ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ямайская история

«ЕСЛИ В СМЕШАННОМ СОЮЗЕ РОЖДАЛИСЬ ДЕТИ, ОНИ СТАНОВИЛИСЬ СВОБОДНЫМИ»

Девятого сентября 1931 г. молодая женщина по имени Дейзи Нейшн родила девочек-близнецов. Она и ее муж Дональд были школьными преподавателями в крошечной деревеньке Хеервуд в центральном округе Ямайки Сент-Кэтрин. Девочкам дали имена Фейт и Джойс. Когда Дональду сообщили о том, что родились близняшки, он упал на колени и вверил их жизни Господу.

Семья Нейшн жила в маленьком домике, построенном на земле, которая принадлежала англиканской церкви Хеервуда. По соседству стояла школа — длинное здание, опирающееся на бетонные сваи. Иногда в него набивалось до 300 детей, а порой едва набиралось два десятка. Материал заучивался путем многократного повторения. Дети читали вслух и пересказывали прочитанное. Письменные упражнения выполнялись на грифельной доске. При любой возможности уроки проводились на улице, под манговыми деревьями. Стоило ученикам слишком расшалиться, и Дональд Нейшн принимался ходить но классу и размахивать ремнем, заставляя детей разойтись по местам.

Он был видным мужчиной — сдержанным и величавым — и большим любителем книг. В его маленькой библиотеке были поэтические сборники, романы Сомерсета Моэма и труды философа Джоада. Каждый вечер вместе со своим лучшим другом архидьяконом Хеем, англиканским пастором, жившим по другую сторону холма, он сидел на веранде и размышлял о проблемах Ямайки. Ежедневно читал газету, следя за бушевавшей в Европе войной. Его жена Дейзи, в девичестве Форд, была родом из округа Сент-Элизабет. Ее отец владел небольшой бакалейной лавкой. Дейзи, у которой имелись еще две сестры, славилась своей красотой.

Когда близнецам исполнилось одиннадцать, они получили стипендию в пансионе «Сент-Хильда» близ северного побережья. Это была старая англиканская частная школа, выстроенная для девочек из семей английских священников и плантаторов. Отучившись в пансионе, сестры поступили в Юниверсити-колледж в Лондоне. Вскоре после этого Джойс пригласили на празднование 21-го дня рождения молодого математика по имени Грэм. Декламируя стихотворение, тот забыл слова, и Джойс стало жаль его — хотя никаких поводов для жалости у нее не было, ведь этого юношу она видела впервые. Джойс и Грэм полюбили друг друга, поженились и перебрались в Канаду. Грэм стал профессором математики, а Джойс — успешной писательницей и семейным врачом. Они поселились в деревне, выстроили чудесный дом на холме и родили троих сыновей. Фамилия Грэма была Гладуэлл. Он — мой отец, а Джойс Гладуэлл — моя мать.

Это история пути к успеху, который проделала моя мать, — и она не совсем правдива. Не то чтобы она была выдумкой, факты все реальны. Но эта история изложена слишком кратко, поэтому многое в ней упущено. Она неверна в том же смысле, в каком неверно будет рассказывать о Билле Гейтсе, не упоминая о компьютере в школе «Лейксайд», или искать истоки математических способностей азиатов, не говоря о культуре возделывания риса. В этом кратком изложении не сказано ни о тех многочисленных возможностях, которые представлялись моей матери, ни о ее культурном наследии.

В 1935 г., когда матери и ее сестре исполнилось четыре, Ямайку посетил южноафриканский историк Уильям Макмиллан, профессор йоханнесбургского университета Витватерсранда. Макмиллан намного опережал свое время: он был всерьез озабочен социальными проблемами черного населения Южной Африки и прибыл на Карибские острова, чтобы выступить на ту же тему.

Больше всего Макмиллана заботила система образования. Школьное обучение — если таковым можно считать происходившее в деревянном сарае рядом с домом моих бабушки и дедушки — заканчивалось в 14 лет. На Ямайке не было ни государственных средних школ, ни университетов. Подростки, проявлявшие академические способности, занимались дополнительно с директором школы и, если им везло, поступали в педагогический колледж. Тем, у кого амбиций было побольше, приходилось выискивать способы поступить в частную школу, а после нее — в университет в США или Англии. Однако стипендий выдавалось мало, а стоимость обучения в частных школах была очень высока. «Мостик между начальными и средними школами, — писал Макмиллан в своей гневной, обличительной книге „Предупреждение из Вест-Индии“ (Warning from the West Indies), — узок и шаток». Школьная система ничем не помогала беднейшим слоям населения. Он продолжал: «Следует отметить, что школы скорее углубляют и обостряют социальные различия». Если правительство не начнет предоставлять своему народу более широкие возможности, предупреждал он, случится страшное.

