ЛЕКЦИЯ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Этот догматизм абсолютного размежевания конечного и бесконечного - логический; это утверждение о природе понятий конечного и бесконечного, утверждение, рассматриваемое в логике. Мы будем придерживаться здесь тех определений, которые были у нас уже отчасти раньше и которые наличествуют и в нашем сознании. Определения, которые заключены в самой природе понятий и которые вскрываются логикой в чистой определенности их самих и их взаимосвязи, должны выступать наружу и наличествовать и в нашем обычном сознании.

Итак, если говорится, что бытие конечного - это только его собственное бытие, а не, напротив, бытие чего-либо иного, что не может быть, следовательно, никакого перехода от конечного к бесконечному, не может быть, следовательно, и никакого опосредствования между ними, ни в них как таковых, ни в познании, ни для познания, так что, скажем, конечное еще опосредствовано бесконечным, но (в чем тут был бы весь интерес) не наоборот, то ведь мы уже ссылались на тот факт, что дух человеческий возвышается из случайного, временного, конечного к богу как абсолютно-необходимому, вечному, бесконечному, - на тот факт, что для духа нет этой так называемой пропасти, что он реально совершает такой переход, что тот самый рассудок, который утверждает столь абсолютное размежевание, не отнимет у человеческой души права отвергнуть такую пропасть и человеческая душа будет реально совершать этот переход, возвышаясь к богу.

Но и на это уже готов ответ: если и признать факт такого возвышения, то ведь это переход духа, а не переход сам по себе, не переход в понятиях или тем более самих понятий, потому что ведь именно в понятии бытие конечного - это его собственное бытие, а не бытие чеголибо иного. Если мы, таким образом, берем конечное бытие только находящимся в сопряженности с самим собой, то оно - бытие только для себя, не для иного, оно тем самым извлечено из изменчивости, неизменно, абсолютно. Так уже устроены эти так называемые понятия.

Но чтобы конечное было абсолютным, неизменным, вечным, этого не хотят даже и те, кто утверждает невозможность перехода. Будь это заблуждение, когда конечное берется как абсолютное, только заблуждением школы, непоследовательности, в коей повинен рассудок, и притом непоследовательностью в области самых крайних абстракций, с которыми мы имеем тут дело, тогда можно было бы спросить, каков вред от такого заблуждения, потому что, конечно же, эти абстракции вполне можно считать ничтожными по сравнению с полнотой духа, как ведь и вообще религия - это великий, живой интерес духа. Но то, что в этих так называемых великих живых интересах подлинный интерес составляет на деле это утверждаемое конечное, это слишком очевидно на примере самих занятий религией, где, в полном соответствии с названным принципом, изучение истории конечного материала, внешних событий и мнений возобладало над бесконечным внутренним содержанием, которое, как известно, сжалось здесь до минимума. Идеи и эти самые абстрактные определения конечного и бесконечного должны оправдывать тут отказ от познания истины, и на деле подобные интересы духа перелетают на чистую почву идеи, чтобы здесь, на этой почве, узнать свое решение, ибо идеи составляют самую сокровенную существенность конкретной реальности духа.

Оставим этот понятийный рассудок с его утверждением, что бытие конечного - это только его собственное бытие, не бытие его иного, не самый переход, и примемся за следующее представление, где уже явно подчеркнуто, названо познание. А именно если и соглашаются с тем фактом, что дух совершает такой переход, то это будто бы не факт познания, а факт духа вообще и, определенно, веры. В этой связи у нас уже достаточно было показано, что такое возвышение, будь то в чувстве или в вере, - да и вообще как бы ни был определен способ его существования в духе - совершается в сокровенной глуби духа на почве мышления; у религии как самого сокровенного дела человека - в глубинах духа средоточие и корень ее живого пульса; бог в своем существе - мысль, идея, само мышление, как ни определять в дальнейшем его представление и его строение, как НЕ определять строй и способ религии - как чувствование, созерцание, веру и т.д. Но познание ведь не делает ничего иного, [оно] только доводит до сознания это самое сокровенное для себя, только постигает мыслью этот мыслящий пульс. Быть может, познание в этом вопросе и односторонне, и, быть может, к религии относится, и относится существенно, многое другое, как-то: чувствование, созерцание, вера, а к богу - еще многое другое, кроме его мыслящего и мыслимого понятия, но эта сокровеннейшая глубина все равно здесь наличествует, а знать о ней - значит мыслить, вообще познавать, значит только знать внутреннее в его существенной определенности.

