантики. — В кн.: Аналитическая философия. Становление и развитие. М., 1998; Carnap R. Der logische Syntax der Sprache. W, 1934; Tarski A. Logic, Semantic, Metamathematic. Oxf, 1956. В. Н. Садовский

МЕТЕМПСИХОЗ(греч. ц?тец\|Л)хо)ок;, от цгта— пере- и ешуйдохис — одушевление, оживление, собственно — переодушевление) —один из поздних греческихтерминов для обозначения переселения душ. Впервые встречается у Диодора Сицилийского (1 в. до н. э.; 10, 6); затем у Галена (4, 763 Kuehn), у Александра Афродисийского (De an., 27,18); особенно характерен для неоплатонической традиции: Порфи- рий (De abst. 4, 16), Гермий у Стобея (1 49, 69) и др.; конкурировал с терминами «метэнсоматосис» (лат. калька reincar- natio—«реинкарнация», «перевоплощение» — начиная с Ипполита Римского (Ref. 1,3,2) и Плотина (И 9,6; IV3,9)), у не- оплатониковтакже палингенесия. В ранних греческих свидетельствах о метемпсихозе обычно говорится об «облачении» (одевании) души в тело (Аристотель. О душе, 407Ь20; Геродот 2,123). Религиозно-мифологическое учение о переселении душ умерших в тела других людей (новорожденного ребенка), животных, растений и минералов или — в порядке повышения — демонов, божеств — засвидетельствовано для многих независимых фольклорных традиций Старого и Нового Света (см. богатый этнографический материал у Э. Тэйлора. — В кн.: «Первобытная культура». М., 1939, с. 301 слл.; Фрейзер Дж. Дж. Золотая ветвь, т. 8, гл. 16; т. 13, гл. 59). При этом следует различать учения, согласно которым метемпсихоз происходит в «первое попавшееся» тело, и этизированные религиозно-философские варианты, в которых восхождение и нисхождениедушипоиерархическойлестницеживых существ определенонравственнымидостоинствамиличностиумерше- го, т. е. осмысляется как посмертное воздаяние. Классическая страна разработанного религиозно-философского метемпсихоза — Индия (см. Сансара, Карма). В Древней Греции учения о метемпсихозе получили определенное распространение с 6 в. до н. э. благодаря орфизму и пифагореизму (см. Пиндар, 2-я Олимпийская ода, ст. 56 слл.; Эмпедокл. Очищения; Геродот 2, 123). Своеобразную форму (с элиминацией зооморфизма) метемпсихоз принимает в учении Гераклита о роковом восхождении и нисхождении душ, вовлеченных в круговорот космических элементов. Платон воспринял учение о метемпсихозе (скорее как философский миф) из пифагорейской традиции, сохранив идею нравственного воздаяния (см. «видение Эра» в 10-й кн. «Государства» 614Ь—62 Id), но особенно подчеркивая эпистемологический момент — пренатальное знание идей (см. Анамнесис). Практическим следствием учения о метемпсихозе было вегетарианство и юздержание от кровопролития, в культовой сфере — отказ от кровавых жертвоприношений. Лит.: Hopf С. Antike Seelenwanderungsvorstellungen. Lpz., 1934 (Diss.); Stettner W. Die Seelenwanderung bei Griechen und Romern. Stuttg., 1934; Long H. S. Study of the doctrine of Metempsychosis in Greece from Pythagoras to Plato. Princeton, 1948; Burkert W. Lore and science in ancient Pythagoreanism. Cambr. (Mass.), 1972, p. 120sq.; CulianuJ. P. Psychano- dia 1. Leiden, 1983. См. также лит. к ст. Орфизм, Пифагореизм. А. В. Лебедев

МЕТОД(от греч. цеЭооос — путь исследования, познания, теория, учение — в широком смысле сознательный способ достижения какого-либо результата, осуществления определенной деятельности, решения некоторых задач. Метод предполагает известную последовательность действий на основе четко осознаваемого артикулируемого и контролируемого идеального плана в самых различных видах познавательной и практической деятельности в обществе и культуре. Степень этой осознанности и контроля идеального плана деятельности может быть различной, но так или иначе осуществление деятельности на основе того или иного метода в принципе предполагает сознательное соотнесение способов действия

551

МЕТОДИКАсубъектов данной деятельности с реальной ситуацией, оценку их эффективности, критический анализ и выбор различных альтернатив действия и пр. Т. о., разработка и применение метода связаны с рационализацией деятельности, с рефлексией над ее предпосылками. Тем самым идея метода противостоит различным формам нерефлексивного поведения, всякого рода неконтролируемым автоматизмам, инстинктообразным реакциям. Вместе с тем применение уже достаточно отработанных методов, формирование которых всегда, предполагая работу рационально-рефлексивного сознания в стандартных непроблемных ситуациях, как правило, оказывается связанным со стремлением к их автоматизации, алгоритмизации, формализации, редукции метода к чистой технике в духе т. н. формальной рациональности (М. Вебер). Однако такая автоматизация и формализация метода в принципе отлична от автоматизма дорациональных или внерациональных форм нерефлексивного поведения. Во-первых, формальную рациональность чистой техники метода всегда можно «распредме- тить», выявив его генезис на содержательном уровне (напр., формализмы логических и математических методов предполагают возможность возвращения на уровень содержательной интерпретации, от которого они были абстрагированы). Во-вторых, применение формализованных алгоритмизированных методов в отличие от автоматизмов нерефлексивного поведения предполагает способность рефлексивной оценки ситуации в случаях «сбоя» автоматизма метода и соответствующей коррекции деятельности. Разработка и применение методов не всегда связано с научной рациональностью в собственном смысле этого термина. Так, можно говорить уже о существовании методов в древних цивилизациях, в которых не было еще теоретической науки в современном смысле, а существовало донаучное рецептурно -технологическое мышление, т. н. преднаука (напр., арифметические методы вычисления, методы расчета строительных конструкций, методы практического землемерия и пр.). Но и в современном обществе в различных формах практической деятельности разрабатываются и применяются методы, отнюдь не всегда получающие строгое научно-теоретическое обоснование. Однако, во-первых, и такие методы выступают как формы рационализации деятельности, во-вторых, несомненно магистральной линией современной цивилизации является разработка методов в самых различных сферах человеческой деятельности на основе научных знаний о тех типах реальности, с которыми имеет дело соответствующая деятельность. Исторически формирование понятия метода, его идеала в качестве руководства к правильному познанию и способу жизнедеятельности, представление о методе как ценности культуры связано с возникновением философии как ра ционально-теоретическоготипа мировоззрения. Идея метода становится важнейшим регулятивом научного познания, начиная с нового времени формулируются классические методы научного исследования — индукция и дедукция, наблюдение и эксперимент и др. Рост авторитета научного познания, связанный с возникновением и утверждением парадигмы точного математизированного естествознания (прежде всего механики и физики), приводит к идее о необходимости разработки строго научно обоснованных методов во всех сферах человеческой деятельности, которая находит свое подтверждение в действительно выдающихся успехах науки и органически связанной с ней техногенной цивилизации. Крупнейшим своего рода «инкубатором» и поставщиком методов для различных областей науки и практики выступила математика. Процесс воздействия науки на практику особенно усиливается в 20 в., что позволяет подтвердить известный тезис о превращении науки в непосредственную производительную силу. Однако этот процесс, предполагающий разработку' на основе науки методов активно-преобразовательной деятельности, требует глубоких изменений статуса и структуры науки, перехода от классического типа научной рациональности, связанного с описанием и объяснением существующего положения дел, к постклассическому типу рациональности, органически включающему проектно-конструктивные функции научного знания. Методы могут очень сильно варьироваться в зависимости от типов деятельности, в которых они применяются, и от сферы их применимости. Следует выделять частные методы исследования и деятельности в конкретных областях (иногда их называют методиками) — методы, находящие свое применение в различных областях науки и практики (статистический метод, метод моделирования). Среди собственно методов научно-познавательной деятельности можно различать методы исследования в отдельных дисциплинах, междисциплинарные методы (напр., системно-структурный метод), общенаучные методы (наблюдение, эксперимент, метод идеализации, метод гипотезы и т. д.). Философия также вырабатывает свои методы (напр., трансцендентальный метод, диалектический метод, феноменологический метод) для решения своих специфических задач. Учитывая эту специфику, было бы неправильно универсализировать эти методы и непосредственно проецировать их на частные сферы деятельности, как это пытались, в частности, делать в официозном марксизме с методом материалистической диалектики. Разработка методов необходима в любой форме деятельности, где так или иначе возможна рационализация ее идеального плана. Вместе с тем было неправильно абсолютизировать возможность такой рационализации на основе идеи метода, игнорируя моменты спонтанности в отношении человека к миру, необъективируемости некоторых предпосылок и установок этого отношения. См. статью Методология и литературу к этой статье. В. С Швырев МЕТОДИКА, фиксированная совокупность приемов практической деятельности, приводящей к заранее определенному результату. В научном познании методика играет важную роль в эмпирическом исследовании (наблюдении и эксперименте). В отличие от метода в задачи методики не входит теоретическое обоснование полученного результата, она концентрируется на технической стороне эксперимента и на регламентации действий исследователя. Методическая корректность исследования обеспечивает воспроизводимость результата исследования, возможность его контроля и проверки любым коллегой. В современных условиях, когда оборудование и техника эксперимента неизмеримо усложнились, практическая реализация этих требований часто невозможна или связана с огромными затратами, тем большее значение приобретает скрупулезное описание методической стороны исследования. Расширениеинструментальнойирасчетнойбазыестественньгх и социальных наук резко обострило внимание к методике как обеспечивающей сфере научного познания. Это проявилось прежде всего в стандартизации методик и появлении методических справочниковкакспециальногожанранаучнойлитера- туры. Практически все рутинные исследования должны прово-

552

МЕТОДОЛОГИЯдиться по стандартным методикам, описанным в справочиках, с обязательным указанием процедуры. Отклонение от стандартизованных методик требует специального обоснования. В этой связи в методологическом арсенале отдельных дисциплин появилась новая область — обсуждение и критика методического инструментария соответствующей дисциплины. Развитие этой сферы методологической деятельности вносит свой вклад в интеграцию науки, поскольку методики, разработанные в одной дисциплине, часто приобретают универсальный характер. Напр., радиоуглеродная датировка, некогда разработанная в геофизике, в настоящее время успешно применяется в ряде исторических дисциплин (палеонтологии, палеоботанике и др.). Это дает ряду методологов основание утверждать, что в современной эмпирической науке методика выполняет функцию универсального языка междисциплинарного общения, подобно функции математики как языка теоретического естествознания. Э. М. Мирский

МЕТОДОЛОГИЯ— тип рационально-рефлексивного сознания, направленный на изучение, совершенствование и конструирование методов (см. Метод) в различных сферах духовной и практической деятельности. Существуют методологические представления и концепции разной степени разработанности и конструктивности, различного уровня и широты охвата (методология на уровне философской рефлексии, общенаучная методология и методология науки междисциплинарного уровня, методология частных наук). В настоящее время разрабатываются методологические концепции, связанные с отдельными видами деятельности (методология образования, методология инженерного дела, методология проектирования и пр.). Формирование самой идеи учения о методе как некоего «правильного пути» познания и смысложизненной ориентации связано с появлением философии, выступающей в качестве рационально-теорети ческой формы мировоззрения и тем самым подвергающей рефлексивному анализу и контролю исходные предпосылки отношения человека к миру. В античной философии представление о методе в указанном выше смысле содержится в достаточно развитой форме в учении Сократа, как оно было представлено в т. н. сократических диалогах Платона. Сократ в этих диалогах предлагает определенную методология поиска истины, направленную на выявление противоречий в позиции собеседника, представляющей расхожее, обыденное мнение, и открывающую возможности продуктивного решения проблемы. «Сократическая» майевтика выступила первой исторической формой методологии более позднего периода. Идеи и практика философской методологии развивались также в трудах других крупнейших представителей античной философии, прежде всего Платона и Аристотеля. Разработка универсально-теоретических методов является необходимым условием становления и развития науки как формы рационально-теоретического сознания в отличие от «рецептивно-технологического» характера преднауки, непосредственно вписанной в практическую деятельность людей. Отличие древнегреческой геометрии, получившей свое выражение в «Началах» Евклида, ставших на долгое время парадигмой структуирования систем научно-теоретического знания, от «землемерия» древних цивилизаций Египта и Двуречья как раз и состояло в тщательной разработке методов развертывания теоретических систем, заложивших основы методологии дедуктивных наук. В Античности также возникают и развиваются методы научно-эмпирического исследования — описания и классификации, в первую очередь связанные с именем Аристотеля. Возникновение и существование и философии, и науки как форм рационально-теоретического сознания невозможно без наличия «методологической составляющей», методологических представлений и концепций, обеспечивающих вьщеление, формулировку и нормирование методов рационального мышления в этих видах духовной деятельности. При этом разработка методов рационального мышления в философии и в науке с самого начала имела ярко выраженный проектавно-конструктивный характер. Методология не просто выявляет уже сложившиеся приемы и способы деятельности, а активно формирует соответствующие нормы и методы, продуцируя тем самым саму структуру рационально-познавательной деятельности в философии и науке. В Новое время учение о методе оказывается предпосылкой и идейным стержнем всех классических философских доктрин этого периода (Ф. Бэкон, Декарт, Лейбниц), что обусловлено принципиальными установками философии Нового времени на рефлексивный контроль над содержанием знания, артикулируемость и прозрачность этого содержания для познающего субъекта. Метод в понимании классической рационалистической (в широком смысле этого термина, охватывающего и гносеологию эмпиризма) философской методологии и выступает средством этой прозрачности для самосознания субъекта. Критико-рефлексивная функция этой методологии состоит в нахождении твердых оснований знания, истинность которых гарантировалась бы их самодостоверностьо для познающего субъекта, сведение к которым и последующее выведение из которых позволяло бы самосознанию познающего субъекта полностью контролировать весь корпус подлинного знания. Это классическое рационалистическое понимание методологии оказало большое воздействие на всю дальнейшую философско-методологическую мысль и впоследствии оказалось воспроизведенным в методологии неопозитивистов. И эмпирико-индуктивистская, и рационалистско-деду ктивистская методология выступают различными формами реализации одного и то же классического философско-мето дологического идеала. Разработка этих вариантов философской методология Нового времени несомненно опиралась на реальную практику научного мышления того времени: методология эмпиризма — на эмпирическое исследование, методология рационализма — на математику. Развиваемые в русле этой методологии эмпирико-индуктивистская и рационалист ско-дедуктивистская концепции анализа научного познания представляли собой некоторые модели, обусловленные известными философско-гносеологическими идеалами, и реальная практика интенсивно развивающейся науки (мысленный эксперимент, метод гипотезы и пр.) не укладывались в узкие рамки этих моделей. Это различие между классическими фил ософско-гносеологическими концепциями и реальной практикой научного мышления и породило впоследствии установку на разработку методологии науки как самостоятельной дисциплины, выходящей за рамки философии и опирающейся прежде всего на реалии научного познания. Учение о методе заняло центральное место в философии Канта. Т. н. трансцендентальный метод Канта призван был выявить исходные (априорные) предпосылки всех форм активности человеческого сознания. Осуществляя в рамках этой программы критико-рефлексивный анализ научного познания в математике и точном естествознании, Кант дает определенную модель методологии науки, способную вы-

553

МЕТОДОЛОГИЯявить в специфической форме кантовского априоризма важные моменты научно-познавательной деятельности. В то же время учение Канта о методах науки было включено в более широкий контекст его философской методологии, направленной на обоснование его трансцендентализма. В последующем развитии немецкого классического идеализма (Фихте, Гегель) установка Канта на взаимосвязь философской и научной методологии, на их взаимостимулирование сменяется односторонней ориентацией на примат методологии спекуля тивно-философского типа, в качестве которой выступает диалектика. Позитивные моменты разработки диалектической методологии познания как движущей силы его развития дискредитируются в системе Гегеля неправомерной онтологиза- цией метода и методологии, вытекающей из объективно-ид еалистического принципа тождества мышления и бытия, из спекулятивного характера его конструкции диалектической методологии, из отрыва от реальной практики научного мышления. Поэтому здравые моменты диалектической традиции методологии познания, ассоциируясь со спекулятивным гегельянством, не были восприняты в последующем интенсивном развитии методологии научного мышления. Общая тенденция дальнейшего развития заключалась в расширении сферы методологии, в появлении многообразных ее форм, выходящих за пределы только философской методологии. Во 2-й половине 19 в. и в начале 20 в. интенсивно развиваются методологические исследования, ориентированные на реальную проблему науки (П. Дюгем, Э. Кассирер, Э. Мах, А. Пуанкаре, У. Уэвелл и др.). Начинается разработка специфической методологии социальных, исторических и гуманитарных наук, наук о культуре (В. Виндельбанд, П. Риккерт, В. Дильтей, М. Вебер). Большую роль в развитии методологической культуры науки сыграли исследования по основаниям математики, в значительной мере стимулировавшие направления методологии науки, ориентированные на применение методов математической (символической) логики. Развитие методов точного логического анализа, использование логической формализации и т. д. оказало большое позитивное воздействие на уровень методологии науки в целом. Однако абсолютизация этих подходов в методологии логического позитивизма, попытка построения всеобъемлющей нормативной методологии на основе т. н. логического анализа языка науки оказались несостоятельными. Их основным пороком явился отрыв от реальной практики науки, в частности от ее истории. Т. н. постпозитивистская методология науки возвращается к признанию необходимости непредвзятого исследования реалий науки, ее истории. В русле постпозитивизма возникают концепции, оказавшие весьма эффективное воздействие на современную методологию науки (методология научно-исследовательских программ И. Лакатоса, концепция «парадигм» Т. Куна). Вместе с тем провал программы разработки универсальной нормативной методологии науки на основе т. н. стандартной концепции науки, сформулированной логическими позитивистами, стимулировал радикальный отказ от самой идеи методологии (характерен подзаголовок работы П. Фейерабенда — «Против метода»). Эта же «антиметодологическая» идеология активно развивается в настоящее время и в русле постмодернизма. Преодолевая соблазны методологического нормативизма, самосознание науки вместе с тем не должно отказываться от всякой методологической регулируемости. Такой отказ подорвал бы саму основу ауки как формы рационального сознания. В. С. Швырев

ПЕРЕХОД ОТ МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ К МЕТОДОЛОГИИДЕЯТЕЛЬНОСТИ. Понимание методологии как науки о методах мышления, когда-то весьма плодотворное, сегодня отходит на второй план. Можно указать несколько факторов, обусловивших в 20 в. выделение методологии как особого раздела философии: возрос вес методологической работы, в самой философии возникла потребность в самостоятельной методологической деятельности в различных науках и дисциплинах; кризис и развитие самой философии. Начиная с 1950-х гг. складываются методологические подходы и направления в целом раде дисциплин — философии, науковедении, системном подходе, праксеоло- гии, социологии, языкознании, литературоведении и др. Существенное влияние на развитие в 20 в. профессиональной методологии оказало технологическое мировоззрение. Будучи вначале всего лишь необходимым моментом интеллектуальной деятельности в философии и других дисциплинах, методология становится самостоятельной реальностью, поскольку в этот период складываются социокультурные условия воспроизводства технологии. Создаются дисциплины, в которых технология осознается и осмысливается (философия техники, праксеология, собственно методология), формируются специалисты, практикующие в новой области интеллектуальной практики (технолога, системотехники, методолога), создаются специальные технологические теории и программы. Под влиянием этих социокультурных условий и складывается профессиональная методология как одна из областей современной технологии — технологии мыслительной работы (деятельности). Сегодня в методологии можно различить две основные ориентации: критико-аналитическую и проектно-конструктивную. Реализуя первую ориентацию, методолог выступает как исследователь мышления (деятельности) в той или иной дисциплине. При этом он должен осуществить рефлексию особого рода — критическую и исследовательскую. Реализуя пгюектно-конструктивную ориентацию, методолог помогает специалисту перестраивать и развивать сюй предмет. Важным результатом, критической деятельности методолога является «распредмечивание» понятий и других дисциплинарных представлений. В рамках проектно-конструктивной ориентации осуществляется обратная процедура — «опредмечивание», т. е. построение новых понятий и идеальных объектов. Так как методолог ориентирован на построение нового предмета (дисциплины), он аргументирует необходимость построения новых понятий, выявляет нужные для этого средства и методы, разрабатывает план и стратегию действий, иногда создает первые фрагменты нового предмета. Чтобы перейти от существующего состояния деятельности к новому ее состоянию, методолог вынужден рефлексировать и «преодолевать» предметную точку зрения и способы мышления. Он показывает, на чем они основываются, где их границы, какая познавательная установка их обусловила. И рефлексия, и другие формы методологической работы строятся сегодня с сознательным использованием научных и проектных представлений и методов. Это означает, что методологическая работа реализует себя, с одной стороны, как особого рода исследование, с другой — как род интеллектуального проектирования. Именно развитие научной и проектной ориентации в методологии привело к формированию так называемой «общей методологии» в отличие от «частной методологии». Общая методология разрабатывает основные принципы и средства методологической работы (подходы, поня-

554

МЕТОДОЛОГИЯтия, схемы). При этом используются как опыт частных методологий, так и знания о мышлении и деятельности. Задача частной методологии — методологическое обеспечение конкретных видов деятельности в определенных науках, дисциплинах, различных практиках. В сфере общей методологии методолог изучает и конституирует «законы» мышления и деятельности как таковые, при этом он рассматривает мышление и деятельность как особые квазиестественные процессы. Гипертрофирование проектной ориентации методологии нередко приводит к декларации ее роли как верховной «нормативной дисциплины», призванной организовать и направлять все остальные науки и дисциплины. Реакция практиков в этом случае однозначная — даже если им и нужны методологические знания, они отвергают претензии нормативной методологии. Но если проектная ориентация методологии рассматривается как одна из ценностей методологической работы наряду с другими, то в этом случае она так же осмыслена, как, напр., научная или аксиологическая ориентации. Самостоятельное развитие методологии продолжалось примерно до начала 1980-х гг. Начиная с этого периода обозначается кризис методологической мысли, обусловленный, отчасти, ее обособлением от философии. Превращение некоторых направлений (напр., школы, возглавляемой Г. П. Щедро- вицким) в чистую технологию мышления (на основе теорий деятельности и мыследеятельности и позднее оргдеятельнос- тных игр) является достаточно закономерным явлением. Это происходит, во-первых, вследствие самостоятельного развития методологии, во-вторых, ее натурализации, т. е. понимания как нормативной метатеории. Задача методологии в этих направлениях стала усматриваться в нормировании любого мышления, в обшей методологической экспансии в самые различные сферы деятельности. Представители этого нормативного направления утверждали, что схемы методологии универсальны и не зависят от содержания и характера тех или иных предметов. Такая позиция закономерно привела к снижению интереса к методологии и к вполне справедливому обвинению в формализме. Одно из необходимых условий преодоления кризиса методологии — восстановление ее связей с философией. Анализ показывает, что цели методологии и философии все же различны. Философ в той или иной степени решает кардинальные экзистенциальные проблемы своего времени. Он должен быть современным, вслушиваясь в свое время и реальность. Конечно, среди обсуждаемых в философии экзистенциальных проблем и дилемм есть вневременные, вечные, напр. проблемы существования, смерти, свободы, соотношения подлинной и обычной реальности. Философская работа становится необходимой, когда привычные схемы мышления и действия человека перестают работать, а реальность распадается. Современной интеллектуальной ситуации присущи следующие характеристики: множество знаний, по-разному описывающих мир, множество противоположных утверждений о существовании, отсутствие критериев оценки и выбора подобных знаний и утверждений в качестве верных. Именно в подобных драматических ситуациях философ заново «собирает» мир, восстанавливает утраченный смысл бытия, намечает решение основных экзистенциальных проблем своего времени. Цель профессиональной методологии иная — создание условий для развития любой деятельности: научной, инженерной, художественной и т. д. Т. о., в ценностном и смысловом отношении философия и профессиональная методология существенно различаются. Философия всегда ориентирована на решение современных и вечных экзистенциальных проблем и дилемм, а профессиональная методология — на развитие деятельности, понимаемое в значительной мере в технологическом ключе. Ценности и смыслы, стоящие за подобным технологическим подходом, как правило, больше ориентированы на ту же технологию и воспроизводство социальности, чем на человека с его частными (что не отменяет их экзистенциальности) жизненными проблемами. Осмысление сложившейся в методологии ситуации, ее отношений с современной философией позволяет сказать, что самостоятельное развитие методологии исчерпывает себя, что она должна задаться вопросами, зачем она нужна, каковы ее ценности, чему она призвана служить, выполняет ли она в культуре свое назначение. Перед современной методологией и философией стоят следующие проблемы: 1 ) преодоление натурализма философского и методологического мышления, что предполагает методологическую рефлексию и работу, направленную на распредмечивание онтологических представлений, которыми мы пользуемся; 2) проблема реальности, представленной как множество разных реальностей (личностных, научных, художественных, религиозных, эзотерических и т. д.) и вместе с тем как единая реальность бытия; 3) новое отношение к символическим системам и реальностям (искусству, личным переживаниям и сновидениям, мышлению, творчеству, проектированию и т. д.), понимаемых как весьма значимая самостоятельная действительность; 4) антропологический и психологический горизонты. Решение этих проблем позволяет преодолеть разрыв методологии и философии, понять их дополнительность. Если с методологией связана культура и технология мышления, то философия создает для методологии онтологические, ценностные и смысловые опоры и ориентиры. В настоящее время эти дисциплины развиваются друг без друга и ориентируются» на расходящиеся и несогласованные ценности. Путь их объединения предполагает, что методология обретет этические ориентиры, а философия — рационально-рефлексивное сознание, отвечающее уровню современного мышления. В. М. Розин

ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ. Первоначально методология мыслится как учение о методах мышления и входит в качестве составной части в логику. В логике Пор-Рояля учение о методах анализа и синтеза понималось как завершающая часть логического учения. Аналогичным образом учение о методах мышления понималось у Лейбница, X. Вольфа и даже у Д. С. Милля. Правда, для Вольфа и вольфианской школы учение о методах составляет часть практической логики. Начиная с Канта происходит вычленение учения о методах из состава логики, хотя в «Логике» Кант трактует учение о методах как часть логики, которая должна «трактовать о форме науки вообще, или о способе соединения многообразия познания в науку» {Кант И. Трактаты и письма. М., 1990, с. 435). Методология должна привести к отчетливости, основательности и к систематическому упорядочению познания в целое научного знания. Среди методов, анализируемых Кантом, методы логического усовершенствования знания (определение, экспозиция, описание, логическое деление понятий, аналитический и синтетический методы). Хотя у Канта методология еще входит в состав логики, однако ее цель и структура существенно расширяется,

555

МЕТОДОЛОГИЯпоскольку она одновременно оказывается и частью науко- учения. В «Критике чистого разума» он раскрывает задачу трансцендентальной методологии как определение формальных условий полной системы чистого разума и расчленяет ее на дисциплину, канон, архитектонику и историю чистого разума. По сути дела трансцендентальная методология имеет дело с путями построения системной формы научно-теоретического знания. Методология тем самым тождественна если не методам изложения, то методам построения систем теоретического знания. Этот подход неприемлем для Гегеля. В состав логики как науки он включает рассмотрение не только научного метода, но и самого понятия науки (Гегель. Наука логики, т. 1. М, 1970, с. 95). Учение о методе оказывается для него не просто анализом способов изложения, «движение этого метода (диалектики. — Авт.) есть движение самой сути дела» (там же, с. 108), а метод есть «осознание формы внутреннего самодвижения ее (логики. — Авт.) содержания» (там же, с. 107). Тем самым логика совпадает с диалектикой и с изучением категориальной структуры научного знания, а сам метод, понимаемый содержательно, оказывается формой самодвижения научно-теоретического знания в его всеобщей категориальной форме. Метод должен мыслиться, по Гегелю, не как внешняя форма, а как «душа всякой объективности» (там же, т. 3, с. 290), как «само себя знающее понятие, имеющее своим предметом себя» в качестве и субъективного, и объективного, как расширяющийся до системы и раскрывающийся в восхождении от абстрактных определений к конкретным до тотально-целостной системы (там же, с. 306). Т. о., учение о методе у Гегеля оказывается частью метафизики, совпадающей с логикой и с наукоучением. В последующем развитии методологии можно выявить различные линии в трактовке ее целей и предмета. Б. Больцано, разворачивая в своем «Наукоучении» логику науки, включает в нее эвристику — исследование путей и методов достижения истинного знания. Для Гербарта методология — первая часть метафизики (Allegemeine Methaphysik. В., 1828, § 182). Для Зигварта методология — это учение о способах совершенствования нашего мышления, цель которого определить границы приложимости и значимость исследовательских методов (Logik, Bd. 2. В., 1924, S. 3). Я. Фриз рассматривает методологию как часть прикладной логики, занимающейся логической техникой (System der Logik, 1837, S. 12). Во 2-й пол. 19 в. специалисты в области естественных наук остро ощущали недостаток в изучении и обобщении методов различных наук. Интенсивно развивавшаяся специальная методология не ограничивалась методами индукции и дедукции, анализа и синтеза. В естествознании начали широко использоваться исторические, сравнительные, типологические методы, а в психологии и социальных науках — количественные и экспериментальные методы. Общая же методология оставляла вне поля своего зрения эти специальные методы. В. Вундт, пытаясь ответить на запросы своего времени, усматривал цель методологии в изучении методов отдельных наук и посвятил специальный том своей «Логики» анализу методов математики, физики, химии, биологии, психологии, филологии, истории, экономики, юриспруденции (Logik, Bd. 2. Methodenslehre. Stuttg., 1880). Неокантианцы Марбургской школы уделили основное внимание методам математики и естествознания (Natorp P. Die logischen Grundlagen der exakten Wissenschaften. Lpz., 1923), в то время как неокантианцы Баденской школы — идеографической методологии исторических наук {Виндельбанд В. Прелюдии. СПб., 1904). Для Виндельбанда методология — это применение логики к познавательным целям отдельных наук, поэтому методология есть техническая дисциплина, использующая логические формы и нормы в методах различных наук. Для неокантианцев вообще характерен панметодологизм, т. е. превращение методологии в универсальное философское учение, определяющее и форму, и содержание, и предмет научного познания и вообще своеобразие тех или иных научных дисциплин. В этот же период начинается четкое различение методов изложения и методов исследования (либо в связи с различением логики предметности от логики мышления у М. Хонеккера, либо в связи с различением логики дескриптивных и нормативных наук в «Логических исследованиях» Э. Гуссерля). В 1-й четверти 20 в. разворачивается процесс отделения методологии от логики и превращения ее в исследовательскую область философии. Одновременно в специальных науках ощущается потребность в методологической рефлексии и сами ученые берут на себя функции методологов. В предисловии к книге «Метод в науках» (рус. пер., СПб., 1911) отмечается, что «философия наук, и в особенности методология... приобрела такое значение, что программы самых различных наших учебных заведений должны были отвести ей особое место, становившееся с каждой новой реформой все больше и больше». В различных науках разворачиваются методологические споры между представителями различных направлений. Это относится и к представителям естественных наук (в физике — А. Пуанкаре, Н. А. Умов, Э. Мах; в биологии — К. Бернар, К. Фриш), и к представителям социогуманитарного знания (в истории — Р. Ю. Виппер, А. С. Лаппо-Данилевский, Н. И. Кареев; в праве — Б. А. Кистяковский, П. И. Новгородцев; в экономике — Г. Шмоллер, Л. Мизес, А. И. Чупров). Формируются альтернативные методологические программы, напр, программа «описательной физики» (Г. Герц, Клиффорд) в противовес методам объяснения в физических науках, в математике начинают формироваться различные направления в обосновании математики — логицизм, интуиционизм. В этот же период развертывается критика понятий причинности и детерминистского объяснения в научном знании, усиливается интерес к статистическим, теоретико-вероятностным методам, к метаматематическим и металогическим проблемам. Цель философии усматривается в критическом анализе опыта (эмпириомонизм, эмпириокритицизм), а затем языка науки. Методология науки в России также прошла длительный путь развития. Уже во 2-й половине 19 в. в отечественной философии осуществляется исследование дедуктивных и индуктивных методов (Ф. А. Зеленогорский, П. Э. Лейкефельд), методов эмпирических наук (H. H. Страхов), общественных наук (Г Н. Вырубов), осмысление сравнительно-исторического и типологического методов (И. И. Ягодинский, В. С. Шилкар- ский). Развертывается логическое исследование методов математики и самой логики (П. С. Порецкий, С. Н. Поварнин). Наряду с попытками выделить специфически диалектическую методологию, совпадающую с построением системы категорий (Н. Г. Дебольский), строятся различные варианты неопозитивистского анализа методов эмпирических наук (эмпириокритицизм В. А. Базарова, эмпириосимволизм П. С. Юшкевича, эмпириомонизм А. А. Богданова). Проводятся исследования специфики методологии общественных наук в целом (С. Л. Франк, H. H. Алексеев) и исторических в частности (А. С. Лаппо-Данилевский, Н. И. Кареев, Р. Ю. Виппер,

556

МЕТОДОЛОГИЯ ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУКА. И. Введенский). В методологии математики проводятся исследования связи доказательства и интуиции в геометрии (В. Ф. Каган, А. С. Богомолов), истории формирования и развития аксиоматико-дедуктивного метода (Д. Д. Мордухай-Болтовской). Проводятся исследования специфики методологии гуманитарных наук (Г. Г. Шпет, M. M. Бахтин, А. Ф. Лосев). Формируются различные методологические программы в психологии — от ориентации на экспериментальные методы до методов интроспекции, от методов психоанализа до методов объективной рефлексологии (Г. И. Челпа- нов, В. М. Бехтерев). К концу 1920-х гг. в России формируется методология как специфическая область философского анализа научного мышления. В. Н. Ивановский написал одну из первых книг по методологии — «Методологическое введение в науку и философию» (Минск, 1923); Г. А. Грузинцев провел в своей работе «Очерки теории науки» (Днепропетровск, 1927) различение методов обоснования и методов исследования. В эти же годы интенсивно разрабатывается методология специальных наук нередко с альтернативных позиций (в биологии — Н. И. Вавилов, А. А. Любищев, А. Г. Гурвич; в физике, прежде всего теории относительности, — К. А. Тимирязев, А. А. Фридман, А. Ф. Иоффе и др.). В этот же период выдвигается весьма широкая программа системно-организационного понимания методологии — тектология А. А. Богданова. Обсуждаются проблемы применения математических методов в различных науках — от биогеохимии (В. И. Вернадский) до биологии (А. А. Любищев). Догматический марксизм, отстаивая позицию совпадения диалектики, логики и теории познания, отнюдь не предполагал развития ни того, ни другого, ни третьего. Вся логико-методологическая работа (начиная с 1930-х до середины 1950-х гг.) осуществлялась в рамках специальной методологии и проводилась скорее самими учеными, чем философами. Поворот к методологии и интенсивная логико-методологическая работа с середины 1950-х гг. были не только способом избежать идеологических догм, но и формой ответа на методологические вызовы естественных и социальных наук, на те актуальные проблемы, которые нуждались в философско-методологическом осмыслении. И здесь были достигнуты наибольшие успехи в отечественной философии. Уже в 1952 начинает работать Московской методологический кружок, послуживший истоком целого ряда новых программ в методологии науки. На первых порах осуществляется логико-методологический анализ метода восхождения от абстрактного к конкретному (А. А. Зиновьев, Э. В. Ильенков), формируется программа «содержательной логики» и методологии мыследеятельности (Г. П. Щедровицкий, Н. Г. Алексеев), превратившаяся в программу организационно-деятельностн ых игр. С середины 1950-х гг. интенсивно развивается и общая и специальная методология, причем в совершенно различных направлениях: от методологии истории (в Москве — М. Я. Ге- фтер, В. С. Библер, А. Я. Гуревич, в Томске — А. И. Данилов) до методологии физики (программа изучения методологических принципов физики — Б. М. Кедров, Н. Ф. Овчинников, И. С. Алексеев), от анализа построения физической теории (М. Э. Омельяновский, Э. М. Чудинов, В. С. Степин, Е. А. Мамчур) до методов биологических наук (И. Т. Фролов, Р. С. Карпинская, С. В. Мейен), от методологии историко-научных исследований (Б. С. Грязнов, Н. И. Родный) до методов семиотики и герменевтики (В. С. Иванов, Ю. М. Лотман). Развертывается программа логики научного исследования (П. В. Копнин, М. В. Попович, С. Б. Крымский). Методологически значимыми являются разработки современной логики (А. А. Зиновьев, В. А. Смирнов, Б. Н. Пятницын). Проводятся исследования по методологии системных исследований (И. В. Блауберг, Э. Г. Юдин, В. Н. Садовский), в рамках которой формируется методология проектирования систем организационного управления и искусственного интеллекта (С. П. Никаноров, Д. А. Поспелов). Методология перерастает рамки методологии науки и все более превращается в методологию деятельности и проектирования эргономических систем «человек—машина», интеллектуальных систем, систем организационного управления. Методологическая работа и внутри, и вне философии существенно расширяется. Если в предвоенный период в связи с развитием квантовой механики интенсивно обсуждаются методологические принципы физики — наблюдаемости, дополнительности, соответствия, неопределенности, симметрии (Н. Бор, А. Эйнштейн, В. Гейзенберг, Э. Шредингер, Е. Вигнер), то в послевоенные годы обсуждаются методологические принципы и других наук — биологии, психологии, социологии. Наряду с развертыванием методов современной логики (прежде всего логического синтаксиса и семантики формализованных языков), широко используемых в качестве методологии научного знания, формируется ряд новых направлений, по-разному осуществляющих поиск новой методологии, — «логика исследования» К. Поппера, неаристотелева логика в неорационализме Г. Башляра, поворот от логической семантики к прагматической методологии в работах представителей Л ьвовско-Варшавской школы (Т. Котарбинъ- ский, К. Айдукевич), которая, ориентируясь на праксеоло- гию, анализирует максимы, относящиеся к методу и к действиям в соответствии с ними. В послевоенный период происходит окончательное выделение методологии из логики и философии науки. Этот процесс обусловлен развертыванием методологии специальных наук, которая анализирует и обобщает методы научного знания, методов как эмпирических (естественных и социальных), так и неэмпирических наук, и вместе с тем поворотом к методологии в связи с гораздо более широким классом задач проектирования технических и интеллектуальных систем, рефлексивного анализа и осмысления целей и норм деятельности человека в многообразных областях общественной жизни — от технического изобретательства до социальной инженерии. А. П. Огурцов Лит.: Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Лакатос И. Доказательства и опровержения. М., 1987; Он же. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1985; Мамчур Е. А., Овчинников И. Ф., Огурцов А. П. Отечественная философия науки: предварительные итоги. М., 1997; Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М, 1986; Методологические концепции и школы в СССР (1951-1991). Новосибирск, Вып. 1,1992; Степин B.C., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. М., 1995; Структура и развитие науки. Из Бостонских исследований по философии науки. М., 1978.

МЕТОДОЛОГИЯ ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУК- изучение методов познания мира средствами естественных наук. Методология естествознания родилась в 17 в. в трудах Ф. Бэкона и Р. Декарта, посвященных именно методу познания. В дальнейшем методологические идеи развивались в трудах Т. Гоббса, Р. Бойля, И. Ньютона, Г. В. Лейбница, И. Канта. В 17—18 вв. научное познание не выделялось из философии вообще и методология научного познания мира была включена в гносеологию в целом. Существенное изменение про-

557

МЕТОДОЛОГИЯ ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУКизошло в 1-й пол. 19 в., когда естествознание полностью отделилось от философии и институализировалось как вполне самостоятельная область познавательной деятельности. В середине 19 в. в трудах Дж. Ст. Милля, У. Уэвелла, У. Джевон- са, Дж. Гершеля начала складываться специализированная методология естественных наук. Исключительно важную роль в формировании методологии естественных наук как специализированной формы философского исследования сыграл период второго позитивизма (конец 19 — начало 20 в.). В работах Э. Маха, А. Пуанкаре, П. Дюгема и их оппонентов Л. Больцмана и М. Планка формируются основные направления методологии естественных наук и достаточно четко определяется их проблематика. К этому же периоду можно отнести и формирование логико- методологической концепции науки. Огромным стимулом для развития методологии естественных наук стало создание специальной, затем общей теории относительности, а в 1920-х гг. — квантовой механики. Проникновение науки в области явлений, весьма далекие от повседневного опыта, обнаружение в этих областях принципиально новых закономерностей остро поставило вопрос о методах научного познания, их содержании и эффективности. Поэтому начиная с середины 1920-х гг. методологический анализ естественных наук приобретает очень широкий размах, причем очень важное место в нем занимают работы А. Эйнштейна, Н. Бора, М. Борна, В. Гейзенберга, Е. Вигнера, Г. Вейля и многих других. Существенное влияние на этот процесс оказало интенсивное развитие в 1920—30-х гг. аналитической философии, в особенности ее неопозитивистского варианта. Неопозитивизм, занявший с конца 1920-х гг. доминирующее положение в философии науки, сильно способствовал утверждению логико-методологической концепции науки и развитию методологических исследований. Этот период продолжался до 1960-х гг., когда большое распространение получают концепции социокультурной детерминации науки, для которых весьма характерна антиметодологическая направленность (Т. Кун, М. Хессе и др.). Это обстоятельство отрицательно сказалось на развитии методологии естественных наук, с начала 1980-х гг. интенсивность методологических исследований существенно снизилась. В настоящее время можно выделить три основных класса (или типа) концепций науки, конкурирующих между собой: 1) логико-методологические концепции, 2) концепции исторические и 3) концепции социокультурной детерминации науки. Для первого класса характерна высокая степень единства: все они уделяют большое внимание методологии науки. В них методология если не полностью совпадает с самой философией науки, то по крайней мере составляет ее важнейшую часть. Различия между концепциями этого класса в основном заключаются в разном понимании значимости и степени обоснованности разных методов и методологических принципов и соответственно в разном структурировании системы научного метода. Основная идея класса исторических концепций состоит в том, что содержание научного метода и сама методология научного познания изменяется вместе с изменением науки. В этих концепциях выделяются три периода науки — классический, неклассический и постнеклассический. Однако в концепциях: исторического типа понятие методологии научного исследования не имеет достаточно четкого содержания (в отличие от концепций логико-методологического класса). В концепциях социокультурной детерминации науки методология научного познания или вообще игнорируется, или занимает самое незначительное место. В качестве основных направлений методологии естественных наук логико-методологической концепции науки можно выделить: 1) изучение частных методов научного познания; 2) изучение частных методов познания; 3) изучение и анализ фундаментальных методологических принципов научного познания. Общие методы, как правило, включают в себя более частные и специальные, а методологические принципы регулируют применение методов научного познания и позволяют выявлять их существенные аспекты, и, наконец, сами методы часто пересекаются между собой. К числу общих методов естественнонаучного познания относятся методы эмпирического познания — наблюдение и эксперимент, метод индукции, метод гипотез и аксиоматический метод. Частными и специальными являются: вероятностные методы; методы, используемые в обобщении и осмыслении эмпирических результатов, — единственного сходства и различия, сопутствующих изменений; методы аналогии, мысленного и математического экспериментов. Наблюдение как способ познания мира используется человечеством с древнейших времен. Начиная с 17 в. более важное место занимает метод эксперимента. Эксперимент отличается от пассивного наблюдения своим активным характером. Экспериментатор не просто наблюдает то, что происходит в ходе изучаемого явления, создает условия, при которых закономерности процессов проявляются более четко. Разработка методологии экспериментального исследования, начатая Ф. Бэконом, получила дальнейшее развитие в трудах Дж. Ст. Милля и группы методологов сер. 19 в. В работах этого периода (17 — середина 19 в.) метод эксперимента выступает в тесном единстве с методом индукции. В трудах Ф. Бэкона и Дж. Ст. Милля разрабатывается система правил индуктивного обобщения результатов эксперимента, которые одновременно являются и методами организации экспериментального исследования. Эти правила представляют собой частные методы естественнонаучного познания — методы единственного сходства и развития сопутствующих изменений и «остатков». Характерной чертой индуктивистской методологии 17 — 1-й половины 19 в. является пренебрежительное отношение к методу гипотез. Изменения, происшедшие в науке во 2-й половине 19 в., состоящие в том, что началось исследование явлений микромира, достаточно удаленных от знакомых и привычных явлений макромира, привели к осознанию принципиальной важности метода гипотез. Методологическое осмысление гипотез и их роли в научном познании, начавшееся в последней трети 19 в., получило очень сильное развитие в нач. 20 в. в связи с возникновением электронной теории и физики атомных и субатомных явлений. Фундаментальные работы А. Пуанкаре «Наука и гипотеза» и П. Дюгема «Физическая теория, ее цель и строение» знаменуют переход от эмпирико-индуктивистской концепции к гипотетико-дедуктивной модели науки. С этого времени метод эксперимента развивается в тесном взаимодействии с методом гипотез, в качестве основной задачи экспериментального исследования рассматривается проверка (подтверждение или опровержение) той или иной гипотезы. Характерной чертой этого периода является исключительно широкое распространение статистических методов обработки опытных данных. Сильнейший импульс применению статистических методов дало создание квантовой механики и ее вероятностная интерпретация. В современной на-

558

МЕТОДОЛОГИЯ ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУКуке метод эксперимента, метод индукции и метод гипотез образуют сложный единый комплекс, в котором отдельные части не отделяются резко друг от друга. К числу общих методов естественнонаучного познания относится также аксиоматический метод. Основные идеи аксиоматического метода были выдвинуты еще в античности. В дальнейшем аксиоматический метод получил своеобразное преломление в методе принципов И. Ньютона, который представляет собой нетривиальный синтез основных идей метода индукции и аксиоматического метода, когда индуктивные обобщения высокого уровня общности начинают использоваться как фундаментальные аксиомы, кладущиеся в основу дальнейшего исследования. В современной физике аксиоматический метод получил распространение в физике микромира (S — матричная концепция Дж. Чез, аксиоматическая квантовая теория поля в работах Н. Н. Боголюбова, Р. Иоста, А. Вайтмана). Более специальный (частный) характер носят методы аналогии, мысленного и математического эксперимента. Метод аналогий представляет собой способ формулирования гипотез, основанный на перенесении закономерностей с уже изученных явлений на еще не изученные. Сама идея использования аналогии обсуждалась еще Аристотелем, но широкое распространение этот метод получил только в науке Нового времени. Одним из наиболее ярких его применений является использование Дж. К. Максвеллом гидродинамических аналогий при получении уравнений электромагнитного поля. Метод мысленного эксперимента представляет собой специфический тип теоретического рассуждения. Он, как и многие другие методы, возник еще в античную эпоху (апории Зенона), но особое распространение получил в науке Нового времени. Многие мысленные эксперименты сыграли выдающуюся роль в развитии науки, напр, «демон» Максвелла, «поезд» и «лифт» Эйнштейна, «микроскоп» Гейзенберга. Методологическое исследование метода мысленного эксперимента началось в работах Э. Маха и П. Дюгема, при этом выявились две точки зрения на природу мысленного эксперимента: одна сближает его с обычным экспериментом (Мах), в другой подчеркивается теоретическая сущность метода (Дюгем). В 1970—80-х гг. преобладает изучение специфики мысленного эксперимента именно как специального метода теоретического уровня. С середины 1970-х гг. в практику научного познания широко вошел метод математического эксперимента. Он основан на интенсивном использовании возможностей современной вычислительной техники. Суть метода состоит во всестороннем изучении большого массива решений некоторой задачи численными методами с варьированием параметров уравнения, а иногда даже самого вида уравнения. Дальнейшее исследование заключается в обобщении результатов численных решений и выделении их инвариантных характеристик. Метод математического эксперимента получил широкое применение в области точного математизированного естествознания. Кроме изучения общих и специальных методов научного познания важнейшим разделом методологии естественных наук является анализ фундаментальных методологических принципов научного познания. Методологические принципы — это общие требования, предъявляемые к содержанию, структуре и способу организации научного знания. Они относятся к научному знанию в целом, а не к какому-то отдельному разделу или дисциплине. Методологические принципы являются ядром научного метода. Они объединяют и организуют отдельные методы и приемы в единое целое, в единый научный метод. Методологические принципы научного познания регулируют научную деятельность (их часто называют регулятивными принципами или методологическими регулятивами). Именно в силу регулятивной функции эти принципы проводят демаркацию науки от ненауки и псевдонауки. По сути дела методологические принципы создают науку. Вторая важнейшая функция методологических принципов — эвристическая. Регулируя научную деятельность, эти принципы одновременно дают и ориентацию научного поиска, его направление. В качестве методологических принципов научного познания выступают следующие: принцип подтверждаемости (принцип верификации), принцип наблюдаемости, принцип простоты, принцип соответствия, принцип инвариантности (симметрии) и принцип системности (согласованности). К ним добавляют принцип дополнительности, принцип красоты, экстремальные принципы и некоторые другие. Сложились два подхода к изучению методологических принципов. Для западной (европейской и американской) методологии науки характерен подход, который можно назвать монофундаменталистским. В этом подходе один принцип рассматривается как доминирующий (главный), а остальные как имеющие вспомогательный характер. Так, в неопозитивизме в качестве доминирующего рассматривался принцип проверяемости (верифицируемости), а в концепции Поппера основным был принцип опровергаемое™, (фальсифицируемости). В неопозитивизме были проделаны очень интересные исследования принципов наблюдаемости, простоты, согласованности, в концепции Поппера также была развита оригинальная трактовка принципа простоты. Вместе с тем монофундаментализм методологии приводил к существенной односторонности и не позволял выявить все богатство содержания принципов, квалифицировавшихся как второстепенные. В отечественной методологии науки доминировала полифундаменталистская точка зрения. Эта позиция состоит в том, что все методологические принципы обладают одинаковой важностью и значимостью в научном познании и должны исследоваться совместно. Такой подход позволяет с большей полнотой выявить разные стороны и аспекты каждого из принципов. Но еще большее значение имеет идея системы методологических принципов, т. е. рассмотрения их не просто как совокупности, но именно как системы. Такой подход позволяет существенно углубить понимание содержания самих принципов и выявить иногда совершенно неожиданные их аспекты. Методологический анализ позволяет установить эту системность, состоящую в том, что каждый из принципов, по крайней мере из числа тех, которые прошли жесткую проверку и получили признание, содержательно связан с каждым из остальных. Требования, предъявляемые разными принципами к содержанию и способу организации научного знания, пересекаются между собой, и именно поэтому методологические принципы функционируют в научном познании совместно. В системе методологических принципов можно вьщелить две подгруппы. Одна подгруппа — это принципы проверяемости (подтверждаемости), опровергаемости (фальсифицируемости) и наблюдаемости. Они в основном регулируют взаимоотношения теоретического и эмпирического уровней научного знания. Вторая подгруппа — это принципы простоты, соответствия, инвариантности (симметрии) и системности (согласованности). Эти принципы в основном функционируют на теоретическом уровне. Такое разделение в некоторой степе-

559

МЕТРОДОРни относительно, поскольку все принципы взаимосвязаны и в реальном научном познании они относятся ко всему знанию, т. е. к обоим уровням. Принцип проверяемости требует возможности эмпирического подтверждения теории. Здесь явно выступает проблема связи теоретического и эмпирического уровней. Но одновременно он накладывает очень важные требования на внутреннюю структуру теории. Эти требования состоят в первую очередь в обязательной интерпретируемости любых следствий, получаемых в рамках данной теории. Неинтерпретируемые результаты должны быть устранены. Это требование проявляется очень разнообразно, начиная от условия конечности любых выражений и кончая требованием исключения принципиально ненаблюдаемых объектов, таких, как, напр., эфир. Но проверка теории может дать и отрицательный результат. И этот аспект связан с принципом опровергаемости. Принципиальная возможность опровержения и его практическая реальность лежат в основе концепции науки Поппера. Принцип опровергаемости совместно с требованием подтверждаемос- ти образует важнейший критерий демаркации научного знания от различного рода псевдознаний. И естественным развитием этих положений является требование принципиальной наблюдаемости и исключения ненаблюдаемых объектов. В целом требования подтверждаемости, опровергаемости и наблюдаемости можно сформулировать в общем виде как обобщенный принцип проверяемости, включающий в себя разные стороны и аспекты процедуры проверки. Вторая подгруппа методологических принципов — простоты, соответствия, инвариантности и системности (согласованности) — относится гл. о. к внутренней структуре теорий и взаимоотношениям между теориями. Принцип простоты (известный еще с 14 в. как «бритва Окка- ма») направлен против произвольного размножения гипотетических сущностей. На современном уровне развития научного знания его можно сформулировать как категорическое требование: нельзя каждое явление объяснять своей собственной отдельной гипотезой. Но есть и более слабая форма, рекомендующая предпочитать теорию, основанную на меньшем числе независимых предположений. Это требование в значительной мере совпадает с требованиями, налагаемыми принципом системности научного знания. Принцип соответствия регулирует взаимоотношения между старыми и новыми теориями, сменяющими старые в процессе развития научного знания. Обычное понимание принципа соответствия состоит в том, что старая теория является некоторым предельным случаем новой и переход от новой теории к старой реализуется в виде предельного перехода (в теории относительности это предельный переход с —> оо, в квантовой механике h —> 0). Действительное содержание принципа соответствия существенно глубже; он устанавливает не просто возможность предельного перехода от новой теории к старой, но генетическую связь между ними. Старая теория не отвергается (и не опровергается) новой — она образует ступень, основание для создания новой. Фундаментальные структурные составляющие старой теории необходимым образом включаются в структуру новой теории. И именно эта генетическая связь является основой для возможности обратного перехода от новой теории к старой, причем сам этот переход совершенно необязательно является предельным переходом — существуют и другие формы связи. Такая трактовка принципа соответствия позволяет существенно расширить сферу его эффективного использования. Принцип инвариантности (симметрии) начал осознаваться и развиваться еще в конце 19 — начале 20 в., но статус методологического принципа приобрел с кон. 1920-х гг., в физике широкое использование получили теоретико-групповые методы. В настоящее время теоретико-групповые методы используются во всех областях точного математизированного естествознания. В связи с этим Е. Вигнер характеризует требования инвариантности как ядро, вокруг которого группируются все остальные элементы теории. Требования инвариантности относятся не только и не столько к явлениям, сколько к самим законам, т. е. являются как бы суперзаконами, законами законов. Последним из признанных принципов является принцип согласованности или системности научного знания. Этот принцип носит интегральный характер, являясь как бы суперпринципом, объединяющим действие всех остальных принципов. Требование системности организует в единое целое все научное знание, создавая науку, а также все методы и методологические принципы научного познания, формируя научный метод. Лит.: Бэкон Ф. Новый Органон. — В кн.: Сочинения, т. II. М, 1972; Декарт Р. Рассуждения о методе с приложениями. М., 1953; Милль Дж. Ст. Система логики, силлогистической и индуктивной. М., 1914; Пуанкаре А. О науке. М., 1983; Дюгем П. Физическая теория, ее цель и строение. СПб., 1910; Вейлъ Г. О философии математики. М— Л., 1934; Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М., 1978; Мамчур Е. А. Проблемы выбора теории. М., 1975; Меркулов И. П. Метод гипотез в истории научного познания. М, 1984; Методологические принципы физики. История и современность. М., 1975; ХакингЯ. Представление и вмешательство. М., 1998; Вигнер Е. Этюды о симметрии. М., 1971. С. В. Илларионов

МЕТРОДОРиз Лампсака (МлтробЪрос о Лацуакпуос) (2-я половина 5 в. до н. э.) — один из двух известных учеников Анаксагора, вслед за учителем занимавшийся толкованием поэм Гомера (ср. Архелай, который продолжил физическую линию учения Анаксагора). Упоминание об авторитете Метродора-экзегета имеется у Платона (Plat. Ion 530c). В сочинении «О Гомере» Метродор развивал представление о великих поэмах как нравственной аллегории (Diog. L. II11 ) и наряду с этим первым попытался истолковать Гомера как аллегорическое натурфилософское учение, рассматривая характеры человеческих персонажей «Илиады» как части физического космоса, а персонажей-богов — как отдельные части человеческого тела (см. Philod. Неге. Pap. VII3 f. 90, Tatian. 21). Упоминание Метродора Порфирием позволяет предположить, что в своем сочинении он также обсуждал семантику отдельных слов (ср. Porf. Quaest. Нот. ad Iliadem 1,147, 18 Schrader). Фрагм.: DK II, p. 49—50; Лебедев. Фрагменты, с. 539. Лит.: Lamberton R., Keaney J. J. (eds.). Homer's Ancient Readers. Princeton, 1992. M. A. Солопова

МЕТРОДОРиз Лампсака (Мт^трооюрос о Лацуакплюс) (330— 277 до н. э.) — др.-греч. философ, последователь Эпикура и его любимый ученик. Эпикур посвятил ему сочинение в 5 кн. «Метродор», 28-ю книгу сочинения «О природе» написал в форме обращения к Метродору, в завещании напоминал, чтобы 20-го числа каждого месяца эпикурейцы отмечали память его и Метродора. В гномологиях часто одни и те же изречения приписывались и Эпикуру, и Метродору, а сам Эпикур счи-

560

МЕХАНИЦИЗМтал, что Метродор — «из тех, кто охотно идет по пятам» (Sen. Ер. ad Luc. LU, 3). Метродор был плодовитым автором. Им написаны книга «Против лекарей», «О чувствах», «Против Ти- мократа» (брат Метродора, предавший Эпикура и написавший клеветническое сочинение о нем), «Против диалектиков», «Против софистов», «О дороге к мудрости», «О перемене», «О богатстве», «Против Демокрита», «Против Платонова Евти- фрона», «О поэзии», «О богах» и др. Отрицал значение традиционной образованности, поэзии и риторики; считал, что научное познание самостоятельной ценности не имеет; полемизировал с Демокритом по поводу природы человека; критиковал Навсифана; выступал против участия в политической жизни. В трактате «Об изменении» имеются суждения, проливающие свет на содержание эпикурейских представлений о богах, существующих «в виде чисел» кат' api0uov (Filod. De pietate, fr. 123 Gomperz-Koerte, 12, ср. Diog. L. X, 139). фрагм.: Korte A. Metrodori Epicurei Fragments. — «Jahrbucher Klassischer Philologie», Suppl. XVII, 1890, S. 529-70. Лит.: Keenan J. A Papyrus Letter about Epicurean Philosophy Books. — «The P. Gety Museum Journal», 1977, 5, p. 91—94; Laurenti R. Filodemo e il pensiero economico degli epicurei. Mil., 1973; Philippson R. Papyrus Herculansis 831. — «The American Journal of Philology», LX1V, 1943, p. 148—162; Sudhaus S. Eine erhaltene Abhandlung das Metrodor — «Hermes», 1906,41. S. 48-58. M. M. Шахнович

МЕТРОДОР СТРАТОНИКЕЙСКИЙ(Мчтрооюрсч; 6 iTpaxovuceuc) (конец 2 в. до н. э.) — греческий философ-академик, один из ближайших приверженцев Карнеада (Index Academicorum Philosophorum Herculan. 26; Cic. Or. 1,45). Согласно Диогену Лаэртию (X, 9), до встречи с Карнеадом был эпикурейцем (однако учеником самого Эпикура он быть не мог, как о том сообщает Диоген). Наибольшую известность имела его интерпретация взгляда Карнеада на мудреца, который может «ничего не воспринимать чувствами, но все же иметь мнения» (Cic. Acad. 2,78). По мнению Клитомаха, Кар- неад высказывал это мнение в учебных целях («диалектически»), сам его не поддерживая (т. е., по Клитомаху, Карнеад осуществлял эпохе в абсолютном смысле и на самом деле воздерживался от каких бы то ни было суждений), Метродор, напротив, считал, что это собственная позиция Карнеада (т. е. последний осуществлял эпохе в нестрогом смысле и от суждений не воздерживался). Цицерон в этом вопросе был сторонником Клитомаха, с ним солидарны и современные исследователи, мнение же Метродора нашло понимание у Филона из Ларисы. Лит.: Striker G. Sceptical strategies, in: SchofieldM., BurnyeatM., Barnes J. (ed.). Doubt and Dogmatism. Oxf., 1980, p. 54-83; Sedley D. The Motivation of Greek Scepticism, in: Burnyeat M. (ed.). The Skeptical Tradition. Berkeley, 1983, p. 9-29. M. А. Солопова

МЕТРОДОР ХИОССКИЙ(Мчтрооюрсч; о Xioc) (нач. 4 в. до н. э.) — греческий философ, один из самых значительных последователей Демокрита, ученик демокритовцев Несса с Хиоса и Метродора из Абдеры. Автор сочинения «О природе», которое он начинает со скептического утверждения о том, что «никто из нас ничего не знает, мы даже того не знаем, знаем мы или не знаем, ни того, существует ли вообще что-либо» (В1DK = Euseb. Pr. Eu. XIV). Но скептицизм вступления (оказавший, по мнению Евсевия, влияние на самого Пиррона, см. XIV 19,9) не помешал Метродору далее излагать догматическое учение в духе атомизма Демокрита: Вселенная бесконечна, она состоит из атомов и пустоты, и в ней бесконечное число космосов. В отличие от Демокрита Метродор считал Вселенную вечной; если бы она возникла, то возникла из не-сущего (что невозможно), а бесконечность следует из ее вечности; у нее нет начала, откуда бы она начиналась, нет ни границы, ни конца (Euseb. Pr. Eu. 18,11). Второй сохранившийся фрагмент соч. «О природе» гласит: «О чем ни подумаешь, все существует». У Евсевия имеется также отдельная глава «Против последователей Метродора и Протагора, по учению которых следует верить одним только чувствам» (XIV, 20, 1—14), в которой он, в частности, представляет учение Метродора как один из источников, критикуемых Платоном в «Теэтете» за релятивизм в учении о познании. Доксографы упоминают также о взглядах Метродора на различные метеорологические явления. Метродор представляет интерес как одно из звеньев цепи, связывающей Демокрита с Эпикуром через ученика Метродора Диогена из Смирны, чьим учеником называют Анак- сарха, приближенного Александра Македонского и одного из учителей Пиррона, учение которого в свою очередь оказало влияние на Навсифана, учителя Эпикура (см. Clem. Strom. I 14, 64). Это преемство может служить объяснением как истории знакомства Эпикура с атомизмом Демокрита, так и традиционной эпикурейской критики Демокрита за скептицизм. Opam.:DK II, 231-234. Лит.: Маковельский А.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946; BrunschwigJ. Le fragment DK 70 В 1 de Metrodore de Chio, in: Algra K. Van Der Horst P. W. (eds.). Polyhistor Studies in the History and Historiography of Ancient Philosophy, presented to J. Mansfeld. Leiden, 1996, p. 21-38. M. А. Солопова «МЕХАНИСТЫ» — направление в советской философии 1920-х гг., сформировавшееся в острой полемике с «диалекти ками»-деборинцами. Ведущими теоретиками «механистов» были Л. И. Аксельрод-Ортодокс, И. И. Скворцов-Степанов, К. А. Тимирязев, В. Н. Сарабьянов, А. И. Варьяш, С. С. Перов и др. Все они были подвергнуты резкой и уничижительной критике, которая упрекала «механистов» в подмене философии наиболее общими выводами современного естествознания, в сведении высших форм движения материи к механическим и физико-химическим взаимодействиям, в подмене марксистской диалектики теорией т. н. «равновесия». Почти все «механисты» критически относились к витализму и были убеждены в том, что «механическое понимание» природы единственно правильное для марксизма. Соч.: Аксельрод-Ортодокс Л. И. Против идеализма. Критика некоторых идеалистических течений философской мысли. М, 1922; Сарабьянов В. Исторический материализм. М., 1922; Скворцов-Степанов И. И. Диалектический материализм и деборинская школа. М.— Л., 1928; Варьяш А. И. Логика и диалектика. М., 1928. А. И. Абрамов

МЕХАНИЦИЗМ— метод познания, основанный на признании механической формы движения материи единственно объективной. В своем конкретном применении механицизм выступает как крайняя форма редукционизма. Для него характерны отрицание качественной специфики более сложных материальных образований, сведение сложного к простым элементам, целого — к сумме его частей. Выдвигая на первый план механические формы движения, механицизм переносит понятия механики в область физики, химии и биологии и в духе механики трактует такие философские категории, как причинность, взаимосвязь и др.

