НАШЕ ВРЕМЯ

…человек осужден быть свободным…

Будильник показывал 23.55. Хильда лежала в постели и смотрела в потолок, стараясь вызвать у себя поток свободных ассоциаций. Всякий раз, когда их цепь прерывалась, она спрашивала себя, в чем дело.

Не пытается ли она вытеснить что-то в бессознательное?

Если бы ей удалось полностью отключить цензуру, возможно, она бы стала грезить наяву. От этой мысли Хильде сделалось не по себе.

По мере того как она расслаблялась, отдаваясь нахлынувшим мыслям и образам, ей все больше казалось, что она находится в усадьбе Майорстуа — либо на берегу озера, либо в лесу.

Что там замышляет Альберто? Собственно, это папа замыслил, что Альберто что-то замышляет. А знал ли он, что у Альберто на уме? Может быть, папа пытался настолько ослабить вожжи, чтобы финал оказался неожиданностью для него самого?

Страниц в рукописи оставалось совсем мало. Не заглянуть ли в конец? Нет, это будет нечестно. И потом, Хильда совершенно не была уверена, что развязка сюжета уже определена.

Почему ей пришла в голову такая мысль? Ведь папка лежит рядом, и отец не сумеет ничего в нее добавить. Разве что Альберто натворит что-нибудь без его ведома. Придумает какой-нибудь сюрприз…

Хильде нужно и самой позаботиться о сюрпризах. Ее-то отец не контролирует. И все же сама ли она контролирует себя?

Что такое сознание? Одна из величайших загадок Вселенной? Что такое память? Что заставляет нас помнить все, что мы когда-либо видели и чувствовали?

Каким образом мы каждую ночь навеваем себе причудливые сны?

В задумчивости Хильда время от времени закрывала глаза и однажды забыла их открыть.

Она заснула.

Когда ее разбудил пронзительный крик чаек, часы показывали 6.66 [53]. Смешная цифра, а? Хильда встала с кровати, подошла к окну и окинула взглядом залив. Она делала это по привычке и летом, и зимой.

И вдруг у нее в голове словно вспыхнула радуга. Хильда вспомнила свой необычный сон: и яркими красками, и четкостью образов он скорее походил на явь…

Ей снилось, как приезжает из Ливана папа, и весь сон был словно продолжением сна Софии, когда та нашла на причале золотой крестик.

Хильда сидела на мостках — точь-в-точь как София в своем сне. И вдруг до нее донесся слабый голосок: «Меня зовут София!» Хильда застыла на месте, пытаясь определить, откуда слышится этот замирающий голос. Казалось, у нее над ухом пищит крохотное насекомое: «Значит, ты слепая и глухая». В следующий миг в сад вошел папа в форме сил ООН. «Хильдемур!» — позвал он. Хильда помчалась к папе и кинулась ему на шею. На этом сон кончился.

Она вспомнила несколько строк из стихотворения Арнульфа Эверланна:

Меня пробудил удивительный сон,
В котором мне голос звучал, приглушен,
Как глухо журчит подземный ручей.
Я тут же вскочил: «Откуда ты, чей?»

Пока Хильда стояла у окна, в комнату вошла мама.

— Привет! Ты уже совсем проснулась?

— Не знаю…

— Я вернусь, как всегда, около четырех.

— Отлично.

— Желаю тебе хорошего начала каникул, Хильда.

— Счастливо!

Услышав захлопнувшуюся за мамой входную дверь, Хильда шмыгнула обратно в кровать и раскрыла папку.

«…Я нырну поглубже в майорово подсознание, София, и останусь там до нашей следующей встречи».

Ага, вот тут! Хильда принялась читать дальше. На ощупь страниц в папке оставалось совсем не много.

Когда София вышла из Майорстуа, на берегу озера еще виднелись Дональд Дак и другие герои Диснея, которые по мере ее приближения словно рассеивались в воздухе. Во всяком случае, не успела она подойти к лодке, как их и след простыл.

И в лодке, и потом, уже затащив ее в заросли тростника, София строила рожи и размахивала руками: старалась отвлечь майора, чтоб Альберто мог без посторонних глаз посидеть в Майорстуа.

Добежав до тропинки, она сделала несколько диких прыжков и стала изображать марионетку, которую дергают за ниточки. Вскоре, чтобы майору не наскучило наблюдать за ней, она еще и запела.

На полпути София остановилась поразмышлять, какой план вынашивает Альберто. Поймав себя на этом, она от угрызений совести полезла на дерево.

София забралась почти на самую верхушку, попробовала спуститься — и обнаружила, что самой ей не слезть. Она, конечно, не собиралась так легко сдаваться и готовилась предпринять новые попытки, но не могла же она просто сидеть на дереве, переводя дух. Тогда майору наскучит смотреть на нее, и он переключится на Альберто и его занятия.

София замахала руками, закукарекала и, наконец, запела на тирольский манер. Учитывая, что это был ее первый в жизни опыт, София осталась вполне довольна результатом.

Она снова попыталась слезть с дерева, но поняла, что застряла безнадежно. И тут, откуда ни возьмись, появился упитанный гусь, который сел на ветку рядом с Софией. После нашествия диснеевских героев София ни капельки не удивилась, когда гусь заговорил.

— Меня зовут Мортен[54], — сказал он. — Вообще-то я домашний, но сейчас я прилетел из Ливана со стаей диких гусей. Похоже, тут кто-то нуждается в помощи.

— Ты не можешь мне помочь, ты слишком маленький, — ответила София.

— Никогда не надо спешить с выводами. Может, это барышня слишком большая?

— Какая разница?

— Да будет тебе известно, что я пронес над всей Швецией одного деревенского мальчика. Его звали Нильс Хольгерссон.

