Сомкнутой колонной маршируют в поисках корма гусеницы соснового походного шелкопряда. Каждая гусеница идет за предыдущей, касаясь её своими волосками. Гусеницы выпускают тонкие паутинки, которые служат путеводной нитью для шагающих сзади товарищей. Головная гусеница ведет всю голодную армию к новым "пастбищам" на вершинах сосен.

Знаменитый французский натуралист Жан Фабр приблизил голову передовой гусеницы к "хвосту" последней в колонне. Она схватилась за путеводную нить и тотчас из "полководца" превратилась в "рядового солдата" — пошла следом за той гусеницей, за которую теперь держалась. Голова и хвост колонны сомкнулись, и гусеницы стали бесцельно кружиться на одном месте — шли по краю большой вазы. Инстинкт оказался бессильным вывести их из этого нелепого положения. Рядом был положен корм, но гусеницы не обратили на него внимания.

Прошёл час, другой, прошли сутки, а гусеницы все кружились и кружились, словно заколдованные. Они кружились целую неделю! Потом колонна распалась: гусеницы обессилели настолько, что не могли уже двигаться дальше.

Жуков-навозников многие видели, но не каждый заставал их за работой. Они лепят из навоза шары и катят их задними ногами: впереди шар, за ним задним ходом жук!

Шары из низкосортного, так сказать, навоза идут на пропитание самому жуку. Зароет он такой шар в норку, в неё заберется и сидит несколько дней, пока весь шар не съест.

Для кормления детей, то есть личинок, выбирается самый лучший навоз, предпочтительно овечий. За него жуки часто дерутся, воруют чужие шары. Отстоявший свое добро (или отнявший его у соседа) быстро катит навозный шар. Сила удивительная у жука: сам весит два грамма, а шар — до сорока граммов.

Английский учёный Р. У. Хингстон, исследователь странностей инстинкта, так проверил умственные способности жуков-навозников: между норкой и жуком, который катил к ней свой шар, он поставил листок плотной бумаги, выступавший лишь на два сантиметра за пределы входа в норку. Жуки (Хингстон проделал этот опыт со многими навозниками) упирались в препятствие и пытались прорваться через него. Ни один из них не сообразил обойти стороной бумажный лист. Они шли напролом, пытаясь прорвать заслон. Три дня безуспешно изо всех сил напирали на бумагу. На четвертый день многие покинули свои шары, отчаявшись прямым путем пробиться к норке. Но некоторые продолжали это бесполезное дело и в следующие дни.

Ну да ладно, жуки, возможно решите вы, тупые животные. Но вот деятельность одиночных ос требует недюжинного "ума". Они охотятся на разных насекомых (многие и на пауков). Уколом жала парализуют жертву и несут её к норке. В ней закапывают добычу, положив предварительно яички на тело "законсервированного" насекомого или паука. И с этими искусными "хирургами" Р. У. Хингстон проделал простейший опыт, убеждающий нас в слепоте инстинкта.

Из подземелья, в которое оса положила жертву с яичком, он извлек и добычу, и осиное яйцо. А оса как раз уже собралась было закрыть нору. Что же, она заметила, что нора пуста? Нет, словно бы ничего и не случилось, она засыпала землей пустую норку. Одна из ос в этом эксперименте, "запечатывая" свою кладовую, даже в суматохе наступила на принесенную ею добычу, изъятую из норки, но не обратила на то никакого внимания и продолжала невозмутимо засыпать норку, хотя теперь этот её акт был совершенно бессмысленным.

Осы-каменщики обычно строят свои гнезда на деревьях и так искусно маскируют их в тон коры, что гнездо трудно заметить. Но порой сооружают они свои жилища и в домах, скажем на полированной облицовке камина или ещё где-либо на деревянной отделке комнаты. В этом случае обычная их маскировка будет только вредна, так как она окрашена совсем не в тон полированному дереву. Сообразят ли осы отказаться от обычного своего камуфляжа? Нет. Повинуясь инстинкту, а не разуму, традиционную наводят маскировку, которая в этом случае делает гнездо очень заметным.

Камуфляж в обычае и у крабов дромий. Всю свою взрослую жизнь они носят "маскировочные халаты". Одни прикрывают себя сверху створкой раковины, подобранной на дне моря, другие губкой украшают свои спины. Есть и такие, которые ловко выстригают клешнями веточки водорослей или гидроидных полипов, водружают их на себя, придерживая задними ножками, и сразу был краб — стал куст!

В аквариуме, если нет там ни водорослей, ни полипов, собирают дромии всякий мусор и тоже водружают его себе на спину. А положим в аквариум цветные лоскутки, скажем даже красные, краб и их подберет и украсит ими себя сверху. Получается демаскировка, но краб этого не ведает.

Многих птиц легко привести в замешательство, если проделать следующее: в их отсутствие перенести гнездо в сторону. Вернувшись к гнезду, птицы ищут его на прежнем месте, совершенно игнорируя свое же гнездо, помещенное всего в метре или полутора метрах от прежнего его положения. Когда гнездо будет возвращено туда, где оно стояло до эксперимента, они будут продолжать невозмутимо насиживать. А если обратного перемещения гнезда не будет, строят новое.

Птицы и яйца свои знают плохо. Орлы, куры, утки, например, могут насиживать любой предмет, по форме похожий на яйцо. А лебеди пытаются высиживать даже бутылки, чайки — камни, теннисные мячи и консервные банки, положенные вместо яиц в гнездо.

Яйца в гнезде садовой славки заменили яйцами другой певчей птицы — завирушки. После этого славка снесла ещё одно яйцо. Оно не было похоже на другие яйца в гнезде. Славка внимательно осмотрела "подозрительное" яйцо и выбросила его вон. Она приняла его за чужое!

Да что птицы, корова, существо более совершенное, не всегда может отличить свое новорожденное дитя от грубой его подделки (позднее корова своего теленка уже ни с кем не спутает!). Об этом пишет британский зоолог Фрэнк Лейн. У коровы отняли теленка. Она, казалось, сильно тосковала без него. Чтобы её утешить, в хлев поставили набитое сеном чучело теленка. Корова успокоилась, стала лизать грубую подделку. Ласкала её с такой коровьей нежностью, что шкура на чучеле лопнула и из него вывалилось сено. Тогда корова преспокойно стала есть сено и незаметно съела всего "телёнка".

Крысы считаются одними из самых "умных" грызунов. Как недалек их "ум", показывает следующий забавный эпизод. Белая крыса устраивала гнездо. Одержимая строительной горячкой, рыскала она по клетке в поисках подходящего материала и вдруг наткнулась на свой длинный хвост. Сейчас же крыса схватила его в зубы и понесла в гнездо. Затем вышла на новые поиски, и хвост, естественно, пополз за ней. Крыса ещё раз "нашла" его и понесла в гнездо. Двенадцать раз подряд приносила она в гнездо свой собственный хвост! Всякий раз, когда крыса натыкалась на него, инстинкт заставлял её хватать этот похожий на прутик предмет.

Но вот, кажется, мы нашли в животном царстве разумное существо! В Америке водится небольшая лесная крыса неотома. Ни один хищник не рискнет сунуться в её нору: в стенках остриями к входу торчат острые колючки. Крыса сама устраивает эти колючие заграждения. Влезает на кактус, отгрызает колючки, приносит их в нору и втыкает в стенки у входа остриями вверх. Это ли не мудрость!

Однако дайте неотоме вместо колючек кактусов другие острые предметы, например булавки или мелкие гвоздики. Они вполне могут заменить шипы кактуса в качестве заградительного средства. Но до крысы это не доходит. У её предков выработалась привычка пользоваться только колючками кактусов. С булавками им не приходилось иметь дело. А крыса сама, без подсказки инстинкта, не догадывается употребить их в дело.

Но вот на сцене появляется ловкий хищник — скунс. Крыса бросается наутек. Она инстинктивно кидается в нору. Но нора далеко! Крыса поворачивается и юрк — прячется в колючих зарослях кактуса.

В чём дело? Почему животное, которое только что продемонстрировало полную неспособность соображать, в минуту опасности сумело, однако, избрать наиболее разумный путь к спасению?

Объяснить это кажущееся несоответствие в поведении животных сумел русский физиолог Иван Петрович Павлов. Он установил, что поступками высших животных руководят не только инстинкты. Оказалось, что позвоночные и некоторые беспозвоночные животные обладают способностью хорошо запоминать навыки, приобретенные в результате жизненного опыта. Крыса однажды, видимо, случайно спаслась от хищника под колючим кустом. Она стала и впредь искать спасения в таком же убежище. У животного, говорит И. П. Павлов, образовался в мозгу условный рефлекс — своего рода память о том, что колючий кустарник сможет служить надежной защитой от хищников.

Условные рефлексы помогают животным приспосабливаться к постоянно меняющимся, новым условиям. Сохраненная мозгом память о пережитых удачах и неудачах позволяет зверю лучше ориентироваться в изменчивой обстановке.

Наряду с инстинктом обучение — важный фактор в поведении животных. Классический пример обучения — дрессировка. Животные, которых мы видим в цирке, обучены методом выработки у них условных рефлексов.

Дрессировкой можно достигнуть поразительных результатов, особенно у высших животных.

…За парализованным Уильямом Пауэллом ухаживает сейчас очень даже необычная нянька — обезьянка капуцин Кристл! Обучала её этому нелегкому для зверя делу психолог Мэри Уиллард. Тренировка по особому методу длилась год. Затем обезьянка поселилась у больного. Чем же она ему могла помочь? Оказалось, очень многим: Кристл по сигналам Пауэлла приносила книги и другие вещи, включала и выключала свет, открывала двери. Даже проигрыватель умела включать и ставить на него разные пластинки! И даже кормила больного с ложки!

Мэри Уиллард считает, что её опыт удался, и она продолжает теперь работу с другими капуцинами.

Отличным пастухом коз стал и павиан-бабуин по имени Ала, обученная этому делу на одной из ферм в Южной Африке.

Сначала Ала жила в загоне с козами и очень к ним привязалась. Когда козы шли на пастбище, и она уходила с ними. Охраняла, отгоняла от чужих стад, собирала в гурт, если они слишком разбредались, а вечером пригоняла домой. В общем, вела себя как лучшая пастушья собака. Даже больше! Она знала каждую козу и каждого козленка. Однажды с криком прибежала с пастбища домой. Оказалось, что двух козлят забыли выгнать из загона. И Ала это заметила, хотя в стаде было восемьдесят коз!

Когда маленькие козлята уставали идти, она брала их и несла, а затем отдавала блеющей матери, подсовывая под самое вымя. Если козленок был слишком мал, она приподнимала его и поддерживала, пока тот сосал. Ала никогда не путала козлят — чужой козе, не матери, их не отдавала. Если рождалась тройня и козленка забирали, чтобы подсадить его к козе с одним сосунком, Ала распоряжалась по-своему и опять возвращала его матери. Она следила даже за тем, чтобы молоко у коз не перегорало, если козленок всего не отсасывал. Пощупав набухшее вымя, сосала молоко сама. Такую высокую ответственность в выполнении порученного им дела замечали и у других обезьян. Некоторые шимпанзе, если поставленная перед ними задача оказывалась не по силам, даже страдали нервными расстройствами, впадая в глубокую депрессию.

Обучение животных включает не только дрессировку человеком, но и научение взрослыми дикими зверями малых своих детей. Это наблюдали, в частности, у обезьян. У орангутанов, например.

В зоопарках видели, как мать-орангутан уже на десятый день после рождения своего ребеночка стала приучать его цепляться ручонками не только за её шерсть, с которой он ни за что не хотел расставаться. Она отрывала от себя его руки и ноги и пыталась заставить схватить прутья решетки. Но и в три месяца он не умел делать это как следует. Тогда она изменила метод обучения: положила дитя на пол клетки, а сама забралась повыше. Он раскричался, однако попытался кое-как ползти. Тогда она спустилась, подала ему палец, в который он тут же вцепился.

Обучают и так: оторвав от себя, держат детёныша в одной руке и лезут на дерево. Малыш, пытаясь обрести более устойчивое положение, волей-неволей вынужден хвататься за все, что под рукой, за ветки в первую очередь.

Подражание очень широко распространено среди диких и домашних животных. Цыплята, голуби, собаки, коровы, обезьяны, уже давно сытые, будут есть и есть, если рядом с ними едят другие их сородичи. Даже не только сородичи: когда подделанные под курицу макеты "клюют" зерно, куры, сильно перекормленные, тоже будут его клевать, рискуя лопнуть от обжорства.

"Хейс научил своего любимого шимпанзе по команде "Сделай, как я", повторять его гримасы. Оказалось, что обезьяна в этом отношении совершенно не отличается от ребенка соответствующего возраста."

((Реми Шовен))

В Англии случилось вот какое интересное дело: синицы занялись "воровством" — протыкали клювами крышки бутылок с молоком, оставляемых молочниками у дверей своих клиентов, и поедали сливки. Очевидно, некоторые синицы этому научились методом "проб и ошибок", а все другие заимствовали у них науку, подражая им. Больше того, вскоре из Англии подобное воровство распространилось и на север Франции. Полагают, что английские синицы, перелетевшие через Ла-Манш, научили французских протыкать пробки из фольги у молочных бутылок и лакомиться сливками.

В недавние годы стало известно поразительное поведение японских макак.

"Осенью 1923 года полуторагодовалая самка, которую мы назвали Имо, нашла однажды в песке батат (сладкий картофель). Она окунула его в воду — наверное, совершенно случайно — и смыла лапками песок."

((М. Каваи))

Так малышка Имо положила начало необычайной традиции, которой знамениты теперь обезьяны острова Кошима.

Через месяц подруга Имо увидела её манипуляции с бататом и водой и тут же "собезьянничала" культурные манеры. Через четыре месяца то же делала мать Имо. Постепенно открытый Имо способ переняли сестры и подруги, а через четыре года уже 15 обезьян мыли бататы. Почти всем им было от года до трех. Некоторые взрослые пяти-семилетние самки научились новой повадке от молодежи. Но из самцов — никто! И не потому, что они менее сообразительны, а просто были в иных рангах, чем группа, окружавшая Имо, и поэтому мало соприкасались с сообразительной обезьянкой, её семьей и подругами.

Потом матери переняли у своих детей привычку мыть бататы, а затем сами научили более молодых своих потомков, рожденных после того, как этот способ был изобретен. В 1962 году уже 42 из 59 обезьян стаи, в которой жила Имо, мыли бататы перед едой. Только старые самцы и самки, которые в 1953 году (год изобретения!) были уже достаточно взрослыми и не общались с проказливой молодежью, не усвоили новую повадку. Но молодые самки, повзрослев, из поколения в поколение обучали своих детей с первых дней их жизни мыть бататы.

"Позднее обезьяны научились мыть бататы не только в пресной воде рек, но и в море. Возможно, подсоленные, они были вкуснее. Я наблюдал также начало ещё одной традиции, намеренно научив этому некоторых обезьян, но другие и без моей помощи её переняли. Я заманил нескольких обезьян земляными орехами в воду, и через три года у всех детёнышей и молодых обезьян стало в обычае регулярно купаться, плавать и даже нырять в море. Они научились также мыть в воде специально для них рассыпанные в песке пшеничные зерна. Сначала терпеливо выуживали каждое зерно из песка. Позднее, набрав полную горсть песка с зернами, окунали её в воду. Песок опускался на дно, а легкие зерна всплывали. Оставалось только собрать зерна с поверхности воды и съесть. Между прочим, и этот способ открыла Имо. Как видно, способностями наделены обезьяны очень разно. Среди ближайших родственников изобретательной Имо почти все научились этой повадке, но из детей обезьяны Нами — только немногие."

((М. Каваи))

Подражание может быть даже и непроизвольным. Например, в первое время появления в природе гусениц — в начале лета — немногие птицы их поедают. Но потом, как установил этнолог Нико Тинберген, каждая птица, обнаружившая гусениц и убедившаяся в полной съедобности этих личинок бабочек, добывать их "заставляет" и своего супруга.

Песчаная оса аммофила тоже кормит своих личинок гусеницами. Аммофилы не живут по обычаям других ос большими сообществами. В полном одиночестве, один на один ведут они борьбу с превратностями судьбы.

Пойманную гусеницу аммофила парализует, нанося острым жалом уколы в нервные центры, затем затаскивает свою жертву в норку, вырытую в песке. Там откладывает на теле гусеницы яички. Гусеница хорошо законсервирована, а потому не портится. Потом оса засыпает норку песком. Взяв в челюсти маленький камешек, аммофила методично и тщательно утрамбовывает им насыпанный поверх гнезда песок, пока он не сравняется с землей, и вход в норку даже самый хищный и опытный взгляд не сможет заметить.

Другая аммофила вместо камня берет в челюсти кусочек дерева и плотно прижимает его к земле, потом поднимает и опять прижимает, и так несколько раз.

Аммофилы водятся и в Европе, и в Америке. Но странно: американские виды владеют "орудиями" лучше. Европейские аммофилы, по-видимому, не все и не всегда утрамбовывают камнями засыпанные норки.

Морские выдры — каланы — живут у нас на Командорских островах, а в Америке — на Алеутских. Каланы хорошо владеют "орудиями" — камнем, как наковальней. Перед тем как отправиться за добычей, калан выбирает на берегу или на дне моря камень и зажимает его под мышкой. Теперь он вооружен и быстро ныряет на дно. Одной лапой он подбирает ракушки и ежей и складывает их, как в карман, под мышку, туда, где уже лежит камень.

Чтобы по дороге не растерять добычу, калан плотно-плотно прижимает к себе лапу и плывет скорее на поверхность океана, где и принимается за трапезу. Причем калан вовсе не спешит к берегу, чтобы закусить, — он привык обедать в море. Ложится на спину и устраивает себе на груди "обеденный стол" — камень, затем достает из-под мышки по одному морских ежей и ракушки, разбивает об камень и ест не спеша. Волны мерно покачивают его, солнышко пригревает — хорошо!

Орудийная деятельность, по мнению некоторых учёных, — особая форма обучения. Инсайт — внезапное появление приспособительного поведения без предварительных проб и ошибок, правильное решение задачи, возникшей перед животным в эксперименте или в дикой природе.

Возможно, что работа камешком у аммофил и не инсайт, поскольку все представители этого вида ос одинаково им владеют. Однако открытие африканских стервятников — разбивание камнем страусиных яиц — очевидный инсайт. Оно, это умение, не представляет достояния всего вида. Одного стервятника однажды озарило: отчаявшись разбить клювом скорлупу яйца самой большой в мире птицы, он принес камень и бросил его на яйцо. Яйцо треснуло и раскрыло перед ним свое содержимое. Этот сообразительный стервятник и в дальнейшем продолжал так действовать. Другие птицы, которые это видели, очевидно, заимствовали метод, изобретенный их сородичем. До стервятников более отдаленных областей, азиатских например, это открытие ещё не дошло.

Развитие умения владеть камнем у каланов, очевидно, шло по тому же пути.

Инсайт представляет и описанное ниже поразительное поведение наших кровных родственников в животном царстве.

В американском институте по изучению человекообразных обезьян однажды засняли на пленку такой эпизод. Новорожденный детёныш шимпанзе не дышал. Тогда мать положила его на землю, раскрыла ему губы и вытянула пальцами язык. Потом прижалась ртом к его рту и стала вдыхать в него воздух. Дышала долго, и детёныш ожил!

Несколько лет назад самец-орангутан таким же способом спас жизнь своему новорожденному сынишке.

"Голоса их неслаженно звучали, то была не громоподобная обычная для этих мест ночная симфония, а странный какой-то рев, временами грызня и мяукающее рычание, словно бранилась неполадившая между собой компания возвращавшихся с пирушки пьяниц", — пишет известный прежде в Африке охотник Джон Питмен. И пишет он о львах, "охмелевших после распитой" ими бутылки с… валерьянкой.

Питмен заключил пари с товарищем по охоте: он утверждал, что напоит львов валерьянкой. Слабо закупоренную бутылку с этой пленительной для кошек жидкостью положили вечером под развесистым баобабом. Ночью пришли львы, открыли бутылку и "нализались". И тут началось такое безобразие, какого от солидных зверей никто бы не ожидал.

Львы и рычали странными для них голосами, и скакали, словно резвые котята. Они грызлись, они катались по земле, вновь и вновь припадая к пустой уже бутылке. Они прыгали на баобаб, пытаясь забраться на него, и напугали тем немало притихших на ветвях дерева двух спорщиков, успевших уже пожалеть о своей рискованной затее.

Рассказ этот очень уж похож на охотничьи басни. Отнесемся к нему недоверчиво. Нигде больше не слышал и не читал я подобных повестей о львах и валерьянке. Однако пушистый милый зверек, который живет в нашем доме, обычная кошка, весьма даже "пьянеет" от неё. Что уж она выделывает, докопавшись в лекарствах до валерьяны, что с ней происходит, когда, катая по полу пузырек, прольет из него валерьянку и вылижет её пристрастно, это все вы знаете.

А отчего такая пристрастность проистекает — неизвестно. Вроде лекарство как лекарство, и никого оно так не "пьянит".

Дайте медведю луковицу, — лукаво советует чешский зоолог Зденек Веселовский, — и вы увидите много забавного.

Что ж, дадим. Дали. Смотрим.

Медведь понюхал её, и глазки его заблестели от предвкушения. Принялся лизать луковицу. Между лап зажал и натирает старательно морду. Всю луковицу об неё измусолил.

Вот луковицу бросил и пошел валяться по ней! Сел, огляделся. И опять за луковицу принялся, снова натирает луком морду. Слезы из глаз текут, чихает косолапый, но с луковицей расстаться не желает!

На юге нашей страны живет большой и рогатый жук-олень. Воистину, прямо-таки оленьи рога у него!

Пристрастная склонность у этого жука к дубовому соку. Там, где обильно он истекает из-под коры древесных суков, собираются жуки-рогоносцы на "водопой". Порой не один десяток их сюда прилетает. Сок пьют и дерутся. Как олени, "бодаются". Кто кого, поддев рогами, быстрее сбросит с сука. И челюстями кусают друг друга, а челюсти у них очень мощные.

В финале такого сражения обычно лишь один самый сильный жук остается у сладкого источника. Но скоро претенденты возвращаются, и победитель вновь вступает в борьбу.

Дубовый сок для рогачей не только бодрящий напиток, но и пропитание. Так что склонность к нему у жуков вполне понятная, хотя не все ещё в этом деле ясно. Некоторые энтомологи уверяют, что взрослые жуки-олени в подобной пище не нуждаются. Дубовый же сок для них — "хмельное питие".

Жук ломехуза — постоянный гость многих муравейников.

Ради ломехузы муравьи забывают свой долг!

Когда первые исследователи раскопали гнезда кровавого лесного муравья, они, к немалому своему удивлению, обнаружили там очень странных жучков.

Жучки небольшие (5–6 миллиметров длиной), рыжевато-бурые, с короткими блестящими надкрыльями. Высоко задрав брюшко, проворно бегали они среди муравьев, явно подражая им своими манерами. Встретив муравья, жучок ударял его усиками. Как бы ни спешил муравей, он сейчас же останавливался и кормил попрошайку, отрыгивая из зобика пищу.

А вот муравей догнал жучка, пощекотал его своими усиками, и жучок накормил муравья!

Жучков назвали ломехузами. Нигде, кроме муравейников, они не живут.

Позднее, когда были изобретены искусственные гнезда, через стеклянные стенки которых можно было следить за всем происходившим в муравьином домике, глазам натуралистов открылись ещё более поразительные вещи.

Увидели, как то один, то другой муравей подбегал к жучку, тормошил щетинки по бокам его брюшка, затем жадно слизывал капельки какой-то жидкости, стекавшие по этим щетинкам. Нередко муравьи алчущей толпой окружали ломехузу; теснясь и отталкивая друг друга, каждый спешил раньше соседа дотянуться до желанных волосиков и поскорее утолить жажду.

Личинок ломехузы муравьи выхаживают вместе со своим потомством, не делая между ними никакого различия. И вот какое "святотатство" увидели исследователи: личинки ломехузы сосут, оказывается, яйца муравьев, а подрастая, начинают пожирать их личинки!

Да и сам жук их ест. А муравьи в это время… Муравьи "сидят вокруг приемышей и спокойно наблюдают за грабежом. Больше того — они даже подкармливают разбойников из своего рта. Стоит лишь личинке ломехузы заимствованным у муравьев жестом пошевелить туда-сюда головой, прося новую порцию пищи, как без меры предупредительные няньки бросаются к ней, готовые тотчас удовлетворить её желание", — писал пораженный тем, что увидел, натуралист Эрих Васман.

Даже о собственных личинках муравьи не заботятся так самозабвенно. Куда там! В минуту крайней опасности, когда сильный враг разрушает гнездо, муравьи спасают сначала личинки ломехузы, а потом уже свои.

"Их щедрость, — говорит И. А. Халифман, — не знает предела. Они скармливают личинкам жука яйца, откладываемые муравьиной самкой, и, не ограничиваясь этим, отдают им и корм, отнятый у собственных личинок.

Они похожи на пьяниц, способных ради рюмки водки лишить своих детей молока!"

Хорошо ещё, что чрезмерное усердие муравьев губит многих окуклившихся ломехуз — спасительный парадокс! Когда личинки жука превращаются в куколок, муравьи складывают их в одно помещение вместе со своими куколками, которых в обиходе называют обычно муравьиными яйцами. Своих куколок муравьи без конца таскают с места на место, с этажа на этаж в поисках подходящей влажности и температуры. Транспортировку муравьиные яйца переносят легко, потому что окутаны очень плотным коконом. Но паутинная пряжа, которой оплетают себя ломехузы, очень тонка и нежна, она постоянно рвется в челюстях муравьев-носильщиков. Многие куколки при этом гибнут. Вот почему жуков в муравейнике не так много, как, казалось бы, должно быть. Но иногда случается, что ломехузы размножаются сверх нормы, а муравьи с прежним усердием снабжают их пищей, забывая о долге по отношению к своему потомству. Их собственные личинки, из которых под влиянием усиленного кормления должны были бы вывестись самки, голодают и вырастают в недоразвитых полусамок-полурабочих — "цариц в рабочем одеянии". Они не способны ни добывать пищу, ни продолжать род, и муравейник, в котором гости злоупотребляли гостеприимством, обычно гибнет.

Пора рассказать теперь, чем ломехуза так привлекает муравьев.

Жёлтые щетинки, известные в науке под названием трихом, растут у неё по бокам первых сегментов брюшка. У многих муравьиных гостей обнаружены такие жёлтые или красновато-желтые трихомы. Они расположены на самых различных местах тела. У жучка-безглазика, например, живущего в гнездах рыжего лугового муравья (который так больно кусается), пучки трихом хорошо заметны на внешних краях надкрыльев. У некоторых жучков они растут даже на усиках.

