Острый опыт

Наверное, в жизни каждого человека встречались истории, когда что-то происходило вопреки всему: логике, законам, правилам. Мистика, астрология, Его Величество Случай – уж не знаю, что вмешивается и по своим неизвестным нам законам управляет происходящим. То, о чем я хочу рассказать, очень трудно объяснить с точки сугубо материального видения мира и его окрестностей.

Эта история по времени относится к студенческим годам, точнее, к третьему курсу обучения в Московской ветеринарной академии. Занимались мы тогда изучением науки о нормальном функционировании систем и органов животных – физиологией, а в тот день темой занятий была работа желудочно-кишечного тракта. И кроме прочего, значился «острый опыт». Основное большинство молодых «студиозусов» не особенно представляло, что сие означает на практике, и думало, что объектом демонстрации будет лягушка или в крайнем случае кролик. Но все случилось по-другому.

Придя на кафедру, мы увидели сидящую в клетке для подопытных животных молодую собаку. Без всякого сомнения, это был прекрасный курцхаар – немецкая гладкошерстная легавая. Откуда эта несчастная попала в академический виварий – неизвестно. Скорее всего, потерялась, и ее «сцапали» отловщики. Службы поиска потерявшихся животных в то время, увы, не было, и поэтому в виварии различных научных учреждений частенько попадали прекрасные экземпляры породистых собак.

Мне и в голову не приходило задуматься над вопросом о гуманности проведения опытов над животными в таких гигантских размерах и в далеко не всегда оправданных случаях. Просто так было до нас, и мы это принимали как должное, не очень-то задумываясь – может, что-то можно изменить? Но до того злополучного занятия на кафедре физиологии все было абстрактно. А тут перед нами въявь стояла клетка. И собака, живая и здоровая, которая через несколько часов должна была закончить свою жизнь на лабораторном столе. А для меня все было еще острее. Сколько себя помню – животные меня притягивали. Как магнит, а особенно собаки и лошади. И в академию я поступала только из-за них. Строго говоря, по призванию. Перечитав, выучив почти наизусть кучу книг о собаках, я уже прекрасно представляла – за породистым животным стоял труд и фанатизм многих людей, чьими усилиями на протяжении многих десятилетий в породу вносились и закреплялись различные качества и признаки, и именно человеческий труд создавал дополнительную ценность животному, и ценность эта определялась далеко не в рублях… Ни тогда, ни сейчас я не допускаю мысли о том, что эта собака была просто предана своим хозяином… Хотя…

Ребята из группы с восхищением разглядывали «объект острого опыта», и восхищаться было чем: крупная, прекрасно выращенная собака светилась здоровьем, короткая, блестевшая, несмотря на грязную клетку, шерсть была классического для этой породы окраса – на пестром бежево-кремовом фоне отчетливо выделялись большие пятна темно-кофейного цвета. Большие коричневые глаза доверчиво, но растерянно смотрели на нас…

По-моему, не только мне исход этого опыта леденил душу, надо было что-то делать, но что? Животному через полчаса будет дан наркоз, тогда это был эфир через специальную маску, потом широким разрезом будет вскрыта брюшная и часть грудной полостей и, предельно расширив рану специальными расширителями, в течение нескольких часов будет демонстрироваться работа живых работающих органов. Боли при этом животное не будет чувствовать. Хоть что-то будет милосердным! Но все остальное, в моем понимании, будет называться коротко и точно – убийство! И именно его под предлогом обучения собирались демонстрировать нам – будущим ветеринарным врачам! Очень хорошо помню, что меня трясло, как в лихорадке, при мысли о том, что уже через несколько часов это прекрасное молодое животное превратится в груду мертвого хлама. В голове стучала мысль: «Надо что-то делать! Ну, хоть попытаться! Эх, времени мало…» Глубоко вздохнув, я шагнула в кабинет ассистентов кафедры:

– Скажите, так ли необходим этот острый опыт?