— Мне же пятнадцать лет!

— А Нильсу было четырнадцать. Годом меньше, годом больше — не все ли равно?

— Как ты умудрился поднять его?

— Ему дали затрещину, от которой он грохнулся в обморок. А пришел в себя уже мальчиком с пальчик.

— Тогда дай и мне затрещину! Не могу же я сидеть тут до скончания века. У меня в субботу философический прием в саду.

— Ой, как интересно! Значит, я попал в философскую книгу. Мы с Нильсом останавливались на ночлег в Морбакке, в провинции Вермланд. Там Нильс познакомился с пожилой женщиной, которая собиралась написать детскую книгу о Швеции. Она хотела сделать ее познавательной и абсолютно правдивой. Услышав о приключениях Нильса, она решила сочинить книгу о том, что он видел, путешествуя с гусями.

— Здорово она придумала.

— Она отчасти сыронизировала, потому что мы и так были героями ее книги.

Легкий удар по щеке… и София превратилась в крошку, дерево — в дремучий лес, а гусь оказался размером с коня.

— Ну вот, можешь садиться, — сказал гусь.

София прошла по ветке и взобралась ему на спину. Теперь, когда она стала крошечной, мягкие гусиные перья не столько щекотали, сколько кололись.

Стоило ей усесться, как гусь взлетел и поднялся высоко над лесом. София увидела озеро и избушку, в которой строил хитроумные планы Альберто.

— Наша обзорная экскурсия подходит к концу, — сказал гусь, усердно работая крыльями.

С этими словами он зашел на посадку у подножия дерева, на которое совсем недавно влезла София. Когда гусь приземлился, София скатилась с его спины. Покувыркавшись в зарослях вереска, она села и с удивлением обнаружила, что обрела свой обычный рост.

Гусь вразвалочку обошел ее кругом.

— Большое спасибо за помощь, — проговорила София.

— Пустяки. Ты, кажется, сказала, что это книжка по философии?

— Это не я сказала, а ты.

— Какая разница? Если б это зависело от меня, я бы с удовольствием попутешествовал с тобой по всей истории философии, как мы с Нильсом странствовали по всей Швеции. Мы бы покружились над Милетом и Афинами, Иерусалимом и Александрией, Римом и Флоренцией, Парижем и Лондоном, Йеной и Хайдельбергом, Берлином и Копенгагеном…

— Спасибо, достаточно.

— Но даже для такого ироничного гуся, как я, было бы весьма затруднительно перелетать из одного века в другой. Куда проще пересекать границы шведских ленов.

С этими словами гусь разбежался — и взмыл в воздух.

София чувствовала себя совершенно разбитой, и все же, пролезая через Тайник, она думала о том, что Альберто должен остаться доволен ее отвлекающим манёвром. За последний час майору явно было не до Альберто. А если он о нем и вспоминал, значит, его ожидает раздвоение личности.

София успела шмыгнуть в дом перед самым маминым носом. Это избавило ее от необходимости объяснять, как она застряла на дереве и как ей помог спуститься говорящий гусь.

После ужина мама с дочкой занялись приготовлениями к празднику. Прежде всего они вытащили с чердака столешницу метра этак в четыре длиной и отнесли ее в сад. Затем пришлось снова лезть на чердак — за козлами, на которых она устанавливалась.

Огромный стол решили накрыть под яблонями. Последний раз его выносили в сад, когда праздновали десятилетие родительской свадьбы. Это было семь лет назад, но София хорошо помнила торжество, на которое собрались все родные и друзья, от мала до велика.

Погоду на субботу обещали замечательную. После страшной грозы, разразившейся накануне Софииного дня рождения, не пролилось ни капли дождя. Тем не менее накрытие стола и украшение сада отложили на утро 23-го. Мама была довольна уже тем, что стол установлен и ждет своего часа.

Вечером они замесили два вида теста и испекли булочки и халы. Угощать решили курицей с салатом. Из напитков — подать кока-колу и фруктовую воду. София очень боялась, как бы кто-нибудь из одноклассников не принес пива. Не хватало только скандалов.

Прежде чем София отправилась спать, мама на всякий случай переспросила, придет ли Альберто.

— Конечно, придет. Он даже обещал проделать философический кунштюк.

— Философический кунштюк? Что это такое?

— Ну… если бы он был фокусником, он бы наверняка показал фокус. Скажем, извлек бы из черного цилиндра белого кролика…

— Опять кролик?

— …но он философ и хочет продемонстрировать свой, особый фокус. Прием у нас, между прочим, будет философический.

— Да, ты за словом в карман не лезешь.

— Может, и ты с чем-нибудь выступишь?

— Непременно, София. С чем-нибудь да выступлю.

— С речью?

— Это секрет. Доброй ночи!

Наутро София проснулась оттого, что мама зашла к ней попрощаться перед работой. Еще она оставила Софии список того, что нужно купить в городе для приема.

Сразу после маминого ухода зазвонил телефон. Это был Альберто, который прекрасно усвоил, когда ее можно застать дома одну.

— Как дела с твоими тайнами?

— Тссс! Ни слова. Не давай ему повода даже задуматься об этом.

— По-моему, я вчера очень удачно отвлекала внимание на себя.

— Молодец.

— Ты хочешь продолжить занятия?

— Потому и звоню. Мы уже дошли до XX века. Теперь тебе будет нетрудно самой ориентироваться в пространстве. Главное было заложить основу. И все же я попросил бы тебя ненадолго прийти, чтобы поговорить о нашем времени.

— Но мне нужно в город…

— Вот и отлично. Я же сказал, что беседа пойдет о нашем времени.

— И что?

— Значит, хорошо находиться именно в этом времени.

