ГЛАВА 8

ИСТИНА И ЕЁ ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ ФОРМЫ

Истина и ложь, поскольку они общественны, являются атрибутами предложений как изъявительной, так сослагательной и условной формы. В этой главе, в которой будут рассматриваться только более простые примеры истины, я ограничусь предложениями изъявительной формы. В добавление к предложениям существуют некоторые другие способы создания общественных утверждений, например карты и графические схемы. Существуют также условные способы сведения предложения к одному существенному слову, как это делается в телефонных справочниках и железнодорожных расписаниях поездов. Однако для наших целей мы можем без существенного ущерба для обобщений ограничиться полно выраженными предложениями. И пока мы не рассмотрели логических слов, которые будут предметом обсуждения в следующих двух глазах, мы должны ограничиться только предложениями в изъявительной форме.

Но для того, чтобы определить «истину» и «ложь», мы должны выйти за пределы предложений и рассмотреть, что они «выражают» и что «изъявляют».

Начнем с того, что предложение обладает свойством, которое я буду называть «смыслом (значением)». Это есть свойство, которое сохраняется во всяком точном переводе. «Два и два составляют четыре» значит то же самое, что и «Deux et deux font quatre». Два и два составляют четыре французский.) Значение (смысл) также сохраняется, когда изменяются слова. Например, в предложении: «А есть муж В», «B есть жена А», «А женат на В», «В замужем за А» — все имеют одно и то же значение. Ясно, что если два предложения имеют одно и то же значение (смысл), то или оба они истинны или оба ложны; следовательно, то, что отличает истину от лжи, нужно искать не в самих предложениях, а в их значениях.

Некоторые предложения, кажущиеся с первого взгляда вполне правильно построенными, являются на самом деле абсурдными в том смысле, что они не имеют смысла (значения). Такими при буквальном истолковании являются, например, предложения: «Нужда есть мать изобретения» и «Постоянное откладывание крадет время». Очень важной частью логического синтаксиса являются правила избежания бессмыслицы при построении предложений. Но сейчас мы занимаемся предложениями слишком простыми, чтобы они могли быть бессмысленными.

Чтобы понять, что предложение «значит», самый простой способ для этого спросить себя, что общего между предложением на одном языке и его переводом на другой. Допустим, что при определенных условиях я скажу англичанину: «I am hot» и французу: «J'ai chaud». По-английски и по-французски соответственно значит «мне жарко» Оба эти предложения выражают одно и то же состояние ума и тела, и они истинны (или ложны) в зависимости от одного и того же факта. Значение предложения имеет, таким образом, по-видимому, два аспекта: с одной стороны, оно «выражает» состояние человека, произносящего предложение, и, с другой стороны, оно указывает, помимо настоящего состояния, на что-то, в силу чего оно может быть истинным или ложным. То, что утверждаемое предложение выражает, есть вера, то, что делает его истинным или ложным, есть факт, который в общем отличен от веры. Истина и ложь связаны с отношением к внешнему; это значит, что никакой анализ предложения или веры не скажет, истинно оно или ложно. (Это не применимо к логике и математике, где истина и ложь могут вытекать из формы предложения. Но логической истины я пока здесь не касаюсь.) Рассмотрим, например, предложение: «Я — дядя» и допустим, что вы знаете, что ваша сестра, находящаяся в данное время где-то за границей, должна стать матерью, но вы не знаете, родился уже у нее ребенок или ещё нет. Никакой анализ предложения или состояния вашего сознания не скажет, является это предложение истинным или ложным, поскольку истина или ложь зависят от событий там, где находится ваша сестра, о которых вы пока ещё ничего не знаете. Но хотя понимание предложения и не позволяет вам узнать, истинно оно или ложно, оно все же дает вам возможность знать, от какого рода факта зависит его истинность или ложность; это, таким образом, является частью значения предложения или по крайней мере неразрывно связано с значением, хотя действительная истина или ложь с ним ещё не связана.

Если бы «истина» и «ложь» были уже определены то мы могли бы сказать, что два предложения, если какое-либо из возможных положений вещей делает истинным как одно из них, так и другое, должны иметь, по определению, одно и то же «значение». Но, как мы увидим, совсем не ясно, что «истина» и «ложь» могут быть определены без предварительного определения «значения».