Под трихомами залегают кожные железы и жировые тела, которые вырабатывают какую-то летучую ароматическую жидкость, так называемый экссудат. По своей химической природе он близок, по-видимому, к эфирам. За ним и охотятся муравьи.

За послевоенные годы собраны многочисленные факты, которые показывают, что разные птицы — дрозды, скворцы, малиновки, оляпки, дубоносы, сойки, вороны, сороки, попугаи… (а некоторые учёные полагают, что вообще почти все неводоплавающие птицы) — используют муравьев для каких-то непонятных целей. Они разрывают муравейники, хватают муравьев и прячут в свое оперение. Иногда муравьев просто помещают под крылья, а в некоторых случаях птица буквально натирает ими свои перья.

Манипуляции, которые производят птицы, принимающие муравьиные ванны, у всех приблизительно одинаковые. "Муравья хватают кончиком клюва, — пишет канадский орнитолог Г. Айвор. — Глаза у птицы полузакрыты. Крылья разведены в стороны и сильно вытянуты вперед, так что концы маховых перьев упираются в землю на уровне клюва. Хвост тоже сильно подогнут вниз и вытянут вперед под живот птицы. Иногда она наступает ногами на свой собственный хвост и тогда забавно перекувыркивается на спину или падает на бок. Все её действия так необычны, так не похожи на знакомое поведение птиц и так уморительны, что невозможно удержаться от смеха, глядя на её потешные эволюции".

Муравьиные ванны птицы принимают совершенно инстинктивно. О том говорит отношение к муравьям молодых птиц, которые никогда не видели этих насекомых. Едва научившийся летать птенец скворца, впервые в жизни увидев муравьев, хватал их одного за другим и запихивал под крылья.

Так же поступал и юный оляпка.

Заметили, что, когда муравьев нет, птицы находят заменителей среди других содержащих кислоты насекомых или растений. Ручные скворцы смазывали свое оперение кусочками лимона и пытались выкупаться в салатнице с уксусом и даже в кружке с пивом. Ручная сойка охотно купалась в апельсиновом соке. Когда хозяева чистили апельсины, она подлетала поближе и ловила раскрытыми крыльями брызги сока.

Ручная сорока приготавливала свои ежедневные "протирания" из смеси муравьев с табаком. Набрав в саду полный клюв муравьев, она летела к хозяину, любителю выкурить трубочку, садилась к нему на плечо и окунала клюв с муравьями в табачный пепел в трубке. Затем смазывала этим оригинальным "кремом" свои крылья.

Доктор Оскар Хейнрот, известный орнитолог, тоже видел, как сорока начищала свои перья окурками сигар.

Фрэнк Лейн, один из первых натуралистов, обративших внимание на странное увлечение птиц муравьями, перечисляет следующие "парфюмерные эрзацы", которые за неимением муравьев использовали в своем туалете птицы: жуки, рачки амфиподы, мучные черви, клопы, липовая кора, различные ягоды, яблочная кожура, кожура грецкого ореха, дым от костра и даже нафталин.

Все употребляемые птицами протирания содержат кислоты или едкие вещества. Это обстоятельство и разъясняет нам смысл всей процедуры.

Муравьи и их эрзацы, по-видимому, антисептические средства в борьбе с паразитами, которые находят безопасный приют на коже птиц под перьями. Муравьиная кислота и другие подобные ей кислые и едкие вещества — своего рода ДДТ, которым птицы изгоняют насекомых из своего оперения.

Возможно также, что муравьиная кислота оказывает на тело птицы такое же оздоровительное действие, как и муравьиный спирт на воспаленные суставы. Больные ревматизмом знают это.

Смысл манипуляций птиц с муравьями в какой-то мере разъясняет и странную склонность ежей к кислым яблокам. Ещё древнеримский натуралист Плиний Старший писал о еже, который накалывает будто бы на свои иглы яблоки и несет их в гнездо, заготавливая таким образом запасы продовольствия на зиму.

Загадал еж людям загадку. Те зоологи, которые ежей хорошо знают (или полагают, что знают), говорят: яблоки ежу ни к чему, ведь он их не ест! Он насекомоядный. Жуки, черви, улитки, лягушки (даже жабы), ящерицы, яйца, птенцы (в разоренных гнездах) и мышата, гадюки, наконец, его прельщают. А яблоки-то зачем?

Но другие уверяют, что своими глазами видели, как катается еж на опавших дичках, как, наколов их на иглы, несет куда-то.

Животные нередко такое проделывают, чего от них, априорно полагая, ожидать никак нельзя. Может быть, в этой странной ежиной повадке и есть какой-нибудь нам пока неведомый смысл.

На чем построено научное отрицание легенды о еже, запасающем яблоки? Первое — еж насекомоядный, растений не ест. Второе — на зиму никакое пропитание ему не требуется: в это время он спит, как медведь или барсук. Третье, наконец, — спинная, стягивающая ежа в шар мышца устроена так, что кататься шаром на спине еж не может. И если распрямит спину и не шаром, а плашмя ляжет на землю, то эта мышца потеряет свою упругость. Лишенные прочной, фиксирующей их опоры, иглы на спине не способны будут тогда проткнуть что-либо более или менее твердое. А каковы контрдоводы? Так ли уж ограничивает себя еж насекомоядной и плотоядной диетой? Сто лет назад в британском зоологическом журнале вопрос этот оживленно обсуждался в нескольких номерах подряд. Были статьи, в которых утверждалось, что иногда еж не прочь поглодать и яблоки, и другие плоды. Особенно будто бы на это горазды молодые ежи. В неволе вкусы ежа определенно меняются и от некоторых вегетарианских угощений он не отказывается (от вареного картофеля, например, риса, груш, слив, орехов, семечек подсолнечника, даже от сладкого пудинга и шоколада!). Теперь доказано, что и на воле ежи едят "сочные плоды растений".

И тут, возможно, приемлемое даже для самых непримиримых противников легенды объяснение загадочных манипуляций ежей с кислыми яблоками, о которых повествует молва.

Замечена определенная склонность ежей к разного рода кислым и едким продуктам и веществам. Ежи любят натыкать на иглы, например, недокуренные сигареты, пытаются водрузить на себя и зерна кофе. Дым табака, запахи духов и опять-таки кофе им приятны; во всяком случае, ежи в атмосфере таких запахов, взъерошив иглы, будто бы дезинфицируют себя. В этом, возможно, и разгадка тайны!

Известна склонность некоторых животных к предметам, имеющим непосредственное к ним отношение или даже и не имеющим, но очень крупным, ярким и блестящим. И это их "сверхнормальное", как говорят этологи, тяготение часто бывает бесполезным или даже вредным для выживания и продления рода.

Например, птицы тундры ржанки явно предпочитают яркие, белые яйца (с чёрными крапинками) других видов птиц и пытаются их насиживать.

Наиболее хорошо поставленные опыты провел крупнейший этолог Нико Тинберген. Начал он их с куликов-сорок.

В кладке этих птиц всегда три яйца. Когда же положили в другое гнездо рядом пять яиц, самки куликов покинули свои собственные гнезда и перебрались в гнезда, где было пять яиц.

Но и этим гнездам они предпочли гнезда серебристых чаек с более крупными яйцами, которые и насиживали, позабыв про свой "дом". Позабыли затем и яйца чаек ради яиц вдвое более крупных — по размеру больших самой птицы, с трудом усевшейся на таком яйце.

Зуёк-галстучник повторял в опытах странные склонности куликов-сорок — покидал свои яйца и, с трудом взгромоздившись, пытался насиживать более крупные яйца куликов-сорок. Даже, распушась, неустрашимо прогонял законных хозяев от их яиц.

Непонятное влечение к блестящим предметам замечено у многих животных. Часы, браслеты, серебряные ложки, золотые монеты, зеркальца и прочие сверкающие предметы воруют и тащат к себе в нору, в гнездо или в иное укромное место галки, сороки, сойки, вороны, некоторые ткачики, шалашники, а также обезьяны, древесные крысы и некоторые другие звери и птицы.

Интересно, что древесные крысы взамен украденного обычно оставляют на месте кражи что-либо иное. Компенсируют, так сказать, потери от воровства по своему разумению.

"В те годы, когда на Западе было принято расплачиваться звонкой монетой, профессор У. Ф. Дин перед сном положил в шляпу три золотые монеты по двадцать долларов и свои очки в золотой оправе… Это происходило во время его совместной с Уолтером Фрайем поездки по Секвойя-Нейшнл-парку. Наутро ни денег, ни очков на месте не оказалось, а вместо них в шляпу был положен кусок конского навоза.

Профессор обвинил Фрайя в неумной шутке, но Фрай решительно заявил, что он тут ни при чем… В их отношениях наступило некоторое охлаждение. Когда на следующий вечер они вернулись в свою палатку, то увидели древесную крысу, пытавшуюся утащить вилку. Этот случай послужил поводом, чтобы проследить, где находится нора животного, и вскоре пропавшие сокровища были найдены!"

((Салли Кэрригер))

В июне у нас начинают летать бабочки бархотицы семелы, бурые, с двумя глазками на каждом переднем крыле. Они порхают вокруг цветов и сосут нектар.

Но вот самец, насытившись, решает, как видно, развлечься. Он садится на землю, на какой-нибудь бугорок, и терпеливо ждет. Ждет самку, чтобы поухаживать за ней. Ждет долго. Его терпение иссякает, и тогда он в слепом азарте бросается в погоню за пролетающими птичками и даже за падающими листьями. Гоняется иногда и за собственной тенью!

В эту пору его легко привлечь бумажной моделью, имитирующей самку. Экспериментами установлено, что, чем темнее модель, тем азартнее гоняется за ней самец. Чёрная модель самая для него привлекательная.

Меняли и размеры модели. Крупные были самцу наиболее желанны, и среди них самая желанная — в четыре раза более крупная, чем натуральная величина самки.

Это странное предпочтение крупных самок (или крупных яиц) — пока полная загадка для зоологов.

Гнёзда многих орлов и сарычей украшены зелёными ветками — хвойными или лиственными. Маскировка? Полагают, что нет. Что же тогда?

Возможно, такой у них брачный ритуал. Зелень — знак приветствия, своего рода свадебные подношения, стимулирующие гнездостроительное рвение пернатых супругов. Подорлики — птицы лесные. Но если случится им гнездиться на косогорах в степи, где никаких деревьев поблизости нет, далеко летают, чтобы принести сосновую ветку и воткнуть её в гнездо.

Степные орлы, давно уже потерявшие всякое воспоминание о лесах и зелёных ветках, за ними не летают. Но случилось тут, кажется, нечто вроде, как говорят этологи, "реакции замещения": замена "брачных" веток разными другими предметами, которые легко найти в степи.

"Виды, насиживающие не среди зелени и строящие гнезда перед тем, как зацветет полупустыня или пустыня, приносят в свои постройки — возможно, как "эрзац озеленения" — кости, тряпки, высохший помет животных и тому подобное."

((зоолог Вольфганг Фишер))

Грюньон, или лаурестес, — очень странная рыба: она мечет икру на берегу в сыром песке. О том, когда и где грюньон будет метать икру, пишут даже в газетах и передают по радио. Например, так: "Завтра в полночь ожидается набег грюньона".

И вот наступает это "завтра". Часы пробили полночь, и сотни машин устремились к морским отмелям.

По всему взморью горят костры. Хотя ночь, а светло. Видно, как с каждой волной, набегающей на песчаный пляж, на берег выскакивают серебристые рыбы. Много рыб. Сверкая чешуей, ползут по песку. А волны доставляют на пенистых гребнях все новых и новых беженцев из Нептунова царства.

А на берегу ждут их люди. С шутками, смехом собирают прыгающих рыб и несут к кострам. Там их потрошат и коптят. Ни сетей не надо, ни неводов. Рыб ловят руками!

Грюньон — рыбка из семейства атеринок. Живет она в Тихом океане, у берегов Калифорнии и Мексики. Каждый год с марта по август в новолуние или, наоборот, в полнолуние, когда прилив достигает наибольшей силы, тысячные косяки грюньона по ночам (три-четыре ночи подряд) подходят к берегам.

Вместе с волнами рыбы выбрасываются на сушу. Песчаные пляжи сверкают серебром. Самки роют норы. Закапываются в песок вертикально, хвостом вниз. Лишь рыбьи головы по грудные плавники торчат из земли. В песчаных норах грюньоны откладывают икру (самцы, которые ползают вокруг самки, тут же её оплодотворяют). Все это они успевают проделать за 20–30 секунд, между двумя волнами.

Четырнадцать дней развиваются икринки в теплом песке на глубине 5 сантиметров кучками до двух тысяч штук. Ровно через две недели волны смоют их в море. И тут же из икринок выйдут личинки!

Почему через две недели, а не раньше?

Потому, что лишь дважды в месяц, вскоре после новолуния и полнолуния (обычно на третий день), прилив достигает наибольшей силы. Ведь приливы вызываются притяжением Луны, и не только Луны, но ещё и Солнца.

Правда, сила, с которой Солнце привлекает к себе земные воды, более чем вдвое меньше силы притяжения Луны. Но "вдвое" — это не в тысячу раз, поэтому приливы бывают наибольшими, когда Луна и Солнце тянут к себе океан по одному направлению, когда, как говорят астрономы, находятся они в сизигии — на одной линии по одну или по обе стороны от Земли. Тогда силы их притяжения суммируются. Поэтому в сизигийный прилив морские волны выплескиваются на берег особенно далеко. С ними уносятся нерестящиеся рыбки.

В последующие дни прилив слабеет, так как Солнце и Луна по отношению к Земле становятся на взаимно перпендикулярных осях и их силы притяжения начинают действовать под прямым углом друг к другу. Наступает время низких приливов. Это случается обычно в первую и последнюю четверть Луны. Тогда море не заливает спрятанные в песке икринки. Только через две недели великие светила опять окажутся в сизигии и новый высокий прилив смоет в море закончившую развитие икру грюньона. Там из икринок выйдут мальки.

Калифорнийцы с нетерпением ожидают нереста грюньона, который называют они "набегом". В марте здесь запрещено всякое рыболовство: у местных рыб начинается сезон размножения. Но лов грюньона скорее забава и веселое развлечение. Поэтому власти штата разрешают добычу грюньона, но с одним непременным условием: ловить только руками!

Никаких сетей, никаких посудин — ни ведер, ни сачков!

Впрочем, если на "бега" грюньона действительно собирается так много людей, как о том иногда пишут, то и руками можно всех рыб переловить…

Еще одна родственная грюньону рыба — атерина-сардина приходит к американским пляжам с той же целью — метать икру в сыром песке на берегу у самого прибоя.

Родина енота-полоскуна — Америка, Северная и Центральная. Ростом он с лисицу, буро-серый, на морде "маска" — чёрные полосы. Хвост тоже с четырьмя-шестью темными полосами.

Это самый известный из енотов. Полоскуном прозвали его за очень странную повадку — мыть в воде всякую свою пищу и даже несъедобные предметы. Полощет, трет, отпускает и снова ловит передними лапами все, что хочет съесть, так тщательно, так долго, что случайной блажью это не назовешь. Но какой в том биологический смысл — не понятно.

Некоторые еноты в неволе даже детёнышей своих новорожденных моют. И так бессмысленно усердно, что те, случалось, умирали после "стирки".

Есть свои роковые и непонятные странности у волков. Даже курица защищает цыплят! А волки человека и собак, напавших на логово, не трогают. Убегают, прячутся. Волчата, защищаясь, грызутся с собаками, но родители на помощь никогда не придут. Это удивительно! Удивительно и то, что, если гончие с заливистым лаем идут по волчьему следу, звери никогда не обернутся, не прогонят и не загрызут их. Волки будут бежать и бежать, и гончие рано или поздно выгонят их под выстрелы. А ведь деревенских собак волки таскают без страха. Из-под крыльца, бывает, волки вытащат отчаянно визжащего пса, ту же гончую. Её и в лесу могут схватить прямо с гона (и нередко это случается, особенно если голосок у гонца дворнаковатый — незаливистый). Да, но с гона по зайцу или лисе, а не тогда, когда гонит собака самих волков (особенно если так азартно лает, что "аж лёгкие рвёт"!).

Так же и жаба перед ужом: ей бы, встретив этого страшного своего врага, удирать надо! Так нет, словно к земле она приросла: не скачет прочь. Лишь позу угрозы принимает — надувшись, приподнимается на ногах и слегка покачивается взад-вперёд. Но ужа такое устрашение не пугает. Напротив, оно даже удобно для нападения. Ведь уж не всегда может угнаться за удирающей прыжками амфибией.

Это странное непротивление врагу особенно наглядно демонстрируют пауки перед лицом готовых поразить их ос.

Есть особая группа пауков — пауки-волки. Они охотятся по ночам и ловчих сетей не плетут. Как и волка, их "ноги кормят". Днем пауки-волки отсиживаются, дожидаясь темноты, где-нибудь под камнями.

Тут часто и находит их злейший враг пауков — красно-черная оса аноплиус. Как скоро такая встреча состоится — считайте: паук обречен. Он даже особенно и не сопротивляется, словно сознавая, что пробил последний час его и надежд на спасение нет никаких. Два-три укола снизу вверх в грудь — и консерв из паука готов. Остается только нору вырыть и там его спрятать. Английский зоолог У. С. Бристоу раскопал однажды пятнадцать парализованных осой пауков и положил их на сырую вату. Месяц прошел, а они ещё были живы, слабо шевелили кончиками ножек. А один и вовсе очнулся от летаргии, в которую поверг его хитрый осиный удар жалом по нервам, и убежал.

Уж на что паук "арктоза искусная" хитро прячется, а все равно оса помпил его находит.

У "искусного" паука норка Т — или У-образная, в песке на холмах, реже у реки вырытая, изнутри обтянутая шелком. Два верхних её колена небольшие — чуть больше сантиметра в длину. Нижний ствол-шахта сантиметров на пять погружен в глубь песка. Одно верхнее колено норы кончается слепо у самой поверхности, другое — открыто, и на пороге его сидит красиво разодетый, бело-красно-жёлто-чёрный паук — караулит мимо ходящих насекомых.

Если самого его кто потревожит, кого он одолеть не решается, паук сейчас же задергивает шторку на двери. Хелицерами хватает эластичную паутинную оторочку у входа норы и натягивает её, сколько может, точно театральный занавес, на дыру-вход, закрывая три четверти её зиявшего пространства. Оставшуюся четверть сцены, тут же и быстро развернувшись к входу тылом, заплетает густой решеткой паутинок. Дверь на замке, паук в безопасности!

Увы, в весьма относительной: вот взломщик, который эту дверь откроет, — оса-охотница. Рыщет зигзагами по песчаным перекатам, крутит усиками, как ищейка хвостом. Немного пролетит над куртиной травы и опять, сверкая блеском крыльев, на холостом ходу нервно трепещущих, быстро бежит по песку, поминутно принюхиваясь.

Внезапно вдруг замерла — место, казалось бы, обычное, ничем не примечательное. Но осе её топкое обоняние и инстинкт единодушно говорят: тут копай! И копает челюстями и передними лапками, кружится возбужденно, как фокстерьер у лисьей норы, и, в раскоп протиснувшись, в подземелье ныряет. Сейчас же и очень проворно, как испуганный кролик, выскакивает из другого отнорка паук и исчезает где-то в окрестных песках: пестрая "шкура" у этого "волка" такая, что, если он в песчаной ложбинке притаился, его совсем не видно.

Через секунду тем же путем выбегает из норы оса. Усики её молотят, крутятся неудержимо, обнюхивая все вокруг; в темпе бешеном сама фокстерьером вертится у норы. Но сомнений нет! Охотник дичь упустил.

Унынию помпил не предается, неудачи его не смущают — в том же резвом темпе рыщет по песчаной рыхлости земли. За час он ещё двух пауков откопал и… упустил. Никто из них и не пытался оборонять свой дом или как-то урезонить бесцеремонного нарушителя.

Один, в неистовой панике убегая, даже забрался высоко на стебель травы, хотя нормальный стиль поведения пауков-волков подобные акробатические эксцессы исключает.

Впечатление такое, что у паука аркозы реакция на вторжение осы врожденная и одного только сорта — бежать сломя голову, спасаться без промедления, без напрасного сопротивления.

Чтобы более отчетливо все это узреть, посадим паука в стеклянную трубку и пустим в неё осу. Как только её вибрирующие усики прикоснутся к нему, он с полной покорностью замирает, поджав ножки. Оса тем временем деловито, без страха, словно другого и не ждала, в позицию тет-а-тет перед пауком встав, изгибает под его головогрудь свое гибкое брюшко и колет жалом снизу вверх куда надо — точно в нервный центр скованного ужасом паука.

Тарантул — большой, сильный, страшный на вид паук. Но как ни страшен он, есть бесстрашные существа, которые его совсем не боятся. Первые среди них — дорожные осы, помпилы и им подобные.

Оса аноплиус особенно усердно ищет норы тарантулов утром и вечером. Найдет, в нору нырнет и страшного тарантула в его же доме жалом заколет. Но не насмерть, а на время парализует. Там же в норе выроет боковую пещерку, затащит в неё паука и, положив ему на грудь живорожденную личинку, нору закопает. Личинка, развиваясь, будет кормиться парализованным пауком.

На юге нашей страны живут муравьи-амазонки. Довольно крупные, рыжие, проворные. Муравьи — всем известно — первоклассные работники, а амазонки, можно сказать, — тунеядцы. Совсем не работают. На какие же средства, если можно так сказать, они живут?

Амазонки — рабовладельцы! В разбойничьих набегах полоняют других муравьев — чёрно-бурых. Не взрослых, а личинок их приносят в свой дом. Из личинок выводятся рабочие муравьи и сейчас же принимаются за дело: чистят, расширяют муравейник амазонок, кормят их самих, нянчатся с их личинками, растят, как своих собственных…

А что же амазонки? Их задача — снабжать пропитанием муравейник, оборонять его. Их челюсти не похожи на зазубренные лопаты, как у рабочих муравьев. Это скорее кривые острые ножи или сабли. Прекрасное вооружение!

…Вот идут они сомкнутой колонной… Местность неровная — бугры, куртины трав. Резво бегут, однако, перебираясь через преграды и не теряя строя, рыжие быстроногие муравьи. Походная колонна шириной сантиметров тридцать, в длину же метра четыре. Строй, конечно, не строго соблюдается, ряды перепутаны, но общие очертания колонны все время в общем одинаковы.

Солнце уже к закату клонится, длинные тени протянулись по песчаному косогору у опушки леса… Муравьи бегут, не меняя избранного курса, прямо направляются к цели. Вот и цель видна: чернеют впереди дырки в земле — входы и выходы в жилища чёрно-бурых муравьёв.

Добрались до них головные отряды амазонок — закружился рыжий водоворот. Под землю, в дыры, устремились они… А оттуда, из подземелья, вырвался темный поток обитателей дома, куда проникли грабители. Всеми силами пытаются задержать амазонок: хватают их за ноги, держат вдвоем-вчетвером, не пускают в дом. Но быстро сокрушен оборонительный заслон, и вот уже выбегают из-под земли разбойники с добычей — несут в челюстях белые коконы. Уже более расстроенной колонной устремились они назад по пути, ими пройденному. Подходят следующие ряды амазонок и ныряют в подземелье. Выскакивают оттуда с запеленутыми в коконы личинками чёрно-бурых муравьев.

Последние в строю амазонки ещё грабили чужой дом, а первые уже приближались к разбойничьему "притону". Он был вырыт в рыхлой земле картофельной грядки. Эти сцены необычной войны муравьев видел я не раз на Украине, под Киевом.

И видел вот ещё что интересное (о чем нигде не читал и не слышал). Как-то утром пришел я к муравейнику амазонок и смотрю: два чёрно-бурых "раба" волокут за ноги амазонку — из входа наружу, а она сопротивляется. Однако не кусает их. Оказывает пассивное сопротивление. Выволокли на пядь от дома и отпустили. Амазонка сейчас же резво устремилась назад. Они догнали её, схватили за ноги и опять потащили подальше от входа. Отпустили. На этот раз амазонка, видимо, примирилась с необходимостью. Посидела немного на месте, почистилась и направилась куда-то в джунгли трав — как я решил, на промысел, на охоту за пропитанием. Потому что иначе все эти странные действия чёрно-бурых муравьев (а они повторялись много раз) объяснить не могу; наверное, "рабы" выгоняли так "господ" на работу — в набеги по окрестным землям, чтобы не бездельничали, а пищу искали.

Вода для звука вроде родной стихии. Он летит в ней куда быстрей, чем в воздухе: примерно в пять раз — это около полутора тысяч метров в секунду. Причем, если луч прожектора, попадая в воду, быстро теряет свою силу, то источник звука силой в один киловатт будет слышен за сорок километров.

Счастливые люди гидроакустики! Приложив ухо к груди океана, они слышат трепет его жизни. Для нас это затруднительно: слишком велик тариф на границе "воздух — вода"; здесь при выходе из одной среды в другую поглощается почти вся звуковая энергия (за вычетом одной десятой процента).

Но некоторых подводных жителей мы всё-таки слышим и так. Чарлз Дарвин, прогуливаясь однажды по берегу в устье реки Уругвай, слышал треск, которым обменивались аборигены из семейства сомов. У малайских же рыбаков до сих пор в чести тот, кто обладает тонким слухом. Такого человека берут с собой за двойную плату в море, и он, погружаясь, прислушивается и определяет, где больше шуму. Там же, как правило, оказывается и желанная добыча.

Проникновенных соловьёв среди рыб нет. Слишком уж примитивны их "инструменты". Звук издают, сжимая плавательные пузыри, щелкая костяшками брони, у кого она есть, или жаберными крышками, скрежещут зубами, а то и позвонками о позвонки. Звуки соответствующие: бой, треск, скрежет, вой, щебет, хрюканье. Оркестр, как видите, собирается вроде крыловского квартета. И каково рыбам все это самим слышать?!

А они слышат, хотя, признайтесь, трудно было бы представить рыбу, помахивающую ушами. Но они у наших героев всё-таки есть — внутренние. Позади глаза — хрящевой пузырек с камешками (часто фигурными!). Они колеблются от ударов звуковых волн и через нервы передают эти сигналы мозгу.

Но надо признаться, ещё многие люди полагают, что рыбы совсем глухие (одной немоты, которой издавна наделили рыб, видите ли, мало!).