— Зайти к тебе домой?

— Ни в коем случае. Тут беспорядок. Я лазил по углам и искал подслушивающие устройства.

— Что ты говоришь…

— На другой стороне Стурторгет появилось новое кафе с французским названием, «CafePierre». Ты знаешь его?

— Да. Когда мне там быть?

— Тебе удобно в двенадцать?

— В двенадцать, в кафе.

— Договорились.

— Пока!

В самом начале первого София заглянула в «Кафе Пьер». Кафе было из новомодных: круглые столики и черные стулья, бутылки вермута с особыми пробками (из которых легко наливать, не разбрызгивая), бутерброды на французских батонах и порционные салаты…

В небольшом помещении София с первого взгляда заметила, что Альберто там нет. Вернее сказать, она заметила это не только с первого, но и со второго, и с третьего взгляда. За столиками сидело много других людей, однако София во всех лицах видела одно: это не Альберто.

Она не привыкла ходить по кафе в одиночку. Может, повернуться и зайти позже проверить, не пришел ли Альберто?

Она подошла к мраморной стойке и заказала чашку чая с лимоном. Получив ее, София села за один из свободных столиков. Она не сводила глаз с двери. Народ входил и выходил, но София отмечала про себя лишь одно: Альберто среди приходящих нет.

Хоть бы газета была в руках, что ли!

Через некоторое время София все же начала поглядывать по сторонам. В двух-трех случаях на ее взгляд ответили. София почувствовала себя барышней. Ей было всего пятнадцать, но могли дать и семнадцать… или, во всяком случае, шестнадцать с половиной.

Задумываются ли эти посетители, для чего живут? Нет, скорее они просто существуют, просто пришли и сели за столики. Все без умолку болтали, сопровождая речь энергичной жестикуляцией, однако разговоры, похоже, шли обо всяких пустяках.

София мгновенно вспомнила Киркегора, который утверждал, что отличительный признак большинства — ни к чему не обязывающая «болтовня». Интересно, эти люди живут на эстетической стадии или что-то все же имеет для них экзистенциальное значение?…

В одном из своих первых посланий Альберто писал о внутреннем сходстве детей и философов. София опять подумала, что боится взрослеть. Вдруг она тоже зароется поглубже в мех белого кролика, которого извлекают из цилиндра Вселенной?

Размышляя, она ни на минуту не спускала глаз с входа. И наконец в дверь неторопливой походкой вплыл Альберто. Несмотря на разгар лета, он был в черном берете и укороченном сюртуке из серой материи в «елочку». Заметив Софию, он решительно направился к ней. Свидание с Альберто в общественном месте, на виду у всех, было для Софии в новинку.

— Уже четверть первого, охламон.

— Это называется академической четвертью[55]. Не могу ли я чем-нибудь угостить фрекен?

Он сел и заглянул Софии в глаза.

— Не знаю, — пожала плечами она. — Разве что булочкой…

Альберто отошел к стойке и вскоре вернулся с чашкой кофе и двумя большими «багетами» с ветчиной и сыром.

— Дорого заплатил?

— Пустяки, София.

— Может, у тебя хоть есть оправдание, почему ты опоздал?

— Нету, потому что я сделал это нарочно. Подробности объясню позже.

Несколько раз откусив бутерброд, Альберто продолжал:

— Сегодня разговор у нас пойдет о XX веке.

— А в нем тоже происходили события философского значения?

— Еще бы, их было столько, что глаза разбегаются. Прежде всего мы с тобой коснемся такого важного течения, как экзистенциализм. Это название объединяет несколько философских школ, для которых основу основ составляло экзистенциальное положение человека. В XX веке «философия существования» стала едва ли не доминирующей. Многие философы существования, или экзистенциалисты, исходили из Киркегора, а также из Гегеля и Маркса.

— Понятно.

— Еще одним видным философом, который приобрел особое значение в XX веке, был немец Фридрих Ницше, живший с 1844-го по 1900 год. Ницше по-своему реагировал на философию Гегеля и немецкий «историзм». Анемичному интересу к истории и тому, что он называл христианской «рабской моралью», Ницше противопоставлял самое жизнь. Он хотел предпринять «переоценку всех ценностей», чтобы слабые не мешали жизни сильных. Согласно Ницше, как христианство, так и философская традиция отворачивались от реального мира, указуя либо на «небеса», либо на «мир идей». Но тот мир, который они считали «настоящим», на самом деле лишь «совокупность иллюзий». «Оставайтесь верны земле, — призывал Ницше, — и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах!»

— Предположим…

— Под большим влиянием и Киркегора, и Ницше находился немецкий экзистенциалист Мартин Хайдеггер. Но мы с тобой уделим основное внимание французскому философу Жану-Полю Сартру, который родился в 1905-м и умер в 1980 году. Именно он был наиболее ярким представителем экзистенциализма — во всяком случае, для широкой публики. Его экзистенциальная философия получила особое развитие в 40-е годы, сразу после Второй мировой войны. Впоследствии Сартр примкнул к марксистскому движению во Франции, хотя ни в какую партию он не вступал.

— Ты поэтому назначил встречу во французском кафе?

— Не буду утверждать, что это получилось случайно. Сартр и сам был завсегдатаем кафе. В таких кафе он, например, встречался со спутницей своей жизни Симоной де Бовуар. Она тоже была философом-экзистенциалистом.

— Женщина-философ?

— Совершенно верно.

— Мне кажется замечательным, что человечество наконец-то становится более цивилизованным.

— Но в наше время появилось и много новых поводов для беспокойства.

— Ты собирался рассказать об экзистенциализме.