В кабинете на несколько минут повисло молчание. Меня внимательно и спокойно разглядывала женщина в белом халате, высокая, из-за роста угловатая, подтянутая. Крупные, решительные черты лица, тронутые сединой волосы в химической завивке. Она была симпатичной, но не для меня: холодной волной поднималась ненависть к ее равнодушию, я с трудом сдерживалась. Якорем была мысль, что на эмоций нет времени в самом академическом смысле этого слова…

– Деточка, вы что-то не понимаете. Это же учебный процесс…

– Но ведь то, что сегодня будет демонстрироваться, можно увидеть в хирургии, когда оперируют животных по действительно необходимым поводам… – я уже понимала, что цепляюсь за соломинку.

– Ну, мы не хирургия, а физиология, – терпеливо и спокойно начала она, но я невежливо перебила:

– Что может спасти эту собаку?

– Только адекватная замена, – уже сухо и лаконично ответила она и вышла.

Я тупо стояла в кабинете и соображала, что еще можно сделать. Вошла лаборантка. Обычно студентам не разрешается звонить по служебным телефонам, но лица на мне не было, и она не возразила, когда я, схватив телефонную трубку, стала лихорадочно набирать номер телефона:

– Наталья! Быстро на физиологию! Жду у входа!

Наташка – моя самая близкая подружка. Мы дружим и сейчас. Она тоже ветеринарный врач. Но тогда, не пройдя по конкурсу при поступлении в ветеринарную академию, она устроилась работать лаборантом на кафедру оперативной хирургии. Она такая же заядлая собачница, как и я, поэтому все уловила с полуслова, объяснять долго не пришлось. Поразмыслив минуту, она сказала:

– А может, попробуем зашить? Ведь все равно ничего не успеем сделать, да и замены так быстро не найти. А вдруг получится?

– Ну ты даешь! Я себя считала генератором бредовых идей, но до тебя мне шагать и шагать! Мы ведь хирургию еще не изучали, разве что анатомию. Ты хоть представляешь, как эту псину разрежут, да не стерильными инструментами, и до кучи – передозировка общего наркоза? Мало не покажется…

– А я видела, как сшивают. Правда, сама не делала… Кабы знать – смотрела бы в оба глаза. Чего уж теперь! Другие варианты есть? – мы поглядели друг на друга. – Других вариантов нет! Как я понимаю, штопать будем у нас. – И она скрылась за дверью.

Следующие два часа были не из легких. Ребята из группы хоть и сочувствовали участи собаки, но бунтовать по этому поводу явно не собирались. Прозвенел звонок, и занятие началось. На курцхаара надели маску и влили в нее эфир. Собака отключилась быстро: дыхание стало редким и глубоким. Тело обмякло и замерло в неподвижной позе, фиксированной на лабораторном столе. Я заставляла себя смотреть, но далеко не с целью, предусмотренной нашим «милым» учебным процессом… Чем дольше я смотрела, тем яснее понимала, что после такой экзекуции у собаки нет ни малейшего шанса выжить, а зато возможность не выйти из наркоза или получить заражение крови – это состояние носит звучное и красивое название: сепсис – возрастала с каждой минутой. Но собака была жива и дышала. Пока… Прошел час, начался другой… Собака дышала глубоко, редко, но ритмично. Кровотечение было на удивление относительно небольшим.

«Нет, все-таки надо попробовать зашить! Чем бы это ни кончилось – шанс у нее должен быть», – думала я, глядя то на стол, то на часы – сколько еще осталось до спасительного звонка на перерыв.

Наконец он прозвенел. Ребята стянули с себя халаты, похватали сумки, и аудитория быстро опустела.

Собака дышала! И пока достаточно размеренно и глубоко… Сквозь наполовину стеклянную дверь я заметила Наталью. Она с каким-то свертком под мышкой маячила по коридору. Поймав ее взгляд через дверь, я помахала рукой, и она вошла.

– Ну, как? Жива? – деловито спросила она.