561

МЕЦЖЕРВ16— 18 вв. механицизм приобрел значение господствующего направления, что было обусловлено особым положением в этот период механики как науки, ранее других получившей законченную систематическую разработку и широкое практическое применение. Механицизм нашел распространение в мировоззрении естествоиспытателей (Галилей, Ньютон, Лаплас), философов-материалистов (Гоббс, Ламетри, Гольбах). Декарт, выделяя «душу» в качестве отличия человека от остального мира (не имеющего в себе источника движения), приравнивал любые др. организмы к искусным механическим автоматам. Вольф полагал, чтопознание истины возможно «потому, что мир есть машина». Типичными представителями механицизма в 19 в. были Бюхнер, К. Фогт, Я. Моле- шотт, Е. Дюринг. Механицизм как философская позиция обусловил мировоззренческий кризис в 19 в. в ряде отраслей естествознания и связанных с ними областях философии: новые открытия, радикально преобразовавшие естественно-научное познание и углубившие его основы, требовали отказа от редукционизма. Б. А. Старостин

МЕЦЖЕР(Metzger) Элен (1889-1944, Освенцим, Польша) — французский историк и философ науки. Научную деятельность начала в качестве кристаллографа, но вскоре увлеклась историей науки. В 1918 была опубликована ее докторская диссертация «Генезис науки о кристаллах», в которой было показано, как в конце 18 в. из конгломерата различных наук (физики, минералогии и химии) выделилась особая научная дисциплина — кристаллография. В дальнейшем ее интересы смещаются в область истории химии. В 1927 выходит в свет 1-й том «Химических доктрин во Франции», охватывающий период с начала 17 по конец 18 в. (2-й том так и не был написан). В 1930 она опубликовала труд «Химия» в 13-м томе «Истории мира». В книге «Философия материи Лавуазье» ( 1935) Мецжер проанализировала философские основания химических теорий Лавуазье. В 1926 выходит ее труд «Научные концепты», посвященный специально философии науки и удостоенный премии Академии гуманитарных и политических наук. В 1987'вышел крупный том ее статей, написанных в период 1914—39 и посвященных философскому методу в истории наук. Многим замыслам Мецжер не суждено было осуществиться (ее жизнь трагически оборвалась в газовой камере Освенцима). В заметке М. Боас, посвященной памяти Мецжер, о ней говорится как об одном из «выдающихся французских историков науки, немало сделавшей для привнесения нового духа и стиля в историю химии». Предмет исследования Мецжер — история идей, она не касается истории жизни ученых, элиминируя тем самым из своей работы биографические данные и психологию изучаемых авторов. Она считает, что невозможно определить механизм связи эволюции доктрин, экспериментальных открытий итех- нических изобретении химии с определенной эпохой, пока не будет проанализирована и изложена история идей. Главное для нее — это показать формирование самих основ теорий, их модификацию под давлением внутренней логики или же под давлением внешних влияний (социальных или научных). Мецжер выдвинула одну из первых моделей некумулятивного развития науки, предвосхитив ряд принципиальных положений концепции Куна и оказав на него заметное влияние. Согласно Мецжер, необходимо отделять период становления (генезиса) определенной науки от стадии ее существования как уже оформленной научной дисциплины. В фазе генезиса наука не является автономной системой, развивающейся по своим внутренний законам. Ее эволюция в значительной мере определяется и направляется господствующими философскими течениями. На этом этапе обычно существует плюрализм мнений ученых, множественность концепций и отсутствие общепринятой теории. Такая эпистемологическая ситуация, которую Мецжер называет «интеллектуальной анархией», во многом определяется отсутствием четкого осознания предмета познания и специализации в среде исследователей. Зрелая фаза науки характеризуется ее дисциплинарной структурой — наличием собственного предмета и методов исследования, а также организованной группы ученых, работающих в рамках общепризнанной теории. Переход от плюрализма к такой теории, согласно Мецжер, совершается внезапно, без видимой связи с предшествующими работами. Причем новая концепция быстро завоевывает популярность у многих ученых, которые вербуются нередко из числа ее бывших противников, как бы обращенных в новую веру. С утверждением общепринятой концепции ученые свою главную задачу видят в расширении области ее применения. Их работа сводится к усовершенствованию принятой теории, не затрагивающему ее основные принципы. Однако в ходе этого спокойного эволюционного развития постепенно обнаруживаются трудности и аномалии, которые приводят в итоге к кризису общепризнанной концепции и стремлению найти ей замену. Мецжер доказывала также, что развитие науки тесно связано с общим ходом цивилизации, поэтому социальное значение тех или иных научных достижений зависит от их соот ветствия путям развития и потребностям общества. Соч.: La genese de la science de cristaux. P., 1918; Les conceptes de la science. P., 1926; Les doctrines chimiques en France. P., 1927; Newton, Stahl, Boerhave et la doctrine chimique. P., 1930; La methode philosophique en histoire des sciences. P., 1987. Лит.: Boas M. Helene Metzger (1889-1944). - В кн.: Archives internationales d'histoire des sciences. P., 1955, p. 432. В. С. Черняк

МЕЩАНСТВО— социально-психологический тип личности и система ценностей, генетически связанные с образом жизни и сознанием мелкого буржуа. В центре мещанских ценностей лежит желание обогатиться методичным, каждодневным трудом, благодаря трудолюбию, следованию намеченному плану, солидности, добровольной бережливости, терпению и упорству, осторожности. С развитием крупного капитала классические мещанские добродетели объективируются, становятся свойством не человека, а предприятия. Некогда единый буржуазный идеал раздваивается на противоположные образы: с одной стороны, человек, сделавший сам себя, предприниматель (В. Зомбарт), натура господская (М. Ше- лер), а с другой — мещанин. Их сочетание и формирует капиталистический дух, тем не менее образ мещанина все более принимает на себя роль антиидеала, сгустка всего отвергаемого в ценностном мире буржуа: он становится образцом недоверчивости, понимания счастья как состояния насыщения, застоя, прозаичности, ориентации на среднее, стремления к видимости добродетели, которая измеряется исключительно полезностью. Мещанство в качестве антиидеала — это порожденные серостью и бесцельностью существования приземленность притязаний и ненависть ко всему возвышающемуся над нормой, невосприимчивость к эстетической культуре («полезное, как правило, враждует с прекрасным» — Э. Шпрангер)икатегоричностьсужденийомире. Мещанство

562

МИЛЕТСКАЯ ШКОЛАпротивостоит как аристократизму, так и революционной морали, его ценностное содержание выявлялось в ходе антикапиталистической критики (с дворянской, пролетарской, революционно-буржуазной позиций), полемики с консервативными взглядами в искусстве (романтизм, антимещанская волна в культуре 19 в.), критики со стороны «геройствующих» идеологий (фашизм). Поскольку мысль мещанина не переступает границ, которых не преступает жизнь мелкого буржуа (К. Маркс), ей противостояли самые разные, порой противоположные по содержанию, но возвышенные идеалы (социальные, нравственные и художественные). Ж. Сорель называл мещанство «идеалом моралиста», т. к. в нем мораль, опошлившись, воссоединяется с повседневностью. Лит.: Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М., 1987. О. П. Зубец

МИД(Mead) Маргарет (16 декабря 1901, Филадельфия — 15 ноября 1978, Нью-Йорк) — американский антрополог, представительница этнопсихологического направления. На концепцию Мид большое влияние оказало учение Фрейда. Однако, в отличие от биологизма Фрейда, определяющим для нее (а также для Р. Бенедикт, А. Кардинера и др.) является принцип культурного детерминизма. С точки зрения Мид, закономерности психической жизни человека обусловливаются культурой. Эмпирическая основа этой концепции — исследование различных архаических культур. На основе сравнительного изучения культуры племен Новой Гвинеи Мид выдвинула гапотезу о зависимости сексуального поведения и сексуальных ролей от принципов культуры и, следовательно, об относительности норм сексуального поведения мужчины и женщины. Мид также пришла к выводу, что в архаических культурах отсутствуют специфические конфликты подросткового возраста. Понятие культурной нормы у Мид очень расплывчато. Напр., она отказалась от противопоставления «примитивного» и «цивилизованного», считая это евроцентрист- ским предрассудком. Мид исследовала феномен «культурного характера». Она полагала, что каждое племя и каждый народ заинтересованы в развитии определенных психических черт. Эти задачи реализуются прежде всего в семье. В процессе воспитания и социализации возникает «культурный характер», или «модальная» личность, которая представляет собой ядро характера множества индивидов, выступает как образец для подражания и как норма для данного общества. Культурный характер есть совокупность ориентации, установок, норм, которые, как правило, не осознаются ни индивидом, ни обществом в целом. В истории культуры Мид выделила три типа культур: постфигуративные, где дети учатся у своих предков; конфигура- тивные, где и дети, и взрослые учатся у сверстников; префи- гуративные, где взрослые учатся также у своих детей. В духе неокантианства Мид полагала, что всякая наука представляет собой процесс построения системы ценностей. Поэтому атеизм, мистика и социальный реформизм представляют собой лишь различные (и равноправные) системы ценностей и виды знания. Согласно Мид, общественное сознание в конкретной культуре определяется набором ключевых для данной культуры понятий и их интерпретацией. Этот набор Мид называла «pattern» — модель, образец, заимствуя данное понятие у Р. Бенедикт. Соч.: Twentieth Centura Faith. N. Y, 1972; Coming of Age in Samoa. N. Y, 1971; Культура и мир детства. М., 1988. Т. П. Лифинцева

МИЛЕТСКАЯ ШКОЛА(6 в. дон. э.) - древнейшая греческая научно-философская школа, включающая Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена. Сложилась в Милете (на западном берегу Малой Азии, совр. Балат в Турции), крупнейшем торгово-ремесленном и культурном центре Ионии, основавшем в 7—6 вв. до н. э. много колоний по берегам Черного моря и связанном морскими путями с Востоком и Западом. Милетская школа была преимущественно естественнонаучной и не ставила теоретических проблем бытия и познания (поэтому правильнее говорить о ее «натурализме»); с нее начинается история европейской научной космогонии и космологии, физики, географии (и картографии), метеорологии, астрономии, биологии и (возможно) математики. Все это составляло единую науку «о природе», или «естественную историю» (яер\ (ршшс icrropia), которая описывает и объясняет космос в его эволюционной динамике: от происхождения светил и земли из правещества до возникновения живых существ (у Анаксимандра). Правещество вечно, бесконечно в пространстве (см. Алейрон), движение присуще ему «от веку», мир порождается из него спонтанно (может быть, посредством космогонического вихря). «Боги» народной мифологии отождествляются со стихиями и светилами (Анаксимен) или «бесчисленными мирами» (Анаксимандр), возникшими из единого правещества, которое само мыслится как высшее и абсолютное «божество» (Arist. Phys. 203b 13). Пантеизм Милетской школы имел скорее натуралистический характер (в отличие от гераклитовского). Милетская школа впервые отменила мифологическую картину мира, основанную на аксиологазации понятий верх—низ и противопоставлении небесного (божественного) земному (человеческому) {Arist. De caelo 270a5), и ввела всеобщность физических законов (грань, которую не смог переступить Аристотель). Фундаментальным для всех милетских теорий остается закон сохранения (ex nihilo nihil), или отрицание абсолютного «возникновения» и «уничтожения» («рождения» и «гибели») как антропоморфных категорий (Anaximander, ft Bl; Arist. Met. 983b6). Философия впервые выступает как реформа обыденного языка, вырабатывается первая научная терминология: Анаксимандр заменяет «рождение» и «гибель» на «соединение» и «разделение», Анаксимен описывает все физические процессы в терминах «сгущения» и «разрежения». Два основных типа теории изменения в греческой натурфилософии, сопоставимые с преформацией и эпигенезом: 1 ) механическое «выделение из смеси» предшествующих качественно различных элементов; 2) качественное превращение одного исходного вещества, — представлены соответственно в теориях Анаксимандра и Анаксимена. Концепция «смеси» Анаксимандра оказала влияние на Анаксагора, Архелая, Эмпедокла, теория Анаксимена была возрождена Диогеном Аполлонийским. К кругу милетских ученых принадлежал также географ и историк Гекатей, давший рационалистическое толкование мифов. Ксенофан использовал натурализм Милетской школы для критики антропоморфизма традиционной греческой религии. Геоцентрическая модель была создана Милетской школой и отчасти преодолена учением Анаксимандра о бесчисленных мирах. Лит.: Таннери П. Первые шаги древнегреческой науки, пер. с франц. СПб., 1902; Гомперц Т. Греческие мыслители, пер. с нем., т. 1. СПб., 1911; Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М., 1979; Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII—V вв. до н.э. Л., 1985; Guthrie W. К. S. A history of Greek philosophy, v.l. Cambr., 1971; Vernant J.-P. Les origines de la pensee grecque. P., 1975; Kirk G.S., Raven J. E., SchofietdM. The presocratic philosophers. Cambr, 1983. A. В. Лебедев

563

«МИЛИНДА-ПАНЬХА» «МИЛИНДА-ПАНЬХА» (пали «Milinda-panha» — «Вопросы Милинды») — важнейший внеканонический памятник классического буддизма, сохранившийся в двух версиях — па- лийской и китайской. Датировка китайской версии 3 в. и время жизни одного из двух главных участников диалога, индо-греческого царя Милинды (Менандра), задававшего вопросы буддийскому мудрецу Нагасене, определяемое 2 в. до н. э., являютсяхронологическимиграницамитекста. Памятникмож- но рассматривать как катехизаторский компендиум буддистов (по мнению А. В. Парибка, он принадлежал школе кашья- пия), подробнейший справочникам миссионеров, призванных ответить на любые вопросы обращаемых — как индийцев, так и иноземцев-мл еччхов. Текст состоит из восьми книг. Вопросы Милинды и ответы Нагасены демонстрируют (в книге II) пятичленную структуру классического индийского силлогистическогодискурса,вкоторомважнейшееместопри- надлежит примерам (см. Лваява). Наибольшей известностью пользуются попытки Нагасены обосновать главный буддийский «догмат» об отсутствии индивида (см. Пудгала), который является не реальным субстанциальным деятелем, но лишь номинальной конвенцией (см. Анатма-вада). В пользу этого тезиса приводится аналогия с колесницей (книга И, глава I): подобно тому как колесница не сводится к своим частям и не является чем-либо отличным от них, а потому не есть в сравнении с ними реально сущее, так и индивид является не более чем условным именем. Другие аналогии, призванные обосновать тот же тезис, — уже не «семиотические», но «реалистические» — сравнение индивида с пламенем светильника, которое не одно и то же во время полночной и утренней стражи, и со сменяющими друг друга вдохом и выдохом. В беседе же о нирване (книга III) Нагасена отстаивает прямо противоположный принцип: нирвананеопределимапосвоей сущности, но имеет признаки, позволяющие познать ее как реальность. Изд.: Вопросы Милинды (Милинда-паньха), пер. с пали, предисл., исслед. и коммент. А. В. Парибка. М., 1989. В. К. Шохин

МИЛЛЕР(Miller) Дэвид Уильям (род. 19 августа 1942, Уотфорд, Хертфордшир, Великобритания) — английский философ и логик. Учился в Петерхаус-колледже, в Кембридже (1961—64), Лондонской школе экономики (1964—67), Стэн- фордском университете (1967—69). С 1969 работает в университете Уорика в Ковентри (Великобритания). Миллер — один из ближайших учеников К. Поппера, в 1965— 67 работал его ассистентом, опубликовал совместно с Поп- пером несколько логических работ; издал также сборник избранных фрагментов из сочинений К. Поппера. В книге «Critical Rationalism. A Restatment and Defence» (Chi. — La Salle, 1994) предпринял попытку систематического изложения поп- перовского критического рационализма с учетом развития его основных идей и многочисленной его критики. Миллер, защищая основные принципы философской и логической концепции Поппера, относится к ним творчески и пытается их усовершенствовать. Так, он доказал в 1974 противоречивость формального определения правдоподобности научных теорий, предложенного Поппером в книге «Предположения и опровержения» (1963), и вместе с тем предложил несколько способов уточнения определения понятия правдоподобности. В работах Миллера получила дальнейшее развитие и поп- перовская интерпретация теории вероятностей как предрас- положенностей. Ему принадлежит ряд логических и метаматематических результатов, в частности доказательство (совместно с Поппером) того, что вероятностное подтверждение не является индуктивным, а также в аксиоматизации теории вероятностей и др. Соч.: A Paradox of Information. — «The British Journal for the Philosophy of Science», 1966, vol. 17, N 1, p. 59—61; Popper's Qualitative Theory of Verisimilitude. — Ibid., 1974, vol. 25, p. 166—177; The Accuracy of Predications. - «Syntheses, 1975, vol. 30, N 1/2, p. 159-191; On Probability Measures for Deductive Systems I, II, III. — «Bulletin of the Section of Logic, Institute of Philosophy and Sociology, Polish Academy of Sciences». Wroclaw, 1976, vol. 5, N 3, p. 87-96; 1978, vol. 7, N 1, p. 12-19; 1978, vol. 7, N 2, p. 51-57; A Proof of the Impossibility of Inductive Probability. - «Nature», 21.4.1983, vol. 302, 5910, p. 687f. (совместно с К. Поппером); A Geometry of Logic. — В кн.: Aspects of Vagueness. Dordrecht, 1984, p. 91 — 104; Why Probabilistic Support is Not Inductive. — «Philosophical Transactions of the Royal Society of London», Series A, 1987, vol. 321, N1562, p. -569-591 (совместное К. Поппером); Contributions to the Formal Theory of Probability. — В кн.: Patrick Suppes: Scientific Philosopher. Vol. 1: Probability and Probabilistic Causality. Dordrecht, 1995, p. 3—21 (совместно с К. Поппером); Sir Karl Raimund Popper, 28 July 1902-17 September 1994. - В кн.: Biographical Memoris of Fellows of the Royal Society of London, 1997, vol. 43, p. 367—409; Чего достигают аргументы. — В кн.: Культура и философия XX столетия. Харьков, 65—85. В. Н. Садовский

МИЛЛС(Mills) Чарлз Райт (28 августа 1916, Уэйко, Техас - 20 марта 1962, Нью-Йорк) — американский социолог леворадикальной ориентации. Испытал влияние марксизма, а также идей M Вебера и Т. Веблена. Согласно Миллсу, радикально настроенные представители социальных наук, опираясь на свое «социологическое воображение», т. е. понимание широкой исторической сцены в терминах ее значения для своей личной жизни и карьеры, и отстаивая ценности свободы и творчества, могутизменитьантидемократическуюсоциальную структуру США Миллс полагал, что социальная рационализация, как следствие индустриализации, имеет негативные последствия. Ее главный результат — возрастание централизации и, следовательно, элитарного правления. Правящая, или властвующая, элита, состоящая из верхних слоев большого бизнеса, политического и военного руководства, однородна по социальному происхождению, обладает свойством взаимозаменяемости ролей внутри себя и способностью к тайному сговору. Общество принимает особую структуру: элита наверху, средний уровень власти, массовое общество на низшем уровне. Рационализация влияет также на профессиональную структуру: индивидуальное предпринимательство резко падает, а доля наемных служащих резко возрастает. Вследствие этого на индивидуальном уровне уменьшается степень свободы и возрастает отчуждение. Средний класс как особый субъект неравенства отчуждается от труда и от самого себя, лишается индивидуальной рациональности и впадает в политическую апатию. Следствием социальной рационализации становится снижение свободы на всех уровнях общества. Методология социального познания, согласно Миллсу, должна включать глубокие исторические познания, гибкость и ясность концепций, сочетание индукции и дедукции, синтез теории и эмпирии, сравнительный анализ социальных структур и фокусирование на индивидуальном опыте как отражении со- циальныххарактеристик. Миллс критиковал теорию Т. Парсон- са за ее конформизм и «абстрактный эмпиризм», П. Лазарс- фельда за обособление методологии от содержательного анализа. Миллс — предтеча радикальной социологии на Западе, один из главных вдохновителей движения «новых левых».

564

милль Соч.: Властвующая элита. Мм 1959. The Sociological Imagination. L., 1959; Power Politics and People. N. Y, 1963. E. В. Осипова

МИЛЛЬ(Mill) Джон Стюарт (20 мая 1806, Лондон - 8 мая 1873, Авиньон) — британский философ, экономист, публицист и общественный деятель. Получил образование под руководством отца — Джеймса Милля. В раннем возрасте изучил греческий и латинский языки, арифметику, геометрию и алгебру. В 1819 прошел курс политической экономии, изучив работы Д. Рикардо и А. Смита. В мае 1820 — июле 1821 находился во Франции, занимался химией, ботаникой и математикой. Зимой 1821—22 познакомится с доктриной И. Бентама. Принцип полезности дал Миллю уверенность в том, что разъяснение и распространение бентамизма могло стать главной задачей его жизни. Зимой 1822—23 организовал дискуссионный кружок молодых людей, назвав его «обществом утилитаристов». В мае 1823 поступил на службу в Ост-Индскую компанию; ушел на пенсию в 1858 в связи с закрытием компании. В 1824—28 активно публиковался в печатном органе «бентамистов» — «Вестминстерском обозрении» («Westminster Review»). Осенью 1826 пережил духовный кризис, пришел к выводу о ценности человеческих чувств и несводимости внутренней жизни личности к умозрительной и общественно-практической деятельности. В1830 познакомился с Г. Тэй- лор, которая в 1851 стала его женой. Политические взгляды Милля постепенно изменялись от приверженности «радикальной» демократии к умеренному социализму и защите демократии в духе Токвиля. В 1865—68 Милль был независимым членом палаты общин от Вестминстера. Выступал в защиту избирательных прав женщин, за земельную реформу в Ирландии, за право подачи голосов рабочими, против билля о запрещении публичных митингов в парках и пр. В 1868 написал памфлет «Англия и Ирландия». В 1830-х гг. сотрудничал в журнале «The Jurist» и «The Monthly Repository», газете «The Examiner», в 1840-х гг. — в «The Edinburgh Review». В 1834—40 был редактором журнала «The London Review» (впоследствии «The London and Westminster Review»). Написал ряд статей, заметок и очерков, важнейшие из них: «Мысли о поэзии и ее разновидностях» (1833), «Сочинения Альфреда де Виньи» (1838), «Бентам» (1838), «Коль- ридж» (1840), «Г. де Токвиль о демократии в Америке» (1840), «История Франции Мишле» (1844) и «Очерки и лекции по истории Гизо» (1845). Основные сочинения Милля: «Система логики» (т. 1—2,1843; 3-е и 8-е изд. с изменениями — 1851, 1872); «Очерки некоторых спорных вопросов политической экономии» (1830, опубл. 1844); «Основания политической экономии» (т. 1—2, 1848; 2-е и 3-е изд. с изменениями — 1849, 1852); «О свободе»; «Размышления о представительном правлении» (1861); «Утилитаризм» («Fraser's Magazine», 1861; отд. изд. 1863); «Обзор философии сэра Уильяма Гамильтона» (1865); «Опост Конт и позитивизм» (1865). Основное направление мысли Милля определялось стремлением к созданию научной социальной философии, предполагающей специальные научные методы и содержащей анализ социальных явлении и обоснование необходимости общественных реформ. Этой цели должны были служить этика, психология, логика, этология (согласно Миллю, наука, выводящая характер человека из внешних, прежде всего социальных, влияний), политическая экономия. Милль боролся с «отрицательной метафизикой», которая мешает научному исследованию, преграждая путь «позитивному направлению». Единственное сочинение Милля, целиком посвященное этике, — «Утилитаризм». Милль утверждает, что, в отличие от других наук, в этике осознание основного принципа должно предшествовать осознанию частных истин и нравственность поступка определяется не непосредственно, а путем применения общего закона к частному случаю. В теории морали возможны два подхода: интуитивный и индуктивный. Сторонники обоих признают необходимость общих законов, согласны в том, что нравственность поступка — не предмет непосредственного знания, а определяется только через применение общего закона к частному случаю; и те и другие в значительной мере согласны относительно того, в чем должны состоять нравственные законы. Они расходятся относительно основания истинности этих законов. Согласно первой школе, принципы нравственности очевидны a priori и для своего обоснования требуют лишь понимания выражающих их терминов, согласно второй — добро и зло определяются на основании наблюдения и опыта. Милль придерживается второго подхода. Обе школы, признавая несомненными обыкновенные правила нравственности или принимая за их основу какое-то еще менее очевидное положение, не пытаются открыть основной принцип, который составлял бы общий корень всей нравственности. Между тем чувства людей—симпатия и антипатия — фактически зависят от того, что, по их мнению, способствует их счастью. Поэтому принцип пользы неизменно играет большую роль в образовании нравственных представлений всех людей, а также при определении нравственного достоинства поступков, предполагающего подсчет хороших и дурных последствий поступка. Оно делает возможным нравственное совершенствование индивида, которому Милль придает большое значение. Хотя теория утилитаризма, трактующая о конечных целях, не может получить прямого доказательства, ряд соображений заставляют принять ее. Милль дает точную формулировку высшего нравственного принципа. Замечая, что сторонники утилитаризма от Эпикура до Бентама понимали под пользой удовольствие и отсутствие страданий, Милль считает необходимым уточнить истинный смысл утилитаризма как «учения, признающего основанием нравственности полезность или принцип величайшего счастья» (Утилитарианизм. О свободе. СПб., 1866—69, с. 17): согласно Миллю, исходя из начала человеческого достоинства и внутреннего достоинства (качества) наслаждений, нельзя судитьо счастье и пользе исключительно с точки зрения количества, но следует признать «умственные» удовольствия более желательными и ценными, нежели чувственные. Первые удовлетворяют высшим человеческим потребностям. Основной принцип нравственности представляет собой «такие правила для руководства человеку в его поступках, чрез соблюдение которых доставляется всему человечеству существование наивозможно свободное от страданий и наивозможно богатое наслаждениями, — и притом не только человечеству, но, насколько это допускает природа вещей, и всякой твари, которая только имеет чувство» (с. 28— 29). Милль полагает, что только дурное воспитание и дурное общественное устройство препятствуют достижению счастья. Важным условием счастья является «участие в коллективных интересах человечества» (с. 32). При нынешнем несовершенном общественном устройстве особую роль в достижении счастья играет способность к самопожертвованию, т. е. способность жить без счастья, дающая определенную независи-

565

милль мость и позволяющая достичь всей той полноты счастья, какая возможнасегодня.Необходимымиусловиямиприближе- ния к счастью являются существование в обществе законов и учреждений, приводящих в гармонию счастье индивидов, и такое общее мнение и воспитание индивида, которое внушало бы ему мысль о связи его личного счастья со счастьем всех. Но хорошие поступки чаще всего совершаются — и должны совершаться — не из стремления к мировой пользе, а прежде всего из стремления к индивидуальной пользе; из совокупности таких стремлений и слагается мировое благо; средний человек должен заботиться в своих конкретных поступках об интересах других людей ровно настолько, чтобы не нарушить ничьих прав, при условии, что его поступки не «запрещаются нравственностью» (с. 45). Рассуждая о наших мотивах к тому, чтобы следовать утилитаристскому критерию нравственности, Мллль утверждает, что обычные наши нормы (не убий, не кради и пр.) носят конкретный характер, и не ясно, что заставляет нас придерживаться идеи об общем счастье. По Миллю, принцип пользы обоснован не менее любого другого нравственного постулата, как и мотивы, подвигающие к следованию ему: внешние санкции — милость ближних и Бога, боязнь немилости, привязанность к ближним, любовь к Богу; и внутренняя санкция — совесть, чувство долга, «чувство совершенно бескорыстное, истекающее из чистой идеи долга», соединившееся с посторонними ему элементами — любовью, симпатией, страхом, религиозным чувством, воспоминаниями и пр. Прочным базисом для утилитаризма в нравственности является также присущее людям чувство общежительности, понимание индивидом себя как существа общественного. Милль дает индуктивное доказательство принципа пользы: если X есть единственная желанная вещь, то X есть единственная вещь, которой следует желать. Общее счастье есть единственная желанная вещь. Следовательно, общее счастье — единственная вещь, которой следует желать. Предвидя возражения против второй посылки, Милль утверждает, что все, что мы желаем, составляет часть счастья, которое состоит из многих частей, в том числе добродетели, любви к деньгам и славе. Милль рассматривает также связь между справедливостью и пользой. Критикам утилитаризма, по мнению которых нравственность основывается не на последствиях действия, а на фундаментальном и всеобщем понятии о справедливости, Милль отвечает, что чувство, соединяющееся с требованиями справедливости, «есть не что иное, как естественное чувство мести, морализовавшееся через принятие в себя требований общественного блага» (с. 147—148) и что справедливость есть название «известных социальных полезностей, которые далеко превосходят все другие полезности своей важностью» (с. 148). Разрешение споров о справедливости предполагает обращение к пользе. Взгляды Милля на проблемы материи и сознания изложены в полемическом сочинении «Обзор философии сэра Уильяма Гамильтона». Работа написана в связи с изданием в 1860—61 «Лекций» шотландского философа У. Гамильтона. В «Обзоре...» Милльрассматривает проблемы относительности человеческого знания, знания и веры («убеждения»), сознания, веры во внешний мир, первичных качеств материи, «содружества идей», причинности, общих понятий, суждения, умозаключения, логики как науки, удовольствия и страдания, свободы воли и др. Милль исходит из того, что утверждения, выдаваемые Гамильтоном за интуитивные прозрения сознания, являются заключениями, основанными на опыте. Свидетельства сознания имеют ценность лишь как истолкование опыта. Объясняя убеждение в независимом внешнем постоянном существовании объектов наших чувств, Милль описывает психологический процесс постепенного формирования, посредством образования ассоциаций, веры в существование внешних вещей, в том числе материи. Сознание формирует ожидания — идеи возможных ощущений, которых мы не испытываем в данный момент, но можем испытать в другой ситуации. Если ощущения появлялись вместе, то сознание начинает ожидать их одновременного появления в будущем. Ожидания позволяют сознанию конструировать мир из некоторого числа актуальных и возможных ощущений. Посто- янноесуществованиевещиозначаетпостоянную возможность испытатьопределенные ощущения. Вещество, материя—«постоянная возможность ощущений». Внешние вещи — устойчивые группы ассоциативно связанных ощущений. Внешний мир — мир возможных ощущений, законосообразно следующих друг за другом. Анализируя веру субъекта в непрерывное существование собственного сознания, Милль сталкивается с проблемой, связанной с фактом непрерывности: сознание составляют не только ощущения, но и воспоминания и ожидания. В таком случае если рассматривать ум как ряд чувствования (ср. у Юма — пучок ощущений), то это ряд чувствований, отдающих себе отчет о самих себе как прошлом и будущем; и нам приходится либо считать ум отличным от ряда чувств или их возможностей, либо заключить, что ряд чувствований осознает себя как ряд. Этот элемент (который по своей природе не имеет ничего общего с вещами, означаемыми именами) есть Эго, или Я. Реальность Я отличается от реального существования как постоянной возможности, которое есть единственная реальность, признаваемая Миллем относительно материи, и посредством законного экспериментального умозаключения от одного Я он приписывает такую же реальность другим Я, или сознаниям. Мы вынуждены понимать каждый элемент ряда как связанный с другими его элементами чем-то общим, что отличается от самих чувствований, и это общее постоянно и тождественно себе как в первом, так и во втором и в пятидесятом элементах ряда. Проблемам политической экономии посвящены работы Милля «Очерки некоторых спорных вопросов политической экономии» и «Основания политической экономии». Заслуга Милля — в философском подходе к экономическим явлениям. Милль строит политическую экономию в строгом соответствии с конкретно-дедуктивным методом исследования. Политическая экономия излагает законы производства и распределения богатств. Возможность вывода законов распределения основывается на том, что люди в сфере экономических отношений действуют неизменно под влиянием своекорыстия, неизменно стремятся приобрести как можно большее богатство с наименьшим трудом. Эта мотивация людей и очерчивает круг проблем политической экономии. Сохраняя приверженность принципу невмешательства государства в экономическую жизнь граждан, Милль допускает его видоизменения. В зрелые годы под влиянием Г. Тэйлор в нем укрепляются идущие от сенсимонизма социалистические тенденции. Он признает исторический характер конкуренции и частной собственности. Он считает осуществимость социалистических идей делом отдаленного будущего, связывая его с образованием и просвещением трудящихся, способным привести к духовному совершенствованию людей.

566

МИЛОСЕРДИЕПрироде, полезности религии и теизму посвящены очерки «Опыты о религии». Вопреки тому, что внушалось с детства, Милль заявляет, что опыт не оправдывает надежд на обновление человеческого рода посредством уничтожения предрассудков. Но творец природы не может быть одновременно всеблагим и всемогущим; можно говорить лишь о некоторых свидетельствах в пользу того, что мир был сотворен разумом, который, видимо, хотел добра, но не имел полной власти над материей и не был движим исключительно любовью к своим творениям. Можно говорить о наличии плана природы, который имел бы и воплотил бы и человек, если бы располагал достаточным могуществом. Единственный аргумент в пользу существования Бога таков: мир был создан могущественным, хотя и не всемогущим умом, напоминающим человеческий ум. Люди привержены религии, поскольку стремятся направлять свои чувства на идеальный объект, приписывая ему высочайшее достоинство; в принципе этому стремлению удовлетворяет и религия человечества. Полезность «теистической» религии заключается в вере в то, что в борьбе за добро против зла людям помогает невидимый Творец; она поддерживает людей в стремлении к добру. Милль усматривает сходство теистической религии с поэзией в том, что обе отвечают свойственному нам чувству таинственного, очерчивающему пределы знания, обе возвышают людей над прозой жизни, культивируют возвышенные чувства, облагораживают поведение и идеализируют земную жизнь. Религия позволяет человеку почувствовать себя «соратником» Всевышнего, поощряет его к самосовершенствованию. И. В. Борисова

ГЛАВНЫЙЛОГИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ТРУД МИЛ-

ЛЯ— «Система логики...» («A System of Logic..,», v. 1—2,1843; рус. пер. В. H. Ивановского. M., 1914) имел задачей такую переработку логики, которая позволяла бы получать новые знания, включая экономику, социологию и политику, причем, знания столь же надежные, что и положения математического естествознания. С этой целью Милль взялся за разработку индукции как логики научного исследования и основы всеобщей методологии науки. Такая логика, по Миллю, должна составить основу также и силлогистической дедукции (см. Силлогистика) и объяснить, почему степень новизны и мера надежности последней не может превосходить по своей силе индуктивных выводов. Но последние не дают достоверного знания, и задача научной методологии состоит в наивозможном повышении их надежности. Решая эту задачу, Милль опирался, в частности, на традицию, восходящую к методологии Ф. Бэкона, и идеи Дж. Гершеля. Милль сформулировал известные «миллевские» методы исследования причинных связей (методы единственного сходства и единственного различия, методы остатков и сопутствующих изменений), ориентированные на практическое применение. Подходя к логике с эмпирико-психологической точки зрения и считая главной ее частью теорию (прежде всего индуктивных) умозаключений, Милль большое значение придавал связям логики и языка, изучая с логической точки зрения имена и предложения. В современной логической семантике нашло продолжение проводившееся Миллем противопоставление конкретных и абстрактных терминов, общих и единичных имен (описаний), различение (восходящее еще к схоластической логике) предметного значения имен (их объемов, денотации) и их коннотаций — «соозначения», т. е. (в современных терминах) их интенсионального значения. «Всеиндуктивизм» и эмпиризм Милля неоднократно подвергался критике. Но сформулированные им методы исследования причинной связи послужили истоком одного из направлений современной теории правдоподобных рассуждений. Соч.: The Collected Works of John Stuart Mill, v. 1—25. Toronto—L., 1963; Система логики силлогистической и индуктивной. Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования, 2-е изд. СПб., 1914; О подчинении женщины. СПб., 1896; Ути- литарианизм. О свободе. СПб., 1866—1869; Обзор философии сэра Вильяма Гамильтона и главных философских вопросов, обсужденных в его творениях. СПб., 1869; Основания политической экономии. СПб., 1909; Представительное правление. СПб., 1897; Автобиография. М, 1896; Огюст Конт и позитивизм. СПб., 1906. Лит.: Зенгер С. Дж. Ст. Милль, его жизнь и произведения. СПб., 1903; Туган-Барановский М. И. Дж. Ст. Милль. Его жизнь и учено-литературная деятельность. СПб., 1892; Ивановский В. Н. Джон Стюарт Милль (1806—1873) и его «Система логики». — В кн.: Милль Д. С. Система логики силлогистической и индуктивной... СПб., 1914; Рождественский И. Н. О значении Джона Стюарта Милля в ряду современных экономистов. СПб., 1867; Bain A. John Stuart Mill: A Criticism with Personal Recollections. L., 1882; BecherS. Erkenntnistheoretische Untersuchungen zu J. S. Mills Theorie der Kausalitat. Halle, 1909; Jackson R. An Examination of the Deductive Logic of J. S. Mill. L., 1941; Packe Л/. The Life of John Stuart Mill. L, 1954; De Long, The Semantics of J. S. Mill. Dordrecht-Boston-L., 1982. Б. В. Бирюков

МИЛОСЕРДИЕ— сострадательное, доброжелательное, заботливое, любовное отношение к другому человеку; противоположно равнодушию, жестокосердию, злонамеренности, враждебности, насилию. В европейской христианской культуре идея милосердия формируется на пересечении ряда традиций. Понятие милосердия восходит к Пятикнижию, где слово «hesed» обозначало «доброту», «любящую доброту». В добиблейской греческой литературе слово efooc обозначает чувство, которое возникает при виде незаслуженных страданий. У Аристотеля—чувство, противоположное гневу; сочувствие, жалость, сострадание. В греческом тексте Нового Завета милосердие передается гл. обр. специфически христианским термином агапе. В христианской этике милосердная любовь приобретает особое значение как одна из трех богословских добродетелей, в милосердии человек посвящает себя Богу и тем самым открывается добру. С этической точки зрения милосердие составляет дол г человека: в нем человек призван осуществить нравственный идеал, на что указывает заповедь любви. Милосердие достигает нравственной полноты, когда воплощается в действиях, не только направленных на удовлетворение интересов другого, но и основанных на стремлении к совершенству. Уже в Пятикнижии Бог выступает не только как устрашающий, но и как милосердный, многомилостивый, человеколюбивый, снисходительный; в Новом Завете милосердность Бога непосредственно задается как объект для подражания. В заповеди любви требование милосердного отношения к ближнему обосновывается и подкрепляется требованием любви к Богу, в которой человек должен проявить себя во всей внутренней полноте и цельности сердца, души, юли и разума. Однако милосердие — не только средство в процессе самосовершенствования, но и содержание его. Человек не является милосердным потому, что стал совершенствующимся; скорее милосердное поведение является выражением его совершенствования. Поэтому несостоятельно мнение, что милосердие как путь служения Богу не предполагает непременно чувства благожелательности. Также несостоятельно сведение милосердия к

567

МИЛЮКОВальтруизму, который исчерпывается доброжелательным отношением к другим. Однако вне телеологического и перфек- ционистского контекстов отсутствие идеала милосердия теряет стандарт совершенства. В новозаветных текстах милосердие предлагалось в качестве универсального требования, содержащего в себе и требования Моисеевых заповедей (см. Декалог). Этот взгляд сохраняется и в ряде современных работ по моральной теологии. Однако уже у апостола Павла получает развитие различение закона Моисея и заповеди любви, которое помимо чисто теологических аспектов имело и существенное этическое содержание, а именно то, что в христианстве от человека требуется не скрупулезное соблюдение правил, нередко формальных, а праведность, покоящаяся на непосредственном движении души и зове сердца. Этический аспект различения Декалога и этики любви был воспринят в новоевропейской мысли и про- блематизирован в контексте сопоставления справедливости и милосердия (Гоббс, Прудон, Шопенгауэр). Анализ этой традиции в истории западной философии приводит к следующим выводам: а) хотя милосердие представляет собой высшее моральное требование, непосредственно задает человеку идеал и в этом смысле универсально, оно отнюдь не может рассматриваться в качестве требования, исполнение которого всегда ожидается от человека; в действительных отношениях между людьми как членами сообщества милосердие является лишь рекомендуемым требованием, между тем как справедливость — непреложным; б) милосердие вменяется человеку в обязанность, однако он сам вправе требовать от других лишь справедливости и не более того. Впрочем, разделение справедливости и милосердия, тем более в соотнесении с различными сферами коммуникативного опыта, относительно: этически неправомерен и нравственно несовершенен такой выбор, в котором справедливость принимается как непосредственный долг человека, но при этом предполагается, что милосердие в императивном отношении является не нравственным долгом, а лишь рекомендацией. В той мере, в какой социальная жизнь воспроизводит различие, обособленность и противоположность интересов индивидов как членов сообществ, милосердие предстает психологически и практически непростой задачей. Возникающие проблемы связаны с тем, что: а) милосердие может провоцировать конфликты: оказание помощи ставит того, кому она оказана, т. е. нуждающегося, в положение, которое может восприниматься как ущемляющее его нравственное достоинство; милосердие может вести к неравенству; б) милосердие творится другому, чье понимание собственного блага может отличаться от понимания благотворителя; непозволительно навязывание блага другому; в) милосердие совершается в немилосердном, несовершенном мире. Последовательное милосердие предполагает не только самоотверженность и не просто доброжелательность, но и понимание другого человека, сострадание к нему, а в последовательном своем выражении — деятельное участие в жизни другого. Милосердие опосредовано служением; этим оно возвышается над подаянием, услугой, помощью. В нормативном плане милосердие непосредственно связано с требованиями прощения обид, непротивления злу насилием и любви к врагам. Лит.: Соловьев В. С. Оправдание добра. — Соч. в 2 т., т. 1. М., 1988, с. 152—69; Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению: Этико-богословское учение. М., 1996, с. 356—544; Гоббс Т. О человеке (XIII, 9).-Соч. в 2 т., т. 1.М., 1989, с. 258-59; Outka G. Agape: An Ethical Analysis. New Haven—L., 1972. Р.Г. Апресян

МИЛЮКОВПавел Николаевич [15 (27) января 1859, Москва— 31 марта 1943, Экс-ле-Бен, Франция, перезахоронен в Париже] — русский историк, публицист, лидер партии кадетов. После окончания гимназии обучался в 1877—82 на историко-филологическом факультете Московского университета. Преподавал на кафедре русской истории, с 1886 приват-доцент университета. Защитил магистерскую диссертацию, посвященную петровским преобразованиям. С 1904 отходит от научной работы и становится профессиональным политиком. В октябре 1905 один из учредителей партии кадетов, с февраля 1917 министр иностранных дел Временного правительства. В годы гражданской войны участвовал в создании Добровольческой армии, с 1920 в эмиграции. Опубликование в 1896—1902 его главного труда «Очерки по истории русской культуры» (т. 1—3; последнее издание: М., 1993—95) стало заметным событием в научной жизни России. Милюков ориентировался на ряд философско-методологичес ких принципов: акцентирование понятий закономерности и эволюции, анализ соотношения общих и особенных черт в историческом процессе, критика психологического и экономического монизмас позиций социологической теории факторов, широкое использование понятия национального организма, целостный подход к анализу исторического процесса, стремление композиционно и на уровне причинно-следственных связей объединить эволюцию различных сфер общественной жизни. В эмиграции подготовил второе издание «Очерков», которые благодаря богатству используемого материала и многоплановости методологического подхода до сих пор сохраняют научное значение. Соч.: Воспоминания, т. 1—2. М., 1991. Лит.: Думова Н. Г. Либерал в России: трагедия несовместимости. Исторический портрет П. Н. Милюкова. М, 1993. С. И. Бажов

МИМАНСА(санскр. mlmarnsa — размышление, исследование) — одна из шести ортодоксальных школ индийской философии. Более точно мимансу принято именовать пурва-мимансой, или первой мимансой, в отличие от угтара, или второй мимансы, под которой традиционно подразумевается веданта. Одни исследователи усматривали в этой нумерации указание на время возникновения обеих школ, другие — характеристику их как двух сменяющих друг друга этапов ду- ховногоразвития.Иногдамимансуназываюткарма-мимансой, подчеркивая ее связь с индуистской религиозной практикой. В Индии издревле существовало представление о едином ортодоксальном учении, состоящем из двадцати книг (ад- хьяя) и включающем пурва-мимансу, уттара-мимансу и санкарша-наканду — ритуалистическую школу, тесно связанную с пурва-мимансой. Слово «миманса» нередко встречается в индийских священных текстах—Дхарма-сутрах, Брахманах, Упанишадах и даже в ведийских гимнах. В одной из поздних Упанишад—Субала-упанишадеюзникновение мимансы связывается с жертвоприношением Пуруит: «...с выдохом этого великого существа [возникли] Ригведа, Яджурведа, Самаве- да, Атхарваведа; [науки] о произношении, ритуале, грамматике, этимологии, метрике, движении светил; ньяя, миманса, дхар-машастры,вьякхьяны,упавьякхьяныивсесущества»(пер. А. Я. Сыркина). Основная задача мимансы — исследование дхармы, понимаемой в первую очередь как совокупность ритуальных обязан-

568

«МИМАНСА-СУТРА-БХАШЬЯ» ностей. Мимансаки отстаивали тезис, согласно которому достоверное знание о дхарме содержат только Веды. Изощренные философские построения мимансы напротяжении всейее истории служили обоснованием брахманнстского ритуализ- ма. Формирование мимансы как своеобразного дополнения ко всей старой ритуаллстической литературе стало необходимым в связи с борьбой против чуждых, небрахманистских представлений о дхарме, носителями которых были настики. С точки зрения мимансы дхарма представляет собой соединение артхи (пользы) и чоданы, т. е. «команды», руководства к действию, под которым подразумеваются ведийские предписания. Если свою выгоду человек может распознать самостоятельно, то для понимания ритуального долга ему требуется руководство. Таким руководством могут быть только Веды. Источником сведений о дхарме не может стать обыденное знание — пратьякша. Последняя рассматривается в мимансе как контакт индрий (органов чувств) и предмета. Если для познания окружающей действительности, т. е. того, что существует в момент познания, пратьякша вполне пригодна, то в качестве свидетельства о должном — о том, что еще только предстоит совершить, она неприемлема. Праманой, или источником знания о дхарме, приверженцы мимансы считали ведийское слово — шабду. Предписания Вед, состоящие из слов, мимансаки рассматривали как абсолютно непогрешимые: ведь по отношению к предписанию не может быть даже поставлен вопрос о достоверности, т. к. его смысл — не в описании наличных фактов, а в призыве к действию. Кроме того, согласно учению мимансы, связь слова с обозначаемым им предметом (артха) не представляет собой результат договора между людьми, но является врожденной (аутпаттика). Эти мотивы, присутствующие уже в сутрах мимансы, получают развитие и в существенной степени переосмысливаются в позднейших комментариях, созданных в ситуации полемики с буддизмом. Ключевые термины мимансы — «пратьякша» и «прамана» меняют свое значение: под первой теперь понимается чувственное восприятие, а под второй — источник истинного знания вообще (но не обязательно знания о дхарме). На первый план выходит прежде не интересовавший мимансаков вопрос о достоверности восприятия. Последняя достигается при том условии, что индрий человека вступают в контакт именно с тем предметом, мысль о котором появляется в сознании при акте восприятия. Как правило, так и происходи; причинамиошибЪкввсюгфиятаистановятсяприв^^ дящие обстоятельства. Однако сущность дискуссии с буддизмом состоит не столько в проблеме достоверности, сколько в вопросе о природе человеческого «я». Адепты мимансы стремились опровергнуть буддийское учение об иллюзорности индивида. Представлению о человеке как потоке сменяющих друг друга состояний они противопоставляли тезис о существовании устойчивого начала, остающегося неизменным в потоке перевоплощений и несущего ответственность за соблюдение дхармы, т. е. получающего награду за благие поступки и подвергающегося наказанию за дурные. Для решения этой задачи мимансакам и служила концепция, согласно которой состояния сознания (пратьяйя)нетекучи,а, напротив, устойчивы. Этаустойчивость коренится в устойчивости восприятия (пратьякши), «опорой» которого является сам воспринимаемый предмет. Центральное место в философии мимансы занимает учение о Ведах, которые рассматриваются как непогрешимое свидетельство о дхарме в силу своего «неавторского» (апаурушейя) характера: священный текст никогда никем не был создан; он существовал всегда и потому не содержит никаких оши- бочныхположений: ошибка, т. е. субъективное искажение действительности, предполагает присутствие субъекта — человека или божества. Культ Вед в свою очередь основывался на культе самого языка, на котором звучало сакральное слою, — санскрита и на представлении о нем не как об одном из многих языков, но как о единственном «истинном» языке. Этот язык также рассматривается как вечный; в учении мимансы важное место занимает тезис об отсутствии «соединителя» (сам-бандхатар),человекаилибожества,давшегоназвания всему многообразиюявлений. Вместестем в роли таких «соединителей» выступают все родители, которые учат своих детей говорить. В трактовке ритуальных действий, составляющих дхарму, приверженцы мимансы отличались радикализмом. Смысл жертвоприношения они видели не в обращении к богам; реальность последних в качестве самостоятельных существ мимансаки отрицали. Признание ведийских божеств лишь как слов, содержащихся в священном тексте, и представление о цели обряда как об особой силе, возникающей у человека (см. Апур- ва) в результате самого ритуального действия, без всякого воздействия извне, были истолкованы некоторыми исследователями как своеобразный атеизм. Смысл последнего допустимо связать с возможной ролью мимансы как средства распгхклраненияиндуистско-брахманистскойтрадиции. Мировоззренческой основой, пригодной для распространения религии, отвергающей прозелитизм, становилось учение о млеччхабхаве — превращении ариев, пренебрегших дхармой, в варваров-млеччхов и о возможности для них «вернуться» к первоначальному образу жизни посредством специальных обрядов. Арианизируемые «варвары» нуждались в систематическом и в то же время компактном руководстве. Учение о «жертвоприношении без богов» представляло собой один из способов соединить в рамках общеиндуистской традиции множество локальных культов. До тех пор, пока процесс поглощения местных традиций происходил под руководством брахманов из традиционных мест расселения ариев, миманса, сыгравшая выдающуюся роль в борьбе против буддизма и консолидации ортодоксии, занимала центральное положение среди астиков. Когда же (вероятно, после распада империи Гуптов) инициативой мало-помалу завладели восточные и особенно южные государства с их недавно арианизированным населением, она стала постепенно отходить на второй план, уступая свою роль новым формам веданты, которые и получили название уттара-миманса. Однако в качестве специальной ритуально-экзегетической дисциплины пурва-миманса сохранила свое значение до наших дней. Лит.: Keith А. В. The Kaima-Mimamsa. L., 1921; Kane P. V. Brief Skefch of the Purva- Mimamsa System. Poona, 1924; Tha G., Purva- Mimamsa in its Sources. Benares, 1942; Frauwallner E. Materialen zur altesten Erkenntnislehre der Karmamimamsa. W., 1968; Verpoorten J. M. Mimamsa Literature. Wiesbaden, 1987. А. В. Пименов «МИМАНСА-СУТРА-БХАШЬЯ» (санскр. «Mimamsa - sutra-bhasya») — самый древний среди сохранившихся и наиболее авторитетный комментарий на «Миманса-сутры* Джай- мини, один из важнейших памятников пурва-лшмонсы. Текст комментариев в основном сложился, по-видимому, в эпоху Гуптов. Его формирование следует рассматривать в контексте возрождения брахманистской ортодоксии и консолидации под

569

«МИМАНСА-СУТРЫ» ее руководством самых различных течений, составивших синкретическую религию индуизма. Автором «Миманса-сутра-бхашьи» считается Шабара (Ша- барасвамин). Слово «Шабара» известно в Индии и как этноним — название варварской лесной народности, сведения о которой присутствуют во многих источниках. Согласно брахма- нистской традиции, знаменитый учитель ритуала и философ, чье настоящее имя было Адитьядэва, принял имя «Шабара», будучи вынужден скрываться в лесу от преследований джай- нов. По преданию, у него было шестеро сыновей: астроном и астролог Варахамихира, философ Бхартрихари, царь Викрама, естествоиспытатель Харишчандра, поэт Шанку и лексикограф Амара. Матерью Варахамихиры стала брахманка, Бхартрихари и Викрамы — кшатрийка, Харишчандры и Шанку — женщина из варны вайшьев, а Амары — шудрянка. Образ Шабары связан, т. о., с виднейшими деятелями индийской культуры. Кроме того, очевидно стремление представить его как фигуру, воплотившую своеобразный социокультурный синтез арийского и «варварского» миров. В «Миманса-сутра-бхашье» немало места уделяется варварам-млеччхам, их нравам и физиологическим особенностям, промыслам и даже словам, заимствованным ариями из варварских языков. Арии, по мнению Шабары, могут многому научиться у варваров — разумеется, если речь не идет о дхарме. «Миманса-сутра-бхашья» построена как диалог автора и оппонента, причем последний в одних случаях представляет собой условный персонаж, а в других — выражает буддийские представления. При толковании сутр Шабарасвамин придерживается буквалистских принципов, отвергая саму возможность их символической трактовки. Однако далеко не все в комментарии соответствует схеме, унаследованной от сутр Джаймини. Так, комментатор не ограничивается противопоставлением пратъякши шабде — прамане, дающей знание о дхарме. Под праманой в комментарии подразумевается источник истинного знания вообще, а перечень праман существенно расширяется. На страницах «Миманса-сутра-бхашьи» дается характеристика логического вывода (см. Анумана), сравнения (см. Упамана), постулирования (см. Артхапатти) и отрицания (см. Абхава). Но, поскольку все эти праманы основаны на пратьякше и невозможны без нее, ни одна из них не может стать источником знания о дхарме. Большое значение для эволюции мимансы имела полемика с буддийскими школами. Борьба с противником, столь изощренным в философских спорах, заставляла учителей брахма- нистского ритуала обращаться к новым для них проблемам и нередко переосмысливать многие важные положения своей доктрины и использовать для ее обогащения различные «внешние» источники. Так, в «Миманса-сугра-бхашью» был включен отрывок из другого комментария — т. н. «вритти» (его название и имя автора, «вриттикарина», неизвестны). Центральное место во вритти занимает вопрос о природе чувственного восприятия. Человек может принять воспринятый им предмет за другой, напр., перламутр за серебро. Ошибка в восприятии — следствие «помехи» (см. Доша), разделяющей орган восприятия и воспринимаемый предмет. Такую роль могут иг- ратьразличные обстоятельства: сознание человека может быть ослаблено голодом, индрии — лихорадкой, а предмет — быть расположенным слишком далеко, чтобы его можно было рассмотреть. Но все это — отклонения от нормы. В обычном состоянии человек воспринимает окружающий мир адекватно. Но как отличить поврежденное сознание от нормального? Спящий человек принимает сновидение за реальность, и, пока он не проснется, он не может осознать различия между ними. Однако, по мнению вриттикарина, такое различие существует. Образы, являющиеся человеку во сне, текучи и изменчивы, они не имеют четких очертаний. Образы, возникающие в сознании бодрствующего человека, напротив, имеют опору в реальных предметах. Полемизируя с теоретико-познавательными принципами буддизма, вриттикарин стремился к большему — доказать несостоятельность буддийских представлений о человеке, и в первую очередь анатма-вады. По его мнению, рассматривать человеческое «я» как поток постоянно сменяющих друг друга состояний было бы можно в том случае, если бы не существовало твердой основы — памяти, связывающей настоящее с прошлым. Память же, как и желание, невозможна без восприятия. Мы не можем пожелать того, чего никогда не видели, ни помнить об этом. К вриттикарину восходит и утвердившееся в мимансе обоснование авторитета шрути. Любое слово, т. е. набор звуков, которым принято обозначать тот или иной предмет, и сам этот предмет связаны друг с другом изначально и навеки. Если бы дело обстояло иначе, т. е. связь слова с обозначаемым предметом была кем-то создана, то такой «соединитель» (самбандхатар) остался бы в памяти людей, подобно Панини, создателю санскритской грамматики. Вечная связь слова и предмета воспроизводится всякий раз, когда, слушая, как говорят взрослые, дети учатся понимать слова. В «Миманса-сутра-бхашье» рассматриваются многочисленные конкретные экзегетические и лингвистические проблемы. Значительное место занимает вопрос о соотношении слова и предложения: По мнению комментатора, слово первично по сравнению с предложением и смысл последнего складывается из смыслов входящих в него слов. Вместе с тем смысл предложения един: каждое предложение заключает в себе лишь одно высказывание. Это особенно важно для понимания ритуальных наставлений (видхи). Все эти построения служат основанием религиозно-практического учения. Достичь блаженства (прити), которое обычно ассоциируется с небом (сварга), можно при наличии комплекса средств, придающих человеку особую силу (бхавана). Последняя предполагает три момента: цель, ради которой производится обряд (пхала), способ достижения (яджня) и конкретная ритуальная процедура (итикартавьята). Стремясь к детальному разъяснению всех сторон обрядовой практики, комментатор затрагивает и социально-экономические сюжеты: размер дакшины — платы, полагающейся жрецам от заказчика в обмен на здоровье или благополучие, обретаемые им в результате жертвоприношения. Т. о., принесение жертвы представляет собой исполнение дхармы и одновременно — обмен услугами, пользователем которых становится душа человека (см. Атман). А. В. Пименов «МИМАНСА-СУТРЫ» (санскр. «Mimamsa -sutra») - сутры мимансы, датируемые периодом с 2 в. до н. э. по 2 в. н. э. Созданы, согласно индийской традиции, мудрецом Джаймини, о котором сохранились лишь легендарные сведения («Маркандейя-пурана» сообщает, что он был учеником Вьясы — мифического творца Махабхараты, «Панчатантра» содержит рассказ о его смерти: по преданию, основоположник мимансы погиб от бивней разъяренного слона). Значительный интерес представляет само имя Джаймини, которое принадлежало одному из самых уважаемых брахманских кланов в Арь-

570

МИМЕЗИСяварте. Достоянием этого рода (готры) была одна из древнейших Брахман — Джайминия-брахмана. «Миманса-сутры» состоят из двенадцати разделов (адхьяя). Среди «философских»сутрэтонетолькосамыйдревнийсбор- ник, но и самый большой: в его состав входят 2745 сутр. Основная тема «Миманса-сутр» — исследование дхармы. С историко-философской точки зрения особенно интересны первые пять сутр — своеобразное «теоретическое введение» в мимансу. Они содержат определение основной задачи, которую решали ее адепты, — исследование дхармы, характеристику самой дхармы и указание на ведийские предписания как единственный источник знания о ней. Однако в основном «Миманса-сутры» посвящены прикладным вопросам. Учение о вечном ведийском слове используется для того, чтобы привести в систему ритуальные правила брахманизма, зачастую противоречащие друг другу. Основные ритуально-экзегетические темы сутр: определение предписания (видхи), очередность ведийских речений, основной и дополнительный обряды, разъяснение смысла обрядов и тех жизненных целей, которых можно достичь с их помощью (кратуартха и пурушарт- ха); последовательность обрядов (крама), вопрос о том, кто имеет право совершить обряд и воспользоваться его плодами (адхикара); перенос тех или иных деталей основного жертвоприношения, «жертвоприношения-модели» на «частный» обряд, производный от него; изменение мантр, с тем чтобы они были пригодны для другого обряда (уха), отмена одного обряда ради другого (вадха) и их комбинация (самуччая); обряд, который надлежит совершить всего лишь один раз, т. к. в результате закладывается основа для других жертвоприношений (тантра); действия, которые следует совершать при совершении каждого обряда (авапа); использование элементов одного жертвоприношения при совершении другого (прасан- га) и замена одного обряда другим (викальпа). А. В. Пименов

МИМЕЗИС(греч. Ц1цчак;), подражание — понятие, широко использующееся в современных исследованиях по массовым коммуникациям, власти, в психоанализе и психотерапии, в эстетике, социологии, антропологии культуры, этологии. Диапазон человеческой способности к подражанию обширен. Можно вьщелитьтри наиболее устойчивыхтипамиметических отношений: 1) инстинктивное, или спонтанное подражание — эволюционно сформировавшаяся, защитно-адаптивная реакция живого существа на внешние раздражения (достаточно упомянуть о подражании детей и животных). Наиболее архаичные и глубинные слои человеческой психики сохраняют следы первоначальной протореакции организма на внешние воздействия (в подавляющем числе негативные). Миметическая реактивность заключается в «оживлении следов», оставленных предыдущими воздействиями (В. М. Бехтерев). Бегство, стремление исчезнуть, спрятаться, агрессия, вспышки страха и злобы и т. п. относятся к таким постоянно возобновляемым «следам». Подражание здесь — непосредственная реакция на близость внешней угрозы (в частности, через отождествление с агентом насилия или его жертвой); 2) подражание социализированное, связанное со способностью человека к выбору, повторению и воспроизводству наличных в культуре образцов поведения. Требуются инструменты-посредники, чтобы образец был повторен, умножен и распространен, наделен местом в иерархии ценностей. Благодаря установлению дистанций безопасности в социуме контролируется регрессивный, аффективный слой подражательного поведения. Подражательная активность здесь соотносится с сознательным выбором образца: воспитывать — это обучать подражанию образцу, не самому образцу, а тому, как ему подражать. Спонтанные «взрывные» реакции, непроизвольность телесных движений, жеста, мимики осуждаются как «неприличные» и общественно опасные. Одновременно с развитием воспитательных институтов и средств массовой коммуникации появляются и разнообразные возможности управления подражанием образцу: массовому сознанию предъявляются и «образцы»,и«способыподражания»;3)подражаниеиндивиду- альное — начиная с Фрейда, его отличают от общественных форм подражания. В теориях классического психоанализа и его более поздних социальных приложениях (В. Райх, Ж. Лакан, Р. Жирар) основной акцент делается на разработке фрейдовского понятия желания: подражание — лишь способ удовлетворения желания, но не его цель (любой фетиш или символ могут стать эрзац-объектами исполненного желания, компенсирующими невозможность его прямого удовлетворения). 1. ПОДРАЖАНИЕ В ПРИРОДЕ, ЧЕЛОВЕК КАК «ЖИВОТНОЕ», ЖИВОТНОЕ КАК «ЧЕЛОВЕК». Широко толкуемое понятие подражания (уподобления, гипнотического заражения, сопричастности), представленное в теориях Л. Леви- Брюля, Э. Канетти, Г. Лебона, Г. Тарда, оспаривается К. Ло- ренцом, К. Леви-Стросом, Ж. Делезом и др. Животное — неотъемлемая часть человеческого целого. Благодаря мимезису животное становится знаком (фигурой) отношения человека к самому себе, собственным «животным страстям» (поэтому опасным, угрожающим жизни, несущим безумие, страх, ненависть, грех, смертьит. п., и, напротив, воплощающим в себе лучшие моральные и физические качества). В учениях об аффектах (страстях) Декарта или Спинозы «животное» не имеет своего мира, выступает лишь как символ одной из примитивных форм мимезиса. Образ «безумия» в ранней медицинской практике описывается в чисто животных терминах и качествах (М. Фуко). Подражая животному, его повадкам, мимике, жестам, агрессивности, страстности, надменности, глупости, человек «работает» с живым природным объектом как со своей частью, вырванной из некоего целого «животно-духовного царства» (Гегель). Лебрюн, замечательный рисовальщик и последователь Декарта, представляет французской Академии искусств планшеты животной физи- огаомикичеловеческихстрастей.Миркартезианскогосубъек- та конституировался на первоначальном архитепическом подобии человеческого и божественного Разума; все миметические связи («страсти») устранялись как нарушающие процессы мысли. В классическом психоанализе мимезис, подражание получает развитие в области симптоматики патологических нарушений человеческой психики. Животное здесь — знак-симптом травматической ситуации (характерны в этом отношении имена пациентов, описанных 3. Фрейдом и Ш. Ференци: человек- волк, человек-лошадь, человек-крыса, человек-«петушат- ник»). Животное проявляется в качестве психического события или, точнее, аффекта, напр., собака («волк») вызывает естественную реакцию страха, так как мы боимся быть покусанными. Но Фрейд указывает на страх иного рода, требующий более глубинного толкования (такие признания, как «боюсь, что меня укусит лошадь, что меня сожрет волк», интерпретируются им как невозможность преодолеть пациентом бессознательного страха, «вины» перед отцом). Человеческое существо, переживающее аффект животного страха,

571

МИМЕЗИСиспытывает один из сильнейших припадков истерии (Фрейд, Л. Клагес и др.), которая в психиатрии 19 в. рассматривалась как симуляция: истерик пытается «раствориться», исчезнуть в том, чему он подражает. Разрыв между человеком и животным не осознается ребенком в достаточной мере, отсюда инфантильный тотемизм и попытка перенести невротический страх перед реальностью на животное, которое его объективирует. В исследованиях К. Лоренца, Т. Тинбергена, П. Шовена и др. были заложены основы отологического знания, т. е. экспериментально-теоретического исследования животного мира как управляемого определенными законами, которые не могут быть интерпретированы с антропоморфной точки зрения. «Живое существо — не подобие чего-то иного, оно само есть знающая реальность» (К. Лоренц). При исследовании поведения различных сообществ животных этология отказалась от использования понятия подражания в широком смысле: то, что в 19 в. представлялось подчиненным функции подражания, оказалось сложнейшим механизмом инстинктивной активности, где каждый, даже самый мельчайший, знак несет в себе важную для выживания животного информацию (знаки гормональные, территориальные, ритмические, пищевые, знаки агрессии, сексуальные, миграционные, ритуальные и т. п.): мимезису противостоит семиозис, философии подражания — теории связи и массовых коммуникаций. Место человека в системе природы должно быть определено исходя из уже достигнутых результатов в области полевой антропологии, этнологии и этологии. К. Леви-Строс в серии работ («Дикое мышление», «Тотемизм сегодня» и др.) пришел к выводу, что архаический человек не подражал, и его отношение к животному определялось не внешним подобием, но внутренней гомологией. Когда люди одного клана избирают медведя в качестве тотема, то это не значит, что они собираются подражать его повадкам и обрести в подражании нечто медвежье, но тотем-медведь будет матрицей изначальных отношений между архаическим сообществом и окружающей природой. Согласно Д. Лилли, человек не должен уклоняться от общения с животным миром и быть безучастным наблюдателем; при контакте «...подражание является одной из программ демонстрации сиюминутного состояния модели дельфина в нас и нас в дельфинах. Адекватность функционирования человека в контакте человек-дельфин измеряется обратной связью, представленной в подражании». II. ПОДРАЖАНИЕ В ОБЩЕСТВЕ И ИСТОРИИ (заражение, повторение,отражение,идентификация,симпатиякакразлич- ные аспекты социального феномена подражания). Постулат Г. Тарда трудно отвергнуть: «Общество — это подражание, а подражание — род гипноза». Ситуативное действие эффекта подражания труднопредсказуемо. Подражание охватывает се- годняциклическими (ритмическими) волнамит. н. общественное мнение. Принцип подражания-заражения лежит в основе многих влиятельных и оригинальных концепций «массового общества» (Э. Канетти, 3. Кракауэр). То, что называют массой, формируется на основе отношений заражения-подражания в определенные кризисные этапы развития общества. Э. Эриксон называет их глобальным кризисом идентичности (для которого характерно падение или полная утрата прежних духовных и социально значимых ценностей, образцов поведения). Социальный опыт массы (массовых движений) — это всегда опыт регрессивный, скорее эпидемический: человек массы не выбирает, а заражается энергией массовых настроений, провоцируемый любым поводом к действиям, чьи последствия он не в силах предугадать. Важное значение имеет принцип подражания в философии истории (Ф. Ницше, О. Шпенглер, Н. Я. Данилевский, Л. Н. Гумилев). Теория цивилизаций А. Тойнби целиком определяется доктриной подражания: творческое меньшинство становится объектом подражания со стороны малоактивного и инертного большинства. Однако с распадом прежней группы творческого меньшинства подражающее большинство само начинает распадаться, выделяя из себя новое творческое меньшинство, и процесс цивилизационного мимезиса идет дальше. Этот процесс особенно заметен на границах цивилизаций: границатой или иной доминирующей цивилизацииста- новится пересечением разнообразных энергий подражания, избирательного мимезиса. Философия этногенеза Л. Н. Гумилева перекликается с концепциями О. Шпенглера и А. Тойнби: внутри пассионарного целого («этноса») действует принцип «пассионарной индукции», пассионарность «заразительна», и вид заражения-подражания дает возможность пассионарного взрыва, приводящего к развитию этноса, его господству над другими. III. ПОДРАЖАНИЕ ОБРАЗЦУ (ДЕЙСТВИЯ). АНТИЧНАЯ

ФОРМАМИМЕЗИСА. Долгое время понятие мимезиса использовалось в основном при эстетическом анализе действительности. Наиболее полно эта точка зрения представлена в «Государстве» Платона и «Поэтике» Аристотеля. Однако следует различать их позиции. Подражание захватывает всегда часть целого, но не целое (Платон). Подражание не есть имитация (воспроизведение определенной черты в имитируемом объекте) и есть отражение действительности, а именно подражание ей, «обман», и этотсимулякр одновременно есть и она сама, и ее сокрытие. Здесь отличие платоновской от аристотелевской теории мимезиса. «Своеобразие трагедии в том, что только она одна из всех видов драмы, придав мимезису очистительный характер, перевела его катартику из конкретной физической категории в отвлеченную: зрительный мимезис обратился под влиянием понятий в мимезис нравственный» (О. Фрейденберг). Аристотелевская эстетика делает акцент не на механизме мимезиса, а на этосе литературной формы греческой трагедии: именно в качестве завершенного в се6емиметическогоцелоготрагедияназидает,воспить1вает,об- разовывает, т. е. предпосылает акту подражания обязательный катарсис (очищение страстей). IV. «НЕГАТИВНЫЙ» МИМЕЗИС. В. Беньямин в работах 1930-х гт., анализируя массовую культуру эпохи Луи Бонапарта, установил принцип подражания мертвому фетишу, товару: сфера потребления пронизана идолопоклонством мертвому, технически воспроизводимому и постоянно повторяемому. В этологических разработках Р. Кайуа 30-х гг. 20 в. дается материал, близкий беньяминовской модели мимезиса: в природе существуют такие формы подражания, которые определяются стремлением животного «притвориться мертвым» и «принять защитную окраску среды», что, по мнению Кайуа, должно объясняться не только целью выживания, но и тем, что имитацией неживой природы животное стремится обрести наиболее устойчивое положение. Однако наиболее широко, но в направлении противоположном изысканиям Бенья- мина и Кайуа понятие негативного мимезиса сформулировал Т. В. Адорно, противопоставив его формам «реалистической» аристотелевской эстетики: необходимо восстановить первоначальное, непонятийно-миметическое отношение к реальности,