— Сартр говорил: «Экзистенциализм — это гуманизм», подразумевая под этим, что экзистенциалисты исходят исключительно из самого человека. Вероятно, следует прибавить, что их гуманизм куда более мрачно смотрит на положение человека, чем гуманизм, с которым мы сталкивались в эпоху Возрождения.

— Почему?

— И Киркегор, и кое-кто из экзистенциалистов XX века были верующими. Сартр же относится к так называемому атеистическому экзистенциализму. Его философию можно рассматривать как безжалостный анализ положения человека после того, как «Бог умер». Выражение «Бог умер» ведет свое происхождение от Ницше.

— Дальше!

— Ключевое слово в философии Сартра то же, что и у Киркегора, «существование», или «экзистенция», однако под «существованием» разумеется не просто пребывание на этом свете. Растения и животные тоже вроде бы тут, тоже обладают бытием, но их не волнует вопрос о том, что оно значит. Человек — единственное живое существо, которое осознает свое существование. По Сартру, физические вещи существуют лишь «в себе», тогда как человек существует и «для себя». Вот почему быть человеком — совсем не то же, что быть вещью.

— Не могу не присоединиться к этой точке зрения.

— Далее Сартр утверждает, что человеческое существование предшествует любому его смыслу. Другими словами, сам факт моего бытия важнее того, что я из себя представляю. «Существование предшествует сущности», — говорил он.

— Сложный тезис.

— Под «сущностью» мы понимаем то, из чего состоит какая-либо вещь, — ее «натуру», или «суть». Но, по Сартру, человек не обладает врожденной «натурой», а потому должен создавать себя сам. Ему приходится создавать свою натуру, или «сущность», так как она не дается ему изначально.

— Кажется, я понимаю, что он имеет в виду.

— На протяжении всей истории философии мыслители пытались ответить на вопрос о том, что такое человек — или какова его натура. По Сартру же выходило, что человек не может опереться на неизменную «натуру», а потому бесполезно и доискиваться «смысла» жизни вообще. Иначе говоря, мы обречены на импровизацию. Мы находимся в положении актеров, которых выпустили на сцену без заранее выученной роли, без текста и даже без суфлера, который бы шептал нам на ухо, что делать. Нужно самим выбирать, как жить.

— Это отчасти верно. Было бы просто чудесно, если бы можно было раскрыть Библию (или, скажем, учебник философии) и прочитать, как нам следует жить.

— Ты ухватила главное. Но, когда человек осознает, что он существует и что со временем ему предстоит умереть, а смысл всего этого постичь невозможно, — тогда, говорит Сартр, возникает страх. Возможно, ты помнишь, что страх присутствовал и в Киркегоровом описании человека в экзистенциальной ситуации.

— Да.

— Сартр также говорит, что человек чувствует себя чужим в мире, не имеющем смысла. Описывая «отчуждение» человека, он одновременно развивает центральные идеи в учениях Гегеля и Маркса. Ощущение чуждости миру создает у человека чувство отчаяния, тоски, отвращения, а также абсурдности существования.

— До сих пор очень многие впадают в «депрессуху» или утверждают, что кругом сплошной «отврат».

— Да, Сартр ведь изображает городского жителя XX века. Возможно, ты припоминаешь, как гуманисты Ренессанса едва ли не с торжеством указывали на свободу и независимость человека. Сартр же видел в свободе человеческое проклятие. «Человек осужден быть свободным, — писал он. — Осужден, потому что не сам себя создал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает».

— Мы никого не просили сотворять нас свободными личностями.

— На этом настаивает и Сартр. Но мы уже стали свободными личностями и из-за своей свободы обречены всю жизнь делать выбор. Мы не можем ориентироваться на какие-то вечные ценности или нормы, поскольку таковых не существует. От этого наш выбор приобретает еще большее значение. Ведь мы несем полную ответственность за свои действия. Сартр подчеркивает, что человек не вправе снимать с себя ответственность за свои поступки. Вот почему мы не можем и отмахиваться от ответственности за собственный выбор объяснениями, что «должны» идти на работу или «обязаны» считаться с определенными ожиданиями общества в отношении нашего образа жизни. Человек, который таким образом вливается в анонимную массу, становится лишенным индивидуальности человеком толпы. Он (или она) бежит от самого себя в обыденную ложь существования. Но свобода налагает на нас обязательство сотворить из себя кого-то, иначе наше существование не будет «подлинным».

— Ясно.

— В неменьшей степени это касается и этического выбора. Мы не имеем права сваливать все на «человеческую натуру», на «слабохарактерность человека» и прочее. Пожилые мужчины иногда начинают вести себя по-свински и еще оправдываются ссылками на «ветхого Адама». Никакого «ветхого Адама» не существует, он всего лишь образ, за который мы хватаемся, чтобы снять с себя ответственность за собственные поступки.

— Нельзя все на свете сваливать на этого несчастного.

— Хотя Сартр утверждает, что в бытии нет изначального смысла, это не значит, что ему нравится такое положение. Он не из тех, кого мы называем «нигилистами».

— Кто такой нигилист?

— Тот, кто отрицает всякий смысл существования и считает все дозволенным. Согласно Сартру, жизнь обязана иметь смысл, для него это императив. Но смысл своей жизни должны создавать мы сами. Существовать — значит творить собственное бытие.

— Ты не мог бы раскрыть это?

— Сартр пытается доказать, что, пока сознание чего-то не почувствовало, его нет, поскольку сознание всегда представляет собой осознание чего-либо. И это «что-либо» поставляется как окружением, так и нами. Мы сами участвуем в определении своих чувств тем, что выбираем вещи, значимые для нас.

— Можешь привести пример?

