Глава 2

Противостояние властей — светской и духовной — в той или иной степени встречается почти у всех народов, в этом нет ничего удивительного, поскольку подобное происходит в силу всеобщего закона человеческой истории и, кроме того, связано со всем единством “циклических законов”, о которых мы постоянно упоминали почти во всех наших работах. В более древние периоды это противостояние, согласно традиционным данным, было выражено в символической форме, как мы уже указывали на это ранее на примере кельтов; однако в данной работе мы предполагаем развить другой аспект этого вопроса. В настоящий момент обратимся к двум историческим примерам, взятым, соответственно, из истории Востока и Запада: в Индии антагонизм, о котором идет речь, встречается в форме борьбы между Брахманами и Кшатриями, несколько эпизодов которой мы изложим в дальнейшем; в средневековой Европе этот антагонизм проявляется наиболее очевидно в том, что принято называть распрей между Церковью и Государством, хотя есть и другие, более частные, но не менее характерные, примеры этого антагонизма, как мы это увидим далее.[8] Кроме того, можно было бы легко установить, что эта борьба продолжается и в наши дни, хотя в силу современного беспорядка и “смешения каст” она осложняется гетерогенными элементами, которые могут ее скрыть от глаз стороннего наблюдателя.

Нет сомнения, по крайней мере за исключением отдельных крайних случаев, что обе эти власти, которые можно назвать властью священнической и властью царской, ибо именно таковы их истинно традиционные обозначения, имеют право на существование и свою собственную сферу действия. В общем-то, споры обычно разгораются лишь вокруг вопроса об иерархическом соотношении, которое будет неизбежно существовать между ними; это борьба за первенство, и протекает она практически всегда одинаково: воины, которым принадлежит светская власть, на первых порах подчиненные власти духовной, восстают против нее и объявляют себя независимыми от любой внешней силы или даже пытаются подчинить себе духовную власть, превосходство которой над собой они первоначально признавали, и пытаются сделать ее инструментом своего собственного господства. Этого достаточно, чтобы показать, что в ходе подобных выступлений происходит опрокидывание нормальных отношений, но это видно еще яснее, если рассматривать их не просто как отношения двух социальных функций более или менее четко определенных, для каждой из которых достаточно естественной представляется склонность посягать на права другой, но как отношения двух сфер, в которых соответственно выполняются эти функции; именно соотношение двух сфер должно логически определять соотношение властей.

Однако, прежде чем приступить собственно к этой теме, мы должны сформулировать еще несколько соображений, которые облегчат ее понимание и уточнят значения терминов, которыми мы собираемся постоянно пользоваться; это тем более необходимо, поскольку из-за постоянного употребления значение этих терминов приобрело неопределенный характер, а иногда и сильно изменило свой первоначальный смысл. Прежде всего, поскольку мы говорим о двух властях и в силу различных причин у нас может возникнуть необходимость сохранять между ними внешнюю симметрию, необходимо в большинстве случаев, чтобы лучше обозначить различие между ними, употреблять по отношению к духовному порядку слово “autorite” (владычество, власть, авторитет), а не слово “pouvoir” (власть, влияние, сила), которое предпочтительнее для обозначения светского порядка, поскольку более ему подходит, если вспомнить прямое значение этого слова. На самом деле слово “pouvoir” практически неизбежно ассоциируется с идеей могущества или силы, особенно силы материальной,[9] могущества, которое проявляется внешне и укрепляется внешними средствами; именно таковой, уже в силу определения, является светская власть.[10] Напротив, духовное владычество, внутреннее по своей сути, проявляется только само по себе, независимо от любой ощутимой поддержки, и действует как бы невидимо; в данном случае о силе или о могуществе можно говорить лишь посредством аналогии; когда мы имеем в виду духовное владычество в чистом виде, если можно так сказать, необходимо отдавать себе отчет, что речь идет о силе истины и собственно интеллектуальном могуществе, имя которому “мудрость”.[11]