«Познавать», «постигать» - это слова культуры нашей эпохи, как и «непосредственно» и «вера»; на их стороне авторитет двойной предвзятости: во-первых, они - прекрасно известные и потому окончательные определения, так что уже не следует спрашивать об их значении и оправдании, и, во-вторых, неспособность разума постигать, познавать истинное, бесконечное - дело столь же решенное, как и значение этих слов. Слова «познавать», «постигать», «понимать» сходят за магическую формулу; обратить на них взгляд, спросить, что же такое познание, постижение, не приходит на ум предвзятости, а ведь только в этом, единственно в этом, вся суть дела, если мы хотим сказать что-либо действительно верное о главном; в таком исследовании вышло бы само собою, что познание высказывает только факт перехода, который совершает сам дух, и постольку, поскольку познание есть истинное познание, постижение, оно лишь сознание необходимости, содержащееся в этом переходе, не что иное, как понимание этого имманентного ему, наличного в нем определения.

Но если о факте перехода от конечного к бесконечному отвечают, что он совершается в духе, в вере или чувствовании и т. п., то такой ответ неполон, а вот ответ полный: религиозная вера, чувствование, внутреннее откровение и есть именно непосредственное знание о боге, а не опосредствованное; оно не совершает переход как существенную взаимосвязь двух сторон, но совершает скачок. То, что называлось переходом, тогда распадается на два обособленных акта, которые внешне противоположны и, может быть, только по времени следуют друг за другом и сопрягаются друг с другом - в сравнении или в воспоминании. Конечное и бесконечное пребывают просто-напросто в размежевании, а если это предположить, то занятие духа конечным - это одно, а занятие бесконечным, чувствованием, верой, знанием тоже отдельный, непосредственный, простой акт, не акт перехода. Как конечное и бесконечное не сопряжены друг с другом, так [не сопряжены] и акты духа, наполнение духа этими определениями, наполнение либо одним, либо другим, безо всякой сопряженности между ними. А если они и бывают одновременными, то есть если в сознании вместе с бесконечным содержится и конечное, то это только смешение, это два существующих для себя вида деятельности, не опосредствующие друг друга.

Мы уже указывали на то, что в таком представлении заключено новое воспроизведение обычного размежевания конечного и бесконечного - того разделения, при котором конечное оказывается с одной, бесконечное - с другой стороны в противопоставлении Друг Другу, причем конечное ничуть не меньше, чем бесконечное, объявляется абсолютным, - таков [этот] дуализм, который в дальнейшем своем определении есть манихейство. Но чтобы конечное было абсолютным, этого не желают даже те, кто утверждает такое отношение; однако невозможно избежать следствия, не просто выводимого из утверждения, а являющегося самим этим утверждением, именно что конечное не находится ни в какой связи с бесконечным, что от конечного невозможен переход к бесконечному, что одно просто-напросто отделено от другого. Но если все же в свою очередь между ними представляется какая-то сопряженность, то при предположенной несовместимости сторон это, конечно, только отношение негативного вида; бесконечное будет тут истинным, и притом только бесконечное, то есть оно будет абстрактно-аффирмативным, и, как сопряженность, оно по отношению к конечному только насилие, конечное в нем только уничтожается, а конечное, чтобы быть, должно прятаться от бесконечного, вынуждено бежать его, ибо, прикоснувшись к нему, [оно] может только сгинуть. В субъективном существовании тех определений, каковые мы имеем перед собой, именно в коночном и бесконечном знании, одна сторона - это будто бы сторона бесконечности, непосредственное знание человека о боге, а вся другая сторона - это человек вообще; он и есть то конечное, о чем по преимуществу идет речь, и вот это самое знание о боге, называй его непосредственным или нет, - это его бытие, знание конечного существа и переход от конечного к бесконечному. Но коль скоро и занятие духа конечным, и занятие духа бесконечным будто бы два разграниченных вида деятельности, то последний вид, как возвышение духа, не есть сам имманентный переход, а занятие конечным со своей стороны тоже могло бы быть абсолютным и просто-напросто ограниченным конечным как таковым. Об этом можно было бы пространно порассуждать, но сейчас достаточно только напомнить, что и эта сторона, даже если предмет ее и цель только конечное, может быть подлинным занятием, будь то познание, знание, мнение или же практическое и моральное поведение, лишь постольку, поскольку такое конечное сознается, познается, практически используется, вообще является предметом и целью не для себя, но в его сопряженности с бесконечным, с бесконечным в нем.