Как мы уже сказали, имеются две стороны значения (смысла), которые могут быть названы субъективной и объективной. Субъективная сторона относится к состоянию человека, произносящего предложение, тогда как объективная относится к тому, что делает предложение истинным или ложным. Начнем с рассмотрения субъективной стороны.

Когда мы говорим, что предложение истинно, мы имеем в виду, что лицо, которое будет его утверждать, скажет правду. Человек может произносить предложение без намерения утверждать его; например, когда артист говорит: «Это я, Гамлет датский», никто ему не верит, но никто и не обвиняет его во лжи. Это показывает, что субъективная сторона при анализе значения является существенной. Когда мы говорим, что предложение «истинно», мы имеем в виду сказать нечто о состоянии сознания произносящего или слышащего его с верой. Действительно, истинной или ложной является прежде всего вера; предложения становятся истинными или ложными только благодаря тому, что они выражают веру. Поэтому субъективную сторону значения предложений следует искать в вере.

Мы можем сказать, что два предложения имеют одно и то же значение, если они выражают одну и ту же веру. Но, сказав это, мы должны объяснить, в каком смысле два человека (или один в разное время) могут иметь одну и ту же веру и каким способом мы можем узнать об этом. Для практических целей мы можем сказать, что два человека, которые говорят на одном и том же языке, имеют одну и ту же веру, если они принимают одно и то же предложение, выражающее её; а когда два человека говорят на разных языках, их вера окажется одной и той же, если компетентный переводчик будет рассматривать предложение, в котором один из них выражает свою веру, как перевод предложения, употребленного другим. Но этот критерий теоретически недостаточен, поскольку следует считать, что ещё не умеющие говорить дети и животные также могут верить.

«Вера», как я хочу употреблять это слово, обозначает состояние сознания или тела, или и того и другого, в котором животное действует в отношении чего-то, чувственно ему не данного. Когда я иду на станцию с намерением попасть на поезд, мое действие выражает веру. Так же выражает веру действие собаки, возбужденной запахом лисы. То же выражает действие птицы в комнате, которая летит к оконным стеклам в надежде вылететь наружу. Среди людей единственным действием, в котором выражается вера, часто оказывается произнесение соответствующих слов.

Мы увидим, что вера, в соответствии с данным выше её определением, тесно связана с значением и наглядным определением. Слова имеют «значение», когда есть ассоциация или условный рефлекс, связывающий их с чем-то иным, чем они сами, — это применимо, по крайней мере, к изъявительным словам. Я говорю: «Смотрите, вон лиса!» — и вы действуете, как действовали бы, если бы сами увидели лису. Я говорю «лиса», когда я вижу лису, потому что реальная лиса вызывает во мне слово «лиса», и наоборот. Когда лиса только что исчезла, а я произношу слово «лиса», и когда вы, не увидев ещё её, слышите это слово, у вас появляется вера в определенном выше смысле. Она налицо, когда вы, ничего не говоря, ищете глазами лису. Но вера становится определенным состоянием сознания только тогда, когда действие задерживается — например, когда вы только что искали в расписании поезд, с которым хотите ехать завтра. Когда вызывается немедленное действие, энергия может уйти в мускулы и «вера» может стать простой характеристикой телесных движений. Следует, однако, помнить, что крики: «Лиса!» или «Ату! Возьми!» — являются телесными движениями; мы не можем поэтому отрицать, что телесные движения могут выражать веру.

Отношение к внешнему, которое мы разбирали в предыдущей главе, имеется во всех изъявительных словах, когда они употребляются таким образом, каким начиналось употребление слов. Оно имеется также в бессловесном поведении, как например, когда собака роет лапами землю у кроличьей норы, потому что видела, как кролик скрылся в норе. Но когда поведение бессловесно, наблюдающему, а часто и самому действующему бывает трудно определить, к чему, собственно, относится поведение. Слова, подобно весам и термометрам, являются точными инструментами, хотя часто и не совсем хорошими; но то, чему они сообщают свою точность, может существовать и неопределенно восприниматься и без их помощи.