— Два человека, находящиеся в одном и том же помещении, могут тем не менее по-разному воспринимать его, потому что при восприятии окружающего мы привносим в него собственный смысл (или собственные интересы). Беременной женщине, например, может казаться, что кругом множество беременных. Это не значит, что раньше их не было, просто беременность приобрела для нее теперь особую значимость. Больному могут везде видеться машины «скорой помощи»…

— Понятно.

— Итак, наше собственное бытие определяет и наше восприятие вещей в пространстве. Если для меня что-то неважно, я его просто не вижу. Кстати, пришла пора объяснить, почему я опоздал на свидание с тобой.

— Ты сказал, что сделал это нарочно…

— Позволь мне сначала спросить, что ты увидела, войдя в кафе.

— Прежде всего я увидела, что тебя тут нет.

— Тебе не кажется странным, что ты прежде всего заметила то, чего нет?

— Возможно, но ведь я пришла встретить тебя.

— Для Сартра такое посещение кафе — пример того, как мы «игнорируем», «превращаем в ничто» все, что не имеет для нас значения.

— Ты опоздал, только чтобы это продемонстрировать?

— Да, чтобы ты поняла сей важный тезис философии Сартра. Можешь посчитать это классным заданием.

— Тьфу ты!

— Если ты влюблена и ждешь звонка от предмета своей страсти, ты можешь весь вечер «слышать» только одно: он не звонит. Весь вечер твое сознание не регистрирует ничего, кроме этого. Если ты договорилась встретиться с ним в поезде, а на перроне полно людей, среди которых ты не находишь своего возлюбленного, — ты не видишь их. Они лишь мешают, они несущественны для тебя. Возможно, они даже кажутся тебе неприятными, отвратительными. Они занимают чудовищно много места. Ты замечаешь только, что его среди них нет.

— Ясно.

— Симона де Бовуар пыталась применить экзистенциализм к вопросу о роли мужчины и женщины. Сартр указывал, что человек не может опереться на некую постоянную «натуру». Мы сами создаем из себя тех людей, которыми являемся.

— Так…

— То же самое относится и к нашему восприятию полов. Симона де Бовуар утверждала, что не существует сугубо «женской» или сугубо «мужской» натуры. Наши понятия о них связаны с традицией. Например, бытовало представление, что мужчина обладает «трансцендентальной» натурой, то есть склонностью преступать границы, а потому ищет смысл жизни и свое предназначение за пределами дома. О женщине принято было говорить, что она обладает противоположной жизненной установкой. Женщина «имманентна», то есть стремится быть там, где она есть, а потому привязана к семье, природе и ближайшему окружению. Сегодня мы скорее скажем, что женщину больше, чем мужчину, интересуют «мягкие ценности», иными словами, область чувств и практической жизни.

— Неужели она утверждала такое?

— Да нет, ты меня плохо слушала. Симона де Бовуар утверждала обратное: что мужской или женской натуры не существует и что мужчинам и женщинам следует освободиться от подобных укоренившихся предрассудков, или идеалов.

— Я с ней согласна.

— Ее главный труд вышел в 1949 году под названием «Второй пол».

— Что она имела в виду?

— Она имела в виду женщину, которую в нашем обществе сделали «вторым полом». Субъектом у нас выступает только мужчина, женщина же превращена в его объект. Помимо всего прочего, она таким образом лишена ответственности за собственную жизнь.

— Да?

— Эту ответственность ей нужно отвоевать назад. Она должна снова обрести себя, а не связывать свою личность исключительно с мужчиной. Фактически не только мужчина угнетает женщину, но и женщина угнетает себя, отдавая ответственность за свою жизнь другому.

— Наша свобода и независимость определяются теми рамками, которые мы сами для себя устанавливаем?

— Можно сказать и так. Экзистенциализмом оказались пронизаны литература и театр — начиная с 40-х годов и до сегодняшнего дня. Сам Сартр писал не только романы, но и пьесы. Среди видных экзистенциалистов-писателей следует также назвать француза Камю, ирландца Беккета, румына Ионеско и поляка Гомбровича. Всех их (как и многих других современных авторов) объединяет так называемый абсурд. Особенно часто говорят о «драме абсурда» или «театре абсурда».

— Точно.

— Ты понимаешь, что такое «абсурд»?

— Что-то бессмысленное и нелепое?

— Вот именно. Возникнув в противовес «реалистической драме», «драма абсурда» ставила своей целью показать на сцене бессмысленность бытия и вызвать реакцию публики. Иными словами, никто не собирался поклоняться бессмыслице. Напротив, выставлением и обнажением абсурда — например, в самых обыденных ситуациях — зрителя хотели подтолкнуть к поискам более насыщенного, подлинного существования.

— Продолжай.

— Драма абсурда зачастую изображает самые банальные положения, поэтому ее можно назвать «гиперреалистической». Человек выводится таким, какой он есть.

Но если вывести на театральной сцене, что самым обыкновенным утром происходит в ванной самого обыкновенного дома… зрители начнут смеяться. Этот смех можно толковать как защитную реакцию против узнавания на сцене самих себя.

— Понимаю.

— Драма абсурда может иметь и сюрреалистические черты. Представляемые на сцене люди нередко запутываются в самых невероятных, фантастических ситуациях. Поскольку они воспринимают свое положение безо всякого удивления, удивляться приходится публике — удивляться как раз отсутствию удивления. То же относится и к немым фильмам Чаплина. В его фильмах нередко смешит отсутствие у чаплинского героя удивления по поводу нелепых передряг, в которые он попадает. Зрителя таким образом вынуждают обратиться к самому себе, чтобы найти в глубине своей души что-то более правдивое и истинное.

— Даже странно, что люди часто мирятся со своим положением, никак на него не реагируя.