Эксперименты по исследованию слуха рыб давно уже ведутся. Более сорока лет назад ученики академика И. П. Павлова установили, что рыбы отлично слышат звонок телефона, расположенного как под водой, так и над ней. В 1938 году известный немецкий учёный Карл Фриш опубликовал работу "Чувство слуха у рыб", в которой рассказал о своих опытах с пескарями. Так, их обучили по сигналу свистка или камертона получать корм. Они слышали их звучание даже за 30 метров. Далее исследовали, насколько тонок слух пескарей по сравнению с человеческим. Рядом с их аквариумом поставили другой, но много больших размеров. В него лег человек и окунулся под воду, и в это время прозвучал звуковой сигнал. По реакции на него пескарей установили, что они слышали его "даже немного лучше, чем человек".

Затем испытали, разбираются ли рыбы в музыкальной тональности звуков. Получилось: рыбы различают две ноты с интервалом в одну октаву. Для простого человека это довольно простая задача. Но вот услышать разницу между нотами с интервалом в один тон может не всякий человек, лишенный музыкального слуха. А пескари могут!

Заметили, что при исполнении на скрипке (в басовом регистре) какой-либо ритмичной мелодии пескари словно "пританцовывают" в такт — быстро вибрируют грудными плавниками.

А карпы, когда слышат танцевальную, ритмичную музыку, даже и вовсе "танцуют" — то вверх всплывают, то вниз…

Рассказывают про одного рыбака, который, прежде чем закинуть удочку, играл весёлую музыку на принесённой специально для этого скрипке. Рыбы будто бы пробуждались от сонной дремоты на дне и, подобно карпам, сновали в воде беспокойно. И даже уже сытые все равно шли на крючок…

Скажем, цвета различать. Точнее, рыба сама их различает с рождения, а обучить её можно идти за кормом по определенному цветовому сигналу. Лучше всего рыбы узнают чистые тона: фиолетовый, зелёный и голубой. Но не только. Проверили, как реагируют рыбы на оттенки разных цветов. Их способности в этом отношении оказались такими же, как и у человека. Тренированные получать корм при появлении в аквариуме какого-либо цветного диска, рыбы помнили эту науку несколько недель, а некоторые и больше месяца.

Хорошо различают рыбы и форму сигнального предмета, опущенного перед дачей корма в аквариум. Заметить разницу между кругом и квадратом или между квадратом и крестом для них простая задача. Больше того, не путают они даже круг с эллипсом. Из многих рыб лучшие способности в этом деле проявили окуни и пескари.

Английский исследователь Клиффорд Боуэр-Шоу решил узнать, помнит ли окунь, пойманный на крючок, эту злополучную для него снасть. Оказалось, помнит. Червя на крючке, опущенном в аквариум, он сторонился. Но ту же наживку, предложенную ему просто на нитке, хватал без промедления.

Ручные пескари и золотые рыбки приучены были брать корм прямо из пальцев их хозяина. Но когда то же предлагали незнакомые им люди, они за пищей не шли.

Разные эксперименты и опыт аквалангистов показали, что рыбы вообще хорошо различают своих и чужих.

…Вот в аквариум с золотой рыбкой положили на поверхность воды небольшой плотик. На нём горкой насыпаны муравьиные яйца, а с одного его конца свешивается вниз тонкая бечевка. Золотая рыбка вскоре привыкла "жевать" её — брала в рот и обкусывала с верёвки поселившиеся на ней микроскопические водоросли. И однажды сильно дёрнула за бечёвку — плот накренился, и с него посыпались в воду муравьиные яйца. Рыбка тут же закусила ими. И что получилось — одного этого опыта оказалось достаточно: рыбка теперь уже с определённой целью дёргала за веревку. Добывала так, лакомый корм.

Золотых рыбок обучают по команде проплывать через небольшой обруч или проделывать в воде мёртвые петли — петлю за петлей.

Окунь, который, возможно, и сейчас ещё живёт в бассейне с фонтаном в одном из парков Калифорнии, тоже по свистку быстро проносился через обруч. Затем следовало более сложное упражнение: он выпрыгивал из воды прямо в раскрытые руки дрессировщика, сторожа парка. И уже в руках, над водой, получал корм — вознаграждение за цирковые свои номера. Об этом пишет ихтиолог У. С. Берридж в книге "Все о рыбах".

Как видите, и рыбы дрессируются, и в этой программе обучения лучшие способности показали окуни, пескари, карпы и золотые рыбки. Впрочем, выбор у экспериментаторов был невелик: обычно он лишь ограничивался пресноводными рыбами. У многих морских таланты могут быть и выше. Рауль Васкес во Флоридском океанариуме даже свирепую барракуду за неделю приручил быть "ласковой, как котёнок".

Такой "дорожный знак" стоило бы повесить на всех воздушных трассах, пересекающихся с трассами перелетов птиц.

Сколько летает человек, столько длится конфликт самолетов и птиц. Начало его зарегистрировано в 1910 году. Аэроплан пролетал над заливом Лонг-Бич в Калифорнии. Он столкнулся с чайкой. Повреждения были столь серьезные, что самолет стал неуправляем и упал на берег. Пилот погиб.

Во время первой мировой войны случаи столкновения самолетов с птицами стали частыми явлениями. В те годы даже малые птицы были опасны пилотам. Воробей врезался в большой разведывательный самолет британских вооруженных сил. И что же? Летчик был вынужден срочно посадить свою машину прямо на холмистую местность.

Стриж пробил ветровое стекло кабины транспортного самолета с такой силой, что пролетел дальше через всю кабину, прошиб заднюю её стенку и застрял в багажном отделении.

Во время второй мировой войны американский истребитель на большой скорости врезался в стаю скворцов; он сразу же пошел круто вниз и упал на землю.

В 1942 году дикая утка пробила стекло кабины американского гидроплана, ударила в лицо пилота, то ли убила его, то ли оглушила, но гидроплан после этого упал в воду.

Столкновения в воздухе с крупными птицами — гусями, цаплями, журавлями, аистами — ещё более опасны. В годы второй мировой войны немалое число самолетов после "соприкосновения" с птицами или погибали, или были вынуждены возвращаться с серьезными повреждениями назад на базы, так и не совершив бомбёжки.

Рой Ланкастер, пилот, в беседе с журналистами говорил: "Мы боялись их больше зениток. Немцам нужно было во время наших налетов поднимать в воздух всех своих птиц". А другой летчик добавил мрачно: "Они это и делали…"

И в послевоенные годы птицы по-прежнему представляют немалую угрозу воздухоплаванию.

"Реактивный самолёт… на котором 31 октября этого года совершал тренировку Фримен, один из группы американцев, отобранных для будущих космических полётов, столкнулся в воздухе с гусем. Птица ударилась о фюзеляж самолёта. Её останки попали в реактивный двигатель и вывели его из строя. Фримен, по-видимому, пытался дотянуть самолет с заглохшим двигателем на находящийся вблизи аэродром. Увидев, что это ему не удастся, — машина шла на здание посёлка военно-воздушной базы Эллингтон, — Фримен развернул самолет и выбросился с парашютом. Однако высота была слишком малой, и парашют не успел раскрыться."

(("Известия", 18 ноября 1964 года))

Можно долго перечислять гибельные для самолетов встречи с птицами. Есть ли, однако, статистика, показывающая, как часты такие случаи? В США — два раза в неделю! Во время перелетов птиц столкновений бывает много больше. Это теперь настолько серьезная проблема, что во многих странах ведутся исследования способов защиты от птиц в воздухе, да и на земле тоже: на аэродромах.

Какова ударная сила пернатых "бомб"?

В зависимости от скорости самолета и птицы она, конечно, разная. Но в среднем, как показал опыт, птица размером с утку прошибает пуленепробиваемое ветровое стекло кабины толщиной в три сантиметра. Это эквивалентно давлению в 300 тысяч атмосфер.

Орлы нередко нападают на самолёты. Этот факт породил во время первой мировой войны фантастическую идею: обучить орлов нападать на вражеские самолеты! И в самом деле, во Франции в 1916 году шесть орлов были отобраны для подобной тренировки. Их сначала приучили не бояться гула самолета и выстрелов. Затем кусочки мяса прикрепили к большой модели аэроплана. Орлы привыкли кормиться этим мясом, сидя на модели. Затем начались испытания в воздушных боях. О их результатах ничего не известно.

А вот случай, не связанный с птицами. Эрнст Адет с компаньонами пролетали над равниной в Серенгети. Летели очень низко, чтобы сфотографировать львиный прайд, то есть стаю. Львам огромная железная птица не понравилась. Они рычали на неё, к земле прижимались. Вдруг один из львов высоко подпрыгнул и царапнул по фюзеляжу самолета.

И слоны тоже беспокоятся, когда низко над ними пролетает самолет, пытаются схватить его хоботом.

Комар, можно сказать, амфибия, животное земноводное. Молодость свою он проводит в воде, а зрелость — в воздухе. Самка комара откладывает крохотные яички в какое-нибудь вместилище стоячей воды. Откладывает по одному яичку, а затем склеивает их воедино липкими выделениями в виде маленького плотика. Он свободно плавает на поверхности пруда или лужи. Плот похож на "ковчег из тростника", приготовленный когда-то для младенца Моисея, изображения которого часто встречаются в католических монастырях. В плотике 200–300 яичек.

Проходит три дня, и яички лопаются, а точнее сказать, открываются. На нижнем их конце, опущенном в воду, откидывается вниз крышечка, словно дверка, и похожая на червячка личинка, извиваясь, спускается в родимое болото. Она так проворна, что её нелегко поймать. Вы протягиваете руку, чтобы схватить комариное бэби, а оно мигом ускользает между пальцами.

Чтобы лучше рассмотреть, положим личинку комара под микроскоп в крошечную капельку воды. Увидим, что у неё есть голова и два больших темно-карих глаза. Есть шарообразная грудь и за ней "хвост", точнее членистое брюшко. Вокруг рта на голове нечто похожее на усы. Это челюсти. Они в постоянном движении: гонят в рот воду, а с ней заплывают микроскопические водоросли и разный детрит — невидимые глазом "крошки" рассыпавшихся в прах растений и животных. Всем этим личинка комара питается. Процеживает за сутки до литра воды!

На противоположном конце тела вы видите два других органа. Оба любопытны. Один, самый концевой, похож на трубочку. Он и есть трубочка. Выставив её над водой (и повиснув вниз головой), личинка засасывает воздух. В эту пору жизни комар дышит "хвостом".

Второй орган, ориентированный вбок, — главный движитель. Это и руль, и весло. У него четыре лопасти, и вы не можете не согласиться, что он похож на пароходный винт.

Молодой комар остается в форме личинки недели две или три. Затем ложится, так сказать, в дрейф — горизонтально к поверхности воды и превращается в куколку. Оболочка куколки меньше существа, в ней заключенного, и потому насекомое лежит в хитиновой капсуле, свернувшись вдвое. В этом неудобном, по-видимому, положении у куколки развиваются крылья, ноги, кровососущий аппарат и все другие органы совершенного комара. Куколка представляет собой словно бы призрак живого существа, облаченного в чужой наряд.

Во время этого переодевания комар ничего не ест, в оболочке куколки даже нет отверстия для рта. Но самое удивительное — изменение органов дыхания (с целью непонятной). Куколка не дышит больше "хвостом". Бывшая на нем дыхательная трубочка исчезла, а вместо неё появились две другие — на спинке. Теперь, чтобы глотнуть свежего воздуха, комар всплывает к поверхности не головой вниз, а горизонтально.

Наконец, куколка приближается к поверхности воды в последний раз: чтобы прекратить существование в своей форме и выпустить на волю уже готового в ней взрослого комара. Он разрывает верхний край оболочки и вылезает из неё. Слабый и неуклюжий, "новенький" комар старается поскорее сбросить с себя отслуживший ему старый наряд. Неуверенно приподнимается на длинных ножках, которые гнутся под его мизерной тяжестью. Превращение удивительное: так быстро из водяного животного образовалось крылатое сухопутное со всеми необходимыми для жизни в новой стихии органами. Он теперь с трудом мог бы узнать себя в этом новом образе.

Вы ошибаетесь, если думаете, что оболочка куколки ни на что больше не годна. Она служит теперь лодочкой для комара, а тот ещё не обсох, не расправил крылья и летать не может. Он осторожно ставит на лодочку свои ноги-ходули и старается не упасть с неё. Если это случится, он погиб — утонет в той самой воде, которая до сих пор была единственным местом, где он мог бы существовать. Долго стоит в нерешительности, словно обдумывая предстоящий полет и с удивлением спрашивая себя, неужели он осмелится вверить дующему ветерку свои легкие крылышки. Но вот подсохли они, и комар решился, полетел…

Теперь я хочу сказать несколько слов в защиту самца-комара. Он не враг нам, никогда не сосет кровь. У него нет никакого оружия, чтобы нападать на нас. Кормится лишь соком растений и сладким нектаром. Самка же по своим гастрономическим склонностям не похожа на него, словно бы по ошибке выдана замуж за невинного вегетарианца.

У неё форма головы и все органы, которыми вооружен рот, не такие, как у самца. Ещё раз взглянем на комара через микроскоп. Увидим: у самца на голове вокруг рта словно бы борода — густая поросль щетинок, снабженных нежной опушкой. Колющих инструментов нет, а только гнущийся хоботок для собирания сока с цветов.

А вот голова комарихи. Она, надо признаться, с первого взгляда выглядит безвреднее, чем есть на самом деле. "Бороды" у неё нет. Опушка на усиках короче. Сосущий хоботок такой же. Но имеется нечто, чего у самцов нет, — пять острых зазубренных на конце стилетов! Соединив их воедино — в одно шило — самка прокалывает ими кожу людей и животных. Течет кровь из ранки, и хоботок тотчас всасывает её. Значит, колет одним органом, а сосёт другим.

Сосёт она много, буквально раздувается на глазах. Красной делается. По горло упивается кровью, которая затем переваривается и превращается в триста яичек. Если не напьется крови, то и яичек отложит мало — от сорока до восьмидесяти. А возможно, и совсем окажется бесплодной.

Тихими безветренными вечерами собираются комары-самцы в стаи; обычно они вьются над каким-нибудь деревом, кустом, колокольней, даже над человеком, идущим по дороге. Повернувшись головами против ветра, ритмично взлетая и падая, комары словно танцуют на месте. Запах, который в полете испускают особые железы комара, усиливается в тысячи раз, когда они собираются в стаю. Танцуя, комары рассеивают его по всем направлениям, и, привлеченные этим запахом, на танцы со всех сторон спешат самки. Иногда они тоже собираются в стайку, которая вьется чуть ниже танцующих самцов. Вдруг то одна, то другая самка вырывается из стайки и взмывает вверх, в компанию самцов. Мгновение, и соединившаяся парочка опускается на землю.

Как самец так быстро находит самку среди тысяч беспорядочно снующих вверх и вниз комаров? Он слышит её! Слышит биение её крыльев. Они колеблются пятьсот раз в секунду, и в унисон с их колебанием начинают вибрировать усики самца. Особый орган, расположенный во втором членике усиков, воспринимает только биение крыльев половозрелой самки. Именно половозрелой, незрелая машет крыльями в ином ритме, так же как и комары-самцы.

Раздражающее "пение", которым самка-комар объявляет о своем намерении посетить вас, производится двумя разными инструментами. Самые низкие в нем звуки получаются от вибрации крыльев. Более высокие и резкие тона писклявой мелодии издают особые барабаны, расположенные у отверстий дыхательных трубочек — дыхалец, как их называют. Ведь взрослый комар дышит не хвостовой трубочкой, как личинка, и не двумя трубочками на спине, как куколка, а многими дырочками, которые идут рядами по бокам всего тела и соединяются внутри комара с разветвленной системой дыхательных трахей.

К осени все самцы комаров умирают. Жизнь их быстротечна — одно лето. Самки же и осенью ещё живы, и зимой. Прячутся перед холодами по разным щелям. Там до весны спят в анабиозе. Весной пробуждаются и спешат насосаться крови. Необузданный аппетит появляется у них. И тут круг жизни комара замыкается: весной (да и летом) выводится новое поколение, и все начинается сначала.

Действительно так. Название известного романа — "Овод" — переведено на русский язык неверно. Не "Овод", а "Слепень" его нужно было назвать, ибо слепень кусает весьма даже чувствительно, а овод не кусает вообще.

Поймайте слепня (что сделать не трудно) и рассмотрите его. Вы заметите одну важную примету, которая отличает слепней от ос, пчел, бабочек, стрекоз и других обыкновенных насекомых. У них у всех четыре крыла. У слепней же и собратьев их по отряду двукрылых — комаров, мух, оводов — только одна передняя пара крыльев. Вторая, задняя представлена крошечными зачатками — равновесами, или жужжалками, как их называют. Из этого следует, что предки двукрылых имели четыре крыла, но потом для каких-то целей, неизвестных нам, нашли, что им необходимо отделаться от одной пары крыльев. Но остатки их сохранили. Тут проявляется странная склонность природы, хотя и в недоразвитом виде, но сохранять частицы органов, давно уже не употребляемых, словно для того, чтобы дать нам возможность узнать родословную животных.

Колющий аппарат слепня устроен иначе, чем у комара, хотя из тех же самых ротовых придатков — двух губ и двух челюстей. Но у слепня нет отдельного сосущего хоботка. Он колет сложенными в трубочку удлиненными губами и челюстями и этой самой же трубочкой сосет кровь.

Слепни — большие мухи (до двух-трех сантиметров). Как больно они кусают и как надоедливы в жаркий летний день, по собственному опыту знает каждый. Домашний скот, дикие животные — лоси, олени, даже грызуны, птицы и крупные ящерицы — все страдают от укусов слепней. Кровь сосут только самки (и за один раз столько, сколько семьдесят комаров!). Слепни-самцы, как и у комаров, кормятся нектаром цветов, сладким соком деревьев, "медвяной росой", в изобилии источаемой тлями.

Через несколько дней насосавшаяся крови самка откладывает яйца. Позднее снова атакует несчастных животных, затем следует новая яйцекладка — так до пяти раз.

Обычно слепни прикрепляют свои яйца на растения у воды и над водой. Личинки живут в воде либо в сырых местах на суше. Ног у них нет, их заменяют утолщения и бугорки на теле. Хищники. Нападают на личинок насекомых, рачков, на дождевых червей.

Оводы мельче слепней, но ещё более неприятны, чем слепни. Они — опасные паразиты. Их личинки паразитируют на разных животных. Есть подкожные оводы, желудочные, носоглоточные…

Самка желудочного овода-крючка откладывает яйца на кожу ослов и лошадей, именно на такие места, которые эти непарнокопытные чаще всего чешут зубами, например на внутренние стороны передних ног. Попав в рот к лошади, личинки овода примерно с месяц живут и развиваются в тканях языка. Затем внедряются в слизистую оболочку рта, по ней добираются до глотки и желудка, в котором нередко живут десятки и сотни личинок. Готовые к окукливанию, они выходят наружу вместе с пометом и на земле заканчивают превращение.

Другой паразитирующий на непарнокопытных овод откладывает яйца на их губы. Его личинки развиваются не в желудке, а в тонких кишках. Овод-травяник приклеивает яйца не к шерсти, а к траве. Лошади съедают их вместе с травой.

Носоглоточные оводы — живородящие насекомые. Их самки буквально выбрызгивают готовых личинок в ноздри лошадям, оленям, ланям, лосям, косулям, овцам. Но не всех личинок, которые вывелись из яиц в теле самки (их может быть пятьсот), поселяет двукрылая мать в ноздрях одного животного, а только небольшую часть: если их слишком будет много, они погубят животное, на котором паразитируют, и сами после этого умрут. Из ноздрей личинки переползают в рот, в его слизистой оболочке развиваются, а затем через ноздри выбираются наружу. У овец они проникают в лобные пазухи, и, если здесь поселится несколько десятков личинок оводов, овца заболевает "ложной вертячкой": кружится, кружится и скоро погибает.

Овечий и лошадиный подкожные оводы выбрызгивают личинок и в глаза — не только животным, но и человеку. Тогда слизистая оболочка глаза воспаляется, и человек заболевает конъюнктивитом.

Более опасное заболевание вызывают у людей личинки подкожных оводов своим проникновением в голову и глаза. Чтобы их извлечь оттуда, необходима операция.

Личинки подкожных оводов паразитируют на домашних и диких животных, обычно на копытных. Личинки прогрызают кожу, скрываются под ней, затем по подкожной соединительной ткани либо по мышцам пробираются вверх, к спине пораженного ими животного. На этот путь уходит несколько месяцев. Под кожей спины образуется большой желвак со свищом, через который выпадает на землю созревшая для окукливания личинка.

Удивительны приспособления оводов к паразитической жизни. Но не менее удивительная реакция на них тех животных, к которым подлетают оводы, чтобы отложить свои яйца. Ведь это все совершается безболезненно, не то что укусы слепней. Однако олени, косули, коровы, лошади при приближении оводов, взбрыкивая и отчаянно мотая головой, пускаются в бегство. Как они узнают, что подлетающая муха — овод и что контакт с ним грозит заболеванием? Загадка в делах обыденных.

Их примерно три тысячи известных науке видов. Копошатся, медлительные и крохотные, на листьях, ветках деревьев и трав, иногда сплошь их покрывая. Невидимые, они и под землей творят свое вредоносное дело: сосут соки из корней…

Речь идет о тлях — насекомых, всем известных. Многие знают также, что эти губительные для растений маленькие создания — источник того сладкого и светлого сока, вязкого и липкого, который покрывает листья растений в теплую летнюю погоду и называется "медвяной росой".

Многие слышали, кроме того, что муравьи "доят" тлей, как мы коров: щекочут их своими усиками, заставляя выделять сладкий и питательный сок. Он заменяет муравьям молоко.

Но не ошибусь, если скажу: только специалисты знают странную и полную приключении историю кратковременной жизни этих ничтожных насекомых.

Вошло в поговорку такое выражение: "Прозябает, как тля". И действительно, настолько тли ленивы и неповоротливы, насколько может быть лениво едва передвигающееся животное. Родившись на мягком стебле растения, они тотчас прокалывают его хоботком, бросая, так сказать, якорь на неопределенное время. Сосут и сосут сок. Объедаются невероятно, так что не успевают даже переварить съеденное и выбрасывают в виде медвяной росы, или муравьиного молока, его излишки из двух трубочек сзади на брюшке.

Замысловатый цикл развития тлей проще всего начать рассматривать с осени. В эту пору самки тлей откладывают зимующие яйца. Они оплодотворены самцом. И только они! Все прочие тли летних поколений — несчастные создания: они рождены без отцов! Это редкостное явление — развитие без помощи самца из неоплодотворенных яиц — называется партеногенезом.

Но зимующее в яйцах поколение произведено на свет самым правильным и законным способом — после бракосочетания самца и самки. Самец после этого союза умирает, а самка спешит, торопится до наступления холодов заложить в листьевые почки как можно больше яиц. Они по сравнению с ней очень крупные. Она, приступая к яйцекладке, выглядит вполне упитанной, но к концу её делается какая-то сморщенная, словно изнашивается с последним яйцом. Совсем истощается. Израсходовав всю себя на дела материнства, умирает.

Зимой представители тлей на земле (во всяком случае, в холодном климате!) — только яйца, предусмотрительно отложенные осенью самкой. Они переживают морозы, словно законсервированные (собственно, так оно и есть), пока март и апрель не разбудят их. Тогда бурное начнется в них развитие. При первом же дуновении теплого ветерка яички лопаются, и молоденькие тли выходят из них.

Вот тут-то и начинаются самые чудеса! Появившиеся весной тли не представляют собой самцов и самок, как осеннее поколение их родителей. Все они сестры без братьев — одни только самки! Все растут и размножаются, нисколько не заботясь о приискании мужей. А размножаются не яйцами — живых рождают детёнышей. Опять-таки только самок. За лето может быть до семнадцати таких однополых поколений. В некоторых из них родятся крылатые тли (все ещё пока самки!) и перелетают на другое растение. И там снова чередуются то бескрылые, то крылатые поколения. Первые размножаются на том же растении, где родились, вторые улетают на другое — так заселяют мировое пространство.

Есть так называемые одноядные тли: вся жизнь их, точнее, весь цикл развития проходит на растениях одного какого-либо вида. Но есть и такие, что живут на разных деревьях и травах (даже на папоротниках). Причем иным тлям смена разных видов растений необходима, другим нет. Штефан Келер подсчитал, что персиковые тли кормятся на растениях из 69 разных семейств.

Но вот приближается осень, и в одном из поколений тлей рождаются наконец-то крылатые самцы. Они находят самок, оплодотворяют их, и самки откладывают яйца. Те зимуют, а следующей весной все начинается сначала (есть, впрочем, тли, у которых зимуют самки, но никогда не бывает зимующих самцов).

Вся жизнь тли отдана еде и произведению потомства. Еды всегда вдоволь, а размножаются эти насекомые с такой быстротой, что за лето одна тля может стать матерью, бабушкой и прапрабабушкой 17 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 внуков! Заполонили бы тли планету, если бы не их враги. А врагов много: птицы, божьи коровки, златоглазки, тлиеды, осы, наездники, пауки, клещи, ихневмоновы мухи и другие — всех не назовёшь!

Однако и друзья есть, и это особая тема нашего рассказа. Муравьи!

Они сначала, по-видимому, просто слизывали с листьев медвяную росу. Потом научились подхватывать её капельки прямо с брюшка тлей.

Затем отношения муравьев и тлей стали более тесными: многие виды тлей, когда рядом с ними снуют муравьи, не выбрызгивают сладкие выделения, а терпеливо дожидаются муравьев-заготовителей и передают им свою продукцию. Тли, которые давно уже живут в симбиозе с муравьями, вообще разучились брызгать "медом". Муравей подходит и щекочет тлю усиками — "доит". Тогда она выделяет капельку сладкой жидкости. Муравей-пастух её тотчас подхватывает и несет в зобике, бежит вниз по стволу, пока не встретит своего собрата-носильщика, останавливает его, некоторое время они о чем-то совещаются, обмениваясь "рукопожатием" усиков. Затем муравей-пастух передает носильщику сладкий груз и спешит назад к тле. Некоторые тли, когда их "доят" муравьи, почти каждую минуту выделяют по капельке… Это значит, что тля превратилась, по сути дела, в живой насос, непрерывно перекачивающий растительный сок (попутно обогащая его сахаром!) из листьев в рот к муравьям. Живущие на липе тли производят, например, в день по 25 миллиграммов сладкого сиропа каждая — в несколько раз больше, чем весят сами.

Наш чёрный древесный муравей, колонии которого, устроенные в старых пнях, состоят приблизительно из 20 тысяч особей, "надаивает" за лето 5,107 литра "молока". Он "доит" преимущественно тлей, живущих на бобовых растениях.