Объяснения, и, может быть, даже еще более подробного, требуют выражения, которые мы только что употребили: власть царская и власть священническая; что же конкретно необходимо понимать под священническим и царским? Если начать с последнего, можно сказать, что царская функция включает в себя все то, что на социальном уровне представляет собой “управление” в собственном смысле этого слова, даже при условии, что оно не имеет формы монархии; на самом деле эта функция собственно целиком принадлежит всей касте Кшатриев, и царь — это лишь первый среди них. Функция, о которой идет речь, является в каком-то смысле двойственной: административной и юридической — с одной стороны и военной — с другой, ибо она должна обеспечивать поддержку порядка одновременно изнутри, в качестве регулирующей и уравновешивающей функции, и снаружи, в качестве функции, защищающей социальный порядок; эти два конструктивных элемента царской власти в различных традициях символизируются соответственно весами и мечом. Из этого очевидно, что царская власть, в сущности, является синонимом светской власти, даже если рассматривать последнюю во всей присущей ей полноте; однако то неимоверно ограниченное представление, которое составилось на Западе о царской власти, может помешать сразу обнаружить эту равноценность; вот почему было совершенно необходимо с самого начала сформулировать это определение, которое в дальнейшем ни в коем случае не следует забывать.

Что же касается духовенства, его основная функция — сохранение и передача традиционного учения, в котором можно найти основополагающие принципы любой регулярной социальной организации; кроме того, эта функция очевидным образом не зависит от любых внешних форм, которые может принимать учение, чтобы в своем выражении приспособиться к конкретным условиям того или иного народа или эпохи, эти формы, однако, никоим образом не затрагивают сути учения, которая всегда и везде остается подлинной и неизменной. Нетрудно понять, что истинной функцией духовенства является не совсем та функция, которую западные концепции приписывают, особенно часто в последнее время, “священникам” и “жрецам”, или, по крайней мере, она может быть таковой в определенной степени и в определенных случаях и совершенно иной — в других. На самом деле, только традиционное учение и все, что имеет к нему непосредственное отношение, обладает истинно “сакральным” характером, совершенно не обязательно являясь при этом собственно религиозной формой;[12] “сакральное” и “религиозное” ни в коем случае не являются синонимами, и первый из этих двух терминов гораздо более всеобъемлющ, чем второй, поскольку помимо религии, которая является его частью, “сакральное” включает в себя множество элементов, не несущих в себе ничего религиозного; духовенство, как на это указывает даже его название, без малейших оговорок можно отнести к тому, что является собственно “сакральным”.

Таким образом, истинное назначение духовенства — это прежде всего сохранение знания и обучение ему,[13] собственно поэтому, как мы и говорили выше, его атрибутом является мудрость; само собой разумеется, помимо этого духовенство выполняет ряд других, более внешних, функций, таких, как, например, исполнение ритуалов, поскольку они требуют знания учения, по крайней мере в основных чертах, и представляют собой часть присущего ему “сакрального” характера; но эти функции являются лишь вторичными, временными и, в некотором смысле, случайными.[14] И если на Западе эта вторичная функция становится пусть не единственной, но все-таки основной, это означает лишь то, что полностью забыта реальная природа духовенства; именно в этом проявляется одно из последствий современного отклонения, отрицающего интеллектуальность,[15] которое стремится если не искоренить любое доктринальное знание, то, во всяком случае, “минимизировать” его и отодвинуть на задний план. Дело не всегда обстояло подобным образом, что доказывает само слово “clerge”(духовенство), ибо первоначально слово “clerc” (священнослужитель, ученый, грамотей), от которого оно произошло, обозначало не что иное, как “знающий, сведущий”,[16] и было противопоставлено слову “laique”(мирской, светский), которое служило для обозначения простолюдина, то есть “vulgaire” (заурядный, грубый, вульгарный), что подразумевало человека невежественного или “профанического”, от которого можно было требовать лишь того, чтобы он верил, так как понимать он был не в силах, следовательно, это был единственный способ вовлечь его в традицию, хотя бы в меру его возможностей.[17] Любопытно отметить, что в наше время люди, которые с гордостью называют себя “светскими”, или же те, кто с удовлетворением именуются “агностиками”, тем самым лишь расписываются в собственном невежестве; и то, что они не отдают себе отчета в истинном смысле ярлыков, которые сами на себя и навешивают, еще раз доказывает, насколько велико и практически неисправимо их невежество.