572

мин которым обладал человек в архаические времена и которое определяется как «способность чему-либо ужасаться (irgend zu erschauem)». «Ratio без мимезиса отрицает себя». Мимезис —форма человеческого отношения к природе черезстрах, т. е. в виде негативной психомиметической реакции. Жест конкретно направленного отрицания позволяет проявить в объекте ужасное, и его воспроизведением — отвергнуть, т. е. принять, «впустить» в сознание, но в качестве объекта больше уже не внушающего страх. Такова новая, негативная эстетика Ш. Бодлера, Ф. Кафки, С. Беккета, композиторов новой Венской школы (А. Шенберг, А. Берг). Лит.: Фрейд 3. Психология масс и анализ человеческого Я; Он же. Страх. М, 1927; Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983; Он же. Первобытное мышление. М., 1994; Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995; Канетти Э. Масса и власть. М., 1997; Тард Г. Социальная логика. СПб., 1996; Фреиденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1978; Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М., 1976; Кайуа Р. Мимикрия и легендарная психастения. — «Новое литературное обозрение», № 13 (1995); Женетт Ж. Фигуры. Работы по поэтике, т. 1—2. М., 1998; ЛиллиД. Программирование и метапрограммирова- ние человеческого метакомпьютера. К., 1994; Тинберген Н. Социальное поведение животных. М., 1993; Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). М., 1994; Он же. Оборотная сторона зеркала. М., 1998. В. А. Подорога

МИН(кит., буквально — предопределение, а также судьба, жизнь, жизненность, веление, приказ)—категория китайской философии, сочетающая значения «жизненное предопределение» и «предопределенная жизнь». Этимологический смысл иероглифа мин — «устный приказ» (включает элементы «рот» и «приказ»). Осмысление Неба как «безмолвно» руководящей миром силы («Учитель сказал: Разве Небо что-нибудь говорит?») — «Лунь юи» — привело к философскому истолкованию понятия мин как негласного предписания, судьбы, определяющей и жизнь и смерть. Напр., в «Лунь юе» смерть в одном случае определяется как мин, в другом случае — как трата мин (ср. рус. «Не судьба» и «Такова судьба»). В отличие от западных терминов, выражающих два аксиологических понятия судьбы — как равно несвободных счастливой случайности и несчастливой необходимости (греч. тихп — avdyicT|, aioa oucn и т. п.; лат. fortuna — fatum; рус. счастье — рок, судьба — участь и т. п.), мин выражает понятие судьбы как предопределения, допускающего возможность свободы. Мин предполагает отсутствие необходимости в двух смыслах: 1) возможность изменения самого предопределения; 2) возможность подчинения ему либо уклонения от него. Основные корреляты мин — понятия тянь (Небо) и am («[индивидуальная] природа») — отражают представления (гл. о. конфуцианские) о реализации «предопределения» на уровне космоса, социума (Поднебесной), государства и на уровне отдельной «вещи», в т. ч. человеческой «природы». Понятие мин появляется в 1-й пол. 1-го тысячелетия до н. э. в древнейших памятниках (см. «Шицзин», «Шуцзин») гл. обр. как атрибут Неба — «небесное предопределение» (тянь мин). Уже в «Ши цзине» представлена идея «обновления предопределения» (мин вэй синь — современное значение «реформа»), а в « Чжоу и» — «смены предопределения» (гэ мин — современное значение «революция»). Первоначально понятия «тянь мин» и «гэ мин» проецировались исключительно на социум и его репрезентанта — правителя (Сына Неба —Тянь цзы). Мин рассматривалось как «повеление», «мандат» высшей регулятивной силы — Неба, адресованный правителю. Несоблюдениевелении Небамогл опривести кпередаче «мандата» другому лицу. Напр., в «Шу цзине» идеей гэ мин, понимаемой как несение кары за порок и воздаяние за добродетель, объясняется падение династии Инь и воцарение династии Чжоу в 11 в. до н. э. Основополагающую теоретическую разработку концепции изменения «(небесного) предопределения» осуществил Мэн-цзы, хотя и без применения термина «гэ мин»: передачей власти над Поднебесной распоряжается Небо и при нарушении нормального династийного правления негодный правитель становится узурпатором трона, который передается Небом подлинному Сыну Неба. Расширение понятия Неба, ставшего выражением высшего природного начала, привело к включению в смысловой спектр понятия «небесное повеление» представлений о некоем импульсе, посредством которого Небо наделяет вещи определенными свойствами, — о «предопределении». Это проявилось уже в раннеконфуцианских трактовках бинома «тянь мин», который отчетливо противостоит понятию «тянь чжи» («небесная воля») у моистов (см. Mo цзя): мин у конфуцианцев не предполагает конкретного субъекта волеизъявления. Но если сам Mo Ди полагал, что любая вера в «предопределение» бессмысленна, т. к. «парализует» человека, судьба которого на самом деле зависит лишь от его прилежания и настойчивости в выполнении познаваемой «воли Неба», то Конфуций считал «познание предопределения» (чжи мин) обязательным для «благородного мужа» (цзюнь цзы). Последователи Конфуция, основываясь на принципе гомоморфизма макро- и микрокосма, осмыслили возможность познания и изменения человеком собственной «[индивидуальной] природы» (син) как возможность познания Неба и влияния на него: «Способный исчерпывающе [раскрыть] свою природу... может войти в триединство с Небом и Землей» (см. «Чжун юн»). Под «исчерпывающим [раскрытием]» подразумевается совершенное знание своей истинной природы и адекватное этому знанию поведение. Основополагающие для конфуцианства представления о двух видах связей между человеческой «природой» и «небесным предопределением» закреплены в «Чжун юне» («Предопределяемое (мин) Небом называется природой (син)»), а также в комментирующей части «Чжоу и» («До истощения [исследуются] принципы, до исчерпания [раскрывается] природа — для того чтобы дойти до конца в том, что предопределено (мин)»). Согласно Мэн-цзы, «если нет доводящих до конца, а нечто доходит до конца — это предопределение». Мин у него рационально и нефатально: «Нет ничего, что не было бы не предопределено, но следует воспринимать только правильное [предопределение]. Поэтому знающий предопределение не станет под нависшей [и готовой рухнуть] стеной». Субъект может «утвердить предопределение» либо «устранить» его. Сюнъ-цзы фактически развил эти идеи в тезисе о творческом «устроении небесного предопределения». Дун Чжуншу компромиссно признал существование двух видов «предопределения»: «великого» (да мин), которое «телесно» (та), т. е. при- родно, и «изменяющегося» (бяньмин), которое «политично» (чжэн), т. е. подвержено социально обусловленным изменениям. Ван Чун истолковывал мин как воздействие природ- ных(«пневменнь1х»-ци)задатковнапродолжительностьжиз- ни и возможность достичь благосостояния. Он критически изложил концепцию трех видов «предопределения»: 1) «правильное» (чжэн мин) — максимальная степень благосостояния, которой человек способен достичь при своих природ-

573

МИН БЯНЬных задатках; 2) «окказиональное» (суй мин) — достижение благосостояния при концентрации усилий на должном действии и бедствие в случае «подчинения чувственности и разгулу страстей» того, на кого это «предопределение» нисходит; 3) «инцидентное» (цзао мин) — когда «благие» действия приводят к пагубным последствиям из-за неизвестных человеку неблагоприятных внешних факторов. Сюнь Юэ (2 в.) выделял «три категории» (сань пинь) «небесного предопределения», связанные с качеством «природы» человека. Основываясь на положении Конфуция о неизменности высшей мудрости и низшей глупости, он определил высшую и низшую категории «предопределения» как неизменные, а среднюю поставил в зависимость от «человеческих дел»—ее можно изменить в ту или иную сторону. А. И. Кобзев

МИН БЯНЬ(кит. — различение имен, спор об именах) — принятое в китайской историко-философской науке обобщающее название тех направлений в древнекитайской философской мысли, которые затрагивали проблему соотношения «имен и реалий» (мин—ши), вт. ч. ее логико-грамматические аспекты. Восходит к обозначениям западной логики в китайской литературе 19 в.: мин сюэ («наука об именах») и бяньсюэ(«наукаоразличении», «наукаорассуждении», «наука о споре»). Эти термины отразили восприятие инокультур- ного феномена через призму китайской интеллектуальной традиции,отсутствиевпоследнейразвитогоаналогаформаль- ной логики западного типа (см. Сян шу чжи сюэ) и неотде- ленность древнекитайской логической проблематики от эристики. Бином «мин сюэ» основан на традиционной категории «мин» («имя»), близкой западной категории «понятие»; его ближайший коррелят — ши («реалия», «действительность»; см. Сюй — ши). Термину «бянь» («различение», «спор») дал определение конфуцианец Сюнь-изы: «то же, что рассуждение (шо), применяется с тем, чтобы не было расхождений между реалией и именем, дабы уяснить путь движения и покоя» («Сюнь-цзы», гл. 22). Комментатор трактата «Мо-цзы» Лу Шэн (2 в.) назвал каноническую часть этого памятника «Mo бянь» («Моисты-спорщики»), имея в виду специфическую проблематику школы мо цзя. Ее основатель Mo Ди поставил проблему «мин — ши» и интерпретировал ее как возможность идентификации того, что относится к плану «имен», с тем, что принадлежит сфере «реалий»: напр., слепцу известны слова «белое» и «черное», но он не может выбрать предмет нужного цвета. Для поздних моистов (4—3 вв. до н. э.) и мин ц*я проблема «имен и реалий» стала одной из центральных. Поздние монеты развили тезис Mo Ди о «выборе реалий посредством имен», интерпретировав его как «использование имен для выдвижения реалий», т. е. уподобления «реалии» тому, что имеет те же свойства, что и уподобляемая «реалия». Поскольку то, чему уподобляется «реалия», имеет «имя», то оно и становится средством «выдвижения» соответствующей «реалии» для конкретной цели. Моисты предложили классификацию «имен» по степени обобщения «реалии»: да мин («всеобщее имя», «распространенное имя», «неограниченное имя»), лэй мин («родовое имя»), сы мин («частное имя»). Понятие «да мин» они определяли как «имя, [относящееся ко всем] наличным реалиям, [с которыми] имеешь дело», напр., «вещь». «Родовое имя» подразумевает «некоторый ряд реалий, требующий для правдивого [выражения их существа одного] имени», напр., «лошадь». «Частное имя»—такое, которое «непосредственно исходит изданной реалии», т. е. предельно конкретное единичное явление (напр., имя собственное). Некоторые современные исследователи отождествляют «всеобщие имена» с категориями, «родовые имена» — с общими терминами (именами нарицательными), «частные имена» — с единичными терминами. Подругой версии, «родовые имена» как классы (обозначения сходных вещей) противостоят «всеобщему имени», не учитывающему принцип сходства. В школе мин цзя направление, представленное Хуэй Ши, акцентировало относительность «имен», изменчивость их связи с «реалиями», тогда как школа Гунсунь Луна абсолютизировала связь «имени» с единичной «реалией». Сюнь-цзы в русле конфуцианской проблемы «различения имен» (см. Чжэнмин) определил основное назначение «имен»: как выражение «сходства и различий» вещей и явлений. Он также предложил классификацию «имен» по степени обобщения свойств вещей: дань мин («единичные имена») и цзянь мин («сложные имена») служат для обозначения конкретных вещей; если «имена» этих двух видов не исключают друг друга, то вместо них может применяться гун мин («общее имя»). Наивысшую степень обобщения выражает да гун мин («большое общее имя»), напр. «вещь». Между «общими» и «большими общими именами» помещена категория бе мин («различительные имена», «отдельные имена»); высшая ступень их обобщения — да бе мин («большие общие имена»). Согласно Сюнь-цзы, «имена» «устанавливаются людьми по договоренности». В синологической литературе некоторые квалификации «имен», предложенные Сюнь-цзы, иногда отождествляются с моистскими: «общее имя» с «частным именем», «большое общее имя» — с «всеобщим именем», «большие различительные имена» — с «родовыми». Логические аспекты соотношения проблемы «имен и реалий» после Сюнь-цзы вышли из круга интересов китайских мыслителей. Легист Хань Фэй (3 в. до н. э.) полагал, что «имена и реалии взаимно поддерживают и тем обеспечивают становление друг друга» («Хань Фэй-цзы», гл. 4); принципом соответствия «имен и реалий» следует рукоюдствоваться для того, чтобы «определять истину и ложь, привлекая доказательства для проверки речей и слов». Создатель имперской конфуцианской доктрины Дун Чжуншу истолковал «имена» как выражение древними «совершенномудрыми» (см. Шэн) «небесного смысла» мироздания. «Имена рождены истиной» (см. Чжэнь) через «совершенномудрых», так что «каждое дело следует имени, а каждое имя следует Небу». Впоследствии в конфуцианстве проблема соотношения «имен и реалий» отошла на периферийные позиции. Известную популярность получила точка зрения Сюй Ганя (2 в.) относительно подчиненности «имен» их источнику — «реалиям». Лю Чжоу (5 в.) использовал положение о производности «имен» от «реалий» для интерпретации тезиса Конфуция о «выправлении имен»: данный процесс означает «изменение реалий посредством имен», с тем чтобы «не позволить именам пагубно воздействовать на реалии, которые скрыты в именах». В 3—5 вв. в рамках проблемы «имен и реалий» был поднят вопрос о взаимодействии «имен» и структурообразующих «принципов» мироздания (см. Ли—принцип). В 17 в. Ван Фучжи разделил «познание реалий» и «познание имен»: они лишь в комплексе обеспечивают знание, представая в роли процессов, аналогичных индукции и дедукции. Лит.: Титаренко М. Л. Древнекитайский философ Mo Ди, его школа и учение. М, 1985; Крушинский А. А. Имена и реалии в древнекитайской логике и методологии (обзор).—Веб.: Современные историко-научные исследования: наука в традиционном Китае. М., 1987. А. Г. Юркевич

574

минский

МИН ЦЗЯ(школа имен) — одна из ведущих китайских философских школ 5—3 вв. до н. э. Проблематика мин цзя сосредоточена на формах, способах, закономерностях рассуждения и познания, на соотношении «имен» и «реалий» (мин — ши). Наряду со школой моцзян Сюнъ-цзы мин цзя сформировала в китайской мысли зачатки логики как теоретической дисциплины. Взгляды мин цзя выражены гл. обр. в сочинениях 4 — 3 вв. до н. э.: «Гунсунь Лун-цзы» и «Дэн Си-цзы». Основные направления внутри мин цзя принято называть «школой соединения сходств и различий» (хэтун и пай) и «школой отделения твердого от белого» (ли цзянь бай пай). Ведущий представитель первой из них, Хуэй Ши (4 в. до н. э.), различия между вещами и явлениями связывал с конкретикой времени, места и условий, имеющей относительный смысл. Это учение выражено в десяти тезисах. Первый из них гласит, что все множество вещей происходит из «малого единого» (сяо и), поэтому между ними в сущности нет различий; космос же представляет собой «Великое единое» (да и), вне которого нет вещей. Данное положение обусловливает центральный в учении Хуэй Ши пятый тезис: «Большое тождество (сходство) отлично от малого тождества, это называется малым сходством-различием; десять тысяч вещей полностью тождественны [и] полностью различны, это называется Великим тождеством-различием». Оборот «полностью тождественны [и] полностью различны» допускает перевод «прекращение (исчерпание) тождества и прекращение различий». Существуют разные толкования данного тезиса, напр. : 1 ) обыденное сознание воспринимает сходства и различия между отдельными вещами, однако с философской точки зрения вещи можно рассматривать в плане их сходств, и тогда все они будут сходны, либо в плане различий — и они оказываются различными; 2) сходства и различия выражают внешние отношения, существующие между вещами, а «Великое тождество-различие» (да тун и) представляет собой диалектическое единство самотождественности и несамотождественности всего сущего. Последнее толкование предполагает диалектическуюинтерпретациюостальных тезисов Хуэй Ши. Десятый из них, резюмируя содержание предыдущих, говорит о том, что тяготеющее к «полноте (исчерпанию) различий» есть тяготеющее к «полноте (исчерпанию) тождества»: нельзя отделять себя от прочих вещей; хотя в природе существуют разграничения и разделения, универсум подобен единому человеческому телу. Второе направление мин цзя («школа отделения твердого от белого», 4—2 вв. до н. э.), главным представителем которого был Гунсунь Лун, подчеркивало устойчивость, конкретность и сущностный характер связи понятий-«имен» с «реалиями». Наиболее известные афоризмы — «белая лошадь не есть лошадь», «твердый и белый камень суть два камня». Современные исследователи по-разному интерпретируют парадоксы Гунсунь Луна, в т. ч. как выражение проблемы соотношения единичного и общего, содержания и объемов понятий, сравнения понятий по количественным параметрам денотатов и т. п. Хотя одно из направлений мин цзя подчеркивало относительность и изменчивость, а другое — абсолютность и постоянство связи «имен» и «реалий», их объединяли проблематика и способ аргументации, основанный на анализе языка и соотнесении языковых выражений с неязыковыми сущностями. Логико-грамматическиеаспекты этой проблематики после 3 в. до н. э. не нашли продолжения в китайской мысли. А. Г. Юркевич

МИНКОВСКИЙ(Minkowski) Герман (22 июня 1864, с. Алексоты Минской губ, ныне Литва — 12 января 1909, 1ет- тинген) — немецкий математик и физик. Окончил Берлинский университет (1885). Преподавал в Боннском (1883), Кенигс- бергском (1894—1895) университетах. В 1896—1902 — профессор Цюрихского технологического института, с 1902 — профессор Гёттингенского университета. Помимо исследований геометрии чисел и математической физики он предложил математическое обоснование теории относительности с помощью теории четырехмерного пространства (пространство Минков- ского). Он ввел понятия четырехмерного мира событий, инвариантности относительно преобразований Лоренца, мировой линии, состоящей из мировых точек, дав современное изложение специальной теории относительности. Синтез ранее разделенных понятий пространства и времени в единый четырехмерный пространственно-временной континуум с гиперболической метрикой сблизил эту теорию с геометрией Лобачевского. Цель Минковского — найти замену для абсолютного пространства и времени, отвергнутых А. Эйнштейном, что он и сделал, выдвинув понятие «абсолютного мира», позднее понятого как пространство-время. «Отныне пространство само по себе и время само по себе должны обратиться в фикции, и лишь некоторый вид соединения обоих должен еще сохранить самостоятельность» (Принцип относительности. Л.—М., 1935, с. 181). Интерпретация пространственно-временного континуума как абсолютного мира была развита позднее в теории эмер- джентной эволюции С. Александером, согласно которому «реально существует Пространство-Время, континуум точек-моментов или чистых событий» (Alexanders. Space, Time and Deity. L., 1920, p. 48). Концепция Минковского оказала влияние и на философскую интерпретацию принципа относительности А. Уайтхедом. В последние годы Минковский развивал релятивистский вариант закона тяготения и пытался построить релятивистски-инвариантную электродинамику движущихся тел. Соч.: Пространство и время.— В кн.: Принцип относительности. М, 1973; Основные уравнения электромагнитных процессов в движущихся телах.— В кн.: Эйнштейновский сборник. 1978—1979. М., 1983, с. 5—63; Вывод основных уравнений для электромагнитных процессов в движущихся телах с точки зрения теории электронов.— В кн.: Эйнштейновский сборник. 1978—1979. М., 1983, с. 64—91; Gesammelte Abhandlungen, Bd. 1—2, Hrsg. D. Hubert. Leipzig, 1911, переиздание 1967. Лит.: УитроуДж. Естественная философия времени. М, 1964; Юнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М, 1969; Математика XIX века. М., 1978, с. 143-147; Физика XIX-XX столетия в общенаучном и социокультурном контекстах. М., 1997; Hanceck H. Development of the Minkowski geometry of numbers. N. Y, 1939. А. П. Огурцов

МИНСКИЙНиколай Максимович (наст. фам. Виленкин) [15(27) января 1855, Глубокое Виленской губ. — 2 июля 1937, Париж] — русский поэт, философ, публицист. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1879). В начале творчества выступал как продолжатель некрасовских традиций, был связан с народничеством. После цензурных гонений в мировоззрении Минского произошел перелом. В 1884 он подверг критике теорию «утилитарного» искусства, «поднял мятежное знамя индивидуализма, самообожествления, эстетизма». Выдвинул теорию «несуществующих святынь» — меонов, которая подверглась критике со стороны различных философских направлений. Материалисты усматривали в ней «самый несомненный дуализм, но только прикрытый псевдоромантической терминологией» (Плеханов Г. В. Избр. философюкие произведения, т. 3. М., 1957, с. 428), идеалисты — «наивнейший реализм и поверхностнейший эмпиризм» ( ВолынскийА. Критические заметки.—«Северный вест-

575

МИНУЦИИник», 1890, № 2, отд. 2, с. 104). Однако идейные искания Минского,орипшальнаяформаегопроизведений(синтезре- лигиозно-философского трактата и поэтической фантазии) нашли отклик у молодого поколения символистов. В первые послереволюционные годы он пишет статьи об опасности, грозящей творческому духу, хранителям интеллекта, создает философскую мистерию «Кого ищешь?» ( 1922). В «Манифесте интеллигентных работников» (1923) критикует К. Маркса за принижение роли интеллигенции, дает свою квалификацию общественных групп, согласно которой общество всегда распадается на класс творцов материальных и духовных ценностей и класс «властодержавцев». Соч.: При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни. СПб., 1890; О свободе религиозной совести. СПб., 1902; Религия будущего (Философские разговоры). СПб., 1905; Поли. собр. стихотворений, т. 1 — 4. СПб., 1907; На общественные темы. СПб., 1909. Лет.: Блок A. A. H. M. Минский. Религия будущего (Философские разговоры).— Собр. соч., т. 5. М.— Л., 1962; Радлов Э. Л. Философия Н. М. Минского.— В кн.: Русская литература 20 в. 1890—1910, т. 2. М., 1915. Л. А. Сугай

МИНУЦИЙ(Minucius) Феликс (ок. 170 - ок. 210) — один из первых латинских христианских апологетов конца 2 — начала 3 вв. Получил хорошее риторское образование, был римским адвокатом и оставил написанное в духе цицероновских диалогов сочинение «Octavius» («Октавий»). Устами трех уча- стников диалога (просвещенного язычника Цецилия,его христианского оппонента Октавия и самого автора) Минуций Феликс — впервые в истории христианской литературы — излагает аргументы как христианской, так и языческой сторон. Видимо, автор счел это возможным, поскольку доводы язычника Цецилия, доказывавшего мировоззренческую и моральную несостоятельность христианства и говорящего о его социальном вреде, имели немало слабых мест. Желая воздействовать прежде всего на просвещенные языческие умы, Минуций стремился указать, с одной стороны, на то, что христианство не противоречитфилософскому языческому рационализму, а с другой — на аморализм религиозной и гражданской жизни языческой империи. Аргументы, изложенные Минуцием, воспроизводились в образованных слоях римского общества еще несколько столетий. Соч.: MPL, t. 3; в рус. пер.: Октавий, пер. А. Преображенского. СПб., 1895; Ранние отцы Церкви. Брюссель, 1988, с. 541—593. Лит.: Спасский А. Эллинизм и христианство. Сергиев Посад, 1913; BeulterR. Philosophie und Apologetik bei Minucius Felix. Wrida, 1936. О. В. Голова

МИР— многозначное понятие научно-философского дискурса; наиболее близкими к нему являются понятия бытия, существующего и существования, природы, целого, Вселенной, космоса. Понятие «мир» выступает как одна из самых фундаментальных онтологических интуиции, определяя базовые предпосылки гносеологии. Основная дивергенция в семантике понятия «мир» проходит по рубежу, отделяющему представление о космологическом единстве сущего от частных или локальных (групповых, сериальных и т. д.) форм упорядоченных единств. Кант определял мир как «совокупность всех явлений», выступающую предметом космологии. Но в более абстрактном плане он рассматривал понятие «мир» как «целокупность синтеза» явлений того или иного определенного плана, сближая его логическое ядро со своим понятием схемы. В этом смысле мир можно определить как особенное всеобщее, взятое в полноте своей эмпирической развертки. Так, напр., мир кино — это все состояния кинопродуцирующей активности человека. Определение понятия «мир» через принцип, порождающий конкретное единство многообразия явлений, означает, что мир в указанном смысле всегда есть мир чего-то. Принцип или начало единства выступает здесь и как источник генезиса мира, и как его носитель (напр., мир Гомера или мир Шекспира, мир ученых и т. п.). В греческом слове коацос, как и в его латинской транскрипции, подчеркивается значение «порядка», «строя», «устроения», «украшения», «наряда» с морально-позитивным оттенком; существующий в современном русском языке омоним и омограф мира как Вселенной (мир) означает не просто отсутствие вражды, но и гармоническое устроение сущего. В античности существовали три основные традиции в истолковании понятия «мир» в космологическом смысле. Во-первых, мир понимался как единственно сущая тотальность «неба», в центре которого находится неподвижная Земля, за которой следуют планеты, а за ними — сфера неподвижных звезд. Мыслимый т. о. мир вмещает в себя все вещество и все пространство. Такой взгляд характерен для Аристотеля, система мира которого, будучи соединенной с астрономической системой Птолемея, стала основой космологической мысли и господствующей картиной мира вплоть до 15—16 вв. Во-вторых, в атомизме наш мир также включает, как и у Аристотеля, все видимые небесные тела с Землей в его центре, однако при этом утверждается, что миров во Вселенной бесконечное множество. Мир в таком истолковании расходится в своем значении с понятием Вселенной, в то время как у Аристотеля эти понятия совпадают. В-третьих, в орфико-пифагорейской традиции, а также у Гераклида Понтийского, Посидония и Клеомеда любое небесное тело считалось миром, причем населенным, в частности Луна считалась населенной душами умерших. Такое понимание мира, на долгие столетия оттесненное господством арис тотелевско-птолемеевской системы, возобновляется в эпоху Возрождения, способствуя размыканию и гомогенизации замкнутого иерархического античного космоса и созданию нового космологического видения. У Платона мир (космос) как прекрасный и одушевленный «порядок» создан демиургом не из ничто, а из «беспорядка» (Тим. 30 а-Ь). Мир у Аристотеля вечен, несотворен, все существующее в нем движимо перводвигателем. У атомистов миры возникают в результате атомных вихрей и с неизбежностью распадаются, что постоянно происходит в бесконечной Вселенной (то mv, то tiovto). Понятия мира у атомистов и у Аристотеля близки между собой — в обоих случаях это в качественно-структурном отношении геоцентрический замкнутый и конечный мир, ограниченный в одном случае «крайней сферой» (Аристотель), а в другом — «мембраной» или «оболочкой» (атомисты). Аналогия прослеживается и в отношении внутри-космического дуализма (противопоставление центра, мирящего периферии). Однако радикальное различие в мировоззрении и в исходных принципах приводит к тому, что если Аристотель защищает тезис о единственности мира и о его целесообразном и иерархическом устройстве, то атомисты учат о бесконечной множественности миров, подчиненных случаю и механическим закономерностям, не оставляющим никакого места в устройстве мира телеологическому принципу. Если для античных философов важно было отстоять идею вечности мира, то для христианских мыслителей, напротив, на передний план в идейной борьбе выступает задача утвердить тезисы о сотворении мира из ничего (creatio ex nihilo) и

576

«МИР И ИНДИВИДУУМ» о божественном провидении, управляющем миром. Самым непримиримым противником нового христианского представления о мире был античный атомизм с его отрицанием разумного промысла в устройстве и функционировании мироздания и учением о бесконечном множестве миров. Ситуация изменилась после 1277, когда парижский епископ осудил аристотелевский тезис о невозможности множества миров. Значительный шаг в расшатывании аристотелевской концепции мира был сделан Николаем Кузанским, сочетавшим принцип всеобщей одушевленности органического мирового целого с принципом его разомкнутости («хотя этот мир не бесконечен, но, однако, его нельзя помыслить и конечным, поскольку у него нет пределов, между которыми он был бы замкнут» — Об ученом незнании, II, 11, 156). При этом происходит переоценка самого понятия бесконечности — ее низкая оценка, типичная в целом для античности, сменяется утверждением ее поистине божественной природы. В соответствии с древней орфико-пифагорейской традицией «миры» у Кузанца понимаются как видимые и невидимые небесные тела или «звезды», на которых существует жизнь и даже разумные обитатели. Миры-«звезды» гармонично взаимодействуют друг с другом, выступая тем самым органами единого целого, отсылающего к своему Творцу. Подобное представление о мире мы находим и у Дж. Бруно, у которого, однако, мотивы христианской теологии, типичные для Кузанца, уступают место герметизму и открыто выраженному пантеизму. Мир у Бруно—анимистические образования («великие животные»), а Вселенная не просто открыта и разомкнута, а актуально бесконечна, практически мало чем отличаясь от Бога. У христианских мыслителей мир понимается как конечное пространственно-временное тварное образование, имеющее свои начало и конец (эсхатология) и представляющее собой средоточие всего «мирского» как нравственно и духовно несовершенного состояния. В иудео-христианской традиции мир мыслится как бытие, онтологически неполное и преходящее, впротивоположностьбожественному Слову, которое вечно и абсолютно («небо и земля прейдут, но слова мои не прейдут».— Матф. 24:35). В философии нового времени, особенно в ее секуляризованных вариантах, понятие «мир» приобретает значение единственно значимого предмета философской мысли. Так, у Шопенгауэра мир истолковывается «как воля и представление», исчерпывающие фундаментальные определения бытия и познания. В философии Ницше, радикализирующего учение Шопенгауэра, дух и трансцендентное начало лишаются самостоятельного бытия, а мир истолковывается исключительно как сфера постороннего и имманентного существования, абсолютным принципом которого выступает «воля к власти». Большое значение придается понятию «мир» в феноменологии позднего Гуссерля, выдвинувшего концепцию «жизненного мира». Отказываясь от ранее принимаемого им примата трансцендентального субъекта над его миром, Гуссерль развивает теорию интерсубъективности, определяющей объективный мир вещей и одновременно зависимой от него. Интерсубъективность мыслится вместе с конкретным исторически данным миром-феноменом, миром жизни или «жизненным миром», выступающим предельным и подвижным «горизонтом» всех целей и способов видения, мышления и деятельности человека. Гуссерль проводит различие между миром, как он дан в научном знании, и миром, в котором мы живем. Этот второй мир и есть «жизненный мир», служащий интерсубъективно данной основой всего опыта человека, в т. ч. и научного. В его описании, в выявлении его структуры философ видит важную задачу феноменологии. Ученик Гуссерля Хайдеггер также широко использует понятие «мир», анализируя его различные смыслы. «Бытие-в-мире» есть, по Хайдегтеру, фундаментальный конститутив «присутствия» (Dasein). В этом понимании мир как нечто внешнее по отношению к человеку исчезает, раскрываясь в своей «мирности» (Weltlichkeit), высвечиваемой в экзистенциальной аналитике «присутствия». В концепции историчности Хайдеггера мир выступает как событие, как фундаментальная «определенность присутствия», не являющаяся его следствием, но структурирующая его. «Событие истории, — говорит Хайдеггер, — есть событие бытия-в-мире. Историчность присутствия есть по своему существу историчность мира» (Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997, с. 388). Судьба мира, по Хайдеггеру, связана с судьбой бытия. Действительно, в новое время, как считает философ, мир превращается в «картину мира», становится «представлением», что отвечает господству математического естествознания как культурной парадигмы, выступающей проявлением «забвения бытия», лежащего в основе европейской метафизики. В современной науке понятие единой картины мира лишается своей обоснованности и на передний план выступают такие характеристики мира, как сложность, случайность, нелинейность, множественность, историчность и связанность его с человеком и жизнью в целом. Все эти черты мира развиваются в современной постнеклассической науке (синергетика, теория дисси- пативных структур, антропный принцип в космологии и т. д.). Лет.: Визгин В. П. Идея множественности миров. Очерки истории. М., 1988; Бибихин В. В. Мир. Томск, 1995; Brand G. Wilt. Ich und Zeit nach unveroffentlichten Manuskripten Edmund Husseris. Den Haag, 1955; Lebenswelt und Wissenschaft in der Philosophie Edmund Husseris, hrsg. von E. Stroker. Fr./M., 1979; Bohrmann K. Die Wfelt als Verhatlmis: Untersuchungen zu einem Grundgedanken in den spaten Schriften Martin Heideggers. Fr./M., 1983; Couturier P. Monde et etre chez Heidegger. Montreal, 1971. В. П. Визгин «МИР И ИНДИВИДУУМ» (TheWbrld and the Individual, v. 1-2. N. Y.-L., 1900-1901) - главный труд Дж. Раиса, в котором систематически изложена его позиция в метафизике. В основу книги легли т. н. гиффордовские лекции, прочитанные Ройсом в университете г. Абердин (Шотландия) в январе — феврале 1899 и январе 1900. В 1-м томе содержится критика реализма, мистицизма и критического рационализма и обосновывается «конструктивный идеализм» самого Ройса. Реализм, по Ройсу, утверждает независимость бытия от познания (такую позицию он находит у Платона, Аристотеля, Спинозы, а также у Локка и Канта). Отталкиваясь от обыденных представлений об истине, реализм признает за подлинную реальность лишь бытие само по себе, вне всякого отношения к познанию и, в конечном счете, раскалывает реальность на два мира — мир знания и мир бытия. Основной недостаток реализма — неюзможность преодолеть фундаментальные антиномии познания: проблемы единого и многого, универсальности категории и индивидуальности факта, независимости реальности от знания и зависимости знания от реальности, обнаруживаемой в случае ошибочного знания. В ходе критики Ройс рассматривает классические трудности метафизической дилеммы реализм — номинализм. Настаивая на всеобщности и однозначности истины, реализм впадает в односторонность рассудочного метода «или-или» и превращается в догматизм. В реалистическом догматизме, по Ройсу, объединяются сторонники консерватизма в политике, представи-

577

МИРОВОЗЗРЕНИЕтели «партии хорошего порядка», отождествляющие реальность с вещественностью, земельной собственностью, наличными деньгами. Философские недостатки реализма находят свое восполнение в позиции, называемой Ройсом мистицизмом. Мистицизм отождествляет реальность с объектом непосредственного познания. В отличие от реализма, мистицизм признает значение субъективного отношения к реальности, но при этом впадает в одностороннюю абстракцию чистого эмпиризма, абсолютно непосредственного опыта переживания реальности. Упанишады и Веданта используются Ройсом для иллюстрации позиции мистицизма. Как и реализм, мистицизм способен лишь утверждать, что Бытие есть, но не в состоянии сказать, что оно такое. Антиномия мистицизма заключается в противоречии между реальностью движения субъекта к Абсолюту и неопределенностью, пустотой конечной цели этого движения. Более основательной позицией, преодолевающей крайности реализма и мистицизма, Ройс считает «критический рационализм», который рассматривает реальность как объект знания, обладающего «годностью». К «критическому рационализму» Ройс относит Спенсера, Милля, Авенариуса, его основателем и главным представителем считает Канта. Поскольку «критический рационализм» разделяет традиционные метафизические представления об интеллектуальной деятельности, он не может избавиться от антиномий. Метафизическая догма не позволяет «критическому рационализму» преодолеть барьер, отделяющий его от Бытия. Современная философия, считает Ройс, должна подвергнуть более глубокому анализу сам процесс мышления. Антиномии познания можно разрешить, если включить в рассмотрение практический аспект и подойти к мышлению как процессу и интеллектуальному и волевому одновременно. Тогда предмет каждой идеи будет содержаться в ее собственном волевом намерении, «внешнее» значение идеи будет воплощенным или частично реализованным «внутренним» значением. «Конструктивный идеализм», соединяя мышление с процессом волевого действия, позволит преодолеть формализм трансцендентального идеализма и обнаружить связь идеализма с жизнью индивида, в которой происходит постоянное взаимодействие творческого мышления и опыта. Абсолютная реальность, по Ройсу, представляет собой субъект-объект (в духе Гегеля), а мир — индивидуальный факт, который содержит в качестве части опыт самопознания Абсолюта. Все и индивидуальные интеллектуальные, и практические действия личностей находят свое завершение в деятельности абсолютного субъекта, или Бога. Во 2-м томе Ройс рассматривает философские проблемы науки и морали. В области морали Ройс тяготеет к Канту, хотя и критикует его этику за формализм. Все нравственные поступки и ценности имеют своим основанием реальность и благость Бога. Зло в мире является условием свободного выбора воли в пользу добра и духовного развития личности. Для доброй воли зло должно быть невозможно, поэтому Ройс утверждает, что свобода и следование универсальной воле не противоречат друг другу. В познании природы он отводит определяющую роль социальному фактору. Природа как предмет познания конституируется на основе различения коммуникативных и некоммуникативных субъектов. Законы природы — не врожденные идеи и не обобщение опыта, а выражение потребностей социального организма. Наряду с природой еще большее значение для духовного развития индивида имеет его отношение к Другому. Принцип взаимоотношения людей и природы у Ройса формулируется как триада «Я сам, Другой и Природа между нами». Впоследствии эти взгляды разовьются в оригинальную теорию «интерпретации», содержащуюся в последнем сочинении философа «Проблема христианства» (1913). В целом «Мир и индивидуум» представляет собой попытку построения Ройсом собственного варианта «послекантовско- го» идеализма. Начав с критики ограниченности метафизической точки зрения в философии, в конце исследования Ройс сам не может преодолеть метафизического метода и, определяя Бытие как то, что «непосредственно за познанием», лишь воспроизводит исходное противоречие. Ю. Р. Селиванов

МИРОВОЗЗРЕНИЕ(Weltanschauung, W)ridoutlook, vision du monde) — система человеческих знаний о мире и о месте человека в мире, выраженная в аксиологических установках личности и социальной группы, в убеждениях относительно сущности природного и социального мира. Термин «мировоззрение» впервые появляется в нач. 18 в. в сочинениях немецких романтиков, а также в работе Ф. Э. Шлейермахера «Речи о религии». Гегель анализирует «моральное мировоззрение» в «Феноменологии духа» (Соч., т. 4. М., 1959, с. 322—330). В «Лекциях по эстетике» (книга первая) Гегель рассматривает «религиозное миросозерцание» (Соч., т. 12. М., 1938, с. 329—330). В той же работе (книга третья) Гегель пользуется понятием «теоретическое мировоззрение» для характеристики идейной позиции художника (Соч., т. 14. М., 1958, с. 192). Т о., Гегель пытался разграничить различныетипы мировоззрений. Е.Дюринг развивал теорию мировоззрения вместо метафизики. Согласно Г. Гомперцу, мировоззрение — это «космотеория», призванная представить непротиворечивое понимание идей, развитых в отдельных науках, и фактов практической жизни. В. Дильтей усматривал в жизни исток мировоззрения и вьшелял различные типы мировоззрений в религии, поэзии и метафизике. Внутри метафизики он проводил различие между натурализмом, идеализмом свободы и объективным идеализмом как разл. типами мировоззрений. Шелер, говоря о философском мировоззрении, выделил три вида знания: 1) знание ради господства; 2) знание в целях образования человека, 3) метафизическое знание, или знание ради спасения. Последний тип знания и представляет собой философское мировоззрение. Типология мировоззрений может быть построена на разных основаниях. Обычно выделяют религиозное мировоззрение, естественнонаучное мировоззрение, социально-политическое мировоззрение, философское мировоззрение. Некоторые исследователи выделяют также мировоззрение повседневного опыта, эстетическое мировоззрение, мифологическое мировоззрение. Можно выявить три независимых критерия разграничения мировоззрений. Первый из них можно назвать эпистемологическим, поскольку имеются в виду научные, ненаучные и антинаучные виды мировоззрения. Второй критерий носит предметный характер: речь идет о реальности — природной или социальной, которая получает свое обобщенное теоретическое выражение втом или ином мировоззрении. Третий критерий — универсально-синтетический, т. е. охватывающий и природную, и социальную реальность, благодаря которому становится возможным философское мировоззрение. Всякое мировоззрение складывается из убеждений. Они могут быть истинными или же, напротив, мнимыми; научными, религиозными, нравственными, обоснованными и необоснованными, прогрессивными и реакционными и т. д. Одни убеждения основываются на фактах, другие, напротив, коренятся лишь в субъективной уверенности, лишенной объективной основы. Убеждения характеризуются прежде всего той энергией,

578

МИСТИКАнастойчивостью, решительностью, с которыми они высказываются, обосновываются, защищаются, противопоставляются другим убеждениям. С этой точки зрения, убеждение не совпадает просто с высказыванием относительно того, что считается истинным, полезным и т. д. Это — активная позиция за или против каких-то других убеждений. Необходимо, однако, различать мировоззренческие убеждения и убеждения частного, специального характера. Убеждение современных антропологов о единстве человеческого рода при всех расовых различиях также носит мировоззренческий характер. Мировоззренческие убеждения не привносятся в науку извне, они складываются в процессе развития самих наук. Эти убеждения характеризуют 1) сущность природных и социальных явлений; 2) заинтересованные отношения людей к определенным явлениям; 3) обобщения, которые по своему значению выходят за пределы специальной области научных знаний. Мировоззрение, как философско-теоретический синтез научных знаний, повседневного и исторического опыта изменяется и развивается в ходе истории человечества. Так, для естествознания вплоть до конца 19 в. было характерно механистическое мировоззрение. Некоторые мыслители, в особенности философы позитивистской ориентации, пытаются доказать, что науки не нуждаются в мировоззрении. Другие (в частности, основатели физики 20 в.) подчеркивают эвристическое значение мировоззрения. Так, А. Эйнштейн писал: «Основой всей научной работы служит убеждение, что мир представляет собой упорядоченную и познаваемую сущность» (Собр. научных трудов. М., 1967, т. 4, с. 142). М. Планк в докладе «Физика в борьбе за мировоззрение» подчеркивает: «Мировоззрение исследователя всегда участвует в определении направления его работы» (Plank M. Wege zur physikalischen Erkenntnia. Stuttg., 1949, s. 285). Мировоззрение, в особенности его естественнонаучные, социально-политические и религиозные формы, играет выдающуюся организующую роль во всех сферах общественной жизни. Лит.: Дилыпей В. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах,—В сб.: Новые идеи в философии, № 1.СП6., 1912; Брошь Л. de. Революция в физике. М, 1965; Борн М. Размышления и воспоминания физика. М, 1971; Богомолов А. С, Ойзерман Т. И. Основы теории историко-философского процесса. М., 1983; МитрохинЛ. Н. Философия религии. М., 1995: ШелерМ. Философское мировоззрение.— В кн.: Шелер М. Избр. произв. М., 1994; Jaspers К. Psychologie der Weltanschauungen. Lpz., 1919; WenzlA. Wissenschaft und Weltanschauung. Lpz., 1936. Т. И. Ойзерман

МИСКАВАЙХ(Ибн Мискавайх) Абу 'Али Ахмад Ибн Му- хаммад (ок. 930, Рей, Иран — 1030, Исфахан) — арабо-мусуль- манский философ-энциклопедист, известный прежде всего своим этическим учением. Служил визирем, секретарем и кни- гохранителемурядабуидскихправителей. Среди сохранившихся сочинений — «Опыты народов» («Таджариб ал-'умам») — объемистый труд по всеобщей истории; «Вечная мудрость» («ал-Хикма ал-халида»)—собрание изречений индийских, греческих, иранских и арабских мудрецов; собственно философское «Малое спасение» («ал-Фауз ал-асгар»); «Улучшение нравов» («Тахзйб ач-ахлак»). В «Малом спасении» Ибн Мискавайх придерживается учения Аристотеля, соединяя его с неоплатонической концепцией эманации. Но в отличие от Ибн Сйны и других представителей арабоязычиого перипатетизма располагает теоретические философские науки в следующем порядке: математика, логика, физика и метафизика; предпочитает аристотелевское доказательство бытия Бога как перводвигателя; считает Деятельный разум первой эманацией Бога. В «Улучшении нравов» Ибн Мискавайх, следуя за Платоном, делит психические силы на разумную, аффективную и вожделеющую, а соответствующие им добродетели — на мудрость, храбрость и воздержанность, высшим синтезом которых выступает справедливость. Вслед за Аристотелем определяет добродетель как «середину» между избытком и недостатком. Развивая телеологическую концепцию добра и зла, Ибн Мискавайх полагает, что благие дела — это те, которые человек совершает по своей воле и в осуществление того, к чему он предназначен, а дурные — те, которые препятствуют полной реализации его предназначения. Добродетельная жизнь, согласно Ибн Мискавайху, возможна лишь в социуме и реализуется только в общении с себе подобными. Конституирующим элементом ее выступает дружба между людьми. Счастье в посюсторонней жизни состоит в распространении власти человеческой на окружающий мир и управление им в соответствии с требованиями «практической философии». Лит.: Arkoun M. Contribution a l'etude de l'humanisme arabe au 4—10-e siecle: Miskawayh philosophe et historien. P., 1970. T. Ибрагим

МИСТИКА(от греч. шхткбс—таинственный), религ. практика, имеющая целью переживание в экстазе непосредственного «единения» с абсолютом, а также совокупность теологических и философских доктрин, оправдывающих, осмысляющих и регулирующих эту практику. Мировоззренческие основы мистики могут резко различаться в зависимости от социальных и религиозно-конфессиональных условий. В ортодоксальных системах теизма (иудаизм, христианство, ислам) абсолют — это личный бог и «единение» с ним — это диалогическое «общение», которое требует согласия партнера и потому не может быть достигнуто механически односторонним усилием. В ересях «общение» может переосмысляться как «слияние» (так, исламский мистик аль-Халладж был казнен в 10 в. за то, что в экстазе сказал «я есмь истинный», т. е. бог). Наконец, в системах нетеистического мистицизма место личного бога занимает безличное трансцендентное начало (дао даосизма, шуньята буддизма, единое неоплатонизма и т. п.). Однако все мистические доктрины имеют некоторые общие черты. Все они тяготеют к иррационализму, интуитивизму, намеренной парадоксальности; они выражают себя не столько на языке понятий, сколько на языке символов, центральный из которых — смерть (как знак для опыта, разрушающего прежние структуры сознания). Представители мистики всех времен и народов, всех вероисповеданий и направлений в совершенно одинаковых выражениях заявляют о полной невозможности передать смысл мистики иначе, чем в неадекватном намеке или через молчание (ср. «благородное молчание» буддистов). Теология мистики обозначается в христианской традиции как «отрицательная» («негативная», апофатическая теология), поскольку она описывает бога посредством отрицаний, не оставляя места для утвердит, характеристик. Практика мистики предполагает ту или иную систему психофизических упражнений (дхьяна и йога в индийских системах мистики, «умное делание» православных монахов), обычно включающую гипнотическое сосредоточение ума на простейших фигурах (янтры и мандалы в индийской традиции, крест у христиан), на простейших сочетаниях слов (мантры индуизма, «молитва Иисусова» в православии, молитвенные восклицания в католицизме, повторяемые ты-

579

МИТТЕЛЬШТРАСсячи раз подряд), на отдельных словах и т. д. В некоторых системах мистики для таких «медитаций» рекомендуются позы и способы регуляции дыхания (йога, исхаизм). Приемы могут быть самыми разными — от бешеной пляски дервишей до тихого «умиления» христианских аскетов. Но в любом случае мистика не может обойтись без психотехники аскетизма (или, как в некоторых видах гностицизма и тантризма, а также в сатанизме, без аскетизма навыворот, ритуализированного нарушения этических и сакральных запретов, создающего предпосылки для психологич. шока и транса). Поскольку мистика предполагает движение через неиспытанные психологические состояния, «посвящаемому» ничего не остается, как слепо вверяться руководству «посвященного», который испытал все на себе. Отсюда значение наставников типа гуру в индуизме, пира в суфизме, старца в исихазме, цадика в хасидизме. Хотя исторический аналог и прообраз мистики можно усмотреть уже в глубокой древности в шаманско-оргиастических культах, имевших целью экстатическое снятие дистанции между человеком и миром духов или богов, однако мистика в собственном смысле возникает лишь тогда, когда религиозное умозрение подходит к понятию трансцендентного абсолюта, а развитие логики делает возможным сознательное отступление от логики в мистику. Поэтому самый ранний расцвет мистики происходит в странах с философской и логической культурой — в Индии (веданта), Китае (даосизм), отчасти в Греции (пифагореизм, платонизм). Дальнейшие волны мистики, проходящие, как правило, поперек национальных и вероисповедных рамок, отмечают эпохи общественных кризисов: крушение Римской империи в первых вв. н. э. (мистерии, неоплатонизм, раннее христианство, гностицизм, манихейство), конец Средневековья в 13—14 вв. (суфизм, каббала, исихазм, Иоахим Флорский, Экхарт и его последователи), становление раннего капитализма в 17—18 вв. (кружки янсенистов, квиетистов, методистов, пиетистов, квакеров, хасиды, хлысты). При определенных исторических условиях мистика становилась формой протеста против церковной и социальной иерархии (такова, напр., роль мистики в мировоззрении плебейских сект времен Крестьянской войны в Германии). При других исторических условиях парадоксы мистики давали импульс идеалистической диалектике. В условиях кризиса общества в полуинтеллигентских кругах получают распространение эклектические и наукообразные системы внеконфессиональной мистики (теософия и антропософия), а также крайне вулыаризованная практика обретения «мистического опыта» — от старомодных спиритических сеансов до радений хиппи. Мистические мотивы присущи ряду течений современной философии, обнаруживаясь даже в таких сугубо рационалистических направлениях, как неопозитивизм, интерпретированный в ряде высказываний Витгенштейна как род «апофатической мистики», аналог «благородному молчанию» буддистов. Лит.: Otto Я Wfest-ostliche Mystik. Gotha, 1929; Suzuki D. T. Mysticism. Christian and Buddhist. L., 1957; Scholem G. Die judische Mystik in ihren Hauptstromungen. Z., 1957. С. С. Аверинцев

МИТТЕЛЬШТРАС(Mittelstrass) Юрген (род. 11 октября 1936, Дюссельдорф) — немецкий философ науки. В 1962—70 преподавал в Эрлангенском университете, с 1970—профессор университета г. Констанца. Главный редактор «Энциклопедии философии и теории науки» (Encyklopaedie Philosophie und Wissenschaftstheorie, Bd. 1—3. Mannheim—Wien—Zurich, 1980—87). Миттелышрас — участник т. н. эрлангенской школы в философии науки (основана В. Камлахом и П. Лоренценом), которая исходит из конструктивистских позиций и разрабатывает концепцию теории науки как нормативной дисциплины, служащей для обоснования исследовательской практики конкретных наук. Свою версию конструктивизма Миттельштрас противопоставляет фаллибилизму Поппера, исторической модели развития Куна и Фейерабенда и структуралистской модели научных теорий Штегмюллера. Он проводит различие между реальной (результативной) историей науки и ее обоснованной историей, преодолевающей ограниченности односторонних каузальных и структурно-теоретических концепций научной истории и показывающей, как в реальной истории происходят изменения в формах обоснования развития науки. В соответствии с этим различением задача философии науки, по Миттельштрасу, — методологическая рефлексия относительно развития науки, в то время как задача науковедения состоит в исследовании социальных форм развития знания. Подчеркивая важность учета при исследовании науки социальных условий ее функционирования и развития, он, однако, не считает, что существует непосредственный переход от соответствующих социальных условий и запросов к определенным научным теориям. По его мнению, взаимоотношение между наукой как социальной формой развития знания и наукой как системой высказываний является диалектическим. Конструктивная теория науки, т. о., предполагает не только исследование теоретических взаимосвязей различных элементов знания, но и конструктивное обоснование практического взаимоотношения между целесообразным размышлением и реальным действием. Такая теория является, с одной стороны, конструктивной частью практики, а с другой — она зависит от практики и призвана быть теорией, реконструирующей практику. Историю науки Миттелышрас понимает как прогрессивное развитие научного знания, включающее в себя, в частности, и кумулятивные периоды развития знания. Суть прогресса в науке состоит в том, что мы способны все лучше ориентироваться в окружающем мире и достигать все более глубокой систематической структуризации научного знания. В ряде работ Миттельштрас применяет методологические и гносеологические принципы конструктивизма к анализу общефилософских проблем (к исследованию вопроса о демаркации философии и науки, а также понятий «априори», «природа», «монада» и т. п.), специальных вопросов истории науки (наука Кеплера, Галилея, Лейбница, Ньютона), проблем социологии науки и этики науки. Соч.: Neuzeit und Aufklarung: Studien zur Entstehung der neuzeitlichen Wissenschaft und Philosophie. В.—N. Y, 1970; Das praktische Fundament der Wissenschaft und die Aufgabe der Philosophie. Konstanz, 1972; Die Moglichkeit von Wissenschaft. Fr./M., 1974; Wissenschaft als Lebensform. Fr./M., 1982; Fortschritt und Eliten. Analysen zur Rationalitat der Industriegesellschaft. Konstanz, 1984. В. Н. Садовский

МИФ ПОЛИТИЧЕСКИЙ— превращенная форма политического сознания, в котором знание и понимание фактов политики замещается образами, символами, вымыслами, легендами и верой в них. Ряд признаков роднит политический мифсклассическимархаическиммифомхходная эмоционально-чувственная генетика, заменяющая познание, типология — мифы-легенды (трактовки событий, их причин и роли участников), исторические мифы, мифы-предания (о событиях и подвигах прошлого и их участниках), мифы о героях (политических вождях) и т. д. В отличие от классического политический миф конкретизируется применительно к актуальной политике, включая и его трансцендентные виды (легитимацию

580

МИФОЛОГИЯполитики и власти волей Провидения, народа, историей, их специфическими качествами, как, напр., их особые цели, высшие задачи, мудрость и непогрешимость и т. п.); политический миф рационализируется средствами направленного внушения (пропагандой, содержанием соответствующей идеологии) и самим массовым сознанием, стремящимся воспринимать миф как истину (форма морфологического познания); политический миф может возникать стихийно, как выражение тяги к возвышающей идее, к утешению (память о героическом прошлом и др.), но чаще создается и распространяется целенаправленно и используется как эффективное средство политики; такой миф возникает в индивидуальном сознании и затем коллективизируется, превращаясь в факт общественного сознания. Политический миф может наполняться положительным содержанием, стимулируя необходимые процессы и события (избирательные, правительственные и партийные программы, вера в успех, в реальность планов и т. д.), но может иметь и крайне негативный смысл, насыщаться предрассудками и стимулировать самый крайний экстремизм. В этом случае политический миф используется как анестезирующее средство: предрассудок легитимирует такой экстремизм (так, миф о расовой исключительности санкционирует расизм и парализует возможный протест против него). Политический миф так же древен, как сама политика, которую сопровождают мифы о космической природе власти, о народоправии, о подвигах героев, о справедливом монархе, о политическом совершенстве государства и его моральности (см. Платон) и т. д. Весьма богата философская история политического мифа. Известен античный миф о принадлежности власти и права народу, распространенный в Средние века виднейшими авторами (см. Фома Аквинсюш, Марсилий Па- дуанскийу Дж. Фортескыо и др.). Каждая эпоха добавляла новые или обновленные мифы: о монархе — носителе воли народа, наместнике Бога на земле (Р. Фил мер), о единственном суверене (см. Ж Бодеи), об олицетворении абсолютного духа (Г. В. Ф.Гегель) иъд. Заметной вехой стала теория мифов о героях Т. Карленля («Герои, почитание героев и героическое прошлое». СПб., 1908) и Ж Аде Гоонпо, добавившего к мифологии героизма мифологию расизма («Эссе о неравенстве рас», тт. 1—4, 1853—55). Политический миф не может быть изжит какой-либо рационализацией политики, он представляет собой неизбежную составную часть политического сознания и охватывает непознанную и непознаваемую составляющую представлений о политике. Тем не менее политический миф 20 в. детерминирован режимом политическим (расцвет политической мифологии при тоталитаризме, когда она становится основным средством политики) и конкретными политическими ситуациями (кризисами, мобилизациями, конфликтами, кампаниями и пр.). Уменьшение роли политического мифа достигается открытой публичной политикой, развитием критического общественного самосознания. И. И. Кравченко

МИФОЛОГИЯ(от греч. цш&ос, — предание, сказание и Aoyoc — слово, понятие, учение) — форма общественного сознания; способ понимания природной и социальной действительности, характерный для ранних этапов развития общества. Мифология ориентирована на преодоление фундаментальных антиномий человеческого существования, на гармонизацию общества, личности и природы. В сознании первобытного коллектива мифология доминирует. Следствием неспособности человека выделить себя из окружающего мира и синкретичное™ первобытного мышления, его слитности с эмоциональной, аффективной сферой стало метафизическое сопоставление природных и культурных (социальных) объектов, очеловечивание окружающей природной среды, в т. ч. одушевление фрагментов космоса. Мифологическое мышление характеризуется неотчетливым разделением субъекта и объекта, предмета и знака, существа и его имени, пространственных и временных отношений, происхождения и сущности, безразличием к противоречию и т. п. Объекты сближались по вторичным чувственным качествам, смежности в пространстве и времени, выступали в качестве знаков других предметов. Рациональный принцип объяснения вещи и мира в целом заменялся в мифологии рассказом о происхождении и творении. В пределах мифа обычно оказывались совмещенными диахронический (рассказ о прошлом) и синхронический (объяснение настоящего или будущего) аспекты, но при этом время мифологическое, т. е. раннее (сакральное), и текущее, последующее (профанное), резко разграничивалось. Мифологическое событие отделено от настоящего момента большим временным интервалом и воплощает собой не просто прошлое, но особое время первотворения, первопредметов и перводействий. Все, что происходило в мифическом времени, приобретает значение парадигмы и прецедента, т. е. образца для последующего воспроизведения. Т. о., моделирование оказывается специфической функцией мифа. Если научное обобщение строится на основе логических процедур, движения от конкретного к абстрактному и от причин к следствиям, то обобщение мифологическое оперирует конкретным и персональным, взятым в качестве знака. Иерархии причин и следствийссютветствуетгипостазирование, иерархия мифологических существ, имеющая семантически-ценностное значение. То, что в научном анализе выступает как аналогия или иной вид отношения, в мифологии выглядит как тождество, разделение на части. Содержание мифа представлялось первобытному сознанию в высшем смысле реальным, поскольку воплощало коллективный, «надежный» опыт осмысления жизни множеством предыдущих поколений, который служил предметом веры, а не критики. Мифы утверждали принятую в данном обществе систему ценностей, санкционировали и поддерживали определенные нормы поведения. Мифологическое отношение к миру выражалось не только в повествованиях, но и в действах (обрядах, танцах и т. п.). Миф и обряд в архаических культурах составляли известную целостность (мировоззренческую, функциональную, структурную), являя собой как бы два аспекта первобытной культуры — словесный и действенный, «теоретический» и «практический». Еще на ранних стадиях развития мифология соединяется с религиозно-мистическими обрядами и становится существенной частью религиозных верований. Будучи нерасчлененным, синтетическим единством, мифология включала в себя зачатки не только религии, но и философии, политических теорий, различных форм искусства, что осложняет задачу размежевания мифологии и близких к ней по жанру и времени возникновения форм словесного творчества: сказки, героического эпоса, легенды, исторического предания. Мифологическая основа прослеживается и в более позднем, «классическом») эпосе. Через сказку и героический эпос с мифологией оказывается связанной литература. После окончательного выделения из мифологии различные формы общественного сознания продолжали пользоваться

581

МИФОЛОГИИмифом как своим «языком», расширяя и по-новому толкуя мифологические символы. В 20 в., напр., наблюдается сознательное обращение к мифологии писателей различных направлений: в творчестве Дж. Джойса, Ф. Кафки, Т. Манна, Г. Маркеса, Ж. Жироду, Ж. Кокто, Ж. Ануя и др. происходит как переосмысление различных мифологических традиций, так и непосредственное «мифологизирование». Некоторые особенности мифологического мышлен ия сохраняются в массовом сознании наряду с элементами философского и научного знания, строгой научной логикой. При определенных условиях массовое сознание может служить почвой для распространения «социального» («политического») мифа. Так, немецкий нацизм возрождал и использовал древ- негерманскую языческую мифологию и одновременно сам создавал разнообразные мифы — расовый и др. В целом, однако, мифология как ступень общественного сознания исторически изжила себя.

ИЗУЧЕНИЕМИФОЛОГИИ. Попытки рационального подхода к мифологии предпринимались еще в Античности, причем преобладало аллегорическое истолкование мифов (у софистов, стоиков, пифагорейцев). Платон противопоставил мифологии в народном понимании философско-символическую ее интерпретацию. Эвгемер (4—3 вв. до н. э.) видел в мифических образах обожествление реальных исторических деятелей, положив начало «эвгемерическому» толкованию мифов, распространенному и позднее. Средневековые христианские теологи дискредитировали античную мифологию; интерес к ней возродился у гуманистов эпохи Возрождения, которые видели в мифах выражение чувств и страстей освобождающейся и осознающей себя личности. Появление сравнительной мифологии было связано с открытием Америки и знакомством с культурой американских индейцев (Ж. Ф. Лафито). В философии Вико, потенциально содержавшей почти все последующие направления в изучении мифологии, своеобразие «божественной поэзии» мифа связывается с особыми формами мышления (сравнимыми с психологией ребенка), для которых характерны конкретность, телесность, эмоциональность, антропоморфизация мира и составляющих его элементов. Деятели французского Просвещения (Б. Фонтенель, Вольтер, Дидро, Монтескье и др.) рассматривали мифологию как суеверие, продукт невежества и обмана. Переходную ступень от просветительского взгляда к романтическому составила концепция Гердера, трактовавшего мифологию как поэтическое богатство и мудрость народа. Романтическая традиция, получившая завершение у Шеллинга, интерпретировала мифологию как эстетический феномен, занимающий промежуточное положение между природой и искусством. Основной смысл романтической философии мифа состоял в замене аллегорического истолкования символическим. Во 2-й половине 19 в. друг другу противостояли две магистральные школы изучения мифологии. Первая из них опиралась на достижения сравнительно-исторического языкознания и разрабатывала лингвистическую концепцию мифа (А. Кун, В. Шварц, В. Манхардт, М. Мюллер, Ф. И. Буслаев, А. Н. Афанасьев, А. А. Потебня и др.). Согласно взглядам Мюллера, первобытный человек обозначал отвлеченные понятия через конкретные признаки посредством метафорических эпитетов, а когда исходный смысл последних оказывался забыт или затемнен, в силу семантических сдвигов возникал миф (трактовка мифа как «болезни языка»). Впоследствии эта концепция была признана несостоятельной, но сам по себе опыт использования языка для реконструкции мифа был весьма продуктивен. Вторая школа — антропологическая, или эволюционистская, — сложилась в Великобритании в результате первых научных шагов сравнительной этнографии. Мифология возводилась к анимизму, т. е. к представлению о душе, возникающему у «дикаря» из размышлений о смерти, снах, болезнях, и отождествлялась со своеобразной первобытной наукой; с развитием культуры мифология становится не более чем пережитком, лишаясь самостоятельного значения. Серьезное переосмысление этой теории предложил Дж. Фрейзер, который истолковал миф не как сознательную попытку объяснения окружающего мира, а как слепок магического ритуала. Ритуалистическая концепция Фрейзера была развита кембриджской школой классической филологии (Д. Харри- сон, Ф. Корнфорд, А. Кук, Г. Марри), причем в 1930—40-х гг. ритуалистическая школа заняла доминирующее положение (С. Хук, Т. Тестер, Э. Джеймс и др.), но ее крайности вызывали справедливую критику (К. Клакхон, У. Баском, В. Гри- нуэй, Дж. Фонтенроз, К. Леви-Строс). Английский этнограф Б. Малиновский положил начало функциональной школе в этнологии, приписав мифу в первую очередь практические функции поддержания традиций и непрерывности племенной культуры. Представители французской социологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль) обращали внимание на моделирование в мифологии особенностей родовой организации. Впоследствии изучение мифологии сместилось в область специфики мифологического мышления. Леви-Брюль полагал первобытное мышление «дологическим», т. е. мышлением, в котором коллективные представления служат предметом веры и носят императивный характер. К «механизмам» мифологического мышления он относил несоблюдение логического закона исключенного третьего (объекты могут быть одновременно и самими собой, и чем-то другим), закон партиципации (мистическое сопричастие тотемической группы и какого-либо объекта, явления), неоднородность пространства, качественный характер представлений о времени и др. Символическая теория мифа, развитая Э. Кассирером, углубила понимание интеллектуального своеобразия мифа как автономной символической формы культуры, особым образом моделирующей мир. В работах В. Вундта подчеркивалась роль аффективных состояний и сновидений в генезисе мифа. Эта линия интерпретации продолжена у 3. Фрейда и его последователей, которые усматривали в мифе выражение бессознательных психических комплексов. Согласно точке зрения К. Г. Юнга, различные проявления человеческой фантазии (миф, поэзия, сны) связаны с коллективно-подсознательными мифоподобными символами — т. н. архетипами. Эти первичные образы коллективной фантазии выступают в роли «категорий», которые организуют внешние представления. У Юнга также наметилась тенденция к излишней психологизации мифа и расширению его понимания до продукта воображения вообще. Структуралистская теория мифа Леви-Строса, не отрицая конкретности и метафоричности мифологического мышления, утверждала вместе с тем его способность к обобщению, классификациям и логическому анализу; для прояснения этих процедур и был использован структурный метод. Леви-Строс видел в мифе логический инструмент раз- г^шенияфундаментальныхпротиворечийпосредствоммедиа- ции — замены фундаментальной противоположности более мягкими противоположностями.