Спустя год после опубликования книги Карибские острова захлестнула волна бунтов и беспорядков. На Тринидаде погибли 14 человек, 59 получили ранения. На Барбадосе были убиты 14 и ранены 47 человек. Ожесточенные забастовки парализовали жизнь на Ямайке, в результате чего было объявлено чрезвычайное положение. Охваченное паникой британское правительство обратилось к рекомендациям Макмиллана и среди прочих реформ выделило стипендии для всех молодых людей, желающих поступить в частные школы. Стипендии начали выдавать в 1941 г. Моя мать и ее сестра-близнец сдавали экзамены через год. Благодаря этому они получили среднее образование: родись они двумя, тремя или четырьмя годами ранее, и образования им не видать. Жизнь моей матери сложилась так, как сложилась, благодаря году ее рождения, забастовщикам 1937 г. и У. Макмиллану.

Я написал, что моя бабушка, Дейзи Нейшн, славилась красотой. Но в действительности это неточное и недостаточное ее описание. Ведь главным в Дейзи надо считать то, что она была сильной личностью. И то, что моя мать и ее сестра поступили в «Сент-Хильду», — полностью ее заслуга. Мой дедушка был человеком пусть и образованным и представительным, но мечтательным и неприспособленным к жизни, увлеченным лишь книгами. Если он и строил какие-то планы относительно дочерей, то, не обладая ни энергичностью, ни дальновидностью, не сумел бы воплотить их в жизнь. Зато энергичностью и дальновидностью обладала моя бабушка. Школа «Сент-Хильда» была ее идеей: там учились дочери богатейших семей округи, и она видела, что там дают хорошее образование. Ее дочери не играли с соседскими ребятами. Они читали. Для поступления в школу требовались латынь и алгебра, поэтому с девочками занимался архидьякон Хей.

«Если бы ее спросили тогда, о чем она мечтает для своих детей, она бы ответила, что мечтает, чтобы мы уехали с Ямайки, — вспоминает мать. — Ей казалось, что на Ямайке нам делать нечего. И если тебе представлялась такая возможность, и ты ее не упускал, то, по ее мнению, перед тобой открывался весь мир».

Когда пришли результаты экзаменов на получение стипендии, оказалось, что получила ее только моя тетя, а мама нет. И это еще один факт, о котором умалчивает первый вариант истории. Мама помнит, как ее родители разговаривали, стоя в дверях. «У нас нет денег». Они оплатили обучение за первый семестр и купили форму, но на этом их сбережения закончились. Что делать, когда придет время оплачивать второй семестр? Они не могли отправить учиться только одну дочь. Бабушка и слышать об этом не хотела. Она отправила обеих — и молилась, — а в конце первого семестра выяснилось, что одна из учениц выиграла две стипендии. Одну из них отдали моей матери.

Когда пришло время поступать в университет, моя тетя получила так называемую Столетнюю стипендию. Ее название связано с тем, что она была утверждена через сто лет после отмены рабства на Ямайке. Ежегодно выдавалась всего одна такая стипендия, предназначавшаяся для выпускников государственных школ, и это свидетельствует о том, как глубоко британцы чтили память об отмене рабства. Награда доставалась поочередно то лучшему мальчику, то лучшей девочке. Так получилось, что тетя подала заявление в один из таких «годов для девочек». Ей повезло. Моей матери нет. Ей предстояло оплатить переезд в Англию, аренду комнаты и обучение в университете. Чтобы вы могли представить себе устрашающий размер этой суммы, скажу только, что полученная тетей стипендия равнялась зарплатам обоих ее родителей. В то время студенческие ссуды не предоставлялись, а банки не предлагали кредиты школьным учителям, работающим в деревнях. «Если бы я попросила отца, — говорит мать, — он бы ответил, что у нас нет денег».