Тот факт, что духовенство по своей природе является хранителем традиционного знания, отнюдь не подразумевает монопольного им обладания, поскольку миссия духовенства состоит не только в том, чтобы сохранять это знание, но и в том, чтобы передавать его всем тем, кто способен его воспринять, то есть, в каком-то смысле, иерархически распространять его в зависимости от интеллектуальных способностей каждого. Таким образом, источником любого знания этого уровня является духовное обучение, представляющее собой средство его регулярной передачи; поэтому именно высшая часть учения, знание самих принципов, кажется наиболее предназначенной духовенству в силу своего характера чистой интеллектуальности, тогда как развитие определенных приложений более подходит возможностям других людей, которых их собственные функции вынуждают находиться в прямом и постоянном контакте с миром манифестации, то есть, собственно, с областью, к которой относятся эти приложения. Вот почему в Индии, например, определенные второстепенные ветви доктрины более тщательно изучаются Кшатриями, тогда как Брахманы придают им лишь очень относительное значение, поскольку их внимание сосредоточено на уровне трансцендентных и неизменных принципов, лишь случайными последствиями которых является все остальное, или же, если посмотреть с противоположной стороны, на высшей цели, по отношению к которой все остальное не более чем второстепенные и подчиненные средства.[18] Существуют даже традиционные книги, которые предназначены специально для Кшатриев, поскольку в них излагаются аспекты доктрины, согласующиеся с их собственной природой;[19] есть также “традиционные науки”, предназначенные Кшатриям, тогда как удел Брахманов — чистая метафизика.[20] Все это совершенно закономерно, ибо данные приложения и адаптации также составляют часть сакрального знания, рассматриваемого во всей его интегральности, и кроме того, хотя священническая каста прямо не заинтересована в них ради своих собственных целей, они тем не менее входят в круг обязанностей этой касты, поскольку только она одна компетентна контролировать их четкое соответствие принципам. Однако случается, что Кшатрии, вступившие в борьбу с духовным владычеством, забывают об относительном и подчиненном характере своих знаний; они начинают рассматривать эти знания как свое собственное достижение и забывают о том, что получены они были от Брахманов, и, наконец, Кшатрии доходят до того, что стремятся вознести свои знания над знаниями, которые находятся в исключительном владении Брахманов. Результатом этого, согласно концепции восставших Кшатриев, должно стать опрокидывание сложившихся отношений между принципами и их приложениями или даже, в самых крайних случаях, простое отрицание любого трансцендентного принципа; но в любом случае это становится замещением “метафизического” “физическим”, если понимать данные слова в их строго этимологическом смысле, или, иначе говоря, тем, что можно было бы назвать “натурализмом”, объяснение чему мы дадим в дальнейшем.[21]

От этого разграничения в сакральном, или традиционном, знании двух уровней, которые обобщенно можно обозначить как уровень принципов и уровень приложений или же, следуя только что сказанному, уровень “метафизический” и уровень “физический”, в античных мистериях как Запада, так и Востока происходит выделение того, что принято называть “малые тайны”, которые содержат в себе собственно знание природы, и “великие тайны”, содержащие знание того, что находится над природой.[22] Это же самое разграничение соответствует разделению “инициации духовенства” и “инициации царей”, то есть знания, которым обучали посредством этих двух типов мистерий, рассматривались как необходимые для выполнения соответственно функций Брахманов и Кшатриев или же функций тех, кто представляет собой эквивалент этим кастам у других народов;[23] но само собой разумеется, что именно духовенство в силу своей функции обучения свершает равным образом оба вида инициации, подтверждая тем самым реальную легитимность положения не только своих собственных членов, но и представителей касты, которой принадлежит светская власть; как мы увидим в дальнейшем, именно отсюда происходит так называемое “божественное право” царей.[24] Данным положением вещей определяется тот факт, что обладание “великими тайнами» подразумевает обладание “малыми тайнами”: поскольку, так же, как любое следствие и приложение содержатся в принципе, от которого происходят, любая высшая функция “в высшей степени” несет в себе возможности функций низших;[25] этот закон неизбежно выполняется в любой истинной иерархии, то есть иерархии, основанной на самой природе людей.