Бурый садовый муравей, тот, что поселяется в загородных домах, дружит с тлями другого вида. Его гнезда невелики: в них около четырех тысяч муравьев, и соответственно меньше за летнюю "лактацию" приносят они "молока" — 1,7204 литра.

Ёмкость "молочного бидона" — зобика, в котором транспортируются жидкие продукты, у чёрного древесного муравья равна всего двум кубическим миллиметрам, а у садового и того меньше — 0,81 кубического миллиметра. Муравей первого вида, чтобы доставить в муравейник пять литров сладкого "молока", должен 2 миллиона 124 тысячи раз сбегать на пастбище и обратно, а садовый муравей проделывает тот же путь 2 миллиона 553 тысячи раз. Конечно, тлей "доит" не один муравей, а приблизительно 15–20 процентов рабочего "персонала" муравейника. И все-таки произведенный выше подсчет показывает, что каждый древесный муравей-заготовитель совершает за лето пятьсот походов на пастбища, а садовый — две с половиной тысячи таких прогулок: 25 раз в день должен он бегать туда и обратно!

Если на каком-нибудь пастбище тли настолько расплодились, что им уже места не хватает, муравьи переносят их на новые ветки или деревья. И не оставляют без охраны: пастухи-муравьи бдительно несут сторожевую вахту, защищая тлей от божьих коровок, клещей, златоглазок и прочих врагов. Гонят прочь и муравьев других видов или воришек из чужих муравейников. Из-за тлей между муравьями иногда разыгрываются целые сражения.

Чтобы лучше защитить своих кормилиц от врагов и от непогоды, муравьи строят "коровники": обмазывают стебли, на которых сгрудились тли, землей, сооружают над ними землянки; под их сводами тли в полной безопасности сосут соки растений. Входы и выходы из "коровника" муравьи тщательно охраняют. Укрытия для тлей, сооруженные муравьями, можно увидеть на многих травах и деревьях: на молочае, цикории, подорожнике, на сосне и тополе.

Если разрушить склеенные из древесной трухи "коровники" муравьев лазиусов, возведенные над глубокими трещинами в коре тополя, то можно увидеть под ними тлей стомафисов. Перепуганные тли спешат вытащить из дерева свои длинные хоботки-насосы, но сразу же это нелегко сделать. Муравьи-пастухи, вместо того чтобы спасаться бегством, бросаются к увязшим в дереве тлям и тянут их изо всех сил, помогая освободиться. Затем подхватывают "коров" и удирают вместе с ними. Некоторые тли бегут сами, а муравьи конвоируют их.

Тлей стомафисов нигде и никогда не видели без муравьев: Они их всюду сопровождают. Даже яйца стомафисов зимой хранятся в муравейниках. Муравьи облизывают их, ухаживают, как за своими собственными. А весной вышедших из яиц "телочек" провожают на ветви деревьев. Некоторые исследователи утверждают даже, что тли стомафисы сами, без помощи муравьев не могут производить сладкие капельки. Лишь массаж муравьиными усиками заставляет их выделять полупереваренные древесные соки.

Тли, поселяющиеся на корнях растений, находятся в ещё большей зависимости от муравьев. Сами они едва ли сумели бы слабенькими лапками расчистить дорогу к корням. Муравьи приносят под землю крылатых "коров", обламывают им здесь крылья, оберегают многочисленный приплод от житейских невзгод, разносят его по подземельям, заражая тлями другие корни. Если выдернуть засушенное тлями растеньице, можно увидеть, как муравьи в смятении хватают "коров", которые не брыкаются, не бодаются, а послушно замирают и поджимают лапки, и поспешно прячут в землю по одним им известным дырам и щелям.

Под названием "жесткокрылые" разумеются в науке жуки. Их много разных — около 300 тысяч видов. Это примерно в шесть раз больше, чем всех позвоночных животных — рыб, земноводных, рептилий, птиц и зверей.

Удивительными способностями наделены природой некоторые жуки. Я расскажу о трёх из них.

Вот, например, жук — "математик" — березовый трубковерт. Невелик. Всего каких-нибудь три-четыре миллиметра от хоботка до конца брюшка.

Изготовляя приют для потомства, этот крошечный "слоник" всякий раз решает трудную геометрическую задачу — "построение эволюты по данной эвольвенте".

Обходится без чертежей и сложных расчетов. Инстинкт подсказывает ему, как надо надрезать лист березы, чтобы свернулся он в трубку, точнее — в конус. Если эвольвента на зелёном листе построена правильно, конус, выкроенный из него, не развернется. При всех других вариантах разрезов развернется быстро.

Тёплым майским днем самка-трубковерт принимается за работу. Отступая немного от черешка листа, впивается в него острыми челюстями и, пятясь задом, ведет первый дугообразный надрез. Закончив его, переползает на другую половинку листа и его надрезает, но по менее изогнутой кривой. Завершив эту кройку, возвращается туда, где начала работу, и сворачивает отсеченную от выкроенного сектора половинку листа в узкий конус из пяти-семи крутых витков.

Затем точно так же закручивает вокруг конуса другую надрезанную половинку листа, но вертит её в обратную сторону. Получается плотный зелёный кулек. Жук в него влезает, откладывает там три-пять желтоватых яичка, выбирается наружу и сворачивает рулончиком нижний край конуса, запирая вход в него.

Вся математически точная работа закончена за полчаса. Но жучиха одним конусом не удовлетворяется; скоро принимается за второй, третий лист. И столько их скрутит, насколько у неё сил хватит.

К тому времени, когда заключенным в конусе личинкам приходит пора окукливаться, ветер и дождь срывают с веток побуревшие футлярчики. Падают они вниз. Из них вылезают личинки и зарываются в землю, где и превращаются в куколок, а те, как заведено природой, дают начало новому поколению жуков — "математиков".

Вот ведь дивное дело — построение эволюты на берёзовом листе!

Впрочем, не только на березе, но порой и на грабе, буке, ольхе, орешнике с бездумной легкостью решаются те же сложные задачи. Усложненные ещё и тем, что форма листьев у названных деревьев иная, чем у берёзы.

Чёрный жук с оранжевым узором на темных надкрыльях патрулирует ночами по лесам и кустарникам. Ищет слабые дуновения в воздушном пространстве, аппетитные на его вкус (отвратительные на наш!). Унюхав желанные "ароматы", летит к месту, откуда они исходят. Мертвая мышь, крот, змея, ящерица, мелкая птица или рыба — вот что влечет его сюда. Возможно, лишь несколько часов назад сразила их смерть, а жук уже издали чует слабые ещё запахи разложения.

Прямо к этой драгоценной для него находке снижается жук-могильщик. Ползет, продираясь сквозь дебри трав. Со всех сторон исследует то, что прежде было живым, касаясь трепещущими усиками, толкает задними ногами, словно желая убедиться, насколько тяжела его находка и много ли сил и времени потребуется, чтобы её закопать.

Если найденная им мертвая мышь лежит на слишком твердой почве или на камне, жук с удивительной для его малого роста силой сдвинет её в сторону. Если мешают работать стебли трав, он их подгрызет у самого основания. Когда земля достаточно мягка, начинает её рыть и рыхлить, проползая под мышью туда-сюда и всякий раз выталкивая головой небольшие куски земли из-под мертвой своей добычи. Скоро вокруг неё образуется земляной валик, а мертвое тело под собственной тяжестью оседает все глубже и глубже в подкоп, проделанный жуком.

Этот подкоп — небольшая ямка, вырытая косо вниз, и мышь, погружаясь в неё, постепенно сгибается пополам. Ноги, хвост и голова прижимаются к животу, и по мере погружения превращается мертвая мышь или там, скажем, лягушка в плотный, почти круглый комок. Энергично и сильно подталкивая, раскачивая добычу со всех сторон, жуки ускоряют её погружение в ямку.

Могильщики редко работают в одиночку. Пока первый прилетевший сюда занят делом, являются и другие. Первооткрыватель не всех принимает в товарищество: самцов гонит прочь (если сам самец), с самкой сотрудничает мирно и слаженно. Бывает и так, что целая компания разнополых могильщиков трудится дружно, пока не закончит все продиктованные инстинктом земляные работы. Затем самые сильные самец и самка прогонят других жуков и все дальнейшее совершают вдвоем. Но у большинства видов могильщиков самка заставляет удалиться и самца. Одна остается в погребальных покоях, одна заботится о потомстве, которое скоро появится, заботится весьма ответственно, словно птица у гнезда с птенцами, а не насекомое! (Об этих её заботах биологи узнали только в 1933 году.)

Закопав добычу за 3–10 часов упорного труда на глубину 6–10 сантиметров (крупные могильщики — на полметра и больше!), жуки (или один из них — самка) со всех сторон удаляют землю вокруг мёртвого тела, освобождая свободное пространство для собственных передвижений. От этой главной подземной камеры, которая называется криптой, роют боковой ход или небольшие ниши; в них (или в боковом тупике) замуровывает самка несколько десятков яиц. Сделав это, ползёт назад в крипту. В похороненной здесь добыче выгрызает ямку ("кратер", "воронку"). В неё каплю за каплей роняет отрыгнутый пищеварительный сок. Операция повторяется много раз, и потому к моменту рождения из яиц личинок жука (что случается примерно на пятый день) весь мёртвый ком — тело бывшей мыши, крота, лягушки и тому подобное — в значительной мере переваривается.

Тут жучиная самка совершает удивительные действия, которые лишь пролог к тому ещё более удивительному, что последует вскоре.

За несколько часов до вылупления личинок жучиха-мать (как узнает она, что время близко?) приблизительно через каждые полчаса, словно одержимая нетерпением, ползет в боковую шахту, где замурованы яйца. Весь мусор, крупинки земли и камешки (естественно, нападали они здесь с потолка и захламили пол) убирает, уносит прочь, расчищает дорогу для своих личинок, которые вот-вот вылезут из яиц. Проползая вблизи своих созревших яиц, жучиха-мать всякий раз негромко стрекочет. Словно наседка квохчет, торопит детишек, зовет их и успокаивает: "Я тут, я жду вас, я накормлю вас".

И кормит! Кормит, как птица птенцов! Личинки, собравшись в крипте, сидят в углублениях на мертвечине, полупереваренной желудочным соком матери. Сидят и энергично вертят головами, выпрашивая корм (как птенцы, только что не кричат). А их шестиногая мать, последовательно через 10–30 минут посещая каждую личинку, 2–4 секунды насыщает её голодный рот несколькими каплями питательной смеси, отрыгнутой из собственного рта. Позднее личинки и сами едят ту мертвечину, что приготовили для них мать с отцом. Если в первые часы жизни личинок не окажется рядом матери, они, проголодавшись, сами станут есть то, на чем сидят. Через неделю окуклятся. Но нормально развитые жуки редко вырастают из таких не кормленных матерью личинок.

Вскормленные жучихой растут быстро: через 7 часов удваивают свой вес! Через неделю (либо через 12 дней) превращаются в куколок, зарывшись предварительно в земляные стенки крипты. Ещё через две недели готовый жучок-могильщик является из-за стены, проломив её. Но бывает, что, поздно родившись, вполне уже зрелые личинки зимуют в земле. Лишь в конце мая следующего года окукливаются и превращаются в жуков (в июне). В том и в другом случае мать покидает их, когда они больше не нуждаются в её корме, роет ход наверх, на чистый воздух, и в часы, когда ночь, как говорили в старину, "простирает мрачные крылья свои", спешит на поиски мертвых мышей, лягушек, ящериц.

Ещё в 1826 году немецкий натуралист Шмидбергер сообщил, что личинки непарного короеда, небольшого чёрного жука (он и у нас обитает почти всюду), едят не дерево, а беловатые, похожие на сметану обрастания на стенках ходов, которые матка прогрызла в древесине дуба. Что это за "сметана"?

Позднее установили: грибы! Нигде, кроме жилищ короедов, они не растут.

Когда молодые самки короедов, выбрав подходящее дерево, выгрызают под корой ветвистые галереи, на их стенках разрастаются бледные бархотки грибного мицелия. Гифы грибов глубоко проникают в дерево, на 5 миллиметров, а на их свободных концах созревают "плоды" — богатые протоплазмой вздутия.

Долго не могли установить, однако, как переносит самка короеда грибные "семена" с одного дерева на другое. Лишь недавно, в 1956 году, обнаружили на теле жучка между кольцами хитиновых доспехов маленькие карманчики. Их назвали грибными депо. Вылетающая из родительского гнезда самка уносит в них микроскопические кусочки грибницы, чтобы посеять её — на новом месте. Особые железы выделяют в набитые грибами карманчики жидкость, богатую белком и жирами. Это питательный бульон. На нем, как на агар-агаре в микробиологических лабораториях, разрастаются грибы.

Когда из семенного депо грибы переселяются на древесину, жук продолжает заботиться о них. Время от времени он проползает через обросшие грибами камеры, смачивая грибные дерновинки выделениями своего тела. Эти выделения действуют на полезные грибы как стимуляторы, а рост сорных грибов подавляют. Так одним и тем же средством жук и с сорняками борется, и посевы удобряет. Самка поддерживает в гнезде необходимую для роста грибов влажность: когда в жилище слишком сухо, затыкает древесными опилками все входы и выходы; когда влажность превышает норму, разгребает завалы.

Если удалить из гнезда самку, грибы вскоре зарастают сорняками и гибнут. Потом умирают личинки, которые ими питаются.

В книгах, статьях, в фильмах читаем, видим, слышим мы тревожные и возмущенные сообщения о гибели многих видов диких животных. В активную борьбу за их спасение вступает с каждым годом все большее число людей, серьезно обеспокоенных быстрым оскудением природных ресурсов нашей планеты.

Каковы причины исчезновения редких животных?

Они разные. Браконьерство, например. Но это ещё не главное зло. Немалый вред фауне многих стран наносят частные зоопарки. Они ещё приобретают редких животных. В этом можно убедиться хотя бы на примере добычи орангутанов (далеко, впрочем, не единственном!). Обычный метод такой: самку убивают, детёныш падает с дерева, его стараются поймать, но не всегда это получается: многие разбиваются насмерть.

Однако главная причина гибели многих животных — разрушение природной среды их обитания. Разного рода инсектициды, которыми обрабатывают поля, чтобы уничтожить сельскохозяйственных вредителей, расширение пастбищ для домашнего скота и посевных площадей, вырубка леса, осушение болот, новые поселения людей — это интенсивное наступление человека на девственную природу отнимает у многих животных очаги жизненного пространства.

"Фактор беспокойства", по мнению многих зоологов, в большей мере, чем охота, сокращает число диких обитателей леса. Туристы, собиратели грибов входят в лес без оружия, но входят все в большем и большем количестве, вытаптывая травы, разрушая подлесок. Гнездящиеся на земле птицы страдают больше всех от этого нарушающего их покой массового передвижения людей по лесам. Ни насиживать яйца, ни выводить птенцов они по существу не могут.

Печальная вырисовывается картина.

Более 100 видов зверей и 139 видов и подвидов птиц уже уничтожено по вине человека. В 1966 году Международный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП) опубликовал первые выпуски "Красной книги". Уже около тысячи зверей, птиц и других позвоночных, которым грозит гибель в ближайшие годы, занесено в её списки.

В 1974 году приказом министра сельского хозяйства СССР учреждена "Красная книга СССР". Она была издана в 1978 году. В её списках редких и находящихся под угрозой исчезновения животных значатся 62 вида и подвида млекопитающих, 63 вида птиц, 8 видов амфибий и 21 вид пресмыкающихся.

В новой Конституции СССР, в статье 18, говорится, что "в СССР принимаются необходимые меры для охраны и научно обоснованного, рационального использования земли и её недр, водных ресурсов, растительного и животного мира…". В Конституции обращается также внимание на необходимость обеспечения воспроизводства природных богатств нашей Родины.

Итак, дело спасения редких животных приобрело уже значение государственной политики. Надежды людей, обеспокоенных их судьбой, возросли, как никогда. Для этой книги мной выбраны некоторые малоизвестные звери и птицы либо, напротив, хорошо знакомые, о которых часто мы читаем, видим в зоопарках и кинофильмах. Привыкли с детства знать, что вроде бы благополучно живут такие звери на свете. И вот вдруг для многих совершенно неожиданное известие: погибают тигры, белые медведи, киты, беркуты и другие животные, без которых мы и представить себе не можем дикую природу нашей планеты.

Уже около 250 видов животных уничтожено по вине человека. И каких животных! Не назойливых мух, тараканов или клопов, а удивительных представителей земной фауны.

В списке исчезнувших видов — трёхметровая (!) новозеландская "куропатка" моа, неуклюжий и доверчивый маскаренский дронт, величественный благородный тур, забавная морская стеллерова корова… Почему-то человек имел особую, кровожадную склонность уничтожать именно таких животных — причудливых, доверчивых, безобидных… И необычных! Похоже, степень уничтоженности вида может служить критерием его необычности, своеобразной "визитной карточкой" уникальности.

Вот почему особо нужно рассказать о животных, которым требуется "охранная грамота". Мандат их на это право — "Красная книга" МСОП.

Некоторые исследователи объединяют выхухолей в одно семейство с кротами. Другие, однако, полагают, что выхухоли должны числиться все-таки в своем особом семействе.

Прежде выхухоли жили по всей Европе (в том числе в Англии в доисторическое время). Теперь их два вида — пиренейская выхухоль и русская. Первая мельче нашей, хвост у неё не сжат с боков, как у русской. Живет она в горных речках Пиренеев.

Русская выхухоль уцелела кое-где в бассейнах рек Волги, Дона и Урала. Завезли, правда, выхухолей (с 1948 по 1970 год около десяти тысяч зверьков) в Мордовию, Башкирию, Смоленскую область и за Урал — в пойму Оби и Иртыша, в Томскую и Новосибирскую области. Местами они там прижились. Выхухоль, как крот к подземелью, приспособлена к водной стихии. Это видно сразу: тело обтекаемое, ушки маленькие — тоже для "обтекаемости". Мех плотный, густой, теплый. Остевые волосы вверху шире, чем в основании, — как бы сами себя заклинивают и потому не рассыпаются рыхло. Подпушь извитая. Для тех, кто живет в воде, это очень важно: много воздуха между такой шерстью уносит с собой в воду зверек, когда ныряет. Так и легче плавать, и теплее в воде, потому что воздух — отличный изолятор. На брюхе у выхухоли волосы растут даже чуть гуще, чем на спине. У сухопутных зверей — наоборот. В воде ведь со всех сторон холодно, поэтому важно, чтобы живот был так же хорошо одет в мех, как и спина. Да и на берегу, у воды, выхухоль не по сухому бегает; ножки короткие, оттого живот всегда к сырой земле близок. Густая шерсть тут очень кстати.

Ну, а если пришло лето и стало жарко, чтобы тепловой удар её не погубил (с водяными зверьками это случается), что предпринимает выхухоль? На хвост обратите внимание: он не только превосходный руль, весьма нужный для пловца, но ещё и "излучатель"! Голый, шерстью не одет, и лишнее тепло, которое приносит в него кровь из перегретого, изолированного мехом тела, быстро отдает в пространство и охлаждает "водяного крота", как радиатор — автомобильный двигатель. Перепончатые задние лапы, отороченные щетинистой бахромой, — гребной "винт" выхухоли. Передние лапки тоже перепончатые, но маленькие и потому от гребли освобождены: когда зверек плывет, он их поджимает.

Рыльце выхухоли вытянутое, и ноздри на самом конце — чтобы дышать, из воды особенно не высовываясь. Неплохо бы ещё и есть в воде, не захлебываясь. Идея хорошая, и мы видим, как, "конструируя" выхухоль, эволюция её осуществила: дыхательное горло плотно запирают особые мускулы неба и глотки, и вода в него не попадает, даже если выхухоль ест, не всплывая на поверхность.

Сердце у водных животных обычно (в относительной пропорции) не так велико, как у сухопутных: плавать легче, чем по суше бегать, потому и работы у кровяного насоса меньше. Но правая сторона его у них толще и массивнее, чем у сухопутных зверей. Под водой правому желудочку сердца труднее протолкнуть кровь в легкие: вода плотнее воздуха и сильнее сжимает грудную клетку. Чтобы преодолеть это давление на легкие, мышцы правого желудочка усилены мощью дополнительных волокон.

Выхухоль в воде чувствует себя почти как рыба. По 5 минут, а по некоторым данным даже по 10–12 минут на поверхность не всплывает, чтобы подышать. И не мерзнет, и не захлебывается, даже когда мнет и крошит своими бугорчатыми зубами водяных жуков, улиток, стрекозиных и комариных личинок, пиявок (особенно их любит!), червей, раков, рыб, лягушек, головастиков, икру, камыш, тростник, стрелолист, кубышки, кувшинки и пр. и пр. Меню весьма разнообразное: около ста всевозможных животных и растительных блюд.

Когда выхухоль промышляет разную живность у дна, она копается в иле острым рыльцем и передними лапками, как бы идет на них по дну вниз головой, подняв зад вверх.

Выхухоль охотится в сумерках и по ночам. Но и днем тоже. Но обычно днем, в норе скрывшись, таится. Она достаточно глубокая, иногда многоярусная, если уровень реки часто меняется. (Нора пахнет, говорят, мускусом: у выхухоли под хвостом соответствующие железы.) Вход в нору всегда под водой. В норе несколько гнездовых камер, выстланных листьями и травой, и две-три запасные, чтобы обсохнуть в них после длительного путешествия под водой. В норе приносит выхухоль (после 40–50 дней беременности) одного или пятерых, но чаще трёх-четырёх сосунков. Случается такое в самое неопределенное время: обычно в апреле-мае или в августе-сентябре, но может быть и в октябре, и в любом другом месяце, даже зимой (до января). От чего зависит эта неопределенность сроков деторождения, пока не ясно.

Самец живет в одной норе с самкой и заботится о детях, обогревая их своим теплом.

Иногда в одной норе живут и несколько семей, если мало мест, где можно вырыть норы. Зимой нередко больше десятка зверьков живут в одной норе. В эту пору почти все сутки выхухоли спят в норах, лишь ненадолго выходят из них, чтобы покормиться, в основном мелкой рыбешкой и корневищами водных растений.

Интересно, что молодые выхухоли любят поиграть разными щепками и стеблями растений, плавающими на поверхности воды. "Игра заключается в подталкивании предметов, отнимании их друг у друга, — пишет профессор И. Барабаш-Никифоров. — Особо следует отметить своеобразные дружелюбные отношения между выхухолями и бобрами". Часто норы тех и других соединены между собой. В Воронежском заповеднике выхухоли, выпущенные невдалеке от бобровой фермы, скоро перебрались ("через решетку ограды") в бобровые искусственные домики, поселились там, даже забрались на спины спящих бобров, "которые не обращали на них никакого внимания".

Но вот с ондатрами отношения у них совсем иные. Ондатр, или мускусных крыс, завезли из Северной Америки и акклиматизировали у нас во многих водоемах. Ондатры вытесняют выхухолей из обжитых ими мест, занимают их норы.

Освоение человеком для хозяйственных нужд многих водоемов тоже губит выхухолей. Выхухоль — редкий и ценный пушной зверек, занесенный в международную и советскую "Красные книги". Перед первой мировой войной в России продавали по сто тысяч выхухолевых шкурок в год. Потом все это прибыльное дело резко пошло на убыль. Теперь промысел выхухоли полностью запрещён.

Общее число выхухолей в CCCP оценивается (на 1974 год) в 50 тысяч. Для спасения этого ценного зверька в нашей стране учреждено 4 заповедника и около 40 заказников.

"Я знал людей, умевших читать и писать, но которые были гораздо глупее старого опытного бобра", — признался однажды Соколиный Глаз.

Писатели да и зоологи называют этих зверей "инженерами". Называют столь часто, что это уже надоело. Но лучше, пожалуй, не придумаешь.

Внешность зверя внушительна. В бобровой шубе ходит! Дорогая шуба, с теплым подшерстком и крепкой остью, а для большей эластичности и ненамокаемости смазана маслянистым веществом. После каждого купания бобр тщательно её чистит и напомаживает.

Прежде бобры жили по всей Европе (кроме Испании), в Сибири, Монголии, на севере Китая, в Северной Америке — от Аляски до Рио-Гранде. Истребляли их безбожно. Потом стали охранять и снова разводить.

В СССР к 30-м годам уцелело, как полагают, около тысячи бобров. Сейчас в европейской части их поголовье и поселения восстанавливаются. Но один вид бобров или два — специалисты ещё не решили. Во всяком случае, у нашего бобра кроме некоторых особенностей черепа хвост уже и длиннее, чем у американского, а шерсть на спине лишена красноватых тонов. Весят бобры от девяти до тридцати двух килограммов. Живут лет до двадцати пяти, во всяком случае в неволе. Бобрят (трёх-пятерых, реже до восьми) рожают раз в году, в апреле-мае. Те через день-два уже плавают, а через три недели едят растения, хотя мать кормит их молоком ещё недели три. С родителями остаются до двух-трёх лет. Едят бобры кору, побеги, листья, особенно любят осину и ивы, болотистые травы и тростник, ирис, водяные лилии. На зиму запасают ветки под водой, иногда до 50–80 кубометров!

Физиономия бобра, если взглянуть на неё спереди, поразит великолепными резцами, торчащими поверх губы. Сей инструмент рытья и резания универсален. Им можно работать под водой, не раскрывая рта. Нос тоже поразит подвижными мясистыми ноздрями. Они такие не зря: плотно смыкаются, когда бобр ныряет. Под водой он может не дышать до 15 минут.

Мало кому доводилось видеть, как бобры орудуют резцами под водой, но на берегу их производительность фантастична: две-три минуты — и осинка толщиной в руку падает!

Во французском национальном парке Бруси зоолог П. Ришар наблюдал весьма занятные действия бобров-строителей…

Но, простите, прежде отвлекусь и коротко скажу, какие типовые сооружения бывают у бобров. Они удивительны. Просто трудно себе представить, что животное способно на такое!

Тип первый — норы. Их роют, когда есть берега высокие и крепкие, в обрывах. Вход на глубине метра или двух под водой. Темное отверстие, в которое не возбраняется заплывать рыбам, — бобры их не тронут — наклонно направлено вверх. Поднявшись выше уровня реки, нора ведет куда-нибудь под корни крепкого дерева. Там мрачноватая спальня, иногда такая большая, что двое людей, если им придет в голову такая фантазия, вполне могут в ней ночевать. Если река ненадежная и вода в ней в сухое время убывает, то под первым входом по направлению к спальне копается другая нора. Вход должен быть под водой — это непременное условие. Иногда "крыша" над спальней, слой земли, не выдерживает, проваливается. Тогда сверху наваливают кучу хвороста.

Тип сооружения второй — хатки из ветвей и земли. Они возвышаются над водой метра на полтора-три, а диаметр их до 10–12 метров. Вход тоже под водой.