Если представить дело схематически с более или менее отступающими от реальности упрощениями, то получится: наличие стимула А вызывает определенного рода поведение, скажем B; в результате опыта нечто другое, скажем C, может вызвать B в отсутствие A. В этом случае можно сказать, что C вызывает «веру» в A, а о «вере» в A можно сказать, что она является признаком поведения B. Когда к делу привлекаются слова, все это становится более определенным и точным. Вид лисы (A) заставляет вас произнести слово «лиса» (B); вы можете увидеть следы лисы на снегу C и, увидев их, сказать: «лиса». Тогда вы поверите в A благодаря C. И если следы были сделаны лисой, то ваша вера является истинной.

То, что имеет отношение к внешнему — вера, или идея, или телесное движение, — в некоторых случаях оказывается общественным, в других случаях — личным. Общественным оно бывает тогда, когда выявляется в явном для всех поведении, включающем в себя речь; личным же — когда состоит из образов или «мыслей». (Значение слов «общественный» и личный» в этой связи будет объяснено в третьей части книги.) Когда то или иное состояние организма имеет отношение к чему-то внешнему, единственным признаком, всегда присутствующим, является причинный признак, объясненный выше, именно тот, что это состояние имеет какие-то следствия, являющиеся результатом чувственного наличия того внешнего, к чему у него есть отношение. Мы будем называть «репрезентативным состоянием» все то, что происходит к организме и имеет отношение к чему-либо внешнему.

В добавление к существенному причинному отношению, при помощи которого определяется «репрезентативное состояние», в определенных видах этих состояний существуют и другие отношения. Во вспоминаемых образах имеется сходство с тем, что представляется (то есть вспоминается). В других образах, вероятно, также имеется сходство, хотя и менее близкое. Если кто-нибудь скажет вам: «Ваш сын разбился насмерть при падении с обрыва», то у вас, вероятно, возникнет очень живой образ, который будет верным в некоторых отношениях и неверным в других. Но слова (за исключением звукоподражательных) не имеют сходства с тем, что они обозначают, и поэтому словесная вера не может оцениваться как истинная или ложная по сходству или различию с тем, что она утверждает. Словесное поведение является только одной формой телесного поведения, являющегося репрезентативным; другая форма — поведение собаки, роющей землю у кроличьей норы. В самых общих чертах мы можем сказать, что телесное поведение, когда оно репрезентативно, не обязано иметь сходство с тем, к чему оно относится.

Тем не менее в выраженных предложениях часто бывает структурное сходство между предложением и тем, что оно утверждает. Допустим, что вы видите, как лиса ест гуся, и затем говорите: «Лиса съела гуся». Реальное событие состояло в некотором отношении лисы к гусю, а предложение создает отношение между словом «лиса» и словом «гусь» тем, что ставит между ними слово «съела». Это возможное структурное сходство между предложением и тем, что оно утверждает, имеет известное значение но, по-моему, не основополагающее. Вышеприведенный разбор того, что делает репрезентативное состояние «истинным», является, по-моему, правильным в его применении, но имеются различные дополнения, которые делают «истину» более широким понятием.

Начнем с воспоминания. Вы можете вспомнить событие, которое не требует никакого действия в настоящем, и в этом случае приведенное выше определение «истинного» не применимо. Ваше воспоминание, если оно состоит из образов, может в таком случае быть «истинным» в смысле сходства с событием. И даже если оно не вызывает никакого действия в настоящем, все же могут быть будущие ситуации, в которых ваше воспоминание будет иметь практическое значение, и оно может быть названо «истинным» сейчас, если оно выдержит проверку в будущем.