Достаточно известно место, уделяемое религиозному индивидуумами и даже целыми религиями; все религиозное: молитвенная сосредоточенность, сердечное и духовное раскаяние, жертвоприношения - все совершается как особое дело для себя, а наряду с этим светская жизнь - круг конечного предоставлен сам себе, своей свободе, безо всякого влияния на него бесконечного, вечного, истинного, то есть, иначе говоря, в этом круге конечного не совершается переход к бесконечному, конечное не опосредствуется бесконечным до истины и нравственности и точно так же бесконечное, не опосредствуясь конечным, не приводится в наличность и реальность.

В дурную логическую связь - познающее существо, человек будто бы должен быть абсолютным, чтобы постигать абсолютное, - мы здесь не будем вдаваться уже потому, что она в равной мере задевает и веру, и непосредственное знание, ибо утверждается, что непосредственное знание - это постижение в себе если и не абсолютного духа бога, то по меньшей мере бесконечного; если это знание так робеет перед конкретностью своего предмета, значит, этот предмет для него что-то значит; именно неконкретное, обладающее в себе немногими или вообще не обладающее никакими определениями, есть абстрактное, негативное, наименьшее, например «бесконечное».

Но именно посредством этой дурной абстракции бесконечного представление и отвергает постижение его по той простой причине, что в противоположность бесконечному и посюстороннее, человек, человеческий дух, человеческий разум тоже неподвижно утверждаются как абстракция конечного. Представлению легче примириться, пожалуй, с тем, чтобы человеческий дух, мышление, разум постигали абсолютно-необходимое, ибо это последнее тут выражено и высказано как негативное в противоположность своему иному - случайному, которое тоже обладает своего рода необходимостью - необходимостью внешней. А есть ли что-либо более ясное, чем то, что человек, который ведь есть, то есть который есть нечто позитивное, аффирмативное, не может постигнуть свое негативное? Больше того: поскольку, наоборот, его бытие, его аффирмативность есть конечное, то есть отрицание, есть ли что-либо более ясное, чем то, что эта конечность не может постигнуть бесконечное, которое в противоположность этой конечности равным образом есть отрицание, но только теперь, наоборот, в противоположность тому определению, есть бытие, аффирмативность? Есть ли что-либо более ясное, чем то, что человеку с обеих сторон присуща конечность? В пространство человек занимает несколько пядей, за пределами этого объема - бесконечность пространства; из бесконечности времени ему дан отрезок, который точно так же сжимается в мгновение по сравнению с бесконечностью, как объем - в точку. Но если отвлечься от этой его внешней конечности в противоположность тем бесконечным внешностям, то человек, человек созерцающий, представляющий, знающий, познающий, - это Ум; предмет Ума - мир, это нагромождение бесконечных отдельностей; и как мало число тех, о которых знают отдельные люди, не человек как таковой, а человек отдельный, по сравнению с тем бесчисленным множеством, которое есть.

И чтобы по-настоящему наглядно представить себе эту малость человеческого знания, стоит только вспомнить о том, что обычно - этого никто не станет отрицать понимают под всеведением бога; в качестве примера приведем то представление о нем, которое излагает в «Жизненных судьбах по восходящей линии» Т. фон Гиппель (часть II, прил. В) (24),- чтобы освежить в памяти это создание глубочайшего юмора; органист в Л., в речи на панихиде [вещал]: «Кум Бризе говорил мне вчера о величии господа бога. И тут мне на ум пришло, что господь бог наш знает по имени каждого воробья, каждого скворца, каждую коноплянку, каждого клеща, каждую мушку, и, как вы, крестьяне, кличете друг друга в деревне «Шмид Грегер! Бризе Петер! Хейфрид Ганс!», так господь бог - подумайте только! - господь бог кличет так каждую мушку, хотя они так похожи, что можно поклясться, все они братья и сестры, - подумайте только!…»

По сравнению с практической конечностью теоретическое кажется еще великим и обширным, но как же являют человеческую ограниченность именно эти цели, планы, желания - все то, для чего в голове нет преград, когда дело доходит до реальности, которой оно предназначается! Широта практического представления, стремления, тяготения именно потому, что это только стремление, тяготение, сама в себе являет свою узость.