Тип третий — каналы. На болотистой местности в разные стороны от дома, если смотреть сверху, как лучи от солнца на неуверенном детском рисунке, расходятся неширокие, неглубокие полоски воды. Это водные пути на работу и в столовую. Возможно, что особых заслуг в сооружении каналов у бобров нет: ходят, дескать, и ходят, и постепенно тропинки углубляются и заполняются водой. Может, и так… Однако внимательные наблюдатели говорят, что бобры определенно стараются содержать свои каналы в порядке, не любят, когда в них попадает мусор. По таким артериям они сплавляют обрубки деревьев и мусор. Это ведь легче, чем тащить их в зубах и лапах.

Тип четвертый — плотины. Как раз тот проект, на который давно израсходованы все антропоморфические сравнения, все хвалебные эпитеты. Говорят, у бобров есть плотина высотой четыре с половиной метра, а длиной 652 метра!

Работая сообща, бобры сваливают посреди реки стволы деревьев, камни, ветки, ил, чтобы образовался островок. Потом по сторонам островка по направлению к берегам складывают годный для запруды материал, заплетают ветками, обмазывают илом, глиной, подпирают кольями, распорками из брёвен, нередко уперев их одним концом в плотину, другим в дерево напротив. Складывают и плетут… Пока не достигнут берега. Вода идет вширь и вверх, переливается через край, делает промоины, но упорны строители. Таскают, плетут, наваливают, замазывают… Глядишь, уровень воды поднялся, блистает спокойной гладью, а излишки её выливаются по надежному стоку из плотно сплетенных ветвей. Такой сток реке не размыть.

Одной плотины мало. Не могут бобры равнодушно смотреть, как бесполезно утекает куда-то драгоценная влага. Ниже по течению строят ещё одну, потом ещё, ещё… В результате — целый ряд прудов, как ступени большой лестницы. А ещё лучше сравнить их со шлюзами, со ступенями бьефов. Иногда, не соразмерив свои желания с планами человека, бобры захватывают под водоемы обширные луга с ценными покосами. В Америке подобные случаи настолько участились, что люди вынуждены были применить взрывчатку. Однако бобры быстро восстановили разрушенное. Тогда вместо динамита пробили плотины дренажными трубами, то есть дополнительно к стоку, достаточному, по мнению бобров, добавили ещё один или два. На этот раз "о кей" сказали фермеры и возрадовались. Но…

Здесь самое время вернуться в национальный парк Бруси, к обещанному рассказу об опыте Ришара. По примеру американцев он пробил под плотиной дыру и пропустил сквозь неё дренажную трубу. Довольно длинную, так что входное и выходное отверстия оказались на порядочных расстояниях по обе стороны плотины.

Вода стала убывать. Бобры засуетились.

Вначале они кинулись надстраивать сооружение сверху, заделали все стоки, но вода все уходила. Тогда ненужную работу бросили.

И догадались-таки, что во всем виновата труба! Решили заделать входное отверстие. Но там оно было не одно. Кроме основного открытого зева Ришар просверлил в трубе и несколько боковых дырок. Эти дырки бобры не смогли заделать. Большую заткнули, а все, что лепили на маленькие боковые, вода смывала. Работу бросили.

Зоологи наблюдали за животными из укрытий, смотрели и забавлялись: очень потешно ходили бобры взад-вперед, высматривали, что б ещё такое сделать, точно прорабы на месте будущей стройки.

Сообразили бобры заткнуть и другой конец трубы. Но там течение, разогнавшись по трубе, было слишком сильное, и все, чем затыкали, сносилось моментально. И эту работу бросили.

И все-таки вышли из положения! Выстроили плотину, которая обогнула нижний выходной конец трубы. Раз уж вода льется, так пусть льется в наш новый пруд!

Можно ли после этой истории сомневаться в том, что бобры действительно инженеры! Кстати, зимой бобры спускают часть воды из запруд, чтобы подо льдом образовались пустые пространства. Там, между льдом и водой, резвятся и кормятся.

И ещё. Бобры одной семьи уживчивы, мирны, любят даже повеселиться, поиграть. Самец обычно всю жизнь живет с одной самкой, хотя порой и других не упускает. Но с чужаками бобры бесцеремонны. В особенности если кормового участка и воды едва самим хватает или если все самки давно просватаны. Дерутся жестоко. И вот при такой-то, мягко говоря, непреклонности, когда наступает засуха и мелеют водоемы, бобры собираются вместе, где ещё осталась вода. Не дерутся, и хозяева не гонят гостей. Засуха — беда общая…

В старые времена у нас барсом называли леопарда. Но снежный барс — не леопард, хотя и похож на него. Такие же чёрные пятна, но на дымчато-серой шкуре. Шерсть длинная и пушистая, особенно на брюхе, сантиметров до двенадцати длиной.

Барс — житель гор (Алтая, Памира, Тянь-Шаня, Тибета, Гималаев и высокогорий Монголии). Летом встретить его можно на высоте четырёх и даже шести тысяч метров. Зимой, следуя за стадами копытных животных, спускается барс ниже — до 1800, а местами и до 600 метров.

Индивидуальная территория снежных барсов большая, других барсов-соперников они на неё не пускают. Если несколько барсов охотятся вместе, значит, это самец и самка или же самки с подросшими детёнышами. Обычное местожительство барсов — рододендроновые кустарники, альпийские луга и голые скалы у границ вечных снегов.

Барс часами караулит где-нибудь на скале или под скалой диких баранов и козлов. Но вообще охотник он универсальный: берёт всех — от мышей до яков. Подползает к добыче, а затем бросается на неё огромными прыжками: шесть и больше метров может барс стремительно пролететь над землёй в одном прыжке.

Охотятся барсы в сумерках и ночью, редко днём. Отдыхают в пещерах, в расщелинах скал, иногда даже в старых гнездах грифов на невысоких деревьях.

В апреле-июне родится у самок ирбисов от двух до пяти детёнышей. Они первые дни копошатся, прижавшись друг к другу, на мягкой шерсти, которой мать, заранее нащипав её у себя на брюхе, устлала логово (редкая для кошек повадка!). На шестой-девятый день открываются у малышей глаза, на десятый — неуверенно ползают они, не покидая, однако, логово.

У барса очень длинный и очень пушистый хвост, как ни у кого из хищников. Удивлялись прежде: зачем животному эти излишества? Но, оказалось, природа и здесь не допустила конструкторских просчетов. Когда спит самка-барс со своими малышами, она прижимает их к себе и сверху ещё накрывает хвостом, как пуховым одеялом. Ведь там, где живут барсы, очень даже прохладно, особенно по ночам.

В два месяца от роду детёныши-барсы осторожно выходят из своего логова. Мать с добычей встречают на пороге своего дома и ссорятся, вырывая друг у друга куски мяса. В июле-августе уходят с матерью на охоту. Зима придет — молодых барсов мать не бросает, живут они обычно вместе. Возможно, что и отец к ним присоединяется (в зоопарках, во всяком случае, он заботится о малышах).

Из-за красивого и густого меха всюду охотятся на барсов. У нас и в Индии их давно уже охраняет закон. Но шкуры барсов все равно попадают на мировой рынок, несмотря на запрещение их продавать, принятое международными торговыми организациями.

Барс почти с леопарда. Старый сильный барс может весить 75 килограммов, обычно же вдвое меньше. Крупным ростом и некоторыми другими чертами близок барс к большим кошкам (к тиграм, львам, леопардам), но есть у него кое-что и от кошек малых. В хорошем настроении он, например, мурлычет (пума и дымчатый леопард — тоже). Некоторые зоологи дымчатого леопарда, пуму и снежного барса называют гигантскими малыми кошками.

Всего в СССР живет, очевидно, не более тысячи ирбисов.

Степная рысь — каракал невероятно быстр и ловок в нападении. Он и зайца-толая догоняет (если пробег невелик) и, прыгнув высоко вверх, ловит низко летящих птиц. Он подкрадется к сидящей на земле стае — птицы с криком взлетают, а зверь уже в воздухе цапает их когтями. Не одну, а несколько успевает за какие-то секунды поймать.

В давние времена в Персии, Индии и в других соседних странах, оценив эти редкостные способности каракалов, люди приручали их и охотились с ними на мелких антилоп, лисиц, фазанов. Любимое было развлечение у персов — соревнования обученных охоте каракалов: кто больше из них поймает голубей в одном прыжке над разлетающейся стаей.

Почти вся Африка, Аравийский полуостров, Малая и Передняя Азия до Северо-Западной Индии, а у нас юго-запад Средней Азии — немалое пространство занимает ареал каракалов. Но всюду они теперь настолько редки, что записаны в "Красную книгу" и даже на красных её листах, а это означает, что опасность полного уничтожения в ближайшие годы угрожает каракалам, если не будут приняты срочные меры по их спасению (в СССР каракалов около 500 особей).

Каракал — житель равнин; саванны, степи, пустыни — места его обитания. Здесь не всегда легко найти воду. Каракалы могут долго не пить, получая необходимый минимум воды в телах животных, которых едят. Это обычно разные грызуны, птицы, маленькие антилопы, ящерицы; даже на страусов, высиживающих яйца, нападают каракалы, на ежей и дикобразов.

Ноги у каракалов длинные. Но в беге только на короткие дистанции развивают они скорость, достаточную, чтобы поймать самую быстроногую свою добычу. Поэтому охотятся скрадом: подползают как можно ближе, затем несколько прыжков — и добыча схвачена. Прыжки немалые — почти пять метров. Для зверя сравнительно небольшого (60–80 сантиметров длиной) это отличная "прыгучесть".

В жаркие дни, летом, охотятся каракалы по ночам, а зимой и весной — при свете солнца. Убежища, где прячутся они днем, — норы дикобразов, лисиц или густой куст, расщелина в скале.

Вся жизнь каракалов проходит на земле. Очень редко, например спасаясь от собак, залезают они на деревья.

Один или два-три, реже четыре детёныша родятся в апреле. Мать кормит их молоком два с половиной месяца.

Прежде считали каракала рысью. Теперь определили его в особый вид, близкий, правда, к рысям. У каракала хвост короткий (но подлиннее, чем у рыси), на конце ушей кисточки. Но рысьих "бакенбардов" нет, и масть однотонная, без пятен, рыже-песчаного цвета. Котята, однако, пятнисты.

В конце прошлого века и даже в начале нашего каракал был обычен в пустынных районах всего левобережья Амударьи, вплоть до её устья. Ныне стал редким зверем. Ареал его распространения ограничен лишь Центральной и Южной Туркменией. Далее цитирую "Красную книгу СССР": "На правобережье Амударьи в Узбекистане изредка зверя наблюдали в окрестностях пос. Джингельды". Больше нигде на правобережье Амударьи каракалов в последние годы не встречали.

В природе врагов у каракала немного: волки да бродячие собаки. Главная причина его исчезновения в районах, прежде обычно обитаемых этим зверем, — освоение человеком многих пустынных земель, сильно возросший "фактор беспокойства" и отлов каракалов капканами, поставленными на зайцев и лисиц.

У нас в стране в 17 зоопарках содержатся 34 каракала. Семнадцать самцов и столько же самок! Казалось бы, получиться могут 17 супружеских пар и вскоре потомство от них. Но, увы, каракалы в неволе не размножаются.

Перевязка — зверёк особенный. Повадками напоминает он и степного хоря, и американского скунса. Образ жизни в общем хорьковый, а манера обороняться скунсовая — вздыбленный над спиной пушистый хвост, как знак первого предупреждения. Если оно не принято во внимание, летят из-под хвоста брызги дурно пахнущей жидкости. Предупреждая и злясь, перевязка не стрекочет, как хорьки и многие мелкие куньи, а рычит. И масть у перевязки пёстрая. Общий фон в общем желтоватый, а по нему брошены (весьма вольно и индивидуально) неправильных очертаний рыжие и бурые пятна. Брюхо и ноги чёрно-бурые, а уши белые.

Степи, полупустыни Юго-Восточной Европы, Турции, Ирана, Пакистана, Западного Китая, нашего Причерноморья, Крыма, Кавказа, Нижнего Поволжья, Казахстана, Средней Азии, Алтая — ареал перевязки. Добыча — грызуны, ящерицы, птицы. Любимые часы охоты — зори утренние и вечерние. Норы, иногда дупла — пристанища для отдыха и сна.

Гон, по-видимому, в августе-сентябре. Беременность месяцев пять. В выводке до четырнадцати рожденных в марте сосунков.

В Европейской части СССР перевязка — зверек редкий. В Средней Азии довольно обычен.

В мире есть выдра, которая постоянно живет в море и на морских берегах, — это калан. Командорские и Курильские острова, Южная Камчатка, по ту сторону Тихого океана — Алеутские острова, юго-западное побережье Аляски, местами встречаются каланы на западном побережье США, к югу от Калифорнии.

Прежде каланов было много, теперь на наших островах их, по-видимому, шесть-семь тысяч и несколько тысяч в Америке. Охота на них запрещена. Мех калана очень дорогой.

Каланы — звери миролюбивые и добродушные. "Просто отдыхаешь в их обществе", — говорит С. В. Мараков, который отдал много сил и времени изучению каланов на Командорских островах. Самцы и самки держатся отдельно, в сторонке друг от друга. Но те и другие — дружными компаниями. Летним днем каланы обычно плавают в нескольких километрах от берега в море. В сумерках возвращаются к берегу. Здесь полоса прибоя, бухты с подводными и надводными скалами и камнями, заросли ламинарий — обетованные их места. Каланы подолгу спят в воде на спине. У некоторых каланов на груди, удобно свернувшись, спят и детёныши. Матери они очень нежные и заботливые. Но, увы, малодетные: только одно дитя в году. Двойни очень редки. Рожают каланихи на берегу или на скалах в море (некоторые американские зоологи утверждают, что иногда в воде). Примерно двухнедельного сосунка мать учит уже плавать: положит на грудь и, придерживая одной лапой, плывет на спине в море. С ним, бывает, и ныряет за добычей на дно. А добыча — морские ежи, звезды, рыбы, кальмары, моллюски, крабы.

Каланы, нырнув, собирают иглокожих, кладут их в складки кожи под мышкой и плотно прижимают лапой, чтобы не растерять. (Кожа у каланов свободно к телу прилегает, так что подобную операцию выполнить им, надо полагать, нетрудно.) Бывает, захватят с собой на дне ещё и камень и плывут наверх.

Что они с ним там делают — мы уже знаем. Разбивают о камень добычу: морских ежей или моллюсков — и едят их не спеша.

Поест и зевает (каланы, говорит С. В. Мараков, любят зевать и зевают много, с явным удовольствием). Зевает-зевает, а потом уснет. Тут же на воде, лежа на спине. Лапки на груди сложит, уткнет в них мордочку и покачивается на волнах, как в гамаке.

Когда детёныши подрастут, так месяцев с шести, матери отдают их на попечение отцам. Те своим примером учат их охоте и превентивной обороне от косаток, хищных зубатых китов. Многим морским животным, от кальмара до усатого кита, косатка страшный враг. А у каланов там, где люди на них не охотятся, этот враг, кажется единственный.

Их семь видов — медведей. Белый, бурый, два чёрных (гималайский и североамериканский), южноамериканский очковый медведь и два южноазиатских — губач и малайский.

Белый медведь (он же ошкуй) наиболее известный из сухопутных животных Арктики и в то же время наименее изученный — примерно так сказал о нем советский исследователь С. М. Успенский. Зверь могучий: самый сильный на земле хищник, и жизнь его сама по себе удивительна.

Прежде думали: белый медведь — неутомимый бродяга, кочует по дрейфующим льдам всей Арктики, нигде особенно долго не задерживаясь. Теперь замечено, что белые медведи более привязаны к определенным местам, к тем особенно, где есть открытая, свободная ото льда вода. Зимой это южные окраины арктических льдов. Летом белые медведи разбредаются шире, некоторые почти до Северного полюса (до 88 градуса северной широты). Но ещё много загадок в миграциях белых медведей. Зоолог с Аляски Джек Лентер с 1966 года пометил более двухсот белых медведей. Некоторых из них позднее обнаружили за тысячу километров, других же — почти на том же самом месте, где они были помечены. С дрейфующими льдами, которые в небыстром, но постоянном круговороте гигантской каруселью крутятся вместе с водами Северного Ледовитого океана по часовой стрелке — от Гренландии, скажем, к Канаде, Аляске и дальше к сибирским берегам, путешествуют по Арктике и белые медведи.

Как ни велик Северный Ледовитый океан — площадь его, однако, не намного больше площади Европы, так что не очень-то и большой ареал отведен для обитания белых медведей природой. Острова в этом океане, местами прибрежья материков — истинная родина ошкуев. Здесь осенью где-нибудь под занесенным снегом обрывом залегают в спячке беременные медведицы. Здесь родятся у них медвежата. Отсюда, следовательно, начинают белые медведи свои странствия по жизни и льдам.

В некоторых районах Арктики все или почти все белые медведи зимой спят в снежных берлогах, но местами, например на острове Врангеля, лишь беременные медведицы. Подсчитали примерно, что на этом острове ежегодно устраиваются зимовать 250 белых полярных "дам".

В снежных наносах на берегу роет белый медведь зимовальную свою яму. К ней ведет под снегом "нора" длиной два-три, а иногда и шесть метров. Прежде чем уляжется медведица, чтобы погрузиться в зимний сон, она сооружает снежный вал у входа в берлогу. Метель новые сугробы наметет на этот её "ветровой заслон", укроет от стужи и от враждебных глаз. В любой мороз в берлоге сохраняется температура, близкая к нулю!

В декабре-январе, иногда и в феврале родятся у медведицы медвежата — один-два, очень редко три-четыре. Они беспомощные, глухие, слепые, крохотные. Трехдневные — длиной всего сантиметров тридцать, а весят чуть больше полкилограмма. Чтобы не мерзли, мать держит их между лапами и дышит на них, согревая. Весной, примерно в марте, вся семья покидает зимний приют. Идут по снегу обычно гуськом: впереди мать, за ней один за другим её дети. В воду она их не пускает, пока им ещё года нет. Избегает и на сушу заводить, все больше во льдах путешествует: там безопаснее для малых её медвежат — людей и волков нет. Молоком кормит белая медведица своих детей почти год. Пройдут весна и лето, новая зима наступит. Подросших уже медвежат медведица не бросает, вместе с ними ложится в берлогу. Двухлетние медвежата и без матери могут прожить. Разбредаются кто куда. Но бывает ещё год живут с ней.

Кто не видел белого медведя? В зоопарках он обычный гость. Нет нужды описывать, каков он на вид. Напомним лишь, что у него только нос чёрный, сам медведь белый и зимой и летом (а не как, скажем, песец или заяц-беляк — те лишь зимой белые). Подошвы лап у белого медведя густой шерстью поросли, а пальцы примерно на половину своей длины соединены плавательными перепонками. Плавают и ныряют белые медведи отлично. Две минуты могут пробыть под водой, но погружаются в неё редко глубже двух метров. Далеко в открытом море не раз видели белых медведей, даже медведиц с медвежатами. Плывут со скоростью 4–5 километров в час, не беспокоясь, что ни земли, ни льдов нигде вблизи не видно.

Белый медведь и тюленей ловит не только на льду, украдкой к ним подползая. Обычный его прием, так сказать, атаки с моря такой: поблизости от лежбищ тюленей медведь осторожно, без плеска и шума, сползает в воду, плывет туда, где заметил тюленей, недалеко от них бесшумно ныряет и выныривает уже у самого лежбища, быстро карабкается на лед, отрезая тем самым тюленям путь к спасительной воде.

По отвесным ледяным "стенам" он лазает отлично, но может и прямо из воды выпрыгнуть на льдину, даже если высота её над водой два метра.

Тюлени, в основном молодые, — главная охотничья добыча белого медведя весной. Летом меню его более разнообразно. Ловит он рыбу на мелкой воде, на берегу — леммингов, песцов; когда голоден, ест разную падаль, ягоды, водоросли, мхи, лишайник.

Белый медведь — самый могучий из сухопутных хищных зверей. Лев и тигр в сравнении с ним легковесны: средний вес медведиц 310 килограммов, самцов-ошкуев — 420 килограммов, но если медведь матерый и хорошо упитанный, много жиру накопил к зиме, то и тонну может весить!

Белых медведей все ещё убивают. На арктических островах к северу от Америки лет десять назад ежегодно убивали около 600, а на пространстве между Гренландией и Шпицбергеном ещё 150–300 белых медведей.

Таковы приблизительные подсчеты. Точные цифры кто знает?

На состоявшейся в 1965 году международной конференции на Аляске было принято решение запретить всюду охоту на медведиц с медвежатами, белого медведя объявили "животным интернационального значения". А годом позже, когда вышел первый том "Красной книги", белый медведь в числе почти трехсот других видов зверей был внесён в неё как животное, которому грозит опасность полного уничтожения.

С 1972 года Международное соглашение между СССР и США, Канадой, Данией и Норвегией охраняет белого медведя.

По ориентировочным подсчетам, в мире живет ещё 10–20 тысяч белых медведей. Из них 5–8 тысяч — в Советской Арктике.

В 50-х годах нашего века, в разгар "холодной войны", один малоизвестный обитатель бамбуковых лесов Китая стал её "жертвой".

Руководители Чикагского зоопарка давно мечтали приобрести редчайший экспонат — большую панду, или бамбукового медведя. Можно пересчитать по пальцам всех больших панд, побывавших в зоопарках мира. Наконец, пришло известие, что панда поймана. Её владелец ждет только разрешения на ввоз зверя в США.

Но, увы, такого разрешения ему не дали: ведь "товар" — по разумению властей — был из социалистической страны.

И взбешённый владелец "запрещённого товара" пустился в турне по Европе. Он и не ожидал, что его "отверженный" правительством США пленник будет встречен здесь с таким почетом. Посетители толпами стекались в зоопарки, где останавливался на недолгое жительство юный Чи-Чи. В Берлинский зоопарк, например, пришло небывалое количество посетителей — 400 тысяч человек за три недели!

5 ноября 1958 года Чи-Чи отбыл в Англию и там произвел не меньшую сенсацию.

У многих репортеров интерес, проявленный широкой публикой к почти никому не известному зверю, вызвал некоторое недоумение. Однако, если бы журналисты более внимательно следили за развитием общественного мнения, им не пришлось бы задавать недоуменные вопросы. Мы переживаем время, когда в сознании человека совершается знаменательный перелом. Люди начинают понимать, что нельзя так бесконтрольно, как прежде, расточать природные ресурсы. Это приведет к печальному финалу. Все больше и больше энтузиастов вступают в ряды бойцов, решивших выиграть великую битву — оградить богатства природы от всепожирающей алчности бизнеса.

Возможно, что популярности Чи-Чи способствовала также и романтическая история, началом и концом которой была поимка первой панды.

Случилось это в 1937 году. Большая панда, или бей-шунг, по-китайски "белый медведь", была открыта в 1869 году, а поймана впервые лишь через 68 лет. Одно время она считалась даже вымершей. Проходили годы, а охотники и натуралисты, направлявшиеся в Южный Китай на её поиски, возвращались ни с чем.

В 1936 году американцы Ф. Смит и В. Харкнесс поклялись поймать неуловимого бей-шунга. Они снарядили большую экспедицию в Китай. Но В. Харкнесс внезапно умер в Шанхае.

Предприятие расстроилось, и Ф. Смит вернулся в Америку.

Тогда вдова Харкнесса решается довести дело мужа до конца. Руфь Харкнесс проявляет удивительную твердость и выдержку. Многие месяцы провела она в диких джунглях, предпринимая отчаянные попытки выследить редкостного зверя. Жители провинции Сычуань, восхищенные мужеством женщины, помогали ей добыть юную самочку бей-шунга.

Первую панду, попавшую в плен к человеку, назвали Сулинь. Она недолго жила в неволе и умерла в марте 1938 года. Тогда Руфь Харкнесс вновь возвращается в джунгли. Теперь у неё больше опыта, и вскоре она привозит в Америку ещё одну юную панду — Мей-Мей.

В том же году Ф. Смит, воодушевленный удачами вдовы своего друга, отправляется в Китай. Он привез оттуда сразу пять бей-шунгов. Три из них стали достоянием лондонского Риджент-парка.

Почти сто лет учёные решают заданную природой головоломку, пытаясь установить происхождение большой панды. Обладая признаками медведей, енотов, кошек, куниц, она не принадлежит, по-видимому, ни к тем, ни к другим.

Исследовав первые четыре шкуры бей-шунгов, добытые в Китае ещё в конце прошлого века, учёные решили было, что большая панда — это особая разновидность растительноядных медведей. Зверь получил название бамбукового медведя. Одно время бей-шунга считали даже древнейшим представителем медвежьего рода, чуть ли не предком современных медведей.

Но в 1936 году американский специалист по сравнительной анатомии животных профессор Вильям Грегори после тщательных исследований пришел к выводу, что большая панда — не медведь, а гигантский енот. Он нашел у неё много анатомических признаков, свойственных американским енотам-полоскунам.

Миллионы лет назад предки енотов переселились из Северной Америки, своей родины, в Азию. Звери прошли по перешейку, который в те времена соединял Аляску и Чукотку. Расселяясь далее по лесам Азии и Европы, некоторые древние еноты (предки малой панды) проникли даже в Англию. Позднее они здесь вымерли, но в горах Тибета и в Гималаях два близких к енотам вида животных дожили до наших дней. Это большая и малая панды.

У специалистов никогда не вызывало сомнения, что малая панда — рыжий, похожий на кошку зверек — представляет собой азиатский вариант енота. Большая панда, по мнению профессора В. Грегори, — гигантский потомок (в эволюционном смысле) малой панды.

Впрочем, вопрос о происхождении большой панды не решен окончательно. Бельгийский профессор зоолог доктор Серж Фрешкоп предлагает выделить панд в особое семейство, родственное, по его мнению, с одной стороны, медведям, а с другой — кошкам. Недавно исследовали реакции организма большой панды на введение чужеродных белков. Оказалось, что белки из тканей медведей более родственны по своей биохимической природе организму панды, чем белки других хищников.

Зоологам будущего предстоит ещё раз внимательно изучить все "анкетные данные" большой панды, чтобы решить наконец, кто она — медведь, енот или другое, совсем особое существо.

Впрочем, в последнее время преобладает, кажется, мнение зоологов, что панда — "существо особое". Советский учёный профессор А. Г. Банников пишет:

"Большую панду следует относить к особому семейству… промежуточному между медведями и енотами".