Есть еще один момент, на который мы должны здесь указать, хотя бы не вдаваясь в подробности: наряду с выражениями “инициация духовенства” и “инициация царей” и если можно так сказать, параллельно с ними встречаются также выражения “духовное искусство” и “царское искусство”, которые обозначают использование знаний, полученных посредством соответствующего вида инициации со всей совокупностью “техник”, относящихся к ее сфере.[26] Эти обозначения долгое время сохранялись в древних союзах, а судьба термина “царское искусство” просто исключительна, поскольку он дожил до наших дней, хотя в современном масонстве он сохраняется сейчас, как, впрочем, и большинство других символов и терминов, лишь как непонятый след прошлых времен. Что же касается термина “духовное искусство”, то он полностью исчез; он, очевидно, соответствовал творчеству зодчих, возводивших соборы в средние века, равно как и искусству строителей античных дворцов; однако в дальнейшем, когда из-за утери, по крайней мере частичной, традиции, произошло разделение двух областей, что было следствием победы светской власти над духовной, было утеряно и “духовное искусство”; это произошло, вероятно, к началу эпохи Ренессанса, которая по сути обозначила во всех отношениях окончательный разрыв западного мира с его собственными традиционными учениями.[27]

Примечания:

1. Прежде всего это, конечно же, устные традиции, впрочем, некоторые из них никогда и не были письменными, как, например, кельтская традиция. Их соответствие доказывает одновременно единство источника, связанного с первоначальной традицией, и четкое следование устной форме ее передачи, что в данном случае является одной из основных задач духовной власти.

2. То же самое обозначение, предельно четко сформулированное, можно обнаружить в дальневосточной традиции, как это, в частности, видно из отрывка из работы Лао-цзы: ”Древние учителя обладали искусством Логики, Проницательностью и Интуицией; эта Сила Духа оставалась бессознательной; эта Бессознательность Внутренней Силы придавала величие их внешнему облику… Кто в наши дни смог бы своим величественным светом озарить внутренний мрак? Кто в наши дни смог бы своей величественной жизнью победить внутреннюю смерть? Они несли в своей душе Путь (Дао) и были Самодостаточными Индивидуальностями; в силу этих качеств они видели совершенство своей слабости” (Дао дэ Цзин, гл.15, перевод Александра Улара; см. также Чжуан-цзы, гл.6, которая является комментарием к данному отрывку). “Бессознательность”, о которой он здесь говорит, подразумевает самопроизвольность состояния, не являющегося результатом какого-либо усилия; и выражение “Самодостаточная Индивидуальность” должно пониматься в смысле санскритского термина swechchhachari, то есть “тот, кто следует собственному желанию”, или, согласно другому эквивалентному выражению, но уже из мусульманского эзотеризма, “тот, кто является законом для самого себя”.

1. Можно без труда найти множество других примеров, в частности на Востоке: в Китае это борьба, разгоравшаяся в определенные эпохи между Даосами и Конфуцианцами, учения которых относились соответственно к сферам двух властей, как мы еще объясним это позднее; на Тибете это враждебность, питаемая первоначально царями к Ламаизму, который в дальнейшем не только полностью одержал победу над светской властью, но и целиком поглотил ее “теократической” организацией, которая существует и по сей день.

2. Кроме того, можно было бы ввести в это понятие силу желания, которая также не является “материальной” в прямом смысле этого слова, но для нас принадлежит к тому же порядку, поскольку по существу она направлена к действию.

3. Название касты Кшатриев происходит от слова “кшатра”, то есть “сила”.

4. В древнееврейском языке это различие, обозначается посредством употребления корней, которые соотносятся друг с другом и различаются лишь двумя буквами — kaph и qoph, которые в их иероглифическом варианте представляют соответственно знаки силы духовной и силы материальной, отсюда, с одной стороны, значения истины, мудрости, знания, с другой — силы, обладания, господства; таковыми являются корни hak и haq, kan и qan, первые слова в каждой паре обозначают атрибуты церковной власти, вторые — власти царской (см. Царь Мира, гл.6).

5. Впрочем, в дальнейшем мы увидим, почему религиозная форма в собственном смысле этого слова является специфической для Запада.