582

МИХАЙЛОВСКИЙВ российской науке изучение мифологии шло в основном по двум руслам: работы этнографов и исследования филологов — преимущественно «классиков», а также лингвистов-семио- тиков, обращавшихся к мифологии при разработке проблем семантики. Главным объектом исследования этнографов (работы В. Г. Богораза, Л. Я. Штейнберга, А. М. Золотарева, С. А. Токарева, А. Ф. Анисимова, Б. И. Шаревской и др.) является соотношение мифологии и религии, а также отражение в религиозных мифах производственной практики и социальной организации. А. Ф. Лосев отмечал совпадение в мифе обшей идеи и чувственного образа, неразделенность идеального и вещественного. В 1920—30-х гг. в трудах И. М. Тройского, И. И. Толстого и др. разрабатывались проблемы античной мифологии в соотношении с фольклором. M M. Бахтин показал, что народная карнавальная (античная и средневековая) культура служила промежуточным звеном между ритуальной первобытной культурой и художественной литературой. Ядром исследований лингеистов-структуралистов В. В. Иванова и В. И. Топорова являются опыты реконструкции древних балто-славянских и индоевропейских мифологических се- мантик средствами современной семиотики. Методы семиотики используются в работах Е. М. Мелетинского по общей теории мифа. Лит.: Ланг Э. Мифология, пер. с франц. М., 1903; Вундт В. Миф и религия, пер. с нем. СПб., 1913; Фрейд 3. Тотем и табу, пер. с нем. М.— П., 1923; Леви-Брюль Л. Первобытное мышление, пер. с франц. М., 1930; Лосев А. Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957; Токарев С. А. Что такое мифология? — В сб.: Вопросы истории религии и атеизма, т. 10. М., 1962; Золотарев А. М. Родовой строй и первобытная мифология. М, 1964; Кессиди Ф. X. От мифа к логосу. М., 1972; Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974; Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1976; Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976; Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1980; Мифы народов мира, т. 1—2. М., 1980—81; Леви-Строс К Структурная антропология. М., 1985; Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987; Хюбнер К Истина мифа. М., 1996; Cassirer Е. Philosophie der symbolischen Formen, Bd. 2— Das mythische Denken. В., 1925; Campbell]. The Masks of God, v. 1-4. N.Y., 1959-68; Eliade M. Aspects du mythe. P., 1963; Levi-Strauss С Mythologiques, т. 1—4. P., 1964—71; Kirk G. S. Myth, its meaning and functions in ancient and other cultures. Cambr.—Berk.—Los Ang., 1970. E. M. Мелетинский

МИХАИЛ ПСЕЛЛ(Mixaift УеМос), светское имя — Константин (1018, Константинополь — ок. 1078 или 1096, там же) — византийский философ, богослов и государственный деятель. Был секретарем императоров Михаила V и Константина IX. Последний назначил его в 1045 руководителем высшей философской школы в Константинополе. Попав в опалу в 1054, постригся в монахи, но вскоре был возвращен ко двору. Был воспитателем наследника престола (Михаила У11). Обладал энциклопедическими знаниями. Пселлу принадлежат трактаты по философии (вт. ч. «О всяческой науке», комментарии к Платону и Аристотелю), богословию, риторике, истории («Хронография», которая охватывает события с 978 по 1078), грамматике, медицине, праву, математике, естествознанию, музыке и др. Значительную часть наследия составляют письма (более 500) и речи, посвященные крупнейшим политическим и культурным деятелям Византии 11 в. Пселл усилил в преподавании роль античных классиков, в первую очередь Платона и неоплатоников, учение которых, как он считал, в своей основе сочетается с христианской догматикой и предваряет Откровение. Часто обвиняемый современниками в пристрастии кязыческой философии, Пселл полагал, что необходимо отбирать из античного наследия все то, что согласуется с христианским учением, утверждал наличие двух философий: «высшей философии» — теологии, источник которой находится в Откровении, и «низшей философии» — научного, рационально постигаемого знания; между ними он помещал «науку о бестелесном» — математику. В целом философские взгляды Пселла носят эклектический характер, многие его труды представляют собой компиляции из сочинений Прокла, Порфирия, Ямвлиха, Олимпиодора. Ключевая роль его творчества состоит в смене акцента с аристотелевской на платоновскую традицию. Тем самым визан- тийскаямысльвозвратиласькплатоновскойориентацииран- ней патристики в лице великих каппадокийцев. Рационалистические элементы философии Пселла позже были развиты его учеником Иоанном Италом. Соч.: Bibliotheca graeca medii aevi, v. 4—5. Ahenai. P., 1874—76; Michaelis Pselli Scripta minora magnam partem adhuc inedita, v. 1—2. Mil., 1936—41; Michel Psellos. Chronographie ou histoire d'un siecle de Byzance (976-1077), v. 1-2. P., 1926-28; в рус. пер.: Хронография. M., 1978. Лит.: Любарский Я. Н. Михаил Пселл. Личность и творчество. М., 1978; Joannou Р. Christliche Metaphysik in Byzanz. Die Illuminationslehre des Michael Psellos und Johannes Italos. Ettal, 1956; Zervos С Un philosophe neoplatonique du XIe siecle. P., 1973. А. В. Иванченко

МИХАЙЛОВСКИЙ(псевдонимы — Гроньяр, Посторонний, Профан и др.) Николай Константинович [15 (27) ноября 1842, г. Мещовск Калужской губ. — 28 января (10 февраля), 1904, Петербург] —русский публицист, литературный критик, социолог. Учился в Петербургском институте горных инженеров; с 1868 ведущий сотрудник, затем соредактор журнала «Отечественные записки», фактически являвшегося рупором легального народничества; с начала 1890-х гг. до конца жизни соредактор журнала «Русское богатство», идейного выразителя оформившегося в легальном народничестве либерального направления. В сфере философии Михайловский — преимущественно популяризатор; главным в его антропоцентрической концепции было антиметафизическое убеждение в несостоятельности любых, будь то материалистических или идеалистических, учений о безусловной сущности, лежащей за пределами опыта и наблюдения. Реальный мир не тождествен бытию вообще; центром Вселенной и мерой вещей является человек. К проблеме познания сущности мира Михайловский безразличен, отдавая дань феноменализму и агностицизму И. Канта и позитивизму О. Конта. В духе антропоцентризма доказывал, что нет абсолютной истины, но есть только истина для человека, что критерий истины следует искать в удовлетворении познавательных потребностей человеческой природы. В сфере социологии общефилософским установкам соответствует т. н. «субъективный метод», который он протиюпоставлял объективизму «органической теории» Спенсера, социал-дарвинизму, а также пассивно-созерцательным мотивам в философии истории Г. В. Плеханова и «фатализму» и «крайнему детерминизму» марксистской теории. Соч.: Поли. собр. соч., т. 1—8, 10. СПб., 1906—14; Последние соч., т. 1—2. СПб., 1905; Литературная критика. Статьи о русской литературе 19 - нач. 20 в. Л., 1989. Лит.: Бердяев Н. А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н. К. Михайловском. СПб., 1901; Чернов В. М. Памяти Н. К. Михайловского. СПб., 1906; Колосов Е. Е.

583

МИХЕЛЕТОчерки мировоззрения Н. К. Михайловского. СПб., 1912; Вияен- ская Э. С. Н. К. Михайловский и его идейная роль в народническом движении 70-х — нач. 80-х гг. 19 в. М., 1979. В. Ф. Пустарнаков

МИХЕЛЕТ(Michelet) Карл Людвиг (4декабря 1801, Берлин — 16 декабря 1893, там же) — ученик Г В. Ф. Гегеля, профессор Берлинского университета (с 1829). Основатель и редактор гегельянского журнала «Der Gedanke» (Bd. 1—9, I860— 84). Автор работ о морали и праве, истории философии и истории этики. «Хранитель предания», знаток и популяризатор гегелевской философии. Как защитник философии своего учителя полемизировал с Ф. Шеллингом, А. Тренделенбургом, A. Шопенгауэром. Соч.: Geschichte der letzten Systeme der Philosophie in Deutschland von Kant bis Hegel, Bd. 1-2. В., 1837-1838; Die Epiphanie der ewigen Personlichkeit des Geistes, Bd. 1-3. В., 1844-1852; Esqisse de Logique. P, 1856; Das System der Philosophie als exakter Wissenschaft, 5 Bd. В., 1876—1881; Historisch-kritische Darstellung der dialektischen Methode Hegels. В., 1888. Лит.: Mader J. Zwischen Hegel und Marx. W.-Munch., 1975. А. Б. Баллаев

МИХЕЛЬС(Michels) Роберт (9 января 1876, Кельн - 3 мая 1936, Рим) — немецкий социолог, в 1926 принявший итальянское гражданство. В 1900 защитил степень доктора наук по истории. Преподавал во многих университетах Европы и США, испытал влияние А. Лабриолы, Ж. Сореля, Г. Моски, B. Парето, М. Вебера. Используя личный опыт членства в германской социал-демократической и итальянской социалистической партиях, а также изучая профсоюзное движение, Ми- хельс сформулировал «железный закон олигархии», согласно которому олигархические тенденции в разных формах существуют в политических, профсоюзных и др. организациях. Эти тенденции состоят в неизбежном возникновении профессионального лидерства, образовании постоянного оплачиваемого партийно-бюрократического аппарата, централизации власти, смещении целей от высших (построение социализма) к инструментальным (сохранение организации). Консервативные тенденции, сопровождаемые заботой об удовлетворении непосредственных материальных нужд партийной олигархии, превалируют над первоначальными революционными целями, ради которых создавалась организация. Возрастающий идеологический консерватизм, приверженность политике и идеям, которые уже не соответствуют требованиям времени, нетерпимость к попыткам ревизовать эту политику сопровождаются все большими различиями между интересами лидеров и рядовых членов партии, уменьшением возможности для последних участвовать в принятии решений. Программы становятся все более умеренными, растет число призывов к участию в правительствах. Взгляды Михельса эволюционировали от приверженности демократическому идеалу к утверждению олигархической природы самой демократии. Вначале негативно оценивая олигархические тенденции, впоследствии он стал рассматривать их как процесс, приводящий к власти «лучших». В его трудах стали заметны авторитаристские и профашистские симпатии. Тем не менее Михельс — признанный на Западе теоретик политической науки, представивший исходные пункты для анализа политических организаций. Соч.: Zur Soziologie des Parteiwesens in der modernen Demokratie. Lpz., 1911; Probleme der Sozialphilosophie. Lpz., В., 1914; Sozialismus und Faschismus in Italien. Munch., 1925. E. B. Ocunoea

МИШ(Misch) Георг (5 января 1878, Берлин - 10 июня 1965, Геттинген) — немецкий философ, ученик и последователь Дилыпея. В 18%—97 изучал философию и юриспруденцию в Берлине: диссертация «О становлении французского позитивизма» (1900). Приват-доцент с 1905, в 1917 занимает место экстраординарного профессора в Марбурге и в Геттингене (с 1917). В 1933 был вынужден уйти в отставку. В 1939—46 в эмиграции в Англии. Издатель собрания сочинений Диль- тея, его предисловие к 5-му тому ( 1924) оказало влияние на рецепцию Дильтея Хайдеггером. В основном философском труде «Философияжизни и феноменология» («Lebensphilosophie und Phanomenologie», 1930) полемизирует с феноменологией и экзистенциальной философией, выявляя их различия и общность, осмысляя суть расхождений между Дильтеем и Гуссерлем. В «Построении логики на основе философии жизни» («Der Auftau der Logik auf dem Boden der Philosophie des Lebens», 1929—30) попытался показать переход от до-логического к логическому, возникновение логического из жизни, исходя из того, что знание изначально присутствует в жизни. Миш привлекает данные языкознания, антропологии, логики, психологии (в особенности психологии поведения). Вслед за Дильтеем Миш полагает, что первичный доступ к реальности осуществляется не в мышлении, но в переживании. Логические формы связываются с жизненным поведением (что роднит Миша сЛиппсом): суждение связано с заинтересованным определением того, что встречается человеку в мире, умозаключение — с практической очевидностью. Каждое (не только языковое) выражение имеет как субъективную сторону (некто выражает себя), так и объективную (всегда выражается нечто). В своей первичной, слитой с телесностью форме выражение не разделено на внутреннее и внешнее — такое разделение отсутствует в реальном практическом поведении. Выражение не ограничено языком, «значение» как категория жизни присуще также жестам, мимике, которые мы понимаем или интерпретируем (понимание есть тот способ, каким нам доступно содержание). Выражение всегда связано с ситуацией. Схваченное в языке выражение отличается от более элементарных, дологических жизненных проявлений своей интениионалыюстью. В языке и дискурсивном мышлении значимость для человека того, что встречается в мире, противопоставляется ему посредством рефлексии. Автор многотомного труда по истории автобиографии. Соч.: Vom Lebens- und Gedankenkreis Wilhelm Diltheys. Fr/M., 1947; Studien zur Geschichte der Autobiographie, Bd. 1—4,1954—57. И. А. Михайлов

МИШЛЕ(Michelet) Жюль (21 августа 1798, Париж - 9 февраля 1874, Йер) — французский историк романтического направления. Считая себя духовным наследником Дидро и энциклопедистов, Мишле верил в «единство науки», прогресс сознания искал в проявлениях жизни наций. Отвергая как исторический провиденциализм, так и чисто хронологический подход (уделяющий слишком много места индивидуальным действиям исторических личностей), Мишле выступал за создание новой истории, объединяющей историю народов и философское осмысление исторического процесса. В этом отношении серьезное влияние на Мишле оказали взгляды Дж. Вико, его трактовка истории как смены человеческих общностей, каждая из которых наделена собственной судьбой, верованиями, разумом. Уже в одной из первых работ («Римская история», 1830) Мишле применяет метод изучения истории народа через интер-

584

МНЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЕпретацию его легенд, религиозных верований, языка. Во «Введении к всеобщей истории» («Introduction a l'histoire iniver- selle», 1831) формулирует свою главную историко-философскую идею: последовательность столетий и культур представляет собой арену борьбы человека против природы, свободы против фатальности, и героем этой борьбы выступает народ. Идея народа, рожденного из смешения различных рас, укорененного на родной земле, подчиняющего ее своим законам и постепенно превращающегося в единую нацию, это «чудо братства» людей, ярко звучит в многотомной работе «История Франции» («Histoire de France», 1833—44). Народ — это прежде всего простые люди, составляющие основу французской нации. Перед лицом буржуазии, утратившей свое движение, народ является сувереном Будущего («Народ», «Le peuple», 1846). В последние годы жизни Мишле оставляет занятия историей. В серии книг этого времени («Птица», 1856; «Насекомое», 1856; «Любовь», 1858; «Женщина», 1859; «Море», 1861; «Гора», 1868) он подчеркивает близкое родство человека и природы; ряд работ посвящен проблемам воспитания. Соч.: Oeuvres completes, t. 1-40. P., 1890-99; Histoire de la Revolution francaise, v. 1—2. P, 1962. Лит.: Monod G. La vie et la pensee de J. Michelet, v. 1—2. P., 1923; anhes R. Michelet par lui-meme. P, 1954; Viallaneix P. La «voie royale». Essai sur Pidee du peuple dans l'oeuvre de Michelet. P., 1971; Michelet, cent ans apres. Grenoble, 1975. M. M. Федорова

МЛАДОРОССЫ- см. Евразийство.

МНЕНИЕ(греч. ooCa) — суждение, выражающее чувственное отношение к чему-нибудь — оценку, взгляд и т. п. В античной философии докса была противопоставлена логосу как истинному знанию. Считалось, что с помощью «очей разума» открывается подлинная реальность, а докса является «темным», «неразумным» знанием, искажающим истину. Согласно Демокриту, мнение принадлежит к «незаконнорожденному» знанию; у Платона и у Аристотеля — мнение — это нечто случайное, быстротекущее. В определении мнения изначально фигурирует внутреннее отрицание: указывается на наличие черт, прямо противоположных содержательным характеристикам логоса. Подмечаетсятакже и асимметричность в способах освоения реальности. Погруженность в практику жизни обеспечивает мнению конкретность, импульсивность, нестандартное «поштучное» существование, «следование» за реальностью, возможность бессловесной трансляции и др. Скептическое отношение к мнению повлияло на историческую судьбу «неинтеллигибельного» знания, которое вплоть до кон. 19 в. оставалось слабоизученным, не имело развернутых концепций. Такое положение объясняется не только приоритетом рацио, но и принципиальными трудностями, встающими на пути артикуляции мнения — неосознанных чувств, восприятий, намерений и др. компонент внерацио- нального сознания. Лишь в сер. 20 в. (в лингвистике обыденного языка) начался поворот, переломивший инерцию в отношении к мнению. Данные лингвистики, психо-, нейролингвистики и др. показали, что мнение самодостаточно и обладает возможностью особого жизнепонимания. Я. Т. Абрамова

МНЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ- состояние массового сознания, заключающее в себе отношение (скрытое или явное) различных совокупностей людей, именуемых общественностью или публикой, к событиям и фактам социальной действительности. Вопреки распространенному взгляду, общественное мнение представляет собой не любое публичное высказывание тех или иных представителей общественности (напр. политических лидеров) и тем более не механическую сумму множества высказываний, зафиксированных в ходе т. н. социологических опросов общественного мнения, а органический продукт социальной жизни, некое коллективное суждение, возникающее в процессе и результате сложной социальной коммуникации, публичной дискуссии. Возникновение этого продукта предполагает наличие в обществе многих важных условий: общественности, осознающей себя в качестве субъекта социального поведения; обильного потока свободной и доступной массам информации по предмету обсуждения; интереса у масс к этой информации; способности масс артикулировать свою позицию; наконец, широкой сети безотказно функционирующих каналов межперсональной и межгрупповой коммуникации. Общественное мнение действует практически во всех сферах жизни общества. Вместе с тем границы его суждений достаточно определены. Как правило, в качестве объекта высказываний масс выступают лишь те факты и события действительности, которые вызывают общественный интерес, отличаются значимостью и актуальностью. В каждом конкретном случае содержание и др. характеристики общественного мнения (степень его единодушия, знак высказываний и т. д.) определяются рядом факторов — социально-демографической структурой высказывающейся общности, степенью совпадения интересов входящих в нее различных групп, характером обсуждаемого вопроса и т. д. При этом процессы формирования и функционирования общественного мнения могут протекатьстихийно, независимоотдея- тельности тех или иных социальных институтов, но чаще все- гоониявляются результатом целенаправленного действия разного рода государственных учреждений, политических организаций, средств массовой информации и т. д. Общественное мнение действует как в рамках общества в целом, так и в рамках различных классов, групп и слоев населения. В этом смысле можно говорить не только об общественном мнении всей страны, но и об общественном мнении, напр., рабочих, молодежи, того или иного региона, лиц одной профессии, работников данного предприятия, членов данной организации и т. п. Т. о., применительно к названным общностям носителем (субъектом) общественного мнения может выступать как общность в целом, так и любые составляющие ее части — независимо от содержания их суждении, оттого, высказываются ли они «за» или «против», образуют ли «большинство» или «меньшинство». В соответствии с этим по своей структуре общественное мнение может быть монистичным (единодушным) или плюралистичным, состоящим из ряда не совпадающих друг с другом точек зрения. Отражающее несовпадающие интересы различных слоев населения, складывающиеся на различных по глубине уровнях общественногосознания, подвергающеесяманипулированию со стороны СМИ, общественное мнение может быть в большей или меньшей степени адекватным реальному положению вещей или иллюзорным, содержащим ошибочные представления о действительности. В различных демократических обществах привычными каналами (и формами) выражения общественного мнения являются: выборы органов власти, пресса и электронные средст-

585

МНЕСАРХва массовой информации, собрания, манифестации и пр. Наряду с этим широкое распространение имеют также и высказывания, инспирируемые политическими, исследовательскими и иными интересами и принимающие форму референдумов, массовых обсуждений каких-либо проблем, совещаний экспертов, выборочных опросов населения и т. д. Активность функционирования и фактическое значение общественного мнения в жизни различных обществ определяются существующими в обществе социально-политическими условиями — всеобщими, связанными с классовой структурой общества, мерой развитости в нем политической культуры масс и т. п., и специфическими, связанными с уровнем развития в обществе демократических институтов и свобод, в первую очередь свободы выражения мнений — слова, печати, собраний, атакже наличием в обществе системы гарантий действенности общественного мнения. В условиях развитых (западных) демократий общественное мнение ифаетроль «пятой власти», выступая в экспрессивной, контрольной, консультативной и директивной функциях, занимает определенную позицию, дает совет или выносит решение по различным общественными проблемам и тем самым регулирует поведение индивидов, социальных групп и институтов в обществе. Лит.: Грушин Б. А. Мнения о мире и мир мнений. М, 1967; Ноэль Э. Массовые опросы. М., 1978; Американское общественное мнение и политика. М., 1978; Массовая информация в советском промышленном городе. М., 1980; Горшков М. К. Общественное мнение. М-., 1988; Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены, периодическое издание ВЦИОМ, 1993—1998; Lippmann W. Public Opinion. N. Y, 1922; Berelson В., Yanowitz M. Reader in Public Opinion and Communication. N. Y, 1965; Childs H. Public Opinion: Nature, Formation and Role. Princeton (N. J.), 1965; Gallup G. The Sophisticated Poll Watcher's Guide. Princeton (N. J.), 1972. Б. A. Грушин

МНЕСАРХ(Mvn.aapxoc) (cep. 2 в. до н. э.) — греческий философ-стоик, возможно, ученик Панэтия. Пользовался таким же авторитетом, как Диоген Вавилонский и Антипатр из Торса (Cic. De fin. 12,6). Сочинения утрачены. Лит. см. к ст. Стоицизм. А. А. Столяров

МНОГОЗНАЧНЫЕ ЛОГИКИ- обобщение классической двузначной логики (см. Логика высказываний) к примеру, посредством которого к обычным истинностным значениям «истина» и «ложь» добавляются и другие (промежуточные) значения. Этот факт указывает на то, что принцип двузначности («каждое высказывание или истинно, или ложно») отбрасывается, хотя построение многозначнойлогики осуществляется по аналогии с классической двузначной логикой (С2), Именно на этом пути была впервые построена в 1920 Я. Лукасевичем трехзначная логика (L3) с целью опровержения логического фатализма. В этой логике явным образом указывается число истинностных значений, в данном случае 1 (истина), Уг (случайность) и 0 (ложь). Выделенным истинностным значением, как и в С2 является 1. Исходными логическими связками у Лукасе - вича являются -> (импликация) и ~ (отрицание). Как и в случае с С2, дается их табличное определение: ~

1

Уг

0

~р

0

Уг

1

-* *1 Уг

0

1 Уг 0 1 Уг 0 1 1 Уг

1 1 0

Пocpeдcтвoмиcxoдныxcвязoкoпpeдeляютcяv(дизъюнкция), л (конъюнкция) и = (эквиваленция): p*q = ~(~pv~q)9 Р = Я = (Р -> Я)А (Я -> Р). Значения р v q и р л q, как и в С2 есть max и min соответственно от значений р и q. Формула А является общезначимой (законом логическим), если при любом приписывании значений из множества {1, Vi, 0} переменным, входящим в А, формула А принимает значение 1. Логика Ц оказалась весьма необычной, напр. в ней не имеют места следующие законы С2: р v ~ р — исключенного третьего закон, ~(р Л ~ р) — непротиворечия закон, (Р —KP —* Q)) -* (Р —у Q) — закон сокращения. С другой стороны, выразительные средства L3 богаче С2 поскольку в ней уже можно выразить своеобразные модальные операторы Ор (возможно, что р) и Dp (необходимо, что р): Ор = ~р —> р и Dp = ~0~р, что и было сделано А. Тарским в 1921 г. Понятно, что множество связок {-, л, v} недостаточно для определения —к С другой стороны, добавление к {-, л, v} одного из модальных операторов позволяет определить —>. В 1931 13 была аксиоматизирована учеником Лукасевича М. Вайсбергом: l.(p-*q)->((q-r)->(p->r)) 2. р -> (q-^p) 3. (~р-+ ~q) — (q—p) 4. ((р— ~р) —р) ->р. Правила вывода: modus ponens и подстановка. В общей теории многозначных логик основным способом задания является матричный. Система М= <М; D, v, л, z>, -¦> называется логической матрицей, где M — множество истинностных значений; d z> m есть множество выделенных значений; v,a, z> — двуместные, а -. — одноместная операции на М. Поскольку алгебра А = <М; v, л, z>, -i> является однотипной с алгеброй формул пропозиционального языка L, то обычным образом определяется функция оценки v (гомоморфизм) формул языка L в матрице М. Формула А называется общезначимой в М, если при всех значениях переменных в множестве M значение А принадлежит D. Логическая матрица называется характеристической для исчисления высказываний L, если общезначимы те и только те формулы, которые выводимы в L. Множество всех общезначимых формул называется матричной многозначной логикой. Здесь возникают две проблемы: 1) нахождение минимальной характеристической матрицы для L; 2) нахождение конечной аксиоматизации (если это возможно) по каждой конечной матрице М. Примерами минимальных характеристических матриц могут служить матрицы для классической двузначной логики С2 и трехзначной логики Лукасевича Ly Приведем примеры других n-значных логик (п > 3). При изучении многозначных логик понятие функции является основным и наряду с булевыми функциями (функциями двузначной логики) используется для описания дискретных устройств, компоненты которых могут находиться в некотором числе различных состояний. Произвольная функция f(x,..., xm) от любого конечного числа переменных, областью определения которых и областью значения самой функ-

586

МНОГОЗНАЧНЫЕ ЛОГИКИции является множество M (без ограничения общности можно считать, что его элементами являются 0, 1, 2,..., п-1), называется n-значной функцией, или функцией n-значной логики. Имеются различные способы задания функций. Напр., функция f(x,..., xm) может быть задана таблицей, где в некотором порядке перечислены все n-ичные наборы длины m (из элементов 0, 1, 2,..., п — 1) и на каждом из них указано значение функции, как это делалось в двузначной логике. Число п-ичных наборов длины m равно nm и на каждом из них значение функции можно задать п способами. Поэтому число всех функций n-значной логики Ри, зависящих от аргументов х,..., хт, составляет п"™ . Случай п > 2 оказывается существенно более сложным, чем классический случай Рт Уже в Р3 число функций от двух переменных равно 19 683, в то время как в Р2 таких функций всего 16. Как и в двузначном случае, в Рп выделяются функции, которые наиболее часто употребляются в логике и кибернетике и играют там важную роль. Такие функции называются элементарными. Вот некоторые из них: константы 0,1, 2,..., п—1 — (нульместные функции); отрицание Лукасевича: ~х=(п— 1)—х — обобщение отрицания в смысле «зеркального отрицания»; отрицание Поста: —ix = х + l(mod n) — обобщение отрицания в смысле «циклического сдвига значений»; характеристическая функция числа i, i = 0,1,..., n — 1: т ( ч _ f n — 1, если х = i, JiW~ 10,еслих*1. J.(x) — обобщение некоторых свойств отрицания; минимум х и у: х л у = min (x, у) — обобщение конъюнкции; максимум х и у: х V у = max (x, у) — обобщение дизъюнкции; сумма по модулю п:х ® у = х + у (mod n) — обобщение суммы по mod 2 (значение этой функции равно остатку от деления суммы х + у на п); импликация Лукасевича: х =/п- 1,еслих <у, \ (п — 1) — х + у, если х > у. х —> у — обобщение одного из свойств классической импликации; функция Вебба: Wn(x, у) = тах(х, у) + l(mod n) — обобщение штриха Шеффера на функционально полную логику Поста Рп. Операция дизъюнкции х V у и отрицание Поста -iX, определенные на множестве М, являются исходными операциями первой n-значной логикой (п>3), названной Рп, которая была построена Постом в 1921, притом с произвольным числом выделенных значений. В свою очередь, n-значная логика Лукасевича Ln была построена в 1922—23 как обобщение L3. Изучение Ln и Рп составило важнейший этап в развитии теории многозначных логик. Кроме двух рассмотренных способов задания функций (табличного и алгоритмического (в последнем случае x v у, к примеру, задается как тах(х, у)) не менее известным способом является формула, описывающая функцию как суперпозицию исходных элементарных функций. Функция, полученная из функций f,,..., fk подстановкой и/или переименованием аргументов, называется суперпозицией f,,..., fk. Выражение, описывающее эту суперпозицию и содержащее функциональные знаки и символы аргументов, называется формулой, и тогда говорят, что формула реализует или представляет данную функцию. В этом случае имеем дело с формульной моделью многозначной логики, а сама модель зачастую отождествляется с этой логикой. Основной проблемой здесьявляется проблема интерпретации истинностных значений. Для широкого класса многозначных логик эта проблема решена А. С. Карпенко (1983) в терминах классических истинностных значений. В кибернетике такие модели рассматриваются как управляющие системы. Элементарные функции при этом являются элементами, производящими определенные операции, а формулы интерпретируются как схемы, построенные из элементов и осуществляющие переработку входной информации в выходную. Характерными для формульной модели являются: задача об указании всех формул, реализующих заданную константу; задача об эквивалентных преобразованиях; задача о сложности реализации; задача о минимизации и т. д. Однако в зависимости от того, какие цели преследуются при изучении многозначных логик, по-разному понимается, что собой представляет ее модель. Для многих специалистов, связанных с вычислительной техникой, инженеров, прикладных математиков и физиков гораздо большее значение имеет представление модели многозначной логики в виде функциональной системы, обозначаемой (Рп, С), где Рп есть множество всех функций n-значной логики (или множество всех функций счетнозначной логики PJ с заданной на нем операцией суперпозиции С, а сама функциональная система (Рп, С) зачастую отождествляется с многозначной логикой, т. е. (Рл, С) выступает в качестве модели многозначной логики. Эта модель, в отличие от рассмотренных выше алгебр истинностных значений, является алгеброй функций. Известна содержательная трактовка понятия функциональной системы ((РпУ С) выступает ее частным случаем), в основе которой лежит рассмотрение таких пар (Р, Q), в которых Р есть множество отображений, реализуемых управляющими системами из некоторого класса, a Q состоит из операции, используемой при построении новых управляющих систем из заданных. В нашем случае Q представляет собой операцию суперпозиции С. Труднейшей проблемой при изучении функциональных систем является следующая: какие функции могут быть сконструированы из данного множества функций. Проблема эта возникает и в самом пропозициональном исчислении, представленном формульной моделью, и в синтезе автоматов, и в универсальной алгебре; но именно здесь ей уделяется специальное внимание. Важнейшее свойство функциональной системы есть свойство функциональной полноты (напр., для того, чтобы можно было реализовать любую переключательную схему). Система функций 9t = {f,,—, fk,...} из Р называется функционально полной, если любая функция из Рп пред- ставима посредством суперпозиций функций из системы 9t. Т. о., указанная выше проблема приобретает здесь следующий вид: является ли некоторое множество 9t функционально полным? Напр., логика Поста Рп, как и классическая двузначная логика, является функционально полной. Отсюда их исключительно широкое применение и развитие. С понятием полноты связано понятие операции замыкания и замкнутого класса. Пусть 9t c P • Множество всех функций, которые могут быть получены из функций системы 9t с помощью операции суперпозиции, называется замыканием 91 и обозначается [9t ]. Класс функций 9t называется (функционально) замкнутым, если [9t ] = 9t, т. е. замкнутость класса функций 9I обозначает собою сохранение при суперпозиции «наследственных» свойств этих функций. В терминах замыкания можно дать другое определение полноты, эквивалентное исходному: 9t — полная система, если [ 9t ] = Р .

587

МНОЖЕСТВ ТЕОРИЯСложной технической проблемой для n-значных логик остается распознавание полноты для произвольных систем. Выделяются два подхода к решению задачи о полноте. В первом случае ставится вопрос о существовании алгоритма, устанавливающего полноту или неполноту системы функций; во втором рассматривают совокупность всех предполных классов функций в Ря. Система Э{ функций называется предполной в Р, если 9? представляет не полную систему но добавление к SR любой функции f такой, что f Е Ря и f e 9( преобразует Э( в полную систему. Или, в терминах замыкания: SR предполна в Ря, если [ SR]9t/>nH[SRu{f}] = P,raefG Pnfe SR. Важная роль предполных классов функций видна из следующей теоремы, которая формулирует критерий функциональной полноты: система функций SR n-значной логики полна тогда и только тогда, когда она не содержится целиком ни в одном предполном классе. Г. Розенбергом в 1970 было дано описание всех предполных классов в n-значной логике, и хотя число предполных классов я(п) конечно для любого п, однако очень быстрый их рост указывает на малую практическую эффективность предполных классов для решения проблемы полноты. Удивительную связь свойства функциональной предполноты с теорией простых чисел имеет логика Лукасевича Ln. Как было установлено В. К. Финном в 1970, n — 1 является простым числом тогда и только тогда, когда Ln предполно в Ря. Т. о., мы имеем новое определение простого числа. Более того, оказалось возможным построить такие Ln, которые имеют класс общезначимых формул тогда и только тогда, когда n — 1 есть простое число. Последние результаты привели А. С. Карпенко к открытию закона порождения классов простых чисел, притом порождаются все простые числа. К проблеме полноты примыкает задача о базисах, состоящая в указании всех полных в замкнутом классе SR c P подмножеств, никакое собственное подмножество которых уже не полно в 9R, т. е. базисом является минимальная полная независимая система функций, удаление из которой любой функции делает систему неполной. Особую роль играют базисы, состоящие из одной функции, т. е. штрихи Шеффера. Однако наиболее сложной, можно сказать, глобальной задачей для многозначной логики остается описание решетки замкнутых классов данной модели многозначной логики. Для двузначной логики эта задача полностью решена Э. Постом в начале 20-х гг., где установлено, что мощность множества замкнутых классов в Р2 счетна. Позже им дано полное описание решетки замкнутых классов, каждый класс строится эффективно, и показано, что каждый замкнутый класс имеет конечный базис. Эти классы названы классами Поста. Однакос многозначной логикой дело обстоит совсем по-другому. Оказалось, что имеются существенные различия между классической двузначной логикой и многозначной, говорящие о принципиальной несводимости второй к первой. В отличие от /ущя всякого n > 3 существует в Ря замкнутый класс, не имеющий базиса, а такте для всякого n > 3 существует в Рв замкнутый класс со счетным базисом. Непосредственно к этому примыкает следующий результат: для всякого n > 3 Ря содержит континуум различных замкнутых классов, т. е. уже Р3 содержит континуум различных замкнутых классов. Вообще говоря, точная природа такого различия между двузначной и трехзначной логиками неясна. Особый интерес в силу их различных приложений представляют собой бесконечнозначные логики. Исторически первой такой логикой была бесконечнозначная логика Лукасевича Lw (1929), которая определяется следующей матрицей: М = <[0,1];^,~,{1}>,где х —> у = min(l, 1 — х + у), ~х = 1 — х. Почти через тридцать лет L была аксиоматизирована следующим образом: аксиома Йайсберга (4) заменяется аксиомой ((р —> q) —> q)) —> ((q —> p) —> p). Последние десятилетия алгебраические исследования Ьш приобрели исключительный масштаб и можно говорить о новом направлении в алгебраической логике. Другим интересным и весьма важным примером бесконечнозначной логики является интуиционистская логика Н. Еще К, Педель в 1932 показал, что никакая конеч- нозначная матрица не может быть для нее характеристической. В заключение заметим, что ни одно из направлений некласси- ческихлогиктж бурно не развивается, как многозначная логика. Это объясняется всевозможными приложениями и применениями многозначных логик в различных областях науки и техники и особенно в компьютерных науках. Поэтому вопрос о библиографии по многозначной логике заслуживает специального рассмотрения. Литература здесь совершенно необозрима и, по-видимому, имеет тенденцию к экспоненциальному росту. Тем не менее имеется хронологическая, а также хорошо тематизированная библиография в монографии Н. Решера (1969). Р. Вольф (1977) дополнил и довел ее до 1974 с указанием некоторых работ, которые должны были выйти в ближайшем времени. Обширная библиография, включая работы последних лет, содержится в монографии А. С. Карпенко (1997). Важнейшим и основным источником современной литературы по многозначной логике, и в особенности их применению к компьютерным наукам, служат материалы ежегодного международного симпозиума по многозначным логикам (International Symposium on Multiple-\folued Logic), которые проводятся начиная с 1971. В материалах 22-го симпозиума дается обзор и анализ работы первых 21 симпозиумов и приводятся различные статистические данные. Разработана также база данных статей, авторов и тем. Лет.: БочварДА., Финн В. К. О многозначных логиках, допускающих формализацию анализа антиномий, 1.— В кн.: Исследования по математической лингвистике, математической логике и информационным языкам. М., 1972; Они оке. Некоторые дополнения к статьям о многозначных логиках.— В кн.: Исследования по теории множеств и неклассическим логикам. М., 1976; Зиновьев А. А. Философские проблемы многозначной логики. М., 1960; Карпенко А. С. Многозначные логики (монография), в серии «Логика и компьютер», вып. 4. М., 1997; Он оке. Логики Лукасевича и простые числа. М., 2000; Кудрявцев В. Б. О функциональных системах. М., 1981; Он оке. Многозначная логика.— В кн.: Математическая энциклопедия, т. 3. М., 1982; Яблонский С. В. Функциональные построения в k-значной логике.— В кн.: Труды математического института им. В. А. Стеклова, т. 51, 1958; Bok L, Borowik P. Many-valued logics: Theoretical foundations, v. 1. В., 1992; Butler S. W., Butler J. T. Profiles of topics and authors of the International Symposium on Multiple-Wued Logic for 1971 - 1991.- ISMVL, 22th, Sendai., 1992; Computer science and multiple-valued logic: Theory and applications. Amst., 1977 (2nd revised ed. 1984); Epstein G. Multiple-valued logic design: an introduction. Bristol, 1993; KarpenkoA. S. Factor-semantics for n-valued logics.— «Studia Logica», 1983, v. 42, N 2/3; Mahnowski G. Many-valued logics. Oxf., 1993; RescherN. Many-valued logic. N. Y, 1969; Rosser J. A, Turquette A. R. Many-valued logics. Amst., 1952 (2nd ed. 1958); WofR. G. A survey of many-valued logics (1966—1974), in: Modern uses of multiple-valued ю-

МНОЖЕСТВ ТЕОРИЯ— учение о множествах Г. Кантора — наука, зародившаяся в середине 19 в. и изучающая свойства множеств произвольной природы. Создание теории мно-

588

МНОЖЕСТВ ТЕОРИЯжеств было подготовлено работами математиков 19 в., ставившими целью разработку оснований анализа. Первые работы в этой области были посвящены числовым множествам и множествам функций (Б. Балъцано, Р. Дедекинд). Уже в этих работах ставился вопрос о количественном сравнении бесконечных множеств: существуют ли различные ступени математической бесконечности, бесконечные множества разной мощности? В 1871—83 Г. Кантор сделал решительный шаг, изучив множества произвольных элементов, и дал почти современное изложение теории кардинальных и ординальных чисел и теории вполне упорядоченных множеств. Он ввел понятие сравнения двух множеств, опирающееся на понятие взаимнооднозначного их соответствия. Выяснилось, что существует бесконечная шкала неравномощных множеств (напр., множество натуральных чисел и множество действительных чисел имеют разные мощности). В отмеченном цикле работ 1871—83 Кантор предложил носящую его имя теорию действительных чисел, доказал счетность множества действительных алгебраических чисел и несчетность континуума, ввел общее понятие мощности, доказал равномощность континуумов разного числа измерений и высказал континуум-гипотезу; ввел различные классы точечных множеств, определил операции пересечения и суммирования множеств, провел различение кардинальных и ординальных чисел и их обобщение на трансфиниты. Наконец, в 1895—97 Кантор дал систематизированное изложение своих трудов и положил теорию множеств в фундамент всей математики. В теории Кантора понятие множества не определяется, а лишь поясняется на примерах (множество всех четных натуральных чисел, множество всех натуральных решений данного алгебраического уравнения и т. д.). Множество считается заданным, если указано характеристическое свойство его элементов. Основное отношение — принадлежность одного множества другому. Общность понятия «множество» дала возможность применять его в любой математической области, и практически вся математика использует язык теории множеств. Однако самому Кантору шаг обобщения дался трудно, и его идеи были встречены современниками по-разному: Р. Дедекинд и Д Гильберт признали выдающееся значение теории множеств, в то время как Л. Кронекер был ее убежденным противником. Широкое признание учение Кантора получило на I Международном конгрессе математиков в Цюрихе, в 1897. Однако в это же время в теории множеств обнаружились противоречия, открытие которых (Г. Кантор, С. Бурали-Форти, Б. Рассел) потрясло все основание математики. Кризис этот продолжается и в настоящее время. Но стоит отметить, что противоречия возникают на самых «верхних этажах» иерархии множеств, когда мы образуем «множество всех множеств», или «множество всех порядковых чисел», или «множество всех множеств, не являющихся элементами самих себя» и т. д. Т. о., «наивная» теория множеств, т. е. в том виде, как ее создал Кантор, не может быть использована в полном объеме. С одной стороны, несмотря на противоречивость, ею продолжали пользоваться в различных областях математики (как языком, удобным для изложения предмета). С другой стороны, необходимо было исправить существующее положение дел. Были предложены различные выходы из создавшейся ситуации, но их пришлось признать в конечном итоге неудовлетворительными. Кратко эти попытки «ремонта» теории множеств резюмируются в характеристике трех основных течений, сложившихся в основаниях математики: логицизма, интуиционизма и формализма. С точки зрения логицизма математика — отрасль логики. Определения и теоремы математики следует давать и доказывать в терминах логических понятий. Приспосабливая логицистичес- кое построение математики к открытиям противоречий, Рассел с помощью разветвленной теории типов исключил непредикативные определения. Однако Рассел не смог обойтись без аксиомы сводимости, утверждающей, что для каждого ненулевого свойства высшего порядка найдется равнообъ- емное свойство порядка ноль. К числу наиболее современных работ относится работа У. Куайна (W. Quine), предложившего бестиповую аксиоматическую систему теории множеств (ко- нечноаксиоматизируемую) с ограничением на схему аксиом свертывания Зх Vy(ye х <=> ф(у))> где q> — стратифицируемая формула, т. е. формула, получающаяся из формулы языка теории типов «стиранием» типов (в системе Куайна существует, напр., множество всех множеств). Логицизм не смог конструктивным путем достичь своей цели. В интуиционистской математике Л. Брауэр (L. Brouwer) ограничил использование исключенного третьего закона и ввел новую трактовку логических связок и кванторов. Была построена новая математика, включая теорию континуума. Однако эта другая математика в корне отличалась от той, которая развивалась в течение почти трех тысяч лет. Этот путь также оказался далек от решения вопроса обоснования математики. Наконец, выход был предложен Д. Гильбертом в виде «финитной установки» (см. Фанатизм), однако и этот путь оказался неудовлетворительным. Тем не менее именно на этом пути были сделаны, может быть, самые плодотворные и приемлемые для большинства математиков попытки преодолеть кризис. В 1904—08 Э. Цермело (Е. Zermelo) предложил первую систему аксиом, которой оказалось достаточно, чтобы получить все важные для математики результаты и в которой не получалось ни одно из известных противоречий. В настоящее время существуют несколько общепринятых систем аксиоматической теории множеств, из которых наиболее известной является система Цермело—Френкеля. К последней часто добавляют аксиому выбора, которая носит крайне неконструктивный характер и утверждает существование функции выбора для любого семейства непустых попарно дизъюнктных множеств (формулировка впервые дана Цермело в 1904, и он использовал аксиому выбора для доказательства теоремы о возможности вполне упорядочения любого множества). Попытки доказать или опровергнуть аксиому выбора в рамках системы Цермело—Френкеля оказались тщетными (в 1940 К. Гедель доказал, что аксиома выбора совместна с этой системой (при условии непротиворечивости последней)), а в 1963 П. Коэн (R Cohen) доказан совместность отрицания аксиомы выбора с системой (при том же условии непротиворечивости последней). Т. о., одной из попыток выхода из кризиса явилось создание аксиоматической теории множеств, которая занимается изучением фрагментов «наивной» теории множеств, применяя методы математической логики. Для ряда существующих систем аксиоматической теории множеств характерно ограничение схемы аксиом свертывания так, чтобы избежать возникновения противоречий. Это системы Цермело и Цермело—Френкеля. Другой ряд систем характеризуется тем, что в них противоречия устраняются как следствия непредикативных определений. Пример — теория типов Рассела. Наконец, ряд систем преследуют специфические цели (конечность числа аксиом, нестандартные логические средства вывода и т. д.). Это системы Неймана—Геделя—Бернай- са, Куайна и появившиеся за последние 25 лет системы, ос-

589

МНОЖЕСТВЕННОСТЬ МИРОВнованные на неклассических логиках (в первую очередь — на интуиционистской логике). Аксиоматический подход позволил решить ряд вопросов о соотношении различных аксиоматических систем теории множеств, придать точный смысл вопросам неразрешимости ряда математических проблем (континуум-проблемы, в частности), решить некоторые трудные классические проблемы топологии, теории кардинальных и ординальных чисел. Тем не менее вопрос о непротиворечивости всех этих систем остается открытым. Тесная связь между теорией множеств и философией математики породила много вопросов о природе противоречий и аксиоматизации этой теории. Во взглядах на то, как можно было бы удовлетворительно обосновать теорию множеств, имеются большие расхождения. Но подавляющее число математиков продолжают с успехом применять понятия, методы и результаты этой теории в большинстве разделов математики и твердо верят в то, что усилия по устранению противоречий приведут к ее реабилитации. «Эта позиция отнюдь не исключает готовности интерпретировать теорию множеств совсем не так, как это обычно делается, что соответствует, очевидно, существующей потребности в пересмотре интерпретации логики и математики вообще» (Френкель А, Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. М., 1966, с. 416). Лит.: Хаудорф Ф. Теория множеств. М.—Л., 1937; Бурбаки Н. Теория множеств. М, 1965; Коэн П. Дж. Теория множеств и континуум-ги- потеза^М., 1969; Куратовский К., МостовскийА. Теория множеств. М, 1970; Йех Т. Теория множеств и метод форсинга. М., 1973; Александров П. С Введение в теорию множеств и общую топологию. М, 1977; Кантор Г. Труды по теории множеств. М., 1985. В. X. Хаханян

МНОЖЕСТВЕННОСТЬ МИРОВ- идея, зародившаяся в Античности в связи с критикой геоцентрических воззрений на природу (Демокрит). В эпоху Возрождения получила развитие в работах Д. Бруно (16 в.). Концепция естественнонаучного (в частности, астрономического) негеоцентризма сыграла в истории науки важную эвристическую роль, позволив преодолеть гелиоцентризм Коперника: переход от «мира» Коперника к «миру» Д. Тершеля, в котором Солнце оказывается одной из звезд в нашей Галактике. Под влиянием этой концепции был осуществлен (уже в 20 в.) переход от «мира» Гершеля к «миру» Хаббла: наша Галактика в свою очередь оказалась не центром Вселенной, а лишь «небольшим» островком в гигантском множестве галактик (Метагалактике). Идея множественности миров в астрономическом смысле на этом не останавливается: в конце 20 в. она побуждает исследователей выдвинуть гипотезу о существовании множества Метагалактик, в котором уже и Метагалактика теряет свое привилегированное положение. В 20 в. идея множественности миров получила дальнейшее развитие не только в мега-, но и в микронаправлении: возникло представление о качественном многообразии материи не только «вширь», но и «вглубь». В результате всех этих процессов первоначальный астрономический негеоцентризм принял более общую форму естественнонаучного негеоцентризма (концепция структурных уровней материи). Суть естественнонаучного негеоцентризма — борьба против абсолютизации «земного» (макроскопического) мира, являющегося естественной средой обитания человека, против произвольной экстраполяции любых конкретных свойств и законов этого мира на другие формы объективной реальности без учета специфики последних. Между тем создание в 19 в. неевклидовой геометрии и теории множеств и открытие в 20 в. теории относительности и квантовой механики показали ограниченность концепции естественнонаучного негеоцентризма и поставили проблему развития и обобщения идеи множественности миров в совершенно новом и весьма неожиданном направлении. Такое обобщение оказалось необходимым в связи с потребностью понять своеобразие перехода от мира обычных «земных», объектов, с которыми человек имеет дело в своей повседневной практике («макромир»), к миру объектов гигантского масштаба («мегамир»), с одной стороны, и к миру микрообъектов («микромир») — с другой. Очевидно, что обобщение идеи множественности миров требует, прежде всего, уточнения понятия «мир». «Мир» выступает как некоторая материальная система, реализующаяся через систему взаимосвязанных атрибутов. Эта взаимосвязь имеет столь же объективный и универсальный характер, как сами атрибуты. Атрибутивный характер движения, пространства, времени, взаимодействия и т. п. и взаимосвязи между ними обусловлен тем, что они выражают то общее, что присуще не одной из сфер бытия, а всем трем сферам бытия (неорганическим, биологическим и социальным системам). Эти общие черты указанных трех сфер бытия фактически представляют собой не что иное, как объективные условия принципиальной наблюдаемости объекта исследования. Очевидно, что объект не может быть принципиально наблюдаемым, если он не обладает таким атрибутом, как взаимодействие. Но взаимодействие предполагает движение, движение — пространство и время и т. п. Т. о., если в качестве единственного необходимого и достаточного критерия объективного существования постулируется принципиальная (т. е. прямая или косвенная, актуальная или потенциальная) наблюдаемость, то необходимые объективные условия этой наблюдаемости должны быть присущи любому объекту. Отказ от одного из этих условий неизбежно должен привести к отказу от принципиальной наблюдаемости и, следовательно, к заключению о невозможности объективного существования соответствующего объекта. Так как атрибуты материального мира являются универсальными характеристиками любого из составляющих его материальных объектов, то все особенности каждого атрибута (в отличие от других атрибутов) универсальны. Эти особенности фиксируются в процессе познания в форме соответствующих «аксиом» (напр., аксиома Архимеда о непрерывности пространства, аксиома Лейбница о неаддитивности целого и т. п.). Развитие математики и физики за последнее столетие показало, что всеобщее содержание таких атрибутов, как пространство, время и пространственное изменение, неоднородно. Положение о неоднородности всеобщего содержания атрибутов материального мира имеет принципиальное значение: оно свидетельствует о том, что в основе самого «здания» материи лежит фундаментальное противоречие между абсолютно и относительно всеобщим содержанием атрибутов, за пределы которого исследователь не в состоянии выйти (как бы это ни хотелось исследователю). Из этого следует важный вывод о многообразии типов каждого атрибута в онтологическом смысле. При наличии взаимозависимости между атрибутами материального мира, если модифицируется какой-то всеобщий признак у одного атрибута, то это затрагивает какие-то признаки у всех других атрибутов. В результате материальная система, реализующаяся через систему соответствующих атрибу-

590

МНОЖЕСТВОтов подвергается в целом существенной модификации, и наш исследователь «вступает» в новый «мир» (онтологический негеоцентризм). Хотя концепция множественности материальных миров в онтологическом смысле является гораздо более обшей и абстрактной, чем старая концепция множественности материальных миров в естественнонаучном смысле, тем не менее она обладает еще более развитой и потому более глубокой эвристической функцией, чем это было в случае концепции естественнонаучного негеоцентризма. В области релятивистской космологии она делает понятным, почему релятивистские космологические модели не ограничиваются, подобно классическим, модификацией только «модусов» материи, но затрагивают фундаментальные характеристики таких атрибутов, как пространство и время. Более того, концепция онтологического негеоцентризма ориентирует научное исследование в области космогонии и космологии на модификацию не только фундаментальных характеристик пространства и времени, но и таких атрибутов материи, как движение, структура, причинность, взаимодействие и т. п. В области нерелятивистской квантовой механики онтологический негеоцентризм позволяет обнаружить двойственный характер боровского принципа дополнительности; 1) взаимо- исключаемость макроскопического, пространственно-временного и макроскопического причинного описания поведения микрообъектов: и 2) взаимоисключаемость пространственно- временного и причинного описания вообще. Он показывает правильность первой формулировки и ошибочность второй. В области релятивистской квантовой механики (теория элементарных частиц) концепция онтологического негеоцентризма позволяет наметить новую стратегию научного поиска. Оказывается, что наряду с квантово-полевым подходом к объединению известных физических взаимодействий возможен иной (не полевой) подход. Этот подход приводит к построению квантовой теории относительности, осуществляющей содержательный синтез релятивистских и квантовых принципов (в отличие от квантовой теории поля, объединяющей эти принципы лишь формально). Еще более общая формулировка концепции множественности миров была дана Лейбницем (17 в.) в его учении о множественности логически возможных миров. Согласно Лейбницу, объективное существование может обрести любой мысленно воображаемый мир, если его структура не противоречит законам формальной логики. Наблюдаемый нами мир потому стал действительным (существующим актуально), что он оказался (с христианской точки зрения) наилучшим из логически возможных миров. Он является наилучшим по той причине, что в нем имеется, так сказать, оптимальное сочетание добра и зла. Благодаря этому наблюдаемый мир оказывается лучшей школой для обучения добру (соблюдению в человеческих действиях норм христианской морали). Т. о., согласно концепции логически возможных миров, реально возможны миры с любым отклонением от атрибутов материи (внепространственный и вневременной мир; абсолютно неизменный или абсолютно изменчивый мир; мир «чистых» сущностей без явлений или «чистых» явлений без сущностей; абсолютно упорядоченный или абсолютно хаотический мир и т. п.). Следовательно, множественность логически возможных миров допускает объективное существование не только принципиально наблюдаемых, но и принципиально ненаблюдаемых миров. Лейбницевская концепция логически возможных миров получила дальнейшее развитие в современной логике (Р. Кар- нап, Л. Витгенштейн, С. Крипке и др.). Так как многообразие логически возможных миров существенно зависит от системы логических законов, лежащих в основании формальной логики, то, модифицируя эту систему (изобретая новое логическое исчисление), можно модифицировать и множество логически возможных миров. Наконец, в истории философии известна и такая интерпретация проблемы множественности миров, которая допускает объективное существование мира (или даже нескольких миров), в котором не соблюдаются не только законы природы, но и законы логики («иррациональный» мир). В этом случае мы имеем дело не только с принципиально ненаблюдаемым, но и с таким ненаблюдаемым, которое иррационально, т. е. непостижимо с помощью какого угодно логического мышления (независимо от характера логического исчисления, которое при этом используется). Познание такого мира, согласно концепции философского иррационализма, возможно только с помощью особого мистического чувства. Итак, в конце 20 в. понятие «множественности миров» употребляется в следующих существенно разных значениях: 1) множественность материальных миров в традиционном естественнонаучном смысле (естественнонаучный негеоцентризм); 2) множественность материальных миров в онтологическом смысле (онтологический негеоцентризм); 3) множественность логически возможных миров (логический негеоцентризм); 4) множественность произвольных миров (мистический негеоцентризм). Значения (1) и (2) допускают объективное существование только принципиально наблюдаемых миров; при этом ( 1 ) связывает принципиальную наблюдаемость с однородностью всеобщего содержания атрибутов материи, а (2) — с неоднородностью этого содержания. Значения (3) и (4) допускают объективное существование принципиально ненаблюдаемых миров; причем (3) предполагает, что принципиально ненаблюдаемый мир должен обязательно подчиняться законам логики, тогда как (4) постулирует неподчинение этого мира логическим законам. Лет.: Бруно Д. О бесконечности, вселенной и мирах. М., 1936; Бранский В. П. Философское значение проблемы наглядности в современной физике. Л., 1962; Он же. Философские основания проблемы синтеза релятивистских и квантовых принципов. Л., 1973; Визгин В. П. Идея множественности миров. М, 1988; Ильин В. В. Негеоцентрические мотивы в современной науке.— В кн.: Эволюция материи и ее структурные уровни, вып. 1. М., 1981; Кармин А. С. Познание бесконечного. М., 1981; Мостепаненко А. М. Проблема существования в физике и космологии. Л., 1987; Фатиев И. И. «Возможные миры» в философии и логике. Иркутск, 1993. В. П. Бранский

МНОЖЕСТВО— философская категория, рассматриваемая, как правило, совместно с категорией единого, а также одно из главных понятий математики, развитое на основании этих категорий. Платон вводит понятие множества, исходя из противопоставления единого и иного. Единое, по определению, не подразумевает ничего, кроме себя, т. е. не допускает никакого отношения и может быть мыслимо лишь само по себе. Иное же всегда есть иное по отношению к чему-то (также иному по отношению к нему). Следовательно, иное подразумевает мно-

591

МНОЖЕСТВОжество. Однако множество невозможно мыслить, исключив представление о едином, поскольку в противном случае каждая его часть (элемент) не может быть рассмотрена как единство, а будет дробиться до бесконечности. Этот аргумент был впоследствии развит Пропит, который всякое множество рассматривал как причастное единому в двух отношениях: ю-первьгх,какофаниченнсюцелое,аво-вторых,каксоставлен- ное из единичностей. Мысль о причастности множества единому он истолковал так, что всякое множество произведено от единого-в-себе, а единство является одновременно производящей мощью, которая уменьшается вместе с количественным ростом множества, поскольку последний означает уменьшение причастности единому. Важный аспект отношения единого и многого был рассмотрен Аристотелем, который среди других значений единства указал непрерывность. Непрерывное количество (величина) едино и противопоставляется раздельному количеству (см. число), которое есть множество единиц. Попытка рассмотрения непрерывного количества как множества является грубой логической ошибкой, приводящей к апориям. Возникновение последних Аристотель объясняет именно неправомерным представлением единого (непрерывного) как множества — единого интервала времени как множества моментов или единого отрезка прямой как множества точек. Философия Нового времени не уделила понятию множества такого серьезного внимания, как античная. Кант ввел эту категорию в свою таблицу чистых понятий рассудка как одну из трех категорий количества (две другие — единство и цельность), но, рассматривая схемы количества, говорил уже не о множестве, а об экстенсивной величине. Последняя должна бь1тьрассма1ренакакцельность,формируемаяпоследователь- ным прибавлением друг к другу множества частей. Дальнейший философский интерес к понятию множества обусловлен развитием множеств теории в математике. Именно с этой теорией был в значительной мере связан кризис оснований математики, потребовавший значительной переоценки не только содержания математического знания, но и его философских оснований. В качестве математической теории «учение о множествах» было создано Кантором, который, впрочем, рассматривал его не как одну из математических дисциплин, а как фундамент для всей математики. Из понятия множества предполагалось вывести все основные математические понятия, прежде всего понятие числа. В основе канторовского представления о множестве лежит аристотелевское определение сущности, т. е. того, что может выступать лишь как подлежащее предложения и о чем сказываются его свойства. Кантор рассматривает множество как класс предметов, наделенных общим свойством и ясно отличимых, на основании исключенного третьего закона, от всех других предметов, этим свойством не обладающих. Само множество также рассматривается как сущность и может объединяться в совокупность с другими множествами. Причем часто используемый Кантором прием формирования множеств состоит в выделении всех предметов, обладающих данным свойством. Этот прием вызвал в дальнейшем серьезные подозрения из-за того, что не указывает никакой конструктивной процедуры, а потому вводит в рассмотрение объекты, имеющие сомнительный онтологический статус. Для Кантора ясное указание свойства было достаточным основанием признать существующим и предмет, которому это свойство приписывается. Иными словами, свойство конституирует сущность, о которой сказывается. Но поскольку свойство отождествлено с множеством, всякое множество является конституирующим для своих элементов. Существование объекта всегда обусловлено его включением в множество. Поэтому Кантор строит бесконечную иерархию все более мощных множеств, последовательно включаемых одно в другое. Это явно противоречит идеям Прокла, который в наращивании множественности видел угасание производящей мощи и нарастание неопределенности (беспредельность). Завершением этой иерархии явилось «множество всех множеств, не являющихся собственным элементом». Введенное так понятие содержит очевидное противоречие, однако способ его образования ничем не отличается от способов образования других понятий канторовской теории. Последнее обстоятельство поставило под подозрение все созданное Кантором учение о множествах, а заодно и значительную часть всей математики, поскольку остался неясен сам механизм появления противоречия. Еще одно введенное Кантором понятие, которое порождает трудности, — это понятие непрерывного множества. Важным результатом Кантора является теорема о том, что мощность любого множества всегда меньше мощности множества всех его подмножеств. В частности, множество всех подмножеств множества натуральных чисел превосходит последнее по мощности, т. е. является несчетным. Кантор доказал также существование взаимно-однозначного соответствия между этим несчетным множеством и множеством всех точек произвольного отрезка прямой или множеством всех действительных чисел, лежащих в заданном интервале. Такие множества Кантор назвал непрерывными, а их множество — континуумом. Хотя эти множества довольно прочно вошли во многие учебники, их использование нельзя считать полностью логически оправданным. Уже Аристотель считал рассмотрение непрерывной конфигурации как множества грубой ошибкой. К этому можно добавить, что если признать, напр., отрезок прямой состоящим из бесконечного числа отличимых друг от друга элементов, то невозможно представить никакого способа индивидуации этих элементов и их реального различения между собой, поскольку всякое множество имен или предложений языка может быть только счетным. Канторовский проект создания теории множеств как основания математики был позднее осуществлен Цермело, который создал аксиоматическую теорию множеств. В рамках этой теории действительно оказалось возможным дать определения основных понятий математики, исходя из понятия множества. Однако за подходом Цермело можно увидеть совершенно иные, нежели у Кантора, философские основания. Термины «множество» и «элемент множества» вводятся как неопределяемые, точнее, они определяются системой отношений, фиксированных в аксиомах. Последнее может значить, что они должны быть рассмотрены не как сущности, обладающие свойствами, а как неопределенные сами по себе объекты, обозначающие лишь места в заданной теорией абстрактной структуре. Лит.: Кантор Г. Труды по теории множеств. M, I985; Платон. Пар- менид.— Собр. соч. в четырех томах, т. 2, с. 346—412; Прокл. Первоосновы теологии.— В кн.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М., 1974; Френкель А., Бар-Химел И. Основания теории множеств. М, 1966; Новоселов M. M. Абстракция множества и парадокс Рассела.— В кн.: Тр. научно-исследовательского семинара Логического центра Института философии РАН (1998). М., 1999. Г. Б. Гутнер

592

МОДАЛЬНАЯ ЛОГИКА

МОДАЛЬНАЯ ЛОГИКА- область логики, в которой изучаются логические операторы, называемые модальностями. В качестве стандартных обычно используются (алетичес- кие) модальности: «необходимость» и «возможность». Первые исследования в области модальной логики принадлежат Аристотелю, который наряду с ассерторическими силлогизмами ввел в обращение модальные силлогизмы, в которых хотя бы одна из посылок является высказыванием типа «А необходимо принадлежит В», «А возможно принадлежит В». При этом необходимое Аристотель не считал возможным. Следующий шаг в развитии модальной логики сделал ученик Аристотеля Теофраст, который стал относить модальность к высказываниям в целом, а не к отдельным понятиям. Кроме того, он принял тезис: все необходимое возможно, что открыло дорогу к определению возможности через необходимость: «возможно А» эквивалентно «не необходимо не-А». В средние века произошло разделение модальностей на модальности de dicto (о речи), относящиеся к высказыванию в целом, и модальности de re (о вещи), относящиеся к свойствам. Современные исследования модальной логики связаны во многом с именем К, Льюиса, построившего исчисления SI - S6. Характерным примером могут служить его исчисления S4 и S5 (в трактовке К. Гёделя). Эти исчисления строятся как расширения классической логики высказываний и классической логики предикатов. Язык логики пополняется модальным оператором d (необходимо), действующим на предложения языка. Оператор возможности 0 вводится как сокращение для —I и —I. Определение формулы пополняется пунктом: если - А формула, то а А — тоже формула. Аксиоматику пропозиционального модального исчисления получаем, добавляя к аксиомным схемам и правилам вывода классической логики высказываний модальную схему аксиом °(Л=> B)z)(nAz>nB)H правило вывода: «если доказуемо A z> В, то доказуемо dAz> dB» (правило С). Это пропозициональное модальное исчисление С2. Заменив правило С более сильным правилом вывода: «доказуемо А —>доказуемо dA» (правило Геделя) и добавив к С2 одну из аксиомных схем d A z> A, oAz>ddA,-idAz> o-ioA, получаем пропозициональные модальные исчисления Т, S4 и S5 соответственно. С этими исчислениями не возникает никаких принципиальных проблем. Совершенно иная ситуация возникает, если эти «модальные приставки» добавлять к классической логике предикатов, поскольку в предикатных модальных контекстах может нарушаться закон подстановочности тождественных VxVy(x = у з (F(x) z> F{y) • К примеру (пример Куайна), утверждение «необходимо, что 9 больше 7» и его экзистенциальное обобщение «3х такой, что необходимо, что х больше 7» верно, если х есть 9 и 9 есть натуральное число, но неверно, если х есть 9 и 9 есть число планет. Согласно Куайну, вхождение переменной х в открытую формулу «необходимо, что х больше 7» референциально неясно, поскольку нельзя гарантировать, что, будучи связанной, переменная х именует в точности один объект. Поэтому модальная логика предикатов требует некоторого изменения принципов, на которых построена немодальная стандартная теория квантификации. В частности, экзистенциальное обобщение в модальных контекстах должно основываться на следующем правиле: 3 -кван- тификация открытого предложения справедлива, если, и только если, имеется замкнутый терм, подстановка которого на место переменной квантификации приводит к истинному предложению. Соответственно подстановочность тождественного имеет место, если, и только если, взаимозаменяемые термины являются синонимами. Принятие такого принципа в теории квантификации ведет к т. н. подстановочной интерпретации кванторов, в отличие от стандартной, или объективной, их интерпретации. В стандартной интерпретации значениями связанных переменных являются объекты универсума, в подстановочной — термины языка. Подстановочная теория ничего не говорит о существовании или несуществовании объектов; она исследует лишь определенные отношения между утверждениями языка. Все истины теорий подстановочного типа являются в общем случае лингвистическими, и их использование для описания конкретных ситуаций требует дополнительных допущений о характере универсума (множестве объектов, допустимых в данной ситуации). Еще один способ обоснования квантификации в модальных контекстах основан на допущении, согласно которому значениями связанных переменных в модальных контекстах являются не объекты и не термины, а смыслы, т. е. определенные способы понимания объектов. При этом одному и тому же объекту могут соответствовать различные смыслы (подробнее см.: Именования теория, Экстенсиональность). С учетом этих разъяснений становится понятным, что, хотя чисто технически нет никаких препятствий к построению предикатных модальных исчислений С2, Т, S4, S5 посредством указанных выше «модальных приставок», в этих исчислениях (за исключением S5) нельзя гарантировать безусловного выполнения принципа подстановочности тождественного. Поэтому поступают следующим образом: помимо предикатных исчислений С2, Т, S4 введением дополнительной аксиомной схемы, известной как формула Баркан: V хоА(х) з d V хА(х) (в S5 эта формула является теоремой). Принцип подстановочности тождественного строго выполняется в ВС2, ВТ, BS4, S5. В модальных предикатных исчислениях с равенством («модальная приставка» присоединяется в этом случае к классическому исчислению предикатов с равенством) для обеспечения подстановочности тождественного должно выполняться условие V х V у(х=у z> u(x=y)). Содержательные трудности возникают и в связи с самой «модальной приставкой». Исчисления с правилом Геделя и аксиомной схемой аАз А называются нормальными, т. е. соответствующими содержательным стандартам логической необходимости: всякая теорема логически необходима (логически истинна) и всякое необходимо истинное утверждение истинно. Все остальные исчисления не считаются нормальными, и для них отдельно должны быть указаны смыслы, в каких они используют операторы необходимости и возможности. Вот некоторые возможные смыслы этих операторов, отличные от указанного выше «алетического» смысла d и 0.1 ) а означает доказуемость, а 0 - непротиворечивость (интуиционистские модальности, не исключающие, впрочем, существования специальной логики доказуемости); 2) d означает обязательность в смысле необходимости соблюдения норм, а 0 - позволение, или отсутствие запрещения (деонтические модальности); 3) d означает приемлемость эмпирической гипотезы, а 0 - ее неот- вергаемость (индуктивные модальности); 4) d означает «везде» или «всегда», а 0 - «кое-где» или «иногда» (пространственно- временные модальности); 5) d означает «знаю, что», а 0 - «не знаю не» (эпистемические модальности). Существенно, что этот список потенциально неограничен (т. е. он ограничен только нашей изобретательностью, а не существом дела).