Слово "панда" происходит от местного названия этого зверя "ньяла-понча", что значит "пожиратель бамбука". Хотя обе панды по происхождению хищные животные, они вегетарианцы: едят в основном молодые ростки бамбука. Сначала непонятно было, как большая панда — на вид неуклюжий медведь — управляется своими толстыми лапами с тонкими стеблями бамбука. И управляется ловко: держит их в лапах и обкусывает. Для этого дела дан ей природой как бы шестой палец: одна кость запястья удлинилась и функционирует как большой палец на нашей руке, противостоящий всем другим. Поэтому панда может крепко держать в лапах самые тонкие стебли бамбука.

Местные охотники говорят, что большая панда умеет залезать на деревья, где и спасается от собак. В холодные месяцы года, особенно когда в той местности, где она живет, выпадает снег, панда надолго прячется в пещерах или вместительных дуплах. Но впадает ли она в зимнюю спячку, как медведь, не известно.

Пространство, на котором обитает большая панда, невелико: с севера на юг оно простирается, по-видимому, лишь на 300 километров. Это горные леса китайской провинции Сычуань. На склоны гор выше трех тысяч метров, где бамбуковые леса сменяются зарослями рододендрона, панда, наверное, не заходит. В этих же местах по соседству с пандой живут такие редкие животные, как носатая золотая обезьяна и такин.

Врагов у большой панды мало. Кроме человека, лишь два: леопард и красные волки. Но они довольно редки в тех краях.

Сколько уцелело в Сычуане больших панд? Никто не вёл такого учёта.

Большая панда — странное дитя природы. Удивительна история её открытия, загадочно происхождение, необычный образ жизни (лишь листьями бамбука кормится она!) и анатомия — шестой "большой палец" на передних лапах! Ничего подобного ни у кого из зверей больше нет.

Геологи доказали, что ещё совсем недавно, несколько десятков тысяч лет назад, в ледниковую эпоху, оба континента, Азия и Америка, соединены были широким "мостом": почти вдвое более широким, чем Аляска. Сейчас этот "мост", необозримая равнина, простиравшаяся с севера на юг на две тысячи километров, покоится под неглубокими водами Чукотского и Берингова морей.

А ещё полсотни тысяч лет назад по этой равнине, обнаженной отступанием моря, кочевали бесчисленные стада диких животных и не менее дикие орды людей. Шло великое переселение с запада на восток, из Азии в Америку (некоторые, конечно, мигрировали и в обратную сторону). В Новый Свет по широкому "мосту" устремились мамонты, лоси, мускусные быки, медведи, горные козлы и бараны, лисицы и волки.

В ледниковую же эпоху и предки бизонов переселились с Чукотки в Северную Америку и сильно там расплодились. С тех пор эволюция двух близких видов диких быков пошла разными путями: эмигранты превратились в современных быков, а оставшиеся в Азии и Европе — в зубров.

Зубр — один из самых крупных быков мира: рост его до двух метров, вес до тонны. Могучее телосложение не мешает ему быть очень быстрым и ловким в движениях. Зубр легко перепрыгивает трехметровый ров и забор в два метра. По горам ходит по самым крутым, избегает только скал, и в движениях его нет ни вялости, ни грузности. Зоолог Д. Филатов видел зубра на Кавказе: он "переходил с места на место, рвал белокопытник, поворачивался, иногда поднимал голову и прислушивался". Все это в очень быстром темпе и очень легко. Ничего громоздкого, ленивого, напоминающего повадки домашнего скота. Подул ветерок в его сторону, и зубр, почуяв людей, большими прыжками скрылся в чаще, "даже не взглянув в нашу сторону", — добавляет Филатов.

Держатся зубры небольшими стадами. И не стадами даже, а скорее группками — коровы, молодые бычки и телки — по шесть-восемь голов. А быки бродят отдельно и тоже обычно компаниями по три-четыре быка. Только в августе-сентябре, когда приходит пора размножения, быки возвращаются к покинутым коровам, каждый обычно к своему излюбленному стаду, и изгоняют из него, из этого стада, молодых двухлетних бычков, которые всю жизнь от рождения и до этого злосчастного дня провели в "женском обществе".

Телята родятся весной и в начале лета; через час уже встают покачиваясь на тоненькие ножки. А ещё через полчаса бегут спотыкаясь за мамкой.

Кормятся зубры ветками, травами и листьями деревьев, гложут и кору грабов, осин, пихт, елей, рябины и едят даже грибы (опята и лисички).

На заре истории европейских наций зубры обитали повсюду на родине галлов, германцев, шведов, даков, славян. Только в Греции, Северной Испании и Англии зубров истребили в доисторические времена.

"Ещё в XVI и XVII веках, — пишет зоолог С. В. Кириков, большой знаток этого вопроса, — зубры в нашей стране были распространены в лесостепи от Днестра до Дона. В середине XVI века, — продолжает он, — когда Подолия была малолюдной местностью, в её степях паслись большие стада зубров. Случалось, что они мешали дозорной службе пограничных отрядов Барского старосты, так как затаптывали следы проскочивших через границу татарских конников".

На Волыни ещё лет пятьсот назад зубры были так многочисленны, что, когда литовский князь Витовт в 1430 году созвал соседних князей в Луцк, он мог каждую неделю подавать на пирах, которые продолжались семь недель, по сто диких быков!

"По пятисот яловиц, — пишет летописец, — по пятисот баранов, по пятисот вепров, по сту зубров, по сту лосей, а инших речей личбы нет".

В ту пору зубры жили в нашей стране и в лесах, и в степи: на севере, начиная примерно от Риги, всюду в Литве и почти всюду в Белоруссии, а также южнее и восточнее — в области Курска и Воронежа (под Москвой и Рязанью в историческое время их, по-видимому, не было). По всему бассейну Дона и Днепра тоже водились зубры. На юге доходили они до берегов Азовского и Чёрного морей. "О пребывании зубров в Крыму, — говорит профессор В. Г. Гептнер, — данных нет". Не было зубров и в Поволжье (в историческое время). Но в каменном веке они обитали и за Волгой: их кости нашли близ устья Камы и на Южном Урале.

В средние века кавказские зубры не были оторваны от зубров европейских; они, по-видимому, могли "навещать" друг друга, пробираясь через степи нижнего Дона и Предкавказья. Но уже к началу XVIII века они возможности такой лишились. Степных зубров, обитавших на Украине и Дону, к этому времени уже, кажется, всех перебили. И когда царь Петр приказал воронежскому вице-губернатору Колычеву поймать и прислать в Петербург пять-шесть зубров, тот отвечал царю, что зубров видели на Дону в последний раз в 1709 году.

Зубры всюду стремительно вымирали. Во Франции уже в VI веке зубров не стало. В Румынии последнего убили в 1762 году, в Германии (в Саксонии) — в 1798-м, а в бывшей Восточной Пруссии — в 1755-м году. Так что к началу нашего века зубры спаслись от людей только в лесах Беловежской пущи и Северного Кавказа (в верховьях Кубани, там, где раскинулся сейчас Кавказский заповедник). Но и сюда за ними скоро пришли.

В 60-х годах прошлого века неожиданно в горах Кавказа нашли живых зубров. Как только эта весть дошла до русской столицы, сейчас же под угрозой штрафа в 500 рублей была запрещена всякая охота на них. По тем временам деньги были очень большие, но на зубров все равно охотились. Только на территории императорской Кубанской Охоты диких быков неплохо берегли, чтобы царь мог их стрелять.

О том, что на Кавказе живут зубры, в России (да и не только в России) знали давно. В богатой всевозможными сведениями о животных книге Н. Верещагина "Млекопитающие Кавказа" приведено, например, следующее сообщение иранского летописца XIV века Рашид ад-Дина:

"Государь ислама Газан-хан зимой 1301 года пришел в долину Куры и Аракса. Поднялся на горы Талышу и там приказал построить из жердей и хвороста две сходящиеся клином изгороди длиною в один день пути, так чтобы между концами изгородей в широкой части клина расстояние было около дня пути… и в тупике их сделать из дерева наподобие загона. После этого воины устроили облаву и гнали дичь, как-то: горных буйволов, джуров, диких коз и ослов, шакалов, лисиц, волков, медведей и других всевозможных диких и хищных зверей — внутрь изгороди до тех пор, пока они все не собрались в том загоне. Государь ислама с Булуганхатун восседали на помосте, который построили посередине, и любовались на тех животных. Часть их перебили, а часть отпустили на волю".

Горные буйволы — это, бесспорно, зубры. Они в то время, как видно, водились и в Закавказье.

В "Полном собрании законов Российской империи" тоже есть запись, имеющая отношение к кавказским зубрам:

"Именной приказ, данный из кабинета Ея Величества императрицы Анны Иоанновны Астраханскому оберкоменданту о ловле и присылке ко Двору и в Измайловский зверинец ежегодно разных живых зверей… Ещё известно нам, что в Кабарде есть дикие быки и кдосы, которые по-тамошнему называются домбаи, того ради имеете из казны нашей денег, чтобы тамошние князья одного рода бычков и телок молодых по пять или десять велели ловить и присылали в Кизлярскую крепость, а там оных несколько времени прикармливать к хлебу, а когда привыкнут, то прислать в Астрахань водою, а из Астрахани отправлять их с прочим зверьем в Москву".

Значит, и в Кабарде водились зубры. Немало их было и в Чечне, и в Осетии. Однако к середине прошлого века, как уже упоминалось, зубры уцелели только на самом западе северного склона Главного Кавказского хребта, в верховьях Кубани. Было их тут около двух тысяч. А к концу столетия стало вчетверо меньше.

Перед Великой Октябрьской социалистической революцией в горных пихтовых лесах в верховьях Белой и Большой Лабы жило ещё, по-видимому, 500 зубров. Гражданская война и эпидемия среди домашнего скота и зубров привели к тому, что к 1920 году из пятисот домбаев уцелело только пятьдесят, дни которых тоже были сочтены. Не спас их и Государственный заповедник, учрежденный через четыре года на месте бывшей Кубанской Охоты. У молодой республики тогда было много более неотложных забот, и браконьеры этим пользовались.

В 1923 году, по другим данным, в 1922 году убили последних кавказских зубров.

Насколько известно зоологам, больше этих животных никто здесь не видел. На том история чистокровных домбаев кончается.

В 1940 году зубры снова появились на Кавказе. Но как и откуда, расскажем чуть позже.

Беловежские зубры крупнее кавказских и окрашены светлее. Вид у них более дикий, "берендеистый", борода длинная, косматая и шерсть не курчавая; у кавказского — вся в завитках. Есть и другие отличия, тоже, правда, небольшие, однако достаточно существенные, поэтому зоологи и выделили и того и другого зубра в разные подвиды, то есть географические расы.

Кавказские зубры жили в горных лесах, поднимались на хребты выше двух тысяч метров, паслись и на альпийских лугах и забирались иногда так высоко, что даже летом бродили среди не растаявших полностью снегов.

А зубры беловежские, опасаясь людей, нашли последнее прибежище совсем в иных местах: в заболоченном равнинном лесу. В Беловежской пуще небольшие холмы, поросшие сосняком, разделены "ольсами" — сырыми низинами с зарослями ольхи, ясеня, дубов. Кочки, топи, бурелом — вот куда люди загнали последних зубров. Будь у них свобода выбора, вряд ли звери предпочли бы эти места. Ведь в прежние времена они любили светлые лиственные рощи с большими полянами, пойменные леса и даже степи.

10 октября 1802 года царь Александр I издал указ. "Ввиду особой редкости породы дичи, именуемой зубром, — говорилось в том указе, — запрещается рубить деревья в Беловежской пуще. И никому из смертных не разрешено отныне стрелять зубров и чинить им любой вред". На самого царя, его родственников и гостей такой запрет, разумеется, не распространялся. Беловежская пуща была объявлена царским заказником, охотничьим угодьем особого назначения. Не желая, чтобы убивали "редкую дичь", наш самодержец преследовал, значит, совсем не научные цели. Так или иначе, но зубров теперь охраняли, и поголовье их стало заметно расти. За год, например, с 1829 по 1830 год, родилось семьдесят зубров, и стало их тогда около тысячи.

В январе 1914 года в Беловежских лесах жили 727 зубров, а в августе того же года началась первая мировая война. Ещё через год после кровопролитных боев русские войска отступили, и Беловежская пуща на три года перешла во владение к немцам. В боях за неё понесли большие потери не только люди, но и зубры: напуганные, рассеянные по окрестным лесам, они часто попадали в полковые котлы по ту и по эту сторону фронта.

Если в 1916 году их было здесь ещё около двухсот, то через год стало 120, а через два — всего… девять. До конца 1920 года дожила только одна корова. Она как-то ухитрялась ещё два месяца не попадаться людям на глаза, но в феврале на следующий год её выследил Бертоломеус Шпакович. Ирония ли судьбы или просто случайность: этот Шпакович был лесником в Пуще, когда она принадлежала России. Рука не дрогнула его, и совесть в нем не заговорила, когда герострат-самоучка всадил одну за другой несколько винтовочных пуль в испуганное животное, которое долг его прежней службы обязывал охранять.

Так погиб последний вольный беловежский зубр.

В Западной Европе в зоопарках и в частных владениях ещё жили потомки беловежских зубров. Но немного их было. Одно из самых больших стад — 74 зубра — гуляло в Пшинском охотничьем парке князя Плесс, в Верхней Силезии. Они вели свой род от одного быка и трех коров, подаренных этому князю Александром II. Но когда началась война, мародеры расстреляли этих зубров из пулемета. Побили почти всех. Удалось спасти только трех: из каждого извлекли по нескольку пулеметных пуль. Раненые зубры выжили и вскоре даже обзавелись потомством.

История зубров, кроме всего прочего, поучительна ещё вот чем: войны грозят катастрофой даже диким животным! А когда залпы отгремели, страсти утихли, головы остыли, тогда поняли, как бессмысленно, безжалостно и глупо перебили редких и красивых животных.

И тогда рупором уязвленной человеческой совести, заговорившей в защиту зубров, стал Ян Штолеман, польский натуралист. На Парижском конгрессе в 1923 году он предложил, пока ещё не все потеряно, создать Международное общество сохранения зубров. Предложение его приняли, и такое общество было организовано.

Начали с того, что провели "инвентаризацию" своего хозяйства: 56 живых зубров в пятнадцати различных странах, 80 чучел в музеях и 120 черепов. Из живых зубров больше половины быков, многие из которых давно уже потеряли всякий интерес к вопросам пола и размножения.

Первое время работа продвигалась медленно. К тому же в германском стаде появилась какая-то болезнь. Так что, когда в 1932 году была опубликована первая "Племенная книга" зубров, в ней числилось только 30 чистокровных животных и шесть основных племенных центров: в Англии, Германии, Голландии, Швеции, Венгрии и Польше.

Тут на арене, где велась бескровная битва за спасение зубра, появляются братья Лутц и Хейнц Хек. Их энергичному вмешательству зубры обязаны своим возвращением почти с того света. Братья решили, что самым надежным и быстрым методом спасения зубра должно стать скрещивание с американским бизоном. Во-первых, гибриды, как известно, более жизнестойки (генетики этот феномен называют гетерозисом). Во-вторых, сразу большее число маток, привезенных из-за океана, может принять участие в продлении рода зубров. Этот метод одно время сильно критиковали, говорили, что таким способом мы не настоящих зубров получаем, а метисов. Но, как показал опыт, гибридов уже первых нескольких поколений, к которым раз от разу прививалась кровь зубра, даже специалисты не могли отличить по внешности от чистокровных зубров.

И вот настал наконец знаменательный день, когда зубры вновь после тринадцатилетнего отсутствия появились на Кавказе. В 1940 году пять зубров-бизонов (но с примесью крови настоящих зубров — домбаев) завезли в Кавказский заповедник. Через четыре года их стало одиннадцать, а ещё через двенадцать лет — уже сто шесть! (Не все родились здесь, многих привезли из других мест нашей страны и из Польши.) Под охраной конных пастухов звери каждое лето поднимаются высоко в горы, в альпийские луга, а зиму проводят в пихтовых лесах ниже по склонам гор, где для них заготавливают сено. С 1946 года зубров стали разводить и на нашей территории Беловежской пущи, ещё через два года — в Центральном зубровом питомнике под Серпуховом (первую пару своих питомцев он получил из Польши), в 1955 году — в Хопёрском заповеднике, а через год — в Мордовском.

Чтобы избежать вредных последствий инбридинга (то есть близкородственного спаривания) и осуществить наилучший подбор пар из племенных линий, зубров-производителей часто перевозили из одного заповедника в другой. Хлопот с ними было много. Но зато и результаты получились отличные.

К 1971 году в Кавказском заповеднике поголовье зубров (считая и гибридных) возросло до семисот. А всего в мире (в 1973 году) зубров было 1462.

Наибольшее число чистокровных зубров — в СССР. На 1 января 1974 года у нас их было 436 (двух подвидов — беловежских и кавказских). На территории СССР создано 12 вольных стад зубров, живущих в охотничьих хозяйствах, заказниках и заповедниках на вольном выпасе. Кроме вольных стад у нас ещё три специальных питомника, где сосредоточено племенное поголовье. Выращенный в питомниках молодняк используется для расселения в разных местах Союза.

Ряды зубров прибывают — радостно об этом слышать. От всех людей, живущих на Земле, хочется здесь выразить большую признательность всем учёным — борцам за спасение зубров и многих других прекрасных животных, редких и исчезающих. С каждым годом возрастают надежды, что наш долг перед поколениями грядущих потомков будет исполнен.

История уничтожения и восстановления зубров показывает: наука способна совершить чудо — возвратить животное "с того света". Показывает, как много могут сделать общие дружные усилия учёных разных стран. Спасен вид, который веками "кормил" людей тех стран, где некогда обитали зубры, и который при умелом экономическом использовании поголовья поможет решению пищевых проблем в будущем. Ведь уже сейчас доказано, что дикие копытные животные дают более дешевое, а многие и лучшее товарное мясо, чем домашний скот.

В пластах земли, там, где находятся ископаемые останки мамонтов, шерстистых носорогов и других животных, обитавших в северных странах в ледниковое время, попадаются в немалом числе и кости ещё одного копытного зверя. Почти двести лет назад он был описан по правилам зоологической науки и получил свое латинское название — "овисбос", что значит овцебык. Внешне он действительно похож на быка (впрочем, и барана чем-то напоминает). Прежде в рангах зоологической классификации числился он среди быков, теперь — в, подсемействе козлов и баранов, но в отдельном "племени" — трибе, то есть в группе близких родов. С ним вместе зачислен в эту трибу и его ближайший родич на земле такин, обитающий, однако, весьма далеко от местожительства овцебыков.

В ледниковое время по всей Сибири водились овцебыки (к югу от Монголии), в Европе тоже — в Англии, Франции, Германии — и в Америке — на территории нынешних Соединенных Штатов.

А теперь? Только на северо-востоке Гренландии и Канады сохранились стада диких овцебыков (на Шпицбергене, в Норвегии и на Аляске — тоже, но завезенные сюда).

Сколько их осталось? Разные называют цифры. Пессимисты говорят, что не больше 10 тысяч. Оптимисты полагают: лишь в Канаде около 13 тысяч овцебыков да ещё в Гренландии 11 тысяч.

Если и так, все равно это немного. Ещё недавно овцебык был на грани вымирания, и, если бы не усилия решивших спасти его людей, он эту "грань", безусловно, переступил бы.

Размножаются овцебыки медленно: одного теленка рождают их самки раз в год (в южных местах ареала) либо в два года раз — в более северных районах обитания. Отел в мае — начале июня. Но иногда — и в апреле. Тогда многие из телят, рожденных так рано, погибают, замерзают. Приплод невеликий: редко в стаде из двадцати овцебыков встречали больше трёх-четырёх телят.

Другая причина, которая отнюдь не способствует распространению овцебыков по арктическим островам и окраинам северных континентов, — стойкая привязанность этих животных к уже обжитым местам. Они не кочуют, никуда не мигрируют ни зимой, ни летом. "И случается, — пишет советский учёный С. М. Успенский, — что и год, и два стадо проводит в одной и той же долине, на одном и том же склоне горы".

Это поразительно! Даже северные олени уходят зимой в более южные кормные края, а такое более крупное, чем они, травоядное животное, как овцебык, круглый год живет в бесплодной зимой Арктике и никуда не мигрирует. О некоторых его уникальных приспособлениях к обитанию за полярным кругом разговор будет дальше. А пока представим овцебыка с другой стороны: каков его рост, сколько он весит, как живёт?

Высота в холке — 110–145 сантиметров. Живой вес — 200–400 килограммов, иногда, и больше. Масть темно-бурая. Рога на лбу разрослись вширь и в толщину, как у африканского буйвола, — нечто вроде шлема получилось, который, говорят, и пуля не пробивает. Хвост короткий — 7–10 сантиметров. Зато шерсть необыкновенно длинна: более длинношерстного зверя нет на земле. Посудите сами: даже на спине длина волос 16 сантиметров, а на шее, боках и брюхе — 60–90 сантиметров. Густым пологом свисают не продуваемые ветром пряди шерсти до самой земли. И малым телятам под брюхом у матери получается хорошее укрытие: как за теплой шторой, прячутся они за этой шерстью от вьюги. И самому зверю, когда лежит он на снегу, великолепная его шерсть — "и одеяло, и матрац".

Но в сильные метели и мороз овцебыки не лежат. Плотно прижавшись друг к другу, они стоят и сутки, и двое, пока не кончится пурга. Ветровой заслон образуют взрослые быки своими плотно сомкнутыми в живой круг телами. В середине его прячутся коровы с телятами.

Так же, в такой же круговой обороне, отражают овцебыки нападение волков и даже будто бы белых медведей.

Переносить сильные морозы помогают удивительные приспособительные особенности кровеносной системы овцебыков. Кровь в их ногах течет медленно — ноги стынут, но зато более важные органы сохраняют тепло, которое терялось бы, если бы кровь в открытых ветрам ногах циркулировала быстрее.

Редко случается, чтобы овцебыки пытались напасть на человека. Обычно это лишь демонстрация устрашения. Довольно резко галопируют быки навстречу человеку, но, не добежав, круто поворачивают и, с угрозой оглядываясь, возвращаются к стаду.

В августе-сентябре у них гон, то есть свадьба. Крупные овцебыки довольно агрессивны: изгоняют из стада молодых, более слабых быков. До того "ревнивы", что даже песцов и птиц атакуют и гонят прочь. В это время резкий запах распространяют они вокруг себя. Из-за него и дано им второе название — мускусные быки.

Удивительно нетребователен овцебык в выборе пищи: прокормится и там, где северный олень будет голодать. Листья и побеги ивы, сосны, разные травы, лишайник — все он ест с одинаковым аппетитом. Зимой роет снег, добираясь до увядшей скудной растительности Заполярья. Поэтому в большие снегопады овцебыки голодают. В некоторые зимы на севере и северо-востоке Гренландии метели укрывают землю сугробами глубиной до трех метров (вместо обычных полутора). Зоологи, обеспокоенные тем, что такие снегопады могут погубить северо-гренландские стада овцебыков, решили переселить некоторых из них на юго-запад этого острова. В 1961 и затем в 1964 году поймали на севере Гренландии несколько десятков овцебыков, привезли их в Копенгагенский зоопарк. Там они перезимовали, а летом их снова погрузили на пароход и выпустили на волю на юго-западе Гренландии, где они в историческое время, насколько известно, никогда не жили.

Это не первый опыт поселения овцебыков на новых землях.

Ещё в 1900 году шесть телят привезли в Швецию. Позднее попытались акклиматизировать овцебыков в Исландии. Но и в Швеции, и в Исландии все овцебыки погибли от воспаления легких. Климат в этих странах не подходящий для овцебыков: слишком влажный, а они привыкли к более сухим морозным зимам.

На Шпицбергене, в Норвегии и на Аляске дела сложились более удачно. От семнадцати молодых телок и бычков, завезенных в 1929 году на Шпицберген, ведёт начало местное стадо овцебыков. В 1942 году в нем было уже семьдесят голов. В войну многих из них перестреляли. Уцелевшие продолжали размножаться: в 1960 году 150 овцебыков жили на острове Шпицберген.

В Норвегии акклиматизация овцебыков началась с 1932 года. Завезено было 38 телок и бычков. Случилось интересное: бычки покинули телок своего рода-племени и прибились к стаду домашних коров. Паслись с ними вместе, даже в одно стойло приходили ночевать. С трудом удалось вновь собрать их с мускусными телками в одно стадо, которое облюбовало красивую долину среди гор и поныне живёт там.

Овцебыки, после долгого отсутствия вновь обосновавшиеся на Аляске, прежде чем там поселиться, совершили на пароходах и поездах длительные путешествия — 23 тысячи километров проехали они! Отправились ловить их в Гренландию. Сорок три поймали и погрузили на пароход. Привезли их сначала в Осло, оттуда в Нью-Йорк. С востока на запад через все Соединенные Штаты мускусные быки проехали на поезде до Сиэтла. Потом и морем, и сушей добрались наконец до города Фэрбенкса на Аляске. Позднее это стадо поселили на острове Нунивак (в Беринговом море у берегов Аляски). Там они отлично прижились: их стало уже больше семисот.

Мясо у овцебыков хорошего качества, шкуры — тоже, но самое ценное — пух, именуемый "гивиот". Это подшерсток. Он светло-коричневый и стоит дорого — 100 долларов за килограмм. Прежде его начесывали с убитого быка — до пяти килограммов с каждого, пишет советский учёный С. М. Успенский. Теперь выщипывают с полудомашних овцебыков, которых разводят на фермах в Норвегии, Канаде и на Аляске.

Осенью 1974 года в таймырской тундре случилось знаменательное событие: поселили овцебыков. Сто гектаров земли огорожено было здесь металлической сеткой. Десять бычков и телочек, доставленных из Канады, выпустили в огромную эту вольеру. Позднее ещё сорок овцебыков прилетели на самолете Ан-12 с острова Нунивак на Чукотку. Половину из них отправили на остров Врангеля, а прочих двадцать — на Таймыр, к тем десяти овцебыкам, которые поселены были здесь раньше.

"Лишь только край неба загорелся пурпуром… взошли аргонавты и сели за весла, по два на каждую лавку".

Плыли долго, чудес повидали немало. Через страшные Симплегады вышли в Чёрное море, Понт Эвксинский, и благополучно прибыли в Колхиду. Из Колхиды привезли "золотое руно" (для чего и кому — не совсем ясно). Это легендарное "золотое руно" загадало загадку зоологам: овец с золотистой шерстью не бывает, так у какого же зверя такая шерсть?

Предполагали разное, а теперь думают, что шкура, снятая с такина, и есть то сказочное "золотое руно", которое Ясон привез с кавказского побережья в Грецию.