— Иногда достаточно подумать: я должен из этого выпутаться… пусть даже ты пока не знаешь, как быть дальше.

— Если в доме начинается пожар, нужно бежать оттуда, даже если тебе негде больше жить.

— Естественно. Ты не хочешь еще чаю? Или, может, кока-колу?

— Лучше кока-колу. А ты все равно охламон, что опоздал.

— Как-нибудь переживу.

Альберто вскоре вернулся с бутылкой кока-колы и чашкой «эспрессо». София между тем начала входить во вкус царившего в кафе оживления. И разговоры, которые велись за соседними столиками, больше не казались ей совершенно никчёмными.

Ставя бутылку, Альберто грохнул ею об стол. Многие посетители обернулись.

— Вот мы и подошли к концу пути, — произнес он.

— Ты хочешь сказать, что на Сартре и экзистенциализме история философии заканчивается?

— Нет, это было бы преувеличением. Философия экзистенциализма приобрела огромное влияние по всему миру. Как мы с тобой убедились, она уходит корнями назад, в учение Киркегора, а через него — к самому Сократу. В XX веке пережили расцвет (и обновление) также другие философские течения, которые мы обсуждали раньше.

— Например?

— Например, неотомизм, то есть учение, основанное на идеях Фомы Аквинского. Сюда же относится аналитическая философия (или логический эмпиризм), берущая начало от Юма и английского эмпиризма, а также от Аристотелевой логики. Но доминировал в философии XX века неомарксизм со своими многочисленными ответвлениями. О неодарвинизме и о значении психоанализа мы уже говорили.

— Ясно.

— Последним в этом ряду следует назвать материализм — течение, тоже уходящее корнями в далекое прошлое. Многое из современного научного знания обязано своим происхождением усилиям досократиков. До сих пор, например, продолжается поиск неделимых «элементарных частиц», из которых строится вся материя. До сих пор не найден однозначный ответ на вопрос о том, что такое «материя». Современные естественные науки — в частности, ядерная физика или биохимия — добились столь впечатляющих успехов, что для многих людей познания в этих областях составляют важную часть их мировоззрения.

— Иными словами, старое вперемешку с новым?

— Пожалуй что так. Ведь вопросы, с которых мы начинали этот курс, по-прежнему остаются без ответа. Сартр был прав, утверждая, что на экзистенциальные вопросы нельзя ответить раз и навсегда. Философский вопрос — это по определению такой вопрос, который каждое поколение… да что там поколение — каждый человек должен ставить перед собой заново.

— Получается какая-то безнадега.

— Я бы так не сказал. Может быть, задаваясь подобными вопросами, мы лучше осознаем, что мы живем? Кроме того, испокон веку доискиваясь ответов на самые сложные вопросы бытия, люди находили ясные и четкие ответы на другие вопросы. Из философских размышлений возникли в свое время не только наука и научные исследования, но и техника. Разве не любознательность по поводу границ бытия в конечном счете привела человека на Луну?

— Это точно.

— Когда Армстронг ступил на Луну, он сказал: «Это небольшой шаг для человека, но гигантский скачок для человечества». Делясь своими чувствами по поводу первого шага на Луне, астронавт взял в компанию всех, кто жил до него. Ведь это была не только его заслуга.

— Естественно.

— Нашему времени пришлось столкнуться и с совершенно новыми проблемами, в первую очередь с такой глобальной проблемой, как загрязнение среды. Не случайно одним из важных философских направлений XX века стала экологическая философия. Многие западные экофилософы указывают, что вся западная цивилизация идет по абсолютно ложному пути… более того, что этот путь чреват гибелью для нашей планеты. Они попытались копнуть глубже конкретных случаев загрязнения и уничтожения среды. По их убеждению, неверен сам образ мыслей западного человека.

— По-моему, они правы.

— Экофилософы, например, подвергли сомнению идею развития, которая основывается на главенстве человека: дескать, мы — хозяева природы. Такой способ рассуждения сам по себе может оказаться губительным для всего живого на Земле.

— Просто зло берет, когда думаешь об этом.

— Критикуя подобное мировоззрение, многие экофилософы заимствовали свои идеи у других культур, в частности у индийской. Чтобы вновь обрести хотя бы часть того, что мы утратили, они также изучили образ мыслей и обычаи так называемых «первобытных народов» и туземцев (например, индейцев).

— Ясно.

— В кругах естествоиспытателей за последние годы набирает силу идея о том, что все научное мышление стоит перед «сменой парадигмы», то есть перед изменением его основ. В некоторых областях науки такая смена мировоззрения уже принесла первые плоды. Мы видим много примеров «альтернативных движений», делающих акцент на целостном мышлении и пропагандирующих новый образ жизни.

— Прекрасно.

— В то же время люди всегда склонны путать Божий дар с яичницей. Кое-кто заявляет о нашем вступлении в совершенно новую эпоху, или в «Новый век», по-английски — «NewAge». Но замена всего старого на новое не сулит ничего хорошего. Я не случайно решил заняться с тобой философией. Теперь у тебя есть историческая основа, которая поможет тебе ориентироваться в действительности.

— Спасибо за заботу.

— Думаю, многое из того, что пустилось в плавание под флагом «Нового века», покажется тебе шарлатанством, поскольку за последние десятилетия западный мир подвергся также нашествию «неорелигиозности» и «неооккультизма», то есть «современных предрассудков». Христианская вера перестала привлекать новых сторонников, и тогда на рынок мировоззрений было выброшено много нового «товара». От предложений не стало отбоя, так как появилась целая индустрия по их производству.

— Примеры?

— Их список настолько длинный, что я боюсь даже начинать. Кроме всего прочего, очень сложно описывать собственную эпоху, поэтому давай лучше прогуляемся по городу. Я хочу кое-что показать тебе.