Что же сделала Дейзи? Отправилась в соседний город к владельцу китайского магазинчика. Китайцы составляют значительную часть населения Ямайки и с XIX в. играют главную роль в ее деловой жизни. Недаром любой магазин ямайцы называют китайской лавкой. Дейзи отправилась в китайскую лавку к мистеру Чансу и взяла у него взаймы. Никто не знал, сколько точно, но сумма должна была быть огромной. И никто не знал, почему мистер Чане согласился ссудить ей деньги, если, конечно, не считать того, что она была Дейзи Нейшн, исправно платила по счетам и учила детей Чанса в школе Хеервуда. Китайским детям в ямайских школах приходилось несладко. Ребята дразнили их: «Китайцы едят собак». Дейзи, островок доброты в море враждебности, любили и уважали. Возможно, мистер Чане чувствовал себя в долгу перед ней.

«Рассказывала ли она мне, что собирается делать? Я даже и не спрашивала, — вспоминает мать. — Все просто случилось так, как случилось. Я подала заявление, и меня приняли. В своих поступках я полностью полагалась на нее, даже не отдавая себе в этом отчета».

Своим образованием Джойс Гладуэлл обязана сперва У. Макмиллану, затем ученице из «Сент-Хильды», отказавшейся от стипендии, и, наконец, мистеру Чансу. Но более всего — Дейзи Нейшн.

Дейзи Нейшн родилась на северо-западе Ямайки. Ее прадедушка, Уильям Форд, был родом из Ирландии и прибыл на Ямайку в 1784 г., поскольку обзавелся там кофейной плантацией. Вскоре после прибытия он купил рабыню и сделал ее своей любовницей. Форд заприметил ее в доках Аллигатор-Понда, рыбацкой деревни на южном побережье. Эта женщина происходила из восточноафриканского племени игбо и, как гласит семейное предание, отличалась невероятной красотой. У них родился сын, названный Джоном. Он был, как сегодня говорят, мулатом, цветным, и с этого момента все последующие поколения Фордов причислялись к цветному населению.

Во времена рабства на Ямайке белые землевладельцы нередко брали африканских женшин в любовницы. Карибские острова в те годы превратились в одну огромную невольническую колонию. Соотношение черных и белых составляло более чем десять к одному. На всем острове с трудом можно было отыскать хотя бы нескольких взрослых белых женщин. В 1700-х гг. у 19 из 20 белых мужчин были темнокожие любовницы. Один британский плантатор с Ямайки — известный тем, что подробно записывал все свои сексуальные подвиги, — за 37 лет, проведенных на острове, успел переспать со 138 женщинами. Все они были рабынями, и, как нетрудно догадаться, немногие соглашались на это по доброй воле.

На американском юге до гражданской войны на сексуальные отношения между черными и белыми, наоборот, смотрели крайне неодобрительно. Издавались законы, запрещавшие сожительство черных и белых; последние из них были отменены Верховным судом США только в 1967 г. Плантатор, открыто живший с рабыней, подвергался социальному остракизму, а любой потомок смешанного союза оставался рабом.

На Ямайке царили иные нравы. Белые рассматривали мулатов как потенциальных союзников, буферную прослойку между собой и огромным количеством рабов. Дочери, родившиеся в союзах африканских рабынь и белых мужчин, высоко ценились как любовницы, а их дети, чья кожа была еще на тон светлее, поднимались по социальной и экономической лестнице еще выше. Мулаты редко работали на полях, они выполняли более легкие обязанности по дому. У них было больше шансов получить свободу. Многим мулаткам-любовницам по завещанию белых богачей доставалось солидное наследство, в связи с чем на Ямайке был даже принят закон, ограничивающий размер наследства до 2000 фунтов (колоссальная по тем временам сумма).

«Прибывая в Вест-Индию с намерением обосноваться там на какое-то время, европеец считал необходимым обзавестись домоправительницей или любовницей, — писал в XVIII в. один наблюдатель. — Ему было из чего выбирать: чернокожие, желтокожие, мулатки, метиски, каждая из которых обходилась в 100–150 стерлингов… Если в смешанном союзе рождались дети, то они становились свободными, и многие из них при наличии у отца средств в возрасте трех-четырех лет отсылались на учебу в Англию».