Такин? Мало кто из неспециалистов слышал это имя, немногое о такине знают и специалисты. Это, пожалуй, самый малоизвестный крупный копытный зверь. Лишь в 1850 году он был впервые описан зоологами. Один из подвидов, такин Бэдфорда, обитающий в горных лесах на юго-западе Китая, в Шаньси, стал известен науке совсем недавно, как говорится, в наши дни — в 1911 году.

Кто он, такин? Не козёл, не бык, не серна, хотя и совмещает в себе черты и тех и других. Место такина в зоологической классификации ещё менее определенно, чем овцебыка. Зачислен такин в одно подсемейство с козами и баранами, но в особой трибе с овцебыками. Либо его выделяют в отдельную трибу, вообще близкую к сернам, горалам и американским снежным козам.

Довольно крупный зверь: рост в плечах до метра с четвертью. До 350 килограммов живой вес такинов. Они горбоносы, Короткохвосты, с изогнутыми назад и вверх рогами. Замечательного, редкостного цвета у такина шерсть — золотисто-желтая! Но бывают и желтовато-серые и даже бурые такины. У всех шерсть обильно пропитана жиром, отчего не намокает в сырую погоду. Отличная защита от утренних и вечерних туманов, а они на родине такинов — явление обычное.

Живут такины в Бутане, Северной Бирме, Тибете, в западных и южных провинциях Китая. Горные леса и кустарники — вот места их обитания. Летом кормятся травой, зимой главная их пища — побеги бамбука, ивы, рододендрона.

Немногие из зоологов видели такинов на воле, в природе. Уоллес встретил небольшое их стадо: сверкая золотом в лучах солнца, яркое жёлтое пятно струилось вверх по склону горы — так казалось издали. В бинокль разглядели: три быка, три коровы и два теленка шли небыстрым шагом. Странно: сзади напоминали они… медведей. Спереди похожи на буйволов. Когда, испуганные, бросились бежать, то скакали, как отмечает Уоллес, будто носороги, "кентором" — коротким быстрым галопом.

Лишь в некоторых зоопарках мира жили такины: в Рангуне, Пекине, Берлине и Нью-Йорке. К людям, которые за ними ухаживали, привыкали быстро. Любили поиграть, попрыгать: разбегаясь, бодали рогами "довольно болезненно".

Это, пожалуй, и все, что мы знаем о такинах.

Журавль этот — белоснежно-белый, с чёрной шеей, чёрными ногами и второстепенными маховыми перьями крыльев и красной шапочкой — сам по себе очень красив, а когда танцует, то у зрителей, говорят, просто дух захватывает.

Японский журавль (или танчо) гнездится на болотистых равнинах Маньчжурии, Кореи, Приморья, на Приханкайской и Уссурийской низменностях, по среднему Амуру. Зимует в Японии и Корее. Кроме того, в Японии есть своя оседлая популяция.

Как и другие журавли, танчо всегда готов сплясать, но в январе, феврале и марте он танцует особенно много и хорошо.

Танцуют журавли и парами, и всей стаей.

Первый танец такой. Обе птицы (у танчо самца и самку по внешности невозможно различить) вдруг прерывают на время охоту за лягушками и поворачиваются друг к другу. Одна из них начинает кланяться: вытягивает шею к партнеру", слегка выгнув её дугой вниз. В этой чувственной позе голова и шея журавля легонько покачиваются вверх-вниз, вверх-вниз. Затем птица хлопает крыльями и танцующим шагом прохаживается вокруг. С каждым новым поворотом темп нарастает. Вот обе птицы, встав тет-а-тет, прыгают вверх, хлопая крыльями. В прыжке левая нога — она держится слегка выше, чем правая, — энергично лягает воздух. В апогее прыжка — высотой он бывает метра два — птицы разбрасывают крылья, и кажется, что они какое-то мгновение плывут в воздухе. Иногда, подскочив особенно высоко, журавли совершают "танцевальный взлет": бок о бок медленно и грациозно планируют вниз и приземляются метрах в сорока от того места, где поднялись в воздух. Обычно после этого кончают танцевать, отряхиваются и снова деловито ищут лягушек.

В танцах японских журавлей есть ещё такие интересные па. Танцуя, они часто хватают клювами с земли разные мелкие предметы — прутики, сухие былинки, зерна или даже обрывки бумаги — и подкидывают их в воздух. Потом танцор прыгает спиной к партнеру, раскинув как можно шире крылья. Тогда хорошо видна их чёрная "отделка" — отличный контраст к белому оперению журавля. Иногда птицы замирают одна перед другой, вытянув вверх шеи и прижав клювы к груди, словно лошади в тугой сбруе. Так показывают они красные шапочки на темени. Крылья у них слегка приподняты. Затем поднимают и головы так, что клювы смотрят теперь в небо, и пронзительно кричат.

Обычно же хореографические дуэты совершаются в полной тишине. Но когда танцует вся стая, журавли подбадривают себя криками.

Если какая-нибудь птица кивками приглашает партнера на бал, другие птицы, мирно пасущиеся на болоте, часто окружают их и тоже начинают прыгать. Иногда танцует сразу целая дюжина журавлей. Одни исполняют весь танец, другие разрешают себе лишь несколько ленивых прыжков, третьи стоят и смотрят, четвертые, наконец, собирают в поле зерна или чистятся без всякого внимания к танцорам — эти обычно разгуливают по луговине далеко от танцоров. Те, что поближе, не могут удержаться, чтобы не сплясать. "По-видимому, — пишет С. Кейт, — на журавлей танец действует так же заразительно, как на нас смех".

Танцевальному искусству молодым журавлям не приходится учиться у стариков, они рождаются "обученными", с полным знанием всех фигур и пируэтов. Живший в неволе крошка журавленок, пяти дней от роду, умел уже выделывать журавлиные батманы — прыгал вверх, лягая ногой, кланялся и подбрасывал к небу разные предметы. Он никогда не видел, как танцуют другие журавли.

Мало осталось этих удивительных танцоров. В нашей стране гнездится не более 30 пар японских журавлей. Всего их в мире немногим более 280 птиц (по данным учета 1977 года).

"…За последние 100–150 лет популяция вида в целом сократилась катастрофически…" — эти горькие слова читаем мы в "Красной книге СССР". Речь идет о стерхе — белом журавле.

Что же видим мы теперь?

Только в двух районах нашего Севера гнездятся ныне стерхи: в Западной Сибири (в низовьях Оби) и на северо-востоке Якутии — "от дельты Яны до среднего течения Алазеи".

Стерхи из низовьев Оби летят зимовать в заповедник на севере Индии. И летят через Казахстан и дельту Волги. Где зимуют белые журавли якутской популяции, неизвестно.

Гнездятся же обские стерхи в равнинной тундре и лесотундре "с изобилием озер, болот и низин", якутские же — на моховых болотах тайги.

А много ли тех и других осталось?

Обских — около шестидесяти. Якутских — не больше трёхсот.

В зоопарках мира очень редко живут стерхи (в наших их нет совсем). Как спасти погибающих птиц?

В СССР ведется уникальный эксперимент. Наши орнитологи под руководством профессора В. Е. Флинта в безбрежных просторах тундры отыскивают местной весной гнезда стерхов. В кладке у них два яйца, но птенец одного яйца погибает.

Значит, без опасности для сохранения вида это яйцо можно взять и вырастить из него птенца в инкубаторе.

Да, но как привезти яйцо заполярного жителя, чтобы оно не погибло в пути, из далекой тундры к месту назначения — в инкубатор? К тому же инкубаторов, пригодных для выведения журавлей, тогда в нашей стране не было…

Все делалось оперативно, очень продуманно и точно: на вертолете, затем на самолете яйца стерхов в особой упаковке не более чем за 48 часов доставлялись в США в питомник для журавлей. Там сейчас подрастают молодые стерхи. Надеются, что у них будет потомство.

Сейчас и у нас есть свои инкубаторы для журавлей.

"Соколиная охота" — это напуск прирученных ловчих птиц на дичь. Существует она уже по крайней мере 2500 лет. Возникла в Передней Азии и распространилась отсюда через всю Азию до Японии, а в западном направлении — по всей Северной Африке.

Особые мастера (помытчики) добывали в поле, лесах и горах соколов и ястребов.

Лучшими ловчими птицами считали кречетов. Они стоили дорого, особенно белые. И были одним из лучших даров в дипломатических отношениях монархов.

Кречет — обитатель приполярных и полярных стран, прибрежных скал и лесотундры. И туда-то за ним отправлялись сокольники.

Русские помытчики уходили на север России артелями с атаманом во главе. Слетков и гнездарей (то есть полуоперившихся птенцов) брали мало, промышляли в основном уже опытных в охоте соколов. Ловили их сетью, растянутой над землей на обруче. Она падала на сокола, схватившего манную птицу (голубя, куропатку, цыплёнка).

Сокольники Западной Европы добывали кречетов на севере Скандинавии и Исландии. В Гренландию, где кречетов было много, обычно не плавали: прокорм пойманных там птиц (на месте и на обратном пути) стоил очень дорого. Даже когда из Исландии их доставляли в Копенгаген, то на пропитание 12 сокольников и 90 кречетов требовалось 8 быков и 136 баранов.

"…А пойманные в 1762 году в Исландии кречеты (в том числе два белых) "съели" в Исландии 9 быков и 523 барана, а в пути 50 быков и 20 овец."

((профессор Г. П. Дементьев))

Совершенно баснословный аппетит!

Наряд (так и говорилось) ловчих птиц был таков. Клобучок — нечто вроде шапки. Его надевали на голову птицы так, чтобы он закрывал глаза. В клобучке сокол не пугается "окружающих предметов" — лошадей, собак и множества незнакомых ему людей. Так же и для того применялся клобучок, чтобы сокол не увидел слишком далеко взлетевшую птицу и напрасно не гнался бы за ней. Обножи (путцы) — шелковые шнуры или ремешки длиной сантиметров в двадцать привязывали разными концами к одной и второй ноге птицы. Их никогда не снимали. Они были нужны, чтобы при ударе когтями обе ноги приходили в действие одновременно. И другое: когда путцы растянуты до предела, каждая нога приобретает как бы упор и силой удара не отбрасывается далеко вбок и назад.

Это, так сказать, в бою, а в "мирное время" путцы служат словно бы ручкой, за которую удобно схватить взлетевшую в ненужное время птицу. Её подтягивают к себе за шнур, соединяющий путцы и перчатку охотника, но брать за крыло её нельзя и за ногу тоже: можно повредить и то и другое. За путцы же сокола удобнее всего ухватить, чтобы посадить его на место. Правда, при этом бывает, что он опрокидывается вниз головой. Но потом силой машущих крыльев вздымается, принимает правильное положение — головой вверх — и садится на руку сокольника. От путцев более длинный ремешок (сантиметров 80–150) тянулся к перчатке сокольника. Бубенцы из серебра или меди, прикрепленные к ногам сокола, помогали при розыске его, если он не вернулся назад — на руку сокольника или соколиный двор. Звон хороших бубенцов слышен за несколько сот метров.

Прилетать к человеку и садиться на его руку старые исландские сокольники приучали недавно пойманных кречетов так. Пускали птиц в помещение, в котором не было никаких предметов, а пол залит водой. Человек входил в него и ждал, когда налетавшийся вдоволь сокол, чтобы отдохнуть, не опустится на голову, руку или плечо человека — единственное, на что в этом помещении можно присесть неводоплавающей птице.

Русские же сокольники приручали ловчих птиц с "держания". Сокола "в наряде" (с клобучком на голове и путцами на ногах) носили на руке 24 часа подряд. Снимали затем клобучок и предлагали птице мясо. Если не брала, снова носили 24 часа. Опять предлагали мясо. Обычно после этого сокол хватал его с жадностью. Когда не брал — "ношение" продолжалось ещё сутки.

Дальше следовало "вабление" — подманивание сокола голосом (обычно кричали "ау-ау") и "вабилом". Это пара голубиных крыльев, прибитая к тонкой доске, вырезанной фигурно как раз по очертанию крыльев. Сокольник размахивал вабилом над головой, и по такому сигналу птица постепенно привыкала возвращаться к человеку, садиться к нему на правую руку, за что, разумеется, получала вознаграждение — кусок мяса. Вабление начиналось в закрытом помещении, потом продолжалось на воле, на дворе; здесь не прирученную ещё как следует птицу, привязывали длинным шнуром за путцы (чтобы не улетела).

Обученного всему этому сокола притравливали на живую дичь сначала в соколятне, а потом на поле. Первое время напускали его на некрупную добычу — на голубей, грачей, ворон.

Закончивший курс науки и опытный в охоте кречет делает до 70 "ставок" (бросков на добычу) и гонит её многие версты, пока не собьет на землю. Но обычно бросков бывает 15–25. Числом "ставок" оценивается неутомимость и упорство сокола в нападении: кречет не прекращает атаки после неудачных бросков, а бьет и бьет, пока не падет на землю добыча. Но бывают, конечно, и такие "ставки", которые и с одного раза либо с двух и трех насмерть поражают жертву: рассекают её когти сокола, как острым ножом.

Чтобы нанести удар когтями, кречет пикирует с меньшего расстояния до цели, чем сапсан — другой ловчий сокол, и потому меньше теряет в высоте при промахах. Пущенный на дичь, взмывает вверх крутой спиралью — идет "на хвосте". Он не так, как сапсан, — нападает не только на летящую птицу, но и на бегущую по земле добычу, например на зайца. Однако кречет не хватает, скажем, зайца, как ястреб, а, налетая раз за разом, бьет его когтями.

С кречетами добывали даже очень крупных птиц — цапель, дроф, гусей, журавлей, лебедей. Особенно когда напускали сразу двух-трех кречетов. Тогда и орлы не выдерживали их попеременного боя. Балобан — сокол, родственный кречету, поменьше его. Так вот с этим балобаном в Иране и поныне ещё охотятся даже на антилоп (джейранов). Наверное, в минувшие времена кречетами травили и газелей.

Сейчас в некоторых странах Западной Европы соколиная охота вновь входит в моду, практикуется и на Востоке. У нас в Средней Азии учрежден специальный питомник, где содержат ловчих птиц и учат их охоте.

К сожалению, очень мало осталось этих красивых и отважных птиц. Произвести их полный подсчет трудно. Но вот некоторые ориентировочные данные из "Красной книги СССР":

"На участке тундры вдоль Мурманского побережья расстояние между, гнездами составляло 12 и 35 километров. В районе Териберки Мурманской области на площади 1500 квадратных километров жило три пары птиц. В средней части полуострова Канин кречеты были обычны. На севере Якутии они встречаются чаще, чем в других районах, но распространены спорадично…"

Знаменитый орёл беркут издавна тоже ловчая птица. И поныне охотятся с ним у нас в Киргизии и Казахстане.

Сильная птица. Душит лисиц, рвет серн, молодых оленей; берет зайцев, глухарей, куропаток, гусей всюду, где гнездится на обширных просторах от лесотундр до Кавказских гор и Памира. Охотятся беркуты часто парами: самец и самка неразлучны годами. Они привязаны к старым гнездовьям. Гнёзд у них несколько — до четырёх; то в одном высиживают одно (молодые птицы) либо два-три яйца (старые), то в другом.

Внушительные сооружения эти гнезда — порой двухметровой высоты, трехметровой ширины. Не один центнер веток уложен в них.

К сожалению, этих прекрасных орлов осталось мало. В Европе, где учет беркутов ведется давно, гнездятся их считанные пары: в Скандинавии — около ста, в Альпах — приблизительно сто пятьдесят, в Германии (в Баварии) — всего семь. В Шотландии и Ирландии подсчет дал бы, наверное, такие же унылые цифры.

Хотя беркут населяет всю территорию СССР, это очень редкая у нас птица. По данным "Красной книги СССР", "на территории Центра Европейской части СССР известно не более 10–20 гнездящихся пар", в Эстонии — до семи пар, в Закарпатье гнездилось (в 1963 году) "лишь несколько пар", а в Центральном Тянь-Шане — шесть пар беркутов.

Причины исчезновения беркута разные. Имеет значение, конечно, и его очень медленное развитие, малая плодовитость. Половозрелым он становится на четвертом-пятом году жизни. Насиживание одного, редко двух-трех яиц длится около 40 дней, в гнезде птенцы остаются до 80 дней.

Немалую роль, как записано в "Красной книге СССР", играет также "хозяйственное освоение земель, сведение высокоствольных лесов и прямое преследование птиц человеком".

В Киргизии и Казахстане, где распространена охота с ловчими птицами, птенцов беркутов, обучаемых позднее этой охоте, забирают из гнезд, что, конечно, не благоприятствует увеличению численности этих редких птиц. Гибнут беркуты и на высоковольтных линиях и на отравленных приманках, поставленных на волков и других хищных зверей.

Хотя беркуты довольно обычные гости зоопарков, размножаются они только в одном из них: в городе Топика, штат Канзас, США.

Калифорнийский кондор — чёрный, с чёрным же, а не белым воротником вокруг шеи и без гребня на голове (как у более известного андского кондора) — прежде обитал по всей Северной Америке, от Канады до Флориды. Теперь же в Южной Калифорнии осталось едва ли больше сорока этих птиц. Истребляли их, гибли они от ядов, положенных скотоводами в трупы коров и овец, предназначенные для волков и койотов.

Размножаются раз в два года: одно яйцо, редко два высидит за это время самка кондора. Птенца кормят шесть месяцев, да и потом ещё больше года взрослые птицы "нянчатся" с ним, охраняют, подкармливают. Он растёт медленно, вполне взрослый лишь в шесть лет.

Ещё в ледниковое время жил в горах Невады и Калифорнии кондор, названный "невероятно чудовищной птицей" — 5 метров размах крыльев! Таких великанов, кроме ящера птеранодона и одного вымершего альбатроса, среди летающих над землей созданий ни до, ни после не было.

Так много вопросов можно предъявить к Природе, что наше "Справочное бюро" ответить на все, естественно, не в состоянии. Но раз есть такой раздел в книге, отвечать придется.

С чего же начать? (Вот первый вопрос!)

Сделаем выбор случайный, потому что заранее нельзя знать, кого из читателей что интересует. А выбор мой пал на факт незначительный, но давно утверждаемый в народе как непреложная истина.

Странно, почему вообще об этом часто говорят и пишут. Конечно, рак пятится. Но ведь почти всякое животное может так сделать.

Как возникло поверье, будто рак всегда ходит задом наперед, непонятно. Если так, то почему у него не сзади, а спереди глаза, уши и чувствительные усики? Да и рот тоже…

В реке рак и плавает, и ходит головой вперед. А пятится, когда чего-нибудь испугается. Отступает с опаской.

Вековая легенда о заднем ходе рака родилась, очевидно, на кухне. Когда пойманных раков высыпают из корзины на стол, они, разумеется, этим неожиданным своим переселением напуганы. Вот и пятятся.

Лебедь рвется в облака,
Рак пятится назад, а щука тянет в воду.

((И. А. Крылов))

А за ними каракатица
Так и катится, так и пятится.

((Корней Чуковский))

Как выясняется, в первую цитату "вкралась досадная ошибка". Вторая же, приведенная, казалось бы, не к месту, верна, ибо каракатица всегда путешествует в волнах океана задом наперёд. И родичи её кальмары тоже. И осьминог, их собрат, когда плывёт с помощью "реактивного двигателя", передвигается головой назад.

"Реактивный двигатель" — древнейшее изобретение природы. Работает он так: мясистая воронка снизу за головой у этих мягкотелых открывается широким концом внутрь тела моллюска, а узким — наружу. Каракатица, кальмар и осьминог сначала набирают воду в "живот", а потом с силой выталкивают её из воронки обратно в море. Бьет вперед из их тела струя, а реактивная сила отдачи толкает головоногого моллюска назад. Так они и плавают, перекачивая через себя воду.

Встанем у крутого берега, где река ныряет в омут. В обрыве увидим: множество небольших норок. Серенькие птички то влетают в них, то вылетают — это ласточки-береговушки. В норках их гнезда. А если глубже посмотрим — такие же норки зияют в обрыве и под водой. У входа каждой — плотный холмик земляной лежит. Это рачьи поселения.

Норки не только в обрыве вырыты, но и на дне реки. Каждая глубиной 25–75 сантиметров. В конце норки — расширенная камера. В неё вход может быть один, а может и два-три. Есть и отнорки. В них обычно лежит опавшая листва или фрукты и овощи, неизвестно как в реку попавшие, — запасенное раком продовольствие.

Подземелье для местожительства рак роет клешнями и кучки выброшенной земли у входа утрамбовывает ими же.

В жару рак затыкает вход в нору, отсиживается в ней, никуда не выходя. Да и в обычную погоду он свое жилище, как правило, только по ночам покидает, отправляясь в путешествие за пищей по дну реки, озера и пруда, если он в них живёт.

Придет осень — рак вялый делается. Заползает в норку, вход в неё землей затыкает и зимует в добровольном заключении.

Ядовитый инструмент пчелы в общем-то приспособлен для нанесения укусов насекомым и другим животным, тело которых покрыто хитиновой "кожей". Проткнув хитин жалом, пчела затем довольно легко извлекает его обратно. Но кожа млекопитающих (и человека в их числе) упруга, эластична. Она, как резина, сжимает жало пчелы, и вытащить его редко удается. К тому же на конце снабжено оно зазубринами (направленными назад, как у гарпуна), что затрудняет и без того нелегкое дело — извлечение из кожи жала. Пчела из всех сил пытается его вытащить, но не получается, и она улетает, оставив жало в коже своей жертвы, а вместе с жалом и ядовитые железы, и часть кишечника. Рана на конце брюшка пчелы остается большая, и в конце концов пчела умирает.

А вот у многих ос зазубрин на конце жала нет. Поэтому они довольно свободно извлекают его даже из кожи зверей. Шершень, например, может жалить несколько раз подряд. С этой большой осой (до трех сантиметров её длина) шутить нельзя. Прежде считали, что если три шершня ужалят человека, а семь — лошадь, то последние погибнут. Теперь доказано, что это преувеличение. Однако укус шершня, если он нанесен в язык или в крупный кровеносный сосуд, опасен. Язык распухает настолько, что затрудняет дыхание. А поражение сосуда ядом шершня вызывает внутреннее кровоизлияние и отечность, что препятствует кровообращению.

Тут уместно спросить: укус пчелы опасен ли? У пчёл, населяющих Голарктику, смертельно не опасен. Чтобы убить здорового взрослого человека, нужно 500 пчелиных укусов. Но есть люди, особенно чувствительные к пчелиному яду. Они в некоторых случаях могут погибнуть и от меньшего числа укусов, и даже от одного-единственного.

В общем немного: не больше двух месяцев. Только матка живет несколько лет. Однако пчелы, вышедшие из личинок ближе к осени, зимуют в улье до весны.

С возрастом профессии у пчел меняются. Первое дело после рождения — чистка ячеек. На четвертый день — смена профессии. Нужны няньки для личинок — вот молодая пчела и ухаживает за ними.

На восьмой день она обнаруживает в себе способность доброй кормилицы. У неё к этому времени из специальных желез начинает выделяться маточное молочко, которым она кормит матку и личинок.

Ещё несколько дней отданы освоению разных специальностей: приемщицы корма, переносчицы корма, уборщицы сотов, чистильщицы прибывших из вояжа подруг, строителя сотов. Всего лишь три-четыре недели прошло от рождения, а жизнь между тем перевалила за вторую половину. И вот когда уже, по нашим понятиям, пчела достигает старости, для неё настает торжественный день.

Первый вылет!

Это настоящий прыжок в неизвестность. Она, казалось, долго не могла решиться на него, маялась у летка, как парашютист-новичок, впервые выглянув из люка самолета. Но шаг сделан, и пчела полетела.

Первый вылет — какие-то индивидуальные черты характера или что-то другое — определяет дальнейшую специализацию нашей героини. Кем она станет: сборщицей нектара или пыльцы? Какой цветок станет её любимым? Наблюдавшие за действиями добытчика-новичка рассказывают, что пчела вначале выглядит весьма неумелой. Возится, возится, и цветок помнет, и сама станет чумазой, как ученик маляра. Но потом, глядишь, приловчится: лишь несколько секунд тратит на один цветок.

Полетает, полетает, и уже близится её конец. Дряхлой стала пчела, умирает.

Из нектара цветов. Принесут его пчелы в улей и выливают в соты. Потом стоят над ячейками с нектаром и машут, и машут крыльями — нектар выпаривают, удаляют лишнюю воду.

"Выпаривание" нектара не единственное действие, необходимое для производства меда. Он в медовом желудочке пчелы подвергается довольно продолжительной и таинственной пока для нас обработке.

Пчела-приемщица забирает у пчелы-сборщицы весь принесенный ею нектар. Он хранится в её желудочке какое-то время. Затем происходит такая процедура: пчела раскрывает челюсти и выдвигает вперед и вниз свой хоботок — на поверхности его появляется капелька нектара. Она проглатывает его, потом опять выпускает изо рта капельку нектара и вновь проглатывает её… Так продолжается до 240 раз. Лишь тогда пчела помещает свой сладкий полуфабрикат в ячейку сота. Но и это ещё не конец: другие пчелы "будут продолжать сложную работу по превращению нектара в мед". Они переносят жидкий ещё полумёд-полунектар из одной ячейки в другую, пока он не загустеет. Мы уже знаем, что для удаления лишней влаги из нектара пчелы "ветерком" от своих машущих крыльев (26 400 взмахов в минуту!) продувают весь улей. Мало того, вода из нектара всасывается также особыми железами медового желудочка, а нектар насыщается ферментами, витаминами и уничтожающими микробов веществами — производится стерилизация. Поэтому долгие годы мед сохраняет свою свежесть и не портится. Бактерии ему не страшны.

Подсчитано: чтобы приготовить 100 граммов мёда, пчела-сборщица должна взять нектар примерно у миллиона цветов! И доставить в улей около 15 тысяч нош этого "напитка богов" (если медоносы находятся всего за полтора километра от улья). А иногда за взятком пчелы летают и за 8 километров, тогда их путь туда и обратно составит 46 тысяч километров! Это равно тому, как будто бы они облетели земной шар по экватору! И весь этот гигантский труд для приготовления всего 100 граммов мёда!

Скорость полета пчелы, освобожденной от ноши, — 65 километров в час (как у лучшей скаковой лошади). Нагруженная на ³/₄ своего веса, пчела летит тяжело и вдвое медленнее, чем порожняя.

"Мёд есть сок с росы небесной, который пчелы забирают во время доброе с цветов благоуханных, и от того имеет в себе силу многу и угоден бывает к лекарству от многих болезней. Мед на раны смрадные способляет, очем затмение отдаляет, помазуючи или пластырь прикладываючи, распадлины рта лечит, воду мочевую порушает, живот обмягчает, кашляючим пособляет, ядовитое укушение лечит и укушение бешеные собаки уздравляет, на раны глубокия добре пособляет, легкому и всем суставам внутренним несказанно есть лекарство."