— Мне нельзя очень задерживаться, — пожала плечами София. — Ты не забыл, что у меня завтра гости?

— Ни в коем случае, ведь на твоем приеме должно произойти чудо. Нам только нужно закончить Хильдин курс философии. Поскольку дальше этого курса майор не думал, его власть подходит к концу.

Альберто снова взял в руки бутылку — теперь уже пустую — и припечатал ее к столу.

Они вышли на улицу, по которой, напоминая шустрых муравьев в муравейнике, сновали люди. Софию разбирало любопытство, что же Альберто хочет ей показать.

Вскоре им на пути попался большой магазин электротоваров. Там продавалось все — от телевизоров, видеомагнитофонов и параболических антенн до радиотелефонов, компьютеров и факсов.

Указав на огромную витрину, Альберто сказал:

— Ты видишь перед собой XX век, София. Начиная с Ренессанса мир переживал нечто вроде взрыва. Благодаря великим географическим открытиям европейцы стали путешествовать по всему земному шару. Сегодня происходит противоположный процесс, который можно назвать обратным взрывом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду сужение мира до одной-единственной компьютерной сети. А ведь не так давно философам, чтобы разобраться в бытии или познакомиться с другими мыслителями, приходилось путешествовать в карете, запряженной лошадьми. Сегодня мы можем, сидя перед компьютером в любом уголке планеты, вызывать к себе на экран весь опыт человечества.

— Даже жуть берет при мысли о такой фантастике.

— Теперь спрашивается: идет ли история к своему концу, или, напротив, мы стоим на пороге новой эры? Мы ведь теперь не просто граждане такого-то города или такого-то государства. Мы подданные планетарной цивилизации.

— Точно.

— За последние 30-40 лет развитие техники — в особенности техники связи — совершило такой рывок, какого, вероятно, не знала вся наша история. Причем не исключено, что все только начинается…

— Ты это хотел показать мне?

— Нет, нам надо обойти церковь.

В ту самую минуту, как они собрались продолжить путь, на экране телевизора появился батальон миротворческих сил ООН.

— Смотри! — воскликнула София.

Камеру навели на одного из офицеров, почти с такой же черной бородой, как у Альберто. Внезапно офицер поднял картонку с надписью: «Скоро приеду, Хильда!» — и, помахав рукой, исчез с экрана.

— Ну и тип! — не сдержался Альберто.

— Это был майор?

— Даже не хочется отвечать.

Пройдя через парк перед церковью, они вышли на новую главную улицу. Насупившийся было Альберто оживился и указал на книжный магазин под названием «ЛИБРИС», который считался самым крупным в городе.

— Ты сюда меня вел?

— Давай войдем.

Альберто подвел Софию к самым длинным полкам. Там было три раздела: НОВЫЙ ВЕК, АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ и МИСТИКА.

На полках стояли ряды книг с завлекательными названиями: «Жизнь после смерти?», «Тайны спиритизма», «Таро», «Феномен НЛО», «Врачевание», «Боги возвращаются», «Вы тут уже не впервые», «Что такое астрология?» и так далее. Здесь были сотни разных названий. В самом низу книги были сложены просто штабелями.

— Это тоже XX век, София. Перед тобой храм нашей эпохи.

— Ты в такое не веришь?

— Во всяком случае, шарлатанства тут хватает. Но раскупаются эти книги не хуже порнографии. Впрочем, часть из них тоже можно назвать порнографией. Под этими обложками подрастающее поколение находит идеи, которых ищет, однако подобная литература имеет такое же отношение к настоящей философии, как порнография к любви.

— Ты, кажется, здорово сердит, а?

— Пойдем посидим в парке.

И они снова поплелись на улицу. Напротив церкви нашлась свободная скамейка. Под деревьями гуляли голуби, между которыми затесалось несколько юрких воробьев.

— Такие явления и области исследования называют парапсихологией, — начал Альберто, — или внечувственным восприятием, телепатией, ясновидением и психокинезом, или спиритизмом, астрологией и уфологией. Как говорится, у милого дитяти много имен.

— Но скажи: ты действительно считаешь все это обманом?

— Разумеется, истинному философу не пристало стричь всех под одну гребенку. Но я не исключаю возможности, что все перечисленные названия можно найти лишь на карте несуществующей местности. Во всяком случае, часть из них точно относится к «порождениям фантазии», которые Юм призывал предавать огню. Многие такие книги не опираются ни на один достоверный факт.

— Почему же тогда их столько сочиняют?

— Это одно из самых прибыльных занятий на свете: на такие книги находится масса охотников.

— Как ты думаешь, почему?

— Да потому, что людей тянет к чему-то «мистическому», «необычному», что нарушало бы тягомотину повседневной жизни. Но это все равно что ходить по воду за речку.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы с тобой, София, участвуем в потрясающем приключении. На наших глазах при всем честном народе возводится творение человеческих рук! Разве это неудивительно?

— Удивительно.

— Так зачем мы пойдем искать шатер цыган или академические задворки, чтобы пережить нечто «увлекательное» или «необыкновенное»?

— Ты считаешь, что авторы этих книг занимаются враньем и надувательством?

— Нет, этого я не говорил. Но и тут речь идет о своеобразном «дарвинизме».

— Объясни!

— Подумай обо всем, что происходит за один-единственный день. Ты можешь даже ограничиться днем собственной жизни. Представь себе, сколько ты видишь и испытываешь за день.

— И что?

— Иногда случаются замечательные совпадения. К примеру, ты идешь в магазин и покупаешь что-нибудь за двадцать восемь крон. А потом к тебе приходит Йорунн и отдает двадцать восемь крон, которые брала в долг. Потом вы идете в кино — и у тебя оказывается двадцать восьмое место.