Вот в таком мире и появился на свет мой прадедушка Джон Форд. От корабля с невольниками его отделяло всего одно поколение, он жил в стране, для которой лучше всего подойдет название «африканская исправительная колония», и при этом был свободным человеком, имеющим все возможности для получения образования. Он женился на женщине, в которой соединилась кровь европейцев и араваков, местного индейского племени. У них родилось семеро детей.

«Эти люди — цветные — обладали высоким статусом, — говорит ямайский социолог Орландо Паттерсон. — К 1826 г. они пользовались всеми гражданскими свободами. По большому счету гражданские свободы они получили одновременно с ямайскими евреями. Они могли голосовать. Имели право делать все то, что делали белые жители, — и все это в рамках общества, остававшегося рабовладельческим.

Большинство из них стремились стать ремесленниками. Не забывайте, что ямайские сахарные плантации разительно отличаются от хлопковых плантаций американского юга. Хлопок преимущественно сельскохозяйственная культура. Урожай собирается на поле, а перерабатывается где-нибудь в Ланкашире или на севере страны. Сахар — культура агропромышленная. Завод должен находиться прямо рядом с полем, поскольку сахар начинает терять сахарозу буквально через несколько часов после сбора. Хочешь не хочешь, а сахарный завод нужно строить рядом, и для него требуются работники. Бочкари, столяры, истопники — зачастую на эти работы нанимались именно цветные жители». В отличие от хлопковой, сахарная промышленность нуждалась в целом классе квалифицированных ремесленников, и цветные заполнили эту нишу.

Кроме того, английская элита интересовалась лишь собственными плантациями, извлечением прибыли и возвращением домой, в Великобританию. У англичан не было ни малейшего желания оставаться в стране, которую они считали враждебной. Они не собирались строить там новое общество. И эта миссия — со всеми заключенными в ней возможностями — также была возложена на цветное население.

«К 1850 г. мэром Кингстона[21] стал цветной, — продолжает Паттерсон. — Как и основателем Daily Gleaner.[22] Эти цветные с самого начала поднимались на самые вершины своих профессий. Белые занимались бизнесом или управляли плантациями. А цветные становились врачами, адвокатами, директорами школ. Епископом Кингстона был мужчина с коричневой кожей. Они, не являясь экономической элитой, представляли собой элиту культурную».

Ниже представлена разбивка по двум категориям ямайских профессионалов — адвокатов и членов парламента — на 1950-е гг. Разбивка производилась но оттенку кожи. «Белые и светлые» относится к людям либо совершенно белым, либо — что более вероятно — имеющим черные корни, уже не столь очевидные. «Оливковый» — на тон, а «светло-коричневый» — еще на тон темнее (хотя разница между этими двумя оттенками заметна, как правило, только ямайцам). При этом надо помнить о том, что в 1950-е гг. чернокожие составляли до 80 % всего населения Ямайки, соотносясь с цветным населением в пропорции пять к одному.

Только посмотрите, какое преимущество давала цветному населению примесь белого цвета и наличие предков, которые работали не на полях, а в домах, которые в 1826 г. получили гражданские свободы, которые ценились, а не порабощались и которые добивались высот в значимых профессиях вместо того, чтобы быть привязанными к полям сахарного тростника. И все это существенно облегчило жизнь их потомкам два-три поколения спустя.

Честолюбивые планы Дейзи Форд в отношении дочерей не возникли из ниоткуда. Она приняла наследство в виде привилегий. Ее старший брат Руфус, с которым она жила в детстве, был учителем и образованным человеком. Второй брат, Карлос, отправился на Кубу, а по возвращении на Ямайку открыл швейную фабрику. Ее отец, Чарльз Форд, занимался оптовой торговлей сельскохозяйственными продуктами, а мать, Энн, принадлежала к Пауэллам, еще одной образованной цветной семье, быстро поднимавшейся по социальной лестнице. К тем же Пауэллам принадлежал и Колин Пауэлл, появившийся на свет два поколения спустя. Дядя Генри владел недвижимостью. Дедушка Джон — сын Уильяма и его африканской любовницы — принял сан священника. Не меньше трех членов обширного клана Фордов получили стипендию Родса. Если моя мать была обязана своим успехом У. Макмиллану, забастовщикам 1937 г., мистеру Чансу и своей матери Дейзи Нейшн, то сама Дейзи Нейшн своей целеустремленностью и дальновидностью была обязана Руфусу, Карлосу, Энн, Чарльзу и Джону.