(("Книга, глаголемая "Прохладный вертоград…", 1672 год, рукопись))

Тысячи лет назад врачи почти всех древних стран считали, что мед "имеет в себе силу многу". В состав рецептов едва ли не всех лекарств главным компонентом входил мед. Так было в Древнем Египте и Греции, в Вавилоне и Ассирии, Индии и Китае. Прошли века, новые народы вышли на арену истории — и у них мёд как лекарство сохранил "силу многу". И врачи, и знахари обращались к мёду за помощью от многих недугов. Ведь и Илью Муромца, "сиднем сидевшего" 33 года в селе Карачарове, вылечили "калики перехожие": выпить дали ему "чарку питьица медвяного".

"Силу многу" не потерял мёд и в наши дни. Лечат им болезни самые разные: раны, простуду, заболевания верхних дыхательных путей и легких, болезни сердца, печени, почек, нервной и кишечной системы, глазные и кожные болезни. Применяют его даже в лечебной косметике и профилактике лучевой болезни.

Всё новые и новые лекарственные средства обнаруживают в мёде.

Так же и в прополисе. Почти при всех перечисленных выше болезнях он помогает, даже при лечении лучевой реакции кожных покровов и злокачественных опухолей. У него сильные антисептические свойства.

Прополис — это пчелиный клей, которым пчелы замазывают щели в улье. До сих пор толком неизвестно, откуда берут его пчелы, какие таинственные процессы предшествуют его образованию.

Два главных сырьевых источника для приготовления — прополиса называют разные исследователи: пыльцу растений и смолистые вещества с коры и почек деревьев (ивы, тополя, сосны, ели, пихты, берёзы).

Пчёл, собирающих камедь — клейкие выделения растений, наблюдали не раз. Ухватив челюстями кусочек липкой массы, пчела вытягивает его в нить. Чтобы оторвать её, взлетает в воздух, через несколько секунд опять садится на прежнее место и коготками второй пары ножек снимает нить с челюстей и складывает её в пыльцевую корзиночку. Так продолжается до тех пор, пока обе пыльцевые корзиночки не будут наполнены липкой массой.

В улье она сама не вынимает камедь из корзиночки. Это делают ульевые пчелы, вытягивая нить за нитью всю смолу из корзиночек прилетевшей с ней пчелы. Иногда они так сильно тянут клейкие нити, что пчела-сборщица не может на месте удержаться.

В ранние часы утра пчелы не собирают "сырье для прополиса". В полдень, в самую жару, наибольшее их число летает за камедью. Бывает, вечером у вернувшихся с такой ношей пчел камедь так застывает, что ульевым пчелам не хватает силы вытащить её из корзиночек. Сборщицам приходится ночевать обремененными грузом. Утром они греются в лучах солнца на прилетной доске. Только в полдень освобождают их пчелы-приемщицы от размягшего в жару клея. Во время хорошего взятка пчелы почти не собирают камедь.

Внешне очень малым. Только уши и ноги у кролика покороче, чем у зайца. Но в повадках у них много разного. Зайцы, например, нор в земле не роют, а кролики роют, в них и живут. Там же и крольчата родятся — на подстилке из травы и пуха.

Родились крольчата. Совсем маленькие. Голые, без шерсти, слепые, глухие, едва ползают. Недели через две только глаза у них открываются.

Мать-крольчиха детей своих почти и не покидает. Побежит, листочков каких-нибудь поест и опять спешит в нору к малышам. Когда кормит их молоком, лежит, не сидит, как зайчиха. Кролик-отец с семьей своей не живет, о детях не заботится, гуляет сам по себе.

А заяц всегда охраняет затаившихся в траве зайчат. Малых врагов гонит смело прочь, больших, с которыми ему не справиться, отвлекает хитрыми маневрами, уводя далеко от зайчат.

А те вовсе не беспомощные, не слепые да голые, как крольчата. И не в норе родятся, а прямо на земле, в неглубокой ямке. Как появились на свет, сразу же бегать умеют. Тут их мать одних оставляет. Может, только на другой день к ним прибежит. За всю жизнь она покормит их молоком всего лишь несколько раз. А после того они уже сами всякую зелень едят.

Если чужая зайчиха (не мать) найдёт притаившегося в траве зайчонка, то обязательно покормит его, не пробежит мимо. А у кроликов нет такого порядка: крольчиха чужих детей кормить не станет.

Тонкая, как тончайший пергамент. Тонкость её имеет оборонное значение. Прихватит волк или лисица косого за бок, он рванется посильнее, шкура легко порвется, и заяц убежит. Там, где кусок шкуры вырван, не выступит ни кровинки. Рана быстро новой кожей и шерстью зарастет. Получается своего рода автотомия, вроде как хвост у ящерицы. Правда, тот сам себя "отбрасывает", а шкура у зайца просто легко рвётся.

Это древнее средство страхования жизни у многих животных на вооружении. Кузнечик легко расстается с ногой-ходулей, паукообразное коси-коси-ножка и паук фолюс — тоже. И осьминог врагам щупальце предлагает, как плату за жизнь. У зверька сони шкурка быстро с хвоста сползает, если кто-либо сильно схватит её за хвост. А одна ящерица с тропических островов буквально из кожи вон вылезает, попав в лапы к врагам. Голенькая, но зато живая ускользает. Новая кожа у неё скоро вырастет, а жизнь так просто не вернёшь.

Говорят, что заяц косой. Но он не косой. Откуда же тогда явилось это его прозвище? Некоторые полагают, что от охотников. В поведении зайца, когда его гонят собаки, есть одна странность.

Охота с гончими основана на том, что заяц, поднятый собакой, как правило, возвращается на свой след. Остается лишь удачно выбрать место да не промазать. Путь зайца в этом случае, как говорят, — круг. Но если начертить его на бумаге, то схема получится такая, что посторонний невольно усомнится в твердости руки, её начертавшей. "Круг", мягко говоря, будет не круглым. Множество петель, прерывистость ("скидки"), неожиданные изменения направления, иногда на прямо противоположные, ненужные, казалось бы, повороты — все это заяц проделывает, чтобы сбить с толку идущих по следу гончих; вот и выписывает по лесу кренделя, петляет, прежде чем замкнуть свой круг, неизбежный и роковой. И если петли и все прочее можно отнести к оборонным мерам, то про выход к месту лежки или её ближайшего района этого не скажешь. Так почему же заяц все-таки это делает? Объясняли по-разному. Лучшим представляется предположение о ревире — собственной территории (1–3 квадратных километра), нарушать рубежи которой он "не имеет права". Вынужденный уходить от преследователя на ограниченном участке, он волей-неволей возвращается на своя "законные" и знакомые места.

А некоторые "толкователи" с серьезным видом убеждают, что заяц кружит "скосу". Их мнение тоже заслуживает некоторого внимания, хотя дело тут не в глазах, а… в ногах. У многих зверей замечена не понятая до конца странная асимметрия в строении органов, которым по природе, казалось бы, полагалось быть симметричными. Например, правая и левая стороны черепа у зубатых китов развиты неодинаково, у морской свинки в левой половине челюсти больше зубов, левый рог у дикого быка гуара и некоторых оленей длиннее и толще. Этим рогом они преимущественно и бодаются.

Правые и левые ноги у многих зверей не равны. У волков и лис левые часто длиннее правых, и оттого на бегу правые проходят большее расстояние. А это приводит к постоянному искривлению пути вправо.

Возможно, и с зайцем происходит нечто подобное. По той же причине, наверное, и человек, заблудившись в лесу, плутает кругами.

У пары журавлей в гнезде обычно пара яиц. Казалось бы, и птенцов у них должно быть в выводке два. Однако птенец у многих журавлей всегда один. Отчего?

А вот по какой жестокой причине.

Новорождённый журавлёнок, как только выбирается из хрупкой темницы-скорлупы, лежит некоторое время распластавшись. Он весь покрыт будто слизью какой-то. Направим на него поток тепла — он подсохнет, и скоро увидим, что одет он в густой пух. Журавлёнок-птенец поднимается на слабенькие ножки покачиваясь, озирается. И тут следует действие совершенно непонятное: если увидит он рядом с собой одновозрастного своего брата или сестру, вышедших из другого яйца, тотчас бросается в бой, старается ухватить клювом за шею и задушить. А родной брат его с неменьшей энергией проделывает то же самое. Так упорно дерутся они, пока сильный не задушит слабого. А родители-журавли с полным спокойствием смотрят на это братоубийство и не вмешиваются.

Даже если игрушку резиновую, отдаленно напоминающую птицу, поместим рядом с вышедшим из яйца журавленком, он и на неё кидается с остервенением, как и на любую живую птицу сходных с ним размеров. Почему? Загадка.

Пройдёт недели четыре, и агрессивный инстинкт, побуждающий журавлиного птенца к бою, исчезнет (правда, не навсегда: в пору полового созревания, годам к полутора, вновь властно заговорит он в молодом журавле, и тот с прежней свирепостью будет стремиться убить ударом клюва в голову своих сверстников, молодых журавлей).

В деревянных домах либо в комнатах с деревянными панелями или старой мебелью слышатся в апреле-июне тихие равномерные звуки. Словно ходики негромко тикают. Местами в народе называют их "часами смерти": возвещают они будто бы о приближении смерти хозяев.

То и в самом деле сигналы близкой гибели, но не человека, а жилища его либо мебели.

А на самом деле так: это крохотный жучок легким постукиванием головой о дерево зовет свою самку на свидание. Жил он долго личинкой в стенах домов, во всяком дереве. Грыз это дерево, испещряя его под ровной, не тронутой, казалось бы, поверхностью сетью мелких ходов. Вот из куколки вышел он. Скоро встретится с подругой, тоже из дерева вылезшей. И та затем опять в сухую твердость ножек столов или в бревна внедрится, там новых личинок разведет. И будут они с прежним усердием разъедать постройки людей страшной, внешне невидимой эрозией. Совсем на вид благополучный был дом и вдруг крошится не по дням, а по часам, источенный весь изнутри, и рушится.

В Америке, в Калифорнии, недавно совсем странный был обнаружен жук-сверлильщик: он — представьте себе! — в свинцовой оболочке телефонных кабелей поселяется. Всю её дырами источит. Дождь в них попадает, и получается короткое замыкание. Так того жучка американцы и зовут: "жук — короткое замыкание".

Моль описывать не нужно: всем хорошо известна вредоносная тварь.

Порхают по комнате крохотные мотыльки. С тревогой смотрят на них владельцы квартир. За самой приятной беседой беспокойно на них поглядывают и вдруг срываются с места и хлопают в ладоши. Моль тщатся поймать. А её поймать трудно: очень вёрткий у неё полёт.

Впрочем, можно было бы этого и не делать. Дело стараний не стоит, потому что порхают по комнате самцы. Ловить моль — напрасное беспокойство.

Самки, несущие главную опасность, почти не летают. Бегают скрытно по складкам одежды, по стенам за коврами, по темным углам (и во множестве попадают здесь паукам на обед). Триста яиц они откладывают. Выйдут из них личинки — червячки. Они-то и портят вещи. Оплетают себя паутиной: трубочки делают из неё. В трубочках и живут, надстраивая и надстраивая их. Получаются шелковые тоннельки. Через 2–3 недели окукливаются, и вот опять моль летает по комнате.

Бегите скорее в магазин за нафталином или… разводите пауков.

Моль бывает разных видов. Описанная выше — мебельная моль. Целый год она летает. Есть ещё платяная. Её гусеницы не в трубочках живут, а сплетают над собой шёлковый шатёр.

Гусеницы шубной моли портят мех и шерсть с мая по сентябрь, а потом ползут на потолок и там отвесно подвешивают себя в трубочках. Так всю зиму висят до весны.

Откусив яблоко, невольно чувствуешь облегчение, заметив червяка в той его половине, которая не во рту! Но и огорчительно тоже: безнадежно испорчен плод. Откуда берутся эти окаянные червяки в яблоках?

Это гусеницы бабочки-плодожорки. Всю зиму они дремали под корой яблонь (некоторые и на плодоовощных базах зимуют). Весной, когда зацветают яблони, превращаются в куколок. Через 2–3 недели выходят из них бабочки. Днем их не видно: сидят тихо в кроне дерева, на котором вывелись. Зайдет солнце — и они расправляют крылья. Летят к завязям, откладывают до 160 яиц на окружающие их листья.

Зреют плоды, и гусеницы зреют в яйцах. Шесть — пятнадцать дней пройдет — гусеницы из яиц вылезают и тут же вгрызаются в яблоко. Первые сутки только мякоть едят. Потом добираются до семян и их уничтожают. Подрастут и на другое яблоко, что рядом, ползут и его портят.

Осенью на ниточках опускаются на суки и ствол, ищут щели под корой, чтобы в них зазимовать.

Да, ядовиты. Не укус их ядовит, как может подумать незнающий, прочтя наш вопрос, а щетинки, которыми густо поросли гусеницы. Эти миниатюрные отравленные дротики так непрочно сидят в коже, что при малейшем прикосновении от неё отделяются. Могут вонзиться в руки или, что ещё хуже, попасть в рот, нос, глаз. Те сейчас же воспаляются — и иногда до волдырей.

Даже если схватить сук, по которому проползли волосатые гусеницы, и тогда возникают те же болезненные явления.

Птицы избегают трогать волосатых гусениц. Но кукушка их ест без видимого для себя вреда.

Михаил Пришвин рассказывает: подстрелили они на охоте лису. И вот на привале вспомнил он, что читал в одной хорошей книге, будто бы под хвостом у лисы есть особая железа, фермент которой фиалками пахнет.

Вспомнил и решил проверить. И принялись охотники нюхать у лисицы под хвостом, но фиалок не унюхали, а совсем наоборот…

Проезжали мимо мужики в санях и кричат им:

— Эх, охотники, не там вы нюхали!

И правду сказали.

"Фиалковая" железа, которая особенно велика и душиста в пору размножения, помещается не под хвостом, а на хвосте, сверху, почти у самого корня (в сантиметре от него). Назначение её в жизни лисиц ещё не вполне ясно. Но во всяком случае, она не для того дана природой лисе (как раньше, бывало, охотники уверяли), чтобы, если ранена и силы её на исходе, обернувшись назад, вдохнуть фиалковые ароматы, а вместе с ними и бодрость. Сердце будто бы сильнее тогда бьется, и набирается лиса от этой парфюмерии новых сил. Скорее всего распространяет "фиалковая" железа путеводные нити запахов, чтобы легче было рыжему жениху найти невесту в дебрях леса или в степных просторах.

У автомобиля "Жигули" больше 60 лошадиных сил, а разве увезет он 20 тонн? И с места не сдвинет такую тяжесть. А вот лошадь со своей одной лошадиной силой тянет быстрым шагом двадцать тонн! Не всякая, конечно, лошадь, а тяжеловоз.

Рекорд — 22 991 килограмм! Его показал в 1957 году жеребец Форс советской тяжеловозной породы. По гладкой дороге несколько повозок на сцепе (с пневматическими колесами на подшипниках) провез он — без малого 23 тонны — на расстояние 35 метров. Но здесь необходимо сказать, что любая самая сильная лошадь сдвинуть сразу с места такой груз не может. Когда лошадь уже тронулась, увозя в телеге основную массу груза, к нему на ходу прибавляют мешки с песком, пока лошадь не встанет, не в силах двигаться дальше.

Опять-таки лошадь. Рекорд скачка — 2 метра 47 сантиметров. Его установил в 1949 году в Чили Ларрагибель на пятнадцатилетнем Хаузе.

Это под всадником! Без него и выше может прыгнуть лошадь.

По прыжкам в длину чемпион тоже лошадь. Рекорд был 11 метров 28 сантиметров. Но…

"Летом 1975 года был установлен новый рекорд, когда был разыгран большой приз Майзенлайма для лучших всадников Европы. Победу одержал К. Бергман из ФРГ на Свингере, прыгнувшем через жердевой заборчик и канаву… на 22 метра 16 сантиметров."

((В. Б. Ковалевская))

82,15 литра в день! Мировой рекорд! Таков был суточный удой, полученный в 1941 году от коровы Вены ярославской породы в колхозе "Домшинское" Вологодской области.

А годовой надой? Двадцать тысяч литров — рекорд! Добились его от коров голландской породы.

Наивысший пожизненный удой принадлежит корове костромской породы: 120 тонн 247 килограммов молока за 13 лет продуктивного использования.

В это верят многие. На болоте живут змеи — и с опаской ступают по болотным кочкам.

А между тем на болоте редко можно встретить змею — я имею в виду ядовитых гадюк.

Гадюки сырость не любят. Сухие места — лесные ягодники, солнечные поляны, просеки, вырубки, склоны холмов — их привлекают. Там они в основном и проводят свою жизнь. Но не на низовом болоте (у берегов озер, в поймах рек), куда лишь случайно могут попасть; в то же время на болотах верховых, сфагновых, в глуши боров гадюк много.

На Южном побережье и в горах ядовитых змей нет. Так что без страха можете там путешествовать. Но севернее гор, на равнинах Крыма, обитают степные гадюки.

На черноморских пляжах слышатся порой совсем не праздные вопросы: "А акулы тут водятся?" Ответ не очень-то располагающий к купанию: "Водятся. Катраны по названию". Кошачьих же акул можно и не упоминать: они здесь очень редки. Катраны же обычны. Они крупнее кошачьих — до двух метров. Но… так же неопасны. Однако их острые и, по-видимому, ядовитые шипы (спереди, на каждом спинном плавнике) больно ранят. Пойманная акула, изгибаясь, очень ловко ими действует.

Днём катраны плавают у дна недалеко от берегов, ночью же — у поверхности. Самки черноморских катранов, прожив 17 лет, способны размножаться. В апреле-мае на глубинах 40–100 метров встречаются с самцами. Полгода или год вынашивают развивающихся зародышей, чтобы ближайшей зимой или следующей весной родить десяток-два акулят.

Купальщики, успокоенные тем, что черноморские акулы безвредны, не должны, однако, вести себя слишком беспечно. На песчаных отмелях можно встретить здесь скатов-хвостоколов, родичей акул. На бичевидном хвосте носят они отравленный кинжал — длинный шип с ядовитой железой в основании. Скат бьет хвостом, как кнутом, и вонзает шип в потревожившего его человека. В теле жертвы шип обычно ломается, извлечь его трудно. А если не вытащить, то обломок по кровяному руслу может дойти до сердца и убить раненного хвостоколом человека. Редко, но такие случаи были.

Там, где есть риск встретить хвостоколов, рекомендуется ходить по мелководью волоча ноги. А встреча может состояться не только в Чёрном море, но даже в Азовском. Сюда весной приплывают довольно крупные хвостоколы. Их называют у нас морскими котами. Раны от их шипов очень болезненные, заживают плохо.

Больше, чем звёзд на небе! (Видимых невооружённым глазом).

Самая оперённая птица — лебедь. У него 25 тысяч перьев! Только пятая часть из них на теле, прочие на голове и великолепной шее.

У кряковой утки перьев вдвое меньше. А у голубя их всего 2600.

Удивитесь, узнав. Не голубей, во всех городах снующих у нас под ногами, не малых каких-либо птах, а простых домашних кур!

Они живут всюду: на фермах, в индейских, негритянских, папуасских деревнях, затерянных в глуши лесов… Мыслимо ли подсчитать, сколько их? Точных данных, конечно, нет. Но учёные предполагают, что кур на земле не меньше трех миллиардов. Приблизительно по курице на каждого человека.

На второе место после курицы претендуют воробьи.

Паутинка паука! Она в тысячи раз тоньше человеческого волоса.

Тонкость и прочность волокна измеряют в единицах, именуемых денье. Денье — вес в граммах нити длиной в 9 километров. Нить шелковичного червя весит одно денье, человеческий волос — 50 денье, а нить ловчей паутины паука — всего 0,07 денье. А это значит, что паутинная нить, которой можно опоясать по экватору земной шар, весит чуть больше 300 граммов!

Паутинка на разрыв вдвое прочнее стали, прочнее орлона, вискозы, обычного нейлона и почти равна особому высокопрочному нейлону, который, однако, тем хуже её, что гораздо менее растяжим и, следовательно, при одинаковой нагрузке рвется быстрее.

Синтезирует паутину паук из аминокислот. Это чистый белок!

В общем надо сказать, что более или менее ядовиты почти все пауки. Но укусы большинства из них не опасны человеку и даже безболезненны. Например, укус обычного домового паука, или крестовика, ощущается как легкие булавочные уколы, и ничего более. Но укус водяного паука-серебрянки причиняет довольно сильную, жгучую боль, которая распространяется немного от места укуса по телу. Укушенное место на время немеет, но через несколько дней болезненные ощущения исчезают без последствий. Такой же болезненный укус у самок очень редкого и красивого чёрно-красного паука эрезуса.

Опасны человеку в нашей стране только два паука, обитающие на юге, — тарантул и каракурт. Особенно последний.

"Скорпион кусает очень больно, но болезнь лёгкая. Каракурт кусает небольно, но болезнь очень тяжёлая", — говорят те, кто на себе все это испытал. В самом деле, каракурты кусают человека, обычно когда тот спит, — он во сне чувствует словно укол иголкой. Но минут через пять-девять резкая боль в месте укуса, а потом (расползаясь "мурашками") по всему телу заставляет его вскочить. Ноги немеют, человек ходить не может, падает. Его мучают удушье, жажда и страшные боли, особенно в животе, груди и пояснице. Мышцы живота напряжены и тверды, как доска, глаза налиты кровью, дыхание поверхностное, лицо обливается потом, температура немного повышенная, нормальная или даже понижена. Человек мечется, раскидываясь в разных позах, и все ему кажется, что он сейчас умрет. Возбуждение сильное; алкоголь, даже в больших дозах, не пьянит. Крики, стоны, истеричные вопли о помощи — все ужасно!

В тяжёлых случаях смерть наступает через час или два. Процент смертельных исходов не меньше, чем от укусов гадюки. Точно не установлено, но, наверное, около 4–6 процентов. Иногда укусы каракуртов (возможно, неполовозрелых или самцов) люди переносят легко. Вовремя принятые меры обычно скоро помогают.

К сожалению, не все врачи хорошо знают симптомы отравления ядом каракурта, и, случается, "острый живот" и боли в области желудка вводят их в заблуждение — диагноз ставят неверный: прободная язва, острый аппендицит, заворот кишок. Делались ненужные операции, терялось драгоценное время. "Многие бесполезные операции, — пишет один американский биолог, — могут быть предупреждены, если все врачи будут знать, что острая боль, ригидность живота, умеренная лихорадка, лейкоцитоз, случайная тошнота и рвота могут быть результатом укуса паука "чёрная вдова"".

Важно также знать, что укусил именно каракурт, а не другое ядовитое животное. Змея оставляет на месте укуса следы обычно от пары ядовитых зубов (редко — от одного) и быстро прогрессирующую опухоль. Скорпион — сильную боль, жжение и только местную опухоль. Тарантул — меньшую, но значительную болезненность, обширное покраснение и опухание тканей (в месте укуса); болей во всем теле нет, но человек чувствует тяжесть, апатию, сонливость, а не возбуждение.

Когда ясно, что укусил каракурт, нужно прежде всего тут же прижечь укушенное место спичкой — если это сделать сразу, то очень помогает. Но через две-три минуты уже не поможет: яд всосется глубоко. Не поможет (и даже навредит!) подкожная инъекция около ранки раствора марганцовки, что нередко делают уже у врача, через час после укуса. Немедленная инъекция, как и спичка, помогает. Хорошо действуют, как "наиболее полные антагонисты яда", внутривенно введенные 10–25-процентная сернокислая магнезия (10–20 кубиков) и 10-процентный глюконат кальция или хлористый кальций (10 кубиков). Полезны растирания спиртом, клизмы, камфара (инъекция) и нитроглицерин (под язык) — при сердечных приступах.

Лучше всего, конечно, помогает антикаракуртовая сыворотка.

Так же бессмысленны и даже вредны другие общеизвестные и очень популярные народные антикаракуртовые средства. Пастухи и те, кто кочуют по землям, населенным ядовитыми пауками, обычно, прежде чем устроиться на ночлег, не раз прогонят скот через то место, где хотят спать. Стелят кошмы, овечьи шкуры, поливают вокруг водой, окружают себя волосяным арканом.

Но ни аркан, ни кошма, ни овечьи шкуры, как убедился П. И. Мариковский, путешествующих каракуртов и тарантулов не останавливают, отлично они через них переползают. Вода тоже вполне преодолимый рубеж; "для тарантула водные препятствия вообще не составляют никакой преграды, а каракурт, падая в канаву с водой, выбирается оттуда без особенного для себя вреда и затруднения". Прогон скота даже вреден: он разрушает тенета каракуртов, и те, обездоленные, вынуждены скитаться в поисках новых жизненных пространств, и, значит, по ночам больше их бродит вокруг и заползает на спящих людей.

И выжигание травы нередко вредно по той же причине: в норах под корнями, в углублениях в земле пауки в пожар отсиживаются, а потом, как бедные погорельцы, скитаются повсюду.

Лучше всего помогает правильный выбор ночлега — ровная, гладкая земля, без кустов, трав, ложбин и чтобы не было поблизости оврагов, выбоин, столь любимых каракуртами.

И полог! Простой противомоскитный полог. Под ним можно прямо среди каракуртов спать спокойно: не заползут и не укусят.

Итак, помните: полог и спичка! Все другие подручные средства неэффективны. Но главное, конечно, противокаракуртовая сыворотка.

Есть пауки с такими же дурными манерами, как у верблюдов, которым с малолетства мамаши разрешают плеваться и сами плюются.

Это сцитодесы. Они живут в наших домах. Но днем их не увидишь. Только в сумерках вылезают они из всяких щелей. Сетей не плетут. Охотятся, как волки. Шествуют не быстро по потолку или стене с вытянутыми вперед передними ножками. Выследив сонную муху, паук приближается к ней миллиметров на шесть и с этой дистанции метко стреляет: плюёт в неё липкой паутиной. Все шесть мушиных ног и два крыла прочно приклеиваются к потолку. Выплюнутая пауком жидкость сразу же, упав на муху, застывает и, как веревкой, связывает её ноги и крылья.

А у сцитодеса, что живет в Шри Ланка, боевая "слюна" не только клейкая, но и ядовитая: коснувшись мухи, она её и связывает, и убивает!

Сцитодес, брызнув клеем, алчный пыл пауков-врагов быстро охлаждает. Эффектно плевком обороняется! Не только, значит, мух может к потолку пришпилить, но и кое-кого посильнее.