– Она – да! Я – вроде тоже! – попыталась пошутить я.

– Где будем шить?

– Здесь нельзя. А как у тебя?

– Можно. Все отвалили на какое-то совещание. Я вроде все приготовила, и учебник тоже.

– ???

– А у кого совета будем спрашивать? Подумала? – съязвила она.

– А там что, есть советы по этому поводу? – парировала я, и мы принялись за работу.

Сначала надо было перенести собаку на другую кафедру. В другой корпус, по улице метров триста–четыреста. В нашем распоряжении было два халата. Один мы использовали в качестве повязки на живот, чтобы по дороге не потерять кишки. В другой положили собаку и застегнули халат на все пуговицы. Наталья поинтересовалась:

– А выдержит? Ну… ее вес выдержит?

– А с чего бы ему не выдержать? Халат новый, мой… Истрепать еще не успела… Бери уже! Ты – за рукава, я – за полы. Понесем, как носилки. – И мы пошли.

По дороге студенческая братия, разбегаясь по своим делам после окончания занятий, любопытствовала, но мы шли, не останавливаясь, и на ходу отвечали особо любознательным, что несем декана или что-то вроде того. Между прочим, метода оказалась отличной: излишнее любопытство отсекалось на корню, народ замирал в изумлении, что позволяло нам не терять скорости передвижения. В общем, мы дотащили нашу ношу в хирургию без приключений и даже довольно быстро. На кафедре действительно никого не было, и мы расположились в операционной. Инструментов был самый необходимый минимум: несколько гемостатических зажимов, ножницы, пара иглодержателей. Ну и иголки, конечно. Кетгута, помню, не было. Да мы и не знали точно, в каких случаях его применяют. Был еще шелк, антибиотики…

Дело двинулось. Собака не проявляла никаких попыток выйти из наркоза, и нам это было на руку, если и стало бы проблемой, то позже. А пока – ни дыхание, ни сердце не давали сбоев, и мы начали накладывать швы.

– Интересно, ей год или больше? – между делом поинтересовалась Натка.

– А тебе на что? Для памятника? – мрачно пробурчала я.

– Похоже, ты не очень-то веришь в благоприятный исход? – прокомментировала Наталья и хитро прищурилась.

– Ну кто в здравом уме в это поверит? – продолжала я ворчать себе под нос.

Изредка перекидываясь мрачноватыми фразами, мы продолжали накладывать шов за швом, и дело потихоньку двигалось, а тело собаки начинало приобретать вполне благопристойный вид. Мы все-таки разыскали в учебнике нечто более или менее похожее и периодически косились на картинку. Благо она была большая и цветная. Наше настроение тоже начинало подниматься по причине близившегося конца работы и того, что собака пока не собиралась помирать. По крайней мере, ничего на это не указывало. В очередной раз присыпав рану антибиотиками и наложив еще несколько швов, мы с облегчением посмотрели друг на друга: все, зашили…

Пока все шло неплохо, но впереди еще был выход из наркоза. И насколько удачным он будет – мы узнаем только утром. За работой и хлопотами по обустройству места ночлега собаки мы и не заметили, как наступил вечер. Усталости мы вроде и не чувствовали – еще не отпускало нервное напряжение, и очень хотелось, чтобы побыстрее наступило это завтра. И не только для нас…

Пожалуй, именно тогда мы с Натальей впервые столкнулись с одним из самых трудных факторов работы ветеринарного врача: ждать результатов, трезво оценивать ситуацию и не вмешиваться в процесс по причине срыва собственных эмоций. Этот первый урок оказался не из легких. Мы ехали в метро и по дороге в десятый раз проигрывали ситуацию и в десятый же раз приходили к тому, что шансов у псины очень немного, если они вообще есть. Потом, с опытом, придет и профессиональная оценка и уверенность в себе, но тогда у нас в запасе было только огромное желание, чтобы справедливость восторжествовала, и кое-какие знания. Их явно недоставало для подобного случая. Так уж получилось.