Моя бабушка была выдающейся женщиной. Но не следует забывать, что начало уверенному восхождению семьи Форд положил аморальный поступок: Уильям Форд увидел мою прапрапрапрабабушку на рынке рабов в Аллигатор-Понде, захотел ее и купил.

Рабов, которым повезло меньше, ждала короткая и невыносимая жизнь. Ямайские плантаторы полагали, что разумнее всего извлекать из живой собственности максимальную прибыль, пока эта собственность еще молода. Они заставляли рабов работать до тех пор, пока они не умирали или не переставали приносить пользу, а потом покупали на рынке новую партию. Они не мучились философским противоречием, воспитывая детей, зачатых с рабыней, и при этом относясь к рабам как к собственности. Уильям Фислвуд, плантатор, фиксировавший на бумаге все свои сексуальные подвиги, всю жизнь прожил с рабыней по имени Фибба, которую — по многочисленным отзывам — обожал и которая родила ему сына. Но с «полевыми» рабами он обращался невероятно жестоко. Беглых рабов он особенно любил наказывать с помощью так называемого «лекарства Дерби». Беглеца избивали, а затем втирали ему в раны соль, сок лайма и перец. Или одного раба заставляли испражняться в рот другому, которому затем вставляли в рот кляп на четыре-пять часов.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что ямайцы с коричневым цветом кожи буквально боготворили свой светлый оттенок. Он давал им огромное преимущество. Они придирчиво изучали оттенки кожи друг друга и погружались в цветовое соперничество с ожесточением, свойственным белым. «Если в семье имелось несколько детей с различными оттенками кожи, что было далеко не редкостью, — писал ямайский социолог Фернандо Энрик, — то наибольшего внимания удостаивались самые светлокожие из них. С юности и до брака темные члены семьи не имели нрава участвовать в играх и развлечениях своих светлых родственников. Считалось, что светлый ребенок улучшает цвет семьи, следовательно, ничто не должно мешать его успеху, то есть его браку, который еще больше повысит статус семьи. Светлые старались разорвать все отношения с более темными родственниками… а темные члены негритянской семьи поощряли старания своего более светлого сородича „сойти“ за белого. Традиции внутрисемейных отношений заложили фундамент общественного проявления предрассудков, связанных с цветом кожи».

Эта болезнь не обошла стороной и мою семью. Дейзи была чрезвычайно рада тому, что ее муж немного светлее, чем она. Но тот же самый предрассудок обернулся против нее самой.

«Дейзи, конечно, славная, — говаривала ее свекровь, — но слишком уж темная».

Одна из моих родственниц по материнской линии — назову ее тетя Джоан — также была помешана на цветовых различиях кожи. Она принадлежала к «белым и светлым», но ее покойный муж был из тех, кого ямайцы называют «инджун», — человеком со смуглой кожей и прямыми тонкими черными волосами. И ее дочери в точности походили на отца. Отправившись как-то навестить одну из дочерей, тетя Джоан познакомилась в поезде с интересным светлокожим мужчиной. Сойдя с поезда, тетя сделала нечто, в чем она, сгорая от стыда, призналась только моей матери. Она прошла мимо дочери, сделав вид, что они не знакомы, отреклась от своей плоти и крови, а все потому, что не хотела, чтобы светлокожий привлекательный мужчина знал, что у нее темнокожая дочь.

В 1960-х гг. моя мать написала книгу воспоминаний и озаглавила ее «Коричневое лицо, большой господин» (Brown Face, Big Master). «Коричневым лицом» она называла саму себя, а «большой господин» на ямайском диалекте означает «бог». В одной из глав описан случай, произошедший, когда мои родители — уже будучи женатыми — жили в Лондоне с моим старшим братом, тогда еще совсем крохой. Они подыскивали себе жилье, и после долгих поисков отцу удалось найти квартиру в пригороде. Но на следующий же день после переезда владелица выгнала их вон. «Вы не сказали, что ваша жена с Ямайки», — в ярости заявила она отцу.