Вот эта конечность и предъявляется всякому преднамерению постигнуть, понять бесконечное; критический рассудок, который неподвижно цепляется за это основание, будто бы окончательно убедительное, на деле ни в чем не превзошел рассудительность этого органиста в Л.; он, напротив, еще уступает ему, потому что органист пользовался таким представлением наивно, пытаясь только представить величие любви бога общине, состоявшей из крестьян, а критический рассудок эту конечность обращает против любви бога, против ее величия, именно против присутствия бога в человеческом духе; этот рассудок крепко удерживает в голове мушку конечности тезис, уже рассмотренный нами: «Конечное есть», откуда прямо явствует, что он ложен, ибо конечное - это то, у чего определение и природа - преходить, пропадать, не быть, так что конечное нельзя и мыслить, нельзя и представить без определения небытия, которое заключено в преходящем. Кто продвинулся настолько, чтобы сказать: «Конечное преходяще»?… Если между конечным и его пропаданием должно быть просунуто еще «теперь», чтобы дать опору бытию: «Конечное преходит, но теперь оно есть», - так это «теперь» само таково: оно не только преходяще, оно уже прешло, коль скоро оно «теперь», коль скоро у меня есть сознание этого теперешнего момента; коль скоро я говорю «теперь», этого «теперь» уже нет, а есть иное.

Конечное длится, но длится не как вот это «теперь», и У «теперь» лишь смысл вот этого - быть в это мгновение, без длительности, быть только точкой - конечное длится именно как отрицание вот этого «теперь», как отрицание конечного, тем самым длится как бесконечное, как всеобщее. Уже и это всеобщее бесконечно; почтительное отношение к бесконечному, которое удерживает рассудок от того, чтобы уже во всяком всеобщем иметь его перед собою, - это нелепое почтение. Бесконечное величественно и возвышенно, но полагать его возвышенность и великолепие в бессчетное множество мушек, а бесконечность познания - в поштучное знание бессчетных мушек, то есть каждой по отдельности, - это не неспособность веры, духа, разума, а неспособность рассудка постигнуть конечное как ничтожное, бытие конечного, а как такое бытие, которое равноценно и равнозначно небытию.

Дух бессмертен, дух вечен; он бессмертен и вечен потому, что бесконечен, потому, что он - не вот эта конечность пространства, этих пяти пядей в высоту, двух в ширину и в толщину - своего тела, не вот это мгновение «теперь» во времени; его познание - это не содержание в духе вот этих бессчетных мушек, а его воля,. его свобода - это не бесконечное множество противодействий, не множество целей и деятельностей, которые могут испытывать подобные противодействия и препятствия.

Бесконечность духа, это его в-себе-бытие, абстрактно-его чистое в-себе-бытие, а это чистое в-себе-бытие - его мышление, и это абстрактное мышление - реальная, сейчас присутствующая бесконечность, и конкретное в-себе-бытие мышления таково, что это мышление есть дух.

Итак, от абсолютного размежевания двух сторон мы вернулись к их взаимосвязи, такой, что никакого отличия не составляет, будет ли она представлена в субъективном или же в объективном. Все дело только в том, будет ли она постигаться правильно. Если представлять себе взаимосвязь только субъективной, только доказательством для нас, то тем самым будет признано, что она постигнута не объективно, не правильно в себе и для себя; но, наверное, нельзя полагать, будто такой взаимосвязи вообще нет, то есть что вообще нет такого возвышения духа к богу.

Следовательно, все дело в том, чтобы рассмотреть природу этой взаимосвязи в ее определенности. Такое рассмотрение - предмет наиболее глубокий, наиболее возвышенный, а потому и самый трудный; тут не обойтись одними конечными категориями, то есть, иными словами, тем способом мышления, к какому привыкли мы в обыденной жизни, в общении со случайными вещами, но точно так же и науки здесь недостаточно; основание, логика наук заключается во взаимосвязях конечного, в причинах, действиях причин; законы, виды, способы вывода в науках являются только отношениями обусловленного, и они утрачивают свое значение на этих высотах - невозможно не пользоваться ими, но всегда нужно брать их и исправлять. Наш предмет, общность бога и человека друг с другом, - это общность духа с духом, и он заключает в себе наиважнейшие вопросы; это - общность, и трудность состоит в том, чтобы сохранить это различие и вместе с тем определить его так, чтобы общность была сохранена. Знание человека о боге - это, если общность сущностна, взаимное знание, то есть человек знает о боге постольку, поскольку бог в человеке знает о самом себе; это знание есть самосознание бога, но и знание бога о человеке, и это знание бога о человеке есть знание человека о боге. Дух человека, знающий о боге, есть только сам дух бога. Сюда же относятся вопросы человеческой свободы, вопрос сочетания индивидуального знания и сознания человека с тем знанием, в коем он пребывает в общности с богом, со знанием бога в человеке. Но вся эта полнота отношения человеческого духа к богу - не наш предмет; нам надлежит брать это отношение только в самом абстрактном его аспекте, именно как взаимосвязь конечного с бесконечным. Как бы ни контрастировали такая скудость и такое богатство содержания, все же логическое отношение одновременно является основной нитью для движения всей насыщенной содержанием полноты.