593

моделей теория Синтаксические характеристики операторов d и 0 во всех этих случаях должны быть различными. Напр., для деонтических модальностей не проходит аксиомная схема dAz> A, поскольку нормы могут быть нарушены. Вместо нее должна использоваться аксиомная схема oAz> —id—iA (обязательная норма допустима). Для всех этих и многих других модальных исчислений остро встала проблема их формальной интерпретации: построение адекватной им формальной семантики, в которой: 1) каждая формула исчисления является либо истинной, либо ложной; 2) каждая доказуемая формула истинна (непротиворечивость исчисления); 3) каждая истинная формула доказуема (полнота исчисления); 4) установлена тесная связь с содержательной семантикой. Первый шаг был сделан Р. Карнапом. Используя идеи Лейбница, он строит семантику на основе множества описаний состояния (положений дел, характеризуемыхсредствамиязы- ка, или «возможных миров»). Высказывание «А возможно» семантически характеризуется им как «А истинно хотя бы в одном описании состояния (возможном мире)» и высказывание «А необходимо» как «А истинно во всех описаниях состояния (возможных мирах)». Следующий шаг связан с именем С Крипке. Он отказался от обязательного представления возможного мира в виде описания состояния, зависящего от структуры логического языка. Такое представление сохраняется только в канонических моделях (максимально непротиворечивых множествах), тогда как в общем случае возможный мир — это просто элемент произвольного непустого множества (возможных миров). При этомдопускаетсявозможностьсуществованияизолированных элементов такого множества (элементов, не связанных ни с какими другими элементами множества). Для формального выражения этой идеи Крипке вводит отношение достижимости — некоторое бинарное отношение R, определимое на множестве возможных миров. Пусть а и b — возможные миры. Тогда, если имеет место a R Ь, то эти миры связаны: из мира а можно достичь мира Ь. В противном случае это оказывается невозможным. Формальные семантики для различных исчислений различаются теперь только свойствами отношения R. Так, чтобы получить адекватную семантику для S4, достаточно предположить, что отношение R рефлексивно и транзитивно. Если дополнительно предположить симметричность этого отношения, то получим адекватную семантику для S5. В этом последнем случае каждый возможный мир достижим из каждого, и надобность в специальном отношении достижимости отпадает. Предложенная Карнапом формальная модальная семантика соответствует этому частному случаю и годится, следовательно, только для S5. Далее, для каждой предикатной модели каждый мир w из множества возможных миров W, на котором определено бинарное отношение достижимости R, характеризуется непустым множеством Dw индивидов, существующих в этом мире. Существует также выделенный элемент w*, называемый действительным миром. Для разных w множества Dw могут быть разными. С этой точки зрения понятно, почему принцип подстановоч- ности тождественного и экзистенциальное обобщение требуют ограничений в модальных контекстах. Если индивидные константы или переменные находятся в сфере действия модального оператора, то они могут обозначать один и тот же индивид в действительном (выделенном) мире, но различные индивиды в других возможных мирах (а в каких-то мирах ничего не обозначать). Поэтому, чтобы указанные принципы были применимыми в модальных контекстах, каждый входящий в этот контекст индивидный символ должен обозначать один и тот же объект во всех мирах, связанных с данным миром отношением R. Быстрый рост числа модальных исчислений в 70—80-е гг. поставил вопрос о создании более общей и более богатой по своим возможностям формальной семантики, чем семантика Крипке. Один из путей создания такой семантики связан с именем 3. Стахняка. Его основная идея элегантна и проста, хотя ее реализация технически может быть очень сложной. Семантика Крипке является теоретико-множественной. Каждый «возможный мир» есть просто лишенный внутренней структурыэлементнекоторогомножества,которому(элемен- ту) в предикатных интерпретациях приписано еще одно множество — множество индивидов, допустимых в этом мире. Вся ее изобразительная сила определяется поэтому только свойствами отношения R. Если удастся наделить и сами элементы внутренней структурой, то изобразительная мощь формальной семантики резко возрастет. Для реализации этой идеи Стахняк использовал сочетание алгебраических и теоретико-множественных подходов. На исходном множестве, рассматриваемом в качестве алгебраического объекта, можно построить вторичное множество алгебраических структур (напр., ультрафильтров). На новом множестве процесс можно повторить, получая множество элементов с более богатой структурой, а затем построить на нем отношение достижимости R. Тем самым мы получаем семантику возможных миров, в которой в отличие от семантики Крипке элементы базисного множества могут быть наделены сколь угодно сложной внутренней структурой. Такого рода формальная семантика обладает огромной изобразительной силой. Ее можно использовать не только для интерпретации существующих модальных исчислений, но и для построения новых модальных исчислений, обладающих наперед заданными желательными семантическими свойствами. Фактически впервые появилась возможность того, что современная формальнаялогикаможетбытьиспользованане тол ько и даже не столько в качестве преимущественного средства для построения оснований математики, как это повелось со времен Д. Гильберта, сколько в качестве метода построения оснований любого вида научного знания, в том числе философского. Лит.: Gabbay D. M. Investigations in Modal and Tense Logics with applications to problems in Philosophy and linguistics. N. Y., 1976; Леммон Е. Алгебраическая семантика для модальных логик I. IL— В кн.: Семантика модальных и интенсиональных логик. М., 1981; Костюк В. Н. Элементы модальной логики. К., 1976; Крипке С. Семантический анализ модальной логики.— В кн.: Фейс Р. Модальная логика. М, 1974; Stachniak Z Introduction to model theory for Lesniewski's Ontology. Wroclaw, 1981; Hughes G E. and Cresswell M. J. A Compation to Modal Logic. Methuen — London, 1984; Van Benthem J. A. F. K. Modal and Classical Logic. Napoli, 1983; Zeman J. J. Modal Logic. The Lewis- Modal Systems. Oxf., 1973; Segerberg К. An essay in classical modal logic — «Filosofiska Studier», Uppsala, 1971, N 13; Chagrov A. V., Zakhar- yaschev M. Modal Logic. Oxf, 1997. В. Н. Костюк

МОДЕЛЕЙ ТЕОРИЯ- раздел математической логики, изучающий модели формальных теорий, соотношения между моделями и теориями и преобразования моделей. Предшественниками теории моделей были Б. Больцано и Э. Шредер, осознавшие понятие выполнимости формулы на интер-

594

МОДЕЛЕЙ ТЕОРИЯпретации. В настоящий момент теория моделей делится на следующие разделы: Классическая теория моделей (КМТ), изучающая теоретико- множественные модели классических теорий. Алгебраическая теория моделей (ATM), изучающая прежде всего модели неклассических логик, базирующиеся на обобщенной семантике истинностных значений. Теория моделей Крипке (СВМ), изучающая модели неклассических логик, базирующиеся на возможных миров семантике. Интерпретации реализуемости (ИР), моделирующие логики и теории как исчисления задач.

КМТберет начало от работ Лёвенгейма (1915) и Скулема (1920), установивших существование моделей любой бесконечной мощности для любой непротиворечивой теории, имеющей бесконечную модель. Этот результат вначале рассматривался как парадоксальный, потому что из него следовало существование счетных моделей несчетных множеств, а мощность множества в те времена содержательно интерпретировали как число элементов, по аналогии с конечными множествами, а не как сложность его задания, как сейчас делается по аналогии с теорией алгоритмов. Фундаментальным результатом КМТ явилась теорема Геделя о полноте классической логики предикатов (первого порядка), из которой следует существование моделей у любых (основанных на этой логике) непротиворечивых теорий. В 70-е гг. выяснилось, что теорема Геделя о полноте эквивалентна аксиоме выбора множеств теории. Если задана некоторая сигнатура (перечисление констант, функциональных символов и предикатов вместе с числом аргументов у них), то (классической) интерпретацией данной сигнатуры является непустое множество объектов — универсум интерпретации, и функция вычисления значения C, сопоставляющая каждой константе — элемент универсума, n-местной функции/—функционал W—> ^л-местному предикату Р— функционал W —»{0,1}. В интерпретации естественно определяется понятие значения любого терма и любой формулы теории (точное определение истинности формулы в интерпретации было впервые дано А. Тарским). Интерпретация называется моделью теории, если в ней истинны все аксиомы теории. Еще одной формулировкой теоремы полноты Геделя является совпадение множества теорем с множеством формул, истинных в любой модели теории. По теореме Мальцева о компактности, теория имеет модель тогда, и только тогда, когда любое конечное число ее аксиом имеет модель. Эта теорема послужила основой для построения нестандартных моделей традиционных математических объектов, таких, как действительные и натуральные числа. В самом деле, взяв в качестве теории все истинные на стандартной модели формулы и добавив новое число ю и бесконечную совокупность аксиом ю > 0, со > 1, © > п, мы получаем, что любая конечная совокупность новых аксиом удовлетворяется на стандартной модели. Значит, есть и модель, где они все выполнены. Она сохраняет все выразимые на языке логики предикатов свойства стандартной модели, но пополнена новыми элементами. Позитивно использовал существование нестандартных моделей А. Робинсон (1960). Он показал, что в нестандартной модели анализа можно на строгой основе возродить методы математиков 17—18 вв., использовавших бесконечно малые и бесконечно большие величины. Основополагающим явился здесь результат, что любое конечное нестандартное число однозначно разлагается в сумму стандартного и бесконечно малого. Далее, сохранение всех выразимых свойств используется для установления принципов переноса, которые позволяют отбрасывать бесконечно малые либо доказывать общее утверждение о стандартных числах на основе рассмотрения одной бесконечно малой либо бесконечно большой величины. Но здесь приходится строго разделять формулы стандартного языка и формулы метаязыка, говорящего о нестандартной модели. В частности, утверждения, явно включающие предикат «быть (не)стандартным», уже могут нарушать все свойства стандартной модели. Дальнейшее развитие нестандартного анализа привело к теории полумножеств Г. Хаека и к альтернативной теории множеств С. Вопенки, где конечные нестандартные совокупности могут включать бесконечные подклассы. Современная КМТ развивается во многих направлениях, большинство из которых в данный момент имеют дело со сложнейшими идеальными математическими понятиями (абстрактными объектами) без выхода на общенаучные либо методологические результаты. Правда, приятным исключением является совокупность теорем, характеризующих теории частного вида через их модели. V -теория — это теория, все аксиомы которой имеют вид \/хА(х), где х — совокупность переменных, и А не содержит кванторов. Теорема Лося. Теория представима как V -теория тогда, и только тогда, когда каждая подсистема ее модели также является ее моделью. Эта теорема при внешней простоте формулировки требует использования абстрактных и сложных конструкций КМТ Таковы же и другие теоремы характеризации. В частности, совокупность систем называется многообразием, если она является множеством моделей теории с аксиомами вида \/xP(t(x) , где Р—предикат. Многообразия — это V -теории, модели которых сохраняются при гомоморфизмах. Теоремы характеризации используются в современной информатике для описания абстрактных типов данных. ATM началась с предложенной Линденбаумом и Тарским концепции, согласно которой любая теория может рассматриваться как алгебра, операциями которой являются логические связки, а объектами — классы формул, для которых доказуема эквивалентность. Такая алгебра называется алгеброй Линденбаума-Тарского (ЛТ-алгеброй) теории. ЛТ-алгебра классической теории—булева алгебра. ЛТ-алгебра интуиционистской — псевдобулева, теории в модальной логике S4 — булева алгебра с замыканиями. Данный подход был вторым основанием и инструментом для построения альтернативной теории множеств. Для неклассических логик он математически эквивалентен СВМ и поэтому в последнее время употребляется менее интенсивно. Трудностью в ATM является интерпретация кванторов. Для данной цели была развита теория цилиндрических алгебр. Семантика возможных миров (СВМ) предлагалась уже Аристотелем, который рассматривал теорию модальных суждений. Ее предшественником можно считать Г. Лейбница, который явно ввел понятие возможного мира. В современном виде она впервые была предложена для частного случая интуиционистской логики Э. Бетом (1954) и последовательно развита для целого ряда логик С. Крипке, имя которого она и получила. При СВМ интерпретациях имеется некоторая алгебраическая система классических (либо, в более тонких случаях, алгебраических) моделей, называемых мирами, связанных отноше-

595

МОДЕЛИРОВАНИЕниями и порою функциями. Для модальных логик СВМ интерпретации обычно используют единственное бинарное отношение достижимости. Логика L называется шкальной, если любая интерпретация с той же системой миров, что у модели L, также является моделью L. Т. о., шкальные логики накладывают ограничения не на отдельные миры, а на их внешние взаимосвязи. Один из интереснейших результатов современной СВМ — перечисление всех суперинтуиционистских и модальных пропозициональных логик, обладающих интерполяционным свойством Крейга: для любой доказуемой импликации А =» В найдется формула С, содержащая лишь термины, общие для А и В, такая, что доказуемы А=> С и С=> В. В работах Л. Л. Максимовой показано, что логик, обладающих свойством Крейга, конечное число. Математическая структура вынуждения, использованная П. Дж. Коэном как промежуточный шаг для построения нестандартных классических моделей теоретико-множественных систем, позднее получила название моделей Крипке для ии- туыционистасой логики. С их помощью решена проблема Гильберта: доказана независимость аксиомы выбора и континуум-гипотезы. Далее, теми же методами установлена невозможность явного построения, в частности, неизмеримого множества действительных чисел и нестандартной модели анализа. Исторически это было одно из первых использований СВМ. Последний класс моделей — ИР. Колмогоровская интерпретация допускает значительную гибкость в классе используемых функционалов, поэтому в ИР используются и алгоритмы, и топологические пространства с непрерывными преобразованиями, и категории, и формальные выводы, и комбинации данных объектов. Наиболее значительные в методологических аспектах результаты, полученные при помощи ИР за последнее время, следующие. Доказана совместимость с интуиционистской математикой моделей брауэровских концепций творящего субъекта и беззаконных последовательностей (см. Интуиционизм) и построены модели вычислимости, основанные на данных концепциях. Т. о., обосновано, что содержательный вычислительный метод может быть представлен как композиция алгоритма, творческого процесса и физических измерений. Доказано, что для многих аксиоматических систем добавление аксиомы выбора к конструктивному анализу и к теории множеств с интуиционистской логикой не нарушает эффективности доказательств. Т. о., аксиома выбора на самом деле не приводит сама по себе к чистым теоремам существования; в данном смысле она концептуально противоречит исключенного третьего закону, который с необходимостью приводит к таким теоремам. Лет.: Кейслер Г., Чэн Ч. Ч. Теория молелей. М., 1977; Максимова Л. Л. Интерполяционные свойства суперинтуиционистских, модальных и позитивных логик.— В кн.: Модальные и интенсиональные логики и их применение к проблемам методологии науки. М., Наука, 1984. Н. Н. Непейвода

МОДЕЛИРОВАНИЕ— представление процесса или ситуации с помощью модели. Применяется для исследования и/илиуправления. Процедуры моделирования используются как в чисто теоретических (математика, логика), так и в прикладных сферах. Можно выделить два типа моделирования, основанные на двух различных определениях модели. В первом случае модель — это конструкция, изоморфная моделируемой системе. При таком моделировании каждому объекту системы ставится в соответствие определенный элемент моделирующей конструкции, а свойствам и отношениям объектов соответствуют свойства и отношения элементов. Классическими примерами моделей, основанных на изоморфизме, являются модели аксиоматических систем в математике. Они задают семантику формальных построений и создают возможность для содержательной интерпретации аксиом. Сами аксиомы, как и следствия из них, считаются предложениями некоторого формального языка. Кроме того, задана область интерпретаций, представляющая собой множество индивидных объектов. Изоморфизм задается функцией, сопоставляющей каждому имени языка некоторый объект из заданного множества, а каждому выражению языка некоторое отношение объектов этого же множества. Если любое высказывание, которое выведено из аксиом, истинно в области интерпретаций (т. е. (»ответствует реальным отношениям объектов), то эта область называется моделью системы аксиом. Моделирование в математике используется, напр., для доказательства непрагиворечивости формальных систем. Так была, в частности, доказана непротиворечивость неевклидовых геометрий. При рассмотрении систем Лобачевского и Римана, как формально построенных аксиоматик, можно найти для каждой из них такое множество объектов в евклидовом пространстве, для которого существует описанное выше соответствие между этим множеством и системой аксиом. Поэтому геометрии Лобачевского и Римана непротиворечивы, если, конечно, непротиворечива евклидова геометрия. Этот тип моделирования используется не только в чистой математике, но также при математическом описании природных, общественных, технологических и т. п. систем. Смысл такого описания состоит в том, что отношения между элементами системы выражаются с помощью уравнений, причем так, чтобы каждому термину содержательного описания системы соответствовала какая-либо величина (константа или переменная) или функция, фигурирующая в уравнении. Сами уравнения называются при этом моделью. Чаще всего математическое моделирование требует абстракции, т. е. отвлечения от некоторых свойств и отношений в моделируемой системе. Это позволяет достичь общности модели и утверждать, что она, игнорируя частности, описывает достаточно широкий круг процессов или систем. К тому же без таких упрощений моделирование оказывается бессмысленным (из-за чрезмерной сложности модели) или вообще невозможным. Другим важным гносеологическим условием моделирования является измеримость всех описываемых объектов и отношений. Чтобы построить модель, необходимо найти их числовое представление. Всякий моделируемый процесс должен быть полностью охарактеризован с помощью параметров, поддающихся измерению. Второй тип моделирования основан на понятии «черный ящик». Этм термином называют в кибернетике объект, внутренняя структура которого недоступна для наблюдения и о котором можно судить только по его внешнему поведению, в частности по тому, как он преобразует приходящие на вход сигналы. Если некоторая система слишком сложна, то нет смысла искать ее математическое описание. Проще попытаться построить вместо нее другую систему, которая при заданных условиях будет вести себя точно так же. Такое моделирование часто используется при исследовании отдельных систем живых организмов с помощью компьютерной симуляции. Описать работу живого организма уравнениями крайне тяжело. Но возможно построить компъю-

596

МОДЕРНИЗАЦИЯ СОЦИАЛЬНАЯтерную схему, которая при подаче на вход определенного стимула давала бы на выходе реакцию, тождественную или близкую к реакции моделируемой системы. Если спектр совпадающих входных и выходных процессов достаточно широк, то можно ожидать, что построенная схема точно воспроизводит исследуемый объект. Лет.: Эшби У. Р. Введение в кибернетику. М., 1959; Гастев Ю. А. Гомоморфизмы и модели. Логико-алгебраические аспекты моделирования. М., 1975; Кузин Л. Т. Основы кибернетики. В 2-х т. М., 1979; БулосДж., Джефри Р. Вычислимость и логика. М., 1994. Г. Б. Гутнер

МОДЕРАТ(Mooeparoc) из Гадеса (финикийское поселение в Испании) (2-я пол. I в. н. э.) — философ-пифагореец, автор сочинения «Пифагорейские учения» в 10/11 книгах, которое используется Порфирием в сочинениях «Жизнь Пифагора» (48—53) и «О материи» (ср.: SimpL In Phys., p. 230, 34 ff. Diels). Сводка мнений Mодерата о душе дается Ямвлихом (De Anima, ар. Stob. Anth. I 364). Приписываемые Модерату рассуждения о числе (Stob. Anth. I p. 21 \fachsm.) сходны с пассажами из ТеонаСмирнского (р. 18,3 ff. Hiller). На основании интерпретации сохранившихся фрагментов можно предположить (Доддс), что Модерат в ходе толкования платоновского « Парме н ид а» предвосхитил ряд основных инноваций Плотина (сверхбытийное Единое, а также — на примере числа — описание процесса разворачивания единства во множество и обратно) или же во всяком случае что существовала традиция, для которой был характерен отказ от среднепла- тонического отождествления единого с нусом и которая могла оказать влияние на Плотина (или Аммония). Лиг.: Dodds Е. R. The «ftumenides» of Plato and the Origin of the Neo- platonic «One».- «Classical Quarterly» 22,1928, p. 129-142; WhittakerJ. Epekeina nou kai ousias.— «Vjgiliae Christianae» 23,1969, p. 91—104; Он же. Neopythagoreanism and Negative Theology.— «Symbolae Osloensis» 44, 1969, p. 109—125; Он же. Neopythagoreanism and the Transcendent Absolute.- Ibidem. 48,1973, p. 77-86. А. В. Пахомова

МОДЕРНИЗАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ- один из аспектов универсального процесса модернизации социальной, роль которого, первоначально подчиненная решению задачи экономического роста, постепенно усиливается до такой степени, что именно политическая модернизация оказывается решающей для успешной трансформации общества традиционного в современное. Политическую модернизацию можно рассматривать исторически, типологически и эволюционно. В первом случае в фокусе внимания оказывается опыт стран Западной Европы и Северной Америки, первыми осуществивших социальную модернизацию. При этом необходимо иметь в виду, что ритм, последовательность стадий и институциональные формы политической модернизации, проявленные в ходе модернизации западных стран, не являются универсальными нормами политического развития, хотя и составляют сущностные характеристики этого процесса. Социокультурная специфика «западных демократий» ставит естественный предел попыткам имитировать ее политические институты и процедуры в иных культурных контекстах. Отсюда — практическая невозможность построить типологию политических систем, которая смогла бы ранжировать промежуточные формы по признаку большей или меньшей мо- дернизированности. В этом — принципиальная слабость типологического подхода. Эволюционный подход, предложенный Дж. Коулменом, определяет политическую модернизацию как открытый и бесконечно вариативный процесс. Политическая система обретает качество современной, когда она достигает структурной дифференциации, соответствует императивам равенства и обладает высокой интегративно-адаптивной способностью. Конфликтно-продуктивное взаимодействие этих трех факторов, образующих «синдром развития», приводит к тому, что вырабатываются принципиально новые способы интеграции дифференцированной политической системы, консолидации ее властных институтов. Решается задача обеспечения расширенного участия граждан в политическом процессе и распределения всевозможных ресурсов. Система, успешно освоившая эти базисные функции, способна обеспечить свою легитимацию и заложить основы для решения принципиальной проблемы — формирования новой (национальной) идентичности. Исторически первичной является западная модель политической модернизации, в которой начальной фазой выступила рационализация властного авторитета (17—18 вв.), дифференциация политических функций и институтов (19 в.) и расширение политического участия (20 в.). Однако для постколониального мира 60-х гг. 20 в., а также для посткоммунистического мира 90-х началом политической модернизации оказывается конечная фаза западной модели, что ведет к значительным перегрузкам становящейся политической системы. В этой ситуации приходится учитывать не только перспективу политического развития, но и упадка, и даже — коллапса политики как таковой. Последнее возможно, если модернизирующаяся политическая система не сможет справиться с набором кризисов, способность преодолевать которые свидетельствует о приближении данной политической системы к стадии политической современности. Это кризисы идентичности, легитимности, проникновения, участия и распределения. Специфика политической модернизации в каждой стране определяется тем, в какой последовательности и в каком сочетании эти кризисы возникают и преодолеваются. Современная политическая система также не избавлена от этих кризисов — она лишь обладает значительно большими возможностями для их нейтрализации. Лет.: Eisenstadt S. N. The Political Systems of Empires. N. Y, 1962; Huntington S. P. Political Modernization: America vs. Europe.— «W>rid Politics», v. 18, 1966, N 3; Welch С ?., Jr. (ed.). Political Modernization. A Reader in Comparative Political Change. Belmont (Calif.), 1967; Organski A. F. K. G. The Stages of Political Development. N. Y., 1967; ApterD. E. Some Conceptual Approaches to the Study of Modernization. Englewood Clifls(N. J.), 1968; Huntingtons. P. Political Order in Changing Societies. New Haven (Conn.), 1968; De SchweinitzJr. A. Growth, Development, and Political Modernization.- «World Politics», v. 22,1970, N 4; Binder L., Coleman J. S etat. Crises and Sequences in Political Development. Princeton (N.J.), 1971; Baum R. С On Political Modernity: Stratification and the Generation ofSocietal Power. — В кн.: Perspectives on Modernity: Essays in memory of Jan Weinberg. Toronto, 1972; Lewis P M. Economic Reform and Political Transition in Africa.- «W)rld Politics», v. 49,19%. Л. В. Поляков

МОДЕРНИЗАЦИЯ СОЦИАЛЬНАЯ- совокупность экономических,демографических, психологическихиполити- ческих изменений, претерпеваемых обществом традиционного типа в процессе его трансформации в общество современного типа (см. Современность). Различение этих двух типов обществ (появившееся в кон. 19 в. в работах таких социоло-

597

МОДЕРНИЗАЦИЯ СОЦИАЛЬНАЯгов, как Г. Спенсер и Ф. Теннис) наиболее последовательно введено и обосновано французским социологом Э. Дюркгей- мом в работе «О разделении общественного труда» (1893; рус. пер.: М., 1991). Критерий, избранный Дюркгеймом, — тип социальной связи, обозначенный им термином «солидарность». Для обществ традиционных характерна «механическая» солидарность или «солидарность по сходствам», что предполагает построение общества путем простого суммирования однородных исходных социальных ячеек — «кланов». Общество современное строится принципиально иначе, поскольку ему присуща «органическая солидарность», превращающая его в системную целостность, где каждый элемент выполняет собственную неповторимую функцию. Процесс разделения функций (разделение общественного труда) сообщает современному обществу внутреннюю динамику, которой принципиально лишено общество традиционное. Неявное предположение Дюркгейма о том, что только западные общества перешли рубеж, достигли эпохи «современности», нашло свое развитие в исследованиях немецкого социолога М. Вебера. В книге «Протестантская этика и дух капитализма» (1905; рус. изд. см.: Вебер М. Избр. произв. М., 1990) он показал обусловленность становления западного типа общества (в котором все виды жизнедеятельности — от музыки до политики, от архитектуры до бухгалтерского учета — тя- готеюткмаксимальнойрационализации)появлениемспеци- фической «хозяйственной этики» протестантизма. Вебер при этом не отождествлял современность как социальный тип с Западом, но его исследования хозяйственной этики основных мировых религий не давали оснований полагать, что для незападных традиционных обществ открыта подобная же перспектива модернизации. Теоретическое наследие классиков социологии по вопросу модернизации нашло свое применение и переосмысление в 50—60-х гг. 20 в. в эпоху деколонизации и появления новых государств. Постколониальному миру Азии, Африки, а также Латинской Америки американскими социологами была предложена «теория» (точнее — набор теорий) социальной модернизации как стратегия ликвидации «недоразвитости» путем трансформации традиционного общества в современное. При этом тип современного общества был универсализирован и выведен за пределы западного исторического контекста, а сама социальная модернизация уже не отождествлялась исключительно с рационализацией. Центральная посылка этой теории такова: постколониальный мир должен модернизироваться по образцам Запада лишь потому, что сам Запад на несколько столетий раньше проделал этот же путь под действием неумолимой исторической необходимости (см. Вестерниза- ция). Попытка Я. Вайнсберга предложить подход, ограничивающий применение термина «социальная модернизация» только постколониальным миром, а для описания западного опыта с кон. 18 в. и для Латинской Америки предложить термины «ремодернизация» и «демодернизация», последователей не нашла (см.: Weinberg I. The Concept of Modernization: On Unfinished Chapter in Sociological Theory— В кн.: Perspectives on Modernity: Essays in Memory of Ian Weinberg. Toronto, 1972, p. 11-12). Основной акцент социальной модернизации был сделан на индустриализацию экономики, в ходе которой происходит радикальное преобразование всех социальных структур традиционного, т. е. аграрного, общества. Предполагалось, что развитие индустриального производства должно вызвать спрос на научное знание и новые технологии, вызвать переток сельского населения в города и развитие городов (см. Урбанизация), принципиально изменить статус традиционной (объединяющей несколько поколений) крестьянской семьи и постепенно вытеснять ее семьей нуклеарной, высвобождающей индивида и задающей новую мотивацию его деятельности. Индустриализация — лишь один аспект социальной модернизации, но он «столь могуществен по своим последствиям, что изменяет недееспособные социальные институты и обычаи с помощью создания новых ролей и способов социального действия, основанных на использовании машины» (см.: ApterD. 7he Politics of Modernization. Chi., L.. 1965, p. 68). Переход от традиционализма к современности осмысливается как: индивидуализация (базовой социальной единицей во все большей степени становится индивид, а не группа); дифференциация (передача отдельных функций, ранее принадлежавших «семье», специализированным институтам социальным); и формализация (подход к социальным институтам как действующим на основе абстрактных и универсальных законов и правил, предполагающий доминирующую позицию науки и экспертов). Чем глубже изменения традиционного общества по этим параметрам, тем более оно обретает способность использовать инновации не разрушаясь. В конечном счете социальная модернизация понималась как альтернативасоциалистическомурешениютриединойпробле- мы т. н. третьего мира — проблемы искоренения голода, болезней и неграмотности. Именно относительная нерешенность этой проблемы, выражающаяся в абсолютном отставании по параметрам социально-экономического благополучия третьего мира от развитых (западных) стран (после исчезновения альтернативного «второго мира» — «социалистического лагеря» — укореняется противопоставление «богатого» Севера и «бедного» Юга), привела к тому, что теория социальной модернизации оказалась дискредитированной как в западном научном сообществе, так и в странах, которым она адресовалась как стратегия развития. Однако само понятие современного общества или современности продолжает оставаться одним из центральных во многих социально-философских и социологических теориях. При этом можно вьщелить два основных подхода. Один состоит в том, чтобы определить современность не через привязку к конкретному пространственно-временному континууму, а через основной признак. Так поступил Д. Аптер, утверждавший: «Быть современным — значит воспринимать жизнь как выбор, как предпочтение одного другому, как альтернативность» (Ibid., р. 10). Другой подход нацелен на описание институциональной структуры современности и наиболее полно представлен Гидденсом, который выделил четыре основных института: 1) капитализм (накопление капитала на конкурентных рынках труда и товаров); 2) индустриализм; 3) вооруженные силы (контроль над средствами насилия в контексте индустриализации войны); 4) национальное государство (см.: Giddens Л. The Consequences of Modernity. Stanford (Calif.), 1990, p. 56— - 59). Базовые понятия теории социальной модернизации могут продуктивно использоваться для описания и анализа процессов посткоммунистической трансформации на постсоветском пространстве, а также для реконструкции модернизационного процесса в России. Лит.: Парсонс Т. Система современных обществ. М, 1997; Поляков Л. В. Путь России в современность: модернизация как де- архаизация.— ИФ РАН. М., 1998; Eisenstadt S. N. Transformation of

598

МОДЕРНИЗМSocial, Political, and Cultural Orders in Modernization.— «American Sociological Review», v. 30, 1965; Horovitz L Three Worlds of Development: the Theory and Practice of International Stratification. N. Y, 1972; Berger P., Berger A, Kellner H. The Homeless Mind: Modernization and Consciousness. N.Y., 1973; Chodak Sz. Societal Development. N.Y., 1973; Worsley P. The Three Worlds: Culture and World Development. L., 1984; Von Laue Th. The World Revolution of Modernization: The Twentieth Century in Global Perspective. N. Y, Oxf, 1987; Harris P. Inside the Third World. The Anatomy of Poverty. L., 1993; Huntington S. P The Clash of Civilizations and the Remaking the World Order. N. Y, 1996. Л. В. Поляков

МОДЕРНИЗМ(отфранц. moderne —новейший, современный) — общее наименование в первую очередь художественных течений и практик, формировавшихся с кон. 19 в.; порвав с принципом гуманистически окрашенного реализма, они тем самым бросили вызов преобладавшим эстетическим нормам эпохи, равно как и самой ее морали. Возникающий в это время новый реализм (Э. Мане, III. Бодлер, Э. Золя и др.) даже при известной преемственности формы наполнен необычным содержанием, эпатировавшим общественный вкус: предметом изображения — как живописного, так и литературно-поэтического — становится «низкое», то, что прежней эстетикой относилось скорее к сфере безобразного (знаменитая «Олимпия» Мане, изображавшая публичную женщину, или стихотворение Бодлера «Падаль»). Настоящего пика модернизм, понимаемый указанным образом, достигает в авангардных опытах нач. 20 в. (кубизм, футуризм, позднее абстракционизм, сюрреализм и др.; ср. Авангард), в которых фигуративность подвергается наиболее полному и последовательному преодолению. Подобный взрыв беспредметности соответствовал изменению окружающего социального пространства, мощный технологизм которого не мог не сказаться на навыках коллективного восприятия (новую картину мира брутально утвердила реальность первой мировой войны). Носителем изменившегося восприятия отныне становятся массы — явление, типичное для 20 в. (см. X. Ортега-и-Гас- сет). Беспредметность имеет и свои литературные аналоги: она выражается во внутренней исчерпанности, а следовательно, перерождении традиционных жанровых форм (романа, автобиографии, рассказа, стихотворения и т д.). Модернизм М. Пруста, к примеру, состоит в такой «литературности», которая является избыточной и дополнительной по отношению к «литературе» (фактически речь идет о литературе, рефлексивно обращенной на саму себя). В поэзии беспредметность проявляется, в частности, в смещении акцента на звуковую и графическую оболочку приобретающих отдельное существование слов. Если следовать предложенной логике, то модернизм покрывает собой все последовательно сменяющие друг друга эксперименты с формой (а именно таким путем и движется современное искусство), и так понимаемый модернизм продолжается по сей день. Однако трудности в определении соотношения модернизма и постмодернизма (в неутихающих спорах последний термин распространяют на широкий круг «по-настоящему» современных явлений, пытаясь, не всегда удачно, обозначить их специфику) наводят на мысль о том, что контуры модернизма — как исторические, так и содержательные —начинаютпрорисовыватьсял ишьретроспектив- но, в той самой точке, где нынешнее культурное самосознание считает его реально или мнимо преодоленным. Грань между модернизмом и постмодернизмом можно определить, если считать, что проблема формы затронула сами основы идентичности, которая составляется сегодня из гетерогенных разбросанных частиц (утрачены привычные социальные роли, поколеблены незыблемые оппозиции, в т. ч. «мужское — женское», реальность виртуализируется благодаря широкому распространению новейших технических средств). Несмотря на провозглашаемую постмодернизмом радикальность, он соткан из «модернистских» ожиданий, что в первую очередь проявляется в настойчивой потребности присвоить имя. Пытаясь поставить под сомнение многие из прежних установок, он не может отказаться от ностальгии по форме, какой бы переиначенной и неузнаваемой она ни становилась. Если модернизм доводит форму до апогея, до предела, когда она перестает быть равной самой себе, то постмодернизм отчаянно боится ее потерять (отсюда его «пустая» форма или компиляции всех и всяческих имевших место форм). Модернизм иногда отождествляется с тем, что принято называть «модернистским проектом» (Ю. Хабермас). В этом случае речь идет о просветительской ориентации на разум как синоним познаваемости мира и вещей. Даже авангард, предлагающий вернуться к истокам (к первослову, первообразу и т. д.) либо начать с чистого листа, отвергнув традицию как устаревшую и буржуазную (еще одна версия истины, ждущей искупления), вполне последовательно вписывается в эту парадигму. Так понимаемый модернизм сохраняет в себе романтическое представление о роли творца и в том случае, когда творец имеет дело со «вторичным» материалом (с пос- тмодернистическими «цитатами»). В этом плане модернизм является эпохой последних «великих имен» и последних завершенных стилей (в первую очередь одноименного стиля модерн, ставшего вызовом утилитарности и явной данью системе). Поэтому модернизм в его зрелых формах выступает своеобразной попыткой переформулировать исходные понятия, вдохнуть в них новую жизнь, но не отказаться от порождающей их логики. Наследуя основные предпосылки и постулаты классического мышления, модернизм вместе с тем обнаруживает признаки того релятивизма, который постмодернизм сочтет своей неотъемлемой чертой, и т. о. порождает зерна принципиально иного видения и по нимания реальности. Е. В. Петровская

ПОНЯТИЕМОДЕРНИЗМА, всоциологическихтрудахблиз- кое к «модернизации» и вместе с последней обозначающее втягивание в Новое время, в начавшийся на северо-западе Европы 17 в. процесс ускоренной рационализации отношений человека и природы, в искусствоведении охватывает период перехода от Нового времени (modernity) к постмодерну (постсовременности; postmodernity) и к постмодернизму. Предтечей модернизма, понимаемого как отрицание традиционных, устоявшихся форм, в России стал Ф. М. Достоевский. Его романы совершенно сознательно строились из разорванных, незавершенных фрагментов, смыкавшихся только в воображаемой эпической целостности. Пластически это целое не было выявлено, и каждый персонаж осмыслял его по-своему. Отказ от жесткой авторской точки зрения и мерцание целостной истины в репликах героев стал образцом для литературы 20 в. Примерно в это же время во Франции художники-импрессионисты, принципиально ограничиваясь зримым, преодолели иллюзию обособленности предмета; они писали единый свет, рождающий цвета и формы. Успех импрессионизма проложил дорогу целому ряда направлений, взламывающих традиционное для Нового времени понима-

599

МОДЕРНИЗМ РЕЛИЗИОЗНЫЙние пространства, времени и материи, внося в них сознание и подсознание художника, субъективное — в объекты. Модернизм — это попытка вырваться из дробности предметного мира к текучей цельности, поиски подлинного целого в субъективно пережитом вселенском, едином; это движение к единому, меняющему облики, ипостаси, но единосущному во всех из них, для которого музыка и лирика — только метафоры («музыка» — термин, пущенный в ход П. Верденом, — означает текучее, «волновое» в противоположность кристаллическому, «корпускулярному», нечто размытое в противоположность четкому, возможное и в поэзии, и в музыке, и в живописи). В этом плане модернизм может быть рассмотрен как кризис Нового времени, кризис «фаустовской цивилизации», перенос акцента с мира практики (необходимо делящей реальность на предметы и факты) на мир созерцания, в котором распредмеченная реальность иногда причудливо субъективна, но сквозь «транссубъективность» (Бердяев) раскрывается живое духовное целое. Г. С. Померанц

МОДЕРНИЗМ РЕЛИГИОЗНЫЙ- направление в католическом богословии нач. 20 в., характеризующееся попыткой сювободить христианскую веру из-под власти схоластики и догматизма и согласовать ее с данными современной науки и новыми общественно-политическими реалиями. Не будучи организованным движением, религиозный модернизм нашел выражение в работах французских, английских, итальянских и немецких католических авторов. В энциклике папы Пия X «Об учениях модернистов» («feiscendi Dominici gregis», 8 сентября 1907) их идеи были квалифицированы как «синтез всех ересей». Суть обвинений сводилась к следующему: модернизм отвергает абсолютный авторитет божественного Откровения, сводя веру к имманентному внутреннему опыту; он признает принципиальное разделение сферы науки и сферы религии и использует современную научную методологию для объяснения возникновения и эволюции христианства и церковного вероучения, в частности, вводя различение Христа истории и Христа веры; такая позиция приводит к отказу от признанияучительнойроли церкви иссютветственнокрелиги- озному индивидуализму; в изучении Священного Писания модернисты используют историко-критический метод, отвергают чудеса, а церковные таинства понимают как внешние символические действия. Религиозный модернизм был осужден также за допущение плюрализма богословских мнений и согласие с принципом отделения церкви от государства. Модернистские тенденции в католическом богословии нач. 20 в. возникли под влиянием протестантской библейской кри- тики,либеральнойтеологииита1а{хмыслителей,какФ.ЯС|ек- ермохер, А. Бергсон, А. Ричль, А. Горное и др. Папская энциклика указывает на агностицизм и имманентизм как на философские основания религиозного модернизма. Вместе с тем большинство католических модернистов не отказались от веры и не выступали против церковной институции; напротив, они старались вывести религию из-под удара атеистической науки, отдав должное очевидным результатам последней. В споре церковной власти с модернистами проявился конфликт между традиционным христианством и современностью, вызванный невозможностью совместить средневековое религиозное мировоззрение с тем представлением о мире и человеке, которое утвердилось в Новое время. Споры о религиозном модернизме развернулись и в протестантском мире после выступления американских евангелистов-консерваторов (серия публикаций под названием «The Fundamentals», 1910— 1912; см. Фундаментализм), которым ответили англиканские либералы, стремившиеся выразить суть «христианской веры в терминах современной мысли» («Foundations», 1912). Протестантский модернизм связан также с провозглашением «социального евангелия» (Social Gospel) и проектом «демифологизации», с которым выступил Р. Бультман. Его альтернативой является протестантская неоортодоксия. В русском православии 20 в. своеобразным проявлением религиозного модернизма можно считать движение «обновленцев» в 1920-х гг., стремившихся примирить Евангелие с коммунистической идеологией, а классическим религиозным модернистом — М. 1Ь- реееа. Конфликт между традиционным христианским вероучением и современной культурой стал центральным для христианской мысли 20 в. В этом контексте термин «религиозный модернизм» приобрел более широкое значение. Он обозначает стремление представителей разных христианских конфессий снять напряжение между верой и знанием, наукой и богословием, религиозной и секулярной практикой, адаптировав веру к парадигмам современного безрелигиозного сознания и при этом сохранив ее религиозную специфику. Ортодоксальные церковные круги выступают против модернизма, обращая внимание на то, что он создает опасность размывания христианской истины и полной утраты веры. Умеренные сторонники религиозного модернизма, учитывая опыт некоторых католических модернистов-радикалов, порвавших с религией или вставших на позиции «безрелигиозного христианства», стремятся найти философские и богословские основания для того, чтобы сохранить и утвердить возможность религиозной веры при условии принятия методологии и результатов современной гуманитарной науки. Католическая церковь в целом разделяет такую установку после II Ватиканского собора (1962—65), центральной идеей которого стало т. н. аджорнаменто, т. е. «осовременивание» церкви. Т. о., спустя полвека Ватикан принял и одобрил ряд позиций, характерных для религиозного модернизма, которые в свое время он официально осудил. Религиозный модернизм как феномен характерен не только для современного христианства, термин этот часто употребляют для обозначения сходных тенденций в других религиях. А. И. Кырлежев

МО ДИ(Мо-цзы) [468 (или 478, 480, 490 и др.) до н. э., царство Лу (или царство Сун) — 376 (или 403, 392 и др.) до н. э.] — древнекитайский мыслитель, политический деятель, основатель философской школы и организации моистов (мо цзя). Разработал философское учение, противостоящее взглядам ранних конфуцианцев. Вел подвижническую жизнь, проповедуя свое учение, побывал во многих древнекитайских царствах. Имел сотни учеников, славился ораторским искусством, проявил себя тонким дипломатом, был сведущ в фортификации. Взгляды Mo Ди изложены предположительно в десяти главах трактата «Мо-изы». Социально-этическое учение Mo Ди основано на принципе «всеобщей любви и взаимной выгоды» (цзянь сян ай, цзяо сян ли), подразумевавшем соизмерение человеком своих действий с «пользой для Поднебесной». Выдвинутые им принципы «экономии в расходах», «экономии при захоронениях» и «против музыки» нацелены против знати и конфуцианства, ритуализм которого потакает тяге к роскоши и дорогостоящим церемониям с исполнением ритуальной музыки. В ре-

600

МОКШАзультате государственные дела приходят в упадок, народ нищает. Согласно тезису Mo Ди о «почитании талантов» (шан сянь), «мудрые люди» должны выдвигаться на высокие посты независимо от их происхождения. Он предложил концепцию происхождения государственной власти, перекликающуюся с идеями Эпикура и Лукреция: хаос в обществе прекратился с избранием правителя — Сына Неба — и его помощников. Образцом «справедливого» правления для Mo Ди являются древние полумифические «совершенномудрые» правители (см. Шэн). Разделение обязанностей в обществе Mo Ди рассматривал как причину существования сословий, при этом утверждая равенство политических возможностей: «сановники не вечно должны быть знатными, простолюдины не вечно должны быть незнатными». Отвергая агрессивные войны как аморальные, мыслитель сам со своими учениками приходил на помощь государствам, подвергшимся агрессии. Критикуя конфуцианский буквализм в следовании традиции, философ указывал, что «древние принципы... в свое время тоже были новыми». Отвергая конфуцианское отношение к судьбе (см. Мим), Mo Ди считал, что те, кто утверждает веру в «предопределение», — «разрушители справедливости», ибо лишают смысла творческую активность и труд человека. Вместе с тем понятие Небо (см. Тянь) имеет у Mo Ди теистический смысл. «Волю Неба» (тянь чжи) он рассматривал как критерий разграничения добра и зла, подобный инструментам ремесленника — циркулю или угломеру. В развитие тезиса о «воле Неба» Mo Ди выдвинул положение о «духовиде- нии» (мин гуй) как связующем звене между людьми и Небом. «Духовидение» предполагает различение «небесных» духов, духов и демонов рек, гор, земли и духов предков, поклонение им и осознание того, что за добрые дела люди вознаграждаются духами, за проступки — наказываются. Источник этических норм, по Mo Ди, — «совершенномудрые» правители, берущие Небо за образец «всеобщей любви и взаимной выгоды». Оно желает от человека поведения, соответствующего этому принципу. Причина общественных неурядиц — отсутствие «всеобщей любви». «Любовь к людям», имеющую градации в зависимости от степени родства и социального статуса, определяемую конфуцианством как «гуманность» — жэиьу Mo Ди называл «отдельной любовью» (бе ай). Идеал личности для Mo Ди — «совершенномудрый» правитель древности Юй (см. Шэн), не жалевший себя в борьбе с наводнением, поразившим Поднебесную. В воспитании ведущую роль Mo Ди отводил личному примеру: силой примера правитель может изменить и природу человека, и обычаи народа. Учение Mo Ди о познании противостоит учению Конфуция о «врожденном знании» (шэн чжи). Предмет знания, по Mo Ди, — «дела совершенномудрых правителей», впечатления и наблюдения современников, принципы управления страной, отношения между людьми и правила логических рассуждений (бянь, см. Ммн бянь). Сущность процесса познания — раскрытие «причинности» (гу), определение «сходства и различий» (тун и) между ними, а также разделение вещей и явлений по «родам» (лэй), т. е. анализ и обобщение. Mo Ди предложил учение о «трех критериях» (сань бяо) истинного знания: 1) основание — «дела совершенномудрых правителей древности»; 2) источник — «факты, которые слышали или видели массы людей»; 3) применимость — возможность применения «в управлении страной». Социально-политические аспекты учения Mo Ди нашли развитие в идеологии легызма, преломились во взглядах Оонь- цзы, Хань Фэя (3 в. до н. э.), Ван Чуна, мыслителей Нового времени Тань Сытуна, Сунь Ятсена и др. Идеи Mo Ди послужили основой для логической системы поздних моистов. Соч.: Из «Мо-цзы».— В кн.: Из книг мудрецов. М., 1987. См. также лит. к статье Mo иря. M. Л. Титаренко

МОДУС(лат. modus — мера, способ, образ, вид) — философский термин, обозначающий случайное, несущественное свойство предмета, присущее ему не постоянно, а лишь в некоторых состояниях, способ бытия, действия, переживания, мышления. В схоластике различались modus intelligendi, modus sigriincandi, modus punis, modi absoluti. Декарт называет модусами атрибуты и качества, которые «воздействуют на субстанцию или вносят в нее различные оттенки» (Соч., т. 1. М., 1989, с. 336). Порядок, число и длительность — модусы мышления (modi cogitandi). В логике Пор-Рояля модусом называется «субстанция, когда она рассматривается как определенная известным способом» (АрноА., Николь П. Логика, или искусство мыслить. М., 1997, с. 32). Субстанцию можно ясно и отчетливо помыслить и без модуса, но не наоборот. Для Спинозы модус — это «состояние субстанции», «то, что существует в другом и представляется через это другое» (Этика. М.— Л., 1932, с. 1), это необходимое следствие атрибутов (теорема 23), а отдельные вещи — состояние или модус атрибутов Бога (теорема 25); интеллект и воля — модусы мышления (теоремы 31 и 32), Д. Локк называет модусами понятия, которые, не обладая самостоятельным существованием, зависимы от субстанции. Он проводит различие между простыми и смешанными модусами (напр., красота). Лейбниц причисляет к смешанным модусам понятие «отношение». Брентано говорил о модусах представлений (modus rectus, modus obliquus) в зависимости от их чистоты и смешанности с предметом. Понятие модуса выражает зависимость единичных вещей от субстанции; модус, т. о., трактуется как состояние, единичное проявление субстанции, этото, что существует в другом и представляется через это другое, в отличие от субстанции, существование которой не зависит ни от какой другой вещи. Каждый модус включен в бесконечную цепь причин и следствий. Постижение вещей как модусов означает постижение необходимых проявлений единой и вечной субстанции. Модус отличают от атрибута — неотъемлемого свойства предмета, без которого предмет не может ни существовать, ни мыслиться. В формальной логике модусами называют возможные разновидности фигур силлогизмов, отличающиеся друг от друга по количеству и качеству суждений, составляющих его посылки (modus ponens, modus tollens). О. А. Останина

МОИЗМ— см. Mo изя.

МОКША(санскр. moksa, от глагольного корня «тис» — оставлять, покидать, освобождаться, через дезидератив «мокш»— желать освобождения) — в индийской религиозно-философской традиции — окончательное освобождение от сансары, т. е. дурной бесконечности все новых и новых рождений. Мокша как одна из четырех целей человеческой жизни (см. Пурушартха) превосходит три остальные (артху, или материальное благополучие, каму, т. е. чувственные радости, и дхарму, или морально-религиозный закон) и тем самым отменяет их; она предполагает выход из-под власти кармы. Представление о мокше сложилось уже в Упанишадах, а затем было окончательно оформлено в философских даршанах.

601

МОЛЕШОТТС точки зрения ньяя-вайшешики мокша, называемая также «апаварга», представляет собой отказ от каких бы то ни было свойств или характеристик опыта; душа при этом освобождается от всяких уз, связывающих ее с телом, т. е. от любых ощущений и переживаний. К мокше можно прийти через постижение сущности категорий и следование этическим нормам, вместе с тем мокша здесь отнюдь не означает полного разрушения индивидуального «Я». Для пурва-мимансы мокша — это «высшее благо» (нихшреяса), обычно отождествляемое с достижением «неба» (сварга); обретение такого блага зависит от неуклонного следования предписаниям Вед (видхи), более того, движение к мокше уже заранее определено внутренней энергией становления (бхавана), проявляющейся в императивных командах ведического откровения. В учении санкхьи мокша понимается как разделение сознания (см. Пуруша) и первоматерии (см. Пракрити); это возвращение Атмана, или Пуруши, в свое изначальное чистое (кайвалья) состояние, когда он перестает ложно отождествлять себя с образованиями Пракрита, в т. ч. и с эмоционально-психическими особенностями личности. Наиболее последовательно трактует мокшу в духе учения Упа- нишад адвайта-веданта Шанкары. Мокша здесь — это реализация истинной сущности Атмана, иначе говоря, внезапное постижение адептом абсолютного тождества Атмана и высшего Брахмана. Подобно пурва-мимансе, адвайта также считает опору на Веды принципиально важной для освобождения, однако в учении Шанкары акцент смещается с непреложных команд и ритуальных предписаний на т. н. «великие речения» (маха-вакья): «Ты еси То» (Брихадараньяка-уп. III.9; Чхандогья-уп. VI.8.7), «Этот Атман есть Брахман» (Брихадараньяка-уп., 2.5.19) и др.; эти речения лишены прагматической ценности, они никуда не ведут и никого не воспитывают, они лишь помогают сменить угол зрения, подводя адепта к моменту, когда для него окажется возможным внезапный переворот и прорыв к истинной реальности. С точки зрения адвайты накопление «благой заслуги» (пунья) — это всего лишь предварительное условие, необходимое, ноотнюдь не достаточное для достижения мокши. Тот, кто платит аскезой, благочестием или любовью, получает всего лишь «благую долю» (бхага) в новом рождении, это не более чем способ ориентации в мире кармы, не выводящий за ее пределы. По словам Шанкары, «все эти обряды и средства, ношение священного шнура и тому подобное, полностью отделены от постижения единства с высшим Атманом» («Упадеша-сахасри», 1.30). Если в вишишта-адвайте Рамануджи душа постепенно продвигается к освобождению, накапливая знания, опираясь на собственные благие поступки и помыслы, а также на любовь и помощь персонифицированного Бога-творца Ишвары, то в адвайте любые вспомогательные средства оказываются недостаточными и ущербными, ничем не помогая адепту в достижении мокши. Потому-то, с точки зрения Рамануджи, даже после выхода из сансарного круга перерождений душа преображается, но сохраняет свою индивидуальность — своего рода сжатую историю своих прежних рождений, между тем как для Шанкары мокша, тождественная высшему Брахману, абсолютно противопоставлена эмпирическому миру, а реализация освобождения предполагает снятие индивидуальных особенностей личности. Мокша в адвайте определяется лишь апофатически, через снятие всех свойств и характеристик; она «не-двойственна» (адвайта) и «лишена качеств» (ниргуна). Вместе с тем, в отличие от буддийской нирваны, обретение мокши в адвайте — это «достижение уже достигнутого» (праптасья прапти), иными словами, освобождение не просто задано как «цель человека» (пурушартха), к которой следует стремиться; мокша, тождественная высшему Брахману и чистому Атману, «предшествует» эмпирическому миру и предполагает его. В отличие от относительной реальности вселенной, освобождение реально абсолютно, и потому оно существует до и помимо всей иллюзорной игры творения (см. Лила, Майя). Несмотря на крайний радикализм санкхьи и особенно адвай- та-веданты в их подходе к мокше, именно эти два учения разделяют идею, касающуюся практической реализации освобождения. В отличие от прочих ортодоксальных школ индийской философии, они допускают возможность т. н. освобождения при жизни (дживанмукти). Согласно этому представлению, мокша отменяет действие всей кармы, связывающей данного индивида, за исключением той, что уже начала «приносить плод» (прарабдха-карма), иначе говоря, той кармы, инерция которой уже действует. В этом случае адепт, достигший освобождения, сохраняет свое тело вплоть до естественной смерти, вместе с тем уже не чувствуя себя связанным этим телом. На этой стадии атман уже осознает себя как сакшин, т. е. внутренний свидетель актов восприятия и действия, отличающий себя от соответствующих ментальных функций. Ему больше не приходится заботиться о сообразовании своего поведения с моральными и религиозными нормами: те не имеют над ним никакой власти, но теперь чистота и благо сопровождают его без каких-либо специальных усилий. Прочие ортодоксальные школы полагали, что полное освобождение возможно лишь при «сбрасывании тела» после смерти (концепция видеха-мукти — освобождение без тела). Лит.: Panikkar R. The Vedic Experience. Poona, 1958; Ramachandra Rao S. K. Jivanmukti in Advaita. Candinagar, 1979; Oberhammer G. La Delivrance, des cette vie (jivanmukti). P, 1994. H. В. Исаева

МОЛЕШОТТ(Moleschott) Якоб (9 августа 1822, Хергоген- бос, Нидерланды — 20 мая 1893, Рим) — немецкий философ, медик, популяризатор естественнонаучного знания. Изучал медицину в Гейдельбергском университете, с 1847 — приват-доценттамже.С1856—эмигранте Швейцарии, преподавал физиологию в Цюрихе. По ориентации — материалист; преувеличивал значение медико-физиологических процессов для объяснения феноменов духовной жизни, мышления. Познавательный процесс понимал как индивидуальное свойство. Благодаря прогрессистским установкам, культу науки, антиклерикализму сочинения Молешотта были популярны в Европе, а также и в России во 2-й пол. 19 в. Соч.: Fur meine Freunde. Lebens-Erinnerungen. Giessen, 1894; Der Kreislauf des Lebens. Giessen, 1852 (рус. изд.: СПб., M., 1867); Причины и действия в учении о жизни. М., 1868. Лет.: Бакрадзе К. С. Вульгарный материализм.— В кн.: Бакрадзе К. С. Избр. философские труды, в 4 т. Тбилиси, 1973, т. 3, с. 17—39. А. Б. Бамаев

МОЛИНА(Molina) Луис (1535, Куэнка - 14 октября 1600, Мадрид) — испанский католический богослов. Закончил Колледж в Коимбре (Португалия), где затем был профессором. В 1553 стал членом Общества иезуитов. В течение 20 лет преподавал теологию в Эворе (Португалия). Последние 10 лет — педагогическая деятельность в Коллеже в Куэнке. За полгода до смерти занял кафедру моральной теологии в Мадриде. Автор сочинения «Согласование свободы воли с дарами благо-

602

МОЛИТВАдати, божественным предзнанием, провидением, предопределением и осуждением в свете некоторых положений первой части божественного Фомы» (Concordia liberi arbitra cum gratiae donis, divina praescientia, Providentia, praedestinatione et reprobatione ad nonullos primae partis divi Thomae articulos. Lisbonne, 1588), в котором дано иезуитское обоснование учения о благодати, получившее название «молинизма». В соответствии с постановлением Тридентского Собора и 17-м правилом ортодоксии И, Лойолы Молина стремился доказать, что божественное предопределение не устраняет свободы воли человека, вопреки взглядам протестантов (см. Лютер, Кальвин). Молина оптимистически оценивает возможности человека в деле своего спасения (почти в духе осужденного Церковью Пелагия), что и не преминули отметить его противники — не только протестанты, но также доминиканцы, а позднее янсенисты. Согласно Молине, Бог, создавая людей, имеет условную волю к спасению всех. С этой целью после грехопадения на землю был послан Иисус Христос, чтобы искупить всех людей без исключения. Поскольку «всеобщая благодать» дарована каждому, то от свободной воли человека зависит, как ею воспользоваться, способствуя или мешая своему спасению, в зависимости от чего Бог одних спасает, а других осуждает. Молина придерживался принципа «сотрудничества между Богом и человеком»: хотя воля Божия и человеческая воля принадлежат к разным уровням бытия, но обе необходимы в деле спасения, ибо человек должен трудиться для этого, как больной — для своего выздоровления. В противовес протестантскому «спасению только верою», Молина утверждает важное значение дел человеческих и других заслуг, принимаемых во внимание Богом. Вместо идеи предопределения Молина делает акцент на идее «божественного предзнания», в силу которой Бог, заранее зная о будущих поступках человека, не мешает ему, однако, действовать самостоятельно, реализуя свою свободу. В конечном счете условно спасаются и неумолимо осуждаются Богом те, о которых он заранее знает, что одни будут сильны в добродетели, а другие умрут во грехе. Формально не отрицая ни Благодати, ни божественной детерминации, Молина настаивает на их действии через посредство человеческой свободы, как бы «минимизируя» их роль с целью сделать человека властителем своей судьбы. Эту тенденцию подвергли критике несколько теологических факультетов: Лувенский, Дуэский, Парижский, — указав на несоответствие молинизма учению о благодати Августина, Фомы Аквинского и вообще католической Церкви. Созданная в 1598 папой Климентом VIII «Конгрегация в поддержку Благодати» так и не разрешила спора и в 1607 была упразднена папой Павлом V. Но полемика вокруг молинизма продолжалась и особенно обострилась в связи с борьбой янсенистов против иезуитов. Паскаль в «Письмах к провинциалу» (1656—57, см. Письмо 18-е) и в «Сочинениях о благодати» (1657—58) резко выступил против «нечестивых воззрений» как кальвинистов, так и молинистов, считая их равно далекими от учения о благодати Августина и Фомы; кроме того, Паскаль указывает на Молину как на одного из теоретиков «ослабленной, или про- бабилистской морали» иезуитов (печально известное кредо которой — «цель оправдывает средства»). Споры о благодати, потрясавшие 16 и 17 столетия, сошли на нет в эпоху Просвещения, когда запрещен был и орден иезуитов. Соч.: Commentaria in primam divi Thomae partem. Guenca, 1592; De justitia et jure. Guenca, 1593; On divine foreknowledge. Part 4 of the Concordia. L., 1988. Лит.: Amton C. P. Molina and Human Liberty, in: Jesuit thinkers of the Renaissance. Milwaukee, 1939; Romeyer B. Libre arbitre el concours selon Molina. — «Gregorianum», 1942, p. 169-201; Laporte J. La doctrine de la grace chez Arnauld. P., 1982. Г. Я. Стрельцова

МОЛИТВА(греч. щр\, лат. oratio) — обращение человека к Богу, богам, святым, ангелам, духам, персонифицированным природным силам, вообще Высшему Существу или его посредникам. Молитва является элементом религиозного культа и индивидуальной религиозности, как таковая она характерна для всех религий. Молитва имеет место там, где налицо сознание или чувство зависимости человека от высшей по отношению к нему бытийной инстанции, обладающей личностными или квазиличностными чертами, т. е. способной внимать человеку и реагировать на его молитвенное обращение. В отличие от магических заклинаний, в теистических религиях, исповедующих личного Бога-Творца, любящего свое творение, молитва является способом установить контакт с Богом, вступить с ним в общение. Основные типы или аспекты молитвы: поклонение. Богу как Высшему Существу, от которого в конечном счете зависит духовная судьба человека; благодарение — за дар жизни, ее блага, а также за водительство Божие; покаяние в грехах и отступлении от указанного Богом пути; прошения, касающиеся каких-либо сторон человеческой жизни, а также божественной милости и благоволения в целом. В христианстве, как и в ряде других религий, молитва является сердцевиной религиозной практики: через молитву человек выражает свою веру, которая т. о., будучи мировоззренческой установкой, становится выражением отношения к личному Богу. В этом смысле она есть актуализация доверия и верности, без которых невозможны межличностные отношения, стремящиеся не к противостоянию, а к взаимопониманию, согласию и любви. Как правило, молитва имеет словесное выражение (канонические молитвословия или свободная молитва «своими словами»), однако она не тождественна произнесению некоторой формулы или текста: молитва предполагает прежде всего интенцию, т. е. душевное и умственное движение, цель которого — достижение открытости Богу и готовности воспринять его ответное воздействие. Будучи не только обращенной к Богу «внутренней речью», но и выражением глубокого религиозного переживания, молитва может принимать различные формы: речитатива, песни, плача, танца или молитвенного молчания. Общая, или общественная, молитва совершается во время богослужения, в присутствии религиозной общины и от лица всех ее членов. В христианской литургии наиболее важное место занимают исповедание веры (произнесение Символа веры) и евхаристическая («благодарственная») молитва, во время которой происходит «претворение хлеба и вина в Плоть и Кровь Христа»; молитва сопровождает совершение всех церковных таинств, священнодействий и обрядов. Индивидуальная молитва состоит в произнесении специальных молитвенных текстов, предназначенных для разного времени дня (напр., молитвы правоверного мусульманина), или частом повторении кратких молитвенных формул (напр., «Иисусова молитва» в христианстве: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного»). Молитва может сопровождаться особыми жестами (поклоны, коленопреклонения, воздевание рук и т. д.); иногда она требует определенной позы (стоя, сидя, на коленях, распростершись ниц). Молитва может произноситься громко или шепотом, а

603

МОНАДАтакже безмолвно, в уме («умная молитва», распространенная в христианской монашеской практике). Требования к положению тела во время молитвы призваны способствовать созданию особого душевного настроения и выражать духовно-материальное единство человеческого существа. В мистико-аскетической традиции христианства молитва понимается как главное «духовное делание», а описанию ее правил и внутренних законов посвящена огромная литература. Молитва подвижника в пределе должна стать непрестанной и достичь своей высшей, «созерцательной», степени. Согласно восточноправославной традиции, во время безмолвной молитвы внутренним усилием «ум сводится в сердце», чем достигается состояние максимальной сосредоточенности. В за- паднохристианской (католической) традиции существует молитвенная практика, в которой активно используется воображение (напр., переживание страданий Христа). Христианская молитва отлична от медитации — сосредоточенного духовного размышления на религиозные темы. Вместе с тем, несмотря на то что медитация остается в рамках рефлексивного опыта, тогда как молитва направлена к Богу как собеседнику — Другому, трудно провести четкую границу между этими формами религиозной практики. А. И. Кырлежев

МОНАДА(от греч. цслюс, родит, падеж цслюоос — единица, единое; лат. monas)—неделимое несоставное единство, мера и прообраз числа. Монада — начало бытия, материей которому служит другое, «неопределенная двоица», диада (Диог. JI. VIII 25); но материю можно считать также ее аспектом. С монадой связана проблематика неделимой несоставной точки (там же, III107; Аристотель, «Метафизика», X1,1953а 27; XTV 2,1089b 25; Марциан Капелла IX). Трактат Аристотеля «О монаде» не сохранился. Неоплатонизм развернул теологию монады в благочестивом мифологизирующем ключе: четно-нечетная, она есть самопорождающее семя всех логосов, начало и предел, божественная связь противоположностей, ум, истина (Ямвяих. Теологумены арифметики 1). Монада «не знает начала и конца» (Макробий. Сон Сципиона 6), молниеносно проблескивает прежде всех вещей (ante cuncta vibrantem, Марциан Капелла VII). У Николая Кузанского монада — простой минимум, совпадающий с абстрактным максимумом («Наука незнания»), сродни точке («Простец об уме» 4, 74— 75). Его мысль развертывает Дж. Бруно («Книга о монаде, числе и фигуре»). Возрождение теории монады в монадологии Г. В. Лейбница непосредственно и через Хр. Вольфа имело огромный резонанс в философии (И. Ф. Гербарт, Р. Г. Лотце, Ш. Ренувье, Э. Гуссерль) и различных науках от психологии и генетики до математики (Н. В. Бугаев). Jbrr.: Pai Е. II problems delia monadologia da Leibniz a Husserl. Mil., 1978. В. В. Бибихин

МОНАДОЛОГИЯ— концепция, согласно которой мир состоит из сущностей (монад), каждая из которых имеет все свойства целого. Атом Левкшиш и Демокрита, имея свойства семени, души, микрокосма, иногда считают монадой. Аналогично можно понимать атомы Эпикура, Лукреция, атомистов Шартрскош иасалы. Монадология прослеживается в неоплатонизме от Прокла до Николая Кузанского и современных идеологий всеединства, равно как в гносисе, христианском богословии, каббале, в восточной мысли. Каждое точечное осуществление первоначала, стремящееся к воссозданию его в меру своей дистанции от него, выступает как его индивидуальное выражение. У Пако делла Мирандолы мир состоит из независимых единиц, связанных между собой только одинаковым стремлением отобразить целое со своей «точки зрения»; исследователь природы и духа должен быть «синоп- систом», видящим во всяком предмете такой же микрокосм, каким является он сам. Микрокосмична медицина Парацель- са. Синтезом этого мироощущения, актуальным до сегодня, стала монадология Лейбница, наметившаяся у него около 1675 в связи с разработкой им интегрального и дифференциального исчисления, когда он перестал считать пространство субстанцией, и оформившаяся около 1695 (провозглашена в одноименном трактате 1714). Бытие состоит из метафизических точек, непротяженных, неделимых, но чутких. Состоя из перцепций, они суть зеркала Вселенной, взгляды Бога, бессознательные души, с которыми всегда связаны соответствующие им тела. Среди многочисленных реминисценций Лейбница можно назвать «Новую монадологию» (1899) персоналиста Ренувье, социологию Г. Тарда с его пониманием общественности в свете универсального закона повторения (имитации), русскую монадологию. В панпсихизме А А. Козлова материя осознается как функция взаимодействия духовных субстанций, иерархически упорядоченных монад, непосредственно зависящих от высшей монады Бога, телом которой служит весь мир. У Л. М. Лопатина за материальными процессами внешнего мира подлежат выявлению сверхвременные монады, по-разному способные к душевной деятельности. Московский математик Н. В. Бугаев в статье «Основные начала эволюционной монадологии» описал перспективу возвращения монад к мировой гармонии. Интуитивизм A О. Лосского с его принципом гносеологической координации, теорией стимулов познания, подсознательным восприятием бесконечного множества содержаний связан с философией Лейбница как в целом, так и в понимании субстанции — деятельного, сверхвременного и сверхпространственного существа, которое предшествует расслоению на психическое и материальное и исторически развивается, изобретая себе типы жизни от элементарных неорганических вплоть до человеческих и сверхчеловеческих. Естественная история переплетена с нравственной эволюцией, причем уже сейчас в подсознании каждого органического и неорганического деятеля наряду с памятью о прошлом есть предвосхищение всего будущего. С. Л. Франк вместе с «непостижимым» Николая Кузанского усвоил его протомонадологию. В. В. Бибихин

МОНАРХИЯ(от греч. nov-apxia — единовластие) — одна из форм монократии — единоправия и наименование государственного строя, во главе которого стоит монарх. От других форм монократии (диктатуры, президентского правления, партийного вождизма) монархия отличается наследственной (динамической) преемственностью власти (престола, короны) и семейно-родственным заполнением политического окружения. Культурно-исторической основой происхождения монархии был социально-биологический механизм вождизма — появления у человеческой группы, жившей по нормам стайных животных, вождя и иерархии подчиненного ему окружения. Впоследствии такой вождь возглавлял племя, затем союз племен, предгосударственные и государственные образования, и постепенно складывалось представление о стране и народе как собственности государя.