В книге мать описывает свои отчаянные попытки оправдать подобные унижения, примирить свой опыт с верой. В конце концов она была вынуждена признать, что гнев — не лучший выход и что, будучи цветной уроженкой Ямайки, она не может упрекать других за желание делить людей по цвету кожи:

«Я посылала Господу многословные молитвы: „Вот она я, притесненный представитель негритянской расы, в борьбе за свободу и равенство с господствующими белыми!“

Господь удивился, моя молитва показалась ему неискренней. Я повторила попытку. И тогда Господь сказал: „Разве ты не делала то же самое? Помнишь такого-то и такого-то, тех, кого ты презирала, кого избегала и к кому относилась менее уважительно, нежели к другим, поскольку отличалась от них внешне и стыдилась своей принадлежности к ним? Разве ты не радовалась тому, что они темнее тебя? Разве не была благодарна за то, что не черная?“ Моя злость и гнев, направленные на владелицу квартиры, растаяли. Я была ничем не лучше ее и не хуже, если на то пошло… Мы обе грешили эгоизмом, гордыней и снобизмом, отгораживаясь от окружающих».

Культурное наследие моей матери восходит ко дням рабства и немало помогло ей на жизненном пути. Но она не могла не замечать связанных с ним трудностей. История Фордов — это не рассказ о лучших и способнейших, поднявшихся на самый верх исключительно за счет своих усилий. История этой семьи, как и многие истории о тех, кто добился успеха, намного сложнее.

Объективно оценивая свое прошлое, мы вынуждены признать, что достигнутые нами успехи есть результат не только наших собственных усилий, но и определенных преимуществ, сформировавшихся задолго до нашего рождения, а также не заслуженных нами возможностей. Можно ли назвать Джо Флома величайшим адвокатом? Вероятно, да. Но сам вопрос сформулирован неверно, поскольку достижения Флома неразрывно связаны с его национальностью, поколением, особенностями швейной промышленности и предрассудками, присущими крупным юридическим конторам. Билла Гейтса можно заслуженно считать гением. Но даже он — один из богатейших людей в мире — не приписывает свой успех исключительно собственным заслугам. «Мне крупно повезло» — вот первое, что он говорит. И ему действительно повезло. Ведь в 1968 г. клуб матерей школы «Лейксайд» приобрел компьютер. Ни хоккеисты, ни Билл Джой, ни Роберт Оппенгеймер, ни любой другой успешный человек не имеют права смотреть на остальных свысока и заявлять: «Я всего добился самостоятельно». Потому что истинное понимание успеха требует, помимо всего прочего, смирения.

Формально особенных можно определить как людей, чья жизнь выходит за общепринятые рамки, — они являются исключением из всех правил. На первый взгляд кажется, что так и появляются гении, миллионеры и звездные спортсмены. Но их истинная сущность кроется в том, что они вовсе не являются особенными. Даже самые выдающиеся из нас крепко связаны с собственной историей и обществом — и это не может не будоражить воображение. Секреты успеха можно раскрыть и воспроизвести. Присмотревшись повнимательнее к азиатам, вы увидите не нацию гениев, достигших невообразимых высот в математике, а сообщество людей, которым повезло получить в наследство умение усердно трудиться. Мы все можем усердно трудиться. Спросите Мариту. Ложные истории, с помощью которых мы описываем успех, — люди, которые сделали себя сами, прошли путь от бедности к богатству — призваны вдохновлять. Но не делают этого. Они превращают величайшие достижения в исключительные и неповторимые. Настоящие истории успеха — при всей своей сложности, своеобразии и нюансах — намного более вдохновенны.

Мою прапрапрапрабабушку купили в Аллигатор-Понде. В результате ее сын, Джон Форд, был благодаря цвету своей кожи избавлен от рабства. Культура возможностей, которую столь блестяще Дейзи Форд использовала в интересах своих дочерей, возникла благодаря особенностям социальной структуры, принятой в Вест-Индии. А моя мать своей образованностью обязана забастовщикам 1937 г. и трудолюбию мистера Чанса. Это подарки истории, врученные моей семье, но если бы деньги бакалейщика, результаты забастовок, культурные возможности и привилегии, связанные с цветом кожи, выпали на долю других людей, кто бы сейчас жил в чудесном доме на холме?

Примечания:

2

Этот IQ-тест был разработан Рональдом Хефлином, обладателем необычайно высокого коэффициента интеллекта. Вот один из вопросов раздела «Вербальные аналогии»: «Зубы относятся к курице, как гнездо к …?» Если хотите узнать ответ, к сожалению, ничем не могу вам помочь — я его не знаю!

21

столицы Ямайки

22

главной газеты страны