На следующее утро занятия у нашего курса начинались с лекций в главном корпусе, и попасть в хирургический корпус я могла лишь во второй половине дня. Наталье везло больше – она работала в хирургии и уже с утра могла навестить нашу подопечную или то, что…

С такими мыслями я подъезжала утром к академии. Главный корпус очень красив хотя бы потому, что он старинной постройки. Огромное серое здание с колоннами на входе было расположено чуть в глубине всего академического комплекса, остальные здания – поздней постройки – выгодно оттеняли главенство и монументальную значимость основного корпуса. Окруженное газонами и невысоким бордюрным кустарником, оно отлично просматривалось со всех сторон и производило весьма величественное впечатление. Почему-то мне всегда вспоминалось ощущение первого раза. Помню, как мы с подружкой приехали сдавать документы на поступление в академию. И, оказавшись перед главным входом, под его колоннадой, мы долго не решались войти: одолевала робость, свойственная любому абитуриенту. Но здесь ощущение было сильнее, и к нему примешивалось благоговение от, казалось, уходящих в небо колонн.

На ступенях под колоннами я еще издалека увидела знакомую тоненькую фигурку – Наталья стояла в белом коротеньком по моде халате, и утренний ветерок ерошил ее темно-рыжие волосы. Я не сомневалась, что она поджидала меня. Только вот по какому поводу? Я ускорила шаги и помахала рукой, а она, едва заметив мои жесты, не обращая внимания на разделявшую нас толпу, заорала: «Она стоит! И выпила молока!» На лице ее сияла такая блаженная улыбка, какую я и потом не часто встречала. Моя физиономия, без всякого сомнения, была зеркальным отражением Натальиной: получилось! Все-таки получилось! Надо ли говорить, что первый час лекций я, не раздумывая о последствиях, прогуляла. И со счастливой совестью!

Мы вприпрыжку побежали к хирургическому корпусу. Занятия начались, асфальтированные дорожки между корпусами опустели, а мы, повизгивая от нетерпения, не чуя под собой ног и обгоняя друг друга, влетели в хирургический корпус, вихрем пронеслись через него и, наконец, замерли перед небольшим вольером, где мы вчера оставили нашу подопечную…

Покачиваясь, широко расставив дрожащие от напряжения лапы, она стояла, повиливая нам хвостом. Мы замерли на пороге, не в силах оторвать взгляда от этого чуда! Не могу сказать, сколько это продолжалось, первой заговорила Наталья.

– Чего застыла, как столб? Надо швы посмотреть, – и она наклонилась над собакой. Вдвоем мы осторожно положили собаку на бок. Она не сопротивлялась, но с любопытством повела носом на свой живот. Края раны нигде не разошлись, кровотечения не было. Но на свежий взгляд, длина шва впечатляла. Потом в моей практике попадались и более впечатляющие варианты, но всегда на память приходила именно эта картина, потому что она была первой, а нам тогда до получения диплома врача было еще ой как далеко.

Обработка операционных ран, если не возникает дополнительных осложнений, не представляет больших трудностей: на стоящей собаке мы промыли шов марганцовкой, просушили его тампонами и аккуратно промазали раствором йода. Введя нашей пациентке еще необходимую дозу пенициллина внутримышечно и пару кубиков кофеина подкожно, мы опять надели на нее попону, чтобы сохранить операционную рану в чистоте и покое. И задумались – пенициллин надо вводить каждые четыре часа, и уже одно это создавало целую проблему. Кормление и поение, кстати, тоже. Короче, надо было срочно искать хозяина для нашей красавицы. И с этой мыслью, уложив собаку на подстилку, мы разбежались: Наталья – на работу, а я – на занятия. Через четыре часа мы опять встретились у нашей подопечной. Новости были ну просто прекрасные: молоко было все выпито, а приличная лужица характерного соломенно-желтого цвета на полу убедительно свидетельствовала о том, что система выделения восстановилась.