— Это действительно было бы мистическим совпадением.

— И все же не более чем совпадением. А люди собирают такие совпадения, собирают загадочные — или необъяснимые — случаи. Когда такие случаи (из жизни миллиардов людей) перечисляются в книге, они производят впечатление множества убедительных доказательств. Но мы и тут имеем дело с лотереей, где на виду только выигравшие билеты.

— Разве не бывает ясновидящих или «медиумов», с которыми такое происходит постоянно?

— Конечно, бывает, и если мы отвлечемся от явных мошенников, то обнаружим еще одно важное объяснение «мистических переживаний».

— Расскажи!

— Ты помнишь наш разговор про Фрейдово учение о бессознательном?

— Сколько раз нужно повторять, что я не отличаюсь забывчивостью?

— Еще Фрейд подчеркивал, что мы зачастую выступаем в роли медиумов собственного подсознания. Мы вдруг ловим себя на мысли или действии, происхождения которых не можем объяснить. А причина их проста: внутри нас живет гораздо больше ощущений, мыслей и прочего опыта, чем мы осознаем.

— Да?

— Случается также, что люди ходят или говорят во сне. Такое явление называют одним из видов «душевного автоматизма». Совершать какие-то действия «независимо от себя» можно и под гипнозом. И ты, конечно, помнишь, как сюрреалисты прибегали к «автоматическому письму», выступая «медиумами» по отношению к собственному подсознанию…

— Я помню и это.

— Через равные промежутки времени в нашем веке вновь и вновь наблюдалось «возрождение спиритизма». Идея спиритического сеанса заключается в том, что «медиум» может установить контакт с умершим: он либо общается с голосом умершего, либо — например, с помощью автоматического письма — принимает послание от человека, жившего, скажем, несколько сот лет тому назад. Подразумевалось одно из двух: или существует загробная жизнь, или человек проживает много жизней.

— Понятно.

— Я не хочу сказать, что все такие медиумы прибегали к мошенничеству. Часть из них, несомненно, сама верила в происходящее. Они действительно были «посредниками», но посредниками собственного подсознания. Я могу привести много примеров изящных экспериментов, в ходе которых погруженные в транс медиумы обнаруживали способности и знания, про которые никто (в том числе они сами) не мог сказать, откуда они взялись. Скажем, женщина, не знающая древнееврейского, принимает послание на этом языке. Получается, что это не первая ее жизнь, София, — или же у нее был контакт с духом умершего.

— А ты как думаешь?

— Выяснилось, что в детстве у нее была еврейская няня.

— А-а-а…

— Ты разочарована? Но ведь поразительно уже то, что человек обладает способностью хранить в своем подсознании информацию с самого раннего возраста.

— Понимаю.

— Учение Фрейда о бессознательном помогает объяснить и многие курьезы повседневной жизни. Если мне вдруг звонит друг, с которым мы много лет не виделись, а я в эту самую минуту начал искать его номер телефона…

— У меня даже мурашки побежали по спине.

— Объяснение же может быть очень простое: например, мы оба услышали по радио старинную мелодию, которую слушали вместе в нашу последнюю встречу. Дело в том, что эта скрытая связь не осознается.

— Значит, либо обман… либо эффект выигравших билетов… либо «бессознательное»?

— Во всяком случае, к этим полкам следует приближаться с известной долей скепсиса, тем более философу. В Англии есть даже общество скептиков. Много лет назад они назначили крупную денежную премию тому, кто представит им убедительные доказательства чего-либо сверхъестественного. Они не требовали большого чуда, им хватило бы одного скромного случая телепатии. Но пока что претендентов на премию не объявлялось.

— Ясно.

— Помимо всего прочего, мы еще многого не понимаем. Возможно, нам неизвестны какие-то законы природы. В прошлом веке магнетизм и электричество зачастую воспринимались как волшебство. Подозреваю, что моя собственная прабабушка раскрыла бы глаза от изумления, если б я рассказал ей о телевизорах и компьютерах.

— Значит, ни во что сверхъестественное ты не веришь?

— Мы уже говорили об этом. Само слово «сверхъестественное» звучит смешно. Нет, я верю в существование только одного «естества», одной природы. Зато природа эта крайне удивительна.

— А всякие мистические явления, про которые написана куча книг?

— Ни один истинный философ не должен жить с закрытыми глазами. Хотя нам никогда не попадалась белая ворона, мы не перестанем искать ее. И когда-нибудь даже такой скептик, как я, вынужден будет признать явление, в существование которого раньше не верил. Если бы я не допускал подобной возможности, я был бы не настоящим философом, а догматиком.

Альберто умолк, и теперь они с Софией сидели на скамейке, наблюдая за голубями. Голуби вытягивали шеи и ворковали, время от времени вся стая вспархивала, испуганная велосипедом или чьим-то быстрым движением.

— Мне пора домой, готовиться к приему, — после долгой паузы сказала София.

— Но перед расставанием я хочу показать тебе белую ворону. Она гораздо ближе, чем мы думаем.

Альберто встал со скамейки и жестом дал понять, что хочет снова повести Софию в книжный магазин.

На этот раз они миновали полки с литературой о сверхъестественном и остановились у небольшой полочки в самой глубине магазина. Над полкой висела табличка с надписью: «ФИЛОСОФИЯ».

Альберто указал на одну книгу, и София вздрогнула, прочитав ее заглавие: «МИР СОФИИ».

— Хочешь, я куплю ее тебе?

— Страшновато…

Тем не менее через несколько минут София направлялась домой с книжкой в одной руке и пакетом с припасами для праздника в другой.