Но более важным является то, что может быть названо «производным» значением предложения, что является свойством предложений, отдельные слова которых имеют «первичное» значение. Допустим, что для ребенка слова «кошка», «собака» и «ненавидеть» имеют первичное значение в том смысле, что они осваивались через наглядное определение. Тогда предложение: «Кошки ненавидят собак» имеет значение, которое не обязательно усваивается новым процессом наглядного или номинального определения. Более того, это такое предложение, которое никогда не может быть подтверждено отдельным чувственным восприятием; в этом оно отличается от предложения: «Сейчас будет сильный шум». Только на небесах Платона могли бы мы увидеть кошку вообще, ненавидящую собаку вообще. У нас на земле существует множество фактов, в силу которых это предложение является истинным, но эти факты не могут быть восприняты все сразу. Отношение этого предложения к фактам, в силу которых оно является истинным, выводится из множества других предложений, составленных по форме: «Это — кошка, а то — собака, и это ненавидит то». (Я беру слово «ненавидит» как характеризующее явное поведение и делаю это не в теоретическом плане, а в целях иллюстрации.) Здесь три предложения: а) «Это — кошка», б) «То — собака» и в) «Это ненавидит то». Каждое из этих предложений является следствием наличного, чувственно воспринимаемого факта, причем подразумевается, что наблюдающий владеет языком. Достаточное количество таких предложений или соответствующих наблюдений или актов веры приводит у большинства людей со временем к созданию предложения: «Кошки ненавидят собак», значение которого вытекает по законам синтаксиса из значения предложений формы (а), (б) и (в). Именно в этом смысле значение таких предложений является «производным». Отметив тот факт, что значение большинства предложений является производным, я хочу пока ограничиться рассмотрением предложений, значение которых является первичным.

Рассмотрим теперь предложение: «Это — кошка», которое произносится, когда кошка непосредственно воспринимается. До сих пор я рассматривал «истину» и «ложь» как идеи, применимые только к представлениям вещей, не данных в чувственном восприятии, и если бы мы строго придерживались этого взгляда, то наши предложения (а), (б) и (в), будучи произнесенными, не были бы ни истинными, ни ложными. Этот способ употребления слов был бы, однако, неудобным, и я предпочитаю говорить, что предложения (а), (б) и (в) или истинны, или ложны.

Если при наличии какого-либо животного я говорю: «Это — кошка», то какие здесь могут быть возможности лжи? Во-первых, бывает сознательная ложь: я могу разговаривать со слепым и хотеть при этом, чтобы он принял животное за кошку, когда на самом деле оно — кролик. Мы можем исключить этот случай на том основании, что произносимые мной слова не выражают в этом случае веры, а также и потому, что причиной моего произнесения слова «кошка» является не действительная видимая мной кошка, а какой-то скрываемый мной мотив. Затем бывает, что я плохо вижу из-за темноты или плохого зрения, но когда кто-нибудь включает свет, я говорю: «О, я вижу, что это не кошка». В этом случае то, что я вижу, должно иметь некоторое сходство с кошкой, и если бы я сказал: «Это — что-то похожее на кошку» — я был бы прав. Кроме того, в случае недостаточного знания иностранного языка я даю на этом языке название «кошка» животному, которое принято называть «пумой». В этом случае происходит только общественная ошибка: я называют животное неправильно, но на своем родном языке я назвал бы его правильно. Наконец, я могу болеть белой горячкой и видеть кошку, когда вообще ничего подобно нет, по крайней мере с общедоступной точки зрения. За исключением всех этих необычных случаев, мое утверждение: «Это кошка» будет истинным.

Когда налицо имеется кошка, и я говорю: «Вот кошка», то каково отношение того, что я говорю, к этому данному в наличности четвероногому? Здесь причинное отношение: вид кошки является причиной произнесения слова «кошка»; но этого, как явствует из случая, когда мы плохо видим, недостаточно для обеспечения истины, поскольку причиной произнесения слова «кошка» может быть и какое-нибудь другое животное. Когда я говорю: «Это кошка», я утверждаю существование чего-то, что не только является моим кратковременным зрительным восприятием, но что живет и дышит, мяукает, мурлыкает и переживает свои кошачьи радости и печали. Все это неверно в случае белой горячки. Возьмем поэтому более простой пример, скажем утверждение: «Это — синее». Это утверждение не предполагает ничего, кроме моего личного переживания, и поэтому не подвержено ошибкам, свойственным пьянице. В этом случае ошибка может произойти только от незнания языка, когда я назову «синим» то, что другие называют «фиолетовым». Это общественная ошибка, а не ошибка интеллекта; моя вера истинна, но неверно выбраны слова. Поэтому здесь возможность настоящей лжи в моем утверждении минимальна.