604

монизм Монархия находится в исторической оппозиции республиканской государственности и конкурирует с республиканской демократией, но может сочетаться с демократией монархической, т. е. с древнейшими формами племенной, военной, вечевой (в русских княжествах), городской (полисной) демократии (смешанное правление, по Аристотелю). Исторический смысл дилеммы «монархия — республиканская демократия», сформулированной еще политической философией античной Греции, объяснялся как проблема числа в политике: движение от 1 до множества (Платон. Республика, 29Id, 302с). Движение от 1 до n функционально, между монархией и демократией расположены все другие типы государственного строя, 1 и n — это крайности, поэтому они в истории то вытесняли друг друга, то сочетались друг с другом. В романской и средневековой традиции прочно удерживалась традиция титулярности монархии, т. е. правления, доверенного монарху народом — подлинным обладателем власти и права. Раннефеодальные монархии еще не обладали всей полнотой власти, которую они вынуждены были делить с племенными вождями и общинным самоуправлением в городах, нередко их функции были ограничены руководством военными операциями (выборные цари германских племен, новгородские князья на Руси). На Востоке и в Европе к началу Нового времени монархия постепенно абсолютно возобладала и приняла завершенную форму абсолютизма (в Европе) и самодержавия (в России) в процессе исторической концентрации и централизации власти. Абсолютизм получил теоретическое обоснование в концепции монархического суверенитета в сочинениях И. Санина («Просветитель», 1503) и ЖБодена («Шесть книг о республике», 1576). Монархия как форма правления постепенно пришла в упадок. Этот процесс начался с кон. 18 в. и продолжался в течение 19 и 20 вв. Монархии либо заменялись республиканским строем, либо принимали смешанные формы (конституционная, демократическая, парламентская), которые существенно ограничивали властные полномочия монарха, а зачастую сводили роль монарха в государстве к чистому представительству. Лет.: Mittels H. Der Staat des hohen Mitelalters. Grundlinien einer vergleichenden Vferfassungsgeschichte des Lehnszeitalters. Wsimar, 1968; Fichtenau H. Das Karolingische Imperium. Zurich, 1949. И. И. Кравченко

МОНИЗМ(от греч. uovoc — один, единственный) — философская позиция, признающая единство мира, т. е., во-первых, субстратное сходство всех входящих в него объектов, во-вторых, их взаимосвязь и, в-третьих, саморазвитие образуемого ими целого. В традиции, идущей от гегелевского идеализма, дефинитивными признаками монизма считаются только взаимосвязь и саморазвитие явлений; сходство признается их несущественной характеристикой. Монизм противостоит плюрализму и его разновидности — дуализму. Различают мировоззренческий и конкретно-научный монизм. Задача первого — найти общую основу всех явлений, включая человеческое сознание, задача второго — найти ее только для конкретного класса явлений — математических, физических, химических, социальных и т. д. По характеру решения основного вопроса философии — вопроса об отношении мышления к бытию — различаются три разновидности мировоззренческого монизма: субъективный идеализм, материализм и объективный идеализм. Последовательный субъективный идеалист (солипсист) истолковывает мир как содержание собственного сознания и именно в этом усматривает его единство. Материалист признает объективный мир, все явления которого трактует как формы существования материи или ее свойства. Свойством материи объявляется и человеческое сознание — единственный вид сознания, признаваемый материализмом. Объективный идеалист, признавая и собственное сознание, и мир, существующий вне его, постулирует еще одну сущность — мировой дух, творящий и мир, и человека, и его сознание. Монизм стремится свести все многообразие мира к единой первооснове. Это стремление возникает в ходе размышления над закономерностью, обнаруживающейся при движении от целого к частям, частям этих частей и т. д.: множество открывающихся при этом объектов растет, а их разнообразие уменьшается. Так, клеток больше, чем живых организмов, но видов клеток меньше; атомов больше, чем молекул, но их разнообразие еще меньше и т. д. Методом предельного перехода заключают, что итогом этого уменьшения разнообразия при движении в глубь предмета будет абсолютно однородный первосубстрат. Поиск такой первоосновы был одной из главных задач философии с момента ее возникновения. Так, Фа- лес утверждал, что все состоит из воды, Гераклит — из огня, Демокрит — из атомов и т. д. Последнюю известную попытку конкретно указать первооснову мира предпринял в конце 19 в. Э. Геккель, предложивший на ее роль эфир: «Вначале в бесконечном пространстве нет ничего, кроме упругого, подвижного эфира, и среди него бесконечного числа однородных, раздельных частиц — первоначальных атомов, которые, может быть, сами по происхождению своему суть точки сплотившейся, колеблющейся субстанции — эфира. Возможно, что эти первоначальные атомы массы, группируясь в определенном числе, образуют наши элементарные атомы химии» (Геккель Э. Монизм как связь между религией и наукой. Лейпциг—СПб., 1907, с, 19). Далее, комбинацией атомов и их все более сложных ансамблей Геккель пытается объяснить все явления мира вплоть до человеческого сознания. В 20 в. от попыток конкретно назвать первосубстрат мира отказались. Напр., диалектический материализм определяет материю чисто феноменологически — через отношение к сознанию. Формы монизма различаются не только по решению основного вопроса философии, но и по тому, как понимается искомая первооснова мира — континуально или дискретно. Континуальный монизм описывает мир в терминах субстрата и формы, дискретный — элементов и структуры. Представители первого — Гераклит, Аристотель, Гегель и др., представители второго — Демокрит и Лейбниц и др. Нахождение первосубстрата или первоэлементов мира—не самоцель для мониста. Дойдя до искомого «первосходства», он получает возможность для движения в обратном направлении, от частей к целому. Знание сходства позволяет понять связь — сначала между первоэлементами, а затем между их все более сложными ансамблями. Движение от первоэлементов к целому осуществляется двумя способами — синхроническим и диахроническим. Геккель утверждает, что к эфиру мы придем, разлагая целое на части и двигаясь от настоящего к прошлому. Следовательно, начав с этой первоосновы и двигаясь в обратном направлении, мы, с одной стороны, воспроизведем историю мира, а с другой — его современную структуру. Монизм представляет собой не только мировоззрение, но и метод исследования. Напр., теория чисел выводит все многообразие своих объектов из натурального числа, геометрия — из точки и т. д. Успех монистического подхода в рамках отдельной науки пытались использовать при разработке миро-

605

моним воззренческого монизма. Так возникали учения, считавшие основой мира число (Пифагор), механическое движение (механицизм), физические процессы (физикализм) и т. д. Возникающие при этом трудности вели к отрицанию монизма плю рализмом. Г. Д. Левин

МОНИМ(Моуцюс) из Сиракуз (2-я пол. 4 в. до н. э.) — греческий философ-киник, ученик Диогена Синопского и Кра- тета Фиванского. Был рабом, но, притворившись безумным, был отпущен на волю и немедленно стал учеником Диогена — как им и было задумано. Автор «Об импульсах» и «Про- трептика». Наиболее известное изречение Монима, позволяющее предположить скептические мотивы в его учении, зафиксировано в двух разных версиях: «Все нами воспринимаемое иллюзорно» (то ydp rooAippQev Tfxpov eivai roxv) (из комедии Менандра «Конюший», цит. по: Diog. L. VI 83, ср.: Марк Аврелий. Размышления II, 15) и «все — иллюзия» (тифс-v та rcavra) (Sext. Emp. Adv. Math. VIII, 5), что Секст истолковывает как мнение «о несуществующем как о существующем». Два изречения Монима нравоучительного характера сохранил Стобей (Stob. IV.31C.89; 11.31.88). Лит. см. к ст. Скептицизм. М. А. Солопова

МОНОТЕИЗМ(от греч. novoc — один и Oeoc — бог) — религиеведческое, философское, теологическое (богословское) понятие, означающее веру в одного-единственного Бога, что принципиальным образом исключает веру в каких-либо других богов, и поклонение им. В религиеведческом плане монотеизм — одна из форм религии, наиболее полно воплощенная в иудаизме, христианстве, исламе; отчетливо проявляющаяся в зороастризме, а также в некоторых разновидностях индуизма (особенно в Новое время). Монотеистические религии — это религии, имеющие основателей. Для них принципиальное значение имеет вера в то, что они конституированы на основе божественного откровения. Откровение носит профетическую форму. Понятие «монотеизм» тем или иным образом соотносится с понятиями «политеизм», «монолатрия» и «генотеизм». «Политеизм» — признание существования многих, в той или иной степени независимых друг от друга богов. «Монолатрия» означает почитание какого-то одного бога, не сопровождающееся отрицанием существования других богов. «Генотеизм» предполагает фактическое почитание одного бога, что не исключает существования других богов. Некоторые религиеведческие теории исходили из тезиса о том, что монотеизм как вера в одного высшего Бога являлся первоначальной формой и истоком различных религий. К числу наиболее известных относится концепция «прамонотеизма» В. Шмидта. Другие теории провозглашали монотеизм завершением эволюции религиозной жизни человечества. Подобные теории не находят убедительного подтверждения в многообразном религиозно-историческом материале. Как теологическое и как философское понятие «монотеизм» в содержательном плане по существу совпадает с понятием «теизм», впервые оно встречается у кембриджского платоника Г. Мора. «Теизм» поначалу обозначал нечто противоположное «атеизму» и равнозначное «деизму». Лишь постепенно оформлялось понятийное различие между «теизмом» и «деизмом», суть которого выразил уже И. Кант: «Деист верит в одного Бога, а теист — в одного живого Бога». Определенную новацию в рассмотрение монотеизма внес Г В. Ф. Гегель, у которого впервые монотеизм противопоставляется не политеизму, а пантеизму. Г. Коген увязал всемирно-историческое значение иудаизма с оформлением монотеизма. В понятии «теизм» Бог концептуализируется как абсолютная, трансцендентная по отношению к миру духовно-личностная реальность, выступающая в качестве безусловного творящего источника всего небожественного сущего и сохраняющая действенное присутствие в мире. «Теизм», однако, получает свою спецификацию в каждой из религий, относимых к монотеистическим. Ю. А. Кимелев

МОНТЕНЬ(Montaigne) Мишель Эйкемде (28 февраля 1533, замок Монтень в Перигоре, Франция — 13 сентября 1592, там же) — французский философ-скептик, писатель-гуманист и просветитель эпохи Возрождения. Происходил из купеческой семьи Эйкемов, получившей «дворянство мантии» в конце 15 в. Окончил Коллеж в Бордо (1546). В 1558—71 — советник бордоского парламента (судебного учреждения), в 1581 —85 — мэр Бордо. В 1588 — депутат Генеральных штатов, на короткое время был заключен в Бастилию, освобожден благодаря Екатерине Медичи; друг Генриха IV Как общественный деятель Монтень выступал за примирение различных политических сил, сильную центральную власть, единство нации и целостность государства, прекращение гражданских войн, свободу вероисповедания (осудил Варфоломеевскую ночь и преследование гугенотов). Главным делом своей жизни Монтень считал написание «Опытов» («Les Essais», кн. 1—2, 1580; рус. пер. 1954—60), над которыми работал до самой смерти и выпустил при жизни еще три издания (1582,1587,1588; последние два — в трех книгах). Владея виртуозной техникой интроспекции, Монтень — через описание самого себя — воссоздал в «Опытах» обобщенный образ философствующего аристократа эпохи Возрождения — мыслителя-скептика, гуманиста, моралиста и вольнодумца. Провозгласив, что «философствовать — значит сомневаться» (здесь и далее цит. по изд.: Опыты в трех книгах, кн. 2. М., 1980, с. 307), Монтень выступает с критикой схоластики, всякой отвлеченной философии, догматической теологии, притязаний разума на «всеведение». Однако этот критический скептицизм не мешает ему придерживаться четких позиций натурализма, эмпиризма и эпикуреизма. В отличие от философов-рационалистов он видит не только силу разума, но и его слабость, ограниченность и тенденциозность: вместо «неподкупного разума» человек имеет «инструмент из свинца и воска, который можно удлинять, сгибать и приспособлять ко всем размерам» и благодаря которому легко составить «сто мнений об одном и том же предмете» (кн. 2, с. 498). Вслед за Монтенем Паскаль будет учить о «разуме-флюгере», который вращается во все стороны под влиянием чувств, воображения, памяти, интереса и вообще всякой выгоды. Схоластическому разуму Монтень противопоставляет «естественный ум» и здравый смысл человека, схоластической науке, «богом которой является Аристотель», и «колючим хитросплетениям диалектики» — «новое знание» и «новую науку», опирающиеся на жизненный опыт, фактическое изучение объектов, свободное исследование. Он признает, что «знание и мудрость являются уделом только Бога» (кн. 2, с. 389), человек же постепенно продвигается в познании, и то, «что осталось неизвестным одному веку, разъясняется в следующем» (с. 493); т. о., Монтень занимает гибкую позицию между «чистым неведением» (агностицизмом) и «самомнением всезнания».

606

МОНТЕСКЬЕСмелый критик исторического христианства с его религиозным фанатизмом, обличитель эмпирических нравов, бытующих в Церкви, Монтень обвиняет современных ему христиан в религиозном нечестии и сетует на то, что «божественное и небесное учение» находится в «столь порочных руках» (кн. 2, с. 383). В 1676 Церковь внесла «Опыты» в Индекс запрещенных книг. Все последующие вольнодумцы опирались на Монтеня в их оппозиции религии и Церкви. Вместе с тем атеизм Монтень считал «чудовищным и противоестественным учением», обличал «безумие человеческого самомнения», гордыню «атеистического ума». Монтень намерен обуздать эти «высокомерные притязания» средствами самого разума, просветленного возвышающей верой в Бога-творца, «великого зодчего» вселенной. Он одобряет замысел испанского богослова Раймунда Сабундского обосновать в «Естественной теологии» (в духе Фомы Аквинского) «все положения христианской религии с помощью естественных доводов и доводов человеческого разума» (кн. 2, с. 381). Монтень видит в философии (не умозрительно-схоластическ ой, а «живой античной мудрости») «умного наставника», высвечивающего главные жизненные ценности и дарующего духовное и физическое здоровье человеку. «Душа, ставшая вместилищем философии, непременно наполнит здоровьем и тело» (кн. 1, с. 150). Культ «естественного человека», счастья и радостей жизни — основа гуманизма Монтеня, заостренного против христианского аскетизма, стоицистского нравственного ригоризма («пугала, устрашающего род человеческий») и всяческого насилия над личностью. Ему больше по душе «мягкий эпикуреизм», «этика наслаждения», в которой он видел средство избавления от страдания и трагизма жизни. 1де для человека польза, там должны быть для него и радость, и здравый смысл. Не «ходульный аскетизм», а жизнь в соответствии с разумом и простыми требованиями нашей «матери-природы» —такова, по Монтеню, основа человеческого достоинства и «естественной добродетели». Этой «великой простоте», малодоступной людям высшего света, вращающимся в «зачумленном мире» сословного лицемерия, суеты показной жизни, следует учиться у простых крестьян или даже у «дикарей» Нового Света, живущих в согласии и гармонии с природой. Несовершенному человеку, «полному лжи и слабости», Монтень противопоставляет идеал «естественного человека», считая даже, что «уменье достойно проявить себя в своей природной сущности есть признак совершенства и качество почти божественное» (кн. 3, с. 311 ). Монтень развенчивает схоластическую трактовку человека как «царя природы» и считает его «сыном природы», как бы «забывая» о его сотворении Богом «по своему образу и подобию». Отсюда его «естественные размышления» о жизни и смерти («ни природа, ни разум ничего не говорят нам о бессмертии»), душе и теле и т. д. «Опыты» оказали влияние на развитие философии и культуры в Европе. Они способствовали развенчанию одностороннего рационализма и утверждению принципов натурализма и эмпиризма (Бэкон, Гассенди, Паскаль, Локк и др.), скептицизма (Декарт, Паскаль), вольнодумства (Паскаль, Бейль, Вольтер, Юм, французские материалисты), гуманизма в педагогике (Локк, Руссо). После Монтеня в Европе был подорван культ «строгого трактатного философствования» и стал популярным свободный стиль размышлений в форме «опытов», или «эссе», получивший наименование «эссеистского стиля философствования». Этой изящной форме в философии отдали дань Бэкон, Паскаль, Вольтер, Юм, Шопенгауэр, Ницше и многие другие. Соч.: Oeuvres completes, v. 1—6. P., 1924—27; Essais, v. 1—3. P., 1992; врус, пер.: Опыты в трех книгах. М—Л., 1954—60; 2-е изд., М, 1979—80. Лит.: Богуславский В. М. У истоков французского материализма и атеизма. М., 1964; Он же. Скептицизм в философии. М, 1990; Рыкова Н. Я. Писатели Франции. М., 1964; Michel P. Continuite de la sagesse francaise (Rabelais, Montaigne, La Fontaine). P., 1965; Glauser A. Montaigne paradoxal. P., 1972; Norton G. Montaigne and the introspective Mind. P., 1975; Montaigne (1580—1980). Actes du Colloque international (USA-France-1980). P., 1983; Screech M. A. Montaigne and melancholy: The Wisdom of the «Essais». L., 1983; Konstantinovic J. Montaigne et Plutarque. Gen., 1989; TortelJ. Montaigne. P., 1990; Montaigne et la revolution philosophique de XVIII siecle. Brux., 1992. Г. Я. Стрельцова

МОНТЕСКЬЕ(Montesquieu) Шарль Луи де Секон- да, барон де Монтескье (18 января 1689, замок Ла Бред, близ Бордо — 10 февраля 1755, Париж) — французский философ-просветитель, историк, писатель. Изучал право в университете г. Бордо, затем был председателем судебной палаты. В 1726 оставил государственную службу. Принимал участие в создании «Энциклопедии», возглавлявшейся Дидро. С 1728 член французской Академии. В сатирических «Персидских письмах» (1721) Монтескье, уподобляя французскую абсолютную монархию азиатскому деспотизму, выступил противником клерикализма и деспотизма. Полагая, что многие положения христианского вероучения нелепы (напр., догмат о триединстве Бога), он в то же время осуждал религиозный фанатизм, жестокие столкновения между представителями различных конфессий. Считая ложными все существующие религии, Монтескье, однако, не отрицал бытие Бога: придерживаясь деизма, он рассматривал Бога как создателя природы, сообщившего ей в «начале времен» неизменные законы и более уже ни во что не вмешивающегося. Критикуя социальный строй феодальной Франции, Монтескье противопоставлял ему идеал государства, в котором общественные и частные интересы находятся в полной гармонии. В «Размышлениях о причинах величия и падения римлян» (1734) Монтескье связывал «величие» римлян с наличием у них политической свободы и республиканской формы правления, способствовавших укреплению гражданских добродетелей. В основном сочинении «О духе законов» («L'Esprit des lois», вышло анонимно в Женеве в 1748) Монтескье выступил с обоснованием географического детерминизма в понимании общества. Он выделял три основные формы правления: республику, монархию, деспотию. При республиканском правлении верховная власть находится в руках многих — всего народа или его части; при монархическом ею обладает один человек, управляющий посредством неизменных законов; при деспотическом она принадлежит одному лицу, использующему ее по своему произволу. Предпосылкой республиканского правления являются гражданские добродетели (редкое качество, почему и республики редки — античные Греция и Рим, венецианская и генуэзская республики в Новое время). Монархия не может существовать без «принципа чести»: честь — это предрассудки отдельного лица или целого сословия, выгодные государю, но способные также побуждать людей к благородным деяниям. Деспотизм же нуждается в постоянном страхе подданных перед наказаниями. Политический идеал самого Монтескье — конституционная монархия (по образцу английской). Формы правления, как и законы, устанавливаемые в различных государствах, Монтескье ставил в прямую зависимость от географической среды, важнейшими

607

МОПЕРТЮИсоставляющими которой считал климат, почву и рельеф местности. Климат он разделял на холодный, умеренный и жаркий. Холодный (среднеевропейский) климат Монтескье считал благоприятным для установления политической свободы, в то время как жаркий, напротив, способствующим «духу рабства». Разделяя почву на плодородную и неплодородную, он связывал первую с господствующим при деспотизме «духом зависимости» (ибо плодородная почва приводит к накоплению богатства у населения и, как следствие, к изнеженности и нежеланию рисковать своей жизнью), в «бесплодной» же почве видел предпосылку воспитания у людей изобретательности, мужества, воздержанности и, как следствие, установления республиканской формы правления. Рельеф местности определяет величину территории государства (поскольку горы являются «естественной границей» государств, то на обширных равнинах возникают государства большой протяженности, а на пересеченной местности — государства малых и средних размеров). При этом, согласно Монтескье, обширные государства могут управляться только деспотической властью, в малых же странах закономерно возникают республики. Помимо географических факторов на характер устанавливаемых людьми законов влияют также торговля, численность населения, его богатство, нравы, обычаи, религия. «Многие вещи управляют людьми — климат, религия, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи; как результат всего этого образуется общий дух народа» («О духе законов», гл. 19). Общий дух народа — важное понятие социологической концепции Монтескье, включающее в себя образ жизни, действий, поведения определенной исторической общности людей. Вслед за Локком Монтескье отстаивал необходимость разделения властей в государстве: политическая свобода невозможна без разделения законодательной, исполнительной и судебной властей, которые не должны зависеть друг от друга— смешение их ведет к деспотизму. Философия Монтескье оказала влияние на К. А. Гельвеция, Ж. Ж. Руссо, Т. Джефферсона, А. Ферпосона, а также на представителей географической школы в социологии. Обоснованный Монтескье принцип разделения властей был использован составителями американской конституции (1787). Соч.: Oeuvres completes, v. 1-2. P., 1973—76; в рус. пер.: Избр. произв. М, 1955; Персидские письма. М., 1956. Лкг.: Баскин М. П. Монтескье. М., 1975; Benrekassa G. Montesquieu. P., 1968; Quoniam T. Montesquieu: son humanisme, son civisme. P., 1977; Baum J. A. Montesquieu and social theory. Oxf., 1979; Beyer С J. Nature el valeur dans la philosophie de Montesquieu. P., 1982. A. A. Кротов

МОПЕРТЮИ(Maupertuis) Пьер Луи Моро (28 сентября 1698, Сен-Мало — 27 июля 1759, Базель) — французский математик, физик и философ. Член Французской академии (с 1723), президент Прусской академии наук (с 1745). Защитник и пропагандист идей Ньютона во Франции. Сформулировал «принцип наименьшего действия» в качестве универсального механического закона Вселенной, согласно которому любое изменение, происходящее в природе, затрачивает наименьшее из возможных количество движения. Из этого принципа Мопертюи выводил все законы движения и видел в нем самое убедительное доказательство существования всемогущего и всеведущего существа — Бога. Для объяснения жизни выдвинул предположение о том, что мельчайшие частицы материи обладают свойствами, аналогичными человеческому желанию и отвращению, памяти и разуму («Systeme de la nature», 1754). С критикой взглядов Мопертюи выступал Д. Дидро. Соч.: Oeuvres, 1.1—4. Lyon, 1768. Лет.: Brunei P. Maupertuis, v. 1-2. P., 1929. О. В. Суворов MOP (More) Генри (12 октября 1614, Грентем — 1 сентября 1687, Кембридж) — английский философ, поэт, религиозный деятель, представитель кембриджских платоников. Воспитывался в кальвинистской семье, однако уже в молодости стал сторонником англиканской церкви. Учился в Кембриджском университете, где в 1639 стал профессором философии и теологии. Увлекшись вначале философией Декарта, в дальнейшем в работе «Enchiridion metaphysicum» (1671) подверг ее критике с позиций христианского платонизма. Природа, состоящая из бесконечно малых первичных элементов, есть результат творческой активности мировой души, которая, в свою очередь, является инструментом Бога. В работе «Enchiridion ethicum» (1667) утверждал, что человеческий разум способен к объективному постижению Бога и абсолютных и универсальных законов морали. Соч.: Opera omnia, 3 vols. L., 1679; The Philosophical Writings of Henry More, ed. by F. I. Mackinnon. N. Y, 1925. Jlwr.: Rupert Hall A. Henry More: Magic, Religion and Experiment. L., 1990. В. Ф. Коровин MOP (More) Томас (7 февраля 1478, Лондон — 6 июля 1535, там же) — английский гуманист, государственный деятель и писатель, в своем творчестве с наибольшей полнотой отразивший социальные идеалы ренессансного гуманизма. Происходил из семьи лондонского юриста. Первоначальное образование получил в грамматической школе св. Антония. Тринадцати лет принят пажом в дом архиепископа Кентер- берийского Джона Мортона. В 1492-94 обучался в Оксфордском университете, затем по настоянию отца проходил курс юридических наук в школах правоведения Лондона. Много занимался освоением латинского и древнегреческого языков, изучал произведения крупнейших античных и раннехристианских мыслителей (Платона, Аристотеля, Лукиана, Августина). Значительное влияние на направление его интересов оказало сближение с кружком оксфордских гуманистов — Дж. Колетом, Т. Линакром, У. Гросином, У. Лили. В 1499 Мор познакомился с голландским гуманистом Эразмом Роттердамским. Около 1502 стал адвокатом и преподавателем права. В 1504 избран в парламент, в стенах которого убедительно выступил против финансовых притязаний короля Генриха VII. Опасаясь репрессий, вынужден был на время оставить политику и вернуться к адвокатской деятельности. В 1510 Мор снова в парламенте, который был созван вступившим на престол королем Генрихом VIII; тогда же он назначен помощникам городского шерифа. Искушенного в государственных делах юриста Мора привлекали к выполнению дипломатических миссий. В 1516 в составе английского посольства он направлен для переговоров во Фландрию. Во время поездки Мор приступил к 1-й книге «Утопии», которую завершил по возвращении домой; 2-я книга, т. е. собственно повествование о якобы недавно открытом государстве угопийцев, была в основном написана гораздо раньше. Таким порядком работы Эразм Роттердамский объясняет «некото-

608

МОРАЛИЗАТОРСТВОрое несходство слога» (на самом деле обе части «Утопии» и тематически и концептуально вполне самостоятельны, связь между ними весьма условна). Предварив все произведение вступительными письмами единомышленников-гуманистов, Мор издал его с помощью друзей в конце 1516 в Лувене (Нидерланды). По утверждению Эразма, в «Утопии», писавшейся с целью показать, отчего государство приходит в упадок, Мор прежде всего изобразил родную страну, «которую глубоко изучил и знал». Однако это суждение справедливо только в отношении первой книгитрактата, содержащей анализсоциально-экономического положения Англии, острую критику огораживаний, хозяйственного монополизма, констатирующей процесс разложения деревни, упадок ремесла, нравственную порчу общества. Во второй же книге описан фантастический остров Утопия (название, придуманное Мором, впоследствии стало нарицательным, см. Утопия). Идеальное государство Мора покоится на экономико-политических и нравственно-правовых основаниях, адекватных представлению о человеке, сложившемуся в ренессансной культуре. Счастье индивидуума не приносится в нем в жертву благополучию гражданского коллектива, а регламентация материальных потребностей не только не ведет к закрепощению личности, но, напротив, призвана создать оптимальные, по понятиям того времени, условия для «духовной свободы и просвещения». Склонности каждого члена общества не игнорируются и тем более не подавляются: уго- пийцы свободны в выборе рода занятий, допускается разномыслие при истолковании наблюдений природы, несходство точек зрения на мораль, провозглашается различие верований и религиозная терпимость. «Аскетическая простота» утопийс- кого быта не мешает проявлениям ренессансного жизнелюбия, предполагая — при минимальном удовлетворении материальных потребностей — утонченнейшие духовные наслаждения как наиболее соответствующие природе человека. Самый образ утопийского общежития, в котором упразднены частная собственность, денежное обращение, привилегии, получаемые по происхождению, производство роскоши на потребу имущим, стал своего рода кульминацией гуманистических мечтаний о строе, возвышающем людей образованных и добродетельных. Ибо именно гуманисты, столь ревностные в изучении наук и искусств, в воспитании добронравия, призваны были занять первенствующе место в государстве, основанном на началах общности. Третье издание «Утопии» (Базель, 1518) было дополнено разделом «Эпиграммы» — собранием поэтических произведений разных жанров (стихотворений, поэм и собственно эпиграмм). По-видимому, в одно время с «Утопией» писалась «История Ричарда III» (не окончена), единственное историческое сочинение Мора, содержащее не только изложение событий из истории Англии, но и анализ системы власти, основывающейся на произволе и насилии. Первоначально было опубликовано анонимно в 1543 в составе хроники Джона Гарцинга, затем в 1548 и 1550 в хронике Эдуарда Холла с указанием на принадлежность «Истории...» Мору. В 1587 перепечатано в хронике Холиншеда; это издание использовал Шекспир, работая над трагедией «Ричард III». Король Генрих VIII, обеспокоенный разорением крестьянства в результате огораживаний, одобрил критический пафос «Утопии» и назначил ее автора в 1517 своим советником. В 1518 Мор уже королевский секретарь, в 1521 он начал заседать в «Звездной палате» — высшем судебном учреждении Англии, тогда же назначен помощником казначея королев ства и удостоен рыцарского звания. В 1521 от имени Генриха VIII вышел из печати трактат «Защита семи таинств против Мартина Лютера», редактором (возможно, и соавтором) которого был Мор. Лютер в своем ответе отчитал и обругал короля, после чего Мор опубликовал «Отповедь Лютеру» (1523), обвинив немецкого реформатора в подстрекательстве народа к бунту против законных властей. В 1523 Мор избран спикером палаты общин, в 1525 ему пожалован пост канцлера герцогства Ланкастерского. После смещения кардинала Уолси, в октябре 1529 Мору была вручена большая печать лорда-канцлера Англии. В мае 1532 Генрих VIII, принявший сторону Реформации, заставил английское духовенство подчиниться в церковных делах контролю королевской власти. Сторонник верховной власти папы, Мор был вынужден уйти в отставку и подвергся преследованиям. В апреле 1534 он был заключен в Тауэр, а в следующем году осужден по ложному обвинению в государственной измене и казнен. Причислен католической церковью к лику блаженных (1886), канонизирован (1935). Соч.: The Complete W>rks of St. Thomas More, v. 1—16. New Haven— L, 1963; в рус. пер.: Эпиграммы. История Ричарда III. M., 1973; Утопия. М., 1978. Лит.: Осшювский И. Н. Томас Мор: утопический коммунизм, гуманизм. Реформация. М., 1978; Кудрявцев О. Ф. Ренессансный гуманизм и «Утопия». М., 1991; Reynolds Е. Е. The Field is Vfon. The Life and Death of St. Thomas More. L., 1968. О. Ф. Кудрявцев

МОРАЛИЗАТОРСТВО— понятие, обозначающее такие моральные высказывания или рассуждения, в которых оценка (осуждение) и инвектива оказываются привязанными (по заблуждению или лицемерию) к абстрактным критериям и доминируют над пониманием реального положения дел. Как морализаторство определяются не только этически неоправданные оценочно-императивные суждения, но и такие, в которых искажаются основополагающие моральные принципы. В живом нравственном сознании на существование морализаторства указывает тенденция недоверия к навязчивому моральному поучению (такое недоверие, как правило, не сопровождается сомнением в значимости моральных норм и установлений самих по себе). Теоретическое осмысление проблемы морализаторства основывается на нескольких подходах. В гегелевско-марксистской традиции оно трактуется как подмена исследования специфических законов исторического развития абстрактной и вне-исторической моральной оценкой общественных явлений. В таком понимании морализаторство проявляет себя как идеологическая зашита бессильной социально-исторической практики. По С. Л. Франку, морализаторская оценка и проповедь обусловлены деструктивной экспансией морали в область трансцендентных ценностей (таких, как истина, красота, религиозность). Морализаторство предстает как гипертрофированная форма морального сознания, в которой мораль становится репрессивной инстанцией по отношению к эмпирическому миру («моральная тирания»). Однако критика морализаторства в рамках двух этих подходов ведет к подспудной релятивизации морали, лишая ее автономии. Возможен иной подход к проблеме морализаторства, при котором оно трактуется не в связи с нарушением внешних ограничений прав моральной оценки, а как прямое следствие пренебрежения теми границами, которые сама мораль ставит моральному поучению. В этом варианте морализаторство есть результат отождествления объективации морали или реально

609

МОРАЛЬсуществующих объектов с самой моралью, с абсолютным и трансцендентным идеалом. В результате этой операции моральный идеал облекается в форму конкретизированного образа, соответствие или несоответствие которому становится принципом для создания особой нормативной сферы. При этом этическая нормативность насыщается дополнительным, паразитарным по отношению к морали содержанием, что позволяет придавать характер морального выбора ситуациям, где имеет место незначимое с точки зрения морали избегание или предпочтение. Морализатор имитирует трансляцию принудительной и самоочевидной моральной истины, в результате чего его контрагент перестает расцениваться как автономный индивид и лишается права на свободный выбор. Неприятие такого отношения воспринимается морализатором как бунт против морали, как выражение безнравственности. Фактически морализатор претендует на исключительные прерогативы морального судьи, а под его моральной беспристрастностью маскируется потребность в доминировании. Морализаторский способ обращения к публике крайне притягателен для политика, пытающегося манипулировать массовым сознанием. Стремясь увеличить действенность своих призывов и обращений, он заинтересован в том, чтобы представить свою политическую программу как самое прямое и непосредственное выражение нравственных ценностей, сделать ее столь же универсализуемой, как моральное суждение. При этом сосуществование различных политических программ для морализирующего идеолога в принципе невозможно. А. В. Прокофьев

МОРАЛЬ(лат. moralitas) — понятие европейской философии, служащее для обобщенного выражения сферы высших ценностей и долженствования. Мораль обобщает тот срез человеческого опыта, разные стороны которого обозначаются словами «добро» и «зло», «добродетель» и «порок», «правильное» и «неправильное», «долг», «совесть», «справедливость» и т. д. Представления о морали формируются в процессе осмысления, во-первых, правильного поведения, должного характера («морального облика»), а во-вторых, условий и пределов произволения человека, ограничиваемого собственным (внутренним) долженствованием, а также пределов свободы в условиях извне задаваемой организационной и (или) нормативной упорядоченности. В мировой истории идей можно реконструировать антиномич- ные представления о морали как а) системе (кодексе) вменяемых человеку в исполнение норм и ценностей (универсальных и абсолютных или партикулярных и относительных) и б) сфере индивидуального самополагания личности (свободного или предопределенного какими-то внешними факторами). Согласно одному из наиболее распространенных современных подходов, мораль трактуется как способ регуляции (в частности, нормативной) поведения людей. Такое понимание оформляется у Дж. С. Милля, хотя формируется раньше — представление о морали как некоторой форме императивности (в отличие от доминировавшего в просветительской мысли понимания морали как преимущественно сферы мотивов) в разных вариантах встречается у Гоббса, Мандевиля, Канта. В восприятии и трактовке императивности морали различимы несколько подходов и уровней. Во-первых, нигилистическое отношение к морали, при котором не приемлется императивность как таковая: любое упорядочение индивидуальных проявлений, в форме житейских правил, социальных норм или универсальных культурных принципов, воспринимается как иго, подавление личности (Протагор, Сад, Ницше). Во-вторых, протест против внешней принудительности морали, в котором может выражаться и собственно нравственный пафос — индивидуализированного отношения к бытующим нравам или отрицания внешнего, служебного, лицемерного подчинения общественным нормам; самоценность морали интерпретируется как ее неподвластность извне данным и самодостоверным нормам и правилам (С. Л. Франк, П. Жане). В-третьих, трактовка императивности морали как выражения необходимости целесообразного взаимодействия в обществе. Понимание морали как совокупности «правил поведения» (Спенсер, Дж. С. Милль, Дюркгейм) помещает ее в более общую систему (природы, общества) и критерием моральности действий оказывается их адекватность потребностям и целям системы. В русле такого понимания императивности мораль интерпретируется не как сила надындивидуального контроля за поведением граждан, но как вырабатываемый самими людьми и закрепляемый в «общественном договоре» механизм взаимодействии между людьми (софисты, Эпикур, Гоббс, Руссо, Ролз), система взаимных обязательств, которые люди как граждане одного сообщества берут на себя. В этом смысле мораль конвенциональна, вариативна, пруденциаль- на. В-четвертых, рассмотрение моральной императивности с точки зрения ее специфичности, которая заключается в том, что она более побудительна, чем запретительна: моральные санкции, обращенные к человеку как сознательному и свободному субъекту, носят идеальный характер (Кант, Гегель, Хэар). В-пятых, понимание взаимо- и самоограничений, вменяемых моралью, как указывающих на ту ее особенность, что мораль задает форму юления; исполнение требования прямо зависит от человека, исполняя требование, он как бы сам провозглашает его. Такова особенность неинституциона- лизированных форм регуляции поведения. С этим связано и то, что моральность поступков определяется как содержанием и результатом произведенного действия, так и в не меньшей степени намерением, с которым оно бьшо совершено, что существенным образом отличает моральность от законопослушности, приспособленчества, прислужничества или прилежности. «Изнутри-побудительный» характер императивности морали получил отражение в специальных понятиях долга и совести. Однако императивность морали воспринимается как «внутренняя», т. е. идущая от личности (как автономной, самоопределяющейся и творящей), при определенной, а именно социальной или социалъно-коммунитарной точке зрения на мораль, согласно которой мораль — это бытующие в сообществе нормы, а личность в своей активности обусловлена теми зависимостями, в которые она как член сообщества оказывается включенной. При допущении различно трактуемых трансцендентных начал человеческой активности и, соответственно, при рассмотрении человека не только как социального или социально-биологического, но и как родового, духовного существа, способного к волевому и деятельностно- му изменению внешних обстоятельств, а также себя (см. Совершенство), — источник моральной императивности трактуется иначе. Человек транслирует и т. о. репрезентирует в социуме трансцендентное (по отношению к социуму) ценностное содержание. Отсюда возникает представление о добродетели или моральных феноменах вообще как имеющих самоценное, не обусловленное иными жизненными факторами значение. Таковы различные представления об императивности морали, в которых нашла отражение (в той или иной форме) при-

610

МОРАЛЬсущая ей роль гармонизации обособленных интересов, но также и обеспечения свободы личности и противостояния произволу — путем ограничения своенравия, упорядочивания индивидуального (как имеющего тенденцию к атомизированию, отчуждению) поведения, уяснения целей, к которым стремится личность (в частности, к достижению личного счастья), и средств, которые для этого применяются (см. Цель и средства). В сравнении с другими регулятивами (правовыми, локально- групповыми, административно-корпоративными, конфессиональными и т. п.) моральная регуляция обладает особенностями, вытекающими из ее специфики. Содержательно моральные требования могут совпадать или не совпадать с установлениями других видов; при этом мораль регулирует поведение людей в рамках имеющихся установлений, но относительно того, что этими установлениями не покрывается. В отличие от ряда инструментов социальной дисциплины, которые обеспечивают противостояние человека как члена сообщества природным стихиям, мораль призвана обеспечить самостоятельность человека как духовного существа (личности) по отношению к его собственным влечениям, спонтанным реакциям и внешнему групповому и общественному давлению. Посредством морали произвольность трансформируется в свободу. Соответственно по своей внутренней логике мораль обращена к тем, кто считает себя свободным. Исходя из этого, о ней можно говорить как о социальном институте только в широком смысле слова, т. е. как о совокупности некоторых, оформленных в культуре (кодифицированных и рационализированных) ценностей и требований, санкционирование которых обеспечивается самим фактом их существования. Мораль неинституциональна в узком смысле слова: в той мере, в какой ее действенность не нуждается в обеспечении со стороны каких-либо социальных институтов и в какой ее принудительность не обусловлена наличием уполномоченной социумом внешней по отношению к индивиду силы. Соответственно практика морали, будучи предопределенной (заданной) пространством произвольного поведения, в свою очередь задает пространство свободы. Такой характер морали позволяет апеллировать к ней при оценке существующих социальных институтов, а также исходить из нее при их формировании или реформировании. По вопросу об отношении морали и социальности (социальных отношений) имеются две основные точки зрения. Согласно одной, мораль представляет собой разновидность социальных отношений и обусловлена базовыми общественными отношениями (Маркс, Дюркгейм); согласно другой, различно выраженной, мораль не зависит непосредственно от социальных отношений, более того, она предзадана социальности. Двойственность в этом вопросе связана со следующим. Мораль, несомненно, вплетена в общественную практику и в своей действительности опосредована ею. Однако мораль неоднородна: с одной стороны, это комплекс принципов (заповедей), в основе которого лежит отвлеченный идеал, а с другой — практические ценности и требования, посредством которых этот идеал разнообразно осознается, отображается обособленным сознанием и включается в регулирование действительных отношений людей. Идеал, высшие ценности и императивы воспринимаются и осмысливаются различными социальными субъектами, которые фиксируют, объясняют и обосновывают их сообразно своим социальным интересам. Эта особенность морали как ценностного сознания нашла отражение уже в высказываниях софистов; довольно явно она была зафиксирована Мандевилем. по-своему отражена Гегелем в различении «морали» (Moralitat) и «нравственности» (Sittlichkeit); в марксизме получило развитие представление о морали как форме классовой идеологии, т. е. превращенном сознании. В современной философии эта внутренняя неоднородность нашла отражение в концепции «первичной» и «вторичной» морали, представленной в ранних работах Э. Макинтайера (A. Macintayre), или в различении Э. Дона- ганом моральных требований первого и второго порядков. В связи со спецификой императивности морали встает важная проблема ее оснований, отчасти отраженная в антитезе автономии и гетерономии. Эта проблема касается не только природы «морального закона» (см. «Основоположения к метафизике нравов») и статуса морального субъекта (см. Свобода воли), но и морали в целом: имеет ли она внешнее основание или же покоится на себе самой? Согласно представлениям гетерономной этики, мораль есть функция от действия природных, социальных, психологических или трансцендентных факторов. Одним из наиболее распространенных выражений такой точки зрения является взгляд на нее как на инструмент власти (софисты, Мандевиль, Гольбах). Через утопическую социалистическую мысль этот взгляд был воспринят марксизмом, где мораль интерпретируется также как форма идеологии, а через Штирнера повлиял на трактовку морали у Ницше. Как и в марксизме, в социальной теории Дюркгейма мораль была представлена как один из механизмов социальной организации: ее институты и нормативное содержание ставились в зависимость от фактических общественных условий, а религиозные и моральные идеи рассматривались лишь как экономические состояния, соответствующим образом выраженные сознанием. В новоевропейской философии (благодаря Макиавелли, Мон- теню, Бодену, Бейлю, Гроцию) складывается и другое представление о морали — как о независимой и не сводимой к религии, политике, хозяйствованию, обучению форме управления поведением людей. Эта интеллектуальная установка на секуляризацию области морали стала условием более частного процесса формирования и развития в 17— 18 вв. собственно философского понятия морали. Представление о морали как таковой формируется как представление об автономной морали. Впервые в систематизированном виде этот подход был развит у кембриджских неоплатоников 17 в. (Р. Кадворт, Дж. Э. Мур) и в сентиментализме этическом (Шефтсбери, Хатчесон), где мораль описывается как способность человека к суверенному и независимому от внешнего влияния суждению и поведению. В философии Канта автономия морали как автономия воли утверждалась еще и как способность человека принимать универсализуемые решения и быть субъектом собственного законодательства. По Канту, апелляции не только к обществу, но и к природе, к Богу характеризуют гетерономную этику. Позднее Дж. Э. Мур резко усилил этот тезис указанием на недопустимость в теоретическом обосновании морали ссылок на внеморальные качества (см. Натуралистическая ошибка, Этика). Вместе с тем требует внимания следующее. 1. Понятие морали, вырабатываемое в европейской философии начиная с 17 в., — это понятие, адекватное именно новоевропейскому, т. е. секуляризующемуся обществу, которое развивалось по модели гражданского общества. В нем автономия является безусловной социально-нравственной ценностью, на фоне которой многие ценности общества традиционного типа, напр. ценность служения, отходят на задний план, а то и вовсе теряются из виду. 2. И с точки зрения

611

МОРГАНэтики служения, и с точки зрения этики гражданского общества встает вопрос о предмете нравственной ответственности субъекта в морали, понимаемой как автономная мораль. Существенным признаком морали в ее специально-философском понимании является всеобщность. В истории этико-фи- лософской мысли прослеживаются три основные трактовки феномена всеобщности: как общераспространенности, универсализуемосги и общеадресованности. Первая обращает внимание на сам факт наличия тех или иных моральных представлений, в действительности различных по содержанию, у всех народов, во всех культурах. Вторая представляет собой конкретизацию золотого провыла нравственности и предполагает, что любое конкретное нравственное решение, действие или суждение какого-либо индивида потенциально эксплицируемо на каждое решение, действие или суждение в аналогичной ситуации. Третья касается гл. о. императивной стороны морали и указывает на то, что любое ее требование обращено к каждому человеку. В принципе всеобщности отразились свойства морали как механизма культуры, задающего человеку вневременной и надситуативный критерий оценки действий; посредством морали индивид становится гражданином мира. Описанные черты морали выявляются при ее концептуализации с точки зрения императивности — как системы норм. По-иному мораль концептуализируется как сфера ценностей, задаваемая дихотомией добра и зла. При таком подходе, оформившемся как т. н. этика блага и доминировавшем в истории философии, мораль предстает не со стороны ее функционирования (каким образом она действует, каков характер требования, какие социальные и культурные механизмы гарантируют его реализацию, каким должен быть человек как субъект нравственности и т. п.), а в аспекте того, к чему человек должен стремиться и что ради этого совершать, к каким результатам приводят его поступки. В связи с этим встает вопрос о том, как формируются моральные ценности. В современной литературе (философской и прикладной) различие принципиальных подходов к трактовке природы морали ассоциируется — на основе обобщения поздненовоевропейско- го философского опыта — с традициями «кантианства» (понимаемого как интуитивизм) и «утилитаризма». Более определенное понятие морали устанавливается на пути соотнесения добра и зла с теми общими целями-ценностями, на которые человек ориентируется в своих действиях. Это возможно на основе различения частного и общего блага и анализа разнонаправленных интересов (склонностей, эмоций) человека. Тогда моральность усматривается в ограничении эгоистической мотивации общественным договором пли разумом (Гоббс, Ролз), в разумном сочетании себялюбия и благожелательности (Шефтсбери, утилитаризм), в отказе от эгоизма, в сострадании и альтруизме (Шопенгауэр, Соловьев). Эти различения оказываются продолженными в метафизических прояснениях природы человека и сущностных характеристиках его бытия. Человек двойствен по природе (эта идея может высказываться в концептуально различных формах), и пространство морали открывается по ту сторону этой двойственности, в борьбе имманентного и трансцендентного начал. При таком подходе (Августин, Кант, Бердяев) сущность морали раскрывается, во-первых, через сам факт внутреннего противоречия человеческого существования и через то, как этот факт оборачивается в возможности его свободы, а во-вторых, через то, как человек в конкретных действиях по поводу частных обстоятельств может реализовать общий, идеальный принцип морали, каким образом вообще человек приобщается к абсолюту. В связи с этим раскрывается особенность морали как одного из типов ценностного сознания в ряду других (искусства, моды, религии). Вопрос ставится либо так, что моральные ценности являются однопорядковыми с другими и отличаются от них своим содержанием и способом существования (они императивны, они вменяются определенным образом), либо так, что любые ценности в той мере, в какой они соотносят решения, действия и оценки человека со смыс- ложизненными основаниями и идеалом, являются моральными. Еще одна, примыкающая к предыдущей, концептуализация понятия морали возможна при построении этики как теории добродетелей. Традиция такого подхода идет из античности, где в наиболее развитом виде она представлена Аристотелем. На протяжении всей истории философии оба подхода — теория норм и теория добродетелей — так или иначе дополняли друг друга, как правило, в рамках одних построений, хотя превалировала именно этика добродетелей (напр., у Фомы Аквинского, Б. Франклина, В. С. Соловьева или Макинтайе- ра). Если этика норм отражает ту сторону морали, которая связана с формами организации или регуляции поведения, а этика ценностей анализирует позитивное содержание, посредством норм вменяемое человеку в исполнение, то этика добродетелей указывает на личностный аспект морали, на то, каким должен быть человек, чтобы реализовать должное и правильно себя вести. В средневековой мысли признавались два основополагающих набора добродетелей — «кардинальные» и «богословские добродетели». Однако наряду с этим различением в истории этики формируется такое понимание морали, согласно которому кардинальными в собственном смысле слова являются добродетели справедливости и милосердия. В плане теоретического описания эти разные добродетели указывают на два уровня морали — мораль социального взаимодействия (см. Золотое провыло нравственности) и мораль личного выбора (см. Милосердые). Лет.: Дробницкий 0. Г. Понятие морали: Историко-критический очерк. М., 1974; МурДж. Принципы этики. М, 1984; Бердяев Н. А. О назначении человека. М., 1993, с. 20—253; Donnagan A, The Theory of Morality. L.— Chi., 1977; Human G. The Nature of Morality: An Introduction to Ethics. N. Y.-Oxf., 1977; Hare R. Moral Thinking: Its Levels, Method and Point. Oxf, 1981; GertB. Morality: A New Justifications of the Moral Rules. N. Y.-Oxf., 1988; BaumanZ Postmodern Ethics. Oxf.-Cambr., 1993. P. Г.Апресян

МОРГАН(Morgan) Льюис Генри (21 ноября 1818, Орора, Нью-Йорк— 17 декабря 1881, Рочестер, Нью-Йорк) — американский этнограф и социальный философ, исследовавший развитие первобытного общества, испытал влияние просветительских идей 18 в., а из современников — швейцарского археолога, исследователя античности #. Бахофеши Изучая системы родства у ирокезов, дакотов и других индейских племен, Морган пришел к выводу об универсальности родовой организации и едином пути развития человечества через ступени дикости и варварства к цивилизации и разработал более дробную и конкретизированную периодизацию истории первобытного общества. В ее основу положены два критерия: развитие производительных сил («прогресс открытий и изобретений») и развитие института собственности, который считал исторически преходящей формой. Морган показал значение матриархата как исходной ячейки и первоначальной основы организации доклассового общества, чем опроверг господство-

612

MOPPAC вавшую в то время теорию патриархата как единственной формы родства. Исследуя, как матриархат сменялся патриархатом, как менялись формы семейных отношений, как под влиянием разделения труда, изменений форм собственности, роста социального неравенства разлагались древние формы родового строя, подчеркивая при этом различия в культуре разных народов, Морган доказывал единство прогрессивного развития человечества, состоящего в поступательной смене периодов, и обосновывал идею доступности прогресса для всех отсталых народов мира. Морган был активным публичным политиком, выступал в защиту прав американских индейцев, критиковал политику федерального правительства. Соч.: Древнее общество, или Исследование линий человеческого прогресса через варварство к цивилизации. СПб., 1887; The League of the Iroquois. N.Y., 1851 (1962). E. В. Осипова

МОРЕЛЛИ(Morelly) — французский социалист-угопист 18 в. Надежные биографические сведения о нем отсутствуют. В середине 18 в. были опубликованы его произведения, наиболее важные из которых — «Базилиада» («Le Naufrage des isles flottantes ou Basiliade...», t. 1—2. Messine, 1753) о якобы реально существующем коммунистическом обществе и «Кодекс природы, или Истинный дух ее законов» («Code de la Nature, ou le veritable esprit de ses Lois». P., 1755; рус. пер.: 1956), где рассматриваются причины, породившие социальное неблагополучие, и предлагаются пути создания совершенного общества: частная собственность — это величайшее зло, которого не было во времена естественного состояния людей, для установления идеального строя необходимы просвещенное правление и разумное законодательство, призванное отменить частную собственность; все граждане должны обеспечиваться работой и содержанием на общественный счет. Лит.: Волгин В. П. Коммунистическая теория Морелли.— В кн.: Мо- релли. Кодекс природы, или Истинный дух ее законов. М—Л., 1956; Он же. Французский утопический коммунизм. М., 1960; Он же. Ре волюционно-демократическая идеология и утопический социализм во Франции XVIII века. М, 1989. С. С. Худолей

МОРЕНО(Moreno) Якоб Леви (20 мая 1892, Бухарест - 14 мая 1974, Бикон, Нью-Йорк) — американский психиатр, социальный психолог, основоположник социометрии. Образование в области философии и медицины получил в Венском университете. Испытал влияние фрейдизма, Г. Зиммеля, Л. Визе и Г. Кули. С 1925 - в США. Социометрия — метод количественных измерений и анализа структуры межличностных отношений в малых социальных группах. Ее предмет — микроструктура социального мира, т. е. психологические отношения между членами группы, которые не всегда соответствуют макроструктуре общества, т. е. «пространственному» размещению людей в различных сферах жизнедеятельности. В несоответствии макроструктуры и микроструктуры общества Морено усматривает причину напряжений, конфликтов и социальных противоречий. Методика Морено направлена на выявление системы симпатий и антипатий, притяжений и отталкиваний, существующих в малой (контактной) группе. Обработка информации, структурированной по определенному вопросу-критерию, дает описание структуры отношений между членами группы, а также характеристики отдельных членов группы, указывающие на его положение в группе. Социометрические методы применяют при исследовании предпочтений и выборов партнеров по совместной работе, учебе, отдыху и т. п., при исследовании психологической несовместимости. Морено разработал и применял психотерапевтический метод психодрамы. Участвуя в «терапевтическом театре», пациент исполняет определенные роли и испытывает психические состояния, которые помогают ему обучиться новым для него действиям психологической защиты. Как один из методов экспериментального изучения малых групп социометрия Морено дает результаты в виде количественных индексов, что способствует ее популярности. Более глубокий анализ требует содержательного изучения мотиваций, что возможно при сочетании социометрической техники с другими инструментами анализа. Соч.: Sociodrama: A Method for the Analysis of Social Conflict. N. Y, 1944; Социометрия. М., 1958. E. В. Осипова

МОРИС(Morris) Чарльз Уильям (род. 23 мая 1901) — американский философ, специалист по знаковым системам. Профессор Чикагского университета (1931—47). По своим философским взглядам — последователь классического прагматизма, сторонник логического позитивизма. Последователь Ч. С Пирса, идеи которого Морис систематизировал и развил. В области психологии находился под влиянием бихевиоризма. В работе «Основания теории знаков» («Foundations of the Theory of Signs». Chi., 1938) впервые разделил семиотику (общую теорию знаков) на три взаимосвязанные дисциплины: синтаксис, семантику и прагматику. Наибольший интерес Морис проявлял к прагматическим аспектам языка, связи знаков с доступным наблюдению поведением. Он видел причину общественных конфликтов в неправильном употреблении знаков, ибо именно знаки организуют поведение людей в разных областях их деятельности. Знаковая система для Мориса — это главный инструмент приспособления человека (и животного) в жизни и ее практического преобразования. Морис связывал свои семиотические исследования с социальной психологией. Семиотика, по Морису, — унифицированная наука, способная решать любые философские проблемы. При этом логику и математику он рассматривал как эмпирические науки, имеющие более узкое применение. Язык — система знаков, частный случай знаковых систем, употребляемых людьми и животными. Лингвистика в этом смысле подчиняется семиотике. Различал денотат знака (объект-стимулятор определенного поведения) и сигнификат (условия и правила применения) знака. Значение знака трактовал как вызванное им поведение, а сами знаки классифицировал по видам значения (информирующие, оценивающие, побуждающие, систематизирующие). Истина, согласно Морису, — это эффективная (полезная) согласованность знаков. Идеи Мориса оказали значительное влияние как на американскую философию, так и на последующие исследования знаковых систем в различных странах. Соч.: Pragmatism and the Crisis of Democracy. Chi., 1934; Logical Positivism. Pragmatism and Scientific Empiricism. P, 1937; Signs, Language and Behavior. N. Y., 1946; The Language of Value. N. Y, 1957. А. Ф. Грязное MOPPAC (Maurras) Шарль-Мари-Фотиус (20 апреля 1868, Мартиг — 16 ноября 1952, Сен-Симфориен, вблизи Тура) — идеолог французского национализма, идейный руководитель французской ультранационалистической организации «Аксь- он франсез». Поворотным пунктом в его политической био-

613

MOCKA графии было знакомство в 1899 с профессором философии А. Вожуа и молодым литературным критиком М. Пужо, выпускавшими журнал «Ревю дел'Аксьон франсез»; под влиянием Морраса журнал приобретает монархическую окраску. Литературная и политическая деятельность Морраса и возглавляемой им организации подверглась осуждению со стороны папы Пия XI. Моррас трижды представал перед судом и был осужден. Тем не менее в 1938 избирается членом Французской академии. В годы 2-й мировой войны поддерживает коллаборационистское правительство Виши. В 1944 осужден на пожизненное заключение за пособничество врагу, исключен из Академии и лишен гражданских прав, заключен в тюрьму в Риоме, в больнице которой Моррас и окончил свои дни. Не приемля демократические идеи, доктрина Морраса (именуемая им «интегральным национализмом») основывалась на идеях Ж. де Мэстра, Л. де Бональда, Ле Плэ, а также философии позднего французского позитивизма — И. Тэна и Э. Рена- на. У них Моррас заимствовал идею о том, что жизнь человека подчинена изначальному неравенству, поскольку прогресс в природе и в обществе осуществляется при помощи дифференциации. Иерархия принадлежит самой природе. Вершина общественной организации — нация, объединяющая в своем лоне живых и умерших. «Народ нуждается в вожде, как человек в хлебе», — говорил Моррас. Власть должна соответствовать законам природы. В работе «Исследование монархии» (1900—01) он кладет начало роялизму, исключающему мистицизм и выражение преданности королевской семье. Демократия, по его мнению, представляет собой совершенно ложную идею. Она дезорганизует и порабощает нацию, является постоянным источником анархии. Еще одной дезорганизующей силой является сила денег, которые при демократии управляют властью. Суверенитет народа, по Моррасу, фикция, пытающаяся замаскировать реальность плутократии. Демократия имеет древнееврейские и германские корни. Она способна привести Францию к полному краху, спасти же ее способна только монархия, которая должна обеспечить подчинение естественным моральным законам. Монархия должна носить традиционный и наследственный характер, поэтому следует восстановить аристократию, которая одна только и может подчинить интересам общественного блага национальные традиции. Кроме того, монархия должна быть антипарламентской и децентрализованной. Во внутренней жизни Моррас выступал за корпоративистское решение всех социальных проблем, т. е. за сотрудничество между собой всех профессиональных категорий под защитой и регламентацией корпорации. Националистические и корпоративистские идеи Морраса на долгие годы предопределили основное направление в развитии всех разновидностей французского национализма, оказали влияние на формирование идеологии синдикализма. Соч.: De la politique naturelle au nationalisme integral. Textes choisis. P., 1972; Mes idees politiques. P., 1986. Лит.: Capilan-Peter C. Charles Maurras, et l'ideologie de l'Action francaise. P., 1972; Mac CearneyJ. Maurras et son temps. P., 1977; Paugam J. L'Age d'or du maurrassisme. P., 1971. M. M. Федорова MOCKA (Mosca) Гаэтано (1 апреля 1858, Палермо — 8 ноября 1941, Рим) — итальянский юрист, политолог и социолог. Получил юридическое образование в Турине. Доктор права с 1881. Испытал влияние И. Тэна. Разделял его пессимистический взгляд на историю человечества, убеждение в благотворной роли аристократии, в значении «моральной температуры» общества, а также позитивистский метод, требовавший отказа от метафизических спекуляций ради поиска научной истины. С 1885 преподавал конституционное право, а в 1887 получил должность издателя протоколов палаты депутатов, которую исполнял в течение десяти лет. В 1896 вышло в свет его основное произведение «Правящий класс», ознаменовавшее, как считается, рождение в Италии политической науки. В том же году Моска возглавил кафедру конституционного права в Туринском университете, которую занимал до 1923. Активный публичный политик, член либеральной партии, он был в 1908 избран в палату депутатов, а в 1919 стал сенатором. Его отношение к фашизму менялось от свойственного тогдашней интеллигенции благосклонною выражения надежд на позитивные изменения к открытой оппозиции, когда эти надежды не оправдались. Со своей стороны фашисты никогда не провозглашали его своим предтечей, подобно В. Парето. Однако в начале 30-х гг. некоторые фашистские теоретики утверждали, что критицизм Моски по отношению к принципу большинства и его антипарламентаризм обеспечивают ему видное место среди идейных предшественников фашистской доктрины. В 1923 Моска был приглашен в Римский университет, где с 1925 по 1933 (год выхода на пенсию) руководил первой в Италии кафедрой истории политических институтов и доктрин. Согласно Моске, власть всегда находится в руках организованного меньшинства — «правящего класса», осуществляющего руководство управляемым большинством или «управляемым классом». Это происходит вследствие особых способностей «правящего класса», варьируемых в соответствии с изменяющимися особенностями исторических эпох и ситуаций, а также форм организации власти. «Правящий класс» всегда пытается оправдать свое господство при помощи моральных и юридических принципов — «юридической формулы», которая, будучи абстрактной, должна согласовываться с реальными формамижизни, принятыми втом обществе, которым управляют. Концепция «политической формулы» делает теорию Моски не только средством интерпретации исторической политической реальности, но также заключает в себе требование установления консенсуса в организации государственной власти. По его мнению, в обществе существуют две противоположные тенденции — аристократическая, выражающая стремление сохранить власть в руках потомков тех, кто правит в настоящее время, и демократическая, выражающая стремление к обновлению властных структур выходцами из «управляемого класса». Параллельно этим тенденциям, отражающим процесс циркуляции элит в обществе, Моска сформулировал два принципа, внешне противоположных — «автократический», согласно которому власть передается сверху вниз, от «правящего» в «класс управляемых», и «либеральный», согласно которому власть делегируется снизу вверх. В «правящем классе» Моска различал два уровня — верхний (правительство) и нижний уровень (все существующие в данное время политические силы). Концепцию завершает идея «юридической защиты», возможной только при условии «баланса социальных сил» и осуществляемой правительством посредством исполнения относительно справедливых правовых норм. Юридическая зашита может быть реализована только при условии плюрализма сил, которые независимы, проверяют друг друга и разделяют власть в правительстве. Либеральная по своей сути теория «юридической защиты», т. е. деятельности правительства под юрисдикцией справед-

614

МОТИВАЦИЯливых законов и норм, вводила ценностный элемент в политическую теорию. Следуя этой концепции, лучшей признается та политическая система, которая максимально гарантирует уважение к «моральному чувству» с помощью социальных механизмов, способствующих его удовлетворению. Эти механизмы могут существовать только в условиях политической свободы. Исходя из этого, Моска отдавал предпочтение «открытому» «правящему классу» в противовес «закрытому». Около 1923 Моска несколько изменил свою позицию, ввел в свою концепцию идею «репрезентативного правительства», которое резко противопоставлял парламентским системам, называя их дегенеративными формами такого правительства. По его убеждению, репрезентативная система представляет собой высший уровень юридической защиты, когда-либо существовавшей в истории. Смысл понятия «репрезентативной системы» в том, что она достойно выражает интересы и чаяния населения, а лидеры и официальные лица, ее представляющие, отвечают ожиданиям электората. Несмотря на либеральные установки Моски, его резкая критика парламентаризма подрывала тот институт, который представлял собой реализацию либеральных политических идеалов. Концепция правящего и управляемого класса Моски вошла в обиход социально-политической мысли благодаря трудам Па- рето. Она рассматривалась как антитеза марксистской теории классов и оказала влияние на сочинения Р. Михельса, посвященные олигархической структуре политических партий и других организаций. В США она нашла сторонников в лице Дж. Бернхейма, Дж. Майзеля и др. В настоящее время центральная идея Моски о правящем классе рассматривается на Западе как базовое понятие политической науки и считается общим интеллектуальным достоянием. Соч.: Elementi di scienza. Rome, 1896; The Ruling Class. N. Y.-L., 1939; Storia delle dottrine politiche. Bari, 1932. E. В. Осипова MOCC (Mauss) Марсель (10 мая 1872, Эпиналь — 10 февраля 1950, Париж) — французский социолог и этнограф. Племянник Э. Дюркгейма, его ученик. Получил философское образование. Преподавал историю первобытных религий в Практической школе высших исследований. С 1931 — профессор социологии в Коллеж де Франс. Содействовал созданию Института этнологии, принимал самое деятельное участие в подготовке работы Дюркгейма «Самоубийство», а также в издании журнала «Anne sociologique» (1898). Мосс полагал, что наука об обществе должна носить позитивный характер как в своих методах, так и в результатах. Изучение человеческих обществ включает в себя морфологию, исследующую структурированные человеческие группы; социальную физиологию, направленную на познание социальных представлений и движений; и, наконец, общую социологию, имеющую своим объектом общественные явления в различных аспектах рациональной и межнациональной жизни. Вместе с тем Мосс преодолевает радикальный антипсихологизм Дюркгейма и делает акцент на системно-структурном рассмотрении социальных объектов. Социология, с его точки зрения, должна прояснить социально значимые феномены. Главным предметом исследования Мосса являются первобытные общества. Он широко пользовался сравнительным методом, который ориентировал на изучение общих типов поведения, позволял выявить их собственную специфику, «архаичные», «первобытные» формы. Мосс радикальным образом порывает с эволюционизмом и приближается к позиции, которая позднее была развита в структурной антропологии. Центральное место в творчестве Мосса занимает его работа «Опыт о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах» (1925). На обширном этнографическом материале он показывает, что явление обмена неотделимо от прочих аспектов социальной жизни. В самом предельном своем значении основу обмена составляют не столько материальные блага, сколько символическое содержание, знаки могущества, общности, принадлежности к определенной касте и пр. Так, в «potlatch» индейцев северного побережья Тихого океана и в «kula» меланезийцев можноувидетьобширныесистемы взаимных обменов, которые носят тотальный характер, являясь одновременно экономическими, религиозными, политическими, юридическими, матримониальными и т. д. Из понятия тотального социального факта вытекает идея о том, что между различными социальными явлениями устанавливаются отношения взаимных компенсаций и превращений. Так, по Моссу, принцип безличностной сверхъестественной силы «mana» со всеми своими разновидностями у различных народов позволяет понять символизм таких ритуалов, как жертвоприношение и молитва, а большинство религиозных обрядов интерпретировать как символические системы. Для того чтобы понять какой-либо социальный факт, нужно выявить его отношение к другим социальным феноменам в общем и особом контексте. Взгляды Мосса оказали влияние на развитие структурной антропологии К. Леви-Строса. Co4.:Oeuvres, 1.1-3. P., 1968-1969; Sociologie et antropologie. P., 1968. Лит.: CazeneuveJ. Sociologie de M. Mauss. P., 1968; Meriau-Ponty M. De Mauss a Levy-Strauss.— В кн.: Eloge de la philosophie et d'autres essais. P., 1965. M. M. Федорова

МОТИВАЦИЯ— внутреннее побуждение к действию, обусловливающее субъективно-личностную заинтересованность индивида в его свершении. Мотивация поведения тесно связана с такими характеристиками идеальной стороны действия, как намерение, цель, стремление, и ее следует отличать от внешних стимулов и реакции на них. Различные аспекты мотивации исследуются биологией, психологией, социологией, политическими науками. Мотивация обретает содержание как от объекта, на который направлено действие, так и от потребности, удовлетворяемой в результате его свершения. Наличие различных потребностей и путей их реализации может вызывать борьбу мотиваций, исход этой борьбы, т. е. реальный выбор мотивов действия, зависит от уровня развития личности, характера ее ценностных ориентации. Мотивация характеризуется сложным набором компонентов: видом потребности, которой она отвечает, формой, которую она принимает (понятие, образ, мысль, мечта), степенью актуализации, масштабом (широтой или узостью), содержанием реализуемой деятельности. Так, если политическое действие направлено на решение проблем, связанных с властью (ее легитимацией, удержанием, преемственностью и т. п.), то и политическая мотивация выражает цели, относящиеся к проблеме власти. В зависимости от характера политических целей мотивации подразделяются на наиболее общие, задаваемые идеалом общественно-политического устройства, системой политических ценностей, и частные и даже ситуативные. В социальной психологии проводят различие между вербальными, демонстративными и реальными мотивациями, побуждаю-

615

МОУ ЦЗУНСАНЬщими к удовлетворению реальных потребностей. В социологии исследуются мотивации, обусловливающие агрессивное поведение, страх перед действительностью, продвижение по служебной лестнице, сексуальное поведение и др. виды деятельности. На социологические исследования мотиваций большое влияние оказали учение 3. Фрейда о структуре личности, А. Маслоу о «базовых» потребностях и др. В истории социологии большое место отводилось исследованию отклоняющегося поведения (см. Девшштное поведение), мотивации которого объяснялись с позиций социологизма (см. Э. Дюрк- гейм), символического интеракционизма (Дж. Г. Мид), психоанализа (см. 3. Фрейд), выделения разных типов личности (У. Томас и Ф. Знанецкий), влияния социокультурных факторов (см. Р. Парк) и др. В социологических исследованиях выявлялась мотивация трудовой деятельности, различных форм отклоняющегося поведения (преступности, алкоголизма, наркомании), политического поведения и др. видов социальной деятельности. Е. В. Осипова

МОУ ЦЗУНСАНЬ(МоуЛичжун) ( 12 июня 1909, Цися, провинция Шаньдун — апрель 1995, Тайбэй, Тайвань) — китайский философ, лидер движения нового конфуцианства в послевоенный период. Родился в крестьянской семье, в 1933 закончил философский факультет Пекинского университета. Испытал влияние Сюн Шили, в 1930-е гг. был вовлечен Чжан Дунсунем в политическую деятельность, участвовал в написании учебника по логике («Лоцзи дяньфань»), В 1949 был приглашен на должность профессора философии в Чжэцзян- ском университете, в апреле эвакуировался на Тайвань, с 1956 преподавал в университете Дунхай (г. Тайчжун). В 1960—74 преподавал в Гонконге, после выхода на пенсию вернулся на Тайвань. Главные труды — «Философия истории» («Лиши чжэсюэ», 1955), «Моральный идеализм» («Даодэдэ лисянчжуи», 1950), «Путь политики и путь правления» («Чжэн дао юй чжи дао», 1960), «Основа духа и основа природы» («Синьти юй син та», т. 1—3, 1968), «Интеллектуальная интуиция и китайская философия» («Чжи дэ чжицзюэ юй чжунго чжэсюэ», 1971), «Феномен и вещь-в-себе» («Сяньсян юй уцзышэнь», 1975). В начале 1950-х гг. Моу Цзунсань выступил с критикой культурной политики КПК и философских работ Мао Цзэдуна, одновременно предложив концепцию третьего периода развития конфуцианской мысли, начавшегося в 20 в. (первый период продлился от Конфуция до Дун Чжуншу, второй совпал с расцветом неоконфуцианства тнастк Сун и Мин). Согласно Моу Цзунсаню, конфуцианство неминуемо изменится из-за смены социально-политической обстановки и интеллектуальных заимствований с Запада, его новый облик будет определяться соединением традиционной моральной антропологии субъекта с понятиями о субъекте научного познания и демократической политики. В своей концепции моральной метафизики Моу Цзунсаньтрактовал основу духа-сознания (см. Сииь-сердце) как трансцендентную и автономную субстанцию, объединяя все- ленскуютрансформацию и моральную креативность. Конфуцианцы выстроили подлинную моральную метафизику, обеспечивающую органический переход от морально-долженствующего и субъективного к существующему объективно. Понятие Моу Цзунсаня об «интеллектуальной интуиции» связано с традиционным китайским понятием о самосовершенствовании человека. В свою очередь мораль у Моу Цзунсаня выступает как проявление истинной природы мироздания. Связка между трансцендентной и имманентной метафизикой у Моу Цзунсаня образуется за счет способности изначального морального сознания к самоотрицанию и самоотчуждению, в результате чего становится возможным уровень интеллектуального познания феноменального бытия. Соч.: Моу Цзунсань цзи (Антология работ Моу Цзунсаня), сост. Хуан Кэцзяньидр. Пекин, 1993. Лкг.: Лю Шусянь. О новых горизонтах современной неоконфуцианской философии.— В сб.: Китайская философия и современная цивилизация. М., 1997. А. В. Ломаное «МО-ЦЗЫ» («Мудрец Mo») — древнекитайский философский трактат 5—3 вв. до н. э., излагающий учение школы мо цзя. Назван по фамилии основоположника этой школы Mo Ди. Нумерация и порядок глав «Мо-цзы» определены в конце 1 в. до н. э. Лю Сяном. В 15 в. трактат включен в сборник даосских произведений «Дао цзан». Первые три главы — «Цинь шан» («Приближение служилых»), «Сю шэнь» («О самовоспитании»), «Со жань» («Влияние примера») приписываются Mo Ди, но являются позднейшей подделкой. Одиннадцать глав излагают основы учения Mo Ди и взгляды ранних моистов. Деятельность Mo Ди и его учеников описывается в главах «Гэнь Чжу», «Гуй и» («Ценить справедливость»), «Гун Мэн», «Лу вэнь» («Вопросы луского правителя»), «Гун Шу». Шесть глав — «Цзин шан» («Канон, часть первая»), «Цзин ся» («Канон, часть вторая»), «Цзин шо шан» («Пояснения к первой части Канона»), «Цзин шо ся» («Пояснения ко второй части Канона»), «Да цюй» («Большой выбор»), «Сяо цюй» («Малый выбор») — объединены названием «Mo цзин» («Мо- истский канон»), или «Mo бянь» («Монеты-спорщики»). «Канон» излагает взгляды поздних моистов, гл. обр. по проблемам познания и логики, затрагивая также области математики, оптики, механики, психологии и экономики. Одиннадцать следующих глав посвящены искусству фортификации и обороны крепостей. Конфуцианская ортодоксия относила «Мо-цзы» к «еретическим» писаниям, его изучение не поощрялось. Интерес к комментированию трактата возрос в 17— 18 вв. В 20 в. обнаружилась близость логических построений моистов античной логике, что привлекло к «Мо-цзы» внимание видных китайских ученых, в т. ч. Лян Цичао и Ху Ши. Лкг.: Антология мировой философии, т. 1,ч. 1. М., 1969. См. также лит. к статье Mo цзя. М. Л. Титаренко

МО ЦЗЯ(школа Mo, школа моистов, моизм) — философское направление и организация последователей МоДи, существовавшая в Китае в 5—3 вв. до н. э. (расцвет приходится на 4 в. до н. э.) Для борьбы за соблюдение чистоты «учения Mo» и распространение его в Поднебесной монеты создали организацию со строгой иерархией и дисциплиной. Вероятно, первым ее выборным главой («Большим человеком» — цзюй-цзы) был Mo Ди. Членам организации предписывался аскетический образ жизни, дабы они могли служить примером в осуществлении моистских принципов: «всеобщей любви и взаимной выгоды», «экономии в расходах» и т. п. По приказу организации ее члены — ученые и фортификаторы — должны были отправляться на службу в различные древнекитайские царства для проведения в жизнь учения Mo Ди. Если правитель не следовал рекомендациям советника-моиста, тот оставлял службу. Если же член организации отступал от принципов своей школы, то цзюй-цзы отзывал его.