6. Именно в силу этой функции образования в Гимне Пуруше (Ригведа, X,90) Брахманы соотносятся с устами Пуруши, рассматриваемого как “Универсальный Человек”, тогда как Кшатрии соотносятся с его руками, поскольку их функции связаны с действием.

7. Иногда исполнение двух функций — интеллектуальной с одной стороны и ритуальной с другой — порождает даже в среде духовенства разделение на две группы, очень хороший пример чему можно найти на Тибете: ”Первая большая группа включает в себя тех, кто восхваляет соблюдение моральных предписаний и монашеских правил как средство спасения; вторая объединяет тех, кто предпочитает интеллектуальный метод (называемый ими “прямым путем”), освобождающий того, кто ему следует, ото всех законов, каковыми бы они ни были. Из чего совершенно не следует, что приверженцев этих двух методов разделяет глухая стена. Очень редко встречаются монахи, следующие первому методу, которые познали лишь добродетельную жизнь и дисциплину монастырских уставов, в высшей степени превосходных и в большинстве случаев действительно необходимых, но все-таки представляющих собой лишь подготовку к высшему пути. Что же касается сторонников второй системы, они все без исключения безоговорочно верят в благотворный эффект строгого следования моральным законам и законам, которые были специально предписаны членам Сангхи (буддийское сообщество). Более того, все единодушно заявляют, что следование первому из двух методов наиболее предпочтительно для большинства людей» (Александра Давид-Неель, Мистический Тибет, опубликовано в Парижском обозрении 15 февраля 1928). Мы сочли необходимым дословно привести здесь этот отрывок, хотя к некоторым из употребленных в нем выражений необходимо отнестись с определенной долей осторожности: так, например, не существует двух “систем”, которые как таковые неизбежно взаимоисключаются; но роль второстепенных средств, то есть роль ритуалов и уставов всех видов, и их зависимость по отношению к собственно интеллектуальному пути определены в этом отрывке очень четко; кроме того, все изложенное по этому поводу полностью согласуется со сведениями индийского учения.

8. Было бы излишним напоминать, что мы всегда употребляем это слово в том смысле, в котором оно соотносится с чистым разумом и сверхрациональным знанием.

9. Однако это не означает того, что было бы правильно рассматривать значение слова “священнослужитель”(un clerc) так, как это сделал Жюльен Бенда в своей последней книге “Предательство Священнослужителей”, поскольку подобное слишком широкое понимание приводит к недооценке фундаментального различия “сакрального знания” и “светской эрудиции”; понятия духовности и интеллектуальности имеют для автора несколько иной смысл, чем для нас; он вводит в область, называемую им духовной, множество вещей, которые, на наш взгляд, принадлежат чисто временному и собственно человеческому уровню, что, однако, не мешает нам признать тот факт, что в его книге есть ряд замечаний очень интересных и справедливых со всех точек зрения.

10. Различие, которое в католицизме проводится между “Церковью проповедующей” и “Церковью свершающей таинства“ должно было быть, собственно, различием между теми, “кто знает”, и теми, “кто верит”; таковым оно является в принципе, но сохраняется ли оно в действительности при современном положении вещей? Мы ограничимся лишь постановкой этого вопроса, поскольку не нам его решать, впрочем, у нас даже нет средств для его решения; на самом деле, множество деталей рождает в нас опасение, что ответ будет отрицательным; мы не претендуем на обладание всеобъемлющим знанием современной организации католической Церкви и лишь выражаем надежду на то, что в ее недрах все еще существует некий центр, в котором в полном объеме сохраняется не только “буква”, но и “дух” традиционного учения.

11. У нас уже была возможность указать на сходный случай: тогда как Брахманы всегда почти исключительно связаны, по крайней мере для своих собственных целей, с непосредственной реализацией окончательного “Освобождения”, Кшатрии в первую очередь развивают учение об обусловленных и переходных состояниях, которые соответствуют различным стадиям двух “путей проявленного мира”, называемых дэва-яна и питри-яна (Человек и его становление согласно Веданте, стр.217.

12. В Индии таковым является случай итихас и пуран, тогда как изучение Веды касается собственно Брахманов, поскольку именно в ней заложен принцип всего сакрального знания; впрочем, в дальнейшем мы увидим, что различие между предметами изучения, избранными соответственно двумя кастами, в общем и целом соответствует различию двух частей традиции, которые в индийском учении названы Шрути и Смрити.