Обобщая, мы можем сказать: изъявительное слово истинно, когда оно вызывается тем, что оно обозначает, причем слово употребляется способом, который можно назвать восклицательным, как например, когда кричат: «Пожар!» или «Караул!» В развитой речи мы обыкновенно не употребляем изъявительные слова таким способом и вместо восклицания ставим слова: «это есть». Таким образом, утверждение «Это (есть) синее» истинно, если оно вызвано тем, что обозначает слово «синее». Оно вызвано тем, что обозначает слово «синее». Это по существу тавтология. Но большинство слов, таких, как «кошка» и «собака», обозначает не только то, что может быть кратковременным восприятием, но также и то, что привычно сопутствует этому виду восприятия. Если эти сопутствующие обстоятельства только обычны, а не постоянны, то в употреблении слова, которое вызывается восприятием, может быть ошибка; так бывает с жертвой белой горячки и так было с Исааком, который ошибочно принял Иакова за Исава. Из известного библейского рассказа о том, как старший сын Исаака Исав уступил свое первородство своему младшему брату Иакову за чечевичную похлебку и как ослепший Исаак, не обнаружив подмены, благословил Иакова как своего преемника.

Большинство слов воплощает в себе свойственные животному индукции, которые обычно, но не всегда оказываются истинными. Это особенно относится к именам или видам объектов, таким, как наши друзья или различные виды животных. Везде, где такие слова употребляются как результат восприятия, имеется некоторая возможность ошибки, хотя часто только очень незначительной.

Теперь мы можем дать определение: предложение формы «Это есть A» называется «истинным», когда оно вызвано тем, что «A» обозначает. Мы можем сказать, кроме того, что предложение формы «это было A» или «Это будет A» «истинно», если предложение «Это есть A» было или будет истинно в указанном смысле. Это относится ко всем предложениям, утверждающим то, что есть, было или будет фактом восприятия, а также и к тем, в которых мы правильно выводим из восприятия его обычные сопутствующие обстоятельства посредством свойственной животным способности к выводу, по крайней мере настолько, насколько такие сопутствующие обстоятельства образуют часть значения изъявительного слова. Это относится ко всем основанным на фактах предпосылкам эмпирического знания. Но это не относится ни к общим утверждениям, таким, как «собаки лают», ни к принципам вывода как дедуктивным, так и недедуктивным. Эти предложения мы не можем должным образом рассмотреть, пока не рассмотрим такие логические слова, как «или» и «все». Кроме того, вышеприведенное определение является определением только «истины», а не «лжи». Анализ «лжи» будет дан ниже.

По поводу нашего определения «значения» и «истины» можно высказать одно важное соображение, а именно то, что и то и другое зависит от понимания понятия «причины», которое, согласно современной физике, могло бы показаться грубым и только частично применимым к естественным процессам. Если мы согласимся с этим, то должны заключить, что все дефекты, свойственные устаревшему понятию «причины», свойственны также и понятиям «значение» и «истина», как мы их истолковали. Я не думаю, однако, что это очень серьезное возражение. Оба понятия, по другим основаниям, необходимо являются до некоторой степени неопределенными и неточными, и эти другие основания гораздо больше препятствуют их точности, чем современная физика. Хотя такие предложения, как «Молния является причиной грома», «Микроорганизмы являются причиной лихорадочного состояния», «Ранения причиняют боль», и не имеют той определенности, которая раньше приписывалась им, и даже если (на каком основании — будет ясно из дальнейшего) «причина» является (во что я не верю) только наспех и кое-как сделанным понятием, принадлежащим определенной ступени развития науки, а не основополагающей категорией, как было принято думать, тем не менее такие предложения в удобной форме выражают истины об обычном, хотя и не неизменном ходе природы и в силу этого являются все ещё полезными, за исключением тех областей знания, где, как в квантовой физике, прилагаются особые старания к отысканию предельной точности, несмотря на то, что эта точность вследствие её сложности ведет к её бесполезности для целей научного предвидения. Если бы физики могли точно рассчитывать поведение человека, у нас не было бы нужды в таких понятиях, как «значение», «вера» и «истина». Но пока этого нет, они остаются полезными и до известной степени могут быть очищены от двусмысленности и неопределенности. Было бы бесполезно идти в этом их очищении дальше этой достижимой степени, если «причина» действительно не является основополагающим понятием науки. Но если, как я считаю, понятие «причины» неустранимо, тогда вышеприведенные соображения не возникают или, во всяком случае, возникают только в ограниченной форме.