616

МОЧУЛЬСКИЙВзгляды ранних моистов изложены в тех же главах трактата «Мо-цзы», что и воззрения самого Mo Ди. Идеи поздних моистов отражены в шести главах «Канона» («Mo цзин», «Mo бянь»). В отличие от этики раннего конфуцианства, предполагающей градации нравственных взаимоотношений в зависимости от степеней родства и социальных ролей, монеты настаивали на едином критерии нравственности: именно с целью установления «единого критерия добра и зла» в древности были избраны Сын Неба и его помощники. Источник нравственных норм — древние «совершенномудрые» правители, следовавшие принципу «всеобщей любви и взаимной выгоды». За «образец» (фа) они брали Небо (см. Тянь), равно благодетельное для всего сущего. Следуя принципам «совершенномудрых» и подавая пример управляемым, можно добиться такого порядка в стране, чтобы «люди заботились друг о друге и помогали друг другу». Принцип «всеобщей любви» (цзянь ай) был подкреплен у поздних моистов системой логических доказательств, с помощью которых установлены соотношения объема и содержания понятий «любить людей» (ай жэнь) и «не любить людей» (бу ай жэнь), «любовь к себе» (ай цзи), «любовь к отдельному человеку», или «отдельная любовь» (бе ай), и «любовь ко всем людям мира» (чжоу ай жэнь). Лишь тот любит людей, кто питает любовь ко всем людям. В отличие от конфуцианцев, противопоставлявших «долг/справедливость» (и) и «выгоду» (ли), монеты доказывали взаимообусловленность этих понятий: «справедливость—это то, что полезно». Но «справедливость» не тождественна пользе — результату деятельности, а представляет собой нравственную оценку поступка, имеющего пользу для общества. Mo Ди и ранние моисты разработали учение о задачах по- знания(поискпринциповуправления,источниковобществен- ных неурядиц), предмете познания («дела совершенномудрых правителей», впечатления и наблюдения современников, принципы управления, отношения между людьми и правила рассуждений), «трех критериях» истинности знания (см. Мо Ди) и содержании процесса познания (определение «причинности» — гу, «сходств и различий», разделение вещей и явлений по «родам»). Поздние моисты добавили к этому систему взглядов на процесс познания, виды и критерии знания, методы его достижения, причины ошибок и критерии истины. В основе этой системы лежит решение проблемы соотношения «имен» (мин) и «реалий», «действительности» (ши, см. Мин бянь). Согласно учению мо цзя, знание является отражением действительности в форме «имен»-понятий; последние суть «названия реалий», которые для своего существования «не нуждаются в именах». Свойство не существует отдельно от вещи; познавая свойства, человек познает вещь; ни одно из свойств нельзя изменить, не изменив предмета. На этой основе моисты определяли ступени познания и виды знания. Поздние моисты определяли «имена»-понятия как обобщение «действительности» (ши) на основе готового словесного материала за счет расширения содержания «имен», которые подразделялись на несколько видов. Соотнося «тождественное (сходное) и различное» (тун и) как «наличие/бытие и отсутствие/небытие» (см. Ю—у), поздние последователи Mo Ди выделяли 10 видов тождества. Из них главными считались «тождество содержания» (чун тун — тождество вещи себе самой), «тождество взаимосвязанных частей» (ти тун), «тождество местонахождения» (хэ тун — вещи в одном и том же месте) и «тождество рода» (лэй тун). Им соответствовали виды различия. Разработанные мо цзя правила определения «тождеств и различий» легли в основу моистской логики и стали методологической базой критики софизмов мин цзя, отрывавших «имена» от их «реального» (ши) содержания. Попутно моисты ставили проблему соотношения общего и единичного: первое существует во втором, но отлично от него. Поздние моисты разработали подробное учение о «методе» (фа) как своде правил получения истинных знаний и способов применения последних. Им принадлежит также определение «семи методов рассуждения (бянь, см. Мин бянь)», подразумевающих поиск истины в ходе дискуссии: 1. «Вероятность» (хо) — рассуждение, «не полностью охватывающее истину». 2. «Предположение» (цзя) — аналогично гипотезе. Как и «вероятность», высказывается в начале обсуждения. Обосновывается или опровергается следующими пятью методами. 3. «Подражание образцу» (сяо) — за образец берется правильное суждение о сходном предмете. 4. «Сопоставление» (би) — установление аналогии между двумя предметами рассуждения. 5. «Сравнение» (моу) — в отличие от «сопоставления» предусматривает уподобление не предметов, а мнений об одном предмете. 6. «Ссылка [на мнение оппонента]» (юань) — указание на прецедент, т. е. на аналогичное прошлое решение оппонента. 7. «Распространение» (туй) — «совмещение положений, которые оппонент отвергает, с теми положениями, которые он признает», и поиск т. о. консенсуса. Логические идеи мо цзя оставались неотрывной частью их гносеологии. В 3 в. до н. э. школа мо цзя утратила свои позиции, а в эпоху Хань (3 в. до н. э. — 3 в. н. э.) на учение моистов был наложен прямой запрет. Интерес к нему возобновлялся лишь в периоды некоторого ослабления позиций официального конфуцианства, а также в 20 в., когда обнаружилась близость построений моистов западной формальной логике. Лит.: Титаренко М. Л. Древнекитайский философ Мо Ди, его школа и учение. М., 1985; Graham А. С. Later Mohist Logic and Science. Hong Kong—L., 1978. См. также лит. к статье МоДи. M. Л. Титаренко

МОЧУЛЬСКИЙКонстантин Васильевич (28 января (9 февраля) 1892, Одесса — 21 марта 1948, Камбо, Франция) — русский литературовед, философ. Окончил в 1914 романо-гер- манское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета. В1916 избран приват-доцентом Петроградского университета, в 1918 — доцентом Новороссийского (Одесского) университета. В 1920 эмигрировал в Болгарию, где стал доцентом Софийского университета. В 1922 переехал в Париж, с 1924 по 1941 читал курс истории русской литературы и русской мысли в Сорбонне, с 1934 преподавал в Свято-Сергиевском богословском православном институте историю западноевропейских литератур, историю Западной церкви, латинский и славянский языки. В середине 1930-х гг., пережив религиозное обращение, вступил в Братство Св. Софии. Испытал глубокое влияние С Н. Булгакова, разделял его софиологические искания, обратился к исследованию творчества Вл. Соловьева. В книге «Владимир Соловьев. Жизнь и учение» (Париж, 1936) называет софиологию «живым сердцем всего богословствования Соловьева, систематической основой его веры и жизни». При этом Мочуль- ский отрицательно относится к теократическому идеалу Соловьева. В 1935 входит в созданное матерью Марией (Скоб- цовой) объединение «Православное дело», возникшее в недрах Русского Студенческого христианского движения для

617

МУДРОСТЬсоциального христианского служения. Как Г. П. Федотов и В. В. Вейдле, религиозно истолковывал кризис европейского духа, видел выход из него в преодолении секулярного гуманизма культуры 19 в. Мочульский — автор исследований о русских писателях 19—20 вв., в т. ч. биографии Достоевского, в которой анализируется его философское мировоззрение. Соч.: Духовный путь Гоголя. Париж, 1934; Великие русские писатели 19 в. Париж, 1939; Достоевский. Жизнь и творчество. Париж, 1947; Александр Блок. Париж, 1948; Андрей Белый. Париж, 1955; Валерий Брюсов. Париж, 1962; Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. Лит.: En. Кассиан (Безобразов). Родословие духа (Памяти К. В. Мо- чульского).— «Православная мысль», 1949, № 7; Митр. Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М., 1994; Толмачев В. М. В ожидании возвращения. О жизни и творчестве К. Мочульского.— В кн.: Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995, с. 565—73. A. П. Козырев

МУДРОСТЬ— высшее, целостное, духовно-практическое знание, ориентированное на постижение абсолютного смысла бытия. Большинство определений мудрости, встречающихся в классической этико-философской традиции, подчеркивают в ней именно момент высшего знания в его ценностном выражения. В античности мудрость рассматривалась как одна из четырех кардинальных добродетелей (наряду с умеренностью, справедливостью и мужеством). По Лейбницу, мудрость есть «знание высшего блага», по Канту — «свойство воли согласовываться с высшим благом как конечной целью всех вещей»; Л. Н. Толстой определял ее как «знание вечных истин, приложимых к жизни» и т. д. Один из существенных изначальных смыслов мудрости связывался с психической трансформацией субъекта знания на пути восхождения (рационалистического, экстатического и др.) субъективного духа к Абсолюту. Данный смысл мудрости, обозначающий состояние высшей сверхличностной духовности, был впоследствии соотнесен в ряде направлений (трансперсональная психология и др.) с различными сверхнормальными проявлениями мен- тальности (предвидением, ясновидением и т. п.). В этико-философском контексте значение слова «мудрость» тесней всего переплелось с греч. понятием софия, означающим не только субъективное состояние души или ума, но и объективные характеристики вещей (их совершенство, красоту, гармонию), а также содержащим вполне четкое указание на творчество. Последнее значение понятия «софия» наложило существенный отпечаток на его этико-философское осмысление, начиная с Сократа—Платона и кончая русскими философами-софиологами (В. С. Соловьев, П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, Е. Н. Трубецкой, Л. П. Карсавин и др.). В этико-философском смысле софия-мудростьстала пониматься как творческое воплощение идеи в бытии, истины в жизни, как идеальное преображение действительности и жизненное воплощение идеальности. Это состояние осуществляется в образе жизни мудреца, пытающегося через нравственное творчество жизниисофийноепреображение«этоса»достичьединениясАб- солютом. Т. о., мудрость в ее целостном духовно-практическом выражении сопрягается и с нравственной мудростью. Лит.: Лосев А. Ф. История античной эстетики: Итоги тысячелетнего развития [Гл. IV]. Кн. 2. М., 1994; Назаров В. Н. Феноменология мудрости: Образы мудреца в истории культуры. Тула, 1993; Проделки хитрецов; Мифы, сказки, басни и анекдоты о прославленных хитрецах, мудрецах и шутниках мирового фольклора. М., 1977; Соловьев В. С. Философия начала цельного знания.— Соловьев В. С. Соч. в 2 т. Т. 2. М., 1988, с. 178-195. B. Н. Назаров

МУЖЕСТВО—добродетель, характеризующая нравственную меру в преодолении страха; одна из четырех кардинальных добродетелей Античности (наряду с умеренностью, мудростью и справедливостью). Систематический анализ мужества дал Аристотель. По его мнению, мужество есть стимулированное нравственными мотивами преодоление физической боли, ужасов, страха смерти. Речь идет не о всякой смерти, ибо она может наступить от причин, которые не подвластны человеку (болезней, несчастных случаев), и не о всех сопряженных со смертельным ужасом вещах, ибо некоторые из них (пожары, бури и т. п.) одинаково ужасны для всех и страх по отношению к ним является нормальной, здоровой реакцией человека. Предмет мужества — смерть, которая считается достойной, прекрасной и отношение к которой характеризует нравственные качества индивида. Мужество представляет собой сознательный выбор в ситуации, когда добродетельность поведения может быть оплачена только риском собственной жизни. «Кто осмысленно устремляется ради добра в опасность и не боится ее, тот мужествен, и в этом мужество» (ММ. 1191 а 24). В качестве типичных и закономерных такие ситуации связаны с военными битвами; мужество как этическая добродетель и война как общественное отношение взаимно соотнесены друг с другом. Мужество можно также, по Аристотелю, определить как этически достойный способ поведения человека в бою; отсюда представление о нем как мужской добродетели (соответствующее греч. слово avopeia как и русское «мужество», является однокоренным со словами «муж», «мужчина»). Хотя мужество представляет собой среднее между страхом и безумной отвагой, оно ближе к отваге, поэтому выступает как способность стойко переносить страдания, прежде всего физическую боль. Существуют мотивы и соответствующие типы поведения, которые очень похожи на мужество и часто даже считаются таковыми, но тем не менее в прямом смысле им не являются. Их, по Аристотелю, пять: а) гражданское мужество, когда преодоление опасностей войны стимулируется страхом бесчестия или возможного наказания; б) опытность, когда эффективное поведение в бою вызвано просто умением, квалификацией воина; в) ярость, когда противостояние опасности является чисто аффективным; г) самонадеянность, проистекающая часто из-за предыдущих побед и похожая на самонадеянность опьянения; д) незнание опасности. Во всех этих случаях преодоление страха смерти обусловлено внешними по отношению к добродетели причинами; они, хотя и стимулируют мужественное поведение в некоторых пределах, тем не менее не гарантируют его. Мужественный человек противостоит опасностям во имя прекрасной цели и такой способ поведения сам по себе считает добродетельным; для него мужество имеет самоценное значение и является достаточным мотивом поведения. Мужество — одна из центральных добродетелей аристократического этоса, являвшегося господствующим в общественных нравах Античности и Средневековья. Оно этически санкционирует воинскую деятельность как важную функцию привилегированных сословий (напр., в идеальном государстве Платона мужество — специфическая добродетель стражей). В течение всей добуржуазной эпохи аристотелевское понимание мужества остается общепризнанным, а само мужество сохраняет статус одной из кардинальных добродетелей. С переходом от греческой Античности к римской, которая является в большей степени воинственной, чем духовной, значение мужества даже возрастает; в одном из латинских звучаний (virtus) оно становится одновременно синонимом доблести и

618

«МУЖЕСТВО БЫТЬ» добродетели. Мужество — центральная добродетель средневекового рыцарского этоса, теснейшим образом связанная с понятием чести. Высокая оценка мужества свойственна также морали мещанства, хотя здесь оно уже не рассматривается в качестве кардинальной добродетели и теряет преимущественное значение воинской доблести. Девальвация и трансформация понятия мужества стала одним из важнейших выражений и результатов сдвига в общественных нравах, в ходе которого, по Ф. Ницше, «промышленный дух одержал победу над военным и аристократическим духом» («По ту сторону добра и зла», § 239). Соответственно этому изменению мужество становится второстепенной темой в философской этике Нового времени. Гоббс отказывает ему в статусе гражданской добродетели, а страх смерти рассматривает в качестве продуктивной силы, способствующей установлению мира. У Спинозы оно находится почти в самом конце обширного каталога аффектов («Этика», ч. III. Определение аффектов). Кант определяет понятие мужества как умение противостоять врагу нравственного образа мыслей в нас самих, т. е. склонностям; быть мужественным — отваживаться на то, что велит долг. Он считает, что есть опасности, для преодоления которых нужно больше мужества, чем для поединка в бою или на дуэли (таков, напр., страх, связанный с насмешками, глумлением). Усилия Ницше вернуть мужество на верхние этажи этической иерархии и восстановить его первоначальное понимание как добродетели воина-аристократа остались одиночными. В настоящее время понятие чаще употребляется в расширительном смысле — как синоним нравственной твердости, стойкости духа перед лицом тяжелых испытаний, а также такой решительности в отстаивании нравственных убеждений, которая не считается с возможными потерями (не только физическими, но и материальными, социальными, психологическими). Оно все больше теряет значение мужской добродетели. Смешению акцентов в понимании мужества в значительной степени способствуют современные теории и практические опыты ненасилия, в которых ненасильственная борьба со злом и несправедливостью интерпретируется как более мужественная, чем насильственная (по Ганди, мужество ненасилия во много раз превосходит мужество насилия). Содержание понятия также претерпевает изменения: в соотношении внутренних страхов и внешних опасностей возрастает удельный вес первых. Лит.: Аристотель. Никомахова этика [III].— В кн.: Аристотель. Соч. в 4 т., т. 4. М., 1984; Платон. Лахет.— В кн.: Платон. Диалоги. М, 1986; Цицерон. Об обязанностях [1].— В кн.: Цицерон. О старости, о дружбе, об обязанностях. М., 1974; ТиллихП. Мужество быть.— В кн.: Тиллих И Избранное. Теология культуры. М., 1995; Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М., 1988. А. А. Гусейнов «МУЖЕСТВО БЫТЬ» («The courage to be») — произведение Я. Тиллиха, опубликованное в 1952. Вначале Тиллих рассматривает понятие «мужество» в этическом и историко-философском аспекте, анализируя учения Платона, Аристотеля, св. Фомы Аквинского, Спинозы и Ницше. В онтологическом и теологическом аспекте Тиллих определяет «мужество» как «самоутверждение бытия вопреки небытию». Главный вопрос для человека — это вопрос о его бытии или небытии. Человек—единственное существо в мире, которое зна- ето конечности своего бытия, о своей смертности. Осознанная конечностьбытия есть «тревога» (anxiety, нем. Angst—«страх»). Слово «тревога» (как и «страх») нельзя заменить словом «боязнь», т. к. последнее указывает на некую опасность, но не на онтологическую ситуацию встречи с небытием. Тревога онтологична, боязнь психологична. Онтологическая тревога не имеет объекта, ее нельзя преодолеть, поскольку ни одно конечное существо не может преодолеть конечности собственного бытия; психотерапия может лишь снять навязчивые формы тревожности и уменьшить частоту и силу приступов боязни. Онтологическая тревога должна быть встречена с мужеством; патологическая тревога появляется вследствие неудачи принять тревогу на себя, она приводит к самоутверждению личности на ограниченной и мнимой основе, а также к вынужденной защите этой основы. В соответствии с тремя направлениями, в которых небытие угрожает бытию, Тиллих различает три основных типа экзистенциальной тревоги: 1 ) перед судьбой и смертью; 2) по поводу вины и осуждения (этическая тревога); 3) перед пустотой и бессмысленностью (духовная тревога). Каждый из этих типов тревоги преобладает в определенный период западной цивилизации. В эпоху гибели античного мира преобладала тревога перед судьбой и смертью, в средние века — этическая тревога, а в современную эпоху — тревога по поводу пустоты и бессмысленности человеческого существования. Онтологическое самоутверждение личности является выражением априорной структуры бытия. Можно выделить два основных типа самоутверждения личности и снятия онтологической тревоги: «индивидуализацию» и «соучастие». Под индивидуализацией понимается утверждение субъектом своей индивидуальности вне и независимо от окружающего мира; личность выступает здесь как изолированное и самодовлеющее «Я». Соучастие — способ утверждения индивидом своего «Я» путем приобщения к целому, ко всеобщему. Индивидуализации и соучастию соответствуют два типа мужества — «мужество быть собой» и «мужество быть частью». «Мужество быть частью» находит историческое воплощение в различных примитивных сообществах, в средневековом феодальном «полуколлективизме», а также в современных «неоколлективистских» (тоталитарных) структурах — фашизме, нацизме и коммунизме. Но, отдавая себя целиком социальной жизни, человек с необходимостью растворяется в обществе, и это, по Тиллиху, уже не «мужество быть частью», а слабость, граничащая с полной неспособностью личности противостоять небытию, угрожающему в лице общества полным поглощением «Я». В роли тоталитарного сообщества, по мнению Тил- лиха, может выступать и церковь. Второй тип мужества — «быть самим собой» — предстает в различных формах индивидуализма: романтическом, натуралистическом и экзистенциальном. Современный экзистенциализм, как он выступает в работах Хайдегтера, Ясперса, Сартра, с точки зрения Тиллиха, выражает универсальную утрату человеком смысла бытия, которая переживается как «пограничное» состояние — состояние отчаяния. Онтологическое самоутверждение личности в современном экзистенциализме являет собой именно «мужество отчаяния» и мужество принять это отчаяние на себя в попытке быть самим собой. Но в этом случае человек рискует «потерять себя в экзистенциализме», ибо небытие угрожает как утратой нашего индивидуального «Я», так и утратой нашего соучастия в мире. Экзистенциальный разум человека охвачен «предельной заботой» о высшем смысле, он влечется за пределы конечности собственного бытия, к своей основе, к трансцендентному, Богу. Мужество как обращение человека к трансцендентному выступает, по Тиллиху, в различных формах. Если в нем

619

МУЗОНИЙ РУФдоминирует соучастие, то оно имеет мистический характер, если же индивидуализация, то оно имеет персональный характер. Даже в сфере религии человек не всегда может обрести подлинное онтологическое самоутверждение. Бог теизма нередко становится «идолом», а религия — обрядовой формальностью. И лишь обращение человека к мощи Самого Бытия заключает в себе индивидуализацию и соучастие и трансцендирует их, и только тогда человек обнаруживает, что «есть бытие и нет небытия». Лишь мужество такой веры способно взять на себя тревогу перед судьбой и смертью, виной и осуждением, гтустотой и бессмысленностью. Русский перевод Т. И. Вевюрко (1995), О. А. Седаковой. Т. П. Лифинцева

МУЗОНИЙ РУФ(Musonius Ruftis) Гай (ок. 30 н. э.- нач. 2 в. н. э.) — философ-стоик, представитель позднестоической моралистики, учитель Эпшапета. При Нероне был отправлен в ссылку, из которой возвратился при Гальбе (69); пользовался известностью в кругу просвещенной римской знати. Беседы Музония (вероятно, на греческом языке) были записаны слушателями; сохранившиеся фрагменты (всего 53) нередко представляют собой тематически цельные диатри- бические топы («Об аскезе», «О том, что следует презирать трудности», «Препятствует ли брак философствованию» и т. п.). Интересы Музония сосредоточены преимущественно в области прикладной этики; его теоретические взгляды сводятся к переосмысленным в практической плоскости расхожим стоическим догмам с элементами кинизма и, возможно, неопифагореизма. Природной расположенности (oikeuugic) к добродетели могут препятствовать ошибочные представления (ftg. 2; 11 H.). Философия — искусство наставления и врачевания души (36), которое Музоний превращает в практическую аскетику: реальная добродетель — плод привычки и упражнения; она узнается не из теорем, а за лопатой и плугом (1—2; 7—8; 11). Вместе с тем нужно заботиться о своем душевном здоровье, не причинять зла другому и во всем уподобляться богу (9—10; 36—37). Эклектическая аскетика Музония во многом близка к программе Секстин, а в ряде пунктов напоминает «Философумены» Гиерокла; в ней отчетливо заметны те тенденции развития позднестоической этики, которые в полной мере заявят о себе у Эпшапета и Марка Аврелия. Влияние Музония достаточно заметно в раннехристианской моралистике — напр., в «Педагоге» Климента Александрийского. Фрагм.: С. Musonii Rufi reliquiae, ed. О. Hense. Lipsiae, 1905; Musonius Rufiis, Entreliens et fragments, introd., trad, et comm. A. Jagu. Hildesheim, 1979; Teles Cynicus, Deux predicateurs de l'antiquite: Teles et Musonius, trad, par A. J. Festugiere. P., 1978. Лит.: Van Geytenbeek. Musonius Rufus and Greek Diatribe. Assen, 1962; Laurenti R. Musonio, maestro di Epitteto.- ANRW II 36,3. B.-N. Y, 1989, p. 2105-2146. А. А. Столяров «МУКАДДИМА» (араб. «Введение») — обширная теоретическая часть многотомного труда Ибн Халду на «Книга поучительных примеров и сведений из истории арабов, персов, берберов и других современных им народов» (имеются и другие варианты перевода), получившая самостоятельное значение под названием «Введение» (или «Пролегомены»); написана в 1375-78. «Мукаддима» явилась результатом осмысления Ибн Халдуном опыта, приобретенного им в течение многих лет административной деятельности при разных властителях арабского Маг- риба, а также кропотливой работы над многочисленными историографическими сочинениями, традиционный характер которых его не удовлетворял. Его изложение истории было первой в историографии попыткой выявить внутренние, естественные законы развития человеческого общества. «Новая наука» (социальная философия Ибн Халдуна) имела целью вскрыть «причины происхождения династий и возникновения человеческого общежития» («Избр. произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока». М., 1961, с. 560, пер. С. М. Бациевой), объяснить историю под углом зрения соответствия ее «природе человеческого общества» (табй'ат ал-иджтима' ал-башарй). Размышляя над этой проблемой, Ибн Халдун отмечал, что вслед за животным «появился человек, наделенный способностью к мышлению и рассудком, поднявшими его над миром обезьяны» (там же, с. 568). Человек — существо общественное. Он не имеет многих качеств, которые помогают животным, но зато имеет руки, рассудок, орудия труда, а также «совместность жизни», взаимопомощь, обеспечивающие ему защиту. Наделенный этими возможностями (или обретший их) человек, осваивая природу, создает мир культуры и себя самого как человека культуры ('умран). Ибн Халдун выделяет две основные или фазы в развитии человеческих объединений, которые определяются характером производства средств существования, их распределения и потребления. Первая фаза — это «бадава», жизнь, связанная со скотоводством и земледелием. Вторая, более поздняя фаза — «хадара», жизнь городская. В первом типе производства труд, ограниченный примитивными орудиями, производит только необходимый для поддержания жизни продукт, чем определяется и его равное распределение между членами коллектива. Однако при некотором избытке продукта равенство нарушается, происходит образование неравных групп, классов (табака). С появлением избытка связан и переход ко второму типу производства — торгово-ремесленному и соответственно к городской жизни. Труд усложняется, он требует участия в нем большего числа людей, создавая новую и дополнительную стоимость продукта, порождая роскошь и стремление к ней, а также материальную базу для роста населения. В качестве порождаемого избытком следствия Ибн Халдун рассматривает и науку. Другим (социально-политическим) аспектом отмеченного процесса является переход от «'асабиййа» к «мулк», от ро- доплеменных отношений к отношениям, определяемым властью, владением, сосредоточением роскоши в руках властителя и его приближенных. Со временем власть обособляется, возникает государство (давла) — группа людей, обладающих властью и защищающих ее с помощью уже не сородичей, а наемной силы. Однако дальнейший рост роскоши и усиление власти-государства приводит к увеличению налогов и обиранию подданных, последствием чего становится разрушение экономики, нравов и в конечном счете упадок и гибель данной цивилизации. Т. о., цивилизация, констатирует Ибн Халдун, проходит естественный, закономерный путь от возникновения через расцвет к упадку и смене ее другой, находящейся пока еще в фазе «'асабиййа». Этот путь могучей в прошлом и переживающей распад цивилизации Магриба и проанализирован в «Мукаддиме». Ибн Халдуна называют нередко первым, хотя и не оказавшим влияния на современное ему сознание, социологом. Лит.: Бациева С. М. Историко-социологический трактат Ибн Халдуна «Мукаддима». М., 1965; Она же. Бедуины и горожане в «Мукалдиме»

620

МУНЬЕИбн Халлуна.— В кн.: Очерки истории арабской культуры 5— 15 вв. М., 1982; ИгнатенкоА. А. Ибн-Хальдун. М. 1981; Lacoste Y. La gvande oeuvre d'lbn Khaldoun. «La Pensee». P., 1956, N 69; Idem. Ibn Khaldoun. Naiwance de l'histoire passee du Tiers-Monde. P., 1966. E. A. Фролова

МУКАРЖОВСКИЙ(Mukarovsky) Ян (11 ноября 1891, Писек — 1975, Прага) — чешский эстетик, литературовед, лингвист. Учился в Пражском университете, с 1929 преподавал эстетику в Карловом (Прага) и Братиславском университетах. Был ректором Карлова университета, с 1952 — академик Чехословацкой АН; директор Института чешской литературы ( 1951 —62). На формирование его научных воззрений оказали воздействие немецкая философия, семиология Ф. де Соссю- ра, русское литературоведение 1920-х гг. (В. Б. Шкловский, Ю. Н. Тынянов, Б. М. Эйхенбаум, Б. В. Томашевский) и теории лингвистов Н. С. Трубецкого, Р. О. Якобсона, П. Г. Богатырева. Мукаржовский и его последователи в своих трудах пытались соединить структурный метод с семиотическим, дополнить понятие структуры понятием знака, разработать понятие структурного напряжения, переосмыслить пространственно-временной континуум в сфере искусства. В работе «Структурализм в эстетике и в науке о литературе» Мукаржовский определил понятие структуры как смысловое единство, в котором структурное целое знаменует каждую из своих частей и, наоборот, каждая из них знаменует именно это, а не иное целое. Он указывает на энергетический и динамический характер структуры; структура как целое находится в постоянном движении. Структуральная эстетика исходит из исследования художественного произведения как динамического равновесия сил, обладающего имманентным напряжением и развертывающегося от произведения к произведению. Она значительно больше интересуется проблемой функции авторской индивидуальности как фактора художественного процесса в целом, чем проблемой генезиса авторского индивида. Структуральная эстетика Мукаржовс- кого широко пользуется сравнительным анализом, поэтому она стремится к созданию системы и метода сравнительной семиологии искусства. Мукаржовский определил и основные принципы структуральной теории литературы, исходя из языка как главной из знаковых систем, на которой основано отношение человека к окружающему его миру природы и культуры (проблемы поэтического языка и ритма, проблема значения, связанная с языком, и др.). Мукаржовский разработал учение о языковых функциях и концепцию эстетических функций, норм и ценностей. По его классификации, в соответствии с тремя сторонами человеческой деятельности (практической, теоретической и эстетической) выделяются и три основные функции («Задачи общей эстетики»). В отличие от практической и теоретической функций, упрощающих действительность, эстетическая функция обращает внимание на сами вещи и явления и отличается своеобразной универсальностью. Благодаря своим свойствам (изолирования, наслаждения, связи с формой вещи или акта), она выполняет роль фактора общественного бытия. Феноменологическая типология функций, по которой они разделяются на непосредственные (практические и теоретические) и знаковые (символические и эстетические), позволяет реконструировать сложную систему их взаимоотношений, в т. ч. обнаружить определенное взаимосходство— практической функции с символической, а теоретической — с эстетической, а также конкретизировать роль и значение каждой функции и их взаимоотношения с нормами и ценностями. Норма определяется Мукаржовским как «регулирующий энергетический принцип», «норма — это скорее энергия, чем правило». Он различает нормы, привносимые материалом, технические, практические и эстетические нормы. Специфику эстетической нормы Мукаржовский видел в том, что она провоцирует скорее нарушение, а не соблюдение самой себя. За эстетической ценностью Мукаржовский признавал характер «вечно живой энергии», находящейся в состоянии непрестанного возникновения. В отличие от онтологически понимаемой всеобщей эстетической ценности, реализации которой различаются лишь количественно, антропологически понимаемая эстетическая ценность может давать импульсы к переворотам и метаморфозам в развитии искусства. Вместо понятия красоты выступает понятие прекрасного, а вместо прекрасного в качестве основной методологической предпосылки — понятие функции, связанной с нормами и ценностями. Само прекрасное понимается как совпадение конкретного явления с соответствующей эстетической нормой. Комплекс таких норм есть эстетический канон. Художественное произведение рассматривается как автономный знак, состоящий из «произведения вещи», функционирующего как чувственный символ; из «эстетического объекта», пребывающего в коллективном сознании и функционирующего как значение; и из отношения к обозначаемой вещи, направленного не на конкретный объект, а на общий контекст социальных феноменов (наука, философия, религия, политика, экономика и т. д.) данной среды. Свою теорию Мукаржовский успешно применил в конкретных исследованиях произведений художественной литературы, живописи, театра, кинематографа. Особенно интересным и плодотворным представляется его анализ времени и пространства в сфере театра и кино. «Признанный классик эстетической мысли» (Ю. М. Лотман), Мукаржовский создал свою школу в науке, которая оказывает серьезное воздействие на развитие эстетических и структурно-семиотических исследований. Сот.: Kapitoly zceske poetiky, t. I-Ш. Praha, 1941; Studie z estetiky. Pra- ha, 1966; Studie z poetiky. Praha. 1982; в рус. пер.: Исследования по эстетике и теории искусства. М, 1994; Структуральная поэтика. М., 1966. Лет.: Лотман Ю. М. Ян Мукаржовский — теоретик искусства.— В кн.: Мукаржовский Я. Структуральная поэтика. М, 1966, с. 7—31. К. М. Долгов

МУНЬЕ(Mourner) Эмманюэль (1 апреля 1905, Гренобль — 22 марта 1950, Шатене-Малабри, близ Парижа) — основатель и ведущий теоретик французского персонализма, создатель журнала «Esprit» («Дух», октябрь 1932), которым руководил до самой смерти (за исключением 1941—44, когда журнал был запрещен оккупационными властями, а Мунье находился под арестом). Философское образование получил в университете Гренобля и в Сорбонне. В основе учения Мунье лежит признание абсолютной ценности личности, находящейся в постоянном творческом самоосуществлении личность первична по отношению к любым социальным системам, материальной и экономической необходимости. Непосредственное влияние на формирование взглядов Мунье оказала кризисная ситуация в период между двумя войнами, которую он расценил как общий кризис человека и цивилизации — одновременно экономический и ду-

621

МУРховный — и выход из которого видел в преобразовании мира на личностных началах. Опираясь на традицию философии субъективности, идущей от Сократа и Августина, и впитывая в себя антропологические идеи рационализма (Лейбниц, Кант) и иррационализма (Шелер, Бергсон, Бердяев), католик Мунье стремился создать общецивилизационное миропонимание, в центре которого находится человек, вовлеченный в судьбу мира, т. е. осмысленно и ответственно присутствующий в мире, и в то же время трансцендируюший — постоянно преодолевающий себя и мир в движении к абсолютному началу (Богу), несоизмеримому с человеком и вместе с тем задающему ему подлинные жизненные ориентиры. В 1930-х гг., испытывая определенное влияние марксизма, Мунье понимает кризис человека как кризис его деятельных способностей, вызванный участием в капиталистическом производстве, и как упадок духовности, явившейся следствием буржуазного образа жизни и дехристианизации широких народных масс. В этот период «вовлечение» трактуется им преимущественно как труд: в работе «Персоналистекая и об- щностная революция» («Revolution personaliste et communautaire», 1935) Мунье пишет о трех основных измерениях личности: воплощении, призвании, объединении, делая акцент на воплощении в труде. Труд понимается как творчество, в процессе которого человек выступает законодательным, це- леполагающим существом, совершенствующим свой разум и чувства и вступающим в подлинно человеческое общение с себе подобными. Отличие своей философии от марксизма Мунье видит в предпринимаемой им попытке связать труд человека с его целостным самопроявлением в качестве личности. Путем коренного изменения цивилизации Мунье признает революцию — одновременно социально-экономическую и духовную. Духовный мир личности —другая, наряду с вовлечением, главенствующая тема персонализма Мунье. В этом отношении он сближается с христианским экзистенциализмом Г. Марселя. Заимствуя у феноменологии идею интенциональности, Мунье трактует ее как трансцендирование, как открытость человеческого внутреннего мира некой высшей реальности, устремленность к высшему бытию, существование которого индивид ощущает в моменты откровения, когда мир предстает перед ним во всей своей глубинной реальности и человек соединяется с тотальным Целым. В деле преобразования цивилизации на личностных началах Мунье здесь более всего полагается на «внутреннюю революцию» — на преобразование человеком своего внутреннего мира, на усвоение им христианских ценностей. Значительное место в персонализме Мунье принадлежит проблеме межчеловеческой общности. Человеческое чувство общности он относит к фундаментальным характеристикам личности; согласно Мунье, «личность существует только в движении к другому, познает себя только через другого, обретает себя только в другом» (Мунье Э. Персонализм. М., 1992, с. 39). Неопровержимым cogito человека является акт любви, которая представляет собой сверхприродное отношение, новую форму бытия, дарующегося человеку по ту сторону его естества и требующего от него возможно полной самореализации в свободе. Основополагающие понятия персонализма Мунье — личность, творчество, трансценденция, межличностное общение и др. — в значительной степени определяются через художественное творчество и искусство. Создавая журнал «Esprit», Мунье намеревался содействовать развитию литературы и искусства и через них выражать идеи «личностной философии». Художник в его концепции представал проповедником и проводником личностного существования, а произведения искусства считались моделью подлинно личностного самоосуществления человека-творца: в акте художественного творчества человек осуществляет себя как свободный целе- полагающий субъект, он творит новую реальность, стремясь соединиться с идеальной сущностью всех вещей. Значение искусства Мунье видел также в том, что только ему дано выразить невыразимую сущность божественной трансценден- ции; высшим назначением искусства он объявил проникновение во внутренние бездны человека, где обнаруживается присутствие божественной души; искусству принадлежит и особая роль в обеспечении подлинного общения людей — благодарявосприятиюхудожественныхпроизведенийнравс- твенная взаимность людей получает эстетическое подтверждение и обоснование. Идеи персонализма Мунье получили широкое распространение в мире. Персоналистски ориентированные философские концепции существуют во многих странах. Идеи Мунье стали теоретической основой различных направлений социальной теологии: теологии труда, теологии личности, теологии революции, теологии освобождения. Персоналистская версия христианства способствовала переориентации официальной доктрины современного католицизма. Многие идеи персонализма входят в мировоззренческий багаж нынешнего главы римско-католической церкви Иоанна Павла II. Соч.: Oeuvres, V. I—IV Р., 1961—1962; Надежда отчаявшихся. М., 1995; Манифест персонализма. М., 1999. Лит.: Вдовина И. С. Французский персонализм. М., 1990. И. С. Вдовина

МУР(Moore) Джордж Эдвард (4 ноября 1873, Лондон — 24 октября 1958, Кембридж)—британский философ, один из основоположников англо-американского неореализма, современного философского анализа языка и метаэтических исследований. Воспитывался в евангелическом духе. Закончил классическое отделение Даллидж-колледжа, где обнаружил способности и интерес к языкам. Ко времени окончания школы был, по собственной характеристике, совершенным агностиком. Впоследствии предположения о существовании Бога и бессмертии души Мур считал недостаточно обоснованными, и они отсутствуют в его теории морали. В 1892—96 учился в Колледже Св. Троицы Кембриджского университета, где продолжил изучение классических языков и литературы. В 1893 познакомился с Б. Расселом, по совету которого начал изучать философию. Учителями Мура в университете были Г. Сиджвик, Дж. Уорд, Дж. Ф. Стауг, но наибольшее влияние оказал на него Дж. Э. Мак-Таггарт. Во время учебы был одним из активных участников студенческого дискуссионного клуба «Апостолов». В 1898—1904 был научным сотрудником Колледжа Св. Троицы. Важнейшие из опубликованных в эти годы работ — «Природа суждения» (1899), «Опровержение идеализма» (1903) и «Principia Ethica» (1903). С 1898 — член лондонского Аристотелевского общества. С конца 1904 до весны 1908 жил в Эдинбурге, затем до 1911 — в Ричмонде (пригород Лондона). Располагая достаточными материальными средствами, Мур продолжал заниматься философией; в Эдинбурге изучал «Принципы математики» Рассела, написал несколько статей, в т. ч. «Природа и реальность объектов восприятия» (1905—06), «Прагматизм» профессора Джеймса» (1907—08), в Ричмонде — работал над «Этикой».

622

МУРВ 1910—11 прочитал цикл лекций по метафизике в Морли- Колледже (Лондон), которые были изданы в 1953 в книге «Некоторые основные проблемы философии». Впоследствии Мур преподавал философию (психологию, затем метафизику) в Кембридже (1911—39, с 1925 — профессор), читал лекции в Оксфордском университете (1939) и в университетах

США(1940—44). Пользовался большим влиянием как лектор и преподаватель. О характере своей преподавательской деятельности оставил подробные воспоминания в «Автобиографии», которую написал для тома, изданного в рамках серии «Библиотека живущих философов» (1942). Главный редактор журнала «Mind» (1921—47). Основные публикации — в журналах «Mind», «Proceedings of the Aristotelian Society», a также в «Aristotelian Society, Supplementary». Мур признает, что обсуждаемые им философские проблемы поставлены перед ним гл. о. суждениями других философов, а не окружающим миром или наукой; философствование Мура — полемика с другими философами и с собственными утверждениями, включающая анализ понятий и суждений, стоящих за словами и выражениями. В начале своего пути Мур был привержен абсолютному идеализму Ф. Брэдли и Мак-Таггарта. В 1897—98, размышляя над суждениями Брэдли об «идеях» в «Принципах логики», Мур пришел к выводу, что значение идеи является независимым от сознания. Эта «реалистическая» тенденция в философии Мура впервые была выражена во второй главе диссертации (о философии Канта), представленной на конкурс на должность научного сотрудника в Кембриджском университете и суммированной в статье «Природа суждения». Отличительные особенности этой работы — плюралистическая онтология (в противоположность идеалистическому монизму), отстаивание независимой от сознания реальности, антипсихологизм. По Муру, понятие не является ни состоянием, ни частью, ни содержанием сознания, оно не есть также результат абстрагирующей деятельности сознания. Понятия суть независимые и неизменные возможные объекты мысли (что не является их определением), они могут вступать в отношения с мыслящим. Для их природы не имеет значения, размышляет ли о них кто-нибудь или нет. Их отношение с познающим субъектом начинается и прекращается с изменением в субъекте, но понятие не является ни причиной, ни следствием такого изменения. Понятие отличается от суждения простотой. Суждение состоит из понятий, представляет собой абсолютно необходимое соединение понятий, т. е. необходимое независимо от того, является ли суждение истинным или ложным. Истинность суждения не зависит от его отношения к «реальности». Истинность — простое понятие, характеризующее отношение понятий в суждении; она не поддается анализу и постигается интуитивно. Суждения о существовании отличаются от прочих лишь тем, что включают в себя понятие существования. Существование логически подчинено истинности, его можно определить только посредством истинности. «Апелляция к фактам ничего не докажет» — это суждение Мура, являющееся основанием и результатом его позиции «концептуального реализма», предполагает, что всякий факт имеет форму суждения. «Знать» — значит осознавать наличие суждения, «воспринимать» — значит осознавать наличие экзистенциального суждения (о существовании). Мир в конечном счете состоит из понятий, которые одни только «более фундаментальны», нежели суждения. Материальное мно- гообразиевещей«дедуцировано»изпонятийиобусловливает- ся многообразием отношений, связывающих различные понятия. Мур считал свою позицию в «Природе суждения» логически неуязвимой и не останавливался перед ее парадоксальностью. «Концептуальный реализм» Мура повлиял на развитие «логического атомизма» Рассела и Витгенштейна. Постепенно Мур пришел к выводу, что суждений в том смысле, какой он придавал им в «Природе суждения», нет. Ведь когда мы верим во что-то и наша вера ложна, должно быть соответствующее суждение, обладающее свойством ложности. Между тем сущность ложной веры состоит в том, что мы верим в то, чего нет. Если бы мы верили в то, что есть, наша вера была бы истинной. Поскольку ложная вера не соотносится с суждением, позиция Мура перестает быть последовательной. Мур заключает, что истинность того, во что мы верим, должна состоять в соответствии объекта нашей веры факту, и когда мы верим, мы верим именно в соответствие объекта нашей веры факту. Мы знаем, что объект нашей веры соответствует факту. Философия должна разъяснить природу этого соответствия. Отказавшись от теории суждения в духе концептуального реализма, Мур не отбрасывает онтологический плюрализм: он отвергает теорию «внутренних (существенных) отношений» Брэдли, утверждая, что сущность вещи отличается от отношений, связывающих ее с другими вещами, что эти отношения являются «внешними» для вещи, что вещь в сущности независима от этих отношений. Не отбрасывает он и тезис о независимой от сознания реальности. В статье «Опровержение идеализма» Мур критикует положение идеалистов «esse есть percipi» («быть — значит быть воспринимаемым»). Он считает его необходимым и существенно важным аргументом во всех рассуждениях идеалистов, доказывающих более общий тезис о том, что «реальность духовна». Мур полагает, что, опровергнув утверждение «быть — значит быть воспринимаемым», он лишит идеалистов возможности доказать, что реальность духовна. Единственный философски значимый смысл этого утверждения Мур видит в том, что percipi следует из esse, что эти понятия не тождественны: esse включает в себя percipi и нечто другое — х. Утверждение значимо только в том случае, если х необходимо связано с percipi, т. е. если нечто х существует, то оно воспринимаемо. Понятия «быть» и «быть воспринимаемым» не тождественны. Идеалисты же, полагает Мур, считают разбираемое утверждение одновременно аналитическим и синтетическим: не требующим доказательства в силу своей самоочевидности и при этом не тавтологичным. Идеалисты настаивают на необходимой связи объекта и субъекта, поскольку не видят их различия: значит, они не вполне различают желтое и ощущение желтого. Когда некоторые из них говорят, что различие между ними имеется, они добавляют, что желтое и ощущение желтого связаны в «органическом единстве». Т. о. они оправдывают возможность одновременно утверждать два противоречащих друг другу суждения там, где в этом возникает нужда, и, опираясь на Гегеля, возводят свою ошибку в принцип. Единственным основанием для убеждения в тождестве акта ощущения и объекта ощущения является «прозрачность» сознания, которое «словно ускользает» от нас. В ощущении Мур выделяет два элемента: сознание и объект сознания. Сознание является общим для всех ощущений, объекты сознания различны. Ощущение синего отличается от ощущения зеленого, поскольку синее отличается от зеленого. Рассматривая ощущение как «знание о» или «осведомленность о» чем-то, Мур постулирует отличие ощущений от их объекта. Синее или зеленое в ощущении не является содержанием сознания или частью содержания сознания, т. е. содержанием «вещи» (или

623

МУРАВЬЕВ«образа») в сознании. Ощущение синего есть знание или осведомленность о синем, оно имеет к синему простое и уникальное отношение, одно существование которого позволяет различать знание о предмете и познанный предмет. Логика сознания одинакова для всех его объектов, и существование материальных объектов засвидетельствовано так же непосредственно, как и существование ощущений: мы знаем об их существовании. В «Опровержении идеализма» Мур не касается природы осведомленности (знания) о существовании материальных объектов и существовании ощущений. Он говорит в этой связи не о «восприятии» как таковом, а шире и неопределеннее — об «опыте», который, впрочем, может быть и восприятием. Практически Мур отождествляет здесь ощущение и идею. Последующие его рассуждения принимают иную и более четкую, в свете его позднейших работ, направленность. В статье «Природа и реальность объектов восприятия» (1905—06) Мур проводит различие между тем, что мы «действительно видим», и материальным объектом. Здесь впервые высказывается мысль, что воспринимаемые нами «чувственные качества» не дают оснований для уверенности в существовании материальных объектов (хотя обычно мы верим, что непосредственно воспринимаем их) и других людей, и все же мы убеждены в существовании тех и других. Мур спрашивает, как мы можем достоверно знать о существовании материальных объектов в пространстве, если, напр., видя две книги на полке, воспринимаем просто цветные пятна? Объекты, подобные упомянутым цветным пятнам, он назовет в дальнейшем «чувственными данными». В последующих работах (лекции 1910—11, статьи «Статус чувственных данных», 1913—14, «Несколько суждений о восприятии», 1918—19) Мур занят, в частности, анализом чувственных данных и их отношения к материальному объекту и сознанию воспринимающего. Постоянно пересматривая свои взгляды, он приходит к уверенности в истинности двух посылок: 1) материальные предметы действительно существуют; 2) непосредственными объектами нашего восприятия являются чувственные данные, а не материальные предметы. Опорой для убежденности Мура в существовании материальных предметов служат убеждения здравого смысла, которые, по причине их всеобщности, он считает знанием. Свое понимание мировоззрения «здравого смысла» Мур суммирует в статье «Защита здравого смысла». Все люди, включая философов, достоверно знают о существовании собственных тел, других материальных предметов, Земли, других людей, а также ряд фактов о перечисленных вещах. Основания для сомнения в этом знании несостоятельны. Рассматривая различные способы анализа чувственных данных, Мур приходит к выводу, что ни один из них нельзя признать удовлетворительным. Но хотя убеждения здравого смысла пока не получили «правильного» философского анализа, это не свидетельствует об их неистннности. В «Доказательстве внешнего мира» Мур утверждает, что для того, чтобы доказать существование материальных объектов, достаточно указать на них. Мур написал ряд работ на другие темы: «Философия Юма» (1909), «Концепция реальности» (1917—18), «Внешние и внутренние отношения» (1919—20), «Являются ли характеристики конкретных вещей всеобщими или особенными?» (1923), «Факты и суждения» (1927), «Является ли благо качеством?», «Воображаемые объекты» (1933), «Является ли существование предикатом?» (1936), ««Теория дескрипций» Рассела» (1944) и др.; после смерти Мура опубликованы, в частности, «Четыре формы скептицизма» и «Достоверность». Применяя в своих работах метод анализа как подлинный философский метод, Мур затруднялся дать его исчерпывающее определение. Специально аналитический метод он рассматривает в своем ответе критикам (см. The Philosophy of G. E. Moore, p. 660—667). Однако выработанные Муром образцы анализа получили осмысление у Витгенштейна, Дж. Уиздома, Н. Малкольма, М. Лазеровица и др. и оказали признанное, порой формообразующее влияние на характер их философствования. В области философии морали Мур стоит на позициях своеобразного «интуитивизма» и «негедонистического утилитаризма» . Стремясь построить этику как научное исследование, Мур уделяет особое внимание анализу языка теорий морали; так, он рассуждает не только о сущности «добра», но и о логической правомерности способов этической аргументации. «Добру как таковому» и «добру как средству» должны соответствовать разные аргументы. «Добро как таковое» есть простое и неопределимое, интуитивно постигаемое понятие. Любая попытка его определить приводит к натуралистической ошибке (ее проявления — гедонизм, «метафизическая» этика, натурализм и утилитаризм). Определение же «добра как средства» основано на интуитивном представлении о «добре как таковом» и на знании причинных зависимостей между поступком и его результатом. Из отождествления ценности и долга с «пользой» следует, согласно Муру, что утверждение «я морально обязан совершить этот поступок» тождественно утверждению «этот поступок обеспечит наибольшую возможную сумму добра в универсуме»; по Муру, «правильное» в этике означает «причину хорошего результата», т. е. тождественно «полезному», а все моральные законы есть утверждения, устанавливающие, что некоторые виды поступков будут иметь хорошие последствия. «Долгом» является поступок, который осуществляет во вселенной больше добра, чем другой возможный поступок. Выбор поступка не может быть совершенно определенным и носит вероятностный характер. Предметы, обладающие большой внутренней ценностью, весьма разнообразны. «Наибольшими ценностями, какие мы знаем или можем себе представить, являются определенные состояния сознания, которые в общих чертах можно определить как удовольствие общения с людьми и наслаждение прекрасным» (Принципы этики, с. 281 ). Этика Мура не только заложила основания метаэтики, но и оказала серьезное влияние на британских интеллектуалов, в частности на участников т. н. блумсберийской группы. Соч.: Principia Ethica. L., 1903; Ethics. L., 1912; Philosophical Studies. L., 1922; Some Main Problems of Philosophy. L., 1953; Philosophical Papers. L., 1959; Commonplace Book, 1919-1953. L., 1962; Прющипы этики. M., 1984; Опровержение идеализма.—В кн.: Историко-философский ежегодник. М., 1987; Доказательство внешнего мира.— В кн.: Аналитическая философия. Избр. тексты. М., 1993; Защита здравого смысла.— В кн.: Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. Лит.: The Philosophy of G. E. Moore, ed. by P A. Schilpp. L., 1942; White A. P G. E. Moore: A Critical Exposition. Oxf., 1958; Levy P G. E. Moore and the Cambridge Apostles. L., 1979. И. В. Борисова

МУРАВЬЕВВалериан Николаевич (28 февраля 1885, Петербург —1930? Нарым?) — русский философ. Окончил Александровский лицей и Ecole des sciences politiques et sociales в Париже; с 1907 на дипломатической службе, в 1917 возглавлял Политический кабинет МИД Временного правительства. С 1912 выступал в печати с литературными и публицистиче-

624

«мысли» скими произведениями, ориентировался на правое крыло партии конституционных демократов, сотрудничал с П. К Струве. В 1918 печатал антибольшевистские статьи в газете «Заря России», автор сборника «Из глубины». Арестован и судим по делу «Национального центра», амнистирован в 1920. Преподавал, работал библиотекарем, ученым секретарем в Центральном институте труда. В 1929 репрессирован. Место и точная дата смерти неизвестны. Осмысливая достижения науки начала 20 в. и следуя в русле учения Я. Ф. Федорова, философ создал собственную эволюционную концепцию времени. За источник длительности, вслед за А. Бергсоном, он принимает внутреннюю активность человеческой личности и считаетразум средством преодоления бессознательного, стихийного и разрушительного хода времени. Проективную деятельность «социально-исторических групп» называет «времяобразующим фактором» мира. Человек овладевает временем в трех сферах: в генетике — посредством создания новых организмов; в политике — совершенствованием взаимоотношений членов общества на этических началах и в наибольшей степени — в производстве вещей. Регуляция природы человеческим разумом представлялась Муравьеву грандиозным космическим антиэнтропийным действием и преобразованием природы самого человека вплоть до восстановления умерших поколений. Человек есть «архитектор вечности», то есть творец новой формы времени как единства прошлого, настоящего и будущего. Соч.: Овладение временем как основная задача организации труда. М., 1924; Всеобщая производительная математика.— В кн.: Русский космизм. М, 1993; Овладение временем. М., 1998. Лит.: Аксенов Г. П. Творчество будущего.— В кн.: Философия русского космизма. М, 1993, с. 148—163. Полная библиография соч. Муравьева дана в работе: Аксенов Г. П. Время не властно над именем.— Библиография, 1993, № 1. Г. П. Аксенов

МУСУЛЬМАНСТВО- см. Ислам.