– Знаешь, меня не отпускала мысль: а вдруг мы что-то не так зашили? – облегченно вздохнула Наташа, увидев лужу на полу. Меня эта мысль тоже не отпускала. Не имея опыта, мы ненароком могли повредить и кишечник, и мочевой пузырь.

– Мы много чего могли, – быстро согласилась я.

– Чуть не забыла, – перевела разговор на другую тему Наташа, – я нашла ей нового хозяина. В моем же доме. Отличный старикан… Охотник. Вечером мы ее отсюда и заберем.

Про себя я подумала, что у нашей крестницы все-таки появился ангел-хранитель…

Вечером все образовалось как нельзя лучше. У собаки появился и новый дом, и заботливый хозяин. Выздоравливала она удивительно быстро и без осложнений. Как положено, через две недели сняли швы, и очень скоро не осталось и следов от страшного острого опыта. Разве что в памяти, может быть!

Лада – так назвал собаку ее новый хозяин – прожила после своего второго рождения еще пятнадцать лет. Больше никогда и ничем не болела. Была любимицей не только своего хозяина, но и всего двора, особенно детей. Ее историю знали все… Лада и мне частенько попадалась на глаза. А однажды Наталья продемонстрировала один из ее удивительных фокусов. Мы сидели на подоконнике и пытались что-то вразумительное усвоить из учебников: зачеты не любят шуток, но настроения не было никакого. Была весна, светило солнце! Ну какие, скажите на милость, могут быть занятия? На ура принимался любой предлог, от них, от занятий, отвлекающий. Свесившись из окна, Наташка вдруг сказала:

– А ну, посмотри! Может, узнаешь старую знакомую?

– Какую еще знакомую? – отвлеклась от книги я и тоже выглянула во двор. Сквозь не полностью распустившуюся листву хорошо была видна внутренность двора. Прямо под окнами виднелась детская площадка с «дежурной» песочницей посередине. А в ней, позевывая, но явно наслаждаясь хорошей погодой и в ожидании приключений сидела собака. Одного взгляда на нее было достаточно.

– Натка! Неужели она?

– А то кто же? – смеясь, запрокинула голову Наталья.

– Пойдем посмотрим на Ладушку поближе!

– А вот гляди-ка, что сейчас будет! – напустив на себя таинственный вид, прищурилась Наталья и крикнула: – Ладуля!

Я вопросительно посмотрела на Наталью. От этой вертихвостки можно было ожидать чего угодно, но она на удивление спокойно и обыденно сказала:

– Иди, открывай дверь!

Входная дверь от черного хода была рядом с ее комнатой, хорошо было слышно, как дверь энергично и требовательно царапали собачьи лапы.

– Ну, что ты копаешься? Иди! Она сейчас дверь снесет! – прикрикнула на меня Наталья. Я распахнула дверь, и к нам в комнату влетел метеор, изо всех сил вращающий хвостом. В считанные секунды Лада успела пронестись по комнате, заодно облизать нас горячим языком и замереть, выжидательно глядя нам в глаза. Ну и дела!

– Наташ! А что, она всех так знает? Или только тебя?

– Представляешь, всех, живущих в доме, и еще ни разу не ошиблась адресом. Каково?

Псина тем временем аппетитно хрустела сушкой, на лету поймав ее из рук Наташки. А потом так же весело умчалась обратно во двор.

Прошло несколько лет. Как-то я спросила у Наташи, как поживает Лада.

– Представляешь, жива! Ей ведь почти пятнадцать лет! – живо откликнулась Наталья. – Кто бы мог подумать?

– Да! Но что меня по-настоящему удивляет, так это то, что она с тех пор ничем не болела! Вот ведь судьба!

– А знаешь, все соседи очень жалели, что у нее никогда не было щенков, – задумчиво произнесла Наташа. – Почему? Может быть, были повреждения во время опыта, а может, мы все-таки что-то не так зашили?

Не в этом главное! Главное – что в тот далекий день вмешалась судьба.