13. Мы всегда говорим о Кшатриях и Брахманах, рассматривая их одновременно; если и встречаются отдельные исключения, они никоим образом не затрагивают сам принцип каст и лишь доказывают, что приложение этого принципа может быть лишь приблизительным, особенно в наших условиях Кали-Юги.

14. Несмотря на то, что мы говорим здесь о Кшатриях и Брахманах, поскольку употребление этих терминов сильно облегчает выражение вещей, о которых идет речь, само собой разумеется, что все, это, имеет отношение не только к Индии; то же самое замечание необходимо иметь в виду каждый раз, когда мы будем употреблять те же самые термины, излагая вещи, относящиеся не только к индийской традиции; в дальнейшем мы объясним, почему это должно быть именно так.

15. Принимая во внимание несколько отличную точку зрения, которая тем не менее тесно связана с данной, можно также сказать, что “малые тайны” касаются лишь возможностей человеческого существа, тогда как “большие тайны” касаются сверхчеловеческих состояний; реализация этих возможностей и этих состояний приводит к достижению “Рая земного” или, соответственно, “Рая небесного”, как об этом говорит Данте в тексте “О монархии”, который мы процитируем позднее; не следует также забывать, что, как на это указывает все тот же Данте в своей “Божественной комедии” и как мы не раз еще повторим, “земной Рай” должен рассматриваться лишь как этап на пути, ведущем к “небесному Раю”.

16. В древнем Египте, организация которого была собственно “теократической”, царь, вероятнее всего, рассматривался включенным в касту духовенства в силу своего посвящения в мистерии и был даже иногда принят среди членов этой касты; по крайней мере, именно об этом говорит Плутарх: “Цари избирались среди воинов или жрецов, поскольку именно эти два класса, один в силу присущей им храбрости, другой благодаря своей мудрости, наиболее ценились и обладали особым положением. Когда царь избирался из класса воинов, с самого момента своего избрания он вступал в класс жрецов; таким образом он приобщался к философии, скрывающей в себе множество вещей под формулами и мифами, которые окутывали истину покровом мрака и проявляли ее прозрачностью” (“Изида и Осирис”, 9, перевод Марио Мёнье). Заметим, что конец этого отрывка содержит очень четко сформулированное указание на двойной смысл слова “откровение” (ср. Царь мира, стр.38).

17. Необходимо добавить, что в Индии третьей касте, а именно касте Вайшья, функции которой лежат в собственно экономической сфере, также позволяется пройти инициацию, что дает ей право на определение, такое же, как у двух первых каст, — арья, или “благородных”, и двиджа, или “рожденных два раза”; знания же, принадлежащие собственно этой касте, в большей или меньшей степени являются лишь сокращенной частью “малых тайн”, в том смысле, который мы только что определили; однако мы не будем на этом задерживаться, поскольку тема данной работы относится собственно только к первым двум кастам.

18. Таким образом, можно сказать, что духовная власть “формально” принадлежит касте духовенства, тогда как светская власть “формально” принадлежит царской касте, а “в высшей степени” — все той же касте духовенства. Это происходит так же, как, согласно Аристотелю, высшие “формы” “в высшей степени” содержат “формы” низшие.

19. По этому поводу необходимо отметить, что римский бог Янус помимо того, что был богом посвящения в тайны, в то же самое время являлся богом Collegia favrorum; это сближение является, несомненно, значимым с точки зрения соответствий, на которые мы здесь указали. — О перемещении, посредством которого любое искусство, так же, как и любая наука, может получить собственно “инициатическое” значение, см. “Эзотеризм Данте”, стр.12–15.

20. Некоторые исследователи более точно датируют серединой XV века утрату античной традиции, повлекшей за собой в 1459 году реорганизацию на новой основе различных братств, которая и поныне не окончена. Необходимо отметить, что начиная именно с этой эпохи церкви перестали быть строго направляемыми, и этот факт оказал гораздо большее влияние на то, о чем идет речь, чем это могло бы показаться на первый взгляд (Царь мира, стр.96 и 123–124).

Оглавление