МУТАЗИЛ ИЗМ- см. Калам. «МЫСЛИ» (Les Pensees) — главный философский труд Паскаля, названный издателями «Мысли о религии и о некоторых других предметах» (1670), с легкой руки Вольтера просто «Мысли», остался незавершенным ввиду его ранней смерти. Он задумывался изначально как «Апология христианской религии», о чем Паскаль осенью 1658 делает доклад в Пор-Рояле (Pensees, fr. 149 — Oeuvres completes, par L. Larnma. P., 1963), в котором излагает не столько план будущего сочинения, так и не созданного, сколько некоторые основные идеи, впоследствии развитые в «Мыслях»: величие и ничтожество человека как знаки «двух природ»: божественно-совершенной и греховно-порочной, противоречивость его существа, христианская религия как «ключ» к разгадке этих противоречий, спасение через Иисуса Христа, идея «скрытого Бога». «Мысли» были найдены после смерти Паскаля в виде фрагментов на отдельных листах бумаги, лишь отчасти им классифицированных в «тематические связки», 27 из которых имели содержательные заголовки, имеющие прямое отношение к «Апологии» («Порядок», «Ничтожество», «Величие», «Противоречия», «Ложность других религий», «Доказательства Иисуса Христа» и т. д.), а 34 связки без заглавий на самые разные темы нередко носили светский характер. Снятие копий с этих бумаг Паскаля, равно как и первые издания «Мыслей», осуществленные янсенистами из Пор-Рояля, было сопряжено с изъятием из них «еретических фрагментов» крамольного или «слишком вольного» характера, а также просто не относившихся к «Апологии». Так читающая Европа получила сильно препарированное сочинение Паскаля, представлявшее его не как великого философа, а как «христианнейшего мыслителя» и «святого из Пор-Рояля». И в дальнейшем издатели по своему произволу и в зависимости от своих убеждений (религиозных, атеистических и др.) компоновали фрагменты «Мыслей», совершенно искажая творческий облик Паскаля. Лишь в 1842 Виктор Кузен поставил наконец перед Французской академией юпрос об издании «подлинного корпуса «Мыслей» в соответствии с оригиналом». В плане решения этой задачи появляются более аутентичные издания П. Фо- жера (1844), Э. Авэ (1852) и ставшее классическим на долгие годы издание Л. Брюнсвика (1895, 1904, 1914). В 1963 Л. Ла- фюма — после тщательных исследований — предпринимает юбилейное издание Полного собрания сочинений Паскаля, куда вошел еще более аутентичный текст «Мыслей», по которому, равно как и по Брюнсвику, в мировой практике принято цитировать фрагменты «Мыслей». Всего у Лафюма — 1010 фрагментов, в т. ч. «не зарегистрированные копией». Несмотря на незавершенность этого сочинения в целом, большинство его фрагментов отличается не только оригинальностью и идейной глубиной, но и стилистическим совершенством. Недаром многие афоризмы Паскаля стали «летучими фразами»: «Величие человека состоит в его мысли»; «У сердца свои законы, которых разум не знает»; «Человек бесконечно превосходит человека»; «Смеяться над философией значит истинно философствовать» (Ibid, fr. 759, 423, 131, 513) и мн. др. Среди фрагментов есть и такие, которые представляют собой маленькие философские опусы, довольно цельные и завершенные: «Воображение», «О пирронизме и догматизме», «Развлечение», «Несоразмерность человека», «Аргумент-пари», «Себялюбие», «Тайна Иисуса» (Ibid., fr. 44, 131, 136, 199, 418, 978, 919). В текст «Мыслей» включен т. н. «Мемориал» Паскаля (Ibid., fr. 913), свидетельство «мистического боговдохновенного опыта», пережитого им в памятную ноябрьскую ночь 1654, после чего он принял решение уйти в монастырь. Что же касается основной массы фрагментов, то помимо религиозной тематики в них затронуты чуть ли не все проблемы как «вечной философии», так и современной ему новой философии. Мир мыслей Паскаля — это целая эпоха в европейской философии и культуре. Будучи идейным противником традиционной «отвлеченной метафизики», он создает уникальную «философию сердца» (в оппозиции и в дополнение «философии разума» Декарта), в рамках которой сердце выступает и как орган особой чувственной интуиции, — в противовес интеллектуальной интуиции Декарта, Спинозы, Лейбница, — и как сущностная основа, духовный стержень личности («внутреннего человека» в отличие от «внешнего человека»), и как «субъект нравственного порядка», и как «путеводитель души к Богу». В «век разума» Паскаль провозгласил: «Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем. Именно сердцем мы познаем первые принципы бытия» (fr. 110). Культу разума в европейской традиции он противопоставил трезвую его оценку, указывая как на его достоинство и силу (величие), так и на слабость, ограниченность и тенденциозность (ничтожество). Разум силен в определениях и доказательствах, в математических предметах, но на этом и заканчивается сфера его владычества. Как часто он бессилен в предметах духовных, «человеческих, слишком человеческих», психологических, нрав-

625

МЫШЛЕНИЕственных и религиозных, где приоритет принадлежит сердцу. Паскаль не считает разум «сувереном» и «высшим судией» в вопросах истины, ибо он может идти на поводу у чувств, воображения, привычек, интересов и т. д. Он — «флюгер», который поворачивается в любую сторону, будучи подвержен всякому влиянию. Паскаль настаивает на том, что разум есть вторичная инстанция в человеке по отношению к чувствам и сердцу и потому он не может быть абсолютным критерием истины. Речь идет не об «отвлеченном разуме» абстрактной метафизики, не о «духовном автомате» (Спиноза), а о «живом разуме» экзистенциального субъекта познания. Т. о., Паскаль не принимает «абстракцию гносеологического субъекта», столь распространенную в европейской философии, начиная с Античности и до наших дней. Критика разума Паскалем породила неправильную оценку его гносеологической позиции как скептической. Между тем именно «Мысли» дают мастерское развенчание «коварного пирронизма», равно как и догматизма. Если мы не можем познать «все», учит Паскаль, то это не значит, что мы не знаем «ничего». Есть достоверность на уровне чувств, разума и сердца (ft 110, 131). «Мысли» знаменуют появление своеобразной «философской антропологии» в 17 в., тесно связанной с «философским богословием». Человек и Бог, Бог и человек — два главных объекта исследований Паскаля: «Истинная природа человека, его подлинные благо и добродетель, а также истинная религия познаются только в совокупности» (fr. 393). В антропологии он исходит из конкретного человека, полного противоречий, загадок и тайн: величие и ничтожество пронизывают все уровни его бытия. Эта главная антиномия получает свое разрешение, согласно Паскалю, лишь в христианстве: Бог создал человека совершенным, полным всяческого величия, но первородный грех в корне «повредил» его первозданную природу, обусловив его ничтожество и вечное противоборство в нем этих двух начал. На «оси антиномий» вращаются едва ли не все «Мысли», придавая мировидению Паскаля трагический оттенок. Трагизм индивидуального бытия усиливается трагизмом социальной жизни в условиях «империи власти» с ее культом насилия, практикой неравенства и несправедливости. Его социальный критицизм распространяется и на «психологию нравов» современного ему общества. Причем он не просто описывает, подобно Монтеню, эмпирические дефекты и порочность нравов, но пытается найти их глубинные основания. Это и антиномизм человеческого существа, и его себялюбие (amour-propre), из которого произрастают эгоизм, лицемерие, лживость и другие пороки. Это и «естественный удел человеческий»: скука, забота, тревога, непостоянство, страх смерти. Но особое внимание Паскаль уделяет феномену «развлечения» (divertissement), поразительную трактовку которого он дает в целом ряде фрагментов (fr. 132—139). «Развлечение» — это способ «бегства от самого себя», ухода от глубинных вопросов о смысле жизни и смерти, Боге и душе, трусливое неприятие трагизма жизни. «Развлечение» Паскаль понимает столь широко, что в него попадает всякого рода активность человека (в т. ч. и профессиональная деятельность), отвлекающая от раздумий о самом себе. В итоге — «суета сует», чему и посвящен специальный раздел «Мыслей». «Критика человека» у Паскаля — только прелюдия к его учению о Боге. И здесь он противостоит «веку разума», с его «излюбленным» деизмом и «религией разума» Он вьщвигает дихотомию «личного Бога Авраама, Исаака и Иакова» и «Бога философов и ученых». Отсюда утверждение «философского Бога» деистов — лишь суррогат подлинной веры, которая достигается только путями, «указанными в Евангелии». Религиозное кредо Паскаля выражено математически кратко: «Сердце чувствует Бога, а не разум» (fr. 424). Способствует этому «вдохновение» (inspiration), в конце концов идущее от милосердия Божия, его Благодати. Но коль скоро вера достигнута, она увлекает за собой и разум, и все существо человека, тогда разум находит аргументы в пользу веры, которые есть в «Мыслях»: аргумент-пари, онтологический аргумент и др. Однако «как далеко от познания Бога до любви к нему» (fr. 377). «Мысли» Паскаля вошли в «плоть и кровь» мировой философии и культуры. Философы развивают его идеи (Лейбниц, Юм, Руссо, Гельвеций, Шопенгауэр, Ницше, Бергсон, Шелер, Тил- лих, Сартр, Камю и многие другие). Писатели и поэты вдохновляются его философскими образами и экзистенциальными мыслями (Тютчев, Тургенев, Достоевский, Л. Толстой и др.). Русской культуре особенно близка «метафизика сердца», развитая в «Мыслях». Русские переводы: И. Бутовского (1843), П. Первова (1888). С. Долгова (1892), Ю. А. Гинзбург (1995; полный перевод). Лит.: Гуляев А. Д. Этическое учение в «Мыслях» Паскаля. Казань, 1906; Стрельцова Г. Я. Паскаль и европейская культура. М., 1994; Lafuma L. Histoire des Pensees de Pascal (1656-1952). P., 1954; D'Angers J. E. L'apologetique en France de 1580 a 1670. Pascal et les precurseurs. P., 1954; Francis R. Les Pensees de Pascal en France de 1842 a 1942. P., 1959; Le Guern M. et M.-R. Les Pensees de Pascal (de l'antropologie a la theologie). P., 1972; MesnardJ. Les Pensees de Pascal. P., 1976; Kirsch U. Biaise Pascals «Pensees» (1659-1662). Freibuni- Munch. (Symposion Philos.), 1989. См. также лит. к ст. Паскаль. Г. Я. Стрельцова

МЫШЛЕНИЕ— процесс решения проблем, выражающийся в переходе от условий, задающих проблему, к получению результата. Мышление предполагает активную конструктивную деятельность по переструктурированию исходных данных, их расчленение, синтезирование и дополнение. Мышление может быть направлено либо на понимание реальных обстоятельств («в какой ситуации приходится действовать, как устроен мир»), либо на достижение практического результата («как достичь того, что мне нужно»). Мышление первого типа выражается в разных формах: ориентация в обстановке на основе обыденного знания, мифологическое, философское, научное (теоретическое и эмпирическое). Мышление второго типа существует в форме решения задач в ходе практических действий, а также в виде составления проектов действий (выявление системы средств, обеспечивающих достижение поставленной цели). В истории философии в течение длительного времени именно мышление первого типа (а внутри этого типа теоретическое) рассматривалось как выражающее сущность мышления и одновременно как высшая человеческая ценность. Но даже теоретическое мышление понималось преимущественно как рассуждение (в первую очередь дедуктивное, а затем также и индуктивное). Поэтому предлагавшиеся теории мышления были узкими по охвату проявлений реального мышления. Сегодня существуют концепции, полагающие, что проектное мышление вытесняет исследовательское мышление вообще и теоретическое в частности. В действительности же второй тип мышления необходимо предполагает первый: невозможно проектировать деятельность без знания реальной ситуации и без выявления возможности получения желаемого результата с помощью тех или иных средств. Результатами процесса мышления могут быть выработка обобщения (житейского, научного, философского), понимание

626

МЫШЛЕНИЕуникального предмета или ситуации (как на обыденном, так и на научном уровне), вывод на основании рассуждения (формального или неформального), составление плана (проекта) действий. Мышление может выражаться разными способами с точки зрения взаимодействия внутренних процессов и внешних действий, а также взаимоотношения чувственных и нечувственных компонентов: 1. Мышление на базе восприятия. Оно выражается в переструктурировании поля восприятия, как с помощью перцептивных действий, так и посредством внешних действий субъекта. Восприятие может относиться как к обычным предметам опыта (решение житейских задач), так и к специально созданным изображениям — геометрическим фигурам, схемам, наглядным моделям, географическим картам и т. д. (решение как житейских, так и более сложных практических и научных проблем). 2. Мышление с помощью наглядных представлений. Комбинирование этих представлений, их расчленение и синтез могут выступать средствами решения проблем, а в некоторых случаях (мышление музыканта, писателя, шахматиста и др.) играют особо важную роль. 3. Мышление на основе языка. Оно может выражаться как в виде внешне выраженной речи, обсуждения проблемы вслух (нередко в форме диалога с другим человеком), так и в виде внутренней речи, размышления «в уме», «про себя». Мышление такого рода может быть ненаглядным, использовать понятия, непосредственно не соотносимые с восприятием или представлением. Исторически именно этотчастный вид мышления — ненаглядное мышление «в уме» — считался выражением существа мышления. Существует мнение, что мышление всегда предполагает действие в двух плоскостях: исходной ситуации и замещающей ее системы знаковых средств (при подобном понимании к знаковым средствам относятся не только знаки языка, но и чертежи, схемы, наглядные изображения и т. д.). Действительно, многие виды мышления могут быть поняты таким образом. Однако даже если отнести к системе знаковых средств наглядные представления (которые на самом деле знаками не являются), то нужно признать, что это понимание не охватывает всех случаев мышления. Дело в том, что преобразование исходной ситуации может осуществляться и в форме переструктурирования данной в восприятии ситуации с помощью перцептивных или внешних практических действий. Мышление изучается в разных аспектах различными дисциплинами. Формальная логика изучает нормы и правила такого вида мышления, как рассуждение (хотя существует точка зрения, согласно которой логика непосредственно не имеет дела с мышлением). Психология исследует мышление с точки зрения взаимодействия в этом процессе текущего и прошлого опыта, влияния на него установок субъекта, его эмоциональных состояний. В настоящее время интенсивно развивается работа по математическому моделированию некоторых типов мышления в рамках исследований по искусственному интеллекту. Философия изучает мышление не с точки зрения анализа техники рассуждений, а с целью выяснения возможности или невозможности постижения реальности с помощью тех или иных норм мышления. Поэтому исторически философия критически относилась к ряду имевшихся норм мышления и предлагала их изменение или переосмысление. В рамках современной когнитивной науки мышление изучается во взаимодействии символической логики, психологии, исследований в области искусственного интеллекта и философии. В центре философских исследований мышления находится несколько проблем.

МЫШЛЕНИЕ ИОПЫТ. С точки зрения эмпиризма мышление прежде всего имеет дело с сравнением, расчленением (анализом) и соединением (синтезом) того, что дано в опыте (ощущения, восприятия). Мышление может выражаться также в комбинировании представлений, которые являются не чем иным, как следами прошлых восприятий. С этой точки зрения понятия возникают на основе выделения общих признаков данных в опыте единичных предметов (абстракция) и фиксации их с помощью языка. Эмпирические обобщения возникают на основе индукции. Дедуктивное рассуждение в логике и математике рассматривается либо как производное от опыта, либо как экспликация некоторых особенностей языка. Т. о., при подобном понимании содержание мышления полностью определяется тем, что непосредственно дано в опыте. Однако попытки последовательного осуществления концепции эмпиризма потерпели крах: выяснилось, что сам опыт и деятельность по его переработке (в частности, индукция) предполагают внеопытные компоненты. Рационализм противопоставляет опыт и мышление. С этой точки зрения опыт либо вообще не дает знания о реальности (Платон), либо дает знание «смутное», нуждающееся в прояснении с помощью мышления (рационалисты 17—18 вв.). Опыт при таком понимании может лишь дать толчок мышлению, которое развертывает содержание доопытных «врожденных» идей, данных субъекту в акте интеллектуальной интуиции. Продуктами такого независимого от опыта мышления являются метафизика, математика, теоретическая наука. Мышление, по Г. Гегелю, не противостоит опыту, опирается на него (поэтому чисто априорная метафизика невозможна), но только для того, чтобы выйти за его пределы и сделать его производным от самого себя. Для Гегеля то, что неадекватно дается в опыте, разворачивается в истинном виде посредством мышления, которое в процессе саморазвития освобождается от всякой связанности с чувственностью, «снимает» опыт (и одновременно содержит его в себе в «снятом» виде) и выступает как спекулятивное мышление. Согласно Гегелю, мыслимое всеобщее содержит в себе многообразие в виде особенного и единичного. Во многом линию Гегеля в понимании мышления продолжили в 20 в. неокантианцы, понимавшие мышление как категориальный синтез, порождающий из себя многообразие. Согласно неокантианцам, чувственная данность как самостоятельная не существует, исходно имеется лишь заданность, проблема, решаемая посредством мышления. Опыт возникает как результат развития мышления, которое разворачивает свои априорные структуры. Свою концепцию «чистого мышления» неокантианцы пытались применить к исследованию эмпирического материала истории науки. И. Кант занимает в этом юпросе особую позицию, которую нельзя считать ни эмпиристской, ни рационалистической. Он различает восприятие и опыт. Первое, с его точки зрения, не предполагает мышления, а лишь организацию ощущений с помощью априорных форм пространства и времени. Однако опыт возможен лишь на основе применения априорных категорий рассудка к чувственному восприятию, т. е. является результатом конструктивной деятельности мышления. Поро-

627

МЫШЛЕНИЕждаюшее знание мышление предполагает категориальный синтез чувственного многообразия. Такой синтез возможен в случае чистого естествознания (имеющего дело с внешним опытом) и чистой математики (имеющей дело с априорными формами чувственного созерцания). Он невозможен в случае метафизики. Мышление существует как априорное в чистой математике и исходных теоретических частях чистого естествознания (постулаты чистого естествознания). Мышление осуществляется как своеобразный сплав априорного и эмпирического в обыденной жизни и многих разделах естествознания. Что же касается предметов метафизики, то о них можно мыслить, но это мышление не будет плодотворным, так как не может породить знания. Своеобразную позицию занимает по этому вопросу феноменология. Согласно Гуссерлю, продукты мышления могут считаться истинными лишь в том случае, если их содержание совпадает с тем, что дано субъекту как феномены в акте переживания очевидности. Для феноменологии мышление не конструирует опыт, а зависимо от опытно данных феноменов. Но последние конституируются априорными структурами трансцендентального сознания. Категориальные структуры мышления при таком понимании тоже могут непосредственно созерцаться («категориальное восприятие сущности»). Развитие современной философии, когнитивной психологии и когнитивной науки приводит к ряду выводов относительно связи мышления и опыта. Во-первых, невозможно выделить чисто опытное содержание знания, независимое от определенных схем, эталонов, категорий (некоторые из них могут быть врожденными). Использование последних с полным основанием может рассматриваться в качестве актов мышления. Поэтому уже восприятие может быть понято как процесс решения интеллектуальных задач, связанный с использованием перцептивных гипотез. Восприятие рассматривается как извлечение информации из внешнего мира, что предполагает воздействие внешних предметов на субъект. Однако, согласно современным исследованиям, извлечение перцептивной информации возможно лишь на основе активной деятельности субъекта, выражающейся как во внешних действиях, так и в использовании схем сбора информации. Поэтому восприятие, объединяющее пассивность и активность субъекта в некоторую целостность, выступает как особая форма мышления. Во-вторых, мышление и опыт взаимодействуют. С одной стороны, результаты мыслительной деятельности так или иначе используются на опыте и в этом процессе подвергаются испытанию на пригодность (хотя способы определения этой пригодности могут быть весьма сложными). С другой стороны, сам опыт критикуется, меняется и переосмысливается на основе прогресса мышления. Поэтому существуют разные, несводимые друг к другу типы опыта и соответствующие им типы мышления: обыденный опыт и обыденное мышление, научное наблюдение и соответствующая деятельность мышления, эксперимент, являющийся особым способом мышления и вместе с тем возможный лишь на основе теоретического мышления. В-третьих, нет резкого различия между мышлением в рамках опыта и мышлением вне этих рамок. Любой опыт предполагает внеопытные мыслительные схемы. С другой стороны, и в таких внеопытных науках, как математика (приводившаяся в качестве образца «чистого» априорного мышления), имеют место догадки, гипотезы, отказ от того, что казалось несомненным. СУЖДЕНИЯ, ПОНЯТИЯ, КАТЕГОРИИ. Исторически эмпиризм считал, что понятия, с помощью которых осуществляется мышление в наиболее развитом виде, возникают на основе общих представлений и фиксируются с помощью языка. Связь понятий выражается в суждении. Последнее можно рассматривать как средство и результат процесса мышления — мысль. Когда стало ясным, что многие теоретические понятия и суждения не могут быть истолкованы подобным образом, ибо не сопровождаются наглядными представлениями (понятие бесконечности, большинство математических понятий, понятия электрона, кварка, справедливости, истины и т. д. и мысли, в которые они входят), то представители эмпиризма (в частности, той его разновидности, который выступил в 20 в. в виде аналитической философии) стали защищать точку зрения, согласно которой понятие совпадает со смыслом того или иного слова, а суждение со смыслом высказывания. Эти смыслы в свою очередь определяются взаимоотношением данной единицы языка с другими единицами, а также отношением определенных высказываний к эмпирическому опыту (восприятию, «чувственным данным», протокольным высказываниям). Философские оппоненты эмпиризма обратили внимание не только на его общую уязвимость, но и на то, что понятие не может определяться особенностями того или иного конкретного языка. Ведь одно и то же понятие может выражаться в разной языковой форме и даже на разных языках, что делает возможным перевод. Произнесение высказывания (вслух или «в уме») осуществляется во времени. Во времени существуют и наглядные представления, если они сопровождают утверждение той или иной мысли. Но сама мысль (суждение) существует вне времени. Мысль включена в процесс мышления и может быть результатом этого процесса. Но сама она процессом не является. В противовес эмпиризму ряд современных философов и представителей когнитивной науки отстаивают точку зрения, в соответствии с которой мышление не сводится к использованию обычного языка, а предполагает существование в мозгу особого врожденного универсального кода — «языка мысли» (Дж. Фодор и др.). Понятия, согласно этой концепции, могут существовать и до овладения обычным языком, как это имеет место у маленьких детей. Некоторые сторонники этой точки зрения допускают существование понятий даже у животных. Мышление предполагает использование категорий, которые представляют собой не просто наиболее общие понятия (как их нередко истолковывали представители эмпиризма), а способы конструирования самого опыта. Согласно Канту, категории выражают формы суждений, т. е. разные способы осуществления главной мыслительной деятельности — синтеза чувственного многообразия, разные и необходимые способы построения опыта. На базе построенного опыта можно образовывать понятия об отдельных предметах и ситуациях. В современной философии представляет интерес исследование категорий у Дж. Райла. Последний понимает их как разные типы высказываний, которые определяют разные возможности мышления и которые нельзя смешивать. Важный вклад в понимание роли категорий в мышлении внесли работы Ж. Пиаже, исследовавшего развитие операторных интеллектуальных схем в процессе психического онтогенеза: эти схемы по существу выражают категориальные структуры. Операторные интеллектуальные схемы по Пиаже возникают и развиваются до языка и влияют на процесс овладения им. Дж. Брунер показал в своих психологических исследованиях,

628

МЫШЛЕНИЕчто категоризация является обязательным условием любого восприятия, и в этом отношении пошел дальше Канта, считавшего, что восприятие (в отличие от опыта) не предполагает применения категорий.

АНАЛИТИЧЕСКОЕ И СИНТЕТИЧЕСКОЕМЫШЛЕНИЕ. Кант резко противопоставил два возможных способа мышления: аналитическое и синтетическое. Первое сводится к экспликации того содержания, которое уже имеется в понятиях, но явным образом не выражено. Такого рода мышление не порождает нового знания. Плодотворное мышление, создающее знание, может быть лишь синтетическим. Синтетическое мышление, предполагающее применение категорий к чувственности, может быть как априорным (математика, постулаты чистого естествознания), так и соединением априорных и эмпирических компонентов (мышление в естествознании, в обыденной жизни). Логический позитивизм как современная разновидность эмпиризма тоже строго различает аналитическое и синтетическое мышление. Однако с точки зрения этой концепции априорное и аналитическое мышление совпадают. Логика и математика как дедуктивные априорные дисциплины не являются знанием, а некоей особой разновидностью языка. Синтетическое мышление совпадает с эмпирическим, фактуальным. Результаты последнего выражаются посредством языка, в том числе языка математики. У. Куайн показал, что не существует строгой дихотомии аналитических и синтетических высказываний и, следовательно, аналитического и синтетического мышления. Поэтому элементы синтетического мышления есть в дедуктивных дисциплинах (которые поэтому не могут рассматриваться как чисто априорные), а элементы аналитического мышления — в фактуальных науках.

МЫСЛИМОЕ ИНЕМЫСЛИМОЕ. ИСТОРИЧЕСКИЙ

ХАРАКТЕРМЫШЛЕНИЯ. Философы всегда пытались выявить те предметные области, в которых мышление невозможно, и те способы мышления, которые не порождают знания реальности, а заводят размышление в тупик. В этом отношении сознательное мышление отличается от восприятия. Если считать, что последнее не просто представляет сознанию нечто данное, а является продуктом активной конструктивной деятельности субъекта (а именно такое понимание представляется современным), все же приходится признать, что характер восприятия не зависит от сознательной деятельности субъекта. Даже если человек сознает иллюзорность воспринимаемого, он не может изменить саму иллюзию, которая как бы навязывается ему конкретными условиями восприятия. Между тем возможность избежать иллюзии мышления зависит от того, насколько мыслящий правильно выбирает поле приложения мышления и его способы. Платон считал, что мышление может привести к знанию только в том случае, если оно направлено на не зависящие от чувственного опыта идеи. Мышление, относящееся к предметам обычного опыта, порождает лишь мнения — нечто неопределенное, зыбкое и необоснованное. Для новоевропейской философии эмпиризма мышление, наоборот, должно как можно ближе следовать эмпирическому опыту — единственному источнику знания. В том случае, когда мышление отходит от опыта, оно создает химеры: понятия субстанции (Дж. Беркли), причинности (Д. Юм), понятия абсолютного пространства и времени (Дж. Беркли, Э. Мах). Кант выделяет две формы мышления: на основе рассудка и на основе разума. Рассудочное мышление может быть плодотворным, так как его предметы конструируются на основе категориального синтеза чувственного многообразия. Между тем предметы разумного мышления, соответствующие идеям чистого разума — Бог, мир в целом и Трансцендентальный Субъект, — не могут быть включены ни в эмпирический опыт, ни в своеобразный априорный опыт, с которым имеет дело чистая математика. Поэтому мышление об этих предметах (разумное мышление) не может породить знание, оно запутывается в антиномиях и паралогизмах. Если мышление намерено быть плодотворным, оно должно умерить свои притязания. Одна из основных задач современной аналитической философии — разоблачение разных псевдопроблем (в философии и науке), порождаемых не контролирующим себя мышлением. С точки зрения логического позитивизма только то мышление имеет смысл, выводы которого могут быть проверены (верифицированы) в чувственном опыте и которое следует правилам логического синтаксиса. Для К. Поппера критерием осмысленности мышления является принципиальная возможность опытного опровержения (фальсификация) мыслительных предположений. Дж. Райл связал появление абсурда с нарушением категориальных границ в процессе размышления. Так, напр., если не учитывается, что высказывания об ощущении и высказывания о восприятии относятся к разным категориальным типам, возникают разные абсурдные проблемы, которые невозможно решить (вроде вопроса о том, как из ощущений или «чувственных данных» строится восприятие и т. д.). Развитие современной философии, а также исследование исторического развития науки и культуры приводят к мнению о том, что граница мыслимого и немыслимого всегда есть, но что она вместе с тем исторически изменчива. Возможность мыслимос- ти задается определенными концептуальными рамками, специфичными для данной культуры, мифологической, философской, научной картины мира, для той или иной школы мысли (к этой идее подошел Т. Кун в понятии «парадигма» и М. Фуко в понятии «эпистема»). Так, напр., понятие математической несоизмеримости не вписывалось в картину мира, характерную для античной культуры, что делало неюзможным в этих рамках развитие математических идей, связанных с дифференциальным и интегральным исчислением. Немыслимой для аристотелевской картины мира (а поэтому для всей перипатетической физики, господствовавшей в европейской культуре в течение многих столетий) была возможность точного предсказания траектории тела в земных условиях. Эта возможность стала вполне осмысленной в принципиальном плане (хотя и трудно осуществимой практически) в картине мира, основанной на классической механике. Однако с точки зрения современной физики эта возможность существует не всегда: в частности, ее нет в определенных ситуациях, с которыми имеет дело квантовая механика. Понятие целевой причины, важное для аристотелевского мышления, оказалось бессмысленным для европейской философии и науки 17—18 вв. и вновь приобрело важное значение в современной науке. Существуют ситуации, в которых бессмысленными оказываются и некоторые законы логики (исключенного третьего и даже запрета на противоречие), и отдельные аксиомы математики. В то же время смена концептуальных рамок, задающих условия мыслимости и немыслимости, не является чем-то произвольным, а определяется историческим развитием культуры и прогрессом научного знания.

629

МЫШЛЕНИЕТ. о., не существует внеисторических псевдопроблем. Мышление оказывается всецело историческим и культурным феноменом.

МЫШЛЕНИЕКАК«ВНУТРЕННЯЯ» АКТИВНОСТЬ. Исторически сущность мышления понималась в философии как «внутренняя» активность ума, как размышление «про себя». Рассуждение вслух или успешная практическая деятельность рассматривались только как внешнее выражение внугренней умственной деятельности. У рационалистов мышление понималось как деятельность души, ее внутренний диалог, осуществляемый «в уме» на основе врожденных идей. Эмпирики считали, что деятельность «в уме» возможна на основе представлений как копий ощущений и посредством образов речевых высказываний. В 20 в. рядом философских и психологических направлений подобное представление было подвергнуто резкой критике. Во-первых, к 1920—30-м гг. стало ясно, что мышление осуществляется в разных формах, а не только «в уме». Мышление может происходить на основе восприятия внешних предметов или специальных знаковых систем, данных субъекту внешним образом: в виде текста, в виде нарисованных на бумаге схем, чертежей и иных изображений. Мышление нередко предполагает реальную деятельность с этими схемами или же даже внешние действия с реальными предметами (т. н. сенсомо- торное мышление). Мышление может осуществляться также в виде речевых высказываний («вслух») как отдельного человека, так и нескольких собеседников, размышляющих совместно. Вместе с тем мнение о существовании особого «внутреннего» мира сознания, принципиально отличного от деятельности человека во внешнем мире и от его взаимодействий с другими людьми, вызвало большие сомнения. Ибо неясно, каким образом могут восприниматься представления, размещенные во «внутренней галерее» сознания и кто может воспринимать их и оперировать ими. В этой связи на основе работ позднего Витттенштейна Дж. Райлом была сформулирована идея о том, что главными формами мышления являются именно внешние действия и размышления вслух, на основе языка. Иными словами, мышление — это прежде всего публичная деятельность. Что же касается «скрытого» мышления, то это не что иное, как диспозиции (возможности) будущих внешних действий и речевых высказываний. Согласно Дж. Райлу, мнение о существовании особого «внутреннего» мира мышления является мифом. Однако в современной когнитивной науке, основывающейся на разработках в области искусственного интеллекта и результатах современной когнитивной психологии, стала доминирующей иная позиция. Конечно, не существует особого замкнутого в себе «мира сознания» наподобие того, как его понимал Декарт. Но вместе с тем мышление как деятельность «в уме» является фактом. Этот факт может быть понят как оперирование когнитивными схемами извлечения перцептивной информации из внешнего мира и языковыми значениями. Когнитивные схемы в основном возникают на основе реального взаимодействия с миром. Но некоторые из них являются врожденными. Языковые значения усваиваются на основе овладения языком в ходе коммуникации с другими людьми. В то же время некоторые языковые структуры могут быть врожденными. По-видимому, успешные внешние действия и коммуникация и деятельность «в уме» взаимно предполагают друг друга.

СОЗНАТЕЛЬНОЕ И БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ ВМЫШЛЕНИИ.

МЫШЛЕНИЕ ОМЫШЛЕНИИ. Исторически соответствующее нормам мышление понималось в философии как сознательная, т. е. контролируемая субъектом, рефлектируемая деятельность (если речь идет об эмпирическом индивиде). Согласно Декарту, мыслящий человек одновременно сознает, что он мыслит. Однако уже Г. Гельмгольц высказал мысль о том, что восприятие может быть понято как бессознательное умозаключение. Правда, эта идея не была принята наукой того времени. Между тем сегодня в когнитивной науке стало общим мнение, что на бессознательном уровне человек осуществляет множество разнообразных видов мыслительной деятельности: выдвижение и опробование гипотез, рассуждение, интерпретация и т. д. Речь идет не о бессознательных физиологических, процессах, происходящих в нейронах, а именно о мыслительных процессах, в принципе таких же, как сознательно осуществляемые акты мышления. В этой связи становится ясным, что вообще осознанной может быть лишь часть мышления. Ибо высказывание «Я мыслю» означает лишь рефлексию первого порядка, т. е. осознание предмета мышления и самого факта мышления, но не означает рефлексию способов мышления. Последнее возможно на основе высказывания «Я мыслю, что я мыслю». Рефлексия второго порядка возникает лишь в особых ситуациях, когда субъект ставит под сомнение те способы мышления, которые до сих пор были для него самоочевидными и потому не сознавались. Такого рода рефлексия возможна и в акте субъективной интроспекции, направленной на процесс мышления. Однако наиболее адекватным способом мышления о мышлении оказывается критический анализ мышления, объективированного в виде текстов или иных способов внешнего воплощения мышления. Согласно классической философской традиции, полностью сознающее себя мышление является нормой и эталоном мышления. Гегель считал, что мыслящее себя мышление в виде Абсолютного Духа выражает высший этап в развитии универсума. Однако рефлексия над мышлением никогда не может быть полной и что она имеет исторический характер. При этом речь идет о сознательно осуществляемом мышлении. Что же касается многочисленных процессов мышления, совершаемых индивидом на бессознательном уровне, то они в принципе не могут быть осознаны самим индивидом, а становятся предметом исследования специалистами по когнитивной науке.

СУБЪЕКТИВНОЕ И ОБЪЕКТИВНОЕМЫШЛЕНИЕ.

ПСИХОЛОГИЗМ И АНТИ ПСИХОЛОГИЗМ В ИССЛЕДОВАНИИМЫШЛЕНИЯ. С точки зрения философии эмпиризма мышление — это часть происходящих в индивиде психических процессов. Начатое эмпириками изучение такого рода процессов, естественно, было подхвачено психологией уже на экспериментальном этапе ее развития. Психологическое исследование мышления сначала шло в рамках ассоцианизма, который в философском плане не выходил за рамки традиционного эмпиризма. В 20 в. в экспериментальном психологическом исследовании мышления произошли серьезные философско-методологические изменения. Уже в работах Вюрцбургской школы (О. Кюльпе, Н. Ах, К. Бюлер и др.) была продемонстрирована невозможность понимания мышления как производного от чувственного опыта и комбинации наглядных представлений. Гештальтпсихологи (В. Кёлер, М. Вертгаймер и др.) убедительно опровергли сенсуализм и выявили роль психических структур и их динамики в процессе решения мыслительных задач, а также показали сложность взаимодействия прошлого и текущего опыта в ходе мышления. Бихевиорис- ты (К. Халл, Ф. Скиннер и др.) дали острую критику тра-

630

МЫШЛЕНИЕдиционного понимания мышления как чисто «внутренней» деятельности сознания и обратили внимание на то, что мышление прежде всего осуществляется как внешнее поведение, направленное на решение задач. В этой связи они попытались понять «скрытое» мышление в качестве подготовки к будущим внешним действиям, а также как производное от речевого поведения. Между тем многие философы обращали внимание на то, что невозможно понять мышление, ограничиваясь его психологическим исследованием. Ведь психолог изучает законосообразность процессов, происходящих в субъективном мире индивида. Но законосообразность психических процессов мышления и нормативность мышления — это не одно и то же. Нарушения правил мышления имеют причины, однако эти нарушения не могут быть оправданы с точки зрения нормы. Нормы мышления, имеющие всеобщий и необходимый характер, обязательные для всех мыслящих существ и обеспечивающие соответствие мышления реальности, не могут быть выявлены на основе эмпирического исследования психики индивида. Изучением этих норм занимается не психология, а философия. Антипсихологизм в исследовании мышления выражался в разных формах. Согласно Канту, правила мышления изучаются формальной логикой, имеющей дело с аналитическим мышлением, и трансцендентальной логикой, относящейся к синтетическому мышлению. Эти правила коренятся в Трансцендентальном Субъекте, отличном от того эмпирического субъекта, с которым имеет дело психология. Для Гегеля мышление — это прежде всего процесс саморазвития Абсолюта, осуществляющийся в соответствии с объективной диалектической логикой. Эмпирический индивид способен мыслить лишь постольку, поскольку он приобщается к этой логике. С точки зрения неокантианцев (Г. Коген, П. Наторп, Э. Кас- сирер и др.), априорные нормы мышления, выражающиеся в категориях и создающие возможность синтеза многообразия, принадлежат не эмпирическому индивиду, а «духу научности» и могут быть выявлены на основе исследования объективного выражения мышления, прежде всего в научных текстах. Антипсихологическую позицию в отношении мышления особенно остро выразил Гуссерль. Он приходит к точке зрения о том, что логика вообще не имеет дела с мышлением (в отличие от психологии) и занимается только исследованием идеальных смысловых связей. Эту линию своеобразно продолжили представители аналитической философии. Для них философия имеет дело с логическим синтаксисом языка и критериями осмысленности высказываний. То и другое не характеризует процессы мышления. Как писал Я. Лукасевич, логика не изучает формы мышления и вообще имеет к анализу мышления отношение не большее, чем, напр., математика. Более тонкую концепцию развивает Поппер. Он считает, что философия в виде эпистемологии имеет дело с мышлением. Но не всякое мышление — предмет философского исследования. Поппер различает мышление в субъективном смысле и мышление в объективном смысле. К первому относятся процессы, осуществляемые в уме. Ко второму — объективное содержание мышления: проблемы и проблемные ситуации, теории, рассуждения, аргументы как таковые. Субъективное мышление предполагает мыслящего субъекта и изучается психологией. Объективное мышление не предполагает познающего субъекта и принадлежит к особому«третьему миру», воплощенному в книгах и других текстах. «Третий мир» является продуктом человеческой деятельности, но, возникнув, приобретает автономию и развивается по собственным законам. В заостренной и парадоксальной форме позиция антипсихологизма в изучении мышления была выражена главой Московского методологического кружка — Г П. Щедровицким. Он считал, что мышление может рассматриваться как самостоятельная субстанция, развивающаяся по собственным объективным законам. Ее носителем может быть и человек, но это вовсе не обязательно, ибо мышление может с таким же успехом захватывать знаковые системы, машины и т. д. Сегодня резкая антитеза между психологизмом и антипсихологизмом в изучении мышления начинает смягчаться. Во-первых, в развитии самих психологических исследований мышления обнаружилась невозможность понимания этого процесса вне учета нормативной структуры мыслительной деятельности. Так, Пиаже вынужден был для осмысления результатов своих экспериментов построить специальную логику интеллектуальных операторных структур, характеризующих нормы мышления на разных этапах развития психики в онтогенезе, к тому же он включил свои психологические результаты в состав эпистемологической концепции («генетическая эпистемология»). Современная когнитивная психология в изучении мышления начинает интенсивно взаимодействовать с логикой и философией, что выразилось в возникновении когнитивной науки, в состав которой вошли также некоторые разделы лингвистики и математические разработки в области искусственного интеллекта. Логика и философия, т. о., оказываются важными для понимания того, что происходит при субъективном процессе мышления, совершающемся «в уме». Во-вторых, современные исследования в когнитивной психологии и когнитивной науке дают новый материал и вместе с тем ставят новые проблемы, связанные с пониманием таких классических философских тем, как взаимоотношение мышления и опыта, характер и роль категорий мышления, взаимоотношение языка и мышления, мышление как «внутренняя» деятельность ума, сознательное и бессознательное в мышлении и др. Т. о., философия изучает мышление как объективный процесс, воплощающийся в предметах культуры: в структурах языка, книгах и иных текстах, в произведениях искусства, в правилах деятельности. Вместе с тем целый ряд важных философских проблем возникает при изучении того, как объективные нормы мышления работают в индивидуальной мыслительной деятельности. Несмотря на то что в изучении мышления получены большие результаты, многое в нем остается неясным и дискуссионным.

НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ МЫШЛЕНИЯ В

ОТЕЧЕСТВЕННОЙЛИТЕРАТУРЕ. В нашей стране в течение многих лет мышление было предметом интенсивного изучения, особенно в 1960—80-х гг. В философии в эти годы сложилось несколько плодотворно работавших школ в данной области. Школа диалектической логики, ориентированная на наследие Гегеля и К. Маркса, была представлена работами Э. В. Ильенкова, М. Б. Туровского, Ф. Т. Михайлова и др. Методологические вопросы, связанные с изучением мышления как деятельности по использованию разных приемов, разрабатывались в ранних работах А. А. Зиновьева, М. К. Мамардашвили, Б. А. Грушина. Изучение мышления с точки зрения логики научного исследова-

631

МЭМФОРДния и в контексте историзма его форм было представлено работами Б. М. Кедрова, П. В. Копнина, киевской философской школой (М. В. Попович, С. Б. Крымский и др.). Программа изучения содержательно-генетической логики, а затем концепция мыследеятельности были разработаны Г. П. Щед- ровицким и легли в основу руководимого им Московского методологического кружка. Оригинальная концепция развития теоретического мышления на материале исторического развития естественнонаучного знания была сформулирована В. С. Стёпиным. В. С. Библер развил свои исходные диалектико-логические идеи до концепции мышления как диалога разных логик и как культурного феномена. Концепции, связывающие понимание мышления с развитием методологического содержания научного знания, были разработаны в исследованиях В. А- Лекторского, В. С. Швырёва, В. Н. Садовского, Э. Г. Юдина, Б. С. Грязнова, А. П. Огурцова, Е. П. Никитина, М. А. Розова, И. П. Меркулова и др. Особое внимание возможностям применения логики для понимания реальных процессов мышления уделяли Е. К. Вой- швилло, П. В. Таванец, В. А. Смирнов, Е. Д. Смирнова, В. К. Финн и др. В отечественной психологии сложились влиятельные школы, разрабатывавшие проблематику мышления на основе разных теоретических программ и экспериментальных исследований. Толчок для многих таких разработок дал в начале 30-х гг. в своей книге «Мышление и речь» Л. С. Выготский. Отталкиваясь от ряда идей Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьев сформулировал программу экспериментального исследования мышления. Эта линия была продолжена в работах П. Я. Гальперина (концепция формирования умственных действий), В. В. Давыдова (исследование формирования разных видов обобщения в обучении), О. К. Тихомирова (проблема целеполага- ния в процессе мышления) и др. С. Л. Рубинштейн развил теорию мышления как аналитико-синтетической деятельности и как процесса. Эта программа получила дальнейшее развитие в теоретических и экспериментальных исследованиях А. В. Брушлинского, К. А. Славской и др. Лит.: Поппер К. Эпистемология без познающего субъекта.— В кн.: Поппер К Логика и рост научного знания. М, 1983; Кун Т. Структура научных революций. М., 1977; Фуко М. Слова и вещи. М., 1977; Райл Г. Понятие сознания. М, 2000; Пиаже Ж. Психология интеллекта. — В кн.: Пиаже Ж. Избр. психологические труды. М., 1969; Брунер Дж. Мышление.— В кн.: Брунер Дж. Психология познания. М., 1977; Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса. М., 1960; Он же. Диалектическая логика. М., 1984; Михайлов Ф. Т. Общественное сознание, самосознание индивида. М., 1980; Туровский М. Б. Труд и мышление. М., 1963; Зиновьев А. А. Восхождение от абстрактного к конкретному. О логической природе восхождения от абстрактного к конкретному— В кн.: Философская энциклопедия, т. 1. М., 1960; Он же. Логика науки. М., 1971; Мамардашвили М. К. Формы и содержание мышления. М., 1968; Трушин Б. А. Очерки логики исторического исследования. М., 1961; Кедров Б. М. Проблемы логики и методологии наук.— Избр. труды. М., 1990; Копнин И В. Диалектика, логика, наука. М., 1973; Щедровицкий Г. П. Избр. труды. М., 1995; Он же. Философия. Наука. Методология. М., 1997; Стёпин В. С. Теоретическое знание. М., 2000; Библер В. С. Мышление как творчество. М., 1975; Он же. От науко- учения к логике культуры. М., 1991 ; Лекторский В. А. Субъект, объект, познание. М., 1980; ШвырёвВ. С. Методологический анализ науки.— В кн.: Философия, методология, наука. M., I972; Он же. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1972; Он же. Живое созерцание и абстрактное мышление, эмпирическое и теоретическое знание и познание.— В кн.: Теория познания в 4 т., т. 3. М., 1993; Садовский В. Н. К целостной концепции искусственного интеллекта.— В кн.: Искусственный интеллект и проблемы организации знаний. Сборник трудов ВНИИСИ, вып. 8. М., 1991; Юдин Э. Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М., 1997; Грязное Б. С Логика, рациональность, творчество. М., 1982; Огурцов А. И Дисциплинарная структура науки. М., 1988; Никитин Е. П. Открытие и обоснование. М., 1988; Розов М. А. Проблема эмпирического анализа научных знаний. Новосибирск, 1977; Меркулов И. П. Метод гипотез в истории научного познания. М., 1984; Войшвилло Е. К. Понятие как форма мышления. Логико-гносеологический анализ. М., 1989; Таванец П. В. Вопросы теории суждения. М., 1955; Горский Д. П. Проблемы общей методологии науки и диалектической логики. М., 1966; Смирнов В. А. Логические методы анализа научного знания. М., 1987; Смирнова Е. Д. Логическая семантика и философские основания логики. М., 1987; Финн В. К Интеллектуальные системы: проблемы их развития и социальные последствия.— В кн.: Будущее искусственного интеллекта. М., 1991; Выготский Л. С. Мышление и речь.— В кн.: ВыготскийЛ. С. Собр. соч. в 6 т., т. 2. М., 1982; Леонтьев А. Н. Мышление.— В кн.: Философская Энциклопедия, т. 3. М., 1964; Гальперин П. Я. Развитие исследований по формированию умственных действий.— В кн.: Исследование мышления в советской психологии. М., 1966; Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. М., 1972; Тихомиров О. К Структура мыслительной деятельности человека. М., 1969; Рубинштейн С Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958; Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование. М., 1979; Абульханова-Славская К. А. Мысль в действии. М., 1967; Cohen Н. Kants Theorie der Erfahrung. В., 1925; Harman G. Thought. Princeton, 1973; FodorJ. The Language of Thought. N.Y., 1975; Ryle G. On thinking. N. Y, 1979; Dennet D. Artificial Intelligence as Philosophy and as Psychology, in: Dennet D. Brainstorms. Cambr. (MA), 1981; Ibid. Fast Thinking, in: Dennet D. The Intentional Stance. Cambr. (MA), 1987; SearieJ. Minds, Brains and Science. Cambr, 1985. В. А. Лекторский

МЭМФОРД(Mumford) Льюис (19 октября 1895, Флашинг, Нью-Йорк — 1990) — американский философ и социолог, историк цивилизации, специалист в области теории и истории архитектуры, фадостроительства и урбанизма. В 1934 Мэмфорд опубликовал исследование «Техника и цивилизация» («Technics and Civilization»), в котором изложил оптимистическо-технократическую концепцию развития всемирной истории и культуры. В качестве критерия периодизации развития техники Мэмфорд выделяет исторически оформившиеся крупные технологические комплексы, в основе которых лежит тот или иной вид используемой энергии. Мэмфорд выделяет три периода: эотехнический, палеотехнический и наступающий неотехнический. Вид используемой энергии определяет специфику данного исторического периода, накладывает печать на структуру социального и культурного целого, выявляет человеческие возможности и цели общества. Так, экологическая (естественная) энергетика эотехнической фазы (сила воды и ветра) обусловила длительное (до сер. 17 в.) гармоническое взаимодействие общества с природой. Палеотехническую эру (2-я пол. 17—19 в.), основу которой составляли добыча угля и производство железа, горнодобывающая промышленность, Мэмфорд саркастически определяет как «рудниковую цивилизацию», эру «нового варварства», способствовавшую разрушению природы, отчуждению и угнетению человека, деформации жизненных ценностей. Предпосылкой технического развития этого периода Мэмфорд считает принцип рациональности, иерархическую организацию жизни и др. Современное общество «уперлось в тупики машинизма». Мэмфорд возлагает надежды на рефлексию науки и на поворот всего социально-культурного комплекса к человеку, что связывается прежде всего с лидерством биологии, подъемом фадостроительства, с реализацией масштабных архитектурных замыслов, воплощающих утопии

632

мэн-цзы «города будущего». Мэмфорд рассматривает архитектуру как важнейший фактор создания новых форм социальной жизни и нового мировоззрения. Вместе с тем Мэмфорд с тревогой констатирует, что новые тенденции не обретают соответствующей социально-институциональной формы. «Мы живем между двумя мирами: умершим — и другим, которому все не удается родиться» (Technique et civilisation. P., 1950, p. 235). «Мы только использовали наши машины и нашу мощь для воспроизводства феноменов, которые возникли под эгидой капиталистического и милитаристского предпринимательства» (там же, р. 236). Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, рост военно- промышленного комплекса, атомный шантаж привели Мэм- форда к пессимизму и антитехницизму, к идее о необратимости гибельного пути, по которому пошла современная цивилизация. Эта концепция нашла свое выражение в работе «Миф машины. Техника и развитие человека» («The Myth of the Machine: Technics and Human development», 1966). Исследование первых авторитарных цивилизаций на Ближнем Востоке привело Мэмфорда к идее о том, что «век машин» восходит не к промышленной революции 18 в., а к бюрократической системе управления древнейших деспотий — к прототипу машины, составленной из человеческих элементов, к организации, подчиняющей человеческие массы, к деспотии, когда человек становится частичкой общего механизма. Мегамашина — это, собственно, гигантский механизм авторитарных цивилизаций. Главная тенденция подобного развития — перерождение культуры под знаком тотального политико-технического господства. На первый план выдвигаются идеологические и политические аспекты развития техники (именно эти идеи были восприняты Г. Маркузе, Ю. Хабер- масом, настаивавшими на «политической интенциональнос- ти» техники). Согласно Мэмфорду, техника не была отделена от искусства. Подчеркивая связь и различия между техникой и искусством, их роль в человеческой культуре, он видит в искусстве и технике две необходимых стороны культуры, хотя в современном мире духовная жизнь человека сведена к обслуживанию техники. В истории техника и искусство находились в единстве, однако сейчас между ними — все углубляющаяся пропасть: техника становится безличной, искусство — невротическим. Дегуманизацию жизни повлекло за собой развитие горнодобывающей промышленности и военного дела. С ними связаны загрязнение и разрушение среды, все более безжалостное уничтожение человеческих жизней. Согласно Мэмфорду, техника должна стать человекоразмерной. Мэмфорд выступал против «холодной войны», за демократические традиции, оставаясь одним из наиболее видных представителей гуманистической, антимилитаристской мысли 20 в. Социальная утопия и критика Мэмфордом современного капитализма оказали влияние на социальную философию Франкфуртской школы (Г. Маркузе, Э. Фромма и др.). Многие идеи Мэмфорда нашли продолжение в программах Римского клуба. Соч.: Technics and Civilization. N.Y., 1934; The Condition of Man. N.Y, 1944; In the Name of Sanity. N.Y., 1954; Art and Technics. L., 1952; Technics and the Nature of Man.— В кн.: Philosophy and Technology. N. Y, 1972; От бревенчатого дома до небоскреба. M., 1936; Техника и природа человека.— В кн.: Новая технократическая волна на Западе. М., 1986, с. 225-240. Лит.: Араб-Оглы Э. А. В утопическом антимире — В кн.: О современной буржуазной эстетике, вып. 4. М., 1976; Тавризян Г. М. Техника, культура, человек. М., 1986. Г. М. Тавризян МЭН-ЦЗЫ (Мэн Кэ, Мэн Цзы-юй) [около 372 до н. э., царство Цзоу (ныне провинция Шаньдун) —289 до н. э.] — философ, политик, педагог, второй после Конфуция идеолог раннего конфуцианства (получил титул «Второго совершен- номудрого» — «Я шэн»). Происходил из рода крупного сановника царства Лу. Получил хорошее образование у учеников внука Конфуция Цзы Сы. Много странствовал в надежде добиться понимания у правителей царств и осуществить свои взгляды на практике. Проповедовал свое учение в Академии «Цзися». Политическая карьера Мэн-цзы оказалась неудачной: ему удалось лишь однажды занять пост советника (319—301 до н. э.). Вернувшись на родину, занялся педагогической деятельностью. Беседы Мэн-цзы с учениками легли в основу составленного ими памятника «Мэн-цзы». Взгляды Мэн-цзы составили впоследствии основу конфуцианской концепции политического управления обществом, в которую он ввел экономические и философские компоненты. Центральным моментом его учения являлась идея «человеколюбивого правления» («жэнь чжэн»), имевшая три аспекта. Во-первых, разделение всех жителей Поднебесной на «управляющих» «благородных мужей» («цзюнь-цзы») и «управляемых» простолюдинов («шу минь»). «Те, кто напрягают свой ум, управляют людьми. Те, кто напрягают свои мускулы, управляются (другими). Управляемые содержат тех, кто ими управляет... Такова общая для всех справедливость в Поднебесной» («Мэн-цзы»). Во-вторых, необходимость заботы о народе со стороны правителей, обусловленной тем, что «народ является главным (в Поднебесной), за ним следуют духи Земли и злаков, а государь уступает им всем по значимости». «Человеколюбивое правление» включало в себя «размежевание полей» — наделение земледельцев равными наделами и обеспечение их «постоянным занятием и имуществом» как условие воспитания у народа «добрых чувств»; внедрение системы «колодезных полей», согласно которой крестьяне обязаны были сначала обрабатывать «общее поле» («поле князя»), а затем — собственные наделы и платить с них налоги. В-третьих, учреждение системы образования народа, целью которой было призрение немощных и нравственное воспитание подданных. Концепция Мэн-цзы о врожденной «доброй природе» человека стала основой этической системы конфуцианства. Согласно этой концепции, человеку изначально присущи «четыре добродетели» (см. Сыаэ): человеколюбие, чувство долга, благопристойность и мудрость. Человек наделен также врожденным «знанием блага» (см. Ляп нжи) и врожденными «благими способностями», которые позволяют ему «познать Небо и его веления», добиться слияния воедино Неба и человека, «охватить сердцем-разумом всю тьму вещей». Мэн-цзы считал Небо (см. Тянь) — верховное одухотворенное начало всего сущего — обладателем нравственного совершенства, или «искренностью», «истинностью» (см. Чэн). «Искренность — путь Неба, размышления об искренности — путь человека» («Мэн-цзы»). Т. о., понятие нравственности приобретало онтологический смысл. Мэн-цзы впервые в конфуцианской философии поставил вопрос о соотношении чувственного и рационального начал. Первенство он отдавал «сердцу» (синь, в данном случае — орган мышления, «разум»), считая функцию органов чувств второстепенной, «зависящей от вещей». Лишь «сердце-разум» способно познать принцип вещей, в то время как органы чувств «отражают» вещи. Энергетическое начало в человеке —

633

мэтьюс ци-пневму — Мэн-цзы рассматривал как второстепенное по отношению к «воле»: «Воля руководит ци, а ци наполняет тело». «Мэн-цзы» впоследствии вошло в состав конфуцианского «Четверокнижия». Соч.: Мэн-цзы чжэн и («Мэн-цзы» в правильном толковании). — В кн.: Чжу цзы цзи чэн, т. 1. Шанхай, 1935; «Мэн-цзы».— В кн.: Древнекитайская философия, т. 1. М., 1972; The Book of Mencius.— В кн.: A Source Book in Chinese Philosophy, transi, and compiled by Wing-tsit Chan. Princeton, 1973. Лит.: Быков Ф. С. Зарождение политической и философской мысли в Китае. М., 1966. В. Ф. Феоктистов

МЭТЬЮС(Mathews) Шейлер (26 мая 1863, Портленд,

США— 23 октября 1941, Чикаго) — американский теолог- модернист, ближайший соратник У. Раушенбуша. Обучался в богословских колледжах Уотервиля и Ньютона, в Берлинском университете. Преподавал в теологическом колледже Уотервиля ( 1887—94), на богословском факультете Чикагского университета (1894—1908), деканом которого оставался до своей отставки (1908—33). Мэтьюс принадлежал к радикальному крылу социальных евангелистов, которые в своих теологических исследованиях ориентировались на научные методы и современное философское знание. Он детально разработал основные идеи социального евангелизма, прежде всего концепцию мирной «революции духа» как средства преобразования всех общественных отношений и построения Царства Божиего на земле. Особый интерес представляет его позиция в обосновании экзегетики либеральной теологии — «Вера модернизма» («The Faith of Modernism», 1924). Модернист, как и фундаменталист, подчеркивает Мэтьюс, убежден в божественном духновении Писания, но «духновении людей, а не слов». «Не наша религия возникла из Библии, а Библия возникла из нашей религии». Священное Писание — это заслуживающее полного доверия свидетельство (record) религиозного опыта, существовавшего в библейские времена как эмпирическая данность, как совокупность специфических верований, установок, упований, легенд, мифов, зафиксированных в различных литературных текстах, наиболее ценные и репрезентативные из которых в результате строгого, критического отбора были включены в состав Писания. А поэтому, чтобы определить, как пользоваться Библией, необходимо осуществить обоснованное, соответствующее методам и достижениям современной исторической науки «различение слов Библии и учения Библии». Лишьтакой критический подход и осмысливание священных текстов делает нас прямыми наследниками истинной веры людей апостольского времени, «сердца которых нашел Бог, указав им путь к спасению». Столь решительная апелляция к научно обоснованным методам изучения Библии таила в себе огромную опасность для традиционного догматического богословия, что наглядно проявилось в последние полвека (Д. Бонхёффер, Д. А. Робинсон, П. Тиллих, теология контекстуальная). Соч.: Социальное учение Иисуса Христа. Опыт христианской социологии. СПб., 1911; The Messianic Hope in the New Testament, 1905; The Spiritual interpretation of History, 1916; Creative Christianity, 1936. Л. Н. Митрохин

МЮНСТЕРБЕРГ(Munsterberg) Гуго (1 июня 1863, Данциг — 16 декабря 1916, Кембридж, США) — немецкий психолог и философ. С 1882 изучал медицину в Женеве, затем — в Лейпциге, где под влиянием Вундта занялся экспериментальной психологией. В 1892 по рекомендации Джеймса становится профессором Гарвардского университета (США), создает там институт экспериментальной психологии, занимается также психологической эстетикой и психологией животных. Риккерт пробудил в Мюнстерберге склонность к систематизации, а также интерес к проблеме ценности. Большое влияние на него оказала также философия Фихте, которую он пытался соединить с современной ему физиологией. Обширный план Мюнстерберга включал создание общего психологического учения, психологии индивидуума, социальной психологии, учения о душе, психологии культуры и психотехники (осуществлен лишь частично). Психология отличается от естественных наук тем, что имеет дело с объектами, существующими только для субъекта; физический и психический объекты одинаково познаваемы, психическое переживание является непосредственным. Мюнстерберг разделял гипотезу психофизического параллелизма. В Америке экспериментальная психология Мюнстерберга дала начало психологии экономики и психотехнике. Соч.: Beitrage zur experimentellen Psychologie Hefte 1—4. Freibuig, 1889-92; Aufgaben und Methoden der Psychologie 1891-1892; Psychology and Life. Boston, 1899; Grundzuge der Psychologie, Bd. 1—2. Lpz., 1900, 2 Aufl., 1918; Philosophie der Werte, 1908, 2 Aufl, 1924; Psychology and Industrial Efficiency. L.—Boston—N. Y, 1912 (на нем. яз.: Psychologie des Wirthschaftslebens 1912, 2 Aufl., 1922); Psychology, General and Applied. N. Y., 1914; в рус. пер.: Психология и учитель, 2-е изд. М., 1915; Психология и экономическая жизнь, 2-е изд. М., 1924; Психотехника. СПб., 1998. И. А. Михайлов

МЮНЦЕР(Munzer) Томас (около 1490, Штольберг, Гарц — казнен 27 мая 1525) — идеолог и руководитель народной Реформации в Германии, предводитель крестьян и городской бедноты в Крестьянской войне (1524—25). Проявил себя сначала сторонником М. Лютера, затем в Цвиккауских проповедях (1520) занял особую позицию в антикатолицизме, порвав с лютеранством. Нравственным мотивом его богословской и политической деятельности было сочувствие «позору и бедствиям своего народа» и ненависть к его угнетателям — светским и духовным властителям, которых он считал развратителями мира, врагами божественного порядка. Под непосредственным руководством Мюнцера разыгрались самые серьезные события Крестьянской войны — восстания в Тюрингии. Потерпев поражение под Франкенхаузеном, Мюнцер попал в плен, подвергся жестоким пыткам и был казнен. Идейную основу для народного движения Мюнцер черпал из мистических учений средневековья, прежде всего Иоахима Флорского. Восприняв от гуситов религиозный пафос борьбы с мировым злом, он в «Пражском манифесте» (1523) изложил на трех языках свое толкование Реформации в духе революционной традиции таборитов. Религиозно-философские взгляды Мюнцера, окончательно сформировавшиеся в 1522—24, прямо ориентированы на социально-политическую, революционную деятельность. Они изложены в главных его произведениях 1524: «Hochverursachte Schutzrede und Antwort» («Вынужденная защитительная речь»), «Ausgedruckte Entblossung des falschen Glaubens» («Разоблачение ложной веры»). Protestation oder Entbietung» («Протест или призыв»), «Die Furstenpredigt» («Проповедь перед князьями»). Их главный пафос — преодоление средневеко во-схоластического разума и обретение свободного, самостоятельного разума, способного к постижению высшей истины и действенному претворению ее в земной жизни. Ибо, как

634

МЮНЦЕРсчитал он, веками приученный в католицизме к услужению теологии, философский разум и в протестантизме оставался сервильным, нетвердым в суждениях, путающимся и греховным. Лютер только оттеснил этот разум от веры, но не преобразовал, как не реформировал и схоластическую философию. Лютеранские теологи продолжали пользоваться тем же схоластическим разумом, за связь с которым они клеймили католическое богословие. Мюнцер стремился глубже укоренить и воспламенить религиозное чувствование в сердце христианина, возвысить веру до совершенной уверенности, до знания, до разумного понимания. Переход от протестантизма к «новому разуму» он видел на пути сосредоточения веры, очищения ее вплоть до полного подавления всей той прежней рассудочности и «разумности», которая продолжала раболепно оправдывать существующие порядки или примиряться с ними. Так, говорил Мюнцер, по недостатку «натиска» веры, из-за недостаточного неистовства и «безумства» ее лютеранство смирилось с безбожным «человеческим» порядком на земле. Обозначился дуализм жизни духовной и светской. Он, напротив, требовал единого принципа для обеих сфер — для жизни земной и жизни небесной: всю свою жизнь христианин должен определять только открывающейся ему волей Божьей, т. е. высшей справедливостью, и не склоняться перед произволом и безбожием светских правителей. Законы царства Божия следует обратить в государственные постановления, равенство людей перед Богом — в равенство на земле. Преисполненный верою, подлинность которой испытывается «как золото в огне», христианин приходит к твердому убеждению, что в нем, ревнителе дела Божьего, действует начало истинное и универсальное и что представлявшееся в его поступках «безумием» с точки зрения того прежнего робкого и неуверенного ума, от которого он теперь отрешился, есть, напротив, проявление подлинного божественно-возвышенного разума. Он различает два разума. Один — разум «безбожников», собственно конечный человеческий рассудок, порочный, низменный, служащий «нашей разбойничьей природе», человеческому своекорыстию и эгоизму; другой — разум всеобщий, божественный, он не служит ничьему частному интересу, а направлен только к всеобщей цели. Истинное откровение, которое несет в себе вера, и есть этот высший разум. Рожденный в «истинной вере», обновленный разум уже не слуга, а дитя ее. Сакральный в своем происхождении, он не нуждается ни в каком внешнем авторитете. Тем самым Мюнцер исходит из представления о священстве человеческого разума, воодушевлявшего многих мыслителей Нового времени — философов 17 и просветителей 18 в. Мистика у Мюнцера заключает в себе демистифицирующий, рациональный смысл: через максимализм веры она ведет к достоверному и прочному знанию. Соч.: Schriften und Briefe. Kritische Gesamtausgabe. Gulersloh, 1968. Лиг.: Циммерман В. История Крестьянской войны в Германии, 2 т. М., 1937; Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии.— Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2, т. 7, с. 343—437; Смирин M. M. Народная реформация Т. Мюнцера и великая Крестьянская война, изд. 2. М., 1955: Штекли А. Э Т. Мюнцер. М„ 1961 ; Block Е. Т. Munzer als Theologe der Revolution. В., 1960. В. В. Лазарев

ОСНОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

ГОРОДАК. - Киев Л. — Ленинград М — Москва М—Л. — Москва—Ленинград Пг. — Петроград СПб. — Санкт-Петербург В. — Berlin Bait. — Baltimore Bdpst. — Budapest Berk. — Berkeley Brux.— Bruxelles Bue. — Bucuresti Cambr. — Cambridge «ВФ» — «Вопросы философии» Лебедев. Фрагменты — Фрагменты ранних греческих философов, ч. 1: От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики, издание подготовил А. В. Лебедев, М., 1989. Столяров. Фрагменты — Фрагменты ранних стоиков, перевод и комментарий А. А. Столярова, т. 1—2. M., 1998-2000-. ANRW т- Aufstieg und Niedergang der romischen Welt. Geschichte und Kultur Roms im Spiegel der neueren Forschung, hrsg. W. Haase, H. Temporini, Teil I—II. В., 1972—1999-. CAG — Commentaria in Aristotelem Graeca, edita consilio et auetoritate Academiae Litterarum Regiae Borussicae, v. 1-23. Berolini, 1882-1909. Supplementum, v. 1-3, 1885-1903 (1960-1961). DK l-ll—Diels H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker (griechisch und deutsch), 6 Aufl. В., 1951-1952. GGP — Grundriss der Geschichte der Philosophie, begrundet von F. Ueberweg. Vollig neubearbeitete Ausgabe. Die Philosophie der Antike, hrsg. v. H. Flashar. Basel — Stuttg., 1983—1994. MPG — MigneJ. P Patrologiae cursus completus, series I: Ecclesia graeca, v. 1—167. P., 1857—1912. MPL — Migne J. P Patrologiae cursus completus, series II: Ecclesia latina, v. 1—221 (218—221 Indices). P., 1841-1864. RE —Paulys Real-Encyclopadie der classischen Altertumswissenschaft. Neubearbeitung hrsg. v. G. Wissowa, W. Kroll u. a. Reihe 1, 2 (nebst Supplement 1 ff.), 1894—. SVF — Stoicorum veterum fragmenta, collegit I. ab Arnim, v. 1—4 (v. 4 Indices). Lipsiae, 1921—24 (repr. Stutgardiae, 1968). Другие античные и средневековые источники даются в общепринятой международной системе сокращений. Chi. — Chicago Cph. — Copenhagen Fr./M. — Frankfurt am Main Gen. — Geneve Gott. — Gottingen Hamb. — Hamburg Hdlb. - Heidelberg 1st. — Istland L. — London Los Ang. — Los Angeles Lpz. — Leipzig Mass. — Massachusetts Мех. — Mexico Mil. — Milano Munch. — Munchen N.Y.-New York Oxf. — Oxford P. — Paris Phil. — Philadelphia S.F. — San Francisco Stockh. — Stockholm Stuttg. — Stuttgart Tub. — Tubingen W. - Wien Warsz. — Warszava Z. — Zurich

ИЗДАНИЯНовая философская энциклопедия: В 4 т./Ин-т Н68 философии РАН, Нац. общ.-научн. фонд; Научно- ред. совет: преде. В. С. Степин, заместители преде: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огур- цов.-М.: Мысль, 2010-ISBN 978-2-244-01115-9. T. IL- 2010 - 634, [2] с. - ISBN 978-2-244-01117-3. Новая философская энциклопедия дает обзор мировой философии во всем богатстве ее основных понятий, произведений, исторических традиций, школ, имен, обобщает достижения российских и зарубежных философских исследований за последние десятилетия, является самым полным в отечественной литературе сводом философских знаний на рубеже тысячелетий. Энциклопедия содержит около пяти тысяч статей, авторами которых являются более четырехсот известных ученых — специалистов в различных областях философии. При подготовке данного издания внесены некоторые уточнения и дополнения. В частности, в первом томе помещена статья, посвященная 80-летию Института философии РАН в четвертом - именной указатель по всем томам.

УДК1(031)

ББК87я2 Справочное издание

НОВАЯ ФИЛОСОФСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ

ТОМИЕ—M Оформление художника 77. M Ершовой Художественный редактор Е. М. Омельяновская Технический редактор В. Н. Корнилова Корректор Т. И. Орехова Подписано в печать 15.10.2009. Формат 84х Ю8716 - Бумага офсетная № 1. Гарнитура «NewtonC». Печать высокая. Усл. печ. листов 67,20. Учетно-издат. листов 105,58. Тираж 5000 экз. Заказ № 7926. Издательство «Мысль». 117071. Москва, В-71, Ленинский проспект, 15 Отпечатано в ОАО «Можайский полиграфический комбинат». 143200, г. Можайск, ул. Мира, 93. Издательство ИРИСЭН представляет: ДжонКИГАН Война в человеческой истории 2010 Военная мысль Мартин ван КРЕВЕЛЬД Трансформация войны 2005 т RVAT Как Католическая церковь создала западную onOQ омас дс цивилизацию Либеральные реформы при нелиберальном История Стивен УИЛЬЯМС режиме: создание частной собственности 2009 у в России, 1906—1915 Фридрих фон ХАЙЕК Судьбы либерализма в XX веке 2009 Том БЕТЕЛЛ Собственность и процветание 2008 Джеффри БЕСТ Право и война после 1945 года 2010 Мешт^ени^Ые МаРтин ван КРЕВЕЛЬД Американская загадка 2008 Томас ШЕЛЛИНГ Стратегия конфликта 2007 Бертран де Жувенель О власти 2010 Р fi ХИГГГ Кризис и Левиафан: Важнейшие эпизоды роста on 10 еРт американского правительства Жюльен БЕНДА Предательство интеллектуалов 2009 т-г п - т/лл-сал\7 Политическая философия австрийской школы: оллл Политическая Раимондо КУБЕДДУ К. Менгер, Л. Мизес, Ф Хайек 2009 наука К. Странная смерть марксизма: европейские Пол ГОТФРИД левые 2009 в новом тысячелетии Роберт НОЗИК Анархия, государство и утопия 2008 Мартин ван КРЕВЕЛЬД Расцвет и упадок государства 2006 Бруно ЛЕОНИ Свобода и закон 2008 Право ЛонФУЛЛЕР Мораль права 2007 Фридрих фон ХАЙЕК Право, законодательство и свобода 2006 Гельмут ШЁК Зависть 2008 Социология Роберт НИСБЕТ Прогресс: истории идеи 2007 Эдвард ЛЬЮС Вопреки богам: Странный подъем № НА современной Индии Верной СМИТ Экспериментальная экономика 2008 Уэрта де СОТО Социализм, экономический расчет * ** и предпринимательская функция Экономика Дипак ЛАЛ Непреднамеренные последствия 2007 Олаф ГЕРЗЕМАНН Ковбойский капитализм 2006 Бринк ЛИНДСИ Глобализация: повторение пройденного 2006 Доминик АРМЕНТАНО Антитраст против конкуренции 2005 Лоренс КОТЛИКОФФ Пенсионная система перед бурей 2005